— Э... Что?! Но нам как быть?! Войдите в положение!
— В другой раз.
— Но торт испорчен по вашей вине! Либо вы его покупаете, либо нам придется...
— Так-так, стоп! — оборвал я собеседницу. — Что значит "испорчен по моей вине"? Можно понятнее?
— Хорошо. Передо мной на прилавке стоит ваш торт...
— Да не заказывал я торт! — сорвался я. Майская перестала дуться на Энтина и теперь с интересом смотрела на меня. Ещё не легче — потом ведь вопросами засыплет, а на сегодня я уже исчерпал запас сарказма.
— Знаю! Он же с витрины!
Девушка совершала типичную обывательскую ошибку — говорила так, будто я знал тоже, что и она. Ей картина казалась ясной, поскольку она видела её с начала до конца. Я же пытался собрать её по кускам, и всё неудачно. Очевидно, что мы не могли найти общий язык.
— А почему вы считаете, что торт — мой?
— Там ваше имя.
— Он подписанный? Вы же сказали, что он с витрины.
— На записке имя! На торте записка с вашим именем.
— А что в записке? — спросил я. Хоть информацию приходилось вытягивать по крупицам, у меня уже был опыт. Спасибо невидимке.
— Эм... мы не смотрели... Так вы купите торт? Нам его в таком виде не продать. Войдите в положение!
Что мы имеем? В кондитерской кто-то испортил торт на витрине. Только Диоген равнодушно относился к виду еды, современники желают, что она доставлял удовольствие не только рту, но и глазам. Теперь его не продать, но продавщица нашла выход: неизвестный хулиган оставил записку с моим именем, вот мне и решили его сбыть.
И, казалось бы, причём тут Яманкан?
Но если это её рук дело, то она сильно себя переоценивает — нет ситуации, из которой я не выберусь сухим... Ну малость подмоченным, максимум.
— Вы не против, если я сейчас подойду? Решим всё на месте.
— Хорошо. Так было бы лучше всего. Будем ждать!
Я вложил трубку в гнездо.
— Мне нужно отойти, — сказал я Яманкан.
— Как хочешь, — не поднимая головы, бросила она.
Студгородок хорош тем, что всё рядом. Даже просторная планировка не мешала дойти от Ратуши до любого места меньше чем за десять минут. Но быстро добраться до "Жизель" не получилось. Помня, что служебный выход закрыт, я воспользовался парадным входом и почти сразу уперся в кордон. С десяток полицейских образовали шеренгу, перегородив часть площади и примыкающую к Ратуше улицу. Желающих пройти разворачивали без объяснения причин. Кто-то сразу шёл в обход, кто-то из любопытства остался ждать, изредка делая фотки и отсылая знакомым.
Я задумался: дело не срочное, но и делать крюк по жаре не хотелось.
Всё решилось за меня. Вдалеке зарычали двигатели, к-то из толпы стал тыкать пальцами указываю за угол дома. Полицейские замахали руками и стали просить не загораживать путь. Гул нарастал, пока, наконец, на площадь не выскочила автоколонна: пара "Тигров", "Каратель" и огромный трехосный "Тайфун". Сигналя и мигая стробоскопами, они миновали площадь и рванули в сторону общежитий, за которыми начиналась трасса до Сочи.
Выполнив работу, полицейские сняли оцепление. Зеваки тоже стали расходиться, лишь самые любопытные продолжали вертеть головами в надежде на продолжение. Кто-то стал тыкать, уже небезосновательно, на крышу Ратуши. Внеплановый визит Норы, вертолеты на крыше, набитая солдатами автоколонна. Для тихого Университета — это всё из ряда вон. Проходя возле ангара, я уже не удивился, что двери распахнуты, а внутри пусто.
То, что подхожу к "Жизель", я понял заранее. Ароматы ванили, цедры и корицы растекались по улице, щекоча нос. С каждым шагом приятные запахи становились сильнее. Мне казалось что ещё немного, и я начну дышать чаще, только чтобы насытиться ароматами.
Колокольчик над дверью приветливо зазвенел, и меня окутала аура нежности, царившая в кондитерской. Из скрытых динамиков лилась тихая музыка, торты всех форм и расцветок манили через стекла витрин, а на хрустальной люстре играли солнечные зайчики. Опасное место! Если пробыть здесь дольше чем следует, маскулинность резко пойдет на убыль. Сам не заметишь, как станешь говорить, что стены не светло-зеленые, а нежно-мятные.
Я стойка стояла пара девушек, одетых в длинные платья со столь широки юбками, будто сошли с экранов американских ситкомов пятидесятых. Увидев меня, они лучезарно улыбнулась.
— Добрый день! Чем можем помочь вам, господин?
— Эм... Я Бергман...
— Оу...
Подобострастие как ветром сдуло. Обе переглянулись.
— Вы мне звонили?
— Да-да, секунду.
Одна из девушек шмыгнула на кухню, но почти сразу вернулась, неся в руках торт цвета морской пены, покрытый амарантовым кремом... Чёрт! Это место уже начинает действовать на меня.
— Торт был на витрине, — сказала одна из продавщиц, которую для удобства я стал про себя называть Первой. Бейджик с настоящим именем на груди у неё был, но по заветам российской торговли, текст был такой, что прочитать его можно было только уткнувшись прямо в грудь. — Его испекли только час назад, поскольку покупают их всегда либо с утра — как подарок, либо ближе к вечеру — как угощение к столу. Посетителей не было, и мы отлучились на кухню, а когда я вернулась, он уже был в таком... состоянии.
Когда-то торт был произведением кулинарного искусства, но сейчас был безнадёжно испорчен пятью ножами, воткнутыми по самые рукоятки. Самый большой торчал в центре, пришпилив сложенный вдвое листок с надписью "Герману Бергману с кафедры контаминации!".
— То есть, когда вы уходили, торт был цел, а когда вернулись — нет?
— Да.
Мотив девушки стал понятен: либо она обращается в полицию из-за хулиганства, что влечет сплетни, допросы и закрытие магазина на неопределенное время; либо обращается к управляющему, но тогда спросят с них, почему не доглядели. Так стоимость и из их зарплаты могут вычесть. Оба варианты были не по нутру, вот они настойчиво и старалась продать мне торт!
— Но не сам же он себе пять раз сэппуку сделал?
— Я не успела увидеть того, кто это сделал.
Девушка врала. Причём неумело.
— "Не успели"?
— Да.
— Совсем?
— Я в первый раз ответила, — возмутилась Первая, а вот Вторая достала из-под прилавка пару макарон и принялась жевать.
Я подошёл к входной двери и открыл её. Раздался звонок колокольчика. Первая фыркнула, будто я её чем-то оскорбил.
— Ну да, я вышла на звон, но в магазине уже никого не было!
— Хотите сказать, что хулиган тихо проник сюда, попортил торт и вышел, уже не заботясь о конспирации? — вежливо поинтересовался я. Я чувствовал, что меня разводят. Но не знаю кто и зачем, я предпочитал просто давить аргументами, стараясь девушку ляпнуть что-то лишнее. Не выглядела она тем, кто мог просчитать все ходы наперед, подготовив идеальную легенду.
— Вы думаете, что я вру? Здесь полно эсперов, которые могли такое провернуть.
Сомневаюсь, что кто-то пошёл бы на такое из вредности. Использование способности на людях — нерушимый запрет. А тут ещё с корыстными мотивами. Даже самый недалекий понимал, что шалость вышла бы боком.
— А что на камерах?
— Не знаем... Картинка идёт сразу в Управу.
В случае происшествия, полиция всегда может их просмотреть, а простой персонал к записям лучше не подпускать. Вдруг захотят продать на стороне фотографии студентов? Желающие найдутся.
— Но, если не хотите покупать торт, мы не заставляем! — расправившись с печеньем, Вторая уже с аппетитом посматривала на прилавок.
— Мы не станем его есть!
— А чего нет? Он вкусный.
— Ты и так много ешь.
— У меня личная драма! Как он мог...
— Только не начинай! — зашипела Первая.
— Злюка...
— Так покупаете?
Я проигнорировал её, продолжая изучать входную дверь. Тихо проникнуть в кондитерскую можно. Достаточно приоткрыть дверь, чтобы хватило места просунуть руку и схватить язык колокольчика, не дав тому зазвенеть. Клиентов в это время мало, продавщицы часто выходят на кухню — сквозь витрину видно, что внутри никого.
— А черный вход тут есть?
— В конце кухни.
— Сейчас, в жару, поди открыт? — вежливо поинтересовался.
— Да... Но мы обе там были — мимо никто не проходил, — ответила Первая. — Так покупаете?
Вместо ответа, я схватил нож в центре торта. Продавщицы хором ойкнули.
— Ну... эм... знаете... мы не настаиваем... просим лишь проявить понимание...
Что за чудные создания девушки?! Ведешь с ними вежливую беседу, а они пыжатся и строят из себя не весть что, но стоит лишь взять в руки нож, как сразу становятся робкими и покладистыми. А я всего лишь хотел достать записку.
Вытащив нож и отложив его в сторону, к немалому облегчению особ напротив, я развернул измазанный глазурью листок.
Они знают, что на самом деле ментоскопа повезёт Итиль маглевом в Краснодар! Меня вывезут на нём же! Помоги снять браслет!
— Несите терминал — покупаю.
Я приложил телефон к датчику и лишился полутора тысяч рублей. Дорого. Я точно выбью потом их из Норы.
— Упаковать? — спросила Первая.
Оставшиеся ножи продолжали зловеще блестеть лезвиями.
— Если не трудно.
Очутившись на улице, я стал лихорадочно набирать номер Норы.
Я всё понял, когда увидел записку. После информации, что ИМОС ищет ментоскопа, тайна перестала быть тайной. Правительство стремилось скрыть не его личность, а сам факт существования, позволив затеряться среди студентов. Но теперь в конспирации отпал нужда, и ФФС поручили вывезти его. наверное в Москву, где он уже продолжит учиться с репетиторами.
Зная о том, что ИМОС следит за долиной, фельдъегери решили провести отвлекающий маневр. Есть только три способа покинуть долину: по трассе, на поезде, и по воздуху. Для каждого из маршрутов была сформирована тактическая группа, возглавляемая фельегерем-куратором. Раз Итиль поедет на маглеве, а Нора собиралась на крышу при нашем разговоре, автоколонна, которую я видел, возглавляет Побирушка. Но лишь одна группа повезёт настоящего ментоскопа. Остальные — приманки. Но из записки ясно, что ФФС обнажалось. Наверное, из-за информатора, которого Нора так и не успела найти.
Узнав, что ментоскопа вывозят, они решили вывести и невидимку. Видимо, её предупредили в последний момент, отчего она и не смогла связаться раньше. Поджимаемая временем и звонками, она не придумала ничего иного, кроме как связаться столь экстравагантным способом. Просто подбросить кому-то записку было рискованно: её могли проигнорировать, принять за шутку или вовсе выбросить не читая. Вот она и устроила маленькое хулиганство. Увидев, что в магазине никого нет, зашла через черный вход, ловко миновала продавщиц и кондитеров и нашпиговала первый попавшийся торт ножами. Обнаружив такое, Первой и Второй ничего не осталось, кроме как связаться со мной.
— "Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети", — вежливо сказал голос в трубке.
Ну почему именно сейчас! Я должен предупредить Нору.
Впереди показалось Ратуша и вертолеты на ней, чьи винты медленно, но неуклонно раскручивались. Ещё хуже! Да что за день-то такой? Это карма? Закон сохранения массы? Великий божественный промысел? Как объяснить, что вчерашний день, закончившийся таким приятным поражением Яманкан, сменился сегодняшним, полным проблем?
Я снова и снова пытался дозвониться, но тщетно. В лицо стала прилетать пыль, разгоняя лопастями. Так и не выпуская коробку с тортом, я влетел в вестибюль Ратуши и рванул по лестнице.
Четвертый этаж... Коридор, упирающийся в лестницу...
От двери на крышу меня отделяло несколько ступеней, когда из соседнего прохода вышел диспетчер в оранжевой спецовке.
— Вход воспрещён!
— Срочная посылка для Волковой-Рысиной! — выкрикнул я, и потрясая коробкой, вышиб плечом дверь.
Крыша была пуста. Оба вертолёта уже поднялись в воздух и теперь стремительно удалялись, держась над рекой. Я видел лишь их фенестроны и бортовые номера на килях.
— Господи, я же сказал, что сюда нельзя! — ко мне подошёл раздраженный диспетчер.
— Это Волкова-Рысина сейчас улетела? — спросил я, лелея надежду, что она сейчас просто бездельничает у себя в кабинете.
— Закрытая информация.
Любят у нас в стране тайны. Хлебом не корми, дай только поставить гриф "Совершенно секретно", или обнести что-нибудь забором с табличкой "Вход воспрещен". Оттого и приходится врать. Фраза "виновато общество, а не я", тут как никогда уместна.
— Но я должен передать ей это! — я тряхнул коробку, отчего торт внутри, и до того непрезентабельный, наверное, уже окончательно превратился в кашу.
— Торт?!
— Она лично приказала купить его, — сказал я. — Она так часто делает... пользуется властью. Ну знаете, как бывает...
Мужчина чуть смягчился. Видимо знал.
— Она улетела. Всё что могу сказать.
— А можно с ней связаться? Понятия не имею, что с ним делать.
— Нельзя.
— Просто скажите ей, что Бергман ждёт с тортом. Пусть сама решит...
— Я физически не могу с ней связаться, — перебил диспетчер. — Оба вертолёта перешли в режим радимолчания. А теперь уходите.
Спорить смысла не было. Покинув крышу, я подошёл к ближайшему окну, бросил торт на подоконник и со всей силы приложился лбом о стекло.
— Ну и как теперь быть? — вслух спросил сам себя.
Зная, что план ФФС раскрыт, как законопослушный гражданин я должен предупредить Итиль, но есть загвоздка — невидимка. Если операцию отменят, она может первой попасть под подозрение. Она единственная — наверное, поскольку я так ничего и не знал о судьбах остальных наёмников — выжила после Малой Дукки. Она легко ушла от масштабной облавы в начале недели. А потом избежала участия в опасной операции по захвату. Три удачных "совпадения" для неё точно выйдут боком. В первую очередь нужно найти её, а не Итиль.
Я достал телефон. Сегодня в Краснодар ехал только транзитный из Махачкалы. Отправление в шесть. Чуть больше часа, чтобы найти невидимку, снять браслет и предупредить Итиль. Достаточно, если невидимка будет ждать у входа, но если нет, я не смогу с ней встретиться на Вокзале: в открытой зон есть камеры с тепловизорами — туда ей не попасть, в закрытой зоне их нет, но туда уже не попасть мне.
А мне не всё равно?
Она правда того стоит? Она сама связалась не с теми людьми. Её проблемы — не мои. Спасибо за помощь, но пора расстаться. Прежде я был уверен, что действую лишь из благодарности, но может мной двигал страх? Она вправду могла покалечить. Но после того, как она покинет студгородок, опасность минует. Записку сжечь. Продавщицы сказали, что не заглядывали туда; невидимке точно никогда не попадёт на допрос к следователям. Нет никого, кто бы знал о том, что меня предупредили.
Нет. Так думать — плохая идея. Я могу убедить себя сейчас ничего не делать, но потом, убеждать себя, что поступил правильно будет несравненно хуже. Люди делают плохие вещи, а когда их настигает кара начинают винить всех кроме себя. Они выдумывают сотни оправданий: меня не так поняли, я ничего не должен, окружение виновато... Всё что угодно, лишь бы признать свою ничтожность.
