— Я испытываю двойственные чувства, — признался Фремер. — Как простой гражданин я рад, что президенту удалось справиться с монополиями, разоряющими страну ради своих прибылей. Но как члена Движения за Демократию и депутата парламента меня очень беспокоит допущенное при этом беззаконие. Я думаю, если дело дойдет до парламентского запроса, мы его поддержим.
— Не понимаю, — пожал плечами Билон. — Насколько мне известно, ваше Движение раньше боролось против власти гигантских корпораций. А сейчас вы их что, стали поддерживать?
— Не стали, — возразил Фремер. — Но мы хотим, чтобы все в нашей стране делалось по закону. А здесь, фактически, у людей без суда и следствия отобрали их собственность. Понимаете? Пусть она была нажита нечестным путем, но государство не имеет права поступать не по закону. Иначе какая может быть гарантия, что следующим не будете вы или я?!
— Мне кажется, ваше Движение иногда отрывается от жизни, — подумав, сказал Билон. — Вы всегда слишком скрупулезно соблюдаете все правила. Но закон слеп, и чтобы сохранить его дух, иногда приходится нарушать его букву. Разве с этими монополистами можно было справиться законным образом? Да любой процесс затянулся бы на годы и ничего при этом не достиг! Они бы все равно вывернулись, наняли бы лучших адвокатов, заплатили бы свидетелям, обвинителям, судьям! С теми, кто постоянно нарушает закон, нельзя играть по всем правилам!
— Но все-таки какие-то правила нужны, верно? Понимаете, если бы сильный и справедливый государственный деятель начал очищать страну от скверны, я бы поддержал его. Но в этом деле очень много зависит от личности правителя, и поэтому меня беспокоит сам Кирстен. Все уже, наверное, забыли, с чего он начал четыре с половиной года назад, когда пришел в парламент, а я помню. Тогда он требовал принять закон о введении квот на иммиграцию по расовому принципу. Нынешний лоск появился у него много позже... Так вот, Кирстен слишком четко делит всех на своих и чужих. И тех, кто не с ним, он считает врагами, с которыми нужно расправляться любыми средствами.
— Не знаю, что он там говорил четыре года назад, но сейчас он, по-моему, делает большое дело, — заявил Билон. — Он укрепляет государство. Борется против преступников.
— Может быть, — вздохнул Фремер. — Но меня пугают средства достижения этой цели. Кирстен может быть очень опасным, он совершенно непредсказуем, он не соблюдает никаких правил и признает никакой власти, кроме своей собственной. К сожалению, это мало кто видит. Мне кажется, он укрепляет не государство, а свою власть и думает о себе, а не о людях.
— Хотел бы я видеть политика, который думает о людях, — усмехнулся Билон.
— Вы считаете, что политика — грязное дело, да? И поэтому не хотите ей интересоваться? — с неожиданным жаром спросил Фремер. — Почему-то так думают большинство честных людей, с которыми мне приходилось общаться. Каждый из них занимается своим делом, не лезет в политику и поэтому позволяет, чтобы им правили воры и мерзавцы! Когда-то и я так думал. Полжизни я был учителем и, наверное, неплохим учителем. Преподавал детям историю и географию, любил свою работу и привычно ругал власти, которые строили себе особняки вместо школ и заменяли управление разруливанием финансовых потоков! Но в один прекрасный момент я подумал: а почему я должен позволять им измываться надо мной? Почему на выборах я должен размышлять, предпочесть ли старому вору нового или нет? Демократия — прекрасная вещь, если уметь ей пользоваться. Люди, если они по-настоящему захотят, могут выбрать для себя достойную жизнь! Вам не приходилось бывать в дистрикте Ойдевиз, где к власти пришло наше Движение? Как-нибудь вырвитесь, посмотрите, что нам удалось сделать!
— Попробую, — примирительно сказал Билон.
Им уже принесли обед, и сейчас он в ускоренном темпе обрабатывал кусок хорошо прожаренного душистого мяса. Фремер понравился ему своей искренностью, и Билон с грустью подумал, что в политике он не добьется ничего. Обычных людей мало интересует власть, — пришла к нему в голову нечаянная мысль. Чтобы хотеть и уметь управлять другими, нужны совершенно особые черты характера, а так называемые честные люди этими чертами не обладают.
— Политику не делают чистыми руками, — вслух сказал Билон в такт своим мыслям. — Но если снова вернуться к этому пресловутому Заявлению Двенадцати, — как вы считаете, что за ним последует?
Фремер задумчиво отложил вилку.
— Что-то наверняка изменится, хотя мне пока сложно сказать, как именно. Но в одном я уверен: то, что мы только что видели, — это не окончание каких-то скрытых от нас разборок. Это только начало...
— ...Это конец! — рассмеялся Дуган Буремен, по-хозяйски развалившись в кресле. — Теперь вы наш! Наш со всеми потрохами!
— Боюсь, я не совсем понимаю вас, — сухо сказал Дагир Мелливан, генеральный директор банка "Северо-восток". — На что вы хотите претендовать?
— Мы не претендуем, — наставительно сказал Буремен. — Мы уведомляем. Ваш банк теперь принадлежит нам, господин Мелливан. Усекли? Или еще раз показать вам документы?
— Не надо, — вздохнул Мелливан. — Но что вы хотите от меня? Раз контрольный пакет акций у вас, объявляйте о созыве внеочередного собрания, собирайте акционеров и заявляйте перед ними о своих правах. Назначайте, если угодно, новое правление, оно и поставит передо мной новые задачи.
— Вы что, непонятливый? — с угрозой спросил Буремен. — Какое такое собрание? Мы — новые хозяева банка, не ясно? Вот председатель фонда "Возрождение", я — его заместитель. Какого черта вы еще виляете?! Вы же самый обычный наемный работник, какое вам дело до того, кто вам приказывает?! Сейчас не время проявлять верность старому собственнику!
— Послушайте, — взмолился Мелливан. — Господин Вайкел, вы же финансист, объясните же ему! Так дела не делаются! Есть свой порядок...
— Увы, господин Мелливан, — Тейно Вайкел жестом циркуля закинул ногу за ногу. — В некоторых случаях приходится отступать от традиционных порядков. У нас нет времени на осуществление всех предписанных законом процедур. И я советовал бы вам не упорствовать. Это может для вас плохо кончиться.
— Но могу я хотя бы связаться с господином Стайсом? — попросил Мелливан. — В конце концов, он остается крупнейшим акционером банка.
— Не можете, — злорадно ухмыльнулся Буремен. — Туда еще не провели телефон.
— Ах вот так? — испуганно подскочили вверх очки Мелливана. — Вы хотите сказать...
— Хочу. Старая власть больше не вернется. Так вы с нами?
— Да-да. Простите, что вам от меня нужно?
— Деньги, — коротко сказал Буремен. — Для начала, сто миллионов брасов.
— Сколько?! — возмущенно переспросил Мелливан. — Но их у меня нет!
— Их у вас есть, — спокойно произнес Буремен. — Где же еще брать деньги, как не в банке? Судя по вашему последнему годовому отчету, стоимость ваших активов оценивается в сорок миллиардов.
— Но это же не наличные! — запротестовал Мелливан. — Господин Вайкел, почему вы молчите?! Это просто бандитизм! Это незаконно!
— Незаконно? — вкрадчиво переспросил Буремен. — На вашем месте, я бы не стал здесь произносить это слово. Или вам напомнить, сколько государственных денег вы прокрутили через свой банк?
— Вы не понимаете. Может быть, мы действовали небезупречно, но мы не нарушали в открытую никаких законов и контрактов! А вы просто приходите в банк и требуете денег! Даже если вам принадлежит контрольный пакет акций, вы не имеете права это делать, а я не могу, понимаете, не могу на это пойти! Банк — это не лавка ростовщика!
— Господин Мелливан, — строго сказал Вайкел. — За кого вы нас принимаете? Вы что, полагаете, мы пришли к вам с пустым мешком под мышкой и ожидаем, что вы насыплете туда денег из своего сейфа? Речь идет о том, чтобы выделить сумму в сто миллионов брасов на финансирование чрезвычайных государственных расходов на обустройство беженцев с Восточного континента. Меня, в общем-то, мало волнует, как именно вы проведете эту сумму по бухгалтерии. И вы лучше меня знаете, какие активы следует ликвидировать и как повернуть финансовые потоки, чтобы не нарушить при этом работу банка. Вам просто будет передан список платежей, которые вы обязаны совершить в течение двух недель.
— А если не знаете, где взять денежки, могу подсказать, — вставил Буремен. — Насколько мне известно, господин Стайс лично вкладывал через ваш банк что-то около миллиарда. Можете смело ими пользоваться — бывший хозяин возражать не будет, ха-ха!
— Я подаю в отставку, — вяло сказал Мелливан. — Немедленно. Я не могу работать в вашей бандитской экономике.
— Подавайте, — улыбнулся Вайкел. — Но не раньше, чем через две недели. И почему, кстати, вам не нравится наш новый порядок? Все очень просто: нужно делать все, что тебе приказывают, и ни о чем не беспокоиться...
— Виват! — поднял свой бокал Лёрид Кирстен. — Виват, друзья!
— Я же говорил вам! — весело возбужденный генерал Могли даже не успел сменить потрепанный полевой камуфляж. — Никакие охранные агентства, какими бы раскрутейшими они ни были, против десантуры не катят! Задирали все лапки кверху как миленькие! Даже пострелять толком нигде не понадобилось!
— Всё, всё, проникся и раскаиваюсь! — Кирстен шутливо поднял руки вверх. — Поздравляю всех вас с заслуженной победой. Особая благодарность вам, Дуган. Ваши люди сработали безупречно.
— Это было не так сложно, господин президент, — браво отрапортовал Буремен. — Противник был настолько уверен в своем превосходстве, что и не ждал нападения. Даже Моддель, уж на что битый волчара, а приехал на стрелку всего с пятью охранниками. Да и то... Положили всех без единого выстрела. А больше всех пришлось повозиться знаете с кем? Представьте себе, с Челнером Гаккелем! Наш филантроп продержался до третьей ступени. А потом подпалили задницу паяльной лампой — и подписал все как миленький!
— Ладно, — весело засмеялся президент. — Охотничьи рассказы — после. Каковы наши потери?
— Не считая ликвидаторов — три человека. Пали, так сказать, на боевых постах. Надо бы, наверно...
— Все будет, — кивнул Кирстен. — Пенсии семьям, награды, все как положено. Но — потом. Давайте, господа, сосредоточимся на наших текущих задачах. Сеймор, начинайте вываливать весь компромат на покойничков. Пусть народ прочувствует, у кого мы принимаем дела, а все эти крысы в парламенте и администрациях дистриктов должны покрыться холодным потом и с тоской думать: знаем мы или не знаем? Мы знаем!
— Будет сделано, — коротко ответил Сеймор Скэб. — Информация пойдет одновременно по всем каналам. Бывшие стайсовские мы возьмем под контроль не позже конца недели.
— Поторопитесь, — приказал Кирстен. — Заткните их не позднее послезавтра. Любыми методами. Вайкел, как идет работа по приему наследства?
— По плану, господин президент. Сегодня проведена разъяснительная работа в банке "Северо-восток" и в страховой компании "Эледа", завтра на очереди "Оронт" с "Ренгером". Это по активам Стайса. С остальными тоже все по графику. К концу недели все наши финансовые проблемы будут решены полностью и окончательно.
— Хорошо. Наш управленческий резерв пока не требуется?
— Я держу его наготове, господин президент. Но пока предпочитаю опираться на старые кадры. В банках "тридцатки" своя специфика, и я не уверен, что их сотрудники правильно воспримут наши методы.
— Дело ваше. Хотя думаю, они нам еще понадобятся. Компании мы больше трогать не будем, пусть работают. Сейчас ваша главная задача — личные состояния.
— Работа идет, — сказал Вайкел. — Но она требует времени. Я предупреждал, вы поспешили с ликвидацией.
— Это уже не важно, — махнул рукой Кирстен. — Работайте, Вайкел, потрошите их сколько надо, я не буду вас подгонять. Всех остальных же прошу подтянуть хвосты, в первую очередь, с кадрами. Дуган, вы будете задавать нам темп. Вы завершили с организацией процесса?
— Да, господин президент! У нас уже расписано все по дням. Процесс завершится точно в срок!
— Все слышали? Делайте что хотите, ускоряйте работу любыми методами, но чтобы к четырнадцатому числу, когда мы выступим, все у нас было готово!
Глава 61. Последней умирает надежда
Сколько Неллью себя помнил, он никогда не любил уезжать. Ниоткуда. Даже если впереди его ждало нечто новое, радостное и интересное, перед отъездом он всегда чувствовал непонятную тоску, словно, покидая какое-то место, он навсегда оставлял в нем частичку самого себя.
И особенно ему не хотелось уезжать отсюда. Небольшой научный городок на берегу тихого Муилена был для него надежной гаванью, одним из немногих оставшихся на земле мест, где люди даже после гибели их мира пытались сохранить — и сохраняли — нормальную человеческую жизнь. Здесь можно было, никого не боясь, ходить по асфальтированным дорожкам через печальные зимние рощи; сидеть в хорошей компании по вечерам и взахлеб говорить до рассвета; не думать, где найти крышу над головой и пищу на завтрашний день, а белые корпуса университетских зданий, если не приглядываться, казались точно такими же наполненными жизнью, как и до войны. Впрочем, о войне в этом месте, где все были увлечены делом, как-то не думалось.
И все же, им надо было уезжать. Гидросамолет "Буревестник" еле заметно покачивался на нагоняемой ветром речной волне, а на коротком причале прощались и никак не могли попрощаться друг с другом улетающие и остающиеся. Кир Гордис и Ринчар Линд в теплых куртках на меху и сбитых на затылок шапках с наушниками стояли в окружении тесной группы людей и не могли оторваться от них, не досказав до конца всего, что хотелось сказать на прощание. Глядя на них, Неллью даже почувствовал укол зависти пополам с грустью: его самого здесь никто не провожал. Они пришли сюда гостями и уезжали, не оставив следа, о котором стоило бы вспоминать. А те, кто мог бы по-дружески сказать им "До свидания", сами покидали это место вместе с ними.
Ворро тоже хотелось быстрее закончить с прощанием. Слегка опираясь на поплавок, он выслушивал последние пожелания и наставления от Онорана Печари, не вдумываясь в их смысл. Старый пилот передал ему все, что мог, о самолете, на котором он почти тридцать лет назад установил славный рекорд, и теперь Ворро не терпелось применить эти знания на практике. Он был уже мысленно там, в воздухе, прокладывая путь в свой родной Лимеолан. До дома оставалось всего несколько часов, и Ворро не мог найти себе места от ожидания.
Но все когда-нибудь заканчивается. Гордис и Линд в последний раз соприкоснулись ладонями с каждым из своих друзей и, молча и не оглядываясь, зашагали к самолету.
— Пора, — негромко сказал Ворро. — Что же, Дед, будем прощаться. Спасибо вам за все. Я не посрамлю вас.
— А он не подведет, — ответил старый летчик, прозванный еще в молодости Дедом за раннюю седину. — Вы долетите на нем до Чинерты. Берегите себя.
— Счастливо, — махнул рукой Ворро. — До встречи в Полете!
Как вдруг вспомнилось Неллью, так обычно прощались друг с другом летчики во время войны, вылетая на боевые задания.
