Марина мотнула головой, словно стремясь прогнать нахлынувшие воспоминания и страхи, и зная при этом, что от них никуда не денешься. Всё кончилось. В том числе и прежняя жизнь. А в новом безумном мире места для Марины уже нет.
С каждым днём она всё больше и больше ощущает собственную ненужность. Она была абсолютно одна. Мамы почти не видит, Кэрдин то же появляется очень редко. Но с Кэрдин ей хоть становится легче. Мама, словно совершенно не понимает, как Марине тяжело, и насколько она одинока. Что у неё даже нет того, с кем можно было бы просто поговорить.
Марина, наконец, решила встать. Передвигаться на костылях в 14 лет. Но с этим ничего уже не поделаешь. Ничего... Ей навсегда суждено остаться калекой.
Позавтракав, ела Марина всегда мало, да и еды с каждым днём становилось всё меньше, она отправилась разбирать книги. Это её единственное занятие. Книги в доме появлялись в изобилии. Стоило М. С. как-то раз после разгрома какой-то банды забрать себе пару сотен различных изданий, бывших в одной из разбитых машин, как вскоре дом превратился в филиал уже не существующей центральной библиотеки. Солдаты, занятые на разборе завалов стали приносить сюда практически всё, что находили.
Всё принесённое совершенно бессистемно складировалось на первом этаже. Да и сама М. С. тоже кое-что приносила. Кроме всего прочего, во время войны она лишилась и неплохой библиотеки. И видимо, просто скучала по тем книгам.
Хотя после войны Марина ни разу не видела её читающей. Это понятно на книги не оставалось ни времени, ни желания.
Марина как-то раз спросила про книги. ''Забирай, если охота ''— сказала Мама тогда.
И теперь она разбирала книги только потому, что хотелось что-либо делать. Ей хотелось ощущать себя полезной. Хоть чем-то заполнять бесконечные серые дни.
Но в этот день надолго себя занять не удалось. Зашёл один из солдат, охранявших дом.
Этого она не знала, что было неудивительно — охрана дома М. С. считалась чем-то вроде санатория для долечивавшихся в госпитале. Так что больше десятки-другой мало кто на этой лёгкой службе был.
— Вам лучше спуститься в убежище.
Это уже было. Ни раз, и ни два. Значит, опять к городу подошёл враг. И насколько сильный на этот раз?
Марина знает, что в такие дни, кроме всей прочей техники из города уходит и одна огромная самоходка с надписью наискосок во весь борт ''Малышка''. Самоходка М. С.. Личная, если можно так выразится. После одной из таких поездок Марина заметила, что, словно чья-то мощная рука, оборвала с машины крылья и сорвала развешенные на рубке траки. Самоходка остановилась возле дома. Распахнулся люк на задней стенки рубки, оттуда вылез танкист, и за руки потащил наружу тело человека без лица. Человека маленького роста! Женщины!
Марине на мгновение стало жутко. Неужели Мама погибла? Но эта жуть продолжалась мгновения, ибо М. С. помогала вытаскивать убитую за ноги, при этом она невероятным матом крыла тупость малолеток, скотство императора, чёртову зиму, сволочей-чужаков, и многое, многое другое.
— Если бы эта.... не открывала бы люка, была бы жива. В жизни больше не возьму на дело непроверенных,— снова мат.
— Кто она была? — спросила Марина позднее у матери.
М. С. выпустила изо рта струйку дыма и нервно ответила.
— Точно не знаю, возможно, ещё одна моя незаконная сестрёнка, а может племянница, тоже незаконная, а может просто шлюшка Саргона. Ха-ха-ха. Во всяком случае, мне её вчера наш дорогой император полвечера расписывал. А я и поверила. Дура!
М. С. снова затянулась. Некоторое время они молчали.
— Сколько ей было лет?— спросила Марина.
— Саргон сказал, что двадцать. Поганейшее занятие хоронить таких молодых, — в голосе М. С. была горечь, — ей ведь не было двадцати. Ей едва ли было восемнадцать.
— А зачем ты её взяла с собой?
— Саргон меня вчера полвечера пилил. Навязывал её мне. Доказывал, как она здорово стреляет, что знает технику, умеет обращаться с рацией. Ну, я и согласилась. Сдуру. Операция ведь должна была быть нетяжёлой!!!
— По твоему танку заметно.
— А ерунда! — М. С. махнула рукой, — Это уже после было. Какой-то смертник бросился с гранатой под гусеницу. Ну, мы стали. А их человек двадцать откуда-то повылазило и давай в нас гранаты кидать. Осколочные. А мы их из пулемётов. Пока наши подъехали, всех, наверное, и успели положить. И откуда такие лопухи взялись? Такими гранатами нашу броню не возьмёшь.
Ну, так снова о ней. Она сидела на месте второго заряжающего. Я на месте наводчика.... Она была сзади меня. Я не видела её! Понимаешь, не видела! Зачем она открыла люк? Первый заряжающий почти сразу втащил её обратно. Но. Один из них кинул нам на крышу гранату. Лимонку. Она умерла мгновенно.
Они опять замолчали. С первого этажа доносился стук молотка. Сколачивали гроб.
-А зачем ты привезла её сюда. Ведь кладбище в другом месте.
-Хочу посмотреть : Саргону живой она была очень нужна, посмотрим, вспомнит ли о ней мёртвой.
Не вспомнил.
Вечером того же дня Марина спросила у матери.
-Когда её будут хоронить?
-Завтра, с утра.
Только сейчас Марина заметила, что стоявшая у столе у матери обычно пустая пепельница, доверху наполнена окурками. И это были не окурки сигар, которые она сама называет парадно-выходными, а окурки от самых обыкновенных пайковых папирос. М. С. столько курит только когда, что называется, ''на взводе''. Это Марина знает.
-Можно я пойду туда? У неё ведь, наверное, никого нет, а так...
-А так. А так — передразнила М. С. снова затянувшись — в благородство решила поиграть. Ну, играй. Завтра в шесть утра будет джип. Проспишь — твои проблемы. Всё!
И неожиданно добавляет по-русски.
-Ненавижу людей живущих по принципу ''помер Максим, ну и хрен с ним''.
У закрытого гроба, кроме отделения с карабинами стояло всего семь человек: М. С., Марина и пятеро танкистов — экипаж самоходки.
Никто ни сказал ни слова. Одна только М. С. знала её чуть больше полутора суток. Не о чем говорить. Грянуло три залпа, и гроб ушёл под пол, туда, где печи крематория.
Танкист молча достал из кармана бутылку, накрытую стопкой бумажных стаканов. Вопросительно взглянул на Марину. М. С. кивнула. Марина тоже. Разлили и выпили. Молча. Марина впервые в жизни пила водку.
В этот день М. С. наверное, впервые за несколько месяцев, напилась.
Дина уже сидит в бомбоубежище. Как обычно в таких ситуациях, страшно надутая. Она считает себя '' почти такой же крутой как саргоновский спецназовец''.
М. С. над этим смеется, а Кэрдин с Мариной считают, что семилетней девочке простительно фантазировать, но не в этом направлении.
Проблема была только в том, что кроме М. С. Дина никого не слушается. И по-прежнему таскает с развалин оружие и пристает к М. С. с просьбой научить её драться. К ужасу Марины, М. С. не гонит Дину, а предлагает ей слегка подрасти.
А Марина по этому поводу думала, что так из Дины может вырасти только ещё одна Ана Гредер — так звали ту, о которой не вспомнил император.
Дина сидит, с головой завернувшись в плащ-палатку. Несмотря на то, что в убежище есть электричество, перед Диной на столе стоит горящая коптилка, сделанная из гильзы.
-Выключить свет и буде как в блиндаже — таинственным шепотом сообщила она.
-Можно подумать, ты когда-нибудь сидела в блиндаже. Когда же ты Дина, наконец, поймёшь, что война это не игра. Это очень и очень страшно.
-Врагам и должно быть страшно.
''Ну и логика !''— подумала Марина, а вслух сказала.
— Ты или я и ещё тысячи других детей. Кому мы были врагами? Мы, большинство из которых даже не умело держать в руках оружия. Может, скажешь? Ведь в нас стреляли.
Дина ничего не ответила. Видимо, об этом она ещё просто не задумывалась.
— Собак не видала ?— наконец спросила Дина, не переставая глядеть на огонь.
— По-моему, Мама взяла их с собой
Эти две огромные чёрные клыкастые псины. Первый раз Марина увидела их четыре с лишним года назад во время того идиотского суда над М. С., на который притащили и Марину в качестве свидетеля. (Суд был вдвойне идиотским из-за отсутствия главного обвиняемого, более того в то время никто не знал, жива ли вообще М. С.).
Несколько месяцев спустя, когда М. С. и Марина пересиживали болезнь Эрии в доме у того человека, когда-то воевавшим вместе с М. С., Марина рассказала историю с собаками. В ответ М. С. несколько раз хлопнула в ладоши и сказала:
— Браво! Выходка, конечно, дурацкая, но без подобных выходок Софи не Софи.
Сначала Марина думала, что Дракон и Демон (специфический юмор М. С., ибо оба пса суки) погибли во время войны. Но оказалось не так. Как-то раз, когда уже выпал снег, у дома М. С. обнаружились две сильно отощавшие, но всё равно, весьма и весьма внушительные псины. Охрана схватилась за оружие, но к счастью, Марина была на первом этаже, и увидела их. Пока она не вышла, и не увела их, к ним никто не смел приблизиться.
Ещё Марину удивило то, что псы слушают её точно так же как М. С., хотя на команды всех остальных людей ( включая Дину) либо никак не реагировали, либо начинали на них рычать.
''Между прочим, их реакция — верный признак намерения человека — сказала на это М. С.— как это не покажется странным, но в людях Дракон и Демон разбираются. Если пёс молчит, то это значит, что ничего плохого с тобой этот человек делать не собирается, если рычит— то дело вкуса— устраивай ему проверку, стреляй или вызывай охрану. Впрочем, так они себя ведут только если человек что-то замышляет, если же он что-либо попытается предпринять... То они придурка слопают так быстро, что он даже заметить ничего не успеет.
— Они что, мысли читают ?— спросила Марина.
— Кто знает.
— Ты про них говоришь так, словно веришь им больше, чем людям.
— А так оно и есть. Если рассматривать только моральные принципы, то тут большинство собак гораздо выше, чем большинство людей.
Обычно один пёс находился дома, поблизости от Марины и Дины, второй же частенько ездит вместе с М. С., бывало, и на самоходке. Сегодня же М. С. зачем-то взяла с собой обеих.
В бомбоубежище они просидели несколько часов. Марина читает. Она ещё раньше затащила несколько десятков книг специально для таких случаев. Дина сначала играла, потом заснула, завернувшись во всю ту же плащ-палатку.
Наконец, дверь открылась. Можно идти домой. Опираясь на костыли, Марина с трудом поднимается по лестнице. Она еле ходит, но терпеть не может, когда помогают подниматься.
М. С. это первой заметила. ''А ты очень гордая, — сказала она тогда, — я не знала. Но гордость тоже надо знать, когда проявлять. В том, что тебе хотят помочь, нет ничего плохого. Ты же всё-таки очень тяжело ранена''. Тогда Марина ничего не успела ей сказать. Писк зуммера.
М. С. резко хватает трубку. Около минуты слушает. Потом, выругавшись, швыряет трубку и убегает. Куда — лучше не спрашивать.
Подходя к дому, Марина услышала вой пропеллера. Во всём городе, на аэросанях разъезжает только Кэрдин. Значит, всё кончено, а Мама в очередной раз домой не стала заезжать, ибо из подземного гаража не торчит дуло её самоходки. И у дома нет джипа.
А Марине не оставалось ничего другого, как снова начать рыться в книгах.
Хьюг, если можно так выразится, жертва времени. Отец и мать погибли на войне, сам рос в приюте. И так уж вышло, что его совершеннолетие выпало на время борьбы властей, когда сторонники старой ''монархии'' (в основном на словах), новой ''демократии'' и военной ''диктатуры'' (на деле) выясняли между собой отношения.
В мешанине, творившейся тогда, таким молодым, как Хьюг, было легко запутаться. Ну, вот он и запутался и связался с обыкновенными уголовниками, и чуть сам не стал таким же. Зловонный омут уже практически засосал Хьюга, да и сам, в принципе был не против подобной жизни.
Казалось, что смута — лучшее время для желающих половить рыбку в мутной воде. Какое-то время так и было...
Дальше было как в блатной песне ''раз мы шли на дело''.
Ночь, засада ''организмов'' из чёрных саргоновцев, половину банды попросту перестреляли ''при оказании вооружённого сопротивления''. Из другой половины Хьюгу и ещё одному парню на суде прямо предложили — либо десять лет строгого, либо — в армию. Только позже Хьюг понял насколько же ему повезло — в поле зрения "организмов" он попал впервые, потому и получил шанс изменить жизнь. Будь на него ещё хоть что-то — недолго бы он прожил. "Чёрные" в то время с криминальными элементами не церемонились.
Пахло большой войной, так что альтернатива в виде армии ещё та. А Хьюга через полгода службы неожиданно направили в военное училище, которое он, сам того не ожидая, кончил одним из лучших.
Потом была та жуткая война. За первые десять дней, во время уличных боёв с десантниками чужаков, Хьюг успел заработать и получить орден. Он слышал, что представлен и ко второму, но по милости чужаков, получить не успел.
Остатки его части примкнули к более крупной группировке, контролировавшей руины одного из районов города. Хьюга эта компания уже начавшихся разлагаться солдат, явно не прельщала. Те мотоциклисты, с которыми они резались ночами, привлекали Хьюга гораздо больше. Не исключено, что в одну из ночей он бы попросту исчез.
Но...( Которое уже ''но'' в его жизни).
Именно на эту группировку набрела ( в прямом смысле слова) М. С..
Сначала Хьюг не поверил, что эта казавшаяся до смерти усталой маленькая женщина и есть ''та самая''. Но потом...
Она умела располагать к себе людей. Кипит в маленькой женщине какая-то неестественная энергия. Она говорит, и ей верят уже потерявшие надежду. Она приказывает — и это исполняется. Она умеет ненавидеть, и в состоянии убедить других возненавидеть то, что ненавидит она. И принять то, что принимает она.
Хьюг принял её. И всё то, о чём она говорила. Он не слишком любил людей. Считая почти всех свиньями. Но тут он, впервые в жизни, увидала Человека с большой буквы. Он видел, что таких не сломишь ничем. Чтобы ни творилось вокруг них, да хоть бы земля разверзнулась, их не сломить. Они всё равно поднимутся. Заставят встать, тех, кто ещё валяется. Они не злы, и не жестоки. Они как пламя, которое может греть, а может и сжечь. Но которое не может потухнуть. Оно горит в них, это пламя. Стремятся к нему те, кто горд и непокорен. Те, кто сильны духом. Но сила чует родственную силу. Принимать эту силу надо такой, какая она есть. Ибо она всё равно не изменится, не уступит даже равному себе.
Хьюг принял её. Теперь на мир смотрит ещё один Чёрный Саргоновец. Точнее, числится в саргоновской армии Хьюг довольно давно, но Чёрным Саргоновцем по духу он стал недавно. Теперь он больше не искал какого-то своего пути. Его путь вёл туда, куда вела эта маленькая черноволосая женщина с громовым голосом и огнём в душе.
