Некоторое время Томбогори задумчиво смотрел на трупы в чёрных одеждах, затем сокрушённо покачал головой. Уверенно сказал:
— Это люди Кроды. Точно, его люди!
Голос у него был глухой и тягучий.
"Крода?" — удивился я. Никогда раньше я не слышал этого имени. О ком он говорит? Я посмотрел на Томбогори. Его по-старчески выцветшие глаза прятались в глубоких морщинах и были полны спокойного безразличия.
— Почему вы думаете, что это люди Кроды? — спросил я у него.
— Только они носят красные подошвы на обуви, — проникновенная убеждённость звучала в словах старика. Он ткнул своим посохом в сапог одного из убитых. — Это их отличительный знак, чтобы узнавать своих.
— А кто такой этот Крода?
Щёлочки глаз Томбогори, казалось, сделались ещё уже.
— Он такой же отважный, как ты, — указал он на меня сухим узловатым пальцем. — Крода считает себя борцом за справедливость. Он и его братья.
— Борцом за справедливость? — невесело усмехнулся я. — Убивая людей?
— Они убивают солдат и чиновников за то, что те притесняют народ и потому что обманули всех нас, захотев для себя власти.
— А как же убитые его людьми дети и женщины?
Я пристально посмотрел на старика.
— Крода убивает всех, кого посчитает недостойными сожаления, — равнодушно пожал плечами Томбогори.
— Вот как? Выходит он простой бандит и разбойник?
Старик отрицательно покачал головой.
— Нет. Разбойники грабят, отнимая у людей их деньги и жизни. Они не задумываются. Крода не грабит. У него есть цель. Он не слеп в своих поступках.
Собравшиеся вокруг нас люди одобрительно закивали в ответ на слова Томбогори, как будто знали что тот прав.
— Цель? Какая цель у человека, который убивает других, не испытывая сожаления? — нахмурился я.
— Сегодня ты убил одного из братьев Кроды. Разве ты испытываешь сожаление? — мудрая печаль светилась в глазах Томбогори.
— Брата? — изумился и заинтересовался я. — Кто... Который из этих пятерых его брат?
— Вот этот, — указал своим посохом старик на лежащего подле моих ног человека, которому я рассёк тесаком грудь.
— Да, да! Это он, Гаддара! — с опаской на лицах, уверенно закивали другие.
Я нагнулся и заглянул в тёмное от загара одутловатое лицо мертвеца, перекошенное предсмертной судорогой. Желтоватые зубы его были обнажены в хищном оскале и торчали из черной курчавой бороды острыми кинжалами.
— У Кроды есть и другие братья? — спросил я, выпрямляясь.
— Есть, — кивнул Томбогори. — Двое: Юн Хи и Мизу.
— А ещё я слышал о его сестре! — с важным видом воскликнул желтолицый мужчина в длинном синем одеянии. — Говорят, она чертовски хороша собой! И Крода любит её больше всех своих жён!
Говоривший человек сложил руки на округлом животе, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Его маленькие глазки на мясистом лице сально заблестели.
— А где можно найти этого Кроду? — спросил я, обращаясь к Томбогори, который казался мне более осведомлённым и заслуживающим доверия.
Старик задумчиво посмотрел вдаль. Сказал неспешно:
— Поговаривают, он живёт со своей семьёй на островах Южного побережья. Может быть, где-то в Чанчжен. Точно тебе не скажет никто. Крода скрывается от своих недругов.
— Я слышал, что он собрал большую армию и хочет пойти на Линь-Шуй, чтобы сделать его главной столицей Гивеи! — сообщил невысокий худощавый человек в кожаном фартуке рыбака, надетом поверх выгоревшей на солнце майки и широких, по щиколотку штанов.
— Ого! А у этого Кроды большие планы! — невесело усмехнулся я. — Что ж. Пожалуй, настало время нам с ним познакомиться. Вдруг он окажется другом, а не врагом?
— Друзей не приводят издалека, — покачал головой Томбогори. — Крода может принимать разные облики. Тебе следует проявлять осторожность, ища в нём союзника!
— Спасибо за совет, отец! — Я благодарно положил руку на его плечо. — Ты действительно мудр, как многие здесь говорят.
— Мудрость не сестра старости, — пожал плечами Томбогори. — Если я стар, не думай, что я познал все истины на этом свете. Всё известно лишь одному Богу.
— Богу? — усмехнулся я. — Какому из богов? Ведь у каждого он свой.
— Какой нужен тебе, решаешь ты сам.
Глаза Томбогори хитровато блеснули.
— Я не верю в богов. Я верю в людей. Только они способны стать выше любого бога.
— Тогда ты силён своей верой и не нуждаешься в чужих советах, — заключил Томбогори, одобрительно кивая в ответ на мои слова.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ТЕНИ ИЗ ПРОШЛОГО
Степное разнотравье мерно клонилось на ветру, разбегалось золотистыми волнами по склонам редких холмов, уснувших в пологах трав сказочными исполинами. Глубокие чёрные тени отмечали каждую складку на их неподъёмных телах, скрывали от глаз путника сокровенные тайны.
Я взобрался на широкую спину одного из них, и остановился около покосившейся, изъеденной ветром и временем серой каменной плиты, вдыхая распалённого солнцем воздуха. Пахло сухой травой, терпкими полевыми соцветиями и солёным океанским простором, который уже брезжил впереди колыхавшейся в мареве жарких испарений зеленоватой дымкой. При виде её даже палящий полуденный зной уже не казался мне таким изнурительным, а спуск с холма стал приятной прогулкой, в отличие от долгого и утомительного подъёма.
Из-под моих ног тучи стрекочущих насекомых, похожих на земных кузнечиков или цикад, бросались врассыпную, повисая в недоумении на мохнатых метёлках трав. Сухие семена трескались, и лопалась под моими подошвами. Назойливые жуки кружили над головой, норовя забраться в нос или уши. Я старался не обращать на них особого внимания, торопясь скорее добраться до воды, и лишь изредка встряхивал головой, чтобы отогнать жужжащий рой. Только когда степной простор закончился обрывистым спуском в широкую бухту, я позволил себе отдых, усевшись в траву прямо на краю обрыва и любуясь открывшимся мне видом.
Внизу набегающие на берег пенные волны лениво колыхали лохматые водоросли, точили песок глубокими бороздами. Вдали, на морском просторе, маленькое рыбацкое судёнышко, отважно разбивая водяные валы, медленно и упорно двигалось в сторону тёмной земли, горбившейся синими грядами унылых холмов на границе неба и океана. С вершины одного из них через всё небо протянулась к солнцу широкая полоса дымных облаков, будто кто-то выстрелил оттуда раскалённым светилом из невиданной пушки, и сейчас оно действительно походило на огромное пушечное ядро.
Громада океана выгибалась шершавой спиной навстречу небу, становясь густо-зелёной у самого горизонта; размеренно наваливалась на обрывистый берег, дробясь брызгами и обрывками пены. Нескончаемый шелест волн, резкие вскрики птиц и шум ветра — казалось, больше ничего не существует в этом, полном спокойствия мире. Хотелось бесконечно долго сидеть вот так вот, на берегу и слушать эту вечную песнь природы, забыв обо всём на свете. И чем дольше я сидел здесь, тем явственнее чувствовал, как с каждым новым ударом волн о прибрежную гальку душа моя успокаивается, освобождаясь от всех печалей, от всех тревог и сомнений.
Но я прекрасно знал, что моё умиротворение не будет долгим. Случившееся два дня назад в Тяньгун — гибель ни в чём неповинных людей от рук наёмников какого-то Кроды — не могло быть простой случайностью. Теперь я понимал, что у нас на пути неожиданно появилась какая-то новая сила: организованная, жестокая, грозившая всему нашему делу. У этой силы были свои цели, и её действия не были слепы. Это больше всего сейчас тревожило меня, и осознание неожиданно изменившейся реальности омрачало всю мою радость от близости с природой. Вместе с этим в душе появилась подспудная тревога за судьбу Юли. Хотя она и была сейчас в безопасности, в Шеньчжоу, под присмотром моих давних товарищей: Рэда Вана и бывших старателей, друзей Кулака, но теперь можно было ожидать чего угодно. Ведь мы с Девом до недавнего времени тоже думали, что находимся в полной безопасности на своей территории, ожидая лишь открытого боя с врагом. Но вот кучка каких-то бандитов, тайно вырезав один из наших охранных постов, проникла в наш город, чтобы вершить своё чёрное дело. И мы оказались не готовы к этому — не бессильны, но не готовы. А ведь такое может повториться и в Шеньчжоу, может повториться в любом другом городе или посёлке, находящемся под нашей опекой. Что если Юли тогда пострадает?..
Мысль об этом была для меня самой тяжёлой. Я должен был сейчас находиться рядом с женой! Дев, конечно же, вызвался лететь со мной, но я убедил его в необходимости оставаться в Тяньгун и быть начеку. Друг согласился со мной, хотя я видел, как тяжело ему даётся это решение. Преодолев большую часть пути по воздуху, я оставил свой гравиплан в безлюдной степи, в десяти километрах от Шеньчжоу. Подобная осторожность не была излишней, ведь ищейки ОЗАР всё ещё сновали по селениям Южного материка. В любом окрестном посёлке можно было наткнуться на доносчика или предателя, а цена за мою голову здесь была очень высока. Так что лучше было появиться в городе под покровом ночи.
Я снова посмотрел на океан, плескавшийся внизу, под обрывом.
"Искупаться?" — промелькнула мысль. Да, пожалуй, стоит. До заката ещё несколько часов, и океаническая прохлада снимет усталость от пути по жаркой степи.
Я снял ремни с приборами и оружием, скинул с себя одежду и обувь, и стал спускаться по крутому берегу к воде. Ноги скользили по осыпающейся горячей гальке, порывы ветра обдували обнажённое тело, вновь заставляя почувствовать себя сливающимся с природой. Я зашёл в воду по пояс и бросился в набежавшую волну, отдаваясь воле всесильной стихии, чувствуя знакомый солёный вкус на губах. Качаясь на волнах, то поднимавших меня к небу, то бросавших в пенные пропасти, я отплыл от берега метров на сто и повернулся на спину. Взгляд мой упёрся в низкое синее небо, подёрнутое прозрачной алой дымкой.
Нет, это было совсем не земное небо — бесконечно высокое, пронизанное солнечным светом, манящее своей ослепительной голубизной, за которой, казалось, скрываются далёкие неведомые страны или целые миры. Небо Гивеи было чужим, тяжёлым и мрачным. Может быть потому, что сама жизнь у людей здесь была иной, чем у нас, на Земле?.. И эту жизнь нам нужно исправить, нужно непременно помочь гивейцам изменить этот мир к лучшему! Приложить все усилия, рвать жилы... а, возможно, и отдать свои жизни, но помочь!
И бунт против тирании не должен преследовать целью захват власти, ведь на смену старым всегда могут прийти новые проходимцы, у которых атрофировалась совесть, которые не испытывают сожалений и чувства вины... Пожалуй, одной веры в людей и надежды на воспитание здесь будет недостаточно. Гнилое человеческое нутро всегда может вырваться наружу. Уж это я знаю по собственному опыту!.. Значит, целью борьбы должен быть суд над провинившимися. Только так — суд жестокий, но справедливый. А иначе не будет никакого воздаяния за прежнее, когда уже нельзя ничего исправить! Необходимо соблюдать равновесие, баланс сил. Недостойное действие всегда должно быть уравновешено противодействием...
Может быть, этот Крода не так уж далёк от истины? Ведь я, пожалуй, тоже мог бы убивать всех, кто причиняет страдания, всех, кто ложью ведёт людей в бездну жестокости, всех, кто учит убивать и разрушать, прикрываясь словами о человеческом благе. А таких за двадцать лет правления Чой Чо Рена здесь скопилось безумно много. Этот вождь только усугубил моральную катастрофу, пережитую народом Гивеи за тридцать лет революции. Он лишь продолжил дело двух своих предшественников, не исправляя их ошибки, а возводя ложь и лицемерие в норму, делая их удобным инструментом для управления народом — массами, как здесь принято говорить. Деморализовав, дезориентировав людей ложью, Чой Чо Рен, в самом деле, превратил их в биологическую массу — в безликое множество. Спросите здесь любого можно ли воровать или убивать ближнего, и он не ответит вам, засомневается в выборе правильного ответа, потому что вопрос о добре и зле — самый очевидный вопрос для любого цивилизованного человеческого общества — здесь, на этой планете оказывается неразрешимым!
И вот это всё нам необходимо исправить... Но под силу ли такое кучке землян?.. Сколько времени и сил понадобиться, чтобы превратить то, чем является сейчас народ Гивеи, в общество свободных, открытых друг другу и добру людей?.. Да, никакого "беспристрастного подхода", никакого "стороннего наблюдателя" здесь быть не может! Зло всегда и везде нужно принимать во внимание, не рассматривать его как "норму". Поэтому-то пять долгих лет я вынужден бороться здесь с ложью, жестокостью и безразличием вместе со своими товарищами. Преследуемые властями, попадая за колючую проволоку лагерей, принимая смерть от рук агентов ОЗАР, лопаясь, как туго натянутые струны, неизбежно и быстро выгорая при любом столкновении со злом, мы неуклонно идём к заветной цели. Не ради себя — ради чужого нам народа...
Мы вынуждены снова и снова браться за оружие, вступая в кровавые битвы с армией и отрядами карателей, вынуждены переступать через все моральные и этические нормы земного общества, а главной битве — битве за умы и сердца гивейского народа — пока ещё не видно конца. Но знамя свободы и знания уже поднято. Оно уже развевается над пустынями духа и одинокими тайниками прекрасного, хотя нам ещё только предстоит сделать так, чтобы в душах и сердцах всех этих людей оно не было опущено, чтобы зёрна прозрения, брошенные нами, дали процветание этой пустыне. И только сами жители Гивеи смогут сделать это. А мы должны раскрыть им глаза на то, что все они — жертвы, находящиеся в незримой тюрьме, воображающие себя свободными и слепо влачащиеся за лживыми обещаниями материального успеха. Ведь все эти люди даже не знают, что такое истинная свобода, подкреплённая верой в здравую человеческую натуру и огромные её возможности!
До сих пор все неудачи революционных вождей здесь прямо или косвенно оплачивались народом, но уже давно стало ясно, что под новыми масками затаилась прежняя сущность угнетения, подавления и эксплуатации. Она умело прикрывалась пропагандой, внушая народу примитивные шаблоны восприятия действительности, завлекая его в цепкую паутину иллюзий. И теперь вопрос о том, кто должен отвечать за это у многих уже не вызывал никаких сомнений. Но заря новой жизни лишь разгоралась над этой планетой, а дорога из мрачной тьмы к свету по-прежнему казалась бесконечной...
Я перевернулся и поплыл обратно к берегу.
* * *
Ночь нахлынула стремительно, рассыпав по небу бескрайнее великолепие звёзд. Лишь едва заметная полоса оранжевого света у далёкого горизонта оставалась напоминанием об ушедшем дне. В прохладном мраке неожиданно ожили новые звуки — таинственные шорохи и скрипы, глухие усмешки и приглушённые всхлипы. Широкая полоса редкого леса, стоявшая на восточной окраине города, была наполнена ими до краёв. Тёмные стволы деревьев неумолимыми стражами обступили меня со всех сторон.
Я вышел на знакомую мне извилистую тропу и посмотрел на небо.
Над самой моей головой огромный звёздный Лебедь раскинул свои крылья, словно прикрывая ими две яркие звезды — Альтаир и Вегу. Чуть в стороне, ему навстречу нёсся мифический Кентавр, сверкая холодной голубой звездой — Хадар был как всегда далёк и бесстрастен. Но он указал мне путь к другой звезде, светившей знакомым жёлтым светом в изогнувшейся тонкой змеёй Кассиопее — Солнце! При виде его сердце моё снова сжалось тоскливой болью. Тепло родного светила, казалось, грело мне душу даже здесь.
