— Что с тобой, Максим? — спросил Дев, внимательно наблюдавший за мной.
Я заметил, что мы остановились на ступенях лестницы, поднимавшейся к главному входу в больницу.
— Со мной?.. Да так, ничего особого. Просто устал... Эх, Дев! Разве не хочется тебе оказаться сейчас там, на Земле? Лечь где-нибудь посреди её лугов, глядя в солнечное небо. Так, чтобы душа твоя наполнилась безбрежной радостью... Знаешь, той радостью, что рождается от чувства свободы — свободы от страха, от всех тревог и переживаний: о куске хлеба, о завтрашнем дне, о судьбе своих детей... Разве ты не хочешь этого, как я?
Я с жадностью всматривался в лицо друга.
— Максим, Максим! — тяжело вздохнул он и сокрушённо покачал головой. — Ты же знаешь, что за нами никто не прилетит, не заберёт нас отсюда, пока что-то не изменится на этой планете. А значит, Земля от нас безмерно далека — гораздо дальше любой из планет или звёзд этой галактики! Трудовое Братство не станет совершать новых ошибок, пока мы не исправим здесь прежние.
— Но это не наши с тобой ошибки! — жарко возразил я. — Мы искупаем здесь чужие грехи, Дев! Скажи, разве это справедливо? Разве тебе не обидно за себя?
— Нет, — снова покачал головой Дев. — Это и наши ошибки тоже! Это и наши грехи тоже, Максим! Иначе нас с тобой здесь попросту не было бы сейчас. Разве не так?
Он положил руку на моё плечо, заглядывая мне в глаза.
— Мы с тобой защищаем здесь честь Земли, друг. Так то!
— Да, ты прав, — уныло согласился я. — И я знаю, что так оно и должно быть... Но от этого мне не становится легче, поверь!
На крыльцо больницы вышли две женщины, с грудными детьми на руках. Я задержал на них свой взгляд: обветренные смуглые лица; волосы в тугих пучках; на тонких шеях невзрачные дешёвые украшения; натруженные руки, привыкшие к тяжёлой работе, прижимают спящих младенцев к груди.
— Добрый день, Камал!
— Да, и вам добрый! — кивнул я, пытаясь улыбнуться в ответ на их приветствия.
Женщины спустились по лестнице, с интересом оглядываясь на нас с Девом, а затем направились вниз по улице, о чём-то оживлённо беседуя.
— Ладно, пойдём уже.
Я взял Дева под руку, направляясь к дверям больницы.
Внутри было светло и на удивление довольно прохладно. Красный солнечный свет, лившийся сквозь узкие высокие окна, превращал медицинскую утварь в музейную бронзу. Знакомые запахи больницы витали в воздухе, наполняя длинные коридоры, где сновали санитарки в серых медицинских одеждах и платках, покрывающих головы. Люди, нуждавшиеся в помощи, сидели тут же: кто-то на стульях, кто-то прямо на полу. На лицах у всех было одинаково тревожное ожидание. Только дети, не знавшие уныния, галдели, умудряясь даже больницу превратить в место для беззаботных игр.
Я остановил одну из санитарок, проходивших мимо нас, и спросил у неё, где сейчас главный врач. Худощавая смуглая девушка, явно из местных, застенчиво кивнула в дальний конец коридора и снова заспешила по своим делам.
Анджали Чаран была нашей соотечественницей. Женщина лет сорока, статная и подтянутая, при первой встрече она производила впечатление суровой властительницы древности, не терпящей неповиновения. Но стоило заглянуть в её глубокие чёрные глаза, и ты сразу понимал, что за этой внешней строгостью кроется человек бесконечной доброты и мягкости, отзывчивый и чуткий к бедам и горестям других людей.
Едва я подумал о ней, как она неожиданно появилась перед нами в обычной медицинской одежде, выйдя из бокового помещения в сопровождении одной из санитарок. Заметив нас, Анджали обрадовано вскинула руки:
— А, Максим! Дев! Рада вас видеть у нас!
Грудное меццо-сопрано земной женщины привлекло внимание окружающих, но земная речь осталась не понятной для них, как и для помощницы Анджали, которая с любопытством поглядывала на нас троих. Плотно уложенная причёска делала правильное лицо Анджали Чаран похожей на легендарную апсару. Всё в этом лице дышало древностью: и характерная лепка структуры сильного костяка, и широкий лоб, и твёрдый вырез губ, и широко расставленные большие глаза. А едва уловимый оттенок той невыразимо завораживающей прелести, которая присуща зрелой женской красоте, как бы ставил между этой землянкой и окружающим миром непреодолимую преграду, едва приоткрывая завесу, за которой, казалось, таилась неизведанная пропасть безумных страстей и наслаждений.
— Мы к вам, за помощью, — улыбнулся я, приходя в нежные материнские объятия Анджали Чаран.
От неё исходил аромат свежести и сладкого цветочного нектара.
— Ты болен, дорогой мой? — удивилась и встревожилась Анджали, слегка отстраняясь и пристально вглядываясь в моё лицо.
— Со мной всё в порядке, как и с Девом. Мы хотели справиться об одной из ваших помощниц.
— О ком же? — заинтересовалась врач.
— Нам бы повидать Вибху Дуян, — отозвался Дев, почему-то нервничая.
— Понимаю. Кажется, тут замешаны дела сердечные? — Анджали Чаран лукаво взглянула на моего друга и развела руками: — Увы. Здесь я бессильна. Вам, мальчики, придётся решать свои проблемы самим.
— Мы, собственно, и пришли сюда за этим, — пожал плечами Дев. — Так, где можно найти Вибху?
Анджали повернулась к своей помощнице. Странный цвет волос — чёрный с пепельной подцветкой — выделял эту девушку среди обычных чёрных с красноватым отливом голов гивейцев и гармонировал с её серыми глазами.
— Гае! Ты не видела Вибху?
— Она ушла... сегодня утром, — сообщила помощница высоким звонким голосом с явным южным акцентом.
— Ушла? Куда? — удивилась Анджали Чаран.
— Не знаю. Ушла из города. Забрала свои вещи и ушла. Она ничего не объясняла, а я... — смущаясь, стала объяснять Гае.
— Хорошо, хорошо, — остановила её Анджали. — Будь добра, иди в хирургию. Я сейчас подойду к вам.
Когда девушка ушла, врач обескуражено посмотрела на нас.
— Ничего не понимаю. Вот так вот, ни с того, ни с сего, уйти, не сказав никому ни слова... Ох, уж эти гивейцы! Никак я не могу привыкнуть к этой их поголовной дремучести, что ли...
Анджали сокрушённо покачала головой, явно расстроенная услышанным известием.
— Кажется, я догадываюсь, в чём причина её ухода, — медленно произнёс я, поглядывая на друга. — Хорошо. Мы тогда пойдём, пожалуй. Не будем больше отвлекать вас от работы.
— Эх, дорогой мой Камал! — вздохнула Анджали Чаран. — К счастью, моей работы здесь гораздо меньше, чем вашей. Ребята! Я прекрасно понимаю, как вам тяжело приходится сейчас, но...
Анджали не договорила. Оглушительный грохот заставил её оборвать себя на полуслове и всех нас вздрогнуть от неожиданности. Здание больницы содрогнулось, словно от страшного землетрясения. Со звоном посыпались разбитые стёкла окон, раня осколками людей. Громкий детский плач разнёсся по коридорам больницы.
— Что происходит? — Анджали Чаран с недоумением смотрела на меня, но если бы я знал это.
— Взрыв! — воскликнул Дев. — Это был взрыв! Совсем рядом!
— Школа! — тут же сообразил я и кинулся к дверям выхода.
В это мгновение снова раздался грохот, звон бьющегося стекла и испуганные крики — ещё один взрыв! Выскочив на крыльцо больницы, я остановился, бешено озираясь по сторонам. До конца не понимая, что происходит, я уже сожалел о том, что у нас с Девом нет с собой оружия. Прилив адреналина стремительной рекой наполнял меня, подстёгивая психическую энергию и проясняя сознание, из глубин которого всплывали заложенные туда боевые навыки.
Моя реакция обострилась до предела, а зрение сделалось панорамным. Теперь я видел сразу во всех направлениях: вот трое вооружённых людей в чёрных одеждах перебегают улицу слева, метрах в двадцати от нас, как раз там, где только что прозвучали взрывы... вот ещё двое уверенно двигаются им навстречу, в направлении школы со стороны узкого проулка...
Мысль о детях, находившихся там, заставила меня максимально сконцентрироваться, и тогда время остановилось для меня. Я закрыл глаза, глубоко дыша и мысленно возносясь над землёй: неясные психические сигналы, приходившие со всех сторон, превращались в образы, из которых сложилась чёткая зрительная картина окружающего нас пространства.
— Трое справа! — над самым моим ухом прозвучал далёкий голос Дева Рошана.
— Вижу, — спокойно ответил я, отмечая и этих троих на своей мысленной карте. — Они твои. Я беру тех, что у входа в школу.
— Понял.
Я открыл глаза. Не произнося больше ни слова, Дев стремительной бесшумной тенью скользнул вдоль фасадов ближних домов. Я же устремился в противоположную сторону, ни на мгновение, не упуская из вида все свои цели. Через пару минут между нами уже осталось не больше десятка шагов. Заметив моё приближение, один из неизвестных вскинул оружие и тут же стал дико озираться по сторонам, не понимая, куда я исчез.
Это была обычная психологическая игра в исчезновение, известная на Земле даже детям. Нужно было лишь отвлечь внимание противника, сосредоточив его на чём-нибудь постороннем, что я и сделал. Оказавшись за спиной бородача, несколько секунд я оставался в секторе невидимости. Открытое пространство без труда позволяло сделать это, предугадывая все движения моего противника, тем более что тот оказался массивен и неповоротлив.
— Ага! Не уйдёшь! — завопил бородатый громила хриплым голосом, когда я снова появился в поле его зрения.
Его загорелое до черноты лицо с тёмными круглыми глазами засияло злобной радостью. Он, было, вскинул своё оружие, но выстрелить так и не успел. Коротким стремительным движением я выкинул правую руку вперёд, и мои пальцы сомкнулись на шее врага, впиваясь в мышцы, передавливая сосуды и парализуя нервы. Колени громилы подогнулись. Задыхаясь и обезумев от боли, он выпустил из рук свой автомат, судорожно пытаясь освободиться от моего захвата. Но его держала не человеческая рука, а стальная машина.
В эту секунду я почувствовал, как яростный зверь выползает наружу откуда-то из глубины моего нутра — не ведающий сострадания и сомнений, не знающий пощады. Я испугался его, но отступать было уже поздно. Рванув теряющего сознание громилу на себя, я закрылся им, словно щитом, и тут же почувствовал, как содрогается его обмякшее тело под градом пуль. Выстрелы звучали глухо и отрывисто. Пули пронзали плоть уже мёртвого здоровяка, рвали её на куски. Но это продолжалось пару мгновений, не больше.
Пихнув тяжёлое тело на стрелявшего, я свалил нового противника коротким ударом основания ладони в переносицу. Он упал в горячую пыль, как подкошенный, заливаясь тёмной кровью. Третий — такой же коренастый и широкоплечий, как и остальные — кинулся на меня с ножом, злобно сверкая глазами и скрежеща зубами. Но его оружие пронзило лишь воздух там, где только что стоял я. Легко перехватив руку нападавшего, я позволил ему продолжить движение вперёд, а затем развернулся на опорной ноге и резко рванул запястье бородача обратным рычагом вниз. Грузное тело легко взлетело в воздух и тут же мешком упало к моим ногам. Кости сустава бандита с хрустом переломились. Закричав от боли, он забился как рыба, выброшенная на берег. Я навалился на него всем своим весом сверху, придавливая голову к земле коленом и ломая шейные позвонки.
В это мгновение за моей спиной послышался топот чьих-то тяжёлых ног. Резко развернувшись и поднимаясь на ноги, я нанёс сдвоенный удар кулаками в грудь налетевшему на меня бородатому здоровяку, замахнувшемуся огромным тесаком. Бандит споткнулся на ровном месте, выпучил глаза и стал хватать ртом воздух. Гримаса нестерпимой боли исказила угловатые черты его широкого обветренного лица. Выхватив у него оружие, я нанёс по телу врага рассекающий удар сверху вниз и сразу же ещё один секущий удар — по дуге и в сторону. Почувствовал запястьем, как острый металл разрубает чью-то плоть, и увидел, как два тела падают в пыль, истекая горячей кровью.
За моей спиной раздались выстрелы. Я обернулся. В нескольких десятках шагов от меня Дев, с автоматом в руках стоял над поверженными противниками. Он уверенно поднял вверх руку, давая понять, что у него всё в порядке. Горячность боя постепенно отпускала. Я возвращался в себя, тяжело дыша и осматривая убитых мною людей. Душу наполнила холодная отчуждённость. Я всё ещё пытался поймать того самого страшного зверя, так удивившего и напугавшего меня, рассмотреть его получше, но он изворотливой змеёй уполз обратно в темноту моего подсознания, и мне снова стало страшно за себя. Страшно и неуютно в этом теле, так легко проливавшим чужую кровь, хотя непреложный закон зеркального отражения любого зла давал мне право противодействовать этому злу равной силой в критических обстоятельствах. Осознание этого не давало спокойствия душе, но снимало сомнения, избавляя на время от сожалений и мук совести.
Внутренне встряхнувшись и окончательно придя в себя, я бросился вместе с Девом к зданию школы, в окнах которой всё ещё полыхал огонь. Боковая стена здания была полностью разрушена. На грудах камней и обгоревших деревянных балок лежали почерневшие тела: четверо детей и двое взрослых. Площадка перед школой была засыпана листами исписанной бумаги и обгоревшей, искорёженной мебелью. В дальнем конце площадки, у невысокой каменной ограды, сбились перепуганные дети. Две женщины-воспитательницы с растрёпанными волосами и перепачканными сажей лицами старались прикрыть их своими телами, глядя на меня и моего друга широко раскрытыми от страха глазами.
— Всё хорошо! — успокоил я их. — Всё уже позади! Не бойтесь. Мы защитим вас. Уводите детей в безопасное место... Вот туда, в больницу. Там вам окажут необходимую помощь.
Со всех сторон к зданию школы уже сбегались взволнованные, перепуганные люди. Кто-то пытался потушить пожар, другие помогали раненым, уводили их подальше от разрушенного здания.
— Кто это был? — спросил у меня Дев, казалось, до конца так и не пришедший в себя от адреналинового возбуждения. — Каратели?
— Нет, — покачал я головой. — Это не каратели. Эти одеты не по форме и вооружены плохо... Но они и не обычные бандиты, и пришли сюда с конкретной целью — взорвать школу и больницу. Это беспокоит меня больше всего!
— Но как они прошли через наши посты? — недоумевал Дев.
— Вот это как раз и надо выяснить. Займись немедленно! Проверь все посты, весь периметр охраны.
— И на Амено-Хоко?
— Да, и там тоже. Возможно, кому-то из этих "чёрных" бородачей удалось уйти от нас. А может кто-то из них всё ещё готовится напасть на город. Возьмите с ребятами оружие и будьте готовы к бою!
— Хорошо, — решительно кивнул Дев.
— А я постараюсь поговорить с местными. Возможно, кто-то из них что-нибудь знает об этих людях, — сказал я.
Дев закинул автомат на плечо и решительно зашагал вниз по улице. Проводив его взглядом, я вернулся к месту нашей схватки, где уже собралась большая разномастная толпа.
Моё внимание привлёк седой старик в плетёной широкополой шляпе, с длинным посохом в сухих жилистых руках. Я хорошо знал его. Томбогори — так звали этого старика. Он был местным долгожителем, и люди относились к нему с почтением, даже с почитанием. Причиной тому была мудрость и рассудительность этого убелённого годами человека.
