— Но как среди них ты нашёл нужный?
— Никак. Я перелопатил все. Это было долго, но я просто шёл по оставленным тобой хлебным крошкам.
А они привели меня к пряничному домику, где вместо ведьмы жила милая девчушка Гретель, которая гораздо страшнее старой людоедки.
— Только среди них были те, кто никуда не вёл, — сказал Яманкан.
— Верно, я поступил умнее. Я изучал документы, которые ты запрашивала последними.
В детективах полицейские, попадая в перевернутую вверх дном комнату, сразу предполагают, что преступник что-то искал. Но как понять нашёл ли он нужное? Очень просто: следы обыска везде — не нашёл, частично — нужную вещь на середине удалось отыскать.
— Но последние документы помогли бы найти тебе место, но не цель.
Яманкан настойчиво желала, чтобы я всё ей рассказал. Хочет знать, что нужно подчистить, чтобы этим путём не прошли во второй раз? Логика советовала промолчать, но чувства её не поддерживали, ведь я здесь именно из-за них! Я хочу утолить жажду мести, а нет ничего приятного чем демонстрация проницательности. Выпендреж в чистом виде, но будем честны: все выпендриваются, а те кто не выпендриваются, выпендриваются тем, что не выпендриваются. Желание превзойти других так же естественно, как дыхание. Так какой смысл отказывать себе?
— Отверстие в телефоне должницы проделано эспером. Их в студгородке — тысяча двести. Отсеиваем двести сорок, которые не смогут такое провернуть. Остается тысяча человек. Судя по отверстию, оно было проделано пальцем, и пальцем женским — очень тонкое. Вот уже пятьсот человек...
— Берлин мог действовать не один. Так что твоя схема изначально могла идти по неверному пути, — перебила Яманкан.
— Я вел расследование отталкиваясь от очевидного. Зайди в тупик, то просто бы пересмотрел один из шагов.
— Хорошо. Но пять сотен девушек — это всё равно слишком много.
— Мне помогла Крашенинникова.
Я надеялся, что лицо Яманкан перекосил, веко задёргается, а комната наполнится отборной бранью, какую не услышишь даже в международном порту Антверпена, но девушка лишь с тяжёлым вздохом сказала:
— Ох... После тридцати сребреников тебя могло бы потянуть и на суицид...
— Помогла не прямо. В "Сарабанде" она интересовалась нашим знакомством. Тогда она обмолвилась, что они всегда с чего-то начинается. Время, место, ситуация. Мы живем окруженные тысячами людей, про которых ничего не знаем лишь потому, что они не входят в наш круг общения. Но ведь как-то этот круг формируется? Как одни становятся близкими, а другие исчезают из памяти не успев закрепиться? Нужно что-то общее. Почти все студенты не были знакомы прежде, поэтому в начале у них только два круга общения: место учебы и место жительства. Поэтому ты принялась искать первых клиентов Берлина, чтобы они вывели на него. В этом тебе помог телефон. Нам их предоставляют бесплатно, но в случае утери или порчи, мы покупаем их за свои. Но просто купить новый нельзя — любой должен написать заявление об утере или предоставить старый. Телефон фотографируют, а затем утилизируют. Ты запросила под каким-то дурацким предлогом все эти заявления. Среди них ты и нашла пару испорченных Берлином. Один в августе, что ты показала, второй в июле, про который промолчала. Но раз она запугала должницу в июле, значит деньги она получила в июне, верно? В клубе ты расспрашивала о том, от кого деньги получал и кому отдавал, но когда искала без нас, спрашивала лишь дату. Тебе нужно было найти самого первого студента, того, кто знал её лично. Но такое установить было всё равно трудно, и ты стала сужать поиск, пока все ниточки не привели к общежитию номер двадцать два. Именно там жила должница с испорченным телефоном. Та, что ещё не знал о ей опасной репутации, за что и поплатилась.
— Но почему именно это здание?
— Слишком много опрошенных тобою без нас были оттуда. Или учились вместе с теми, кто там жил. Берлин — раковая опухоль, а её должники — метастазы. Они рассылали заразу по другим общежитиям.
— А как ты узнал, кого я опросила?
— Ты забыла? Я получил все твои заявки. В одной из них говорилось, что жительницы этого общежития больше других жалуются на обслуживание. Ты попросила предоставить список жильцов, чтобы лично со всем разобраться. А раз ты запросила информацию об этом здании — значит оно важно для тебя. Именно там, ещё до начала занятий, Берлина поняла, что множество студенток — дуры, который либо не читали правила Университета, либо игнорировали. Соседки по этажу, болтовня в прачечной, шезлонги на крыши — везде она встречала тех, кому могла помочь деньгами. Потом, конечно, она перевела работу в сеть, но начало было положенно вживую. Но её всё-равно нужно было вычислить. Используя твой список жильцов, я проверял их по одной. Всего на руках у меня список из шестидесяти имен. Вычитаем простых девушек — двадцать восемь эсперов, вычитаем сорок — двадцать пять потенциальных кандидаток.
Я победно улыбнулся.
— Всё ещё много.
— Вполне достаточно.
Был вечер воскресенья, и я стоял у того проклятого двадцать второго здания и не знал, что делать дальше. Я лишь знал, что Яманкан решила проблема, значит, её мог решить и я. Пусть не тем же путём, но мог.
Двадцать пять — много? Нет, если ты выкинешь трех оштрафованных, двое из которых живут на одном этаже. Ты смотришь список их соседок и находишь ответ. Берендеева Линда. Желание хвастаться своими заслугами погубило больше карьер, чем алкоголь и секс. Берлин не рисовала картин, но желала подписывать свои работы так, чтобы её имя звучало. Берендеева Линда — Берлин. Просто. Зашифрованное имя, которое все будут путать со столицей Германии. Тщеславие впрямь губит.
Однажды я сказал Яманкан, что генералами становились только умные и ленивые. Она подняла меня на смех, вот только умную и усердную Яманкан десятки опрошенных людей и долгие вечера анализа привели к зданию, о котором я узнал не особо стараясь.
Можно сказать, что я воспользовался плодами её трудов? Да.
Можно сказать, что лень дала мне больше? Конечно.
Разве теперь можно отрицать, что умные и ленивые всегда побеждают умных и усердных — бесспорно!
— Догадался по её имени?
— Она выпендрежница, хоть и придерживается образа ледяной королевы. Каламбур из имени и фамилии, приставка "ЛМФ" в заявках показывают иное.
— Тоже понял, что это аббревиатура договора из "Венецианского купца"?
— Да, хоть и не сразу. Людского мяса фунт... Как символично для ростовщицы.
В оправдание Берендеевой всё-таки стоило сказать, что десять процентов — весьма лояльные условия. Хотя, может, потом она бы и подняла сумму. Много заработать с текущей ставкой сложно.
— Надеялась, что хоть где-то ты допустил ошибку, но ты и впрямь всё распутал. Вынуждена признать поражение... — сказала Яманкан. — Теперь моим планам не суждено сбыться. И как ты намерен поступить?
— Ты забываешь о Берлине, позволяя ей и дальше заниматься своими делами.
— И только то?
— Ещё повышаешь финансирование клуба Обрескова и делаешь его канал неотключаемым.
— Но я и так собиралась это сделать.
— Угрожая закрытием при отказе сотрудничать.
Яманкан улыбнулась.
— Но теперь то я его не закрываю.
Я тоже растянул губы.
— И не закроешь.
— Неужели он нашёл двоих участников?
— Кире, как оказалось, не чужда идея журналистики.
— И кто второй?
— Он умён, красив и чертовски обаятелен.
— Правда? Хотелось бы с ним познакомиться. Такие парни в моём вкусе...
— Ах ты прелюбодейка! Ты же помолвлена! Позор, позор!
— Я шучу.
— Но не я.
— Согласна. Ты заблуждаешься.
Всего двумя словами она показала, что знала, что я говорил о себе. Не думал, что она в курсе. Или она лишь догадывается о сделке? Не важно: если знает — то Обрескова она уже разговорила, и не факт, что он ещё мой союзник; а если догадывается — тоже хорошо.
— Я не мог вынести его страдания и решил помочь. Ты угрожала, что сможешь выкинуть любого новичка, вот только я тебе не по зубам, а у Киры на тебя компромат.
— Компромат? О чём ты? — наигранно удивилась Яманкан. Уже в который раз. Это стало утомлять.
— Я знаю, что ты заплатила ей, чтобы она следила за мной и, тем самым, нарушила закон, — сказал я и закивал головой, будто уже представлял, как на неё надевают полосатую робу и ведут по сырому коридору под звон кандалов. А потом сказал, чтобы сбить её с толку. — А вот на второй раз денег уже не хватило.
Пусть думает, что не знаю, чем она расплатилась на самом дел.
— Ах вот чем ты решил угрожать... А Кира согласиться сдать меня? Она соучастница.
— Её мнение мне неинтересно... Свои условия я тебе озвучил. Или ты соглашаешься или я вытаскиваю на свет все твои грешки: слежка за мной, порча роутеров в Концертном Зале, лжепоиски Берлина. Всего этого хватит, чтобы распустить студсовет и лишить тебя власти.
Аргументы били наповал, но я не верил, что она согласиться. А если согласится, то ей уже не поверю я. Главное убедить её, что всё идёт так, как планировала она.
Яманкан откинула с лица прядь. Вальяжно, будто и не было шантажа и угроз. Началось. Она, наконец, решила, что время лицемерного флирта подошло к концу. Я выложил карты, и моя покерная рука оказалась не из лучших.
— Костя со вторника ходил сам не свой. Лучился радостью, будто сорвал джек-пот. На ум приходили две вещи, которые могли на него так повлиять: любовь и свобода, — Яманкан отлипла от стола и медленно приблизилась. — И теперь я знаю, чем ты его подкупил. Разом постараться лишить денег и пропаганды мудро. Только одна вещь не даёт покоя: Костя вправду поверил, что ты сильнее меня?
— Не ты одна умеешь заставлять людей верить в то, чего нет.
Яманкан хлопнула в ладоши и подпрыгнула на месте. Отчего-то мой ответ её обрадовал.
— Раз так, то сейчас наилучший момент, чтобы воспользоваться тем, что существует.
Она вернулась к столу, открыла нижний ящик и достала оттуда фото. Совсем новое — от него ещё шёл слабый запах краски. Снято было издалека, но опознать меня и Берендееву, мирно сидящих за столиком, было просто. Судя по углу и расстоянию, фотограф стоял в переулке напротив.
— Герман Бергман, для меня стало потрясением известие о том, что всё это время вы состояли в преступном сговоре с ростовщиком по имени Линда Берендеева. Ты познакомился с ней ещё в июне, а когда я решила баллотироваться в студсовет, ты попросился в команду, чтобы изнутри помогать прокручивать её делишки. А после того, как я начала расследование, ты стал информировать её о ходе расследования. Прискорбно осознавать, что я стала жертвой обмана, но я готова во всеуслышание объявить об этом и потребовать твоего исключения из студсовета.
Я издал что-то похожее на смесь смешка и икоты.
— К-кто в такое поверит?
— Люди верят не фактам, а авторитету говорящего.
— Но у тебя даже фактов нет, — попытался я парировать.
— У меня есть фото... Достаточно, чтобы доказать связь с Берлин. Её работа выплывает наружу, тебя отстраняют от занятий и сажают под домашний арест, начинается допросы. Нора тебя прикрывать не станет. Навряд ли она вообще знает о затее, иначе был остановила.
— Рано или поздно выяснится, что я не был знаком с ней прежде.
— В этом и смысл черного пиара: никому не интересно, что будет потом, главное, что сейчас. Людей, компании и страны мешают с грязью на первых полосах газет, а извинения приносят мелкими строчками на последних. Истинно лишь то, что сказано первым. То, что звучит правдоподобно и заставляет людей испытывать негодовании, ненависть или похоть. Квинтэссенция журналистики — это необоснованные обвинения и сомнительные факты, обернуты в золотую фольгу объективности. Твоя причастность раскроется, да, но вот репутация будет испорчена и тебе никто не поверит, ведь я оказалась быстрее тебя. Фото сделано вчера, а обвинишь ты меня сегодня. Кто первый, тот и прав, так что я успею выкинуть тебя из студсовета. Конечно, потом я раскаюсь, в опрометчивых обвинениях, но студсовет уже будет скомпрометирован, и твоё восстановление будет невозможно.
— Ха! Скомпрометирован студсовет, а избавляются только от одного?
— Система должна уметь прощать.
— Только у тебя плохо с милосердием, — неуверенно сказал и поджал губы.
— Каждый из нас с изъяном. Ты вот наделён мстительностью, — сказала Яманкан и бросила фото на стол. — Когда ты сознался, что хочешь отомстить, я не восприняла твои слова всерьёз. Просто не понимала, как ты намерен своего добиться. До мелких пакостей ты бы не стал опускаться, иначе бы это затронуло твоё самолюбие, ведь они удел плебеев. Требовалось нечто серьезное... как мои планы на Берлина. Решив помогать в её поисках, ты стал выжидать момента, чтобы ударить...
Она сделала шаг на встречу, потом ещё один и ещё. Расстояние между нами неуклонно сокращалось. Я думал, что она остановиться, дойдя до меня, но девушка продолжала переть бульдозером, будто намереваясь снести меня. Я непроизвольно сделал шаг назад.
— ...Только вот ты и в самом деле думал, что у тебя всё под контролем? Думал, что сможешь перехитрить меня? Превзойти? — голос Яманкан лишился обычной мягкости и учтивости. Теперь он больше походил на рычание. Она смотрела исподлобья, цедя слова. — Возомнил себя выдающимся лишь потому, что умеешь выдавать колкие ремарки? Умение шевелить ушами полезнее...
Моя спина уперлась в дверь. Рука скользнула по полированному дереву, ощущаю идущую он него, даже в столь жаркий день, прохладу.
— ...Оттого ты решил, что мы ровня? Иного ответа я не нахожу. Но это не так. Я отучилась пять лет в "Вишнёвом саду" — месте, куда поехавшие головой родители отправляли отпрысков, в надежде, что те станут новой аристократией. Там, среди изматывающих учебных программ, я чувствовала себя как дома. А ты думаешь, что твоя провинциальная школа что-то тебе дала? Хватит верить в свою исключительность лишь потому, что тебе благоволит Нора. Её запятнанная репутация уже повод относится к ней настороженно...
Женщины слабее мужчин. Меньше мышц, меньше выносливость. Только сумасшедшие фемки отрицают анатомию. Но живя в среде более сильных, им пришлось адаптироваться, взяв на вооружение иное оружие — психологическое насилие.
Я жил в старом многоквартирном доме, а у отца с матерью было немало родственником, отчего материала для анализа было предостаточно. Сидя на краю стола на семейных праздниках, или вслушиваясь в ругань соседей за стенами, я с удивлением понимал, что огромное количество мужчин не в состоянии противостоять женщинам. Они важно ходят, выпячивая мощные животы, выставляют себя среди друзей "альфачами" и "хозяевами в доме", но при этом напрочь не могут перечить женам и подругам.
Претензии, прихоти и ругать сносятся ими каждый день. Лишь изредка кто-то взбрыкивает, отчего квартиры превращаются в филиалы Ближнего Востока — насилие, вопли и фарш по стенам.
Что это? Как это объяснить? Где искать ответ? Неужели страх лишиться уборки, готовки и опостылевшего секса так силён?
А потом я понял: женщины умеют подавлять мужчин. Законы связали нас по рукам, наложив запрет на физическое насилие, а вот другому мы так и не научились. Вернее, многие не научились.
