Яманкан тоже до этого дошла, и стала использовать на всю катушку. Я не часто видел, как как она крутит свои дела, но теперь понял — она умеет давить на людей. И сейчас она это делала. Вот только у многих есть иммунитет. Я продолжал вжиматься в дверь, мои губы продолжали неловко дрожать, а девушка, войдя в раж, гневно сверкала глазами и засыпала меня обвинениями. Так она не позволяла мозгу оппонента сосредоточится и перебороть стрессовое состояние. Но чем дольше она это будет делать — тем лучше. В конце будет приятно сменить роли.
— Так что давай прямо здесь и сейчас решим: либо ты соглашаешься верно служить мне, либо я поднимаясь на третий этаж и предоставляю Ректорату подробным отчет, после которого твоя золотая пора студенчества стремительно тускнеет. Тебя не будут журить. Тебе поставят в дело отметку "Потенциальный делинквент". А ты сам знаешь, что это значит. Отслеживающее устройство, контроль интернет-трафика, регулярные беседы с надзирателем. Представь весь этот кошмар и немедленно выбери ответ — я не намерена тратить на тебя драгоценное время.
Я отвел взгляд, стараясь не смотреть ей в глаза, и очень громко сглотнул.
— Я... я... согласен...
— Тогда хочу его услышать, — Яманкан подошла почти вплотную. Я заметил, что она чуть отвела правую ногу в сторону. Словно давая ей место для замаха. Она точно умеет драться, и готовиться на случай, если я нападу. Но я не намерен так поступать.
— Я-я тебя... в-выслушал и р-решил... — чуть сбивчиво сказал я, стараясь избегать её взгляда.
— И что же ты решил? — голос девушки стал чуточку мягче. Меняя гнев на милость, она позволяла утвердительному ответу легче покинуть мои уста.
— Ч-что...
Я перестал изображать дрожь.
— ...выберу...
Я посмотрел ей прямо в глаза.
— ...третий вариант...
Я распрямился, провёл по рубашке рукой, убирая складки и надменно улыбнулся.
— ...госпожа Яманкан.
Она поняла. Я увидел это сразу. Прищуренные уголки глаз, шаг назад. Всё пошло совсем не по её плану, а значит нужно было ударить вновь.
— Ты можешь выбирать только из моих вариантов. Извини, но ты сам довел ситуацию до такого.
— Я довёл её до того, к чему и стремился.
— Ты стремился... попасться? — ещё пару минут назад она сказала бы это с так любимой ею иронией, но сейчас вопрос звучал холодно.
— Всех с манией величия объединяет одна черта: они не в силах вообразить, что против них станет применять их же методы. Они могут лгать, лицемерить и манипулировать без зазрения совести, но стоит кому-то поступить так же, и это становиться потрясением. Особенно, когда удар наносит тот, от кого его и не ждёшь.
Когда я предложил Яманкан помощь в поисках Берлина, она поняла, что я ищу способ отомстить. Хоть на словах она и принижала мой ум, но про себя считала достаточно сообразительным, чтобы раскусить её замысел. Она ошиблась только в одном — месть была не единственной целью.
Я тоже знал, что она обо всём догадалась, и особенно не таился, что ещё больше убедило Яманкан в своей правоте. И хоть я делал довольное лицо, будто готовлю "коварный план", она не воспринимала его всерьез, а лишь посмеивалась, считая, что я не смогу предпринять ничего оригинальнее доноса в Ректорат.
До неё дошло, что всё идёт не по плану во вторник. Я во второй раз не заявился в студсовет, зато вместо меня пришёл довольный Обресков. В точности, как я и рассчитывал. Он был так рад тому, что Яманкан на него больше не давит, что наверняка ляпнул лишнего или, наоборот, был немногословен, но нахально улыбчив. Яманкан поняла, что виновником мог быть только я.
Тут она и что угодила в ловушку.
Три недели назад, на этом же самом месте, она с удовольствием рассказывала, как поняла по моему угасающему интересу о том, что я знал о фальсификации выборов. Но, как и все самоуверенные люди, она сама не поняла, что Обресков невольно занял моё место. Я воспользовался бедолагой, провернув с девушкой тот же трюк, что прежде она провернула со мной.
Со среды она начала следить за мной и сразу же после занятий увидела, как я встретился с Берлином, чью личность она уже выяснила.
— Позволишь? — я медленно, чтобы ненароком не схлопотать по лицу от напряженной как струна Яманкан, потянулся к карману. Достав телефон, я включил поиск устройств, быстро найдя в списке висящий на стене телевизор, подключился к нему, и запустил сделанное пару дней назад видео. — Хочу тебе кое-что показать.
Экран засиял, на нём появилось моё лицо. Я сидел в рубашке на стуле в своей комнате. Запись шла с камеры на ноутбуке, но я специально сел подальше, чтобы ролик напоминал сцену допроса, а не видеочат. Говорят, свободное пространство по бокам от говорящего придает кинематографичности. Волосы были сильно растрепаны, рубашка смята, а сам я не скрывал усталости — видео делалось поздно ночью, отчего жутко хотелось спать. Так что эффект трагизма достигался сам собой.
Яманкан отошла от меня и, широко расставив ноги, встала прямо напротив телевизора. Её полные губы были плотно сжаты, уголки глаз прорезали морщины. Хоть желваки не ходят и то хорошо. Но она была очень зла. Ещё даже не узнав, что я записал, она заранее готовилась ненавидеть.
Я с экрана трагично вздохнул, посмотрел куда-то в сторону и медленно начал говорить.
— Меня зовут Герман Бергман. Мне восемнадцать лет, я эспер, учусь в третьей группе на кафедры контаминации... и... И я хочу... сознаться! Прежде всего стоит сказать, что я не верю во всю эту муть с раскаянием. Перед лицом Фемиды преступники льют слёзы, кричат, что стыдятся содеянного и впредь никогда не станут так себя вести. Но это всё чушь. Негласный договор между отбросами общества и государством, делающим вид, что принимает их слова за чистую монету. Попытка пенитенциарной системы снизить нагрузку на тюрьмы и деньги бюджета. Истинно лишь раскаяние, что пришло до наказания. Только оно показывают, что человек чувствует вину... — я сделал трагическую паузу, поскольку посчитал, что в этом месте для неё самое место. — И я её чувствуют, ведь я — преступник, вступивший в сговор со своей однокурсницей Паулиной Яманкан... Мы познакомились через неделю после занятий. Тогда я последний уходил из здания и столкнулся с ней на выходе. У нас невольно завязалась беседа... Понимаете, в этом нет ничего необычного: просто парень и девушка поговорили... но прежде такого со мной никогда не случалось. Паулина была очень доброй и весёлой. Она с интересом расспрашивала о моем прошлом, об учебе, об увлечениях. Это был первый раз, когда настолько красивая девушка проявила ко мне интерес. Сейчас то я понимаю, что она со мной лишь играла, но тогда я поверил, что после одиннадцати лет школьного отщепенца, мне улыбнулась удача найти любовь...
— То ли плакать, то ли ржать, — сказала Яманкан, не отрываясь от телевизора. Я промолчал, поскольку знал уготованный ей ответ.
— ...В следующий раз мы встретились вечером в парке спустя пару дней. Она уже знала, что у меня скверный характер и я так и не обзавёлся друзьями, поэтому предложила вступить в её предвыборную команду. И я, разумеется, согласился, — ложь текла из моих уст журчащим лесным ручьём, но я даже не думал останавливаться. — Сейчас об этом вспоминать даже смешно. Всё это время они лишь играла со мной, поскольку заранее всё обо мне разузнала. Неожиданные встречи, интересные мне тебе бесед... Она знала, как на меня повлиять! Потом я узнал, что она вызнала это от соседки Киры, которая, будучи ментатраспортером, следила за мной через свою кошку. Да-да, она уже тогда пошла на преступление, лишь бы найти человека для грязной работы...
Яманкан продолжала молча смотреть ролик. Никаких колких замечаний и ехидных шуточек. Значит, видео возымело успех.
— ...Вы, наверное, недоумеваете, как получилось, что легко на всё согласился? Да всё просто — мне хотелось иметь хотя бы одного... друга. Не было ни угроз, ни шантажа, ни соблазнения. Лишь чувство общности с кем-то. Для того, у кого его никогда не было, это стало как глотком воздуха. Те, у кого нет друзей, не понимают, как приятно их иметь. Оттого такие одиночки как я так ими дорожим, и чтобы не потерять готовы на всё ради них! — тут я переиграл, слишком сильно давя на жалость. Этим трюком не стоит пренебрегать — у зрителей вырабатывается иммунитет. — Первые просьбы её были простые. Например, она попросила последить за её соперницей Анастасией Крашенинниковой, благодаря чему я узнал, что она телепорт...
— Телепорт?! Ха! Как жестоко, — пробормотала Яманкан.
— ...Но потом всё стало иначе. Я понял, что увяз по уши, когда объяснил, как сделать устройство, с помощью которого можно повредить кабели в Концертном Зале. Я неплохо разбираюсь в химии и объяснил, какая кислота нужна, толщина материала и его состав, чтобы она сработала в точно отведенное время. Хорошо, что красить кислоту не пришлось — Паулина сделал это за меня... хоть и не знаю где. Да и знать не желаю! — я сам этого не ведал, и просто сделал вид, что расстроен моментом, а не пробелом в информации. — Тогда я надеялся, что мы в первый и последний раз нарушим закон, но всё стало только хуже. Получив власть, она вошла во вкус. Сначала был Костя Обресков, которому она угрожала закрытием клуба журналистики в обмен на публикацию только угодный ей статей, потом Берлин...С неё всё полетело в тартарары... Берлин это ростовщик, который тайно даёт деньги студентам под проценты. Паулина решила взять его под свою опеку взамен на деньги и услуги кредиторов. Но о связи могли узнать в Ректорате, поэтому она организовала вместе с ничего не подозревающими Обресковым и Майей Майской фиктивный поиск. Ей бы это дало шанс сказать, что она боролась с Берлином, а не устраивал с ним сговоры. Хотя сама-то давно уже узнала, кто он и послала меня к нему. Сегодня после занятий я встретился с Берлинов кафе — её настоящее имя Линда Берендеева — и угрозами заставил работать на Яманкан. Она так сильно перепугалась, что сразу согласилась на всё. Уверен, спроси вы её, она всё подтвердит... если не испугается, ведь Паулина опасна. Она грёбанная металломантка! Одно касание и ты бледный труп!
ИВП и вправду полезная штука. Особенно, если они не про тебя. Например, я нисколько не удивился, когда увидел на руках похищенной Яманкан асбестовые перчатки. Организм доставляет так нужный для работы клеток кислород, связывая его с молекулами железа. По сути, наша кровь — просто вода с ржавчиной. Сильному металломанту достаточно одного крепкого рукопожатия, чтобы разрушить в теле жертвы весь гемоглобин, обрекая его на мучительную смерть.
— ...Но Паулина не была бы собой, если бы положилась лишь на меня. Она следила за нашей встречей издалека, на случай если что-то пойдет не так. Тут то я и понял, что влип: я угрожал хрупкой девушке из бедной семьи, когда богачка спокойно за всем этим наблюдала. Мне было несравненно тяжко и противно, что ради дружбы и влюбленности я стал калечить судьбы других...
На записи было ещё пара минут трагичных раскаяний и "случайно упомянутых" мелких фактов, но я решил, что пора поставить точку и медленно зашёл за спину девушки.
Мать, что говорит имя новорожденного, держа его на руках после долгих родов.
Венчающиеся, что клянутся в любви на свадебной церемонии.
Слова, что вот-вот прошепчу на ухо Яманкан, едва касаясь губами кожи.
Все эти вещи объединяет чистая всепоглощающая любовь. Я разлепил губы и медленно, с придыханием, произнёс:
— Кажется, кто-то в полном дерьме.
Экран потух. Я даже не заметил, как девушка взяла со стола пульт от телевизора.
— Бергман... что... это... такое?
— Эта копия видеозаписи, что вчера была загружена на сервер Университета. С защитой из моей цифровой подписи, разумеется — не хочу, чтобы её кто-то "ненароком" удалил.
— Понимаешь, что лишь зря потратил вечер?
— Отчего же?
— У тебя нет доказательств.
Я улыбнулся, поскольку момент для ответной колкости был как никогда удачен.
— Помнится, несколько минут назад ты говорила, что им не верят.
— Я говорила, что верят авторитету говорящего.
— Верно... С той лишь разницей, что твои слова будут основаны на выдумках, а мои на фактах. А такая ведьма, как ты, должна знать, что самое сильное зелье лжи варят из правды. Так что я уравновесил шансы, — я взъерошил пятерней челку и откинул её со лба, а потом, с легкой надменность, подвел итог сегодняшнего вечера. — Думаю, пора выставить вам условия моего молчания, дорогая соучастница.
Хитрость проста: цель не победа, а ничья. Не обязательно из кожи вон лезть, чтобы кого-то превзойти. Иногда достаточно лишь сравняться. В человеческой сущности заложено стремление догнать и перегнать, но зачем усердствовать, если и так достигнешь желаемого? Яманкан думала, что моё стремление — неоспоримая победа, вот только она судила по себе. Она не признавала иного исхода, поэтому я поступил иначе и просто довёл всё до патовой ситуации. Моё слово против её. Никто не может надавить на другого. Мы находились в идеальном балансе друг против друга, но разница всё же была: я мог потащить себя на дно, опубликовав запись, а она — нет.
В отличии от меня, ей было что терять. Она проиграла, ведь победа — не значит остаться в плюсе, победа — значит достигнуть желаемого. А моя цель — ничья. Для меня — это успех, для Яманкан, что не признает ничего кроме первого места — это поражение. Победить человека, просто сравнявшись с ним — что легче? Как и говорил: хитрость проста.
— Не утруждайся. Это впустую.
— Не начинай, — осадил я её.
— Искренне удивляюсь твой вере в то, что демонстрация записи заставит меня сдаться.
— Я не прошу сдаваться, я прошу выбрать. Ни о каком принуждении даже и речи не идёт.
Я научился этому от матери. Она никогда не заставляла делать то, что не хочу, вместо этого давая выбор. Например: либо я ем суп, либо не играю за компьютером. Разве можно сказать, что это несправедливо, раз свобода воли — основа правового государства? Интересно, а Яманкан так же бесится от вариантов, как бесился я?
— Я тоже выберу третий путь, Бергман: публикуй! — Яманкан растянула губы в улыбке и отошла от телевизора. — Если хватит решимости. Уверена, что скандал выйдет громким, как ты и рассчитываешь, но по его итогам ты потеряешь столько же, сколько и я, а ты не из тех, кто склонен к самопожертвованию ради идеи... Да и идеи то у тебя нет. Ты не пойдешь до конца. Просто хочешь взять меня на испуг. Молодец, ты уравнял шансы, сделав моё фото бесполезным. Только ничего не поменялось, и я не уступлю. Берлин — моя!
Если тебя шантажируют, нет ничего глупее, чем уступать вымогателю. Просто откажись подчиняться и всё. Страх затмевает разум, факт. Шантажист имеет силу, только пока ты боишься огласки, но стоит отказаться, и роли резко меняются. Из жертвы ты становишься врагом, которого ничего не сдерживает. А люди боятся тех, кому нечего терять.
— Ты просто пытаешься убедить меня, что я ничего не добился, ведь тогда я могу начать сомневаться в надежности своего положения. Но у тебя ничего не выйдет — меня не одурачить. Это старый фокус.
