Юли отстранилась от меня и несколько долгих секунд всматривалась в моё лицо, словно ища подтверждения каким-то своим мыслям. Затем уверенно сказала:
— Тебе обязательно нужно поговорить с Онами!
— Кто это? — удивился я.
— Один очень мудрый старик. Он появился здесь два дня назад и рассказывает удивительные вещи: о революции, о вожде Чой Чо Рене, о народе Гивеи. Может быть, вы найдёте с ним общий язык, и ты даже научишься чему-то у него?
Юли с надеждой посмотрела на меня.
— Хорошо. Я поговорю с ним... Завтра.
— Да. А теперь давай спать. Я устала.
— Давай.
Я снова обнял жену, ложась рядом с ней на постель.
Подумалось: "Удивительно, но против силы зверя сила мужчин абсолютно бессмысленна. Выиграть битву с ним можно только полным пониманием того, как действует твой враг. Малейшее стремление вывести борьбу в "силовую сферу" неизбежно будет означать гибель. Именно поэтому диалектика состоит в том, чтобы выставить против зверя противника, которому даже бессознательно не придёт в голову мысль мериться с ним силой — то есть женщину!".
* * *
С приходом утра Шеньчжоу ожил и преобразился. Дома украсились разноцветными фонариками, с крыши на крышу протянулись связки цветочных гирлянд, наполнивших улицы буйством живых красок и дурманящими запахами. Красный, оранжевый, жёлтый, белый, лиловый, синий — немыслимые сочетания и оттенки их в цветочной пудре усыпали землю и стены домов. От обычной монотонности и унылости не осталось и следа.
Со всех сторон слышалась музыка: гулкие барабаны отбивали стройный ритм, звонкие рассыпались в нём энергичной радостью, увлекая в круговерть безумного танца. Им вторили голосистые трубы и задиристые трещётки, звуки которых разбивали и дробили на мелкие кусочки безумные литавры.
Улыбки светились на лицах людей. И стар, и млад, казалось, переполняло мимолётное счастье. Все радовались приходу весны, когда в Южном полушарии на короткое время устанавливалась прохладная дождливая погода. Особенно преобразились женщины. Невзрачные повседневные одежды сменились яркими нарядами сочных расцветок, искусно расшитыми золотыми и серебряными нитями. Украшения сверкали на солнце в высоких причёсках и на тонких шеях ослепительным разноцветьем поддельных драгоценностей.
Одни представительницы прекрасного пола степенно прогуливались под руку со своими важными мужьями. Другие, незамужние, сбивались в хихикающие стайки, озорно и кокетливо поглядывая на потенциальных женихов — серьёзных и чинных, как римские патриции, одетых в белые без ворота просторные рубахи, подпоясанные красными или чёрными поясами.
Пожилые женщины с широкими корзинами полными цветов сидели прямо на обочине и усердно плели венки и гирлянды, нанизывая оранжевые и белые бутоны на длинные тонкие нити. Дети носились по улицам, озорно крича и улюлюкая, запускали юрких воздушных змеев, или посыпали друг друга цветочной краской и заливаясь радостным смехом.
Мы с Юли шли по городу, осыпаемые лепестками цветов и радостными приветствиями.
— Бхуми! Бхуми! Катеи де хару! Камал! Шиавасе то ясаши! — неслось со всех сторон.
Отвечая на приветственные поклоны и протягивая руки жаждущим прикоснуться к нам людям, мы направлялись в сторону городской площади. Компанию нам составили две местные девушки, с которыми успела подружиться Юли — Омэ и Мико. Невысокие и смуглые, они мало чем отличались от всех остальных и походили на двух сестёр: округлые лица, высокие скулы, узкие, светящиеся задором чёрные глаза. Пухлые губы маленьких ртов застыли в кротких улыбках.
В это утро Рэд Ван тоже был с нами. Он шёл чуть позади, кивая всем встречным:
— Тайё! Тайё!
Мой товарищ выглядел особенно торжественно в национальном одеянии, напоминавшем длинный, свободно сидящий сюртук пунцового цвета. Он был застёгнут до воротника-стойки на позолоченные пуговицы, и Рэд — высокий, статный и сосредоточенный, с твёрдым точеным профилем — походил в нём на ведийского бога. Только его блестевшие волнением и радостью глаза выдавали обычного человека.
Прислушавшись к советам Рэда, я надел такое же одеяние, как и у него, только другого цвета — нежно-кремового, расшитого по плечам и груди золотом. Юли решила одеться на праздник в свободную тунику с рукавами, по крою похожую на длинный расклешённый сарафан. Её наряд был заботливо сшит местными мастерицами из серебристого муслина с ярким набивным цветочным рисунком по подолу. Такие наряды здесь обычно надевали на праздники городские жительницы Гивеи, которым не приходилось трудиться в поле или помогать мужьям во время рыбной ловли. Сейчас этот наряд был особенно удобен для неё. Моя любимая дополнила его палантином из яркой цветной ткани бандхни, который придал её образу особой прелести.
— Максим! — неожиданно Юли стала теребить меня за рукав.
— Что любимая?
— Онами!
Она указала рукой куда-то в сторону. Я посмотрел в указанном ею направлении.
На небольшом пятачке, в тени крон развесистых деревьев группа молодых людей — человек десять-пятнадцать — обступила какого-то старика, опиравшегося на иссохший посох: длинная седая борода, широкая плетённая шляпа, защищавшая лицо от палящих лучей солнца и любопытных взглядов. Издалека он напомнил мне Томбогори.
— Онами! — окликнула старика Юли, когда мы подошли ближе.
Тот повернул голову в нашу сторону, и на губах его появилась тонкая улыбка.
Сейчас я смог лучше рассмотреть его. Одет он был в объёмный пыльный балахон, почти утративший на солнце свой первоначальный цвет. Это странное одеяние делало Онами похожим на старого монаха-отшельника или мудреца, но мне почему-то показалось, что его истинное предназначение — скрывать от посторонних глаз настоящий облик этого человека. Покатая спина и по-старчески опущенные плечи могли в любой момент распрямиться, и перед нами стоял бы мощный, сильный воин, а не чахлый старец. Это впечатление только усилилось, когда я взглянул в глаза этого человека. На изборождённом морщинами лице они казались совершенно чужими — живые, пронзительные, полные скрытых страстей и холодного тёмного огня.
— А, Бхуми! — произнёс старик нарочито низким скрипучим голосом, отвешивая моей жене низкий поклон.
— Онами! Познакомьтесь. Это мой муж, Камал, — представила меня Юли, и я заметил, что она слегка взволнована. Слабые пятна румянца проступили у неё на щеках.
— Тот самый Камал? — понимающе закивал старик, издав непонятный звук: то ли глухой кашель, то ли приглушённый смех.
— Да, тот самый, — улыбнулся я, протягивая ему руку.
Секунду он смотрел на неё, затем сложил ладони перед грудью в традиционном приветствии.
— Почему вы здесь, а не на празднике, вместе со всеми? — удивилась Юли.
— Да, вот, беседую с молодёжью.
Онами простёр руку в сторону, указывая на собравшихся около него людей.
— Пытаюсь научить их как жить в нашем жестоком мире.
— И как, получается?
Я внимательно посмотрел на него.
— Они мне верят, — неопределённо покачал головой Онами, и снова улыбка показалась на его губах.
— Вера это хорошо, — кивнул я. — Она сильное оружие в умелых руках!.. Так чему же вы учите молодёжь? Надеюсь, тому, как стать честным и справедливым?
Онами от моих слов весь затрясся в беззвучном смехе.
— Сынок! Ей, богу, не смеши меня! Как можно быть честным и справедливым в мире, где правит подлый тиран? Слова о честности и справедливости вызывают у него только смех!
Я заметил, как Омэ и Мико боязливо поёжились от его слов. Уверенно сказал:
— Значит, нужно установить такие законы, которые возведут честь и равенство в норму.
— Все здешние законы принимаются и исполняются под полным и безусловным контролем Чой Чо Рена, — покачал головой Онами. — И всё равно даже эти законы не исполняются его сановниками до конца! Всякий раз возникают какие-то обстоятельства, которые оказываются выше любого закона. Воля нашего вождя всегда сильнее любого закона!
Старик насмешливо оглядел собравшуюся молодёжь. Его слова были встречены одобрительными возгласами.
— Вожди приходят и уходят, а народ остаётся, — спокойно возразил я.
— О, да! — кивнул Онами. — Но плохой вождь это лишь полбеды. Ведь его волю покорно и беспрекословно исполняют перепуганные государственные сановники, которые тоже часть народа, поэтому должны служить своему народу. Только заботятся они не о народе, а о сохранении насиженных мест. Они готовы на любые гнусности и даже преступления ради этого. К тому же волю Чой Чо Рена ревностно охраняют тысячи циников в погонах ОЗАР и в военной форме так называемой "народной" армии. И чем гибче будут хребты всех этих прислужников Чой Чо Рена, тем спокойнее будет его жизнь. Но для народа ровным счётом ничего не изменится. Наша жизнь будет становиться только хуже, изо дня в день!
— Верно! Правильно говорит! — послышалось со всех сторон.
— Так что, дорогой Камал, о законности на Гивее приходится только мечтать, — снова усмехнулся Онами, глядя мне в глаза. — Но и это можно было бы не принимать во внимание. Страшнее другое — кругом одна гниль и отбросы! Здешние люди, как труха истлевшего пня. Им не нужна никакая законность, потому они и готовы сносить любое беззаконие.
— Разве их вина в этом? Они лишь жертвы, не способные протестовать, — вступил в разговор Рэд Ван. — Для того чтобы люди не выражали протеста, нужно не так уж и много. Нужно всего лишь отучить их мыслить критически. Наш народ в основной своей массе не образован. А у необразованных людей запросы к жизни примитивны. Была бы еда, мнимый комфорт и столь же мнимое ощущение защищённости. И развлечения, конечно, такие же непритязательные и доступные, как и дешёвая еда. Всё это и позволяет властям манипулировать общественным мнением, превращать людей в равнодушных обывателей, безразличных ко всему на свете, кроме самих себя — любимых и дорогих сердцу.
— Ты прав, — согласился с ним я. — Вот почему здесь так много тех, кто любит порассуждать о том, что "главное внутри", что "бог у каждого свой". Для таких людей действительно главное это то, что внутри них. И бог у них свой, собственный — их утроба! Вот их бог, и иного бога у них нет. Один древний земной писатель написал о таких людях: "Заметь, что не Богов я мясом угощаю, а сам себя. Утроба — вот наш бог, и главный бог при этом". Потому-то подобные люди и рабы существующей власти... Даже хуже того — они почти животные, скоты, в головы которых вбита одна единственная мысль: мысль о том, что только эта власть является источником всех их благ и гарантом их безопасности, и смена этой власти приведет к всеобщему хаосу, к катастрофе всемирного масштаба.
— Камал!
Я почувствовал, как Юли сильно дёрнула меня за рукав, и встретился с её укоризненным взглядом.
— Что ж, в этом ты прав. Все только и могут, что жрать и срать, — покачал головой Онами, соглашаясь со мной. — Эти мысли они впитывают ещё с молоком своих матерей.
— А для полного и окончательного закрепления в головах каждого этих мыслей власть старательно рождает уродливые образы мнимых врагов, выбрасывая их в окружающий мир, — продолжал я, чувствуя, как волнение охватывает меня. — Эти образы отравляют его, затмевая действительность и порождая иную, параллельную реальность, не имеющую ничего общего с настоящей жизнью! С этими образами можно вести долгую и непримиримую борьбу, выставляя их страшными пугалами на всеобщее обозрение и таким образом до бесконечности растягивая иллюзорное покрывало майи над общественным сознанием.
Собравшиеся вокруг нас молодые люди притихли. Я заметил на их взволнованных лицах удивление и сомнение, словно они начали примерять сказанное мной на себя.
— Вот так вот для слабых и равнодушных ко всему людей иерархический мир становится самым привлекательным, — снова заговорил я. — Пока каждый из миллионов таких "маленьких людей" убеждён в возможности для себя подняться над остальными, отхватить лишний кусок благ и получить возможность повелевать теми, кто этого не смог сделать, ничто на этой планете не изменится! Но, как только всем станет ясно, что они живут иллюзиями, вся эта чудовищная система угнетения утеряет свою опору. И никакая репрессивная машина не сможет помешать этому. Она может некоторое время удерживать систему, но на штыках нельзя сидеть — никогда!
— И что же предлагаете вы? — спросил Онами, и я заметил в его глазах искреннюю заинтересованность.
— Когда придёт освобождение от необходимости вырывать для себя место в иерархии, люди обретут неслыханную свободу и огромные возможности. Ваше общество неожиданно провалилось во тьму, когда люди, выгрызавшие себе место в иерархии на этой планете, захватили всё и вся, пожирая и растаптывая всех остальных. Но это вовсе не норма исторического развития. Это временная флуктуация, ничтожное по историческим меркам отклонение от истинного пути. Настоящая история Гивеи начинается только сейчас, и она должна начинаться с истории свободных людей.
— А откуда возьмутся эти свободные люди, если кругом одна дрянь и нечесть? — усмехнулся Онами.
— Зачем вы так говорите? — взволнованно воскликнула Юли, глядя с укором на старика. — Есть и другие, на кого не действует "сонное" зелье пропаганды и лжи. Пусть их не так уж и много, пускай они выбиваются из общей массы, становясь изгоями, но они есть! Да, их преследуют, сажают в лагеря и тюрьмы, или попросту уничтожают. Они остаются непонятыми и отвергнутыми всеми остальными, потому что рабы всегда ненавидят тех, кто стал свободным, пускай это только свобода разума и суждений. Ненавидят даже больше, чем своих жестоких хозяев. Но эти люди не труха, не отбросы и нечесть! Они — искры, искры пламенеющего духа и за ними будущее этой планеты!
— Она права. Если вы по-прежнему будите считать их изгоями, это приведёт к ещё большему разобщению гивейского народа, — согласился Рэд Ван, придя на помощь моей жене. — А разобщённость народа только на руку преступной власти. Ведь любое объединение людей страшит её возможностью протеста. Чтобы избежать революций и социальных потрясений, сохранить свой статус-кво такая власть пойдёт на всё, даже на тиранию.
— Потому-то, чтобы сломить тиранию, и необходимы новые справедливые законы — для защиты достоинства людей, их чести, — уверенно сказал я. — Законы, дающие каждому веру в себя, возможность возвеличиться духом.
— Вы сами живёте в сказочных фантазиях, — сокрушённо покачал головой Онами. — Вы, как наши властители, которые изолировали себя в придуманном ими же мире. Оглянись вокруг, Камал! Чой Чо Рен отгородился от своего народа гвардией карателей, боясь потерять власть, а с ней и саму жизнь. Его сановники, которых он поставил управлять провинциями, погрязли в стяжательстве и мздаимствовании. Наш вождь ставит к власти своих друзей, знакомых и даже бандитов, только лишь потому, что те лично преданы ему. Между тем, народ получает от революционной власти лишь крохи, которых едва хватает, чтобы не умереть с голода. Избранные же здесь тратят на себя миллионы — золото! Они скупают земли по всей планете, строят на ней дворцы себе и своим семьям. Таких дворцов не было даже у прежней власти, даже у самых богатых и властных! Они погрязли в суеверии и мистицизме, превратившись в тоталитарную секту, в которой правит уголовная этика и мораль. Так какой закон их сможет излечить? И кто создаст эти законы?
