Глава 1. Тирания и милота
Все считают, что самый плохой день недели — понедельник.
Но откуда взялось столь глупое утверждение?
Самой плохой день — воскресенье. Целые сутки тебе приходиться жить с мыслью, что заслуженные выходные подходят к концу, и уже завтра придется вновь окунуться в рабочую рутину. Воскресенье — это пытка, оттягивающая неизбежное. Ты периодически бросаешь глаза на часы и ужасаешься, насколько быстро крутиться стрелка. Пара пустяковых дел и вот ты уже в шоке от того, что за окном стемнело и пора ложиться спать.
А вот понедельник дарит долгожданное облегчение. Он как окончательный приговор, ставит точку в мучительной неопределенности, расставляя всё по своим местам.
Я вытащил из лотка торгового автомата банку с апельсиновым соком и, нежась под лучами августовского солнца, пошел к Ратуше, чья часовая башня маяком высилась над крышами домов.
Шурша шинами, мимо проехал полицейский электромобиль. После того, как вскрылся заговор ИМОС, город напоминал взъерошенное гнездо: патрули, дополнительные посты, жужжащие в небе беспилотники. Студенты думали, что это связано с терактом, но только я с Яманкан знали правду.
Поднявшись по мраморной лестнице Ратуши, я миновал людный холл и свернул в коридор, ведущий к комнате студсовета. Сегодня началась вторая неделя президента Яманкан... и четвертый раз, когда я посещаю студсовет.
Весь июль я сидел на задней парте не привлекая внимания, но моё выступление на дебатах вмиг сделало меня известным. А уж членство в студсовете подняло мои очки популярности сразу на десяток баллов... с нуля... по стобалльной шкале. Это автоматом гарантировало, что после выходных, ко мне кто-нибудь мог подойти познакомиться. Поэтому я решил поступить самым простым способом: просто не ходил на занятия два дня. Когда я уже пришёл в среду, про меня все забыли.
— И что на это раз? — и из моих уст вырвался тихий вздох.
В прошлый понедельник Яманкан сделала заявление, что будет принимать пожелания студентов. Как официальные, так и анонимные. Для этого она повесила возле дверей небольшой почтовый ящик. Правда вместо пожеланий, там быстро стала скапливаться корреспонденция: официальные запросы, буклеты клубов и прочий спам.
Особенно странно, что для всего этого существовал портал студсовета, через который можно было сделать всё тоже. Но кроме этого, кто-то привык писать на ящике всякие остроумные шуточки, и сегодня на нём смываемым маркером написали "Витинари".
Я вновь вздохнул, послюнявил палец и стёр надпись, пусть сегодня она и была весьма меткой. Убравшись, я приложил телефон к ящику, и крышка откинулась в сторону, позволяя достать накопившиеся со вчера письма. Как секретарь, только я имел право разбираться с корреспонденцией. А, ведь, наверное, мне ещё и на почту куча всего пришло.
Как и ожидалось, в комнате уже были Энтин и Майская. Первый учился на базовой кафедре, так что ему идти было близко, а Майская ходила всегда с Яманкан, которая, каким-то неведомым образом, всегда приходила раньше меня. Правда её самой в комнате не было, хотя на столе лежала её сумка.
Энтин что-то считал на калькуляторе планшета, периодически тыкая в экран стилусом и что-то подписывая. А Майская уткнулась в телефон — как личность чисто декоративная, она была лишена какой-либо работы.
— Привет, — поздоровалась она со мной.
— Привет.
Энтин поднял глаза, и мы обменялись короткими кивками. Я с ним разговаривал лишь раз и с тех пор предпочитал сохранять дистанцию. Он тоже не навязывался. Наверное, подсознательно мы оба понимали, что более тесное знакомство может причинить нам кучу сложностей.
На ходу я отсортировал сегодняшние письма: два были адресованы лично президенту, остальные три были в виде заявок от клубов и мне требовалось их зарегистрировать. То есть создать задачу, прикрепить к ней фото заявки, перепечатать с неё текст, расставить теги, выбрать категорию, подписать личной электронной подписью, отправить Яманкан на согласование, сделать распечатку с решением, отнести её в архив, задаться вопрос "Какого хрена?!".
Даже такой слоупок как я, начал подозревать, что Яманкан меня слегка обманула, когда сказала, что должность в студсовете позволит меньше работать. Теперь из-за ленивых или тупых студентов, мне приходиться вкалывать после учёбы!
— Спокойствие... — тихо сам себе сказал я.
Положив письма для Яманкан на стол, я поднялся по лестнице на свой любимый балкончик, тяжело плюхнулся в кресло и закинул заявки на одну из полок — работать с ними у меня сейчас не было ни малейшего желания. Вместо них я открыл ноутбук, который теперь всегда носил с собой и стал читать новости в интернете.
На всех ресурсах в топе было два события: предстоящая презентация в Сочи, на которой лично президент должен был объявить цель строительства, и переговоры в Осло по Изофронту. Читать домыслы о сочинском проекте не хотелось, так что я сразу перешёл ко второй новости.
Как оказалось, сегодня в столице Норвегии начались двусторонние переговоры между Евросоюзом и Россией. Повестка была одна: мы не можем решить проблему Котлина. По нашей вине в Балтийском море уже десять лет находится островок беззакония: делинквенты, неучтенные эсперы, международные преступники, частные военные компании, занимающиеся незаконными исследованиями научные лаборатории — токсичное варево, разбавленное пятьюдесятью тысячами заложников. И всё это при том, что Котлинское королевство считалось абсолютной монархией.
Несмотря на заявления дипломатов о положительных перспективах переговоров, я не верил, что они что-то решат. Если бы Кремль мог избавиться от Изофронта, то давно бы это сделал.
Хотя переговоры и считались двусторонними, представители Изофронта тоже прибыли. К одной из статей была прикреплена фотография, на которой у пирса, среди патрульных катеров и белых яхт, была пришвартована богато украшенная баркентина, на фиолетовом парусе которой был вышит герб Котлинского королевства. Тамошний Проклятый был напрочь лишен скромности. Впрочем, учитывая во что он превратил питерский остров, и здравого смысла тоже. Проецировать свои фантазии и мечты на тысячи людей — признак психического расстройства.
Я широко зевнул и закрыл ноутбук. Напоследок бросив взгляд на часы, я понял, что не потратил на новости и пятнадцати минут. И чем теперь заняться? Может просто уйти домой?
Дверь с шумом распахнулась, и в кабинет вошли Яманкан и идущий следом Обресков. Судя по выражению лица — он был не рад здесь находиться.
— Присаживайся, — как радушная хозяйка, Яманкан указала на стул перед своим столом. — Чай, кофе?
— Чай.
— Ох... А у меня только кофе...
— Зачем тогда спрашивала?
— Полагала, ты сделаешь правильный выбор. Но видно не судьба... Кстати, ты уже начал беседу с ошибки. Точно хочешь продолжить?
— Будто бы могу отказаться.
— Не говори так, словно ты в безвыходном положении, — засмеялась Яманкан и, подойдя к подоконнику, включила стоящую на нём кофемашину.
Она притащила её в первую же неделю работы, не объяснив откуда взяла, но я был уверен, что добыла она её неправедным способов. Стоила она, если верить интернету, под полмиллиона, а это не те сумма, которую Ректорат готов потратить на комфорт четырех студентов.
— Значит, всего двести тридцать один человек... — продолжила она начатый без нас разговор.
— Так получилось.
— Получается... — поправила Яманкан. — Отток читателей вещь не постоянная, знаешь ли.
Я понял, что они говорят о клубе журналистики. Обресков был его президентом, а значит и заведовал официальным новостным каналом Университета. Только официальный не значит популярный. Новости там были всегда скучные и даже кошкодевочка, позирующая в пикантных позах с кладенцом в руках не могла спасти от оттока подписчиков.
— Это весьма дилетантская оценка.
Я убрал ноутбук в сумку и стал медленно, чтобы ненароком не привлечь внимание, прохаживаться вдоль полок. Хоть дел в студсовете у меня уже не было, но уходить было ещё рано. Так что я решил поступить, как и прежде до этого: взять книгу, в которой есть повторяющийся элемент, и читать её до его появления.
Пробегая глазами по корешкам книг, я быстро нашел нужное. Вытащив томик "Норвежского леса", я вернулся к креслу, намереваясь читать до тех пор, пока не появится упоминание о самоубийстве. А потом можно идти домой.
— А как видишь это ты?
— Правила налагают на меня... кхм... некоторые ограничения по содержанию. Именно в них кроется корень проблемы.
— "Буравчик" под них явно не подпадал.
— Признаю: это было глупо.
— Почему же? Сотни студентов увидели оружие, внутри которого находится несколько миллилитров спинномозговой жидкости убитого много лет назад эспера. Это было весьма познавательно.
— Вот обязательно ёрничать? — насупился Обресков.
— Права эсперов — ключевая часть моей программы. Я не могу воспринимать кладенцы в положительном ключе.
— Так выборы прошли: можно уже быть прагматиком.
— Думаешь? — Яманкан приставив палец к подбородку и стала изучать вид за окном. Лучи солнца подсвечивали её белоснежную блузку, отчего казалось, что она светится изнутри. — Тогда давай будет прагматиками.
Кофемашина издала тихий звук. Яманкан вытащила из ящика стола две фарфоровые чашки и, поколдовав над кнопками, поставила их под краники. Раздалось тихое шипение и по комнате стал расползаться чарующий аромат свежесваренного кофе. Девушка взяла одну из чашек, а вторую поставила перед парнем. Послышался хлопок, и на стол упал узкий пакетик быстрорастворимого кофе — в чашке Обрескова был лишь кипяток.
— Угощайся, — сказала Яманкан и отхлебнула латте.
— Объясниться не хочешь? — хмуро сказал Обресков, глядя на "угощение".
Яманкан присела на край стола, отчего юбка задралась, представив на всеобщее обозрение бедро, затянутое в плотные колготки, и, вновь сделав глоток, невинным голосом спросила:
— Думал, я не узнаю, что ты сговорился с Настей играть против меня на выборах?
— Ничего подобного не было! — запротестовал Обресков.
— Правда?
— Зачем мне врать?
— Ты прав, — Яманкан кивнула, сделала мастерски срежиссированную паузу и добавила. — Значит, её слова были ложью.
— Какие слова?
— Видишь ли, Настя была так рада моей победе, что поделилась со мной именами тех, на кого можно положиться в будущем. И именами тех, на кого не стоит.
Обресков промолчал, и она продолжила.
— Был там один журналист, который во время предвыборной кампании публиковал новости лишь о том, что в студгородке инфраструктура развлечений плохо развита. Каждая его статья поднимала только те проблемы, которые обещала решить Настя. Совпадение? Не думаю.
— Тебе не стоит так слепо ей верить, — сказал Обресков и закивал, будто соглашаясь сам с собой. — Она по-прежнему мечтает занять твоё место, вот и строит козни, распространяя ложь. Кстати, ты ведь в курсе о её новой затее?
— Какой именно?
— Количество нарушений среди студентов растет, и Ректорат не успевает справляться с рассмотрением дел о штрафах и наказаниях. Пользуясь этим, она предложила учредить в Университета студенческий орган, именуемый дисциплинарным комитетом, который станет рассматривать часть дел.
— Как интересно... И Настя, разумеется, станет его президентом?
— Это ещё не решено.
— Значит станет. От всей затеи несет её образом мыслей. Хоть какой бы власти урвать... Что за человек!
Я непроизвольно хрюкнул и привлек внимание обоих.
— Так ты здесь? — воскликнул Обресков.
— А куда он денется? — за меня ответила Яманкан.
— Верно. У меня тут есть незаконченное дело.
Идея проучить её никуда не пропала. Даже стала чуть сильнее за последние полторы недели. Желание увидеть на её самовольном лице ярость от поражения если не занимали всё голову, то точно облюбовали там удобное местечко. Главное не торопиться и ждать удобного момента.
— Кстати, не хочешь извиниться? — спросил Обресков.
— А есть за что?
— За кладенец.
Мне было не привыкать в ответ на добрую услугу получать претензии, но этот вопрос даже меня смог удивить.
— Ты хотел сказать "попросить награды"?
— Да ты, блин, издеваешься? Знай я, что меня накажут за него, я бы никогда не помог тебе его вынести.
— А ты и не выносил — это сделала Кира.
Обрескова за публикацию фотографий кладенца наказали: следующие три месяца он будет получать лишь половину стипендии. А это существенно. Голодать ему хоть и не придётся, но о богатом рационе можно будет забыть.
Самое смешное, что он сам виноват. Когда к нему пришли следователи, он сказал, что ничего не знает о кладенце, и его оставили в покое. Спустя полчаса он получил фотографии, снятые Кирой самостоятельно, и опубликовал их. Так бы всё и закончилось, вот только в комментариях скептики стали утверждать, что на фотографиях фальшивка. Чтобы развеять сомнения, Обресков клятвенно заявил, что: кладенец настоящий... и он сам держал его в руках. Я уже отсыпался дома после суток на ногах, когда его дверь вышибли, а парня под шкирку потащили в изокуб, где он во всём сознался.
А ведь промолчи он, и ничего бы не случилось: Кира должна была по условиям сделки сказать, что кладенец передал ей лично я.
Но Обресков своего добился: после публикации, на время популярность канала подскочила втрое. Кладенцы видело мало людей, поскольку их всегда носили в бронированных футлярах-аккумуляторах. А доставали только перед боем, отчего об их внешнем виде знали очень мало.
— Кстати, а что Кира попросила за помощь? — с елейной улыбкой спросил я и попал в яблочко.
— Ничего.
Парень отвернулся столь быстро, что я испугался, что он свернет шею.
— Ещё один в стане потерпевших... — закатив глаза, сказала Яманкан, а потом продолжила. — Мы отвлеклись. Если подвести итог, то твой канал не интересен публике. Совместными усилиями мы бы смогли исправить ситуацию, но, к сожалению, времени на это у нас уже нет: через неделю я подпишу приказ о его закрытии.
— Что? — воскликнул Обресков.
Пакетик кофе, который он таки взял со стола, от волнения выскользнул из рук.
— Я уже говорила об этом.
— Ты не говорила ничего подобного!
— Да? Кхм... ну и ладно.
— И ладно? Ты только сейчас решила мне об этом сказать?
— А какая разница? Если ты думаешь, что это моя месть, то ты ошибаешься. Я не столь мелочна, чтобы распыляться на подобную ерунду. Да и ни один хороший руководитель никогда так не поступит. Залог успешного царст... кхм... управления, это милосердие, а не жестокость.
Нас снимает для агитационного ролика? Я покрутил головой, но кроме сферической камеры под потолком ничего не заметил. Так с чего Яманкан так красиво говорит? Вывод напрашивался лишь один: как и любое животное перед забоем, Обрескова нужно было успокоить.
— И в чём заключается твоя доброта? В том, что совершенно беспричинно хочешь закрыть мой клуб?
— Беспричинно?!
Вопрос был преисполнен таким отвращением, что я невольно повернул голову в их сторону. На лице девушки отчетливо читался вопрос: "Как с такими мозгами ты вообще говорить научился?". Обресков продолжил непонимающе смотреть на неё, и она сдалась. Подойдя к подоконнику, она взяла одну из толстых книг, которыми тот был завален. Быстро пролистав, нашла нужную страницу и протянула Обрескову.
