Я прикрыл ладонью глаза от слепящего красного света. С трудом различил в тёмных контурах за спиной офицера двоих солдат с оружием в руках. Первым из машины вылез пожилой. Он с трудом распрямил сгорбленную спину, и держался одной рукой за поясницу, слепо щурясь на солнце. Вслед за ним вылез худощавый невысокий человек, смуглый от загара, на вид совсем не примечательный. Одет он был в старую рабочую блузу. Его я так и не смог хорошенько рассмотреть за всю дорогу. Мы с Рэдом поддерживали с двух сторон раненого парня, который едва держался на ногах. Оказавшись на земле, я смог осмотреться по сторонам.
На север и запад, насколько хватало глаз, простиралась сухая песчаная степь. Настойчивый горячий ветер гнал там тучи пыли вперемешку с колючей травой, горько хрустевшей на зубах вместе с песком. На юге, километрах в пяти тёмная стена леса тянулась вдоль всего горизонта, плавно изгибаясь и почти примыкая к огромной котловине, обнесённой со всех сторон высоким земляным валом. Поверху вала тянулся забор из колючей металлической ленты. Там же расхаживали несколько солдат с собаками, истошно лаявшими на кого-то внизу, за валом, не видимого мне.
— Ну что встали, как истуканы?
Офицер пихнул меня в спину.
— Не в гости приехали! Чувствуйте себя, как дома! — и он криво усмехнулся своей глупой шутке.
— Этому человеку нужна медицинская помощь. Он ранен!
Я указал на парня, которого мы с Рэдом поддерживали с двух сторон.
— Помощь, говоришь, медицинская? — Губы офицера скривились ещё больше. — Ну что ж, я помогу ему сам!
Он выхватил из кобуры пистолет и в упор выстрелил в голову раненому парню. Тот, как подкошенный упал в пыль, забрызгав меня своей кровью и увлекая вслед за собой. Я едва удержался на ногах. Увидел, как Рэд с кулаками бросился на офицера, но его тут же остановили жестоким ударом приклада в живот. Согнувшись пополам, Рэд глухо застонал и упал на колени.
— Ах вы, сволочи!
Я кинулся на солдат, но получил такой сильный удар в лицо, что сразу оказался распростёртым рядом с мёртвым телом убитого парня, задыхаясь от ярости и пыли.
— Конвой! — истошно заорал взбешённый офицер. — Всех за колючку! Живо!
Пинками и прикладами нас подняли с земли и вместе с остальными погнали прикладами сквозь узкий проход, перегороженный решетчатыми воротами, над которыми висело синее полотнище с небрежной надписью белой краской: "Работа делает свободным". Рядом с воротами была установлена смотровая вышка с вооруженным часовым. Я плёлся вслед за Рэдом, отирая с лица струившуюся кровь и оглядываясь на оставшегося лежать в пыли на солнцепеке убитого парня.
За валом оказалось несколько десятков длинных зданий с плоскими крышами и зарешеченными окнами, стоявших по обе стороны котловины. Сама котловина тоже была разделена надвое проволочным забором. Люди самого разного возраста — такие же заключённые, как теперь и мы — сидели прямо на земле под палящим солнцем. Больше всего меня поразило то, что в лагере были и женщины-заключённые. Им отводилась специальная территория, отделённая колючим забором и рвом. Я взглянул на низкое ярко-синее небо.
Полоса лохматых грязно-розовых облаков поднималась от горизонта с юга, пересекала небесный свод через зенит и таяла в безмерной высоте, обрываясь на полпути к северному горизонту. Красный шар солнца плыл среди облаков, обрушивая на головы людей палящий зной. Душные испарения, поднимавшиеся со дна котловины, делали и без того безрадостное положение людей просто невыносимым. Всё это напомнило мне нацистские концлагеря, виденные мною ещё в школе, на уроках истории в старых кинохрониках. Смерть и безысходность реяли над этим местом, разделённым столетиями истории и парсеками расстояния от тех лагерей, вошедших позорной страницей в историю Земли. Но от этого происходящее здесь не теряло своей ужасающей сути.
Странно, но в этот момент мной овладела какая-то апатия и безразличие к собственной судьбе, едва я ступил за ворота этого лагеря смерти. Искры борьбы едва-едва вспыхивали в сознании, готовые угаснуть совсем. И только одно чувство не давало мне покоя — жажда отмщения за смерть Юли. Может быть, только она и не дала мне окончательно потерять всякий интерес к жизни.
* * *
— Максим!.. Максим!..
Кто-то настойчиво звал меня хриплым голосом. Я лежал на боку, стараясь укрыться руками от палящего солнца и забыться тяжёлым беспробудным сном. Голова, словно высохший на жаре плод, трещала от малейшего шума.
— Максим! — снова позвал настойчивый голос, и я с неохотой повернулся на спину, щурясь от слепящего красного света.
Это был Тандо Куросава — тот самый пожилой мужчина, с которым меня везли в этот лагерь три месяца назад. Он сидел на четвереньках, по-собачьи прижимаясь к земле, и смотрел на меня болезненно блестевшим, преданным взором. Сейчас он выглядел ещё более жалко, чем во время нашего первого знакомства. В прошлом школьный учитель и образованный человек, в изодранной одежде, не мытый и не бритый, он являл собой плачевное зрелище... Впрочем, так же выглядел и я сам, и все, кто находился здесь долгие месяцы заточения.
— Максим! — снова тихо позвал меня Куросава, и глаза его заблестели ещё сильнее.
— Какой сегодня день? — сонно спросил я, давно потеряв счёт времени на этом солнцепеке.
— Среда, — охотно ответил Куросава, подползая ко мне ближе.
— А число?
— Не знаю. — Пожилой смущенно замотал головой и облизал пересохшие губы. — Зачем тебе?.. Ты хочешь пить?
— Вы шутите?
Я пристально посмотрел в его загоревшиеся надеждой глаза и уже собирался отвернуться, но Куросава настойчиво затряс меня за плечо.
— Вовсе нет! Вовсе нет! — быстро затараторил он. — Я знаю, где можно достать воды! Прямо сейчас!
— Не говорите ерунды, Тандо!
Я поудобнее улёгся на бок, накрываясь с головой дырявой курткой. Воду в лагере давали только с наступлением темноты — мутную и солёную на вкус. Но и такой здесь были рады. Держать людей сутками на палящем солнце, не давая им ни воды, ни еды, не позволять им даже вставать с земли, кишащей всяческими ползучими гадами, без особого приказа — всё это было здесь правилом, одним из многих издевательств, с помощью которых из людей вытравливали всё человеческое, всякое стремление к свободе. Тех, кто выдерживал все испытания, через два-три месяца заставляли работать: под охраной выводили из лагеря на постройку нового заградительного вала. Люди в ручную насыпали землю, рыли глубокий котлован для нового лагеря смерти неподалёку от этого. Заключённые прибывали сюда ежедневно. Кто-то не выдерживал и умирал на этой стройке. Вообще, люди здесь умирали сотнями, почти каждый день. Это не считалось чем-то особенным. Никто не скорбел по усопшим. Их трупы просто сваливали в фургон и вывозили из лагеря в неизвестном направлении.
— Максим! Не спи! Нельзя спать! — затормошил меня Куросава, но я отмахнулся от него, как от назойливого насекомого.
— Я знаю, где взять воды прямо сейчас! Слышишь? — настойчиво повторял он мне на самое ухо.
Превозмогая тупую сонливость, я приподнялся на локте, глядя в его мутные грязно-коричневые глаза. На его небритом опухшем лице отразилась радость. Неужели он действительно знает, где взять воду? Я внимательно разглядывал его сквозь полу прикрытые веки. Во что превратился этот человек — грязное, жалкое, забитое животное! Я, наверное, тоже стану таким. Осталось совсем немного... Нет. Никогда! Я сильнее этого!
— Ну, хорошо, говорите!
Вместо ответа Куросава указал глазами куда-то в сторону, где был колючий сетчатый забор, отделявший нашу половину лагеря от женской половины. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего, кроме душных испарений сточной канавы, не увидел там. Снова взглянул на Куросаву.
— Что там?
— Там вода! — тихо и восторженно прошептал он и, в подтверждение своих слов, уверенно затряс головой.
Я снова посмотрел в сторону сточной канавы и теперь действительно разглядел там узенький ручеёк мутной воды, сочившийся из земли и стекавший на самое дно канавы. Вид этого ручейка заставил меня почувствовать, как я на самом деле сильно хочу пить. Но я тут же оставил всякую надежду утолить свою жажду.
— Ничего не выйдет, — повернулся я к Куросаве. — Часовой!
— Получится, получится! — поспешно заговорил пожилой. — Часовой ничего не заметит!
Я покосился в сторону смотровой вышки. Солдат, сидевший там, действительно ничего не мог увидеть, потому что спал, в обнимку со своим автоматом, разморённый на жарком солнце.
— А где Рэд?
Я повернулся к Куросаве.
— Он здесь. Здесь рядом.
Слегка приподнявшись на локте, я увидел Рэда Вана, лежавшего невдалеке от нас. Мы обменялись с ним несколькими безмолвными жестами. Он сразу же понял, что я хочу сделать и глаза его загорелись надеждой.
— Да, но во что мы нальём воду? — спохватился я.
— Вот! — Куросава достал из-за пазухи пластиковую банку из-под консервов, и бережно, словно это была бесценная хрустальная чаша, протянул её мне.
Похоже, он позаботился обо всём заранее. Я взял у него эту обтёртую грязную посудину, перевернулся на живот и медленно пополз к сточной канаве, в любую минуту ожидая грозного окрика часового и автоматной очереди в спину. Но ничего не происходило и это придало мне уверенности и сил. Своей цели я достиг через минуту и скатился на дно узкой траншеи, прижимаясь к мокрой земле и задерживая дыхание, чтобы не задохнуться от невыносимого смрада, стоявшего здесь. Стаи каких-то насекомых при моём появлении панически разлетелись в разные стороны, тут же зарываясь в сырую землю на склонах сточной канавы. Крупные зелёные жуки плотным роем вились над моей головой.
Выждав минуту, я переступил через нечистоты на другой край траншеи. Вода сочилась из под большого камня, торчавшего из бурой почвы. Вблизи она оказалась мутной и на вид совсем не пригодной для питья. Отогнав от себя назойливых насекомых, я накрыл банку полой куртки, и брезгливо подставил этот самодельный фильтр под тонкий грязный ручеек. Наполнив банку почти до краёв, я сделал осторожный глоток и тут же выплюнул тухлую жидкость. Гадость! Лучше умереть от жажды, чем пить такое!
Отерев рукавом вспотевшее от напряжения лицо, я заметил, что за мной внимательно и испуганно наблюдают несколько десятков женских глаз с другой стороны забора. Невольно мой взгляд остановился на лицах этих женщин: молодые и не очень — все они были низведены здесь до скотского существования, хотя были достойны совсем иной участи. В их глазах я прочёл столько боли, отчаяния и безотчётной надежды, что сердце моё сжалось от тоски и боли. На Земле женщин боготворили и пели им гимны. Женщины вдохновляли мужчин на подвиги и грандиозные свершения, при этом сами не уступали мужчинам ни в отваге, ни в уме. Отношения, построенные на равноправном партнёрстве, позволяли смело идти на пути покорения стихий, освоения вселенной и обновления Земли. Здесь же на меня смотрели печальные, наполненные страданием глаза, не понимавшие, за что на плечи этих женщин свалилась такая страшная беда. Я переводил взгляд с одного грязного лица на другое. И вдруг дыхание моё оборвалось, сердце дрогнуло и замерло в груди...
Нет, не может быть! Этого просто не может быть!
Я закрыл лицо руками и затряс головой, не веря самому себе, стараясь отогнать от себя это наваждение. Должно быть, это просто от жары и голода. Я снова открыл глаза, но ничего не изменилось. Она лежала в нескольких шагах от меня, такая же изодранная и немытая, как все остальные, ужасно бледная и осунувшаяся, но живая — Юли! Это был не сон — явь! Сердце моё подпрыгнуло к самому горлу. Я едва не задохнулся от радости. Я был не в силах произнести ни слова. Только сдавленный хрип вырвался у меня из пересохшего горла. Обезумев от счастья, я бросился на колючую ограду, разделявшую нас, и в следующую минуту голос, наконец, вернулся ко мне.
— Юли! Любимая! Я здесь! Посмотри на меня!
Вздрогнув от неожиданности, она быстро села, испуганно озираясь по сторонам. И сразу же увидела меня. Я поймал её недоверчивый взгляд, через мгновение загоревшийся безмерной радостью и любовью. По щекам её покатились слёзы, при виде которых сердце моё защемило и сжалось от невыносимой боли. Юли порывисто вскочила и кинулась к забору, спотыкаясь и чуть не падая на непослушных ногах. У самой ограды она обессилено упала на колени, и наши лица оказались совсем рядом. Я жадно всматривался в её бесконечно дорогое лицо, я утопал в её глазах — огромных и бездонных, как озера печали. Я чувствовал её горячее прерывистое дыхание у себя на губах. Пальцы наши переплелись, не замечая боли от впившейся в них колючей проволоки. Окружающий мир перестал для нас существовать. Я впитывал в себя её счастье, её любовь, её бесконечное страдание. Слов было не нужно. Только кровь моя кипела от бессильной ярости и гнева...
Всё оборвалось так же неожиданно, как и началось. Длинная автоматная очередь разрезала тишину, и злобные пули ударили совсем рядом от нас, взрывая почву на краю канавы. Испугавшись, что я снова могу потерять её, теперь уже навсегда, я оттолкнул Юли от забора, крича ей что есть мочи:
— Беги назад! Ложись! Скорее ложись!
Юли испуганно кинулась в сторону и тут же упала ничком прямо в пыль, закрывая руками голову. Обернувшись к вышке, где проснувшийся часовой поливал нас свинцом, я кинулся на дно канавы, неуклюже на четвереньках отползая подальше от забора, подальше от своей любимой, чтобы отвести от неё смерть.
В лагере поднялся шум, раздавались громкие крики охранников, стрельба стала беспорядочной. Выскочив из канавы в нескольких метрах от того места, где осталась лежать Юли, я понял, что мои товарищи, спасая нас, отвлекают внимание охраны на себя. В лагере творилось что-то невероятное. Осмелевшие от неожиданной надежды, люди бросились к оградительному валу, к воротам в отчаянном желании вырваться на свободу. Но большинство тут же падало замертво под безжалостным огнём часовых. Многие, превозмогая боль, со стонами продолжали ползти к воротам, цепляясь пальцами за пыльную почву. Но поверху вала уже бежали солдаты с собаками, смыкая плотное кольцо вокруг входа в лагерь. Раскалённый свинец резал воздух над самой моей головой. Споткнувшись, я упал в лужу крови, с трудом отполз в сторону. Единственная мысль стучала в моём мозгу подобно автоматной очереди: только бы она была жива... только бы она была жива...
Приподнявшись на локтях, я оглянулся назад, в сторону женской половины лагеря, но ничего не смог разглядеть. Там тоже была суматоха, стояли тучи пыли. В эту минуту кто-то грузно упал рядом со мной. Я отшатнулся и увидел перепачканное грязью и кровью лицо Рэда Вана.
— Что будем делать, Максим? — задыхаясь от пыли, спросил он. Глаза его яростно горели.
— Нужно остановить эту бойню! Нам не вырваться отсюда так!
— Остановить? Как?
Рэд перевернулся на спину, озираясь по сторонам. Кругом лежали люди: кто-то был ещё жив и громко стонал и просил о помощи, кто-то был уже мёртв. Трупы влались всюду, один на другом. Всё вокруг было залито кровью, моментально спекавшейся под раскалённым солнцем.
