Да и любая вера довольно плохонький аргумент против преображенного человеческими руками металла. На старинной бронзе появляется зелень. Бронза эта иногда попрочнее стали. Словно зеленой патиной смотрит на священника душа из металла.
И слышен металл в голосе.
— Ну, чё встал, как баран? Ребёнка не видел? Устраивай её по быстрому, и мы пошли. Больше ты нас не увидишь, не волнуйся, а то знаю я, как вас от моей рожи воротит. Не прикидывайся, ты знаешь, кто Я.
Слишком сложные чувства перемешались в душе священника. Он видит перед собой демона. Должен ненавидеть. И не может. Демон спасла чужого ребенка. Словно обычная мать защищает своего. Краем глаза заметил, что и дочь столь же зеленоглаза. Только смотрит как совсем обычный уставший ребенок. А не как отродье демона. Они будут идти ещё долго, ибо вблизи деревни М. С. ночевать не станет. И ей плевать, что дочь валится с ног. Она из металла, но девочка-то в чем виновата.
М. С. поднимается. Повинуясь какому-то неожиданному чувству священник сказал.
— Куда вы пойдёте, сейчас же ночь...
— Да? А я думала день. — ответила М. С. усаживаясь обратно.
— С вами же ребёнок, а не солдат. Об этом подумайте.
Она склоняет голову на бок и прищуривается. Ох, и до чего же нехорошо!
— Твои собратья по вере четыре года назад ей такое устроили... Не каждый взрослый бы выдержал. Так что не тебе меня учить.
— Я не учу, а говорю, что вижу.
Марина развернулась и сказала неожиданно властно.
— Хватит орать! Ребёнка разбудите.
Но уже поздно, девочка проснулась, и заплакала. Марина склонилась над ней, говоря что то ласковое. М.С. продолжает сидеть.
— Слышь, святоша, ты как, из синих, или из жёлтых? Жена у тебя есть?
Он не сомневался, что М. С. достаточно хорошо разбирается в деталях одеяния священника, и сан ей сразу понятен.
— Да, я состою в законном браке.
М.С. в этом послышалась скрытая издёвка, но она невозмутимо продолжила.
— А дети?
— Не дал господь.
— Ну, вот мы тебе вместо него одного и подкинем.
— Не богохульствуйте.
— А что мне ещё делать?
Святой отец ещё раз взглянул на неё. Не первый день она уже идёт, далеко не первый. Неплохо насмотрелась, небось, на то, что понавытворяла в мире Последняя война. И идёт явно к новой войне готовиться. Да ведь ничего другого она и не умеет. А сейчас чудовище просто отдыхает, и демонстративно не принимает участия во всей возне своей дочери с чужим ребёнком.
— Ну, так кровать ты притащишь или как?
— Пусть пройдёт в ту комнату, там есть.
— Ну, так иди и помоги ей, в конце концов тебе её притащили.
Вскоре девочка заснула. Марина и священник вышли из комнаты.
— Ну, пока святоша, М.С. слово держит.
— Сейчас же ночь.
— Ну и что.
М.С. встает, поднимает с полу гранатомёт и направляется к двери.
— Подождите. Нехорошо отпускать гостя голодным.
Она хмыкнула, но остановилась.
— Святоша, а водка у тебя есть?
Он кивнул.
— Мама! — с плохо скрытой угрозой в голосе произнесла девочка.
— Уймись, поборница трезвости, немного я выпью. Да сказала же, немного.
— Я посижу с вами — тоном, не допускающим возражений сказала она.
Оказывается, на свете есть человек, способный безнаказанно перечить М. С. Четырнадцатилетняя зеленоглазая девчонка! Ну, у девочки и характерец! Что же из неё дальше получится, если она уже сейчас такая? Священник мысленно усмехнулся своим мыслям. Даже у М. С. , оказывается, есть человеческие слабости и привязанности. Единственный ребенок из разряда тех детей, которым абсолютно всё позволяется. Кажется, почтение к родителям в семействе Еггтов-Саргонов плюс все прочие титулы, не является добродетелью. Ну, если вспомнить исторические хроники, то там про представителей этой семьи и не такое повсплывает.
Тем временем собрали на стол. М. С. деловито направилась к шкафчику с посудой, и недолго думая, вытащила оттуда две рюмки покрупнее. Впрочем, она не столько хотела выпить сама, сколько напоить святошу. А Марина засыпает на ходу, и М.С. это чётко видит.
Они сели за стол, М.С. наполнила рюмки. Святой отец заметил, мягко говоря, неодобрительный взгляд Марины. Мать сделала вид что не заметила.
— Ну что же. Помянем тех, кого нет с нами .— сказала она.
Святоше пить в принципе не запрещено, но он этого дела не любит. Однако, сразу ясно, что отказать М.С. тоже весьма сложно. Он выпил. М. С.— только после него. Водка довоенная. М. С. поморщилась, но к имевшимся на столе закускам не притронулась. Святоша хотел закусить, уже руку протянул, но под взглядом М.С. невольно отдёрнул.
Она тем временем наполнила по второй, но пока к не притрагивалась. Марина не слишком дружелюбно посматривала то на маму, то на святого отца, но пока ничего не говорит.
— Слышь, святоша, много ваших вместе с нашими полегло?
— Из тех, кто ушёл, пока вернулось только двое, а уходило триста двадцать два человека.
— Осуждаешь меня?
— За что?
— За тех, кто не пришёл.
— Все мы ходим под богом. Творим разное. Он нам отмерит в свой срок по нашим делам.
— Ты не ответил.
— Судить можно того, о котором знаешь много, и лучше, если это будет человек равный тебе. А у вас чудовищная гордыня, и вы, пусть и не служите богу, всё-таки были первой из людей. И равных вам людей попросту нет. И слишком велико то, что сделали вы, хорошо это или плохо— пусть судит Господь. Я не возьмусь вас судить никогда.
— Не возьмешься, или просто говоришь так, что меня боишься, точнее не меня, а наших автоматов?
— Все мы в руке господа, и только он знает смертный час каждого.
М.С. хмыкнула.
— Ты снова не ответил. Меня, именно ту, которая сидит перед тобой, а не ту, которая вела войска на столицу, ты боишься ?
— Мне ведом страх, но вас я не боюсь. Боятся можно того, кого считаешь врагом. А вы просто не были другом.
М.С. залпом осушила вторую рюмку.
— Чё смотришь, пей.
Он выпил. М.С. налила третью. Неодобрительность во взгляде Марины сменилась почти что враждебностью. Впрочем, М.С. пить не спешила, и даже навалила себе на тарелку различных закусок. Ела она крайне неопрятно, говорила не прожевав, и ещё ухитрялась при этом курить.
Святоше в этом смутно угадывалась какая-то игра, он словно чуял, что М.С. специально разыгрывает из себя этакого туповатого солдата, знать не знающего ничего кроме уставов и приказов. И ведущего себя в лучших традициях худших казарм. Только вот зачем ей это надо?
— Слышь, святоша, а своим ты чего по ребёнка скажешь, когда мы уйдём ?
— Скажу, что её мне подкинули. Поверят, уже были похожие случаи в окрестностях.
— Неглупо, жене тоже самое скажешь?
— Так ведь это правда и есть.
— А кто ребёнка подкинул, тоже скажешь?
— Нет. Не женское это дело, такие вещи знать. Сердце у неё слабое, как бы плохо не стало.
— Это точно. От меня частенько людям поплохеть может. А сейчас она где?
— У своей матери в соседней деревне гостит.
В лице Марины что-то изменилось, а М. С. невозмутимо спросила.
— Это в Заречной что ли?
— Нет, в Бычьих Холмах.
М. С. кивнула, насадила на нож солёный огурец, с хрустом откусила, и не прожевав, сказала.
-Насчёт ребёнка этого ты не думай, если поторопишься тебе в нагрузку к ней целый хутор достанется. Без скотины, правда, но зато, со всем инвентарём. Её хутор это теперь. Ибо живых там никого. И если в Заречной кто из родни был, то там тоже... Я туда не ходила, но установка как раз оттуда припёрлась.
— Значит, опять хоронить людей придётся. И опять многих.
— Прилично. Сколько в деревне, не знаю, но думаю, всех, кто там жил. На хуторе человек двадцать, да скотину зарыть или сжечь придётся. Ты не бойся, это дерьмо в режиме охоты было, а следовательно, она на много километров одна. Только ты поторопись. Хутор-то богатый был.
Он злобно стрельнул глазами. Снаряд лишь впустую царапнул броню.
— Говорят, вы в людях разбираетесь. Даже шуточка у вас есть ''Кадры решают всё''. Ну, вот и подумайте, сильно я похож на человека, который позарится на чужое.
''Вообще-то насчёт кадров вовсе не я придумала '' — подумала М. С.. Но в этом мире данная фраза к ней просто прилипла. Настолько, что автором считают именно её. И даже император, шутник, как то раз сказал ''Как говорит генерал полковник,'' Кадры решают всё'' . Хотя сам-то прекрасно знает, кто это сказал.
Интересно, где сейчас этот юморист доморощенный? Такие хитрецы ведь и вправду в огне не горят, в воде не тонут. Только вот в воде ещё кое-что не тонет...
— Ну, на первый взгляд, подчёркиваю, только на мой первый взгляд, на такого человека ты не похож вовсе. Хотя первоначальное мнение может оказаться и в доску ошибочным.
— А может, и наоборот.
— Какие мы скромные! Это ведь гордыня. Один из тяжких грехов.
— Не вам это решать!
— Иногда лучше решать самому, в том числе и за других, чем ждать, пока кто-то начнёт решать за тебя.
— Хотел бы я посмотреть на человека, который сможет что -либо решить за вас.
— Я бы тоже очень хотела.
Оба усмехнулись. А Марина откровенно засыпает. Она вздрагивала время от времени, пытается уловить о чём говорят, и снова начинает клевать носом.
— Здорово её умотало.
— Ничего, Еггты выносливые. Хотя и маленькие частенько.
— Только вот мелких среди вас не водится.
— Ну, это по всякому бывает.
— А вот не задумывалась, зачем нужна власть?
— Задумывалась. Слышал, наверное, такое слово, справедливость? Да слышал, слышал. Ну, вот власть затем и нужна, чтобы максимальному числу людей её обеспечить.
— Приходили ко мне иные из паствы со словами: Я верю в господа, но я за черных, отче, что мне делать? Чаще всего это были люди не слишком богатые, но праведной жизни. Были и другие, богачи, всегда стоящие на службе в первых рядах, столпы веры, как зовут их прямо скажем, не слишком радивые слуги господа. Жаловались на первых. Требовали проклясть их и наложить церковное проклятие.
— Проклинал?
— Нет. Служить вам и верить в господа вполне возможно. Но нельзя одновременно молиться и Господу, и золотому идолу. А это самое мерзкое. В Господа вы не верите, но про вас что ни говори, а поклонников идола вы не слишком жалуете.
Уже потом... Идя на эту войну иные из первых приходили ко мне за благословением. И я с чистым сердцем давал его. И молился о ниспослании победы.
-Потому что так решил ваш собор. Его представители принесли мне решение. ''Молится за власть, и о даровании победы''. А у меня очень хорошая память. Иные из них буквально несколько месяцев назад поливали грязью меня и проклинали со всех кафедр. Двое даже выступали за создание святого трибунала, для установления, не являюсь ли я порождением демона, а следовательно, не следует ли уничтожить и мою дочь, как существо нечеловеческой природы.
— Вопрос о трибунале не прославил многих иерархов.
— Вопрос об истине. Помнишь его?
— Вопрос, дать на который ответ выше человеческих сил?
— Именно
— Давить, давить из человека животное. Отучать его озираться по сторонам и трястись от каждого шороха. Пусть встанет, разогнется, и смело посмотрит на мир. Выжечь из души страх. Мир сильных духом людей. Мир каким он должен быть.
— Жесток будет такой мир, мир без сострадания.
— В мире не будет боли. Жалеют слабого и больного. А если их нет. То кого жалеть?
— Жалость и сострадание одно из первых отличий человека от животного.
— Ничего подобного. И то, и другое качество присуще и зверям. По крайней мере некоторым. Впрочем, людям эти качества присущи далеко не всем и не всегда.
— Ты думаешь я всегда был священником?
Зеленый взгляд скользит по лицу как луч прожектора по ночному небу. Так. За что-то зацепился. Ещё за что-то. Ещё и ещё. Уверенно отчеканено:
— Не-а. Сан ты принял недавно. Лет эдак пять назад. А до этого... ставлю сто к одному, что ты летчик, скорее всего, бомбер.
— Я так любил небо! И я так его ненавижу теперь!!!
— Кого ты разбомбил? Роддом? Детсад? Или просто сыпанул кассетными на голову своей пехоты? За последнее побью как-нибудь потом.
— Так зачем?
— Может, когда-нибудь люди научатся не убивать друг друга. Очень хочу приблизить этот час.
После того, как девочка заснула, они сидели ещё долго. Выпито было всё. А святой отец даже сквозь хмель замечал абсолютно осмысленный и ледяной взгляд М. С. .О чём они говорили он не помнил. Может, он наболтал лишнего, а может, и нет. А вот свою последнюю полу трезвую мысль он запомнил — ''Значит она, действительно, не пьянеет''.
Они уходили. Женщина, почти не похожая на женщину, и девочка похожая на кого угодно, только не на ребёнка. Мать идёт впереди. На ходу она сняла с левого плеча автомат и протянула дочери. Девочка ловко взяла оружие и повесила за спину. '' Совсем, как солдаты носят ''— неожиданно подумал святой отец. Обе они нисколько не походили на тех женщин, что знал он. Слова смирение обе, похоже, не знали, зато гордыня их слишком хорошо видна. ''Зачем Бог сотворил женщину ?'' — так кажется, звалась тема одного из богословских диспутов в академии много лет назад. Святой отец не помнил, кто что сказал тогда по этому поводу, но зато он точно знал, что он сказал бы сейчас, окажись он вдруг на том диспуте: "Иные женщины могут прожить жизнь так, что всем мужчинам будет стыдно за то, как они прожили свою. Для того их и сотворил господь''. Во всяком случае, в их глазах он прочёл немой укор, нет, не в глазах матери, та давно уже умела прятать свои чувства, а в глазах дочери. Ему стало да, пожалуй ему стало стыдно. ''Ты тут, сидишь, с женой, домом, скотиной. Ты не стар, и вроде здоров — так почему ты здесь? А не там, где легло столько людей, гораздо лучших, чем ты. Откуда ели вырвались мы''. Это он прочёл во взгляде маленькой Марины Саргон, дочери великой и страшной М.С. ''Жена, да убоится мужа ''— почему-то вспомнилось ему — ''А ведь глупое выражение''. И вовсе невозможное в том мире, где жили эти двое. Они вообще, похоже, повидали все ужасы, какие мог видеть человек. Но они остались людьми. Только блестит в чёрных волосах матери седая прядь, и вообще, куда больше у неё седины, чем должно быть в её возрасте. А дочь её слишком рано стала взрослой, но ведь она всё-таки не взрослая и она кричит во сне.
Святой отец думал, что не без божьего помысла появились среди людей чёрные саргоновцы. Появились, что бы напомнить всем, что и без Бога можно жить очень достойно. Достойнее многих, кто считает себя приверженцем истиной веры.
Они уходили. А святой отец, сам не зная почему, сотворил благословляющий символ веры. Это всё, что было в его силах, но он очень хотел, чтобы они дошли до столицы. И вечером того же дня он молился за них.
