— Раздел "Правила работы клубов". Статья сто пятьдесят девять... Там не мало, но могу передать суть: минимальное количество участников — три человека. А в твоём их целых... один! В течении месяца ты должен был найти ещё двух, но так этого и не сделал. Теперь клуб подлежит закрытию, как и новостной канал, администратором которого ты являешся.
— То есть... я теперь... обычный студент?
Обресков сказал это в тот момент, когда в моей книге попалась строчка "Весенний день в семнадцать лет, когда пришла смерть". Ты умеешь выбрать удачный момент!
— Извини, но таковы правила. Не я их устанавливаю.
— А никак нельзя их... подправить?
— Ты можешь подать заявку в Ректорат на их изменение.
— И какова вероятность успеха?
— Весьма существенная.
— Тогда думаю, я прямо сейчас этим займусь.
— Зачем сейчас? — удивилась Яманкан.
— До воскресенья нужно успеть... Разве нет?
— А... ты об этом, — сказала она и вновь включила кофемашину. Как я уже знал, она была заядлой кофеманкой. — Но смысла торопиться нет. Видишь ли, правила Университета формирует не Ректорат, а РАН и Министерство образования и науки. Твоя заявка будет оформлена в секретариате ректора и отправлена в Москву, где станет рассматриваться на заседании по вопросам оптимизации учебного процесса... Он, кажется, пройдет в первых числах... октября. Так что торопиться некуда.
— Что?!
— Прости, — грустно сказала она, но за её виноватой улыбкой уже был виден весь план, из-за которого она разыграла этот спектакль. — Но, если не хочешь терять клуб... и финансирование, у меня есть идея, как можно тебе помочь.
— И что нужно делать?
— Найди хотя бы одного члена.
— Смысл, если нужно два?
— Смысл в том, чтобы перевести статус клуба на "Подлежащий закрытию".
— Так он и так в этом состоянии...
— Не совсем. С одним участником он автоматически подлежит закрытию без права на пролонгацию, но при двух ты сможешь открыть его заново. Как это будет выглядеть на практике: за месяц вы двое не смогли найти третьего члена, последнего числа месяца подписывается приказ о закрытии и блокировке счета, на следующий день он открывается заново с требованием найти недостающего участника в последующие тридцать дней. Потом всё заново. Так твой клуб будет работать и не подпадать под закрытие. Но главное — у тебя останется доступ к выделяемым на его работу деньгам. Нужно лишь найти ещё одного человека.
— Так просто? — голос Обрескова выражал скепсис, но я понимал, что он уже на грани того, чтобы продать душу.
— Да. Правда пролонгацию клубов проводит президент студсовета. То есть — я.
— Вот оно что... — протянул Обресков. — И что же ты хочешь взамен?
А ты не глуп, раз сразу всё понял.
— Ничего.
— Не верю.
— Ладно, раскусил, — легко сдалась Яманкан. — На своём канале ты никогда не будешь ругать мою политику, все новости перед публикацией отправлять мне на модерацию, и изредка публиковать мои статьи от своего лица. Вот и всё.
— А не слишком ли?
— Если думаешь, что я перегибаю палку — так и скажи.
— Ты перегибаешь палку.
— Ну не столь же прямо!
— Думаю, ты выдержишь.
Он бы заканчивал с сарказмом. Каждый юноша желает быть в жизни девушки особенным, и я уже застолбил право быть единственным, кто возвращает Яманкан с небес на землю презрительным отношением.
— Как грубо! А я ещё хотела увеличить финансирование твоего клуба.
— На сколько? — сглотнув, спросил Обресков.
— В два раза...
— О...
— И ещё попросить сотрудников ИТ-отдела сделать канал новостей обязательным для всех студентов, чтобы они не могли удалить его.
— О...
— Но, раз ты отказываешься, я не могу тебя принуждать. Ты же помнишь мою предвыборную кампанию: я набираю сторонников только из добровольцев. Не может идти и речи, чтобы принуждать кого-то силой или обманом, — она положила ладошку на грудь и чуть склонила голову.
Как выходец из семьи чиновниках, она прекрасно знала, что неподкупных журналистов не бывает. Все они делятся на три категории: богатые, пишущие в угоду патронов; бедные, пишущие о надоях скота в провинциальных газетах из-за того, что вовремя не продались; и идейные, делающие работу ради правого дела. Только последние были редки, как майские жуки в декабре, так что я не сомневался, что Обресков уже несётся в пропасть финансовой кабалы и нравственной нечистоплотности.
— Но я за месяц не нашел ни одного человека, кто бы хотел вступить в клуб.
Вот и всё. Эти слова можно считать согласием.
— Кхм... — Яманкан задумалась, а потом перевела взгляд на меня. — Бергман...
— Сдохни...
— Извини, но кандидатов нет, — развела красотка руками. — Но, думаю, ты сможешь решить эту проблему.
— Так и быть, постараюсь справиться самостоятельно. Но это будет не просто... и, возможно, не дёшево...
Оправившись от удара, Обресков теперь намеревался урвать как можно больше от будущего союза. Но я не верил, что у него что-то выгорит, ведь щедрость Яманкан была продиктована выгодой: она не подкупала его, а вкладывала средства. А чем больше вложишь, тем больше дивидендов получишь. Но не каждый проект сулит гарантированную выгоду, так что вкладываться следует с осторожностью, и на большие инвестиции парень мог не рассчитывать.
До него здесь уже побывало несколько президентов других клубов, и с ними Яманкан была гораздо щедрее... К их глупой радости. Так что Обресков не первый и далеко не последний, кто затянул удавку на своей шее. Когда все выделенные средства будут освоены, с них Ректорат потребует отчет об эффективности траты средств. И тут Яманкан будет не при делах: деньги давала она, но тратили бездумно они. Будут суета, слезы и мольбы избежать взысканий. И лишь тогда, в окружении жирных ангелочков, она спуститься с неба, чтобы протянуть руку заблудшим.
Уверен, что к Новому Году каждый второй в Университете будет должником Яманкан. А ведь именно я допустил, чтобы это чудовище стало президентом. Как подумаю об этом, так в дрожь бросает. Я не адвокат дьявола, я его секретарь!
Кидзуки совершил самоубийство, и я с громким хлопком закрыл книгу. Теперь можно идти домой. Именно в этот момент на мой телефон, как и на телефоны Яманкан и Майской, пришло сообщение.
Герман, экипировка для занятий по физкультуре доставлена на Таможенный пункт Университета. Вы должны забрать её до конца вторника. Пункт выдачи работает каждый день с восьми утра до семи вечера.
Что-то не сходилось. Спортивный костюм я получил по приезду вместе с формой, и теперь два раза в неделю смиренно наматывал в ней круги по полю возле корпуса. Так о чём речь?
Было уже полпятого. На работу в студсовете отводился час, но я всё равно сегодня не собирался работать, так что немного подумав, решил сходит на Таможню. Как говорится: нет смысла откладывать на завтра то, что ты вообще не хочешь делать в своей жизни. Так что лучше забрать экипировку сегодня, чтобы больше об этом не думать.
Вернув телефон в карман, я встал с кресла, убрал книгу на место и, подхватив сумку, пошел к лестнице.
— Ты тоже это получил? — неожиданно спросила Майская, замахав телефоном.
— Смотря о чём речь.
Я почувствовал, что меня ждёт что-то нехорошее и решил перестраховаться.
— Об экипировке.
— Да, — не стал я врать.
— Ты сейчас за ней идешь?
— Э... да. А что?
— Тогда пошли вместе.
— Зачем?
— Зачем?! — Майская удивилась, и я понял, что сказал вещь, немыслимую с точки зрения хумансов. Если знакомый предлагает сходить по общим делам вместе, то разве можно отказываться? Что-то я совсем коммуникабельную жилку растерял. Прежде я так не прокалывался.
— Извини, я о своем задумался. В принципе, можем пойти вместе.
— Здорово! Я сейчас соберусь.
Майская принялась сваливать в сумку хлам, который всегда доставала по приходу: карандаши с ручками, диктофон, ежедневник, пачку стикеров. Наверное, рабочий беспорядок давал ей чувство того, что она занята важным делом. Как наивно.
Заметив наши сборы, Яманкан подняла со стола телефон, что лежал экраном вниз, прочитала сообщение, но не сочтя его важным, вновь переключила внимание на Обрескова.
— Тогда давай подведем итог: ты находишь недостающего члена клуба, а я не даю его распустить.
— А если найду двух?
— Понимаешь, юность — это весна жизни. Твоё сердце преисполнено страстью и энергией. В таком состоянии трудно сконцентрироваться на чём-то одном, отчего тянет экспериментировать и увлекаться новым...
— Намекаешь, что сможешь сократить количество участников до выгодных тебе двух?
— Ты меня держишь за злодейку.
Согласно исследованию Упсальского института психологии и антропологии, каждые семь минут мужчины говорит что-то, вызывающее отторжение у женщин. Вроде упоминания вымышленных научных работ или моей следующей фразы:
— А ты настаиваешь на термине "антигерой"?
— Приставка "анти" выдаёт в тебе зависть участника массовки.
— Даже не снизошла до персонажа второго плана... И какой ты герой с такой жестокостью?
— Сейчас в моде деконструкция жанра, а при ней критерии добра и зла размыты.
— И ты намерена творить что вздумается под таким надуманным предлогом?
— А! Опять вы за старое! — воскликнула Майская, которая уже собрала сумку и подошла к двери.
— Он первый начал, — вмиг перевела стрелки Яманкан.
— Да вы оба хороши!
— Не в равной степени.
Майская надулась как мышь на крупу, и я решил поскорее её увести.
— Ты готова?
— Да.
— Ничего не забыла?
Не хотелось, чтобы на середине пути нам пришлось возвращаться за какой-нибудь ерундой. Майская принялась рыться в сумке, при этом смешно морща носик.
— Вроде всё... Да нет: точно всё взяла. Можем идти!
И откуда столько энергии? Казалось, что всё в студгородке ей кажется удивительным и захватывающим. Но с чего бы это? Она не провела всю жизнь в закрытой общине старообрядцев, а жила полной жизнью дочери миллиардера. С раннего детства она обеспечена всем, что только можно вообразить. Или я чего-то не знаю?
Уже выходя из кабинета, я услышал обращенные Обрескову слова Яманкан:
— Кстати, а ты слышал о Берлине?
— Конечно. Это столица...
Жара на улице и не думала спадать. Так что покинув Ратушу, то тут же стали держаться в тени зданий, пока идём к мосту на ту сторону реки.
— Какая хорошая погода, — сказала Майская.
Вот что, позвольте спросить, в такие моменты нужно отвечать? Я не мог вести пустые разговоры ни о чем, и подобные фразы вводили меня в ступор. Единственные варианты вертелись вокруг утвердительных ответов: верно, согласен, точно и да.
— Верно.
— Хоть и жарко.
— Согласен.
Да я просто бог красноречия!
— Хорошо, что в комнате прохладно.
Да ты издеваешься? Ладно, меня так легко не смутить.
— Точно.
У меня остался только один вариант ответа. Как поступить, когда я и его израсходую? Пойти по второму кругу?
— Ты с Линой поссорился?
— Да... Стоп. Нет! — и почему я оставил "Да" напоследок?! — С чего ты решила?
— Вы опять мало разговариваете. А если и говорите, то только ругаетесь.
— Мы не ругаемся, а остро обсуждаем ключевые аспекты дихотомии добра и зла.
— Ты это сказал, чтобы я ничего не поняла? — проницательно подметила девушка.
— Да. Послушай, я понимаю, что тебе кажется, что мы поссорились, но в действительности это не так. Поссориться можно только с близкими людьми, а мы с ней никогда ими не были.
— Ум... — выдала девушка и замолчала, но не прошли мы и десятка шагов, как она продолжила. — Но почему вы тогда вместе?
— Я тебе уже отвечал.
— А я хочу ещё раз спросить.
Майская сказала это с несвойственным ей нажимом и попыталась заглянуть в глаза, но я тут же ускорил шаг, чтобы не дать ей такой возможности. Это было весьма благоразумно, поскольку я хоть и в оппозиции к людям, но такая как Майская сможет растопить даже моё сердце.
— У каждого из нас было то, что нужно другому. Чтобы закупаться в магазине, тебе не нужно любить тамошнего кассира. Всё упирается лишь в потребность.
— Но разве нельзя попытаться подружиться?
— С кассиром?
— С Линой!
— Стать друзьями с... ней? — меня передернуло.
— А что не так?
— Много чего... — расплывчато ответил я.
— Но Лина хорошая. Она с радость станет твоим другом, уверяю тебя.
— А ты много её друзей знаешь? — с подвохом спросил я. — И я не о тех, с кем она общается на переменах или обедает в столовой. Я о тех, с кем у неё по-настоящему близкие отношения.
Я вспомнил, как после занятий шёл с Майской к дому Яманкан. Тогда беседа быстро увяла, поскольку на все вопросы я отвечал односложно. Но сегодня, похоже, она решила взять реванш. И к вящему ужасу, у неё стало получаться.
— Ну... Я с Линой до Университета почти не была знакома. Но, например, знаю, что у неё близкие отношения с братом Насти.
— Какой Насти? Крашенинниковой?
— Да. Они учились вместе.
— Ясно-понятно... Представляю, какие у них отношения были.
Будучи с ней на ножах, Яманкан могла в отместку троллить парня при каждом удобном случае.
— Да-да! Я, когда их первый раз увидела, тоже обомлела. Такая красивая пара!
— Что? — я аж сбился с шага. — Красивая... пара?
— Они же помолвлены.
— Что?
Кажется, я стал повторяться. Но сегодня, так и быть, прощу себе это. Уж больно услышанное шокировало.
— Яманкан помолвлена с братом... Крашенинниковой? Сейчас Средневековье что ли? Кто детей до совершеннолетия сводит? — в голове не укладывалось, что эти двое — будущие родственницы.
— Я не знаю подробностей. Всё-таки ни я, ни отец с ними толком не общались. Они из Москвы, мы из Петербурга. Я и до Университета-то Лину видела лишь раз: на новогоднем вечере три года назад, где она и была в паре с Игнатием. Но на мой взгляд в сватовстве есть что-то... романтическое! — она с улыбкой посмотрела в небо.
Ровно сто двадцать лет назад большевики начали процесс эрадикации дворянства, закончившийся безоговорочным успехом. Во времена советской власти социальное равенство не позволяло подняться одним над другими, но с наступлением девяностых всё изменилось. Расслоение привело к появлению богатых... которые, тем не менее, всё равно были выходцами из низов. А нет ничего более неприятного, чем связь с теми, кто стал ниже тебя по статусу.
Чтобы стереть постыдную память о прошлом, они пошли по самому очевидному пути — стали вести образ жизни, диаметрально противоположный прежнему. Привычки, манеры, интересы — каждая деталь копировала аристократов прошлого. Если для первого поколение это было не более чем мимикрией, то их дети, выросшие уже в среде изысканных манер, впитывали их с младенчества и принимали как само-собой разумеющееся.
Так за сорок лет в стране сформировались десятки семейных кланов, подражающих элите Российской Империи. Прошу любить и жаловать — неоаристократия.
Мы ступили на вантовый мост, перекинутому через реку. Несмотря на то, что протекающая под нами река была бурной, выше по течении были установлены массивные волнорезы, благодаря которым течение в районе студгородка было спокойных. Так что многие после учебы любили понежиться на берегу, или показаться по реке на байдарках.
