— А кто ещё про золото знает?
— Из живых? Никто. Это ведомственный тайник, у безопасности или императора свои.
— Что же ты псов просто не пристрелила?
— Шум поднимать не хотела, да и нашли бы их скоро. А мне не охота, что бы пер кто-то за нами. Хватит уже... сопровождающих.
— Знала бы о каком количестве проблем тебе вообще ничего не известно!
— Даже тебе известно только о тех проблемах, о которых докладывают.
— М-да. Поработала сестренка!
— Может, лучше мяса пожарим?
— То, что в консервах жарится плохо.
— Это по-твоему тоже?
М. С. вытащила из листьев большой кусок мяса, подцепив ножом.
— Откуда это ?— удивлённо спросила Марина
— Свинью я ночью подстрелила. Нетрадиционное использование прибора ночного видения.
— Дикую?
— Домашнюю, беглую. Как видишь, кому-то война может принести даже свободу, вот только платить за неё приходится недёшево.
— А дорого, и даже очень.
— Свиньёй больше, свиньёй меньше. Ладно, лучше делом займёмся. — а это значит — готовить придётся Марине. М. С. может и под проливным дождём развести костёр. Но таланты как кулинара равны нулю. К тому же, у неё просто какое-то маниакальное пристрастие к консервам. И вообще, к любой еде, которую по возможности не надо готовить. Так, кипятком залить максимум.
Марина готовить умеет. Но совершенно не любит.
— Соль есть?
— Глупый вопрос.
По отношению к кулинарии М. С. похоже неизвестно такое слово как пересолено. И можно не сомневаться — когда уходили из ставки, соли она с собой прихватила — до столицы хватит и ещё на обратную дорогу останется.
— А ты не думала о том, чтобы бросить всё и просто начать жить обычной человеческой жизнью?
— Как так ? — не поняла М. С.
— А вот так. Не идти в столицу. Пойти в какой-нибудь маленький город и просто поселится в нём. Не говорить кто мы. И просто жить. Обычной человеческой жизнью.
— И что ты под этим представляешь?
— То, как живут многие люди. Дом, семья, простые радости. И не надо никуда бежать, и не от кого прятаться, и незачем сражаться. Просто пожить в покое.
М. С. взглянула в лицо дочери. С чего это в хорошенькой головке вдруг забродили подобные мысли? После всего-то произошедшего... А М. С. было думала что в душе Марины что-то изменилось. И то, как жила раньше не слишком устраивает. И не имеет ничего против, чтобы больше походить на грозную маменьку. И вот нате. Опять вопросец из разряд не знаешь что и сказать. Ну, да головку никто ещё пустой не считал. А те, кто так считали... Если помягче выразиться, те крупно просчитались.
Ну, в вопросе-то винить некого. Сама в своё время специалисткой по подобным вопросам была. Как говориться, очередной вариант на вечную тему.
— И что я в этом простом мире буду делать. В этом-то покое, который ещё найти надо? И о котором я не малейшего представления не имею. Ты меня-то вообще в мирной жизни представляешь? Мне ведь вечно до всего дело есть. Всегда я во что-то встреваю. Просто не могу в стороне сидеть. А мирная жизнь подразумевает в первую очередь житьё по принципу: моя хата с краю. А я вечно во что-нибудь вмешиваюсь. Ибо без дела сидеть не могу, и всегда его нахожу, даже если не хочу.
— Сама же говорила, что в глуши ничего не происходит. А в столицах просто слишком шумно. И люди очень злы. И тоже будет и сейчас. Шуму будет поменьше. А люди стали гораздо злее. А дело найти себе всегда легко будет. Ты ведь можешь жить обычной жизнью. В моторах, к примеру, ты вот здорово разбираешься. А за счёт этого вполне можно прожить. И ты ведь легко сделаешь так, что тебя никто и никогда не узнает.
М. С. хмыкнула.
— Что верно, то верно, этого-то у меня не отнимешь. Но о другом ты подумала? О людях, оставшихся в столице. Обо всех тех, кто ещё верен мне. И надеется на то, что я появлюсь. И что-то сделаю. И просто помогу выжить им всем. Я просто многим ещё нужна. Корабль получил много пробоин. Но он ещё на плаву. А с гибнущего судна капитан уходит последним. А то что предлагаешь ты — это просто бежать с корабля. И бросить всех. А я так поступить не могу. А я ведь, кстати, ещё и не знаю, о том, насколько велики пробоины. Может, их ещё можно заделать?
Я ведь этого не знаю. Но мой долг об этом узнать. И ты знаешь, что долг для меня вовсе не пустое слово. Да и ты... Как ты будешь жить безо всех этих плие, батманов и прочих фуэте? В глуши не станешь Императрицей. Твоя судьба— стать примой. Ты ей станешь.
Марина улыбнулась.
— Ты думаешь, это все будет возможно вновь?
— А почему нет? Если люди остались людьми, осталось в них и стремление к красоте.
— В общем, тишина нам обеим противопоказана.
М. С. опять загримировалась. Теперь выглядит значительно старше, чем есть на самом деле. Волосы на лбу перехвачены куском чёрной ткани, на кистях рук зачем-то изображены смываемые татуировки откровенно бандитского содержания. Даже перстни на пальцах нарисовать не поленилась. Чем-то трофейным работает. Выглядят рисунки неотличимо от татуировок.
— Они значат что-нибудь? — спрашивает Марина
— Конечно. Этот — первый срок как малолетка, этот — двойное убийство, этот — беспредельщица, этот — убийца организмов, этот — давно в законе. Остальные примерно на ту же тему.
— Зачем тебе это? — спрашивает Марина, уже жалея о заданном вопросе. Сейчас будет какая-нибудь история из разряда — меньше знаешь — крепче спишь. И скорее всего, страшная.
— Надо. Топать нам по довольно милой местности — лагерей тут полно было, да поселений спецпереселенцев. А в поселения заходить придётся. Народ тут такой... Читать не каждый умеет, зато вот это — она шевелит пальцами — каждый разберёт. И трогать — побоятся. Я — эреги, вор из воров, авторитет и ещё какой, а живут тут все по понятиям... до какой-то степени. И убить эреги... Да ещё незаметно. А они же не знают, сколько у меня бойцов. Бабы — эреги точно есть. Правда, их почти всех перестрелять мы успели. Мужиков тоже, можешь не волноваться. Парочку шлёпнула собственноручно.
— А мне что делать?
— В первую очередь — помалкивать. А то стоит тебе рот открыть — через минуту уже ясно— девочка из пансиона имени Её Императорского Величества сбежала. И мордочку не забывать размалёвывать, когда велю. Хотя могут и подумать, раз далеко иду, да беспредельщица — то просто консервы с собой виду. Живые.
Хотя нет, дай-ка руку, нарисую кое-что.
— Что это за кольцо? — спросила Марина когда М. С. закончила ''творить''. Вышел перстень с тёмно-синим треугольником.
— В мужских зонах не встречается. Там другое накалывают. Буквально — принадлежит эреги. В твоём случае призвано выполнять защитную функцию. Спецпереселенцы в основном мужики. Женских зон тут почти нет, так что женщины большим спросом пользуются. Особенно, молоденькие и смазливые вроде тебя.
— Слышь, а кумовья куда подевались? Или их уже того?
— Не того. Братва что-то замышляла, да они прознали. Нескольких убили. Всех согнали на площадь. Там уже их машины были. Они и сказали — кто хочет — давай с нами. Кто нет — оставайтесь тут. Кто захотел. Одних брали. А других застрелили. Смотря по статье. Здания они подожгли, когда уезжали.
— Дальше по дороге всё так же?
— Примерно.
— Может, тут останешься? А то все тут без понятий. А ты порядок навести сможешь. Авторитет чувствуется.
''Только лавров эреги-пахана-разбойничьего атамана мне и не хватало!''
* * *
— А если честно, ты разве не устала?
— Если честно, то страшно. Вымотана как не знаю кто, просто как лимон выжата. Сама толком не знаю , за счёт чего держусь... Это в продолжении разговора, не лучше ли всё бросить?
— Сама не знаю. Просто... это постоянное ощущение страха. Очень тяжело с ним жить. Последние несколько месяцев я постоянно всего боюсь.
— На то есть основания.
— Но так было и раньше. Какое-то время идёт хорошее, а потом начинается что-то чёрное. И так уже давно. И так будет всегда. Ты ведь есть. Жгут меня языки твоего пламени. Я иногда не знаю, что лучше, держаться от него подальше. Или же стать такой же, как ты. Огонь не может сжечь огонь.
— Когда горит степь, её не тушат. А поджигают навстречу. Огонь может остановить огонь.
— Остановить, но не сжечь.
— В тебе есть огонь. Я чувствую это. Но твой это огонь. И не подобен он моему. Он твой, и я не знаю, какой он именно.
— И я этого не знаю.
— Ты всегда так мало рассказывала о нём. Словно, скрывала что-то.
— Ты об отце?
Марина кивнула. Действительно, М. С. ей мало что говорила. Зачем?
— Да особо и рассказывать то и не о чем. Мне ведь семнадцать тогда было. Если здраво разбираться, типичный фронтовой роман был. Имел правда, шансы во что-то большее перейти... но не судьба.
Марине показалось, что голос матери в этот момент дрогнул.
— Да и если честно... Не факт, что мы в дальнейшем хорошо бы ладили. Человек он был неплохой... Но слишком уж не для этого мира. Слишком... благородный что ли. Во всех смыслах слова. На всю дивизию один такой родовитый. Да тут я ещё, сама неповторимость. Меня уже тогда считали очень тяжёлым человеком. Нам просто суждено было спеться. Необычный люди как меня, так и его привлекали. Я-то ему о происхождении наплела с три короба в сторону понижения. А он всё равно хотел жениться. И плевать, что бы родня подумала. Не знаю, любила ли его. Привязалась — это верно. Потом всё-таки сказала, кто я такая. Не знаю, чего ждала. А не изменилось ничего. Всё-таки... хороший он был. Знаешь, как меня тогда за глаза звали?
— Игла.
М. С. усмехнулась.
— Это тоже было... Но чаще — ''миледи''.
На губах Марины играет просто обворожительная улыбка. В лучших традициях Софи улыбка, то есть с мастерски скрытой иронией.
— Что, не похожа разве?
— Не знаю. Сколько себя помню... Ты шумная, громогласная, временами жесткая... Если есть такой термин бронебойная леди, то про тебя это.
— Бронебойная леди... Оригинально. Но меня действительно звали миледи. А его милорд.
— Он знал, что у тебя будет ребёнок?
— Нет. Не успела сказать. Те три дня... От смерти до моего ранения я и не помню почти. Всё как в тумане. А шли бои.
— Ты портсигар хранишь...
— Храню. Остатки детской сентиментальности, если угодно.
— У него были родственники?
— Конечно целый клан, но в основном — говно в стиле прочих Еггтов. И как это среди них такой получился?
— Да наверное, так же, как и ты среди прочих Еггтов...-быстро же Марина научилась шпильки в стиле Софи вставлять где надо и не надо,— а с ними никаких дел ты больше не имела?
— Естественно. На фиг они мне сдались. Хотя Саргон какие-то переговоры с ними втихаря от нас двоих вёл. Я это после уже узнала... Брак бы признал, это факт. И если уж быть честной, то я и сама о нем думала. Хотелось какой-то тени мещанской жизни... Какую-то долю тишины, размеренности и спокойствия. Какой-то доли... Но норки не для меня. Ибо хотелось гореть, а не киснуть!
— Ты хотела мстить. Ты хотела сжигать.
— И сейчас хочу?
— Не знаю — просто ответила девочка.
— Знала бы ты, как сейчас смотришься со стороны, — сказала М. С..
— А что?— сквозь зубы удивилась Марина. Она сидит на свернутом покрывале и расчесывает волосы. Даже в перешитой военной форме вся какая-то хрупкая и домашняя что ли. Форма хотя и хорошо подогнана, на миниатюрной фигурке смотрится нелепо.
В зубах зажата заколка для волос в форме цветка. Подарок Софи. Немного рассеянная художница очень любила красивые вещи, совершенно не задумываясь о их стоимости. И заколка — лучшее тому подтверждение. Цветок напоминает лилию, символы чистоты и непорочности. Тонкие серебряные лепестки в изобилии украшены драгоценными камнями. Кармино-красными рубинами, синевато-зелеными, цвета морской воды, под цвет глаз хозяйки, аквамаринами, и бриллиантами великолепной огранки. В центре цветка — знаменитый карминовый рубин ''Глаз Демона'', сокровище мирренской короны, один из свадебных подарков Тима V. А сама лилия выполнена по заказу, и скорее всего, ещё и по эскизу Софи. Немалая часть поредевшего после революции состояния ушла на этот подарок. М. С. о цене не спрашивала, прекрасно понимая мотив поступка сестры. Пусть в мире умножится прекрасное. И достойное украшение ляжет на волосы юной красавицы.
До войны каждый день сверкал в волосах подарок.
Только когда приходилось заходить к людям, М. С. говорила ''Сними. Мелкий человечишко за самый маленький камушек убьет не задумываясь. А о ''Глазе демона'' и говорить нечего, из-за него войны начинались и города горели''.
Марина не спорила, но едва дом оказывался за поворотом, как снова лилия оказывалась в волосах. Очень любит девочка все красивое. А теперь ещё и памятью стала лилия. Кажется ей, что маленький бриллиант возле рубина — словно слеза скорби. И не было её раньше.
Марина убрала расческу, в отличии от драгоценной заколки, самую обыкновенную. М. С. хмыкнула, временами кокетливой, временами морозно-ледяной стервозной красавицей в стиле Софи-Елизаветы, Марине-Елизавете не бывать. Однако, стиль Софи в девочке уже очень хорошо чувствуется. Любимые прически ясно от кого позаимствованы. В одежде черный, а временами красный цвет предпочитает. Высокие каблучки очень любит.
В том, что в марках косметики раз в двести пятьдесят лучше матери разбирается, можно не сомневаться.
Впрочем, весьма сложно найти женщину, уделяющую своей внешности меньше внимания, чем М. С., серебряная тезка сестрицы из адмиральского салона, или мраморная древняя богиня, разве что. Так что волосы самой М. С. уже довольно давно пребывают в стабильно живописном беспорядке.
— Я ещё никогда не видала кого-либо с личиком ангела, но в камуфляже и с автоматом.
— Пока дойдём до столицы, я из ангела вполне успею стать аггелом. Если уже не стала.
— Не умеешь острить, лучше уж не берись.
— Извини, я не хотела тебя обидеть.
М. С. хмыкнула. Между собой они частенько разговаривают по-русски. М. С. просто очень любит этот язык, а Марина прекрасно знает. Впрочем, закончила М. С. по-грэдски.
— Меня обидеть невозможно.
Она снова поднесла к глазам бинокль. Какой-то полу электрический аппарат чужаков. Как говаривала она сама про этот прибор ''Ненавижу чужаков, но обожаю их оптику''. А Марина в этот момент почему-то подумала, что Мама сама на четверть кэртерец, а следовательно и в ней есть сколько-то их крови. Впрочем, единственный кэртерец, которого Марина знала всем — характером, манерой разговора и даже шуточками почему-то очень напоминал Маму. Неужели Мама только из-за своей крови такая? Или тут в чём-то другом дело? Софи может, что-нибудь интересное на это и сказала бы. С ней говорить было очень легко. С Мамой не так.
