Раньше Билона это просто удивляло, но теперь стало настораживать. То, что судья, как говорится, свистит в одну сторону, он понял с самого начала. Однако в последнее время он стал подозревать, что игра вообще ведется в одни ворота. И все же, спрашивал он себя, чего хотят добиться организаторы этого процесса? Признать Движение преступной организацией? Для этого у них не хватало ни фактов, ни доказательств, и даже красноречие прокурора не выглядело в этом смысле достойной заменой...
— Тишина в зале, — еще раз повторил судья. — Свидетель, вы свободны.
Профессор Дуйнуфар с низко опущенной головой побрел прочь от судейского стола. Билону было жаль его.
— Вызываю следующего свидетеля. Господин Шен Брагер!
— Вот он им покажет! — азартно прошептала Орна Маруэно. — Его им уже так просто не сбить с толку!
Из небольшой группы людей, окружавшей Райнена Фремера, поднялся высокий и крупный человек лет пятидесяти. Широкими шагами он двинулся к свидетельскому месту, по дороге сказав что-то одобряющее расстроенному профессору. Билон повернул голову и заметил, что Дуйнуфар сел в то самое кресло, которое раньше занимал новый свидетель. Фремер начал что-то говорить профессору, судя по плавным жестам, успокаивая его.
Однако свое слово профессор Дуйнуфар уже сказал. Билон поудобнее устроился в кресле и приготовился слушать нового свидетеля.
— Назовите ваше имя, место работы и род занятий.
— Шен Брагер, член национального конвента Движения за демократию.
— Это высокая должность?
— Да. Я один из тех, кто определяет политику нашей организации в целом.
— Как вы можете прокомментировать заявление подсудимого о том, что его действия были совершены под влиянием идеологии Движения?
— Эти слова не соответствуют действительности.
— Почему?
— Движение не поддерживает террористические акты, направленные против представителей власти, поскольку считает их на данный момент преждевременными.
По залу пронесся легкий шум. Повернув голову, Билон заметил, как Райнен Фремер привстал с места.
— Тишина в зале! — сердито прикрикнул судья. — Что вы имеете в виду под словом "преждевременными"? Вы хотите сказать, что время для террористических актов придет позже?
— Совершенно верно, — голос Шена Брагера слегка дрогнул.
Снова шум, еще громче. Билон видел, как Фремер и люди из Движения недоуменно переглядываются друг с другом. Рядом напряженно застыла Орна Маруэно, на ее лице начало медленно проступать выражение неподдельного страдания. И только магнитофон продолжал невозмутимо мотать свою ленту.
— Предупреждаю, нарушители будут выведены из зала суда! — стук молотка по столу резко оборвал тревожный ропот. — Продолжайте, господин Брагер. Вы подтверждаете, что Движение в будущем перейдет к использованию насильственных методов борьбы за власть?
— Подтверждаю, — словно через силу ответил Брагер.
— Ваши слова противоречат тому, что было сказано предыдущим свидетелем, — внезапно вскочил с места адвокат. — Все выступавшие ранее представители Движения отвергали насилие!
— Все выступавшие ранее представители Движения не были членами национального конвента, — мгновенно отреагировал Брагер, и у Билона возникло впечатление, что он был заранее готов к такому вопросу. — Никто из рядовых членов Движения не посвящен в подробности наших дальнейших планов.
— И в чем заключаются эти планы?
— На нынешнем этапе национальный конвент считает основной целью вовлечь как можно больше людей в акции, осуществляемые Движением, — демонстрации, марши протеста, манифестации... — Брагер говорил все увереннее, но Билона не оставляло ощущение, что он повторяет хорошо выученную роль. — ...Когда эти мероприятия приобретут массовость, отряды самообороны начнут провоцировать столкновения с полицией, чтобы вызвать ответные действия и, таким образом, поднять недовольство среди населения. Благодаря искусной пропаганде это возмущение будет направлено в нужное русло, и тогда придет черед новой фазе. Будут организованы массовые беспорядки, в ходе которых Движение рассчитывает захватить власть — сначала в ряде крупнейших дистриктов, в том числе, и в дистрикте Зейгалап, а затем и во всей стране...
— Это ложь! — раздался громкий голос из задних рядов. — Брагер, вы лжете! Я официально заявляю, национальный конвент Движения за Демократию никогда...
— Я требую соблюдать тишину! — громкий вскрик судьи и дробь, выбиваемая молотком по столу, заглушили слова Райнена Фремера. — Немедленно вывести нарушителей порядка из зала!
Два десятка до того спокойных и молчаливых полицейских, безучастно подпиравших стены и подоконники, внезапно сорвались с места и набросились на Райнена Фремера и окружавшую его группу людей. Без излишних церемоний они скрутили их и выволокли наружу под потрясенное молчание зала
— Да здравствует наш суд, самый беспристрастный суд в мире! — звонким от негодования шепотом произнесла Орна Маруэно, и Майдер Билон сжал ее за руку.
Сам Билон чувствовал не столько негодование, сколько гадливость. На что могли рассчитывать режиссеры этого безумного спектакля? Зал набит журналистами, из него ведут репортажи аж четыре телекомпании... Неужели они не понимают, что нарываются на страшный скандал?
Однако ни одна из телекамер даже не дернулась в сторону полицейских, выталкивающих из зала депутата парламента Райнена Фремера и его товарищей. Коллеги-журналисты старались не смотреть друг на друга, пряча глаза. Билон, взглянув на возмущенную Орну Маруэно, тоже потупил взор. Он понял, что и сам не сможет включить этот эпизод в свою статью о событиях сегодняшнего дня, а если и посмеет, редактор все равно выбросит его или изменит, как ему потребуется.
Внезапно Билона пронзила страшная мысль. А что если все журналисты, получившие аккредитацию на этот процесс, не смеют или не будут писать правду?! Тогда те, кто стоят за этим спектаклем, могут быть спокойны за свою безнаказанность: любой одинокий голос, который попытается честно рассказать о том, что здесь происходит, окажется погребенным под лавиной лжи.
Привычная картина мира вдруг пошла широкими трещинами. Билон никогда не верил ни в какие заговоры, но только что он лично убедился в существовании, как минимум, одного: заговора против правды.
— У меня больше нет к вам вопросов, господин Брагер.
Прокурор с триумфом повернулся к притихшему залу, а член национального конвента Движения за Демократию медленно пошел на свое место, даже не дожидаясь слов адвоката о том, что он тоже не имеет к нему никаких вопросов.
По сторонам Шен Брагер старался не смотреть. Он сел посреди пустого ряда, где раньше были места представителей Движения. Кто-то сразу же попробовал подобраться поближе к нему, но был остановлен решительным запрещающим жестом.
В это время прокурор подошел к судейскому столу и начал совещаться с судьей, показывая ему какие-то бумаги. Билону стало скучно. Он уже догадался, что последует дальше.
— Следующее заседание суда в интересах национальной безопасности объявляется закрытым, — объявил судья. — Просьба всем покинуть зал.
— Вы уже уходите? — окликнул Билон Орну Маруэно. — Погодите. Сейчас можно будет пойти пообедать, а через пару часов вернуться сюда. После того как закончится закрытое заседание, кто-нибудь выглянет из бокового выхода и организует утечку информации.
— А разве вам не ясно, что они скажут?! — Орна Маруэно задержалась лишь на секунду. — Или вам все равно, лишь бы дать очередную сенсацию для вашей газетенки?! Вы хоть понимаете, что здесь произошло?! Конечно, понимаете! Только у вас никогда не хватит смелости, чтобы написать правду!
— У меня хватит смелости, — Билон угрюмо смотрел в землю. — Но у моего начальства могут найтись более важные приоритеты, чем правдивое описание событий.
— Сочувствую, — холодно отрезала Орна Маруэно. — Вам не повезло с начальством.
— Но вы придете завтра? — спросил Билон.
— Обязательно. Моя дипломная работа с каждым днем становится все актуальнее.
— Тогда я займу для вас место! — крикнул Билон уже в спину удаляющейся Орне Маруэно. Он даже не понял, услышала она его или нет.
Не самое удачное начало знакомства. Однако думать об этом не было времени. Из здания суда вышел Шен Брагер, навстречу ему двинулся Райнен Фремер. Билон едва успел оказаться рядом.
— Вы лжец и негодяй! — высокий хрупкий Фремер отвесил массивному Брагеру оглушительную пощечину. — Вы исключаетесь из рядов Движения!
— Это самое лучшее, что вы могли бы для меня сделать, — хрипло ответил Брагер, косясь на обступивших его журналистов. — Я бы и сам не остался в вашей преступной организации.
— Преступник здесь только один, — презрительно бросил Фремер. — Это вы! Вначале мне казалось, что вас запугали, но я, очевидно, ошибся. Вы — предатель! Что же, идите — зарабатывайте ваши грязные деньги!
Переступая своими длинными ногами, Фремер разорвал круг и пошел прочь, не оглядываясь. Билон, поколебавшись всего секунду, последовал за ним. "Господин Брагер, расскажите, как Движение хочет захватить власть в Гордане?" — услышал он за спиной чей-то нетерпеливый вопрос, но не обернулся. От ответа на него он не ждал ничего нового.
Билон нагнал Фремера только на автомобильной стоянке.
— Подождите! — окликнул он его. — Вы не откажетесь ответить мне на несколько вопросов?
— Господин Билон? — Фремер стремительно обернулся. — Я узнаю вас. И как, вы составили собственное беспристрастное и непредвзятое мнение о процессе?
— Составил, — мрачно скривил губы Билон. — Я бы назвал это издевательством, насмешкой над правосудием.
— Иногда мне кажется насмешкой употребление самого слова "правосудие" применительно к тому, что порой творится у нас, — хмыкнул Фремер. — Кстати, мне приходилось видеть и более вопиющие случаи.
— А что вы собираетесь делать в данном конкретном случае? — спросил Билон. — Вы будете опровергать заявление Шена Брагера?
— Всенепременно, — кивнул Фремер. — Правда, это вряд ли что-либо изменит.
— Но почему?
— Простую ложь опровергнуть относительно несложно, — медленно произнес Фремер. — Большую ложь — намного труднее, поскольку абсурдным обвинениям тяжело противопоставить рациональные доводы. Но хуже всего, когда ложь подается вперемешку с правдой и заботливо подрезанной полуправдой. Этому почти невозможно противостоять.
— Значит, Брагер был в чем-то прав?
— Он был очень правдоподобен. Именно так мы и должны были действовать, если бы стремились к власти — любой ценой. Наше Движение — весьма пестрая организация, объединенная, в основном, неприятием существующих порядков. И некоторые из наших товарищей слишком нетерпеливы. Подобные разговоры велись, причем даже и на уровне национального конвента. Другое дело, что такая политика никогда не была и не стала бы политикой всего Движения.
— Вы считаете, что не сможете это доказать? — спросил Билон.
— Я считаю, что нам не представят такую возможность. Движение в информационной блокаде. Вот вы сами сможете написать так, как было на самом деле?
— Такое у нас не напечатают, — угрюмо сказал Билон. — Но ведь есть и другие...
— Наша "Утренняя звезда" имеет тираж триста тысяч экземпляров — на всю страну. Но ее и так читают наши сторонники, которым не надо ничего доказывать. Других средств массовой информации в нашем распоряжении нет. После "Заявления Двенадцати" все общенациональные телеканалы контролируются президентской администрацией. Большинство крупных газет нам враждебны, а дружественные и нейтральные издания заставили замолчать.
— Мне тяжело в это поверить, — покачал головой Билон. — Можно заткнуть рот одной, двум, пяти газетам, но разве можно проделать это со всеми сразу? И неужели те люди, которые раньше поддерживали вас, так легко поменяют свое мнение из-за нескольких публикаций?
— Заставить газеты молчать о некоторых вещах не так сложно, как кажется, — пояснил Фремер. — Для этого достаточно сделать такие темы неудобными. А между тем, очень многие люди в нашей стране склонны доверять тому, что пишется в газетах и, особенно, показывается по телевизору. Если даже самую невероятную ложь повторять достаточно часто и настойчиво, в нее начинают верить. У любого политического движения есть небольшое число искренних сторонников и примерно столько же непримиримых противников. Но в нашем обществе, где решения — по крайней мере, в теории, — принимаются через выборы, все зависит от позиции пассивного большинства, которое может испытывать к нам симпатию, неприязнь или вовсе не замечать. Сейчас в обществе старательно насаживается именно неприязнь к Движению.
— Признаться, я до сих пор не могу понять, зачем это надо, — скептически заметил Билон. — То, о чем вы говорите, требует, наверно, громадных усилий и денег. Поддерживать такую кампанию достаточно долго просто слишком накладно, а до выборов еще целых три с лишним года.
— А никто и не собирается ждать так долго. Процесс завершается завтра. У вас есть сомнения по поводу его исхода?
— Пожалуй, нет.
— Следующим шагом должно неизбежно стать признание Движения преступной организацией. Благодаря заблаговременной пропагандистской обработке нас можно будет задушить относительно тихо. Если мы попробуем протестовать, вывести людей на улицы, большинство не пойдет за нами.
— Каждый спросит про себя: "А вдруг в том, что говорят о Движении, что-то есть?", — подхватил Билон. — Но вы ведь не собираетесь покорно ждать этого, сложа руки?
— Не собираемся. К тому же, мы получили заблаговременное предупреждение. В виде той самой информационной блокады.
— И как...
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — без улыбки сказал Фремер. — Я бы не хотел раскрывать раньше времени некоторые наши секреты.
— Что же, я понимаю вас, — пожал плечами Билон. — Тогда можно еще два вопроса? Как вышло, что представлять Движение на сегодняшнем заседании стал именно Шен Брагер? Вы ничего не подозревали?...
— С вашего разрешения, я ничего не буду отвечать и на этот вопрос, — коротко сказал Фремер. — Сейчас я не в состоянии говорить на эту тему спокойно и объективно. Задавайте лучше вопрос номер два.
— Хорошо, — не стал настаивать Билон, хотя ему показалось, что Фремер чего-то недоговаривает. — Скажите, почему вы рассказали все это мне? Я ведь тоже отношусь к вашим недругам, а в газете, где я работаю, вряд ли может появиться нетенденциозная информация о вас.
— В отличие от многих ваших коллег, вы хотите разобраться со всем самостоятельно, а не решили все для себя заранее и не идете на поводу у большинства, — ответил Фремер. — Меня привлекает в вас стремление к поиску истины. Я желаю вам сохранить его — вопреки всему.
— Спасибо, — пробормотал Билон. — Я постараюсь.
Но говорить легко, а на самом деле перед Билоном встала непростая задача. В Реперайтере ждали от него ежедневного репортажа о ходе процесса, и Билон был в затруднении. Он не мог и не хотел заставлять себя лгать, однако и вся правда о том, что произошло в этот день, была невозможна.
