М.Я.У

Колька силой оторвал её от пацана, прихватил пригоршню снега и принялся растирать им лицо боевой подруги. Безумные глаза Цыплаковской, попытавшейся переключиться на Беду, постепенно стали приобретать осмысленное выражение. Пока он возился с Цыпой, в кармане завибрировал мобильник.

— Да!.. Я!.. Возле консерватории. А ты где?.. Что ты видишь поблизости?.. Понятно! Это Дом Профсоюзов. Возле него на углу, нас и жди минут через пятнадцать!

Закончив разговор, он повернулся к Элке, морщащейся от головной боли.

— Живая? Ну, тогда пошли, педофилка несчастная!

— Куда? — слабым голосом прохрипела себе под нос Цыпа. — И чего ты на меня гонишь, что я педофилка?!

— Не я же вот это чудо пытался изнасиловать! — кивнул Колька на блаженно улыбающегося подростка, распластавшегося спиной по консерваторской колонне. — Так засасывала, так засасывала ребёнка, что он до сих пор в трансе.

Цыпа недоумённо глянула на недавнюю жертву, перемазанную помадой, потрогала свои опухшие губы и быстро ощупала собственный гардероб, попутно приводя его в порядок.

— А ты уверен, что это я его пыталась изнасиловать, а не он меня? Я на такого прыщавого в здравом уме никак позариться не могла!

— Вот именно! В здравом уме! А ты в нём была последние два часа? А что касается пацана, то я хорошо помню, что было, когда я попытался тебя за сиську потрогать! Так что, дорогой старший лейтенант, придётся мне при очередном представлению тебя к награде сделать очень большую поправку на твой моральный облик!

— Убью, скотина! — завелась Эллада-Лютеция, надвигаясь на начальника отдела.

— Теперь вижу, что в порядке! — удовлетворённо отметил тот. — Потом мне в морду дашь! Пошли лучше, нас Ослан ждёт. К тому времени, глядишь, и Генрих очухается, прорежется.

Поскольку Чувак ждал их на противоположной стороне Майдана, ровно по диагонали, они принялись протискиваться сквозь толпу. А поскольку людей меньше всего оказалось возле жилых палаток, окружающих по кругу колонну со стоящей на верху золотой женщиной, символизирующей Украину, они попробовали пройти именно там. Приблизившись, сотрудники МЯУ услышали страстные вопли доносящиеся из палаток сквозь бесконечно повторяемую мантру сторонников Йухченко. Из одной палатки выбралась парочка, и целующиеся поблизости молодые люди, сунув купюру охраннику, топчущемуся возле ленточки-ограждения, направились в освободившиеся 'хоромы'.

Беда неожиданно остановился, осмотрел Цыпу с ног до головы, и выдал фразу, за которую в другой раз наверняка получил бы от неё в грызло:

— Слушай, может нам тоже... туда, в палатку? У тебя какие деньги с собой есть?

Элка плотоядно облизнула губы, уже готовая согласиться, но, как всегда не вовремя, в кармане Беды завибрировал телефон, выведя обоих из этого помешательства.

— Да, Генрих!.. Мы тебя тоже потеряли. Где ты находишься?.. Что, что написано?.. Укркоопспилка?.. Через пять минут будем!

Воссоединившись, спецгруппа ФСБ приняла решение немедленно делать ноги из этого пристанища порока и нечистой силы.

Кого, кого, а нечисти на площади действительно было неимоверное количество. Причём, всех возможных в природе разновидностей! От банальных зелёных чертей до обычно редких фиолетовых пингвинов, чьё 'поле ответственности' распространялось на властные амбиции. Но больше всего, конечно, мелькало в воздухе чертенят и красных крокодильчиков, 'отвечающих' за корысть.

Уже возле метро из гигантских динамиков, установленных на сцене, их застиг голос одного из соратников Йухченко, бывшего комсомольского секретаря Николая Толенко, носящего кличку Диск-жоккей, извещавшего о начале ежедневного концерта звёзд эстрады, предшествующего выступлениям лидеров оппозиции. Но Беда только поторапливал товарищей, стремясь поскорее вернуться в гостиницу, чтобы проанализировать ситуацию и выработать предварительный план действий на ближайшие дни.

Уже в вагоне, воспользовавшись моментом, Ослан негромко предупредил начальника отдела:

— Николай Петрович, давай спланируем так, чтобы меня никто вечером не искал. Хочу к себе женщину привести...

Тут в голове Беды что-то щёлкнуло, и он с любопытством взглянул на Чувака.

— Что, пробило?

— Аж челюсти сводит! — поделился сын гор. — Пока по Майдану шли, так и подмывало какую-нибудь девицу с собой утащить.

— Спасибо, что предупредил! — поблагодарил Колька и, добравшись до 'Туриста', позволил Элке привести себя в порядок, пока он будет обсуждать с мужиками щекотливую тему.

Деринг крутился, как уж под вилами, когда Беда принялся допытываться, не возникло ли у него сексуального влечения, пока он находился на Майдане. И майору пришлось долго объяснять, чем продиктован столь необычный вопрос. В конце концов, 'идейный импотент' признался, что его тоже 'колбасило'.

— Но пока до гостиницы доехали, фактически всё прошло! — заверил Генрих.

Николай и сам чувствовал, что безумное влечение, нахлынувшее на него под 'бабой на члене', как он окрестил колонну с женщиной наверху, фактически прошло. Тот же эффект подтвердил и Ослан.

— Ну, всё понятно, — резюмировал Беда. — Осталось только выяснить, вызвано ли это действием наркотика, который нам подсунули.

— Какого наркотика? — удивилась вошедшая при этих словах Цыпа. — Я никаких наркотиков не употребляла!

— Тогда расскажи мне, чем ты занималась с того времени, когда выпила кофе, до того момента, как я тебе физиономию снегом растёр?

— Так это ты мне лицо снегом растирал? — психанула Элка. — Так это я из-за тебя через полгорода ехала с растёкшейся тушью, как шалава какая-то?! Я тебе, Коленька, этого никогда не прощу!

— Блин, кто про что, а вшивый про баню! — возмутился Николай.

— Это тебе на свой вид наплевать, а я — женщина!

— Знаю, знаю! И даже разрешаю тебе обозвать меня сволочью! Только расскажи, что ты делала в указанный отрезок времени.

— Ну-у-у-у... Не помню! — после некоторого замешательства призналась Элка. — Рука чего-то болит, горло болит, будто всю ночь песни горланила. А что именно делала — не помню!

— Генрих, чем ты занимался, когда в себя пришёл?

— Ну, понимаете, Николай Петрович... — начал опять вилять Деринг.

— Да как ты задрал уже своими увиливаниями! Я пришёл в себя в толпе, где, как все придурки вокруг, орал 'Йух-чен-ко'! — подал пример откровенности Беда, и Чувак с Дерингом подтвердили, что их выход из беспамятства был таким же. — И кто из вас скажет, что в кофе никакой наркоты не было ?

Отчёт об увиденном Беда, как и договаривались, направил на электронный адрес Вовчика Иващенко, и этот процесс затянулся на пару часов. В результате обиженная Элка рявкнула в трубку 'я уже сплю!' и отключила мобильник. А расстроенный Колька купил в близлежащем киоске 'фанфурик' и угрюмо засел в собственном номере в надежде сорвать злость на ПэХа, когда тот вернётся с Майдана.

Чертёнок объявился только к утру и вяло хлопал глазами, пока поднявшийся по будильнику Колька приводил себя в порядок ударными дозами кофе и алкозельтцера. Чуток оклемавшись и выкурив пяток сигарет, Беда воткнул в ухо наушничек 'переводчика с чертячьего на русский' и мрачно буркнул нечисти.

— Докладывай!

Зелёный сонно глянул на него и попытался изобразить несчастную рожицу.

— Коль, я так устал! Мозно, я цуть-цуть посплю?

— Спать будешь потом. Ты и так вчерашнее совещание отдела прогулял!

Быть суровым начальником у Беды лучше всего получалось именно с похмелья.

— Сто, опять с Элкой полугался и напился? — ехидно подколол чертёнок.

— А моя личная жизнь тебя не касается! — разозлился Беда. — Я тебя спрашиваю не как друг, а как начальник отдела. Вот и отвечай мне как мой подчинённый!

— Да посол ты со своим отделом! Нузен-то он мне, если самодул-нацяльник дазе поспать не даёт целове... Ну, ты понял.

— Как, значит, награды получать, так отдел тебе нужен! А как работать, так отдел тебе не нужен! Ну, ну! — завёл Колька нудную воспитательную бодягу, не придумав ничего удачнее, чем привести цитату из гоблиновского перевода 'Властелина колец'. — Учти, если ты плюнешь на коллектив, то коллектив утрётся. Но если коллектив плюнет на тебя, то ты просто утонешь!

— Знацит, ты так ставис воплос?! — обиделся ПэХа. — Тогда вклюци свой компьютел, я тебе в письменном виде отцёт сделаю! Цтобы с тобой, кловопийцей, не обсяться!

Чертёнок, дождавшись, когда запустится ноутбук, нырнул в экран, открыл текстовый редактор, и за минуту стремительно сыплющими буквами набил страниц десять текста.

— Видеть тебя, сатлапа, не хоцю! — пискнули динамички ноутбука, стремительная зелёная тень сорвалась с монитора и исчезла где-то за спиной погрузившегося в чтение Беды.

Физиономия Ослана была слишком 'засвеченной', чтобы он мог фигурировать в качестве корреспондента или ассистента оператора. Учёные понты не позволяли Дерингу таскать за Колькой штатив камеры. Но ещё худшим вариантом было бы позволить ему раскрыть рот, когда придётся что-то снимать в гуще народа. Поэтому выбора не оставалось: работать нужно на пару с Цыпой. Корреспондент из неё тоже был, как из говна пуля, но бестолковым руководителем съёмочной группы, не годящимся в подмётки зубру-оператору, ей даже прикидываться не пришлось.

Генрих, как типичный российский интеллигент, симпатизировал 'борцам с преступной властью', и ему достался сбор информации о дальнейших планах 'революционеров' непосредственно в 'массах народа'. С единственным условием, поставленным ему Колькой — ничего не есть и не пить вне заведений общепита, он согласился без разговоров.

Чувак же ещё на совещании заявил, что с 'майдаунами', большинство из которых составляли люто ненавидимые им галичане, он никаких дел иметь не хочет. Поэтому его задачей стал поиск контактов со сторонниками действующего президента. Ну, а 'съёмочной группе крупнейшей московской сети кабельного телевидения' в лице Кольки и Цыпы предстояло для начала выяснить ситуацию в логове революции. Ради чего они и направились на Майдане к кругу из двадцати семи палаток, расставленных вокруг 'бабы на члене'. Разыскивать начальника службы безопасности митинга, сорокалетнего картавого алкоголика по фамилии Луцик, непутёвого сынка бывшего секретаря обкома партии.

Луцик нашёлся в штабной палатке, где 'подзаряжался' вместе с бывшим губернатором Нижегородской области времён 'реформ' Борей Фрицевым, специально приехавшим в Киев ради поддержки Йухченко.

— Будешь? — деловито спросил Луцик, кивнув на разлитую в пластиковые стаканчики водку.

— Я на работе! — жадно сглотнул слюну Колька.

— Ну, тогда кофейку? Не побгезгуешь из гук Тегминатога Геволюции? — самовлюблённо расплылся в улыбке ответственный за порядок на митинге. Потом, заметив ужас в глазах 'съёмочной группы', ехидно поинтересовался. — Что, уже пгобовали кофеёк пить?

Фрицев чуть не подавился балыком, заходясь от хохота.

— Запомни! — назидательно поучал 'Терминатор'. — Здесь, на Майдане, ничего жгать нельзя! У меня в палатке — можно! Вы же, небось, ещё и не сказали никому, что жугналисты?

— Не сказали... — вздохнул Беда.

— В общем, никто вас больше не тгонет. Снимайте всё, что угодно. А если нужно будет интегвью с нашими лидегами, то подойдёшь ко мне, а я тебя к их охгане подведу.

— Ты, Юрка, лучше сразу его кому-нибудь перепоручи. Ты же сейчас ужрёшься, как последний уёб...к, и к, х...ям собачьим, опять всё забудешь. Мало тебя твоя Ирка п...здит! — ничуть не смущаясь Элки, использовал привычную ему лексику Фрицев.

Луцик, сморщившись, поднялся из-за стола и отодвинул полог палатки.

— Твою мать! — засуетился он, кинувшись к столу прятать водку. — Вия пгипёглась! Она же только вечегом собигалась тут появиться!

Вначале в палатку заглянул дюжий охранник, а следом решительным шагом вошла невысокая фигуристая женщина в неприметном, но шикарном по качеству ткани шерстяном пальто с норковой опушкой по краям. Остановившись возле пластикового столика, она, не глядя, начала опускаться. Вваливший вслед за ней шкафоподобный мужичина суетливо подставил под седалище 'богини революции' пластиковый стул, и женщина принялась расстёгивать пальто, полностью обшитое изнутри норкой. В суетливом 'шкафе' Беда узнал (по материалам, предоставленным для ознакомления смежным отделом ФСБ) лидера одной из 'диванных' партий, любящего называть себя 'директором парламента'.

— Подожди меня на улице, — не удостоив 'директора' даже взглядом, бросила дама.

— Здгавствуйте, Вия Абгамовна! — излучая щенячий восторг, засуетился 'терминатор'.

— Это кто? — кивнула через плечо на 'тележурналистов' 'душа революции' Вия Шимотенко, не узнать которую мог бы только слепой.

— Съёмочная ггуппа из Москвы. Пгосят газгешения снять несколько гепогтажей о буднях нашей геволюции.

— Нормальные ребята! — не прекращая жевать бутерброд с красной рыбой, поддакнул Боря. — Бабу я не помню, хотя морда вроде знакомая. Но точно не еб...л! А мужик как-то раз меня снимал, когда я ещё губернатором был. Помню!

— Ну, если помнишь, то пусть снимают, — милостливо разрешила Шимотенко. — А то я думала, ты опять кого-то из биомассы приволок.

'Правая рука' Йухченко презрительно кивнула сквозь стенку палатки в сторону беснующейся площади.

— Снимай, пока газгешили! — зашипел Юрик, подбежав к Беде, и тот принялся устанавливать свою 'Хитачку'.

— А что Вы хотели бы снять? — лучезарно осветилась улыбкой 'лидерка Майдана', которой пришлось встать и развернуться, чтобы в камеру попала не спина, а лицо.

Она ревниво оглядела Цыпу, чувствующую себя не в своей тарелке, похотливым взглядом оценила Кольку и, явно красуясь, упёрла руки в бока. Будь на дворе век этак шестнадцатый или семнадцатый, любой турецкий султан отдал бы половину своей империи ради того, чтобы заполучить такой экземпляр в свой гарем. Предки Шимотенко, 'украинцы до десятого колена', как утверждала Вия Абрамовна (Григорян в девичестве), подарили ей фигуру, ставшую бы причиной массовых самоубийств от зависти среди торговок одесского Привоза, родись её мама (в девичестве Капельман) где-нибудь на Дерибасовской. Высокая полная грудь, тонкая талия и... сантиметров сто двадцать в обхвате того, что находилось чуть ниже. Чёрные глаза с поволокой, вьющиеся волнами распущенные смоляные волосы и длинный нос с горбинкой — всё в ней так и кричало о её чистокровной украинскости.

— Нам важны любые детали. Не только исторические события, но и самое обыденное: как лидеры революции выступают перед народом, готовятся к своим акциям, совещаются, передвигаются по городу. Какие у них личные отношения между собой. В общем, всё, что может быть интересно российскому зрителю. Нам нужны не пафосные сцены из официальной хроники будущих победителей, а живые люди, решившиеся изменить свою страну. Даже то, как вы пережидаете здесь, в этой палатке. Если позволите, конечно.

Колька хоть и молол языком, как заводной, успел не только приготовить камеру к работе, но и снять пару планов. Меняя режимы съёмки, он щёлкнул выключателем, установленным умельцами из лаборатории электроники, чтобы переводить агрегат в режим фиксации зю-объектов и обратно. Объектив в этот момент был направлен прямо в лицо Вии, снимая его крупным планом. И увиденное Бедой в окошечке видоискателя заставило зашевелиться Колькины волосы. Вместо красивого лица эффектной женщины прямо на него смотрела старая, сморщенная, уродливая, седая ведьма с крючковатым носом и горящими ненавистью красными глазами.