Оказалось, что Дев попал на эту планету почти в одно время со мной и работал, как и я, в одном из провинциальных отделов ОЗАР, только на Южном материке. Но за все эти годы нам так и не довелось, ни разу пересечься с ним по работе. И вот теперь случай свёл нас вместе, и Дев почти сразу стал моей "правой рукой"... Случай ли это был? А может быть судьба?.. Казалось, прежние времена — времена нашей душевной юношеской близости — вернулись, хотя по дороге мы оба и растеряли большую часть своего романтизма и мечтательности.
* * *
Зайдя к Деву около полудня, я застал своего друга в его доме в полной растерянности.
— Представляешь, приходила эта девушка из больницы... Вибха! Предлагала стать моей возлюбленной. Сказала, что хочет от меня — землянина — родить ребёнка!
Дев смотрел на меня почти с отчаянием.
— Каково! У них здесь так принято: предлагать себя незнакомому мужчине?.. Я даже не знал, что ей на это ответить.
Он выглядел обескураженным и даже расстроенным.
— И что ты ей сказал?
— До того ли мне сейчас, Максим? — В глазах Дева застыло почти детское удивление. — Нет, ты скажи! Как я могу предать тебя и наше дело, отдавшись чувствам, когда идёт такая битва за умы и сердца людей?
— Разве это предательство? Любовь к женщине?
Я внимательно посмотрел на друга.
— Что может значить любовь к женщине по сравнению с нашей целью? — горячо возразил он. — Да, это предательство!.. Или, по крайней мере, преступная беспечность.
— Выходит, я тоже предатель? Ведь я люблю свою женщину. Люблю больше жизни!
Я снова взглянул во вспыхнувшие негодованием глаза Дева. Тот потупил взор, произнёс виновато:
— Ты... ты совсем другое дело! Я не видел более сильной женщины, чем твоя Юли. Только такая, как она, могла осознанно пойти за тобой в этот ад!.. Нет, это не предательство. Это совместный путь к общей цели, путь двух равных! Мне даже кажется, что без неё ты бы не стал тем, кем стал сейчас.
Дев открыто посмотрел на меня.
— А кем я стал?
Я слегка прищурился, изучая лицо друга. В его словах мне послышалась некоторая двусмысленность.
— Разве ты сам не знаешь? — спокойно пожал плечами он.
Да, Дев прав. И разве может быть какая-то двусмысленность в его словах? Это же Дев!
— Всё так, дружище! — кивнул я и похлопал его по плечу. — Именно поэтому мы с Юли сегодня и вместе... Но это не делает Юли исключительной женщиной. Вспомни, сколько таких, как она, здесь на Гивее. Наши женщины всегда шли с нами плечом к плечу, так что не превращай мою жену в богиню. Хорошо? И давай не будем больше об этом. Ты лучше мне скажи, как отнеслась к твоему отказу Вибха?
— Как? По-моему, она обиделась и даже разозлилась на меня, — пробурчал Дев, зябко передёргивая плечами. — Чувствую себя просто ужасно! Никогда мне не приходилось так обращаться с женщинами.
Я ободряюще улыбнулся ему.
— Не расстраивайся. Хочешь, пойдём, поговорим с ней вместе? Ведь она и ко мне сегодня приходила, утром.
— Как? — ещё больше удивился Дев. — Но ты же... У тебя же есть Юли!
— Видимо, её это обстоятельство не смущает... Да, точно, не смущает, — снова улыбнулся я. — Женщины — загадочные существа! Согласись. А женщины с чужой планеты тем более, хотя они такие же землянки!
Мои слова немного подняли Деву настроение. Мы вышли с ним из дома под ослепительное полуденное солнце, пахнувшее нам в лица палящим душным жаром, и направились в сторону центра города, где в этот час шла оживлённая торговля на местном рынке.
Под холщёвыми навесами ютились заезжие рыбаки, ещё поутру вернувшиеся с промысла и к обеду уже добравшиеся до Тяньгуна со своим уловом. Торговцы овощами и фруктами пытались составить им конкуренцию, но рыбаков здесь было значительно больше. Всё-таки сказывалась близость океана: простые люди добывали себе пропитание в основном за счёт рыболовства — доступного и не столь изнурительного и затратного в здешнем климате, как сельское хозяйство.
Правда, и то, и другое было вынужденной необходимостью, так как с нашим приходом в южные провинции общественные распределители Народного Фронта перестали снабжаться продуктами, привозимыми из столиц. Революционные власти во главе с Чой Чо Реном выставили вооружённые кордоны на дорогах к обеим столицам, устроив таким образом "мятежным" южанам настоящую блокаду. Мы ожидали худшего, но части народно-революционной армии, ввиду их плохой организованности и оснащённости, в южные городки отваживались наведываться очень редко. Нас спасало и то, что у режима Чой Чо Рена были серьёзные проблемы с высокотехнологичным оборудованием и техникой. Большинство заводов, производивших подобную продукцию при прежнем режиме, были разрушены ещё во время революционных боёв, в то время как специалисты-земляне, способные восстановить это производство и обучить местных специалистов, находились теперь в опале и преследовались властями по всей планете. Поэтому каждый гравиплан, каждый магнитор, каждый излучатель были у "народной" власти на особом счету.
Основную угрозу для нас представляли всё же не военные, а каратели из национальной гвардии Чой Чо Рена. Отряды карателей время от времени совершали вылазки за пределы кордонов, и всякий раз нам приходилось давать им отпор, неся потери, но пополняя при этом свои запасы трофейным оружием, средствами связи, военной техникой и амуницией. Оснащены всем этим каратели были гораздо лучше, чем армия. Но я прекрасно понимал, что бесконечно так продолжаться не может. Что-то зрело в глубинах неповоротливой административной машины, созданной Чой Чо Реном, какие-то перемены, и эти перемены в будущем грозили нам серьёзными последствиями. Боязнь потерять власть над планетой толкала вождя ко всё большему ужесточению преследования инакомыслящих и оппозиционеров, желавших перемен для гивейского народа, обещанных ещё тридцать лет назад предшественниками Чой Чо Рена. Эти мои предчувствия подкреплялись сведениями, получаемыми нами от наших разведчиков, засланных в северную и южную столицы.
По их сообщениям, несколько военных заводов в Шаолинсеу были восстановлены, и теперь там активно производилось оружие, шедшее на перевооружение гивейской армии. Эта армия, к тому же, активно пополнялась за счёт принудительного набора солдат из числа гражданского населения планеты. Всё это вместе свидетельствовало о подготовке революционных властей к широкомасштабному наступлению на Юг. И к такому повороту событий мы пока что были не готовы. В прямом столкновении с обновлённой армией Чой Чо Рена наши повстанческие отряды заведомо проиграли бы битву, случись она уже завтра. Хотя численный перевес и был на нашей стороне. Ведь вооружённое сопротивление охватило уже весь Южный материк. Но главная наша проблема заключалась в отсутствии единства среди сил сопротивления. Это сводило все остальные преимущества на нет. Во главе повстанческих отрядов стояли зачастую амбициозные, но политически неграмотные лидеры, взгляды и убеждения которых сильно отличались не только от наших планов, но и противоречили друг другу в своей основе. Каждый из таких лидеров стремился, как говорится, перетянуть одеяло на себя, углубляя тем самым разрозненность и непонимание, и даже порождая откровенную вражду между представителями повстанческих сил. Вот что беспокоило меня больше всего.
Даже в людях, стоявших на нашей стороне, я не был до конца уверен. Одни из них устали от войны и многочисленных невзгод, ведь они участвовали ещё в революционных боях, и со временем потеряли веру в справедливость. Другие же, хотя и понимали необходимость перемен, всё ещё верили революционной пропаганде, представлявшей вождя Чой Чо Рена великим спасителем нации и достойным борцом за Добро — единственным, кто может вывести Гивею из тьмы инферно и вернуть ей былое процветание. Плохими, по их мнению, были сановники, а не сам вождь. Борьба за наивные умы и сердца этих — самых многочисленных — была для нас особенно тяжёлой.
Здесь, на Южном материке, за последние три года нам удалось собрать сотни землян, кочевавших по всей планете ещё со времён революции или приехавших сюда уже после неё, по призыву Всеобщего Народного Совета Земли, а так же по велению своего сердца. Именно из этих людей и сформировалось мощное идейное ядро, возглавившее гивейское сопротивление режиму Чой Чо Рена. Именно эти люди занялись здесь просвещением, населения планеты, обучая жителей Гивеи нашей мудрости братства, умению сострадать, быть открытым и честным. И хотя в своей прошлой жизни все эти земляне работали в основном техническими специалистами, но смена сфер деятельности являлась нормой для каждого из них. Многим из нас, ещё в бытность стажёрства и поиска своего предназначения во взрослой жизни, довелось поработать и воспитателями, и медиками, и учителями.
Во многих городах и посёлках открывали мы свои больницы и школы для местного населения. Ведь медицина и образование стали доступны на Гивее только избранным и только в столицах. В остальных же уголках планеты все социальные учреждения прежней власти почти полностью уничтожены стараниями продажных сановников Чой Чо Рена. Но школы здесь были необходимы не только детям. Взрослые гивейцы куда больше нуждались в образовании и в духовном совершенствовании. Только изменив себя и свою жизнь, эти люди могли воспитать в своих детях стремление к достойному и счастливому будущему, взрастить в них самые лучшие человеческие качества, сделав будущие поколения свободными от покорного рабства и безразличия.
В заброшенных хранилищах южной столицы Линь-Шуй наши разведчики смогли отыскать фильмы о Земле. Эти фильмы были завезены на Гивею ещё на заре революционных событий, но потом про них забыли или просто запретили к показу, когда на планете окончательно установилась единоличная власть Чой Чо Рена. В провинциальных городках и посёлках, где нам удалось распространить своё влияние, мы организовывали массовые просмотры этих фильмов, давая гивейцам возможность отыскать в них силу для борьбы за лучшее будущее, желая укрепить в них убеждения, несовместимые с подчинением преступным властям. Для большинства из гивейцев, посещавших подобные сеансы, картины нашей далёкой планеты казались сказкой: прекрасной, но совершенно недоступной. Жизнь людей Трудового Братства, наполненная творческим трудом, жадным познанием тайн природы и человеческой сути, терпеливым совершенствованием самого себя или отважным продвижением вглубь вселенной — жизнь яркая и насыщенная масштабными событиями, эта жизнь была недоступна. Кто-то при виде этих фильмов был пленён ранящей печалью, кто-то испытывал недоверие или недоумение, но всепланетный масштаб зрелища не давал усомниться в подлинности увиденного. К тому же, мы ничего не скрывали от гивейцев. Любые специальные постановки были бы здесь не допустимы, потому что неверие может быть разрешено только познанием. И только знающие люди могут выбирать правильный путь, уверовав в свои силы. Вот почему в глазах зрителей, смотревших наши фильмы и слушавших наши рассказы о Земле, постепенно разгорался огонь страстного желания перемен и в своей жизни.
Это заставило меня тогда увериться в правильности избранного нами пути, хотя некоторые мои соратники изначально сомневались в необходимости подобных демонстраций: "Не нарушим ли мы исторического развития, если попытаемся соединить разорванные путеводные нити?" — спрашивали они. Но я отвечал им всегда одинаково: "Нет, мы способны исправить злонамеренно приостановленное течение исторического процесса, способны вернуть его к нормальному пути, дающему каждому человеку право на знание и красоту. И тем важнее показать как можно больше, и как можно большему количеству людей, задавленных неустроенной повседневностью и страхом перед мрачным будущим".
Поглощённый размышлениями об этом, я брёл среди торговых рядов. Под ногами у нас бегали чумазые, полуголые дети, занятые своими играми и не обращавшие никакого внимания на взрослых. Худые собаки вяло трусили вдоль прилавков в поисках пищи. К детскому гомону и собачьему лаю, добавлялись громкие призывные возгласы торговцев, раздававшиеся отовсюду:
— Господин! Господин! Купите сакана! Очень свежие сакана!
— Идите сюда! Возьмите моих хайже! Это лучшие хайже на всём Южном побережье!
— Тако! Тако! Свежие тако и кани! Покупайте! Скорее! Не пожалеете!
На прилавках лежали распластанные груды пёстрых головоногих, комки разноцветной, скользкой на вид слизи, и, похожие на тонких чёрных змей, рыбы. Большие плетёные корзины были доверху наполнены какими-то ракообразными гадами, напоминавшими длинноногих крабов. Они шевелили красными клешнями и выпучивали округлые глаза на бегавших неподалёку детей и собак, как-будто дивясь тому, что сами лежат здесь, на этом солнцепёке, среди непонятных им существ.
Для детей же эти "крабы" были предметом особого внимания. Из любопытства и забавы ради, каждый пробегавший мимо ребёнок пытался ухватить такого "краба" за клешню и радостно смеялся, когда тот прищемлял ему пальцы. А вот собаки опасливо сторонились этих жутковатых созданий, явно не видя в них для себя лакомой добычи. Собаки довольствовались рыбьей требухой, сваленной в кучи поодаль, которую они охотно и жадно поедали вместе с ползающими всюду зелёными жуками.
Многие из торговцев и рыбаков знали нас с Девом в лицо, и почтенно склонялись в приветственных поклонах при нашем появлении или одобрительно кивали нам вслед:
— Добрый день, Камал!
— Здоровья тебе, Камал! Долгих лет жизни!
— Удачи тебе, Камал, и твоим друзьям!
Мы отвечали на их приветствия. Я пожимал руки или склонялся в ответных поклонах, как здесь было принято. Миновав рынок, мы с Девом вышли на боковую улочку, уходившую на западную окраину города, где располагалась единственная здесь больница. Поблизости от неё находилась и школа. В ней по утрам шли занятия для детей, а ближе к вечеру там собирались их родители, а так же все желающие, чтобы послушать рассказы о Земле и поговорить "за жизнь" с землянами. Жаркие споры и дискуссии затягивались порой до поздней ночи, а то и до самого утра. Сейчас мы с Девом как раз проходили мимо школьного двора, где в тени развесистых деревьев, прямо на траве расселись малыши лет десяти, заворожено слушая своего учителя — женщину-землянку средних лет, вдохновенно объяснявшую что-то своим ученикам. Учительница держала в руках толстую раскрытую книгу и, когда мы поравнялись с ними, до меня донеслись обрывки фраз. Земная женщина рассказывала гивейским детям о добре и сострадании, о жизни без бед и вражды, о жизни, в которой каждый человек наполнен заботой о других, а вместе такие люди становятся дружной счастливой семьёй, бесстрашно устремляющейся к самым сказочным и недоступным целям.
Вдохновенные слова учительницы снова разбудили во мне острую печаль. Я опять отчётливо осознал, что отрезан от родины невообразимой бездной пространства. И впервые мне так невыносимо захотелось домой. Кажется, только теперь я до конца понял Юли: её частую грусть по дому, её мучительные сомнения и душевные терзания. Неожиданно для самого себя я почувствовал, как сильно устал — смертельно устал от всего: от борьбы, от постоянного напряжения всех сил, от этой планеты, даже от самой жизни! Наверное, эта тяжёлая усталость копилась во мне очень давно. Из-за этого иногда я чувствовал, что теряю уверенность в себе, что меня охватывает апатия и унылая тоска, но всякий раз мне удавалось собрать свою волю в кулак и отогнать прочь все плохие мысли. Но с каждым разом это давалось мне всё труднее и труднее.
