М.Я.У

— Поздравляю с выздоровлением, — продемонстрировал протокольную вежливость Вадим Вадимович, трогая машину.

— Спасибо! — невесло вздохнул Беда. — Что там у нас опять стряслось?

— С чего ты решил, будто что-то стряслось?

— Да ты же просто так не заезжаешь. Я в жизни не поверю, что большого начальника совесть заела за нагоняй, выписанный мне по возвращении с Украины, и он в знак примирения решил меня из госпиталя домой отвезти.

— Ещё скажи, что я тебя несправедливо обидел, маме пожалуйся на злого дядьку, — язвительно посоветовал Вадим Вадимович. — Взгрел я тебя за дело! В советские времена ты бы вообще после своего провала лет пятнадцать комаров кормил где-нибудь у х...я на бровях.

Беда хрюкнул, живо представив такое чудо генетики.

— Да понимаю я всё! Куда едем-то?

— А куда бы ты хотел?

— Неужто тебя уволили, и ты таксистом устроися?

— Сплюнь, зараза! — с притворным ужасом перекрестился Пердюков.

— Значит, точно какую-то гадость задумал! Ладно, если время терпит, то давай заскочим в Ботанический. Сейчас там классно! Да и поговрить без лишних глаз есть где.

— Риск, конечно, есть. Но пока Ржачко забился на свою дачу, как карась в тину, и носа не высовывает. Его сейчас Йухченко прессует, ему не до пакостей. Вова тщательно проверил содержимое компьютеров СБУ, но упоминаний, что ты и твои подчинённые у них в разработке, не нашёл. Так что палки в колёса зарубежные коллеги вряд ли будут вставлять.

— А капитан Недолях не допёр, что это я ему водку и тёлок подогнал?

— Он сейчас готовится к суду в Белоруссии, его украинская контрразведка ещё лет семь-восемь допросить не сможет.

— И это обнадёживает! — засмеялся Беда. — Редкостная сволочь! Представляешь, хвастался мне своим дедом, воевавшим в дивизии СС 'Галичина'! У меня же двоюродный дед под Бродами погиб, когда наши эту дивизию в хлам расхлестали!

— Кстати, Йухченко собирается эсэсовцев из 'Галичины' приравнять в правах к ветеранам войны.

— Тварь! — не сдержался Николай. — Когда ехать?

— Бардак прибывает в Киев первого. И вечером после переговоров с украинской стороной вылетает в Словакию. Ты летишь следом. Мне туда тоже придётся ехать, так что проход в зал заседания я тебе организую.

— Ну, хоть какой-то план уже есть? Или опять самому выдумывать?

— Как тебе сказать... — замялся Директор. — В общем, мой план — это ты с ПэХа... Я понимаю, что у тебя времени в обрез, но и ты пойми ситуацию: письмо с просьбой о вступлении в НАТО ко мне попало всего два часа назад. По моим данным, оно в эти минуты ожидает возвращения Йухченко с дойки козы.

— Какой ещё козы? — округлил глаза Колька.

— Обыкновенной. Рогатой. Домашней, — хитро прищурился Вадим Вадимович. — Хобби у него такое: любит, знаешь ли, козу подоить, чтобы мудрые мысли в голову легче шли. Он её даже время от времени в свой рабочий кабинет привозит, когда поразмышлять нужно . Не часто, конечно, привозит. А вот на даче ни одной дойки не пропускает.

— Вадимыч, а ты не стебаешься? — не поверил Беда.

— Я тебя инструктирую! — рассердился Пердюков. — Поэтому изволь верить каждому моему слову! Помнишь слова Мюллера? 'Никому верить нельзя, даже себе. Мне — можно'. И ещё. Твиттер... Айфоныч ничего не знает о твоём задании. Цыплаковская тоже не должна знать. Кстати, вернёшься из командировки, поздравь её с присвоением звания 'капитан'. Я уже твоих архаровцев предупредил, что ты у меня отпросился на неделю к любимой тёте в Нарьян-Мар съездить. Вот твой билет.

— В Нарьян-Мар?

— В Киев, идиот! И поторопись: вылет через четыре часа.

Лёля Киевская, встретившая Беду в Борисполе, даже слушать ничего не захотела про гостиницу.

— Что, у меня места в квартире мало? Если бы вся ваша бригада прилетела, то я бы ещё подумала, как вас разместить. А так — спи в кабинете Арнольда.

Достичь компромисса удалось лишь пообещав, что в гостиницу он переберётся, только переночевав у Морковкиных.

Узнав, ради чего Колька в Киеве на этот раз, хозяйка 'Анти-оранжа', нёсшаяся по Бориспольскому шоссе со скоростью 160 километров в час (едва придя к власти, Йухченко отомстил ГАИ за историю со срывом переброски внутренних войск, расформировав Госавтоинспекцию ), едва не улетела с дороги.

— Как уже подписали письмо?! Это же нигде не обсуждалось, ни в правительстве, ни в Раде, ни в прессе! Они не могли этого сделать тайком от депутатов!

— Вот копия письма, — помаячил бумажкой перед носом Лёли Беда и быстренько спрятал в сумку ноутбука, пока та не бросила руль, чтобы прочитать прямо на ходу. — Приедем домой — ознакомишься.

— Твою мать! — зарычала Морковкина, врубая поворотник и резко уходя на обочину.

Прочитав текст, она достала мобильник и принялась тыкать пальцами по кнопкам.

— Алё, Борюсик. Приветик, эта Лёля Киевская. Слушай, Борюсик, у вас в Раде вчера или сегодня обсуждалось письмо ШБ?.. Как какого ШБ? ШБ — это Шилом Бритый. Письмо с просьбой принять Украину в НАТО... Да никакая не херня! Я его копию в руках держу! Подписано Вийкой и Кроликом Сеней... Ну, естественно, Цуценюком! Как будто не знаешь, что Семёна Израилевича все Кроликом называют!.. Я не дома, я в машине, отсканировать не могу, но могу прочитать... На Бориспольской трассе... Хорошо, тогда давай, я к тебе в офис заеду. Через полчасика будем!

Борюсик оказался депутатом Верховной Рады из фракции коммунистов, кругленьким, как колобок, мужчиной с девичьим румянцем на пухлых щеках, по фамилии Горлица. А офис — редакцией газеты 'Коммунист', официального органа ЦК Компартии, и располагался в самом начале улицы Киквидзе, рядом с Печерским путепроводом через бульвар Дружбы Народов .

— А у Вас откуда это письмо? — недоверчиво глянул Горлица на Беду.

Колька предъявил журналистское удостоверение и, даже не соврав, пояснил, что своих информаторов он никому не раскрывает.

Борис, вручив гостям свежие выпуски 'Коммуниста' и попросив немного посидеть в приёмной, сделал несколько телефонных звонков. Сквозь плотно закрытую дверь доносились только звуки высокого голоса Горлицы, но слов невозможно было разобрать. В конце концов, главный редактор выкатился из кабинета и в знак благодарности за суперважную информацию принялся влохновенно трясти руки Морковкиной и Беде.

— Иван Николаевич сейчас поднимет на ноги всё ЦК, все областные организации. Я оповещу СМИ об этом противозаконном поступке 'помаранчевых' властей. Завтра мы выведем на Майдан людей, и будем протестовать. Лёля, у тебя, вроде бы были хорошие отношения с Ветрянкой. Ты не могла бы ей позвонить и предупредить, что мы не провокацию задумали, как она обязательно решит, а хотим согласовать совместные действия? Иначе она с первых же слов орать начнёт, что с нами на одном гектаре срать не сядет. Ой, простите, вырвалось нечаянно! Ну, и своих 'баррикадных', если можешь, зови...

Скандал получился грандиозный! Заявление первого секретаря ЦК КПУ Ивана Николаевича Сальмонелленко мгновенно облетело новостные ленты, его фрагменты демонстрировали буквально все телеканалы, даже те, на которых коммунистов не пускали уже несколько лет. Конкурирующие между собой 'варяги из России', ведущие украинских ток-шоу Шустряк и Сикелёв , срочно выпустили в эфир свои передачи, на которых громко орали друг на друга депутаты, политологи и представители исполнительной власти.

Больше всего доставалось мечущемуся между телеканалами тридцатилетнему спикеру парламента Семёну Израилевичу Цуценюку , подписавшему злосчастное письмо, не просто не получив на это разрешения парламента, но и даже не поставив депутатов в известность о столь важном для судеб страны документе. Он действительно внешне напоминал Кролика из мультфильмов о Вини-Пухе, да и вёл себя с совершенно кроличьей суетливостью. В конце концов, Семёна так все задолбали обвинениями в неконституционности его поступка, что он сорвался, заорал 'Конституция написана для таких, как вы, а я буду делать то, что мне нужно!', намекая на свой исключительный, чуть ли не божественный статус, и умчался из студии .

Семёну Израилевичу за эти слова припомнили всё: и развал Нацбанка за время короткого управления им Кроликом, и грабёж денег Пенсионного фонда при руководстве банком 'Аваль', и зиц-председательство 18-летнего студента в концерне по приватизации государственного имущества в родной Черновицкой области. Но самой уничижительной информацией об этом 'юном гении' оказались мгновенно выплывшие воспоминания школьных товарищей Сени о его кличке, полученной ещё в начальных классах. В розовом детстве будущий спикер парламента завёл себе записную книжечку, в которую методично заносил все проступки товарищей, а при случае сливал компромат учительнице. Книжечку кто-то обнаружил, Цуценюка от души поколотили и, не зная в силу возраста о существовании термина 'стукач', присвоили ему кличку Писюк .

Но весь этот негатив ничуть не повлиял на позицию Писюка: свою подпись на письме с просьбой принять Украину в НАТО он отозвать то ли не хотел, то ли, в очередной раз выступая в амплуа зиц-председателя, не мог. Впрочем, говорить об отсутствии у него поддержки со стороны соратников из числа депутатов 'оранжевой' коалиции не приходилось. Да и правительство во главе с Вией Шимотенко горой стояло за него, не говоря уже о самом чёрте Юрчике. Пардон, мы хотели сказать — президенте Йухченко. Поэтому Кролик проигнорировал требование оппозиционеров о созыве экстренного заседания парламента, обсудившего бы поступок спикера. Поводом стали... чрезвычайные меры безопасности, предпринятые американцами в Киеве в связи с визитом в страну Бардака о`БАМа.

А наутро Майдан, совсем недавно оранжевый, залило море красных флагов.

То, с какой лёгкостью Морковкина раздобыла Беде пригласительный билет на мероприятие в Киево-Могилянскую академию, где американский президент перед официальным приёмом собирался прочитать лекцию перед студентами и научными работниками, Кольку просто ошарашило. Пара телефонных звонков, короткая поездка на машине, и в руках 'корреспондента' оказался заветный кусочек тиснёного картона с пустой графой после слова 'пан'.

— Блин, да как тебе удалось?! В Москве попасть со стороны на такое мероприятие невозможно в принципе!

— Ну, так это же не Москва! Если на этой 'встрече со студентами' ты отыщешь в зале хотя бы десяток студентов, это будет здорово! Только учти: в 'Могилянке' приказом ректора запрещено говорить по-русски.

— Как это? Может, не по-украински?

— Да нет, Коля. На любом другом языке, кроме русского, говорить разрешено. А на русском — нельзя.

— Блин, да это же... расизм какой-то ! — возмутился Беда.

— О! Смотри: Крещатик перекрывают! Похоже, пиндосы приехали.

Толпа с флагами, забыв о требованиях властей, целую неделю предупреждавших киевлян о том, что по всему маршруту следования кортежа американского президента на крышах домов будут сидеть заокеанские снайперы, имеющие право стрелять без предупреждения, ломанулась к проезжей части, оцепленной плотной цепью 'космонавтов' . Около пяти тысяч человек подняли невообразимый гвал, из которого спустя несколько секунд выкристаллизовался традиционный для всего мира лозунг: 'Янки — гоу хоум' . Несмотря на пасмурную прохладную погоду, машины кортежа мчались с открытыми окнами, и в какой из этих машин ехал о`БАМ, рассмотреть не удалось. Судя по тому, что кортеж умчался с Майдана по Михайловской, друга Беды увезли в посольство.

Коммунисты, поорав ещё немного, постепенно разбрелись по площади, возбуждённо обмениваясь впечатлениями, как лихо они оборали американцев.

Морковкина не соврала: актовый зал 'Могилянки' оказался битком забит киевской 'крутизной', явившейся вместе с жёнами, любовницами, чадами и домочадцами. Украинский 'свет', вырядившийся в вечерние платья и смокинги, сиял стразами, а иногда и бриллиантами, и Колька, припёршийся в джинсах и свитере, выглядел инородным включением в эту лощёную массу. На него недоумённо косились, пока он, по примеру такого же затрапезно одетого патлатого парня, не повесил на грудь журналистский бейдж.

Студентов, как и предсказывала Лёля, набралось не больше десятка. Зато рядом с собой Беда обнаружил вице-премьера Жуликовского, отличавшегося крайней ненавистью ко всему русскому. Майор 'засёк' вице-премьера, похожего на бритую лабораторную крысу, ещё в коридоре у подоконника, где тот заедал луковицей выпитое из пластикового стаканчика. Рядом с собой обутый в старые потрёпанные шлёпанцы на босу ногу Жуликовский водрузил позвякивающий стеклотарой пропитанный жирными пятнами подарочный пакет с верёвочными ручками. К амбре водки и лука вскоре добавился аромат сальца и курицы, потянувшийся от пакета.

Из лекции на английском языке, прочитанной Бардаком , девяносто процентов присутсвующих не поняли ни слова, но мужественно боролись со сном в ожидании халявной жратвы. Немногие, когда-то что-то учившие в школе, пытались связать в единое целое отдельные знакомые слова, и их было хорошо заметно в общей скучающей толпе по напряжённым выражениям лиц. Лишь единицы (включая студентов), слушали и понимали гостя. Наконец ко всеобщей радости о`БАМ поблагодарил собравшихся за внимание, и зал взорвался овациями. Впрочем, овации вспыхнули с ещё большей силой, когда ректор Академии объявил перерыв, после которого пообещал 'небольшой фуршет для приглашённых'.

Несмотря на то, что в Академии курение было запрещено, группа депутатов быстренько оккупировала какой-то закуток в зале, над которым мгновенно повисли клубы табачного дыма. Беда не рискнул выходить на перекур на улицу, и незаметно затесался в толпу народных избранников, быстро обросшую курильщиками рангом пониже.

Расспросив людей, где здесь туалет, Колька помчался в конец коридора: сказывалось полуторачасовое сидение и два часа топтания на Майдане. Ворвавшись в 'мужскую комнату', он обнаружил возле подоконника своего соседа. Жуликовский разложил на газетке нашматованное сальцо, курочку и лучок, запивая импровизированный ужин горилкой.

— Присоединяйся! — по-свойски кивнул вице-премьер, жуя синюю куриную ногу. — Знаю я эти фуршеты: ни пожрать на них толком, ни выпить!

— Не могу! — отказался Беда, ткнув пальцем в журналистский бейдж. — Я на работе.

'Украинская элита' жрала и пила с такой скоростью, что можно было предположить о начале нового 'голодомора', постигшего эту страну. Между группкой американцев, в центре которой возвышался о`БАМ, и облепленными туземцами столами сновал американский посол, с трудом выдирая очередного 'выдающегося украинского деятеля', чтобы представить его президенту. Подвели представиться и Жуликовского, скинувшего от жары пиджак и оставшегося в рубашке навыпуск с коротким рукавом. Беда в очередной раз охренел: вырезы по бокам рубашки говорили о том, что она предназначена надеваться только заправленной в брюки. Но это был ещё не апофеоз! Чокнувшись рюмкой с о`БАМом, Жуликовский присел на стульчик в сторонке и принялся чесать сквозь прорези босоножек свою голую пятку. Потом, сыто рыгнув, начал ногтём выковыривать из зубов остатки куриной ноги, умятой на туалетном подоконнике .