Зима гнева

Вот так взять, открыть рот и все рассказать! Да разве можно?

А Марта спокойно рассказывает на работе, как супруг пришел пьяный и распустил руки. И Леона делится заботами — где бы найти хорошего парня, и Берта про свою семью много чего рассказывает...

Вот как так можно?

Ида была искренне благодарна женщинам, принявшим ее в свой круг. И она многое почерпнула из этих бесед. Но...

Сама рассказывала с большим трудом.

Впрочем, здесь и сейчас надо было сказать хоть что-то.

— Он заболел, я его выхаживала. Станислав выздоровел и переехал обратно к себе.

— А... он тебе хоть цветочек подарил?

— Он меня на операции допустил!

— Ида, ты меня убиваешь! — Берта только головой покачала. — Вот что тебе надо?! Такой мужчина, красивый, умный, холостой, молодой... чего ты ушами хлопаешь?

Ида пожала плечами.

— Полкан?

Пес поднял опущенное ухо и прислушался. Понял, что кушать не дадут, опасности нет, идти никуда не надо — и опустил 'лопушок'.

— Вот так? — уточнила Ида.

Берта покачала головой.

— Ты ж не маленькая уже, должна понимать...

Ида качнула головой.

Должна, не должна... Станислав может сделать первый шаг. А может и не сделать — его право. Она за мужчиной бегать точно не будет, вот еще не хватало.

А то, что несколько раз ей целовали руки.

То, что многозначительно смотрели в глаза...

Намекали на громадную благодарность...

Если брать салонные мерки — ей чуть ли не в любви объяснялись. Но это слова и вздохи, а их, как выразилась разок Анна, к делу не пришьешь. Вслух-то Станислав ничего не говорил.... Вот и он сам!

— Ида, срочно! В операционную!

Зинаида подскочила — и понеслась готовиться.

* * *

На операционном столе лежал мужчина лет тридцати пяти, может, чуть больше— не понять. Усы, бородка, высокий лоб с залысинами. Черные брови выделяются на белом от шока лице.

Спит.

Ида привычно взяла руку, проконтролировала пульс.

— Норма.

— Смотри, — Стас откинул простыню, показывая ей травму.

Нога. С этим Ида была уже знакома, открытые переломы — вечная проблема зимы. Не первый, и не последний.

— Рана чистая, перелом открытый, но похоже, со смещением. Кажется, порваны какие-то сосуды?

— И надо посмотреть сухожилие, — согласился Стас. — А то прохромает всю жизнь — неудачно переломил, чуть повыше щиколотки. Что будем делать?

— Собирать? — предположила Ида.

— И шить. Обязательно. И на вытяжку его, с гирькой...

— Месяц?

— Посмотрим, как дело пойдет. Но до нового года точно, а там и еще недельку бы...

— Поняла.

— Тогда давай сюда зажим. И приготовь тампоны, нам много понадобится.

* * *

Что там с личной жизнью — непонятно, а вот действиями Стаса Ида попросту восхищалась. Врач легко и уверенно почистил грязь, выловил сухожилие, продемонстрировав его Иде, сложил кость, зашил рану, оставив дренаж, и наложил лубки.

Все это аккуратно, точно, спокойно, комментируя свои действия для подопечной.

Ида смотрела восхищенными глазами.

— Приберитесь тут, — приказал Стас.

И вышел постоять на холоде.

Ида промолчала.

Понятно, что он может опять простудиться, но ведь не переделаешь! А потому...

Уборка — тоже часть операции. Ида послушно начала собирать окровавленные инструменты, тампоны...

Тихий стон заставил ее остановиться и повернуть голову.

С бледного лица на нее смотрели угольно-черные глаза. С губ пациента сорвался тихий стон.

Ида тут же подлетела и положила ему руку на лоб.

— Тихо, все в порядке. Вы упали, сломали ногу, вы сейчас в больнице. Все будет хорошо...

— В... больнице?

— Да. Не переживайте, помощь была оказана вовремя. У нашего доктора золотые руки...

— И ангел в помощниках.

Голова мужчины опять откинулась, глаза закрылись.

Ида пощупала пульс.

Ничего страшного, это он от наркоза отходит... ангел!

Скажет тоже!

Ничего, у Станислава и не такие выздоравливали. И Ида вернулась к уборке.

Яна, Русина.

Никуда Яна не уехала из Синедольска.

И через день не уехала.

И через два не уехала.

Заболел Гошка. Видимо, сидение в погребе даром не прошло. Хоть и пара дней, а много ли ребенку надо? Здесь перенервничал, там подмерз, опять же, погреб! Хоть и обустроенный, а все равно холод идет... в результате малыш свалился с простудой.

Не сильной, но какие тут поездки?

И куда?

А главное — на чем?!

Двое детей на велосипеде помещались. Трое... Яну терзали смутные сомнения. Ей бы мотоцикл с коляской, но столь полезный предмет обихода надо было еще раздобыть. Или напроситься к кому в попутчики. Или раздобыть транспорт самой...

И не телегу.

Надо что-то закрытое, потому как дети, а у них есть милая привычка бегать, разогреваться, остывать, вот, оттуда и простуда.

Яна только зубами скрипела.

Не ценила она, дура, своего счастья. Хм... а если к велосипеду сани прицепить? Может получиться? Или не может?

В любом случае, Новый Год придется встречать в Синедольске. А раз так...

Два дня Яна прожила в трактире, на третий вернулась в купленный Савватеем дом. И порадовалась. Все 'секретки' были на месте. Если кто и побывал в доме, то приходил сюда он по методу Санта-Клауса — через каминную трубу. Наш-то дед Мороз как приличный, через дверь ходит...

Оставалось сделать генеральную уборку. А именно — избавиться от трупов.

Если Аксинью Яна хотела похоронить честь по чести, то с тремя подонками девушка церемониться не стала. И ночью тупо вытащила их из дома за ноги. По одному, до разных сточных канав.

Авось, уберут дворники.

Нет дворников? Тогда пусть их братья по борьбе, товарищи по оружию или кто там в подобных шакальих шайках — вот они пусть и подбирают! Яна о них заботиться не будет.

А вот как быть с Аксиньей...

А чего тут думать?

Яна направилась туда, куда и отправляются все трупы. На кладбище.

То исправно функционировало. Понятно, Освобождение там, или нет, а люди помирать будут. Свободными — даже чаще. Раньше-то власть, худо-бедно, помереть не давала, покушалась на права и свободы, ай-ай-ай...

И за бутылку самогона преотлично договорилась с могильщиками, которых тоже никакие революции не истребили.

Яна пообещала доставить тело.

Могильщики поклялись обеспечить гроб, могилу и все, что положено. Отпеть не получится, ну так жама и сама может прочитать, что потребно... молитвенник есть. Могут поделиться.

Яна махнула рукой и задалась вопросом, как доставить покойницу до кладбища. Пока та не сильно протухла... а потом придумала.

Действительно прицепила к велосипеду санки, усадила, как получилось, в них Аксинью и таким образом довезла до кладбища. Жуть?

Жуть. Но при революции и не такое случается. И еще страшнее бывает... рвы — не хотите?

Какие?

Страшные. Заполненные мужскими, женскими, детскими телами, те, кто умер с голоду и холоду, те, кто был найден на улице и не опознан, те, кого никто не ищет...

Могильщики просто рыли эти рвы, скидывали туда тела, а когда ров наполнялся, закапывали его. И — все. А рвов таких было...

Яна даже считать не хотела. Ей было плохо и тошно. Люди... да люди ли вы вообще?! Что вы с собой делаете?! И ведь никто даже внимания не обращает... да что надо было сделать с красивой уютной страной, чтобы она превратилась — вот в такое?

Или революция просто выкрыла все нарывы? И выпустила гной наружу?

Или... или сейчас это стало особенно заметно.

Яна не знала.

Ей было страшно. Плевать на все, Гошку она в этой стране не оставит! В герцогства, к тетке!

Анна, Россия.

— Серьезно? — глаза у Ани стали квадратные.

— Ей-богу! — перекрестилась тетя Зина.

— Даже не представляю, что им могло от меня понадобиться!

Анна была совершенно серьезна. А и правда — что случилось?

Почему ее ищет участковый?

Почему ей заинтересовались органы опеки?

Хотя... Анна едва по лбу себя не шлепнула.

Ольга же Сергеевна! Цветаева!

Ах ты, зараза! И как это Анна сразу не сообразила? Что может быть проще, начать атаку с органов опеки? И дешево и сердито, и нервы потреплют! Еще как!

Просто Анна не жила дома.

Сейчас в ее клетушке жила тетя Зина, время от времени. А сама-то Анна живет в другом месте. У Бориса Викторовича. И адреса этого никто не знает! А и знали бы... одно дело — помотать нервы девчонке из бедняцкого квартала. Другое — явиться к 'сливкам общества' и начать качать права. Это здесь ты фигура, а там — плевок на коврике.

И мелкое начальство отлично понимает эту градацию.

Борису Викторовичу ничего не стоит снять трубку и позвонить губернатору. И пожаловаться — мол, что это тут твои подчиненные разлетались? День жаркий? Напекло? Или припекло?

— Тетя Зиночка, а если еще раз придут — вы мне не позвоните?

— Конечно, позвоню. Жалко, что ли? Чайку попьешь?

— Буду рада, — искренне сказала Анна.

* * *

Ольга Петровна налетела на Анну во дворе. Со стороны это напоминало атаку курицы на фонарный столб, не иначе. Анна сталкивалась с такими личностями, и реагировать на них правильно умела.

— Позор!!! Кошмар какой!? Это что ж ты такого сделала, что за тобой органы опеки бегают!? Куда это годится!? Да что люди скажут!!!

Визг, крики, шум...

Смысл произнесенной тирады (минут на двадцать) был в том, что Анна ужасна! Вот, Ольга Петровна никогда! И никому! Нужна не была! А Анна?!

Это куда такое годится!?

Нельзя так, еще как нельзя! Это неправильно, нехорошо, непорядочно, противоречит моральному кодексу строителя коммунизьма, и вообще, в чем там дело-то? Ась?!

Анна слушала молча.

В подобных случаях это единственный достойный выход. Начнешь ругаться, оправдываться, спорить, объяснять... не поможет! Наоборот, только больше распалит 'активиста'. А там...

Скажешь слово, одно, десять, втянешься в скандал, а потом — глядь! Ты с больной головой и пятнадцать суток за хулиганство, а 'общественник' бегает и всем рассказывает, как его стррррашно оскорбили! Здоровый и бодренький.

Для них-то это все сродни живой воде! Они из человека сил насосутся, прилепятся клещами, вопьются в самую сердцевину...

Анна не формулировала это именно таким образом. Но и поощрять 'безумную активистку' не собиралась. Стояла, молча слушала... как бы. На самом деле думала о своем.

Клюква плоховата. Бруснику вымочили слишком сильно, не умеют здесь делать правильную моченую бруснику, рыжики на зубах не хрустят...

Кругом одни недочеты. И как из такого прикажете готовить праздничный обед? Ладно, ужин?

С другой стороны, мэтр Симон мог приготовить минимум девять блюд из одной гречки, а она чем хуже? Справится!

Вот никогда не думала, что ей пригодятся именно эти навыки, но поди ж ты! И Кира так интересуется... хорошая девочка. Правильно ее бабушка воспитала, девочка получилась очень домашняя, серьезная.... А эпатаж — наносное.

Кто в юности не был бунтарем, в старости станет законченной сволочью, так, кажется?

Наконец Ольга Петровна вымоталась и более-менее успокоилась.

— Ты скажешь что-нибудь — или нет?

— Погода сегодня отличная, — сказала Анна.

— Издеваешься!?

— И снежок выпал...

— Ты что — не понимаешь...

Еще десять минут Ольга Петровна плевалась и орала. Но потом устала окончательно. Все ж не молоденькая, возраст уже не тот. И только тогда Анна соизволила заговорить.

— Ольга Петровна, вы лезете не в свое дело. А я не обязана давать вам отчет в своих поступках.

Обошла активистку и вышла со двора. Та осталась стоять, открывая и закрывая рот.

Тетя Зина выглянула из Аниной квартиры.

— Получила, сплетница старая? А и то поделом! Какое твое дело?! Чего ты к людям лезешь?! Тьфу, дура!

И дверью хлопнула.

Ольга Петровна так и осталась стоять посреди двора, наглядно иллюстрируя картину: 'плоть ее слаба, но дух силен!'. Было б ей восемнадцать лет! Она бы всех тут построила!

Ну хоть тридцать...

А здоровье-то уже не то, и звоночки... и позвоночник, и печень...

А и ладно! Раз ее тут слушаться не желают... она найдет кому и что рассказать! Определенно! И там ее услышат! Будет эта маленькая дрянь знать, как заноситься!

Стерва!

Глава 13

...в жаждущую ладонь

прикосновенья

зимы.

Звенигород, Русина

— ... соратники, борьба увенчается успехом...

Жом Тигр откровенно не слушал.

Спать хотелось.

Сожрать слона, а потом завалиться спать суток так на двадцать-тридцать. И чтобы ни одна сволочь не будила. Тигры в спячку впадают? Нет? А пахать на них вы не пробовали?

Дел наваливалось...

Жуть и кошмар!

Как Петер умудрялся страной управлять, да еще по балам шляться, да еще приемы давать... хотя Тигр и так знал ответ.

Плохо!

Страной управляли через... да, через дамское место. Вот страна тем местом и накрылась. Петер наворотил, а им теперь разгребать не одно поколение. Если еще что получится.

Тигр потихоньку отошел к окну. Сейчас они были в императорском дворце, в Звенигороде. Пламенный витийствовал, собравшиеся внимали, отдавая должное столу а-ля фуршет... для своих-то накроют, им не гОлодно. И не холодно, даже жарко. Стекло окна слегка запотело.

Тигр оглянулся, но никто его не видел за портьерой, и мужчина позволил себе маленькую шалость. Как в детстве прижался носом к стеклу, подышал на него. Потом на подтаявшем инее вывел имя.

Коротенькое, всего три буквы.

Оглянулся еще раз — и тут же его стер.

Где ты, Яна?

Мужчина искренне волновался за свою случайную подругу. Вот уж действительно — зацепила! Вроде и время уже прошло, а все равно не отпускает... мог бы — помог бы. Ну хоть...

Нет, и поехать к ней не смог бы.

Но хоть знать, что с ней все в порядке! Вот ведь...

И дела не оставишь. Раньше хоть Ураган был, а сейчас рыцарь Освобождения лежит в каком-то захолустном герцогстве, которое славится только своими урожаями пшеницы, и лелеет сломанную ногу. Угораздило его!

С другой стороны, случайности не объяснишь. Ладно, до весны время еще есть, а там и видно будет.

Жом Тигр посмотрел в окно — и вздрогнул.

Стемнело.

Мела по площади метель, закручивая странные вихри. И.... показалось мужчине — или нет?

Над площадью, в вихре поземки, примерно на высоте пары человеческих ростов, летела громадная белая сова.

Потом достигла колокольни, коснулась ее крылом — и исчезла.

И глухо, тяжело бухнул колокол, обрывая речь Пламенного.

Жом подпрыгнул у всех на виду, взвизгнул вовсе уж несолидно — не ожидал, и заругался. Сильно.

— Я эту... колокольню... этот ... колокол и эту... Хеллу...

Тигр даже и не подумал появляться из-за шторы.

Богиня?

Что ж, в таком случае у нее есть чувство юмора. Приятное разнообразие.

Русина, предгорья Ферейских гор.

— Ваше здоровье, торы и жомы!

Антон Андреевич первым поднял бокал. И вслед за ним в едином жесте подняли руки люди. У кого рог, у кого бокал, стакан, фужер, да хоть и крышка от фляжки...