Подсвеченное ядовито-зелёным цветом облачко окутало квёлую рыбу, внедряясь внутрь. Развеяв Глаз Килрога, чтобы не отвлекаться, сосредотачиваюсь на магических потоках, пронизывающих весь мир. Из множества экспериментов я знал, что чем тщательней рассчитан ритуал зомбификации под конкретную особь, тем лучше он протекает. Сейчас же я проводил обряд поднятия нежити, беря за основу строение самой рыбы. Утратившие заряд частички подпитывались неизбежными утечками жизненных и магических сил, перенаправляя их обратно. Слой за слоем живое существо преображалось, крупинки начали расти, намертво врастая в плоть и служа магическими накопителями. Получившаяся нежить ощущалась по ментальной связи куда лучше прочих, а мыслительные процессы в ней так и не прервались.
По сути моё создание мало чем отличалось от живого существа. Планктон в желудке опять переваривался, плавники шевелились, и лишь отсутствие воды не давало ей двигаться так, как она привыкла. Водная среда, увы, была препятствием для моего оружия — слишком быстро исчерпывался в нём заряд, но зато на воздухе от него нет защиты! Повинуясь команде, рыба открыла рот, и выпростала еду — мне нужен её желудок для другой цели. Новая порция Чумы устремилась внутрь, и подхваченная телекинезом рыба соскользнула в полынью.
Теперь отсутствие рядом приспешника мне не мешало — серебряной каплей она отплывала всё дальше, выйдя вскоре из зоны ментального воздействия моего миньона. Но связь со мной работала — пора приступать к следующему эксперименту. Плавные стремительные движения сменились дёргаными, привлекая хищника. Тот не заставил себя ждать, слопав её одним глотком, а я начал его зомбификацию. В этот раз она происходила медленней, но всё равно прошла так, как надо. В следующий раз надо увеличить дозу, для более быстрого результата.
Отдаю приказ завершить все исследования, направив силы на создание Чумы и зомбификацию рыб: — хищники дольше живут в море, а потому мне не придётся всё время отгонять от них агрессивную фауну. Ну а если нарвутся на что-то покрупнее, мне же лучше — новые, более сильные слуги не повредят.
Некоторое время спустя.
Лаборатории превратились в фабрики, а потому у меня появилось больше возможностей уделить внимание другим делам. Пришло время поподробней исследовать спрятанный за троном меч. Фростморн. Ледяная Скорбь. Часть меня — в буквальном смысле этого слова. Полутораручный клинок в готическом стиле. Эфес украшен маленькими черепами (на вид человеческими), гарда с рогатым черепом — при взгляде на него понимаешь, что он не принадлежал травоядному. Сразу видно, что к созданию приложили руку демоны. У основания лезвия несколько шипов-мечеломов, переходящих в обоюдоострое лезвие. Несколько рун покрывали лезвие, мерцая светло-синим светом.
Во время слияния я не хотел его касаться даже мысленно, опасаясь быть втянутым внутрь него, ведь одно из его свойств — служить ловушкой душ. Вместилище располагалось в лезвии. Не самая удачная конструкция, ведь так её легче повредить. Впрочем, это весьма могучий артефакт, и сломать его будет непросто. И весьма вероятно, что в ином случае нельзя было реализовать весь его потенциал. Попавшая внутрь душа не просто должна храниться в нём, а предоставит владельцу доступ к памяти и навыкам жертвы. Сейчас он для меня бесполезен, но в будущем послужит моему освобождению. Убить своих тюремщиков я им не смогу, ведь его ковали для поглощения душ смертных, хотя его сила достаточна, чтобы отправить натрезима обратно в Круговерть Пустоты на долгий срок.
Хотя я был не совсем прав, назвав клинок бесполезным. Можно ведь постараться исследовать его магическое наполнение, чтобы освоить работу с душами. С нашим сродством, думаю, такое возможно. Ведь как-то Плеть научилась работать с этой сложной субстанцией. Или им подсказали демоны? Всё может быть, но ещё орочьи чернокнижники научились проявлять осколки душ. Гул'Дан — мой самый способный ученик — делал это лучше всех.
Отогнав неприятное воспоминание о предателе, настраиваюсь на Фростморн. Клинок был великолепен. Как не слышишь своего сердца, пока не сосредоточишься, так и я доселе не чувствовал всю скрытую в нём мощь. Отделённая от меня частица, и вместе с тем имеющая со мной неразрывную связь. Внутренняя структура завораживала своей убийственной красотой, фокус внимания скользил вдоль магических линий, задерживаясь на пересечениях. Обращаюсь к силе мира, чтобы взглянуть на клинок ещё и с этой стороны. Что ж, пришло время познать себя полностью.
Глава 8.
Побережье Нортренда.
Старый Ник вывел свой шлюп в море. Жизнь изрядно потрепала моряка, морской ветер и солнце выдубили кожу. Двадцать лет назад шторм выкинул его изрядно побитым на берег, и с тех пор он хромал, а волосы поседели, как будто пропитавшись насквозь морской солью.
Выйдя из полосы прибоя, человек поднял косой парус, наполняя его лёгким бризом. Ветер норовил загнать судно обратно, сдувая пену с верхушек волн, но опытный моряк, меняя галс, уверенно вёл его в открытое море. На душе у него было неспокойно, но он не мог понять, почему. Пройдя множество бурь, избежав зубов акул, хищных китов и гигантских тюленей, он привык доверять своему чутью.
Старые кости не ныли в предчувствии бури, солнце не застилало ни одного облачка, да и ветер не должен меняться. Сощурив по-старчески зоркие глаза, вгляделся в линию горизонта. Что же готовит ему море сегодня? За долгую жизнь оно не раз по-королевски щедро одаривало его, но и забрало немало. Перед взором моряка промелькнули лица товарищей, что нашли приют в непокорных волнах. Пришло время и ему найти покой на дне своенравной стихии? Пусть так. Море давно стало для него всем, и он твёрдо знал, что рано или поздно останется в нём навсегда. Даже если смерть застанет его на суше, тело предадут воде.
Заметив чаек, переложил парус, направляя судно в их сторону. Где-то рядом к поверхности поднялся рыбий косяк, и нужно успеть забрать свою долю, пока он не ушёл обратно на глубину. Пронзительные крики птиц перекрывали скрип побитого жизнью шлюпа, и Ник, спустив парус, открыл крышку ящика. Заскорузлые пальцы нащупали сеть, и она полетела за борт, разворачиваясь в воздухе невесомой вуалью. Руки не подвели, грузила, ударившись об воду, потянули снасть на дно, и Ник стал споро выбирать верёвку, чувствуя сопротивление добычи. Перевалив сеть через борт, вывалил бьющуюся рыбу и стал споро готовить снасть к следующему броску. Несколько быстрых движений, размах — и вот она вновь блестящей паутиной падает невдалеке от ныряющих чаек.
Сердце кольнуло ощущение неправильности — слишком долго косяк остаётся на одном месте, но старый моряк раз за разом пользовался добротой моря. Накрыв рогожей улов от вездесущих чаек, бросил снасти сушиться на нос судна, и поставил парус, отправляясь домой. Ветер окреп, подгоняя шлюп, а ощущение тревоги покинуло душу Ника. Закрепив такелаж, вытянул одну рыбину и ударом о борт прервал её трепыхания. Испытанный нож споро вскрыл брюхо, и, вывалив за борт кишки, Ник принялся очищать тушку от чешуи. Очистив, рассёк вдоль, привычными движениями убирая кости.
Нежное мясо таяло во рту — такую рыбу не брезговали есть и короли! Даже название — королевская сельдь — говорило само за себя. Водилась она только в холодных водах Нортренда, и было её немного. Сегодня ему повезло — смерть прошла мимо, а шлюп полон богатой добычей. Часть он засолит, часть пойдёт в ледник, а остальное закоптит.
* * *
Вразус, отхлебнув из кружки пива, вытер усы и с наслаждением крякнул. Протянув руку к деревянной чашке, ухватил печёный кренделёк, посыпанный солью. Отправив его в рот, прожевал и сделал ещё один глоток пива. Следующая заедка была сделана из нарезанного полосками рыбного филе, сдобренного острыми приправами. За исключением пары посетителей, таверна была пуста — большинство обитателей посёлка ушли в море, а корабли из Лордерона следует ждать через полмесяца. Вот тогда здесь будет не протолкнуться: — на ярмарку приедут люди со всего побережья. А когда караваны, скупив местные товары, поплывут обратно, Вразус отправится с ними. Он мог бы попытаться добраться до тёплых стран и на своём судне, но зачем рисковать жизнью? Тем более сейчас, когда ему так повезло!
— Селия, ещё кувшин, да неси побольше мяса! — крикнул он подавальщице, чувствуя, как уже выпитое поднимает его настроение всё выше.
Скрип входной двери известил о ещё одном посетителе, и радужное настроение Вразуса испортилось. Нарак! Серые, блеклые глаза, вытянутое лицо и невысокий рост скрывали за собой главу теневого мира. Именно он стоял за контрабандной торговлей и перекупкой редких товаров у местных. С ним была и пара дуболомов, за глаза называемых Молчуном и Свином. Сбитые костяшки, плотные кожаные куртки и штаны, что могли сойти за лёгкие доспехи, и бандитские рожи не оставляли сомнений, чем они промышляют. Посетители направились к его столику, действуя на нервы неторопливым приближением. Главарь сел напротив Вразуса, а его подельники остались стоять, молча ухмыляясь.
— Вам как обычно? — спросила Селия, расставляя на столе кувшин и тарелку с мясом.
Увидев кивок, поспешила удалиться. Вразус наполнил кружку, не собираясь угощать непрошеного гостя. Стараясь не показывать страха, сделал глоток ставшего не таким вкусным под неподвижным взглядом трёх пар глаз пива. Да чтоб их акулы съели!
— Скоро прибудут корабли, каждый день на счету, а ты пивом надираешься, — произнёс Нарак, дождавшийся заказа.
Небольшой кувшинчик с дорогим вином и кубком — обедать он предпочитал в номере.
— Я свою долю уже выловил, а потому имею право вообще ничего не делать, — отвечал Вразус, давя внутреннюю дрожь.
— Мне хочется верить тебе, но где добытое? — спросил Нарак.
— Завтра всё получите.
— Сегодня. Мои друзья помогут тебе донести груз, чтобы по дороге не потерялся, — припечатал Нарак, поставив опустевший стакан на стол.
Встав с лавки, пошёл на второй этаж — в номер, оставив подручных сторожить показавшего норов подчинённого.
* * *
Хизенал задумчиво потрогал подросший клык. Осмотревшись, наклонился над лужей, вглядываясь в своё лицо. Синяя кожа и глаза, тёмная, почти чёрная грива волос, бугры мышц и такое разочарование. Клыки — гордость любого тролля — выросли у него меньше, чем у остальных. Но скоро всё изменится. Голос в Ночи, такой же ледяной и жестокий, как зима, обещал исправить его недостаток и помочь захватить власть в клане. С первым он справился, но не стал отращивать их сразу — день ото дня те становились всё больше, и уже стали загибаться вверх, обещая стать огромными.
Новый дух сам нашёл Хизенала, когда тот, отловив бойца соседнего клана, готовился принести его в жертву. Великие духи редко отвечают на такое лично, но всегда обращают на подношение внимание. Будет ли это удача в делах, или злые духи не станут причинять вреда — не важно. Любой исход хорош. Голос Ночи был слышен и днём, для этого было достаточно прикоснуться к уменьшенной голове врага, что болтается сейчас на кожаном ремешке. В отличие от традиций клана Ледяного Копья, эта была создана по-другому. Не понадобился ни котёл, ни раскалённые камни, даже смола куста Ширташа не пригодилась.
Тролль лишь делился своей силой, что может менять мир, а новый покровитель сам заключил в неё душу врага. Удивительно было видеть, как она усыхает без варки, как кости уменьшаются, и не приходится выпиливать лишнее, скрепляя оставшиеся части смолой. Троллю лишь оставалось зашить получившемуся трофею глаза, рот и шею. С тех пор прошло три дня, и скоро Хизенал вернётся в клан, где сместит верховного жреца Сайнорила. Чёрное торжество переполнило тролля, заставляя сердце трепетать и огласить окрестности боевым кличем Ледяного Копья.
* * *
То же время, ледяной трон.
Исследование Фростморна открыло ещё одну грань уникального артефакта. Моя ментальная чувствительность выросла на порядок, но не дотягивала до каноничного короля-лича. Помнится, Нер'Зул был способен накрыть своим вниманием весь Нортренд, а после дотянуться и до восточных королевств. Хотя, может быть, это связанно с количеством приспешников? Объединяя усилия, мы могли сделать куда больше, к тому же я мог «опираться» на созданную нежить и скопление Чумы, используя их в качестве «ретрансляторов».
Выход в открытое море позволил организовать доставку порций Чумы вдоль всего Нортренда, увеличивая «зону покрытия». Да и мои способности не были чистой менталистикой — многое здесь было от практик шаманов, когда они призывом пронзают границы между планами, и отголоски ритуала, расколовшего Дренор, когда я постиг суть магических потоков целого мира. Именно поэтому я мог так далеко раскидывать свою поисковую сеть, опираясь на потоки природной маны как на каркас, используя их не для воздействия, а для передачи своих мыслей. Интересно, натрезимы смогли бы разобраться, как это происходит, если бы больше уделяли внимание своему орудию?
О, пытаться контролировать полноценных разумных было куда интересней и сложней, чем рыбу! Подчинять я пока не пытался, помня, как негативно влияет на мыслительные процессы грубая ломка — пары рыбаков, ушедших далеко в море, хватило, чтобы бережней относиться к этому ресурсу. А потому пока осторожно касаюсь разумов людей и троллей. С последними выходило даже легче, чем с людьми, хотя, казалось бы, с моим прошлым всё должно быть наоборот. Но факты говорили сами за себя — привыкшие во всех проявлениях видеть волю духов-богов и читать знаки судьбы, синекожие гуманоиды легче восприняли моё появление. Хизенал — мой первый приспешник, добровольно поклявшийся служить, подтвердил ещё один тезис — чем меньше сопротивление со стороны подопытного, тем меньше страдает его разум при общении. Удачно подвернувшийся враг пошёл на артефакт, облегчая поиск моего нового слуги, и теперь мы всегда «на связи», даже когда он этого не ощущает.
Как и ожидалось, несметных полчищ троллей и людей на довольно холодном континенте немного — где вербовать несметные полчища нежити? Скупые строчки описывали этот период становления весьма бледно, но раз уж Плеть не пропала в начале пути, то и я справлюсь.
Рыбачьи поселки тоже не могли похвастаться своим числом и многолюдностью. Промысловики, живущие тем, что обменивали добытое в холодных водах на продукты и вещи у восточных королевств. Здесь хорошо рос только ячмень, шедший в основном на пиво. Полноценное зерно можно было получить лишь с другого континента. Да и ставку свою местные делали не на рыбу. Ближе к Лордерону и Даларану её водилось куда больше, на продажу шла лишь по-настоящему редкая и вкусная, что украшала только пиры знати и королей. Куда больше ценился тюлений и китовый жир, шедший на изготовление мыла и в светильники в качестве топлива. Кости и зубы, что опять же шли на отделку залов знати, да северный перламутр, отличающийся редким, насыщенным цветом. Местные жители отличались крепкой волей, твёрдым характером и честностью. Суровый климат гарантировал, что люди с гнильцой надолго тут не задержатся. Больше всего криминалитета было в центральном порту — проще купить/обмануть/украсть, чем самим ходить в море. Впрочем, официальные власти и небольшой солдатский гарнизон недалеко от них ушли. Порой было непонятно, где начинается криминальная власть и заканчивается официальная.
