— Спасибо, но как?!.
— Поживешь с такими, как Джордж и Фред — еще не тому научишься. Давай сюда эти писульки!
Мы сложили вместе выданные нам за аркой листовки-агитки о вреде магловских изобретений. Рон скомкал их в один шарик, а потом мы наконец-то с наслаждением применили магию. После двух месяцев запрета на всякое колдовство палочка аж загудела у меня в пальцах от радости. Черный пепел, мерцая последними искрами, взвился к полотку и растаял.
— А воняет от этого урода — глаза выпадают, — признался Рон (он, кстати, за эти пару месяцев вытянулся еще, как и многие другие мальчишки, некоторых я даже не сразу узнала при встрече). — Не знаю, что он бухает, но это убойное пойло!
— Кто он такой?
— Аластор Грюм, он там один из начальников. Его еще Шизоглазом называют, или Крысиным Волком.
— Крысиным Волком?
— Ну да. Только мне отец это по секрету сказал... ну, не мне, а при мне... В общем, не болтай об этом, а то мало ли что...
Про Шизоглаза я еще поняла, но при чем здесь Крысобой? Рон не знал или сделал вид, что не знает, повел плечом и ушел в гардеробную для парней вместе со своим видавшим виды сундучищей.
Распределение началось часа на полтора, если не на два позже обыкновенного. Все намерзлись, все были голодными и злыми. Будто для того, чтобы окружающая среда соответствовала общим настроениям, небо на потолке тоже затянуло тяжелыми сизыми тучами.
А еще...
А еще, по-видимому, тесное общение с Мертвяком не прошло для Лавгуд даром. Накрасив черной помадой глаза и губы, а черным лаком — ногти, она с головы до пят увешалась какими-то шипами, крестами, булавками, заклепанными кожаными браслетами и прочей дребеденью. На лице ее, и прежде-то не полыхавшем страстями, теперь читалась скорбь и полнейшее осознание тщетности бытия. Серебристые глаза с таким макияжем и вовсе утратили остатки цвета, что вместе с распущенными пепельно-светлыми волосами делало ее похожей на утопленницу, сбежавшую из Черного озера. Теперь вместо мантии она носила черное платье по моде девятнадцатого века, а на руках — кружевные гловелетты. Сапоги ее были туго зашнурованы от щиколоток до самых коленей. Нисколько не удивлюсь, если соседки по спальне скоро пустят слух, будто теперь над гуляющей во сне Лавгуд невозможно подшутить, поскольку на ночь она больше не разувается. Появление обновленной Луны в Большом зале сопровождалось смешками и перешептыванием, Куатемок показал большой палец, а Корнер весело воскликнул через когтевранский стол:
— Ты ли это, Офелия?!
Только Джиневра Уизли, которая сидела напротив меня, с досадой прикусив губу, ревниво, исподтишка, принялась разглядывать новый наряд нашей подруги. Слизеринка Паркинсон упомянула прабабушкин комод, манерно помахав рукой перед носом. А по-моему, в целом ничего. Во всяком случае, Лавгуд вытащила из ушей эти дурацкие редиски, убрала вплетенный в косы хлам и сняла с шеи пестрый младенческий слюнявчик, который раньше носила вместо воротничка — причем тогда это было не самой эпатажной деталью остального ее костюма, выглядывавшего из-под мантии.
Смешки и остроты о домашнем вампире прекратились, как только началось распределение по факультетам. Про Полумну тут же забыли. Шляпа проквакала очередную песенку собственного сочинения и занялась прямыми обязанностями. "Акерли, Стюарт!" — "Когтевран!" Не успел еще мальчишка подпрыгнуть со стула, туда бежит следующий объявленный профессором МакГонагалл: "Бэддок, Малкольм!" — "Слизерин!" Брэнстоун, Элеонора... Колдуэл, Оуэн... Криви, Дэннис... Все подхватываются, бегут, суетятся, переживают — примут их или нет... и куда распределят, если примут... и... и... Столы аплодируют...
Очередного мальчишку отправили в Когтевран, и на радостях он несется вприпрыжку, спотыкается, роняет под ноги растрепанный после обыска рюкзачок, бросается собирать всё с пола... Никому до него нет дела, все увлечены мыслями об ужине, у всех на лицах один вопрос: когда же кончится эта пытка Распределяющей Шляпой? А имена всё выкрикиваются и выкрикиваются.
Тут-то я и увидела, как, опираясь на костыль, в зал откуда-то вошел Поттер, между делом помог первокурснику подобрать рассыпавшиеся вещи и, приветствуя "брофистом" каждого из приятелей на обоих наших столах, продолжил путь к своему месту. Под ложечкой у меня кольнуло, и я всё-таки решила проверить слова Драко: вдруг он изменил своим привычкам нести всякий бред? Внимательно вглядываясь в лицо Гарри, когда он приблизился ко мне, я протянула кулак для тычка. С другими девчонками он здоровался ладонь о ладонь, но со мной — так же, как с парнями. А, нет, всё нормально: Малфой соврал. Поттер и глазом не моргнул, когда наши кулаки встретились, и взгляд на мне не задержал больше ни на мгновение. Короче, слизеринцам верить — себя не уважать.
— А где у вас Гарри Поттер? — громким шепотом окликнул старшего брата новичок Дэннис Криви, с любопытством перебирая взглядом студентов, которые сидели за столом с синей скатертью, и явно игнорируя Поттера.
Я заметила, что о том же самом спрашивает у своих только что пристроившийся на скамейку первокурсников растяпа-когтевранец, и ему указывают в сторону Гарри.
— Так вот же он! — со своим дурацким обожанием выдохнул Колин. — Мы с ним только что поздоровались, и он даже спросил, как мои дела! Разве ты не видел?
В то время как когтевранец чуть не упал в счастливый обморок, Дэннис уставился на Колина с недоверием:
— Вот этот хромой?! Да ты врешь! Он ведь... он ведь маленький!
— Да удаленький, — с набитым чем-то ртом проворчал Рон. — Хорошо, что он не на нашем факультете! А то бы мы из-за него вообще оставались каждый год без призовых баллов...
Вот откуда, скажите, Уизли достает еду?! Я тоже туда загляну.
Потом на плечо к Гарри прилетел Мертвяк, будто до секунды рассчитав сигнал к началу трапезы. И столы тут же заполнились всевозможной снедью, а я поняла, что впервые в жизни рискую захлебнуться слюной.
Немного утолив голод, я стала добрее относиться к людям. За эти два месяца ребята с нашего курса заметно вытянулись и повзрослели. Некоторые, особенно гриффиндорцы, тоже могли похвастать здоровым летним загаром. Правда, большинство из них были или маглорожденными, или полукровками. Наши "аристократы" по-прежнему щеголяли загробной бледностью и унылыми гримасами, хоть и очевидно повзрослели. И только Гарри, кажется, не подрос ни на дюйм и нисколько не изменился. Как замороженный. Наверное, это из-за болезни, приковавшей его к постели на такой долгий срок. Разве только волосы отросли почти до плеч и немного напоминали о... Блин, надо будет ему сказать, чтобы подстригся! Я перевела взгляд на стол преподавателей. Всё было как всегда, только место, обычно занятое новым профессором ЗОТИ, сейчас пустовало. Интересно, кто у нас будет вести Защиту в этом году? Неужели профессор Снейп, который сидит сейчас с нечитаемым выражением лица, добился своего? Я была бы очень даже не против: хоть он и гад, но научил бы нас важным вещам, даже если бы отдел образования наложил запреты вообще на всё.
Как же я ошибалась! В самый разгар веселья огромная дверь распахнулась, и в сопровождении угодливого Филча, хромая, стуча посохом и деревянным протезом, к нам ввалился Шизоглаз. Здесь-то он что забыл?
Это интересовало не меня одну. Над столами вмиг повисла тишина, замерли даже привидения, а директор Дамблдор с приветливой улыбкой поднялся над своим креслом. Аврор в полном молчании проковылял к ступенькам (Филч пер за ним видавший виды саквояж) и залез на преподавательское возвышение. Потертые львы на ремнях под тесемкой его красного плаща блеснули, когда он грузно сел на пустующий стул. Внимания на завхоза Грюм не обращал, только сипел через разодранные ноздри да вращал глазом, поэтому Филч стушевался, а потом и вовсе убрался вон.
— Позвольте представить вам нашего нового преподавателя ЗОТИ, — жизнерадостно объявил нам Дамблдор. — Профессор Грюм.
Фред Уизли судорожно сглотнул и жалобно покосился на Джорджа. За столом Когтеврана и Пуффендуя все переглядывались, а в рядах слизеринцев чувствовалась оторопь. Опершись плечом о стену, Кровавый Барон хмуро взирал на этого жуткого типа, другие же призраки шептались в сторонке. Аплодисментов Шизоглаз не сорвал, ему похлопали только директор и — нерешительно — Хагрид. Для полного счастья здесь не хватало только той розовой тетки. Даже сообщение профессора Дамблдора о том, что в нынешнем учебном году отменяется межфакультетский чемпионат по квиддичу, а вместо него в Хогвартсе состоится Турнир Трех Волшебников, никого особенно не проняло. Только легкий ропот пробежал по рядам и стих. Гарри писал мне летом о Турнире — узнал о нем от чьего-то отца, работавшего в Министерстве, — и во время посещения Косого я успела полистать энциклопедию в книжной лавочке. Это была довольно опасная затея, туда отбирались только самые умелые студенты. Директор добавил, что в следующем месяце нам следует ждать гостей из Дурмстранга и Шармбатона, а жеребьевка начнется в ночь на Самайн.
Со следующего дня по Хогвартсу распространился слух, что одним из претендентов будет Драко Малфой. Мы не хотели в это верить, пока не увидели, как он задирает нос, расхаживая по коридорам в компании своих прихлебателей. Насколько я поняла, претенденты совсем даже не обязаны были выставлять свои намерения напоказ, но кто-то из слизеринцев растрепал новость о Малфое, и тому ничего не оставалось, как признаться. Почти не сомневаюсь, что сделано это было с одобрения Драко, иначе змееныши проучили бы болтуна со своего факультета на всю жизнь.
Гарри хорошо шел на поправку, и костыль был ему уже почти не нужен. Но что-то в нем изменилось, и дело не только в ломающемся голосе и намеке на легкий пушок над губой. Он часто задумывался и выглядел довольно рассеянным — и, как ни удивительно, счастливым. Не думаю, что дело только в дневнике, с которым он носился, как Малфой со своей родословной. Гарри рассказал мне, что произошло в той части воспоминаний, которую я не успела выслушать перед отъездом на каникулы, но как извлечь продолжение, пока не знали ни он, ни я. Похвастался он мне и своим патронусом. Поттер даже имя дал ему — Ренар. Жаль, что с Изенгримом [2] у них получилось так нехорошо... Я до сих пор иногда просыпаюсь в холодном поту, когда вижу кошмар, где ко мне пружинисто крадется обратившийся профессор Люпин.
___________________________________________
[2] Волк Изенгрим (Isengrimus) и Лис Рейнгард (Reinhard) — герои басен Эзопа и, впоследствии, средневековых сказок о свирепом, но не слишком умном волке и хитром изворотливом Лисе. Во французской версии имя этого Лиса звучит как Ренар. К XVII веку слово "renard" вытеснило из обихода французов все прочие формы для обозначения лисицы (такие, как volpil, goupil) — причем как животного, так и меха. Также "renard" употребляется в многочисленных фразеологизмах и переносных значениях.
Может быть, у меня что-то не в порядке с головой, поскольку с первых дней на четвертом курсе мне стало казаться, что Гарри и профессора Снейпа объединяют какие-то общие дела. Поттер не пытался исчезнуть из лаборатории, едва заканчивался урок, как это делал любой из нас, имеющий здоровое чувство самосохранения, и как раньше делал он сам, если не вляпывался в отработки. Однажды я даже видела, как Гарри догнал профессора на общей боковой лестнице, думая, наверное, что их никто не увидит, а тот... Нет, это мне точно почудилось при свете факелов! Наш мастер зельеделия не умеет улыбаться по-человечески. Даже чуть-чуть. А они еще и поговорили о чем-то вполголоса, но заметили меня и преувеличенно сухо попрощались. Всё это было слишком. Поттер (который, между прочим, наотрез отказался подстригаться) отделался отговоркой, будто они помирились ради их дополнительных занятий, но меня его объяснение не удовлетворило. Наверное, за три прошлых года я слишком хорошо их узнала, чтобы верить в полуправду. Нет-нет, там наверняка есть что-то еще. Ядовитая анак... (зачеркнуто несколько раз) Профессор по определению ненавидит всех, и даже если Гарри тешит какие-то иллюзии, то Снейп уж точно реалист и не изменил своим привычкам. Я прекрасно помню, он был невероятно зол в ту ночь, когда пришлось спасать безответственного Поттера после укуса. Однако я ведь и не слепая! Теперь наш учитель по зельям как будто отыгрывает старую и порядком ему надоевшую роль, иногда забывая приложить студентов какой-нибудь обидной сентенцией, иногда не снимая ни одного балла там, где раньше содрал бы по максимуму. Нет, так не бывает! Еще у него теперь была какая-то едва уловимая слабость к пуффендуйцам. Не всегда, но довольно часто он чересчур мягко для прежнего профессора Снейпа спускает им косяки и почти не шипит на Невилла. Наверное, это у него от ностальгии по временам смышленой Тамсин Эпплби. Уж я-то помню, как ловко она ассистировала ему на уроках и как готовила в ту ночь зелье Первой помощи для Гарри! По такой помощнице затосковала бы и я.
Ах да, Невилл! Лонгботтом наконец обрел свое счастье и заметно преобразился. Теперь насмехались над ним только слизеринцы, а вот в Пуффендуе с него прямо-таки сдували пылинки. Помимо этого, его внезапно возлюбили и наши девчонки. Я не сразу поняла, за что, пока в один прекрасный день не наткнулась в нашей спальне на Фэй Данбар. Она увлеченно поливала землю в нарядном керамическом горшке для цветов каким-то едко пахнущим составом. Я не обратила бы внимания, будь это впервые — вполне ведь возможно, что человек просто выполняет практическое задание по Травологии. Но в том-то и дело, что последнее время я замечала такие же горшочки то у одной, то у другой девицы школы, а однажды видела с чем-то подобным и молоденькую помощницу мадам Розмерты в Хогсмиде.
— А что это такое? — не выдержала я тогда, обнаружив торчащий из земли восковой отросток неприличного вида. То есть в самом деле неприличного: он выглядел так, как будто кто-то маленький, пробиваясь из-под земли, первым делом вытащил на свет божий сизый, как фингал, кулачок с оттопыренным средним пальцем.
Данбар посмотрела на меня, как на умственно отсталую:
— Грейнджер?!
— Нет, я в самом деле не в курсе, что это за фигня.
Фэй недоверчиво покосилась на меня еще раз, потом до нее дошло, что это же "заучка-Ге", и она ответила:
— Это альраунка. Я не знаю, как Невиллу удается их проращивать, но он молодец. И чего он раньше не ушел к барсучатам?..
— А для чего она нужна?
Данбар снова страшно удивилась и сказала, что "если Грейнджер чего-то не знает, значит, скоро должен наступить конец света, потому что так вообще не может быть". Но я поклялась ей, что действительно не в курсе, и она снизошла до объяснений. В общем, как я и подозревала, это было новое, но хорошо забытое старое поветрие вроде магловских дамских альбомов со стишками. Или "писем счастья", что, в сущности, такая же глупость. По поверьям, семечко обычной домашней Atropa Mandragora нужно было обработать специальным веществом (и им же потом всё время поливать), обмотать своей волосинкой и высадить в приготовленный особым методом грунт ранней осенью, а еще лучше в конце лета. Чем больше растение проводило с хозяином, тем лучше. Тогда к 14 февраля начиналось обильное цветение, и именно в это время корень альраунки нужно было выдергивать из земли. В отличие от своей старшей сестры она не издавала таких душераздирающих воплей, лишь противно поскрипывала, как летучая мышь. Зато вонь сероводорода стояла такая, что проделывать всю эту процедуру можно было только на свежем воздухе. И лучше, если при сильном ветре. Очищенный от земли корень нужно было внимательно осмотреть — Данбар сказала, что они с Лавандой и Парвати хотят по секрету показать свои альраунки профессору Трелони. Уж она-то непревзойденный мастак гадания на кофейной гуще, а следовательно, легко сможет прочитать буквенную вязь, которая проступит на корне в процессе роста. И всё ради чего? Ну, конечно же, перекрученный на разные лады корень должен "написать" на себе имя суженого своей хозяйки! Как я могла подумать о чем-то ином! Разве могло быть в голове у этих девиц что-то, кроме парней и будущего замужества? Я с трудом удержалась от едкого замечания и даже слегка пожалела, что затратила время на выслушивание редкостного бреда. Это, конечно, ничуть не глупее постоянных разговоров о храбрых претендентах на чемпионство в скором Турнире или споров о квиддиче, но, смешиваясь, данные темы делались какой-то гремучей отравой для мозга.
