Мы подошли к общежитию. Яманкан, на этот раз уже в открытую, достала телефон и приложила к домофону. С прошлого визита внутри ничего не изменилось: стеклянные двери, уютный холл с парой кресел, кадки с цветами по углам и неторопливо машущий лопастями вентилятор под потолком — в долине не жаловали кондиционеры.
Поднявшись, Яманкан не стала сначала заходить к себе, а сразу постучала в дверь напротив. Послышался приглушенный топот и какая-то возня. Обресков поправил волосы. Дверь распахнулась.
— Вас так... много.
— И тебе привет, — поздоровалась Яманкан. — Впустишь?
Кира уже переоделась, так что на ней была лишь короткие шорты и футболка. А вот накладных ушей не было. Непорядок.
Она стала обводить нас взглядом. Будь я на её месте, то опешил: когда к тебе заваливаются сразу четверо — это перебор. Но она была спокойна и лишь изучала нас как зверушек в зоопарке.
— Еды нет.
— Мы не за этим.
— Увеселений тоже.
— Ты сама как аттракцион.
— Только не нужно на мне кататься... И давай сразу к делу — не верю, что ты пришла просто так.
— А может именно просто так?
— Почему тогда руки пустые? — спросила Кира и уперла руки в бока, намекая на то, что в гости без угощений не ходят.
— Не знала, на что у тебя аллергия, вот и не рискнула покупать наобум.
По их манере общаться они либо друг друга не любят, либо закадычные подруги. Почему эти состояния со стороны иногда похожи?
— А есть люди, у которых аллергия на вагю?
Мне, значит, конфетки при первой встрече, а сама без ума от мраморного мяса. Что за двойные стандарты?
— Мяса холмогорской породы с тебя хватит.
— Но его тоже нет! — Кира даже бросила взгляд на сумку Обрескова, будто тот мог вложить шмат между учебниками.
— Помоги — будет.
— Я люблю филе миньон.
— Только рибай.
— С тобой так трудно... договариваться. — Кира вновь окинула нас нерадостным взглядом и сказала. — Заходите... Только в ванну не суйтесь — там не прибрано.
Говорят, что комнаты девушек пахнут ванилью, нежностью и кружевами. Я бывал в двух: одна пахла слесарной мастерской, другая — кошатиной. Запах был едва уловим — не в последнюю очередь из-за распахнутого настежь окна — однако, почувствовать его можно. Но откуда он тут? Нам запрещалась держать даже черепашек и рыбок, не говоря уж об этих шерстяных паразитах.
В остальном комната Киры была копия моей. Ванна и стенной шкаф — справа, кухня и кровать — слева, окна выходят на дорогу. Возле стола штатив с фотоаппаратом, который уже доводилось видеть.
— А что это такое? — спросил Обресков. Как и я, он был здесь впервые. Кладенец он отдал Кире ещё в Концертном Зале, а фотографии с ним она сделала сама.
Штука напоминала церковный кивот: маленький плоский шкафчик с прозрачной дверцей. Внутри на крючках висели уже знакомые кошачьи уши. Приблизившись, я заметил, что внутри обруч покрыт позолоченными контактами, а на внешней стороне есть небольшой переключатель. На самом кивоте горел зеленый огонек зарядки.
Университет неофобам противопоказан. Количество странных вещей на квадратный метр тут астрономическое.
— Эй, не надо так пялиться! — Кира стала отгонять нас от кивота, как докучливых насекомых.
— Так это не украшение?! — разочарованный голос Обрескова был пресен, как советская газета.
— Нет, — сказала Кира и нажала на неприметную кнопку на корпусе, отчего стекло вмиг стало черным, скрыв содержимое. — Это устройство имитации проприоцепции для ушей.
В комнате повисла тишина.
— Ушей...
Я повернулся к сказавшей это Майской.
— Схватываешь на лету! — не удержался я от сарказма.
— Зачем вы вообще вы пришли? Не верю, что лишь ради того, чтобы просто посидеть, — спросила Кира.
— Ты права. Я хочу разузнать о Берлине, — сказала Яманкан.
— Вот оно что... И на какой вопрос я тебе не отвечу?
— Не нужно сразу уходить в оборону.
— Я следую договору.
— Это одно из его условий?
— Разумеется! Кто даёт деньги не ставя их?
— И как звучало условие?
— Никому не рассказывать об условиях.
Кажется, я знаю как звучат первые два: никому не рассказывать о Берлине и никогда никому не рассказывать о Берлине.
— Там было "не рассказывать" или "не показывать"?
— Там было сказано "никаким образом не ставить в известность".
Сформулировано по юридически бездушно. Берлин точно недавний школьник?
— Добровольно не ставить... Но если твоим телефоном воспользуется посторонний?
— Ты же знаешь, какие слухи хотя о Берлине?
Яманкан улыбнулась. Наверное, подумала о том, что люди явно не осознают, кого стоит бояться на самом деле. Я покосился на неё и отошел к окну, став изучать подоконник. Вернее, характерные тонкие царапины на лакированном дереве. Черт возьми, где кошка? Она должна здесь быть. Или запах померещился?
— Может я соглашусь и на вагю.
— Телефон не получишь даже за кобе!
— А в условиях был пункт о том, что нельзя описывать внешность того, кто тебе дал деньги и того, кому ты их отдала? Меня интересует лишь это.
Кира задумалась.
— Не было. Но думаю третий пункт это подразумевает.
— Договоры не терпят домыслов.
— Берлин бы такой аргумент не принял.
— Если бы узнал... Да и прямо ты указания не нарушишь. Считай, что это половина причины твоего будущего согласия.
— А вторая половина?
— Выбери её сама... — Яманкан улыбнулась, позволяя Кире самой назвать цену сговорчивости.
— Не думаю, что у тебя есть что-то подходящее.
— Уверена?
Яманкан подошла к шкафу и рывком открыла. Потом подцепила вешалки с одеждой и сдвинула вглубь шкафа, открыв вид на стенку, покрытую десятками фотографий: грязный бездомный, подстелив под себя картонку, прямо из горла пил водку, смотря на спаривающихся прямо перед ним собак; двое рыбаков пытаются вытащить из проруби третьего, что с по плечи ушел в ледяную воду; парень с подвернутыми штанами шел по покрытому снегом тротуару — его голые лодыжки были уже белые и фото прекрасно передавало торопливую походку на деревенеющих от мороза ногах.
Яманкан не соврала, сказав что Кира любит собирать людскую глупость.
Фотографии висели вразнобой, но пустое место в центре я заметил сразу. Будто там висело фото, что поспешно сняли прямо перед нашим визитом. И это не одна странность: почти две трети моментов были запечатлены под крутым углом. Будто фотограф всегда держал камеру на уровне земли, отчего люди казались великанами, а у домов не видно крыш. Стоит посоветовать сменить стиль.
А вот моей фотографии тут не было. Как и Обрескова. Хотя они должны были висеть. Считает, что они недостаточно фактурные? Наверное. Моё исполнение... Черт, я даже в мыслях не буду вспоминать тот день!
— Не хочешь пополнить коллекцию? — спросила Яманкан.
— Вы все у меня есть... — Кира бросила взгляд на Майскую и в её глазах полыхнул неподдельный интерес. Нехорошо. — Почти все... Майя, не хочет сфоткаться?
— Оу... Я даже не знаю... — девушка опешила. — Так неожиданно.
— Ну пожалуйста!
— Раньше ты об этом не просила.
Раньше? Так они тоже знакомы? Будто уже все в Университете перезнакомились, и только для меня каждый — незнакомец.
— Давай так: если позволишь сфоткать тебя, то я отвечу на вопрос... Но не более.
— Нет, — ответ Яманкан походил на лязганье танковых траков.
— Э... почему?
— Лина, я не против. Если это поможет в поиске, то глупо отказываться! — вмешалась Майская. — Ты ведь просто меня сфотографируешь?
Она слепая? По галерее в шкафу не ясно, что у Киры своё представление о бытовой фотографии?
— Одно фото... Совершенно невинное... Обещаю!
— Тогда я готова!
Кира рванула к штативу, отцепили камеру и вернулась к Майской.
— У меня в голове вертится одна задумка... да... но вот модели подходящей никак нет. Но я вдруг поняла, что ты подойдешь идеально. Подними руки поближе к лицу... Да, вот так... Сделай пальцами знак победы... Точно... Закати глаза... Да-да, именно закати, а потом открой рот и чуть высуни язык... Идеально.
То, что решила сделать Кира не шалость — это идиотизм крайней степени. Не пора ли вмешаться? Но Яманкан меня опередила.
— Поразительно, что ты можешь сочетать одно с другим...
— Что сочетать?
Кира уже была готова нажать на спуск.
— Ты боишься Берлина, но не боишься набора единиц и нулей, что запишешь на карту памяти...
Палец Киры нервно прошел со шероховатому краю кнопки.
— Ты правда хочешь... подобное фото? — добавила Яманкан.
— Я... я думаю, что вот сейчас уже нет.
— Нет? — Майской пришлось убрать язык, чтобы обидеться.
— Свет падает неудачно и фото будет пересвечено. М-дя...
Кира поняла, что хранить такое фото дочери человека, на чьих заводах делают кладенцы — опуститься до уровня людей из её коллекции. Осознав, что не подумав поддалась порыву, она приуныла.
— Взбодрись, — сказала заметившая это Яманкан.
— Ты мне или себе?
— Я не уйду с пустыми руками, — сказала Яманкан, мимо делом рассматривая фотографию, где пару мужиков возле почерневших от времени избы пытаются затолкать гроб на заднее сиденье полусгнившей "шестерки".
Кира принялась озираться, ища хлам, что могла вложить президенту в руки, дабы соблюсти условие.
— Есть баночка аджики и рулон фольги...
— Кира, согласись взять деньги.
— Не думаю, что у тебя есть столько, чтобы я согласилась.
— Пять тысяч устроит?
Кира стояла к Яманкан спиной, но это не помешало ей повернуть голову почти на сто восемьдесят градусов. Причем по вертикали.
— Сто!
— Умерь аппетит.
— И не подумаю. Я намерена перепробовать все мясные блюда в городе.
— С тобой договариваться тоже... непросто.
— В прошлый раз ты была сговорчивее, — сказала Кира и почему-то стрельнула глазками в мою сторону.
— Ай-яй-яй... как не стыдно! — Яманкан сказала это с весельем, но на месте Киры я бы уже взял со стола заточенный карандаш для самообороны. И я не параноик — разве что чуть-чуть — просто Кира попыталась шантажировать Яманкан, а это не сулило ничего хорошего. Интересно только, что она знает?
— Тебе тоже! Просишь о... таком!
— У меня нет таких денег. Сама должна понимать. Назови справедливую цену.
— На меньшее не согласна.
Яманкан пожала плечами.
— Жаль... Пожалуй, мы в тупике.
Хитрость Яманкан сыграла против неё. Она что-то провернула с Кирой, и теперь та могла говорить с ней на равных. Больше нам здесь делать нечего.
Звук спускаемой воды стал неожиданностью. Все замерли.
— Ты не одна? — спросила Майская. Зная её, сейчас будет набившее оскомину "Прости". — Ой, извини!
А она умеет ломать шаблоны!
— Проблемы с водопроводом... Такое часто случается.
— А что за проблема? — спросил Обресков. — Я в этом разбираюсь. Немного.
Кира успела сказать лишь "Не стоит", прежде чем Обресков открыл дверь в ванную.
— О! — коротко выдохнул он.
Уперевшись ногами в ободок, на унитазе стояла кошка, занеся переднюю лапку над кнопкой слива. Последовал немой диалог между человеком и животным, окончившейся безоговорочной победой самого разумного: кошка мяукнула и рванула к выходу из ванной. Со скоростью рысака и топотом ломовой лошади, кошка пронеслась через комнату и, едва коснувшись подоконника, выпрыгнула в окно. Качнулась ветка, на которую она приземлилась, и силуэт скрылся в листве.
— Кися! — вдогонку хвостатой полетел по-детски наивный возглас Майской.
Я облегченно выдохнул. Нашлась таки!
— Вот это да! — Кира всплеснула руками. — Даже не заметила, как пробралась! И куда Управа смотрит? Совсем от бродяжек спасу нет.
— А тарелку с кормом она с собой пронесла?
Провокационный вопрос Обрескова, склонившегося над упомянутой миской в углу ванной, поставил Киру в тупик. Но лишь на мгновение.
— Я однажды видела, как она ночью бумажник отжала. Так что возможно.
— Бумажник в... студгородке?
Кира задумалась и выдала самый уместный ответ.
— Мы всё обсудили. Проваливайте!
— Кира, а это твоя кошка? — спросила Майская.
— Кошки — животные, что гуляют сами по себе. Он не признают хозяев.
Ответ про бумажник и то был не столь тупой.
— Думаю, нам пора, — ответила за всех Яманкан, направляясь к двери.
— Было приятно поболтать! — попрощалась Кира. — В следующий раз жду с угощениями!
Мы вчетвером вышли в коридор. Возникла заминка: Майская и Обресков не стремились домой, чего не скажешь об остальных. Мне компанейство чуждо, а Яманкан, наверное, уже планировала, как будет ставить на залитый куриной кровью алтарь фотографии Киры с выколотыми глазами.
— Думаю, пора прощаться, — обратилась Яманкан ко мне и Обрескову.
— С Кирой? Может простишь её? — я не удержался и ткнул пальцем в рану.
— Пока лишь с вами...
Она была не намерена обсуждать случившееся. Зато хотела быстрее отослать нас, хотя смысла уже в этом не было. Всё что можно было узнать, я уже узнал. Пустота — тоже ответ.
Глава 5. Честность — лучшая политика
Подперев голову руками, я сидел на скамейке напротив освещенного неоном входа в клуб. Чем то он напоминал ворота Мории — сияющий в лунном свете путь в царство ужаса. Периодически к нему подходили компании парней и стайки девушек, чтобы скрыться в темном зеве. И мне сегодня предстоит тягостное и унылое, как европейский артхаус, дело — проследовать за ними. Темнота, громкая музыка и витающие в воздухе гормоны... Если бы не тусклый блеск канцелярского ножа — в жизни бы туда не сунулся.
Я откинулся на спинку и уставился в ночное небо. Редкие облака были подсвечены оранжевым заревом, висевшим на долиной. Однако света от города было всё-таки не так много, и можно было разглядеть россыпь звезд.
Чуть сдвинув голову, я заметил знакомую фигуру, приближающуюся со стороны парка. Сегодня Обресков принял более пристойный вид. То есть не надел берет с пером. На нем была белоснежная рубашка с накинутым поверх кардиганом и светлые брюки со стрелками. Всем видом он напоминал богатенького студента Лиги Плюща.
— Привет!
Я лишь кивнул.
— Давно ждешь?
— Минут пятнадцать.
— Так ждал бы внутри.
Я вновь окинул взором вход, из которого доносилась музыка.
— Тут тихо и безлюдно. Этого достаточно, чтобы здесь мне нравилось больше... Кстати, почему ты без шляпы?
— Так она только для работы.
— Эм...
— Я её использую как повод завязать разговор. Многие начинают интересоваться ею или намекают на ошибку. Слово за слово и вот уже можно поболтать.
Мне вспомнился английский агитационный плакат времен Второй Мировой. На нем военный сидел на диване с красоткой, которая липла к нему, внимая каждому слову. Текст под картинкой был особенно интересен: "Придерживай свой язык — она не настолько глупа, как кажется!".
— Рано или поздно к ней потеряют интерес.
— Стану использовать что-то иное.
— Нынешний образ переплюнет лишь играющая на шарманке ручная обезьянка.
— Кхм...
— Нет-нет! Не сочти сказанное за совет! — я быстро замахал руками, поскольку любую идею, его зловещий гений извращал до неузнаваемости.
