М.Я.У

Предновогоднюю пьянку для сотрудников подконтрольных ему СМИ организовал в шикарно ресторане на Подоле бывший 'дооранжевый' министр, мужчина раннего пенсионного возраста, мечтающий войти в историю не как член правительства, а как меценат и поэт-песенник. Ну, а поскольку собравшиеся репортёры хорошо изучили характер 'кормильца', дружные аплодисменты сопровождали едва ли не каждую фразу организатора.

Кольку представили как московского телевизионщика, сочувствующего 'бело-голубым', и ему пришлось высокопарно благодарить экс-министра за то, что собрал под своим могучим крылом весь цвет украинской журналистики. Речь Беды понравилась потенциальному поэту-песеннику, и он даже разразился ответным каламбуром, попытавшись обыграть фамилию майора.

Морковкина, сама того не предполагая, существенно помогла Кольке с выполнением задания российского и.о. премьера, введя майора в круг пронырливых репортёров, знавших всё, что происходит в столице Незалёжной. И, оттарабанив протокольное выступление, тот отправился в самое интересное место любого официального мероприятия: в курилку. Где столкнулся со шмыгающей носом Оксаной Пакостью, вцепившейся в локоть красивого мужчины лет тридцати пяти.

Мужчину представили Беде как кандидата экономических наук, преподавателя университета и эксперта-экономиста. Его болгарская фамилия быстро вылетела из головы Николая, вытесненная небрежной репликой журналистки, брошенной после ухода мужчины из курилки:

— Это мой любовник.

Беда, прекрасно знавший Пакость, отнёсся к её откровению достаточно скептически, будучи не в состоянии понять, что могло понравиться в этой потасканной и пропитой авантюристке солидному и неглупому мужчине.

— А ты чего носом хлюпаешь?

— Да простыла где-то. Тянула, тянула с лечением, пока можно было. А теперь вот пришлось антибиотики жрать.

— Ты не вздумай сегодня пить, если их принимаешь! — насторожилась Лёля. — Антибиотики с алкоголем могут какую угодно реакцию дать!

— Да знаю, я знаю! Валь, а как тебе мой любовник? — тут же переключилась Оксана на подошедшую девицу. — Ну, Саша, с которым я пришла...

Пакость за столом некоторое время держалась, а потом в своей привычной манере, без закуски, принялась глотать одну рюмку водки за другой. В перерывах она выскакивала в курилку, где большую часть времени проводил Беда, выуживающий из журналюг необходимую ему информацию, и принималась пытать тех, нравится ли им её любовник. А когда допилась до своей обычной кондиции, полезла пить на брудершафт с экс-министром. Она бы наверняка взгромоздилась ему на колени, если бы тот не догадался встать во время тоста. Столь навязчивое амикошонство журналистки откровенно бесило бывшего министра, но уронить лицо и грубо отшить прилипчивую девицу ему не позволяло положение патриарха приёма. Колька, деланно возмутившись эгоизмом мецената, 'не желавшего отпускать нашу подругу', подцепил Оксану под руку и уволок в курилку. Там она ещё пыталась что-то лепетать, но откровенно пребывала в невменяемом состоянии. В конце концов, 'леди', огласив окрестности пятиэтажным матом, выяснила местонахождение туалета и поплыла вниз по лестнице в направлении вожделенного фаянсового прибора.

Морковкина некоторое время вполголоса крыла подругу последними словами. Но минут через десять обеспокоилась долгим отсутствием Пакости и помчалась следом. А ещё через пять минут вернулась чернее тучи.

— Коль, помоги эту скотину из туалета в машину отнести. Эта сука так ужралась, что ни на что не реагирует.

Оксана действительно превратилась в безвольный кусок мяса, и им с экономистом пришлось перед взорами всей репортёрской тусовки, вывалившей полюбоваться скандальным зрелищем, вдвоём тащить её тело в лёлину 'Шкоду'. А потом ещё волочь из машины на четвёртый этаж, где журналистка жила на съёмной квартире.

— Слушай, что-то с ней не то! — отдышавшись, обратился к Киевской Беда. — Я сам сколько раз нажирался, не раз видел упившихся людей, но просто пьяный человек всё равно хоть на что-то реагирует...

После безуспешных попыток добиться от Пакости хоть какой-то реакции консилиум из майора ФСБ, независимой журналистки и преподавателя университета пришёл к выводу, что нужно вызывать скорую помощь.

Скорая приехала почти через час. К этому времени явно нервничающий Александр, постоянно поглядывающий на часы, извинился и уехал домой. Беда не удержался и спросил Морковкину:

— Он что, действительно её любовник?

— Да какой, на хрен, любовник! — возмутилась Лёля. — Эта шмара потащила его с собой в Осетию, куда нас пригласили, чтобы вручить свидетельства почётных граждан Цхинвала. Она на меня сначала фыркать начала из-за того, что я вместе с ними на одной квартире поселелилась. А Сашка, как только в квартиру вошли, бросил свои вещи и умчался на встречу с оппозиционной кандидатшей в президенты. Полночи с ней сидел, а потом до утра по развалинам бродил, чтобы к Оксанке не возвращаться! Она же мне всю ночь и потом всю обратную дорогу кровь пила, обвиняя, что Саня из-за меня с ней спать не захотел.

Прибывшая бригада врачей моментально установила, что журналистка допилась до комы, и Беде вместе с медбратом снова пришлось тащить её бесчувственную тушку по лестнице, чтобы загрузить в машину 'Скорой помощи'. Благо, Лёля не отказалась после всех приключений забросить его в гостиницу.

Наутро ему позвонила Морковкина, чтобы доложить: Пакость благополучно вывели из комы, поставили на учёт нарколога с диагнозом 'хронический алкоголизм' и отпустили домой. Но до дома она не дошла, зарулив в гости к Киевской, где та собралась с подругами отметить начало рождественских каникул. Ну, не могла она пройти мимо, когда где-то наливают...

Пару дней после столь бурного корпоратива Беда носился по городу, встречался с людьми, обзванивал новых знакомых репортёров, непременно интересовавшихся, что же на самом деле произошло в ресторане на Подоле. И ему приходилось жалостливым тоном рассказывать, как неосторожно Оксана забыла, что приняла антибиотики.

Предновогодняя Матерь городов русских бурлила не только бешеными киевлянами, носящимися с ошалелым видом по магазинам в поисках подарков. Толпа националистов орала с красно-чёрными флагами под российским посольством, протестуя против назначения премьер-министром Российской Федерации 'энкэвэдешника' и выдвижения его кандидатом в президенты. Обманутые вкладчики, 'афганцы' и пенсионеры в четвёртый раз за последний месяц ломали ограждение Верховной Рады и штурмовали здание парламента . Неонацисты готовились к сносу повреждённого за несколько дней до этого памятника Ленину на Бессарабской площади, а коммунисты собирали массовку, чтобы защитить монумент . И между этими всеми точками решила поспеть Лёля Морковкина, примчавшаяся к Колькиной гостинице на своей многострадальной 'Фабии'.

— Едем к российскому посольству на Кутузова! — скомандовала Киевская. — Там наша подруга Пакость нацюками командует.

— Ты ничего не путаешь? Она же вроде у Ветрянки, — удивился Беда.

— Была у Ветрянки. А потом связалась с нацюками и зарегистрировала организацию 'Другая Украина'. Типа привлекает их к борьбе против НАТО.

— Возле российского посольства и в знак протеста против выдвижения кандидатом Пердюкова???

— Я же сказала 'типа'. Не всё ли ей равно, кого троллить? Главное — чтобы наливали! Да и мужики у нацюков все, как на подбор...

— Охренеть! — округлил глаза майор, у которого в голове не укладывался такой кульбит. Его корёжило от одной мысли, что придётся тусоваться в толпе фашистов, но, поразмыслив, он сообразил, что для выполнения задания Вадима Вадимовича лучшей среды не найти.

То, что Пакость безнадёжно спивается, было видно невооружённым взглядом. Огромные мешки под глазами женщины указывали на паршивую работу почек, а жёлтый цвет лица говорил о едва работающей печени. Беду она 'не замечала' до момента, пока он не подошёл к ней, угодливо вертевшейся возле долговязого лысоватого картавого мужика лет сорока, в котором Николай узнал одного из 'полевых командиров' Майдана, создателя Национал-социалистической партии Украины Андрея Парубка.

— А, это ты... — снисходительно бросила Оксана Кольке. — Ты извини, мне особо некогда, но пару минут я, так и быть, с тобой постою. Пока Андрей Емельянович занят.

— Цэ хто? — улучив мгновение, подскочил Парубок и кивнул на Беду.

— Да так, знакомый из Москвы...

Нацист удовлетворённо мотнул головой и, вернувшись на ступеньки посольства, принялся скандировать в мегафон:

— Москалей — на ножи! Слава нации, смерть врагам! Бандера придёт — порядок наведёт!

— Ну, и как тебе наша акция? — ехидно спросила Пакость.

— Премерзкое зрелище! — сморщился Беда. — Интересно было бы посмотреть, как этот урод что-то подобное орал бы в Москве.

— Это — не урод, а народный депутат Украины, — чётко, с расстановкой проговорила Пакость. — И не тебе на него наезжать! Кто ты такой, а кто он?! В Москву он поедет, ты не беспокойся! На митинги оппозиции его уже пригласили. Впрочем, ты же из ФСБ! Слушай, расскажи-ка мне, как твои коллеги собираются этим митингам противодействовать? Должна же я Андрею Емельяновичу рассказать, как ты со своей гэбистской властью собираешься ему мешать...

— Я не понял, — тихо озверел Беда. — Ты что, всерьёз решила со мной воевать?

Тут Оксану окликнул её новый покровитель, и она презрительно окинув взглядом майора, насмешливо бросила на прощанье:

— У тебя своя дорога, у меня — своя. И не мешайся у меня под ногами...

На ум шокированному Беде пришла услышанная когда-то в Киеве поговорка: один украинец — это украинец, два украинца — партизанский отряд, три украинца — партизанский отряд с предателем. И случай с Пакостью, всего два дня назад, возможно, спасённой им от смерти, как нельзя лучше, подтверждал её справедливость.

Поведение подруги вечером, когда они наконец-то добрались до квартиры в полукруглом доме, объяснила Лёля.

— У неё любовь!

— С Парубком, что ли? — фыркнул Колька.

— Хуже! Помнишь, несколько лет назад был скандал с убийством журналиста Гоги Григадзе? А потом на свет выплыл охранник президента Украины, утверждавший, что на его записях президент отдавал приказ об убийстве Григадзе.

— Помню эту мерзкую личность. Он тогда сбежал в Штаты, а потом появился на Майдане рядом с Йухченко.

— Вот в этого самого Колю Мельника наша Пакость и втрескалась. А после того, как он пообещал на ней жениться и увезти в США, и вовсе свихнулась.

— А как же этот... ну, Саша с болгарской фамилией?

— А что ей мешает и с одним, и с другим путаться? Тем более, что с Колей она в Штаты собирается. Она и с Парубком связалась, чтобы своего бывшего майора госохраны в партийные избирательные списки втиснуть. Колю за задницу пытаются взять по статье 'измена родине', ему депутатская неприкосновенность позарез нужна!

Николай покачал головой: он прекрасно помнил жирную отвратительную морду Мельника.

— Она что, никого симпатичнее найти не могла?

— 'Он необычный, а я люблю необычных', — процитировала Оксану Морковкина.

— То есть, чем больший подлец, тем ей больше нравится?

— Ну, примерно так... Петруша, позвони папе. Узнай, что он так долго?

— Мам, он телефон дома забыл! — отозвался от компьютера Лёлин сын.

— Да, блин, сколько времени можно куриные окорочка покупать?!

Подождав ещё полчаса, Морковкина плюнула на нерасторопливого мужа, нашматовала колбасы с сыром и принялась кормить гостя хотя бы этим заменителем запланированных жареных окорочков с картофельным пюре.

Арнольд вернулся часа через два, когда Лёля одолевшая на пару с Бедой вторую бутылку вина, уже перестала сердиться. Её злой, как чёрт, муж, широко известный в узких кругах журналист, грохнул на стол пакет с торчащими из него куриными когтями.

— Что это? — опешила Киевская.

— Куриные ноги, как ты и просила! — раздражённо фыркнул Арнольд Феофилактович. — Я из-за них пол-Киева объехал! Везде только бёдра продают. Еле на Бессарабском рынке нашёл продавца, который согласился мне этих куриных ног для тебя нарубить! Содрал, сволочь, втридорога! И тоже предлагал их продать вместе с бёдрами. Только я отказался. Сказал, что жена только ноги просила купить, а не какие-то там бёдра! Ты что, попроще ничего не могла заказать?! На эти деньги можно было в два раза больше купить обыкновенных окорочков!

Место обитания главы грузинского парламентского комитета по иностранным делам, являющегося координатором 'цветных' революция на постсоветском пространстве удалось разыскать через новых знакомых журналистов. Как сообщил Вова Иващенко, на встречу с Гоги Васильевичем, а точнее — выпрашивать американские деньги на проведение акций протеста в Москве, в Киев выехало несколько руководителей российских оппозиционных организаций. Поэтому Колька ничуть не удивился, когда возле неприметного дома на Оболони нос к носу столкнулся с Борей Фрицевым, садящимся в 'Тойоту-Кэмри' с номерами украинского Кабмина.

— О, журналист! Привет! А ты какого х*я здесь делаешь? Тоже к Васильичу прип*здячил?

— К нему! — подтвердил Беда, ничуть не кривя душой.

— Тоже бабки понадобились? Ну, давай, давай! Чем больше из этого жирного пидора выдоим, тем больше распилить сумеем! — одобрительно похлопал Кольку по плечу бывший губернатор. — Извини, мне пора. Вийка, сучка, мне машину только на три часа дала: ни в кабак закатить, ни по бл*дям прошвырнуться. Ну, ничего! Я в Москве наверстаю. Там у меня в штабе такие сладкие шлюшки есть! Заглядывай, поделюсь. Для хорошего человека не жалко! Да, ты не сильно торопись. У Васильича сейчас это уё*ище сидит, Лёша Нахальный. Он, пока все мозги не прое*ёт, не выйдет. Борец с коррупцией, бля...

Кольку так и подмывало дать вертящемуся на антенне 'Тойоты' ПэХа команду 'шалить'. Но чертёнок ему нужен был для другой цели.

Информацию об аудиенции главы медиа-корпорации 'РосПыль' Алексея Нахального он принял к сведению, подождав, пока высокий голубоглазый блондин с вечно перекошенной от ненависти физиономией покинет подъезд. На удивление, 'главный борец с коррупцией', бодро зашагавший в сторону метро, на этот раз выглядел довольным, из чего Беда сделал вывод, что Гоги сегодня раздаёт пачки баксов налево и направо.

Так и оказалось. Васильич, говоривший с жёстким кавказским акцентом, принял майора с рапростёртыми объятиями, услышав имя Ивана Кулакова и название организации 'Уральская инициатива', где перед отъездом в Москву крутился мисяшский 'лучший специалист лучшего в России предприятия'. Колька, хорошо знакомый с деятельностью 'Уральской инициативы' по хвастовству Кулакова на форумах, на голубом глазу врал грузину о том, сколько тыщмильёнов уральцев ждёт сигнала для выступления против 'преступного кремлёвского режима', как они любят США и жаждут 'присоединиться ко всему прогрессиовному человечеству'. На что Гоги, не хуже Кольки знавший о реальном положение дел, только снисходительно улыбался.

— Красыва гаварыш, Иван Ныколаевич! Красыва! Так сколко тэбэ дэнэг надо, чтобы организовать пятидесятитысячный митинг в Челябинске? ...Много, очэнь много просишь! Я тэбе толька четверть от этой суммы дам... Хотя... Ладно! Дам палавыну! Но учти: не вийдэт хатя би пять тысяч, болше ка мнэ лючше нэ прихади!