Тем не менее, процесс начался. В связи с серьезностью дела он был перенесен в городской суд Зейгалапа, поэтому первое заседание произошло на три дня позже запланированного срока. Стартовало оно с громкого скандала: представители обвинения выдвинули отвод судье, так как он был замечен в сочувствии Движению и даже посещал его митинги. После длительной перепалки, подробности которой смаковались всеми крупнейшими газетами и телеканалами, ходатайство было удовлетворено, но к тому времени уже наступили выходные.
На следующей неделе все, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Однако после того как первый день ушел на чтение обвинительного заключения и выяснение обстоятельств террористического акта, на несколько дней здание суда оккупировали какие-то странные личности, выступавшие с совершенно дикими и ничем не подкрепленными обвинениями в адрес Движения. Их, впрочем, внимательно выслушивали, прокурор задавал уточняющие вопросы, защитник вяло протестовал, а главный редактор постоянно требовал от Билона как можно более подробного изложения хода заседаний.
Последнее нравилось Билону все меньше и меньше. И вроде бы, он делал все правильно, сообщая читателям о ходе процесса и ничем не отступая от истины, но повторение в печати всей этой грязи, выливавшейся в адрес Движения, казалось ему надругательством над правдой. Билон чувствовал, что он в своих строго информативных статьях перестает быть нейтральным, добавляет свой голос в хор, осуждающий деятельность Движения, которому — в этом депутат Райнен Фремер был прав — не давали замолвить даже слова в свою защиту.
Черед защиты должен был наступить сегодня, но пока ничего интересного в зале суда решительно не происходило. Прокурор и профессор Лойсо Дуйнуфар уныло препирались по поводу того, можно ли считать призывом к террору цитирование Джойваром популярной среди молодежи песенки "Шлепни мусора" на каком-то собрании почти год назад, так что Билон решил, что магнитофонная пленка и в этот раз будет потрачена впустую.
Почти потеряв интерес к прениям, он обратил внимание на девушку, скользнувшую в зал через один из боковых входов. Он и раньше замечал ее на заседаниях — серьезную, молчаливую, с блокнотом и портативным магнитофоном такой же модели, что и у него самого, но так и не смог познакомиться. Она появлялась словно ниоткуда и исчезала в никуда после пресс-конференций, ни с кем не общаясь и никогда не засвечиваясь на журналистских тусовках.
Но сегодня у Билона появился шанс. Зал был, как обычно, почти полон, однако место рядом с ним почему-то пустовало, и девушка, тихо проскользнув вдоль ряда, присела на свободное кресло.
Пока она разворачивала свое хозяйство, Билон исподтишка разглядывал соседку. Симпатичная, даже, можно сказать, очень хорошенькая. Темно-русые волосы, собранные в короткий хвостик, приятное слегка удлиненное лицо с остреньким носиком и упрямым взглядом ясных серо-голубых глаз, ладная фигурка, где, как говорится, все на месте. Конечно, никакой конкурс красоты она бы не выиграла и на подиуме бы не блистала, но Билона почему-то влекло к ней.
Оставалась только самая малость — познакомиться с девушкой и незаметно навязать ей свое общество. Но это было уже делом техники и опыта, которого Билону было не занимать.
Подходящая возможность представилась ему довольно быстро. После того, как свидетель и прокурор окончательно запутались в своих препирательствах, судья коротко посовещался с секретарем и объявил перерыв на полчаса. Зал зашумел, многие потянулись к выходу, однако таинственная соседка Билона осталась на месте, просматривая какие-то заметки. И Майдер Билон решил, что его час настал.
— Скажите, а какое издание вы представляете? — спросил он непринужденным тоном. — Я несколько раз видел вас на пресс-конференциях, но вы ни разу не задавали вопросов и не представлялись.
— Я не журналистка, — коротко ответила девушка, на секунду оторвавшись от своих бумаг.
— Прошу прощения. Однако вы так профессионально работаете. Я был уверен, что вы представляете какую-то газету или журнал. Тогда можно спросить о причине вашего интереса к процессу?
— Я студентка юридического факультета Зейгалапского университета, и Закон о бунтовщиках, вернее, его место в современной правовой системе — тема моей дипломной работы.
— Как интересно! — Билон ничуть не кривил душой. — И к каким выводам вы пришли на этот счет?
— Вам действительно это интересно? — девушка в упор посмотрела на Билона. — Или вас интересую исключительно я?
— И вы тоже, — рассмеялся Билон. Девушка нравилась ему все больше. — Но и с чисто профессиональной точки зрения мне очень хотелось бы узнать, как оценивают Закон о бунтовщиках специалисты. Пока все здесь выглядит несколько двусмысленно...
— Закону о бунтовщиках вообще не место в правовой системе демократического государства! — резко сказала девушка, положив бумаги на колени. — В нем применен порочный принцип коллективной ответственности, в то время как в современном обществе человек может быть признан виновным только в совершении конкретных противоправных поступков, а не в абстрактной принадлежности к некоей антигосударственной организации. В недобрых руках этот закон может превратиться в инструмент террора и беззакония!
— Хочется верить, что этого не произойдет, — пробормотал Билон. — Но тем не менее, в своем следующем материале я постараюсь отразить вашу мысль.
— Отрадно слышать, — в голосе девушки послышалась легкая ирония. — А в какой газете вы работаете?
— М-м-м... — заколебался Билон. Он уже составил некоторое представление о своей соседке и не хотел ее отпугнуть. — Наверное, это вам покажется страшным, но я представляю реперайтерскую газету "Курьер".
Билон не ошибся. На лице прекрасной незнакомки появилось брезгливое выражение.
— Подождите, — Билон поднял вверх руки, словно защищаясь. — Не спешите осуждать меня. Я знаю, что в газете, где я работаю, часто публикуются материалы, которые вызывают у вас... э-э-э... не самые добрые чувства. Но не надо возводить напраслину на весь журналистский цех. Я лично ни в чем таком не был замечен, работал себе в отделе городских новостей...
— ...И вас взяли и отправили сюда, — с иронией закончила девушка.
— Нет. Сюда меня отправили намного позже. А сначала я попал в далекую страну, которая называется Зерманд. И три с лишним месяца назад я там случайно наткнулся на пришельцев. Сейчас, конечно, мне в этом даже неудобно признаваться, но тогда я стал очень знаменитым. Вот мне и стали получать всякие важные темы.
— Вам?
— Да, мне. Меня зовут Майдер Билон. И я, увы, "тот самый" Майдер Билон, который первым написал о прибытии пришельцев. Лучше бы мне, конечно, никогда их не видеть...Но я уже ничего не могу изменить.
На несколько секунд наступила тишина.
— Если вы таким образом решили меня "снять", боюсь, вы не достигли своей цели, — наконец, сухо сказала девушка.
— Вы мне не верите? — обиделся Билон. — Ну, хотите, я покажу вам свое журналистское удостоверение. Или давайте, я вам расскажу о Зерманде. Я, в конце концов, прожил там почти полтора года и даже немного знаю их язык. Знаете, как будет на нем "Здравствуйте"? "Хетшу тшегуу, гвари". "Гвари" — это "прекрасная", так там принято обращаться к девушкам. И вообще, в зермандском языке пять типов обращений на "вы". Одно слово употребляется только в обращении к вождю, второе — к уважаемым людям, третье — к знакомым, четвертое — к детям, а пятое — к замужним женщинам. Я даже из-за этого однажды попал впросак!
— И как?
Билону хотелось надеяться, что он не ошибся, уловив в этих словах подобие интереса.
— Однажды, это было через несколько дней после моего приезда, у меня состоялась встреча с министром иностранных дел. Я решил блеснуть знанием местного языка и спросил свою переводчицу, как будет по-зермандски "Благодарю вас за интересную беседу". Вот она и ответила... применительно к себе и с этим самым пятым типом слова "вас". В общем, поговорили мы с министром, а в конце я ему с гордым таким видом и ляпнул: "Благодарю вас, мадам".
— И что? — улыбнувшись, спросила девушка.
— И ничего. Министр по своей должности уже имел дело с иностранцами и не обиделся. А мог бы и на дуэль вызвать. А дуэль по-местному — это, знаете, поединок на таких коротких мечах, и проводится он на площадке типа боксерского ринга. Противника на нем нужно или ранить, все равно, куда, или заставить его прижаться спиной к канатам. Причем, прежде чем ты признаешь себя побежденным, нужно, как минимум, трижды скрестить мечи, а за три-то касания меня бы любой местный дуэлянт уделал. Они мечом владеть с детства учатся.
— Я от вас просто в восторге, — сказала девушка с немного ехидной улыбкой. — В девяноста девяти случаях из ста вы бы достигли своей цели. Но я, к сожалению, — сотый случай. Я очень польщена, что вы читали записки Нойнокса, но я их тоже читала!
— Вы имеете в виду Найнера Нойнокса? — удивленно спросил Билон. — Оказывается, он был еще и писателем?! В нашем посольстве в Дурдукеу висел его портрет, но я никогда не слышал о его записках. Он что, там описал и зермандский язык с его пятью "вы", и дуэли?...
— Описал. Как и многое другое. Но давайте на время прервем этот увлекательный разговор и вернемся к делу. Кажется, перерыв заканчивается.
— Хорошо, — пробормотал Билон. Он все еще никак не мог прийти в себя. — Но скажите, хотя бы, как вас зовут?
— Орна, — девушка посмотрела на морально раздавленного Билона и добавила: — Орна Маруэно. И я, кажется, верю, что вы почти ничего не придумали.
— Спасибо.
Билон медленно возвращался к работе. В зале появились новые люди. Присмотревшись, он узнал в одном из задних рядов депутата Райнена Фремера, окруженного небольшой группой людей. Все они выглядели озабоченными и обеспокоенными. Кроме того, резко возросло количество полицейских, занявших места вдоль стен.
— Встать, суд идет! — раздался голос судебного секретаря, и заседание возобновилось.
Теперь разговор шел уже по-другому. Прокурор резко нападал на профессора Дуйнуфара, задавая ему вполне невинные на первый взгляд вопросы, но с двойным дном. Их провокационность, кажется, была видна всем... кроме самого профессора. Он, похоже, не замечал, что его ответы, относившиеся к отдельным инцидентам и вырванным из контекста фразам, можно интерпретировать как систему.
— ...Вероятно, суду уже неоднократно приходилось выслушивать заявления свидетеля о том, что Движение полностью отвергает идеологию насилия, — прокурор умело повысил голос в конце фразы. — Однако только что мы с вами выслушали несколько в высшей степени правдивых историй о деятельности так называемых отрядов самообороны, созданных Движением. Как мы только что убедились, в их действиях, может, и не присутствует идеология насилия, однако применяется самая, что ни на есть, практика насилия! Вы согласны с этим, господин профессор? Или вы считаете, что сопротивление стражам порядка или идеологическим противникам с помощью палок, камней и резиновых дубинок можно считать ненасильственным?!
— Э-э-э... Вероятно, такие действия и в самом деле можно признать насильственными, — растерянно сказал профессор Дуйнуфар. — Но...
Но это только самозащита, мог бы добавить за него Билон. Движение старалось давать отпор вооруженным молодчикам, при полном попустительстве полиции нападавшим на мирные демонстрации, но оно никогда не открывало боевые действия первым. Обвинитель откровенно передергивал факты, это мог понять всякий, мало-мальски знакомый с истинным положением вещей. Однако профессор Дуйнуфар, похоже, был не готов к такому повороту. Он промедлил и пропустил свой ход, а прокурор в это время уже начал новую атаку.
— Полагаю, мне нет необходимости напоминать суду о тех благородных целях, которые, согласно заявлениям свидетеля, преследует Движение. Но! Как вы все, вероятно, могли убедиться, для их реализации требуется самая малость — власть в государстве! Я задаю вопрос уважаемому свидетелю: ставит ли Движение перед собой задачу завоевание власти?!
— Да, — профессор Дуйнуфар уже, кажется, пришел в себя. — Ставит. Но исключительно конституционными методами, через получение большинства голосов на всеобщих выборах.
Билон добавил бы еще, что стремление к власти естественно для любой политической партии — иначе, для чего они создаются? Но профессор прошел мимо этой возможности, из-за чего его ответ оказался немного грубоватым.
— Очень хорошо! — прокурор поднял вверх палец. — Но тогда ответьте на такой вопрос: может ли Движение рассчитывать на победу на ближайших выборах?
— Вряд ли, — профессор Дуйнуфар покачал головой. — Выборы в нашей стране недемократичны и нечестны. Они постоянно фальсифицируются, на них происходят манипуляции с голосами избирателей, власти оказывают давление на избирательные комиссии. В таких условиях нам трудно надеяться на победу.
— Я полагаю, суд вынесет частное определение в адрес свидетеля, позволившего себе высказать эти возмутительные и голословные обвинения, выдвинутые против самой демократической в мире горданской избирательной системы, — прокурор придал своему голосу великолепную интонацию пренебрежения. — Но давайте, господа, сложим два и два. Из собственных слов господина свидетеля мы выяснили, что так называемое Движение за Демократию стремится к власти. Однако при этом оно признает полную невозможность добиться этой цели в рамках всеобщих демократических выборов. Что же тогда остается Движению, которое на словах отвергает идеологию насилия, но на практике активно ее использует?! Только насильственное свержение власти! Надеюсь, мне удалось показать суду корни тщательно замаскированной преступной деятельности организации, претенциозно именующей себя Движением за Демократию! И я требую осудить обвиняемого, который неоднократно признавался к принадлежности к этой группировке и полном разделении ее взглядов, по всей строгости закона!
— Вот это да! — вырвалось у Билона. — Поправьте меня, если это не так, но ведь он не привел ни одного веского факта!
— А у него и не может быть фактов, — откликнулась Орна Маруэно, сидящая в кресле очень прямо и с плотно сжатыми губами. — Это все игра словами, которую не имеет права принять в качестве доказательства ни один нормальный суд!
Кажется, это начало доходить и до профессора Дуйнуфара.
— Позвольте! — возмущенно начал он. — Вы исказили мои слова! Я хочу сделать заявление...
Слова профессора потонули в шуме и громких криках "Позор!", доносящихся из задних рядов. Полицейские, стоящие вдоль стен, начали озираться, но так и не тронулись с места.
— Тишина в зале! — судья хлопнул деревянным молотком по столу. — Есть ли у обвинения еще вопросы к свидетелю?
— Никаких! — прокурор раскланялся, словно артист, закончивший выступление.
— Защита?
— У меня нет вопросов, — адвокат даже не встал со своего места.
По залу снова прокатилась волна шума. Защитник с самого начала процесса вел себя крайне пассивно, выбрав, по мнению Билона, в высшей степени сомнительную стратегию. Всеми силами он старался убедить суд, что его подзащитный, который, как известно, действовал в одиночку, просто попал под преступное влияние и поэтому не может считаться самостоятельным в своих деяниях. Что самое интересное, подсудимый явно не возражал против этой линии защиты и принимал в ней посильное участие, хотя любой мог бы в этой ситуации сообразить, что признание виновным по Закону о бунтовщиках обещало куда более серьезные неприятности, чем наказание за нанесение телесных повреждений лицу при исполнении.
