— А ты из настойчивых, секретарь.
— Ты меня знаешь?
— Я запомнила твоё выступление.
"Запомнила". Не "видела выступление" или "присутствовала на выступлении", а именно "запомнила"! Мнится, что этический конкурс мне ещё долго аукаться будут.
— Понравилось?
— Не настолько, чтобы голосовать за Яманкан.
Не могу тебя винить. Даже я, будучи в восторге от своей речи, не стал бы этого делать.
— А кому тогда ушёл голос?
— Крашенинниковой.
— Почему ей?
— Она собиралась добиваться того, чего сама желала.
— То же можно сказать и о Яманкан.
— Я не раз и не два читала "Атлант расправил плечи" и представляю, как далеко может зайти такая популистка, как она!
— Настольная книга?
— Да. В жизни каждого бывает книга, влияющая на его мировоззрения... Кстати, какой была ваша, уважаемый секретарь? Хочется узнать вас получше...
Неужели я смог изменить впечатление о себе в лучшую сторону? Точно нет. Она хоть и вела себя учтиво и дружелюбно, но за этим скрывалось очевидное: желание узнать, как много я о ней знаю. Но в лоб спрашивать такое было нельзя, вот и приходилось втягиваться в светский разговор. Она даже стал применять невербальные сексуальные сигналы: периодически поправляла выбивающиеся пряди нарочито плавными движениями, то и дело касалась кончиками перчаток шеи. Не могу не признать — как актриса, она не уступала Яманкан.
— "Отцы и дети".
— Неожиданно. Обычно упоминают Коэльо или Маркеса.
Нашла, что в пример ставить. Их упоминают те, кто вообще книг не читает.
— Ну извини, что не смог оправдать ожиданий... Но именно "Отцы и дети" сильно повлияли на меня в прошлом.
— Чем же?
— Крахом мироустройства главного героя. Жил-был преуспевающий разночинец: с дворянами панибратствовал, неплохие деньги медициной заколачивал, ну и мимоходом троллил всех подряд и всё подряд. Не жизнь, а сказка! Битард девятнадцатого века, не иначе. Вот только встретился однажды с фигуристой милфой. Давящее чувство в груди, потеря аппетита, осознание влюбленности, шок, попытка убежать от реальности, и ужасный финал на почве саморазрушения из-за когнитивного диссонанса. Трагедия достойного мужчины из-за женщины!
— То есть твой вывод после прочтения: мы, женщины, к беде?
— Нет. Вы лишь ведете к ней. А уж встать ли на путь, выбирает каждый сам.
— Но ты на него решился.
— Почему? — я опешил от столь нелогичного вывода.
— Но ты же решил склеить сексуальную цыпочку, что одиноко коротала время в кафе.
— А... ты об этом... — с откровенной скукой выдал я. — Нет, у меня иная цель.
— В твоем возрасте принято думать о чем-то кроме секса?!
Люди придумали много единиц измерения: градусы, джоули, метры... И при этом всё равно оценивают мир как попало. Для одних месяц — давно, для других — почти вчера. Для одних десять тепла — холод, для других пора надевать летнюю одежду. Воистину, существует лишь одна истинная мера измерения всего — сам человек. Зная это мне было весьма обидно, когда моя учительница по литературе говорила: "Герман, не нужно судить людей по себе". Но почему она осуждала меня за то, что делают все? Например, девушка по соседству, подогнала меня под себя не моргнув глазом.
— У меня иные приоритеты.
— Поделишься?
— Поспать, поиграть, пожевать, цикл заново начать.
— Кто-то явно многого добьётся в жизни... — сказал она, брезгливо ежась.
У женщин на природном уровне заложено отвращение к мужчинам, что живут лишь для себя. Им противна сама мысль, что здоровый самец не вкалывает денно и нощно на благо семьи. Причём, даже не имеет значение, их ли это мужчина. Каждый должен был профессиональным добытчиком. Альтернативные варианты отсекаются, как недостойные и подвергаются публичному осуждению.
— Можешь обращаться ко мне по имени, — сказал я, решив немного продвинуть беседу вперёд.
— Я его не запомнила.
— Кхм... Тогда давай сыграем: я загадываю загадку, ответом на которую будет моё имя.
— Она простая?
— Для тебя — очень. И, кстати, загадка весьма интересная, ведь она состоит всего из одного слова: гербера.
— Нужно было в первую очередь спросить, интересная ли она... — кисло сказала сама-себе девушка. — Извини, я не поняла.
Боль, стыд, унижение.
Я понял, какую чушь сморозил. Захотелось провалиться под землю, а потом прорыть туннель за пределы студгородка. Курсы пикапа в моём исполнении будут такими провальными, что клиенты не только станут требовать деньги назад, но и стараться сжечь мой дом. Впрочем, наверное, ещё при моём появлении, она мысленно наварила на себя пояс верности и залила замочную скважину расплавленным свинцом.
— Подумай, — сказал я, решив идти до конца.
— Всё равно не знаю.
— Ну это же просто. Берешь первые три буквы имени и первые три буквы фамилии и складываешь в надежде получит слово. Правда мне пришлось приставь на конце "А", но смысл сильно не потерялся... Меня зовут Герман Бергман.
— И как я могла додуматься до такого?
Хотя бы потому, что ты так делала... Но если нет, то одним человеком, считающим меня идиотом, будет больше.
— И вправду... Кстати, давай сыграем так же с твоим именем. Как тебя зовут?
— А ты милый... Полагала, что ты собираешься спросить это только после секса, — засмеявшись, сказал она.
Она ушла от ответа, и я понял, что всё-таки оказался прав.
— Так как тебя зовут?
Возникла пауза. Я приготовился к тому, что она сейчас попрощается, дав понять, что я ей не интересен, но она решила продолжить игру, в которой уже не было никакого намека на флирт.
— Берендеева.
— А имя?
— Будешь приставлять к нему свою фамилию, чтобы понять, хорошо ли звучит? — она вновь засмеялась. — А ведь верно говорят, что увидев красивую девушку, мужчина сразу представляет, как женится на ней, растит детей и встречает с ней старость на крылечке дома.
Так только женщины делают. Наверное. У кого бы из парней спросить, чтобы уточнить? Но у меня из них в приятелях только Обресков. Кхм... Пожалуй, буду считать, что она ошибается.
— Я феминист и не стану настаивать на смене фамилии.
— Сильное заявление. Проверять я его конечно же не буду.
— А я и не намерен настаивать. Новость о браке с преступницей мои родители не переживут.
— Преступницей? А! Это подкат из категории "Ты обвиняешься в краже моего сердечка"?
— Линда, тебе не кажется, что знакомство подзатянулось?
— Слово "знакомство" подразумевает, что люди не знали друг друга прежде, — сказал она, проигнорировав то, что я знал её имя.
— Твоя слава летит впереди тебя.
— Не верю, что столь популярна.
— Скорее, известна, — сказал я. — Популярность подразумевает любовь, а не страх.
— Неужели я способна на такое? — она наигранно изумилась и провела по своим белым, как снег, волосам. — Я ведь хрупкая и болезненная девушка!
Я не поверил бы в это, даже начни она харкать кровью.
— Хватит ломать комедию! Ты была осторожна, признаю. Но тебя всё равно удалось вычислить. Прими это как данность.
— Я по-прежнему не понимаю, о чём ты.
— Если бы не понимала, то давно бы ушла, — я собирался замолчать, давая ей шанс сознаться, но понял, что обвинений будет недостаточно. Нужны факты, и я принялся рассказывать о её афере. — Твоя схема проста и изящна, как и любое мошенничество. Приехав сюда в июле, ты быстро поняла, что многие студенты, прежде жившие на шее родителей, не умеют распоряжаться деньгами. А многие, к тому же, даже толком не читали правил Университета, отчего хитрая система стипендий стала для них сюрпризом. Деньги копить нельзя, а вот лишаться из-за проступков и низкой успеваемость — можно. Сурово, но эффективно. Но ты была из тех, кто увидел в этом возможность заработать. Для этого требовалось две вещи: первоначальный капитал и возможность сохранения заработанного. В обоих тебе помогли вендинговые автоматы по продаже мелочей. Продукты возвращать нельзя, дорогие товары — тоже, поскольку их продают уже живые продавцы и принимает только при браке. Нужно было что-то достаточно компактное, но при этом весьма дорогое. То, что никто не использует и на что не обратят внимание. То, что можно купить в большом количестве в автомате в конце месяца, а потом сдать обратно в следующем. И ты поняла, что для этого подходит только одна вещь — презервативы! Самые дорогие куски резины в мире! В конце июня и июля, вечером ты покидала общежития с большой спортивной сумкой и обходила минимаркеты, сваливая в них упаковки. А на следующий день возвращала их обратно. Так ты сохраняла все заработанные деньги. Работы, правда, у тебя было много. При цене пятьсот рублей за десять штук, тебе приходилось таскать их очень много! Признаюсь, когда Яманкан сказала, что буду тобой восхищаться — я не поверил, но теперь готов с ней согласиться. Вы, госпожа Берендеева, весьма трудолюбивы!
— Спасибо! Твои похвала льстит... Пусть она и не соответствуют действительности, — улыбнулась она. — Но ты не упомянул, как я, якобы, заработала первоначальный капитал.
— Опять же с помощью автоматов. У тебя была июньская стипендия, но её оказалось недостаточно. Поэтому, ты провернула простой трюк. Накупила кучу упаковок по пять презервативов и одну упаковку на десять. Срезав штрих код с упаковки на десять, ты приклеила её к сканеру вверху ящика для возвратов, а потом стала закидывать туда остальные упаковки. Компьютер оказался не очень умным и никак не стал связывать то, что ты купила, с тем, что возвращаешь. Так ты за один вечером получила стопроцентную прибыль! Конечно, был шанс, что несоответствие вскроется, но уверен, что его бы списали на ошибку ещё не отлаженной техники. В долине три тысячи студентов, а тех, кто должен за ними следить гораздо меньше. Так что всё не проконтролируешь. Единственное, чего я не знаю, как ты намерена выводить деньги из студгородка. Наши деньги и не деньги вовсе, а уже через год, тебе презервативы придётся фурой возить. Но, думаю, ты уже составила пару планов. Например, обналичивать деньги с помощью должников.
— Сидя в этом чудесном кафе, и представить трудно, какие дела творят под покровом темноты: мошенничество, ростовщичество, обналичка... — девушка подперла голову рукой, задумчиво глядя в окно. — Как хорошо, что я сосредоточена лишь на учёбе и не знаю о том, что творит Берлин.
— Я не говорил, что ростовщика зовут Берлин...
— Ты обмолвился об этом чуть раньше.
— Сомневаюсь, поскольку я старательно старалась не допустить упоминание этого имени.
— Сложно не произнести имя, о котором думаешь. Непроизвольная реакция, так сказать.
— Берлин, мы можем до заката препираться, но то, что ты раскрыта — факт. То, чем ты занимаешь, запрещено правила Университета, и, более того, страны. А ещё ты использовала способность, чтобы запугивать студентов, портя телефоны. Это прямая дорога в Ледяной Дом, — я наклонился к ней, чтобы мои следующие слова она расслышала как следует. Яманкан обмолвилась, что, скорее всего, Берлин из бедной семьи, отчего ценит деньги, так почему бы этим не воспользоваться? — Стоит мне пойти в Ректорат, и для тебя всё будет кончено. А что станет с родными тебе людьми? Ты уж точно не сможешь помогать им финансово, когда выпустишься. Короткие посещение два раза в год за их счёт, допросы как предполагаемых соучастников, общественное презрение... Не боишься?
— А ты?
Вопрос резал холодом и злобой. От былой игривости не осталось и следа. Только дураки не боятся, а я дураком не был, отчего сжался внутри. Но проявлять слабость было нельзя.
— Сейчас ты на развилке между тюрьмой и спокойной жизнь, но навредишь мне, и тогда твоя жизнь точно рухнет. Все доказательства у меня дома. Случись что со мной, и мою комнату обыщут фельдъегери и мигом их найдут.
— И ты так прямо это выкладываешь?
— А что ты сделаешь? — самоуверенно хмыкнул я. — Прикончишь меня, а потом вломишся домой? Тогда станешь подозреваемой, поскольку там повсюду камеры. Забавно: укради доказательства — арестуют, не укради — тоже.
— Почему ты рассказываешь это мне, а не фельдъегерям? — спросила Берлин. — Мнится, что неспроста.
— Я не врал, когда упоминал про два пути. Ты уже должна знать, что тебя разыскивает Яманкан. Поэтому ты не удивилась моему визиту. Вот только я пришёл не от её лица. И, надеюсь, я не опоздал...
— Ты первый. С нашим президентом мне ещё не довелось общаться.
Значит, она ещё занята поиском подходящего места для знакомства. Желательно без свидетелей, но со скамьей и тусклым фонарем.
— Тем лучше для тебя.
— Чем же?
— Политика — вещь не дешёвая. Большинство можно очаровать красивыми речами, но всегда останутся те, кто на них не купится. Их лояльность будет стоит денег, которых у Яманкан нет. В отличии от тебя. Она придёт к тебе со дня на день и начнет шантажировать.
— И чего же ты хочешь в обмен на покровительство? — спросила Берлин, поняв к чему я клоню.
— Сущую мелочь: с этого дня ты станешь работать на меня.
Берлин так громко и задорно рассмеялась, будто я рассказал лучшую шутку в её жизни.
— Ну у тебя и аппетит. А бонусом, случайно, ты ещё не потребуешь моё юное нежное тело?
— Бонус — это что-то полезное.
— И приятное.
— Ты уж определись: то ли защищаешь свою невинность, то ли пытаешься втюхать;
— Втюхать?! Ты хоть представляешь, как сейчас меня обидел? — она чуть отодвинулась, чтобы я мог разглядеть её во всей красе. — Такое тело, по-твоему, втюхивают? Да за такое бьются!
— Люди и не за такую ерунду воюют.
— Будешь отрицать мою привлекательность?
— Красота — вещь субъективная.
— А, так ты из... э-э-этих... — понимающе протянула Берлин.
— Эй-эй! Я не из фракции... альтернативных.
— Тогда почему отказываешься?
— А почему ты настаиваешь?
— Сама не знаю... Может меня обидел отказ?
— Значит, чтобы загладить вину, мне нужно согласиться?
— Нет. Твоё согласие меня тоже обидит.
Если у меня когда-нибудь будут дети, то по этой беседе я стану учить их правилам общения с девушками. И самым главным из них станет: "Правил нет... А если и есть, то меняются на ходу". Главное вести себя спокойно и не удивляться отсутствию логических сцепок между предложениями.
— Правильное решение в природе вообще существует?
— Конечно. Чтобы я тебя простила, ты должен забыть о моём существовании.
— Ты вправду веришь, что я соглашусь?
— Попытка не пытка.
Чего не скажешь о беседе с тобой. Чувство, что сижу на ведьмином стуле, а не на барном.
— Сколько их ты ещё намерена сделать? Мне не терпится перейти к той части, где ты покорно признаешь поражение.
— Покорно? Ммм... Так ты любишь довлеть над девушками? — с озорством спросила Берлин. — А знаешь, что это признак мужской слабости? Все мазохисты, к слову, сильные личности, которые через ролевые игры снимают стресс. А вот садисты, наоборот, морально слабы и ищут способ самокомпенсации.
Эта особа — та ещё оригиналка. В Университете есть хоть один абсолютно нормальный человек без странностей? Или во всем виновата моя горемычная судьба, сводящая лишь с ними?
