— Математика на прежнем будоражащем уровне, — сказала Кретова бесстрастным голосом.
Математики. Ненавижу, блин, математиков! Гордятся лишь тем, что считают быстрее гуманитариев. Да ещё и напридумывали кучу шуточек, вроде "гуманитарный ум — это не склад ума, а отсутствие математического"... Ненавижу...
— Утомляемость? Потеря аппетита? Головокружения? Изменения в либидо?
— Здоров я.
— Чудесно, — равнодушно бросила она и начала заполнять медкарту.
Чтобы убить время, я стал изучать лабораторию. Здесь постоянно трудилось несколько ассистентов, но на время осмотра их приходилось отсылать из-за секретности. Из-за этого работа регулярно прерывалось, что и без того злило женщину — Университет был в её карьере очевидным понижением. В М-Восемь она была одним из руководителей проекта по изучению Вологодской ведьмы, а здесь лишь рядовым микробиологом, тратящим жизнь на анамнез студентов. И две докторские степени по микологии ничего не меняли. Не удивительно, что она относилась ко мне прохладно — во мне она видит отражение своего нынешнего статуса.
На одном из мониторов я вдруг заметил счетчик, подходящий к девяти миллиардам и странную таблицу: на одном столбике — суммы в рублях, на другом — даты и время.
— Это тотализатор.
Кретова поняла, что привлекло моё внимание.
— На что ставите?
— В этом месяце население планеты достигнет девяти миллиардов. Кто наиболее точно угадает время — получит деньги.
— А разве его можно точно узнать?
— Все согласились ориентироваться на сервер ВОЗ, что обновляет данные каждые пятнадцать минут.
— Так вот как развлекаются ученые.
— Третье по популярности занятие после поглощения разбавленного спирта из пробирок и домогательств к молодым ассистенткам.
Коллектив стерпит человека со скверным характером. Но не потерпит того, кто обличает его пороки. Странно, что к столь преклонному возрасту она этого не уяснила. Могла бы и остаться на Вологодчине.
— Как много нового я узнал о вашей прежней работе...
— М-Восемь исключение, ведь там это чревато... При прорыве три года назад пару пьяных ученых разорвали прямо в кроватях из-за того, что проспали тревогу.
— Оттуда бывают новости помимо кровавых? Хоть бы одна о прорыве в исследованиях.
— Наука — процесс не быстрый.
— Но там особенно.
— Ты говоришь о том, в чём не разбираешься.
— А мне и не нужно. Даже я, простой подросток, знаю, что все исследования эсперов не дали миру ни одного открытия.
— Ни одного?! — голос Кретовой повеял холодом. Она грубо затушила недокуренную сигарету о пепельницу, а потом, достав новую сигарету, повторно закурила. — Ты не представляешь, чего мы достигли за последнее десятилетие. Одни кладенцы чего стоят!
— Есть кладенцы, которые стреляют акулами?
— Нет.
— Значит наука ещё не достигла тех высот, которые бы заставили меня ею восхищаться.
Я сказал это исключительно, чтобы её позлить. На самом деле я был фанатиком науки. Именно фанатиком, а не фанатом. Даже моя пассивная антипатия к религии была следствием этого. Я люблю историю и знаю, как выглядел мир, когда им правили невежество и суеверия. Ностальгирующие о балах и рыцарским турнирах, как правило упускают из виду, что анестезию в стоматологии стали применять только с середины девятнадцатого века, а первые антибиотики появилось спустя сто лет.
Но с другой стороны, мои слова были истиной: исследования эсперов до сих пор не продвинулись ни на йоту. Учёные лишь использовали плоды способностей, не понимая их сути. Как крестьяне, которые растят урожай, не зная ни о фотосинтезе, ни о термоядерной реакции в недрах Солнца.
— Слушая тебя, я желаю принудительного стерилизации половины населения: у одних Земля плоская, другим правительство лазерные метки ставит, третьи в рептилоидов верят, четвертые детям прививки запрещают делать... Словно в школе они только и делали, что стихи Пушкина зубрили...
Я не любил ежемесячные обследования не из-за однообразия, а лично из-за Кретовой. Эта реинкарнации Мадараки Фран вызывала у меня тревогу. Не ту тревогу, когда смотришь фильм, в котором тупых подростков изобретательно убивает маньяк в глухомани. Настоящую тревогу. Женщина передо мной была напрочь лишена эмпатии. Каждый учёный сможет себя убедить, что он творит черти что ради благой цели. Но она не станет утруждать себя такой ерундой — она просто не испытает жалости или вины. Ради науки она препарировала бы меня не моргнув глазом.
— Ну тут ничего не поделать. Образование расширяет кругозор, а не делает умнее.
— Верно. Поэтому ученые должны решать, что правильно, а что нет. А не кучка политиков или демагогов.
— Мечтаете о технократии?
— А почему бы и нет?
Студгородок полнится мечтателями. Юная девушка грезит о власти эсперов, женщина в годах о власти ученых. Только количество всегда побеждает качество. На тысячи эсперов и миллионы ученых приходятся миллиарды простых людей. Очевидно, на чьей стороне преимущество.
— У вас нет шансов.
— Мы живём во времена перемен... Всё возможно.
— Не настолько.
Если что-то нравится, то ты отдаешь всего себя любимому делу. И чем больше ты это делаешь, тем талантливее становишься. Однако большинство людей занимается не тем, что нравится, а тем, что получается. Только вот недостаток страсти и таланта они компенсируют амбициями. Художников учат не гениальные творцы; семинары по успешному бизнесу проводят те, у кого его нет; а волонтёры и самаритяне не руководят государствами. Поэтому и талантливые ученые никогда не построят уютный мирок науки и прогресса.
Кретова затянулась и выпустила в воздух струйку дыма.
— Спасибо тебе.
— За что?
— Ты дал повод радоваться тому, что больше мы не увидимся.
— Неужели мне больше не нужно проходить обследования? — лентяй внутри меня оживился.
— Просто я не буду твоим наблюдающим врачом... Я перевожусь в московскую лабораторию Феликса Лазарева.
Это имя знали все эсперы. У каждой профессии есть свой кумир, чей портрет принято вешать в кабинете: Президент у чиновников, Дзержинский у чекистов, Эйнштейна с высунутым языком у физиков. У российских учёных таким человеком был Феликс Лазарев — создатель технологии инкапсуляции.
У мёртвого эспера берётся часть ткани, содержащей ПБА и помещается в герметичный криоконтейнер, в котором белок не будет разрушиться. Затем на устройства имитации мозговых волн записывается последовательность электрических импульсов, отвечающих за запуск способности. Соединяясь вместе, они позволяют вручную запускать способность.
Однако в криокапсуле ПБА разрушается так же, как и в организме. Два-три раза и её можно выбрасывать. И именно Лазарев смог найти выход. Под его руководством была разработана технология, обходящая это ограничение. Никто не знал, из чего делался материал кладенцов, однако это белое вещество позволяло создавать связь между живым эспером и криокапсулой. Имитатор мозга запускал способность, а потом кладенец подключался к пользователю, используя его как живую батарейку и не разрушая ПБА внутри себя.
Технология имела лишь один недостаток: авторизация шла по самому большому скоплению ПБА. Нельзя было сделать несколько кладенцов — работал бы только тот, в которой его больше. Поэтому с трупов, перед их кремацией, делалось три забора: сто грамм ткани, семьдесят и пятьдесят. В случае уничтожения кладенца, можно было еще два раза сделать его копию.
Когда Яманкан журила Обрескова за фото "Буравчика" она в чём-то была права — это устройство и вправду было когда-то живым человеком.
— Поздравляю.
— Спасибо.
Она, наконец, закончила заполнять отчет.
— На этом всё, — она достала из стола маленькую карточку пропуска, без которого посетитель не мог покинуть эту часть студгородка, провела по ней телефоном, отмечая время оформления и отдала мне. — Можешь идти... И прощай!
Ну вот зачем вы это сказали? Теперь точно ещё встретимся. Вы говорите "Скоро увидимся", махаете на прощание рукой, а потом неожиданно понимаете, что не видели человека много лет. А вот стоит распрощаться навсегда, и на следующий же день окажетесь в одном купе поезда Калининград-Владивосток.
— Уверен, что "до свидания".
Кретова ничего не ответила, а просто развернулась на стуле и уткнулась в экран компьютера, изучая какие-то графики. Встав, я прошел к двери, и уже потянул за ручку, когда неожиданно сам для себя спросил.
— А когда точно в августе население достигнет девяти миллиардов?
— Раз ты так поставил вопрос, то сам должен понять, — не поворачивая головы, ответила женщина.
— До или после?
— За неделю до сочинской презентации.
— До свидания, — вновь попрощался я и вышел.
Покинув научный центр, быстро дошёл до стены, отметился на пропускном пункте, и вновь оказался в привычной части города. Чем теперь заняться? У меня весь день свободен. Видеоигры или интернет? Сериалы или манга? Как трудно выбрать... А может пробежка и учёба?
Аха-ха! Что-то сегодня я шучу больше обычного.
И почему Яманкан презирает меня за то, что я горжусь своим образом жизни? Культуристы гордятся тем, что могу поднять более тяжелый кусок металла, чем остальные. Матери гордиться тем, что родили ребёнка, хотя просто выполнили свою биологическую роль. Всех таких чудиков и не перечислишь. Так что нет ничего зазорного в том, чтобы гордиться тем, что можешь профессионально морально разлагаться!
Я свернул на улицу, где раньше была "Мария-Антуанетта". После теракта здание отреставрировали меньше чем за неделю, и теперь на первом этаже красовалась вывеска кафе "Людвиг Второй". У владельца было своеобразное чувство юмора.
Легкий укол в руке стал неожиданностью. Продолжая спокойно идти вперед, я посмотрел на предплечье, но ничего не заметил. Наверное показалось. Но не успел я пройти и десяти метров, как боль в руке повторилась, и на сей раз сильнее. Это уже не было воображением — я ясно почувствовал, что меня кто-то ткнул чем-то острым и металлическим. Я замер, оглядываясь по сторонам. Сейчас шли занятия, так что на улицах было малолюдно.
Край рубашки стал неожиданно оттягиваться в сторону, словно меня кто-то старался отвести в сторону.
— Влево!
Шедший из пустот голос звучал так, будто ему приходилось пробиваться через слой ваты. Рядом со мной два дома стояли вплотную, разделенные узким проходом, в котором была зарядная станция для роботов и длинный ряд люков, ведущих в мусорные шахты.
— Кто...
Договорить я не успел, поскольку мне в бок уткнулось что-то донельзя напоминающее лезвие.
— Иди!
— Хорошо, — покорно сказал я и вдохнул побольше воздуха, одновременно запуская способность, охватывая только своё тело — так у меня будет больше времени. Теперь мне ничего не угрожает. Если, конечно в переулке мне не всадят в затылок пулю. Запускать отмотку время я мог только самостоятельно.
Меня обступила темнота. Подгоняемый тычками, я дошел до середины переулка, когда меня толкнули к стене, возле припаркованного синего почтового робота.
Мир бурлили. Одетые в ципао служанки разносили напитки азиатским магнатам, совещающимся в пентхаусах небоскрёбов. Роботизированные сухогрузы, ведомые спутниками, шли нескончаемым потоком через Атлантику. Подводные платформы качали газ из подо льда Ледовитого океана. Иностранные наёмники свергали очередного несговорчивого латиноамериканского диктатора запущенной с дрона ракетой. А в этот самый момент, я был зажат между стеной учебного корпуса крупнейшего в мире университета для эсперов и мелкой глуповатой невидимкой, которая, гневно сдвинув брови, приставила к моему лицу канцелярский нож.
— Прости...
Если женщина тобой недовольна — извинись. Даже если не виноват. Особенно если не виноват! Звучит странно, но так советовал брат. А уж в теме он разбирался отлично. Будучи старше меня на десять лет, он недавно собрался жениться в третий раз. Прежде я игнорировал его советы, но под давлением обстоятельств впервые решил прислушаться.
— Нет!
Попробовать стоило. Но с чего такая реакция? Я украл твоего плюшевого медвежонка? Ходил на свидание с другой? Рассказал в сети, что по ночам ты избиваешь проституток и грабишь сутенёров?
— Может уберешь нож?
Ещё в такие моменты принято предлагать человеку успокоиться, хотя нет ничего более раздражающего, чем эти слова.
— Да щас!
Невидимка приблизилась, и я почувствовал её теплое дыхание... как и холод металла.
— Я не причиню тебе вреда.
— А я знаю... Это, типа, чтобы тебя имитировать...
— Может "мотивировать"?
Я посмотрел по сторонам. Мир за пределами поля невидимости, которое она на нас накинула, выглядел в точности, как и снаружи, но вот объекты внутри были едва освещены. Похоже к нам сейчас проникала лишь часть света с той стороны. Глаза постепенно стали привыкать к полумраку, и я смог разглядеть саму девушку. После побега с военной базы она успела переодеться, и теперь щеголяла формой научной кафедры. Однако от пропусков и снаряжения она не избавилась — на плече висела сумка, в которой при каждом движении гремел пластик.
— Кончай зубы заговаривать!
— И в мыслях не было.
Понятно, почему она решила поговорить с ножом наперевес: она боялась, что я не стану выполнять условия сделки, и, заломив ей руку, просто потащу к фельдъегерям. А уж оторванная кисть — её проблема.
— Ты не забыл о нашем уговоре?
— Я поговорил с Норой, и она готова тебе помочь.
— А браслет?
— Эм...
— Что?! — зашипела она, вмиг поняв, что всё плохо. — Две недели уже прошло!
Я не знал, выжила ли она под завалами на базе, но добросовестно рассказал о ней Норе, тем самым переложив на неё ответственность. Но с момента разговора в часовой башне, она со мной больше не связывалась.
— Понимаю, но потерпи ещё немного.
— Потерпеть?! Ты, блин, представляешь...
Договорить она не успела, поскольку из юбки стало доноситься жужжание. Невидимка скрипнула зубами и, продолжая держать нож одной рукой, достала знакомый кнопочный коммуникатор.
— Патруль фельдъегере... да-да... простите... больше не повторится... сейчас обойду...
Закончив разговор, она убрала коммуникатор и вновь зыркнула на меня.
— Я помогла тебе сбежать! Выполни своё обещание!
Она с хрустом задвинула лезвие обратно и, оглядевшись по сторонам, рванула к выходу из переулка. Мир вокруг задрожал и в глаза хлынул яркий свет. Я посмотрел на невидимку, но ничего не увидел. Даже размытого силуэта или тени — настолько хорошо работала маскировка. Хотя тепло и часть звуков, поле всё-таки пропускало.
Я вышел из переулка под палящее солнце и только тогда понял, что все время держал способность запущенной, но даже не замечал ее давления. И всё случилось так быстро, что мы даже не обговорили способ связи. Как мне встретиться с ней вновь?
Стараясь не мешать прохожим, я отошел в сторону и, оперевшись о фонарный столб, стал набирать Норе сообщение:
Нужно поговорить. Срочно.
Ответ пришел лишь спустя десять минут.
Сегодня не моя смена. Но завтра я буду у себя с обеда.
