— Всё-то ты знаешь... Результаты разведки просочились к мирренам... (Кстати, это и послужило главной причиной отставки моего предшественника). Они тут же подняли вопрос о пересмотре границ владений, сославшись на договор о дружбе, заключенный лет двести назад с одним из местных князьков. Мы тоже не долго думая заявили, что местные жители народ вполне цивилизованный и вполне достойны быть полноправными гражданами империи. Провозгласили ещё одну заморскую область. Начинать из-за такого кусища Вторую великую войну миррены были не готовы. Но зато на полную катушку стали засылать агентуру, оружие, деньги. Это все накладывалось на вопиющую некомпетентность и злоупотребления местных властей. Неизбежно должно было рвануть. Расчет был, что разгромив наши войска, область объявит о своей независимости и попросит о покровительстве мирренов. Восстание началось удачно, когда прибыл Полицейский корпус, мы по-настоящему контролировали только несколько приморских районов.

— Полицейский корпус... Странное название.

— Это из-за дипломатических сложностей. Согласись "Армия ведет масштабные боевые действия против повстанцев в такой-то области" звучит несколько иначе, чем "Подразделения полиции проводят обыски и облавы". Нужно было представить это как полицейскую операцию без привлечения армейских частей.

Против проводимой Саргоном политики интриговали. Многие хотели свалить министершу. Назначение меня командиром Полицейского корпуса подстроили те, кто абсолютно не верил в мои способности. Провал операции должен был послужить поводом для моей отставки.

А я взяла, да и не провалила ничего. Заметь, по уровню преступности это до сих пор одна из самых спокойных областей империи. Это с тех пор.

— Ну и многих загеноцидить пришлось?

— По статистке безопасности, или по статьям прекраснодушных интеллигентов?

— Лучше давай разницу между первым и вторым.

— Открой сегодняшнюю газету, и замени в статье о преступлениях режима только одно имя. А название статьи замени на "Новые примеры вопиющей некомпетентности руководства Полицейского корпуса". Будет тоже самое. Порядок цифр абсолютно такой же.

— Хм. Значит, в десять раз меньше...

— В мое время было в двадцать пять.

Глава 2

Их прозывают Чёрными. Не за дела. А за форменные куртки некоторых из них. Знаменитые танкистские куртки. Не первые уже год бывшие символом этих пропавших порохом, бензином, соляркой и машинным маслом людей.

Покрой служивших в полках прорыва немного отличался от покроя курток тех, кто служили в дивизионах самоходной артиллерии или на бронепоездах. Но все они одно. И прекрасно осознают свою общность. Проверенное боями братство. Нечто сплотившее их.

В тот день в середине девятого месяца они собирались всегда. В тот день они все были равны. В столице собирались в одном из парков. И обыватели в тот день обходили парк стороной. Слишком уж шумели те что в куртках кожаных. И горланили песни. В первую очередь переведенную из другого мира. Ставшую их гимном. ''Три танкиста''. А вместо самураев звучит теперь индроки.

Удаль и задор — это про нас.

Это не танки, а мы поднимем ветер.

И больно много выпивали всего, начиная от пива.

И можно было видеть отставного генерала в обнимку с сержантом.

Она всегда была своей среди них. Хотя на праздниках появлялась и нечасто. Но помнят слегка сумасшедшую Марину. Одну из лучших среди них. И не важно, кто там она по крови.

Последний праздник перед войной с чужаками. Слегка скандальная фотография, обошедшая многие газеты. Толпа пьяных и не очень танкистов. И она, их высочество, тоже слегка пьяненькая, растрепанная и веселая. Она возвышается над всеми ими. Её несут на руках. Развеселую, бесшабашную и храбрую.

Богиню. Свою богиню победы.

Или атаманшу.

А может, императрицу.

Одна из них. Лучшая. Одна из нас.

И за ней пойдут в огонь и воду.

Эх, широка душа. Танкисты гуляют, аж небо трясется и земля дрожит. На многое способны. Эх, есть силушка, да некуда приложить. На дурь — так на дурь, на дело, так дело. Море по колено. Горы своротим. Мирренов били, чужаков били. Кому ещё промеж глаз?

Никогда не теряют друг друга из виду. Не забудут ни раненого, ни вдову.

А не принадлежащему к этой общности, танкистской куртки лучше не надевать. Побьют. И сильно. Возможно, отточенными до бритвенной остроты пряжками ремней.

Подобные организации фронтовиков имеются не только у танкистов. Их ''организация'' просто самая известная и многочисленная. Гуляет слава и про летчиков, но их не так много. Да и день ВВС они более утонченно празднуют. Частенько с поджогом чего-нибудь. Пехотинцы в основном собираются по дивизионному признаку. То есть в своем городе. Впрочем, в приморских городах с танкистами по скандальной известности конкурируют моряки.

День танкиста частенько заканчивался большими драками. У военных сообществ частенько довольно запутанные отношения. В день соответствующего рода войск в больших городах нескучно. Танкисты дерутся с лётчиками, те с моряками, пехота с артиллеристами, и тому подобное. Или же все вместе лупят полицию.

На День танкиста в столицу подтянулись не только они, но и бывшие пилоты. В день авиации пару месяцев назад их крепко побили, и планируется реванш. Но и танкисты не лыком шиты.

Толпа уже несколько подгулявших танкистов, самоходчиков и броневиков движется по проспекту. От ''Трёх танкистов'' дрожат все стекла. Местами сыпятся уже. Полиция благоразумно не показывается. Все владельцы магазинов по проспекту уже давно поставили стальные ставни и двери. И магазины в этот день закрываются рано. С танкистами смирились, как со стихийном бедствием. Внесли в бухгалтерские книги статью убытков на День танкиста. И несколько дней накануне праздника благоразумно не ставят машин на улицах, где танкисты гуляют. А то подвыпившим мордоворотам взбредет иногда в голову идея фонарные столбы ронять. Уже успели изучить их нравы, и знают что кошмар на этот год заканчивается.

Кошмар все-таки довольно относительный. Магазины (особенно дорогие) танкисты громят, машины поджигают. Но в дома не ломятся, за женщинами в подворотнях не гоняются, а если кого и бьют — то горячо любимых пилотов. И просто обожаемых стражей правопорядка.

Толпа направляется к озеру в окрестностях испытательного полигона Бронетанковой академии. Там состоится совместное купание и завершение распития спиртных напитков. Конечно, обидно, что в этот год все обошлось без гигантской драки. Но с другой стороны — лестно. Во как мы летунов в тот раз отмордовали! Зауважали. Боятся. На дороге не попадаются и под ногами не путаются.

Повернули.

А поперек дороги живая стена в черном и темно-синем.

С пьяных глаз присмотрелись...

И радостно взревели. Первобытным ревом дикарей, столкнувшихся с враждебным племенем.

Пилоты! И вон сколько.

Мудаки!!! Но не трусы. Все пришли. Сейчас мы вас!

Стоят. Все в знаменитых кожаных пальто, или тёмно-синих шинелях. Подпоясанные мечами.

Изящные. Их частенько дразнят лордами. Хотя на деле аристократов среди них не так уж и много. Да и те, что есть — в основном с личным дворянством.

Танкистов куда больше, но мечи только у немногих, имеющих личное дворянство. Зато у всех ножи. Одеты — кто во что горазд. Только куртки одинаковы. У многих как танкистов, так и пилотов есть огнестрельное оружие, но в предстоящей сваре никто не пустит его в ход. Понятие о чести. Парадокс — во всех прошлых драках не было застреленных.

Но сразу бить морды не кинулись, по традиции сначала надо сказать пару ласковых.

Танкисты переминаются какое-то время. Со стороны как-то не очень они смотрятся на фоне блестящих пилотов. Хотя все бутылки уже брошены. И в первые ряды перебираются самые заправские драчуны. В танкисты обычно берут малорослых. Но первый ряд— исключение. Все ребятки два на полтора с кулаками по пуду.

Первая шеренга прикрылась щитами. На каждом — буква. Сложилась надпись — ''Летуны — пидарасы''. В качестве точки — пенис с крылышками длиной до обочины.

Тишина предгрозовая. Кажется, даже слышно как искорки шипят.

— Эй соратнички! На щит меня! — разносится над толпой громовой женский голос.

Десяток крепких рук поднимают полицейский щит. Трофей с одного из прошлых Дней танкиста. И стоящую на нем.

Танкисты узнали, и притихли.

Узнали женщину и пилоты.

Родную сестру заговоренной Катти Сарк. Кумира и богини.

Стена на мгновение раздвинулась. Вышел один. Такой же как и все. Старший из них.

Что бы она не сказала, отвечать ему.

Заговорила. Голос — никакой мегафон не нужен.

Кажется, что стены дрожат.

— Пришли подраться? Хотите боя? И не побоитесь его. Здесь нет трусов. Я это знаю. Я знаю всех вас. И тех, и этих. И кожаные куртки, и длинные клинки. И вы все знаете меня. Хотите свары. Собачьей свары.

Ах, как круто. Столичному быдлу на радость! Мы, солдаты двух войн, как недоумки будем мордовать друг друга. На потеху мрази, отсиживавшейся за нашими спинами когда-то. И вам это надо, воины? Вон лётчик, вон танкист. Ах как они смешно дерутся!

А вы вспомните, кто вы!

Солдаты Империи!

Империя у нас одна!

Император один!

Младший Еггт один!

Глаз Змеи один! — рванула меч из ножен.

Один на всех. И это наше. На всех. Империя. Мы сражались за неё. Наши братья за неё умирали. И теперь здесь...

Посмешище! Недоумки, довольные ролью жалких шутов.

Гляньте в Лицо Змеи! Ей стыдно за всех нас.

Солдаты Империи.

Позор Империи.

Сейчас мы нужнее всего Родине. Нужнее, чем были тогда. А сейчас... Чем мы заняты? И кто мы? Хватит с нас. Мы одно. Хватит быть мишенью табуреточного юмора газетчиков.

Хватит кабацких свар. Мы одно. Да будет мир между нами. Отныне. И навеки.

Отныне и впредь мы бить только врага.

И сказала так Я! Еггт! Младший Еггт!

Не последний солдат Империи!

Повисла тишина. Мёртвая. Давящая. Как перед грозой. Или рассветом.

Пилот долго смотрит на неё. Медленно достает клинок из ножен. Салютует.

Разворачивается к стене.

— Па-строение!

Мгновения — и стена распалась на две, вставших по обочинам дороги.

— Ра-внясь!

Хотя они и так как по линейке.

— На караул!

Враз сверкнули сотни клинков.

Пауза.

Громовой женский голос.

— Шагом... арш!

С грохотом полетели щиты на асфальт. Во главе танкистов идут несколько с обнаженными клинками. Они идут. Нельзя сказать, что очень уж парадным шагом. Но и толпой их уже не назвать. И она по-прежнему на щите. Плывет над ними. В полный рост.

Одна на всех. И для каждого своя.

Случайные свидетели у этой сцены все-таки были. И назавтра все издания прогрессивно мыслящих вышли с огромными статьями о большой опасности организаций бывших фронтовиков. Хотя раньше от души зубоскалили над их драками. Но сейчас почуяли в них угрозу. Ещё не высказанную. Но уже ощутимую.

У танкистов мир с летчиками. А ну как вместе пройдутся по проспекту Победы? И что тогда? И нам тогда куда? И с чем? С лопатой и киркой! Ох, неохота...

М. С. усмехнулась.

-А сейчас и глянем, кто с кем и кто из каких.

Вскочила на стол, и гаркнула.

— Эй, братва, а кто тут в девятом месяце фонари роняет?

Встает наверное, треть зала. Далеко не все в куртках кожаных. Узнают друг друга с некоторым удивлением. Явно до следующего Дня танкиста сведется не планировали.

— Ну, что? С полицией драться я вас водила.

В зале смешки.

— Вот тут, в президиуме, говорят, что меня никто не знает.

Какое-то гудение в зале.

— Ну а я спрошу у первого попавшегося.

Окидывает взглядом зал.

— Ну вон хоть у тебя, танкист в третьем ряду в кепке. Кто я такая?

— Генерал из четвертого танкового корпуса, две звезды у вас...

Одобрительный и удивленный ропот в зале.

— А ещё пиво любите, а полицию и всяких крыс тыловых — не очень.

Грянул хохот.

— А теперь без шуток. А если бардак наш разгребать позову, пойдете? Или пиво пить предпочтете?

— Сперва разгребем — с задором крикнул кто-то — потом и попьем!

— И кто так думает?

Глухой гул по залу. Одобрительно шумят и сидящие, и стоящие.

М. С. поворачивается к трибуне.

— Кто тут говорил, что народу я неизвестна? Раз уж я танкистов с летчиками помирить сумела, то с вами ли мне драться? Страна-то у нас на всех одна.

— Хотите, значит, революцию свершить благородно. Чистенько. Не выйдет. Пусть, вы правы. Этого мало. И в наше время, и в любое другое, добро должно быть с кулаками. И поэтому будет кровь. И много. Сами-то вы пачкаться не больно хотите. Ничего, такие, как я есть. Пусть я не могу пока мыслить столь остро, как вы. И не могу так умно рассуждать. Но зато я и запачкаться в крови не боюсь. Надо — и буду я их убивать. Готова хоть сейчас. И я это умею. Потому что слишком много тварей по земле ходит. И надо им головы поотрывать. Стрелять кое-кого надо. И я знаю кого. Я готова. Я очищу землю от мрази. Кто бы её не защищал. И как бы далеко они не прятались. Нет уже больше на этой земле места снисхождению. Хороший враг— мёртвый враг. И иногда эта истина единственно верная. И сейчас как раз такое время.

— Говорите-то вы складно да ладно. Только вот не слишком-то я верю вам. Уже не с ними. И ещё не с нами. А может, как раз и сами по себе. Вы-то как раз из тех, что эти самые полузапрещённые книги пишете. Пишете-то вроде всё верно. Только не хотите ли вы нас попросту поиспользовать. И потом по нашим трупам пойти совсем не в те края, про которые писано в книгах. С такими как вы надо держать ухо востро. Иначе...

— А вам обеим не кажется, что ваше желание физически расправляться с врагами. Это что-то вроде детской болезни будет? Все ей переболели. Все мы в своё время увлекались подобными идеями. Слишком уж сладко звучит это слово — карать!

— Ты про это в парламенте скажи. Там таких гуманистов немало будет. Опухоль надо вырезать. А её остатки выжечь. Калёным железом. Иначе конец всем нам и нашему делу. А байки про ''слезу ребёнка'' хороши только для трепотни в газетах. Пойми ты это, наконец!

По одиночке мы их не свалим. Пусть мы довольно различны. Но страна-то у нас одна. И её мы можем потерять. Если не объединимся. Или же нас перебьют поодиночке. И перебьют всех. Так что надо забыть о разногласиях и действовать вместе. Иначе конец всему.

Объединились. Без протоколов. Сплотило общее ощущение надвигающейся беды. Беды, одной на всех. Только мало пока осознающих надвигающуюся угрозу.