М.Я.У

Наташа вплыла на пятый этаж без пятнадцать шесть.

— Где пакет?! — заорал Беда так, что задрожали стёкла в здании напротив.

— Я его сдала в экспедицию на Лубянке, — невозмутимо пожала плечами секретарша.

— Когда?!

Из окон здания напротив стали выглядывать морские офицеры.

— Полчас назад...

Вместе со стоном по коридору отдела МЯУ полетели клочки Колькиных волос.

— Где Вы были всё это время?! Почему у Вас телефон не отвечал?!

— Батарейка села... А я в цирке была...

— В каком ещё цирке?!

— Как в каком? Я же Вас ещё утром предупреждала... И Вы разрешили...

Глядя в эти невинные глаза, Беда ещё пару минут молча хлопал ртом, осознавая, что доказывать что-либо этой идиотке — дело неблагодарное. Потому обречённо махнул рукой и умчался в свой кабнет, где залпом, чего не делал никогда, выпил из горлышка бутылку водки, хранившуюся 'на всякий пожарный'. Влетев после этого в приёмную, он потребовал от Наташи соединить его с помощником Пердюкова.

— Только не говорите, пожалуйста, что я его хочу!

Расслабленное настроение, охватившее сотрудников отдела МЯУ после сдачи отчёта, вылилось в настоящее шоу матерных анекдотов, начатое похмельным Бедой за ставшим уже традиционным утренним чаепитием. Впрочем, начальник отдела лишь задал тон, рассказав вполне невинную байку, заканчивавшуюся словами 'Спи, Абраша! Пусть теперь Йося не спит'. Но уже следующий анекдот, рассказанный Цыпой, был 'с картинками'. Её поддержала вначале Наташа, потом Ослан. Хотя Беда тоже время от времени вставлял свои три копейки, но Цыпа, пришедшая на работу в растрёпанных чувствах, была вне конкуренции: из неё сыпался анекдот за анекдотом, каждый из которых всё больше и больше вгонял в краску Деринга. В конце концов, Генрих, красный как креветка, не выдержал и умчался 'по делам'.

Во второй половине дня недолгую паузу в потоке баек вызвал телефонный звонок.

— Николай Петрович, Вас хочет Вадим Вадимович Пердюков... — флегматично объявила Наташка. — Я переключу звонок на Ваш кабинет.

Шеф решил полюбопытствовать, зачем Беда просит лишних пару дней для командировки и летит не в Одессу, а в Киев.

— Жеребцов 30-го будет в Киеве, у него там какое-то мероприятие. На нём и встретимся как бы между делом. Вы же знаете, Вадим Вадимович, какой он шуганный. Ну, а два дня прошу для личных дел. Понимаете, сослуживец у меня в Киев вернулся. Давно не виделись. Может, и он на что сгодится...

— Понятно. Сильно не напивайся, — принял к сведению Пердюков и заржал. — И ещё. Уйми ты свою команду! Они же мне своими матерными анекдотами всю работу прослушки дезорганизовали! Мало того, что 'слухачи' ползком из своей комнаты теперь выползают, так ещё и распечатки ваших баек по конторе уже пустили! Теперь и другие отделы ни хрена не работают!

Сашка Юшутуй действительно уже пару месяцев обитал в Киеве. Точнее, в небольшом городке Бровары, что располагается всего в четырёх километрах от столицы Незалёжной. Как выяснилось, он со своей бригадой подрядился выполнить ряд работ для 'великого пророка'. Точнее, банального сектанта, в сети которого попался киевский мэр по кличке Лёша Космос . Крепкий, харизматичный негр, основавший секту, претендовал на знание русского языка. Ходили даже слухи, что когда-то он учился в Минске, после чего 'набрался божественной мудрости' и начал проповедывать на Украине. Точнее, 'рубить бабло' на доверчивых хохлах, которых он принуждал делать взносы в 'церковь': кого деньгами, кого золотыми украшениями, кого земельными паями, а кого и последним жильём. Когда Колька узнал имя этого 'мессии', он вначале долго ржал, а потом заявил однополчанину, что 'пророку', которого зову А. де Лажа , он бы и гроша ломаного не доверил! И очень удивился, как это Юшутуй подрядился работать на такого проходимца.

— Что, я детей с ним собираюсь крестить? — возмутился армейский друг. — Уж лучше я с него бабло сдеру, чем этот козёл бесплатно припашет своих 'прихожан' то же самое делать! Пусть мою бригаду кормит, а не последние соки из несчастных людей высасывает.

Место для 'храма' Лажа выбрал почти в центре города, между городским парком и старым кладбищем , рядом с новым кварталом. И вздумал проведать стройку как раз в то время, когда Беда с Юшутуем разговаривали в строительном вагончике.

Приехал 'пророк' в шикарном 'Мерседесе' с водителем, и Сашке пришлось провести заказчика внутрь строящегося объекта. Естественно, с ними увязался и Колька. Лажа не просто надувал щёки и кивал с умным видом, слушая разъяснения бригадира, но и давал советы, где какой колер пустить в штукатурку, какую лепнину делать из гипса, а какую — из пластмассы.

— Вот эти окна можно будет сделать глухими, а эти — обязательно отрывающиеся, — доказывал Юшутуй.

— Да, да! — согласился де Лажа. — Но только стёкла нужно будет поставить х...ёвые!

Столь неожиданное заявление 'представителя Бога на Земле' несколько обескуражило друзей.

— Но у нас же контракт подписан на самые лучшие, полированные, тонированные стёкла! — попытался возразить Александр, но сектант был неумолим.

— Хорошо, пусть будут полированные и тонированные, но они обязательно должны быть х...ёвые! Это моё требование!

— Ну, зачем же х...ёвые?! — вслед за 'пастором', решившим блеснуть своей 'продвинутостью', попытался возражать Юшутуй, перейдя на более привычный на стройке лексикон.

— Не спорье! Если я сказал 'х...ёвые', значит, будут только х...ёвые!

Бригадир махнул рукой и переключил внимание на проём, где предлагал смонтировать мозаичные витражи.

Де Лажа одобрил, но опять уточнил.

— На витражах стёкла тоже должны быть х...ёвые. Кстати, стеклянные входные двери тоже поставьте из х...ёвого стекла!

После этого глава секты развернулся к 'Мерседесу', и машина аккуратно понесла драгоценное тело 'мессии' по ухабам к асфальтированной улице. Опешившие Беда и Юшутуй молча переваривали указанния эксцентричного заказчика. Вдруг перед самым выездом на дорогу 'Мерс' остановился, распахнулась пассажирская дверца, и блестящая чёрная физиономия А. де Лажи высунулась наружу.

— Простите, я ошибся! Я перепутал! Стёкла должны быть не х...ёвые, а матовые!

Минуту молчания, начавшуюся после признания Лажей того, что он лажанулся, прервал Юшутуй.

— Вечно с причудами этих крутых заказчиков какие-нибудь заморочки. Слава Богу, это чудо вовремя сообразило, что хотело сказать. А то год назад нам пришлось одному клиенту за свой счёт евроокна в центре Киева менять. Его, блин, пробило поставить не какой-нибудь лоховской пластик, а деревянные окна. Причём, не абы что, а непременно из редкой породы африканской древесины.

— Ну, и что? Тебе-то не всё равно? Я так понимаю, навару ещё больше получилось...

— Да ничего хорошего не получилось! Нет, чтобы позволить нам хорошенько просушить в автоклаве специально выписанные для его окон доски, так ему всё побыстрее, побыстрее. Ну, и пустили недосушенное дерево в работу. Кто же знал, что в Африке всякие жучки-червячки тоже дерево грызут? А через месяц он нам неустойку вкатил. За то, что все его крутые окошки дятлы обдолбили! Этим гурманам хреновым, видите ли, экзотических букашек захотелось пожрать!

Беда чуть не рухнул от хохота, представив себе долбящих раму дятлов. А прохохотавшись, спросил.

— Ну, и чем всё закончилось?

— Всё закончилось, как в старом советском анекдоте: 'Дорогой Иван Иванович Пупкин из деревни Гадюкино! Спасибо, что не забываете нашу передачу. А на Вашу просьбу передать Вам 'Лунную сонату' отвечаем: не вы*бывайтесь, а слушайте Вашу любимую песню 'Валенки'! Поменяли мы окна на пластиковые, и заказчик был просто счастлив.

Мероприятие, запланированное Жеребцовым, оказалось далеко не безобидным. И Беда даже зауважал этого цыганистого одесского проходимца, разобравшись в сути происходящего.

Оказалось, что 30 июня наследники украинских полицаев и надсмотрщиков концлагерей праздновали вступление гитлеровских войск во Львов и 'провозглашение Украинской Державы', совершённое ближайшим сподвижником Бандеры в тот же день. 'Акт провозглашения', пользуясь симпатиями Йухченко к нацистам , деятельность которых поддерживал его отец , даже напечатали на форзацах школьных учебников. Исключив, правда, наиболее одиозный пункт, гласивший: 'Вновь создающееся Украинское Государство будет тесно взаимодействовать с Национал-Социалистической Велико-Германией, которая под руководством своего Вождя Адольфа Гитлера создаёт новый порядок в Европе и в мире и помогает украинскому народу освободиться из-под московской оккупации. Украинская Национальная Революционная Армия, которая создаётся на украинской земле, будет бороться дальше совместно с Союзной немецкой армией против московской оккупации за Суверенное Соборное Государство и новый порядок во всем мире'. К тому же, 'провозглашение' совпало с днём рождения 'главнокомандующего' бандеровскими бандами, уничтожившими в 1944-54 годах около 200 тысяч поляков, русских и своих же земляков-украинцев. Ещё этот бравый капитан Абвера, заместитель командира батальона 'Нахтигаль', отличился уничтожением польской интеллигенции во Львове и массовыми расстрелами евреев . И в честь этих событий украинские наци собирались пройти маршем по Крещатику, символизируя завоевание ими Киева. А их противники собирались не допустить подобного позора .

Всё это Кольке разъяснила Морковкина, с которой они встретились на Майдане. Журналистка не могла успокоиться после победы 'оранжевых' и не пропускала ни одного мероприятия, направленного против них и их идеологии.

Конечно, Майдан был заполнен далеко не так плотно, как в дни 'оранжевого' госпереворота, но тысяч пять коммунистов и представителей других антифашистских движений на нём топталось. Под 'бабой на члене' высилась смонтированная трибуна со звукоусиливающей аппаратурой, украшенная символикой КПУ. Где-то вдалеке, почти на Бессарабской площади, на проезжей части перекрытого для автомобильного движения Крещатика 'прогрессивная социалистка' Ветрянка формировала свою колонну тысяч из двух человек.

На площадке перед Укркоопспилкой стояла бортовая 'Газель' со звукоусиливающей аппаратурой, 'броневичок', как выразилась Лёля, Жеребцова. Отец Фёдор в окружении пары сотен старушек вёл собственный митинг. Заметив продравшегося сквозь толпу бабушек Беду, Фёдор Валерьевич, вещающий в микрофон, кивнул и, вскоре передал ведение митинга помощнику.

Оказалось, что они прекрасно знакомы с Киевской, поэтому расстрига особо не напрялася в разговоре с Бедой. Не вдаваясь в подробности, он передал майору флешку, и разговор перешёл к происходящему сегодня в Киеве.

— Даже Сальмонелленко прибыл! — кивнул Жеребцов в сторону человечка с благородной сединой на висках и непропорционально короткими ножками, высадившегося из представительского авто и быстрыми шагами промчавшегося в окружении толпы охранников в сторону трибуны. Впрочем, лидер украинских коммунистов лишь 'отметился' на мероприятии. Уже минут через десять он погрузился в лимузин и отбыл, оставив партийцев охранять Киев от собирающихся где-то в районе площади Льва Толстого нацистов. Видимо, торопился составлять очередную проникновенную речь в парламенте о защите прав и свобод трудового народа от наступающего фашизма.

Лёля периодически отвечала на телефонные звонки и звонила сама, информируя Кольку и Фёдора Валерьевича об обстановке в районе Бессарабки, где заканчивала свой митинг Ветрянка и стоял пикет коммунистов, обороняющий памятник Ленину.

Митинг жеребцовских бабушек шёл своим чередом. И вдруг слух Беды резанула писклявая истерика одной из них, донёсшаяся из динамиков.

— Ойчтоделаетсялюдидобрыекактакихлюдейземляноситдаразвеможнота кихлюдьмитоназыватьведьчтоонитворятпростопредставитьстыдноэтожзвери

настоящиеанелюди...

Отец Фёдор поморщился, как от зубной боли:

— Этот вопль надо прекратить! — извинился он и умчался в сторону трибуны.

Через полминуты монотонный вопль действительно сменился хорошо поставленным баритоном расстриги.

— Что? Говори громче! Здесь динамики орут! — недовольно проорала в трубку Морковкина. — Под памятником Ленину драка?.. А Ветрянка?.. Как ушла? Куда ушла?.. Вот сучка! Да, действительно ушла. Вон, её колонна к Майдану приближается...

Лёля подцепила Кольку под руку и поволокла к 'броневичку' Жеребцова. Тот, узнав о том, что нацисты прорываются через коммунистический заслон на Бессарабской площади, закруглил митинг и погнал своих бабулек к почтамту, куда уже подходила колонна Ветрянки. 'Прогрессивная социалистка' оказалась в своём амплуа: громче всех била себя пяткой в грудь, что не пропустит фашизм, а когда запахло жареным, повела своих людей туда, куда нацисты и не собирались идти — к Арке Дружбы Народов. Впрочем, уйти с Майдана ей не удалось. Возле Дома Профсоюзов Крещатик перегородило милицейское оцепление. Ещё одна группа спецназа перегородила Крещатик возле улицы Городецкого, примыкающей к Майдану. Беде бросилсь в глаза, что замуровав антифашистов, милиция даёт возможность ультраправым беспрепятственно маршировать по центральной улице украинской столицы.

Руководители коммунистического митинга о чём-то энергично спорили с предводительницей 'прогрессивных социалистов', полноватой горластой бабой с внешностью и манерами продавщицы из советского гастронома. Она и её худощавый рослый заместитель орали, что с коммунистами, предателями марксистской идеи, не только на одной площади рядом стоять не будут, но и вообще... гм... большую нужду на одном гектаре справлять не станут.

Рядом с Ветрянкой Беда, к своему удивлению, увидел Оксану Пакость. Киевская подтвердила, что его старая знакомая по окончании выборов перебралась на работу в редакцию газеты 'прогрессивных социалистов'. Но Пакость усиленно делала вид, что внимательно следит за спором и не видит ни Лёлю, ни Николая.

— Великая, бл*дь, стала! — фыркнула Морковкина. Не дожидаясь команды руководства, народ на Майдане стянулся к цепи спецназа, оберегающего подошедших к станции метро Крещатик нацистов. Причём, как ни верещала Ветрянка, требуя от своих 'не смешиваться с представителями других политических сил', её не слушали. Но более всего Беду удивило, что в первом ряду, фактически упёршись в милицейскую цепь, оказались бабульки Жеребцова. И не с пустыми руками, а с многочисленными иконами и крестами.

В создавшейся давке бабулек и вовсе притиснули к шеренге милиционеров. Напиравшая толпа стала прогибать первую шеренгу спецназовцев. И тут, как тут, позади старушек возник отец Фёдор с мегафоном, принявшийся ритмично командовать:

— Да-ви! Да-ви! Да-ви!..

Одна из бабушек выронила икону, а через секунду под ботинком переступившего ногами спецназовца хрустнуло стекло, защищающее образ. Немедленно взревел мегафон Фёдора Валерьевича:

— Менты иконы топчут!!! Православные, не потерпим такого святотатства!

И тут случилось, в понимании Беды, не единожды снимавшего всякого рода митинги, невероятное! Спецназовцы, как тараканы, разбежались подальше от злосчастной иконы. В образовавшуюся брешь их обороны хлынули бешеные старушки Жеребцова, а за ними — все остальные, желавшие пробиться к колонне нацистов. Бабушки, правда, ушли вперёд метров на двадцать, дружно упали на колени и принялись молиться. А на проезжей части Крещатика, где на него выходит Пассаж, выстроилась цепь, преграждающая дорогу наследникам гитлеровских пособников. В ней плечом к плечу стояли и молоденькие ребята вроде Лёлиного сына, и зрелые мужики, как первый секретарь Киевского горкома КПУ, и собравшие последние силы ради такого дела ветераны с наградами на груди. Вот в первые ряды протиснулся крепкий тридцатипятилетний мужчина в джинсовом костюме с широченной окладистой бородой, сопровождаемый таким же бородачом с 'хвостиком', затянутым резинков, одетым в камуфляжные брюки и футболку.