Мне показалось что я уже слышал о Берлине, но никак не мог вспомнить откуда.
— Нет... не припоминаю.
— Жаль. Значит будем его искать самостоятельно.
У неё даже нет предположения о том, кто это? Как такое может быть? Или сеть устроена весьма сложно? Никакого подозрительного чуваками в чёрном худи, что во время ночной пробежки передает пакет с деньгами из рук в руки?
— Удачи вам... — сказал я.
История меня не заинтересовала. Не рассчитав денег, к концу июня многие сидели на мели. Неудивительно, что появился кто-то, кто решил им "помочь". Но меня это никак не касается. Сейчас все мысли были заняты лишь разговором с Норой о невидимке — пусть Яманкан сама разбирается с этим сама.
— Точно не хочешь пойти с нами? — спросила Майская, наконец отпустившая мне грехи. — Это будет первый раз, когда мы обедаем вместе!
— В другой раз. У меня и правду дела, — сказал я.
— Ну как хочешь... — она разочарованно вздохнула. — Костя, а как называется место, куда пойдем?
Он уже пропустил вперед вышедшую Яманкан и теперь стоял в дверях.
— "Веранда у тетушки".
— Подходи, если передумаешь!
Майская махнула на прощание и выскользнула вслед за остальными, оставив одного. Поднявшись по лестнице, я уселся на своё место и, вытащив оставленные с понедельника письма, стал вскрывать конверты. Уже первое оказалось шедевром:
Жительница общежития восемнадцать, квартира двести одиннадцать, занимается чем-то странным. Из её комнаты постоянно слышны голоса, при том, что к ней никто не приходит. И она часто говорит странные вещи, вроде "Мы не будем этого делать" , "Так нельзя", "Нас посадят в тюрьму". Примите меры, пожалуйста!
Имени отправителя на конверте не было. Почему доносы всегда анонимные? Нет, я понимаю, когда они составлены столь грамотно, что автора невозможно вычислить, но письмо в руках по этой части — срам! Автор — соседка из десятой или двенадцатой квартиры. На одном из краёв письма есть маленькое пятнышко, а значит писалось оно не в стерильных условиях, посему вся бумага покрыта отпечатками. Да и в коридоре Ратуши есть камеры — легко узнать, кто его кинул.
Боже, учусь с дилетантами и посредственностями! Иногда понимаю, отчего Яманкан считает себя лучше других.
Я потянулся к телефону, чтобы сделать снимок письма для заявки, но остановился на полпути. Зачем тратить время на подобную околесицу?
Открыв графический редактор, я создал новый файл с единственным текстовым слоем, где написал "Ошибка обработки изображения. Чтобы просмотреть оригинал, обратитесь в архив". Сохранив документ, я прикрепил его к заявке, наспех перебил сообщение с письма и отправил в Управу — специальную службу, что занималась подобными вопросами.
Дело сделано.
Правда, письмо потом нужно будет отнести в архив, но у меня уже созрел план, как из цепочки выкинуть и эту часть. Бюрократия бессильна против лени!
Я вдруг понял, что уже несколько минут сижу в прострации с конвертом в руках. Внутри засело чувство, что сделал что-то не так. Я посмотрел на письмо в руках. Оно? Нет, это чепуха, не стоящая внимания. Тогда что не так?
Я стал прокручивать события последних часов: подземная база, охранные мачты, проблемная кафедра, поиск эспера, родня Яманкан. Много всего, но всё не то.
Ростовщик!
Когда решалось, кто останется, Яманкан вела себя на удивление хладнокровно. Но почему? Её задумка могла не сработать, так почему она была спокойна? Готова была пойти на эти жертвы или знала, что финансовые трудности — временные.
"Если ничего не предпринять, то он затянет в финансовую кабалу слишком многих...".
Берлин зарабатывает деньги и контролирует людей...
Я закинул неразобранные заявки обратно на полку и сломя голову бросился к выходу. Как и любое элегантное решение, мой план был прост и решал все проблемы: Яманкан лишалась того, чего желала; я испытывал сладость от её унижения; а невидимка избавлялась от браслета.
Где было кафе я знал, так что быстро добрался до него, петляя между зданий и срезая путь переулками. Войдя, я завертел головой, ища Яманкан и остальных. Как оказалось, они заняли столик в самом углу. Идеальное место, если не хочешь быть услышанным.
Завидев меня, Майская замахала руками, привлекая внимание.
— Ты передумал?
— Я... я решил дать шанс вкусу Обрескова.
— Вот можно без этой снисходительности, — сказал тот. — Уж в чём в чём, а в кулинарии я разбираюсь преотлично!
Майская подвинулась, освобождая место рядом. Я замялся, ведь тогда напротив оказывалось Яманкан. Смотрела она добродушно, что заставило вспомнить строки "Чем шире улыбка на лице, тем острее нож за пазухой".
— Хорошо, что пришел, — улыбнулась она. — Твоя помощь не помешает.
— Я просто пришел поесть.
— Тогда выбирай скорее — мы уже заказ сделали, — сказала Майская протягивая меню.
Меню было большим, но даже пролистав его до конца, я остался недоволен: все до единого блюда были... супами! Это же "Веранда у тётушки"! Где пироги, булочки, вареники и прочие мучные, но калорийные вкусности? Хоть раздел с напитками в конце меню оставили.
— Готовы сделать заказ? — ко мне подошла официантка.
— А у вас бургеры есть? Ну или подобное?
— Увы, но нет.
Я вновь принялся перебирать страницы. Что же выбрать? И почему официантка подошла так быстро? У меня теперь нет времени подумать! Взгляд выцепил из списка супов харчо, возле которого висел бейдж "Очень остро!". Ха! Меня, исколотого иглами жизни, такая мелочь как перец не заставить плакать!
Развернув меню к официантке, я пару раз ткнул в бумагу. Интроверты весьма изобретательны, когда хотят избежать слов.
— Ты любишь... фастфуд?
Слова Яманкан были преисполнены смесью разочарования и смирения. Она знала, что я себя в хорошем свете не подам, но лелеяла надежду, что мне однажды удастся её приятно удивить.
— Обожаю! Это быстро, вкусно и демократично. Нет ничего лучше столика на одного в углу МакДональдса. Ты одновременно часть общества и сам по себе. А такого не просто добиться! Любое иное сборище невольно расслаивается: кто-то богаче — кто-то беднее; кто-то умнее — кто-то глупее; кто-то красивее — кто-то уродливее. Но рестораны быстрого питания — это места, где неважно, кто ты за его пределами. В их стенах ты лишь обезличенная единица общества потребления, пришедшая насладиться дешёвой едой, наполненной вкусовыми усилителями и вредными жирами. Никакого элитизма и снобизма — лишь превосходство голода над антропологией!
— О! — громкий возглас Майской походил на гудок швартующегося в порту теплохода. — А ты весьма... пылкий!
— Эм... прости? — я не понял её слов.
— Полагаю, на её памяти это самая эмоциональная речь, что ты выдавал, — услужливо подсказала Яманкан и сделала маленький глоток воды.
— А... Не заметил.
— Признаюсь, твоя ода фастфуду меня тоже... обескуражила.
— Не разделяешь моей любви?
— Это вредно и развивает в людях плохой вкус.
— Не согласен на счет плохого вкуса. Он у людей изначально плохой — в человеческой природе тянутся к дурному. Это как тренды ЮТуба: все хором соглашаются, что его участников следует на скотобойню отправить, при этом отказываясь признавать, что строится он от их предпочтений. Парадокс современности: видео оттуда все осуждают, но при этом смотрят. Так что фастфуд не развивает плохой вкус, ведь нельзя развить то, что уже достигло предела!
— О! — теплоход Майской стремительно отчалил.
Что-то сегодня её отношение ко мне мотает из стороны в сторону. Рекомендую остановиться на том, что я пропащий человек, не стоящий твоего внимания.
— А вред? — спросила Яманкан.
— Это враньё.
— Ещё скажешь, что откровенное?
— Все "доказательства" вреда фастфуда весьма однообразны. Какой-нибудь журналист или видеоблоггер якобы месяц питается едой оттуда, а потом идет к якобы врачу, который якобы диагностирует проблемы со здоровьем. Стоит ли говорить, что это не выдерживает никакой критики? Контролируемая среда, повторяемость независимыми группами? Не, не слышал! Кстати, знаешь, какая максимальная сумма компенсации по иску против табачных компаний? Сто сорок пять миллиардов долларов. Максимальная сумма компенсации по искам против сетей быстрого питания — ноль! Ещё ни одному алчному адвокату не удалось доказать, что их еда вредная. А это лучшее доказательство безопасности гамбургеров и наггетсов!
— О! — теплоход Майской замер в бухте, не в состоянии определиться: то ли навсегда уплыть за горизонт, то ли пришвартоваться к этой проклятой земле.
— Твоё доказательство безопасности фастфуда в том, что человеческая аморальность и жажда наживы спасовали перед истиной?! — медленно, будто переваривая мысль крупицами, спросила Яманкан.
Ответить я не успел, поскольку к нам вернулась официантка, неся большой поднос, уставленным тарелками.
— Приятного аппетита! — сказал она и принялась накрывать на стол.
Моя тарелка оказалась глиняной плошкой, накрытой крышкой. Спустя секунду рядом появилась корзиночка с хлебом и высокий стакан с соком. Не дожидаясь остальных, я приподнял крышку, и лицо окутал пар, наполненный ароматом мяса и специй. Рот наполнился слюной. Я только сейчас вспомнил, что не ел с обеда и жутко проголодался.
Несколько секунд я любовался мелко нарубленной зеленью, плавающей в бульоне, а потом, зачерпнув полную ложку, отправил её в рот. Вкус был настолько восхитительным, что я не сразу почувствовал, что блюдо и вправду очень острое. Так и быть признаю, что Обресков в еде разбирается. Проглотив первую ложку, я взял стакан с соком и сделал глоток, снимая пламя во рту.
— Думаю, стоит закрыть тему. Мы нанесём оскорбления повару, если продолжим говорить о фастфуде, поэтому...
Яманкан запнулась. Сама она, как оказалась, заказала тарелку буйабеса — французского рыбного супа. Держа в руке кусочек багета, она как раз собиралась намазать на него коричневатого вида соус из маленькой чашечки, когда замерла на полпути. Остальные тоже застыли, неотрывно смотрят лишь на меня. Почудилось, что во всем ресторанчике стало тихо, а откуда-то издали, прорываясь через завывания ветра, донесся плач ребёнка.
Майя прильнула ко мне вплотную. Эй! Сохраняй дистанцию. Мне же неловко.
— А можешь... эм... рассказать еще о своих... вкусах?
— Майя — не отвлекайся. Бергман — молчи, ибо знание сие есть боль и страдание для отроков юных, тягот жизни ещё не вкусивших, — словно пастырь молвила Яманкан.
Ты в курсе, что запрет лишь распаляет интерес и подталкиваешь к его нарушению?
Яманкан, сделав паузу, добавила:
— И кстати, ты знаешь, что тяга к острой пище — признак депрессии? Людям нужно хоть что-то, чтобы почувствовать себя живыми.
Будь это правдой, то вся Юго-Восточная Азия сидела бы на антидепрессантах.
— Предлагаешь резать руки?
— Так поступают, когда хотят привлечь внимание. Чтобы почувствовать себя живым, режут внутреннюю сторону бедра.
— А ты дока в таких делах! — с неприкрытым восторгом воскликнул я.
— У меня широкий кругозор.
— И вывернулась и похвасталась... Не перестаю тобой восхищаться.
— Интересно, как ты отреагируешь, когда узнаешь о Берлине?
— Вряд ли у него есть шанс затмить тебя.
— Не спеши с выводами. Допустим, тебе нужно десять тысяч рублей. Одолжить не у кого. Заработать негде. До стипендии пара недель. Как быть? Разумеется взять в долг! — Яманкан отложила ложку, достала телефон и, открыв мессенджер, положила в центр стола. — Это канал "Подслушано". Как вы знаете, это единственный доступный нам анонимный канал. Многие любят посидеть там и почитать всякую чепуху. Поток сообщений там огромный и за всеми не так то и просто уследить, но возможно вы иногда замечали, что там проскальзывают сообщения с тегом "ЛМФ"?
— Я видела! — воскликнула Майская. — А что это значит?
— Пока не знаю, но думаю это и не столь важно.
— Я тоже видел этот хэштег, но все помеченные им сообщения, звучат как белиберда, — сказал я. — Какие-то цифры и просьба о помощи.
— Это на первый взгляд. Решивший взять в долг пишет сообщения, допустим, такого содержания: "Десять до девятого — кто в помощь? ЛМФ". Это значит: нужно десять тысяч, возврат в сентябре. Если Берлин посчитает, что ему можно доверять, то приходит личное сообщение, где будет сказано кто, где и когда передаст деньги. Кстати, сообщения на канале тоже анонимные и личности его мы не узнаем, даже если спишемся.
— Значит, просто напишем, что нам нужны деньги и встретимся лично при передаче, — сказал Обресков.
— Ты встретишь не Берлина.
— Э... проследить за человек, пока тот не встетится с Берлином?
— И он тоже его не встретит.
— Я совсем не поняла... Вернее поняла, но не... э... до конца поняла! — Майская попыталась выразить мысль, но неудачно.
— Лично Берлин никому ничего не дает. Вернёмся к нашему бедолаге с десятью тысячами. Взяв ссуду, он обязуется вернуть её со следующей стипендии. И не просто вернуть, а ещё и прибавить сверху десять процентов. Так что должен он одиннадцать тысяч. Парень живет, учится, отдыхает... пока в чате не приходит сообщение с просьбой передать эту сумму другому заемщику. Или двум заемщикам, каждому из которых требуется по пять с половиной тысяч. Варианты разные. Тот же, кто получил одиннадцать тысяч, через месяц передаст другому студенту уже двенадцать тысяч сто рублей. Каждый раз студенты передают сумму большую, чем они заняли.
— А в чем тогда выгода Берлина?
— Отрада от помощи людям!
— Без сарказма.
— Он один из заемщиков.
Я стал понимать, как всё устроено, а устроено было недурно. Тот, кто это придумал был весьма смышлён.
— Берлин делает вид, что он один из заемщиков?
— Да. Он получает деньги под видом простого студента, но никому их потом не передаёт. Это позволяет вести дела не привлекая лишних людей, и прятаться под другой личиной. Единственная ниточка — сообщения на канале.
— Так в чём тогда проблема? Ректорат легко узнает, кто скрывается под логином и выдаст имя.
— Это не тот сор, что выносят из избы, — Ямакан вздохнула. — То, что делает Берлин — неоднозначно. Правила Университета не запрещают давать в долг, но вот российское законодательство — уже да. Не совершая ничего незаконного по меркам долины, он преступник за её пределами. И мы не знаем, как поступит Ректорат, когда узнает о нём. Может лишит стипендии, может назначит исправительные работы... а может устроит публичный процесс в назидание остальным. На их месте я бы тоже не стала с ним миндальничать, но я по другую сторону. Недопустимо, чтобы президент, который ратовал за права эсперов, засветился в связях с Ректоратом. Представляете последствия? "Яманкан и её команда клянутся работать нам на благо, а в действительности сыскари и доносчики? Это пятно будет трудно смыть. Так что мы должны все проделать тайно.
— Немного писательского мастерства и никто даже в мыслях тебя не упрекнёт, — сказал я и кивнул на Обрескова.
— Я не стану рисковать.
— А как тогда поступим? — спросила Майская.
