М.Я.У

Неравнодушных, вместе с Дристовичем, нашлось восемь человек. На сборы у них ушла пара часов. Ещё час — на дорогу до места задержания бойцов. То есть к моменту их прибытия в кафе Ашота гульня была в полном разгаре. Офицеры, сдвинув вместе несколько столов, под чарку закарпатского коньяка и гору шашлыков, дружно горланили 'повстаньски писни УПА', используя в качестве музыкального сопровождения 'Лезгинку', гремевшую из колонок музыкального центра. Бойцы, подкормленные за счёт Ослана, втихаря заправлялись пивком. Трезвые и злые сидели лишь водители автобусов, бдительно охраняемые двумя экипажами ГАИ.

Чувак настолько вошёл в авторитет у солдат срочной службы, которым он охотно рассказывал байки из своей армейской жизни и носил из подсобки ящики с пивом, что ребята давно уже называли его 'вуйко', то есть 'дядя'. Поэтому о явлении 'бригады перевозчиков' во главе с Дристовичем, агитировавшим их ехать в Киев на личном транспорте, они прибежали докладывать не увлечённым хоровым пением командирам, а вуйку Ослану.

— А почему бы и нет? — согласился экстрасенс. — Город посмотрите, с девчонками погуляете. Когда ещё такой случай представится?

Вернувшийся через два часа Дристович забрал ещё тридцать человек, среди которых оказался и вуйко Ослан. Всего же 'добровольцы' до конца дня сделали четыре рейса, пока слегка протрезвевшие командиры не пресекли эту порочную практику на корню. Расползшихся по Киеву с оружием на руках бойцов внутренних войск отлавливали ещё неделю ...

Подружки Деринга из 'Ля Фам', услышав о танковом марше на Киев, с радостью откликнулись на его предложение устроить танкистам радушный приём. Намалевав на верхней половине тела революционные лозунги, они перегородили дорогу на въезде в Жукин, едва за леском послышался лязг гусениц. А когда первая боевая машина, на башне которой восседал Беда, приблизилась метров на сто пятьдесят, девчата, дружно скинув на асфальт верхнюю одежду, принялась визжать и подпрыгивать так, что их размалёванные голые груди не остались незамеченными даже в мутные перископы механиков-водителей.

Водила командирского танка, в пути время от времени прикладывавшийся к бутылке, заботливо доставленной в боевую машину чертячьей командой, даже не сразу сообразил, что ему делать с этой толпой гологрудых девчат, часть из которых он периодически встречал на обочине Окружной дороги . Он резко ударил по педали тормоза, когда до 'феминисток' оставалось метров пятнадцать. В результате Беде пришлось не только цепляться за первый попавшийся выступ, чтобы не скатиться с брони, но ещё и уворачиваться от ствола следующего танка, едва успевшего повторить маневр впередиидущего.

Рассмотреть, что происходит, вывалили все экипажи, включая едва способного шевелиться Недоляха. После чего гологрудые девицы с визгом ринулись в объятия 'славных рыцарей революции'. Ну, а поскольку на любого гусара, даже если он танкист украинской армии, полуобнажённые женщины действуют одинаково, уже через три минуты все 'феменши', укутанные в танкистские бушлаты, грелись в танковых башнях, гроздьями повиснув на членах экипажей. Даже для пьянючего Недоляха, настойчиво требовавшего продолжать движение, нашлась пара красоток.

В конце концов, злющие механики-водители (из-за тесноты водительского отделения все ласки жриц любви достались не им) тронули боевые машины в сторону столицы. Правда, до противоположного конца села из шести танков дошло всего четыре. Беда, несмотря на холод, так и не слезший с башни, отфиксировал, что сначала одна боевая машина свернула в боковую улочку, потом другая. Вскоре ещё один танк, поднимая выхри снежной пыли, рванулся через поле куда-то в сторону реки Десна, потом другой медленно сполз с асфальта и, ломая молодые деревца, скрылся в лесу. Ещё один сначала затормозил, а затем, развернувшись на месте, фыркнул синим солярочным перегаром и двинулся в обратном направлении. Да и танк Недоляха на подступах к Пирново стал постепенно сбавлять ход и резко вилять по дороге: видимо, какая-то из красоток таки просочилась за спину механику-водителю.

В конце концов, Т-72 остановился у ближайшего деревенского магазинчика, из башни, как ошпаренный, вылетел наводчик, взяв курс на киоск. Вслед за ним высунул из люка свою пьяную морду Недолях и окликнул начавшего подмерзать Кольку.

— Слышь, Мыкола! Мы тут в баньку с девчатами собрались заскочить. Поехали с нами! У Сидорчука недалеко, в Белоруссии, брат живёт. У него сауна — закачаешься! А самогон — ты такого в жизни не пробовал!

Беда облизнулся, глядя на пышную грудь высунувшейся из второго люка красотки, строящей ему глазки, но принялся отнекиваться, ссылаясь на редакционное задание.

— Жаль! — искренне расстроился капитан. — А где остальные мои архаровцы, не видел?

Николай рассказал об отставших танках, но вместо негодования 'командир танковых войск революции' лишь расхохотался:

— Во, бл...дуны хреновы! Вернусь — взъе...у мерзавцев!

В Киев въезжали в сумерках. Морковкина высадила Беду и Деринга возле метро 'Днепр', а сама помчалась на очередной автопробег сторонников Данилевича к кинотеатру 'Звёздный'. Генрих, сославшись на усталость, поехал в гостиницу, а Колька, пригрузив упирающийся 'мозг отдела' своими кофрами, решил наведаться на Майдан, чтобы разыскать ПэХа, обещавшего ему показать что-то интересное. Телефонный отчёт Ослана Беда выслушал ещё по дороге в город, так что единственным обделённым его вниманием членом команды оставалась Элка, но он решил оставить приятное напоследок.

Чертёнок встретил его на выходе из метро и потащил к длинному ряду пластмассовых туалетных кабинок, выстроившихся вдоль Крещатика.

— Ну, и что ты меня сюда привёл? — недовольно пробурчал Беда, когда они достигли цели. — Ты думаешь, я ни разу в жизни таких туалетов не видел?

— Видел, навелно! — согласился зеленокожий сотрудник отдела. — Туда смотли!

ПэХа ткнул пальцем в сторону двух машин, мирно стоящих на тротуаре возле самого почтамта.

— И самосвалы я нераз видел... Или ты меня хотел удивить техникой, которая туалеты с дерьмом на чистенькие меняет? — кивнул майор в сторону говновозки, на стреле которой повис сортир. Её водитель, отвлекшийся на выступление со сцены какой-то очередной звездульки, так и оставил биотуалет болтаться в воздухе.

— Дулак ты, Колька! У этого самосвала под куцей соломы — олузые лезыт!

— Какое оружие? И откуда ты знаешь? — насторожился Беда.

— Автоматы. Мне длузки сказали, а потом я сам летал посмотлеть. Мно-ого, целый кузов!

— Слушай, а ты со своими дружками ещё пошалить хочешь? — немного подумав, предложил майор.

— Шалить? Классно! Говоли, как шалить надо!

Концерт закончился 'Дикими плясками' западенской дивы по имени Русанка. Вернувшийся к своей машине водитель коммунальной службы, которому было наплевать на политику, с удивлением обнаружил, что все туалеты совершенно пусты, хотя хорошо помил, что к тому моменту, когда ушёл к сцене, он только приступил к работе. Но время поджимало, и он не стал разбираться со столь загадочным событием.

Как всегда, выступление лидеров 'революции' объявлял 'диск-жоккей' Коля Толенко. Но когда очередь дошла до Вии Шимотенко, она вышла не на сцену, а на площадку перед ней. Вия откровенно 'накачивала' толпу, требуя немедленного действия. Она рассказала и про неведомый российский спецназ, замеченный в Киеве, и про выдвинувшиеся при полном вооружении с полным боекомплектом внутренние войска, вызвав смех Беды. Прозвучал и тезис о танках с донецкими номерами, едва не доведший майора до истерики. В конце концов, ведьма призвала народ к оружию, требуя немедленно отправиться на штурм администрации президента.

— Я дам вам оружие! — кричала она. — Берите его, уничтожайте сатрапов! Все, кто предан делу народной революции — идите за мной!

Вия, передав микрофон, попыталась перелезть чере ограждение, но ей мешала узкая красная юбка. Тогда 'дама с косой' смело оборвала её подол выше колена, взгромоздилась на металлический заборчик и принялась размахивать куском юбки, как флагом. Площадь подалась к ней, и она, сопровождаемая Луциком, Каскиндом и своим заместителем по партии, лысым баптистским священником Чуркиновым, направилась к самосвалу, где, как уже знал Беда, лежало несколько сотен автоматов. Её распахнутое белоснежное кашемировое пальто, подол юбки над головой и развевающийся оранжевый шарф действовали на толпу, как дудочка крысолова.

Шимотенко подвела людей к самосвалу и подала команду открыть кузов, чтобы люди могли разобрать приготовленное оружие. Луцик с Каскиндом, оба отличавшиеся крепким телосложением, одним движением открыли запоры борта, и... два или три кубометра зловонной жижи, слитой чертями-хулиганами из пластиковых туалетов, пока водитель говновозки слушал концерт, захлестнули группу 'лидеров революции', стоящую прямо возле машины.

Во что превратилось белое пальто Вии, вряд ли стоит описывать. От фекалий можно оттереть лицо и руки, отстирать испорченные вещи, но автоматы, обильно 'смазанные' смесью мочи и кала, для боя уже не годились. И это поняли все, а не только согнувшийся пополам от хохота Колька, наблюдавший за происходящим с парапета на входе в подземный переход возле почтамта.

Только войдя в гостиницу, Беда понял, насколько он устал за эти дни. И дело было вовсе не в четырёхдневной пьянке. Он вымотался ещё и эмоционально. Но, едва передвигая ноги, он всё же поплёлся не в свой номер, а к Элке. Мужик бы и внимания не обратил на разбитую губу, а боевая подруга, когда он утром собирался в Десну, пребывала из-за этого пустяка в ужасном расстройстве, и нужно было её приободрить тем, что у команды МЯУ всё удалось.

Правда, Цыпу не нужно было успокаивать. Едва он перешагнул порог, и прикрыл за собой дверь, как Цыплаковская, словно девчонка, радостно кинулась ему на шею.

— Коленька, я всё уже знаю! Какой ты молодец! Мы победили! Я всё по телевизору видела!

Элка принялась целовать его, не обращая внимания на ещё припухшую разбитую губу. И как-то само собой получилось, что частые-частые поцелуи радости слились в один большой, страстный.

Колька прижимал тело девушки к себе, ласкал её спину, прикрытую лишь лёгким халатиком, а она страстно прижималась к нему, дрожа от желания. Сбросив куртку на пол, Беда принялся целовать прерывисто дышащую подругу в шею, потом, распахнув халатик, под элкины стоны спустился к груди. Затем встал перед ней на колени, и поцелую начали опускаться всё ниже и ниже.

Трепещущая Элка еле оторвалась от него, присев рядом. Она куснула Николая в ухо и тихонько шепнула:

— Подожди минутку, я душ приму...

'Минутку' — это громко сказано. Из душа Эллада-Лютеция выбралась минут через десять. Она не поленилась надушить интимные места, быстро соорудить на голове причёску и надеть своё самое эротичное нижнее бельё, предвкушая, какой эффект произведёт это на мужчину, которого она сегодня ждала и хотела целый день. А Беда... смог снять с себя только ботинки, носки и футболку да расстегнуть ремень на брюках, прежде чем нечеловеческая усталость свалила героя дня. Так, с приспущенными штанами, он и лежал ничком наискосок элкиной кровати, громко храпя.

Сказать, что Цыпа взбесилась, — ничего не сказать. Она попыталась растолкать этого козла, но Колька не реагировал даже на пинки под зад. Беспомощно поплакав на уголке кровати, Элка подобрала с пола ключ от его номера, выдрала зачем-то из-под Беды одеяло и подушку и, сгребя постельные принадлежности в охапку, вылетела, в чём была, в коридор.

Дверь Колькиного углового номера располагалась прямо напротив входа в небольшой конференц-зал, арендованный в этот вечер для какого-то камерного концерта звезды киевской оперы. В зальчик, рассчитанный человек на двадцать, набилось три дюжины ценителей вокального искусства. Певица, выводившая особо пронзительную руладу, неожиданно обратила внимание, что все её ценители дружно смотрят не на неё, а на открытую из-за духоты входную дверь. Причём, у доброй половины от удивления поотпадали челюсти. Повернув голову, дива от неожиданности оборвала арию на самой сложной ноте.

Поразиться было от чего: дверь номера напротив безуспешно пыталась открыть прекрасно сложенная девица, держащая в руках ворох с постельным бельём. Из одежды на девице наблюдался лишь полупрозрачный коротюсенький пеньюар, плавочки-стринги из такой же ткани, да шикарные туфли на высоченном каблуке. Наконец, замок поддался, девица бочком протиснулась внутрь номера, вымученно улыбнулась и, прежде чем захлопнуть дверь, буркнула:

— Извините...

Всю ночь Колька спал, как убитый. Цыпа вернулась в свой номер, когда уже рассвело, и застала его в той же самой позе. Ей даже стало немного стыдно за свою злость на смертельно уставшего человека, но она тут же прогнала свою секундную слабость.

— И долго ты ещё в моём номере отсыпаться будешь? — громогласно заорала она.

Колька проснулся, сфокусировал взгляд на подруге и счастливо улыбнулся.

— Извини. Кажется, я немного задремал...

— Ни хрена себе 'немного'! Двенадцать часов дрыхнешь! Посмотри в окно, день уже! А ну, собирай свои манатки и вали... к такой-то матери!

Элке стало так жаль себя, что она, чтобы не расплакаться на глазах этой сволочи, быстренько юркнула в ванную. Как она и предполагала, Беда ещё минут десять извинялся под дверью ванной. Зато она по полной программе отыгралась и за обиду, и за ночные слёзы, и за позорище перед любителями оперы. В конце концов, Беда не выдержал издёвок, со всей дури хлобыстнул входной дверью и умчался успокаивать нервы контрастным душем.

Испытанное средство помогло и в этот раз. Из-под душа Колька выбрался в меру злым (на себя, конечно), но бодрым. В планах его было дневное посещение Майдана, вечерняя встреча эшелонов с шахтёрами из Донбасса и митинга, устраиваемого Данилевичем. Собственно, этот митинг и был официальным поводом шахтёрского десанта, хотя, как по секрету сообщила Морковкина, ехали забойщики с уверенностью в том, что будут разгонять Майдан. А потом — в аэропорт, и ночным самолётом в Москву. Ослана и Генриха он уже предупредил о грядущем отъезде, предоставив возможность отоспаться после вчерашнего.

Столь напряжённую программу предстояло осилить на ногах, и Беда решил, что будет неплохо надеть тёплые носки, дабы не отморозить ноги в киевских сугробах. Поэтому он без всякой задней мысли рывком открыл ящик шкафа с чистыми носками и обалдел от увиденной картины. Ящик оккупировали два переплетённых зелёных тельца, слившиеся в страстном поцелуе. Одну рожицу он сразу узнал, а вот вторая, явно принадлежащая слабому чертячьему полу, попалась ему на глаза впервые.

От неожиданности майор закашлялся, и чертячья дамочка, сообразившая по смущённой Колькиной физиономии, что он её видит, пулей выскочила из ящика и выпорхнула в открытую форточку. ПэХа тоже вскочил с импровизированного ложа, треснулся рожками о верхнюю полку, вылетел наружу и принялся что-то орать, яростно жестикулируя.

— Ну, подожди хоть, пока я переводчик подключу, — примирительно попросил Колька.