Другой Гарри и доппельгёнгер

ДРУГОЙ ГАРРИ И ДОППЕЛЬГЁНГЕР

(Поттериана от Геллерта)

Автор: Ormona

Персонажи: почти все канонные (без учета допов — "Проклятое дитя", "Фантастические твари" и всего, что там еще придумает Роулинг в ближайшее время). Плюс несколько НЖП и НМП в главных и второстепенных ролях. Плюс некоторые новые волшебные существа, которых не было в каноне.

Рейтинг: R, гет, присутствуют откровенные сцены, но без излишней натурализации.

События: Времена Основателей, Времена Гриндевальда, Времена Тома Реддла, Времена Мародеров, но основное действие — в 1990-х, в различных локациях, не только в Хогвартсе или Магической Британии.

Статус готовности фанфика и его размер: макси, полностью дописан, переработка всех семи книг канона, 99 глав + эпилог. Полная версия отправляется только персонально читателю, обратившемуся приватно к автору (координаты указаны). Бесплатно! Автор лишь хочет услышать ваше мнение о прочитанном.

Жанры: AU, сневанс, северитус, ангст, юмор, драма, психология, детектив, приключения.

Предупреждения: прием "недостоверного рассказчика"; присутствие нецензурной лексики, ООС; убийства; смерть второстепенных персонажей; множественные отступления от канона, но при этом в рамках канона и с апеллированием к канонным коллизиям; есть описание некоторых неканонных заклинаний и зелий, а также механизма их действия; много (очень!!!) флешбэков — к примеру, тот же дневник Томаса Марволо Реддла.

Памяти Дэвида Боуи и Алана Рикмана

_____________________________________________________________

soundtrack

Как увидеть своего врага в зеркале? Просто посмотреть на себя в зеркало.

Практическая магия

...Игра должна быть непременно крупной, чтобы возбуждать интерес,

так как случай обыкновенно действует очень лениво,

когда ставки слишком уже незначительны.

Эрнст Теодор Амадей Гофман "Эликсиры сатаны"

Когда я закончу с тобой, ты прекратишь доверять собственному разуму...

Guild Wars 2, девиз класса "месмер"

Книга первая. Richard. Муладхара. Do (C)

1. Я слышу зов, неслышный вам

Колесо велосипеда подпрыгнуло на кочке.

"Ну вот что же за идиот?!" — мысленно застонал Гарри, сдергивая с переносицы очки. Мир снова прояснился.

Велосипед развернуло, и Дадли со всего разгона рухнул на газон, а потом еще кубарем прокатился до работающего дождевателя. Грохнувшись набок, "Нордвэй" как в режиме замедленной съемки ехал под уклон до самой дороги, где и сгинул под колесами пролетавшего мимо фургона. Если бы не так удачно выросшая из ниоткуда кочка на дорожке, кузен разделил бы участь велосипеда. Сколько раз тетка внушала ему никогда не кататься в этой части квартала, где был крутой поворот со спуском на проезжую часть, но это же толстый идиот Дадли!

Мокрый и ушибленный двоюродный братец с воем хватался за распылитель, пытаясь заткнуть струю воды.

— Я видел, Гарри! Я тебя видел, это ты подстроил, гад! — орал он.

— Вот дебил... — пробормотал Поттер, утираясь ладонью и чувствуя, как вибрирует в трясущейся руке дужка очков.

Мир стремительно избавлялся от красок. Стихал знакомый шепот за плечом: "С-с-с-спокойно! Тиш-ш-ш-ше! Вот та-а-ак, та-а-ак... Дыш-ш-ш-ши!" Пелена тумана снова наплыла на глаза, растворяя в себе дальние предметы. Дрожащими пальцами Гарри снова надел очки и поскорее ссутулился, обретая привычный вид. Пожалуй, пора уносить ноги.

Братца ему не было жалко нисколько. Этот дегенерат доставлял ему столько неприятностей, что Гарри не огорчился бы, произойди авария в его отсутствие. Но тетка Петунья не заслуживала такой участи. Из всей дурслячьей семейки Гарри был как-то по-своему, не открыто, привязан только к ней. Будто нехотя, она так или иначе всегда поддерживала его, и он не мог не платить ей той же монетой. Вот дядя Вернон и вся его родня — те еще ублюдки, и Дадли пошел в их породу, а в тетке незримо присутствовало благородство, по сей день не вытравленное образом жизни.

Ну почему, почему он всегда оказывается в нужное время в нужном месте? Гарри часто задавал себе этот вопрос. Будто кто-то привязал его к этому тупоумному увальню и дергает за веревочки, едва тот из-за своей неуклюжести оказывается под ударом.

Круто развернувшись и сунув ладони в карманы кургузой и полинялой куртки, Поттер поспешил в обратную сторону. К месту событий уже сбегались зеваки, фургон остановился в полусотне ярдов от злосчастного поворота, сейчас сюда прикатят копы — и будет вообще весело. За спиной слышались крики, а Дадли разорялся во всю свою луженую глотку, обвиняя кузена во всех грехах и наверняка пытаясь собрать обломки "Нордвэя". Гарри ускорил шаг и наконец-то свернул за угол, где едва не споткнулся о какую-то нагло рассевшуюся посреди тротуара серую кошку.

— Ч-черт! — досадливо выпалил он.

— Сам ты черт, — совершенно явственно произнесла кошка, тряхнула хвостом и с достоинством удалилась в заросли соседского шиповника.

Гарри оторопел. Да, у него бывали помрачения, когда он вдруг начинал думать, будто слышит речь некоторых животных: не однажды это происходило в террариумах лондонского зоопарка, куда их водили на прогулку вместе с Дадли. Но прежде он считал, что понимает только змей. Вернее, придумывает, что понимает. Он был современным парнем и уж как-то умел различать слуховые галлюцинации и реальные голоса. Змеи просто шипели, глядя на него бесстрастными желтыми глазами, как и положено змеям. Они высовывали языки и вязко перемещали свои тела вдоль стеклянной стены, а вот человеческая речь одновременно звучала прямо в его голове, как дублированный перевод иностранного фильма. Гарри ни мгновения не сомневался, что это всего лишь больное воображение. А вот сейчас громадная кошка открыла рот и, двигая нижней челюстью, отчеканила три слова на чистом английском языке.

Пожалуй, пора завязывать с этими странными наплывами. После них ужасно болит шрам на лбу и вдобавок раскалывается голова — потому что Дадли ябедничает своему отцу, и тот потом самозабвенно, иногда по нескольку часов, орет на племянника, а тетка ахает и охает вокруг бедного сыночка...

— Эй, Поттер! — крикнул через всю улицу выскочивший из калитки своего двора Майк Фишер, одноклассник Гарри и Дадли. — Ты написал уже сочинение?

— Какое сочинение? — говорить сейчас с Фишером не хотелось, мысли были заняты совсем не этим.

— О "Кроссфайр", конечно!

— О "Кросс..." А, понял! Нет еще, — до Гарри дошло, чего так суетится Майки: это же его отец предоставил возможность всему их классу побывать на экскурсии в настоящем издательстве, где занимал должность главного редактора, а потом еще съездить в типографию и своими глазами увидеть процесс создания книги от начала до конца. Поттер умел писать сочинения лучше всех в их школе, и наверняка учитель впоследствии разместит фрагменты его отчета на образовательном сайте города.

— Ну ты только не забудь показать его сначала отцу!

— Сделаю, — бросил Гарри и тут же забыл о Фишерах, "Кроссфайре" и сочинении. Во лбу назойливо свербело, а шрам горел.

Юркнув под свою лестницу, никем не замеченный, мальчик свернулся на кровати. Тетка сюда не полезет, она боится его ручного паука, дядька вернется с работы только через несколько часов. Скандал откладывается. Вот было бы здорово, умей Гарри стирать у других ненужные воспоминания. Как в детских книжках: взмахнул волшебной палочкой — вспышка — и все расходятся. Красота!

Замечтавшись, он не заметил, как боль отступила, в теле стало хорошо и легко, а голова погрузилась в мягкую дрему.

* * *

Резкий и неумолимый стук в дверь мигом решил судьбу всех вопросов, которые начал задавать себе Гарри в полусне. Например — почему ему давно кажется, что взрослые изрядно привирают о происхождении шрама у него на лбу в той автокатастрофе.

Прищурив один глаз, Поттер оглянулся через плечо:

— Кто?

— Иди, отец зовет, — сообщил братец Дадли. Судя по голосу — предусмотрительно пятясь от двери, которая открывалась наружу, причем иногда — со всего размаха. В тоне его прозвучали злорадные нотки.

Гарри потянулся и встретился взглядом с притаившимся в углу громадным серо-коричневым пауком. Паук пошевелил жвалами и нерешительно встряхнул правой передней лапой.

— Правда же, два долбоёба? — спросил его Гарри. — Ладно, Ормен, сторожи. Если не вернусь, разрешаю тебе неожиданно прыгать им за шиворот до нискончания веков.

Ормен воодушевленно сверкнул обеими парами круглых черных глазок. Гарри перехватил на лету зазевавшуюся мушку, кинул ее в паутину членистоногого приятеля и с сожалением выбрался из своего убежища. По дому разливались умопомрачительные кухонные запахи, от которых у Поттера глухо забурчало в пустом животе. Но до окончания выволочки об ужине можно и не мечтать.

Привычно ссутулиться. Принять забитый, виноватый и сломленный вид. Доковылять до дядькиного кабинета и с покорностью древнего раба молча ждать своей участи у него за спиной, под торжествующими взглядами подсматривающего кузена... Всё это не трудно и отработано до автоматизма.

На кого другого уловки дядюшки Вернона произвели бы необходимый эффект с неотразимостью молнии. Игнорируя присутствие обвиняемого, он внушительно восседал за своим огромным столом и делал вид, будто погружен в куда более важные дела, чем судьба какого-то жалкого племянника. Его жирный красный затылок выглядывал из ворота уже не такой свежей, как утром, белой сорочки, дразня Поттера, мысленно усаживавшего туда своего паука. Надсадно посапывая, эта жирная туша наслаждалась властью, наивно считая, будто худощавый одиннадцатилетний мальчишка сейчас холодеет от ужаса, готовясь к неминуемой над ним расправе. О, только моральной! Исключительно моральной расправе! Дурсли никогда — слышите? — никогда в жизни не прикоснулись к приемышу и пальцем. Ну то есть дядя Вернон мог достаточно грубо ухватить мальца за шиворот и затолкнуть в кладовку под лестницей, мог нависнуть над ним всеми своими тремястами пятьюдесятью фунтами, брызжа яростью. Но чтобы ударить? Нет, только не это! Вот Дадли — тот одно время рукоприкладствовал, пока однажды, отчего-то промахнувшись мимо лица поваленного наземь брата, не сломал себе запястье о керамическую плитку. С тех пор опасался делать это в открытую, только исподтишка или подговаривая своих дружков, которые тоже быстро отказывались от опасной затеи, поплатившись здоровьем конечностей.

В принципе, эта игра Гарри обычно даже нравилась. Но вот жрать сейчас хотелось до чертиков, и это вызывало приступы раздражения. Смотреть на этого старого пыжащегося придурка было смешно и противно, да и запах дурслячьего пота, смешавшегося за день с парфюмом, не добавлял желания находиться подле него так долго.

— Скажите, мистер Поттер, — заговорил наконец-то Вернон, — вам известно, что движет людьми, усыновляющими сирот? М?

Он развернулся к нему в своем громадном, как и стол, кресле. Наверняка он мнил себя сейчас величавым, как монарх на судебном процессе. Гарри же закусил губу, чтобы не заржать от его пафосности, и потупился:

— Н-наверное, сэр.

— И что же? Смотреть в глаза... э-э-э... пожалуйста.

— Я думаю, сэр, это великодушие и человеколюбие, сэр! — отчеканил Гарри, отчетливо представляя себе яичницу с беконом и с трудом сглатывая переполнившую рот слюну.

— О! — мистер Дурсль даже сбавил обороты под честным взглядом зеленых глаз воспитанника. — Тогда объясните мне, молодой человек, почему вы так и норовите укусить руку, вас кормящую?

"Да пошел ты на хрен, старый чудило!" — почти нежно улыбнулся Поттер, хлопая длинными девчоночьими ресницами:

— Простите, сэр, я... Клянусь вам...

— И когда наконец ты станешь называть приютивших тебя людей матерью и отцом?! Неужели это так трудно?

Дядюшка Вернон четко знал: это требование вызывает в Гарри неподдельное бешенство. Он всегда прятал козырь в рукаве, пока подпитки ему хватало. Гарри умело выдавал ему нужную дозу, чтобы утолить голод бытового вампира, но иногда этого было мало. Тогда дядька неосознанным приемом провоцировал у него вспышку гнева. Таких предлогов, которые задевали бы мальчика, на самом деле по пальцам пересчитать, но они все-таки существуют.

— Н-не трудно, сэр, — стискивая зубы почти до скрежета, ответил Поттер. Тихое шипение внутри него, кажется, пыталось убедить его держать удар без эмоций и лишь притвориться обозленным.

Дядька подскочил и наклонился:

— Тогда... я жду! Итак?

— Сэр...

— Я! Жду! Па... Ну?

Он ждал не слова. Он ждал корма. Кровь клокотала в голове, горло и грудь сжимало спазмом ненависти. "С-с-с-покойно! Тиш-ш-ш-ше! Вот так! Так! Дыш-ш-ши!"

— Па...

Вернон расплылся в омерзительной улыбочке, но глаза его жадно сверлили лицо племянника, а брови ободряюще подпрыгнули. Спокойствие накатило так неожиданно, что Гарри даже растерялся. Ему стала глубоко безразлична и вся эта пошлая сцена, и семейка Дурслей, и дом номер четыре, где они сейчас находились, и Тисовая улица, на которой стоял этот и еще множество подобных домиков, и глупый мир, который прятал их в своем равнодушном брюхе, как сонный удав. И с каким же трудом удалось ему изобразить психа!

— Вы мне не родители! Мои родители умерли! — выдал Поттер театральную реплику с тщательно контролируемым надрывом в голосе. — Понятно?!

Порции хватило, и подделки Вернон не распознал. Хапнув эмоций прямо на лету, он проглотил их, вполне довольный своей тактикой:

— Вон отсюда! Не показывайся мне на глаза... гаденыш!

Гарри доиграл роль до конца, шмыгнул за дверь и, закрывшись у себя в каморке под лестницей, сдавленно хохотал еще минут десять. Голод, конечно, давал о себе знать все ожесточеннее, но случившееся только что — отвлекало от спазмов под ложечкой. О яичнице с беконом можно, конечно, забыть, но зато когда все улягутся, он поступит так, как поступал уже не раз в похожих случаях. Сейчас же он хотел разгадать, что так ловко помогло ему обрести невозмутимость китайского мудреца. Ответа, однако, не было. Даже Ормен спрятался в своем углу, оставив посреди паутины заготовленную к обеду и тщательно спеленатую муху.

Чтобы как-то скоротать время, Гарри засел, а точнее — залег, за написание сочинения об издательстве, где работал Кристиан Фишер, отец Майка. Несколько часов прошли почти незаметно. Дом затих. В последний раз забулькала вода в кулере на кухне, в последний раз скрипнула дверь. Проходя мимо каморки Гарри со стаканом воды в руках, тетка Петунья перестала шаркать тапочками и слегка поскреблась пальцем:

— Твоя яичница на средней полке, — шепнула она. — Но это в последний раз!

— Ага! — тоже шепотом откликнулся Гарри, пропустив мимо ушей ее последнюю фразу, которая звучала рефреном каждый раз при подобных переговорах через дверь. — Спасибо!

Шаги миссис Дурсль переместились на скрипучие ступеньки лестницы и стихли в спальне верхнего этажа. Гарри стряхнул с себя несколько упавших сверху крошек древесной трухи, выключил свет и на цыпочках выбрался в столовую. В животе бурчало.

Внезапно холодильник ухнул и странно дернулся в темноте. Готовому бежать в укрытие Поттеру показалось, что началось землетрясение, однако остальная мебель и посуда в шкафах даже не колыхнулись. К счастью, эти звуки никого в доме не разбудили. Гарри решительно распахнул дверцу, в холодильнике вспыхнул свет, и...

...Прямо на блюде под прозрачной крышкой вместо яичницы лежала мужская голова. И черт бы с ней, если бы просто неподвижная голова — Дадли, даром что тупоумный, был способен по чьей-нибудь подначке еще и не на такой розыгрыш. Но эта бородатая черноволосая башка, обложенная консервными банками и пучками зелени, ниже, под тарелкой, переходила в шею, а та — в смутно угадываемое туловище, которое терялось среди кастрюль и упаковок на нижних ярусах. А хуже всего, что она моргнула вполне себе живыми и осмысленными глазами, раскрыла рот и сказала громким шепотом:

— Эй, Гарри!.. Пст!..

"Трындец!" — подумал Поттер и медленно затворил дверцу.

Он тупо смотрел на холодильник в надежде, что всё увиденное должно, по идее, рассосаться само собой. Помедлив пару минут, Гарри с опаской заглянул внутрь. Мужик был на месте.

— Гарри, нам срочно надо поговорить!

Тут стоит заметить, что, сколько себя помнил, Поттер нет-нет да и встречал на своем пути каких-то чудаковатых людей. Причем иногда они попадались ему поштучно, а иногда шли просто косяками, как на открытие музейной выставки. Бывали случаи, когда Гарри казалось, будто они ломятся взглянуть именно на него. Манией величия он при этом не страдал.

И вот сейчас он мог бы биться об заклад, что уже когда-то видел этого мужика и прежде, но, ясное дело, не в холодильнике тетушки Петуньи.

— Слышь, малой, — просительно прохрипел тот, — если нетрудно, почеши мне вон там, справа, повыше уха, — бородатый повел черными зрачками в нужную сторону и для наглядности подергал плечами, — а то рука не поднимается!

— Как вы там оказались? — проигнорировав его просьбу, но уже привыкая к нелепости ситуации, шепотом спросил Гарри.

— Да как, как... Промахнулся с трансгрессией, Мерлин ему в печенку!

Бородатый все-таки дотянулся до бутыли с оливковым маслом и почесал о нее кудлатую голову. Волосы его выглядели так, словно он уже делал это прежде и не раз опрокинул на себя литр-другой содержимого.

— С транс... с чем?!

— Короче, времени мало. Ищут меня. Сейчас нащупают. Ты слушай сюда, принц, и мотай на ус, только Нюне потом не проболтайся. Вот-вот тебе всё откроется. Сову не присылали еще?

— Кого?!

— Ну, значит, скоро пришлют. Тут такая каша заварилась, что до Святого Мунго достукаешься, если начнешь расхлебывать. В общем, скоро у тебя появится слишком много новых знакомых, малой, но ты не верь никому, понял? Особенно всяким гадостям про Бродягу, — он закашлялся и сипло добавил: — Никому не верь!

Гарри незаметно ущипнул себя за ляжку. Даром что нутро холодильника обдавало его гулкой прохладой и все звуки и ощущения были слишком реальными, чтобы считать их сновидением, Поттер все равно не мог отделаться от мысли, что видит всё это во сне. И боль в ущипнутой ноге не добавила доказательств в обратном: мужик, вросший в дурслев холодильник и говорящий торопливо и запальчиво, побил все рекорды бредовости.

— И еще. Будь начеку, а особенно опасайся того-кого-нет. Понял меня? Вот твой истинный враг, хитрый и беспощадный! — говорил он спешно, задыхаясь, боясь, что перебьют, что не успеет. — Бойся Тени, Гарри, бойся Тени!

— Дяденька, вы кто? — поправляя очки, спросил Поттер на всякий случай, хотя уже и без лишних вопросов стало понятно, что это пациент, сбежавший из Бетлемской психушки.

— Черный я, черный Сириус! Слыхал о таком?

Не слишком уверенно Гарри ответил, что слышал о такой звезде. И только мужик хотел сказать что-то еще, холод усилился. Но теперь он исходил не только из холодильника — спину и затылок Поттера обдало морозным сквозняком, а тишина стала глухой и непроницаемой. Псих, кажется, провопил что-то еще и нырнул вниз, как ныряют в воду, зажимая пальцами ноздри и резко приседая. Но Гарри его не услышал. Какая-то тварь метнулась было вслед за бородатым, однако налетела на уставленные снедью полки холодильника и замешкалась.

Жуткая тоска сковала душу и тело. Гарри, зрение которого, как всегда в таких случаях, стало нормальным, нашел в себе силы поднять руку, чтобы сдернуть очки и разглядеть, что творится вокруг него. Смутные тени, под стать той твари, бесшумно сновали по столовой, прикасаясь к нему почти невесомыми тканями одежд, изодранных до бахромы.

Жизнь чудовищно коротка и бессмысленна. Сегодня похоже на завтра, завтра — на послезавтра, и так до самой смерти, итога никчемного бытия. Боль и страх, мучения и уныние — вот этапы этой гнусной эстафеты. Я ничтожество и никогда не смогу ничего изменить. Пустота, безысходная пустота...

"Наверное, я умираю. Наверное, вот так оно и происходит", — стороной промелькнула вялая и как бы чужая мысль. Зацепиться не за что: не осталось ни единого доброго воспоминания, которое могло бы вытащить из трясины, куда его совсем уж затянуло.

В темноту добавился желчно-мутный оттенок. Гарри понял, что падает. Напоследок он успел увидеть знакомый силуэт возникшего на подоконнике бородача из холодильника, который присвистнул хороводу теней, как собачьей своре, и выпалил что-то наподобие "экспекто" или "эспекто". После этого стало совсем темно.

Поттер открыл глаза, привычно просыпаясь от скрипа лестницы над головой. Дом по-утреннему ожил. Вспомнив ночное приключение, Гарри похолодел, торопливо ощупал себя и в результате немного успокоился: он был цел и невредим. Неужели все приснилось?

— Эй, просыпайся, урод! — пробегая мимо, Дадли пнул его дверь. — Вот ты чмо очкастое!

Гарри невероятно отчетливо представил себе, как братец поскальзывается на кафеле возле ванной и впечатывается своей дурной, круглой, как репка, головой в пузо выходящего оттуда дядюшки Вернона. Еще вчера он ограничился бы злорадной фантазией, но этим утром из-за плохого настроения и от голода не смог остановить посыл. Адский грохот и вопль мистера Дурсля оповестили о точном попадании. Какая только гадость ни приснится на пустой желудок! От страха перед призраками в оборванных хламидах даже сейчас, наяву, становилось тошно...

Поттер нашарил под подушкой свои очки. Еще пальцами он почувствовал на ощупь, что с одним из стекол что-то не так, и когда щелкнул выключателем, убедился в этом воочию. Правая линза треснула, повторяя рисунок паутины Ормена, который сейчас неторопливо завтракал вчерашней мухой. Треснула именно так, будто Гарри в самом деле, валясь с очками в руке, приложил их об пол. Вот черт, придется снова ворошить свой тайник и для покупки новой пары вынимать подкопленное на другие нужды. От родственничков щедрот не дождешься, а тут еще и сам сломал. Похоже, к остальным своим неприятностям он теперь смело может добавлять лунатизм...

Тетка была чем-то озабочена и на утреннее приветствие Гарри не ответила, а только молча выставила перед ним тарелку с разогретой вчерашней яичницей. Именно ту, на которую так удачно пристроил свою голову бородач из дурацкого сновидения. Для остальных членов семьи она приготовила свежих блинчиков.

— Дадлик, — обратилась Петунья к хмурому после полета в ванной сынку, — будь умницей, милый, пройди сегодня этот тест! Остался последний, и мы с папой свободно вздохнем до осени.

Дадли покосился на Гарри и показал ему кулак. Конечно, куда уж ему самостоятельно осилить итоговый тест по английскому! Тут он заметил паутину трещин на линзе и поднял "очкастое чмо" на смех. Гарри еле заметно покачал головой: удивительно, как столько миллионов лет эволюции и естественного отбора допустили появление на свет подобного идиота, не только не извлекающего опыт из жизненных уроков, но и упорно не понимающего, что это были уроки.

— А если пройду, вы мне купите новый велик взамен того?

— Не "если", сын. "Когда". Когда пройдешь, — весомо подметил дядюшка, поглощая блинчик с малиновым джемом. — Но ты пообещаешь кое-что твоей маме.

— Да, милый, — подхватила тетушка, протягивая руку через стол и вытирая салфеткой вымазанную маслом и сиропом физиономию Дадли. — Пообещай, что будешь держаться подальше от того поворота!

— Ну ма-а-а-ам! Ну чего, в самом деле...

— Не "мам", а слушай, что тебе говорят! — сердито бросил мистер Дурсль, настроение которого было изрядно попорчено забодавшим его сынком. — Там опасный спуск!

Почуяв, что никакие уловки сейчас не сработают, Дадли цыкнул языком и отвернулся в окно.

— О! Гляньте! Там сова! Здоровая такая! — завопил он в следующий момент, подскакивая, опрокидывая стул и тыча толстым пальцем в сторону вяза, усыпанного "гнездами" омелы.

Точно молнией, Гарри поразило воспоминание: о сове в его сне говорил тот псих. В глазах стало щекотно, всё расплылось, и ему пришлось сдвинуть очки на кончик носа, чтобы не выдать себя родственничкам, но успеть увидеть птицу. Огромная, белая, надменная, она сидела на толстой ветке и взирала на них из-под полуопущенных век, и если бы не откровенная насмешка в желтых глазах, можно было бы подумать, что сова вот-вот уснет. Дадли орал так, будто в жизни не видел диких животных: он хотел сфотографировать ее, да вот убежавшая за фотоаппаратом миссис Дурсль долго пропадала наверху. Полярная гостья терпеливо дождалась, когда Петунья сделает последний шаг с лестницы и с видом олимпийского факелоносца, передающего эстафету, кинется к сыну с камерой в вытянутой руке. Затем сова переступила большими лапами, развернулась, припала грудью к ветке и, оттолкнувшись, мягко, плавно полетела прочь, размашисто загребая воздух великолепными крыльями. Дадли бесился, как буйнопомешанный, а Гарри едва давил в себе хохот.

— Если ты не поторопишься, то поедешь на школьном автобусе вместе со своим братцем, — пообещал дядя Вернон, и предупреждение отрезвило кузена быстрее, чем это сделало бы вылитое ему за шиворот ведро ледяной воды. — А ты... Гарри... Что у тебя с очками?

Гарри поджался и скроил виноватый вид. Объяснения дядьку не интересовали:

— А ты поможешь матери прибраться на кухне — и тоже чтобы ровно в восемь сидел в автобусе! И знай, что сломанные очки не освободят тебя от занятий и обязанности помочь брату с тестом! Ну?

— Да, дядя Вернон.

— То-то же!

Однако помочь кузену с тестированием было Гарри не суждено.

* * *

Под монотонное урчание мотора Поттер бездумно таращился в автобусное окно. Мимо скользили знакомые улицы и дома, а вместо того чтобы распогодиться, стало еще пасмурнее. Временами из низких, совсем не весенних туч накрапывал мелкий, тоже совсем не весенний дождик.

Гарри моргнул тяжелыми веками и вдруг понял, что уже никуда не едет, а просто стоит и смотрит в высокое окно на лужайку вдалеке. В лучах перевалившего далеко за полдень солнца возле старого дерева копошится несколько подростков, и он, кажется, знает, кто это такие.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мелиус аудире, — произносит он себе под нос, слегка пошевелив зажатой в пальцах деревянной учительской указкой, и внезапно начинает слышать ругань парней, собравшихся на лугу.

— ...Иди к дьяволу, Поттер! — хриплым и ломающимся голосом каркает худощавый студентик, окруженный недругами, словно дикий черный лисенок сворой псов. — Отвяжитесь от меня, тупицы!

Чтобы уменьшить собственную уязвимость, он инстинктивно сутулится, пригибается к земле, но вертится вокруг своей оси и старается держать в поле зрения сразу всех обидчиков.

— Уй-й-й, Нюня, да ты еще пожалуйся профессорам! — уколов его в спину указкой, веселит остальных высокий и самый красивый в компании парень-брюнет. — Я-я-я-ябеда ты наш!

— Я не жалуюсь на блохастых выродков вроде тебя, Блэк, а тем более вроде шакала Римуса или этого крысюка! Прочь! — кричит мальчишка, судорожно сжимая в кулаке острый деревянный штырь на манер ножа в уличной потасовке.

Все четверо шарахаются в разные стороны при запальчивом выпаде носатого заморыша, а потом наседают снова, принимаясь ржать еще веселее — особенно тот, очкастый, к которому он обращался по фамилии:

— Делаешь вид, что умеешь с ней обращаться, Нюня? Разве что ткнешь больно кого-нибудь из нас! Ты лучше поплачь! Давно мы не слышали твоего нытья! Эй, Хвост, отбери-ка у него палочку, чтобы сдуру не наворотил тут дел!

Красавец-брюнет тут же грубо подхватывает носатого за локти и с легкостью заламывает ему руки за спину, так что низенькому и суетливому Хвосту ("Питер" — всплывает откуда-то его настоящее имя) не составляет никакого труда выхватить указку из ослабевших от боли пальцев. И едва это случается, очкастый взмахивает своей, а брюнет отпускает пленника. Неведомая сила опрокидывает заморыша кверху ногами и швыряет высоко в воздух. Черная мантия задирается на голову, и бедолага, ругаясь от стыда и бессильной ярости, дергая худющими ногами, повисает над четверкой мучителей.

— Поганые гриффиндорские недоумки! Только и умеете, что толпой на одного! Есть деньги — так теперь всё вам с рук сходит?! Мародеры сраные, шакалы! — глухо доносится из-под вороха тряпья. — Сундуки с клопами!..

— Вот злобная тварь! — снисходительно усмехается брюнет, разглядывая трофейную указку. — Тринадцать с половиной дюймов, ты гляди-ка! Да она же больше всего тебя, Нюнь! Это что, твои комплексы, да? Ну сознавайся, ты, любитель травок! Обдалбываешься небось после зельеварения, не так ли? Думаешь, вырастет он у тебя хотя бы вполовину?

— Заткнись, придурок!

— Эй, Соха-а-а-атый, а чего он обзыва-а-а-ается? Хнык! Хнык! Скажи ему, чего он?..

Хвост заливается подобострастным хохотом, а четвертый — самый тихий, бледный, худо одетый паренек с мышиного цвета волосами и хищным блеском в глазах — лишь болезненно скалит крупные зубы.

— Только подойди к ней еще раз, недотепа, и будешь вот так же дрыгаться перед своими дружками-слизняками! Перед всем вашим факультетом спляшешь джигу вверх тормашками! Уяснил? Тебе потом никакая мисс Помфри челюсть не вправит! Только подойди! — в голосе очкастого теперь звучит неподдельная угроза, и он даже пытается надломить отобранную у брюнета-Блэка указку заморыша, но тут до них доносится полный возмущения девичий окрик...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— ...Эй, приехали!

Гарри вздрогнул и, крепко приложившись лбом об оконное стекло, распахнул глаза. Майки Фишер, которого отец-редактор запросто мог бы возить в школу на частном автомобиле, как дядя Вернон возит Дадли, но ни разу этого не делал и отправлял сына вместе с остальными на обычном автобусе, мотнул головой в сторону открывшейся двери. Все уже вышли, и водитель ждал, когда это сделают последние двое пассажиров.

— Чего это у тебя с очками? — хихикнул Фишер, однако Гарри не ответил, только зевнул и, забросив рюкзак за одну лямку через плечо, первым прошествовал по проходу между креслами. — Давай чем-нибудь заклеим, и будешь, как пират!

"Рот себе заклей", — мысленно ответил Поттер.

Что за дурацкий сон? Причем второй дурацкий в последние сутки — не многовато ли?

Поттер... Тот носатый назвал очкастого Поттером, надо же! А еще вся эта храбрая четверка сильно напомнила Гарри компашку братца Дадли: уж очень в их духе — дружной толпой на одного. Глядишь, и эти через пару-тройку лет вырастут такими же отморозками, как Блэк с прочим зоопарком...

Английский стоял в расписании последним. Без тени напряжения ответив на тестовые вопросы, Гарри приготовился втихушку заполнить листок кузена, а после этого отпроситься у мистера Брадшо и уйти пораньше в оптику, чтобы заказать себе новую линзу. Но тут кто-то заглянул в класс, поманив учителя в коридор. Воспользовавшись моментом, Дадли подсунул брату свой опросник. Дверь тут же открылась.

— Гарри, — обратился мистер Брадшо ко вздрогнувшему от неожиданности Поттеру, — пойди сюда.

— Я?! А что я сде...

— И захвати сочинение, — деловито добавил учитель, снова отодвигаясь в коридор.

Дадли злобно погрозил Гарри кулаком, а тот красноречиво развел руками, одним приемом сгреб всё с парты в рюкзак и зашагал к выходу, получив в спину несколькими комками смятых бумажек от благожелательных одноклассников. Заодно не удержался — легонько потрепал косичку отличницы-Паломы.

— Дурак! — тут же сообщила Палома пятившемуся от нее Гарри.

Он передразнил ее, складывая кисти рук в виде крылышек голубки, при этом втайне любуясь хорошеньким возмущенным лицом мисс Лоренсо, и всё так же — спиной вперед — покинул класс.

В коридоре вместе с мистером Брадшо его дожидался старшеклассник, в котором Поттер узнал брата Майка, Кристиана Фишера-младшего. Ему было, кажется, уже лет четырнадцать или пятнадцать, и прежде он старательно делал вид, будто в упор не замечает мелкотни, с которой водится Майки. Теперь же Фишер с показной приветливостью ему улыбнулся и даже протянул руку, а учитель закивал.

— Поскольку ты сдал свой листок, Гарри, я освобождаю тебя от занятия. Тебя хотел бы повидать мистер Фишер. Кристиан поедет с тобой в "Кроссфайр", а затем они обязуются доставить тебя домой, если ты не возражаешь против этого плана. А что у тебя с... — мистер Брадшо вопросительно покрутил костлявым пальцем возле своего глаза. — ?..

— Я как раз собирался заказать линзу, — недовольно проворчал Гарри, который не слишком-то насытился школьным обедом и мечтал по дороге в оптику свернуть к какому-нибудь кафе.

— Ничего, Гарри, — с забавной важностью вмешался Фишер, — отец подвезет тебя, куда нужно.

— Что ж, я вас оставляю, — и мистер Брадшо удалился в класс.

Ехать предстояло довольно далеко — аж на Эксмут-Маркет, к парку Спа Филдс. Радовало только то, что, как запомнилось Гарри по прошлой поездке, в тех краях закусочные налезали буквально одна на другую, и в какую-нибудь они да заскочат по пути. А голод заявлял о себе всё ощутимей. Напрасно он пренебрег приглашением тетки и не поужинал ночью в гордом одиночестве: в итоге и выспался плохо, и желудок на него обиделся.

Крис Фишер оказался парнем общительным. Даже, пожалуй, чересчур — на придирчивый взгляд голодного Поттера. Он рассказывал, как подрабатывает у отца на школьных каникулах и как планирует продолжить в будущем семейный бизнес. В маленьком кафе, куда их загнал в который раз возобновившийся дождь, мальчишки заказали себе горячих бутербродов и по большой чашке кофе со сливками. В тепле Гарри немного разморило, он стал словоохотливее и даже начал поддерживать разговор, хотя общих тем у них со взрослым братом одноклассника почти не было. И даже беспроигрышная, казалось бы, попытка со стороны Фишера завязать беседу о любимых телешоу провалилась.

— Дядя не разрешает мне смотреть телевизор, — легкомысленно отозвался на его вопрос Поттер, вгрызаясь в толстый бутерброд.

Сверкающие, как бусины, глаза Криса-младшего округлились сочувствием:

— Как это так?! А как же ты тогда живешь?!

— Да пофигу!

Ну не объяснять же этому мажору, что если нельзя стянуть телевизор, то с книжками такой фокус проходит без сучка и без задоринки, потому что в семействе Дурслей домашней библиотекой пользуется только Гарри и никто не ведет учета прибытию и убытию со стеллажей того или иного экземпляра. В конце концов, недочитанную книгу всегда можно спрятать в темную щель под сетями Ормена, и туда в жизни не сунется ни тетка Петунья, ни кто-либо еще. Поэтому у Поттера было всего два вида свободного времяпрепровождения: он либо гулял на улице, либо читал у себя в каморке под лестницей, причем то и другое доставляло ему удовольствие, с малолетства войдя в стойкую привычку.

Когда они наконец добрались до пекарни, к которой лепилось неприметное с виду издательство "Кроссфайр", было уже около двух пополудни. Но самая любопытная встреча их ждала впереди. Вернее — наверху. На площадке, которой оканчивалась крутая лестница, где стояли, тихо разговаривая, двое мужчин в компании вертевшейся возле них белокурой девчонки, по виду — возраста Гарри или помладше. И если одним из них был щеголеватый, но достаточно консервативно одетый и причесанный мистер Фишер, то второй, высокий, с почти белыми длинными волосами и печальными зелеными глазами, всем своим видом больше напоминал персонажа, сбежавшего из цирка или со съемок костюмированного фильма. И все трое — Кристиан Фишер-старший, чудак и не менее забавно наряженная девчонка — как по команде уставились на вскарабкавшегося к ним Гарри.

— Познакомьтесь, мистер Лавгуд, это и есть тот самый мальчик, о котором вы спрашивали, — издатель одновременно вежливо улыбнулся Лавгуду и кивнул своему сыну. Мальчик поднимался по лестнице за спиной Поттера.

Гарри окинул новых людей кратким взглядом. Чудаковато одетый стройный мужчина с длинными седыми волосами. Рядом с ним девочка — блондинка с серебристо-серыми глазами и похожая чертами лица на Палому Лоренсо. Мужчина смотрелся странно в той же мере, с которой он и девчонка взирали на Поттера. Если бы это не было абсурдом, Гарри даже мог бы подумать, что на него уставились с благоговением. Мужчина, будто стремясь прослыть еще более странным, забормотал что-то себе под нос. Гарри смог услышать только обрывки фразы: "Нет, нет, Мерлин покарай!.. Он еще... слишком юн для Фиделиуса... рано"...

Затем вниманием Гарри завладела девочка, когда подергала мужчину за рукав:

— Папа, это и есть Сам Гарри Поттер?

Она сказала это нараспев и таким голосом, будто Гарри — великая знаменитость. Сам — слово с Большой Буквы... Гарри поймал себя на мысли, что залюбовался ее глазами — странными, не от мира сего, огромными. Притягательный, неземной взгляд серебристо-серых глаз девочки долго гипнотизировал Гарри, и он, моргнув, чтобы избавиться от наваждения, посмотрел на чудака, которого девочка назвала папой.

Чудак, впрочем, вполне нормально улыбнулся девочке, ответив:

— Да, Полумна, это он.

— О! — "космическая" девочка обрадованно повернулась к Гарри, снова приковав его к месту своим взором, и не то сказала, не то пропела: — Привет, Гарри. А я раньше думала, что ты выше и... и больше.

Гарри не ответил, увлеченный мыслью — что значит "Сам Гарри Поттер"? Он не помнил, чтобы когда-то встречался с этой странной парочкой: такую девочку он бы запомнил. И уж тем более — не был знаменитостью, но, тем не менее, восхищенные нотки в голосе девочки польстили его самолюбию.

Видя заминку, редактор Фишер поспешил прервать неловкую паузу и пригласил всех к себе. Путь до кабинета лежал через просторный светлый зал с книжными стеллажами. Гарри отметил про себя, что во время экскурсии их с одноклассниками сюда не заводили...

— Я рассказал мистеру Лавгуду о ваших... м-м-м... литературных способностях, Гарри, — на ходу объяснил мистер Фишер и подал какой-то знак секретарше. Та мгновенно исчезла за раздвижной дверью в небольшую кухоньку. — Вы ведь захватили с собой сочинение? Мистер Брадшо сообщил мне, что вполне доволен им, но хотел бы узнать и мое мнение перед тем, как опубликует его...

В какой-то миг Гарри вдруг стало не по себе. И самое странное, что это было уже знакомое и крайне отвратительное чувство. Его точно выворачивало наизнанку, лучшего определения он не мог найти. Гарри поежился от озноба, но, кажется, остальные ничего необычного не испытывали.

Они вошли в маленький кабинет. Полумна поравнялась с Гарри и приблизилась к нему настолько, что тот почувствовал ее горячее дыхание за ухом:

— Покажешь шрам? — шепнула девочка.

— Откуда ты... — так же тихо ответил Гарри, но не успел договорить.

Внезапно холод, от которого потряхивало Гарри, усилился стократ. Мальчик обхватил себя руками и, кажется, закричал от ужаса. Издалека, с того света, донесся глухой крик:

— Проклятье! А мне что делать, Ксено?

— Крис, в укрытие! И ты тоже! — мистер Лавгуд одной рукой махнул в сторону маленького закутка за шифоньером, другой распахивая свой чудной плащ. Фишеры, не мешкая, бросились в указанном направлении.

Лавгуд мгновенно схватил Гарри и свою дочь и грубо толкнул их к себе за спину, одновременно с этим достав из кармана палочку, похожую на витую учительскую указку. Прежде чем его толкнули, Гарри успел заметить на груди Лавгуда выбившийся из-за отворота большого кружевного воротника медальон — круг, перечеркнутый снизу вверх и вписанный в треугольник. Гарри не мог ничего вспомнить, да и времени на это не было, но медальон приковал его внимание, словно он уже где-то его видел...

Но додумать эту мысль Поттер не смог — комнату заполонила склизкая, холодная, пробирающая до костей полутьма. Мальчику показалось, что он захлебывается в ней, будто в стылой болотной жиже. Гарри понял, что падает — он не чувствовал ног... Твари, приснившиеся ему прошлой ночью, сейчас лезли со всех сторон — из-под стола, из-за шкафов... Одна из них, что выросла прямо из ковра на полу, придушила костлявой рукой Полумну за спиной у мистера Лавгуда. В это время мужчина выкрикнул что-то непонятное, сделал фехтовальный выпад палочкой, и комнатушка озарилась ярко-серебристым светом. Сияние исходило от скачущего по тесному помещению призрачного коня с длинным витым рогом во лбу, в точности похожим формой на отполированный прутик в руках отца Полумны.

— А-а-а-а! Смотрите, морщерогий кизляк! — вдруг хрипло заорала девочка, не в силах вырваться из удушающих объятий монстра в черном рваном балахоне. Как только призрак дернулся в ту сторону, куда она указывала пальцем, Полумна стремительно схватила что-то с редакторского стола.

Гарри уже отключался, когда увидел, как она со всего размаха, не колеблясь, через плечо всаживает острие заточенного карандаша в глазницу схватившей ее твари и как та с визгом взрывается от сокрушительного удара единорога. Лавгуд стремительно развернулся к ним, звеня всеми своими ремешками и цепочками, коими щедро была усыпана его одежда. Раскинул, точно огромный лебедь, руки, укрывая Гарри и дочь полами плаща. Зажав в ладони треугольный медальон, поднес его к губам и что-то пробормотал. Легкий хлопок Поттер, уже окончательно провалившийся в темноту обморока, не услышал...

2. Из бронзы — лоб, из глины — ноги

— Тише, не плачь, Гарри. Сейчас мы просто пойдем гулять, хорошо?

Ему тревожно, но он не может ей этого сказать, красивой, рыжей, зеленоглазой и родной. В кровати под ногами у него валяется любимая игрушка — пушистая лисица с кокетливым цветком лилии за ухом. Сейчас она забыта: он хватается за приопущенный бортик, плачет, наступает на огненный хвост с белым кончиком и не замечает ничего, кроме страха той, что мечется по комнате и собирает вещи.

— Ну что там? — родная рыжая оглядывается на звук шагов.

В дверном проеме возникает стройная фигура в темном. Гарри где-то видел ее совсем недавно — в другом месте и с иным чувством, а здесь этот человек знаком ему, любим им, он тоже из родных, и к тому же он защищает.

— Сейчас уже будет тут, — отвечает вошедший, быстро окидывая их обоих придирчиво-внимательным взглядом умных карих глаз. — Вы сядете к нему в коляску.

— Он будет на своем мотоцикле?

— Да.

— А ты? Ты как?

— Тут должен кто-то остаться, иначе они будут сразу искать не в доме и догонят. По крайней мере, половина их, если не все, под Империусом...

— Нет, нет, пожалуйста! — родная рыжая бросается к черноволосому, хватая его за отвороты куртки. — Не оставайся! Может быть, эльфы...

— Ты же понимаешь, что это бессмысленно?

— Ма! Ма! Ма! — напрягая все свои способности, лепечет Гарри ей вслед.

Черноволосый смотрит на нее так, точно этим взглядом хочет забрать и унести отсюда как можно дальше. В глазах такая отчаянная тоска, что Гарри от ужаса заходится в рыданиях. Тогда оба они подбегают к кровати, шепчут ему что-то успокаивающее, гладят по голове, по рукам. Мужчина делает движение в сторону двери.

— Постой! — вскрикивает родная рыжая, снова догоняя его.

Он торопливо целует ее, просит поспешить и стремительно куда-то исчезает. Она оборачивается, вытирает слезы, хватает со спинки кресла приготовленный маленький комбинезон...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Всё дребезжит и трясется. Что-то рычит так, что не слышно даже свиста встречного ветра. Закрытый кожухом, Гарри видит только её подбородок над собой и чей-то локоть сбоку.

— Они сзади! — доносится мужской голос.

— О, господи! Нет! Они его убили...

— Не хнычь, таких легко не убьешь! — бодро отвечает ей обладатель локтя в кожаном рукаве. — Поверь, мы пытались!

— Прекрати! — плача, отзывается она, но все-таки в голосе слышится слабая надежда.

— Ага, сейчас! Не распускай нюни, детка! Ты имеешь дело с Мародером! Приготовь палочку!

— Давно готова!

— Бей по команде!

А потом поднимается вой, ровное рычание мотора перебивается неравномерными хлопками выстрелов, ярким мерцанием над головой, а еще они несколько раз перекувыркиваются в воздухе, выправляют полет, снова кувыркаются... Темнота...

...Гарри открыл глаза, когда почувствовал, что кто-то берет его на руки и несет. В жухлой осенней траве остался раскуроченный мотоцикл с отлетевшей коляской и вывернутыми колесами. Тело какого-то мужчины в кожаной одежде перевесилось через руль. Подняв голову, Гарри увидел над собой незнакомое лицо в круглых очках.

— Нет! Стойте! Нет! — донесся им вслед умоляющий женский голос.

Из-под кожуха коляски выбралась родная рыжая с перепачканными кровью волосами и разбитым лицом. И Гарри услышал собственный крик: "Ма-а-а-а!"

— Туни?! — ошеломленно спросила рыжая. — Что же ты делаешь, Туни?! А ты...

...С губ уже готово сорваться заклинание, палочка отчаянно целится в них — в того, кто уносит Гарри, и в того, кто идет рядом, но другой женский голос прерывает её:

— Заткнись! Обливиэйт!

Яркой вспышкой рыжую опрокидывает и отбрасывает в сторону водителя, неподвижно висящего на мотоциклетном руле. Она падает и больше не шевелится...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Всё повторяется...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Всё повторяется...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Всё пов...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гарри закрыл голову руками, а потом проснулся. Именно в таком порядке. Гарри был всегда готов к идиотским выходкам Дадли, который с недавних пор повадился лезть с тумаками к спящему кузену — по-другому доставать братца заплывший жиром болван уже опасался. Тело проделало это само, по привычке, ощутив прикосновение. Гарри подскочил, как пружина, готовый ударить нападающего — возможно, даже ногами. В живот или в грудь, как получится.

— Наконец-то!

Обрадованный голос был удивительно знаком, но лицо стоявшего рядом человека расплывалось, и только прищурившись и протерев глаза, Гарри смог разглядеть говорившего.

— М-мистер Лавгуд? — удивленно отшатнулся мальчик, не ожидая увидеть рядом с собой этого чудака.

Чудак же, задорно улыбнувшись, потер ладони, провел руками по своей диковинной одежде — уже не той, которую помнил Гарри, но не менее странной — и сел в кресло рядом с кроватью мальчика на таком расстоянии, что Гарри не мог различить выражение его лица.

— О, прекрасно: ты помнишь меня! Сколько пальцев видишь? — мужчина протянул к лицу Гарри руку со знаменитым жестом "V", и мальчик по привычке отшатнулся:

— Два. Где я?

— В Оттери-Сент-Кэчпоул. Ты припоминаешь, как потерял сознание? С тех пор ты проспал очень долго... мы даже боялись, не летаргический ли сон...

— А где мои очки, мистер Лавгуд?

Гарри хотел в подробностях видеть мимику собеседника: разговаривать пусть и с видимым, но плохо различимым человеком было как-то неудобно.

— Боюсь, при аппарации они поломались... — ("Они и так уже держались на честном слове", — подумал мальчик, но перебивать собеседника не стал.) — Не знаю, Гарри, удалось ли их восстановить как нужно — но... вот.

Протянув руку, мистер Лавгуд взял что-то со стола и подал Поттеру. Гарри поскорее нацепил свои очки-"велосипеды" на нос. Удивительно, но оба стекла оказались целыми и обеспечивали идеальную видимость. Если их успели починить — это сколько же он тогда "проспал"?!

— Всё ли хорошо? — полюбопытствовал мужчина, не сводя с него грустных зеленых глаз.

— Да, отлично, — между делом разглядывая комнату, ответил Гарри.

Помещение, где он проснулся, было настолько необычным, что при всей своей фантазии Поттеру не хватило бы слов, чтобы достойно описать его. Оно напоминало лабораторию из старых фильмов о средневековье, забитую всевозможным хламом, расписанную до самого потолка, а местами и включительно, невероятными картинками, темную, с кривыми — нарочито кривыми! — окнами и дверями. И без единого угла, как цирковой манеж!

На одном из окон этой странной комнаты восседала та самая сова, которую они с Дадли видели сегодня утром. Сонная птица попеременно моргала то одним глазом, то другим, но была неподвижна и в остальном походила на чучело в доме старухи Фигг, жившей по соседству с Дурслями. В маленьком клюве сова держала белый конверт.

— С днем рождения, Гарри, — улыбнулся мистер Лавгуд, наблюдая за чередой сменяющихся эмоций на лице гостя. — Твой звездный час настал, — довольный, он щелкнул пальцами и указал на птицу с письмом.

— Но... сэр! Мой день рождения летом! — возразил Гарри и только теперь с недоумением обратил внимание на то, что за окном светит жаркое полуденное солнце, совсем не похожее на слабое и неуверенное весеннее солнышко. Да и запах был другой: пахло уже совсем не так, как в мае...

— Так и есть, — подтвердил его догадки Лавгуд. — 31 июля сегодня, и принесла тебе письмо сова...

— Сова? Письмо? — это звучало как бред. — Какое письмо?

— Разумеется, о том, что ты зачислен в Хогвартс.

С губ Гарри уже готов был сорваться следующий вопрос, но тут мистер Лавгуд, отведя взгляд, прислушался к какому-то шуму внизу, а потом поднес ко рту указательный палец и проговорил:

— Прошу меня простить, я оставлю тебя ненадолго. Конверт можешь смело забрать — он принадлежит тебе.

Гарри растянул губы в вежливой улыбке, всё еще подозревая, что вот-вот проснется в своем чулане на Тисовой улице. Но, поскольку этого не происходило, а хозяин дома торопливо спустился по винтовой лестнице, Поттер выждал с полминуты и встал. Голова слегка закружилась от такой резкой смены позы. Гарри мысленно дал себе затрещину за то, что чуть не упал, на цыпочках подкрался к сове, надеясь, что пол не скрипнет и пугливая птица — а других Гарри и не видел — не упорхнет вместе с письмом. Обошлось: сова не только не улетела, но и повернула к нему клюв с посланием, словно прося мальчика побыстрее избавить ее от ноши. Что Гарри и сделал.

Конверт был из очень плотной бумаги, запечатан сургучной печатью, поэтому открыть его оказалось не так-то просто. Гарри припомнил, что дядя для таких случаев держал специальный нож, которым никогда не пользовался — разрывал бумагу руками и зубами. Пока Гарри оглядывался в поисках чего-то острого, снизу послышались невнятные мужские голоса. Мальчик так же на цыпочках приблизился к кривому окну. Вид из окна открывался странный. На небе светила луна, несмотря на полдень, а где-то скрипел сверчок... А еще комната находилась высоко над землей — точно не на втором этаже... Дворик под окнами был погружен в садовую зелень, на непрореженных грядках между сорняков росли какие-то овощи и цветы — Гарри не смог узнать ничего из того, что ему удалось разглядеть.

Двое мужчин, только что вышедших из дома, шагали по гравийной дороге. Пылая любопытством, Гарри пригляделся. Мистера Лавгуда он узнал сразу — совсем не старый мужчина с седыми длинными волосами и в чудаковатой одежде, тот был пониже своего собеседника. А вот высоченного бородатого старика в средневековой мантии и широкополой шляпе Гарри видел впервые. Заинтригованный видом обоих наряженных, будто на Хэллоуин, собеседников, мальчик поискал взглядом щеколду и аккуратно открыл окно. Голоса мужчин слышались всё слабее, но Гарри услышал:

— ...дементоров кто-то навел на нас... — донеслась до него часть реплики Лавгуда. — Едва сработал мой торментометр, я изготовился, но едва успел...

Голос второго мужчины был не таким звучным и молодым, как у хозяина дома, но в нем слышалась властность и подавляющая волю энергия:

— Ты уверен, что тебе следовало это делать? Тебе?

— А кому как не мне, профессор?! Он единственный, кто имеет на это полное право...

Старик хмыкнул и, продолжая неторопливо ступать по гравию, покачал своей шляпой. Гарри понял вдруг, что при виде этого деда ему вспоминается что-то невыносимо древнее, чего он в глаза не видел, но откуда-то ведает, а еще — кладбище вспоминается, много-много надгробных памятников. Вот их он видел в самом деле — на похоронах прабабушки в пять лет... И этот запах... знакомый до мелочей, витающий в воспоминаниях и не существующий сейчас, в реальности, но такой отчетливый... Приторный и терпкий, запах еще сильнее погружает в состояние, когда опускаются руки, а солнце начинает светить словно через закопченное стекло, умирающее солнце осени... А потом — яркая зеленая вспышка...

— Ну что ж, коли уж так оно началось, пускай начинается, — тем временем выдал пожилой бородач. — Посвяти его во всё, Ксенофилиус. Оставляю на твое усмотрение, в какой дозировке ты можешь рассказать ему эту историю: твоя дочь, кажется, почти его ровесница, и тебе легче оценивать их уровень интеллекта.

Тут Лавгуд машинально оглянулся и посмотрел на верхние окна, за одним из которых стоял Гарри, так что тому пришлось юркнуть в простенок. Сова взъерошила перья, встряхнулась и, нахохлившись, снова задремала. Что это за старик, откуда эти воспоминания и ощущения и почему все они так одеваются? Судя по архитектуре дальних построек, здесь живет немало и других чокнутых под стать этому Лавгуду и его гостю.

Вернувшийся мужчина застал мальчика за чтением письма и несколько растерянно спросил:

— Ты смеешься?

Гарри как раз дочитывал фразу "Также полагается иметь: одну волшебную палочку, один котел оловянный, стандартный, размер номер два, один комплект стеклянных или хрустальных флаконов, один телескоп, одни медные весы" и уже тихо давился от хохота.

— Вы ведь из шоу "Скрытая камера", сэр? Не зря Крис Фишер вспомнил о нем в той кафешке! — Поттер огляделся: в комнате находилось столько хлама, что замаскировать здесь можно было бы хоть десяток камер. — Я сдаюсь! Где она запрятана?

Лавгуд нахмурился, покачал головой, сел и, сложив на коленях руки с изрядно обкусанными ногтями, сосредоточился.

— Поверь мне, Гарри, это всё не розыгрыш. Написанное в сем письме — правда. Но от мира маглов мы сокрыты. Не только в Магической Британии существуют школы чародейства и волшебства, но повсюду они спрятаны от посторонних глаз. Лишь потому это письмо в твоих руках, что ты не магл, но волшебник!

Гарри с трудом подавил невольное раздражение. Он не переваривал, когда его пытались выставить дураком. Если от Дурслей он зависел и вынужден был прикидываться покорным, то терпеть то же самое от каких-то посторонних чудаков с телевидения он не собирался. Мистер Лавгуд тяжело вздохнул, извлек из внутреннего нагрудного кармана всё ту же витую полированную палочку и, ленивой походкой подойдя к сове, трижды коснулся ее засветившимся наконечником:

— Фера Верто! — вымолвил он.

Сова спросонья вскинулась было взлететь, но тут же на глазах Поттера стала менять форму, подернулась легкой дымкой и в два счета сделалась небольшим телескопом. Точь-в-точь такой стоял на полке в самом дальнем секторе этой нелепой круглой комнаты, нацеленный на луну, что тускло просвечивала сквозь купол застекленного потолка.

— Репарифарж! — позволив оторопевшему Гарри полюбоваться учиненным колдовством, Лавгуд вернул птицу в первоначальное состояние и, когда она обиженно улетела на улицу, снова уселся на свое место. — Ты готов ли выслушать меня? Хорошо, — он прикусил ноготь на указательном пальце, но вовремя опомнился и отдернул руку ото рта. — Ты волшебник, но родственники твои — и дядя, и тетя, и кузен — обычные маглы.

— Маглы — это кто такие?

— Это люди, у которых нет магии. Маглы, простецы, номэджи... их по-разному называют, но всюду смысл один: в жизни их отсутствует волшебство, доступное магам. В минувшие времена, когда мир не был разделен, они знали о нас и слагали свои сказки. Эти истории были правдивы ровно в той мере, в какой они были способны понять нашу природу.

— А когда, кто и зачем разделил мир?

— О Статуте секретности я поведаю тебе позже. Боюсь запутать тебя подробностями, Гарри. Сейчас сложилось так, что маглы не должны знать о магах. Родственники ничего не рассказывали тебе именно по этой самой причине.

— А они что, знают?! — удивился Гарри, а про себя добавил: "Вот козлы!"

— Тете запрещено было вмешиваться, ведь всё, что случилось с тобой, очень трагично...

— Почему?

Мистер Лавгуд нервничал и словно бы к чему-то прислушивался.

— Не автокатастрофа была причиной гибели твоих родителей...

— Я знал! — возбужденно подскочил мальчик. — Знал, что они мне врут! У них были такие рожи...

— У них искажена память, Гарри, и они попросту недоговаривали. Ты же знаешь лучше меня, как боятся маглы казаться "не такими, как все". О причинах смерти твоих родителей Дурслям известно немногое: враждующие кланы колдунов вступили в схватку, когда ты был совсем еще крохою, и погибло много магов. И в их числе — Джеймс с Лили.

— И что, это правда? — с замиранием сердца спросил Поттер, уже не воспринимая Лавгуда таким неадекватным, каким тот выглядел поначалу. А маг кивнул и продолжил:

— Моей дочке Полумне нравятся истории о людях с других планет. Для нее я соорудил в пристройке, — он махнул рукой в неопределенном направлении, — целую обсерваторию. Где-то там, на одной из множества планет, теперь живет ее мама... — печальное лицо Ксенофилиуса с точеными и нервными чертами стало еще мрачнее, а на призрачную луну над домом набежали грозовые тучи, так что в комнате пришлось зажечь светильник. — Ей легче принимать правду такой, и я делаю всё, чтобы она не страдала. Старшие маги не хотели, чтобы страдал и ты, посему до поры до времени правду скрывали и от тебя... История гласит, что за многие сотни лет это было одно из самых страшных сражений между волшебниками. На землю часто приходят люди больших амбиций и нечистых помыслов. Кто-то сочиняет светлые сказки и делает мир лучше, а кто-то... — он тяжело вздохнул. — Сказка, выдуманная убийцей твоих мамы и папы, не была светлой. Она захватила его ум, и он стал одержим идеей заставить верить в нее всех вокруг. Власть, к которой он стремился, позволила бы ему уничтожить всех, кто не признавал его выдумку.

Рассказ мистера Лавгуда походил на тяжелый сон, приснившийся в самом разгаре болезни, когда жар держит тебя на границе миров, но ты не можешь ни заснуть глубже, ни проснуться и отогнать жуткое наваждение.

— Всегда боялись неведомого простецы. Боялись, но не постичь стремились, а уничтожить. И он сыграл на этом свойстве маглов, этот колдун... Об их звериной сущности твердил он, об отсутствии у них души... И многие пошли за ним, поддавшись убежденным речам. Слово упало в благодатную почву. Тот, о ком я говорю, был не философом, он шел с войной...

— Как его зовут?

— Волдеморт.

С этим именем в голове у Гарри раздалось истошное шипение, а зигзагообразный шрам над бровью заполыхал так, будто кто-то ткнул ему в лоб докрасна раскаленным клеймом. Как через стенки стеклянной банки продолжал доноситься голос мистера Лавгуда:

— Харизматиками и пассионариями называют таких, как он, в умных книгах. Гарри! Тебе плохо? Гарри?

Поттер прижал ладонь ко лбу и простонал:

— Жжется...

Боль была такая, что свет померк и вовсе. Через какое-то время Гарри почувствовал что-то холодное на губах, а о зубы звякнул край стеклянного стакана. На вкус и запах это была не вода — какой-то отвар. И стало легче. Заметно легче.

— Вспоминаешь ли ты что-нибудь? — встревоженно глядя на него, спрашивал Ксенофилиус. Он стоял рядом, придерживая Гарри за плечо и поднося стакан к его рту.

— Да... Кричит. Женщина. А потом зеленая вспышка... и вот так же больно — здесь, — мальчик потер лоб, пытаясь разогнать боль, сосредоточившуюся в зигзаге, сдернул с носа очки и случайно увидел себя в затемненном зеркале неподалеку.

Шрам разросся на всю правую половину лица, переходя со лба на щеку через глаз. Свечение менялось от огненного к ядовито-зеленому и обратно, постепенно угасая. Глаз под шрамом отливал красным, тогда как левый оставался своего обычного оттенка.

— Женщина кричит... Он убил твоих мать и отца, он пытался затем убить и тебя... произошло странное...

Боль отпустила, шипение стихло, мир снова подернулся туманной пленкой близорукости. Дрожащими руками Гарри вернул очки на место и прикрыл воспаленные глаза.

— Странное произошло, когда он направил на тебя палочку... — продолжал мистер Лавгуд, подходя к окну и скрещивая подрагивающие руки на груди. — Его убивающее заклятье вернулось обратно. Отскочило от тебя и вернулось. Никто не знает, как. Непростительное проклятие — темное колдовство в крайнем проявлении. Оно выворачивает наизнанку несколько измерений, и каждое стремится увлечь за собой проклятого. Сущность разрывает на множество частей...

Не открывая глаз, Гарри спросил, на сколько. Он даже сам не понял, почему ему это интересно. Даже будто и не он спросил, а что-то изнутри заставило его задать этот вопрос.

— Семь. Авада пробивает все жизненные центры человека. Так топор дровосека прорубает годовые кольца дерева. Личность развеивается во времени и пространстве. Так считается. Еще считается, что нельзя очиститься, если хоть раз применил это заклятье...

— А что я сделал ему такого, чтобы убивать меня подобным образом?

— Говорят о пророчестве. Обезопасить себя хотел Волдеморт, ты был назначен в том предсказании его врагом номер один — тем, кто придет, оборвет нить его жизни и отнимет бессмертие. Но есть и другие, кто сомневается, было ли пророчество или нет. То, которое известно, звучит очень расплывчато. Оно подошло бы любому твоему ровеснику, девочке или мальчику...

— Так сдох в конце концов этот ваш... Волдеморт? — в ответ на произнесенное вслух имя шрам снова кольнуло болью, но по своей интенсивности она уже не имела ничего общего с прежней.

От неожиданности Лавгуд моргнул, не смог сдержать кривой улыбки и нервно хмыкнул:

— Даже высшие маги не рискнули бы отзываться о нем в подобных выражениях...

— Он накинулся на младенца, сэр! Кто же он, если не трусливый подонок? У нас таких полшколы и две трети Литтл-Уингинга...

— Он не развеялся по мирозданию, Гарри, нет, он просто исчез. И в любое время Волдеморт может вернуться обратно, он предусмотрел такой исход.

— Вы же сказали, что это заклятие...

Лавгуд помахал тонкой кистью руки перед своим лицом, словно отгоняя наваждение:

— Он загодя позаботился о сохранении своей личности, задолго до твоего рождения. Заклинание было не прямым, оно срикошетило. Волдеморт пытается восстановиться, он где-то рядом, но вот где?

— И эти твари... ну, с которыми вы это самое... у Фишера, — Гарри сделал жест, имитируя движения Лавгуда с волшебной — как он теперь понял — палочкой в руке, — они как-то связаны с Волдемортом?

— Эти твари зовутся дементорами. Они охраняют узников волшебной тюрьмы, о которой тоже мало что известно. Дементоры — это сущности, которые вытягивают все доброе и светлое, что держит человека на этом свете. Непонятно, откуда они взялись сейчас и почему напали на тебя...

— На меня?

— Да. Их целью был ты. Они проторили дорожку в мир маглов и нашли тебя. Тут могла и не помочь кровная защита тетки, хотя Альбус Дамблдор в ней уверен. Я почувствовал, что должен забрать тебя сюда, вот мы и встретились у Фишера. У меня не было в планах задерживать тебя здесь столь долго, но ты находился в магическом обмороке. Что сказали бы твои родственники, привези мы тебя к ним спящего?

— Плачут, небось, без меня? — ухмыльнулся Поттер, только сейчас вспомнив, что так и не успел сделать тест по английскому за дорогого кузена.

— Не заметили подмены.

— Какой подмены?

— Твою роль сейчас исполняет ваш чудом прирученный боггарт.

— Наш боггарт? А что это такое?

— Он принимает вид того страха, которому больше всего человек открыт... Эльфы-домовики не живут в немагических семьях. Ты умудрился сделать своим союзником настоящего безликого. Ему даже не пришлось менять место обитания, он продолжает жить в твоей каморке под лестницей.

— Продолжает? О ком вы?

— Ты зовешь его Орменом, — не слишком весело засмеялся Лавгуд, глядя на оторопевшего Гарри.

— Это что же... мой паук?!

— Как все уважающие себя боггарты, он любит попугать домочадцев.

— Я же не боюсь пауков!

— Ты и не магл. Боггарты волшебников посерьезнее...

— И он умеет говорить?

— Едва ли. Разве что — "ах, ах", — Ксенофилиус усмехнулся уже непринужденнее. — Но твоим родственникам не до тебя сейчас. Кузен твой все-таки угодил в фургон. К счастью, машина стояла, а не ехала. На том опасном перекрестке Дадли сбил с ног миссис Фигг. Она твоя соглядатайша.

Ах, да, та кошатница... Стоп, кто? Соглядатайша? Ловко это они... То-то у нее кошки такие болтливые! Или ему всё-таки тогда показалось?

— У твоего кузена многочисленные переломы, он в клинике, а миссис Фигг наслаждается долгожданным покоем. Дурсли надеются, что к первому сентября Дадли уже сможет пойти в частную школу... как там ее?

— "Вонингс".

— Да, точно, "Вонингс". Миссис Фигг, однако, надеется, что это "стофунтовое чудовище" пролежит в гипсе хотя бы до Рождества.

Значит, велосипед взамен "Нордвэю" они этому кабану купить успели, а Гарри рядом не оказалось. Что ж, ты хотел увидеть, что получится, если это произойдет в твое отсутствие — ну как, нравится? Нет, несмотря на жестокие выходки со стороны Дадли, случившееся с кузеном Гарри почему-то не радовало. Раньше, прокручивая что-то подобное в своих мстительных мечтах, он думал, что хотя бы позлорадствует над бедой своего мучителя...

— Что ж, не пора ли подкрепиться, Гарри? Кажется, Луна и домовики там уже что-то приготовили на ужин...

Гарри не без труда поднялся со своей софы и последовал за Лавгудом к винтовой лестнице, начинающейся под одним из перекошенных подоконников.

— А мистер Фишер? — на ходу обратился он к спине Ксенофилиуса. — Ему вы успели стереть память?

— О, нет, — Ксено лишь бегло взглянул на него через плечо, — с Крисом этого не требуется. Он сквиб. Чистокровный маг, лишенный малейших чародейских способностей.

— Ого! — сказал Гарри и подумал: "Как у них всё непросто! То есть... у нас...". — Майки и его брат тоже сквибы?

— Они полукровки. Майк без магии, вот он, можно сказать, сквиб, а у Криса-младшего есть слабые задатки... совсем незначительные.

Тут краем глаза Гарри уловил какое-то движение у стены и на всякий случай отшатнулся к перилам. То, что он принял за окошко, было рамой фотографии, но вот само фото... Оно не походило даже на телезапись. Это был как кусочек из реальной жизни, ограниченный чередой нескольких движений. Счастливые лица, много солнца и зелени.

Молодые парень и девушка в черных мантиях и забавных остроконечных шляпах смеются у фонтана и хитро переглядываются. У него длинные волосы цвета пшеницы, а у нее — светлые, как лён, с легким пепельным отливом, и еще глаза... те же неземные глаза, что у Полумны... Рядом в рамочке другая картинка — они же, но постарше, только всё равно по-прежнему веселые, а на руках у парня маленькая белокурая девочка в венке из васильков и колокольчиков.

Заметив, что гость остановился, мистер Лавгуд повернул обратно.

— Это... — вопросительно недоговорил Гарри, кивая на "фото".

— Пандора. Мама Луны, — глаза Ксено, вспыхнувшие лучиками нежности, угасли, и он тоже осекся, протянув было руку к изображению. — Она умерла полтора года назад.

— Извините, сэр...

— Ничего.

Они сделали еще несколько шагов вниз, уже почти спустившись на площадку перед кабинетом с раздвижными — на японский манер — дверями, как Гарри заметил еще одну "фотографию". На ней, обнявшись, болтали между собой две девушки: в одной он узнал Пандору Лавгуд, а во второй, с милыми зелеными глазами и волнами блестящих рыжих волос... Сердце бешено забилось.

— Они учились с твоей мамой на разных факультетах, но дружили много лет. Как и Пандора, я тоже из Когтеврана, только старше них на один год. На свадьбе твоих родителей Пандора была подружкой невесты. Они были самыми талантливыми алхимиками их курса. Они и еще два парня — из Слизерина и Пуффендуя, — Ксено мечтательно улыбался воспоминаниям былых времен, где навсегда осталось так много хорошего. — Их называли "квартетом Кетцальбороса". Для своего квартета они изобрели шуточный герб: индейский пернатый змей Кетцалькоатль, который кусал себя за хвост, отчего получалась буква "О". Пандора где-то вычитала, что у древнеегипетских магов Змей Вечности звался Ороборо. Внутри своего герба они рисовали астрономические символы Урана, Луны, Сатурна и Юпитера.

Мистер Лавгуд сунул руку под воротник и, вытащив оттуда давешний медальон, на ладони показал его Гарри. Но объяснить его значение не успел, как и Гарри не успел спросить насчет названия маминого факультета: снизу к ним торопливо поднималась Полумна.

— А я уже подумала, что вас похитил Зелёновый Туво и скоро потребует выкуп, — сходу призналась она, переводя затуманенный взор с отца на Гарри и обратно.

Втроем они миновали длинную галерею, опоясывавшую башню, которую, как уже понял Гарри, представлял собой дом Лавгудов. За матовыми стеклами таких же раздвижных дверей, как в кабинете Ксено, просматривались некие технические устройства. Пренебрежительно махнув рукой, мистер Лавгуд высказался о них как об "этих ветхих печатных станках".

— Это папина типография, — невозмутимо объяснила Полумна и, не останавливаясь, прихватила с этажерки у перил тонкий журнал в цветастой обложке, все фотографии на которой двигались в точности так же, как настенные, но перемежались с карикатурами — самыми безыскусными, нарисованными от руки и неподвижными. — Он издатель.

Гарри автоматически взял протянутый ему номер и успел прочесть название — "Придира". Но сейчас ему было не до СМИ. От всего, что он узнал, в мыслях царил лихорадочный хаос и голова ощутимо кружилась. А еще идти было чрезвычайно тяжело, и здесь ничего удивительного: два с лишним месяца, проведенные в роли "спящей красавицы", бесследно для мышц не проходят. Даже если его и поддерживали каким-нибудь колдовством, или что там у них заведено делать в таких случаях.

— Завтра отправимся с тобой в лавку Олливандера в Косом переулке, — уже за столом сообщил мистер Лавгуд, принимаясь за ужин. — Там и подыщем тебе полагающуюся палочку.

Гарри не без удивления разглядывал поданные на стол угощения. В доме Дурслей, равно как и в школьной столовой, он не видел ничего подобного. И оказалось, что он проголодался так, что смёл, едва замечая, всё, да еще и с добавкой. И только потом обнаружил, что добавка будто бы сама очутилась в его тарелке, а блюдо с мясом в апельсиновом сиропе плавно опустилось на стол в том же месте, откуда взлетело.

— А... это — что было? — осторожно спросил Поттер, двигая указательным пальцем в сторону левитирующей посуды.

— Юма, ну покажись уже, — разрешил хозяин дома.

И тут же из воздуха выступило маленькое — фута в полтора, не выше — совершенно лысое существо в бордовом банном полотенце, прикрывавшем его тщедушную наготу на манер римской тоги и прихваченном на плече безопасной булавкой с украшением из золотистой стекляшки. От неожиданности Гарри чуть не подскочил со стула, но сдержался. Существо подвигало громадными ушами с тонкой на просвет кожицей и острыми кончиками. Глаза его были такими же печальными, как у Ксенофилиуса, и такими же инопланетными, как у Полумны.

— Хозяин доволен Юмой? — спросило оно смешным, будто придавленным, и при этом явно женским голосом.

— Более чем, но на всякий случай спроси о том же нашего дорогого гостя, — улыбнулся Лавгуд.

Юма поклонилась и поворотила всю свою нелепую маленькую фигурку к Гарри. Тот поспешил поблагодарить ее и даже протянул руку к ее бледной лапке. Существо растерянно посмотрело на хозяина и, получив его одобрение, осторожно ответило на рукопожатие.

— Юма — домашний эльф нашей семьи, — сказал мистер Лавгуд. — Есть еще Воби, возлюбленный нашей Юмы, — он подмигнул ушастой домовичке, которая стеснительно потупилась и поковыряла пальцами босой ножки половицу. — Бродит где-то поблизости... Ну что ж, Гарри... Знаешь, я даже немного завидую тебе. С удовольствием вернулся бы в свое самое первое 1 сентября и посмотрел бы на всё теми же глазами, что и тогда. Жаль, это невозможно. Да и преподаватели у тебя будут немного другие. Слышал, от некоторых нынешние студенты Хогвартса плачут в три ручья...

— На Травологии? — странно засмеявшись, спросила Полумна.

— Только если Помона... то есть профессор Стебль задаст вам расчленить луковицу бешеного едуна. А вот на алхимии вы точно зарыдаете.

— Неужели кто-то сможет переплюнуть в занудстве нашего математика? — сострил Гарри, но Ксено лишь покачал головой:

— Если ваш математик заставляет вас в свободное от его занятий время изучать также астрологию и составлять десятки натальных карт, то нет.

— А алхимик Хогвартса заставляет изучать астрологию?

— Нет, алхимик заставит вас изучать кое-что посущественнее астрологии, причем самостоятельно. То еще удовольствие... Когда я учился, такого не было. Но... резон в его подходе всё же есть...

В воображении Гарри тут же нарисовался зловещий образ Великого Желтого Инквизитора с джокерским оскалом, раскаленными щипцами в одной руке, крюком вместо другой и адским огоньком в глазах. Ах да, и с висящим у пояса стальным японским веером в боевой готовности!

— Круто, — сказал он. — Уже мечтаю это увидеть...

Мистер Лавгуд порассказал еще о каких-то людях из школы магии, но их имена Поттеру ни о чем не говорили, и, заскучав, мальчик аккуратно намекнул, что ему нужно в уборную. "Да, конечно!" — откликнулся Ксено и объяснил, как туда пройти. Гарри выбрался из-за стола.

Несмотря на доходчивые объяснения хозяина, в темноватом коридоре он все-таки заплутал и свернул не туда, но понял это не сразу, а лишь тогда, когда, толкнув одну из незапертых дверей, оказался в большой и мрачной комнате. Всё в ней было погружено в атмосферу уныния и запустения: покрытыми слоем пыли стояли стеклянные шкафы с какими-то склянками и прочей неведомой посудой, паутина оплетала замысловатые агрегаты со змеевиками и горелками, а в одном месте растрескавшийся потолок начал обваливаться, и куски штукатурки валялись на полу, где чернело жутковатое пятно, похожее на кляксу мазута. Гарри поежился. В голову снова пришли мысли о кладбищенских памятниках, а при виде пятна пробудился тот же приторно-терпкий запах, что и при виде высокого бородатого старика, провожаемого сегодня Лавгудом. И самое страшное, что пятно оставалось свежим: брызги его, разлетевшиеся по всей комнате, до сих пор медленно, тягуче скапывали с мебели и приборов.

Он бы так и стоял, словно зачарованный, если бы позади не скрипнула дверь.

— Мы не заходим сюда с тех пор, — послышался шепот Полумны. — И ничего здесь не прибираем...

— Как это случилось? — не оборачиваясь, но тоже понижая голос, спросил Гарри.

На удивление, девочка была спокойна:

— Я видела это. Она несколько дней занималась приготовлением какого-то сложного зелья. Дело шло к концу. Я хотела подсмотреть, что будет. Но мама прочитала заклинание, и случилась беда. Отвар просто взорвался — прямо вот там, где ты стоишь. И пятно — это след взрыва. А от нее не осталось ничего, мы хоронили пустой гроб с ее любимым платьем и талисманом Луны, который она всегда носила.

— Соболезную... Полумна.

— Да, спасибо, — тихо протянула она, всё же решаясь наконец подойти и встать рядом с ним у самого края "мазутной" кляксы. — Сюда приезжали какие-то люди. Папа называл их чиновниками из следственного отдела... Решили, что ею была просто допущена ошибка в формуле. Папа возражал, но его не послушали. Профессор Снейп тоже осматривал комнату и сказал, что такой эффект мог быть в единственном случае...

— В каком? — не дождавшись продолжения от смолкнувшей девочки, Гарри покосился на нее и увидел, что Полумна стоит, закусив губу и полностью уйдя в свои мысли.

— Что? — очнулась она.

— В каком случае мог быть такой, — он повел рукой вокруг себя, — эффект?

— Он сказал: "Такой эффект мог быть в единственном случае — если бы Дора заменила один из компонентов". Он назвал, какой, но слишком тихо, и я не смогла разобрать. При этой подмене взрыв во время произнесения заклинания неизбежен. А еще профессор сказал, что моя мама обладала слишком высоким мастерством алхимика, чтобы допустить такую глупую оплошность.

3. Трех голосов созвучных волшебство

Прожив у Лавгудов неделю, Гарри почти привык к новому для себя миру и отношениям. Обитатели "Подлунной башни" нравились ему с каждым днем больше и больше, и он стал замечать, что в присутствии Ксено и его дочери очки приходится снимать за ненадобностью всё чаще. То, что прежде Гарри считал нелепой экстравагантностью волшебной семейки, сейчас его скорее привлекало. Лавгуды жили уединенно и всеми силами — он не понимал, почему — старались обособиться от остального мира. Но в них не было ничего от той обывательской пошлости, которая так бесила его в Дурслях и тех семействах, которые водили с ними дружбу. Хотя и дружбой назвать это было нельзя: женщины там даже толком не расцеловывались, а только делали вид, с причмокиванием вытягивая губы, но не касаясь друг друга даже щеками, а мужчины, хоть и жали друг другу руки что было мочи, за глаза обсуждали отсутствующих в таких выражениях, что даже у привыкшего к их лицемерию Поттера (о существовании которого они всегда забывали, как забывают о собачонке, грызущей кость под ногами) волосы становились дыбом. Ничего, ничего столь противного природе мальчика, не было у Лавгудов. Отец и дочь были странными, но искренними друг с другом — и, кажется, с ним тоже. Они никогда не сюсюкались и не миндальничали, ни притворно, ни всерьез, но Гарри видел, что Ксено не чает в дочери души, и это взаимно. Луна с удовольствием помогала мистеру Лавгуду в типографии, оба они наперебой рассказывали гостю о своей работе, заражая своим энтузиазмом настолько, что и он всегда был рад поучаствовать в их затеях.

Однако стоило появиться чужаку, Ксено и Полумна заметно менялись. Причем отличие бросалось в глаза скорее у Лавгуда, чем у его дочери, которая неосознанно подстраивалась под него, оставаясь при этом собой. Оба они начинали, как принято было говорить среди знакомых Гарри, "косить под дурачков". Зачем им было это нужно, мальчик не спрашивал. Он вообще предпочитал скорее наблюдать, чем вмешиваться. И один из таких "закосов" произошел в тот день, когда к ним нагрянули посетители из банка "Гринготтс".

У Гарри уже сильно шатался один из дальних зубов снизу, и он развлекался тем, что подталкивал его языком, слегка цепляясь за острый краешек, вывернувшийся из десны. Поттер помогал Луне в саду, то и дело посматривая на нее и вспоминая одноклассницу, на которую так походила и так не походила "космическая" девочка. Тогда как у него всегда чесались руки обратить на себя внимание брюнетки-Паломы каким-нибудь разрушительным действием, то насчет Полумны и в голову не приходило дернуть ее за белокурые волосы или поддразнить. Зато они охотно делились друг с другом играми, к которым привыкли: Луна — магическими, Гарри — магловскими. Узнав о том, что у приятеля шатается зуб, девочка предложила вытащить его с помощью какого-то заклинания, но Гарри благоразумно отказался, хорошо помня ее эксперимент с домовиком Воби, после которого бедной Юме пришлось два дня ликвидировать последствия колдовства как на бойфренде, так и в оранжерее, где это произошло. Полумна пообещала, что с зубом все пройдет без сучка и задоринки и что она знает, куда потом его приспособить, и Поттеру пришлось удирать от нее по всему саду. За этим увлекательным занятием их и застали два низкорослых существа со страшными рожами, к которым будто навсегда прилепилось злобное выражение. Очень раздраженными голосами они спросили у детей, где можно увидеть мистера Лавгуда, а когда получили ответ, тут же о них забыли и прошли мимо.

— Кто это? — глядя им вслед из беседки, поинтересовался Поттер.

С абсолютно непроницаемой серьезностью Луна ответила:

— Вздорные агракадабры.

— Кто?!

Она весело засмеялась, и колокольчиково-васильковое ожерелье на ее шее переливчато зазвенело.

— Да гоблины же! Гоблины из банка, — пояснила девочка.

Ксено встретил их на высоком крыльце башни с той угодливой суетливостью, с какой обычно общался с чужаками, но на этот раз градус накала превышал пороговые нормы. Если бы Гарри увидел его впервые, то решил бы, что у человека в голове "свет зажжен, а дома никого нет". Самого разговора взрослых Поттер не слышал, и всё, что он узнал позже, ему передал Ксенофилиус. Мистер Лавгуд сказал, что от своего отца, Джеймса, мальчик унаследовал немалое состояние, вот только получить его невозможно из-за множества бюрократических проволочек. Хитрые гоблины, заправлявшие банком "Гринготтс", в один голос утверждали, будто не имеют достаточных оснований для передачи владения наследством просителю, именующему себя Гарри Поттером. Сомневаются, видите ли, в идентификации его личности, несмотря даже на ходатайство директора "Хогвартса" — того самого таинственного деда в средневековой мантии, которого провожал Ксено в день пробуждения Гарри. Лавгуд добавил, что профессор Дамблдор, конечно, этого так не оставит, но поход в "Гринготтс" придется пока отложить, а школьное снаряжение для Гарри они уж как-нибудь приобретут на собственные деньги — пусть не в один заход, но до сентября время еще есть.

— Но, сэр!.. — хотел возразить Гарри, не допускавший даже мысли о том, чтобы остаться кому-то настолько обязанным, ведь с юных ногтей в обществе Дурслей ему внушалось, какая он обуза для семейного бюджета, и он всегда предпочитал выкручиваться собственными силами. Мысль о том, чтобы за него расплачивались те, кто и так был к нему бесконечно добр, вносила в их взаимоотношения что-то неприятное, вульгарное... Деньги.

— В долг, Гарри, в долг, — понимающе успокоил его Ксено. — Должна же в конце концов эта ситуация разрешиться! Тогда и вернешь. Не заморачивайся этим, — прибавил он, подмигивая. В последнее время он часто пользовался сленгом Гарри, поскольку полагал таким образом позволить ему чувствовать себя не столь оторванным от привычной реальности. Хотя теперь мальчик окончательно адаптировался к их мирку, мистер Лавгуд уже успел подсесть на новые словечки, и к месту, и не к месту впихивая их даже в статейки своего журнала.

Вояж в Косой переулок закончился для Гарри сразу несколькими приобретениями. Он очень впечатлился тем, как Ксенофилиус, передвинув несколько кирпичей в глухой стене, легко открыл проход на тайную улочку. При этом люди, обычные прохожие маглы, шли мимо них, не обращая внимания на творившиеся прямо у них под носом чудеса.

При первых же шагах по Косому Гарри ощутил, что давно шатавшийся во рту зуб уже настолько разболтался, что его достаточно лишь посильнее толкнуть языком. Раз — и, выплюнув в ладонь, Поттер украдкой припрятал трофей в карман. Но Луна заметила его движение.

— Не выбрасывай, — шепнула она при входе в мрачноватую лавку, когда Гарри уже почти забыл о произошедшем, несмотря на промежуток в десне. — Когда-нибудь может и пригодиться. Говорят, из этих зубов получаются надежные охранные талисманы от мозгошмыгов.

Внутри магазинчика Олливандера царила неожиданная суета, порожденная целой командой разных по возрасту, но чем-то неуловимо схожих между собой людей. Возможно, этой роднившей их деталью был цвет волос — от рыжего с заметной проседью у самого старшего мужчины до медного у самой младшей девочки. Эта толпа оживленно спорила с хозяином у прилавка, тогда как один из них, мальчишка с рыжевато-каштановыми вихрами, возрастом примерно как сам Гарри, пытался изображать, будто он не с ними. Переминался с ноги на ногу, отойдя в сторонку, и делал вид, что разглядывает заставленные коробками стеллажи. Со стороны это место чем-то напоминало библиотеку — никаких тебе вывесок и прокламаций, только длинные полки, густо заставленные коробочками.

Когда мальчишка заметил разглядывающего его товарища по несчастью, он, пытаясь казаться немногословно суровым, протянул ладонь и буркнул:

— Рон.

— Гарри, — пожимая его руку, представился и Поттер.

Несмотря на столь скоротечное знакомство, Гарри понимал Рона, который чувствовал себя не в своей тарелке рядом с громкоголосой родней и наверняка стыдился их бедности.

Рон демонстративно закатил глаза, когда его спутники сошлись на том, что Рон пока обойдется старой палочкой — "еще от Чарли", по словам полноватой женщины в широком цветастом плаще и накинутой поверх плаща вязаной шали.

— Кто бы сомневался... — подытожил он и только теперь заметил Луну. — Привет и пока.

Дождавшись, когда буйная семейка выйдет на улицу, хозяин лавки выпустил пар.

— Уизли, как всегда, в своем духе, — пожаловался он Лавгуду. — Нагрянут, переберут весь товар, а в конце концов решат, что их старье еще очень даже ничего... Что ж, каждый развлекает себя чем может. Чего угодно юным господам?

Въедливый взгляд серебристо-серых глаз остановился на Гарри и Луне. Мастер явно был еще раздражен и отходил от визита шумного семейства, поэтому не стал изображать приветливость и перешел сразу к делу.

Не успели дети ответить, как на прилавок по мановению руки хозяина выскочило сразу с десяток коробок. Луна уже успела просветить Гарри насчет того, что собой представляют волшебные палочки и чем они различаются. Поттеру не терпелось самому взять их в руки, но просить для этого собственность Ксенофилиуса ему было неудобно, поэтому мальчик терпеливо дождался, когда придет время, и с увлечением достал из футляра первую палочку...

Безрезультатно.

Палочка в пальцах Гарри оказалась красивым резным кусочком дерева, и только — ни тени магии в ней не чувствовалось. Мальчику не понадобилось даже взмахивать рукой, чтобы узнать результат, и всё же мастер Олливандер попросил попытаться. Но увы...

Когда все палочки оказались опробованы и отвергнуты, Олливандер уже пришел в себя после визита рыжей семейки и принял самый заинтересованный вид, понимая, что ему попался необычный клиент. Мастер залез на стремянку и достал несколько запыленных футляров с полок под самым потолком. На вид они казались намного, намного старше тех, что он выложил перед детьми изначально. Гарри это заинтриговало — его всегда тянуло к чему-то старому, древнему, ведь оно так сильно отличалось от надоевшей обыденности.

Удача улыбнулась Поттеру почти сразу — палочка из остролиста с начинкой из пера феникса положительно отозвалась на попытку мальчика произнести тестовое заклинание. Но, тем не менее, совместимость была далеко не идеальной. Олливандер задумчиво наморщил лоб, пытаясь понять: чего в палочке не хватает? Одним легким уверенным движением он вскрыл ее, отделив рукоять от грифа, и поскреб лысеющее темя костлявыми пальцами. Отец и дочь Лавгуды наблюдали за ним со стороны, а Гарри почувствовал вдруг укол боли в ранке от выпавшего зуба и укоризненное шипение: "Ну ш-ш-ш-то ж-ж-же ты?" Его осенило. Он мигом нащупал в кармане свой зуб с присохшей к широкому и царапающемуся основанию капелькой крови и протянул его Олливандеру:

— А если это?

Старик встрепенулся, заколебался, а потом с возгласом "Почему бы и нет?" всунул зуб в отверстие рукояти. И когда палочка после восклицания "Репаро!" вновь обрела целостность, Гарри понял, что ему непреодолимо хочется ощутить ее в своей руке. И он мог бы поклясться, что та сама прыгнула ему в ладонь.

— В первый раз такое вижу, — покачал головой Олливандер. — Да и упрямица эта, ее сестра-близнец, только раз в жизни пожелала найти хозяина... Могу ли я осведомиться об имени молодого джентльмена, которому так повезло?

— Не сегодня, — неожиданно вмешался мистер Лавгуд и виртуозно заболтал мастера волшебных палочек всякой чепухой, попутно всучив ему новый номер своего "Придиры" и расплатившись семью золотыми монетами.

Гарри без лишних слов понял, что Ксенофилиусу нужно подыграть, кивнул на прощание продавцу и быстро ретировался к выходу. Он уже знал, что один золотой галлеон — это примерно пять фунтов стерлингов, так что, по меркам магического мира, Лавгуд оставил сейчас в лавке Олливандера... немало денег.

Однако сразу после покупки палочки для Гарри они Косой переулок не покинули: Луна уговорила отца зайти в "Волшебный зверинец", и мистер Лавгуд, посомневавшись для приличия, сам рванул туда едва ли не наперегонки с девочкой — так, что Гарри едва поспевал за ними обоими, тоже изнывая от любопытства.

Лавка эта чем-то напоминала обычный зоомагазин, вот только население ее сильно отличалась от магловского. Пахло тут тоже не фиалками, а от некоторых воплей временами можно было оглохнуть. Большинство кошек здесь являлись на самом деле жмырами и полужмырами — внешне похожими на обычных мурок, но при этом почти разумными животными, которых не было надобности содержать в клетках, как других существ, и оттого они встречались где угодно: и на витрине, и на прилавках, и на скамейках для отдыха посетителей. Полумна уже объяснила Гарри, что коты миссис Фигг, приставленной к нему наблюдателем, почти все были жмырами. А уж как старуха заливалась соловьем, убеждая соседей, дескать, котики ее — помесь персов и сфинксов, оттого у них такие недовольные морды, гигантские уши и чрезмерная пушистость! Это хорошо еще, тогда Поттер не знал, что такое настоящий, магический сфинкс...

— Целую вечность тут не бывал! — признался Лавгуд продавщице, и та услужливо ему кивнула.

Луна, безусловно, сразу же застряла возле клетки с забавной зверюшкой, напомнившей Гарри очень толстую морскую свинку длинношерстной породы. На клетке висела подпись готическим шрифтом: "Карликовый пушистик". Свинкой он казался ровно до того момента, пока не высунул бесконечно длинный — куда там сравниться любому хамелеону! — язычище и не стал исследовать им темные углы магазинчика. Вскоре ему повезло, и, найдя где-то засохшего паука, пушистик удовлетворенно им захрустел.

В террариумах сидели огромные жабы и черепахи, в аквариумах плавали крабы, осьминоги и рыбы-мутанты — и все они имели очень мало общего с известными тварями магловской фауны. Зато совы и черные вороны в клетках были самыми обыкновенными, но один из воронов, очень крупный и подвижный, завладел вниманием Гарри из-за подписи на табличке под клеткой: "Товар не подлежит обмену или возврату!" Самое обычное предупреждение, сделанное при этом в помпезно-готическом стиле, вызывало двойственное ощущение — любопытство и желание засмеяться.

Ворон склонил голову и оглядел Гарри. Мальчик помнил, что эти птицы умеют разговаривать даже в человеческом мире, ну а в магическом, что называется, сам Мерлин велел. Да не тут-то было! Пока в других клетках вороны то покаркивали, то перебрасывались хриплыми, ничего не значащими словосочетаниями о погоде или самочувствии, этот гигант лишь ерошил перья, становясь еще больше, встряхивался и моргал свинцово-темными, словно гематит, глазами. А Поттера при этом будто приковало к месту. Как и с предназначенной ему палочкой, появилось желание открыть клетку и дождаться, чтобы ворон перебрался к нему на руку или на плечо. Уловив заминку, Ксенофилиус подошел к ним и в ответ на красноречивый взгляд Гарри обратился к хозяйке магазина с просьбой назвать цену.

— Вы уверены? — изумленно встрепенулась женщина, вытирая руки о передник, надетый поверх шелкового китайского халата с драконами. — В самом деле? Может быть, вы не прочли: этого питомца мы назад больше не примем!

Ксено успокоил ее. Тогда продавщица, недоверчиво косясь на них, прошла по узкому проходу за прилавком, чтобы отстегнуть цепочку, на которой висела клетка с вороном.

— А вы смелые волшебники, надо сказать! — сообщила она, уже получив оплату — сугубо символическую по сравнению со стоимостью той же палочки. — Покоя вы точно не ищете. Вот здесь я положу поводок, он пристегивается к его лапе и к руке хозяина. Но это излишняя мера...

У Гарри чесался язык сообщить ей, что коммерсант она так себе, но мальчик промолчал, любуясь блестящим оперением черного красавца и его какой-то особенной благородной грацией. Именно таких птиц рисовали художники на иллюстрациях к детским сказкам про ведьм. Зато Ксено не забыл поинтересоваться кличкой ворона.

— Он зовет себя Мертвяком, — откликнулась владелица лавки. — И мимиром.

— Даже так?! — вздернул брови Лавгуд, и она утвердительно кивнула.

— Если девочка интересуется... — понизив голос, женщина указала глазами на Луну, — нам недавно завезли свежую партию арахнидов. Есть даже особо ядовитые особи...

Ксенофилиус поблагодарил и предложил повременить до их следующего визита. Продавщица огорчилась не слишком: она была рада уже тому, что сбыла с рук явно осточертевшего ей Мертвяка. Ворон тем временем выбрался из открытой Поттером клетки и с довольным видом приставными шагами вскарабкался по руке на плечо новому хозяину. Полумна последовала за ними, не без сожаления расставшись с двухголовым полозом.

— Что значит "мимир"? — спросил Гарри Лавгуда, но ответить тот не успел.

При выходе из магазина они едва не врезались в нечто, одетое как человек, но заслонившее собой полнеба. От неожиданности Гарри чуть не вскрикнул, ворон захлопал крыльями, а великан растопырил ручищи и зарычал...

Гигант был выше Ксенофилиуса почти вдвое, а голос его звучал, как раскаты грома.

— Ну, чё-как? Насилу вас нашел! Хорошо ишшо, што мне запонадобился новый ошейник. Для Клыка. Вы уж меня тут обождите, я туды-обратно, — пригибаясь и протискиваясь в лавку, выдал он на какой-то жуткой смеси староанглийского и нормального английского с акцентом чавов. Ошеломленному Гарри даже потребовалось некоторое время, чтобы перевести для себя и осознать, что сказал великан, а тот на всех парах бросился к прилавку и заговорил с продавщицей.

— Это кто? Тоже какой-нибудь гоблин? — шепнул Поттер Луне, которая с невозмутимой улыбкой разглядывала ворона у него на плече.

— Не знаю, кто, но точно не гоблин, — легкомысленно откликнулась девочка, почему-то больше увлеченная созерцанием вполне себе обыкновенной птицы. — По росту скорее похож на тролля, вообще-то...

— Тролль-мутант? — почесав над ухом, предположил Гарри, даже не ожидая, что эта версия вызовет веселый смех у Полумны. Наверное, как и всё необычное, ее привлекло загадочное словечко из магловского словаря.

Интересно, подумалось Гарри, а если привести этого здоровяка в гости к Дурслям, то только Дадли до конца своих дней придется носить подгузники, или дяде Вернону тоже? Он так хорошо, в деталях и со злорадством, представил себе эту картину, что великан даже успел вернуться, засовывая в карман только что купленный гигантский — ему под стать — ошейник с шипами, а Поттер всё еще наслаждался подробностями своих фантазий.

Угадать возраст мужика было невозможно: вся его голова густо поросла волосами, сверху жесткими, как проволока, всклокоченными и засоренными всякой трухой, но не слишком-то вьющимися, зато на лице — похожими на черную мочалку и тоже в каких-то опилках. В промежутках, лишенных поросли, проглядывал мясистый носище и черные глаза под спутанными бровями. Взгляд, правда, был веселым и бесшабашным, так что опасения Гарри окончательно растаяли, хотя некоторые вопросы всё равно остались. Например, что делает в лапищах такого титана кокетливый дамский зонтик кремово-розовой расцветки.

— Вижу, ты в своем лесу совсем одичал, Рубеус, — заметил Лавгуд.

— Я што, не поздоровался, што ль?! Ох фу-ты, ну-ты, извиняйте! Здорова!

— Нет, я просто боялся, что ты полезешь к детям обниматься. Гарри, это лесник Хогвартса, Рубеус Хагрид. У нас с ним... эм-м-м... кое-какие общие интересы... в области ксенобиологии.

— Но я щас по другому делу, — пробасил Хагрид, изучая взглядом таращившегося на него Гарри. — Мне директор велел вас отыскать и с его письмом — в "Гринготтс"... того. А вы как раз в Косой подались! — он помахал конвертом, запаянным сургучной печатью — точь-в-точь похожим на тот, что принесла сова в день рождения Гарри.

— Неужели дали ключ?

— Не. Не дали ишшо. Пошли разбираться. У меня, тем более, второе задание туды. А потом давайте в "Дырявый котел" зарулим, на четыреста капель. После "Гринготтса" ой как понадобится, чует моя грыжа!

Не понимая почти ничего из диалога Лавгуда и великана, Гарри порадовался уже тому, что можно было больше не задирать голову так сильно, до онемения шеи, затекшей из-за неудобной позы: они с Луной наконец отправились дальше, вслед за мужчинами. Теперь, правда, видеть он мог только розовый зонтик, маячивший как раз на уровне его глаз и комично смотревшийся в волосатой лапище Хагрида, а его вниманием снова завладел ворон Мертвяк.

Гарри подергал Ксенофилиуса за рукав.

— Мистер Лавгуд, так что же значит "мимир"? — напомнил он.

Крепко вцепившись когтями в правое плечо хозяина и прикрыв глаза молочно-белым внутренним веком, ворон, кажется, дремал. Ксено приотстал от своего гигантского спутника, чуть склонился в сторону мальчика и шепнул:

— Это хранитель источника памяти, воскрешенный посредством магии. Для колдуна — при правильном обращении — он может стать одновременно и дневником, и энциклопедией всяческих знаний. Но сдается мне, миссис Цинь намеренно преувеличила для нас важность этой птички...

До сих пор не проронивший ни единого звука, ворон приоткрыл глаз и с недовольством покосился им на Лавгуда. Гарри ухмыльнулся. Если где-нибудь на клетке есть клеймо с надписью Made in China, то, как показывает опыт жизни среди маглов, молчание якобы говорящего Мертвяка удивительным не будет. Да и сам Мертвяк запросто может протянуть лапы через пару-тройку дней, как это не раз бывало с игрушками приятелей Дадли: поломавшиеся машинки и прочую рухлядь, которую жадный кузен притаскивал домой, тетка Петунья всегда передаривала племяннику на дни рождения или Рождество, преподнося это, безусловно, как великое благодеяние. За глаза, правда, она всегда называла их игрушками для бедноты, а соседей, которые покупали своим детям "такую гадость" — скупердяями, и неважно, что те делали это не на праздники, а почти ежедневно, чтобы отвязаться от нытья своих отпрысков, не способных равнодушно пройти мимо витрин детских магазинчиков. И если починить машинки Поттер был в состоянии, то насчет ворона у него были огромные сомнения.

Тем временем они миновали магазинчик, где торговали котлами для алхимических занятий, аптеку с рекламой драконьей печени (шестнадцать сиклей за унцию — "Сплошной грабеж", как проворчала шедшая им навстречу леди в остроконечной шляпе), лавки, в которых продавали почтовых сов, метлы, телескопы и квадранты, глобусы, карты-портуланы, карты Таро, талисманы, какие-то сладости, движущиеся открытки, книги... Словом, голова у Гарри пошла кругом.

Наконец великан резко остановился на площади перед белоснежным зданием с бронзовыми дверями.

— "Гринготтс"! — сообщил он плетущимся за ним детям. — Доброго дня, маста! — эта фраза относилась уже к стоявшему у входа в банк гоблину, разодетому в алую униформу с золотым позументом.

Гоблин скривился, что, вероятно, подразумевало радушную улыбку, и, не разнимая сложенных под животом рук, отвесил посетителям легкий поклон. Внутри помещения их ждали вторые двери — серебряные, а после них — какая-то арка, как в аэропорту, где Гарри довелось побывать однажды вместе с классом. Бедняга Хагрид едва протиснулся в узкий проход, все остальные не испытали с этим ни малейших затруднений. Каждый раз арка отзывалась легким сигналом наподобие звона бубенчиков, которые Полумна иногда надевала вместо сережек. Войдя, Гарри огляделся. После нехарактерно удушливого августовского дня на лондонских улицах здесь было почти холодно. Ледяной мрамор заставлял вспомнить детскую сказку о Снежной королеве, и посверкивающие там и здесь драгоценные камни, которые с помощью луп разглядывали гоблины за длинной стойкой по периметру зала, только усиливали это впечатление.

Навстречу им шагал мужчина, явно человек, в длинном темно-синем кафтане и с сияющей, как гоблинские алмазы, лысиной. Людей здесь было полно и среди посетителей, но этот господин был явно из банковских работников.

— Ну вот, рад вас видеть, рад вас видеть! — воскликнул он, глядя на Гарри. — И рад, что досадное недоразумение наконец-то разрешилось. Мистер Поттер, господа, прошу вас!

Гарри заметил, как с некоторым недоумением переглянулись Лавгуд и Хагрид, прежде чем последовать за мужчиной. Тот подвел их четверых к стойке и что-то пробормотал на ухо восседавшему за нею седому и самому угрюмому из всех гоблину. Тот слегка приподнял брови, поморщив лоб, и уже внимательнее присмотрелся к Гарри:

— Вот как? Благодарю, мистер Палмер. Надеюсь, ошибки не было?

— Ни в коей мере! Вот расшифровка профилирования с арки. Стопроцентное совпадение ментальных характеристик, видите? — Палмер положил на гроссбух гоблина свиток бумаги, напоминающей оберточную для бандеролей, и тот, развернув ее, внимательно всё просмотрел. — Удачного дня, — добавил мужчина в кафтане перед тем, как удалиться.

— Что ж, у меня нет причин сомневаться в данных, — подытожил гоблин в результате долгого и молчаливого штудирования свитка. — Скорее проблема в портативных считывателях, которую используют наши выездные инспекторы для установления личности клиентов. Это говорит о том, что нам пора обновлять оборудование. Итак, господа, прошу нас извинить за проволочку — думаю, с этого момента проблем у нас не будет. Итак?..

Хагрид протянул ему прошение директора Хогвартса, и гоблин снова углубился в чтение. Гарри уже сильно устал и проголодался, но ему приходилось терпеть унылую процедуру.

— Что такое порта... ну, считыватели? — шепнул он Лавгуду.

— Самые первые инспекторы банка, которые приезжали к нам вместе с профессором Дамблдором еще тогда, когда ты... спал, пытались установить твою родственность с Поттерами. Это чтобы объявить тебя наследником состояния Джеймса. Но у них там что-то не сработало, когда они провели над тобой этим своим прибором. Что поделать, "Гринготтс" — древний банк, и его владельцы так гордятся своей консервативностью, что любое нововведение здесь не то что не приветствуется — считается стихийным бедствием! Потому директор направил тебя сюда лично. Ты же слышал — профилирующая арка никогда не ошибается. Незамеченным в "Гринготтс" не войдет никто.

— Так, — в конце концов подал голос гоблин. — И от семьсот тридцатого ключ у вас, как я полагаю, уже имеется?

— От него — да. Вот нам бы еще от Гарриного, а? Больно долго это?

— Да нет, — слезая со стула и скрываясь из-за этого под высокой стойкой, сухо ответил управляющий, — не больно. Разблокируем опечатанный сейф и принесем вам ключ. Минут десять. И еще пару бумаг подписать мальчику...

— А, ну ладно. Я, маста, сгонял бы тогда до семьсот тридцатого?

— Как вам угодно. Вас проводят.

Лесник махнул лапищей, давая Лавгуду знак, что будет ждать их у сейфов, а Луна меж тем утомленно зевнула. Гарри решил, что уж если девочка терпит всю эту волокиту и не жалуется, то ему как парню, да еще и виновнику всего происходящего, и подавно будет зазорно выказывать нетерпение. К счастью, гоблин скоро вернулся с черным бархатным футляром в когтистой руке. Поттера заставили расписаться в каких-то документах, после чего коробочка с глухо постукивающим внутри содержимым торжественно перекочевала в его карман.

— Крюкохват, проводи!

Крюкохват тоже был гоблином. Он вывел их в темный каменный коридор, похожий на лабиринт Минотавра из кино, только с рельсами в полу, свистнул и велел всем садиться в подъехавшую на свист тележку. Забравшись внутрь, Гарри начал искать глазами, чем пристегнуться, но, судя по всему, банкиры не особенно дорожили безопасностью клиентов. Однако то, что Крюкохват влез вместе с ними, немного обнадеживало.

И тележка поехала. Хотя нет. "Поехала" — это не тот глагол. С адским грохотом, рывками и болтанкой, она понеслась по рельсам подземных "русских горок". Все внутренности подкатили у Гарри к самому горлу, а десна в том месте, откуда недавно вывалился зуб, снова заболела. Крюкохват не делал ничего, просто спокойно стоял спереди, ни за что особо не держась, словно сила земного притяжения была ему нипочем. Зато проснувшийся на плече у Гарри ворон вдруг встрепенулся, вытаращил глаза, подпрыгнул и, распахнув клюв, заорал пронзительным, будто раздвоенным — одновременно мужским и женским — голосом на весь туннель:

— Блядаэтожёптвоюмать, босс, нампесдетс, мыщасвсесдохнем! Валимотсюданахер!!!

Тележка летела под уклон и явно собиралась со всего разгона вмазаться в стену, однако позади вдруг что-то хлопнуло, колеса начали омерзительно скрипеть, как у притормаживающего вагона в подземке. Гарри обернулся и увидел, что останавливаются они благодаря невесть откуда выскочившему из кормовой части куполу парашюта. Всего в футе от стены они наконец прекратили движение.

— Всегданенавиделэтоттраханныйспуск! Никуясебе, мать его пере...

Договорить Мертвяк не успел, потому что разгневанный мистер Лавгуд, выхватив свою палочку, крикнул:

— Силенцио!

Клюв ворона тут же захлопнулся. Восхищенные Гарри и Полумна переглянулись.

— Вот это да-а-а-а! — протянула девочка. — А я-то всё удивлялась, зачем миссис Цинь наложила на него заклятие немоты...

"А ничего так! — подумалось Гарри, которого впервые в жизни кто-то назвал боссом и которому это польстило. — Прикольно!"

В принципе, ничего нового для себя от птицы он не услышал, но концентрация брани в пределах одной фразы его впечатлила. И еще мальчику было непонятно, какие проблемы могут создать "русские горки" для летающей твари, даже если тележка и перевернется на ходу.

Гоблин что-то пробормотал, и стена перед ними раскололась надвое. Из темного коридора вышли великан Хагрид и другой гоблин-сопровождающий, почти двойник Крюкохвата — за исключением прически — и кажущийся еще миниатюрнее по контрасту с громилой-лесником. Крюкохват помог Гарри вставить ключ в замок и впустил всех в фамильное хранилище Поттеров. Судя по возне на плече у Гарри, ворон хотел высказать свое мнение насчет этого события, но колдовать Лавгуд умел на славу.

— Это всё твое, — сообщил Хагрид Поттеру, неосознанно похлопывая себя по нагрудному карману, прикрытому бородой. Оттопырившаяся в том месте куртка наводила на мысль, что там что-то припрятано — что-то, за чем великан ездил на более глубокий уровень хранилищ.

Гарри огляделся. Сейф был полон монет — золотых, серебряных, бронзовых. Он и представления не имел, что является наследником такого богатства. Это было круто, но совершенно точно, что дядя Вернон удавился бы от зависти, узнай он об этом. Дурслям о состоянии, перешедшем племяннику, наверняка никто не говорил, а то бы они уж не поскупились на юристов, чтобы отсудить деньги, предъявив опекунские права. И еще, подумалось Гарри, дядька и его жирная сестрица Мардж нашли бы способ аккуратно избавиться от несовершеннолетнего воспитанника как от препятствия на пути к таким сокровищам.

— Что ж, значит, мы приобретем тебе всё, что нужно, в один заход, — весело сказал Ксенофилиус, но, зацепив взглядом Мертвяка, посмурнел и тихонько спросил, едва они снова сели в тележку: — Ты уверен, что не хочешь вернуть его обратно миссис Цинь?.. Нет? Ну, смотри... Я бы вернул.

— Я буду его дрессировать, сэр, — пообещал Гарри, а ворон презрительно хмыкнул, гордо отвернул клюв и перемялся с лапы на лапу.

"Дырявый котел", куда притащил их Хагрид, чтобы поправить свое здоровье после сегодняшнего аттракциона и, если верить стойкому выхлопу из-под усов — после аттракциона вчерашнего, оказался невзрачным маленьким и обшарпанным баром. Особенно маленьким на фоне лесника. Посетители здесь почти не ели, но зато все пили пиво. Увидев Гарри, они начали выбираться из-за столов, окружили четверку и со словами "Боже милостивый, да это же... это же Гарри Поттер!" стали тянуть к нему руки, как зомби в фильмах ужасов. У мальчика возник соблазн испытать свою новую палочку и срочно расколдовать Мертвяка, чтобы рявкнул на них погромче, но мистер Лавгуд вряд ли оценил бы этот поступок.

Из-за спин каких-то дядек и поддатых старушенций выступил молодой человек в тюрбане и одежде на восточный манер. Лицо его дергалось от нервного тика, и он нес какую-то несусветную чушь.

— Профессор Квиррелл, — представил его Хагрид. — Он будет вести у тебя ЗОТИ.

— Ага, супер. А что такое ЗОТИ? — пожимая цепкую беличью лапку странного трясущегося профессора, который так удачно оттеснил от него подвыпивших поклонников, уточнил Гарри.

Заикаясь, Квиррелл объяснил, что ЗОТИ — это "З-защита от Т-т-темных Искусств", но Поттеру это ни о чем не говорило, кроме того, что профессору совсем не помешала бы консультация у профессионального невропатолога. Если в Хогвартсе все преподаватели страдают от похожих нервных отклонений, то, наверное, Лавгуд был прав, когда предупреждал о студенческих слезах. Квиррелла, во всяком случае, только обнять и плакать...

Наскоро перекусив какой-то ерундой в "Дырявом котле" (Гарри старался не жевать на той стороне, где выпал зуб, и время от времени с удовольствием поглаживал в кармане узкую коробку со своей палочкой), они снова вернулись в Косой. На этот раз проход открывал Хагрид, передвигая кирпичи на заднем дворике в тупике с мусорным баком.

— Вот из-за этой толпы я и не повел вас сюда с самого начала, — объяснил мальчику Лавгуд. — И не нравится мне что-то этот Квиррелл, не знаю уж, почему.

— Тебе тоже показалось, что у него в голове завелся мозгошмыг, пап? — невинно спросила Полумна.

"О, да, и еще какой!" — мысленно ответил Гарри за Ксенофилиуса. Хотя, конечно, не такой крупный экземпляр, как у Мертвяка, но тоже знатный...

— Зато ты увидел принцип, как можно отводить глаза маглам, уходя в другие измерения прямо из их мира, — оптимистично подытожил Лавгуд.

Было решено разбрестись в разные стороны: Лавгуды отправились покупать Гарри астрономические и алхимические принадлежности и учебники, Хагрид — почтовую сову, а самого Поттера послали за одеждой, ведь там требовалась примерка. Лесник хотел пересадить Мертвяка в клетку и на время забрать его у мальчика, но ворон развозмущался, клюнул великана в лапищу и, открыв прицельный огонь из-под задранного хвоста, едва не обгадил ему рукав куртки.

Надо сказать, визит в "Дырявый котел" чрезвычайно поднял самооценку Гарри. Он, конечно, не любил задавак и сам был далек от "звездной" болезни, но когда перед тобой лепечет взрослый волшебник и по совместительству — твой будущий преподаватель, это вдохновляет. Еще несколько месяцев назад всякая магловская сволочь считала себя вправе вытирать о Гарри Поттера ноги, а сегодня ему кланялись маги. И пусть он ничего в сущности не сделал — ну, почему-то повезло выжить в результате смертельного проклятия, ну, посчастливилось при этом уничтожить или нейтрализовать какого-то лютого колдуна, не его в том заслуга — всё равно это "поклонение волхвов" было и забавно, и приятно. Гарри прикрыл глаза и погладил воображаемую голову дракона тщеславия, который просто мурлыкал от удовольствия, купаясь в лучах славы. Что ж, говорят, все великие начинали с того, что еще при жизни создавали о себе легенды, а потом сами жили по собственному сценарию — даже тот самый чудовищный Волдеморт. У него, у Гарри, еще вся жизнь впереди, всё успеет.

С этими мыслями они с Мертвяком вошли в ателье мадам Малкин, которая тут же бросилась обслуживать его за компанию с другим юным клиентом — хрупким беловолосым мальчиком с изящными чертами лица, бескровной кожей и нереальной, почти звериной грацией. Он как ни в чем не бывало стоял на табурете, лениво щурясь в сторону витрины и не обращая никакого внимания на скачущих вокруг портняжек, словно они были не людьми, а бытовыми приборами. Лавгуд обмолвился как-то, что только у представителей древних аристократических родов чистокровных волшебников происходит в организме некая мутация, из-за которой волосы и кожа их утрачивают пигмент, а глаза либо обретают кроличье-красный оттенок, либо становятся светло-голубыми, будто аквамарин. Дети в таких семьях часто умирают еще во младенчестве или сразу рождаются мертвыми, поэтому многодетные чистокровки без малейшей примеси магловских генов — явление крайне редкое. Да и ни к чему оно: волшебники живут вдвое, а то и втрое дольше любого простеца, а любое перенаселение неизбежно ведет к большим социальным потрясениям. Гарри, правда, был слишком далек от всех этих проблем, но на всякий случай принял рассказанное Лавгудом к сведению, как и всё, что когда-либо узнавал: информации много не бывает, просто нужно уметь вовремя вынимать ее из нужного слота в сундучке памяти.

Поттера поставили на другую табуретку по соседству с мальчиком, а ворона уговорили временно посидеть на плече пустого манекена. Пока Гарри обмеряли, беловолосый мальчик томно повернул к нему идеально слепленную голову, напоминающую об античных статуях в учебнике по древней истории. Вел он себя так, будто постоянно позировал для невидимых фотографов.

— Здра-а-авствуй, — протянул он, изучая Гарри полупрозрачными глазами и по-прежнему щурясь, как вальяжный кот. — Тебя тоже собирают в Хогвартс?

— Ну, — согласно кивнул Поттер и по требованию портного раскинул руки в разные стороны.

— А тебе точно есть одиннадцать? — с сомнением, точно прицениваясь, вымолвил мальчишка.

— Ага. Только я овсянки мало ел.

Беловолосый рассмеялся:

— Ничего, в Слизерине мускулы и не нужны. В Слизери-и-ине нужны мозги и хорошее чувство юмора. Думаю, тебя распределят на наш факультет. Я уве-е-ерен, что попаду туда, где учились все-е-е мои предки. А ты играешь в квиддич?

Лавгуд как-то обмолвился о какой-то командной игре верхом на метлах, и Гарри понял, что это подобие магловского конного поло, но даже поло он видел только на фотографиях в спортивном журнале. Чтобы не дать этому парню почувствовать над ним превосходство, Поттер ответил, что хоть в квиддич он и не играет, зато играет в футбол.

— Футбол? А что-о-о это? — удивился и заинтересовался мальчик, позволяя портняжкам натянуть на себя длинную черную мантию, которая оказалась не только впору, но и удивительно к лицу — они будто были созданы друг для друга с этой простой, казалось бы, накидкой, собранной в складки, как римская тога.

— Долго объяснять. Покажу как-нибудь.

— Ну, давай. Покажи, — согласился беловолосый и одним плавным движением стек с табурета. — Как-нибудь. А мне пор-а-а, вон вернулись мои родители. А твои где?

— Умерли.

— М. Жа-а-аль. Ну ладно, уви-и-идимся.

С этими словами мальчишка направился к вошедшим в ателье женщине и мужчине, разодетым хоть и экстравагантно по меркам магловской моды, но при этом и не кичливо, и выдержанно в каком-то особом стиле. Что-то подобное Гарри видел на старинных портретах эпохи Возрождения или еще более ранних — эдакая спокойная, уверенная в себе роскошь. Напоследок Поттер успел заметить через стекло витрины, что на улице троица едва не столкнулась с великаном Хагридом. Тот посторонился, а они прошли мимо, сделав вид, будто в упор его не замечают.

— Кто это был? — спросил Гарри, когда лесник, наклоняясь при входе, втиснулся в помещение.

— Хтой-то? А, эти! Дак Малфои же! Люциус с женой... как ее? Нарцисса, вот. А сынка не помню уж, как звать. Твой ровесник. Вместе, значицца, учиться будете.

Ворон встряхнулся на плече манекена и презрительно проурчал что-то нечленораздельное, наверняка при этом малоприличное и весьма экспрессивное...

4. Пора отчалить кораблю

Несмотря на отчаянное нежелание, Гарри пришлось вытерпеть визит к Дурслям ради подписания некоторых документов, связанных с его будущей учебой. Обойти это неукоснительное правило школы "Хогвартс" было нельзя даже "мальчику, который выжил", и он отправился в Литтл-Уингинг вместе с откомандированным для этого Рубеусом Хагридом. Великан столь основательно задурил головы опекунам, что те решили, будто Гарри как "трудный ребенок" будет переведен для исправления в специальную школу-интернат. Только тетка Петунья покосилась на племянника с некоторым подозрением, но так ничего и не сказала: ее больше заботило самочувствие родного сына и предстоящая поездка к могилам родителей, усопших буквально друг другу вслед за полтора года до гибели Лили. Брать с собой Гарри на кладбище дядя Вернон отказался наотрез.

— Ну и семейка тебе досталась, малец! — признался лесник, возвращаясь с Поттером в "Подлунную башню".

Оставшееся до учебы время мальчик провел в попытках перевоспитать Мертвяка, а заодно добиться у него каких-то сведений о жизни до магазинчика в Косом переулке. Упорно именуя Гарри боссом, болтливый ворон твердил, что еще понадобится ему до зарезу и что без него хозяин многое потеряет.

— Да ты ваще знаешь, босс, сколько на моем счету жизней слепых маглов?!

— Слепых?!

— Ну да. Я же учился звукоподражанию не у кого попало, а у светофора на Пикадилли! Он пищал, когда пешеходам зеленый, а я... когда красный...

Остальную биографию этот мерзавец удачно запамятовал, чему не поверили ни Лавгуд, ни Гарри. Выглядел Мертвяк тоже необычно, и дело было не только в размерах, гигантских даже для его подвида. В спокойном состоянии он представлял собой обычного ворона с красивым иссиня-черным оперением, за гладкостью которого особенно не ухаживал, но которое у него было идеальным от природы. Стоило же горе-мимиру впасть в буйство, он начинал походить на какую-то жуткую доисторическую птицу, и даже перья казались тогда вздыбленной клочковатой шерстью, пробивавшейся сквозь чешую рептилии, зрачки заволакивало красно-бурой дымкой, а слишком вытянутый клюв извергал такие словопотоки ругательств, что Ксено на сутки или двое накладывал на бесстыжую тварь заклятье немоты. Словом, до сентября спокойная жизнь в башне была попросту немыслима ни днем, ни ночью, когда страдавшая лунатизмом Полумна начинала бродить по дому и случайно натыкалась на спящего Мертвяка. С перепугу ворон подскакивал и орал так, что нарглам становилось тошно, а проснувшаяся девочка хватала сачок для ловли привидений и гонялась за ним с шаманскими мантрами, пока кто-нибудь не зажигал свет.

В первый день осени ровно в половине одиннадцатого они вчетвером прибыли на центральный лондонский вокзал Кингс Кросс. Вся поклажа Гарри, считая клетку с почтовой полярной совой, которую ему подарил расчувствовавшийся Хагрид, кое-как уместилась в тележку, а сам он по совету мистера Лавгуда переоделся в школьный костюм — правда, без мантии — еще в "Подлунной башне". Вот только завязать галстук он так и не смог, а просто перекинул его через шею, как обычный шарф.

— Мистер Лавгуд, а это правда, что под какой-то из этих платформ похоронена сама королева кельтов Боудикка? — вспомнил Гарри, который не так давно читал об этом в какой-то рекламной статье из дядькиной газеты.

— О, безусловно! Более того: именно под той самой аркой, ведущей на платформу девять и три четверти, она и совершила самоубийство в последней битве с римлянами, — делая вид, будто не замечает восхищенного взгляда дочери, и с уверенностью очевидца событий подтвердил Ксено.

Самого разномастного народа на вокзале хватало, поэтому можно было не переживать по поводу экстравагантности нарядов мистера Лавгуда и Луны. Впрочем, на Гарри с его вороном и совой тоже никто особо не глазел, и все они спокойно достигли того места, где нужно было пройти сквозь разделительный барьер между платформами девять и десять. Поттер ожидал, что и здесь ему придется наблюдать тот же фокус, что Ксено проделывал со стеной для входа в Косой переулок, однако на самом деле всё оказалось куда неожиданнее.

Немного опережая их, к арке подошло то самое рыжее семейство, с одним из представителей которого они уже успели познакомиться в лавке Олливандера. При ярком дневном освещении цвет волос Рона еще сильнее отличался от масти его родственников: рыжести у него было куда меньше, чем у остальных Уизли, как и веснушек, серо-голубые глаза теперь смотрели озорно, а на лице прочитывалась радость: "А-а-а-а! Я наконец-то вырвался!"

— Смотри! — посоветовал Поттеру мистер Лавгуд, и тот проследил, как в каменный барьер ушел сначала самый старший прилизанный мальчишка Уизли, затем два близнеца, споривших между собой и подначивавших Рона, следом сам Рон, его сестра и их родители. Ничего этого маглы, как водится, не замечали, курсируя прямо перед ними. — Иди спокойно и уверенно, это преграда лишь для маглов, а мы проходим через иллюзию как сквозь воду.

И хотя Ксенофилиус еще ни разу не заставил Гарри сомневаться в сказанном, тот приближался к стене с некоторой опаской. Но всё обошлось. Он и сам не заметил, как оказался по ту сторону глухой каменной кладки, и здесь на ней красовалась вывеска "Платформа номер девять и три четверти", а ближе к железнодорожным путям, возле ярко-алого паровоза, светилось табло: "Хогвартс-экспресс. 11.00". Мимо рыжей семейки гордо прошагали уже тоже знакомые Поттеру Малфои, причем их сын успел обзавестись приятелями, явно страдавшими, как и кузен Дадли, переизбытком веса и недостатком интеллекта. Выпендриваясь перед дружками, Малфой-младший за спиной у родителей повернулся в сторону Рона, по-цыгански встряхнул плечами и пропел: "Ай-нэ-нэ, нэ-нэ!" Глупо гогоча, увальни подхватили затею, хотя сам белобрысый сразу же потерял к Уизли всякий интерес и прибавил шагу, догоняя отца с матерью. Узнать реакцию Рона Гарри не успел, его отвлекла Полумна.

— Ты, как папа — тоже не умеешь завязывать галстук! — с тонкой улыбкой сообщила девочка, задержала его и в несколько ловких движений привела его одежду в порядок. — Счастливого пути. Возьми еще вот этот талисман от нарглов и мою русалку.

За прошедшее время Гарри видел много рисунков Полумны, да что там — часть комнат в башне была расписана именно ею — но эта картинка была наиболее удачной и любимой обоими Лавгудами. Все герои ее картин будто рвались куда-то улететь. Кем бы они ни были, их тела всегда устремлялись к небесам, и в них самих таилось что-то странное, неземное. А русалка казалась особенной...

— Спасибо! — Гарри обнял Луну, потом Ксено, который на всякий случай проверил, действует ли еще "Силенцио" на дремавшего Мертвяка, и отправился к вагону, толкая перед собой тележку.

— Может быть, тебе всё-таки помочь? — с сомнением крикнул ему вслед мистер Лавгуд.

— Благодарю, сэр, я справлюсь!

Просто Гарри видел, что остальные ученики, даже девчонки, сами разбираются со своей поклажей, и ему не хотелось показаться бестолковее или слабее других. Он нарочно подождал, чтобы Малфой со своими друзьями уселся раньше него, предчувствуя, что беловолосый "ангелок" начнет навязывать ему свое общество, как тогда, в ателье, а Гарри именно сейчас хотелось побыть одному и всё как следует обдумать. Приглядев пустое купе, он быстро заскочил туда, однако под ноги ему шмыгнула чья-то огромная жаба, и споткнувшийся от неожиданности Поттер кубарем полетел на сидение. Мертвяк спросонья запаниковал. Отчаянно хлопая крыльями, ворон вытаращился, немота с него тотчас же слетела, и он дико закаркал на весь вагон:

— Всемоставатьсянасвоихместах, твоюматьети! Когобьют?! Съябываемотсюда, поканенакидали! Чегосидишь?! Валим-валим-валим!

Гарри перевесился с кушетки и успел ухватить жабу за лапу в тот самый момент, когда она уже готова была протиснуться между его чемоданом и отодвинутой дверцей в коридор. Тут же вагон затрясло от топота бегущих в их сторону людей.

— Уединился, блин... — поднимая амфибию на уровень глаз и поправляя очки, чтобы получше рассмотреть нарушительницу его спокойствия, обреченно пробормотал мальчик.

— Инфер-р-рнальненько! — резюмировал ворон, приходя в себя и приглаживая перья на бороде и загривке.

В купе между тем уже заглядывало не меньше десятка любопытствующих физиономий.

— Ой, моя жаба! Она снова сбежала! — растерянно выдал круглолицый мальчишка. — Ну конечно, это же я... Растяпа тот еще!

Мальчишку начали дразнить, а он стал охотно подыгрывать им в насмешках. Жаба в его неловких руках квакнула, но смирилась с участью.

В толпе мелькнуло и лицо белобрысого Малфоя. Тем временем поезд тронулся, по всему составу прокатился характерный металлический перестук. Скорость нарастала. Гарри покосился на Мертвяка и сквозь зубы процедил:

— Всех собрал, клоун? Так развлекай!

Если он думал, что это хоть немного озадачит чертово создание, то лишь по наивности. Ворон, не смолкая, травил какие-то байки до наступления сумерек, и вся многочасовая поездка пролетела незамеченной. Набившиеся в их купе до отказа слушатели даже позабыли о голоде и не обратили никакого внимания на разносчицу с тележкой сладостей. Хотя Гарри, улучив момент, из любопытства всё же купил какие-то странные конфеты и печенье для себя и сидящих по правую и левую руку от него ребят. В упаковке с шоколадными лягушками он обнаружил карточку с движущимся изображением того самого старика, которого видел тогда, в конце июля, у Лавгудов. Подпись под карточкой гласила, что зовут его Альбусом Дамблдором, а на обратной стороне значилось, что он является ныне действующим директором Хогвартса, что он кавалер ордена Мерлина первого класса, Верховный чародей Визенгамота, Президент Международной конфедерации магов, а также победитель какого-то там Геллерта Гринделльвальда в 1945 году и... Впрочем, дальше Гарри уже не вникал: имена Гринделльвальда и еще какого-то Фламеля ему ни о чем не говорили, поэтому в полной мере оценить заслуги директора не получалось.

— А где мы вообще? — спросил он, поскольку разглядеть что-то в темноте за окном было уже нельзя.

— Шотландия, — отозвался один из близнецов Уизли, — подъезжаем к станции "Хогсмид".

В целом поездка Поттеру понравилась, хотя он и планировал провести ее по-другому. Но так уж выходило: когда он нуждался в общении, рядом могло не оказаться никого, кто соответствовал бы его потребностям, а вот если хотелось побыть одному, его личность внезапно становилась интересна каждому встречному и поперечному. Как говорил Мертвяк, "Закон Всемирного Западла в действии!"

— Отлично. Представление окончено. Окончено, я сказал, — внушительным тоном повторил Гарри, уставившись на ворона, который купался в лучах славы и даже не собирался умолкать.

— А чего так? — удивился второй рыжий близнец и, переловив взгляд Поттера, брошенный на раскиданные по полу чемоданы (как споткнулся при входе, так и не успел их собрать), воскликнул: — Да что ж мы, не поможем парню выгрузиться, что ли? Это мигом! Эй, Фред, Рон, ребята, а ну взялись!

И когда Гарри почти налегке вышел вслед за своими добровольными носильщиками на платформу маленькой шотландской станции, Мертвяк самодовольно шепнул ему на ухо:

— Обращайся!

Поттер покосился на него и выдал кусок чуть заветренного мяса, всю дорогу пролежавшего забытым в кожаном мешочке на ремне брюк:

— Ладно, прощён.

— Ты это, давай к нам... — начал фразу один из рыжих братцев, а второй договорил: — ...в Гриффиндор. И как тебя, кстати, звать?

— Гарри, — сказал Гарри, в очередной раз при упоминании этого факультета вспоминая, что там училась его мама, но за плечом тут же послышалось знакомое шипение, и в очках ничего не стало видно: "В С-с-с-с-слизерин, с-с-слышиш-ш-ш-ш-шь? В С-с-с-слизерин!"

Потом всех выгрузившихся первокурсников созвал к себе великан Хагрид, подмигнул Поттеру и повел к пристани на озере. Гарри он усадил к себе, а сам всю дорогу до замка, освещенного сотнями окон, стоял на носу ладьи, как олицетворение перевозчика-Харона. Хогвартс возвышался на утесе, и подплыть к зданию было можно только через увитый плющом тоннель в скале, который в итоге привел к маленькой пристани. Каменные ступеньки начинались у причала и поднимались во внутренний двор замка.

Здесь царило оживление: подъезжали и отъезжали никем не запряженные кареты, в звездном небе носились совы, высадившиеся студенты разных курсов приветствовали друг друга веселыми возгласами. Выйдя на дорожку, освещенную причудливыми фонарями, Гарри неожиданно для себя увидел висящее прямо в воздухе пирожное с аппетитным кремом в виде розочки на бисквитной корзинке. Пробовать его он и не думал, а вот рассмотреть, каким образом эту штуку подвесили, хотел, однако был тут же оттолкнут одним из спутников Малфоя. Тот бросился к пирожному с такой прытью, будто не ел как минимум пару дней. Но едва его пухлая, как у Дадли, лапища потянулась к угощению, что-то вышибло пирожное у него из-под пальцев. Выпуская за собой извилистый огненный след, корзиночка взмыла над площадью и на высоте четвертого или пятого этажа замка взорвалась снопом разноцветных искр. Незапланированный фейерверк озарил весь двор и оглушил всех, кто еще не успел войти в замок.

Когда заложенные уши снова начали слышать, Гарри перевел взгляд с озадаченного увальня на других остолбеневших от изумления новичков, а вслед за ними — на стоявшего с палочкой в руке бледного высокого мужчину во всем черном. Не надо быть пророком, чтобы догадаться, что это именно он отправил шутиху в ее последний полет. Окинув первокурсников холодным взглядом — и Гарри почудилось, что где-то он уже встречал этого человека прежде — мужчина чеканно и почти шепотом, прозвучавшим между тем отчетливее недавних взрывов, проговорил:

— На вашем месте, мистер Крэбб, я не стал бы хватать здесь всё, что само плывет в руки и не тонет.

Поттер успел заметить две ухмыляющиеся из-за кустов стриженого самшита физиономии близнецов Уизли. Тем временем белобрысый Малфой обратился к колдуну в черном:

— Вы хотите сказать, сэр, что на пирожном могло быть проклятие?

Тот не удостоил его и взгляда:

— Нет, я хочу сказать, что пока кто-нибудь из Уизли где-то поблизости, проклятие в сравнении с их экспериментами покажется вам невинной забавой. Следуйте в замок.

Он посторонился, освобождая ребятам путь к стоявшей на ступеньках пожилой женщине в изумрудных одеждах средневекового покроя. Другая волшебница — в красной мантии и остроконечном колпаке — много моложе нее, держалась подле этого черного колдуна. Со вздохом адресуясь к нему, она вымолвила вполголоса, но достаточно громко, чтобы Гарри, минуя их, услышал:

— Я, наверное, не доживу до того счастливого дня, Северус, когда отучится вся их семейка!

— Боюсь, профессор Вектор, многие из нас не доживут до него, — бросил тот, кого она назвала Северусом, фильтруя новичков придирчивым строгим взором, и внезапно заметил Гарри. — Задержитесь.

Гарри отступил в сторону, чтобы пропустить идущих за ним учеников. Когда они с профессорами остались на дорожке втроем, колдун чуть склонил к нему черноволосую голову:

— Позвольте узнать, что это?

Наконечник его палочки пренебрежительно указывал на Мертвяка. Гарри снова подумалось, что и эта манера говорить, и жесты, и даже взгляд чем-то очень ему знакомы. Профессор и сам был похож на громадного угрюмого ворона.

— Мой ручной ворон, сэр.

При слове "ручной" Мертвяк скептически хмыкнул. В темных глазах мужчины засветилось удивление, как если бы ему вдруг осмелился перечить личный бритвенный станок или зубная щетка:

— Вы сказали — ручной ворон? Вы не знакомы с правилами содержания птиц в школе "Хогвартс"?

— Знаком, сэр, но...

Колдун досадливо встряхнул неопрятными черными лохмами и перебил его, не желая тратить время на выслушивание возражений:

— Озвучьте их!

— Своих пернатых питомцев студентам школы надлежит содержать в специальных клетках и размещать в соответствующем помещении замка Хогвартс, — процитировал Гарри. — Но, сэр, Мертвяк... — (Сжатые губы профессора едва заметно дрогнули, тогда как его спутница и подавно прикрыла рот пальцами.) — Он дрессированный ворон и не будет доставлять неудобств... Во всяком случае, не больше, чем жабы, крысы и кошки у других! Я ручаюсь за него!

— Профессор Снейп! — обратилась к колдуну женщина, которая ждала на ступенях. — Прошу вас, пропустите Поттера, нам уже пора начинать! Мы всё выясним позже.

При звуке фамилии Гарри профессор слегка изменился в лице, но ничего не сказал, лишь ответил ей сухим кивком. Чувствуя его прожигающий взгляд на затылке, мальчик торопливо побежал в замок и влился в поток ребят постарше, которые заходили с другой дорожки. Профессор Снейп? Он уже слышал это имя от Луны. Да, конечно, слышал: она упомянула профессора, когда рассказывала о смерти своей мамы. Значит, с Лавгудами тот знаком.

— А я-то думал, что это только у меня клюв такой длинный! — высказался Мертвяк.

— Заткнись! — сквозь зубы прожужжал ему Гарри, с трудом улыбаясь встречающей женщине, и прибавил шагу, чтобы выбраться из толпы второкурсников и догнать остальных новичков. — Не то сдам тебя на совятню.

— Да ладно, ладно, не очень-то гоношись! За тебя же вступаюсь!

— И не царапайся!

— Ну извини, такая уж у меня анатомия, босс! Тебе не мешало бы сшить специальный наплечник из прочной кожи!

Профессор Минерва МакГонагалл — а именно так звали пожилую высокую чародейку в изумрудном одеянии — проводила первокурсников в небольшую комнату, где велела привести себя в порядок перед отбором на факультеты и банкетом по случаю начала учебного года. Вкратце она объяснила, что в первой церемонии примет участие некая Распределяющая Шляпа, а затем студенты должны будут прилежной учебой и поведением доказать, что достойны доверия своих факультетов. Когда все были готовы, Минерва повела всех в общий зал.

От восхищения у Гарри занялось дыхание и на несколько секунд стихло сердце. Потолка в этой комнате как бы не было вовсе, а над сидящими за длинными столами людьми простиралось бездонное небо, открытый космос с туманностями, галактиками, кометами и звездными системами. То и дело откуда-то из бездн вселенной вниз ныряли светящиеся болиды, но таяли, входя в атмосферу Земли. Всюду плавали и переговаривались бесплотные призраки. Над каждым из столов висело по полотну с эмблемой факультетов: на красном с золотом красовался лев Гриффиндора, на желтом с черным — барсук Пуффендуя, на синем с бронзой расправлял крылья орел Когтеврана, а на изумрудном с серебром извивалась змея Слизерина.

— В "Истории Хогвартса" написано, что здесь специально всё так заколдовали, чтобы это походило на ночное небо! — громким шепотом похвасталась познаниями невысокая лохматая девочка, и Гарри подумал, что это еще одна представительница рыжего семейства Уизли. Она, кажется, заглядывала сегодня в его купе, но слушать болтовню ворона в отличие от братьев не стала.

Процедура отбора была долгой и волнующей. Несколько раз Гарри ловил на себе странный взгляд профессора Снейпа, который на ярком свету оказался еще более бледным, чем под фонарями во дворе. Он был моложе, чем подумал Поттер при первой встрече, но темные круги под глазами, болезненно-желтоватая кожа и угрюмость добавляли ему лишних лет. Рядом с профессором сидел другой преподаватель, тот самый заика Квиррелл в фиолетовой чалме, которого они встретили в "Дырявом котле", и, повернувшись к собеседнику, о чем-то говорил. У Гарри от взгляда Снейпа саднило шрам на лбу, а очередь к Распределяющей Шляпе всё не подходила, и он очень устал стоять среди толкающихся сверстников. Хорошо хоть Мертвяк задремал и избавил его от желчных комментариев о происходящем, однако, когда МакГонагалл огласила следующего кандидата, проснулся и возмутился: птицу пришлось передать Рону, фамилия которого стояла далеко в конце списка.

— Гарри Поттер! — отдалось эхом от высоких стен.

Весь зал охнул. Краем глаза, на ватных ногах ковыляя к Шляпе, Гарри успел заметить, как подпрыгнул на месте белобрысый "ангелок". Все лица повернулись в сторону Поттера (на дальних концах четырех столов ученики даже вскочили со своих мест). Видимо, и в самом деле неслабо нашумел тут в свое время этот Волдеморт... "Поттер? Тот самый Поттер?!" — шорохом прокатилось над присутствующими. Он снова встретился взглядом с настороженным профессором в черном...

Гарри плюхнулся на стул, профессор МакГонагалл нахлобучила ему на голову говорящую Шляпу, которая, устраиваясь там поудобнее, качнула широкими полями.

— Интересно... Куда же мне тебя определить? — после некоторой паузы промолвил этот недоеденный молью раритет.

"Определяй уже куда-нибудь!" — мысленно взмолился Гарри, которого ко всему прочему от волнения приперло по малой нужде.

— Не спеши, в таких делах торопиться не след. Что ж, всего в тебе хватает: и смелости, и дерзости, и доброты, и сообразительности, и хитрости, и обаяния... Из тебя, как из глины, сейчас можно вылепить что угодно. Куда же мне направить тебя — в Слизерин или в Гриффиндор?

И тут в голове у Гарри начался какой-то ад. Каркающим голосом Мертвяка кто-то убеждал его в необходимости всё бросить и сломя голову бежать в сторону Гриффиндора. Шипящим — рассудительно выбрать Слизерин и не валять дурака. Потом эти двое устроили у него в мозгах склоку друг с другом. "Скульпторы хреновы!" Гарри не выдержал, завопил и, сдергивая с себя Шляпу, крикнул:

— Да пошли вы все к черту! Хочу в Когтевран!

Над залом повисла оглушительная тишина. Шляпа опомнилась не сразу, а опомнившись, проорала:

— КОГТЕВРАН!

Стол под синим панно с гербом орла взорвался аплодисментами. Только тут до Поттера дошло, что его, наверное, сейчас выгонят вон из школы за неслыханную дерзость, и он не на шутку испугался, представив себе уже подзабытую кладовку в доме Дурслей. Ну а что делать, если ему и в самом деле в последний миг стала противна сама мысль числиться студентом любого из этих двух навязываемых факультетов? Забирая ворона у Рона Уизли, Гарри услышал со стороны пуффендуйского стола:

— А что, так можно было, что ли?!

И увидел, как близнецы под гербом Гриффиндора одновременно показали кулаки воодушевившемуся младшему брату. Рон сразу сник.

* * *

Сначала появился запах. Тот же самый, что и в прошлый раз, когда этот бородатый старик прощался с Ксено Лавгудом, уезжая из "Подлунной башни". Запах, под влиянием которого накатывают воспоминания о том, чего никогда не было — о мрачных местах в неведомых странах, о памятниках на погостах, о чем-то древнем и связанном с каким-то религиозным культом. О мертвых. Гарри не слишком хорошо разбирался в религиях, даром что много читал. Всё, что касалось верований во всевозможных богов, у него интуитивно сводилось к одному — к мыслям о смерти и посмертии. Воодушевления это у него не вызывало, и он старался не только не вникать, но и держаться от подобных вещей как можно дальше. Тем более, сейчас от этого запаха даже слегка закружилась голова и начало подташнивать.

Дамблдор появился внезапно, словно из ниоткуда. Только что на возвышении перед учительскими столами не было никого, и вот хлопок, огненный всполох — и директор поднимается со своего трона в президиуме, направляясь к кафедре. Едва оживление, вызванное итогами распределения по курсам, улеглось, как он уже поглядывал на собравшихся поверх своих чуть затененных очков-половинок, дожидаясь, когда даже самые рассеянные, не заметившие его появления, угомонятся и обратятся во внимание. Взгляд его лишь скользнул по Гарри, и шрам у того кольнуло, но не обычной обжигающей болью, а словно ледяной иголкой. И почему-то пришла на память случайно подслушанная фраза Ксенофилиуса, который в своей комнате вел беседу с кем-то неизвестным — так же, как маглы разговаривают по телефону: "Мерлин покарай, старик скоро высосет из меня душу, как дементор. Он, я думаю, догадывается, что я хочу передать свои обязанности. Не знаю, на сколько меня хватит... Но передавать Фиделиус мальчишке, тем более сейчас — это безумие. Нет, нет, я не паникую. Просто думаю, что, быть может, я не та кандидатура: у меня много слабых мест. Взять хотя бы Луну... Случись с нею что-то — и всё, конец"...

Со своей кафедры директор поздравил всех студентов с новым учебным годом, сообщил, как рад всех видеть, а напоследок вымолвил несколько бессвязных слов вроде "олух" и "уловка", смысла которых Гарри не постиг.

— Отстегни-ка мне кусочек во-о-он того стейка, — попросил Мертвяк, жадно обозревая пиршественный стол.

— На, на, только прекрати капать на меня слюной! — шепнул Гарри, стараясь не смущать беседой с птицей девочку-соседку — ее, кажется, звали Лайзой Турпин.

— Это не шлюна, — торопливо уталкивая мясо в зоб, ответил ворон и с умилением всхлипнул, — это шлёжы благодарношти, бошш.

Поттер легонько прищемил пальцами его клюв, прислушиваясь к разговорам старших студентов, которые объясняли новичкам особенности их факультета.

— Это призрак нашей башни, — говорила староста Когтеврана, указывая на бродившее между столами привидение молодой женщины, столь же печальной, сколь и красивой собой. Да и будешь тут печальной, подумалось Гарри, когда у тебя, такой молодой, под ребрами зияет страшная колотая рана с запекшейся навеки кровью. А блондинка-старшекурсница меж тем продолжала: — Серая Дама. На самом деле ее зовут Хеленой Когтевран, она родная дочь леди Ровены.

— Ровены Когтевран? — переспросил кто-то из первокурсников.

— Да. С ней связана жуткая легенда. Когда Ровена Когтевран вместе с тремя другими магами — Салазаром Слизерином, Пенелопой Пуффендуй и Годриком Гриффиндором — тысячу лет назад основали нашу школу, у Ровены родилась дочь, Хелена. Хелена повзрослела, в нее влюбился один из первых выпускников Слизерина. Имя его неизвестно, но сейчас он тоже присутствует здесь, — для пущего эффекта староста нарочно сделала страшные глаза и пошевелила в воздухе скрюченными пальцами. — Дочь Ровены была очень честолюбивой, ей захотелось превзойти мать в интеллекте, и она не нашла ничего лучше, кроме как похитить ее магическую диадему. Ровене было стыдно признаться кому-либо, что ее дочь — воровка. Хелене пришлось бежать подальше от позора, в леса Албании, и перед смертью Ровена попросила того самого влюбленного в Хелену мага найти дочь и вернуть домой, чтобы проститься. Слизеринец отправился на поиски, отыскал ее, но Хелена воспротивилась и спрятала диадему. А маг был вспыльчивым и скорым на расправу. Во время ссоры он выхватил кинжал и зарезал Хелену, а позже, когда осознал, чего натворил, покончил и с собой. С тех пор есть примета, что никто со Слизерина не может составить пару ни с кем, кроме как со своего факультета, иначе союз будет обречен на всевозможные несчастья. Говорят, это проклятие, наложенное умирающей матерью Хелены — Завещание Ровены Когтевран. А вот, кстати, и тот самый маг-убийца.

Все — и Гарри не исключение — с нескрываемым любопытством оглянулись в сторону слизеринского стола, над которым в эту самую минуту возникло грозное видение обагренного кровью молодого мужчины с жуткими пустыми глазницами, слипшимися длинными волосами, в тяжелой призрачной мантии и с кинжалом в руке. Он, молча подбоченившись, завис за спиной у какого-то сквернословящего привидения мерзкого старикашки, который приставал со всякими гадостями к Драко и слизеринским девчонкам-первокурсницам.

— Пивзу сейчас достанется! — захихикал сосед Гарри, то ли второкурсник, то ли третьекурсник.

Наконец старикашка всё-таки услышал позади себя свирепое сопение и, вжав в голову в плечи, громким шепотом спросил у Драко:

— Это Барон?

Давясь смехом, белокурый "ангелок" кивнул, а девчонки прыснули. "Ё-моё!" — буркнул Пивз и мигом исчез. Недолго думая, исчез и призрак Барона. Откуда-то издалека, будто с того света, послышался замогильный вопль и потусторонний грохот.

— Вот это и есть тот самый Кровавый Барон, — закончила свою историю староста Кристал. — А старина Пивз боится только его. Зато боится, как упырь чеснока.

После банкета Пенелопа Кристал вместе со вторым старостой — Робертом Хиллардом — повели студентов своего факультета в башню Когтеврана, попутно устроив новичкам небольшой экскурс в устройство замка.

— В то крыло студентам лучше не соваться, — сказал Роберт, указывая с винтовой лестницы в сторону какого-то коридора на полтора этажа ниже них (Гарри уже вообще перестал ориентироваться, где они находятся). — Как и в Темный лес.

— Почему? — тут же спросил Гарри.

— Страшной смертию помрешь, вот почему! Короче, не расстраивайте завхоза Филча по пустякам, не бродите, где не нужно. Нельзя — значит нельзя. Идемте.

Гарри задержался, разглядывая оконный витраж с желтым человеком, плачущим дождем. Мертвяк проснулся и недовольно встряхнул перьями:

— Чего залюбовался образиной? Шевели ногами. Давай, давай.

Поттеру показалось, что птице не очень-то приятно находиться рядом с этим окном, но надо было догонять остальных, и мальчик через полминуты уже забыл о витраже, равно как и задать о нем вопрос ворону.

— А теперь самое главное, — останавливая процессию возле двери, представлявшей собой сплошное полотно из старинного дерева, без ручки или намека на замочную скважину, зато с бронзовым молотком в форме орла, сказала Пенелопа Кристал. — Для входа в гостиные остальных факультетов просто требуется сказать пароль — и привратник вас пропустит внутрь. У нас всё не так. Здесь, чтобы войти, вам понадобится гибкое мышление, логика и нестандартный подход. Это то, чем отличается истинный когтевранец. Всякий раз вам будет задан новый вопрос. Если ваш ответ удовлетворит дух, который охраняет этот вход, он откроет дверь.

— А чей это дух? — поинтересовалась Лайза Турпин.

— Серой Дамы, само собой! — улыбнулась Пенелопа и постучала в дверь подвешенным молотком. — А теперь слушайте.

В ответ на стук по коридору разнесся властный женский голос:

— Что мы увидим, если создадим всесокрушающее заклятие, способное разрушить несокрушимую стену?

— Ого! — оторопело зашептались первокурсники.

— Никто не хочет блеснуть? — насмешливо подначил Роберт Хиллард, оглядывая сверстников Гарри. — Мы увидим Всадников Апокалипсиса, леди!

На полотне двери на миг прорисовалась старинная гравюра с мчащимися четырьмя всадниками, и Серая Дама пропустила их внутрь.

— Что-то я не просёк тему, — признался ворон. — А ты?

Гарри пожал плечами. Логической связи между вопросом и ответом старосты не уловил и он, однако объяснять ее старшекурсники явно не торопились, заводя их в просторный зал с изящными арочными окнами, шелковыми занавесями и расписанным бронзовыми звездами куполообразным синим потолком. Ребята постарше разбрелись по комнатам, и в итоге в гостиной остались одни новички во главе с Кристал и Хиллардом. Гарри не утерпел раньше других, которые явно стеснялись спросить и тем признать себя тупицами. Как твердил магловский учитель мистер Брадшо, "если что-то не понимаете — спрашивайте, нет зрелища более жалкого, чем невежда, который всю жизнь изображает знатока, выдавая глупости за свое авторитетное мнение".

— Так почему мы увидим Всадников Апокалипсиса? — спросил Поттер, и его однокурсники сразу оживились.

Старосты обменялись взглядами и пожали друг другу руки. Роберт признался:

— Я почти поспорил с Пенни, что это сделаешь ты! Спросишь. Потому что для многих довольно умных людей нет ничего труднее, чем признаться в своей некомпетентности. Так что это в каком-то роде... подвиг. Ну а ты же... Гарри Поттер!

— Всесокрушающее заклятие и несокрушимая стена просто не могут существовать одновременно в одном измерении, — вставила Пенелопа, подмигивая напарнику. — Если мы соединим их, то вывернем пространственно-временные законы наизнанку. А это чревато серьезными последствиями. Такими, например, как конец всего сущего. И поэтому, умудрившись создать такое заклятие, что, конечно же, на практике невозможно, мы увидим напоследок вырвавшихся из преисподней Всадников Апокалипсиса.

— Круто! — признала смуглая девочка, которую перед отбором Гарри успел заметить в компании очень с нею похожей сестры-двойняшки, но ту, вторую, Шляпа отправила в Гриффиндор, сочтя ее недостаточно серьезной для Когтеврана; их фамилии тоже начинались на "П", и они прошли отбор почти перед тем, как МакГонагалл пригласила Гарри.

Тут гостиная огласилась странным — вроде бы мужским, но при этом каким-то сдавленным и комичным, как у дятла Вуди — голосом:

— Просьба к кому-нибудь из старост факультета Когтевран проводить в учительскую комнату студента Поттера!

— Это профессор Флитвик, наш декан, — сказал Роберт. — Я провожу. Гарри, оставь вещи тут, ребята заберут в комнату.

Теперь они мчались по другим лестницам, какими-то запутанными темными коридорами, до потолка увешанными картинами старых мастеров. Вернее, картинами, напоминающими работы старых мастеров, поскольку в магловском мире герои холстов обычных художников не ходили друг к другу в гости и не пытались пообщаться со зрителями. Правда, после того, как призрак Почти Безголового Ника продемонстрировал фокус со своей головой, сюжет с библейской Юдифью уже не производил должного впечатления даже на движущемся полотне. В такт подпрыгивающей походке Гарри у него на плече подпрыгивал и сонный горе-мимир.

— Профессор Флитвик, сэр, я его привел, — вталкивая Гарри с вороном в просторный кабинет с двумя дриадами у входа, отчитался староста.

— Благодарю, мистер Хиллард, вы свободны, — произнес маленький, похожий на карлика, седой человечек.

И Гарри очутился посреди круглого, как чердак Лавгуда, зала, увешанного часами всех видов и размеров, будто в антикварном магазине. Осоловевший Мертвяк недовольно щурился на ярком свету под взглядами доброй дюжины преподавателей. На самом массивном стуле восседал, конечно, Альбус Дамблдор, подле него стояли Минерва МакГонагалл и маленький Флитвик, Квиррелл в своей дурацкой чалме ютился в уголочке, а ядовитый алхимик, который так и сочился желчью, полубоком пристроился к краю подоконника и скрестил руки на груди.

— Здравствуй, Гарри, — заговорил директор голосом Санта-Клауса. Да он и сам был похож на Санта-Клауса, какой-то... ненастоящий. Гарри не мог понять причину своих ощущений, слишком уж кружилась голова от приторного запаха, который то ли привлекал, то ли отталкивал и которого не было в реальности. — Мы пригласили тебя, чтобы решить вопрос дисциплинарного характера, поставленный профессором Снейпом, — Дамблдор кивнул в сторону окна, и алхимик надменно покривил губы. — Видишь ли, ворон, да еще и такой крупный экземпляр — достаточно опасная птица. Не говоря уже... э-э-э... о гигиене...

Тут в душе Гарри неожиданно проснулась тетушка Петунья, которая сейчас непременно сказала бы: "О боже мой, и это говорит директор, у которого вся школа бегает, вооруженная пистолетами!" Ведь, в сущности, волшебные палочки в умелых, а тем более неумелых руках были опаснее любого огнестрельного оружия. Но об этом, а также о крысах, ядовитых пауках и жабах, которых таскали в карманах студенты Хогвартса, он, конечно же, промолчал. Отдавать Мертвяка на совятню ему не хотелось.

— Господин директор! Мой ворон в самом деле очень умный, он не такой, как обычные птицы! Ему будет плохо на чердаке, он любит общаться на человеческом языке с людьми! — вместо этого скороговоркой выпалил Поттер, умоляюще глядя то на директора, то на алхимика.

— Но, милое дитя, — вмешалась невысокая пышная женщина с большими жилистыми руками, слишком загорелыми для кабинетного работника, — но это все-таки животное! А если он кого-нибудь покалечит своим клювом? Вы представляете себе...

Тут Дамблдор поднялся с места:

— Ну что ж, в инструкции по содержанию птиц есть одна оговорка... Мы можем позволить вам держать в общей комнате интерната певчую птицу...

Тут не выдержал и Снейп, хлопнул себя ладонью по ляжке.

— Профессор, но это же смешно! — воскликнул он уже не таким самодовольно-тихим голосом, как прежде, а вполне раздраженно и резко. Из-за этой перемены он показался Гарри еще моложе — теперь он выглядел ровесником Ксено Лавгуда — и чуть симпатичнее. Если такое вообще применимо к человеку подобного типа.

— Инфер-р-рнальненько! — резюмировал Мертвяк и, сглотнув слезу, признался: — Да, в юности я и в самом деле подумывал об оперной карьере! Кхем-кхем!

Как следует прокашлявшись, он вдруг разлился соловьем:

— Cousin, cousine la blague est fine

Je l'ai vue grandir je la vois partir avec lui

Comment peut — elle aimer le fils des Montaigu?

C'est le mariage rate du vice et de la vertu... *

...Эх, где мои отроческие годы! Пикадилли, Эрос, шик-блеск-красота! Лучшие художники Королевской академии прочили мне лавры второго Паваротти и вдохновлялись моим пением, а потом писали шедевры! Талантам, между прочим, надо помогать, леди и джентльмены, а не зарывать их в землю!

________________________________

* Ария Тибальта C'est le jour ("Настал день") из "Ромео и Джульетты".

Растроганные дамы зааплодировали. Дамблдор со смехом замахал руками:

— Твой ворон убедил меня! Пусть остается при тебе. В качестве певчей птахи.

— Но только не на моих занятиях! — ввернул алхимик, предупреждающе вскидывая длинный и тощий указательный палец. В его темных пронизывающих глазах читалась какая-то необъяснимая неприязнь на грани с ненавистью в отношении Гарри или ворона. Или обоих.

— Да не очень-то и хотелось, — парировал мимир, на чем все они и расстались.

Уходя из учительской, Поттер подумал, что все-таки уже видел где-то этого учителя и раньше, хотя тогда эти глаза выражали совсем иные чувства...

5. На звонкий рожок — да в лапы собаке

Утро первого учебного дня началось с суеты в комнате Гарри и шестерых его однокашников. Поттер подскочил из-за грохота и чертыханий сбоку от кровати, торопливо потянулся за очками, но оказалось, что они сейчас не потребуются: зрение в "боевом" режиме стало стопроцентным.

Вопреки опасениям причиной потасовки между ребятами оказался не Мертвяк — который, к слову, величаво взирал на них со своей жердочки у окна — а рюкзак одного из учеников, уроженца Мексики. Когда вчера декан МакГонагалл произнесла во время распределения его имя, половина зала так и покатилась со смеху. Мальчишку звали длинно и причудливо, и из всей тирады Гарри запомнились только несколько первых слов его имени: Акэ-Атль Коронадо Ортега Куатемок. Да и помимо имени его сложно было не запомнить из-за необычной внешности и огромного, как многоместная туристическая палатка, рюкзака с триколором и гербом, изображавшим орла, который сидел на ветви кактуса-опунции и клевал змею. Герб был, понятное дело, магловским государственным символом, и в школе, где и орел, и змея являлись самостоятельными покровителями факультетов, смотрелся несколько... неполиткорректно. Ко всему прочему, Шляпа, будто зло подшутив, определила Акэ-Атля в Когтевран, а Драко Малфой при выходе из банкетного зала протиснулся поближе к мексиканцу и посоветовал тому, как услышал Гарри краем уха, поскорее избавиться от "этой пошлятины". Куатемок же с неприступным видом индейского вождя надменно ответил слизеринцу, дескать, кое-кому не следовало бы совать свой нос куда не просят, если он не хочет познакомиться с его, Акэ-Атля, "нагуалем". Он так и сказал — "нагуаль". Никто ничего, конечно, не понял, но на всякий случай до выяснения термина белокурый ангелок предпочел заткнуться. А то мало ли...

Мексиканец между тем оказался еще и выдающимся неряхой, заняв своими шмотками большую часть мальчишеской спальни. Злосчастный же рюкзак он бросил прямо в проходе между своей и поттеровской кроватями, и когда ранним утром кто-то спросонья споткнулся о него, от грохота и воплей подпрыгнули все.

— Ты у своей мамаши в вигваме так разбрасывайся, вождь краснокожих, бля! — кричал Майкл Корнер, растирая ушибленный лоб, а из глаз его так и сыпались искры, причем непонятно — то ли от удара, то ли от злости.

— Ты мою маму не трогай, ясно? — вставая ему навстречу и как-то странно выгибаясь, ответил Куатемок, и Гарри совсем не померещился металлический отлив в его зрачках — у людей такого не бывает никогда, только у хищных животных.

Недовольство стали высказывать и другие ученики: сторону Корнера заняли Тони Голдстейн и крепыш Терри Бут. Гарри понял, что если сейчас они начнут драку прямо здесь, возле его кровати, то, во-первых, вмешается Мертвяк, а во-вторых... впрочем, "во-первых" будет уже вполне достаточно.

— Эй, ребята, хорош вам уже! — миролюбивым тоном сказал он, вставая между Майклом и Акэ-Атлем, поедающими друг друга убийственными взглядами. — Прекращайте.

— Пусть тогда уберет эту херню с прохода! — Корнер пнул рюкзак, в ответ на что мексиканец, сжав свою волшебную палочку, зашипел и как-то утробно зарычал.

— А, ну я так понял, жрать вы не хотите, — Гарри отпустил обоих и, усевшись обратно на кровать, принялся сосредоточенно шнуровать ботинки. Он не знал правил Хогвартса в отношении провинившихся учеников, но по логике дяди Вернона карательной мерой вполне могло стать лишение завтрака.

Это безапелляционное заявление немного сбило пыл повздоривших. Глаза Акэ-Атля вернулись в свой первоначальный оттенок крепко заваренного черного чая, и он перестал урчать.

— Ты это о чем? — с подозрением спросил Бут, тоже успевший вооружиться палочкой.

— Да нет, нет, продолжайте. Не смею вам мешать, — Гарри перебросил полотенце через плечо, взял пасту и зубную щетку и уже хотел было идти в умывальную комнату, как прямо из воздуха вылетел и врезался в стенку над головой у Тони зловонный "снежок". На мальчишек посыпались куски навоза, а перед ними, мерзко хихикая, объявился вчерашний полтергейст Пивз. Как видимо, он уже очухался после устроенной Кровавым Бароном головомойки и теперь жаждал на ком-нибудь отыграться. С нарисованной улыбкой до ушей, в пестром кафтане и двурогом колпаке он сильно смахивал на карикатурного Джокера.

— Ну чё, зассали, детки? Щас я вам устрою посвящение в новобранцы, соплежуи малолетние! — жонглируя еще тремя бомбочками из коровьих удобрений, сообщил он, а затем обрушил на мальчишек поток отборнейшего мата. Гарри осторожно покосился на Мертвяка, присутствия которого полтергейст явно не заметил. Тем временем ворон взъерошил перья, становясь похожим на какого-нибудь археоптерикса в боевой стойке, и кашлянул. Переловив навозные бомбочки в две руки, Пивз обернулся.

— Слышь ты, опиздень, а с куя ли ты тут развозникался? — душевно спросил мимир, и это было последнее, что участники конфликта еще как-то перевели с бранного на общепринятый.

В воздухе носились вонючие бомбы и разряды наижутчайшего сквернословия. Стены, мебель и кровати покрылись пятнами, мальчишки кинулись спасаться в умывальню. Озверевший ворон гонял Пивза по всей комнате, покуда тот, исчерпав словесные и материальные запасы дерьма, не кинулся наутек. Но не тут-то было: Мертвяк, чьи закрома еще явно не оскудели крепкими выражениями, помчал за ним, и вскоре их вопли стихли в лабиринтах коридоров замка.

— Ни фига себе! — выдохнули Майкл и Тони, Терри прочистил пальцем заложенное ухо, а остальные отлипли от застекленных дверей и пошли умываться. О ссоре с мексиканцем как-то забыли, и он сам незаметно утолкал свой заляпанный рюкзак поглубже под кровать.

Гарри так и не понял, куда девался Мертвяк, но, в общем-то, сейчас его это заботило меньше всего. Надо было как-то прибраться, тем более его кровать пострадала больше остальных, а время поджимало. Опаздывать на самый первый урок не хотелось никому.

— Сейчас бы сюда эту рыжую всезнайку... как там ее? Грейнджер, кажется, — оценивая масштабы урона, с мечтательностью протянул невысокий, как Гарри, Джереми Стреттон. — Ну, которую к "грифам" распределили. Она ничего так с палочкой управляется, я еще в поезде видел. Толковая.

— Не болтай, чисти давай! — буркнул Корнер, на лбу которого красовалась огромная шишка, и швырнул в Стреттона намоченной тряпкой. — Нам двадцать минут осталось!

Джереми говорил о Гермионе Грейнджер — это была та лохматая рыжая девочка, которую Гарри сначала принял за родственницу Уизли. Но она, как говорили, на самом деле была маглорожденной — случайная аномалия в семье обычных людей. Да, ее всезнайство тут могло бы пригодиться, чтобы по-быстрому прибрать за Пивзом. Во всяком случае, никто из обитателей пострадавшей комнаты нужных заклинаний для этого пока не знал...

— А куда твой ворон делся? — шепнул Акэ-Атль, когда, справившись в нужном порядке с запутанной системой ста сорока двух лестниц и добравшись (все-таки без опоздания) до классной комнаты Трансфигурации, они с Гарри уселись за одну парту.

— Черт его знает. Надеюсь, заблудится где-нибудь с концами, тупой пучок перьев, — ответил тот, замечая, что ученики с других факультетов как-то подозрительно принюхиваются и поглядывают в сторону когтевранской семерки. — Ты что, не мог вчера сразу свой дурацкий мешок под кровать запихать?

Куатемок слегка смутился:

— Да я как-то не подумал, а потом этот наезжать начал...

— Оба хороши.

Тут в комнату величаво вплыла МакГонагалл и, поприветствовав первокурсников, слегка помахала пальцами перед носом:

— Не иначе как кому-то из вас уже довелось близко познакомиться с местным полтергейстом? Что ж, настойчиво рекомендую везунчикам по окончании урока обратиться за помощью к профессору Стебль и к эльфам-домовикам из прачечной. И запомните фразу: "Его сеть для внимания никогда не стоит наполнять содержимым!" А теперь начнем. Что, мисс Грейнджер?

Усиленно тянувшая руку рыжеволосая всезнайка бодро вскочила с места:

— Мэм, а это правда, что полтергейст Пивз состоит в родстве с троллями?

— Нет, мисс Грейнджер. Неправда. Присаживайтесь. Тролли лучше.

— Даже Филч лучше, — пробурчал сияющий шишкой на лбу Майкл Корнер и очень не по-доброму глянул в сторону Акэ-Атля. — Хорошо, что сегодня мы не на одних парах со змеюками — те изошлись бы ядом, брызгаясь на нас!

Профессор со значительностью постучала палочкой по стоявшему у нее на столе звездному глобусу, и все затихли. Гарри смотрел на нее и никак не мог понять, что в ней не так. Иногда в его глазах начиналась щекотка, и приходилось сдвигать очки на кончик носа, чтобы сконцентрировать фокус на лице преподавательницы. В результате он, кажется, смотрел сквозь кисель первого, внешнего лица на смутные очертания спрятанного под ним второго, внутреннего. Смотрел, но никак не мог разглядеть его истинных черт. У него просто было ощущение, что там, глубже, она гораздо моложе, чем показывает профессор. Ксено Лавгуд однажды упоминал ее — да, да, похоже, это о ней он сказал, используя сленг Гарри, что "Минерва — дама с закидонами". Лавгуд! Так! Сказал! Что ж, теперь Поттер убедился, что Ксенофилиус не преувеличивал. И дело даже не в ее предмете, к преподаванию которого она относилась со строгой тщательностью, а в том, что она состояла как бы из двух МакГонагалл, надетых одна на другую, как мантия. А еще эта колдунья обладала знаниями такой силы, что у Гарри кружилась голова, сводило челюсть и замирало сердце: он чуял это, чуял каждой клеткой — как тот странный запах при появлениях Дамблдора. Эти двое были для него как заглавные фигуры на шахматной доске, играющие на одной стороне...

— Трансфигурация — магическая дисциплина, в равной мере сложная и опасная. Шутить с нею нельзя в большей степени, чем с другими науками, связанными с магией... Хочу предупредить вас: нарушение дисциплины на моих занятиях будет караться выдворением из класса раз и навсегда. И, как следствие — вы не сдаете экзамен и исключаетесь из школы.

Гарри помнил, с какой легкостью Ксенофилиус тогда превратил сову в телескоп и обратно, а вот на деле всё оказалось куда сложнее. Весь первый урок Трансфигурации новички бились над самым простым заклинанием, пытаясь изменить форму булавки, и лишь у Гермионы наметились какие-то успехи, которые потом продемонстрировала классу профессор: они проявились в виде чуть изогнутого острия. Глядя в потолок, Рон Уизли бросил комментарий, что тоже мог бы посильнее ткнуть булавкой в парту и у него получилось бы не хуже, а рыжая ужасно разозлилась на него за это. У Гарри же честно не выходило ничего, да и вообще он сомневался, есть ли какой-то толк от его палочки или нет совсем.

Всю неделю они посещали разные занятия — и у своего декана Флитвика с его историей магии, которую, пожалуй, с интересом слушали и конспектировали только Грейнджер и Гарри, и у профессоров Квиррелла, Стебль и Вектор, и у тренера, мадам Хуч. К слову, прежде чем допустить их до метел, Хуч каждый день по нескольку часов гоняла их разными выматывающими упражнениями в спортзале, чем страшно бесила слизеринцев, многие из которых с самого юного возраста прекрасно держались на метлах и считали, что уже достаточно хорошо развиты физически для нормальных полетов. Однако тренер была непреклонна и любила говаривать, что земная гравитация не слишком-то разбирает, кто пытается ее преодолеть — маг-недоучка или магл-экстремал. Прежде чем оседлать метлу, ученик Хогвартса обязан научиться владеть собственным телом, уметь держать равновесие и сохранять спокойствие в самых неожиданных ситуациях состязаний по квиддичу. Положа руку на сердце, Гарри мог сказать, что ему куда больше понравилась игра в плюй-камни, своего рода гибрид между магловскими керлингом и классиками. Хотя сама по себе необходимость заниматься физкультурой его очень привлекала.

Он видел пару раз тренировку старших студентов и даже примерно представил себе правила квиддича, в котором с удовольствием принял бы участие как зритель, но вот мотыляться над головами у сидящих на трибунах не хотел. Когда же его пристыдил кто-то из близнецов Уизли, отведя к кубку по квиддичу с выгравированным именем Джеймса Поттера, Гарри не ощутил никаких угрызений совести. А почему он должен подстраиваться под заслуги своего отца? Может, его еще и есть заставят только то, что любил Поттер-старший? В конце концов, даже Флитвик в частном разговоре однажды признал, что единственное, чем Гарри напоминает Джеймса — это его очки. "Когда вы снимаете очки, у вас глаза мамины, а все остальное — ваше собственное", — удивлялся декан, перелистывая альбом с ученическими снимками. И вот что странно: только на одной из фотографий Лили Эванс стояла рядом с Джеймсом Поттером, при этом откровенно не обращая внимания на него и хихикая с Пандорой, будущей женой Лавгуда. Судя по году, им было тогда лет по пятнадцать. А сам отец... Гарри не мог понять, что не так. Как будто на душе скребли кошки. Особенно сильно странность проявлялась при взгляде на снимки как раз этого периода — возникало ощущение, что он уже видел такого Джеймса раньше, но не на изображении, а живого, при этом симпатии он не вызывал, скорее наоборот. Но почему?

— А есть где-нибудь... ну, их свадебные, сэр? — нерешительно спросил Гарри.

— Нет, мальчик, ничего не сохранилось, ничего. Всё сгорело тогда в том доме... Ты понимаешь? — вздохнул декан. — Их даже хоронили в режиме особой секретности... А еще потому, что убивающее заклинание накладывает на лицо убитого такой отпечаток ужаса, что и не всякий маг способен выдержать это зрелище, не говоря уже о маглах. Магл просто лишится рассудка, и никто его не восстановит. После этого заклятия, — профессор мельком взглянул на шрам Гарри, — твоих родителей хоронили в закрытых гробах, а место захоронения оградили "отводом глаз".

Загруженного учебой и тренировками Поттера хватало лишь на то, чтобы доползти вечером до душевой, вымыться, сменить одежду и замертво упасть в постель. О Мертвяке он вспомнил только раз за всё время, что того не было в комнате. И вот вечером, на исходе третьего дня отсутствия, ворон прилетел назад — веселый, поддатый и немного злой — и сообщил, что Пивз сюда больше не сунется. От слова "никогда".

Под конец недели, будто нарочно, им в измененном расписании подложили свинью. Причем такую большую, черт побери, свинью, о которой размечтавшийся по поводу выходных Гарри даже подзабыл. После исправления в графике занятий у них был намечен сдвоенный урок с пуффендуйцами, и это хорошо. Плохо было другое — это был урок алхимии. И не просто урок алхимии, а урок алхимии, который профессор Снейп должен будет вести после пары у "грифов" со "змеюками". Поттера уже просветили, до чего этот желчный зельевар обожает красненьких — так, наверное, католики обожали гугенотов во время Варфоломеевской ночи. А уж красненьких в комплекте с его подопечными зелененькими, при учете, что те всегда сцеплялись между собой, как две своры, — вдвойне. Так что теперь он на старой закваске оторвется на синих с желтыми, как не отрывался Торквемада над еретиками...

Все эти мысли зарождались, росли и крепли в голове Гарри по мере спуска в ледяные подземелья Хогвартса. Где-то здесь, насколько он слышал, располагалось и крыло Слизерина — с окнами-иллюминаторами, открывавшими вид на подводное царство озера, и прочими особенностями, несомненно формировавшими своеобразный норов у выходцев факультета.

Хотя, надо сказать, Гарри уже успел убедиться, что на каждом из четырех факультетов вполне хватало и своих сволочей, и вполне достойных ребят. Он нашел общий язык даже с некоторыми слизеринцами — не самыми заносчивыми и ушибленными на тему чистоты крови — и с простодушными пуффендуйцами, и с забияками-гриффиндорцами, не говоря уж о своих сокурсниках. С Драко Малфоем у них организовался здоровый и вполне себе холодный нейтралитет, а малфоевских дружков он всегда мог элегантно и совершенно незаметно для них самих интеллектуально опустить, но старался не злоупотреблять этими приемами, чтобы "пациенты" не выработали антидот.

А вообще Поттер решил пока присмотреться и никого до поры до времени не подпускать к себе слишком близко. Он уже знал, что необдуманно распахнутые дружеские объятия нередко заканчиваются болезненным разочарованием — в детстве ему не раз пришлось обжечься о предательство, поскольку Дурсли не скрывали своего презрения в отношении племянника, и это копировали не только дурслевы приятели, но и их дети, с которыми пытался подружиться одинокий Гарри. Раскусив эту тактику, Майкл Корнер, тоже парень начитанный и ехидноватый, дал ему прозвище "Серый кардинал". Совершенно неожиданно для себя Гарри вдруг начал осознавать, что видит схему взаимоотношений здешнего закрытого общества так, словно это не люди, а какие-то условные символы в игре: четко и как на ладони. В магловском мире было слишком много переменных, часто происходило много непредсказуемых вещей. Здесь непредсказуемым для Гарри был только один, и именно к нему они сейчас топали на урок двумя потоками в количестве двадцати пяти человек: тринадцать когтевранцев и двенадцать пуффендуйцев.

В кабинете было еще более сыро и холодно, чем в коридорах подземелья. Ни один магл не смог бы находиться здесь сколь-нибудь продолжительное время, не рискуя подхватить туберкулез или ревматизм. На длинных полках вдоль стен стояли стеклянные сосуды с заспиртованными существами, один из которых — с эмбрионом какого-то немыслимого рогатого уродца — так привлек внимание Гарри, что мальчик застрял возле него, покуда остальные рассаживались по местам.

— Мистер Поттер, будьте любезны отойти от наглядных пособий для четвертого курса, — донесся из-за спины вкрадчивый тихий голос, который Гарри в первый момент даже принял за свой внутренний, частенько прорывавшийся в самый неожиданный момент.

Чуть не вздрогнув, Гарри обернулся. Над ним, склонив голову к плечу, высился худощавый и подтянутый — и, разумеется, по обыкновению задрапированный во все черное — мистер Снейп. Бледное лицо и темные глаза были скорее усталыми и бесстрастными, чем злыми, но кто его знает, чего ожидать от такого типа — а слухи об алхимике по Хогвартсу ходили самые нелицеприятные.

— Хотя, конечно, я не уверен, что вы доучитесь до четвертого курса, — направился к своему столу и, уже забыв о существовании Поттера, на ходу буркнул классу: — Сели.

Все и так уже сидели, но после сканирующего взгляда преподавателя, которым он пробежался по лицам учеников, что когтевранцы, что пуффендуйцы тут же поспешили поскорее закопаться в приготовленные для записей свитки. Гарри уселся рядом с Корнером.

— Похоже, сегодня нам звиздец, — почти беззвучно шевеля губами, сообщил Майкл. — Он злой, как черт. Говорят, на прошлом уроке прямо при нем сильно посрались Грейнджер и Малфой...

— Мистер Корнер, быть может, вы сами расскажете классу то, что я спрошу с вас на следующем занятии?

Этот ненормальный алхимик возник возле их парты, как поручился бы Гарри, прямо из воздуха.

— Простите, сэр, этого больше не повторится, сэр! — вскочив с места, отрапортовал Майкл под смешки со стороны пуффендуйских парт.

Не зря о Когтевране говорят, что наибольшее количество политиков-магов выпущено именно их факультетом. Уж когтевранец всегда подберет правильный сорт мыла, чтобы добраться в необходимую ему локацию...

Снейп взглянул на Корнера, как на одно из своих заспиртованных пособий, но тем не менее отстал и отошел к доске. Постояв для вида еще с полминуты, Майкл сел и тихонько хмыкнул себе под мышку.

Наскоро проведя перекличку и отбросив на стол свиток с фамилиями, которые, кажется, он и без того знал наизусть, алхимик сложил руки на груди.

— Я могу научить вас величайшему из магических искусств, где все пороки можно разлить по склянкам и заткнуть пробкой, а после — наблюдать, как под их воздействием меняется личность того, кому предназначается снадобье. Если у вас хватит ума, то вы поймете, в чем ошибался Фауст, когда пытался вырастить гомункул в простой алхимической реторте. Вы увидите, как клубится в вашем котле слава и известность, вы поймете, что за аромат источает навязанная зельем любовь... — и тут он резко прервал монотонную, погружающую в транс речь. — ЭТО вы думали услышать, когда шли сюда со своих этажей, не так ли?

Все, особенно девчонки, вздрогнули от неожиданной смены тона. Так вздрагиваешь, когда из полусна вдруг валишься в какую-то яму или когда тебе неожиданно прилетает за шиворот снежком. Гарри, так толком и не научившийся управляться с пером и чернилами, обронил кляксу прямо в центр чистого свитка. Рано он решил, что этот тип с его велеречивым пафосом и рисовкой не так уж опасен, как о нем рассказывают старшекурсники. Декан слизеринцев смотрел на него в упор:

— Так вот, самое главное, что вы должны вдолбить в свои не слишком сообразительные головы, — это правила безопасности на моих уроках. Здесь мы работаем с ядами, испарений которых даже в микродозах будет достаточно, чтобы убить дракона. Нам приходится иметь дело с веществами, от которых при некорректном использовании в атмосфере планеты образуются гигантские дыры — я уж не говорю при этом о ваших внутренних органах. И если вы считаете какую-нибудь травку или гриб всего лишь безопасными травками и грибами, то это отнюдь не означает, что выделяемый из них субстрат не может превратить вас в считанные секунды в обугленный труп и развеять по ветру. Единственная ошибка или недосмотр будут стоить вам и вашим ассистентам жизни. Поэтому сейчас вы запишете под мою диктовку шестьдесят шесть пунктов требований по технике безопасности, а к следующему уроку вызубрите их так, что разбуди я вас посреди ночи и назови наугад любой номер из списка, вы сможете не только рассказать его содержание, но и продемонстрировать на практике, как это делается.

К шестьдесят шестому пункту руки, манжеты и даже щеки Гарри были перемазаны чернилами, а свиток покрылся еще энным количеством наставленных клякс. Ненамного лучше дела были и у его соседа по парте. Прохаживаясь по рядам и одним глазом подглядывая в записи учеников, Снейп недовольно морщился, но никак не комментировал их неряшливость. Даже наоборот: иногда терпеливо повторял фразу, если замечал, что многие не успевают за его диктовкой. Уже к концу урока он снизошел до того, чтобы рассказать о свойствах некоторых — как раньше считал Гарри, самых простых — растений: artemisia absinthium и asphodelus albus. Рассказывал он, кстати, спокойно, интересно, даже приводя цитаты из сочинений магловских мыслителей. Например, Гомера:

Мчались они мимо струй океанских, скалы левкадийской,

Мимо ворот Гелиоса и мимо страны сновидений.

Вскоре рой их достиг асфодельного луга, который

Душам — призракам смертных уставших — обителью служит...

Однако в финале он всё же уготовил первокурсникам такой сюрприз, что Гарри сразу вспомнил слова Лавгуда о кошмарном алхимике, и только теперь до него дошло, о ком тот говорил.

Снейп извлек из кипы книг на своем столе простой магловский учебник по неорганической химии и продемонстрировал его классу:

— Сейчас вы отправитесь в библиотечное крыло и скажете мадам Пинс, что уже побывали на моем занятии. Она знает, что делать дальше. Вы же, если желаете достичь хотя бы элементарных успехов в алхимии — в чем я, конечно, сомневаюсь — должны в первую очередь идеально разбираться в химии обычной. Однако уделять на своих уроках внимание тому и другому предмету мы не сможем в силу высокой насыщенности учебных часов. Посему вы, господа студенты, очень меня обяжете, усвоив к следующей нашей встрече материал из первого параграфа вот в этом самом учебнике. Засим я прощаюсь. Все свободны. Вы что-то хотели, мистер Поттер?

Гарри и сам немного не ожидал, что поднимет руку, это вышло как-то спонтанно:

— Д-да, сэр... Прошу прощения... Видите ли, в школах... я имею в виду, в обычных школах... э-э-э... обычных людей... уроки химии начинаются только в старших классах...

У кого-то на пол упало перо, но услышали это все. Снейп, кажется, раздумывал: пойти ему за микроскопом, чтобы разглядеть в него диковинную зверюшку, что позволила себе пререкаться с преподавателем, или просто испепелить нарушителя дисциплины на месте. Вместо этого он слегка улыбнулся одними губами — просто растянул краешки рта — и вымолвил:

— Благодарю вас, мистер Поттер. Я уж подумал было, что сегодня ваша группа покинет лабораторию, не потеряв баллов. Минус пять очков Когтеврану. Всего хорошего и приятных выходных.

Уже уходя и получив тычок локтем в поддых от Падмы Патил ("И кто тебя только за язык тянул?!"), Гарри обернулся. Он успел заметить, как снаружи к "иллюминатору" подплыла какая-то подводная тварь, а затем в стене рядом с окном открылось круглое отверстие потайного желоба, и оттуда в подставленную ладонь учителя выпрыгнул прозрачный шар с заключенным внутрь конвертом. Увидеть, что было дальше, Гарри уже не смог — его вместе с остальными учениками, как водоворотом, вынесло в коридор.

Заведующая библиотекой, шустрая очкастенькая брюнетка по имени Ирма Пинс, выдала первокурсникам учебники по химии, а также от всей души сочувственно пожелала им терпения и удачи. В свою комнату мальчишки вернулись сильно не в духе.

— Ну и наплачемся мы с этой злобной анакондой! — сверкая пожелтевшими от злости глазами, сказал Акэ-Атль и с размаху бросился на кровать. — Неорганическая химия, пособие для учащихся! — учебник полетел в угол. — Вот же пендехада!

Мертвяк, в которого, похоже, был встроен датчик распознавания мата на любом языке, тут же продрал глаза и включился в происходящее. Наслушавшись жалоб хозяина и его соседей по комнате, ворон почесал когтем клюв, а потом глубокомысленно изрек:

— Кто с Дурслями пожил, у Снейпа не заплачет.

* * *

Когда это мелкотравчатое безликое стадо уже покидало кабинет и еще одну головную боль можно было вычеркнуть из списка дел на сегодня, глубины озера выпустили черную Несси по кличке Кунигунда. Никто больше не знал, что именно так он величает гигантскую старую сомиху с костяными наростами на морде и несколькими парами длиннейших и толстых, словно канаты, усов. Она швырнула в желоб пузырь с письмом, хватанула припасенный в качестве награды за работу кусок тухлого мяса и стремительно ушла на дно.

Когда дверь захлопнулась за последним недоумком, Снейп развернул послание и пробежал взглядом по строчкам. Это было странно, но нигде не ёкнуло, ничего не шевельнулось, не заныло и не заболело. Он аккуратно сложил бумагу и сунул ее в рукав рядом с палочкой. Всё так, как и предполагалось: в течение года. Так и было, как думал — привязка. Одна из худших привязок в мире, с которой не разделаешься ни прямой магией, ни отварами. Магловская. Вульгарная. Добровольная. Ненавистная. Против глупости бессильны даже маги...

Он на минуту присел в кресло и побарабанил пальцами по столу. Что ж, придется ехать сегодня, хотя в планах было налиться по самые гланды снотворным зельем, закрыться в своем склепе и банально проспать оба выходных, как в летаргии. Он и без того уже едва стоял на ногах от усталости, а со следующей недели опять начнется бесконечная карусель с лабораторными, проверкой домашних заданий и прочей учебной чушью. Иногда ему сильно этого не хватало, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей и забыться в нескончаемом, пусть и бессмысленном, беге. Но когда он снова увидел эти толпы совершенно ему не интересных детей, в душе, как всегда, глухо заворочались первые признаки раздражения. Терпеть, вечно терпеть "во имя". Думал ли он об этом, допускал ли хотя бы тень такой мысли тогда, двадцать лет назад, когда садился, как эта детвора в прошлое воскресенье, под Распределяющую Шляпу? Какое там. По детской своей глупости тот, маленький, Северус наивно полагал, что теперь, когда он вырвался из ненавистного Паучьего тупика и не будет видеть осточертевшую физиономию неуважаемого родителя, перед ним откроется безбрежный мир, полный грандиозных перспектив и настоящей жизни. Жизни, которую уж он-то построит для себя как надо.

Построил...

Собравшись силами, профессор вытолкнул себя из кресла, одернул мантию и стремительно покинул лабораторию. Путь его лежал к каменной горгулье в Директорской башне замка.

— Kak zhivesh-pozhivaesh, boyarin? — послышалась непонятная речь с картины, которая обычно пустовала — во всяком случае, в те моменты, когда по этому коридору Снейп проходил прежде.

Сейчас обитатель ее, суровый царь из далекой страны, чьи волшебники испокон века обучались в Колдовстворце или Дурмстранге, восседал на своем месте, удивительно похожий на Игоря Каркарова своим мрачным худым лицом, острой седоватой бородкой и страшным, орлиным взором глубоко посаженных глаз. Зельевар покривился от ощущения, будто ледяная змея обвила его позвоночный столб по всей длине, от затылка до копчика. Заодно на память пришло, что Люциус Малфой намеревался определить своего отпрыска в Дурмстранг, и не вмешайся Нарцисса, так бы оно и получилось. Только вот зачем эти лишние мысли лезут в голову сейчас?

— A, da ty zhe iz oprichnikoff, ya poglyazhu... — будто услышав его внутреннюю речь, с пониманием выдал мрачный монарх. Вот и вся твоя окклюменция, Северус Снейп...

Не вступая в беседу с движущимся портретом, которому почему-то именно сегодня вздумалось пообщаться, да вдобавок на неизвестном языке, Северус назвал горгулье пароль и был пропущен на лестницу, что вела напрямик к директорскому кабинету.

Альбус Дамблдор восседал на своем "троне", причмокивая леденцовой конфетой и пролистывая свежий номер лавгудовой "Придиры". Зельевар отметил для себя, что уже прочитанный "Ежедневный пророк" с сенсационной новостью о взломе ячейки банка "Гринготтс" был небрежно отброшен директором в сторону.

— Северус? — спросил он с таким видом, как будто ему не сообщили уже как минимум пять раз о поднимающемся посетителе; иногда директорское притворство немного цепляло, иногда — бесило до зубовного скрежета. Сейчас Снейп испытывал что-то среднее между этими двумя градациями, но, естественно, закрылся на сто замков. — Вот хорошо, что ты пришел! Тут как раз напечатали счет игры... этой, как ее? Ты еще любил ее в школе — дуэли драконов... Погляди-ка, что пишут у старины Лавгуда!

— Я должен ненадолго покинуть Хогвартс, сэр. До вторника, скорее всего, но смотря по обстоятельствам — возможно, смогу вернуться и раньше, — равнодушно ответил он старому магу, протягивая только что полученное письмо.

Директор тут же прекратил придуриваться и, посерьезнев, развернул листок.

— "С прискорбием сообщаем Вам о смерти Эйлин С-с-с..." С-с-с ума сойти, Северус, и ты так спокойно мне об этом говоришь?! — Дамблдор пригнул голову и взглянул на стоявшего перед ним Снейпа поверх оправы очков-половинок.

Зельевар повел плечами, словно что-то с них стряхивая. Идти топиться теперь, что ли? Все мы когда-нибудь познакомимся с косой Жнеца...

Директор внимательно всмотрелся в него:

— Знаешь, пожалуй, пора тебе завязывать с этим снадобьем, что ты там такое принимаешь? Ты становишься похожим на механическую куклу маглов. Эйлин ведь твоя... Эйлин ведь была твоей матерью! Хотя бы это...

— Я это помню, — с напором перебил его Северус и отвел глаза, делая вид, будто изучает феникса, однако подбородок его предательски дернулся от злости. Многочисленные портреты прошлых директоров Хогвартса сейчас осуждающе таращились на него из своих рам, копируя выражение лица директора действующего. — Я помню это, и никакие снадобья тут ни при чем.

— А, вот теперь вижу. Ты злишься. Следовательно, ты неправ, — успокоился Дамблдор, которому, похоже, доставляло удовольствие сознавать, что Снейп всегда ошибается или, по крайней мере, находится на ложном пути. — Она ведь была молода... сколько ей, кстати, было?

— Шестьдесят... э-э-эм-м... один, два... Какая разница?! — опомнившись, Северус досадливо тряхнул своими патлами-сосульками. — Что это меняет?

— Чем она болела?

— Ничем. Не знаю. Мы... мы не общались, вы же знаете. Просто когда перестал существовать этот магл, я уже понял, что и ее дни сочтены. Что-то менять и бороться она не желала и включила режим умирания.

— "Этот магл" был твоим отцом, Северус.

— Строго говоря, только биологическим. Спермодонором, — Снейпу непреодолимо хотелось сказать вслух что-нибудь грязное и скабрезное, он до жути долго сдерживал всё это в себе. — Ублюдок довел себя до такого состояния целенаправленно... Сэр! Я не хочу больше вспоминать о них. Позвольте мне сейчас уйти!

Северус не понимал, почему эта пытка доставляет директору такое удовольствие. Тот всегда находил у него какие-то болезненные точки и начинал прицельно бить именно по ним, умудряясь довести верного исполнителя, застегнутого на все пуговицы окклюменции, до совершенного неистовства. Подобное не удавалось больше никому, даже... Да, даже Лорду, от одной тени воспоминания о котором меченую руку Снейпа дернуло током ненависти.

— Постой, Северус! Минуточку!

Уже повернувшийся выходить, зельевар замер и слегка склонил голову в направлении звука. Директор оставил свое кресло и подошел к Фоуксу с кусочком какого-то угощения в пальцах:

— Как там... мальчик? — он не смог (или, что скорее, не пожелал) утаить пытливое нетерпение. Феникс снисходительно склевал подачку и снова уставился на Снейпа вопрошающим взором огненных глаз, круглых и выпученных, будто у рыбы.

Мальчик. Да. Мальчик. После письма и связанных с ним мыслей о предстоящих хлопотах Северус даже забыл об этой занозе в заднице. Вызвав в алхимике яркую вспышку неприязни при первой встрече, сегодня малолетний Поттер почти не всколыхнул в нем никаких эмоций. Мальчик и мальчик. Если не смотреть в глаза...

— Без своей вороны, — ядовито процедил Снейп, — он выглядит гораздо лучше.

Дамблдор рассмеялся:

— Вот как? Что ж, это радует.

— Меня больше обрадует, если его характер будет отличаться от характера его кретина-папаши, — отрезал зельевар и окончательно попрощался: — Всего доброго, сэр.

Покинув кабинет, он, конечно, уже не увидел, как усмехнулся, поводя пальцем по пышным усам, директор:

— Кретина-папаши, говоришь? Так-так...

6. Я прослужил здесь сорок лет. Я буду там чужим!

И только там, в непостижимых глубинах космоса, на краю Вселенной, есть Цветок, который не закричит больше никогда...

Если в своих опытах ты твердой рукою уверенно расчленяешь нежные бутоны лилии и по одному бросаешь их лепестки в варево, следя лишь за тем, чтобы пламя было ровным, а цвет пара, выходящего из отводной трубы перегонного куба, менялся постепенно, от сизого к розоватому, они страшно кричат от боли, взывая к твоему милосердию.

В университетской оранжерее, одинаковые и простодушно глупые, все они молятся тебе, надеясь узнать, что же там, за пределами этих опостылевших стеклянных стен. Жаждая увидеть чудо. "Возьми меня! Нет, возьми меня! Нет, меня!" И ты берешь их, и каждый становится не более чем ингредиентом в сложной формуле твоего зелья. В последний миг прозрения они стенают не столь от муки, сколь о разбитой мечте.

Жертвы "во имя"...

Тщетность. В некрологе каждой из этих загубленных жизней должно стоять единственное слово: "Тщетность".

И только один-единственный Цветок, которому ты мог бы подарить целый мир с его чудесами и тайнами, не закричит больше никогда ни от боли, ни от гнева, ни от страсти. Ни-ког-да.

Вечный свет.

И вечная, вечная ночь...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он очнулся. Через стекло раздвижной двери с логотипом "Хогвартс-экспресс" в купе заглядывала продавщица сладостей. Снейп уже хотел было отказаться от ее услуг, как передумал:

— Там у вас есть кофе, мэм?

— Да, конечно! Правда, опять с сахаром, — виновато призналась она, памятуя о его предпочтениях.

— Ничего, давайте.

Она подала запечатанный стакан и укатилась вместе со своей тележкой. Северус по привычке проверил напиток на посторонние примеси, ничего лишнего, кроме сахара, не нашел и просто плеснул в кофе настой на основе rhodiola rosea с сумасшедшей ягодой. Полностью нейтрализовать сахар это не помогло — да и не для этих целей оно готовилось, — но с приторностью, придающей жидкости тот самый отвратительный вкус, который так не любил профессор, настойка справилась. Самое главное: сделав дело, она исчезла и сама, не оставив в кофе ни единой своей молекулы. А слащавость — она такая, иногда и магией до конца не вытравишь.

Он сделал глоток, поморщился, взглянул в окно, за которым нудно тянулась серая равнина, завернутая в заплесневелую мантию вечного тумана; вдобавок ко всему здесь сеялся отвратительный, уже осенний дождь. Лета как будто и не было.

Можно было, конечно, переодевшись в магловскую одежду и выйдя за ворота Хогвартса, просто трансгрессировать в больницу, где скончалась Эйлин (после разрыва Северус никогда не звал ее матерью, только по имени). Но ему не хотелось переживать резкий контраст без надобности. Все-таки поездка, какой бы она ни была, позволяет собраться и с духом, и с мыслями. В "Хогвартс-экспрессе" же большого наплыва пассажиров не наблюдалось, так что профессор стал единственным обитателем во всем вагоне. На нем был неприметный серый плащ — такой могли носить и пять, и пятьдесят лет назад, не оглядываясь на моду, — водолазка, джемпер и джинсы, всё темное и обычное, как принято у маглов. Длинные волосы просто собрал в хвост, без затей. Многие волшебники, рожденные и выросшие в мире магов, легко прокалывались, когда дело доходило до маскировки. Снейпу было проще. Он знал многое о повседневной жизни лишенных магии, но знать — не значит любить. Любая вылазка в родные места была для него небольшим, но болезненным потрясением.

Да, лишенные магии... Как называют их американцы, номэджи. Сколько неприятностей доставили они Северусу в детстве, и не сочтешь. Может быть, он сломался бы из-за этих нападок, не расскажи ему Эйлин о том, кто они на самом деле — он и она. Ее слова обернулись его стойкостью, насмешливым презрением к обделенным силой дешевым людишкам. Не только магов они ненавидят. Стоит одному из них, маглу, хоть на йоту выделиться из их безликой толпы, оказаться чуть талантливее, умнее, лучше — и порожденная завистью, сживающая со свету злоба в его адрес обеспечена. Такова уж их социальная природа. Сотая обезьяна движет прогресс, но она же и получает все шишки за свое открытие. Сполна. И главная ирония заключается в том, насколько же схожи с маглами все эти воинственные маги-чистокровки. Вот уж верная примета — больше всего мы ненавидим в других то, что преобладает в нас самих. Свое отражение. Так же, как большинство немагических людишек, волшебники-чистокровки оценивают всё и вся по внешней шелухе. По цене твоих шмоток, жилья, предметов обихода. По твоим связям и положению в обществе — читай: скольких ты способен поиметь, пребывая на своей должности, и какие влиятельные особы имеют тебя, суля или не суля тем самым тебе выгоду. По знатности твоего рода, наконец. Но никогда — по тому, кто есть ты, ты сам. Они обычные ходячие "шкуры", проститутки обоих полов. Твари, одаренные речью. Девяносто девять чванливых обезьян, всегда, всегда готовых растерзать ту, сотую, посмевшую претендовать на роль открывателя путей.

Ну, довольно тривиальных истин. То, что было всегда до него, всегда будет и после, и бессмысленно лаять на торнадо. А вот что послужило причиной тридцатипятилетнего рабства Эйлин Снейп, урожденной Принц, из древнего волшебного рода, Северус не смог разгадать и по сей день.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Однажды, когда ему было не то пять, не то шесть лет, после очередного скандала Эйлин с Тобиасом, его отцом, он выбрался из своего убежища за старым комодом, на потускневшей полировке которого выцарапывал гвоздем разные "колдовские", как он воображал, символы. Настороженно прислушался, не вернется ли хлопнувший дверью папаша. Не вернулся. Пошел на звук — сдавленные рыдания матери в ее комнате. Мимо нечищеного камина со шкатулками и несколькими старыми фотографиями в рамочках. Мимо отцовского телевизора, который постоянно ломался. Мимо окна в глухой двор с кирпичной стеной. Странно, но Северус любил этот дом, хоть и бедный, хоть и мрачный, стонущий по ночам всеми стенами.

Эйлин лежала на своей кровати, отвернувшись к стене и утираясь мокрым комком платка. Ее спина, обтянутая серым кружевом шали, подергивалась, а из окна точно между лопаток ей падал маленький квадратик солнечного зайчика. Северус подошел ближе, взял его в ладонь, на мгновение закрыл глаза — и с пальцев спрыгнул настоящий золотистый заяц. "Мам!" Он указал подбородком на скачущего по стенам зверька. Эйлин повернула к нему вспухшее от слез отрешенное лицо, не сразу поняла, чего он хочет, а когда, щурясь, разглядела, то улыбнулась. Улыбнулась закусанными губами, но глаза так и остались воспаленными и красными, без толики надежды. А ему хотелось рассмешить ее. Мать сжала его кисти в своих теплых ладонях — какими же красивыми были ее руки в молодости! — поднесла их к губам, перецеловала по очереди маленькие детские пальцы: "Ты волшебник, мой волшебник!" Какой там волшебник! Если еще пару лет назад он отчаянно бросался между ними, стоило папаше замахнуться на нее, то теперь просто забивался в свой угол и ждал, когда они расцепятся и закончат свару. Дело было даже не в том, что, получив тогда несколько увесистых пинков по ребрам, он стал бояться Тобиаса. Хотя и в этом, конечно, тоже: несколько дней кряду втайне мочиться кровью — дело крайне унизительное. Но всё же в большей мере он начал понимать бессмысленность своих попыток вступиться, когда это развлечение у них повторялось не раз на дню и явно доставляло обеим сторонам какое-то извращенное удовольствие.

"Почему он так делает?" — "Он очень устает на работе". Много лет спустя Северус поймет всю абсурдность этой стандартной отмазки жертв семейного насилия. Мать была безвольной? О, нет! Ни в коем случае. Кто угодно, только не последняя волшебница в роду Принц. Но почему она бросила знакомый ей мир, куда подевала свою палочку и зачем обрекла себя и сына на жизнь с этим ничтожеством, терпя все издевательства? Можно ли объяснить это банальным мазохизмом? "Ты привораживала его, да?" — спросит сын много лет спустя и получит яростный отпор с ее стороны: "Никогда, слышишь, Северус? Никогда даже не думай об этом! Связь через амортенцию стоит сразу на четвертом месте в ряду непростительной магии!" — "Я и не думал, — растерянно заморгает он, отступая, — но как тогда вы сошлись с этим?"

Да, в молодости Тобиас был очень недурен собой, да, умел обворожить — в магловском смысле — женщин и вообще любил за ними волочиться, уже даже будучи в браке, пока не начал пить, как свинья. Все удивлялись, что он нашел в такой мрачной и неулыбчивой особе, как Эйлин, которая даже сына родила похожего на нее, как две капли воды, ничего не унаследовавшего от симпатяги-Тоби ни внешне, ни (к счастью) внутренне. В ответ на свой вопрос Северус получил тогда очередную вариацию на тему героического спасения Тобиасом бедной Эйлин, едва не оказавшейся под колесами автобуса. В прошлые разы это было: избавление от пристававших на улице хулиганов, смелое извлечение из горящего кинотеатра, из проруби, из-под обломков рухнувшего торгового павильона... Фантазия у нее была хорошая, а вот память... память — не очень. Да она и не пыталась запоминать очередную байку, придуманную на ходу, лишь бы избавиться от назойливых расспросов сына.

Эйлин сама выглядела как одержимая амортенцией. Когда Тобиас долго не подавал вестей, она не могла найти себе места, постоянно к чему-то прислушивалась, вскакивала, бежала к соседям, у которых был телефон, куда-то звонила. А самое главное — грузила, беспрестанно грузила Северуса разговорами об отце, к которым сводила любую тему. Тем, как наорал на нее Тоби. Тем, как она нашла у Тоби в куртке пачку презервативов или следы помады на рубашке. Тем, как Тоби игнорирует ее ("Да что от тебя толку, дура?", "Ты разве женщина?", "Кому ты нужна?"). Или тем, как ударил "сюда и сюда", и она из-за этого "теперь не хочет жить". Будучи в школе, Северус не мог заставить ее замолчать, наложив "Обливиэйт" — он слишком дорожил Хогвартсом, чтобы совершать глупые проступки перед Министерством Магии, тем паче ради такой изначально провальной затеи. А после выпускного просто убрался из Паучьего тупика и, надо сказать, вздохнул чуть свободнее.

Их последний разговор состоялся году в семьдесят восьмом, летом. Северус почему-то и сам помнил этот период очень туманно. Тогдашние события как будто раздваивались у него в голове и странным, затяжным эхом один их вариант перекликался с другим, словно действительное пыталось слиться с желаемым. Да что там, ему даже сны снились в двух вариантах развития событий — истинном и альтернативном. Дамблдор и МакГонагалл утверждали, будто это побочный эффект психической защиты: парня угораздило связаться с такими отморозками, что вся его суть взбунтовалась против этого и ответила чем-то вроде самопроклятия. И он, теперь уже профессор алхимии, высококлассный специалист в вопросах защиты от темной магии, оглядываясь на те времена, не отрицал такую возможность. Как легилимент и окклюмент в едином лице, он мог неосознанно заблокировать информацию сам от себя и наложить пароль такого уровня сложности, что взломать его не смог бы и сам. Это как в той забавной логической задачке про несокрушимую стену и всесокрушающее заклинание...

"Я хочу забрать тебя отсюда, мама. Уедем с нами", — предложил тогда он, а потом часть разговора как будто куда-то проваливалась: ни куда он звал ее уехать, ни с кем, Северус не помнил. "С нами". Вряд ли речь шла о Пожирателях или о ком-то, связанном с ними. Или всё же о них? Теперь уже не узнать. Последнее, что всплывало из глубокого омута забвения, был отказ Эйлин, ее исступленный взгляд, его ощущение побитости... захватанная медная ручка на входной двери их дома... Он толкает дверь, оглядывается на мать в последний раз — та стоит на прежнем месте, кутаясь в ужасную шаль, глаза как у брошенной собаки. И, закрываясь за ним, дом навсегда отделяет сына от матери. Снейп и теперь помнил эту единственную, точно выхваченную из небытия картинку: асимметричное бледное лицо с острыми скулами и впалыми щеками, как если бы Эйлин постоянно морила себя голодом, вечно искусанные, когда-то красивые, а теперь растрескавшиеся бесцветные губы, лихорадочно горящие темным пламенем карие глаза, костлявая шея и ключицы. Аристократично гордые, вразлет, густые брови смотрелись неуместно на фоне намертво приклеившейся гримасы обреченности. И клочки седины в темно-каштановых, почти черных волосах, которые прежде не могла удержать ни одна заколка и которые поредели с возрастом так, что сделались жалкими сосульками, как попало сколотыми на макушке.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Недопитый кофе давно остыл. "Хогвартс-экспресс" сбрасывал скорость, приближаясь к вокзалу Кингс Кросс.

Алхимик снял с полки свой кейс, поморщился от неожиданно острой боли в хребте, поднял воротник плаща и, когда состав окончательно остановился, вышел на платформу Боудикки, больше известную школьникам как "Девять и три четверти". Миновав переход между мирами, сразу почувствовал контраст: здесь было шумно, суетливо и многолюдно.

Какая-то пара маглов, явно супружеская, оба примерно лет сорока или чуть за сорок, наседала у каменного барьера на пожилую волшебницу. Краем уха Северус услышал фамилию Грейнджер, произнесенную мужчиной, и невольно заинтересовался, поскольку уже успел познакомиться с одной особой, студенткой Гриффиндора, вызвавшей в нем противоречивые чувства симпатии и раздражения. Он навскидку припомнил личное дело этой лохматой рыжей всезнайки. Совершенно верно, маглорожденная, родители — дантисты, появилась на свет в сентябре семьдесят девятого, то есть она старше большинства своих сокурсников. Вмешиваться в разговор профессор, само собой, не стал, только замедлил шаг, делая вид, будто что-то ищет по карманам, и прислушался. Миссис Грейнджер настойчиво вталкивала в руки магессы полиэтиленовый пакет с книгами, та резонно отвечала, что этим занимаются почтовые совы, но у маглы не укладывалось в голове, как небольшая птица способна унести такой груз. Она просила волшебницу передать книги с кем-нибудь, отправляющимся сейчас в Хогвартс на поезде.

Северус внимательно взглянул на эту пару. Пожалуй, если что-то в Гермионе и было от Грейнджеров, то только цвет волос и глаз матери. Черты лица — хищноватый и очень упрямый узкий подбородок, тонкий, чуть изогнутый нос, жесткий взгляд и плотно сжатые губы — напоминали ему совсем о другом человеке, причем это была не женщина. Макмиллан, черт дери этого ирландца! Макмиллан при поступлении в Пуффендуй, ни дать, ни взять — одна физиономия! С прошлого воскресенья, всю неделю так или иначе встречая эту выскочку где-нибудь в коридоре, а сегодня — и вовсе на уроке зельеварения, Северус никак не мог понять, чье имя готово сорваться с языка при виде нее. А теперь оно само выпрыгнуло, как чертик из табакерки: конечно же, Джоффри Макмиллан! Игры природы, но именно это сходство и не позволяло алхимику как следует разозлиться на вызывающее поведение девчонки. Гриффиндор отделался потерей всего каких-то двадцати баллов, хотя любому другому Снейп, совершенно не желавший расставаться со своей репутацией изверга, вменил бы целую серию каких-нибудь особенно унизительных отработок, а то и вовсе поставил вопрос об отчислении. Стерва-Минерва, безусловно, побежала бы к Старикану и отстояла своего студента или студентку, как происходило всегда, но сам нарушитель спокойствия заслуженно посидел бы на измене, пока решалась его судьба.

Ухмыльнувшись про себя, Снейп отошел в тихое место, забрел за низенькую привокзальную постройку и уже там, прикрыв глаза, представил то, что обычно вытеснял из памяти.

Русло мутной речушки, петлею обтекавшей район Коукворт с большим парком и ткацкой фабрикой, где когда-то работал ныне покойный Тобиас Снейп. Фабрика стояла на берегу, одна из глухих ее стен выходила во дворик их дома; из кухонного окна можно было различить вдалеке фабричную трубу — высокую, кирпичную, с громоотводом на самом верху, почти всегда дымившую. На улице со сточной канавой и беспорядочно натыканными там и сям деревцами — множество старинных домишек, крытых черепицей, со слуховыми окнами, где жили целые полчища летучих мышей. Дом Ли... стоп! Дальше! Больница Коукворта, вернее, самый популярный в этих местах туберкулезный корпус — нам сюда.

Северус крутнулся вокруг своей оси. Всё замельтешило, не позволяя сориентироваться, где верх, а где низ, резкая, рвущая боль в позвоночнике, и...

Он открыл глаза, взглянул направо, налево, вверх — на окна убогого трехэтажного здания. Обернулся. Один из больничных работников прошел мимо, как ни в чем не бывало, словно бы не замечая возникшего прямо из воздуха человека. Толкая перед собой тележку с какими-то тюками, поднялся по пандусу и удалился в сторону приемного покоя.

Северус поморщился от медленно потухающей боли в спине, растревоженной аппарацией. Всё же надо будет по-человечески выспаться. Хотя бы пять-шесть часов, но кряду. Иначе эта тварь сожрет его в прямом смысле слова и быстрее любой известной медицине болезни. Нет, правы, абсолютно правы были и Эванс, и Уолсингем, прекрасная половина их "алхимического квартета", называя Северуса за подобные опыты над собой слизеринским маньяком. Зато Макмиллан разделял членовредительские затеи приятеля целиком и полностью — разумеется, ровно до тех пор, пока Снейп не предлагал ему поучаствовать в совместном эксперименте лично: тут практицизм хитрого пуффендуйца мгновенно давал сбой, и он торопливо перебегал в лагерь теоретиков.

Поднявшись в корпус через центральный вход, профессор обратился к первой же медсестре у регистраторской стойки. Женщина с деланным сочувствием покивала, и спустя некоторое время он в сопровождении вызванного ею толстенького доктора уже входил в больничный морг.

— В правом крыле есть помещение для курящих, — неизвестно к чему сообщил врач, выдвигая секцию с трупом.

"Дерьмово выглядит чувак, — с брезгливостью коснувшись (совсем поверхностно, чтобы не выпачкаться), магловских мыслей, услышал Северус. — Тоже наш клиент".

Эйлин лежала с протянутыми вдоль иссохшего туловища руками, необычайно умиротворенная и в каком-то сюрреалистическом смысле прекрасная. Наверное, он впервые увидел ее такой: прежде мать страдала беспрестанно, даже во сне. Ее навеки успокоившееся лицо теперь стало в точности таким, какими Эдгар По в своих жутких рассказах описывал лица умерших от чахотки. Но даже верхние зубы, резко выпяченные и обтянутые уже залоснившейся, как воск, тонкой кожей, даже обострившийся изогнутый нос и желто-зеленоватая маска смерти, всегда налагаемая длительной болезнью, не пугали своим видом. В какой-то момент ему показалось, что выпученные из черных провалов глазниц веки вот-вот раскроются, и она посмотрит на него наконец так, как он всегда хотел — с мыслью о нем, а не о довлеющем над нею, как кошмарное проклятье, Тобиасе.

"На моем месте ты бы не просто дерьмово выглядел, а уже давно под надгробием червей кормил, — глядя на мать, равнодушно произнес про себя Снейп, но так, чтобы его мысль магл воспринял как свою; доктор слегка покраснел и стрельнул в посетителя виноватым взглядом. — Хотя нет. Вряд ли кормил бы. Черви не жрут пепел"...

"Ну и окружение у этой леди! Такие типы навещают — хуже не придумаешь. Неудивительно, что старушка померла: один зловещее другого... Будь я бедняжкой Мэри, тоже сидел бы на седативных после того разговора"...

— Кто такая Мэри? — уточнил зельевар в голос, отрывая взгляд от лица покойной и вбуравливаясь им в доктора. Упоминание кого-то, кто приходил к матери до ее смерти и был, к прочему, "зловещим", Северуса мигом насторожило.

— Медсестра, — машинально ответил медик, запнулся и, опомнившись, заморгал: — Я что, разве вслух говорил?

— Ладно, неважно, сам разберусь. Забудь.

Когда "забудь" говорит один магл другому — это просто фигура речи. Совсем иное, когда диалог происходит между маглом и магом-псиоником. Глаза толстячка затуманились, он просто подал Северусу какие-то бумаги для заполнения и покорно всё, связанное с их странной беседой, забыл. Немного поковырявшись в его мыслях еще, Снейп раздобыл визуальный образ той самой Мэри, а кроме того — мест, где ее можно будет найти в больнице. Он не стал задавать ненужных уже вопросов о том, как при нынешнем развитии медицины и, главное, под неусыпным наблюдением врачей в стационаре пациент может погибнуть от туберкулеза. Он знал, что если Эйлин что-то втемяшилось в голову, все целители этого мира бессильны. А ей это втемяшилось еще тридцать пять лет назад.

Долго разыскивать Мэри ему не пришлось: ее он выловил в коридоре. Это была ничем не примечательная женщина преклонных лет в нелепой медицинской шапочке на старомодно, с шиньоном, уложенных волосах — всё как в воспоминаниях пухлого докторишки. Скорее всего, она на уровне ощущений выявляла присутствие магии и боялась ее до одури.

— Это ведь вы ухаживали за пациенткой из четвертого бокса? — спросил Северус, когда они отошли в рекреацию, заставленную каким-то гербарием, притворявшимся пальмами и фикусами в громадных кашпо.

Мэри вздрогнула, в мозгу ее и подавно поднялась буря, заставившая профессора временно остановить процесс легилименции. Справившись с собой, медсестра ответила согласием. Снейп аккуратно причесал ее мысли, сдобрив свои действия внушением спокойствия.

Мерлин покарай, как они вообще живут с таким сумбуром в головах и сумочках? Только планов сознания у этой леди он насчитал около пяти, и на каждом вертелась какая-то чепуха, мешая грамотной работе аппарата мышления. "Боже мой, еще один страшный! Почему у него такие жуткие глаза?!" — паниковала Мэри на фронтальном плане. При этом на второстепенном вспыхивало и трепыхалось, как свечное пламя на сквозняке, воспоминание о порванном на левом большом пальце ноги чулке (да, да, это не курьез: в такой момент она неподвластным даже магу чудом думала об идиотском чулке, дырку на котором, наверное, ему слишком заметно, она ведь в босоножках!). В жизни бы и в голову не пришло разглядывать ее искореженные поперечным плоскостопием ноги, на которые он невольно посмотрел лишь теперь. Третий план, фоном, транслировал какие-то незнакомые лица: ее коллег, начальства... внуков — этим, последним, надо было не то что-то купить, не то связать... На четвертом, и тоже фоном, навязчиво крутился ландшафт возле домишки за речкой — похоже, там она и жила... Пятый... Тут уже самому Северусу стало не по себе: впервые за весь свой опыт легилимента он почувствовал себя презренным вуайеристом. Проклятье, ну об этом-то ей мысли зачем, тем более — сейчас? Об этом надо было четверть века назад думать. Где-нибудь на танцполе или в баре. А самое главное — ни единого упоминания о работе, ни на одном из "слоев".

— Я хотел поблагодарить вас за заботу о моей маме, — на всякий случай взяв тайм-аут, сказал Снейп и уже не споткнулся при слове "мама", как спотыкался раньше всегда, в том числе даже просто думая о ней. — Могу я чем-нибудь...

— О, нет, нет, сэр! Это моя работа. Не благодарите!

— Вы, наверное, не очень давно живете в Коукворте? — продолжал он, возвращаясь к начатому процессу и постепенно нагнетая на Мэри эмоциональное состояние, стимулирующее нужные участки мозга. — Раньше здесь почти все всех знали...

— Да, вы угадали. Мы с Хью сюда пять лет назад переехали...

Медсестра продолжала лопотать о себе и причинах своего переезда — в той провинциальной манере произношения, которая раздражала слух многих лондонцев. Однако Снейп ее и не слушал: он наконец-то нащупал нужную ниточку, что повела его в воспоминания Мэри о позавчерашнем дне...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Толкнув дверь спиной, медсестра вошла в палату умирающей и затянула вслед за собой раздаточный столик на колесах, который любезно согласилась забрать у ленивой санитарки из столовой. Не так давно доктор Клэптон сказал, что кавернозно-цирротический процесс в легких пациентки из четвертого бокса необратим и ей остались считанные дни. Однако на внутривенное питание ее, исхудавшую до прозрачности, переводить пока не стал.

Мэри была легкомысленной, но сердобольной женщиной и очень сочувствовала этой странной одинокой больной. Еще более странным показалось ей то, что, войдя, она вдруг заметила в палате посетителя. Хуже того: этим посетителем оказался черный ирландский волкодав, рассевшийся на стуле возле кровати миссис Снейп в позе, характерной для людей, а не для собак — откинувшись на спинку, свесив вниз задние лапы и скрестив на груди передние. И, кажется, пациентка, глядя на пса, совершенно спокойно что-то ему говорила своим еле различимым голосом.

Да если мистер Додсон, главный врач отделения, прознает о таком безобразии, ей, Мэри, грозит кое-что похуже выговора!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Северус вынырнул из ее воспоминания, как из ледяной воды. Черный волкодав?! Да быть того не может. Этот предатель или в Азкабане, или на том свете, третьего не дано! Но не выдумала же его пожилая тетушка, фантазии которой хватало ровно на то, чтобы безгранично переживать из-за дырки на чулке...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Медсестра повела себя непонятно даже в собственных глазах. Вместо того чтобы возмутиться и выставить прочь обнаглевшего пса, она покорно развернулась и вышла из бокса в коридор. В голове было пусто-пусто. Потом мысли снова закопошились в мозгу. Вспомнив, для чего приходила, и с намерением покормить умирающую Эйлин она опять открыла дверь.

Опираясь костлявой спиной на высокую подушку, на нее мрачным взглядом ввалившихся глаз смотрела умирающая, а поблизости сидел неизвестный мужчина, брюнет, сильно заросший и с очень грязными всклоченными волосами, напоминавшими шерсть лохматой собаки. И еще, что возмутительно, он кутался в больничное одеяло миссис Снейп, из-под которого торчали его босые волосатые ноги. То есть это был голый, непонятно откуда взявшийся в палате, бородатый мужик!

— Ну давай, говори, что сможешь сказать, — сказала ему Эйлин. — Мне уже терять нечего, даже если тебя выследили и выйдут на меня.

— А вы вообще уверены, что он вскроет это? — мужчина с сомнением посмотрел на Мэри.

— Нет, не уверена. Он сильный, а все-таки не настолько. Но у нас разве есть выбор?

— Маглу подставим... Доберутся если, — он провел большим пальцем по кадыку поперек горла.

Ужас сковал медсестру, и она не могла даже шевельнуться. Эйлин страдальчески сдвинула брови на переносице и почти простонала:

— Сириус, на мне Дислексиа тоталум, на тебе — только селективум. Сейчас у меня есть шанс Ведьминого Завещания, больше я ничего не смогу для него сделать.

— Что бы мы ни сказали через третьи уши, мэм, это будет подвергнуто искажению. Даже при условии форы умирающему. Я ведь уже пытался выйти на мальчика и сообщить напрямую, но язык сам собой выписывал такие кренделя... а потом еще налетели дементоры... Проехался ему по ушам какой-то ересью, тьфу... Вспомнить тошно.

— Мне ты можешь не объяснять. Я с этим живу не один десяток лет. Ты первый, кто пришел ко мне с таким же проклятием, а потому первый, кто понял, что происходит. Ты скажешь, как сможешь, я попытаюсь как можно сильнее запечатать это в ее памяти, — старуха кивнула на медсестру. — Остальное будет зависеть от уровня его мастерства.

Мэри стояла, медленно покачиваясь, окутанная полудремой. Она слышала их речи в своих ушах, но не понимала, как оказываются там эти звуки: больная и посетитель, кажется, не открывали рта. Всё происходило как не с нею...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А затем в мыслях медсестры снова поднялся вихрь. Северус ужаснулся. Он практиковал легилименцию со школьной скамьи, а всерьез — уже больше десяти лет. И за все это время ему, кретину, даже не пришло в голову сделать попытку связаться с матерью, чтобы взломать ее воспоминания.

Мы всегда недооцениваем своих родителей, пока они живы...

Из того хоровода обрывков, которые мутью кружили в мозгу маглы, не составляя ничего внятного — то есть матери не помогло ни Завещание Ведьмы, ни помощь (помощь? какая там может быть помощь?) блохастого предателя-анимага, — Снейп вычленил только еще один термин. Его он тут же извлек палочкой из виска и сбросил в пустой пузырек, для таких случаев всегда наготове лежавший в нагрудном кармане.

"Спеллхоппл" — вот как это звучало. Запутывающие чары? Нет, у запутывающих совершенно иное заклинание. Про спеллхоппл он никогда не слышал — ни в области обычной магии, ни в чернокнижных справочниках. В профессоре шевельнулась профессиональная досада: откуда взялось что-то, ему не известное, если он всю юность, не разгибаясь, провел за штудированием книг библиотеки Хогвартса?! И там вряд ли осталась хоть одна, им не прочитанная. А потом, между прочим, расправился еще с целым морем литературы вне стен альма-матер, не гнушаясь даже дилетантской магловской, которую лишенные магии гордо величали оккультной.

Что же на самом деле надиктовали мать с Блэком на эту размагниченную кассету под названием "медсестра Мэри"?

Спеллхоппл... Надо любыми путями выяснить, что это такое, как только прах Эйлин будет предан земле. У Северуса уже скопились планы на ближайшие дни "отгула", но, памятуя о важности каждого из пунктов, их придется как-то совместить с дополнительным, пусть и в ущерб сну.

Он вытянул все воспоминания, связанные с темной историей, из головы Мэри. Особенно оригинальничать при заполнении образовавшихся каверн не стал — закачал в них искусственные эпизоды монотонного вязания чулка на спицах. То-то будет потеха, если Мэри на самом деле в жизни ничего не вязала и даже не знает, как это делается! Терять время на проверку, так оно или не так, неохота. Ничего. Медсестра до того достала со своим дырявым чулком, что с его стороны эта шутка теперь как маленькая месть и бальзам на раны.

* * *

Они встретились нос к носу возле Лавки Коффина в Лютном переулке. Квиррелл откровенно заметался, глаза его забегали, и он резко отвернул от входа, куда уже собирался шмыгнуть, думая, что на него никто не обращает внимания. Северус же, напротив, медленно выпрямился, откинул голову назад и демонстративно сложил руки на груди.

— Прогуливаемся, профессор? — насмешливо проронил он.

Надо отдать должное преподавателю ЗОТИ, опомнился тот довольно быстро:

— Да... п-п-прекрасная па-па-па-погода для прогулок, Северус, вы не находите?

— Я смотрю, у вас сегодня и чалма парадно-выходная. Вы что-то празднуете? — продолжал ёрничать зельевар.

— Что вы, обычная чалма. Неужели вы счита-та-таете ее ч-ч-чересчур вычурной? А вы какими судьбами в этих краях?

Снейп молча указал на соседнюю лавку с вывеской "E.L.M — волшебные похороны и бальзамирование", хотя, конечно, направлялся он именно в Коффин, или, как многие называли магазинчик, "рай для некроманта".

— П-п-примите мои са-са-соболезнования, — поспешил сказать Квиррелл, и зельевар кивнул. — А я вот подыскиваю что-нибудь для демонстрации т-т-т-третьекурсникам. Как вы счи-чи-читаете, Северус, если я покажу им настоящего штрига [1], это будет слишком... вызывающе?

_____________________________

[1] Штрига — албанский вурдалак в женском облике.

Северус округлил глаза:

— Вы, Квиринус, им еще тролля покажите.

Нервное лицо учителя озарилось идеей:

— В-вы действительно с-с-считаете, что это будет лучше?

— Нет, — отрезал Снейп и вошел в похоронное бюро.

Оттуда он через витрину пронаблюдал, как, помявшись у входа в некромантскую лавочку, Квиррелл все-таки не рискнул туда зайти. Когда Квиринус удалился в сторону Косого, алхимик повернулся к продавцу и сделал несколько заказов, которые, в общем-то, делать не планировал, поскольку собирался похоронить мать по магловским обычаям — и, в соответствии с ее предсмертным волеизъявлением, рядом с могилой папаши. Но, как говорится, раз уж зашел...

Потом, убедившись, что более никого из знакомых по улице не носит, Северус быстрой тенью переметнулся в магазинчик наискосок. Все полки здесь ломились от пыли и забивавших их артефактов. Чем дышали хозяева заведения, остается только гадать, поскольку кроме страшной вони ладана здесь царили миазмы мышиного кала, плесени, нафталина и формальдегида. Если по уму, то на двери должна была висеть табличка с предупреждением входить только в респираторе или противогазе. Здесь алхимик, не откладывая, приобрел все ингредиенты для амулета гри-гри и энвольтования и с облегчением выскочил обратно на свежий воздух.

К его возвращению из Полночной башни Лавгуда в Паучий тупик для погребения Эйлин зелье будет уже готово.

7. А Боги Азбучных Истин сказали: "Верь, да не всем!"

Душ и несколько часов крепкого сна творят с людьми чудеса, несопоставимые с действием даже самых сильных целительных снадобий. Проснувшись в своей комнате, где жил до поступления в Хогвартс, с деревом туи перед окном и видом на пресловутую фабричную стену, профессор даже удивился той непривычной ясности в голове, о которой мечтал многие месяцы. Он был очень благодарен провидению за то, что если ему что-то и снилось прошедшей ночью, то не оставило никакого следа в памяти.

На отправленную весточку Ксенофилиус ответил охотным согласием принять гостя и даже, кажется, не удивился, хотя Снейп бывал у него от силы раза три за всю жизнь и не в самые счастливые моменты для семьи Лавгуд.

На идею навестить Подлунную — или, как называл ее зельевар, Полночную — башню, а также воспользоваться опасной техникой гаитянских коллег его навело одно имя, выдернутое из контекста в неудавшемся Ведьмином Завещании. Точнее, не имя — прозвище. В числе остальной ахинеи этого послания Снейп запросто мог бы проигнорировать упоминание Блэком (или кем-то, очень умело его имитирующим) некой "маман Бриджит". Если бы не одна существенная деталь: это прозвище для Северуса имело прочную привязку к конкретному человеку. Но только как об этой привязке узнал беглый заключенный? И не сказал ли он это по чистой случайности? Кроме того, имя могло и подавно лишь померещиться профессору при взломе памяти Мэри. Легилиментальный призрак при некорректном прочтении информации? Просто не сумел справиться с искусом услышать о той, о ком не мог не думать? Фраза анимага прозвучала примерно так: "Смерть крестной матери сына маман Бриджит". Насколько Снейп знал, крестной того мальчишки, сына Поттеров, была Пандора Лавгуд, в девичестве Уолсингем, ее же Лили позвала и в подружки невесты на их с Джеймсом свадьбу. Крестным отцом являлся Блэк. Алхимик сам иногда удивлялся своей осведомленности о жизни чужой ему семьи, но это была абсолютно точная информация.

Так что хотел донести до него Сириус на самом деле, заклятый мракоборческими чарами избирательной дислексии? И был ли это действительно Блэк, а не кто-то, наглотавшийся оборотного зелья? Одни вопросы — ни одного внятного ответа.

Бриджит была персонажем из наваждения, из того самого сна, которым Северус мечтал подменить реальность настолько, что поверил в него, как многие ведутся на отражение в зеркале еиналеЖ. И сон настойчиво повторялся.

* * *

А дело было так.

Канун Дня всех Святых на предпоследнем курсе, карнавал жутких масок, с помощью которых студенты меняли свою внешность.

Хэллоуин — единственный день в году, когда в Хогвартсе на совершенно законных основаниях можно отменно, от души, попугать друг друга. И самым шиком считалось остаться неузнанным или же расколоть знакомого, который особо постарался замаскировать истинное лицо и которого не расколол никто, кроме тебя.

В реальности "алхимический квартет", конечно, давно распался из-за непреодолимых разногласий участников. Снейп уже целиком и полностью посвящал свое время другому "квартету" — приятелям-однокурсникам Эйвери, Мальсиберу и Розье. Северуса с Эваном Розье вообще не было тогда на глупом балу, а два этих полудурка, читай: Мальсибер и Эйвери, первый из которых ныне любуется дементорами в Азкабане, а второй хитро отмазался от заключения, — не преминули возможностью пощекотать нервы "детишкам из смешанных семей".

Во сне ты можешь исправить всё и сделать, как хотел бы. Только исправления так и останутся в твоем сне.

Останутся этим самым наваждением...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Как большинство гриффиндорцев, кичащихся своей нелюбовью к притворству и обманам, Поттер был до тошнотиков предсказуем даже в облике своего слизеринского недруга. Лили послала подальше их обоих, и богатенький отпрыск знатного рода Певерелл никак не мог с этим смириться, перенеся, понятное дело, всю свою досаду на того, кого взаимно ненавидел с самого первого курса. Он выплясывал с девчонками, понарошку задирал парней и шутил на тему того, что его маска просто обязана получить первый приз как самая страшная на карнавале.

Другой "золотой мальчик", Сириус Блэк, морщился и сторонился старого приятеля: ему явно не нравилось это представление. Еще бы оно ему нравилось после той истории с Визжащей хижиной и ночкой, выдавшейся вслед за увеселительным приключением с оборотнем... До сих пор, поди, ему напоминают о том глубокие рубцы на плече. Быть обязанным жизнью врагу — экая насмешка судьбы! Петтигрю хихикал, но без особенного энтузиазма. Римус отсутствовал, несмотря на сегодняшнее новолуние, во время которого он всегда чувствовал себя лучше всего в цикле.

А еще это представление не нравилось Лили. Она не узнавала истинного Северуса в его маскировке и даже не подозревала, что он наблюдает за ними в сторонке, не пытаясь, что естественно, вмешаться. Эванс была "правильной" гриффиндоркой, тоже не любила кривить душой и прятать настоящее лицо, поэтому в состязании масок участия не принимала, а ее костюм был стилизованным под средневековье ведьминским балахоном, подпоясанным бечевой, без малейшей фантазии и попытки перевоплощения.

Гротескно копируя манеры Снейпа — и сам Снейп должен был признать, что пародия у Джеймса получилась отличной, хоть и злой, — Поттер пригласил Лили потанцевать. Она заартачилась, а потом и вовсе высвободила руку из его пальцев:

— Сколько можно?! Ты что, шут?

Наверное, и мочки ушей у нее покраснели, как всегда, когда она сердилась. В полутьме, разрежаемой вспышками разноцветных огоньков, этого, конечно, было не увидеть, но Северус знал и так. Адресно направленное "Мелиус аудире" давало ему возможность слышать, о чем они говорят, даже в таком гвалте.

— Да ладно, брось, это же игра! Сегодня ведь праздник! — с наигранным простодушием удивленно воскликнул Джеймс, снова пытаясь вытащить ее на танец. — Давай просто потанцуем!

Для предполагаемой публики это должно было выглядеть так, будто настоящий Северус пристает к Лили, а она его отталкивает. Однако Поттер усердствовал напрасно: мало кто обращал на них внимание — только те, кто был в курсе. Остальные просто плясали в свое удовольствие, изредка закрывая собой от Снейпа события на "ристалище".

Эванс замялась: в самом деле, это ведь карнавал, незачем бросаться на ветряные мельницы, тем более, когда нет ветра. Наконец она с неохотой положила руки на плечи Поттеру.

— Зачем ты достаешь его после того случая? — с укоризной спросила она. — Он ведь пошел вам навстречу. А мог бы и отказаться, он был в своем праве, и никто бы его не упрекнул.

Джеймс смутился, снял с себя морок перевоплощения. После этого он сделался каким-то причудливым гибридом уменьшившегося в росте Снейпа, который любил черное и предпочитал сдержанный средневековый стиль одежды, и самого себя — более плотного, атлетически сложенного парня с вечно взъерошенными волосами и в круглых очках. Северус хорошо понимал его сейчас, в этой ситуации. Борясь с собой, Поттер выдавил:

— Ладно, признаю, шутка была неудачной. Можешь меня за это стукнуть.

— Да бог с тобой. Живи, — улыбнулась Лили.

— Но ты же умная девушка и должна отдавать себе отчет, что он пошел тогда нам навстречу только ради примирения с тобой!

— Нет! И обращалась к нему Дора, а не я! После этого гадкого розыгрыша Блэка у меня не хватило бы духа просить за него у Сева. Даже во спасение его жизни.

— Но он же понимал, что если откажется...

— Так! Всё! Мне надоело!

— Не забывай, с какого он факультета, Лили! Ты даже...

Эванс вырвалась, ударила Джемса по протянутой к ней руке, развернулась и убежала из зала, проталкиваясь через толпу. Поттер вздохнул и опустил глаза. Подождав немного, Снейп незаметно отправился на поиски Лили, однако ее и след простыл.

С недавних пор он даже не злился на Поттера, как бывало раньше, в подростковом возрасте. Что-то переломилось в нем после той истории с Блэком и Люпином, как будто упал и сгинул какой-то заслон внутри, что ли... Его всегдашние мучители оказались просто шайкой шкодливых мальчишек, до смерти напуганных содеянным, а один еще и едва не поплатился за идиотскую шутку если не жизнью, то судьбой. Верно же говорят: не рой другому яму. Просто Джеймс сейчас чувствовал то же самое, с чем сам Северус умудрялся жить всё время. Только, в отличие от этого везунчика, еще сдерживаясь, ни на что не рассчитывая и скрывая все эмоции под маской безразличия, вечно готовый дать отпор каждому, кто полезет в душу. Он и сейчас так жил, соблюдая нейтралитет и не принимая ничьей стороны. Вообще ничьей. А Поттеру еще предстоит это осознать и испытать на своей шкуре.

— Ты кого-то ищешь? — услышал Северус за спиной голос Дамблдора; не было сомнений в том, что директор знает, с кем говорит.

— Нет, сэр.

Дамблдор внимательно поглядел на него, повернулся и степенно последовал своей дорогой. Походив по коридорам еще и решив, что не стоит пока идти в крыло Гриффиндора, поскольку Лили сейчас не в настроении и вряд ли захочет с кем-то говорить, Северус вернулся в зал. Мимо проплывал призрак из слизеринской гостиной.

— Добрый вечер, Барон, — приподнимая цилиндр, слегка поклонился ему Снейп.

— Добрый вечер, Барон, — ответствовал Кровавый Барон, снисходительно кивая.

Кто-то прикоснулся к его руке. Северус отпрянул: он терпеть не мог, когда до него дотрагивались без его на то воли.

— Привет, потанцевать не хочешь?

Ого. К нему даже замаскированному не совались. Кто же эта отчаянная? По внешнему виду узнать это было нельзя: похожая на восставшего мертвеца, перед ним скалилась девица с явными признаками разложения по всему телу, в дырявом цветастом платье, перехваченном в талии корсетом. Пустые белесые, но зато густо накрашенные глаза и сладострастно приоткрытые губы с размазанной сочной помадой, тронутая тленом щека, разорванная под скулой так, что виден был верхний ряд зубов. Красотка, что ни говори. Прямо под стать его наполовину оголенному черепу! Наверняка кто-то из своих, из серпентария — кому другому придет такое в голову?

Что ж, ладно, раз такая смелая... Играть так играть. Северус зажал между зубов толстую кубинскую сигару, вздернул повыше их сцепленные руки и, залихватски покружив девчонку, поймал ее за талию. Маска (и, конечно, сновидение) открывает способности, о которых и не подозреваешь. Например, к танцам. В другом месте и в реальном облике он ни за что не позволил бы себе такой нелепости.

Сплясав с нею, но так и не догадавшись, кто же это прячется под обликом лоа Бриджит, он сдался и решил попробовать обходной путь.

— Оу, оу, только без этого! Не люблю, когда кто-то хозяйничает у меня в голове: там много страш-ш-шных тайн! — воспротивилась легилименции партнерша, потом чувственно ухватила Северуса ладонью за шею и, дотянувшись губами до его уха, шепнула знакомым поддразнивающим тоном: — А я думала — сидит себе Сев в своем подземелье, книжечку, как всегда, почитывает...

— Ли... — чуть не вскрикнул Снейп, но ее рука хлопнула его по губам и выбила сигару. Освободившись, он спросил уже шепотом: — Ты же... Как ты меня вычислила?!

— По знаку зодиака.

— А серьезно?

— По знаку зодиака. Девятка — январь — Сатурн — суббота — Барон Суббота. И окончательно убедилась, когда приглашала на танец. Это ведь только ты у нас такой недотрога из всех парней школы.

Когда он придумал нарядиться Бароном, то, кажется, даже не думал об этом. Но в определенной логике Лили не откажешь: скорее всего, на подсознательном уровне так и происходило. Недаром они в свое время настолько щепетильно подошли к созданию герба "Кетцальбороса" для их закрытого алхимического клуба, где каждый знак соответствовал планете-покровителю участника.

— Признаёшь поражение? — спросила она. — Сломала я стереотипы?

— Угу, — не в силах оторвать от нее взгляд, ответил он.

В качестве награды за успешную маскировку и удачное рассекречивание замаскированного приятеля Эванс получила в ту ночь кубок Двуликого Януса. И всё же лучший приз достался ему, когда она, уже вернувшись в свой нормальный облик и шкодливо смеясь, долгим и совсем не целомудренным поцелуем сорвала с его губ тихий стон...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Но, увы, в реальности всё было не так. Совсем не так. Мечты остаются мечтами, какими бы правдоподобными они ни казались.

* * *

Перед тем как отправиться к Лавгудам, Северус на всякий случай заглянул в котел, подвешенный рядом с кухонной плитой. Процесс шел как нужно, и его присутствие в ближайшие часы не требовалось. Набросив плащ и заговорив входную дверь и окна от проникновения в квартиру кого бы то ни было, кроме него, профессор трансгрессировал прямо из собственной прихожей во дворик у башни под луной.

Ксено встретил гостя, выглянув из-за двери типографии:

— А, это вы, профессор! Входите в дом, в огороде сейчас небезопасно: у нас тут поспела прыгающая локва... Туда, туда проходите, — он махнул рукой с закатанным рукавом сорочки куда-то за себя и снова скрылся с глаз.

Этот чудак, как всегда, в своем духе... Прыгающая локва, хм! Не успел Северус толком додумать свою мысль, как снаружи в закрывшуюся за ним дверь, причем примерно на уровне его головы, глухо и смачно ударилось что-то довольно крупное — судя по диапазону звука, размером с еловую шишку... Э-э-э... Ну а что — прыгающая локва. Вполне естественное явление, да.

Освободившийся Лавгуд застал гостя сидящим в столовой в ротанговом кресле-качалке и листающим последний номер "Придиры", который ему рекомендовал чудак Дамблдор. Снейп оторвал взгляд от аляповатого комикса с какими-то зелеными человечками и подобием летающих тарелок. Во всяком случае, в представлении художника-волшебника так должны были выглядеть летающие объекты из уфольклора — научно-фантастических сказок маглов.

— То есть, морщерогих кизляков, как я понимаю, вам уже мало, — сказал зельевар без тени улыбки.

Ксенофилиус развел руками и украдкой оглянулся через плечо:

— Луне нравится, — оправдываясь, вздохнул он.

— Кстати, как у нее дела? — Северус соорудил такое выражение лица, что до хозяина дома сразу дошел истинный смысл его вопроса.

— Горюет, конечно. Но не показывает, — Лавгуд сел, потер ладонь о ладонь, а потом доверительно пожаловался: — Только, знаете, стала чаще ходить по ночам...

— Пришлю вам потом настоек. Главное — не забывайте смотреть в сопроводительную инструкцию.

Ксено неловко рассмеялся:

— Ну что ж я, совсем пенёк, что ли? Конечно... А у вас... что-то случилось, да?

— Приехал домой, чтобы похоронить Эй... мать.

Скорбное лицо Лавгуда вытянулось и стало еще печальнее:

— Мне очень жаль. Примите мои соболезнования. Я могу чем-нибудь помочь?

Последний вопрос относился не к теме похорон. Лавгуд понял, что профессор заехал к нему отнюдь не с целью поговорить о своей покойной матери или о лунатических проблемах Полумны. Снейп опять испытал это чувство — как будто ступаешь на канат над пропастью и отпускаешь перила, за которые держался. Ба-лан-си-ров-ка. Такие привычные ощущения, но никогда не перестанешь их замечать — даже постоянная боль не столь навязчивый раздражитель. Кстати, о боли: Грег сегодня как-то подозрительно присмирел, неужели сон все-таки помог?

Лавгуд... Этот прикидывающийся малахольным редактор бульварной газетенки на самом деле куда рассудочнее большинства магов, знакомых Северусу. Точно так же, как сам алхимик, он перчаточная кукла на дополнительных руках-манипуляторах Дамблдора, точно так же верит в то, что кто-кто, а директор поможет ему защитить родного человека от тех, кто уже убил множество ни в чем не повинных людей. Полумна — дополнительный стимул, гарант верности Ксенофилиуса старику. Если Снейпа держит при главе Хогвартса и вообще на плаву только жгучее желание отомстить, свойственное любому уважающему себя темному, а дальше хоть трава не расти, то у Лавгуда больше причин цепляться за жизнь и поступаться всеми существующими принципами во имя благополучия дочери. Именно поэтому алхимику и не хотелось идти с ним на исчерпывающую откровенность: Северус был уверен, что об этом разговоре между двумя подчиненными узнает Дамблдор, причем фактически сразу после его отбытия из Полночной башни, а он собирался кое-какие вещи выведать самостоятельно и отфильтровать информацию, которая дойдет потом до начальника. Директор не хранил все яйца в одной корзине, и это правильно. Соответственно, и Дамблдор не будет единственной камерой хранения информации для своего основного (основного ли?) агента. После многих лет сотрудничества Северус понял, что старика иногда неслабо заносит. Возможно, это уже первые признаки маразма: сто десять лет — не шутка даже для колдуна.

— Я знаю, что вам это будет, скорее всего, неприятно. И пойму, если вы откажете в моей просьбе, — аккуратно подбирая слова и не сводя глаз с медальона, висящего на груди хозяина дома, проговорил Снейп. — Но всё же я хотел бы попросить вас об одном одолжении.

— Всё, что в моих силах, Северус. Не желаете ли, кстати, кофе? Чай?

— Нет, благодарю. Вы позволите мне еще раз осмотреть ту комнату?

Лавгуд осекся, помрачнел, помолчал. Затем не без усилия заставил себя кивнуть, но сказал, чтобы тот его простил, поскольку сам он не найдет в себе сил войти туда еще когда-нибудь. Проводив гостя почти до двери заброшенного кабинета-лаборатории, Ксено спешно ретировался.

Снейп стоял и смотрел на медленно, тягуче скапывающую с потолка, мебели и приборов черную эктоплазму.

— Что же ты хотела сделать, Пандора? — прошептал он.

Ему удалось понять логику ее изысканий, но в формуле оставалось слишком много неизвестных. И — да, он по-прежнему не верил в случайность этого взрыва. Это недвусмысленный намек Лавгуду, которому, видимо, тоже есть что скрывать: веди себя хорошо, иначе следующая — твоя дочь. Северус хорошо знал методы бывших соратников. Значит, Дамблдор прав, они ждут возвращения Лорда, и не просто ждут, а предпринимают для его прихода посильные меры. И этот Квиррелл, он явно один из них. Нет даже необходимости искать метку: Снейп чует таких нутром, и Грег в присутствии заикающегося преподавателя ЗОТИ начинает бесноваться от ревности настолько, что почти нет сил его терпеть. Это почти Круцио. Пожалуй, боггартом Северуса сейчас стала бы его фобия безотчетно что-нибудь сморозить в неадекватном состоянии, порождаемом тварью.

— Она говорила мне вчера ночью, что вы придете, — нараспев, точно читая мантру, тихо проговорил нежный детский голосок у него за спиной.

Алхимик едва не вздрогнул от неожиданности. Полумна объявилась бесшумно, как призрак, и теперь смотрела на него отрешенным взглядом серебристых глаз, обеими руками прижимая к груди какой-то фолиант в темной кожаной обложке.

— Кто?

— Мама. Я говорю с нею иногда... когда хожу по дому... Она приходит сюда время от времени... Говорит, что такие, как она, могут возвращаться на место своей гибели... Мама велела передать вам один снимок из этого альбома...

Девочка перевернула свой фолиант, и он действительно оказался большим семейным альбомом. Снейп смотрел на нее сверху, но к альбому не прикасался. Луна сама раскрыла его и стала листать страницы. Профессору бросилось в глаза, что многих снимков там не хватает: наверное, Ксено убирал те, что пробуждали в нем наиболее сильные терзания и муки. Знакомое стремление. Наконец маленькая Лавгуд нашла нужную фотографию и подала ее собеседнику:

— Эту.

С изображения ему улыбалась загадочная светловолосая Пандора Лавгуд-Уолсингем уже в том возрасте, в каком была накануне смерти. Она с помощью палочки помешивала что-то в котле, а пар, восходящий от варева, складывался в намеки на буквы. Это заинтересовало Снейпа. Он протянул руку, и по мере приближения его пальцев к снимку символы над котлом начали проявляться всё четче. Отодвинул — опять расплылись. Сделал шаг назад — вовсе пропали, сделавшись обычным паром. Тогда алхимик вытащил палочку, извлек из кейса картонную папку, раскрыл и, не прикасаясь к фото, переместил его внутрь. Судя по всему, это было строго именное послание, поэтому надо будет прочесть его в полном одиночестве.

Наскоро, на грани невежливости попрощавшись с Лавгудом, Северус аппарировал домой. Давно так не стучало его сердце! Еле сдерживая дрожь нетерпения в руках, он выхватил карточку. Буквы обрели предельную четкость. Стилизованным готическим шрифтом, одна литера за другой, над паром поочередно складывались слова: "Зри в корень! [1] Ключ от выхода прячет старый бог за спиной молодого". Профессор подпер голову рукой и обреченно ссутулился над столом. Доре, когтевранке, к ребусам не привыкать, она всегда мыслила в этих категориях, а вот что с таким посланием делать слизеринцу? Что ж, сегодняшняя ночь в комнате для бальзамирования магловского бюро похоронных услуг может что-нибудь подсказать, если всё пройдет гладко. Ну а пока... Пока есть смысл отправить патронус к тому, кто сможет прояснить еще один момент из этого бредового Завещания. Ждать сову некогда, патронус сделает это не в пример быстрее...

____________________________________

[1] Английская фраза-эквивалент — "Get to the bottom of something!"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Одно из светлых воспоминаний для вызова телесного защитника у Снейпа было связано с самим защитником — когда студенты их курса только-только осваивались с этим сложным заклинанием. Не у всех оно получалось в должной мере. Всё, чему Северус обучался вперед Лили, он почти сразу передавал ей: тогда они еще крепко дружили, а про свое увлечение искусствами иного рода он особо не распространялся.

Надо было видеть, как она радовалась, когда у нее впервые вышло наколдовать патронус и когда две светящиеся безрогие косули, крупная и поменьше, запрыгали друг вокруг друга на лугу! "Постой-ка! А что это у твоей, Сев?" — "Где?" — "Вот, мелкая, с маленькой головой! Какая она у тебя смешная! Как вампир", — "Это твоя. Моя справа!" — "Не может быть!" — "Да правда!" — "Ты хочешь сказать, что у меня может быть косуля с клыками?!" — "А почему нет? Что в ней плохого, Лили?" — "М-м-м!" — "Ломай стереотипы, она ведь защищать тебя будет, как никто другой. Какая тебе разница, какой цвет крыльев у твоего ангела-хранителя?" — "Не верю! Не верю, что это моя! Отзови свою!" Он погасил своего покровителя. Маленькая клыкастая косуля с длинными задними ногами и ушастой мордочкой кенгуру, удивленно топчась в одиночестве, озиралась по сторонам. "Боже мой, Сев, у меня саблезубый патронус... Какой кошмар"... — "Почему кошмар? Это же мускусный олень. У него и берут мускус, а мы потом делаем с ним составы для аттракции и для исцеления", — "Давай меняться! Тебе он подойдет больше, ты такой угрюмый!" — "Ха-ха, я бы с удовольствием поменялся! Он тоже классный"...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Ответ Джоффри Макмиллана на его просьбу последовал через несколько минут после отправки патронуса. В нерастопленном камине хлопнуло, пыхнуло, занялось бледно-зеленое пламя, и сквозь язычки магического огня проступили черты лица. Доверенный управляющего мракоборческим центром явил свой пресветлый лик темному сокурснику:

— Что там у тебя, Северус? Извини, времени мало, я отсюда.

И хорошо, что мало. И хорошо, что оттуда. Другого Снейп и не предполагал. Тут сейчас от котла по всей квартире расползаются такие запахи, за которые любой инквизитор Аврората без лишних церемоний утолкает темного в Азкабан на пожизненное. С обвинением во всех смертных прегрешениях...

— Джофф, ты мог бы проверить в ваших архивах, за какую провинность было наложено наказание Дислексиа Тоталум на Эйлин Принц?

— На Эйлин Принц? Ты говоришь о своей матери?

— Да.

— Кстати, позволь выразить соболезнования.

Быстрые они. Уже всё знают. Макмиллан ненадолго исчез, потом вернулся:

— Хотел на дурака проверить, но дудки: прямого доступа уже нет. Какая давность?

— Думаю, не позднее тридцати лет назад и не ранее сорока пяти.

Мракоборец присвистнул:

— Ну ты задал задачу! Такое старье уж наверняка списали к хранителям тайн в нижние секторы архива. А с чего ты взял, что на ней висело ДТ?

— Сама сказала. Перед смертью, — юлить не имело смысла, Снейп признался, как есть. — Только после этого дошло, что я ведь и в самом деле никогда не видел ее пишущей или читающей. А бытовые заклинания у нее получались только по мелочам, без палочки. Невербальные. Я, глядя на нее, многим таким научился в детстве, до Хогвартса вербальных даже не знал...

Джоффри откинул рукой упавшую на глаз длинную челку:

— Да помню, помню я твои эксперименты, слизеринский маньяк! Твою бы энергию, да в мирное русло. Да, убедил, симптомы похожи на ДТ. Ладно, запрягу кого-нибудь из стажеров, пусть ищут. Только скоро не обещаю.

— Буду тебе обязан.

— Будешь, будешь, еще как будешь, — многообещающе усмехнулся огненный лик и со словами "ну всё, будь здоров" погас.

Убедившись, что инквизитор покинул его жилище окончательно, Снейп вытащил из нагрудного кармана плаща медный наперсток, извлек оттуда редуцированную скатку, швырнул ее на стол и сопроводил заклинанием Энгоргио. Разворачиваясь в полете, скатка увеличилась до своих нормальных размеров, с лязгом шлепнулась на пыльную столешницу, замерла.

Выставленное напоказ содержимое походило на инструментарий хирурга, за одним исключением: этот хирург был психом-сектантом. Каждое приспособление в кармашках свертка представляло собой колюще-режущий экспонат лавочек Лютного переулка. Из тех, что кладут в самые-самые потайные шкафчики и показывают самым-самым проверенным клиентам. Один из них, сделанный Северусом собственноручно нож-атаме из заговоренного сплава серебра и железа, с кривой рукоятью из рога косули в кожаной обмотке — непременно глубоко черного цвета! — и такими же черными ножнами, профессор предусмотрительно переложил в рукав, где всегда прятал и палочку.

Что ж, через несколько часов состав будет готов, а когда достаточно стемнеет, можно отправляться в бюро ритуальных услуг при кладбище в Новере. И если его, как в прошлый раз, там снова примут за коллегу, то всё обойдется даже без применения внушающего колдовства и прочей дряни. В таком мероприятии хочется оставлять как можно меньше магических "отпечатков пальцев": Макмиллан не дурак и с вероятностью сто процентов положил на него свое аврорское Всевидящее Око. И ладно если пока только в переносном смысле...

8. Тьма, и больше ничего

Два дня проскочили незаметно, а с понедельника опять началась учеба. Во время завтрака по всему залу сновали совы, разнося ученикам утреннюю почту из дома, и Гарри в который уж раз поневоле вспомнил тетушку Петунью, которую хватил бы удар при виде такого безобразия: она не терпела и меньшего разгула хаоса, когда семья садилась за стол.

Белоснежная Хэдвиг, полярная сова, которую Поттеру подарил лесник из хижины на опушке Темного леса, принесла ему сразу три письма — от отца и дочери Лавгуд и собственно от Хагрида. Все трое в разных вариациях интересовались, как прошла первая неделя его занятий, а Ксенофилиус еще и присовокупил к своему посланию свежий номер "Придиры" — "развлечешься на досуге".

Развлечешься тут на досуге! Гарри до сих пор не без содрогания вспоминал самостоятельную по нумерологии, заданную Септимой Вектор, азы неорганической химии, подсунутые в качестве домашней работы злобным зельеваром, а также три страницы практикума по истории магии от декана Флитвика. В пальцы первокурсников намертво въелись чернила и мозоли. Даже в школе, нормальной ручкой, Гарри никогда еще не приходилось столько писать, как здесь — постоянно ломающимися гусиными перьями. Если бы учителя Хогвартса все как один не строили непробиваемо-самоуверенное выражение лица, можно было бы даже ненароком подумать, что посредством этих ухищрений они просто издеваются над учениками.

— Ничего себе! — воскликнула вдруг Падма Патил, сестра которой училась в Гриффиндоре.

Близняшки были одинаковы почти во всем, кроме сов. И того, что эти совы им приносили. Так, Парвати получила какие-то легкомысленные розовые конвертики и журнальчики с картинками для девочек, а Падма, внимательно прочитав письмо из строгого серого конверта, следом принялась изучать "Ежедневный пророк" — газету "для взрослых", печатавшую новости из мира магии.

— Что там? — заинтересовался Майкл Корнер, сидевший с ней рядом.

— Вообще-е-э-э! — протянула она, преувеличенно показывая свою растерянность. — В прошлом номере писали, что в конце июля в "Гринготтсе" дерзко взломали ячейку, теперь вот это...

Гарри невольно подался к плечу соседа и тоже заглянул в разворот газеты. На движущемся снимке в центре статьи под рубрикой "Криминальные сводки" виднелось ночное старое кладбище в какой-то мистической мертвенной дымке, а заголовок вещал: "Магическая стычка в Новере! Дементоры появились в последний момент". Майкл в упор не замечал, что Поттеру это тоже интересно, и тогда Гарри слегка подтянул к себе край полосы, чтобы прочитать подробнее вместе с ним.

В небольшой заметке говорилось, что прошлой ночью на кладбище Новера близ Коукворта между неизвестными магами состоялось крупное столкновение. Результат: судя по следам, оставшимся между могил, некоторым был нанесен серьезный урон, а у одной из конфликтующих сторон дело закончилось гибелью участника — ликантропа, не зафиксированного в реестре оборотней. Его отрезанную неидентифицируемым заклинанием голову не успели забрать вместе с трупом отступающие с поля боя соратники, и после того как все дуэлянты аппарировали, дементоры Азкабана наткнулись только на эти останки в канаве. Имя оборотня устанавливается следствием. Жертв и свидетелей схватки среди немагического населения нет.

Коукворт, подумал Гарри. Коукворт — это местечко, где когда-то жили ныне покойные родители мамы и тетки Петуньи, вспоминать о котором Дурсли очень не любили. Маленький промышленный поселок с плохой экологией, где, если верить словам дядьки, проживали сплошь неблагополучные семьи.

Тут за спинами сгрудившихся над "Пророком" когтевранцев послышался голос, жеманно растягивающий слова:

— Отец говорит, что деме-е-енторы покидают Азкабан, только если оттуда сбегает кто-то из заключенных. Или по специальному распоряже-е-нию Министерства Магии.

Падма, Майкл и Гарри обернулись на Драко Малфоя.

— Интересно, кто это может быть? — ловя на себе неодобрительный взгляд сидевшей неподалеку сестры за диалог со слизеринцем, спросила Патил. — Разве из Азкабана можно сбежать?

— Наверное, это пока секре-е-етная информация.

— Ни фига себе! — не сдержался Гарри. — Они же нападают и на других людей!

— Это не-е-ет, никогда! — возразил Драко, приводя в порядок свой серебристо-зеленый галстук, поправляя мантию и покрасивее прихватывая под мышку учебники. — "Поцелуй дементора" предназначен только те-е-ем, кто нарушил закон.

"Ага, будешь ты мне еще рассказывать... Интересно, чем же это я тогда провинился перед ними?" — подумал Поттер, но откровенничать ни с кем не стал.

Когда они шагали по анфиладе на урок ЗОТИ, Гарри обратил внимание на пролетевшего через двор Мертвяка. Тот явно пытался смешаться с остальным вороньем замка, но сделать это ему было трудно из-за выдающихся размеров. Наверняка нашел себе где-то в директорской башне подружку и полетел к ней в гости красть кораллы. Гарри уже отворачивался, когда в глаза ему бросилось то, с каким выражением поглядывает вслед птице Акэ-Атль. Это не был испуг или любопытство, Куатемок просто наблюдал за вороном, но так, как никто не наблюдает за домашними питомцами. Выжидательно. Как охотник из засады.

Квиррелла еще не было, и синие устроили с зелеными обычную для школьников возню, швыряясь друг в друга экспонатами, пытаясь сбить плохо разученными заклинаниями подвешенные под потолком скелеты каких-то тварей, разрисовывая доску светящимися мелками... Словом, делали всё то, что никогда не посмели бы сделать в присутствии той же Минервы МакГонагалл с ее стервозно поджатыми губами и мечущим молнии взором.

Преподаватель ЗОТИ объявился как-то неожиданно и тенью, полубоком, проследовал на свое место, даже не призвав никого к порядку и не обратив внимания на устроенный первокурсниками бедлам в кабинете. Даже сидящий у самой двери Поттер, к которому прицепился и молотил его пыльной тряпкой один из приятелей Малфоя и который не оставался перед Гойлом в долгу, пропустил приход Квиррелла. Хотя по старой школьной привычке "радар", улавливающий момент грандиозной измены, у него обычно срабатывал неплохо.

Намочив носовой платок в каком-то рассоле на своем столе, Квиррелл помахал им, остужая воздухом. Результат его не удовлетворил, он колданул каким-то замораживающим заклятьем и только тогда с явным наслаждением сунул ледяной комок под кое-как намотанную чалму, на самое темечко. Слизеринцы понимающе переглянулись, и в смешливых глазах Драко заплясали чертенята. Тут мантия соскользнула с правого плеча мужчины, ничем там не закрепленная. Все заметили, что рука его безжизненно висит на повязке, перекинутой через шею, и двигаться учителю неимоверно больно. Правая щека его, к слову, тоже была чем-то повреждена — не поцарапана, не порезана, а ровно рассечена, будто кто-то с размаху чиркнул по ней скальпелем. Видимо, из солидарности шрам Гарри пронзительно заныл, а на душе стало отвратительно, как перед тем прилетом дементоров. В воздухе снова померещился странный запах, напоминавший о смерти и кладбище.

Квиррелл посидел так немного, подремал, а потом, то заикаясь, то нет, попросил всех открыть учебники и самостоятельно прочесть параграф о происхождении вампиров, а также методах борьбы с ними. Так и сидел, нахохлившись, до середины урока, но всё не уходил. Никто, конечно, толком ничего не читал, все перешептывались друг с другом между рядами, кто-то, как умел, зачаровывал записочки, переправляя их адресатам на другом конце комнаты, кто-то играл под партой в рисованный квиддич. Всё как у людей, ненароком подумал Гарри, напрасно пытаясь сосредоточиться над типологией кровососущей нежити и параллельно обучая Джереми Стреттона "крестикам-ноликам", пока тот наконец-то не понял их принцип, сильно его, кстати, разочаровавший. Но зато с просьбами обучить его каким-нибудь магловским потехам от Поттера отстал.

— Профессор Квиррелл! — вдруг поднял руку парнишка из Слизерина. — А можно вопрос?

Учитель проснулся и очумело заморгал. Потом до него дошло, где он и чего от него добиваются:

— Да, мистер... э-э-э...

— Робинсон, сэр!

— Слушаю вас!

— Так вот, я хотел спросить: вот мы тут вроде бы должны изучать ЗОТИ, но нам же никто не рассказал, почему темная магия считается запретной? Что в ней такого страшного?

По задним рядам его сокурсников волной пробежало негромкое, но протяжно-веселое: "О-о-о-о-о-о! О-о-о!", словно подзадоривая вопрошавшего. Робинсон нерешительно оглянулся на слизеринцев, шмыгнул носом и, оправдываясь перед учителем, приподнял плечи:

— Нет, в самом деле! Ну, выясняют взрослые маги между собой отношения — подумаешь! И каким колдовством они при этом пользуются — это же их личное дело. Пусть те, кто не умеет, учатся тому же, и тогда они все будут на равных. Не так, скажете? На пустом месте ведь никто никого не проклинает, виноваты обе стороны. Да и обычными чарами тоже можно причинить порчу — вон только Симус с Невиллом с Гриффиндора чего стоят... А близнецы-братья этого, как его? Ну, рыжие...

Квиррелла, окончательно потерявшегося в реалиях и именах, перебили на полуслове. Именно в эту секунду в комнату стремительно, как субмарина на пирс, вторглась профессор МакГонагалл и выстрелила в ученика своим ястребиным оком:

— А чем, мистер Робинсон, мысля в более привычных для вас категориях, различаются в мире не-волшебников обычные честные покупатели в супермаркете и грабители-взломщики, захватывающие банк? А если ко всему прочему они во время нападения возьмут несколько ни в чем не повинных заложников, и среди них будут ваши родные или близкие, мистер Робинсон? А если, не допусти Мерлин, они еще и убьют кого-нибудь в перестрелке — ну... так... не со зла, ничего личного... Как говорится, лес рубят — щепки летят. Тогда вы тоже будете философствовать на тему, почему темная магия считается ужасной?

Все, как зачарованные, уставились на декана Гриффиндора, а она скользила взглядом по ученикам, сидящим за дальними партами, словно кого-то выискивая. И Драко, как понял Гарри, принял ее вызов: вместо подавленного и усевшегося на свое место полумагла Робинсона поднял руку он.

— Но ведь темный волшебник может зна-а-ать, как это делается, может уметь на практике, но не применяя-я-ть во зло? Только для самозащиты! Разве не та-а-ак, профессор МакГонагалл? — невинно моргая, спросил Малфой-младший.

— Для этого вы и изучаете ЗОТИ, господа студенты, — подытожила Минерва и слегка улыбнулась ему. — Спасибо. Присаживайтесь, мистер Малфой. Профессор Квиррелл, похоже, вам нездоровится. Я сама проведу оставшуюся часть занятия, а вы навестите, пожалуйста, медицинский блок. Мадам Помфри обязательно вам поможет.

— Да нет, нет, благодарю, всё в поряд...

— Нет, мистер Квиррелл, я настаиваю! — и МакГонагалл, снова незримо трансфигурировавшись в субмарину, просто выдавила его вон из класса при помощи собственного водоизмещения. — Кто-нибудь... а, да хоть вы, мистер Поттер... будьте добры, сходите в мой кабинет в крыле Гриффиндора и попросите у секретаря... впрочем, я напишу, не то еще забудете по дороге и чего-нибудь перепутаете. Вот, — МакГонагалл поставила росчерк личным пером, дохнула на перстень, тиснула печать и отдала Гарри маленький свиток. — Эти вещи может принести только человек-маг, ни какое-либо иное существо, поэтому пусть вас не затруднит мое маленькое поручение, Гарри. Только постарайтесь сделать это поскорее, мне еще нужно успеть объяснить вам материал.

Поттер скользнул за дверь и опрометью кинулся к ступенькам лестницы. Он смутно припоминал, что где-то через коридор больничного крыла лежит еще один, покороче, путь к башне Гриффиндора, но эти проклятые пролеты все время меняли местоположение и норовили вывести куда угодно, только не туда, куда тебе нужно. Гарри подумалось, что если даже в Хогвартс проникнет лютый враг, ему не светит здесь ровным счетом ничего. Он будет блуждать по замку до конца жизни, вопия о помощи и проклиная архитектора постройки, принимаемый всеми за призрак, отбившийся от своих сотоварищей. И в итоге его обглоданные крысами (или кем похуже) косточки найдут где-нибудь в подземельях под кабинетом алхимии. Поэтому, увидев в конце коридора знакомую мешковатую фигуру только что упомянутого Робинсоном Невилла, Гарри снова налег на бег:

— Эй! Лонгботтом! Эй, погоди!

Перепуганный пухлячок остановился. Он дул на покрытые волдырями руки и плакал.

— Чего это с тобой?

— Обжё-ё-о-огся, — всхлипнул Невилл. — Я такой криворукий! Добавил в отвар иглы дикобраза, и он как...

— Ну и чего хнычешь? Так прямо больно, что ли, или в глаз попало?

— Нет, на меня профессор наорал. Сказал — выгоню к чертям из школы за несоблюдение безопасности-и-и!

— Да фиг с ним, он на всех орет. Ты мне лучше скажи, как быстрее добраться отсюда до кабинета вашего декана?

Немного отвлекшись от своих бед, Лонгботтом развернулся и поманил его за собой обратно к повороту. Тут в слегка отворенную дверь кабинета мадам Помфри Гарри заметил знакомую фигуру в чалме.

— Погоди-ка, Невилл! — шепнул он, и мальчишки приникли к дверной щелке.

— Ну как же вы так, мистер Квиррелл? — глухо укорял голос не видимой ими отсюда целительницы. — Вы же могли лишиться руки! Тут простым набором средств не обойтись, мои снадобья едва действуют. Вам придется спуститься к...

— Нет! — поспешно выкрикнул профессор ЗОТИ, одной рукой закрывая отвороты расстегнутого камзола и суетливо запахивая мантию. — Я сам!

— Что ж, вам виднее, — сухо ответила мадам Помфри. — Я могу только наложить заживляющую мазь, но как там у вас срастется внутри...

— Срастется.

Гарри скорчил Невиллу гримасу значительности, и, когда они отошли, гриффиндорец не удержался — спросил, что случилось. Поттер в двух словах рассказал о замещающей Квиррелла МакГонагалл на уроке ЗОТИ. Выслушав встречные объяснения Лонгботтома, он побежал в указанном направлении. Да, все-таки какое-то темное дело с этим увечьем Квиррелла, раз уж он так не желает показывать рану.

В приемной деканата Гриффиндора на обитом черной кожей диване, качая ногой, сидела Гермиона Грейнджер и, судя по замечательному фингалу, набухающему под левым глазом, дожидалась возвращения профессора МакГонагалл. Однако ни в дерзновенном взгляде, ни в растрепанной по-боевому челке, ни в презрительно оттопыренной губе, ни в самой позе девчонки не чувствовалось ни малейшего раскаяния.

— Привет, — сказал Гарри, беззастенчиво ее рассматривая.

Вместо ответа Гермиона надула жвачку и щелкнула пузырем.

— А где секретарь? — продолжал он, не смутившись откровенной "проверкой на вшивость".

Она ткнула большим пальцем за плечо, указывая на стену в кабинет декана:

— Помогает директору что-то найти. А тебя за что?

Гарри показал записку. Грейнджер кисло протянула "А-а-а..." и потеряла к нему всякий интерес. Но сияющий всеми переливами нефти фингал на ее лице не давал покоя, и Поттер спросил, кто это сделал, наивно предполагая, что раз уж сдвоенная пара со слизеринцами сейчас у Когтеврана, то и найти себе приключения такого толка Гермионе теоретически негде.

— С Дином Томасом поцапались, — снова щелкая жвачкой, сообщила гриффиндорская всезнайка, в личности которой чудесным образом соседствовали педантичная зубрила и отпетая хулиганка.

— Он же вроде из ваших?

— Ага. Но и среди двенадцати апостолов нашелся предатель, и на солнце есть пятна, и одна паршивая овца всё стадо портит, и...

— Так! Стоп! Я понял. Ну и из-за чего же вы... это?.. — он постучал себе кулаком в челюсть.

— Не, ну а чего он?! — Гермиона засопела. — Я просто, без всякой — заметь! — задней мысли спросила профессора, почему он в своих записях не делает таких же предусмотренных форматом пометок, как заставляет делать нас, а взамен ставит там какую-то отсебятину... Я сама видела! И у себя, и на доске тоже!

— А что сделал профессор?

Она заметно помрачнела:

— Поставил какую-то отсебятину... еще и в табель факультета. Полный произвол. А Дин Томас начал на меня же за это наезжать, наглость какая! Ну я дала ему в глаз, он дал в глаз мне, нас разняли, мистер Снейп выставил нас обоих разбираться к профессору МакГонагалл, снял еще кучу штрафных с Гриффиндора... у, змей! И Томас не лучше... Я же только узнать хотела про эти пометки!

Гарри пробило на смех, и тут в самый неподходящий момент из кабинета вышли секретарь деканата — рыхловатая пожилая волшебница в серой мантии с огромной стопкой книг в руках — и Альбус Дамблдор. Стараясь унять кривящийся от неудержимого хохота рот и отворачиваясь от обиженной конопатой мордашки Грейнджер, Поттер поздоровался и отдал секретарю поручение, заверенное МакГонагалл, на что та кивнула и снова куда-то убежала. Директор тем временем с высоты своего роста взглянул на студентов, а затем поманил к себе Гарри. От странного, несуществующего, но уже такого знакомого запаха у мальчика закружилась голова, замелькали мысли о смерти и надгробных памятниках со скорбными фигурами статуй.

— Загляни после занятий в общую учительскую, Гарри, — сказал старый волшебник. — Хотелось бы перемолвиться с тобой парой слов.

— Да, сэр.

— И еще. Забери ты наконец своего певчего ворона от моей каменной горгульи: он уже битый час признается ей в любви, и вот что я заметил — она вот-вот начнет ему отвечать...

Гарри слышал, что вход в башню директора охраняется скульптурой горгульи, но никогда еще там не был. Вот, значит, куда совершает свои вылеты нахальный Мертвяк!

Секретарь вернулась, увешанная старинными шкатулками и фамильярами, как рождественская ель, а один сосуд, напоминающий флакон для арабских духов, подала ему особо:

— Смотри, будь аккуратнее, не расплещи: это Эманация Благословлённого, состав на вес золота!

Когда Поттер вернулся в класс и выложил всё принесенное на учительском столе, оставшееся до конца урока время профессор МакГонагалл посвятила красочным рассказам об упырях, по очереди вынимая из шкатулок разные амулеты или же кости самих неупокоенных. Кроме того, она разучила с когтевранцами и слизеринцами несколько защитных заклинаний ("Большего и не требуется, достаточно любого из них: в отличие от вампиров из народных баек, настоящие весьма пугливы и куда менее агрессивны, чем им приписывает молва. Они скорее вцепятся в спящего, чем станут рисковать и нападать в открытую, тем паче на мага!"). Квиррелл, который обычно для этих целей обвешивался гирляндами чеснока, а сам боялся нежити до заикания, обратно в кабинет ЗОТИ так и не вернулся.

— Весело же он провел выходные! — признал Терри Бут, когда все они очутились за дверями, которые МакГонагалл, уходя последней, запечатала заклятием. — Надрался, наверно, в "Дырявом котле"!

— Интересно, кто его так отделал? — вмешалась слизеринка Паркинсон, невысокая крепкая девочка с курносым носом, с первого дня обучения прилепившаяся к компании Драко. — Вы видели?

— Надрался и подрался, — гнул свое Терри. — У нас сосед-магл такой же. Напьется и пристает ко всем, пока не огребет. Потом успокаивается, довольный.

— Нет, наш "индус" на такого не похож! — с сомнением сказал Майкл Корнер. — Он же весь та-та-такой нервный!

Гарри тоже подумалось, что дело тут обстоит значительно хуже. Но он, конечно, не стал распространять преждевременные слухи. Тем более что подобно большинству слухов, они могут оказаться ложными. В болтуне ума немного...

— Смотри, Винс, вон этот толстый задохлик, — сказал Гойл Крэббу, заметив мелькнувшего вдалеке Невилла Лонгботтома. — Пошли накидаем ему по-быстрому!

Два слизеринских гения ломанулись вперед, ничего не видя и расталкивая всех на своем пути. Гарри, хорошо приложившись из-за этого о стену, ощутил прилив ярости:

— Эй, ну-ка стоять! — крикнул он им вслед.

— Чё? — не поняли дуболомы и от удивления действительно остановились. — Это ты на кого сейчас тявкнул?

Поттер снова погрузился в знакомые с детства предчувствия хорошей взбучки, только сейчас вместо дружков кузена он стоял перед дружками Малфоя. И если там это были всего лишь сыновья обычных маглов, то здесь — хоть и тупенькие, но отпрыски аристократических родов магического мира. И эти могли стукнуть не только кулаком. В животе всё свернулось в тугую пружину, однако отступать было поздно и некуда.

— Лонгботтом сказал мне — по секрету — что его бабушка... знатная, кстати, ведьма, вы в курсе? Так вот, она заговорила Невилла, — импровизируя на ходу, начал сочинять Гарри. — Он говорит, она знает, что его часто изводят такие, как вы, ну и приняла сегодня меры — прислала сову. Там такое проклятие, жуть. Оно, когда колдуется, у Невилла на руках красные пятна выступают, зато у обидчиков... Вон, смотри, те двое сегодня всего лишь поржали над ним на зельеварении, — и Поттер вдохновенно указал на офингаленных Гермиону и Томаса, в потоке остальных гриффиндорцев устремившихся к лестнице. — И не исключено, что профессору Квирреллу тоже досталось неспроста! Короче, — он наморщил нос и помахал ладонью перед лицом, — лучше и не связываться. Вот чисто по-человечески решил предупредить, а там как знаете.

Молча выслушав всю эту абракадабру и, судя по взгляду, всё прекрасно поняв, Драко ткнул приятелей кулаками между лопаток:

— Пошли, прекраща-а-айте ерундой страдать, делать вам нечего, — и, обернувшись к Гарри, напоследок дернул бровями: — А зря к нам не пошел!

Ноги медленно оттаяли. Гарри выдохнул, подобрал с пола раскиданные учебники, скользнул взглядом по лицам однокашников. Если практически все выжидали, чем кончится представление, то в глазах одного лишь Акэ-Атля он заметил гаснущее желтоватое пламя и недавнюю готовность ринуться вперед огромным прыжком.

* * *

После уроков Гарри вспомнил о поручении директора забрать Мертвяка и явиться в учительскую. Именно в этой последовательности он всё и проделал.

— А, Гарри! Прекрасно, что ты зашел! — сказал Дамблдор таким тоном, будто это произошло случайно, а не он сам несколько часов назад назначил встречу. Подойдя к высокому, от пола до потолка, окну в эркере, старый маг задумчиво уставился вдаль, на Темный лес и медленно плывущие над ним тучи. Смотреть на мальчика он отчего-то избегал. — Как ты чувствуешь себя, Гарри?

Ворон потоптался у Гарри на плече и закопошился клювом у него в волосах настолько по-хозяйски, как если бы это были его собственные перья.

В кабинете они находились втроем. Громко тикали многочисленные часы.

— Всё отлично, сэр. Вот только волшебство дается мне не очень...

— А что ты хотел после всего лишь одной недели обучения? Сходу стать великим кудесником под стать Мерлину?

— Нет, но у той же Грейнджер с Гриффиндора всё получается стократ успешнее, чем у любого из нас...

— Не спеши. Каждому овощу свой срок созревания.

— Овощу, сэр?

— Это я образно, Гарри, не придавай большого значения словам, — бросив на него лишь косой взгляд из-за плеча, директор рассмеялся. — Впрочем, да, это твоя особенность. Я читал твою характеристику с предыдущего места учебы... От этих ваших... как их называют... психо... психу...

— Психологов?

— Вот! Да! Психологов, именно. Объясни мне, если сможешь, что значит "амбиверт"?

— А это обо мне такое написали? — ужаснулся Гарри. Он, конечно, знал, что мисс Бейтс любит заумные слова, но чтобы настолько... Интересно, это плохо, очень плохо или вообще кошмарно?

— Да, о тебе. Это что-то среднее между открытой и замкнутой личностью, насколько я понял, полистав источники. Между прочим, твоя мама была очень открытым человеком, любила быть в центре внимания...

— Я хотел спросить у вас, сэр... Может быть, где-нибудь у вас сохранились их фото... ну, где они вместе?

— Ты имеешь в виду колдографии Лили с Джеймсом?

— Да. Свадебные или какие-то еще. Может быть, с них можно было бы сделать копию... для меня? Пожалуйста!

— Пожа-а-алуйста! — елейным и снова каким-то раздвоенным, как время от времени у него прорывалось, голоском пропел Мертвяк. — Я тоже хочу на это посмотреть, мсье директор!

— Какой вежливый! — усмехнулся Дамблдор в сторону птицы. — А куда ты меня послал сегодня, когда я попросил тебя отстать от моей горгульи?

Ворон смущенно шаркнул лапой по кожаной нашивке на мантии Гарри и с абсолютно попугайским кривлянием начал кланяться, вытягивая шею. Для полноты картины ему оставалось затянуть только что-нибудь вроде "Мер-р-ртвяк хор-р-роший, хор-р-роший!" Поттер тайком показал ему кулак.

— Договорились, Гарри, я попытаюсь поискать в архивах. Возможно, что-то сохранилось. Семейных, конечно, обещать не могу: всё сгорело тогда в вашем доме. Но студенческие — вполне возможно. Ты лучше мне скажи, не беспокоит ли тебя в последнее время твой шрам... или что-то еще?

Тут Дамблдор наконец-то развернулся и пристально вгляделся в глаза ученика. Всё поплыло, размытое неподходящими теперь для зрения Гарри диоптриями. Директор наклонил голову в тот же миг, как мальчик стащил с переносицы свои "велосипеды". Дамблдор смотрел поверх стеклышек-половинок, Поттер — избавившись от очков и вовсе.

— Я всё чаще снимаю очки, — признался Гарри. — Когда меня осматривал школьный окулист, он сказал, что мою близорукость можно исправить только операцией. Но вот — безо всякой операции... Может быть, так влияет магия?

— Если бы всё было так просто, все маги отличались бы отменным здоровьем, божественной красотой и жили вечно, мой мальчик, а это, увы, не так, — печально усмехнулся директор. — Но это интересный феномен, интересный. Мне нужно будет это обдумать. Скажи, а ты не слышишь ли посторонние голоса в своей голове? Не видишь ли странные сны? Не вспоминаешь ли что-то, чего никогда не было?

Внутри Гарри сработал сигнал тревоги. Как быть? Похоже, директор может объясниться с ним насчет воспоминаний и голосов, если задает наводящие вопросы. И подозревает о видениях Гарри. Но так ли безобидно то, что чувствует мальчик, чтобы посвящать в это постороннего человека, пока еще никак не заслужившего доверия? И хочется, и колется. Любопытство просто раздирает, но этот "аларм", орущий внутри тревожной сиреной и мигающий огнями на все лады... Нет, с откровенностями стоит повременить.

Дамблдор недоверчиво прищурился, но отрицательный ответ принял и отпустил посетителей, а сам долго смотрел им вслед.

* * *

Вымотавшись за день, как грузчик старого Доклендса, Гарри уже готов был упасть в постель и отключиться под душевный вопль Мертвяка "Гуте нахт, майн фюрер!", как снова заметил этот странный взгляд следящего за вороном Акэ-Атля. Сон слетел, точно по мановению руки.

Когда в мальчишеской спальне стало тихо, а Мертвяк заснул на своей жердочке, спрятав голову под крыло, Гарри привстал на локте:

— Эй! Куатемок! Спишь?

— Нет, — ответил метис из-под одеяла.

— Слушай, а что ты все время так смотришь на моего ворона?

Акэ-Атль замер. Полежав чуть-чуть в неподвижности, он наконец решился, тоже приподнялся и поманил к себе Гарри. Опершись на тумбочку, тот перегнулся через проход между кроватями.

— Не знаю я... Но точно могу сказать, что если бы моя мать могла увидеть, с какой гадостью я сплю в одной комнате, она завтра же забрала бы меня из Хогвартса...

По коже Гарри прошел мороз.

9. Повсюду Джека застаем: он вездесущ, как наша пресса

Оказывается, очень опрометчиво говорить летающему животному посреди сети запутанных коридоров "Или ты сейчас выложишь всё как на духу, тупой пучок перьев, или я тебя побрею! Говори, кто ты, тварь!" Не сумев отбрехаться от допроса Гарри и схлопотав ультиматум, Мертвяк с воплями, что он, "мимир, чист пред Богом и людьми", кинулся наутек от разъяренного хозяина. Изумляя встреченных по дороге студентов разных факультетов и пару раз едва не сбив с ног ассистентов преподавателей, Поттер с палочкой наголо несся вслед за хлопающим крыльями и истошно каркающим вороном. Увлеченные погоней, оба они не заметили, как оказались в запретной части третьего этажа.

Потеряв след питомца и споткнувшись о какой-то тяжелый предмет на полу, Гарри остановился. Здесь было удивительно тихо, глухо и пахло паутиной. Под ногами валялись древние доспехи, они же в беспорядке громоздились у стен, кучами забивали пыльные углы.

— Ладно, черт с тобой. Возвращайся. А то мне из-за тебя влетит, — сказал Гарри, озираясь в неприятной полутьме. Здесь было как-то мерзко, хуже, чем в казематах Слизерина. Мертвяк не отвечал. — Ну и хрен с тобой. Если тебя сожрет какой-нибудь упырь, я тут ни при чем. Так и знай!

Поттер решительно развернулся, произнес заклинание Люмос и тут же среди неподвижных рыцарских лат увидел промелькнувшую невдалеке тень:

— Ох и ублюдок же ты, Мертвяк! Я тебя кормлю, пою, а ты...

— Мя-а! — отозвалась тень, и в круг света выползла облезлая кошка завхоза, издевательски потягиваясь и щуря наглые глаза, как будто видела в Гарри мышь, с которой теперь можно всласть поиграть.

Еще не хватало быть отчисленным из-за какой-то драной бестии! Мальчик быстро погасил палочку и отступил в "рукав" дополнительного коридора. Как назло, это был тупик.

— Т-с-с! — послышалось под ногами. — Если что, я вылечу и отвлеку их с Филчем, а ты беги на свет!

— Ты не ворон, ты свинья, Мертвяк! Так меня подставить! — Гарри ощупал стенку за спиной и понял, что это не стена, а кованая дверь.

— А что за гнилые подозрения, босс? Я тебе хоть раз что-нибудь плохое сделал? Или этому твоему мучачесу?

— Да всё время мне за тебя влетает! Всё время! — Гарри с трудом, но вспомнил заклинание, которому пытался научиться у зубрилы-Грейнджер: — Алохомора! — кованая дверь открылась, Гарри с Мертвяком просочились в нее, и очень вовремя: проклятая миссис Норрис как раз в эту минуту привела за собой своего хозяина. Теперь старый сквиб и его кошка прочесывали коридор. — Мне всё время за тебя влетает, а сейчас еще и отчислят, если поймают!

— Фу! Чем тут так смердит, как в жопе тролля? — вдруг спросил ворон.

И тогда они оглянулись. Душа Гарри ушла в пятки, а Мертвяк и подавно поделился с половицами комнаты продуктами своей жизнедеятельности.

Прицепленный стальной, звенящей от натяжения цепью к кольцу на люке в полу, к ним, полузадушенно хватая вонючей пастью воздух, пытался прорваться безобразно огромный пес о трех головах. Ошейник, усеянный шипами, обвивал сразу три шеи Цербера, и было видно, что вот-вот либо лопнет застежка, либо разойдутся звенья цепи, а мощной собачьей шее не грозит ничего. Гарри заорал от ужаса.

Прямо из стены в комнату, бледно светясь, выдавился силуэт Кровавого Барона, за ним подобострастно выглянул, но тут же и спрятался обратно старина Пивз.

— Прошу мне это засчитать в отработку, господин Барон! — провизжал полтергейст с той стороны.

Без лишних слов привидение слизеринской гостиной выхватило призрачный кинжал и бросилось полосовать Цербера с энергией трижды живого ассасина. Не то чтобы его удары наносили псу какой-то физический ущерб, но от такого напора чудовище резко осело на задние лапы и сдало назад.

Не теряя времени, Гарри дернул на себя дверь и выкатился в коридор. Вместе с Мертвяком они захлопнули ее, услышав изнутри сдавленный рык, от которого завибрировало под ногами, сиплый кашель и истошный вой сразу трех глоток "сиамского близнеца". Поттер даже не заметил, как вместе с вороном очутился на винтовой лестнице возле плачущего дождем желтого человека в оконном витраже, и еще долго они пытались отдышаться после нескончаемого бега.

— Блин! — проглатывая вязкую слюну, отрывисто вымолвил Гарри. — Что это было?

— Да ипацца-срацца, босс, чем бы это ни было, это ж просто какое-то невзъепеннопромандобляццкое пиздопроепище, акуеть-невстать! Я чуть яйцами нестись не начал! Как такую поебень, мать его, в школе держат, они тут все йобу дались, что ли?!

После такого боевого крещения Гарри решил принять пока на веру слова Мертвяка о невинности его побуждений. Хотя, конечно, остался уверен, что лже-мимиру есть что скрывать. Рассказать подробнее о своих подозрениях Акэ-Атль не сумел и, когда вечером того дня Поттер под большим секретом поведал ему историю с комнатой трехголового мутанта на третьем этаже, признал:

— Ладно, если так, то пусть его. Наверное, будь твой Мертвяк замешан в настоящем черном колдовстве, преподаватели Хогвартса раскусили бы такое сразу.

— Так что же ты в нем видишь?

— Не знаю, трудно это описать. Просто чую в нем что-то запредельное — аж волосы дыбом встают! — Куатемок немигающим взглядом уставился на горы, что виднелись вдали из окон когтевранской гостиницы. — Но согласен: по сравнению с этим дьяволом на третьем этаже твоя птица — просто весенняя ласточка...

— А еще там, в полу, находилась какая-то дверь, и к ней этот Цербер был пристегнут цепью...

— Точно! Именно то, что спрятано внизу, он и охраняет! — сказал метис. — И преподаватели это знают, раз уж запретили нам туда ходить...

— Слабо сказано — знают! Они же его туда и посадили охранять, с ведома самого директора. Дамблдор — тот еще фрукт, — Гарри едва сдержал улыбку, воспользовавшись случаем хотя бы заочно отомстить директору за вчерашнего "овоща". — Я вот только не знаю: предупредить об этом остальных ребят, или пусть, если что, помрут счастливыми?

Мальчишки засмеялись.

— Я бы, наоборот, туда кое-кого отправил, — признался Акэ-Атль, зло сощурив темные глаза. — А вообще странно, что Кровавый Барон кинулся вас защищать. О нем говорят, что это самый безжалостный из всех известных призраков, а ты ведь даже не из Слизерина...

— Зато если верить легенде, из Когтеврана была та, кого он любил.

— Угу. И которую грохнул при первом же подвернувшемся случае.

* * *

Всё шло своим чередом. Новые впечатления, новые знания, новые друзья и недруги. Так незаметно пролетели два месяца, и вот Хогвартс забурлил в преддверии маскарада на Хэллоуин. Студенты и преподаватели всех возрастов в одночасье сравнялись, с одинаковым задором придумывая себе костюмы для конкурса. Видимо, только два человека во всем замке не разделяли всеобщего воодушевления.

Первым был Гарри, который теперь в подробностях знал, как и когда погибли его родители, а в это 31 октября и подавно исполнялось десять лет со дня их смерти. Мальчик много раз представлял, как всё случилось, вспоминал и странные свои сны, навязчиво повторявшиеся, когда он лежал в летаргии у Лавгудов. Хотя, конечно, их содержание совсем не совпадало с официальной версией.

Вторым, безусловно, оказался алхимик, но для угрюмого зануды не нужен был и повод, чтобы испортить своим видом даже самое праздничное настроение кому бы то ни было. И всё же тут он посрамил собственные рекорды ношения траура. Многие даже спорили, что Снейпа не будет на праздничном ужине, но оказались неправы. Несмотря ни на что, декан Слизерина с вечно недовольной рожей банши появился за преподавательским столом, хотя сидел, даже не притрагиваясь к столовым приборам и действуя на нервы гриффиндорцам одним своим молчаливым присутствием.

Гарри думал, что не будет засиживаться здесь долго: ему хотелось побыть одному, в укромном уголке, и, может быть, даже дать по такому случаю волю слезам. Однако в самый последний момент Дамблдор поднял ему настроение намеком на то, что у него есть сюрприз для юного сына Джеймса и Лили. Окрыленный такой вестью, мальчик подключился к веселью однокашников и теперь немного жалел, что с ними за столом нет Полумны: за эти месяцы он сильно соскучился по Лавгудам, а особенно по Луне с ее глазами звездного цвета и плывущей походкой. Скорее бы прошел этот год и она тоже поступила в школу!

— Не грусти, босс, пройдет и это! — наслаждаясь угощениями с общего стола и ни в чем себе не отказывая, говорил Мертвяк. — Сегодня веселятся даже призраки! А о чем, кстати, ты грустишь? Влюбился?

Гарри примерил к руке бутылку с крюшоном:

— Вот я тебе сейчас как врежу этим промеж ушей, чтобы не болтал всякое!

— Разбей! Разбей! Я капли оближу! — трепетно взирая на хозяина, пообещал ворон.

Пир был в самом разгаре, когда в зал вбежал профессор Квиррелл в растрепанных чувствах и чалме. Рана двухмесячной давности у него на лице стараниями мадам Помфри почти зажила, остался лишь багровый рубец, а вот рукой он двигал всё еще с трудом и выглядел совсем не здоровым. Приблизившись к Дамблдору, он пролепетал:

— Там... это... т-т-т-тролль. В па-па-па-подземельях! — и рухнул без чувств прямо поперек стола.

Пока поднявшийся с места директор отдавал распоряжения об эвакуации учеников, Гарри заметил, что алхимик пристально посмотрел на Квиррелла, безжизненной морской звездой раскинувшегося на блюдах с едой, встал и, пользуясь всеобщей суматохой, скрылся за какой-то невидимой дверью — наверное, доступной только педагогическому составу школы. Этот странный блеск холодных темных глаз, сжавшиеся в нитку губы, возникшая будто из ниоткуда палочка в длинных пальцах и плавные перемещения атакующего черного скорпиона заставили Гарри содрогнуться. Будто управляла Снейпом какая-то тварь — нечто, во много раз более страшное, нежели Кровавый Барон.

Когтевранцы выходили вместе с гриффиндорцами, и между Гарри и Акэ-Атлем внезапно затесался Рон Уизли:

— Слушайте, там Гермиона хотела, пока все празднуют, залезть в одну из запретных секций библиотеки и до сих пор не вернулась. Мы с ней поспорили насчет одной штуковины, только я не думал, что ей взбредет именно сегодня...

В беседу неожиданно включился Мертвяк:

— Черт! А ведь там я ее и видел не так давно...

— Нашла, значит... Вот Мерлин! — упавшим голосом сказал Рон, повернулся и кинулся к пуффендуйцам, которые шли как раз в нужном ему направлении.

Гарри и Акэ-Атль, не сговариваясь, только переглянувшись, побежали за ним, а ворон хлопал крыльями у них над головами. Возбужденные форс-мажором студенты не обращали на них внимания, и вскоре им удалось оторваться от всех.

Последний месяц Поттер, Куатемок, Грейнджер и — иногда — Уизли проводили вместе всё больше времени. Гермиона, кажется, нравилась Акэ-Атлю, а Рон, охочий до знаний и считавший, что в большой семье он сам за себя ответчик и добиться чего-то можно только тогда, когда неустанно занимаешься тем, что тебе интересно, тоже примкнул к ним вслед за сокурсницей-заучкой. Наверное, этот парень был единственным, с кем рыжая стерва не только ни разу еще не подралась, а даже и наоборот — выказывала некоторые признаки уважения. Но именно сегодня, занятый своими мыслями, Гарри как-то упустил из виду странное отсутствие Гермионы за гриффиндорским столом.

Отделавшись от толпы, два когтевранца, гриффиндорец и говорящий ворон быстро промчались по опустевшему боковому проходу и устремились к женским туалетам. Именно там, по предположению Уизли, могла запереться Гермиона, чтобы попробовать проделать на практике вычитанное в добытой книге. Спрашивать, что же это такое, было некогда, и Гарри просто следовал за Роном и Мертвяком. Но тут за углом послышались торопливые шаги. Мальчишки юркнули за статую грифона.

— Нас, наверное, ищут! — прошипел Рон. — Из старост кто-то... Может, даже мой братец!

Но это был не Перси Уизли и не поисковая команда учителей. Коридор быстрым шагом пересек алхимик. В окружении черных теней, пляшущих под рваным факельным пламенем, с палочкой наизготовку, он не шел, а словно струился над полом и тем еще сильнее напомнил Гарри готового к битве скорпиона.

— Куда его понесло? — выглянул из-за статуи Акэ-Атль. — Подвалы ниже!

Мертвяк слетал за ним до поворота и доложил:

— Свернул на винтовую и пошел на третий этаж. В ту самую часть! — он многозначительно посмотрел на Гарри и Акэ-Атля.

Не успел он это произнести, пол под их ногами сотрясся. Следуя по пятам Снейпа, в коридор свернуло чудище не меньших размеров, чем запертая на третьем этаже трехголовая тварь. И хотя голова у этого гуманоида была всего одна, а судя по взгляду, мозг в ней и подавно отсутствовал, огромная дубина в жилистых горилльих лапищах наводила на мысли, что надо прикинуться частью интерьера. Мальчишки замерли.

Смердя, как выгребная яма, тролль прогромыхал мимо их грифона и влез в один из туалетов.

— Запрем его там, нафиг, и позовем преподов! — предложил Рон.

— Давай, погнали! — Гарри и Акэ-Атль выскочили из укрытия, но тут из уборной донесся визг, грохот и плеск воды. — Герми!

После этого они, уже ни о чем не договариваясь, хаотично бросились в туалетную комнату. Там их глазам представилось дикое зрелище: размахивая дубиной и рыча, горилла-переросток увлеченно гонялась за маленькой, но прыткой, как ласка, Грейнджер, а та визжала и швырялась в монстра кусками разбитого кафеля и осколками мраморных раковин. Из переломанных труб во все стороны хлестала вода, заливая темную мозаику пола и что-то, что было на нем начерчено каким-то составом почерком Гермионы — остатки полукруга, символы...

— Твою ж мать! — крикнула она. — Честное слово, это не я его вызвала!

Гарри и Рон, не раздумывая, ткнули палочками в сторону тролля и выкрикнули первые пришедшие на ум заклинания. Возможно, от страха или от ярости, но у них получилось сбить эту тушу с ног. Выхватив из болтавшейся на боку сумки свою знаменитую рогатку, Гермиона тоже умудрилась всадить троллю в лоб самодельную бомбочку из селитры, которая взорвалась и задымила лучше всякого колдовского проклятья. Оглушенный, с вылезшими из орбит красными глазками, монстр, подскочив было после ударов Поттера и Уизли, снова сел на задницу, а сверху на него, кашляя от дыма и трехэтажно матерясь, налетел Мертвяк — и ну долбить в макушку громадным клювом. Страдала от этого не столько макушка, сколько исходящие кровью уши тролля.

Внезапно Гарри услышал рядом с собой утробный рев и уже приготовился защищаться от невесть откуда взявшегося второго врага, как тут увидел выпрыгивающего из ученической мантии черного зверя, похожего на пантеру. Гигантская кошка в два скачка вознеслась на загривок контуженного тролля, а оттуда принялась кромсать когтями и клыками лысый, как орех, череп.

— Ну мне-то оставь! — кровожадно прокаркал ворон, которому давно не подворачивался случай поделиться с миром наболевшей экспрессией.

Через несколько секунд тролль распластался в луже воды, перемешанной с его собственной кровью, а черный зверь прыгнул за дверцу одной из чудом уцелевших кабинок.

— Пора валить, — сообщила Гермиона, но было поздно.

Захлопнувшуюся во время боя дверь в туалет вынесло ударом снаружи, и внутрь вломились МакГонагалл, Снейп, а за ними — Квиррелл. Что тут было! Гарри еще никогда не слышал, чтобы Минерва так разорялась на студентов. Даже мужчины-спутники уставились на нее с приоткрытыми ртами. Декан Гриффиндора обрушила на головы бедных учеников такое словоизвержение, что Поттер начал опасаться, не обменялись ли они со Снейпом телами по дороге сюда. А еще он заметил, как алхимик осторожным движением палочки дотер оставшиеся после всей этой возни каракули Гермионы на полу и перевел взгляд на Квиррелла, который пялился на него, словно увидел призрак. Заломив левую бровь и склоняя голову к плечу, Снейп почти беззвучно промолвил:

— Нежданчик, правда?

Квиррелл схватился за сердце и припал к стене, но на него никто не обратил внимания. Сильно хромая, алхимик подошел к троллю, нагнулся над ним и наложил связывающее заклинание. Мантия профессора была разодрана снизу, на ноге, и перепачкана клочками какой-то бело-розовой пены, но Снейп то ли не знал об этом, то ли впопыхах забыл.

— Где еще один студент?! — заорала Минерва, подхватывая с пола мантию и порванную школьную форму... Акэ-Атля.

— Я... здесь, — послышался его сдавленный голос из кабинки. — Не входите, пожалуйста! Я... не одет.

— Вы что, с ума сошли? — МакГонагалл настойчиво постучалась в дверцу. — Что вы там делаете? Что здесь... что здесь такое происходило?! — она с подозрением уставилась на помятую в драке Грейнджер, будто силясь уличить в нехватке одежды и ее.

— Тут был какой-то зверь, мэм. Черный такой... Он помог нам добить этого, — дрожа от перевозбуждения, как и Гарри, сказал тогда Рон. — Не знаю, откуда он вдруг взялся.

Сидящий на краю кабинки Мертвяк взглянул через плечо на скрытого внутри мальчишку, потом снова повернулся ко всем:

— Это он и был.

Зельевар отодвинул с дороги Рона и Гарри и решительно открыл дверцу, заслонив проем своей необъятной мантией.

— Всё понятно, — после десятка секунд молчания он, не оборачиваясь, отвел руку в сторону: — Профессор, подайте, пожалуйста, мне вещи студента, — и, раздраженно швырнув в Акэ-Атля комком его одежды, приказал: — Одевайтесь и выходите. Жду вас всех, — а это уже относилось к присутствующим, — в учительской через пять минут. Кто не явится, будет исключен. Сегодня же!

— Верно, профессор! — наконец-то сдавая позиции диктатора и становясь похожей на обычную бабушку, кивнула МакГонагалл. — Поговорите с ними по-мужски, давно пора. Совсем распоясались! Слепому коню что кивай, что подмигивай! Пять штрафных очков Гриффиндору!

— Но мэ-э-эм! — по привычке заканючили Рон и Герми.

— И столько же Когтеврану.

— Десять, — хлестнув злым взглядом Гарри с перелетевшим к тому на плечо Мертвяком, по выходе за дверь добавил Снейп. — Когтеврану — десять.

— Блять... — сказал ворон.

— Пятнадцать! — донеслось в ответ из коридора.

* * *

— А теперь потрудитесь сообщить, почему после эвакуации вы четверо находились не в своих башнях.

В учительской стояла жуткая — и жутко знакомая Гарри и Мертвяку — вонь псины. Если в туалете все прочие запахи перебивались миазмами тролля и дымовухой Гермионы, то здесь не определить его было невозможно: он бил в нос, как пудовый кулак кузена Дадли.

Под громкое тиканье десятков висящих на стенах и стоящих по углам часов Снейп полусидел на буковом письменном столе, взирая на вошедшую четверку. Вонь Цербера, пена из его пасти, смешанная с кровью алхимика и, в конце концов, хромота последнего вызвали у Гарри нешуточные подозрения. А не намеревался ли профессор зельеварения под шумок унести из хранилища под трехголовым псом что-то, там спрятанное? Мысли его перебила Гермиона:

— Простите, профессор, это я виновата. Во время банкета я пошла в туалет, и там меня застала тревога. Убежать я уже не успела, туда ворвался тролль. И большое счастье, что мимо как раз проходили ребята, — она взяла за руки Акэ-Атля, стыдливо кутавшегося в кое-как прикрытые мантией обрывки своей одежды, и Рона.

Неужели его приятель — оборотень? Гарри стало не по себе. А ведь он уже много раз видел приметы, намекающие на его двойственную сущность...

— Да, сэр, мы подняли шум, чтобы привлечь внимание учителей, — подхватил Уизли.

— А каббалистические символы вы чертили на полу, как я понимаю, для лечения своего обострившегося цистита, — съязвил Снейп, даже не удостоив мальчишку взглядом.

— Но я клянусь вам, профессор, этот ритуал никак не мог вызвать тролля! — воскликнула Гермиона, боявшаяся, что ее теперь исключат за вредоносное колдовство, и боявшаяся небезосновательно, как понимал Гарри, видя реакцию профессора, который, по слухам, знал толк в таких делах. Вот только зачем он замел следы, компрометирующие Гермиону? Это был бы чертовски удобный предлог опозорить Гриффиндор и порадовать деток аристократов своего факультета отчислением маглорожденной из школы.

Алхимик поднялся со стола, одним небрежным движением палочки обмел мантию, уничтожая собачью вонь, слюну, кровь и восстанавливая целостность материи. Вкрадчивой походкой, уже без малейших признаков хромоты, он приблизился к Грейнджер:

— Сама додумалась, или подсказал кто?

Она опустила голову и шмыгнула носом:

— По книжке...

— И где же вы, позвольте осведомиться, разжились подобной литературой, мисс Грейнджер? — принимая у нее аккуратно обернутую книгу, продолжал допрос Снейп. Газетная обложка аккуратистки Гермионы, у которой была мания оборачивать всё, что попадалось ей в руки хотя бы на час — книги, тетради, блокноты, альбомы, — тут же полетела на пол. На темном кожаном переплете блеснуло золотое тиснение с заглавными "GG".

— В запретной секции, сэр... Между подлинником Хроник Акаши и сборником трактовок Ницше под редакцией академиков и профессоров Дурмстранга. Там еще рядом стеллаж магловской оккультной литературы, но до нее я не дошла...

"Какое счастье, что не дошла, вундеркинда ты наша!" — мелькнуло у Гарри, которому совсем не улыбалась мысль изгонять из школьного женского туалета заодно и дьявола. Он никак не мог взять в толк, зачем Герми и Рон вообще полезли в эту область знаний. Видимо, взять это в толк не получалось и у Снейпа.

— И чем вас так заинтересовала эта тема? — зельевар повернул книгу другой стороной.

Тогда Гарри смог прочитать название и имя автора. Называлась она не то на французский, не то на немецкий лад — "Доппельгёнгер" — а написал ее некто Геллерт Гринделльвальд (имя показалось Поттеру смутно знакомым, он точно уже где-то его слышал или видел). По центру обложки виднелось выпуклое, как камея, изображение — два лица, растущие из одной головы и смотрящие в противоположные стороны: одно — молодое, гладко выбритое; второе — старое, с бородой и усами.

— Дело в том, профессор, что я уже читала об этом в немагической литературе... Но сведения психологов меня не убедили. И тогда...

— Я, кажется, не просил вас начинать свою безусловно увлекательную историю с момента сотворения мира. Я спрашиваю: чем э-та те-ма так за-ин-те-ре-со-ва-ла лич-но вас? — отчеканил Снейп.

Гермиона замялась. Гарри видел, что ей очень не хочется откровенничать с этим мрачным и скользким профессором, с легкой руки которого слизеринцы постоянно оскорбляли ее и других гриффиндорцев только потому, что он поддерживал заведенную в Хогвартсе с незапамятных времен традицию непримиримой вражды двух факультетов. Хуже того: в линзах очков снова всё поплыло, а в левом ухе послышалось с детства привычное шипение: "Тс-с-с! Молч-ч-чать! Ни с-с-слова!" На правом плече закопошился Мертвяк, и голос его отдался эхом в другом ухе: "Расскажите ему! Расскажите всё!" Они, эти двое, снова едва не свели Гарри с ума, как тогда, под Распределяющей Шляпой при поступлении. Мальчик сдавил виски ладонями и зажмурился, силой воли заставляя их обоих заткнуться и даже не представляя, что выбрать. Всё, всё говорило в пользу того, что доверять Снейпу нельзя ни в коем случае: разум, прошлый опыт, факты... Но он знал точно — если здесь кто-то и сможет разобраться, то это профессор алхимии. Непонятно откуда, но знал.

— Расскажи всё! — тронув за руку Грейнджер и содрав с носа очки, шепнул Гарри. Снейп и Герми уставились на него одинаково изумленными глазами, мол, вот уж от кого можно было меньше всего ожидать. А ведь он даже не представлял себе, что скрыто под этим самым "всё".

— Но это долго, — предупредила Гермиона, с вызовом уставившись в бледное лицо зельевара.

— Ничего. Тут уже никто никуда не спешит. Присаживайтесь, — ответил он, сам сел за буковый стол и сложил руки на груди, дожидаясь, когда ученики рассядутся вокруг. — Слушаю вас.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В прошлый четверг, то есть ровно за неделю до этого злополучного Хэллоуина, Гермиона самозаточилась в библиотеке и весь вечер усердно готовилась к уроку заклинаний у профессора Флитвика. Уже с начала октября первокурсники узнали, что декан Когтеврана всего лишь замещал основного преподавателя истории магии — лысенького призрака по имени Катберт Бинс. Когда же зануду Бинса, который, как оказалось, не заметил зеркало на своем пути, прошел сквозь его поверхность и удалился в некое подпространство, доступное привидениям и скрытое от живых, наконец нашли и перенаправили оттуда в реальность, он как ни в чем не бывало продолжил читать лекции. Только теперь студентам, а не зазеркальным сущностям. Поговаривали, что в былые времена профессор Бинс точно так же не заметил по рассеянности и собственной смерти, а потому встал с утра со смертного одра, покинув бренную оболочку, и зашаркал на свой урок. Тело предали земле, но сказать об этом бедолаге-привидению не решился никто, и оно продолжало преподавательскую деятельность так, как если бы ничего не случилось. Соответственно, Флитвику остались только его часы, и он стал гонять учеников по своей основной дисциплине с удвоенным тщанием.

Если бы не три часа спортивной подготовки у безжалостной мадам Хуч, наконец-то подпустившей некоторых, как ей показалось, морально и физически подготовленных студентов к метлам, Грейнджер ни за что не задремала бы над книгой. И не проворонила бы в тихом уголке тот момент, когда мадам Пинс попросила всех читателей разойтись по своим гостиным. Сон, сморивший девочку, был так крепок, что она не очнулась даже тогда, когда библиотекарь погасила освещение и ушла из зала. Но виной недосмотра была вовсе не халатность Ирмы Пинс. Всё дело в том, что еще в очень нежном возрасте, не зная ни о чарах, ни о собственной природе, Гермиона в совершенстве научилась отводить глаза некоторым надоедливым взрослым. Первым ее опытом стала мерзкая коллега родителей, мисс Гиббс. Она так и лезла во все дела маленькой Грейнджер, а папа с мамой жалели ее, потому что у несчастной Розмари, видите ли, не было своих детишек, а ей так хотелось с кем-нибудь понянчиться. Вытерпев ради уважаемых ею родителей пару осад, Гермиона поняла, что надо как-то уклоняться от неприятной обязанности — во всяком случае, их черепаховой кошке вполне удавалось избегать гостей, незаметно ныряя под кровать. Так что было с кого брать добрый пример. И, едва завидев мисс Гиббс на пороге, девочка очень четко проговаривала внутри себя: "Ты меня не видишь". Как ни странно, вскоре это заработало и с тех пор безотказно спасало Герми уже не только от любвеобильной дантистки, но и от других нежелательных встреч с кем бы то ни было. Возможно, именно поэтому ее не заметила даже волшебница Хогвартса: та просто забыла снять с себя свой "кокон" после тренировок у Хуч, где у них был сдвоенный урок со слизеринцами, а драться у Гермионы не было настроения.

Проснулась она уже поздно вечером. Вероятно, старосты еще не совершили обход своих гостиных, и отсутствие ученицы пока замечено не было. Девчонки из комнаты Герми, зная ее независимый характер, хватились бы соседки в последнюю очередь.

Повертев затекшей шеей, Грейнджер уже хотела подняться и тихонечко покинуть читальный зал: привыкшие к темноте глаза прекрасно различали контуры предметов, поэтому даже включать свет, чтобы уйти, ей было не нужно. Но тут она услышала шепот и шаги, доносящиеся из-за стеллажей. Гермионе показалось, что разговаривают двое или трое, причем старшекурсников: это был голос парня и голос девушки. Она еще подумала, что странное место выбрали влюбленные для поцелуев, ведь находились они явно в запретной секции, а пустить в нее могла бы только библиотекарь — значит, эти ребята проникли туда тайком и без разрешения, из-за чего сильно рисковали репутацией своего факультета.

— Поставь на место! — громким шепотом велела кому-то невидимая в темноте девушка. — Это не она!

— Но здесь же тоже двуликий! — возразил парень. — Вот, прямо на обложке!

— Нам он не нужен. Вернее, нам нужен не он. Не этот. Так оформлялись все его сочинения. Кстати, помнишь? На первом курсе было! Всё, всё, поставь. В его "Доппельгёнгере" этого не было!

— Точно? Мы же тогда не успели ни прочитать, ни сделать...

— Да уверена! Я успела пролистать всё от начала до конца, и там не было ничего о реликвиях древних семейств. Ни слова!

— И даже о кровавом эмеральде?

— И о нем тоже. Там другое. Призыв Тени не даст в нашем случае никаких результатов, она не подчинится нам. И еще хорошо, что у меня тогда ничего не вышло. Мы бы и вчетвером не совладали с этой тварью, если бы она появилась...

Гермиона насторожилась: на кого на кого, а на влюбленных эти нарушители походили мало, и целоваться странная парочка явно не собиралась. Девочка подкралась к решетке, отделяющей запретную секцию от секций свободного доступа. Так и есть: решетка была отперта, в замке торчал ключ. Гриффиндорка тихонько просочилась внутрь, юркнула под раздвижную лесенку у стеллажа и там затаилась в надежде, что стук бешено скачущего сердца не выдаст ее загадочным посетителям. В этом ночном разговоре крылась какая-то тайна, и не поддаться соблазну подслушать ее любознательная Гермиона не могла...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— В замке торчал ключ, и вы... — остановил ее алхимик. — Мисс Грейнджер, в замке торчал ключ... и...

Гермиона стыдливо залилась краской, и веснушки ее прямо-таки засияли на упрямом лице. Не выдержав считывающего взгляда преподавателя, она вынуждена была отвести глаза и сознаться:

— Ну да, я сначала сделала с него слепок... на жвачку. Заморозила ее, чтобы не потеряла форму, потом вставила ключ обратно и пролезла под лесенку.

— Хорошо. И, пожалуйста, избавьте меня от необходимости контролировать каждую вашу фразу, — поморщился Снейп, как если бы у него болел зуб или голова. — У нас с вами обоюдный интерес: уйти отсюда как можно быстрее. Давайте сюда эту свою... жвачку.

У Гарри мелькнула робкая надежда, что профессор ограничится лишь устным наказанием, максимум — отработкой, и до исключения их четверых из школы дело не дойдет.

Гриффиндорка с досадой вытащила из кармана отвердевший грязно-белый комок с отпечатками зазубрин ключа и протянула алхимику, но тот, не скрывая брезгливости, лишь взглянул на зажеванную резинку и указал пальцем положить ее на стол подле небольшой статуэтки какого-то египетского божка.

— Продолжайте.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Загадочная парочка пошушукалась еще немного, затем, видимо, или нашла, что искала, или, напротив, не нашла, но голоса стали приближаться к выходу. Гермиона набросила на себя капюшон мантии и на всякий случай еще вжала голову в плечи, надеясь, что они, проходя мимо, не заметят ее под лестницей.

Они и в самом деле не смотрели в ее сторону. Люмос, испускаемый палочкой девушки, очень скупо освещал лишь небольшое пространство вокруг них. Зато эти двое были для Гермионы как на ладони, и она чуть было не выдала себя, охнув, но вовремя зажала себе рот обеими руками. Ближе к ней был парень — лет шестнадцати на вид, в общем, старшекурсник; высокий, стройный, бледный, с правильными чертами лица, длинными темными волосами; было в нем что-то знакомое, но Герми не могла определить, что, а главное — где она видела его раньше. Но испугал ее не он, а выглянувшая на мгновение из-за него девушка, его ровесница. Гермиону затрясло, потому что увидела она... саму себя.

Выросшую себя.

10. Не выбирая, видит глаз. Слух чуток не по приказанью...

— А, вот вы где!

В учительскую входил профессор Дамблдор в длинном парчовом халате. Снейп и, по его примеру, остальные почтительно поднялись с мест.

— Что у вас тут? Дознание? — усмехнулся старец, поглаживая струящуюся по вышивке на груди серебристую бороду. — Ну-ну. Профессор Снейп, я заберу у вас вот этого мальчика, — он кивнул на Гарри. — Думаю, вам не составит труда закончить тут всё... э-э-э... без него?

Возражать начальству алхимик не осмелился, и, хотя по его резко озлобившемуся взгляду и желвакам, что загуляли под кожей угловатого некрасивого лица, стало понятно, что этот скорпион крайне недоволен помехой, так и не съеденная жертва была отпущена на все четыре стороны. Гарри охватили противоречивые чувства: с одной стороны, он теперь хотел дослушать интригующую историю Гермионы, с другой — радовался, что его извлекли из клешней профессора зельеварения живым и невредимым, с третьей — чувствовал себя немного предателем перед теми, кто не избежит расправы. Сидящий на его плече Мертвяк недовольно запыхтел, но смолчал.

Дамблдор поманил Поттера за собой, и вскоре они очутились перед той самой горгульей, которую пару месяцев назад Гарри спасал от настойчивых ухаживаний своего ворона.

— Барбекю из лакрицы, — проговорил директор.

— Что? — не понял Гарри.

— Это пароль, — объяснил Дамблдор. — Для входа в мой кабинет.

Забавный пароль, и главное — простой, как полпенни. А Поттер уже давно привык к когтевранским изыскам при входе в родную гостиную... Горгулья тем временем пропустила их на лестницу. Старый профессор продолжал:

— Сегодня мне наконец доставили то, что я распорядился отыскать после прошлой нашей с тобой встречи, Гарри. К счастью, в одной семье не побоялись слуг Сам-знаешь-кого и оставили в семейном альбоме опасную колдографию даже под угрозой обысков. Впрочем, ты сам сейчас всё увидишь.

Под угрозой обысков... Что-то Лавгуд не говорил про обыски, чинимые прихлебателями этого трусливого Ирода — Волдеморта. Но, наверное, просто не хотел пугать раньше времени...

Руки Гарри слегка дрожали от волнения, когда Дамблдор подал ему обрамленный в красивый багет движущийся снимок. Ворон у него на плече нетерпеливо завозился, тоже стремясь подсмотреть изображение, но мальчик прижал фотографию к груди и поднял замутившийся от слез взор на директора.

— Можно... — начал было он, но голос сорвался и сел, пришлось откашляться. — Можно я заберу его себе и посмотрю... там... в комнате?..

— Да, конечно. Поступай, как считаешь нужным.

Теперь, наверное, Гарри не слишком расстроился бы, даже добейся Снейп его исключения из Хогвартса. Серая Дама сжалилась над ним при входе в гостиную и задала совсем простой вопрос:

— Что после кораблекрушения, плывя в океане на обломках досок, один выживший пират ответил другому, когда тот сказал: "Зря ты не послушался меня и не проколол ухо вовремя"?

— Ничего не ответил, — буркнул Гарри. — Заплакал и приготовился стать неупокоенным призраком [1]...

Дверь отворилась.

________________________________________

[1] Пропущенное звено рассуждений в ответе на загадку Серой Дамы: пираты прокалывали уши, чтобы вставить золотую или серебряную серьгу в надежде, что случись кораблекрушение и их тела выкинет на берег, кто-нибудь возьмется предать останки земле, а серьгу заберет в качестве оплаты за свой труд.

Увидев фотографию, Мертвяк скептически каркнул, за что был пересажен на жердочку с напутствием заткнуться. Гарри же лег на кровать и долго вглядывался в лица Лили и Джеймса, только-только поженившихся и счастливых. Мама казалась едва ли старше той школьницы, какой он видел ее прежде, на других снимках. Отец вроде бы тоже не слишком повзрослел с тех времен, жесткие темные волосы всё так же топорщились во все стороны, а круглые линзы очков поблескивали, перекрывая бликами выражение глаз. Выглядели они оба студентами, совсем еще детьми, и трудно было представить, что скоро у них у самих появится ребенок. В семьях маглов с этим не торопились — во всяком случае, в тех семьях, которые знавал Гарри, живя с Дурслями. Если бы не ветка белой орхидеи в прическе мамы и не букетик какой-то цветочной чепухи, приколотый к лацкану отцовского пиджака, их трудно было бы принять по нарядам за жениха и невесту. Но, быть может, у магов так заведено — без лишних церемоний. Тут Гарри не брался судить.

На фотографии к жениху и невесте то и дело подходили с поздравлениями гости — вот мелькнул и скрылся за краем рамки сам Дамблдор, вот повисла на шее отца какая-то маленькая пожилая женщина в нелепой шляпке, украшенной огурцами и цветками тыквы, а вот расцеловала их обоих в щеки мама Луны Лавгуд, Пандора, уже знакомая Гарри по другим снимкам... Так, и сам не заметив перехода, мальчик заснул. Во сне он начал видеть разные перепутанные и нелогичные сцены: где кто-то за кем-то гнался, кто-то рыдал в голос, кто-то кричал на самого Гарри, и поначалу это был Дурсль-старший, потом светловолосый отец Драко Малфоя, а в конце концов метаморфозой наваждения их обоих превратило в заику-учителя по ЗОТИ, который, мотая свою чалму и совсем не заикаясь, переругивался с зельеваром на небольшой полянке в лесу. Потом вдруг стало тихо и туманно. Медленно и робко туман рассеялся...

Открыв глаза, Гарри несколько секунд пытался понять, где находится. В спальне было совсем темно, мальчишки спали, посапывая (Стреттон — тот, как всегда, самозабвенно похрапывал), где-то тикали часы. Акэ-Атль, судя по безмятежному дыханию, доносившемуся с его кровати, уже давно вернулся из учительской, никем никуда не отчисленный.

Поттер не знал, сколько он проспал и который час, но сон улетучился без следа. Он нащупал на груди свадебную фотографию родителей и, подсветив ее палочкой, снова начал разглядывать участников церемонии.

Внезапно за спиной Джеймса Поттера возникли две фигуры. Обладатель первой был лишь немного выше отца. Второй же на снимке целиком не помещался, отображаясь только по грудь. Гарри узнал его по гигантскому росту, кудлатой засоренной бороде и брутальной одежде. Но вот при виде того, первого, мальчик вздрогнул, сердце его ёкнуло и замерло. Помолодевший на много лет, прилично одетый, выбритый и причесанный парень и тот затравленный псих из холодильника, который приснился Гарри в последнюю ночь, проведенную в доме Дурслей, были одним и тем же человеком. Не узнать его было невозможно, как и самого отца: этот нахальный огненный взгляд широко расставленных и несколько безумных темно-серых глаз, капризный рот аристократа, форму которого при их с Гарри личной встрече не смогли скрыть даже неопрятно торчавшие усы, породистый тонкий нос и брови вразлет, высокие скулы — всё выдавало в нем загадочного типа, притащившего за собой в мир маглов целый выводок дементоров.

Значит... он не приснился? И значит сон из школьного автобуса, где этот парень, будучи еще моложе, но всё равно узнаваемым, в компании с Джеймсом Поттером и еще двумя неизвестными прохвостами измывались над доходягой, которого подловили на лужайке близ Хогвартса — и Гарри теперь точно знал, в каком месте это произошло, — тоже не был сном?! А доходяга, без сомнений, стал его нынешним преподавателем зельеварения, только значительно прибавившим в росте и ядовитости. Так вот за что он так не любит сына Джеймса Поттера... Оно и понятно, Гарри тоже не любил бы одно напоминание о тех унизительных сценах. Всё это было на самом деле.

Хагрид! Брюнет обернулся и что-то сказал стоявшему чуть позади него великану. То есть, Хагрид наверняка знает, кто это такой! Еще бы он не знал, если они вместе были приглашены на свадьбу родителей!

Гарри подскочил, торопливо натянул теплый свитер и куртку, переобулся в высокие осенние ботинки, сунул рамку с фото под ремень брюк и на цыпочках, но быстро покинул спальню. В гостиной тоже было тихо, но еще и пустынно, и холодно. Ветер из раскрытого окна отдувал легкую занавеску. Гарри привалился к подоконнику, выглядывая наружу и пытаясь высмотреть сверху дорогу к хижине лесника, но видно было лишь подсветку разных построек замка, звезды и мерцающие глаза сов, которые бесшумно рассекали ночной воздух над Хогвартсом. Думать о том, чтобы выйти в промозглую стынь сейчас, да к тому же отправиться в сторону запретной территории, Поттеру было неуютно. Однако после увиденного им на снимке он совершенно точно не сумел бы дотерпеть до того удачного момента, когда можно будет легально сбегать в гости к Хагриду. Даже осознавая всю бестактность своего визита — по его прихоти будет разбужен взрослый человек — мальчик уже не мог остановиться. Протяжный, холодящий кровь в жилах вой неизвестного животного, долетевший со стороны холмов, — и тот не образумил Гарри. Что-то изнутри подгоняло его вперед, и оно было сильнее доводов здравого смысла. В конце концов, что может случиться — с ним же его волшебная палочка, при помощи которой он в команде с несколькими другими недоучками недавно привалил целого тролля!

"Уверен?" — будто бы спросил с портрета, висящего в простенке между окнами, сумрачный молодой вельможа в средневековых одеяниях — как гласила надпись с вензелями, некий принц Гэбриел. Не поддавшись на провокацию пронзительных глаз давно уж мертвого красавца-аристократа, Поттер юркнул к двери. Неизвестный принц лишь подбоченился и с усмешкой покачал головой ему вслед.

Не замеченный более никем, мальчик преодолел половину пути до жилища великана и заметил, что по другой дороге, но тоже со стороны замка и в направлении леса движется некто в черном. Гарри затаился за стволом сосны, и вовремя, поскольку скрывавшийся под плащом и капюшоном незнакомец, едва заметно прихрамывая, свернул на ту тропу, по которой только что спускался он сам. Летящая походка, сопровождаемая хромотой, была узнаваема, как если бы сейчас этот прохожий остановился и представился: "Да, это я, профессор Северус Снейп". Собственные намерения были Поттером тут же забыты: судя по всему, провалив затею с похищением важной вещи из охраняемого Цербером подвала, зельевар отправился доложить о неуспехе кому-то из своих сообщников за пределами здания школы.

Дальше они продвигались уже вместе — Снейп и, с большим отставанием, Гарри, причем последний очень жалел, что не прихватил с собой свою, пусть и дешевенькую, метлу. Следить за зельеваром с воздуха было бы куда проще, без опасения хрустнуть предательской веткой или споткнуться на ухабе. Этот профессор наверняка был темным, очень злым колдуном: не зря о нем поговаривали, что его заветная мечта — преподавать ЗОТИ вместо Квиррелла и что в былые времена, в ранней юности, он примкнул к сторонникам того "великого" истребителя младенцев и их матерей. Уже одно это обстоятельство внушало Гарри отвращение к алхимику и недоумение, почему после всего этого он не заточен со своими сообщниками в Азкабане, а как ни в чем не бывало разгуливает на свободе и ведет уроки у студентов Хогвартса. Видимо, у директора школы волшебства какое-то вычурное чувство юмора... Ведомый желанием изобличить вероломного профессора, Поттер, забыв о страхе, следовал за Снейпом в глубь Темного леса. Не зря всё-таки Джеймс с друзьями метелили этого выродка, когда были подростками. Поделом...

Не дойдя до хижины Хагрида, алхимик свернул вправо и углубился в самую мрачную часть леса, словно зачарованную смертоносным дыханием Морриган. Даже деревья здесь таили древнее зло под обросшими мхом кривыми и мертвыми ветвями. Тут было еще темнее, и ориентиром для Гарри служил слабый огонек палочки профессора, которой тот подсвечивал себе путь по еле различимой тропке. В какой-то момент зельевар вдруг остановился и стал настороженно озираться, точно что-то учуяв. Гарри замер за сухим стволом толщиной в три обхвата, а когда выглянул, Снейпа и след простыл.

— Вот же блин! — досадливо прошептал мальчик, не представляя, куда в этой кромешной тьме мог держать путь учитель.

Плутал он долго. Небо посветлело, и звезды начали меркнуть в сизом тумане. Похоже, занимался рассвет. Неожиданно заблудившийся Гарри услышал голоса и пошел в направлении звука. Ноги вывели его к странной полянке. А странной она была потому, что всю ее покрывали круги лишенных всякой поросли островков, поросших по контуру красными или уже почерневшими мухоморами. В центре одной из таких грибных арен под веткой сосны спорили два человека. Гарри снова затаился за деревом, однако ему пришлось сдернуть мешающие очки и перетерпеть резкую боль в шраме на лбу.

Полубоком к нему стоял замаскированный капюшоном алхимик, наведя палочку на кого-то, плохо различимого в его тени, и ухватив этого второго свободной рукой за воротник под горлом.

— Я думал, после той истории тебе хватит сообразительности не переходить мне дорогу еще раз, — вкрадчиво, но грозно цедил Снейп. — Ты полагаешь, твой фокус с троллем был остроумен?

— А ты полагаешь — нет? — отвечал ему чей-то голос, в котором изумленный Гарри, хоть не без труда, но узнал Квиррелла. Не без труда, поскольку преподаватель ЗОТИ сейчас и не думал заикаться и лопотать, как делал это обычно, а скорее кривлялся и ёрничал. — Я ведь зафиксировал тогда твой добрый совет на простой магловский диктофон и смогу в случае чего воспользоваться записью для доказательства твоей сопричастности. Я же здесь всего лишь новичок, получивший наставление опытного коллеги-пе-пе-пе-е-едагога. Главное — вовремя нажать кнопочку, и никакой магии, никакого мошенничества!

— Не смеши. Лучше познакомь со своими дружками — я только что, кажется, слышал их вопли в западной части леса... у Гнездовья Восьмиглазых, не иначе. Ты всё с теми же недобитками здесь встречался, Квиринус?

— А с кем встречался ты в тот раз в Лютном, Северус? Только не рассказывай мне сказки, будто заскочил туда ради бальзама для своей свежепреставившейся матушки. Имей в виду: молчишь ты — молчу я. Нам обоим есть что скрывать.

— Один неверный шаг, Квиринус, и я завершу то, что не успел в прошлый раз. Один! Неверный! Шаг! — Снейп опустил палочку и ввинтил ее кончик в больное плечо Квиррелла, а тот вскрикнул от боли. — Хреново помогает "Лазарус" от кромсающего заклятья, не так ли? — в голосе зельевара слышалось неприкрытое злорадство.

Над головами у них резко закаркала ворона. Оба собеседника вскинулись от неожиданности, а совершенно сбитый с толку Гарри понял, что пора уносить отсюда ноги, пока эти двое не обнаружили его и не решили, что живой свидетель для них крайне нежелателен.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бесформенная фигура лесника высилась на холмике, словно гигантский валун. Хагрид выглядывал что-то из-под приставленной ко лбу ладони. Восходящее солнце било холодными осенними лучами, и тень исполина, падающая наискосок, была четкой, бесконечно длинной и глубоко-темной, как и свойственно утренним теням. В какой-то миг она зашевелилась, распадаясь надвое. Подле Хагрида выпрямился человек с длинными, до плеч, черными волосами, болезненно истощенным лицом и в плаще-домино с откинутым за спину капюшоном. По сравнению с другими людьми был он немалого роста, вот только рядом с лесником казался всего лишь марионеткой — носатым Лекарем Чумы из райка ярмарочного артиста. Маленьким, нескладным и хрупким: дерни за нити чуть грубее — и душа вон.

— Доброе утро, Рубеус, — тихо сказал он, скрещивая руки на груди. — Что это вы там высматриваете спозаранку?

— Доброе. Да вот, маста Снейп, гляжу, значить, чегой-то там кентавры столпились и рассматривают. Не к добру.

— А, кентавры... Они любуются на вздумавшего прогуляться ни свет ни заря Поттера, Хагрид. И удивляются, отчего это ваши акромантулы сегодня столь ленивы...

Великан так и подпрыгнул:

— Чё?!!

Он вытаращил на мастера зелий круглые глаза, но тот лишь слегка оскалился, что в переводе с его языка мимики и жестов на человеческий должно было символизировать буйное веселье:

— Успокойтесь, Рубеус, успокойтесь. Неужели вы думаете, что я позволил бы ученику нашей школы так спокойно помереть от укуса какого-то гигантского паука? Акромантулы сейчас в другой части леса... доедают, видите ли, парочку знакомых мистера Квиррелла. Им не до знаменитого мальчика-с-которым-все-носятся. Хорошего дня, Рубеус. Да, и как увидите Поттера — передайте, что с его неусыпной помощью Когтевран скоро полностью лишится поощрительных баллов на год вперед.

Качая головой и приговаривая: "Ну и шутки у вас, маста Снейп!", Хагрид проводил взглядом удаляющегося зельевара.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вряд ли Гарри выбрался бы из глуши без чьей-либо помощи, но тут сродни божественному озарению на него снизошел, а точнее — "снислетел", Мертвяк. Костеря хозяина на чем свет стоит, горе-мимир подсказал ему дорогу до замка, и благодаря своему ворону Поттер благополучно вернулся к цивилизации, хотя мысленно попрощался уже со всеми знакомыми.

Гарри понимал, что сглупил как никогда и своеволием подставил весь свой факультет: израсходовав весь запас ругательств, Мертвяк более миролюбиво и достаточно цензурно доложил, что пропавшего студента хватились в башне Когтеврана, и в итоге к поискам подключились даже старосты Слизерина, дабы избежать обвинений со стороны гриффиндорцев в предвзятом отношении к сыну Джеймса Поттера. На душе у Гарри было гадко. Он ожидал взбучки. Он уже не успевал заскочить к Хагриду за тем, за чем сбежал ночью. Он так и не разобрался, кто из преподавателей, ссорившихся сейчас в лесу, прав, а кто виноват. По всему выходило, что Снейп и Квиррелл друг друга стоили, но какие у них общие дела и как мог учитель ЗОТИ выпустить тролля из подземелья, перевернуть вверх тормашками весь Хогвартс, а потом притворяться несчастненьким слабонервным придурком? Алхимик — тот, по крайней мере, был откровенным мерзавцем и прямолинейной сволочью и ничуть этого не скрывал, а Квиррелл постоянно водил всех за нос. Хуже всего было то, что мальчик даже не знал, с кем это можно обсудить и как вести себя дальше. Вот когда он сильно пожалел, что был "тихушником" и до сих пор не завел себе друга, которому можно довериться. Не с Мертвяком же откровенничать, право слово!

Старосты всех четырех факультетов — в их числе был рыжий братец Рона, Перси Уизли, — в суровом молчании проводили беглеца к профессору Флитвику, и обычно спокойный, даже добродушный декан удивил Гарри жестким выговором под стать Минерве МакГонагалл. Пристыдив Поттера по первое число ("Вы, Гарри, семимильными шагами приближаетесь к тому, чтобы стать аутсайдером среди студентов. Даже не знаю, в кого это у вас!"), Флитвик объявил, что в наказание за серьезный проступок отправляет его на трехнедельную отработку в кабинет к профессору Квирреллу.

— О, нет, нет, сэр! Пожалуйста! Только не у профессора Квиррелла! — взмолился Гарри. — У кого угодно, только не у него! Я прошу вас, сэр!

— А что такое? — вздернул бровь полугоблин. — Чем вас не устраивает ваш преподаватель ЗОТИ?

— Всем устраивает, но можно я буду отрабатывать у кого-нибудь другого, профессор? — сейчас Гарри согласился бы даже на подземелья Снейпа, однако Флитвик остался неумолим и отправил его на занятия с окончательным вердиктом: по вечерам, в кабинете Защиты от темных искусств, и точка.

Немного придя в себя на Трансфигурации, Гарри решил пока держать свои открытия при себе и вспомнил, что так и не дослушал рассказ Гермионы, которая как раз сейчас сидела через ряд от него и сосредоточенно отрабатывала заклинание "Скрибблифорс" применительно к простому карандашу. Точно такими же увлеченными уроком выглядели и Рон с Акэ-Атлем, находившиеся в разных концах кабинета, но с одинаковым выражением на лицах. После ночного успеха с троллем палочка Гарри как будто проснулась. Теперь она охотно выполняла приказы хозяина, поэтому перо у него наколдовалось едва ли не у самого первого в классе. Отчитавшись перед профессором МакГонагалл выполненным практикумом, на обратном пути Поттер прошел мимо своего места и подсел к Акэ-Атлю.

— Привет, — шепнул тот, с досадой возвращая чуть оперившиеся сбоку ножницы в первоначальное состояние. — Где это ты всю ночь шлялся? У наших после тролля и так истерика, а тут еще тебя черти дернули...

— Надо было сходить в гости к Хагриду, но я заблудился в темноте.

— Чего тебе приспичило?

— Хотел показать фотку, которую дал Дамблдор. На ней был и Хагрид. Правда, потом исчез, — и в самом деле, когда Гарри посмотрел на снимок утром, лесник и тот парень из холодильника больше не появлялись. — А чем всё кончилось со Снейпом?

— Да ничем особенным. Злобная анаконда сказал, — и, очень похоже пародируя манеру алхимика выдавливать из себя по слову, из-за чего Гарри не сдержался и хихикнул, мексиканец процитировал: — "Я смотрю, домашнее задание из раздела "Соли азотной кислоты" вас вдохновило, мисс Грейнджер. Но если бы поднять школу на воздух не терпелось мне, я бы прибег к помощи тринитротолуола. От него не так много дыма, как от вашей селитры, но эффект бесспорен. Рогатку на стол — и все свободны". Герми сдала рогатку, Снейп погнал нас спать, а сам пополз в свой террариум — сцеживать остатки яда.

— Нет, подожди! А что с двойниками?

— С какими еще двойниками? — не отрываясь от задания, переспросил Куатемок.

— В библиотеке.

— А что за двойники в библиотеке?

На мгновение Гарри показалось, что приятель или разыгрывает его, или издевается, хочет, чтобы его поуговаривали. Но нет, слишком отвлеченный вид был у Акэ-Атля.

— Герми взяла в библиотеке книгу, так? На обложке был нарисован двуликий человек, так?

Куатемок покивал, потом добавил, что зельевар забрал у Гермионы книгу еще до того, как потребовал рогатку и до того, как директор увел с собой Поттера. Но на вопрос Гарри, чем закончился ее рассказ о том, как она пошла в запретную секцию и встретила там своего и еще чьего-то взрослого двойника, Акэ-Атль захлопал глазами:

— Ты о чем?

Гарри пересказал ее историю ровно до того места, где их прервал своим появлением Дамблдор. Акэ-Атль выглядел пораженным:

— Из того, что ты рассказываешь, ничего не помню. Помню, как директор забрал тебя из учительской. Помню, как Герми сказала, что пробралась в запретную секцию и...

— Мистер Коронадо Ортега Куатемок, мне кажется, или вы еще не выполнили практическое задание? — прервала их перешептывание МакГонагалл и грозно воззрилась на Гарри: — Снова вы, мистер Поттер? Простите, но мне кажется, что на сегодня вам пора бы унять свой пыл.

— Потом! — шепнул Акэ-Атль и отмахнулся от Гарри, не желая проблем с деканом Гриффиндора.

Но и потом, уже собравшись вчерашним составом, ребята так ничего и не выяснили. Рассказ каждого из них прерывался на одном и том же месте: по версиям всех троих, Гермиона проникала в запретную секцию, случайно натыкалась на интересную книгу и забирала ее с собой. В книге находилась инструкция, следуя которой, можно было призвать некую сущность из грядущего, что Грейнджер и пыталась проделать, пока ее ритуал не нарушил вломившийся в туалетную комнату тролль. Книгу у нее затем изъял профессор зельеварения. Всё.

— Ладно, черт с ними, с двойниками, — сдался Гарри, утомившись биться о непробиваемый заслон: ему стало понятно, что Снейп как-то воздействовал на их мозги и у них у всех, кроме Поттера, до которого алхимик не успел добраться, случилась частичная амнезия. — Но что это была за сущность и зачем тебе так не терпелось ее призвать — это-то ты помнишь?

— Хм-м-м... — Гермиона отдула упавшую на глаз густую челку и энергично потерла лоб нижней стороной ладони. — Слушай, а я ведь хоть и помню, что там что-то было, но это как во сне... Так странно... И как мы поспорили с ним, — она кивнула на Рона, — тоже помню, но вот о чем и ради чего?

Уизли кивнул и подхватил:

— Та же штука! Как во сне, точно сказала! И что вы думаете, — понижая голос, обратился он к Гарри и Акэ-Атлю, — это он нас каким-то заклинанием?

Гарри отлично помнил подслушанное в лесу и теперь был уверен, что профессор Снейп из категории тех людей, которые не останавливаются ни перед чем во имя личной выгоды. Каким могло быть это заклинание, он не представлял, но что старшие маги наверняка умеют оперировать такими вещами, как чье-то сознание, даже не сомневался. Значит, пока не поздно, нужно записать всё, что алхимик еще не стер у одного него — а о том, что Снейп постарается это сделать, Гарри готов был поспорить на что угодно. Такое напоминание самому себе, может быть, позже сослужит хорошую службу.

11. Так в могиле лежит скелет, но чье-то колдовство свершается...

Анимаг. Оказывается, Куатемок был анимагом. И после той истории с троллем его имя внесли в специальный реестр Министерства Магии, которое ставило на учет всех волшебников, способных приобретать животную форму по собственной воле. Второй, анималистической, ипостасью Акэ-Атля, которую на родине его отца и матери принято было называть нагуалем, был крупный черный ягуар — одна из разновидностей пантер. В Европе и — по большей части — в Азии пантеры являлись леопардами с излишней пигментацией окраски. Они заметно отличались по размерам (если не считать огромных нунду из Восточной Африки), форме тела и повадкам от своих американских сородичей. Куатемок признался, что его дед по линии матери — а происходили они из тольтекского племени аколуа — был шифтером [1], зарегистрированным в МАКУСА [2] (маги-северяне контролировали себе подобных на обоих материках Западного полушария планеты), и по совместительству — шаманом тайного магического сообщества в Мехико. А прозвище, носимое дедом, звучало как Балам, и он всерьез считал себя прямым потомком бога-ягуара [3].

_____________________________

[1] Шифтерами (и охотниками) в Америке называют анимагов.

[2] МАКУСА — аббрев., Магический Конгресс Управления по Северной Америке, американский аналог Министерства Магии.

[3] Бог-ягуар, нагуаль (вторая, животная сущность, альтер-эго) которого был именно этим зверем, в мифологии древних майя/ацтеков фигурировал под именем Тескатлипока — Дымящееся Зеркало.

— А почему анимагов и оборотней регистрируют в разных списках? — забывшись во время отработки у Квиррелла, однажды брякнул Гарри, которому до смерти надоело каждый вечер готовить какие-то вонючие снадобья из чеснока по поручению учителя ЗОТИ.

Обычно Квиррелл сидел в своем кабинетике и почти не высовывался в класс, где возился Гарри, но в тот день ему срочно понадобилось что-то найти, и он, старательно изображая трясущегося от нервного тика недотепу, заглядывал во все ящики, поскольку потерял надежду отыскать нужное при помощи магии. Вопрос Гарри застал его у большого опечатанного сундука, похожего на саркофаг. Квиррелл вздрогнул и обернулся. Глаза его забегали, как у вора, но он взял себя в руки и ответил:

— Па-па-па-понимаете, Гарри, они х-хотя и па-па-похожи между собой по modus operandi, на самом деле с-с-совершенно разные. Лик-кантропов — их много, а вот а-анимагов — не очень.

— Ну да, Акэ-Атль говорил, что анимаги перекидываются по своей воле, а оборотни — нет. Но они же все равно звери, те и эти...

— Не с-с-скажите, — увлекшись, Квиррелл оживился и подсел поближе к ученику. — Об-боротень не контролирует ни п-превращение, ни агрессию, он становится не просто зверем, а к-кровожадным зверем. А анимаг всегда немного ч-че-человек.

Раньше, когда Гарри не знал, что профессор притворяется, заикание его не раздражало, теперь же он сразу вспоминал их недавний разговор со Снейпом в "эльфовом кольце" и злился на подлое двуличие учителя ЗОТИ. Всё-таки Квиррелл был знатоком своего предмета, и если бы не нужда разыгрывать запуганного упырями дурачка, то он мог бы очень преуспеть в передаче опыта молодым волшебникам. А опыт у него имелся, и богатый. Ко всему прочему, ему, кажется, нравилось говорить о таких вещах: вместо неизменного выражения страха в глазах трусливой белки засветился азарт, он катал подробности во рту, пробовал на язык, упивался ими, рассказывая ученику пару-тройку историй о нападениях волколюдей на маглов и магов.

— А анимаги? — Гарри больше интересовали вменяемые "перевертыши".

— А что а-анимаги? С этими всё и так ясно. А-а-анимагические способности бывают стихийными и приобретенными. По большей части, конечно, п-приобретенными. Вот батюшка ваш... по-по-покойный... тот еще лось был...

— Вы знали моего отца?!

— Ах нет, не д-да-а-о-овелось, — и Поттеру почудилось, что учитель едва не обмолвился "к счастью", но вовремя умолк. — Про н-него в Хогвартсе многие наслышаны. Он, п-поговаривают, долго учился на анимага, до-о-о пос-с-следнего не знал, что в-выйдет. А вышел вот... — Квиррелл растопырил по бокам от чалмы две руки со скрюченными пальцами, и было видно, что поднимать покалеченную руку ему до сих пор больно. — Так б-бывает, знаете ли. Тренируешь-шься, а потом бац — и ты к-крыса какая-ниб-будь. Обидно. А еще в-вот вейлы быв-вают, на востоке их больше всего. Те стихийницы. Но в-вейлой может быть только женщина. Пока она ч-ч-че-е-еловек — глаз не отвесть, а вот настоящей увидишь — з-заикаться станешь. Была у меня одна в-вейлочка...

После оговорки о заикании Гарри не сдержался и хохотнул, хотя знал, что Квиррелл на самом деле говорит вполне чисто, а если и нуждается в каком докторе, то скорее в травматологе, нежели в логопеде.

— Смешно в-вам, По-По-Поттер... А эти ш-шлюхи, между прочим, ж-живут за счет мужчин. Такая в-всю душу вытянуть может, если захочет. Ну хотя тут тоже на кого напорется, — профессор нехорошо усмехнулся. — Иногда они и не доживают до с-старости поэтому. К-ка-а-ак повезет. Предпочитают маглов доить, те ж влипают без-з-отказно и не умеют истинное лицо в-вейлы под маской разглядеть...

Тему вейл Гарри развивать не стал, к тому же что-то подсказывало ему: упомянутая Квирреллом "вейлочка" до старости не дожила. Ну да и сам Квиррелл не был предпочтительным для этих бестий лопухом-маглом.

К слову. В злополучной хижине на опушке, когда шумиха вокруг его ночной прогулки улеглась, Поттер все-таки побывал, добровольно вызвавшись помочь леснику с уходом за подкроватными шуршунчиками. Однако никакой информации о том загадочном госте на свадьбе родителей мальчик от Хагрида так и не получил. С колдографии "парень из холодильника" бесследно исчез, да и сам великан повторно появлялся там крайне редко. Описание внешности незнакомца со слов Гарри ни о чем Хагриду не говорило, потому что под такие приметы подходило множество студентов и прежних времен, и нынешних. Хотя мальчика не оставляло подозрение, что взрослые что-то от него утаивают. И великан — в их числе.

Когда Гарри написал письмо Ксено Лавгуду, где поделился подслушанным в лесу разговором Снейпа и Квиррелла, а также рассказал о тролле и Цербере, отец Полумны ответил, что всё не совсем так, как видится ребятам, и что им не надо шпионить за зельеваром, "ибо уж кто-то, а мистер Снейп, несмотря на скверный характер, ни сам не сделает ничего дурного обитателям Хогвартса, ни другим не позволит сделать". Эта убежденность слегка успокоила Гарри, но воспринимать самодурство алхимика, не протестуя всем существом, он так и не научился. И даже после того, как однажды на его уроке мальчику наконец удалось создать безукоризненный во всех отношениях взвар, а Снейп, взглянув одним глазом, бросил снисходительное "Нормально. Можете, когда хотите" и поставил ему оценку "выше ожидаемого", Поттер продолжал относиться к учителю враждебно.

* * *

В первую же неделю отработки наказания Гарри был очень заинтригован стоявшим во владениях Квиррелла "саркофагом". Сундук и в самом деле напоминал неподъемный каменный гроб, запирался он каким-то мудреным способом, через печати и заклинания, которых первокурсник, надо полагать, знать не мог, тем паче что записаны они были иероглифами. Иногда мальчику казалось, что изнутри выточенной из черного гранита коробки доносится завывание сухого ветра пустынь, как это бывает, если приложить к уху витую раковину. Но, вероятно, это была только иллюзия. Мертвяк, который иногда приезжал сюда на плече хозяина, посоветовал ему в этот сундук пока не соваться. Да Гарри и сам каким-то шестым чувством улавливал исходящую от этой древнеегипетской реликвии дурную энергию.

Многое в мрачном кабинете Защиты от темных искусств на поверку представляло собой нечто иное, нежели выглядело вначале. Например, портрет какого-то родовитого семейства из Ирландии... Ковенантов, если верить подписи на багете. С виду — дружные ребята, окружившие кресло старшего брата: трое мужчин, две девушки, блондинка и рыжая. И еще рыжим был один из братьев, богемного облика молодой человек в черном смокинге, с густой кудрявой шевелюрой, бородкой и усами. Семейная идиллия. И стоило лишь чуть скосить глаза, как боковое зрение отображало такое, от чего слабый сердцем мог бы запросто схлопотать инфаркт. Тень пробегала по полотну, искажая фигуры, пока ты не смотрел на них пристально. Отрубленная голова сидящего в кресле старшего брата валилась ему на колени, а потом, пачкая кровью стеганый домашний халат, скатывалась под ноги. Милая бледная блондинка переставала улыбаться, черты лица ее озлоблялись, и девушка становилась демоном с длинными когтистыми пальцами на руках и уродливыми, как у ликантропов, ногами-лапами под разодранным подолом белого романтического платья. Глаза рыжей фосфоресцировали, словно два изумруда, а изо лба, загибаясь к спине, вылезали зеленые рога. Ничуть не краше нее делался и рыжий денди, любитель саморасчлененки и прочих мазохистских увеселений, с цепями и крючьями в руках, содранной кожей и дырой в животе, сквозь которую влажно поблескивали кровавые внутренности. Третий брат — сатанинский мертвый пират, который до метаморфозы, с длинными черными волосами, бледным лицом и в темно-синем сюртуке с множеством пуговиц, чем-то походил на Снейпа — несколько блёк и терялся: на фоне всего этого выводка он выглядел почти обычным даже после чудовищного преображения. Если, конечно, не считать огромной окровавленной секиры в его жилистых руках, которой он и снес башку сидящему. Все пятеро тогда начинали что-то шипеть, переговариваться друг с другом и глумиться над наблюдателем. Квиррелл сказал, что не всякий способен увидеть истинную суть этой картины даже периферическим зрением. Подобно тому, как коней-фестралов могли различить только люди, ставшие свидетелями гибели близких, Ковенанты в своей инфернальной ипостаси показывались лишь ясновидцу, и то не каждому, а только в личности которого присутствовало темное, даже — по выражению самого преподавателя ЗОТИ — грязное начало, наследственное или приобретенное в процессе жизни.

И вот в последний день отработки, радуясь, что наконец-то он отделается от обременительного общения, Гарри явился в класс и еще при входе услышал чей-то вскрик и тяжелый звук падения. Мальчик выбежал на внутреннюю лестницу, и его глазам предстало нехорошее зрелище: внизу, в комнате, Квиррелл без чувств валялся возле каменного сундука; несколько печатей было снято, несколько иероглифов светилось, переливаясь радугой; в пальцах учителя была намертво зажата его палочка, а размотавшаяся чалма почти спала с головы. Гарри заметил, что волосы у него не росли, и решил, что именно это и пытается скрыть от всех Квиррелл. Не подумав об опасности, он подбежал к лежащему, наколдовал посредством Агуаменти ледяной душ и щедро окатил им преподавателя. И только потом подумал, что у зельевара он схлопотал бы за это гарантированный "тролль", поскольку должен был уже догадаться взять с полки флакон с простым нашатырем, а не разводить всю эту слякоть на радость слизням и мокрицам. Лысый череп Квиррелла был неровным, местами сильно бугристым, словно под кожей раскинулась в разные стороны большая опухоль, похожая на паука, вцепившегося лапами в купол.

— А?! Что?! — подпрыгнул преподаватель и выставился на Гарри обалделым взглядом.

Мальчик отпрянул, а Квиррелл первым делом трясущейся здоровой рукой зашарил по голове, поправляя промокшую чалму. Когда он понял, что Гарри успел что-то увидеть, глаза его сузились. Оба они медленно поднялись на ноги и распрямились, копируя движения друг друга, как зеркальное отражение и его источник. Мокрый учитель был и страшен, и жалок, но в стальном его взгляде читалась пугающая решимость. Он нацелил на Поттера свою палочку и, слегка ею качнув, пробормотал:

— Обливиэйт!

Пару секунд в голове Гарри всё плыло. Знакомые ощущения как реакция на уже слышанное заклинание. В тот день после Хэллоуина, встретившись с мальчиком в одном из коридоров замка, алхимик странно посмотрел на него, и мысли Гарри замутились. Потом состояние отхлынуло, а в темно-карих глазах Снейпа отобразилось недоумение. При повторной встрече — на этот раз перед уроком зелий — Снейп едва уловимым движением выронил палочку из рукава себе в ладонь и уже сопроводил мановение тихим шепотом: "Обливиэйт". Результат был неизменным. Таким растерянным Гарри зельевара еще не видел. Теперь то же самое выражение было на лице Квиррелла.

Опомнившись, преподаватель ЗОТИ метнулся к нему и хотел схватить за плечо, но в этот миг в кабинет влетел Мертвяк и, поочередно укладывая тяжелые крылья на спине, потоптался на перилах лесенки.

— Клёвая погодка там, — красноречиво поглядев на Квиррелла, сообщил ворон. — Первый снежок, я прям тащусь, как нюхлер по золотой жиле! Айда на улицу, босс! Бо-осс! Эй!

Гарри будто бы проснулся. Он первым прервал контакт гипнотизирующих взглядов. Квиррелл машинально опустил руки, потом кивнул в знак того, что отпускает и мальчишку, и его птицу. Выходя, Поттер успел заметить, что саркофаг больше не светится.

* * *

Утро, когда должен был состояться первый в этом сезоне матч по квиддичу между командами хогвартсовских факультетов-соперников, выдалось морозным и ясным. И участники, и болельщики пребывали в приподнятом настроении, а некоторые — даже в излишне приподнятом. Воинственная Гермиона уже успела подраться с Альбертом Вэйси из Слизерина и Эрни Макмилланом из Пуффендуя, которые провоцировали их с Роном высказываниями о том, что гриффиндорцам что-то там "слабо". На их стороне была и Пэнси Паркинсон, однако Грейнджер гордо заявила, что "баб не трогает". Уизли, растаскивая их, получил в общей сложности даже больше тумаков, чем Герми, в том числе — случайно — и от нее самой.

Оживились, если так можно выразиться, даже привидения замка. Почти Безголовый Ник, он же сэр Николас, и Толстый Монах делали ставки, предрекая победу Гриффиндору. Пивз назло им пророчил, что победят слизеринцы. Призраки Когтеврана и Слизерина, не сговариваясь, холодно держались в стороне от суеты и друг от друга, но при этом было видно, что и их интересует нынешний исход сражения, ведь стараниями Снейпа и самих гриффиндорцев "красный" факультет в последнее время только и делал, что терял поощрительные баллы, во всем уступая пронырливым "зеленым гадам". Во всяком случае, Кровавый Барон уж точно не мог не болеть за своих, пусть и втайне.

Гарри и его приятели-однокурсники пришли на трибуну в числе первых. Их сторона была украшена в тонах когтевранского герба, и над башенкой, увенчанной бронзово-синим флагом, парил гигантский орел, привлекая всех окрестных ворон — ну, разве что кроме устроившегося на плече у Поттера Мертвяка. По другую сторону стадиона, точно напротив них, была оборудована трибуна преподавателей и место комментатора — Ли Джордана, приятеля близнецов Уизли. Еще до начала соревнований Джордан, прижав к горлу палочку, через заклинание Сонорус нес всякую чепуху, пока к нему не пробралась МакГонагалл и не заставила его умолкнуть. Впрочем, когда квиддич начался, даже ее присутствие не избавило зрителей от потока джордановской отсебятины, столь же объективной в отношении Слизерина, сколь объективен был слизеринский декан в отношении Гриффиндора. Мадам Хуч свистнула в серебряный свисток, Анджелина Джонсон поймала квоффл — и пошло-поехало. Постепенно Гарри вошел во вкус, вместе с Акэ-Атлем болея за старших софакультетников Гермионы и Рона, трибуна которых находилась правее когтевранской.

"Змеюки" играли жестко и бескомпромиссно. Это сразу ощутили на себе некоторые игроки противника, послетав со своих метел и грохнувшись на песок арены. За такие проделки в известных Гарри магловских командных играх виновников должны были бы дисквалифицировать, но мадам Хуч игнорировала нарушения, а Минерва МакГонагалл блокировала справедливые замечания комментатора о нечистой игре Слизерина. Вот за эту вопиющую нелогичность Гарри и предпочитал обычный футбол, где нечестные игроки уже схлопотали бы от судьи желтую, а то и красную карточку. Наколдованный лев над башенкой Гриффиндора бесновался и рычал, ему насмешливо вторила шипением изумрудная кобра над зеленым штандартом напротив. Причем это было какое-то абстрактное, ничего не означающее шипение: настоящих змей Гарри понимал, а здесь это звучало как имитация иностранного языка.

— Гриффиндор исполняет штрафной удар! — кричал Ли Джордан. — Мяч у Спиннет...

Трибуны вскочили. Может быть, именно это и спасло жизнь Гарри, который тоже подпрыгнул со скамьи. Просвистев в полудюйме от того места, где секунду назад находилась его голова, и проламывая помост, в пол ушел бладжер. Мертвяк истошно закаркал и взмыл в воздух. Гарри не понял ничего, пока тяжелый, как пушечное ядро, мяч не вернулся обратно, чтобы довершить начатое, но опять промахнулся.

В какой-то миг Поттер встретился взглядом с сидящим точно напротив него Снейпом, а затем зельевар снова принялся следить за одичавшим бладжером, слегка двигая губами. "Черт, так вот кто натравил на меня эту фигню!" — метнулось в голове.

— Бежим! — заорал быстрее сориентировавшийся Куатемок: зверь внутри него реагировал молниеносно.

Анимаг схватил Гарри за руку и потащил через весь ряд. За спинами их на скамейку снова обрушился бладжер, чудом не убив Корнера и до смерти напугав Лайзу Турпин.

— Остановите матч! — заорал Акэ-Атль, но его вопли потонули в общем шуме: на неприятности какого-то студента не обращал внимания никто, кроме его приятеля и того, кто был их непосредственным источником.

После четвертой попытки умертвить Поттера бешеный мяч наконец-то отстал. Запыхавшиеся Гарри и Акэ-Атль без сил привалились к нижним стойкам трибун: они и сами не заметили, как скатились по ступенькам.

— Это был Снейп! — тяжело глотая, сказал Поттер. — Я видел, как он науськал на меня бладжер!

Но тут на них вместо бладжера обрушился пучок матерящихся черных перьев:

— Какой, в жопу, Снейп?! — прокаркал он. — Вы что, ни хера не видели, что ли?! Ёпта, босс, ты меня изумляешь!

— Что не видели? — на два голоса выкрикнули мальчишки.

— Пока он не изъебнулся шмальнуть заклом себе за спину, хрен бы вы отделались от этой куеты, — Мертвяк даже позволил себе от избытка чувств ласково подолбить Гарри клювом в макушку. — Эй, очнись, босс! Вовремя я серанул на бошку Квирреллу, раздери его виверн!

— А Квиррелл тут причем? — спросил Куатемок.

— Это ж он сидел позади вашего любимого Снейпа, бля! Что, не судьба мозгами пошевелить, да? Если б Снейп не отводил бладжер, он бы точно уже кого-нибудь угробил. Босса, например!

Гарри не выдержал:

— С чего ты взял, что этот урод отводил от нас бладжер? Может, они вдвоем с Квирреллом, в сговоре, пытались избавиться от меня как от свидетеля?!

— Босс, не льсти себе. Когда "этот урод" надумает избавиться от тебя, об этом узнаешь только ты, да и то в последний момент. Или вообще уже на том свете.

— А на кой черт Снейпу меня спасать? — не сдавался Поттер, и его поддержал Акэ-Атль:

— Да, точно: на кой черт?

— Вот я и сам думаю: на хрена ты ему сдался, такой дубинноголовый? — свысока озирая хозяина, выдал ворон. — Наверно, есть резон... Может, в карты на спор проиграл...

Тем временем Джордан под вой и свист трибун торжествующе объявил победу Гриффиндора: ловец "красных" поймал снитч.

* * *

— Я думаю, тебе надо рассказать обо всем этом Дамблдору, — выслушав рассказ Гарри и Акэ-Атля, произнесла Гермиона. — Он директор, ему лучше знать.

— А может, пусть лучше Гарри поговорит с профессором Снейпом? Он ему вообще-то жизнь спас... как бы... — возразил Рон.

— Да ну к черту! — Гарри содрогнулся от одной мысли о том, что ему придется мямлить что-то перед этим клювоносым выродком с садистскими замашками: Грейнджер и Уизли ведь не видели того, что видел он в лесу после Хэллоуина.

— Так пойдемте все вместе, раз один ссыкуешь, — подмигнул Рон, лукаво блестя развеселыми голубыми глазами: еще бы, он так радовался за победу родной команды, в которой играли и его братья, что даже чудом миновавшая Гарри опасность не сбила его торжественный настрой.

— Я не ссыкую. Просто не уверен, что Снейп делал это именно ради меня. Может, просто хотел подгадить Квирреллу. Он, если вы не забыли, память вам стер, так что вы потом три дня еще подтормаживали.

— То, что он нам стирал память, мы как раз и забыли, — хихикнула Гермиона, — только вот почему он не стер ее тебе?

— Если "Обливиэйт" — это заклинание забвения, то пытался. И он, и Квиррелл.

Гриффиндорцы переглянулись:

— Да, это заклинание забвения. А как ты узнал?

— Так и узнал. А у Квиррелла на голове какая-то гадость вроде опухоли, и когда он понял, что я ее увидел, хотел стереть мне память, но у него не получилось, как до этого у Снейпа. Так что я и не знаю, честно говоря, кому из них было выгоднее заставить меня замолкнуть навсегда. Мертвяк говорит, что Квирреллу, но я не уверен до конца.

— Вот сходи и поговори со Снейпом, — присоединился к гриффиндорцам Куатемок. — Ни в жизнь не поверю, что у меня друг — ссыкло.

— Сам ты ссыкло! — огрызнулся Гарри. — Ну и схожу. Чтобы вы отвязались.

— Браво! — поаплодировала Гермиона. — Я всегда в тебя верила!

* * *

Когда Гарри постучался в кабинет Снейпа, мужской голос издалека неприветливо откликнулся, кого это, дескать, принесло и какого дьявола надо.

— Это Поттер, сэр! — прикладываясь ухом к темному лаку двери, погромче крикнул Гарри, чтобы мастер зелий его услышал. — Могу я войти?

Дверь распахнулась настежь, отшвырнув его назад. Когда, потирая ушибленную голову, мальчик неуверенно шагнул в черный зев комнаты, дверь, ни мгновения не промедлив, с грохотом за ним захлопнулась.

Каменный мешок, именуемый кабинетом алхимика, был под стать хозяину. Какие-то средневековые, светящиеся ядовитой зеленью казематы с полукруглыми сводами, увенчанными надписями на латыни. Готический шрифт только усиливал атмосферу ужаса, а буквы складывались в сентенции типа "Desine sperare qui hic intras", "Mea culpa, mea maxima culpa" или "Ignorantia nоn est argumentum" [4].

_____________________________

[4] "Оставь надежду, всяк сюда входящий", "Моя вина, моя величайшая вина", "Отрицание не есть доказательство" (вариант перевода: "Невежество — не аргумент").

Время от времени надписи изменялись, но радостнее ни одна из них не становилась. Как и в классе зельеварения, вдоль выложенных темным кирпичом стен тянулись стеллажи со всякими банками и склянками, в которых отмокала различная нечисть. Камин, судя по его виду и по царившей здесь леденящей сырости, не разжигали со дня основания Хогвартса, даром что над ним сушились пучки каких-то трав: избежать загнивания и грибка им позволяла магия, а не теплый воздух.

В центре основной комнаты стоял круглый стол, тоже из темного дерева, на нем — стопки книг, подставка для перьев, чернильница, зеленоватый светильник и гора свитков с домашними заданиями студентов. Из-за боковой двери выглянул сам Снейп. Если он и был удивлен приходом такого гостя, то за прошедшие секунды уже успел совладать с эмоциями и явил миру полнейшее бесстрастие. Хотя Гарри заметил, что выглядит зельевар изрядно вымотанным и свой сюртук надевает на ходу. Наверное, он пытался отдохнуть после колдовства на матче, а теперь, когда ему помешали, намерен отыграться на нарушителе спокойствия по полной программе.

Без струящейся необъятной мантии он оказался еще худее и болезненнее. Спина его так и норовила ссутулиться, но Снейп упрямо старался держать осанку и откидывал плечи, морщась, словно от боли.

— Чему обязан? — сухо спросил он, и было неясно, чего от него ожидать в следующую секунду; во всяком случае, ничего хорошего ждать не стоило, и Гарри с этим обстоятельством смирился. Не убьет же он его, право слово. Иначе зачем спасал?

— Сэр... я... — Поттер помялся, а потом, собравшись с духом, поднял глаза, уставился в лицо алхимику и выпалил, как из пулемета: — Я хотел вас поблагодарить за то, что вы сегодня спасли мне жизнь.

Сначала Снейп не понял ничего. Потом между бровей его прочертилась морщинка осознания, а сами брови взлетели в непокорном изломе. Следом он склонил голову к плечу:

— Что?

— Это же вы остановили заклинание профессора Квиррелла, не отказывайтесь!

— Допустим. Но вам-то это откуда известно? Разве вы не должны сейчас думать, что...

Гарри показалось, что кто-то прикоснулся к его мыслям. Профессор замер, потом по лицу его пробежала легкая судорога, и, расслабившись, он усмехнулся:

— Ах, вот в чем дело. Неожиданно. На этом, я надеюсь, формальности окончены?

— Это не формальность, сэр. Я на самом деле благодарен вам! — запротестовал Гарри и был удивлен, когда заметил, что Снейп снова начинает закипать.

— Ну, довольно, Поттер. На этом обмен любезностями предлагаю закончить. Ступайте к себе и займитесь наконец делом. Поскольку ваша неприкрытая лесть не даст вам завтра права бездельничать на моем уроке.

Дверь снова приглашающе распахнулась. Гарри обернулся на нее и снова на Снейпа:

— Но разве вы больше ничего не предпримете, сэр?! После всего, что устроил профессор Квиррелл?!

Этот вопрос окончательно добил алхимика. Нет, голос он по-прежнему не повысил, но фраза его прозвучала громче любого крика:

— Пойдите вон отсюда!

Гарри опомнился только после того, как в грохнувшей у него за спиной двери демонстративно щелкнул замок, который там был не нужен: все двери замка запечатывались исключительно магией. Пожелав учителю по зельям приятных ночных кошмаров, мальчик медленно поплелся по коридору слизеринских катакомб к свету, к жизни и теплу. Словом — к лестнице наверх.

* * *

— Ну и как?! — с надеждой бросились к нему друзья, когда Гарри нашел их на общей площадке Северной башни Хогвартса, и даже Мертвяк радостно перелетел с перил балюстрады на свое законное место — на плечо хозяина.

Гарри развел руками:

— Как я и думал. Этот говнюк меня выставил...

Ворон удовлетворенно каркнул и потоптался лапами по защитной нашивке на мантии:

— А я говорил, что это он тебя в карты проиграл. Дамблдору.

12. Я покажу тебе страх в горсти праха

Едва дверь за Поттером захлопнулась, Северус рухнул на колени. От боли он не видел уже ничего и почти ничего не слышал. Каждый позвонок терзало короткими и беспощадными, как Круцио, электрическими разрядами. Если он в чем-то и проболтался мальчишке, то уже не мог этого ни вспомнить, ни осознать. Но нет, нет. Скорее всего, нет — слишком уж четко, до автоматизма, были распределены его действия на такой случай. Это расплата за привилегию, но оно того стоило. Да и не спрашивал Поттер, вроде бы, ни о чем. Так, посотрясал воздух какой-то благодарственной чепухой, маленький дурачок, не понимающий, во что ввязался.

Он так похож на нее — и не только глазами, — что с каждой их новой встречей отмахиваться от этого всё труднее и труднее. Как бы хотелось убедить себя в том, что мальчишка — копия своего папаши, а потому достоин лишь презрения! Но не тут-то было. Чем дольше Снейп наблюдает за ним, тем разительнее открываются перед ним отличия младшего Поттера от старшего. Начиная с самого первого его поступка по пришествии в Хогвартс — когда тот проигнорировал навязанные Шляпой варианты распределения по факультетам и избрал свой собственный путь. Будь он постарше, профессор мог бы признать, что в тот миг в глубине души у него шевельнулось уважение к этому студенту — словно к равному или, точнее, к потенциально равному...

Почти ничего не соображая, со спутанными мыслями в голове и каким-то мотивом, застрявшим в ушах, Северус на четвереньках дополз до дивана в своей комнатушке и бессильно вытянулся на нем, свесив до пола длинную и тощую, как плеть, руку. Избавиться от сюртука в этот раз он уже не смог.

Ubi sunt, qui ante nos

In mundo fuere?

Transeas ad superos,

Transeas ad inferos,

Hos si vis videre!

Vita nostra brevis est,

Brevi finietur.

Venit mors velociter,

Rapit nos atrociter,

Nemini parcetur! [1]

Кажется, от этой навязчивой песни можно было сойти с ума. Заканчиваясь, она начиналась заново, потом опять и опять, снова и снова, строфа за строфой.

_____________________________

[1] Строфы из "Гаудеамус" ("Возрадуемся!") — студенческого гимна на латыни, известного также как "De brevitate vitae" ("О скоротечности жизни").

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Изо всех углов, с пола и потолка, собирается, уплотняется и ползет к нему ожившая мгла. Ближе и ближе, тянется, охватывает необъяснимым, паническим ужасом. И сердце готово выскочить, пробив ребра, и тошнота скручивает в бараний рог, и хочется закричать, но понимаешь: кричи — не кричи, не поможет ничего, даже Патронус. Нельзя лежать. Он знает: нельзя при этом лежать — но встать невозможно, тело парализовано болью и страхом, тело раскатано, будто чугунным катком. Это в тысячу раз хуже нападения дементоров или отравления самым жестоким ядом.

— Я должен... дол-жен... — беззвучно шевелятся чужие губы, прикуси их до крови — и не почувствуешь.

Ползут по комнате во мгле вязкие, бессмысленные слова, распадающиеся на непонятные слоги, а те окончательно рассыпаются на бук... симво... Что... это... зна... К-то... я?..

Дышать. Медленно, глубоко дышать. Никакой причины для панических атак нет и быть не может. Это наваждение, это всего лишь отзвук того, что творится внутри. Если вспомнить, как это бывало раньше, уже не раз — тьма отступит, паника поддастся контролю и конце концов уберется, потянув за собой физическую боль. Главное — осознать и облечься в броню защиты и уверенности: и это пройдет. Никто и ничто здесь не помощник, ни воспоминания о былой любви, ни собственно ее образ. Только ты сам, ты один — против всей бездны, в которую заглядываешь. Только твоя ненависть, твое желание добиться справедливого возмездия — против озлобившегося на тебя мира.

Отвратительнее всего то, что от побочных эффектов системы не существует никакого антидота или обезболивающего, и даже принимать что-то из зелий либо чарами ослаблять мучения — категорически воспрещено, как в сочетании с костеростом. Но что такое ощущения от костероста по сравнению с этими пытками? Если есть ад, то он тут, на земле, и название ему "Лазарус"...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Уловив момент, когда ужас и боль слегка отхлынули, а нутро прекратило агонизировать, раздираемое крючьями и сдавленное спазмом, Снейп перекинул тело из положения ничком в положение навзничь. Теперь — подняться на подлокотнике дивана и, полусидя, согнуть ноги в коленях. А затем ждать. Ждать до тех пор, пока Грег не сочтет, что пора чуть расслабить свои клешни. Вот тогда неуловимым движением можно будет извернуться, скрутиться в позе эмбриона на боку — но не ложиться горизонтально! всё так же полусидя, иначе паника и боль начнутся повторно! — и задремать. Лишь бы только дожить до благословенного момента и на сей раз...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Да чтоб ты сдох, Квиррелл, паук проклятый, заставивший меня черпать из неприкосновенного резерва, а сам благополучно орудовавший палочкой! Агрессору всегда легче, он ведет партию... И наверняка ты знал, как будут развиваться события, тебе было важно вырубить самого опасного врага, а мальчишку — того как повезет. Ведь Поттер, хоть и увидел эту мерзость на твоей голове, не имеет ни малейшего представления о том, что это такое. А ты, Квиррелл, — криворукая посредственность, и каково же было твое самомнение, если ты решил, что сможешь проделать такую филигранную операцию с твоим жалким уровнем таланта. Сдохни, тварь, сдохни! Вместе с Альбусом, который, зная о твоей истинной сущности, похоже, настолько заигрался, что готов жертвовать любыми фигурами на поле. Даже рисковать сыном Лили... Старый подонок!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ненависть всегда помогала выживать, помогла и сейчас. Ненависть, не любовь. Сконцентрировавшись на ненависти, Северус отвлекался от своей боли, и та, огрызаясь, медленно оттекала вон. Так было всегда.

Наконец, весь мокрый от горячечного пота, чуть не удавленный до смерти своим тесным сюртуком, он в изнеможении повернулся на левый бок. Припадок уступил место дремоте. Снова превратившиеся в грязные черные сосульки волосы упали наискось через всё лицо и свесились сбоку. В тени, которую они создали, было тяжело дышать. Душно, очень душно. Но это не правда — это всего лишь отголосок пережитого только что приступа. Мнимую духоту и клаустрофобию нужно перетерпеть, не паниковать, переключиться на что-то другое. Нет сил шевельнуть рукой и освободить завешенное волосами лицо, поэтому надо просто вспомнить о... Да просто — вспомнить. Хоть что-то.

Под стиснутыми веками замельтешили образы: сначала недавние, потом уходящие всё глубже, отдаваясь эхом размытого прошлого.

А ведь эта девчонка, Грейнджер, навела тогда на любопытную идею. Янус... Надо будет как следует обдумать и отработать... эту... версию и... и что? Какую версию?.. Спа-а-ать... Спа-а-ать... Всё потом...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Первой из сестер Эванс он узнал старшую.

Это было... да какая теперь разница, когда именно это было, весной ли, осенью... или даже в разгар лета? Он уже ходил тогда в школу, в обычную магловскую школу, чтобы иметь представление о базовых науках и элементарно научиться считать и писать. Во всяком случае, так рассудил отец, тогда еще принимавший маломальское участие в его жизни. Нынешний Северус уже знал, с чем это было связано: интеллектуальный инвалид, в которого посредством кардинального заклятья превратилась его мать, при всем старании не сумел бы помочь мальчику постигать грамоту. Тогда, конечно, он внутренне бунтовал, но ничего не смог поделать. Несмотря на всё неприятие Эйлин и, как следствие, Северуса правил жизни обычных людей, женщина согласилась с мужем, который, резонно ссылаясь на занятость, ни за что не стал бы обременять себя в сфере обучения сына:

— Твой папа прав, сердце мое. Тебе нужно привыкать находиться в обществе посторонних людей, ведь я не смогу быть рядом с тобой всю жизнь.

Конечно, "Снейпова сынка" невзлюбили с порога школы все до едина — от учителей до одноклассников. Началось это с провожавшей его матери, которая выглядела и вела себя так, что дети тут же прозвали ее чертовой ведьмой и неприязнь свою перенесли на Северуса, кое-как одетого, не привыкшего следить за собой и диковатого. А он делал всё для того, чтобы только закрепить такое отношение: держался отстраненно, даже заносчиво, в ответ на справедливые и, тем более, несправедливые замечания едко дерзил и не гнушался подстраивать всякие пакости самым рьяным своим обидчикам. И это были отнюдь не кнопки на стуле! Потомок темного рода волшебников был дьявольски изобретателен в каверзах. Однако он никогда не переходил границ, за нарушение которых можно было поплатиться всерьез, и уже не со стороны школьных преподавателей, а кое-кого покруче, о ком намекала, но не умела объяснить прямым текстом его странная, странная мать. Обидчик всегда знал, откуда ему прилетел ответ, но ничего не мог доказать, поскольку в противном случае над ним самим стали бы смеяться как над дурачком, который верит в "колдунство". Снейп пользовался скепсисом и суеверием маглов и всячески поддерживал слухи о том, что у него дурной глаз — а внешность мальчишки вполне к таким слухам располагала, и взгляд его даже в моменты редких улыбок (скорее усмешек) трудно было назвать ласковым. Но все-таки даже в самые отчаянные минуты, когда его травили и колотили, он сдерживал всплески ярости, чтобы не выдать себя и Эйлин и не дать лишнего повода отцу бросаться на нее с кулаками. Лишь однажды, когда ему слишком сильно прилетело от школьного громилы и это совпало с воспоминанием об отце, Северус не стерпел, и в ближайшем окне школьного коридора по стеклу прошла диагональная трещина. К счастью, никто не успел отследить причинно-следственной цепочки, а позже всё списали на просадку старого здания, стекло заменили и забыли.

Одинокий с самого раннего детства, мальчик привык на чердаке своего дома или в палисаднике часами наблюдать за растениями, всякими букашками, птицами и прочей живностью. Став постарше, он много читал об их повадках и всерьез полагал, что лучший учитель во всем — это сама природа. Именно поэтому, не раз наблюдая хитрые уловки жучков-паучков притворяться мертвыми во время угрозы их жизни, Северус начал пользоваться их примером, аккуратно при этом применяя к врагам внушение забыть о его присутствии. Когда мальчишку оставляли в покое, он просто отряхивался от неприятного воспоминания и шел заниматься своими делами. Хилым и болезненным он был только с виду. Ему приятно было понимать, что на самом деле такие, как они с мамой, куда могущественнее всех этих идиотов, которым и знать не стоит о реальном положении вещей, так ничтожны их умы.

— Скорей бы тебе пришло письмо из этого вашего гребанного вертепа, и ты уже съебался бы отсюда навсегда, — часто приговаривал отец, больше не скрывая отвращения и мрачно провожая взглядом Северуса, который все сильнее мечтал о том же — очутиться наконец среди своих и больше никогда не слышать вульгарного сквернословия этого ничтожного простака.

Его уверенность в превосходстве над маглами раз и навсегда пошатнулась после той случайной, но, наверное, неизбежной встречи у коуквортской булочной. Рано или поздно она должна была произойти и произошла.

Северус выходил из лавочки, укладывая купленный по заказу матери батон в школьную сумку, как вдруг на асфальте под ногами что-то сверкнуло. Нечто круглое, подпрыгнув, шлепнулось на носок его старого ботинка. Недолго думая, мальчик подкинул ногой предмет, как футбольный мяч, и легко переловил его в ладонь. Это была круглая женская пудреница с зеркальцем.

— Отдай, эй ты! — послышался вслед за этим требовательный и возмущенный выкрик.

Он перевел взгляд на подбежавшую к нему девчонку. Она была в белом платье, приталенном, с подолом-колокольчиком, и прической, как у взрослых, подражавшей американской кинодиве, такой же белокурой, но куда более привлекательной, чем эта модница. У отца были журналы с ее совсем не пуританскими фотографиями из разных фильмов. Девчонка была старше и выше Снейпа, с вытянутым лицом и длинной шеей. Северус не понял, почему, но она чем-то напомнила ему его мать — не то сварливой мимикой, не то расхождением между словами и действиями. На словах она была недовольна тем, что какой-то чумазый малолетка посмел прикоснуться к ее вещи. На деле ее голубые глаза разглядывали его с потаенным любопытством, ведь прежде они не встречались, хоть и жили в одном городке. Он был готов, что, как все они, эта тоже сейчас окинет цепким взором его нелепую одежду, покривится, а то и скажет какую-нибудь гадость и, отобрав пудреницу, тут же о нем забудет. Однако эта высокая, уже начавшая формироваться как девушка и телом, и замашками, незнакомка протянула к нему руку и повторила: "Отдай!" Северус подал ей пудреницу, попутно убрав невербальным бытовым заклинанием трещину на зеркальце. Магла ничего не заметила, просто сдержанно поблагодарила.

— Ты где живешь? — строго, будто учительница, спросила она, чуть поджимая после фразы закусанные — ну в точности как у Эйлин! — обидчивые губы.

— Там, — он неопределенно махнул рукой в направлении своего дома, на фабричную трубу вдалеке.

— Там — это где?

С таким интересом к своей персоне, тем более со стороны девочки, он еще не сталкивался.

— У реки.

— В Паучьем тупике, что ли?

— Ну да.

Именно перед ней ему вдруг стало стыдно за родные трущобы.

— Так ты из этих?..

— Из кого?

— Ну... из ткачей...

— Мой отец работает на фабрике. Если ты об этом.

Она вдруг засмеялась (наверное, над его неловкостью), но не злобно, разве только совсем чуточку ехидно:

— Да, я об этом. А о чем еще? В твоем районе почти все работают на этой фабрике. А как тебя зовут? — и в ответ на его слова представилась сама: — А меня Петунья Эванс. И я живу во-о-он там! — повторяя его недавний жест, она махнула в противоположном направлении от Паучьего тупика — в сторону района обеспеченных жителей Коукворта. — Ну ладно. Я пошла.

— Давай, — он посторонился, уступая ей дорогу, и еще некоторое время провожал взглядом, пока она не скрылась за дверью магазинчика.

Безусловно, по своему обыкновению Северус затаился невдалеке, присев на скамейку за живой изгородью скверика с раскрытым учебником на коленях, дождался, когда Петунья выйдет обратно, и аккуратно проследил за нею до конца пути. Просто для него было непривычно то, что девочка, да еще и постарше, такая модная и ухоженная, не подняла его на смех за дурацкую одежду — позже она сама призналась, что решила тогда, будто он из семьи хиппи, и ей показалось это хоть и глупым, но забавным.

В палисаднике коттеджа Эвансов рос лилейник. Не лилии, не эти огромные белые звезды с леопардовым узором на нежных, фарфорово-сахарных лепестках, а самые неприхотливые, как сорняк, цветочки. Маленькие, лисьей окраски, без запросов на садовую ценность — из тех, что можно встретить в общественных парках и даже цветущими вдоль обочин. Гемерокаллис — каждый распустившийся бутон живет всего день, словно бабочка.

— Лили, я тебе тысячу раз говорила, чтобы ты не лазила туда! Ты издеваешься?! — открывая калитку и запрокидывая голову, вдруг крикнула Петунья куда-то вверх.

Приглядевшись, Северус различил на рыжей черепичной крыше дома, между вентиляционной и отопительной трубами и над слуховым окном маленькую фигурку в перепачканном ржавчиной комбинезончике и такими же рыжими, как черепица и цветы лилейника, волосами. Замаскировавшись на покровительственных оттенках фона, она была видна только тому, кто ожидал ее увидеть именно там. Судя по возмущению старшей девочки, эта Лили вытворяла такой фокус не впервые.

— Да ничего не будет! — пискляво отозвалась она, оглядываясь через плечо.

Однако было видно, что не цепляйся девочка так крепко за конек, то и соскользнула бы с крутого спуска крыши до самого водосточного желоба, а там, скорее всего, не удержалась и полетела бы с высоты третьего этажа на землю.

— Я всё маме расскажу! — ворчливо пообещала Петунья. — Мне из-за тебя с той поры кошмары снятся! Что тебя вечно туда несет?!

— Туни, ну отсюда красивый очень вид! Залезай тоже — сама посмотришь!

— Еще чего не хватало! Что я там забыла? Давай, быстро спускайся! Слышала, что я сказала? Лили! Живо!

Лили тайком, опять же через плечо, показала ей язык — блондинка уже не могла увидеть ее снизу, потому что поднималась на крыльцо — и задним ходом, на карачках, отползла к слуховому окошку. Опасливо оглядев дорогу, проходившую мимо дома, она приободрилась: ни людей, ни машин в округе не было, а Северуса, который к тому времени и подавно мог считать себя мастером мимикрии, рыжая не заметила. Откинув за плечи жесткие непокорные кудри, она вместо того чтобы медленно и враскорячку забираться в окно, вдруг встала на ноги и, как пловец с трамплина, солдатиком прыгнула в заросли палисадника. Северус еле сдержал вскрик, испугавшись, что она разобьется, однако, пролетев камнем, на высоте трех-четырех футов от земли рыжая Лили плавно задержалась в воздухе и изящно, как балерина, встала на ноги — сначала на кончики пальцев, потом на всю стопу. "Да она же тоже ведьма!" — чуть не закричал он, теперь уже от радостного изумления, и обеими ладонями прихлопнул рот, а для верности даже прикусил палец, чтобы не выдать своего присутствия.

Мать никогда не говорила ему, а оказалось, что и в магловских семьях хоть и редко, но рождаются ведьмы и колдуны. И вот... из нескольких тысяч простаков Коукворта — одна... А вдруг ее, эту Лили, тоже травят в ее школе за то, что она не такая, как все? Всего лишь догадка — и та пронзила Северуса насквозь, заставив сжаться кулаки. За себя он уже давно не злился, держать оборону вошло в привычку, и другого мальчишка от окружающих не ждал. Но как только подумал, что тому же самому подвергается это рыжее, похожее на юркую лису, создание — ярость подступила к горлу.

Однако эти маглы были находчивее Эйлин Принц и ее сына. Они сразу поняли, что это надо скрывать, и внушили дочери притворяться обычной среди обычных. Иногда она бунтовала, но для того рядом с нею и была старшая сестра. Северус так не мог: ему было противно скрывать истинную сущность от этих убогих, уж проще гордо вытерпеть издевательства, чем прогибаться под толпу. Но он-то знал о магии с рождения, и проявилось у него это очень рано по волшебным меркам, а девочка столкнулась с нею совсем недавно, во время первых всплесков, до этого будучи самой заурядной. Ей не пришлось меняться и приспосабливаться, она просто немного недоговаривала — скрывала от других то новое, что в ней появилось, и всё.

— Почему мы вообще должны прятаться, как какие-нибудь воры? — отдавая матери тот батон, спросил Северус по возвращении домой. — Какое право они имеют донимать нас, мы же их не трогаем?!

Эйлин тоскливо взглянула на него исплаканными глазами. Губы ее шевельнулись, словно она хотела подобрать слова и не могла. Но потом она все же сказала:

— Министерство заботится о нашей же безопасности. Нас очень мало по сравнению с ними.

Северус криво усмехнулся:

— Если бы не запреты, мы были бы в безопасности, маглы нас боятся. Пара сильных заклинаний — и они боялись бы посмотреть в нашу сторону. Почему мы должны подстраиваться под них, а не наоборот?

Мать вздохнула и устало уперлась обеими руками в столешницу, нависнув над разделочной доской. Его всегда удивляло, как она выдавливает из себя слова. Каждое давалось ей с таким усилием, будто она перетаскивала мешки с углем, пот градом катился у нее со лба, лицо бледнело, а подбородок дрожал:

— Потому что это всё уже было в истории, мое сердце. Их пытались приструнить, и магов пытались призвать к порядку. Никому не хотелось жить в хаосе. Но это привело маглов к суевериям... Они сочинили свои сказки — ты читал их книги и знаешь эти сказки лучше меня, а они в них верят. И в этих историях мы исчадья ада. Нас надо истреблять, чем они и занялись в былые времена. Только истребляли они в основном не нас, а самих себя, и часто — самых лучших из них, способных думать, творить, лечить... Это был тупиковый путь. Я тоже однажды заблуж... — тут она резко осеклась, подавившись слюной, закашлялась до слез, замахала руками.

Северус похлопал ее по спине, но ничего не помогало. Кое-как напоив Эйлин водой, он понял, что она не хочет (он тогда еще не знал, что не может) говорить на эти темы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сон-воспоминание сменяется.

Минуло двадцать с лишним лет, и вот он стоит над гробом матери в зале для бальзамирования. За окном глубокая ночь, новолуние, и только благодаря тусклой электрической подсветке в комнате видно хоть что-то.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он закрыл здание похоронной конторы всеми известными и доступными ему щитами от магического слежения, прослушки, проникновения, атаки. Он позаботился о том, чтобы утечка волшебной силы отсюда исчислялась в минимальной дозировке. Не активнее слабенького бытового колдовства, на которое не обратит внимания даже самый параноидальный аврор вроде Аластора и сверхчувствительный торментометр всей мракоборческой лавочки. То, что сейчас будет происходить в этих стенах, шокирует даже бывалого боевого мага, а любую министерскую крысу приведет в ярое бешенство.

Отступив на несколько шагов назад, Северус дернул под горлом застежку "домино", и плащ черной медузой оплыл под ноги. Он был в своей обычной школьной одежде — к магловской нужно снова привыкать, времени на это нет, а сейчас ничто не должно быть помехой.

Мел, с виду обычный, как из магазина канцтоваров, на самом деле насквозь протравлен защитным составом. Движением волшебной палочки Снейп заставил его очертить треугольный барьер и заплясать после этого на полу, вырисовывая внутри него окружность и узоры некромантских символов, а сам с чуть светящимся флаконом в руке опять подошел к гробу. На стекле сосуда в два ряда были выгравированы рога тельца, полукруг, глаз без зрачка и вертикальная черта.

Эйлин, забальзамированная, переодетая для погребения и подгримированная, уже ничем не отличалась от других неодушевленных предметов в помещении. От нее исходил полностью искусственный запах, она была наряжена так, как никогда не наряжалась при жизни, она была накрашена так, как никогда не красилась. Но глаза-обманщики продолжали упиваться мороком, а мозг упрямо твердил: нет, это не пустая оболочка, это твоя мать — эта женщина когда-то носила тебя в себе, держала тебя на руках, когда ты родился, она кормила тебя, целовала тебя, думала о тебе, даже по-своему как-то тебя любила.

Несколько раз Северус уже заносил руку с флаконом над лицом покойницы — и отступал, содрогаясь и беззвучно двигая губами, потому что не мог подобрать слов, чтобы оправдать перед нею избранные им средства достижения цели. Это было кощунственно. Это разрушало саму структуру материального плана, как разрушают ее три непростительных заклинания — не только насилием над личностью, чужой и, следовательно, своей тоже, но и осознанным надругательством над мировыми течениями.

— Прости, мама. Прости, пожалуйста, — понимая, что время стремится к полуночи, хрипло пробормотал зельевар и, отключив все чувства и мысли, механистически проделал всё, что необходимо: всунул клинок атаме между ее стиснутыми зубами ("крак!" — щелкнули, открываясь, челюсти мертвеца) и влил в черный провал рта несколько капель снадобья.

Эликсир был настолько вонючим, что даже у видавшего виды Снейпа под зачарованной невидимой маской алхимика запершило в горле, а внутренности свело судорогой. Именно эту гадость можно ставить иллюстрацией к выражению "и мертвого поднимет".

Глаза Эйлин распахнулись. Покойник сделался нежитью. В ужасе вылупившись на сына мутными зрачками, женщина дико, с визгом, похожим на птичий крик, втянула в себя воздух и резко села. Зелье отверзения уст проникало в каждый уголок ее тела, сжигая огнем выпотрошенное нутро, и самое страшное, что именно это снадобье, и только оно, могло заставить вернуться для адских мучений то, что давно умерло и прекратило страдать. Эйлин скалилась, тщетно пытаясь извергнуть из себя отраву.

Дрожа, как припадочный, спотыкаясь, застившись рукой, но продолжая смотреть на мать сквозь трясущиеся пальцы, Северус попятился в магический треугольник. Вспыхнули черные свечи, подвешенные в воздухе над тремя вершинами. Он отступил еще — в центр заключенной в треугольник окружности. Тощая тень алхимика изогнуто упала на стену, подобралась, сжалась, словно диктуя действия своему хозяину. Он тоже выпрямился и стиснул кулаки. Тень вытянула искаженное, удлинившееся лицо к потолку — и, кажется, по бокам головы на секунду проявились и тут же исчезли хищные острые уши. Снейп также поднял голову, все крепче сжимая в левой руке ритуальный нож, а в правой — нареченную его именем куклу-вольт, и стал шептать заклинание пересадки сущности. Запястье дернуло болью так, что он едва не потерял сознание и не сбился со слов. Но процедуру необходимо довести до конца, иначе паразит не позволит ему пойти на такой риск для себя. Обмануть Грега — сейчас основная задача это, а не труп, бессмысленно блуждающий по залу и натыкающийся на мебель в поисках виновника посмертных терзаний.

Под заунывные вопли нежити зельевар прижал набитую солью куклу к тому самому месту чуть выше левого запястья. Черные пуговицы на месте глаз вольта тут же начали светиться. На какое-то время Северус был свободен. Силы небесные, он уже и забыл, до чего же это сладостное чувство — быть свободным!

— Где ты? — прошелестела Эйлин, когда он слегка коснулся ее магией.

Глаза ее по-прежнему отображали пустой ужас, вылупленные из черных провалов глазниц. В углах рта светились две узкие дорожки от остатков зелья.

— Заклинаю тебя, Эйлин, урожденная Принц, отвечать на мои вопросы, — проговорил Северус, и одна из свечей вспыхнула ярче.

Ходячий труп зарычал, задергался и одним прыжком преодолел расстояние между ними. От неожиданности Снейп шарахнулся назад, к лежащей в кругу кукле, и выставил перед собой нож. Но мертвая не смогла пробиться через магический заслон и с прытью циркового акробата взлетела на подоконник, изогнулась на нем разъяренной кошкой, стоя на пальцах рук и ног и неестественно вывернув голову.

— Будь ты проклят! Спрашивай, недоносок! — всё так же покачиваясь на фоне окна, изрекла она надтреснутым голосом.

Не показывать страха. Не жалеть. Ни на секунду не открывать своих мыслей и не снижать концентрацию внимания и контроля...

— Перескажи мне истинное содержание твоего Завещания Ведьмы, Эйлин Принц!

Она кубарем скатилась с подоконника, подлетела к магическому рубежу и снова со всего размаха приложилась о незримую преграду:

— Ублюдок! Тупой ублюдок! Ты должен был понять послание! Я не могла сказать при жизни, а что я скажу после смерти, ты, безмозглый выкидыш нашего рода?! — и мертвец выбранился так, как никогда не позволяла себе высказываться мать, но Снейп это игнорировал: к ней по возвращении из того мира нацеплялся целый легион лярв. Чуя присутствие Грега, они впадали в неистовство.

— Я верно понял, что речь в Завещании шла о Лили... П-поттер? — с трудом выплюнул он ненавистную фамилию.

— Нет! — рявкнула Эйлин и снова разразилась гейзером оскорблений.

Значит, он все-таки услышал то, что хотел услышать, и Сириус не намекал ни на какую "маман Бриджит" и крестную ее сына. Но ведь после визита к Лавгудам Снейп ушел оттуда не с пустыми руками: призрак Доры что-то пытался ему передать, но голограмма личности, будь то портрет или привидение, способен только к определенному набору действий, иначе на любом спиритическом сеансе можно было бы без труда уличить убийцу — благодаря свидетельству духа убитого. Ну прямо Тень отца Гамлета, Мерлин покарай! Возможно, фотография, которую ему передала дочь Доры и Ксено, была намеком, но это не означает, что она как-то связана с маман Бриджит.

— Эйлин Принц, что означает заклинание "Спеллхоппл"? Что это такое?

Ходячий труп подпрыгнул, как будто стоял на гальванической батарее, и вместо ответа со злобой плюнул вязкой зеленоватой слюной в его сторону. Северус спокойно продолжал задавать наводящие вопросы:

— Это запутывающее заклинание?

— Нет, кретин!

— Ты знаешь, что это такое?

— Нет!!!

— За что тебя подвергли тотальной дислексии, мама... Эйлин Принц?

Она плюнула еще раз, потом схватила какую-то распорку под гроб, приставленную к стене, и запустила ею в сына, но, само собой, безуспешно. Так же безуспешно, каким был и его "сеанс некромантии". Глупая затея... Оставалось лишь упокоить ее и навести здесь порядок, словно ничего не происходило.

Хуже обстояло с Грегом: из-за энвольтования тварь обозлилась и едва не убила его, когда вернулась. Руку парализовало до плеча на целые сутки, а спина взрывалась болью при малейшем движении, поэтому после состоявшихся в воскресенье похорон он остался на кладбище у могилы. Немногочисленные знакомые, которые пришли проводить Эйлин, приняли это за крайнюю степень сыновнего горя и тактично удалились, а он просто не мог пошевелиться и только при наступлении сумерек поднялся с каменной тумбы. Он не мог назвать себя мало-мальски порядочным сыном: на самом деле его горе, если оно и было, подогревалось скорее жгучим осознанием вины перед нею, и не только за тот ночной кошмар, который он устроил накануне в похоронном бюро, а вообще за всё — не зная причины, считал ее слабовольной куклой, утратившей остатки гордости, потом и вовсе бросил ее с этим маглом и сбежал при первой возможности... Но на самом деле Северус, как одержимый, раздумывал сейчас о проблемах в мире живых. Как там говорится в священных книгах маглов? "Оставь мертвым хоронить своих мертвецов"... А он обязан разгадать свалившийся на него ребус.

Темнота нахлынула на кладбище, усугубляясь пронизывающим северным ветром. Даже ему, привычному к сырым подземельям Хогвартса, стало зябко, и он поплотнее запахнул свой плащ, направляясь по неровной дороге к покосившимся воротам кладбища. Мутная, чужеродная мысль, промелькнувшая уж слишком близко от него, заставила выкинуть палочку из рукава в ладонь. Треск кустов — и на тропинку выломился черный волкодав, еще в движении превращаясь в заросшего бородой голого мужика. Снейп нацелил острие палочки ему в лицо, анимаг слегка присел.

— Погоди, не пали, Снейп! — сказал он, защитным жестом выставляя перед собой ладонь, а потом медленно выпрямляясь. — Это я.

— Слабый аргумент, Блэк, — огибая по дуге клацающего от холода зубами Сириуса и не спеша разоружаться, вкрадчиво отозвался Северус. — Если мне предложат выбор между тобой и каким-нибудь другим эксгибиционистом, моя Авада полетит в твою предательскую физиономию. Можешь в этом не сомневаться.

— Ты, как всегда, чертовски остроумен, Нюниус. Послушай, ты мог бы меня трансгрессировать в более теплое местечко, где мы попытались бы кое-что прояснить?

— Еще чего! — красноречиво смерив взглядом его изможденную грязную фигуру, поморщился зельевар.

— Не переживай, обниматься не полезу, — фыркнул Блэк. — Ты не в моем вкусе.

— Избавь меня от своих скабрезностей, Блэк. Говори, что хотел, пока тебя не загреб какой-нибудь констебль. Вытаскивать из участка я тебя не стану.

— Ну в самом деле, Северус, хорош уже! Ты что, в самом деле ни хрена не помнишь? У меня реально проблемы с перемещением из-за этой дислексии, лучше и не пытаться... Один раз даже в холодильник влетел. К маглам...

— Какая досада.

— Завещание матери, как я вижу, ты не расшифровал. Но мы особенно и не рассчитывали, что ты вообще наткнешься на него в памяти у медсестры...

Снейп опустил палочку:

— О чем я должен помнить?

— Мерлин! Вот это-то я и мечтаю донести до тебя... Но, черт побери, всё ой как непросто... Имей в виду: я никого не предавал, что бы там ни говорили. Я не знаю, как исхитриться и сказать тебе, тем более вижу, что ни ты, ни остальные не в теме... Хорошо вас обработа... — он поперхнулся. — Прок-кхля-кхля-кля...тье. Вот, видишь?.. Черт... За мной еще и дементоры повсюду гоняются...

Алхимик оглянулся, оценивая обстановку среди могил, но присутствия дементоров не уловил. Выбор был нелегким. Покусав губу, он всё же решился и протянул руку:

— Хорошо. Тогда...

Договорить Снейп не успел, как не успел и Сириус сжать его ладонь. Несколько хлопков аппарации тут же дополнились хлопками и отсветами боевых заклинаний. Спасаясь от ударов, зельевар и окоченевший анимаг нырнули в разные стороны от дороги.

Северус закатился под можжевеловый куст и вместе с палочкой выхватил атаме, который в его руках усиливал воздействие чар раза в полтора как минимум. Нападавших он не разглядел, да и нужно ли это было? Судя по обрывкам некоторых бегло прочитанных мыслей, одного из них Снейп знал и так. "Выбей у кого-нибудь палку для меня!" — молнией мелькнула в голове идея Сириуса, но услышать ответ Блэк все равно бы не смог.

Сориентировавшись по расположению Квиррелла и его шайки, Северус прикинул: самый сильный из них сейчас дальше всех, выкосить всерьез его не получится, а урон тот нанесет большой, если успеет ударить превентивно; ближе всех "мясо" — оборотень, но в человеческой ипостаси, новолуние всё-таки; Квиррелл — второй по силе из них, он под прикрытием еще троих, медлит, пытается определить, где Снейп или Блэк. От его присутствия руку и спину снова окутало жгучей болью.

Прокрутив в уме тактику и необходимый темп предстоящего боя, Северус выкатился из-под куста, первым делом швырнул заклятье оцепенения в сильнейшего мага, следующим уничтожил оборотня наповал, приправив свою Сектумсемпру взмахом ритуального клинка, который даже с расстояния хирургически точно обезглавил полузверя. И тут же из-за надгробья метнулся сверкающий голым задом Сириус, чтобы завладеть палочкой поверженного врага. Зельевар же тем временем прокувыркался до ближайшего склепа, правдами и неправдами уходя от разрядов, выпускаемых сразу с четырех точек. Как только в бой вступил Блэк, сразу стало легче. Снейп одним аппарационным скачком переместился за спину Квирреллу и мазнул по нему все тем же кромсающим заклятьем. Преподаватель ЗОТИ однако успел уклониться и остался в живых, но чуть не лишился руки, которая повисла на паре недорассеченных сухожилий. Кому там припечатал Сириус, можно было догадываться только по воплям у могил соседнего участка.

Зельевар едва успел подумать, что всю жизнь мечтал вот так попрыгать на сон грядущий по чьим-то надгробьям, да еще и в компании со старым заклятым врагом против нескольких новых, как над кладбищем сгустилась пронзительная тьма. Антарктический холод прихватил траву, кусты и деревья. И сразу навалилась память обо всём плохом, что было в его жизни. Выпускать патронус было нельзя — он выдал бы хозяина с головой, и о форме его проявления помимо него знали лишь три человека, двоих из которых уже не было в живых. Северус бросился к Блэку и успел заметить в конце дороги только убегающего во все лопатки ирландского волкодава. Тогда он просто аппарировал к больнице, где умерла его мать, потом — в парк неподалеку от дома, еще раз к больнице, чтобы сдвоить след, если за ним вдруг откроют охоту дружки Квиррелла или кто-нибудь из ищеек Аврората, и уже окончательно приземлился в Паучьем тупике.

Всю ночь он пытался отыскать анимага ради обещанного разговора, но тот словно сквозь землю провалился. Усталый и страшно злой, на рассвете алхимик вернулся в Хогвартс и проспал мертвым сном до начала занятий...

13. И юноша начал ту книгу читать — хоть смысл ее темен, но глаз не отнять

Чуткий сон растаял от звуков потрескивания, доносившихся из кабинета. Зельевар приподнял голову с подлокотника дивана и насторожился. Тело еще дрожало от слабости и холода, но приступ был позади. Кажется, кому-то не терпелось пообщаться с ним по каминной связи. Ну просто чудо до чего он сегодня вдруг стал популярен...

Северус сел, расстегнул сюртук и сорочку — то и другое было насквозь мокрым, а самое главное — ледяным, как поцелуй дементора.

— Северу-у-с! — пропел камин голосом Джоффри Макмиллана, и отблески зеленоватого пламени замерцали в щели полуприкрытой двери. — Ты живой там?

— Живой, живой, подожди минутку!

Появление аврора ободрило так, как не ободрит заживо залитый в глотку расплавленный свинец, но при этом и внушало надежду. Из-за чепухи пуффендуец палец о палец не ударил бы и шагу бы не ступил. Северус торопливо переоделся во все свежее, но озноб никак не проходил, и ему пришлось завернуться в зимнюю мантию с меховой оторочкой.

Образ Макмиллана в камине скучал и задумчиво позевывал. При виде вышедшего к нему из комнатушки зельевара он по-ученически сложил огненные руки на черном мраморе.

— Через полчаса, в Хогсмиде, в "Жизнерадостном дварфе", — сказал он вместо "здрасьте" и сотворил характерное движение рукой вокруг лица. — Ну и... сделай что-нибудь с собой.

Аврор пропал с глаз, а Снейп бросил мимолетный взгляд в темное зеркало, переливающееся в глубине кабинета. Вид у него, конечно, был как у пятого всадника Апокалипсиса, но Джоффри подразумевал другое. Покидая ворота Хогвартса, за которыми уже появлялась возможность трансгрессировать, Северус легко провел палочкой вдоль тела и отчетливо представил себе одного недавно встреченного толстенького коротышку-магла с дурацкой прической и водянисто-серыми глазами навыкате. Следующий шаг он сделал, уже закрытый мороком этого мужичка, которому недоставало лишь бороды, чтобы быть похожим на того самого жизнерадостного дварфа. Третьего шага не последовало: без малейшего звука зельевар аппарировал в Хогсмид.

"Жизнерадостный дварф" был, откровенно говоря, игровым притоном и по совместительству домом для свиданий известного толка. Именно поэтому в светлое время суток кабак по обыкновению пустовал. За стойкой дремал, опершись на кулак, хозяин заведения, а в дальнем углу бледнокожая молодая потаскуха лениво чесала ногу волшебной палочкой.

При входе Северус окинул взглядом помещение. Не увидев Макмиллана, он взял с подставки у двери журнальчик макулатурного содержания и сел за ближайший стол, сделав вид, будто намерен читать. Хозяин с вопросительной миной ткнул большим пальцем за спину, в сторону пивных бочонков, и Снейп согласно кивнул. Когда кружка с элем заняла место возле руки зельевара, подвыпившая красотка снялась с места и, для верности хватаясь по пути за встречные столы, не то по собственному почину, не то ведомая подкашивающимися ногами, припарковалась напротив Северуса:

— Мущщщинаотдохн'тьн'желаете?

Снейп поднялся и, несмотря на то, что по росту дышал ведьме в пупок, чинно подал ей локоть. Хозяин молча выложил на стойку ключ и сделал отрешенный вид, изучая записи в книге приходов и расходов. Комичная парочка поднялась на второй этаж, отперла дверь, вошла, а затем алхимик вытащил палочку и снял свой морок. То же самое проделала ведьма, превращаясь в парня среднего роста и изящной комплекции и запечатывая комнату "для интимных встреч" целым комплексом аврорских чар. Для начала он прошелся сканирующим Ревелио по всем углам, затем кинул Протего Максима, а дальше зельевар уже сбился считать комбинации вербальных и невербальных заклинаний. Покончив с этим, бывшая "ведьма" сунула руки в карманы штанов и развернулась к своему спутнику.

— Привет, — простодушно сказал Макмиллан, разглядывая Северуса, который после перестановки сил оказался выше него на полголовы, — я уж подумал, что не узнаешь.

На Джоффри был короткий желтый плащ по моде Ренессанса — из тех, что по тем временам набрасывали на одно плечо, а другой край заводили под мышку и завязывали тесемками наискось на груди. Стандартный мракоборческий мундир был усеян всевозможными крючочками, петельками и нашивками для того, чтобы крепить разные технические приспособления, а длинную стройную шею вместо гофрированного воротничка, уместного при таком костюме, обвивало некое устройство с проводками, кристаллами и еще какой-то механической ерундой. В полуприкрытом длинной челкой глазу красовалась линза, расширяющая зрачок почти во всю радужку и позволявшая видеть в полной темноте как днем. Всё это дополнялось упрямым, даже хищноватым выражением утонченного мраморно-бледного и очень моложавого лица и чуть разлохмаченными густыми волосами светло-каштанового цвета, в которых поблескивал ободок большого монокля, сдвинутого с глаза на лоб.

— Привет, — ответил Снейп, расправляя рукава сорочки, и приметливый взгляд Макмиллана скользнул по его левому предплечью.

— А ты так и не свел свою татуху? — Джоффри по-мальчишески улыбнулся, как улыбался и пятнадцать, и двадцать лет назад, в день их первого знакомства. — До чего ж она бесила Уолсингем и Эванс! Подожди, как девчонки ее называли, не помнишь? Клеймо, нет?

Северус хмыкнул:

— Тавро.

— О! Точно! Лили говорила тогда, что только абсолютный псих наколет себе на тело такую гадость...

Гадость не гадость, а отлично маскирует точку внедрения...

— Думаю, ее больше бесило, что там выбита не лилия, — пожал плечами зельевар, сдерживая в сердце тоскливое, ноющее чувство, порождаемое этим именем.

Макмиллан рассмеялся, присаживаясь в кресло и на американский манер закидывая ногу на ногу. На нем были высокие грубые ботинки на толстой подошве и, безусловно, тоже не без встроенных техномагией секретных функций.

— Да и ты не Миледи Зима, надо полагать. Садись, разговор не на два слова. Кстати, как успехи у Эрни?

Вот кого-кого, а Эрнеста, племянника Джоффа, Снейп вспомнил не без усилия: ничем особенным мальчишка на его уроках не выделялся, и если бы не фамилия и не знаменитый родственник, то алхимик и вовсе не понял бы сейчас, о ком идет речь. Но исключительно из вежливости он неопределенно повертел кистью руки, подразумевая, что в целом учеником доволен.

— Ладно, к делу, — Макмиллан энергично потер узкие, почти девичьи, ладони друг о друга, а потом вытащил из внутреннего нагрудного кармана микропапку в виде хрустального шара. Легкое движение витой, как у Лавгуда, палочки с серебристым навершием — и оболочка шара растаяла, а папка, таившаяся внутри него, распухла в довольно увесистое дело размером со старинный фолиант. — При всем желании отдать тебе оригинал я не имею права, но скопировать всё это можешь куда пожелаешь. Много лишнего сюда затесалось из других досье, поэтому пришлось сортировать. Да, да, бардак, как везде. Какие-то эпизоды из дела Эйлин тоже могли попасть в чужие папки. Концы искать бессмысленно.

Северус кивнул и вытащил пару пробирок-думосборников. Должно войти, судя по объему. И, слушая повествование старого приятеля, он одновременно занялся сбросом дублей информации в первую из склянок.

— Короче говоря, твоей матери впаяли ДТ по одной-единственной причине. Закл этот редкий и необратимый — он является альтернативой Обливиэйту. Его используют в том случае, если наложить чары забвения по какой-либо причине не представляется возможным...

Снейп отвлекся и поднял взгляд на сосредоточенное лицо приятеля.

— Что это за причина в ее случае?

— У нее, Северус, был абсолютный иммунитет к Обливиэйт.

Вот так-так... А ведь еще месяц назад зельевар даже не подозревал о том, что подобное существует в природе. Чтобы кто-то мог этому сопротивляться?.. Макмиллан утвердительно кивнул, ручаясь за то, что Снейп не ослышался:

— Это лютое исключение из правил. Устойчивость к Забвению проявляется только у родственников Салазара.

— Как врожденная сопротивляемость к ядам у потомков вашей Пуффендуй? — после одной гадкой истории, приключившейся с ним на первом курсе, Снейп чертовски завидовал той же Артемизии Лафкин, враги которой не раз пытались ее отравить, но неизменно оставались с носом.

Джофф пожал плечами:

— Вероятно, да. Но даже у слизеринских родов иммунитет к Обливиэйт — достаточно редкое явление. Его фиксируют не чаще, чем у одного-двоих его потомков в поколении. Уникальнее помнящих у вас только змееусты.

Северус хотел было уточнить, каким боком относится к роду Слизерина ветвь Поттеров, но передумал. Вряд ли Макмиллан это знал, а вызывать вопросы, с чего это вдруг его интересует родня мальчика-который-выжил, зельевару не было резона. По договору с Дамблдором он вообще должен был всеми мыслимыми и немыслимыми способами отводить чье бы то ни было излишнее внимание от личности Поттера-младшего. И если бы мальчишка время от времени сам не лез на рожон, оказываясь в центре событий, Снейп мог бы считать свою миссию успешной и куда меньше злился бы при звуке этой фамилии или виде мерзких круглых очков на его невыразительной физиономии.

— Допустим, у матери была сопротивляемость... — медленно кивнул Снейп. — Тогда за что Визенгамот приговорил ее к забвению?

— За убийство посредством непростительного закла, — Макмиллан материализовал в руке крупное красное яблоко размером с прежний хрустальный шар и аппетитно им захрустел. — Хочешь?

— Нет.

Аврор чаял насладиться произведенным эффектом, но так и не дождался от собеседника наводящих вопросов. Северус невозмутимо сидел и ждал, в то время как информация из досье Эйлин медленно перетекала в первую пробирку, сворачиваясь там длинными спиральными нитями. Некоторым позерством и склонностью к эпатажу Джоффри отличался еще со школьной скамьи и любил говорить, что это признаки настоящего Змееносца, тринадцатого знака зодиака, под которым он родился.

— Это было в конце сороковых. После большой войны в мире маглов...

Будучи полукровкой, Снейп знал о ней больше и разносторонней, чем подавляющее большинство магов. В ход этой войны изредка вмешивались и волшебники, иначе Мерлин знает, на чьей стороне был бы тогда перевес. Сумасшедшие сороковые, сумасшедшие пятидесятые, отголоски магических событий у маглов, отголоски магловских событий у волшебников — и всё благодаря взаимному влиянию миров друг на друга... Время бунтов и реформаторства. Если верить рассказам старших, отрывались они тогда на всю катушку. Страшный удар по чувствам консерваторов из обоих миров! Те веками блюли традиции предков, а тут в одночасье...

— Кстати, тогда мракоборцы и протолкнули большинство новаторских решений, — словно подслушав ход снейповых мыслей, Джоффри показал на свои техногаджеты. — А то до сих пор не продвинулись бы дальше биомагических рамок и пританцовывания с бубном у костра.

— Хотел бы я увидеть эту грызню, — ухмыльнулся Северус.

Макмиллан легко, по-сорванцовски, хохотнул в ответ:

— Ага! Нововведения многим не нравились. Но ретроградам пришлось подстраиваться или переходить на другие должности. И — представляешь — всё это непосредственно после знаменитой дуэли нашего Верховного с Гринделльвальдом!

Это было время, когда каленым железом вытравлялись все опасные учения, а заодно и преследовались их носители. В семидесятых об этом оставалось очень мало информации, но всё-таки кое-что Северус еще успел тогда ухватить. Сейчас не осталось и этого, подчистили всё и выставили в красивом свете...

Спирали перекачиваемой информации неторопливо закручивались друг вокруг друга, укладывались в кластеры, упорядочивались за стеклянными стенками, и Макмиллан, не скрывая восхищения, следил за размеренной и предельно аккуратной работой Северусова волшебства, а потом сокрушенно вздохнул:

— Зря ты всё-таки не согласился на то предложение Руфуса...

Северус поднял взгляд:

— Надеюсь, это ты сейчас пошутил?

— Почему же?

— Работать в вашей псарне — с моим прошлым? И с прошлым моей матери?

— Если работу предлагал сам Скримджер, тебе не надо было греть об этом голову. Неужто ты думаешь, что он не изучил заранее весь твой послужной список, а?

— Всё может быть, — сухо ответил Северус. Каждая клетка его организма протестовала против того, чтобы забивать себе голову мыслями о нереализованных возможностях или объяснять Джоффу, что он не собирается и никогда не собирался ни перед кем юлить и замаливать грехи темного рода Принц. Причем грехи в основном чужие — разных пра-пра-пра, которых даже не знал. Да и не планировал Скримджер давать ему постоянную работу: девятнадцатилетний, не так давно распрощавшийся со школой Снейп был нужен ему лишь как талантливый будущий боевой маг на вакансию временного агента-стукача. Сомнительный престиж, а в его случае — еще более сомнительная карьера. — Так что там с сороковыми, Друид?

Макмиллан с досадой щелкнул языком:

— Тц! Вариться тебе в котле для гордецов, когда помрешь, Северус... Ну да дело твое. Тебя уже не переделать — отягощенная упрямством наследственность, — он махнул рукой и вернулся к повествованию о главной героине. — Когда Эйлин Принц только-только окончила Хогвартс, она была активной бунтаркой...

Северус скроил на физиономии предельную степень скепсиса. Его мать — и бунтарство?! Это же оксюморон...

— Да, именно бунтаркой, ты не ослышался. Более того: неформальным лидером. Это была молодежная группировка полуанархического толка, которая полностью состояла из вчерашних школьников. Ты же слышал о Лиге апертистов? Вот это оно самое. Кто-то повыше и постарше распространял идею о необходимости доступа к любой, даже самой радикальной информации. Юнцы ловили только отголоски. Для большинства это был повод выплеснуть энергию и помахать палочками... Но Эйлин, насколько я смог понять, относилась к этому очень вдумчиво и действительно верила в то, за что боролась.

А вот тут Северус не поверил своим ушам:

— Моя мать осмеливалась выступать против политики Визенгамота?..

Аврор закивал в подтверждение своих слов:

— Да, да. Не она сама, конечно — тогда ее команда еще не имела никакого общественного веса. Но сама Лига действительно противоречила законам, которые принимали в Визенгамоте. Альбус Дамблдор на волне славы победителя мессира Гринделльвальда тогда уже начал строить собственную политическую карьеру. Он был самым ярым противником откровенности, поскольку считал, что лишние знания способны отравить неокрепшие умы. Элита апертистов же, напротив, требовала предать полной огласке сведения о деятельности опальных течений. Теперь положено считать, что таким образом они выступали на стороне воюющих за чистокровность.

— А тогда так не считалось?

— Да, тогда так и не считалось, и в самом деле было не так. Если бы у тебя была возможность порыться в министерских архивах, то там можно было бы найти одно из уложений Союза Откровенности, — Джофф взмахнул палочкой, и в руку ему выпорхнула газетная вырезка, желтая от времени и с сильно потрепанными краями. Он зачитал вслух: — "Обеспечить всем и каждому доступ ко всем видам неискаженной информации, дабы таким образом развенчать саму теорию чистокровности в глазах будущих поколений и искоренить возможность кривотолков и спекулятивных трактовок в будущем". Мне печально, Северус, но ты очень плохо знал свою мать. Во всяком случае, ту, какой она была до увечья. Полноценную волшебницу. Документы, касающиеся семейства Принц, изъяли — даже в наших архивах остался самый минимум. Что сейчас находится в публичном доступе, когда запрашиваешь сведения об Эйлин? Что она родилась 14 июня 1928 года и поступила в Хогвартс в сентябре 1939-го. Что была якобы замкнута и излишне ранима. Что в старших классах сделалась президентом клуба Хогвартса по игре в плюй-камни. Ничего больше. Ни о ее магических и личных качествах, ни о семье твоих предков.

Снейп кивнул. Она рассказывала ему о школе — в общих чертах. О том, чем занимается Министерство — совсем пространно. А вот о себе в стенах школы, о друзьях, о родственных связях — вообще никогда. И мальчиком он даже ни разу не додумался выспрашивать ее об этом: ей хватало других проблем.

— Вот что я нашел еще. Ангелом твоя мама, конечно, не была, — продолжал Джоффри, — и в знакомых у нее тогда числились весьма сомнительные личности. Но достаточно ли этого, чтобы повесить на человека приговор без приличной доказательной базы? Незадолго до ее ареста на семью твоих предков обрушились несчастья. Сначала умирает отец Эйлин, Донатус Кассиус Принц. Его смерть ни у кого не вызвала подозрений: Эйлин была очень поздним ребенком, и твоему деду к тому времени уже перевалило хорошо за восемьдесят. Чуть позже, во время путешествия по Азии, при невыясненных обстоятельствах гибнет ее старший брат, твой дядя Густавус. С твоей мамой у них была огромная разница в возрасте: ему тогда исполнилось тридцать девять лет. Следом, захворав от неведомой, но гибельной болезни, больше похожей на проклятие, в тридцать два года уходит сестра Лорайн. Колдомедики, кстати, оказались бессильны. Несмотря на нелюбовь к не-магам, от отчаяния миссис Принц даже согласилась на экспертизу магловских криминалистов — и вскрытие тоже не дало результатов. Всё это подорвало психическое здоровье пожилой леди Лиссандры. Разум не выдержал, и за несколько лет до смерти она попадает в Св. Мунго. Юная и деятельная Эйлин оказалась предоставлена самой себе, и не с ее волевым характером было опускать руки. Те, кто помнят ее по школе, говорят, что она всегда обладала сильным, хоть и отрицательным обаянием. Ею восхищались, испытывали зависть, но никогда не любили. Впрочем, Эйлин в том и не нуждалась. Она добивалась другого. Гоняясь за химерами, она легко увлекала за собой других. Подробностей той роковой ночи я так и не узнал, а в скупых сводках речь идет об очередном столкновении между враждующими молодежными группировками магов, которые никак не могли поделить сферы влияния...

Огрызок яблока коротко вспыхнул и растаял от Эванеско, на мгновение ярко осветив сосредоточенные и очень серьезные лица глядевших друг на друга алхимика и аврора. Вот теперь Северусу стали понятны все меры секретности, примененные Макмилланом к их встрече. Эта история пахла очень дурно. Как, в общем-то, все истории, в которые на протяжении всей жизни доводилось вляпываться Снейпу. Он перевел взгляд на старинные колдографии из досье.

Чопорный седой волшебник, отдаленно схожий с Дамблдором, тоже бородатый, с пышными баками, только без очков и с суровым взглядом темных глаз, был означен как Донатус Кассиус Принц; черноволосый, довольно приятной внешности — как Густавус Донатус Принц. Женщин семейства не получилось бы назвать салонными красотками, коллекционирующими страстные взоры кавалеров. При этом они были именно прекрасны — той ледяной, ведьминской, зловещей красотой зимней природы на полюсах планеты. Даже Эйлин. Северус едва узнал в совсем еще молоденькой девчонке свою мать. Эйлин была изящна, одета по старинной моде и сидела, вероятно, возле окна или веранды в своей комнате родительского дома. Он даже не представлял, где это, просто помнил еще той, детской, памятью метаморфозу маминого лица, когда оно внезапно начинало светиться от каких-то счастливых мыслей — Северусу хотелось бы думать, что при взгляде на него. Но обыватель, даже маг, никогда не распознал бы этой перемены. Любой мужчина-прохожий неизбежно поставил бы клеймо дурнушки на каждую из женщин рода Принц, как и любая нормальная женщина старалась бы держаться подальше от мрачных и немногословных мужчин этого семейства.

Рассматривая своих предков, Северус вдруг передернулся от мысли, что из всех представителей древней фамилии он остался теперь один — как среди вырубки остается покореженное полувысохшее дерево, которым побрезговали даже дровосеки. Прежде он никогда не задумывался об этом, а сейчас ему стало не по себе.

Глуховато, как из другой реальности, до него доносился мягкий и совсем молодой голос Джоффри:

— На судебном слушании она говорила, будто ее вырубили Синкопой, а в себя она пришла уже арестованной мракоборцами. Справедливости ради надо заметить, что это совпадает с донесениями. По документам, ее действительно взяли бессознательной на магловском складе — в порту, где произошла схватка между группировками. С ее собственной, зажатой в кулаке, палочкой. Но свою вину она упорно отрицала...

Северус взглянул на колдографию вещественной улики: на полуразвернутой белой тряпице лежала темная, почти черная, очень большая для женской руки палочка. Вид она имела довольно грозный, словно длинный палец какого-то существа с шишкообразными наростами в местах сочленения суставов — прежде Снейп не видел ничего подобного и в жизни не поверил бы, скажи ему кто-нибудь, что у его затравленной матери, похожей на полустертый ластиком скетч, могло быть оружие столь удивительной модификации.

— Черный эльдер, сердцевина из пера феникса. Ее переломили потом, когда Эйлин осудили на изгнание...

— Так она лгала насчет своей непричастности?

— Похоже, не лгала. И министерский легилимент подтвердил ее показания: по ее воспоминаниям, в момент убийства она находилась в обмороке. Но сама защита была выстроена, как назло, из рук вон плохо, и одними лишь ее воспоминаниями суд не удовлетворился...

Снейп потер веки большими пальцами, с силой, до появления мерцающих точек, надавливая на глазное яблоко:

— Что показало Приори Инкантатем?

Расплывшийся перед глазами образ Макмиллана покивал:

— Последним заклинанием на ее палочке в самом деле была Авада.

Северус не стал уточнять, та ли самая Авада, которая уложила пострадавшего. Не достигшие цели Непростительные вызывают тревогу в Аврорате, но при этом во время проверки считываются еле-еле, иногда и вовсе нечитаемы — словом, спутать с осуществленным проклятием такое невозможно. Четкость и яркость сработавшего заметит даже дилетант или новичок.

— Домыслы к делу не пришьешь, но лично я подозреваю, что ее адвокат не старался.

Сказав это, Макмиллан отбросил со лба длинную челку и кошачьим движением сместился в своем кресле, откинувшись назад и опершись локтем на дальнюю ручку. Снейп тоже невольно поменял положение тела, которое изрядно затекло от неподвижности во время манипуляций с копированием досье.

— Эйлин осталась без семейной поддержки, с дурной репутацией, к тому же замешанной в таком грязном деле. А убитый из ее палочки мальчишка был из крайне влиятельного рода, вдобавок родственником министерской шишки. Были подозрения, что вырубил ее кто-то из своих — возможно, в команде завелась крыса. Сам потом почитаешь подробности процесса. Не хочу тебя разочаровывать, но ничего нового сверх того, что я тебе сейчас выложил на словах, там ты не найдешь. В общем, оправдаться твоей матери не удалось.

— И?..

— Стандартная процедура: изъятие и переламывание палочки, попытка стереть из памяти период обучения, чтобы максимально лишить приговоренную возможности использовать магию. Когда выяснилось, что Обливиэйт против нее бессильно, приняли решение заменить заклинание на Дислексиа. Правда, долго совещались — на глобальную или частичную. Учитывая отягчающие обстоятельства, остановились на ДТ. А затем — изгнание, которым заменили Азкабан.

Северус смолчал, хотя с языка едва не сорвался вопрос: неужели ее преступление, даже если предположить, что его действительно совершила именно она, намного тяжелее предательства Блэка, повлекшего за собой смерти двоих лучших магов Британии, да еще и попутно — кучи каких-то случайно подвернувшихся маглов? И между тем Блэк схлопотал всего лишь ДС. Но и тут алхимик сдержался: пора бы привыкнуть, что ждать от этой жизни элементарной справедливости пристало лишь деткам под рождественской елочкой. Впрочем, кто знает, что лучше: анимаг остался частично способным к колдовству, однако провел лучшие годы в страшной тюрьме рядом с дементорами и изрядно поплатился рассудком. Хотя попадись он тогда Снейпу, еще неизвестно, кого из них отправили бы после этого в Азкабан, а кого — на кладбище...

— Первым соглядатаем-маглом, которого приставило к твоей маме Министерство, был Говард Кеннет. Это тоже обычная практика в таких случаях...

Слушая его, Северус понимал, что прежде находился почти в полном неведении не только относительно судьбы родной матери, но и принципов работы магических карательных органов. На роль соглядатая над магом-изгнанником привлекаются люди, у которых среди близких родственников проявились маги и поэтому скрывать от них подробности нецелесообразно, зато целесообразно как-то использовать их осведомленность. Упомянутый Макмилланом Говард Кеннет годился Эйлин в отцы и был неплохим, только очень одиноким человеком. Они привыкли друг к другу, но близких отношений между ними не было никогда. Они относились друг к другу скорее как отец и дочь. Подавленная, с искаженным сознанием, не способная на интеллектуальную работу, Эйлин, похоже, поставила на себе крест и как на личности, и как на женщине.

— Она вообще не обращала внимания на мужчин, — заметил Джофф, — хотя, судя по фотографиям, была интересной девушкой.

Самое плохое случилось восемь лет спустя: мистер Кеннет тяжело заболел и скончался практически у нее на руках. Можно только догадываться, что испытывала она, прекрасно зная, что будь у нее палочка и возможность использовать чары и варить зелья, никакие магловские хвори "опекуну" не были бы страшны. Сломленная несчастьем, она без сопротивления узнала о новом соглядатае.

— Им оказался Тобиас Снейп...

— И кто же был маглорожденным волшебником у Снейпов? — поинтересовался зельевар.

— Маленькая сестра Тобиаса проявилась как ведьма, но она погибла еще до поступления в Хогвартс. К тому времени он уже успел стать агентом Министерства для таких вот "особых" случаев, как у Эйлин...

Северус знал о странной, начавшейся еще в юношеские времена, слабости Макмиллана к женщинам-маглам. Также он где-то слышал теорию о том, что на самом деле ни один волшебник или ведьма не рождались в "чистокровных не-магических" семьях — обязательно среди их дальней родни, покопавшись, можно было отыскать какого-нибудь сквиба, который отчаялся найти себе место в волшебном мире и перебрался в магловский. Это наголову разбило бы расистскую концепцию о так называемых "грязнокровках", будь оно принято на официальном уровне. Но Снейп никогда не применял эту версию к своему папаше, которого ненавидел всем сердцем и который, становясь старше, всем сердцем возненавидел магов.

В молодости Тобиас был видным парнем и к моменту знакомства с Эйлин уже имел репутацию любимца женщин. Правда, до нее ведьм в списке его амурных побед еще не было. Из спортивного интереса или всерьез — теперь неизвестно, но он начал ухаживать за своей подопечной. На первых порах ему льстило внимание колдуньи, пусть даже низложенной и отрешенной. Что же творилось на душе у Эйлин? Определенно, она страдала от надуманного чувства вины перед покойным Говардом... и вообще страдала, как может страдать волшебник, утративший магию или право колдовать. Снейп-старший был не только обаятелен — он постоянно находился рядом с нею, выказывал сочувствие, говорил комплименты. Возможно, было и что-то еще, какая-то важная причина, заставившая изгнанницу поверить ему и привязаться. Как бы там ни было, в голове у нее перемкнуло. Эйлин почему-то решила, что у нее могут быть такие же теплые отношения с новым соглядатаем, как с прежним.

— В общем, она вышла за твоего отца, — подытожил историю Макмиллан и развел руками. — Ну а дальше ты уже всё знаешь.

Наверное, не всё, подумал Северус. Наверное, дело в нем самом, в их сыне, поскольку до его рождения, судя по документам, которые он видел еще подростком, они были женаты уже не один год и жили вполне созвучно. Раньше Снейп-младший считал, будто Тобиас надеялся, что в сыне не окажется магии, а когда надежды не оправдались, с первыми ее проявлениями начал впадать в ярость. Но сейчас, услышав о тетке-волшебнице, которая умерла в детстве, в этом — наиболее простом — объяснении Северус начал сомневаться. Скорее всего, неприязнь вызывал лично он — не как маг, а как человек. И не у одного Тобиаса, у всех остальных тоже. Если вспомнить слова Джеймса Поттера, просто по факту своего существования...

— Понятно, — проронил наконец алхимик, наблюдая, как последние спирали информации укладываются во вторую пробирку. — Что ж, спасибо, Друид...

Снейп не любил, когда к нему прикасались, но если инициатива принадлежала ему, то он мог позволить себе и магловскую форму общения. Вот и теперь в знак благодарности он протянул Макмиллану ладонь для рукопожатия.

— Это тебе спасибо, — ответил аврор, тоже вставая с места и с мягкой улыбкой охотно пожимая его руку.

Северус вскинул брови:

— Мне-то за что?

— За доверие. Уж мне ли не знать твою клиническую неспособность просить о помощи... Эх, как же я иногда тоскую по былым временам... По нашей четверке — по тебе, по девчонкам... По этой нескончаемой весне внутри... когда весь мир в твоем кармане, а до другой Галактики рукой подать, только захоти...

Скептическая улыбка поневоле перекривила губы Снейпа, но он не чувствовал раздражения и даже, кажется, был неожиданно для себя рад искреннему порыву Джоффри. А тот без всякой попытки легилименции, лишь по мимике понял его внутреннюю борьбу с самим собой:

— И не спорь. Я всё это время наблюдал за тобой. Внутри ты остался чистым, как живой родник, а остальное... Остальное — это наносное, братец. Просто мишура и блеф.

Снейп покачал головой.

— Ты, Друид, всё тот же сентиментальный болван, каким я тебя помню... — сказал он только, не без принудительного усилия закрывая все ментальные "порты" и отгораживаясь от эмоций бывшего однокурсника, к которым так нестерпимо хотелось сейчас приобщиться.

— И клянусь мерлиновой бородой, нисколько этого не стыжусь.

Из кабака они уходили в тех же образах, в которых и заявились: поддатая девица висела на лупоглазом коротышке и глуповато хихикала, а коротышка рассказывал что-то смешное и незаметно поглядывал по сторонам. За окнами уже темнело, и в "Жизнерадостного дварфа" как раз начали стягиваться постоянные посетители.

14. Туда, где мы, отринув плоти бремя, вплетем наш голос в звездный хор

— Она была щепетильна в этих вопросах, — невесело, с горчинкой в голосе улыбался Джоффри. Думал, стало быть, о ней. Не забывал...

И Лавгуд тоже улыбался. Тоже смотрел на портрет Пра-Пра в гостиной — так звали в их семействе достопочтенного сэра Френсиса. Тоже Пандору вспоминал. Мог ли не вспоминать? Не мог — не шла она из головы. Ни у него, ни у дочери.

Прислушивался Ксено — не донесется ли шум из комнаты Луны. Спит ли она. И страшно было признаваться себе самому: не сможет он отпустить ее от себя в следующем году. Такую — не сможет. А настойки профессора помогают ей постольку поскольку. День-другой, потом всё сначала. Дети злые, издеваться в школе будут. Розыгрыши устраивать. Не любят, когда кто-то на них не похож, высмеять стремятся. Унизить.

Строго глядит сэр Френсис из глубины своего портрета, и ни единой черточкой длинного лица не намекает на родство с Пандорой. Та нежная была, кожа жемчугом отливала, волосы будто у русалки лунной ночью... А Ее Величество Елизавета советника своего за смуглую масть Мавром величала. Выделяла перед остальными, ценила, и было за что. Мрачный взгляд темнее ночи был у лучшего королевского шпиона, взгляд пронзительный, умный, тяжелый. Ничто не ускользнет от такого — находка для любого правителя. А кабы не седина в висках и бороде, то и с вороновым крылом по черноте могли бы состязаться волосы Френсиса Уолсингема.

— Как ни смотрю на него, всегда удивляюсь генетическим причудам, — словно поймав мысли Лавгуда, высказался Макмиллан. Отсалютовал бокалом: — За Рождество, экселлент!

Вино проглотили молча. Повел бровью сэр Френсис. Отвернулся, склонился над пергаментом, заскрипел пером.

— Я не удивился бы, будь он предком кого-нибудь из Блэков или Принцев... Но Пандоры... Всегда считал, что склонность к шпионажу и прочим подковерным делишкам — слизеринская черта...

Качает головой Ксенофилиус. Не слизеринская — исконно когтевранская. Слизеринцы эгоцентрики, только на себя работают, политики и денег магловских чураются, как и самих маглов. Ни один змей не стал бы королеве простаков прислуживать. Даже по тем временам, до Статута.

Успешно скрывал сэр Френсис, когтевранец, свое происхождение, никто из придворных не сумел заподозрить печать иного мира в личности ревностного пуританина. Лишь Ее Величество знала, не могла не знать, кому доверила свою жизнь. И вместо Хогвартса в графе об образовании Уолсингема с ее соизволения значился Кембридж. Остальное же — учеба и практика в Венеции, Флоренции, Париже — было истинным фактом его внушительной биографии. Как и знаменитое "Нет платы слишком высокой за нужные и ценные сведения" — высказывание, которое так и напрашивалось девизом факультета "Когтевран" стать.

— Кто знает, — отвечал Ксено, — известно же, что все древние семейства как магловских дворян, так и магов, если хорошо в истории покопаться — родня. Во всяком случае, в Европе...

— Это верно! И если бы время от времени кровь тех и других не освежалась кровью простолюдинов, маглов или иноземцев, давно бы уже повырождались к аннуиновым псам все эти ваши хваленые аристократы...

Тонкие, упрямые губы Джоффри покривились. Даже будь аврор не прав, не стал бы спорить Лавгуд. Но здесь он не в бровь, а в глаз попал, Мерлин свидетелем!

— Воби принес хозяину гранки. Воби может показаться? — послышался вдруг голос невидимого пока еще эльфа-домовика.

Макмиллан хохотнул, раскинул руки на спинке софы, прикрыл покрасневшие глаза, чтобы дать им отдохнуть. Лавгуд пробежал взглядом сверстанные полосы "Придиры". Луне понравится, должно понравиться. И Пандоре понравилось бы.

— "Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь", — зачитал он вслух.

Джоффри разлепил веки, поднял голову:

— А?

— Цитата. Из книги.

— Та-ак...

— Дора любила ее — они с ней родились в один день. Одиннадцатого июля...

— Та-а-ак! — в тоне Макмиллана теперь сквозила неподдельная заинтересованность.

— "Убить пересмешника" это.

— А, вон оно что... — мракоборец помял переносицу двумя пальцами, что-то припоминая. — Страшила Рэдли... "Наперекор всему на свете", хм... Это как однажды, еще на младших курсах, Эванс мне заявила: "Вот уж не знала, что маги читают нашу литературу! А вот маглы о магической даже не знают!" Обижалась, короче. Пришлось втолковывать, что это же мы скрываемся от них, а не наоборот. Да и что им толку от наших книжек...

Лавгуд повел плечами, неуверенно так, стесненно:

— Ну, камин, может, растопить... Мало ли...

Засмеялись.

— Ты по-прежнему считаешь, что Дамблдор посетил тебя в тот раз из-за Фиделиуса, Ксено? — спросил вдруг, серьезнея, Макмиллан.

Нахмурился и Ксенофилиус. Не имеет он права разглашать, Хранителем какого дома является: клятву принес Деду. Мальчик же мал еще для ответственности Обета. А Макмиллан — лицо третье, посторонний, даром что надежнее него на роль такую не сыщешь. Почему не Джоффа избрал тогда Дамблдор? Почему Лавгуда? И не была ли гибель жены формой ультиматума, чтобы...

Ксено замер, поймав себя на неприличном: уходя глубоко в размышления, он, сам того не сознавая, начинал грызть ногти и заусенцы. После смерти Пандоры началось, да вот и не может он никак отвыкнуть.

— Из-за этого, Джоффри, не сомневайся. Из-за этого. Нехорошее у меня предчувствие, Джофф...

— О чем ты говоришь! У меня так курса с пятого нехорошее предчувствие. Как будто, право слово, по башке чем-то огрели и полушария мозга друг с другом перестали сообщаться. Одна сторона одно помнит, другая — другое. Хронический Конфундус...

Насторожился сэр Френсис, прислушался. А Ксено гранки отложил и отрешенно на свои руки взглянул — каждую секунду ждал сюрприза из детской. Телом в гостиной был, а душой — там, у дочки.

— Ты сейчас почти в точности повторил слова Доры. А еще знаешь, о чем она мне говорила незадолго до смерти? Отчего это, спрашивала, вы все вдруг тогда так поменялись — ты, Лили, Сев...

— Я? Вот новости! А со мной что не так было?

— Она уверяла, что "квартет Кетцальбороса" сам по себе бы не развалился. Тот наш с нею разговор переслушиваю в Омуте... и часто... "Друид еще во время учебы стал чужим и холодным. Раньше всегда был романтиком... Эванс мозгошмыги закусали — связалась с Поттером в отместку Снейпу. Ни дать, ни взять — назло инквизитору подожгу себя Адским пламенем! Снейп — тот вообще как свиных бобов объелся. С такими поганцами спутался, что хоть экзорциста ему вызывай! И чтобы он, с его-то запредельной гордыней, стал так унижаться? Пусть бы даже перед самой Лили... Скорее помер бы от одиночества, чем умолял кого-то. А тогда полшколы видело, как он чуть ли не на коленях перед ней ползал. Нет, не могу я объяснить этот бред! Империус там, что ли?" Всё, что она говорила, я наизусть заучил... Да только тоже ничего объяснить не могу...

— Это я-то — чужим стал? Холодным?! — Макмиллан недоверчиво скривился. — Ну... может быть. Я перед С.О.В., помню, паниковал и без всякого Империуса. Да и вообще — перед экзаменами такое за мной водилось, уж кому как не Уолсин... как Пандоре это знать... В тот период я ничего не замечал. Поэтому никто из них не казался мне странным. Удивляюсь только, почему Дора не высказала мне этого в глаза... Или высказала? — он задумчиво поглядел в свой опять наполнившийся бокал, как будто ждал, что вино сейчас сделается Омутом Памяти и предоставит ему все ответы. — Вот гремлинова отрыжка! Никогда на память не жаловался, а тут при всякой попытке систематизации воспоминаний голова прямо плывет... И вот еще что... — то ли с опаской, то ли с надеждой покосился аврор на портрет елизаветинского советника и понизил тон: — На мне висит Непреложный обет. Но я не помню, когда, где, кому и при каких обстоятельствах его давал! Вот как ты бы мог это объяснить, Лавгуд? Чары Забвения?

Даже не сразу и понял Ксенофилиус, о чем тот толкует. Дать Непреложный обет, а после этого влететь под Обливиэйт... да такого и врагу не пожелаешь! Вот и сэр Френсис заворочался в своей позолоченной раме, придвинулся близко-близко к поверхности полотна, еще миг — и, кажется, выглянет наружу, как из окна. Длинные холеные пальцы в перстнях и чернильных пятнах сжали завитушки багета, глаза — как у взявшей след борзой.

— Когда вы обнаружили? — вдруг снизойдя до беседы с живыми, спросил он голосом глухим, но внятным.

Внезапное вмешательство портрета, кажется, вызвало у Джоффри удовлетворение. Как если бы он, затевая разговор, ожидал втайне чего-то подобного. Ксено несказанно удивился: никогда не вступал в диалог Пра-Пра его супруги, и даже она думала, что художник, написавший картину, был недоучкой и оставил изображение немым.

— Обнаружил год назад, сэр Френсис, — дипломатично и мягко отвечал Макмиллан, чуть кланяясь Уолсингему. — А вот саму надежду определить, с чем он связан, потерял недавно. Перепробовал всё, что есть в арсенале Аврората... По нулям.

Слушал его рассказ Лавгуд и всё больше догадывался, что произошло это почти в тот же день, когда признался он Джоффри в своей миссии, связанной с Заклинанием Доверия. В иррациональной, не подвластной никакой логике тревоге за Луну. После гибели жены. Понял — не сможет оставаться Хранителем без подстраховки опытного мракоборца. Не выдержит разум тройного испытания. А Дамблдор нисколько не возражал против кандидатуры Макмиллана — ни как директор Хогвартса, ни как Верховный чародей Визенгамота. Конечно, без передачи полномочий Фиделиуса третьему лицу. Джоффри лишь узнал о роли Ксено, мог прикрыть его и Полумну при необходимости, но сам доступа к тому месту не имел, не знал даже, что речь о нем. Обряд запечатывания тайны в сердце Хранителя производился в общих чертах по той же схеме, что и некоторые другие древние мистические процедуры — Обряд Жертвы, Возрождения, Непреложный обет. Хранителем может быть только один.

— И по той же схеме выявляется, как вам наверняка известно, сэр, — продолжал говорить Макмиллан, обращаясь к советнику Елизаветы. — В азиатских школах это называют "кармическим следом". Невооруженным глазом без подготовки не увидишь. Нужно принять пару зелий, а потом в определенной последовательности прочесть особые выявляющие заклинания — и тогда чары как бы обновляются и повторно вспыхивают серебристой нитью в сущности субъекта Обряда. И я руководствовался исключительно любопытством, когда в уединении прочел те заклинания уже над собой — и что? На левой руке у меня высветилась спираль Непреложного. Могу лишь предположить, что сковал себя обязательством я достаточно давно. Но предположения эти основаны исключительно на интуиции и не подкреплены ни единым фактом.

Лихой огонек светился в черных глазах Уолсингема. Он не упускал ни единого слова аврора и слегка кивал своей черной шапочкой.

— Вы левша?

— Я амбидекстр, сэр Френсис. Одинаково успешно владею обеими руками.

— Так я и думал. Это свойственно многим анимагам.

Ксено услышал это, да тут же и забыл безо всякого Обливиэйт. Готовый разделиться на две части, он едва удерживал себя на месте, мучительно думая о Полумне — спит она в своей кровати или расхаживает в темноте детской, слепо натыкаясь на мебель и постоянно рискуя выбраться на карниз или опрокинуться через перила винтовой лестницы, несмотря на все защитные чары, наложенные на дом отцом.

— Мистер Патил проконсультировал меня на эту тему и даже, знаете, посоветовал несколько весьма занимательных книг из библиотеки Бомбейской магической школы... Как вы понимаете, следом за несколькими миллиардами маглов, которые на протяжении многих тысяч лет веровали и веруют в перерождение души после смерти в новом теле, что-то такое закрепилось и в мировоззрении азиатских магов. И вот что я вычитал в их литературе относительно данного мной Обета. В отличие от остальных Обрядов этой серии Непреложный Обет имеет свойство переходить после гибели волшебника с ним в его новую жизнь. Если, конечно, маг не успел выполнить условия в текущей и если смерть не была связана с провалом миссии, а произошла по иной причине. Этот мощный фактор не позволяет отклониться от курса ни на йоту: ваш Обет остается с вами и не расторгается столь долго, сколь это сочтет нужным магия. А еще я очень сильно заподозрил, что многие известные нам привидения принадлежат тем умершим, кто не успел при жизни рассчитаться с этим долгом...

— Если верить этой... кхм... литературе, получается, вы могли дать этот Обет в каком-нибудь из прошлых воплощений, но не помните этого? Либо же совершить Обряд в этой жизни и подвергнуться чарам Забвения? — Уолсингем задумчиво пропустил между пальцами несколько прихваченных волосков смолянисто-черной бородки. — Что ж, здесь есть над чем поразмыслить, юноша... Но я, пожалуй...

Последняя ниточка терпения Лавгуда лопнула. Ему показалось, что в комнате дочери что-то стукнуло, и хотя все приборы, нацеленные на фон детской, оставались неактивными, Ксено вскочил с места:

— Прошу меня простить, господа. Я вынужден ненадолго вас покинуть.

Джоффри и портрет бросили на него по удивленному взгляду, однако возражать не стал ни тот, ни другой.

Он не заметил даже, как оказался у Луны. Вовремя оказался. Летаргическая неподвижность сковала ее худенькое тело, почти невидимое среди подушек, одеял и простыней. Девочка лежала навзничь, без признаков жизни, не дышала совсем...

— Малышка! Малышка, ты что? Луна, вернись, я умоляю, малышка! — и трясущимися от ужаса руками принялся тормошить ее несчастный отец. — Эльфы! Сюда!

Оба домашних эльфа беззвучно аппарировали в комнату. Юма метнулась к постели, а Воби осторожно коснулся запястья Лавгуда, потом прихватил его покрепче:

— Молодая хозяйка в безопасности, хозяин Ксенофилиус. Но мисс Полумну сейчас нужно отпустить, Воби знает, где она, и проводит ее сюда.

— К-как проводит? — едва ли внемля увещеваниям домовика, отчаянно рванул руку Ксено, высвобождаясь из его цепких пальцев. — Как ты ее проводишь и куда?! Она не дышит! Посмотри!

— Хозяйка Полумна жива, хозяин! — обернулась Юма, склонявшаяся над лицом Луны. — Пусть хозяин Ксенофилиус дозволит Воби привести ее сюда!

— Д... Да, хорошо, — выдавил Лавгуд, едва не рыдая, и Воби тут же исчез.

Несколько секунд спустя Луна глубоко вздохнула и раскрыла свои огромные глаза.

— Всё хорошо, папа, — улыбнулась она. В ушах Ксено нежно зазвенели колокольчики ее напевного голоса. — Со мной всё хорошо, но мне нужно полежать.

— Почему ты такая замерзшая? Что случилось?

Он тщетно растирал полупрозрачные кисти ее ручонок между своими ладонями, напрасно пытался отогреть дыханием ледяной мрамор кожи. И шевельнуться не могла сейчас маленькая Луна...

— Это... бывает. Я просто немного заблудилась, когда ты стал меня трясти. Не пугайся, папа. Я здесь, Воби вернул меня.

Ксено не заметил, как удалились, тактично оставляя их вдвоем, домашние эльфы.

— Отправь сову к Шаману, папочка, — нежно попросила она. (Правда ли, что губы малышки медленно розовели, или же это не более чем иллюзия от теплого света свечей?) — Акэ-Атль не найдет себе места, пока не узнает, что я выбралась.

— Кто это такой?

— Акэ-Атль Коронадо Ортега Куатемок, однокурсник Гарри. Когда ты стал меня будить, нас с ним разбросало в разные стороны... Отправь ему сову, папа!

— Хорошо, но не раньше, чем ты всё мне объяснишь!

Луна вздохнула и слегка повернула голову:

— Я попробую... Понимаешь, когда это произошло со мной впервые, я подумала, что смогу встретиться с мамой. Но я встретилась там с Шаманом, и он объяснил мне, в чем дело...

* * *

Старый друг родителей был красивым. Если бы, конечно, мистер Макмиллан не носил на шее эту штуку для отпугивания нарглов и желтый плащ через плечо, он был бы не настолько красив. А так — настолько. И подарил Луне на праздник большой набор волшебных масляных красок. Гарри, когда гостил у них летом, смешно встрепенулся, в первый раз увидев ее оживший рисунок — с виду эти краски ни в тюбиках, ни на палитре не отличались от тех, которые продавали в мире обычных людей. Он просто не ожидал, что смешная зеленая лошадка вдруг начнет скакать по альбомному листу.

Жалко, очень жалко, что на рождественские праздники им придется уехать к папиной родне в Кардифф, а Гарри останется на каникулах в Хогвартсе. Луна часто видела его во сне и очень скучала, а получая сову с его письмом, наоборот — радовалась. Зато папочка пообещал пригласить Гарри в Подлунную башню на всё следующее лето, о чем она тут же и написала своему другу. Ну а поскольку конверт еще не был запечатан, Луна, поднявшись к себе, опробовала в деле подарок дяди Джоффри. Ворон на ее торопливом рисунке мало походил на птицу — скорее на какую-то голову Медузы Горгоны с лапками, — а сверху над ним переливалось разными цветами поздравление с Рождеством. Издавать звуки и, тем более, разговаривать ее произведения пока не умели, но она надеялась со временем стать настоящим художником и писать настоящие колдокартины.

Ложась спать, Луна подумала о том, что было бы очень хорошо повидаться с Гарри хотя бы во сне. Но попасть в Хогвартс без приглашения у нее не получилось бы даже тем способом, которому она научилась несколько месяцев назад. Поэтому сначала нужно было разыскать Шамана...

Они никогда не виделись с Шаманом на самом деле, только во сне. Тогда, первого сентября, проводив Гарри в школу, Лавгуды вернулись в свое поместье, и Луна поняла, что уже соскучилась по нему. Они так здорово веселились летом, а у нее раньше никогда не было друзей. Это грустно, что он старше на целый год. Даже когда в следующем сентябре она поедет в Хогвартс, они всё равно не смогут учиться на одном курсе. Так, за этими мыслями, она и задремала, сидя в кресле возле камина, пока папа возился в типографии. Задремала, и ей послышался мамин голос. Луна сразу же проснулась и стала оглядываться, а потом разглядела пригорюнившийся призрак. "Мамочка!" — прошептала она. Серебристый образ всплыл к потолку, маня ее, и Полумна взлетела вслед за ним. "Мамочка, а я летаю, видишь? Я уже взрослая!" Пандора грустно улыбалась, глядя ей за спину. Луна тоже обернулась и, похолодев, увидела себя, спящую в кресле. "Я тоже умерла? — пролепетала она, но призрак покачал головой; девочка попыталась вернуться в себя, но прошла сквозь свое тело и сквозь мебель, точно и сама была привидением. — А что же мне тогда делать?" Мама протянула ей руку, и они куда-то полетели. Луна помнила только, как скользит далеко внизу ночная земля и как мерцают огнями окна далеких жилищ. Перемещение было стремительным и легким, они даже не заметили времени — и вот уже впереди возвышается громада средневекового замка, построенного так, что лишь чары могли поддерживать его архитектуру, не позволяя ей попросту развалиться на куски. Отсюда он казался еще более странным, чем Луна видела на колдографиях: часть галерей замка как будто свивалась восьмерками, выворачивалась изнанкой и переходила в другое пространство, не слишком хорошо различимое с их места. Однако подлететь ближе и рассмотреть им что-то мешало. Как будто какой-то прозрачный купол обволакивал подступы к зданию и окружавшему его ландшафту с подвесными и каменными мостами, озером, аренами для спортивных состязаний, садами, оранжереями и бескрайним темным лесом, что терялся на холмах вдалеке. "Это школа Гарри?" — спросила Луна и в ответ получила кивок.

Мама словно бы кого-то поджидала. Через некоторое время кусты возле ажурной кованой решетки беззвучно расступились. Из них выскользнул тускло светящийся силуэт большого зверя, похожего на кошку. Луна немного струсила: не со всеми хищниками можно договориться, учил ее папа. Иногда лучше убежать. Но мама была спокойна, она кивнула громадной кошке и растаяла в стылом ночном воздухе, а зверь обрел очертания человеческой фигуры. Мальчик. Ненамного старше самой Луны. Цвет волос и глаз не разобрать — серебрятся, как и всё тело.

"Привет, а ты кто?" — спросила она мальчика.

"Я Шаман. Идем, я проведу тебя в Хогвартс".

"А можно?"

Тут Луна поняла, что теперь она свободно проходит сквозь невидимый щит, держась за руку Шамана.

"Как у нас с тобой получается так ходить? И даже летать..."

Мальчик повернул к ней бледно сияющее лицо. Наверное, он тоже призрак умершего.

"Это потому что мы — это не тело, мы — это наш нагуаль, то, что скрыто внутри. У тебя получилось покинуть тело, но без проводника ты можешь здесь заблудиться и не найти обратной дороги".

"Если я не умерла, то я сплю и вижу всё это во сне, правда?"

"Нет, это не так. Это сон, но он общий для всех. Это сон, в котором ты можешь менять события, и они будут меняться на самом деле. Но этому надо долго и много учиться".

"А ты уже выучился?"

"Конечно, нет. Но я хочу этому учиться, только жалко, что в Хогвартсе нет таких предметов. Мне придется брать уроки у своего деда-шамана, если я собираюсь стать таким, как он. И если ты захочешь, то я могу попросить его и за тебя... А вот мы и на месте".

Луна увидела величественный фасад и главный вход древней школы. Здесь было так тихо и красиво...

"Все наши уже улеглись спать, и я спокойно покажу тебе замок. Только постарайся не отставать, меня предупреждали, что в Хогвартсе много сложных ловушек. Некоторые из них могут увести в другие измерения. Дед будет очень недоволен, если в первый же день учебы ему придется всё бросать и бежать к нам на выручку".

Так Луна сообразила, что Шаман — совсем не призрак. Гарри однажды сравнил призраки и живые портреты с какой-то магловской штукой — кажется, голого... голорагм... Мудреное словечко. Но он объяснил тогда, что так называются в его мире изобретения будущего из сказок для взрослых — создания, способные, как попугаи, произносить слова, которым их научили, и не больше. Только делают это они не через волшбу, а с помощью магловской механики. А мальчик, Шаман, говорит сам от себя и столько, сколько считает нужным. Нет, он не призрак и не эта... как ее... гог-рло-ра-ма...

В ту ночь он показал ей часть замка, которую уже успел освоить за несколько часов после приезда в Хогвартс. Показал гостиную Когтеврана, где висел портрет Хелены Когтевран, привел даже в спальню первокурсников, чтобы она увидела, как он, Шаман, выглядит на самом деле. Они подобрались поближе к его кровати, и Луна в тусклом свете ночника разглядела спящего черноволосого мальчишку, смуглого и крепко сложенного, не чета посапывавшему на соседней постели Гарри Поттеру. Тот из-за бледности и худобы, даже пребывая в собственном теле, изрядно смахивал на привидение. Луна попробовала погладить его по голове, но рука ее прошла насквозь. Да вдобавок ко всему у окна, за пологом балдахина, неожиданно что-то зашуршало. Она вскинула глаза и увидела такое, что от испуга метнулась за спину своему проводнику.

Так бывает, если заглянуть в бездонный черный провал, по неведомой причине возникший на фоне безмятежной глади моря, и ты не знаешь, какой глубины эта подводная пропасть. Так бывает, когда среди солнечного дня на тебя падает тень, и ты, подняв голову, видишь уходящую в небеса воронку смерча, который неотвратимо приближается к тебе. И, наконец, так бывает, когда тебе снится кошмар, от которого ты с воплем подскакиваешь с подушки и еще несколько дней не можешь забыть свой ужас, хотя толком ничего не видел и не помнишь.

Над кроватью Гарри на шесте сидело нечто, чему не было описания и объяснения. Оно поглощало свет. Весь, который его достигал. Оно, как и замок Хогвартс, пребывало сразу в нескольких измерениях. Его извивающиеся черные перья медленно двигались на сквозняке, словно обещая схватить неосторожную жертву за горло, как глубоководный спрут щупальцами.

"Я тоже чуть не обделался, когда увидел это в первый раз, — признался Шаман. — Но он вроде мирный. Только спать в его присутствии я что-то пока боюсь".

"Кто это?"

"Это его ворон".

С тех пор и на протяжении четырех месяцев Шаман, он же Акэ-Атль, учил Луну тому, что узнавал от собственного деда, живущего сейчас в Латинской Америке, но способного преодолевать огромные расстояния ради встреч с внуком. Ребята уже немного умели влиять на предметы — дотрагиваться до них, постукивать, извлекая пусть и слабый, но реальный звук, заставлять слегка колыхаться самые легкие перышки, будто от еле заметного дуновения ветра. Здесь им для этого не нужна была ни волшебная палочка, ни магия. Акэ-Атль объяснил однажды, что шаманизм — это переходная ступенька между маглами с сильным жизненным полем и магами со слабым уровнем волшебства, и что пользоваться этой формой сможет даже номэджи, если хорошенько подготовится и предварительно примет специальные зелья. Мама иногда появлялась в комнате Луны или провожала их с Шаманом в Хогвартс, но вступать с ними в длинные беседы не могла, как не могла и ответить на мучающий девочку вопрос. Однокурсник Гарри пообещал, что если у них все получится, то со временем они и сами смогут разгадать тайну ее гибели, погрузившись в пучины иного мира.

В рождественскую ночь, отправив сову к одному другу, Луна позвала другого, самостоятельно добравшись до ворот школы. Шаман пришел не сразу. Он услышал ее во время праздничного пира и решил, что с нею что-то случилось. Пришлось выдумывать предлог, чтобы подняться в спальню и перейти в "третье" состояние — и на всё это требовалось время. Луне показалось, что Акэ-Атль недоволен, но он старался не показывать ей этого. Она все равно поняла, спросила. Тогда мальчишка не стал кривить душой и признался:

"Если бы ты только видела этот шикарный пудинг! Мои домашние в жизни такого не сделают!"

"Я не знала, прости!" — протянула расстроенная Луна, хотя ей было невдомек, как можно переживать из-за какой-то глупой еды.

"Да не беда. Может, останется что-то на утро. Попробую раздобыть немного перед отъездом".

"Ты тоже уедешь на каникулы?"

"Да, у нас уезжают почти все. Из наших останутся только Гарри и еще, кажется, кто-то из девчонок".

Луне стало жалко Гарри: ему коротать целую неделю в полупустой школе среди всей этой пыльной древности со странным вороном под боком...

"Я хотела бы его проведать. Можно?"

Отказывать Полумне Акэ-Атль не умел никогда. Вот и теперь они отправились на поиски Поттера, но нашли, как всегда, одного Мертвяка, дрыхнущего на своей жердочке возле пустой кровати хозяина.

"Значит, пошел искать приключений. Идем, спросим принца Гэбриела, давно ли он ушел".

Надо сказать, портреты и привидения Хогвартса видели их так же отчетливо, как если бы те оставались в своем обычном виде, но в разговор желали вступать далеко не все. Серая Дама при входе даже не интересовалась паролем, и они спокойно проплывали сквозь запертую дверь гостиной. Кровавый Барон недовольно хмурился, но тоже позволял им шастать по слизеринским казематам. При этом он строго следил, чтобы они ничего не трогали и ни перед кем, кто не спит, не появлялись. Толстая Леди Гриффиндора начинала петь и требовала, чтобы они выслушали ее арии, чем повергала обоих в спешное бегство, потому что на вопли тут же сбегались старосты факультета — те еще паникеры. А самыми радушными были картины и привидения Пуффендуя.

Портрет мрачного принца в когтевранской гостиной выслушал мысленный вопрос Шамана и так же, не растворяя губ, ответил, что студент Поттер ушел меньше часа назад и отследить его путь можно по едва заметному серебристому шлейфу магии, оставляемому палочкой. У каждого этот след был особым, и при желании узнать тот, что принадлежал Гарри, не составляло труда, особенно для анимага.

Светящаяся, видимая только в "третьем" состоянии ниточка привела их к библиотеке, однако, чуть не достигнув ее, свернула и ушла прямо в стену. Не собираясь тратить время на поиски официального входа, Луна и Шаман проникли прямо сквозь каменную кладку и очутились в заброшенном классе. Центр комнаты был расчищен, парты громоздились друг на друга у стен, а вдали, под бахромой паутины, высилось гигантское, от пола до потолка, старинное зеркало в золоченой раме. И напротив него, тускло отражаясь в искривленной поверхности, стоял Гарри, держа в руке сорванные с носа очки. Он что-то видел там помимо собственного двойника, потому что дыхание его было встревоженным и частым, а зеленые глаза горели.

Луна попыталась прочитать то, что было выгравировано на завитушках золотого обрамления, однако это были не слова, а какая-то абракадабра. Или это происходило потому, что читать и понимать человеческую речь в бестелесном состоянии иногда оказывалось ужасно трудно.

"Что он там такое увидел?" — замечая, что Гарри не собирается отходить от своего отражения, спросила Луна.

"Я не знаю. Может, ему во время пира близнецы Уизли подлили нарциссическую настойку? — предположил Шаман и вдруг насторожился. — По-моему, сюда идут!"

Они высунулись по пояс в коридор и обнаружили, что с той стороны находятся разговаривающие Филч и профессор Снейп. Взрослые как раз прощались, завхоз отправился дальше, а вот алхимик...

"Вот черт! Сейчас эта ядовитая анаконда вломится к Гарри!"

Не теряя ни секунды, Шаман втянулся обратно в класс, подлетел к зеркалу и встряхнул раму, а Луна помахала у Поттера за спиной в надежде, что если он ее и не увидит, то хотя бы почувствует. Неизвестно, что именно помогло, но Гарри встрепенулся и, опуская, дернул пыльный шелковый занавес, который явно скрывал зеркало до его появления здесь.

Дверь резко раскрылась, но Луну в тот же момент как будто прошило молнией. Она подумала, что умирает — это было больно, страшно, тем более — отовсюду нахлынула темнота. Шаман как в воду канул, а ее призывов о помощи не слышал никто. Луна металась в поисках обратной дороги. Ей почему-то казалось, что где-то вдалеке кто-то трясет ее, но это было такое непонятное ощущение, что она не могла оценить, правда это или только фантазия. Целую вечность спустя она услышала мамин голос, потом кто-то взял ее за руку и повлек за собой. Когда впереди показалась Подлунная башня, девочка различила их эльфа-домовика. А потом он просто перенес ее в спальню — так же, как обычно это делала она сама, когда возвращалась из "третьего" состояния...

* * *

— Поэтому, папочка, меня вообще нельзя тормошить, когда я вот так лежу. Со мной всё в порядке, и если что-то нужно, ты всегда можешь отправить за мной Воби или Юму, — завершила Луна свою историю, медленно и сонно взмахивая длинными ресницами.

Лавгуд перецеловал потеплевшие пальчики дочери — все по очереди.

— Как же ты напугала меня, малышка!..

Он и сам не знал, как относиться к этому новому веянию — злиться ли на призрак супруги или же принять всё как должное и хорошо обдумать меры безопасности. Может быть, со временем дочка и вовсе перестанет ходить во сне, научившись во сне летать?

А сама Луна уже безмятежно уснула и не могла ему ответить.

15. Всё волшебство ее ушло, разбилось зеркала стекло

До Хогвартса Гарри определял наступление рождественско-новогодних праздников исключительно по завалам подарков кузену под домашней елочкой. Дурсли выбирали ее всегда одинакового размера, пышности и формы веток. Тетка подходила к покупке елки с той же, вероятно, тщательностью, с которой древнеегипетские жрецы подыскивали нового быка для жертвенного ритуала.

Это двадцать четвертое декабря тоже началось для Гарри с запаха хвои, но с самого утра всё пошло наперекосяк. Гигантскую лесную ель в главный зал школы приволок Хагрид, однако похвастать своей гигантоманией толком не успел. Паскудник Пивз, прорвавшись через все ловушки Кровавого Барона, пальнул в дерево содержимым нескольких сероводородных хлопушек. Теперь в замке пахло так, словно кто-то додумался инсценировать магловский детский анекдотец. И Мертвяк, разумеется, не преминул озвучить эту чудесную идею перед как можно большим количеством слушателей:

— Ну йопта! Ты глянь, прям как будто под елочкой насрали! Мерри Кристмас, детишки! И вам не сдохнуть, профессор Трелони... Что там, жрать еще не подавали?

Все зажимали носы и пятились на лестницы подальше от зловонного облака, что медленно расползалось из центра помещения.

— Как только в такой вони у него могли возникнуть мысли о еде?! — недоуменно спросил Драко Малфой у Поттера, который отступал в коридор вместе со всеми, и прикрыл нижнюю часть лица надушенным кружевным платочком с вышитым вензелем "М".

— Ему-то что, он же ворона. В природе они вообще падалью питаются, — ответил Гарри и сделал вид, что не заметил скривившейся от омерзения физиономии слизеринского сокурсника.

— Ворона в твою мантию одета! — Мертвяк, если хотел, мог услышать что угодно, откуда угодно и в какой угодно суматохе. — Я ворон, босс! И попр-р-рошу!

Ликвидировать последствия чрезвычайного происшествия быстро не удалось. Тогда директор велел подать завтрак каждому факультету в соответствующие башни. Пивз упивался триумфом и стыренным где-то огневиски, оглашая победными воплями коридоры школы, так что можно было подумать, что он, по меньшей мере, выиграл кубок на мировом чемпионате по квиддичу.

Совы с подарками и поздравлениями ученикам от их семей стали прилетать в гостиные ближе к концу трапезы. Сверток от лесника материализовался возле локтя Гарри сам по себе. В нем мальчик обнаружил самодельную дудку, и Тони Голдстейн сказал, что это настоящий ирландский вистл. Инструмент издавал какой-то странный, немного дикий, немного волшебный звук — так, словно доносился издалека, из глубин космоса или иного мира.

— Это очень прикольно! — оценили мальчишки — и, конечно, все по очереди подудели в него, пока Поттер распаковывал аккуратную коробку от Лавгудов. Те прислали ему сладостей, созданных Луной собственноручно, новенький телескоп — в него "в определенные дни месяца при ясной погоде можно увидеть летательные корабли пришельцев" — и письмо, написанное Ксенофилиусом, где тот в своей высокопарной манере просил прощения за необходимость их с дочерью скорого отъезда из Подлунной башни: "Мы с Луной очень ждали этой встречи с тобой, но обстоятельства складываются так, что с 25 декабря мы должны будем отлучиться на пару недель в Уэльс"...

Если Гарри и расстроился, то не слишком сильно: даже перспектива остаться в полном одиночестве в Хогвартсе была бы лучше визита в дом родственничков на Тисовой. Но на самом деле провести каникулы в интернате собирались и другие студенты — как его одногодки, так и постарше. Так что без компании он точно не останется. Рональд, во всяком случае, уже сообщил, что никуда не уезжает. И сладкие пилюли Полумны оказались чудо какими вкусными! Гарри даже пожадничал с кем-нибудь ими делиться и решил растянуть себе удовольствие на много-много дней.

Да, кстати, вот Дурслей помянешь — и они тут как тут! Белая Хэдвиг грустно, даже виновато, подала ему тонюсенький конверт, после чего поскорее убралась на совятню. В конверте лежал кусок плотной бумаги и свернутый несколько раз листок папиросной, который с одной стороны был кратко подписан убористым почерком тетки, а с другой — подклеен скотчем, потому что там к нему крепилась подаренная от дурслевых щедрот мелкая магловская монетка. Кто-то — скорее всего, Дадли — ради забавы зачертил эту монетку сквозь бумагу простым карандашом, так что теперь вместо подписи, отливая серебристо-свинцовыми тонами, там выделялся круглый оттиск с надписью "Two pence", цифрой "два" и схематической короной, похожей на лилию.

Гарри фыркнул и уже хотел отлевитировать послание в камин, как вдруг заметил, что куском плотной бумаги была фотокарточка. Обычная, блеклая, старая, снятая на любительскую камеру и напечатанная любительским же методом. Ко всему прочему фотография была не слишком ровно обрезана по одному краю маленькими ножницами. Тот, кто ее укорачивал, особенно не таился и совершенно не деликатничал: кажется, подгоняя снимок под формат конверта, он ничтоже сумняшесь отмахнул изображение какого-то человека, который прежде стоял с краю.

Это было уже интересно по той простой причине, что Дурсли никогда не показывали племяннику фотографий из семейного архива. Надо сказать, он и сам никогда не задумывался, существует ли такой архив, а оттого ему и в голову не приходило искать что-то подобное. Именно поэтому он ни разу в жизни не видел магловских изображений мамы. Ни в детстве, ни в юности. Про отца не имело смысла и заикаться — даже в мыслях. У Дурслей Джеймс Поттер был персона нон грата.

Пока мальчишки дудели в Хагридов вистл, Гарри вытащил фото, немного застрявшее в тесноватом конверте. Черно-белые лица запечатленных там подростков ни о чем ему не говорили. Хотя... нет, пожалуй, тетку он узнал почти сразу. Ого, надо же! А она когда-то умела смеяться, не поджимая губ, и вообще походила на постройневшую и очень-очень помолодевшую Мэрилин Монро, только не такую кукольную, как та! Гарри даже не подозревал, что миссис Дурсль когда-то была очаровательной девчонкой с лебединой, а не жирафьей, как сейчас, шеей и сиянием в глазах. Этой "Мэрилин" было лет пятнадцать-шестнадцать. Грациозно склонившись в сторону, она удерживала за ошейник темного бульмастифа ("На дядю Вернона похож!"), а сама с непринужденной гримаской что-то весело кричала в камеру. Справа от нее стояли и глядели на собаку еще какие-то дети, намного ее младше, конопатые и пухлые мальчик с девочкой в одинаковых "морских" костюмчиках и кепи с помпончиками на макушках и еще девочка в "треугольном" платьице без пояска. Некто в левом краю — судя по остатку подола юбки или платья, девчонка или девушка пониже Петуньи ростом — была как раз той "пожертвованной" в угоду формату незнакомкой, безжалостно откромсанной маникюрными ножничками. А за спиной у тетки, на втором плане, виднелся худощавый нескладный парень лет тринадцати, в момент съемки отводивший со лба длинную челку. Его так не вовремя поднятая рука с растопыренными сквозь черные пряди пальцами показалась Гарри до странности знакомой — и сам жест, и тонкое запястье, и форма кисти, и чуть отставленный мизинец. Различить склоненное к плечу лицо парня было невозможно. Глаза, черты — всё пропадало в тени давно не стриженых патл. И вообще он выглядел так, точно оказался среди этих ребят по какой-то случайности, да и сам, судя по еле уловимому телодвижению, хотел не то сбежать, не то провалиться сквозь землю: если бы не та отрезанная девчонка, которая вцепилась в его левый локоть, именно это он бы и сделал. Причем незамедлительно.

— Гарри! — крикнул Корнер.

— Что? — почему-то вздрогнув, Поттер отбросил со лба прядь свесившихся на лицо волос, в секундной задумчивости задержал взгляд на отражении своей пятерни в зеркале у камина и поднялся, чтобы впустить с улицы Мертвяка, на которого ему указывал Майкл. — Где только тебя носит всё утро?

— Прости, мамочка, — иронично прокаркала обнаглевшая птица, которой, похоже, беркуты и скопы, что неустанно патрулировали местность над Запретным лесом и холмами, теперь были не указ. — Забыл отчитаться.

— Минус сто тыщ баллов вороне Поттера! — кривляясь, захихикали несколько девчонок с первого и третьего курсов.

Мертвяк за словом в карман не полез и незамедлительно высказался о праздничной прическе мисс Турпин в том смысле, что давно подыскивает себе гнездо, аж крылья отваливаются, и только теперь заметил, как близко всегда был идеальный вариант. Лайза и в самом деле несколько... перестаралась с укладкой. Впрочем, на ворона никто не обижался, его уже воспринимали как второй символ факультета после гербового орла, а у когтевранок он и подавно числился дамским угодником, причем у всех студенток — от первокурсниц до выпускниц. Несмотря на "изысканный французский", суровую внешность и вопиющую беспардонность мышления.

— Вот почему, спрашивается, почтарям везде зеленый свет? Даже слизеринским подводным гадам — и то... А мне — хошь не хошь, стучись каждый раз в окошко, дергай почем зря занятых людей! Нет чтобы проковырять отдельный вход для Мертвустика: входи, дорогой ты наш, располагайся, чувствуй себя как дома... Так ведь нет... Не заслужил! Вот она — вопиющая людская несправедливость! Негостеприимные вы тут все... Нельзя так... — степенно вышагивая к своему насесту в спальне первокурсников, побухтел он, взлетел на перекладину и занялся чисткой перьев.

Гарри отошел к столику в самом дальнем углу основной комнаты, где вдали от любопытных глаз можно было спокойно выяснить, что имела в виду тетка Петунья, отправляя ему эту фотографию. На самом снимке не было ни подписи, ни даты. Тогда он еще раз повертел в руках листок с монеткой и парой скупых строчек, где Дурсли благодарили его за поздравление и поздравляли сами. Ничего больше, если не считать того, что на просвет становилось заметно: этот листок использовали в качестве подкладки, когда писали на другой бумаге, поверх, с сильным нажимом, а потом, "чтобы добру не пропадать", воспользовались и им. Зная бережливость дядьки, Поттер не счел бы это преувеличением. Но тут явно что-то было не так. Тетка не могла не обозначить смысл своей посылки хоть намеком.

Потом Гарри озарило. Он сбегал в спальню к своему шкафчику, вытащил из ящика самый обычный грифельный карандаш, самый обычный перочинный ножик и совсем уж ничем не выдающийся клочок ваты.

Покончив с утренним туалетом и поблескивая иссиня-черным оперением, Мертвяк следил за ним вполглаза.

Мальчик обосновался на широком подоконнике спальни, разложил вокруг все свои трофеи и перочинным ножиком начал аккуратно стачивать грифель карандаша на записку миссис Дурсль. Графитная пыль легко сыпалась на бумагу, чуть сильнее застревая в продавленных шариковой ручкой завитушках невидимых букв. Прошло немало времени, прежде чем вся страничка скрылась под ровным слоем свинцово-серой "пудры". Едва прикасаясь к листочку, Гарри чуть-чуть растушевал ее ваткой и сдул остатки. На испачканной бумаге смутно, но читабельно проступили письмена. На всякий случай Поттер поднес к ней кончик палочки, чтобы проверить письмо на наличие какой-либо магии, как им из урока в урок вдалбливал Флитвик вместо Квиррелла, которому это было положено по должности, но который играл единожды заученную роль полуидиота и отступать, похоже, не собирался ни на шаг. Нет, страница была девственно магловской, без малейшего призвука чар.

"...ни кичились, маглы тож... кое-что ...гут, — так начиналось неизвестно кому адресованное сочинение тетки — это был, несомненно, ее почерк, хотя иные слова не удавалось прочесть целиком, а некоторые, особенно плохо отображенные, нужно было додумывать от начала до конца. И вот что вышло в итоге: — Когда одна леди почу...вала, что ее семье угрожае... оп...ость, она не знала [...] ждать удара. Но догадалась, хо... теперь и неи...естно, как, о том, что нужно делать. Леди молилась по ночам, но не в цер... и не вслух. М...итва ее была ...рячей и искре... Она просила нек...е ...сшие силы вз...т... взамен ее ...изнь, если уж беда уг...ова...а кому-то из любимых родствен...в. Она была строгой и не с...ком разговорч..., никто не знал, что она сде...ала, пока на одном ...цин...ком обследовании у нее, молодой сорокаво...тней ж...щины, не выявили злокачествен... ...оль в неоперабель... стадии. Лед... сгорела за полг...а, а потом ушел и ее муж, не справ...ь со скорбью сердц... Вот такую жерт...у ...луч...л Жнец Душ, чтобы кое-кто прод...жал жить и ...ордиться своим высокород...м происхож... Продолжал со всей присущ... ему н...дарностью посылать плевки в тот кол...де..., благ...аря [...] ...ществует на свете".

Гарри очень растерялся. Если бы письмо было адресовано не ему, то тетя Петунья не стала бы употреблять термин "маглы", а представить себе ее, состоящую в переписке с другими волшебниками, он не мог. В этом странном послании, совершенно точно связанном с фото — теперь не было никаких сомнений, что два пенни были зачерчены там неспроста, явно на случай, если он сам не догадается покрошить графит, — не было никаких имен, кроме Жнеца Душ. Не было намеков на то, что это реальная история, а не сказка и не сплетня. Но мальчик был уверен в двух вещах: это была реальная история с не понятным ему пока подтекстом, и тетка будет всё отрицать, если он пристанет к ней с расспросами напрямую. А то и взбесится, как это обычно происходило с местным зельеваром, на дух не переносившим детей и их несносное любопытство. Мистер Снейп и миссис Дурсль, кстати, были на удивление похожи по характеру. Гармоничнее не сыщешь, просто сиамские близнецы! Поттер так и представил их супругами, не удержался и хрюкнул от смеха в ладонь. Вот был бы номер, когда эта парочка, просыпаясь по утрам, приступала бы к разминочному скандалу с битьем посуды на кухне, переходила к водным процедурам с насыланием друг на друга (и на всех и вся, кто подвернется под руку) особо вычурных проклятий, нежно завтракала, перебрасываясь добрыми пожеланиями скорой смерти, и благополучно расползалась по своим делам до ужина. Хотя, черт возьми, Гарри многое бы отдал, чтобы пожить в такой семейке и увидеть всё это воочию!

— Эй, босс! Босс!

Мальчик обернулся. Ворон с заговорщицким видом мотнул головой и покосился в сторону входной двери. Но школьники продолжали веселиться и дудеть в гостиной. Гарри подошел к птице.

— На твоем месте я сжег бы вот это всё прямо сейчас. Ык, ык, ты куда?! Стоять, дослушай, мистер торопыга! Не предавай это хогвартсовскому огню, каким бы способом он ни был разожжен. Огонь и вода для опытного мага — все равно что магнитная лента для шпиона, лучшие переносчики информации, — агатовые бусины вороньих глаз были серьезны, как никогда, сейчас он не валял дурака. — Это лучше сжечь кислотой. Любой концентрированной кислотой, способной без остатка растворить органику. Не применяя в процессе ни единого магического изотопа.

— А что это вообще? Ты знаешь?

— Знаю. Дурость твоей тетки. Но смелая дурость. А храбрых маглов порядочный маг не подставит, босс. И в чем-то она права: будь в этом письме хоть капля магии, так твою сову обыскали бы еще на подступах к Хогвартсу и перетряхнули содержимое конверта по всем правилам дешифровки. Две строчки, монетка и обычная открытка не смутили охранные силы ни на каком из уровней и не вызвали подозрений.

— Что, если просто спрятать с остальными вещами? В магловскую книжку затолкнуть, как будто закладка? И в рюкзак...

— Пока так и сделай. Без повода шмонать не станут.

— Да кто?! Кому это надо? Ты что-то знаешь, Мертвяк? В школе есть шпионы Того-Кого... ну вот всё это самое? — Гарри ужасно не любил произносить эту глупую формулировку, а употреблять прозвище самопровозглашенного темного властелина ему запрещали, несмотря на то, что и оно вроде бы не было его настоящим именем, которое, по древним магическим законам, могло обладать властью над материей и над его носителем.

Ворон тяжко вздохнул:

— Эх, босс, если бы твоему мимиру полбашки не отсушило после одной печальной истории, мимир бы тебе много интересного мог порассказать... Поверь, Гарри, я тебе во вред советовать не стану, даже если не всё могу объяснить. Я всего лишь ворон, а мы хоть и умные птицы, но всё ж только птицы. Мозг у нас на полет заточен, а не ребусы разгадывать. Не знаю я про шпионов Сам-Знаешь-Кого в Хогвартсе и вообще про него самого ни хрена не знаю. С таким же успехом можешь меня про какого-нибудь демона из магловских сказок спросить, для меня они все равны. Но письмо надо уничтожить и не оставить следов.

— Где же я концентрированную кислоту раздобуду? Профессор Снейп, если узнает, голову оторвет...

— Это смотря как узнает и о чем. Ты ему колдогра... фотографию покажи.

Понятно, Мертвяк с утра уже не только позавтракал, но и где-то опохмелился. Можно ли такое брякнуть на трезвую голову? Но ворон совершенно спокойно встретил недоверчивый взор хозяина и кивнул:

— А ты покажи. И отдай. Он сам пусть голову ломает, что с этим делать. Из вас двоих он преподаватель. И на должность по ЗОТИ метит. Вот и пусть... обезвреживает.

— Как ты себе представляешь эту картину? "Сэр, мне тут тетушка-магла прислала в подарок милую семейную фотку, полюбуйтесь-ка, нет ли на ней порчи?" — "Мистер Поттер, а не засунуть ли вам эту фотку в..." Нет уж, наши и так на меня волком смотрят, когда этот выродок снимает с факультета баллы, а уж после такого он до фига рад будет оторваться на мне по полной. Причем если даже гриффов он штрафует за дело, то нас — только из-за меня. Как будто я ему в пудинг плюнул...

— Ладно, если уж ты такой трусливый, босс, то спрячь, как и собирался. В книжку. Жизнь покажет.

За развлечениями день пролетел быстро: пока не село солнце, они с Роном, Акэ-Атлем и несколькими когтевранцами швырялись снежками в школьном дворе. Было морозно, и чтобы снежки не рассыпались, их приходилось слеплять при помощи заклинания Агуаменти, добавляя чуточку воды в снежный ком. Спортивный и крепкий Уизли, правда, перестарался, и его снежки напоминали твердые резиновые мячики, которыми он чуть ли не сносил с ног. Увидевшая их стычку Минерва МакГонагалл сжала губы, как будто порицая его подход, но, подозвав его к себе, высказала противоположное мнение: "Пожалуй, в следующем году вас стоит испытать в качестве игрока, мистер Уизли. Но вы все-таки будьте поаккуратнее с друзьями: встречать Рождество с шишками и синяками в лазарете — не самая радужная мечта ваших однокурсников, как мне думается". — "Да, мэм! Шишки в Рождество уместны только на елке!" — скаламбурил, обаятельно смеясь и сияя прозрачно-голубыми глазами, Рональд. При желании он умел понравиться дамам не хуже поттеровского ворона.

— Это она тебя, дохляка, в виду имела! — поддразнил он Гарри, возвращаясь на позицию и размахивая в воздухе кулаками. — Тебя от ветра качает, не то что от моего коронного хука!

— Че-е-его?! Сейчас ты поплатишься за свою клевету, смертный!

— Ну, давай, давай, впечатли меня, повелитель скелетов!

Когда они шумной толпой вернулись в замок, на них не было ни единой сухой нитки или волоска.

— Жалко, что Герми уехала. С ней мы бы вас быстрее сделали! — вытряхивая снег, набившийся ему даже в трусы, повторял Уизли.

— Ой-ой, маленький рыжий мальчик остался без большой рыжей защитницы и теперь плачет! Уа! Уа! — отвечал ему Куатемок. — Как теперь жить-то бедняге? Дайте кто-нибудь сосочку и погремушку!

Мимо проплыл сэр Николас и важно отсалютовал им полуотрубленной головой.

— И вас с праздником, сэр! — крикнули мальчишки ему вслед. — Эй, Корнер, от тебя пар валит, как от паровоза!

— Можно подумать, Поттер, что от тебя он валит меньше!

— Мы паровозы! Смотрите! — сообщил Гарри, распахивая куртку, разворачиваясь — он по своему обыкновению пятился, чтобы видеть друзей — и на полном ходу врезаясь в какого-то взрослого. Лбом — под дых.

По безмолвию, которое последовало за этим, он понял, что сейчас ему было бы лучше заморозить время, воспользоваться форой, а потом — телепортом, чтобы попросить политического убежища в какой-нибудь из стран на краю географии. Желательно — не выдающих Великобритании преступников-магов. Гарри молил лишь об одном: чтобы это был не тот, о ком он подумал, но его мольбы небо не услыхало. Сначала он увидел внизу, на фоне паркета, узкие носки начищенных черных туфель. Потом, поднимая голову, — отливающую легкой изумрудинкой, как надкрылья жука-бронзовки, но при этом все равно глубоко-темную атласную мантию. На талии — наборный серебряный пояс со специальными ножнами для палочки (пустыми) и чеканным узором звеньев. Тяжелую цепь на шее с каким-то непонятным амулетом в подвеске ("Пусть это будет Квиррелл! Ну пожалуйста!"). Высокий воротник-стойка по моде средневековья ("Нет, не Квиррелл"). Перепутанные пряди давно не чесаных волос ("Совсем не Квиррелл!"). Тонкую бледную кожу, отдающую легкой синевой на подбородке. Хрящеватый клюв... И злые, как у черта в аду, глаза. Гарри не сгорел на месте от их молний только потому, что был насквозь мокрым, но пар от него, как свидетельствовали позже приятели, сгустился в разы.

— Я понимаю, Поттер, что вы уже возомнили себя местной достопримечательностью и считаете, что вас положено обходить с почетным караулом. Как памятник национальному герою, — с бархатной ласковостью заговорил декан Слизерина, непривычно вырядившийся, словно на королевский бал, и уже не так напоминающий пыльного черного скорпиона. — Но только в этом случае я рекомендовал бы вам обзавестись навигационным маяком на макушке. Иначе даже памятник может остаться без головы от столкновения с чем-нибудь... увесистым. А ну как звезды сложатся не в вашу пользу? — он скроил препротивную мину, которая подразумевала зловещую оговорку "Если вы понимаете, о чем я", выдернул край мантии, прищемленный подошвой ботинка Гарри и, плавно обогнув компанию, продолжил прерванную траекторию полета по галерее.

— Простите, сэр! — сдавленно пискнул Поттер ему вдогонку, почти не надеясь, что тот услышит. Однако Снейп услышал и небрежно взмахнул кистью руки.

Дух перевели не сразу, только когда алхимик скрылся в темноте за поворотом. Рон и подавно начал кашлять.

— Вы что, тоже это слышали? — осторожно спросил Майкл. — Снейп правда не содрал с нас ни одного балла? Даже с Поттера?! Даже после того, как он чуть не протаранил профессору башкой живот?

— Да! — сиплым сорвавшимся голосом четырежды подтвердил Уизли и, вытирая слезы, снова свернулся в баранку от жестокого приступа кашля.

Тут Терри Бут выдвинул совсем уж фантастическую гипотезу:

— А может, наш ядовитый констриктор втрескался в кого-нибудь?

Голдстейн и Куатемок, не сговариваясь, издали характерные звуки и для лучшей демонстрации своего мнения стали изображать рвотные спазмы.

— Почему нет? — стоял на своем упрямый Терри. — Не зря же он так... хм!.. ну, приоделся!

— Он не приоделся! — простонал Акэ-Атль. — Он сбросил старую шкуру. У них на Амазонке сейчас сезон линьки, а не спаривания!

Рон давился слезами, соплями, хохотом и кашлем. Один Гарри стоял и раздумывал, уж не был ли похищен и втайне подменен двойником слизеринский ползучий гад. Впрочем, намек на летающие увесистые предметы, по здравому размышлению, можно было счесть какой-никакой угрозой. Так что, возможно, всё в порядке, жизнь продолжается.

Рождественский пир получился на славу. Малфой, правда, морщил нос, когда на глаза ему попадалась украшенная ель, хотя никаких следов от хулиганства Пивза на ней не осталось. Зато Гарри сравнивать было не с чем, родителей и фамильного мэнора, где устраивались бы великосветские приемы, у него не было, поэтому он довольствовался абсолютно всем предложенным — и потрясающе вкусными угощениями, от аромата которых разыгрывался зверский аппетит, и музыкальным сопровождением, и торжественной частью, когда студентов поздравляли директор и преподаватели. К счастью, учителя толкали речь только добровольно, поэтому казенных фраз, как в простой школе, в главном зале Хогвартса не прозвучало. Ни единой. Всё было очень душевно. А самое главное — когда Гарри вспомнил Лавгудов и в очередной раз пожалел, что рядом нет Луны, к нему подлетела их сова и подставила лапку с прицепленным конвертом. Распечатывая письмо, мальчик встретился взглядом с Квирреллом, который внимательно за ним наблюдал с учительского стола. Гарри так и не узнал, говорил ли Снейп о той истории на квиддиче с директором, или всё спустили на тормозах, как это было принято в беспечной и безалаберной магической среде, но повторных попыток навредить Поттеру или стереть ему память преподаватель ЗОТИ не предпринимал. Все ограничивалось обоюдным, но пристальным наблюдением друг за другом. Зельевар, кажется, потерял к ним обоим всякий интерес. Здоровье Квиррелла, похоже, пошло на поправку, он уже сносно работал заживающей рукой и в целом стал веселее.

Луна писала, что отец хочет пригласить Гарри в Подлунную башню на всё следующее лето, и похвасталась новыми красками, подаренными другом мистера Лавгуда, мракоборцем. Мальчик отдал ее движущийся рисунок Мертвяку, ворон возгордился, показал свой "портрет" каждому когтевранцу, сообщил, что повесит его в рамочке рядом со своим шестом в спальне мальчишек и полетел вешать. Вскоре Поттеру стало скучно. Хор под дирижерством профессора Флитвика донимал однообразным репертуаром, танцевать, как взрослые ученики, Гарри и все его ровесники стеснялись, а чтобы не показывать неуверенности, маскировали ее под стремление выглядеть солидно и авторитетно. Поэтому шести— и семикурсники выплясывали, как малыши-новички, а малыши-новички сидели и корчили из себя неприступных, но бывалых мачо.

Через некоторое время студенты начали расходиться. Первыми зал покинули влюбленные парочки. Гарри тоже улучил момент и отправился погулять по коридорам, но в одиночестве. Отдав себя на произвол хаотично перемещавшихся лестниц, в конце концов он прибыл к библиотечному крылу. Делать ему тут было решительно нечего, брать Запретную секцию приступом он сегодня не планировал, поэтому, погрузившись в собственные мысли, мальчик дал своим ногам полную свободу передвижений. В себя его привели голоса: по смежному коридору шли двое мужчин и негромко разговаривали. Встречаться ни с кем из взрослых, кем бы они ни были, Гарри определенно не хотелось, он огляделся и юркнул в первую попавшуюся нишу. Проученный горьким опытом с трехголовой псиной, теперь он был начеку и прежде чем заскакивать в незнакомые двери, предпочитал разведать обстановку.

Незапертая классная комната, куда он с опаской заглянул, была заброшена довольно давно. Отодвинутые к стенам парты покрывала пыльная паутина, в центре валялась опрокинутая корзина для бумаг, а у дальней стены стояло что-то напоминающее задрапированную картину в мастерской художника. Разве только это полотно было монументальным — высотой почти до потолка.

Гарри вытащил палочку и еще раз за нынешний день потренировался в исследовании магического фона. В укрытой занавесом "картине" какие-то чары, несомненно, были. Как и во всем Хогвартсе, чья мощь основывалась на волшебстве. А вот об опасных, темных силах сигнала не последовало, и Поттер уже смелее отдернул драпировку.

Это было огромное старинное зеркало, но дело вовсе не в том. Желание разглядывать его обрамление пропало сразу же, как Гарри увидел собственное отражение. И не только собственное...

В комнате он находился не один. В левом краю зеркала отражался ребенок с игрушечной лисицей в руках, и никакого шрама на его лбу, и никаких очков на переносице еще не было. Но он двигался, когда двигался Гарри, и хлопал ресницами растерянных светлых глаз, когда это делал Гарри-студент. А за спиной его беззвучно спорили между собой два смутных силуэта, пониже и повыше ростом. Их было видно как сквозь затуманенное стекло или как если бы в самый неподходящий момент его зрение вдруг стало нормальным, а в очках из-за этого всё расплылось. У Гарри не получалось распознать этих двоих, он понимал лишь то, что это рыжеволосая женщина и черноволосый мужчина.

В правом краю отражение было абсолютно иным. Там стоял Гарри-юноша, и что-то жуткое, замешанное на ароматах сирени, ландышей, ирисов и смерти, в тот же момент, как он углядел этого второго, густым облаком обволокло реального мальчика. Взрослый Гарри был чему-то рад, и его держала под локоть туманная женщина. Две приметы он различал в ней уверенно: у этой незнакомки, как и у той, что спорила с мужчиной позади малыша, были рыжие волосы, а на правой руке у Поттера-юноши темнел крупный перстень с очень странным камнем — переливаясь, тот обретал то рубиново-красную, то изумрудно-зеленую окраску.

Голова закружилась, как если бы комната каруселью поехала вокруг этого странного зеркала, а оно само в центре оставалось неподвижным и все время повернутым к наблюдателю отражающей стороной. На периферии зрения, по внутреннему ободку глазного яблока, мерцающими зигзагами закружили две змейки. Своим движением они гипнотизировали, поглощая боль, которой полыхнул сначала шрам на лбу, а потом весь мозг, иначе Гарри просто свалился бы без сознания. Видеть он мог теперь только краем глаза: оба зрачка прямо по центру застило темное пятно. И этот мерзкий, жуткий запах разложения и попыток перебить его пахучими цветами...

Сердце уже выпрыгивало, а ноги дрожали, готовые подогнуться, как у ватной куклы, но тут отражения дрогнули. Зеркало пошатнулось, и Гарри вынырнул из транса. На миг ему почудилось, что не только в зеркале, но и в комнате с ним есть кто-то еще...

Он успел лишь задернуть занавес, когда дверь настежь распахнулась и в проеме возникла темная фигура. Несколько долгих секунд они стояли и сверлили друг друга взглядами, потом профессор Снейп устремился вперед, а Гарри трясущейся рукой нахлобучил очки на нос, больно зацепив при этом хрящ металлической перемычкой.

— Кто бы объяснил, почему вы, Поттер, постоянно оказываетесь у меня на пути... — пробормотал слизеринский декан. К удивлению, не злобно, а даже как-то устало.

— Сэр, а что это за зеркало? — видя, что тот настроен не агрессивно, осмелился спросить мальчик.

Алхимик замедлил шаг, остановился и медленно развернулся к Гарри всем корпусом:

— Вы смотрели в него?

— Да. Но я сначала проверил его, оно...

Потемневшие до совершенной черноты глаза Снейпа сделались огромными:

— Что — оно?! Поттер, у вас с головой всё в порядке? Хотя... о чем это я... С такой наследственностью... — нижнее веко презрительно дернулось.

Гарри потупился. Его и задело едкое высказывание, и немного обнадежило: если алхимик не потащил его сходу к мадам Помфри, значит, никакого проклятья на зеркале всё-таки не было. А какое дело этому Снейпу до его наследственности?! Подумаешь! На себя бы посмотрел, сморчок заносчивый...

Тем временем профессор сделал пару легких пассов палочкой, не произнося ни звука, из-за чего Гарри не понял, какие заклинания он применил. Скрытое под пыльным чехлом зеркало стало быстро уменьшаться, а сделавшись не больше фолианта, само прыгнуло в руку Снейпу, и он заложил его под мышку, как обычную книгу. Пристальный взгляд мальчишки явно его раздражал.

— Что? Вы хотите узнать, почему я до сих пор не лишил Когтевран всех накопленных за семестр призовых баллов? Сегодня вроде же как праздник, — алхимик поморщился, будто едва удержавшись, чтобы не прибавить к этому какую-нибудь колкость, что уже само по себе выглядело подозрительно: с какой стати ядовитая анаконда вдруг стала такой великодушной? — Тешьтесь.

— Нет, сэр, не это. Я... мне непонятно, почему я отражался в нем дважды. И, по-моему, это вообще не отражение, а... что-то другое. Конечно, если это очень сложно объяснить и настолько запретно, что нужно жертвовать баллами факультета...

— Не болтайте ерунды, — прервал его декан Слизерина. — Это зеркало еиналеЖ.

— Зеркало... как?

— Воспользуйтесь во имя разнообразия мозгами, Поттер. Зеркало е-и-на-леЖ — это "Же-ла-ни-е" наоборот. Вы видите там не себя, а свое заветное желание в фазе его исполнения.

— Значит, я хочу быть одновременно ребенком и взрослым? — помимо воли вырвалось у Гарри, хотя откровенничать со Снейпом он сначала не собирался.

Мужчина равнодушно пожал плечами:

— Вам виднее.

Не проронив больше ни слова, Снейп направился к двери, и Гарри пришлось молча уступить ему дорогу. Целый сонм вопросов крутился у него в мыслях и на языке, в том числе предположений, касающихся трехголовой собаки, которая что-то охраняет в чулане запретного этажа. Но испытывать терпение слизеринского пугала [1] было опасно. Оно ведь может и передумать, сочтя Рождество недостаточным поводом для табу на наказания.

Интересно, куда профессор поволок загадочное зеркало? И еще интереснее — какую практическую ценность подразумевает этот артефакт, если даже стоя лицом к лицу с собой, Гарри так толком и не понял, чего ему хочется на самом деле.

___________________________________________

[1] Еще один экивок в сторону романа "Убить пересмешника" Харпер Ли. По сюжету книги, соседом главных героев — брата, сестры и их общего приятеля — был некий Страшила Рэдли, загадочный затворник, о котором ходили самые зловещие слухи. Детская фантазия дорисовывала опасливые сплетни взрослых своими штрихами, и в представлении героини Рэдли становился чуть ли не людоедом. При этом Артур Рэдли, который был приговорен к домашнему заключению за совершенное по молодости и глупости преступление и давно в нем раскаялся, наблюдал за детьми, иногда от чистого сердца подбрасывая им незатейливые подарки, а в финале и подавно спас от смерти старшего брата главной героини. После чего они и убедились, что Страшила Рэдли, которого они всё это время боялись, никогда злодеем не был.

16. От нас потянутся иные тени, склоняющие душу к перемене

Всю рождественскую ночь Гарри за кем-то гонялся во сне, потом кто-то гонялся во сне Гарри за ним самим, и наутро он проснулся разбитым, в дурном настроении, да еще и вспомнил, что Акэ-Атль и остальные приятели-однокурсники сегодня разъезжаются на каникулы по домам. Он отпросился у Флитвика проводить друзей хотя бы до перекрестка, откуда брала начало дорога на Хогсмид и где их поджидали никем не запряженные, но при этом волшебным образом передвигающиеся кареты. А поскольку снега за прошлые сутки навалило, будто на Северном полюсе, то сегодня это были не кареты, а сани, как в сказке о Снежной Королеве. Но тоже самодвижущиеся.

— Ладно, не кисни! — Куатемок подставил свой кулак под легкий тычок кулака Поттера, а потом, уже совсем было усевшись в сани, вдруг приблизился к его уху и быстро шепнул: — И не шастай больше в ту комнату... ну, которая с зеркалом. Верно тебе говорю, дед зря предупреждать не станет!

Гарри изумленно уставился на него сквозь запотевшие на морозе линзы очков, однако спросить ничего не успел: все сани одновременно, как по команде, сорвались с места и покинули перекресток в направлении деревни со станцией. Как ни странно, на снегу между бороздами от полозьев отпечатались вполне четкие следы конских копыт — именно там, где ступали бы настоящие впряженные лошади...

Стайка старшекурсниц, провожающих подруг и зябко прячущих руки в меховые обшлага рукавов мантий, помахала вслед кавалькаде и со звонким смехом упорхнула обратно к воротам. Кажется, даже звуки здесь превращались в кристаллики льда и хрустально переливались в совершенно прозрачном воздухе. Несмотря на морозец, от которого "поседели" кончики волос, что выбивались из-под капюшона зимнего "домино", Гарри решил, что ему стоит сделать большой крюк, прогуляться по свежему воздуху и еще раз покатать в уме события, которые выявляли тайную изнанку Хогвартса.

Как сказали бы Дурсли (и были бы в чем-то правы), "тут всё не как у людей". В чулане школы, охраняемом от учеников только кокетливо-провоцирующим директорским запретом, сидит нечто трехголовое, от которого стоило бы охранять самих учеников. Зачем оно там сидит — ведомо только директору. Ну, может, кроме него — и паре преподавателей с сомнительной репутацией. Один из учителей во время матча пытается угробить одного из учеников, попутно едва не гробит еще нескольких, промахиваясь мимо цели. Другой учитель вмешивается, отводит угрозу, но далее не ударяет палец о палец, чтобы хоть как-то известить об инциденте общественность и предотвратить возможные повторы покушений. А ведь помимо директора и деканов, если верить слизеринцам, существовал еще некий Попечительский совет, собранный из уважаемых в магическом мире личностей. В свободном доступе, за незапертой дверью, стоит вызывающий опасения артефакт-зеркало, но всё, связанное с защитой от него, опять же сводится к банальному "ай-яй-яй" со стороны всё того же учителя-декана и деда одного из студентов. Причем во втором случае это "ай-яй-яй" и подавно высказывается заочно. Где логика? И как вообще Хогвартс обходится без массовых вымираний учеников, если ничто из перечисленного не является для его педагогического коллектива форс-мажором? Да что там! Вспомнить хотя бы родню Невилла из Гриффиндора, которая считала мальчишку сквибом и во избежание позора пыталась пробудить в нем магию самыми изуверскими способами, вплоть до вышвыривания из окон...

Невилла? Стоп! Не его ли это крики доносятся сейчас со стороны глухого дворика с "тетей Молли"? Почуяв недоброе, Гарри припустил бегом. Он уже привык, что с Лонгботтомом постоянно случаются какие-нибудь казусы и за компанию с Герми и Роном ему приходится время от времени выручать пацана из беды. Можно сказать, что они взяли над Невиллом негласное шефство. Никто из Когтеврана, даже Куатемок, не понимал этой "благотворительности", да Гарри и сам относился к этому насмешливо: чай, Лонгботтом не малолетка, давно ему пора отращивать собственные зубы и когти. Но в последний момент жесткости не хватало, Поттер срывался, а не утерпев, тоже вступался, и тоже вытаскивал, и тоже... Словом — сентиментальный болван, размахивающий ржавым копьем перед ветряными мельницами. Курам на смех.

Сюда выходили окна самых верхних комнат башни Пуффендуя, да и те не приносили никакой практической пользы обитателям, спрятанные под ветками. Еще осенью стены с этой стороны замка были густо укрыты мелкими темными листьями плюща с вплетениями разноцветных резных — дикого винограда. Несколько тропинок, ведущих к площадке с разных сторон, пролегли под туннелями-перголами плетистых роз. Сейчас только пустые серые ветви, кое-где с нахлобучками снега, кое-где с почерневшими листьями, напоминали о прежнем растительном буйстве этого уголка. А посреди внутреннего дворика, уставленного по кругу скамейками, высилась статуя какой-то волшебницы с непонятным садовым приспособлением в вознесенной руке. Студенты всех возрастов в шутку называли этот прибор сковородкой. Когда же в школу год за годом начались поступления отпрысков семьи Уизли, доселе безымянная статуя обрела и имя — теперь она сделалась для всех "тетей Молли". Рон подтверждал, что иногда его матушка могла становиться и куда более грозной валькирией, чем эта каменная леди, особенно если ее выводили из себя близнецы.

И вот сейчас Гарри увидел на этом глухом пятачке нескольких первокурсников. Сначала он заметил плачущего Невилла, который боялся, но всё же полз вверх по громадной статуе. Поттер понял, что гриффиндорец хочет достать свой рюкзак, повисший на "сковородке". Это само по себе было рискованно, а теперь, когда мрамор обледенел и скользил на каждом дюйме, стало смертельно опасной затеей. У подножия статуи стояли и ехидно посвистывали в два пальца Крэбб и Гойл, а Драко, в дорогом норковом плаще и шапке рассевшийся на одной из скамеек нога на ногу, подначивал бедолагу:

— Эй, Пупсик, а призвать метлу не судьба было?

— Пуп-сик!

— Уа-а-ха-ха! "Пупсик"! Малфой, ты красавчик!

— Я на поезд опоздаю, Драко! — в отчаянии завопил Невилл, оценивая расстояние до рюкзака.

— Бабушка сильно расстроится? — с сочувствием спросил Малфой. — То есть за тобой заехать некому будет, как за нами, да? И как только ваше семейство умудрилось в перечень попасть, Пупсик? Такие убогие, мать честная!

— Драко, спусти мой рюкзак, делать тебе нечего, что ли?!

— А у тебя там есть бьющиеся вещи?

— Есть.

Блондинчик с деланной досадой щелкнул языком:

— Тц! Тогда не могу. Ты же первый побежишь жаловаться своей деканессе, если я там случайно что-нибудь расколочу. Видишь ли, я не слишком хорошо слушал Флитвика у него на уроках и в совершенстве усвоил только Вингардиум. А вот остальное у меня по заклинаниям на "тролль", правда, Винс?

Крэбб заржал, охотно кивая, но при этом активно показывая лидеру их компании скрещенные пальцы, чтобы Драко чего доброго не оскорбился на него за такое подтверждение.

Гарри вышел на площадку, но помочь Лонгботтому не мог: заклинания, чтобы опустить предмет на землю без повреждений, он не знал. В отличие от Драко, не знал он это на самом деле. Да если бы и знал, то сейчас у него не получилось бы сконцентрироваться, потому что дрожал от бессильной ярости. Он готов был выругаться самым отборным матом своего ворона, и только последняя ниточка разумного довода удерживала его от этой глупости: "Черт, Поттер, ты же когтевранец, какого хрена ты вообще лезешь в чужую свару? Ну а раз уж влез, так хотя бы не унижайся до брани, опускай их интеллектом!"

— Драко, нафиг тебе всё это нужно? — спросил он.

— Ха, очкастик! — раскотяшился поганенькой улыбочкой Гойл. — А ты тут чего забыл? Проповеди пришел почитать, святой избранник?

Не обращая на него внимания, как на пустое место, и глядя исключительно на Малфоя, Гарри продолжал:

— Свалится он сейчас. Попадет в лазарет. Пролежит там все каникулы с переломами. Ты огребешься от его бабки по самые помидоры. Тебе всё это зачем нужно?

Но Драко сегодня был одновременно и не в настроении, и в ударе. Видимо, тоже во сне его нынче кто-то гонял. Он лишь сузил кошачьи серо-голубые, как лед, глаза и презрительно покривил идеально очерченные губы античной статуи:

— Что это ты так обо мне печешься, полукровка? Шел своей дорогой? Вот и пиздуй мимо. Без твоих соплей сегодня скользко.

— Вот и катался бы, пока скользко, на коньках, чем колдовать не умеючи... — подколол Гарри, понимая, что избежать стычки теперь, когда Малфой снизошел до простаковской брани, не удастся. Да и не очень-то хотелось: нашла коса на камень, встретились двое, вставшие не с той ноги...

Провокация сработала, и чванливый потомок древнего рода в ту же секунду оказался на ногах, с палочкой наизготовку:

— Уж поумелее всяких магловских выпердышей! Сам-то чего ее не снимешь, Поттер? Ты же у чистокровного гриффа-сквиба на побегушках, как я понял?

— Ты не применяй на меня иерархию вашего гадюшника, о'кей? — бросив по одному короткому взгляду на Винсента и Грегори, отозвался Гарри и мысленно приготовился схлопотать множественные переломы ребер и сотряс.

Крэбб с Гойлом намек поняли, рявкнули и ломанулись вперед Малфоя, однако тот осадил их недовольным окриком:

— Отошли оба! Мы сами разберемся!

Гарри уже забыл о существовании Лонгботтома, его рюкзака, статуи и вообще всего на свете. Перед ним остались только три его противника, а внутри него самого — порядком подзабытая со времен общения с кузеном готовность терпеть умопомрачительную боль. Весь мир схлопнулся до размеров этого пятачка за пуффендуйской башней.

Приятели Малфоя немного отодвинулись назад и угрюмо сунули руки в карманы плащей. Гарри понял, что очки ему мешают, и отбросил их, а Драко, словно того и ждал, как-то легко и подвыподвертом двинул палочкой. Раздался щелчок хлыста, и нос Поттера обожгло взрывом нестерпимой боли. Он даже не услышал заклинания и теперь не представлял, чем можно защищаться от таких вещей. Зажав ноздри, из которых ручьем хлынула кровь, Гарри почти вслепую просто бросился на Драко физически, надеясь перебить ему каст следующего проклятья. Тот не уклонился, но и не упал от его натиска, устоял на ногах, только выругался сквозь зубы, когда противник успел по-магловски влепить ему оплеуху.

Снова щелчок, снова боль — теперь уже на брови и скуле, а зажмуренный глаз, кажется, уцелел. Удар каблука по берцовой кости. Гарри свалился на колени, но дернул за собой и Драко.

— Да отвали ты, мудак! — выкрикнул Малфой, брезгливо отрывая его от своей одежды и пытаясь вскочить, из-за чего неловко запрыгал на одной ноге и снова завалился на колено. — Что тебе неймется?

— Помочь? — лениво предложил кто-то из здоровяков.

— На хрена? — Драко все-таки удалось подняться и хорошенько пнуть Поттера остроносым сапогом в солнечное сплетение.

Тот упал в снег, как набитая ватой кукла, и дышать стало нечем. Вдобавок, кажется, у него начались галлюцинации, потому что рядом кто-то вопил писклявым голосом Невилла и слышался топот ног. Гарри продрал глаз под уцелевшей бровью, и до него дошло, что Лонгботтом успел слезть со статуи и кинуться в драку. "Вот недотепа!" Однако вмешательство малахольного гриффиндорца разбудило потрепанное самообладание Гарри. В одном порыве он приподнялся, обхватил чью-то ногу — судя по величине ботинка, это был кто-то из приятелей Малфоя, — извернулся и коленкой сделал ему подсечку второй ноги. Туша рухнула прямо на него. Полуослепленный кровью и болью, Поттер даже не представлял себе течение боя, кто где находится и в сознании ли еще Невилл. Крэбб (или Гойл), привстав, скомкал лапищей волосы Гарри на затылке и от души ткнул его физиономией в сугроб. Все что-то выкрикивали и ругались, но Гарри уже терял сознание и слышал только обрывки фраз, не способный соединить их в общий смысл.

В какой-то миг на него обрушилась тишина. Но не темнота. Поттер пошевелился в сугробе и понял, что это не обморок.

— И как сие понимать, мистер Малфой? — спустя вечность послышался вкрадчивый мужской голос.

Ну всё. Теперь точно конец.

Гарри из последних сил извлек ничего не чувствующее, до онемения изжаленное ледяными иглами лицо из снежного муравейника.

— Сэр, Поттер полез в драку, я не мог ему отказать, — чуть-чуть оправдываясь, чуть-чуть бравируя перед приятелями, откликнулся Малфой, на идеальном лице которого виднелся только один, и то едва заметный кровоподтек на скуле. Понятное дело, чего ему бояться своего декана, который их постоянно выгораживает?

Зрение сфокусировалось на фигуре профессора зельеварения, застывшей по выходе из-под ближайшей арки для роз.

— Поттер? — Снейп слегка склонил голову к плечу и впился в Гарри взглядом, ожидая объяснений.

— Всё по-честному, сэр, — признал Гарри, еле выговаривая слова, каждое из которых отзывалось вспышкой боли в каждом из уголков тела. — Мы были один на один... это... уже потом... так получи...

Он понял, что может и не мямлить и что зельевар без него видит, что у них там получилось. Слизеринцы стояли перед деканом, вытянувшись во фрунт и опустив глаза долу, но на их губах играли улыбки разного уровня самодовольства. Невилл выкарабкивался из другого сугроба, у скамеечки, куда его тоже воткнули головой вперед. Прекрасны, что и говорить. Дуэлянты хреновы...

Тут заговорил Снейп:

— Я не удивляюсь, когда подобные глупости совершают нищие духом и разумом, — он чуть выстрелил взглядом в сторону кое-как ворочавшегося в снегу Лонгботтома, а Поттера не удостоил и этим. — Но от вас, мистер Малфой, клянусь Мерлином, осечки такого масштаба я не ожидал.

— Но, сэ-э-эр... — растерянно протянул Драко, вскидывая голову.

Алхимик тем временем отлевитировал на землю злополучный рюкзак недотепы из Гриффиндора. Слушать своего студента он откровенно не желал и зло хмурился.

— Мне придется сообщить мистеру Малфою о том, что по вашей милости студент параллельного курса опоздал к отходу поезда. Это приведет к ненужному беспокойству родных студента, которые были намерены его встретить и среди которых имеются члены Попечительского совета Хогвартса. А также — к беспокойству директора школы, чью резолюцию теперь будет необходимо получить для отправки мистера Лонгботтома домой по каминной связи. Причем вы лучше кого бы то ни было знаете, что такое производится лишь в исключительных случаях и весьма не приветствуется администрацией.

— Сэр... Я отработаю провинность! Не сообщайте отцу, прошу вас, — тихо и сдержанно, но с явным чувством процедил Драко, теперь уже по-настоящему, со стыдом, пряча глаза от учителя, которого подвел, поставив под сомнение его авторитет. — Он прибудет сегодня за мной, и я попрошу его трансгрессировать Пуп... то есть Лонг...

— Вы создали проблему, мистер Малфой, вы ее и решайте. Как мужчина, а не как сосунок, — оборвал поток обещаний ученика зельевар, после чего с высоты своего роста взглянул на Поттера, который всё еще приходил в себя, упираясь рукой в обнажившийся из-под снега каменный бордюр клумбы. — Вы так и собираетесь сидеть, Поттер?

— Д-да... То есть... Нет! Сэр...

— Ну вставайте тогда! — прошипел Снейп, и карие глаза его снова почернели, даже на ярком солнце.

Драко многозначительно взглянул на дружков, дернул бровями, и парни ринулись поднимать на ноги сначала Поттера, потом Лонгботтома, однако те гордо от помощи отказались и еще какое-то время смешили лярв, барахтаясь на окровавленном льду в попытках встать и убраться вон. Наконец Снейп схватил Гарри за капюшон, одним рывком, как жалкого щенка, поставил на ноги и грубо повлек за собой, белый от злости.

Заговорил он только у себя в кабинете, а как они туда попали — Поттер даже не понял. Пол-лица распухло и дергало болью, нос, кажется, готов был отломиться, нутро под ребрами раскалывалось, навевая старые добрые воспоминания о временах Дадли Дурсля. Не упал он только потому, что Снейп прислонил его к узкому шкафу.

— Объяснитесь, Поттер, — становясь напротив и складывая руки на груди, потребовал декан Слизерина.

— Я увидел, что Малфой с друзьями засунули сумку Лонгботтома на "тетю М-м-м...", простите, сэр, на статую... Вмешался... Поругались...

— Сядьте.

Гарри недоуменно оглянулся. Снейп коротко ткнул концом палочки в сторону кожаного кресла и с грохотом придвинул к этому креслу дубовый табурет. Гарри рухнул на кресельное сидение. Удивился, как до этих пор еще мог держаться вертикально. Зельевар позвенел своими склянками у него за спиной, поскрипел петлями дверок шкафчиков, побулькал какими-то выливаемыми жидкостями, после чего возник напротив, затмив свет от лампад своей необъятной мантией.

— Какого черта вы туда полезли? — Снейп раздраженно пнул ножку табурета, от чего тот развернулся, качнулся и встал, как ему нужно. Усевшись на него почти верхом и держа в одной руке штатив с пробирками, а в другой — зажим с тампоном, профессор начал неспешно обрабатывать повреждения на лице ученика. Так же медленно и монотонно, словно начитывая мантру, он заговорил: — Малфой уже имел представление о магии тогда, когда вы еще пачкали подгузники. Кому и что вы пытались доказать?

Гарри не знал, как и ответить. Не объяснять же закоренелому слизеринцу, что просто органически не переносит травлю слабого, а когда это происходит у него на глазах, буквально "роняет планку"? Решил ответить вопросом на вопрос, пусть даже Снейп обозлится за это на него еще сильнее — хотя куда сильнее?

— А по-вашему, я должен был пройти мимо, когда они издевались над...

Профессор ожидаемо пресек его порыв:

— То, что должны вы, записано в уставе студента Хогвартса. Почитайте, кстати, на досуге — это полезно. То, что должны старосты, записано в "Префект-кодексе". То, что должны преподаватели школы, записано в контрактах преподавателей школы. Вы догадываетесь, к чему я клоню?

Гарри едва заметно кивнул, шмыгнул носом, который теперь почти не болел, но из упрямства все же добавил:

— Я бы не успел никого позвать, а этот дурак свалился бы со статуи и разбился.

— Ладно, — внезапно делаясь сговорчивым, произнес Снейп. — Вполне возможно, что у вас где-то завалялась запасная голова и конечности. Увольте меня это выяснять. Так значит... — он слегка покусал губы, будто подбирая слова, — тетя не скрывала от вас ваше происхождение?

От резкой смены темы разговора — и какой смены! — Гарри даже потерял дар речи. Ему показалось, что кто-то стал перебирать воспоминания у него в голове, но спустя пару секунд ощущение прошло. Алхимик уже явно не ждал ответа, поднялся и убрал свои склянки, а пропитанный зельями и кровью мальчика комок хлопковой тряпицы бросил в камин.

— Скрывала... До письма из Хогвартса...

Зрение начало расплываться, и только теперь Поттеру пришел на память момент, когда он отшвырнул перед дракой ненужные очки.

— На полке, — как будто отвечая на его мысли, буркнул Снейп, указывая в нужном направлении.

Гарри повернул голову и успел увидеть, как только что влетевшие в смутный дверной проем смутные очки укладываются точнёхонько в центре расплывающейся стеклянной полки над размытым пятном лабораторного стола. Он привстал; ноги уже не подворачивались. Мальчик дошел до стола, нащупал очки и нацепил их на нос. Мир снова стал четким.

Профессор как-то странно разглядывал его, и это изрядно нервировало. Наконец, придя к некоему выводу, Снейп озвучил свое решение:

— Полагаю, во время этих каникул имеет смысл перевести вашу неуёмную и неумную энергию в мирное русло, Поттер. Пойдемте.

* * *

Если поначалу Гарри еще пытался запомнить путь, которым вел его алхимик, то после очередного поворота, погружавшего их все глубже и глубже в лабиринты подземелий Хогвартса, он бросил это бессмысленное занятие.

В какой-то момент, остановившись напротив круглого окна, похожего не только на вентиляционное отверстие, но и на колеблющуюся поверхность воды в колодце, которая магическим образом не выливалась, повернутая на девяносто градусов по отношению к полу, Снейп начертал палочкой в воздухе витиеватую загогулину. Гарри ощутил, как извернулось пространство, меняя свои характеристики и словно уходя в иное измерение (возможно, так оно и было: о чем-то таком не раз твердил ему Акэ-Атль, рассказывая об устройстве Хогвартса). Отверстие встало к ним "в профиль", качнулось, как рисующее "восьмерку" испорченное колесо велосипеда, и снова вернулось "анфас". Мальчик понял, что не надо обращать внимание на воду, как не надо обращать внимание на кирпичную кладку вокзальной тумбы, на самом деле пропускающую на платформу девять и три четверти, и шагнул в "колодец".

Интуиция не обманывала: они с учителем вышли по ту сторону отверстия уже не в подземелья, а на открытый воздух, пронизанный лучами морозного солнца. Это место напоминало кратер, со всех сторон окруженный горными хребтами. Гарри оглянулся, но вместо вентиляционной шахты позади обозначился неглубокий туннель в горе, и с обратной стороны в нем виднелась поверхность замерзшего озера. Местность была знакомой, но только в привычном мире здесь не было никакого острова, обнесенного горным кряжем и засыпанного обломками породы. Исключительно ультрамариновая гладь Черного озера, одна часть которого подходила впритык к стенам Хогвартса и представляла собой одну из деталей фортификационного замысла. Как сам замок не был предназначен для глаз случайного магла, который мог бы забрести в эти края и который на месте школы увидел бы не представляющие исторической ценности руины и пустырь, так же, по-видимому, и этот остров был скрыт от непосвященного. Причем даже от мага. Снейп внимательно посмотрел на Гарри, и тот снова понял: алхимик подтверждает его догадки, невесть как угадывая ход мыслей.

— Снаружи, с озера, он не видим и посвященными, — добавил он. — Только через переход Мебиуса.

Наверное, Малфой с дружками сегодня действительно перегнули палку, если теперь этот непрошибаемый гад замаливает их грехи и пытается разговаривать с презираемым "полукровкой" по-человечески. У них же там, вроде, всё расценивается в эквиваленте чистоты крови? Мог бы и не напрягаться, Гарри не собирался опускаться до жалоб и доносов. И, соответственно, его тоже незачем унижать фальшивой жалостью.

Профессор чуть поморщился, кинул в него косой взгляд, но ничего не сказал, только прибавил шагу, пробираясь едва заметной тропкой между громадными обломками базальта, которыми был усеян весь "кратер".

Еще десяток футов, они огибают утес — и...

Гарри открылся потрясающий вид на громадную арену. Всё это напоминало увеличенное раз в несколько квиддичное поле, но здесь не было деревянных стропил под арены, не было эфемерных башенок, обтянутых шелковыми тряпками, не было песка, смешанного с опилками на случай падения игроков. Здесь вообще не было ничего деревянного и эфемерного, только камень.

Башни для наблюдателей больше напоминали крепостные, подготовленные к отпору наступавшего врага. Их было... один, два, три... семь штук, и надо всеми висели огнеупорные чары. Потом Гарри разглядел и какие-то другие, но огнеупорные всегда более очевидны и узнаваемы. Со всех сторон сюда слетались на метлах люди, некоторые из них являлись преподавателями Хогвартса, некоторых Поттер не знал. Но народа на башнях собиралось предостаточно, как на какой-то подпольный квиддичный матч. Гарри помнил, как дядька смотрел по телевизору конные скачки и говорил об игре на тотализаторе, причисленной к категории азартных. Может быть, Снейп притащил его на какую-то разновидность магического тотализатора — зря, что ли, тут всё так засекречено? С него станется... Мальчик опасливо покосился на алхимика, и ему показалось, что Снейп с трудом подавил ухмылку.

По винтовой лестнице они долго поднимались на бойницы ближайшей постройки. Наверху их встретили профессора Флитвик (ну, слава Мерлину, не тотализатор значит!) и Вектор. Септима благодушно улыбнулась алхимику, но, кажется, заметил это только Гарри, а сам Снейп что-то проговорил на ухо когтевранскому декану, согнувшись ради этого в три погибели. Флитвик покивал и собственноручно трансфигурировал обычное кресло в такое же высокое, как у него самого, а после этого жестом пригласил Гарри присаживаться. Как один преподаватель объяснил другому остатки повреждений на лице учащегося, неизвестно, но лишних вопросов к Поттеру от мистера Флитвика не последовало.

— Мне думается, у мистера Снейпа неплохая идея, — сообщил декан ничего не понимающему студенту. — У вас это может со временем получиться, я тоже вижу задатки.

— Что может получиться, сэр?

— А вы внимательно следите за профессором. Он сам вам потом всё объяснит. Но тренажер этот, скажу я вам, потрясающей полезности, и сразу по нескольким фронтам! Вы оцените, обязательно оцените его преимущества, Гарри!

Гарри и так не сводил глаз с притащившего его сюда зельевара. Башни-трибуны заполнились и теперь гудели, словно трансформаторные будки. А еще мальчик отметил, что здесь нет пронзительного мороза, как по ту сторону озера. Да и снега он не заметил нигде. Было прохладно, но не более. Как и положено в горах в любое время года.

Тем временем Снейп уселся в стоящее отдельно и на возвышении кресло особенной конструкции. Оно чем-то напоминало трон, чем-то — пыточное устройство... ну или кресло дантиста, что не исключает предыдущее сравнение. Сам Гарри дантистов не боялся и никогда с ними еще не сталкивался, зато хорошо помнил, как орал Дадли. Профессор прислонил к вискам непонятные спирали из стекла или хрусталя, поудобнее устроил голову на спинке кресла, куда были ввинчены эти спирали, положил руки на подлокотники и прикрыл глаза.

Через пару мгновений откуда ни возьмись прямо посреди заваленного камнями поля возникло громадное коричневато-серое чудовище змеиной раскраски. Чешуя длинной рептилии, причудливо изогнутого дракона с грозными желтыми глазами, напоминающего змею о четырех лапах, как на японских картинах, ослепительно взблескивала при каждом его движении в лучах солнца. Змей припал грудью к земле, выгнул спину с полупрозрачным алым гребнем и утробно заревел. Хвост его, бесконечный, увенчанный скорпионьим жалом, возделся высоко над длинным туловом. Башня содрогнулась до основания.

— Ороти, японский дракон стихии земли, — пояснил Флитвик. — Грозный противник, не всякий укротитель рискнул бы даже приблизиться к детенышу такого.

— Откуда его выпустили? — Гарри все глаза проглядел, пытаясь различить тайный лаз в арене, по которому выбрался змей.

Декан хитро улыбнулся:

— Он... как бы вам это сказать?.. Он не совсем настоящий. Но с принципом создания этих существ вас начнут знакомить с третьего курса. Тогда у вас как раз появится такая дисциплина, как Техномагия.

Мальчик покосился на слизеринского профессора, но тот сидел неподвижно, с закрытыми глазами, и как бы еще не дремал вдобавок ко всему. Грудь его почти не двигалась от дыхания, а прижатые к вискам спирали пульсировали алым, посылая разряды куда-то в никуда.

Вопли с трибун заставили снова обратить внимание на поле. На другом его краю в мановение ока материализовался другой дракон. В этом Гарри узнал виверна, сверкающего металлом, тоже увенчанного скорпионьим жалом, еще и крылатого. Виверн был заметно короче ороти, но ороти был приземистее длиннокрылого и длиннолапого виверна. Распустив перепончатые крылья, последний взмыл в воздух и оттуда пронзительно заскрежетал, как ржавый ключ в ржавом замке, чтобы подразнить японского собрата. Только тут Поттер заметил, что над одной из семи башен, расположенной напротив них, светится средневековая эмблема виверна. Поискав глазами, он обнаружил, что стилизованная под японские акварели эмблема земного змея висит именно над их трибуной.

— Это... — не смея выговорить то, что подумал, шепнул Гарри профессору Флитвику и вытаращился на Снейпа. Декан засмеялся, уверенно кивая. — Он как-то руководит им?

— Он им управляет. Их сознания сейчас объединены. Проще говоря, ороти — это профессор Снейп.

— А кто виверн?

— Кто-то из Министерства Магии, насколько мне известно.

— Они — тоже?..

— О, да! Еще как!

— Значит, эти драконы созданы магией?

— Техномагией. Науки на стыке учения о чарах и магловской науки, изучающей механизмы — этих, как их? роботов... машины... автоматы...

— Кибернетики?

— О! Как приятно иметь дело с просвещенным молодым магом!

Мужской, многократно усиленный голос объявил зрителям о начале поединка. Драконы-гладиаторы метнулись друг к другу. Виверн выпустил веер стальных лезвий, полетевший в направлении противника. Ороти упал на брюхо и заскользил между камней, как обычная змея, а косяк из смертоносных жал мелькнул над ним, не задев. В тот же миг из-под земли, подбросив виверна, вырвался столб песка и пыли. Он забил крыльями, пытаясь выкарабкаться из засасывавшей его воронки, и с трудом, но ему это удалось.

— Каждый дракон имеет собственный набор заклинаний, в соответствии со стихией. Он может их варьировать, от степени его опытности зависит концентрация удара, — пояснял их действия Флитвик, почти крича в ухо Гарри, и все равно в этом людском гаме и реве драконов его было еле слышно. — Но у каждого дракона есть резистентность к определенным заклинаниям. Задача противника — подобрать такие, чтобы первым нанести решающий окончательный удар в раунде. Есть похожая особенность — резист к проклятьям — и у реальных людей в обычной боевой магии, но эти вещи изучают и анализируют в Аврорате. Здесь по большей части происходит тренировка мага в полевых условиях, чтобы не дать ему засидеться в рутине и потерять квалификацию. Ни один волшебник не должен подпустить к себе врага до физического контакта, для него это чаще всего означает смерть, даже если это будет простой, но телесно более развитый магл. Вы ведь замечали, наверное, Гарри, что большинство из нас не может похвастать раскачанными мышцами? — полугоблин рассмеялся. — Поэтому и драконы, которых мы водим, стараются до последнего соблюдать дистанцию.

Гарри хотел возразить, вспомнив Крэбба и Гойла, но благоразумно не стал. Вот уж кому потеря дистанции с маглом любой комплекции будет скорее на руку. Особенно если их рука в тот момент окажется горячей. Но сейчас мальчика занимал только бой на арене. Он успевал метаться взглядом от песочно-коричневого ороти к креслу Снейпа, длинные пальцы которого изредка подрагивали, как лапы у спящей собаки, а временами цепко впивались в подлокотники, но лицо оставалось безмятежным. Гарри понял, что искренне болеет за японского дракона. Странно? Наверное. Но ему очень хотелось, чтобы победил ядовитый ползучий слизеринец, а не тот, кто водил бодрячка-виверна.

Драконы заваливали друг друга тоннами наколдованных металлических, магнитных или каменных обломков, сшибали с ног ураганом алмазной пыли или дождем из ртути, секли песочными молниями, жгли расплавленной магмой. Оба были порядком изранены и утомлены. По словам Флитвика, до конца раунда оставалось около трех минут, а сдаваться не собирался ни один, ни другой. Виверн начал подбираться к ороти, ловко избегая хищных выпадов необычайно длинного хвоста с ядом. Его собственный, металлический, хвост был куда опаснее, чем у Снейпова дракона: он не просто жалил, а перед этим рассекал, словно ланцетом. То, с какой легкостью он разнес пополам базальтовую плиту, не оставляло никаких сомнений о незавидной участи противника, если тот подпустит его слишком близко.

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — шепотом заклинал Гарри зельевара, не замечая, как улыбаются и переглядываются между собой, слыша его, Флитвик и Вектор.

Впервые за все это время Снейп слегка качнул головой к плечу, как будто у него затекла шея. Руки резко сжались и разжались.

Ороти на арене чуть привстал на задних лапах, вскинув переднюю часть туловища, как кобра в угрожающей позе, и щелкнул когтями выставленных наружу передних. "Клещи" жала тоже лязгнули высоко над головой, беспрестанно метя в виверна, который кружил возле него и раздражающе скрежетал. Они походили на промыслового зверя и гончую егеря-загонщика, перед которой стояла задача заморить жертву до смерти. Ни один, ни второй не наносили последнего удара, экономя силы.

— Ну что же он?! — простонал Поттер, готовый подскочить и пнуть слизеринского декана. — Бейте же!

Септима спрятала лицо в ладони, уже не в силах сдерживать смех. Она была больше заинтересована событиями на трибуне, чем на арене.

И тут виверн сделал решающий выпад к закружившемуся и дезориентированному ороти. Хвост его со свистом рубанул воздух в каком-то дюйме от морды японского змея, а сам змей, вместо того чтобы использовать ошибку врага и отскочить, прянул ему навстречу, и оба исчезли. Трибуны ахнули.

— Аппарация? — задумчиво предположил в наступившем безмолвии декан Когтеврана.

Ответом был грохот у самой их башни. Все, кроме Снейпа, вскочили с мест и подбежали к бойницам, чтобы заглянуть вниз.

Дракон-ороти кубарем катился по насыпи рва, окружавшего их постройку. Сама башня при этом глухо вибрировала и до удивления знакомо верещала. Слегка перегнувшись наружу, Гарри увидел, что из одного камня в кладке торчит и мечется сверкающий сталью ланцет хвоста-жала, с каждой секундой обретая свойства камня, в который было вмуровано остальное тело. Докатившись до дна, искалеченный японский дракон выдохнул, с трудом поднялся и тяжело пополз наверх. Хвост волочился за ним безжизненной тряпкой, но он был уже и не нужен. Скрежет виверна сошел на нет. Башня прекратила сотрясаться, а окаменевший хвост развалился на куски.

— Ах ты ж Мерлинова грыжа! — позабыв о присутствии студента, вскричал Флитвик. — Дракон земли! Как я сразу не угадал! Он при аппарации разобрал виверна на элементарные составляющие и, пользуясь базовыми умениями, сплавил затем на молекулярном уровне с каменной башней! Не позволив трансгрессионного отскока! Четко выполнено, профессор! Воистину четко!

Он подскочил к приходящему в себя Снейпу (дракон внизу тут же испарился, как будто не существовал никогда) и стал трясти его за руку. Зельевар осознал, что творится, первым делом в возмущении изъял руку из ладошек миниатюрного Флитвика, а потом и вовсе поднялся на ноги, чтобы отделить себя от поздравляющих с победой коллег.

— Вот это я понимаю — мастер-класс для студента! — продолжал радоваться полугоблин.

Тут, видимо, слизеринский декан вспомнил, кого притащил с собой на ристалище, и спешно пробежал взглядом по толпе. Гарри стоял немного особняком ото всех и уже растерял болельщицкий пыл.

— Надеюсь, вы примете взвешенное решение, мистер Поттер? — спросил зельевар, довольно быстро расплевавшись с теми, кто еще не понял, что поздравлять таких, как Снейп, с чем-либо — себе дороже. Они с Гарри спускались по винтовой лестнице башни и время от времени поглядывали друг на друга. — Я хочу сказать, что занятия в этом... гм... кружке по интересам... не дадут вам никаких привилегий. Ни на основных уроках, ни на факультативах, которые начнутся в следующем году. Не ждите поблажек от учителей, это станет всего лишь дополнительной нагрузкой, и знать о ней будут только директор и еще несколько видевших вас здесь преподавателей.

— Я сочту за честь, сэр, — высокопарно высказался Гарри и по движению брови собеседника понял, что его такой ответ и несколько развеселил, и оставил довольным; вот, значит, на каком языке стоит упражняться в красноречии с ядовитой анакондой. — Позвольте вопрос? Можно ли мне будет оповестить об этом моих друзей?

— Вы когда-нибудь пробовали остановить решетом град?

— Нет, сэр.

— Тогда ваш вопрос не имеет смысла. Если я запрещу вам делиться этой информацией с вашими друзьями, то неужели вы после той типично гриффиндорской выходки, за которой я вас застал два часа назад, действительно будете молчать?

— Конечно, сэр. В смысле — буду. Если это необходимо.

Снейп повел плечами, оценивая его ответ, и в конце концов сказал, что никакой тайны никто из этого не делает, но до тех пор, пока успеваемость каждого из друзей Гарри не станет стабильной, присоединиться к занятиям они не смогут. Поэтому решать, дразнить их этой информацией или до поры до времени воздержаться, он предоставляет самому Гарри.

— И еще. Искать лунный вереск для сто шестого задания лучше перед заходом солнца на растущую луну, но не в ветреную погоду.

— А по неорганичес...

— А по неорганической химии там всё разложено по полочкам, как для... маглов. Извольте включить мозги.

17. В дымах, в огнях мой город, скрытый мглою

Главный клерк банка "Гринготтс", сощурив и без того небольшие глазки, внимательно считывал показатели профилирующей арки.

Вошедший являлся преподавателем Школы чародейства и волшебства "Хогвартс", двадцатишестилетним магом по имени Квиринус Квиррелл. Полный доступ в ячейку за номером 998 в новом районе хранилищ банка, ограниченный — в ячейку 714 (что прелюбопытно, когда знаешь и ее полноправного владельца) в старом районе.

Профессор Квиррелл был красивым голубоглазым молодым человеком с тонким аристократичным носом и смугловатой кожей. Носил он костюм, сшитый по восточной моде, и фиолетовая ткань — атлас и парча — укутывала его с головы до пят, оставляя незакрытыми лишь лицо и кисти рук. Смотрелся он экзотично и, несмотря на мрачный цвет одежды, по-карнавальному нарядно. Для завершения образа не хватало лишь венецианской маски.

Предъявив ключ от своего сейфа, учитель Хогвартса проследовал за Крюкохватом к тележке. Управляющий думал о нем еще ровно пару минут, провожая взглядом: пытался угадать, кем же он доводится хозяину ячейки 714. Затем куча дел и идущие один за другим клиенты отвлекли гоблина от посторонних мыслей, и Квиррелл был окончательно позабыт.

Тем временем сам преподаватель ЗОТИ, досадуя на неэффективность выпитого перед поездкой средства от укачивания, мчался с помощником управляющего по суровым подземельям банка. Вскоре тележка сбавила скорость и совсем остановилась возле двери сейфа номер 998. Крюкохват остался дежурить снаружи, а Квиррелл отпер замок и вошел внутрь.

В углу под полупустыми полками послышалась какая-то возня, затем — тонкое попискивание. Убедившись, что дверь притворена достаточно плотно и гоблину снаружи не будет слышно ничего, молодой профессор слегка взмахнул палочкой. Смутные тени прыснули во все стороны от вспышки света, а одна, четкая, похожая на громадного грызуна, скакнула на стенку и там начала распрямляться.

Коротконогий человечек неопределенного возраста, в пыльной мантии, сгорбившись, сидел на нижнем стеллаже и неприветливо поглядывал на вошедшего. Его сутулый теневой двойник растянулся рядом по каменной кладке, демонстрируя нелепый курносый профиль со скошенным низким лбом и будто вдавленным, незаметно переходящим в кадык, подбородком.

— Явилфя — не запылилфя! — шепеляво проворчал он. Вывернутый, как рыльце, и слегка приплюснутый нос человечка подергивался, оставляя впечатление, что он беспрестанно что-то вынюхивает. — Еще бы пара недель — и не видать тебе камня Ди, как фвоих ушей под этим полотенцем!

— Можно подумать, я предоставлен сам себе! — огрызнулся Квиррелл, прислоняясь бедром к этажерке напротив собеседника. — Приехал сразу как появилась возможность.

— Меня это не колышет. Уфловия договора вообще-то нужно выполнять, а у меня жратва уже на ифходе. Думал, фто я провел грязную работу — и хоть фдохни теперь? Питер фделал фвое дело, Питер может уходить, так, фто ли? Дудки!

— Ну, ну. Не кипятись, — профессор избрал примиряющую тактику: крыса была еще нужна, да и будь оно иначе, жестко сформулированный и скрепленный кровью договор не позволил бы легко и без последствий избавиться от неугодного исполнителя. — Я обновлю твои запасы еще на четыре месяца. Никто тебя никуда не гонит, живи себе спокойно. Ни у одной министерской сволочи даже мысли не возникнет, что ты еще коптишь небо.

Человечек фыркнул, порылся грязными пальцами в холщовом мешочке, который протянул ему хозяин сейфа, сунул кусок вяленого мяса в рот со странными, мелкими, по-акульи вогнутыми внутрь зубами и заявил:

— Когда это произойдет, я хочу быть там и вфё увидеть.

— Где талисман? — пропустив его фразу мимо ушей, спросил Квиррелл.

Причмокивающий от удовольствия Питер, не глядя, протянул ему маленький сверток. Молодой волшебник нетерпеливо распотрошил захватанный грязными руками пергаментный кулек и вытащил из обрывков крупный черный кристалл, отполированный до зеркального состояния, оправленный в светлое золото, на эфирном уровне источающий аромат вековой магии. И эта магия манила, она сулила безмерные возможности.

У Квиррелла так и не повернулся язык рассказать своему гостю-пленнику о фиаско, что постигло их с подельниками в начале осени. Блэк, которого они выслеживали с торментометрами черт знает сколько времени, был уже почти в руках, но судьба внесла тогда непредвиденные коррективы, а ко всему прочему вывела самого Квиринуса из строя на несколько месяцев. Узнать бы еще, чего там десяток лет назад не поделили бывшие дружки, если теперь Петтигрю жаждет превентивно избавиться от Сириуса, а тот явно имеет на него какой-то компромат. В Хогвартсе этот гребанный гриффиндорский квартет был притчей во языцех. Мало кто поминал их добрым словом, разве что мазохисты обоих полов с "львиного" факультета, добровольно и с песнями нагибавшиеся перед самоуверенными молодчиками. Но никто не стал бы спорить с тем, что в семидесятых Мародеры славились удивительной сплоченностью. Квиррелл даже сказал бы — редкостной.

— Мне еще его "Рукопифь Войнича" там попалафь. Надо? А то за дополнительные коврижки в нашем договоре могу и вторую вылазку фделать. Когда про предыдущую начнут забывать.

Молодой профессор покачал головой. Нет, "Рукопись Войнича" при других обстоятельствах, безусловно, никому бы не помешала. Тот же Снейп за некоторые сигнатуры оттуда наверняка заложил бы душу Вельзевулу, выкупил и заложил повторно, и на этом его интересе можно было бы недурно сыграть и поквитаться за всё. Но идти на риск после той журналисткой шумихи, которую Петтигрю обеспечил августовским взломом, слишком неразумно даже во имя мести. Да и обрекать себя на кабалу, подтверждая новые пункты договора с беспринципным крысюком, желания тоже не было. Квиринуса и без того не устраивали проблемы, которые всплыли при попытке исполнения уже принятых обязательств.

Время от времени ему казалось, что он продешевил, а этот плюгавый бес изловчился подсунуть ему двусмысленную формулировку в одном из условий, поэтому в случае чего непременно воспользуется незамеченной лазейкой и станет шантажировать. При этой мысли Квиррелл иногда подскакивал среди ночи в ознобе, особенно в тот период, когда его часто лихорадило после тяжелого ранения.

Что же это за проклятье такое наложил на него недобитый чернокнижник? По словам старожилов Хогвартса, учился Снейп на одном курсе с четверкой гриффиндорских смутьянов... Да уж, если это так, то год их появления на свет оказался богат урожаем мерзавцев, каких поискать. Взгляд злобных черных глаз декана "змей" мог бы испепелить на месте, не будь Квиррелл с ног до головы обвешан защитными талисманами и руническими табличками, татуирован древнешумерскими и древнеегипетскими оборонительными заклинаниями и постоянно обмазан специальными составами. Рецепты мазей и притираний достались профессору в знак благодарности от придворных знахарей африканского принца, которому он однажды оказал услугу, избавив от докучливого зомби.

Снейп буквально читал его мысли, и когда помешал избавиться от мальчишки, увидевшего в кабинете ЗОТИ на квиррелловой голове последствия неудачного внедрения "Лазаруса" — секретной системы, благодаря которой удалось сохранить искалеченную руку, молодой преподаватель окончательно понял, что заполучил в лице зельевара опаснейшего врага. До стычки на кладбище Квиринус недооценивал его, полагая жалким неудачником, вынужденным из-за своего убожества прозябать в школьной лаборатории на должности, уместной для ведьмы, но презренной для карьеры любого уважающего себя колдуна. Вытирать носы отпрыскам высокородных семейств, пресмыкаться перед директором и проверяющими из Минмагии, бесконечно, днем и ночью, дышать той дрянью, которая булькает у него в котлах, получая за всё это в итоге сущие гроши — не будет ли чувствовать себя опозоренным не то что маг, а даже обделенный магией сквиб? Когда жалкий неудачник серией неизвестных заклинаний вывел из строя нескольких сильных магов, тяжело ранил искушенного в боях Квиррелла и вообще лишил жизни оборотня-союзника, а на трибунах во время квиддича даже без палочки долгое время сдерживал направляемый коллегой бладжер, учитель ЗОТИ невольно поджал хвост. С тех пор он усилил бдительность, ел и пил только то, что приносил с собой, и еще для подстраховки проверял пищу на наличие ядов всеми доступными ему методами: на "Лазарус" надейся, а сам не плошай. Встреч со Снейпом без свидетелей он тоже избегал, а тот держался слишком спокойно, чтобы можно было поверить, что под этим спокойствием не кроется никакой каверзы. Словом, не жизнь — сказка. Только сказка верхом на пороховой бочке.

И хуже всего то, что нащупать болевые точки слизеринца у Квиррелла тоже не получалось. Но ведь должен Снейп хоть в чем-то дать осечку, проявить слабость! Как у любого человека, у зельевара наверняка имелись свои привязанности, пороки, неучтенные "мертвые зоны" в области познаний, противоречия, эмоции. Когда-то же он расстегивает свой жуткий сюртук, одним видом которого впечатлительного человека можно запытать до смерти. Не спит же он, стоя в "железной деве" или лежа в гробу, хотя по его внешнему виду предположить второе как раз и несложно.

— Тебе нужно что-нибудь еще? — пряча черный кристалл Джона Ди под доккали [1] и собираясь уходить, спросил Квиринус.

______________________________

[1] Доккали — просторная синяя туника, традиционная одежда мужчин-туарегов, которую они носят поверх завязанных на лодыжках шаровар.

— Ну ефли только фпляшешь тут фто-нибудь, Фанта-Клауф, — ехидно захихикал Петтигрю, снова зарываясь в мешок по самые уши.

— Тогда — с Рождеством.

— Ага, — донеслось из бездонного мешка.

Сочтя беседу оконченной, Квиррелл покинул банковский сейф и только после этого осознал: почти всё то время, которое он потратил на анимага, его не покидало явственное ощущение, что они в тюрьме. Не допусти Мерлин проверить на своей шкуре... Питер Петтигрю по прозвищу Хвост — вот уж кому не страшен Азкабан и кто не задержится в камере более одной минуты, если даже попадется по неосторожности. Эта подлая крыса — а в его подлости сомневаться не приходилось — пролезет всюду. Себя Квиррелл подлым не считал. Всё не слишком чистое, что приходилось ему проворачивать по пути к основной цели, ею же, целью, и оправдывалось. К тому же он ведь старался обходиться малой кровью и причинять как можно меньше вреда людям, ему не мешающим! Кто посмеет его в том упрекнуть, тем более, когда всё завершится и он, победитель, проявит себя в истинном свете, искупая благодеяниями совершённое по необходимости зло?!

Вернувшись в Хогвартс, Квиррелл собрался подниматься к себе, но увидел во дворе гурьбу играющих в снежки мальчишек-первокурсников, среди которых различил и Гарри Поттера. Соблазн был велик. Отсюда, из-за толстого ствола старого бука, их всех видно, как на ладони, а его не увидит никто. Он даже приподнял палочку, одно движение — и потом всё можно списать на несчастный случай: мальчишки заигрались, один поскользнулся на льду, ударился виском о каменный выступ фонтана... Однако, после секундного колебания, учитель ЗОТИ передумал. Слишком внимательно смотрел на него ворон, который до этого просто прыгал по крыше беседки неподалеку, выклевывая из-под шапки снега что-то съестное. Ворон, конечно, всего лишь птица, но Квирреллу стало жутковато от его пристального взгляда.

Он видел, как разговаривала с ними МакГонагалл — она тоже покосилась в сторону старого бука — и как разгоряченные беготней ребята возвращались в замок через клуатр, где столкнулись с вездесущим чернокнижником. Ну все слетелись, как по заказу! Еще директора не хватает! Квиррелл порадовался, что не успел наколдовать на Поттера никакой гадости. Мальчишке везло сегодня так, словно он перед прогулкой хлебнул пару ложек "Феликс фелицис". Ничего, успеется. Если помехи так упорно не позволяют что-то сделать, значит, Поттер еще для чего-то будет нужен. Квиррелл верил в предначертание.

* * *

Идиотский праздник.

Снейп не любил всякие торжества вообще, а это — в особенности. Слащавый и лицемерный праздник. А в детстве еще и с привкусом скандала, материнской истерики, его и ее депрессии. Дражайший Тобиас Снейп никогда не пропускал рождественскую возможность накидаться до самых гланд, традиционно полаяться с супругой и, отвесив леща неосторожно подвернувшемуся под руку сынку, пойти "по бабам". Но это лишь в молодости. Со временем алкоголь сделал с маглом свое черное дело, и ходить налево ему стало незачем. Поэтому после сорока пяти папаша сваливал из дома просто для того, чтобы свалить и чтобы продолжить пьянку с такими же алкашами-импотентами, как он сам. Но в эти годы уже и повзрослевший Северус научился смотреть на спектакли своих предков сквозь хорошо отдаляющий театральный бинокль и ничего, что так рвало его душу в детстве, не принимать теперь близко к сердцу. Его даже напрягло бы любое изменение в сценарии под названием "Мерри Кристмас, мистер и миссис Снейп!" Они дебоширят? Ergo, они существуют!

С утра лесник приволок в общий зал елку, в общей суете там напакостил школьный полтергейст, и директор прислал домовиков за средствами для устранения последствий.

— Мастер Снейп, Чаттера отправили за сильными снадобьями! — затараторил эльф, размахивая ушами. — Студенты ждут завтрака, мастер Снейп, голодные, а в зале творится такое — ой-ой! — он ухватился ладонями за свой болтливый кочан, который именовал головой, и начал его крутить так буйно, что зельевару захотелось присоединиться к действу, чтобы помочь парню избавиться от ненужной части тела.

— Заткнись, — проявив силу воли, вместо этого сказал Снейп; Чаттер тут же захлопнул рот и уставился на него выпученными от старательности глазами. — Что там произошло?

— Мастер Снейп, Пивз где-то раздобыл сероводородные хлопушки...

"Где-то!" В очередной раз мысленно отправив в адрес праздника, его устроителей и одной рыжей пары братьев-раздолбаев много добрых и светлых пожеланий, декан Слизерина выдал домовику склянку и саше, а также инструкцию по созданию электрического разряда для того, чтобы добыть необходимую порцию озона.

— Но запах до конца не выветрится еще около часа, — предупредил он. — Поэтому выгоняйте стадо на пастбище.

Как ни странно, но многие физические законы, давно открытые в мире маглов, оставались для здешних обитателей непостижимыми проявлениями стихий. Северуса это так забавляло, что даже своих знакомых чистокровных волшебников, людей совсем не глупых в целом, но искренне считающих ту же молнию магией мистических сущностей, он не спешил разубеждать. Скорее наоборот — с каменной серьезностью всегда выслушивал их развернутые и обоснованные гипотезы, трактующие такие процессы, и глубокомысленно кивал, когда собеседник ждал от него поддакивания. Подобные беседы нередко спасали его от хандры и особо жестоких приступов пессимизма. Однажды после встречи с Люциусом Малфоем, попрощавшись с последним и сдерживаясь из последних сил, Снейп запер свой кабинет, а затем хохотал, пока не брызнули слезы. Узнай об этом папаша Драко, дуэль была бы неизбежна. Вот поэтому здешним нравам приходилось соответствовать и вместо техники предлагать магию: обычного магловского озонатора домовый эльф чурался бы точно так же, как религиозный магл — летающей метлы, и оба в едином порыве желали бы зельевару гореть на адском костре за крамолу.

А еще к празднованию Рождества в Хогвартсе по негласной настоятельной просьбе Дамблдора учителя должны были одеваться представительнее, чем обычно. Разумеется, самого директора, даже по будням расхаживавшего в образе Санты, а с ним — эксцентричной Сибиллы Трелони, прорицательницы, — этот указ не касался. Поэтому в канун праздника Снейпу приходилось вспоминать о единственном своем костюме для особых случаев. К особым относились исключительно редкие, но иногда необходимые визиты в Министерство. Не только зеленовато-черная мантия, но и все остальные детали наряда соответствовали вкусу совсем еще молодого Северуса. Тогда он был фанатом готических времен — отчасти потому, что комбинация тяжелых бархатных со струящимися шелковыми тканями, как носили по той моде, позволяла выгодно замаскировать его худобу, над которой не издевался только ленивый и по поводу которой он втайне комплексовал сам. Нынешнему Снейпу на неизлечимую костлявость и прочие многочисленные изъяны внешности было плевать, но, переодевшись, он не мог не согласиться, что у него юного со вкусом было всё в порядке. В средневековом костюме слизеринских оттенков отсутствовала та экзекуторская строгость повседневного сюртука, которая заставляла зельевара держать осанку и беспрестанно помнить о своей роли. Казалось, что в платье, какое носили, наверное, во времена Ричарда III, можно с одинаковым успехом и ходить, и плясать, и спать, настолько невесомыми и удобными были все его детали — от камизы [2] до расшитого серебряной нитью верхнего плаща-мантии. Однако раздражающее внимание, с которым встречали декана его коллеги и ученики, сводило на нет всё удовольствие от испытанной легкости. Снейп стискивал зубы и велел себе терпеть, пока не кончится этот треклятый день, чтобы опять вернуться к привычным, заношенным до дыр веригам.

______________________________

[2] Камиза — длинная нательная рубашка, атрибут европейского мужского костюма в средневековье.

Когда рождественский пир подходил к концу, Дамблдор сделал зельевару знак и, отделившись с ним от других преподавателей, попросил навестить один из неиспользуемых классов школы и перенести хранимый там артефакт — зеркало — в комнату, охраняемую хагридовой трехголовой псиной.

— Теперь ты знаешь, что спешка при общении с этой собакой абсолютно неуместна, Северус, — поглядывая на подчиненного поверх очков и причмокивая лакричной конфетой, с нажимом намекнул старый чародей.

Снейп до сих пор не без содрогания вспоминал, как из-за его беспечности в ночь на Самайн эта скотина еще бы немного, и оттяпала ему ногу. Но директор умел формулировать свои просьбы так, чтобы у исполнителя не оставалось ни малейшего сомнения, насколько строги и неотложны приказы, под них замаскированные. Алхимик только кивнул и отправился за помощью к Филчу, очень смутно представляя себе расположение заброшенного класса, не обременяя мозг вопросом, почему Альбусу приспичило сделать это именно сейчас, и меньше всего ожидая увидеть возле зеркала сынка Поттера. Дерзкий мальчишка даже не попытался утаить, что смотрелся в еиналеЖ.

— Значит, я хочу быть одновременно ребенком и взрослым? — вырвалось у него, когда профессор сквозь зубы объяснил принцип работы этого магического устройства. Директор наверняка уже поковырялся в зеркале, чтобы приспособить его под свою многоходовку.

Тогда Снейп не удержался и легонько коснулся самых свежих воспоминаний первокурсника. Увиденное слегка его обескуражило: Поттер на самом деле проявился в своем желании дважды на одном плане — младенцем и уже почти взрослым парнем. И сами эти желания выглядели так, будто принадлежали разным людям. Как вариант, это был результат усовершенствования зеркала Дамблдором, поскольку Северусу было известно, что еиналеЖ преломляет для смотрящего лишь одну, но зато самую горячую и отчаянную его мечту на данный момент. Со временем или по исполнении предыдущей мечты (хотя охотнее всего эта дрянь выводила на свою поверхность именно несбыточные желания) изображение могло меняться. То, что он подсмотрел на краю сознания мальчишки, выглядело странно. И кое-что профессора смутило в самой картинке. Смутный образ женщины за спиной маленького Поттера он не мог не узнать. Даже если бы она не жестикулировала и не встряхивала так знакомо завитками жестких рыжих волос, весь ее облик сложно было бы перепутать с кем-то еще. А вот Поттер-старший... Мерлиновы панталоны, да этот тупой квиддичный фанат, вся родня которого (и он сам) телосложением походила на плебеев-горшечников [3], не был настолько выше Лили и таким стройным! Скорее всего, у мальчишки в памяти почему-то запечатлелся старший из братьев Блэк, и именно его размытый силуэт стоял рядом с нею в отражении. Всё-таки Сириус стал его крестным и, как видно, нередко навещал их "святое" семейство.

______________________________

[3] Простонародная фамилия "Поттер" в переводе с английского означает "гончар" или "горшечник".

А вот второе желание сына Поттера было абсолютно необъяснимым.

— Вам виднее, — бросил Снейп в ответ на его вопрос и отправился в чулан — убаюкивать трехголового монстра.

Зельевару очень не хотелось бы смотреть в еиналеЖ. Он прекрасно знал по своему прошлому опыту, что ничем хорошим это не обернется. Так оно и получилось. Вернув зеркало в нормальный размер, Снейп не успел сразу же задернуть его занавесом и понял: ничего не изменилось, он хочет того же, что и всегда.

В его случае еиналеЖ отражало всё, что угодно — мрачные, освещенные лампадами стены, ступени и перила лестницы, ведущей из круглого зала в обводной коридор, колонны, глубокие ниши со скорбными статуями, пол с осыпавшейся мозаикой потолочного свода... Всё, кроме самого Северуса. Словно его никогда не существовало.

Чего он и желал с незапамятных времен. Не существовать никогда. Не рождаться, не жить, не умирать.

И хотя профессор тут же возвратил занавес на место, было поздно. Хорошо закопанная под покровы недосягаемости информационная цепочка снова пришла в движение, распуская моток. Воспринимать ее свободно от эмоций и отголосков старых переживаний было невозможно. Это как проклятье: Снейп мог замаскировать воспоминания с помощью окклюменции от кого угодно, кроме себя самого. Одно неосторожное движение срывало всю защиту, как срывает тонкое острие булавки корочку с заживающей раны, и снова хлещет кровь, а рубец обещает стать всё глубже и грубее. Страшнее всего доканывали терзания от вышедшего из-под контроля чувства вины. Стоило лекарю по имени Время осушить поток самообвинений, обязательно возникало нечто, провоцирующее новый всплеск. И Дед, как назло, время от времени заставлял Северуса выполнять поручения, которые так или иначе приводили к еиналеЖ.

Лишь глубокой ночью клубок угрызений был снова смотан и утрамбован в дальний чулан. Зельевар надеялся отключиться, но увы: побочные эффекты породили мучительное, "просоночное", как он называл это, состояние. Образ, что недавно появился в чужой мечте, вновь обрел воплощение — в его собственной. Образ явился к Северусу, чтобы до самого рассвета пытать несбыточным. И еще неизвестно, какая из причин была больнее. Понимать, что всё это, настолько четкое и осязательное, неправда — или что его никто не слушает и не слышит, как бы он ни пытался объясниться. Что она так живо обнимает, так страстно целует, изгибается под ним, всхлипывает, стонет и шепчет — или что он знает: это может прекратиться в любое мгновение, потому что она мертва.

— Я с тобой. И никогда не умирала, — лепетал призрак ее голосом, а теплое дыхание щекотало висок и ухо. И лисье, рыжее, опасное прикосновение туманило рассудок. — Всё было только в навязанном тебе сне. Не говори мне ничего, пусть сейчас будет так же, как раньше!

— Если как раньше, то этого не может быть, потому что раньше этого не было! — цепляясь за обрывки белого флага, выброшенного логикой, отвечал он, но не мог запретить своему телу принимать подачку несбывшегося прошлого, покуда дремлет разум.

— Было. Ты просто не можешь открыть глаза. Вы все — по ту сторону еиналеЖ. Чужого еиналеЖ, Сев. Чужого...

И скачет по стенам маленькая клыкастая косуля, лунным зайчиком да на границе миров...

Измотанный сновидениями и обозленным Грегом, как будто и не спал вообще, Снейп открыл глаза и неподвижно пролежал еще час или полтора, до первых признаков рассвета, бездумно пялясь в потолок и сжимая челюсти от боли в руке и позвоночнике.

— Что тебе надо? — тихо, через стиснутые зубы, вопрошал он пустоту. — Ты же сказала, что сделала свой выбор. Ты сказала, что отпустила, и тогда я отпустил тоже. Чего еще в таком случае тебе от меня нужно? Отстань, ты надоела мне до смерти. Я не хочу тебя, не хочу о тебе думать и почти не вспоминаю о тебе. Но ты находишь лазейки, даже мертвая, давно закопанная в землю вместе с этим... подонком, ты находишь лазейки. Ты домогаешься. Зачем? Когда-то ты вытерла об меня ноги. Когда-то я стал тебе не нужен, да и был ли нужен вообще когда-нибудь? Зачем я вдруг понадобился, после того как твоя плоть сгнила под землей, смешавшись с гнилой плотью того, кто выгодно заменил меня, не достойного твоих щедрот? Какого черта?! Какого. Сраного. Черта?!

Пустота внимала и ожидаемо отвечала безмолвием.

Во всех сказках народов мира опасность несут потусторонние существа обычным людям. Но никто и никогда не задумывался о том, какую угрозу таят обычные люди, попавшие "по ту сторону", для обитателей чуждого им мира. Если однажды проникнут в душу, овладеют сердцем, заденут невидимые струны — не спасут ни заговоры, ни разум. Если отравят своим пьянящим дыханием всё, чем ты дышишь, магия бессильна. Потому что потом они неизбежно заявят: "Но я здесь ни при чем, ты сам виновен! Разве может магл отвечать за слабости чародея? Ты же волшебник, ты должен быть осмотрительнее в своих порывах!" И уйдут — или к себе домой, в свой мир, или с тем, кого сочтут выгодным спутником. Всегда...

Утро началось в таком настроении, что даже Грег предпочел не обострять, поскольку трещина в стекле подводного иллюминатора могла бы доставить куда больше проблем, чем в любом обычном окне над поверхностью озера. Спонтанно разлетевшиеся вдребезги дверцы шкафов немного образумили зельевара, напомнив, что пора взять себя в руки. Сбросить ярость неутоленного, но раздразненного желания можно будет в драконьем поединке, который намечается во второй половине дня как раз с его участием — так решила жеребьевка прошлого турнира. И взмахом палочки он терпеливо восстановил ни в чем не повинную мебель.

Сомиха принесла праздничный выпуск "Ежедневного пророка", но едва Снейп уселся в кресло с чашкой кофе, чтобы полистать номер, в дверь его кабинета постучались. Понимая, что сейчас может произойти чья-то безвременная и внезапная смерть, он медленно выдохнул, сосчитал до пяти и погрузил эмоции в анабиоз. Только после этого с совершенно непроницаемой маской на лице зельевар поднялся, бросая в дверь открывающее заклинание, что одновременно означало и приглашение входить. Однако прошло несколько секунд, а наглец так и не появился. Исключительно чтобы посмотреть ему в глаза, Северус выглянул в коридор.

— Что нужно?

На пороге лежал конверт. Простой плотный конверт со следами клюва совы, которая его принесла. Вскрытый конверт, адресованный отнюдь не декану Слизерина. При виде фамилии, надписанной на его внешней стороне, Снейпу снова непреодолимо захотелось кого-нибудь проклясть до седьмого колена. Чертова сова (или кто бы то ни был) правильно почуяла, что оставаться возле письма не стоит. Но что с нею сделали, и главное — кто, если вместо башни Когтеврана она завернула сюда?

Просканировав коридор в поисках притаившегося поблизости человека и не выявив никого, Снейп тщательно проверил подброшенное ему послание на наличие всевозможных сюрпризов. Письмо оказалось чистым. Более того: стерильно чистым, поскольку во всех этапах его создания — от писчебумажных материалов до записей отправителя — участвовали только маглы. Отправителя... Что за чушь!

По-прежнему не прикасаясь к конверту, зельевар отлевитировал его на круглый стол в кабинете и бросил на свободный от бумаг и книг пятачок. Отправители — Дурсли, родственники этой гордости всей Магической Британии ныне и присно и вовеки веков... Как же надоел сопляк, постоянно путаясь под ногами... Ну что за талант такой — доводить до белого каления своим несуразным присутствием! Теперь о главном: кто додумался подкинуть письмо к двери комнаты декана? То, что подкинули не по ошибке, очевидно. То, зачем — тоже. Чтобы прочли. Чтобы прочел именно декан.

Снейп, отстраненно барабаня себя пальцами по локтям, снова взглянул на послание и придвинулся ближе к столу. Читать чужое письмо не хотелось. Не потому, что оно чужое: когда было нужно, Северус легко забывал условности этики — ему приходилось делать вещи похуже. Это не особо сложно для парня, который вырос в рабочем квартале занюханного провинциального городишки среди тех, кто даже не знал смысла слова "щепетильность". Читать не хотелось именно потому, что обхитривший Снейпа почтальон — а тот его обхитрил, сумев удалиться без утраты инкогнито, — добивался, чтобы Снейп ознакомился с содержимым конверта.

Письмо чистое. Письмо написано маглами. Одного из этих маглов (вернее, одну) он раньше знавал лично. Следовательно, подвоха не понять, если не прочтешь. То есть, сделать это придется. Мерлин! И зельевар решительно выдернул начинку из упаковки, после чего с удивлением потер перепачканные графитом подушечки пальцев. Он даже не сразу понял, что заставило пульс участиться. Это был запах. Практически не заметный человеческому обонянию аромат, который он узнал бы из миллионов вариаций.

Именно потому, что его автором был он сам. И именно потому, что в реальности этот аромат не создавался им никогда, как не было никогда и того, в чем убеждал его призрак ушедшей ночи. А следом Северус увидел старую черно-белую фотографию, спрятанную между сложенным пополам листком бумаги...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Любимого пса, большого темного бульмастифа, Петунья называла Нуби. От Анубис. Несмотря на суровую внешность и породу, по отношению к людям, особенно детям, Нуби был сама доброта. Зато других кобелей ненавидел пуще отдушки для стирального порошка, ацетона и команды "место". И если от первых двух он зверски чихал, то от последней — непритворно плакал и в огорчении жевал поводок. Плакал, жевал и получал от сердитой хозяйки еще больший нагоняй. Петунья была единственной, кого он считал в семье за вожака и кому подчинялся почти безропотно.

Северус увидел его впервые, когда Нуби был еще почти щенком, и взрослели они вместе, и дурачились вместе, и вместе получали выволочку от норовистой Туни, старшей из сестриц Эванс. Рыжая Лили давилась хохотом, наблюдая, как они, построившись перед Петуньей, грустно двигали бровями и обреченно водили за нею одинакового цвета глазами, а строгая блондинка расхаживала вперед и назад, ругая за чрезмерную чумазость всю троицу, вернувшуюся с прогулки. Устряпывались они по самую макушку, но больше всего доставалось "мальчикам": в отличие от Лили, эта пара никогда бы не осмелилась в таком виде броситься к благоухающей красотке обниматься и целоваться. А Лили осмеливалась. Поэтому от нее Петунья старалась держаться подальше и слишком сильно не распекала.

Хорошо запомнился случай уже после второго или третьего курса, во время летних каникул. Северус с Лили болтали во дворе у Эвансов, когда с улицы, взвинченная и разъяренная, ворвалась Петунья. Она почти волокла за собой растерянного и как будто деревянного Нуби, ее светлое платье и правая рука были измазаны в крови. Бульмастиф шел, чуть приседая на задние лапы, точно на эшафот.

— Козел! — услышали ее шипение перепуганные подростки и ринулись вслед за ними в дом, не понимая, что происходит. — Дурак, совсем мозги растерял! — продолжала ворчать Туни, швыряя поводок.

Пристыженный пес поковылял под стол, сел на задницу и уже оттуда, как из-под спасительного навеса, продолжил наблюдение. В глазах его, полных вины и раскаяния, трепетали совсем не собачьи чувства.

Петунья тем временем умолкла, деловито вытащила аптечку и, не отвечая на отчаянные расспросы сестры, а уж тем более не обращая внимания на обескураженную физиономию их общего приятеля, стала промывать рану от укуса на руке.

— Сюда подошел! — рявкнула она, делая последний узел на своем бинте. — Сел!

Нуби вздохнул и подчинился. Все с той же молчаливой и размеренной суровостью она обработала и его подранное плечо: кровь не была так заметна на его темной шерсти, как на ее модном платьице. В один момент он сипло задышал от боли, но Петунья предупредительно зарычала, и он тут же замолк.

— Прибила бы! — она намахнулась, но, конечно, не ударила, а пес для порядка зажмурился и вжал голову в плечи. — Пошел на место! И до вечера лежи. Еще не хватало заражения, козел ты безмозглый!

Нуби не посмел спорить. Сейчас спорить с Петуньей не посмел бы ни мистер Эванс, ни мистер Снейп-старший, ни даже мистер Хит [4].

______________________________

[4] Эдвард Ричард Джордж Хит — премьер-министр Великобритании до марта 1974 года.

— Представляете, что учудил, — немного выпустив пар и прибрав медикаменты, Петунья наконец повернулась к ребятам. — Сцепился с каким-то волкодавом. У, крокодил! Чего смотришь? Да, козел, это я про тебя! Убрал бесстыжие глаза живо! А он еще и в наморднике, Нуби. Дур-р-рак безмозглый! Порвал бы он тебя, и что?! Смотрит... Ну я тоже умна. Полезла разнимать, дернула заклепку, намордник слетел, эти два козла еще сильнее сцепились. Я, идиотка, снова к ним! С голыми руками. Ну, мой болван в горячке меня и... Вот, — она показала бинт, а Нуби тихонечко заскулил. — Да! Болван! И нечего тут подвывать теперь! И ведь знаю же, что нельзя лезть вот так, когда кобели дерутся, а хватило ума... Да я сама виновата... — и тут же, демонстративно повышая голос и поворачиваясь в соответствующем направлении: — Что не снимает ответственности кое с кого! Ясно?!

— Яу-у...

— Вот я тебе устрою "яу". Получишь от ветеринара уколов от бешенства в твою глупую задницу, будешь знать, как со всякой швалью цапаться!

— Может быть, тебе лучше пойти к доктору? — спросила Лили.

— Разве что к психиатру, — буркнула Петунья, ставя чайник на плиту. — Только сумасшедшая могла сделать такую глупость...

— Тогда какой-нибудь настой?.. — нерешительно и как будто обращаясь не к ней самой, а куда-то в пространство, предложил Северус. — Для быстрого заживления...

— А вам потом нагоняй от этого вашего чванливого Министерства. Обойдусь.

— Да нет, ничего не будет. Я из дозволенных ингредиентов: только всем известные травы... Просто сделаю так, как не сделают в аптеке.

— Ой, да забудь. Не так уж он меня и куснул, само заживет. Это я больше для острастки.

— Острастку ты устроила и нам, — не могла не признать Лили, поглядывая на Северуса. А он на нее.

— Вам тоже не помешает.

— Милая у меня сестричка.

— Должен же кто-то из нас быть милым.

Может быть, именно благодаря Петуньиным острасткам Лили и все ее безалаберные друзья-подружки со временем научились азам чистоплотности, понимая, что в обратном случае их вытряхнут из перепачканной одежды, погонят на коллективную помывку, а саму одежду отнесут в прачечную. И сиди потом, загорай на заднем дворе в девчачьих обносках или в полотенце — жди, когда всё высохнет...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Только почувствовав, что улыбается своим детским воспоминаниям, Снейп спохватился.

А потом она взяла и обрезала Лили на фото, как, наверное, выкинула и из своей жизни. Но свидетелем их разлада он уже не был, потому что Лили сделала это с ним еще раньше. Может, в подобных вещах и проявляется основная фамильная черта сестер Эванс — вышвыривать к чертям всех, кто к тебе по-настоящему привязан?..

Она отрезала сестру, но почему-то оставила его: наверное, потому что ему удалось закрыться от объектива и остаться неузнаваемым на кадре, не испортив изображение своей образиной. Северус знал, что крайне нефотогеничен, и поэтому всегда избегал фотографирования и колдосъемки.

Красавец Нуби тут еще в полном расцвете сил и с обманчивой угрюмостью взгляда. Что ж поделать, когда под внешностью собаки-бойца с суровыми складками на приплюснутой морде, вислыми брылями и грозно насупленными бровями скрывается истинный пёсо-романтик? Сейчас его наверняка уже нет в живых. Это был, пожалуй, единственный пес на свете, к которому Снейп испытывал симпатию.

Зельевар поднес к носу перемазанный графитом листок и слегка взмахнул бумагой, чтобы вдохнуть ускользающий аромат. Сам адресат, скорее всего, или не заметил его, или не обратил внимания. Не знавшие друг друга Петунья и Пандора нередко говорили об одном и том же: запах — это самый безупречный катализатор воспоминаний, а обоняние — самая древняя и самая мощная способность, инстинкт, которому подчиняются и обычные, и разумные животные. Мы можем забыть обо всём на свете, но стоит лишь почуять запах, связанный с каким-то стершимся моментом прошлого — и ты снова в плену этого триггера, и перебираешь каждую деталь былого, и живешь там, как "здесь и сейчас".

Четкое, будто случилось только вчера, воспоминание о чихающем бульмастифе без всякого Омута Памяти повлекло взрослого Снейпа в его раннюю-раннюю юность.

Каким образом он вспоминает то, чего никогда не было? Ни тех духов, ни тех летних каникул. После роковой ссоры с младшей сестрой Эванс в конце четвертого курса Северус уже никогда не виделся и со старшей. То, чем сейчас повеяло от письма маглы, адресованного племяннику и невесть как очутившегося у него под порогом в Хогвартсе, было лишь плодом его воображения, историей из несбыточного сна, где они с Петуньей никогда не делались врагами и где Лили осталась с ним, а не с...

Но как тогда он держит в руках доказательство обратного?!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На запись об этом аттаре Северус наткнулся в подшивках старых журналов о жизни Хогвартса, когда в самом начале года остался на отработку в лаборатории у Слагхорна. Он прекрасно знал о вкусах Петуньи, которой будущим летом исполнялось восемнадцать, и сразу же понял: благовония с этим аттаром, что создавались более полутора тысяч лет назад на арабском Востоке, придуманы как будто для нее и поэтому хотя бы одно из них должно стать ее. Лили подхватила эту идею, и они вдвоем принялись искать манускрипт, о котором говорилось в той заметке. Если его упоминали корреспонденты школьной редколлегии, значит, он должен был находиться где-то в библиотеке, а если масло производили в мире маглов, значит, в нем не было магической запрещенки. И они его нашли, и весь следующий год занимались в свободное время воплощением задуманного. На одну только дистилляцию амбери понадобилось четыре месяца, а перевод с арабского названий некоторых ингредиентов Снейп и подавно делал интуитивно, уповая не на лингвистическую сторону своих знаний, в которой откровенно плавал, а на чутье зельевара. Кое в чем оказалась права и Лили, подсказывая в затруднительных моментах свой, женский, вариант рецепта — как сделала бы она на месте того араба-парфюмера.

Первым, кто оценил результат, был Нуби. Так разгневанно он не чихал и не фыркал даже от хозяйкиного средства для снятия лака. Первые ноты духов и в самом деле способны были сбить с ног даже того, кто напрочь лишен обоняния, и уходило это ощущение в течение одной минуты — столько, сколько требовалось человеку и собаке, чтобы прийти в себя от шока. Бульмастиф прекратил чихать, разбрасывая слюни по всей Эвансовой столовой и стараясь куда-нибудь улизнуть от хозяйки, которая капнула себе эту гадость на сгиб локтя. Сама Петунья, хлопая глазами и держа в отведенной далеко вправо руке хрустальный флакон с маслом, всё еще недоуменно смотрела на сестру, их общего приятеля и родителей, которые собрались все вместе поздравить ее с совершеннолетием.

— Ч-что это? — спросила девушка, боясь еще раз поднести руку к носу и едва скрывая отвращение.

Лили и Северус переглянулись, он дернул бровями: "Ну, и кто из нас проспорил?" Снейп нисколько не сомневался, что прямолинейная Туни сходу выдаст именно этот вопрос.

В течение второй минуты аромат внезапно изменился. Пес выглянул из-за двери. Глаза миссис Эванс заиграли и заблестели. Мистер Эванс даже привстал со стула.

— Ч-то это?! — снова опешив, повторила виновница торжества, но уже совсем с другой интонацией.

А запах продолжал преображаться, его интенсивность меркла, незримые бутоны продолжали распускаться. Это была магия без капли магии. Петунья прикрыла глаза и вдохнула аттар, подхваченный ее кровотоком, разогретый теплом тела и обернувший ее невесомым шлейфом еще не рожденных на этой планете легенд иных сфер.

— Мне никогда и нигде такие не попадались... Где вы их купили?

— Да уж не в "Гарродсе", наверное! — насмешливо огрызнулась Лили. — Нас туда не пустят...[5]

______________________________

[5] Harrods — самый известный универмаг Лондона.

Потом случилось то, о чем Северус с Лили не могли бы и поспорить: расчувствовавшаяся Туни — это зрелище не для слабонервных, вообразить ее инициатором объятий и поцелуев было бы под силу только спятившему писателю-фантасту с очень странным чувством юмора. И, несмотря на это, Петунья бросилась к ним именно с объятиями и поцелуями. Лили приняла ее охотно, а Северус, которому некуда было отступить, только неловко дернулся, обороняясь, но следом решил, что ради приличия надо как-то ответить. В итоге получилось так, что вместо щек они ткнулись друг другу губами в губы и даже слегка стукнулись передними зубами. Обоим тут же захотелось плеваться, они шарахнулись в разные стороны. Эванс-младшая звонко рассмеялась, Эванс-средняя стала пунцовой, а Эванс-старшая замяла конфуз, перехватив Петунью на себя. Снейп был очень рад, что не видел в тот момент собственного лица.

— Как ты угадал? — спросила Туни однажды, когда прошло уже немало времени с того дня. Лили рассказывала, что сестра так дорожит их подарком, что пользуется духами лишь в особые даты.

— Это не я, это Лили, я только помогал ей.

— Не ври.

Северус умолк. Петунья искоса взглянула на его губы, раздраженно дернулась и ушла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если мир сошел с ума, если его сон вдруг оказался правдой, неужели ей удалось сохранить масло больше пятнадцати лет? Снейп поверил бы, будь в основе духов хоть капля магии — некоторые древнеегипетские средства для умащиваний сохранялись тысячи лет благодаря этому, запечатанные в подземных камерах без доступа к веществу кислорода и света. Но здесь-то ими с Лили всё было сделано по-честному! Так может, это не мир рехнулся, а один алхимик-полукровка, придумавший себе мираж и сам в него уверовавший? Может, и нет там на самом деле никакого запаха, а он ему просто мерещится после жуткой ночи? Может, ему самому пора к психиатрам в св. Мунго как любителю выдавать желаемое за действительное с такой убедительностью, что он уже не способен отличить первое от второго?

Снейп несколько раз перечитал сокрытые строчки странной истории. Кого имела в виду Туни? Миссис Эванс? Да, их родители — что в его воображаемой биографии, что (насколько ему было известно) в реальности — умерли еще до трагедии, случившейся с Поттерами. Одни вопросы — ответов он не находил. Для этого нужно вызвать на откровенность нынешнюю миссис Дурсль, чем, видимо, он и займется при первой же возможности. А пока есть смысл поговорить с Поттером и узнать, для чего ему понадобилось подсовывать это письмо самому ненавистному преподавателю школы. Не мог же мальчишка догадаться об истинных взаимоотношениях "профессора Снейпа" с двумя его родственницами. Или тетка по ошибке глотнула где-то веритасерума и как на духу исповедалась племяннику о бурной юности?

Проконтролировав отъезд своих студентов — почти все слизеринцы обычно разъезжались на рождественские каникулы по домам, — зельевар взглянул на часы. До турнира оставалось не так уж много времени, и его можно было потратить с умом. Например, на выяснение некоторых деталей жизни Поттера-младшего в теткином доме. Для этого декан отправил домовика в башню Когтеврана, однако тот вернулся с объяснениями, что студента Гарри нет сейчас на месте: отправился проводить своего друга. Что ж, тогда можно прогуляться по морозцу и поболтать с ним на свежем воздухе, подумал Снейп. Хм... поболтать... С Поттером... Это уже из разряда ненаучной фантастики...

Он не ожидал, что эта встреча с мальчишкой спровоцирует в нем третий за сегодня виток воспоминаний.

Поттера, троих оболтусов со Слизерина, а также одного растяпу с Гриффиндора профессор обнаружил дерущимися за пуффендуйской башней. Колеблясь, вмешиваться или дать своим ребятам проучить лопухов, чтобы жизнь медом не казалась, он задержался на площадке за перголой, в этот сезон всегда напоминавшей скелет дракона. Да, размягчились нынче нравы учеников Хогвартса, даже в его серпентарии уже не тот градус злобности! Есть, конечно, и его в том вина, что греха таить: став деканом, он при внешнем соблюдении спартанских традиций все же старался снизить травматизм, неизбежный в среде неуправляемых и пылких чародеев-малолеток. Тот же список правил безопасности, от пунктов которого кривилась мадам Хуч и которому аплодировали стоя дамы в Попечительском совете школы, были исподволь протолкнуты им под локоть зазевавшегося Дамблдора. Просто Снейп очень хорошо помнил собственные школьные годы и безразличие преподавательского состава к увечьям подростков...

...и собственное "боевое крещение" во втором семестре первого курса. Проучили его тогда жестко и на всю оставшуюся жизнь. Свои же. "Змейки"...

Он-то после поступления в долгожданную школу всё еще витал в облаках и предпочитал не обращать внимания на мелкие тычки, прилетавшие от сокурсников. По сравнению с некоторыми тычками от папаши это были просто детские забавы. Двенадцатилетний Северус тогда не знал, что однокашники только прощупывали почву, а когда понимали, что он держится, с каждым разом усложняли задачу. В конце концов они одним рывком подняли планку так, что выше некуда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это произошло во время завтрака. С ним никто не разговаривал с вечера накануне, да и до этого уже неделю иначе как "эй, ты, полукровка неумытый!" не обращался. Допив свой тыквенный сок и ставя стакан на место, Северус заметил, как под донышко нырнула чья-то записка-смеркут (о настоящем смеркуте он тогда не знал ничего). В ней было всего несколько слов: "У тебя четверть часа, придурок. Пока танцуешь — живешь". Едва прочитанное, послание рассыпалось бумажной пылью. Пяти секунд хватило на осмысление. Затем болезненный укол под ложечкой убедил его, что это не розыгрыш. Боль нарастала и вскоре напоминала уже кинжальный удар в бок. В пищеводе все горело, сжимаясь чередой спазмов.

Северус вскочил. Все чувства разом обострились, и он стремглав бросился в школьную лабораторию, ничего не разбирая на пути, только сгибаясь пополам во время особенно жестоких приступов.

Неведомый подсказчик оказал ему великую услугу. Если бы Снейп тогда прилег от боли хоть на минуту, он бы уже не поднялся. Яд, которым его ухитрились напоить, был сложносочиненным, убойным, но не столь коварным, чтобы распознать его только тогда, когда уже совсем поздно. Хотя не будь той записки, неопытный школяр все равно провалил бы свой первый и последний экзамен. Северус уже и сам не помнил, что намешал себе в качестве противоядия, ориентируясь по изменяющемуся состоянию, но нить, за которую он ухватился почти сразу, оказалась путеводной. Ему приходилось видеть, как по собачьему наитию исцелялся Нуби, срывая зубами неведомые травки; похожим образом поступал в те страшные минуты и он сам. Снейп так и не узнал впоследствии, что это была за отрава, но очень сильно подозревал шутки из арсенала небезызвестной итальянской семейки с испанской фамилией. Какой только психопат-маг додумался раскрыть подобные секреты алчным маглам — вот вопрос на миллион галлеонов.

Работал яд очень интересно: некий абразив (возможно, растертый в пыль хрусталь, уж вряд ли на неумытого полукровку стали бы переводить алмаз) ранил поверхность слизистой, и одного этого было достаточно, чтобы обычный человек умирал потом много дней, долго и мучительно страдая в агонии. Но доброжелатель Снейпа на том не остановился. После того, как раненые органы начинали кровоточить, высвобождался второй уровень отравы — удивительным образом сохраненный от распада нейротоксин (Северус по сей день подозревал, что это был яд арахнида уровня черной вдовы). Интенсивность предыдущих болей показалась ему всего лишь ветерком в аду. Паучий яд, проникая в нервную систему, свернул тело и мозг Круциатусом. Мгновенно вымокший от пота, с колотящимся сердцем, пылая от жара, шатаясь и дрожа, первокурсник искал антидот. Когда наткнулся на нужное вещество из запасов Слагхорна и применил, высвободился третий уровень — яд растительного происхождения, по действию напоминавший сок вороньего глаза. Остальное Северус помнил плохо. Когда пик опасности миновал и вызванный сапонином частичный паралич отступил, мальчик, ковыляя, добрался до лазарета. Там он наврал, будто сам, желая отличиться перед своим деканом, во время опыта перепутал реактивы. И потерял сознание. Два дня в коме, еще четыре — под капельницей в школьной реанимации: везти его в Мунго уже не было смысла, здесь смогла управиться и Помфри. Еще полгода — на попытки заново научиться есть и пить, пока волшебством и добрым словом ему восстанавливали сожженные органы. Система полностью так и не восстановилась, что совсем не добавило упитанности и без того хлипкому телу мальчишки. Однако Северус уперся и стоял на своем: в отравлении виноват он сам и больше никто. Наказывать его не стали, директор счел, что студент и так наказал себя сполна, зато впоследствии его случай всегда ставили примером первокурсникам, когда объясняли, к чему может привести халатность на Зельях.

Это было последнее испытание в доме Слизерина. Больше к Снейпу с проверками на прочность не лезли, чьим-то негласным велением он был принят в ряды "избранных", а староста Люциус Малфой еще раз, как после Распределяющей Шляпы, по выходе из лазарета лично пожал ему руку и похвалил за умение держать язык за зубами. Однако язык за зубами Северус держал не из боязни, не из желания выслужиться и уж тем более не из благородства. Во-первых, после того, что ему уже устроили, даже остатки страха, если он и был прежде, приказали долго жить. В большей мере Снейпу не хотелось признавать поражение, а именно таковым и засчитали бы однокурсники любую его попытку найти справедливость с посторонней помощью. Во-вторых, он надеялся найти обидчика по-тихому и самостоятельно — и уж тогда отыграться на полную катушку, от щедрот слизеринской души. Северус небезосновательно подозревал, что сам яд и идея накормить им новичка могли принадлежать Фаустине Роули с седьмого курса, но неопровержимых доказательств у него не было. А в следующем году заносчивая сучка-Фаустина, лучшая подруга Беллатрикс Блэк, благополучно выпустилась и исчезла с горизонта — возможно, вышла замуж и уехала из страны. Этот факт он не уточнял. Разбираться же в таких вещах предметно, тем более, когда пострадавший уходил в глухую несознанку и запирался, в Хогвартсе было не принято, качать права за сына было некому, и всё спустили на тормозах, как позже спускалось одной гриффиндорской шайке, и не единожды...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— И как сие понимать, мистер Малфой? — стараясь не смотреть на ноги Поттера, которые торчали из окровавленного сугроба у скамейки, спросил тот самый первокурсник, повзрослевший на двадцать лет.

18. Что ты выберешь, дружище: уголек или алмаз?

Он подождал, пока соседка наконец выговорится и отойдет, позволив миссис Дурсль продолжать путь между стеллажей. Изредка Петунья задерживалась то здесь, то там, оставляя корзинку на колесиках посреди прохода и тщательно разглядывая этикетки на всяких банках и упаковках. Северус чувствовал себя здесь как чужестранец, который знает местный язык, но совершенно не представляет, как понимать названия выставленных на полках продуктов. За последние десять лет в мире лишенных магии изменилось невероятно много вещей. Как будто все предшествующие столетия человечество стояло на низком старте и собиралось с духом, а в восьмидесятых кто-то пальнул в воздух из пистолета — и понеслось.

— Миссис Дурсль!

Петунья вскинула глаза, и калейдоскоп мыслей, явственно отображенных мимикой, пробежал по этому совершенному, идеально накрашенному лицу. Не нужно было включать легилименцию, чтобы понимать, о чем она думает. Во всяком случае, тому, кто знал ее до мелочей.

Она изменилась. Повзрослела — да. Но не постарела. Скорее в ней выкристаллизовалась та стервозность, которую раньше прятало очарование юности. Разве что легкая морщинка, намек на нее под слоем пудры, в уголке кривящихся губ и две еле заметные поперечные складки на лебяжьей шее, за которую многие мальчишки-дураки в детстве обзывали ее жирафой и которой, став постарше и поумнее, завидовали все девчонки Коукворта. Сейчас эта шея красиво смотрелась в обрамлении ниспадающих платиновых локонов и чуть ослабленного алого шарфика: магазин отапливали чересчур сильно, поэтому Петунья расстегнула длинную белую дубленку, несколько верхних пуговок на белоснежной мягкой кофточке, а заодно отодвинула шарф от горла. Пахло от нее какими-то духами — не теми самыми, другими. В брендах магловского парфюма Северус был не особенно силен.

— Я прошу у вас пару минут, мэм. Не сочтите за дерзость...

Попытка вывернуться и пройти мимо, бросив напоследок лишь косой взгляд:

— Вы обознались, мистер Снейп.

"Я знала, что ты вот-вот придешь".

— Я не отниму у вас много времени, Петунья! У меня к вам всего несколько вопросов, я могу задать их вам на ходу, если вы спешите.

— Простите, я не говорю с незнакомыми людьми...

"Иди за мной!"

Он слышал их диалог как будто со стороны и с неудовольствием отметил у себя хорошо, казалось бы, забытый и вновь прорезавшийся коуквортский диалект, забавный акцент северян, над которым в свое время смеялась половина Хогвартса. Лили, очень зависевшая от чужого мнения, рассталась с этим произношением гораздо быстрее него. У Петуньи он, вероятно, тоже почти исчез после переезда в Литтл-Уингинг, но со второй фразы зазвучал вновь, навевая неожиданную ностальгию.

— Я не смог подойти к твоему дому. Похоже, там установлена магическая блокировка.

— Наверное, — прозудела она сквозь зубы, сосредоточенно толкая перед собой тележку. — Я не разбираюсь.

"Думаю, они сделали всё, что им хотелось. Они ведь нас и за людей-то не считают".

— Они могли поставить ее по заявлению домовладельца или же решением Визенгамота. Ты делала такое заяв...

— Знаете, сэр, — нарочно повышая голос, Петунья перешла на вальяжный прогулочный шаг, — я с удовольствием прочла бы предложенную вами литературу, но, боюсь, мы с мужем сможем осуществить этот благотворительный взнос лишь разово. Если вас это устроит...

"Подыграй!"

— Конечно, мэм, вы столь любезны...

Мимо них с милой улыбкой, полупоклоном в адрес Петуньи, ответившей тем же, и прицельной стрельбой взглядом в сторону черного незнакомца, прокатила седая леди. На излете улыбочка сделалась совсем кислой, а в голове с жидкими сивыми букольками промелькнула нехитрая мысль: "А, он из этих... Я-то думала... Скучная эта Дурсль, ни рыба, ни мясо, ни шерсти клок".

— Ты бы сюда еще в этой вашей шляпе приперся, — Петунья раздраженно бросила в корзину первый подвернувшийся ей под руку полуфабрикат.

— Перестань. Она приняла меня за священника.

— Твое счастье. Это же миссис Эмили Поллифакс [1] местного разлива, да будет тебе известно.

___________________________________

[1] Эмили Поллифакс — шпионка, героиня популярных в 1960-1990-х годах книг американской писательницы Дороти Гилман, которая выступала и как сценаристка сериала-экранизации.

Опомнившись, женщина сунула упаковку с полуфабрикатом обратно в морозильную камеру. Снейп хотел сказать ей, чтобы на этот счет она не волновалась и что любой, на кого она укажет пальцем, тотчас благополучно забудет о том, что видел их вместе. Но не стал говорить. Петунья сочла бы это похвальбой и демонстрацией превосходства: в отличие от сюжета его "снов" настоящая сестрица Лили терпеть не могла магию и всё, что с нею связано. И всех.

— Как Гарри? — спросила она, опережая его вопросы.

Зельевар почувствовал, что брови его готовы взмыть до середины лба. С чего бы это ей интересоваться судьбой племянника после того, что он просмотрел у мальчишки в воспоминаниях? Да и почему она вообще решила, что Снейп должен иметь отношение к Поттеру? Может, это какое-то искаженное представление маглы о мире волшебников? Что ж, до поступления в Хогвартс и он думал, что там все друг друга знают. Зачем далеко ходить — когда на шестом курсе Северус ездил в Хорватию на конгресс лучших студентов-алхимиков Европы, первым, кто спросил, знаком ли он лично с Шоном Коннери, был Игорь Каркаров, стоило лишь дурмстранжцу узнать, из какой страны прибыл Снейп. Но как бы там ни было, с ним и Поттером Петунья угадала.

— Немного поправился при нормальном питании, — не удержавшись от соблазна поддеть ее, ответил Северус.

Бывшая Эванс пропустила неосторожную колкость мимо ушей.

— Петунья, пожалуйста, ответь — откуда взялись эти духи? — они задержались у холодильных секций молочного отдела; здесь стоял едва уловимый запах творога и веяло неприятной искусственной прохладой, сильно отличавшейся от предновогоднего морозца на улице и сырой промозглости хогвартсовских подземелий.

— Ты о чем это?

"Ага, их-то ты вспомнил, маг и чародей!"

— Безусловно, вспомнил. Но до твоего письма я считал, что это только выдумка...

— До моего письма? Он что, делится с тобой письмами? Фу, ну в чем дело? У этого йогурта завтра истекает срок годности, а они выставляют его на самое видное место... Зазеваются, мол, и купят! Предыдущий хозяин никогда не позволил бы себе такого безобразия! — негодуя, она нырнула в глубину холодильника, вытащила пластиковый контейнер. Буквально обнюхав его со всех сторон и норовя при этом залезть носом под запечатанную крышку, удовлетворилась исследованием — поставила банку поверх упаковок с молоком и кефиром. Одного взгляда хватило, чтобы понять: Петунья ни капли не изменилась. Даже в магазинной корзинке все ее покупки занимали места, строго отведенные им по наименованиям и видам. Если бы она рявкнула на них "Равняйсь! Смир-р-рна!", они бы как пить дать подпрыгнули, выровнялись и еще взяли бы под козырек.

— Ну, можно сказать, что да, делится, — не желая вдаваться в излишние подробности, ответил Снейп. — Эти духи были на самом деле? — (Ну что за глупости он спрашивает? Как будто всё не вопиет о том, что да, были. И все-таки ему хотелось услышать окончательный вердикт из этих строгих, идеально подкрашенных алой помадой губ.)

Петунья тоже бросила мимолетный взгляд на его губы — странный взгляд, как и тогда, в его памяти. У зельевара появилось ощущение, что это она читает его мысли, а не он тщетно пытается пробиться через необъяснимый барьер. Он увидел их отражения в витринных зеркалах. Как символично: привлекательная блондинка во всем белом — и неприятный брюнет во всем черном, абсолютные противоположности.

— Да, вы дарили их мне на совершеннолетие. На нормальное совершеннолетие, — подчеркнула она, имея в виду восемнадцать лет, а не семнадцать, по исполнении которых взрослым считался маг. — А что тебя так смущает, Снейп?

Еще несколько продуктов заняли место в корзине тележки.

"Возьми тоже что-нибудь для вида!"

Он, не глядя, подбросил в руке какую-то бутылку и понес дальше. Петунья лишь ухмыльнулась, да и то на мгновение. Зельевар посмотрел на этикетку — оказывается, уксус.

— Меня смущает текст письма.

— Какой текст? — она притворилась удивленной. — Наше с Верноном и Дадли поздравление племянника? Почему?

— Нет. Другой. Что случилось с мистером и миссис Эванс?

"Значит, я правильно сделала"...

— Они оба умерли, об этом же так несложно догадаться, если ты сумел прочесть "другой" текст. Миссис Эванс скончалась у меня на руках — ведь ее любимая дочка в это время уже вляпалась в какую-то вашу разборку и должна была прятаться, а нелюбимая, она такая, всё стерпит, всё переживет. Все так жалели бедняжку Лили! Хотя, между прочим, я тоже была тогда в положении, почти на сносях, и ничего!

Гнев, притупившийся за много лет, вновь разгорался в ней с прежней силой. И возмущалась она так, как будто в том была и его вина — что ей одной пришлось ухаживать за раковой больной, а потом хоронить обоих ушедших друг за другом родителей. Ярость вырвалась с сокрушительностью Авады, и Снейпу даже пришлось слегка попятиться, чтобы его не смело незримой волной.

— Мама и сама не хотела, чтобы вы... чтобы знала Лили и этот ее... — чуть смягчившись, наконец призналась Петунья сдавленным голосом: ей не хотелось, чтобы потек макияж, и она тщательно сглатывала слезы. — Я сама узнала причину болезни только из ее дневников, когда разбирала вещи перед отъездом из Коукворта. Это был не просто рак. Я знаю, что Лили жалела, когда ей стало известно об их смерти, злилась, что ей не сообщили раньше. Но такова была воля мамы. Она сказала — раз уж им приходится так скрываться, значит, дело серьезное. Мы же тоже ни сном, ни духом о вас, о вашем мире и ваших проблемах! А потом я прочла, что это была жизнь взамен... если, конечно, верить во всё это. Но я почему-то верю. И теперь ясно, почему мама не хотела говорить Лили: тогда эта чертова ведьма обязательно вылечила бы ее, и сделка бы не состоялась, все усилия напрасны.

Выходит, Поттер-младший жив благодаря аж трем жертвам? Любопытная арифметика у магловских божеств. И аппетиты у них поднебесные. Куда уж там убогой темной магии...

"Это я, дура, недоглядела!"

А Петунья, похоже, проклинает себя за то, что не отыскала сестру вовремя и не заставила сделать так, чтобы мама поправилась. Это читалось в ее глазах. Она предпочла бы смерть сестры и еще не рожденного племянника вместо смерти мамы и отца, это вполне в духе старшей сестрицы Эванс. Или... тут кроется что-то еще?

Снейп всё-таки решился применить легилименцию. Кто их там знает, в Аврорате, какие заклинания они наложили на дом опекунов мальчика-знаменитости, и какие — непосредственно на Дурслей, но выпытать сведения просто на словах у него не получается. Петунья всегда была сильнее него этой ее непонятной, не женской и не мужской, не магической и не магловской, а какой-то сверхъестественной волей. Не зря Лили шутила, что сестру им в семью подбросили на Тунгусском метеорите.

Он сосредоточился и... ничего. Молочно-белая густота отсутствия всяких мыслей, лимб между бытием и небытием. Ни фона, ни отдельных проявлений мозговой активности. Прочитывалось только то, что Петунья показывала мимикой, взглядом, жестами — и не более. Ее голова осталась для него терра инкогнита. Магия мракоборцев? Как еще объяснить этот феномен: заурядная магла — и не пускает в свое сознание псионика уровня "эксперт", при том что немногие устоят и против "неофита"? У нее даже глаза не туманятся, когда он предпринимает попытку взлома! Надо будет как-то подобраться к Джоффри Макмиллану, чтобы узнать о разновидности этой магии, потому что сам Снейп и слыхом не слыхивал о подобном искусстве.

Еще одно слабо шевельнувшееся подозрение необходимо было подтвердить или опровергнуть тут же, на месте. Зельевар вытащил из потайного кармана мантии две колдографии — сразу найти нужную при помощи одной руки было сложно из-за дурацкой бутылки с кислотой, которую он все еще зачем-то тащил с собой. Ребусный, так и не разгаданный снимок от Пандоры Лавгуд убрал обратно. Другой (его бы он тоже без необходимости не показал больше никому) протянул старшей сестре той, что была изображена по центру кадра на фоне Хогвартса.

— Что ты здесь видишь? — спросил он.

Петунья склонилась над изображением, чуть сощурила голубые глаза и поджала блестящие алые губы. Он пристально следил за каждым ее движением, не упуская ничего, и весь мир сейчас сконцентрировался на ухоженном лице этой молодой леди.

— Лили кривляется, всё как обычно. И что?

"Чертова выпендрежница, ей всегда без труда доставалось всё самое лучшее, а она этого даже не ценила! И зачем я только вправляла ей мозги, когда могла бы и..."

Четырнадцатилетняя Лили там и в самом деле дурачилась так и эдак, прицеливаясь в смотрящего палочкой, будто хотела вызвать на дуэль. Только для маглы, по идее, это должно быть статичной картинкой, как простые фотографии.

— А что у нее за спиной?

— Ну уж не крылья!

"Хотя все готовы были увидеть у нее нимб Святой Девы!"

— Я говорю о фоне.

— Фон как фон. Какие-то "графские развалины" и...

— Благодарю, не смею больше отвлекать, — Северус перевел дух и упрятал снимок назад в потайной карман.

Значит, всё-таки магия авроров. Да и какой, к драным ламиям, может быть сквиб в многопоколенной магловской семье? У них и ведьма-то проявилась по чистой случайности, как это всегда происходит с маглорожденными — велением небесной рулетки.

"Конечно, только за этим вы и обращаетесь к таким, как я. За нужной информацией. А потом — отработанный материал. Мы же для вас люди второго сорта, если вообще люди".

— Нет, Петунья, ты мне правда очень помогла, — предупреждая готовые сорваться с ее накрашенных губ слова скепсиса и не желая при этом каяться в грехах ранней юности, перебил он. Ради этого пришлось настроить голос на самый миролюбивый тон, который только был ему доступен. Кажется, прозвучало это достаточно глубоко и спокойно, чтобы приготовившейся к отпору собеседнице расхотелось огрызаться.

— Спасибо за уксус, Снейп, это было очень мило с твоей стороны. В хозяйстве пригодится. Надеюсь, мы больше не увидимся, ваше преподобие, — сообщила миссис Дурсль, трогаясь в сторону кассы и попутно вынимая у него из рук бутылку; и снова на какие-то пару мгновений — прыткий и странный взгляд, провожавший его пальцы, покуда те не скрылись под складками черной мантии. Взгляд, от которого сразу же неуместным вожделением свело в паху, перехватило горло, смутило мысли, ведь так же смотрела и ее сестра в недавнем полусне-полубреде. И сейчас эти две совершенно разные женщины были пугающе похожи. Северус даже не вздрогнул, когда Петунья случайно задела его горячей ладонью, забирая уксус, хотя любое чужое прикосновение всегда заставляло его встрепенуться. А здесь — точно всё так и надо. Наоборот, захотелось сделать несколько шагов вперед. Догнать. Скользнуть сзади руками под ее руки, за отвороты мягкой дубленки. Обвить тонкий, как в девичестве, стан. Будто невзначай, слегка коснуться скрытой алым шарфом груди с этими проклятыми расстегнутыми пуговицами на кофте, которые, как назло, не идут из памяти. И тесно прижать спиной к себе. А там будь что будет.

Да нет, нет. Конечно, нет. Просто шепнуть ей не то в надушенную неизвестным ароматом шею, не то в аккуратное ухо со слезинкой сережки в розовой мочке: "Всего доброго, миссис Дурсль, спасибо за содержательную беседу".

И не так. Просто сказать это. Стоя на расстоянии вытянутой руки лицом к лицу. Нормальным голосом.

Но Снейп поступил как Снейп. Он, наоборот, отпрянул на пару шагов, чтобы не утомлять себя и Петунью условностями прощания. Она отчетливо дала понять, что не готова дальше рисковать своим спокойствием и жизнью родных ради судьбы нелюбимого племянника и памяти сестры, с которой рассорилась однажды и навсегда. Да и с какой стати ей доверять старому знакомцу, если он и раньше не вызывал у нее не то что расположения, но и вообще каких-то положительных чувств? Это ведь не его глупые фантазии, это реальность.

Отведя глаза проходящим мимо маглам, Снейп трансгрессировал прямо из магазинчика Литтл-Уингинга в Лондон. Убрался подальше, так и не узнав, что по возвращении домой миссис Дурсль бросит покупки у порога, а сама на целых десять минут запрется в ванной, чтобы стоять у зеркала, плакать, брызгать в лицо холодной водой из-под крана и, отвешивая себе пощечины с остервенением наказанного эльфа, шептать: "Дура! Идиотка! Куда ты лезешь? Так рисковать — и всё ради кого?! Умалишенная извращенка! Если что-то случится с Дадли, ты, ты одна будешь в этом виновата, поняла?! Ты и твой длинный язык, который ты не умеешь держать за зубами!".

19. Творится суд неправый над каждой пьесой здравой

Второй семестр соизволил пролететь куда быстрее первого, и всё — в честь приближающейся весны. Впрочем, так было всегда.

Почти ничего не менялось на лекциях, практических занятиях, тренировках и в преподавательской болтовне, когда старшее поколение обитателей Хогвартса собиралось основным составом в учительской на пересменках или после уроков. Те же разговоры, что происходили в этих стенах и десять, и двадцать лет назад. За малым исключением, которым, по мнению директора, можно было бы и пренебречь.

"Квиддич квиддичем, господа Уизли, но трансфигурацию тоже никто не отменял! Возьмите себя в руки, юноши, ваш старший брат и так вынужден краснеть из-за вас, появляясь в коридорах со значком старосты на груди!" Минерва МакГонагалл.

"Перси, приколи его уже себе на задницу и прекрати стучать на нас начальству!" Не то Фред, не то Джордж Уизли.

"Жаль, что эта девочка, Грейнджер, учится не на моем факультете! У нее просто "зеленая рука"! К чему бы она ни прикоснулась в оранжерее, через пару дней колосится и цветет буйным цветом". Помона Стебль.

"Чур меня!" Квиринус Квиррелл.

"А сегодня в канун Белтейна я хочу поздравить всех коллег и всех студентов нашей школы и пожелать им, в первую очередь, профессиональных и творческих успехов, а во вторую — много-много лакричных конфет и имбирных жвачек!" Альбус Дамблдор.

"Опа-па! Они опять не выкинули ёлочку до самого мая. Сдается мне, Вальпургиевой ночкой кто-то будет отжигать на шесте?! Уау!" Пивз, школьный полтергейст.

"Хм-м-м?!" Кровавый Барон.

"Ура-ура!" Студенты всех четырех факультетов и всех курсов, подбрасывая в воздух остроконечные шляпы.

"Что, Лонгботтом, "как у Сократа не вышло, а вышел кровавый понос"? Увы, quod licet Jovi, non licet bovi. Приберите за собой всё, что осталось от ни в чем не повинного термодатчика. Хотя мне никогда не постичь, зачем вообще он сдался вам в частности и вашим однокашникам в целом. Минус пять баллов Гриффиндору"... — ("...и заодно перегрызи импы весь ваш деградирующий факультет"). Автор высказывания предпочел бы остаться неизвестным, но тщетно.

"Господин дека-а-ан, но ведь мозг у них тоже есть, а пользоваться им... э-э-э... как бы"... Драко Малфой.

"Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Малфой — красавчик!" Слизерин, первый курс.

"Да заткнись ты, моль бледная!" Гермиона Грейнджер.

"Мисс Грейнджер, сядьте. Еще пять штрафных Гриффиндору за то, что мой студент был вынужден подать реплику с места". Северус Снейп.

"Вот сволочь клювоносая!" Рональд Уизли и другие гриффиндорцы, в сторону.

"Северус, на их дом, конечно, были наложены множественные защитные заклинания, по силе оберега эквивалентные Фиделиусу. Но я ничего не знаю о чарах такого сорта, применяемых к маглам. По условиям Конвенции, к ним допустимо применять Забвение в легкой форме, в крайнем случае — Конфундус. И то, сам понимаешь, делать это имеет право только опытный маг. На саму миссис Дурсль никто ничего подобного не накладывал, за это я могу поручиться. Когда будешь готов рассказать мне всё — я к твоим услугам". Джоффри Макмиллан, мракоборец.

"Не расстраивайтесь, Гарри, ни у кого первый турнир не оканчивался победой! Лиха беда начало. Вы приспособитесь со временем, обретете необходимые навыки, не всё сразу, уж поверьте. Профессор Снейп доведет дело до ума, раз уж он за вас взялся"... Филиус Флитвик.

"Спасибо, сэр, но зря вы меня утешаете. Наверное, я лучше подошел бы как игрок в команде плюй-камнистов. Это просто констатация факта". Гарри Поттер.

"Действительно, может ли такая знаменитость перенести провал, будь то попытка помахать где-нибудь кулаками или, на худой конец, ночной шпионаж за учителями! Вот только исправьте меня, если я ошибаюсь: кажется, на моих занятиях вы не выказываете никакого огорчения и даже охотно посостязались бы в криворукости с другой знаменитостью, из параллельного потока? Для чего вы избрали форму перуанского змеезуба, когда стоите во время поединка, как истукан? С этим драконом можно победить, только все время двигаясь и тем самым уходя от летящих в вас заклятий. А если вы намереваетесь подставлять бока под удары, мистер Поттер, то уж и выбирайте класс потяжелее. Например, железнобрюха". Северус Снейп.

"Скоро, уже совсем скоро, Питер. Обещаю!" Квиринус Квиррелл.

"Ну фмотри, профеффор, фмотри! Имей в виду: если этот мальчишка чихнет, я хочу это флышать, если начнет битьфя в агонии, я хочу это видеть!" Питер Петтигрю.

"Эй, братишка! Рон! Пст! Да, да, иди сюда! Мы с Фредом тут кое-что нашли, только ты пока не говори Поттеру. В общем, уже с неделю возле их общежития отирается призрак по имени Питер Петтигрю. Ну то есть, насколько известно, был такой маг, но вроде во время той войны героически... того. Мы и не предполагали, что эта штука отображает и мертвецов тоже, но, похоже, оно так и есть. Погоди, не перебивай! Дальше еще страннее. По когтевранской гостиной и комнате мальчишек-первокурсников время от времени разгуливает какой-то принц Гэбриел — не знаешь такого? Портрет?! Фред, слышь, офигеть: тут и чуваки с портретов отображаются. Вот бардак! Я-то думал — только живые! Но самое любопытное, братец, вот что: этот второй призрак прямо в затылок вашему Гарри дышит. Их имена иногда наслаиваются друг на друга, так что толком не прочтешь, кто там кто, а потом один из них пропадает". Джордж Уизли.

"И кто пропадает?" Рональд Уизли.

"Поттер пропадает, Рон! И хрен его поймет, что это означает"... Фред Уизли.

"Дорогие мистер Лавгуд и Луна! Наверное, вы не узнаете меня при встрече: я теперь почти совсем не ношу очки, а еще, по мнению мадам Помфри, вымахал аж на целых два дюйма. Мистер Лавгуд, как я понял из Вашего письма, "Нимбус-2000" — это не Ваш подарок к Белтейну, но в этом случае я даже не знаю, что и подумать. Хагрид предположил, что это мог сделать крестный Блэк, только он не знает, как. Ведь Сириус сейчас в бегах и после того случая, о котором я Вам тогда рассказывал, больше не появлялся. Все остальные знают, что я не слишком-то люблю этот способ передвижения, и метла мне без особой надобности. То есть я вполне довольствуюсь и казенными на уроках физподготовки. А написал Вам о ней я с тем, чтобы попросить разрешения отдать "Нимбус" Рону — ему такая вещь будет нужнее, и я точно знаю, что семья Уизли не сможет позволить себе ее купить для него. Надеюсь, что тот, кто это сделал, не будет на меня в обиде за передаривание. Во всяком случае, я решил, что "Нимбус" достоин лучшей участи, чем пылиться у меня под кроватью". Гарри Поттер.

"А я предупреждал тебя, что мальчишка равнодушен к полетам. Но тебе же плевать на мои слова". Квиринус Квиррелл.

"Эх, дофада! Ну пуфть хоть этот рыфий навернетфя, ефли когда-нибудь пролетит в том мефте. Тогда твой фтарый вариант, док". Питер Петтигрю.

"Забыл поблагодарить тебя за облегчение моего кармана на триста сорок галлеонов, Питер". Квиринус Квиррелл.

"Не благодари, это из филантропичефких побуждений, Квиррелл. Деньги — зло. Займифь лучфе фобафькой, мудило из лефа должен знать, как ее укротить". Питер Петтигрю.

"Я до школы всё думала: вот классно волшебникам! Захотел — вкусняшек себе наколдовал, захотел — денег целую гору. Живи себе, в потолок поплевывай. Да еще и всяким интересностям учат, не то что у нас. На одни костюмы волшебников только глянуть, красота ведь! Думала, что все в волшебном мире могут себя красивыми и здоровыми сделать и жить по тысяче лет без докторов и больниц. Представляете, вам тысяча лет, а вы никогда у дантиста в кресле не сидели! Ну хотя тогда бы мои папа с мамой тут разорились сразу, да. Но они и сейчас тут бесполезны, разве кто пойдет лечиться к маглам? Только недавно начала понимать, что законы природы всё равно свое берут. Это в магловском мире можно пыль в глаза пустить, если заколдуешь свое рубище и будешь казаться людям королем в бриллиантах. Ну да, маглы и глазом не моргнут, примут за чистую монету. Потом, конечно, чары спадут, проверяющие насчитают недостачу в кассе, приедут разбираться из Минмагии, найдут виновника... А здесь и это не прокатит: любой колдун невооруженным глазом углядит настоящий вид твоей заговоренной мантии или медяков, которые ты попробуешь выдать за галеоны. Чтобы по-настоящему вылечить кого-то от серьезной болезни, надо десятки лет учиться, а чтобы хоть двести лет прожить — и того больше. В общем, ничего не дается просто так. Ни у нас там, ни у нас тут. Закон сохранения энергии. Это я к тому, что отвяжитесь от меня с вашей ерундистикой! Скоро конец года, я иду в библиотеку. Точно знаю, что кучу всего я еще не знаю. Расступись!" Гермиона Грейнджер.

"Ну тебя и понесло-о-о! Давай, ни пуха!" Акэ-Атль Коронадо Ортега Куатемок.

"Папочка, ты сказал портрету сэра Уолсингема, что этот номер будет неформатным. Это правда?" Полумна Лавгуд.

"Да, малышка. И я очень рассчитываю на твою помощь". Ксенофилиус Лавгуд.

"А чой-то сложного-то, профессор? Пушок — он же добрейшей души псина, и никакой он не Цербер, чавой вы его так ни за что? При ём главное не дергаться, не мельтешить, значить. И на арфе чой-нить наиграть. Ну хычь вот это он уважает: на-а-а-нари-на-на-ри... Ну да, Глюк, точно! Вот. А вам-то зачем? А, ну да, дело хорошее, должны студенты опасных животных в лицо... тьфуй, в морду то ись... знать. Ток вы к Пушку-то их не водите, на словах расскажите и будет с них. Про комнату ни-ни, а то ж найдутся смельчаки-то"... Рубеус Хагрид.

"Ты, Харг...гр...грид — чу-чу-чудный парень! Вот такой! Даром что отшельник... ик! З-з-знал, что ты меня по-по-по-поймешь, дружище! Давай споем, давай". Квиринус Квиррелл.

"Вот то ли дело в былые времена! Всё, всё было по строгости и по справедливости! Провинился — получи. А сейчас что — и-и-иэх! Распустил их нынешний директор: ни тебе уважения к старшим, ни почитания традиций, ничего. Как маглы своих богов бояться перестали, так и наши туда же, ишь ты! Осмелели, всякий стыд потеряли, почуяли себя этими... как их?.. демивургами! А ты ходи за ними, подтирай да поправляй, за демивургами. Вот, допустим, раньше, при Ранкорусе [1], как было бы, застукай кто старшекурсницу со старшекурсником в ванной старост за непотребством? Да отхлестали бы в подземельях, чтобы спины на лоскуток слезли, оставили в казематах на сутки — для ума. Пусть бы в цепях подвешенные прелестями друг друга любовались всласть. Через день подлечили бы да вон из школы погнали. Чтобы, то есть, неповадно было. Поймают сейчас — и что? Поохают, ах, как бы девочка в подоле не принесла, отпоят зельями заместо того, чтобы вожжами отходить, и беги себе, учись дальше, задницей виляй да прелюбодействуй налево-направо! А кобелю так и подавно никакой науки. Пропади ж ты пропадом, стыдоба! Теперь вот тоже: приволокли эту Хагридову тварь в замок, и нет чтобы смертельными заклятьями коридор обложить, куда там! Так и шныряют туда все, кому не лень! Студенты — шныряют, учителя — шныряют, привидения — шныряют. Твари всякие, летуче-ползающие, и те шныряют. А ведь раньше как бы было? Никто бы, кроме нас с миссис Норрис — ни ногой". Аргус Филч.

"Инфер-р-р-рнальненько!" Мертвяк, ворон Гарри.

___________________________________

[1] Ранкорус Карпе — завхоз, служивший в Хогвартсе при директрисе Евпраксии Моул в XIX веке и прославившийся неудачной попыткой обезвредить Пивза.

20. Кто всем известен, но себя не знает, глупцом с гримасой жуткой погибает

Вот уже с неделю Гарри жил будто на границе двух миров. В ожидании скорых экзаменов он старался занять день как можно более плотным графиком, чтобы не оставалось времени на плохие предчувствия. Но они никуда не девались, просто чуть отступали на задний план и вскладчину с усталостью порождали только еще более дурное настроение. И связаны они были не с учебой. Именно поэтому мальчик мог вдруг, ни с того ни с сего, на несколько минут выпасть из реальности, замереть с остекленевшим взглядом и даже успеть увидеть какой-нибудь бессодержательный сон. Потом он, как водится, был совершенно не в состоянии вспомнить, что с ним происходило в это время наяву. Друзья не переставали тормошить его, и на уроках он держался до последнего. Но любое везение когда-то заканчивается.

Это была лекционная часть по Зельям. Может быть, стой Поттер над котлом на практическом уроке, справиться с дремотой было бы проще. Но однообразие действий на алхимической теории — скрип перьев, шелест пергамента, шорох переворачиваемых страниц учебников и, самое главное, голос, этот тихий, почти вкрадчивый голос Снейпа, диктующего материал, — погрузило Гарри в транс. Он пропустил тот опасный момент, когда телу вдруг стало необычайно уютно, как на родимой подушке под теплым одеялом. Пропустил приятную щекотку в затылке, из-за которой веки как будто растягивались в разные стороны, как у китайца, и разлеплять их было всё труднее, да и желания такого — разлеплять веки — не возникало вовсе. Мальчик просто замер за партой блаженствующим соляным столбом, продолжая сжимать пальцами перо.

Голос алхимика звучал теперь словно из далекого прошлого. Он был удивительно знакомым, он был спокойным и умиротворяющим, он обволакивал, и Гарри мог считать себя в полной безопасности, пока слышал эти интонации. Мало того: юный когтевранец уже и не определял этот голос как снейповский...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Гарри смотрел в лицо своей мамы. Но он был ощутимо выше нее, да и не сразу услышал, о чем это так встревоженно она ему говорит. Его правая рука придерживала полуприкрытую дверь, за которой они стояли, то и дело встревоженно выглядывая в соседнюю комнату; левая — мамин локоть. И это были руки взрослого мужчины, молодого, но взрослого, не одиннадцатилетнего мальчишки.

— ...А потом я догоню вас на Антониновом валу, и мы убираемся в Шотландию. Этот твой... В общем, он там всё подготовил, и если уж ты так склонна ему доверять...

— Да! Склонна! И прекрати всякий раз...

— Ладно, ладно! — он прикрылся от нее руками, на корню пресекая попытку спора. Голос тоже был взрослым и... знакомым? Нет, вряд ли.

Они оба, не сговариваясь, в очередной раз выглянули за дверь. Некто, подпрыгивающий у бортика детской кроватки в дальнем углу спальни, издал недовольный возглас и швырнул в их сторону какой-то мягкой рыжей игрушкой. Не добросил.

— Давайте поскорее! — напористым шепотом снова заговорил Гарри, подталкивая свою маму в комнатку. — Хотя постой! Лили!

Он вцепился в безымянный палец на правой руке и только тут понял, что там у него массивное кольцо, почти перстень: тяжелая золотая оправа в виде змеи, накрепко впившейся зубами в крупный, удивительной красы камень. Переливаясь многочисленными гранями на свету, самоцвет обретал то изумрудные, то рубиновые оттенки. Короткое невербальное заклинание, что мелькнуло по краю сознания, — и змея соскользнула в ладонь.

— Что ты делаешь? — недоуменно проследив за его руками, вскрикивает мама, но он, не теряя времени на разговоры, насаживает кольцо на ее правый безымянный и снова повторяет про себя короткую ритуальную формулу. Кольцо тут же оплетает ее палец, и она не может его содрать: — Что ты наделал?

— Это спасет тебе жизнь. У вас две минуты.

— Стой! А ты?!

— Мне ничего не угрожает, иди быстро собирайся!

— Врешь! Ты врешь! Стой! Стой же! Нет!

Он с силой придавливает и блокирует ровно на минуту комнатную дверь. Мама барабанит кулаками изнутри, но Гарри больше не оглядывается. Метнувшись в темноту коридора, он...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

С одной стороны из этой темноты высунулась чья-то рука и отчаянно затрясла Гарри за плечо, а с другой донесся всё тот же голос, что раньше начитывал донельзя скучную информацию о видах экстрактов и абстрактов. Но теперь это был не тихо струящийся бархат, а нечто шипяще-скрежещущее и крайне злобное. Как гвоздем по чугунной сковородке.

— Кажется, тут у нас кто-то возомнил себя гением, которому не нужны ни лекции, ни практика. Не так ли, мистер Поттер? Мы вам не мешаем?

Поттер распахнул глаза и рефлекторно стиснул повисшее в пальцах перо. Еще одна жирная клякса плюхнулась на пергамент.

Если вы способны себе представить, как спросонья нос к носу сталкиваетесь с раздувшей капюшон королевской коброй, которая сверлит вас безучастным мертвым взглядом, то вам не составит ни малейшего труда понять, что прочувствовал в эти бесконечные секунды Гарри Поттер. Молчал Акэ-Атль, ничем более не в состоянии помочь. Молчали остальные когтевранцы. И даже обычно хихикающие в таких случаях змеюки сейчас молчали, боясь прогневить позеленевшего от ярости декана: в таких случаях гнев его летел разрядами на кого пошлет Мерлин, и виноват всегда был тот, кто еще не спрятался.

— Немедленно. Покиньте. Классную. Комнату.

— Да, сэр, — вскакивая, Гарри одним движением сгреб всё, что было перед ним на парте.

Снейп слегка посторонился в проходе между столами и указал пальцем на внутреннюю дверь, ведущую в его кабинет:

— Ждите там.

И когда мальчик покидал класс, за спиной послышался уже почти спокойный голос зельевара:

— Я предлагал кому-то сложить руки и предаться безделью?

Дружный скрип перьев старательно убедил слизеринского декана, что все просто жаждут ознакомиться с рецептурой приготовления противоознобной измороси из экстракта сока стебля нектропосского злобоглаза. В отличие от этого придурка Поттера, сэр.

Зная, что в кабинете Снейпа не дозволено прикасаться без ведома хозяина ни к одной вещи, Гарри уселся на тот самый табурет, на котором сидел профессор, оказывая Поттеру первую медицинскую помощь после стычки с Малфоем и компанией. В первую очередь, потому что на табурете не так-то легко задремать... Во вторую... Э-м-м-м... О чем шла речь? Да неважно...

— Мистер Поттер! Это уже чересчур!

Гарри вздрогнул. Он недооценил своих способностей и безответственно задрых, даже сидя на табурете и ни на что не опираясь. Наверное, он уснул бы сейчас даже стоя, как мерин в конюшне. Объяснять что-то разъяренному Снейпу было делом провальным, но и того страха, какой нагнетал зельевар прежде, в первом семестре, мальчик не испытывал перед ним уже давно. Готовясь получить обыкновенное или даже строгое взыскание, Поттер поднялся с места, а профессор, не делая более ни шагу в его направлении, сложил руки на груди:

— В чем дело? Почему у вас такой вид, как будто в последний раз вы спали на Белтейн? За вами кто-то гонится?

Мальчик хотел сказать, что спал нормально в последний раз именно на Белтейн, а кто за ним гонится, он и сам был бы не прочь выяснить. Но, зная взрывоопасный характер преподавателя, предпочел прикинуться истуканом. Тут же что-то коснулось его головы, больно ковырнуло мозг, как будто кто-то взболтал миксером содержимое черепной коробки, сунул туда соломинку, как в пробитый кокос, и стал вытягивать через нее наружу всё, что взболталось. Вместе с тем ужас охватил Гарри. Невнятные страхи, ночные кошмары, этот проклятый этаж с трехголовым псом, Квиррелл с древнеегипетским сундуком, шуршание и крысиный писк по углам, запах странных притираний, старости, тлена и воспоминания о погосте при виде Дамблдора, чувство, что постоянно кто-то заглядывает через плечо — даже тогда, когда ты совершенно один... Всё, всё полезло наружу.

— Вы... почему всегда обо всём молчите, Поттер?! — каким-то подсевшим и уже совсем не ледяным голосом снова заговорил Снейп, а "соломинка" убралась из "кокоса".

Гарри и сам не ожидал, что сдастся и будет о чем-то просить, да еще и самую скверную из всех возможных кандидатур. Но силы противодействовать судьбе внезапно иссякли:

— Профессор Снейп, пожалуйста! Я не могу объяснять! Разрешите, я отработаю в лаборатории... Только бы не объяснять это, не ковыряться — можно?..

— Поттер, ко всем чертям! Сейчас же катитесь в свою комнату. Если я встречу вас сегодня в коридоре, вы вылетите из школы без права восстановления. Никаких больше иномерников и драконов до конца экзаменов.

— Сэр, вы не понима...

— Молчать! — бесцеремонно оборвал его зельевар, подходя к шкафам и начиная извлекать оттуда пробирку за пробиркой. — Это вы выпьете сейчас, вторую такую же — на ночь, если что-то вас разбудит. Вам ничего не будет сниться. Эти две — утром перед занятиями, до еды.

Пытавшийся возражать, Гарри захлопнул рот, едва это услышал. Да он уже просто мечтал, чтобы ему ничего не снилось! Какое счастье, что Снейп догадался об этом сам!

— Остальное вам донесут эльфы, когда отоспитесь. Вон отсюда, — Снейп небрежно крутанул худой кистью в сторону арки с надписью "Ignorantia nоn est argumentum".

Ни слова не говоря, даже забыв поблагодарить, мальчик покорно принял разноцветные склянки и выскользнул через внешнюю дверь в коридор подземелий...

* * *

— Я бы на твоем месте не рисковал, — Куатемок с подозрительностью косился на мензурки с зельями: Гарри все-таки решил ничего пока не рассказывать приятелям о драконьих турнирах и занятиях боевой техномагией со Снейпом, поэтому и Акэ-Атль, и Корнер с Бутом, и Голдстейн, и, тем более, гриффиндорцы по-прежнему полагали зельевара врагом Поттера номер один. Только проницательный Мертвяк, кажется, о чем-то догадывался, но помалкивал. — Ты бы видел, как он на тебя уставился, когда ты всхрапнул!

— Я что, храпел?! — ужаснулся Гарри.

— Еще как! Хрюкнул на всю комнату! Ну и угораздило же тебя! А теперь эта ядовитая анаконда тебя как пить дать со свету сживет! Кстати, вот она и пить уже дала какую-то отраву! Чуешь, к чему всё идет?

Поттер закрыл лицо ладонью, что-то простонал — сам не понял, что, — и, залпом осушив первую бутылочку, улегся на кровать. Лицо Акэ-Атля отобразило все его мысли относительно умственного здоровья однокурсника, но он ничего не сказал. Он только покачал головой, собрал в охапку учебные принадлежности и отправился в гостиную готовиться к завтрашним занятиям.

Сон накатил ласковой теплой волной. Музыка волшебных далей рассыпалась пузырьками беспредельного спокойствия и неги, растаяла эхом несбывшейся песни. "В таком состоянии, наверное, хорошо расставаться с жизнью. Я хотел бы умереть счастливым, как сейчас", — подумал кто-то вместо Гарри, и наконец стало тихо.

* * *

— Северус, неужели мне верно доложили — вы только что вот так вот взяли и выставили с урока моего студента?! — профессор Флитвик был весьма растерян, и его забавный, как у мультипликационного персонажа, голос звучал еще более сдавленно.

Снейп и не собирался возражать или оправдываться. Стайка молодых ассистентов, вчерашних учеников, сгрудилась у окна учительской, бросая осуждающие взгляды на зельевара. Он силой воли заставил дрогнувший было усмешкой край рта остаться неподвижным. Кажется, совята гнезда Минервиного теперь точно обеспечат декану Гриффиндора всестороннюю поддержку и достойную опору в деле неприязни к главе вражеского клана. Отлично, день прожит не зря! Если бы увиденное в мыслях мальчишки не засело занозой где-то в области дежа-вю (знать бы еще, где она, эта область, чтобы нащупать ее у себя и разглядеть на досуге поближе), Северус мог бы сейчас собой гордиться. Все они так раздражали неизменяемостью своих манер и поступков, что он и сам бесился от собственного скучного постоянства в вечной тяге их поддевать. Порочный круг замыкался, доводя профессора до белого каления: его злила их предсказуемость, он огрызался на нее, что также было традиционно и потому выводило из себя вдвойне, а поскольку причиной его приевшегося сарказма были они, бешенство нарастало в арифметической прогрессии. Так бесконтрольно множатся предметы в некоторых особо охраняемых ячейках банка Гринготтс, если туда проникает злоумышленник. Так глупый кот иногда бросается кусать свой хвост. Чтобы не взорваться в результате запущенной им самим цепной реакции, зельевару было необходимо срочно менять обстановку и публику, едва насладившись произведенным эффектом. Чуть-чуть выручал разве что богатый диапазон его приемов куража, давая необходимую отсрочку для сборов и отступления. Побеждая в словесных баталиях, профессор одновременно проигрывал. Вот почему он предпочитал одиночество: чем меньше объектов для раздражения, тем легче выносить бытие.

— Да, и еще я назначил мистеру Поттеру несколько суток отработок, — невозмутимо извлекая из своего шкафа ворох свитков шестикурсников, с которыми у него предстояли ближайшие две пары очередной кровопролитной корриды, согласился Снейп.

Теперь лица предсказуемо вытянулись даже у бывалых преподавателей, знакомых с методами слизеринского декана не один год и уже почти не обращавших внимания на его троллинг. Возликовав под лучами "молчаливого негодования" (Дамблдор любил прикрывать красивыми лоскутками некрасивые дыры, поэтому правильнее было бы назвать эти посылы наветом порчи или сглаза, который, конечно, цели не достиг, но об отношении коллег красноречиво помаячил), Северус вывинтился в коридор и хлопнул дверью.

— Какие отработки... — Флитвик в расстроенных чувствах взобрался в свое кресло. — Мальчик и так еле ноги передвигает. Я уже подумываю, не отменить ли...

Септима Вектор как бы невзначай уронила на пол линейку и, наклонившись за нею, из-под стола ему подмигнула. Декан Когтеврана уставился на нее. Замешкавшаяся с линейкой нумеролог с намеком двинула бровями. После этого Флитвик отдул ус, хмыкнул и расслабился:

— Уф, а я уж чуть не подумал, что...

Профессор Вектор с усмешкой в темных глазах уменьшила наглядные пособия и инструментарий, спрятала их в чернобархатную шкатулочку с алмазными звездами на крышке и, следуя на свой урок, неторопливо прошла к двери мимо кучкующихся у столов учителей. Покачав головой, Флитвик мысленно попросил прощения у профессора Снейпа, ведь, в самом деле, тот не снял ни единого балла с Когтеврана, чем обычно сопровождал назначение взысканий. А Филиус забыл это сопоставить и купился на такой дешевый розыгрыш, эх! Но следующим шагом чароплёт немедленно себя одернул. Кто ж Северусу виноват, что он сам делает всё для того, чтобы его считали извергом не только студенты, но и каждый, кому выпадала незавидная участь с ним пообщаться? Если уж ему так хочется слыть Пивзом-во-плоти — все только рады подыграть.

— Что-то вы в последнее время очень уж задумчивы, мистер Квиррелл! — вдруг нарушая нестройное общее жужжание голосов и обращаясь к незаметно приткнувшемуся в углу преподавателю ЗОТИ, воскликнула Помона Стебль; все снова умолкли, как во время недавнего диалога Снейпа с Флитвиком.

Профессор Квиррелл явно хотел уединиться за своим невысоким бюро, прикрытый с одной стороны этажеркой, на полках которой хранилась всякая бюрократическая макулатура, связанная с учебным процессом, а с другой — мраморной стойкой, частично оплетенной какими-то вьющимися растениями, частично украшенной художественно разложенными на разных уровнях минералами и самоцветами. Там он делал вид, будто проверяет домашние экзерсисы студентов, но глаза его бессмысленно скользили по верхнему краю одного и того же пергамента, который Квиринус держал в руках уже добрых десять минут. В последнее время молодой учитель вел себя очень странно: то замирал на ходу, как бы к чему-то прислушиваясь, то вздрагивал, то уходил в себя и там вел насыщенный внутренний диалог, иногда забываясь и помогая себе намеками на жесты и мимику. Если не знать о его привычной нервозности, связанной, как он утверждал, с вампирофобией, можно было при виде этого заподозрить, что у бедняги не все дома. А их взаимная неприязнь с алхимиком, которого девяносто девять и девять десятых процента населения Хогвартса считали неупокоенным кровопийцей, смотрелась как следствие Квиррелловых страхов.

Внимание коллег молодого человека совсем не обрадовало. Еще больше он стушевался, когда в учительскую влетела МакГонагалл и, впившись в преподавателя по Защите ничего не упускающим ястребиным оком, направилась прямиком к нему.

— Всё в порядке, мистер Квиррелл? — спросила она, и неподдельная тревога скользила не только в ее взоре, но и эхом отзывалась в голосе.

— Д-д-д-а, Минерва, не-не-не извольте беспокоиться! Всё хорошо, го-го-господа. Немного волнуюсь перед экзаменами, знаете ли, — он доверчиво заулыбался во весь рот. — Эк-к-кз-замены, как известно, испытание обоюдное для сту-ту-тудентов и па-а-апреподавателей.

Лицо декана Гриффиндора просветлело:

— Что ж, коль вы находите храбрость для юмора, Квиринус, экзамены вам будут нипочем. Но в случае чего не стесняйтесь обращаться за помощью к более опытным коллегам. Мы всегда с удовольствием поддержим вас в затруднительных ситуациях, верно ведь?

Профессора и ассистенты горячо заверили их обоих, что именно так и будет, только Филиус Флитвик ощутил признаки подступившей изжоги от обилия патоки и елея. Наверное, сказывалось влияние слизеринского коллеги на почве общего хобби. Не иначе...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Огромная серая крыса с рыжими подпалинами на боках, свесив лапы, сидела на столе в кабинете ЗОТИ и разглядывала чаевничающих студентов. Время от времени она как бы от нечего делать ловила мух и по одной приклеивала к пальцам крыльями, чтобы мушиные ножки торчали наружу.

К Гарри через стол тянулся Малфой, чтобы чокнуться с ним сливочным пивом. На голове у него красовался напудренный парик, как у Джонатана Свифта, а в пиве плавал уменьшенный до дюйма и утыканный булавками Лонгботтом. Рон сидел в обнимку с чьей-то совой, на которую явно наложили заклятье Энгоргио, потому что была она размерами не меньше самого Уизли, и провизором из дежурной аптеки Литтл-Уингинга, что на улице Глициний, неподалеку от дома сквибки миссис Фигг. Эти трое пели гимн футбольной сборной, и сова страшно фальшивила, потому что пила кое-что покрепче чая и сливочного пива.

— Фадитефь, Грейнджер, — прогнусавила крыса, доклеивая последнюю пойманную муху на заднюю лапу. — Ничего-то вы не знаете, маглорожденная выфкочка!

— Но-но, полегче там, дяденька! — прекращая накручивать локон парика на один палец и вылавливать Лонгботтома из пива другим, вмешался Драко. — А то ведь я не посмотрю, что у тебя бессрочный абонемент в музей Тюссо!

Гермиона между тем, ничуть не оскорбившись на крысу ни за "маглорожденную", ни за "выскочку", ни, что самое потрясающее, на то, что она "ничего не знает", вгрызлась в мякоть сочной груши и неторопливо пробралась за стол к Гарри. Между прочим, не удивило ее и неожиданное заступничество врага.

— Тогда ты раффкажи, Малфой, о завифимофти рафпределения по факультетам Хогвартфа от типологии групп крови! Уж ты-то знаефь вфё, фто отнофитфя к вопрофам фтатуфа крови!

Драко поднялся, манерно забросил одну сторону свифтовского парика за плечо и не без самодовольства дернул бровью перед Гарри и Гермионой:

— Еще бы! Итак, группа 0. Самая популярная и древняя, универсальная группа-донор, поскольку в случае необходимости именно ее можно переливать носителю любой их четырех существующих групп. При этом ее носитель способен стать реципиентом только от собственной — нулевой, с соответствующим резус-фактором, другие группы он не воспринимает. Подвижны, неуравновешенны, сам черт им не брат, а закон не писан. Отчаянные холерики. По астрологической классификации их черты характерны для тригона Огня. По шкале соотношений группа 0 является эквивалентом Гриффиндора.

— Да, мы такие! — подтвердил Рон, почему-то в один голос с маглом-аптекарем. Пьяная сова с западающим, как у старой куклы, глазом ухнула и потрясла зобом.

— Группа А. Прилежные исполнители, агрономы и вообще душки, но звезд с неба не хватают. Как доноры способны на гемотрансфузию со своей и АВ-группами, а как реципиенты получать могут от своей и от нулевой. Тригон Земли. Сангвиники, по характеристикам более всего соответствуют факультету Пуффендуй.

— Браво! — выкрикнул Эрни Макмиллан и бодро зааплодировал.

Крыса на столе Квиррелла одобряюще поболтала в воздухе задними лапами. На них росли кривые желтые когти и редкие жесткие волосы, серо-рыжие с проседью — такие же, как на хвосте. В сочетании с приклеенными для непонятных целей мухами смотрелся весь этот маникюр тошнотворно.

Малфой раскланялся, а потом продолжил:

— Группа В. Это странники, аскеты, расчетливые индивидуалы и дипломаты. Группа более поздняя по сравнению с двумя первыми и не такая многочисленная. Доноры для своей и АВ, реципиенты от своей и нулевой. Флегматики до мозга костей, как нельзя лучше отображают дух Когтеврана. Тригон Воздуха. Любой кадровик-японец, по крайней мере, со своим кодексом кецу-ёки-гата еще раньше Распределяющей шляпы отправил бы такого к орлятам.

Гарри хмыкнул: это он-то флегматик до мозга костей? Хотя в его случае чего на зеркало пенять — сам напросился...

— И, наконец, самая молодая модификация, ей всего тысяча лет, а открыли ее ученые-маглы только в начале ХХ века. Ходят слухи, что к ее созданию приложил руку сам лорд Салазар, по другим сведениям — он сам и некоторые его родственники были ее первыми представителями. Так это или нет, теперь не узнать, но родоначальником всё равно принято считать сэра Слизерина. Люди с группой АВ встречаются редко, с отрицательным резус-фактором — и того реже. Хитры, изворотливы, сексуальны, но меланхоличны и ко внешним проявлениям сантиментов холодны. Идеальные реципиенты и никакие доноры: принимают от всех, отдают только своим. Тригон Воды. Клан Слизерин радушно принял бы в свои ряды представителей этой группы. Геллерт Гринделльвальд, полное собрание сочинений, том восьмой: "Школы для магически одаренных детей. История и особенности британского Хогвартса", Австрия, Зальцбург, 1937 год, издание второе, дополненное.

— Превофходно! — оценила крыса. — Фразу видно, Малфой, фто вы внимательно профтудировали фочинения меффира!

— Благодарю, дяденька. И еще, — Драко не спешил садиться, он откровенно наслаждался произведенным на публику эффектом. — Совместный отпрыск представителей групп 0 и АВ никогда не будет носителем ни первой, ни четвертой. В равных долях вероятности он обретет или А, или В-группу.

Класс ЗОТИ взорвался аплодисментами. В голове у Гарри зашумело, шрам на лбу пронзило болью, он попробовал залезть под скатерть и заткнуть свисающим краем уши, но только опрокинул кофейник, заварник и несколько чашек с чаем, что привело крысу в неописуемую ярость. Она ощерила длинные резцы, вздыбив клочковатую шерсть, подпрыгнула в воздух и прилепилась к стене. Вот тут-то и стало понятно, для чего ей были нужны мухи: используя устройство их лапок, грызун теперь без затруднений умел ходить по вертикальным плоскостям и даже по потолку, что и было продемонстрировано восторженным студиозусам.

А овации между тем не стихали...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гарри раскрыл глаза в темноте и вынырнул из-под подушки, где пытался задержать ускользающий сон. Тусклый огонек Люмоса высветил Мертвяка, спросонья хлопавшего крыльями на своей попугайской жердочке.

— Ты что, сдурел? Времени сколько?

Ворон продрал глаза и сделал вид, что он тут ни при чем:

— А мне откуда знать? Я скромная птица и не интересуюсь этими вашими... О, а что, ты спал?! Я уж и забыл, босс, когда в последний раз видел тебя спящим.

— Наверное, это зрелище тебе не понравилось, — с сарказмом пробурчал Гарри, призывая часы и замечая, что еще лишь начало четвертого утра. Надевать для этого очки ему уже давно не приходилось. "Это вы выпьете сейчас, вторую такую же — на ночь, если что-то вас разбудит", — прозвучало в ушах напутствие профессора. "Что-то" его разбудило, и это "что-то" с неприступным видом принялось чистить иссиня-черные перья, не обращая никакого внимания на мрачные взгляды хозяина. Понимая, что бороться с исчадьем ада доводами логики бесполезно и накладно, мальчик полез в ящик тумбочки и вынул вторую склянку алхимика. Что ж, если первой хватило больше, чем на двенадцать часов беспробудного "сна без снов", то есть надежда, что на второй он дотянет хотя бы до утра, не впадая в новый виток бреда. Наверное, все эти видения были побочным эффектом Снейпова зелья, там присутствовала, хоть и в небольшой концентрации, вытяжка из коры корня ибоги, которую у маглов иногда используют для лечения всяких дурных зависимостей. Гарри ощущал ее, но не удивлялся, что психоактивное вещество, стимулирующее нервную систему, профессор использовал в обратном назначении — для успокоения. Уже не первый раз Поттер был свидетелем того, как подбором сочетаний ингредиентов Снейп добивался от веществ эффекта, противоположного описанному в учебниках и более сильного по свежеобретенным свойствам. Хоть учитель и был недоволен его познаниями в области зелий, а скорее — его недостаточной заинтересованностью в предмете, Гарри разбирался в зельеварении весьма неплохо для своих без малого двенадцати лет и уж куда лучше подавляющего большинства однокурсников.

Старательно изгнав из головы всю ахинею про группы крови из сочинений какого-то мессира Геллерта (где-то мальчик уже слышал это звание в сочетании с этим же именем, да и многое другое, что он увидел и услышал во сне, казалось невнятными отголосками чего-то большего и изрядно подзабытого), Гарри снова улегся спать.

21. И чем темней ночная муть, тем ярче свет луча

Наконец-то последняя печать утонула глубоко в гранитной крышке саркофага, растаяло эхо от последнего звука призыва. Завывания пустынной бури усилились, и по мере того, как между крышкой и основанием древнего гроба появился и начал расти зазор, они только прирастали мощью. Квиррелл не утерпел и зажал уши ладонями. Тогда из внутренности ящика донесся издевательский хохот, а сквозь расширяющуюся щель ударил ослепительный белый луч.

— Я сотворяю твое имя, Кематеф, я обретаю власть над тобой — приди, выйди, яви себя! — стараясь не смотреть в исходящую светом пучину, что открылась внутри черного саркофага, прокричал профессор ЗОТИ на языке фараоновых жрецов. Он из последних возможностей сдерживал натиск неведомой силы, которая продавливала его щиты, и палочка ходила ходуном в руках изможденного мага.

Стремительным вязким броском из пучины выскочило нечто. Оно напоминало громадную полуистлевшую змею. Стальные, хотя и частично порванные мышцы без труда удержали тело твари на весу, и та зависла в полутора ярдах над полом...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Кематеф наполовину перевалился через край саркофага, извернулся передней частью туловища и приподнял голову, не уступавшую по размерам конской. Чудовище безмолвно рассматривало того, кто осмелился воззвать к нему. Квиррелл уже не мог отвести от него взгляда, словно загипнотизированный кролик, а рептилия насмешливо поддразнивала его развратным тонким языком. Причудливый серо-зеленый орнамент на ее спине напоминал окраску бумсланга, когда бы тот мог дорасти до размеров доисторического титанобоа. Вертикальные зрачки двух пар глаз холодно сверлили неморгающим взором лицо заклинателя. Ближняя, более крупная, пара изжелта-карих по всем приметам могла бы запросто видеть во мраке ночи. Дальняя, где смыкались чудовищные челюсти, кристально-голубая, была пригодна скорее для дневной охоты под жарким солнцем пустыни. Читая мысли человека, тварь полностью покинула свое убежище и свернулась кольцами. Как обозленная кобра, высоко подняв туловище над полом, она зашипела. Молодой маг приложил ладонь к груди и низко ей поклонился. По телу змеи снизу вверх прокатилась волна метаморфозы, вызывая глобальные изменения анатомии. Так преображается анимаг...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Когда поток схлынул, перед Квирреллом, плотно сложив руки на груди, стоял смуглый и стройный мужчина, и все в нем было безукоризненно, кроме жутких двух пар глаз на лице, одна над другой, желтовато-карей и голубой. По одежде его можно было принять за знатного египтянина времен строительства пирамид, который вдруг ожил и шагнул с настенной фрески в современный мир.

— Я буду ждать тебя в условленном месте, Кематеф, — произнес Квиррелл на том наречии, что было мертво уже около двух тысяч лет, равно как и стоящий напротив. — Приволоки мальчишку, а я тем временем обезврежу пса.

Губы Кематефа разошлись в мнимой улыбке. Не без содрогания заметил маг, что рот монстра разъехался, как пасть рептилии — от уха до уха — и слегка приоткрылся, являя вогнутые внутрь верхние клыки, между которых с шипением мелькнул раздвоенный язык. Не вымолвив ни слова, египтянин размазанной черной тенью покинул кабинет профессора ЗОТИ, лишь шелест песка шлейфом пролег вслед за ним...

* * *

— В чем дело, Барон?!

Даже видавший виды подскочил бы, загривком ощутив леденящий холод от взгляда призрака самоубийцы. Не стал исключением и зельевар: при появлении вынырнувшего прямо из стены Кровавого Барона его подбросило, словно разрядом тока. Казалось бы, только миг назад прикорнул, опустив голову на сгиб локтя прямо за письменным столом. И неудивительно. От проверки экзаменационных манускриптов, а вернее — от несусветной глупости, в них напиханной, Снейпа сморило сном, однако тут же нашлось событие, где без него просто никак не обойтись. Мужчина раздраженно стиснул челюсти, чувствуя себя от макушки до пяток сплошным оголенным нервом и тайно, зато всерьез желая этому миру скорейшего наступления Рагнарёка вместе с Армагеддоном.

— Следуйте за мной, чтобы не жалеть о последствиях всю оставшуюся жизнь, — прошелестело обычно немногословное привидение и, совершив своим окровавленным средневековым плащом водоворот, стремительно рвануло прочь из кабинета алхимика.

Содрогнувшись, когда довелось так близко разглядеть молодое, но совершенно не живое лицо слизеринского призрака, Снейп машинально сунул кинжал-атаме в левый рукав и накинул мантию поверх рабочего сюртука: в ней было скрыто слишком много хитрых приспособлений, чтобы так запросто взять и пренебречь ею после столь красноречивого намека Барона. Несколько раз алхимик терял из виду своего ускользавшего на поворотах коридоров проводника, и всё время тот возвращался, нетерпеливо взмахивая туманной рукой, пока до Северуса не дошло наконец, куда лежит их путь...

* * *

Гарри начал приходить в себя у лап безмятежно дрыхнущего трехголового пса, плотно обмотанный, даже чуть придушенный упругим холодным — и, кажется, живым — канатом толщиной с ногу Хагрида. Не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой, мальчик осознал, что он каким-то загадочным образом перемещается. Возле центральной морды Цербера висела серебряная флейта, и она издавала нежную мелодию, под которую горе-охранник мирно посапывал, встряхивая ушами то на одной башке, то на другой.

Потом снова накатила дурнота. Поттеру почудилось, что он проваливается куда-то в полной темноте.

— М-м-м! — застонал Гарри, и сознание снова его покинуло.

Сколько он находился в отключке, мальчик не знал, но очнулся из-за страшного грохота. Уже не пытаясь избавиться от ледяных колец, скрутивших тело, Поттер едва не свернул шею в попытке разглядеть, что творится вокруг. Кричать и звать на помощь по-прежнему не получалось, он мог только гнусаво стонать, причем скорее через нос, чем ртом. У него было явственное ощущение, что в этих жутких объятьях легкие и желудок подкатили под самое горло и его вот-вот вытошнит ими. От страха Гарри начал стремительно вспоминать, как он здесь очутился. И самое главное — что случилось перед странным шахматным матчем, который был затеян сейчас его неведомым похитителем в этом подземелье, где воняло плесенью, болотом и — сильно-сильно — псиной. Вместе со связанным пленником тот скользил по клеткам мега-доски, сокрушая заколдованные фигуры. Рон Уизли немного научил приятеля премудростям старинной игры, но сейчас Поттер не имел ни малейшего представления о своих (своих ли?) шансах на победу. А волшебные шахматы даже портативного размера шутить не любили: чуть зазеваешься — и голову долой. Так что уж говорить о гигантских?

Рон... Рон... Почему мысли вертятся вокруг долговязого гриффиндорца? Да, точно, вся эта "засада" началась сегодня с семейки Уизли. Впрочем, почти как всегда...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Декан Флитвик отпустил Гарри после экзамена со словами:

— Что ж, с письменной работой вы, мистер Поттер, справились на "Превосходно". У вас хороший словарный запас, умение строить фразы, в общем, теоретическая часть в вашем исполнении меня вполне устроила. А вот что касается практикума по чароплетству, то тут, молодой человек, вы могли бы стараться и получше. Я ставлю вам "Выше ожидаемого", но имейте в виду, что это авансом. Надеюсь, в следующем году вы подтянете свои навыки до этой отметки или выше.

Мальчишки-когтевранцы удивленно уставились на главу факультета, но он сделал вид, будто не заметил их взглядов и перешептывания, только еле заметно подмигнул Гарри, мол, вы знаете, о чем я. Поттер знал и остался этому не слишком рад. В разумении преподавателей, которые были "в теме", факультативы по техномагии, где его натаскивал зельевар, должны были в еще большей мере способствовать усвоению материала. И никого не беспокоило, что благодаря этому он и так шагов на пять опережал всех однокурсников и почти достиг максимума для своего возраста и допустимого объема знаний. Вот это "почти" его и подводило. Причем алхимик в этом плане был невзыскателен: он больше гонял его по своей основной дисциплине, а об "этих развлечениях" отзывался с легким презрением и предостерегал коллег от провокаций. Зная неуёмную натуру студента, Снейп не хотел рисковать его магией, которую по невежественности тот мог излишне сильно разогнать и пережечь, оставшись в итоге и вовсе без нее, как сквиб. Ориентируясь на мнение учителя, Гарри не слишком расстроился этому "Выше ожидаемому" по чарам и направился в библиотеку — готовиться к послезавтрашней экзекуции у МакГонагалл, которая, как обещали бывалые, будет драть три шкуры, как Снейп, улыбаясь при этом с душевностью Стебль.

В рекреации возле лестницы, которая раз в год по обещанию переставлялась к площадке, откуда было рукой подать во владения библиотекаря Ирмы Пинс, творилась какая-то неразбериха. Центром притяжения толпы были рыжие близнецы, и ноги сами вели оказавшихся неподалеку студентов к большому фонтану в центре вестибюля. Фонтан давно бездействовал и выполнял здесь сомнительную эстетическую функцию. Посередине, прямо в давно пересохшей чаше, сидели братцы Уизли и корчили из себя змиев-соблазнителей.

— Только у нас! Только сегодня! — вещал Джордж или Фред.

— Подходите, пробуйте! — не отставал от него Фред или Джордж.

И оба они размахивали прозрачным пакетом, доверху заполненным какими-то пилюлями подозрительно сочных цветов, слишком аппетитными на вид, чтобы быть безвредными по воздействию. А перед ними, на бортике фонтана, стоял незнакомый мужчина в странной кургузой мантии, которая была настолько ему мала, что угрожала вот-вот лопнуть на плечах. Это был, похоже, какой-то новый преподаватель или ассистент, но кривлялся он совсем как первокурсник. У него были темно-русые волосы, местами как будто опаленные огнем и оттого топорщащиеся во все стороны. Именно эта примета и выдала в нем...

— Симус?! — удивился Гарри, подходя поближе.

— Ага! — довольно протянул гриффиндорец, красуясь перед зрителями. — Я!

— Хотите взглянуть на себя таких, какими вы станете лет через пятнадцать? Всего пять кнатов — и до Фините-отмены вы взрослый дяденька или тетенька! Налетай, разбирай! — не унимались близнецы. — Эй, братец, ты куда? А ну-ка иди к нам! Живенько!

— Да нет, я, пожалуй, занят сейчас, — стелясь по стеночке, Рон вслед за сосредоточенной Гермионой пытался проскочить на ту же лестницу, куда недавно стремился Гарри, но был застукан на полпути.

— Давай, не позорь нас, Ронни! — завопили Фредоджордж или Джорджефред. — Среди Уизли не было трусов... ну, если не считать нашего родового пятна на древе доблести, этого доносчика, этого презренного мытаря, носящего имя Перси! Иди сюда, Рон!

— Да отвалите вы от него! — взвилась Грейнджер, явно выбирая между палочкой и рогаткой. — Достали уже со своими тупыми затеями!

Однако смыться им с Роном так и не удалось. В нарушение правил школы, запрещавших колдовать вне классов на переменах и после уроков, один из близнецов направил палочку на младшего брата и обездвижил его, а второй тем временем подбежал, охватил за плечи и, расколдовав ему ноги, привел полусвязанного к фонтану. Школьники только расступались, а потом сразу смыкали ряды, пропуская их. Герми чертыхнулась и тихонько выругалась на магловский манер. Поттер порадовался тому, что с ним сейчас не было Мертвяка, иначе тот подхватил бы ее начинания и без зазрения совести переманил все лавры, предназначенные братцам-акробатцам, на себя, устроив знатную потасовку.

— Совсе-е-ем! — протянула Грейнджер со злостью, останавливаясь возле Гарри. — Нет, ну ты это видел, а?! — девчонка призвала часы и ткнула пальцем в призрачный циферблат у них над головами, как будто приятель был в ответе за проделки Роновых братьев. — Ну когда вообще заниматься, скажи мне? А это кто? Симус?!! Эй! Это что, Симус?

Гарри кивнул.

— Ну да. Они сделали какие-то состаривающие пилюли, что ли, и теперь проводят опыты на кроликах. Говорят, эта гадость прибавляет лет пятнадцать.

— Симус, ну и уродом же ты будешь в двадцать семь! — не преминула сообщить Гермиона, которая и в благом расположении духа особенной деликатностью не отличалась. — Давай лучше я отменю...

— Не надо, не надо, мне нравится! — Симус, возвышавшийся над толпой, как городская ратуша, поспешил отскочить подальше от рыжей задиры; Гарри заметил, что мантия на его левом плече все-таки немного разошлась по шву.

— Финниган, а вдруг там побочные эффекты такие, что у тебя что-нибудь важное отвалится? — теснила его девчонка с палочкой наголо. — И фиг с ним, если мозги!

Тут толпа ахнула, причем по большей части сделали это девчонки старших курсов. Гарри повернулся к фонтану, успев только заметить, как оглянувшаяся Грейнджер растерянно приоткрыла рот.

Там из рук двух подростков отчаянно выдирался парень в гриффиндорской одежде, пришедшей в полную негодность. На его фоне близнецы казались мелкими и хлипкими, и даже повзрослевший Симус выглядел доходягой, хоть и был ростом повыше преображенного Рона Уизли.

— Какие глазки! — восторженно выдохнула старшекурсница из Когтеврана, не в силах оторвать взгляд от бедолаги, которого угораздило родиться шестым в этой сумасшедшей семейке и вследствие этого терпеть на своей шкуре эксперименты всех старших братьев. — Какие реснички!

— Какая фигура! — вторила ей не менее озабоченная пуффендуйка лет шестнадцати или семнадцати, как-то умудрившаяся разглядеть его телосложение под разодранной одеждой. — Боже мой, неужели это тот тощий первокурсник?! Не может быть!

— А губки! Ах!

— Ронни, братишка, а ты у нас такой сексапильчик! Ай-ай! За-а-авите сюда змеюк, они оценят, правда, Джордж?

— Пра-а-авда, Фред! Причем м-а-альчики-змеюки оценят даже лучше, чем их де-е-евочки, на что спорим?

— Да отвалите вы от меня, кретины Балдулфовы! Чтоб вас на год магии лишило!

— А какой у него голос, девчонки! Я млею! — простонала гриффиндорка-выпускница, пожирая глазами жертву эксперимента так, будто ее семь лет держали в женском монастыре затворницей, поили амортенцией и впервые за всё это время вживую показали мужчину эротической мечты. Не надо становиться Сибиллой Трелони, чтобы предсказать, что произойдет, если сейчас Уизли-младший и эта мисс окажутся один на один.

Если пилюли Джорджа-Фреда не врали, то с возрастом Рон должен был утратить последние намеки на рыжесть и даже те незначительные веснушки, что он имел сейчас. У взрослой копии Уизли-младшего были волнистые каштановые волосы, ровный, чуть вздернутый нос, золотисто-загорелая кожа, темные брови и светлые — не то серые, не то голубые — озорные глаза. Озорные, даже несмотря на злость, с которой он отбивался от братьев. И, судя по восторгу дамской части собравшихся зевак, вырасти Рон обещал в нерядового красавца. Разве что Гермиона грозно топнула ногой и снова прорычала: "Вот урод!" Но для нее все люди без исключения были уродами — "потому что согласно дарвинизму произошли от приматов".

— Герми! — крикнул Рон взрослым голосом, наконец-то решаясь применить силу взрослого мужика, отпихивая от себя близнецов и прытко улепетывая из фонтана. — Гарри! Эти полудурки сперли мою палку! Срочно расколдуйте меня!

— Нет!!! — сплоченным хором заорала женская половина.

— Фините! — тоже хором единодушно рявкнула половина мужская, наставляя палочки на несчастного Уизли, и тот, совместными усилиями вернувшись в нормальный облик, подхватил полы испорченной мантии, чтобы удобнее было рвануть наутек.

— Герми, палочку мою забери-и-и-и-и-и! — донеслось уже с конца коридора, ведущего в сторону гриффиндорской башни.

Тут Гарри заметил у вазы с агавой крупную, можно даже сказать — огромную — крысу. Она вроде бы умывалась, делая это какими-то странными движениями. Присмотревшись, мальчик понял, что выглядело животное нелепо потому, что на самом деле не умывалось, а как будто кого-то подманивало обеими лапками.

— Кто еще? Смелей, не теряй редкого шанса! — не унимались близнецы, тогда как одному из них под прицелом рогатки Грейнджер пришлось всё-таки вернуть волшебную палочку Рона. — Подходи, налетай! Девчонкам безопаснее, ваша одежда не пострадает, когда вы преобразитесь! Эй, Гарри, давай к нам! Покажи, каким скоро станет парень-который-выжил!

— Нет, спасибо, — Гарри поспешно отступил в сторону вазы с агавой, пока и у него чего-нибудь не отняли, чтобы во что-нибудь превратить. Что не получилось у Волдеморта, вполне могло выйти у этой безобидной с виду парочки лиходеев.

Кажется, в нише, куда зазывала его (да-да, именно его) крыса, виднелся проход-ответвление, который сразу и не заметишь — наверное, будет лучше скрыться там, пока близнецам не пришло в голову предпринять активные действия. А заодно Поттер узнает, чего хочет волшебная зверушка. Кстати, не ее ли он видел в разных местах школы уже несколько раз на протяжении последних двух или трех месяцев? Фамильяр какого-нибудь растяпы вроде Невилла Лонгботтома?

Тонкий и шустрый, Гарри без труда прошмыгнул между остриями листьев агавы, похожей на гигантского морского ежа, и краем арки, под которой стояла ваза, маскируя нишу. Так и есть: стена, казавшаяся глухой, если смотреть прямо на чашу с растением, заканчивалась с обеих сторон, стоило шагнуть за правый или за левый арочный выступ. Это походило на переход в другое измерение, и, быть может, при более благоприятных обстоятельствах Гарри успел бы проникнуться будоражащим предчувствием открытия — "а что там, за гранью дозволенного". Но сейчас было не до того. Он очутился в просторной анфиладе комнат, сильно отличающейся от остальной планировки Хогвартса. Такое он встречал раньше на фотографиях внутренних помещений магловских дворцов: двери, двери, двери — одни за другими, куда хватал глаз, и все призывно распахнуты, хоть мчись прямо по комнатам на велосипеде, хоть лети на метле, вперед или назад. И статуи, статуи, колонны, колонны... И картины — исключительно пейзажи и натюрморты, как в Пуффендуйских коридорах, ни единого портрета...

Далеко уходить мальчику, однако, не пришлось: с мраморного столика первой же комнаты спрыгнула и удрала под старинный комод та самая крыса, оставив развернутый свиток, на котором восседала в ожидании него. Это выглядело как приглашение. Приглашение подойти и прочесть. И Гарри подошел, но прежде чем начать читать, все-таки элементарными заклинаниями проверил пергамент на наличие всякой гадости. Ничего темномагического там не проступило, лишь в нескольких местах алыми отметинами выделились затертые чарами помарки — две описки и начало неправильно подобранного слова. И еще включившийся "таймер".

"Гарри, моя кличка Паршивец, я являюсь домашней крысой твоего душехра... — затерто "душехра..." и далее написано поверх: — крестного Сириуса Блэка. Как ты знаешь, сейчас ему удалось вырваться из Азкабана, но он в бегах. Тем не менее, хозяин мечтает о встрече с тобой, ведь тебе наверняка рассказывали, как дружен он был с твоим отцом. Надеюсь, у тебя будет возможность прийти сегодня через час после отбоя к витражу с желтым плаксой? К сожалению, написать больше я не сумею".

Едва Поттер прочел последнее слово, пергамент рассыпался в труху, труха — в пыль, которая затем и растаяла как после Эванеско, без всяких следов. "Таймер" сработал безукоризненно, даровитый грызун его заколдовывал!

Гарри уселся с ногами на стол и, безотчетно пощипывая пальцами нижнюю губу, в задумчивости уставился на комод с надеждой, что Паршивец выберется оттуда и соизволит хоть что-то объяснить. Интересно, где же приобретают таких грамотных фамильяров? Даже Мертвяк, провозгласивший себя мимиром, и тот...

Внезапно Поттера осенило: а ворон-то хотя бы читать, но точно умел! Когда это произошло, Гарри был так занят своими мыслями, что не обратил внимания на странность: Мертвяк сумел прочесть каракули в рождественском письме тетки Петуньи, заглядывая ему через плечо! Но его птичка была на особом положении, поскольку и разговаривать в отличие от ворона не умел ни один питомец учеников Хогвартса. И всё же при всех своих ораторских талантах писать Мертвяк не умел. Что ж удивляться, когда у крестного обнаружилась крыса, способная использовать магию письма, но не умеющая, например, говорить? Самое главное здесь то, что обнаружился наконец и сам крестный! Мог ли Гарри мечтать об этом?

Всё-таки хорошо, что Хагрид, который поначалу артачился и ни в какую не хотел выдавать сведения об отцовом друге детства — мол, старшие запретили об этом говорить, — иногда, в подпитии, становился сентиментален и болтлив. И однажды мальчик оказался в нужное время в нужном месте, где и узнал наконец о великой дружбе четверки доблестных Мародеров, не менее великой любви Джеймса Поттера к Лили Эванс, их свадьбе, рождении Гарри и предательстве Сириуса Блэка. "Только, малой, ты того... тс-с-с!.. никому чтоб! Не предавал вас Сириус. Виделся я с ним осенью тайно, и он сказал, что найдет способ, чтоб, значит, с тобой повстречаться. И что знает, кто на самом деле изменщик, но спервоначалу хочет сам его поймать и поквитаться". Гарри пообещал молчать и поделился только с Ксено Лавгудом — единственным взрослым, которому полностью доверял.

— Эй, как тебя там? Паршивец! Ты здесь? — Гарри скрестил ноги по-турецки. — Не бойся, выходи! Выходи, мне очень нужно с тобой поговорить. Если не умеешь, то можешь просто показывать знаками, а я буду задавать тебе вопросы. Эй!

Ответом была тишина. Ну что ж, крыса сделала свое дело и, наверное, сбежала. Интересно, как Сириус намерен пробраться к желтому плаксе? Мальчик немного сомневался, не стоит ли посоветоваться с Мертвяком, Акэ-Атлем, Лавгудом или, на худой конец, Хагридом, который уже и так в курсе. Судя по тому, какой секретностью всё обставлено, крыса и ее хозяин явно не желают огласки. И их можно понять. Привести с собой хвост и потерять последний шанс пообщаться с крестным? А если тот сам, как в прошлый раз, притащит за собой хвост, причем не такой безобидный, как трепач-мимир, а в виде дементоров из Азкабана?

Промучившись оставшиеся полдня, Гарри всё-таки решил никому ничего не говорить. Мертвяк ненадежен и непредсказуем, Акэ-Атль — наоборот, и поэтому Поттер был уверен на все сто процентов, что Шаман станет его отговаривать. До Лавгуда сова с письмом только в одну сторону будет лететь дольше, чем наступит назначенный час. А Хагрид, который, может, вообще забыл о том, что проболтался во хмелю, союзник совсем никудышный. Нет, как ни верти, разбираться нужно самостоятельно. В конце концов, окно с желтым плаксой не так уж далеко от двери когтевранского общежития, расположено над лестницей, где крикни погромче в случае чего — и сбежится весь замок. Ну, весь не весь, а дежурные старосты и Филч-то точно. И портреты поднимут тревогу, это же Хогвартс, а не Запретный лес. Словом, ничего страшного с учеником здесь не случится. Гарри аккуратно осмотрится, прежде чем подойти к назначенному месту. Всё замечательно. Всё замечательно, а еще он сегодня же увидится с лучшим другом своего отца, и тот расскажет ему... ох, сколько же всего хочется спросить! Как же он устал быть сам по себе!

Когда все уснули, Гарри, как вор, прокрался через гостиную. Опасливо покосившись на раму принца Гэбриела, он заметил, что обитатель портрета на полотне отсутствует. Вот и отлично, лишние глаза сегодня ни к чему, пусть даже это только картина. Мальчик проверил, насколько легко выскакивает в ладонь палочка, спрятанная в рукаве. Этому фокусу его между делом обучил профессор Снейп во время дополнительных занятий по боям драконов.

Галерея была совершенно свободна, портреты мирно дрыхли на своих местах, заколдованные факелы исправно чадили, и ничто не предвещало каких-то накладок. Озираясь по сторонам, Гарри начал спускаться по лестнице. Никого. Вскоре показалось окно с желтым плаксой, но и на площадке возле него было пусто. Сердце, стукнув, сжалось от разочарования. А вдруг крестный не придет? Вдруг замок не впустил его — это же зачарованное место, Дамблдор хоть и чудак, но не дурак, наверняка позаботился о безопасности студентов.

И тут пространство перед Поттером колыхнулось, как марево над шоссе в жару. Прямо из воздуха ему навстречу ступил высоченный мужчина. Осознать Гарри успел только две вещи: этот тип скорее раздет, чем одет, и количество глаз у него, как у пауков, а не как у человека. Незнакомец растворил жуткий рот и пронзительно, остро зашипел на весь этаж. Встрепенувшиеся было портреты вместо того, чтобы поднять тревогу, неподвижно застыли в разных позах, как на картинах маглов. Мальчика что-то скрутило и рвануло с лестницы вниз. Падая в черную пропасть, он потерял сознание от удушья...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот так всё и было. Это вихрем пронеслось у Гарри перед глазами, как предсмертные воспоминания. Ловушка. Не было никакого Сириуса. Крыса подстроила ловушку, а это ряженое существо оглушило портреты, превратилось в змею, скрутило его и теперь тащит через подвал Цербера, изредка ослабляя хватку, чтобы жертва не задохлась. Нужен живым. Значит, там он нужен живым.

Гарри попытался хоть немного пошевелить рукой, чтобы понять, с ним ли его палочка. Смешно, конечно: чем она поможет недоучке-первокурснику против такого магического монстра? Так. Собраться. Надо собраться. В мыслях звучал приказ, и голос, которым он был произнесен, принадлежал Снейпу. Как на тренировках по техномагическому бою. Использовать отсрочку на полную катушку.

Первым делом Гарри обмяк, насколько мог, имитируя состояние спящего или обморочного. Нет, даже так нащупать палочку занемевшей рукой не получится. Без палочки он и того слабее. Зельевар только в апреле начал делать попытки вытянуть из него способности к беспалочковой магии, и для новичка Поттер был неплох. Но только для новичка. Итак, что же делать? Пока тварь увлечена шахматным турниром, можно попробовать элемент внезапности, сконцентрироваться и все-таки ударить стихийным проклятьем...

"Угу, а потом вон тот белый ферзь ударит тебя с-с-своим гранитным мечом!" — вдруг прошептало что-то в голове, и это был уже совсем не Снейпов голос, а тот самый, знакомый с детства, и как бы даже без слов — Гарри просто улавливал смысл, додумывая это шипение. Он проявлялся в самые пиковые моменты.

Юный когтевранец счел аргумент весомым. До эндшпиля ничего предпринимать не стоит. Вот когда змей победит (если победит!) и уползет с шахматной доски...

Белый слон g5 пристрелил из кулеврины [1] вражеского коня и под лязг доспехов поверженного рыцаря бодренько потрусил на клетку e7. Только тут Гарри сосредоточился, пригляделся к расположению фигур в дебюте и узнал партию — как раз на рождественских каникулах они разыграли ее с Уизли, и Рон, безусловно, выиграл своими черными: он провел тогда защиту Ласкера [2].

___________________________________

[1] Кулеврина — старинная легкая пушка.

[2] Итальянская партия (Гамбит Эванса). Этот гамбит был изобретен в 1824 году англичанином Дейвисом Эвансом.

Король, управляемый змеем, прицелился жезлом в стоявшего напротив белого офицера. Из рубинового наконечника вырвался едко-зеленый луч. Воин в светлом плаще рухнул, как подкошенный, прямо на опустевшие латы жертвы прошлого хода. Вот и вторая пара — белый слон и черный всадник — прекратила существование на окровавленной клетке с6, и теперь там красовался ферзь в аспидной мантии поверх черной брони, многозначительно поглядывая на своего полководца. Змей стоял на черной башне и готовил рокировку. Грохот, сопровождавший сражение, напоминал звуки из боевиков, которые Дадли втайне от родителей притаскивал домой на кассетах и смотрел по видеомагнитофону, когда старших не было дома. Даже сейчас Гарри почудилось, что он ощущает характерный запах попкорна, которым кузен заедал просмотр фильмов.

Через пару ходов черные и белые разменяли ферзей. А еще через три белый король очутился под шахом и сдался. Оглушительные звуки битвы смолкли. Змей зашипел, проверил состояние Гарри, который тут же снова притворился бесчувственным, а затем, соскользнув с бойниц туры, метнулся к дверям. В соседнем зале Поттер поневоле раскрыл глаза и вытаращился от жуткой вони, как от нашатыря. Она была знакома еще по недавнему Хэллоуину. И точно: посреди комнаты, освещенной жаровнями, валялся гигантский тролль, раза в полтора крупнее того, которого они с ребятами одолели тогда в туалете. Тролль... Черт, кажется, Гарри уже знал, кого увидит в конце пути. Всё-таки Квиррелл добрался до него. Надо же было так нелепо попасться в силки! И откуда только этот гад узнал про Сириуса Блэка?

Они миновали оглушенного великана и очутились в следующем помещении. Это была копия лаборатории Снейпа, освещенная фиолетовым пламенем. Змей изогнулся и навис над столом. Мальчик приоткрыл один глаз, чтобы подсмотреть, что он там делает, но увидеть сумел только два хрустальных флакона с белыми пилюлями внутри и край пергамента, на котором они стояли. Кажется, тварь пыталась что-то прочесть, но не могла, а оттого злобно шипела и в конце концов встряхнула Гарри, чтобы тот очнулся.

— Астенну! — вырвалось из ее пасти, и меж острых клыков мелькнул раздвоенный язык. — Ч-ш-ш-ш!

Поттер предпочел бы притворяться и дальше, но змей не отставал, вдобавок хлестнув его по щекам мерзким ледяным хвостом. Волей-неволей Гарри "пришел в себя". Среди шипящего потока словоизвержений он различил слова, похожие на английское "ублюдок", и еще какие-то ругательные эпитеты. Вся эта оскорбительная тирада была направлена в адрес Гарри с требованием прочесть написанное. Боль от ударов была обжигающей, лицо горело, как будто с него заживо сдирали кожу и стегали по оголенному мясу крапивой.

— Ир энтат набет эм сеш хар па шефеду соджем сет! — змей сунул пергамент ему под нос.

— Я не могу, — соврал Поттер, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от мучений. — Я не вижу, а очков нет! — но чудовище засвистело так яростно, что сдавленная змеиными кольцами душа ушла в онемевшие пятки. — Ладно, ладно, я попробую, я попробую! — поспешно крикнул мальчик, пока эта сволочь его не удавила. — "В этих флаконах по три пилюли, все одинаковые по цвету, разные по действию: в одном — яд, во втором — противоядие. У тебя три минуты, и в течение каждой ты должен проглатывать по одной паре из того и из другого флакона. Если ошибешься — ты труп. Если сделаешь всё верно, пламя пропустит тебя как вперед, так и назад. Думай!"

С последним словом Гарри очутился на полу. Змей снова принял человеческий облик и теперь, взирая на пленника четырьмя немигающими глазами, протягивал ему сосуды. Мальчик попробовал отползти: он еще не совсем рехнулся, чтобы пить отраву, приготовленную Снейпом (а других вариантов и не было, да и почерк в инструкции вполне узнаваем). Даже если вторая пилюля обещала антидот. Но египтянин не дозволил сопротивления. Мощная рука ухватила Гарри за волосы на затылке, колено уперлось в живот. Вскрикнув от боли, Поттер тут же ощутил, как тварь всунула ему в рот первую пилюлю, а потом ударом в грудь заставила ее проглотить. Затем последовала пилюля из второго флакона. Начавший действовать яд, от которого мальчик испытал приступ удушья, был нейтрализован, но обрадоваться Гарри не успел, поскольку предугадывал какой-то глобальный подвох. И подвох не замедлил проявиться. До начала второй минуты мальчик приходил в себя, когда же змей протянул руку за следующей порцией, фиолетовый огонь в лаборатории на миг погас.

Едва языки магического пламени заплясали вновь, стало понятно, что один из флаконов опустел, и возле него теперь лежали две пилюли, второй — предположительно, с противоядием — содержал только одну.

— О, боже! — прошептал Поттер, в ужасе глядя на флаконы и капсулы.

Мозг его в панике выдавал какую-то ахинею вместо дельных подсказок. Египтянин подскочил и со злобой пнул Гарри ногой, требуя продолжать. Мальчик закрыл глаза. "Ус-с-спокойся! Думай, думай! Решение есть".

Осталось две минуты. Какая из таблеток яд, какая — противоядие, точно неизвестно. Но ясно, что разделены они не просто так, хоть и неравномерно. Мысль сверкнула ослепительным Люмос Максима. Дрожащими руками Гарри схватил первую пилюлю из двух слева и разломил пополам. То же самое он сделал с единственной из флакона справа. Проглотил половинку той и половинку другой. Минута истекла. Если сейчас снова погаснет свет — это конец. Поттер ощущал, как горячий липкий пот течет по лбу, по вискам и щиплет изувеченные щеки, но боли не испытывал. Фиолетовое пламя продолжало гореть, пошла третья минута. Гарри выдохнул и проглотил оставшиеся половинки одну за другой.

Горевший позади них свет теперь переливался лиловым и напоминал мирное северное сияние, а не жерло преисподней. Зато впереди, у арки, ведущей в неизвестность, заполыхал черный огонь. Туда и толкнул мальчика безжалостный конвоир. В последний миг Гарри ощутил в рукаве прижатую к запястью волшебную палочку. Там, где он ее спрятал перед выходом из башни факультета. Палочка слегка постукивала по коже руки из-за бешеного пульса, но такого успокоения мальчику не приносило еще ни одно зелье. Когда они со змеем достигли черного пламени, сердце Гарри билось уже почти ровно. Снейп, конечно, псих еще тот: удумать такое испытание мог только он. Но, надо полагать, профессор вряд ли рассчитывал, что сюда доберется школьник, а вот Квиррелла, похоже, ни одно из ухищрений не остановило — ни собака, ни шахматы, ни тролль, ни яды; может, было что-то еще, но Поттеру не довелось этого увидеть.

Без каких-либо затруднений они со змеем, принявшим человеческое обличье, шагнули в пламя перед последним залом.

* * *

— Я уже чуть было не начал беспокоиться, — насмешливо заговорил Квиррелл, стоявший спиной к огромному зеркалу.

Гарри не увидел — кожей ощутил мрачные, освещенные лампадами стены, лестницу, ведущую в круглое помещение из обводного коридора, куда они ступили, пройдя через черный огонь; колонны, глубокие ниши со скорбными статуями, пол с осыпавшейся мозаикой и штукатуркой потолочного свода... И зеркало, в котором зимой изучал свое недопонятое желание. Именно так, осязанием, а не зрением или слухом, ориентироваться в пространстве безуспешно учил его профессор алхимии. И вот оно — прорезалось. Как говорится, и попользоваться уже не успеешь... Сердце снова заколотилось, дыхание зашлось, как если бы змеиные кольца опять сдавили грудь.

Из-за еиналеЖ выкатился маленького роста и удивительно мерзкий человечишко в пыльной мантии, похожей скорее на нищенскую хламиду, чем на одеяние волшебника. Не жуткий, не устрашающий — именно отвратительный, как... крыса? Хотя нет, обычные зверушки, питомцы студентов, Гарри даже нравились. А это была крыса, гадкая, как человечишко, вот. Дрянной, вонючий, низкий человечишко. И еще он показался Поттеру чем-то знакомым, как будто из дежа-вю.

— Давай же, Квиринуф, хорош уже ф ним цацкатьфя! — подбодрил он, посверкивая зыркающими по сторонам водянистыми глазенками, которые существовали точно сами по себе, отдельно от него и его воли.

Гарри почувствовал спиной, как куда-то исчез его змееподобный спутник. Квиррелл приглашающим и, что самое неожиданное для его образа, величественным жестом повел рукой. Как будто он был здесь радушным хозяином, а Поттер — гостем. Мальчик спустился по ступенькам, стараясь тянуть время и при этом просчитывать хоть малейшие шансы на спасение. Шансов ноль: палочками были вооружены оба противника, да еще где-то здесь, в инвизе, скрывается четырехглазая гадина. Три взрослых мага.

"Я им зачем-то нужен. Я им зачем-то нужен", — так звучали последние отблески надежды в голове Гарри. Он и сам раньше не представлял, как может радоваться человек самой ничтожной отсрочке смерти.

Тем временем Квиррелл безмолвно призвал что-то из глубины зеркала, и, колыхнув поверхность, оттуда как из-под воды выехал сервировочный столик на колесиках. Это смотрелось тут настолько нелепо и легкомысленно, что Гарри на несколько секунд завис, глядя на то, как распахивается крышка стоявшей на столике шкатулки.

— Подойди, Поттер, — велел лжепрофессор, сверля мальчика пронзительными синими глазами. "Надо же, — мелькнуло в мыслях, — а глаза у него такие честные-честные"...

Гарри подошел и увидел лежащий в шкатулке на бархатной черной подушке перстень. Он узнал его, поскольку видел не впервые, но впервые — на материальном плане. В отсветах лампад камень в перстне отливал кровавыми оттенками — от густо-венозного до светло-алого, едва ли не кораллового. Ни единого намека на зелень. И все же это был тот самый перстень, Гарри и сам не понимал, откуда у него такая уверенность. Его как будто тянуло к этой безделушке.

— Возьми его! — велел Квиррелл, и тон его не подразумевал никаких возражений.

Поттер отшатнулся. Все признаки — и то, что его так влекло к перстню, и его внешний вид, и нежелание самого мага прикоснуться даже к шкатулке — говорили о проклятье. Значит, Гарри должен послужить громоотводом, на который придется максимальная доза темной защиты артефакта...

— Возьми, отродье грязнокровки! Немедля! — рявкнул плюгавый "крысюк", выставляя передние, действительно грызуньи, резцы. Видя, что Гарри сопротивляется, он вскинул палочку и бросил: — Кру...

В этот миг словно стая иголок пролетела навылет сквозь Гарри, и от нестерпимой боли тот упал на колени. Кажется, Квиррелл перехватил руку плюгавого, сбив ему каст заклинания и рявкнув:

— Ты охуел, Паршивец?! По аврорам соскучился?

Боль отпустила, толком и не начавшись, но Гарри никак не мог прийти в себя и подняться на ноги, так и стоял, согнувшись, на коленях и ловил ртом воздух. Что это было?!

Пока эти двое препирались, он решился. Невидимый змей где-то рядом, его надо учитывать, но самое главное — как-то дезориентировать "крысюка" и Квиррелла и попытаться улизнуть, пользуясь эффектом неожиданности. Как на арене... как в шкуре дракона...

— Конфундус! Петри...

Выкрикнуть второе заклинание он не успел, сбитый с ног блоком "крысюка", тогда как "Конфундус" все же успел слегка задеть Квиррелла. Который, видно, тут же проклял тот день, когда научил студента на свою голову. Свалившись на штукатурку, мальчик рефлекторно поймал выбитую из рук палочку. Палочка выскочила и из пальцев Квиррелла.

Внезапно послышалось хлопанье крыльев и чье-то крайне злобное "Кар-р-р! Мать твою! Кар-р-р!". Вслед за этим на голову плюгавого обрушился невесть откуда взявшийся ворон, и тот не успел ничего сделать, как громадный, перекусывающий трубчатые кости клюв ухватил его палочку посередине.

— Экспеллиармус! — не растерялся и Гарри, вторично обезоруживая Квиррелла, и на сей раз палочка лжепрофессора улетела в дальний конец зала.

Но прийти на помощь Мертвяку Гарри не успел: его самого скрутили кольца змея, о котором он в суматохе забыл. Ворон в ту секунду, поднатужившись и колошматя "крысюка" крыльями по голове и физиономии, с хрустом перекусил древко, а Квиррелл ринулся к Гарри и змею. В тот момент, когда он отобрал у мальчика его палочку, столик со шкатулкой стремительно уехал обратно в зазеркалье, где растворился между отражениями. Тонко взвизгнув, "крысюк" вдруг провалился внутрь собственной мантии, и она пустым мешком осела на пол. Мертвяк же, как знал, с остервенением стал долбить клювом по полу сквозь мантию. Оттуда доносился истошный писк. Ориентируясь по звуку и терзая ткань, птица пустила в ход когти, но в какой-то миг из-под складок выскочила огромная встрепанная крыса. Она с трудом увертывалась от взбешенного ворона, на седом от штукатурки полу оставалась кровавая цепочка ее следов. И все же шмыгнуть под пандус ей удалось.

Увидеть всего этого Гарри не успел, потому что в ту секунду, растянувшуюся на целую вечность, Квиррелл наставил на него его собственную палочку и выкрикнул:

— Авада Кедавра!

— Конжелус Тоталум! — одновременно прозвучало с лестницы, но было поздно.

Сверкнувшая в воздухе изумрудная Z (как Zorro) будто разделила миры. Вырвавшийся из палочки зеленый луч ударил назад, и моментально оледеневший затем труп Квиррелла, который так ничего и не успел понять, рухнул навзничь, а грудь его всё еще светилась зеленым — там, куда ударило его собственное проклятье. Потерял равновесие и Гарри, брошенный исчезнувшим змеем, лишь смутный черный шлейф скользнул к колоннам и растворился во тьме, преследуемый призраком Кровавого Барона и Мертвяком.

Снейп — а последнее заклинание послал он — призвал к себе палочку Гарри из закоченевшей руки убитого и подбежал к мальчику. Тот не мог и пошевелиться, пока зельевар, бесцеремонно ворочая, ощупывал все его суставы и осматривал исхлестанное чудовищем лицо. Убедившись, что студент жив и относительно здоров, он перешел к упокоенному коллеге. При падении замороженный труп местами растрескался, и когда Снейп отменил свое оказавшееся излишним заклинание, он оттаял и начал кровоточить по местам разломов. Зеленое свечение на груди пропало вместе со льдом. Гарри попытался встать, чтобы увидеть, что там происходит, но профессор рявкнул:

— Оставайтесь на месте, Поттер!

Да тот и не смог бы по-другому. Только теперь он ощутил, что в его теле не осталось живого места, а силы будто выпустили в слив, как выпускают воду из ванны. Азарт прошел, осталась боль, осталась немощь. Гарри только и сумел, что привстать на локте. А Снейп тем временем стянул с головы самоубийцы фиолетовую чалму и внимательно рассмотрел лысый, как квоффл, череп. Может быть, мальчику показалось после всего пережитого, но он был уверен: на темени Квиррелла что-то шевелилось. Сам же декан Слизерина как-то болезненно при этом дернулся и неосознанно встряхнул левой рукой. Лицо его смертельно побледнело.

— Мори ин сэкула сэкулорум, — тихо и напевно промолвил он, проведя палочкой над умершим.

Труп в мгновение ока сделался мумией, а затем рассыпался прахом. И то, что еще пару раз успело дернуться в голове мумии, тоже в конце концов стало трухой. Это походило... Черт, да Снейп же только что у него на глазах потер важные улики!

— Вы, Поттер, прямо заговоренный! — с некоторой издевкой заметил он, не торопясь возвращать Гарри его палочку. — Вас и непростительные не берут.

По возвращении Мертвяк застал их сидящими рядом на полу, плечо к плечу, и подпирающими колонну. Снейп выглядел так, как будто его только что пытали, загоняя под ногти иглы, но на его речевые способности это не повлияло. Он вертел в пальцах палочку Поттера и объяснял, о чем их будут допрашивать, когда сюда набежит полный замок мракоборцев из Аврората. Гарри притворялся, что слушает. Его зеленые глаза, на одном из которых наливался здоровенный фингал, были затуманены. Внимания на ворона алхимик не обратил или сделал вид, будто не обратил.

— Я их не догнал. Оба смылись, — мрачно сообщила птица, усаживаясь на перила лестницы возле этой же колонны. — Хреново, у нас трупец, алиби у нас нет, сообщники покойничка разбежались. Дело пришьют нам. Значит, так. Предлагаю всё валить на этого Квир... а где он, кстати? Опа! Спёкся?! Короче, версия такая: Гарри перед экзаменами решил потренироваться в Защите, попросил помощи у профессора. Они пришли с ним сюда, но тут на них напала какая-то хрень, вызванная из зеркала. Схватила Гарри. Квиррелл хотел убить ее, заклинание попало в зеркало и отразилось в него...

Гарри, который сейчас мечтал только о том, чтобы вытянуться в своей кровати и не шевелиться больше никогда в жизни, искоса бросил взгляд на зельевара. Тот слушал всю эту ахинею, скептически скривив край рта.

— Профессор? — нерешительно спросил мальчик, в целом уже представляя себе, что скажет Снейп.

Раньше тот не отозвался бы и на вопрос Поттера, однако из-за контраста Гарри с Мертвяком всё-таки снизошел до ответа:

— Повторяю, здесь сейчас будет целая толпа авроров, и для разбирательства они перетряхнут все наши с Поттером сегодняшние воспоминания, чтобы установить истину. А поскольку тут прозвучало непростительное...

— Два, — слабым голосом поправил Гарри.

— Чего — два? — не понял ворон, а Снейп вопрошающе воззрился на мальчика, склонив голову к плечу.

— Этих... непростительных. Еще, раньше, был какой-то "Кру"...

Ворон и профессор переглянулись. Они впервые проявили солидарность, почти дуэтом выбранившись одними и теми же выражениями из магловского и магического миров. С кончика палочки Гарри, которую все еще сжимал в руке Снейп, посыпался сноп белых искр. Завороженный этим зрелищем, мальчик улыбнулся и с отсутствующим видом вымолвил нараспев, как Луна Лавгуд:

— Краси-и-иво... Похоже на бенгальский огонь...

Эта фраза заставила профессора опомниться и умолкнуть, словно он и в самом деле позволил себе сквернословить при дочери Ксенофилиуса. Палочка потухла. Гарри сонно моргнул; ему почему-то захотелось рассмеяться, а через пару секунд — разрыдаться подобно девчонке-малолетке. И в то же время он не смог сделать ни того, ни другого. Он вообще больше не мог пошевелиться, сам воздух облепил его, будто плотная вата, даже дышать им теперь было невмоготу.

— Когда я настигну эту крысу — а я ее настигну, — исчерпав весь свой необъятный матерщинный запас, пообещал Мертвяк, — ваша Авада покажется ей самой сладкой мечтой.

А Гарри увидел себя словно со стороны, и последним, что он запомнил, были какие-то ворвавшиеся в подземелье и вооруженные до зубов люди в желтых мундирах. Молодой мужчина с глазами разного цвета и сдвинутыми на лоб очками сварщика присел перед ним на корточки и слегка встряхнул за плечи:

— Жив?

Что ответил Снейп, мальчик уже не услышал. "А я только что видел смерть человека!" — хотел признаться Гарри перед магическим трибуналом, но почему-то никто не принимал его всерьез, все были заняты своими делами, разбредясь по залу. В угасающем сознании Гарри лицо незнакомого аврора превратилось в лицо Гермионы и медленно истаяло в темноте.

* * *

Если бы Кровавый Барон запоздал хоть на минуту, всё было бы кончено. Нет, не потому что тогда Квиррелл убил бы мальчишку. Во всяком случае, не Авадой, которая, натолкнувшись на магию трех жертв (как рассудил алхимик), отрикошетила обратно. Если сбросить со счетов монстра, воскрешенного в стенах школы больным на всю голову профессором ЗОТИ, и крысу, получившую по первое число от чертовой вороны Поттера, опасность исходила от самого трупа Квиринуса. Точнее, того, что в этом трупе находилось.

Опустившись на колено возле мертвого коллеги, Северус невольно спросил его: "Ну что, помог тебе твой "Лазарус"?" И это не было глумлением. Просто Авада — она такая. Хотя до той истории с Лордом и младенцем-Гарри, что стала притчей во языцех, Снейп и вообразить не мог это непростительное в качестве средства для суицида. И вот ирония судьбы: уже второй раз за какой-то десяток лет... с участием одного и того же мальчишки... Это уже становится традицией.

Но Поттера ждала бы тогда более страшная участь: потеряв хозяина, Грег Квиррелла тут же бросился бы на поиски свободного организма и, безусловно, выбрал бы в качестве нового вместилища не змееподобного слугу некроманта, а живого человека. Внедрившись по своему почину, он наделал бы в этом организме такого, что все планы Дамблдора можно было бы спустить к таким-то гремлинам в сортире Рыдающей Миртл. А уж как взбесился его собственный Грег, почуяв намерения чужой твари переселиться! Снейп чудом сдержал припадок и, наверное, в глазах Поттера слишком уж поспешил уничтожить труп вместе с его содержимым. Как и следовало ожидать, мальчишка истолковал это на свой лад. Что ж, пусть боится. Мозгов-то, оказывается, совсем нет, даром, что как-то приняли в Когтевран. Погорячились, видать...

Прав Филч: не тот уже нынче Хогвартс!

Очень плохо, что анимагу и монстру удалось скрыться. Меньше всего Северус допускал ту мысль, что еще когда-нибудь увидит живым Питера Петтигрю. Да, он знал анималистические формы всех Мародеров, включая оборотня Люпина. И из его уст об этом не услышал никто, хотя соблазн отомстить врагам в свое время был нешуточный. Просто... ну да, ей достаточно было просто попросить. Даже за этих скотов. Такая вот блажь, а чем всё кончилось — известно. И, похоже, встреченный тогда на кладбище голый Блэк не солгал: предателем был не он. Сказать, кто был им, Сириус не мог из-за необратимых чар Дислексии, но теперь Снейп понял это и сам, хотя даже не представлял себе, кто в здравом уме мог поручить функции Хранителя Убежища такой мрази, как Хвост, превратив саму идею Фиделиуса в кромешный фарс. Он и тогда был редкостным отморозком, только искусно лебезил и знал, где кому лизнуть. Видимо, выйдя замуж за Поттера, Лили утратила не только девичью фамилию, но и то, что хоть немного роднило ее со старшей сестрой — рассудок. Только какой смысл упрекать Поттеров в дурости теперь, когда они уже десять с лишним лет не топчут эту землю?

С хмурым видом передав палочку мальчишки руководителю группы, которым, будто назло, был нынче Аластор Грюм, Снейп отошел в сторону, чтобы не мешать работе авроров. Истерзанного первокурсника отправили в лазарет к Помфри в сопровождении его вороны и какой-то молоденькой мракоборицы, и на выходе они разминулись с нагрянувшей к шапочному разбору Минервой. Оставалось надеяться, что все помехи для доступа в секретную комнату и выхода из нее теперь сняли окончательно. Когда сюда спешили зельевар и призрак Барона, Цербер всё еще спал на своем посту, дьявольские силки Помоны были безжалостно разодраны в клочья и для верности сожжены кислотой, к чему наверняка приложила руку зверушка Квиррелла, ключи Флитвика валялись по всему полу, а вот с шахматами МакГонагалл обоим слизеринцам пришлось разбираться самыми кардинальными методами, чтобы не тратить драгоценное время на игру.

Авроры расхаживали по скрипящим под подошвами осколкам мозаики, сосредоточенно что-то обмеряли, брали какие-то пробы, фиксировали на колдографиях останки погибшего, если эту горстку серого праха вообще можно было счесть останками. Минерва повела себя исключительно странно. Увидев то, что когда-то было профессором ЗОТИ, она еле заметно покачнулась и судорожным движением присобрала ворот мантии у горла. С ее репутацией несгибаемой леди эти движения были равносильны истерическим рыданиям у гроба в исполнении любого другого. Пропустив вопрос от Джоффри, Снейп продолжал наблюдать за нею, однако декан Гриффиндора не проронила ни слова, только поклонилась Шизоглазу и дала понять, что будет ждать наверху. Аластор кивнул, не забыв попутно бросить полный отвращения взгляд уцелевшего глаза на зельевара. По всему было видно: он костьми ляжет, чтобы нарыть здесь какой-нибудь компромат на старого недруга, и почти ликует, что имя Северуса Снейпа снова замешано в серьезном происшествии.

— Северус, ты где? — окликнул его Макмиллан, заметивший, что собеседнику не до него.

— Что? — немного более резко, чем хотелось бы, отреагировал слизеринец, но раскаиваться в этом нужным не счел. Впрочем, Джоффри не из тех, на ком возят воду, да и со Снейпом они были знакомы не первый год.

— Я говорю, ты можешь объяснить мне — не для протокола и не для показаний под присягой, а в частном порядке — зачем ты его упокоил?

Северус с полминуты сверлил его взглядом, колеблясь, доверять или нет. Аврор не торопил. Наконец зельевар счел, что от Джоффри можно и не таиться, а основное следователи и так увидят в его с Поттером воспоминаниях-показаниях.

— Он сидел на "Лазарусе". Была опасность, что сущность переселится в мальчишку, — процедил он тогда.

Глаза Макмиллана слегка расширились:

— Ты шутишь? Северус? Да ему же для этого понадобилась бы половина оборудования Аврората! — и когда Снейп безразлично повел плечом, он, осененный, запнулся на полуслове: — То есть из-за кривой установки "Лазаруса" он стал одержимым и... Где у него сидела сущность?

— В теменной части.

— Одуреть...

"Одуреть". Снейп криво усмехнулся. Одуреть то, что еще после Хэллоуина он разговаривал о Квиррелле с директором, и Дамблдор тогда лишь отмахнулся, мол, занимайся своим делом, мой мальчик, а решать кадровые вопросы будет администрация школы в моем лице. Одуреть то, что о Квиррелле, уже окончательно убедившись в его намерениях, декан Слизерина разговаривал с Альбусом после покушения на Поттера во время квиддича, а тот лишь похлопал его по плечу: "Пока ты присматриваешь за Гарри, Северус, за жизнь ребенка я спокоен. А всё остальное, поверь, не лежит в зоне твоей ответственности". Одуреть то, что после этих попыток, побившись о несокрушимую стену, Снейп окончательно махнул рукой и выбрал наименее энергозатратный способ постоянно держать мальчишку в поле зрения: он как чуял, что в отличие от квиддича техномагические драконьи поединки увлекут сына Лили и отвадят от "желаний странного". Но кто же знал, что этот маленький идиот всё равно отыщет лазейку, чтобы вляпаться в историю? "Одуреть"... Да сама система Хогвартса, то, что здесь происходит — это одуреть. Куда там "Лазарусу".

— Минуточку, — еще раз прозрел бывший однокурсник, уставившись на Снейпа, будто по зельевару забегали Лавгудовы мозгошмыги, — ты сказал, "опасность переселения в мальчишку"... А почему не в тебя, ты же был ближе?! Только не говори мне... — (Северус отвернулся.) — Нет... Снейп, скажи мне, что ты не псих! Немедленно! — (Тот завел глаза к потолку и вздохнул. Бедняга-пуффендуец был в шаге от инфаркта, даром что чистокровный маг.) — Мерлин... Снейп, ты маньяк. Но как ты это сделал?

Зельевар молча подвернул манжет сорочки и показал на татуировке черепа, вписанного в центр готического креста и оплетенного розой, участок внедрения — маленькая вмятинка в левой глазнице. Если не знать, то и не разглядишь, пока Грег не буянит. Макмиллан прикрыл лицо рукой и не двигался, пока его не окликнул, подзывая для помощи, один из коллег. А за Снейпа тогда взялся Шизоглаз и его Прыткопишущее перо для протокола.

"Как вы узнали о том, что здесь происходит? Кровавый Барон? Интересные у вас осведомители, мистер Снейп!"

"Поттер объяснил вам, что привело его сюда среди ночи? Слуга профессора Квиррелла? Он что, проник прямо в когтевранские спальни? Ах, вы то же самое спросили у студента? И что он вам ответил? Крыса подбросила ему записку, где ему назначили встречу якобы с крестным? Так-так... Кто же у мальчика крестный? Да что вы? Военный преступник Сириус Блэк, совершивший побег из Азкабана? Отлично!"

"Кто еще может подтвердить, что сбежавший после стычки злоумышленник был анимагом и его аниформой была крыса? А, только мальчик, ясно, запишем. Следы как улика? Следы зафиксируем. Ворон, фамильяр Поттера? Вы не хуже меня знаете, что Визенгамот не полагается на показания фамильяров, даже если они говорящие".

"Куда девался столик со шкатулкой? Уехал в зеркало? Вы принимали что-нибудь из зелий в течение этих суток? Нет? Хорошо, предположим, всё было так, как вы говорите. Директор Дамблдор усовершенствовал зеркало еиналеЖ, и теперь оно имеет какие-то дополнительные функции? Что ж, думаю, директор не откажется предоставить собственную трактовку этого момента".

"Вы видели, в кого целился Квиррелл, читая непростительное — в самого студента или всё-таки в захватившего студента анимага? Это был не анимаг, а умертвие, поднятое профессором? Что ж, разберемся. Но вы уверены, что смертельное проклятие предназначалось Поттеру, а сработало в обратном направлении... Хм, ну, допустим! Снейп, вот только не начинай вешать мне лапшу на уши: в случае с тобой полагаться только на думосбор просто неосмотрительно. У тебя было не меньше двадцати минут на общение с пацаном без свидетелей, а за это время псионик твоего уровня может зачистить или подменить в мозгах всё, что угодно, и всем, кому угодно!"

Et cetera, et cetera... Как и после первой встречи с Грюмом десять лет назад у того в кабинете Аврората, Снейп почувствовал себя вымотанным до последней жилки. Такое было не под силу даже Грегу...

* * *

Тем не менее, следственная комиссия, проработавшая над этим делом всю первую неделю лета, воспоминаниями Поттера и Снейпа и Приори Инкантатем с их палочек вполне удовлетворилась: даже в Министерстве такие параноики, как Шизоглаз, были на особом счету и слишком серьезно не воспринимались. Странное поведение проклятия Авады решили приписать действию материнской защиты, что совпадало с предположением Северуса. Зельевару хотелось бы увидеть, как будет выкручиваться Дамблдор, когда ему станут задавать неудобные вопросы про зеркало и неадекватного преподавателя ЗОТИ, но он, как всегда, вышел из воды сухим и посмеивающимся. Что ж, регалии Верховного чародея Визенгамота, знаете ли, располагают...

Северус не мог понять только одного — ненависти в глазах Минервы. МакГонагалл прежде и раздражалась, и горячилась, и поддевала его в спорах, но ненавидеть... Нет, такого не было. Однако он решил не зацикливаться на этом. Одним врагом больше, одним меньше, уже не имеет значения. И лезть ей в душу или в голову, чтобы выяснить, что там на уме у железной леди Хогвартса, зельевар не собирался.

Мальчишка поправился на удивление быстро, психика его почти не пострадала. Вообще, насколько помнил Снейп, его папаша, Джеймс, что в двенадцать лет, что много старше никогда не отличался подобным стоицизмом и флегматичностью. А Поттер-младший переносит боль и переживает поражения так, как это делают животные: сжавшись в комок и беззвучно. Так, как это всю жизнь делал сам Северус, из-за чего все шишки доставались ему. Еще бы! Вот подравшихся студентов доставляют в лазарет. Один из них воет и стонет от боли в переломах, другой вроде тоже принял костерост, но ему хоть бы что, лежит себе, отвернувшись к стенке, дышит через раз, никого не напрягает — значит, не так уж ему плохо и больно, а виноват в драке тот, кто пострадал меньше. Впрочем, Снейпу ничего и не оставалось, кроме как принимать навязанную ему вину, только он объяснял ее более лестно для себя: всегда виноват тот, кто умнее. Свой болевой порог он измерил уже взрослым, просто из интереса, и тот ничем не отличался у него от среднестатистического мужского. Если бы Северус не знал Лили, то решил бы, что эта наклонность у Гарри может быть в мать, но и рыжая Эванс никогда не манкировала возможностью хорошенько поблажить, обращая на себя внимание окружающих. Ей, девчонке, было можно, хоть Петунью это и раздражало.

Происшествие постарались замять, "Ежедневный пророк" разместил только маленький некролог по буквально сгоревшему на работе преподавателю, и известная склочница Рита Скитер была заблаговременно отправлена в заграничную командировку сроком на месяц, покуда улягутся страсти. Зато неожиданную свинью подложил Минмагии журнал Лавгуда. Некий неизвестный корреспондент-внештатник, подписавшийся псевдонимом "Отмороженный заяц", был опубликован в "Придире" со статьей "Происки Того-кого-нельзя-называть?", где предлагалась странная версия о проникновении в школу Темного Лорда, завладевшего волей Квиринуса Квиррелла и творившего зло его руками. Погиб профессор, по мнению "зайца", из-за прикосновения к заговоренному Гарри Поттеру, которого спасла материнская любовь, испепелив злодея на месте. Но "Придира" пользовался в магической среде не самой лучшей репутацией, неформатный номер почитали, посмеялись и, как всегда, забыли. Во всяком случае, так думали многие обыватели, ничего не узнавшие о небольшом переполохе в Министерстве и его связи с мракобесной статейкой в нелепом журнале. Совсем иначе думал Северус, которого по окончании экзаменов неожиданно пригласил в Малфой-мэнор его старинный друг Люциус. Конечно же, только чтобы обсудить первый год учебы Драко и чтобы повидаться, давно не виделись. Не более того!

Сдавший экзамены Поттер выпросил у директора дозволения провести каникулы включительно до 31 июля в Подлунной башне у Ксено и Луны и только потом на остаток лета перебраться в дом любящих родственников. Дамблдор подумал и разрешил, а на праздничном обеде попытался протолкнуть в лидеры года факультет Когтевран, чтобы выделить сокурсников Избранного, но после яростного отпора Минервы уступил пальму первенства активному Гриффиндору. Поймав со стороны когтевранского стола взгляд Поттера, удивленного, как ловко задвинули слизеринцев на третье место, Снейп и бровью не повел: за десять лет работы мелочная возня вокруг баллов и противостояния факультетов уже виделась ему идиотизмом, еще более вопиющим оттого, что даже взрослым людям, профессорам, приходилось постоянно поддерживать видимость боевого азарта.

И вот наконец наступили долгожданные каникулы.

Конец первой книги

Книга вторая. Of. Свадхиштхана. Re (D)

Non è vero... ma ci credo![1]

22. Меня, увы, не исцелят ни Эскулап, ни Гиппократ

Теперь Гарри совершенно не представлял, как ему относиться к профессору Снейпу. Всю дорогу до вокзала Кингс Кросс он почти не разговаривал с попутчиками и все больше смотрел в окно, чем на лица соседей по купе. И даже Мертвяк, поначалу хорохорившийся перед Гермионой, приуныл и задремал у него на плече.

Как удобно было до того матча по квиддичу! Декан Слизерина — открыто проявляющий свою паскудную сущность мерзавец, который что-то затеял под носом у директора. Профессор Квиррелл, конечно, тоже не подарок, и все же вроде бы ничего дурного не делает, с прибабахом, но безвредный, а Снейп его травит. Всё выглядело именно так, пока... Пока "безвредный" Квиррелл едва не проломил ему, Гарри, череп бладжером за то, что тот увидел его собственный череп и нечто, чего не должен был увидеть на этом черепе. Вот тогда расклад по ролям как-то внезапно поменялся. И что бы там ни говорили друзья, имевшие зуб на зельевара — ну а кто, спрашивается, из учащихся Хогвартса не имел на него зуба? — они тоже в глубине души уже не воспринимали Снейпа смертельным врагом Поттера. Больше зубоскалили, чем всерьез считали способным на какую-то гадость. Просто нелогично смертельному врагу спасать того, кому он хочет навредить. Можно, конечно, допустить, что он настолько ненавидит Гарри из-за былых разборок с его папашей и папашиными друзьями, чтобы теперь мечтать разделаться с ним самостоятельно, без помех со стороны какого-то Квиррелла. "Не тронь его, дон Квиринус, этот мальчишка — мой!" Но это уже смахивает на паранойю. Будь Поттер не Гарри, а Джеймсом — еще куда ни шло. Гарри на месте Снейпа и самому захотелось бы сделать очень больно тем, кто так измывался над ним в тех странных снах-воспоминаниях. Но мстить подростку, который даже не помнил своего горе-папашу и уж тем более не волен нести ответственность за его проступки? Убить врага, не умеющего и палочку в руках как следует держать?! Какое моральное удовлетворение может получить от этого мститель, будь ему даже десять-двенадцать лет, а не за тридцать? Нет, что-то здесь не срастается.

_______________________________________

[1] "Это ложь, но я поверю" (итал.)

Затем полгода вооруженного нейтралитета с алхимиком, как и со слизеринцами-однокурсниками. Холодная война, сопровождаемая развернутым курсом техномагии и завершившаяся этой стычкой в подвале Цербера, где Снейп снова пришел на помощь, а потом еще помог разрулить ситуацию с непростительным. Зачем? Довод Дамблдора, который во время посещения раненого мальчика в лазарете рассказал о "долге жизни" Снейпа Джеймсу Поттеру, прозвучал как-то неубедительно. Гарри в занудном когтевранском духе начал докапываться до истоков: что это был за долг жизни, при каких обстоятельствах он возник, почему задолжал именно Снейп, с которым они враждовали? Директор едва отделался от него общими фразами, а когда мальчик поделился сомнениями с Мертвяком, тот поддакнул. Пусть со скоморошьими ужимками, но поддакнул. Ворон тоже не поверил в этот предлог. Сам же алхимик говорить на эту тему отказался категорически, да еще и пригрозил снять пару десятков баллов с Когтеврана за чрезмерную навязчивость ученика.

Теперь Гарри нет-нет да поглядывал на свою волшебную палочку с легким страхом. Авроры считали с нее последние заклинания, в том числе Аваду, и теперь ему казалось, что печать самого страшного проклятья навсегда въелась в древесину остролиста, пропитала ее насквозь, как горячая олифа. Осквернила. Раньше он доверял палочке, а теперь побаивался ее, даже несмотря на то, что она не захотела идти против своего хозяина. Вот в точности те же противоречивые ощущения, что вызывал и Снейп своими поступками: вроде сделал благо, а все равно мороз по хребту! И ведь не объяснишь с точки зрения логики. Однажды, на полигоне Сокровенного острова, во время передышки между тренировками декан Флитвик случайно (или не случайно?) обронил, дескать, со временем палочка и волшебник так сживаются друг с другом, что если она ломается, ее хозяин испытывает ужасную физическую боль, словно это ему самому сломали хребет. Не могут ли тогда опасные заклинания, "привитые" на эту палочку, как плодоносная ветка к молодому стволу дерева, объединить энергии и исподволь влиять на того, кто постоянно ее использует?

Но все сомнения развеялись, как только Поттер увидел скучавших на платформе Лавгудов. Изумительно светлые волосы Полумны были уложены сегодня на средневековый лад — две пряди просто забраны от середины лба, заведены на правую и на левую сторону головы, перекручены и сколоты на затылке бутоном лилово-желтой аквилегии — так что Гарри запросто мог бы представить ее на какой-нибудь старинной картине. Например, времен короля Артура.

Что это была за встреча! Никого не стесняясь, Луна повисла у Гарри на шее, не менее радостно обняла Акэ-Атля, как будто могла его знать помимо упоминаний в письмах, а потом сделала настоящий книксен перед Мертвяком:

— Я очень рада видеть вас, сэр мимир!

Польщенный, ворон даже не нашелся, что ей ответить, хотя обычно за словом в карман не лез.

Остальных она поприветствовала тоже очень мило, но уже совсем не с таким воодушевлением. Гермиона внимательно обошла ее вокруг, словно принюхиваясь, и в конце концов все-таки протянула перепачканную чернилами руку, как протягивает лапу кошка, чтобы коснуться интересующего ее предмета. Подросшая с прошлого года Лавгуд удивленно поглядела на Грейнджер широко распахнутыми глазами. Прежде чем пожать руку гриффиндорки, она скользнула загадочным взором по ее чумазым пальцам.

Затем все как-то очень быстро разбежались, и на платформе у спускающего пар и лязгающего составами поезда остались только Ксено, Луна и Гарри.

— Здравствуй, — просто сказал мистер Лавгуд мальчику, слегка щуря усталые глаза.

Лето 1992 года было просто чудесным! Ничего похожего не происходило у Гарри за всю его почти двенадцатилетнюю жизнь! С утра до ночи они носились с Луной по окрестностям и изучили каждый местный закоулок. Множество раз заглядывали в "Нору" к семейке Уизли, вытаскивая на прогулки Рона, а иногда и его младшую сестру Джиневру, ровесницу Полумны. Рон учил Луну летать на метле, а когда выяснилось, что старая метла Ксенофилиуса основательно попорчена личинками нарглов (Гарри, правда, больше импонировала версия о жуках-древоедах), пересадил ее на свою, вернее, на передаренный ему Поттером "Нимбус-2000". Девочка забавлялась, пытаясь научиться сидеть на ней полубоком, как в былые времена сидели на лошадях в дамском седле, и от этого зрелища у Гарри на спине выступал ледяной пот. Уж лучше схлестнуться с драконом, чем видеть, как хрупкий ребенок болтается на высоте десятого этажа, едва примостившись на тоненькой жердочке, с одной стороны, будто в насмешку, оперенной пучком прутьев. И мимир, который всё время барражировал вблизи маленькой Лавгуд, успокаивал не слишком: метлам Гарри не доверял с первого дня занятий у мадам Хуч. Зато после таких прогулок Луна уставала настолько, что по ночам просто отключалась, как от самых мощных настоек профессора Снейпа, и на лунатизм у нее не оставалось никаких сил.

А однажды мистер Лавгуд потащил их троих ни свет ни заря на рыбалку к ближайшему озеру, местами похожему на болото и носящему характерное название — Бездонный Омут. По дороге он рассказывал о русалках и их дальних родственницах-вейлах, навеяв Гарри воспоминание об отработках у Квиррелла. Сонный Рон спотыкался на поросших мхом кочках, а Луна ловила что-то на ходу прямо из воздуха, складывая это в сумочку с перекинутой наискосок через туловище бисерной лямкой. Словом, рыбаки из них были те еще. Что не помешало юной Лавгуд выловить крупного мегалануса [2], похожего на жабью голову, увенчанную перьевым индейским капором. Ксенофилиус смотрел на танцующую с добычей дочку и печально улыбался своим мыслям, а переглянувшиеся друг с другом Рон и Гарри без слов обменялись догадкой, что по трансфигурации у мистера Лавгуда во времена учебы наверняка стояло не ниже "Превосходно". Во всяком случае, определить, что за зверь послужил волшебнику базой для преобразования, мальчишки так и не сумели.

_______________________________________

[2] Думаю, эта зверушка вполне может выглядеть как-то так: http://www.pichome.ru/images/2016/07/31/cDt9TV.jpg

— Я говорила! Папочка, а я ведь говорила, что они лучше всего ловятся на летающие плевки бундящей шицы! — ликовала Луна, пританцовывая босиком на прохладном песке.

— По-моему, это обычный шлёппи. Ну, заколдуненный, — чуть придвинувшись к Гарри, шепнул Рон.

— А по-моему, обычный карась. Только ей не говори.

— Да знаю я, чего ты! — Уизли забавно поморщил нос, но, увидев поплавки на зеленой поверхности озера, толкнул приятеля локтем. — Эй, у тебя клюет!

— У тебя тоже.

И каждый одновременно вытащил из-под ряски по чахленькому карасику. Увы, их улов не шел ни в какое сравнение с роскошным "индейцем"-мегаланусом Луны, существующим, по правде, только всецело в фантазии хозяев Подлунной башни. Но что-то подсказывало мальчишкам, что зажарить своего пернатого жабеныша девчонка не позволит.

А потом Гарри вдруг ни с того ни с сего вспомнил пинки древнеегипетского анимага, удушье от ядовитых пилюль, заклинание крысы, прерванное Квирреллом, чьи пронзительно-синие глаза несколько секунд спустя отразили зеленую вспышку, а потом помертвели, стекленея... И беспечное веселье мигом улетучилось. Реальность сделалась черной и глухой, даже затошнило.

— Всё хорошо? — извне, из-за прозрачной перегородки, отделившей его мир от внешнего, донесся голос Луны. Гарри еще никогда не видел ее настолько сосредоточенной. И когда только она успела заметить? Даже мегаланус брошен в траву и позабыт — вот-вот трансформируется обратно в карася, только уже дохлого.

— Ага, — ответил Поттер. — А ты что подумала?

— Что в тебя крючок впился, — пропела она своим непередаваемым тоном, будто прочла мантру, и, нисколько ему не поверив, натянуто улыбнулась. — Не хочу больше ловить рыбу, пускай она живет.

Тут Гарри показалось, что при этих словах дочери на лице Лавгуда, напряженно к ней прислушивавшегося, отобразилось облегчение. Как же ему, взрослому, но отчаявшемуся магу, сейчас хотелось стать фокусником: дунул на узел — и всё развязалось само собой! А так не бывает. Гарри уже знал: так не бывает.

И тем же вечером, неосторожно заглянув в кабинет Ксено, он увидел, что тот сидит в своем кресле, отвернувшись к портрету жены на стене, и что-то бормочет. До Поттера донесся лишь короткий обрывок фразы: "Прости меня! Пожалуйста, прости! Я не могу иначе"... Это был уже второй раз, когда Гарри вот так ненароком застукал Лавгуда за странной беседой. Он и теперь сделал несколько бесшумных шагов назад и убежал вниз по лестнице. И если всё это время мальчику казалось, что мужчина печалится из-за болезни дочери, то теперь он усомнился в этом. Луна выглядела счастливой, а ее вера в отцовские выдумки — очаровательным чудачеством, но никак не опасной хворью. Больным и загнанным здесь был только издатель "Придиры".

А в ночь полнолуния в комнате Гарри появился чужой домовик с печальной рожей, висячим носом и глазами философа, склонного по тихой грусти в одиночку закладывать за воротник. Глаза были почти прозрачными и выпуклыми, точно пузыри с огневиски. Плаксивым голосом он объявил, что Гарри Поттеру ни в коем случае нельзя появляться в Хогвартсе в новом учебном году, иначе там его ждет что-то страшное, а он, Добби, этого не хочет. Услыхав их спор, в спальню аппарировали и Воби с Юмой, но прежде чем они увидели таинственного посетителя, тот растворился в воздухе. Опознать его по описаниям Гарри эльфы так и не смогли, как не смог и Ксенофилиус, которому мальчик наутро поведал эту историю. Причем Лавгуд повел себя очень странно: не дослушав гостя и даже не узнав имя домовика-доброжелателя, которое Гарри запомнил очень и очень приблизительно — то ли Моби, то ли Бобби, то ли Робби, — он перебил его замечанием об отличной погоде, перевел разговор на другую тему и больше к тому не возвращался.

Накануне отъезда из Подлунной башни, то есть в день своего двенадцатилетия, Гарри получил письмо от Дурслей. Рукой тетки там было выведено натянутое поздравление, а внизу шла приписка с просьбой не устраивать из дома зоопарк и ограничиться одной, самой необходимой для его дурных деяний, птицей (в ответ на попытку племянника получить разрешение привезти с собой сразу и Хэдвиг, и Мертвяка).

— Что ж, — с фальшиво дрогнувшей горечью в голосе и скупой слезой в глазу выдал ворон на прощание, — придется мне коротать месяц в одиночестве, босс. Но ты не переживай за меня, я тут не пропаду. Я привык уж, таков мой удел.

И Гарри почти поверил в его высокопарный штиль. Да и поверил бы, если бы не успел заметить, как они переглянулись и подмигнули друг другу с Роном. Зато это был самый прекрасный день рождения в его жизни, потому что поздравить его приехали и однокурсники-когтевранцы во главе с Акэ-Атлем, и Гермиона с Невиллом Лонгботтомом, все пальцы которого были отчего-то заклеены пластырями, и Рон с Джинни. А к вечеру в дом Лавгудов заглянули Хагрид с профессорами Флитвиком и Вектор. Так странно и непривычно для парня, который все свои прошлые дни рождения встречал под лестницей в компании магловского боггарта по кличке Ормен! Не то чтобы его слишком уж напрягало общество паука и очередной книги, но стоило признать, что шумная компания для мальчика его возраста иногда тоже бывает крайне полезной штукой.

На другой день, первого августа, Гарри прибыл к родственникам. Непонятно, от каких щедрот им вздумалось вдруг предлагать ему нормальную комнату на втором этаже. Отказываться от нее он, безусловно, не стал — оттуда удобнее было отправлять сову друзьям. Но и каморку под лестницей не забросил, потому что очень уж хотелось ему иногда болтать с приятелем-боггартом. Первым делом он попросил паука показать, как тому удалось изображать перед Дурслями самого Гарри, и Ормен, недолго думая, принял его облик. Даже готовый к такому повороту, Поттер растерялся перед своим двойником, и долго разглядывал "себя" со стороны, замечая то, что не заметил бы в зеркале. Увы, но разговаривать Ормен не умел ни в паучьей, ни в антропоморфной форме.

Во время обеда, когда все семейство, включая "блудного племянника", собралось за столом, тетка Петунья вдруг пристально в него вгляделась и заметила:

— Ты подрос.

В ее голубых глазах мелькнул было вопрос, наверняка связанный с его очками, вернее, их отсутствием, но вслух она его не задала и, нахмурившись, хлопнула ладонью по столу, чтобы пресечь попытку Дадли поддеть кузена. Дядя Вернон и Дадли опешили и даже не нашлись, что сказать. Только вечером Гарри краем уха услышал, как те возмущенно спорят с Петуньей, мол, чего ты его боишься, "им" всё равно запрещено колдовать на каникулах. Но тетка на ходу изобрела совершенно глупую по меркам Гарри отговорку: до семнадцати лет у "этих уродов" может прорываться спонтанная магия, не контролируемая палочкой. Это было смешно, поскольку с приобретением палочки все энергетические узлы его тела сразу настроились на проводник, а владение беспалочковой магией считалось высшим пилотажем даже у опытных волшебников, так что ни о каких стихийных проявлениях теперь не могло идти речи. Впрочем, тетке Петунье узнать правду неоткуда, и ее суеверия были Гарри на руку.

Еще через день, в воскресенье, когда к Дурслям на барбекю приехали дядькины сослуживцы и когда они жарили мясо на заднем дворе, Дадли сообщил, что на том самом вязе, где год назад сидела сова, теперь поселился здоровенный черный ворон. Гарри с тревогой посмотрел на дерево и увидел восседавшего там Мертвяка.

— Да, дорогой, — улыбнулась тетка, погладив сына по макушке, — вороны часто вьют гнезда на вязах и высиживают яйца, — и ехидно покосилась на племянника, который читал на подоконнике своей комнаты, а заодно тайком подглядывал за родичами и гостями.

Услышав это, мимир чуть не свалился с ветки, но понял, что деваться ему теперь некуда. В целях конспирации придется вить гнездо на вязе. А потом чего-нибудь высиживать.

* * *

Северус оттягивал визит к Малфоям, сколько мог, пока Люциус не обозначил дату в категорической форме: 14 июля. Любопытно, это была ночь полнолуния в нынешнем году...

За восемь дней до этого Снейп доварил и разлил по флаконам волчье противоядие. Черт его знает, где теперь носит это недосожранное оборотнем отродье, но слизеринец никогда и не интересовался такой ерундой. Достаточно того, что он поручал доставку своей сомихе, а что там происходило дальше, за пределами озера, алхимика не трогало. Однако вот уже больше десяти лет Снейп каждый месяц на убывающую луну получал ответные письма с благодарностями, да только уничтожал их — разумеется, не читая.

Может быть, в природе и существовали святоши, способные от чистого сердца прощать врагам покушения и травлю, но Северус к их числу не принадлежал. Эталоном злопамятности у маглов была сиамская кошка, но это животное проигрывало на сто ходов эталону злопамятности у волшебников, по какой-то иронии судьбы занимавшему должность штатного зельевара магической школы. Если находился самый ничтожный шанс отомстить обидчику и не получить рикошет, Снейп использовал его немедленно и без душевных терзаний. Правда, тут была одна тонкость: всерьез он мстил только непосредственно врагам, а вот законы кровной мести — родственникам или близким врага — относил к разделу самых что ни на есть отвратительных моментов "темных искусств". Никакого удовольствия наблюдать за расплатой существа, даже не понимающего, за что и за кого оно расплачивается, или понимающего, но в содеянном не виноватого. Зато когда по заслугам получал негодяй — о, это вызывало чувства совсем иного рода! Такие, как старина Дамблдор, могут распинаться хоть до отмены Статута, что прощение — признак величия души и всё такое прочее. Северус знал одно: твое величие души на том свете тебе не пригодится, особенно если туда тебя отправят те, кого ты, простофиля, удостоил широкого жеста. А директор пусть поступает так, как ему заблагорассудится, считая при этом, что его прекраснодушие кто-то оценит. Кто-то, не заглядывающий ему в рот и не виляющий перед ним хвостом.

И всё же мстить Люпину, которого и чистеньким назвать сложно, Снейп не собирался и никогда не хотел. Может быть, по той причине, что Римус, которому придурки Поттер и Блэк дали кличку Лунатик, сам оказался в роли жертвы в ту осеннюю ночь, когда набросился на своего дружка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это случилось в пятницу, на пятнадцатый лунный день октября 1976 года. В предвкушении выходных студенты вовсю расслаблялись на нудной Истории магии. Здоровенные лбы закидывали друг друга записочками, зачарованными электризующими липучками, которые так бесили девчонок, если попадали в волосы, пищалками, щекоталками и прочей ерундой.

Снейп по обыкновению сидел особняком от всех и, прикрывшись учебником, писал для сонного Мальсибера домашку. Небескорыстно, понятное дело, бескорыстие у них на факультете вообще не поощрялось, а уж для аристократов, всегда способных заплатить за услугу, отказ получить оплату и вовсе был бы равнозначен оскорблению. Правда, Северусу и в голову не пришло бы отказываться, уж на что на что, а на ингредиенты деньги были нужны всегда. А когда он работал, внешний мир прекращал для него существование. И только назойливое жужжание над ухом вывело его из сосредоточения. Снейп поморщился и принял из воздуха висящую над ухом записку-стрекозу, уже готовый обругать однокурсника за нетерпение. Но послание было не от Мальсибера, и сердце, перестукнув, замерло. Знакомым до боли почерком там было выведено:

"Нам нужно поговорить, Сев. Приди, пожалуйста, сегодня в девять к Гремучей Иве. Я буду ждать. Лил".

Северус встряхнулся, провел ладонью над строчками, впитывая свечение ее энергии. Нет, это действительно письмо от Эванс, а вон и она сама. Лили прекратила о чем-то препираться с Мэри, повернулась к нему и утвердительно кивнула, когда Снейп, чуть дернув бровью, с вопросом во взгляде показал ей записку.

Забавно. Прошло чуть ли не полгода полного игнорирования. Ну да, конечно, все хором ей внушали: "Нашла с кем водиться, Эванс! Змееныш, да еще и такой маргинал, фи! Ты же не собираешься угробить себе всю жизнь только из-за того, что вы когда-то в детстве дружили? К тебе же ни один порядочный парень не сунется, если у тебя за спиной будет маячить это недоразумение!" Все, за исключением, разве что, Уолсингем и Макмиллана — еще двух человек, знавших его другим. Тех, кому он позволил увидеть себя другим, но не совсем, а так, чуть отогнув обложку.

Лили разозлилась тогда не на шутку, да он и сам идиот. Мог бы и смолчать, сосчитать хотя бы до пяти, высказать ей всё позже, с глазу на глаз. Но гнев накрыл его волной, он и так из последних сил сдерживался, чтобы не угробить кого-нибудь из Мародеров темным заклинанием через беспалочковую магию. Охота была загреметь в Азкабан из-за этих подонков!..

Значит, Лил, тебе так хочется быть милой для всех — и нашим, и вашим: Северус ведь просил никому не показывать эти записи, а ты не то что "никому" — отдала лично в руки долбоебу-Поттеру! Да еще со своим комплексом феи-помощницы наверняка подсказала ключ для дешифровки, раз этот тупица сумел распознать Снейповы криптограммы на полях и выучить заклятье. Как же тут не выругаться было, а? Вот и сорвалась с языка эта гадость... "Паршивая Поттеровская подстилка"... И это после того, как она, староста школы от факультета Гриффиндор, рыжим чертом кинулась в драку с озадаченным Джеймсом и Сириусом, всерьез никогда ее не принимавшим. И даже успела съездить кулаком по морде Поттера так, что у того очки перекосило. Целая толпа услышала ругательство Снейпа — кто охнул, кто захихикал. Дьявол, лучше бы он ляпнул что-нибудь про грязнокровку, это было бы не так оскорбительно, и нормальная девушка поняла бы, что ляпнуто сгоряча. Но "Поттеровская подстилка"... Прямым текстом назвать самую чистую девчонку во всем Хогвартсе шлюхой... Впору язык себе отрезать.

Извинений Лили не приняла. Даже не влепила Северусу заслуженную пощечину, побрезговала. Огрызнулась только, к вящей радости Поттера, мол, так и быть, если пророчишь такое — позволю тебе подержать над нами с Джеймсом свечку, когда это случится. И впредь вообще обходила бывшего приятеля за милю. После нескольких неудачных попыток поговорить и выпросить прощение Снейп уже и сам приучил себя к мысли, что если горы и магометы не идут друг к другу, то надо с альпинизма переключиться на что-нибудь иное. Как видно, покорение вершин женской психологии — не его конек, и достучаться до сознания даже такой родной и с детства знакомой Лили — безнадежное предприятие. В чем-то она права: за такие оскорбления в адрес женщины раньше голову бы оторвали, а тут Мародеры, чтобы проучить, просто попинали его еще немного на той полянке, на глазах у зевак, когда пунцовая от гнева Эванс круто развернулась и ушла. Правильно сделали.

И вот эта "гора" внезапно, спустя месяц и неделю после летних каникул, пришла в движение и решила осчастливить "Магомета". С чего бы? Вирус заносчивости пал под натиском иммунной защиты, и Эванс наконец-то сообразила, что нужно выслушать вторую сторону? Понадобилась помощь в учебе? Или по какой-то причине перестала опасаться, что во время объяснений Снейп также может попрекнуть ее тем учебником, который получил из ее рук Поттер? Она права, если перестала. В нем давно уже что-то перегорело, и желание свести счеты из-за того невербального заклинания юноше казалось теперь чем-то мелочным. Мародеры недостойны занимать столько его мыслительной энергии, а на Лил при всей своей мстительности он, как обычно, зла не держал. Разве что покалывало в груди от всплесков досады, да и то не на Эванс, а на ситуацию. Ему самому не надо было так щедро разбазаривать свои вещи направо и налево, наука на будущее, вот и всё.

Северус пожал плечами: узнать, что ей нужно на самом деле, получится только при встрече, и нет смысла драконить фантазию никчемными домыслами и предположениями. Конечно, пункт назначения она выбрала престранный, но спорить не приходилось. Чтобы прояснить отношения, он без раздумий отправился бы даже в Валгаллу.

Без четверти девять он под маскирующими чарами выбрался из замка. Над Темным лесом поднималась полная луна, заливая пространство удивительно нереальным светом, на который хотелось мчаться и от которого хотелось бежать. Вдруг на ступеньках перед ним очутился Поттер:

— Нюн... Снейп, стой! Тебе туда нельзя. Я знаю, ты здесь.

Тупой лось повел палочкой и сбросил маскировку Северуса. Тот захлебнулся глухой злобой, настолько обескураженный, что не смог даже нахамить врагу, только замер, будто прирос к месту. Очки Поттера тревожно поблескивали лунными бликами:

— Снейп, это дурацкий розыгрыш Блэка, он сам не понимает, что натворил. Там нет Эванс, честно!

Утробно, как волкодав, у которого какой-то самоубийца пытается отнять кость, Северус прорычал:

— Уйди с дороги, Поттер!

Он даже не двинул рукой, но Джеймс наверняка понял, что палочка у него наготове.

— Снейп, если честно, мне насрать на тебя. Просто это серьезная подстава, Сириус перегнул палку. У нас и у директора будут большие неприятности, если Люпин сейчас разорвет тебя на клочки.

Какой-то тумблер щелкнул в голове Снейпа, и он замешкался. Что еще выдумали эти скоты? Записку написала Лили, она подтвердила. Не могла же она... Нет, нет, это было бы уже слишком. Даже если она возненавидела его после тех слов, Эванс не из тех, кто будет пачкать себя местью, да еще и настолько пакостной. И при чем тут Блэк, о котором толкует Поттер? А еще... Дамблдор что, знает правду про Люпина?! Северус растерялся. Легилименцию он начал осваивать недавно, но это был повод попробовать, и слизеринец нерешительно дотронулся до сознания недруга. Там, на оперативном плане, был какой-то трудный для восприятия клубок эмоций, но Снейп вынес для себя одно, главное: лось не врал, в переходе между Гремучей Ивой и Визжащей хижиной сейчас бродит ликантроп, которым каждое полнолуние, как Северус и подозревал, становится Римус Люпин. А вот Лили там действительно нет, и сомнительно, чтобы такой полудурок, как Поттер, владел окклюменцией и уж тем более смог подменить реальные мысли фальшивыми. Словно уступив однокурснику эти секунды для размышлений, Джеймс махнул рукой на двери Хогвартса:

— Пошли, сам убедишься.

Сбитому с толку Снейпу казалось, что тот повел его в библиотеку, но Поттер начал подниматься по одной из самодвижущихся лестниц, которая привела их к подъему в башню Когтеврана. Они с Лил нередко встречались здесь — "на нейтральной территории", как говорила она, чтобы ни ее, ни его сокурснички их не донимали — под окном с витражом, на котором в любую погоду плакал дождем карикатурный желтый персонаж. "Желтый плакса", называла она его.

Девушка сидела на подоконнике и читала, подсвечивая страницы слабым Люмосом. Услышав гул перемещающейся лестницы и шаги парней, Лили вскинула голову и удивленно приоткрыла рот, когда поняла, в какой компании идет к ней Снейп.

— А ты что здесь делаешь? — с вызовом бросила она Поттеру. — Заблудился? — и перевела взгляд на Снейпа. — Что вообще происходит?

Джеймс заговорил, явно с трудом и стараясь не смотреть в глаза Эванс:

— Только что, когда мы с Блэком подходили к Иве, он сказал, что разыграл Нюнчика... в смысле этого... Снейпа, — он неловко мотнул лохматой головой в адрес своего спутника. — Сегодня на Истории он в неразберихе перехватил твою записку ему... и что-то там нахимичил с каламбурным и морочащим заклятьями... Короче, этот прочел вместо твоего "Желтого плаксы" правку Блэка... "Гремучую Иву"...[3]

_______________________________________

[3] Блэк сыграл на некоторой схожести начертаний этих слов на английском: Willow Whomping (Гремучая Ива) и Yellow Weeping (Желтый Плакса).

Готовая съязвить в ответ, Лили, до которой дошел смысл сказанного, медленно закрыла рот. Глаза ее, кажется, засветились в темноте ядовито-зеленым отсветом убивающего проклятия. И тихо-тихо, на грани слышимости, каким-то загробным и совсем не девичьим голосом она проронила спустя, кажется, целую вечность:

— Господи... Да что же вы... нелюди какие-то, что ли?.. Что же вы делаете?

— Лили, прости меня за этого идиота, ты же знаешь, он сначала делает, а потом ду...

— Да как ты смеешь говорить это мне?! — сорвавшись, вдруг заорала она на весь коридор. — Как ты смеешь извиняться передо мной? Извиняйся перед ним, Поттер! Извиняйся перед Снейпом, сволочь ты последняя!

— Я... да... я это самое... да, конечно... Ню... Снейп... ты... в общем...

Все это время молчавший, Северус едва заметно покачал головой, надеясь, что Лили поймет его намек и замнет этот балаган с извинениями. Он всё еще наивно надеялся, что их с Эванс оставят в покое и дадут возможность поговорить. Об остальном можно будет поразмыслить и потом, на досуге.

Тут из-за поворота донеслись звуки какой-то крысиной возни, писк, а потом голос Петтигрю, почему-то хоронившегося в тени (и Северус догадывался, почему):

— Хей, Джимми! Ты фрочно нужен там! Кажетфя, Лунатик рафтерзал Бродягу!

На ходу срывая с себя мантию, Джеймс кинулся в темноту. Лили как староста тоже не осталась в стороне, а Снейп последовал за ними уже скорее по инерции, совершенно сбитый с толку кардинальными изменениями в сценарии.

— Он жив? — (Поттер).

— Ефё да, — (Петтигрю, кутаясь в мантию Поттера).

— Что происходит?! — (Лили).

Крысюк коротко объяснил, что Блэк почему-то не успел вовремя перекинуться, когда появился Люпин... в смысле, оборотень. Всё произошло так быстро, что Питер ничего не успел сделать ("Можно подумать, он прямо собирался что-то делать!" — мелькнула саркастическая мысль и тут же потухла под гнетом уныния: теперь поговорить с Лил не удастся наверняка). Блэк успел только вырваться, выскочить за дверь и задраить ее. Сейчас он, истекая кровью, валяется там, в коридоре между Ивой и Хижиной, а Петтигрю помчался за подмогой.

— Ты что, не мог его отлевитировать в больничное крыло?! — прошипел Поттер.

— Джимми, его ифкуфал оборотень! Откуда мне знать, вдруг он прямо фейчас тоже фтанет волком?

— Да что ты тупишь, идиот!

"Он не тупит, он отлично прикидывается идиотом, а тупые тут как раз вы". Северус незаметно отступил. Еще шаг и еще. Гриффиндорцам было не до него. В свое общежитие он не пошел, а отправился на Астрономическую башню, где бездумно уселся на ступеньку перед висящей над полом синей сферой. Сколько минуло времени, он не засекал, просто луна, изредка прячась за жидкими облаками, успела перебраться в соседнее созвездие. И тогда пришла Уолсингем. Белокурая коса заплетена абы как, одежда будто для тренировок у Хуч, не то домашняя, не то спортивная.

— Я знаю, что ты откажешься, но должна спросить, — сказала она. Слова были категоричными, тон — прямо противоположным.

Снейп вынырнул из созерцательного безразличия. Реальность сразу же ощетинилась иглами треволнений, опасностей и безнадеги. Не надо было выныривать. Но Пандора так смотрела на него своими волшебными глазами, что нагрубить ей — это как покалечить ребенка. Кто из них знал тогда, что спустя много лет на него так же будет смотреть ее дочка, когда самой Доры уже не станет.

— Что? — резко выпалил он и откашлялся: от продолжительного сидения на ледяной ступеньке горло успело охрипнуть.

— Блэк сильно пострадал. В раны попала слюна оборотня. Дамблдора в школе сейчас нет, а остальным преподавателям они, представь, говорить боятся.

Уолсингем запрягала очень издалека. Снейп со злостью ухмыльнулся: жаль, что не сдох еще. А ведь планировал, что всё это будет происходить ночью с грязным слизеринским выкормышем...

— От меня что надо?

— Помоги сварить нейтрализатор. Джофф готов, он уже сделал лабораторию в Выручайке.

— А Лили? — вырвалось у него помимо воли. Наверняка грудью на амбразуру, как же еще. Гриффиндорцы своих не бросают, бла-бла-бла...

— Она хотела доложить Слагхорну и попросить его о каком-нибудь содействии, но эти ненормальные ее отговорили. Что знает старина Слагги, то знает весь мир. Даже Блэк отговаривал — он, кажется, еще не понял, что его ждет. В общем, Лили сказала нам с Макмилланом, что решать тебе. Если ты не откажешь — она тоже с нами. Нет — нет.

Дора отвернулась и задумчиво посмотрела на луну, как будто даже позабыв, зачем пришла. Молодец Лили, исправно перевела стрелки. Теперь откажись он, вся ответственность за гибель или перерождение ополоумевшего от безнаказанности Блэка ляжет на его плечи. Плюс пошатнувшееся реноме Верховного чародея Визенгамота, допустившего в школу такую опасную тварь. Плюс загубленная судьба "бедняжки Люпина", которого отправят в резервацию для таких, как он. Ах да, Снейп чуть не забыл самое главное: "золотого" мальчика, потомка знаменитых Певереллов, величайшего ловца во всей истории квиддича, навсегда отстранят от игры — какая потеря для общества! Эванс, когда ей было нужно, умела манипулировать людьми не хуже любой когтевранки, если вообще принимать всерьез это факультетское распределение по ролям. Да, пожалуй, взявшись сейчас за зелье в восемь рук, через несколько часов идеально слаженной работы "жрецы Кетцальбороса" его создадут. Слюна ликантропа еще не успеет существенно изменить набор ДНК жертвы, и у блохастого кретина будет шанс остаться человеком. Северус едва не фыркнул. Надо же, какой парадокс: остаться человеком в физическом смысле, морально им не являясь...

...До самого рассвета они вчетвером не разгибались, курсируя между разделочным столом, системой перегонки и котлом. От напряжения и безумной сосредоточенности в каждом прорвались самые дурные стороны личности. Макмиллан нудно поправлял каждого из участников и досадовал даже на собственные промашки — не вслух, но слишком красноречиво, хоть сотней щитов окклюменции закройся. И еще эта дурацкая, до умопомрачительного бешенства доводящая Северуса привычка его отбрасывать длинную челку с глаза! Мерлин, да подстригись ты уже, а не мотай башкой, как лошадь над корытом! Пандора корчила из себя самую умную и все делала по-своему. Назло. И молча. Но лучше уж молча, чем как Лил — та ругалась и шипела на всех троих, и больше всего Снейпа раздражало то, что он не в состоянии по-настоящему на нее вызвериться даже сейчас, чтобы она заткнулась и следила только за своей частью обязанностей. Ну а его собственная мерзкая черта проявлялась в том, что на всем протяжении работы внутри него сидел второй, исходящий пеной злобы Северус, и уж он-то не смолкал ни на секунду, последними словами комментируя всё происходящее. Больше всех Снейпу хотелось стереть в порошок именно его, потому что отграничиться от этой сволочи слизеринец не мог никакими методами. Ох, доделают они этот эликсир! Ох, доделают! Вот тогда уж он оторвется на всех по первое число!

Но этому не суждено было сбыться. С последним стуком черпачка по краю котла остатки его сил и решимости убить всё, что движется, растаяли. Снейп медленно, почти аккуратно положил инструмент на подставку, развернулся и как сомнамбула поплелся к выходу из Выручай-комнаты. Никто не остановил его, не окликнул. И он даже не помнил, как добрел до подземелий, открыл проход в гостиную Слизерина, с закрытыми глазами нашел спальню посапывающих во сне шестикурсников и, не приходя в сознание, рухнул на свою кровать.

После этого он на три дня выбыл из строя с банальнейшей гнойной ангиной, которая дала жар за сорок и намертво приковала его к постели, как то отравление на первом курсе. Не помогали ни зелья, ни травы, ни переданные кем-то (он даже догадывался, кем) магловские препараты. Но благом было другое: после той истории наезды Мародеров прекратились. От слова "вообще". Директор передал ему настоятельную просьбу держать этот инцидент в тайне, особенно когда стало понятно, что Блэк всё-таки не заразился ликантропией и вполне активно шел на поправку на соседней койке лазарета, бредя дуэтом с мечущимся от жара Снейпом. Люпина не изолировали, но он сам заметно отстранился от прежних друзей. Сириус, которому, наверное, или Дамблдор, или Минерва промыли мозги, спустя примерно месяц отважился подойти к слизеринцу. Тщательно подбирая слова, чтобы не обозвать его по привычке Нюнчиком, он попросил прощения — как он выразился, "за предательство". Снейп отказался принять извинения, поскольку его никто не предавал: предать может только друг, что они все и сделали по отношению к Римусу, а не к нему. Блэк глубоко призадумался, и пока он тормозил, Северус уже ушел по своим делам.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В своих нелепых иллюзиях Снейп выдумал, будто три года спустя этот аристократический выкидыш-переросток дозреет до мысли помогать им с Лили скрываться... от кого? Нет, бред продолжается, сплетаясь причудливым орнаментом с былью, где не существовало никаких "мы с Лили", а были "Джеймс и Лили Поттеры". Крестным сына которых стал пес-анимаг, их же и предавший. Или не предавший, если верить его собственным горячим уверениям и "ожившему" крысу-Петтигрю. Но, тем не менее — уберечь эту парочку от смерти Блэк так и не сумел.

И вот с тех времен, как была создана формула аконитового зелья, Северус каждый месяц варил очередную порцию за восемь дней до полнолуния (вещество должно было оставаться свежим, срок его хранения был очень кратким, про запас не наваришь), а затем отправлял бутылку по назначению. По инерции, в память о Лили, которая хорошо относилась к тихоне-Римусу и которого из всех четверых Мародеров Снейп ненавидел меньше всего. Тринадцать флаконов с зельем в год, которые, уже пустыми, доставляла ему обратно усатая старушка Кунигунда. Как будто у него тут дефицит склянок. Ну да Люпин всегда был щепетилен, особенно не там, где нужно.

Много позже алхимик узнал, что события той ночи несколько отличались от его представлений. Именно Уолсингем оказалась настоящей когтевранкой-манипулятором и долго не хотела признаваться Лили, как ей посчастливилось уломать, да еще в такие краткие сроки, смертельного врага гриффиндорской четверки. Потом правда всплыла на поверхность, и Северус не разговаривал с Пандорой больше года. Лил сказала иначе. "Я палец о палец не ударю, чтобы уговаривать Сева помогать этим негодяям, — отрезала она, когда Макмиллан и Уолсингем обратились к ней с вопросом, как выкручиваться без него, если они хотят создать это сложное противоядие. — Блэк хотел его убить — значит, получил по заслугам. Если так не хотят подставлять своего любимого директора, пусть Сириус становится оборотнем и валит в резервацию вместе с Римусом. Где им самое место. Хотя Римуса, конечно, жалко. Но он был старостой и всегда потворствовал их мерзостям, значит, достоин того же. Если вы уговорите Сева, дело ваше. Лично я и подойти к нему за этим не посмею". Вот как было на самом деле, а более удачную версию придумала Пандора, отправляясь на Астрономическую башню: вся алхимическая четверка знала повадки друг друга, как пять пальцев. Кого где искать и кого чем пронять. Просто не все этим пользовались.

И тот злополучный учебник Лили Мародерам не отдавала. Поттер сам умыкнул книгу, догадавшись, что благодаря каким-то записям в ней Эванс так легко делает контрольные — ему было мало, что она и без того разбрасывает шпаргалки всем одногруппникам, когда дописывает свое задание. Ну а Блэк, как потомок темного рода знающий принцип дешифровки криптограмм, сумел разобраться в тайных записях Снейпа и без ее подсказок. Так что оскорбление, в сердцах брошенное Северусом у пруда, было дважды безосновательным и обидело девушку тем сильнее, что ляпнул он его, не разобравшись. "Так ты и непростительным приложил бы меня, а потом извинялся на могилке?" — объяснила она во время того памятного Хэллоуина на седьмом курсе, который (Снейп теперь очень сомневался в его нереальности), возможно, и имел место в их жизни и на котором она впервые его поцеловала. В образе сексапильной Маман Бриджит. Первой! Прикосновение ее губ к его губам вслед за легким выдохом, скользнувшим по щеке; непроизвольное движение собственных рук, инстинктивно стиснувших ее, чтобы прижать к себе крепче; безумное, ни с чем не сравнимое возбуждение, от которого потом плывет голова и путаются мысли... Разве можно такое забыть или придумать?

"Вот почему я боюсь твоей темной магии, Сев. Она позволяет моментально реагировать, но потом ничего нельзя исправить".

Ничего нельзя исправить, Лил. И даже без темной магии.

* * *

Вечером 14 июля Снейп трансгрессировал к Малфой-мэнору. Как говорят на Востоке, будь особо начеку в год Обезьяны — никто не знает, что взбредет глупой скотинке. Впрочем, имея дело с чистокровной аристократией, любой год можешь уверенно считать годом Обезьяны.

В гостях у Малфоев уже находился Торфинн Роули. Все они сидели на веранде, наслаждаясь прекрасным летним вечером, и, подходя к дому, из-за цвета волос Снейп издалека принял Тора, сидящего спиной к бортику, за какого-нибудь родственника Люциуса.

Навстречу ему выскочили три долговязые борзые, любимицы Нарси. Тычась длинными носами в его ладони, белоснежные красотки шумно и быстро дышали, но голосом не издавали ни звука. Люциус говорил, что уважает русских борзых за их молчаливость вне охоты и за элегантный вид. Ну да чего ожидать от законченного эстета: собак, лошадей и жену он выбирал исключительно за внешность и чистоту породы. Правда, с Нарциссой он не ошибся и при такой тактике отбора.

Зельевар потянул носом. Среди благоухания садовых цветов сквозь лимонный аромат вербены, карамельно-трепетный ириса и насыщенно-сладкий розы к нему нашла дорогу едва уловимая струйка духов миссис Малфой, нежной Снежной Нарциссы. Это были необычайные духи, чудесные уже одним тем, что Снейпу никак не удавалось разложить их аттар на составляющие, а значит — постичь тайну. Он знал только одно: так должна пахнуть Антарктида, родина древних предков.

Помимо Роули у Малфоев гостили и Нотты, отец с сыном. Теодор, ровесник Драко, красивый задумчивый брюнет, чем-то напоминал юного Сириуса Блэка, только с карими глазами и без Блэковской вызывающей хамоватости во взоре. Сходство, в общем-то, неудивительное — волшебники всех древних фамилий, как в Великобритании, так и за ее пределами, неизбежно имели общие корни. А если уж брать представителей конкретно темных родов Соединенного Королевства...

Мальчики тоже присутствовали на веранде, безмолвно, как и Нарцисса, участвуя в неспешной беседе мужчин. Снейп застал как раз самый финал пламенной речи Торфинна о том, что вся эта "толерастия" со стороны Минмагии не приведет ни к чему хорошему. Люциус и Чарльз опасную тему не пресекали, но вроде бы и не поддерживали. Лишь Нотт-старший слегка кивнул, ставя свой бокал на столик, — когда Тор припомнил несколько случаев беспредела со стороны магловских гангстеров, напоровшихся на магов, получивших достойный отпор, но на суде вышедших сухими из воды. В то время как маги были осуждены Визенгамотом пусть на условные, но при этом не менее вредные для их репутации сроки. Софизм — любимый прием "Вкушающих Погибель", как громко называли себя члены экстремистской организации, в которую, по одной из версий своих невнятных воспоминаний, вступил и юный Снейп образца семидесятых-восьмидесятых. В народе членов этих разрозненных группировок называли проще — Пожирателями Смерти или просто Пожирателями. Их вожаки просто обожали оперировать идеями, в основе своей логичными и способными подкреплять их собственные взгляды. Говорят, так поступал и Волдеморт, но Северус самопровозглашенного Властелина Тьмы помнил очень смутно — то ли из-за того, что никогда не был чересчур приближен к его темнейшеству, то ли по той простой причине, что после судебного процесса ему, отмазанному Альбусом Дамблдором, авроры затерли какие-то воспоминания, касающиеся подробностей службы у магического фюрера. А может, Снейп и сам извлек самые тяжелые и обличительные из них, когда погибла Лил...

— Прошу меня простить за опоздание, — негромко сказал он, делая первый шаг на мраморные ступеньки веранды.

Все обернулись, а Люциус, сидящий к нему вполоборота, согласно этикету гостеприимства поднялся навстречу визитеру и распахнул приветственные объятия:

— О! Какая долгожданная встреча! Сам профессор!

Это, конечно, в какой-то мере была игра на публику. Не в столь уж теплых отношениях был немытый полукровка Снейп с этим великолепным дворянином, чтобы тот снисходил до столь дружеских жестов. Но, вероятно, Люциусу позарез нужна была информация, подкрепленная свидетельством очевидца, а не чепухой из желтого журнальчика. За информацию не жаль и слегка испачкаться — домовики одежду почистят, не впервой.

Мальчишки вскочили и поклонились декану, а тот одарил их холодным взглядом, мгновенно переменившимся, когда Нарцисса протянула ему белокожую ручку для поцелуя.

— Мое почтение, — сказал он хозяйке дома, соблюдая грань, где уважительность прикосновения чуть улыбающихся губ к пальцам не переходит в категорию фамильярности или, чего доброго, намека на вожделение. Хотя, конечно, как женщина Нарси была способна вызвать совсем не платонические помыслы даже у такого нелюдима, как зельевар, правила хорошего тона в аристократических кругах предусматривали целый спектр корректного либо бестактного выражения чувств. Когда в свое время их ему втолковывала мать, Северус запоминал, но не усваивал, зато полноценно овладеть этими навыками на практике позволило знакомство с Люциусом и его семьей. Равно как и прочими, бесполезными в нормальной человеческой жизни, знаниями и умениями.

— Здравствуй, Северус, — она тоже слегка улыбнулась спокойными светло-голубыми глазами, на самом дне которых заиграл потаенный солнечный лучик, словно в глубинах кристальных вод на Полюсе. — Ты вовсе не опоздал, мы как раз собирались в дом.

В гостиной, навевающей сравнения с чертогами Снежной Королевы, был накрыт стол и играла тихая музыка ("Как у маглов в зале для прощания с покойным").

— Профессор, а не пояснишь ли ты нам с Ноттом, как понимать действия одной из твоих коллег? Почему по результатам экзаменов по Гербологии у Теодора и Драко вышли столь... хм... странные оценки?

Снейп скользнул взглядом по лицам нахохлившихся ребят и склонил голову к плечу:

— А если конкретнее? — за сумасшедшими событиями предэкзаменационных дней и последовавшими затем разбирательствами в Аврорате он и в самом деле как-то упустил такие мелочи, как успеваемость по травам у своих учеников.

— Если конкретнее: эта ваша Помона Пюрслен изволила выставить им всего лишь "Приемлемо"...

— Прости, кто? — едва не фыркнув от смешка [4], переспросил зельевар.

Чарльз и Тор, не таясь, засмеялись в голос, а мальчишки изо всех сил кусали губы. Люциус как ни в чем не бывало перекинулся взглядами с женой и пояснил:

— Видишь ли, фамилия Стебль всегда вызывала во мне приступы когнитивного диссонанса. Она нарушает стройную концепцию отбора кандидатов на роли деканов [5]. Но, судя по табелю, наша сговорчивая пуффендуйка с недавних пор решила изменить своим принципам и сделаться леди Мягко-Стелет-Жестко-Спать?

_______________________________________

[4] Пюрслен — от англ. purslane (портулак).

[5] Инициалы деканов факультетов Гриффиндор, Когтевран и Слизерин начинаются на одну и ту же букву: MM, FF и SS. Из этого стройного ряда явно выбивается декан Пуффендуя, чьи инициалы — PS, о чем и толкует Малфой.

— Что ж, если объективность ее оценки вызывает у тебя и Чарльза какие-то нарекания, я могу задать этот вопрос непосредственно Помоне, — всё-таки поборов улыбку, невозмутимо ответил Северус.

— Да, было бы любопытно, но не более того. Гербология — не тот предмет, ради которого стоит разбиваться в лепешку, если не лежит душа.

— Согласен, — кивнул Нотт-старший, самый немногословный из присутствующих — в силу возраста и темперамента. — Не тот. Но если этот молодой человек попробует сплоховать на твоих занятиях, дай мне знать. Я вправлю ему мозги, это недолго.

Холостой и бездетный Роули, однако, тоже решил вставить свои пару пенсов.

— Сдается мне, Гербология, как и весь этот Пуффендуй в целом, нужны одним только бездарностям и неудачникам, — категорично прокомментировал он, принимаясь за ужин, а мальчишки оживились в надежде, что сейчас взрослые начнут перемывать косточки ученикам других факультетов. — Или гр... маглорожденным. Что, в принципе, одно и то же.

Была это сознательная провокация или нет, алхимик не знал и дознаваться не хотел. Просто на всякий случай пропустил слова Тора мимо ушей.

Ближе к десерту, когда за окнами уже хорошо стемнело, Люциус подвинул разговор вплотную к истории с Квирреллом и наконец спросил Снейпа, что именно случилось в ту ночь. Всё-таки он состоял в Попечительском совете школы, а его и других членов совета отчего-то не сочли нужным поставить в известность о подробностях того происшествия, и это вызывает беспокойство за жизнь вверенных чудаку-Дамблдору детей. Опустив некоторые моменты, в особенности те, что касались чудесного воскрешения анимага Петтигрю, Северус рассказал. Во время монолога краем глаза он заметил, как тревога всё сильнее одолевала Нарциссу, и лишь безупречное воспитание не позволяло ей сминать в пальцах накрахмаленную салфетку.

— Ваш Дамблдор — Мордредов психопат, — подытожил Тор, который, в отличие от леди Малфой, за соблюдением приличий не гонялся и предпочитал изъясняться грубо и прямо. — Дай ему волю — он притащит в школу настоящих драконов, оборотней, великанов и еще неведомо какую нечисть.

— Не знаю, как Дамблдор, — поддержал тему Люциус, — а вот один подчиненный ему лесник — запросто.

Насчет оборотней мог бы высказаться Снейп, но он предусмотрительно промолчал.

— А этот... как его? Гарри Поттер? Ну, который, по словам репортеров, надежда магического мира... Он откуда взялся?

По известным причинам Роули, учившийся на два курса младше зельевара, довольно долго отсутствовал на родине, поэтому некоторые детали прошли мимо него.

— Сын однокурсника Северуса... из Гриффиндора, — объяснил Малфой. — Был там у них ловец, без пяти минут звезда квиддича. Да ты наверняка помнишь его! Приятель пижона-Блэка.

— Регулуса, что ли?!

— Да Мерлин с тобой, Тор! Чтобы Рег водился с такой швалью? Я про этого предателя, от которого отказалась даже родная мать: довел.

— А, я понял. Нет, не помню, даже если и видел. Мамаша мальчишки тоже из Гриффиндора?

— Ну да. Более того — из маглорожденных.

Северус был всецело занят содержимым своей вазочки с мороженым, но мог бы поклясться, что Люциус успел стрельнуть в него коротким, как вспышка молнии, испытующим взглядом. Тор хохотнул:

— Ушлая девица! Хороша собой, значит?

— Видали и получше, — подыграл Малфой.

Теперь всё понятно: обычная слизеринская проверка на вшивость. Стал бы чванливый Люциус в ином случае обсуждать женщину в присутствии жены и несовершеннолетних мальчишек! Снейп слегка прикусил щёку изнутри, погашая усмешку. Интересно, на что он рассчитывал? Что Северус впряжется защищать честь прекрасной дамы, как последний идиот или гриффиндорец, да еще и в чужом доме? Или просто прощупывал почву, насколько еще эта тема цепляет приятеля. Цепляет, но не настолько, чтобы замечание о внешности, какими обычно принято обмениваться в пубертате, смогло вызвать неконтролируемый гнев у взрослого колдуна. Тем более что объективно всё было именно так: мать Гарри была всего лишь симпатичной девчонкой, даже в юности проигрывавшей по красоте сестре-магле, а уж с возрастом и подавно обещавшей стать копией миссис Эванс, их матери. Если бы дожила...

— С вашего позволения, я ненадолго вас покину, — поднимаясь с места, ровным голосом объявила Нарси и высокомерно искривила губы.

Ее отлучка, больше похожая на бегство, была оставлена без внимания всеми, кроме Снейпа.

* * *

Почти вбежав в свой будуар и похрустывая суставами тонких пальцев, Нарцисса в исступлении замерла под портретом, с которого неподвижно глядели две девушки: сидящая была самой Нарси в восемнадцать лет, еще не миссис Малфой, а мисс Блэк; стоявшая рядом с ее креслом — сестрой Беллатрикс в двадцать два года. Говорят, портреты оживают только тогда, когда умирают те, кто на них изображен. Что ж, в этом случае есть надежда, что пропавшая больше десяти лет назад красавица-брюнетка, лицо которой уверенно выдавало принадлежность к роду Блэк с этим их дерзновенным бездумием в далеко расставленных испанских очах, всё еще жива и где-то скрывается после того, каких дел наворотила в этих краях. Ладная, с осиной талией и короной пышных волос, похожая на Генриетту, магловскую герцогиню Бедфорд, в шикарном черном платье, украшенном на груди крупной зеленой розой, Белла смотрела с вызовом, будто защищала кроткую младшую сестру. Да, Нарси пошла в мать из французского рода Розье, но не характером, а только внешностью. Характером Друэлла ничем от бешеных Блэков не отличалась и прокляла старшую дочь, Андромеду, с той же легкостью, с какой тетка Вальбурга прокляла старшего сына, Сириуса.

Дыхание почти успокоилось. Нарцисса щелкнула пальцами:

— Добби!

Эльф возник незамедлительно. В своей изгвазданной наволочке он был похож на ворох грязного белья, но при этом, что удивительно, ничем дурным не пах — как и все его сородичи, только какими-то травами, пряностями, сдобой и еще чем-то сугубо эльфийским, не поддающимся пониманию. Он смотрел на хозяйку широко раскрытыми глазами в ожидании приказа.

— Добби, я хочу, чтобы ты проверил меня на причастность к магическим обрядам. Сейчас же!

— Добби слушается!

Всё говорило о том, что на ней висело заклятье, о котором она по какой-то причине не помнила. Когда за столом зашла речь о мальчишке, сердце буквально оборвалось, а душу сковал смертный ужас. Светящийся кокон, наколдованный домовиком, опускался все ниже, поглощая фигуру женщины. Вот его нижний край достиг запястья правой руки — и вокруг манжеты ожидаемо вспыхнул завиток золотисто-красной нити. Она закрыла глаза.

— Добби нашел, хозяйка. Это Непреложный обет, — с поклоном сообщил домовик, уничтожая кокон.

— Если ты чувствуешь, что должен сделать в связи с этим — делай.

— Да, хозяйка. Добби чувствует. Добби сделает, что должно.

Легкий сухой щелчок, похожий на треск кошачьей шерсти — и в своей спальне Нарцисса осталась одна.

23. Шутя всерьез, с серьезностью шутейной

Он закрылся. Проход на платформу девять и три четверти в волшебной тумбе на магловском вокзале закрылся прямо перед носом Гарри и Рона, чуть отставших от своих спутников.

— Из-за тебя, — буркнул Гарри, косясь на озадаченного гриффиндорца. — Нашел время поболеть!

Кто знал, что так плачевно закончится их короткая остановка возле футбольной площадки! Уизли просто залип на этом зрелище, как обычно залипал на квиддич. Поттер, конечно, тоже любил погонять мяч, но не опаздывать же на "Хогвартс-экспресс" из-за странной прихоти дождаться пенальти! И уж тем более не возмущаться тем, что магловские мячи летают недостаточно высоко и далеко.

— Да она по-любому не должна была закрыться... — Рон с недоумением ощупал каменную кладку, пару раз, чтобы убедиться, стукнул по кирпичам кулаком и в недоумении пожал плечами. — Фигня какая-то...

— И что ты предлагаешь?

— Ну, давай подождем, еще попробуем. А может, еще кто из опоздавших подтянется, с ними и проскочим... или не проскочим.

— Ремонтируют там что-то? Или что?

— Да я в первый раз такое вижу... и не слышал никогда.

Они подождали до одиннадцати. Потыкались снова. И снова. И еще раз. Безрезультатно: судя по всему, туда прошли все, кто хотел уехать, а вокзальные часы неумолимо показывали, что школьный поезд пять минут тому назад отправился в Шотландию. Вместе с их вещами и попутчиками, которые, вероятно, решили, что эта разбитная парочка уже успела забраться в какой-нибудь из вагонов, и тратить время на поиски мальчишек не стали. Гарри еще надеялся, что Лавгуд или чета Уизли выйдут обратно, увидят их тут и оценят масштаб катастрофы, но Рон лишь вздохнул: его родители и живущий практически по соседству Лавгуд собирались возвращаться в Оттери-Сент-Кэчпоул через аппарацию, и проникать на перрон обратно через барьер им не было резона. Как назло, с платформы девять и три четверти не выходил вообще никто, как будто все родители, даже маглы, внезапно освоили телепор... ну или как там это зовется у взрослых волшебников... и улетели прямо после проводов, не сходя с места. Два второкурсника, которые за нарушение дисциплины могли теперь ими и не стать (во всяком случае, Уизли высказал такое опасение, а уж у него благодаря многочисленной родне теоретический опыт в этом деле имелся), потоптались возле тумбы еще с полчаса. Этого времени им хватило, чтобы понять, что их никто не хватится до самой переклички в Хогсмиде, а то и в Большом зале школы, а потом будет скандал и отчисление. Памятуя события трехмесячной давности, администрация Хогвартса может всполошиться не на шутку, а когда волнуются старшие, прилетает всегда младшим — это отлично знали и Гарри, и Рон.

— Короче, зря ты мне, что ли, ее подарил? — выпалил наконец Уизли, бодро посверкивая голубыми глазами, и с видом самурая извлек из крепления за спиной "Нимбус-2000". — Пошли, — он мотнул головой в сторону путей.

— Куда? — не понял Гарри, подбирая рюкзак из-под ног и устремляясь за ним.

— Выйдем по шпалам в безлюдное место, оттуда стартанем.

Поттер и возражать не стал. Он понимал, что лететь через всю страну верхом на этом тихом ужасе — смерти подобно, но выбора у них не было. Одно ясно: сидеть они после этого не смогут месяц, и не только на метлах.

Какие-то ремонтники, ковырявшиеся на рельсах перекрытой ветки, не без удивления уставились на двух странных подростков. Один, хлипкий, был одет как обычный тинейджер, а на плечах второго, покрепче и повыше, висел развевающийся черный балахон, из-под которого виднелся яркий оранжево-красный, в полосочку, галстук. И всё бы ничего, не шествуй этот парень в черном с метлой в руках. Ее он нес с таким решительным видом, будто отправился как минимум на поединок с драконом.

— Чего они на нас пялятся? — буркнул Рон, затылком почувствовав недоумение маглов.

— А сам-то как думаешь? — Гарри указал глазами на "Нимбус".

— Они у вас что, метел не видели?

— Подойди, спроси. Ты же футбола раньше не видел. Теперь вот из-за тебя пешком по шпалам топать до самого Хогвартса...

Уизли дал ему снисходительного тычка под ребра:

— Не ссы, прорвемся! — и, выплюнув в гравий магловскую жвачку, которую дал ему Поттер, добавил: — Резина и резина! Я думал, в ней еще хоть раз снова сладость проявится... Были бы в школе — зачаровал бы! А так — тьфу! Даже не надувается толком. Фред с Джорджем тянучки изобрели, вот там пузыри так пузыри, с Хагридову башку, а бабахнет — оглохнешь! А это что?

Пришлось забрести дальше, чем они предполагали сначала. Казалось бы: ну вот, очередной удачный пустырь, ни одной живой души, можно лететь. И тут откуда ни возьмись — или какая-нибудь электричка проедет, или автобус по трассе, или еще что-нибудь непредвиденное случится, точно порчу кто навел. Словом, отошли они очень далеко, взлетели повыше, и Рон еще на всякий случай повел метлу по-над облаками, чтобы их нельзя было разглядеть с земли. А ближе к северу туман и без того опустился почти к земле. Но всё равно, кажется, пару раз их засекли. Гарри так и представил себе заголовки вечерних магловских газет, способных равняться в желтизне с "Придирой": "Фермер видел пролетавший над его угодьями НЛО. Он утверждает, что пришельцы выглядели как два мальчика на метле".

Сидеть на рукояти "Нимбуса" — то еще удовольствие, но всё оказалось не так жутко, как предрекал Гарри. Главное — не таращиться вниз в моменты особой турбулетности, покрепче держаться за бока Уизли и сосредоточиться на цели. Остальное было в руках Рона, который уверенно вел метлу, успевая попутно объяснять приятелю свои действия. Гарри удивлялся, каким образом они проникнут в параллельный мир, куда их переправлял барьер на платформе, а оказалось, что он представлял себе всё совершенно не верно.

— Не, там такого разделения нет, — кричал Рон через плечо, с шумом рассекая воздух и примолкая во время особенно сильных порывов встречного ветра. — Девять и три четверти просто маскирует наш экспресс во время стоянки. А вообще он зачарован, маглы не увидят его на всем протяжении пути, ну и сами рельсы — тоже. Но он должен вписаться по расписанию между магловскими поездами, поэтому не может ни опоздать, ни отойти раньше. Чтоб всяческих крушений не было, — на лету он умудрялся не только болтать, но еще и разворачивать конфеты из кондитерской по соседству с домом Дурслей, жевать, а после возмущаться, почему это у них от начала и до конца один и тот же вкус, ибо "так неинтересно". — А вообще наши поселения или сразу строились на отшибе, или перемешаны с магловскими, как у нас вот с Лавгудами, например. Только почти на всех взглядоотводящие чары: простаки или фигню всякую на месте домов видят, или вообще ничего. В таких местах они петлять начинают и выходят к тому месту, откуда свернули не туда. Их выталкивает. Ну, вроде как-то так всё это работает! А параллельные реальности повсюду делать накладно — у нас так только с этими... как их?.. стра-те-ги-чес-ки-ми (во!) объектами. С Минмагии, точно знаю. Может, еще где-то применяют...

Однако догнать школьный поезд на метле, да еще и настолько отстав, было не по силам даже Уизли. Да он и не пытался, уповая на то, что во время распределительной суматохи их не успеют хватиться и всё обойдется. Тем временем стемнело, и Поттер забеспокоился, не собьется ли гриффиндорец с пути. Рон снова посоветовал Гарри положиться на его умения. На самом деле, конечно, страшновато мчаться в глухой темноте над горами, лесами и полями: тонкий, едва различимый серпик растущей луны и несколько звезд, которые то и дело прятались за тяжелые кучевые облака, — не в счет. Но Рону можно было доверять, поскольку братья-близнецы не на пустом месте прочили ему вступление в гриффиндорскую сборную, куда по правилам брали не раньше второго курса.

— Уже скоро! — обнадежил Уизли, хотя было совершенно непонятно, с чего он это взял.

— Интересно, сколько времени?

— Нельзя еще тут колдовать. Навскидку — часов восемь. Да нормально!

Гарри почудилось хлопанье крыльев, и ему невольно пришли в голову образы жутких азкабанских спутников крестного, из-за которых прошлым летом он провалялся в коме больше двух месяцев. Смутные, невспоминаемые сны, приходившие к нему в те дни, снова шевельнулись тревогой в глубинах подсознания. Нет, только не сейчас. И так от жути и промозглого холода живот свело, а зад уже деревянный, под стать рукояти "Нимбуса", упаси бог еще хоть раз сесть на этот адский агрегат вне уроков физподготовки!

Возможно, всё и получилось бы, как рассчитывал младший парень из рыжего семейства. Они попали бы в Хогвартс и их бы при этом никто не застукал. Замок вырос перед ними, сияя сотнями окон и фонтанируя праздничными фейерверками — все уже сидели за праздничными столами и наверняка гадали, куда девались два второкурсника с Когтеврана и Гриффиндора. Им бы сейчас забежать в Большой зал и незаметно присоединиться каждый к своему столу. Вместо этого на подлете к замку Рон вдруг судорожно впился обеими руками в завибрировавший под ними черенок метлы. "Держис-с-с-сь!" — успел прошипеть голос в голове, и Гарри что есть сил обхватил руками сидящего впереди Уизли, иначе его вышибло бы из-за резкой остановки в воздухе. Поттеру показалось, что они пересели на гудящий от напряжения высоковольтный провод и в любой момент их испепелит разрядом тока.

— Что за гремлинова срань?! Гарри, держись там крепче!

Это было вовремя, потому что в тот же момент "Нимбус" попытался вывернуться из-под них, и оба мальчишки, заорав от неожиданности, перевернулись вниз головой.

— Рон, что это?! — заорал Гарри. Рюкзак на плечах неумолимо тянул к земле.

Метла вернула их в исходное положение и как взбесившаяся лошадь понеслась в сторону Темного леса. Впереди замаячили окна избушки Хагрида. Уизли разъяренно выругался и из последних сил повернул "Нимбус" обратно. Это привело к очередному вращению. Гарри мутило, и, кажется, во всем этом светопреставлении он снова умудрился услыхать хлопанье птичьих крыльев.

— Что-что, управление теряю! — огрызнулся Рон, как будто это не было очевидно.

— Почему?!

Метла снова понесла в сторону. И тут Уизли завопил благим матом:

— Ива-а-а-а!!! А-а-а-а!

Давясь собственным желудком, подскочившим к горлу, Гарри увидел несущуюся им навстречу землю и Гремучую Иву. То и другое — верная смерть.

Со всего размаха они рухнули в гущу вековых ветвей, так перепутанных между собой, что там можно было заблудиться, как в дремучей чаще. Хотя заблудиться в этом случае было бы не самым страшным исходом. Дерево пришло в движение. Похоже, сначала и оно остолбенело от такой наглости, но длилось это недолго. Словно осатанев, Ива начала ловить на себе вторгшегося врага, как ловит пес цапнувшую его блоху. "Нимбус" затрещал, первым попавшись ее цепким веткам, и она принялась его крошить в фанатическом исступлении. Это дало мальчишкам некоторую фору, и они успели соскользнуть почти до земли. Однако отпускать их просто так дерево не собиралось и стало хлестать вокруг ствола наугад, кромсая всё, что попадалось на пути. Что-то каркнуло, и когда самая старая и тяжелая из намахнувшихся ветвей уже почти опустилась на сбитого с ног Рона, Ива неожиданно замерла.

Пошевелиться они посмели не сразу. Наверху, в кроне, что-то ярко вспыхнуло и погасло, а на голову Гарри упал обугленный прутик из хвоста "Нимбуса". Наверное, последний. Прошло несколько долгих секунд, и на тропинку из невидимости выскочили какие-то люди в желтых плащах. Подсвечивая себе палочками и еще какими-то допотопными устройствами, они бросились к Иве. Вверху снова захлопали крылья, удаляясь в сторону замка.

Мальчишки привстали на взрытой земле. Обнаружив их, авроры поскорее вывели обоих из зоны поражения. Поттер снова увидел уже знакомого мракоборца в очках сварщика: тот первым кинулся к нему и сразу же наложил диагностические чары, как это всегда делала мадам Помфри с оказавшимися у нее в лазарете. Убедившись, что студенты живы и почти невредимы, если не считать нескольких ссадин и ушибов, двое — мужчина и женщина — снова ушли в инвиз, а оставшийся, все тот же старый знакомец с разноцветными глазами, без единого слова повел Гарри и Рона к Хогвартсу.

На этот раз вместо МакГонагалл в ее неизменном изумрудном одеянии на ступенях главного портала замка всю их процессию с видимыми и невидимыми участниками встретил незнакомый молодой мужчина. На голове его красовалась широкополая шляпа, но не как у колдунов, а из тех, какие носили вельможи в средние века, и плюмажем на ней служил щедрый пучок павлиньих перьев. Одет он был соответствующе — не в мантию, а в парадно-военный мундир ярко-голубого цвета с голубым же плащом, наброшенным на плечо с манерной небрежностью, явно отработанной долгими упражнениями перед зеркалом.

— Мне доложили, что здесь необходимо разобраться, — лучась уверенной жизнерадостностью и озирая мальчиков и их провожатого, сообщил он. — Фините Инкантатем! — добавил следом, сбивая невидимость с двух других авроров, которые после этого переглянулись и поскорее отступили во тьму.

— Идиот, — каркнуло что-то из темноты — кажется, с одного из карнизов.

— Что, простите? — красавчик обратил свои чистые, как слеза феникса, глаза на оставшегося мракоборца. Но тот, по-прежнему молча, покачал головой. — О! Неужели это... Неужели я наконец-то вижу перед собой самого Гарри Поттера?! Не может быть!

Единственная фальшивая нотка в его тоне подсказала Гарри, что эта фраза была отрепетирована субъектом загодя. И, скорее всего, никто "павлина" сюда не звал — он сам явился. Мальчик осторожно кивнул, так и не поняв, кто это такой и что он делает в школе.

— Ну а вы-то, мистер Поттер, конечно же, знаете, кто я такой? — радостно продолжал златовласый франт, меняя одну красивую позу на другую и заставляя аврора досадливо переминаться с ноги на ногу на ступеньку позади мальчишек.

Гарри честно признался, что не знает. Когда этот же вопрос был задан Рону, тот столь же честно соврал, будто не знает тоже.

— Ученики теперь в надежных руках, господин аврор, вы можете быть свободны! — смахнув с ясно-прекрасного чела мимолетное огорчение из-за ответов Поттера и Уизли, разрешил красавчик. — Я, конечно, удивлен тем обстоятельством, что, доучившись до второго курса, студенты Хогвартса до сих пор так и не познакомились с жизнью и творчеством выдающегося путешественника и непревзойденного специалиста по защите от темных чар, но так и быть. Мне не трудно представиться. К вашим услугам, господа: Гилдерой Локхарт собственной персоной! — и мужчина, приподняв шляпу с тщательно уложенных локонов, красиво поклонился.

Аврор, тем не менее, покидать их общество не спешил. Словно и не расслышав тираду мистера Локхарта, он взял Гарри и Рона за плечи и провел мимо него в замок. Красавчику ничего не оставалось, как поспешить следом.

— О, нет! — тихонько простонал Уизли, и, посмотрев в том же направлении, Гарри внутренне согласился: "о, нет!"

В конце коридора грозовой тучей, шипя разрядами молний, их караулил алхимик, и ждать расшаркиваний от него, судя по выражению болезненно-бледного лица, не приходилось.

— Ну разве можно было надеяться увидеть кого-то другого, мистер Поттер? — выдал он с ледяной усмешкой, а глаза его при этом сквозили такой яростью, что куда до нее Гремучей Иве, трехголовому Пушку и всем технодраконам Сокровенного острова вместе взятым.

— Профессор, проход через тумбу на вокзале был закрыт! — торопливо выпалил Рон, зная манеру Снейпа затыкать студентов с полуслова, однако тот предсказуемо велел ему молчать.

Аврор подошел к алхимику вплотную и тихо о чем-то заговорил. Снейп кивал, хмуро переводя взгляд с помятых студентов на франтоватого Локхарта. Обменявшись еще парой не слышных Гарри фраз, мракоборец и профессор расстались. Первый укрылся чарами невидимости и ушел в неизвестном направлении, а второй сделал пару шагов навстречу Локхарту с учениками.

— Профессор, — кажется, выговорить эту должность в отношении красавчика зельевару стоило мучительного труда, — вполне вероятно, преподавателю ЗОТИ не помешало бы сейчас осмотреть место происшествия вместе с патрульными Аврората. Вы, двое, за мной.

Он резко повернулся и так же резко встал, когда Локхарт недоуменно переспросил (мальчишки едва не впечатались в спину слизеринского декана):

— Какое место происшествия, профессор Снейп?!

Гарри не видел лица зельевара, но заметил, как его левая рука сжалась в хрустнувший кулак, и костяшки на ней побелели, а правая сделала неуловимое движение выдернуть что-то из рукава. Но до красавчика вовремя дошло, он хлопнул себя по лбу и громогласно хохотнул:

— Ах, да! Конечно! Что это я! Уже иду — без меня там не начинайте!

В тишине коридора скрипнули зубы так и не обернувшегося Снейпа. Последний оплот надежды Гарри и Рона, жизнерадостно напевая под нос, удалился к выходу. Теперь спрятаться было не за кого.

— Слушаю, — коротко распорядился зельевар, приведя пленников в учительскую и одним мановением искрящейся от его бешенства палочки зажигая сразу все лампады на стенах и свечи на столах.

Поскольку вперил взгляд своих жутких черных глаз он в Гарри, говорить пришлось тому.

— Сэр, барьер на платформу девять и три четверти нас почему-то не пропустил. Мы ждали, что до одиннадцати нас кто-нибудь хватится, но никого не было. Мы не знали, как дать о себе знать, а поезд ушел. Мы с Роном подумали... — (На слове "подумали" в глазах Снейпа заплясали огоньки неподдельного любопытства, которое, вне сомнений, носило научно-исследовательский характер.) — В общем, нам пришлось лететь на метле, и до самого замка всё было в порядке. Только когда мы уже подлетали, что-то вдруг... э-э-э... произошло...

Тут не выдержал Рон:

— Метла потеряла управление, сэр! Мы пролетали недалеко от Гремучника, и ива как будто притянула нас к себе, клянусь вам! Мы ей ничего не делали!

Алхимик махнул рукой, и рты провинившихся студентов захлопнулись безо всяких заклинаний.

— Сообщение от родителей с вокзала Кингс Кросс пришло сразу же после отправления экспресса. Вокзальные службы нашей стороны тотчас же приняли меры по устранению неполадок, — с холодной яростью, но, кажется, уже чуть отойдя от первой вспышки — во всяком случае, искрить его палочка прекратила, — медленно заговорил Снейп. — Какого черта вам, мистер Уизли, и вам, мистер Поттер, не сиделось на месте? Или вы считаете, что без таких кумиров, как вы, начало занятий в Хогвартсе было бы сорвано?

Понимая, что пререкаться с ним бесполезно, мальчишки опустили головы. Где-то в глубине души возмущенный Гарри понимал, что профессор Снейп в некотором смысле прав: лететь верхом на палке с прутиками через всю страну, да еще и на ночь глядя, рискуя стать мишенью каких-нибудь особо бдительных магловских подразделений ПВО, было полным безрассудством. Но это только теперь понятно, а тогда, на вокзале, они с Уизли настолько переполошились, что все эти риски отошли на задний план.

— Какое рвение к учебе! По вам и не заподозришь... — словно прочитав его мысли, ядовито подметил алхимик.

Гарри, наверное, извинился бы за учиненный их появлением переполох, но как раз тут на пороге возникла Минерва МакГонагалл и набросилась на своего студента, как разъяренная кошка. Досталось и Гарри. В общей сложности Гриффиндор и Когтевран потеряли из-за их выходки по пятьдесят баллов, Снейп и палец о палец не ударил — и даже, кажется, сам был немного удивлен нервозностью замдиректора. Единственное, ради чего он подал голос в самом конце, — это потребовал отработок повинности. МакГонагалл заявила, что найдет применение своему студенту вместо тренировок по квиддичу, а с мистером Поттером профессор Снейп может делать всё, что посчитает нужным во имя взыскания, это уж пусть они обсуждают с Флитвиком. То есть, минимум две недели драить по вечерам котлы в подземельях. С кислыми физиономиями и испорченным настроением мальчишки отправились по своим общежитиям — "приводить себя в надлежащий вид, чтобы спуститься к окончанию праздничного ужина и не остаться голодными".

— И где только тебя носит, босс? Мне без тебя паштет в глотку не лезет! Есть у тебя совесть? Мы с Шаманом и мисс Лавгуд вас обыскались! — это было первое, что выдал Мертвяк, карауливший хозяина у портрета Серой Дамы, а та, как назло, задала ребус позаковыристей, чтобы с отгадкой Гарри промаялся минут десять.

Но всё остальное в поведении ворона говорило о том, что он чем-то очень доволен.

* * *

Тем временем за столом преподавателей царило немыслимое оживление. Директор, представив нового профессора по Защите, куда-то исчез; затем Снейпа вытянуло в скрытую дверь за столами, как черный дым в вентиляционную шахту; следом на мягких лапах общество незаметно покинула Минерва. Вот тут-то и началось веселье как для студентов, так и для учителей. Особенно подозрительно смотрелись сбившиеся в кучку шепчущиеся дамы, к которым время от времени переметывался чароплет Флитвик.

— Да я вам точно говорю, Роланда! Не учился он у нас в Шармбатоне! Мы бы такого не забыли! — убеждала тренера по квиддичу Синистра, разрумянившись то ли от пары глотков шампанского из розовых лепестков, то ли от интереса к теме. — Я окончила в том же году, и...

— Здесь он учился, в Когтевране, на курс младше меня, — вмешалась наконец преподавательница древних рун.

— Локхарт — в Когтевране?! Батшеда, ты уверена, что ничего не путаешь?! — дамы, включая Аврору Синистру, перекинулись на профессора Бабблинг.

— Учился, учился, — подтвердил Флитвик, отвлекшись от мужской беседы справа от него. — Помню его. Перспективный был мальчик, но уж больно тщеславный. Без колдокамеры — ни шагу не ступит, а если и ступит, то все равно как перед колдокамерой.

После этого прыснула даже мадам Помфри, но сделала вид, будто поправляет передник. Септима Вектор бросила взгляд на красавчика в голубом, который только что с изысканной легкостью завладел вниманием шести— и семикурсниц всех четырех факультетов:

— У меня создается впечатление, что у нас принимают на эту должность того, кого не жалко...

— Сейчас, сейчас, погодите, я точно вспомню его прозвище, — рунистка затрясла крупными белыми руками, словно приманивая к себе разбежавшиеся воспоминания, а когда вспомнила, снова подавилась смехом: — Ой, девчонки, не могу!

— Ну не томи уже!

— Батшеда! Я сейчас Сибиллу из прострации вытащу — она тебе что-нибудь предскажет, если не перестанешь ржать! Говори давай!

— Не могу! Филиус, отвернитесь, не при вас!

— Позвольте, как это, как это?! — и это была последняя капля, заставившая профессора определиться с выбором стороны: он окончательно пересел к дамской части преподавательского состава, переместив стопку книг на соседнее кресло и водрузившись поверх нее.

— Филиус, закройте уши! Батш и так сейчас взорвется от смеха, и мы ничего не узнаем! — возмущенно заголосили мадам Хуч и мадам Пинс.

— Стинкхорн! Его звали Стинки! О, Мерлин, я это вслух сейчас сказала?! Ой-ёй, мне стыдно, очень стыдно, налейте чего-нибудь запить! О-о-он... Он перепортил чуть ли не всех своих однокурсниц и... В общем... Стинки он и есть! [1]

____________________________________

[1] От stinkhorn — веселка обыкновенная, или фаллюс нескромный, или сморчок вонючий, или сморчок подагрический (лат. Phallus impudicus) — гриб-гастеромицет порядка веселковые, или фаллюсовые (Phallales). Народные названия: "выскочка", "чертово яйцо", "яйцо ведьм", "срамотник". Некоторые подвиды этого гриба имеют весьма примечательную форму, следствием чего стало его название.

— У него еще бантик на волшебной палочке повязан, — проходя мимо, будто невзначай бросил профессор минералогии в забавной красной шапочке, похожей на турецкую феску, только без кисточки. — Голубенький, с блестками.

— Пеббл, вы шутите? — Помона готова была догнать минеролога и привлечь к присяге, а он лишь качнул феской, подтверждая реальность сказанного.

— Я тоже видела, — хохоча, простонала Аврора. — Ба-а-антик!

Флитвик запротестовал:

— Такого уже не может быть, Альберт пошутил!

— На что спорим? — астроном с готовностью протянула ему руку.

— Давайте, кто из вас проспорит, тот должен будет две недели на своих лекциях трижды произнести фразу: "Скорость роста веселки обыкновенной — одна из самых больших скоростей роста в природе и может достигать четверти дюйма в минуту"! В начале, в середине и в конце пары, — предложила библиотекарь Пинс — солидная, казалось бы, леди. С фотографической памятью.

Флитвик неосмотрительно согласился, даже не подозревая, что в ближайшие полмесяца на его занятиях студентам всех курсов и всех факультетов будет очень весело — как минимум, трижды за урок.

* * *

Гарри думал, что уже отвык чему-то удивляться в мире волшебников, но Хогвартс, который с этого учебного года патрулировался министерской службой безопасности в режиме инвиза — то есть, достаточно деликатно, чтобы никто из студентов и преподавателей не испытывал неудобств и не сталкивался нос к носу с "желтыми мундирами", — да, Хогвартс продолжал преподносить сюрпризы то в одной области, то в другой.

На свой вводный урок к второкурсникам Гилдерой Локхарт заявился в обществе вращавшейся вокруг него, как кольца Сатурна, колдокамеры. Она фиксировала каждый шаг великого путешественника, выбирая для этого самые удачные ракурсы. Ослепив девчонок белоснежной улыбкой (и, понятное дело, нажив себе будущего врага в лице каждого мальчишки), профессор вызвал Гарри к своей кафедре, мановением палочки поставил на доске у них над головами сияющий автограф и, вдосталь наснимавшись с юной знаменитостью на фоне собственных вензелей, перешел к делу. Нет, он даже не подумал объяснить ученикам хотя бы азы той дисциплины, которую им толком так и не давали — если не считать пары раз, когда раненого Квиррелла замещала МакГонагалл и один раз — Снейп. Локхарт стал задавать Поттеру наводящие вопросы о том, не изобрели ли маглы чего-нибудь интересного в области информационных технологий, и ответ о телевидении и радио его не удовлетворил:

— Увы, нет, Гарри, Гарри... Всё не то. Я ведь не могу открыть для себя круглосуточный канал в этом вашем телевизоре или радио, там будут принимать участие и всякие другие люди. Но на мой скромный взгляд, мир не имеет права совершить такую ошибку, не узнав, кто и как совершает настоящие открытия. Это несправедливо. Ты же понимаешь, что в люди выбиваются... хм... не самые достойные.

Гарри хлопал глазами, как и его сокурсники — с потоков Когтеврана и Гриффиндора. И не понимал, к чему клонит великолепный Гилдерой, которого за спиной почему-то всё чаще называли Веселкой. Раздосадованный его недогадливостью, Локхарт спросил напрямую:

— Я говорю об изобретении, которое позволит мне рассказывать миру в любое время суток, что я делаю, понимаешь? Может быть, я хочу поделиться тем, что ел на завтрак?

— С... со всем миром, сэр? — переспросил Гарри, с трудом представляя себе этого павлина клонирующим хлеба и обращающим воду в вино с целью накормить и напоить страждущих. Ведь он же имел в виду это, правда?

— Ну да! Это же здорово и удобно! Я снимаю себя во время завтрака, снимаю сам завтрак — и отправляю хронику в этот... в телевизор, или как его там. Когда мне только захочется. Представляешь? Почему бы тебе не узнать рецепт пунша, который понравился Гилдерою Локхарту, и не создать себе в точности такой же, чтобы приобщиться к... Ну, ты же понимаешь?! К великому! Ты ведь уже прочувствовал вкус славы, не так ли?

— М-м-м... сэр, а можно я сяду?

— Садись. Я вижу, что от открывшихся перспектив у тебя ослабели ноги. И вполне тебя понимаю, мой мальчик! Что ж, жаль, жаль, что маглы не спешат нас порадовать. Остается надеяться на собственные силы — и, возможно, вы скоро узнаете о грандиозном прорыве!

Акэ-Атль толкнул локтем Гермиону, увлекшуюся разъяснением Рону правил "Морского боя", в который они совершенно по-простаковски играли под партой на коленке. Она вопросительно дернула подбородком, а Куатемок многозначительно дернул бровью в сторону профессора. Уизли и Грейнджер оценивающе поджали губы, покивали и продолжили прежнее занятие, уже не рассчитывая, что и этот учитель донесет до них хоть что-то стоящее.

Настоящим спасением для Поттера оказалась отработка у зельевара. Естественно, разбазаривать драгоценное время студента на протирку котлов вручную Снейп не собирался. Наскоро очистив магией загрязнившуюся во время уроков посуду и инструментарий, слизеринский декан уводил Гарри на полигон Сокровенного острова, по которому мальчик успел изрядно соскучиться за лето. И если мадам Хуч и капитаны квиддичных команд доводили студентов до изнеможения тренировками на стадионе, то Снейп ничуть не милосерднее гонял Поттера по базальтовым глыбам, возвращая его в форму с прошлого учебного года.

— Сэр, а вы настоящих драконов точно никогда не дрессировали? — осмелев, однажды спросил Гарри во время передышки между поединками и сам себе удивился. Сказать это на уроке зельеделия было бы равносильно самоубийству. А здесь алхимик, отбросив со лба влажные от пота волосы, лишь ухмыльнулся и пообещал, что второкурсников скоро познакомят с людьми, способными укротить и драконов, и кого похлеще. Флитвик, оказавшийся рядом, и подавно захихикал своим мультяшным смешком дятла Вуди. Словом, Сокровенный остров был территорией, где все участники на время закапывали томагавки войны и объявляли перемирие.

"А что на самом деле нужно было сделать с этими корнуэльскими пикси?" — интересовался Поттер после безумного урока по ЗОТИ, когда Локхарт едва не утратил все наглядные пособия, а также гламурную палочку с именным бантиком. И все три профессора, а также подключившиеся к беседе авроры, которых Гарри уже видел после жесткой посадки на Иву, начинали с пеной у рта спорить, какими методами лучше усмирять подобных тварей.

— Щекоткой! Чарами щекотки! — убеждал всех Флитвик, подпрыгивая от нетерпения. — Верное средство!

— А я думаю, мисс Грейнджер сделала правильнее! — возражала Вектор, неприкрыто гордясь своей любимой ученицей.

— Я бы заморозил, — мрачно хмурился Снейп.

— Никто не сомневался в твоей кровожадности! — посмеивался аврор с разноцветными глазами. — Но после того орчатника, который пикси устроили в кабинете Защиты, я бы применил к ним то же самое. Или даже Фулминис Энсис... чтобы наверняка!

— И после этого — кто в чьей кровожадности не должен сомневаться... — с философской удрученностью качая головой, деланно вздыхал зельевар. — Я подразумевал вообще-то не этих несчастных существ...

"Как справиться с напавшим акромантулом?" После вопроса Поттера Флитвик схватился за сердце, решив, что красавчику-Стинки вступило в голову притащить на урок Хагрида, которому вступило в голову притащить туда же одного из своих чудовищных питомцев. Гарри стоило немалого труда успокоить своего декана, заверив, что вопрос был чисто теоретический — со своими приятелями он пытался делиться тем, что хотя бы урывками узнавал от учителей вне уроков, поскольку от официальных занятий по ЗОТИ толку не было ровным счетом никакого.

"Как звучит "восстань" у колдунов-вуду?"

"Что будет, если на инфернала наложить чары исцеления?"

"Почему никто никогда не видел кентавров-кобыл? Они вообще существуют?"

"Как укротить вейлу?" Вектор с размаха захлопнула глаза ладонью, Флитвик зарделся, как девица, авроры засмеялись, а Снейп крикнул с какого-то из нижних пролетов башни, что лучше всего делать это заклинанием "Стинкхорно эректус эскападум". Он, как и другие, был просто не в силах забыть знаменитое "Пескипикси Пестерноми", к досаде Локхарта так и не получившее признания широкой публики.

— Вот научите студента на свою голову, Северус! Научите! — перегнувшись через перила, предрек всё еще багровый от смущения декан Когтеврана.

— Не упадите, профессор! Ловить не буду, занят.

Так незаметно пролетел первый месяц учебы, и за плотной ежедневной занятостью Гарри даже как-то упустил момент, когда сдружились Луна, Гермиона и Джинни Уизли, даром что Лавгуд распределило в Когтевран, а младшую сестрицу Рона — как неожиданно! — в Гриффиндор. Встретившись на летних каникулах, девчонки лишь приглядывались друг к другу, окончательно же их смогла сблизить только учеба. И неугомонный Мертвяк Поттера.

А первого октября Гарри и все его однокурсники наконец-то познакомились с обещанными "укротителями кого-то похлеще драконов". И было это немного неожиданно, потому что по расписанию стоял первый в семестре и очень интригующий урок Магической Анатомии, а Поппи Помфри собрала все четыре факультета у себя в лазарете, где, как студенты и предположили, ожидалось чтение лекций. Однако всё получилось иначе.

* * *

— Пустишь на пару слов?

Когда Северус уступил дорогу, пошире открывая дверь, Макмиллан отлепился от косяка и неторопливо, по-кошачьи нога за ногу, забрел в комнату слизеринского декана.

— Есть новости? — Снейп на всякий случай наложил на комнату заклинание Муффлиато. По эффекту не аврорские чары, конечно, но сгодится. От крыс.

— Да ничего путного, — оглядевшись, Джоффри швырнул себя в ближнее кресло и блаженно в нем потянулся. — Тумбу, скорее всего, зачаровывал не то гоблин, не то эльф. Малоизученная магия, но мощная. А вот с деревом поговорить удалось.

Снейп не удивился. Скорее, он был бы обескуражен, если бы Друид не нашел общий язык с чем-то, наполовину торчащим из-под земли, хоть и с Гремучником. Волхование пуффендуйцев, которые умели общаться с растениями, как общаются прочие колдуны со стихиями и животными энергиями, всегда оставалось для Северуса за гранью понимания. Он уселся в кресло напротив Макмиллана, отделенное от того низким круглым столиком из малахита, и всем своим видом дал понять, что готов его выслушать.

— Ива поведала мне, что не могла не притянуть объект: он подавал сигналы на той же волне, что и мелкие рукокрылые, которыми она изредка питается в теплое время года. А вот почему "Нимбус" вдруг начал подавать ультразвук, мы так и не выяснили, есть только предположения. Фрагментов от метлы ваша сумасшедшая Ива нам практически не оставила. Она мало того, что со злости изломала всё, когда выяснила, что это несъедобно, так еще и испепелила обломки. Никаких улик. В общем, тот, кто встроил в метлу это немагическое (подчеркиваю!) приспособление, знал, что делает. Думаю, сработало оно так: устройство среагировало на близость Гремучника, Гремучник — на сигнал устройства, и механизм завелся. Так-то, насколько я выяснил, метлу в свое время проверяли на все виды проклятий и заклятий и не нашли ничего. Гарри сказал, что поначалу принял ее за подарок от крестного, потом спрашивал Лавгуда, не от него ли, ну а потом передарил мальчишке Уизли и несколько... забил на ее происхождение...

— Что лишний раз подтверждает поспешность Шляпы, которую она допустила при распределении... — процедил сквозь зубы алхимик, резким движением всей пятерни зачесывая со лба нависшую перед лицом прядь волос.

— Да он всего лишь двенадцатилетний мальчишка, Северус! Чего ты хочешь?!

— Ничего не хочу, а смерть возраст не спрашивает.

— Понятно, что повешенная на тебя обязанность не может вызывать ничего, кроме досады. Но, Мерлина ради, будь ты к нему снисходительнее!

— Я и так снисходителен дальше некуда! — раздраженно бросил Снейп, которому эта фраза, в той или иной вариации прилетавшая от всех, кому не лень, порядком набила оскомину. — Он позволяет себе такие вольности, за какие любого другого...

— Ох, брось! Можешь ты хотя бы передо мной не разыгрывать этот спектакль? Кстати, ты видел, что творится с руками Лонгботтома?

— Видел. Диагноз "криворукость" — это, как правило, неизлечимо.

— Бедняга Невилл, по признанию его одногруппников, провел каникулы за упражнениями по неорганической химии, которые ты им задал на лето. И всё это, чтобы угодить твоему величеству. Чтобы ты поменьше орал на него на занятиях.

— Я не ору.

— Орешь.

— Можешь повесить в мой кабинет какой-нибудь из своих измерителей децибелов и убедиться.

— Орать можно даже шепотом, — не поведя и ухом, парировал аврор; они сверлили друг друга глазами, но взгляд Макмиллана смеялся, а Снейпа — метал молнии. — Чуть больше доверия, Северус — я тебе ручаюсь, это не так больно, как кажется!

— Иногда это не больно, а смертельно. Поэтому я не доверяю никому, и ты не исключение. Избавь меня от выслушивания твоих проповедей.

Джоффри зевнул:

— Ты чертов гребанный параноик, ну да хрен с тобой, живи как знаешь. Лучше скажи, ты осмотрел свой дом, как мы тогда договаривались?

— Да. Ни единого намека. Написать она ничего не могла, сказать — тоже. В хогвартсовских подшивках — упоминание в "Пророке" середины века, что была капитаном команды плюй-камнистов, на том и дело стало.

— В том-то вся беда, — согласился аврор. — Принцы всегда держались особняком, несмотря на невероятную древность рода. Подозреваю, что поэтому и не вошли в "Священные двадцать восемь"...

Снейп лишь презрительно фыркнул, давая понять свое отношение к этой снобистской книжонке. Впрочем, чего кривить душой, в годы учебы он был бы счастлив увидеть там девичью фамилию своей матери, чтобы заткнуть грязные рты некоторым любителям просклонять его имя. С возрастом и тумаками — само прошло и отвалилось.

— Ты же сам знаешь, проще разговорить тысячелетний бук, чем наших невыразимцев, — продолжал Макмиллан, который явно наслаждался возможностью растечься по креслу и спокойно полежать во время недолгого перерыва между дежурствами. — Но я кое-что нарыл, так что с тебя... м-м-м... ладно, позже придумаю.

— Если оно того стоит, — тут же ввернул алхимик, которому очень не хотелось становиться чьим-либо должником.

— Ну ты и скупердяй! — восхитился Джофф.

— Кстати, насчет скупердяйства — выпьешь чего-нибудь?

— Надо же, вспомнил! Да ты образец гостеприимства, Северус!

— Не обольщайся, ты еще не видел карту вин.

— Могу себе вообразить — наверняка что-то наподобие "Книги о вкусных и здоровых ядах". Но нет, я же сейчас всё-таки на службе. В другой раз не откажусь. Так вот, Принцы, как оказалось, были родоначальниками и множества побочных, ставших магловскими, ветвей. Не волшебники, а, скорее всего, сквибы, не пожелавшие мириться с вынужденным бездействием и ушедшие в мир простецов. Во всяком случае, среди европейской знати их следы просматриваются еще со времен Карла Великого. Это были лучшие фармацевты своего времени... Трудно не заметить взаимосвязи.

— О ком речь? — как бы Снейп ни притворялся, будто ему все равно, любопытство взяло свое: интерес к родословной и людям, которых он до последнего времени абсолютно не знал и которые являлись его отдаленными пращурами, победил прочие опасения.

Макмиллан несколькими ленивыми пассами наколдовал в воздухе светящуюся багрово-золотистую эмблему с желтым щитом и пятью алыми шарами на поле, рыцарским шлемом, увенчанным короной с ключом и восседающим поверх всего этого черным орлом.

— Узнаёшь?

— Нет. Я не силен в геральдике. Что это?

— Герб клана Медичи.

Зельевар недоверчиво прищурился. Где Британия и где все эти дворянчики — впрочем, Джоффри прав: изрядно расползшиеся по всей Европе дворянчики. За столько столетий всё возможно, так что тех же Медичи где только ни встретишь...

— Хочешь сказать, аптекари...

— Чтобы унять свой скепсис, можешь потом заглянуть в какую-нибудь книгу по магловской истории и поискать портреты братьев Лоренцо и Джулиано, — поиграл бровями аврор.

— Любопытно, но не более того. Ничего для решения проблемы не дает.

— Да успокойся, я ничего с тебя за это не требую. Снейп, ты ужасен! Я начинаю понимать твоих бедных учеников...

— Мне сейчас больше интересно, были ли в роду у Блэков змееусты.

Макмиллан даже немного застрял с ответом, пораженный тем, насколько стремительно собеседник переметнулся на другую тему. Но он и не мог бы отреагировать по-другому: авроров не было нынче в дуэльном зале на уроке ЗОТИ.

— Сегодня во время поединка, устроенного этой жалкой пародией на Жана Маре...

— Жан Маре? Кто это?

Снейп отмахнулся:

— Любимый актер моей матери. Из маглов, конечно. Словом, вместо того, чтобы просто уничтожить змею, наколдованную Малфоем, Поттер вступил с нею в диалог. На глазах у всего второго курса он беседовал с нею на парселтанге.

— Гарри?!

— А ты знаешь еще одного живого Поттера? — почти прошипел алхимик, рискуя, что аврор запишет в змееусты и его. — Насколько мне известно, ни у кого из Певереллов этой способности зафиксировано не было. А написано о них не в пример больше, чем об остальных родах.

— Ну так что ж? Спящие гены проснулись. Поттеры, как и многие, все равно дальняя родня Салазара.

— Слишком дальняя, чтобы наследовать такой дар. Тут должен быть ближний круг, и Блэки...

— А при чем тут Блэки?

Посвящать Макмиллана в некоторые неприятные догадки было не к спеху. Но без невыразимцев тут, опять же, не обойтись. Такие вещи, скорее всего, переносят в Архив. Однако догадываться, к чему клонит Северус, Джофф начал и сам. Он даже привстал в кресле и слегка отстранился:

— Ты хочешь сказать, Лили... Нет... Северус, ты же не серьезно это?.. Мерлинова борода! Ты совсем рехнулся в своих казематах...

— Просто можешь узнать?

Слишком многое сходилось. И активные, местами самоубийственные попытки блохастого добраться до крестничка, и то, что мальчишка усматривал в еиналеЖ за смутными образами тех, кого он воспринимал как своих родителей. И мальчишкина непохожесть на очкастого лося — изящное сложение, узкая кость, длинные пальцы, чем не могли похвастать ни Поттер-старший (или последний), ни Лили; слишком темные волосы, не всклокоченные, как у этого гриффиндурка, и не свивающиеся проволочными кольцами, как у нее, а лишь едва-едва волнистые и тонкие, но густые. Такие в школьные годы были у Регулуса Блэка, младшего брата этого кобеля. Теперь еще вот парселтанг, что совсем ни в какое кольцо для квоффлов не лезет...

— Если тебя это утешит, то сразу, навскидку, могу сказать, что у супер-чистокровных Блэков тоже рыльце в пушку: кое-какая их сквибовская побочка, о которой они, само собой, предпочитают помалкивать, отметилась и в одной знаменитой семейке отравителей. То ли испанцы, то ли итальянцы. Но тоже тех еще времен и тоже темные, дальше некуда, даром что маглы. O'key, я наведу о них справки. Но тебе все равно в Мунго обратиться не мешало бы, на пятый этаж...

— Все там будем.

Обменявшись любезностями, бывшие однокурсники расстались. И только поздней ночью, разогнувшись над столом после проверки домашних заданий тупоумных новичков, Северус обнаружил в дальнем углу своей комнаты то, чего там никогда не было и быть не могло. Подойдя поближе и на всякий случай приготовив палочку, алхимик узнал в объекте, нагло выросшем из стены, пуховый лазурник.

— Ну вот и как мне к этому относиться? — задал он риторический вопрос подглядывавшей в иллюминатор старушке Кунигунде. Сомиха шевельнула многочисленными шлангами-усами и гордо удалилась в зеленую муть озера.

Снейп досадливо ругнулся, а затем выполол распальцованный отросток, хотя и знал, что теперь это бесполезно. Если уж лазурник, да еще и подсаженный опытным гербологом, завелся в помещении, извести его можно только Адским пламенем. И то не факт. Впрочем, пусть живет — любопытно будет посмотреть, как скоро загнется растение-антидепрессант в "его казематах", да еще и с таким соседством.

24. Она сразила всех, кого ботанил доктор Крабб

"Они долетели", — значилось в короткой записке, которую принесла казенная сова, и даже почерк его выражал крайнюю степень недовольства. Не нужно было никакой магии, чтобы обнаружить раздражение в каждом элементе каждой буквы. Странно, почему это "долетели"? Ведь они с тем смазливым рыжим мальчишкой собирались ехать вместе со всеми остальными — то есть, как принято, на их дурацком поезде, и...

— Ч-черт! — Петунья едва не выронила листок в мойку, когда на бумаге ответом ее мыслям внезапно проступило чернильное и категоричное: "Даже не спрашивай!" То есть она в принципе знала о таких фокусах еще со времен учебы сестры в Хогвартсе, но именно теперь готова к ним не была.

— Что там, дарлинг? — тут же вклинился Вернон, подкреплявшийся перед поездкой в "Вонингс", куда должен был отвезти Дадли на учебу, а затем еще успеть в свой офис. Он видел почтовую сову. Появление этих птиц в последнее время не вызывало у него никаких приятных эмоций.

Петунья бросила на них с сыном косой взгляд через плечо, уклончиво улыбнулась:

— Из этой школы. Просто уведомление, что он доехал, — (Долетел, Петунья, долетел!). — У них там такие правила.

И, небрежно выбросила листок вместе с конвертом в мусорное ведро. Чтобы, как только Вернон и Дадли покинут столовую и их голоса донесутся с подъездной дорожки, украдкой вынуть письмо и перепрятать уже у себя в комнате, между страницами старого фотоальбома, куда никто, кроме нее самой, не совал носа.

Гарри сильно изменился за год — кажется, стал больше напоминать свою мать. Петунья усмехнулась: однажды, лет в тринадцать, Лили из вредности наколдовала себе короткое каре и прямые черные волосы, поссорившись с мамой уже и забылось по какой причине. И вот теперь, если бы не природная, почти фарфоровая бледность кожи, мальчишка был бы как две капли воды похож на ту вздорную зеленоглазую брюнетку, что вихрем носилась по дому с Нуби — единственным, кого нисколько не озадачила изменившаяся внешность младшей из хозяек.

Долетели они... Вот не зря Петунья уже после первого года обучения Лили и Сева возненавидела их школу, полную опасностей и бестолковостей! Она всегда подозревала, что у этих волшебников не все дома, но чтобы до такой степени...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мальчик, с которым они за три года до этого повстречались у бакалейной, — и дерганный, изможденный, тощий, как скелет, студент Хогвартса были совершенно разными людьми. Некогда бледная до прозрачности, но чистая и даже будто светящаяся изнутри кожа, напоминавшая о фигурке фарфорового пастушка на мамином комоде, сделалась тусклой, неровной, пергаментного оттенка, да еще и со следами сыпи, которой рано было еще появиться в его возрасте и которая свидетельствовала о серьезном обменном сбое в организме — Петунья уже тогда читала журналы о здоровье и знала о таких вещах не меньше, чем доктора в их провинциальной больнице.

Когда-то со своим несколько отрешенным взглядом темно-карих глаз сын "этой джипси" [1], как прозвали в Коукворте странную миссис Снейп (чтобы разнообразить менее оригинальное "чертова ведьма"), показался Петунье заблудившимся между мирами странником. Принцем нищих из неблагополучного квартала. Принцем, потому что при всей его чудовищной неухоженности и едва ли не рубище, которое он носил, в нем проглядывала порода, как проглядывает она у вельмож на портретах прошлых эпох. Несмотря на непропорционально крупный, коршуньим клювом изогнутый нос, несмотря на физическую хилость, очевидные признаки сколиоза и кривые зубы. В отличие от Эвансов, не пожалевших средств на качественные брекеты для зубов обеих дочерей, а также следивших за их осанкой, родителям мальчика из Паучьего тупика было наплевать, что и как растет во рту у их ребенка: не гнилые — и на том спасибо. Лишь много позже Петунья узнала, что по какой-то иронии судьбы фамилия его родни по материнской линии звучала как Принц. Да, да, со стороны той самой "тетки-джипси" с тяжелым взглядом и престранным вкусом в одежде. И уже будучи совсем взрослой, старшая сестра Эванс поняла, что никто, кроме нее — даже Лили — не заметил тогда в Северусе еле уловимых "благородных" примет и тщательно запрятанной, словно змея под камнем, скрученной в пружину силы. Да, уже тогда она умела почуять энергию иного рода, нежели обладала сама, и определить ее степень. Для этого Петунье не нужна была никакая магия. Это был инстинкт.

_________________________________

[1] От англ. gypsy — "цыганка".

"Что с тобой такое?!" — воскликнула она, встретив их у калитки коттеджа и в ужасе глядя на хмурого заморыша. Вместо ответа он что-то прошипел и удрал, а Лили объяснила, что Сев перепутал какие-то там реактивы на зельеварении, в результате чего сильно отравился. У него появились серьезные проблемы с пищеводом, желудком и другими органами, но говорить с ним на эти темы не стоит, чтобы не поссориться.

Приручать дикого принца из трущоб пришлось заново, с нуля. Зато к исходу лета в темных глазах снова заплясало адово пламя, хотя выглядеть здоровее он с тех пор уже не стал, и, похоже, даже магия не помогала полностью исцелить его внутренние увечья. Хотя кто-нибудь другой, особенно магл, на месте Сева после такого просто бы не выжил.

Как до поступления в эту чертову школу, Снейп опять стал беззаботно валяться в траве за компанию с Нуби и поддразнивать старшую девочку Эванс наперегонки с младшей, а незадолго до конца каникул разозлил Петунью так, что она даже привет не желала ему передавать до самого Рождества. Всё потому, что они с Лили забрались к ней в спальню ради очередного розыгрыша, но ее самой там не оказалось, предатель-Анубис, виляя хвостом, даже не гавкнул, зато на столе валялось письмо от директора Хогвартса. Они его стянули и прочли, негодяи! Дамблдор объяснял, что не может принять Петунью в школу, но не потому, что якобы не доверяет ей как лишенной магии, а по той простой причине, что она даже не сможет увидеть замок и прочие зачарованные места. Маленькие дурачки хихикали над нею, но она никогда в жизни не призналась бы, из-за чего на самом деле хотела оказаться в этом гнезде безумия, пусть даже на невыгодных для нее условиях. Петунья устроила бы им там всем перепутанные реактивы! В качестве фамильяра при осуществлении ее грандиозных планов ей прекрасно мог посодействовать Нуби.

И вот, спустя почти десять лет с их последней встречи, "принц нищих" объявился снова, поймал ее в минимаркете Литтл-Уингинга, и Петунье еще там, в магазине, захотелось взвыть и разреветься от пронзительной боли в защемившем сердце. По сравнению с этим ходячим мертвецом, с этим затравившим себя постом монахом в черной сутане, которая болталась на костлявых плечах, будто саван, тот двенадцатилетка был само воплощение здоровья и благополучия. В первые секунды встречи миссис Дурсль... нет, Петунья Эванс, вдруг не к месту очнувшаяся в Петунье Дурсль, едва ли могла разглядывать его — иначе и правда зарыдала бы и, как последняя овца, скомпрометировала себя перед всеми знакомыми. А сплетни в их маленьком городишке распространялись моментально.

Снейп спрашивал что-то о ее письме племяннику, о тех арабских духах... Она всё равно не могла сосредоточиться на вопросах, слова рассыпались на незнакомые созвучия, не достигая разума. Петунья заставила себя смотреть во ввалившиеся, темные, как у ястреба-гарпии, и такие же внимательно-строгие глаза, взгляд ее скользил по совершенно осунувшемуся безжизненному лицу. Жесты исхудалых, но, несмотря даже на это, красивых рук отвлекали ее внимание. Только голос его оставался тем же, что и десять лет назад. И еще то, как искривлялись циничной ухмылкой его губы: защищаться другим способом потерявшийся в мирах странник, похоже, так и не научился. И то, как зашкаливала по-прежнему скрытая от посторонних энергия. Не просто магия, что плескалась и в сестре, а та же сила, которой обладал Вернон Дурсль и из-за которой Петунья, махнув рукой, четырнадцать лет назад сделала свой отчаянный выбор, лишь бы сжечь все мосты и пресечь саму возможность... бла-бла-бла. Какой тошнотворный пафос! Пет, ты перечитала "Унесенных ветром": "мы сделаны из одного теста", ну да, ну да! Так вот это они сделаны из одного теста, а ты... "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань". Твой уровень — это Вернон Дурсль и сила Вернона Дурсля. Успокойся и дыши ровно!

Только в Верноне эта сила была ворованной, не собственной, и поняла она это слишком поздно...

И вспомнился их разговор с Лили, в те каникулы, которые они впервые провели порознь с Северусом. Сестра выглядела разбитой, хотя пыталась изображать бодрость. Даже проницательная Петунья всего пару раз застукала ее с зареванной физиономией. Считая себя более опытной в силу возраста (сейчас смешно и вспомнить!), она принялась выведывать у юной ведьмы, что произошло. Продержавшись пару дней в осаде, на третий бастионы Лили пали, и девчонка всё ей рассказала, заново испытывая то, что пережила тогда. И добавила, что после такого больше не хочет его ни видеть, ни слышать — ее никто не посмел бы обозвать шлюхой, а он воспользовался их дружбой и тем, что она не сможет испепелить его на месте. Когда праведный гнев сестренки чуть остыл, Петунья спросила:

— Помнишь, когда я разнимала Нуби во время свары, и он в запале меня цапнул?

Пес вопросительно поднял морду с ковра, на котором еще секунду назад безмятежно посапывал, распластав брыли и растопырив уши. В темно-карих, не по-собачьи умных глазах проступила тревога, лоскутки ушей поднялись в боевую стойку. При виде едва заметного шрама у хозяйки на руке он всегда неподдельно страдал.

— Помню, но при чем тут...

— Следуя твоей логике, я должна была после этого выгнать его на улицу и забыть?

— Ну ты сравнила! Собаку и...

— Хм... Не знаю, эта собака поумнее большинства людей, а люблю я ее больше, чем многих двуногих. А как насчет тебя?

Лили от неожиданности рывком стерла злую слезу и уставилась на сестру типично Снейповским волчьим взглядом. Глаза цвета болотной ряски сверкали. "Ох, и понабралась! — усмехнулась про себя Петунья. — Нет бы чего хорошего!"

— Что "насчет меня"?

Старшая из дочерей Эвансов коварно прищурилась:

— Ты знаешь — что. Ответь себе, а не мне. И прекрати уже расхаживать тут с похоронным лицом! Тебе не пять лет, а еще ты ведьма, поэтому получше многих должна уметь принимать решения. И держать себя в руках! Иди, определись, и чтобы я больше не видела этих соплей.

Лили, наверное, даже не подозревала, как нестерпимо хочется Петунье узнать, что она решила. Пожалуй, даже результатов экзаменов в медколледже та не ждала с таким трепетом, как окончательных выводов, сделанных рыжей сумасбродкой. Но Лили так ничего ей и не сказала. Она лишь повеселела, как будто какая-то гора, не дошедшая до Магомета, свалилась с ее плеч. И проходила так до отъезда в Хогвартс. А следующим летом...

Словом, следующим летом, наглядевшись, как бегают они, семнадцатилетние, по поляне в их полузаброшенном коуквортском парке, как учит он сестренку новым заклинаниям, с ловкостью зверя увертываясь от ее пробных выпадов, и как хохочет юная парочка, если какой-нибудь из приемов нет-нет да и зацепит живую мишень, сшибая с ног в траву, Петунья просто молча отступила в глубину зарослей и поплелась домой. Там на квадратных листочках из блокнота она написала имена, прозвища, возраст и краткие характеристики своих наиболее перспективных поклонников. Свернула листки, высыпала в островерхую шляпу сестры и, подбросив их в воздух, поймала "на кого бог пошлет". Развернутая бумажка гласила: "Вернон Дурсль. 24 года, зануда, но надежный".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Глядя на приехавшего после первого курса Гарри — похорошевшего, но с печальной тяжестью в глазах, Петунья подумала, что вот будь он ее сыном, а не Лил, то... Но стремительно отбросила крамольную мысль и даже встряхнула головой, чтобы выгнать ее остатки. Лишь бы никто из этих не заподозрил, что она всё еще помнит.

Ей повезло, что сестра и Сев при ней часто обсуждали симптомы и последствия применения разных заклинаний, но, конечно, только вербальных. Однако то, кошмарное, вербальным не было. Ей показалось, что весь мир вывернулся наизнанку, точно содранный с ноги чулок, и что она сама вот-вот погибнет, видя весь этот ужас. Так плохо Петунье было только три раза в жизни — когда умер Нуби, а позже, один за другим, родители. Потом ей в мозг будто ввернулся какой-то шип. Повертелся там среди извилин — будь он настоящим шипом, то смесил бы плоть в жидкую кашу. И отступил. Между прочим, чувство, отдаленно похожее на проникновение того шипа в мозг, повторилось у нее при недавней встрече со Снейпом. Но длилось оно какую-то секунду, а дальше и вовсе произвело забавный эффект, как будто, вытащив занозу, кто-то виновато извинился, подул и быстро залечил ранку. Во всяком случае, такое впечатление осталось у Петуньи, и она была почти уверена, что это Сев применил к ней какое-то не слишком допустимое сканирование, а потом пытался замолить грешок. С каких это пор, интересно, он стал таким деликатным? Даже смешно...

Возвращаясь к прежней истории... После того, как перевернулся мир, ее оставили в покое. Но она поняла, что продолжает помнить всё, тогда как остальные простецы и маги забыли правду и начали помнить то, чего никогда не было, какой-то жуткий калейдоскоп бреда, смешанного с полуправдой. Подмена охватывала только последние лет семь-восемь, но действовала повсеместно.

Ей приходилось угадывать и подстраиваться, чтобы не выдать себя, не смотреться белой вороной на общем фоне и не загреметь в психушку. Миссис Вернон Дурсль быстро поняла, что лучше помалкивать, чем, брякнув какую-нибудь глупость по меркам сошедшего с ума мира, привлечь внимание магловских докторов, а еще хуже — тех жутких колдунов, которые это подстроили. Первое время даже Вернон косился на нее с подозрением, ведь при нем-то она не могла молчать все двадцать четыре часа в сутки. Когда в довершение ко всему им на порог додумались подбросить малолетнего племянника в старинной люльке — словно они были богадельней и на улице стояла июльская жара, а не ноябрьские заморозки, — в их семье и подавно кончился покой.

Дурсль чуял в мальчишке бесконечный резерв той самой энергии, в которой он так нуждался, но которую ему приходилось постоянно высасывать из людей. В период ухаживаний и первого года брака он даже пытался проделывать это с Петуньей, однако Сев и Лили, тогда еще не уехавшие в Ансеттлдшир, обучили ее одному фокусу, и поползновения Вернона прекратились. Гарри же никому пожаловаться не мог, да не так уж много ему это и стоило: от волшебника магл-вампир насыщался быстро. В итоге за десять лет у них организовался своеобразный симбиоз, и Петунья в их отношения не лезла.

Иногда ей казалось, что Вернон читает ее мысли, поэтому от подсознательной ревности в нем происходит неприятие мальчишки, которое он с легкостью передал и Дадли — изрядно избалованному, но, если разобраться, то незлому ребенку (по крайней мере, так хотелось думать его матери). Женщина оказалась в роли буфера между сыном и мужем с одной стороны и племянником — с другой. Она не была дипломатом, она всего лишь окончила йоркширский университет, учиться дальше на медика не стала и ни дня не работала. Ни по специальности, ни вообще. Но ей пришлось познать азы тайной дипломатии и постоянно практиковаться в профессии санитарки, поскольку дети в ее семье отличались особым даром зарабатывать себе травмы. И если на щупленьком жилистом Гарри всё заживало, как на собаке, то с крупным и полным Дадли дела обстояли иначе. Каждый из них сложением и выносливостью пошел в своего отца. Да, в "коня и трепетную лань", никуда тут не свернешь...

"Только ты одна, кто может что-то рассказать, Пет. На тех, кому не смогли ничего потереть — заклятье. Почему это не сработало на тебе? Хрен знает. Ну да, согласен, чудный ответ, но я действительно не знаю, почему на тебя не действует магия. Я не смею от тебя чего-то требовать, да я сам в бегах, как видишь! И Нюн... Северус, как и все, считает, что это сделал я. Но, Мерлин, надо придумать, как выкрутиться. Его мать ведь жива еще? Не знаешь... Я попробую выйти на нее. До Азкабана у меня было одно его важное воспоминание, он сам мне его тогда отдал на хранение. Хочу узнать, где оно сейчас. Если я его найду, то сделаю копию, отправлю ее Гарри, и мы сможем решить сразу всё, не вмешивая тебя. Северус мне самому, конечно, не поверит, там не осталось камня на камне, как он только не рехнулся после такого... Так что только через мальчика. Тебе, Пет, и в самом деле лучше пока не высовываться. Но если не объявлюсь к Рождеству — попробуй сделать хоть что-нибудь. Где их могила, в Годриковой? Хорошо, до встречи. Мальчишку я перенес в каморку, он теперь спит. Сраные дементоры, еле разогнал всю эту пиздобратию!"

Дементоры, Азкабан, придурочный крестный мальчишки, которого, как сорока на хвосте, притащила ее сестрица и которому не слишком-то доверял Сев... Вернее, Северус — отвыкай, Петунья, отвыкай уже от этой фамильярности, вы взрослые и чужие друг другу люди, не смей и вспоминать о том, что родственники... были родственниками! И правильно Снейп не доверял, чувствовалось в этом Сириусе что-то, на взгляд старшей из дочерей Эвансов, вызывающее. Что-то, магнитом притягивающее неприятности. Любое его появление порождало суету, создавало сумбур и сеяло смятение. Неизбежно. Как будто это были три кита его личности. Впрочем, она, наверное, слишком предвзята. Воспоминание? Вероятно, это то самое воспоминание об обстоятельствах рождения Гарри: сестра незадолго до гибели сказала тогда, что Севу... Северусу пришлось каким-то образом (Петунья и знать не хотела об этой технологии!) извлечь свою память о том событии и куда-то спрятать — видимо, отдать ненормальному Сириусу. Зачем Блэку понадобилась могила в Годриковой Впадине? Ведь даже неизвестно, где закопали настоящую Лили и осталось ли от нее вообще что-то, годное для того, чтобы закопать? Тут такое творилось, таким швырялись... Еще бы ей, Петунье, объяснили, куда бежать и кого прятать. А то свалилась сестрица, как снег на голову, растрепанная, вся в крови, с бешеными глазами — и давай орать, невменяемая. Можно ли было сморозить большую чушь, чем сморозила она? Захочется ли кому-нибудь говорить с нею после такого? Как она посмела не то что сказать — подумать это о родной сестре?! Как же они надоели со своими разборками! В страшном сне не привидится: Петунья, оказывается, в компании какого-то Поттера гонялась за ней, чтобы отобрать Гарри! Петунья, у которой маленький сын уже месяц страдал диатезом, а врачи подозревали сахарный диабет! Да, да, всё бросила и помчалась вместе с гадским Поттером гоняться за этой Принцессой на другой конец страны! Более безумным сценарием был бы только какой-нибудь супер-пупер-злодейский сатана, покусившийся на их драгоценное чадо. Насколько она знала, именно этот сценарий и стал официальной версией в магической истории после того, как их общий с волшебниками мир опрокинулся, вывернулся наизнанку, а люди забыли, как всё происходило на самом деле. Ах да, и в довершение к этому все должны были теперь считать Гарри сыном этого самого неведомого Джеймса Поттера! Ну, ей-то что, ее дело сторона, пусть сами разбираются в своих сказках, принц или гончар, лишь бы Дадли не тронули...

"Простите, миссис Дурсль, это вас беспокоит Кевин Брадшо, я преподаю английский язык и литературу у вашего сына и племянника. Извините, если отвлек вас своим звонком, но мне хотелось бы узнать ваши дальнейшие планы относительно Гарри: вернется ли он в школу? Перешел в специализированную? А, простите, можно ли узнать, в которую? В Шотландии?! Надо же. Что ж, я рад за него, очень одаренный мальчик, отличный слог, блестящий ум... Да, мистер Фишер, наверное, расстроится: он намекал, что хотел бы видеть вашего племянника в числе юнкоров журнала, который планирует. Всего доброго, миссис Дурсль! Будьте здоровы, миссис Дурсль!"

Мама, миссис Эванс, всегда боялась не самой магии, а того, что она рассорит сестер. И мама оказалась, как всегда, права. Если бы магия была у Туни и у Северуса или не было бы ни у Северуса, ни у Туни, всё сложилось бы совсем по-другому, и Петунья, повзрослев, увидела это с отчетливостью прозрения. А последним доводом к тому стал короткий, но обжигающий, немного удивленный, бередящий все чувства, затолкнутые в глубокую подземную пещеру, взгляд черных глаз. В минимаркете, куда после этого она не могла заставить себя войти месяца два или все три, уже решившись на отчаянное деяние, которое, вне всяких сомнений, безнаказанным для нее не останется. Но иначе... Иначе Петунья уже не могла. Надо было лишь хорошо всё продумать, а еще лучше — найти способ встретиться с этим Блэком и оговорить шансы вместе: одна голова хорошо, а две лучше.

Магия магией, но свои ошибки мы всегда творим собственной волей, без "волшебного пенделя". И расхлебываем их тоже сами. Иногда — всю жизнь.

Вот почему только она так ненавидит ту островерхую черную шляпу Лили, которую про себя назвала Распределяющей?..

* * *

Поппи Помфри собрала все четыре потока второкурсников в лазарете. После урока ЗОТИ, вынесенного по расписанию первой парой и состоявшегося в дуэльном зале, а главное, речи, которую толкнул затем Гарри во время обеда, все — кроме Гермионы и Полумны — осторожно, надеясь, что он не заметит, бросали на него косые взгляды.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А начиналось всё даже интересно: бодрый с утра, как бацилла туляренсис в крови суслика, профессор Локхарт прискакал на занятие в странном костюме — с какими-то аксельбантами, лиловой перевязью, усеянной алмазными стразами, в пышных кружевах вокруг шеи, запястий и даже отворотов ботфорт. На голове посверкивал окантованный узкой короной и унизанный павлиньими перьями синий берет. Губки бантиком, бровки, понятное дело, домиком.

Каждый первый день месяца уроки в расписании были объединенными для всех четырех факультетов — наверное, чтобы студенты не забыли друг друга в лицо. По крайней мере, иного объяснения не могли дать даже преподаватели. Так решил директор. Чаще всего его не было видно и слышно, но если он вдруг появлялся, то появлялся громко и запросто мог огорошить всех каким-нибудь экстравагантным нововведением. От последствий которого отходили потом всей школой и не один месяц.

— Друзья мои! — вскричал Гилдерой, воздевая повыше палочку с атласным бантиком. — Сейчас вас ждет незабываемое зрелище! Пройдемте со мной!

О, да, зрелище было и впрямь незабываемым. Особенно когда на помосте он попытался дуэлировать с профессором Снейпом под предлогом открытия клуба, где с одобрения директора все учащиеся могли бы отрабатывать на практике защитные боевые приемы, обсуждаемые во время теоретических пар. Если бы не индивидуальные занятия на Сокровенном острове, у Гарри, возможно, и оставались бы иллюзии насчет исхода этого "боя". Кажется, черный скорпион, вселившийся в Снейпа, не слишком-то и проворствовал: не стирая глумливой улыбочки, зельевар плавно вскинул вооруженную руку над головой. Пальцами свободной он начертал перед собой в воздухе руну защиты (другие студенты вообще не поняли, что это за руна, а самые одаренные и не заподозрили, что его движение что-то означает) и "специально для кандидатов в сквибы" отчеканил:

— Экспеллиармус!

Вообще Гарри уже отвык слышать от него названия столь простых заклинаний: однажды объяснив, учитель с тех пор совершал их невербально и немного преуспел, натаскав студента поступать так же. Но тут пришлось. И самое удивительное, что ни отбить, ни защититься профессор ЗОТИ не сподобился, а вместе со своей гламурной палочкой просто отлетел и послушно размазался по стенке. Кажется, парень переигрывал. По аналогии с Квирреллом Поттер воспринимал его несколько иным, нежели тот представлялся публике. А попросту — не верил, что занимающий такую должность педагог, плюс ко всему — выпускник Когтеврана — может и в самом деле быть настолько олухом. Снейп тоже слегка удивился, хоть и быстро скрыл признаки недоумения под обычной надменной маской. Локхарт похихикал в своей обычной манере делать хорошую мину при плохой игре, пошутил, мол, видите: чуть зазеваешься, и любой зельевар попортит тебе новый дизайн, — а затем начал выдергивать для спарринга столпившихся у помоста учеников.

— Я не пойду с ним! — уперся пуффендуец Эрни Макмиллан, когда профессор ЗОТИ сделал попытку поставить его против гриффиндорца Лонгботтома. — Он вчера на трансфигурации чуть дьявола не вызвал, ну его в болото!

Второкурсники засмеялись, особенно те, кто своими глазами видел, как чуть не поседела железная МакГонагалл. Но Макмиллана неожиданно оспорил алхимик, который, как известно, и сам всегда был не прочь поддеть "первого из кандидатов в сквибы":

— Бояться стоит не Лонгботтома, мистер Макмиллан. Бояться нужно Поттера, этого фея убивающей палочки. Профессор, позвольте предложить вам другой вариант: Поттер против моего студента.

Локхарт с любопытством заморгал подкрученными ресницами:

— Это кого же, профессор?

Вместо ответа Снейп взял руками за плечи и выдвинул перед собой Драко Малфоя.

— У вас есть шанс отыграться, мистер Поттер, — криво улыбнувшись, бросил он загадочную, понятную лишь им троим (Крэбб с Гойлом намек расшифровали бы вряд ли), фразу. И успел что-то шепнуть на ухо "белокурому ангелочку", перед тем как толкнуть его в спину, выгоняя на помост. Кривая улыбка учителя соскользнула на лицо блондина, и презрения в ней даже добавилось, хотя после той нелепой драки они с Поттером успели почти помириться и с тех пор оставались в сносных отношениях. Драко в полной мере оценил тогда сдержанность когтевранца, не пожелавшего выносить сор из избы, и снова бросил фразу о том, что такие люди нужны в Слизерине, а не где-то еще. Видимо, сейчас он решил подыграть своему декану, который — Поттер теперь отлично распознавал это выражение лица Снейпа — тоже играл на публику. Как говорится, к делу внесения межфакультетского раздора — будь готов!

Гарри ничего не оставалось, как ответить на вызов. В какой-то мере он был даже благодарен алхимику за эту затею. Безусловно, тот руководствовался желанием оценить результат внеклассной работы студента, но мальчику это давало возможность взять реванш за рождественское поражение в стычке у подножья статуи "тетушки Молли". Про палочку Снейп сильно преувеличил: после той истории с Квирреллом она ни разу не дала хозяину повода в ней усомниться.

Проигнорировав Локхарта, который хотел подать команду к началу поединка, Драко выбросил невербальное оглушающее. Гарри частично увернулся: он привык двигаться во время боя, а не стоять на месте, как того требовали идиотские правила честной дуэли, однако на этом помосте сильно не разгуляешься. Но оно и правильно: в реальном бою противники могли схлестнуться и в узком коридоре, и надо быть готовым ко всему — хоть к сражению в наматраснике.

Смахнув последствия Малфоевского заклинания и подавив желание приложить слизеринца в ответ чем-нибудь из репертуара драконов-стихийников, Поттер запульнул в него банальной щекоткой. Как говорил профессор Флитвик, иногда важнее скрыть ото всех, что умеешь больше. Кажется, сейчас был именно такой случай. "Не выпендривайс-с-с-ся!" — прошипел знакомый голос в голове.

— Серпенсортиа! — как будто подслушав это предупреждение, между приступами мучительных нервных спазмов крикнул корчившийся на полу Драко и выбросил заклинание. Из палочки его вылетела желтая стрела и приземлилась на темное покрытие возвышения. Однако это была не стрела, а живая змея.

Струясь, как тонкий ручеек, прокладывающий себе новое русло, рептилия заскользила к Поттеру. Весь зал студентов испуганно охнул. Гарри не видел, кто как отнесся к этому, он чувствовал только общий страх и шорох чешуи ползущей к нему змеи. Подняв узкую аккуратную головку, она остановилась, кольнула пространство прытким язычком и зашипела. "Здравс-с-с-ствуй!" — тут же услышал Гарри в голове.

— Господа, а теперь посмотрите, как нужно противостоять этому заклина... — начал было Локхарт, вскидывая свою бантичную палочку, но Малфой подскочил, как ошпаренный, забыв даже о наложенной на него Риктумсемпре, и заорал:

— Нет, профессор, только не вы! — никто еще не успел забыть, как Гилдерой залечил сломанную во время квиддичной тренировки руку Рона Уизли: школьные метлы не шли ни в какое сравнение с утраченным "Нимбусом", а Рон привык закладывать лихие виражи. — Поттер, стой не двигайся, я...

Они одновременно со Снейпом дернулись уничтожить змею, поскольку шутка явно затянулась, но Гарри вдруг повелительно взмахнул рукой. Этот невероятный по дерзости жест заставил оцепенеть даже зельевара, словно кролика перед удавом. Но Поттер понятия не имел о произведенном эффекте, увлеченный созерцанием желтой змейки.

— Кажется, мы недоговорили в прошлый раз, мой маленький маленький принц, — снова облизнувшись, она подползла еще ближе и снова остановилась, будто налетев на невидимую преграду. — О, моя близорукость сыграла со мной злую шутку, милорд! Вы уже заставили себя увидеть?

— Да, Шани. Но это лишь половина дела. Разбуди меня условленной фразой, и пусть начинается!

Змея словно того и ждала:

— "Celui que je touche, je rends à la terre dont il est sorti". [2]

_________________________________

[2] "Всех, кого я коснусь, я возвращаю земле, из которой они вышли" (Сент-Экзюпери "Маленький Принц").

Странно и остро прозвучали французские слова в его голове, как бы прострелив мозг. Тот, кого мальчик называл Шани, размахнулся и стрелой кинулся ему в грудь. Два заклинания опередили бы змею и уничтожили, но Гарри сам оградил ее от удара, выставляя щит. Ледяное скользкое тело пронзило его в районе солнечного сплетения, заставив чуть охнуть от укола и согнуться пополам. Змея исчезла. Приходя в себя, краем глаза Поттер успел заметить, как поспешно убирает палочку Гермиона. Второе щитовое, которому недавно обучил гриффиндорку сам Гарри, до этого обученный алхимиком, принадлежало ей. Поттер отбил посланное в летящую змею Эванеско Снейпа, Грейнджер — Малфоя. Одновременно. Не сговариваясь.

В этом было что-то запредельное.

И только восторженное восклицание Локхарта: "Пассаж дня!" — вернуло Гарри на землю, с которой он чуть было не ушел от удивления.

Когда однокурсники совсем достали его тем, что поглядывали во время обеда, как познавшие дзен на завсегдатая Колеса Перерождений, мальчик не выдержал и рыкнул на Акэ-Атля, Тони, Терри и Майкла, которые сидели вокруг него за общим столом:

— В конце-то концов, хватит! Хватит таращиться на меня! Да еще с такими глубокомысленными рожами! Или говорите уже, что не так, или, если ни хрена не знаете, уткнитесь в свои тарелки и жрите рагу!

— Э-э-э... — протянул Корнер и просительно посмотрел на Шамана. — Может, ты?

На лице его крупными буквами было написано, что он боится неадекватной реакции Гарри, умудрившегося озадачить даже Снейпа, подставляясь змее, которая, хвала Мерлину, на излете утратила свою убойную силу и рассеялась. Вот и теперь своим выпадом он только усилил настороженность приятелей. Что-то случилось с уравновешенным флегматичным Поттером! Акэ-Атль оказался смелее и рассказал о том, почему в волшебном обществе змееусты считаются опасными людьми, хотя это и чрезвычайно редкое явление. Поттер, как ни в чем не бывало, продолжал наворачивать тушеные овощи. На плече его завозился Мертвяк, Гарри сунул ему заготовленный кусок мяса и снова взялся за ложку.

— И это всё? — дослушав до конца, спросил он; Гарри казалось, что он на несколько лет старше всех соседей по столу, и это ощущение было не неприятным, но удивительным, каким был его первый день без ношения очков. Слыша разговоры когтевранцев-семикурсников, мальчик понял, что вот с ними он, пожалуй, нашел бы сейчас общий язык. Во всяком случае, проблемы двенадцати— и тринадцатилетних интересовать его внезапно перестали. — Короче, ни разу вы меня не убедили.

Мертвяк заинтересованно поскреб когтями кожаную нашивку на мантии хозяина. Мальчишки уставились на Гарри.

— А какого рожна тебе еще надо? — удивился Куатемок. — Это ж не мы придумали...

— Знаешь, Шаман, если бы это придумали вы, это было бы хотя бы подкреплено какой-никакой логикой, — Гарри покачал ложкой перед клювом ворона, тот помотал головой, следя за солнечным бликом в мельхиоре, но когда не сумел толком сфокусироваться, переловил лапой за черенок, отобрал и с усердием Белоснежкиной мачехи погрузился в созерцание себя. — Короче, я не вижу никакой закономерности в приведенных примерах. Сам говоришь, случаи, когда колдуны начинали говорить на парселтанге, очень редки и еще реже зафиксированы в летописях. А те, что зафиксированы, закончились плачевно. Ну так ясное дело — потому их и зафиксировали, что они нашумели. Все знают истории утопавших, которых дельфины вытолкали на сушу и спасли, и никто не знает, скольких они вытолкали в открытое море и утопили. Не потому что этого не было, а потому что об этом некому рассказать.

Бут и Корнер переглянулись. Энтони — тот согласно кивнул, а Шаман пожал плечами:

— Просто Салазара всегда побаивались, ну и...

— Салазара и этого... Которого-нельзя-называть... Который вроде был родственником Слизерина. По слухам. А может, и не был. Одна бабка сказала, в общем, — подхватил Гарри, продолжая раскручивать нить размышлений вслух. Он сейчас проговаривал всё это скорее для себя, чем для них: так оказалось проще думать. Черт, а может, это как раз ему открылся дзен, и просветленный теперь он? Вот был бы номер: дважды избежал Авады — и с низкого старта прыжок сразу в нирвану. "Ежедневный пророк" посвятит такому событию аж целую передовицу, будет чем гордиться перед внуками, восседая в центре цветка лотоса, круто. Поттеру стало смешно, когда он услышал в ухе саркастичное шипение профессора Снейпа: "Наша знаменистос-с-с-сть!" Вот кто особо "обрадуется" такой передовице. А вместе с ним — эти три невидимых аврора, которые вынуждены колесить по Хогвартсу круглые сутки, чтобы исподтишка обеспечивать безопасность учеников, и главное — Гарри Поттера, который в конце первого курса и так уже едва не очутился на том свете прямо в сердце самого безопасного места на земле. Именно так: самого безопасного. После предыдущего "безопасного места", скрытого чарами Фиделиуса, откуда его, единственного живого, вынесли со шрамом на лбу. Да волшебный мир — это просто сборник исключений, в котором редкие правила почти не просматриваются, а если и просматриваются, то выглядят как легкая погрешность в статистике! Мальчик фыркнул и продолжил, не обратив внимания, что теперь примолкли и прислушиваются к нему даже те, кто сидел в отдалении: — То есть, что мы имеем в итоге? Быть змееустом плохо, потому что им был неназываемый террорист. Если бы у Неназываемого было еще какое-то хобби — скажем, вышивание крестиком — то всех, кто тоже любит вышивать крестиком, нужно было бы за это пересажать в Азкабан. А ничего, что Адольф Гитлер картины писал? Это ведь бросает тень на всех живописцев, Ступефай им в печенку! Вторая мировая началась в пятницу? Прекрасно — надо запретить все пятницы, и мировых войн больше не будет.

— Босс! — донеслось с плеча.

— Что?

— На! — Мертвяк вручил ему ложку. — Придем к Помфри — накапай себе сюда валерьяночки. Разошелся ты не на шутку что-то...

— Да достали пялиться, потому что! — напоследок Гарри резанул злым взглядом окружающих студентов, с грохотом поднялся из-за стола и стремительно вышел из Большого зала. Гермиона почти сразу же оставила гриффиндорский стол и отправилась следом.

— Какая муха тебя укусила? — нагнав его в коридоре, спросила заслуженная хулиганка и по совместительству всезнайка всея Хогвартса. — Ну да, в народе змееусты не приветствуются, ничего ты с этим не поделаешь. Вот ты, когда видишь свастику, первым делом что вспоминаешь — солярный ведический знак или фашизм Гитлера? Или попробуй зигануть где-нибудь в магловском Лондоне. А большинству магов свастика, хоть на лбу у тебя выбитая, — она указала на его зигзагообразный шрам, — или "зиг хайль" не скажут вообще ничего. Зато когда кто-то начинает говорить на языке змей, их это сильно нервирует. Это другая культура и другие правила. Разве ты не слушал, о чем летом рассказывал мистер Лавгуд? Уже пора бы включиться в новые обстоятельства, мальчик-надежда!

Гарри посмотрел на нее, на поддакнувшего ей Мертвяка и неожиданно для себя успокоился. Опять же — словно ему было не двенадцать запальчивых лет, а намного больше, и он уже умел держать себя в руках. В карих глазах Гермионы он наблюдал теперь тот же огонек взрослости, чередующийся с обычными лихими чертиками. Пусть Грейнджер и в самом деле старше него на год — ей недавно стукнуло тринадцать — но не настолько же взросло она вела себя раньше! Поставить рядом вундеркинда и тридцатилетнего человека с таким же объемом знания — и все равно ребенок ни по ужимкам, ни по суждениям не сравнится с опытностью старшего напарника. Что-то было не так во всей этой истории. И опасаться стоило этой непонятности, а не парселтанга Гарри. И не его волшебной палочки, над непредсказуемостью которой при каждом удобном случае обожал поприкалываться профессор Снейп.

— Ладно, забудь, — примиряющим тоном сказал Поттер. — Зато теперь до меня дошло, почему я понимал, о чем говорил змей Квиррелла. А то всё голову ломал, откуда мне может быть знаком древнеегипетский.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Помфри окинула собравшихся в лазарете студентов придирчивым взглядом:

— Старосты! Здесь все?

— Да, мэм, — откликнулись четверо шестикурсников, которые привели сюда младших со своих факультетов.

— Благодарю за помощь. Можете отправляться на свои занятия, — и, когда старосты ушли, вытащила палочку. — Господа второкурсники, прошу вас быть предельно собранными. Сейчас я открою камин, настроенный на прямой переход в госпиталь Святого Мунго. Не толпимся, не толкаемся, не галдим — разбиваемся парами и в строгой очередности делаем шаг в огонь, а когда приземляемся в заданном пункте, стараемся быстро освободить дорогу следующим за вами товарищам. Если, конечно, вы не имеете намерений остаться там, куда мы сейчас держим путь, насовсем.

Взмах палочки, и огромная стена в самом конце лазарета пришла в движение. Колонны разъехались, облицовочная панель треснула четко по центру, и оставшиеся половинки покатились прочь друг от друга, как двери в вагоне подземки. Внутри обнаружилась гигантская полость, скрывавшая такой же гигантский, футов двадцать в высоту, старинный камин из черного камня. По обеим сторонам от топки возвышались два черномраморных атланта, а из центра, над аркой самого портала, на пришедших взирало гневное лицо змееволосой Медузы Горгоны, выбитое в виде камеи.

— Как наша! — заметил кто-то из слизеринцев. — Только больше.

Увлеченные новой особой, опять же — связанной с ядовитыми пресмыкающимися, — студенты наконец-то забыли про Гарри. Глаза Горгоны вспыхнули, огонь загудел, и транспортировка началась.

Полет через камин — удовольствие сомнительное, но от него мутило гораздо меньше, чем от трансгрессии с мистером Лавгудом. Помещение, где они очутились, тоже было немаленьким, но и до владений мадам Помфри ему было далеко. Завершая процессию, за последним студентом из камина вынырнула и сама колдомедик, придирчиво оглядела одежду и стряхнула палочкой с белоснежного накрахмаленного фартука несколько крупинок приставшей сажи.

— Идемте.

Пока они добирались из уставленного странными капсулами зала в соседний, Гарри ощутил тычок между ребрами и, оглянувшись, встретился глазами с Гойлом:

— Поттер, тут говорят, ты летом у своей тетки газоны стрижешь, не?

Крэбб, топающий рядом, гоготнул.

— Только по ночам, Грегори. Днем приходится учить парселтанг. И натравливать гадюк на особо любопытных соседей, которых ночью не покрошило газонокосилкой.

Гарри не увидел, а почувствовал, как сразу несколько однокурсников, не сговариваясь, отшатнулись от него в разные стороны. Хотя дураку понятно, что он просто язвит. Похоже, "дурак" — это не наинизшая оценка интеллекта из возможных... Одно хорошо: телохранители Малфоя отвязались, ушли переваривать сказанное.

В какой-то миг мальчику показалось, что легкий сквознячок доносит из соседнего помещения сладко-жуткий запах трупа. Судя по реакции окружающих, многие из которых попытались зажимать носы и морщиться, — не показалось. Они еще не вошли, но с той стороны дверей послышался грохот. Помфри заглянула первой, затем нетерпеливо помахала рукой, чтобы зашли и студенты.

Соседняя комната была выстужена, как слизеринские подземелья, но распятому на каменном столе в центре зала мертвецу это не мешало успешно разлагаться. Кажется, сзади кого-то вырвало. Многие возмущенно загалдели.

Тотчас двери с другой стороны от тех, в которые вошли они, с треском распахнулись, и внутрь ввалилась невысокая коренастая женщина в кимоно и с боевым японским веером вместо палочки в руке. Увидев учеников, веер она закрыла, а затем окинула посетителей едким взором раскосых черных глаз.

— А, прибыли! — только и буркнула она, направляясь к столу с препарированным трупом; от запаха у Гарри кружилась голова, перед глазами висело воспоминание-дементор, а в памяти мелькал образ директора. Дамблдор стоял внутри гудевшего вокруг него тайфуна, словно дирижируя оркестром, что играл Вивальди. Палочка в его руке выписывала неведомые кренделя из греческого алфавита. И всё это вместе порождало у мальчика мысли о смерти. Еще не хватало грохнуться в обморок и опозориться на пару с тем слабонервным, не удержавшим обед в желудке. Кстати, кто это был? Голос женщины вернул Гарри в реальность: — Один момент, я не успела допить чай!

Женщина в кимоно проследовала прямо к разделочному столу, на котором сбоку, возле руки покойника, стояла чашка и лежал в блюдце надкушенный круассан. После этого вырвало еще нескольких, и, судя по топоту ног, они поспешили выбежать за дверь.

— Эй, смельчаки, а я бы вам туда не рекомендовала! — с явным аппетитом дожевывая свой десерт и прихлебывая рогалик чаем, крикнула им вслед странная дама. — Только сейчас инферналов загоняли по местам, вырвались. Поэтому извини, Поппи, за скомканную встречу. То одно, то другое...

— Я бы для первого знакомства убрала... вот это, — с каменным лицом суховато намекнула на труп мадам Помфри.

— Угу, угу! — поспешно закивала женщина с набитым ртом. — Шишаш-шишаш! Вот и всё! — она улыбнулась, отряхнула руки, вытащила веер и небрежно им взмахнула. Стол, грохоча прыгавшей на нем чашкой с ложкой, укатился в стенную нишу, и трупная вонь быстро растаяла в воздухе не без помощи какого-то невербального заклинания. — Как всегда, пообедать полноценно нам тут не удается.

— Разрешите представить вас нашему патологоанатому, — холодным тоном продолжила колдомедик, окидывая взглядом второй курс, ряды которого с каждым новым поворотом событий в этом нестандартном уроке рисковали терять все больше и больше участников. Дама слегка кивнула. — И нашего патологоанатома — вам. Это профессор Анатомии Прозерпина Умбрасумус.

— Угу, это я, — разглядывая лица второкурсников, согласилась профессор и широко улыбнулась, вот только при виде этой улыбочки все, кроме мадам Помфри, сделали шаг назад.

— Тогда мне пора возвращаться. Надеюсь, сегодня вы вернете их всех живыми и здоровыми, профессор?

Чего угодно ожидал Гарри, но не таких шуточек от их строгого школьного врача. А Помфри, не задержавшись насладиться произведенным эффектом, удалилась в комнату с камином.

— О, как вас на этот раз много! — оценила Прозерпина, останавливаясь взглядом на Гарри. — Война, значит, не за горами. В семидесятые было то же самое... И мальчиков, я погляжу, среди вас гораздо больше. Как и тогда. Можно и к профессору Вектор не идти за расчетами. Ладно, возвращаемся к насущному, господа. Всё равно к седьмому курсу вас тут будет гораздо меньше.

Кто-то ойкнул, по рядам пробежал шепоток. Поттер подумал, что накрашена она тоже как гейши с картин в кабинете дядьки. И вообще, кажется, она на самом деле японка, а японцы в военном деле толк знали.

— Итак, сейчас мы все находимся в мортуриуме госпиталя Святого Мунго. И здесь мы с вами от курса к курсу будем изучать всё, что связано с анатомией, физиологией и неврологией маглов и магов. В первую очередь эти знания пригодятся будущим медикам, а кроме того... Что, мисс... э-э-э?..

— Грейнджер, мэм. Простите! А по какому из учебников мы будем заниматься?

— По всем трем, которые вам предложили в Косом переулке, мисс Грейнджер. И я порекомендую вам дополнительную литературу, если, конечно, вы захотите учиться у меня серьезно.

Гарри напряг слух, но за спиной вроде бы больше никто не падал и не икал.

Словно ее и не прерывали возмутительнейшим образом, Прозерпина продолжила предыдущую мысль с того же места, на котором ее бросила:

— А кроме того, господа, знания о человеческой анатомии совершенно необходимы тем, кто собирается стать колдохудожником-портретистом. Есть тут у вас такие?

Кто-то замычал, кто-то хихикнул, кто-то фыркнул. Со стороны гриффиндорцев донесся немного писклявый голос Парвати Патил — этим они с сестрой-когтевранкой почти не отличались друг от друга.

— У нас зато Уизли хочет стать актером! — наябедничала она.

— В самом деле? — под смех студентов Прозерпина приподняла брови. — Достойное устремление. Главное — чтобы не анатомического театра.

Рон покосился на однокашницу и показал ей кулак из-под мышки. Стайка подружек Патил прыснула и захихикала.

Профессор Умбрасумус еще раз взмахнула веером, и прямо из плит, выстилавших пол морга, выросли неудобные и страшные, как устройства для пыток, металлические табуреты. "Присаживайтесь!" — любезно разрешила преподаватель.

— Черт, я даже не знаю... — пробормотал возле Поттера Куатемок, с опаской оглядывая сидение. — Или штыри вылезут прям под жопу, или цепями прикуёт...

Просто с языка снял... Но Гарри пересилил себя и взобрался на лязгнувший сочленениями табурет, как Мертвяк на свой насест.

Прозерпина тем временем стала рассказывать о предмете, который преподавала.

Смысл ее вводной лекции сводился к следующему (Гермиона была единственной, кто пытался конспектировать, держа пергамент на весу на ладошке). Анатомически и физиологически никакой разницы между магами и маглами, конечно, не существовало — те и другие относились к одному общему виду. Поэтому все бытовавшие в народе легенды о чисто магических заболеваниях, которым якобы не были подвержены маглы и маглорожденные и которые не сильно угрожали полукровкам, а также о чисто магловских недугах, не цепляющих чистокровных волшебников, являлись не более чем мифом. Удобным для подтверждения расистских псевдоучений. Никакой корреляции между всеми этими болезнями и способностью к волшбе научный подход не выявил. Но легенда всё равно осталась жизнеспособной, и многие маги верили в нее так же, как многие маглы верят в свои божества.

На самом деле всё зависело только от иммунитета, а также от силы исцеляющей магии и, безусловно, от качества лечебных зелий. Хотя и колдун при определенных обстоятельствах мог лишиться жизни из-за какого-нибудь запущенного отека Квинке или поздно диагностированной скоротечной саркомы. Различия можно было обнаружить только в работе нервной системы, и то лишь определенных ее участков. Причем не столько между не-магами и колдунами, сколько внутри самой популяции волшебников, ибо у простаков эти участки находились в Мертвой, а у сквибов — в Слепой Зоне. И у тех, и у других они пребывали в состоянии пожизненной летаргии, посему изучать этот вопрос на примере данной категории населения не имело смысла. Зато активность этих участков полновесно влияла на способности людей из Пробужденной и Живой Зон, независимо от их социального происхождения и древности рода, если речь шла о наследственных волшебниках. Они умеют пользоваться не только внутренним ресурсом, но и черпать силы из окружающей среды, всё зависит от врожденного потенциала, от приобретенного желания учиться, от умения соблюдать правила, когда нужно, и когда нужно — изобретательно и нестандартно их нарушать. Хотя есть гипотеза, согласно которой ослабление магнитного поля планеты и прецессия земной оси могут влиять на частоту рождения магов. В точности так же природа регулирует численность живых организмов, постоянно задействует различные механизмы управления, не позволяя слишком размножиться какому-то одному виду в ущерб другим.

Гермиона снова подняла руку:

— А человек, профессор?

— Ну и как вы думаете, мисс Грейнджер, почему с каждым годом появляется все больше неубиваемых вирусов, которые провоцируют самые опасные человеческие заболевания? — спокойно пожала плечами Умбрасумус. — Почему становится меньше магов? То есть, существ, способных хоть как-то противостоять этим болезням благодаря колдовским приемам. В цивилизованных обществах это поняли и обычные маглы, которые раньше были одержимы манией размножения.

По рядам слизеринцев прокатился ехидный хохоток, и многие обернулись в сторону покрасневшего, как лобстер, Уизли. Сегодня был явно не его день. Драко, естественно, не удержался от соблазна подковырнуть собрата по чистокровности:

— Да ты нынче гвоздь программы, Ронни!

— Закройся, а? — поморщился Уизли.

Патологоанатом пока не вмешивалась. Любой профессор Хогвартса уже давно заткнул бы распоясавшихся студентов, она — нет. Гарри догадался, что Прозерпина прощупывает почву точно так же, как сейчас они все изучают границы, до которых простирается их свобода действий. Ему стало не по себе, потому что, когда так делала преподавательница математики в его старой школе, провинившимся потом не казалось мало — из поля зрения она не упускала никого. Зловещее спокойствие патологоанатома слегка пугало, как и ее профессия.

— Я могу продолжать, мистер... э-э-э?

— Малфой, мэм, — поднявшись с места, элегантно поклонился Драко. — Да, конечно, извините, мэм. Готов искупить.

— Да ни хрена он не готов! — вдруг взорвался Симус. Прозерпина с интересом взглянула на него, он смешался, сел и буркнул под нос: — Прошу прощения, профессор.

— Спасибо, господа, вы очень любезны. Так вот, мы с мисс Грейнджер остановились на том, что опасность перенаселения осознали и обычные маглы. Теперь они постепенно, своим ходом, ограничивают деторождаемость. В варварских народах процесс продолжается, как и раньше — бездумно. Миры и мировоззрения маглов цивилизованных и маглов полудиких конфликтуют куда сильнее, чем даже наш с магловским. Вследствие этого мало что меняется на общем фоне. Природа будет по-прежнему бороться с видовым перенасыщением. И бороться она будет при помощи наследственных и вирусных болезней. А еще — информационного пояса Земли, который побуждает саму популяцию к жесточайшим войнам и иным способам добровольного уничтожения себе подобных. И третий убедительный ее довод — голод. Голод, дикость и нищета на территориях экономически и социально неразвитых этносов. Вот они, три из четверых Всадников Апокалипсиса. Недаром магловские мудрецы считают, что когда их божество желает наказать человечество, оно лишает людей разума.

— Профессор, а можно еще один вопрос? Ну, совсем маленький? — Малфой символически вскинул руку, словно прося слова и, не дожидаясь ответа от вперившейся в него взглядом Умбрасумус, спросил: — Скажите, а что говорит наука насчет аллергии на латекс и на противозачаточные зелья у некоторых особей? И еще: пигментация волос как-то влияет на это? Например, у рыжих вол...

Разъяренный Рон швырнул в него Ступефай, Драко ушел из-под удара, Крэбб с Гойлом, вскакивая на ноги, выхватили палочки. Гарри тоже сжал свою, но рассчитывал вмешаться только в самый последний момент, если будет нужно. Внезапно из какого-то соседнего помещения — как бы не того самого, где профессор и ее коллеги только что гоняли каких-то инферналов — послышался утробный рев. Малфой оцепенел, кровь отлила от его лица, и оно сравнялось в цвете с волосами. Его "телохранители" тоже растерялись, а Невилл и Гермиона повисли на разъяренном Рональде.

— Не бережете вы себя, молодые люди, — огорченно вздохнув, профессор повернулась в сторону выхода. — С вашего позволения, я ненадолго отлучусь. Постарайтесь не перебить тут друг друга: у нас сейчас морозилка под завязку, и хранить ваши бренные останки будет негде.

— Драко, тебе уже сегодня говорили, что ты придурок? — едва Умбрасумус за порог, уточнила Грейнджер. Ей пришлось почти забраться на закорки Уизли, который заметно возмужал за лето, и чтобы удержать его, нужны были кандидаты покрепче нее и Лонгботтома, да только никто не желал связываться.

Крэбб попытался было переключиться на Гермиону, но Малфой ухватил его за плечо и покачал головой, всё еще бледный, как свежепреставившийся покойник. Винс пожал плечами — мол, как хочешь — и отстранился.

Распахнувшись настежь, дверь едва не слетела с петель и со всей дури грянулась о стену. В зал, пригибаясь под притолокой, кособоко вступило нечто, ростом напоминающее Хагрида, но всё как будто сшитое из кусков разных тел. Распространяя вокруг себя невыносимую бальзамическую вонь, как из котла Невилла на зельеварении, оно покорно ковыляло на изящном поводке, тянувшемся от его ошейника в руку профессора Умбрасумус.

Даже многотерпеливые пуффендуйцы подскочили с мест и облепили стены, пытаясь вжаться в них и стать невидимыми. Гарри с удивлением обнаружил себя, вместе с Малфоем прикидывающимся элементом декора в стенном проеме, но про палочки оба они не забыли. Хотя что с ними делать, похоже, не представлял ни один, ни другой.

— Это Франки, — жизнерадостно сообщила Прозерпина. — Он мой ассистент и совсем немножко инфернал. Франки не любит шумных студентов и вообще после смерти он мало что и кого любит. Кроме мозгов. В гастрономическом смысле. Не обижайте Франки, дети.

— Я... я пожалуюсь отцу! — дрожащим голосом, но пытаясь сохранить надменное выражение лица, пообещал Драко. — Ч-что вы... что вы это притащили в школу...

— В школу?! Вы ничего не путаете, мистер Малфой? — удивилась профессор, успокоительно поглаживая локоть чудовища — это максимум, до чего она сумела дотянуться, будучи дамой невысокой.

— Ч-что вы нас прит-тащили из школы и...

— Ну так ступайте, господин Малфой, ступайте в школу. Правда, тогда я не смогу выставить вам экзаменационную оценку на СОВ, когда до этого дойдет дело, но, мне кажется, с вашим положением в обществе учиться вам не нужно вообще. К чему все эти сложности, правда ведь? Махать палкой вас уже немного выучили, чего еще нужно сыну влиятельного аристократа?

Франки повел штопанной-перештопанной башкой, и Гарри ощутил, как шевелятся волосы на его собственной голове.

— Так что нужно сказать, мистер Малфой? — настаивала Умбрасумус.

Блондин засопел, но, подмяв под себя гордыню, всё-таки пробухтел:

— Извините.

— Прекрасно. Ступайте и не грешите больше. А с вашим отцом мы разговаривали по этому поводу на заседании Попечительского совета. И он сам пожелал, чтобы мы не давали разгильдяям-студиозусам никакого спуску. Посему вы можете пожаловаться отцу, но тем самым, конечно же, поставите в неловкое положение его самого, — с этими словами она вытащила из кармана кимоно полиэтиленовый пакет с каким-то окровавленным шматом внутри, раскрыла и подбросила вверх, не глядя.

Монстр схватил подачку на лету и слишком проворно для окоченевшего зомби. Заурчав от предвкушения, он с чваканьем выжал содержимое пакета в свою пасть. Гарри успел заметить только, что это были чьи-то мозги, от сдавливания превращенные инферналом в сырой паштет.

— Иди, Франки, — разрешила патологоанатом. — Ступай, место.

Сыто булькнув кишками, зомби развернулся и неспешно покинул прозекторскую.

— На первый раз достаточно. Все свободны, но передайте мадам Помфри, что ее чаяния не сбылись, и возвращаю я не всех. Вот этот, этот и, — тут Гарри опешил, потому что вместе с Драко и Роном она вдруг отметила и его, — и этот молодой человек останутся у меня для небольшой отработки. Мне всё же нужно закончить проведение аутопсии, а клиент, если вы не успели заметить, не может ждать, и каждый час промедления влияет на его свежесть не лучшим образом.

— А я-то за что?! — возмутился Рон, проигнорировав факт, что из них троих есть и тот, кто вообще не имел отношения к их гастрольному концерту.

— За несанкционированное колдовство во время занятия, — пояснила Прозерпина.

— Тьфу ты!

Драко тоже со злостью посмотрел на профессора, но не сказал ничего. А у Гарри вообще не нашлось слов, чтобы попытаться задавать вопросы. Пока два несостоявшихся дуэлянта переодевались в подсобке в рабочие костюмы, Умбрасумус задержала Поттера:

— А вашу маму я помню, — уже совсем с другой улыбкой призналась она. — Моя лучшая студентка, из нее должен был получиться высококлассный хирург. Мастерство буквально на кончиках пальцев! И это при том что пальцы у нее были совсем даже не хирургические: короткие, врастопырочку, сама ладошка широкая — почти квадратная. Не то что у вас! Хорошо помню ее золотые ручки! Ах, видели бы вы ее в деле — своими маленькими лапками она разрушала все стереотипы!

— Она тоже... ну, это... аутопсия? — мальчик покосился на нишу со скрытым в ней трупом.

— Разумеется. Но не в первый же день: так везет не всякому второкурснику.

Он с трудом сглотнул:

— Значит, мне повезло?

— Вы об этом? — она ткнула большим пальцем себе за спину. — О, нет-нет, я задержала вас только для того, чтобы почтить память Лили. Вы ведь, наверное, немногое о ней знаете?

Не то слово. Клещами ни из кого не вытянешь, как сговорились...

— Славная девочка. Вы очень на нее похожи, и если не израстете, то станете импозантным юношей... Она ведь и в алхимическом кружке состояла, вам рассказывали? Но все же ее призванием было врачевание. Эта проклятая война перечеркнула всё... Страшно представить, сколько талантливых детей погибло в той мясорубке в конце семидесятых... А теперь вообразите только, с каким ужасом прошедшие ту войну чувствуют приближение новой!

— А она правда приближается?

Умбрасумус грустно вздохнула:

— Вы думаете, я шутила? И не передать, как бы мне хотелось ошибаться... Но не буду вас больше задерживать, молодой человек. Мне еще возиться с этими двумя охламонами. Вы найдете камин, или вас проводить?

— Нет, спасибо, я найду.

Гарри и сам не знал, с каким настроением покидал морг магической больницы: радуясь ли, что услышал новую информацию о маме и не был принужден вскрывать прогнивший труп — или ужасаясь уверенности профессора, предрекающей бойню. Причем что-то внутри него, что-то более опытное и осознающее меру ужаса любой войны, шептало, что Прозерпина не ошибается.

Так улыбается ничего не понимающий, растерянный, попавший под обстрел и раненый ребенок, размазывая свою кровь по пыльному лицу и сбившимся в колтун волосам — и совсем другое творится в душе взрослого, который в это время смотрит на него со стороны. Гарри сейчас был и тем, и другим.

* * *

На карту упала тень. Хорошо, что Фред успел ее деактивировать и сделать вид, будто записывает на ней лекцию. Близнецы медленно подняли головы и уставились на алхимика. Снейп возвышался над ними, сложив руки на груди.

— Я думал, что ваше семейство уже не удивит меня ничем, но, похоже, заблуждался. Масштабы вашей наглости потрясают. Стоит ли такой ценой стремиться в магические анналы абсурдных рекордов, Уизли?

— Сэр, вы слишком быстро диктуете! — жалобно взвыл Фред и для наглядности повращал кистью с зажатым в пальцах пером, а Джордж утвердительно закивал. — Диктуйте помедленнее, невозможно записывать!

Но спасти карту и сохранить баллы, заработанные ловцом Гриффиндора в недавнем матче, им не удалось. После расправы интерес старого змея к своим жертвам угас. Небрежно сбросив экспроприированный пергамент на свой стол и даже не изгнав нарушителей из аудитории, он пополз по другому проходу между столами. Начитывать лекционный материал Снейп продолжил, ничуть не изменив нудных интонаций:

— В том случае, если нам необходимо зачаровать минерал снадобьем так, чтобы они стали единым целым и не вызывали неудобств в ношении и применении, но само зелье при этом не способно по своим базовым свойствам к затвердению, следует смешать его с нейтральным компонентом, подверженным полимеризации, и далее действовать указаниям вышеизложенной инструкции...

Близнецы тем временем совещались, как получить свою реликвию обратно, и уже совсем ничего не писали. Одногруппники косились на них с недовольством: стоит только на полкорпуса обойти "слизняков", обязательно откуда-нибудь вывалятся два этих рыжих помела и спустят к вейлиной бабушке всё заработанное потом и кровью.

Посреди урока в класс постучались, разбудив пару особенно прилежных слушателей на задних партах.

— Коллега! — донесся голос Локхарта из коридора. — Могу я войти?

Снейп махнул палочкой, распечатывая дверь, и с неудовольствием спросил, чего изволит "коллега", беспокоя его в столь неурочный урочный час.

— Профессор, Минерва сказала мне, что я могу обратиться за помощью именно к вам. В качестве наглядного пособия мне нужна засушенная печень норратского кожелапа. Она была уверена, в ваших запасах это найдется.

— Посмотрите вон в том шкафу, — процедил алхимик, который наверняка мог бы в секунду добыть всё необходимое приманивающими чарами, но не стал этого делать из повышенной симпатии к профессору ЗОТИ.

Стинки возился минут пять, нервируя Снейпа и тем самым радуя братьев Уизли, которые просто наслаждались раздражением клювоносой образины. С победным воплем профессор Защиты наконец нашел то, что искал, и поднял над головой экспонат, больше похожий на сплетение корней, чем на орган животного.

— Благодарю вас, профессор! Вы так меня выручили! Только во что бы это завернуть? Боюсь, если я так пойду по коридору... О! Я возьму? Кажется, тут нет записей. С меня — свиток взамен, мистер Снейп, и не думайте возражать! — он захлебнулся радостным смехом, обмотал печень дрянной твари бесценной картой, о которой алхимик давно забыл, и выпорхнул в коридор.

Близнецы переглянулись и погрузились в траур.

* * *

Вернувшись в Хогвартс после продолжительного отъезда, Дед вызвал к себе Снейпа уже поздним вечером. Впрочем, тот всё равно не спал, просто растянулся на кровати в одних штанах — он никогда не носил пижам, его вполне устраивали тонкие и свободные брюки, и чтобы сверху, несмотря на прохладу в спальне, не было ничего больше — и умозрительно перебирал события недавних дней. В полусонной голове бродили вязкие мысли, не давая уснуть. Последняя, на которой прервал его влетевший в спальню феникс-патронус Дамблдора, была связана с сегодняшним приходом Локхарта во время урока. То, что Стинки вел себя, как полудурок, не было в новинку. Но алхимика насторожило другое. Может быть, он и дует на воду после весенних событий в подвале Хагридова Пушка, но кое-какие симптомы в поведении "коллеги" намекали на недавнее использование им Фелициса. Снейп, конечно, подозревал, что многие студенты и даже кое-кто из коллег были бы не прочь глотать это пойло перед каждой встречей с ним, чтобы не отплевываться от его яда, но в данном случае даже для богача-Малфоя это было бы слишком расточительно, не говоря уж о заштатном преподавателе ЗОТИ. Хотя, в отличие от Квиррелла, Локхарт, вроде, не корчил идиота, а был им. Шляпа всё-таки иногда ошибается — вон и Поттера-младшего распределила на тот же факультет. Такими темпами Когтевран скоро будет дискредитирован похлеще Слизерина...

Идти на рандеву с директором не хотелось, но достаточно веской причины для отсрочки визита у Северуса не было. Ругнувшись на "светоносную плесень" [3] Макмиллана, бесцеремонно отвоевавшую себе уже часть второй стены в комнате алхимика и действительно благотворно влиявшую на настроение, он стал одеваться перед зеркалом. И вот в который раз внимание его задержалось на старом, давно побелевшем шраме, идущем наискосок через грудь спереди и в точности так же — на спине в районе лопаток. Его форма — двух ветвистых ветвей коралла [4] — и глубина некротии тканей не оставляли выбора вариантов, которыми он мог быть заработан. Это "Меч-Молния", Фулминис Энсис, калечащий не слабее Сектумсемпры, и если бы он попал фронтально, да еще и в район сердца или в голову, летальный исход был бы неотвратим.

_________________________________

[3] Мое почтение авторессе Аде-Мэнтис и ее одноименному произведению, так, увы, и не дописанному.

[4] В медицине маглов отметины этой формы носят название "фигуры Лихтенберга".

И даже при таком раскладе, о каком свидетельствовал нынешний вид шрама, выживание оставалось под сомнением: здесь нужно было своевременное вмешательство очень хорошего и сильного хирурга-травматолога, потому что электрический ток вкупе со стремительным отмиранием тканей убивали быстро и качественно даже парней покрупнее него... Между прочим, случаи, зафиксированные маглами, которые раньше авроров обнаруживали трупы убитых этим проклятьем, всегда были списаны на удар настоящей молнии (не гуляйте в грозу, господа!).

Странно, что цеплять внимание Снейпа этот шрам начал относительно недавно — когда заварилась вся эта каша с поступлением мелкого Поттера на первый курс, когда умерла Эйлин и когда призрак Пандоры Лавгуд передал ему через Луну загадочную колдографию-ребус, разгадать который он не сумел до сих пор. До этого алхимик относился ко всем отметинам на своем теле с абсолютным равнодушием, даже к тем, происхождения которых — как этого шрама от Фулмена — не помнил абсолютно. Что это, выборочная амнезия? Ранний склероз — когда, например, помнишь, как бухой папаша пинком проламывает тебе ребро, оставляя на память рваный рубец, и при этом забываешь, откуда у тебя узоры от удара магической молнии? Впрочем, именно удар молнии и мог послужить причиной всех этих провалов в памяти, наслоений выдуманных событий на реальные, приступов необузданной агрессии и панических атак. Воспоминания о травме улетучиваются благодаря самой травме — такой себе весьма курьезный парадокс!

Если сильно, до жуткой головной боли, влезть в глубинные слои памяти, начинает смутно, на грани нереальности, вспоминаться, как заживала эта рана. Пострадавшие участки затянуты отвратительной зеленовато-серой пленкой, под которой скапливается сукровица и сочится при каждом движении, а каждое движение еще и причиняет боль Круциатуса. Взбугрившиеся воспаленно-розовые края рубца выглядят берегами марсианского каньона. И заживает это всё неправдоподобно долго для него — несколько месяцев. Когда Джоффри всего лишь помянул это редкое заклинание во время тренировок на Сокровенном острове, алхимика без преувеличения передернуло, как будто разряд снова прошел через тело. Все эти вопросы и недосказанности вот-вот доведут его до реальной паранойи, если еще не довели!

Одевшись, Северус покинул подземелья и поднялся в директорскую башню.

— Добрый вечер, мальчик мой, — радушно встретил его Дамблдор. — Присаживайся. Послушай, ты не знаешь, куда подевался авгурей? Хагрид жалуется, что ему некого продемонстрировать пятикурсникам...

Снейп криво ухмыльнулся, не без облегчения вспоминая тайно похороненные им в лесу останки мерзкой птицы с начисто отклеванным черепом. Как выяснилось, не одному ему действовали на нервы депрессивные завывания унылого феникса из Тихой чащи: пуффендуйцы, чья башня выходила окнами как раз на ту сторону, не раз жаловались профессору Стебль, что он не дает им спать по ночам и ужасно достает в дождливую погоду. И с хорошо сдерживаемым злорадством Северус ответил:

— Сдается мне, Поттеровский ворон сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться.

— Гм... — старик с усмешкой погладил бороду. — Что ж, если теперь это называется именно так... Ну да я не о том. Правду ли мне доложили о мальчике?

Алхимик интуитивно чувствовал, что распространяться об особом умении мальчишки — не самая лучшая идея. Но после того как это шоу состоялось на глазах у полусотни человек, скрыть подобную сенсацию возможно только с помощью массового Обета молчания, да и то большинство юных мисс найдет, как его обойти. Во всяком случае, когда в Слизерине училась Рита Скитер, именно так она и поступала. Если, конечно, Белла не привирала: известно же, как женщины любят друг друга — и в их серпентарии, и вообще.

— Да, Альбус. Гарри Поттер — змееуст.

Дамблдор крякнул, откинулся на спинку кресла и, о чем-то раздумывая, побарабанил пальцами по резному дереву подлокотников.

— И что ты узнал в связи с этим? — спросил он наконец, изучая бесстрастное выражение на лице слизеринского декана.

— Я навел справки, не было ли змееустов в роду Певерелл. Их не было. Но змееустом был Том Реддл.

— Ты сам это слышал от Тома? — директор наклонил голову, пристально поглядев на Снейпа поверх очков.

Северус ощутил, как дернулась жилка под глазом. А вот это уже плохо, и Грега пора немного приструнить, иначе какой из него, к жабьим лярвам, работник на два фронта...

— Послушайте, Альбус... Я не знаю, с чем это связать, но... словом, я стал замечать серьезные пробелы памяти в тех фрагментах, которые касались Лорда. Они появляются незаметно и разрастаются постепенно, иначе я заподозрил бы наложение чар Забвения извне. Сначала это выглядело так, будто я вышел на другую сторону киноэкрана и смотрю фильм об этом колдуне как зритель. Потом краски стерлись. Потом стали убавляться действия. Сейчас я помню Лорда таким, будто мне обрывочно показывали серию старых колдографий с его участием, не более... Вы можете диагностировать это явление?

— Посмотрим... Разберемся... А Гарри — он не рассказывал тебе, о чем говорил на парселтанге?

— Нет. После покушения Поттер стал хоть и не умнее, но подозрительнее. Он может понять, что я за ним шпионю, и тогда насмарку все усилия. Мальчишка и так уже догадывается, что я время от времени взламываю и просматриваю его память, но он полагает, что я делаю это из сочувствия к нему или еще каких-то благих побуждений.

— А разве это не так? — лукаво сощурился старик.

Кулаки сжались помимо желания. Алхимик едва не скрипнул зубами:

— К черту эти ваши уловки, Дамблдор! Если я согласился играть по вашим правилам, это еще не означает, что я позволю ковыряться в личном. Вы знаете мое отношение к обоим Поттерам — и я вас уверяю, оно не изменится никогда. Доверять мы с ним друг другу не будем!

— Ну, ну, не кипятитесь так, друг мой! Что вы так?! Зарекаться — это не мудрая черта.

— А мудрость — это не по моей части, — скривившись, язвительно передразнил Снейп его покровительственную манеру. Злость уже клокотала в нем, как лава в жерле вулкана, и он в запальчивости продолжал: — Вы сами дали мне понять, что в этой партии я даже не боевой конь — в лучшем случае, рабочая лошадь. Поэтому все ваши сантименты — мимо меня. Говорите, что делать — я придумаю и сделаю, но не доите из меня сопливого сопереживания и иной херни. За этим букетом можете обратиться к Макмиллану или еще кому-нибудь из пуффендуйцев. Я не умел такого никогда и никогда не сумею. И не захочу уметь. Идите к черту с вашими псалмами!

Он вскочил и прошелся по кабинету из стороны в сторону, будя своей вспышкой мирно дремавшие на стенах портреты прежних хранителей Хогвартса. Чертов Дед все равно продолжал улыбаться — теперь, правда, с отлично отработанной грустинкой в глазах.

— Не могу я понять, Северус, что такое творится у тебя в душе? Почему ты без конца отрицаешь то лучшее, что в тебе есть?

— Лучшее?! Лучшее — это вы о ней, да? — алхимик рывком метнулся к его столу и, упершись ладонями в столешницу, выгнулся готовым к нападению хищником. Но Дамблдора угроза не впечатлила — он оставался спокоен и улыбчив:

— Да, о ней. Почему ты так упорствуешь, не желая рассказать мальчику о том, что рассказал мне? Неужели ты думаешь, что это как-то унизит тебя в глазах других? Мне вот кажется — всё совсем наоборот. Не каждый способен на такую стойкость чувств.

Снейп даже задохнулся от гнева. Он издевается? Похоже, издевается.

— Альбус, вы... Я не понимаю, вы блаженный или просто впадаете в маразм? — прошипел Северус. — До вас что, не доходит?

— Нет. Объясни, чтобы я наконец понял и отстал от тебя. Пока ты ведешь себя всего лишь как задетый за живое подросток возраста Гарри — попробуй посмотреть на себя со стороны, глазами тридцатидвухлетнего мужчины, и убедишься.

— Хорошо, — алхимик распрямился и перевел дух. — В глазах других и в глазах моих собственных это выглядело бы достойно лишь в том случае, будь мое отношение к ней взаимным. В том случае, если бы она не плюнула мне в лицо, выйдя замуж за... — он почти зарычал. — Если бы она хотя бы просто ушла, не с этим... С кем угодно. Потом. Когда бы всё улеглось. Когда мы смогли бы поговорить и обсудить это по-человечески, понимаете, вы? А не так, как сейчас! Не так, что я с тех пор всегда выгляжу в собственных глазах как неудачник, влачащийся за предметом своей неразделенной любви, как тряпка, о которую вытерли ноги. И не только выгляжу — я себя так чувствую, я и являюсь неудачником и тряпкой. Где тут гордиться, Дамблдор? Чем тут гордиться? Да я проклинаю свою слабость, потому что это навязчивое чувство само по себе есть проклятье, а не дар, и я рад был бы от него избавиться как от хронической болезни, как от наркотической зависимости. И не повторять судьбу своей матери! Я мечтаю однажды посмотреть на этого мальчишку — да, действительно похожего на Лили, это глупо отрицать — и понять, что не испытываю ровным счетом ничего: ни ненависти к его папаше, ни тоски по его матери. Было — и было. Прошло. Жизнь продолжается, будут другие Лили, лучше, будут другие горизонты и возможности. Вот так бы я хотел, а не этого мнимого "лучшего во мне". Хоть это-то вам понятно, Верховный чародей Визенгамота? Если бы она была моей погибшей женой, моей — подчеркиваю — женой, и я до сих пор не мог бы ее забыть — вот что было бы достойной уважения преданностью. Верностью человеку, а не призраку, не выдуманному кумиру, которого сам же себе сотворил и в которого сам поверил. Как безмозглая фанатка рок-звезды, готовая ползать и унижаться под ногами идола. Я и тогда, будь она моей, не согласился бы обнародовать этот факт и трепать ее имя, но мне не пришлось бы в этом случае стоять и объяснять элементарные вещи такому остолопу, как вы!

Воздух кончился в горящих легких. Северус упал в кресло, проклиная свою постыднейшую истерику и ненавидя себя, директора и весь мир теперь еще больше. И как только у Деда получается настолько зацепить самую больную струну, не забравшись при этом в голову? Легилимент он мощный, но ни разу не заходил без спроса. Нет, Снейп не стыдился Дамблдора — плевать на него, не понимает — пусть катится к дьяволу. Северусу не пятнадцать, и он не нуждается в чьем-то понимании. Важнее то, что сам себе он теперь, после этой тирады, может сказать только одно: "Вот с этого момента ты совсем в дерьме, сын магла-алкоголика, и там тебе самое место". Баба-истеричка.

— А теперь послушай меня, Северус, — тихо и серьезно заговорил Альбус, складывая сцепленные пальцами руки на солнечном сплетении. — Всё очень просто, но ты сам не хочешь копнуть глубже и признаться себе в этом. Это комплекс Пилата, мой мальчик. И ты действительно виноват — твоя совесть не обманывает тебя вопреки гордыне. Вот это и есть лучшее в тебе. Твое раскаяние.

— К дьяволу, — бессильно прошептал алхимик, уже почти не слушая, уже почти сдавшись, раздавленный, смешанный с навозом и раскатанный ровным слоем по директорскому ковру. — Вам оно удобно... моё раскаяние...

— Хорошо, пусть к дьяволу. Но ты же понимаешь, что задача твоя сейчас в другом. Раскаяние не итог, итог — искупление. И искупить свою вину перед ее памятью в глазах ее сына ты сможешь, только завершив то, что поклялся завершить.

— Я не отказываюсь...

— Слушай меня! — прикрикнул на него Дед, переставая улыбаться. — Не хочешь открываться — дело твое. Я свою часть договора выполнил: ты не в Азкабане, ты в тепле, у тебя непыльная работа и возможность заниматься в свободное время любой интересующей тебя деятельностью без ограничений. Твоя задача — выучить сына Лили всему, что умеешь сам...

— Я не могу, Альбус! Он не обучаем!

— Твоя первая задача — выучить сына Лили всему, что умеешь сам, — с нажимом повторил старик, чуть подаваясь вперед. — Добиться того, чтобы он это выучил — любыми методами. Цели второй задачи, думаю, повторять тебе не нужно?

Снейп сломленно покачал опущенной головой.

— Вот и отлично. А теперь давай разбираться с диагностикой твоих "провалов" памяти...

25. В глущобу путь его лежит под дерево тумтум

Наверное, впервые за полтора года проживания у Гарри Мертвяк не просто вспомнил, что он мимир, но и в какой-то степени оправдал это гордое звание. Накануне Хэллоуина ворон вдруг ни с того ни с сего поведал хозяину краткую историю происхождения касты "укротителей инферналов", куда в самом деле, без малейшего намека на шутку, входила и профессор Умбрасумус. По степени владения Магией Усмирения они ни в чем не уступают укротителям драконов — а может быть, даже превосходят их. Сами себя они называют "хендлерсами" и стараются слишком не выделяться, так что другие их прозвища — "серые", "ангелы праха", "пепельники".

— Во времена Рейда Павших, в войне с Гринделльвальдом... вы это уже прошли?..

— Нет еще.

— А, да, точно: это или второй семестр, или будет у вас уже на третьем курсе... Ну так вот, в Рейде Павших особенно отличились пепельники, которые с мертвечиной способны управляться на раз-два-три. Поэтому в тех стычках они были незаменимы. Впрочем, они всегда незаменимы. Их фирменное заклинание, которым они, кстати, очень гордятся, способно упокоить и испепелить в прах любого инфернала...

— "Мори ин сэкула сэкулорум"... — тихо и напевно, стараясь вторить услышанным тогда интонациям, проговорил мальчик. Заклинание отпечаталось у него в памяти таким же нестираемым росчерком, как шрам на лбу. Гарри считывал каждое слово, как будто фраза была написана и висела у него перед глазами, полыхая огненными литерами.

Ворон изумленно уставился на него:

— Откуда ты это знаешь?! Вообще-то это... не афишируется. Говорят, его мало сказать, его надо уметь сказать.

— Снейп. Он прочел его тогда над трупом Квиррелла.

— Вот змей! — хохотнул Мертвяк. — И это освоил... Не был бы он Снейпом, я б признал, что он, сука, злоебучий гений.

— А кем он должен быть, чтобы ты это признал? — полюбопытствовал Гарри.

— Да я примерно догадываюсь, как он это раздобыл, поэтому кем бы он ни был, он все равно ни хрена не гений и совсем не сам допёр, как оно работает.

— Значит, это темное заклинание?

— Швыряться темными в стенах Хогвартса не рискнул бы даже такой утырок, как Снейп. Но оно и не светлое. В арсенале пепельников все заклинания скорее мрачные.

— Полутемные-полусветлые?

— Ни то, ни другое. Из иной плоскости. Вообще другие, как фестралы.

— Кто?!

Мимир с неудовольствием стрельнул в него взглядом:

— На поезде надо в школу ездить, а не на метлах прилетать, тогда и будешь знать, кто такие фестралы.

— Если это кто-то типа домовиков, только живут в вагонах поездов, то я, пожалуй, одного такого фестрала видел уже не раз. Он признался, что блокирование тумбы на платформу к нашему экспрессу было делом его рук. Сказал, что хотел меня спасти и не пустить в этом году в Хогвартс. Странный какой-то, если честно. На других эльфов не похож — я сразу понял, что с ним что-то не то.

— Стоп-стоп-стоп! — ворон очень заинтересовался. — С этого момента подробнее! Кто таков и где ты его откопал?

И Гарри рассказал ему о Добби, который являлся и предостерегал его у Лавгудов, а затем еще дважды навещал уже в школе, выбирая моменты, когда рядом с мальчиком не было никого.

— Он сказал, что не имеет права говорить, по какой причине должен опекать меня, что это не его тайна, поэтому "рот его запечатан". Уговаривает меня уехать до конца года из Хогвартса к тетке и убеждает, будто там я буду в безопасности. Тогда я спросил, почему бы мне в этом случае вообще не свалить куда-нибудь в Латинскую Америку или на Фолклендские острова — а чего мелочиться? — он залопотал, что "магия меня не пустит и не выпустит". Это как? Магия привязывает к месту, и волшебник всегда должен жить в одной стране?

Мертвяк пожал крыльями. Это был какой-то уклончивый жест одновременно согласия и несогласия.

— Не знаю, босс. Ты вообще с левой резьбой, у тебя всё может быть. Но это был не фестрал, это был чей-то домовик, и с домовиками фестралов перепутать сложнее, чем с этим вашим слизеринским уёбищем. Вот если бы это оно приперлось к тебе, я бы еще пораздумывал, его ты видел или фестрала. Фестралы похожи на мумии лошадей, хотя жрут, как не в себя, и исключительно сырое мясо. Только морда их напоминает драконью, с клювом вместо носа. Глаза белые, к тому же светятся в темноте. А еще есть крылья, но не как у пегасов, не с перьями, а тоже драконьи, кожистые, перепончатые. Они в них могут заворачиваться, как в плащ, и спать. И самый главный их фокус знаешь в чем? Их способны увидеть только те, кто наблюдал процесс расставания души с телом у разумного существа и понимал, что происходит.

— Квиррелл... — почуяв, как откатывает кровь от лица, негнущимися губами прошептал Гарри. Опять эта зеленая вспышка, опять эти широко распахнутые от дикого ужаса голубые глаза в последний миг жизни — и вот это уже только оболочка. Так странно. Ведь еще только что он...

— Да. Поэтому теперь ты сможешь их увидеть.

— А раньше не мог? А мама?..

— Ты был слишком мал и не осознавал тогда ее смерти. Наверное, здесь имеет вес сильная эмоциональная подоплека. Ведь бытует версия о том, что "ген смерти" включает в нас отсчет дней в тот момент, когда мы впервые понимаем, что смертны, и холодеем от ужаса перед неотвратимостью могилы.

— Но младенцы тоже умирают!

— Они не осознают этого через разум, и для многих это конец страданий от болезни, избавление души от оков. Поэтому говорят, что они ушли невинными, или безгрешными.

Гарри прищурился:

— Откуда ты всё это знаешь, Мертвяк? Вот скажи мне!

Ворон подмигнул и небрежно поточил клюв о металлическую перекладину своего насеста, как играючи делает свою работу опытный точильщик ножей: "вжик-вжик-вжик".

— Ну я ж трупоед, босс! Мне положено...

Тут мальчик заметил, что Акэ-Атль на соседней кровати отложил книгу и собрался куда-то идти. Поттер поспешно снял купол звуконепроницаемости над ними с Мертвяком и окликнул приятеля, получилось ли у него с той трансфигурацией. Минерва задала им самостоятельно разучить довольно сложный комплекс заклинаний, от которых до сих пор стонали даже старшекурсники, и сказала, что начинать надо уже сейчас, потому что результат скажется потом на СОВ. А еще они оба вслед за Герми решились отдать себя на растерзание профессору Бабблинг, и руны им снились в страшных снах, предсказывая то ядерную войну, то дождичек.

— Не, я прошвырнусь, — ответил Куатемок. — А то уже крыша едет.

— Погоди, я с тобой.

Они вышли в общую гостиную, едва освещенную единственной тусклой лампадкой в углу, и обнаружили, что в комнате уже кто-то есть. Акэ-Атль приложил палец к губам, первым увидев своим острым анимагическим зрением силуэт под картиной вельможи. Присмотревшись, Гарри тоже узнал Луну. Видимо, опять начала бродить во сне, и напугать ее сейчас было бы опасно. Они подкрались поближе и поняли, что она вовсе не спит, а разговаривает с портретом.

В гостях у вельможи был какой-то чужой персонаж — кажется, Гарри его уже где-то видел, но не в Хогвартсе. Смуглый, черноволосый, с седоватыми висками и глубоким мрачным взглядом, лет пятидесяти, в старинном черном одеянии и черной же шапочке на макушке. Сам принц Гэбриел, заложив ногу на ногу, сидел в нарисованном кресле в дальнем углу полотна и не вмешивался, но бледное лицо его по мрачности мало отличалось от загорелого лица гостя. Неудивительно, что эти двое прекрасно спелись — когда Господь творил людей, они явно были слеплены из одного куска глины и при посредстве темной материи космоса.

— Рад был повидаться, малышка. Папа просил передать, что целует тебя, — неожиданно мягким голосом говорил старший из мужчин.

— Я тоже его целую, — пропела Луна, задумчиво улыбаясь. — Скажите ему, что я скоро допишу и отправлю статью. Я бы уже сделала это, но нам много задают, и я не поспеваю.

— Договорились, — откликнулся незнакомец и как-то вдруг вмиг исчез с полотна, словно трансгрессировал.

Лавгуд оглянулась и увидела Гарри с Акэ-Атлем. Улыбка стала ярче:

— А куда вы?

— Прогуляемся. Хочешь с нами? — спросил Поттер, ловя себя на том, что любуется ее загадочно мерцающим в полутьме лицом.

Девочка согласилась, и они выпорхнули в коридор.

— А кто это был? — полюбопытствовал Куатемок, мотнув головой за спину. — На портрете...

— Это мой пра-пра, сэр Френсис. Между прочим, они с бароном хотели бы, чтобы я познакомила с Рыдающей Миртл и Гарри.

— С какой рыдающей Миртл? — уточнил Гарри.

— С каким бароном? — в один голос с ним переспросил Акэ-Атль.

Луна замялась, на чей вопрос ей отвечать вперед.

— И с каким бароном, — поддакнул Поттер, тем самым как бы уступая другу.

— На картину которого он приходит в гости из нашего дома.

— Ты имеешь в виду принца? Принца Гэбриела? — поправили ее мальчишки. Несмотря на некоторую оторванность от земли в суждениях, на память Лавгуд не жаловалась и взаимосвязи отслеживала четко, что было заметно по письменным изложениям и хорошо поставленной речи на уроках, за которую ее наперебой хвалили преподаватели. Да и как бы иначе Распределяющая Шляпа взяла ее на такой факультет?

— Я имею в виду барона Гэбриела Принца, — Луна снова улыбнулась. Ее никогда не раздражала чья-то непонятливость, и она была готова объяснять одно и то же хоть сто раз, до упора, пока не поймут. — Принц — это не титул, а фамилия. А его дух курирует обитателей Слизерина.

— Кровавый Барон?! — завопили Гарри и Акэ-Атль и одновременно осеклись, чтобы не перебудить все мирно дремлющие портреты. А Куатемок подхватил: — Que la chingada! Что может делать портрет слизеринского привидения в когтевранской гостиной?

Лавгуд ни капли не растерялась:

— А разве ты не слышал предание о нем и нашей Хелене Когтевран?

Перед глазами Гарри тут же возник образ Кровавого Барона — обагренного кровью молодого мужчины с жуткими пустыми глазами, вечно слипшимися, тоже пропитанными кровью длинными волосами, в тяжелой призрачной мантии и с кинжалом в руке. А ведь и в самом деле — у него те же черты, что и у вельможи на портрете... Как только Поттер сам не замечал этого раньше? Не до того, наверное, было...

— Племянник Лорда Слизерина, сын его сестры-двойняшки от какого-то мага-аристократа тех времен. У самого Салазара признанных детей не было, а рожденный в законном браке племянник с другой фамилией — был. И это Кровавый Барон, он же Гэбриел Принц. А Гэбриел любил Хелену, они были женаты, поэтому тут есть и ее, и его портреты, а у слизеринцев в покоях тоже висит портрет Серой дамы, только кисти другого художника, — продолжала Луна. — Мне пра-пра шепнул по секрету... Они с сэром Гэбриелом хотят, чтобы мы с тобой, — она взглянула на Акэ-Атля, — познакомили Гарри с Миртл и чтобы он послушал какую-то ее историю.

По пути на второй этаж они рассказали Поттеру о своем знакомстве с привидением из неработающего женского туалета — который, собственно, и закрыли много лет назад из-за присутствия там докучливой зануды Миртл.

— Прикинь, стоишь, ссышь...

— Сидишь, — поправила Акэ-Атля Луна и после этого даже не смутилась.

— А, ну да. Сидишь, писаешь, мирно попукиваешь... и тут к тебе в кабинку — му-ха-ха-ха!..

— Ну и хорошо, — ухмыльнулся Гарри. — Заодно и...

Они прыснули.

Словом, Шаман и Луна облюбовали это тихое местечко, чтобы потренировать кое-какие свои способности, и до появления призрака всё шло совсем неплохо. Они пытались научиться влиять на грубоматериальные предметы, находясь в "третьем" состоянии — по их описанию Гарри знал, что это вроде астральных выходов из тела, если верить всякой эзотерической макулатуре. Макулатуре он не верил, а вот в словах друзей не сомневался. Ну а потом их стала доставать Рыдающая Миртл, и деятельность пришлось свернуть до тех пор, пока не найдется другой укромный уголок для занятий.

— А мне-то она на кой сдалась, эта Миртл? — Гарри стал вспоминать, не делал ли он в своей непродолжительной жизни чего-то плохого портрету барона Принца, Кровавому Барону или самому сэру Френсису.

— Наверное, она всех тут так задолбала, что они мечтают о каком-нибудь чуде от мальчика-который-выжил, — с иронией отозвался Куатемок. — Вдруг твоя убивающая палочка сможет усмирить даже эту дуру? Стоп! Что это?

Они как раз свернули с лестницы в коридор второго этажа, ведущий к месту обитания Рыдающей, и заметили, что прямо в середине — между их поворотом и противоположным — кто-то или что-то лежит.

— Мне всё это не нравится... — изо всех сил вглядываясь в темнеющий на полу предмет, пробормотал Поттер.

— Подождите тут, а я посмотрю, — сразу же откликнулся Куатемок.

— Куда ты?! Рехнулся?

— Я ж не ногами, за кого ты меня держишь? — Акэ-Атль был явно обижен.

Он сел возле них прямо на пол, привалился спиной к стенке и почти мгновенно обмяк, будто провалился в сон или обморок. Луна взяла Гарри за руку, не переставая, так же, как он, всматриваться в полутьму коридора. Через несколько минут Шаман очнулся:

— Это наша Пенни. Без сознания лежит.

Пенелопа Кристал, староста Когтеврана... Странно, что она здесь делала?

— Но она жива?

— Я не понял, — поднимаясь с пола и отряхивая руки, признался Куатемок. — Она как-то странно лежит — как статуя, которая должна стоять, а ее положили.

Гарри почувствовал ледяной клубок ужаса в животе, и его даже немного затошнило. Вспомнились речи домовика Добби, о котором он вот только что рассказывал своему мимиру. И ведь эльф предупреждал о какой-то опасности, подстерегающей в Хогвартсе. Почему-то мальчик сразу догадался, что с Пенни случился не простой обморок, а кое-что похуже.

— Давайте искать кого-нибудь из старших... Может, авроры где-то поблизости? — предположил Поттер.

Они немного посовещались, и Шаман решил остаться покараулить Кристал — не сходя, конечно, с места, издалека; а Гарри с Луной — сбегать на первый этаж, к пуффендуйцам, они были ближе всего.

Через четверть часа в коридоре собрались все выдернутые по тревоге профессора и трое авроров, только теперь вместо прежней девушки была новенькая, совсем юная стажерка — она казалась студенткой и выделялась ярко-лиловой копной волос. Локхарт щеголял в парчовом халате, расшитом павлинами, и ночном колпаке на золотых кудрях. Он радостно сообщил всем присутствующим, что перед ними лежит жертва заклинания Трансмогрифиан Тортуре, и очень жаль, что его не было рядом, когда ее заколдовали. Дескать, ему было бы по плечу прочесть контрзаклятье. МакГонагалл и Снейп почти в одинаковых интонациях, то есть срываясь на шипение — змеиное и кошачье — осведомились, какого лысого черта делали в такое время три когтевранских студента возле давно не работающей уборной. К тому же — уборной женской.

— Мисс Кристал искали, — не моргнув глазом, соврал Гарри. — Время позднее, а студентки нет в гостиной.

— Мы обеспокоились, — поддакнул Куатемок, но у него на лице было написано желание покрутить у виска, глядя на Поттера. А Луна и подавно только задумчиво кивнула.

— Мисс Кристал, если вы еще не разобрались, студентка шестого курса, к тому же староста, — ледяным тоном проговорила декан Гриффиндора. — У нее есть полномочия и даже обязанность патрулировать коридоры замка. А у вас, у второкурсников, таких полномочий покуда нет.

— Но мы же ничего не делали, мэм! Просто шли и увидели! — тон у Шамана был самым невинным.

— Позволю себе напомнить для забывчивых, что в прошлом году беспричинное разгуливание по ночным коридорам едва не привело одного из вас на тот свет, — алхимик даже не удостоил Гарри взглядом, но каждое его слово, как обычно, сочилось сарказмом. — Или вы, Поттер, задались однозначной целью всё же привлечь внимание прессы к своей персоне... посмертно?

Аврор с разными глазами, отбив ребят у разъяренных профессоров, отвел всех троих когтевранцев в сторону и внимательно выслушал их показания, а затем отправил с ними "лиловую" стажерку — проводить до факультетской башни. Совершенно сбитые с толку, те ушли, так и не узнав, чем всё закончилось и жива ли Пенни. А Гарри потом всю ночь снилась лежащая на полу, под мозаичным панно с василиском, староста, и в воздухе над нею, преображаясь, огоньками переливались руны: "Тайная комната открыта, грядет наследник Лорда Салазара!" и "Гарри Поттер должен уехать домой к тете, Гарри Поттер в большой опасности, Добби будет себя наказывать! Бум! Бум! Бум!"

— Нам надо будет поискать эту вашу Миртл, — вскочив поутру с постели, будто и не спал, с темными кругами под глазами, воскликнул осененный Гарри. — Если она всё время торчит в том сортире, то могла увидеть, что произошло с Пенни!

Акэ-Атль выглядел так же, как Гарри. Он сидел на кровати и, зевая, тер глаза, не в силах заставить себя проснуться.

— Кристал жива, — проходя мимо них с зубной щеткой, бросил Майкл Корнер как живое доказательство сентенции "раньше встанешь — больше узнаешь". — Ее отвезли в Мунго, она парализована, как при Петрификусе, и разморозить ее не могут. Терри, идешь сейчас в бассейн?

— Не-а! Холодно, черт его дери.

— Все такие нежные!

Завернувшись в махровый банный халат и перекинув через плечо огромное полотенце, Корнер отправился в купальни, которые были выстужены, как слизеринский склеп. Плавать там в такое время могли только самые закаленные студенты школы, например, Майкл, Рон и Крэбб с Гойлом, и они с жалостью поглядывали на тех однокурсников, которых могла отпугнуть температура ниже пятнадцати градусов по Цельсию. А какая еще температура может быть в почти не отапливаемом бассейновом комплексе в последний день октября?

— Я не хочу к Миртл, — простонал Шаман. — Я хочу в люльку!

И с размаху хлопнулся обратно лицом в подушку.

Астрономия стояла первой по расписанию и была сдвоенной с "гриффами". Хмурая и тоже не выспавшаяся, Гермиона молча сунула под нос Гарри свежий номер "Ежедневного пророка". На передовице маячил снимок с юным и безбородым Сириусом Блэком, а маленькая заметка гласила, что сбежавший из Азкабана преступник прошлой ночью пытался проникнуть на подземный этаж больницы Св. Мунго, но был замечен и сбежал от бойцов охраны. Также упоминалось, что Аврорат усилил защиту лечебного учреждения по всему периметру.

— Крестный жив! — возликовал Гарри, готовый сплясать джигу прямо на Астрономической башне. — Я уже и не чаял увидеть его живым!

— А что, если это вчера был он?.. — спросил Рон, неопределенно двинув головой в сторону крыла, откуда вчера увезли Пенелопу. — Что, если у него ничего не вышло с Мунго сразу, он проник сюда и что-то сделал с вашей старостой. Потом наложил на себя чары неузнаваемости или выпил оборотное зелье и под видом какого-нибудь аврора из сопровождения носилок Кристал все-таки забрался куда хотел? Я вот связываю два этих обстоятельства, а как вы — не знаю.

Гарри не особо поверил в эту версию, хотя, на первый взгляд, ее построение выглядело логичным.

— За Сириусом все время гоняются дементоры, — сказал он. — Тогда бы они вчера были и здесь.

— А что если Пенелопу поцеловал дементор... ну, не до смерти?

Гермиона, переводившая взгляд с одного на другого, махнула рукой, а Куатемок все-таки решил с ними поспорить:

— Дамблдор утверждал, что Хогвартс защищен особой древней магией, сюда просто так не проникнешь. Не знаю насчет Блэка, но этих кукарач в драных простынях замок бы точно не пропустил! И... в общем, я бы их почуял... в "третьем" состоянии, — он со значительностью взглянул на Поттера, но в это время на площадку поднялась профессор Синистра, и обсуждение пришлось свернуть.

* * *

Некоторые преподаватели, как и студенты, на рождественские каникулы уезжали домой. Минерва, например, отправлялась к себе в Хогсмид, попутно забирая с собой группу учащихся, которым родственники разрешили посещение волшебного поселка. Иногда к ней присоединялся и полувеликан Хагрид, принимая на себя часть обязанностей МакГонагалл, но в этом году он пропустил день отъезда из-за гостя. А наведался к нему не кто-нибудь, а профессор Локхарт собственной персоной, который назавтра должен быть отправиться в небольшое путешествие на континент, поэтому зашел попрощаться ну и слегка отметить Рождество в компании лесника. Похоже, Хагрид был единственным во всей школе, кто не потешался над недотепой и внимательно выслушивал все его лайфхаки по уходу за магическими существами, пусть и никогда им не следовал. Видимо, Гилдероя тянуло к добродушному здоровяку именно поэтому: ласковое слово даже жмыру приятно. В качестве подарка к празднику профессор пообещал привезти ему из гор Гиперборейских редкое Кощеево яйцо. Даже снимки показывал — Фаберже и Фаберже! Но глазки-то у полувеликана загорелись, и он стал расспрашивать, что же за птица али змей этот Кощей.

— А это, Хагрид, и не птица, и не змей. Правда, птицей он при желании становиться умеет. Вороном, — Гилдерой легко рассмеялся и подмигнул собеседнику. — А так — лич он. Бессмертный. Специалист по уползанию. Потому как жизнь и смерть его на кончике иголки, а иголка та в яйце, а яйцо в утке, а утка в зайце... Собака черная там тоже, наверное, рядом пробегала... Ну и как-то по нарастающей, всех этапов этой пищевой цепочки я уже и не припомню.

— Ох ты ж! Это хтой их так друг в друга упихал?

— Сам Кощей и упихал! Он же лич, да еще и алхимик-чернокнижник, пихать — это, можно сказать, его призвание. Так вот, хранить то яйцо, чтобы от него был толк, нужно в глубоком сыром и холодном подвале. У вас тут как раз условия что надо, — профессор ЗОТИ кивнул в сторону скрытой под травяным половичком крышки над лазом в подпол. — Глядишь — и выйдет что-нибудь через несколько лет, если на него не попадет ненароком свет. Вы уж следите, чтобы не попал, а то протухнет, и всё. И другим не показывайте.

— Да нешто Кощеёнок вылупится?! — чуть не прослезился от счастья лесник.

— Ага, и еще какой бодрый, залюбуетесь! Старый Кощей вам за это по гроб жизни благодарен будет. По ваш гроб — он-то сам Бессмертный. Ну, давайте, выпьем за иголку — и пора мне, уж не гневайтесь, дражайший Хагрид.

И лишь только Локхарт за порог, черный пес — легок на помине — поскребся в дверь.

— Ушел? — отряхиваясь и распрямляясь в обнаженного бородатого мужчину, спросил он. — Ну наконец-то, а то думал — до костей там вымокну, вот погодка! Декабрь называется! Чего от тебя этот злыдень хотел?

— Да, — Хагрид безнадежно махнул лапищей и протянул Сириусу теплый плед. — Так, буровил чой-та. Как всегда. Ну убогий человечек, жалко его, не выгонять же. Ты заходи, не топчись там. Грейся вон у печки, я щас чаю заварю, травяного. Рому будешь? Этот чудак с собой притащил, могу накапать.

— Нет, рому не надо, мне еще обратно перекидываться. Чая можно. Ты знаешь что, Рубеус... Помочь мне сможешь?

— Дак об чем речь-та! Ты ж мне как сынок, Сири! Говори!

— Надо, чтобы ты при случае передал вот эту коробочку лично в руки доку Умбрасумус. Так и скажи ей: на исследование в их лаборатории. Пусть идентифицирует личность, но только не проводит это через официальные документы. Еще скажи: дело касается Лили Пр... кхе-кхе-кхе! Постучи! Спасибо! Лили Поттер. И спасибо за землеройку, я ее уже выпустил обратно в логово.

* * *

Гилдерой задействовал портключ и материализовался в холле арендованной им на год квартиры во французском Валлорисе. Вся мебель здесь была закрыта чехлами от пыли, яркое южное солнце с трудом пробивалось сквозь давно не мытые стекла окон.

Он прошел мимо восьмифутового зеркала прихожей и даже не взглянул на себя, что было бы совсем немыслимо для профессора Локхарта в стенах Хогвартса. На чистом его лбу между безукоризненной формы бровей пролегла складка озабоченности, добавив ему разом несколько лет, но Гилдероя это нисколько сейчас не заботило.

Подойдя к небольшому секретеру, мужчина выдвинул один из ящиков и извлек оттуда забавную табакерку с камеей в виде профиля Наполеона Бонапарта на крышечке. Молча коснувшись палочкой лба давно почившего узурпатора маглов, Локхарт увеличил шкатулочку раз в пять, после чего вынул оттуда флакон из неизвестного материала. Стенки этого флакона напоминали черное стекло, но при этом сохраняли отличную прозрачность, так что можно было спокойно разглядеть, что находится внутри. Они переливались звездами, галактиками и туманностями, вкрапленными в вещество и передающими эффект перспективы и миллиардов миль, отделяющих друг от друга эти миры. И внутри сосуда загадочно, словно Вифлеемская звезда, сияла спираль, похожая на схематически изображаемые в магловских учебниках нити ДНК.

С флаконом в руке Локхарт подошел к стоявшей между двумя окнами напольной вазе, из которой торчал засохший кактус. После взмаха палочкой чары спали, и обычное цветочное кашпо преобразилось в высокую каменную чашу. Ободок ее был испещрен рунами, а внутри двигалась в постоянном смерче-водовороте светящаяся серебристая субстанция. Маг взглянул на флакон, нахмурился еще сильнее, извлек притертую стеклянную пробку и вылил содержимое в светлый омут.

Если бы Флетчер только догадался, что он сбыл оптом и по дешевке вместе с остальным барахлом, награбленным в стенах дома на Гриммо, его бы наверняка задушила жаба. Большая министерская жаба в розовой кофточке. Содержимое этого флакона было столь же бесценным, сколь и опасным для того, кто влезет в эту игру. Но не существовало такой игры, которой побоялся бы Гилдерой Локхарт! Тогда, в первый раз, он просмотрел эти воспоминания бегло, ради ознакомления. Но и этого хватило на то, чтобы план сразу пропечатался в его авантюрно вывернутых мозгах, а также чтобы взять за яйца своего будущего работодателя. "Профессор" надеялся, что начальником тот пробудет после этого очень недолго. Хорошо простроенный шантаж открывает много путей к достижению желаемого. Однако сейчас пора было подстраховаться: старикан тоже не сидел сложа руки и искал компромат, так что блеф Локхарта вскоре мог и раскрыться, а значит — угрожать уже не только удачному исходу аферы, но и жизни самого афериста. Опасения вызывал способ, которым был собран этот мемориз: он не походил ни на один, встреченный Гилдероем когда-либо прежде, а значит, не факт, что его удастся корректно продублировать.

При просмотре ты не являлся отдельным субъектом, наблюдающим за действиями всех фигурантов, в том числе и фокального персонажа воспоминания, как это происходило с обычными думосборами. Ты как будто забирался в голову этого персонажа и начинал чувствовать и думать вместе с ним, то видя всё его глазами, то чуть отстраняясь. Но никогда не отсоединяясь полностью. Ты становился почти что им самим. Это было неприятно по той простой причине, что ты начинал сочувствовать ему. А для любого нормального авантюриста последнее дело — впасть в сантименты. Но и оставить всё как есть Локхарт уже не мог: личность мальчишки, каким он его узнал в студенте Когтеврана, его собственного в прошлом факультета, оказалась очень любопытной и симпатичной ему. Почему бы и не попытаться, коль уж такая оказия?..

Исходя из этого, теперь Локхарт решил просмотреть мемориз еще раз и уже как положено: во всех подробностях, от начала до конца сохраненного фрагмента. Ведь для кого-то его сохраняли!

И, набрав в грудь воздуха, как перед затяжным прыжком в колодец, мужчина наклонился и погрузил лицо в Омут Памяти...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...От июльского предложения Скримджера поработать на них в Аврорате Северус отказался наотрез. Он не имел ни малейшего желания гасить свои амбиции и способности в министерском болоте и прекрасно понимал, что просто "поработать" шпионом и бросить, когда надоест, тут не удастся: это либо брак с политикой на всю жизнь, либо фиаско. С темной магией в его случае была бы та же история. Коготок увяз — всей птичке пропасть. [1]

________________________________

[1] Подзаголовок (а ранее — название) пьесы Л.Н. Толстого "Власть тьмы".

Очень кстати ближе к зиме ему и Лили одновременно подвернулись сказочно удачные варианты с Бельгией, причем требовались именно колдохирург с уровнем отметок, как у нее после интернатуры в Мунго у Прозерпины, и алхимик, готовый к частым командировкам по разным странам и впоследствии — к участию в симпозиумах. Большой тяги к оседлости Северус не испытывал, да и Лили обрадовалась, что они смогут посмотреть мир, оторваться от общества закоснелого, наполненного постоянной тревогой и предчувствием взрыва. И просто жить и работать. И просто радоваться жизни. Это бы и в самом деле было здорово, даже не верится, что оно вообще могло быть. Но так хотелось!

Готовясь к решающему январскому слушанию, Северус забыл обо всем на свете, не говоря уж о такой ерунде, как собственный день рождения. Но Лили не была бы самой собой, не найди она способ о том напомнить. Оповещение сработало, и он открыл ей доступ в камин, дико злясь на самого себя, поскольку время поджимало, а мысли немедленно переметнулись на сотни миль отсюда, к жене, и вряд ли уже вернулись бы в ближайшие несколько часов. Она поздравила его и с любопытством оглядела пространство за ним, присевшим на корточки перед топкой. Огненная и смешная.

— Как-то у тебя там неуютно, — завершила она свой осмотр, поморщив нос. Можно подумать, у них в Ансеттлдшире виндзорские палаты. — Сев, нужно, чтобы ты аппарировал сюда.

Северус скривился. Опять эти дурацкие сюрпризы-подарки-поздравления. В другой раз еще бы ладно, но тут очень не к месту. Однако она настаивала, удивляя напором: обычно они тактично относились к занятости друг друга и никогда не посягали на внимание, если одному было очевидно, что второй не может отвлекаться. Он попробовал протестовать, но не тут-то было.

— Лил, тогда давай лучше ты сюда, точный адрес ты знаешь. Ну не могу я сейчас.

— И я... не могу, — ответила Лили после некоторой заминки, которую в ее интонации он, уже отойдя к своему столу и перебирая бумаги, ставшие в одночасье какими-то неважными и лишними, в ту минуту и не заметил.

— Почему?

— Короче, Сев! Отрывай там свою задницу от стула и лети сюда, я говорю! Не я к тебе, а ты — сюда! Или я сейчас чем-нибудь в тебя кину.

— Ты уверена, что это никак не подождет? У меня через два часа...

— Подождет, — внезапно легко согласилась жена, а потом по лицу ее скользнула коварная усмешечка. — Запросто. Месяцев семь еще подождет, а потом ты точно понадобишься, — и с этими словами она отключилась.

Ну, черт, обиделась, обиделась, не по-её вышло. Он попытался вернуть то течение мыслей, что держалось до явления Лил, но что-то мешало. Какая-то фраза. Какое-то словосочетание в ее фразе. Северус еще раз промотал в голове их переговоры, и тут его словно током подбросило:

— Твою ж мать!

И с этим воплем он аппарировал в Ансеттлдшир, причем одним длинным броском, плюнув на риск расщепления. Лили воевала у плиты под аккомпанемент Revolution ливерпульского квартета, доносящийся из динамика радио. При его появлении в самом центре кухни она демонстративно взглянула на часы и хихикнула:

— Как-то быстро сообразил... Для такого тормоза, как ты, это рекорд!

— Ты серьезно или пошутила? — Северус без предисловий метнулся к ней и, поймав за плечи, заглянул в глаза. Такие честные и зеленые, невинно хлопающие длинными подкрашенными ресницами.

— Нужен ты мне, шутить еще с такими вещами! В общем, я подумала, что по камину такое не обсуждают. Ну и просто хотела тебя увидеть, но, как понимаю, это не взаимно.

Он чуть не выругался, и без того был на взводе. Нашла время швыряться глупостями и подколками, когда в голове у него — пятый этаж Мунго вперемешку с магловским цирком. И это всё не преувеличение. Как такое вообще могло произойти? Нет, ну чисто технически, конечно, понятно, как. Но, во имя Мерлина и всех его последователей, почему сейчас? Идеально неподходящий момент жизни, другой такой неподходящий не придумаешь! Северус и раньше-то не особо размышлял над этими вопросами, его вполне устроило бы просто быть с Лил только вдвоем, ближайшие десять-пятнадцать лет точно, дальше по обстоятельствам: он знал, что люди и их желания меняются с возрастом, могли бы измениться и его взгляды, ныне максимально близкие к установкам чайлдфри. А сейчас, когда они, не имея никакой родни или поддержки за границей, всеми силами пытаются обеспечить себе возможность свалить из болота Магической Британии, где их ждет отсутствие всяких перспектив в карьерном росте и бытовом благополучии — вот тебе пожалуйста. Да еще с его дурной наследственностью... Впрочем, сам виноват, где-то недоглядел, на кого теперь пенять? Алхимик хренов.

Лили ойкнула, вывернулась и бросилась отдирать пригорающий к сковородке лук. Северус оперся обеими руками на спинку ближнего стула и так постоял, сгорбившись и собираясь с мыслями.

— И какой срок? — выдал он наконец и поднял голову с упавшими на лицо сосульками волос.

— Десять недель... и вот не нужно сейчас надо мной стебаться!

Его глаза, наверное, стали как у совы в ночи — такими же огромными и круглыми:

— Сколько?! И после этого, Асклепий, ты зовешь тормозом меня?!

— Начина-а-ается! Я же не виновата, что не было никаких признаков! Их и сейчас нет! — встряхнув рыжей гривой, возразила Лил.

Северус недоверчиво сощурился:

— Да что ты? Еще скажи, что и задержки не было!

Она вздохнула:

— Это было, — и поспешно добавила: — Но я сначала не заметила, закрутилась в делах, а потом списала на обычный сбой из-за треволнений. Не в первый же раз, у меня всегда так было во время экзаменов...

— Гениально! Третий месяц... Вот такие у нас колдомедики, чего удивляться остальному бардаку... — воззвал он к маленькой магловской люстре с цветочками, жалко приютившейся под потолком. The cobbler's wife is the worst shod...[2]

________________________________

[2] "Жена сапожника обута хуже всех" (английский аналог поговорки "Сапожник всегда без сапог").

— Что-то, мистер, сдается мне, вы нам не рады, — ехидно парировала Лили, отворачиваясь к столу, чтобы скинуть что-то, раскрошенное на доске, во что-то, кипящее на плите. Она прекрасно понимала ход его мыслей, но куда же Эванс без своих фирменных закидонов. Вернее, уже не Эванс, но закидоны справедливее было бы запатентовать на ее девичью фамилию, ведь это у нее от рождения. Северус даже фыркнул, чтобы сдержать смех.

— Да нет, в принципе, нормально. Сложностей добавилось, конечно, но пробьемся, — чувствуя, как наконец стабилизируются земля под ногами и мысли в голове, сказал он. Знать бы ему уже тогда, насколько фатально обстоят дела на самом деле!..

— Ну, я чего-то такого от тебя и ожидала, да. Во всяком случае, не рассчитывала, что ты будешь тут выплясывать тарантеллу, как делают в подобных случаях нормальные мужья.

— Мне медведь в детстве оба уха отдавил. И обе ноги, — при этом он обнял ее со спины и, когда Лил, чуть отклонив голову вбок, прикрыла глаза и подставила ему шею, коснулся губами ее кожи, разгоряченной, пропахшей ароматами готовки. К этой смеси добавился еще какой-то запах, едва заметный, неопределенный и точно не ее — раньше он такого не замечал. — Так что извините, мэм, танцы отменяются.

— Ох, да не ври ты, не ври! Тебя послушать — прям калека, за что ни ухвати! — возмутилась она и, быстро цапнув рукой через плечо, ухватила его как раз за нос. — Ну всё у тебя не так, погляди только! И как до двадцати дожил? Кстати, еще раз с днем рож...

— Подожди-ка! — Северус удержал ее, готовую кинуться с объятиями и поцелуями, вскинул указательный палец и замер. Какая-то очередная тревожная мысль снова зацепила его разум иглой дикобраза.

Так, Самайн, значит. Ну точно, этот самый "легкомысленный раз" и произошел в ночь Самайна: в дальнейшем (когда, как теперь становится понятно, предохраняться уже не имело смысла) они были осторожны. Можно сказать, по-человечески это случилось у них впервые именно тогда, в ночь с тридцать первого на первое. Ну и как-то... в обстановке романтики, отшибающей мозги, приземленные вопросы контрацепции вылетели из головы напрочь. Причем у обоих. Ладно бы студенты неоперившиеся, а то взрослые алхимик и колдохирург! Позор. Но важно уже не это: наверное, в глубине души молодой маг и не был так уж против появления "кого-то третьего", если настолько быстро смирился с неотвратимостью скорых перемен в жизни. Беспокоит что-то другое. Что-то... Вспоминаем практикумы по арифмантике... Десять лунных месяцев, по двадцать девять дней в каждом... перемножаем, добавляем к первому ноября. Мерлинова борода! Конец июля — начало августа. Ну прямо четко сорок недель!

Ноги словно отнялись, дыхание дало сбой, сердце перестукнуло, встало и снова заколотилось с немыслимой скоростью.

— Лил, не говори об этом никому — по крайней мере, пока это возможно скрывать.

— Ладно, — без раздумий согласилась она, чуть подивившись обратному перескоку с темы поздравления на "подарок". Но серьезность она хранила недолго: любопытство всё равно оказалось сильнее — это же Эванс, а она неподражаема, особенно в искусстве дурачества. — Эй! Неужели это какая-то чудовищно плохая примета в высоколобых волшебных семьях? Страшное проклятье ждет ту, которая осмелится признаться в беременности прежде, чем превратится в самку кашалота? Или она превратится в нее, если признается раньше времени?

Однако Северус на игривые подначки не повелся, не до того ему было. Лил просто не знает всего...

— Н-нет... — он задумчиво покусал нижнюю губу и мельком бросил взгляд на вспыхнувший зеленью камень надетого поверх обручалки перстня, который отдала ему Эйлин на прощание. — Ничего такого в волшебных семьях нет... Я и не верю, что за этой историей и в самом деле кроется что-то реальное... Но на всякий случай — просто доверься мне и не говори никому, хорошо?

Пугать ее он не хотел, но в действительности всё было далеко не радужно. Само по себе это сучье "пророчество" является мракобесной чушью, пережитком глубокой древности, когда сильны были всякие родоплеменные отношения и существовала необходимость как-то поддерживать порядок среди крутонравных чародеев. С появлением Визенгамота об этом почти перестали вспоминать. Почти — кроме идиотов, повернутых на паскудных идеях чистокровности и возрождения "традиций великих предков". А таких идиотов сейчас до черта, их не жнут, не сеют, они сами родятся. Плюс мощная пропаганда, льющаяся изо всех углов. Кто-нибудь да спохватится, просчитает срок, объявит охоту. Запросто.

— Ну я же сказала: ладно. Значит, Туни и родителям — тоже?

Собранными горстью пальцами Северус потер лоб, отбросил пятерней прядь сильно замызгавшихся за последние суетливые дни волос и покачал головой, раздумывая вслух:

— Им, наверное, будет неприлично не сказать, они обидятся... Так ведь? — он всё же втайне надеялся, что Лили скажет "да нет, все отлично, они поймут". Но речь ведь шла об Эвансах и Петунье Дурсль, поэтому:

— Угу, это они могут. Тем более, Туни про себя мне сказала.

— Она что, тоже?..

— Синхрон. Мы с нею и в детстве много чего делали вместе.

Они засмеялись.

— Что ж, только измени срок, когда будешь говорить.

— Плюс или минус?

— Конечно, минус. Это у лошадей оно месяцев по одиннадцать, а у тебя, согласись, будет выглядеть странно. Недели... м-м-м... в три минус. Максимум — в четыре. Больше, вернее, меньше уже может вызвать (и вызовет) подозрение, когда... — он деликатно коснулся пальцами пряжки на ремне ее джинсов, почему-то не решаясь приложить ладонь полностью. Лили с видом "ну и что ты как неродной?" сделала это сама — ухватила его кисть и плотно прижала ее к своему животу. Видимо, это вселило ей уверенность или еще что-то такое, чего там у женщин на уме. И предупредила:

— Но потом ты мне всё равно расскажешь, в честь чего все эти шахматные курьезы.

Северус печально усмехнулся — ну вот, даже такое событие у них в семейке невозможно обставить по-человечески... Фатум... Привлек ее к себе, положил подбородок на рыжую макушку и, глядя на мирно чернеющие посреди сковородки остатки лука, пробормотал:

— "Выигрывает тот, кто ошибается предпоследним"...[3]

________________________________

[3] Афоризм гроссмейстера Савелия Тартаковера.

Мальчишка получился ладным — хвала Вечнотворящему, похожим не на Принцев, а скорее на Лили и немного на маленького Тобиаса (во всяком случае, настолько, насколько того можно было разглядеть в серых пятнах выцветшей магловской карточки начала тридцатых). Тобиас Снейп, по крайней мере, хотя бы имел приятную внешность до того, как спился.

А вот уехать у них с Лили так и не получилось — ни до рождения малыша, ни после. Родился он, кстати, четко в последний день июля, чем сделал большое одолжение матери, изнывавшей от летней жары и необходимости часто менять адреса проживания, таская при этом перед собой тяжелый живот. Теперь, правда, таскать перед собой или в специальном магловском рюкзачке за спиной приходилось его самого, уже не такого тяжелого, но весьма своенравного. За это она дразнила сына "августейшей особой", "твоим высочеством" и "папиной породой".

Всё случилось по худшему сценарию, чего и опасался Северус: пронюхав о "пророчестве" Трелони, на них обратили внимание заправилы (или, как они сами себя гордо величали, регенты) пока еще разрозненных экстремистских группировок. Их итоговые цели также различались, но первоочередно все они добивались одного — заполучить Лили, пока та была беременна, а когда родила, то выкрасть непосредственно младенца, дата появления которого разрешила последние сомнения, он это или не он. К тому же в среде магов назревала серьезная война, и каждая стычка, каждая перепалка становилась очередным шагом к скорому большому сражению. Поэтому сидеть на месте было непозволительной роскошью, как во время боя с любым подвижным противником. О дальнейшей учебе следовало забыть до лучших времен и думать лишь об эмиграции.

В Историю Магии этот период вошел под тривиальным названием — Смутное время. И смутным оно было как для всех в целом, так и для Северуса с Лили в частности.

Дело доходило до мистики. Когда уже, казалось, ничто не могло помешать их отъезду из страны, все документы были собраны и никаких долгов перед родиной у младших представителей семейства Принц не оставалось, обязательно что-нибудь мешало в самый последний момент. Или у одного из девяти обязательных в таких случаях членов комиссии Визенгамота возникала новая смехотворная причина для отказа в перепривязке, а соответственно — в портключе. Или им давали от ворот поворот в пункте назначения. Или находилась еще какая-нибудь троллья срань. С рождением сына неудачи лишь усугубились. Если раньше супругам удавалось добраться до решающего момента слушания или хотя бы предстать пред очи чиновников отдела внешней магической политики, то теперь эти начинания всё чаще и чаще зарубали прямо на корню, как будто кто-то могущественный навел на их семью сильную порчу.

Люциус Малфой задействовал свои связи в попытке помочь непутевому товарищу — впустую. Джоффри Макмиллан обращался к своей влиятельной родне по отцовой линии — без толку. Не срабатывали даже ходатайства Дамблдора, который хорошо относился к Лил, пытался им помочь и делал это так напористо, что они шутили между собой, мол, а дедушка-то нас спровадить пытается! Но всё оказалось напрасно. При очередной встрече, увидев Лили, сильно прибавившую в области талии, чего уже нельзя было скрыть от посторонних глаз под легкой весенней одеждой даже отводящими внимание чарами, сдался и директор, полагая, что дергаться с таким довеском им будет пока неразумно. Пусть, дескать, родится и подрастет, там увидим. И с тех пор всё встало глухим затором.

Северус чувствовал себя, как те путешественники в Проклятом городе из детской сказки, которую все волшебники рассказывали своим отпрыскам перед сном. Добравшись до выхода из этого города, странник неизменно оказывался опять у входа и опять должен был плутать среди сумрачных лабиринтов улиц без всякой надежды вырваться на свободу. А в лабиринтах живет... сами знаете кто. И он многолик, у него острые рога, налитые кровью алчные глаза, искусные речи, но он умеет перевоплощаться, и трудно отличить во тьме друзей от врагов...

Изредка, дойдя до точки и усаживаясь где-нибудь в углу очередной квартиры, которую они втроем, колеся по стране с целью запутать следы и немного затеряться, снимали на пару-тройку недель, Северус, совсем еще юный даже по магловским меркам, каталептически замирал. Лишь бы только час-другой никто его не трогал. Он обхватывал длинными пальцами виски и бессмысленно глядел в пространство перед собой. Чтобы, отсидевшись так, черпнуть откуда-то сил и снова бесплодно биться о лед.

— Давай просто сбежим на обычном транспорте... Да хоть автостопом, — еще в конце июня 1980-го предложила Лили, которая ужасно страдала оттого, что не в состоянии ему помочь, а иногда даже считала себя обузой — разумеется, навлекая тем самым на себя его неподдельный гнев. — Приедем к этому твоему русскому...

— Болгарину, — автоматически поправил Северус.

— Какая разница? Приедем к твоему Гарри... то есть, Игорю — и попросим там, у них, политического убежища. Если ты не знал, этот метод практикуется у маглов из государств с жестким режимом. Может быть, станем преподавать у них в Дурмстранге, может быть, подвернется что-то более интересное. Со временем подвернется, я точно знаю, Сев! И... мы же вместе, мы справимся вместе!

— Тут всё сложнее, Лил. Я давно бы уже так сделал, хотя по сути это было бы как сменить шило на мыло, да еще и жить на положении нелегалов. Но лишь бы порвать с Англией, я бы уже сделал и это, — (Да что там говорить, он, не умеющий толком плавать, и Дуврский пролив рискнул бы преодолеть вплавь и перевезти ее на себе, если бы это гарантировало успех побега с Острова Проклятых!) — Увы, Лил: в том, что связано с магическими заморочками, всё не так просто. Маглам в этих вещах куда легче, — со вздохом отвечал молодой волшебник.

Ее саму страшно угнетала смерть родителей, известие о которой к ним с мужем дошло только в первых числах июля, из-за чего попасть на похороны она не успела. Равно как и поздравить сестру и Вернона с рождением сына. А всё потому, что еще четыре месяца назад всеми здравомыслящими магами было решено прервать контакты с лишенными магии близкими и знакомыми. Иначе риск привлечь к тем ненужное внимание возрастал в разы, и случись теракт — рядом с маглами могло не оказаться никого, кто дал бы немедленный отпор темным колдунам. Пресса и без того захлебывалась информацией, от которой кровь застывала в жилах даже у авроров. Макмиллан — а ему по долгу службы приходилось сталкиваться с таким не по одному разу на дню — признавался, что скоро поседеет. Сам он был вынужден расстаться с женой, которой надоела жизнь на жерле вулкана: она была намного старше него, осмотрительнее и, в конце концов, она была просто маглой. Довольно быстро после развода бывшая миссис Макмиллан утешилась с каким-то маглом-дантистом, своим ровесником, и немудрено. Ведь аврор аккуратно, но очень качественно почистил ей память ото всех свидетельств ее связи с волшебником, а кое-какие воспоминания о себе подменил другими. Их годовалая дочь (якобы от "проходимца, бросившего Джейн в положении") теперь тоже была в безопасности — во всяком случае, настолько, насколько вообще можно было применить слово "безопасность" к жизни населения Британии периода Смуты Чародеев. Лили говорила, что на Джоффа было страшно смотреть, и они с Пандорой Уолсингем-Лавгуд, чтобы хоть как-то ободрить парня, старались поддерживать с ним частую переписку. Женщины надеялись, что когда всё закончится, он сможет восстановить контакт хотя бы со своей дочкой, которая, судя по некоторым приметам, могла иметь волшебные способности. Тогда-то у Пандоры и возникла эта сумасшедшая идея с Непреложными обетами...

Люциус Малфой в то время выбрался по делам в Софию, к Каркарову, но заодно, наудачу, решил прощупать почву и для Северуса с его семейкой. Если уж Нарцисса, которой всегда по какой-то непостижимой прихоти очень нравился этот озлобленный полунищий мальчишка, купилась на глупость тронутой Лавгуд (конечно, не безвозмездно — у них, у Малфоев, так принято не было — а в обмен на аналогичное обязательство полукровки, которому повезло, как субботнему утопленнику), то стоит поучаствовать в затее. Однако луч надежды быстро погас: все магические инстанции теперь требовали открепления семейства от британской привязки, в противном случае никто не желал связываться с последствиями, грозившими пасть в равной мере как на головы самих нарушителей, так и их пособников. Люциус говорил позже, что один чиновник намекнул о возможности, благодаря которой Северус и Лили могли бы покинуть Англию без всяких хлопот. Передавать условия этой возможности своему шальному приятелю Малфой не осмелился даже в качестве курьеза, понимая, что тот уже на грани, поэтому за предложение отречься от сына запросто может поехать, найти того болгарского бюрократа и применить к нему самое Непростительное из всех возможных непростительных. И Северус, узнав об этом гораздо позже, с ним согласился: так бы оно и произошло.

Террор лез в дома, подстерегал на улицах и в любых общественных местах. Сотрудничество между Минмагии, Авроратом, Парламентом Соединенного Королевства и MI5 давало сравнительно слабый эффект, но начинающаяся гражданская война магов пока еще и не перекинулась в магловский мир в полном масштабе, имели место лишь единичные прорывы.

Нестерпимо было смотреть, как переживает Лили, считая себя виновницей всего происходящего. Северус не ведал пытки страшнее и вел себя, наверное, не лучшим образом, срываясь за это на всех и вся — на том же Блэке, у которого ко всему прочему не так давно погиб младший брат. Это была какая-то темная история, и кое-кто умудрился вписать ее в рамки Сибиллиного предсказания — в тот его фрагмент, где сказано, что "сверхновая вспыхнет во Льве и кровавой жертвою вынет из львиного сердца силу принца". [4]

________________________________

[4] Звезду Регул, Альфу Льва, еще называют сердцем этого созвездия. В переводе с латыни Regulus означает "принц", "царевич".

Случайные стычки на улицах, в которых Северус не однажды встречал знакомые лица по обе стороны баррикад, теперь, как ни парадоксально, казались благом, поскольку позволяли выбросить накопившуюся под завязку злобу непосредственно на врага, а не на друзей, которые подвернулись под горячую руку. Иначе он рисковал бы вскоре попросту сдохнуть от угрызений совести.

В одной хаотичной перестрелке Северус заметил среди сражающихся Петтигрю. Сбитый с толку его прежней преданностью четверке прохвостов, слизеринец совершил недостойную выходца со своего факультета ошибку, которая едва не стоила ему жизни. Он опрометчиво счел крысюка союзником и подставился под вероломный удар сбоку. Спасло его лишь то, что проклятье вышло смазанным: позиция была не слишком удобной для стреляющего, а Хвост никогда не отличался выдающимися способностями в боевой магии и не умел целить точно. Но этот случай научил Северуса многому. В первую очередь — постулату "Не доверяй вообще никому, кроме Лил".

И тогда, доползя домой еле живой, с омерзительного вида ожогами наискось по груди и по лопаткам, которые заживали потом долгие месяцы, и выслушивая негодующие тирады перепуганной, оказывающей ему первую помощь жены, он наконец решился открыть, в чем заключена истинная проблема их отъезда. Хотя до последнего ограждал ее от роковой информации, чтобы не утратить в лице Лил союзника-оптимиста. Если руки опустит еще и она, размышлял Северус, им останется только запереться втроем, с ребенком, в каком-нибудь доме под Фиделиусом, сложить палочки и, покорно уронив головы под нож гильотины, дожидаться собственной участи. Как однажды посоветовали этот дурень Блэк и такой же безмозглый Люпин. Мол, пересидите, а там или ишак сдохнет, или падишаха вынесут вперед ногами. Возможно, гриффиндорцы так и поступают со своими женами и детьми — сваливают на кого-то ответственность, а сами сидят и ждут, чем всё закончится. Но потомок "темного рода" Принц (в последнее время эта столь часто повторяемая приставка к его фамилии набила страшную оскомину), гриффиндорцем, к счастью, не был, да и супруга его отличалась удивительной для ее факультета рассудительностью, пусть до рационализма старшей сестры ей было далеко. Словом, держать Лили в неведении дальше было нельзя, решение нужно было принимать совместно и быстро, иначе никак. Главенство в семье выясняют, когда бесятся с жиру и ничто, по сути, не угрожает жизни и будущему. Когда же сам попадаешь в жир ногами, сразу становится понятно, что единственный выход для всех домочадцев — равноправие и доверие между действующими лицами и исполнителями. Без гендерных и прочих исключений.

И Северус рассказал ей всё, теперь без малейшей утайки...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Локхарт выпрямился, по-наполеоновски складывая руки на груди. Да уж. И снова, как после первого просмотра, ему подумалось, что вот ведь так же и у него может быть кто-то в "той" жизни, а он попросту ничего об этом "ком-то" не помнит. Нет, дети — это вряд ли, и не только потому, что на тот момент он был слишком молод (Гилдерой знал: все участники этих воспоминаний были старше него года на четыре, а некоторые и более [5]), сколько не в его это легком и непривязчивом характере — заводить серьезные личные отношения. Но всё равно, до чего ж неприятно осознавать, что тебе вывернули мозги наизнанку и ты ни черта не помнишь, что с тобой было на самом деле до той истории. А вдруг тогда он нашел разгадку камней Ики? Или мечты "пирамидиотов" — Большого Сфинкса? Или, например, расшифровал письменность ронго-ронго? И эти открытия какой-нибудь бездельник взял и приписал себе. Несправедливо, как минимум!

________________________________

[5] Энциклопедия по миру "Гарри Поттера" указывает, что дата рождения Локхарта — 26 января 1964 года. Таким образом, в период преподавания в Хогвартсе ему было 28-29 лет.

Молодой человек понял принцип сохранения информации в этом обрывке. Пожалуй, его инструментария хватит сейчас, чтобы создать хотя бы одну копию.

Повозиться пришлось всю ночь, но к рассвету старания себя окупили. Копия была создана, и она была действующей. Локхарт подцепил разветвляющийся клочок дубликата мемориза и опустил его в приготовленную заранее пробирку. Клочок самостоятельно и очень послушно распределился там в подобие спирали. Трансфигурировав пробирку в иглу, сунув иголку в заготовленное заранее яйцо Фаберже и припрятав минимизированную шкатулку в карман, оригинал он вернул в "родной" флакон, заткнул его, спрятал в табакерку. Теперь дело оставалось за малым.

Гилдерой всунул табакерку в конверт, а в графе адресата черкнул: "Нурменгард, мессиру Геллерту Гринделльвальду. Думается, Вас это заинтересует!". В распахнутое настежь окно ворвался свежий утренний ветерок юга и прогнал всю затхлость из нежилой комнаты. Мужчина абсолютно по-мальчишески сунул в рот сложенные в кольцо большой с указательным пальцы и громко-громко свистнул. Пару минут спустя из поднебесья к нему на подоконник спустился большой белохвостый орлан. Локхарт скормил ему приличный кусок завяленного мяса, и птица позволила примотать послание к ее желтоватой когтистой лапе.

— Давай, лети, — спихивая орлана с наличника, Гилдерой запер оконные створки.

Примечание

Очень рекомендую ко всему прочему ознакомиться с информацией об образе Кощея: http://www.pravda-tv.ru/2014/04/13/51850/kem-byl-koshhej-bessmertnyj-na-samom-dele Особенно привлекает внимание вот этот фрагмент статьи: "Кощей — это бог смерти от холода, и бог, или, скорее, демон, очень древний. Чтобы его одолеть, нужно как бы раскрутить колесо времен вспять, вернуться к самому началу мира, когда и появился на свет Бессмертный". Про всякую арийскую дребедень можно пропустить, это уже допущения автора той статейки. История с яйцом, снесенным курицей, тоже получается интересная: считалось, что василиск появляется из куриного яйца, высиженного жабой, и боится петушиного крика (как предвестника рассвета, солнечного пробуждения). И при этом он как бы змей, тоже фактически бессмертный. https://fanfics.me/message468899

26. Он совал всем вокруг свою грамоту, мороча бедных зевак

Пенелопа Кристал вышла из этого своего "состояния сомати" только в конце января. И вышла без посторонней помощи, поскольку даже настоявшееся до нужной кондиции зелье на основе мандрагоры, которого ждали с ноября, оказалось бессильно против ее окаменения.

— Я так и не понял, кто и с какого перепуга решил, будто бы помочь этой вашей старосте должен именно "Глоток тоника", — мрачно заявил Снейп на общеучительском собрании в "тикающей" комнате. — Если даже директору с его опытом не удалось определить, что ее ввергло в ступор... Давайте теперь всем подряд выписывать сильнодействующие без подтверждения диагноза!

Однако сражаться с ветряными мельницами он не собирался. Начальство распорядилось, а ему-де без разницы, он тут вообще штатный зельевар, не колдомедик и не преподаватель защиты, и потому умывает руки. Не один Гарри заметил, что в последнее время Снейп стал каким-то апатичным: баллы он, конечно, по-прежнему нещадно сдирал со всех факультетов, кроме своего, только теперь... без огонька. Равнодушно. И как-то уныло в связи с этим стало в Хогвартсе, признали даже рыжие близнецы Уизли, последнее время зачем-то мыкавшиеся по этажу с кабинетом ЗОТИ.

Пенни не помнила ничего о том дне, когда с ней случилась беда: ни того, как оказалась в "туалете Рыдающей Миртл", ни того, как подверглась неизвестному проклятию. Говорят, Альбус Дамблдор навещал ее в Мунго вместе с семейством Кристал — матерью, отцом и маленькой сестрой девушки. Беседовал он с ней каким-то особым способом, пытаясь вытащить утраченную информацию наружу, но тщетно. Пропустившая почти три месяца занятий, староста Когтеврана теперь вынуждена будет или догонять ровесников, или доучиваться в следующем году с нынешними пятикурсниками. Надо ли говорить, что родители девушки были крайне недовольны уровнем безопасности в школе и грозились обратиться с жалобой в Попечительский совет.

Достать Миртл всё не удавалось. Сколько бы ни приходили в ее туалет Гарри с друзьями, плаксивое привидение никак себя не проявляло. А приходить сюда так, чтобы не попасться на глаза вездесущим и невидимым аврорам, Филчу с его кошкой или, того хуже, зверствующему слизеринскому упырю, было очень трудно. "Вот бы какую-нибудь шапку-невидимку!" — мечтал Акэ-Атль, поскольку их с Луной внетелесные путешествия туда стали тоже невозможны: Куатемок сказал, что там теперь выставлено что-то вроде невидимой мембраны, их двоих не пропускающей внутрь даже в "третьем" состоянии. Вполне вероятно, что этот блок поставил мистер Макмиллан или его напарники. Блокировка не пускала даже вездесущего Пивза. Тогда Лавгуд с Шаманом в надежде отыскать еще хоть какой-то след Миртл отправились на поиски вторых портретов Кровавого Барона и Серой дамы в слизеринской гостиной, и их рассказ об устройстве тамошних спален стал для Гарри сюрпризом.

Он считал однокашников Драко Малфоя и его самого купающимися в роскоши и представлял себе убранство их комнат таким примерно, какое видел в развлекательных журналах, на фотографиях дворцов арабских шейхов — Вернон Дурсль изредка покупал такое чтиво. Но всё оказалось иначе. Студенты Слизерина обоих полов вели спартанскую жизнь. Интерьер их дома можно было назвать самым лаконичным из всех четырех факультетов Хогвартса. Причем никто из змеек и не думал роптать по поводу жестких матрасов или скромной, но зато функциональной мебели, вместо обилия которой в каждой из спален были установлены спортивные снаряды для утренних разминок — опять же, одинаково и у девочек, и у мальчиков. Похоже, аристократы не слишком-то баловали своих деток, с младых ногтей приучая их к сдержанности, но не экономя на истинно необходимом.

Может быть, у разведчиков получилось бы узнать побольше о последователях Салазара, но в самый неподходящий момент их обнаружил тот, кого они искали, — Кровавый Барон. Однако вступать с ними в переговоры он не стал, насупился, осерчал и махнул рукой. Оба горе-путешественника сразу же проснулись в своих спальнях в Когтевране, и с тех пор слизеринское привидение всегда было начеку и очень жестко пресекало все попытки нарушения границ.

В начале февраля профессор Умбрасумус объявила курсу Гарри, что в первый же погожий денек (который, как предрекают в метеоцентре шотландских маглов, а также Синистра и Трелони, должен выпасть на четырнадцатое число) они наконец-то встретятся в полевых условиях на Сокровенном острове ради отработки основных приемов, известных ее таинственным коллегам. Поклонники квиддича ворчали, что лучше бы такой день посвятили тренировкам, но спорить с Прозерпиной не осмелился никто, содрогаясь от одного воспоминания о штопанном гиганте-Франки. Близнецы Уизли пообещали младшему брату, что там будет не хуже, чем в квиддиче, во всяком случае, на первом состязании. Поттер — тот и подавно уже мечтал это увидеть, поскольку в последнее время ему нередко приходилось скучать на полигоне из-за безразличия профессора Снейпа, который вдруг будто бы задался целью доказать всем вокруг, что его подопечный ни на что не годный, купающийся в лучах незаслуженной славы бездарь. И из прекрасного наставника слизеринский декан даже здесь превратился в... в штатного зельевара, ненавидящего всех, кто знал хоть на йоту меньше него. То есть — в принципе всех, потому что знать больше него или наравне не смог бы никто в радиусе тысячи миль. Однажды он оговорился, почти назвав Гарри не Поттером, а Лонгботтомом. Правда, мальчик всё равно заподозрил, что эта оговорка была нарочитой, хотя сам против Невилла не имел ничего и "тупоголовым" его не считал: Пухлый просто терялся от укусов "злобной анаконды", и все валилось у него из рук, а на других занятиях он проявлял себя ничуть не хуже везунчика Уизли. И если в прошлом учебном году Снейп относился к некоторым осечкам Гарри-первокурсника снисходительно, то начиная с октября в этом всё пошло по-другому.

Профессор был словно заговоренный. Даже если он не оборонялся и умышленно давал возможность ученику попасть в цель во время обкатки нового заклинания, Поттер, атакуя, неизбежно мазал по нему с минимальной дистанции. С деканом Флитвиком у него всё получалось замечательно, профессор Вектор тоже не могла пожаловаться, но как только против Гарри оказывался Снейп, уверенность покидала студента. Он успешно защищался, а вот нападать не получалось: заряды летели куда угодно, только не в противника, был тот неподвижен или перемещался. Как будто преподаватель гипнотизировал его, словно удав кролика. Мальчик и в самом деле начал подозревать в себе те же симптомы, от которых страдал Невилл. "Еще бы! Было бы странно ждать чего-то другого, когда над душой стоит скрипучая клювоносая образина и критикует, что бы ты ни делал!.." — утешал его Рон, получая за это локтем в поддых от Гермионы, которая не любила обсуждать кого-то за глаза, да еще и в таких выражениях. Мертвяк протестовал против действий Грейнджер и живо поддерживал Уизли: "Вот тут рыжий невзъебенно прав, прислушайся, крошка!"

— А если бы тебя так — тебе бы понравилось?! — запальчиво спорила девчонка с однокурсником, игнорируя пернатый фамильяр Поттера. — Только не надо пожирать меня взглядом Аваддона, Гарри! И не от таких щиты ставила!

Рон легкомысленно фыркал:

— Во-первых, пофиг: я бы и не знал. Во-вторых, от взгляда Аваддона щитов не существует. А в-третьих, ты чего, эй?! Это же Снейп! Ты там часом не влюбилась? [1] "Жё тем, п'гофессер! Жё суи маладе [2], п'гофессер!"

_______________________________________

[1] Да, автор перечитал снейджеров и не скрывает этого обстоятельства.

[2] Знаменитая песня Далиды "Je suis malade": http://fr.lyrsense.com/dalida/je_suis_malade_d

— Ой, дура-а-ак! — щелкнув жвачкой, вздыхала тогда она, а ворон победно подкаркивал Рональду, торжествуя победу над заучкой, поскольку все ее логические доводы всегда перечеркивались одной-единственной этой фразой, и спорить с юродствующими мальчишками и дурной птицей дальше не имело никакого смысла. Разве только в глаз двинуть, но Гермиона дала себе зарок встать на путь исправления, и жертв ее острого и точного кулачка на втором курсе стало на порядок меньше, чем было на первом. — Ну да, о чем говорить с теми, кто всерьез считает, что профессор Снейп, как Сара Бернар, ночует в гробу и превращается в нетопыря...

— Кто такая Сара Бернар? — любопытствовал Уизли.

— А зачем она ночевала в гробу? — вторил приятелю Гарри и успешно скрывал свое восхищение ее эрудицией.

— Что и требовалось доказать... — безнадежно махнув на них рукой, завершала Гермиона препирательства.

Так ли, иначе ли, но факт оставался фактом: Гарри промахивался, Снейп язвил, ехидничал и всякий раз выставлял его дураком, профессора Флитвик и Вектор безуспешно пытались заступаться. Интерес мальчика к Сокровенному острову начал угасать, и, замечая это, алхимик приободрился. Однажды он саркастично намекнул, мол, не сходить ли вам, Поттер, к директору и не сообщить ли, что не потянете дополнительные нагрузки — вам хотя бы с официальной программой справиться, и то хлеб! Гарри уже и сам не отказался бы навестить директорскую башню, поскольку моральные издевательства, которым слизеринский декан, явно соревнуясь в этом с дядюшкой Верноном, подвергал его на протяжении четырех месяцев, ему осточертели. Да вот застать Дамблдора и добиться аудиенции через его вечно сонного птицеподобного секретаря, которого все звали Фоуксом-Поуксом, было очень трудно. Поговаривали, что это безмолвное оранжевоглазое существо и кроме шуток было фениксом, которого директор иногда обращал в человека, чтобы тот отфильтровывал нежелательных посетителей еще на подходе к кабинету.

И вот, нежданно-негаданно, сразу после приуроченного красавчиком-Стинки ко Дню св. Валентина занятия по ЗОТИ...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"А сегодня, второй курс, мы научимся отличать психотропное воздействие на организм человека от психотронного. Многие путают эти паронимы, и сегодня мы разберемся, что есть что. Амортенция — и еще раз всех с праздником! — как она действует на объект? Прямо или опосредованно? Верно, мисс Грейнджер, пять баллов Гриффиндору за верный ответ! Да, это прямой контакт объекта с веществом, а значит, это психотропный препарат. Если же преступник применяет к жертве одно из непростительных заклинаний, верша ее руками собственный план, но не дотрагиваясь до нее физически и не опаивая зельем, то это, э-э-э... мистер Прис?.. Да, Малкольм, совершенно правильно: это психотронное дистанционное воздействие! Пять баллов Пуффендую! Однако эти воздействия далеко не всегда носят негативный характер: психотропные препараты могут унять душевную боль пациента, а умелый псионик способен исцелить его гипнозом на расстоянии"...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...когда Гарри уже мчался по коридору во весь опор, чтобы успеть переодеться в спортивную одежду на первое практическое у Прозерпины, перед ним запорхал узенький конвертик с вензелем AD. Трепеща уголками, как колибри крылышками, письмо от директора перекрыло обзор, и Поттеру пришлось поспешно встать как вкопанному, чтобы не кувыркнуться со ступенек бешеной лестницы. Конвертик тут же раскрылся: "Студенту второго курса факультета Когтевран Гарри Поттеру надлежит пройти в башню директора и предъявить сие распоряжение на входе. Альбус Дамблдор".

— Отлично! — прошипел Гарри, раздраженным и кого-то на мгновение ему напомнившим жестом с размаху хватанув письмо из воздуха. Ассоциация была неприятной, и потому мальчик разозлился еще сильнее.

Отлично, а главное — вовремя. Профессор анатомии, которую он уважал больше всех преподавателей, будет в восторге от его непунктуальности, да ему и самому до смерти не хотелось опоздать на этот многообещающий урок. Гарри точно знал, что не натворил ничего такого, чтобы навлечь на себя директорский гнев, а как следствие — недоумевал вдвойне: с чего это вдруг Дамблдор загорелся желанием его увидеть, да еще и именно сейчас? Не помогла ему и встреченная на одной из промежуточных лестниц прорицательница Сквибилла Трелони, как глумливо обзывал эксцентричную даму Драко Малфой. Эта женщина неопределенного возраста уставилась на Гарри выкаченными, как у рыбы-телескопа, глазами из-за толстенных линз очков и изрекла: "Будь начеку, змееуст! Береги себя завтра с четырех утра до двенадцати пополудни!"

Секретаря на месте не было, но двери в кабинет директора призывно растворились. Так Гарри впервые очутился в самом сердце Хогвартса — до этого директор предпочитал беседовать с ним в деканате Гриффиндора или в учительской, тикающей механизмами сотен часов.

При входе в комнату взгляд Гарри упал на старого сонного феникса, восседавшего на жердочке у стола. Затем — на зашептавшиеся между собой портреты солидных волшебников. Из неразборчивого их бормотания явственнее всего доносилось лишь "Похож?" — "Не похож!" Знали бы они, как Поттеру-младшему надоели эти вечные сравнения его с Джеймсом и Лили! Уже, наверное, только ленивый во всей школе не знал, что "у него мамины глаза" и что "в плане квиддича он папу подвел".

Феникс внезапно что-то вякнул голосом простуженного попугая, мешком свалился в гнездо под насестом, а там полыхнул, как будто его облили пламенем из огнемета. Гарри даже отшатнулся от неожиданности. Из глубины кабинета донесся смешок. В узком проходе между книжными стеллажами стояла высоченная стремянка, достававшая потолка. С нее-то задним ходом, задерживаясь на каждой ступеньке, сжимая под мышкой увесистый фолиант, и слезал Дамблдор.

— Удивлен? — спросил он, кивая на пепел птицы.

Поттер пожал плечами. Ну да, удивлен: чего это ему вздумалось полыхать именно сейчас?

— Время летит, — вздохнул Дамблдор, положил книгу на отвоеванный у кипы бумаг пятачок стола, отряхнул руки и сел на свой трон.

— Да, сэр... — с притворным сочувствием тон в тон ему подпел мальчик. — Не успеешь к зверушке привязаться, глядь — а она уже и сдохла...

Старик сдвинул очки на самый кончик носа, окинул студента цепким молодым взором и весело расхохотался [3]. Странно, но сейчас того состояния, что он обычно испытывал в присутствии директора, Гарри у себя почти не замечал, а если и был какой-то запах, напоминавший о смерти, то совсем-совсем незначительный.

_______________________________________

[3] Если верить фольклору, фениксы живут по 500 лет, потом самосжигаются, а из пепла возрождается их огненный птенец и продолжает семейную традицию.

— Как видно, слухи о тебе ходят верные, — сказал директор, отсмеявшись. — Мне еще докладывали, что ты ищешь со мной встречи, Гарри. Я готов тебя выслушать.

— Сейчас?! Но, сэр, у меня сейчас урок у профес...

— Я не задержу тебя сверх меры, и ты поспеешь всюду, где нужно. Итак?

— Я хотел бы отказаться от дополнительных занятий на Сокровенном острове, сэр, — выпалил Гарри, испытывая тень сожаления: всё-таки он успел привыкнуть даже к злорадству Снейпа, не говоря уж о веселых аврорах и многотерпеливых профессорах. — Боюсь, что я не справлюсь, а ведь пора уже подумать об экзаменах.

Прозвучало это "об экзаменах" как "о душе".

— До экзаменов еще три с лишним месяца. Ты хорошо всё взвесил? И... это точно твое собственное решение? — Дамблдор впился в него испытующим взглядом, который Гарри выдержал, не моргнув. После этого, как показалось мальчику, тон директора охладился, а глаза приняли кусачий оттенок декабрьской изморози на оконном стекле. — Что ж, дополнительные нагрузки — это твое личное дело. И на что ты готов израсходовать массу высвободившегося времени?

— О, сэр, тут вариантов много! Скорее всего, первое время займусь изучением французского и латыни вместе с Грейнджер и Уизли...

— А Грейнджер и Уизли самостоятельно изучают языки? — слегка удивился старый маг, вздернув брови.

Гарри ощутил, как кровь прилила к щекам. Это, конечно, не бог весть какая тайна, но ребята вообще-то не просили его раззванивать об их занятиях на каждом углу, тем более старшим. Получается, проболтаться ему — раз плюнуть. Не ожидал он от себя такого! "Заткнис-с-с-сь, маленький принц, заткнис-с-с-сь, пока он не поч-ч-ч-чуял неладное и не полез в твою баш-ш-ш-шку!" Мальчик встряхнулся и ощутил себя намного увереннее и взрослее. Он знал, и теперь почему-то очень точно знал, что в ближайшее время им с алхимиком нужно держаться на расстоянии друг от друга. Просто переждать. Чего переждать — не имел ни малейшего представления. Поэтому Гарри захлопал девичьими длинными ресницами и с правдоподобной растерянностью промямлил:

— Это... Ну да. Да.

— Что ж, похвально. Тем более для Рональда, чьи братья... — Дамблдор не договорил и обреченно махнул рукой. — Что ж, я вижу, юноша ты разумный, поэтому поступай так, как считаешь приемлемым. Кстати, поскольку уж теперь у тебя более свободный график, в качестве внеклассного чтения могу посоветовать... — и он подвинул в сторону Поттера тот самый фолиант, за которым залезал на самые верхние полки. На обложке тусклым золотым тиснением проступали буквы названия "История магической медицины от кельтов до наших дней". Судя по потрепанности и некоторым приметам оформления издания, под "нашими днями" составитель подразумевал примерно конец XIX — начало XX века.

— Благодарю вас, сэр, — Гарри уже хотел применить на практике недавно освоенные с Акэ-Атлем чары по уменьшению предметов, чтобы спрятать увесистый томик в сумку, но директор в этот момент подхватил книгу со стола, раскрыл примерно на середине, а потом отлистал, прихватывая сразу скопом по пять-десять страниц.

— Здесь целая подборка интереснейших фактов, известных медикам Магической Британии. Хотя одной Британией приведенные здесь курьезы не ограничиваются, — сообщил он, снова положив на стол и развернув фолиант перед Гарри. На поверку книга оказалась обычной подшивкой статей на различных языках. Дамблдор провел длинным ногтем сухого старческого пальца по одному из подзаголовков. Речь шла о гемотрансфузии. На колдографии, предварявшей заметку, мрачного вида колдун стоял между двух кроватей и вручную поправлял какое-то устройство, прицепленное к стойке для капельниц. — Вот, к примеру. Как ты знаешь, в первой трети этого века магическое сообщество Европы лихорадило от темы чистоты волшебной крови... — ("Как будто его сейчас не лихорадит от этой же темы! Только об этом и слышишь на каждом углу, хоть к маглам сбегай", — сварливо подумалось Гарри.) — Многие научные работы того времени были посвящены этим проблемам, поскольку это отвечало соцзаказу. Ты ведь уже знаешь о Геллерте Гринделльвальде, не так ли?

Поттер стеснительно кивнул. На самом деле, о первом Темном Лорде ХХ века им на Истории Магии рассказывали совсем мало, да всё какими-то урывками. И в этих рассказах, стоит заметить, мятежный мессир всегда выглядел кровожадным чудовищем.

— Здесь идет речь об ученом, который, вероятно, хотел выслужиться перед системой и своим повелителем, — спокойно продолжал Дамблдор. — Впоследствии, после падения Гринделльвальда, за свои, прямо скажем, неоднозначные разработки он был приговорен к пожизненному сроку в Азкабане. Но здесь, на самом деле, представлена очень любопытная статья, по сути опровергающая "кровную" теорию волшебства. Профессор Сенториус Принц намеревался выяснить опытным путем, возможно ли достигнуть путем полного переливания крови от чистокровного мага многопоколенному маглу появления магических способностей у того, кто был их лишен от природы. Разумеется, ни о каком добровольном согласии участников на этот эксперимент речи не шло: подопытный волшебник был смертником, приговоренным к казни через поцелуй дементора. Его похитили сразу после вынесения приговора и доставили в лабораторию. А магл... кто знает, как они его заполучили и что с ним сталось потом. Говоря словами из старого циничного анекдота, бытовавшего у радикалов, — "кто их там считает, тех маглов". Все необходимые биологические критерии для переливания крови были соблюдены. В магла была влита кровь мага, и наоборот. Оба выжили, но ни о каком появлении способностей к колдовству у простака речи не шло, так же как и волшебник не утратил своих сил в ворожбе, несмотря на то, что по его жилам текла "грязная", с точки зрения приверженцев Гринделльвальда, кровь. Сенсацией это не стало. Наиболее продвинутые маги и так предполагали, что оперирование "кровавыми" терминами — не более, чем пафос...

То же самое, только другими словами, говорила и профессор Умбрасумус на своих занятиях. Это было интересно, но Гарри не понимал, для чего Дамблдору понадобилось просвещать его именно теперь. Старый чудак, как видно, прочел немой вопрос в его глазах, и спохватился, посетовав на рассеянность:

— Ну да я всё же пригласил тебя сюда с иной целью. Извини за такое отступление, — и он не без интереса проследил за манипуляциями студента, минимизировавшего книгу и затем спрятавшего ее в один из карманов своей сумки. — Как ты знаешь, по Уложению Совета Попечителей Хогвартса, школа несет ответственность за жизнь и безопасность студентов в учебный период, поскольку это закрытый интернат. Однако на время каникул эти обязанности возвращаются к родителям или опекунам учащихся. И списки того, где и как проведут каникулы молодые волшебники, мы составляем заблаговременно. Так вот, на наш запрос твои опекуны — Вернон и Петунья Дурсли — ответили, что этим летом у них намечается поездка на остров Барбадос в компании его сестры Марджори. С третьего по двадцать четвертое июля. В связи с этим тетя Петунья интересуется твоим желанием составить им компанию, а также правилами, по которым выпускают из страны несовершеннолетних волшебников, иными словами — какие необходимо подготовить для этого документы и каковы сроки их доставки в Минмагии.

Гарри затряс головой и даже на шаг отступил от стола — чуть раньше, чем сам смысл сказанного полностью добрался до его сознания. Дамблдор умолк в ожидании его ответа и воззрился на него с высоты своего трона. Мальчик представил себе эту поездочку. Хм! Да Дурсли — все четверо — ему проходу не дадут, а старый хряк примется сосать из него силы все двадцать четыре часа в сутки, без перерыва на сон! А там еще и тетка Мардж, самое пекло Дантова ада! Эта профессионально вынесет ему мозг и бросит своему братцу, а тот сожрет, как восставший мертвец из ужастика, наперегонки с ее бульдогом. Хотя нет, со Злыднем-то Гарри подружился, как это обычно бывало у него с любым животным, так что псина и, вероятно, тетя Петунья (у той диета!) на вынесенный мозг мага-недоучки не позарятся.

— Сэр, я могу отказаться? — почти с мольбой спросил Поттер, живо вообразив себе все эти картины в лицах.

— А мистер Лавгуд уже изъявил свое согласие принять тебя у себя дома?

— Мы... мы еще не переписывались с ним на эту тему, сэр, но, мне кажется...

— Что ж, спишитесь с ним в ближайшее время: отделу образования скоро понадобится окончательный ответ хорошо вам знакомого и проверенного взрослого, который взял бы на себя ответственность за вашу жизнь в тот период, пока семьи ваших официальных опекунов не будет в стране.

— Хорошо, сэр. Обязательно, — краем глаза Гарри уловил копошение в гнезде сгоревшего феникса и с трудом подавил в себе любопытство, вспомнив, что вот-вот опоздает на занятие. — Я могу идти?

Дамблдор черканул что-то на том же конверте и, вручив его студенту, кивнул:

— Да, ступай. Отдашь это профессору Умбрасумус, если всё же опоздаешь.

Гарри бежал во все лопатки, сокращая путь всюду, где только мог, поэтому, вынырнув из-за поворота короткого коридора возле "окна" перехода Мебиуса, он напоролся на профессора Снейпа, повернувшего из общей галереи. За минувший год Поттер успел неплохо подрасти, поэтому сейчас впечатался уже не в живот ему, как в прошлое Рождество, а в грудь.

— Извините, сэр! — кисло промямлил Гарри, потупившись, когда зельевар с брезгливой миной на лице отстранил его от себя.

— Вечно вы, Поттер, как снег на голову! — с недовольством ответил слизеринский декан и открыл переход.

— Карма, профессор Снейп!

— Делайте уже что-нибудь со своей кармой...

— А вы знаете, сэр, что кармическое воздаяние обоюдно? — шагнув ранее него, посторонившегося, в иное измерение, огрызнулся мальчик.

— Что вы хотите этим сказать? — алхимик нагнал его, резко развернул к себе за плечо и опасно прищурился. По сравнению со взглядом, который нет-нет да появлялся у него в последние четыре месяца, Сверхпустота Эридана была самым теплым и обитаемым местом во Вселенной.

— То, что в моем лице вы видите и свою карму тоже, профессор!

Гарри ни капли не рассчитывал, что в день любимого Локхартом праздника Снейп окажется уступчивее, но что-то не позволяло ему заткнуться, хотя в глубине души, видя, как бледнеет его невольный спутник, второкурсник уже жалел, что связался с этой Лернейской гидрой именно здесь и сейчас. Профессор опять поморщился, а кулаки стиснул так, что желтоватая кожа на острых костяшках заблестела, будто вот-вот лопнет. Он казался даже спокойнее и холоднее, чем всегда, но мальчик понял вдруг, какая ненависть вспыхнула в учителе после этих невинных слов, которые Гарри брякнул, ничего особого не подразумевая. Просто, видимо, хотелось увидеть в нем прежнего Снейпа — того, из первого семестра, который отличался хоть и несколько извращенным, но всё же юмором. А тут... В общем, как сказал бы Мертвяк, "да ты, босс, берега попутал!"

— Поттер, а вам вообще знакомо такое понятие, как чувство самосохранения? Минус пять баллов с Когтеврана и пять вечеров отработок у Филча.

Кажется, эта мера позволила учителю немного восстановить прежнее равновесие.

— Но за что? Что я такого...

— Пять — за опоздание, отработки — за дерзость.

— Сэр, меня задержал директор, — и Гарри не без удовольствия подал ему конверт Дамблдора. — И я не...

— Прекрасно. Значит, отработки за дерзость и штрафные за назойливость. Хорошего дня и удачи — она вам сегодня очень понадобится, П-поттер, — выплюнул Снейп.

Указав ему по выходе из пещеры налево, сам зельевар отправился по тропинке справа, вдоль каменной гряды. После нескольких шагов Гарри вспомнил:

— Профессор! — и, когда алхимик обернулся: — Директор позволил мне не посещать дополнительные занятия. До конца года.

Стоило видеть, как тот воссиял!

— Тогда только отработки, Поттер. Баллы, так и быть, верну за добрую весть.

— А отработки-то за что?

— За дерзость! — удивляясь, как это само по себе разумеющееся следствие до сих пор может вызывать вопросы, воскликнул Снейп.

— Понял!

Разошлись в разные стороны.

* * *

— И что у нас тут будет — все против всех? — с возмущенным непониманием допытывался Рон у своего декана.

Гриффиндорцы — а их факультет был самым многочисленным — окружили профессора МакГонагалл, наперебой засыпая ее вопросами. Для большинства из них само существование Сокровенного острова было до нынешнего дня тайной за семью печатями, а Уизли, который, как и остальные приятели Гарри, знал от него о внеурочных тренировках с преподавателями, пытался раскритиковать правила этой новой игры — во всяком случае, он считал грядущее занятие игрой. Поттер не удивился: первое время Рон точно так же ругал правила магловского футбола и вообще всё новое, что несколько не вписывалось в его привычный уклад. Кто бы мог подумать, что самый младший из братьев Уизли, да еще и отчаянный гриффиндорец, окажется таким консерватором!

— Прошу спокойствия и внимания, — невозмутимо проговорила Минерва, не усиливая голоса, но при этом доходчиво даже для Симуса с его вечной занозой в седалище. А уж Невилл стушевался сразу. Замдиректора скользнула взглядом по лицу проходившего мимо Гарри, который, устремляясь к группе когтевранцев, столпившихся чуть поодаль возле профессора Флитвика, слегка замедлил шаг: ему хотелось поскорее вникнуть в суть происходящего. — Во-первых, не нужно ставить повозку впереди лошади. Вы всё узнаете своим чередом. Во-вторых, это не игра и не соревнование, пусть по внешним признакам сегодня ради вас оно будет выглядеть именно так.

— ?! — недоуменно переглядываясь, зароптали второкурсники красного факультета.

— Профессор Умбрасумус уже несколько лет, с тех пор как Министерство одобрило новую методику, применяет этот способ подачи материала. Он продемонстрирует вам боевые возможности усмирителей в полной мере. Именно ради вас все используемые целителями заклинания будут не просто озвучены — каждое будет усилено Сонорусом. Но вы не станете пассивными зрителями и сможете поучаствовать в меру своего опыта и знаний на данный момент, — МакГонагалл как бы между прочим коснулась кончиком палочки жесткого гофрированного воротничка, который подпирал ее острый подбородок. — Ну а поскольку именно в этом вопросе ее дисциплина соприкасается с дисциплиной профессора Локхарта, он любезно согласился стать координатором всего мероприятия.

И она указала в сторону позировавшего неподалеку, на громадном базальтовом обломке, красавчика-Стинки. Колдокамера вращалась вокруг него, он, позабыв обо всём, — перед колдокамерой, и нарушать это трогательное единение человека и техники отчего-то не хотелось никому.

Гарри присоединился к своим и не без гордости отметил ту собранность и дисциплину, с которой когтевранцы обоих полов внимали наставлениям профессора Флитвика.

— Никто не ждет от вас чудес высшей магии, — своим придавленным голосочком внушал им маленький декан. — Более того: вам это и не пригодилось бы для поставленной задачи. А теперь мы все разделимся на отдельные группы. Часть будет держать оборону под куполом Репелло Иминикум, часть — выполнять боевое задание по захвату.

Стало понятно, что разделили их не по принципу "все против всех", а "по парам": Слизерин и Пуффендуй против Гриффиндора и Когтеврана. Противоборствующие коалиции, как водится, должны будут защищать свои башни-цитадели и пытаться захватить вражескую: у красных с синими это была юго-восточная наблюдательная башня, на скорую руку зачарованная под огненную крепость, у зеленых с желтыми — северо-западная, издалека похожая на гигантский айсберг. На стороне "львят" и "воронят" была Прозерпина Умбрасумус и несколько ее "ангелов праха" из мортуриума Мунго, а также деканы. На стороне противника — деканы тех факультетов и авроры.

— Ну, не знаю, — отойдя подальше от преподавателей, пробурчал Рон, всё еще недовольный правилами и расстановкой сил. — У них хотя бы есть некромант — он мертвую рать против пепельников поднимет, это понятно... и зелья, опять же, от него... морочащие и какие угодно. И авроры вам не сквибы какие-нибудь. А у нас, если по-серьезному, то только пепельники же! Что наша против полка нежити? Трансфигурирует их в вазы из костей? А ваш? Летать их заставит? "Вингардиум Левиоса! Шоу летающих черепов!" И еще старина Локхарт будет тут повсюду скакать... с колдокамерой... Тьфу ты!

Корнер криво усмехнулся в ответ, поглядывая на далекую ледяную башню — воплощение дворца Снежной Королевы, где наверняка вот так же получали инструктаж от своих наставников "змейки" и "барсучата":

— "Ваша", да будет тебе известно, Уизли, иллюзионист высшей категории.

— И что это даст против гвардии трупов?

— А вот и увидишь. Да и "наш", если ты не в курсе, СОВы по ЗОТИ принимал в свое время. Родители рассказывают. И был чемпионом дуэльного клуба. И еще он мастер щитовых чар!

Рон фыркнул:

— Мастер! Знаем мы теперь, по каким делам он мастер! "А профессор Флитвик в этот праздник пламенеющих сердец мог бы рассказать кое-что о приворотных средствах. Он знает о них, старый проказник, больше любого чародея!"[4] — иронично процитировал Уизли Локхарта, всё еще красовавшегося неподалеку перед камерой. Поздравляя всех с праздником, тот на обеде в Большом зале вогнал сегодня в краску не только когтевранского декана, но и (почему-то) нескольких дам из преподавательского состава. — Как бороться с зомби? Да приворожить их нафиг! Я просто думаю, что гады с ботаниками хорошо позаботились о тылах...

— Не переживай, гривастый, вы с нами, занудами, тоже не какие-нибудь папанатас![5] — утешил Куатемок и подмигнул Поттеру, давая понять, какие свои, скрытые и не очень, умения склонен применять в готовящейся схватке.

_______________________________________

[4] Приведена дословная фраза персонажа из текста канона.

[5] исп. разг. "papanatas" — "растяпа", "ротозей".

И один только Гарри не удивился, когда вместо того, чтобы вести на полигон, преподаватели отправили всех на бартизан огненной цитадели и велели рассаживаться в установленные там технокресла. Большинство студентов предполагало, что участвовать в битве они будут физически. Теперь студенты из чистокровных семей с недоверием и опаской разглядывали незнакомые устройства. Те, кто родился в смешанных семьях и до поступления в Хогвартс жил "на два мира", отнеслись к увиденному проще. А наилучшим образом показали себя такие, как Гарри, — кому пришлось расти в чисто магловских семьях: эти привыкли доверять вещественной технике, а не рассчитывать на эфемерный толк от заклинаний.

Локхарт лично проверял крепления в каждом аппарате, а у Поттера — особенно. Уставившись на его палочку, профессор ЗОТИ задумчиво потер холеными пальцами гладко выбритый и, кажется, даже слегка припудренный подбородок.

— Знаете что, Гарри... Не нравится мне ваше оружие!

— Что вы хотите этим сказать, сэр? — мальчик не знал, пора уже начинать тревожиться или достаточно просто не обращать внимания на этого пустомелю и сосредоточиться на основной задаче.

— А вот давайте-ка сделаем так!..

И когда Гарри совсем не ожидал подвоха, привычно проваливаясь в калейдоскоп другой реальности, Локхарт в последний миг подменил его палочку своей. Поттер только ойкнул и рефлекторно сжал ее рукоять, не успев даже осознать, что теперь будет позориться перед другими неофитами, размахивая голубеньким бантиком. Пусть и в иллюзорной проекции.

* * *

Затолкнув опасную палочку Поттера за бархатную перевязь на груди, Гилдерой вытащил из потайного чехла запасную, безо всяких бантиков и изысков, и окинул взглядом площадку. Все преподаватели и студенты мирно сидели на своих местах, тихо и загадочно мерцали спирали ментальной связи у висков, и немного светились кончики палочек в их руках. Один лишь Гарри сжимал подсунутую Локхартом, как сжимают кинжал в преддверии боя. Ничего, так-то лучше будет! А всё-таки мальчишка действительно чертовски похож лицом на свою миловидную мать — и лисий прищур тот же, и отчаянно-зеленый цвет глаз, и мимика. Вот только взгляд, жесты и сложение... не ее. Правда, если не знать, то и внимания не обратишь на жесты на эти. Подумаешь — жесты! Но если знать...

Убедившись, что участники в порядке, преподаватель призвал свою приунывшую колдокамеру, состряпал радостно-идиотское выражение лица, вскочил на метлу и мигом переместился к крепости, сотворенной из замороженного пламени цвета лазури.

Кураторы вражеских групп — мракоборец Макмиллан, Снейп и Стебль — тоже закончили инструктаж и вели своих студентов в башню, которую им предстояло оборонять. Стройные ряды второкурсников Слизерина и Пуффендуя разве что не маршировали вслед за деканами, косясь друг на друга, и это выглядело таким контрастом с анархистами-гриффиндорцами, что Гилдерой не сдержал усмешки. На фоне Гриффиндора его родной факультет показал себя в более выгодном свете, но до слаженности и дисциплины змеенышей с барсучатами далеко было и орлятам-индивидуалистам.

Показательное занятие проходило в торжественной форме. Профессору ЗОТИ прежде не доводилось поучаствовать в нем лично, тем более в качестве Рефери — в годы его обучения технических возможностей для этого не было. Но о том, как это устраивалось в Хогвартсе на протяжении нескольких прошедших лет, он отсмотрел немало материалов и имел хорошее представление о том, как судить схватку. Традицией, наподобие квиддича, это стать еще не успело, но свод правил был наработан. Причем даже во внешнем виде участников: все студенты явились на Сокровенный остров в том виде, в каком обязаны были появляться первого сентября в Большом Зале при распределении новичков и летом — во время прощального ужина перед каникулами. То есть, при полном параде и в факультетских головных уборах. Гилдерой многих даже не узнавал, настолько меняли ребят их шляпы и колпаки: островерхие и широкополые — у Гриффиндора, квадратные академические, со свисающей сине-бронзовой кисточкой — у Когтеврана, черные, заломленные на ухо береты с черным же петушиным пером — у Слизерина и, наконец, практичные кожано-вязаные шлемы пуффендуйцев с поднятыми над козырьком защитными очками и "ушами" до плеч.

Незаметно скомандовав "Мелиус аудире" в адрес тихо о чем-то переговаривавшихся Снейпа и юного Малфоя, которые шли во главе строя слизеринцев, Локхарт понял, что и эта сторона несколько сомневается в правильности выбора союзников. Разве что здесь это происходило на порядок сдержаннее, нежели у защитников огненной цитадели.

— Как я понял, сэр, основной удар нам придется взять на себя? — не скрывая недоверия и манерно растягивая слова, Драко повел взглядом в сторону профессора Стебль с ее неплохо организованным выводком.

Зельевар отбросил за плечо край широкого вязаного шарфа с полосками цвета киви и нехорошо ухмыльнулся:

— С чего такие пораженческие настроения, мистер Малфой? Вашему отряду придется делать только то, что мы все вместе сейчас обсудили.

— Но, сэр, ведь понятно же, что в случае серьезной заварухи максимум, на что они способны, — это швыряться во врагов своими корнеплодами. Я верю, что убить можно и корешком — смотря как швырнуть. И всё-таки хотелось бы каких-то гарантий...

— Отставить панику!

— Есть, сэр... — с неохотой отступился юный аристократ и вздернул точеный нос. Было заметно, что такая гарантия его не устраивает, но спорить со своим командиром мальчишка не осмелился.

Хм... любопытно: эти пройдохи даже не заикнулись о том, чтобы глотнуть зелья удачи. Но, вероятно, декан заранее просветил своих, чем чреват бывает прием Фелициса и почему эликсир нежелательно употреблять в случае командных игр. Эта штука попросту стяжает удачу со всех подряд — в том числе и с союзников. Когда ты один и против всех, сами боги велят пользоваться оказией, но если ты часть целого, то негоже подкладывать такую свинью братьям по оружию. Именно поэтому маги стараются не связываться с жидкой удачей. Потому Гилдерой и охотился за альтернативным источником, не вызывающим негативных побочных эффектов вроде привыкания. Самая мерзкая особенность Фелициса. После "стяжания славы", разумеется...

Локхарт снова оседлал свою метлу, прикрылся дезиллюминационными чарами, а потом взмыл над Сокровенным островом и приставил к глазам волшебный бинокль. Это был обычный бинокль, с тем лишь отличием от магловских устройств, что позволял не только видеть, но и слышать того, на ком он был сфокусирован в текущий момент. Колдокамера же успешно фиксировала то, что он приближал.

Оттуда, с небес, Гилдерой подал громкий сигнал к началу боя. Дрогнуло пространство, объединяя обыденность с ирреальностью...

Словно на гигантской стратегической карте профессор ЗОТИ отслеживал перемещения голографических отрядов по живому ландшафту. Проекции защитников юго-восточной крепости были отмечены огненными знаками, видимыми Рефери только через бинокль, их враги — серебристыми.

Огненный поток, где преобладали аватары гриффиндорцев, быстро вторгся на вражескую территорию. С легкостью начал сметать фортификационные сооружения. Казалось, "серебристые" оборонять укреплинию особенно не пытались, как не пытались и штурмовать в лоб заграждения "огненных". Вместо этого часть слизеринцев и часть пуффендуйцев незаметно для армии крылатой Минервы устремились вслед за "друидессой", облик которой приняла Помона Стебль. Отряд лазутчиков пошел в обход ристалища, через каменный лабиринт подземных пещер, что заканчивался на левом фланге юго-восточной башни едва заметным отверстием в откосе рва. Выйдя из потайного хода, они наткнулись на защитный купол, наведенный вокруг объекта профессором чар...

— Ого! — с удовольствием засмеялся Локхарт, настраивая бинокль на отряд Макмиллана, в тот момент как раз кричавшего племяннику: "Эрни! Да чтоб тебе всю жизнь кактусы пересаживать! Вернись под прикрытие и не суйся вперед!"

Копии студентов-пуффендуйцев, большинство из которых выбрали себе анималистические формы, сомкнули ряды вокруг своего лидера и его ассистентов. Макмиллан в виде инквизитора, восседавшего верхом на живой мумии крылатого коня, тем временем простер перед собой руки и что-то неразборчиво шепнул в пространство. Всколыхнулся стылый воздух. Маг потянул мощь стихий прямо из земли, скудной на растительность, из окружавшей остров воды озера и из порывов ветра, пронзенных лучами холодного предвесеннего солнца.

Заклинания беспорядочно метались над полем боя, временами сталкиваясь и нейтрализуя друг друга, временами достигая цели. Гилдерой держал метлу повыше, чтобы не задело. Если "убитые" в бою просыпались на бартизане крепостных стен и, переведя дух, просто возвращались в своих аватаров на ристалище, профессору, зазевайся он и схлопочи шальное проклятие, пришлось бы туго.

Драко Малфой и десяток его подручных отступали к ледяной цитадели, огрызаясь для проформы, но до поры не пытаясь нанести преследователям сколь-нибудь серьезного урона. Их задача — приманить авангард "огненных" на передовой рубеж, а дальше тех уже возьмут в кольцо оставшиеся "друиды"-пуффендуйцы. Локхарт удивился бы, не увидь он в рядах загонщиков Уизли и Финнигана, которые феноменально быстро научились управлять своими техномагическими оболочками. Поискав через окуляры, учитель защиты быстро нашел Гарри. Поттер, другие когтевранцы и Гермиона Грейнджер благоразумно держались возле Флитвика среди руин небольшого городка в полутора милях от ледяной крепости. В качестве компенсации за свой обычный размер маленький декан избрал себе аватаром гигантского огненного дракона. Восседая на крыше самого высокого домика в предместье, он швырялся клубами пламени, и никто из врагов не смел даже приблизиться к полуразрушенным стенам укрытия "огненных".

И вдруг над островом прогремел голос МакГонагалл, пафосно обратившейся с ультиматумом к Снейпу. Выглядел тот как закутанная во все черное фигура в бледной маске с лиловыми потеками над и под глазницами [5] и с видом греческого трагика стоял впереди слизеринцев, благоразумно укрывшихся за его спиной. Их серебристые метки просвечивали сквозь его призрачное, клубящееся тьмой туловище, а рядом, сипло дыша, переминались с лапы на лапу четыре слуги некроманта — адовы создания невероятных конструкций. Северус, качнув капюшоном, молчаливо отверг все условия Минервы. Тогда колдунья, окутанная сияющими лезвиями мечей — они, словно безумный головной убор, венчали ее лоб, они вместо воротника и рукавов торчали над плечами, они были оторочкой ее одеяния — прокричала:

— Когда я закончу с тобой, ты прекратишь доверять собственному разуму! — и по мощи голос ее мог бы соперничать с трубами Иерихона.

_______________________________________

[5] Аллюзия на Безликого (Каонаси), персонаж из аниме Хаяо Миядзаки "Унесенные призраками".

Запрыгнув на фестрала, желтый инквизитор с остатками пуффендуйского отряда влился в армию призрака в белой маске, когда гневная богиня мановением огненного меча принялась штамповать одного за другим собственных двойников. Они были неотличимы от нее самой и друг от друга. Перепутавшись, копии начали клонировать самих себя в геометрической прогрессии. И вскоре переизбыток их кинулся в атаку на слизеринцев с пуффендуйцами.

— Всегда вымораживало, когда она начинала плодить этих своих кадавров, — признался Макмиллан, с высоты своего фестрала на секунду обернувшись к Снейпу. — Помнишь?..

Но зельевар его не слушал. В тот момент безликий призрак сосредоточенно кастовал свои некромантские заклинания. Из-под талого снега, перемешанного с обломками камней, в ответ копиям Минервы начала подниматься мелкая нежить. Распрямляясь, твари вступали в бой с мороками гриффиндорского декана, а Снейп и Макмиллан безуспешно пытались вычислить среди них настоящую МакГонагалл. Студентов они в бой пока не отправляли. От заклинаний "богини войны" и ее двойников, которые, беспрестанно множась и дуря голову противнику, воевали наравне с нею, Снейповы милашки валились пачками наземь, чтобы тут же истлеть в снегу.

— Не пора еще инферналов? — спросил аврор союзника.

Не отвлекаясь, Снейп дал понять, что рано. Однако своим аватаром он совершил при этом серию плавных танцующих движений, и над обороняемой ими территорией сплотился темный кокон. Ого, подумал Локхарт, так вот как выглядит Покров Жнеца на деле! И невольно залюбовался красотой купола, переливающегося радужными нефтяными разводами на округлых стенках. Теперь всякое проклятие, посылаемое двойниками Минервы в Покров, возвращалось им с удвоенным уроном. Гриффиндор и Когтевран придержали атаку на живых защитников ледяной крепости, поскольку это стало чревато, и переключились на зомби. Однако Снейпу отвоеванные для передышки минуты стоили немалых сил, и он временно пропал из видимости.

Фестрал желтого инквизитора встал на дыбы. Среди неповоротливых фигур зомби мелькнула серебристая комета, и Локхарт с любопытством прицелился в нее биноклем. Выпущенный Макмиллановой палочкой бобер весело истреблял миражи, неведомо как поглощая их сущность, и вскоре "богиня", хотя она и была на деле всего лишь магической голограммой декана Гриффиндора, очутилась лицом к лицу с патронусом аврора и армией нежити. Отступление защитников ледяной крепости замедлилось, а на помощь Минерве тут же кинулся дракон-Флитвик, что-то рыкнув напоследок Поттеру и Грейнджер. МакГонагалл медлила недолго и сразу возобновила свои энтропические чары. Но как ни надеялся Локхарт, светить свой патронус перед посторонними вернувшийся Снейп не стал, невзирая на сокрушительный успех аврорского водоплавающего зверя.

— Ну давай же! Что ты медлишь?! — почти простонал профессор ЗОТИ, как будто забыв, что сейчас они не на квиддичном матче.

Гилдерой не исключал, что зельевар попросту не умеет вызывать покровителя: в той части его юношеских воспоминаний, с которыми довелось ознакомиться авантюристу-изобретателю, ни о каких патронусах не было ни намека. Сам Локхарт не умел создавать телесный. Всякое умел. Такое, что многим колдунам и не снилось. А вот призывать слитный образ защитника не мог — только какую-то нелепую светящуюся медузу. Хотя, вполне возможно, медуза эта — бесформенная, словно ртутная клякса — и являлась его патронусом...

Осмелев и не дожидаясь, когда воскресшие аватары ухлопанных только что гриффиндорцев вернутся из огненной башни (Минерва неспроста тянула время!), Драко Малфой по знаку своего декана повел доверенный ему отрядик против когтевранского. И только Локхарт с высоты своего полета сумел различить, как из руин городка, где окопались Флитвиковы ребята, в общей суматохе вылетели на метлах Гарри и Гермиона, почти стелясь над землей и держа курс на свою башню. Пожалуй, пора было проведать противоположную сторону, где накал страстей был пока еще невелик, но судьба возглавляемого Помоной Стебль отряда лазутчиков тоже вызывала интерес Рефери. Гилдерой развернулся и, оставив далеко позади себя аватары студента и студентки, помчал к огненной цитадели.

* * *

Легкое головокружение, обычный спутник перехода сознания в оболочку-дублер, пропало. Все они теперь стояли на смотровой площадке под крепостной стеной, а их тела остались наверху, в креслах.

Гарри продолжал стискивать рукоять профессорской палочки, которой тот заменил его собственную. Это было уже слишком! Палочка для мага — святое, пусть даже он пока всего лишь двенадцатилетний второкурсник. Но, вовремя убедившись, что замена так же подчиняется ему, как и оригинал, не выпрыгивает из руки, не рушит всё подряд, а сыплет серебристым бенгальским огнем, реагируя на гнев нового хозяина, мальчик не стал преждевременно бунтовать. Он давно замечал, что Локхарт изредка делает очень удачные ошибки, которыми потом очень гордится и выдает за свои намеренные достижения. Не похоже, чтобы он кому-то подсуживал или устраивал саботаж: златокудрый Нарцисс был из тех эгоистов, которые всегда играют исключительно за себя и считаются только с собственной персоной.

Покуда Флитвик, Умбрасумус и ее ассистенты из мортуриума наводили над крепостью Репелло Иминикум, МакГонагалл, которая по праву замдиректора была здесь на положении генерала армии, разделила сторонников на три приблизительно равных отряда. Первый остался патрулировать башню вместе с профессором анатомии, второй — куда вошли в основном "орлята" и, внезапно для самой себя, "львенок" Грейнджер — был закреплен за деканом-чароплетом, третий Минерва повлекла за собой, и это был авангард, состоявший сплошь из гриффиндорцев.

Рон и Симус без конца дурачились на своих метлах. Строгие взгляды летевшей впереди наставницы усмиряли их ненадолго. Гарри и смотреть-то на них не мог без головокружения, когда эта парочка вертелась вокруг древка, как свихнувшиеся стрелки часов по циферблату. И только когда они подхватили под руки Пухлого, который из-за этого принял несчастный вид уносимого чертями грешника, Гермиона не выдержала, догнала рыжего приятеля и отметелила его своим помелом по первое число.

— А говоришь — в квиддич не могла бы! — вместо того чтобы разозлиться, восхищенно крикнул ей Уизли. — Прирожденный загонщик же!

— Минус десять с Гриффиндора, мистер Уизли и мисс Грейнджер! — ухнула Минерва.

— Да нужен мне ваш квиддич! Простите, мэм! Я хотела сказать, пусть они отстанут от Невилла!

— Я надеюсь, когда-нибудь наступит тот день, когда мистер Лонгботтом сможет наконец постоять за себя сам?

— Да, мэм... — пролепетал вцепившийся в свою метлу Пухлый, делаясь по цвету как корка недоспелого граната — с зеленовато-красно-розовыми пятнами. — Наверное.

— Дело не в Невилле, профессор МакГонагалл... вернее, не только в Невилле. Так они нам сорвут всю операцию. Никакой дисциплины! — пояснила Гермиона и, одарив сокурсников неподражаемой гримасой, вернулась в строй когтевранцев, где возмущенным шепотом спросила Гарри: — А ты почему молчишь? Я что, одна должна следить за твоим приятелем?

Если бы Гарри еще носил очки, его глазные яблоки, вытаращившись, сейчас уперлись бы в линзы:

— Чего?!

— Да ничего! Единоличник, блин!

И Поттер даже не нашелся что ответить. Он, конечно, уже привык к вечной инициативе Ржавой Ге, как ее окрестили в Когтевране, но до сих пор она еще ни разу не проявляла вслух своего недовольства тем, что Гарри не поддерживает вспышек ее гриффиндорского благородства. Пожалуй, это было уже слишком. Однако таинственный внутренний голос подсказывал мальчику пока промолчать и не связываться с отвернувшейся от него гневной подружкой. Хотя он-то, в отличие от Уизли, принимал Грейнджер и ее тараканов всерьез, а Рон только потешался, как над всеми остальными девчонками. На секунду Гарри представил себя "львенком" Гриффиндора и содрогнулся. Придет же такое в голову!

Прибыв на место и столкнувшись с первыми врагами, они заметили, что почти все пуффендуйцы избрали себе игровыми формами териантропов, и Акэ-Атль вслух посетовал, что не сделал того же самого, чтобы вволю насладиться преимуществами анимага.

— Не будьте столь доверчивы, мистер Коронадо Ортега, — насмешливо прорычал дракон. — В данном случае ничего, кроме визуального эффекта, ваши сокурсники не добиваются. Эта программа имеет мало общего с драконьими поединками, где каждая деталь образа влияет на успех или поражение.

И Флитвик заговорщицки подмигнул Гарри. Ага, значит, ничего, кроме визуального эффекта, ухмыльнулся Поттер, разглядывая переливающуюся чешую гигантской рептилии, чуть обугленный в нескольких местах спинной гребень и пыльный налет, который покрывал лапы и кривые когти дракона. Опаловый глаз — любимая порода их декана.

— Мы резервная группа, — сказал профессор, явно наслаждаясь звучанием своего голоса. — Гарнизон. Поэтому первым в бой никто не лезет, ждет моей команды и поддерживает авангард огнем из укрытия.

Поначалу Гермиону это возмущало, и она рвалась на передовую. Но примерно через четверть часа осады до нее дошло, что отсюда картина сражения открывалась с наилучшего ракурса — более полной, наверное, ее обозревал только невидимый Рефери откуда-то сверху. Ей потом сесть и накатать для Умбрасумус свиток в пятнадцать дюймов — раз плюнуть. А половина гриффов спишет.

И в то же время они могли оказывать полноценную помощь отряду профессора МакГонагалл, принимать подраненных союзников, чтобы ими занялись два целителя Прозерпины. Распробовав выгоду, Грейнджер присоединилась к Гарри и Акэ-Атлю — мальчишки вволю экспериментировали с заклинаниями, которыми Поттер потчевал их прежде только "на пальцах". И очень быстро все вошли во вкус. Однако еще через час напряженного противостояния на рубеже наметился прорыв "ледяных", и МакГонагалл дала декану знак о помощи.

— Мистер Поттер! Мисс Грейнджер! Вы назначаетесь гонцами. Возвращайтесь, доложите профессору Умбрасумус обстановку и оставайтесь у крепости.

— Да, сэр!

— Остальные — за мной.

Не пролетев даже полпути к огненной башне (гонцы умышленно не поднимались высоко над землей, чтобы быть менее заметными, а когда достигли каменного каньона, то и подавно затерялись среди скал), Гарри с Гермионой обнаружили погоню.

— Вот черт! — коротко оглянувшись, буркнула девчонка и покрепче вцепилась в метлу.

Гарри тоже бросил взгляд за спину и тут же стал воспроизводить в памяти интонации Снейпа, с которыми тот упокоил Квиррелла наговором "Мори ин сэкула сэкулорум". Но мальчик помнил, что интонаций и фразы мало, нужно что-то еще, а они этого с Умбрасумус пока не проходили. И все же палочку Локхарта он сжал, как эфес рапиры.

За ними неслась Дикая Охота личей Аннуина во главе со старухой Маллт-и-Нос, Арауном и его сворой. Вопли и стенания призрачной охотницы пробирали до костей, вой кошмарных гончих студил кровь в жилах. [6] Огромные, занявшие полнеба фигуры потусторонних всадников вот-вот настигнут беглецов...

_______________________________________

[6] Так называемая "Дикая Охота".

"Тиш-ш-ш-ше! С-с-покойно, мой маленький маленький принц! Соберис-с-сь! Ты знаеш-ш-шь и с-с-сможешь! Прос-с-сто соберис-с-сь!"

— Скорей! — сорвавшимся голосом заорал Гарри, припуская во всю мощь своей метлы, успевая ухватить Гермиону за капюшон мантии и палочкой в правой руке закрутить, как учили, огненное лассо у себя над головой: — Инсендиум Вентус Нимиус! Колдуй тоже в них что-нибудь! Колдуй!

— Сейчас! Сейчас! — лихорадочно потрясая палочкой, прохрипела она в попытках сосредоточиться.

Шквал огня рухнул сверху, отсекая их от погони, но и запирая тем самым в ловушку. Тем не менее Гарри достаточно часто приходилось на тренировках иметь дело с драконами огненной стихии, поэтому Партис Темпорус, брошенный вперед, сделал для них с Грейнджер проход в пылающей петле.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Я буду преследовать тебя, Поттер! Я буду преследовать тебя, сволочь, где бы ты ни был, кем бы ты ни был! И тебе не скрыться от моей тени, даже если я буду трижды мертв!" — "Заткнись, Снейп! Заткнись, с-с-сука!.."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Конфринго! — крикнула Гермиона и выпустила фиолетовый луч в оскаленную пасть прорвавшейся через пламя призрачной борзой, уже готовой ухватить ее за лодыжку.

Истерически взвизгнув, гигантский пёс взорвался, и его ошметки повалились на землю. Гарри отпустил капюшон мантии Грейнджер и ухватился за кончик ее метлы, продолжая тащить за собой на буксире.

До огненной башни было рукой подать, когда что-то сшибло Поттера с метлы. Он неловко рухнул в снег, повредил правую руку, но успел прокричать однокурснице, чтобы завершила миссию без него. Чьи-то корявые пальцы ухватили его, и из небытия полезли ходячие трупы. Гарри исхитрился подобрать выпавшую из сломанной конечности палочку и нацелить в ближайшего зомби.

— Мори ин сэкула сэкулорум!

Безрезультатно. Тогда он просто, как когда-то сделала Луна Лавгуд при нападении дементоров, всадил палочку в глазницу тянувшемуся к его шее инферналу. Тот омерзительно взвизгнул, вцепляясь в кисть Гарри и щелкая гнилыми зубами сквозь дыры в щеках. Вне себя от боли в сломанной кости, мальчик с остервенением пырнул трухлявую плоть еще и еще, а когда хихикающий труп повалился на землю и потянул его за собой, стал отбиваться, пиная его ногами и грязно ругаясь, как не ругался еще никогда в жизни даже Мертвяк. И даже когда обездвижил заклятием окаменения, "Дуро", не смог остановиться сразу, и ледяной, оглушающий гнев, который окутал его облаком ярости, можно было избыть лишь причинением той же степени боли, какую чувствовал сам и жалел, что еще не лишился сознания.

— Поттер, долго вы еще намерены строить из себя сержанта Бертрана?

В ответ на донесшийся из-за спины голос Гарри отпрянул от окаменевшего мертвеца, неловко запнулся, повалился на колено в тяжелый грязный снег, вскочил... Зельевар стоял всего в нескольких шагах в своем обычном виде и потому мог говорить вслух.

— Эпискеи! — одними губами успел промолвить он, нацеливая палочку в ученика, тогда как тот, выкинув здоровую руку вперед и даже не надеясь навредить неуязвимому Снейпу, а скорее на рефлексе, почти одновременно с ним выкрикнул:

— Эверте Статум!

Вероятно, Снейп тоже не ждал толка от Поттера, поскольку примитивным школьным заклинанием его отшвырнуло в сторону. Проваливаясь в обморок, Гарри увидел только, как тот на лету преображается обратно в черный призрак с белой маской вместо лица и растворяется в воздухе на фоне инферналов, которые теперь сражались с подоспевшими пепельниками Умбрасумус. Мальчик упал на поврежденную руку и напоследок успел удивиться, что боли в ней почти не ощущает...

...Когда он очнулся, над головой был потолочный свод бартизана, в котором размещался операционный зал. Студенты и преподаватели выбирались из кресел. Гарри встряхнул рукой, которую покалечил на полигоне, и она слегка заныла фантомным напоминанием о том, что ранение ему не приснилось.

— Что такое "Эпискеи"? — чтобы не забыть инкантацию, по свежим следам спросил он отстегивавшуюся от устройства Гермиону: этот словарь в мантии наверняка знал все заклинания на пять курсов вперед.

— Прекращает кровотечение, сращивает сломанные кости, — сказала она. — А что?

— Странно... Черт, а я его Статумом приложил...

— Кого? Инфернала?

— Да нет, Снейпа.

— Э-э-э? А почему "черт"? — вмешался Акэ-Атль, радостно сияя темными глазами, и Поттер понял, что победила их сторона.

— Да так... — разглядывая Локхартовскую палочку, задумчиво протянул Гарри. — Много я пропустил?

— А где тебя носило? — они с Гермионой помогли ему выпутаться из кресла.

— Меня не носило, я вырубился.

— Эх, жалко, что тут не принято приносить проигравших в жертву! — посетовал Куатемок. — Как мы их сделали, а!

И вместе с подоспевшими Роном, Майклом, Симусом и Невиллом они наперебой принялись делиться историей грандиозной победы над армией врага и захвата ледяной крепости.

— А профессор Стебль со своим отрядом почти взломали купол вашего декана!..

— ...зато когда в бой вступили целители...

— А вы заметили, какие у них заклы?..

— Да, заклы что надо — на весь отряд защита...

— ...это охеренно!

— Не выражайся, Уизли!

— Лаванда, иди куда шла!

— Варвар и хам! Идем, Парвати!

— А как профессор Умбрасумус одним групповым положила разом всех, кого поднял Снейп, видели? Он даже вякнуть не успел, а там и наш декан ему припечатала!

— Симус! Про-фес-сор Снейп!

— Ой да ладно тебе, Грейнджер!

— Не обращай на нее внимания, Финниган, она в него втюрилась. Нас тоже всегда достает. "Профессор", "профессор"...

Пара ударов, возня, ругань, "Что у вас здесь, мистер Уизли? Мисс Грейнджер? Мне снова снять баллы с нашего факультета?" Утихли. Уизли, потирая зашибленную скулу:

— Вот стерва рыжая!

— Сам рыжий недоумок.

— Ау, гриффиндорцы, вы мирно жить вообще умеете?

Ладно, связного рассказа тут от них не дождешься, проще потом допросить Акэ-Атля с глазу на глаз. Победили — а это главное. Хотя жалко, что самое интересное прошляпил. Гарри отодвинул от висков спираль и, едва выбрался из кресла, как увидел влетевшего в бартизан румяного красавчика-Стинки на метле. Дыша духами и морозами, поправляя золотые кудри, Локхарт направился прямиком к Поттеру. Тот подобрался. Ну, сейчас начнет колдографироваться "на память"... Куда б свалить-то?..

— И как? — подмигнув студенту, спросил преподаватель ЗОТИ, а потом вынул из-за перевязи его палочку. — Меняемся, не глядя?

Гарри молча протянул ему запасную, раздираемый желанием спросить, во имя чего тот произвел этот обмен. Но что-то внутри сдерживало мальчика задавать этот вопрос при всех.

— Неплохо сработало, правда? На следующем занятии по защите приглашаю всех к просмотру учебного фильма об этом состязании! А вы молодец, дорогой Гарри, я могу собой гордиться!

Да, конечно, молодец. Даже если бы Локхарт их и в самом деле учил чему-то путному, то в лице Поттера гордиться ему было явно нечем. Взять и отключиться посреди боя перед лицом врага из-за банального перелома, да еще и не в физическом теле, а будучи аватаром...

Родная палочка счастливо пыхнула снопом серебристых искр и завибрировала в ладони, как мурка. Но на душе было как-то неуютно. Покопавшись в себе, Гарри понял, почему. Надо найти Снейпа.

Они встретились уже почти у перехода Мебиуса. Выглядел зельевар вполне бодрым, чего нельзя было сказать о его студентах, тяжело переживавших разгромное поражение. Улучив момент, когда рядом с деканом Слизерина не окажется никого, Гарри приблизился.

— Профессор Снейп!

Тот обернулся, немного удивленный. Поттер опустил глаза:

— Спасибо вам. И... ну, в общем, извините, что я вас... там... это... не разобравшись. Вы же всё-таки в армии врагов... и всё такое...

Он совсем смешался и окончательно почувствовал себя идиотом. Судя по виду, Снейпа посетило то же сравнение: когда Гарри осмелился на него посмотреть, во взгляде профессора сквозила насмешка. Секундой спустя мужчина нахмурил брови и, раздраженно буркнув:

— Вы извиняетесь за то, что я не зря тратил на вас драгоценное время?! — шагнул в переход.

Когда их группа достигла коридора слизеринских подземелий, шедшие впереди Гарри однокурсники начали смеяться и тыкать пальцем в потолок. Тут и он сам увидел причину веселья: им навстречу летел Мертвяк с миртовой веткой в клюве. Голубочек выискался...

Ворон уселся на плечо хозяина и ласково сунул мирт ему за ухо.

— Босс, у меня для тебя две новости: первая и вторая. С какой начать?

— Начни со второй.

— Тебя спрашивала Лавгуд, но я сказал, что ты еще на занятиях. Просила передать, что у нее есть что-то о Рыдающей Миртл и чтобы ты позвал ее сразу, как только придешь в гостиную.

— Угу. А первая?..

— Хагрид побрился.

27. Я спятил тоже: на то похоже...

Хагрид не только сбрил растительность на физиономии. Он еще и подстригся, и какой-то особо отважный цирюльник исхитрился сделать ему прическу на прямой пробор, прилизав черную губку у лесника на голове так, что она стала отдаленно напоминать волосы, а сам он — заморского купца, который переел в детстве витаминов роста. При этом безбородое и безусое лицо его, никогда прежде не ведавшее бритвы, казалось беззащитно белым на щеках и подбородке — в местах, где солнце никогда не приставало загаром. Оно казалось составленным из двух частей: суровой, с грубыми морщинами под глазами и на лбу и смуглой — и непривычно гладкой, одутловато-белой, с толстыми губами, выпирающими под приплюснутым носом. Увидеть Хагрида без бороды было такой же неожиданностью, как если бы Минерве МакГонагалл пришло в голову, наоборот, наколдовать ее у себя на подбородке и прогуляться в таком виде по Хогвартсу под ручку с Дамблдором. Декан Гриффиндора была единственной, кто не дрогнул, повстречав полувеликана у входа в Большой Зал. Она даже слегка наклонилась к уху окаменевшей Помоны Стебль, чей взгляд, как прибитый, уперся в бутоньерку, приколотую к карману его кокетливой кротовьей шубейки. Слышимая только Поттеру и еще нескольким студентам, МакГонагалл призналась, что всегда хотела "убрать к таким-то багам [1] этот косматый ужас у него с лица". Профессор Стебль только завороженно кивнула.

_______________________________________________

[1] Баг — в английской мифологии духи, имеющие вид косматых чудищ со спутанной клочковатой шерстью. Родственны боггартам и брауни. Многие английские дети верят, что баги могут проникнуть в комнаты, воспользовавшись открытыми печными трубами. Однако, несмотря на довольно устрашающую внешность, эти существа совершенно не агрессивны и практически безвредны. Напугать они могут только одним способом — скорчив страшную уродливую рожу, растопырив лапы и подняв шерсть на загривке.

— С праздничком... таво-етава... — неловко переминаясь с ноги на ногу и комкая в кряжистых лапищах свою шляпу, прогудел Хагрид.

Где-то в задних рядах то ли не сдержали короткое рыдание, то ли подавились хохотом. Лесничий зыркнул в сторону целителей, зарделся и потупился.

— Зовите Скитер... — (кто-то из преподавателей или ассистентов, упавшим голосом).

— Я тут, к ужину-то, фазанов набил в лесу, эльфы уж на кухню забрали... Ну, я пойду? — (нерешительный волоокий взгляд на профессора МакГонагалл).

— Ты иди, Рубеус. Иди, — как-то странно проквакала она в ответ, поднося кулак к губам.

— Угу, ну всё. Пошел.

Волоокий взгляд в какой-то миг задержался на подоспевшей к ним Прозерпине Умбрасумус, отобразил смятение и ткнулся в пол. Ни на кого не глядя, лесник всем своим внушительным корпусом пробурил просеку в толпе второкурсников и учителей и ломанулся к выходу во двор замка.

Гарри почувствовал, что Акэ-Атль, стоявший от него слева, и Рон (справа), не сговариваясь, одновременно потыкали его локтями в бока, а Корнер из-за его плеча, не занятого вороном, медленно спросил:

— Вот это... сейчас... что это было?

— Это весна, мистер Корнер! — сладкоголосо пропел возникший подле них Локхарт. — Жених, ну чисто жених!

— Ущипните меня... — попросил Уизли. — Я хочу проснуться, мне только что приснился кошмар...

Когда совсем стемнело, на пиру, посвященном св. Валентину и его вкладу в демографию маглов, снова появился невероятный Хагрид. Весь вечер они с профессором Умбрасумус, приглашенной лично директором праздновать вместе с остальными преподавателями, шептались в уголке: лесник сидел на пуфике, высота которого едва ли превышала толщину обычного матраса, а компактная Прозерпина — на барном стуле, и все равно ей приходилось дотягиваться до уха собеседника, чтобы поделиться очередным полезнейшим наблюдением. Бедолага-полувеликан краснел, бледнел, потел и смущался, как студент на первом свидании, и при виде них молодые учителя, особенно женского пола, едва сдерживались, чтобы не прыснуть от смеха. Зато Стинки летал на крыльях платонической любви, одаривая всех дам — от одиннадцати лет до девяноста — наколдованными фиалками и валентинками с собственным автографом.

— Прозерпина — давняя сердечная слабость нашего Руби, — вполголоса объяснял профессор Флитвик Авроре Синистре. — Видите, как помолодел парень! И не скажешь ведь, что годится в деды нынешним нашим выпускникам! Я вас уверяю, Аврора, если вы составите им с профессором Умбрасумус общий гороскоп, это будет ему лучшим подарком к Белтейну!

Профессор-звездочет, сама еще похожая на выпускницу, легкомысленно хихикала, а мрачная Сибилла Трелони топила печаль-тоску в кружке чего-то, горячего с виду, но очень напоминающего горячительное по эффекту, производимому на хрупкий оракульский организм.

Гарри исподтишка глянул в сторону слизеринского стола: ему было интересно, как ведут себя Малфой и присные после сегодняшнего фиаско. Тогда-то он и заметил, с каким хмурым выражением, даже осуждением на мертвом лице рассматривает Хагрида Кровавый Барон. Если бы призрак не был всего лишь слепком духа давно умершего аристократа, можно было бы заподозрить какое-то нетерпение, которое тот испытывает, ожидая чего-то от лесника. Но увлекшийся беседой Хагрид не обращал на окружающих никакого внимания. Еще смешнее и нелепее он выглядел, достав из-за отворота поддевки небольшую коробочку. Продолжая объяснять что-то профессору из Мунго, он сунул коробку ей в руки, и та сосредоточенно покивала. Смешные эти взрослые! Даже студенты старших курсов ведут себя в таких делах раскованнее, чем вся эта "старая гвардия". Гарри спрятал усмешку, закрывшись стаканом с соком, и снова — теперь уже случайно — перевел взгляд на стол Слизерина. Факультетское привидение с удовлетворенным видом снялось со своего места и величаво поплыло к выходу. Призраки помельче безмолвно расступились перед ним, пропуская, а Барон не удостоил их и взгляда.

Руку Гарри накрыла легкая ладошка. Перегнувшись через его плечо, позади стояла Луна, а еще чуть дальше — Гермиона и Акэ-Атль.

— Пойдем, пока все заняты? — на одном выдохе пропела Лавгуд, и легкая улыбка тронула ее бледные губы.

— Выходим по очереди, встречаемся у лестницы, — добавила Грейнджер. — Рона позовем?

— Зачем?

— На шухере постоит! — Гермиона энергично протерла палочку рукавом нарядного платьица, а потом в тот же рукав ее и спрятала, как научилась у Гарри, перенявшего, в свою очередь, этот прием у Снейпа.

Поттер и Куатемок фыркнули от смеха:

— Где ты только таких слов набралась?

Не без труда подавив ответную улыбку, Грейнджер кашлянула в кулак:

— Кхе-кхе, это всё рудники проклятые!.. Ну так звать с нами Уизли?

— Зови, — решил Гарри, — пусть стоит на этом... как его?.. Только потише, чтобы не вспугнуть ее.

— Ага.

Ржавая Ге исчезла, как будто ушла в инвиз. Она это умела и без палочки с заклинаниями.

Встретились они уже под самыми дверями закрытого туалета. В коридоре было прохладно, где-то перекрикивались два филина, каркали вороны и журчала вода. Именно вороний крик и отвлек мимира, который, сорвавшись с плеча хозяина, стремглав улетел во тьму коридора. Грейнджер распечатала дверь — удивительно, но заклятый кем-то из взрослых засов ей подчинился — и все участники вылазки просочились внутрь. Рон остался слушать, что происходит в коридоре, остальные аккуратно, стараясь не стучать каблуками по кафельной плитке, прошли в умывальню, за которой находились запертые кабинки.

— И где? — шепнул Гарри в ухо ступавшей рядом с ним Полумне.

Та уклончиво повела плечами. Кто его знает, может, эта Миртл снова провела ее. Судя по рассказам, привидение было с большими странностями. Лавгуд снова лунатничала, и ее однокурсники втайне от Гарри и Акэ-Атля прикалывались над нею, пряча куда-нибудь обувь девочки, а ей привирали, будто башмаки утащили нарглы или альрауны. Она верила, но старалась лишний раз не рассказывать об этом приятелям-мальчишкам, которые, наоборот, только злились и начинали искать виновника дурацких розыгрышей. И вот прошлой ночью, уже перед самым рассветом, она проснулась и обнаружила себя перед раковиной в умывальне — той самой, на медном кране которой была выгравирована змейка, имитирующая гербовую слизеринскую. Девочка стояла, а рядом в воздухе покачивалась очкастая Миртл и тихонечко подвывала — чем, видимо, и разбудила погруженную в транс Луну. Насчет обуви призрак не знал ничего, но на просьбу студентки повидаться еще раз откликнулся с охотой и пообещал составить им компанию в праздничный вечер, если они найдут способ сюда войти.

Неожиданно откуда-то из подземных глубин замка донесся душераздирающий хохот. Гарри однажды слышал запись воплей гиены в африканской саванне — было очень похоже. Мороз драл по спине, как в январскую стужу.

— Что это? — прошептала Гермиона.

— Она, — кивнул Акэ-Атль. — Рыдающая Миртл.

— Это называется — рыдающая?! По-моему, у нее истерика...

— Теперь ты понимаешь, почему закрыли этот сортир?

И все замахали руками на Рона, прискакавшего, как ему думалось, на помощь. С сомнением в глазах Уизли вернулся на свой пост к двери.

Дверца самой дальней кабинки наотмашь отлетела и шарахнула ручкой по старому кафелю стены. Судя по множеству более ранних выбоин в том месте, Миртл любила театральные эффекты. Дальше начался уж и подавно какой-то сюрреализм: над унитазом начала медленно восставать смутная тень. Растопырив локти и опершись ладонями о края фаянсового сооружения, из слива вылезала женская фигура в саване. Мокрые и распущенные волосы, из-под которых не было видно лица экстравагантной леди, свисали вперед. В конце концов она выпрямилась, продолжая стоять в унитазе и покачивать головой, свесив вперед занавес из черных волос. [2] Акэ-Атль закатил глаза и утомленно оперся плечом о край умывальника. Полумна продолжала загадочно улыбаться. Гарри и Герми озадаченно переглянулись.

_______________________________________________

[2] Прототипом персонажа фильма Садако Ямамуры "Рингу" (переведенного как "Звонок", но на самом деле название имеет несколько иной смысл — что-то вроде "кольцо", "закольцованность") стала Тидзуко Мифунэ, родившаяся в 1886 году и публично демонстрировавшая дар ясновидения. В 1910 году ее объявили шарлатанкой, через год она покончила жизнь самоубийством, прыгнув в кратер вулкана. "Рингу" — роман Кодзи Судзуки, впервые опубликованный в 1991 году. По мотивам романа снят ряд известных фильмов.

— Ахахахаха! Что, не ждали?! — резким рывком девица откинула спутанные патлы от лица, и прямо на лету они высохли, заплетаясь в две косы, которые тяжело упали ей на плечи, а оставшаяся не заплетенной верхняя прядь свернулась надо лбом начесанным валиком. Привидение шагнуло на пол.

Гарри назвал бы ее внешность старомодной. Бывают такие люди. Они выглядят сошедшими с дагерротипов прошлого века, и как ты их ни переодевай и ни гримируй на современный лад, такими они и останутся в любом случае. Впечатление дополнялось жуткими очками, еще более уродливыми, чем доводилось носить Поттеру, когда он жил у Дурслей.

— Привет, — сказала она, устремляясь к Гарри и, поглощенная разглядыванием, совсем забыла, что вокруг стоят живые люди и помимо него. Несмотря на перламутровое свечение, свойственное всем хогвартским призракам — а других Поттер пока не встречал, — черты лица Миртл видны были очень явственно.

Смерть никого не красит, но и при жизни она тоже не была красоткой. Постарше них — лет, наверное, шестнадцати или семнадцати — с внешностью деревенской простушки: круглые щеки, поросячий носик, еще более короткий из-за широкой и низкой перемычки очков, темные, но редкие брови, да еще и выщипанные как две неровные ниточки-дуги в подражание кинодивам сороковых. Узкие губы были обведены помадой, которая на призраке смотрелась черной. И своей формой ее маленький рот тоже намекал на портреты бабушек в молодости: тогда зрительно уменьшенные губы считались красивыми. Если верить утверждениям болтливого сэра Николаса, будто призрак всегда вынужден носить тот костюм, в котором его застал момент гибели, то перед смертью Миртл была одета странно как для ведьм, так и для магл. На ней были бриджи, удлиненный приталенный пиджак с двойным воротом и какой-то треугольной эмблемой на рукаве, а пышный бант галстука скалывала изящная камея с женским профилем. Можно было подумать, что это какой-то гибрид полувоенной униформы с костюмом, сшитым по канонам галантной моды восемнадцатого столетия. И еще — жуткий валик волос мыском надо лбом вкупе с гладкими ученическими косами на плечах...

— Здрассьте... — выдавил Гарри, невольно отстраняясь, уж очень сильно она вторглась в его личное пространство.

"Она тщеславна, как павлин, и честолюбива, как волк! — доверительно прожужжал в голове внутренний голос. — После смерти эти черты стали в ней основными. Сыграй на них, и Миртл расскажет всё, что сможет рассказать!"

"А что она сможет рассказать?" — пожалуй, впервые в жизни Поттер вот так, экспромтом, вступил в диалог со своим "неведомым некто". И тут же ему почудилось, что медная змейка на кране зашевелилась, однако стоило посмотреть на нее в упор, и ничего подобного мальчик не разглядел. Гравировка как гравировка.

"Призрак может рассказать только о том, что связано с его смертью и сильно его задевает. И сейчас тебе нужно раскрутить ее на это. Именно сейчас, помни! И это нетрудно: после стольких лет одиночества она сама рада выговориться любому, кто с интересом отнесется к ее особе. Ну так заставь ее думать, что она тебе интересна!"

Что ж, притворяться, будто это так, Гарри не нужно: Миртл действительно была ему интересна. Поэтому он слегка ей поклонился и вполне по-слизерински, как потом охарактеризовала его поведение Ржавая Ге, отвесил несколько хитросплетенных комплиментов. Призрак едва не растекся лужицей патоки, а уж когда Акэ-Атль представил ей приятеля как "того самого Гарри Поттера", Миртл затрепетала от перспективы стать сопричастной к "такой легенде".

— А тебе уже разрешили снять очки? — спросила она.

— Разрешили? Кто мне должен был разрешить?

— Наставники. Обычно такие, как ты, носят очки лет до четырнадцати, а то и пятнадцати.

— Такие... как он? — переглядываясь с девчонками и забывшим о своей миссии Роном, переспросил Куатемок. — Это какие?

— Со взглядом Аваддона. А тебе разве не сказали? Такие дети, пока не умеют контролировать всплески своей магии, в гневе становятся опасны и могут покалечить, проклясть или даже убить одним только взглядом. Родители тогда накладывают на них временное заклятие близорукости. Особенно если расти детям приходится среди маглов или сквибов. От последствий этого взгляда окружающих защищают очки.

Уизли не выдержал:

— Ух, Мерлин! Да ты, Грейнджер, получается, как в воду глядела!

Гермиона с недоверчивым ужасом покосилась на болтливое привидение и на когтевранского приятеля.

— Будет тебе заливать! — сказала она Миртл, как будто от этих слов можно было переиграть всё произнесенное призраком на другой лад. — Я же шутила...

— Эх, Ржавая, не шутила бы ты так больше! — Акэ-Атль попытался похлопать ее по плечу, но за "Ржавую" и панибратство получил от Гермионы легким зарядом Слагулус Эрукто, так что следующие пять минут осаждал одну из раковин, выплевывая насланных гриффиндоркой слизней, а Уизли, однажды тоже отведавший у нее этого блюда, сочувственно морщился при каждом звуке "бульк" и "шмяк".

— С чего ты решила, что у Гарри этот взгляд? — в голосе Гермионы читалась ревность, что кто-то может знать о таких вещах больше, чем она сама. Ревность, замешанная на неудержимом любопытстве. — И уж если это правда, то очки должны быть какими-нибудь специально затемненными и заговоренными, нет разве?

— Нет, достаточно просто стеклянной преграды и ослабления зрения, — глядя на девчонок свысока, надменно ответил призрак. — Кстати, наш директор... — она коснулась своих очков, сдвигая их на кончик носа, но внезапно передумала, недоговорила и сменила тему: — Как вы думаете, сколько мне лет?

— Сорок... пять! — буркнула Гермиона, но, поймав смягченную версию "взгляда Аваддона" от Гарри и заметив укоризненное выражение лица Луны, спохватилась, что может помешать расследованию. — Ну... я имею в виду... э-э-э... сорок пять лет ты уже не с нами, земля тебе пухом, бедняжка!

— Сорок шесть, если быть точнее, — с удовольствием поправила не учуявшая подвоха Миртл, взмывая под потолок и усаживаясь затем на подоконник стрельчатого окна. Резкий, пронзительный голос ее был прекрасно слышен и оттуда, как если бы она продолжала стоять рядом. — И земля мне не пухом. А когда я умерла, мне было семнадцать. И как вы думаете, почему я до семнадцати лет вынуждена была носить эти страшные очки?

— Ты... тоже?! — вырвалось у Гарри.

— Ах, милый мальчик, знал бы ты, как я ненавидела их! Все говорили, что у меня прекрасные зеленые глаза, а я должна была прятать их за толстыми линзами — и то лишь потому, что из-за подлых зазнаек, таких как Оливия Хорнби и ее подружки, не научилась контролировать свой гнев. А за взгляд Аваддона в Азкабан сажать не принято. И душа не раскалывается, как после применения непростительного...

— Почему?

— Потому что смертельным взгляд может стать в единственном случае. Это когда преступление, которое им карается, заслуживает казни по законам природы. Так что если ты и сможешь кого-то убить своим взглядом, то окажешься всего лишь орудием для восстановления равновесия. Вот так-то. Но если ты еще и контролируешь эту функцию, то надобность в защите отпадает. Тогда твои глаза не опаснее палочки, которой ты можешь нанести гораздо больший вред. Но я... так и не научилась сдерживаться, а проверять, орудие я или нет, никому не хотелось, — Миртл то ли притворно всхлипнула, то ли злорадно хихикнула куда-то в бант на груди. — Представляете, каково было этим клушам из детского сада, когда у меня это прорвалось в первый раз? Того магла... ему было три года, а мне два... за несколько минут обсыпало фурункулами с головы до ног. А нечего было всё время издеваться надо мной! Он мне чуть косичку не выдрал, а я терпеть не могу, когда прикасаются к моим волосам!

— Ты тоже росла среди маглов? — спросила Гермиона соболезнующим тоном, и Гарри ощутил укол жалости к бедняге: когда не понаслышке знаешь, каково это, пожалеешь даже врага.

— Ну да же! Да! Я маглорожденная, где еще мне было расти. Миртл Элизабет Уоррен, не слыхали про такую? А жаль. Хотя и поговаривают, что взглядом Аваддона от природы обладала Ровена Когтевран и что передаваться он может лишь тем магам, в ком течет хотя бы капля ее крови. Значит, они ошибаются.

— Кто же заколдовал твое зрение, если твои родители не были волшебниками? — полюбопытствовала Грейнджер.

— Мама говорила, когда зафиксировали всплеск, из Минмагии к нам домой прислали человека. Он рассказал родителям, кто я, а потом сделал всё, что положено. С моими глазами. И с тех пор я всегда носила эту мерзость, — она со злостью ткнула указательным пальцем в направлении своих очков. Скосила зрачки на ноготь, что-то ей в нем не понравилось, она скривилась и убрала руку от глаз. — Мечтала когда-нибудь от них избавиться, да вот... не дожила... А отчего это в замке такое веселье? Что за день нынче?

— Четырнадцатое февраля, — с отвращением выдал Акэ-Атль и смачно плюнул последним слизняком. — День плюшевых жоп и сахарных соплей.

Привидение грустно и шумно вздохнуло. Стон пронесся по всей уборной, нырнул в вентиляционные ходы и ушел бродить по замку, пугая мышей и первокурсников.

— Ночь моей смерти... [3] А они веселятся... Пятнадцатого февраля, ровно сорок шесть лет назад, меня убили в том порту, и с тех пор... — тут Миртл не выдержала, губы ее задрожали, и она тоненько завыла: — И-и-и-и-и!

_______________________________________________

[3] Да, автор в курсе, в каком году и какого числа погибла Плакса Миртл по версии канона. Но спешит напомнить, что это фанфик-AU. Когда хочет, тогда и "убивает".

Все стояли, как громом пораженные, не зная, что предпринять. Взрослая, можно сказать, девица. Мертвая, к тому же... И только Лавгуд вдруг отделилась от компании старших друзей и, вскарабкавшись на подоконник, уселась рядом с призраком.

— Не нужно плакать, — красивой грустной мелодией полился ее голос. Чуть улыбаясь и покачивая тонкими ножками, девочка погладила привидение по голове. Яркие поначалу вспышки в местах соприкосновения живой плоти и мертвой иллюзии чуть погодя начали тускнеть, а Миртл и в самом деле успокоилась. — Ты расскажи нам, как всё это было, Миртл. И вдруг тебе станет легче? Мой папа всегда советует: если что-то тяготит сердце, нужно говорить об этом людям, которые хотят тебя послушать. А мы хотим. Правда.

— Правда, в самом деле! — поддержали ее остальные, тоже завороженные напевом Луны.

Призрак шмыгнул носом и некрасиво утерся рукавом. Оглядел лица ребят, еще раз всхлипнул и озарился почти счастливой улыбкой:

— Ла-адно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— В ту ночь наша с Эйлин группа должна была патрулировать порт. Было, конечно, пугловато, да и погодка оставляла желать лучшего. А чего ждать в феврале? Но мы накануне узнали о том, что шайка Булста готовит диверсию. Не то нападение на катер, не то потасовку в самом порту. Перед нами стояла задача слегка их загасить, но так, знаете... ничего серьезного. Мера устрашения, нам сказали. Чтоб было неповадно остальным, сказали нам, и чтобы не успели нагрянуть авроры с облавой. Эйл предупредила палками особо не размахивать и сильную зарубу не устраивать. Тем более на конгрессе этом будут присутствовать, вроде как, и люди Дамблдора, чинуши визенгамотские, так что обеспечить порядок — дело чести для нас. Ну мы разве против? Дамблдора я всегда уважала, сильный маг. Он у нас трансфигурацию вел. Бабушки из паба должны были нас прикрыть в случае чего, мол, тусовались ребята какие-то всю ночь, никуда не отлучались... А если придется, то и показать, что мы — те самые ребята и есть.

Эйл была старше меня всего на год. Слизеринка. Ее в нашей группе слушались даже совсем взрослые ребята, она жесткая была, но всё правильно делала и никогда не ошибалась. Меня она уважала, нюх на людей у нее был. "Ты умная, — говорила, — только слишком болтать любишь". Всюду таскала меня за собой. Я ведь и в самом деле лучше всех училась, не хвастаюсь. Мы с пуффендуйцем Гелбертом Сплином двое на весь поток экстерном сдали ЖАБА. Дураки у нас в команде не задерживались.

Было нас в ту ночь девять человек. Шафиг где-то зацепил драконью оспу и отлеживался в Мунго с жаром и нарывами. А так в группе обычно десять. Эйлин отправила нас по стратегическим точкам: три человека в док, три присматривали за пристанью, ну и мы трое — она, я и Том — на складах. Она решила прочесать постройки на предмет каких-то магловских устройств. Вроде как шпионы ей донесли, что кореша Булста могли начинить портовые грузы то ли взрывающимся порошком, то ли отравляющими веществами. А в этом только мы втроем и разбирались: я маглорожденная, мне не привыкать, Том — полукровка, даже ЗОТИ вести хотел в Хогвартсе, а Эйлин — химик от бога, она вообще всё в этой области знала...

Начали перетряхивать склад. Заклинаниями черта с два обнаружишь: надо же понимать, что ищешь, на "Акцио взрывчатка" такое не выманишь. Или выманишь, да только на свою голову. А тут у одной из наших троек на пристани началась заваруха. Они отступили к нам. На подмогу примчалась группа из дока. Короче, зарубиться нам пришлось всерьез. И вот тогда-то я заметила первую шрапнельную мину под стеллажом. Это был английский аналог прыгающей немецкой. Маленькая — сразу и не поймешь, что боевой снаряд, если не знать. Таких после магловской войны много оставалось. Я кричу Эйлин, чтобы никого не пускали в проход, и думаю, как деактивировать эту гнусь, чтобы не сработала, а еще — сколько еще таких может быть рассовано по всему складу. Не придумала ничего лучше, как закрыть во временный кокон. На высших зельях еще узнаете, как полезно это уметь. Когда паре разинь взрывом котла во время опытов головы снесет...

Встаю, чтобы бежать к остальным, и вот те на! Сквозь щели между ящиками на полках вижу, как Том поворачивается к Эйл и молча запускает ей в спину Синкопа Сатуре. Думал, что никто не видит.

Эйлин упала без сознания, палочка выкатилась из руки — и прямо ему под ноги. Он подобрал. А они ведь всегда хорошо ладили. Временами мне казалось даже, что Том не прочь и поухлестывать за Эйл. Только очень уж она серьезная была, не понимала намеков. Вот я глазам и не поверила, выскакиваю с воплем: "Том, ты что?!" Он резко развернулся, ее палочку — на меня...

Помню только зеленую вспышку. И... больше ничего не помню.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Вот так я и умерла, — Миртл грустно потеребила косичку. — Когда тьма развеялась, я поняла, что сижу вот на этом самом месте, где сейчас, — она похлопала ладонями по подоконнику возле себя. — И никуда не могу деваться из Хогвартса. Знаете, я сначала даже повеселилась. Девчонки, которые дразнили меня все эти годы, тогда еще учились в школе. И теперь уже я доставала их, да так, что они без оглядки на меня и по малому сбегать не могли, хах! А я по трубам, по воде могу хоть куда выбраться, на любой этаж и даже в Черное озеро. Вот и расплачивались они до самых экзаменов. Но потом сдали и разъехались, я же — осталась. Смысл существования пропал, но я не могла ни пропасть совсем, ни воскреснуть. Тогда-то передо мной и открылась беспощадная истина: я навеки заключена в этом замке, в этом глупом мире, на который больше не могу влиять, поскольку прохожу сквозь все предметы. Только вы двое, — она кинула тоскливый взгляд на Лавгуд и Шамана, — развлекли меня вашими занятиями. Тем, что можете становиться такими, как я, будучи живыми. Ну, почти такими, как я... тела-то у вас по-прежнему есть... А у меня...

— А что стало потом с этими... с Томом, с Эйл? — не удержался Гарри.

Миртл гневно нахмурилась и сверкнула глазами, которые при жизни, по ее уверениям, были того же цвета, что у него:

— Так я и знала: расскажу кому-нибудь о своем горе — а спрашивать будут о других! Все сорок шесть лет мечтала прям сидеть и отвечать какому-то сопляку об этих давно сдохших смертных!

— Они умерли? — тихо спросила Луна, заглядывая ей в лицо.

— Не знаю. Но надеюсь. Особенно на то, что сдох этот чертов предатель и убийца. Красавчиком таким был, девки по нему с ума сходили — знали бы его гнилое нутро!

Кажется, призрак окончательно разозлился. Еще бы: только что Миртл была в центре внимания, и тут ее вдруг начинают спрашивать о судьбе виновника ее смерти!

— Миртл, Миртл, подожди! — воззвал Гарри.

Он подошел к их окну, взобрался и сел на подоконник третьим, по другую руку от привидения. Хотя оконный проем был узким, бесплотная субстанция призрака вполне позволяла им уместиться. Остальные окружили их снизу.

— Видишь, в чем дело: ты умерла и не сможешь ничего поделать со своим убийцей, даже если его найдешь. Но мы-то живы! Может быть, ты потому и прикована к этому миру, что преступник до сих пор ходит безнаказанным? Ты не подумала об этом?

Кажется, доводы рассудка возымели действие. Миртл перестала рычать, и плечи ее опустились.

— Ну да. Наверное, ты прав... — наконец согласилась она после непродолжительной борьбы с собственными мыслями. — Я хотела бы уйти. Поверь, это худшее из наказаний. Никогда не становись призраком, даже если тебе пообещают за это горы золота при жизни! Я привыкла всегда что-то делать, что-то узнавать. Не было ничего приятнее, чем сидеть в библиотеке и читать то, что тебе интересно. Или гулять по улицам, по паркам, думать и наблюдать за природой, за городом, за людьми... Или что-то делать руками — представляешь, живыми руками, которые могут менять что-то в этом вашем мире! Эх, да вам всем сейчас не понять! Вот станете привидениями...

— Да упаси Мерлин! — не удержался Рон.

— ...тогда узнаете! Что я могу? Что я вижу сейчас? Глупых студентов, которые пищат и разбегаются при виде меня? Унитазы эти проклятые? Противную кафельную плитку? Тупых русалок в Черном озере? Никто не хочет меня ни слышать, ни видеть! Итого уже сорок шесть лет! Вы понимаете? Это почти в четыре раза дольше, чем каждый из вас живет на свете! В четыре! — она выкинула вперед призрачную руку с подогнутым большим пальцем и выпрямленными четырьмя.

— Тихо, тихо! — Гарри понял, что сейчас она снова подсядет на любимого конька и начнет выть, и они с Луной удвоили силы, утешая ее. — Ты рассказывала это кому-нибудь еще? Не студентам?

— Я считаюсь вздорным привидением, юный Поттер, — печально вздохнула мертвая девушка, подталкивая очки повыше к переносице. — Как Пивз. Кто захочет выслушать Пивза, ты можешь себе представить такого чудака?

— А ты пришла бы к директору и рассказала.

— Могу вообразить себе эту картину! Стоит такой Дамблдор у писсуара, справляет свои дела, и тут я...

Все, включая саму Миртл, невольно засмеялись. И ведь она права, поскольку, если это правда и если она может перемещаться только по канализационным и водопроводным трубам, то выйти на живых людей иным способом у нее не получится.

— А что еще ты помнишь об этом Томе? — продолжал Гарри, которому она, кажется, начала доверять. — Может быть, фамилию его...

И стоило только Миртл открыть рот, в стекло за их спинами громко постучались. Снаружи, глядя на них из темноты, сидел Мертвяк и долбил клювом окно, а крыльями показывал скорее впустить его внутрь. Взмахом палочки Гермиона открыла переклинившую фрамугу. Заполошная птица ворвалась в туалет и закричала:

— Ну-ка по-быстрому жопы в руки и бегом отсюда, если не хотите попасться своему хуеросовому зотишнику! Он прямо сюда собрался, у вас всего пара минут, чтобы свалить!

Гарри и сам не помнил, как оказался уже в коридоре под мозаичным василиском, запыхавшийся. Вместе с ним, такие же запыхавшиеся, неслись Луна, Герми, Акэ-Атль и Рон.

— Мне всё равно у Филча на галерах ишачить, — сказал он Мертвяку. — Ты не заметил, по какому пути идет Стинки?

— По основному, с лестницы, как еще.

— Я его отвлеку, а вы проскочите соседним коридором. Глядишь и не заметит. Пока стойте, я вперед пойду и его перехвачу, а вы там потом сами смотрите, по обстановке.

— Аххх! — с гордостью воскликнул ворон. — Мое воспитание!

Гарри, двинувшийся вперед, недовольно покосился на питомца:

— Твое воспитание... А раньше предупредить нельзя было?

— Когда увидел, тогда и предупредил, — обиженно парировал Мертвяк и тут же нашелся, чем уесть: — У вас вообще-то Уизли "на шухере" стоял, насколько помнится. Радуйтесь еще, что это не Снейп и не Филчева драная кошка.

— А тебя-то где всё это время носило?

— Сову помнишь, которая спам разносила? Еще все преподы жаловались, что отловить не могут...

— Ну, и?..

Мимир принял позу триумфатора и переступил лапами у него на плече:

— Спама больше не будет. Не благодарите.

Гарри фыркнул, вышел на площадку перед развилкой лестниц и почти нос к носу столкнулся с радостным Локхартом. Тот немедленно сложил вчетверо лист темного пергамента, убрал его за обшлаг рукава кафтана и театрально всплеснул руками:

— Святая тапочка! [4] И мистер Поттер туда же! Не рановато ли, молодой человек, для похождений? Хотя о чем это я? Любви, как известно, все возрасты покорны. И где же ваша избранница?

_______________________________________________

[4] Вероятнее всего, Локхарт подразумевает тапочку из чрезвычайно поучительной (по мнению журнала Форбс Дамблдора) истории в сборнике сказок барда Бидля.

— Да вон она, — с неожиданной резвостью Гарри нырнул ему под руку и повлек за собой к перилам лестницы, давая возможность остальным проскочить у них за спиной в безопасный коридор. — Ах, черт, убежала! Ну что ты будешь делать, очень уж она у меня застенчивая, профессор! А я... э-э-э... больше не буду. Честное волшебное!

— Ну что вы, что вы, сегодня же День всех влюбленных! Было бы жестоко чинить препятствия любящим сердцам во время такого праздника! — (показалось, или Стинки говорил с не особо скрываемой насмешкой?) — Да, между прочим, по дороге мне встретился наш завхоз. Я поздравил его и отправил по другой лестнице. Он искал вас для отработки взысканий, назначенных сегодня вам профессором Снейпом. А поскольку я наивно полагал, будто вы как порядочный второкурсник отправились в свою башню вместо того чтобы болтаться по опасным закоулкам замка...

— Благодарю вас, мистер Локхарт! Я сейчас же побегу на отработки, мистер Локхарт!

— Он пошел вон по той лестнице, — крикнул златокудрый красавчик ему вслед.

— Спасибо, профессор!

И Гарри, безусловно, помчался по другой.

— Ах, молодость, молодость! — пропел Гилдерой портрету Клеопатры.

Вместо ответа она приложила к груди оскаленную черную мамбу. Пуская пышную пену из носа и рта, повалилась на ложе. Колоритно побилась в агонии и испустила наконец дух. Ковры под ложем были устланы телами мертвых служанок, на которых царица предварительно опробовала действенность ядов. Локхарт хмыкнул, пожал плечами и, пританцовывая, отправился своей дорогой — в сторону туалета Миртл.

Тем временем Гарри спустился на первый этаж, в крыло, где обитал завхоз, и подпер стеночку в ожидании, когда Филч вернется после своего обхода. Пожалуй, ему есть что обдумать.

Нет, забивать себе голову историей сорокашестилетней давности мальчик пока не собирался. Он много раз слышал, что времена тогда были непростые, стычки между кланами волшебников и вообще отношения между магами строились в жестокой форме, поэтому удивляться смерти одной из участниц очередной перестрелки не приходилось. Понятно, что предательство этого... как его?.. Тома было вопиющим, хотелось также узнать, что случилось после смерти Миртл с той девушкой, из палочки которой негодяй выпустил непростительное проклятие. Но всё равно это было как бы понарошку, из другой жизни или даже не жизни, а будто из книги или фильма: вопрос интересный, однако не насущный.

Беспокоило другое. Пресловутый взгляд Аваддона. Вот и снова, и снова ему навязано что-то, чего он неспособен контролировать. "Орудие возмездия", значит. "Кара небесная", значит. "Длань правосудия". Ну да, как же! С этим треклятым Волдемортом его уже успели втиснуть в рамки избранности и ждут от "знаменитого Гарри Поттера" черт те чего, самими же выдуманного и принятого на веру. Теперь еще эта девица с рассказами о взгляде. Да если хоть кто-то из друзей — не свои, так гриффиндорцы — проговорится, от него опять будет шарахаться вся школа. А ведь только-только успокоились после истории со змеиным наречием! Чуть ли не целый семестр за спиной шептались и пальцами тыкали, всерьез считая его наследником Слизерина, открывшим мифическую Тайную комнату и проклявшим старосту родного факультета. Потом, к счастью, Пенни очнулась, невредимая, и ни в чем его не обвинила — это и успокоило взволнованную публику. Но надолго ли?

Судьба у него, что ли, такая? Впрочем, ему ли, дважды избежавшему смертельного заклятия, сетовать на судьбу? Другим повезло куда меньше, и все они с удовольствием поменялись бы с ним местами. Ну, все, не считая родителей, само собой.

"А вот тут ты правильно мыс-с-с-слишь, мой маленький маленький принц! И будет тебе уже с-с-себя жалеть. Вот идет мисс Норрис-с-с!"

Вслед за тенью кошки в коридор упала длинная изломанная тень Аргуса Филча и затмила собой первую. Гарри вздохнул. Не вынимая рук из карманов, отлип от стены. И сдался на милость победителя.

* * *

После вечеринки в Хогвартсе, с которой Прозерпина удалилась не через аппарацию за воротами замка, а камином Поппи Помфри, домой из своей лаборатории профессор спешить не стала. Улыбаясь воспоминаниям о неловких комплиментах полувеликана, она вошла в свой кабинет и села в любимое кресло. Надо же, встреться она с ним, таким, на улице где-нибудь в Косом, то и не узнала бы! Как, однако, меняет некоторых мужчин бритва, шампунь и расческа. И скальпель, дополнила она, вспомнив своего верного Франки.

Что-то, однако, мешало устроиться поудобнее и кололо в бок. Профессор сунула руку в карман. Ощутив пальцами ребро коробки, она подумала о просьбе Хагрида и данном себе зароке сделать это сразу по прибытии, чтобы не забыть потом в повседневной круговерти. Ну правильно, не орхидейно-хризантемной же икебаны от него дожидаться на старости лет!

Содержимым коробки была колба, тщательно заткнутая целой вязью заклинаний. И Прозерпина могла понять того, кто это сделал, причем сделал сразу по нескольким причинам. "Провонять тухлятиной" при этом основной не являлась.

Судя по виду и размеру, внутри колбы лежал изрядно пожеванный червями и разложением мизинец ноги, обладатель которой, мужчина, покинул этот мир не позднее десяти лет назад. Кроме пальца сосуд содержал еще клок чьих-то рыжих волос, завитых мелким бесом, тусклых и слежавшихся. Оба образца хоть и казались сваленными в одну кучу, на самом деле были отделены друг от друга тончайшей невидимой мембраной заклятья. Толковый маг накладывал, Прозерпинина школа. Значит, или у нее самой обучался, или читал ее работы. Но в любом случае — молодец. И точно не Хагрид. "Можно ли... как оно там называется? Ну, личности установить? Я, видите ли, профессор, не разбираюсь в этом, хоть ты тресни. Даже и не знаю, что там"... Эх, Хагрид, Хагрид, добрая душа. Тебе так и дракона подсунут — ты не заметишь!

Профессор Умбрасумус поднялась из кресла и усталой поступью побрела к микроскопам. А уже через десять минут Прыткопишущее перо выводило под ее диктовку:

— Образец номер один — мизинец левой ноги. Обладатель — мужчина. Приблизительный возраст на момент смерти — не моложе пятидесяти лет. Европеец. Соматически был полностью здоров. Предварительно: смерть наступила не от болезни и не от одного из известных ядов, которые определяются визуально во время микроскопического и поверхностного магического исследования. Требует дальнейшего анализа и идентификации.

— Образец номер два представлен фрагментом волос с теменной части. Обладатель — женщина. Приблизительный возраст на момент смерти — не моложе сорока лет. Имеются признаки смешения европеоидной и африканоидной рас. Цвет основной части волос по всей длине (тускло-рыжий) обусловлен окрашиванием, вещество, использованное при окрашивании, магловского производства, содержало пероксид водорода для осветления. Прикорневая зона — темно-каштановый цвет, являющийся естественным для погибшей. Страдала от сахарного диабета и астмы. Чтобы установить причину и дату смерти, а также идентифицировать личность, потребуется развернутый анализ на комплексной аппаратуре.

28. Зачем скорбеть о смерти не умерших?

— А никто не слышал сегодня ранним-ранним утром, еще даже не рассвело, как будто где-то кричал петух? Кажется, в замке... И так истошно...

На помощницу профессора Стебль внимания в учительской почти не обратили: вечно ей мерещилось не одно, так другое, да если и не мерещилось, то велика ли невидаль? Из курятника Хагрида всегда кто-нибудь сбегал, а потом долго рыскал по окрестностям, оглашая пространство душераздирающими воплями. Авгурей, не так давно павший в жестоком бою с вороном, не был единственным нарушителем покоя обитателей Хогвартса.

Иногда перестук часовых механизмов становился просто невыносимым. За много лет работы Северус почти приучил себя не замечать их беспорядочного тиканья, но в демисезонье, особенно почему-то на исходе весны, когда одолевали частые приступы "учительской мигрени", отвлечься не получалось. Остальным же это ничуть не мешало, и они как ни в чем не бывало занимались своими делами, входили в комнату, выходили из нее, общались между собой, некоторые даже умудрялись проверять в этом гвалте экзерсисы малолетних бездарностей.

А у него левая сторона головы трещала всё отчаяннее, и к этой боли добавились краткие, как бы электрические, разряды вдоль позвоночного столба — когда Грег не мог обеспечить необходимую степень комфорта своей кормушке, он начинал беситься и только усугублял и без того плачевное положение. Еще и монотонный бубнеж у соседнего стола... Алхимик, быть может, игнорировал бы этот раздражитель, но упоминание всуе его имени когтевранским деканом в беседе с преподавателями заставило Снейпа прислушаться, о чем они там шепчутся.

— ...вызвал к себе и спрашиваю: "В чем дело?" А он как будто и не понимает, о чем я, — тихонько проскрипел Флитвик. — Объясняю, что недоволен его охлаждением к моему предмету. Он сначала вроде бы смутился, а потом с вызовом отвечает: "Простите, сэр, но чары — не самая сильная моя сторона, как справедливо подметил профессор Снейп"... Понимаете что? "Не самая сильная сторона", видите ли!

Молоденький учитель Древних языков, вчерашний ассистент ныне покойного профессора Крэгга и позавчерашний студент пока еще каким-то чудом здравствующего Снейпа, довольно громко крякнул, а Септима засмеялась. Филиус покивал и продолжил:

— Вот-вот! И я так же! Ему говорю: "Простите, мой юный философ, но послушать вашего профессора зельеварения, так девяносто девять и девять десятых процента населения планеты вообще напрасно увидели белый свет!"

"И профессор зельеварения, безусловно, прав! — делая вид, будто занят поиском чего-то крайне важного в кипе свитков у себя на столе, мысленно вставил свои пару кнатов Северус. — Если даже сей нерадивый подросток принял это как постулат... Кстати, интересно, а о ком речь? Хотя какая разница — можно подумать, эти малолетние ошибки природы чем-то отличаются одна от другой"...

Но была разница или нет — а он все равно прислушивался.

— Да, я тоже заметила, что в последнее время он стал каким-то заносчивым, — заговорила Вектор. — Надеюсь, это всего лишь предэкзаменационная депрессия. И общая усталость от учебы.

— Поглядывает свысока, это вы точно подметили, мэм! — энергично кивнул профессор Древних языков. — К моему предмету он тоже стал относиться наплевательски. Я спросил о причине, он эдак, знаете, посмотрел на меня и говорит: "Как будто ваша дисциплина понадобится мне за стенами школы, сэр!" Непонятно, какой фестрал его лягнул, мне он всегда казался таким скромным любознательным мальчиком...

— Переходный возраст, — донесся голос Синистры: та стояла чуть дальше, возле Локхарта, который тоже что-то искал среди пергаментов у себя на столе. — Неужели вы думали, что если он... особенный, то его эта беда обойдет стороной?

"Особенный"? Особенных в Хогвартсе хоть отбавляй, каждого можно описывать как наглядный пример в сборнике диковин умственной отсталости. А вот особенно особенных, пожалуй, трое. И дочь Пандоры можно не учитывать, поскольку речь о мальчике. Кроме того, заносчивой ее, как и Лонгботтома, назвать трудно, поэтому и криворукий гриффиндорец не вписывается в обозначенную схему. Остается только один вариант, и если это действительно Поттер, то Снейпу будет сложно сдержать злорадство. Ведь алхимик характеризовал мальчишку именно так с первого дня знакомства, а до его "гениальных" коллег это дошло только сейчас. Но наконец-то всё встало на свои места.

— Вы полагаете, дело в переходном возрасте? — прищурился Флитвик. — А я вот попросил мадам Пинс показать мне его формуляр в библиотечной картотеке. И выбор литературы меня изрядно озадачил.

— Что вы хотите этим сказать? — заинтересовались все, и Снейп с досадой понял, что не отстает от них ни на гран, а сам при этом уже давно не понимает ни слова в тех строчках чьего-то домашнего задания, по которым уже который раз бессмысленно пробегает его взгляд. Впрочем, проклятая скотома, мерцающей зигзагообразной змейкой кружившая у него перед глазами, заставляя отодвигаться подальше от источников света, так и так не позволяла распознавать буквы и прочие мелкие детали, поэтому можно было даже не стараться. Не существуй Грега, он тотчас бы, еще при первом намеке на "слепое пятно" в зрачке, погасил боль специальным средством: при гемикрании чем раньше принимаешь лекарство, тем скорее проходит приступ. Но с тварью приходилось считаться, и "жена обувщика", как водится, продолжала ходить в самых плохих ботинках. Дальше будет только хуже. Пока что он хотя бы понимает смысл услышанных слов. А через полчаса его еще ждет урок у четверокурсников...

— Книги, которые он берет чисто для подготовки к экзаменам, ограничиваются школьным списком. Но он никогда и не пытался угнаться за Грейнджер с ее либроманией. Я просмотрел все его предшествующие заказы, выходящие за рамки программы. Несмотря на заметный разброд тем, в них прослеживается логика. Об этом я могу говорить уверенно как декан его факультета: наша, когтевранская логика, и я ее улавливаю. Она в большей степени ассоциативна, и внутренние связи во вспомогательных источниках уловить сможет не каждый. Однако я ее улавливал. Примерно с середины февраля всё изменилось. Я смотрю в список прочитанных им книг и понимаю, что ничего не понимаю. Видно, что он что-то ищет, но ищет на ощупь...

— Я слышала, он начал вместе с Грейнджер и Уизли учить французский язык, — нерешительно воспользовавшись паузой, заметила астроном, но декан Когтеврана удрученно покачал головой:

— Эту литературу я тоже не беру в расчет, Аврора. Она там значится, но в столь ничтожном количестве, что ее можно не учитывать: словари, учебники, несколько сборников сказок шармбатонских составителей. Ерунда, одним словом. А основное меню Гарри в последнее время составляют подшивки "Чароплета", курьезные подборки из Истории магии, перечни редких заклинаний...

— Надеюсь, не темных? — бодро подал голос Стинкхорн, которому надоело притворяться безучастным свидетелем чужой беседы, и хохотнул не бог весть какой шутке.

— Что вы, Гилдерой, кто бы пустил второкурсника в Запретную секцию?

Несмотря на легкое возмущение Флитвика, полной в том уверенности в голосе когтевранского декана Снейп не уловил. Да и не разделил бы в случае, если бы Филиус не испытывал никаких сомнений. Еще свежи в памяти зельевара были похождения лихой когтеврано-гриффиндорской четверки полуторалетней давности, когда ему пришлось тереть память у обнаглевших студентов и отбирать том сочинений мессира Гринделльвальда. За это время ученики поднаторели в умении обходить запреты и наживать себе проблемы, поэтому оккупация запретных стеллажей отпрыском Джеймса Поттера — это всего лишь вопрос времени. Собственно говоря, Северусу и самому во времена учебы мало что мешало проникать в этот манящий уголок библиотеки, причем как раз в их возрасте — лет с тринадцати.

Черт, как хочется лечь, зажаться в комок, накрыть голову подушкой — и чтобы никто не трогал хотя бы полчаса, и чтобы ни звука, ни света...

— Потом я сверил формуляр Поттера с формуляром Грейнджер, — продолжал Флитвик. — И ее выборка почти в точности повторяет его. Судя по датам, она как будто идет за ним след-в-след.

— Вы уверены, что не наоборот? — Септима Вектор удивленно подняла брови.

— В том-то и дело! Она не умеет так, как он. Ее способ постижения систематизирован и упорядочен. Вы когда-нибудь видели сумочку Гермионы Грейнджер, Аврора? Загляните как-нибудь, если она откроет ее при вас. В жизни не поверите, что это женская сумочка! То же самое было в ее карточке до тех пор, пока она не начала повторять за Гарри. И всё это очень странно.

— Темнят детишки, — заметил Локхарт, откладывая в сторону чью-то очередную чернильную пачкотню, именуемую домашним заданием по ЗОТИ.

Тут Флитвика озарило:

— Вот вы бы и поинтересовались, профессор! Только не у Гарри, а у мисс Грейнджер. Зная ваши успехи у... кхм... дамской части...

— На что это вы намекаете?! — притворно возмутился Стинкхорн. — Как можно!

— Увольте, я же совсем о другом вас прошу! — покраснев, как коралл, начал оправдываться глава Когтеврана. — Но ваше обаяние...

— А что если девочка влюбится?

Локхарт так и фонтанировал скромностью. Снейп едва не кинул на него издевательский взгляд, сдержался в последний момент, отвлекаясь на борьбу с болью и тошнотой. Еще не хватало выдать свою заинтересованность беседой, прислушиваться к которой становилось всё сложнее: приступ уже перевалил в тот этап, когда теряются связи между словами чужой и собственной речи и смысл фраз ускользает по нарастающей. Скоро и слова распадутся на бессмысленные звуки, а сознание померкнет минут на десять-пятнадцать. До урока успеет, не впервой.

Поломавшись для вида, красавчик всё же согласился помочь в расследовании. Но дал понять, что это не доставит ему никакого удовольствия.

Что ж, нужно будет втайне от них наведаться в гости к мадам Пинс. Кто такая мадам Пинс? В гости? Куда это — в гости? И что такое гости? Раньше при первых признаках сумерек сознания его обуревала паника, со временем же Снейп привык, что надо просто дождаться окончания приступа и какое-то время не пытаться облекать мысли в слова. Лучше вообще расслабиться и перестать сопротивляться боли — тогда, не чувствуя угрозы, унимался и Грег.

Однако трудно поверить, что Поттер искренне учел мнение ненавистного преподавателя относительно его, Поттера, магической одаренности — скорее это была всего лишь поза. Или отговорка, чтобы отвязаться от Флитвика с его расспросами. Мальчишка и суток прожить не сможет, не обратив на себя внимание публики: разве о ком-нибудь из студентов вот так же шептались под этими часами раньше? За одиннадцать лет работы в Хогвартсе зельевар не наблюдал в учительской ничего подобного. Разве что прежде он не обращал внимания и не прислушивался... Да, наверное, так оно и есть: не прислушивался к чужому трепу, а теперь вдруг начал. Но это не развенчивает лавры Поттера как завзятого выскочки. И если он снова затеял какую-то каверзу при поддержке своей банды и — особенно — рыжей всезнайки, ему это так с рук не сойдет. Отработками у Филча прямо накануне экзаменов паршивец не отделается. Филч... кто это? А, ладно!.. Потом, всё потом.

Снейп собрался с силами. Воспринимая собственные конечности как чужие, по ошибке приделанные к его туловищу, он всё-таки добрел до ближайшей туалетной комнаты. Кое-как заперся в кабинке, сел на закрытый унитаз, привалился боком к стенке и выключился, не ощущая уже даже электрических прострелов в хребте. В голове глухо звучали обрывки каких-то запредельных диалогов, мимо него в ледяном космическом пространстве проплывала вереница костяных всадников Дикой охоты...

...Звонок привел в чувство, как приводил всегда, будто условный рефлекс у собаки в опытах знаменитого магловского профессора. Алхимик возник перед собой в зеркале над умывальником и даже вздрогнул. Черными, как шерл, и пустыми провалами вместо глаз на него оттуда таращилась восковая посмертная маска неизвестного типа лет сорока, если не старше, который наверняка помер в страшных муках у маглов-реаниматоров, отчаянно пытавшихся его воскресить и несколько раз даже преуспевших в этой гиблой затее. Спутанными сосульками — не прошло и дня — свисали вокруг маски черные же патлы. "В гроб, только в гроб!" — голосом Прозерпины Умбрасумус диагностировал он себя, брызгая в маску ледяной водой из-под крана и чувствуя, как от холода заходится сердце, а сосущая боль в мозгу сменяется звоном натянутой тетивы, точно вот-вот там что-то лопнет. Но теперь всё тело целиком принадлежало только ему, аура прекратилась, смысл слов и происходящего вернулся на место. Была только вялость вкупе с полным безразличием. Как говаривала мать, будто угольным мешком пришибли.

А в гроб поздно: туда краше кладут. Остается одно — идти и, как обычно, пугать собой дурацких студентов.

В учительской, куда Снейп зашел за журналом четвертого курса, теперь оставался только Флитвик.

— Как мне кажется, на Сокровенном тебя сегодня можно не ждать? — спросил тот и, покрутив пальцем вокруг своей головы, сочувственно добавил: — Опять, да?..

— Бывало и хуже, — хрипло буркнул слизеринец, после чего жутко раздражился из-за собственного надтреснутого голоса. Оба декана еще не подозревали, что им всем сегодня будет не до разминок на острове.

— Северус!

— Да? — уже выходя, Снейп полуобернулся.

— Сходи в больничное крыло. Поппи что-нибудь для тебя придумает.

Зельевар повернулся уже полностью, озадаченно поглядел на коллегу, пытаясь выявить истинную причину такой внезапной заботливости, но ни в лице, ни в позе когтевранского декана не было ничего, что могло бы дать подсказку. Тогда Снейп невнятно чертыхнулся сквозь зубы и вышел в коридор. В другой раз следует накладывать на свою физиономию отводящие внимание чары: вероятно, ледяная вода в таких случаях уже не помощник.

Зато на студентов Пуффендуя и Гриффиндора, у которых сейчас был сдвоенный урок зельеделия, его вид произвел надлежащее впечатление. Возможно, даже неизгладимое. На тех, кто успел заметить его бесшумно вплывшую в класс черную тень. Они онемели и застыли каждый на своем месте, тогда как Кеннет Таулер и Седрик Диггори, увлеченные горячим спором над холодными котлами, момент коронного появления призрака подземелий пропустили. Не видели они перекошенных ужасом лиц однокурсников, не удивились тишине, которая наступила так же внезапно, как взрывается бомба.

— Ты всё время пытаешься поверить магию обычными физическими законами! — доказывал гриффиндорец соседу-пуффендуйцу. — А я тебе скажу: переход Мебиуса назвали так неслучайно. Через него можно будет выгрузить хоть что... Хоть зеркальную вселенную, вот! И отсюда она так и останется незаметной!

Снейп сложил руки на груди и поджал губы. Однокурсники, сидящие вокруг спорщиков, пригнули головы, но ни один не осмелился подать болтунам хоть какой-нибудь знак о том, что творится за их спинами.

— Да почему незаметной-то?! — возмутился Седрик, пронзительно сверкая серыми глазами. — Это в любом случае должно вызывать эхо в нашей реальности. Ну, не знаю, может быть — Гигантский Кальмар в озере... Может, он и есть та самая проекция острова, как мы ее видим? А там не Кальмар на самом деле, а огромный кусок суши! Как Сид из легенд! Подожди, я тебе сейчас нацарапаю, если на пальцах не понимаешь!..

— А может быть, мистер Диггори, вы нам всем сейчас... н-нацарапаете формулу превращения того мышиного кала, который вы насочиняли, притворяясь, будто выполняете домашнее задание, в нормальное противоядие от Смертельной Жажды? — и, махнув спрятанной в рукаве палочкой, зельевар швырнул ему на стол исчерканный красными чернилами свиток. От неожиданности подскочив и выронив перо, подросток уставился сначала на учителя, а потом перевел взгляд на брезгливый росчерк с "троллем" в самом низу своей работы. — Чем-то же вы планировали заняться на предстоящем уроке, не так ли? Или я ошибаюсь, мистер Таулер?

— Нет, сэр.

— Что "нет, сэр"? Не планировали или не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, сэр.

— О, благодарю вас! Я польщен, — Снейп и сам сочился ядом Смертельной Жажды, только противоядием для него сейчас был шанс вдоволь поиздеваться над дубиноголовыми студиозусами — и при каждом слове боль понемногу отодвигалась, а слабость сдавала позиции желанию устроить этой шайке болванов качественный апокалипсис. — Между прочим, ваша работа немногим лучше, и я спешу напомнить, что всего через каких-то полторы недели вас ждут не дождутся экзамены. Вам не кажется, что расслабились вы несколько не вовремя? Не вижу на ваших столах ни одного ингредиента, подтверждающего вашу готовность к уроку. Это относится ко всем.

По классу пронесся суетливый шорох. Прочувствованная речь всё же стоила зельевару нервного напряжения, и со лба на висок соскользнула капля холодного пота, прокатилась по острой скуле, нырнула в тонкую морщинку у края рта и там замерла, но стирать ее он не торопился, дабы не испортить угрожающую величественность момента.

— Итак. Гриффиндор. Кто дежурный у вашего курса на этой неделе?

Не то чтобы он этого не знал, но они боятся отвечать на вопросы и при этом понимают, что не ответить на них нельзя, поэтому один из них так или иначе будет вынужден выступить мальчиком или девочкой для битья. Смертельная жажда реванша за едва переносимую боль требовала новых жертв — и плевать, что к его боли никто из этих детей не имел отношения. Снейп сверлил уничтожающим взглядом Алисию Спиннет. После увиденного в зеркале он был отлично осведомлен, какое чувство у людей вызывают эти мертвые угольные осколки на месте глаз. Подвластная его гипнозу, как горлинка перед коброй, девушка медленно встала из-за парты и, съежившись, шепнула, что дежурная — она.

— Тогда будьте так любезны объяснить, почему я не вижу в классе никого из мистеров Уизли?

Все в страхе оглянулись на пустующую парту близнецов. Мисс Спиннет быстро заморгала. Надо сказать, обычно эта старательная и спокойная девчонка нареканий у него не вызывала, и он по большей части обходил ее вниманием, что вполне устраивало обоих. Но именно сейчас, когда все потенциальные "подушки для иголок" — те же Джонсон, Джордан и Стимпсон — напряглись и мобилизовали защитные силы, имело смысл сделать нестандартный ход и слегка потрепать того, кто не был готов к нападению.

— Сэр... я не... я не знаю. На Минералогии их тоже не было, а мальчишки не хотят говорить, и я подумала, что они первую пару проспали, но...

Снейп не стал сопротивляться, когда ощутил, как дрогнули его брови, и тихо переспросил:

— Что?

Если эта малахольная сейчас тут разревется, его терпение лопнет вместе с той гипотетической струной в голове. Но Алисия собралась и объяснила, что даже как дежурная не имеет доступа в спальню мальчиков, а однокурсники отказались объяснять ей отсутствие Фреда и Джорджа. На помощь ей подоспел Ли Джордан:

— Сэр, разрешите объяснить? — поднял он руку.

— Да, мистер Джордан.

— Сэр, вчера на тренировке Уизли слегка... э-э-э... перестарались. Мадам Помфри хотела оставить их в лазарете, но они уговорили ее и вернулись в общежитие. Легли они раньше нас всех, еще до отбоя, а когда утром мы собирались на занятия, пологи их кроватей были еще задернуты. Ну и мы решили, что после вчерашних травм им лучше бы подольше оставаться в постели, чтобы восстановиться... Скоро ведь соревнования... Мадам Помфри подтвердит...

Снейп с досадой отмахнулся. Боль внезапно отступила, и азарт донимать этих малолетних идиотов пропал без следа. Хотелось просто заснуть на пару суток. Перепад профессорского настроения был настолько резким, что вызвал едва ли меньший шок, нежели его недавняя ярость. Зельевар одним стремительным броском переместился к своему столу, а на доске за его спиной возникла сигнатура противоядия, изготовить которое к концу урока могли бы в лучшем случае двое-трое из всех, кто сейчас находился перед ним.

— Итак, мистер Джордан, не садитесь, — сказал он и знаком дал понять, что сесть может только Алисия; девчонка опустилась на скамью со вздохом облегчения и сразу же бросилась переписывать рецепт с доски. — Поведайте вашим сокурсникам, какими симптомами сопровождается отравление ядом Смертельной Жажды.

Темнокожее лицо Джордана озарилось: он понял, что экзекуции не будет, и охотно переключился на учебный процесс.

— Как и в случае с ядом Смертельной Чесотки, эту разновидность токсических веществ еще называют "смертью через удовольствие", — затарахтел гриффиндорец, стараясь не смотреть в лицо преподавателя, который следил за ним из-под тяжелых приопущенных век. — Оба они изобретены еще в Древнем Египте, жрецами храма города Иуну, поклонявшимися птице Бенну. [1] Если отравленный ядом Чесотки находится в экстазе, когда раздирает сам себя ногтями и умирает от потери крови, то после того, как происходит контакт с ядом Жажды, человек начинает искать любую жидкость. Он жадно пьет, испытывая при этом ни с чем не сравнимое удовольствие, и яд начинает действовать всё активнее. Вещество заставляет сокращаться мускулатуру желудка и пищевода, отравленного рвет. После этого пить хочется еще сильнее, наслаждение от питья усиливается, и так до тех пор, пока не наступает смерть от обезвоживания... Зафиксированы свидетельства, когда тела погибших рассыпались, точно высохшая труха...

_________________________________

[1] Город Иуну — он же Ин, он же Он, он же Гелиополь, город Солнца, центр поклонения богу Солнца Атум-Ра и его священной птице Бенну (египетский Феникс, от его имени происходит название пирамидального камня, венчавшего стелы — Бен-Бен).

— А теперь мистер Диггори, который, нисколько не сомневаюсь, хотел бы исправить свой "неуд" по домашней, дополнит этот жалкий пересказ страницы из учебника. Мистер Джордан, сядьте. Мистер Диггори, назовите варианты спасения от Смертельной Жажды.

Седрик замялся:

— Вы зачеркнули у меня первый вариант, сэр... Значит, перетерпеть жажду в течение двенадцати часов нельзя?

— Теоретически можно и на Сатурн аппарировать, мистер Диггори, — сварливо откликнулся зельевар, усаживаясь в свое кресло и с безразличием пролистывая журнал. — Но я велел вам придерживаться реалистичности, а не сказочных допущений. Теоретически, если яд не разводить жидкостью, то посредством метаболизма он действительно будет расщеплен без остатка. Соляная кислота в желудке и ферменты в кишечнике справятся с ним за двенадцать часов. Вы потрудились почитать дополнительную литературу при работе над домашним заданием? В самом деле? Тогда назовите мне хотя бы один зафиксированный случай исцеления подобным образом.

— Ни единого, сэр, — выдохнул юный пуффендуец, удрученно опуская голову.

— Как вы думаете, почему?

— Эту жажду невозможно вытерпеть в течение стольких часов.

Примерно как противостоять убивающему или пыточному проклятьям, да... Воистину будет чудом, если сегодняшнее задание выполнят даже те двое-трое, о ком он опрометчиво подумал вначале... Что ж... "Баллада, в коей говорится, как // с одним бездельником, готовым на бесславье, // расправился поэт де Бержерак" [2]. Не привыкать...

_________________________________

[2] Эдмон Ростан, пьеса "Сирано де Бержерак". Имя Сирано стало нарицательным для обозначения человека с огромным носом, а также истинного гасконца — поэта и дуэлянта. Вокруг Сирано де Бержерака бытует легенда, что, являясь отчаянным дуэлянтом, он так ни разу не был побежден; существует также миф, что он однажды выиграл бой с сотней противников. Это также получило отражение в пьесе Ростана.

Диггори между тем продолжал:

— Безоар, обычно помогающий от ядов второго и третьего уровня сложности, к которому причислена и Смертельная Жажда, здесь тоже бессилен. Организм способен воспринимать только жидкости, а всё иное, попадающее в пищевод, тотчас же отторгается рвотными спазмами, в том числе и безоаровый камень. Но любая жидкость, в том числе противоядие, приведет в действие механизм отравления, и процесс станет необратимым: прежде чем противоядие разложит токсин на безопасные составляющие, наступит обезвоживание и смерть. Да и самого противоядия понадобится невероятное количество после каждого приступа рвоты.

— Так какой же выход? Как обеспечить поступление антидота в организм жертвы? — тут у дальнего котла нерешительно встрепенулась чья-то рука: — О, неожиданно, мистер Лафкин!

— Да, сэр. Эфир. Эфир обеспечит поступление противоядия в организм. Летучее соединение, — худенький болезненный с виду мальчик робко указал на доску. — Эти ингредиенты...

— Выйдите и запишите формулу, — сказал Снейп и признался себе, что не ожидал от этого заморыша и от этого курса в целом столь прыткой находчивости. Никто, кроме Лафкина, похоже, даже не обратил внимания на приписку в конце сигнатуры, где были перечислены меры предосторожности при работе с зельем, все пункты которых изо всех сил сигнализировали о том, что зельевары будут иметь дело с газообразным веществом. С крайне опасным газообразным веществом.

Не успел студент сделать и шагу к доске, как декан Слизерина услышал сигнал, сопровождающий появление возле иллюминатора Кунигунды с запечатанным в шаре конвертом. Судя по поведению сомихи, дело было неотложным. Снейп открыл желоб, поймал весточку и сбросил почтальонше положенную награду.

Письмо пришло сверху, от МакГонагалл. Минерва требовала срочно подойти к закрытой женской уборной на втором этаже. Судя по краткости изложения, там снова какого-то дьявола стряслось. Переведя взгляд на класс, алхимик вызвал дежурных обоих факультетов и велел всем отправляться под присмотр Аргуса Филча до тех пор, пока не вернется он, профессор Снейп, и не заберет их обратно на урок. Оставить хотя бы одного живого гриффиндорца, да еще и сокурсника близнецов Уизли, в помещении, битком набитом опасными ингредиентами, было бы должностным преступлением.

Возле туалета Рыдающей Миртл торчали уже все преподаватели Хогвартса, кому не лень было сюда тащиться с разных этажей. Снейп хмуро оглядел профессоров и их ассистентов: этих, вторых, вообще непонятно для чего сюда привели. Чертовы ротозеи — лишь бы не работать. Под его тяжелым взглядом расступались даже те, кто был вдвое старше. Дверь в туалет была распечатана и открыта настежь. Он вошел внутрь.

Близнецы, окруженные тремя деканами, валялись на полу в позах, напомнивших о мисс Кристал и ее осеннем променаде. Даже их невыносимо рыжие и похожие на петушиные гребни прически как-то померкли на фоне мертвенно-бледного кафеля и уже не торчали с такой победной наглостью, а сами мальчишки вытянулись и лежали абсолютно ровно, словно под заклятием Петрификуса.

Снейп обогнул их по дуге и, брезгливо подхватив правую полу мантии, едва не зацепившейся за коррозию ржавой трубы умывальника, встал подле МакГонагалл.

— Боюсь поверить своему счастью. Неужели за последние четыре года это будут единственные нормальные экзамены? — процедил он.

— Прекрати, Северус! — Минерва готова была зашипеть. — Это не смешно!

Алхимик удрученно провел ладонью по лицу:

— Да где уж мне смеяться, профессор... Это нам всем выльется в лишний год общения с данными джентльменами...

— Ты лучше придумал бы, чем обнадежить их бедную мать! — присоединилась к коллеге Помона Стебль. — Несчастная Молли! Наверняка ведь есть средство...

— Да. Вот оно, — подняв голову, краешками рта улыбнулся Северус: к ним на всех парусах несся Стинкхорн со своим неизменным кретинским оптимизмом.

— Что тут у нас? — пропел Локхарт и склонился над мальчишками. — Ай-яй-яй, как неловко вышло! И почему меня снова не было рядом с ними?

Наивная Помона, которая не присутствовала на его предыдущем шоу, когда заколдовали старосту Когтеврана, моментально воодушевилась:

— Так вы знаете, что с ними произошло, Гилдерой?

Снейп надул щеки и, отвернувшись, медленно, на счет "пять", спустил воздух через выпяченную нижнюю губу. Локхарт опять понес какую-то ересь про Трансмогрифианскую пытку, действие которой можно нейтрализовать лишь в тот момент, когда она поражает цель.

И тут, прервав его в зените пламенной речи, из коридора заглянула стажерка Макмиллана, вечно менявшая цвет волос и лицо девица, имя которой алхимик и во время ее обучения в Хогвартсе никогда даже не пытался запомнить. Сейчас одна половина ее головы была светло-русой, другая — темно-каштановой, а в расширенных зрачках читалась тревога:

— Профессор Снейп! Простите, можно вас?

Вопреки обыкновению тут он не проронил ни одного язвительного замечания, молча перешагнул ноги одного из лежащих Уизли и направился вслед за метаморфиней. Естественно, остальные тоже кинулись в коридор.

Рядом с мозаичным василиском на одной из стен темнела надпись, сделанная чем-то красным: "Одна из вас поплатилась за то, что открыла Тайную комнату! Кости ее теперь навечно останутся погребенными в глубинах замка!"

— Вот, — сказала аврор, как будто в этом указании был какой-то смысл.

Нимфадора ее зовут. Нимфадора Тонкс, да. По зельям справлялась, котлы не взрывала. Потому и не запомнил. Снейп провел палочкой над буквами, про себя читая определяющее заклинание. То, что кровь, которой это написано, куриная, а не человеческая, несколько обнадеживало.

— Где Джофф? — тихо спросил Снейп практикантку.

— Он несколько дней будет в отъезде, сэр, — краснея, объяснила девушка.

Зельевар оглянулся на МакГонагалл, и та без лишних слов сообразила, что нужно делать. Тотчас же к старостам факультетов полетели указания провести переклички среди всех курсов и в случае нехватки кого-либо из студентов — доложить лично замдиректора.

— Мисс Тонкс, при первой же возможности и как можно быстрее свяжитесь с вашим куратором, — шепнул Снейп метаморфине. Она торопливо кивнула, становясь при этом полностью брюнеткой, почти точной копией Беллы Блэк образца первой половины семидесятых. Это неосознанное действие внучки Друэллы Розье вызвало у него неприятные ассоциации, и алхимик отодвинулся подальше.

— Неужели это кровь? — Локхарт покарябал надпись на стенке кончиком своей палочки. — Может быть, просто краска? Сдается мне, кто-то из студентов просто заигрался в наследника лорда Слизерина. Мы же не можем всерьез...

— Это кровь, — перебил его Снейп и, с удовлетворением услышав за спиной оханье и квохтанье девиц и юнцов из младшего педсостава, добавил: — Правда, пока куриная.

— Неспроста я утром слышала петушиные крики! — заявила помощница Помоны Стебль. — Быть может, именно тогда беднягу и зарезали, чтобы добыть крови для этого вандализма?

— Северус, ты что скажешь? — МакГонагалл уставилась на него сквозь очки.

— Пока ничего. Я жду доклада старост.

Близнецов отлевитировали на носилках в лазарет. Все ждали явления Дамблдора, но Дед так и не вернулся в Хогвартс: видимо, самопроизвольное выздоровление Пенелопы Кристал привело его к мысли, что ситуация с окаменением учеников остается под контролем, а значит, дела поважнее можно не отменять. К тому же хрупкие плечи замдиректора выдерживали на себе и не такой груз, ей не привыкать. Наложив строгий запрет на перемещение студентов по замку без сопровождения старших, Минерва кинулась встречать миссис Уизли, а дожидаться результата перекличек оставила коллег-деканов.

Где-то минут через десять в коридор со всех сторон слетелись совы старост. Послания читали все преподаватели и аврор-практикантка, но роковое выпало, как всегда, Северусу: пропавшей без вести (помимо братьев Уизли) значилась студентка первого курса факультета Когтевран Полумна Лавгуд. Перед глазами мелькнула совершенно безумная картина, где МакГонагалл у себя в кабинете по очереди вытирает платком носы рыдающим Молли и Ксенофилиусу, а потом сморкается туда же сама. И все они, дружно причитая, не менее дружно рвут волосы со своих голов...

— Вы, профессор, давеча говорили о том, что вам раз плюнуть разобраться с этим проклятьем, — медленно заговорил Снейп, складывая вчетверо пергамент с отчетом когтевранского старосты Р.Хилларда и наблюдая, как вытягивается лицо златокудрого красавчика. Если бы не вымотавший алхимика недавний приступ, он, пожалуй, даже повеселился бы, наблюдая за гаммой эмоций, которая после этих слов захватила власть над мимикой Стинки. Болван настолько не владел собой, что какая-нибудь сердобольная старушка из Косого переулка всплакнула бы от жалости к горе-зотишнику.

— Н-ну да, конечно... Я бы мог попытаться. Даже несмотря на туман, который натянуло с Черного озера, и неблагоприятное расположение звезд в созвездии Водолея... И...

— Тогда — ваш ход! — алхимик с усилием провел пальцами по сгибу пергамента, фиксируя складку, и вручил злополучную повестку Гилдерою.

Где-то у локтя Снейпа неопределенно фыркнул декан Когтеврана. Пока Локхарт бегал глазками и собирался с мыслями, Флитвик поманил к себе слизеринца. Северус отвел его в сторону, чтобы не сгибаться при всех пополам прямо посреди коридора, и подставил ухо собеседнику.

— Северус, мне хочется надеяться, что мисс Лавгуд не имеет никакого отношения к этой надписи. Ты же понимаешь, что она могла просто... — он изобразил указательным и средним пальцами ножки бегущего человечка. — Это уже не первый раз...

Снейп молча и внимательно смотрел на него. Филиус помялся под его взглядом, невзирая на то, что четверть века назад тот сам, студентом, сдавал ему Защиту на экзамене и обращался с почтением — "сэр".

— Словом, хочу испросить твоего совета: может быть, мы не будем пока волновать Ксено этим известием, а приложим для начала все усилия, чтобы найти девочку?

— Филиус, она твоя студентка, решать тебе, — таким же глухим шепотом отозвался алхимик.

— Как поступил бы ты на моем месте? Если бы... скажем, с Драко...

— Безусловно, сразу же сообщил бы его родителям!

Вряд ли это объяснишь тем, кто за столько лет жизни не впитал и не понял. "Ложь во спасение", оформленную подобным образом, Люциус воспринял бы как унижение, и дело тут вовсе не в слизеринском менталитете. И для пуффендуйца Макмиллана, и даже для гриффиндурка Блэка это было бы преднамеренным личным оскорблением, поэтому нет сомнений, что и в когтевранце Лавгуде, сколь бы мягким и покладистым он ни казался, замалчивание такой информации вызовет гнев. Не тот случай, когда, оберегая чьи-то чувства, совершаешь благо.

— Значит, ты считаешь, что и мне надо поступить так же с бедным мальчиком?

Северус ощутил первую волну раздражения. Этот хитрый полугоблин решил поиграться в Деда и, прикидываясь добронамеренным простачком, переложить ответственность на чужую голову? Странного он тогда избрал себе подопытного...

— Я считаю, мы зря теряем время, — Снейп выпрямился и заметил, что Локхарт уже куда-то исчез.

Зеваки начали расходиться, только профессор Вектор стояла на своем месте возле мозаичного василиска и, в задумчивости глядя на деканов, водила перед собой палочкой. Под ее беззвучными очищающими заклинаниями с пола и стен пропадали свидетельства недавнего налета совиной авиации. Слегка ей кивнув, Северус пошел к лестнице: Филча пора было спасать.

* * *

Еще в Рождество Люциус обратил внимание на то, что с супругой что-то происходит. Обычно у них не принято было обременять друг друга разговорами о мелких повседневных неурядицах, с которыми каждый мог справиться самостоятельно. И Нарцисса была воспитана в лучших дворянских традициях, что позволяли маскировать несовершенства ее настроения с тем же успехом, с каким чуть ли не врожденные познания в магической косметологии исправляли малейшие дефекты наружности. Но поскольку последнее время леди Малфой казалась встревоженной сверх меры и уже не умела скрывать нервозность, как должно, сэр Малфой позволил себе снизойти и вмешаться.

— Нарси, если есть что-то, что тебя действительно беспокоит, то тебе стоит этим поделиться, — деликатно подбирая слова, сказал Люциус: уж он-то знал, как легко можно вспугнуть доверие жены одной неудачно построенной фразой. Во всяком случае, подбирая ключики к нему в подобных случаях, сама Нарцисса всегда проявляла верх такта, и негоже было поступать в ответ иначе. — Думается, я мог бы тебе помочь, — добавил он, поднося к губам ее вмиг похолодевшую руку.

При этом Люциус неотрывно наблюдал за ее поведением сквозь полуопущенные ресницы. Нет, проблема Нарси не была связана с Драко: как только он заговорил с женой, ее взгляд метнулся не на сына, а на дверь, потом на окно. Она поставила бокал на стол и тонко улыбнулась побледневшими губами. Всё это длилось пару секунд, и у Малфоя немного отлегло от сердца, поскольку замеченные им движения показывали, что наследнику рода ничто не угрожает. Уж такие вещи, касающиеся благополучия семьи, прекрасная ледяная ведьма видела за версту и в случае опасности нейтрализовала задолго до того, как об этом могли поведать даже всевидящие руны и всезнающие звезды.

— Уверяю, нет ничего настолько важного, чтобы это было достойно твоего внимания. Тем более, в праздничную ночь, — просияв нежнейшей из улыбок и кутаясь в белоснежное манто с горностаевой оторочкой, ответила Нарцисса и обратилась к гостям с какой-то светской и ни к чему не обязывающей застольной беседой.

В тот раз он поверил и отступил. Хотя, возможно, знай он о том, как повела себя жена по окончании пира, все стихшие было подозрения дали бы о себе знать с удвоенной силой.

Когда все гости разбрелись по комнатам, а Люциус и Нотт спустились в биллиардную погонять летающие шары, Нарцисса вошла в свою спальню. Ее очень обеспокоила история, которую поведал вернувшийся в имение на каникулы Драко. По Хогвартсу бродили слухи об открытии Тайной комнаты — наследия мятежного Салазара. Никто не знал, как выглядит то, что хоронилось в ее недрах, но все понимали, что несет оно верную погибель. Говорили также, что угроза касалась лишь "грязнокровок", а значит, не представляла никакой опасности для их с Люциусом сына. Ну да мало ли что говорят в этом мире. Дамблдор был сумасшедшим, и Нарцисса не верила ему ни на сотую долю ломаного сикля. Она помнила, что творилось у него под самым носом еще во время их учебы, а он и в ус не дул. И вряд ли что-то изменилось в лучшую сторону по прошествии четверти века. Иногда миссис Малфой удивлялась, как им вообще удалось пережить семь лет обучения и не остаться — в большинстве своем — ни инвалидами, ни привидениями. Девочка из Когтеврана лежала, парализованная, в Мунго, а директору — и по совместительству главе Визенгамота — удалось убедить Совет Попечителей, что тревогу бить рано. Разумеется, будь эта Сьюзан... или Кристал... впрочем, неважно... будь она отпрыском аристократического волшебного рода, скандал был бы неизбежен, и Хогвартс неминуемо подвергся бы строгой инспекции. Однако что-то подсказывало Нарциссе, что ее сын действительно в безопасности: мальчик не имел склонности нарушать школьные предписания, был разумен, тщательно выбирал круг общения и не шатался в неположенных местах в неположенное время (попробуй он это сделать, благодаря личному малфоевскому Оку Слизерина, как Люциус иронично называл профессора Снейпа, родители узнали бы о проступке Драко раньше, чем сын успел сказать "ой"). Отсюда выходило, что источник ее тревоги кроется в чем-то ином... в Непреложном обете, данном неизвестно кому и неизвестно когда. И, положа руку на сердце — неизвестно зачем. Чтобы она, осторожная Нарцисса Малфой, урожденная Блэк...

— Добби, — тихо призвала она эльфа-слугу.

С легким щелчком домовик возник перед хозяйкой и поклонился до самого ковра. Нарцисса села в любимое кресло, подобрав ноги. Только там, в этом огромном кресле, свернувшись в три погибели, как в детстве, могла она ощутить свою безопасность, и проблемы немного отступали, давая дышать полной грудью. Как тогда, девчонкой, в доме родителей, где это кресло стояло до самого ее замужества. И как делал это с самого раннего ее детства, Добби выслушал леди Малфой, медленно моргая гигантскими глазами и понимающе кивая. Эльф не мог рассказать, как именно приходилось ему выполнять поручение госпожи, но Нарцисса была уверена, что делает он всё правильно, если до сих пор не прибежал с повинной исповедью и не расколотил свою голову об угол секретера.

Может быть, с ее стороны было малодушием свалить свой обет на чужие плечи и доверить такую важную миссию даже не человеку, а существу-прислуге, хоть и любимому существу — такому, которому без колебаний доверила бы и свою жизнь. Но разве не пыталась она самостоятельно вспомнить, листая редчайшие старинные книги в фамильной библиотеке Малфоев, чертя палочкой в воздухе руны, а зачарованным мелком на плитах пола — спиритуалистические символы, выискивая и экспонируя давно затерявшиеся в лабиринтах времен наговоры магов-инородцев? И ничего. Ни-че-го. Нарцисса знала пределы своих способностей. Великой магессой ей не стать. И даже просто сильной, какой была старшая сестра, — тоже. Ее потенциала хватает только на охрану семьи. А вот Непреложный обет — это ее проблема, добровольное иго, и она не посмеет впутывать в эту темную историю никого из своих близких.

— Ты понимаешь хоть что-нибудь, Добби? — спросила она с надеждой. Вот уж с кем Нарси могла снять защитную маску невозмутимой Снежной Королевы, так это с собственным домовиком, который качал ее и сестрицу в колыбелях и знал лучше, чем их собственные мать с отцом.

— Добби не понимает, — покачал грустной большой головою слуга, — но Добби чувствует, что нужно делать.

Эльфийская интуитивность принятия решений всегда завораживала Нарциссу. Им не надо было вникать в подробные стратегические планы, они прекрасно видели прочерченную красным штрих-пунктиром по карте жизни собственную задачу. И следовали к пункту назначения без лишних раздумий и без тени сомнений. Домового эльфа не стоит расспрашивать, домовому эльфу следует слепо доверять. Во всяком случае, эльфу Добби.

На несколько мгновений он исчез, а потом снова возник в поле зрения с небольшой книгой в руках. Обычная серая обложка с почти невидимым или полустертым орнаментом в восточном стиле была защищена металлическими уголками. Никаких надписей. Немного покореженные водой и последующим высыханием желтоватые страницы — из-за этого книга кажется неопрятной и слишком дряхлой для своего возраста, а судя по некоторым приметам, ей вряд ли было многим больше пятидесяти лет.

Нарцисса схватилась за виски раньше, чем почувствовала всю свирепость рухнувшей на нее боли. Возвращение воспоминания — это пытка. Леди Малфой впервые испробовала это на себе — что чувствуют те, кому вывернули, исказили или стерли память, и кто, неожиданно столкнувшись с триггером, обрел один из утерянных фрагментов некогда целостной картины. Страшно представить, что было бы, вспомни она вдруг всё...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В ненастную ночь на изломе лета ребенок спал беспокойно. Каждая вспышка молнии, каждый раскат грома будили Драко, хотя Нарцисса окружила его постель колоколом тишины и тени, а сама колыбелька ритмично покачивалась под заклятьем Вибрацио. Когда миссис Малфой услышала стук в оконное стекло, подумала, что он ей приснился во время короткой дремы. Но стук повторился настойчивее, и на подоконнике снаружи обрисовался подсвеченный зарницей черный силуэт крупной птицы.

"Сосулька" — уникального вида палочка Нарциссы, поскольку содержание, щупальце стеклянного осьминога, позволяло ей быть кристально-прозрачной — мигом оказалась в руке. Птица захлопала крыльями. Тогда хозяйка дома велела раме раскрыться и впустить сестру в комнату.

Мокрым взъерошенным комком, недовольно каркнув, Беллатрикс ввалилась внутрь. Нарси даже не успела призвать ее к тишине. А потом мокрая серая ворона начала разрастаться ввысь и вширь, в карканье ее стали проступать звуки человеческой речи, и, не переставая браниться, Белла сдернула с кровати покрывало, чтобы спрятать наготу и заодно им же вытереться.

— Прекрати, Бел, разбудишь ребенка! — взмолилась измученная мать.

— С чего это разбужу? — гневно сверкнула очами незваная гостья и отшвырнула от лица мокрые черные кудри. Она казалась слегка пьяной, или это был остаточный кураж после рискованного перелета и обратного перевоплощения. — Он же у тебя под куполом!

— Своим сквернословием ты даже из вечного сна поднимешь. Что это?

Старшая сестра тем временем сдернула с правой лодыжки ленту, к которой крепился большой фамильный медальон Блэков. Распечатала крышку — сверкнули две серебряные звезды и это пафосное "Tojorus pur" девиза на гербе — и вытряхнула что-то маленькое, словно тыквенное семечко, на прикроватный столик. Нарцисса поняла, что самообладание ей отказывает, как и хорошие манеры. Нет, будь она одна, стерпела бы, как прежде терпела многое по прихоти Беллы. Но рядом спал маленький сын...

— Какого орка лысого ты приволокла это сюда? — едва не срываясь на истерический визг, выкрикнула миссис Малфой, готовая одарить сестру Непростительным. — Я знать не хочу, что это такое. Забирай и проваливай!

От этой дряни за милю разило темным проклятием. Однажды на Магловедении им рассказали об изобретенном учеными простаков оружии массового поражения, напоминающем Адский огонь. В конце мировой войны сороковых это оружие было испытано "на пленэре" и начисто выжгло два громадных магловских города, а что не выжгло, то отравило без зелья. Эта история запала Нарциссе в память и душу: оказывается, убогие не-маги умели проклинать друг друга почище самого черного колдуна, просто нажав на кнопочку в своем летательном приспособлении! Последствия облучения сказывались на их детях, детях детей и еще неизвестно скольких поколениях потом. Они умирали от опухолей, генетических мутаций и других спровоцированных этим взрывом отклонений и хворей. Так вот, то, чем несло сейчас от этой "семечки", напоминало Нарси эффект Адского огня маглов в ее представлении. И эта ненормальная посмела выложить такую мерзость рядом с колыбелькой родного племянника!

— Раскудахталась! — напротив, спокойно и насмешливо откликнулась полностью протрезвевшая Беллатрикс. — Одолжи свою палочку, сестренка, за моей слишком уж долго возвращаться.

Содрогаясь, Нарцисса протянула ей свою "сосульку". Белла хмыкнула — конечно, это не вранов коготь с жилой дракона внутри, которым она привыкла махать, как безродная босячка из Косого, — и навела острие на "семечку". От целой серии невербальных эта штука сначала обратилась в книжку в кожаном переплете с окованными уголками, а затем начала то светиться, то дымиться, а под конец из нее просто повалили клубы черной сажи, как из жерла подыхающего вулкана. На столике лежал обычный ежедневник, страницы слегка поехали от влаги и пожелтели у корешка и под металлическими уголками.

— Ну вот и всё, было бы отчего кудахтать! — возвращая палочку младшей сестре и надевая пустой медальон на положенное место — на свою шею — заявила Беллатрикс. — Теперь этот дневник безопаснее самой невинной книжки из библиотеки твоего муженька.

— Что это за дневник?

Глаза Беллы загорелись яростью и злорадством:

— Компромат на старого недоноска. Будет помнить, мразь полукровная, кого унизил и подставил!

Прав, как всегда, прав Люци, говоря, что нет ничего опаснее, чем оскорбленная в амурных чувствах женщина. Особенно если эта женщина — Беллатрикс Блэк.

— Каким образом ты узнала о дневнике? — невольно понижая голос, спросила Нарси.

— Сам сказал... когда я в фаворе была. С-с-сволочь. Знаешь, что он хотел из него сделать?

— И знать не хочу.

Белла пропустила ее фразу мимо ушей:

— Отдал мне на хранение. Потом, с-сука, передумал, забрал, а меня как свидетельницу, значит, хотел... — и вместо окончания фразы она сделала жест, будто обматывает свою шею двумя витками веревочной петли, а потом щелчком пальцев фиксирует удавку справа над ухом.

— Значит, то покушение...

— Было подстроено, да. Это же очевидно, Нарси! Это очевидно, — сестра подошла к столику, налила в кубок вина и залпом его осушила.

— А мы-то удивлялись твоему странному выбору... Вот кто, значит, тебя выручил!

— Неожиданно, да? — с огоньком юмора — хорошее всё-таки у них вино! — отозвалась Белла. — Выручил... Он мне жизнь спас. И я, вроде как, теперь по всем законам ему обязана. Нелепее и не придумаешь — задолжать мальчишке желторотому, да еще и гриффиндурку! До чего ты докатилась, Белла Блэк!

— Будь там с ним поаккуратнее.

— Разберусь как-нибудь. Главное, что основной козырь теперь у нас. Есть у меня предчувствие, что там запрятано побольше тайн, чем в чулке у МакГонагалл.

Беллатрикс посмотрела на дневник. Нарцисса невольно отодвинулась подальше от столика.

— Да на, не бойся! За кого ты меня принимаешь? Не стала бы я совать тебе проклятый артефакт! — и сестрица всучила ей эту дрянь прямо в руки. — Он обезврежен, но пока недоступен для чтения.

Морщась от брезгливости, Нарцисса пролистала пустые страницы от начала до конца. Белла возвышалась рядом, в покрывале, сложив руки на груди, гордая, как жена патриция, но с негасимым огнем Сатира в глазах.

— И как его легализовать? — наконец спросила младшая из сестер.

— А никак, покуда не будет отомщена или упокоена жертва, которую принесли под эту процедуру. Причем и тогда, чтобы прочитать его, избавитель должен будет хорошенько пошевелить мозгами. Дневник просто так не откроется — там слишком много личного.

— И ты хочешь найти... ты знаешь имя жертвы?

— Точно — нет. Он лишь намекнул, бывали с ним приступы разговорчивости, после того как...

Нарцисса завела глаза к потолку. Беспардонность Беллы всегда покачивалась на грани фола.

— Но я найду. В ближайшее же время найду, Цис! Ты же знаешь, я дотошная. Только спрячь пока где-нибудь в доме эту штуку, а я в долгу не останусь. Ну хочешь — Непреложный дам!

— Нет, Бел, только не в доме! Даже не упрашивай!

— Ну Ци-и-ис! Ну сестренка!

Когда Беллатрикс хотела, она становилась само очарование и шла даже на слюнявые поцелуйчики и сюсюкание — на всё, что сама же в иное время отчаянно высмеивала. Лишь бы добиться желаемого.

— Он успел завершить эту... как ты выразилась — "процедуру"?

— Ты имеешь в виду крестр...

— Замолчи! — зашипела Нарцисса, словно осколки льда, упавшие на раскаленную печь. — Не оскверняй комнату, где спит мой сын!

— Мерлин! Материнство сделало тебя суеверной психопаткой! — вздохнула Белла, резко меняя тональность, как это умела лишь она. — Хорошо, хорошо, я ничего не оскверняю, потому что он не завершил "процедуру". Поэтому и собирался спрятать про запас. Тупой ублюдок не сумел оценить подарок судьбы в моем лице, его ума не хватило даже на то, чтобы понять, сколько мы могли бы добиться вместе. Так ему же хуже, потому что я разрушу все его планы от начала и до конца. Думал, что от меня так легко избавиться!..

— И что будет, если дневник найдут у нас?

— Никто ничего не найдет. Отдай его на хранение Добби или еще какому-нибудь преданному домовику, они спрячут и сохранят.

— А если найдет он сам?

— И что? Пошлете его нахер и спустите с лестницы. Эта полукровная тварь с Люциусом рядом не стояла. Я вообще удивляюсь, как ему с его родословной удалось выбиться в регенты.

— Ты всё еще тешишься идеями избранности чистокровных, Бел? Ты же видишь, что происходит.

— Да. Вижу. Сын грязнокровки и полукровки. Это за пределами моего понимания, но звездам виднее. Я вынуждена принять их выбор...

— Зови это как угодно, но имей в виду: я просьбу твою выполню, Непреложный с тебя брать не стану, ты всё же сестра мне; однако не жди, что буду тебя выгораживать, если начнутся серьезные репрессии и это будет найдено при обыске.

— И не говори Люциусу.

— Ты меня за дуру держишь, Бел? Если я заикнусь о таком ему или кому бы то ни было еще, меня определят на пятый этаж Мунго и лишат материнских прав до конца жизни.

— Спасибо, сестренка! Я в долгу не останусь!

— Уходи, Бел. Улетай, уходи, уползай — в общем, любым способом покинь это помещение сейчас. Я очень зла.

И коварная, но обворожительная улыбка покривила в ответ прекрасные, чувственные губы старшей сестры...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Хозяйка! Хозяйка! Госпожа пришла в себя?

Добби с озабоченным видом склонился над скорчившейся в кресле Нарциссой и снова поднес к ее носу флакончик с нюхательной солью, от вони которой боль в голове, стихнув было, снова дала о себе знать. Леди Малфой оттолкнула от себя руку эльфа и выпрямилась.

— Что ты будешь делать с этим дневником, Добби?

— Добби еще не знает, хозяйка. Но вещь попадет в нужные руки, вы можете в этом не сомневаться.

Чем закончилась его вылазка, Нарцисса узнать не смогла, хотя с тех пор прошло полгода. Добби не имел права говорить об этом, а сведений из других источников к ней не поступало. Она пребывала на взводе постоянно, каждую минуту ожидая, что где-нибудь рванет. Пытаясь отрезать от себя мысли, вызывающие головную боль, она лишь провоцировала их напор, и оттого часто страдала мигренями и едва прятала от мужа свое скверное настроение. Скорее бы закончились экзамены, скорее бы Драко вернулся в мэнор. Может быть, тогда эта пытка закончится...

* * *

— Объясни мне, как у тебя получается проникать сюда, если даже Снейп этого не может?

Петунья отложила овощерезку на стол и, не оглядываясь на аппарировавшего прямо в кухню Блэка, уставилась в окно. Там, на зеленой лужайке, возился с велосипедом Дадли, а рядом ошивались его приятели, лениво перекидываясь глупыми подростковыми шуточками.

— Снейп не может? Почему? — удивился Сириус, в кои-то веки не ищущий лихорадочно, чем прикрыться, а вполне прилично одетый по-магловски: наверняка стащил вещи где-нибудь в прачечной или вообще с веревки у чьего-то дома. А еще он был выбрит и подстрижен, как будто свататься нагрянул.

Без зазрения совести — впрочем, как обычно — маг развалился в плетеном кресле у стола и по-американски закинул ногу на ногу. Надо признать, даже сейчас, в шмотках с чужого плеча, усталый, переживший тюремное заключение, Блэк был шикарен.

— Он сказал, сюда его не пускают какие-то эти ваши... охранные... или запирающие... Я не разбираюсь в сортах, — Петунья повернулась и с досадой взмахнула рукой.

— Ну я не знаю, — Сириус пожал плечами, — уже третий раз сюда аппарирую — и как-то без проблем.

— Не считая холодильника, — подколола миссис Дурсль.

— В холодильник я сунул свою копию... ну да, промахнулся, не в холодильник хотел. Сам-то я на подоконнике за шторкой прятался тогда.

— Значит, ты можешь, а он не может? Вот дела! И как бы это расценить?

— Ну... если он не представитель нечистой силы, которой требуется специальное приглашение... хотя я не отрицаю этой возможности!.. то... остается одно: именной запрет.

— Это как?

— Иметь доступ к Гарри не должны были только Снейп и Лили. И мы с тобой знаем, почему. Хотя я сомневаюсь, что у Нюнчика возникла бы такая странная идея после всего, что с ним сделали... Когда приедет Гарри?

Петунья вздохнула:

— Он этим летом не приедет. Мы с Мардж полетим на курорт, а он отказался. Мне прислали письмо, что он проведет каникулы у этих... у кого и в прошлый раз... Не знаю, кто они такие, никогда их не видела, да не особенно-то и стремлюсь...

Блэк окинул ее насмешливым взглядом:

— Это ж как надо было довести пацана, что даже на курорт... О'кей, о'кей, не дави на меня своим гневом, женщина, я ведь прав! Ну согласись: я прав. Хотя даже если бы он и согласился, у вас бы ничего не вышло.

— Пф-ф-ф! До чего же у вас абсурдные законы!

— И это говорит гражданка государства, где на полном серьезе считается противозаконным вывешивать кровать из окна, расхаживать в доспехах или умирать в палате Парламента! — весело огрызнулся нахальный кобель, всё-таки заставив ее улыбнуться. — Я другого не пойму: что такое вы с ним делали, чтобы посадить ему зрение? Не верю, чтобы твой толстомясый муженек при всей своей отвязности посмел поднять руку на мага.

Петунья со смешанными чувствами восприняла эту характеристику комплекции супруга. Еще пару лет назад, вероятно, она без колебаний выставила бы наглеца за дверь. А теперь ее возмутило совсем другое — эти несправедливые подозрения так называемого крестного, которого все эти годы носило бог весть где.

— Мы?! Мы делали?!! Когда мальчишку подкинули нам на порог, он был слепым, как крот, а эта рана на лбу воспалилась так, что мы подняли на ноги всех врачей Лондона, чтобы у него не начался сепсис! Пришлось плести эту чушь про автоаварию... То, что наши нейрохирурги восстановили ему зрение хотя бы частично, это уже само по себе чудо! Без всякой магии и волшебных зелий, понял, Блэк? Это наши врачи делают невозможное, а вы только размахиваете своими фаллоимитаторами!

— Слепым? — Сириус непритворно растерялся. — Извини, я не знал. А какой диагноз ставили врачи?

— Они не смогли поставить точный диагноз. И что бы они поставили, если там была замешана эта абракадабра или как еще она у вас называется?! Написали, что поражены зрительные участки центральной нервной системы и есть риск необратимых изменений. Но с возрастом стало получше... Он же этот... волше-е-ебник!

— Досталось пацану. Хотел бы я знать, как.

— За тобой сейчас не наведаются? — на всякий случай уточнила женщина, поскольку не могла полностью доверять бесшабашному однокурснику сестры и помнила историю про летающих стражников магического острога. От одной мысли, что в ее дом с минуты на минуту могут ворваться потусторонние твари, способные вытянуть жизнь, присосавшись ко рту своей гнилой пастью, отнимались ноги и тряслись руки.

— Я отправил их в погоню за моей копией, так что у меня есть отсрочка. Плесни чего-нибудь выпить.

Петунья налила скотча, по привычке проинформировав его, что время, между прочим, еще далеко до ланча. Сириус, как всегда, пропустил это замечание мимо ушей. На качество магловских спиртных напитков мы, значит, больше не ругаемся и бурдой не обзываем. Надо же, какой прогресс в мышлении!

— Тебе удалось что-нибудь выяснить?

Он бросил на нее взгляд поверх стакана, допил последние капли, медленно поставил его на стол, медленно отклонился обратно на спинку кресла...

— Да, Пет... Удалось... Я встречался с миссис Снейп, но она была уже при смерти. Банальный туберкулез, представляешь... Оказывается, она тоже всё помнила в первозданном виде, как мы с тобой, и поэтому с ней я тоже мог все обсуждать, не поперхнувшись. Мы хотели попробовать провернуть одну затею ради Нюн... Северуса и Гарри. Не знаю, насколько это удалось, но на кладбище Снейп вел себя со мной сдержаннее, чем должен был, если бы не сомневался в моем "предательстве". Вероятно, он просмотрел обрывки того Завещания, которое она ему оставила с моей подпевкой. Просмотрел, о чем-то призадумался, но вряд ли истолковал как надо.

— Я встречала его потом, после Рождества. Он похож на снятого с креста, — холодно проронила Петунья, стараясь, чтобы в словах ее не прозвучало ненужного сочувствия.

— Я тоже наблюдал за ним. Пару раз, издалека. И мне всё казалось, что он вот-вот вспомнит. Знаешь, он так смотрел в сторону мальчика, когда тот не видел его... я пальцы скрещивал! А этот идиот дернется вдруг, раскрутится — и помча-а-а-ал сеять вечное... Да чтоб ты, думаю, споткнулся в своей хламиде, кретин слизеринский! С месяц назад видел, так всё стало еще хуже. Будто не было никакого Завещания, никакого нашего с ним разговора...

Она на всякий случай опустила глаза и перевела разговор на другую тему:

— А в Годрикову ты ездил?

— Да, Пет. В Годриковой похоронены не они, не Джим и Лилс...

Надо же, какое открытие! А то она и сама не догадывалась.

— А где тогда похоронены они?

И похоронены ли вообще, да.

— Вот этого я точно не знаю. Пока не знаю. И вообще не уверен, что... ты только сядь. Я не знаю, есть ли смысл тебя обнадеживать, но что-то подсказывает мне, что твоя, Пет, сестра не погибла.

29. Где присутствует лесть, там глупец — или тот, кому льстят, или льстец

За четырнадцать часов до известия об исчезновении...

Поужинав вместе со всеми в Большом Зале, Луна подмигнула Гарри и Акэ-Атлю, и те стянули для нее со стола по несколько овсяных печений. Вернее, не для нее, а для Фиренца, но нести-то предстояло ей. Мальчишкам кентавр не доверял, а при первой встрече с Гарри — это было пару недель назад, когда раны и переломы были еще совсем свежими — начал паниковать, и Хагриду пришлось отправить ребят восвояси, чтобы конечеловек не нанес сам себе вреда в попытке вскочить и взбрыкнуть. С тех пор в секретный загон, где лесничий выхаживал своего неожиданного питомца, повадилась только девочка Лавгуд, да еще иногда к ней присоединялась Гермиона, которую Фиренц тоже худо-бедно терпел возле себя.

Что случилось с волшебным созданием, ни оно само, ни коне-человеко-любивый Хагрид не рассказывали. Полувеликан обмолвился только, что в табуне тот давно стал изгоем неведомо за какие прегрешения, и отныне, если он даже случайно встречается на пути у кого-нибудь из прежних собратьев, они вольны побить его камнями. А зная силищу этого народа, можно представить себе размер тех камней и их убойную силу в броске, так что достроить картину трагедии не стоило большого труда: скорее всего, лесник нашел Фиренца бездыханным в какой-нибудь роще у тропы к водопою, выволок оттуда и притащил к своей избушке. Наверняка — втайне от руководства Хогвартса, потому что уход за раненым обставлял секретностью и очень просил посетителей не слишком-то распространяться в замке о том, чем он сейчас занимается. Кентавры считались крайне опасными существами... после мантикор, акромантулов, гиппогрифов — и кто там еще водился в Темном лесу? Проще перечесть неопасных, да и считать, пожалуй, теперь некого: тех давно уже съели или разорвали агрессивные соседи. Именно поэтому лес и называли Запретным. Мальчишки и сами догадались бы молчать, сопя в две дырочки, ведь бегать к Хагриду им разрешалось только на отработки, причем в этих случаях лесник обязан был встречать провинившихся на ступеньках школы, а затем провожать ровно до этих же ступенек. Проболтаются, так лишатся и этих прогулок.

Луна потом тайком спросила у кентавра, за что он так невзлюбил Гарри, но Фиренц лишь сверкнул прозрачными аквамариновыми глазами, фыркнул и принялся дальше обстругивать свой лук взамен старому сломанному. Но девочка не слишком удивилась: в последнее время Поттер вел себя вызывающе высокомерно почти со всеми, кроме самых близких приятелей. Поначалу его поведение впечатлило слизеринцев-однокурсников. Драко Малфой решил, что Гарри взялся за ум и понял, кто чего стоит, а значит, готов перейти на их сторону. Однако "местная знаменитость" не делала различий между детками аристократов и маглорожденными. Малфоя и его телохранителей неоправданная заносчивость Поттера обозлила. Однажды они снова сцепились в коридоре — у того самого фонтана, где год назад рыжие близнецы превращали всех желающих в дяденек и тетенек, — но пропорхнувший мимо Локхарт быстро их разнял и погнал в дуэльный клуб "набивать руку". По дороге забияки остыли, обменялись колкостями, на подиуме лениво пошвырялись друг в друга элементарными проклятиями и пошли каждый по своим делам.

— Эх, Гарри, Гарри! Второй год в Когтевране доучиваешься, а нашим духом так и не проникся! — попенял ему красавчик-профессор, выводя в воздухе какие-то замысловатые кульбиты своей палочкой с бантиком. — Когда тебя вынуждают на шахматную партию, а ты не хочешь, то всё равно соглашайся. Но играй при этом в снукер!

Глядя ему вслед, Гарри чуть было не покрутил у виска, а вот Луна с Локхартом согласилась полностью: это именно то, чему папа и мама учили ее всю жизнь.

Вот поэтому не было ничего странного в том, что кентавр не желал общаться с таким мальчишкой. Полумне и самой были неприятны многие изменения в приятеле, но она не хотела вмешиваться в ход событий, и они с Акэ-Атлем договорились понаблюдать, чтобы разобраться, что происходит с Поттером. Джинни — та сразу же отвернулась, пылая праведным гневом: "Меня и так все однокурсники спрашивают, что я забыла в компании с этим коллаборационистом, а теперь и подавно станут пальцем тыкать! Вот посмотришь, Лавгуд, он еще снюхается с этим гадом-Малфоем!" Рон хмурился, но, будучи постарше и поумнее, преждевременных выводов пока не делал. Корнер с Голдстейном немного отстранились от Гарри, однако всерьез на его заскоки не обижались, только насмешничали за спиной. А у самого Поттера появились какие-то секреты с Гермионой. С нею они зачастили в библиотеку, с ней постоянно шушукались и спорили громким шепотом, надсаживая связки так, что потом сипели и хрипели на все лады. Но Гермиона его не выдавала, только признавалась Луне, что год назад взяла бы биту и погоняла кое-кого по всем коридорам замка вместе с его глупой вороной. Лавгуд казалось, что всё происходящее было как-то связано с той их вылазкой в туалет Миртл. Именно после их встречи Гарри начал заметно меняться в дурную сторону. Как иначе можно толковать его новую привычку задерживаться у зеркал и "отрабатывать" позы, взгляды, повороты головы? Сомнительно, что его кумиром стал профессор Локхарт, ведь тот искал всего-навсего выгодный ракурс для своей колдокамеры, тогда как Гарри репетировал царственную осанку и пренебрежительную мимику в принципе, для всех. На Луну Лавгуд, которая незаметно подглядывала за ним, делая вид, будто занимается своими делами, он не обращал никакого внимания. Джинни Уизли сказала бы, что это позирование — мерзко, ее брат, скорее всего, стал бы делать вид, словно его тошнит, и дразниться нехорошими словами. Мальчишки-когтевранцы подняли бы на смех. А Полумна просто наблюдала и пока не делала никаких выводов. Она чувствовала, что так должно быть и что это должно прийти к логическому завершению, но само по себе, без ее вмешательства. Гарри упрям, и если его будут вынуждать отказаться от чего бы то ни было, то с вероятностью девяносто девять против одного он уцепится за свой порок еще крепче. Так сказал и папочка, которому она написала, по секрету рассказав о приятеле. "Дорогая, твоя помощь понадобится мне к выходу первого летнего номера журнала! — значилось в приписке. — Люблю тебя, милая, постарайся сдать экзамены успешно! Папа".

К Хагриду она снаряжалась быстро, расталкивая большие печенья по карманам мантии: пять своих, шесть Поттера, четыре Шамана. Чуя запах Гарри, Фиренц всегда хмурился, но любовь к вкусному брала верх над недовольством, и он подъедал всё до крошки.

— Попроси Хагрида вырезать мне еще одну такую же свистульку, ладно? — попросил Куатемок, сбирая ее, как в долгий военный поход. — Старую у меня кто-то попятил. Не школа, а сборище клептоманов, блин...

— Вы не ждите меня, я у него уроки доучу, — сгребая книги и свитки в свою расшитую бисером и мулине кельтскую торбу, сказала Луна. — Он меня проводит. А то нас Филч скоро выследит, я слышала, как он вчера давал кошке указания.

Дождавшись ее, Хагрид приделал к двери избушки кусок пергамента, на котором почерком восьмилетнего двоечника было выведено: "Убыл в лес для проверки ловушек". Клык вертелся под ногами и все-таки выпросил одно из предназначенных кентавру угощений.

— А ну цыть! — гаркнул на пса лесничий. — И так вон до чего разжирел, совсем совести нету!

— Вы умеете ругаться на него? — удивленно пропела девочка, хлопая ресницами. — Никогда не слышала!

Хагрид застыдился и поскреб в отрастающей бороде. Треск раздался такой, как будто в жилище маглов перегорела электропроводка.

— Право слово, Луна, он ить себе же хужее делает. Ух, обжора старый!

Клык и ухом не повел, обошел хозяина и неторопливо потрусил вперед по едва заметной тропинке. Луна тем временем обдумывала, как бы подступиться к суровому Фиренцу, чтобы тот согласился поговорить на одну весьма для него щекотливую тему. Девочка хорошо знала, что кентавры избегают людей, но если уж им приходится общаться, стараются не беседовать с ними о сверхъестественных вещах, объяснить которые не в состоянии даже книги волшебников. Во всяком случае, то, что практиковали Луна с Шаманом и его дедом, являлось областью, не изученной европейскими магами.

Дело в том, что с недавних пор Лавгуд время от времени встречала в "третьем" состоянии чью-то незнакомую сущность. Это был несомненно человек, то есть его сознание, и находилось оно в пограничной зоне сумерек. Сущность казалась не то чтобы напуганной, но "не в себе", причем как в буквальном, так и в переносном смыслах. Поначалу она и вовсе пугалась Луны, мгновенно исчезая, а когда та была не одна, даже не показывалась. Склонная повсюду искать погибшую маму, девочка загорелась надеждой, что это она: незнакомое существо определялось ею как женщина, а не как мужчина, и Лавгуд даже не отдавала себе отчета, почему так. Акэ-Атль не понял, о чем ему толкует подруга, поскольку своими глазами ни разу не видел того, что видела она. И Полумна решила, что кентавр, принадлежащий к племени волхвов-звездочетов, мог бы подсказать ей что-нибудь дельное. Например, как расположить к себе пугливый призрак или кем там была таинственная незнакомка, чье появление и исчезновение всегда сопровождалось легкой огненной вспышкой.

Поговорить, однако, не удалось. Хагрид постоянно торчал поблизости, и едва Луна изготовилась задать вопрос, сообщил, де, уже совсем стемнело и пора по домам. Фиренц казался уже совсем здоровым, но разговорчивей от этого не стал ни на йоту.

— Ты бы к директору подался, парень. Глядишь, и помог бы чем Альбус наш Персиваль...

— Я подумаю, — уклончиво откликнулся кентавр, и Луне стало понятно, что он ни мгновения не держал в мыслях последовать этому совету.

Он еще долго стоял у ограды своего стойла, провожая их взглядом прозрачно-голубых глаз, как будто хотел что-то сказать на прощание девчонке, но только не в присутствии лесника.

По дороге Хагрид завернул еще и на поляну фестралов. Сами животные, если верить его словам, обитали в Долине Павших далеко к северу отсюда, но, прикормленные полувеликаном, иногда слетались и эти места поживиться свежеприпасенным мясцом. В основном это были самки с жеребятами. Когда-то Луна спросила его, из-за какого события он начал видеть лошадей-мумий, но лесник горестно отмахнулся: "Лучше тебе того и не знать, девочка! К чему оно — лишние слезы?" И лезть в душу она не стала.

А потом они посидели в избушке и попили липового чаю. Полумна уже начала было прощаться, как в дверь постучались.

— Кто бы это мог быть? — пробормотал лесник и дал гостье знак не высовываться из-за буфета: "А то вдруг Филч!" — было написано на его широкой физиономии.

Но это был не Филч. Это к ним каким-то ветром надуло вездесущего учителя ЗОТИ. Локхарт многозначительно показал хозяину избушки большую синюю бутыль с красивым орнаментом на запыленном стекле и еще более многозначительно поиграл бровями. Только потом он заметил Лавгуд.

— О, первокурсники вне Хогвартса в десятом часу вечера? Хм! Как говорит один небезызвестный ворон — инфернальненько!

— Да я провожу ее до замка, маста Локхарт! — поспешно заверил Хагрид, гладя девочку по белокурой макушке своей лопатной ладонью. — За это, значит, не сумлевайтесь!

— Я-то ничего, только смотрите, чтобы с другими проблем не было. Сами знаете, профессор Снейп нынче звереет не на шутку.

— Слыхали уж, что какая-то вожжа ему под хвост опять попала.

— Просто экзамены на носу, сварить себе желчегонное нет времени...

— Эх-х-х! Авось да проскочим, маста!

Усевшись за стол, они перемыли косточки сначала нелюбимым зельевару и завхозу, затем любимым директору и его заместительнице, а потом перешли к более интересным темам. Казалось, тихо потягивающая чай с медом Луна нисколько их не стесняет, хотя и выпили-то они из синей бутылки всего ничего — от силы пару рюмашек. Как бы между прочим вспомнив о некоем своем старом обещании, профессор полез в карман и достал оттуда красиво инкрустированное яйцо из благородного змеевика. Хагрид аж затрясся от предвкушения, черные глаза загорелись страстью.

— Но, как договорились, Рубеус: спрячь его в подполе!

— Дак я могила! — не отрывая взгляда от вожделенного предмета, поклялся лесник, а Локхарт возьми да и подмигни с заговорщицким видом Полумне.

— А отдашь тому, кто фразу ключевую молвит, — веско проговорил он и с упором на каждое слово продиктовал, будто на уроке: — "Всюду ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!"

Хагрид повторил, зазубривая наизусть. Профессор внезапно насторожился:

— Ты ждешь еще гостей, Рубеус?

— Да не собирался, вроде, никто... Может, из-за дождика... Ну-ка, Луна, встань обратно за буфет, я погляжу.

Локхарт остался сидеть за столом. Дверь со скрипом старых петель впустила в сени шум летнего ливня.

Когда хозяин и гостья вернулись на свои места (за дверью не оказалось ни души, и профессор ЗОТИ признал, что это, видимо, у него профессиональная паранойя), Луна обнаружила, что ее остывший чай стал как будто ароматнее и вкуснее. Осушая свою рюмку, Хагрид тоже оценивающе причмокнул. Потом вдруг комната поехала куда-то вбок, в окно заглянула загадочная огненная незнакомка, ногам и рукам стало тепло и уютно, а по всему телу разлилась мягкая лень. Луна моргнула, открыла глаза, и вот рыжая незнакомка — или это Гермиона? — уже рядом, протягивает ей руку, увлекает за собой в Запретный лес...

* * *

Оставив детину, прикорнувшего прямо за столом, сидеть где сидел, Гилдерой левитировал девочку на топчан в темной соседней комнатушке и даже укрыл ее старым одеялом из шерсти, чтобы не продрогла дождливой ночью и не проснулась раньше времени от холода. Пес, задумчиво помахивая хвостом, разглядывал визитера и отрывисто пыхтел через вываленный розовый язык. Лаять и протестовать горе-охранник не собирался.

Потом Локхарт отодвинул половичок с крышки лаза в подпол. Подаренный Хагриду "Фаберже" так же плавно и по воздуху, как минуту назад Полумна, переместился в темный зев, открывшийся под столом. Там ювелирная безделушка, идеально имитирующая форму и расцветку настоящего яйца валлийского дракона, очень удачно встала на одной из грубо отесанных полок, между банками с консервированными закусками. Спускаться туда Локхарт не стал, но специальным набором лично изобретенных заклинаний визуализировал внутренность подвала прямо перед собой. На это его в свое время подвигли манипуляции с колдокамерой, тогда он и решил, что это очень удобно — сначала проверить, во что собираешься залезть, а потом уже влезать. Или не влезать. Большим ударом по его самолюбию стало известие об аналогичном ноу-хау в мире маглов: на досуге профессор любил полистать их научные журналы. Но распространять свое изобретение и уж тем более заявлять о своем авторстве молодой человек по понятным причинам так и так не собирался. Поэтому сплагиатившие его находку маглы с этими ползающими по пирамиде Хеопса роботами [1] могли гордиться собой до нискончания веков, Гилдерою было на это наплевать и растереть. Он всё равно был круче и прекрасно об этом знал. Между прочим, секрет пирамиды в Чолуле [2] разгадал тоже непревзойденный путешественник Локхарт и планировал когда-нибудь своим открытием воспользоваться на практике. Когда-нибудь потом. Может, на пенсии.

_______________________________________

[1] Имеется в виду созданный инженером Рудольфом Гантенбринком робот "Упуат", который в 1993 году исследовал вентиляционные шахты внутри пирамиды Хеопса.

[2] О пирамиде в Чолуле: http://drugie-berega.com/cholula-mexico/

Тем временем грозовой ливень перешел в благопристойный дождик и уже не так барабанил в оконные стекла и жестяной навес над крыльцом.

Убедившись, что все, кому надо спать, спят, а кому не надо — бодрствуют, профессор вышел из домика лесничего, наложил на дверь несложное запирающее заклинание и, напевая "Singing in the rain", легкой танцующей походкой направился к замку.

* * *

За пять часов до известия об исчезновении...

С утра Мертвяк притащил Гарри и Акэ-Атлю пойманного за язык пушистика Луны. Оставшись без присмотра, Витчбрюм полез (или полезла — с половой принадлежностью зверя так и не разобрались) исследовать окрестности в поисках съестного, но наткнулся на поилку ворона и тут же был пленен.

— Будешь знать, как шуровать по чужим кормушкам! — грозно заявил мимир.

Витя жалобно захныкал, и мальчишки его покормили.

— Как думаешь, где Луна? — шепнул Куатемок, стараясь, чтобы их никто не услышал.

— У Хагрида засиделась, и он ее в грозу не повел, — уверенно ответил Гарри, тем более Лавгуд славилась ночными прогулками.

Однако не появилась девочка и на первом уроке. Поттер и Шаман слегка встревожились, но всё-таки бывали случаи, когда первокурсница после своего снохождения утром впадала в полулетаргическое состояние, и ее оставляли в покое. Как правило, выспавшись, она прибегала на вторую-третью пару и наверстывала упущенное из прошлогодних конспектов Гермионы.

Кстати, о Гермионе. В последнее время Грейнджер неотступной тенью следовала за Гарри, куда бы тот ни пошел. В библиотеку читать об Основателях Хогвартса — так в библиотеку, на стадион смотреть квиддичный матч — так на стадион; и на состязания плюй-камнистов, и к Хагриду, и в дуэльный клуб Стинкхорна... Иногда какая-то часть внутри него раздражалась: вот пристала, и чего надо этой "невыносимой всезнайке"?! Они спорили с пеной у рта. Поттер отчаянно искал повсюду упоминания о легендарном "взгляде Аваддона" — ведь не может быть, чтобы о таком замечательном свойстве не было никаких заметок в магической литературе! Но их не было. С одной стороны, Гарри это немного огорчало, поскольку он не знал, как этим пользоваться, как приводить в действие по желанию. С другой — радовало. Потому что он такой — один. Уникальный. Непобедимый. Судия, можно сказать! И это было круто для мальчишки, которому еще только стукнет тринадцать. А вот занудная гриффиндорка постоянно ныла, что всё это какой-то обман, что у нее пока нет доказательств этого обмана, но она чувствует подвох. И что интуиция ей подсказывает искать в другой области. И кормила его всякими сказками и полусказками — то о василисках, то о Тайной комнате Слизерина. В общем, надоела хуже горчичника на пояснице.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Когда все ждут от ребенка слишком многого, это может его сломать как личность! Я недавно об этом читала в одной магловской книге! — авторитетно заявила однажды Ржавая Ге, намекая на пресловутую избранность когтевранского друга. — И поэтому ты в большой опасности, Гарри. Даже когда на тебя орут твои родственники и шипит профессор Снейп, для твоей психики это не настолько разрушительно, как...

— Я не ребенок! — сразу огрызнулся Гарри.

— Ребенок-ребенок, уж я-то знаю!

— Тоже мне! Нашлась... старушка!

— Постарше кое-кого из "избранных", у которых уже начал развиваться комплекс мессии!

— Что же ты тогда не промываешь мозги своему Уизли, если это так? Он ведь тоже в Когтевран хотел, а все старшие чаяли его видеть в вашем львятнике, вот он туда и загремел.

— Не поэтому. Его туда Шляпа закинула. И меня тоже. Думаешь, я сильно в Гриффиндор хотела? В поезде ребята как один думали, что мне самое место — в Когтевране. Но не все же, прости, на распределении больше были заняты мыслями о том, чтобы "пос-с-скорее пос-с-с-смотреть, как с-с-с-самолеты с-с-садятся"!

Это была их самая ходовая подколка: Поттеру никак не могли забыть и простить его не к месту возникшую физиологическую потребность, из-за которой важность и торжественность процедуры тогда отступили на второй или даже третий план.

— Ну, и что еще придумаешь?

— А то, что кроме испытания огнем и водой, есть еще проверка медными трубами. И, кажется, ты очень падок на лесть, звездный мальчик!

Он поморщился:

— Я, конечно, понимаю, что ты ходячая энциклопедия и на каждую "эй" и тебя обязательно найдется свое "би", "си" и даже "ди", но во имя Мерлина, прекрати уже искать проблемы там, где их нет!

— Есть.

— Нет!

— Есть, и эта проблема подкралась к тебе, откуда не ждали. Ты погляди, погляди на себя в зеркало! Как ты на днях обозвал Драко? Надменный индюк?

— Надменный павлин, — хохотнул Поттер. — Ты, кстати, знаешь, что хвост павлинов — это вообще не хвост? А хвосты у них обычные, куцые! Как у несушек!

— Так вот больше всего мы ненавидим в других те самые черты, которые преобладают в нас самих, понял?

— Ох, простите, с кем имею честь? Миссис Фрейд?

— Думай как хочешь, но вы с этим павлином — просто братья-близнецы...

* * *

За сорок пять минут до известия об исчезновении...

...И вот, о близнецах. По окончании большой перемены, когда у них началась сдвоенная с гриффами Трансфигурация, в класс вломился бледный и трясущийся Филч. Мисс Норрис у него на руках злобно шипела и жалась к хозяину.

— Профессор... Профессор МакГонагалл... Там эти самые... Уизли... близнецы, в общем! Скорей.

Рон с грохотом вскочил со своего места. А поскольку к концу второго курса он уже вымахал с каланчу, да и в силе прибавил немало, парта отлетела и перевернулась, точно пустая картонная коробка. Но теперь даже профессору не было дела до нарушений дисциплины.

— Всем оставаться на местах! — гаркнула она, как полковник на плацу, и, вызвав по громкой связи старост от Когтеврана и Гриффиндора — Пенелопу и Перси, — распорядилась: — Мисс Кристал, вы останетесь присмотреть за младшими учениками. Мистер Уизли, вы со мной.

— Перси, там Фред и Джордж! — успел выкрикнуть Рон ему вслед. Перси вздрогнул и затравленно покосился на декана, но профессор МакГонагалл, нахмурившись, поджала губы, не в состоянии его утешить.

Старшие ушли. Не обращая внимания на приказы Кристал сесть на свои места, друзья из Гриффиндора и Когтеврана плотно столпились возле Уизли-младшего. Несмотря на разлад, Гарри первым успокаивающе похлопал Рона по спине, и тот молча ему кивнул, принимая сочувствие.

— Может, всё обойдется, — сказал Невилл. — Мы же не знаем, что там.

— Только бы были живы... — сквозь стиснутые зубы выдавил понурившийся Уизли.

— Живы, Рон, живы, — Гермиона придвинула стул и, усевшись с ним рядом, обняла приятеля за широкие плечи, обычно легко и красиво развернутые, но сейчас поджатые чуть ли не к самым ушам. Из-за этого он выглядел нахохлившимся, как большая птица в клетке.

Когтевранцы молчали, но не расходились, сбившись вокруг его парты. Остальные бросали испуганные взгляды со своих мест — даже те, кто по инерции недолюбливал Уизли-младшего за отвязность близнецов и педантство Перси. Вскоре гриффиндорский староста вернулся с дрожащими губами и передал Пенни решение: она должна отвести своих в когтевранское общежитие, он своих — в гриффиндорское. Дальше все будут ждать развития событий. Говорить с братом он поначалу отказывался, но Рон с приятелями так насели на него, отказываясь повиноваться им с Пенелопой, что Перси пришлось сказать о страшной находке в туалете Рыдающей Миртл. Кристал перевела дух, да и остальным стало легче: всё-таки паралич — не смерть, и сама Пенни тому свидетельством. И всё-таки Рональд знал брата получше.

— Ты не всё сказал, — сразу вычислил он.

Второкурсники зажали старосту в углу. Перси плюнул и, потребовав у слушателей взамен на информацию обещание подчиняться приказу замдиректора, рассказал о кровавой надписи у барельефа с василиском.

Гарри испытал такое впервые в жизни. Всего лишь пара слов — а как будто колом заточенное бревно с размаху врезалось в поддых. Все мгновения, проведенные в компании Луны Лавгуд с начала знакомства до вчерашнего вечера, каким-то хороводом промчались в памяти и отдались дикой болью в солнечном сплетении. Сердце там уже не билось, и дышать стало нечем. Если бы он не ухватился за плечо Акэ-Атля, то подкосившиеся ноги не выдержали бы его веса. Куатемок довел его, как раненого, до призрака Серой Дамы у входа в гостиную факультета. Будь на месте Хелены Когтевран портрет Толстой Леди Гриффиндора, та прослезилась бы и, может быть, даже не стала требовать у старосты пароль. Однако на месте Хелены Когтевран была Хелена Когтевран. Она лишь холодно взглянула на поникшего Гарри и загадала им очень странную загадку:

— Отчего математик, глядя на толпу выходящих из паба пьяных посетителей и одного трезвого, указал своему другу на машину дорожных полицейских и объяснил, что сейчас тот увидит пример ошибки первого и ошибки второго рода. Что увидел друг и в чем были ошибки?

— О, господи... — простонал Гарри, закрывая лицо рукой. — Я сейчас убью ее. Еще раз.

Никогда еще он не был так близок к тому, чтобы понять мотивы Кровавого Барона.

Тем временем Бут, Голдстейн, Куатемок и Корнер, собравшись кружком и обнявшись, быстро что-то обсудили. Майкл поднял руку первым:

— Хей, у нас есть решение! Друг математика увидел, как полицейские дружно кинулись в погоню за трезвым, который сел за руль и прикинулся пьяным. Это была ошибка первого рода, потому что в его крови алкоголя не нашли и отпустили. А пока они гонялись за трезвым, его пьяные друзья успели разъехаться, и их никто не задержал. Это была ошибка второго рода как типичное следствие ошибки первого рода.

Дверь распахнулась. Встревоженные второкурсники поспешили внутрь.

— А круто, что ты жил среди маглов и знаешь, как там у них всё заведено! — признал Корнер, толкая в бок Шамана. — Я бы сам не догадался!

— Это ты просто не видел пьяных венгерских метлогонщиков, — откликнулся Голдстейн. — Душераздирающее зрелище!

— Кажется, я представил себе наших патрульных авроров, которые на ступах с мигалками преследуют пьяных венгерских метлогонщиков... — с ужасом проморгался Куатемок и подергал Поттера за рукав мантии: — Ты как?

— Я знаю, где она, — тихо и глухо ответил Гарри. В голове у него вдруг стало ясно-ясно, и путь открылся, как бы подсвеченный Люмосом.

Акэ-Атль сгреб его за шиворот и затащил в ванную:

— Где?

— Она в Тайной комнате. И там живет василиск.

— Какой василиск? С чего ты это взял? Откуда здесь василиски?

— Не "василиски", а один василиск. Такой, как на той картине в коридоре. Мы с Ржавой давно это заподозрили, только не думали, что он снова вылезет. Вообще по описанию в книгах, его взгляд должен убивать. Но, может, он просто старый, и их всех только парализует?

— Вот всё и встало на свои места... — ухмыльнулся Шаман.

— Что?

— Нет, ничего. Шутница эта твоя Миртл. Сразу видно, что когтевранка. Я бы сказал даже — когтеврушка.

— Думаешь, она знает про василиска?

— Если он вообще существует. Но если существует, Миртл не могла о нем не узнать за столько лет: она же там шатается повсюду. А откуда, по-твоему, он здесь взялся, василиск?

— Это не "по-моему". В очень старых книгах об Основателях есть неизмененное предание, будто бы, когда строился Хогвартс, Салазар Слизерин создал для своих нужд подземное помещение с тайным проходом в замок. Где этот проход, никому не известно. А потом Салазар и Годрик поссорились, Пуффендуй заняла сторону Гриффиндора, Когтевран объявила о нейтралитете, и Слизерин решил покинуть школу. В сердцах он заявил, что некая магическая змея будет охранять честь чистокровных волшебников и однажды покарает самозванцев. Но это вроде бы только легенда... Ее потом сильно изменили для учебников, там нет слова "грязнокровки"... и еще много чего неудобного нет. Но что в той комнате на самом деле, не было написано нигде ни раньше, ни потом.

— А ты думаешь, там находится тысячелетний подслеповатый василиск?

— Я не знаю, связан этот василиск со Слизерином или нет, но Пенни и Фреда с Джорджем парализовал взглядом именно он. Всё сходится с описанием. Теперь еще эта надпись на стене, и...

— Если всё сходится с описанием, почему это первым делом не поняли взрослые?

— Ты что, плохо знаешь взрослых? — Гарри удивленно вскинул брови. — Когда это они думали о том, о чем на самом деле надо думать?

— Э-э-э... ну да, бывает... Так по-твоему, василиск похитил Луну? А чем он на стене писал — хвостом?

— Знаешь, если бы в прошлом году меня самого не похищало нечто змееподобное, способное и хвостом писать, и на древнеегипетском выражаться, я бы тоже хихикал, как ты сейчас!

— Я не хихикаю. Просто пытаюсь исключить нулевую гипотезу. Но, знаешь, сопоставляя всё, я склонен с тобой согласиться. И всё-таки надо сначала проверить еще одну версию. Я поищу Луну нашим с нею методом, а потом, по результатам, будем думать.

Гарри мотнул головой в сторону спален мальчиков-второкурсников.

— Знаешь, — сказал он по пути Шаману, — я когда змейку на кране увидел — ту, что в сортире Миртл, — еще подумал: что-то здесь не так. Она слишком выбивается из общего фона и, кажется, двигается. Но проверить не успел.

— Змейка сторожит вход в Тайную комнату? Если всё так просто, почему этот вход не нашли раньше?

— Потому что парселтанг. Ладно, потом объясню. Давай!

Куатемок лег на спину и расслабленно вытянулся на своей кровати. Гарри наложил над ними купол непроницаемости, чтобы никто не мешал. После разговора с другом стало полегче, чувствительность в ногах и руках восстановилась, да и ступор почти прошел. Но теперь, глядя на погруженного в сон без сна Акэ-Атля, мальчик считал свои вдохи и выдохи, только чтобы отвлечься и не замирать каждый миг в ожидании услышать ужасную весть. Когда Шаман пошевелился, приходя в себя, Гарри подскочил, как ошпаренный:

— Ну?!

— Не нашел... — убитым голосом ответил Куатемок и растер плечи и руки. — На зов не откликается, а к Хагриду в избушку я заглянуть не смог. Он куда-то ушел, на двери висит записка. Я отсюда не сумел ее прочитать, там помехи идут. И, похоже, он как-то заклял дом: туда из "третьего" не войти. Если бы они были внутри, Луна меня услышала бы.

— Она в Тайной комнате... — пробормотал Гарри, чувствуя, как кровь отливает от лица и перед глазами начинают порхать сверкающие мушки. То, что она в Тайной комнате, еще не самое страшное. Вот живая ли?

— ...и если вход в нее действительно в туалете истерички Миртл, то меня и туда в "третьем" не пустит. Ты вот что... объясни про парселтанг, и не трясись, как этот... не знаю кто. Самому хреново...

— Тайную комнату может открыть змееуст. Когда я говорил на парселтанге тут, — Поттер ткнул себя указательным пальцем в висок, — змейка на кране готова была ожить. Я не сразу это понял. Тогда решил, что мне кажется.

— Смотри, — Шаман указал на засуетившихся однокурсников, которые вдруг в едином порыве двинулись к дверям.

Гарри убрал звуконепроницаемость, и сразу стали слышны голоса. "Перекличка, перекличка", — среди общего шума слышались отдельные выкрики, и все стремились в общую гостиную. Поттер и Куатемок присоединились к остальным.

* * *

После переклички прошли еще томительные полчаса неизвестности. Старосты и дежурные караулили выход, никого не подпуская к нему на пушечный выстрел. Наконец в общежитие вернулась ассистентка профессора Флитвика. Сначала она ничего не хотела рассказывать, но после нападения целой толпы студентов от одиннадцати до восемнадцати лет бедняга была вынуждена сдаться. "Искать Лавгуд пойдет профессор Локхарт!" — пробежал ропот по комнате, старшие передавали весть тем, кто стоял за ними и не расслышал тихий голос преподавателя.

Гарри и Шаман недоуменно переглянулись.

— Они ничего получше придумать не могли? — процедил Акэ-Атль. — Этот идиот и палочку-то держать не умеет как надо!

С недавнего времени Поттер начал думать о Локхарте иначе. Однако он был уверен, что при всей сообразительности и пронырливости без знания парселтанга красавчик-Стинки в Тайную комнату не попадет.

— Ты мог бы отвлечь их, чтобы я вышел отсюда? — снова оттаскивая Шамана в сторонку, шепнул Гарри.

— Вы чего там всё время шушукаетесь? — рано или поздно, но секретничанье этой парочки должно было показаться кому-то подозрительным; и первым заметившим их оказался Тони Голдстейн. — Задумали чего?

Пришлось втянуть в заговор и Энтони. Поначалу тот был убежден, что во всё это необходимо посвятить взрослых, но Поттер и Куатемок сходу отмели такой вариант. Будь времени побольше и не окажись Лавгуд в заложниках, то можно было бы связаться с этими тугодумами. Но не сейчас. Сейчас "разведут тут нездоровый кипеш" (Акэ-Атль) и "пока мы тут булки мнем, Луну там убьют" (Гарри). Голдстейн почесал блондинистую макушку и со скрипом согласился.

Оба мальчишки хотели отправиться вместе с Гарри, но тот сказал, что если их поймают, то всё пропало, а одному проскочить проще. Да и Шаман окажется куда полезнее, оставаясь в просоночном состоянии в спальне и приглядывая издалека за передвижениями Гарри (а заодно снова и снова пытаясь найти Полумну). Тони не соглашался, аргументируя это тем, что одна палочка хорошо, а три — лучше, и что аниформа Акэ-Атля могла бы очень помочь в бою, если он случится.

— Только вот взгляд василиска одинаково опасен как для людей, так и для животных. Поэтому разницы не будет, — парировал Поттер.

В спальнях они вывернули всё из своих сундуков (Куатемок — из рюкзака с эмблемой орла и змеи). Гарри косился на пустующий насест Мертвяка, надеясь, что того не принесет нелегкая раньше времени, иначе проскользнуть в коридор незамеченным после воплей ворона будет невозможно. Осиротевшее Витчбрюм жалось к их ногам и грустно попискивало.

— На, — Акэ-Атль сунул в руки Гарри странную повязку: по форме она напоминала громадные очки мотоциклиста, вырезанные из плотной, но мягкой синей ткани, а вместо дужек у нее была резинка. — Это пассажирам в самолете выдают, чтобы свет не мешал спать. Пригодится.

— И еще держи, — Энтони протянул Поттеру ножны со стилетом. — Изловчишься — выткни ему глаза. И вот перчатки еще — они из драконьей кожи. Стоп! Еще вот: антидот от змеиного яда.

— Хорошо же ты к урокам нашей анаконды готовишься! — хмыкнул Куатемок. — Правда, если верить сказкам, от яда василиска нет противоядия.

— Точно, — подтвердил Гарри. — Написано, что ни магического противоядия, ни магловской сыворотки не изобретено. Поэтому лучше не зевать.

— Переоденься в спортивную форму, — посоветовал Голдстейн. — Там защиты побольше и двигаться удобнее. Я на тебя инвиз кину, у меня он лучше получается, чем у вас обоих. Но старайся не палиться. Если колданешь под нею — слетит еще до Финиты.

Поттер торопливо переоделся. Мальчишки пошептались-пошептались и, кажется, что-то придумали. Гарри бросил недоверчивый взгляд на свою палочку. Сейчас, перед такой опасной вылазкой, в памяти снова всплыли былые события: как из нее убил себя Квиррелл, как она отказывалась корректно работать в спаррингах с зельеваром, зато та, которую подсунул взамен Локхарт, наглядно показала, что с волшебной силой у Поттера всё в порядке и дело именно в странностях оружия. Идти с такой палочкой в Тайную комнату было страшно, но выбирать было не из чего: палочки друзей ему не подходили категорически. Придется обходиться ею. Ну и рассчитывать на свою особенную возможность. Козырь в рукаве, шах и мат, Герми! Недаром же Грейнджер так завидует ему и всё норовит разубедить: привыкла во всём быть первой.

— Теперь держись рядом, — наколдовывая невидимость, сказал Голдстейн Гарри. — Когда услышишь словцо "деревенщина" — бегом к выходу.

Сделав всего шаг через порог спальни в общие помещения, Тони и Акэ-Атль затеяли потасовку. Бранясь и мутузя друг друга кулаками, они собрали вокруг себя аншлаг.

— Задолбал уже под ногами бросать свои плебейские шмотки, деревенщина неотесанная! — заорал наконец Голдстейн, и Гарри, увидев, что путь к дверям свободен, кинулся в гостиную.

— Успокойтесь, вы оба! — пытались разнять их старосты Хиллард и Кристал. — Совсем с головами не дружите, в такое время цапаться?!

Что было дальше, Поттер уже не видел и не слышал. Оставалось только проскочить мимо портрета мрачного Гэбриела Принца, и мальчик заметил, что средневековый вельможа в своей раме не один. Если верить рассказам Луны и Шамана о том, что у слизеринцев тоже есть портрет Хелены Когтевран, то именно оттуда эта леди и пожаловала в своем изумрудном убранстве. Давно умершие супруги стояли возле нарисованного окна и обернулись при появлении Гарри, но тут же сильно заинтересовались чем-то на горизонте пейзажа за стеклом, снова продемонстрировав мальчику капюшоны и орнамент оторочки на своих плащах. Значит, то, что портреты и привидения могут узнать тебя через дезиллюминационные чары, на самом деле всего лишь ученическая выдумка. А вот еще говорят: "Преподаватели видят студентов насквозь!" Куда уж им! Эти взрослые — хоть призраки, хоть живые — дальше своего носа не видят, даже такого длинного, как у... Гарри невольно хмыкнул, выскальзывая в коридор. Так, не время отвлекаться, время бежать в учительскую: возможно, там получится что-нибудь подслушать.

Хвала богам, хотя бы основные кабинеты в этом здании не меняли своего местоположения, как лестничные пролеты! Поттер не выдержал бы, не окажись он через пару минут там, куда планировал попасть. "Что творится по-с-с-следнее время в твоей голове, маленький маленький принц?! Неужели я в тринадцать лет был таким придурком?" — "Да заткнись, без тебя тошно!" — "И долго еще ты намерен тупить?" — "Закройся!" Спрятавшись на всякий случай в небольшой гардеробной, ругаясь про себя на щелкающие шестеренки дурацких часов и запах, как в квиддичной раздевалке, он, чуть раздвинув вешалки с мантиями, заглянул в учительскую комнату.

— Ты ведь не думаешь, что Гилдерой способен что-то тут поделать? — вопрошала профессор Вектор. Ее было видно отсюда, а того, к кому она обращалась — нет.

— Это последнее, что меня занимает, — ответили ей голосом Снейпа, стоявшего где-то в стороне.

Нумеролог тоже пропала из поля зрения, подойдя, видимо, к зельевару. Потом они показались уже вдвоем, и Снейп то и дело заглядывал во всякие шкафчики, выдвигал ящики столов, обследовал пол под мебелью.

— Северус, что ты ищешь? — не выдержала Септима Вектор, когда он в очередной раз выпрямился, отряхивая руки и края мантии.

— Если бы я знал, как эта штука называется, давно бы призвал ее. Может, ты видела утром — он с нею игрался, потом бросил на подоконнике и вроде забыл...

— Зачем она тебе?

— Хотел проверить одну версию. Нет, похоже, он ее забрал. И забрал только что. Когда я заходил за журналом, она всё еще там же и валялась...

— Почему тогда ты ее сразу не взял?

Зельевар остановился и окинул ее своим фирменным взглядом:

— Не до того было. Септима, хватит задавать дурацкие вопросы. Если хочешь помочь, обследуйте с Авророй вашу верхотуру.

— А ты?

— А я полезу в свои подземелья и тоже посмотрю. У меня нет ни малейшего представления, где это может находиться.

— Ты считаешь, что это вроде Выручайки? Блуждающая?

— Да черт ее знает, что она такое!

— Ладно. Пойду пожелаю ему ни пуха, ни пера — и, действительно, пойдем осмотрим с Синистрой вентиляционные шахты башен...

Гарри прилепился к нумерологу и вместе с нею домчал до жилища Локхарта рядом с кабинетом ЗОТИ. Раньше тут обитал Квиррелл, и при входе в комнаты мальчику стало не по себе, но он успел проскочить вслед за профессором Вектор, пока взрослые маги обменивались любезностями у порога. Стинкхорн выглядел на редкость невозмутимым и оптимистичным, и в глазах Септимы появилось выражение еще большего недоверия, чем до их встречи: она и без того не считала златовласку Хогвартса адекватным человеком. Но свои намерения профессор нумерологии исполнила: пожелала Локхарту удачи и вымелась прочь.

— Я уже думал, что ты не придешь, — отвернувшись к разложенным на кровати вещам и не скрывая улыбки в голосе, сказал мужчина. — Хоть кто-то из вас научился сносно накладывать чары невидимости! Надеюсь всё-таки, что это сделал ты сам.

Гарри снял инвиз и шагнул к учителю, который до последнего так и продолжал стоять к нему спиной и повернулся, лишь когда студент подошел вплотную.

— Сэрмыдолжныпойтивместе! — выпалил мальчик на едином дыхании, чтобы не позволить вклиниться ни слову возражения, хотя, кажется, профессор и не пытался его перебивать, а лишь стоял и с любопытством рассматривал лучезарным взглядом. — Не выдавайте меня, возьмите с собой, я вам пригожусь! Там сидит василиск. А я змееуст. И я знаю, где вход в Тайную комнату! И еще...

— Т-ш-ш! Меньше слов. Покажи свою экипировку.

Гарри подошел и вывалил на покрывало кровати снаряжение, которым снабдили его друзья. Локхарт слегка пощелкал языком:

— По всем правилам, я сейчас должен был бы поставить тебе "неуд" по своему предмету и выпроводить восвояси. Если уж ты так заинтересовался опасным магическим животным, то будь любезен узнать о нем всё. Незнание хотя бы одного нюанса в итоге может стоить тебе жизни. Вспомни второе название василиска в древних писаниях.

Черт, а ведь Грейнджер, кажется, говорила... И слово какое-то смешное... Гнилородный аспид? Зомбовидный ящер? Блин, нет... Вспоминай же, ну!

— Гноедышащий дракон — для тебя это пустой звук? Эх, Гарри, Гарри. Василиск ведь убивает не только взглядом и ядом. Дыхание его оскверняет воздух настолько, что способно отравить всё живое в радиусе нескольких десятков футов. Причем даже в небольшой концентрации. Поэтому... держи, — и Гилдерой протянул студенту почти не видимую в его руке алхимическую маску-респиратор. — Хотя счастливое наличие у меня этой маски нисколько не оправдывает твоего легкомыслия.

Да, после стольких лет в канализации и безобидный уж сделался бы оружием массового химического поражения... Тут взгляд Гарри упал на вырезанную Хагридом свистульку Шамана. Приделанная к цепочке из неразрывного магического сплава, та валялась среди других приготовленных вещей на парчовом покрывале.

— Так вот она где! — воскликнул мальчик, радуясь, что даже после такой оплошности с респиратором профессор его не прогнал и, вроде бы, всерьез собирается взять в компаньоны. — А зачем она вам, сэр?

— Потом узнаешь. Не вздумай только дунуть в нее раньше времени! — Локхарт повесил свистульку ему на шею.

Как сказал бы Куатемок, "а я бы, пожалуй, дунул сейчас"... Гарри недоуменно пожал плечами, но возражать своему экстравагантному учителю не стал. И маску, как при работе с опасными зельями, тоже надел.

Чтобы беспрепятственно добраться до второго этажа, Локхарт наколдовал на них обоих какие-то хитрые дезиллюминационные чары, которые попутно еще и не выпускали никаких звуков из-под этого купола невидимости, но при этом сами зачарованные могли видеть друг друга. Сам профессор всё время заглядывал в какой-то пергамент, и Гарри показалось, что там начерчен план коридоров, по которым они петляли.

— Сэр, а можно вопрос?

— Да-да? — на секунду отвлекся от своей карты преподаватель.

— Вы ведь потрясный маг, и если бы об этом узнали в школе, то... — Гарри замялся, поскольку тут и сам понял, что сморозил: конец его фразы должен был прозвучать как "над вами перестали бы смеяться".

Тем не менее Локхарт прекрасно его понял и ничуть не обиделся, скорее — развеселился еще больше.

— Ах, Гарри, Гарри! Я просто даю людям то, чего они ждут от меня более всего. И взамен получаю то, что мне нужно от них, когда они об этом даже не догадываются, — привычным жестом он отгреб со лба чуб золотистых волос и небрежно отбросил его наверх.

— Но вы ведь всё умеете лучше многих наших профессоров, сэр! Ну или не хуже — точно! Вы учились в Когтевране, а тут разве мог оказаться глупец?

Это была не лесть, тем не менее Гилдерой и ухом не повел даже в ответ на заслуженный комплимент:

— Коверный в магловском цирке тоже умеет всё, что с того?

— Клоун?

— Угу. Шут. Джокер. Так, не отвлекайся, вон на подходе наша лестница, — и когда они перебрались на движущиеся ступеньки, которые понесли их к пролету второго этажа, спросил: — А ты знаешь, Гарри, кто занимался сантехникой в туалете Рыдающей Миртл?

— Нет, сэр. А кто?

— Корвин Гонт, да-а-альний потомок Кадма Певерелла...

Гарри тут же вспомнил сказку, которую как-то рассказал ему Ксенофилиус Лавгуд, задумчиво вертевший в пальцах свою треугольную подвеску и глядевший на колдографию жены.

— Среднего брата, который пытался воскресить свою любимую?

— Верно. Что-то у всей ветви Среднего не ладилось с возлюбленными... Так вот, именно Ворон Гонт, поговаривают, тоже был змееустом и тоже знал о входе в Тайную комнату Салазара. Он же и замаскировал люк в умывальне под комплексом раковин. Ах да, ты же, наверное, не знаешь главного. Корвин Гонт, которого прозвали Вороном [3], худой такой дядька — он есть на одном портрете времен барокко, недалеко от кабинета зельеделий. Да ты наверняка его там видел! И вот этот самый Гонт был прямым предком Того-кого-нельзя-называть.

_______________________________________

[3] От лат. corvus, что означает "ворон".

— Вол...

— Ну да, ну да, его самого, — засмеялся Локхарт. — Поэтому насчет парселтанга — это ты ловко в цель попал. Неплохо соображаешь — весь в своего отца.

— Вы знали моего отца, сэр?! — удивился и обрадовался Гарри.

Тем временем лестница ткнулась в нужные пазы платформы на втором этаже и на несколько секунд замерла. Пользуясь моментом, профессор легко выпрыгнул на неподвижную поверхность левого крыла и повлек студента за собой:

— Об этом мы обстоятельно поговорим с тобой. Но только позже. Не отставай, иначе инвиз слетит.

Сердце Гарри больно кольнуло в напоминание о том, что Луна сейчас в смертельной опасности, и они могут не успеть... Нет, нельзя поддаваться отчаянию! Они успеют.

При входе в туалет Миртл у него перехватило дыхание, и ужасом сковало ноги. Оттянуть, хоть ненадолго оттянуть миг, когда их может встретить смертоносный взгляд невиданного гада.

— Можно напоследок один вопрос, профессор Локхарт? — прошептал он. — Как вы догадались, что приду именно я?

— Волшебную дицентру просто так в День влюбленных не дарят, уж поверь!

Точно! Луна ведь с первого урока у профессора Стебль выкроила себе уголок в теплице, где до самого 14 февраля растила и лелеяла светящиеся рубином цветки лиры, которые потом тайком подарила Гарри, посаженные в старый резиновый сапожок. Мальчик улыбнулся и, поглядев на бронзовую змейку, обвившую кран, прошипел:

— Отворис-с-с-сь!

30. Коль сцене уподоблен мир земной, то кто следит за нашею игрой?

Когда маленький когтевранский декан наконец-то отвлек слизеринского, слишком приметливого для того, чтобы иметь с ним дело и не оказаться разоблаченным, Локхарт поскорее отступил и со всех ног побежал в пустую учительскую. Там, на подоконнике, он оставил пачку домашних работ третьекурсников, новую книгу о путешествиях за его авторством — ее он повсюду таскал с собой, подсовывая кому надо и кому не надо, чтобы похвастаться, — и усовершенствованную свистульку Коронадо. Акэ-Атль по безалаберности своей однажды сам забыл ее в классе, и Гилдерой понял, что в сочетании с кое-какими изобретениями близнецов Уизли и с его недавно разработанной линейкой заклинаний, эта штука, имитируя крики животных, могла стать полезной. Пара вечеров — и свистулька исправно кукарекала, не отличишь от настоящего петуха. При надобности ее можно было настроить под голос любого другого зверя или птицы, и молодой человек пытался заставить инструмент "говорить" по-змеиному. С этой задачей Локхарт и бился, досконально изучив сантехническую систему в туалете Рыдающей Миртл под ее неусыпным оком и — нередко — сетованиями на посмертное существование. Однако шипение свистульки только на человеческий слух идеально имитировало змеиное. С парселтангом оно не имело ничего общего, и если что-то могло вызвать в охранной змейке над краном, так только изумление...

* * *

...Беспокойные Джордж и Фред все эти месяцы дышали ему в затылок. Один Мерлин ведает, скольких трудов стоило Гилдерою держать их на безопасном расстоянии. Если бы не карта Мародеров, так удачно попавшая к Локхарту под Фелицисом, рано или поздно они своего добились бы и карту стащили. Он почти не удивился, услышав их голоса за спиной, когда после удачного похода к Хагриду просидел в умывальне до рассвета. Свистулька не подчинялась, змея не реагировала, а тут нелегкая принесла двух боевых петушков, на свою беду не умевших кукарекать.

— Мы всё про вас знаем, профессор! — заявил Фред или Джордж.

— Сдавайтесь, профессор, вы вражеский шпион! — поддержал брата Джордж или Фред.

Пол под ногами дрогнул. Ах ты ж орочьи бубенцы, ну всё как в ту ночь с этой дурой-старостой, принесла ее тогда нелегкая! Видимо, даже Салазаров аспид терпеть не может гриффиндорцев, и плевать ему ядом на их чистокровность. Всё-таки подняли с лежбища Ужас Хогвартса, отличились!

Глупые мальчишки на землетрясение не обратили никакого внимания.

— Вы ищете слабые места замка, сэр, чтобы провести сюда захватчиков! — продолжали они на два голоса предъявлять ему убийственные, как им казалось, обвинения. — Поэтому вы и охотились за нашей картой!

Как-то неловко отшучиваясь от наступавших на него забияк, Гилдерой лихорадочно перенастраивал свистульку на петушиный крик. А те уже вытащили палочки и стали требовать возвращения карты. Ну да, сейчас, уже метлу разгоняю! Он успел только в последнюю секунду, когда из-под раковины высунулась гигантская морда с двумя зелеными, как Авады, глазищами. Локхарт был в незаметной алхимической маске, а эти два лихача, конечно, без всякой защиты. Как там шутит Куатемок? "Тормоза — для слабаков!" Но еще до того, как вонь василиска настигла близнецов, уставившихся на змея вместо того, чтобы бежать во все лопатки, взгляд его совершил то же самое, что в прошлый раз с Пенни Кристал. Они уже падали на пол, когда Локхарт направил струю воздуха из палочки в свистульку, и та начала верещать, как резаный петух. Василиск в ужасе ушел обратно в канализацию, а профессор незамедлительно бросился к мальчишкам.

Парализованного этим животным можно спасти, лишь приняв меры в первую минуту после воздействия. Потом — поздно. Всё усложнялось тем, что жертв было две. И никто не гарантировал, что на петушиные крики не сбежится вся школа. Локхарт торопливо читал над Уизли сложные словесные конструкции на санскрите, надеясь, что мантры равномерно исцелят обоих братьев. Ведь в них главное — это звучание, тональность, уровень громкости. Чуть измененные им, формулы заклятья обрекали пострадавших на потерю памяти о самом событии, поэтому насчет сохранности своей репутации Гилдерой был спокоен. Главное — успеть спасти дурням жизнь, и, кажется, это получилось. Все функции организма у обоих замерли на неопределенный срок. Пожалуй, через некоторое время он мог бы попытаться вытащить их из магической комы, но пока на это нет времени. И вообще ему предстоит небольшое дельце, так что лучше... пусть пока полежат. Здоровее будут. Плюс — отличный предлог легально полазить по самым подозрительным местам, как будто ищешь Тайную комнату. Но это если доведется...

— Акцио пробирка с куриной кровью! — призвал Локхарт и вдохновенно расписал стенку в коридоре, после чего с чистым сердцем отправился немного подремать до начала уроков.

До самого пробуждения ему снился портрет Лили Принц. Он знал: такого не существует в природе. "Якорь невероятности события" позволял магу осознавать, что дело происходит во сне. Однако рыжеволосая гриффиндорка из чужого воспоминания явно хотела ему что-то сказать. И у нее были изжелта-зеленые глаза цвета ягоды крыжовника, насквозь подсвеченной солнцем — две Авады василиска, но только грустные и почти безучастные. На третьем плане картины, далеко за спиной молодой женщины, маячил размытый образ девочки в мантии Луны Лавгуд. Гилдерой мучился, пытаясь придумать способ услышать таинственный портрет, но у него так ничего и не вышло. Сквозняком взметнуло рыжий хвост кометы и огненными прядями медленно стерло краски с волшебного полотна, а сама Лили горестно закрыла лицо ладонями, развернулась и ушла в небытие. На том месте, где только что висела рама с портретом, остался впечатанный в каменную стену амулет Удачи Авантюриста.

Вожделенный черный турмалин — кристалл Джона Ди [1], за которым Локхарт охотился около пяти последних лет и к которому теперь был близок, как никогда...

___________________________________

[1] Джон Ди — талантливый ученый-алхимик и крайне удачливый авантюрист елизаветинских времен (1527-1609 гг.), друг и коллега шарлатана Эдварда Келли (1555-1597 гг.), современник шпиона (и контрразведчика) при дворе Ее Величества сэра Френсиса Уолсингема. Известно, что Джон Ди не раз выполнял важные разведывательные поручения Уолсингема с целью помешать вербовке английских и ирландских католиков в испанские войска.

...Замысловато петляющий след артефакта год назад привел Гилдероя к стенам альма-матер. Он точно знал, что черный кристалл, описанный в магловских манускриптах и претенциозно названный зеркалом Ди, был не чем иным, как дезинформацией, отводящей глаза не-магам. Подлинник был приобретен у коллекционера Горация Уолпола человеком, который пожелал остаться неизвестным. В результате артефакт окончательно исчез с исторического горизонта, переместившись в мир волшебников.

Джон Ди, безусловно, медиумом не являлся. Не был он на самом деле и провидцем, говорящим на языке ангелов. Так же, как и Эдвард Келли, так же, как и Френсис Уолсингем, Ди окончил Хогвартс и "ушел в маглы", где вполне еще можно было проявить свои умения и даже прославиться, не размениваясь на классовые разборки между магами. Хотя, конечно, и здесь следовало действовать с оглядкой и не злить религиозную толпу ненужными откровениями и своими чрезмерными возможностями. Именно поэтому он отказывался от самых заманчивых предложений европейских и азиатских правителей: есть свидетельства, что Ди отверг среди прочих и посулы русского царя, желавшего держать ученого при себе, тем самым делая его одним из наиболее значительных людей суровой северной страны. Видимо, не горел желанием загреметь ни с того, ни с сего в опалу, угодить в вонючий острог, проснуться однажды утром и обнаружить себя насаженным на кол.

Мастерство алхимика было у Джона Ди на кончиках пальцев. В точности так же, как Николя Фламель, живший за два века до него и оставивший после себя философский камень с эликсиром жизни, доктор Ди после множества не слишком удачных экзерсисов с различными минералами наконец-то создал то, что назвали Твердой Удачей и мечтой всех авантюристов. Правда, служить амулет соглашался далеко не всем, а только истинным искателям приключений, честолюбивым первооткрывателям и тем, кто беззаветно следовал за своей звездой. Но это свойство зачарованного самоцвета, опять же, обросло легендами, и где правда, где выдумка — сходу не разберешь. А вот в чем Локхарт был уверен наверняка, так это в том, что, признав хозяина, инкрустированный темной мамонтовой костью шерл служит тому верой и правдой и не вызывает, в отличие от зелья Жидкой Удачи — Феликс Фелициса — ни привыкания, ни иных побочных эффектов. Твоя фортуна — это только твоя фортуна, не ворованная и не позаимствованная без спросу. Кристалл Ди соединял твои чаяния с нужными пересечениями линий вероятности, и ты шел по ним напрямик к своей мечте.

Гилдерой сделал всё возможное и невозможное, чтобы отследить путь артефакта через магические семейства. До последнего времени тот находился в стенах банка Гринготтс, а значит, был практически недоступен. И вот осенью 1991 года зеркало, настроенное на эманации турмалина Удачи Авантюриста, подало тревожный сигнал: камень покинул стены неприступной цитадели гоблинов и переместился в Хогвартс. Остальное, естественно, было делом техники, и дополнительным попутным дуновением в развернутый парус корвета Локхарта послужило приобретение, которое молодой человек сделал у местного контрабандиста по фамилии Флетчер. Если сначала Дамблдор заметно сомневался, стоит ли принимать на должность учителя с таким двусмысленным "послужным списком", то один лишь намек на компромат восстановил реноме Гилдероя до отметки "идеально". Правда, после этой комбинации молодой человек понял, что ступил на скользкую дорожку и жизнь его зависит от быстроты и эффективности действий. Именно поэтому он позаботился о множестве перестраховок в виде изъятия ключевых воспоминаний и сохранения их в тайниках, затирке и видоизменении "эха", дублирования и шифровке оперативной информации, которую нельзя было ни вытащить, ни затереть, ни изменить, если ты не являлся мистером Гилдероем Локхартом. Также маг изобрел еще кучу способов заблаговременной осведомленности о покушениях, не пренебрегая для этого даже опасным из-за привыкания и очень дорогим Фелицисом — благо, сам научился изготавливать его вполне сносно и заранее обзавелся необходимыми ингредиентами. После всего этого Локхарт мог бы, нисколько не кривя душой, назвать себя лучшим из известных ему знатоков ЗОТИ, а также мастером магической и магловской криптографии, поскольку не поленился с третьего по седьмой курсы потратить время на соответствующий факультатив у профессора Осборна, а затем защититься в Шармбатоне на получение ученой степени. И всё-таки он прекрасно осознавал всю опасность своего положения. Кто играет с Дедом, тот играет с огнем.

А дальше, что называется, на ловца и зверь бежит. Призрак Рыдающей Миртл он встретил случайно, во время прогулки вдоль Черного озера в конце июля прошлого года, когда задумался, сидя в траве на берегу и покусывая стебель камыша. Со времен учебы он забыл об этом "ушераздирающем" представлении, которое она закатывала для каждого, над кем собиралась поглумиться, и вскочил на ноги с палочкой наизготовку. А потом они поговорили по душам и оформили сделку: Миртл знала, где в Тайной комнате египетский змей припрятал ворованный артефакт, и обещала показать место в обмен на небольшую услугу. Как выяснилось позже, услуга не была такой уж маленькой, как описывало ее привидение.

Ее убийце, Тому, было проще: юный, но талантливый маг умел трансфигурировать любые предметы, попутно меняя их размеры за счет уплотнения или разряжения молекулярных связей — даже те, что когда-то являлись живой плотью. Его магии хватало на сутки, и за это время он успел под предлогом встречи с директором протащить останки Миртл в Хогвартс буквально в кармане. Получив очередной отказ Армандо Диппета принять его на должность зотишника, Том, которому это было уже и не нужно, проник на второй этаж замка, спрятал нос и рот под алхимической маской, вошел в женский туалет и открыл Тайную комнату. Василиск бросился было на юношу, но тот, заговорив с ним на парселтанге, легко укротил чудовище и заставил служить. Аспид был настолько любезен, что прямо на своем гребне и отвез нового хозяина в главный зал катакомб. Том просто выбросил труп мисс Уоррен гнить возле одного из вентиляционных ходов, и когда магия исчерпала себя, мертвец принял нормальные размеры.

Можно представить, какие чувства испытала девушка-призрак, впервые увидев свое собственное разлагающееся тело со стороны! Она рыдала и хохотала. И, кажется, немного свихнулась, если только привидения наделены способностью терять рассудок. Пока плоть ее месяц за месяцем, слезая, обнажала кости, а одежда и обувь медленно тлели на небрежно перекрученном остове, жизнь в Хогвартсе текла своим чередом. Бедный же призрак не мог отлететь слишком далеко от собственных останков и, неупокоенный, вынужден был развлекать себя короткими вылазками наверх и к берегу озера, чтобы пощекотать нервы глупым студентам. К ней скоро привыкли и перестали обращать внимание, как и на других праздношатающихся теней замка. Никто, никто не желал выслушать Миртл. Даже директор Диппет — и тот прогнал ее, чтобы не надоедала. Он вообще не хотел лишних проблем и не чаял, когда наконец Верховный чародей вступит в свои законные права: Альбус Дамблдор дал клятву стать после этого и преемником Диппета. Сам же экс-директор отошел в мир иной совсем недавно, в сентябре прошлого года, когда Уизли с Поттером так живописно приземлились на Гремучник, и, надо полагать, убеленный сединами портрет его в соответствии с магическими законами сразу же появился в кабинете Дамблдора.

Итак, от Локхарта требовалось добраться до скелета Миртл Уоррен в Тайной комнате, вытащить оттуда кости и упокоить любым известным способом — в земле, в воде или в огне — но главное, с совершением необходимого для таких экстремальных случаев ритуала Отпущения духа. Уж слишком долго задержался призрак в междумирье, чтобы так легко обрести свободу. Гилдерой понимал, что лучше всего Отпущение удалось бы кому-нибудь из пепельников — той же Прозерпине. Но ему было явно не с руки посвящать в свой истинный план кого-то из взрослых магов. Тут и студенты-то пошли такие, что палец в рот не клади...

Хотя по большей части горе-профессору было отчаянно скучно в стенах закрытой школы, скованному контрактом, когда вроде и преподавать нужно дисциплину, и сделать это как следует — невозможно, поскольку даже перечисление самих названий темных заклинаний тут под строжайшим запретом. Нормальных женщин здесь тоже не наблюдалось, одни престарелые тетки или молодые, но нравственно замороченные синие чулки, а вырваться в какой-нибудь игровой притон Хогсмида можно было лишь по особым датам. Словом, в унылый 1992/1993 учебный год Локхарт развлекал себя, как умел. Отсюда и разлетевшиеся по всему классу пикси (до чего же весело он хохотал потом у себя в кабинете!): ради такого зрелища, как подвешенный к люстре Лонгботтом, не жалко даже испорченной прически. Прически, само собой, ни в каком случае не жаль, но иногда возня с нею надоедала, а имидж меж тем — обязывал. Вот с Уизли-младшим нехорошо получилось. Локхарт совсем не планировал растворять ему кости сломанной руки, он собирался лишь наложить ледяной фиксаж и отправить пострадавшего к Помфри, но некая истеричка из толпы студентов случайно ткнула его чем-то под локоть. Палочка выписала невероятный крендель, и еще спасибо, что парень отделался только исчезнувшими костями предплечья. Но в итоге и это отлично сыграло на образ тупицы, так что Гилдерой нисколько не жалел и не испытывал угрызений совести. Зато теперь рыжий будет знать не понаслышке, как работает костерост.

И всё-таки мужчина нашел подход к самой нужной в данных обстоятельствах персоне, в чем, опять же, не последнюю роль сыграло влияние зелья фортуны. Мальчишка, о котором шла речь в пресловутом компромате, каким-то чудом тоже оказался змееустом. Редчайшая способность, которая прежде проявлялась не чаще, чем раз в полтора-два столетия, ныне отметила собой современников, которые теоретически могли бы и встретиться (Локхарт понятия не имел, кто таков этот подлый Том и жив ли он сейчас).

Гарри — или как там его на самом деле назвали настоящие родители — был в меру тщеславным, в меру настырным и не в меру любознательным подростком. И, в отличие от своего папаши, весьма коммуникабельным. Умения его до конца еще не раскрылись, но определенные надежды он подавал. Чтобы возбудить интерес мальчишки к Тайной комнате, прилагать больших усилий не пришлось. Ему хватило одного разговора с Миртл. Вне сомнений, использовать несовершеннолетнего ребенка в своих целях, достижение которых было сопряжено с опасностью такой степени, — поступок бесчестный. И это даже не считая манипулирования зарождающимся чувством Гарри к девочке. Но когда на кону лежала такая ставка, Локхарт умел абстрагироваться и забывать о совести напрочь...

* * *

И вот, готовясь к вылазке в своей комнате и гадая, сумеет ли Гарри придумать способ выбраться из когтевранского общежития, маг отправил с почтовым орлом свое последнее шифрованное воспоминание Джоан, младшей сестрице, которая хоть и была сквибом, но всегда (втайне от мужа-магла) выполняла нечастые просьбы любимого братишки. Зная свою родню, Гилдерой подозревал, что делает это она не просто так, а оттого, что втайне пописывает книжку о мире, который понимает едва-едва, с чужих слов, но в котором мечтала бы оказаться хотя бы в качестве сопричастной. Литературный слог и богатство воображения — это у них семейное.

Под воздействием зелья "Вижу невидимое" Локхарт разглядел Поттера, бесшумно проскользнувшего в комнату вслед за Септимой. Гарри считал, что его никто не заметил. В лице мальчишки не было ни кровинки. Хотя он всегда отличался от сверстников особенной, фарфоровой бледностью, сейчас она казалась болезненной, потому что кровь отлила даже от губ. Профессор непритворно вздохнул и убедил себя, что в качестве компенсации "за моральный ущерб" поможет парню обрести по крайней мере одного из двух родителей, так что надо сосредоточиться на задаче вместо того, чтобы укорять себя за жестокий план. Поворачивать теперь некуда, Рубикон перейден, жребий брошен.

— Я уже думал, что ты не придешь... — сказал он, и Поттер, сбросив эффект заклятья, шагнул к нему.

А потом они, петляя по коридорам, добирались к закрытому туалету на втором этаже, и если бы не трофейная карта, отмечающая на плане замка всех его обитателей поименно, их не один раз могли задержать рейдящие тут и там — тоже под дезиллюминационными чарами — мракоборцы. Также высока была вероятность столкнуться с преподавателями и ассистентами, и то, что самый опасный из них осматривал подземелья, задачу упрощало не слишком.

* * *

Они подошли к раковине со змейкой. Гарри посмотрел в ощерившуюся медную морду рептилии и холодно прошипел что-то, что не имело ничего общего с бесплодными потугами Гилдероя "обучить" свистульку. Умывальник начал трансформироваться, как тогда — перед появлениями василиска. Локхарт на всякий случай изготовился при первом же признаке угрозы опустить повязку для сна на глаза студента, но ничего не случилось, а Поттер с некоторой опаской отступил от него на шаг:

— Да, и на всякий случай, профессор... Обливиэйт на меня не действует.

Гилдерой взглянул на мальчишку и рассмеялся. Решил, значит, договориться на берегу. В предусмотрительности ему не откажешь, особенно если учитывать возраст.

— Вот злодей! — сказал он, а затем, похлопав Гарри по плечу, всё-таки признался: — Представь себе, я в курсе.

— Просто... я не хочу, чтобы в вас срикошетило... Мало ли что. Сэр... а не лучше ли мне снова заменить палочку? — усомнился Поттер, всё еще медля перешагивать через бортик в темный лаз, который вел в неизвестность. — Как вы считаете?

Пришлось напускать на себя серьезность и даже строгость. Хотя драматический тон подростка веселил неимоверно.

— И думать забудь. Ты будешь сидеть в безопасном углу и вмешаешься только тогда, когда понадобится отпугнуть василиска. Если понадобится, если!

— Как это — отпугнуть?!

— Так. Наколдуешь приток воздуха в свистульку, поскольку дунуть через маску ты не сможешь. Либо зашипишь на него на вашем замечательном наречии и расскажешь пару анекдотов. Но никаких палочек, запомнил? Ни во что не ввязывайся.

— Да, сэр. А вдруг...

— Никаких "вдруг", милейший! Девочку ищу я, и когда прикажу возвращаться, мы возвращаемся. С нею или без нее. Хорошо?

— Хорошо, сэр, — поник юный герой, а про себя громко и отчетливо подумал: "Раскомандовался, пижон!". Значило ли это, что по факту он мог устроить непредусмотренный сюрприз, выкинув какой-нибудь фортель, Гилдерой уточнять не стал.

Они ступили в коридор, последний раз видевший живого человека больше сорока лет назад. Гулкое эхо их шагов, остро впечатываясь в каменные стены узкого тоннеля, отлетало куда-то под уклон, в черную глубину. Спуск был почти незаметен. Подсвечивая дорогу Люмосом, молодой профессор чутко прислушался, не доносится ли откуда-нибудь характерного шелеста тысячелетней чешуи. Карта не показывала уже ничего, как будто ее составители и не догадывались о существовании подземной комнаты. Видимо, так оно и было: не догадывались. Пришлось сложить и убрать ее во внутренний карман камзола. Внезапный ток леденящего воздуха был дурным предзнаменованием. Гилдерой молча остановил мальчика, не оборачиваясь и просто удержав его упершейся в грудь ладонью. Гарри замер на полушаге.

Локхарт сделал свет поярче и вытянул руку с палочкой как можно дальше. Впереди проявился спуск. Он напомнил путешественнику лестницы в переходах между шахтами в египетских пирамидах: здесь они тоже не предназначались для прогулок. Сквозняк доносился оттуда — следовательно, спуск вел к какому-то выходу из коридора или вентиляционной турбине.

— Пойдем, — еле слышно шепнул он Поттеру.

Лестница оказалась круче, чем они думали вначале, она почти вертикально уходила куда-то вниз. После того как спутники сделали по ней три-четыре шага, послышался лязг. Словно под заклинанием Глиссео, ступеньки исчезли, а горка смерти, в которую при этом обратился спуск, дрогнула под ногами. Издав короткий вопль, профессор и студент кубарем покатились в неизвестность. Пол, потолок, пол, потолок. Грохот... Откуда он?!

В очередном кувырке Гилдерой ухватил взглядом вываливающийся из кладки громадный камень, который неминуемо, по всем законам гравитации, должен был размозжить голову мальчишки. Исхитрившись бросить заклинание во время полета, Локхарт отбил валун, но, увы, это был лишь первый из начавшегося камнепада. Огромные глыбы покидали свои места в стене и катились вниз вместе с людьми. Казалось, всё тело Гилдероя превратилось в единый ушиб, а Поттеру в конце концов всё-таки прилетело по макушке, но, к счастью, камнем помельче первого и вскользь. Неожиданно стало почти светло. В последний миг перед падением мужчина успел погасить скорость, приземлиться на кучу щебня, схватить в охапку бездыханного ученика и откатиться вместе с ним в сторону от эпицентра метеоритной бомбежки. Гарри не шевелился, из носа и ушей его текла кровь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Экспеллиармус! — вслух бросает он в седую бороду.

Так просто. И — конец затяжного противостояния с этой группировкой?.. Похожая на причудливую ветку, длинная суставчатая палочка, вырвавшись из руки бывшего хозяина, прилетает ему в ладонь. Темные глаза Тома смотрят удивленно: "Старик?! Я проиграл Старику?! Что за..."

И тут — зеленая вспышка из укромного уголка за спиной Реддла.

Он не слышит непростительное словосочетание, только видит, как, подломившись, падает на землю убитый подлым проклятием в спину Том, как красивое лицо его искажается гримасой ужаса, хотя сам он испытать предсмертной муки — и вообще каких-нибудь эмоций — не успел. Это страшная печать. Это угроза в назидание другим. Тем, кто увидит убитого Авадой. Даже при одном взгляде на лицо такого покойника ты можешь сойти с ума или умереть от остановки сердца, будь ты маглом, сквибом или слабым волшебником...

Только тень метнулась в развалины древнего каменного забора, махнув напоследок тонким голым хвостом-хлыстом. Как часто, Том, в этой жизни к нам возвращается содеянное нами в позабытом прошлом, словно отразившись от поверхности Запретного зеркала...

Он присаживается возле еще теплого трупа врага, всматривается в меркнущие, почти совсем черные в сумерках глаза, протягивает руку и, отбросив контрзаклинанием взвесь остатков проклятья, проводит ладонью по лицу мертвого мужчины — от гордо раскинутых бровей вниз, к щекам. Веки смежаются, лицо обретает выражение покоя, как глина под пальцами ваятеля.

— Всё возвращается обратно, Том! — не получается удержать пафосную речь; в противном случае будет стыдно признаться самому себе, что в глубине души он сейчас ликует от злорадства: его предсказания сбылись, а зло, как всегда, само пожрало другое зло.

Бывший ученик. Лучший ученик. Светлая голова, шелковый характер, превосходное воспитание: никто никогда не слышал от него неприличного слова. Услужлив, улыбчив и беспроблемен — надежда всего педсостава. И такая страшная, неразгаданно-черная душа на поверку...

Он долго разглядывает отнятую палочку. Очень знакомая, запоминающаяся форма... Та была... да, да, тоже, как и эта, пятнадцать дюймов — слишком длинная, слишком брутальная для женщины. С пером феникса внутри, сама из древесины черного эльдера, причудливая, под стать хозяйке. Только обломки той палочки сейчас покоятся где-то в хранилище невыразимцев. Реддл всегда любил эпатировать окружающих любыми доступными ему средствами, вот и не устоял перед экзотикой, скопировал форму...

Со вздохом поднимается он на ноги, прячет чужую палочку под мантию, заткнув за кушак, и идет к дому...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Темнота. Свет. Темнота. Вращение мира — а он его ось. Щелчок в руке, хруст: не выдержав гибельной концентрации магии, его собственное оружие раскололось. К счастью, только тогда, когда уже всё закончилось.

Хнычет ребенок. Кто? Где?

Стоит, таращится по сторонам широко распахнутыми глазами-виноградинами. И подхныкивает от испуга. Откуда испуг? И почему он... почему один он бодрствует?! Что там у него с памятью? Проверить сейчас же... Ах да, палочка пришла в негодность... Но есть трофейная...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Темнота.

..."Энервейт!"

О господи, ну почему так болит голова?!

31. Коль мир земной пред нашими глазами, мы зрители и лицедеи сами

Сначала Гарри услышал звуки. Видеть он стал потом, хотя глаза его были открыты. Даже настежь распахнуты. Слепота отступала, болела и кружилась голова изнутри, дергало шрам снаружи, ныло всё тело, а еще его мутило и трясло. Трясло от ужаса: ему почудилось, что не было прошедшего года, что весь второй курс был только наваждением, а на самом деле он сейчас просыпается в той комнате с зеркалом еиналеЖ, окруженный Квирреллом, Паршивцем и египетской змееподобной гадиной. Шепелявый голос Паршивца, который, видимо, теперь ему не суждено забыть вовеки, слышался и сейчас.

Опять дежа-вю, черт возьми...

— ...лько прыток, — наконец-то донесся до его сознания насмешливый голос профессора Защиты; но не того, о котором мальчик подумал в первый момент, когда очнулся. — Дежурили тут по очереди, что ли?

— Хм... Ожидал увидеть тут кого угодно, только не тебя, придурок, — ответил Паршивец. — Как вообще ты фюда попал?

— Ну не злись, Петтигрю, не злись, что твои охранные чары не сработали. Они сработали. Но всякий, кто бывал в Вирабхадре [1], посмеялся бы над твоими жалкими попытками состязаться во внезапности с самим Шивой. Что ты знаешь о настоящих проклятьях, любитель подворотен и ударов в спину?

___________________________________

[1] Вирабхадра (он же храм Лепакшми) в Индии — самое загадочное сооружение в мире: одна из 70 колонн комплекса висит в воздухе, и под ней можно протолкнуть лист бумаги или лоскут ткани.

Оказывается, добрячок-Локхарт умел измываться над противником покруче любого слизеринца!

Туман перед глазами расступился, и первым, что увидел Гарри, была широкая, но не радостная, как обычно, а злобная улыбка профессора, адресованная нависшему над ним человечишке. Улыбка шута. Джокера.

Паршивец между тем вкручивал кончик своей палочки ему под челюсть, не давая и двинуться на обрушенном камне, к которому придавил собой Локхарта. Молнией мелькнула мысль: Луна! Они с профессором не успели спасти Луну Лавгуд, и она в руках у этих подонков!

Палочка скользнула в ладонь Гарри из рукава. Вскочить, резко выкинуть парализующее проклятье в затылок крысе-предателю. "Не с-с-с-смей! — оглушительно засвистело в ушах, да так, что из ушных отверстий сразу полилось кто-то горячее, а голова затрещала от боли. — Не ш-ш-шевелись. Переведи взгляд правее. Вон туда, еще правее! Увидел?"

Да, Гарри увидел. В стороне, на фоне гигантского каменного лика, стоял змееподобный Кематеф в египетском одеянии, и взорами двух пар глаз блуждал по внутренности помещения, будто в поисках чего-то или кого-то. И, увидев потустороннюю гадину, мальчик понял, что после приземления Локхарт успел припрятать союзника под чары невидимости своего изобретения, которые теперь скрывали его даже от всевидящего ока змея, не говоря уж про Петтигрю. Но было заметно, что умертвие нисколько не сомневается в присутствии Поттера, только пока не определилось, где он может быть.

— А ты, фмельчак, фбежать хотел, как только наф увидел? — крысюк и ухом не повел в ответ на оскорбление. Вернее — в ответ на констатацию очевидного факта. Он тоже потешался над Локхартом. — Без побрякуфки, которую ифкал напрафно? Еще и фтудента втравил в фвою авантюрку...

"Ты вмешаеш-ш-шьс-с-ся только в с-с-самом крайнем с-с-случае! Как велел тебе твой учитель! Что бы ни говорил и ни делал этот урод. Уяс-с-снил?" — "Да", — "Тогда жди знака от профес-с-сора".

— Когда я понял, ради чего ты тут кружишь, вфё вфтало на фвои мефта. Надо было только вынудить тебя притащить фюда фопляка. Два раза — флышишь? — два раза Кематеф направлял к тебе афпида, чтобы до тебя дошло, как это фделать. Так где же мальчишка?

— Ты кого больше боишься — мальчишки или его отца?

Крысюк рассмеялся сухим, как бы задыхающимся смешком:

— А кого больше боишьфя ты — директора или его Тени? — он снова надавил на свою палочку, определенно задавшись целью прокрутить дыру в холеной шее Локхарта.

— Да уж, директор ваш — тот еще жулик, — игнорируя боль, ответил профессор, а Гарри трепетал в ожидании сигнала и гадал, что понадобится раньше: свистулька или палочка. Про директора и своего отца он не понял ни единого слова, но похоже на то, что Питер Петтигрю имел неслабый зуб на своего школьного друга, которого затем предал, а нынче докатился до того, что преследует его сына-подростка. Однако всё это ерунда. Сейчас важнее, где Луна и что с нею. Остается надеяться на резервный план Локхарта или шулерские козыри, которыми пижон наверняка забил оба своих рукава. А если нет? Вдруг не предусмотрел?

За спиной крысюка послышался шум, и из ниоткуда на сырые плиты выступило два замаскированных неизвестных с палочками наизготовку, и обе были нацелены на профессора ЗОТИ. К удовольствию Петтигрю улыбка сошла с вечно всем довольного лица Локхарта. Сдаваясь, тот поднял обе руки, между ладонью и большим пальцем правой была зажата его идиотская палочка с голубеньким бантиком. Крысюк ругнулся и дернул было ее к себе, но, заклятая, она отоварила его чем-то вроде хорошего электрического разряда, из-за чего жидкие и клочковатые, как слежавшаяся шерсть грызуна, волосенки вскинулись дыбом на голове. Похожий на ходячую дугу Теслы, Петтигрю в ярости отсушил руку профессора каким-то невербальным (тот закусил нижнюю губу до крови). Палочка отлетела далеко в сторону, и ее подобрал мгновенно переместившийся туда Кематеф. Его, к сожалению, током не ударило.

— Убей его, — велел змею крысюк, но тут Локхарт отчаянно завопил, ткнув пальцем левой руки в сторону каменного лика Салазара:

— Стойте! Вон мальчишка! Гарри, беги!

Все, даже египетская нежить, повернулись и дернулись в указанном направлении. В ладонь профессора скользнула запасная палочка, он мельком взглянул в сторону настоящего укрытия Гарри, и в голове того соткался символ "бежать", а потом — смутный план лабиринта катакомб, заполненных водой. Луна там?

Рванувшись прочь, Гарри успел заметить, как Локхарт акробатически легко перепрыгнул за каменный завал, попутно сшибая невербальными заклинаниями с ног Петтигрю и ближайшего к нему типа в маске. Левой рукой он орудовал с не меньшими разрушениями, чем всегда делал это правой. Только теперь — целенаправленно.

Слыша за спиной брань и хлопки заклинаний, Гарри со всех ног помчался, куда велел учитель, — навстречу грозному Основателю змеиного факультета. Распахнув рот в беззвучном проклятии, запечатленный в камне маг с ненавистью глядел на пришельцев. Мальчик слышал шипение за спиной и понимал, кто гонится за ним. Это весьма подстегивало. Кематеф требовал остановиться, но даже на парселтанге половина фраз всё равно звучала незнакомо, будто пересыпаемая понятиями из древнего наречия.

Пол под ногами дрогнул. Кажется, во рту статуи Салазара шевельнулся язык...

Гарри с разбега спрыгнул с сухого подиума между колоннами в сточную воду и, поднимая тучи брызг, ринулся в низенький проем отводного коридора, надеясь, что переданный ему Локхартом план был правильным. Подземелье снова сотряслось. Он с ужасом подумал, не слетела ли у него с головы во время обвала защитная повязка, хлопнул рукой себя по лбу и нащупал окантовку матерчатых "очков".

Если Кематеф даже и нагонял его, то делал он это совершенно тихо — ни единого всплеска.

— Луна, если ты тут, не высовывайся! — одним духом прокричал Гарри и чуть было не врезался со всего размаха в вынырнувшее перед ним из-под воды умертвие.

Прыжком, достойным профессионального коммандос из американских боевиков, мальчик резко ушел вбок, перекатившись через плечо, хлебнул бы грязной воды, не будь на нем защитной маски, вскочил и юркнул между каменными тумбами коллектора. Однако насладиться успехом и удивиться собственной прыти он не успел, снова столкнувшись с Кематефом в параллельном коридоре.

— Бомбарда! — выкрикнул Гарри, но змей в тот же миг развоплотился, и заклинание прошло сквозь черный дым.

Следующий бросок завершится для умертвия удачей: оно скрутило мальчика удушающими кольцами. Тот изо всех сил таращился на тварь, взывая к высшим силам, одарившим его взглядом Аваддона, который просто обязан был сработать в такой безвыходной ситуации, как сейчас. Вместо этого монстр преспокойно поволок его наружу из коридора и подыхать не собирался. "Давай же! Ну, давай!" — молил кого-то Гарри, всё еще уповая на чудо. Почему ничего не происходит? Его же сейчас прикончат, и всё!

"Ну что, любитель дармовых блицкригов, так и будеш-ш-шь упирать-с-с-ся назло Ржавой Ге? С-с-сдохну, но не признаю, что с-с-сам дурак набитый?"

Вот же дрянь! Гарри в отчаянии забился в кольцах египетского змея, умудрился высвободить левую руку и нажатием рычажка на креплении выкинуть наружу острие хитрого голдстейновского стилета. Там, где не подействовало заклятье, отлично справился фамильный клинок из дамасской стали. Кематеф взвился от боли в проколотом боку. Мышцы поврежденного тела обмякли и уронили жертву, а та, недолго раздумывая, кинулась наутек, но, споткнувшись о какой-то выступ на дне, полетела в воду.

Вдруг...

Скорее внутренними органами, а не ушами, Поттер услышал утробный звериный рык. Что-то сшибло с ног раненого Кематефа, который, стремительно залечив травму, изготовился повторить нападение. Пол дрогнул уже так, что бурая лужа пошла волнами. Египетская нежить снова утратила форму, и на какую-то секунду, опять выпустив в него не сработавшее проклятие, Гарри увидел в густом облаке копоти очертания большой кошки — ягуара. Шаман сумел пробиться сюда! Не физически, но сумел... Однако Кематеф мог отвечать на удары даже на тонком уровне. Опутанный дымом, отчаянно отбиваясь когтями задних лап, нагуаль Шамана покатился по воде.

И тут Гарри увидел это. Оно лишь мелькнуло между каменными тумбами почти в полной темноте — свет едва доставал сюда откуда-то со стороны громадных винтов вытяжки. Лязг — не шорох! — чешуи громадного тела парализовал ужасом ноги мальчика, и он боялся вздохнуть. Поттера снова едва не сшибло в лужу волной от промчавшегося рядом туловища аспида. Акэ-Атль изо всех сил удерживал Кематефа в развоплощенном состоянии, но было видно, что простоит он недолго: тот умел калечить в астрале с тем же результатом, что и в реальном мире.

Гарри прикинул, куда лежит путь василиска — а тот наверняка устремился в центральное помещение Тайной комнаты, где один отбивался от троих — и, пока Шаман отвлекал умертвие, побежал по умозрительной карте Локхарта к отмеченному месту в катакомбах. Видимо, где-то там, по прикидкам профессора, была спрятана пленная Лавгуд.

Подземелье огласилось истошными воплями. Гарри надеялся лишь на то, что это кричал не учитель, настигнутый василиском, потому что это были крики смертного ужаса. Поттер судорожно сжал в кулаке висящую на груди свистульку и добавил прыти. Ноги и "карта" завели его в тупик. Тайную комнату снова тряхнуло. Гарри опять споткнулся обо что-то под водой, поскользнулся на камнях и рыбкой полетел на осыпавшуюся кладку у стены. Под локтями что-то глухо, противно захрустело, и это был не щебень.

— Люмос! — шепнул мальчик, а в следующий миг оказался на ногах, с омерзением отряхиваясь от налипших на грязную одежду кусков гнилой человеческой плоти. — О черт! Черт! Черт! Экскуро! Мать твою, экскуро!

Когда заклинание растворило последнее гадостное пятно, приступ брезгливой тошноты уступил место любопытству. Гарри подсветил то место, куда только что упал. Там лежали бурые человеческие кости, местами еще обтянутые остатками плоти и клочками сгнившей одежды. Череп незряче уставился на невольного осквернителя праха: позвонки шеи после падения Поттера проломились, нижнюю челюсть вывернуло из пазов в верхней, и голова под прямым углом к туловищу легла на каменные обломки, как на подушку, почти касаясь зубами ключиц. Рука полумумии-полускелета прижимала к ребрам грудной клетки небольшую книжку или тетрадь, не тронутую, как ни удивительно, ни плесенью, ни тлением, хотя и старую на вид. Остатки темных волос на лоскуте кожи, которая все еще крепилась к черепу, были заплетены в свалявшуюся косу, а возле уха лежали разбитые очки, форма которых...

— Миртл?! — вырвалось у Гарри.

Ему почудилось, что рука мертвеца дрогнула, и обложка книги под костями пальцев замерцала зеленоватым светом. Точно, это Миртл: та одежда, что была в прошлый раз на призраке девушки, угадывалась и в лохмотьях трупа.

"Воз-з-зьми дневник! — сквозняком прогнало по опустевшей, без единой мысли, голове. — Воз-з-зьми и с-с-спрячь!"

Подчиняясь неведомому импульсу, Гарри вынул книгу из останков и торопливо провел по ней тремя заклинаниями — распознающим присутствие темной порчи, очищающим, а под конец и уменьшающим. Минимизированный "дневник" он сунул в нагрудный карман синего квиддичного джемпера, под скомканный носовой платок, и застегнул на кнопку.

Лязг чешуи и плеск воды под телом приближающегося аспида выдернули мальчика из транса. Нужно найти Луну и не пересечься при этом с василиском, который вернулся, очевидно, чтобы отыскать его и убить. Но в следующую секунду гигантская морда нырнула под своды коллектора и безошибочно отыскала притаившегося в углу Гарри. Мальчик резко опустил "забрало" повязки для сна себе на глаза и уже хотел было заставить свистульку прокукарекать, но в голове мелькнула другая идея.

— Стой! — приказал он на парселтанге, сильно надеясь, что это заставило василиска если не повиноваться, то хотя бы удивиться; в ответ послышался вздох, и, судя по отдаленности звука, расстояние между ним и аспидом оставалось прежним. Значит, тот остановился и слушает. — Я не враг тебе!

— И я тебе не враг, — неожиданно последовал ответ. — Я рад, что ты вернулся.

— Вернулся?

— Я скучал, мой юный человеческий друг, который умеет говорить на одном языке со мной.

— Что ты сделал с теми, в главном зале?

— Один мертв. Трое дерутся.

— Прошу тебя, не убивай моего учителя!

— Я гневаюсь на него, но раз ты просишь...

— Если я сниму повязку, ты...

— Я не умею закрывать глаза и просто отвернусь. Я не желаю твоей смерти: у меня не так много друзей в этом мире.

— А девочка... девочка с белыми волосами — жива?

— Какая девочка?

— Ее похитили ночью и притащили сюда.

— Здесь никогда не было никакой девочки, кроме этой, мертвой.

— А Миртл, — Гарри наугад указал за спину, на останки, — это ты убил ее?

— Нет, ее принесли сюда уже трупом.

Значит, хотя бы в этом когтеврушка не солгала... или не сильно солгала. Гарри снял повязку, и василиск сдержал слово — незамедлительно отвернул громадную морду, освещаемую сиянием его собственных глаз. Если взгляд Аваддона и существовал, им обладало только это невероятное существо, как и все прочие змеи не умеющее моргать. И еще, наверное, Медуза Горгона. Даже в темноте было видно, что аспид угрожающе, чудовищно прекрасен.

За левым плечом мальчика раздался знакомый женский голос:

— Спасибо за помощь, Гарри Поттер. Как это вы здорово тут шипите! Никогда еще в моих катакомбах не было такой феерии! Уи-и-и!

Оглянувшись, Поттер различил призрачный силуэт бедняги Миртл. Улыбнувшись ему, привидение скорбно склонилось над тем, что когда-то служило ей телом.

— Твои предки должны быть тебе благодарны, Гарри, — проговорила она. — Ты исправил... уменьшил вину своего рода. По крайней мере, передо мной, сделав меня свободной...

— Зато ты мне соврала.

Она хмыкнула в ответ на его укоризненный тон:

— Жизнь — эфемерная штука, ничему и никому в ней верить нельзя. Если бы я не соврала, ты, может быть, и не отважился помочь твоему профессору. А вот зазнаваться — нехорошо. Прощай, Гарри!

— Но... постой! Эй! Миртл! Подожди, я...

Однако призрак уже исчез. Василиск опустил голову на щебень рядом с мальчиком:

— Держись, я вывезу тебя отсюда.

— И мистера Локхарта, — запрыгивая верхом ему на шею и хватаясь за гребень, попросил Гарри. — Ладно?

— Как скажешь.

Развернувшись, василиск с мальчиком на загривке сшиб с ног готового очередной раз напасть на Гарри Кематефа. Следов Акэ-Атля не наблюдалось. У Поттера похолодело под ложечкой: не покалечила ли эта тварь тонкую оболочку приятеля во время их схватки? Это ведь опаснее, чем в физическом мире! Василиск припечатал бы умертвию вдобавок еще и ударом хвоста по темени, но тот уже рассыпался дымным шлейфом и пропал.

Чешуя под перчатками из драконьей кожи казалась твердой, как алмаз, четко вырезанной и слегка мерцающей. Гарри всё еще не верил, что ему удалось договориться с Ужасом Тайной комнаты, которого, по преданиям, боялись даже акромантулы, но гибкая спина василиска, покачивающаяся под ним во время передвижения, убеждала, что это не сон.

В основном зале между тем продолжалась схватка. Локхарт изображал из себя Тарзана, чертил в воздухе заклинания лиан, которые тут же становились настоящими живыми ветками, легко перемещался по ним с места на место, нигде не задерживаясь и отвлекая на себя внимание Петтигрю с его уцелевшим пособником. Крысюк, нимало не стесняясь, швырялся в него темными заклинаниями. От них преподаватель ЗОТИ увертывался, как заговоренный, и не забывал при этом глумиться над обоими противниками, словно ярмарочный скоморох. Его едкие комментарии раздражали напарника Питера, и тот, матерясь, промахивался от злости еще пуще, чем анимаг.

Василиск не стал тратить время по пустякам. Один короткий стремительный бросок, лязг клыков — и Паршивец остался без второго сообщника, которого аспид просто прошил насквозь ядовитыми зубами, перекусив ему позвоночник.

— Авада... — замахнулся Петтигрю в адрес Гарри, пока василиск отвлекся на убийство.

И тут же крысюка отбросило взрывом.

На том самом месте, где только что стоял анимаг, проявился эльф Добби. Пальцы его все еще были сомкнуты в щепотке после недавнего щелчка — именно так колдовали домовики, и их магия иногда была могущественнее человеческой.

— Добби! — вскрикнул обрадованный Гарри, но эльф, сделав ему ручкой, поспешно аппарировал, будто боялся встречаться с ним при посторонних.

Локхарт швырнул на упавшего Петтигрю путы, но Паршивец, очнувшись за миг до пленения, взвизгнул, трансформировался в крысу, выпрыгнул из собственной мантии и шнырнул в расщелину между грудой обвалившихся камней. Наколдованные веревки скрутились вокруг пустой одежды.

— Мне пора, мой друг, — с огорчением сказал василиск, опуская голову к земле, — сюда движутся люди, они опасны для меня, и я должен уйти.

Со стороны спуска, откуда не так давно прибыли в Тайную комнату Гарри и профессор, в самом деле доносился неразборчивый шум.

— Спасибо тебе. Мы еще увидимся?

— Возможно, друг мой.

Как только мальчик спрыгнул на пол, аспид легко развернулся и молнией помчал к статуе Салазара Слизерина. Еще секунда — и он нырнул в разверстый рот мрачного бородача, скрываясь в неведомых переплетениях тайных коридоров подземелья.

— Он не смотрит? — крикнул Гилдерой, жизнерадостным маятником раскачиваясь на лиане под потолочным сводом.

— Он уполз, сэр!

Локхарт не успел ответить, только открыл глаза и гибко перепрыгнул на капитель одной из колонн. Правая рука его по-прежнему висела плетью, однако он умудрялся проделывать все манипуляции левой — и колдовать, и удерживать собственный вес, цепляясь за подходящие выступы, чтобы спускаться вниз.

Из-под арки главного спуска вылетел феникс директора, и на нем, как Мери Поппинс на зонтике, уцепившись когтями за птичьи лапы, висела крупная кошка черепахового окраса в Распределяющей Шляпе. Никто не знал, как Минерва МакГонагалл умудряется после обратного превращения оставаться одетой, но и в этот раз она оказалась в своей повседневной изумрудной мантии. Сдернув Шляпу с головы и вытащив из нее старинный меч с багровым рубином на гарде, декан Гриффиндора окинула цепким взглядом обозримую часть Тайной комнаты. При виде двух трупов — изломанного окровавленного и неповрежденного, но окаменевшего — она нахмурилась и поджала губы в ниточку. Феникс тем временем уселся на валуне, чтобы почистить перышки.

— Вы ничего не хотите мне объяснить, господин Локхарт? — сухо спросила она шагавшего ей навстречу коллегу и оперлась на клинок меча, словно на костыль, а лезвие даже не согнулось.

По-прежнему легкой танцующей походкой, как будто ничего и не произошло, стройный — сейчас, без плаща и мантии, фигура Локхарта казалась еще более изящной и подтянутой, чем всегда — он, прижимая к груди поврежденную руку, миновал Гарри. Тот ничего не успел сказать, а голова его заполнилась несколькими слоями образов. Мальчик услышал: "Всюду ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!" Потом промелькнуло лицо добряка-Хагрида. Символ чаши со светящейся субстанцией внутри и большое каменное яйцо. И — напоследок — голос самого профессора ЗОТИ, который сообщил ему, что "их два". Что это за "их", непонятно, просто повторился образ яйца из инкрустированного серпентина, чтобы затем уже окончательно исчезнуть. А еще при этом вспыхнуло из темноты смутное, как на старинном портрете времен барокко, холодное и неприятное лицо пожилого мужчины с наружностью скандинава. Чем-то неуловимым напоминал он каменное изваяние Салазара Слизерина, высеченное из скалы в конце этой галереи. Чем-то, чем-то — словно бы невидимой печатью на челе...

— Конечно, Минерва! — меж тем радушно воскликнул мужчина, будто вышел встретить долгожданную гостью на крылечко собственного особняка. — Мы тут с Гарри устроили небольшой беспорядок... Но ведь нам простительно, не так ли? Мы же спасли школу от гигантского василиска — мистер Поттер не даст соврать. Правда ведь, Гарри? — Локхарт заблестел всеми тридцатью двумя начищенными и отбеленными, и это была прежняя искрометная улыбка голливудской звезды, а никак не лихого Джокера. — Между прочим, можешь считать, что мой предмет ты сдал на "Превосходно"!

Поттеру не осталось ничего иного, как подавленно кивнуть. Только сейчас, после неимоверного напряжения всех сил, Гарри снова почувствовал нарастающее головокружение и тошноту.

— А это кто такие? — МакГонагалл указала на трупы.

— Укротители василиска, я полагаю, — невозмутимо соврал профессор ЗОТИ, приглаживая встрепавшуюся от кульбитов прическу. — И сегодня был не их день. Стоит быть поаккуратнее с животными, особенно если у них две ноги...

— Что ж, вам, значит, несказанно повезло, — процедила декан Гриффиндора. — Дайте взглянуть на вашу руку, что у вас с ней?

Гилдерой охнул, накрыл больное запястье ладонью здоровой руки и, засвистев сквозь зубы от боли, прижал кисть теснее к груди:

— Ах, не троньте! Это невыносимо! Я потом как-нибудь сам.

— Как пожелаете. А разве вы левша, Гилдерой?

Он просиял, стоило возникнуть малейшему поводу похвастать своими достижениями:

— Я научился работать сразу обеими. Вы представить себе не можете, какое это подспорье, особенно когда раздаешь автографы твоим фанатам! Мы ведь с Гарри теперь попадем в историю Хогвартса, дорогая МакГонагалл?

— Всенепременно, — она сказала это непрошибаемо серьезным тоном. — Считайте, что вы уже там. В истории.

— Кстати, а еще, я думаю, Тайную комнату не лишним было бы хорошенько осмотреть на предмет тайного прохода. Эти два везунчика попали сюда через неизвестный лаз. Вполне вероятно, что он ведет из канализационных стоков в пещерные гроты Черного озера. Вы же понимаете, что в таких местах часто заводятся крысы. А крысы — это, как известно, чума, разбой и прочие сопутствующие неприятности...

— Я поставлю директора в известность.

Сопровождаемые карканьем Мертвяка, в зал вылетели несколько незнакомых авроров, но эти вполне благопристойно сидели на метлах. Самый старший из них, которого Поттер уже видел в прошлом году при похожих обстоятельствах, — грубый, резкий, с бешено вращающимся глазом — стоял на антигравитационной доске, или, точнее, гигантском блюде, похожем на фрисби. МакГонагалл указала им на Гарри и на пейзаж с натюрмортом за его спиной, окликнула феникса и, когда тот подлетел к ним, велела Локхарту ухватиться за вторую лапу птицы. В нарушение всех законов физики Фоукс без натуги поднял в воздух двух взрослых магов. Глядя, как они исчезают в ведущем наверх коридоре, мальчик понял, что теряет равновесие. Голова кружилась уже так, что пришлось сесть и хорошо ухватиться за камни, чтобы не рухнуть без сознания.

— Кто их так? — спросил начальник авроров, впиваясь бешеным глазом в Гарри и указывая на трупы.

Сделав круг над полем брани, ворон уселся на плече хозяина со словами: "Н-да... не так я представлял себе конец света..."

— Василиск, сэр, — пробормотал Поттер. — Там, в канализации, лежат кости... Это была Миртл Уоррен...

Не в силах больше сдерживаться, он сорвал с лица алхимический респиратор и согнулся в рвотном спазме.

Авроры переглянулись, а один, кудрявый, задумчиво почесал затылок:

— Откуда здесь василиску взяться... Амбридж, что ли, высидела?

— Парень, ты чего? — кто-то встряхнул Гарри за свободное плечо и тут же отдернул руку от клюва Мертвяка, изготовившегося долбануть наглеца со всей птичьей мочи. — Надышался, что ли?

— Сотряс у него, — буркнул одноглазый, уходя осматривать погибших. — Жизненные параметры на минимуме. Сэвидж, подними его в лазарет.

— А еще там был тот же египетский змей, что в прошлый раз, — вдогонку ему заявил Гарри. — И я не знаю, где он сейчас... Может быть, еще здесь.

Сэвидж помог ему подняться и усадил на свою метлу:

— Ничего, парень. Если здесь, мы его отыщем.

Сам полет Гарри уже не запомнил. Его мутило, и то, что аврор сгреб его в охапку, не позволяя свалиться с рукояти метелки, было очень правильным решением.

* * *

До самой горгульи Минерва шествовала поступью каменного командора за спиной у Локхарта и только возле магического привратника обогнала, чтобы назвать пароль:

— Яблочный самбук! [2]

Этой секунды Гилдерою хватило, чтобы сунуть черный артефакт в открывающийся медальон на шее и, будто ничего и не было, снова скривить лицо в болезненную мину, убаюкивая раненую руку. Горгулья открыла им доступ к винтовой лестнице.

Возле кабинета директора профессор ЗОТИ замешкался и, придерживая дверь, попытался галантно пропустить даму вперед, но декан Гриффиндора убийственно взглянула на него, не сделав ни шагу. Молодой человек усмехнулся:

— Ну, я хотя бы попытался... [3] — непонятно что подразумевая под этой фразой, проронил он и первым переступил через порог.

МакГонагалл вошла следом, и дверь хлопнула, как молоток судьи после вынесения вердикта магического трибунала.

___________________________________

[2] Самбук — понятие многозначное. В данном случае это название кулинарного блюда, но есть и ботаническое значение. Sambucus nigra — лат. название бузины черной, довольно токсичного растения, используемого в медицинских целях. По-английски черная бузина называется black elder (блэк эльдер), в то же время омоним elder означает "старший" (этим и были вызваны разночтения перевода термина Elder Wand в каноне ГП, когда палочку из Даров Смерти называли то Бузинной, то Старшей).

[3] Еще одна аллюзия еще на один известный во всем мире фильм.

* * *

Под диагностическими чарами мадам Помфри Гарри немедленно забылся тягучим сном. Просыпаться он начал, когда назойливое жужжание стало ему совсем невмоготу. Он уже хотел простонать, чтобы кто-нибудь поубивал чертовых насекомых, когда сообразил, что это не мухи.

— ...просьбе Нарси... Вот это вовремя я заглянул! — с напором и легкой манерностью говорил незнакомый мужской голос. — Я в самом деле был удивлен... из ряда вон... подумали, что Драко... да, именно об этом я и...

Ему отвечал кто-то, произносивший реплики на тон тише, и оттого слова сливались в общий сумбурный поток. Был еще кто-то третий, но он почти не вмешивался в их диалог.

— ...оставался уверен, что Уизли... отправил Тонкс и Филча к гриффиндорской башне... и в мыслях не было, что...

— И неужели этот... Уизли, — фамилия была произнесена с той же долей отвращения, с которой Снейп произносил фамилию "Поттер", — не отличился?..

Снейп? Точно, второй полушепот принадлежал именно ему! Гарри чуть-чуть разъединил веки, притворяясь спящим, подслушивая и продолжая наблюдать из-под густых ресниц. Главное — чтобы веки не вздрагивали, это всегда выдает притворщика. Да, и дышать нужно тоже в "спящем" ритме: долгий вдох, а затем короткий толчок выдоха, долгий вдо-о-ох — опять быстрый выдох...

Троица стояла через одну кровать от него, у ширмы. Длинноволосого блондина мальчик увидел только со спины, но привычка держать безупречную осанку и вальяжно растягивать гласные делала мужчину похожим на Драко, а значит, это был собственной персоной мистер Люциус Малфой, которого Гарри встречал раньше всего пару раз, да и то мимоходом. Резкий профиль Снейпа и его свисающие сосульками патлы, контрастирующие с крахмальной белизной ширмы и классической идеальностью собеседника, обозначились в полутьме справа от Малфоя. Слева, из-за шелкового темно-зеленого плаща папаши Драко выглядывало желтое пятно мракоборческого мундира, и кем был этот аврор, Поттер не понял. Мужчины о чем-то совещались, но — вот досада! — со своего места Гарри почти ничего не слышал.

— Как же, не отличился он! — ядовито прошипел алхимик, косясь на кого-то за ширмой. — ...и Филчу напрямую... Если бы стажеры Джоффа не перехватили этого недоумка с хулиганкой Грейнджер у самого портрета, тоже... неизвестно где... Но чтобы Когтевран...

— А сюрприз с Локхартом удался!.. — удрученным шепотом ввернул невидимый третий, горько при этом усмехнувшись. — Что называется — кто бы мог подумать...

— ...и взятки гладки — я сам дал ему карт-бланш с этой комнатой... по представлениям публики он у нас теперь герой. А потом еще... Вот именно! ...в подземельях Слизерина... Пустая трата времени... И в этой вашей псарне... угораздило тебя как раз сегодня...

— Ох, не говори, — согласился всё тот же аврор, — смеркута им под одеяло со всеми их плановыми совещаниями...

— Я буду... вынужден поставить вопрос, — (снова Люциус Малфой). — Обсуждение на Совете... это школа или...

— ...говорю об этом уже... нет никому дела...

— Пока нет вот этой заинтересованности, — мистер Малфой потер кончики пальцев друг о друга, — никому и не будет...

Тут вмешалась мадам Помфри, выговорив им за шум, которым они мешают выздоравливать ее больным, а потом пригрозила выставить их вон.

Все трое сразу вспомнили, что это лазарет, и в едином порыве понизили голоса до полной неразборчивости. От досады Гарри даже пошевелил пальцами на ногах и только тут определил, что лежит под одеялом, раздетый и разутый. Интересно, а голова у него не в гипсе? А то мадам целительница любит пошутить над студентами. Джинни осенью с особенным упоением разрисовывала повязки на руке брата...

Потом стало как-то подозрительно тихо. Гарри понял, что ненадолго задремал, и снова чуть-чуть приоткрыл глаза. Так и есть: троица разбежалась, и лишь от приглушенного светильника у него в изголовье на дальнюю ширму падала гигантская горбоносая тень. Гарри похолодел. Куда уж там несчастному смеркуту соревноваться в зловещести с мастером зелий, находись они оба рядом со спящим!

Тень вела себя странно, в задумчивости водя указательным пальцем по собственной нижней губе. И не стоило надеяться, будто бы Снейп смотрит на кого-то из соседей Гарри — тот слишком явственно чувствовал его подавляющее присутствие рядом. С трудом поборов желание нервно поерзать и заползти под одеяло, как черепаха под панцирь, мальчик решился приподнять ресницы повыше. Чего уж там, или пан, или пропал — или разглядит получше, или спалится...

Опираясь ладонью на тумбу со светильником, зельевар действительно стоял возле его кровати. В полутьме лазарета его смертельно бледное лицо казалось вырезанным из мрамора для надгробных статуй. И, что удивительнее всего, оно не было таким страшным и старым, как всегда. Вернее, оно вообще не было страшным и уж тем более старым. Потому что не сковывала его сейчас злая, раздраженная гримаса. Снейп думал о чем-то своем, и в этих его мыслях не было ненависти. Слыхано ли? Гарри уже и забыл, что так бывает. Последние полгода он видел профессора в двух состояниях: тот или разъярялся на него по малейшему поводу, или не замечал вообще.

Это открытие настолько шокировало мальчика, что он почти перестал дышать, чтобы не разрушить хрупкий инсайт гармонии, который снизошел на учителя, как видно, по ошибке. Но даже ошибочная, гармония эта сказывалась непонятно счастливым трепетом где-то в самом дальнем уголке сердца Гарри. А страшней всего было взять и проснуться, потому что это не могло быть ничем, кроме сна. И когда зельевар вдруг нерешительно протянул руку, чтобы поправить на нем сбившееся набок одеяло, Гарри уже почти совсем уверился в сюрреалистичности событий. Однако Снейп передумал, резко отпрянул и, прихватив полы мантии, собрался уходить в привычном ритме вихря.

Как будто оборвалась струна.

Тут мальчик совершил то, что впоследствии мог бы объяснить лишь побочным эффектом сотрясения мозга: он схватил профессора за манжету и тихо окликнул: "Сэр, пожалуйста!"

Снейп рванулся было вбок, как зверь в накинутом на него лассо, целая гамма эмоций — от гнева до изумления — прокатилась по худому лицу. Но (да, чудеса продолжались) руку из цепких пальцев Гарри он в итоге не высвободил и остался хмуро стоять под образовавшимся над ними куполом неловкой паузы. Два воришки, застуканные на месте преступления. Надо было что-то говорить, а язык стал предательски ватным, и после содеянного мальчик сам забыл, о чем хотел спросить.

— Вызвать Помфри? — "подсказал" ему Снейп, справедливо решив, что парень просто чересчур сильно приложился головой о камни: а что, дескать, с такого взять.

Гарри отказался, в смятении отпустил помятую манжету и медленно стек по подушке, затягивая одеяло повыше к подбородку. Несколько часов назад он отбивался от египетского умертвия и на равных разговаривал с василиском. Несколько часов назад он едва не схлопотал Аваду третий и последний раз в жизни. Но настолько сильно, как теперь, Поттер тушевался только перед слизеринским деканом, который даже не проявлял желания как-либо с ним взаимодействовать. Это был не страх, а что-то иное, не менее подавляющее. И, похоже, обоюдное. Как... вина? карма?

— Сэр, — голос сорвался, дал петуха, и Гарри кашлянул, чтобы прочистить горло. Ну и для смелости. — А Луну... мисс Лавгуд, я хотел сказать, нашли?

Снейп чуть прищурился и внимательно посмотрел на него. Гарри постарался вложить в свой взгляд всю мольбу, на которую только был способен.

— Да, — сказал профессор, продолжая изучать его, как будто видел впервые.

— С ней всё в порядке... сэр?

— Смотря что вы подразумеваете под этим словом. Если физическое состояние, то да. А если психическое, то... как обычно.

Всё-таки прав Куатемок: ядовитый змей этот Снейп... Куатемок! О, черт!

— Сэр, сэр, еще один вопрос! Пожалуйста! — Поттер торопился. Ему всё время казалось, что алхимик сейчас умчится из лазарета, оставив его без ответов мучиться до самого утра. Нет, вопрос "где она была" — это не к профессору: пошлет куда подальше и точно уйдет. Главное — жива. Надо отфильтровать самое главное. Это поистине как на спиритическом сеансе. — А с Коронадо ничего не случилось?

Взгляд Снейпа сразу изменился, заострился, прошил насквозь. Он схватил стул и рывком сел у кровати:

— Так, а теперь быстро: что вы знаете о его недавних действиях?

В животе у Гарри похолодело:

— Он... жив?

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Я задал вам вопрос! — отрезал зельевар.

— Он был со мной там... не физически. Они бились с... этим существом... четырехглазым змеечеловеком... Потом он исчез... Акэ-Атль, я имею в виду... Сэр, только скажите: он жив?

— Когда вы затеваете какую-нибудь "ш-ш-шалость", вашу породу мало беспокоят последствия и жизни других людей, — выплюнул Снейп, придвигаясь всё ближе к лицу мальчика. — Вы привыкли, что всё вам сходит с рук. Но иногда...

Только тут Гарри ощутил, что задыхается от слез, жгущих глаза и рекой льющихся по лицу:

— Сэр, одно только...

— Он вон там за ширмой, — гудение сверхнапряженного электрического провода между ними смолкло, декан Слизерина отпустил его взгляд и откинулся на спинку стула. — Если бы не ваш однокурсник Голдстейн (который, похоже, был с вами в сговоре), Коронадо сейчас был бы мертв. Что ж, радуйтесь: вы снова выйдете сухим из воды, а за вас расплатятся другие. Не всем повезло снискать такую славу, всего лишь заполучив на лбу стильный шрам.

— Но ведь он поправится?

— Прекратите с-с-скулить, как обмочившийся щенок! Учитесь отвечать за свои выходки — возможно, тогда из вас вырастет... хоть что-то поприличнее вашего наглого папаши.

— Что я могу... что я должен сделать, чтобы помочь ему поправиться... сэр? — у Гарри не было ни сил, ни желания спорить с профессором. Хуже всего, что при всей жестокости сказанного многое в его речах было правдой. Гарри не хуже самого Шамана и Луны знал, как опасны эти стычки в "третьем" состоянии, но ничего не предпринял, чтобы отговорить друга от неоправданного риска. Стоял, трепался там с гноедышащим новым дружком, пока Паршивцева тварь рвала Акэ-Атля на мелкие астральные кусочки.

— Ничего, — холодно ответил Снейп; кажется, гнев его поулегся, и голос звучал хоть и отстраненно, но гораздо мягче, чем до этого. — Всё, что можно было сделать, мы сделали с Дж... с Макмилланом и Малфоем. Он поправится.

— Спасибо! — прошептал мальчик с невероятным облегчением. — Сэр, я...

— Не говорите глупостей больше, чем уже сказали, Поттер. Спите. Завтра утром, насколько мне известно, сюда заявятся люди из Министерства с вопросами, поэтому уж будьте добры в разговоре с ними сначала думать, а потом отвечать.

И вот после этого Снейп, оказавшись на ногах, стремглав вылетел из больничных покоев. А Гарри с удивлением осознал, что нисколько не жалеет о своем порыве задержать его и поговорить. Даже после всего этого.

* * *

В черных глазах лесника, открывшего дверь, мелькнуло радостное узнавание:

— А, здрась-сь-сь! Значить, вот оно как — "Всюду ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!" Как же, помню-помню. Сейчас, подпол открою, минуточку. Да вы входите. А Луна? Луна уже в школу побежала. Уж сам не знаю, как так вышло, вчера-то. Прям скосило, того-этого! Гроза какая-то особая, что ли... Сейчас, сейчас!

Впустив гостя, Хагрид двинулся к столу. Посетитель не спеша вошел следом...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

К чему суетиться, если и так проспала уже все уроки? Остается рассчитывать только на прошлогодние конспекты Гермионы и снисходительность преподавателей.

— Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля! — вприпрыжку петляя по самой длинной тропинке к Хогвартсу, напевала Луна Лавгуд и то и дело останавливалась полюбоваться особенно редкими и красивыми бабочками. Под некоторые виды мотыльков маскировались нарглы, у которых в конце июня наступал брачный период. А папочка рассказывал, что именно в это время их трели становятся красивее соловьиных, только не каждому дано их услышать. Луна вот слышала. Всё время.

Прошедшей ночью ей снился длинный волшебный сон, но сейчас она не помнила уже ничего. Только безмятежную легкость, как после поцелуя мамы.

— Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля! — напевала девочка, на ходу сплетая венок из луговых васильков.

Конец второй книги

Книга третья. York. Манипура. Mi (E)

Peter Piper picked a peck of pickled peppers

A peck of pickled peppers Peter Piper picked

If Peter Piper picked a peck of pickled peppers

Where's the peck of pickled peppers Peter Piper picked?

Английская скороговорка о Дудочнике

32. Мятеж не может кончиться удачей — в противном случае его зовут иначе

Интересно было бы разобраться, стала сестрица Мардж раздражать Петунью только во время совместной поездки на Карибы, или же это обычно происходило при каждом ее визите, только тщательно подавлялось усилием воли под мастерски сфабрикованными умильными улыбками и взаимными недопоцелуями в щечки.

Лениво развалившись в шезлонге, миссис Дурсль готова была испытывать неземное наслаждение просто от пейзажа, запаха чистейшего моря и шелеста розового барбадосского песка. Но, как осы над лимонадом, ее всё время отвлекали дорогие родственники. Их пошлая суета происходила из-за вечного чувства голода. О, да! Дурсли постоянно жрали даже на пляже. Точнее, не так. Дурсли постоянно Жрали. В том числе и на пляже. Каждую минуту своего существования они были озабочены только этим процессом. И Петунья не могла расслабиться, ловя на себе осуждающие взгляды Мардж: вот снова и снова, видите ли, не хватило того переносного холодильничка со снедью, которую жена братца прихватила с собой на пикник, и не окажись рядом ее, запасливой и заботливой Марджори, бедные мужчины просто сдохли бы от истощения, не в силах дожить до ланча. А если бы и дожили, то дотянуть до ресторана при отеле были бы уже не в состоянии.

Неужели так было и прежде, но Петунья почему-то не заостряла на этом внимания, считая, что и так по всем фронтам выигрывает в необъявленном соревновании с дурнушкой-Мардж, у которой не сложилось в личной жизни?

Купаясь в лучах всеобщего внимания, Дадли стал позволять себе больше обычного. Из тринадцатилетнего подростка он в одночасье деградировал в капризного и наглого детсадовца. Из-за любого отказа — будь то пустячный сувенир, сладость или нелепая игрушка, обреченная на выброс уже через пять минут после покупки, — он мог закатить взрослым многочасовую истерику. Раньше в таких случаях первой сдавалась Петунья. Теперь она оставалась крайней, поскольку начала на него порыкивать и отстаивать идею о том, что пора бы уже кое-кому вырасти, а также вспомнить, что над всеми Дурслями довлеет риск получить инсулинозависимую форму диабета. Марджори тут же бросалась заглаживать вину нерадивой мамаши и заласкивать племянника сюсюканьем, липким и сладким, как сироп, так что стать диабетиком можно было и без кулинарного допинга, даже не будучи Дурслем.

Вернон сначала просто удивлялся тому, что теряет в лице жены верную соратницу, а вскоре и сам выказал недовольство "их постоянным препирательством с сестрицей", обвинив Петунью в "странной нетерпимости".

— Похоже, дорогая, воздух Антильских островов влияет на тебя не лучшим образом, — сказал он примерно через неделю совместного отдыха, когда все они ужинали в одном из открытых ресторанов Бриджтауна. — В следующий раз я буду подыскивать нам варианты с менее... гхм... бунтарским климатом.

Она растянула губы в подобие вежливой улыбки, не найдя в себе желания делать вид, будто восхищена крутостью его шутки.

Петунья любила собак, но бульдог Мардж никогда ей не нравился. Он напоминал свою хозяйку, и только теперь миссис Дурсль поняла, что всего лишь переносила на ни в чем не повинного пса то, что не позволяла себе почувствовать по отношению к сестре Вернона. И она... разозлилась. "Всё этот чертов Блэк! У него просто призвание сеять вокруг себя сомнения, смуту и раздоры! Пообщайся с ним хоть немного, и сам себя не узнаешь! — рвала и метала Петунья, уверенная, что ее глаза с помощью Сириуса открылись и больше закрываться не намерены, и никогда, никогда, никогда больше ей не смириться с тем, какими она увидела Мардж и Вернона, уродующих психику ее бедненького Дадли. — При чем здесь я? Жила себе спокойно, давно забыла о них обо всех вместе с их дурацким Хогвартсом и родоплеменными разборками. Мало того, что подсунули мне этого мальчишку на воспитание, так теперь лезут и в мою собственную семью! И постоянно всё портят! Правильно говорит Мардж: изолировать их надо от нормальных людей!"

И все же стоило Мардж проехаться по "ненормальности" Петуньиной сестры и "этого Поттера", в груди начинало клокотать от бешенства. На фальшивого папашу Гарри Петунье было наплевать, она знать его не знала и знать не хотела. И раньше ей удавалось все помои, вылитые Мардж и Верноном, переносить исключительно на личность этого неизвестного Джеймса. Будто самой Лил это не касалось.

Но поездка на Барбадос изменила всё. Внезапно Петунья поняла, что не нуждается больше в одобрении мужа и его родни. Ей не в чем перед ними оправдываться и беспрестанно доказывать, что, несмотря на оторву-сестру, сама она в полном порядке.

Какого черта! Когда они виделись последний раз, Блэк не то подсыпал ей в питье какой-нибудь "Мьютинин" [1], не то наколдовал подчинение (или как там они это называют).

____________________________________

[1] От англ. "mutiny" — "мятеж, бунт, восстание".

Может, он вообще притворяется, будто хочет помочь Лил и Северусу, а сам планирует отыскать и выгородить за их счет своего дружка Поттера? Поэтому доверять Блэку целиком и полностью было бы со стороны Петуньи опрометчиво, даже если этот прожигатель жизни и раскаялся в ошибках юности. Насколько она помнила по обрывочным фразам, отпускаемым сестрой, Блэк просто задолжал Снейпу за избавление от участи стать оборотнем, поэтому назвать его помощь бескорыстной Северус, в отличие от идеализирующей всех и вся Лил, отказывался. У магов с подобными "долгами" всё строго: или плати по счетам, или навлечешь проклятье на себя и свой род. И не то чтобы Петунья считала сестру глупой или не считалась с мнением Лил — очень даже считалась. Но в данном вопросе больше доверяла опыту ее настоящего мужа. Сев в силу происхождения знал тот мир и его законы лучше, да и в людях, маглах и магах, разбирался более здраво, чем выросшая в тепличных условиях и окруженная любовью младшая Эванс. Однако Блэк сейчас был вторым во всем этом перевернутом вверх тормашками мире, кто знал правду. И кто знал, что Петунья тоже в курсе. Он не шантажирует только потому, что прекрасно понимает: ей с крючка не соскочить. Она как слепая на узком мостике в темноте над пропастью, без магии, без знания. Ей нужен поводырь, и Сириус милостиво предложил свою кандидатуру. Что ей делать? Только ухватиться за подставленный локоток и ковылять рядышком, наугад, молясь, чтобы спутник не оступился и не утянул их обоих в бездну.

А так хотелось, уехав подальше от всего этого, отвлечься хотя бы на курорте!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда Дадли помянул кузена, Марджори от скуки и безделья ухватилась за эту тему, Вернон присоединился. И пошло-поехало. Как же глупо они смеялись! Нет, они не просто смеялись, они ржали и похрюкивали. Петунья не выдержала.

— Дадли! Прекрати! — гневно подскочив с шезлонга, одернула она сына.

Три пары изумленных глаз вытаращились на нее.

— Может быть, в вас наконец проснется совесть? — тихо продолжала Петунья, избегая смотреть на сына, потому что боялась его травмировать, но буквально вгрызаясь взглядом в оторопевших Вернона и Мардж; даже Злыдень, которого разморило на солнце, поднялся и на всякий случай перебрался из тенистого местечка под зонтом за шезлонг загоравшей хозяйки. — Я ведь не перечисляю болезни ваших родственников! Я никогда ничего не говорила об алкоголике дядюшке Сердже, правда? И бабушку Эйприл, у которой от диабета заживо гнили пятки, никогда не называла ущербной, разе не так? И даже от чистого сердца вам соболезновала, когда она умерла. А эта ваша вечно несчастная кузина, залетевшая в колледже и после аборта ставшая бесплодной, хоть раз мной упоминалась?

— Петунья! — взвизгнула Мардж. — Не при ребенке же!

— Тогда почему вы двое без зазрения совести учите ребенка унижать моих родственников? Неужели у вас даже не возникает мысли, что это оскорбляет и меня? По-вашему, быть алкоголиком лучше, чем "ненормальным магом"?

— Магом?! — оторопела Мардж. — Каким еще магом? Вернон, о чем она?

— Она шутит, — натянуто улыбнулся Вернон, на мгновение отвлекаясь от жены и ставя свой допитый бокал на раскладной столик.

— Я не шучу! — буркнула Петунья.

— Что на тебя нашло, дорогая? — со зловещими нотками в голосе осведомился Вернон. — Я настоятельно прошу тебя прекратить эту истерику.

— Не раньше, чем вы прекратите порочить имя умерших людей, моих родственников.

Из приоткрывшегося рта Дадли выпал непрожеванный кусок пиццы. Не понимая уже ничего, мальчик переводил взгляд с матери на отца.

— Хорошо, — сквозь зубы, но всё же согласился Вернон, — мы прекратим. Лично у меня нет никакого желания даже воспоминать о твоих ненормальных родственниках. Только мое желание никогда не будет исполнено, потому что у меня перед глазами все время мелькает твой умалишенный племянник. И я вынужден принимать его в своем доме, но ни разу, если ты вспомнишь, тебя этим не попрекнул.

— Этот дом настолько же твой, насколько и мой. Ты не попрекнул меня напрямую, но постоянно делал это через Гарри. И ты, и твоя сестра!

— Возможно. Тебе лучше, чем кому бы то ни было, знать, что мальчишка святого достанет! Возможно, из-за этого я иногда срывался и на тебя. Но Мардж не заслужила оскорблений, также будучи нашей гостьей.

Марджори попыталась возразить, однако Вернон повелительно взмахнул рукой, как это умел делать только он, и рот сестрицы захлопнулся с той же легкостью, с какой его захлопнул бы взмах волшебной палочки, приправленный чарами безмолвия. А ведь Вернон даже не поднялся со своего шезлонга, продолжая лениво возлежать в нем своими необъятными телесами, как император на троне.

— А Гарри, значит, заслужил? — уточнила Петунья, сдергивая с носа солнцезащитные очки и указывая ими куда-то в сторону, на воображаемого племянника.

Мардж захлопала глазами:

— Милая, но это же... Гарри! О чем ты?!

— Да, дорогая, объясни, что это на тебя нашло?

— Между прочим, он в нашем доме не гость. Мы числимся его опекунами. Если он так напрягал тебя, зачем ты согласился подписать бумаги? Тебя ведь никто не заколдовывал, и ты делал это полностью добровольно!

— Вероятно, ты перегрелась на солнце, дорогая. Мардж, у тебя есть какие-нибудь препараты от солнечного удара? Сейчас ты выпьешь чего-нибудь, Петунья, успокоишься и извинишься перед сестрой...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мардж, у тебя есть что-нибудь от солнечного удара? Она почему-то не просыпается...

Петунья открыла глаза. Над нею нависала обширная туша супруга, который тряс ее за плечи, чтобы привести в чувство. Никогда прежде она не позволяла себе уснуть на пляже, ведь это чертовски опасно!

В памяти пронеслась приснившаяся сцена, и горячие щеки стали совсем уж раскаленными — от стыда. Дадли уже несся к ней с ведерком зачерпнутой в море воды. По другую сторону ее шезлонга суетилась Мардж, смачивая салфетку и пытаясь приложить ее ко лбу Петуньи.

Виновато шмыгнув носом, миссис Дурсль с вымученной улыбкой потянулась к мини-холодильничку, замаскированному под корзинку:

— Еще кусочек пиццы, дорогой?

* * *

Экзамены в этом году Дамблдор отменил. Просто взял и отменил. К вящей радости неуспевающих и большинства гриффиндорцев — и к удивлению, а то и недовольству отличников, особенно в Когтевране и Пуффендуе. Но можно сказать, что основная часть студентов Хогвартса и их родители эту меру приняли спокойно: все понимали, что введена она была из-за недавнего чрезвычайного происшествия с Тайной комнатой и близнецами Уизли. Правда, Фред и Джордж очнулись гораздо быстрее Кристал, потому что профессора уже знали, чем был вызван их паралич, и смогли принять надлежащие меры. Артур и Молли Уизли вошли в положение директора и, чтобы, упаси Мерлин, не подставить его, требовать разбирательств не стали. А Ксенофилиус Лавгуд и подавно даже не успел испугаться, как получил дочь обратно в целости и сохранности. Ко всему прочему, ему принесли извинения из-за ложной тревоги. Да чего там такого — ну, зависают малолетние студентки в сторожках лесников, шляясь по околозамковой территории в неположенное время, ну, прогуливают иногда занятия, впадая в незапланированный коматоз. Бывает. Дело-то житейское.

Члены Совета попечителей в очередной раз закрыли дело, и некоторые студенты Гриффиндора, не скрывая злорадства, потешались над Драко, отец которого пытался встряхнуть своих коллег по Министерству и привлечь внимание общественности к стилю руководства школой. Ходили слухи, что именно из-за него Уизли-старшие и предпочли замять конфликт, сделав вид, будто ничего страшного с их сыновьями не случилось. После того, как Крэбб и Гойл поймали и показательно отметелили парочку самых активных обидчиков их лидера, число желающих пошутить над Малфоями заметно сократилось. Приблизительно до нуля.

Георгий Победоносец всея Хогвартса (или просто Бедоносец, как Стинкхорна тут же переименовали в учительской) разочаровал окружающих, не оставшись насладиться лаврами. Как только стало понятно, что экзаменов не будет, любимец фортуны предпочел взять расчет и уехать на все четыре стороны, помахав коллегам на прощание левой ручкой. Однако от внимания Снейпа не укрылась странная привязанность младшего Поттера к записному болвану. Складывалось впечатление, что у этих двоих есть какой-то общий секрет, и при этом для мальчишки он куда важнее, чем для Локхарта. В день красавчикова отъезда Поттер тайком выскочил в клуатр и провожал уходящего по тропинке учителя долгим, исполненным каких-то неведомых сомнений взглядом. Улучив момент, когда рядом не было посторонних, зельевар аккуратно заглянул в мысли студента и снова, как в ту ночь в лазарете, наткнулся на их диалог, по-видимому, накрепко засевший в упрямой поттеровской башке.

"...насчет парселтанга — это ты ловко в цель попал. Неплохо соображаешь — весь в своего отца", — говорил Локхарт, наблюдаемый глазами подростка: намного выше ростом, чем был на самом деле, отнесенный к категории "один из взрослых, быть с ним начеку" независимо от того, двадцать лет "взрослому" или все сто. "Вы знали моего отца, сэр?!" — с отвращением почувствовал Снейп трепет и волнение в груди Поттера. И далее прозвучал ответ красавчика: "Об этом мы обстоятельно поговорим с тобой. Но только позже"...

Затем — то, чего еще не было в воспоминаниях мальчишки, когда тот лежал в больничном крыле с сотрясением мозга (похоже, это единственный аргумент, призванный в конце каждого курса доказывать и самому Поттеру, и всем окружающим, что какие-никакие мозги у младшего потомка Певереллов всё-таки имеются). Сцена эта появилась позже, после того как местная знаменитость почтила своим визитом собиравшегося в дорогу горе-профессора.

"Да-да, войдите! Вы что-то хотели?" — Стинки, правая рука которого всё еще висела в перекинутом через шею шарфе из синей органзы, левой небрежно закидывал свои вещи в саквояж посредством элементарных бытовых заклинаний. "Сэр, — теряясь из-за отстраненности вежливой улыбки Локхарта, промямлил мальчишка, — помните, вы пообещали мне поговорить о моем отце?" По лицу красавчика скользнуло недоумение. Непритворное недоумение. Зотишник наставил на него указательный палец: "Так, а теперь напомните мне свою фамилию!" — "Поттер, сэр! Гарри, Гарри Поттер! Ну как же..." — "А-а-а-а-а, ну конечно! Я ведь хотел поставить вам экзамен "автоматом"! И обязательно поставил бы, если бы его не отменили. Так в чем дело? Отдыхайте, наслаждайтесь летом! Мне бы такой фарт в вашем возрасте!" — "Вы обещали рассказать мне о моем отце, профессор!" — "Я? Странно, странно. Давайте сколдографируемся на память! Вот так, отлично! А почему, по-вашему, я должен был рассказать вам о Джеймсе Поттере? Признаться, я почти не знал его. Он учился на четыре курса старше и почти безвылазно пропадал на квиддичных тренировках. Меня же квиддич интересовал только как болельщика. Если где-то я его и видел, то лишь во время матчей, он был звездой гриффиндорской команды семидесятых. Но, думаю, всё это вы знаете и без меня", — "Сэр, мне просто нужно знать то, что вы хотели рассказать мне о папе! Клянусь вам, дальше меня это не уйдет!" — "Да с чего вы вообще это взяли, Гарри?! Я ничего не мог вам обещать, я не знал ваших родителей! Ну полноте, скажу начистоту: поставьте себя на мое место — тесно ли вы общаетесь с ребятами, которые старше на четыре года и учатся на другом факультете?" — "И раньше вы обращались ко мне на "ты", сэр!" — "Извините, мистер Поттер, но я должен собираться, время поджимает", — "А куда вы, профессор?" — "О, я для вас уже не профессор! Я наконец-то вновь обрел возможность путешествовать по миру! Обещаю, что пришлю вам красивую открытку со своим портретом и автографом, мой юный друг!" — "Так же обещаете, как пообещали рассказать об отце?" — кисло улыбнулся Поттер, и Локхарт, рассмеявшись, выпроводил его за дверь.

И еще какие-то обрывочные, не поддающиеся расшифровке промежуточные видения, словно прилепленные к мыслям мальчишки наподобие стикеров: физиономия Рубеуса Хагрида, его хижина и путь в подпол, странно сформулированная фраза о том, что заглядывать туда вроде как нельзя, но если сильно хочется, то можно... Еще — каменное яйцо — Омут Памяти — "их два" — и... Мерлин великий! Это-то откуда в голове Поттера?! Портрет самого Геллерта Смутьяна довоенной эпохи, не старше пятидесяти лет! И это явно не карикатура на вкладыше в коробочке с шоколадной лягушкой. После той пропаганды, при помощи которой малолетних магов Британии оберегают от любой посторонней информации о мятежном колдуне?..

Всё увиденное в воспоминаниях мальчишки настораживало. Помимо того, что Поттер был неуязвим для заклинания забвения, память его местами была закодирована самым невероятным способом: так, словно события были переложены на неизвестный иностранный язык и хорошенько закопаны под более свежие — и вполне безобидные — слои. Это походило на работу квалифицированного окклюмента, который по совместительству был и недурственным криптологом.

— Какого черта? — только и смог пробормотать Снейп, прекращая копание в чужом разуме.

Это словосочетание всё чаще и чаще просилось на язык от взаимодействия с дрянным мальчишкой. Так было и когда он случайно подслушал разговор о Поттере в учительской; и когда, кружа в подземельях, тщетно искал злосчастный вход в пристанище Салазара, уверенный, что практикантка Тонкс справится с порученным ей заданием у башни Гриффиндора; и когда вместе с Джоффри и Люциусом примчался в лазарет на призыв Поппи спасти анимага-второкурсника, а напротив кровати угасающего Коронадо увидел — ну кто бы сомневался?! — гордость и спасителя Волшебной Британии в бессознательном виде. И, наконец, когда Северус, задумавшись, сам протянул руку к одеялу Поттера, который, оказывается, только притворялся спящим — а самое странное, что это машинальное движение оба они восприняли само собой разумеющимся. Настолько естественным, будто Снейп только и занимался всю свою прошлую жизнь, что поправлял одеяло маленького засранца. Может, еще добрых снов Поттеру пожелать, и, не приведи господи, колыбельную спеть?! В качестве, так сказать, завершающего штриха на полотне импрессиониста. "Какого черта" характеризовало все эти обстоятельства предельно лаконично.

Оборотень-змея снова чуть не расправилась со студентом — на этот раз с другим, с Коронадо, и теперь весьма нетривиальным способом, в результате чего, не будь тому свидетелей, оказалось бы сложным установить причину едва не свершившейся гибели.

Это был какой-то ненормальный курс. Ни разу за все десять лет работы в Хогвартсе Снейпу не доводилось сталкиваться с такой концентрацией "феноменов", которых, если подойти к делу разумно, стоило бы упаковать в смирительные рубашки и отправить по домам с челобитной к родителям никогда не выпускать свои чада за пределы их комнат. Во времена его учебы поразительным считалось само наличие сразу нескольких — а точнее, четверых — анимагов в одном выпуске. И это не говоря уже о принятом в интернат ликантропе с открытой формой болезни, о котором догадывались мародерские "жополизы", да только не смели и слова молвить во вред своим кумирам. Но с нынешними реалиями становилось понятно, что всё это было лишь цветочками.

Поколение детей откровенно давало прикурить поколению родителей. Двое практиковали снохождение. Один из них был еще и анимагом, а вторая беседовала с несуществующими видами животных и вдевала в уши серьги-желуди с паучьими глазками [2]. Мальчик-загадка со шрамом во лбу, устойчивостью к Аваде и вороном, который совмещал в себе функции фамильяра, энциклопедии и вопиллера. Девочка-вундеркинд, способная и в глаз зарядить, и найти разгадку главной тайны Вселенной, причем сделать то и другое походя и играючи, между вылазкой в библиотеку и выволочкой в деканате у Минервы. Уизли, который откровенно не желал становиться Уизли (что само по себе уже метит в разряд тех самых тайн Вселенной, над которой стоило бы поломать голову девочке-вундеркинду) — похвальное стремление, но очень уж из ряда вон для представителя этой семейки. Когтевранцы, ведущие себя как гриффиндурки. Гриффиндорцы, учащиеся как когтевранцы. Чистокровный аристократ-слизеринец, всерьез жалеющий о том, что какой-то полукровка, к тому же сын гриффиндорцев, не попал на его факультет и не стал его другом, хотя и мог бы. Чистокровный гриффиндорец, которому как истинному пуффендуйцу достаточно было пригербарить одну сухую ветку к другой, чтобы они вскоре ожили и зацвели, но который проявлял совершеннейшую беспомощность в зельеделии. Что называется, можно вечно смотреть на горящий огонь, текущую воду и на то, как работает другой человек — а можно всё это совместить, наблюдая за Невиллом Лонгботтомом, взрывающим котлы у тебя в лаборатории. И эти дети, будто сговорившись, постоянно оказывались в центре каких-то невероятных событий и иногда сбивали с пути истинного даже того паиньку-слизеринца из чистокровной семьи.

____________________________________

[2] И, подозреваю, что из чего недотрансфигурировано в этой немыслимой бижутерии — пауки из желудей или желуди из пауков, — профессору Снейпу не хотелось бы и угадывать.

Хочешь или не хочешь, а нужно было вмешиваться, растаскивать, проводить разъяснительные беседы, наказывать, чистить память, опять наказывать, бежать отбивать, выгораживать, снова наказывать, проводить разъяс... что, уже было?.. В общем, абсолютно ненормальный курс. Когда они успевали при этом учиться, ведомо только Мерлину...

Когда министерские чиновники из отдела образования, приехавшие в Хогвартс для разбирательств, задали Поттеру-младшему вопрос, ради чего он нарушил продиктованные ЧП предписания администрации, этот малолетний недоносок, изобразив полнейшую невинность на смазливом личике, ответил: "Но ведь мисс Лавгуд — моя подруга, а ее похитили, и я знал, как проникнуть в Тайную комнату. Без меня профессор Локхарт ни за что бы туда не попал!" Знал он, чертов ублюдок! А то, что можно было поставить об этом в известность более компетентных людей, у потомка гриффиндурка не возникло и мысли! Эта мысль возникла у его однокурсника, но куда же Поттер без героизма? Лучше подставить под удар приятеля-анимага, рискнуть собственной жизнью, скомпрометировать руководство школы в случае рокового исхода, но обратиться к замдиректора или собственному декану — это как-то "не по-пацански". Тьфу.

— Я предложил бы его отчислить, — в который уж раз за последние два года заявил Снейп на внутришкольном педсовете. — Пусть проходит обучение на дому и делает там, что взбредет ему в голову.

И опять его слова пропустили мимо ушей. Дед отмахнулся:

— Его опекуны — маглы, Северус. Он не сможет получить достойное образование вне стен школы.

— Если мне не изменяет память, — возразил алхимик, не замечая, с каким выражением на него после этих слов поглядели МакГонагалл и Дамблдор, — эти Дурсли были бы только счастливы отделаться от навязанного им опекунства. И в свете той славы, кою стяжает наша знаменитость — а также, безусловно, принимая во внимание счет в фамильном банке Поттеров, — не думаю, что будет так уж сложно подобрать подходящую замену в какой-нибудь семье достаточно отчаянных волшебников.

Дед прихлебнул чая и лукаво ухмыльнулся. Преподаватели ждали его ответа. Надо же, как их всех волнует судьба маленького засранца!

— Возьмешься? — неторопливо посмаковав конфетку, Дамблдор наклонил голову, чтобы посмотреть на зельевара поверх очков.

— Что?! — наморщился Снейп, чуть не поперхнувшись воздухом, уверенный, что виной только что услышанному — слуховая галлюцинация.

— А что тебя смущает? Знаменитость пользуется славой, которая, как видно, давно не дает тебе покоя. Ну и круглая сумма на счете Поттеров освободит тебя от необходимости ломать голову на предмет его содержания. А еще отыграешься за все свои детские обиды на его родителей. Решайся же.

Северус ощутил, как от прилива ярости кровь бросилась ему в лицо. Этот... старый маразматик снова решил обратить всё в фарс и выставить своего "мальчика для битья" идиотом перед коллегами. Лишь призвав на подмогу последние резервы самообладания, алхимик подавил в себе порыв нахамить директору и покинуть потешное сборище его марионеток. И заговорил он почти спокойно, зная, что обмануть этим спокойствием не удастся только Дамблдора, ну и, возможно, проницательную Минерву:

— То есть, минуточку, вы сейчас приравниваете вашего протеже к подопытным животным, Альбус? О прививках не забыли? И если бы я вдруг сошел с ума и согласился, вы...

Дамблдор рассмеялся:

— Ну не кипятись, не кипятись, Северус. Я всего лишь продемонстрировал тебе абсурдность твоего же заявления. Никто не собирается перемещать Гарри в другую семью. Тем более, если кто меньше всего и подойдет для таких целей, то это, прости меня, ты, мой мальчик. Какой из тебя воспитатель? Ты уже десять лет озабочен только своим амплуа чудовища, при звуке имени которого вздрагивают по ночам выпускники Хогвартса с восемьдесят третьего по нынешний. Боюсь, все члены Совета попечителей должны были бы сойти с ума, чтобы удовлетворить мое ходатайство с твоей кандидатурой. А теперь давайте отложим наши шутки на потом и всё же подумаем, кто из ваших знакомых мог бы подойти — и согласиться — занять вакантное место учителя по Защите в новом учебном году. Северус, твое мнение в этом вопросе мне также известно, и ответ будет прежним: нет.

Снейп откинулся на спинку кресла и крепко свил руки на груди. Ну и черт с вами.

Тут неожиданно проснулась прикорнувшая в уголке Сибилла. Она потянулась на своем месте, растопыривая одновременно руки и ноги, широко, не таясь, зевнула и приняла самое деятельное участие в обсуждении. Сказала, что слышит шепот сокрытых-в-тенях из иных сфер бытия, и те, кажется, готовы дать ей совет. Уж лучше бы они дали совет самому завалящему демимаске — поговаривают, те хотя бы на самом деле способны предвидеть недалекое будущее...

Словом, с подачи этой ненормальной пьянчужки педсовет решил направить приглашение на должность преподавателя ЗОТИ оборотню. Римусу Люпину. Это всё, что нужно знать о педсоветах Дамблдора. Давно уже ничему не удивлявшийся, Снейп откланялся.

Люпин! Какие молодцы. Безусловно, аврорам в Хогвартсе было нечем заняться, теперь вот наконец-то возник пунктик, связанный с господином, который от лунных циклов зависит точно так же, как женщина репродуктивного возраста — от своих "критических" дней... Инфернальнень... Тьфу!

— Северус! — уже в дверях окликнул его Дамблдор, и не надо было читать директорские мысли, чтобы точно знать, ради чего ему понадобился зельевар. — Ты же понимаешь, что от тебя потребуется нашему новому сотруднику?

Снейп и хотел бы съязвить насчет аконитового зелья, да не его это была тайна. И насчет ее сохранности Северус был вынужден принести директору клятву, едва поступил на работу в Хогвартс, так что уста его отныне надежно запечатаны. Что, однако, не помешало ему, чуть улыбнувшись краешками губ, ответить с деланно невинным видом:

— Мое молчание, сэр? — и, не дожидаясь эффекта, убраться восвояси.

А что, собственно говоря, изменится? Разве что теперь не придется лишний раз гонять старую Кунигунду с посылками...

Потом снова был "Придира" Лавгуда. Вернее, тот загадочный корреспондент-внештатник с псевдонимом "Отмороженный заяц" и его сенсационное эссе "Маг, которого-нельзя-называть, подбросил проклятый артефакт в школу Хогвартс?" На этот раз версия недавно разыгравшегося спектакля в преломлении "зайца" была еще более драматичной, чем в прошлом году, и, читая статью, Снейп даже увлекся изощренностью фантазии журналиста. При этом по предыдущему опыту он понимал, что публикация в бестолковом журнальчике вызовет довольно тревожную реакцию в определенных кругах. Но, по крайней мере, на сей раз объясняться придется уже не ему, поскольку Люциус и сам был посвящен в истинный ход событий сразу после происшествия и знал ровно столько же, сколько Северус.

Дочитав всю эту ахинею до победной точки, зельевар услышал стук в дверь и впустил Макмиллана. Аврор был растерян и держал в руке в точности такой же номер "Придиры".

— А, ты уже в курсе... — пробормотал он, скользнув взглядом по журнальному столику бывшего однокурсника. — Во имя Основателей, Северус, ты хоть что-нибудь понимаешь? Откуда он всё это взял?

— Кто именно?

— Ну этот... как его? — Джофф заглянул в статью. — Отмороженный заяц!

— Для начала надо знать, откуда этого "зайца" взял Лавгуд. А что собой представляет Лавгуд — не мне тебе объяснять, — спокойно отозвался Снейп, направляясь к буфету: — Тебе валерьянки или покрепче?

— Можно того и другого, в один бокал, и не смешивать, — усевшись в кресло у малахитового столика, Макмиллан взялся за голову. — Я одного не могу понять: это просто стеб, провокация или какой-то методичный черный пиар Сам-знаешь-кого? Ну вот как расценивать этот пассаж о том, что к одной из студенток попал школьный учебник по ЗОТИ, который некогда принадлежал Темному Лорду?

Снейп отметил про себя, что образ Повелителя в его памяти померк настолько, что при желании можно было бы стереть остатки черт без малейших затруднений: теперь лицо Того-кого-нельзя-называть стало лицом Того-кого-почти-нельзя-разглядеть, словно из смутного, полузабытого сна.

Аврор тем временем продолжал цитировать выдержки из несомненного образчика гения журналистской мысли:

— "С помощью примечаний, подписанных на полях рукой темного волшебника, злополучный учебник овладел сознанием одной из студенток. Девочка выпустила гигантского змея из Тайной комнаты, а затем была им похищена". Какую девочку они имели в виду? И зачем?

— Даже не спрашивай, — не поворачиваясь, бросил Снейп через плечо и закрыл дверцу буфета.

Джоффри перелистнул страницу:

— О, вот: "Василиск стал гоняться за Поттером по всей канализационной системе замка"...

— Что-то фрейдистское?

— ...но тут (по сюжету) в Тайную комнату "прилетел феникс профессора Дамблдора"...

— ...и сбросил в кусты Распределяющую Шляпу, трансфигурированную из рояля. Друид, ты читал прошлогоднюю статью этого "зайца"?

Джофф заинтересовался сначала рябиновой наливкой, которую поставил перед ним в округлом стакане хозяин комнаты, а затем — вопросом самого хозяина комнаты.

— Да, но вообще не придал ей значения.

— А теперь придаешь?

Снейп не спешил садиться и оставался на ногах, как бы отделив себя от гостя спинкой второго кресла. Так удобнее было наблюдать, не подсаживаясь на ту же волну, но изредка подыгрывая. Макмиллан залпом осушил стакан, будто там был не напиток для вдумчивого смакования, а по меньшей мере огневиски:

— Шутка, повторенная дважды, перестает быть шуткой. В духе "Придиры" — пороть чушь совершенно серьезным тоном и с претензией на достоверность, как будто Ксено солидарен со всеми своими журналистами. При этом обычно он избегает околополитических тем настолько, насколько это возможно...

Джофф жестикулировал, пожалуй, слишком темпераментно и несолидно для аврора в его звании, но в этом был весь Джофф. Мальчишка, или андрогин, или то и другое вместе. Сид из кельтских сказаний. И снова перед глазами Снейпа возникла несусветная выскочка Грейнджер, как будто подвешенная за руку к потолку, стоило только произнести первое слово с вопросительной интонацией. И, черт дери, то же самое озарение в глазах — там бархатно-карих, тут разноцветных. И те же раздувающиеся тонкие ноздри хищника, учуявшего след добычи. Нет, как бы ни было это странно, но они в самом деле похожи! Похожи, как родственники.

— Если бы первая публикация была просто неформатной шуткой для развлечения читателей, — продолжал рассуждать он, — то редакторское чутье уже не позволило бы Лавгуду повториться в нынешнем номере. "Придира" должен шокировать новым бредом, каким бы изощренным тот бред ни был, а эта статья написана в таком же ключе, что и предыдущая. Это походит на какой-то методический прием. Как будто исподволь, в подкорку читателям вколачивается весть о неизбежности возвращения Того-кого-нельзя-называть.

С этим Снейп внутренне согласился, вот только почему на публикацию в прошлогоднем летнем номере никак не отреагировал Старик и не спросил с него как с агента, что на самом деле происходит во вражеском стане и какие бродят настроения? Северус знал, что директор достаточно силен, чтобы прочитывать мысли незаметно даже для собеседника-легилимента/окклюмента, при условии, что тот от него не закрывается. А Северус, разумеется, не закрывался. Во всяком случае, не в этих вопросах. Значит — считывал? Так или иначе, готовым к беседе нужно быть и теперь, даже если Дамблдор снова ни о чем не спросит.

— Ты ведь всё еще поддерживаешь отношения с Лавгудами? — аккуратно прощупал почву зельевар, усаживаясь в кресло напротив Джоффа, и, когда тот кивнул, продолжил: — Неплохо было бы их навестить.

Статья стала лишь дополнительным поводом для предполагаемого визита в "Полночную башню". Изначально Снейпу хотелось вернуться туда в надежде найти контакт с призраком Пандоры, который, если девочка ничего не выдумывала, бродил возле места своей гибели. Может быть, умершая смогла бы подтолкнуть его к правильному руслу расшифровки фразы на колдографии: "Зри в корень! Ключ от выхода прячет старый бог за спиной молодого". С недавних пор — да буквально после разговора с Поттером в лазарете — Северуса снова стали беспокоить какие-то смутные воспоминания. Борьба с ними закончилась тем, что он вытащил заброшенную подальше карточку Пандоры и начал так и эдак вертеть возникающие в пару над ее котлом слова. Ничего не срасталось. Может быть, девчонка отдала не всё, что планировала передать ему Дора — не так поняла, не всё расслышала. Надо учитывать, что Луна — не совсем адекватный ребенок.

— Хоть сейчас, — откликнулся Джофф, как будто даже с облегчением сменяя тему и озираясь. — Я смотрю, мой лазурник неплохо обжился в твоей темнице!

Подсаженный им однажды сорняк, пуховый лазурник, действительно чувствовал себя великолепно даже по соседству с Грегом и Снейпом. Пушистые ветви, переливаясь, как рождественская елка, всеми оттенками зеленого — растение всегда стремилось приобрести покровительственную окраску, преобладающую в помещении, — ползли по стенам во все стороны, и от их вида на душе становилось неожиданно тепло и почти празднично. Не так, как во время самого торжества, а накануне, в режиме ожидания чуда. И так, как бывает только у маленьких детей — это самое важное в лазурнике! У маленьких детей, огромными глазами впитывающих мир и еще не знающих, что нет там никакого чуда и ждать его — глупо.

Зельевар что-то проворчал насчет вредителей-пуффендятлов, вмешивающихся не в свое дело, но никакого определенного протеста не высказал и, не откладывая в долгий ящик, стал собираться. Всё-таки необходимо было прихватить с собой обычный набор медикаментов для мисс Лавгуд, тем более, из-за отъезда на каникулы она уже больше недели не получает от него свои повседневные зелья, поэтому наверняка опять начала бродить по ночам и разговаривать с этими... как их... мозгошмыгами.

33. Но если он на небо взят, то пусть меня отправят в ад

— Сука, сука, сука! — Сириус был вне себя. В пароксизме гнева он, как и любой из Блэков, мог распять, изувечить и даже убить — кому как не Флетчеру, сжавшемуся в грязно-бурый комок в углу комнаты, лучше других знать эту особенность старого приятеля, который так не вовремя восстал из небытия. — Да что ж за дерьмо кругом, куда ни ткнись?! — Блэк еще раз ткнул кулаком в деревянную притолоку и, не чуя боли, просто обтер кровь с разбитых костяшек о штаны. — Вспоминай, Курилка, жопу в кулак сгреби и вспоминай! То, что это сделал ты, показал Кричер, не отвертишься, братан, не отвертишься...

Мундунгус уставился на него воспаленными виноватыми глазами с вывернутыми наружу, как у старой собаки, нижними веками. Он был жалок и нарочно форсировал жалостливый образ, по привычке надеясь обмануть даже осатанелого от злости Сириуса.

— Ну не могу я вспомнить, дружище, чем еще мне тебе поклясться?! Я, может, и не рыпался бы, может, и рассказал бы, как обчистил Гриммо, но, бля, в башке у меня шаром покати об этом! И кому сбывал — тем паче не помню!

— А что помнишь-то хоть? — измотанный негодованием, сбавил обороты Блэк. Он даже палочку не вытаскивал, небезосновательно опасаясь приложить это воровское отродье каким-нибудь непростительным, хоть и зарекался от темномагических проклятий во веки веков. А то накатит, накроет — и сам потом не поймешь, как вышло, что стоишь над трупом и пинаешь его ботинками под ребра. — Помнишь, куда обещал нас отвезти и кому передать? — кашель уже сжимал трахею, угрожая на следующем слове задушить долгим мучительным приступом.

— Смутно. Что-то про Антонинов вал было... Мы должны были кого-то дождаться и... да больше я ни орка лысого не помню! То ли потом сам напился, как свинья, то ли чем-то опоили! Проспал всё, о чем ты говоришь, а проснулся — голова вот такая, всё плывет, хоть сдохни. Вроде и должен был что-то сделать, а было оно во сне или наяву — хрен его знает. Туман, и всё.

— Наяву! Наяву! — угрожающе подкашливая, Сириус кивнул кудлатой головой. — И обчистил мамашин дом — наяву. И продал награбленное кому-то — наяву. Урод ты, брателло, ох урод!

— Что ж, как тебе надо, ты — к этому уроду "спаси-помоги"?! — осмелел Флетчер, понимая, что экзекуции уже не будет, и выползая из пыльного угла. — Гавкаешь тут почем зря, — он трясущимися руками вытянул из пачки в нагрудном кармане папиросу и жадно прикурил от вспыхнувшего на кончике палочки пламени.

— Примета плохая, — с осуждающим видом проследив за его движениями, буркнул Блэк.

Мундунгус хмыкнул:

— У маглов набрался, что ли?

— Про маглов не знаю, а прикуривать от палочки — плохая примета. И заткнись. А снилось тебе тогда что-нибудь?

— Когда?

Блэк почувствовал, что вот-вот вызверится по второму заходу:

— Когда встречу проспал, Флетчер, снилось тебе чего-нибудь?! Кончай дурака врубать, допросишься! — палочка так и рвалась в ладонь.

— Да не снилось ничего мне, Мерлин и вся его родня по матери! — вор судорожно затянулся, всосав в себя дым и спалив одной этой затяжкой половину папиросы. — А может, и снилось, но с каких херов я через столько времени тебе что-то вспомню?

Пепел осыпался на вытертый от старости ковер.

— Тогда вспоминай не то, что "через столько времени", а недавнее — когда дом на Гриммо чистил. Когда это было? Два? Три года назад? Я сбежал и первым делом туда ткнулся, а там как после налета саранчи. Хорошо, Кричера дозвался. Хоть он и унылое говно, а всё равно сдал мне тебя. Потому что я ему хозяин. Рассказал, как ты, хлюздапёр во все щели драный, в дом влез, как повыволок оттуда всё, до чего дотянулся загребущими пакшами! И как деру дал, теряя тапки. Чего напугался-то, гнида ты перхотная?

— Помнить бы еще...

— На кой ляд тебе были нужны чужие воспоминания? Ну брал бы все эти цацки, какие из них не прокляты...

— Чтобы у Вальбурги — да не проклятые цацки? Шутишь? Я, видать, и бросил там половину оттого, что раскодировать их не смог.

— Чтоб тебя самого кто закодировал, плесень ты рыжая. Зарекался я с дрянью вроде тебя водиться после Хвоста, но нет, жизнь не учит...

— Какие воспоминания? В смысле — в чём они были?

— В черном флаконе.

— Не. Не помню. Ни флакон, ни как стащил... Может, соврал он, Кричер-то твой?

— Он бы сам себе после этого столовой ложкой уши с языком отпилил! Совсем ты, Курилка, тупой дурак?!

— А ты сходи и проверь. Может, он как раз уже немой и безухий, и фамильное серебро попортил...

— Всё фамильное серебро ты, падла, кому-то спустил!

— Ладно, погоди, дай подумаю, неспроста же я оттуда сбежал...

Блэк запасся терпением — всем, на которое только был сейчас способен — и, катая желваки, уставился на впавшего в медитацию Мундунгуса. Очень хотелось выбить ему пару-тройку передних зубов и превратить затем в крысу, чтобы сдох, гад, от голода. Но мерзавец еще мог пригодиться в будущем с его связями в определенных кругах. Второй случай на памяти Сириуса, когда факультет Гриффиндор выпускает из своих стен эдакую мразь. Вот и верь после этого Шляпе! Нюнчик, конечно, параноик отпетый и часто разводит панику, где не надо, но приходится согласиться: кое в чем он бывал прав. Чаще, конечно, пальцем в небо, но вот иногда, как с Петтигрю и этим вот подобием хомо сапиенс...

— Короче, можешь хоть веритасерума мне налить, дружище, но то же самое и услышишь: ни хрена я не помню. Вот ты мне с сегодняшнего дня точно в ночных кошмарах будешь сниться. Нагрянул, устроил дебош... Всё вам, Блэкам, всегда с рук сходит... М-мажоры...

* * *

Гадюшник, в котором с таким трудом был найден Флетчер, Блэк покинул крайне раздраженным. Напоследок зловеще посоветовав ему беречь себя и впредь с оглядкой переходить любую дорогу.

Кто бы то ни был, он изъял важный козырь из рук вора, а затем качественно поработал над его памятью, удалив все воспоминания и о сделке, и о том, как воспоминания в черном флаконе достались Курилке. И если бы они не принадлежали самому же Снейпу, Сириус всерьез мог бы заподозрить во всем этом зельевара. У Блэка не было способностей к легилименции и окклюменции, поэтому он слабо представлял себе границы возможностей псиоников. Но всё-таки и по личным наблюдениям, и по рассказам Лили, и по воспоминаниям умирающей в клинике миссис Снейп он знал, что Нюнчик успешно владел этим искусством — может быть, даже настолько, чтобы оказать значительное сопротивление Дамблдору. Понятно, что сознание вонючки-Мундунгуса нельзя было пытаться сравнить с сознанием Старика, но даже и для того, чтобы взломать, а затем исказить память такого недоумка, требовались определенные навыки. При условии, что мощными легилиментами становятся считанные единицы, у Блэка на этот счет имелись всего две кандидатуры. Поскольку Нюнчик до сих пор не кинулся к своему отпрыску с распростертыми объятиями (хотя Бродяга отчетливо помнил его и в роли папаши, пусть не демонстрирующего перед каждым встречным-поперечным свои привязанности) и не разнес в гневе Хогвартс, начиная с башни директора, оставался самый печальный вариант. То есть — до хранилища воспоминаний Снейпа о 1980 годе добрался Дамблдор, и что из этого выйдет, известно одним оракулам...

Оракулам... Кентаврам, что ли? Эхе-хе... Этим-то, может, и известно, но так не поделятся ведь ни с кем из людей, расисты непарнокопытные!

Блэк присел на какой-то ветхий ящик в узком промежутке между домами, отправив на разведку иллюзию-двойника и дожидаясь его донесений.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пришедшие на ум кентавры потянули за собой мысль о Хагриде и воспоминания о встрече с Прозерпиной Умбрасумус, которую организовал добряк-полувеликан в начале весны. Ну, не то чтобы организовал встречу именно им с Сириусом — всё же ни у него, ни у Блэка не было четкого представления о том, как воспримет профессор беглого преступника. Поэтому анимаг остался в своей собачьей аниформе, а Рубеус представил его заглянувшей на огонек гостье как одного из множества своих питомцев. И никаких подозрений это не вызвало.

Но вот сама Прозерпина выглядела встревоженной. Она повела разговор издалека, с оглядкой. Понизив голос, поинтересовалась у Хагрида, кто подсунул ему те пробирки для исследования, стоило леснику спросить, что вышло с его посланьицем. Подученный Сириусом, тот ответил, мол, не могу об этом говорить, связан клятвой. Женщина встрепенулась: "Тогда, быть может, мне стоит обратиться за помощью к директору?" И Блэк понял, что результаты превзошли все его ожидания, потому что, идентифицируй она по предоставленному материалу Джеймса и Лили, такого беспокойства в поведении Леди Самурай не было бы и в помине. Эх, как жаль, что ему отведена по роли единственная возможность — лежать на подстилке рядом с посапывающим Клыком, делать вид, будто дремлет, и помалкивать! А Рубеус, что греха таить, звезд с неба не хватает и гнать отсебятину после всех предупреждений Блэка не посмеет.

Нет-нет, покачал головой полувеликан, почесывая вновь отрастающую бороду, обращаться к профессору Дамблдору покамест не нужно. Зачем, дескать, беспокоить начальство прежде времени. И, кажется, Умбрасумус была с ним согласна. Но что она там выявила, разумеется, не сказала. Попыталась еще уточнить, где были добыты фрагменты останков, но лесник только глазами захлопал: про останки Сириус не заикался. Хорошо хоть не ляпнул, что не имеет представления о содержимом склянок. Судя по выражению лица профессора, та зареклась впредь принимать хоть что-то из рук неразборчивого Хагрида.

Как только она за порог, Блэк перекинулся обратно, схватил палочку и, оставаясь голым, заколдовал маленький кусочек пергамента. Превратившись в мизерный самолетик-оригами и впитав в себя каплю сознания хозяина, как это обычно происходило с иллюзорными копиями, пергаментный клочок вылетел из сторожки, догнал уходящую Прозерпину и, нырнув в складки ее мантии, надежно закрепился под капюшоном. На мгновение она насторожилась, почувствовав присутствие дополнительного, пусть и совсем легкого, магического поля. Остановилась. Повела палочкой вокруг себя, очерчивая контур. Прочла заклинание "пепельников", основанное на принципе Фините Инкантатем, только сложнее, однако носитель личностной копии Блэка таким античарам подвержен не был. Всё-таки не зря же Сириус считался самым перспективным учеником МакГонагалл. Пока профессор колдовала, магический фон пергаментного голема успел ассимилироваться с ее собственным, темной магии в нем не было ни на гран, и женщина успокоилась.

— Толкни меня, если почуешь дементоров, — засовывая руки в рукава своей рубашки и застегивая пуговицы, тем временем предупредил Хагрида Блэк. — Они не должны так быстро меня вычислить, но чем тролли не шутят...

Ему нужно было взять "самолетик" под свой полный контроль, если он не хотел упустить ничего важного. А чтобы сделать это, необходимо сосредоточиться, как на техномагическом поединке, и тело останется практически незащищенным. Лесник крякнул, но понятливо кивнул. Блэк погрузился в транс и перенесся вслед за трансгрессировавшей Прозерпиной в Мунго.

Однако и тут ему не повезло: у профессора нашлась целая куча дел — каких угодно, только не в лаборатории. Да и с чего он вообще взял, что Умбрасумус кинется пересматривать результаты уже проведенных анализов? Наверное, перечитал дешевых магловских детективчиков, последние пару месяцев прячась на чердаке Тисовой, 4. В них обычно самый важный свидетель всегда бежал туда, куда нужно, чтобы польстить читательскому самолюбию (или же, напротив, пустить читателя по ложному пути). А времени у Блэка было в обрез. Очень скоро его хватятся ищейки-дементоры, и по их появлению у ворот авроры, патрулирующие Хогвартс, тут же поймут, что сбежавший узник Азкабана проник на территорию. Исчезнуть он успеет, но Хагрид будет скомпрометирован и дорога в домик лесника навсегда заказана. Поэтому пришлось торопиться.

Блэк аккуратно открепил "самолетик" от капюшона Прозерпины и придал ему форму фантома — даже если кто-то случайно и столкнется с привидением, переполоха это не вызовет. Мало ли по Мунго шляется всякого сброда, там каждый день кто-нибудь дохнет, да и в мортуриуме наверняка тесно от постояльцев, не всегда согласных тихонько лежать, не отсвечивать и не просвечивать. Кабинет Умбрасумус он нашел благодаря Франки, который охранял дверь и глубокомысленно чесал зад.

— Ур-р-р? — вопросительно прорычал зомби, но Сириус не будь дурак поскорей зашвырнул клочок пергамента в щель под дверью; полагаясь на общую охрану Мунго и на внушительного дворецкого, профессор не обременяла себя запиранием кабинета какими-то спецзаклятиями. И зря. При случае нужно дать ей знать. Будь на ее месте Нюнчик, "самолетик" был бы испепелен еще на подлете, а сам Блэк свалился бы с табурета Хагрида и долго потом залечивал магически приобретенный фигнал под глазом. В лучшем случае фингал...

Поторапливая посыльного, Сириус начал осматривать лабораторию и рабочий кабинет Прозерпины в надежде зацепить хоть какую-нибудь ниточку. И наконец ему, кажется, повезло: одна из старых подшивок "Магического репортера", в прежние времена — конкурента "Ежедневного пророка", ныне упраздненного издания, выделялась массивностью среди других документов на столе. Между страниц одного из номеров был вложен нож для вскрытия конвертов. Открыть подшивку силами своего бумажного посланника Блэк не мог, и надо было срочно придумывать выход из положения. Он был очевиден, Сириусу совершенно не нравился, но другого не оставалось. Тогда самолетик снова выпорхнул в коридор и, прилепившись к штопанному затылку инфернала, ввел сознание анимага в набальзамированный мозг. Какими мерзкими ощущениями сопровождалось всё это действо, Блэк предпочел бы забыть сразу после выхода обратно.

Убедившись, что Умбрасумус пока не спешит вернуться на рабочее место, он заставил кадавра войти в помещение. Грубыми, негнущимися руками мертвеца открыл и перелистнул подшивку газет. Искомая страница относилась к ноябрьскому номеру за 1981 год, самому первому номеру месяца. "Репортер" выразил тогда скепсис по поводу объявленного Минмагии праздника в честь победы над Волдемортом, что со временем, вероятно, и повлекло его окончательное закрытие. "Репортерцы" позволили себе в том числе и разместить колдографии темнейшего мага, и не просто разместить, но и сравнить два варианта одного и того же снимка, поставив их рядом (ниже, после нескольких колонок текста статьи, находились фото Лили и Джеймса, правда, порознь, да еще и в школьных мантиях). Вариант Тома Реддла слева выглядел как нормальный, даже можно сказать — красивый — мужчина среднего возраста, жгучий брюнет с несколькими прядками седины в зачесанных ото лба волосах, приятными чертами лица и высокомерным огненным взглядом, без всякого намека на пошлый багрец, которым щеголял заметно измененный портрет всё того же Реддла справа. Второй Реддл действительно был Страшилой, каких еще поискать. Мало красных глаз — подобное получалось на некачественных полароидных фотографиях маглов из-за неправильной вспышки, — так какой-то умелец исказил его черты, и былой красавец мутировал в какую-то уродливую змееподобную тварь с приплюснутым носом и акульими клыками. Хотя каким-то чудом оставался узнаваем. Правда, подпись под этими изображениями назидательно гласила о вреде темной магии, которая искажает саму человеческую природу внешне и внутренне. Так на пачках магловских сигарет подписывают предупреждения о раке легких. И только Сириус знал, что "правого" Реддла не существовало в природе никогда, но если бы он и существовал, то вряд ли отличался по внешнему виду от обычных людей. Самое страшное всегда скрывается внутри, смерть Кощея — она под красивой скорлупой... А еще в этой статье писали, что труп Того-кого-нельзя-называть бесследно исчез после нападения Волдеморта на Гарри Поттера ("аннигилировал", как выразился тогда отец нынешней преподавательницы Хогвартса, профессор магической астрономии Аврелий Синистра, которого попросили дать комментарий по поводу случившегося в Годриковой Впадине). Блэк отметил, что словосочетание "бесследно исчез" было подчеркнуто на странице чем-то твердым — возможно, кончиком Прозерпининой палочки или всё тем же ножиком для разрезания бумаги.

Голоса в коридоре заставили его второпях замести следы — вспыхнув, рассыпался невесомым пеплом "оригами", а Франки, урча и недоуменно озираясь, потащился к выходу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Иллюзия-разведчик вернулась с докладом, что путь свободен и ничего подозрительного ей в Лютном не повстречалось. Блэк поднялся с ящика и легким пассом палочки растворил двойника в воздухе. Как же осточертело всё время скрываться, заметать следы и на каждом шагу ждать поимки или дементора! Как хотелось снова удрать на континент и продолжить спокойное существование, затерявшись среди европейских маглов! Когда-нибудь анимаг поступит именно так... когда-нибудь... если повезет. Если он сможет заставить прозреть этот вывернутый наизнанку мир, а потом утащить отсюда всех, кто был ему дорог.

Это утопия.

Они все смогут прозреть, только объединившись и доверяя друг другу. Но тут проблемка. Вид "хомо сапиенс" — что маглы, что маги — никогда не умели доверять и объединяться. Объединяться не для того, чтобы "дружить против кого-то" и тем самым поддерживать заведенный порочный уклад. Когда-то юный Сириус наивно полагал, будто уклад Дома Гриффиндора выковывает именно тех сверхлюдей, которые спасут мир и всех породнят. А кто не хочет родниться, тех настигнут и всё равно породнят. И его не остановил даже ультиматум суровой матери. Когда же Блэк понял, что реалии сводятся к перманентной междоусобице кланов и локальной грызне между Пожирателями Смерти и Прожигателями Жизни, ком его ошибок вырос уже с Джомолунгму. Так было почти у каждого, остаться в стороне не получалось при всем желании. И эти комья тянули на дно, словно булыжники, привязанные к шее.

Да, да, такой была сраная утопия, о которую обломали зубы сотни и тысячи долбанных революционеров с огнем в груди и скипидаром в заднице. Суровая реальность потешалась над идеалистами. 1981 год в Магической Британии ознаменовался новым, и на этот раз уже полноценным витком гражданской войны, где все были против всех и каждый сам за себя — даже те, кто прикрывались красивыми лозунгами о всеобщем благе и взаимовыручке: покуда планктон воодушевленно укладывался штабелями, вымащивая собственными трупами дорогу в Вальхаллу, руководители — регенты — вели затяжные партии, где главной ставкой был безраздельный контроль над преемником. Над неразумным существом, которое еще много лет будет формироваться, чтобы вступить в законные права. Или не вступить (немногие знали об этой маленькой оговорке, немногие).

И всё-таки... Сириус вздрогнул, уже боясь надеяться, чтобы не сглазить... Всё-таки оставалась совсем малюсенькая вероятность существования какого-то, не известного Блэку, третьего легилимента. И робкая надежда выражалась в том, что им мог быть сторонник, а не кто-нибудь из "Вкушающих Погибель" типа Питера Петтигрю или другого мастака по-быстрому собрать бонусы в этой временно замороженной Дамблдором бойне.

* * *

Та ночь в лазарете была полна кошмаров. После ухода Снейпа Гарри с трудом удалось заснуть, но ненадолго. Бедный Акэ-Атль очнулся и начал стонать. Прибежала мадам Помфри, сменила капельницы, добавила что-то в капельницы, убрала капельницы... Поколдовала за ширмой. Шаман притих.

Поттер не заметил очередной переход в сон, ему просто показалось, что в их палату стремительно вошел высокий и статный мужчина в темно-зеленой средневековой одежде с высоким воротником, подпиравшим затылок, едва заметной проседью в смоляных волосах и едким взглядом больших и выразительных, как у персиянина, глаз...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Нарядные ножны из черной кожи и орнаментом из черного бархата, неисчислимая россыпь серебристых заклепок, точно пуговиц на сюртуке ненавистного преподавателя... лаконичная, но изысканная чеканка у самой рукояти — и простой, невзрачный и тонкий клинок хищно изогнутой смертоносной стали, что сверкнула в руке любимого ученика...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Верни мне мою память! — зарычал вошедший на Гарри; голос его, низкий и звучный, в другое время мог бы считаться приятным, но сейчас внушал только ужас. — Ты скажешь мне, куда спрятал ее, гаденыш!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Том, я прошу только об одном: наложи на него Обливиэйт!"

"Ха! Ну не-е-ет!"

"Пожалуйста! Пожалуйста, заставь его забыть это, и только это. Больше ни о чем и никогда я тебя не..."

"Не-е-т. Вы оба будете помнить!.."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Я не понимаю, о чем вы, сэр! Я действительно...

— Р-р-р-рас-с-спинаю!

С конца его странной, словно бы суставчатой палочки сорвался алый луч. В паре дюймов от тела мальчика луч разделился на пять нитей. Первая ударила в шрам на лбу, заставляя запрокинуть голову от приступа колючей боли. Две другие пронзили ладони, и руки поневоле раскинулись в разные стороны, между тем как изнемогающие от предсмертных судорог мышцы, напротив, стремились прижать конечности к туловищу, чем доставляли ему еще больше мучений. Четвертая врезалась слева под ребро, и жидкий огонь охватил грудь и подвздошье. И, наконец, пятая проткнула наложившиеся друг на друга ступни, пригвождая их к полу, будто коллекционного мотылька, тогда как исходящее страданиями тело выгибалось дугой на каменных плитах...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мистер Поттер! Мистер Поттер, да очнитесь же!

Пощечины были столь незначительны по сравнению с этой пыткой, что Гарри открыл глаза лишь тогда, когда мадам Помфри уже взмокла от усилий, приводя его в чувство, а рядом суетились две ее помощницы, явно поднятые по тревоге и одетые как попало. Мертвяк, который примчался на помощь хозяину и, наверное, позвал целителей, сидел на спинке соседней кровати и раздавал бесценные указания.

— Что у вас болит? Почему вы так кричали? — накинулась на мальчика колдоведьма.

— Всё, — прошептал Гарри, часто моргая и наслаждаясь избавлением от боли, которая быстро ослабила тиски и вскоре совсем отпустила. — Но уже прошло...

— Вам что-то приснилось? — строго спросила Помфри, вливая в него успокоительную настойку. — Очень странно, я ведь давала вам слабый раствор Сна-без-сновидений... Возможно, надо было послушать профессора и увеличить дозировку...

Потом опять была череда снов и пробуждений из-за Акэ-Атля. На рассвете Шаману стало лучше, и все наконец получили возможность поспать. Позже приятель рассказал Гарри, как Кематеф едва не отобрал его душу во время схватки и как трое магов, призвав на помощь деда-шамана, целую вечность отбивали мальчишку у твари: дед — в тонком мире, Макмиллан, Снейп и Малфой — в материальном.

— Прикинь, меня спасал отец Драко! — всё никак не мог свыкнуться с этим фактом Куатемок. — Между прочим, они выглядят очень интересно, если смотришь на них оттуда. Мистер Макмиллан вообще не человек...

— А кто? — спросил Гарри, ощутив, как вздыбились волосы на загривке и мороз пробежал по хребту.

— Он вроде тени зверя. Териантроп...

— А Снейп, поди — змей еще хуже Кематефа?

— Снейп — вообще как всегдашний Снейп: черный весь, только в капюшоне. И когда голову поднимает, оттуда, из-под капюшона, вместо лица — что-то светящееся, ослепнуть можно. Как будто нарочно, чтобы с толку сбить. А мистер Малфой как вода. То водопад, то ливень, то волна, то лед, то пар — не поймешь его. Только когда я словами сейчас это рассказываю, всё не так, как там их чувствовал. Это нельзя словами объяснить, получается неправда. Вот Луна поняла бы...

Сама же Луна, когда ей рассказали, какой переполох наделало ее исчезновение, так и не смогла вспомнить, почему осталась в сторожке. Припозднилась из-за ливня, а потом, когда дождь прошел, сама не заметила, как заснула.

Нелегко далось Гарри признание Гермиониной правоты. Но он взял себя в руки, уткнул взгляд в пол и на одном дыхании повинился перед мисс Всезнайкой, признавая свое поражение: "Извини, я протупил. Ты не зря подозревала, что Миртл меня разводит! Она сама призналась, что нарочно тогда придумала историю с этим взглядом, чтобы я стал считать себя всемогущим и полез хоть к черту в пасть". Вместо того, чтобы ликовать и злорадствовать, Ржавая Ге вдруг мягко ему улыбнулась, совсем не по-грейнджеровски обняла, чуть задержалась, когда Гарри вдруг всё понял и робко ответил на этот странный порыв, и только потом отпустила. Было в этом что-то такое взрослое, великодушное и дружеское, что им не понадобилось никаких слов. Зато потом она со смехом рассказывала, как пыталась удержать от подвигов Рона, свихнувшегося от тревоги за братьев, как до посинения спорила с ним под портретом зевавшей Полной Дамы и смирилась с мыслью, что придется ей всё-таки сопровождать упрямого товарища, чтобы не наломал дров. Наблюдая ее смятение и жеманно прикрывая губы громадным веером, портрет утешил: "Привыкай, деточка! Мужчины в любом возрасте — уж такие дураки!" И Дама открыла им дверь. И они выдохнули и пошли. И стоило рыжим высунуться в коридор, их тут же перехватили Тонкс и Филч, так что в результате оба гриффиндорца заработали под конец года серию отработок у завхоза.

В свою очередь Поттер рассказал ей о том, как его спас от Авады Добби, и девчонка на радостях предложила начать кампанию по избранию крутого эльфа президентом домовиков Хогвартса.

— Да ладно, ну какой из Добби президент! — засмеялся Гарри. — Ты его видела?

— Если так рассуждать и разглядывать, то какой президент из любого президента?! И чем Добби хуже? Сначала ты в наволочке, а завтра глядишь — и в политике! Добби заслужил свою свободу и мировое признание! — возразила она, но Поттер поспешил скорее замять тему, пока эта идея не укоренилась в изобретательной голове гриффиндорской отличницы. — Кстати, а чей он домовик? Школьный?

Гарри пожал плечами. А ведь и правда, Добби так и не признался ему, где служит. Значит, хогвартский. Скорее всего.

Потом они услыхали об отставке профессора Локхарта. Гарри бросился к нему в кабинет, однако бывший профессор ЗОТИ повел себя странно, прикинувшись, будто едва его узнает. И то ли притворялся он, как всегда, в высшей степени искусно, то ли в самом деле что-то с ним было не так, но разговора не получилось. Взгрустнула и Гермиона. Оказывается, у них со златовласым притворой был общий проект, на который оба возлагали большие надежды.

— Помнишь, я всё время жаловалась, что искать нужные сведения в нашей библиотеке — гиблое дело? Акцио таким образом не работает, а мадам Пинс столько не живет, чтобы знать каждую книгу по содержанию. И даже у колдуний память не резиновая. Однажды я несколько часов кряду промучилась с поиском вспомогательной литературы в зале маганализа, пока туда не заглянул профессор Локхарт. Вдвоем мы всё же нашли то, что мне было нужно по заданию Вектор, и в конце концов профессор предложил мне разработать систему чар, чтобы совершать поиск по маске...

Сев на любимого конька, Грейнджер завалила Гарри подробностями, из которых он понял только суть: они с учителем почти создали сеть заклинаний, которую хотели назвать "Факториалом 70" (ну конечно же, идея с названием принадлежала ей — кто бы еще, кроме Гермионы, так отважно полез в математические дебри?). Правда, пока "Факториал" работал некорректно: запросив информацию, ты рисковал оказаться похороненным под кучей фолиантов, в которых просто присутствовало искомое слово или словосочетание, а насколько оно отвечает условиям твоей заявки — неважно. И это никуда не годилось. Выкапывая друг друга из книжных сугробов и залечивая ссадины и ушибы после каждого неудачного эксперимента, преподаватель и студентка всё же не теряли запала найти решение — и вот тебе на! Как только всё стало получаться, он решил уйти с должности и даже не оставил ей перед отъездом слов напутствия, как будто совершенно забыл о проделанной работе! Сказать, что Гермиона обиделась, — это не сказать ничего. Джинни по секрету призналась брату, а тот уже — другим в их компании, что гордость факультета даже разревелась со злости в девичьей спальне и чуть было не сожгла все записи и расчеты, которые они делали с профессором в течение многих месяцев. Правда, потом одумалась, буркнула "Ну и пусть, я и без него всё сделаю!" и аккуратно сложила пергаменты обратно в тубус.

— Уж лучше бы она провела кампанию для Добби... — вздохнул Гарри.

Корнер и Голдстейн назвали ее психанутой, а Луна вообще не стала тратить времени на чепуху, сразу пошла, отыскала подругу, заболтала и увела погулять у озера. И, что самое невероятное, не просто увела — они улетели на метлах; проще было встретить на Трафальгарской площади инопланетный корабль, чем по собственной воле севшую на метлу Гермиону. Только Куатемок выглядел каким-то мрачным, но уж точно не из-за увольнения Локхарта.

Потом они той же компанией, что навещали туалет Миртл в тот памятный февральский вечер, пытались разгадать секрет записной книжки, найденной Гарри в останках Миртл.

— Может, там отродясь ничего и не было? — сдался Куатемок, зевая и таращась на пустые желтоватые страницы. — Если на нем даже Апарекиум не срабатывает!

— Апарекиум — стандартное заклинание, — возразила Гермиона, — а здесь явно какой-то хитрый подвох. Я не верю, что в руки трупа засунули бы пустую тетрадку.

Мертвяк удовлетворенно каркнул на плече у Гарри и взъерошил перья. Шаман покосился на него, как будто ворон мог дать более удачную подсказку, чем Грейнджер.

— А кто засунул? — спросил Акэ-Атль.

Гарри и Луна слушали их пикировку молча, не вмешиваясь, а Уизли в конце концов не утерпел:

— Наверное, кто убил, тот и засунул. Зачем-то. А убил какой-то Том, и все это было сто лет назад.

— Не сто, а только сорок шесть, — Грейнджер всегда отличалась точностью, но мальчишки, не исключая Поттера, ее не поддержали и возмущенно отмахнулись:

— Какая разница! Так и так его уже не найти. Может, он давно умер или сидит в тюрьме?

— А почему же ты не рассказал об этом министерским? — спросила она Гарри. — Пусть бы они искали этого Тома и расследовали убийство. Там бы уж точно смогли проявить записи!

Поттер смутился. Он сам с трудом мог бы объяснить, что удержало его язык от малейших упоминаний о дневнике. В то, что это был дневник того самого парня, как предположил Рон, Гарри не верилось: с какой стати убийце оставлять такую улику на теле жертвы? Но он точно помнил этот шипящий голос, который настоятельно попросил его заткнуться, стоило их разговору с чиновниками подойти к опасной черте. Этому голосу вторила и фраза Снейпа: "Будьте добры в разговоре с ними сначала думать, а потом отвечать". И юный, но скрытный когтевранец ограничился рассказом о василиске и о мумии Миртл, а также о героическом противостоянии раненого профессора Локхарта бандитам, которые выпустили змею-убийцу из Тайной комнаты.

А потом все разъехались на каникулы. Гарри с Луной добирались до Оттери-Сент-Кэчпоул в компании с шумными Уизли, а на развилке деревенской дороги пообещали Рону проведать Нору в ближайшие пару недель.

Мистер Лавгуд выглядел нездоровым. Его глаза сильно ввалились в глазницы и тускло блестели угасающим светом. Он обрадовался приезду ребят и немного оживился, но как же часто мальчик ловил на себе и на Луне его осторожные, полные тревоги взгляды! Иногда это было даже страшно. Отец подруги знал что-то, чего не знали они, но берег их от этих известий. Потом он попросил помощи дочери, и они куда-то уехали — Ксенофилиус туманно пояснил, будто хочет показать Полумну какому-то хорошему целителю.

Предоставленный себе, Гарри перечитал всё, что смог раздобыть в незапертых шкафах библиотеки Подлунной башни. Затем — разобрался наконец-то с репеллером для садовых гномов, заменив гудящую пластинку, которая вышла из строя еще прошлым летом, на новую, и теперь она завывала, имитируя вздохи и стенания альраунов. Так сама собой и подошла очередь Норы Уизли.

Джинни всё еще дулась на него за школьные проступки, а вот Рон обрадовался, что теперь есть с кем размять мышцы. Он совместил правила магловского футбола и магического квиддича, поэтому теперь обычный резиновый мяч летал по воздуху, а мальчишки, сидя на метлах, пинками загоняли его в воздушные кольца вместо наземных ворот.

— К тебе уже прилетала школьная сова? — поинтересовался Уизли во время передышки, подставляя раскрасневшееся пятнами лицо под дождевые струйки.

— Нет, а должна?

— Ну вообще к опекунам должна, но коль уж ты у Лавгуда, то, значит, сюда. Профессор Умбрасумус собирает группу в Музей Магии в августе. Пойдешь?

— Ты еще спрашиваешь! Конечно!

Рон скептически усмехнулся:

— Рано радуешься. Не знаю, как Прозерпина, но Бинс был кошмарным экскурсоводом... буэ-э-э! — он сделал вид, будто хочет засунуть два пальца себе в глотку.

— Ты что, ходил уже туда?

— А кто моим мнением интересовался? Конечно! — Уизли скривился, как от сжеванного лимона. — Правда, до сих пор удавалось куда-нибудь свинтить с Фредом или Джорджем примерно после третьего зала...

— Ну, я всё равно пойду.

Рон фыркнул:

— Да и я пойду, куда тут денешься... Это они только для вида сову присылают, ну а с моими предками от этого похода вообще никто не отвертится. Меня туда с пяти лет таскали...

Дождь перестал, и их почтила своим присутствием Джиневра, изнывавшая от безделья и только поэтому наступившая на горло собственным принципам. Но Гарри она по-прежнему отвечала с вызовом, как капризная малолетка, чем разозлила брата, но у самого Поттера вызвала только ухмылку.

— Джинни, будешь продолжать — сиди дома! — наконец рявкнул Рон. — Заколебала!

— Ладно, не буду, — подозрительно легко смирилась девчонка, тайком кидая взгляд в сторону гостя и делая круг на метле. — Ой, мама обедать зовет! — она ткнула пальцем в сторону двух прошлогодних стогов, которые мирно догнивали у диких зарослей на кромке поля.

С той стороны к ним неспешной рысью трусила коротконогая рабочая лошадка, серебристым свечением похожая на призрак. Патронусов взрослых магов Гарри уже видел, только не знал, что у миссис Уизли именно такой. Остановившись напротив ребят, кобылка голосом тети Молли официально пригласила к столу "вас обоих... и, конечно, Гарри", на последнем слове не выдержала и расплылась в широкой лошадиной улыбке. Джинни улетела вперед, а Рон слегка придержал Поттера за рукав:

— Сестрица к тебе того... немного неровно дышит. Только ты смотри не проболтайся, а то она меня убьет.

Гарри удивленно вскинул брови: даже зная девчачью непоследовательность, никогда бы ее не заподозрил. Проще поверить в нежные чувства к нему со стороны Гермионы — и многие думали именно так, поддразнивая странную парочку. Но гриффиндорец кивнул, мол, не сомневайся. Поттер всё равно не слишком-то поверил в свой успех у Джинни, но сказал, что тогда ее можно будет взять в разведку.

— Зачем? — не понял Уизли-младший.

— У маглов есть такая поговорка.

— Я бы не стал. Плохо ты ее знаешь! Вдруг мы в плен попадем, а она нам всё удовольствие от разведки и от плена испортит...

За столом уже сидела вся рыжая семейка, исключая самого старшего из братьев, а с места близнецов доносились преувеличенные ахи и охи — это Фред с Джорджем незадолго до ланча опять испытывали свое очередное изобретение, но что-то, как всегда, пошло не так. В результате их физиономии переливались всеми оттенками малахитового месторождения, а уши выросли до размеров воронки Жестяного Дровосека, причем у одного они были больше, чем у второго. Будь здесь Луна, она навсегда бы уверилась в существовании своего инопланетного Зеленового Туво и его собратьев, а Джинни дразнилась: "Два лягуши отрастили уши". Миссис Уизли, пересыпая любезности в отношении гостя окриками в адрес непутевых сыновей, рассказала поучительную историю о том, что как бы плохо тебе ни было, всегда есть кто-то, кому еще хуже.

— Когда я еще училась, — начала она издалека, делая вид, будто не замечает кислой мины Перси и Рона, слышавших эту присказку уже раз сто, и дочери, утомленно заводящей глаза к потолку, — у нас с девочками был свой тайный уголочек в факультетской гостиной — ну, под гербом, за рыцарями, вы знаете...

— Гарри еще не знает, — промычал мистер Уизли, вчитываясь в свежий номер "Придиры" и прихлебывая чай из старой кружки "Артуру от Молли", — расскажи ему.

— О, Мерлин! Папа!!! Ну ты-то хоть!.. — сквозь зубы полубеззвучно взмолились Рон и Джинни, однако миссис Уизли с концами унеслась в свою бурную юность, где они собирались с подружками в этом закутке за доспехами в гриффиндорском общем зале (Гарри примерно представлял себе, где это) и жаловались друг другу на неудачи.

— Мы называли эту комнатушку Нюнилкой. И была среди нас девочка, Абигайль, которая всегда молчала, только слушала наше нытье. Мы скулим-скулим, а она молчит и слушает. Мы ей — эй, а тебе разве нечего сказать? Давай, пожалуйся, мы же для этого здесь! Но она только улыбалась и качала головой.

Потом Молли и ее подружки узнали, что родной брат той девочки в детстве переболел драконьей оспой, выжил, но начались осложнения на мозге, и с каждым годом ему становилось только хуже. Природа одарила беднягу несметной колдовской силищей, а научить его контролировать стихийные выбросы было невозможно. Отдавать его в Мунго родители не хотели, прятали в специальной комнате, но он всё равно пару раз в год, когда особенно был не в себе, обращал дом в руины. Когда Абигайль уезжала на каникулы, она не знала, в каком виде застанет свое жилище, и не знала, вернется ли обратно целой и невредимой.

— После этого мы перестали посещать Нюнилку, — со вздохом подытожила миссис Уизли. — Но Абигайль была уверена, что есть кто-то, кому хуже, чем даже ее семейству...

Не успел Гарри посмотреть на ее назидательно вскинутый перст и обдумать идею, по какой логике проблемы брата Абигайль или еще чьи бы то ни было нужно уважать больше собственных, как со стороны мистера Уизли послышалось невнятное восклицание, а потом — тирада:

— Вы только послушайте! "Выпустила василиска из Тайной комнаты"! — он зачитал еще несколько абзацев. — Интересно, кого же они подразумевают под этой девочкой?!

— Э-э-э... Миртл? — озадаченно спросил Фред, радуясь, что мама наконец-то закончила свою лекцию, а сестра отвлеклась от их с Джорджем ушей и окраса.

— Но речь идет о живой студентке!

Все переглянулись. В это время в двери Норы робко постучались, и с порога донесся серебристый голосок нараспев:

— Кажется, ваш упырь снова потерял в саду свою нижнюю челюсть!

В комнате возникла белокурая живая студентка с чьей-то костью в тонких пальчиках. На чердаке тем временем зашумело, по лестнице, ковыляя, спустился уизлевский домашний дохляк, отобрал у Луны деталь своего скелета и, что-то буркнув — не то в благодарность, не то "чтоб вы все сдохли", — утащился обратно наверх. Миссис Уизли хмыкнула, пожимая плечами и наполняя похлебкой еще одну миску:

— Угощайся, детка! — а потом так посмотрела на мужа, что тот сразу понял, что к чему, и опустил журнал под скатерть.

— А где Мертвяк? — спросила Лавгуд, усаживаясь на скамейку возле Гарри.

— Черт его знает, с утра не видно. Вы давно приехали?

— Нет. К папочке должны приехать гости, а я пошла гулять, — будто проснувшись, она еще раз обмерила скользящим взглядом лица обитателей Норы. — Доброго дня! Фред, Джордж, а вам идет зеленый к цвету волос. Научите меня, как вы это с собой сделали? Я тоже хочу.

— Тебе не па-а-айдё-ё-ёт, дорогая, — манерничая, заявил Джордж, а Фред сделал вид, будто укладывает локоны и поправляет ресницы перед воображаемым зеркальцем. — Ты бла-а-андинка, тебе нужно синенький...

— Ну что ты, Джорджина! — толкнул его локтем брат. — Какой же ей синенький? Только розовенький!

Перси пробормотал под нос что-то крайне неполиткорректное, сгреб в охапку свою газету, тарелку с куском пирога, блюдце с чашкой и, не спрашиваясь, ушел наверх вслед за упырем.

— Детка, а папочка твой часто видится со своими корреспондентами? — елейным голосом уточнил Артур Уизли, заталкивая "Придиру" между своей спиной и спинкой стула.

— Не очень. А что? — пропела Луна, но так и не взялась за ложку.

— Любопытные ребята пишут ему статьи, — усмехнулся отец семейства, покачивая начавшей седеть и редеть, но всё еще огненно-рыжей шевелюрой. — Не припомню я среди штатных журналистов магических изданий такого, как Отмороженный заяц...

Девочка и глазом не моргнула:

— Папа иногда получает статьи по воздушной почте. И даже из других стран. Там, в выходных данных, он всегда печатает строчку о том, что мнение редакции журнала может не совпадать с мнением авторов статей. Он говорит, что это не противоречит внутреннему законодательству, если не содержит в себе дурных призывов.

Все переглянулись, и даже Артур наморщил лоб. Позже Гарри краем уха услышал от взрослых Уизли об опознании стиля и связях какой-то Риты, но к тому времени они с Лавгуд уже собрались уходить: всё-таки не каждый день в Подлунную башню наведываются гости, а там, ко всему прочему, после ремонта гномьей отпугивалки не мешало бы прибраться в прихожей...

Однако еще на подступах к саду они заметили, как что-то закопошилось в кроне дикого клена у окна дома. Скрытая листвой и старыми гроздьями семян-"вертолетиков", по веткам неуклюже прыгала крупная птица. На поверку она оказалась Мертвяком, который поспешил навстречу хозяину:

— Вы потише, там сейчас шеф школьных авроров с рейхсфюрером слизерюгенда!

Когда-нибудь эта птица докаркается, и Крэбб (или Гойл, без разницы) опробуют на ней заклинание Бомбарды...

— А ты что делал? — Гарри кивнул на клен и приоткрытое окно.

— Само собой, подслушивал! — возмутился ворон. — Есть что пожрать? Как нет?! Я тут на него ишачу не покладая крыльев, а он не мог Мертвустику даже пару траханных рыбешек поймать?! Так, убери немедленно палочку! Тебе нельзя колдовать на гражданке, босс!

— А о чем они говорят?

Троица спряталась в летней беседке, и, глядя на ребят свысока, Мертвяк приосанился.

— Не понял я. Треплются — ни о чем и обо всём... Я задремал со скуки, чуть с дерева не упал...

— А если я туда залезу, меня увидят... — Гарри покусал нижнюю губу. — Вот блин... Ну ведь неспроста же они приехали? Там точно Снейп, тебе не показалось?

— Ты сам понял, что сказал? Да если снейпы начинают мерещиться, это ж-ж-ж... диагноз уже... почти что! Хуже только чужие голоса в твоей голове...

Тут Луна решительно ухватила Гарри за руку и потянула за собой:

— Идем. Это окно папочкиного кабинета, а он находится как раз над типографией. И там я знаю одну лазейку.

Архитектура Подлунной башни и на первый взгляд, и на второй отличалась бестолковостью, но только теперь, поднимаясь из типографии вслед за Луной по какой-то лесенке в узком, будто печная труба, коридоре, Поттер до конца осознал — насколько. Распугав по дороге семейство летучих мышей, они очутились под крышей и через решетку круглого вентиляционного хода в кабинет мистера Лавгуда получили возможность наблюдать как на ладони всё, что происходило у рабочего стола.

В небольшом медном котле, установленном на подоконнике, что-то булькало, но хозяин с гостями окружили стол с видом стратегов, обсуждающих исход предстоящего сражения. О чем бы они ни говорили, чуть склонившись над бумагами, от Гарри не ускользнуло то пугающее сходство, что так роднило этих троих, абсолютно не похожих друг на друга, людей. Они отличались всем — цветом волос, глаз, чертами лица, голосами, характерами, поведением... И всего одна примета — преждевременная и глубокая морщина скорби, одинокой тонкой струной врезавшаяся в переносицу между бровями — сводила на нет их различия. Мужчины выглядели в точности так, как выглядят на похоронах близкие родственники умершего, которые пока не успели смириться с утратой. Им не хватало только траурных смокингов и цилиндров с черными лентами. Хотя одного Снейпа было достаточно, чтобы с лихвою соблюсти дресс-код сразу за всех собравшихся.

— ...если практиковаться, — как раз закончил он свою наверняка содержательную фразу и, не глядя, брошенным через плечо заклинанием отправил в котел уже нарезанный на доске лирный корень.

— Никогда не был в этом силен, — удрученно признался Ксенофилиус.

Мистер Макмиллан сказал что-то насчет небольшой степени сложности, но мистер Лавгуд возразил, что из уст "жрецов Кетцальбороса" это звучит насмешкой. Жрецов Кетцальбороса? Гарри уже где-то слышал это название, но сейчас не мог вспомнить, где.

— Если повторишь несколько раз, то и сам удивишься, насколько Джофф прав, — с удивительной смесью пренебрежения, превосходства и равнодушной иронии, свойственной только интонациям профессора зельеделия, ответил Снейп Лавгуду.

Когда он снова отошел к подоконнику, чтобы, судя по наполнившему кабинет аромату, добавить в варево патоку ипопаточника, Макмиллан за его спиной чуть пожал плечами, тем самым будто говоря: "Ну, ты же его знаешь". В ответ Ксенофилиус не скрыл печальной, но совершенно не обиженной улыбки. Гарри снова немного удивился, поскольку естественной реакцией, которую алхимик обычно вызывал у других людей, было раздражение.

— Профессор варит для меня лекарства, — шепнула ему на ухо Луна. — Они с мистером Макмилланом почему-то считают, что нарглы и мозгошмыги мне мерещатся, а по ночам я гуляю не по собственной воле. Все хотят меня вылечить, — она прозрачно усмехнулась.

Покосившись на нее, Поттер заметил, как в эту секунду ее слабая улыбка стала похожа на всепонимающую отцовскую.

— Ты ведь пьешь эти лекарства? — осторожно уточнил мальчик.

— Конечно. Но нарглы и мозгошмыги из-за этого никуда не исчезают, потому что они настоящие, как и фестралы. Но в фестралов на моем курсе тоже никто не верит... И всё же папочка хочет, чтобы я пила настойки профессора, поэтому я их пью.

— Это хорошо, — Гарри погладил ее по спине. — И пей, не забывай, — а про себя подумал: "Мозгошмыги исчезнут... со временем... наверное".

Его никогда не отталкивали странности Луны, даже наоборот. Единственно, что пугало — это ее лунатизм. Вслед за Ксенофилиусом Гарри боялся, что однажды она заберется на какую-нибудь опасную верхотуру, проснется и разобьется. Похоже, мужчины в кабинете Лавгуда пытались найти средство именно от этого.

— Еще повесь ей на шею амулет, пусть носит, не снимая — он убережет от падения, — тем временем сказал профессор, протягивая что-то в кулаке. — Это тебе передал Пеббл. Но время от времени на нем нужно обновлять покрытие. Рецепт запишу.

Лавгуд хотел поблагодарить, но Снейп с досадой отмахнулся. Разглядывая подвешенный на вощеном шнуре бледно-голубой камень и время от времени бросая взгляд в инструкцию, которую записывал зельевар на клочке бумаги, Ксенофилиус спросил гостей:

— А чем вы обычно снимаете депрессию?

Снейп с Макмилланом переглянулись и в один голос ответили: "Алкоголем". Первым фыркнул от смеха аврор, потом дошло до Лавгуда, успешнее всех боролся с приступом веселья зельевар, но в итоге не выдержал и он. Видеть и слышать хохочущего профессора — пусть не в голос, пусть он давился звуками еще где-то на уровне груди и горла, не позволяя им вырваться открыто, — для Гарри было из разряда курьезов. Мальчик даже незаметно ущипнул себя за руку. На всякий случай, чтобы проснуться, если это всё же сон.

Поболтав амулетом над головой, Лавгуд исправил оговорку:

— Мерлин! Я имел в виду — дисперсию... Старый эмульсионный слой...

Сквозь смех гости откликнулись, что и устаревшую эмульсию они снимают тем же самым, если под рукой не оказывается никакого спецсостава. Потом мистер Макмиллан заметил, что за такую оговорку и в Подлунной башне не мешало бы высадить пуховый радужник, а потом спросил Лавгуда насчет статьи о Тайной комнате. Снейпа, похоже, это совсем не интересовало, поэтому он так и стоял вполоборота к ним у своего котла, с невозмутимостью помешивая варево и поглядывая в окно, за которым таинственно сгущались вечерние сумерки. Ксенофилиус отшутился в своем духе, дескать, далеко не каждый корреспондент, заслуживший право напечататься в его распрекрасном издании, изъявляет желание показать свое истинное лицо, и он как редактор трепетно охраняет законное право каждого автора.

Мертвяк, которому надоело слушать их трепотню, задремал у Гарри на плече и даже начал похрапывать. Он едва не каркнул от неожиданности, когда Поттер сильно вздрогнул: из темноты между подоконником и спинкой стоявшего рядом кресла, в которое маги сгрузили весь хлам с окна, чтобы поставить туда котел, внезапно проступило смертельно бледное лицо с дико распахнутыми глазами. Оно бестолково барахталось в затененном углу и как будто хотело вывинтиться наружу, но Снейп ничего не замечал, находясь всего в футе от него.

— Смотри, — шепнул Гарри, когда сердце снова застучало, и указал мимиру вниз. Луна, кажется, ничего подозрительного не увидела, как и профессор. — Вон там, за креслом!

— Хренассе! — ворон уцепился когтями за решетку и прямо распластался на ней, чтобы разглядеть получше. — Домовик, что ли?

— Нет, точно что-то другое... Блин, исчезло.

— А если призвать кого-нибудь из домовиков, чтобы узнали?

— Тише! Не надо, ты же знаешь, как они хлопают, когда перемещаются, нас сразу спалят...

— О чем вы там шепчетесь? — спросила девочка, но Гарри совсем не хотелось ее пугать, и он ответил: "Померещилось".

Тем временем Ксенофилиус, которому было попросту страшно хоть на минуту остаться в доме единственным живым взрослым, начал упрашивать своих гостей поприсутствовать на ужине:

— Сегодня ведь одиннадцатое... Скоро приедут прежние друзья Доры. Художники, музыканты, артисты... Оставайтесь и вы, она была бы рада видеть вас... снова... Может быть, даже больше, чем их всех...

Снейп был склонен отказаться, но аврор и отец Луны насели на него, убеждая, что это вовсе не надолго.

— Друид, на пару слов, — наконец сдался зельевар и утащил Макмиллана за дверь.

В тот же миг Гарри снова почудилось движение между подоконником и спинкой кресла, но теперь, когда огонь под котлом не горел, а на улице наступил вечер, в углу сделалось совсем темно. Однако у Поттера не было сомнений, что там по-прежнему таится это жуткое существо, только и ждет удобного момента, чтобы выскочить наружу...

Лавгуд устало упал на стул напротив портрета сэра Френсиса. Пра-пра отложил перо, отодвинул свиток и внимательно поглядел на мужчину черными глазами. Кусая ногти, Ксенофилиус откинул со лба свесившуюся белую прядь. Абсолютно больным взором он уставился на картину:

— Это был единственный способ оправдать перед ними его появление здесь. Я не смогу закрыть свое сознание настолько хорошо...

Сэр Уолсингем медленно кивнул. Глаза его по-прежнему ничего не выражали. Что-то подобное Гарри видел в школе — у призрака Кровавого Барона.

— Помогите мне, сэр Френсис. Хотя бы отвлечь остальных, чтобы в общей суматохе...

— Я сделаю, что должно, — проговорил портрет, как будто невзначай не позволив мистеру Лавгуду закончить фразу. — Уже само то, что он по собственному почину явился сюда, внушает надежду...

Странный диалог был прерван возвращением гостей. Снейп казался чем-то недовольным, но поскольку это являлось его обычным состоянием, то ничего из ряда вон между ними с Макмилланом за дверями не произошло.

— Сегодня у мамы день рождения, — шепотом объяснила Луна. — Ей исполнилось бы тридцать три года...

* * *

Откуда вдруг появились Поттер с девчонкой Лавгуд, Северус не отследил. Меньше всего он ожидал встретить здесь Поттеровского сынка, однако мальчишка выпрыгнул, как чертик из табакерки, да еще в комплекте со всей этой толпой богемных недоделков, разрушивших легкие чары помехи, которыми Снейп защитил Полночную башню на время своего присутствия... Угораздило же принять идиотское приглашение Ксенофилиуса! Как только умнейшая из женщин, Пандора, могла водить знакомство с такими крикливыми и наглыми ублюдками? Но отказаться профессор не мог. Он пришел сюда в первую очередь ради того, чтобы попытать судьбу и, если повезет, найти в доме какие-то подсказки от Уолсингем. Во вторую — действительно передать Лавгуду амулет от Альберта Пеббла. Минеролог всучил ему зачарованный аквамарин уже после отъезда учеников, когда узнал о снохожденческих проблемах девчонки. Однако встреча с Поттером в доме Ксено и Полумны стала для зельевара неприятным сюрпризом: Дед не говорил ему, что мальчишка проведет каникулы не у родственников-маглов. Вот же орочья срань, куда ни ступишь — вечно вступишь...

Немного отведя глаза понаехавшим гениям околовсяческих искусств и улучив момент, когда мисс Лавгуд и портрет сэра Френсиса отвлекли наконец крикливую шайку бессмысленным диалогом, Снейп оставил им на растерзание Джоффри и Ксенофилиуса, а сам незаметно отделился и выскользнул в мрачный коридор. Если бы мысли его не были настолько заняты желанием убраться подальше вкупе с надеждой отыскать подсказки Пандоры, он непременно заметил бы, как следом из гостиной сбежал мальчишка, это вездесущее проклятье школы Хогвартс, вечно норовящее вляпаться в какую-нибудь передрягу...

На лестнице он увидел колдографию Лили и Пандоры. Ровно в тот миг девушки повернулись в сторону объектива и, смеясь, помахали руками на камеру. Как будто бы ему, Снейпу. Прихватив полы мантии, зельевар кинулся по ступенькам вниз.

Ноги сами привели к разгромленной лаборатории. И там ничего не изменилось за прошедшие два года, разве что сильнее осыпалась ветшающая штукатурка да облезли обои.

Он стоял и озирался рядом с призрачной лужей, бесконечно пополняемой тягучими черными каплями, когда тихий скорбный вздох пробрал до костей своей безысходностью. Северус не вздрогнул, но внутренне сжался и распрямился, как до предела затянутая на грифе струна. Звенящая боль в позвоночнике и жжение в татуировке сразу напомнили, что Грег тоже не дремлет.

— Здравствуй, — донеслось из-за плеча. — Как ты долго... Я боялась, что не придешь совсем...

Он не оглянулся, только чуть скосил глаза, улавливая эфемерное движение за спиной, и незаметно наложил на комнату Муффлиато. Уолсингем обогнула его и остановилась у той же границы былого взрыва, которую не решился переступить он.

— Что означает тот снимок, Дора? Тот, что ты передала со своей дочерью...

Ее тускло светящаяся в темноте рука, дрогнув, потянулась к шее. Там она высвободила из-под призрачного воротника рабочей мантии, в которой Дора погибла, цепь с крупной треугольной подвеской, выложила знак на ладонь и протянула ему.

— Дары Смерти. Из сказки, — бесцветным голосом констатировал Снейп. — И что я должен из этого понять?

— Приглядись.

Круг на символе Даров был разделен вертикальной перегородкой — Старшей палочкой — пополам, и внутри этого круга проступали очертания камеи. Две мужских головы в профиль, затылками друг к другу. У одной — молодое лицо, у второй — лик старика.

— Эмблема Гринделльвальда? Старый и молодой боги... В каком из томов искать ответ, Дора? Все до одной его книги были снабжены этой эмблемой...

Она смотрела на него отсутствующим взглядом серебристых глаз, еще более совершенная в посмертии, чем была при жизни. Губы ее дрожали, и она закусила их, чтобы не расплакаться от бессилия. Вместо ответа Уолсингем шагнула ему навстречу и обняла. Снейп мог бы поклясться, что почти осязал ее прикосновение и что оно не было ледяным, как у обычных привидений того же Хогвартса, если те желали, чтобы их почувствовали живые.

— Мне не хватает тебя, — вопреки воле проговорился глупый язык, и Пандора, вздохнув, уткнула лицо ему в плечо. Грег панически сдавил позвонки, и зельевару пришлось до хруста сжать челюсти, чтобы не отпугнуть вскриком мертвую сокурсницу и не утратить с ее исчезновением последний шанс. — Мне не разобраться без твоей помощи, понимаешь?

— Не потеряй хотя бы Джоффа, Сев. Вчетвером мы победили бы кого угодно, но вы остались вдвоем. Ты должен спросить меня правильно.

— В какой книге мессира скрыт ответ, который ты подразумеваешь? — медленно выговорил зельевар, но она разочарованно качнула головой. — Ладно. Какое зелье ты пыталась сварить перед тем, как... ну...

— То же, над которым бьешься ты.

— Невидимки?

— Нет. Второе.

Он слегка отстранился. Пандора подняла голову и снова поглядела на него. Вернее — сквозь него. Как будто Снейп уже не только создал эликсир незримости, но и воспользовался им.

— Вот как?..

— Да. Поэтому будь осторожен, Сев. Никто не должен о нем прознать. Никто.

— Какой ингредиент ты собиралась добавить вместо серого пепла ортоцены?

— Я не подготовлена к этому вопросу... Спроси меня правильно...

— Ч-черт... — прошипел он. Досадно осознавать, насколько ты был прав, полагая, что природа призраков — или слепков с человеческой личности — очень схожа с природой искусственного разума, который сейчас семимильными шагами разрабатывают в мире маглов. Особенно если верить их кинематографу. — Неужели ты нигде не оставила воспоминаний? Ты сбрасывала их в думосбор?

— Возможно... — медленно кивнуло привидение. — Возможно, оставила. Но если это так, то воспоминания хранятся не в этом доме. Здесь я безуспешно искала повсюду, но покинуть башню не могу... Всё, что я помню, связано с моим домом, он держит меня и не отпускает...

— Да, понимаю... Читал об этом.

— А ты? Ты — сбрасывал что-нибудь в думосбор? — в упор задала она встречный вопрос, и зельевар почувствовал, как на мгновение похолодело всё внутри, вызывая новый приступ ярости Твари. А потом на голову обрушилась боль — знакомая боль, приходившая всегда, когда он пытался раздвинуть какой-то невидимый барьер в "зону фантазии". Или в зону тех вещей, которые он списал на фантазию. — Я знаю, тебе больно. Я сама помню еще эту боль. У меня было так же, ее трудно забыть даже здесь. Не мучь себя, это сведет с ума. Боль охраняет твой разум.

Он удрученно кивнул. Наверное, так оно и было. Благодаря своей склонности к душевным самоистязаниям, а также умению игнорировать зверские боли, Северус и прежде много раз доводил себя до исступления попытками добраться до сердцевины ментального клубка спутанных нитей "истинного и ложного". И когда он уже чувствовал, что вот-вот рехнется, обращался за помощью к единственному человеку, которому если и не доверял, то мог хотя бы ожидать квалифицированной помощи в обмен на верную службу.

— Тогда еще вот что. Я пытался проверить это свое зелье на... Эйлин, — Снейп сам вздрогнул от прозвучавших слов и украдкой бросил взгляд на лицо женщины, но та была бесстрастна, и он поспешно добавил: — Я сделал это после ее смерти, — нелегко давалось слизеринцу признание в серьезном преступлении, но иного выхода не было. — И еще на нескольких трупах маглов в разных моргах страны. Я поднимал покойников и вливал в них эссенцию, но она не работает. Не ра-бо-та-ет. Я зашел в профессиональный тупик, Дора.

— Мертвый не может помнить. Мертвый — это уже не тот человек, которого ты когда-то знал. Даже дух, застрявший между мирами, помнит очень мало. Мертвое же тело не помнит ничего, Северус. Не трать свое время на трупы, работай теоретически, если пока не рискуешь опробовать это на себе. И еще — займись этим... — Пандора опять выложила на ладонь эмблему Даров Смерти и Двуликого Януса, тяжело вздохнула и истаяла в темноте разгромленной лаборатории.

* * *

Бородатая неясыть из Хогвартса мягко опустилась на карниз и замерла, минорно помаргивая под льющиеся из комнаты аккорды "Сарабанды". Нарцисса лишь взмахнула палочкой, вознаграждая почтальона одной из пятерых жертвенных мышей, томившихся в клетке ради такого случая. Сова благодарно кивнула, покрепче сжала клювом придушенного грызуна и умчалась обратно в сумерки.

— И что там? — не отвлекаясь от чтения глупого журнальчика, спросил Люциус.

— Это сыну. Насчет экскурсии в музей.

— А. Ну-ну.

Она положила конверт на пюпитр рояля, возле нот, но играющий Драко даже не посмотрел в сторону письма. Тонкие бледные пальцы неспешно перемещались по клавишам, однако мальчик думал и не о Генделе. Последнее время Нарцисса понимала его всё меньше. С тех пор как сын стал отсутствовать дома десять месяцев из двенадцати, характер его стал стремительно меняться. Она была и готова, и не готова к этому, а иногда ей казалось, что он ускользает из ее рук, точно напоминание о былом, и от этого сердце сжималось в ноющий комок.

— Поистине этот Лавгуд сумасшедший! — проронил супруг, небрежным жестом отбрасывая чтиво в сторону и подхватывая со столика ополовиненный бокал. — Что за игры, не пойму я!

— А что там? — из вежливости спросила миссис Малфой, хотя ей это было почти не интересно.

Люциус отмахнулся:

— Феерический бред. Но не скрою, бред не такой уж безобидный. Не будь я участником этого происшествия, мог бы и встревожиться, как в прошлом году. Кому-то очень хочется, чтобы мысль о возвращении Лорда укоренилась в сознании обывателя. Будь это ложь от начала и до конца, игра не стоила бы свеч. Но что узнают люди? Да, в школе Хогвартс действительно что-то стряслось, об этом кричали на каждом углу и подтвердит любой ученик. Да, в разбирательствах принимало участие Министерство Магии. Тайную комнату запечатают — о, несомненно. Но вот поймают ли кого-то? Это вряд ли. А слухами земля полнится. Одна такая статья, вторая... — он привлек к себе жену и поцеловал ее руку. — Дальше уже не ты работаешь на дезинформацию, а она на тебя.

— Ты не веришь, что Лорд возродится?

Он поднял на нее ясные, будто не пил и глотка спиртного, серо-голубые глаза. Дернул бровями.

— Отчего же...

Не сговариваясь, супруги бросили быстрый взгляд на Драко, который их, кажется, даже не слышал.

— Но я всё же думаю, что если это произойдет, то совершенно не в такой балаганной обстановке, которую навязывают нашему мнению все эти скитер и лавгуды... Пока возрождается не Лорд, пока возрождается фетиш в виде горящей серы из огненной геенны...

— Так и пусть их шумят...

— Если сразу многие зашумят, они вместо Лорда кого угодно и откуда угодно поднимут, — взгляд Люциуса ожесточился, и в нем засквозила сталь. — Кого угодно. Просто силой мысли. И тот, кто за всем стоит, прекрасно это понимает.

Драко взял завершающий, самый тяжелый, аккорд и медленно поднялся из-за инструмента:

— Я к себе.

34. Змея — убийца твоего отца — в его короне

Как же он сразу не догадался?! "Они были самыми талантливыми алхимиками их курса. Они и еще два парня — из Слизерина и Пуффендуя"... Только увидев дух миссис Лавгуд, скользнувший в лабораторию, к Снейпу, Гарри совместил недавнее упоминание "жрецов Кетцальбороса" не только с именами зельевара и аврора, но и... Получается, что его мама была не просто однокурсницей Снейпа и Макмиллана? Получается, они очень хорошо друг друга знали, вместе работали и, быть может, даже были дружны? Но как? Он еще мог поверить в дружбу гриффиндорцев с когтевранцами или пуффендуйцами — их общение с Уизли, Грейнджер и Лонгботтомом было тому подтверждением. Но союзничество со слизеринцем... Это же всё равно что пытаться совместить друг с другом взаимоотталкивающиеся полюса магнита! Гарри представил себе рядом Ржавую Ге и белобрысого Малфоя. Даже в его воображении, как бы он их ни уговаривал, они терпели друг друга ровно пять секунд, а потом в ход шли палочки и обзывательства.

Подслушать разговор профессора и Луниной мамы Поттеру не удалось: уши заложило мерзким жужжанием и заставило покинуть коридор. Ощущения были препротивными. А тут еще прямо из воздуха на пути материализовался Воби и спросил, не позволит ли ему мистер Гарри наконец прибраться после починки гномьего отпугивателя. Мальчик вспомнил, что сегодня днем запретил домовикам вмешиваться и трогать его инструменты, отчего и хотел опередить гостей, чтобы навести порядок, да вот не успел. В глазах бедняги-эльфа накопилось столько мольбы, что отказать ему было невозможно.

— Только вы там с Юмой без фанатизма, — шепотом велел Гарри. — Чтобы как в прошлый раз — не было!

— Воби и Юма оставят ящик на видном месте! — воссиял домовик и проворно исчез, опасаясь, как бы подросток не передумал.

Поттер с досадой щелкнул пальцами: надо было взамен на это разрешение выторговать у него услугу — подслушать, о чем говорят Снейп с призраком. Наверняка мощная магия эльфа пересилила бы чары аудиопомех.

Гарри забрался на подоконник одного из перекошенных окон, совсем забыв о том ужасном существе в кабинете Ксенофилиуса, которое теперь могло появиться и здесь. Кто знает, что оно такое и чего добивается...

Половинка убывающей луны висела высоко в небе, добавляя свое свечение к вечному свету наколдованной луны над башней. Изредка воздух рассекали быстрые дерганные тени летучих мышей. Вглядываясь в пятна кратеров на ночном светиле, мальчик глубоко задумался.

Почему никто ни разу не сказал ему о том, что мама дружила со Снейпом, так же, как и Пандора Лавгуд, так же, как и мистер Макмиллан? Создавалось впечатление, что на всё, связанное с Лили Эванс, в волшебном мире наложили жесткое табу наравне с упоминанием имени ее убийцы. Если бы не та колдография их свадьбы с Джеймсом Поттером, можно было бы подумать, что отца у него, у Гарри, вообще не существовало. Аист принес, да. Хотя нет, в его случае — скорее ворон или какой-нибудь нетопырь. Аисты — они по части маглов.

Надо поговорить с кем-то из старших. С Лавгудом, Макмилланом, Снейпом — неважно. Все они должны знать о его родителях куда больше, чем желают это показать. И в отличие от Гилдероя Локхарта им не отмахнуться разницей в возрасте: теперь понятно, что эти четверо были ровесниками, что связывало их нечто большее, чем просто учеба, и что если не со Снейпом, то с более человечным мистером Макмилланом из Пуффендуя мама наверняка поддерживала хорошие отношения...

* * *

На другой день в Подлунную башню пожаловал сам директор.

Гарри проснулся с каким-то неприятным ощущением, вспомнил, что вчера вечером зельевару и аврору удалось исчезнуть из дома незаметно для него и других гостей, и потянул носом воздух, принюхиваясь. Сладковатый, повергающий в тоску и мысли о смерти запах исходил как будто отовсюду, но мальчик был уверен, что он ему мерещится точно так же, как и картины-воспоминания, связанные со старинным кладбищем. Он уже почти привык, что эти признаки всегда сопутствовали появлению Дамблдора, хотя на самом деле от старого волшебника ничем не пахло. То есть вообще. Речь даже не о запахе старости, не о парфюме, не о лекарствах.

И точно: мистер Лавгуд и директор снова прогуливались по садику вокруг дома, как тогда, в первый раз. Гарри осторожно выглянул в окно своей спальни. Дамблдор, кажется, утешал отца Луны, и говорили они о покойной миссис Лавгуд. Говорили негромко и траурно, а шли медленно, бок о бок, не глядя друг на друга.

— Северус сказал, что вчера навещал ваш дом из-за Полумны... Как она, Ксено?

— Его зелья помогают ей, — кивнул Ксенофилиус. — Но меня беспокоит другое...

Директор предостерегающе вскинул руку:

— Не стоит об этом здесь. Вы всё сделали правильно, и она молодец. Я думаю, что со временем тебе и Гарри с помощью препаратов, которые готовит Северус, удастся скорректировать ее состояние.

Лавгуд как-то сник и отступил, а у Гарри закружилась голова. Ощущение, будто кто-то схватил его за волосы на макушке и тянет вверх из тела, нарастало стремительно и неотвратимо. Мальчик не успел и вскрикнуть, как метнулся вперед и вниз. Всё померкло...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Косые лучи предзакатного осеннего солнца полосами лежали на земле меж стволов в перелеске. Гарри медленно ступал по сыроватой земле и почти не обращал внимания на спутника, понуро бредущего слева. Его присутствие выдавали только шаги да звуки речи, нарушавшие молчание природы. Голос собеседника изменился, он больше не принадлежал Ксено Лавгуду — стал ниже, чеканнее, глубже. Мысль посмотреть на него и узнать, кто он, как возникла, так и растаяла: шея не поворачивалась в ту сторону, это было всего лишь воспоминание, а в воспоминании Гарри смотрел тогда только перед собой, наслаждаясь редкой в ноябре солнечной погодой.

— Что это произошло только что на Оксфорд-стрит?

— Я не успел разобраться — аппарировал сюда, к вам, — ответил ему неизвестный мужчина. — Заметил только, что туда начали стягиваться подразделения мракоборцев...

— Даже так? Подразделения? — Гарри задумчиво погладил шелковистую седую бороду. — Значит, там затевалось что-то покрупнее, чем показательная акция...

Собеседник с неохотой и уклончиво ответил, что не знает этого наверняка. Они неторопливо шли по каменистой тропинке в направлении рощицы.

— Надумал что-нибудь? — Поттер нарочно вложил в тон как можно больше сочувствия, маскируя им покровительственные нотки. — Что молчишь? — не утерпел он, когда обнаружил, что пауза чересчур затянулась.

— Я не знаю, что вам сказать, сэр, — попутчик вынужденно кашлянул, чтобы прочистить горло. — Вы же понимаете, что тот же Мальсибер...

— Но вы приятельствовали!

— Когда то было... И можно ли назвать приятельством выполнение домашних уроков и алхимических заказов за небольшую плату? В любом случае, они тоже будут требовать от меня информации...

— И ты дашь им ее. Ту, о которой мы договоримся. Таким образом ты выиграешь у них отсрочку для своих...

— А вы, конечно же, никак не воспользуетесь этой отсрочкой в отношении "моих"! — в голосе невидимого мужчины прозвучал такой знакомый, но еще недостаточно ядовитый сарказм. — Кто даст мне гарантию, что по истечении срока нашего соглашения вы в самом деле поможете нам убраться отсюда? Еще скажите, что поклянетесь Непреложным...

— Ты ведь уже понял, что покинуть Британские острова до тех пор, пока ему не исполнится семнадцать, вы не сможете? Однако у вас есть и горы Шотландии с Уэльсом, и Изумрудный остров, где несложно затеряться, и я поспособствую тому, чт...

Но собеседник резко перебил его, почти выкрикнув:

— Я согласен отдать в ваше распоряжение себя, но ими торговать не буду. Если вы принимаете меня за такого простачка, как...

— Я принимаю тебя за того, кто вляпался по уши. Слишком многие хотят заполучить в единоличное пользование козырь в его лице, а для этого какому-нибудь регенту достаточно вынудить тебя передать полномочия... Тебе ведь матушка объяснила, в чем тут дело?

Мужчина резко фыркнул и со злостью выплюнул в ответ:

— В общих чертах. Мать — тот еще толкователь...

— Ну, ну... Брось. Мы что-нибудь придумаем. Никто не склоняет тебя "торговать"...

— А как еще мне трактовать условия этого договора, сэр?

— Это не кабала. Ты можешь сделать меня всего-навсего поручителем и...

— И?..

— И случись что с вами двоими, я смогу спрятать его у себя или там, где посчитаю нужным. Спрятать и позаботиться о воспитании... Я знаю, что ты сейчас ответишь, не трудись. Это надо решать на холодную голову, поэтому ты можешь обдумать. Посоветоваться.

— Она скажет то же самое.

— Почему ты так уверен? Посоветуйся.

— Советовались. Вы можете располагать мной, но рассчитывать на них я не позволю, забудьте и думать!

Гарри уже готов был повернуться к своему спутнику. Взгляд скользнул сначала по его правой руке. На тощем безымянном пальце переливалось кольцо в золотой оправе — змея, накрепко впившаяся зубами в крупный, удивительной красы камень. В лучах закатного солнца самоцвет казался чистейшей воды изумрудом, скрывая до темного часа кровавые всполохи второй сущности...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гарри чуть не покатился кубарем от мощной отдачи, как будто выстрелил из крупнокалиберной винтовки и получил удар приклада в плечо. На подоконнике сидела и виновато моргала школьная сова с примотанным к лапе конвертом. Мальчик тоже заморгал и потер шрам. "Угук?" — спросила сова, подразумевая "снимай уже, чего расселся?", и он поднялся со старого половичка с индийским орнаментом.

Письмо было тем самым, о котором вчера говорил Рон — с приглашением совершить экскурсию в Музей Магии, назначенную на 28 августа. Придется отпрашиваться у дядьки с теткой: к тому времени он будет жить у них в Литтл-Уингинге.

Натянув футболку и джинсы, мальчик спустился в кухню, где застал одиноко попивающую чай Минерву МакГонагалл. Ведьма окинула его быстрым взглядом, суховато ответила на приветствие и снова уставилась в окно. Испытывая к ней какую-то необъяснимую робость, а оттого не решаясь вступить в диалог по собственному почину, Гарри молча сварил себе кофе — о, у Ксенофилиуса была чудесная, классическая турка в форме созвездия Ориона, и кофе в ней получался просто отменным! — и тихонько уселся с краю стола, листая первую попавшуюся под руку книжку.

— Мистер Поттер, вы уже определились с факультативами, которые станете посещать на третьем курсе? — отстраненно и по-прежнему не глядя на него, спросила вдруг профессор.

— Да, мэм. Я хотел бы учиться криптологии, магической акустике и у профессора Вектор — прогнозистике.

Она слегка улыбнулась поджатыми губами:

— Значит, и у вас прорицание не в фаворе?

Гарри невольно вспомнил морщившую конопатый нос Гермиону и почти процитировал ее слова:

— Просто я не знаю, чем мне пригодятся в будущем знания по туфтурологии...

— Сибилла... я хотела сказать, профессор Трелони, вероятно, огорчится: это будет самый малочисленный курс в ее практике... — МакГонагалл наконец-то посмотрела на него, изящным, почти кошачьим движением переместилась на стуле и облокотилась о стол, подпирая голову сухими пальцами в кружевной перчатке. — Вы слишком предвзяты, Гарри, и я знаю, кто повлиял на ваше мнение. На самом деле прорицания и прогнозистика не так уж противопоставлены друг другу...

— Ну да, если не принимать во внимание, что форсайтеры и прогностики оперируют объективными статистическими данными, а все эти "ясновидящие" — собственной парейдолией.

— Почему же? Вот кентавры, к примеру, способны создавать вполне достоверные карты будущего, опираясь на астрономические данные и знания законов природы...

— Извините, профессор, но ведь профессор Трелони — не кентавр?

— Нет, и, к сожалению, кентавры категорически против сотрудничества с нашим видом. Тем не менее, Сибилла Трелони вполне способна предсказать события будущего. Ах, как она гадала, когда была в ударе! — Минерва МакГонагалл красиво взмахнула рукой, очевидно переносясь в какие-то далекие воспоминания, о которых Гарри не знал ничего. — Особенно на Таро! К тому же, она выпускница Когтеврана, а вы прекрасно знаете об интеллектуальных возможностях учащихся вашего факультета. Нет, вы с мисс Грейнджер определенно к ней несправедливы. Впрочем, я как педагог не имею права влиять на выбор студента, если он не стремится увильнуть от уроков и уже достаточно загружен... Простите, мистер Поттер, но нам с директором, кажется, уже пора. Всего доброго, до встречи первого сентября.

Выглянув в окно, Гарри успел заметить, как они, взявшись за руки с директором, исчезли из вида, а стоявший поодаль Лавгуд безучастно наблюдал за их аппарацией. Если только что Поттеру привиделось, что он был как бы Дамблдором, то кем, если не Снейпом, был его собеседник? Его интонации не перепутать ни с чьими. А говорили они о странном — Гарри не понял ничего, кроме упоминания о матушке зельевара и каком-то уговоре между ним и директором. Когда это было — не понять. Но это точно было, мальчик не сомневался. Можно не верить снам: они нелогичны, ты просыпаешься и забываешь почти всё. Но то, что он подслушал от имени Дамблдора, как будто очутившись в его сознании, было связным и четким воспоминанием, без малейших провалов и белых пятен. Всё, вплоть до ощущений...

* * *

После своего тринадцатого дня рождения Гарри получил письмо от директора, где тот напоминал, что оставшуюся часть каникул мальчику надлежит провести в доме своих официальных опекунов. Уф, а он-то понадеялся, что Дамблдор захлопотался и забыл о его существовании, как в то утро, когда навещал Подлунную башню и гулял по саду Лавгудов.

— А можно теперь я побываю у тебя в гостях? — вдруг спросила Луна.

Гермиона, которая после дня рождения не уехала к родителям-маглам, а осталась в Оттери-Сент-Кэчпоул, подхватила эту идею. Гарри растерялся. Нет, он был бы рад, если бы друзья навестили его в Литтл-Уингинг, но как к этому отнесутся дядька с теткой? Вряд ли сочтут это удачной идеей, тем более сегодня как раз воскресенье и дядя Вернон тоже будет дома. Хотя какого черта? Они и не собираются мозолить Дурслям глаза — те и сами будут не против, если "ненормальный племянник" уберется куда-нибудь подальше на весь день со своими подружками.

Мистер Лавгуд аппарировал вместе с ними и, предупредив дочь, что явится за нею на это же место ровно в семь часов вечера, вернулся обратно. Девчонки озирались по сторонам, Гермиона — спокойно, а Луна — с восторгом: она редко видела магловские поселения и считала, что все не-маги живут только в битком набитых городах вроде Лондона.

Дурсли встретили их настороженно. Дадли дома не было, а вот дядька ради такого случая даже покинул свой любимый диван и уставился на приехавшую компанию, как на диковинных зверюшек. Гарри заверил их, что только поднимет вещи к себе, и потом все они сразу уйдут во двор. Мистер Дурсль ничего не сказал и удалился, а мрачная тетя Петунья только кивнула.

Пока Гарри пер наверх свой сундук и совиную клетку — "и какой идиот придумал запретить простые бытовые чары студентам на каникулах?" — он слышал за спиной звонкий голосок Луны. Да, нетрудно представить, что потом будет говорить о ней тетка своим соседкам. Ну и пусть, ему-то какое дело, что подумают о нем и его друзьях какие-то сплетники-маглы? Однако изумлению мальчика не было предела, когда на обратном пути он застал совершенно невероятную картину: Петунья поила девчонок чаем, угощала печеньем и увлеченно чирикала с Луной о прическах. Рука дрогнула сама собой, и лишь силой воли Гарри остановил себя, чтобы не выхватить палочку и не наложить на тетку заклинание отмены чар. Наверняка это не она. Или Ржавая Ге рехнулась и навела на нее какой-нибудь Конфундус.

— Это что? — шепотом спросил он, подсаживаясь к Гермионе и радуясь, что поблизости нет Мертвяка, который в связи с этим наверняка изрек бы какую-нибудь глубокомысленную, а самое главное — инфернальную сентенцию.

— Чизкейк, — ответила та, уплетая за обе щеки теткину стряпню. — Офигенно вкусный.

— Нет, я про них.

— М-м-м. Ну, я думаю, что они просто нашли общий язык, — Грейнджер облизала чайную ложечку и придвинулась поближе к уху Гарри. — Не понимаю, чего ты нас так пугал, у тебя мировая тетка.

— Ты еще моего кузена не видела. Милаха.

С кузеном они познакомились чуть позже, когда ушли на улицу. Луна призналась, что просто похвалила волосы миссис Дурсль, сообщив ей, что они в точности такие же прекрасные, какие были у ее мамы, и с этого момента тетя Петунья перестала считать поголовно всех волшебников опасными психопатами. Увидев в палисаднике Арабеллы Фигг маленьких котят-полужмыров, Гермиона была совершенно очарована одним из них, огненно-рыжим, и Гарри с Луной заметили ее отсутствие только на повороте. В тот момент, когда они оглянулись, их едва не сбил вывернувший с соседней улицы Дадли, и только чудом Гарри успел, расставив ноги, обеими руками ухватить руль велосипеда, как быка за рога. Братец, понятное дело, развыступался и стал теснить щуплого сородича к ограде дома. Вступать в препирательства с Дадли Поттеру не хотелось из-за присутствия Луны, а в драку — из-за шаткого перемирия, которое Луна же наладила с тетей Петуньей (ну а если честно — просто не было желания получить по морде).

— А кто это? — послышался любопытствующий голос Гермионы, которая как раз в эту минуту нагнала их.

— А это его кузен, сын тетушки Пет, — пропела Луна.

— Да ну! Я думала, тот в два раза толще, — Рыжая Ге сложила руки на груди, обозревая Дадли, который оторопел от такой наглости и даже отпустил футболку Гарри.

— Чего? — спросил он. — Ты кто такая?

— О, привет! Наконец-то ты нас заметил, — Гермиона шагнула к нему и протянула руку для пожатия. — Меня зовут Гермиона, я однокурсница Гарри, а это Луна, и она учится на курс младше нас. А ты ведь Дадли?

— Ну да, и чего? — Дадли с вызовом уставился в упрямое лицо девчонки, делая вид, будто не замечает ее руки.

— Просто вежливые колдуньи должны сначала узнать имя того, кого собираются превратить в жабу. Иначе потом могут получиться накладки с расколдовыванием.

Дадли фыркнул через нос и в голос расхохотался:

— П-ха-ха-ха-ха! Да вам нельзя этим заниматься! Нигде, кроме вашей школы для дебилов! Колдоваторша выискалась!

Гермиона спокойно извлекла палочку из сумки:

— Много ты знаешь! Отличникам в виде исключения — можно. А я как раз отличница.

Круглая физиономия Дадли вытянулась, в заплывших жирком глазках мелькнул страх. Гарри и сам почувствовал беспокойство: обычно Ге знает, что делает, но ведь на первом курсе ее частенько захлестывали эмоции, и она начинала причинять справедливость направо и налево. Только Луна с безмятежной улыбкой кинозрителя, уже смотревшего раньше этот фильм, наблюдала за подругой и ее противником. Когда Гермиона вытащила из сумки какой-то комочек белого цвета и положила его на асфальт, у Поттера тоже отлегло от сердца.

Чиркнув спичкой, девчонка поводила пламенем по высушенному веществу, сопровождая действо невнятным бормотанием на латыни, типа "Pharaonis anguis venit!" Подавляя смех, Гарри тоже извлек палочку, наставил ее на медленно разгоравшийся сплав и добавил ахинеи уже от себя: "Адонаи ерохеино! Адонаи эихад! Шема Израэль!" [1] Кусочек тиоцианата шевельнулся. Дадли отскочил в сторону. Прямо из разгоревшегося на асфальте голубого пламени сероуглерода, извиваясь, полезла громадная желтовато-коричневая гадюка.

______________________________________

[1] Восклицания на иврите из композиции "Судный день" "Army of lovers" (альбом 1992 года). Да, автор слегка упрт. И даже не слегка.

— Служи мне, фараонова змея! — Грейнджер театрально вскинула руку.

— Психи! — выкрикнул кузен, хватая свой велик. — Вас из школы выгонят! — и вприпрыжку, цепляясь бедром за седло, помчал к дому.

Гермиона пожала плечами и тихо откликнулась:

— Скорее тебя выгонят. За неуспеваемость по химии.

— А что еще ты таскаешь в своей сумочке? — поинтересовался Гарри, всё-таки опасаясь, что там может найтись и что-нибудь ядовитее роданида ртути. — Ну, чтоб я знал, к чему готовиться...

Это был самый необычный день из всех, когда-либо проведенных Гарри в Литтл-Уингинг. И когда, проводив гостий в семь вечера, он вернулся домой, готовый к головомойке от родственников, его встретила чем-то воодушевленная тетка, а братец рыскал поблизости и только после того, как Поттер пошел к себе, поймал его на лестнице.

— Да погоди ты! — с досадой отпихивая руку Гарри, которую тот рефлекторно выставил перед собой, Дадли показал, что не собирается сводить с ним счеты. — Как ее зовут?

— Кого?

Толстяк заметно покраснел:

— Ну... эту, рыжую. Она говорила, я не запомнил...

Гарри стало любопытно:

— Гермиона. А... что?

— Она еще приедет?

Пожалуй, вот теперь-то тете Петунье пора начинать бить тревогу...

* * *

Накануне дня экскурсии к Гарри прилетела незнакомая сова. Вернее, маленькая пустынная совка. В конверте, который она принесла, была вложена лишь фотография с припиской "Как обещал". Но изображение исчерпывало все вопросы: на фоне египетской фрески красовался Гилдерой Локхарт с уже выздоровевшей рукой, помахивая пальцами которой он манерно приветствовал зрителя. На безупречном лице его лежал южный загар, еще выгоднее подчеркивая синеву глаз и золото кудрей, с художественной небрежностью ниспадавших из-под платка-гутры. Хоть картину пиши. При этом подпись под колдографией — арабской вязью, а также в переводе на английский — заостряла внимание не на отставном профессоре, а на фреске: изображенные там в древнеегипетском стиле мужчина и женщина звались принцем Гармахисом и Хармианой. [2]

______________________________________

[2] Prince Harmachis & Charmion. Персонажи из романа Генри Хаггарда "Клеопатра" (1889 г.) — египетский престолонаследник Гармахис (егип. — Хоремахет, "Гор обоих горизонтов", настоящее имя гизского Сфинкса) и его дальняя родственница Хармиана, служанка-шпионка у Клеопатры, пытавшаяся помочь отверженному принцу вернуть власть египетской ветви царей. Думается, именно эта история отчасти послужила созданию сюжета к/ф "Мумия" 1999 года. Ради исторической справедливости стоит указать, что оба эти персонажа выдуманы Хаггардом, в реальности такого принца не существовало, хотя Клёпа в плане мужиков и походов налево действительно была знатная затейница, да и планы по ее свержению строились нередко.

— Локхарт мне фотку прислал, — поделился Гарри с Ржавой Ге, когда они встретились с нею и ее мамой на Чарринг-Кросс-Роуд, неподалеку от входа в "Дырявый котел".

Гриффиндорка сразу скуксилась.

— И тебе? — разочарованно спросила она. — Покажешь?

Они одновременно достали конверты, причем Гарри точно знал, что изначально она ничего показывать не планировала и просто таскала колдографию с собой в своей необъятной сумке. Снимок был тем же самым, различались только приписки: вместо "Как обещал" у Гермионы стояло "Воспользуйся с умом!" Настроение Грейнджер заметно испортилось, и, шагая до "Котла", она попинывала мелкие камешки, встречавшиеся на пути. Миссис Грейнджер к ней не приставала, и они просто переглядывались с Гарри и Мертвяком за спиной у девчонки. Поттер подумал, что, наверное, это как-то связано с тем самым "подростковым кризисом", о котором в доме Дурслей говорилось теперь всё чаще. Гермионе в сентябре уже стукнет четырнадцать, поэтому в ее раздражительности нет ничего необычного.

Уже в Косом, минуя лавку Олливандера, мальчик вспомнил, что давно уже планировал заглянуть к старому мастеру волшебных палочек за кое-какими разъяснениями. Ему не хотелось отвлекать подругу и ее маму от их маршрута, и он предложил встретиться у входа в банк, но Ржавая Ге с возмущением сказала, что если уж пришли вместе, то нечего разбредаться. А вот Мертвяк тут же заявил, что хочет наведаться к своей продавщице из зоомагазина и немного попугать ведьму, наврав, будто его опять выгнали и он вернулся к ней.

— Ты только в Гринготтс без меня не ходи. Как выйдешь отсюда — свисти, — наказал ворон, беря лапой цепочку с привешенным к ней свистком; Гарри всегда небрежно забрасывал эту штуковину за спину вместе с еще несколькими амулетами, которых ему надарили от щедрот и на прошлый, и на нынешний дни рождения. — Пристрастился я что-то в этих вагонетках гонять. Кайфушечки!

Мимир улетел. В полутемное, пропахшее древесиной, волшебным клеем и еще сотней странных ароматов помещение они вошли втроем.

— Ах! Ах! Остролист и перо феникса! — Олливандер, ничуть не изменившийся за эти два года, вынырнул из-под прилавка и уставился на Гарри серебристыми глазами, а затем плавно перевел взгляд на Гермиону: — Виноградная лоза, сердечная жила дракона, десять и три четверти дюйма!

Грейнджер присвистнула:

— Вы что, вот так, навскидку, помните все проданные палочки и их хозяев, что ли?!

— Конечно, юная мисс, конечно. И палочку-близнец той, что у мистера Поттера, я тоже помню так, как будто держал ее в руках только вчера. Впрочем, ту вообще трудно забыть. Но я отвлекся. Что у вас? Неужели вас разочаровали предыдущие приобретения? Или желаете выбрать еще — так сказать, про запас? — старик взглянул на миссис Грейнджер, однако женщина лишь пожала плечами, всем своим видом давая понять, что совершенно ничего не понимает в магических делах.

— Нет, сэр, я просто хотел бы продиагностировать свою старую, — и Гарри ловким жестом выловил палочку из рукава, тем самым заставив мастера удивленно крякнуть: не всякий студент-третьекурсник оттачивал навык молниеносного извлечения оружия, чаще всего юные покупатели долго ковырялись в сумках и карманах, прежде чем доставали то, ради чего явились. — Вы не могли бы посмотреть, в чем дело? Обычно она работает просто на десять баллов из десяти, но бывают случаи, когда дает сбои. Например, если кто-то отбирает у меня палочку... — Поттер кашлянул в кулак, надеясь, что Олливандер не попросит развить эту тему, — то она отзеркаливает направленное в меня заклинание обратно...

— Ах, вот вы о чем! — с облегчением рассмеялся мастер и махнул кряжистой рукой. — На это у меня уже есть ответ! Здесь никакой мистики, и ваша палочка не барахлит — напротив, работает великолепно, так, как должна. Помните, когда вы приобретали ее, у вас с собой был выпавший молочный зуб?

И тут Гарри осенило. Как же он мог не подумать о таком простом решении?

— Да, да, молодой человек. Я окончательно "замкнул" эту палочку на вас, и даже перо феникса в ней сразу же срослось с вашей частицей, обеспечив тем самым более надежную защиту, чем в обычных палочках. Но, знаете, я попросил бы вас, молодые люди, не слишком распространяться об этом... при посторонних. Некоторые консервативные представители Министерства до сих пор не одобряют подобные... э-э-э... вольности.

— Но это ведь не относится к аспектам темной магии! — удивилась Гермиона.

— Темной — нет. Но всё равно это скользкая тема, и лучше ее не афишировать. Я рад, что наше усовершенствование спасло вам жизнь или здоровье, единственно — жаль, что вы сразу не пришли ко мне посоветоваться. Надеюсь, эта палочка и в дальнейшем отразит любую угрозу, направленную в ваш адрес, — с этими торжественными словами старик протянул палочку обратно Гарри, и при этом она недовольно разбрызгивала фиолетовые искры, успокоившись и приветливо фыркнув снопом серебристых, на манер бенгальского огонька, только после того, как вернулась в руки хозяина.

Ладно, хотя бы одной головной болью меньше. Гарри поблагодарил Олливандера и уже хотел было уйти, как вдруг вспомнил еще кое-что:

— Сэр, а вы вот и тогда, и сейчас упомянули какую-то палочку-близнец моей. Что это за палочка? Она здесь?

— Увы, нет, нет... — старый мастер опечалился и присел на высокий табурет у прилавка. — Ту приобрели ровно за три дня до начала большой магловской войны, но ее ждала незавидная судьба. Скорей всего, ее обломки закончили свое существование в спецпечи Визенгамота или пылятся вместе с сопутствующими документами в тайниках невыразимцев... В любом случае, след ее затерялся в десятилетиях...

— Почему?

— Я не знаю всех обстоятельств. Слышал — причина кроется в том, что палочка была изъята в связи с убийством...

— И вы не помните ее хозяина, сэр?

— Как же я могу не помнить? Каждая созданная мной палочка — это как ребенок, второй такой нет. Спросите о том же какого-нибудь талантливого лютье — помнит ли он свои скрипки — и он обидится.

— Простите, сэр, я не подумал...

— Ничего, ничего, вы еще слишком молоды, поэтому я и не заподозрил бы вас в преднамеренной бестактности, — в серебристых глазах Олливандера промелькнул какой-то жесткий и холодный огонек, доказывая, что при всей снисходительности к покупателям садиться ему, знаменитому мастеру, на шею он не позволит никому. — У первой палочки был не хозяин, а хозяйка. Некая мисс Принц. И любопытнее всего то, что внешний вид у этой палочки был куда более внушительным, чем у ее обладательницы. Да что там — это был один из моих первых шедевров. Вот!

Он выхватил свою палочку, взмахнул ею в сторону, и откуда-то из промежутка между стеллажами выехала и развернулась обычная школьная доска. Невидимый мелок вмиг начертил на ней палочку с несколькими узелками вдоль рабочего основания, напоминавшими суставные сочленения одного из "лучей" в крыле большого крылана. Нарисованная палочка медленно вращалась, давая возможность рассмотреть себя со всех сторон.

— Пятнадцать дюймов. Древесина черного эльдера, перо феникса. Того же феникса, чье перо начиняет и вашу палочку, мистер Поттер. Вот так-то.

— Красивая, — восхищенно пробормотала Гермиона.

— Жутковатая. Как у злых колдунов в фильмах, — всё-таки не удержавшись, прокомментировала миссис Грейнджер и, когда все повернулись в ее сторону, покраснела: — Прошу прощения.

Олливандер холодно улыбнулся:

— Ничего, ничего, в этой лавке перебывало немало родителей из числа лишенных магии. Поэтому я слышал и не такое. Всего хорошего.

Они выбрались на улицу.

— Я уже который раз встречаю эту фамилию, — задумчиво произнес Гарри, пощипывая пальцами нижнюю губу.

— Принц?

— Угу. Гэбриелом Принцем звали Кровавого Барона до того, как он сделался призраком, — Поттер оставил в покое губу и стал отгибать пальцы. — О профессоре Сенториусе Принце, работавшем при Гринделльвальде, мне сказал Дамблдор, когда подсунул ту подшивку. Там о его эксперименте напечатана целая статья. Теперь вот еще какая-то Принц...

— А что тебя удивляет? Знаешь, сколько тех же Блэков в магической Британии и даже за ее пределами? Это старые фамилии, что-то вроде дворянских в немагическом мире. Как Норфолки, Оксфорды, Аррана, Пальмерстоны, Линкольны, Мортимеры... Вагон и маленькая тележка!

— Да нет, удивлять-то ничего не удивляет. Но почему-то есть странное предчувствие, что они как-то связаны между собой и имеют отношение к... я даже не знаю, к чему. Но вот чувствую, что существует некое пропущенное звено в этой цепочке, и всё. Назови это интуицией. И еще одна странность... Вот как объяснить ее, я не понимаю вообще. Помнишь наши состязания на Сокровенном острове в Валентинов день? Локхарт тогда зачем-то забрал у меня мою палочку и подсунул свою. И тогда у меня впервые получилось отправить атакующее заклинание в Снейпа, причем оно сработало. Очень даже сработало! С чужой палочкой! Хорошо, допустим: меня моя палочка защищает и не позволяет причинить мне вред. Но какого черта она не атакует Снейпа? Она и ему не хочет причинить вред?

— Э-м-м-м... А ты с ним об этом говорил?

— С кем? Со Снейпом? Мне проще было бы поговорить с трехголовым Пушком Хагрида.

— Но это ненормально. А профессор Снейп когда-нибудь брал у тебя твою палочку?

Гарри пожал плечами:

— Ну да! Когда из нее застрелился Квиррелл. Да. Он ее отобрал и какое-то время держал в руках, после него ее смотрели авроры, потом отдали обратно мне...

— Вот тебе и ответ! Возможно, в тот раз профессор как-то настроил ее и на себя. Или она сама почему-то решила, что если Снейп прибежал тебя защитить и тоже отправил заклятье в того, кто покушался на твою жизнь, то он "свой человек". Я не знаю, как еще объяснить это. У меня таких палочек не было.

— Нет, если бы Снейп сам ее перенастроил, он бы знал и не злился всякий раз, когда у меня ничего не выходило на тренировках... Зачем ему создавать мне помеху и зря тратить свое время? На шутника он смахивает меньше всего. Может, ты и права: палочка почему-то приняла его за своего. Снейпа! Уф-ф-ф!

— Перестань, с ним вполне можно ладить. Вот Луна у него вообще любимица.

— Что?!

— Ну, это надо знать особенности профессора, — хихикнула в ладошку Ржавая Ге. — А вообще она умеет расположить к себе людей. Ты замечал?

— И как выражается его... хм... симпатия к Луне?

— За прошлый год он трижды начислял Когтеврану по пять баллов. И два раза из них — благодаря ей. А она не раз говорила, что профессор Снейп — "хороший".

Они расхохотались, но тут миссис Грейнджер обернулась и спросила, по какой дороге им нужно направиться, чтобы выйти к банку. Гарри опомнился, свистком призвал к себе Мертвяка, и когда тот, громко хлопая крыльями, примчал с соседней улицы, все они зашагали к высокому белому зданию. Что ж, Луна — это Луна. А палочка, видимо, действительно задурила после того случая с Квирреллом...

* * *

Ассистенткой экскурсовода профессор Умбрасумус выбрала пуффендуйку-шестикурсницу — точнее, теперь уже семикурсницу — Тамсин Эпплби. Это была уже совсем взрослая восемнадцатилетняя девушка атлетического телосложения, несколько лет подряд состоявшая охотником в сборной по квиддичу от своего факультета. Держалась она уверенно, как и следует будущей помощнице преподавателя, однако проскальзывало в ее лице что-то беспокойное, словно ей было что скрывать от других. Нет-нет да озиралась она встревоженно по сторонам, а потом вновь закрывалась маской невозмутимости и силы.

— В японской галерее сегодня будет жарко, — обмахиваясь пятерней, с кривой усмешкой сообщил окружившим его слизеринцам Драко и сделал вид, будто не замечает, как выстрелила в него взглядом Тамсин.

— О чем это он? — не поняла Джинни Уизли.

Корнер сложил руки на груди и в ответ Малфою изобразил позу интеллектуального превосходства, как это называли в Когтевране. Словом, задрал нос и выдал на-гора информацию о том, что Прозерпина Умбрасумус является дальней родственницей знаменитого Абэ-но Сэймэя [3], оммёдзи эпохи Хэйан, что примерно совпадало с Временами Основателей школы Хогвартс.

______________________________________

[3] Абэ-но Сэймэй (21 февраля 921 — 31 октября 1005 гг.) — один из самых сильных, при этом полулегендарных представителей традиционного японского оккультного учения об инь и ян (оммёдо), пришедшего в Японию из Китая в начале VI века н.э. как система совершения гаданий. Само учение является смесью даосизма, синтоизма, буддизма, китайской философии и естественных наук. Человека, практикующего оммёдо, называют оммёдзи. К умениям оммёдзи относят всевозможные гадания, изгнание злых духов и защита от проклятий. В помощь себе оммёдзи призывали духов, заточенных в бумажном листе — сикигами. Абэ-но Сэймэй — занимал ряд высоких должностей при дворе императора. Он же придумал использовать пентаграммы в делах учения. На вооружении оммёдзи были "Книга перемен", учение фэн-шуй, календари и астрономия. Подробнее о Сэймэе: ru.wikipedia.org/wiki/Абэ-но_Сэймэй. К слову, один из таких духов-сикигами был представлен в аниме Хаяо Миядзаки "Унесенные призраками", наколдованный ведьмой Дзенибой и как шпион проникший в купальни Абура-Я сначала на чешуе обращенного в змеедракона Хаку, а дальше — на одежде Тихиро, в конце же миссии он выступил как двойник Дзенибы.

— Ой-ой-ой, заучка вызубрил очередную, не нужную никому, информа-а-а-цию! — притворно ужаснулся Драко и схватился пальцами за скулы, поддерживаемый смешками приятелей по факультету. — Но всё ли нам расска-а-ажут? Вы же знаете: "Ах, эта Темная магия! Я не имею никакого представления о том, что это такое, но все говорят, что это ужасно-ужасно-ужа-а-асно, и я верю!" Сомневаюсь, что даже профессор осмелится заикнуться о некоторых практиках японских магов, которые европейцы отнесли бы к Темной ма-а-агии, а там это просто один из видов чародейства. Просто смотря с какой целью ее применяют.

И заметив, что профессор Умбрасумус его услышала и улыбается, с вызовом взглянул в ответ. Она медленно кивнула. Стоявший рядом с Гарри Рон слегка наклонился к приятелю с высоты своего роста и пробормотал:

— Мне кажется, с этого момента экскурсия перестает быть скучной...

— О, да, — согласилась и Гермиона, которая невольно услыхала эту реплику. — Папа Люциус за каждым словом сыночка. Внимает и благословляет.

— Блин, — поморщился Уизли, косясь на нее, — Грейнджер, ты такая умная, что мне иногда страшно стоять рядом с тобой на переменках!

Она парировала, не моргнув и глазом:

— Если ты думаешь, что мне уже и постоять, кроме тебя, не с кем — на переменках — то глубоко и жестоко ошибаешься.

Да, всё-таки Гермиона меняется, подумал Гарри. Что-то с ней не так. Она опять становится взрывной, но теперь не в действиях, а в словах. Не приведи господь попасться к ней на язычок. А еще она взяла у его соседки того рыжего котенка-жмырика. Вот вырастит зверя, надрессирует — и прольется чья-то кровь. Жмыры умны и злопамятны, полужмыры от них не отстают по этим показателям ни на полшага.

Знакомство с музеем ожидаемо начиналось с азов: "Магия с древности и до наших дней". Мисс Эпплби расстаралась, посвящая будущих третьекурсников в секреты первых целителей, известных официальной истории. Именно они и стояли у истоков той первой, еще дикой, магии, которой так боялись маглы, одновременно желая и вылечиться благодаря ей, и убежать подальше от волхва. Наглядные пособия оживали, стоило группе приблизиться к очередной экспозиции.

Там над костром завывали шаманы, стуча колотушками в бубен и тряся головами, увенчанными рогами оленя и лося. Здесь шумерские заклинатели-ашипу определяли болезнь и читали заговорами над больными, а зельеделы-асу, знатоки лечебных трав и снадобий, создавали лекарства. Чуть дальше египетские врачеватели постигали тайны человеческого тела, извлекая органы умерших и распределяя их по мраморным канопам; они сверлили зубы пациентам и делали операции на мозге. Поодаль чернобородые мужчины в арабских одеждах изучали звездное небо и создавали трактаты о медицине. Далеко на востоке, в Азии, одетые в кимоно старцы тыкали иглами в тела притихших от страха больных. Шаманы обеих Америк практиковали странствия духа по неизведанным путям Вселенной и борьбу с болезнями в тонких мирах.

Следующий отрезок времени переносил всех обратно в Европу, где, как и повсюду, бурлили магловские и магические войны и свершались великие открытия. Первый же экспонат, как в кино, рассказывал целую историю о глубокой старине, когда друиды обучали своих последователей секретам, выведанным у природы, а потом спасались от нападений сильных и воинственных южных соседей с континента. А по выходе из Зала Древности студентам на прощание показали первые гонения на лекарей-магов со стороны магловских жрецов церкви.

Темный тоннель-переход не просто выводил в Зал Средневековья, но и символизировал мрачную эпоху, когда европейским волшебникам пришлось уйти в подполье и скрывать свои способности еще до появления Статута, первых волшебных палочек, жезлов, посохов и скипетров. И новый зал уже разделялся на отдельные комнаты-сектора. Попадая в каждую из них, ты оказывался в другой стране, забывая, что это всего лишь музей.

Вскоре помощница-пуффендуйка выдохлась. Тогда на смену ей откуда-то возникла профессор Умбрасумус, которая в начале экскурсии отлучалась или просто была скрыта отвлекающими чарами. Когда они добрались до миллениума второго тысячелетия, Прозерпина остановила всех у старинного надгробья с выточенной в камне женщиной. По странной традиции того периода, мраморная копия умершей лежала на смертном одре, держа на груди раскрытую книгу, как будто решила почитать на сон грядущий — правда, те, кто вырос в мире маглов, прекрасно знали, что это Священное писание.

— Когда умер, но вспомнил, что не выучил параграф про амфотерные гидроксиды, — вполголоса прокомментировал Рон, наклоняясь теперь к Невиллу, и тот прыснул в кулак.

— А это надгробный памятник самой Ровены Когтевран, — сообщила профессор, делая вид, будто не слышит смешки гриффиндорцев за спиной. — Леди Ровена скончалась после вести о смерти дочери. Хелена так и не вернулась в родной дом. Внук Когтевран был еще слишком мал, чтобы заниматься похоронами, а других родственников у Основательницы не осталось. Все хлопоты взяли на себя Пенелопа и Годрик. Местом упокоения подруги они избрали давно заброшенное крыло одного из первых магловских монастырей. Но здесь мы, конечно, видим лишь извлеченную из контекста копию могилы Когтевран, погруженную в состояние Lux Obscura. В контексте ее надгробье окружено другими, магловскими, захоронениями. На Первом Всемагическом Ковене вставал вопрос о том, чтобы переместить останки четверых директоров на территорию, прилегающую к замку Хогвартс. Однако невыразимцы вовремя обнаружили один важный исторический документ. В нем говорилось, что Салазар Слизерин пригрозил страшнейшим смертельным проклятьем тому, кто посмеет осквернить его прах. Пустыми обещаниями Слизерин не разбрасывался и при жизни, поэтому идти ему наперекор не рискнула ни одна живая душа. Ну а переносить три могилы, в неполном составе, было бы неэтично, и министерские активисты расстались с этой идеей...

Следующей экспозицией была, разумеется, могила Салазара. Оказалось, что живой Слизерин не отличался высоким ростом и мощью фигуры — скорее субтильный, чем значительный, он обеспечивал свое величие больше одеянием и манерой держаться. Иногда за счет этого он казался даже крупнее богатырски сложенного Гриффиндора.

— Считается, что как змееуст Основатель обладал необыкновенным, чарующим тембром голоса. И эта особенность, по легендам, передалась всем змееустам, большинство из которых были выходцами из рода Слизерин...

После жизнеописания Ровены и Салазара профессор перешла к биографиям Пенелопы и Годрика, а завершился период войной гоблинов с магами-людьми в начале семнадцатого века.

Насмотревшись разных стран и наслушавшись интересных историй, Гарри вдруг с тоской подумал, что нигде и никогда толком не бывал, кроме Англии и магической зоны Шотландии. Даже Дадли всё лето козырял тропическим загаром, рассказывал о красотах Барбадоса и, явно подлизываясь к кузену, показывал ему сделанные там фотографии и привезенные оттуда сувениры: толстяк надеялся, что кузен снизойдет до его просьб и снова позовет в гости "тех девчонок". Ну, ничего, пусть. Получив самостоятельность, Гарри наверстает упущенное и непременно поездит повсюду, на что сейчас разбегаются глаза...

— Не могу понять, почему с таким уровнем визуальной магии никто не задумался применить ее в рекламе? — вывел его из задумчивости голос шагавшей рядом Грейнджер. — Такое впечатление, что аптекари Косого вообще не заинтересованы, чтобы у них что-то купили. Ну что за жалкие листовочки на столбах? Вот смотри! — и Ржавая Ге, активно помогая себе жестами, принялась объяснять идею: — Так и вижу это кино над зданием аптеки. Рыцарь бьется с драконом, дракон поджигает его прямо в доспехах, рыцарь падает с лошади и дымится. Картинка блекнет. Инквизиторы жгут колдунью на костре... Колдунья тоже дымится. Картинка блекнет. Невилл на зельеварении взрывает котел. Котел дымится. Невилл тоже дымится, пытается затушить пожар, неправильно читает заклинание и вызывает Адское пламя. Всё окончательно меркнет. За кадром слышен топот копыт коней Апокалипсиса... И тут из тьмы проступает сияющий фиал с зельем от ожогов и исцеляет всех пострадавших. Да у них бы от покупателей этого зелья отбоя не было!

— Подай эту идею совладельцам "Слизня и Джиггера", — посоветовал Гарри.

Она безнадежно отмахнулась:

— Я уже пыталась поговорить об этом с Малпеппером...

— И что?

— По сравнению с ним профессор Снейп — сама галантность, когда видит меня с поднятой рукой... Если кратко и цензурно, то он сказал, что не нуждается в советах всяких маглорожденных соплячек, и даже предложил мне посетить некоторые места... но это уже второстепенно.

Их встретила очередная галерея. От обилия информации у Гарри пошла кругом голова. Рон позевывал, Малфой насмешливо кривил рот улыбочкой, однако злить профессора Умбрасумус не отваживался. И неважно, что рядом с нею нет верного инфернала — она владела и другими механизмами давления на психику студентов.

— А это, как верно подметил господин Малфой, одна из обыкновенных практик японских магов — смерть по сговору, — подведя студентов, которые еще только чудом не заснули на ходу, поближе к экспонату, сказала Прозерпина.

Драко приосанился. Тем временем сценка ожила. Сидящий на циновке старик в синем кимоно примерял к ладони рукоять короткого меча, рядом, чуть позади, мрачной тучей нависал второй, молодой самурай, держа свою катану обеими руками.

— Как известно, у японских магов нет и никогда не было волшебных палочек — их заменяет особое боевое оружие, — невозмутимо продолжала профессор. — Когда учитель слишком дряхлел и заболевал, а смерть всё не шла, или же сталкивался с мучительным проклятьем, снять которое было невозможно, он обращался за помощью к своему любимому ученику, — она указала на иллюзию мага в черном кимоно, который с каменным лицом следил за тем, что делает сидящий перед ним старик. — Даже после ритуального нанесения себе смертельной раны при сэппуку маг умрет очень нескоро. Наша психика настроена бороться за жизнь активнее, чем у маглов. Чем сильнее волшебник, тем сложнее ему совладать с инстинктом самосохранения, соблюсти все тонкости процедуры и покинуть мир. И тогда доверенное лицо — как правило, из числа самых лучших учеников — наносило последний удар, отсекая ему голову с помощью специальной инкантации.

Светлые глаза Драко сверкнули, как два алмаза. Он весь напрягся, точно кобра перед броском, и впился взглядом в полоснувшего себя по животу старика. Ассистентка профессора со странным выражением лица молча возвышалась за спинами третьекурсников. При виде брызнувших на циновку рубиновых капель, девушка слегка облизнула полные губы.

— Ватаси ва ситай о цукуриагеё то ситеиру! [4] — вслед этому воскликнул молодой самурай и взмахнул катаной над истекающим кровью учителем.

______________________________________

[4] "Я создаю труп!" (японск.)

Под дружный вопль напуганных студенток иллюзия померкла и выключилась, а кровь от харакири пропала с пола, словно и не было. Малфой тоже померк и отступил, только щеки его возбужденно пылали остатками чахоточного румянца. А в памяти Гарри вспыхнули огнем выжженные строки: "Мори ин сэкула сэкулорум"...

* * *

На платформе девять и три четверти от Гермионы слинял ее Жулик — котенок-полужмыр, которого подарила девчонке миссис Фигг. Отлавливая его по всей станции, ребята едва не опоздали на "Хогвартс-экспресс" и под образные комментарии Мертвяка заскочили в последний вагон уже почти на ходу.

— Давно о Гремучник метлы не ломали, что ли?! — возмущался ворон, вежливо поклевывая хозяина в макушку.

— Ему только два месяца, а у меня уже руки отваливаются его таскать! — пожаловалась Гермиона, сгружая на пол громадного рыжего зверя.

— Я подарю тебе на него поводок, — пообещала Луна и загадочно улыбнулась. — Только дождусь, когда Лианна с Пуффендуя вышьет на нем охранные руны. Вообще я хотела поймать и приручить сопетую шаровакшу, а ее можно удержать только с помощью этих рун. Но тебе поводок теперь нужнее...

— Кто такая сопетая шаровакша? — шепотом поинтересовался у Гарри Рон, однако тот тоже слышал это название впервые в жизни.

Единственное купе, куда смогла вместиться вся их дружная компания, было занято каким-то дремлющим у окна мужчиной. Оно находилось рядом с дверями в тамбур, которые постоянно хлопали, но это нисколько не мешало незнакомцу спать, прикрыв пол-лица высоким воротником дорожного плаща. В купе стоял странный запах — как будто сырой собачьей шерсти, но не очень навязчивый. Однако Жулику хватило и этого: он вздыбил шерсть, выгнул спину и с совершенно одичалыми глазами вымолвил какое-то сатанинское заклинание вроде "ауа-уа-уоа-мы-мы-мыа!" [5], а Мертвяк строго велел ему угомониться. Даже после этого мужчина не проснулся. Котенок влез под сидение и там затаился, и студенты на всякий случай подобрали ноги, потому что затаившийся Жулик представлял собой не меньшую угрозу здоровью конечностей, чем Жулик легализованный. Тем временем поезд уже набрал скорость, и дымок из трубы паровоза, изредка влетая на ходу в приоткрытое Акэ-Атлем окно, перебивал запах псины.

______________________________________

[5] Вдохновилась знаменитым видеороликом "кота-из-ада".

— Интересно, кто это? — шепнула Джинни, указывая глазами на незнакомца. Из-под воротника слегка выглядывала прядь светло-каштановых, слегка тронутых сединой волос.

— Не знаю, — ответил ей брат, — но похоже, у него дома много собак...

— Вообще-то это некий Р. Дж. Люпин, — заметил Куатемок и указал палочкой на багажный отдел над сиденьями, где лежал потрепанный чемодан пассажира. В одном из углов стояла надпись, только что прочитанная Акэ-Атлем. — Я такого не знаю. И почему он едет в поезде? Вы когда-нибудь видели тут взрослых... ну, кроме продавщицы с тележкой?

— Говорите тише, а то разбудите! — шикнула на них Гермиона.

Ровно в четверть второго дверь тамбура лязгнула, громче застучали колеса по рельсам, в коридоре послышался характерный звук въезжающей тележки. Купе открылось, и в дверном проеме возникло пухлое лицо торговки сладостями:

— Берем угощеньица! Угощеньица берем, дорога еще длинная! Советую обратить внимание на новинку: "Тутовый сюрприз". Вы съедаете десерт и потом целый день не можете сказать ни слова правды. Ваши братья, мистер Уизли, уже в полной мере оценили эту находку.

— Спасибо, я как-нибудь в другой раз, — уклонился Рон, а вот Гарри из любопытства приобрел несколько конфеток под этим брендом. — И непонятно, зачем она Фреду и Джорджу, они и без сюрпризов брешут целыми днями напропалую... Мадам Цирцея, а вы не знаете, кто этот "Р. Дж. Люпин"?

Продавщица сладостей расплылась в милейшей из своих улыбок:

— Так это же ваш новый преподаватель по Защите, профессор Люпин! Разве вам не сказали?

— Они, что ли, так и будут теперь меняться каждый год? — спросил Куатемок, покупая шоколадную лягушку с вкладышем, на котором красовалась Пенелопа Пуффендуй.

— Почему — теперь? Они и так меняются каждый год вот уж который десяток лет! А вы что, разве не знаете, откуда пошла эта традиция? — мадам Цирцея округлила глаза, сунула всем полагающуюся сдачу и, задвинув дверь, покатила дальше.

— Что скажешь, мимир? — Гарри пощекотал ворона под клювом, и тот мурлыкнул, а из-под сидения, опять заставив всех сесть по-турецки, глухо зашипел Жулик.

— Ну а что я? Знаю только то, что и все знают: по преданию, когда Тот-кого-нельзя-называть приходил проситься на должность преподавателя ЗОТИ, директора — и Диппет, и, потом, Дамблдор ему отказали. Он, ясен пень, разозлился и наложил на эту должность проклятье. С тех пор так и повелось — никто не задержался на ней дольше года. По той или иной причине они уходят в отставку и никогда не возвращаются. Хотя хрен его знает — может, этот ваш членоголовый красавчик исхитрился напиться оборотки и приехал на второй год? — Мертвяк задумчиво поглядел на спящего, сделав вид, будто не заметил, как встрепенулась Гермиона. — Он скользкий пройдоха!

— А я был бы не против... — пробормотал Гарри, мысленно улыбнувшись египетской колдографии Локхарта.

Тут профессор Люпин что-то простонал во сне и дернул рукой. Край плаща отъехал. В руке он держал снятые очки, а блеклое, почти ничем не примечательное лицо его пересекал застарелый тройной шрам — как будто от чьих-то когтей. "Почти" — поскольку всё же была в нем какая-то необычность. Во-первых, Гарри показалось, что где-то он его уже видел. Во-вторых, лицо это выглядело немного перекошенным — возможно, из-за стягивающего кожу шрама, возможно, почему-то еще...

— Бр-р-р! — сказала Джинни и отсела подальше от него, прячась за Рона.

"Ауа-уа-уоа-мы-мы-мыа!" — солидарно откликнулся котенок.

— Ну-к тихо там! — велел ему Мертвяк и, прислушавшись, указал на столик перед профессором. — Эй, гляньте!

Только сейчас все заметили, что за шляпой нового преподавателя там стоит и с тихим свистом вращается торментометр — прибор, напоминающий по форме Сатурн: закрепленное на подставке неподвижное кольцо, которое представляло собой бесчисленное множество микроскопически маленьких взаимопритягивающихся шариков (по заверению мистера Лавгуда, эти шарики изображали собой версии вероятных событий), а внутри кольца — полупрозрачный радужный шар, который начинал двигаться при малейшей опасности.

— Мне всё это не нравится... — сказала Гермиона.

Луна встала с места и подошла к спящему:

— Профессор Люпин! Сэр! — она мягко коснулась его плеча. — Профессор, проснитесь пожалуйста, ваш торментометр почему-то заработал.

— Может, сломался? — предположил Рон.

— Торментометры не ломаются, — ответила Лавгуд.

— Это тебе папка сказал? — усмехнулся Уизли. — Ломаются еще как, особенно дешевые. У Перси как-то взорвался в руках... Правда, это был торментометр, который сделали Фред с Джорджем, но...

Профессор снова что-то простонал, но и не подумал просыпаться. Прибор перестал наматывать обороты и смолк. Снаружи тем временем пошел дождь, и всё стало серым и мглистым. Поболтав еще немного, каждый занялся своими делами: Куатемок принялся что-то чертить в своем блокноте, а Луна — что-то рисовать в своем, Джинни задремала на плече у брата, Мертвяк — на плече хозяина, Рон и Гарри играли в походные шахматы, Гермиона читала учебник "Продвинутый курс по нумерологии". Когда за окнами совсем стемнело, в вагонах зажглось освещение и почему-то стало прохладнее.

— Отопление выключили? — оторвавшись от своего занятия, поднял голову Акэ-Атль.

— Сквозняк скорее, — Рон взглянул в окно. — Вот это ветрище там поднялся! Прям ураган...

Все снова уставились на оживший торментометр. Его свист быстро перешел в ультразвук. Внезапно свет погас, состав дрогнул, колеса заскрежетали, и от резкого рывка те, кто сидел лицом по ходу движения, вылетели в проход вместе с посыпавшимися сверху вещами, а тех, кто против, отбросило и вдавило в спинку дивана. Профессора швырнуло на столик. Купе огласилось матерками Мертвяка, воплями кота и напуганными вскриками студентов.

— Все живы? — раздался мужской голос. — Никого не покалечило?

— Что происходит, сэр? — выкарабкиваясь из-под чьего-то чемодана и помогая встать Гермионе, которая тоже упала на него, спросил Гарри.

— Кажется, я вывихнула лодыжку, — пожаловалась Джиневра. — И проглотила коня.

— А ну выплевывай! — возмутился Рон. — Сдурела, что ли, коней глотать?! Чем я играть буду?!

— Тихо! — вдруг прошипел Куатемок, и в кромешной тьме металлическим отблеском сверкнули его зрачки. — Слышите?

Это была непонятная, ни с чем не сравнимая тишина, которая, увы, Гарри была очень даже знакома. Жуткая тоска сковала душу и тело. Жизнь чудовищно коротка и бессмысленна. Сегодня похоже на завтра, завтра — на послезавтра, и так до самой смерти, итога никчемного бытия. Боль и страх, мучения и уныние — вот этапы этой гнусной эстафеты. Я ничтожество и никогда не смогу ничего изменить. Пустота, безысходная пустота... "Наверное, я умираю".

Темнота пожелтела, оглашаясь утробным звериным рыком, и мальчик ощутил, что куда-то проваливается. Тут закричала какая-то женщина:

— Заберите, заберите это проклятое кольцо, отдайте мне моего сына!

Всё стихло.

Очнулся он от яркого беловатого света, пощечин и тошноты. Всё это вместе вызывало такое отвращение, что хотелось снова провалиться в спасительное небытие.

— Гарри, Гарри, открой глаза! — просил его кто-то голосом Луны. Что она делает в этом кошмарном мире терзаний, тлена и боли? Ради нее он подчинился.

В купе горел свет. Над ним стоял тот самый мужчина — действительно, лицо какое-то кривоватое, асимметричное — и совал ему под нос нашатырь. Гарри вцепился рукой ему в плечо и сел. Рон и Гермиона помогли учителю усадить Поттера на диван. Только теперь Гарри заметил в углу купе черного ягуара — анимаформу Акэ-Атля. Зверь подгреб к себе сброшенную одежду и беззвучно скалился, топорща усы, а рядом с ним солидарно шипел котенок Гермионы, грозясь продать свою жизнь подороже в бою с неведомыми врагами.

— Они отобрали сына у какой-то женщины, — скороговоркой вымолвил Поттер, перехватывая профессора за ворот пиджака. — Эти чудовища в лохмотьях... которые летают... дементоры! Это же были они? Дементоры?

Люпин кивнул, но в желтовато-серых непрозрачных глазах его проступило удивление.

— У какой женщины? — спросила Гермиона.

— Дайте шоколад, — распрямляясь в рост, велел учитель, бледный, как смерть. — Там, на столе, плитка. На, съешь это, Гарри. Ты уже встречался с дементорами раньше?

— Да, — хрипнул Гарри, рассасывая кусочек шоколада и чувствуя, как отступает паническая атака. — Какие-то жуткие твари, кто их только придумал...

— Да есть... любители, — печально усмехнулся Люпин. — Не понимаю только, что они делают в школьном поезде...

"Хогвартс-экспресс" тем временем снова тронулся с места. Гарри вгляделся в лицо мужчины и еще больше утвердился в мысли, что оно ему знакомо. Только было ощущение, что прежде оно выглядело менее перекошенным и чуть моложе. Да, и без очков. Обычных, в широкой черной оправе очков, какие в ходу у маглов. А росту он был небольшого — среднего или ниже. Ничем не примечательный дядька, если не считать этих шрамов, болезненности и жутковатых глаз.

Джинни прижималась к Рону и мелко дрожала, Луна просто сидела на своем месте и, сгорбившись, смотрела в одну точку — на собственные сложенные руки.

— Где Мертвяк? — спросил Гарри.

— Когда профессор выгнал того дементора из купе, — объяснила Гермиона, — он полетел разгонять остальных. Профессор, а какое заклинание вы произнесли?

— Экспекто Патронум. "Призываю покровителя".

— А им можно и отгонять дементоров? — удивился Рон. — Я думал, он только маме нужен, нас домой зазывать...

Люпин усмехнулся, но ничего на это не сказал, а когда взглянул в сторону Акэ-Атля, то велел девочкам отвернуться и дать парню одеться. Впрочем, тем в их состоянии не было никакого дела до наготы однокурсника. Джинни накрыла глаза ладошкой, Луна так и не пошевелилась, Гермиона уперлась рукой в дверь и прислонилась лбом к согнутому локтю, как водящий при игре в прятки.

— Ты молодец, — похвалил профессор анимага, который вернулся в человеческий облик, — не растерялся. Кто тебя научил в таком юном возрасте этому умению?

— Оно у меня спонтанное, с детства, — буркнул тот, натягивая нижнее белье и рубашку, — а дед подсказал, как им управлять...

В окно громко подолбились. Все вздрогнули, но это был Мертвяк, которого на полной скорости только чудом не сносило порывами ледяного ветра. Впустили. Он ввалился внутрь, сел на стол и, почистив перышки, заявил:

— Ну и погодка, ёптвоюмать!

35. И дальше — палисадник пуст, посередине — голый куст

Остаток лета Северус посвятил штудированию девятнадцатитомных сочинений мессира Геллерта, какие только смог найти, и начал он с той самой, отобранной еще на первом курсе у Грейнджер, книги под названием "Доппельгёнгер". В общем собрании эта книга значилась за номером "восемь", и внимание свое величайший ересиарх уходящего столетия посвятил феномену Тени, возникающей при определенных обстоятельствах, как то: расщепление реальностей, темпоральный парадокс, умножение сущностей и вход в замкнутую петлю причинно-следственной цепочки событий. Поттер был слишком мал, чтобы усвоить это произведение. Кроме того, никаких портретов Гринделльвальда издание в себе не хранило, а зельевар отчетливо помнил, что в мыслях у мальчишки был вполне конкретный, без разночтений, образ темного мага. Не колдографический, не живописный, а самый что ни на есть живой, Геллерт Смутьян смотрел из сумрака ледяным взглядом прозрачно-голубых глаз и как будто считывал все пороки с души твоей и сердца.

"Дерьмо фестрала! — ругнулся про себя Северус, в раздумьях перекатываясь с носка на пятку и с пятки на носок у иллюминатора-аквариума, не в силах разглядеть сквозь зеленоватую толщу воды истинных обитателей Черного озера — лишь невнятные тени блуждали в полумгле, распугивая стаи обычных рыб. — Вечно всё не так с этим маленьким паскудником. А его проблемы сходу рикошетят по всем окружающим, как Ревертере Ретро, выпущенное каким-нибудь идиотом"...

Похоже, перечитывать эти книги нужно было теперь "по-когтеврански", между строк. Но требовался последний, в его случае двенадцатый, том — при условии, что он вообще не искоренен в Великобритании до последнего экземпляра. А если нет, остается надеяться только на кого-то знакомого за границей: сам-то он невыездной. Может быть, Каркаров? Ладно, пока есть надежда отыскать следы здесь, оставим Игоря про запас...

За неделю до полнолуния, которое в 1993 году, как нарочно, выпало на 1 сентября, в Хогвартс прибыл Люпин. То есть, как все нормальные волшебники, он аппарировал перед оградой замка, а дальше добрался уже своим ходом, совершив ностальгическую пешую прогулку по территории Хогвартса.

— Я уже собирался отправлять Кунигунду, — недовольно сказал Снейп, с порога личного кабинета вручая ему флакон.

— Давно не виделись, — как-то застенчиво улыбнулся оборотень и повертел в руке наполненную аконитовым зельем склянку. — Как ты?

Северус посторонился, пропуская его в свою обитель, и тихо фыркнул, отмечая удивление на кривоватой физиономии Римуса, когда тот увидел радужник, разросшийся по стенам подземных апартаментов.

— Ты увлекся гербологией? — уточнил бывший гриффиндорец.

— Надеюсь, твой визит не связан с настоятельным желанием поговорить о моих хобби?

— Ты ничуть не изменился, — как-то вбок усмехнулся Люпин, но тон его был скорее грустным, чтобы заподозрить подвох и издевку. — Никогда не думал, что скажу это, но приятно видеть постоянство в этом сумасшедшем мире. Пусть даже если это постоянство Северуса Снейпа... — он сделал глоток из флакона, крепко зажмурился, подавляя вопль отвращения, и встряхнулся всем туловищем, как выбравшаяся из воды собака. — Ох ты орочья погибель, ну и дерьмо! Ах! Фр-р-р-р! Твою мать! Пхе... Нет, мне никогда к этому не привыкнуть! Нет, нет...

Под насмешливым взглядом бывшего сокурсника он издал еще несколько отрывистых вскриков, постучался лбом о стену, словно кающийся домовик, и в конце концов скорчился в кресле. Омерзительный вкус зелья медленно отпускал чувствительные рецепторы оборотня.

— Добро пожаловать в ад, профессор Люпин, — с особой издевкой подчеркивая слово "профессор", высказался алхимик. — И пока вы еще не поняли, что значит быть по эту сторону учебного процесса, считайте, что аконитовое зелье — самая большая неприятность в вашей жизни. Продлится это недолго, до первой встречи с основным контингентом заведения, — он подчеркнуто театрально развел руками.

— Понятно, фанаты твои двери так и не осаждают, — резюмировал Римус и протер стекла запотевших очков.

— По части фанатов — это к Локхарту. Ах да, его же уволили, как я забыл.

Люпин терпеливо улыбнулся своей асимметричной усмешкой. С годами лицо его исказилось еще сильнее, чем было в юности, теперь не нужно и присматриваться, чтобы это заметить:

— Северус, прекрати. Я сам знаю, что эта должность не про меня, но, черт побери, мне действительно нужна любая работа, а ты же знаешь...

Снейп дал понять, что это его не волнует и он не желает развивать тему:

— Ты читал последние номера "Пророка"?

— Ты про указы Амбридж? Читал. Знаешь, она достаточно последовательна, на самодурстве ее не поймать...

— Амбридж... Она всего лишь чиновница, подчиняющаяся решению Визенгамота. А кто у нас заправляет Визенгамотом, ты знаешь не хуже меня.

— Северус, Северус... Снова теория заговора?! К чему этот популизм? Да, Альбус может отклонить или внести поправки. Но ведь не постоянно?

Снейп поморщился. Эта рабская покорность и непоколебимая вера в чистоту игры Деда... Знал бы Люпин, о чем говорилось на днях в кабинете директора и в какую задницу тролля катится этот мир...

— Нет, Люпин. Указы Амбридж — это уже далеко не новость. А я о последних событиях. Отставки нескольких министров, специализирующихся на связях с магловским правительством. Судя по всему, дальше на повестке дня — упразднение в Хогвартсе магловедения. Не перевод в факультативные дисциплины, а именно упразднение. И на днях школу ждет визит коллегии чиновников из отдела образования, — с этими словами Северус протянул гостю утренний номер официального рупора Министерства, на первой полосе которого мельтешила старая колдография арестованного Блэка. На ней Сириус казался еще совсем мальчишкой, но вся физиономия в кровище, будто его хорошо приложили к асфальту.

Увидев снимок бывшего приятеля-однокашника, оборотень болезненно скривился. Если бы просмотр мыслей другого преподавателя не считался нарушением этики, Снейп не пренебрег бы легилименцией, чтобы узнать, о чем размышляет Люпин. Министерству Магии вздумалось широко обнародовать весть, что след Блэка снова был замечен в районе Гриммаулд Плейс, куда он привел за собой хвост в виде нескольких дементоров. Как сказала бы Вектор, значит, что-то вот-вот произойдет, а пьянчужка Трелони добавила бы от себя какое-нибудь убийственное предсказание.

Римус прочел статью, устало откинул голову на спинку кресла и немного полежал, расслабленный, с закрытыми глазами переводя дух. Снейп не стал его дергать: аконитовое зелье, помимо мерзостного вкуса, вызывало обильный заброс желчи в желудок с пищеводом и, как следствие — безумную изжогу, на грани с мыслями о суициде. Но такова была плата за терапию. В конце концов, все мы всегда за что-нибудь да расплачиваемся в этой жизни. На самом деле Северус перепробовал много вариантов по искоренению этого побочного эффекта, но пока безуспешно. Дрянной препарат Дамокла Белби (имечко еще то!) тем и славился среди оборотней, что в него нельзя было добавить никакого, даже самого что ни на есть нейтрального, ингредиента, дабы скрасить вкус — не говоря уж о вмешательстве в формулу ради облегчения физиологических мучений пациента. Но зельевар предпочел бы убиться о собственное заклинание, нежели признать перед кем-нибудь из бывших Мародеров профессиональное бессилие. Как говорила когда-то Лили, "если что-то не изобретается, значит, не пришел еще этому срок". Мерлин! Вон из мыслей!

— Я могу задать вопрос, который тебе стопроцентно не понравится? — донесся слабый голос, и Снейп чуть не вздрогнул, поскольку уже успел забыть о присутствии ликантропа.

— Нет, — ответил он, чтобы тут же услышать в ответ ожидаемое:

— Но тем не менее, я его задам. Как Гарри?

— Ты спрашиваешь не того.

— Я знаю, но другие дадут мне слишком предсказуемые ответы.

Снейп дернул бровями и резко обернулся:

— А я, можно подумать, тебя удивлю!

— Ну да. Ты всегда отличался нестандартными суждениями... И, кстати, время показало, что... ты редко ошибался...

— Люпин, ты заговариваешься. Я не девочка, которую можно купить грубой лестью.

— А я и не льщу. Сложно льстить человеку, который подписывал как свою собственность даже бумажные салфетки, а если что-то не желало становиться его собственностью, то догонял, делал своей собственностью и всё равно подписывал. Метил, как чертов кот свою территорию...

Не без интереса поглядев на него, зельевар направился к журналу наблюдений:

— Кстати, да, надо записать, пока не забыл.

— Ну вот, а я о чем. Э... А что записать?

— Как тебя прет с антиликантропного...

— Ты не увиливай от ответа. Северус, мне действительно немного не по себе при мыслях о встрече с сыном Джеймса. Не знаю, что ему говорить... Он ведь будет спрашивать, когда узнает?

— О, да, поверь. Еще и своих друзей из Гриффиндора приобщит...

— Когтевранец... Надо же! Как он туда попал?

— Видимо, оказался поумнее своего папаши. А теперь расскажи мне, что ты собираешься делать первого сентября, когда сюда приедут студенты?

— То же, что делал, когда сам был студентом — сидеть в Визжащей хижине и ждать, когда Луна потеряет свою власть надо мной.

— Как поэтично! — не удержался Северус. — Насколько сокращается время реабилитации после... гхм... приступа?

— До полутора суток. Хотел тебя поблагода...

— Не стоит, Люпин. И, пожалуй, мне пора продолжить работу.

Последние дни лета оказались щедры на суету. Комиссия из образования действительно оккупировала Хогвартс и задалась целью заживо высосать мозг из организмов преподавателей. Больше всех досталось Чарити Бербидж как преподавателю магловедения: ее таскали на закрытые заседания почти каждый день, и в учительской она потом нервно курила крепкие папиросы-самокрутки, доводя тем самым до галлюцинаций и без того не совсем адекватную Трелони. Нагрянули и в подземелья Снейпа.

Когда он открыл дверь, на пороге возникла Амбридж собственной персоной. Дернув заколкой из перьев, что скрепляла жиденькие волосенки на макушке, жабообразная чиновница в розовом окатила зельевара взглядом злобных выпученных глазок. Это было очень странное ощущение, как будто кто-то, оценивая, пошарил у него под мантией. При этом стоило учесть, что ростом Амбридж была чуть выше гоблинши, поэтому руки ее, хоть реальные, хоть воображаемые, также находились на соответствующем уровне. От неожиданности Снейп даже слегка отпрянул. Он не раз встречался с Долорес в коридорах Министерства и как-то разминулся с нею у лифта в фойе, но такого впечатления беспардонности она тогда не производила. И ведь ей ничего не предъявишь: мало ли что там тебе померещилось от недосыпа. Поэтому Северус, к которому без его на то дозволения не решился бы прикоснуться для рукопожатия даже Дамблдор, теперь должен был состроить невозмутимый вид, будто ничего не произошло.

— Давно мы с вами не виделись в школе, профессор... — она демонстративно заглянула в свой формуляр и сделала там какую-то пометку, — профессор Северус Ти Снейп, — ее пасть с мелкими пираньими зубками, подогнутыми внутрь, ощерилась в притворной улыбке. — Тем более приятно снова встретиться в стенах альма-матер.

Он не стал уточнять, когда же им доводилось встречаться здесь прежде, и молча указал на свитки с учебными планами для курсов с первого по седьмой. Амбридж для вида развернула пару пергаментов, пробежала их глазами, поцокала языком.

— А верны ли слухи, профессор, — сладким голоском продолжила она, прихватывая концы розовой шали и медленно обходя вокруг неприступной статуи, которую, сложив руки на груди, пришлось изобразить зельевару посреди кабинета, — что вне классной работы вы задаете вашим ученикам изучение магловской дисциплины?

Он искоса взглянул на Долорес через плечо во время ее очередного виража и медленно, старательно цедя слова, дал ответ:

— Если под "магловской дисциплиной" вы подразумеваете химию, то, естественно, задаю.

— Вот как? "Естественно"? — Амбридж резко остановилась почти у него за спиной и прищурилась. — Для чего же, по-вашему, детям-волшебникам засорять свои головы знаниями, которые им не пригодятся впоследствии?

— "Засорять свои головы знаниями"? Это официальная позиция Минмагии или исключительно ваша инициатива, мисс Амбридж? — Северус одернул ее столь холодно, сколь хватило бы на полную заморозку особо обнаглевшей студентки-семикурсницы, однако чиновницу его прием не пронял даже частично.

— Хорошо, попробуйте меня переубедить. Чем же эта ваша химия будет полезна им в дальнейшем? Знанием таблицы этого самого, как его?.. — она пощелкала короткими пальчиками.

С видом огромного одолжения Снейп подсказал:

— Периодической системы химических элементов.

— Министр Фадж уполномочил меня действовать и принимать решения по мере необходимости. Так вот, я упраздняю эту... странную затею, профессор Северус Ти Снейп.

Презрительно фыркнув про себя, зельевар меж тем не выдал никаких эмоций ни на лице, ни в тоне голоса:

— Я полагаю, вы ошибаетесь, госпожа Амбридж. Вы полномочны регулировать мои учебные планы, связанные с официальным процессом занятий, но то, как я и мои ученики проводим свое внеурочное время, Министерства Магии не касается. Часть вторая "Уложения о сроках сдачи экзаменов студентами школы Хогвартс", параграф двадцать восьмой, пункт четыре-два. Не так ли?

Он развернулся, взмахнув полами мантии, и несколько секунд они с Амбридж сверлили друг друга взглядом. Первой всё-таки сдалась она — по-жабьи моргнула, как-то немного осела и сделала шаг назад.

— Что ж, я думаю, мы еще вернемся к этому вопросу, — пообещала Долорес напоследок. — Когда в старом "Уложении" будут приняты поправки.

— Буду ждать с нетерпением, мэм, — твердые, отвыкшие от улыбок его губы на этот раз дрогнули в ухмылке превосходства. — Удачного дня.

Конечно же, оказавшись в кабинете директора, Снейп первым делом проорался на невозмутимого Старика и лишь после его клятвенных заверений, что в его учебный процесс не будет допущен даже сам Фадж, немного остыл.

— Какого черта происходит, Альбус? Я не вижу никаких причин для подобной конъюнктуры. Во всяком случае, по моим наблюдениям за действиями известных тебе людей — а ведь именно это было вменено мне в обязанность? Или ты знаешь то, чего не знаю я, но по каким-то соображениям не хочешь меня в это посвящать?

Дамблдор улыбнулся с присущей ему загадочностью и пожал плечами:

— Не одни только оборотни зависят от лунных фаз, Северус. У чиновников и обычных людей тоже нередко происходят затмения в головах...

— Над Великобританией кто-то распылил зелье всеобщего отупения? Какие-то секретные разработки в бункерах невыразимцев? — ядовито прошипел Снейп.

— Хочется надеяться, что намерения их при этом благи.

— Тогда пусть либо трусы наденут, либо крест перевернут.

Присутствие комиссии раздражало, но не настолько, насколько злила мысль об отсутствии в каких бы то ни было справочниках сведений о местонахождении двенадцатого тома сочинений Гринделльвальда. Подсказка, как обычно, пришла откуда не ждали. Роль "ангела из библиотеки" исполнила ведьма из библиотеки, то бишь мадам Пинс. Снейп сидел у окна и выписывал кое-какие заметки одновременно из нескольких раритетных источников: он планировал составить сводную таблицу редчайших веществ магической природы, которые всего раз за десять-пятнадцать лет импортировались в Соединенное Королевство из самых отдаленных зон планеты, да и то минимальными партиями. Это занятие поглощало всё его внимание, поскольку он не хотел сбиться и начинать всё заново, и оттого фраза библиотекарши, что "такое еще можно найти в библиотеке семейства Блэк, Филиус, но только не здесь", насторожила его не сразу. Зельевар коснулся палочкой полей свитка возле строчки, где остановился, и поднял голову. Мадам Пинс разговаривала с Флитвиком, и когтевранский декан разочарованно кивал.

— Если не ошибаюсь, — продолжала она, — Вальбурга сумела сохранить даже полное собрание трудов Геллерта Гринделльвальда, тогда как остальные добровольно избавились от такой литературы в сороковых-пятидесятых...

Сверхновая полыхнула в голове Северуса, на мгновение ослепив его предзнаменованием пути. Теперь он точно сбился с мысли об ингредиентах, но это его уже не беспокоило. Блэк... Если бы еще удалось попасть на Гриммо, 12...

Первого сентября Люпин запасся каким-то чтивом, сухим пайком и чем-то вроде тюфяка и еще до завтрака удалился в добровольное заточение в Визжащей хижине — всё как в былые годы, когда аконитового зелья еще не было, а оборотень представлял собой полноценную опасность для окружающих. Сейчас это являлось скорее перестраховкой, но тем не менее рисковать новоявленный профессор не хотел. Даже просто попадись он случайно на глаза кому-нибудь из персонала Хогвартса в своем втором облике, скандала было бы не избежать.

Снейп собственными глазами видел, как тот направился по тропинке в сторону Ивы, и когда вечером перед распределением первокурсников столкнулся с ним во дворе перед входом в замок, ведущим бледного, как смерть, Поттера к школе, был немало удивлен. Охватив мальчишку за плечи и пытаясь согреть его под пелериной своего старого пальто, Римус в окружении нескольких поттеровских дружков и подружек, тоже напуганных и возбужденных, прошел мимо Северуса. Фестралы, запряженные в кареты третьекурсников, тревожно фыркали и клацали костями, а фамильяр — ворон — опустился на землю перед слизеринским деканом и сначала клюнул, а потом прищипнул клювом распластанный по траве край его мантии. Если бы он был псом, это походило бы на попытку потянуть профессора за собой. Снейп с досадой одернул одежду, оглянулся на Вектор и, заручившись ее кивком, последовал вдогонку за странной компанией. Птица летела рядом со звонким, почти сорочьим "квичч! квичч! чвиррк!"

— Какого дьявола ты здесь? — вполголоса спросил зельевар оборотня, выглядевшего вполне недурно для того, кому суждено глобально трансформироваться всего несколько часов спустя и чей организм уже усиленно работает на это перевоплощение, искажая человечью физиологию чужеродными гормонами.

— На Гарри в экспрессе напал дементор, дай ему чего-нибудь из твоих запасов, — подталкивая к нему мальчишку, который пошатывался, как пьяный, и едва держал разлохмаченную голову в вертикальном положении, требовательно велел Римус.

Ответить на эту наглость хотелось каким-нибудь проклятьем, но состояние Поттера и в самом деле было тревожным. Северус не стал размениваться на препирательства с коллегой и потащил когтевранца за собой в кабинет зельеделия.

— Ну? — спросил он, когда Гарри проглотил всё, что ему было выдано. — Глаза покажите.

Поттер поднял лицо. Туман дурноты постепенно уходил из крыжовниково-зеленых глаз, и свет от лампад уже свободно достигал дна его зрачков. Эдакий мальчик-одуванчик — ведь посмотришь и не поверишь, что на самом деле связано с ним и его именем и что ему пророчит Дамблдор... Снейп кивнул: жить будет, можно гнать взашей:

— Свободны.

Мальчишка пригладил встрепанный чуб и, сумбурно поблагодарив, вышел. Дементор в "Хогвартс-экспрессе"... Да тролль с ним, с дементором — что в "Хогвартс-экспрессе" делал Люпин, который еще утром ушел в Визжащую хижину? Разве что ушел только для отвода глаз, а сам не утерпел и аппарировал в Кингс-Кросс встречать Джеймсова сынка...

На распределении по факультетам и дальнейшем пиру Снейп пристально следил за Римусом, подмечая малейшие детали его поведения, и результаты наблюдения его не радовали. Расхристанный и аристократично-небрежный, Люпин в преддверии трансформации так же напоминал самого себя, как Северус — католическую Деву Марию. Несколько раз возле алхимика выходил из невидимости Джоффри Макмиллан и с немым вопросом на лице дергал бровями, однако в принятии решения Снейп колебался. А потом Римус сделал один характерный жест, и всё стало понятным. Северус вывел аврора в коридор:

— Надо усилить защиту периметра Хогвартса. Барьерными против дементоров.

Что всегда было прекрасно в Макмиллане — он не стал задавать не то что лишних, а вообще каких бы то ни было вопросов. Просто развернулся на каблуках тяжелых ботинок и растворился в воздухе.

Зельевар настиг оборотня в клуатре по пути во внутренний двор и прижал к одной из колонн.

— Ты совсем рехнулся, притащившись сюда? — стискивая в кулаке расслабленный узел его галстука и едва не отрывая Римуса от пола, полушепотом крикнул Снейп.

— Твою мать, да не плюйся ты, демон! — Люпин вальяжно отстранил от себя его руку, чтобы утереть брызги слюны со своей физиономии. — Сам допер или подсказал кто?

— Чего тут допирать, ты в жизни палец о палец не ударил. За тебя домовые эльфы даже еду жевали и задницу вытирали! — Северус презрительно ткнул палочкой в расстегнутые пуговицы его пиджака, подвернутые рукава которого открывали запонки на манжетах сорочки. Самое досадное: то, что на настоящем Люпине смотрелось бы как на огородном пугале, на этой сволочи сидело с безукоризненным шармом. — Когда вы успели договориться?

— Как стало известно, что Старик принял его на должность.

— То есть вы виделись?

— Недолго. Я не хотел его подставлять.

— Блэк, ты тупая блохастая скотина. Ты подставил под дементоров целый поезд студентов — а всё только потому, что тебе захотелось повидаться с крестничком!

— Ладно, ладно, считай, что я ебанутый, и давай на этом успокоимся. На самом деле повидаться мне нужно было с тобой, Римусом и Джоффом... ну и с Гарри, конечно, тоже. Не без того.

Снейп отступил и смерил его взглядом сверху вниз, благо, сейчас значительно сократившийся рост старого неприятеля позволял смотреть на него свысока.

— Пошли, — решил он.

Блэк не стал уточнять, куда, и двинул следом.

Хижина темнела посреди одичавшего сада, высвеченная полной луной. Снейп не знал секрета, при помощи которого Мародеры останавливали дебоширские наклонности Гремучника, а обращаться за помощью к наглому кобелю не хотелось, и он повел Блэка длинной дорогой. Стукнув в окованную заржавленными полосами железа дверь и сняв с нее внешние охранные заклинания, мужчины дождались, когда обитатель откликнется с той стороны.

— Гости, — буркнул Снейп в ответ.

Люпин открыл изнутри и возник на пороге с грустной улыбкой:

— Если к тебе ходят гости, значит, ты еще не призрак...

Он посторонился.

— Только это очень уж попахивает разоблачением, — проходя мимо него, бросил зельевар условленную фразу, но Блэк тут же влез в диалог и парировал:

— В случае чего упирайся до последнего, Севви: я, мол, не я — и знать ничего не желаю.

— Когда тебя припрет к стенке хороший легилимент, я приду на тебя взглянуть, как ты станешь упираться, — Снейп окинул взглядом спартанское убежище Люпина и, оглянувшись на двух внешне абсолютно одинаковых собеседников, кашлянул: находиться в компании простого оборотня и анимага, ставшего оборотнем посредством оборотного зелья, было, как выражалась метаморфиня Тонкс, слишком "крышесносительно". — И в твоем случае, Блэк, я рекомендовал бы называть меня профессором.

— А руку тебе не поцеловать, профессор?

— Будешь правильно выполнять команды — позволю лизнуть.

Пикировка с Сириусом изрядно забавляла. Как ни странно, душе Северуса было знакомо именно это ироничное подначивание друг друга, а не те безобразные склоки, которые услужливо подсовывала память, путая их подростковую вражду с более или менее сносными отношениями поздней юности. Судя по физиономии ликантропа, забавляло всё это и его.

В голове Снейпа уже складывался план будущих действий, которые с появлением Блэка стали доступны и могли повлиять на ход дела. Заклинанием Темпус он зажег цифры точного времени. До полуночи оставалось всего семь минут, а настоящий Римус выглядел уже жутко: глаза его, мерцая в полутьме двумя медяками, отражали тусклый свет огарка свечки.

— Времени у вас немного. Джоффри со своими стажерами защитят от дементоров периметр Хогвартса, но не Хижину. Поэтому быстро говорите, кто что хотел друг другу сказать, и уходим.

— Жа-а-а-аль! — потянувшись, зевнул Блэк во весь рот, да еще и звучно проскулил в финале зевка. — Вот бы вспомнить юность да побегать в лохматых ипостасях по Запретному лесу! Короче, Люпин, тебе надо будет отработать со старшими учениками защиту от дементоров Патронусом. ЗОТИ тут по традиции преподавалась из рук вон плохо: один из Уизли дожил до тринадцати, а до сих пор считает, что Патронус нужен только как почтальон.

Люпин, как показалось Снейпу, выглядел уже так, будто вот-вот вильнет хвостом, выпустит язык и, дружелюбно пыхтя, брякнется на задницу. Преподаватель ЗОТИ высшей квалификации, Мерлин его покарай! Дамблдор умеет формировать педсостав...

— Блэк, отвечай. Если сможешь — словами, если нет — хотя бы кивком, — заговорил Северус, и Люпин номер два, не собиравшийся перекидываться, воспрянул, тогда как настоящий отошел в сторону своего тюфяка и попытался там прилечь. — Тебе известно что-то, что неизвестно мне или Люпину... или нам обоим?

Дыхание Блэка пресеклось. Судороги пошли по всему телу, но он в отчаянии боролся с заклятием, а когда легкие опустели, то жадно хватанул ртом новую порцию воздуха. Северус тем временем попытался применить легилименцию, но его отшвырнуло с полным ощущением, будто с разбега вмазался в стенку. И поскольку Сириусу, даже владей он окклюменцией, сейчас было бы не до защиты, выявилось, что считывание мыслей заклятого Дислексией, — не самая лучшая идея.

— Я понял, — сказал Снейп, — достаточно.

Пока Блэк приходил в себя, Римус торопливо скидывал верхнюю одежду, а на теле его, обезображенном шрамами еще сильнее, чем у Северуса, уже проступали первые признаки трансформации. Плечи развернулись. Тщедушная фигура не самого крепко скроенного человека заменялась атлетической статью вервольфа. Снейп видел такое впервые, и его исследовательский интерес временно затмил жажду ответов на вопросы о прошлом.

— Это... самая агрессивная стадия перевоплощения, — хриплым и слабым голосом пояснил Сириус, чуть только пришел в себя. — Без аконитового зелья он бы... тебя уже приговорил... да и меня заодно, не успей я... как тогда, — он приложил руку к плечу, где под тканью пиджака скрывались глубокие шрамы от волчьих клыков. — Несколько часов он пробудет таким, потом встанет на четыре лапы и трансформируется в обычного зверя... В волка. Только огромного... Когда-то это было даже весело...

Оборотень привстал с тюфяка, всё еще опираясь одним коленом о пол. Его поза была полна грации, словно у статуи шакалоголового бога Древнего Египта. Лицо, точнее, уже морда, вытянувшись, обрела звериные черты, длинные острые уши чутко поворачивались к малейшему источнику звука, янтарно-желтые глаза светились из-под хмурых нависающих надбровий. Весь вид его сейчас был суров и поистине прекрасен, как бывает прекрасен хищник, когда для тебя он не представляет угрозы. Не вызывало сомнений, что стоит ему лишь взмахнуть этой идеально скроенной рукой с острыми, как бритвы, когтями или лязгнуть кинжальными клыками, смыкая их на твоей шее и обрывая сонную артерию, — и для тебя всё будет кончено.

Снейп моргнул, как бы очнувшись и стряхивая с себя остатки транса, в который его повергло невероятное зрелище. Побарабанив указательным пальцем себе по губам, он задумчиво обратился к Блэку:

— Ну хорошо. В волка. В огромного. Но одного я так и не понял: каким образом вы могли его сдерживать, принимая анимаформу? Допустим, твоя — тоже хищная, тоже псовая, и ты теоретически мог дать ему сдачи. Но лось и крыса?..

— Мерлин его знает, — откликнулся стоявший рядом анимаг. — Ты вот хоть и глумишься над Джимом, а он ведь не только метлой махать на матчах умел...

— Неужели! — сардонически скривился зельевар. — И чем еще он умел... махать?

— Между прочим, памятью он обладал феноменальной. Да и мозгами шевелить умел...

— Но всё больше — альвеолами, насколько я помню. [1]

___________________________________

[1] Альвеолы, альвеолярные звуки: http://englishfromhome.ru/phonetics/consonants.php Снейп так вычурно намекает о любви Джеймса Поттера почесать языком (при артикуляции язык для правильного звукоизвлечения часто задевает т.н. альвеолы — бугорки на нёбе за передними верхними зубами.

— А это что за штука? Альве... Аль... — Блэк, когда попадал в эрудическую ловушку, смотрелся презабавно: даже в облике Люпина узнаваемо сдвигал брови и морщил лоб, силясь оценить степень нанесенного ему словесного оскорбления.

Снейп отмахнулся:

— Забудь, не напрягайся. То, о чем подумал ты, называется тестикулами, и сомневаюсь, что Поттеру там было чем впечатлить. И что же с оборотнями, вашим лосем и его заслугами?

— Короче, это он раскопал в родительской библиотеке какую-то допотопную книжицу об оборотнях и там вычитал, как они ведут себя в период трансформации. Я даже помню ее. В сером переплете, с погрызенным корешком... В общем, в этот период они агрессивны по отношению к гуманоидным расам и лояльны ко всем прочим — конечно, если не испытывают голода. А мы Лунатика перед этим кормили до отвала, так что ни на честь, ни на жизнь Джима он не покушался...

Оговорка про честь Поттера была бесценна. Зельевар фыркнул, но развивать тему не стал: его вниманием снова завладела трансформация ликантропа.

Схлынули остатки человеческой внешности, ушла боль, и тот, кто звался Римусом Люпином, встал на задние лапы, ростом чуть ли не под самый потолок. Теперь он возвышался над обоими своими визитерами и внимательно их разглядывал, словно видел в первый раз. Снейпу было весьма не по себе, поскольку сталкиваться с оборотнями ему до сих пор доводилось лишь в боевых условиях, и то всего пару раз в жизни. Но они явно не обременяли себя приемом антиликантропного и рвали всех, кто встречался у них на пути. Люпин же, судя по взгляду, хоть и не мог говорить, но полностью контролировал поведение своего зверя и даже понимал, о чем они разговаривают. И если от одежды Блэка откровенно несло псиной (видать, дрых на пальтишке, будучи в анимаформе), то этот мутант издавал какой-то незнакомый, не собачий, но и не человеческий запах. Он пах дикими оврагами, горячкой преследования, кровью жертвы и азартом. И мокрой шерстью, но не противно. Северус давно хотел посмотреть, как работает препарат, который он изготавливает для бывшего однокурсника, и вот наконец ему представилась такая возможность, да еще и в совершенно нереальных условиях — в полнолуние, в "доме с привидениями", в компании со злейшим школьным врагом, который теперь вел себя совершенно иначе и не то чтобы заискивал, но держался крайне миролюбиво и, кажется, не притворялся.

Упругой, чуть скользящей походкой оборотень шагнул к ним и поклонился Сириусу. Блэк без колебаний протянул руку и почесал его за ухом, а зверь покосился в сторону Снейпа и в самом деле вильнул длинным — длиннее волчьего — хвостом.

— Нет, — моментально пресек это Северус. — Даже не думай. Блэк, ты остаешься здесь или продолжишь ломать комедию в школе?

— Думаю, поломаю еще. Пока этот не придет в себя.

Они тщательно заперли хижину и двинули в обратный путь.

— Судя по всему, ты до сих пор имеешь доступ в фамильный особняк Блэков, — сказал Снейп. — Не знаю, чего ты там искал, но журналистам заказали писать о твоих передвижениях. Если тебя выпасут в Хогвартсе, будет большой скандал.

Блэк лишь кивнул, еле различимый в темноте. Тогда зельевар рассказал ему, что ищет двенадцатый том, и Сириус неожиданно загорелся идеей. Интересно, подумал Северус, что с ними делают в Азкабане, с чего он вдруг стал таким шелковым? Может, дементоры, забирая чью-то душу в поцелуе, передают ее потом, как вирус, воздушно-капельным путем другим жертвам? Тогда кобелю повезло: ему наконец досталось что-то приличное.

— Дед знает о том, что ты здесь?

Блэк страшно закашлялся, но сумел-таки потрясти головой. Всё интереснее и интереснее. До этой минуты Снейп почти не сомневался, что все эти пертурбации с беглым преступником были инициированы лично Дамблдором, но теперь картинка вырисовывалась подавно лихая. И если раньше, когда головная боль становилась невыносимой, а в душе творилась такая погань, что хоть с Астрономической башни вниз головой, он бежал за помощью к Альбусу, то в последнее время даже Грег делал поблажки, не загоняя своего хозяина в кабинет директора, а позволяя спокойно отлежаться в собственной спальне во время приступов. Благодаря этому Северус держал свои сомнения и метания при себе, а во время встреч с Дедом выставлял ментальные щиты, прикидываясь берсеркером без сомнений и изъянов: на передовую так на передовую — как скажете, сэр. И пока это проходило.

— Полагаю, спрашивать о том, как тебе удалось обвести вокруг пальца дементоров Азкабана и совершить побег, тоже бессмысленно? И каким образом вина вашей крысы была переложена на тебя — тоже? Я изучал это заклинание, Дислексию: думал создать какое-то зелье, его нейтрализующее. Но не тут-то было.

— Ага, — сипло дыша, согласился Блэк. Он будто захлебывался желанием ввинтить свои пару слов в монолог Снейпа, но Дислексиа Селективум душила его, как астма.

Тут Северус ощутил пронзительную боль в спине и внезапно нахлынувшее черное уныние. То и другое сработало так внезапно и обескураживающе, что он замер на месте, успев только выронить палочку из рукава в ладонь. Порыв леденящего ветра едва не сшиб их с Блэком с ног. Сириус тем временем тоже вооружился.

— Они! — проронил он.

Тогда Снейп выхватил еще и атаме — для усиления проклятий. Лес зашептался потусторонними голосами, глухими и вопреки всем законам одновременно отдававшимися многократным эхом. Тени задвигались.

Без единого слова, абсолютно синхронно Северус и Сириус встали друг к другу спиной, прижавшись лопатками к лопаткам, и приняли позу изготовки. Пульсирующая боль в хребте отступала, а вот муть душевная всколыхнулась еще отчаяннее. И тут отовсюду полезли эти кошмарные твари в рваных хламидах.

— Экспекто Патронум! — выдохнул Блэк, и с кончика его палочки сорвался сноп света, на лету превращаясь в огромного серебристого пса.

Свое "Патронус Редуциус" Снейп прочел невербально, снабдив движение кистью особым выкрутасом, и вместо маленькой прыгучей косули выпустил яркое световое облако без намека на форму. А потом они с Блэком бежали сломя голову через чащу, и зельевар заметил, что бегут они уже втроем: где-то по пути к ним примкнул Макмиллан. Аврорские чары возымели действие более сильное, чем Патронус: дементоры исчезли.

Запыхавшиеся, упираясь ладонями в коленки, они стояли на ступеньках главного входа и приходили в себя. Из-за дверей высунулся Филч:

— Господа?! — завхоз был удивлен, и в нем явно боролись противоречивые чувства — либо отчитать вчерашних студентов, либо оказать услугу сегодняшним профессорам и мракоборцу.

Блэк-Люпин отрывисто расхохотался.

— Вот недаром ты в год Свиньи родился, — сказал ему Снейп.

— Вы оба, кстати, тоже, — не растерялся Сириус. [2]

— Хрюкните и заходите, — разрешил Филч, открывая створки пошире. В ногах у него, как обычно, вилась миссис Норрис. — Вид у вас, будто от волка удирали... [3]

___________________________________

[2] Макмиллан родился 29 ноября 1959 года, а Снейп — в самом начале 1960-го, и оба еще подпадают под влияние года Свиньи по Восточному гороскопу.

[3] Сюжет "Трех поросят" восходит к английскому фольклору; литературные версии "Трех поросят" известны с XIX века и входят, в частности, в книгу "Детские стишки и истории" ("Nursery Rhymes and Nursery Tales") изданные в Лондоне в 1843 году Джеймсом Холивеллом-Филлипсом, известные у нас в переложении американского журналиста и писателя Джоэля Харриса как "Сказки дядюшки Римуса" (Атланта, 1881 год).

* * *

Высоко над Гриммаулд Плейс висела умирающая луна. Была поздняя ночь, и магловский Лондон спал, даже не подозревая о существовании в своих недрах дома по адресу Гриммо, 12. Даже если бы маглы и смогли его увидеть, они вряд ли были бы впечатлены внешним видом жилища древнего колдовского рода — чего стоили одни только грязные стены, перекошенные ставни и закопченные стекла в окнах.

У магов свои представления о респектабельности, и человеку знающему эта постройка во весь голос вопила: эй, поосторожнее тут, малой! Это местечко принадлежит таким особам, что тебе и не снилось, а каждый кирпич в этом доме таит в себе уйму темнейших проклятий, готовых низвергнуться на голову нарушителю границ частной собственности. Твои прадеды еще не родились, а здесь уже воротили дела, за которые обычно прячут в Азкабан на пожизненное заключение или даже приговаривают к поцелую дементора.

Это был потрясающий, таинственный, притягательно-ужасный дом, о котором мечтал бы любой кинорежиссер, снимая мистический фильм, и которым наверняка заинтересовался бы любой физик, проведя очевидную аналогию с зонами, где произошло радиоактивное заражение.

— Хозяйке Вальбурге следует знать, что сейчас в дом войдут посетители, — проскрипел, как несмазанные петли здешних дверей, голос старого домового эльфа. — Два посетителя у моей госпожи. И один из них — ее недостойный сын, опозоривший великий род, мастер Сириус, которого хозяйка Вальбурга предпочла бы не видеть во веки веков. Кричер мог бы сделать так, чтобы он не вошел...

— Нет, Кричер, — низковатым для дамы, слишком энергичным и по-юношески задорным голосом ответили ему из-за портьер, закрывавших старинное полотно, — пусть они войдут. И пусть покажут, что им нужно. Не препятствуй им, но содействуй. И сделай так, чтобы мы могли всё видеть.

— Кричер слушается!

* * *

Витая змея, которой коснулся Сириус, ожила, истошно зашипела и снова стукнулась о черную дверь, приняв, как прежде, вид обычного молотка.

— Входи, — повернув небритое лицо к Снейпу, сказал последний живой хозяин этой обители умалишенных.

Тот лишь двинул бровью, но остался на месте. Блэк понял его и хохотнул:

— Да был я уже тут, давно всё снял. Иди за мной.

Они проникли в глухой темный коридор, воняющий пылью и затхлостью. Алхимик зажег слабый огонек Люмоса, и они сразу же двинулись в сторону лестницы. В ледяном склепе, где некогда проживало одно из самых влиятельных семейств Магической Британии, зашелестели потусторонние голоса, на стенах открыли глаза отрубленные головы домовиков, не знавшие покоя даже после смерти. "Ш-ш-ш-што-о? Кто? Кто з-з-здес-с-сь?" — прокатилось по этажам.

— Милый домик, правда, Северус?

Снейп поджал губы. Если бы он плохо знал этого болвана, то мог бы подумать, что своим трепом он пытается отогнать подступающий страх. Сам Северус не усматривал в таком страхе ничего постыдного: у него самого иногда тряслись поджилки в стенах родительского дома в Коукворте, а там не то что магией — даже цивилизацией мало отдавало.

Поднимаясь по стонущим от старости ступенькам, на площадке между первым и вторым этажами алхимик подсветил перекошенную картину. На темном от старости полотне колыхались волны, прибоем омывало берега мрачного утеса с возвышавшейся на пике цитаделью. Он не поверил своим глазам. Никогда не обманывал себя в вопросе психического здоровья Блэков, но это заставило даже его сердце споткнуться и замереть. Только полностью отмороженный маньяк способен вывесить в своем доме изображение этого средоточия мук и пыток — Азкабана. И, вторя жутким мыслям, на волшебном холсте полыхнула грозовая молния, а вокруг острога заметались тени его вечных надзирателей...

Блэк задернул плотную штору, чихнул в клубах поднявшейся пыли и толкнул спутника в плечо:

— Хорош пялиться на вранье. Всё совсем не так, как в фольклоре.

Раздражение от наглого тычка сразу погасло, едва Снейп понял, что он имеет в виду:

— Азкабан — что-то иное?

— Д...д-да, — поперхнувшись, выдавил Сириус. — Идем.

— И тот, кто это рисовал, не знал?..

— Знал. Там надо... — Блэк беспомощно взмахнул рукой в сторону картины, — короче... Ах-кха... Потом покажу, если...

— Заклинание? Заклинание "видеть скрытое"? — Снейп применил несколько вариантов известных ему чар по легализации тайного смысла, но безрезультатно: гроза продолжала полыхать над Азкабаном, гоняя в отсветах молний дементорские тени.

— Слушай, Снейп, если не хочешь, чтобы я тут нахрен задохнулся и чертов дом сразу после этого убил тебя — заткнись и идем.

Да, астма, порождаемая проклятьем, была дьявольски удачным изобретением, чтобы беспроблемно затыкать рты, не лишая приговоренных жизни и рассудка — только воли и речи. Так просто и гуманно. А могли ведь, как встарь, язык отчикать и пальцы... по самый локоть...

Они добрались до третьего этажа и поспешили к библиотеке. Алхимика не покидало ощущение чьего-то пристального взгляда, но другого от этого дома он и не ждал.

В комнате, отведенной для сотен книг, большинство из которых вне всяких сомнений попадало в категорию темномагической или, в лучшем случае, мрачной литературы, оказалось еще холоднее, чем снаружи. "Рейду Павших" здесь был посвящен целый стеллаж, но пока этим и ограничивалось всё, что было связано с Гринделльвальдом. На призыв "акцио двенадцатый том" не откликнулась ни одна книга, однако это ни о чем не говорило: Снейп и сам неоднократно зачаровывал свои экземпляры так, чтобы они реагировали лишь на его приказы. Это было бы слишком просто для собственности Ориона и Вальбурги. Алхимик молча дал знак Блэку, чтобы тот шел в параллельном ряду, иначе тут не управиться и до утра.

Попасть бы сюда при других обстоятельствах, остановив время лет на сто! Или лучше на двести. Снейп даже дышал с перебоями от такой близости несметных сокровищ человеческой мысли. Это было почти эротическое возбуждение. Да что там "почти" — оно им и было. Никому, кроме себя, Северус в жизни не признался бы, что на сны известного содержания его наталкивают вовсе не фантазии о неодетых дамах, а сцены, где он читает редчайшие книги и находит там же, в своих грезах, разгадки самых заветных тайн бытия. Узнай об этом Блэк... Нет, вот Блэк точно последний, кто получит возможность узнать такое о бывшем однокурснике. Они и без того вполне взаимно считают друг друга извращенцами.

Северус скользил пальцами по корешкам книг, чудом успевая обезвреживать те невербальными антизаклятьями, и так увлекся чтением названий и имен авторов, что даже не сразу обратил внимание на воцарившуюся тишину. Блэк, до этого топавший, как конь Годрика Гриффиндора, у соседних полок, вдруг перестал издавать какие-либо звуки.

— Блэк? — наконец заметив отсутствие своего спутника, Снейп насторожился.

Ни слова. Вот только показалось ли?.. Почти в самом конце комнаты, где до этого алхимик краем глаза улавливал огонек Сириусова Люмоса, послышалась легкая возня, как будто сцепились две мыши. Больше спрашивать Северус не стал. Одним едва исполненным движением он наложил на себя чары невидимости, а затем, уйдя в третий ряд между полками, направился к подозрительному месту. Но с тем же успехом можно было бы ничего не делать: в инвизе колдовать было нельзя, а со стороны Сириуса никакого освещения не было, и идти приходилось в кромешной тьме, ориентируясь только на "режим внутреннего зрения", который давал далеко не точные сведения.

Когда в углу что-то закопошилось, в голове первым делом мелькнуло: "Дементоры?" — но было тут же отринуто из-за отсутствия множества примет, обычно сопровождавших появление тварей. Скинул невидимость, дал максимальный свет. В ответ сумбурно замельтешили какие-то тряпки — целый ворох тряпок. Из мрака на несколько секунд проступил Блэк, который неподвижно замер в чьих-то объятиях. Из-за плеча его посверкивали безумные глаза какого-то существа, а в горло впивалось острие клинка...

— Снейп! Нет! — одними губами велел он, протягивая руку к однокурснику.

Кулак, сжимавший рукоять кинжала у его шеи, напрягся, и Блэку пришлось уронить свою руку, чтобы не провоцировать.

— Блэк, кто это? — показывая напавшему, что не собирается колдовать, спокойным голосом уточнил Северус.

— Мать! — всё так же посредством немой артикуляции откликнулся Блэк.

Безумные глаза скрылись в тени от полей черной шляпы. Кажется, сумасшедших здесь двое. Нет, трое: из глубины дома донесся истерический хохот портрета Вальбурги. Северус сосредоточился, стараясь как можно четче изложить и запаковать в визуальную форму план их желательных действий, чтобы сунуть этот пакет в сознание Блэка. Бес его знает, как воспримет такое вмешательство мозг зачарованного Дислексией, но гадать некогда.

Сириус едва заметно кивнул. Одновременно с выбросившим вперед палочку Снейпом ("Эварте Статум! Инкарцеро!") просел на пол, выскользнув из захвата чужой руки. Незнакомца отбросило в темноту, но по бодрому топоту ног затем стало понятно, что пеленающее заклятие цели не достигло. Алхимик тут же кинулся к Блэку:

— Жив?

Блэк стер кровь от царапины на шее и ухватился за протянутую ладонь:

— Да, вроде. Куда она побежала?

— Это не "она", — Снейп внимательно, ни на мгновение не опуская палочку, озирался вокруг.

— Я тебе отвечаю, что это была старуха. От ее тряпок всегда воняло так же.

— Это не "она". Это мужчина, — бросил алхимик. — Он сбежал вон туда. Давай к выходу, мне всё это уже не нравится.

Почти не отлепляясь друг от друга и пятясь, они отступили в сторону дверей. Когда до выхода оставалась пара шагов, один из стеллажей с грохотом опрокинулся, и в них метнули тяжелый старинный стул. Блэк отбил его щитовым, Снейп вслепую ответно выстрелил туда, откуда прилетело, но тут же сбоку в них угодила взрывная волна. Оглушенные, они врезались в стенку. Падая, Снейп успел различить всё те же бешеные глаза неизвестного и хмурые, злые, навыкате зенки домового эльфа Блэков — Кричера.

36. Наверно, некогда твой прах таился в урне греческой, и снова...

Из личных записей в дневнике Гермионы Грейнджер, студентки III курса факультета Гриффиндор

Насыщенность занятий в этом году сильно увеличилась. Наконец-то появились факультативы, о которых мы говорили весь второй семестр прошлого курса. Я выбрала бы все, кроме Прорицаний, но для этого мне нужно обзавестись как минимум еще двумя жизнями, в которых сутки имеют сорок восемь часов. А Магловедение почему-то сократили до минимума. Я слышала, что хотели вовсе убрать, но директор Дамблдор сказал свое веское слово, и предмет профессора Бербидж оставили в урезанном виде — всего сорок пять минут в неделю, причем сразу для четырех факультетов.

Вместе с Гарри я пошла на Магическую криптологию, Минералогию, Акустику, Нумерологию-прогнозистику и Техномагию, но в дальнейшем мы разминулись: он не захотел изучать Древние руны, а я — углубляться в подробности колдомедицины.

К своему стыду, я так и не смогла привыкнуть к виду трупов во время некропсии — ни человеческих, ни существ других видов. Для дочери двух медиков это действительно странно, причем крови я не боюсь, но могу потерять сознание от ужасного запаха смерти и самого процесса вскрытия. Профессор Умбрасумус пошла мне навстречу, и анатомию я изучала теоретически, с помощью Гарри. Он наколдовывал мне нужные образцы, ждал, когда я приду в себя, и на этих голограммах показывал, что как называется и как нужно действовать в том или ином случае. Меня всегда удивляет, насколько ловко устроены для этого его руки и развито чутье. Вот бы мне так! Но всё это сродни тому, умеешь ты или не умеешь рисовать, имеешь или не имеешь слух и чувство ритма. Мне с Поттером не соревноваться, здесь он и в самом деле, как выражается Рон, "чертов сраный гений".

В четверг первой же парой, совмещенной с когтевранцами, нам поставили ЗОТИ. Помню, когда профессор Люпин шугнул Пивза, который пытался залепить жвачкой замочную скважину дверей кабинета, мы все дружно хохотали, а полтергейст бранился и обещал отомстить. Всё шло гладко, пока учитель не решил от лекции о боггартах перейти к практике. Для этого он призвал в класс из подсобки большой пыльный шкаф, внутри которого кто-то отчаянно брыкался. Еще раз напомнив самым забывчивым из нас о движении руки, которым следует сопровождать "Ридикулус", профессор отошел в сторонку и начал вызывать к шкафу всех по очереди. Рон, конечно, учудил: мало того что вызвал огромного тарантула, так еще и вместо Ридикулуса кастанул на него Таранталлегру. Бедное членистоногое понесло на визжащих сестриц Патил, и там оно мгновенно превратилось в мумию сиамского близнеца. Утробно урча, двухголовый мертвец потащился в сторону девчонок и уже протянул забинтованную грязно-серую руку, чтобы схватить одну из них, как Падма, опомнившись скорее, выкрикнула заклинание. Бинты мумии превратились в цветочки, а на головах так и вовсе стали веночками из ромашек. Пацаны заржали, мумия обиделась и рассыпалась по полу разноцветной пылью, как на празднике Холи. Кто-то очень умный вытолкнул вперед Пухлого, хотя тот упирался обеими ногами и цеплялся за всё обеими руками, лишь бы не связываться с боггартом и не показывать своего истинного страха. Даже со мной по секрету он никогда не делился, что больше всего боится профессора Снейпа.

Именно наш учитель зельеварения и собрался из почерневшей на полу мумийской пыли. Он вкрадчиво надвигался на позеленевшего от ужаса Невилла. Говорить боггарт не умел, но достаточно было проследить за движениями его губ. Конечно, без констатации выдающихся интеллектуальных способностей Пухлого в этих немых высказываниях дело не обошлось. Профессору Люпину пришлось напомнить Невиллу, как поступить, и тот с грехом пополам произнес заклинание, превратив профессора Снейпа в свою бабку. Профессор Люпин с удовлетворенным видом показал Лонгботтому большой палец. Так вот кто научил Пухлого этой глупости с переодеванием в старуху! Я возмутилась и уже открыла рот сообщить, что это непедагогично и некрасиво по отношению, в первую очередь, к Августе Лонгботтом, когда у двери заверещал Пивз: "Я всё видел, я всё видел! Всё расскажу патлатому!" И исчез. Невилл чуть не упал в обморок.

Меня разбирало любопытство узнать, какой же из многих страхов является моим основным, и я вызвалась решить дилемму Лонгботтома: кто страшнее — бабушка или профессор. С моим приближением бабушка-Снейп мгновенно опять сделалась трупом, только не мумией, а... О, господи! Мама! Это была моя мертвая мама на прозекторском столе, рядом — скальпель, и я должна была... ох, нет, нет! Все заклинания мигом вылетели у меня из головы, дышать стало нечем. Кажется, я тогда заревела, а мама так и лежала — холодная и неподвижная... Чья-то рука ухватила меня за запястье. Гарри. Да, это был он. Вторая ладонь — Акэ-Атля — легла мне на плечо. Оба они, протолкавшись ко мне через толпу наших, с двух сторон шептали мне в ухо: "Эй! Ридикулус! Слышишь? Ты должна! Давай!" Я оглянулась налево, встретила взгляд черных глаз, направо — зеленых, сжала палочку и выкрикнула Ридикулус, даже не представляя, над чем тут можно смеяться. Заклинание и не сработало. За спиной у меня удивленно переговаривались: "У Грейнджер что-то не получилось?!" Да будь оно всё проклято, соберись, Гермиона! Кощунствовать — так уж до конца! Это вам не Снейпа бабушкой рядить, профессор Люпин!

— Ридикулус!

Боггарт открыл мертвые глаза. Губы его шевельнулись, не издавая ни звука, но у себя в голове я услышала мамин голос: "Видишь, что бывает, если неправильно чистить зубы?" Труп оскалился щербатой улыбкой, и у меня вырвался дикий смех. Потом я опять плакала, и профессор Люпин увел меня в сторону, а Гарри, кажется, встал на мое место. Через секунду все вскрикнули. Учитель резко оглянулся.

Над стиснувшим свою палочку Гарри нависал огромный дементор. Я помню чувства, которые испытала с появлением этих существ в "Хогвартс-экспрессе", но сейчас их не было... почти. Только омерзение при виде тянущейся к горлу Поттера изъязвленной лапы. А сам Гарри не видел разницы. Он снова стал бледным до прозрачности, как лунный камень, и его попытки защититься не срабатывали. Так только что было со мной, и теперь я понимала, почему. Есть страхи, которые трудно высмеять.

Дверь открылась, впуская в класс нашего декана. Профессор МакГонагалл стремительно, как бы прыжком, преодолела расстояние от порога до нашего сборища и закрыла Поттера собой. Дементор отпрянул, пошел зыбью. Образ распался, чтобы собраться уже иным.

На возвышении, напоминающем алтарь в потрепанном временем храме, стояли двое — высокий мужчина в черно-фиолетовой мантии и венце из переплетенных змей на голове и рыжеволосая женщина, которую он прижимал к своему плечу, как бы отгораживая ото всех и не позволяя разглядеть ее внешность. Бледное лицо его с полыхающими багрецом злыми глазами было и красивым, и ужасающе гневным. Он яростно говорил что-то, вытянув вперед свободную руку в черной перчатке. Даже профессор МакГонагалл замешкалась, прежде чем навести свою палочку на указующий перст боггарта и спокойным, недрогнувшим голосом тихо произнести заклинание. Видение разделилось пополам, разъехалось, ликвидируя нижнюю часть туловищ незнакомца и незнакомки. Из реалистичного оно стало похожим на рисованную игральную карту. Мужчина в венце из змей превратился в кривляющегося размалеванного Джокера. Рыжеволосую даму перевернуло и соединило в поясе с картежным плутом. Сверкнув на миг болотной зеленью глаз в прорезях черной полумаски, женщина обратилась карнавальной кокоткой и закрыла подбородок пышным венецианским веером. Рядом с ней на белом полотне карты вспыхнула опрокинутая алая буква Q, а над плечом Джокера — черная J. Следующим взмахом палочки декан загнала карту с боггартом обратно в шкаф и поставила запирающие чары. Едва взглянув на Поттера, она повернулась к профессору Люпину и суховато ему выдала:

— Это полезный урок, Римус, но, возможно, преждевременный кое для кого из ваших подопечных-третьекурсников. Будьте добры, загляните ко мне после пары.

Когда она вышла, мимоходом похлопав полуживого Гарри по плечу, мы все напали на профессора Люпина с вопросом, кто это, кого настолько боится сама Минерва МакГонагалл. Мне кажется, учитель был потрясен не меньше нашего. Кашлянув, поправив очки и со свистом втянув воздух в грудь, он сказал:

— Тот-кого-нельзя-называть.

Помню еще, что всё второе сентября после этого урока Гарри ходил, как в воду опущенный. Я сначала думала, что из-за дементора, но потом до меня дошло, что ведь это был не настоящий дементор, а только боггарт, поэтому вызвать у Поттера такую же депрессию, как в поезде, он не мог. Да, он рассказывал, что в первую встречу с этими мерзкими существами потерял сознание, а после второй проспал три месяца летаргическим сном в Подлунной башне у Лавгудов, и нынешнее его состояние нельзя было сравнить даже со вчерашним. Но всё равно для боггарта это было бы чересчур. Пришлось приставать к Гарри в библиотеке то тех пор, пока он не шепнул мне по секрету, что узнал в рыжеволосой Даме свою маму. Я усомнилась, ведь Неназываемый так обхватывал пальцами ее затылок, чтобы женщина стояла, прижав лицо к его плечу, что разглядеть внешность под копной рыжих волос, упавших ей на лоб и щеки, было нельзя. А еще меня смутила ее поза. Это была поза доверия. Она не упиралась и не отбивалась — наоборот, всем телом приникла крепче к телу своего будущего убийцы. Как птенец, который пытается забиться под крыло взрослой птице и спрятаться. Но мало ли что напугало профессора МакГонагалл! Ведь несмотря на мою фобию, мама, к счастью, была жива, а боггарт демонстрировал мне всего лишь безосновательный страх. Деструктивный, на профессиональном сленге психологов. Такова уж природа этих "вризраков"... Однако Гарри остался уверен, что видел Лили Поттер.

В пятницу, третьего, было нестандартное Зельеварение. Все четыре потока нашего курса отправили в огромный зал, где, как потом объяснил Перси Уизли, обычно проводились С.О.В. и Ж.А.Б.А. На этот урок всё помещение было оборудовано так же, как лаборатория профессора Снейпа в подземельях, только в расчете на удвоенное количество студентов. На учительском месте у доски тоже был зафиксирован котел, а помимо этого вокруг него — четыре подставки для инструментария и ингредиентов. И, дожидаясь, когда все войдут, там стояли профессор Снейп, аврор мистер Макмиллан, а также напыщенный, как русский самовар, Драко Малфой — видать, гордился возложенной на него миссией. И еще с ними была девушка, которая сопровождала нас в музее, старшекурсница, я не запомнила ни имени ее, ни фамилии. Аврор, заложив руки за спину, слегка улыбался нам, когда мы входили, и мне впервые удалось как следует его разглядеть. Оба они — профессор Снейп и мистер Макмиллан — были без мантий. Из-за этого в своих узких костюмах тот и другой казались непривычно тонкими и хрупкими, а еще — одного возраста. Никогда не обращала внимания, что наш учитель зельеделия на самом деле такой молодой. Мои родители намного их старше.

Я покосилась на наши рабочие места: каждое в точности повторяло то сооружение у доски.

— Сейчас вы будете поделены на четверки, — без предисловий заговорил профессор, скользя по нам своим фирменным отстраненным взглядом. — Каждая сформированная четверка занимает отведенное ей место и переодевается в защитный костюм. Хочу предупредить, что выжженные глаза вам не восстановит даже высшая колдомагия, поэтому надевать или не надевать маски — вопрос только ваших эстетических пристрастий.

От меня не ускользнуло то, как мистер Макмиллан, подавляя усмешку, закатил глаза и отвернулся. Ничего больше не объясняя, профессор Снейп быстро раскидал нас по четыре человека, и, хотя незанятыми оставалось еще несколько мест, а нераспределенными — пять студентов из разных факультетов, он оставил их стоять посреди лаборатории. Я оказалась в связке с Роном, Акэ-Атлем и Гарри, и все мы быстро облачились в алхимические робы и защитные маски. Профессор тем временем вызвал из смежного помещения нескольких старшекурсников и что-то им сказал. Те молча разбавили компанию в оставшейся пятерке.

— Мне не нравится это сочетание, — донесся до меня голос учителя. Он обращался к аврору Макмиллану, а смотрел — только этого не хватало! — в нашу сторону и задумчиво потирал губу костяшкой согнутого пальца. — А конкретно: мне не нравится там Коронадо...

— Почему? — удивился мистер Макмиллан. — Коронадо — Весы...

— Ему что ни задай — без вариантов получается аяуаска. Психоделики мне и с одной Лавгуд хватает, отпаивать противоядием весь третий курс, ловящий по школе нарглов, будет выше моих сил. Мистер Коронадо, пойдите сюда, а вы, мистер Малфой, проследуйте на его место.

Малфой аж подпрыгнул и затянул что-то насчет "я — и эти?!", но профессор даже не взглянул на него и холодно бросил через плечо: "Вы хотите обсудить это прямо сейчас, мне не показалось?" Что-то фыркнув, бледная немочь зашагала к нам, по дороге нагло толкнув плечом идущего ему навстречу Шамана. Это выглядело смешно уже хотя бы потому, что, будучи чуть выше коренастого и мускулистого Акэ-Атля, он так и остался задохликом: тот прошел мимо, даже не заметив тычка. Финниган отметил эту сцену смешком, получив в награду многообещающие взгляды Малфоя, Крэбба и Гойла. Дойдя до нас, белобрысый презрительно покривил губы, как будто учуял неприятный запах, первым делом напялил маску и только потом — робу и фартук. Я на всякий случай наступила на ногу Рону и заметила, что с другой стороны на другую ногу ему уже наступил Гарри. Уизли, гад, стоял, возвышаясь над нами и тихо похрюкивая от смеха, пока не схлопотал едкое замечание профессора Снейпа.

Когда все были готовы — а переоделись и наши преподаватели, и их ассистентка (странноватая, кстати, девушка) — профессор объяснил, что с нынешнего дня и в ближайшие как минимум полгода мы и все остальные курсы, начиная со второго и заканчивая седьмым, будем учиться готовить средство первой помощи при укусе оборотня. Самое обидное, что я не слышала о таком раньше, а когда узнала состав, то поняла, что даже лучшим из нас полугода на обучение точно не хватит. А еще у меня мелькнула догадка о закономерности разбивки по четверкам, и, чтобы проверить ее, я подняла руку. Учитель, как всегда, меня игнорировал, но мистер Макмиллан слегка толкнул его локтем в бок, прикинувшись простачком — как будто поверил, что тот действительно меня не замечает. Профессор Снейп сдвинул брови, но соизволил дать мне слово.

— Простите, сэр, но я хотела бы уточнить принцип нашего разделения на группы. Это связано с зодиакальной принадлежностью к той или иной стихии?

Учитель растянул губы в притворной улыбке и с деланной вежливостью слегка склонил голову к плечу:

— Вы феноменально наблюдательны, мисс Грейнджер. Другие даже не стали озвучивать столь очевидные вещи, но вы не были бы собой, если бы не сделали этого, не так ли? А теперь извольте заняться более полезным делом.

Напротив меня торжествовал победу Малфой. Ой, можно подумать!..

(Ремарка на полях: Симусу они с подельниками потом всё-таки наваляли.)

Когда до конца занятия осталось минут десять, профессор велел всем остановиться на той стадии приготовления, которой мы достигли, и, если цвет, консистенция и запах соответствуют описанию в рецептуре, наложить на варево стазис до следующего урока. Мистер Макмиллан уже куда-то исчез, а над их котлом клубился пар подозрительно-неправильного оттенка.

— А оставшееся время мы потратим на небольшую разминку, — сообщил профессор Снейп, одним движением палочки уничтожая испорченное студентами зелье в своем котле и прогоняя от доски горе-помощников. — У вас есть десять минут, чтобы создать маленький, но очень нужный презент для вашего преподавателя Защиты. Итак, записали: "Полынно-перечный настой от блох и прочих всякоразличных насекомых-паразитов". Кстати, самый удачный из ваших экзерсисов лично в руки профессору Люпину передаст мистер Лонгботтом.

А на следующей неделе профессор Люпин вел себя уже совсем по-другому. Наверное, профессор МакГонагалл устроила ему втык за Гарри и боггарта. Он даже палочку стал держать иначе — не брутально, в охапке, а с изысканностью дирижера оркестра. Я еще никогда не видела, чтобы маги использовали такой жест, даже когтевранский декан, когда показывает движения для малышей-первокурсников. Даже этот предатель — профессор Лок... Нет, я же решила, что ничего не буду о нем писать.

После пятничных занятий в Дуэльном клубе, где учитель ЗОТИ решил проводить с нами тренировки по вызову Патронусов и где ни у кого из нас ничего не получалось с этими самыми Патронусами, я увидела мелькнувший в одном из коридоров короткий желтый плащ аврора. Узнав мистера Макмиллана по вкрадчиво-мягкой походке, я ускорила шаг. Он располагал к себе больше, чем колючий и вечно злой профессор Снейп. Нагнав его, я извинилась за то, что отвлекаю, но попросила помощи в алхимическом вопросе.

— У меня? — удивился мракоборец, разглядывая меня своими странными глазами: в один из них была вставлена спецлинза, и он заметно отличался от второго по цвету радужки и размеру зрачка. — У вас ведь есть учитель.

Я торопливо объяснила, что благодаря Гарри знаю о его участии в квартете "жрецов Кетцальбороса", и мистер Макмиллан улыбнулся мне с какой-то неожиданной симпатией и пониманием. Приняв это за согласие ответить, я поинтересовалась, каким должен быть запах у правильно сделанного зелья "Первой помощи после нападения оборотня". Он отвел меня в сторону, чтобы нас не толкали пробегающие мимо ученики.

— Вы бываете летом на пляже, мисс?

— Да. Мы несколько раз ездили с родителями к морю.

— Вы никогда в детстве ради забавы не колотили друг о друга два горячих от солнца булыжника, чтобы высечь искру? — продолжал он странное интервью.

— Иногда пыталась.

— Вы помните запах раскаленного камня, когда так делали?

Я удивилась, потому что как по щелчку пальцев память тут же подкинула мне запах, немного отдающий серной капелькой на спичке, совсем чуть-чуть душноватый, с пудровым привкусом разогретой перед грозою пыли. Мистер Макмиллан кивнул:

— Вот именно так оно и должно будет пахнуть, ваше варево.

Я поблагодарила его и, еще раз перечитав сухое изложение в рецептуре, долго смеялась. Умеют же в учебных пособиях объяснить так, как будто заодно пишут и для справочника по криптологии! Я бы в жизни не догадалась, что камни сами по себе могут чем-то пахнуть, а всё оказалось так просто!

На Уходе за магическими животными лесник Хагрид целый урок пытался вести себя примерно и обучать нас только обращению с безопасной волшебной голотурией — или ротожопом [1], как сразу же прозвали ее мальчишки. Всё потому, что если эту тварь разделить на две части, как дождевого червяка, то из нее тоже вырастет отдельная особь. Только у передней рот останется ртом, а у задней части ртом сделается то, что раньше было... другим местом. Мы сыпали корм ротожопам, зевали и чувствовали, как в бессмысленной деятельности утекает наше время. Ну в точности как перед телевизором!

___________________________________

[1] Вообще-то Oranus (вау-пасхалка в честь пелевинского "Generation "П" и камрада Эрнесто (Че) Гевары).

— Эх, была не была! — махнул лапищей Хагрид. — Пошли, гриффиндорцы, покажу вам животину, которая должна быть на вашем гербе заместо льва! А если особливо повезет, то, мож, и звепря встретим...

— Надеюсь, что не повезет, — услышала я тихое замечание со стороны Рона. — Мало охоты жало потом отовсюду выковыривать...

Хагрид, кажется, не услышал или сделал вид, что не услышал. Повел нас на свою любимую поляну, как-то хитро свистнул и призвал настоящего грифона. Существо было красиво и похоже на какого-то доисторического полуящера-полуптицу, кости которых откапывают палеонтологи в древних культурных (а вернее — бескультурных) слоях. Передние лапы грифа были удлинены, и крылья, растущие прямо из них, напоминали орлиные. Задняя часть красавца-зверя походила на львиную, но было заметно, что там повсюду тонкие кости и одни сухожилия под нежной, едва покрытой шерстью кожей. При этом хвост был необычайно длинным и увесистым:

— Это чтоб в воздухе повертаться удобнее. Морда-то вон какая тяжелая из-за черепа, а хвост, значить, равновесие обеспечивает. У него все кости полые, как у птах, иначе никакие крылья такую тушу с земли не подымут. Мышцы да перья.

— А сколько мозг весит? — поинтересовался Рон.

Хагрид крякнул:

— Ну ты и спросил! Не взвешивал. Но в иных книжках пишут, что ума у них маловато.

Я хотела поспорить, что интеллект не зависит от веса и объема мозга, иначе самым умным животным на планете был бы кашалот, но отвлекаться не стала. Было очевидно, что все эти средневековые картины о полетах верхом на настоящих живых грифонах — такая же выдумка, как наши магловские зеленые человечки из космолетов. Ему бы себя поднять, куда уж наездника, да еще и с седлом!

По слухам, потом на занятии со слизеринцами этому грифону взбрендило напасть на Малфоя. То ли тот раздразнил его, то ли зверь перепутал его с хорьком, которыми Хагрид подкармливает крупных плотоядных питомцев, но у лесника снова возникли проблемы с Министерством. Еще на первом курсе он рассказывал нам, что его выгнали из школы недоучкой и наказали преломлением палочки, которой он с тех пор пользовался, прикрутив обломки к основанию розового зонтика. Претензии к нему у Попечительского совета возникли, когда в шестнадцать лет он приволок в школу детеныша акромантула и даже дал ему кличку. Арагог, кажется, или как-то так. Это имя мне напомнило книги Толкиена. Когда арахнид, который и в младенчестве был размером с крупную собаку, немного подрос, то чуть не искусал однокурсника Хагрида, да еще и на глазах у нескольких ябед из Слизерина. Конечно же, эти смельчаки сразу настучали своим родителям, а те подали жалобу в Минмагии. Лишь после того, как на посту директора оказался профессор Дамблдор, Рубеусу Хагриду было разрешено вернуться на территорию школы в качестве лесника.

Заклинание Патронус мне удалось применить только ближе к Рождеству. До этого я просто не понимала, чего от меня добивается профессор Люпин, говоря о каком-то суперсчастливом воспоминании, в которое нужно погрузиться, чтобы вызвать мощного покровителя. Скажем так, я долго не могла найти то самое воспоминание. Нужно было подыскать такое, от которого ты просто терял голову, а у меня она никогда не отключается. Я будто всё время смотрю на себя со стороны. Так было до тех пор, пока я случайно не наткнулась на одно уже почти стершееся событие. В девять лет я решила самую сложную математическую задачу, над которой помимо меня бились многие старшеклассники. Вот это был катарсис! Мальчишки, прежде дразнившие меня ржавой уродиной и, когда получали по зубам, сдававшие меня своим мамочкам, после этого обращались с просьбами дать списать и готовы были на что угодно, лишь бы я помогла. К радости от победы над задачей примешивалось торжество от моральной победы над врагами. В общем, это был триумф, и так я смогла вызвать свою прекрасную выдру. Она серебристой торпедой плавала и ныряла в воздухе, кружа по классу на зависть остальным.

— Ну вот, — оценил Рон, отечески похлопывая меня по плечу, — ты и выпустила своего страшного внутреннего зверя, доча!

— Смотри, как бы мой зверь не покусал твоего терьера-недомерка! — стряхивая с себя его руку, огрызнулась я: из-за его подстёбывания радость победы слегка померкла.

Любопытный и энергичный фокстерьер, трепеща обрубком хвостика и картинно приподняв переднюю лапу, тем временем сделал стойку возле моей опасной зверюги. Но выдре не было до него дела: она перевернулась на спину и неторопливо уплетала кусочки какого-то угощения, раскрошив его у себя на груди и покачиваясь на эфирных волнышках.

Постепенно Патронусы получились у всех, кроме Гарри.

— У меня нет таких счастливых воспоминаний... — признался он мне однажды, когда мы гуляли у Черного озера с друзьями. — То есть они есть, но какие-то все, наверно, не очень значительные...

И замолк, как будто не решился сказать лишнего. На третьем курсе его скрытность затмила собой остальные черты характера того Гарри, которого я знала. Мы все взрослели и менялись, но по нему это было заметно сильнее, чем по другим. Иногда он так смотрел, что мне становилось неловко, хотя я доподлинно знала, что он просто глубоко задумывался и терял связь с миром. А некоторые девчонки под предводительством нашей сплетницы Лаванды чего только ни придумывали. Много ли надо парням, чтобы вызвать восторги дурочек? Просто быть чуть симпатичнее гиббона, держась, как будто девчоночье внимание им и на дух не сдалось. Ну и еще — такая пряность, как ореол национального героя. Однажды Парвати возьми да ляпни при всех, каким "лапочкой" стал Поттер из Когтеврана. Вот глупая, она его вблизи не видела, когда он зол! Особенно на зельеделии, где стараниями подлого Малфоя каждый наш подход к котлу в надежде соорудить приемлемую версию лекарства "Первой помощи" в конце урока заканчивался провалом на радость язвительному профессору Снейпу. Может, он для того и подсунул нам этого белобрысого саботажника?

А ведь на кону стоял соблазнительнейший из призов — автоматическое "Превосходно" в конце года вместо экзамена и по сотне баллов каждому из четверки победителей! Как ради такого поощрения не стараться, тем более нас, гриффиндорцев, в квартете было двое.

Я-то всё делала правильно, Поттер с Уизли тоже не косячили. Гарри сначала досадливо фыркал, но всё же держал себя в руках и помогал мне отдавливать ноги закипающему Рону. Потом он перешел на сторону Рона, и они уже вдвоем злились на Драко и на Снейпа. Однажды, уже в разгар весны, после урока он спросил Малфоя, не слабо ли тому проделывать свою часть работы без сбоев. И спокойно так спросил, без наездов, как взрослый — белобрысый даже не нашел, на что огрызнуться. Поговорили они почти мирно. "Я думал, что это из вас кто-то тупит", — признался Драко, и в результате их диалога мы стали хотя бы общаться с ним во время работы.

Но зелье у нас всё равно не получалось. С какого-то момента Поттер перестал слать лучи негодования в адрес учителя. Даже если их глаза и встречались, он первым отводил взгляд и отворачивался. Наверное, причина наших неудач крылась не в происках Снейпа, а в нашей же неопытности.

— У вас снова с ним общие занятия? — спросила я напрямую, и Гарри уклончиво кивнул, что можно было истолковать и как "да", и как "а черт его знает".

Ближе к весне он признался, что еще в середине осени разгадал секрет записной книжки из Тайной комнаты...

(На этом записи о третьем курсе в дневнике Гермионы обрываются, сменяясь записями о четвертом...)

37. Я совершенно ни при чем: я не сражался — я трубил!

...Падая, Снейп успел различить всё те же бешеные глаза неизвестного и хмурые, злые, навыкате зенки Кричера. Еще не достигнув пола, он приложил ряженого Акселитусом. Тот захрипел от удушья, выронил кинжал, схватился за горло и просто подломился на том же месте, где стоял.

— Пошел нахер, Кричер, мать твою эльфячью, сука! — проорал из полутьмы разъяренный Сириус, которого встреча со стенкой добрее не сделала. — Как ты ее оживил, мудак?

Домовой эльф сразу как-то сник, свесив руки по швам и не пытаясь помочь упавшему. Еще немного — и удавка довершит начатое. Тот уже и не брыкается, не сучит ногами, только как-то нелепо подергивает стопой из-под старушечьих лохмотьев. Наверное, агонизирует, подумал Снейп, поднимаясь и отряхивая мантию очищающим заклинанием. Развели в библиотеке антисанитарию, святотатцы...

— Я же сказал тебе, что это не Вальбурга, — буркнул он напарнику, снимая заклинание, поднимая за шиворот полубесчувственного незнакомца и на всякий случай охлопывая его одежду в поисках палочки. Мужчина сидел, подвешенный за воротник, голова его безжизненно болталась, руки висели плетьми. Тоже еще конь выискался, под стать Блэку... Как такого можно было перепутать с высохшей древней хрычовкой?

Сириус направил в них подсветку, и Северус недовольно сощурился:

— Лучше в глаз себе так посвети, тупица.

— Погоди! — голос Блэка сорвался. Лишь чуть приглушив силу Люмоса, Сириус стремительно, не сводя с ряженого зачарованного взгляда, переместился к ним, ухватил парня за волосы на темени и запрокинул его голову: — Рег?! Эй ты, выкидыш эльфийской шлюхи, ты что, оживил Регулуса, некрофил ты сраный?!

— Хозяин Сириус, это не так...

— "Хозяин Сириус!" — кривя рот и дергая за длиннющие патлы полумертвого от асфиксии брата, передразнил Блэк. Двусмысленность ситуации только усугубляла ощущение, что сейчас этот бешеный прихватит Рега за подбородок и, насильно открывая и закрывая ему рот, станет делать вид, будто озвучивает своего пленника. — Семейка утырков, блядь! Как ты это объяснишь?

Регулус что-то простонал. Снейп отодвинулся от них и, сложив руки на груди, встал поодаль, чтобы в равной мере видеть каждого из участников идиотской комедии.

— Господин Регулус не умирал! Смерть была инсценирована, чтобы его оставили в покое, и всё! — чуть не плача, оправдывался старый домовик. — Он ведь тоже выдающийся иллюзионист, мой добрый господин Регулус! Ни в чем не уступал вам, хозяин Сириус, — а эту добавку Кричер буркнул нехотя и едва скрывая лютую злобу вместо должного елея.

— А мамашины шмотки на кой ляд напялил?

Можно подумать, он не знает, как его братец любил рядиться в женские платья и скакать на пьянках перед собутыльниками! Даже не скрывал. А что Вальбурга? А Вальбурге было наплевать и растереть, лишь бы с маглами не якшался, как старший сынок-изгой.

— На то воля самого господина Регулуса. Он не любит незваных гостей, и после того, как негодяй ограбил дом...

— Так вот кого надо благодарить за спятившего Флетчера! Ну спасибо, что... — старший из братьев Блэк тяжело закашлялся, и в груди его как будто завелся магловский самосвал: — ...что... хоть... оставили живым...

Флетчер! Северус насторожился. Блэк успел упомянуть этого подонка, а потом у него начался приступ, провоцируемый Дислексией, а это значит... Будто угадав ход его мыслей, Сириус слабо улыбнулся и утер выступившие от кашля слезы. Регулус тем временем окончательно пришел в себя. Он таращился на них с братом дикими глазами, а тело его скукожилось в какой-то немыслимой позе и не спешило с нею расставаться.

— Разорванная, разорванная... Отойди... Разорванная, она как будто... структура разорванная для того, чтобы говорить слишком пандемически...

— Что он там лопочет? — прислушиваясь, спросил Сириус.

Кричер утер слезу и горестно, борясь с неудержимым желанием кинуться на помощь любимому хозяину, пояснил:

— На господина моего находит... Тогда я перестаю понимать его. Он сидит в такой позе часами... а то и днями. То молчит, то говорит вот такое, но я его не понимаю. По-английски говорит, и я стараюсь, но не пойму, чего он хочет. Позвольте мне позаботиться о нем, мастер Сириус!

— Стой на месте. И не смей башкой биться. Просто стой и...

— Просто? — воспрянул Регулус и с удивительной рассудительностью продолжил: — Ну да, просто это будет более разорванно, чем на пятом курсе. В шестом кабинете, где безусловное значение местонахождения имела важность формулы мерцательной стихийной неупорядоченности простой человеческой любви... Конечно, если растянуть кабинет по разорванной структуре, то проявится больше возможностей...

— Я сейчас рехнусь, Снейп...

— И ты тоже? — съязвил зельевар, отлепляясь от стенки. — Похоже, это у вас с ним фамильное...

Блэк-старший поднял голову. Неужели на его лице было страдание? Неужели он еще питал какие-то теплые чувства к своему братцу, которого все семь учебных лет костерил в хвост и в гриву?

— Чем ёрничать, забрался бы ему в мысли и посмотрел воспоминания! — в отчаянии бросил Сириус. — Наверняка там найдется что-то полезное.

— Уволь. Еще я не забирался в головы шизофреников. Если хочешь сделать из своих мозгов помойку, я могу обучить тебя легилименции на бытовом уровне. Сам и полезай.

Северус присел на корточки возле них, осторожно разглядывая Регулуса, который явно стремился сжаться в позе эмбриона, но пока подчинялся воле брата.

— К хуям твою легилименцию, раз от нее толку ни на ломаный кнат! Что же с ним делать, Севе... Снейп? Я ведь все эти годы считал его мертвым... а он, оказывается, был рядом, куда ближе, чем я... кха-кха-кха... дум... думал...

Ну вот, снова закатился. Что же такое он чуть было не сказал сейчас в связи с Регулусом, если заклинание столь прытко его заткнуло? "Был рядом, куда ближе, чем я думал... все эти годы"? Все эти годы?!

— Ты все эти годы был на Гриммо?!

Сириус, захлебываясь, кивнул и повалился рядом с Регулусом. Тот поспешил свернуться в рогалик, но ни на мгновение не прекратил свой бред, текущий свободным и не замутненным осмысленностью потоком.

— Домовик, займись своим господином! — Северус попытался облегчить участь старшего из братьев, приподнимая его за плечи, чтобы не поперхнулся слюной.

— Кричер не слушает дрянных полукровок! — с этими словами Кричер кинулся к Регулусу, тем самым полностью перечеркивая сказанное за секунду до этого. Да, ошибка вышла: шизофреников тут, пожалуй, трое.

Вообще интересно, как Блэк успевает ляпнуть что-то прежде, чем его рот запечатывает Дислексией? Механизм ее действия таков, что заклинание активируется еще на стадии формирования связной мысли. Ах, ну да! Преимуществом блохастого кобеля в данном случае являлась редкая способность сначала говорить, а потом думать. Если вообще было это "потом".

Когда все наконец пришли в себя, а Регулус законсервировался в вычурной позе, Снейп и Блэк-старший повернулись к Кричеру. Старый домовик, кажется, уже смирился с присутствием скверны во вверенном ему жилище и не только нападать, но и злобно скрипеть в адрес незваных гостей больше не пытался.

— Даже не знаю, эвакуироваться отсюда или посмотреть, чем всё закончится, — мрачно признался зельевар, вставая на ноги. — Но в Мунго вас всех троих без очереди примут — это вне сомнений.

— Нельзя его в Мунго, — возразил Сириус не менее мрачно, — но и тут нельзя оставлять... с дементорами...

— Отойдем на пару слов, — и, отведя Блэка подальше от Кричера, застывшего над неподвижным подопечным, Снейп шепнул ему, чтобы дал приказ домовику отвечать на вопросы. — Только сам не мешайся, от тебя толку... А насчет вас с Регом есть идея, но до поры ничего обещать не смогу. Надо будет проверить... Пока же настрой этот мешок с потрохами на то, чтобы он открывал свою пасть не ради оскорблений, а ради информации. Давай, давай.

И домовый эльф поведал им престранную историю, из-за которой Северус ощутил настоятельную потребность всё-таки плюнуть на резоны и порыться в голове Сириусова братца. Но слишком уж велик был риск и самому лишиться рассудка в результате такой вылазки.

Увы, Кричер знал далеко не всё.

Когда раскол между слоями волшебного общества конца семидесятых стал уже необратим, ожесточенность стычек между кланами возросла в разы. Однажды домовик встретил у порога запыхавшегося и порядком встревоженного Регулуса. Юный господин спросил, дома ли мать, и велел Кричеру ничего ей не говорить о его возвращении. Госпожа Вальбурга знала, что любимый сынок должен быть сейчас где-то с другими Искушенными Смертью (Снейп и Блэк-старший переглянулись, Сириус презрительно покривил губы, да и зельевара изрядно повеселил пафос эльфийской интерпретации самоназвания экстремистов). Юноша закрылся в своей комнате и призвал Кричера. "Мне нужна твоя помощь, но матушка не должна ни о чем узнать". Он коротко объяснил, что намерен разыграть собственную смерть, а затем скрыться в заточении в подвалах родного дома, покуда события не разрешатся тем или иным образом. Из его сбивчивого рассказа эльф понял лишь то, что Тот-кого-нельзя-называть почему-то подверг опале свою самую преданную сторонницу — любимую кузину Беллатрикс — и даже покушался на ее жизнь, и спаслась она лишь благодаря патрульным аврорам, дежурившим в ту ночь близ того места, где на нее напали подосланные Темным Лордом убийцы. Белла передала всё это Регулусу, не чаявшему в ней души и всегда почитавшему ее за идеал и пример для подражания. Испытав на собственной шкуре, чем заканчивается "милость" Повелителя, молодая женщина предупредила юного брата, что теперь не поручится за безопасность кого-либо из их рода, а потому на его, Регулуса, месте была бы очень осторожна "с этим старым зарвавшимся полукровкой". Регулус внял, но просто так из Искушенных не уходил никто. И не просто так — тоже. Единственная причина считалась уважительной — выйти из организации вперед ногами. Что он с успехом и разыграл, скрывшись в подполье.

Госпожа Вальбурга от отчаяния выжгла с ветви генеалогического древа семейства барельеф старшего сына-отступника. Затем свершились события того рокового Самайна 1981 года. Сириус был огульно обвинен в предательстве семейства Поттеров, а также в шпионаже в пользу Того-кого-нельзя-называть, и приговорен к Азкабану. Неведомо по каким причинам, именно в ночь с 31 октября на 1 ноября Вальбурга Блэк окончательно лишилась рассудка. Тронулся разумом и Регулус в своей уединенной комнатушке. Состояние обоих усугубилось близким присутствием стражей Азкабана, где удерживали сознание заключенного Сириуса. Обычно для таких целей использовали нежилые дома или помещения, никогда не предназначаемые для жизни в них людей, но тут о существовании Регулуса не знал никто, а связываться со старухой побоялись, уж слишком она была не в себе и почти не контролировала выбросы собственной магии, притом весьма и весьма темной. Госпожа протянула еще четыре года, едва ли узнавая ухаживавших за нею Кричера и младшего сына, который также временами нуждался в присмотре слуги. Воплотившись в портрете после смерти и намертво приклеив полотно к стене темным заклятьем, до абсолюта усиленным Завещанием Ведьмы, она, кажется, обрела власть над мыслями и поступками юного затворника. Во всяком случае, он не раз заявлял об этом Кричеру, жалуясь, будто слышит голос матери в собственной голове, и та велит ему делать то или это.

— Пусть расскажет об Азкабане, — вполголоса пробормотал Снейп на ухо Блэку, стараясь не замечать презрительных гримас старого слуги и перегибаясь в сторону Сириуса через погрызенный молью подлокотник старинного кресла. Однако тот жестами дал понять, что ему будет слишком проблематично отдать такой приказ вслух. Он только велел Кричеру отвечать правду на все вопросы зельевара.

— Кричер мало знает о традициях пенитенциарной системы вашего Министерства, — проскрежетал эльф, тщетно пытаясь испепелить проклятого полукровку взглядом водянистых глаз с вывернутыми мясом наружу нижними веками. Северус подавил ответную злую ухмылку.

Для существа, живущего на положении раба в семействе потомственных радикалов-чистокровок, этот ветхий ублюдок был на редкость эрудирован и сметлив. "Пенитенциарной", Мерлин покарай!

— Кричер видел лишь то, как отряд замаскированных в алых плащах с клобуками закрепили ту картину на лестнице, и с этого дня в доме стало невыносимо. Кричеру приходилось часто отлучаться, чтобы остаться в здравом рассудке...

Снейп покосился на рассевшегося в соседнем кресле Блэка, и тот молча кивнул. То есть, когда он не говорил, но только слышал то, о чем ему нельзя было распространяться, заклятье не действовало. Что ж, замаскированные в алых плащах — это авроры-оперативники высшей квалификации. Обычно именно они обеспечивают безопасность слушаний на судах Визенгамота и препровождают самых опасных приговоренных к местам их заточения. Ходили слухи, что их побаивались даже дементоры и что они были вхожи в Отдел тайн невыразимцев, святая святых Минмагии. Но вот то, что открывалось за их действиями в доме Блэков, для него стало неожиданным поворотом.

— Азкабана не существует... — не спрашивая, а утверждая, пробормотал Северус. — Тебя не ссылали ни на какой остров, и всё, что писали и пишут в газетах — это дезинформация... Ты был здесь... и твое сознание было перемещено в эту картину. Так?

Блэк поводил бровями, повертел кистью руки, дескать — ну, грубо говоря, так — и на всякий случай проверил, на месте ли братец. Пребывая в каталептическом трансе, тот вообще выпал из реальности и, казалось, даже не дышал.

— Твое сознание само породило чудовищ... — продолжал Снейп. — Ты сам сотворил своих тюремщиков, и теперь они преследуют тебя, где бы ты ни был... Решение в духе Голландца... [1] Хм... всё ведь так просто: никакой затраты энергии, ресурсов... никакого риска. Всё так... изобретательно и гениально. Но как ты покинул эту картину? Как ты сбежал, черт возьми?

_________________________________

[1] Полное имя первого европейского мага-ересиарха — Геллерт ван Гринделльвальд. (Прим.: AU, но почему бы и нет? В каноне его национальность прямо не указывалась нигде, и если уж Гермиона в допах могла быть темнокожей, поскольку "нигде не упоминалось, что это не так", то почему бы и Первому Лорду не быть нидерландцем, тем более сама фамилия вопиет об этом?)

— Хозяин Сириус — анимаг.

— И чем ему это помогло? — было что-то забавное в том, чтобы говорить о присутствующем Блэке в третьем лице с его слугой. — Постой, я догадываюсь. Он сохраняет рассудок и память, закрываясь анимаформой, в которой его мозг более незатейлив, а потому психологически неуязвим для собственных химер. Да, всё логично. Значит, большинство Пожирателей, которые официально заключены в Азкабан, никогда не покидали пределов страны и находятся под таким же домашним арестом? А что Беллатрикс Блэк? Твой господин не говорил тебе, кто были те авроры, которые спасли ее?

Домовик наморщил лоб с туго натянутой блестящей кожей, готовой, кажется, лопнуть на неровном, яйцевидной формы черепе. Регулус говорил ему. Снейп ощутил, как дернулось веко под правым глазом. Говорил. И пусть только попробует соврать, будто нет.

— Одним из них был проклятый предатель семейных ценностей благородных волшебников, — выплюнул Кричер, цитируя покойную хозяйку. — Тот, кто сбил с пути старшего сына госпожи.

— Поттер?! — не сговариваясь, в один голос воскликнули мужчины.

— Кто произнес имя этого сквернослова и магохульника в моем жилище?! — заверещали стены голосом чокнутой старухи. — Вон! Вон отсюда!

— Поттер был аврором? — спросил Снейп, но Сириус уверенно кивнул. А значит, его удивил только второй факт — то, что кузина обязана жизнью этому лосю.

Ходили слухи, что Беллатрикс любила практиковать садомазохистские забавы. И до недавнего времени Северус был уверен, что ей вполне нравится отжигать в компании нежити Азкабана и что, целуя дементоров, она за двенадцать лет значительно снизила их популяцию. По новым сведениям, ее судьба сложилась как-то иначе: трудно вообразить, что после такого прокола Темному Лорду удалось вернуть преданность бывшей прихлебательницы. Белла, которую за глаза называли не иначе, как Шаронь [2], была кем угодно, только не наивной идиоткой со сверхидеей всепрощения.

_________________________________

[2] От франц. Charogne — "падаль", "стерва".

Что ж, у кого спросить о службе Поттера в Аврорате, Снейп знал. Макмиллан слишком уж часто нарывался быть подсказчиком и помощником, пусть пеняет на себя за то, что зельевар наконец-то воспользуется его предложением.

— Что здесь делал Мундунгус Флетчер? — небрежно бросил он заготовленный вопрос домовику, делая при этом вид, будто не слишком-то интересуется ответом.

— Мародерствовал. Он грязный вор, но мой господин хорошо проучил его.

Глаза Блэка оживленно замерцали, и по этому блеску Северус догадался, что снова наткнулся на нужную нить в клубочке.

— И он спер двенадцатый том сочинений Геллерта Гринделльвальда?

Кричер удивился, а Сириус разочарованно цыкнул.

— Кричер не видел у него никаких сочинений, — сказал домовик. — Он не успел унести ничего важного.

Блэк с досадой хлопнул себя по ляжке, а когда зельевар конкретизировал вопрос об украденном, Кричер отказался вспоминать о том, что произошло больше десяти лет назад, да еще и с вещами, не имевшими никакой ценности.

— У него есть нормальная одежда? — бросая взгляд в сторону Регулуса и поднимаясь с кресла, в конце концов спросил Северус. Эльф враждебно кивнул. — Хорошо, принеси ее.

— Что надумал? — не без удивления спросил Сириус, догадавшись, что школьный враг намерен как-то поучаствовать в судьбе его родича, к которому в прежние времена относился немногим лучше, чем к четверке Мародеров. Во всяком случае, Снейп расценил его интонацию и выражение глаз именно так.

— Из всего, что мы тут услышали, вывод напрашивается очевидный: чем дальше вы от этой сучьей картины, тем меньше вы психи. Оставлять вас здесь будет бесчеловечно даже по слизеринским понятиям, — нарочно съязвил он в ответ. — Поэтому приготовься к аппарации с балластом: вряд ли твой братец сможет выполнить ее самостоятельно и не расщепиться.

А еще Снейп очень надеялся, что на Блэка-младшего хотя бы иногда снисходят прояснения и его можно будет расспросить о некоторых важных вещах, неизвестных домовику.

* * *

Школьная жизнь текла своим чередом. Провальная идея Макмиллана научить мелкотравчатое стадо создавать зелье "Первой помощи", как и ожидалось, потерпела фиаско на первом же уроке, когда даже в сильной группе с участием двух опытных алхимиков и весьма продвинутой в науке зелий старшекурсницы, мисс Эпплби, хватило одного болвана-Коронадо, чтобы испортить вещество уже на третьем этапе.

После недели, уроки ЗОТИ на которой "отвел", прячась под обороткой, Сириус Блэк, к своим обязанностям приступил настоящий профессор Люпин. Первые же выходные Блэка закончились обретением брата, и теперь ему было не до маскарада.

С расспросами о Поттере к Джоффу зельевар подступил очень осторожно. В целом, он не видел препятствий к тому, чтобы доверять именно Джоффу Макмиллану как человеку. Но он видел таковые, как только вспоминал его "инквизиторскую" деятельность. И картины рисовались самые неприятные: Джоффри так активно лезет в душу со своей помощью только для того, чтобы втереться в доверие; или: Джоффри просто хочет иметь под рукой удобного осведомителя, к тому же имеющего выход на Верховного Чародея; или... Но чем дольше они общались, тем скорее Снейп врубал окклюменцию, иначе хорошо прикормленная паранойя начинала переть во все стороны, как испорченное дрожжевыми спорами зелье сосредоточения. Нет ничего хуже, чем предвзятость в умопостроениях. Ты уже всё решил для себя и принимаешь только те факты, что гарантируют удобный тебе вывод, а все неудобные и противоречащие оному — отсекаешь. Это самый провальный метод при любой аналитике. У Снейпа не было причин доверять Макмиллану, но не было причин и не доверять. Раньше, до этой затеи с патрулированием Хогвартса, Северус однозначно причислял бывшего пуффендуйца к стану врагов — тот мракоборец, да еще и карьерист. Но после нескольких эпизодов общения краска на картине, которую рисовало воображение, значительно пооблупилась. А под ней проступило нечто иное. Как будто из другого мира, из другой реальности. Это и пугало, и дразнило руку, готовую вооружиться мастерком и ободрать к чертовой матери взбугрившуюся краску, чтобы увидеть, что там внутри, с той стороны...

— Аврор? Поттер? — переспросил Макмиллан, распахивая свои разноцветные глаза, и лицо его, с виду обычно хищноватое и даже жесткое, сделалось ребячливым, более подходящим его истинной натуре. — Надо же... Откуда такие сведения?

— Это можно как-то проверить... по твоим каналам?

— Проверить можно, смущает другое: я тогда, конечно, тоже был новичком и мог не знать всех коллег, но теперь... Если это какое-то замалчивание — то зачем? Кто сказал тебе о Поттере?

Снейп поморщился:

— Давай так: если это правда, я выдам тебе источник. А если вздор, то... к чему засорять голову лишним вздором?

— Хмпффф! — с легкой досадой на то, как его легко обвели вокруг пальца, фыркнул и рассмеялся Джоффри. — Вот змий ветхозаветный... Договорились.

Аврор махнул своей витой палочкой с серебристым навершием, фиксируя для себя напоминалку. Похоже, ему и самому уже нравилось разгадывать эту шараду.

На первом же педсобрании директор поставил всех перед фактом курьезного события: гриффиндорский третьекурсник, чья слава бежала впереди него самого, соперничая даже со славой выскочки-Поттера, написал прошение о переводе на другой факультет.

— Не томите, Альбус, — попросил Флитвик. — Куда это собрался наш Невилл? Надеюсь, не в Слизерин?

По учительской пробежал дружный смешок, но на всякий случай Северус скрестил за спиной пальцы: мало ли что могли подлить в питье этому пухлощекому недоразумению братцы Уизли, неспроста же парень совсем отчаялся. Вдруг решил свести счеты с жизнью таким заковыристым способом и попросился в серпентарий. Для истории Хогвартса это беспрецедентный случай.

— Нет. Не в Слизерин, — откликнулся, ухмыляясь в бороду, Дамблдор. — В Пуффендуй.

— А что сразу ко мне?! — не скрыв возмущения, всплеснула руками Стебль.

Снейп не сдержал ехидства:

— Ну это ведь ты на каждом шагу трубишь о выдающихся способностях Лонгботтома в области ботаники. Вот, вероятно, поэтому он и возомнил себя выдающимся гербологом.

— Одно дело похвалить мальчика, в отличие от тебя, Северус, и совсем другое — быть его деканом. Чуть что — сразу в Пуффендуй! Пуффендуй не каучуковый!

Но поддевать Помону было неинтересно, слишком она предсказуема и пресна. Зельевар переключил внимание на МакГонагалл:

— Довели его, Минерва, твои хваленые архаровцы [3] с их пресловутой солидарностью и взаимовыручкой... И почему я не удивлен?

____________________________

[3] Прошу прощения за такой беспардонный русицизм, но в данном случае словечко просто само запросилось в эту фразу. Помимо того, что слово произошло от фамилии, есть и второй смысл: архар — это горный козел. Профессор Снейп же достаточно эрудированный человек, который никогда и никакие знания не считает лишними. Если уж студентам Хогвартса рассказывают об обычаях в среде японских самураев, почему бы преподавателю его уровня не знать кое-что и из жизни России царских времен? В конце концов, мы же здесь кое-то знаем о Елизаветинской и Викторианской эпохах, не будучи профессорами, не так ли?

— Конечно, если ты, Помона, или ты, Минерва, возражаете, я не возьму на себя смелость настаивать и откажу студенту, но... А что всё-таки скажешь, ты, Северус? — Старик взглянул на него поверх своих стеклышек, и, несмотря на мелькнувшие в ярко-голубых глазах искорки веселья, Снейп на полсекунды ощутил себя нашкодившим учеником.

— Я? — он хотел съязвить и в этот раз, но, внезапно передумав, ответил серьезно: — Вообще-то я давно считаю, что весь этот балаган с траченным молью колпаком приводит только к лишним осложнениям. Однако мое мнение на этот счет ты и так знаешь. Что до Лонгботтома, я с первого дня не сомневался ни минуты, что его место в Пуффендуе, где он сможет в полной мере раскрыть свои способности среди равных по духу.

— Пуффендуйцев считаешь недалекими, циничный ты лжец и мизантроп... — очнувшись от сна наяву, нараспев провещала Сибилла Трелони.

Если что и осталось у Снейпа с юности, так это полное неумение игнорировать брошенную в лицо правду. Только сейчас он уже не швырялся в ответ оскорблениями вслух, а ограничивался их перечислением про себя. Удивленная его словами, Помона не стала возражать и предложила подождать еще год, чтобы присмотреться к достижениям ученика ("А там или осел сдохнет, или падишах преставится", — прочел Северус на ее круглом лице).

— И, если он не передумает в течение испытательного срока, я возьму его к себе с четвертого курса.

Зельевар криво усмехнулся и взглянул на приютившегося у камина Римуса. Тот кивнул, а после собрания догнал его, летящего на всех парусах по коридору.

— Можно тебя на пару слов? — пытаясь приноровиться к его шагу, что при заметной разнице в росте было нелегко, спросил Люпин. Снейп и не подумал облегчать ему задачу. — Мы говорили с Гарри, и он сказал, что некоторое время назад ты обучал его боевым заклинаниям.

— Ну, и?..

— По-моему, он сожалеет о вашем обоюдном решении прекратить их.

Этот хренов дипломат так и высказался, тщательно подбирая слова: "о вашем обоюдном желании". Северус хорошо представлял себе, в каких выражениях поведал о нем мальчишка старому подельнику своего папаши.

— В самом деле? С чего бы это?

— Он признал, что ты действительно... хороший учитель, — Римус смущенно улыбнулся, но от замечания удержаться не смог: — Как это ни странно.

Снейп резко встал и вертанулся на каблуках туфель. Только звериная реакция Люпина позволила тому вовремя изменить траекторию и вильнуть в сторону.

— Так. С этого момента покороче. Что вам с ним от меня надо?

— Его боггарт — дементор. И Гарри не может вызвать Патронус.

— Кто из нас преподаватель Защиты?

— Мы с тобой прекрасно знаем расстановку сил, — слегка улыбнулся оборотень, снимая очки и протирая стекла платком. — Я всего лишь декорация и признаю это. Если следовать букве закона и соблюдать требования всех протоколов, в открытую преподавать эту науку так, как надо, в Хогвартсе едва ли возможно. И если в Министерстве станет известно о том, кто я...

— Так вот приложи усилия, чтобы там не стало известно, — с нажимом ответил Снейп и, умолкнув, хмуро проводил взглядом проковылявшего мимо них Филча без его обычной спутницы-кошки: уж очень ему не понравилось, как посмотрел на них завхоз. — Чтобы проблем не было ни у тебя, ни у меня. Мальчишке передай: я жду его завтра в четыре пополудни у входа в... он знает, куда. И если опоздает хотя бы на полминуты...

— Спасибо, Северус, — скособоченное лицо Римуса просияло.

— Совсем обнаглели, — процедил зельевар, продолжая свой путь.

Мальчишка не только не опоздал, но и какое-то время до прихода зельевара околачивался возле "зеркала" Мебиуса. Стараясь не утратить гримасы неприязни, Снейп разглядывал его ближе и пристальнее, чем на занятиях. Прошедшие месяцы изменили внешность Поттеровского сынка так, как бывает только в отрочестве: не видишься с однокурсниками каких-то пару месяцев, а потом едва ли узнаешь среди них знакомые физиономии.

Поттер почти не вытянулся за лето — впрочем, в кого ему особо вытягиваться? Подрастет еще максимум на пару-тройку дюймов и станет как его плебейский папаша. Но вот на лицо... Снейп не без досады прикусил внутреннюю сторону губы. Еще подросток, но уже с намеком на переход в юношескую пору, Поттер становился всё больше похожим... на нее. Теперь не только этими внимательными, широко распахнутыми глазами. Перед Снейпом просто-напросто стояла одетая в мальчишеский спортивный костюм, покороче подстриженная и ставшая брюнеткой Лили. Только если всматриваться, становились заметны черты мужского типа. Овал бледного от природы лица без единой веснушки чуть более продолговат, чем был у нее. Резче выражены скулы, упрямее подбородок, грубее нос, гуще и значительно темнее брови, не девчоночья форма губ... Ну и, разумеется, на худой длинной шее уже проступает бугорок адамова яблока. Всего этого хватило Северусу для того, чтобы опомниться.

Не говоря ни слова в ответ на приветствие (да и виделись уже на занятиях, к черту формальности!), он открыл переход и пропустил Поттера вперед себя.

А ведь у Лили и ее сына даже почерк почти один — частокол с легким обратным наклоном, весь в каких-то петельках, нет-нет да проскакивают заглавные в середине слова, где им совсем не место.

"Ты сама-то свою писанину как разбираешь, Лилс?" — "Отстань, Сев, ты еще не видел рецепты магловских врачей, если мой почерк тебе не по нраву!" И — хлоп скрученным свитком ему по макушке. Чтобы не умничал...

— Что у вас там? — раздраженно бросил Снейп и с еще большим раздражением понял, что почти не слушает, о чем ему толкует эта подростковая копия Эванс, потому что у мальчишки в точности, как у нее, слегка движется кончик вздернутого носа во время разговора...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Твой Патронус должен быть кроликом, Эванс! Если тебе когда-нибудь наконец удастся призвать Покровителя, я зуб даю — он будет кроликом!

— Да иди ты, Сев! Почему кроликом?! — злится она.

— Скажи что-нибудь. Не оборачивайся, в зеркало смотри! — он стоит за ее спиной, и оба смотрят в глубину зеркала. — Ну, говори же!

— Да что говорить?!

— А?!! Видала? Эванс! — он передразнивает, но его уродский клюв не способен передать трогательности ее смешного носика.

— Ну тебя к чертям, Снейп!..

— Поморщи его, как ты всегда делаешь! Ну пожалуйста! Вот так!

— Отстань, Сев, — но под натиском умоляющих жестов и просящих взглядов сдается. — Как? Так? Так? Всё, отстань!

Убегает, смеясь, и он несется следом...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Профессор?

Вчитывающийся, сосредоточенный взгляд. И в прищуренных крыжовниково-зеленых глазах — вопрос: "Всё в порядке? Вы меня слушаете?"

— Да, я всё понял. Ступайте вперед, Поттер.

Он выделил мальчишке лишь какие-то секунды, чтобы освоиться на ярком свету по выходе из подземелий, и взмахнул палочкой, выбивая оружие из его руки. И даже не поверил глазам, когда Поттер рыбкой нырнул через груду валунов вместо того, чтобы упасть, лишившись палочки. С видом "я выучил ваши прошлые уроки, профессор" он показал, что держит палочку в левой руке, а правая свободна. И это была не его палочка, а какая-то новая, из светлой древесины. Не подставляясь дальше, Снейп убрался под прикрытие каменной гряды, отделяющей тропинку от хаотично наваленных обломков скал.

— Для вызова телесного Патронуса, — почти нараспев проговорил он, без конца меняя местоположение, чтобы запутать противника по ту сторону каменной преграды, — необходимо вновь пропустить через себя одно из самых ярких и счастливых ваших воспоминаний...

Несколько вспышек заклинаний — и мальчишка отзывается совсем не с той стороны, куда, казалось бы, изначально направлялся. Снейп был удивлен, почувствовав непонятное удовлетворение этой тактикой.

— Я подумал, сэр, что это день встречи с Лавгудами... когда Ксенофилиус...

Вот тебе, чтобы не болтал! Поттер кувырком — точно сломает себе что-нибудь, как обычно! — скатывается за горб небольшого перевала, но уже оттуда договаривает ровно с того места, с которого его прервало сбивающее с ног заклинание Снейпа:

— ...сказал мне, кто я такой. Но оно не срабатывает... У меня...

— И что у вас?

Зельевар нарочно исказил источник звука так, чтобы слова прозвучали у студента прямо за спиной. Поттер вздрогнул, рванулся в сторону и, почти налетев на преподавателя, в последний миг укрылся за камнем:

— У меня голова всегда остается холодной, сэр. Я не умею быть счастлив, как нужно.

— Вы сменили палочку, — решив сделать передышку, Снейп прижался спиной к тому же валуну, с другой стороны. — С чем это связано?

— Меня не всегда устраивает, как ведет себя основная.

— Ведущую руку вы тоже сменили?

Кажется, этот дерзкий потрох осмелился тихонько хмыкнуть?

— Ну я же знал, с кем буду иметь дело.

— В кои-то веки толково, Поттер. Что с вами? Вас покусала Грейнджер, и вы теперь умеете думать?

Тишина.

— Только не молчите, иначе я решу, что угадал.

Тишина.

Призвав режим инвиза, Северус бесшумно сменил местоположение, и вовремя: из-за камня вылетело заклинание, по внешнему проявлению — обездвиживающее. Вот щенок. Не иначе как всё лето упражнялся со своими дружками! Да, их поколению палец в рот не клади. Открылся Поттер при этом, правда, самым дурацким образом, но Снейп решил пока не пользоваться огрехом ученика и посмотреть, что будет дальше, когда тот зарвется от безнаказанности. Проведя серию напряженных в плане сосредоточенности боевых, когда было не до болтовни, зельевар снова спустился в защитную канавку и заскользил там по лабиринту, столь же витиевато строя обманчиво мягкую речь:

— Если вы полагаете, Поттер, что вам не хватает нужных воспоминаний, то с какой стати я смогу вам помочь в том, в чем не смог Люпин? Вы же не настолько ущербны, чтобы предположить, будто именно я добавлю вам позитива?

— Нет, сэр! — донеслось откуда-то справа, причем мальчишка слегка усилил звук Сонорусом. — У нас... некоторые... пустили слух, что существует не только обычный Патронус, но и противоположная его модификация...

— Это как? — Снейп был изумлен поистине безграничной фантазии некоторых студентов Флитвика. Не иначе как Коронадо провел каникулы в гостях у деда и привез оттуда свежих запасов лозы духов. — Что еще за противоположная...

— Антипатронус... Мрачный Патронус, сэр.

Воображение тут же нарисовало зельевару насупленного Хагрида, нервными рывками располовинивавшего червей-ротожопов.

— Поттер, вы бредите! Ваше состояние вызывает тревожные мысли.

— Но должен же быть какой-то выход! — в отчаянии крикнул мальчишка, и Снейп поразился: он, похоже, и правда перепробовал уже всё, но зашел в тупик. — Я не хочу снова оказаться бессильным против этих тварей! Сэр.

— А я не хочу тратить свое время впустую, если вы поступите, как уже поступили в прошлом году, когда у вас, видите ли, ничего не получалось, и похерили все результаты предыдущей работы...

— Сэр, я не поступлю так больше, клянусь вам!

— Мне мало вашей клятвы, Поттер. Даже если вы поклянетесь с помощью магии, мне будет мало проку, когда вы поплатитесь своими способностями в случае обмана. Мне нужны гарантии более ощутимые. Вы ведь знаете кодекс Слизерина? У нас ничего не делают просто так.

— Чем я смогу отплатить вам? — не оставляя себе ни секунды на обдумывание, выпалил Поттер.

— Если вы всерьез желаете это обговорить, то я объявляю перемирие. Спрячьте палочку и выходите на тропинку.

Мальчишку не было видно ровно пять секунд. Затем он выбрался на тропу между двумя насыпями. Безоружный. Н-да... Как бы там ни было, он всё еще идиот. Жаль, что в Хогвартсе не привлекают к ответственности за дачу взятки Распределяющей Шляпе — иначе как бы этот болван смог проникнуть на факультет умников?

— Хорошо, Поттер, в этот раз я не стану пользоваться вашей глупостью, но на будущее: если Темный Лорд или любой другой темный волшебник скажет вам, будто берет тайм-аут для переговоров, не торопитесь прятать палочку слишком далеко и вообще идти на какие-либо уступки.

Твердый ответ Поттера еще раз удивил зельевара:

— Поверьте, сэр, я улавливаю разницу между вами и темными магами. Пожалуйста, назовите вашу цену, и я...

— Обнесете банковскую ячейку своего более чем обеспеченного папаши? — с сарказмом перебил его Снейп, выходя навстречу. — Нет, у меня нет счета в Гринготтсе, чтобы чахнуть над златом великих Поттеров, и я говорю вообще не о том. Если хотите учиться у меня, вы должны оказать встречную любезность и учить меня.

Юный мерзавец уставился на него так, как будто Снейп только что сплясал перед ним вприсядку или рассказал анекдот:

— Сэр?! Я? Учить вас? Чему?!!

— Парселтангу, Поттер. Парселтангу.

* * *

Сложно было разыскивать Мундунгуса Флетчера, почти безотрывно находясь в Хогвартсе или же отчитываясь за каждый совершенный вне школы шаг перед директором. Следы пройдохи-Курилки затерялись где-то в трущобах магического мира. Снейп не доверял никому и предпочитал контролировать все процессы самостоятельно. По этой самой причине расследование стопорилось, а Блэк бесился от нетерпения там, куда Северус спрятал их с братом — вроде и под носом у всех, а на поверку — в такое место, где никто и не подумает искать. И только что-то, кажется, пронюхавший завхоз Филч изредка бросал на зельевара полные подозрения взгляды, но те разбивались о несокрушимую стену окклюменции. Кажется, старый сквиб решил устроить за ним слежку: Снейп не раз замечал его в пабе Аберфорта Дамблдора как раз в то время, когда заглядывал туда сам, а было это столь редко, что списать на простое совпадение такие встречи было невозможно.

— Хорошего дня! — расплываясь в премерзкой улыбке, завхоз слегка приподнимал широкополую шляпу над жиденькими зализанными волосенками и как ни в чем не бывало покидал заведение.

* * *

Исполнительный перфекционист Джоффри молчал очень долго. Если бы Северус знал его чуть хуже, то мог бы решить, что Макмиллан попросту забыл о своем обещании касательно Поттера. Однако во время рождественской вечеринки аврор спустился к нему в подземелья, когда Снейп уже решил, что достаточно помелькал на виду, но пора и честь знать.

— Ты задал непростую задачу, — признал Джофф. — Я уже думал, что всё это ерунда, когда через поиск Поттера вдруг наткнулся на личное дело кого бы ты думал?

— ?

— Гилдероя Локхарта. И там указано, что именно он, наш многажды осмеянный старина Стинки, изобрел ключ к толкованию многих закодированных записей. Словом, наш экс-профессор был дешифратором высшего разряда. И, соответственно, кодификатором также. Именно Стинки упоминает аврора Поттера, имя которого нашел якобы в одной из оригинальных версий трудов Гринделльвальда.

— Того самого Поттера? Не Генри и даже не зельевара Флимонта?

— Нет-нет, того самого, Джима... то есть Джеймса. Я соглашусь с тобой: это о-о-о-очень странно. Но обрывок этого факта хранится в архивах, несмотря на то, что полноценного официального подтверждения я не нашел. В досье на Джеймса Поттера значится то же самое, что известно всем: участник Сопротивления, возглавленного Альбусом Дамблдором в конце 70-х — начале 80-х, член не санкционированного Министерством объединения (читай: группировки) "Орден Феникса"... Я вот тебе даже снимок принес из его личного дела.

Джофф протянул колдографию, с которой на них таращился этот очкастый лось в костюме, напоминающем квиддичный, с эмблемой дамблдоровского огненного петуха на левом плече. Бравые фениксы, хм! Отсиживаться под Фиделиусом, отдавая бразды правления в руки ничтожного предателя, которого этот тупенький наивненький Темный Лорд даже никогда не заподозрил бы в причастности к Обету Доверия... Снимок вообще был каким-то необычным, как будто его собирали из разных кусков реального Поттера.

— Это всё похоже на какой-то информационный вброс, — продолжал Макмиллан, усиливая огонь в камине на радость цветистой поросли, оккупировавшей все стены Снейповой обители. — Как будто в слаженно работающий механизм сунули жучок. Или подсадили вирус в организм...

Как информационного паразита. Северус неосознанно коснулся татуировки на своем предплечье, а потом с силой потер ладонью лицо. Он чуял, как чуют запах озона перед грозой, потаенную и дьявольски гениальную помеху, сдирающую, подобно мастихину, достоверно выписанный кем-то парадный портрет мироздания. Только не мог ни объяснить этого словами, ни подцепить кончик нити в плотно скрученном клубке загадок.

Макмиллан смотрел на него с веселой насмешкой. Впрочем, его взгляд был оправдан: случайно поймав свое отражение в темном зеркале, Снейп с неприязнью заметил собственные горящие глаза и подумал про уродливую, окончательно съехавшую с катушек Медузу Горгону под стать Вальбурге Блэк.

— Я что, вслух это сейчас сказал? — недовольно бросил он, тут же пряча бледное лицо под завесой слипшихся черных патл. Не хватало только показаться адептом теории заговора!

— В общем, Северус, толкуй это всё как знаешь, но я считаю, что Джеймс Поттер действительно служил какое-то время при Аврорате. Это почему-то скрывалось как неудобный факт. А после его смерти были извлечены и уничтожены даже те немногие сведения, которые Министерство формирует и хранит как о каждом сотруднике, так и о группах. А теперь расскажи мне то, что обещал: откуда тебе достались такие зацепки?

Стоит заметить, что Северус приготовил несколько шаблонов для будущих отговорок, чтобы улизнуть от прямого ответа. Тогда, в сентябре, он и в самом деле не собирался выдавать Макмиллану свои источники. Но сейчас, в конце декабря, когда замок сотрясался от праздничного оркестра, а студенты бесились в Большом зале, словно черти в пекле, напоминая о неотвратимом приближении часа икс будущего года, в душе зельевара вспыхнуло какое-то безрассудное "а будь оно всё неладно, расскажу". И он рассказал. И о доме на Гриммаулд Плейс, и о Сириусе с Регулусом, и об Азкабане с дементорами, и о том, как после известия о гибели семьи Поттеров в отчаянии принял условия Дамблдора, а затем, коль скоро терять ему было уже нечего, втайне от всех собственными силами провел рискованный теургический обряд и заполучил Грега... И, черт возьми, еще много о чем рассказал он старине Друиду. Да обо всём. Потому что уже знал, что Джофф — окклюмент практически того же уровня, что и он сам, а значит, залезть к нему в голову без его на то согласия не сможет ни один псионик. Северус говорил и говорил, как будто его накормили веритасерумом, и понимал теперь, почему многие маглы так любят бегать исповедоваться своим духовным наставникам. Пожалуй, в последний раз он так откровенничал лишь с Дамблдором, да и то подобное случилось почти тринадцать лет назад.

— Я должен дать тебе Непреложный Обет о неразглашении, — с невозмутимым видом дослушав его до конца, как будто ничего не случилось, вдруг сухо заметил Макмиллан.

И Снейп знал эту его манеру. Когда мягкий и дружелюбный по отношению к близким ирландец вдруг начинал говорить таким подчеркнуто-сдержанным тоном, это означало лишь одно: в душе у него сейчас творится ад, и самое малое, что он мог бы натворить, это броситься отвоевывать у мира справедливость. Но поскольку Джофф не был гриффиндурком, да еще и занимал такую должность в Аврорате, непростительно глупая выходка была бы для него чревата. Возражать против Обета зельевар не стал: это практичный и разумный шаг, который обеспечит им доверительные взаимоотношения. Однако стоило им поднести палочки к сцепленным рукам, над запястьями их что-то сверкнуло, отталкивая заклинание.

— Не принимает? — нахмурился Джофф. — Мерлин, какого черта?!

— Этому есть единственное объяснение: ты уже дал мне этот Обет. Я не знаю, когда. Но магия говорит сама за себя.

— Ну вот, хотя бы это я выяснил, — аврор горько усмехнулся. — То, что на мне висит Непреложный, я узнал давно. Но кому я его давал — только сейчас... И я тоже не помню ни-че-го. Северус, ты же понимаешь, что это означает?

— Теперь да. На нас на всех наложены чары Забвения.

— Не просто чары Забвения, Снейп. Не просто. Нам подменили реальность. Иногда что-то похожее практикуют невыразимцы, но очень деликатно, и до сих пор это касалось лишь нарушителей Статута и маглов, увидевших то, что не должны были видеть. А тут... Это... это магия такого уровня, что я даже не знаю, как далеко простираются возможности того, кто эти чары наложил.

— Ровно до столкновения с теми волшебниками, у которых стопроцентный иммунитет к Обливиэйт... Но таких, как известно, в каждом поколении единицы. У нас в стране, во всяком случае, я знаю только о троих, и двоих заставили замолчать при помощи Дислексии, а третий еще настолько мал, что вряд ли что-то помнит и без стирания... Об этом и пыталась сказать Пандора...

Макмиллан закрыл глаза. Морщина между бровей углубилась:

— И из-за этого погибла...

Они замолчали. В камине послышался сигнал о том, что кому-то не терпится выйти на связь с хозяином комнаты. Снейп открыл доступ и убрал все заглушающие заклинания. В огне возникла Минерва и вызвала обоих в пиршественный зал, бросив косой взгляд на Джоффа, который успел трансфигурировать из малахитового Снейпова пресс-папье винный кубок и прикинуться уже достаточно счастливым жизнью.

— Ну идем, попортим настроение красной шайке, — поднимаясь, сказал Северус, чтобы фразу успела услышать отбывающая МакГонагалл. — А то, похоже, заскучали там без меня...

Филиал преисподней действительно выглядел почти так, как, направляясь сюда, представлял его себе зельевар. Все тифлинги давно перемерли бы от зависти, увидев, как контачит этот выводок недоволшебников под скрежет недомузыки. На следующем педсовете нужно будет подразнить Деда, чтобы откомандировал Флитвика в мир маглов на настоящие концерты. Так, глядишь, может, чему-то научатся и здесь. Хотя вряд ли.

Второкурсники врассыпную брызнули с дороги, третьекурсники всё больше сидели по углам, уминали сласти и зубоскалили о выплясывающих "старичках" от четырнадцати до восемнадцати лет. "Старичкам" же особый повод потрясти костями был не нужен: в равной мере охотно они делали это и на метлах во время квиддичных тренировок, и на танцполе в рождественскую ночь. Но пусть уж лучше обтираются друг о друга прилюдно и сейчас. Иначе позже Филчу придется отлавливать их по темным углам, а старушкам-профессорам — охать о развращенной молодежи и отнимать его, зельевара, время запросами сварить десяток галлонов контрацептивного зелья экстренного действия.

Покуда продвигались к учительским столам, где в своем кресле с высоченной спинкой восседала МакГонагалл, Макмиллан успел уйти в невидимость и куда-то подеваться. Усевшись на свое место, Снейп выхватил взглядом Люпина, который игрался со столовым ножом, но не ел. Зельевар машинально представил себе разметку лунного календаря. Нет, в запасе еще четыре относительно спокойных ночи. Будто услыхав его, Римус обернулся и кивнул. Боковым зрением Северус уловил еще чье-то внимание со стороны, направленное на них, и тут же отследил источник. Вернее, сразу два источника, и оба женского пола: первой была метаморфиня-Тонкс, а второй — старшекурсница-пуффендуйка Эпплби. И обе девицы, кажется, довольно настойчиво изучали оборотня, рискуя пропилить в нем дырку пылкими взорами. Не знаю, как мои двери, Лунатик, но твои, похоже, скоро осадят. Лишь бы это не были двери Визжащей Хижины...

* * *

Непонятно, откуда Дамблдор выудил сведения об "особой" активности бывших Пожирателей, которые, по его словам, опять начали стягивать силы. Снейп теперь использовал все возможности, чтобы видеться с Люциусом как можно чаще, но Малфой-старший вел себя как ни в чем не бывало, разве что сильно злился на Рубеуса Хагрида:

— Если и после этого ходатайства Попечительского совета в Министерстве не примут никаких мер, я буду крайне удивлен, — говаривал он, и Снейп не мог понять, каких мер ждет старый приятель: что ему поймают на Диких горах Шотландии того самого грифона и устроят зверю показательную декапитацию на глазах у всего Хогвартса? Хагрид и без того на время разбирательств отстранен от преподавания, вместо него Уход за магическими преподает Вильгельмина и очень этим недовольна.

Никаких свидетельств относительно объединения Темных кланов пока не было. Несомненно, что-то такое, на уровне предчувствий, в воздухе витало. Но предчувствия, как известно, в пробирку не положишь и под микроскоп не загонишь. Наиболее влиятельные семьи наверняка оказывали давление на министерских, и оттого законы из-под пера некоторых чинуш выходили на редкость идиотскими. Особенно в тех областях, что были связаны с жизнью маглов и контактами с их миром. А выслуживались в Минмагии просто наперегонки, будто их отмечали галочкой в какой-то специальной книге. Но Снейп имел доступ далеко не ко всем, кто до падения Темного Лорда был лоялен в отношении Пожирателей или активно поддерживал их позицию, а после — остался на свободе. Поэтому претендовать на полноценную статистику алхимик не мог. Выглядели эти кланы покуда разрозненно и не слишком пассионарно. Можно допустить, что Дед сейчас просто перестраховывается. Но это и к лучшему: хотя бы здесь он не допускал гриффиндорской безалаберности...

* * *

С попытками призвать Патронуса у Поттера всё застопорилось на неудачах. Мальчишка переживал не лучший возраст, и Северус хорошо помнил, каково было ему самому в эти же годы — когда надо и учиться, и куда-то стравливать дурь, которая из-за обилия подростковых гормонов копится в тебе и прет во все стороны. Как похлебка в волшебном котелке, а ты забыл заклинание отмены. Однако зельевар ловил себя на том, что отчасти завидует ему, потому что вернуться туда, в те свои годы, невозможно даже на пару минут.

— Знаете, Поттер, ну их гремлинам, этих ваших патронусов, — сдался наконец и Снейп. — Наша задача — обратить вспять дементоров. Как правило, большинство задач имеют несколько способов решения. Давайте попробуем теперь заклинания пепельников. Чем черт не шутит — большинство из них предназначены для упокоения нежити...

Глаза мальчишки вспыхнули радостью, и он с тройным рвением кинулся осваивать мрачное заклятье, которое услышал от учителя еще на первом курсе. И, разумеется, у него ничего не получалось из-за незнания основ. Снейп покусывал губы. Чтобы объяснить ему принцип действия этих чар, не обойтись без экскурса к самым истокам. А значит, придется привести для сравнения и законы "темной волшбы", что вне всяких сомнений вызвало бы протест у... нее. Но иначе до парня не дойдет. "Прости, Лили".

— Сядьте, Поттер, и подключите к ушам ваш мозг, насколько это возможно сделать. Знаете ли вы, чем принципиально отличаются темные заклинания от обычных?

Тот покачал головой. Что ж, у него хотя бы хватило ума не ляпнуть первое, что пришло на ум, а таким, как он и его папаша, в голову первым делом приходит сентенция "Темные — всегда отвратительны, чистые — наш выбор".

— Когда вы творите обычные чары, то практически не пропускаете их через себя. Это лишь дело техники: правильно поставленной руки, правильного жеста, правильной вокализации — не имеет значения, вслух или про себя... Всё это вам преподают профессор Флитвик и профессор МакГонагалл. Именно для классической магии однажды изобрели проводник в виде этих вот палочек, — Снейп повертел свою в пальцах, даже слегка дунул на кончик, как однажды увидел в магловском фильме, где ненастоящий гангстер подул в ствол ненастоящего револьвера, — скипетров, жезлов, посохов и так далее. Пользуясь ими, маги практически не тратят в процессе волхования собственную магию. Или, как говорят на Востоке, "прану". Даже в самом напряженном бою без применения темных заклятий маг может устать лишь физически.

Он взмахнул палочкой, создавая над тренировочным полем у башенки полупрозрачный купол, а пару валунов трансформировал в колесо и размещенного внутри окружности очень условного человечка. Из самого зенита купола в макушку человечка сочился чистый серебристый поток. Фигурка в колесе теперь напоминала рождественскую игрушку на елке и так же слегка покачивалась из стороны в сторону.

— Классическая, или "чистая", магия — это нисходящая по своей направленности энергия, Поттер. "Магия высших сфер", как выразился один древний поэт. И обычно мы пользуемся именно ею, не слишком задумываясь о технической стороне.

Поток свободно проходил по позвоночному столбу человечка, омывая все семь сияющих узлов сущности, устремлялся к земле и пропадал в камнях. Мальчишка смотрел то на купол, то на самого Снейпа, и тут зельевар понял, что Поттер уже знает, о чем пойдет речь дальше, и трепещет в предвкушении: губы его слегка растворились, зрачки расширились. Он знает, и он жаждет это услышать. Сын проклятого ханжи-Поттера и чистоплюйки, которая отвернулась от "Пожирателя" из-за его взглядов, жаждет узнать о Темном искусстве! И эта жажда сопровождается теми же ощущениями, что возникали у тринадцатилетнего Северуса, когда он искал ответы и делал колоссальные для уровня своего разума открытия. Вот это поворот! Снейп прищурился. Когда ты встречаешь кого-то, кто уже прошел тот же путь, что ты, или идет по нему, кто наполняет себя знаниями тех же источников, к которым когда-либо припадал ты сам, когда видишь незамутненную, искреннюю реакцию как результат внутренней умственной работы, и реакция эта неотличима от твоей, у тебя уже нет ненависти к этому человеку, будь он даже сын твоего соперника от женщины, которая так и не стала твоей. И ты уже ничего не можешь с этим поделать. Он твой духовный двойник, желаешь ты того или нет.

— А теперь я расскажу о противоположном, и, если вы испытываете хоть малейшее сомнение в том, стоит ли вам это услышать, разворачивайтесь и уходите уже сейчас-с-с-х-х, — Северус сам удивился тому, как глухо и низко прозвучал его голос при этих словах, и, чуть захлебнувшись, резко выдохнул, заставив мальчишку вздрогнуть и воззриться на него. На его памяти в такой манере всегда разговаривал Повелитель — природа магии сама диктует способ проявления на материальном плане.

— Нет... Я готов, сэр.

Снейп окинул его взглядом сверху вниз и продолжил, глядя всё так же свысока из-под полуопущенных век.

— Она отличается от "чистой" магии тем, что ее не получится практиковать бесстрастно, — тихо и медленно говорил он. Из-под земли ударил огненно-алый луч и прошел вдоль позвоночника искусственного человечка в направлении, обратном серебристому потоку. Вырвавшись из макушки, луч устремлялся к небесам, и на пару с нисходящим они создавали непрерывное движение вверх и вниз, а фигурка покачивалась на них, будто бусина на готовых лопнуть от напряжения струнах космической арфы. — Чтобы практиковать Темное искусство, маг должен всем своим существом желать добиться нужного ему результата посредством самых простых и сильных эмоций, которые люди получили с доисторических времен. И вы знаете, что это за эмоции, верно?

— Да, сэр.

— Они просты и эффективны. Но, вопреки стереотипам, отнюдь не всегда направлены во вред. Но сейчас мы не будем говорить об этом — я не хочу отвлекать вас и морочить вам голову излишними сложностями. Возьмем самые простые, именно направленные во вред: вы ненавидите врага и хотите видеть его мучения. И всю силу своей ненависти вы вгоняете в заклинание пытки, мысленно распиная его. И вот это, — Снейп вскинул палочку, — многократно усиливает ваш посыл. Делая так, вы должны делиться с этой магией каким-то кусочком собственного чувствования. Это жертвоприношение, плата за обретенную животную мощь. Вы видите, она достается нам из земных недр, она зарождается в огненных глубинах и ищет выхода любым путем, не через живое существо, так через кратер вулкана... Ею крайне сложно управлять, и тем она опасна. Хотя, повторюсь, направлена во вред кому-либо не всегда. Даже далеко не всегда. Это просто магия. Это просто магия Земли, а не горних высот. Но слабым в ней делать нечего, слабого она пожрет.

Поттер сглотнул. Зрачки его совсем потемнели. Есть такие откровения, от которых глаза у людей темнеют, а дыхание пресекается, словно от бега. Даже слушать об этих тайнах — не объяснять — стоит напряженного труда. А у самого Северуса и подавно тряслись поджилки, словно это не через наколдованную фигурку проходил сейчас гудящий от напряжения ток двух стихий, а через него самого, и на лбу и спине, невзирая на ледяной зимний ветер, выступил пот. Жар и холод, слитые воедино противоположности — вот то, что владело им в эти минуты.

— И есть третий вид магии, — тут алхимик сделал подкручивающий жест палочкой, потоки магии завихрились и свились друг с другом, продолжая циркулировать каждый в своем направлении через игрушечного человечка. — Самый сложный, Поттер. И самый загадочный в своей неизученности. Он пришел к нам из Азии времен синто.

— Мрачные заклятья... — одними губами завороженно прошептал сын Лили.

— Эту магию называют еще Морочной магией, а некоторые... особенно одаренные... — Снейп ухмыльнулся, вспоминая слова студента-Блэка, — "замороченной". По причине ее невероятной сложности. В отличие от Академической магии эта для выполнения потребует не менее интенсивных эмоций, чем Темная. В том и состоит их схожесть. Посему ни одна классификация никогда не причислит ее к "чистому" искусству. Волхвуя мрачные заклинания, ведьма или колдун открываются всем мировым течениям. В результате они могут получить серьезную отдачу вплоть до собственной гибели. Что нередко и происходит с молодыми и неопытными целителями, которые нарушают предписания наставников-"пепельников" и лезут в воду, не ведая броду. Но сложна Мрачная магия не только этим. Взывая к силе Земли, маг должен уметь на все сто процентов желать своему пациенту блага и выздоровления вместо мучений и смерти, которые так просто наслать с помощью Темной науки. Оперировать энергией разрушения во имя созидания. Причинить боль тому, кто обратился к тебе за помощью, чтобы распознать принцип действия болезни и затем усмирить ее. Полюбить того, кого исцеляешь — пусть лишь на время процедуры, но полюбить даже злейшего врага. Суметь причинить боль, стопроцентно желая затем принести ему благо. Это как идти по раскачивающемуся канату над пропастью, а внизу — по одну сторону лава, по другую ледяная пучина. И эту магию способен освоить поистине самый сильный и бескорыстный из чародеев. Вот почему "пепельников" можно пересчитать по пальцам. Она дается единицам.

— А когда они сражаются с инферналами?..

— Они должны от всей души пожелать "поднятому" вечного покоя как блага.

— Мори ин секула...

— ...секулорум. Да. Именно так: "Покойся во веки веков". Вот почему темный волшебник до смерти боится инферналов, натравленных не им, а на него. Если жертвуешь за эффективную магию каплями своего чувствования, вырабатывается автоматизм. С каждым разом тебе всё труднее заставлять себя вернуться к классике... и вообще невозможно пользоваться Мрачной...

Поттер вспыхнул, как белый фосфор:

— Профессор Снейп, дозвольте мне один вопрос? Всего лишь один вопрос! — взмолился он.

Снейп вскинул бровь, сбившись с мысли из-за этого напора и ощутив прилив сильнейшего раздражения.

— Ну? Что еще? — выплюнул он.

— Вы ведь знали мою маму, сэр. Вы вместе учились и состояли в квартете алхимиков школы...

Зельевар резко отступил и в ярости уничтожил человечка вместе с колесом, куполом и обоими потоками:

— Я не намерен говорить об этом. Ни вообще, ни, тем более, с вами, Поттер. Стойте там. Стойте, где стоите!

Он сделал еще шаг назад, предупреждающе загораживаясь рукой, как будто не сделай он этого, мальчишка сейчас влез бы ему под кожу через Грегово место внедрения на татуировке и захватил бы его разум.

— Я стою, сэр, — смиренно согласился Поттер и опустил руки вдоль туловища.

— Если вы хотите продолжать занятия со мной, заткнитесь! — Снейп ткнул пальцем в его сторону. — И больше никогда — слышите? никогда — не смейте обращаться ко мне ни с чем, кроме занятий!

Мальчишка закричал:

— Но вы же не знаете, о чем я хочу спросить вас, профессор! Это связано с "пепельниками" и... почему я хочу выучиться целительской магии! Клянусь, я не спрошу ни о чем постороннем! Но только вы, больше никто! Один только вы сможете мне ответить. Понимаете? Я спрашивал профессора Люпина, я спрашивал мистера Макмиллана, и оба они направили меня к вам, сэр. Они сказали, что лишь в вашей компетенции оценить это верным образом...

Торнадо внутри Северуса споткнулся об утес, разбился, и ветер начал стихать. Зельевар с трудом унял крупную нервную дрожь, сжал зубы, губы и кулаки, прошипел что-то невнятное и понял, что всё его бешенство незаметно куда-то испарилось. По его взгляду Поттер догадался, что уже можно продолжить:

— Она была такой чародейкой, как вы говорите? Сильной и бескорыстной, способной подчинить себе эту магию? Была?

— Я не виделся с ней после школы, — скорее по инерции огрызнулся Снейп, но теперь и голос его стал терять скрежещущие стальные ноты. — И не могу судить о том, чего она добилась...

"Она спасла тебя от смерти после Фулминис Энсис! Если бы не она, ты сдох бы тогда в страшных мучениях, идиот!"

— А в школе? По задаткам еще со школы — она могла, как вы думаете, сэр, — стать хорошим целителем... когда-нибудь... позже?

Мужчина отвел глаза. Он не знал, что ответить. Прошлое разделилось надвое: в одном он не помнил Лили после того, как они разругались еще в школе и доучились уже в натянутых отношениях "холодной войны"; во втором он откуда-то точно знал, что она почти стала тем, кем хотела стать, и даже... даже учила чему-то и его? В конце концов, он ведь знает теперь некоторые целительские премудрости? Не могла же она освоить эти высшие курсы еще в Хогвартсе, до их размолвки: элементарно не хватило бы часов в сутках на всё про всё... Многое не срасталось. Но то, что как-то срасталось, говорило об одном. И о Фулминис Энсис, Мече-Молнии...

Он хлестнул мальчишку коротким взором из-под свесившихся на лицо патл:

— Да.

38. Или на Малкин, Майской королеве, жениться должен будешь ты...

Профессор Вектор с озадаченным лицом смотрела на студента, похлопывая себя свитком по ладони:

— Как тебе известно, я обычно не пытаюсь узнать, на кого была составлена натальная карта. Но сейчас этого, похоже, не избежать. На кого ты делал расчет?

— Н-на... своего кузена, — Гарри встревожил ее взгляд, и он судорожно глотнул. — Что-то не так?

Вся группа с любопытством развернулась в их сторону. Охотников ходить на Нумерологию было не так уж много, хотя и значительно больше, чем на Прорицания и Руны, поэтому Септима Вектор объединяла занятия для всех четырех факультетов в одном кабинете. Благо, здесь никогда ничего не взрывалось, не верещало и не трансформировалось.

— Ты верно построил эту инцепцию, но, видишь ли, ноль в зоне предвидения неизбежно влечет за собой еще кое-какие последствия, и у тебя они не учтены. Помимо этого, у твоего двоюродного брата очень низкий коэффициент удачливости, а если время рождения указано с высокой точностью, то на асценденте соляра у него Черная Луна.

— Вероятность несчастного случая?

— При данной расстановке сил — стопроцентная и с летальным исходом. Вообще удивительно, что это не случилось в раннем детстве и... прости... не менее удивительно, что он до сих пор жив.

Слова ее как-то резанули в районе солнечного сплетения, и, сжавшись, Гарри опустил голову. Перед глазами на секунду мелькнуло лицо — но не Дадли, а тетки. В этом году она не особо решительно, даже скорее просяще предложила проводить его до разделительного барьера на Кингс Кросс, за которым скрывалась платформа "девять и три четверти". Удивленный, мальчик не нашел причин для отказа, и на прощание она сказала ему еще одну странную вещь: "Знаешь, ты, конечно, учись. Но всё-таки знай меру. Ты же сам, наверное, слышал или читал фразу одного мудреца... не волшебника, а нашего: "Во многой мудрости многие печали". Когда рядом не останется равных, ты поймешь, как одиноко на вершине горы, сложенной из книг. Поверь, ты не первый". Кого она подразумевала под первым, Гарри спросить не успел: его подхватила похожая на рыжий ураган и уже попрощавшаяся со своими родителями Гермиона. Тетя Петунья лишь скользнула грустным взором по буйным кудрям Ржавой Ге, стремительно развернулась и пропала в толпе, за спинами других маглов.

— А что вмешалось в его судьбу? — подключилась Грейнджер, через плечо Гарри с любопытством заглядывая в пергамент. Мальчик покосился на нее, но тревоги за Дадли на лице гриффиндорки не заметил. — Ангел-хранитель?

— Конечно, нет. Ангелы — это из магловского фольклора, и к предмету, который мы изучаем, они отношения не имеют, — улыбнулась профессор Вектор и одним движением палочки прочертила строчку расчета на полях свитка. — Вот! Судя по всему, это как раз его кузен, — она указала на Поттера.

Гарри недоверчиво засмеялся, и Теодор Нотт, один из троих слизеринцев, записавшихся на этот факультатив, хихикнул со своей парты:

— Ангел выискался! Да Поттер скорее демонище. Особенно когда прется по темному коридору со своей вороной на загривке! Бр-р-р! Картина не для слабонервных!

Волна веселья прокатилась по всей аудитории. Перечитав на ночь чересчур много книг и возвращаясь из библиотеки с исступленным огнем в глазах и встрепанной шевелюрой, Гарри даже сам себя не раз пугал до полусмерти, отражаясь в зеркалах. Впрочем, если он там еще отражался, бить тревогу было рано, да только вечно голодающий Мертвяк не разделял хозяйского оптимизма, с убедительностью профессора Трелони предрекая своему "боссу" неизбежные гастродуоденит, язву желудка и дистрофию. Всё вместе и поочередно.

— А цвет крыльев Хранителя не имеет никакого значения, — поддержала шутку нумеролог, не поведя и бровью. — Главное, чтобы он успешно справлялся со своей задачей, а остальное — дело десятое. Люди тоже могут быть друг другу Хранителями, даже если сами об этом и не догадываются.

— Значит, если бы по вине Поттера у его кузена вырос поросячий хвост, это тоже было бы во благо? — заржали слизеринцы, а Панси показала согнутым пальцем петлю свиного хвостика и, скосив глаза к носу, сделала вид, будто внимательно разглядывает получившуюся загогулину.

— Нет, но с этого бы начались и этим же закончились сто лет их одиночества, господа Нотт, Забини и мисс Паркинсон.

Гермиона старательно записывала за нею под диктовку, зажав перо в исцарапанной и покусанной Жуликом руке. Эта рыжая скотина — то бишь котенок-полужмыр — умудрялась изгрызть не только Грейнджер, но и всех ее друзей, особенно мужского пола, и их питомцев. Из последних больше всех доставалось Лавгудовскому Витчбрюму: Жулик считал его грызуном и устраивал на пушистика безжалостную охоту. Однако нужно было признать, что телохранителем для своей владелицы он был отменным.

На парту с ее стороны аккуратно присел заколдованный бумажный змей с пернатым воротом вокруг головы. Кетцаля Гарри узнал сразу и покосился на отправителя, который сделал вид, будто он здесь ни при чем. Особо не таясь, Гермиона коснулась палочкой летающего письма, и пернатый змей тихонько спросил голосом Акэ-Атля: "Пойдешь со мной на этих выходных в Хогсмид?" Поттер и сам не понял, почему в душе завозилось какое-то неприятное чувство. И хотя Ржавая Ге отрицательно качнула головой, а на лице Шамана отобразилось разочарование, осадок остался.

После этих каникул и каждодневного наседания кузена с вопросами о Гермионе Гарри ощущал себя выбитым из колеи. На месте ему не сиделось, внутри был какой-то раздрай, рождающий убежденность, что время уходит, а ты занимаешься разной ненужной ерундой, тогда как весь мир трудится не покладая рук и не переводя дыхания. Чтобы наверстать, мальчик хватался за книги, но часто ловил себя на том, что отвлекается от содержания, задумчиво уставившись в библиотечное окно на шпили соседних башенок.

— Ну почему? — Куатемок увязался за Грейнджер на переменке, и Гарри, ускорив шаг, всё равно невольно услышал за спиной их диалог: — Тебя уже кто-то пригласил, да?

— Нет, вообще никто не приглашал, просто я туда не иду.

— Почему? Тебе в замке не осточертело?

— С нами всё равно теперь отправят эту квиддичистку Эпплби или еще кого-нибудь со старших курсов. Ну и какое удовольствие маршировать целый день по указке этих надзирателей? — Герми сделала забавный голос и передразнила чью-то утиную походочку. — Ынч-ынч-ынч! Уииии! Ынч-ынч-ынч! Уиииии! Как, блин, отряд безмозглых бойскаутов на выгуле...

— А чего сразу "безмозглых"?..

Гарри ускорил шаг, оторвался от них и дальнейшего уже не слышал. Тамсин Эпплби, ту пуффендуйку, что водила их в музей, закрепили за их курсом в качестве куратора. Из-за усиления мер безопасности, связанных с неподконтрольными дементорами, в нынешнем учебном году младшие ученики имели право покидать периметр Хогвартса только в сопровождении взрослых студентов или преподавателей. Эта странная девушка вызывала в Поттере смутную тревогу. Что-то в ней было не так.

Стоило, однако, свернуть в злополучный коридор с пересохшим фонтаном, как его снова взяли в оборот предприимчивые родственники Рона Уизли. Причем взяли с обеих сторон и под ручки, так что Гарри осталось лишь болтать в воздухе ногами и неубедительно протестовать.

— Новейшая разработка, приятель! — сообщил Фредоджордж, извлекая, как фокусник, из своей шляпы подозрительный флакончик.

— Совершенно безвредная, но до чертиков полезная штуковина! — отрекомендовал изобретение Джорджефред, и поэтому Гарри отодвинулся от них на возможно более далекое расстояние. — Смотри, достаточно трех капель — и твой приятель будет в течение целого часа без остановки шпарить всё, что думает, но вслух!

— Вообще-то такие зелья запрещены, — пряча руки за спину, возразил Поттер. — Я пока не хочу, чтобы меня выперли из школы.

— Ничего подобного! — завопили близнецы, при этом, наоборот, размахивая руками, как заправские итальянские коммивояжеры. — Наше изобретение не имеет аналогов, и веритасерум — вчерашний день в сравнении с нею! Уж поверь!

"Трындец", — подумал Гарри. Кажется, у братцев закончились наличные, и перед скорым походом в Хогсмид они решили поправить свое благосостояние за счет любого ближнего.

— О'кей, о'кей! — быстро согласился он. — Сколько вам надо? Давайте вашу хрень — и я пошел. Мне надо срочно сдать домашку БаБаху!

А до БаБаха, то есть до профессора МакГроула, еще топать и топать по всем этим ненормальным лестницам...

Однако такой поворот Уизли не понравился:

— Не-не-не! Это неспортивно! Ты только оцени наш детектор правды! На вот, глотни!

— Эй, фьюить, парни! — из-за фонтана выглянул встрепанный старшекурсник-пуффендуец. — Есть у вас что-то от амортенции?

— Да не вопрос!

Гарри хотел улизнуть, но отвернувшиеся от него Джордж и Фред закрыли собой выход из ниши. "А что там у вас случилось?" — "Да ходят слухи, что девчонки раздобыли ее рецепт у слизеринцев и хотят подлить кому-то из нас!" — "Это после нашего "голого" колдоаппарата? Они что, поверили?.." Пока старшие обстряпывали дела, мальчик нащупал в кармане своей сумки несколько конфет, купленных еще в начале сентября у мадам Цирцеи в "Хогвартс-экспрессе". Эти конфеты должны были вызвать у съевшего их приступ тяжелого вранья — если, конечно, продавщица сладостей сама не наелась чего-нибудь эдакого перед обходом состава. Была не была. Гарри наколдовал на конфету очищение от обертки и вторым едва заметным движением палочки закинул леденец в рот. На вкус это было как погрызть сосновую доску, обмазанную муравьиной кислотой — в общем, хотелось выплюнуть. Но он заставил себя проглотить.

— Сдуревшие девицы, — закончив с пуффендуйцем, братья Рона снова повернулись к своей первоначальной жертве. — Если кого-то из них заловят с этой амортенцией, им до конца года сортировать кал эрклингов в подземельях... Одна уже пробовала, — и специально для Гарри Фред (или Джордж) пояснил: — Нам Перси рассказывал. Страшное дело! Ну так что, будем пробовать? Подержи-ка его, Фредди, — (Ага, значит, это был всё же Джордж.) — Вот, молодчина! Всего-то три капельки! — флакончик в открытом виде напоминал пипетку из магловской аптеки, только больше и толще. — Покажи язык.

— Психи, — сдался Поттер и обреченно вывалил язык на всю длину. Видимо, придется прогулять следующие уроки — если, конечно, их зелье на самом деле обладает заявленным действием.

Удивительно, но вещество не имело никакого вкуса. Что, в общем-то, логично, если учесть цели, с которыми оно должно применяться. Снейп вот однажды говорил, что хорошие яды тоже, как правило, без вкуса и без запаха. Но ожидать такого уровня мастерства от двух раздолбаев из Гриффиндора было странно. Меж тем рыжие с интересом следили за ним. Гарри икнул. В какой-то миг ему неудержимо захотелось сказать, что у того, который справа, на носу соскочил прыщ, а тот, что слева, выглядит слишком глупо с этим алчущим ожиданием на лице. Он уже почти сказал то, что само рвалось с языка, но в последний момент усилием воли заставил себя говорить обратное. А заодно слегка поглумиться. Совсем чуть-чуть. Ну очень уж захотелось — не иначе как побочный эффект!

— Ох, какая у тебя кожа, детка! — по-малфоевски растягивая слова, Гарри потянулся пальцем к прыщику близнеца справа. — Да ты краса-а-авчик!

Парни переглянулись, а Поттер шагнул уже ко второму:

— Какое у тебя интеллигентное лицо! Я обожаю умных! Может быть, мы с вами сходим в эти выходные в Хогсмид, ребята? Как вы на это смотрите?

Уизли отступили, еще раз переглянулись.

— Уходим, — тихонько сказал тот, который с прыщом, тому, который с глупой физиономией, и оба рванули прочь от фонтана.

Отхохотавшись, Поттер вспомнил о свитке для профессора Акустики и сломя голову ринулся к лестнице в надежде, что той ничего не взбрендит и она исправно доставит его на четвертый этаж.

Гонг, возвестивший о начале занятия, застал его в момент стыковки лестницы с площадкой четвертого этажа. Что ж, терять нечего: на ЗОТИ он уже опоздал.

Внезапно мимо Гарри промелькнул Пивз, следом за которым, с заносом вылетев из-за поворота, несся долговязый профессор. По тем дням, когда МакГроул, получивший у студентов прозвище БаБах, надевал свое узкое черное пальто, его издалека принимали по ошибке за Снейпа из-за длинных патл-сосулек и манеры появляться из ниоткуда. Но страшнее было, когда акустик являлся на урок в том, в чем был сейчас — национальном килте и кроваво-красном кафтане с золотым позументом: это всегда предвещало практическое занятие или контрольную. Полтергейст по-настоящему боялся в Хогвартсе только троих — Кровавого Барона, ворона Мертвяка и молодого преподавателя Акустики Иоганна МакГроула. Который, к слову, приходил только по определенным дням, а потом исчезал в никуда, и найти его, чтобы сдать работу или зачет, в иное время было невозможно. Именно поэтому Гарри так и спешил в это Мерлином забытое крыло, пока профессор не успел испариться в неведомые дали.

— Стоять, эй ты! — орал МакГроул вслед Пивзу своим сочным баритоном с мощным гэльским акцентом. — Мохрех! [1] Стоять, я сказал, ты еще нужен!..

_________________________________________________

[1] Mo chreach! — (шотл. ругательство) "черт подери", а дословно переводится как "мои руины".

Заметив отпрыгнувшего к стенке Поттера, БаБах резко встал, кашлянул, поправил черную шляпу и очки. Да уж, только слепой мог бы перепутать эту полную энергии дылду, будто проглотившую "Нимбус-2001", с доходягой-Снейпом...

— Это я не тебе. А ты вернись подобру-поздорову! Итак... ты что-то хотел? Третий курс, да?

— Да. Я Поттер, — Гарри втолкнул ему в руки свой свиток.

БаБах же тем временем выглядывал, в какую сторону завернул Пивз, так что домашнюю работу студента с рассеянным видом уменьшил и засунул за обшлаг рукава.

— А. Ну да, шрам на лбу. Поттер, точно. Молодец, Поттер. Свободен. Эй ты! Лямлет! [2] Тебе от меня просто так не отделаться!

_________________________________________________

[2] Leam-leat — (шотл. ругательство) "ублюдок", "лицемер", "предатель".

Гарри даже не хотел узнавать, зачем для практического занятия Иоганну БаБаху мог понадобиться школьный полтергейст — не собирается же он, в самом деле, использовать это летающее скрипучее бедствие в качестве волынки... А впрочем... Нет, лучше даже не представлять, что ждет тот курс, у которого сейчас будет факультатив по Акустике...

Поттер проводил учителя взглядом до поворота и ринулся к Люпину, надеясь со всеми этими лестницами поспеть хотя бы на вторую половину урока и не получить прогул.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если профессор Люпин и дружил когда-то с Джеймсом Поттером, то это нисколько не отражалось на их взаимоотношениях с его сыном. Первую неделю этот странный преподаватель вел себя со студентами несколько панибратски, подбивал на всяческие шалости и вообще как-то мало походил на серьезного педагога. Но начиная со второй недели сентября характер его кардинально поменялся. Это был очень тихий и спокойный тип, чуть скованный в движениях, пока это не касалось волшбы. Как только в его руке возникала палочка, в классе начинали твориться чудеса. И он довольно упорно подошел к задаче научить своих студентов заклинанию вызова Покровителя, которое Гарри не удалось ни с первой, ни со всех последующих попыток. А еще Люпин, кажется, присматривался к Поттеру и общаться с ним тет-а-тет не спешил. Гарри уже начал сомневаться в правдивости своих "видений", когда, на исходе сентября, им удалось поговорить.

Они прогуливались по мостику над каналом между "сторожевыми башенками", и профессор рассказывал ему, каким был в юности Поттер-старший. О его квиддичных достижениях, о столкновениях со слизеринцами, дружеской конкуренции с Сириусом Блэком — оба стремились быть лидерами четверки, постоянно соревнуясь в различных выходках и олицетворяя собой движущую силу круговой поруки: за их хулиганства баллы снимались со всего Гриффиндора, отработки присуждались всему Гриффиндору и до ближайшего турнира по квиддичу Мародеры были едва ли не аутсайдерами у всего Гриффиндора; но стоило лишь Поттеру поймать золотой снитч и обеспечить своих уймой рубиновых камешков в песочных часах факультета, квартет возвращал себе звание кумиров всех девчонок школы и предмета зависти парней-однокурсников. Не весь квартет, конечно. Как правило, народной любви хватало только на Сири и Джима, два других участника скромно грелись в лучах, а точнее в тени их славы. К которой, говоря по чести, ни Римус, ни Питер не стремились.

— Какими вы были тогда, сэр? Все вы.

— Мы были молоды и гениальны, — горько усмехнулся профессор. — Все молодые гениальны, как теперь и вы... До поры до времени...

— А что потом?

Люпин лишь склонил голову. Мертвяк, прыгавший вровень с ними по бортику ограждения моста, перелетел на плечо к хозяину:

— А потом, босс, наступает полная жопа. И вы тоже станете мерзкими брюзжащими старикашками типа вашего Снейпа.

— Мертвяк, сделай любезность: защелкнись, — Гарри показал ворону палочку, тот презрительно каркнул, но спорить не осмелился. Какая несправедливость: все боятся Пивза, Пивз боится мимира, мимир боится Поттера, но при этом почему-то ни все, ни Пивз его, Поттера, не боятся. Мир устроен как-то алогично, его проектировщик совершенно точно учился не в Когтевране...

— Знаешь, в целом он всё-таки прав, — кивнув на птицу, признал профессор. — Насчет того, что с возрастом жизнь всех берет за горло.

— Сэр, а за что вы доставали... ну, то есть... эм-м-м... преследовали профессора Снейпа? Когда он еще не был профессором... Что такого он вам сделал?

Люпин немного удивился осведомленности студента, однако ни спрашивать, откуда он узнал, ни опровергать сказанного не стал.

— Дураками потому что были... Дети, особенно подростки, вообще жестоки, а у твоего профессора еще и характер такой, что все ничтоже сумняшеся всегда назначали его мальчиком для битья. Обидишь сильного, с хорошими связями — сам пожалеешь. Обидишь смирную овечку — кто тебе поверит, будто она первая на тебя напала. А у Севе... у профессора Снейпа не было ни силы, ни могущественной или хотя бы богатой родни, ни реноме кроткого агнца. Но полно амбиций, эгоизма и гордыни. Идеальная жертва для нападок. Из-за первых безуспешных попыток что-то доказать во время разбирательств с директором он в итоге вообще прекратил объясняться после стычек. Просто никак не комментировал произошедшее. Всё равно бы наказали как виновного. Да к тому же... понимаешь ли, так получилось... и я думаю, дело отчасти и в этом... — мужчина слегка поджал губы кривоватого рта. — Им обоим — твоему отцу и Снейпу — нравилась одна и та же девочка. Они и так-то не ладили, а здесь еще соперничество...

Гарри насторожился. Он помнил девичий голос из своего сна, требующий немедленно прекратить безобразие и оставить "его" в покое. Почему-то в этом месте он всегда сразу же просыпался...

— Какая девочка?

— Твоя мама, — вздохнул профессор. — Лили.

Мама нравилась Снейпу? Значит, они были не просто друзьями в одной алхимической команде, и значит, для них, во всяком случае — для зельевара, в этом общении заключалось нечто большее? Причинно-следственные связи в размышлениях Гарри начали замыкаться. Так вот почему Снейп так относится к нему! С одной стороны, он ненавидит сына своего школьного мучителя, и с этого момента Гарри не чувствует в себе никакого морального права упрекнуть профессора за неприязнь. С другой, Снейп не может насладиться своей ненавистью, поскольку когда-то испытывал противоположное чувство к его матери. Всё встало на свои места. Мальчик ощутил легкую тошноту и головокружение: наверное, впервые в жизни он испытал столь сильное презрение к своему легендарному папаше и стыд за его деяния. Это было... отвратительно. Может быть, сложись у зельевара с Мародерами всё иначе, Гарри было бы проще работать со Снейпом, у которого есть чему поучиться, да и что душой кривить — с которым почему-то интересно, хоть иногда и жутковато.

— Какой она была? — помолчав и решив пока не ворошить болезненную тему, от которой мутит, спросил он.

— Я... не слишком хорошо ее знал.

— Но вы ведь учились на одном и том же факультете, все время виделись в общей гостиной...

Тот слегка поморщился.

— Гарри, иногда с человеком можно даже не то что видеться в одной гостиной семь лет, а спать в одной кровати двадцать семь, а в какой-то миг понять, что вообще никогда его толком и не знал. А можно жить в разных концах мира и иметь представление о мыслях друг друга. Лили была слишком далекой галактикой, а у меня так никогда и не обнаружилось способностей в астрономии. Думаю, если она нравилась Джиму, то в ней что-то было. Они с Сири всегда предпочитали "всё самое лучшее" и очень гордились этим обстоятельством. Я не хочу тебе врать, Гарри: твою маму я знаю куда хуже, чем того же профессора Снейпа. Хотя мы с нею оба были старостами и оба не однажды растаскивали повздоривших смутьянов.

— Вы были старостой? Тогда почему вы ничего не сделали, чтобы ваши друзья прекратили задирать Сней... профессора Снейпа?!

— Можно подумать, меня кто-то... А, ладно. Наверное, нам пора возвращаться в школу, Гарри.

Гарри почти физически ощутил вспыхнувшую досаду Люпина, которую тот предпочел засунуть подальше и с видом благолепного пастора зашагать обратно в замок. Больше они ни разу об этом не заговорили. И в первую очередь поднимать тему не хотел сам Гарри. Слишком больно перерисовывать идиллическую картину, особенно если она не на холсте, а в твоем воображении.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еще на подходе к кабинету ЗОТИ Поттер заметил мелькнувшую тень миссис Норрис. Это было очень вовремя, и мальчик успел наложить на себя чары отвлечения внимания, которые вряд ли обманули бы опытного волшебника, но от сквиба Филча всегда оказывались очень действенными. Только идти по гулкому коридору нужно было очень осторожно, чтобы не привлечь внимания вездесущей завхозовой кошки.

Филч прятался за доспехами, пристально выглядывая что-то у кабинета Защиты или кого-то подкарауливая. Гарри проследил за направлением его взгляда и на всякий случай посмотрел на то же место через прием "специального видения", которому их не так давно обучил профессор Люпин. Нужно было слегка прищуриться, расфокусировать зрение, как бы глядя не в центр, а по периферии, но не применять никаких заклинаний, чтобы не сбить собственную маскировку. Это был полезнейший навык в условиях какой-нибудь боевой операции.

Прижимаясь плечом к притолоке и ухом к щели в двери, возле кабинета стояла Тамсин Эпплби, единственная из студентов не-слизеринцев, кому Снейп нехотя, но всегда ставил "Превосходно" по своему предмету и нередко задействовал в качестве помощницы на сложных занятиях. Мисс Эпплби, по слухам, вообще пользовалась успехом у преподавателей, даже у Сибиллы Трелони, а вот студентам, особенно знакомым Гарри, она казалась какой-то подозрительной. Вот зачем она тайком дежурит у двери, за которой идет самый обычный урок?

— И что ты здесь забыла? — послышался женский голос с нотками вызова.

Вздрогнув от неожиданности, Гарри потерял расфокусировку и увидел в нескольких шагах от Тамсин младшую из авроров, стажера Тонкс. Несмотря на выжидательную позу со скрещенными на груди руками, которую избрала метаморфиня, угадать крайнюю степень кипящей в ней злости можно было по пламенно-алым волосам. Казалось, сейчас они жили собственной жизнью, как змеи на голове Горгоны.

Разоблаченная семикурсница оглянулась, а вот Филч незаметно для Поттера куда-то исчез: завхоз и безо всякой волшбы знал множество тайных лазеек, чтобы пропадать и появляться, когда ему вздумается.

— Ничего, — покусав губу и переборов ответный гнев, ответила студентка. — Я иду на свои занятия, мисс Тонкс.

— Не поздновато ли? — аврор извлекла из кармана над поясным ремнем старинные серебряные часы на цепочке и демонстративно взглянула на циферблат. — Почти пол-урока прошло, мисс Эпплби. Вас, может быть, проводить, вы заблудились, не так ли?

Глаза пуффендуйки осветились злорадной идеей:

— Вы угадали, мисс Тонкс, я что-то заблудилась. Может быть, вы меня проводите? Окажите такую любезность!

Тонкс побелела в буквальном смысле этого слова, и от нее повеяло холодом Драко Малфоя, когда тот начинал корчить из себя неприступного аристократа.

— Когда я училась в Пуффендуе, девочка моя, наши студенты были явно сообразительнее.

— Ох, наверное, это было очень давно? Лет... двадцать назад, верно? Или двадцать пять? Так вы мне поможете, мисс Нимфадора?

Теперь загорелись щеки Тонкс, а волосы почернели до антрацитового цвета. Гарри подумал, что сейчас этой дерзкой квиддичистке не поздоровится, однако аврор каким-то чудом сдержалась, согласно кивнула и повела ученицу прочь от кабинета, а Гарри тем временем шмыгнул за дверь и только там снял с себя заклинание отвода глаз.

Когтевранцы с гриффиндорцами писали контрольную, и в классе раздавался скрежет перьев, будто целый взвод мышей прогрызал себе тайные ходы. На появление Гарри внимания почти не обратили, только профессор Люпин приложил палец к губам и жестом показал ему садиться на место. Мальчик тихо пристроился возле Акэ-Атля и успел заметить, что сидевшая позади них Гермиона уже ничего не пишет, а читает какую-то постороннюю книжку. Для Ржавой Ге это было обычное положение вещей. Впрочем, на этот раз он и сам справился с заданиями меньше, чем за четверть часа, и уселся дописывать реферат на завтрашнее Зельеварение.

— Запишите задание на понедельник, — прервал его в самом конце урока голос профессора Люпина. Потом тот спохватился: — А, нет, не записывайте! Завтра у вас будут Зелья, там и спросите, к чему вам готовиться на двадцать девятое. Все свободны, — и, забирая свиток у подошедшего к его столу Гарри, добавил вполголоса: — Сегодня тебе повезло, но профессор Снейп такого опоздания с рук не спустит, поэтому...

— Да, сэр.

Для чего они чередовались со Снейпом в прошлом месяце и собирались повторить это теперь, Гарри не понимал. Тогда слизеринский декан часть урока посвятил лекции о повадках оборотней, а остальное время — отработке способов противостояния этим тварям. "Если вы встретили вервольфа, единственное эффективное средство — немедленная аппарация. Если по какой-либо причине трансгрессировать вы не можете... в вашем случае — еще не умеете... второе, менее эффективное средство — бегство. Если бежать некуда, вам не позавидуешь, и придется отбиваться. Но! Магия слабо действует как на сфинксов и мантикор, так и на больных ликантропией в фазе обострения. Шансов у вас будет — мизер", — и на этой, как всегда, позитивной ноте алхимик начал тренинг, после которого зельеделие и физподготовка с полетами на метлах вместе взятые уже не казались студентам такими уж невыносимыми морально и физически. В результате натаскивания даже у спортсмена-Корнера мышцы болели потом еще дня три, а Грейнджер, не скрывая, обзывала Снейпа экзекутором. Поттеру же вообще хотелось лечь и помереть при каждом шаге, и это даже не говоря о подъемах по ступенькам. И самое обидное заключалось в том, что сам алхимик носился, даже не морщась — наверное, мускулов, которые могли бы болеть, на его скелете не осталось и вовсе. Когда об этом уроке узнал профессор Люпин, то вместо того чтобы посочувствовать бедным подросткам, он велел им отрабатывать задание коллеги при малейшем удобном случае. Всё это попахивало заговором учителей против школьников.

На Магловедении, как обычно, царила скукотища. Студенты перебрасывались записочками и болтали за спиной профессора Бербидж. Гарри сидел в самом дальнем углу за последней партой рядом с Невиллом Лонгботтомом и от безделья листал загадочный "дневник Миртл", тихонько применяя к нему недавно узнанные отпирающие заклинания из книги магистра Орбеуса, жившего через полтора века после Основателей Хогвартса. А вот гриффиндорцам спокойно не сиделось, и некоторые мальчишки, вспомнив детство, забрасывали Пухлого красящими бомбочками. С тех пор как стало известно, что он хочет перевестись в Пуффендуй, "львята" начали относиться к нему как к дезертиру, что в равной мере удивляло и когтевранцев, которым вообще было плевать, кто куда переводится, и пуффендуйцев, которые никогда не причисляли себя к врагам Гриффиндора. Слизеринцы тихонько злорадствовали, но им, в сущности, тоже было наплевать: уходили не от них.

Дневник не желал открывать своей тайны. Или в нем никто и никогда ничего не писал.

— ...Может быть, Гарри нам это расскажет? — ворвался в его размышления голос учительницы.

Поттер запоздало сунул ежедневник под крышку парты и уставился на профессора Бербидж:

— Да, мэм, простите, мэм?!

— Вы ведь знаете мир маглов лучше многих ваших однокурсников, не так ли? — не глядя на выпрыгивающую из собственного рукава Гермиону, продолжала преподаватель Магловедения. — Как вы думаете, способен ли волшебник остановить взрыв самой ужасной магловской бомбы?

Гарри удивился: с чего это вдруг магов заинтересовало ядерное оружие? По лекциям Магической Истории он знал, что наиболее могущественные маги умели сдерживать и нейтрализовать Адское пламя, но очень сильно сомневался, что даже все высшие волшебники на планете, вместе взятые, сумели бы справиться с атомной бомбой и последствиями ее взрыва. Однако ответить Поттер не успел: кто-то особо меткий пульнул в Лонгботтома цветовую бомбу, и тот, колдуя щитовое, сильно махнул рукой. Кончик рукояти палочки в его кулаке угодил прямо в нос поднимающегося со скамейки Гарри. Кровь и слезы брызнули фонтаном, девчонки охнули, даже Грейнджер от неожиданности опустила руку.

— Ой, прости-прости-прости! — вскочил Пухлый, торопливо трансфигурируя свой свиток в ворох салфеток и пытаясь унять кровотечение из ноздрей сокурсника.

Поттер успел заметить, как на странице упавшего на пол и раскрывшегося ежедневника вспыхнул и угас рукописный текст. Профессор тем временем торопливо прочитала заговор, и капать из глаз и из носа Гарри перестало. Лонгботтом был так расстроен, что когтевранец воздержался даже от иронии в его адрес, хотя от боли сначала чуть не взвыл.

— Как ты? — озабоченно спросила профессор. — Может быть, покажешься мадам Помфри?

— Нет, мэм, всё нормально, — Гарри проморгался и, заметив недоверие на ее лице, кивнул: — Нет, правда всё в порядке, — недоверие не исчезло, и он окончательно свел на шутку: — Как видите, против ядерной бомбы и Невилла нет приема. Даже у магов.

* * *

Он почти забыл о том, что собирался сделать, когда в общей факультетской гостиной увидел Луну Лавгуд. В сопровождении своего Витчбрюма девочка заглядывала под все кресла и диванные подушки, а питомец орудовал своим языком по труднодоступным углам комнаты, помогая ей в поисках. Но дело было в другом. Поиски утерянного для Луны были нередким занятием, а вот выглядела она сейчас и правда непривычно: в длинные косички ее белокурых волос было вплетено множество различных предметов — от гусиных перьев до каких-то девчоночьих косметических приспособлений, названия которых Гарри даже не знал.

— Что ищешь? — спросил он, как обычно делая вид, будто не замечает за ней никаких странностей.

Она взглянула на него широко распахнутыми серебристыми глазами и тихо пропела:

— Я снова потеряла свой учебник по астрономии и ищу его уже целый час...

— Но, может быть, проще приманить его? — Гарри махнул палочкой, колдуя Акцио, и книга, вылетев непонятно откуда, сама прыгнула ему в руку.

— Спасибо тебе, а то я и палочку свою где-то потеряла...

— И я даже знаю, где, — задумчиво сказал он, глядя через ее плечо, из-за которого торчала палочка, криво вплетенная в одну из кос. — А ты не поделишься тайной, для чего ты всё это навертела?

— А, ты о них?! — она улыбнулась, касаясь своих волос и нащупала мерную зельеварческую ложку. — Вот она! Знаешь, ведь это очень удобно. Я всегда всё теряю, а так — нет...

— Да-да, я заметил, — Гарри протянул руку и аккуратно высвободил из косицы ее палочку.

С недавних пор Поттер стал понимать, что с ним происходит что-то странное. К Полумне он, как и прежде, мог прикоснуться без смущения. А вот с Грейнджер всё изменилось. Летом, после музея, они своей компанией отправились погулять в магловский парк. На ней был легкий белый сарафан с открытыми плечами, и ткань красивыми складками обрисовывала ее грудь, которую в учебное время наглухо скрывала студенческая форма и мантия. Гарри тогда стало не по себе. То есть это было и приятно, и досадно. Когда хочется дотронуться хотя бы до ее руки, но ты сам себя мысленно одергиваешь. По отношению к Луне, которая была младше Ржавой Ге почти на два года, он не чувствовал ничего похожего: между ними всё оставалось простым и безвинным, как в детстве. Хуже всего, что теперь Поттер вспоминал фигуру Гермионы всякий раз при встрече, и ученическая одежда больше не была помехой смутным фантазиям. Из книг, которые он читал по дисциплине профессора Умбрасумус, Гарри знал, что в таком возрасте уже нет ничего удивительного, если у разнополых подростков просыпается друг к другу особый интерес. По утверждению авторитетных источников, для "пубертатной поры" это "норма". Другое дело, если теория вдруг воплощается в жизнь, а причиной твоих метаний становится боевая приятельница, вчерашняя драчливая хулиганка, своими фокусами и бесстрашием восхитившая громилу-Дадли, которого все побаивались, не исключая хлипкого кузена. Гарри чувствовал какую-то неправильность, когда внутренний голос нет-нет да напоминал ее имя. А сама Герми ничего не замечала. Даже кувыркнувшись однажды с метлы на уроке мадам Хуч, удачно пойманная Поттером у самой земли, она только засмеялась: "Ну всё, всё! Неуклюжая каракатица жива! — и, благодарно взъерошив его волосы, добавила: — Меня уже можно поставить на поверхность планеты. Правда!". Ей было невдомек, почему он замешкался. Да просто держать ее в охапке и прижимать к себе было приятно, а смотреть на губы — почти невыносимо...

Они распутали все косички юной Лавгуд. Довольная находками, Луна сгребла вещи в ученическую сумку и побежала в девичью спальню своего курса. Гарри спрятался в нише с книжными стеллажами, за статуей волшебницы, и для подстраховки укрылся легкими чарами, чтобы никто ему не помешал.

Кровавые пятна с бумаги, как это ни странно, пропали. Вместо них на страничке стояли выведенные кровью буквы, однако в знакомые слова они не складывались. Это была определенно латиница, но не латынь, не английский и не французский. А что, если...

— Акцио, зеркало!

И только в отражении текст приобрел намек на читаемость. Но слова, написанные четким, почти каллиграфическим почерком в обратном направлении, да еще и зеркально, были разбиты как попало — и как попало же слеплены между собой: "Пр иветс т вуюнасл ед н икаСл изер ина!" Едва Гарри собрал надпись как нужно и прочел, она исчезла. От волнения по спине у него побежала струйка пота. Подождав немного и убедившись, что ничего не происходит, мальчик постучал наконечником палочки по абсолютно чистому листу и шепнул проявляющее заклинание. Как и прежде, оно не сработало. Гарри чертыхнулся и призвал к себе перо, пустую чернильницу и ланцет. Ему очень не хотелось связываться с такой магией, но было уже ясно, на что заклят загадочный ежедневник, и отвертеться не получится. Он выбрал левый безымянный палец и полоснул подушечку лезвием, усмиряя бунтующий мозг тем, что это почти как для общего анализа крови в магловской клинике, не стоит придавать большого значения эксперименту. Мозг мириться с этим не хотел и злобно огрызался примерами того, как медленно и коварно Темная магия затягивала в свои сети экземпляры поумнее него. "Ну да, конечно, вспомни еще суеверия маглов!" В ответ на это он отчетливо услышал тихий смех и знакомый мягкий голос: "Вот именно! Не бойс-с-с-с-ся, мой маленький маленький принц! Впрягс-с-с-ся — вези!" [3] Кровь тем временем закрыла донышко чернильницы, и Гарри залечил ранку. Надо будет проверить, не достаточно ли окажется только какой-то части крови в смеси с обычными чернилами.

_________________________________________________

[3] Да, это еще батька Чингисхан сказал: "Боишься — не делай, делаешь — не бойся, сделал — не сожалей".

Обмакнул перо, набрал каплю на острие и аккуратно вывел: "Приветствую. Кто ты?" Дневник поглотил эту надпись, как и предыдущую. Несколько секунд не было ничего, затем, снова в обратном направлении и зеркальном отображении, на коричневатой от времени бумаге проступили буквы: "Ядухэ то гоартеф а кт а". Значит, всё-таки темный артефакт, а не простой ежедневник... Ну что ж... "Как тебя прочесть?" На этот раз вместо кровавой надписи в центре листка появилось странное вращающееся пятнышко. Оно напоминало горловину воронки и стремительно расширялось. Когда Гарри понял, что у него кружится голова — или нет, это уже весь мир кружится вокруг него, — было поздно. Он стремительно куда-то падал...

39. Голубчик, ты беднягу извини: он в лондонской тюрьме провел все дни

Мерзкое загаженное копотью и мухами окошко. И боль. Эти твари снова распускали руки... Они старше, у тебя не было шансов. А потом они творили такое, что даже если и спросят, не посмеешь рассказать, иначе сгоришь со стыда... О, как же приятно было воображать, что они в твоей власти, и ты мстишь за каждую из нанесенных ими обид! Медленно, смакуя, упиваясь их мучениями! Дерьмо! Дерьмо, когда ты маленький, когда у тебя нет ни родителей, ни кого-либо, кто заступился бы за тебя. Когда всем на тебя насрать. Хоть бы один, хоть бы одна душа живая! Хоть словом!.. Р-р-р-х-х-х!

Теперь уже даже не до придумок. И не до криков. Кажется, что жизнь кончена, просто кончена, не начинаясь. Потому что тебе нельзя было рождаться на этот свет...

...Вереница дней мелькает смутной, растянутой во времени каруселью...

Ты лежишь в полудреме на казенных, застиранных до бурого цвета простынях. Ты встаешь, и ноги сами ведут тебя вон из комнаты, по ветхим приютским половицам, которые сейчас по неведомой причине не скрипят. Ты беспрепятственно просачиваешься в комнату одного из этих подонков и склоняешься над его кроватью... Нет, ты повисаешь над кроватью, словно зеркальное отражение его самого, спящего. Так же, как спишь сейчас и ты. Что-то разворачивается и хлопает за твоей спиной, над головой, скользнув по потолку, и ты ощущаешь этим "чем-то" шершавость известковой побелки. Во сне всё окутано тускло светящейся лиловой дымкой.

Ублюдок раскрывает глаза и похотливо улыбается. Его не удивляет, что кто-то парит над ним вопреки земному притяжению. Надо потерпеть еще лишь несколько секунд, и ты тянешься губами к его рту, впечатываешься в него, втягиваешь вместе с воздухом и его мерзкий запах, эту вонь, порождающую ненавистный страх, унижение, чувство вины без вины, вериги полной беспомощности. Ох, этот запах будет преследовать тебя всю жизнь, и отдаленных отголосков его будет достаточно, чтобы багровая пелена застлала твои глаза, схлынув лишь тогда, когда под ногами твоими останется валяться недвижимое тело наказанного...

Ты просыпаешься, вздрогнув, и снова засыпаешь, потому что всё это был только сон. Пусть желанный, как первый глоток воды после двух дней взаперти в чулане, но всего лишь сон. А потом утром тебя будит суета и голоса за дверью — там что-то произошло или вот-вот произойдет. Вы с соседями по комнате подглядываете в щелку, и тут мимо вашей комнаты проносят кого-то на носилках, до подбородка задернутого простыней, только из-под оттопыренной складки сбоку слегка виднеется кисть руки. И его лицо... оно выглядит... странно для четырнадцатилетнего парня. Так, как выглядело вчера в твоем сне, когда ты уже собирался возвращаться к себе: словно разума в нем больше не осталось. И еще он мычит...

Приходят какие-то люди в формах. Осматривают комнаты, шкафы. Расспрашивают руководство, персонал, приютских, в числе последних говорят и с тобой — никак тебя не выделяя. Конечно, ты ничего не рассказываешь о своем вчерашнем сне, но миссис Коул, заведующая сраной богадельней, смотрит на тебя с суеверным недоверием и даже... хах! с долей страха?! Взрослая тетка, знавшая тебя с самого рождения. А ведь она, пожалуй, догадывалась о том, что проделывал с тобой этот скот, Керк Пиджен, и не вмешивалась...

И снова бегут дни, и вскоре ты начинаешь понимать, что способен управлять этим явлением. Но тебя уже не смеют беспокоить: слухи расползаются быстрее дел. После того, как Нил О'Рейли выпрыгнул из окна своей комнаты с воплями "Пожар, пожар!" и чуть не расколол себе череп на булыжной дорожке, а дверь оказалась заперта изнутри и никаких следов возгорания не нашли, все стали сторониться тебя еще отчаяннее. У них не было доказательств, но связь этих происшествий с тобой они чуяли. Третий тоже тронулся умом спустя почти год и присоединился к обоим своим дружкам в какой-то городской психушке. Миссис Коул подсела на выпивку и вздрагивала при твоем появлении, как если бы ты был привидением. А ты специально натренировал скользящую и беззвучную походку, чтобы внушать этим ничтожествам еще больший ужас. Лучше и быть, и слыть. Быть особенным, знать, что ты особенный — только ради этого стоило рождаться в этой омерзительной клоаке под названием "мир"...

...Когда появляется этот тип, ты подслушиваешь их разговор с миссис Коул.

— Невероятно красив. Откуда он? — присаживаясь в кресло у стола заведующей, спрашивает высоченный мужчина с волнистыми рыжими волосами и короткой, клинышком, рыжей же, бородкой. Ярко-голубые глаза его мерцают лукавством породистой кошки из Сиама, и смотрит он поверх узких линз очков, как будто наверняка знает, что ты подслушиваешь. Он моложав, но тебе откуда-то известно — это обманка, и незнакомец гораздо, гораздо старше и опаснее, чем хочет показаться.

— Неизвестно. Его мать была на сносях, когда пришла сюда в последний день декабря, одиннадцать лет назад. Стояла отвратительная погода: дождь со снегом, промозглый ветер. Бедняжка простудилась, у нее поднялся жар, потом начались схватки — и, похоже, преждевременные. Ее тело сдалось и, едва родив мальчика, она умерла. Напоследок успела лишь сказать, какое имя хотела бы дать сыну, — заведующая отхлебнула из стакана, куда любезно подливал гость из старинной бутыли, и с доверительным видом потянулась к нему всем корпусом через стол. — Видно, отец там был ого-го что за красавец! Сама-то она... — эта старая дрянь морщится и пренебрежительно покачивает пухлой ручонкой. — Только глаза разве что... Глаза ему от нее достались — и цвет, и взгляд... Огненные, неземные.

— Бастард?

— Нет, полагаю, в законном браке — она мне отдала кольцо, похожее на обручальное. Ей больше нечем было обеспечить сына. Но, знаете, я честно сохранила, да! Мне чужого не нужно. Отдам наследнику сразу, как...

— Хорошо, хорошо, — рассмеялся рыжий, изящной, хоть и немного костлявой рукой подвигая бутыль с остатками пойла к своей собеседнице. — А теперь — мог бы я потолковать с ним самим?

— Только будьте с ним начеку! Он очень странный, сэр! Очень странный! — залопотала чертова пропойца.

— Да, да, я знаю. В связи с этим я и здесь, мэм. Позвольте мне наведаться к нему.

И ты бесшумно несешься к себе, переводишь дух, садишься на стул, но чувствуешь себя как на иголках. Сердце готово выпрыгнуть, живот сводит судорогой предчувствия — избавления ли? или, наоборот, опасности? Нужно понравиться этому типу, нужно держаться независимо, расслабленно и очень-очень вежливо. Но не до угодливости — подобное настораживает.

— Здравствуй, Том, — как бы ты ни готовился к его появлению, он все равно возникает на пороге внезапно, в длинном кожаном плаще почти до пола, в модной черной шляпе, весь как с киноэкрана, глазам больно от совершенства элегантности.

— Здравствуйте, сэр, — ты поднимаешься и слегка кланяешься посетителю, надеясь, что не выглядишь, как мальчишка-разносчик в паршивом пабе. Хотя нет. Выглядишь. Именно так и выглядишь в своих обносках.

Он внимательно смотрит на тебя, и голубые глаза его вбуравливаются в твой мозг. Тебе немного больно, потом всё плывет, потом боль стихает, а мужчина знай себе посмеивается и озирает комнату.

— Тебе здесь не нравится, — утверждает он.

Ты даже не можешь сдержать ухмылки:

— Неужели это способно кому-то нравиться, сэр? — честно отвечаешь на его фразу и удостаиваешься кивка, оценившего твою откровенность.

— Я здесь по одной причине. Поскольку зимой тебе уже исполнилось одиннадцать лет, с осени ты можешь поступить в школу-пансионат для особых детей...

Фраза неприятно режет слух. Что значит — "особых"? Для психопатов? Рыжий видит твою растерянность и смеется:

— Это вовсе не то, о чем ты подумал. Необычность этих детей — и твоя, Том — заключается в другом, — он вздыхает. — Ты маг. Министерство Магии зафиксировало спонтанные выбросы несколько лет назад, и с тех пор за тобой начали наблюдать. Фон становится стабильным, а это означает, что ты действительно волшебник. То есть, при правильном обучении ты сможешь им стать.

Конечно, сначала ты думаешь, что мужик рехнулся. На дворе ХХ век, ученые изобрели самолеты и изучают Космос, открыли микромир и учатся бороться со смертельными болезнями — об этом толкуют даже в их нищенском приюте. А к тебе является разодетый с иголочки франт и давай заливать о волшебниках. Что за дичь! Но потом ты вспоминаешь воскресную проповедь, и рассуждения о торжестве научной мысли и человеческого разума начинают выглядеть на этом фоне как насмешка...

— А вы... тоже волшебник? — спрашиваешь ты осторожно и при звуке собственных слов понимаешь, как глупо это звучит. Но рыжий кивает. Да, мол, я тоже. — Тогда вы... можете как-то...

— Доказать? — подмигивает гость.

— Ну да. Сэр.

Потому что сколько бы ни водили вас слушать молитвы в местную церквушку, ни один священник так и не смог продемонстрировать могущество божества, волю которого озвучивал с амвона.

В руке мужчины возникает не слишком длинный темный прут, которым он небрежно взмахивает перед собой, проводя по собственной одежде. Черный кожаный плащ в пол, шикарная шляпа, белоснежное кашне, переброшенное через шею изысканно-небрежным жестом, брюки со штрипками... Всё вмиг пропадает, а на месте этой одежды проступает иная, как будто из Средневековья — в алых и золотых тонах мантия, струящаяся бархатными складками на сафьяновые сапожки с загнутыми носками и скошенными каблуками, тяжелый парчовый плащ, алый шаперон, ниспадающий причудливыми волнами на плечо, как носили мастера-художники и вельможи Эпохи Возрождения... Ослепленный великолепием и неожиданной метаморфозой гостя, ты зажмуриваешься.

— Этого достаточно? С твоего позволения, я верну всё как было, чтобы не привлекать к нам ненужного внимания...

И он рассказывает о мире, в существование которого поверить еще труднее, чем в сладкую волшебную сказку. И даже не пытаясь скрыть чувств, ты слушаешь рыжего с открытым ртом и не можешь поверить, что через каких-то несколько месяцев сам станешь частью этой иной жизни. Ты узнаешь, кто такие маглы (о, да, ты всегда подыскивал какое-нибудь нелепое словечко для этих ничтожеств, и вот это самое подходит как нельзя лучше!), и впервые в твоей голове поселяется идея узнать о том, кто твои родители и почему с тобой всё случилось так, как случилось.

А вот ты уже едешь в большом школьном поезде в соседнюю страну, где, скрытый от глаз надоедливых "просто-людишек", тебя ждет величественный древний замок Хогвартс. Но такой "необычный" ты здесь уже не один, и тебя снова преследуют знакомые с младенчества взгляды, полные издевки, высокомерия и — кажется — зависти. Зависти, что не им, потомкам респектабельных фамилий, досталось что-то, что присуще тебе. Но ты плевать на то хотел, потому что уже знаешь, как будешь действовать и тут, среди магов. Чтобы выжить. Чтобы добиться своих целей. Такой шанс упускать нельзя, и будь ты проклят, если не разовьешь свои способности до предела. А еще необходимо узнать, кто из твоих родителей был магом — не может же оказаться так, что тебя, безродного грязнокровку, Шляпа распределила в Слизерин. Скорее всего, маг — отец, и его надо найти. Но сколько бы ты ни бился, никаких магов с такой же фамилией, как у тебя, история не помнит: рода Реддлов просто не было. Получается, что колдуньей была мать, но тогда всё гораздо сложнее.

Проходит год, другой. Ты уже умеешь исподтишка отыгрываться за обиду, подставить в ответ на подлость, перевести вину со своей головы на чужую. Если не церемонятся с тобой, ты также не обязан этого делать. Как же забавно видеть, когда твоего врага тащат мимо тебя в школьные казематы, а через сутки он выходит оттуда сломленный, едва волоча от слабости ноги. Ты и сам не раз испробовал розог, а ночи, проведенные в карцере закованным в цепи, незабываемы. Но только это и способно обеспечивать дисциплину в детском стаде. Это тебе известно по приютскому прошлому. Наказания и круговая порука, больше ничего.

История Хогвартса заставляет твой пытливый разум горячиться и искать ответ на вопрос, который не дает тебе покоя: каким был Салазар Слизерин и почему его пути разошлись с остальными Основателями? И чем больше ты узнаешь об этом человеке, тем больше грызут тебя каверзные подозрения. А что, если ты — новое воплощение великого мага? Может ли быть так, что ты рожден, дабы завершить его неоконченную миссию? Ты размышляешь об этом, стоя перед его портретом, который уберут из свободного доступа гораздо позже, в конце 70-х. Тот, кого издревле именовали Темным Повелителем, смотрит на тебя спокойными глазами болотного цвета, и нет в нем ничего демонического, что приписали ему потом эти трусы, которым доверили составлять учебники. Историю, как известно, переписывает победитель. Ты ищешь внешнее сходство между вами и, конечно, находишь вожделенные приметы, которые роднят вас со Слизерином. Для постороннего взгляда они невидимы, но ты-то знаешь!.. Тебе приятно думать, что вы похожи. Ты наверняка связан с ним тонкой нитью, тянущейся из прошлого в настоящее...

Однажды, поздней весной, ты сидишь у озера, обложившись книгами и готовясь к скорым экзаменам, и не сразу замечаешь, что кто-то подглядывает за тобой из камышей. Только всплеск от прыжка лягушки на отмель заставляет тебя поднять голову и встретиться взглядом с прозрачными аквамариновыми глазами какого-то существа. Лицо его походит на человеческое, только излишне вытянутое, длинные светло-русые волосы топорщатся надо лбом, и видно, что они очень жесткие. Ты выставляешь перед собой палочку:

— Что надо? Выходи!

И оно начинает выходить... Сначала оно поднимается — где-то позади него качаются стебли камыша, и над головой вырастает лошадиный зад с хвостом того же цвета, что и волосы на голове твари. Затем оно распрямляет передние ноги, и туловище выравнивается. Лишь потом вся эта конструкция движется к тебе. Черт побери, да это же жеребенок... кентавр! Пегий, грива длинная и, как плащ, по всей человеческой спине до самого конского корпуса. Ноги худые, узловатые, слишком длинные для туловища, со светлыми копытами. Откуда он здесь?

— Я просто смотрел, — застенчиво улыбается юный конек. Голос у него странный, чуть-чуть напоминает тихое переливчатое ржание, слоги скачут, придавая речи ни на что не похожий акцент. — Я ничего дурного не задумал. Если хочешь, я сейчас уйду.

Ты сразу понимаешь, что он не опасен — по виду твой ровесник. И прикидываешь, какую выгоду может сулить тебе подобное знакомство. Про кентавров известно немного.

— Нет, погоди! Постой. Как тебя звать?

Готовый уходить, жеребенок радостно вскидывает брови цвета спелой пшеницы и, вдохнув, открывает рот, чтобы ответить...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Гарри выбросило из дневника, как поплавок на поверхность воды.

— Какого тролля?! — ругнулся он, раздосадованный. — Как звали кентавра?!

Кровавые "чернила" уже свернулись и на перо не зачерпывались. Гарри снова вскрыл палец и ткнул кончиком пера прямо в закровившую ранку. Но на вопрос "Что было дальше?" дневник уже не отреагировал. Он проглотил надпись и остался по-прежнему пуст и нем.

Что ж, во всяком случае, принцип проникновения в тайну отчасти понятен: дневнику нужна кровь. Видимо, волшебный ресурс артефакта ограничен, и чтобы войти снова, нужно, чтобы магия, наложенная на него предыдущим владельцем, как следует восстановилась. Мальчик читал о таких вещах и не особенно удивился. Как бы там ни было, это работает. И теперь он уверен, что дневник хранит в себе историю о реальных событиях прошлого. Нужно поискать что-то о Томе Реддле. Наверняка этот Том и тот, о котором упоминал призрак врушки-Миртл, — одна и та же персона. Или нет? Мерлин, как же всё запутано!

Библиотека выдала очень скудные сведения: в одной из старых подшивок обнаружились две внутришкольные газеты, за октябрь 1942 и за март 1943 годов. В первой имя этого Реддла — слизеринского старосты-пятикурсника — упоминалось в связке с именем некой Эйлин Принц, которая была талантливым игроком в плюй-камни. Они стояли рядом, среди других ребят из команды Слизерина, но колдография была отвратительного качества. Если бы не указатели в подписи, самостоятельно понять, кто есть кто, было бы Гарри не под силу. Во втором номере изображение Тома было уже гораздо лучше: может быть, из-за того, что парень стоял рядом с деканом своего факультета, Горацием Слагхорном, на заседании "Клуба Слизней". Поттер слегка вздрогнул, и по спине пробежали неприятные ледяные мурашки, напоминая ту жуткую ночь в лазарете, когда явившийся ему во сне мужчина пытал его Круциатусом. Он попытался уговорить себя, что это случайное совпадение и красивый юноша на снимке лишь отдаленно похож на того разъяренного колдуна. Но эти темные глаза, сверкавшие, будто две сверхновые...

На следующий день в переходе Мебиуса, когда они всеми четырьмя факультетами шли на Техномагию, Гарри по секрету сказал Ржавой Ге о том, что у него ничего не получается с вызовом Патронуса.

— Ну, у меня та же беда, — беззаботно откликнулась Гермиона: он да Уизли — больше никому гриффиндорская всезнайка не призналась бы в том, что чего-то не умеет. — Но ты же в курсе, что это получается даже не у всякого взрослого и сильного мага. Вот, например, у... — тут она осеклась, покраснела и прикусила губу. — В общем, не заморачивайся раньше времени. Мы можем потренировать это самостоятельно. Ты пойдешь на выходных в этот ваш Хогсмид?

— Не знаю, хотелось бы...

— А с кем?

— Да я не думал еще. Может, как обычно, с нашей компанией — Корнер, там, и остальные... А может...

Она быстро перебила:

— Я могу пойти с тобой вдвоем, только ненадолго, ладно? А потом мы чем-нибудь отвлечем соглядатая, смоемся оттуда под шумок, вернемся на территорию школы и где-нибудь потренируемся с Патронусом.

— Э-э-э... ну ты же... как бы?..

— "Как бы" что? — Грейнджер сощурилась.

— Сказала Шаману, что не ходишь туда...

— Я же Шаману это сказала. Я всем это говорю, кто пытается клеиться. Еще чего не хватало!

Для него стало открытием, что заучка-Герми не витает в облаках, а прекрасно всё понимает и контролирует события. Что ж, это лишний повод для того, чтобы вести себя с нею еще осторожнее: ему очень не хотелось бы утратить ее дружбу и доверие, сделав единственный глупый шаг и очутившись в "черном списке". Причем внесет она его туда играючи, аккомпанементом читая нараспев своего любимого Эдгара По:

"Be that word our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting -

"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!

Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!

Leave my loneliness unbroken! — quit the bust above my door!

Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!" [1]

А Мертвяк усядется на плече профессора МакГонагалл и будет каркать: "Nevermor-r-re! Nevermor-r-r-re!" Как же всё сложно с этими гриффиндорцами...

_________________________________________________

[1] И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!

Ты из царства тьмы и бури, — уходи опять туда,

Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,

Удались же, дух упорный! Быть хочу — один всегда!

Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь — всегда!"

Каркнул Ворон: "Никогда".

(Э.По "Ворон" в переводе К.Бальмонта)

По дороге к полигону Гарри внимательно высматривал, не появится ли вдалеке, у похожей на руины постройки, лепившейся к скале, та загадочная темная фигура. Это случилось на одном из первых занятий, но с тех пор незнакомец больше никак себя не проявлял. И, похоже, никто, кроме Гарри, в прошлый раз его не заметил. Хотя, по утверждению преподавателей, люди бывали здесь только в период занятий или состязаний с драконами. Иное время Сокровенный остров по техническим причинам должен был пустовать: его всё время обновляли, подправляли, улучшали. В надежде, что человека видел кто-то еще, Поттер расспрашивал о нем сокурсников, и все сошлись на том, что это наверняка был вездесущий Аргус Филч. Как завхоз, он мог объявиться где угодно и когда угодно. Но Гарри готов был поспорить, что Филчу эта фигура не принадлежала — скорее он принял бы неизвестного за Снейпа или МакГроула: тот был таким же высоким, худощавым, черноволосым и носил темную одежду.

Техномагия Поттеру нравилась. Благодаря занятиям со Снейпом у него развился неплохой навык управления собственным сознанием и искусственной оболочкой, в которую это сознание временно перемещалось. Это, конечно, было совсем не так примитивно, как считали туповатые Крэбб и Гойл: берешь мага, вытряхиваешь из него душу и запихиваешь ее в аватар, а тело остается сидеть в специальном кресле в бартизане башни, как сброшенный костюм. Начинать стоило уже с того, что сама категория души была очень спорным моментом, а точнее, этим словом ради упрощения именовали целый комплекс систем, из которых состоит человеческая личность. Так же, как и при "астральных выходах" Шамана и Луны, в процессе перемещения в искусственное тело участвовала лишь часть сущности без особенного риска для волшебника. Максимальный ущерб, который мог понести маг, — это фантомная боль. После некоторой тренировки любой мог научиться игнорировать ее. А вот игнорировать инстинкт самосохранения при этом профессор-техномаг запрещал категорически.

Гарри помнил разглагольствования дяди Вернона, сажавшего за руль Дадли, когда тот в порядке ультиматума требовал обучить его вождению: "У каждого новичка через год-два практики бывает такой период, когда он мнит себя королем дороги и теряет всякий страх. Самые жуткие аварии случаются именно тогда! Запомни это, Дадли, и не зарывайся!" Правила безопасности техномага немного в иных формулировках излагали то же самое: терять бдительность нельзя ни при каких обстоятельствах. Студент запросто может стереть в своем представлении границы между реальным и виртуальным. Но если монстр отрывает голову его аватару, студент просыпается в своем технокресле и долго кашляет от боли в горле, а если ему самому, то больше он никогда не проснется и не кашлянет.

* * *

— Тогда, может быть, пропустим промежуточный этап с Хогсмидом и сразу смоемся тренироваться на поляну? — предложил Гарри вечером пятницы.

Грейнджер воздела указательный палец:

— Не нарушай конспирацию! В школе мы скажем, что пошли в Хогсмид, в Хогсмиде — что возвращаемся в школу, а сами на полянку — и учиться, учиться, учиться!

— Короче, лучше скажи, что просто хочешь сливочного пива, и на этом с пафосом покончим.

Она опустила руку и с укоризненно-кислой миной склонила голову к плечу:

— Вот ты мне сейчас, между прочим, весь романтический сценарий поломал! Ладно, черт с тобой, я правда хочу сливочного пива и знаю классный паб, где его хорошо варят — в отличие от забегаловок, где вы вечно сидите своей толпой.

— Это признание в алкоголизме, или что это? — и, увернувшись от оплеухи, Гарри перепрыгнул на попутную лестницу, отвесил ей воздушный поцелуй и попрощался до завтра.

Стоявший на пролет выше Акэ-Атль проследил за ними мрачным взглядом, но, как водится, ничего не сказал ни сразу, ни потом.

А на следующий день они сидели в "Кабаньей голове" и тихонько удивлялись тому, насколько хозяин забегаловки похож на их директора.

— Смотри-ка, и Филч здесь! — шепнула Гермиона, делая круглые глаза и бросая красноречивый взгляд за спину Гарри. — Сидит, кого-то высматривает... Вот сыч!

— Да, он какой-то странный последнее время. Слушай, по-моему, в школе что-то происходит...

— Знаешь, что я думаю? — гриффиндорка пригнулась к центру их столика, и Поттер со своей стороны сделал то же самое. — Мне кажется, наш преподаватель ЗОТИ — оборотень. Не смейся!

— С чего ты взяла? — сказать, что Гарри был неприятно изумлен — это не сказать ничего.

— Он предупредил, что на следующем занятии его снова подменит профессор Снейп. А следующее занятие выпадает на двадцать девятое — это день полнолуния. Точно так же профессор Снейп подменил его и в прошлое полнолуние...

— Стоп-стоп-стоп! А на самом первом уроке? Тогда как раз тоже было полнолуние, я хорошо это помню, мы еще на Травологии...

— Так и вспомни, каким он был тогда странным. Многие из них, чтобы не утратить социализации, употребляют антиликантропное зелье...

Упоминание зелья дало старт догадке в голове Гарри:

— И зелье первой помощи при укусе оборотня...

— Да! — громко шепнула Грейнджер, энергично кивая. — Вот именно! И то, что мы проходили на уроке профессора Снейпа, когда он замещал профессора Люпина! А еще... сильная асимметрия лица, эти шрамы, ранняя седина...

— Вот черт, а ты... права!

Мозаика начала складываться в общую картину. И эти подтрунивания Снейпа над какими-то "блохами" у коллеги, и странные сны-воспоминания, где юный Снейп обзывает блохастыми анимага-Блэка и его приятеля, Люпина...

— Тогда, может быть, Филч знает об этом и пытается что-то предотвратить, а?

Гермиона пожала плечами. В это время в паб — легок на помине — вошел Снейп. Гарри оглянулся, но зельевар в их сторону не смотрел: вместо этого он направился к барной стойке. По пути с ним подобострастно раскланялся Филч, который будто его только и ждал, а после этого сразу улизнул из заведения. Снейп подошел к хозяину паба, перебросился с ним несколькими фразами и, так ничего не заказав, убрался восвояси. Всё это выглядело так, будто здесь ждали появления какого-то опасного беглого преступника. Но ведь не Блэка же они так боялись? Ведь давно уже известно, что это не Сириус был предателем, а Петтигрю! Гарри поделился соображениями со своей спутницей, но Гермиона махнула рукой:

— Тут всё понятно: Блэк, наверное, где-то поблизости, а за ним охотятся дементоры. И учителя просто сторожат нас, потому что этим тварям нет разницы, из кого высосать душу...

— Кстати, о дементорах...

— Да, пошли.

Они наплели своему куратору Эпплби с три короба о задолженности по Минералогии, и старшекурсница отрядила двух парней-старост проводить их до самых ворот Хогвартса. Отделавшись наконец-то ото всех, Гарри и Гермиона наперегонки помчались на поляну, о существовании которой разведали еще в прошлом году, помогая Хагриду. У Поттера была еще одна причина побывать здесь: именно в этих местах происходили события из таинственного дневника, и откуда-то с этой стороны пришел к Тому Реддлу жеребенок-кентавр.

— А где твой Мертвяк?

— Кто его знает. Или таскается по воронам, или дрессирует твоего Жулика.

— Странно, обычно он всегда прилетает поглазеть, если мы что-то такое затеваем.

Да, подумал Поттер, но только не тогда, когда таскается по воронам или дрессирует Грейнджеровского полужмыра.

— Как ты относишься к магии на крови? — аккуратно спросил Гарри, стараясь не смотреть на очаровательно разрумянившееся лицо Гермионы, поскольку в ином случае мысли начинали играть в чехарду, вплоть до того, что возникала совершенно дикая идея прижать ее к стволу дерева и поцеловать прямо в губы. Она-то считала, будто ее веснушки могут вызывать только отвращение, вот дурочка.

— К магии на крови? Ни разу не сталкивалась. А почему ты спрашиваешь?

Он прикусил губу и сильно-сильно подумал, стоит ли продолжать. А может, лучше перевести всё в шутку? Пока не поздно...

— Если бы тебе нужно было кое-что разузнать, но при этом пришлось бы задействовать для магического обряда свою кровь, ты бы согласилась на это?

— Гм... Что за обряд такой... Явно ничего хорошего, — строго сообщила она, и Гарри срочно пошел на попятную:

— Ладно, проехали. Забудь.

— Давай, рассказывай!

— Да я теоретически...

Что ж, значит, в этом она ему не помощник. Да и стоило ли рассчитывать: с Гриффиндором в таких вопросах не шутят.

Патронус у них не получался. Причем не получался примерно по одной и той же причине: оба не умели "отключать голову", когда надо было вытащить из памяти по-настоящему счастливое воспоминание. Гарри всё сильнее жалел о своем поспешном решении прекратить дополнительные занятия со Снейпом. Только теперь он понял, что время, которое уделял ему зельевар, было поистине бесценным подарком. Всё больше овладевая знаниями по школьной программе, мальчик стал догадываться, какую бездну магии сумел подчинить себе декан Слизерина — ее и не охватить взглядом и даже воображением с его, Гарри, мизерным опытом. Не будь он глупцом, ни за что не отказался бы в прошлом году от их занятий, невзирая даже на скверный характер преподавателя...

После того, как они с Герми догадались о сущности профессора Люпина, подойти к нему после очередного полнолуния Гарри было не слишком просто. Но в итоге он справился с предубеждением и рассказал учителю о своей проблеме. Люпин почти не колебался, он сразу сказал, что поговорит с зельеваром и постарается уладить вопрос. Как ему это удалось, неизвестно, просто через несколько дней профессор ЗОТИ отвел Гарри после урока в сторону и сообщил, что через час у перехода Мебиуса того будет ждать Снейп. Мальчик подготовился к встрече со всей продуманностью и наверняка заслужил бы похвалы Гилдероя Локхарта (который давно ничего не писал). Палочку он заменил в первую очередь. Оделся как на разминку у мадам Хуч и даже проделал несколько гимнастических упражнений, чтобы привести тело в состояние боевой готовности. И всё это оказалось не напрасным: зельевар устроил ему безжалостный экзамен, после которого пришлось еще пару суток залечивать шишки, ссадины и синяки. Но при всем этом Гарри достиг, чего хотел. Правда, со странным условием: в обмен на обучение Снейпа парселтангу.

Их первое занятие змеиным языком выглядело странно:

— Я даже не представляю, как учить этому, сэр. Когда я говорю со змеей, то не замечаю перехода на ее язык, это происходит само собой. Мне кажется, что я продолжаю говорить по-английски...

— Что ж, вам и карты в руки, — невозмутимо откликнулся Снейп, усаживаясь в кресло для техномагических манипуляций и наколдовывая для Гарри небольшого полоза. — Вам будет достаточно такой змеи?

— Думаю, да, сэр, — Гарри повернулся к змейке, которая не спешила ползти к людям. — Здравствуй, не бойся меня.

Полоз удивленно замер, как будто наткнувшись носом на невидимую преграду. Метнув вперед быстрый язычок, он что-то ответил, только так тихо, как произносят слова говорящие волнистые попугайчики — едва ли разобрать. Но этого было достаточно. Гарри взглянул на Снейпа:

— Вы слышали, что я говорил, сэр?

— Да, Поттер, точнее, вы диковинно шипели.

— Это я поздоровался с ним и попросил его не бояться.

— Тогда повторите.

В таком духе они работали и дальше. Временами Гарри было смешно видеть Снейпа в качестве собственного ученика. Иногда он немного отыгрывался на нем за издевки на их основных уроках, но, что удивительно, зельевар принимал это как должное — так, словно роль школяра была для него отдушиной. Оба они пришли к определенной гармонии, и теперь даже на Зельеварении редко можно было увидеть настоящую стычку между юным когтевранцем и профессором-слизеринцем.

Перед Рождеством Гермиона впервые вызвала своего Патронуса-выдру, и Гарри окончательно почувствовал себя бездарностью-одиночкой. Сколько ни бился с ним Снейп, пытаясь разомкнуть какие-то зажимы в его подсознании, Покровитель приходить к мальчику не желал.

— Поттер, вы надоели мне хуже горькой редьки, — сообщил зельевар. — Съездите на каникулы домой, развейтесь. С вами невозможно работать, вы зациклены на своей неудаче.

Гарри внял совету. Приехав к Дурслям, он заметил в тетке странные перемены.

Во-первых, к ней зачастила подруга, которую терпеть не мог дядя Вернон. Прежде Орхидея Хилл появлялась на пороге их дома крайне редко, а теперь они с тетей Петуньей запирались в бывшей детской и подолгу о чем-то секретничали. То тут, то там в комнатах и даже в туалете можно было наткнуться на какой-нибудь косметический каталог за прошлые месяцы, а Петунье часто звонили незнакомые люди, она собиралась, хватала объемную сумку с какими-то разноцветными коробочками, набитыми всякой дамской косметикой, и убегала на пару часов.

Во-вторых, тетка стала читать книги по медицине. Будь это какая-то другая литература, Гарри принял бы ее за беллетристику и не обратил внимания. Но на интересующие вещи у Поттера был особенный нюх, и они как-то незаметно сошлись с Петуньей на почве общего увлечения.

— Похоже, ты всё-таки удался в нашу породу, — признала тетка после очередного спора, победителем из которого вышел племянник, несмотря на то, что его подход в области врачевания значительно отличался от академического магловского.

В ее голубых глазах блеснуло что-то, чему он не смог дать названия. Но, кажется, она была довольна. Дядя Вернон ее хобби не разделял и вообще говорил, что это какая-то блажь, и Петунья молча глотала снисходительные насмешки муженька. Дадли не было до них никакого дела: кипучая подростковая жизнь затянула его с головой в компанию старых дружков-обормотов, с которыми они когда-то поколачивали Гарри, а теперь нашли более интересный способ времяпрепровождения. Поттер понял, что теперь ему даже нравится находиться в доме на Тисовой улице, который раньше считал своей тюрьмой. Дядька к нему не лез, кузен, глядя на мать, стал относиться покровительственно и не позволял дружкам соваться, куда не следует, а бывший приятель, Майки Фишер, пригласил встретить Новый год в их дом, где мистер Фишер с интересом расспрашивал о Хогвартсе и об их общих знакомых — Лавгудах, с которыми не виделся уже давно. А паук Ормен и не скрывал радости при встрече со старым дружком в каморке под лестницей.

Поздним январским вечером, накануне возвращения в школу, к Гарри наведался уже порядком подзабытый домовик Добби.

— Привет! — обрадовался Поттер старому знакомому. — Куда ты запропастился? Я хотел поблагода...

— Тс-с-с-с! У Добби важное дело к мистеру Поттеру! — шепнул эльф. — Добби не может отсутствовать слишком долго. Мистеру Поттеру неплохо было бы сейчас подняться на чердак и навострить свои уши. Пусть Гарри сделает это очень тихо!

— Но погоди...

Однако лупоглазое существо уже растворилось в воздухе, напоследок щелкнув пальцами, из-за чего дверь в коридор резко распахнулась. Гарри сдавленно простонал и с досадой пошел к лестнице. Как ему надоела загадочность, которой Добби обставлял каждый свой визит! Правда, результаты этих визитов никогда не были пустячными, и только это заставило мальчика сейчас покинуть комнату и пойти по наметке эльфа наверх. А еще ему показалось, что в доме находился кто-то посторонний — почти неуловимо изменившийся запах влился в привычную атмосферу, как это всегда бывает с появлением гостей. И этот запах принадлежал не Орхидее, которая крепко душилась туалетной водой с одноименным названием.

Несмотря на поздний час — дядька внизу дремал перед телевизором, а Дадли, скорее всего, или спал, или резался в видеоигру у себя, — на чердаке действительно слышались голоса. Жалея, что колдовать вне Хогвартса студентам строго воспрещено, Гарри подкрался поближе и затаился под дверью. Обладателем первого голоса была тетка, второго — мужчина.

— ...или поздно, но разыщу, — тихо говорил незнакомец. — А ты не пыталась поговорить с ним?

— Я же тебе объясняла! — раздраженно шикнула тетя Петунья.

— Согласен, согласен! — пошел на попятную мужчина. — Тебе не надо подставляться.

— Я не из-за себя.

— И я о том же. Тогда сделаем по-другому: давай мне это фото, и при первом же удобном случае я подсуну его Гарри. Кажется, они оба здесь совершенно узнаваемы. Откуда оно, кстати?

— Я не прикасалась к папиному "Кодаку" много лет после его смерти. А тут не так давно полезла наводить порядок и наткнулась на камеру. Обнаружила, что в ней отщелканная пленка, которую он не успел проявить. С того дня. Они не знали, что отец снимает, но он говорил нам с мамой, что хочет сделать это на память. Всё равно, дескать, им не покажу.

Мужчина фыркнул:

— Да, это очень в характере Нюнчика... Ну уж ему-то подкинуть ее я сейчас не рискну. Этот кусок отравы в последнее время не верит даже самому себе. Конченный параноик! Мы так старались тогда с Эйлин, а этот психопат взял и всё похерил. Поэтому надо действовать через мальчонку: у пацана сейчас разума побольше...

— Мне тоже кажется, что надеяться стоит только на Гарри. Словом, я пошла, проявила и напечатала. Вот и...

— Качество, конечно, фуфло.

— Ну уж что есть! — в тоне тети прозвучала обида.

— Да ладно, я же не в укор тебе. Ясно, что из-под коленки лучше не снимешь. Но их, сфабри-кха-кха-кованное, гораздо... кха!.. четче. Кха-кха-кха! — закашлявшись, мужчина астматически втянул воздух в грудь.

— Конечно, мы же не ма-а-а-аги!

— Опять ты всё принимаешь на свой счет, ну вот что у тебя за характер, Пет? Как тебя муж терпит? Ладно, молчу и слушаю!

Петунья выдержала паузу, переборола раздражение и, сильно чеканя каждое слово, как делала всегда, если не хотела ругаться, продолжила:

— Я попросила, чтобы они усилили контрастность. Это хорошая студия, и они выжали из этой пленки всё, что можно...

— Вопрос тут только в том, узнает ли его Гарри. Для меня всё очевидно, я их помню, как вчера. А вот он...

— Что ж, да поможет нам бог. Гарри подрос, поумнел, так что теперь, надеюсь, он уже сможет правильно распорядиться этим...

— Да, он не из тех, кто бросится размахивать флагом на баррикадах, это уж точно.

— Ему повезло попасть не на ваш сумасшедший факультет, только и всего.

— Но-но, полегче, женщина! — засмеялся незнакомец. — Не надо дергать львов за усы!

— Это вы-то львы?! — снисходительно пропела тетка. — Не смеши меня и не льсти себе!

— И не стыдно тебе? Что сказала бы Лили?

— Лили сказала бы то же самое. Я не знаю, почему теперь все считают ее такой уступчивой и любезной. Наверно, это атрибут легендарности. Послушать их, так с нее можно писать икону. Будто она какая-то блаженная дурочка с нимбом на голове. Не была Лилс такой ни в спокойные времена, ни в этой вашей "магической войне". А когда на них свалилась проблема с Гарри, то и подавно. Я всё время думаю: если бы такое выпало мне, как быстро бы я сломалась?

Мужчина посерьезнел, и игривость пропала из его голоса:

— Прекрати. Ничего бы ты не сломалась, всё было бы так же. Она защищала свою семью, как могло быть иначе? Ты делала бы то же самое.

— Может быть. Но будь она такой, как ее любят описывать эти сказочники...

— Да плюнь на них, смотри на факты. Всё, давай фотку, мне пора отчаливать.

Легкий хлопок — и ощущение присутствия кого-то лишнего в доме пропало. Со смятением в мыслях Гарри на цыпочках понесся к себе и не спал затем всю ночь, гадая, с кем и о ком говорила Петунья. Общались взрослые тихо, и распознать голос гостя он так и не смог.

Задать тете мучившие его вопросы на следующее утро мальчику не удалось: Петунья была хмурой, взвинченной и постоянно куда-то отлучалась. В Лондон его отправили вместе с мистером Фишером, который ехал к себе на работу и любезно согласился подбросить соседа до Кингс-Кросс, а потом всю дорогу сокрушался о том, как хотел бы в будущем видеть Гарри в штате собственных корреспондентов. Поттер отмалчивался и почти не слушал, о чем тот толкует. Во всяком случае, его мечты о собственном будущем простирались чуть дальше, чем душная редакция лондонского сквиба.

* * *

— Ну и весна, ну и погодка!

Профессор МакГроул бодро вошел в кабинет, на ходу превращая свой мокрый черный зонтик в крылана и подвешивая его вверх ногами на крючке у доски. Летучее создание обернулось крыльями, исподлобья взглянуло на студентов, а потом задремало. Все с облегчением выдохнули: на БаБахе сегодня было его длинное черное пальто и стильная черная шляпа.

— Так, на чем мы остановились в прошлый раз? — учитель Акустики склонился над своими записями.

— На звукоизоляции, сэр! — немедленно подсказала Грейнджер.

Гарри едва сдержал смешок. Перси Уизли рассказывал, что в первый год преподавания громкоголосый БаБах едва не развалил целое крыло замка, перестаравшись с Сонорусом и демонстрацией возможностей инфразвука. После этого казуса опытные профессора школы наложили на его кабинет целую сеть шумопоглощающих чар, а Снейп собственноручно кропил двери и окна каким-то особо едким составом, одна вонь которого при нанесении могла вынести прочь даже неубиваемого Пивза. Когда Поттер представлял себе зельевара с аспергиллом в руке, его пробивало приступами неудержимого хохота.

Не успел МакГроул продолжить лекцию о тонкостях звуковой обработки изделий из орихалка, как в дальнем углу класса послышалась непонятная возня. Студенты начали оглядываться в ту сторону, обернулись и Гарри с Гермионой.

Вскочившая со своего места пуффендуйка Сьюзен Боунс с недоумением смотрела, как, судорожно дергаясь, заваливается набок ее сосед, Уэйн Хопкинс. В первый момент Гарри показалось, что парня что-то рассмешило — может быть, всё то же упоминание звукоизоляции — и от хохота он буквально падает под стол. "Эпилепсия?" — пронеслось в голове в следующий миг. Он рванул к Хопкинсу, ничего не видя на своем пути и просто шагая по скамьям и партам вместо того, чтобы их обходить. Выскочив из-за кафедры, туда же несся и долговязый профессор.

Гарри подхватил однокурсника уже у самого пола и оттащил его в проход между рядами, однако никаких симптомов эпилепсии при этом не заметил. Уэйн был просто очень горячим и совсем безвольным, как набитая ватой кукла. БаБах помог уложить мальчишку на полу и сунул ему под голову собственное свернутое в комок пальто. Поттер щупал еле заметный пульс на горле Хопкинса. Профессор наворожил весточку в лазарет и отправил ее мадам Помфри.

— Чем помочь? — шепнула Гермиона в ухо Гарри, присаживаясь возле них на корточки, покуда другие недоуменно мялись рядом и переговаривались.

— Еще не понял, — мальчик навел над Уэйном все те диагностические чары, которые только удалось освоить на занятиях Умбрасумус к исходу третьего курса. Анализ сразу показал сильное психоэмоциональное истощение и следы депрессии, как если бы сейчас пуффендуйца одолевал настоящий дементор. А физически он был цел. Только после этого Гарри поднял голову и обнаружил, что их четверых глухим кольцом окружили студенты факультатива, переговариваясь и строя всяческие предположения.

В камине послышался треск.

— А ну-ка пропустите! — повелительный голос мадам Помфри и активно работающие локти ее ассистентов заставили толпу расступиться. Профессор МакГроул, Поттер и Грейнджер тоже поспешили отойти в сторону и не мешать медикам.

Помфри посмотрела на неподвижного Уэйна, нахмурилась и велела своим помощникам забирать его в больничное крыло. Гарри показалось, что она узнала симптомы, за судьбу третьекурсника осталась спокойна, а вот нечто иное ее в то же время озаботило. Часто общаясь со Снейпом, он начал догадываться о мыслях и намерениях уже по одной мимике, взглядам и жестам людей.

— С ним всё будет в порядке, — отчиталась колдоведьма МакГроулу, — ничего особенного, продолжайте занятия.

К вечеру по школе расползлись слухи о настоящей Амортенции, которой кто-то якобы опаивал третьекурсника, что и привело мальчишку к этому плачевному состоянию. Некоторые говорили, что всё это ерунда и что Амортенция работает по-другому, но с ними спорили другие, утверждая, будто ее эффект зависит от качества приготовленного приворотного. Слабое, мол, так не пробирает, но и толку от него на ломаный кнат. А сильное при передозировке может и великана с ног свалить, не говоря уж о подростке.

На следующий день во время индивидуального занятия со Снейпом, которое тот соизволил провести в личном кабинете (когда такое было!), Гарри решился спросить его об этой истории, поскольку счел себя в некотором роде ее косвенным участником. Не может быть, чтобы в учительской не обсуждали подобное происшествие. Зельевар холодно взглянул на него и процедил сквозь зубы, что некоторым студенткам не мешало бы сосредоточиться на учебе, а не на приключениях сомнительного толка. О ком шла речь, Поттер так и не понял, но уже тот факт, что профессор вообще снизошел до ответа, говорило в пользу не слишком дурного расположения духа. Луна в шутку заявляла, что нет на свете живого существа, которое нельзя было бы приручить, запасшись терпением. Так, глядишь, скоро можно будет расспросить зельевара и о магии дневника Тома Реддла. Или нет?.. Нет, нельзя, иначе дневник у Гарри тут же отберут как опасный артефакт. Пока он об этом раздумывал, в голове как будто что-то закопошилось. Мальчик вздрогнул и встретился взглядом со Снейпом, который внимательно его изучал. Так было уже много раз, когда они занимались парселтангом. Заклинания пепельников учитель тоже внушал Гарри, используя какую-то свою технику: иногда юному когтевранцу казалось, что профессор говорит прямо у него в мыслях, на самом деле не раскрывая рта.

— Как можно жить с таким хаосом в мозгах? — досадливо вымолвил зельевар, поморщившись, стоило Поттеру мельком подумать о дневнике и тут же торопливо спрятать воспоминания в ту область, куда он заталкивал многие вещи, насчет которых не хотел бы проболтаться. Эту зону он условно называл мертвой. Не объяснять же слизеринцу, что никакого хаоса нет. Когтевранская голова устроена таким образом, чтобы держать знания по ящичкам, не помня о них, когда это не нужно, и мгновенно извлекая и освежая информацию, едва это становилось актуальным. Пожалуй, в состоянии покоя Гарри мог даже не заморачиваться на том, круглая ли Земля.

Снейп задумчиво постучал пальцем по нижней губе, затем поднялся из-за стола и, велев студенту открыть "вон тот шкаф", чтобы достать несколько свитков по "мрачной" магии, на пару минут вышел в смежную комнату. Когда Гарри протянул руку к нужной полке, какой-то штырек выскочил из скрытых пазов и ощутимо царапнул кожу его ладони. Машинально прижав ранку ко рту, мальчик с опаской оглянулся в надежде, что слизеринский декан не увидел его оплошности. Понятно, что зельевар не направил бы его в ядовитую ловушку, но Поттеру совсем не улыбалось выслушивать саркастичные замечания о наследственных проблемах с мозгами, из-за которых в суровом Средневековье любой подлый магл мог бы без труда отправить его, волшебника, на тот свет, попросту вымазав острие отравой. Снейп, если что-то и увидел, то от комментариев воздержался и молча прошел за свой стол, приглашая Гарри занять кресло напротив.

Мрачные заклинания получались у Гарри всё успешнее, и зельевар предполагал, что в ближайший месяц тот наконец сможет упокоить настоящего дементора. Но нынешний вечер выбивался из ряда предыдущих. Снейп почти безотрывно следил за каждым его движением, лишь пару раз кинув взгляд в сторону — на тот самый шкафчик. Профессор выглядел еще более изможденным, чем всегда, однако гасил готовые сорваться с языка язвительные реплики еще на полувдохе. И, кажется, он настолько торопился выпроводить надоедливого гостя, что даже не вспомнил о заключительной части их обычных встреч — уроке парселтанга.

Уже сделав было шаг за дверь, Гарри оглянулся и успел увидеть, как застыл на месте направлявшийся к злополучному шкафу профессор. Поттер не сразу и понял, что не так в облике декана Слизерина.

— Ну? Что еще? — с нетерпением бросил Снейп. Мужчина из последних сил подавил раздражение и запоздало попытался снова затянуть галстук, узел которого небрежно ослабил, полагая, будто Поттер убрался насовсем.

— До свиданья, сэр.

— Да. Закройте дверь с той стороны.

На следующий день он просто подошел в конце урока к их столу. Кисти рук его почему-то были перебинтованы. Даже не взглянув в сторону котла, где булькало идеально сваренное зелье первой помощи после укуса оборотня, равно как и в сторону Поттера, Снейп ровным тоном сообщил, что группа получает оговоренные еще осенью факультетские баллы и оценки. Гермиона тихо-тихо запищала от счастья, дробно-дробно застучала каблуками туфелек, крепко-крепко сжала кулаки, не в силах сдержать восторг, а Драко взглянул на нее с королевским презрением, всем своим видом давая понять, какое эстетическое оскорбление она наносит ему своими плебейскими замашками. Рон только надул щеки и шумно выдохнул, еще не веря самому себе. Гарри сам удивился, что не испытывает ровным счетом ничего. Внутри был густой и неподвижный туман — ни горя, ни радости. Ну и где, спрашивается, такому, как он, научиться призывать Патронус? Его эмоций и на Пиковую Даму-то не хватит, как подзуживала эта мелкая рыжая заноза Джинни Уизли...

Этим все, если так можно выразиться, "поблажки" у Снейпа закончились. Отныне и впредь.

А на следующий день на Техномагии произошло самое невероятное событие за все три года обучения. Находясь сознанием в своем аватаре на полигоне, Гарри отправился выполнять задание в район вражеской дислокации и едва ли не нос к носу столкнулся с тем, кого в первый миг принял за дементора. Правда, вместо того чтобы напасть, "дементор" ушел за каменную насыпь, а потом мелькнул среди старых руин. Кажется, это была женщина в плаще-домино, только слишком уж высокая и угловатая. Кинувшись за нею с единственным намерением — проследить, в какую сторону она повернет, — мальчик сошел с проложенного на карте маршрута. Отманив его от основной группы, но ровно на том рубеже, где Гарри четко для себя решил, что дальше не сунется из соображений безопасности, незнакомка пропала, как будто ее здесь и не было. Там, где она только что прошла, в безглазом проеме полуразрушенного окна что-то блеснуло и погасло. Мальчик осторожно приблизился. Он помнил, что его настоящему телу не угрожает ничего, но проиграть тактический бой слизеринцам не хотелось. Вдруг это похожее на дементора и на злую колдунью существо — их военная хитрость?

На подоконнике, всунутый в щель каменной кладки, лежал мерцающий конверт. Гарри первым делом навел на него палочку и проверил на безопасность. Взять реальную вещь голограмма, которую представляли собой аватары техномагов, не могла, а вот развернуть упаковку и осмотреть содержимое прямо на месте — запросто. Что мальчик и сделал. Под ноги ему выпорхнул прямоугольник из плотной бумаги, и только теперь он вспомнил о подслушанном зимою разговоре тетки с загадочным гостем. Снимок упал на песок белой стороной вверх, и переворачивать его пришлось заклинанием. Гарри наклонился над цветным, но слишком расплывчатым изображением. У окна с пестренькими занавесками в незнакомой ему комнате стояли, глядя друг на друга и самозабвенно о чем-то болтая, худощавый парень в темной одежде и невысокая девушка в нарядном платье и с приколотым к пряди рыжих волос белым цветком невесты.

— Что?! — Поттер не поверил своим глазам и упал на колени, чтобы увидеть снимок ближе.

Рыжеволосой невестой была Лили, его мама.

Рядом с ней, держа ее за руку и не замечая фотографа, возвышался совсем молодой профессор Снейп.

Профессор Снейп, который еще умел улыбаться...

40. Но не целуй меня, мой Том, иль попадешь надолго в плен

"Северус, поднимись ко мне в лазарет", — коротко сообщалось в записке Поппи, доставленной совою в ту же секунду, как прозвучал гонг.

— Свободны, — бросил Снейп таким тоном, что ни у кого не возникло и мысли прибираться за собой у рабочего котла — всех первокурсников сдуло, точно ветром.

Опять какого-то дьявола кто-то нахимичил...

При входе в больничное крыло ему встретились два ассистента Помфри. Внутри помещения было как-то подозрительно безлюдно. Когда химичат, дело, как правило, принимает совсем другие масштабы, и сейчас здесь стонали и вопили бы даже портреты на стенах, не говоря уж о живых пострадавших. Или пока живых...

— Вот, — сказала Поппи, поджимая губы почти как Минерва и подводя его к кровати за ширмой, где, весь в испарине, лежал без сознания пуффендуец-третьекурсник... Хопкинс, кажется. — Да, Хопкинс, — как будто прочитав его мысли, подтвердила колдомедик.

— Ну и что с ним? — недовольно бросил Снейп: ему чертовски не хотелось сейчас до кого-нибудь дотрагиваться, да и сильно разболелась голова, как обычно в это время года. Закрыть бы глаза и никого из них не видеть...

— Приворотное зелье. И, похоже, Амортенция. Но решать тебе, она это или нет.

Алхимик подошел поближе и, оттянув поочередно одно и второе веко мальчишки, осмотрел склеры. Да, судя по этому характерному туману, без яда пеплозмея тут не обошлось...

— С однокурсницами его разговор был?

— Нет, мы забрали его с факультатива у МакГроула, остальные сейчас кто где.

— Всех ко мне.

— Пуффендуек?

— Нет, всех третьекурсниц. Пока только девочек.

— Пока?! — на сухом личике Помфри отобразился ужас.

Он повернулся и на всех парусах унесся из санчасти. Приступ мигрени, конечно, самый подходящий период, чтобы заниматься легилименцией. Ну ничего, виновница поплатится за этот "кастинг".

Наверное, никогда еще кабинет Снейпа в подземельях не подвергался столь массовому паломничеству юных мисс. Слухи разлетались быстро, и все девочки уже примерно знали, с какой целью их направили сюда деканы.

Слизеринки стояли отдельной компанией и презрительно кривили губы, возмущенные наглостью, которая позволила кому бы то ни было всего лишь заподозрить одну из них в слабости к жалкому полукровке, да еще и из дома Пуффендуй. Это же просто неслыханно! Впрочем, именно по этой причине алхимик и опрашивал каждую из них впроброс, почти не прикасаясь к мыслям, но на всякий случай брал на заметку тех, кто вел себя не слишком уверенно. В случае чего именно их и придется сканировать при возможном втором подходе. Всё-таки его самого без малого четверть века назад едва не отравила одна из таких роскошных кукол с хорошей родословной. Непонятно за что.

Гнев гриффиндорок вызывало другое: кто-то посмел заподозрить одну из них в такой подлости! Однако обмануть Снейпа праведная ярость красных львиц не могла, он слишком хорошо помнил, где учились Питер Петтигрю и Мундунгус Флетчер. Когда перед ним с независимым видом уселась Грейнджер, желая досадить противному профессору хотя бы манерой держаться, он едва подавил усмешку. До чего же она напоминала сейчас Макмиллана в его четырнадцать-пятнадцать лет! Бывает же такое внезапное сходство... Грейнджер, естественно, оказалась ни при чем и была отпущена через полторы минуты после начала разговора.

Самыми равнодушными казались когтевранки. С такими же постными гримасами они ходили на отработки, с такими, скучающе зевнув, отправились бы и мести пришкольную территорию, если бы тому же Филчу пришло в голову наказать проштрафившихся студенток унизительным трудом эльфов-домовиков. "Надо, так надо! — говорили поза и жесты девушек с галстуками в сине-бронзовую полоску. — Мерлин, как же вы нудны и неинтересны, смертные!" И — да, они понятия не имели, с кем водился этот... как его?.. а кто он, в самом деле?.. нет, даже никогда слишком близко не общались, сэр!

А вот пуффендуйки были откровенно напуганы, как будто что-то знали. Снейп умышленно чередовал факультеты, вызывая их представительниц сообразно собственной жеребьевке, принципа которой не знал никто, даже он сам. И всякая из девиц Помоны Стебль непременно елозила на стуле и шмыгала глазами по кабинету. К тому времени, как алхимик вычислил подлинную виновницу, голова его гудела, точно медный котел с готовым взорваться варевом Лонгботтома.

— Сэр, я клянусь вам... больше никогда! — хлюпая носом, блеяла Вивиан Сент-Джон, белобрысая овца с манией вечно что-то жевать. — Пожалуйста! Я отработаю!

Она отработает!

Ждать, когда гонимая весной идиотка подберет сопли и начнет говорить связными фразами, алхимик не собирался. Он взломал ее сознание с напором цунами и обнаружил там кое-что любопытное. Тамсин Эпплби, талантливейшая из всех студенток, которых ему довелось выучить в своей жизни, Эпплби, которую он пока еще гипотетически, но рассматривал как свою будущую ассистентку, не так давно тайком от него варила Амортенцию. Нет, похоже, совсем не ту, которую в рамках учебного процесса делают на шестом курсе — куда никогда не докладывались ингредиенты-катализаторы, из-за чего она и теряла до восьмидесяти процентов эффекта. Настоящую. Третьекурсница Сент-Джон узнала об этом от старшей сестры, которая узнала от подружки, которая... Дальше Снейп плюнул. Словом, эта овца с мозгами инфузории прознала о созданной Эпплби Амортенции, и этого уже достаточно. Безответно влюбленная в своего однокурсника Хопкинса, она проявила удивительную для своего уровня интеллекта изобретательность и с помощью приятельниц сумела отвлечь Тамсин, а сама в это время зачерпнула в бутылочку порцию не совсем еще готового зелья. Малолетка даже не поняла, что могла просто угробить парня: не постоявшая на огне столько времени, сколько требовалось по рецепту, смесь становилась токсичной, и яд действовал очень медленно — от нескольких часов до суток. Всё это время отравленный пребывал в состоянии глубокой подавленности, а потом терял сознание и, если ничего не предпринять, — впадал в кому и умирал.

Снейп покусал губы. Пожалуй, эту историю нужно расследовать. Только тихо, чтобы не вспугнуть основных участников. Он осторожно вытер из памяти Сент-Джон всю информацию, которая касалась Тамсин, и подменил ее внушенной — о том, что пузырек с Амортенцией она случайно нашла на прогулке. Пусть остальные звенья цепочки покуда чувствуют себя в безопасности, а девчонке ничего не останется, как стоять на своем во время любого дознания: вещество было ею найдено, и точка. Спровадив Вивиан к ее декану для дальнейших разбирательств, Снейп отпустил пятерку оставшихся студенток, сложил руки на солнечном сплетении и утомленно откинулся на спинку кресла. Какого черта, Эпплби? Зачем тебе, умной восемнадцати— или девятнадцатилетней девчонке, "спортсменке и красавице", понадобился этот недострелянный вервольф, да еще и такой ценой? Ну ладно — шальная во всю голову дочка Андромеды Тонкс: в ней течет кровь Блэков, и это объясняет в принципе всё. Но ты... Хотя сейчас, задним числом, он начал понимать, что все семь лет обучения Тамсин была довольно странной девочкой. Тем более странной, что в коллективе сплоченных, как муравьи, пуффендуйцев всегда держалась обособленно, будто какая-нибудь отличница-когтевранка.

Он не стал предпринимать никаких срочных мер. На обычном, по расписанию, уроке у семикурсников Снейп даже слегка улыбнулся Эпплби, чем заставил ее содрогнуться от ужаса и отодвинуться подальше. Впрочем, он и сам не знал, улыбка это была или судорога лицевых мышц вследствие жгучей боли в виске. Осторожно, чтобы она ничего не успела заподозрить, коснулся ее внешних мыслей, заполненных сиюминутными проблемами. Девушка чуть поморщилась от кольнувшей мозг боли, которая тут же отпустила. Снейп нашел мысль о Люпине, и Тамсин эта идея понравилась в ущерб работе, которую она попутно выполняла у своего котла. Тут же начались просчеты и огрехи, что гарантировало ей незачет на сегодняшнем занятии. Прикрываясь образом Римуса, как паролем, алхимик проник в более глубокие слои сознания и обнаружил, в каком тайнике она держала готовое зелье. Как говорится, "если хочешь что-то спрятать — положи на видном месте". Девица не удосужилась даже придумать серьезное запирающее заклинание. И всё-таки... что они в нем находят, в Люпине? Пресловутый животный магнетизм, что ли? Иррациональные вещи всегда находились вне зоны компетенции Северуса.

Отпустив всех после урока, Снейп отправился к хранилищу и нашел шкафчик Эпплби. Она часто ассистировала зельевару, и он позволил ей оставлять здесь какие-то свои заготовки. Но, надо сказать, это разрешение едва ли распространялось на приворотные зелья и прочую гадость.

Поверхность вещества из пробирки отливала розоватым перламутром. На вид оно не казалось жидкостью — скорее походило на взбитые сливки, принявшие форму внутренней части устрицы. Один его вид навевал весьма нескромные мысли, не говоря о...

Снейп вынул притертую крышку из горлышка флакона. О, да, сомнений теперь не осталось: это самая что ни на есть Амортенция, и обмануться тут невозможно. Тот самый запах, описание которого принято подменять эвфемическими аналогами, неизменно при этом краснея и смущаясь. Все эти универсальные ароматы "свежескошенной травы", "конфеток", "цветочков" или — у самых оригинальных врунов — "библиотечной пыли" были всего лишь неубедительной отговоркой. Они не имели ничего общего с ярким и всегда персональным запахом, который распознавался мозгом как интимный, органический, да еще и привязанный к определенному человеку — объекту страсти. Для того, кто никогда не испытывал эротических желаний, зелье не пахло бы ничем.

В попытках избавиться от нахлынувших затем ненужных воспоминаний Северус поднялся в архив при библиотеке и запросил личное дело студентки-выпускницы. Такая же серая и безымянная, как ее сова, архивариус принесла Снейпу небольшую папку с надписью: "Тамсин Эпплби, родилась 2 октября 1975 года, распределена в Пуффендуй Сортировочной Шляпой 1 сентября 1987 года". Эпплби, Эпплби... Проклятье, ведь знакомое что-то, и вертится на языке... Все его сомнения развеялись при знакомстве с историей семьи, из которой произошла девчонка. Снейп тихо застонал. Вот что за?.. Почему он узнает об этой кратенькой заметочке только теперь, когда по школе совершенно легально носится одно из самых опасных существ магического мира, прячась под обликом кроткого учителя Защиты? И почему Дед, задери его корнуэльские пикси, хотя бы тогда, когда надумал пригласить Люпина на должность, не соизволил посвятить в этот момент того, на кого повесил самую несуразную из всех несуразных обязанностей?

Снейп сдержал первый порыв добиться аудиенции у директора и высказать ему всё, что накипело. Только взглянул на бабку-архивариуса и по привычке, закрепившейся еще во времена учебы, мимоходом задал себе риторический вопрос: для чего вообще нужен архивариус в Хогвартсе? В своем вечном склерозе старуха уже забыла о присутствии профессора. Кажется, она клевала носом, и он, прихватив края мантии, удалился из ее кабинета во владения мадам Пинс.

Пожалуй, стоит придержать эмоции и забраться под камешек, чтобы понаблюдать из засады. Если они с Макмилланом сделали правильные выводы, нынешняя реальность основательно искажена относительно исходной, но вариантов исходной сейчас, в этой реальности, всплывает столько, что можно повредиться рассудком. Не исключено, что и нынешняя ситуация с Эпплби — отголосок тех событий. Или нет? Что ж, надо подождать. Теперь это должно стать девизом: затаиться, выждать, присмотреться. В конце концов, слизеринец он или кто?

Навеянные Амортенцией смутные и мучительные воспоминания не отпускали. Грегу это не нравилось, самому Снейпу, впрочем, тоже: от блоков, воздвигнутых неведомым заклятьем, раскалывалась голова, ныло сердце, подкашивались ноги. Нужно отвлечься. Чем-нибудь... чем-нибудь утилитарным... Проверкой домашних заданий... Да, конечно, спасет мертвого припарка! Ч-черт, этот запах...

— Тебе помочь?

— Что?! — вздрогнул он.

Она сидела рядом, через малахитовый столик от него, в кресле, и задумчиво поглаживала пальцами пушистую светящуюся ветку Макмиллановского сорняка. Северус смял пергамент, даже не помня имя ученика, работу которого проверял.

Она была серьезной и очень повзрослевшей. Наверное, такой, какой стала бы теперь, если бы не умерла в неполных двадцать два.

— Я могла бы тебе помочь, — она отпустила ветку радужника и указала глазами на свитки, — проверять. Помнишь, как на седьмом курсе нам поручили первокурсников?

— Нет. На седьмом курсе ты гуляла со своим лосем, а меня доставали Эйвери и его команда. И достали... Им позарез был нужен путевый зельевар...

Лили цокнула языком, выпрямилась и покачала указательным пальцем:

— Сев, прости, я не хочу тебя обидеть, ты был талантлив до гениальности и амбициозен, как Наполеон. Но Том Реддл даже в своем реальном статусе предпочел бы зельевара старше и опытнее какому-то желторотому мальчишке-выпускнику. Ты же понимаешь это сейчас?

— Темный Лорд тогда был...

— Не было никакого Волдеморта! Не бы-ло! На седьмом курсе, Сев, мы целовались с тобой под Желтым Плаксой, но тебя перемкнуло тогда на банальном чувстве вины передо мной — помнишь, по какому поводу?

— Я оскорбил тебя в тот раз, у озера...

— Да нет же! То давно уже было позабыто! Сев, пожалуйста, дай мне руки!

Как загипнотизированный отсветами лампад в ее удивительных глазах, Северус протянул руки через стол. Ее ладони были теплыми. Мягкие, короткие, но тонкие пальчики проворно сжали его кисти.

— Мне уже пора, Сев, — она высвободилась, оставляя ему взамен свиток, закрученный на двух медных роликах. — Прочти это.

Снейп не хотел читать. Он хотел ее. Сейчас же, прямо здесь. Но одного мгновения, когда он отвлекся, разрывая связь их с нею взглядов, оказалось достаточно, чтобы дух Лили истаял в сыром воздухе, и только заплясавшее от сквознячка пламя было свидетелем недавнего присутствия гостьи из прошлого.

— Лили!

"Прос-с-с-сто прочти это, Принц!"

Парселтанг?!

Северус знал, что это точка невозврата. Если он сейчас заглянет в рукопись, пути назад уже не будет. Как в ее любимой драме: "Afore my, it is so very late, that we may call it early by and by" [1]. Алхимик развернул шелестящий рулон, исписанный кроваво-алыми чернилами. Вязь неровного почерка, с неправильным наклоном и не к месту проставленными заглавными буквами, подхватила, опутала и, словно бьющуюся в неводе рыбу, уволокла его в омут минувших дней...

____________________________________

[1] англ. "Так поздно, что уж скоро будет рано" (Шекспир "Ромео и Джульетта", пер. Б.Пастернака).

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Они подходили к заброшенному корпусу фабрики. Откуда-то из парка холодный, пересыпанный снежной крупой ветер доносил запах болота — даже зимой так пахла их местная речка. Вдалеке, самозабвенно подвывая, перелаивались собаки.

Засунув руки глубоко в карманы куртки и запрокинув голову, Лили посмотрела на верхние этажи старинного здания, построенного еще в прошлом веке. Теперь оно таращилось слепыми окнами на ограду с потайным входом в парк, на клумбы и заросшие аллейки. В некоторых рамах еще торчали пыльные осколки давно вылетевших стекол. Взобраться бы сейчас, как в далеком детстве, на самый верх! На крышу с площадкой, похожей на их Астрономическую башню в Хогвартсе. Вскарабкаться по металлической лесенке и оттуда посмотреть на весь Коукворт, ведь это самая высокая постройка в городке, если не считать кирпичной заводской трубы и ветхой парашютной вышки в центре парка. Но лезть на последние две конструкции не стоит даже магам.

Лили покосилась на Сева. В прошлом году они помирились, да еще и в романтичной обстановке, на праздновании Хэллоуина. В тот вечер Снейп снизошел даже до того, чтобы "корчить из себя паяца": так он потом назвал свою идею с переодеванием и плясками, самой Лили казавшуюся изумительной, а ему — придурочной. Он вечно страдал какими-то надуманными комплексами.

Вроде бы всё теперь между ними неплохо, но... Да, Лили прекрасно знала, какими глазами он смотрит на нее, когда думает, будто она не замечает. И все же ей до сих пор казалось, что она совершила какую-то оплошность. Может, это не ее стезя? Надо сосредоточиться на учебе и на том, как жить и где работать после Хогвартса. Ни за кого не цепляясь и ни на кого не рассчитывая, даже если говорить о Снейпе.

И он, продрогший на морозце, клюв свой упрятал в намотанный как попало шарф, господи, растрепа растрепой, недотепа недотепой, стоит рядом и молчит, как истукан. Лили немедленно дала себе тычка: эй, ты же определилась! Да черта с два! Определилась! Ей хотелось феерии, иногда сногсшибательной. А чего ждать от предсказуемого Северуса? Пусть он будущее светило зельеварения, а блеснуть на другом поприще — нет, это не к нему! На любой вечеринке Снейп может только забиться в укрытие, чтобы — в лучшем случае — подавать оттуда едкие ремарки. Но, скорее всего, он будет молчать. Делать вид, будто ему на всё плевать и что он не умеет ничего чувствовать. Мертвый автомат с живыми глазами. Щелкунчик. Вот почему с ним мало считались. Если отказываешь кому-то в способности чувствовать, то перестаешь видеть в нем человека. А Снейп только провоцирует. Назло. Молча. Как будто бес в него вселяется. Она не знала других людей, способных одним своим безмолвием вызвать в толпе поистине библейскую ненависть к их персоне. И убеждать его быть проще и мягче бесполезно: всё равно всё сделает по-своему, хоть и знает, что пойди он на компромисс, пробиваться вперед было бы стократ дешевле. С ним будет тяжко любому. Даже ей.

Да, да, для нее он хороший, для нее он готов на всё. А еще он умный, как Сократ или вообще как дьявол во плоти. Знает столько всего, что можно не ходить в библиотеку, а наугад тыкать в любую тему — с нею, с Лили, Северус молчать не будет, как это делает с другими. С "чужими", по его шкале ценностей. С нею ему, наверное, интересно. Да и ей с ним, чего кривить душой. Он ответит на любой ее вопрос в любое время, даже отвлеки она его от крайне важного занятия. Поморщится, но тут же смягчится — и вот уже всё его внимание поглощено ее персоной.

Но такой он... невзрачный, неловкий, нервный. Три "Н", ни одно не плюс. Как друг, он потрясающий. Но как парень... О чем тут говорить, если он смущается, даже чмокая в щеку — просто, дежурным, ни к чему не обязывающим поздравительным-с-чем-нибудь поцелуем! Они и целовались "по-взрослому" всего раз в жизни, причем первой начала она. На той хэллоуинской вечеринке. Сев сначала даже вздрогнул, подобрался, как будто ждал подвоха, и только потом до него дошло, что происходит — еле заставил себя остановиться, и ей это безумно понравилось. Она всё надеялась, что он захочет повторить, но ничего подобного. Только смотрел на нее растерянно-обожающими глазами — и никаких вам больше нежностей. Странный, странный, странный. Другое слово ему не походит, это же Снейп! Его, кажется, не понимает даже родная мать. До недавнего времени Лили считала, что его не понимает вообще никто, пока сестра не преподнесла сюрприз и не заставила ее посмотреть на Сева другими глазами. Но это всё равно был взгляд Туни, а не ее собственный. Лили решила положиться на ее опыт и интуицию. По нумерологическим расчетам даты рождения сестры выходило, что она прирожденный психолог и видит людей насквозь, как бы ни скрывали они свою суть. И, кажется, Петунье он сильно нравился. Нет, не кажется. Нравился. Именно в том смысле. А самое обидное, что с Туни они смотрелись бы идеально — высокие, тонкие блондинка и брюнет безо всякого труда заставляли бы прохожих на улице оборачиваться и разглядывать их пару. Да, это правда обидно, когда ты не уродилась такой эффектной.

После той ссоры у озера Лили четко поняла, что потерять Северуса — это как без скальпеля, рукой, выковыривать из своего тела какой-то орган, даже если тот болит и доставляет неудобства. Ни с кем больше, кроме как со Снейпом, ей не будет так удобно и так легко быть собой. С другими всё время надо играть какую-то роль в страхе не оправдать их надежд. Сев скорее разочаруется в себе самом, чем в собственных идеалах, одним из которых было ее рыжее высочество. Ах да, вот еще тебе аргумент, Эванс: с ним спокойно. Кто бы поверил, глядя на этого дерганного заморыша, что кому-то с ним может быть спокойно, если ему самому неспокойно с самим собой! Но когда они вместе, у него меняется даже тон голоса. Речь его становится безупречной, струится, как змея по сухому песку в пустыне. Перед экзаменами она часто теряла сон, и тут Сев был незаменим: он начинал ей что-то растолковывать, и она засыпала над книгой под аккомпанемент его голоса, как под колыбельную. И мыслимо ли — в последнюю предэкзаменационную ночь все ударяются в жестокую зубрежку, а Лили Эванс спит пятнадцать часов кряду. На другой день она подскакивает, бежит и всё сдает на "Превосходно" или "Выше ожидаемого", невзирая на то, что накануне в голове еще царил такой же хаос, как в папином гараже.

Казалось бы, что такого — мало ли некрасивых парней в мире? Сколько страшноватых актеров, музыкантов — а ведь у них толпы поклонниц, и они мировые кумиры. В них есть то, что нынче в магловских журналах зовется харизмой. То, чего в Севе не сыщешь днем с огнем. Умел же привлечь к себе всеобщее обожание Горбатый Ричард, гриффиндорец, который окончил Хогвартс четыре года назад. За ним бегали девчонки всех возрастов, как будто он был Аполлоном, а не Квазимодо, против которого даже Снейп — писаный красавец. Не говоря уж про харизму настоящих красавцев — братьев Блэк. Спортсмен Поттер тоже ничего, беспардонный, правда, зато азартный и веселый. Но в Ричарде была особая, плещущая через край мужская притягательность на фоне физического уродства. А в Северусе, если разобраться, из действительно некрасивого только нос — и то еще с какой стороны взглянуть. Кислое выражение физиономии, пожалуй, тоже не украшает. Так оно никого не украшает, но кто видел, как он смеется, тому будет с чем сравнить. Лили вот видела. Смеющийся Сев как по мановению ока делался на загляденье славным парнишкой. Поэтому она досадовала, что он назло (причем назло по большей части себе самому) показывает всем одну из самых отталкивающих своих масок. И ноль "харизмы". Ни властной Ричардовой, ни сумасбродной Сириусовой, ни артистичной Джеймсовой. И сам Снейп понимает свою ущербность, потому и тушуется. Зажимается от ревности, от сравнения себя с более благополучными сверстниками, завидует им и, как пить дать, где-то в глубине души бесится со злости. Но меняться из упрямства не желает, хотя смог бы. С его-то силой воли!

— Помнишь, как мы раньше?.. — Лили мотнула головой на окна второго этажа здания. В первом они были заложены кирпичами, чтобы на территорию фабрики через "башню" не проникали всякие бродяги.

Сев понял ее с полуслова, и в темных глазах заиграл задор. Она недоверчиво улыбнулась: сейчас? зимой? да ведь руки закоченеют, пока будешь карабкаться к верхним окнам, как они это делали в детстве! Но кого и когда это останавливало? Снейп подмигнул, поддразнивая, и первым вспрыгнул на выступающие из общей кладки кирпичи отделки.

— Ах так?! Да я всё равно быстрее! — и она поспешила на крепидулу соседнего ряда. В отличие от сестры, высоты Лили не боялась никогда.

Так, по выступам, они добрались до окон второго этажа, и она в самом деле слегка его обогнала — а может, он, как обычно, поддался (и это, кстати, ее тоже всегда бесило!).

— Давай, — он отодрал заклинившую от сырости створку рамы, пропуская Лили вперед, чтобы подстраховать снаружи.

Она оперлась коленом о наличник, переместила вес на центр окна и затем скользнула в проем. За нею последовал Сев, спрыгивая с подоконника на усыпанный штукатуркой пол помещения и отряхивая от извести и цемента жалкое, ужасно не подходящее для зимы пальто. Все эти кульбиты они — волшебники, черт возьми! — могли бы проделать в одно мановение палочки и ни капли не напрягаясь. Но это было бы неспортивно. В те времена, когда колдовать вне Хогвартса им еще было нельзя, они делали всё это без магии.

Здесь всё оставалось таким же, как несколько лет назад — это Северус привел ее тогда в свое секретное убежище, и больше сюда не совался никто, кроме них. Он показал ей город с высоты и сказал, что когда они пойдут в настоящую школу, предназначенную именно для них, то там их научат летать по-настоящему, как летают птицы. И ей хотелось научиться, а потом улететь прямо с "его" башни в бесконечные дали, за горизонт, перекрытый пеной кучевых облаков.

Размечтавшись, Лили снова забыла об окантовке одной из ступенек пролета между четвертым и пятым ярусами, наступила на выпирающий с краю металлический уголок, и пронзительный "крак" пронзил здание от фундамента до застекленной веранды на крыше. Оба они слегка присели от неожиданности. Ничего не произошло. Когда все обитающие в "башне" вороны и голуби, которые хотели выразить свое негодование по этому поводу, выразили его и разлетелись в разные стороны, Лили вытаращилась на Сева, а он на нее. И им стало до слез смешно. Лили вспомнила, как все годы они боялись, что сюда нагрянет сторож, а заколдовать его они в то время не имели права. Сейчас это будоражащее чувство опасности ее развлекло.

Потом они сидели на тумбе ограждения крыши, свесив ноги в бездну и вдыхая аромат подтаявшего снега — его можно было почуять только на такой высоте, куда не долетали болотные запахи от реки. И снова ей хотелось улететь в манящее небесное королевство Фата-Морганы. Если бы они сели с другой стороны башни, оттуда за фабричными строениями и деревьями можно было бы увидеть окна его дома, но Северусу никогда не нравилось смотреть на Паучий тупик. Меж тем сгущались сумерки, вдалеке зажигались первые огни, и весь Коукворт погрузился в удивительную посленовогоднюю атмосферу сказки. Все ухищрения волшебного Хогвартса Лили уже не трогали так, как это было поначалу, а вот непритязательная, затаенная прелесть и случайность магловских чудес будила воображение по сей день. Никто из магов не понял бы ее, даже Сев раньше фыркал, когда она об этом говорила. А сейчас вот сидит, завороженный, зябко ссутулился, но во все глаза смотрит на метаморфозы родного городка. И тоже удивляется.

— Обещаешь не злиться? — спросила она, кладя руку ему на плечо.

В ответ — вопросительно-настороженный взгляд. Потом нерешительный кивок. Понял, о чем будет вопрос, не любил он такие разговоры, но уже разрешил, и отступать ему теперь некуда.

— Что в конце концов на тебя повлияло? Почему ты бросил эти свои... занятия?

Это и правда было непонятно. Говоря о возможностях темных, древних, как Миг Творения, заклинаний, Сев обретал вдруг ту убедительность, которой ему так не хватало в повседневной жизни. Если бы девушку хоть немного притягивала в людях дьявольщинка, вот тогда бы она в него и влюбилась без памяти. Он не становился другим — он становился собой. Но с ее характером, с воспитанием, полученным в семье, а также на факультете, такое скорее отпугивало. Словно Адам и Ева поменялись ролями, и яблоко с Древа Познания протягивает не она ему, а наоборот. Лили ничего не хотела знать об этих Темных. Сказали умные люди: нельзя. Значит, нельзя. Спички детям не игрушка. Одно дело — мрачные чары целителей, совсем другое — скверна этих одержимых.

Его впалые бледные щеки заметно вспыхнули непривычным стыдливым румянцем. Северус что-то скрывал. Он на чем-то обжегся, отступил и теперь не хотел выдавать свой секрет даже ей! Неслыханно! Даже ей!

— Я... сделал свой выбор, — тщательно подбирая слова, отрезал он. — Это слишком сложно.

— Ты умеешь просто объяснить сложное. Так объясни!

Подлизываясь, Лили поднырнула ему под руку и прижалась сбоку, преданно заглядывая в лицо. "Состроила Бобика". Обычно Снейп в таких случаях пасовал и выполнял любую ее прихоть. Но теперь он покраснел еще больше, смутился и покачал головой:

— Нет, нет, тут надо будет лезть в подробности, иначе ты не поймешь. А если я полезу, ты не поймешь тем более. И мы снова поругаемся. С меня довольно того, что уже было.

— Хочешь, я тебе чем-нибудь поклянусь, что не поругаемся?

А может, ей всё же немного не хватало того вдохновленного Северуса, которого тогда она отчаянно не желала слушать, но которым, кажется, исподтишка немножечко любовалась? Ну, пусть бы он сейчас вернулся... на минуточку всего... Жалко ему, что ли?..

— Не надо мне клясться, — буркнул Сев. — Зачем это ковырять? Что было, то прошло, оставь былое былому.

— Хочу разобраться. Ты что, сделал что-то постыдное, поэтому не хочешь рассказывать?

— Скажем так: я устранил твою соперницу. Насовсем.

— Что?

— Я же сказал, что ты не поймешь.

— Ничего себе! Какая еще соперница? Как ее зовут?

— Ее зовут Dark Magic. Давай на этом замнем? Честно — не надо.

— Ну... ладно, — отступила Лили и вдруг почему-то захотела, чтобы он немедленно ее поцеловал. Вот тут, прямо на высоте девятого этажа.

Однако вопрос вывел его из равновесия. Созерцательное настроение было безнадежно испорчено, а Снейп не в настроении — это открытый ларец Пандоры, и лучше его какое-то время не теребить. Не говоря уж про всякую романтику, на которую он, похоже, вообще не способен.

Они спустились — на этот раз коротким аппарационным перемещением — но провожать ее домой он пошел пешком. И когда они уже почти подошли к коттеджу Эвансов, в одном из соседских палисадников кто-то надумал пострелять хлопушками, которые так ненавидел их пес Нуби.

Задумавшийся и бредущий рядом, Сев мигом подобрался, сгреб Лили в охапку и, повалив в сугроб на обочине, прижал сверху своим телом, а в руке его сама собой, из ниоткуда, возникла палочка. На пару секунд девушка растерялась, но когда до нее дошло, она начала смеяться:

— Сев, ты псих! Слезь с меня! Это же только хлопушки!

Сообразив, чего творит, Снейп мигом откатился в сторону и вскочил. Пройдет не так много времени, когда и она будет вздрагивать, заслышав эти звуки, и с тревогой выглядывать в окно, и с облегчением бежать навстречу его шагам в прихожей... И со слезами вспоминать затравленный взгляд, которым он посмотрел в тот день на вечереющее небо, уже осознав, что ошибся.

— Ну ты что? Вот же ты... слизеринский маньяк! Идем!

Его трясло. Лили притащила его к себе домой, хотя он упирался даже после того, как она объяснила, что родители и Петунья уехали знакомиться с родней Вернона Дурсля и не вернутся до завтра. Снейп уже год как старался не заходить к Эвансам. Возможно, это было из-за Туни, но Лили не была в этом уверена. Кажется, он и сестра начали избегать друг друга. Но Нуби так обрадовался, что Сев поддался на уговоры, а через пару часов полностью пришел в себя, поиграл с псом и уткнулся в книгу, развалившись на диванчике в гостиной. Лили полулежала рядом и смотрела по телевизору футбольный матч.

В какой-то миг периферическим зрением она уловила взгляд. Посмотрела на Сева — он как ни в чем не бывало читал. Отвернулась. Снова взгляд. И лишь на третьей попытке, незаметно скосив глаза, она его поймала. Спустить такое было нельзя, и кончилась эта возня тем, что он опрокинул ее навзничь, придавил руки к дивану, чтобы не щекоталась, и в упор уставился ей в лицо.

— Щекотки боишься, как девчонка! — хихикнула Лили, все еще пытаясь елозить под ним и наивно полагая, что сумеет вывернуться. Еще бы не бояться щекотки, когда у тебя одни ребра под тонкой кожей!

Было что-то такое в его зрачках, как тогда, после ее поцелуя на маскараде. Бешеный огонь вспыхнувшей сверхновой, едва прикрытый темной поволокой. Импульс той вспышки юркой змеей скользнул в глаза девушки, стремительно ужалил грудь, окунувшись в сердце, ртутной каплей упал куда-то в подвздошье, прокатился в живот и свернулся в тяжелый беспокойный клубок где-то там, в самом-самом низу его, выжидая и нетерпеливо-сладко потягиваясь коротенькими призывными спазмами.

Лили дала понять, что брыкаться больше не собирается, и Сев отпустил ее запястья, но покидать свой пост не спешил. Он прижимался так тесно, что даже через замок на ширинке его джинсов она ощутила нечто плотное и упругое, всё заметнее давившее ей на лобок. А ведь они сейчас одни, и весь дом в их распоряжении на всю ночь. Когда она подумала об этом и представила, что может случиться между ними дальше, то едва сдержала стон нетерпения. А Сев жадно заглядывал сверху ей в глаза, и длинные черные волосы его рваным занавесом отделяли их мирок от всего остального. Он был такой... такой... И Лили притянула парня к себе, охватила ладонями его скулы и поцеловала. Снова первая, ну и что. Северус нерешительно поднял ее под лопатки, прижал к себе, и, не прерывая поцелуя, закрыл глаза. Другая его рука инстинктивным движением скользнула ей под ягодицу и стиснула ляжку. Целовался он так себе, откровенно неумело, но, поддаваясь чутью, делал это так, как нравилось ей. И Лили, уступая нежному, но пылкому натиску, растворила губы и слегка коснулась его языка своим. Он даже всхлипнул — не то от удивления, не то от наслаждения — однако торопить события не стал. Только еще больше увлекся происходящим, как будто хотел упиться каждым мигом во всей полноте. И она тоже уплыла, а потом почувствовала приток необычайных ощущений, на которые лишь отдаленно походило то, что она испытывала раньше сама с собой. Наводя над своей школьной кроватью заглушающие чары, она запускала руку под пижамные штанишки, кусала подушку и в томлении извивалась под одеялом. Но сейчас было круче и ярче. Сопротивляться этому было невозможно, тело само выгибалось и ерзало так, чтобы усилить нарастающее удовольствие. Когда стало совсем нестерпимо, Лили ткнулась лицом в грудь Севу, глухо застонала и, дернувшись, бессильно расслабилась со вздохом облегчения.

По телевизору тем временем начался какой-то концерт.

Его руки изучали ее, скользя по телу, как по мрамору статуи — и плавно, и нежно, и внимательно, и вдумчиво. "Да он даже это проделывает так, словно постигает теорему или выводит формулу биохимической реакции при повышении уровня окситоцина в организме!" — безучастно хихикнула про себя Лили. Наверное, в голове у него формировались сейчас цепочки доказательств, всякие иксы, игреки, квадратные корни, валентности и прочая чепуха, когда он целовал и легко покусывал ее вздыбившуюся грудь через тонкую ткань футболки. Вот же растяпа, нет чтобы снять или хотя бы задрать майку — ведь и самому было бы приятнее! Всё-таки теперь ей будет труднее вернуться в то же состояние, в каком он сейчас: она свое получила. А зачем было забираться ей в трусики раньше времени?

Теперь Лили смотрела на них обоих как будто со стороны. Какой-то Сев неумелый, ничуть не опытнее нее, и это точно не добавляет шарма его и без того не выигрышной кандидатуре. Не доходит до него, что надо в порыве страсти, когда аж зубы сводит. Она, правда, не знала ничего о необходимой степени порыва страсти, но ведь так это описывают в дамском чтиве — чтобы красиво, повелительно, обворожительно!.. И девчонки шепчутся о том же и хвалятся своими бойфрендами. Только куда уж Сев без своих формул с вычислениями, подумала девушка.

Однако от его поцелуев, прикосновений, неразборчивого, горячечного шепота она постепенно завелась опять. Не так чтобы очень сильно, но... ей хотелось теперь сделать это и по-взрослому. В конце концов, сколько можно динамить парня? Пусть ему тоже будет хорошо, он ведь постарался ради нее. Когда он стаскивал с нее домашние шорты, девушка сама стянула осточертевшую футболку, а потом расстегнула рубашку уже на нем. Но лучше бы она этого не делала: вид некоторых шрамов на болезненно-бледной коже его торса отвлекал, но не привлекал. И, прочтя эти мысли в ее глазах, Сев смутился. Лили, конечно, сумела исправить оплошность поцелуями, но... было уже не то. Слишком уж по-уродски смотрелись рубцы от рассаженностей, порезов и даже ожогов, а ребра напоминали стиральную доску прабабушки. Жилы да кости, углы да ухабы — на что тут смотреть? Разве тело мужчины не должно возбуждать загаром и игрой крепких мускулов, как у главных героев на обложках любовных романов?! А Снейп мало того, что тощий, как мальчишка-подросток, так еще и будто бы побывал под винтом катера. Тогда девушка, зажмурившись, просто решила — пусть это уже скорее произойдет. И в ответ на нелепое и нерешительное Северусово "Можно?" молча развела коленки, принимая его в себя. А потом на нее обрушилась дикая боль, как будто в промежность всадили гигантский раскаленный кол. Она-то думала, это будет так же приятно, как тонким пальцем, а он огромный и сейчас просто разорвет ей всё внутри! Лили вытаращила глаза и заорала что есть мочи. Не успев толком двинуться в ней еще раз, Сев в ужасе отпрянул. Девушка подскочила и непроизвольно отползла от него, отпихиваясь пятками от обивки дивана. Никаких следов крови на светлом ворсе не осталось, но она, как будущий колдомедик, знала, что при потере невинности подобное иногда случается, и это нормально.

— О, боже! Сев, ох, я не хотела так вопить!

Очумевший от испуга, с бледными губами, юноша закрылся рубашкой и забился в противоположный угол дивана. Лили образумилась раньше, кинулась к нему, уговаривая и внушая, что всё в порядке. Боль почти прошла, и теперь ее больше пугало состояние Сева. Она схватила его ледяные — когда только успел замерзнуть? — руки, она мяла его негнущиеся пальцы в своих ладонях, она что-то бормотала, но всё напрасно. Совершенно больной и убитый, Снейп смог только прижаться носом к ее шее, сумбурно прося прощения, и, едва обрел способность шевелиться, оделся и ушел. Даже ей он не хотел показывать некоторые свои слабости.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

С тех пор всё изменилось. Лили давно забыла и боль, и свой крик — ну не так уж громко она и орала, чтобы драматизировать это всю оставшуюся жизнь! Теперь-то все проблемы миновали. Наконец-то она может, не краснея, слушать откровения ровесниц в школьной спальне, у нее ведь тоже уже было "кое-что" с парнем (главное — не вдаваться в подробности). Но основная проблема ждала как раз впереди, и эта проблема называлась Снейпом. Он вколотил в свою дурную голову чувство вины за причиненную ей боль и стал еще более зажатым. Общались они по-прежнему — и на учебе, и вне ее. Иногда, оставаясь где-нибудь наедине, легко и почти невинно целовались. Но на любые намеки о близости, забывшись, прикоснувшись к ней чуть смелее и получив в ответ ее томный вздох, Северус реагировал если не бегством, то болезненным уходом в себя. Или огрызался. Сначала Лили даже предположила, что это было вызвано отсутствием крови после дефлорации — вдруг он подумал, что она уже с кем-то встречалась до него? Сев тяжко вздохнул и ответил, чтобы она не говорила ерунды. Мол, будь оно и в самом деле так, для него это ничего плохого не означало бы: сейчас ведь не Средневековье, а они взрослые люди.

— Не Средневековье?! Да ты мне сам рассказывал, что твоему этому... как его... Люциусу? Ну да, Люциусу... Что ему пришлось драться на дуэли с другим поклонником его теперешней жены! И что это у них в порядке вещей...

— Мне нет дела до традиций чистокровных. Сейчас двадцатый век...

— Как бы не так! В Хогвартсе я всегда чувствовала себя, как в раннем Средневековье. Ну ладно, не в раннем. В позднем. Когда, знаешь, в крестовые походы уже не ходили, но на кострах еще жгли. И весь этот ваш слизеринский дурдом на тему родовитости и полезных связей. Это так... готично! Если бы не закон, они бы, как заповедовал их любимый папочка Салазар...

Он резко отвернулся и с утомленным видом проговорил куда-то в сторону:

— Тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, что здесь мне "похвастать" нечем... Оставь в покое Салазара, его имя и так полощут к месту и не к месту. В конце концов, мы же оба знаем, что ни с кем ты не встречалась, иначе разве было бы тебе тогда больно? Так зачем говорить об очевидном?

— В таком случае у тебя синдром начинающего целителя, — авторитетно объяснила Лили. Странно, но она без всякого смущения могла обсуждать с ним даже эту щекотливую тему, а ведь постеснялась бы даже перед подружкой или сестрой. — Это как навязчивая идея. Ты знаешь, что должен причинить боль, чтобы потом принести пользу — уколоть или разрезать тело больного. Но не можешь этого сделать. Прозерпина рассказывала, что это бывает очень часто...

— Вероятно, — согласился он, и на том дело стало.

В этом весь Снейп. Даже после смены фамилии он остался упертым Северусом Снейпом.

Покончив с экзаменами, он подолгу куда-то отлучался, а потом вдруг объявился и предложил Лили руку и сердце. Только тогда она узнала, что пропадал он, чтобы вернуть себе фамилию предков его матери: он просто до смерти не хотел носить ненавистную отцовскую и уж тем более не хотел, чтобы ее носила его жена — хотя в то время совсем еще не был уверен, что подруга согласится таковой стать. Поэтому, отметив совершеннолетие и по магическим, и по магловским меркам и окончив Хогвартс, он первым делом занялся решением давно, еще в подростковом возрасте, поставленной задачи. И в конце концов это ему удалось. Он с лисьей тщательностью искал место, куда они смогут уехать, чтобы не зависеть от прошлой жизни и начать всё с нуля. В идеале, конечно, убраться бы подальше из Соединенного Королевства, но сделать это прежде, чем они получат полное образование и достойное место работы за границей, — слишком опрометчивый ход.

Впечатленная грандиозностью планов, а самое главное — продуманностью, которая ощущалась, когда они их обсуждали, девушка приняла предложение. Родители не возражали. Они всегда считали Северуса серьезным юношей, даром что из неблагополучной семьи, и давно знали причину его пылких взглядов в сторону младшей дочери. Только миссис Эванс тактично выказала Лили надежду-пожелание, что в известном смысле он так и останется противоположностью своего папаши. "Мам, да что ты, у Сева чуть ли не аллергия на спиртное, а о мистере Снейпе он и говорить иной раз не хочет! Именно по этой причине!" Почти никто из их семьи не удивился, когда эта странная парочка не стала озадачиваться вопросами свадьбы и гостей. Лили всем наврала, будто у волшебников это не принято. Но на самом деле она была не против веселых посиделок. И даже не против веселых потанцулек. Просто ей не хотелось мучить замкнутого Сева. Она примерно представляла, чего ему будет стоить многочасовое назойливое внимание множества посторонних людей, и позаботилась о том, чтобы он не вспоминал их главный день как адское испытание на прочность. Надо заметить, предугадывая его реакцию, она очень перестаралась: много времени спустя, узнав об этом, Северус смеялся и говорил, что это как раз ему было бы всё равно, и он считал, что общительная Лили почему-то изменила своим привычкам, раз ей самой захотелось сделать так, как сделала она. Уж кто-кто, а он ко вниманию посторонних выработал иммунитет, сравнимый с магловской противотанковой броней. И ей пришлось вычеркнуть из своего списка мужниных достоинств пунктик "сахарная барышня".

Как бы там ни было, переждав коротенькую церемонию, они просто посидели с родителями и Туни у них в гостиной. Причем Петунья вскоре забрала Нуби и уехала на свидание к своему Дурслю, а миссис Снейп так и не изволила появиться на пороге их дома — видимо, чтобы потом ей не прилетело от мистера Снейпа, который задал бы ей трепку, прознай он, куда его не пригласили. Уж такие высокие отношения были у обитателей Паучьего тупика.

Лили заметила попытки отца запечатлеть их с Северусом на фото и отвлекала своего новоиспеченного муженька как могла: с того сталось бы одним взмахом палочки запороть все кадры на пленке, что бывало раньше уже не раз. Если Сев о чем-то и догадался, то не подал вида. Он не хуже них знал, что без вспышки снимки и так выйдут никуда не годными.

Потом в гости заглянул Сириус, он же помог им перебраться на новое место. А Джоффри, Римус Люпин, Пандора и ее будущий муж-журналист Ксено Лавгуд наведались уже в ансеттлдширскую квартиру. Это совсем не королевское жилище чета Принц сняла в небольшом заштатном городке возле магазинчика самозатачивающихся (но, как показал следующий год — скорее самозатупляющихся) ножей. Сюда не долетало даже эхо назревающих конфликтов волшебного мира. Тут жили одни маглы. А самое главное, что отсюда благодаря удобной транспортной развязке можно было запросто, не прибегая лишний раз к аппарациям, уехать транспортом в любой конец страны. Это был своего рода островок безопасности в половодье страстей, которые бурлили вокруг. Как будто ни о каких стычках, нападениях и перестрелках, что творились в обоих сосуществующих мирах, в Ансеттлдшире не слышали и не знали.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Даже после того, как Лили стала его женой, Сев ни разу не сунулся к ней ни с какими сантиментами. Ко всему прочему, он так и не смог преодолеть тот барьер, который воздвиг после их незадавшегося "первого раза". В остальном всё, за что брался С.Т. Принц, он делал четко и прагматично. Перестав быть студентом, он вдруг оказался каким-то неожиданно самостоятельным и взрослым, чего Лили вообще не ожидала от того "неудачника", которого относительно недавно в школе обзывали Нюнчиком и уродцем. Она-то знала о его способностях, но даже ей было невдомек, насколько он, реальный, отличался от ее представлений.

Если официальный статус и фамилия у них сменились, то отношения остались прежними. Лили это злило: она дала согласие на брак, надеясь, что это изменит положение вещей, да и Северус, по его собственным словам, произнесенным много позже, тоже рассчитывал, что после такого стимула у него в голове что-то перещелкнет и всё наладится. Но нет — теперь чего-то не хватало ему. Позднее Сев даже не раз предлагал ей свободу, чтобы не тратила юность с таким ненормальным сухарем, как он. Но тут уже в самой Лили взыграл гриффиндорский кураж. Сдаться? Вот просто так, не разобравшись, взять и сдаться? Не на ту напали!

Когда-то в детстве, читая о войнах в исторических книжках — сначала о войнах магловских, потом, с поступлением в Хогвартс, о магических — Лили представляла себе такой мир обязательно в черно-белой стилистике. Там, в ее воображении, все люди были мрачными, всё время говорили и думали только о боях, а по улицам передвигались исключительно в военной форме или каких-то ужасных грязных одеждах. Иногда по-пластунски или по баррикадам. Если на улицах возникали дети, они никогда не играли и появлялись только для того, чтобы какой-нибудь бравый солдат мог выскочить из проезжающего мимо танка и спасти их от выскочивших перед этим из подворотни бандитов. Чумазые дети вручались перепуганной и до смерти благодарной чумазой мамаше с назидательным похлопыванием по плечу, а солдат под звуки фанфар возвращался в свой танк и уезжал.

Она еще не знала, как незаметно подступают войны к городам. Как стекают краски с полотна бытия, но остаются чувства, остаются играющие в грязных лужах сорванцы, остается бегающая на свидания молодежь и, встречаясь, редко обсуждает она политику — скорее, какие-то свои, заурядные и глупые, чаяния. Даже если горожанам приходится перемещаться по улицам короткими опасливыми перебежками, жизнь не уходит никуда. Она просто сжимает лепестки в бутон, чтобы переждать мрак ночи.

Так же было и в новой семье Лили: не столь часто ей доводилось думать об антимагловских терактах, если сравнивать эти ее мысли с размышлениями о личных отношениях. Второй год совместной жизни четы Принц мало чем отличался от первого: кажется, Сев привык воспринимать Лили скорее в качестве своей сестры, а не жены. Если не считать редких и ни к чему не обязывающих нежностей — объятий с поцелуями, как бывало в школе, — они оставались просто добрыми друзьями, знающими друг друга с детства. А вот она начала кое-что понимать... Может быть, потому, что до нее дошел тот подтекст, который вложила в свои слова Петунья, узнав о дурацком и теперь уже таком ничтожном по своей сути конфликте у Черного озера между сестрой, Северусом и Мародерами.

Да, только теперь, задним числом, Лили нашла объяснение и странному поведению Туни, и ее тоскливым взглядам им вслед, когда они с Севом, увлеченные друг другом, хватались за руки и куда-нибудь убегали из дома. У девчонки-Лили это не вызывало никаких подозрений — мало ли о чем там печется взрослая и нудноватая сестрица? В подростке-Лили эти воспоминания пробудили еще не сердце, но смутную ревность и недоуменный вопрос: "За какие заслуги кто-то смотрит на моего Снейпа такими глазами? Это ведь просто Сев, эй! Это мой ручной Сев!" Пресловутая собака на сене приоткрыла глаз, чихнула и решила всё-таки пожевать сено, на котором валялась. Чисто из любопытства — чтобы разгадать, какой искус в нем для кобылки из соседнего стойла. И вот девушка-Лили наконец осознала, за что Петунья смотрела на него такими же диковинно сияющими глазами, какими он сам смотрит на нее, на Лили.

Быт разъединяет и ссорит многих. В их случае получилось наоборот. А потом — вот чего уж юная миссис Принц совсем не ожидала — она заметила, что всё больше очаровывается не только характером Северуса, но и внешностью, и повадками. Особенно на фоне шебутного красавчика-Блэка и других друзей мужского пола, время от времени появлявшихся у них в гостях. Поступками Сев казался взрослее них всех и надежнее любого знакомого ей парня. Да, иногда Лили дивилась самой себе. Только теперь она поняла Пандору Уолсингем и Нарциссу Малфой. А самое главное — она поняла Петунью. И, черт возьми, именно это понимание спустя еще два года привело к тому брошенному в момент пароксизма гнева и отчаяния обвинению. Она поверила магическому мороку и достроила общую картину на основе нелепых подозрений. Смертельно оскорбив ими родную сестру и потеряв ее навсегда... на отпущенный ей, Лили, последний час земной жизни...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Словно заново раскрыв глаза, девушка стала засматриваться на действия Северуса. На то, как движутся его худые, но сильные руки с нервными пальцами пианиста, продолговатыми ногтями и выступающими косточками запястий, когда он крошит ингредиенты для работы с зельями; или когда что-то пишет, рисует, чертит ручкой, карандашом или пером; когда, колдуя, держит волшебную палочку; в конце концов — когда просто перелистывает страницы книг. Фантастическим, потусторонним всполохом нет-нет да мигнет на безымянном пальце левой руки крупный камень старинного перстня, надетого поверх обручального кольца — переливами из кроваво-красного в изумрудный. Перстня его матери, переданного Северусу перед их с Лили отъездом из Коукворта — в тот день он, прощаясь, пытался уговорить Эйлин бросить алкоголика-мужа и поехать с ними.

Или на то, как по утрам, обнаженный по пояс, он на ходу подпрыгивает до притолоки, уцепившись за наличник двери, без труда подтягивается несколько раз, чтобы окончательно проснуться, а потом стремительно идет дальше, не меняя ритма шагов. Телесная хрупкость Сева всегда была мнимой. Как трудно представить себе изящную ивовую ветвь в роли опорного бруса, призванного десятки лет поддерживать тяжелую конструкцию, так же нельзя было вообразить себе эту ветвь отломленной от ствола единым рывком. А иногда он был не просто ивой, а типичным Гремучником, и в него словно вселялся бес. Как в ту прогулку, еще в детстве, когда они с друзьями зазевались и забрели на "чужую" территорию Коукворта, где на их небольшую компанию накинулась толпа с мальчишками покрепче... Но это было так давно!

С возрастом "новое" тело его обрело завершенную форму. Жуткие шрамы и рубцы никуда не исчезли, однако Лили перестала их замечать. Пропала подростковая неуверенность и угловатость. Плечи развернулись, грудь стала гораздо шире, "стиральная доска" немного утопла под связкой жил, которые у него заменяли жировую и мускульную прослойку, свойственную фигурам нормально сложенных мужчин. Просто взрослел он телесно гораздо медленнее сверстников — в силу обстоятельств и заложенного природой. Его длинная гибкая шея с четко очерченным бугорком адамова яблока, глубокой яремной впадиной и заметной асимметрией сухожилий не казалась теперь тощей и иссиня-бледной, как у дохлого цыпленка. Лили любила целовать ее и даже слегка прикусывать кожу повыше ключиц, когда ради баловства изображала из себя вампирессу. Ей нравилось наблюдать, как он при этом щурится, словно кот в руках любимой хозяйки, запрокидывая голову и с полным доверием подставляя горло.

А уж если Сев облачался в полюбившиеся ему с первых дней в школе средневековые платья, то выглядел так, будто рожден был носить именно их. Лили не знала ни одного парня, на ком такое одеяние смотрелось бы уместнее. Современное магловское, подогнанное по размеру и фасону, тоже шло ему. Но все же ничего из одежды по моде семидесятых не могло соперничать с костюмами, в которых художники изображали далеких пра-пра из древних магических родов. Да, нельзя было не согласиться с его словами: родись он веков на пять-семь раньше, то и чувствовал бы себя там как рыба в воде. Будь Лили художником, она писала бы с него картины.

О, да, она хорошо помнила, как поразилась его преображению во время первой поездки на "Хогвартс-экспресс", когда оборвыш надел школьную мантию взамен своим бесформенным магловским шмоткам и превратился в ладного студента-неофита. "Вау! Как тебе идет! — честно призналась тогда девочка и, чтобы не смущать его, придралась к неповязанному галстуку, еще просто черному, без факультетских отличий, переброшенному через шею на манер шарфа: — Ты что, не умеешь завязывать?" — "Негде было учиться", — "Показываю один раз! Учись, пока я жива!" Какими смешными были они в те времена, и сколько всего случилось потом...

Неожиданно ей начала нравиться даже безумная татуировка у него на предплечье — подобие знака розенкрейцеров. Всё-таки это тату действительно подходило к характеру Северуса. А ведь раньше наколотый магическими черными чернилами череп, крест и плеть розы раздражали девушку своей грубой агрессией. А еще этот рисунок двигался, вот ужас! "Это ты Стивенсона в детстве перечитал, что ли?" — морща нос, отворачивалась юная Эванс, и белокурая красавица Пандора спешила ее в том поддержать.

Лили всё вглядывалась и вглядывалась, стягивая с него маску за маской, словно лепестки магического иссопа, чей запах горше полыни, а добираться к сердцевине нужно многие часы, и стоит лишь хотя бы на миг ослабить внимание, как средоточие бутона вновь покроется броней тончайших, но непроницаемых покровов.

К другим его, уже сомнительным, достоинствам, с которыми нехотя смирилась Лили, относилось то, что Сев вообще терпеть не мог позировать для снимков — поскольку тогда, видите ли, приходилось быть ненатуральным и чувствовать себя придурком. Как бы она ни упрашивала его сделать ей на память фотографию или колдографию, где можно было бы разглядеть его лицо и где они были бы вместе, Северус категорически отказывался.

— Зачем тебе еще и на память, когда я вот он, каждый день мозолю тебе глаза? Ты так на мою рожу до сих пор не насмотрелась, что ли? — скептически фыркал он. При этом сам ее, Лили, школьные и новые колдографии хранил в своих блокнотах за милую душу, а одну, на фоне Хогвартса, и подавно всюду таскал с собой в кармане, как ладанку.

— Боишься, что порчу наведу? — поддразнивала она.

Сев начинал смеяться. Его всегда жутко веселили магловские суеверия: про порчу по фотографии, про встреченную сороку, про рассыпанную соль и семь лет неудач из-за разбитого зеркала. Ах да, а еще эти кроличьи лапки и магловское Таро! "Эта наша новая преподавательница прорицаний, Трелони, может не беспокоиться: среди шарлатанов она не самая безнадежная лгунья! Маглы и тут обставили магов".

Когда они тренировались в отработке заклинаний, то каждое действие Сева становилось по-звериному плавным, стелющимся. Жаль, что он не видел себя со стороны, ведь это было по-настоящему прекрасно. Северус совершенно по-детски радовался, когда у него правильно выходили мрачные заклинания, которыми Лили с ним щедро делилась — так же, как радовался и в детстве, если разученные или выдуманные им заклинания получались у нее.

— Что?! — досадовал он и неуютно передергивал плечами под задумчивым взглядом жены.

— Ничего, просто.

"Тебе можно на меня пялиться, а мне нельзя?" Он, кажется, всерьез считал, что нельзя — парню с детства вдолбили в голову аксиому о его неказистости, и если во всем остальном ему хватило упорства противостоять наветам, то здесь он склонил голову и согласился, потому что, дескать, глаза у него водятся и он сам себя в зеркале оценить способен. Ценитель какой! Может, Лили тоже сама себе в зеркале не нравится... ну или не всегда нравится. Это же не мешает ему считать ее красавицей и таращиться, когда только вздумается!

Что еще? Ах да, вот! У Северуса воистину колдовской голос. Будто созданный самой природой ради того, чтобы читать им напевные мантры мрачных заклятий пепельников. С чужими и с теми, кого считал врагами, он разговаривал в лучшем случае холодно и сухо, в худшем — резко, с хлестким коуквортским произношением, и тон его делался таким въедливым, что даже представить этот голос приятным было задачей не из простых. Лишь немногочисленные друзья и Лили могли бы свидетельствовать об ином, да только хвалить Сева никогда и никому не приходило в голову. Так уж повелось, причем с его собственной подачи. Он принял бы комплимент в единственном случае — если бы изобрел как минимум панацею от всех болезней. Но Лили ни в чьих разрешениях не нуждалась и молча млела от вдохновенных монологов своего чокнутого алхимика, на которые его иногда пробивало из-за переизбытка эмоций. "Лили, во имя Мерлина, смотри, оно кипит уже на семь минут дольше возможного! Если сейчас не окрасится в бурый..." — "Сев, оно сейчас окрасится!" — "Ты не поняла! Вот смотри, здесь, на третьей минуте семнадцати секундах, уже получилась устойчивая связь. Я не добавлял туда реактив напрямую и в чистом виде. Пудра из драконьей чешуи, понимаешь? Она срабатывает как стабилизатор для каждого из компонентов, но только если всыпаешь ее в абсолютно прозрачный раствор!" И дальше шло подробное объяснение всех этапов проделанной ими трех-, а то и четырехнедельной работы. Иногда оно и в самом деле не окрашивалось и не было затем вылито в резервуар для уничтожения особо опасных веществ.

Теперь Лили поняла, насколько крепка сейчас стена между ними. Она сама потеряла шанс к сближению, когда вела себя в духе тщеславной эгоистки, воспринимая его как преданный и безропотный фамильяр, который не так уж интересует как личность или спутник жизни, но зато полезен в качестве источника знаний и вечно маячащего за плечом рыцаря-телохранителя. И чем дальше, тем чаще вспоминала она старую магловскую сказку о короле Дроздобороде и высокомерной принцессе. Сев ни на что не претендовал и не надеялся, умудряясь довольствоваться тем, что имел, и быть счастливым просто оттого, что Лили с ним рядом. Он вообще обладал редким умением обходиться самым малым. И еще, кажется, он не верил, что кто-то может его просто любить. Решение жены остаться (несмотря ни на что) с ним он расценил как проявление ее доброго сердца, а выгнать ее "во спасение" у него не хватало силы воли, за что он казнил себя того пуще. Лили не знала, как доказать ему обратное — он просто не слушал.

От лирики их отвлекали тревожные события. Судя по заголовкам передовиц "Ежедневного пророка", в магическом обществе назревал глобальный конфликт между действующей властью и оппозицией, представленной несколькими группировками влиятельных магов и сочувствующих им. Сев нередко появлялся дома какой-то взъерошенный, а иногда и подраненный, но предпочитал отмалчиваться. Ей самой он категорически не рекомендовал лишний раз прогуливаться в местах особой скученности людей как в волшебном мире, так и в привычном ей. И вообще прогуливаться лишний раз, без необходимости, он не советовал ни ей, ни Петунье, ни их подругам. Лили исцеляла его травмы, ругалась, плакала, но что поделать — политика просачивалась в каждую семью, хотели того ее члены или нет. Это было неизбежно.

Они вдвоем тренировались, оттачивали боевые и защитные навыки, учили друг друга тому полезному, что сами где-то подхватили, переняли, придумали или модифицировали, но всё это утешало лишь до поры до времени. Было ясно: когда рванет по-настоящему, не поможет никакая сноровка. В конце концов супруги решили, что отъезд из страны откладывать не стоит, а хвататься нужно за любую возможность, не слишком привередничая. Их мечтой стал какой-нибудь тихий город подальше от Великобритании, где не надо будет ходить по улицам, как по минному полю, озираясь в ожидании подлого проклятия в спину. Документы были в порядке, большинство экзаменов по усовершенствованным курсам сданы экстерном, поэтому ждали только последних испытаний и подвернувшегося случая. И шансы были чрезвычайно велики, если бы не...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Осень обычно гуляла в их ансеттлдширской квартире порывами сквозняков, и определить, откуда дует, у них никогда не получалось. Но это местечко нравилось обоим, и потерпеть раз в сезон какие-то небольшие неудобства казалось им по силам. Тем более это было даже приятно: заворачиваетесь вместе в большой общий плед, лениво валяетесь на любимой кушетке в тепле и уюте и, читая одну книгу на двоих, по очереди прихлебываете исходящий паром грог из большой керамической кружки. Красота! Сев обычно обгонял ее на полстраницы и, закрывая глаза, дожидался, когда они поравняются, чтобы после ее команды "Дальше!" перевернуть лист. Но в тот вечер последнего дня октября последнего года семидесятых что-то пошло не так.

Лили не находила себе места. Это было какое-то наваждение, уже третий день не отпускавшее ни во сне, ни наяву. Бесстыдство самого наваждения просто зашкаливало. Порой ей закатывалась в голову дерзкая мыслишка припереть Северуса к стенке и заявить: либо ты сейчас же меня трахнешь, либо я за себя не отвечаю. Но в последний момент ее останавливала не то гордость, не то глупость — а может, то и другое вместе, она уже не тешила себя иллюзиями по поводу собственной безупречности.

Притворяться, будто читает, Лили надоело. От каждого движения Сева по телу ее расходилась сладкая истома. Удобно положив голову ему на плечо, она задумчиво играла его рукой, встряхивая расслабленную кисть, потирая рисунок тату, изучая линии на ладони и перебирая пальцы, все в ожогах, пятнах и старых шрамах от реактивов. Никакого внимания на это он не обращал, пока не почувствовал пристальный взгляд снизу и не отвлекся. Видела она при этом только одну сторону его лица, полуприкрытую свесившимися со лба черными волосами.

— Что? — спросил, как всегда, Сев и на всякий случай потер скулу, в своем неизлечимом "оптимизме" решив, что чем-то испачкался.

— Ничего, — Лили лукаво улыбнулась, отодвигая прядь от его глаз. — Ты читай, читай.

— Нет, правда — что?

Похоже, на этот раз она его заинтриговала. Продолжая небрежно играться с его рукой, девушка бросила:

— Я разве не могу на тебя просто посмотреть?

— Ну... смотри, — хмыкнув, разрешил он, но долго вытерпеть ее дразнящий взгляд всё-таки не смог и отложил учебник. — Так всё-таки — что?

— Надоело читать.

— Я никуда не пойду, — сходу категорически заявил Сев, поскольку именно этими словами обычно начиналось окучивание его на тему "надо бы прошвырнуться перед сном". — Уже поздно, и там погодка такая, что банши в болотах дохнут...

От его ироничной интонации ей стало еще нестерпимее.

— Бедные банши! — опасаясь, что он может, как обычно, сбежать из-под пледа, Лили все равно чуть привстала на локте и осторожно коснулась губами его шеи; под тонкой и горячей кожей торопливее забился пульс, она ловила его биение поцелуями. И прошептала Северусу на ухо: — А давай проведем акцию по спасению болотной нечисти?

Он чуть сжался, сердце его заколотилось так, что венка на шее заплясала, теперь видимая глазу. Но и после этого не сбежал, а продолжал изучать лицо жены — настороженно и явно в попытке раскусить, что она задумала и во что ему это обойдется потом: взаперти в ванной, под плохо прогретой водой душа (иначе будет больно и обидно всю ночь), или только парой часиков легкого неудобства перед сном. Видимо, очень уж не хотелось ему мерзнуть под краном.

— Кстати, только сегодня, и больше ни разу за год, мы имеем все шансы заполучить благодарность банши лично, — продолжала балагурить Лили. Точно лиса в засаде, вкрадчивым мягким движением девушка переместилась выше и прихватила губами его суховатые тонкие губы.

— Что ты несешь? — на поцелуй Сев ответил, но потом слегка отклонился назад. Ноздри его дернулись, и следом же в темных, сейчас совершенно черных глазах полыхнул тот самый давно позабытый огонек. Девушка и сама ощущала собственный, тонко отдающий сейчас мускусом, запах.

— Только высокое, доброе и светлое, если ты не знал.

— Вот как? — шепнул он ей в губы. — Какая патетика...

Лили не стала упускать момент. Флиртуя, тайком возиться под пледом было необычайно возбуждающей игрой. В любой момент Сев мог опомниться и улизнуть, как всегда проделывал это прежде. Чтобы этого не произошло, девушка, не переставая длить поцелуй, перекатилась Севу на грудь, а затем придавила собой к подушке.

— Лил, — попытался возразить он, при этом как-то не слишком настойчиво дотрагиваясь до ее локтей и не пытаясь отодвинуть подругу от себя. — Не надо. Всё равно я не...

— Заткнись, — посоветовала она шепотом и с утроенным азартом уселась верхом на его бедра.

— Ладно.

На этот раз Лили не стала тратить время на раздевание. Она даже не стала выпутываться из-под теплого пледа. Любой момент мог стать роковым, так что медлить было нельзя.

— Послушай, Лил...

— Да, да, расскажи мне что-нибудь, — поддразнила она. — Шепотом на ушко.

— О, Мерлин. Ты сошла с ума...

— О, да! Еще! Говори же, говори!

— Черт, — констатировал он и наконец-то умолк.

Дернув шнурок на его тонких темных штанах, Лили мигом добралась до самого главного, и Северуса будто ужалило током. Но и после этого он не удрал, а издав полувыдох-полушипение, откинул голову на подушку. Никогда прежде он не позволил бы прикасаться к себе так интимно, а идти напролом она тогда не решалась. Но теперь Лили было уже всё равно, ее не остановил бы даже Ступефай. Дрожащими от нетерпения руками она сдвинула край брюк Сева еще ниже, а полы своего халатика, под которым у нее не было ничего из белья, раскинула в стороны. Когда она неловко скользнула промежностью по его оголенному бедру, он едва не подпрыгнул и уставился на нее ошалелыми глазами, в которых одновременно плескались ужас и дикое желание. Невольным жестом, почти задыхаясь, он тронул пальцами ее горячие и мокрые складки и набухший в предвкушении бугорок. Лили поняла, что все это время Сев сдерживался из последних сил, и от осознания того, как исступленно он на самом деле хочет ее, потеряла остатки терпения. Неумелые руки ее не слушались, и теперь уже она боялась причинить ему боль каким-нибудь своим неловким движением. Тогда он сам ("Подожди, Лил!"), заглянув под плед, аккуратно насадил ее на себя, входя сразу глубоко, до основания. Потом слегка отстранился, оставаясь в ней, и мягко, но требовательно опять толкнулся бедрами ей навстречу, и еще... и еще. Она зашлась протяжным стоном. И это было не просто до безумия приятно — она даже не представляла, как назвать это никогда в жизни еще не испытанное ощущение. Наверное, так: всё остальное становится неважным, мир концентрируется внутри тебя, и ради переполняющего тебя удовольствия ты готова на всё, только бы оно не прервалось, не прекратилось раньше времени. Не было ничего, подобного их ужасному первому разу. Но, кажется, всё-таки двигалась она в ответ как-то чересчур неумело и дергано, поэтому в какой-то момент Северус без лишних слов придержал ее за локти, поменялся с ней местами и полностью забрал себе ведущую роль. И сразу всё стало как нужно, как хотелось Лили. Это "как нужно" при очередном его смелом и уверенном движении искрами взрывалось в животе и разбегалось по ее пояснице и выше, по хребту, серией выматывающих, но вместе с тем и наиприятнейших спазмов. И чем безжалостнее была эта сладкая мука, тем меньше она замечала, что делает, только слышала свое умоляющее хныканье и бессвязные выкрики будто со стороны. Господи, какое счастье, что за стеной у них нет соседей! А потом вдруг случилось такое, отчего она закричала еще отчаяннее, во весь голос — едва не плача, сжимая ноги, запрокидывая руки за голову, чтобы ухватиться за валик кушетки, корчась под ним всем телом, уже ничего не понимая, да и не пытаясь что-то понимать. Сев испуганно вскинулся и замер:

— Тебе больно?!

Лили распахнула глаза, изо всех сил впилась ногтями ему в плечи, ногами оплела и стиснула его тонкую, как у мальчишки, талию и разъяренно прохрипела:

— Остановишься — убью!!!

И тогда по его губам наконец-то заскользила змейка улыбки под ее отрывистое: "Да! Сев, пож... пожалуйста! Вот так... О, боже мой! Как хор... хорошо... еще! Пожалуйста!" И — да, он не остановился. Еще как не остановился! Потом и сам вот так же выгнулся над ней, до крови закусив губы и не пытаясь удержать мучительный, почти жалобный стон. А она хватала ртом воздух, металась и билась под ним в протуберанцах своих волос. Мир словно померк, а потом медленно высветился заново.

— Это я был виноват в тот, прошлый, раз, — сознался Сев, когда их дыхание почти выровнялось, а силы начали возвращаться.

— Почему? — пробормотала разморенная истомой Лили, водя пальцем по его влажной от пота груди, ленясь открывать глаза, ленясь даже ворочать мыслями.

Она просто чувствовала какую-то бесконечную, всепроникающую нежность к своему странному-престранному алхимику и теперь даже не могла представить, что раньше было иначе.

— Ты не хотела. Я был идиотом, повелся на твои слова. Ведь чувствовал, что на самом деле ты уже не хочешь, и знал, что не любишь. А когда не любишь — это же как изнасилование...

— Ну давай теперь до конца жизни заниматься самобичеванием и каяться исповеднику! Хотя... — тут она испуганно вытаращилась в потолок и хлопнула себя пальцами по губам, — молчи, Лили, молчи, не то с него станется!

— Так ты простишь меня? Сможешь простить? — Сев привстал на локте, с отчаянием заглядывая ей в глаза.

Она почти зарычала:

— О, мой Бог! Ну за что это мне?! Что я Тебе сделала?! — и, тоже подскочив, выкрикнула в его растерянное лицо: — Ну почему у этого чертова гения всегда "In culpa veritas"?! [2] Да люблю я тебя, псих ты слизеринский, когда ты наконец это поймешь и прекратишь нести вздор?! Кого мне надо принести в жертву ради этого, а? Всё, о чем ты говоришь, было два года назад! — она выставила перед собой два пальца: — Два! Гребанных! Года! Назад! И никогда я тебя ни в чем не винила, уж точно не в этом! Вообще ни в чем, ясно?!

____________________________________

[2] лат. "Истина в вине" (здесь игра слов; как в оригинале: "вино" — "vino", и каламбур: "вина" — "culpa").

Таким красивым, каким Сев показался ей на несколько мгновений после этой фразы, будто засияв, Лили не видела его (и кого бы то ни было) никогда. Да и в следующие два года, скупо отмеренные для них, он проявился перед нею вот так же еще только раз — и опять сам о том не догадываясь.

— Я была малолетней эгоисткой, ты был малолетним неумехой. И мы оба были девственниками, черт побери! А этим всё сказано! Я начиталась всякой ахинеи и наслушалась таких же пустозвонок-подружек, как сама. И решила, что всё просто, дурное дело нехитрое. Кто же мог подумать, что с тобой даже "дурное дело" простым не бывает... Ты раскусил меня тогда и не захотел, чтобы всё так и оставалось. Ты всё правильно сделал. Я не умела в то время любить, это правда. И не научилась бы, если бы ты не сделал того, что сделал. И хватит оглядываться назад: мы с тобой уже другие люди! Взрослые мы, понимаешь?! И я люблю тебя. Так, как только способна это делать. Но будь уверен, что этого достаточно, чтобы, если понадобится, найти тебя даже на другом полушарии этой чертовой планеты! Понял ты меня, Принц-одиночка?!

Он прищелкнул языком, невесомо коснулся пальцами ее щеки и шепнул:

— Вот разошлась-то! — а потом засмеялся, опрокидывая бунтующую Лили обратно на подушку, чтобы заткнуть ей рот игривым поцелуем.

Он и трепетал, слушая ее признания, и боялся их слушать и отвечать тем же, боялся словами пошатнуть, вспугнуть то хрупкое и восхитительное, о чем еще недавно не мог и мечтать. Лили видела это в его глазах, и ей было так жаль, что ему пришлось через всё это пройти еще и по ее вине, как будто мало перепало от других. Только Северус умел быть таким сильным и таким уязвимым в едином лице, в одно и то же время.

А им нужно было немного — всего лишь несколько часов, чтобы выговориться друг перед другом. И в жизни Лили это была самая счастливая ночь, которая безвозвратно изменила всё. Потому что так сошлись звезды в своем беге по вакууму Вселен...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В конце исповеди стояла размытая клякса, погребая под собой последние буквы последнего слова. Как кровь, которую пытались смыть слезами... Северус понял, что это не клякса, просто зрение уже не различает строк, и...

...И алхимик раскрыл глаза. Взгляд уперся в собственную кисть руки, свесившуюся с края стола. Кисть, надо заметить, изрядно онемелую от долгой неудобной позы. Сам он, уткнувшись лбом в локоть, всё это время попросту дремал над очередным проверяемым свитком. Но...

Снейп потер веки краем ладоней и снова в ужасе воззрился на пергамент. Теми же алыми чернилами посреди листа, но его собственным почерком, было выведено: "Si Dieu n'existait pas, il faudrait l'inventer" [3].

____________________________________

[3] фр. "Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать" (Вольтер).

Он вскочил, опрокидывая стул, и шарахнулся от стола.

— Нет, это бред... Право, бред...

Зашагал по комнате из стороны в сторону, игнорируя боль в виске и позвоночнике. Какой, к черту, бред! Тебе ли не знать, что такое бред, ты, Принц-одиночка?!

Будь оно всё неладно, эти слова звучат у него в ушах. Они не были написаны кровавыми чернилами, они были произнесены вслух. Ее голосом. Ее интонациями, которые невозможно перепутать ни с чьими. Невозможно обманываться настолько глубоко, подробно и последовательно. Да в его постылой реальности больше нестыковок, чем в так называемом бреду!

Стоп. Сядь. Приведи мысли в порядок. Немедленно!

Каким бы безумием это ни казалось, то, что он сейчас видел, охватывает вполне конкретный промежуток времени с привязкой к датам. Ни о каком Джеймсе Поттере в этом сновидении не шло и речи, разве что он выскочил, как чертик из табакерки, в следующие — крайний срок — пару месяцев. Однако Лили с этой ее пылкой тирадой совсем не выглядела девушкой, готовой воспользоваться первым удобным случаем для вероломства. И если всё было так, как ему только что приснилось, если его отношения с Лили были именно такими в Хэллоуин 1979 и позже, значит... Значит, существует единственный и неопровержимый способ всё проверить. Никто ни о чем не узнает. Когда в наличии оба фигуранта, то посредством магического эликсира это делается буквально по щелчку пальцев. И второму из них не обязательно что-то знать — в случае ошибки он так и останется в неведении.

Северус однако не учел одной своей благоприобретенной особенности и очень сильно об этом пожалел. Грег лютовал даже тогда, когда после первого маленького глотка специального средства алхимик бросился к раковине, где его прополоскало, как от качественного рвотного зелья. Гнев твари был грандиозен, она обрушила на хозяина весь арсенал мести, на которую только бывают способны сущности вроде нее. А это немало. Снейпу не удалось сомкнуть глаз ни разу за всю ночь, и, пожалуй, он согласился бы обменять эту пытку на качественный десятиминутный Круциатус. Зато теперь он точно знал, какой именно ингредиент в составе вызвал панику у паразита.

Значит, действовать придется грубо, механически. Правда, для этого понадобится свежая кровь мальчишки, и добыть ее нужно, не вызывая ни малейшего подозрения. Алхимик проверил устройство — оно исправно работало.

Только сегодня, наблюдая за парнем на занятии, Северус с содроганием обнаружил то, на что не обращал внимания все эти три года. И, похоже, это не самовнушение. Если закрыть лицо, в котором не было ни малейшей черточки рода Принц, то у мальчишки останутся голос и жесты Северуса Снейпа в его тринадцать-четырнадцать лет. И еще, быть может, руки? Кажется, да, Снейп точно не помнил, какими они были у него в том возрасте, разве что вечно чем-нибудь перемазанными или покалеченными. Но нет, покуда кровь сама не заявит о себе в результате магического анализа, проводить параллели он не посмеет. Северус не имел ни малейшего представления, что будет делать, если всё, что он узнал прошлым вечером, на поверку окажется бредом. Наверное, после такого ему нужно будет добровольно сдаться медикам с пятого этажа Святого Мунго.

Как же тянулось это проклятое занятие! Кровь была уже в пробирке, а спровадить мальчишку побыстрее не получалось: тот как будто чуял, что ненавистному преподавателю не терпится от него избавиться, и искал предлог, чтобы назло посидеть с ним подольше. Доставать профессоров в таком экстравагантном ключе не умел в его возрасте даже Снейп. Может быть, Гарри всё же бастард Блэка? Блохастый и мертвого бы поднял из могилы, а потом снова приморил...

Когда мальчишка наконец вымелся вон, алхимик вытащил из потайного углубления в полке шкафа наглухо закупоренную пробирку. В реактиве лежал окровавленный шип. Теперь там нужна всего лишь его собственная кровь, совсем чуть-чуть. Северус застыл, закрывая глаза и понимая, что сейчас он как никогда близко подошел к порогу безумия.

А следующая минута растянулась на тысячи лет. Тяжелая алая капля упала в жидкость и пошла ко дну. Встряхнув пробирку, Северус взглянул на просвет. Целую вечность не менялось ничего, и Снейп уже готов был выплеснуть раствор в раковину, написать прошение об увольнении и отправляться в Мунго. Мысли метались с такой скоростью, что будь они средством передвижения, за это время он успел бы пересечь вдоль и поперек весь Универсум. Потом вещество, плавно заклубившись, окрасилось в ровный травянисто-зеленый.

Он выдохнул. Он сел. Он выпустил склянку из пальцев, и лужица растеклась по малахитовой поверхности столика, сливаясь с нею цветом...

* * *

Бристольский залив, побережье Корнуолла

Иной раз подгуляешь, забредешь куда не надо, задремлешь, разморенный весенним солнышком — а тут шторм. Эка невидаль — буря в заливе! Но то если обычная буря на пустынном скалистом побережье...

Не веря глазам, старый забулдыга озирался вокруг. Никогда раньше он не видывал такого, чтобы повсюду безмятежно, чтобы солнце мирно скатывалось к горизонту, золотя дорожкой легкую морскую зыбь, и на небе почти ни облачка — а ты просыпаешься чуть ли не в самом средоточии урагана с землетрясением, ливнем и молниями. Грохот, потрясающий землю до основания, сокрушает скалы. В прибой летят горящие валуны, море вскипает, и гигантские волны вгрызаются в берег и испаряются, соприкоснувшись с магмой.

Хмель выветрился сразу, да что там — вмиг отпустило даже похмелье. Не иначе как сам ад разверзся наяву, и черти наведались по его душу. Бежать бы, только ноги отнялись со страху.

Столб смерча, расшвыряв захваченные в воронку дробленые камни и песок, сплотился вдруг в черную фигуру. Охрипнув от бешеного крика, человек рухнул на колени и скорчился, прижимая к себе окровавленные кулаки. В тот же момент всё стихло. Он был совсем рядом, он был дьяволом во плоти, и даже в самых жутких пьяных кошмарах не мог представить себе старый алкоголик создания страшнее того черного мужика, хоть не было у незнакомца ни рогов, ни копыт, ни хвоста.

Безмятежно подкрашенные закатными лучами, повсюду валялись оплавленные ошметки скал, некогда закрывавших вид на залив, а теперь ровным слоем раскатанных по берегу, как после взрыва бомбы. Теперь эти места было не узнать. Случись всё в городе — много домов было бы попросту стерто с лица земли.

Забулдыга уже хотел сделать отсюда ноги, как вдруг черный зашевелился, выпрямился, поднял голову. В руке его возник короткий прут, взмахнув которым, он уверенно повернулся в сторону старого пьяницы. Кажется, после этого мужик произнес сквозь зубы что-то вроде "Твою мать" и, поднявшись на ноги, одним коротким движением переместился к пещерке в единственной уцелевшей скале, которой повезло только потому, что она стояла на рубеже урагана и безветрия. Глядя на возвышавшуюся перед ним фигуру, бродяга силился вспомнить целиком хотя бы одну молитву. И не мог. Тогда он обреченно забормотал просто: "Изыди, изыди!" Вместо того чтобы исчезнуть, страшный горбоносый дьявол зыркнул на него злыми чернющими глазами-провалами, наставил свой прут ему в переносицу и сипло шепнул странное слово: "Обливиэйт!" Всё смешалось в голове бездомного пропойцы, а дьявол повернулся и в тот же миг пропал из виду, словно его тут и не было.

* * *

Горгулья отправилась к черту, лишь заикнувшись о том, что директор сейчас занят и принять его не сможет. К черту отправилась бы и вся директорская башня, если бы еще хоть что-то встало на пути Снейпа. Только сейчас, сопровождаемый опасливым шепотком портретов поднимаясь по винтовой лестнице в кабинет Дамблдора, Северус почувствовал боль в раздробленных и кое-как перебинтованных руках. Но даже это не отвлекло его и не убавило злости.

Услышав стук каблуков по паркету, Дед выглянул из-за двери смежной комнаты.

— В чем дело, Северус? — удивленно, или по своему обыкновению притворяясь удивленным, спросил он.

Алхимик слегка склонил голову к плечу, задумчиво наблюдая за невозмутимым лицом Дамблдора, а тот, в свою очередь, внимательно пригляделся к нему и, удовлетворившись выводами, ухмыльнулся:

— Понятно. На этот раз рановато, ну да что ж поделать...

Он выдвинулся из-за двери, отряхнул руки и мантию и шагнул навстречу Северусу. Тот сжал в руке палочку. Изувеченная кисть откликнулась пронзительной болью.

— Итак, ты явился затем, чтобы...?

Северус смерил его взглядом и, кашлянув, чтобы хоть немного прочистить горло, процедил:

— Как его зовут... на самом деле? Я не назвал бы своего сына таким именем.

— Нет, конечно, нет, — рассмеялся директор. — Ты — нет. Это домашнее прозвище, которое дала ему она. Его зовут Гэбриелом. Но ты явился не за этим. И, я вижу, ты уже практически обо всём догадался... просчитал. Не так ли?

Снейп закрыл сознание на сто замков окклюменции, а грудь — скрещенными руками:

— Я сделаю то, о чем мы с тобой спорили в прошлый раз. Это совершенное безумие, Альбус, и я остаюсь при своем мнении, но выполню договор так, как посчитаю целесообразным. Не раньше, чем ты расскажешь мне всё от начала и до конца. Это мое условие, и ты понимаешь, что юлить больше не стоит.

Дамблдор хмыкнул и устроился в своем кресле. На жердочке вякнул Фоукс, а директор почмокал губами ему в ответ, явно испытывая терпение своего подчиненного.

— Разумеется, Северус, — произнес он и показал на стул для посетителей. — Присаживайся, мой мальчик, эта история займет немало времени...

41. Покуда Пряха Лет не сказала: "Сейчас!"*

Тяжелые северные волны с грохотом разбивались о подножье башни. Непогода разыгралась такая, что даже за толщей стен было слышно беснующиеся снаружи ветра. Треск грома перемежался мерцанием молний. А аду, существуй он на самом деле, было бы спокойнее и милее.

Он обмакнул перо в остатки чернил и нацарапал последнюю строчку: "И всенепременно выясните, друг мой, кто на самом деле стоит за образом гениального безумца, взломавшего код и шаг за шагом по своему усмотрению меняющего правила этой версии. С признательностью, всегда Ваш, Голландец. Восьмого дня мая, года одна тысяча девятьсот девяносто четвертого"...

Когда птица, унося письмо, бесстрашно затерялась среди косматых сизых туч, он серой тенью ушел в стену. Свеча погасла...

________________________

*"Till the Spinner of the Years said "Now!" — из поэмы Томаса Харди "Схождение двоих" (на гибель "Титаника").

* * *

Профессор Флитвик редко видел свою коллегу Вектор такой недовольной. Нумеролог буквально влетела в учительскую, яростно взмахнула палочкой, чтобы настежь распахнуть окна и проветрить комнату от никотиновой завесы, оставшейся после Чарити.

— Я не понимаю, как можно быть таким несобранным, когда завтра экзамен? — подвигая кресло и решительно в него усаживаясь, бросила Септима. — Витает в облаках, как... как...

— Секундочку, это ты сейчас о ком? — полюбопытствовал Филиус.

— Снова об этом твоем Поттере! Я рассказываю о важных вещах, от которых они уже завтра взвоют, если сейчас упустят, а что делает этот мальчишка?

— ?

— Он встает и на вопрос о гематрическом анализе — который, заметь, ему же через пару лет пригодится на профилирующих по Криптологии — начинает рассказывать мне какую-то ерунду о курьезах Протего во время окклюменции. Кстати, откуда он знает об окклюменции?

Флитвик фыркнул: похоже, до Гарри только сейчас дошло то, что он должен был ответить по билету вчера на экзамене Чароплетства. Септима работает столько лет, а всё никак не может привыкнуть, что в определенном возрасте все без исключения студенты становятся невыносимы, каждый по-своему. С Поттером, надо признать, это происходит спорадически, какими-то рывками, но ничего такого, с чем не сталкивался бы когтевранский декан прежде, мальчишка не проявлял. Рассеянный — может, в кого-то влюбился? В Грейнджер, например. Или в девочку Уизли. А то и в Лавгуд. Они же всегда одной компанией держатся — несколько парней и эти три юные мисс. Рано или поздно почти у всех случается любовь до потери мозга.

— Тебе смешно! — по-своему истолковала его ухмылку нумеролог. — Или вы с ним сговорились? Я сделала ему выговор, он садится и глупо улыбается — вот так же, как ты сейчас. Какая потеха, правда?

— Что? Я глупо улыбаюсь?

— Посмотри на себя в зеркало! Уф-ф-ф, ладно, ладно, это мне самой нужно успокоиться! У меня сейчас консультация для слизеринцев с пятого курса, а там те еще экземпляры. Один Грэм стоит их всех вместе взятых.

Тут она права. Впрочем, Флитвик удивился бы, окажись парень с такой говорящей шекспировской фамилией [1] невинным агнцем. Тем более, слизеринец.

_________________________________________

[1] Грэм (Грэхем) Монтег (есть также вариант "Монтегю"). В каноне был охотником в сборной Слизерина по квиддичу и учился примерно на два курса старше Гарри Поттера.

— Когда я нервничаю, у меня прорезается аппетит, — пожаловалась Вектор, торопливо что-то сжевывая и на ходу собирая в стопочку нужные для урока материалы. — Чувствую, с этими детишками я скоро переплюну по комплекции гриффиндорскую Даму. Так, всё ли я взяла? — спросила она саму себя и сама себе ответила: — Да, всё. Филиус, срочно пошли меня к черту!

— Э-э-э... зачем?

— Ну, как там у маглов?.. Ах нет, ты — пожелай мне ни пуха, ни пера, а я — пошлю тебя к черту.

— Септима... Ты иди. Просто: иди.

— Мужчины! Никакой от вас поддержки, никакого сочувствия! А еще бороду отрастил!

Дверь и окна после ее ухода захлопнулись одновременно. Пожалуй, нужно будет поговорить с этим оболтусом. Мысль о Септиме с объемами Полной Дамы и характером Вальбурги Блэк Филиусу нисколько не улыбалась.

Ближе к вечеру Флитвик вызвал Поттера в свой кабинет. Тот казался немного сонным.

— Добрый вечер, сэр, — вяло поприветствовал он декана.

Филиус вгляделся в лицо мальчишки... да нет, скорее парнишки — мальчиком этого тинейджера назвать уже трудно. Что с ним не так?

— Присаживайся. Хочешь чаю?

— Нет, сэр, спасибо.

Лицо нервное и бледное, да. То тень набежит, то озаряется какой-то внутренней радостью, и тогда глаза сияют. А вот на влюбленность как раз и не похоже.

— Ты в порядке? — аккуратно поинтересовался Флитвик, стараясь придать своему сдавленному скрипучему голосу нотку доверительности. — Профессор Вектор пожаловалась на твои неуспехи в учебе, и я как твой декан решил разобраться.

— Я просто готовлюсь к экзаменам и не всегда высыпаюсь. Сэр, — как-то слишком уж заученно отозвался Гарри и стал смотреть на него с подозрением.

— Знаешь, взрослые иногда могут подсказать, как решить проблему. Я помню себя в твоем возрасте, и мне тоже казалось, что...

— Профессор Флитвик, со мной всё хорошо, — с нетерпеливым нажимом сказал Поттер. — Я обещаю хорошо сдать Нумерологию. Из-за меня у факультета не будет никаких штрафных по успеваемости.

Филиус отступил, чувствуя, что студент замыкается — вон даже сложил руки на груди и ноги переплел, забившись в кресло. Пустая трата времени.

— Что ж, тогда ты свободен. Но имей в виду, — бросил он вдогонку прытко кинувшемуся к выходу Гарри, — ты всегда можешь постучаться в эту дверь.

Тот вдруг замер с приподнятыми плечами. Расслабился. Медленно повернулся.

— Профессор, могу я задать вам один вопрос о маме... и Д-джеймсе Поттере?

— Конечно.

Хм... "О Джеймсе Поттере". Не "об отце", а по имени-фамилии и очень отстраненно. Что-то новенькое.

Поттер что-то вынул из внутреннего кармана мантии и решительно шагнул обратно к столу декана. Перед Флитвиком легла колдография со свадьбы Поттеров, только... какая-то странная. Он никогда в жизни ее не видел, хотя после тех событий такое должны были бы растиражировать в магической прессе как невероятную ценность. И... Нет, это в самом деле странно! Потому что вот это он сам, но только в Министерстве на церемонии награждения лучшего педагога Школы Чародейства и Волшебства за 1977 год. Филиус хорошо помнил этот галстук. Да и многие знакомые лица здесь сняты в разное время. Но это всё ерунда, поскольку профессор Чар осознал, что очень смутно припоминает это событие и вовсе не помнит некоторых, отображенных здесь, моментов. А если вдуматься, то с какой вообще стати все они присутствовали на этой рядовой свадьбе двух вчерашних студентов — еще до того, как те стали знаменитостями национального масштаба "благодаря" своей гибели?

— Кто занимался колдографированием на их свадьбе? — сейчас Гарри был почти спокоен, и ему удалось бы обмануть Флитвика, если бы не чуть заметно подрагивающие пальцы.

— Хм... — профессор взял карточку и повернулся с нею к свету закатного солнца. — Любопытно... А как у тебя оказалась эта колдография, Гарри?

— Мне дал ее директор. Еще на первом курсе. Я очень просил его тогда найти хоть что-то о родителях, и он пообещал, что поищет. А потом нашел. Вот эту.

— Знаешь... я, конечно, не берусь скоропалительно утверждать... но что-то мне подсказывает, что это подделка.

— Фотомонтаж?

— Как?

— А, ладно. Это магловское выражение, сэр. Когда из нескольких фотографий собирают одну и выдают за подлинную.

— Да, примерно это я и хотел сказать. Но я не уверен, пока не посмотрю получше... Может быть, с помощью кое-каких приборов. Если ты не возражаешь, я хотел бы на время оставить это у себя.

— Вы скажете мне о том, что выяснили? — он снова напряжен: похоже, что Гарри уже уверовал в то, что за его спиной идет какая-то игра и все только и думают, что о сокрытии от него каких-то тайн.

— Не сомневайся, Гарри. Это будет только между нами.

— Спасибо. Я... не хотел бы обижать профессора Дамблдора недоверием и...

Всё-таки он истинный когтевранец и дипломат! Филиус снова усмехнулся. Вместо того, чтобы прямо ляпнуть, как это сделал бы на его месте любой гриффиндорец: "Пожалуйста, не говорите пока ничего директору", он пользуется обходными путями и изящными языковыми маневрами. Но он прав, директора лучше пока не беспокоить. До выяснения всех фактов.

— Да, Гарри. Я тебя понял.

— Благодарю вас, сэр. До свиданья.

Флитвик подошел к подоконнику и влез на приступочку, чтобы на снимок попало как можно больше света. Да, это сложный... как его?.. монтаж. Многоуровневая диспозиция съемки, множество слоев, в результате чего получился не просто зацикленный короткий эпизод, а целый спектакль. На такое раскошеливались только чистокровные богатеи. С другой стороны, Поттеры никогда не были бедняками и числились чистокровными, хотя и не входили в тот пресловутый список. Если бы Джеймс захотел, он смог бы себе позволить еще и не такие излишества. Но эта колдография явно не относится к теме, поскольку она, вне сомнений, сфабрикована. Профессор был в этом уверен почти с самого начала, как только увидел карточку, просто не стал пока говорить Гарри, выкроив себе время на размышления.

Итак, дай Мерлин памяти, что же происходило в те годы? С удивлением Филиус обнаружил, что одна лишь ненавязчивая попытка влезть туда отозвалась легким уколом головной боли. Что это — предупреждение? Тут Флитвик вспомнил, что и раньше, стоило подойти к чему-то, связанному с воспоминаниями о Поттере и Эванс, он испытывал это же дискомфортное состояние и, стремясь избавиться от него, неосознанно переключался на что-либо иное, что не вызывало свербящей боли в виске. Благо, та история играла не слишком большую роль в его жизни и не занимала сколь бы то ни было заметной части его помыслов — поэтому подозрений такой эффект не вызвал. Ну мало ли о чем нам не хочется вспоминать? Правда, до сего момента Флитвик принимал это за собственное, а не внушенное нежелание. То, что его искусственно заставили думать не о том, о чем он собирался, теперь вызвало протест: по какому праву, спрашивается? Его, заслуженного преподавателя магической школы!..

Он перебрался с приступочки на подоконник, сел и, качая короткими ножками, задумался. Память, сопротивляясь навязчивой боли, выдавила из своих архивов обрывки прошлого.

...Вот в сопровождении Поппи ковыляют Поттер и Блэк, оба потрепанные, оба отверженные и с проклятьем на челе — слизеринец Снейп, это маленькое озлобленное против всего мира существо, шутить не любил и, когда оборонялся, гасил по площадям, не особенно приглядываясь, сколько там кого. За ними в больничное крыло ведут тоже пострадавших, но в легкой форме, Питера и Римуса... или Римус вообще просто за компанию? А первая парочка то и дело оглядывается, видит, как старосты тащат вслед за ними спутанного заклинаниями Северуса, и плюется в него недоговоренными в процессе драки обвинениями. Снейп тоже рвется в бой, только молча. Тоже весь раскровавленный и злобный, как пьяный гремлин, которому показали вертолет. В учительской это происшествие отзывается очередным витком обсуждений. Гораций сидит надутый и красный, сопя и кивая в ответ на выпады коллег — понятно, кому достанется больше всех по выписке из лазарета. Старые преподаватели, как обычно, участия в споре не принимают, прикидываются глухими или степенно покидают комнату по каким-то своим надобностям. "Когда уже исключат этого негодяя?! — возмущенно восклицает юная ассистентка Никомаха Антье — вон он, кстати, старичок-нумеролог, старательно избегает шума, стремясь слиться с обивкой своего кресла (через год после победы над Неназываемым его не станет). — До каких пор ему будут сходить с рук все хулиганства?! Он безнаказанно нападает на других детей прямо в коридорах школы!" Она такая шикарная, когда злится. Эх, молодость, молодость! "Септима! — не выдерживает Филиус. — Сама подумай: он один — их четверо. И он слизеринец. Прости, Гораций, за прямоту и поправь, если я не прав. Но если слизеринец захочет напасть, он предпочтет точный удар исподтишка, и его вину никто не докажет. А в нашем случае всё выглядит по-другому, ты не находишь?" И быстрый, пристальный взгляд Минервы на фоне сокрушенно кивающего Слагхорна.

Не то чтобы Флитвик как-то вмешивался в отношения этой пятерки баламутов, но тут поневоле приходилось быть свидетелем "петушиных боев". Он не испытывал симпатии ни к одной из сторон, да и вообще это было не его дело, но был уверен, что слизеринца Снейпа зачинщиком ссор называют несправедливо. Он может провоцировать, может раздражать какими-то действиями или просто своим видом, но при этом слишком уж он "тихушник" и негласными правилами факультета выдрессирован ни при каких обстоятельствах не выволакивать на свет грязное белье. Да и если по вине кого-то из своих студентов Слизерин чересчур часто лишался дисциплинарных баллов, виновнику запросто могли устроить "темную". Поэтому нападать на Поттеро-Блэковскую команду Снейпу было бы не с руки. Вообще мало понятно, с какой стати их так переклинило друг на друге.

Будучи дотошным когтевранцем, Филиус решил узнать, где таится корень зла, и вскоре понял, что преподнесенная общественности версия о "Снейповском задротстве на почве Темной магии" мало соответствует истине. Всё было гораздо банальнее: один из верховодов гриффиндорской компании просто не поделил девчонку с заморышем-слизеринцем. Сама девчонка, неглупая, но с характером, больше тяготела к другой четверке — их объединяло просто одно любимое занятие. И в эту четверку входил Северус. Что интересно, представителями "алхимического квартета" были студенты со всех четырех факультетов. Приглядевшись еще внимательнее, Флитвик понял, что в этой группе при отсутствии явного лидера был свой "серый кардинал", о чем остальные трое даже не догадывались. Этот человек тайно манипулировал ими всеми, направляя в необходимую сторону. Разумеется, это была его любимая студентка Пандора Уолсингем.

А потом на старших курсах между Снейпом и командой Поттера-Блэка произошел, как видно, серьезный и самый последний конфликт. Подробностей не знал никто. В результате на больничной койке оказались и Сириус со странной раной на плече, и Северус с жестокой ангиной, Римус Люпин от них отдалился, про четвертого было мало что известно — тот всегда говорил: "Я не при делах" и куда-нибудь скрывался в самый ответственный момент, как живое доказательство сбоев в работе Распределяющей Шляпы. Месяцем позже, перед сдвоенным уроком Чар у Когтеврана и Гриффиндора, Флитвик случайно подслушал часть разговора Уолсингем с Блэком, где та с назидательным видом втолковывала Сириусу о Снейпе и Эванс, упоминая какое-то предательство не то по отношению к Люпину, не то совершенное Люпином. Заносчивый потомок аристократов стоял перед ней навытяжку, потупив взор, и видеть это было, пожалуй, не менее удивительно, чем застать за работой смеркута или обняться с единорогом. А дальше было еще интереснее: на последнем курсе Блэк стал общаться с Эванс и был подпущен к себе Снейпом. Слизеринец, конечно, держал его на дистанции, но больше они не собачились. Поттер откололся от Блэка окончательно. Кажется, он собирался учиться дальше, чтобы затем стать мракоборцем, поэтому перенаправил свою дурную силушку в полезное русло. Собственно, к завершению их учебы обе четверки практически распались, и, как это бывает обычно, каждый пошел своим путем.

Вот только... Ох, драные хорклампы! Как веретеном в висок!..

...Вот только ни разу Филиус не видел вместе Джеймса и Лили. Оба держались подальше друг от друга, разговаривали прохладно, и то лишь тогда, когда это нужно было во время занятия.

А что он точно видел — это как после выпускных экзаменов Эванс выбегает навстречу Снейпу и прямо в коридоре бросается ему на шею...

Флитвик давно уже убедился в том, что между правдой и истиной лежит целая пропасть. Однажды он даже проводил эксперимент вместе со своими студентами. Кто-нибудь рассказывал случай из своей жизни — что-то незначительное, чего не станешь скрывать в мелочах, и достаточно давнее, чтобы это уже немного затерлось под наслоением новых событий. После рассказа ученик доставал это воспоминание и просматривал его в чаше-думосборе. Мозг хранит все факты, просто не ко всем у тебя есть доступ. И то, что ты считаешь правдой, — для тебя, несомненно, правда. Ты сам веришь в нее и не обманываешь в том ни себя, ни кого-либо еще. Но предъявленная истина показывает, каким искажениям подверглись детали твоей правды, сидя у тебя в голове.

Пожалуй, не мешало бы принять что-то от мигрени, вытащить кое-какие воспоминания, просмотреть их со стороны и хорошенько обдумать, что здесь, Мерлин подери, творится.

* * *

Бросив какую-то скомканную фразу учителю Техномагии и выскочив из башни, Гарри бежал к развалинам, где только что в виде полубесплотной проекции видел фотографию мамы и Снейпа. "Снейп? Черт возьми, это был Снейп! Она улыбалась ему, он держал ее за руку, они болтали! Это фото снял дедушка Эванс? Тетя Петунья ведь говорила о нем тому мужчине... А тот мужчина... это Сириус Блэк? Но почему он тогда не пришел в комнату ко мне? Ну да. Дементоры... Это он подкинул фото в развалины? Черт, это Снейп, там точно сфоткан Снейп... Трындец. Он что, мой... Нет, это не трындец, это хуже. Я не верю, такого не может быть. А если всё-таки правда, если он мой отец, что тогда?.."

С этими мыслями он рыскал по руинам, где только что с помощью своего аватара разглядывал фотографию. Но никаких следов ни от фото, ни от конверта не осталось. Какой-то мираж? Дурацкий розыгрыш? Да ну к черту, какой мираж, когда он подслушал разговор тетки с — кажется — Блэком? Стоп!

Гарри замер на камне, поджав одну ногу, как цапля, которая боится шелохнуться при виде лягушки на отмели.

Стоп. Его направил к тетке и Блэку странный эльф Добби. Этот эльф уже однажды подставил его — их с Роном — на вокзале. А потом спас в Тайной комнате. Но подстроил так, чтобы Гарри достался этот психованный дневник, к которому хрен поймешь как подступиться. Так доверять домовику или держаться от него подальше? Выбросить дневник, пронизанный Темной магией, или продолжить взлом? С кем посоветоваться, когда вообще не понимаешь, что за сеть плетется вокруг?

"Ус-с-спокойс-с-ся! Дыш-ш-ши! Вот так, та-а-ак! Прекрати панику: хуже, чем ес-с-с-сть, уже вряд ли возможно. Ес-с-с-сли ты не хочеш-ш-шь ничего знать, вернис-с-сь к Дурс-с-слям, закройся в чулане под лес-с-стницей и продолжай перечитывать магловс-с-с-ские книжицы. Что за малодуш-ш-ш-шная ис-с-стерика? Ес-с-сли С-с-снейп — твой отец, еще неизвес-с-с-стно, кто из вас-с-с внакладе. Вряд ли он будет рад увидеть вмес-с-сто с-с-своего с-с-сына какого-то трус-с-сливого с-с-сопляка! С-с-соберис-с-сь! Включи когтевранца и думай!"

— Поттер, я попросил бы вас покинуть остров! — профессор Техномагии даже ничего не сказал об одноногой позе студента. Ну мало ли, почему он так стоит! Может, Гарри на досуге занимается йогой?

— Иду, сэр!

Шипение в голове, прерванное окриком учителя, отрезвило Гарри. В самом деле, с чего это он так испугался мысли о Снейпе? Потому что его обстебают все гриффиндорцы — ну, разве что, кроме Ржавой Ге, она не такая — и еще часть доброжелателей с других факультетов, в том числе родного Когтеврана? Да начхать и розами засыпать. Пусть посмеет кто-нибудь что-нибудь сказать в лицо, а не шептаться за спиной! Офигеть можно, это же просто нереально круто, если у него жив хотя бы один из родителей! Пусть это даже Снейп. В конце концов, где-то глубоко в душе Гарри давно уже равнялся на зельевара и время от времени вел с ним внутренний диалог. Иногда спорил. А иногда даже побеждал в споре и очень собой гордился (вот был бы номер, если бы Снейп узнал об этих фантазиях!). Интересно, а что он скажет, когда... Стоп! Распрыгался. А как ты собираешься сказать об этом такому, как Снейп? И что если это всё-таки неправда? Да он же тебя по Гремучнику размажет, и будешь ты там по частям на ветках висеть и гирлянды из себя изображать. Не зря же ходят слухи, будто Снейп — бывший Пожиратель Смерти. Дыма без огня не бывает.

Спал Гарри в ту ночь ужасно, прикорнул лишь на рассвете, а до этого только думал и думал, как же быть дальше и почему вокруг происходит какой-то странный заговор, где от него усиленно скрывают правду. Тетка — точно скрывает. Блэк вроде пытался что-то сказать тогда, из холодильника, да дементоры вспугнули. А Люпин? Почему увиливает профессор Люпин? И вообще взрослые... А Снейп — ему-то зачем такое скрывать и ненавидеть Гарри как сына Джеймса Поттера? Или это он играет роль? Тогда он гениальный актер: настолько убедительно ненавидеть родного сына не смог бы даже законченный психопат. Только зачем ему это? Или фотография — обманка, а Добби действует по приказу... да, а кому служит Добби? Вдруг это очередная ловушка? Нет, здесь надо сначала хорошенько разобраться — и с фотографией, и с колдографией, которую ему на первом курсе отдал Дамблдор, и с дневником — а потом уже ломать дрова.

Нахлынувший под утро сон был похож на асфальтоукладочный каток. Гарри бегал по Хогвартсу и искал зеркало еиналеЖ, но никак не мог найти нужную комнату, потому что лестницы передвигались как им вздумается, неизбежно высаживая его на этаже с туалетом, где раньше появлялся призрак Рыдающей Миртл. А потом зеркало нашлось, спрятанное за горгульей в башне директора, и в нем отразился ребенок с игрушкой-лисичкой, возле кроватки которого стояли мужчина и женщина, вот только разглядеть их лица никак не получалось: их скрывало марево. Появился Добби, подбоченился, щелкнул пальцами: "Я маленький чайник, горячая штучка, вот это мой носик, а вот моя ручка!". Гарри выскочил из сна, как поплавок на поверхность, и уселся на постели под оторопелым взглядом вороньих глаз.

— Ма-а-амкин подвал! Босс, ну и видок у тебя! Тебе что, кошмар приглючился?

— Не-а, — Гарри зевнул и похлопал себя ладонью по губам. — Мне снилась реальность.

— Вот кошмар!

Урок по зельям, где слизеринский декан полным ходом развернул подготовку к экзаменам, в то утро охладил детективный пыл Гарри. Снейп свирепствовал, как бешеная мантикора, снимая баллы с каждого, кто попадался под руку — один раз даже с собственного факультета, когда Панси умудрилась кинуть толченый клык топеройки в почти готовое зелье от ожога ядовитой многоножкой, перепутав его с пудрой из коры лукотруса. На Гарри Поттера он обращал не больше внимания, чем на остальных студентов, и это было только плюсом: обруганный им Куатемок в своем уголке угрюмо зализывал душевные раны и прописывал зельевару "обнимашки" с удавом-констриктором.

— Поттер, — холодно бросил в спину Гарри зельевар, когда по окончании пыток все поспешно столпились у выхода из лаборатории, — задержитесь.

Сердце застучало, как бешеное. А что, если вот сейчас, прямо сейчас, набраться наглости и ляпнуть? А потом спрятаться вон за тем шкафом: Гарри знал, что там у Снейпа хранятся самые любимые и редкие образцы всякой заспиртованной дряни, и главный экзекутор подземелий пожалеет применять сокрушительные заклинания, если будет риск повредить драгоценные препараты. Ну не решится же он убивать студента прямо в классе прицельной Авадой? Хотя это же Снейп...

— Да, сэр.

Тоскливо проводив взглядом сочувствующего Акэ-Атля, дверь за которым плотно закрылась сама собой, Гарри подошел к учительскому столу.

— Что вы смотрите на меня, как будто я начислил сто баллов Гриффиндору? — поинтересовался зельевар, и Гарри от неожиданности чуть не икнул: это ему показалось с недосыпа, или, очень-очень завуалированный, но в голосе профессора сейчас прозвучал оттенок юмора? Он что, умеет прикалываться, никого при этом не оскорбляя? Да ну нафиг, не то еще посреди Англии заработает внезапно проснувшийся вулкан! Везувий, ага.

— Сэр... — Гарри уже почти отчаялся брякнуть то, что просилось с языка, но Снейп безапелляционно его перебил:

— Я хотел вас уведомить, что на период подготовки к экзаменам и на летние каникулы отменяю наши с вами индивидуальные занятия.

Гарри вздрогнул, но не отвел взгляда. Он жадно всматривался в черты лица слизеринского декана, пытаясь понять, может ли его версия оказаться правдой и есть ли между ними хоть что-то общее. И снова: действительно ли плотно сжатые узкие губы сейчас чуть дрогнули от улыбки, которую Снейп так и не смог сдержать полностью? Да и в глубине темных глаз заиграло что-то... что-то...

— Поттер! Вы еще здесь? Ступайте.

Как загипнотизированный, развернувшись на каблуках, Гарри промаршировал к двери. Нет, ему ни хрена не померещилось: зельевар в самом деле почти улыбнулся — и это после всех зверств во время урока. Если чертов старый садист действительно окажется его отцом, Гарри придется перевестись в какую-нибудь другую школу, иначе гореть ему от стыда Адским пламенем. И... блин, это было бы классно — если бы Снейп оказался его отцом! Пусть даже придется сгореть со стыда или перевестись. Еще вчера Гарри вообще был согласен стать рождественской гирляндой на Гремучнике.

Ладно, Гремучник и другая школа подождут. Нужно сначала всё как следует раскопать.

* * *

— Ладно. Хорошо! — Гермиона как-то жестко взглянула на него. — Ты меня убедил, и я, пожалуй, попробую.

Гарри не стал задавать глупых вопросов наподобие "Ты серьезно?" и молча подал ей ланцет. Она поцарапала палец и обмакнула кончик пера в выступившую из пореза бисеринку крови.

— Что писать?

— Я думаю, без разницы. Напиши, например: "Добрый день, Том".

Прикусив губу, он следил глазами за выходящими из-под пера завитками аккуратного почерка отличницы. Не успела она дописать имя хозяина дневника, как страница задымилась, и буквы, вместо того чтобы исчезнуть с бумаги, сделались кляксой. Из самого листка сформировалась объемная физиономия и смачно плюнула кровью в лицо Грейнджер. Та едва успела увернуться. Белая рожа, напомнившая Гарри о гипсовых статуях в скверах, извергла что-то ругательное на неизвестном языке, втянулась обратно в страницу и разгладилась. Страница снова обрела коричневатый оттенок.

— Н-де! И как это понять? — опомнившись, спросила Ржавая Ге.

— Гремлин его разберет. В меня он так не плевался...

Она засмеялась над своими мыслями и покачала головой в ответ на вопросительную гримасу Гарри.

— Хочешь сказать, он был расистом или сексистом? — угадал тот.

— Я ничего не хочу сказать, но обычно если человек расист, то он заодно и сексист. И еще много всяких "-ист". Такова закономерность: одна лярва в голове притягивает к себе другую, поодиночке им там скучно. И всё-таки, если быть точными, то дискриминация по чистоте волшебной крови — это признак не расизма, а скорее классовой или кастовой ненависти, и...

— Так, всё! Стоп! — Гарри жестом показал "тайм-аут", потому что переключиться из режима естествоиспытателя в режим зануды для Гермионы никогда не составляло особого труда, а сейчас ему это было нужно меньше всего. — С этого момента отматываем назад... тик-тик-тик-тик! крак!.. перезапускаем механизм... и мы ни о чем таком не говорили. Лучше скажи, как тебе видится вся эта история?

Грейнджер щелкнула жвачкой и поморщилась. То, что она вообще согласилась на этот странный эксперимент, выдавало в ней отчаянную и противоречивую гриффиндорку.

— Напомни, я тебе уже говорила, что мне всё это не по душе?

— Ну, раз пятьсот, по приблизительным прикидкам.

— И я не верю этой когтеврушке-Миртл, не понимаю ее целей и не уверена, что она подсунула тебе этот дневник по своей воле. Может быть, таково было чье-то условие, и только заманив тебя в ловушку, Миртл могла получить право на упокоение. Короче, я не знаю всего. И мне это не нравится. А еще... знаешь, Гарри, у меня есть такое чувство, что и ты что-то скрываешь. Особенно в последнее время. Можешь послать меня куда подальше, но я что вижу, то и говорю.

Гарри отвел взгляд. Тут она зацепила и его больную струну: Миртл, Добби, дневник... а дальше — тетка, Блэк, дедушкина фотка (была ли она?) со свадьбой мамы и Снейпа... Одно только говорит в пользу реальности этой свадьбы: колдография, подаренная Дамблдором, оказалась фальсификацией, о чем ему аккуратно сообщил профессор Флитвик, вызвав пару часов назад к себе. Нет, понятно, что это не аргумент: свадьбы могло не быть и со Снейпом. Фотодоказательства нет. Или свадьба была с Поттером, но колдографий с нее не осталось, а директор так хотел сделать мальчику приятное... бла-бла-бла, какая чушь... Ну хоть бы где-то что-то выстрелило уже, а?!

...И он снова посмотрел в золотисто-карие глаза гриффиндорки:

— Да ничего я не скрываю. Что я могу скрывать?

Ге насмешливо прищурилась:

— Ну, может быть, ты тайно изучаешь анимагию за компанию с Шаманом. Или нашел рецепт эликсира бессмертия, откуда мне знать?! Но с тобой точно что-то нечисто.

— Ладно, — решил он, хотя Снейп велел помалкивать. — Только никому, ясно? Иначе профессор мне голову оторвет. Короче, он обучает меня окклюменции, — Гарри с трудом сдержал ухмылку, увидев недоверчивую мину присвистнувшей от изумления Грейнджер. — Сейчас нет, но когда мы с ним занимались дополнительно...

— Ты заложил ему свою душу?

— Вот потому я никому и не рассказываю, — соврал юный когтевранец. — Всё равно никто не поверит. А на самом деле Снейп сам предложил мне это. Сказал, что это умение может оказаться полезным... он имел в виду — на случай воскрешения Того-кого-нельзя-называть... Ведь Неназываемый владел легилименцией лучше кого бы то ни было...

— Постой, какого еще воскрешения? Это же из сказок барда Бидля! Или... профессор имеет в виду, что Тот-кого-нельзя-называть сделается инферналом?

Гарри ощутил знакомый холодок между лопаток, на глаза сами собой набежали острые, горячие слезы, голос слегка подсел и дрогнул. Так с ним было всегда, стоило лишь коснуться опасной темы.

— Нет, — сглотнув ком в горле, мальчик перешел на шепот. — Хуже. Профессор сказал, что Неназываемый еще задолго до своей смерти позаботился о том, чтобы стать личем.

Гермиона охнула. Эта девчонка не так уж часто показывала испуг, но сейчас она была напугана не на шутку.

— Что ты знаешь о личах? — тоже шепотом спросила она, косясь на дневник, как будто это был акромантул.

— Что это маги-некроманты, которые провели Ритуал вечной ночи, принесли человеческую жертву и заключили свою душу в филактерию. Их тело умирает, но восстает после смерти, и тогда эти колдуны становятся полноценной нежитью, — процитировал Гарри.

На самом деле Снейп рассказывал ему о крестражах и преднамеренном расколе души мага, на который отваживаются только совсем уж безумные личности, коих за всю известную историю всемирной магии можно пересчитать буквально по пальцам одной руки. Когда он говорил о Волдеморте, то отвел глаза и поморщился. Гарри понял, что это директор заставил его устроить студенту такой "экскурс" в тайны волшебников, а сам зельевар совсем не горел желанием ворошить настолько гадкую тему. Но было бы странно, если бы Грейнджер уже сама не вычитала что-то об этом в собственных "полезных источниках". Покивав, гриффиндорка воодушевленно разбавила его осторожные высказывания колоритными валлийскими сказаниями из "Мабиногиона" о стычках между Арауном, королем Аннуина, и коварным личем Хавганом, историями о Дикой охоте со сворой Борзых Гэбриела [2], а потом Гермиону и подавно занесло в причудливый славянский фольклор с Кощеем Бессмертным и Марьей Моревной.

_________________________________________

[2] Думается, в этой английской интерпретации более древних мифов мы имеем дело уже с взаимопроникновением культур — языческой и христианской, как это было на примере Самайна, ставшего в Европе и Северной Америке Хэллоуином, а в Латинской Америке — Днем Мертвых (Dia de Muertos) и культом Santa Muerte (когда туда примешались еще и верования коренных народностей Западного материка). Дикая охота Херна (у кельтов — Кернунна иди Цернунна) со сворой Борзых Гэбриела (Габриеля, Гавриила) — это явная попытка срастить две религии: Гавриил в библейском фольклоре не кто иной, как один из старших архангелов, Ангел Смерти и — он же — ангел-провозвестник, принесший Деве Марии "благую весть".

— Но ты же понимаешь, что всё это лишь представления маглов, — выдохнувшись, подытожила она. — А им трудно понять, о чем звонят колокола. Вот я читала о настоящих темных обрядах, и там действительно страшно. Ты не поверишь, я даже дочитать не смогла, такая жуть...

— Действительно, не поверю, — усмехнулся Гарри, немного поднимаясь в собственных глазах: если даже у Грейнджер, готовой, наверное, убить кого-нибудь ради новых знаний, кишка оказалась тонка, то и он не такой уж трусливый ублюдок, пасующий перед сведениями подобного рода.

— Значит, профессор Снейп уверен, что Неназываемый совершил это?

— Ну да, наверное... Он, или директор Дамблдор, или оба — но они даже не сомневаются, что В-в-в... что Тот-кого-нельзя-называть скоро воскреснет.

— Какой ужас... А тут еще ты связался с этим дневником! Что, если он тоже чья-то филактерия? Об этом ты не думал? Ты считаешь, что смотришь безобидные воспоминания давно умершего мальчика, а его сознание при этом постепенно порабощает твое...

Иногда Ржавая Ге включала режим перестраховщика. Это выглядело смешно для особы, еще два года назад носившейся по школе с фингалами и рогаткой. Впрочем, Гарри и сам не полез бы на рожон при других обстоятельствах, но с того дня, как Снейп впервые показал ему Сокровенный остров и предложил внеурочные занятия, мальчик почему-то чувствовал невидимую поддержку и был уверен, что рисковать, если хочешь научиться чему-то дельному, стоит. Но с умом. Поэтому он всегда держал в запасе тот вариант, чтобы обратиться за помощью к учителю, едва заподозрит что-то подозрительное, связанное со старым ежедневником. А еще... еще интуиция, этот шепот внутри — перводвигатель, не дающий покоя и подбрасывающий идеи, путеводная нить, прокладывающая дорогу в лабиринте миллионов вероятностей... Гарри не знал, почему верит тихому шипению, как самому себе. Иногда он безотчетно следовал его приказам и, несмотря на кучу неприятностей, которые приходилось разгребать в процессе, мальчик еще ни разу не пожалел, что поступил сообразно вкрадчивому повелению неведомого советчика. Покуда же оснований для тревоги не было: дневник крайне неохотно поведал ему ту, самую первую, историю и с тех пор больше не открыл ни одного секрета — при условии, что в него вообще были занесены еще какие-то истории и секреты.

— Гермиона, ну где ты ходишь? — послышался громкий голос Рона. — Ты же обещала!..

— Ой! — она схватилась за щеку. — Черт, я совсем забыла про этот матч! Я пообещала всей толпе Уизли поболеть за них и забыла напрочь. Джинни снова будет дуться. Пойдем вместе?

— Слушай, я не хочу, — виновато признался Гарри: с недавних пор тратить время на созерцание квиддичных турниров ему стало жалко.

— Ну ладно. Тогда я пошла? — Гермиона улыбнулась и подула на проколотый палец. — Жалко, что ничем не смогла тебе помочь...

— Почему же, очень даже смогла. Круг потенциальных доноров сужается.

— Ну ты как чего ляпнешь! Ладно, пока!

Она скользнула в простенок и выскочила к пересохшему фонтану в холле, где, видимо, ее разыскивал Рон. Гарри проводил ее долгим взглядом.

— Она тебе нравится, — прошелестел рядом бесплотный женский голос.

Парень вздрогнул. Рядом с подоконником, где они только что сидели с Герми, стоял призрак Серой дамы, и удаляющаяся перспектива галереи проглядывала сквозь ее полупрозрачное туловище, окутанное струящимися одеждами из тумана.

— Э-э-э... Нет, мэм, то есть да, она же моя подруга, но...

Когтевран-младшая печально улыбнулась:

— Несчастная любовь и дурная репутация — это удел почти всех магов и даже сквибов в роду Принц... Мы надеялись, что ты разорвешь этот порочный круг...

— Принц? — фамилия была более чем знакома, и в последний раз Гарри слышал ее из уст продавца волшебных палочек. — Я отношусь к этому роду?

— Самым непосредственным образом, — кивнул призрак.

— Но... — и тут его осенило: — Владелица палочки-близнеца, та самая Принц, — тоже моя родственница, верно?

Хелена пропустила его вопрос мимо ушей и мечтательно посмотрела в окно, выходящее в сторону причала:

— Ты носишь это имя, даже не зная предыстории. Вот незадача... У тебя его имя и его характер, а глаза того же удивительного цвета, что у Салазара и Алруны... Больше таких не было ни у кого из отпрысков слизеринских ветвей за все минувшие девятьсот лет. Изменчивые, странные глаза: иногда почти черные, иногда — как весенняя листва. Может быть, чем всё началось, тем оно должно и закончиться?.. Как ты считаешь?

Гарри тяжко вздохнул. Разговаривать с портретами и призраками — то еще удовольствие.

— Я не понимаю, о ком вы сейчас говорите, леди Хелена.

— О Гэбриеле Принце, разумеется! О твоем далеком пра-пра. Здесь его, как тебе известно, называют Кровавым Бароном, вот только он не был тем свирепым убийцей, как гласит легенда. Просто мы с ним... не любим это ворошить...

— Историю вашей гибели?

— Да, нашей с Гэбриелом гибели. Он во всем винит себя... До сих пор. И это третья фамильная черта Принцев: если вы что-то забрали в голову, вас не разубедит даже сама смерть.

— Но он же в самом деле убил вас? Или... нет?

Получается, что Хелена, если здесь нет никакого подвоха, также его пра-пра... Интересно, она и при жизни была такой аморфной амебой, как сейчас?

— Да. Это сделал он, но слухи однобоки. Пришло время заговорить и мне, — Когтевран присела рядом, где только что сидела Ржавая Ге, и от нее повеяло внезапным холодом, так что Гарри невольно отодвинулся; Хелена этого как будто не заметила и продолжила как ни в чем не бывало, ровным и бесстрастным полушепотом: — Тот, первый, Гэбриел Принц, мой муж, являлся сыном леди Алруны и племянником лорда Салазара. Салазар и Алруна были близнецами и походили друг на друга так, как только могут родные брат и сестра быть похожи один на другую... На старости лет моей матери взбрело в голову передать мне свое магическое могущество, а после со спокойной душою отойти от дел. Но здесь надо признать, что в отличие от нее я никогда не отличалась ни выдающимися способностями к колдовству, ни ученым умом, ни пристрастием корпеть над книгами... Единственное, чем могла я гордиться по праву, — это анимагия. Но матушка имела на меня свои далеко идущие планы: она вознамерилась создать из меня вторую Ровену Когтевран. Ради этого она велела мне носить по нескольку часов в день фамильную реликвию — диадему нашего рода. По ее замыслу, мы с артефактом должны были привыкнуть друг к другу. В этом случае он помогал бы мне обретать знания, доступные матушке. Не учла она того, что даже в магии нельзя идти наперекор природе. Я не сразу раскусила пагубность диадемы. Поначалу мне стало просто немного ее не хватать. Надевая же диадему, я чувствовала себя окрыленной. Мне казалось, что я прозреваю все тайны мира, когда она была на моей голове. Мне не было равных — так думала я. Другие говорили мне, и Гэбриел говорил, что во мне что-то поменялось, но я не обращала внимания на их доводы и думала, что эти людишки просто завидуют моему над ними превосходству. А матушка будто бы не замечала. Она радовалась, что я наконец-то поднимаюсь до ее уровня. Слепота — удел многих книжных умников, и для такой слепоты не придумать лорнетов...

Привидение вздохнуло, как если бы было живым человеком, и на миг погасло. Не успел Гарри вскочить от досады, Когтевран (или Когтевран-Принц?) вернулась. Она бросила короткий взгляд на ежедневник Тома:

— Да, увы, умнику зачастую некогда и негде получать практический опыт... Иногда всё заходит так далеко, что уже ничего нельзя исправить. Мой муж обратился к леди Ровене и открыл ей глаза на истинное положение вещей: умнея с помощью древней магии, я расплачиваюсь за это своей личностью. Я утрачивала себя, а он не хотел потерять жену и позволить, чтобы наш с ним сын потерял мать, — Хелена робко потянулась холодными пальцами к щеке насторожившегося Гарри, но, заметив его недоверие, обреченно уронила руку на колено. — Ровена Когтевран спохватилась, отняла у меня диадему, но было слишком поздно. Прожить хотя бы минуту без зачарованной реликвии было пыткой. Я даже спала в этом венце, и он оставлял на моей коже глубокие раны, а когда матушка отобрала его, я страдала еще больше, чем в нем... Гэбриел и Алруна готовили для меня исцеляющие зелья. Они бросились за помощью даже к дядюшке, но и магия всемогущего Салазара оказалась бессильна. Обманом я выбралась из комнаты, где запер меня мой муж, и последовала зову диадемы. А когда нашла ее, сбежала из дома в леса далекой Албании, где нас с нею никто не мог бы разлучить... Я забыла о своей семье... забыла вообще обо всём. Кто посмел бы остановить меня в шаге от разгадки тайны Универсума? Именно это сулил мне коварный артефакт, меж тем сводя с ума. Мать слегла от горя, а Гэбриел кинулся на поиски и в конце концов нашел меня в моем лесном убежище. Но я не хотела сдаваться и приняла свой животный облик, на который почти не действовала его человеческая магия. Кто считает, будто лесная лань — это благородное и мирное создание, тот глубоко ошибается. Разъяренная олениха страшнее голодного волка, хотя у нее нет ни рогов, ни клыков. И я набросилась на Гэбриела со всей яростью, на которую только способна лань, если защищает своего детеныша. У мужа был кинжал-атаме для усиления магии, но и это ему не помогло. Он жалел меня и подпустил слишком близко. Мы схватились в поединке, и я лишь чудом не успела проломить ему череп ударом копыта. Маги слишком уязвимы в ближнем бою. Когда я прыгнула на него снова, то сбила с ног и опрокинула навзничь, придавливая всей своей тяжестью. Но клинок, который он не успел отвести в сторону, вошел мне между ребер. Я испустила дух на том же месте, только диадема удерживала мой призрак в этом мире. Я видела, как мертвое тело перевоплощается обратно, как, пачкаясь в крови, с ужасом тормошит меня Гэбриел, как пытается залечить роковую рану, а потом, склонившись надо мной, отчаянно плачет... — наверное, впервые за весь рассказ ее голос по-настоящему дрогнул; а Гарри уже решил было, что почти тысяча лет в облике привидения вытравила из нее все земные чувства и слабости. — Знаешь, у него были такие красивые волосы... но они слиплись от моей крови, как сосульки, и остались такими навсегда, даже в посмертии. Он принес мой труп домой, швырнул в ноги Ровены ее диадему, заперся в комнате и покончил собой рядом с моим гробом. Свекровь прокляла Когтевран, и матушка вскоре умерла — с горя ли, от проклятия ли, неизвестно.

— А что стало с вашим сыном? — Гарри почему-то вспомнилась каморка под лестницей и злая рожа дяди Вернона.

— Доминик был воспитан в семье его бабки Алруны. Ему передалась способность Салазара разговаривать со змеями, — не вдаваясь в подробности, ответила Хелена и умолкла, отвернувшись.

— Вот почему я змееуст... — пробормотал мальчик. — Значит, они были правы: я действительно наследник Слизерина... Получается, что Тот-кого... что Неназываемый всё-таки приходится мне дальним родственником?

Когтевран-Принц снова посмотрела на дневник в его руках. В ее глазах, едва различимых на призрачно-туманных щеках, стояли слезы.

— Возможно, чтобы открывать события из этих мемуаров дальше, нужно прийти на ключевое место и провести ритуал там, — вымолвила она, а потом уже окончательно растворилась в воздухе.

Всё это нужно хорошенько обдумать. С тяжелым сердцем Гарри поднялся с подоконника и побрел в гостиную своего факультета. По пути, в коридоре третьего этажа, он нос к носу столкнулся с мисс Эпплби, которая — почему-то в квиддичной форме — неслась в такой спешке, будто за ней гнался гриндилоу.

— Ты! — выкрикнула Тамсин, поперхнувшись, но откашлялась и спросила нормальным голосом: — Ты никого из авроров не видел? Это очень важно!

— Нет, не видел.

Странная эта пуффендуйка: как будто мракоборцы станут расхаживать по школе без инвиза.

— Я опаздываю на матч. Ты, Поттер, если увидишь мистера Макмиллана или эту... да пусть даже Тонкс... ты им скажи, чтобы выставили кого-нибудь дежурить возле его каби... возле кабинета профессора Люпина! Понял?

— Ладно. Хорошо. Скажу. А что случи...

— Некогда мне! Но ты обязательно скажи, что это очень важно, слышишь? Если встретишь...

И заполошная Тамсин стремительно укатила на лестнице куда-то вниз.

Гарри шел в башню Когтеврана, наивно пытаясь убедить себя, будто сможет спокойно готовиться к предстоящему экзамену после всего, что только что услышал. Втайне он надеялся выспросить у Серой дамы, которая так или иначе потребует с него пароль при входе, кое-что, о чем не успел. Особенно — получить исчерпывающий ответ на самый главный для него вопрос.

Привратница факультета высокомерно потребовала от него решения очередной головоломки. Пожалуй, теперь Гарри знал, откуда она брала эти сногсшибательные задачки. Человеческий ум от таких заморочек устанет и начнет повторяться, а призрак когтевранской гостиной, по преданию, выдавал всегда только новые загадки за все годы существования Хогвартса как школы. Когда дверь открылась (Хелена делала вид, как будто никакого разговора между ними не происходило), парень повернулся в сторону, откуда звучал голос, и прошептал:

— Пожалуйста, ответьте, вы должны это знать! Северус Снейп из рода Принц, правда? И он мой отец?

— Дверь сейчас закроется, мистер Поттер. Если вы не собирались входить, для чего было беспокоить меня?

Ненавижу призраков, подумал Гарри, перешагивая порог. Дверь захлопнулась, но с каким-то непривычным дополнительным шорохом, и он оглянулся. На дверном полотне проступил абрис женской фигуры.

— Всё так, — вымолвил голос Хелены Когтевран. — Но прежде чем что-то делать, хорошо подумай.

* * *

22 июня, когда с экзаменом по Древним языкам было благополучно покончено, пришел черед сдавать зачет Хагриду. Рон сказал, что это глупо и что лесник в любом случае охотно поставит им "автомат", так что лучше уделить это время чему-нибудь более полезному. Под этим "чем-то" Уизли, несомненно, подразумевал квиддичную тренировку. Но для Гарри это был повод проверить одну из версий относительно дневника уже в свете подсказки, оставленной призраком Когтевран. Разве что за столько лет то место могло стать затопленным или зарасти до неузнаваемости. И всё же попробовать сделать это, не привлекая лишнего внимания, стоило. Хагрид наверняка подкинет им какое-нибудь ерундовое задание, в ходе выполнения которого Гарри забредет на берег и поищет этот тихий мшистый островок, спрятанный от посторонних глаз высокими камышами. Теперь, после той истории с Малфоем и грифоном, проученный горьким опытом полувеликан задавал младшим студентам что-нибудь совсем безопасное, как, например, расчистка небольших участков перелесья поблизости от сторожки.

За прошедшую с прошлого четверга неделю мальчик несколько раз совсем уж набирался смелости, чтобы добиться встречи со Снейпом и поговорить, однако сама судьба противилась этому: зельевара невозможно было застать на месте. Впервые за все три курса Гарри задумался о том, что даже у такого отшельника и мизантропа, как Снейп, тоже где-то есть дом, и после экзаменов он вполне может отлучаться из замка по личным делам. Маги тоже люди. А может, профессор умышленно избегал встречи с глазу на глаз, хотя это и маловероятно. Словом, как любит выражаться Майкл Корнер, всё сводилось к принципу "ad augusta per angusta" [3].

_________________________________________

[3] "К высокому через трудное" (лат. крылатая фраза).

Идею написать об этом открытии Гилдерою Локхарту, который снова проявился в конце мая, прислав открытку из Гренландии и пожелав успешной сдачи экзаменов, Гарри отмел почти сразу. Локхарт наверняка знал что-то, чего не успел — или не решился — сказать перед отставкой. Но обсуждать такие вещи, доверяясь совиной почте, было бы, наверное, слишком безрассудно.

На зачет к Хагриду с ними увязались фамильяры — Мертвяк и Жулик. За прошедший год питомец Гермионы вымахал в гигантского котище с шерстью того же цвета, что ее шевелюра, и такой же лохматой, как ее шевелюра, а еще с пышными драгунскими усами и кисточками на ушах. Мимир и Жулик ладили не очень, но полужмыр уважал ворона и старался избегать крепкого клюва, который тот при случае пускал в ход без промедления. Рыжая Ге возмущалась и называла Мертвяка чавом [4], а Гарри, поддразнивая, советовал ей уделять поменьше внимания библиотеке, а побольше — воспитанию зверя. На этот раз по дороге к избушке Хагрида фамильяры побили все ранее установленные ими рекорды склочности.

_________________________________________

[4] Чавы — представители английской молодежной субкультуры, близки по духу и поведению российским гопникам. Само прозвище "чав" и "чаветта" носит презрительный оттенок: "быдло".

— Да что это с ними?! Как скипидаром под хвостом намазали! — не выдержал шагавший впереди Терри, которого то и дело едва не сбивал с ног неуклюжий кот, врезаясь парню под коленки. — Эй, Грейнджер, уйми своего взрывопотама!

— Сегодня ночью будет полнолуние, — объяснил Лонгботтом. — Животные в это время всегда так бесятся.

— Но-но! Я бы попросил не обобщать! — усаживаясь на плече Гарри, подал голос Мертвяк. — Здесь только одно животное, не буду показывать клювом!

Тут послышался тихий писклявый голосок, и все в изумлении повернулись к О'Нил, гриффиндорской молчунье, которую прозвали тенью Патил и Браун. Гарри даже не помнил точно, как ее настоящее имя.

— Объясните, пожалуйста, как вы запоминаете, когда Луна растет, а когда убывает, — вежливо попросила маленькая светловолосая девчонка. Она казалась младше своего возраста, даже младше второкурсницы-Лавгуд. На фоне ярких модниц Парвати и Лаванды она в самом деле казалась бледной тенью.

— Э-э-э... что? — Симус Финниган наморщил нос, уже готовый поднять О'Нил на смех, но вовремя продемонстрированный ему Гермионой кулак возымел действие, и гриффиндорец только промямлил в свое оправдание: — Я к тому, что она доучилась почти до четвертого курса и не знает...

— Финниган, когда в следующем году ты попросишь у меня списать домашку по астрономии, я напомню тебе эти слова, — зловеще пообещала Ржавая Ге. — А в чем проблема, Ри? Есть же календарь!

— Только это меня и спасает, — смущаясь до икоты, признала О'Нил. — Но вы все умеете определять фазы, просто взглянув на небо. А я никак не могу это понять. Профессор Стебль думает, что я ленюсь это запомнить, и сердится...

— Я объясню по дороге, Риона, — неожиданно вызвался Пухлый и перешел от компании парней к троице девчонок.

Брюнетка Патил и шатенка Браун недовольно фыркнули, но оставили Риону на попечение Невилла. Глядя на этих девиц, Гарри всегда думал, что они взяли в подруги блеклую О'Нил исключительно из-за цвета волос — "чтобы всё было по фэн-шуй", как часто выражалась приятельница тетки Орхидея Хилл. Или чтобы их достоинства еще выгоднее контрастировали с ее недостатками. Поскольку Лонгботтом и О'Нил шагали теперь неподалеку от Гарри, тот поневоле слышал объяснения Пухлого и даже сам удивился, насколько всё проще, чем кажется.

— Для этого надо запомнить только два слова: "плюс" и "урезать" [5], — спокойно и уверенно говорил Невилл. — Потом тебе будет достаточно просто посмотреть на нее. Конечно, за день до полнолуния и день после всё равно трудно определиться, но если как следует поупражняться...

_________________________________________

[5] "Plus" и "Cut" — по аналогии с русскими "Рост" и "Смерть": слова, элементы первых букв у которых графически отображают фазу Луны. В латинской "P" и русской "Р" дуга создает правую половинку окружности (Луна в этой фазе прибывает, растет). В латинской "C" и русской "С" дуга выгнута в левую сторону (Луна в этой фазе убывает, умирает).

Потом они заговорили на другие астрономические темы, в которых Лонгботтом, оказывается, чувствовал себя как рыба в воде, а растолковывать умел получше иного преподавателя со стажем. Во всяком случае, профессор Синистра ахнула бы, услышь она такое из уст не самого успевающего своего студента.

Когда два их курса достигли развилки тропы, им навстречу вывернули Аргус Филч вместе со своей кошкой. Показались они из-за вековой однобокой ели, свесившей космы на южную сторону и поросшей мхом почти до макушки — с северной. Это было очень приметное дерево. Увидав Гермиониного Жулика, миссис Норрис с утробным рычанием взлетела на самую вершину елки, а оттуда завела злобную песнь-проклятье. Полужмыр при этом радостным козликом скакал внизу и останавливался только для того, чтобы многообещающе поточить когти о кору — именно в эти моменты и звучал шипящий припев миссис-норрисовой проклиналки. Завхоз сурово таращился на Грейнджер, но почему-то карами ей не грозил, только спросил, куда это они все направляются на склоне дня.

— Сдавать зачет по Уходу, мистер Филч, — ответил за всех Корнер. Вот недаром ему еще на первом курсе прочили политическую карьеру.

— Времена неспокойные, чего ради шляться по лесу? — проворчал старик себе под нос, поддавшись когтевранской харизме Майкла.

В это время Гермионе наконец удалось перехватить Жулика и дать шанс на спасение бедной миссис Норрис. Гарри даже стало немного жаль эту мерзкую и вечно за всеми шпионящую бестию.

— После девяти не впущу никого, — предупредил Филч, позволяя кошке вскарабкаться к нему на руки, и чуть подпрыгивающей стариковской походкой удалился в сторону замка.

— Вечно он не вовремя, — поморщилась Лаванда Браун. — Хорошо хоть придираться не начал!

— Можешь быть уверена, что если бы это была просто прогулка, то начал бы, — подхватила Парвати. — Ему всегда плохо, когда другим хорошо!

И только Шаман пробормотал чуть слышно:

— Не в последнее время...

Гарри даже не был уверен, не почудилась ли ему эта фраза. Но завхоз и в самом деле вел себя рассеянно. Сдает старик.

Хагрида в его избушке и на огородике, сейчас желтом от цветущих тыкв, не оказалось. Однако в комнате еще витал знакомый шершавый запах ядреного табака и корицы, а значит, ушел он не так давно и ненадолго. От нечего делать третьекурсники тут же устроили перестрелку "факультет на факультет" среди грядок, пугая воплями мелкую садовую нечисть, и остановились лишь тогда, когда Мертвяк привел лесника с его псом. Теперь трястись за свою шкуру пришел черед коту Гермионы. Заметив громадного Клыка, полужмыр тут же присмирел и прикинулся одним из тыквенных цветков.

— Вот же бедуины! — оценивая урон, нанесенный студенческой ордой, на ходу сокрушался Хагрид. — Что ж потом осенью жрать-то будете, и-и-иэх-х-х! Здоровые лбы, а всё как дети малые. Ну ладно эти оболтусы, — он безнадежно махнул рукой на парней из Гриффиндора, — но вы, Гарри, Майкл!.. Энтони! А девочки-то! Не ожида-а-ал, не ожидал! Ну всё ж перетопчете, вот есть головы на плечах — или так, для вороньего смеху?

— Ну, я бы попросил! — чопорно высказался Мертвяк и больно клюнул в макушку расхристанного хозяина, который, давясь смехом, пытался привести одежду в порядок. — Грех над дураками смеяться. Слышь, босс, ты в другой раз сюда с Крэббом и Гойлом приходи — вот кто тебе друзья по разуму!

— А мы это... на зачет пришли, — кое-как зализывая пятерней встрепанный чуб, сообщил леснику Гарри.

— На зачет они, ишь ты... Ну идемте тоды, раз на зачет.

И, круто развернувшись, Хагрид потопал обратно в лес. Студенты трусцой посеменили следом и принялись наперебой расспрашивать, куда, мол, он их ведет и зачем.

— Щас тут животину одну найти нужно. Да тольк не всякий сделать-то это сможет. Это вам не дрожжи в соседский нужник подбрасывать, — Хагрид покачал косматой головой и, выбив трубку о локоть, убрал ее в нагрудный карман. — Жеребенок у здешних фестралов пропал, вишь ты.

— У фестралов? — в один голос недоверчиво протянули модницы из Гриффиндора и, покривившись, переглянулись. — Да ладно вам шутить, мистер Хагрид! Это же Полоумная Лавгуд таких всё время выдумывает! Правда, Поттер?

Гарри, может, в другой раз и дал бы этим дурам язвительную отповедь, но сейчас ему было лень формулировать остроты. Зато Шаман что-то буркнул, и начались взаимные подколки. Чего, собственно, девицы и добивались: последнее время даже студентки постарше начали поглядывать в сторону Акэ-Атля и Рона Уизли.

— Дак вот я и кумекаю, как бы вас так на группы разбить, чтобы в каждой хычь один был, кто их увидит, — задумчиво прогудел полувеликан. — Надо мне таких, у кого прямо на глазах человек умирал...

Невилл побледнел и сжал кулаки, а Терри Бут недоверчиво хмыкнул. Вот бы сюда Луну, подумал Гарри — она с этими лошадями дружила, не то что просто могла увидеть.

Кое-как распределив по группам всех жаждущих получить зачет, Хагрид сообщил, что безоговорочно начислит призовые баллы той команде, которая первой отыщет жеребчика, а остальным, может, потом даст еще какое-нибудь несложное задание. Чтобы всё, значит, было по справедливости. Напоследок он отозвал в сторонку Гарри.

— Ты мне вот что скажи, парень: всё ли у тебя в порядке? — сосредоточенно хмуря косматые брови, вполголоса спросил он.

Мальчик внутренне напрягся, но сделал вид, будто не понимает, в чем дело.

— Да. А что не так?

— Ты вроде как веселее на вид стал, что ли. Счастливее...

— Ну не знаю. А если и так — это что, плохо?

— Да наоборот! Что ты! Но только если это взаправду так, а не для показу. А то, знаешь, сверстники твои — бравада бравадой, а потом... э, да ладно, чегой-то я тебя накручиваю перед ответственным делом. Но ты, ежели чего, так обращайся, мы люди простые, но завсегда поможем, правда, Клык? — (пес звучно чихнул и, хлопая себя вислыми ушами по морде, встряхнулся.) — От! Слыхал? Он, значит, солидарный.

— Ага. Ну, я пошел?

— Давай. А я пока по западной тропе схожу, к Гнездовью Восьмиглазых. Вам там делать нечего, вы восточную и юго-восточную часть прочесывайте, да смотрите, чтобы далеко не блукали мне! На крайняк, если забредете не туда, в воздух сигнал запускайте и с места уже не сходите.

Четыре смешанных команды по семь человек в каждой рассеялись по относительно безопасной части Запретного леса. В группе Гарри ведущим, который смог бы увидеть фестрала, был он, поэтому улизнуть под шумок на берег озера и поискать место, где Том из "воспоминаний" дневника встречался с кентавром, у него бы не получилось.

— Мертвяк, а ты фестралов видишь? — спросила Гермиона.

— Я всё вижу! — гордо ответил ворон.

Ребята в их группе оживились:

— Отлично! Поттер, а может, пусть он полетает и посмотрит?

Гарри не возражал, и мимир снисходительно снялся с его плеча, быстро уходя вверх и теряясь в сомкнувшихся между собой ветвях старых буков.

— А как это — увидеть смерть человека? — он и не заметил, как, оттеснив Ржавую Ге и Корнера, к нему прибились Парвати с Лавандой. Будь на их месте кто-то другой, Гарри и в голову бы не пришло обвинить того в праздном любопытстве. Но у подружек-гриффиндорок так посверкивали глаза, как будто они раздобыли редкую схему плетения чар красоты и теперь ищут, кто бы им смог истолковать это на современный лад. Именно поэтому отвечать и не хотелось, так что он сделал попытку отделаться кратким "Страшно". Но девчонки не отстали.

— Вот профессор Трелони говорит, что Грим предвещает чью-то смерть, — сказала Патил, стараясь попадать в ритм его шагов, и Гарри услышал, как за спиной презрительно фыркнула Гермиона, услышав фамилию ненаглядной преподавательницы.

— Грим — это что? — уточнил он на всякий случай.

— Черчгрим [6], — шепнула Герми. — Тоже из магловских поверий. В старину во время строительства церкви на северной стороне закапывали заживо черного пса и верили, что после смерти он превращался в призрак и мыкался по окрестностям. Правда, я даже не знаю, откуда об этом узнала Сквибилла. Такой эрудированности я раньше за нею не замечала.

_________________________________________

[6] Church-grim (англ.), Kyrkogrim (шведск.), Kirkonväki (фин.) — фигура английского и скандинавского фольклора. Гримы являются сопутствующими духами церквей и призваны надзирать за благосостоянием конкретной церкви. Они могут появляться в виде черных собак или маленьких деформированных темнокожих людей. Шведский Киркгрим отождествляется с духами животных, приносившихся в жертву ранними христианами в зданиях новых храмов. В некоторых частях Европы, включая Великобританию и Скандинавию, было принято хоронить заживо полностью черную собаку в северной стороне основания строящегося храма, создавая таким образом духа-хранителя, церковного грима, который будет защищать церковь от дьявола. Как предвестник беды и смерти Грим фигурирует исключительно в поттериане.

Сделав вид, будто ничего не расслышала, Парвати продолжала:

— Сегодня после ланча я случайно заглянула в чашку Грейнджер. Там в кофейной гуще были странные очертания — и Лав тоже их видела, правда же?

— Клянусь, там остатки кофе сложились в форме жуткой собаки! — поддакнула Браун. — Бедная, бедная Грейнджер!

— Хей, вы что, шпионите за мной?! — объект их оплакивания возмутился не тем, как они старательно игнорировали его (вернее, ее) присутствие, а именно фактом слежки. — Совсем уже, что ли?!

— Да мы не специально, что ты сразу орешь?! — хором воскликнули подружки. — Тебе просто стоит поостеречься!

— Вы лучше за собой следите.

— Тц! Ой, всё! — обе одновременно закатили глаза и остановились, пропуская Гарри и Гермиону с Майклом вперед. — Подумаешь! Такая умная!

— Вы всегда так с ними препираетесь? — поинтересовался Корнер, с интересом поглядывая на гриффиндорку. — И что ты там забыла? Переводись к нам. Вот Пухлый же перевелся к барсучатам.

— Не дождутся, — мстительно сощурилась Ржавая Ге. — Останусь и буду давить на них интеллектом. Мне вот что интересно: а что, если я своими глазами увижу смерть человека в документальном фильме — я тогда смогу видеть этих ваших... фестралов?

— А что такое "документальный фильм"? — воспитанный среди магов, Майкл часто задавал подобные вопросы.

— У маглов есть постановочное кино — это как бы спектакль в театре, только снятый на специальном устройстве. А есть документальное, где снимают не понарошку, а то, что действительно происходит в жизни.

— И маглы колдографируют чьи-то смерти?

— Еще как! Например, есть военные съемки... Но ведь это же реальные события — и, по сути, если я становлюсь свидетелем такой смерти, я должна начать видеть фестралов?

— Не знаю, — признался Гарри: он и сам еще не понял всех этих вещей. — Наверное, тут весь смысл в том, что ты становишься участником, а не просто видишь через экран телевизора, как на твоих глазах умирает человек. Может быть, чувства?.. Подождите! — разглядев за стволами деревьев и кустарником какое-то подозрительное движение, он резко встал, задерживая шестерых своих попутчиков. — Там кто-то есть.

— Где? Где? — привставая на цыпочках, загомонили ребята у него за спиной.

А Гарри уже отчетливо видел, как кто-то или что-то перемещается по полянке шагах в двадцати от них.

— Я вот ничего не вижу, — сказала Лайза Турпин, глядя точно туда же, что и он. Остальные согласились, что там ничего нет.

— Тогда мы на месте. Вы постойте тут, я попробую посмотреть, что у них происходит.

— Ты о ком? — повисая у него на руке, как будто от сильного испуга, прошептала Лаванда, и Гарри даже не представлял, как вести себя дальше, потому что не знал, испугалась она на самом деле или просто валяет дурака.

— О фестралах, — Гарри аккуратно извлек руку из ее цепких пальцев. — Браун, успокойся, это не Гримы. Подождите меня тут. Вы всё равно их не увидите.

Он не хотел рисковать. Хотя Луна и убеждала его, что они милашки и, в отличие от единорогов, совершенно лояльны к людям даже в естественной среде обитания, не факт, что некоторые однокурсники, а особенно однокурсницы, не сумеют отличиться, выведя из себя дикого фестрала. У Малфоя же как-то получилось раздразнить грифона. Для Луны всё зверье — потенциальные друзья, покажи ей смеркута — найдет общий язык и со смеркутом. Ну и тушка дохлого хорька, которую подсунул ему Хагрид в качестве лакомства для этих коников, придавала Гарри некоторой уверенности.

Он медленно шагнул из-за куста на полянку, и три фестрала, как по команде, подняли головы. Ближний, громадный жеребец, был любимым конем Хагрида по кличке Тенебрус — Полумна всегда рассказывала о нем с особым восхищением. У Тенебруса была отличительная черта — седая грива.

Это были существа, созданные по принципу столкновения противоположностей: на грани ужаса и идеальной красоты, жизни и смерти, материального и потустороннего. Кажется, они были ходячим исключением из всех известных правил и законов. Изящные настолько, что это даже пугало, поскольку издалека они напоминали мумии лошадей, в которых не осталось уже ни внутренностей, ни жировой прослойки — только тонкая шкура, натянутая прямо на скелет. Вблизи становилось заметно, что тело у них живое, а короткая черная шерсть волосок к волоску даже отливает обсидиановым блеском. Они были разве что чуть костлявее некоторых скаковых пород обычных лошадей. Но что действительно могло напугать неподготовленного — это морда фестрала. Первым делом в оторопь повергали белесые, как бы покрытые бельмами, глаза, в глубине которых, присмотревшись, можно было различить какое-то замогильное свечение. И только потом ты замечаешь продолговатую голову-череп с четкой прорисовкой рельефа костей, с драконьим клювом и высокими чуткими ушами, которые фестрал мог повернуть в любом направлении, как радары. Самое главное, что крыльев этих коней не было видно, покуда те не намеревались взлететь. Луна говорила, что в тот момент, когда они распахивают свои перепончатые кожистые крылья, у тебя возникает чувство, будто открывается дверь в другое измерение. Что это означало, с ее слов Гарри так и не понял. Во всяком случае, сейчас, шагнув на поляну, он увидел перед собой обычных бескрылых, пусть и весьма странных, лошадей величиной с тяжеловоза, но комплекцией аргамака.

— Тенебрус, — тихо позвал мальчик, вынимая тушку хорька. — Мы пришли помочь вам в поисках.

Он почувствовал себя немножко идиотом оттого, что приходилось разговаривать с бессловесной тварью, и каково же было его удивление, когда в сознании возник символ одобрения. Это не голос, это не слово или картинка. Но Гарри был убежден, что фестралы его поняли и восприняли если не как друга, то как сторонника. Дохлого хорька Тенебрус словил на лету. В отличие и от обычных лошадей, и вообще от копытных травоядных, двигалось это существо со стремительностью и грацией хищника — так, словно в остове его было больше суставов и сочленений, чем казалось с виду. Оно перемещалось не просто в пространстве, оно как будто размазывалось во времени, каждое мгновение отбрасывая в прошлое собственный призрачный отпечаток. Это, опять же, было и красиво, и жутко. Если тебе снится что-то похожее, ты просыпаешься с колотящимся сердцем и ощущением подкатившего к горлу необъяснимого ужаса. Ты заглядываешь в бездонную пропасть или ночную пучину. Мальчик набрался смелости и протянул коню пустую ладонь. Тенебрус оглядел ее, прежде чем снисходительно позволил прикоснуться к шее. На ощупь шкура фестрала была очень нежной и слегка ходила ходуном, "скользила" по телу под пальцами Гарри. Ни теплая, ни холодная, только суховатая, словно трогаешь комок пыли. И сам контакт не вызвал у мальчика ни радости, ни неприязни — ему было просто спокойно, как если бы ровным счетом ничего не происходило.

— Мои спутники не смогут вас увидеть. Не оскорбляйтесь на них за это.

Когда Гарри ощутил поступивший прямо ему в голову сигнал согласия, фестралы развернулись и степенно направились по тропке в ту сторону, где его ждали сокурсники.

— Ну что? Ну как? — глядя на Гарри прямо сквозь коней, вопрошали они.

— Протяни руку, — сказал он Гермионе, стоявшей почти впритык к Тенебрусу.

— Э-э-эм-м-м... Зачем? — тут же переспросила она, тогда как жеребец задумчиво обнюхивал ее пальцы в поисках лакомства.

— Хочу проверить, осязаемы ли они для того, кто их не видит.

Глаза Грейнджер округлились:

— Это стоит рядом со мной, да?

Гарри кивнул. Гермиона облизнула губы и, медленно выпустив воздух из легких, пересилила страх — протянула руку и коснулась фестрала. "О, боже!" — беззвучно произнесла она и замерла, будто не смея пошевелиться. Тенебрус спокойно разглядывал ее, не обращая внимания на ладонь, которой Ге уперлась ему в плечо.

— Это так... странно... — сказала она наконец. — Ощущение, что сейчас затянет в водоворот. Даже немного подташнивает. Если бы это произошло без предупреждения, у меня был бы шок.

Ого! Значит, если ты видишь фестрала, то у тебя от прикосновения одни ощущения, а если не видишь — другие. Но получается, что независимо от способности видеть, чувствовать их могут все. А то, как она описывает впечатления, напоминает реакцию организма на аппарацию: сначала как будто затягивает, потом мутит. Любопытно. Это нужно будет изучить. Потом.

Хлопанье птичьих крыльев нарушило их пастораль:

— Эй, босс, вам туда лучше не ходить. Там болота, а летать эта мелочь еще не умеет. Он уже битый час на трех кочках стоит, подмоги ждет. Валяйте к Хагриду, а я пока этих, — Мертвяк кивнул на фестралов, — провожу.

Лаванда чуть не запрыгала от счастья, радуясь, что зачет уже в кармане и не придется портить обувь на этом жутком бездорожье. Ее уже не смущало и не пугало присутствие каких-то потусторонних тварей, не видимых глазу.

Пока они шли обратно к избушке, Гермиона спросила, как они выглядят. Гарри рассказал, как сумел. Ему хотелось увидеть еще и то, как взлетают фестралы, однако те не стали этого делать и просто ускакали вслед за мимиром по земле.

— Как же они летают? — будто уловив досадливую мысль однокурсника, поинтересовался Корнер. — Если там такая туша, то мне страшно представить, какой у них размах крыльев при взлете...

— Фиг их знает, как-то вот летают...

— Судя по твоему описанию, они только наполовину принадлежат этому миру, — возразила Грейнджер. — Мы же не ищем причину, почему летают привидения или дементоры. А эти вообще какие-то запредельные... Эх, хотела бы я их увидеть! Только цена этого "счастья" меня совсем, знаете ли, не устраивает!

Так, за пустой болтовней, они вышли к жилищу лесника и выслушали его торжественную речь, которой он сопроводил присуждение им зачетных баллов. А потом Гарри чуть отстал от собравшихся обратно в замок студентов. Увлеченные спором о том, честно ли сдала предмет "группа Поттера", которая воспользовалась помощью Мертвяка, ребята его исчезновения не заметили. А он улизнул на берег озера, очень надеясь, что успеет найти нужное место до наступления сумерек. Путь, правда, оказался более сложным и длинным, чем он думал, когда смотрел сюда сверху, с Астрономической башни. По некоторым объектам заднего плана картинки в подсмотренных воспоминаниях мальчик наметил несколько мест, где всё это могло происходить, но окончательное решение было за дневником.

Бредя вдоль берега, Гарри вспоминал, как три года назад, будучи еще совсем малышами, они плыли сюда в кромешной темноте на лодках вон с той стороны, от станции Хогсмида, и это плавание не было слишком долгим. Пешком, пробираясь в осоке и камышах, он всё время спотыкался и с тревогой поглядывал, как исчезают за горизонтом последние лучи закатного солнца. Небо мрачнело, наливаясь вечерними красками, откуда-то легким порывом ветра нагнало плотные облака. От воды дохнуло горечью и прохладой, стало зябко, как в катакомбах Слизерина. Где-то монотонно и трубно, повторяясь, ухало "ы-бум-м" болотной выпи или какого-то существа, желающего казаться простой выпью. Пока оно пробовало одни и те же ноты, напоминая неумелого фаготиста, это звучало не слишком жутко, но по мере того, как Гарри подбирался всё ближе к Смердящей заводи, крик начал меняться. А потом тварь просто заорала женским голосом, и этот вопль был полон безумия, отчаяния и ужаса перед неминуемой гибелью. Еще страшнее было то, что в один миг он оборвался, и снова рухнувшую на мир тишину изгнали мириады лягушек. Почти одновременно мальчик осознал две вещи: он сам не заметил, как покинул пришкольную территорию, и... он на месте, нужно лишь открыть ежедневник и повторить кровавый ритуал...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Ты стоишь, изо всех сил крепясь, чтобы не пустить его в свои мысли. Ты думаешь о чем угодно — чайках, играющих с ветром над Темзой, гадком букинисте, который брезгливо, не пересчитывая, швыряет протянутую тобой мелочь мальчишке-полотеру в его книжной лавке — а ты копил эти подлые кнаты почти месяц, заприметив на полке тонюсенькую, но такую важную для тебя брошюрку...

Лишь бы только он не прочел в тебе то презрение, которое ты испытываешь... нет-нет, не именно к нему. Ко всем.

Он продолжает сверлить тебя пронзительными черными глазами — только они, да еще лохматые стариковские брови на этом угрюмом и бледном лице имеют цвет, а борода, усы и длинные, зачесанные со лба волосы полностью поседели, как видно, еще лет пятнадцать-двадцать назад. На щеках с суровыми морщинами и складками едва заметно проступают пигментные пятна, и то же самое — на костлявых и до неприличия светлокожих кистях рук. Молчание затягивается, но наконец он его прерывает:

— Что ж, я смогу вам доверить работу с официальной корреспонденцией. Помимо этого, вам вменится в обязанность навести порядок в библиотеке и следить за его поддержанием эти два месяца. Если вас это устраивает, можете приступать. Если нет — вы знаете, где двери.

— Да, мистер Принц.

Он снова раскрывает газету, странице которой с твоим приходом позволил так эффектно сложиться пополам между его рук, словно бы на время опуская барьер между вами. Ты ему уже наскучил, этому старому чванливому аристократу. Да какое там! Ты уже забыт, вытеснен вон из его мыслей этими новостями мира счастливых обладателей ячеек в Гринготтс. Теперь твое место в библиотеке, за тем занятием, которое Донатус Кассиус Принц почему-то не пожелал поручить домовым эльфам, а дал объявление в прессу, что ему на лето понадобится какой-нибудь смышленый и расторопный студент из Хогвартса.

Бесшумно ступая по толстым, наверняка безумно дорогим коврам, ты идешь по коридору в поисках библиотеки. Ведь никто не удосужился отрядить для тебя провожатого, всего лишь указали примерное направление: если ты и в самом деле такой смышленый — дойдешь.

В темноватом и душном без проветривания помещении сильно пахло пылью, кожаными переплетами и каким-то средством от книжных паразитов и плесени. Меньше всего ты рассчитывал застать здесь кого-либо из членов семьи, но это случилось. Она сидела в широком сафьяновом кресле, тоненькая, не доставая носками туфель до пола, и посредством магии переворачивала страницу за страницей книг, висящих вокруг нее в воздухе. Ей было на год-два меньше, чем тебе, но она так строго вглядывалась в мелькающие перед нею тексты, что казалась взрослой, и палочка в ее руке, хоть и маленькая, из светлой породы дерева, но потертая, явно принадлежавшая кому-то из старших родственников, использовалась ею с умом. Ты и от нее ждал чопорности, но девчонка подняла лицо и уставилась на тебя живыми глазами, сиявшими веселым черным пламенем. Красавицы из нее не выйдет, сразу вычислил ты. И похожа на мистера Принца — интересно, кто он ей? Наверное, дед: уж слишком стар для отца.

— Привет, — говорит она, и ты молча киваешь, поражаясь, как при звуке ее речи меняется в лучшую сторону твое ощущение от этой топорной внешности, которая не украсила бы и мальчишку. — Ты работать? Я сейчас уйду.

Строго тут у них, мелькает у тебя мысль. Если так вымуштрована даже дочь или внучка, к чему готовиться тебе, безродному прислужнику?

Дни летят один за другим. Ты старателен и трудолюбив, вежлив, но не до угодливости, внимателен, но без заискивания. Ты хорошо знаешь, что такое чувство меры и золотая середина. Через месяц "старый сноб" впервые посмотрел на тебя как на одушевленное существо. Еще не так, как на своих точеных красавцев-догов, но уже и не как на пустое место. Девочка — ее зовут Эйлин и она всё-таки дочь этого старикана — любит болтать с тобой, когда ты собираешься на обед, и иногда ты уделяешь ей больше времени в ущерб передышкам между работой. Она некрасива, но несомненно обаятельна. Тебе кажется, что кое в чем она даже сейчас уже сильнее тебя как волшебница, а что будет, когда в следующем году она попадет в Хогвартс?

В конце лета, незадолго до отъезда в школу, мистер Принц наконец позволяет тебе взять с собой и почитать на досуге книгу из его библиотеки. Это не самая редкая книга, при желании ее можно было бы купить в любой лавке и за относительно небольшую сумму. Но уже само это одолжение, акт доверия — старик ведь знает, что ты летом живешь в приюте для голодранцев, где любой может обчистить тебя, когда ты спишь, — стоит многого. Старый Принц, как понял ты спустя несколько недель общения с ним и другими обитателями дома в Корнуолле, неподалеку от Сент-Остина, вообще хорошо относится к талантливым и трудолюбивым людям. По некоторым фразам его близких ты узнаешь, что Донатус Кассиус Принц склонен к меценатству и нередко составляет протекции начинающим зельеварам — он сам в юности был недурственным алхимиком и до сих пор прекрасно разбирается во многих нюансах этого ремесла, в том числе в зельеделии.

Как обычно, ты пользуешься каминной связью, чтобы переместиться из его особняка в Косой переулок, но из Косого в приют не торопишься, а идешь побродить по набережной и почитать ту самую книгу. Тяжелый свет садящегося в городской смог солнца... Последние теплые дни перед затяжной дождливой осенью... Ты глядишь на реку и проносящихся над нею чаек, а затем открываешь первую страницу.

Тебя поражает существо, изображенное на форзаце. От одного его вида мороз продирает до костей. Так ты узнаешь, кто такие...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Холодом сковало даже душу. Гарри захлопнул ежедневник и невольно отскочил от затянувшейся ледяной пленкой кромки воды. Ночь? Когда успела наступить ночь? И... откуда этот лютый холод? Почему так паршиво, что хочется пойти и утопиться? Лишь после того, как в небе зашевелились невнятные тени, Гарри понял, что происходит, и крепко сжал палочку, и изготовился прочесть мрачное заклинание, хотя этих тварей налетело слишком много...

42. Червяк прощает плуг, его рассекший вдруг

Довольная собой, с ног до головы увешанная пакетами с косметикой и предпасхальными каталогами их фирмы, Петунья вприпрыжку выскочила вслед за Орхидеей Хилл на подъездную дорожку:

— Ну, как я тебе показалась, Хиди?

— Ты была бриллиантом презентации, дорогая! Мма-мма-мма! — они размашисто перецеловали друг друга в щеки и восторженно захихикали. — Круто-круто-круто, ты такая красивая, Туни! Я удивляюсь, почему ты не занялась этим раньше! Ты сейчас была бы уже платиновым директором!

Однако радость Петуньи схлынула, как морская волна из-под ног, когда она увидела стоявшего у калитки мужа. Играть роль легкомысленной и изнеженной дамочки было так забавно, но мрачный вид Вернона, неведомо как здесь очутившегося, отбил у нее всякую охоту веселиться. Зная, что Дурсль ее не любит, Орхидея тоже почувствовала себя не в своей тарелке, комкано попрощалась с подругой и, забрав у нее всю поклажу, поскольку пообещала пока хранить всё это у себя в гараже, побежала к машине. Что ж, поделиться впечатлениями у них сегодня уже не получится, а завтра будет, скорее всего, уже не то.

Сразу осунувшись, Петунья побрела навстречу мужу. Вернон неподвижно поджидал ее, сложив руки на пузе крест-накрест. Придется ехать с ним и объясняться... Но... как это? Миссис Дурсль удивленно окинула взглядом обе стороны дороги. Он без машины?! Да он шагу не ступит без своего авто, даже если это путешествие в один квартал.

— А... где?..

— Прогуляемся, — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, распорядился супруг.

Он шел своей развалистой походкой так, словно знал, куда идти. Это тоже было удивительно, потому что даже Петунья, бывавшая здесь уже несколько раз по их делам с Орхидеей, плохо ориентировалась в этих краях.

— Куда мы, Вернон? — спросила она, утомившись гнаться за слишком уж несолидно несущимся мужем и тут уже сама увидела табличку "Окмир-парк", куда они свернули с Час-авеню.

— Почему именно Поттерс Бар? — буркнул Вернон.

Они шли к прудам. Весна была довольно прохладной, и гуляющих в парке сегодня было не особенно много. Точнее вообще от силы двое-трое.

— Ну... здесь у Хиди много знакомых, они помогли нам организовать встречу с нашими дистрибьюторами...

— Хм! — он искоса бросил на нее короткий взгляд. — И чем это таким вы с нею занимаетесь, можно ли узнать?

Ох, Петунье так хотелось, чтобы именно об этом Вернон узнал последним из всех, кто рано или поздно узнал бы! И как он ее только выследил, они ведь были столь осторожны! Но лучше рассказать самой, чем расскажет кто-то другой и еще в какой-нибудь извращенной форме.

— Я решила заняться продвижением косметических товаров одной хорошей фирмы. Почему бы и нет? — как можно беззаботнее выложила она.

— У тебя появилось слишком много времени? И зачем тебе всё это?

— Знаешь ли, у женщины всегда должны быть карманные деньги на шпильки-заколки...

— Тебе не хватает?

— Но это же твои деньги!

— Я что, плохо вас обеспечиваю? Или мы не семья, если ты делишь средства в таких выражениях — "твои", "мои"?

— Вернон, в чем причина твоих претензий? Я плохо справляюсь по дому?

— Этого я не знаю. Но предполагаю, что, если ничего с тех пор не изменилось, то справляешься, — каким-то изменившимся голосом отрезал Вернон, подходя к скамейке близ пруда и усаживаясь на нее. — Прошу.

Петунья села. Ей всё это не нравилось. В конце концов, он не знает и не узнает истинной причины, побудившей ее заняться этой чепухой, она никому не рассказывала — даже Орхидее, зная, какая та сплетница.

— Ты всегда, не проверяя, готова пойти куда угодно с кем-то, кто кажется тебе знакомым?

Вернон внимательно смотрел на нее, и это выглядело так, будто он натянул на себя мешок с мужниной личиной, как костюм ростовой куклы, а в глазных прорезях все равно глаза какие-то... нет, не чужие... даже более "свои", чем привычные ей глаза Дурсля. Но не его.

— Да, да, — кивнул он, уже окончательно меняя голос, и личина растаяла.

Петунья вскрикнула, отшатнувшись от него на скамейке. Легко придерживая в руке палочку, рядом сидел Снейп в этом своем пасторском наряде. Невольно ругнувшись, она шлепнула себя по губам, а потом и вовсе прикрыла ладонью лицо:

— Северус, мать твою, что ты делаешь?! У меня так когда-нибудь случится сердечный приступ, ты ненормальный!

— И это лучшее, что может с тобой случиться, если тебя так проведет кто-то другой, а не я, — огрызнулся он в своем духе, еще более бледный, чем был в прошлый раз, но уже не такой загнанный, каким казался в ту встречу. — Откуда ты знаешь, что у кого на уме, и почему, не проверяя, прешься в неизвестном направлении непонятно с кем?

— Вообще-то я "перлась" сюда со своим мужем! — понимая, что такое оправдание в глазах мага никуда не годится, всё-таки возмущенно выпалила она. — К тому же сейчас день, а вокруг полно людей, — тут уверенности Петуньи поубавилось, поскольку, озираясь, она так и не заметила вблизи ни единой человеческой фигуры.

Северус устало смежил веки и запрокинул лицо:

— Если бы ты была обычной маглой, Пет, я бы тебе слова не сказал. Но ты, черт дери, выросла рядом с ведьмой, ты видела своими глазами, что мы с нею творим — и ты теперь пытаешься отмазаться с такой идиотской аргументацией? То, что ты скрываешь, ставит тебя под удар. Собственно, ради этого я и здесь. Да, и объясни теперь мне, что это у тебя за странная затея?

— Тебе-то зачем?

— Случись что, мне так проще будет тебя найти. Впрочем, ладно, меня это не касается. Чтобы тебя найти, я дам тебе кое-что получше. Но не злоупотребляй этим. Нас в самом деле не должны увидеть вместе, только в самой-самой безвыходной ситуации. И больше никому не говори о том, что ты знаешь. Ни Блэку, ни Гэбриелу...

Она вздрогнула, ощутив со звуком этого имени как бы электрический удар прямо в сердце:

— Ты знаешь?..

Маг слегка кивнул, не раскрывая глаз и не поворачивая к ней головы. Прохладный ветер слегка поигрывал его черными лохмами, а робкое солнце касалось лучами кожи, много лет не знававшей загара, болезненной и слишком вялой для его возраста. Этот четкий, почти чеканный профиль, напоминавший изображения на старых римских монетах, бугорок адамова яблока на горле, плотно сжатые губы... Петунья отвела взгляд.

— Я боялась говорить об этом даже тебе...

— Правильно делала. Я всегда знал, что ты умнее, чем кажешься.

Как же ей захотелось сейчас вмазать ему кулаком в бок! Но на худой щеке едва заметно проступила морщинка улыбки. Она вздохнула: он был таким же в те хорошие времена, когда еще ничего не случилось. Злость мгновенно прошла. Петунья даже рада была видеть и слышать Сева вместе со всеми его тараканами.

— Я не могу наложить на тебя чары Забвения, ты по какой-то причине им не поддаешься. Но тебя спасает также то, что ты недоступна и для чтения твоих мыслей, — ровным голосом продиктовал он куда-то в небо.

— В самом деле? Как это так?

— Я не знаю. Вот так. Но ты всё равно должна быть крайне осмотрительна. Я не могу рассказать тебе всего, оно тебе и не нужно. Просто поверь.

Нехарактерная для Снейпа доверительность просто обезоруживала. И еще. Она помнила его практически мальчишкой, порывистым и диким. Сейчас это был он же — но тот, в кого сумел вырасти знакомый ей мальчишка. Такой, каким она предсказала его уже тогда.

— Хорошо, тогда откровенность за откровенность. Моя идея состоит в том, что я хочу заработать денег на учебу и продолжить то, что бросила тогда. Сам понимаешь, что брать на это деньги у Вернона я не собираюсь. И вообще не хочу быть чем-то ему обязанной ни теперь, ни потом. Это предложила мне Орхидея. Не самый лучший выход, конечно, но это хотя бы что-то...

— Я не силен в магловском бизнесе. Поэтому, если не лень, расскажи мне, в чем фишка этой вашей затеи?

Петунья постаралась как можно короче разъяснить ему основные принципы MLM, на которых базировалось их с Хилл предприятие. Северус перестал "загорать" и смотрел на нее почти с интересом. В конце концов он пожал плечами:

— Что ж, если это работает, почему бы, как ты говоришь, и нет. Только скажи, а другим путем восстановиться в этом твоем колледже ты не сможешь?

— У меня нет знакомых в этой сфере, так что придется всё начинать почти с нуля.

— Хорошо. Я подумаю над этим. Не сейчас. А пока возьми вот это и всё время носи на шее, — он извлек откуда-то явно золотую цепочку с небольшим аметистовым кулоном-медальончиком. — Имей в виду, он открывается и только тогда им можно пользоваться. В закрытом виде это просто побрякушка.

— Ничего себе побря...

— Тс-с-с! Слушай меня, — он сам отодвинул волосы с ее плеч, сам застегнул украшение у нее на шее, и, господи, до чего же это были приятные прикосновения, хотя ничего такого он даже не подразумевал! — Как только случится что-то, чего ты не сможешь решить без магии, раскрываешь медальон нажатием вот на эту штучку, — (медальончик в его ладони с легким щелчком раскрылся, а его пальцы были так близко от ее груди... черт, Пет, о чем ты думаешь? слушай его объяснения!) — Он настроен только на тебя. Когда ты прикоснешься хотя бы ногтем к центру круга, я почувствую твой вызов и окажусь рядом при первой же возможности. Ты всё поняла?

— Угу.

Не смотреть, не смотреть ему в глаза, иначе он тоже всё поймет...

— Тебя перенести куда-то?

— Н-нет... я прогуляюсь... пожалуй...

Куда она прогуляется? Хиди наверняка уже укатила, полагая, что "муж" привезет ее в Литтл-Уингинг на их машине. Придется ехать на электричке или автобусе. Ну и ладно. Домой она всё равно не спешит, особенно теперь.

Они поднялись. Северус окинул ее своим фирменным измеряюще-оценивающим взглядом и вдруг, сделав плавный и короткий шаг навстречу, обнял. "Спасибо!" — прозвучал или только послышался шепот возле уха, а через пару секунд маг отступил и исчез.

* * *

— Mori in saecula saeculorum! — напевно проговорил он, успев взять себя в руки и вспомнить всё, чему учил его Снейп на Сокровенном острове, а палочка сама чертила в воздухе верные знаки, хотя ужасом сковало даже поджилки, а мысли о самоубийстве становились всё навязчивее, крик женщины — не болотной выпи! — всё громче и истошнее.

Передние три дементора издали какой-то запредельный скрип и рассыпались прахом. Но их было не трое, их было даже не в два и не в три раза больше — они были повсюду, окружали и наседали. Желать им вечного упокоения во имя их блага уже не было сил, убежденности в своем деянии у Гарри почти не осталось. И первая же тень, налетевшая на него, походя вырвала из его груди клок надежды. Пустота мгновенно заполнилась безысходностью. Второй страж Азкабана проделал то же самое. Гарри пятился, оскальзывался на влажных камнях, но всё еще пытался обороняться, хотя уже понял: это конец, он слишком далеко от защищенного периметра.

Проклятье, они даже не успели поговорить с профессором Снейпом! Как же обидно...

И тут парень ощутил, что при мысли о Снейпе его как бы озарило теплым лучом солнца, на секунду отогнавшим уныние. Гарри снова споткнулся, снова вскочил и уже нарочно стал думать об этом — о зельеваре, о той фотографии, о том, как не находил себе покоя и как ликовал после признания Хелены Когтевран. Все эти чувства вдруг вспыхнули в нем с новой силой. Палочка гудела и вибрировала в пальцах, словно сама просилась в бой.

— Экспекто Патронум! — заорал он во всю глотку, нацеливая палочку в инфернальные тени дементоров.

И магия внезапно откликнулась ослепительным взрывом света. Вырвавшись на волю, громадная лисица прыгнула на монстра, что тянулся гнилой лапой к горлу Гарри. Опрокинув дементора, призрачный зверь коронным лисьим приемом взмыл в воздух и обрушился на врага сверху, всеми четырьмя лапами, всем телом. Чудовище заскрипело и лопнуло под ударом Покровителя. Ряды его соратников дрогнули, и Гарри, всё еще отползавший в попытке спастись, увидел, как, расправившись с первым, лисица бесстрашно ринулась воевать с остальными. Дементоры или распылялись под ее напором, или бросались наутек.

Гарри не стал дожидаться развязки, тоже решил уносить ноги. Порывом ветра в небе разметало тучки, освобождая из плена полную луну. И тут почти рядом раздался вой, от которого кровь застыла в жилах — не звериный и не человеческий, а то и другое сразу. Парень припустил, не разбирая дороги, и в какой-то миг шестым чувством угадал, что его преследуют и что расстояние между ним и этим неведомым существом — не дементором — всё сокращается и сокращается. Дементоры навевали безысходность, они никогда не ломились через заросли и не хрустели валежником. Гарри уже оказался на территории замка, защищенной аврорскими чарами, которые отпугивали стражников Азкабана, а вот на преследователя эти заклинания не действовали. Хрипло порыкивая на бегу, нечто догоняло подростка огромными скачками. Гарри летел, не чуя ног, но тварь двигалась несравнимо быстрее. Тычком в спину парня сшибло на землю. Тот сознательно продлил траекторию падения, как его учили на тренировках, — чтобы, откатившись, оказаться как можно дальше от противника.

Луна высветила темный силуэт существа, которое замерло на месте, принюхиваясь и очевидно колеблясь, нападать или нет. Гарри понял только, что это классический оборотень, как на снимках в учебнике ЗОТИ, и, хотя прекрасно знал, что человеческая магия почти бессильна против оборотней и анимагов, инстинктивно швырнул в вервольфа несколько заклятий. Зверь лишь щелкнул кинжалами зубов и зарычал. То, что жертва огрызается, его разъярило. Отбросив сомнения, оборотень кинулся на Гарри. Когда челюсти лязгнули в паре дюймов от горла парня, едва успевшего увернуться, при свете луны на морде сверкнули глаза. Получеловеческие-полузвериные. И Гарри узнал его:

— Профессор Люпин! Нет! Стойте! Я Гарри, вспомните меня! Вы... не можете!..

Следующие действия оборотня показали, что еще как может. Студента спасало только то, что он был маленьким, тощим и шустрым, но везение кончилось, когда зубы с хрустом сомкнулись у него на правой лодыжке. От боли Гарри на миг отключился, и сквозь туман в голове услышал со стороны замка протяжный, но более высокий, чем был до этого, звериный вой. Обратившийся Люпин прекратил терзать жертву и снова вскочил на задние лапы. Вой повторился. Тогда зверь, бросив Гарри, умчал в сторону Хогвартса.

Кровь хлестала из раненой ноги. Парень хотел перетянуть разодранную щиколотку трансфигурированным бинтом, но снова потерял сознание от дурноты и невыносимой боли.

* * *

Помфри молча приняла коробку с медикаментами и посторонилась, пропуская Северуса к койкам двоих недоумков.

— Полюбуйся на своего студента, — почти прошипела она, когда они приблизились к раненым третьекурсникам. — Это возмутительное головотяпство, а с твоей стороны — преступное попустительство! Всё могло закончиться куда плачевнее! И ведь это была всего лишь тренировка. То, как они ведут себя на матчах, вообще неприемлемо! Почему ты не пресечешь их агрессию?

Снейп перевел взгляд с забинтованного, как мумия египетского фараона, Рона Уизли на Винсента Крэбба, который пострадал значительно меньше сокурсника с вражеского факультета. Безусловно, вина Крэбба здесь настолько очевидна, что не требуется никаких иных доказательств, но как же можно не потроллить Поппи? У нее от возмущения дрожат губы, как бы она ни старалась их поджать, а серые глаза мечут искры ярости. Хорошо, что она так и не выучилась на пепельника, иначе бы им с Винсентом сейчас несдобровать.

— Тебе прекрасно известно, что в таких конфликтах виноваты обычно обе стороны, — процедил зельевар, на всякий случай еще и морщась, как от изжоги. — Не говори мне, что твои любимчики из Гриффиндора — ангелы без нимбов!

— Пф-ф-ф! Ну это уже ни в какие ворота! Сейчас сюда явится Минерва — объясняйтесь с нею сами!

Оу, Минерва! Зря он не прихватил с собой кошачью дразнилку, которую растяпа-Грейнджер выронила из сумки в лаборатории, а он всё забывал проехаться по этой теме со всем присущим ему сарказмом и вернуть игрушку для ее рыжей бестии. Отлично, пусть приходит, сейчас он как раз и поинтересуется, какого огра она пытается завалить на экзамене Малфоя. Драко сам жаловаться не станет, но Панси по секрету шепнула об этом произволе своему декану.

Дверь распахнулась, и Снейп с готовностью парировать град обвинений, натянул на лицо издевательскую маску. Но вместо МакГонагалл в лазарет почти вбежал другой Мак, который Миллан.

— Северус, ты нужен, — торопливо бросил аврор, одним коротким взглядом оценив обстановку, и мотнул головой в коридор.

Снейп оказался там секунду спустя. Друид заговорил без всяких околичностей:

— Только что несколько третьекурсников сказали замдиректора, что после зачета у Хагрида они не досчитались Поттера. Уже в школе. По пути сюда — не заметили, где и когда он отстал.

Зельевар стиснул зубы, чтобы не выразиться самым непечатным образом, поскольку неподалеку явно была помощница Джоффа в инвизе, да и у Помфри со слухом всё в порядке. Они почти бегом кинулись к лестницам и дальше разговаривали уже на ходу.

— Но это полбеды, за ним отправили дружину старост. Отыщут, — продолжал Макмиллан. — Хуже другое: к МакГонагалл примчалась и Стебль. У них в гостиной старшекурсниц тоже чрезвычайное происшествие, и очень нужна твоя помощь. Так сказала Минерва.

— А поточнее?

— Неадекватное поведение семикурсницы...

Постой, дай-ка угадаю...

— Тамсин Эпплби?

— Откуда знаешь? Думаешь, что...

Траханные вейлы, это и есть начало конца...

— Северус, ты куда, это не к нам... в смысле, не в Пуффендуй, это...

— Друид, гони кого-нибудь в вашу гостиную, пусть запрут Эпплби на три ключа, ключи проглотят, проглотившего закопают, — крикнул Снейп, отъезжая на лестнице в сторону площадки третьего этажа. — Всех студентов загоните по их башням, чтобы ни одной души не было в коридорах. Скажите — Снейп лично отравит, если кто-то будет шляться вне своего общежития. Студентов-старост это тоже касается, быстро отловите их и верните в замок!

— Понял! Тонкс, ты слышала? Займись студентами.

— Джофф, а ты дуй на Сокровенный, выпусти с него этот блохосборник! Он найдет Поттера быстрее нас всех.

— Да, понял!

О чем там они говорили с Нимфадорой дальше, Северус уже не слышал. Он стремглав летел к комнате Люпина возле класса ЗОТИ. Если его подозрения оправдаются и тайное вылезет наружу, дойдет до Министерства, тут всем мало не покажется... И Гэбри... черт, не сметь сейчас отвлекаться и накручивать себя! Сначала основная проверка! Может, всё не настолько еще хреново? Хотя... о чем это он?..

Посшибав нехитрые запирающие чары, наложенные Люпином, когда нынче утром тот уходил в Визжащую хижину, Снейп вломился в комнату и осветил ее заклинанием. Римуса можно было упрекнуть во многих вещах, но только не в неряшливости: спартанское убранство его жилища имело единственное украшение — идеальный порядок. Если он успел вымыть и флакон со следами антиликантропного зелья, то у них не останется никаких улик и им с оборотнем несдобровать обоим. Впрочем, успел или не успел, вину всё равно свалят на Снейпа, как всегда происходило и в школьные годы. Ему надо было взять с собой сюда хотя бы одного свидетеля. А лучше сразу адвоката и жюри присяжных.

Северус бросил взгляд на пустой подоконник (чистоту стола он оценил, еще будучи у двери) и сразу прошел мимо шифоньера в маленькую подсобку, которую хозяин помещения оборудовал как кухоньку. Там помещался только умывальник и старый буфет. Заклинанием "Акцио" зельевар призвал к себе свою склянку. Искомое обнаружилось на полке буфета: пузырек из последней партии лекарства Белби, сваренного Снейпом только вчера, тут же прилетел ему в ладонь. На вид остатки зелья имели нормальную окраску, на запах — профессор откупорил крышку и аккуратно взмахнул кистью над горлышком — тоже ничего подозрительного. Какой-то шорох у входа заставил его спрятать флакончик в один из карманов своей мантии и выбежать в комнату, однако там он не застал никого, лишь легким сквознячком туда-сюда покачивало дверь. С палочкой наготове Северус оглядел коридор в обе стороны. И — да — в том числе потолок. Разбуженные светом портреты сонно щурились и ворчали на "бесцеремонного бездельника".

— Вы кого-нибудь видели здесь только что? — спросил Снейп у персонажей с самого ближнего к нему полотна — мага и магловского короля постартуровской эпохи.

Король озирался в полнейшем недоумении, а маг зевнул и сказал, что кроме всяких ненормальных, которым не сидится в подземелье, их с "Его Величеством" покой не нарушал сегодня никто. Снейп решил, что этот мрачный тип — наверняка кто-то из Принцевой родни, и, захлопнув за собой дверь, ринулся обратно к лестничному пролету. Вот теперь — Гэбриел. И пусть только попробует снова во что-нибудь вляпаться этот малолетний паршивец!

На первом этаже его снова перехватил Джофф:

— Выпустил Блэка, вернулся за тобой. С Эпплби решили.

— Что она сделала, если все так переполошились?

— Однокурсницы сказали, что запрыгнула на подоконник, приоткрыла фрамугу и громко завыла на улицу. Говорят — "по-волчьи". Значит, сказалось в ней?..

— Черт ее знает. Или так, или у нее что-то на уме.

Внезапно замок содрогнулся от дикого потустороннего рева, прерванного визгом, скулежем и жалобным воем зверя — собаки или волка. Уже почти выбежавшие наружу зельевар и аврор, резко останавливаясь, взмахнули руками. Краткого обмена взглядами было достаточно, чтобы развернуться и помчаться назад.

— Кто-то впустил его в Хогвартс, — сказал Макмиллан. — Всё было перекрыто. Кто-то впустил его внутрь.

Снейп прошипел сложносочиненное ругательство, которому позавидовал бы даже Гэбриелов попугай. Общий смысл фразы в переводе на английский сводился к тому, что школа набита придурочной толпой магов, среди которых даже всякие "бойцы невидимого фронта" — бесполезные дармоеды. Джофф, быть может, и возразил бы на эту тираду, но тут из-за поворота навстречу двоим "придурочным магам" суетливо вынырнул Филч:

— Не могу найти директора, профессор Снейп! — заметив перекошенную от злости физиономию слизеринца, он чуть не подпрыгнул: — Что творится-то?

— Директора нет в Хогвартсе, — отрезал Северус. Да и будь он, чем бы это помогло в свете недавно открывшихся обстоятельств? — Аргус, а вам я убедительно советую закрыться в своей комнате и не покидать ее, пока всё не закончится.

Мерлин... Пусть в эту чертову школу навернется какой-нибудь метеорит...

— Кстати, Аргус, вы не заметили, откуда доносились эти вопли?

— Мне так послышалось, что отовсюду, профессор Снейп. Мистер аврор, вы уж делайте чего-нибудь, чтобы прекратилось это непозволительное безобразие!

Отпустив их с этим напутствием, завхоз скрылся в своей каморке. Джофф на секунду остановился возле квиддичной раздевалки:

— Северус!

— Да?

— Я сюда. Иначе нам с ним не сладить.

Снейп понял ход его мысли. Лучше бы, конечно, сюда этого блохастого: Блэк уже знает, как лучше вести себя с перекинувшимся бывшим дружком. Но на безрыбье и Змееносец — Рыба, а зверь против зверя лучше, чем зверь против человека.

* * *

Кругом истошно каркало воронье. Как же они надоели! Из-за них почти не слышно голоса Блэка.

— Как вы ладили с папой на самом деле, крестный?

— Мы стояли друг к другу спиной...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Гарри, не шевелись, пока я тебя не донесу! У меня не слишком-то хорошо получается заговаривать кровотечение...

С этими отчетливо прозвучавшими над самым ухом словами в мир возвратилась боль. Его кто-то тащил на руках. Веки не желали подниматься, но Гарри собрался с силами и открыл глаза. Как в том старом сне, где он был совсем маленьким, его нес под звездным и лунным небом какой-то мужик, только этот был без очков. Лицо мужика угадывалось с трудом, но парень узнал, кто это:

— Сириус?

— Скажи спасибо своему ворону, это он тебя нашел раньше меня. Каркал так, что сорвал голос.

Сфокусировав взгляд, Гарри наконец увидел, что над ними молча нарезает круги его Мертвяк. Плечи и грудь Блэка, к которой тот прижимал свою ношу, почему-то были голыми. Он что, плыл на этот берег через озеро, что ли?

Потом вернулись воспоминания об оборотне:

— Он... напал на меня... это был он, профессор Люпин...

— Да, я заметил...

— А куда вы... ты... меня несешь?

— Уже принес.

Сириус сделал пируэт на сто восемьдесят градусов вокруг своей оси, отчего у Гарри страшно закружилась голова, и подолбился явно голой пяткой во что-то пустое и деревянное:

— Рубеус, не дрыхнешь еще? Принимай гостей! Давай живей, пацану совсем ху... худо.

Над ними захлопали крылья, Мертвяк сел к Блэку на плечо, и в то же время скрипнули петли двери. В этот раз Сириус поворачивался аккуратнее. Из дверного проема ударил свет, впрочем, тут же перекрытый темным силуэтом лесника:

— Чавой-та случи... Ох ты ж чучело мякиновое! Давай скорей сюда его!

На свету глазам стало больно, и Гарри зажмурился. Вокруг происходила какая-то возня, но он уплывал в страну Пофигения. Во время следующего эпизода парень ощутил себя лежащим на топчане Хагрида. Кто-то снова терзал его изувеченную ногу. Он хотел применить какое-нибудь отбрасывающее заклинание, однако рука вместо палочки сжала пустое место.

— Лежи уже! — просипел кто-то над ухом, а потом его ощутимо и очень знакомо клюнули в темя. — Добегался!

— Пить! — попросил он.

— Сири, там, на столе, слышь! Да не это! Это я на ночь слизней для Курымахтушки замочил. Вон, кувшин рядом, чего тут непонятного-то? Ну и бестолковый!

Гарри подумал, что он не эта неведомая Курымахтушка и сможет потерпеть жажду, но кто-то приподнял его голову с подушки и поднес ко рту холодный край кувшина с ключевой, судя по головокружительно прекрасному запаху, водой. Обливаясь, Гарри жадно напился, но сил шевелиться не осталось, и невидимая рука снова осторожно уложила его на топчан.

— Ты чего там о каких-то кентаврах и дементорах бредил? — голос был тем же, что у мужчины, который на рождественских каникулах разговаривал с теткой насчет фотографии. А, ну да, так и должно быть: это Блэк...

Гарри что-то простонал в ответ. Только сейчас он вспомнил о дневнике и с облегчением понял, что при появлении дементоров всё-таки успел сунуть ежедневник за пазуху: один из окованных уголков ощутимо упирался, даже колол в ребро.

— Хагрид, я ухожу, а ты тут дальше и сам справишься.

— Давай, беги.

— Эй, Бро... — сипло крикнул кто-то третий, но осекся: — Бро-а-атишка, меня подожди, я с тобой!

— Да ты-то мне нахер там сдался?

— А-а-а... я тебе пригожусь!

Шорох крыльев, колыхание воздуха, стук открываемой и закрываемой двери. Гарри так и не сумел открыть глаза.

— Ну вот как же ты так, Гарри? — укоризненно прогудел Хагрид. — Ишь ты, и в лазарет тебя сейчас тащить опасно, когда по окрестностям волк носится... Чего? Говоришь чего-то? Ну, лежи, лежи. Авось пронесет.

— Что... с ногой? — кое-как выдавил Гарри.

— Плохо с твоей ногой, парень. Побежать этим летом точно не побежишь. Куда ж тебя мозгошмыги дернули бродить заместо того, чтобы со всеми в школу возвращаться? Гурьбой же уходили!

Придумать дельную отговорку Гарри еще не успел, поэтому банально прикинулся, будто потерял сознание.

— Ну ты даешь... — лесник поправил на нем одеяло и, кряхтя, встал со скрипучего табурета. — Ладно, спи, спи...

Перед глазами замелькали хогвартсовские вороны во главе с Мертвяком, голый Сириус нарезал круги по квиддичному полю, гоняясь за улетающей метелкой, и вдалеке, в слизеринской зоне трибун, сидели бок о бок профессор Снейп и Драко Малфой. Гарри кричал зельевару, чтобы тот забрал его со статуи тетушки Молли, но оба слизеринца только указывали на него пальцем и покатывались со смеху. От всей этой ахинеи парню стало совсем плохо, и он действительно отрубился.

* * *

Гермиона первой хватилась Гарри, когда они всей толпой поднимались по ступенькам главного входа в школу. Она сделала бы это раньше, но дурацкая птица Поттера так раздраконила Жулика, что полужмыр, пылая жаждой мести, умчался вслед за вороном в неизвестном направлении. Сгущались сумерки, и надо было торопиться, поскольку Филч шутить не любил и действительно закрывал замок ровно в то время, о котором предупреждал.

— К профессору Флитвику! — без малейшей заминки решил Корнер.

Но профессор оказался на аудиенции у МакГонагалл, которая замещала Дамблдора в его отсутствие, и Корнер с Гермионой поспешили в гриффиндорское крыло. Пару раз на мимо проезжавших лестницах Герми замечала эту наглую рыжую шкуру, которая с завистью взирала вслед крылатому мимиру и даже не смотрела в сторону хозяйки. Ну ничего, проголодаешься ты, вернешься домой...

Декан выслушала студентов без лишних эмоций и тут же по громкой связи кинула клич старостам-старшекурсникам, отправляя их на поиски Поттера. У Гермионы было какое-то очень нехорошее предчувствие, и она ничуть не удивилась, по выходе из гриффиндорского деканата столкнувшись нос к носу со встревоженным деканом Пуффендуя:

— Минерва свободна? — после кивка Гермионы и Майкла профессор Стебль живо вкатилась в кабинет МакГонагалл и плотно закрыла за собой дверь.

— Полнолуние сегодня, — многозначительно дернув бровями, констатировал Корнер. — Ну ладно, я к своим.

— Пока, — девушка с наслаждением подумала о том, как вернется сейчас в общежитие своего факультета, встанет под душ после этого длинного дня, а потом завалится с книжкой на кровать и до утра ее не поднимет оттуда даже Левикорпус.

Но мелькнувший среди доспехов в коридоре ярко-рыжий бок мгновенно изменил все ее планы. Полнолуние, видимо, влияло не только на поведение зверей, но и на человеческий рассудок тоже, потому что Гермиона вместо того чтобы последовать своей угрозе — оставить кота без ужина — решила, что раз уж он настолько близко, то грех его не поймать. Опомнилась она только на первом этаже, когда эта подлая рыжая задница снова улизнула прямо из-под заклинания, как-то слишком уж распушив рыжий хвост и трусливо вякнув.

— Ну всё... — начала было Гермиона, но тут услышала позади себя прерывистое собачье дыхание и, резко оглянувшись, пронзительно завизжала.

Из рекреации крался огромный и уже готовый к решающему прыжку оборотень в первой — самой агрессивной — стадии трансформации.

Одна из дверей распахнулась и едва не ударила бросившуюся наутек девушку. Из кухни в коридор с победным видом шагнул профессор МакГроул. В вытянутой руке он держал за шиворот неведомым способом отловленного Пивза, как Давид башку Голиафа. Гермиона, недолго думая, с разгона нырнула за спину учителя и только там перестала визжать. БаБах выставил перед собой Пивза и пропустил через него заклинание:

— Трансмицио!

Его породистый баритон тут же перекрылся оглушительным ором, от которого стены дрогнули и мандрагоры в теплицах профессора Стебль заплакали кровавыми слезами зависти. И хотя рык этот был направлен в сторону оборотня, уши Гермионы заложило непрекращающимся звоном. Наверное, барабанные перепонки лопнули, подумала она, ошарашенно глядя, как тормозит всеми четырьмя лапами и поджимает уши грозный монстр. Зверь осел на задние ноги-лапы, а МакГроул, недолго думая, втолкнул Гермиону в кухню, заскочил следом и наложил на дверь несколько запирающих заклятий. Он так быстро действовал, что длинные черные волосы, подпрыгивая на его плечах, двигались медленнее, чем он колдовал. Наконец МакГроул, склонив голову, свесил патлы набок, развернулся к студентке и беззвучно что-то ей сказал. Гермиона прищурилась, изо всех сил пытаясь угадать, чего он хочет, и не понимая, зачем он шепчет настолько тихо. А потом до нее дошло всё и как-то разом: ей просто заложило уши, а ее саму только что едва не разорвало звероподобное чудовище. Она охнула и, прижав кулаки к вискам, бухнулась на край длинной скамьи. Долговязый БаБах наклонился к ней, сложившись чуть ли не пополам, продолжая что-то говорить и заодно встряхивать ее, чтобы привести в чувство. Как будто из другой вселенной, но постепенно приближаясь и усиливаясь, донеслись обрывки слов. Когда слова сложились в смысловую конструкцию, Грейнджер поняла, что профессор интересуется ее состоянием. Она кивнула. МакГроула это успокоило, он поправил свои стильные очки и снова выпрямился во весь рост. Будто парализованный, справа от него покачивался в воздухе Пивз.

— ...и обязательно дождитесь кого-нибудь из профессоров! Вы слышите меня, мисс? Аллё?! — Иоганн щелкнул длинными пальцами у Герми перед носом: — Ответьте же что-нибудь, Грейнджер, чтобы я мог спокойно идти. Вы на самом деле в порядке?

— Да, сэр! Но почему, откуда взялся этот оборотень? Вернее — почему он нападает, разве аконитовое зелье не изобреталось, чтобы подавлять агрессию?

— Я знаю немногим больше вас, мисс. Но вам повезло, что я сегодня задержался в школе. Вы могли изрядно пострадать.

— А куда вы идете, профессор МакГроул? Он же где-то рядом!

— Как видите, я не один. А вы сидите тут и ждите подкрепления. Не слышу! — он приложил ладонь к уху: видно, и его неслабо контузило воплем полтергейста. — Что надо сказать, мисс?

— Э-э-э... "спасибо, сэр"?

— Ответ неверный. Сказать надо "так точно"!

Свистнув Пивзу, акустик снова заткнул уши антифоно-берушами и пошел обратно к двери. Полтергейст поплыл за ним, как воздушный шарик на веревочке. Научиться бы БаБаховым фокусам в умении подчинять себе этого бесплотного дебошира! Но тут Гермиона окончательно пришла в себя, и мысль о том, что Гарри и старосты в страшной опасности, заставила ее вскочить на ноги.

— Что же делать, что же делать? — она забегала по кухне между плитами и мойками. — Думай, Гермиона, думай!

С легким хлопком перед нею возникла эльфийка в кокетливой тюлевой занавеске:

— Юная мисс желает поужинать?

Еще несколько хлопков ознаменовали появление домовиков, которые, если даже были здесь в инвизе, то до этой минуты никак себя не выдавали. Повара, посудомойки и прочая обслуга Хогвартса. Вот так и выглядит ватага этих трудяг, из года в год ухаживающих за студиозусами, которые знают о них только понаслышке.

— Здравствуйте, господа эльфы! — быстро сориентировавшись, официальным тоном гаркнула девушка, и маленький народец построился перед нею в шеренгу. Заложив руки за спину, Гермиона прошлась перед ними, как генерал перед парадом. — Значит так. Только что вероломно и без объявления войны школу оккупировал оборотень. Сейчас он носится где-то здесь, и мне нужно узнать, что случилось. Кого из вас я могу попросить это сделать?

— Меня! Меня! Меня! — наперебой загомонили домовики, а из ниоткуда к уже проявившимся начали добавляться самые стеснительные.

Через десять минут Гермиона стала самым информированным человеком в Магической Британии по части Хогвартса. Узнала она и о ранении Поттера, который теперь находился в доме Хагрида, и о странностях мисс Эпплби из Пуффендуя, которая сейчас сидела взаперти в кабинете профессора Стебль, грызла ногти и отчаянно искала способ побега. Именно за нею и охотился сейчас оборотень, который прибежал в замок по ее зову. Кота Гермионы видели на третьем этаже. Нет, на втором. И на втором, и на первом, а также на лестнице. И на Астрономической башне. И на подступах к совятне. "У вас точно один кот, мисс?" Опытные старшие преподаватели и авроры организовали облаву на оборотня, прочесывая этажи, а тот пытался охотиться на них на всех поодиночке, но они были хитры и передвигались исключительно вооруженными группами. В коридоре также бегали странные животные — большой черный пес и пятнистый ягуар. За компанию с собакой по школе мыкался и ворон юного мистера Поттера. Портреты и школьные привидения оказывали посильное содействие в поимке ликантропа, но зверь коварен, мисс Грейнджер!

Интересно, почему профессор ЗОТИ так уперся именно в Тамсин Эпплби и почему не сработало средство, которым, как догадывалась Гермиона, все эти месяцы поил Люпина профессор Снейп? Хорошо хоть Гарри жив, но ужасно то, что его искусал оборотень, пребывавший в стадии трансформации. Это почти стопроцентно гарантирует заражение, если ничего не предпринять.

* * *

Сейчас Северус с потрясающей четкостью вспомнил ту ночь, когда в результате неудавшегося розыгрыша Блэка едва не побывал в Визжащей хижине с запертым в ней монстром. Каким образом Люпин выбрался оттуда в этот раз? Он никогда не пренебрегал дополнительными методами изоляции и для перестраховки сам запирал себя изнутри в той развалюхе, зная, что в виде зверя колдовать не сможет, а значит не сможет и пробиться наружу. Если зелье испорчено — а оно испорчено, хотя пока и не установлено, как — оборотень всё равно остался бы внутри. Эпплби могла бы даже напоить его Амортенцией, но отпереть хижину силой мысли на таком расстоянии ей было бы не под силу. И всё-таки черт бы драл Альбуса за то, что, принимая в школу и препоручая Римуса заботе Снейпа, он не соизволил предупредить этого самого Снейпа об одном любопытном факте в биографии Тамсин. Не верил, что через столько поколений гены ее пра-пра, латентного оборотня, имеют шансы заявить о себе в организме девчонки? Искусанный в юности зверем, прадед Тамсин сделался лишь лунозависимым носителем этого "вируса". То есть он не перекидывался, но реагировал на фазы Луны. Недаром Эпплби всегда казалась несколько странной, ее присутствие напрягало, но Северус терпел это исключительно из-за ее алхимических талантов. Хороших зельеваров вечно не хватает, и ему как учителю было лестно увидеть результат своей многолетней работы.

Когда к нему вместо Джоффа, убежавшего на поиски Люпина, присоединились Флитвик и МакГроул, стало известно, что буквально несколько минут назад жертвой оборотня едва не оказалась еще одна студентка. Естественно, гриффиндорка. И кто бы мог сомневаться — это была, будь она неладна, рыжая подружка Гэбриела. Иоганн расторопно отпугнул чудовище и велел девчонке ждать взрослых на кухне. Снейп надеялся, что эта всезнайка последует совету акустика, а не рванет со всей гриффиндурской энергией спасать Хогвартс и мир.

— Что не так с мисс Эпплби? — крадясь с коллегами по коридору и озираясь по сторонам, вполголоса спросил Филиус. — Я так понял, дело в ней?

Снейп кивнул. Когда они проверили за углом и всё оказалось чисто, он дал всем пару минут передышки, во время которой ответил:

— Один из ее предков был заражен ликантропией.

МакГроул присвистнул. Плывущий рядом с ним Пивз приготовился к шумовой атаке, но акустик погасил его боевой пыл едва заметным пассом палочки.

— Значит, тот интерес, который она проявляла к ЗОТИ... был завуалированным интересом к Люпину? — Флитвик перешел почти на шепот.

Снейп поморщился:

— По-моему, это было очевидно. А в период полнолуния у них к тому же высвобождаются все инстинкты...

— И доминирует инстинкт размножения? — уточнил Иоганн, всё еще впечатленный тем, что узнал. Еще бы, целый год работать бок о бок с оборотнем и даже не догадываться об этом!

— Только между половозрелыми представителями одного вида.

Флитвик охнул и ухватился за щеку:

— Значит, он мог убить Грейнджер, поскольку она не его вида?

— По-моему, это также очевидно, — сухо отозвался зельевар, отлепляясь от стенки, чтобы идти дальше, а МакГроул кивнул, подтверждая его слова.

— Но что случилось, почему твое зелье не сработало в этот раз, Северус?

— Я не знаю, Филиус. У меня, если ты не заметил, еще не было времени проводить анализ.

— Может быть, он просто по рассеянности не принял его? Забыл?

— Он. Его. Принял.

Если бы Флитвик видел комнату Люпина изнутри, у него не возникло бы столь глупого предположения. Человек... ладно, создание, жизнь которого подчинена распорядку лунных фаз уже на протяжении без малого тридцати лет — или сколько там было Римусу, когда на него напала эта мразь? — просто не может быть безалаберным с такими вещами. И вообще с какими-либо вещами в принципе.

— Значит, сейчас он просто ищет Тамсин ради... э-э-э...

Снейп закатил глаза, шумно выдохнул и ускорил шаг. Коллеги поспешили за ним. Кавалькаду замыкал сонно плывущий по воздуху полтергейст в клоунском колпаке.

Где-то вдалеке послышался отрывистый собачий лай. Такой знак подает охотнику борзая, взявшая след. Видимо, лай доносился из какой-то галереи, примыкавшей к лестничному колодцу, откуда звук расходится по всему замку. В некоторых местах Хогвартса можно орать до посинения, но никто не услышит с расстояния десяти шагов, а в других можно сморкнуться, и это сразу станет известно даже эрклингам в казематах. Впрочем, кому интересно подробнее — добро пожаловать с вопросами к МакГроулу, это по его части.

Иоганн приостановился, приложил ладонь к уху и выдал:

— Пуффендуйское крыло, коридор к зимней оранжерее, вторая рекреация от лестничного пролета. Гм, не знал, что оборотни умеют лаять...

— Оборотни не умеют лаять... — в задумчивости пробормотал Снейп, прикидывая, как короче и безопаснее им будет очутиться возле оранжереи. — Нам надо разделиться.

Когтевранский декан вздрогнул:

— Но, Северус, это крайне опасно!

— Вы с МакГроулом пойдете в обход, с востока, спуститесь по лестнице со стороны складских помещений и пройдете к кабинету Травологии через Трансфигураторский дворик...

— А ты?! Ты один?

"Ну... не совсем", — подумал Снейп, вспомнив старую шутку одного магловского писателя о больных солитером [1], и пощупал рукоять атаме в ножнах, закрепленных на левом запястье.

___________________________________________

[1] Афоризм Марка Твена: "Называть себя в печатных изданиях "мы" имеют право только президенты, редакторы и больные солитером".

На цокольный этаж он спустился по внешней лесенке, о существовании которой знали в Хогвартсе единицы. На улице было уже совсем темно, а от пристани тянуло холодом и сыростью. Зельевар поскорее отринул неуместные сейчас мысли о мальчишке. Если бы всё было категорически плохо, Блэк, лай которого они только что слышали, первым делом донес бы эту весть до него, а уже после пытался переключить на себя внимание зверя. Жив — и это главное, подробности потом.

В зимней оранжерее Северус очутился раньше Филиуса и Иоганна. Сейчас вся она была оплетена диким виноградом, а внутри было пусто, пахло перекопанной землей и подгнившими корнями. Снейп уже хотел уходить, но не успел развернуться, как ощутил, что теперь здесь есть кто-то еще. Он отправил поток света под потолок, а сам бесшумно переместился в сторону поставленной на попа тележки в углу. До второй фазы преображения Люпину оставались считанные минуты. Если потянуть время, можно дождаться не столь агрессивного проявления оборотня: в полностью звериной стадии ликантроп теряет обострившуюся и доступную только человеческому разуму изобретательность, а вместе с нею и фанатичную ярость в отношении "не таких, как он, а потому подлежащих немедленному истреблению". Сделавшись волком, Римус, скорее всего, удерет подальше в лес, как это сделало бы любое дикое животное.

Тень от высоченной фигуры "анубиса" мягко скользнула под ноги, черный силуэт перекрыл свет, льющийся из-под потолка. Оборотень слегка пригнулся перед прыжком и глухо зарычал, понимая, что враг-человек давно его заметил и подкрасться незаметно не удалось. После первого броска Северус откатился в сторону, подскочил и наставил на него палочку и нож. Конечно, он воспользуется Сектумсемпрой лишь в самой безвыходной ситуации. Когда-то Снейп изобрел это темное заклинание именно с расчетом защиты от оборотня, и оно одинаково эффективно кромсало любую плоть. Но он ни на мгновение не замешкается, если ситуация действительно выйдет из-под контроля. Вот только где носит этих двух гениев с сетью? По всем расчетам Флитвик с МакГроулом уже должны были бы добраться сюда.

Люпин бросился еще раз и еще, входя в раж оттого, что жертва чересчур проворна. Из пасти его закапала пена, глаза полыхали. Северус понял, что зверь просто возьмет его измором: он и так уже дважды споткнулся на грядках, увертываясь от кинжальных когтей. Бить придется наверняка. Раненый, оборотень станет еще опаснее. И если бы на месте Люпина был любой другой ликантроп, Снейп, не колеблясь, уже давно снес бы ему башку.

Еще одна попытка — и зверь успел задеть его лапой, сшибая на землю. Зубы лязгнули совсем близко от лица...

— Сектум...

Но тут какой-то шум, тяжелое дыхание и хлопанье крыльев заставили оборотня отскочить. Черный пес размером с теленка и пятнистый ягуар опрокинули его навзничь и прижали к земле. Люпин забился, но на грудь ему уселся еще и ворон Гэбриела, распластал крылья, а сам тихо, умиротворяюще заговорил:

— Тихо, тихо, братка! Сейчас полегчает, потерпи!

Пес и ягуар тоже не рвали его и не рычали, а просто придавливали собой к грядке, не позволяя двинуться. Оборотень встрепенулся еще пару раз, потом замер, тихо заскулил и... тело его начало деформироваться. Вставая на ноги, Снейп следил за этим зооуголком во все глаза. В какой-то миг волкодав и ягуар перестали сдерживать ликантропа, ворон тоже взлетел в воздух, а вместо монстра на все четыре лапы подскочил обычный, пусть и излишне крупный, седоватый волк. Даже не взглянув в сторону зельевара, собака, оборотень и птица подхватились и вылетели из оранжереи, а на месте остался только ягуар.

— Там еще студентка на кухне заперта, — отряхивая мантию чистящим заклинанием, сказал ему Северус. — Иди вытащи. А я пока проверю вашу гостиную...

Напуганные барсучата с подозрением косились на чужого декана, инспектирующего их общежитие, но профессор Стебль и призрак Толстого монаха ничуть не возражали и даже отперли для него дверь в комнату затворницы. Переговорив с Тамсин, которая подтвердила его теорию, Снейп собрался к МакГонагалл, однако, проходя мимо приоткрытых дверей кухни, услышал подозрительный монолог. Не заглянуть туда было нельзя. Его глазам представилось фантастическое зрелище: на полу у кухонной плиты, обреченно сгорбившись, сидел ягуар, а рядом, зачарованно гладя его роскошную шерсть, мостилась на корточках всезнайка-Грейнджер и полным умиления голосом разговаривала с ним, как с домашним котом:

— Ки-и-иса! Какой же ты краса-а-авец! Ты ведь умеешь мурлыкать, правда?.. Ки-и-иса!..

В янтарных глазах "кисы", когда она уставилась на вошедшего Северуса, было написано отчаянное SOS. А доставать эта гриффиндорка умела виртуозно. Переборов эгоистичное желание полюбоваться этим зрелищем еще, Снейп кашлянул в кулак и сурово бросил Грейнджер, чтобы она немедленно убиралась в свою башню и ждала строгого взыскания. Рыжая прытко вскочила и выбежала за дверь. Снейп запер за нею, снял мантию и, перекинув через руку, подошел к ягуару, который от потрясения никак не мог прийти в себя, лишь опасливо таращился в сторону входа.

— Ты и после этого будешь твердить об их детской непосредственности? — поинтересовался он, укрывая анимага своей мантией.

Несколько последовательных волн обратной трансформации вернули волшебнику его нормальный вид. Правда, у Макмиллана-человека состояние было также изрядно ошарашенным. Он только и смог, что поплотнее завернуться в балахон бывшего однокурсника да поморгать непривычно одинаковыми по цвету глазами.

Тут рядом с ними материализовался домовый эльф.

— Команданте собиралась сообщить господам, но господа прогнали команданте, и она не успела этого сделать. Робби придется говорить самому. Робби должен сказать, что Гарри Поттер сейчас находится в лесничем доме, и он сильно пострадал: его искусал оборотень.

Мужчины коротко переглянулись и, не сговаривались, ринулись вон из кухни.

* * *

— Сэр, вы только не рассказывайте никому, что это предложил я сам!

Снейп вгляделся в своего студента, аккуратно просмотрел его мысли. Странно. Чтобы Драко что-то сделал без личной выгоды и без подвоха? Но, в конце концов, и его родители предпринимали попытки помочь, когда ничего, кроме неприятностей, поиметь от своей инициативы не смогли бы, даже если бы им это удалось.

Но четвертый нужен позарез. Именно из воздушной стихии. И уж точно не Коронадо, на которого во младенчестве не просто медведь-антизельевар наступил, а, похоже, целый мамонт хорошенько потоптался. Хуже него у третьекурсников и вообще в Хогвартсе только Лонгботтом.

— Хорошо. Иди к котлу. Там уже Тамсин и Макмиллан, я подойду к вам через минуту.

— Да, сэр!

Проклятое зелье должно быть свежесваренным, а времени у них в обрез. И посвящать лишних, для чего это делается, тоже нельзя: после того, как оборотень пожевал Блэка в семидесятых, даже те немногие, до кого дошел слух, косились на Сириуса как на прокаженного, несмотря на то, что зелье полностью нейтрализовало последствия укуса. Люди мнительны и суеверны. Блохастому оно пошло на пользу, поскольку сбило излишнюю спесь, а вот и без того затюканный в детстве Гэбриел очень рискует стать добровольным изгоем — наследственность к этому располагает. И дело не только в мальчишке, на карту поставлено слишком многое помимо него.

В коридоре возле кабинета зельеварения Снейпа поджидали Минерва МакГонагалл и всезнайка Грейнджер.

— Просится ассистировать, — коротко пояснила декан Гриффиндора, кивая на свою студентку.

Зельевар сжал губы и, молча отворив дверь, пропустил Гермиону в лабораторию. На пороге та несмело обернулась, с благодарностью кивнула Минерве, а потом ее как ветром сдуло. Северус подвинулся к коллеге почти вплотную и, приблизив лицо к ее уху, негромко предупредил:

— В следующий раз, Нимфадора, ваш шеф об этом узнает.

Это стоило сделать хотя бы ради того, чтобы увидеть, как краснеет МакГонагалл. В следующий миг образ замдиректора схлынул с нее почти так же, как это происходит с анимагами. Перед зельеваром неловко топталась пристыженная Тонкс, алые волосы которой растерянно торчали во все стороны, будто грива мантикоры.

— Как вы догадались?

Он ничего не ответил, шагнул в кабинет и молча закрыл дверь перед ее носом.

Северус никак не мог определить степень своей тревоги за шального мальчишку: изменились ли чувства в свете открывшихся ему обстоятельств? Зная теперь обо всём, он знает это лишь со слов Дамблдора, если не считать того мизерного фрагмента собственных извлеченных воспоминаний, которые Дед приказал ему просмотреть в Омуте Памяти. И как только Снейпу хватило ума доверить драгоценную улику слабоумному Блэку, который с виртуозной легкостью просрал думосбор и вдобавок загремел на столько лет в тюрьму? Но даже этот эпизод был больше похож на фильм, где всё происходило не с ними, а с какими-то актерами, игравшими Северуса и Лили. Всё — со стороны: Снейп не мог воскресить память о чувствах еще не хлебнувшего горя двадцатилетнего парня, когда столь же юная супруга огорошила его новостью, что скоро станет матерью; не представлял, что испытывал молоденький Принц, когда впервые взял на руки новорожденного сына. Любил ли двадцатилетний Северус орущего младенца, из-за которого вся их жизнь пошла наперекосяк, а планы — коту под хвост? Да, несомненно, тот Северус Принц любил маленького Гэбриела, это ведь был не просто его сын от кого-то там, а это был их с Лили сын, пусть даже они и не планировали становиться родителями так рано. Но декан Слизерина, злобный алхимик-зельевар, "ядовитая анаконда" Северус Т. Снейп, черт подери, сейчас ничего этого не помнит и не чувствует. Для него Гэбриел, сколько бы он ни смотрел нынче на мальчишку, так и остался "несносным выскочкой Поттером-младшим". Умом он понимает, что отцу положено любить своего отпрыска. А сердце при этом отвечает высокомерно: "Да что ты говоришь?! Ну-ка, расскажи мне, что я там кому должно? Ты не видел, как он рос, ты мало общался с ним и после встречи в школе. Тебе неизвестна его личность, его привычки, хотя ты и считаешь себя гением легилименции, видящим всех насквозь. Ты стал интересоваться всем этим лишь после того, как узнал об истинном положении вещей. Спохватился, смотри-ка ты! Не прошло и двадцати лет. Да он и знать тебя не захочет, ты же, идиот, за все три года не сказал ему ни единого слова без издевки! Он будет стыдиться тебя перед друзьями, которые по твоей милости теряют кучу факультетских баллов на каждом твоем занятии и ненавидят "сальноволосого ублюдка" за это куда больше, чем мифического Темного Лорда! И прими как факт: тебе же лучше оттого, что я молчу. Ты знаешь, почему".

Только один момент зельевар смог вспомнить сам: когда выздоравливал после крысячьего Фулминис Энсис и наконец решился рассказать несведущей жене о пророчестве Трелони и о том, почему к этому пророчеству отнеслись настолько серьезно даже взрослые и влиятельные маги. Воспоминание проявилось сразу, как только он вынырнул из Чаши-Омута в кабинете директора. Оно и стало связующей нитью между прежним Северусом и нынешним...

* * *

...Маленький Гэбриел проснулся, едва Северус начал свой рассказ. Чтобы не отвлекаться, Лили сунула мальчишку мужу под бок. Именно эта секунда заставила прозреть сейчас тридцатичетырехлетнего Снейпа. В ней, точно в капле утренней росы, было сосредоточено всё: и отчаяние, смешанное с неописуемым страхом за малыша, и пронзительная нежность к нему и его маме. Постоянная, непреходящая нежность — и такой же непреодолимый страх перед будущим. Нежность, которая делала Северуса столь уязвимым. Которую нужно было скрывать от всех на свете и даже от себя самого, чтобы не накликать беду, потому что ведь это же он, "везунчик"-Принц, ходячая мишень для неудач всех видов и сортов. Стоит лишь порадоваться чему-то, даже не вслух, а глубоко в душе — и сразу огребешь лиха. Он разглядывал крошечные розовые пальчики, ухватившиеся за его указательный палец, и уже почти осмысленно улыбавшуюся зеленоглазую мордашку, а Лили водила палочкой над электрическим ожогом у него на груди, беззвучно шептала заклинания хендлерсов и слушала историю, которую Северус и сам раскопал лишь недавно, благодаря наводке матери и книгам из библиотеки Макмилланов. А раскопав, ужаснулся...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он не знал, с какой стороны подступиться к решению проблемы. Вопрос в том, изменилось бы хоть что-то или же нет, не стань он невольным свидетелем разглагольствований подвыпившей Трелони. Это произошло в баре Аберфорта, и там было еще с десяток, не меньше, других посетителей. Говорила Сибилла достаточно громко, а репутацию имела такую, что ничего, кроме смеха, своим "пророчеством" не вызывала. Вот Северус и позубоскалил потом в компании Люциуса и его бесноватой свояченицы. Совсем, мол, у директора нюх на сотрудников пропал. Малфой тоже смеялся, но как бы в шутку проронил:

— Любопытно! Жаль, жаль, что мы с Нарси не успеем поучаствовать в торгах!

— Это отчего же? — спросила Блэк, всем своим видом показывая, что терпит присутствие полукровки исключительно из уважения к мужу сестры, который великодушно покровительствует магловскому отребью и даже допускает его в свой дом наравне с приличными людьми.

— Она должна принести наследника в июне, а никак не "на исходе июля".

Красивое, породистое лицо Беллатрикс исказилось от злости, а в громадных черных глазах разгорелось пламя безумия еще более сильного, чем полыхало там всегда:

— И я узнаю такую новость одновременно с этим... с этим... — ее оскал в адрес Северуса не предвещал ничего хорошего.

— Кажется, я проболтался! — легко рассмеялся Люциус и сделал элегантный жест точеной белой рукой, будто желая похлопать себя по губам. — Не сердись, Белла, я всего лишь следовал просьбе твоей сестры, которая не хотела объявлять эту новость до какого-то там числа... Забыл, какого... Это уже не имеет значения. Но буду очень вам обоим обязан, если Нарцисса не узнает о моей оплошности.

Как всегда в присутствии этой психопатки, Северус не допускал в ее адрес ни единой мысли, не обработанной окклюментными чарами. С Блэками иначе невозможно, и обладай он столь полезными навыками еще во времена учебы в Хогвартсе, ему сразу удалось бы избежать самой первой ссоры, а впоследствии — многих стычек с ее кузеном и его гриффиндурскими дружками. Но не факт. Старшую из сестер Блэк подобное равнодушие, напротив, бесило сильнее, чем если бы он посмел ей нагрубить. Она заводилась уже при одном взгляде на "рожу грязного нищего ублюдка". Позже ходили сплетни, что Беллатрикс совсем съехала с катушек, когда ее бросил любовник, в котором она прежде видела будущее всей Магической Британии и своего законного супруга. Вследствие такого грандиозного облома чертова сука дала полную волю своим садистским наклонностям.

— Как, говоришь, там было? — Малфой всё еще посмеивался. — "Сверхновая вспыхнет во Льве и кровавой жертвою вынет из львиного сердца силу принца"? Надо же, сколько пафоса!

— Я не всё слышал. Но болтают, что на своих уроках Трелони заговаривается и того пуще, — Северус откинулся на спинку кресла и переменил ноги — нарочно, чтобы вальяжностью позы слегка подразнить буйнопомешанную ворону.

— И всё-таки там есть зерно истины. Не знаю, известно тебе или нет, но каждая чистокровная семья на этот счет обладает негласной информацией. Верховная власть по древнейшему обычаю регламентируется не магами, а напрямую магией. Считается, что примерно раз в сто лет звезды сами предсказывают рождение каждого преемника, и перечить их решению невозможно.

— Да, мне это известно. Насколько я знаю, так пришел к власти и Альбус Дамблдор. А до него — Улик Гамп с этой его реформой по Статуту... и Эндрю Мэйр...

— Это тебе рассказала твоя матушка? — насмешливо проронила Белла, делаясь вдруг подозрительно шелковой и едва ли не приветливой — будь на месте Северуса кто-то другой, он мог бы и поверить в сочувствие, но сам Северус чуял ловушки за три мили.

Конечно же, об этом не единожды упоминали чистокровные Макмиллан и Уолсингем. И иногда спорили друг с другом, выпадал ли вообще магический жребий хоть когда-нибудь на кандидатуру из семейства с "опасной" репутацией. Но ни разу не пришли к единому мнению. Негласные сведения тем и плохи, что не отличаются исчерпывающей точностью.

Юный алхимик лишь дернул уголками губ, пародируя исчезающую улыбку Моны Лизы, и отсалютовал девице Блэк бокалом. Она ткнулась было в его мысли, налетела на окклюментный щит, каркнула от неожиданности, теряя перья, и отступила. Еще пара таких упражнений, и у нее наконец выработается если не опыт, то хотя бы примитивный условный рефлекс. Она уяснит, что его голова — не проходной двор и не стоит соваться туда без стука и приглашения.

— И там на самом деле было сказано про "темный" род? — продолжал Люциус. — Но что же тут удивляться? Время подошло. На какую из фамилий падет очередной выбор, не ведает никто. А пасть может на любую... Во всей этой истории меня больше интригует, кто же станет счастливчиком. Если, конечно, шарлатанка не соврала от начала и до конца.

— Если и соврала, то это не значит, что ее треп не будет принят на вооружение.

Северус в упор посмотрел на Беллу, а она — на него, но без враждебности, то ли притворяясь, то ли в самом деле лояльно. Так или эдак, но возражать ему она не стала, тем более Люциус поддержал мнение младшего приятеля:

— О, да. И к тому, что уже происходит, добавится еще и это... Но лично я даже не против: дела идут как надо.

Малфой снова засмеялся. Кто же больше него любит ловить рыбку в мутной водичке? Он никогда никому не присягал, а если и делал какие-то услуги, то просчитывал отдачу на сто ходов вперед. Только слизеринцу, да еще и такому крученому, как Люциус, могли прийти в голову подобные бизнес-идеи. Грубо говоря, это как продавать яд и противоядие двум соперницам, главное — не перепутать, кому что продал. Кто-то осуждал Малфоя за политику "и нашим, и вашим", но подловить его на сделках не удавалось никому. В действительности Люциус, как и его отец, был верен единственному принципу, который у маглов звучал как "Ни ангела в уста, ни черта под хвост". А в остальном — кому какое дело до его деятельности? Ведь именно благодаря ей его семье ничто не угрожало. Кто из горлопанов, вешавших на Люциуса ярлык коллаборациониста, мог бы гарантировать Малфоям неприкосновенность? Все эти "ордена" и "секты", прикрываясь красивыми лозунгами и обещаниями, в итоге тупо погрязли в междоусобице, которая день ото дня набирала обороты. Когда доходило до дела, те и другие не особенно-то и старались защитить своих сторонников. Преимущества были только у немногочисленных ключевых фигур и связанных с ними персон. Все остальные оказывались за бортом как расходный материал. Нередко случалось так, что за трупами, остававшимися в местах крупных стычек, не приходил никто. Мертвецы попадали в магловские морги, где патологоанатомы ломали мозги в попытках установить причину смерти. Условия Статута нарушались всё чаще. Если маглы узнавали слишком много, их дальнейшая судьба зависела лишь от того, на кого они нарвались. В лучшем случае их ждала аврорская зачистка памяти. Глядя на всё это, Люциус поговаривал о том, что было бы неплохо перебраться на континент, но пока дела делались, с переездом он не спешил.

А потом, в самом начале января 1980-го, Лили огорошила Северуса новостью, к которой он не был готов даже теоретически. Слухи о преемнике уже бродили по магическому сообществу, и, собравшись с мыслями, молодой алхимик первым делом подумал об этом чертовом пророчестве. По закону подлости, в датировке всё сошлось, и его передернуло. Нет, естественно, к ним это не имеет никакого отношения — только не с их происхождением! И что с того, что речь в предсказании шла о "потомке темного рода", но ничего не говорилось о чистоте его крови? В конце концов, любой из "избранников" может родиться сквибом — что тогда? И как же сильно, уже узнав подробности, спустя несколько месяцев Северус будет мечтать, чтобы тот, кто пинает его в ладонь из растущего живота Лили, действительно родился абсолютным сквибом. В этом случае от них отвязались бы все и позволили им троим спокойно эмигрировать в Бельгию. Но он ничего не говорил жене, которая с упоением фантазировала, как они будут учить сына или дочку контролировать первые магические всплески и каким он (или она) будет талантливым: "Разве у тебя может быть не способный наследник, Сев? Нет, я не льщу тебе, не надо мне этих твоих гримас! Прекрати прибедняться, лучше сними с антресолей тот клетчатый чемодан, я боюсь снова что-нибудь поджечь". В последнем триместре она даже не прикасалась к палочке: судя по взрывоопасности, которой стала отзываться ее магия, войдя в резонанс с энергией малыша, надеяться на рождение сквиба было бы уже наивно. "Сев, у тебя в роду точно не было драконов?"

Северус смотрел на Лили, а в памяти всплывало лицо Эйлин, которая растерянно впустила сына в их коуквортскую квартиру, даже не пытаясь скрыть, что не ждала никаких гостей. Тогда было самое начало весны, и в их городишке, как обычно, воняло загаженной речушкой и выхлопом фабричной трубы.

— Этот дома? — небрежный кивок головы куда-то вбок и такой же безразличный ответ: нет, мол, где-то таскается.

Поговорили ни о чем. Постепенно мать успокоилась, и разговор стал более непринужденным. Тогда-то он и сказал ей, как бы между прочим, о том, что Лили ждет маленького. Стоило увидеть в этот момент лицо Эйлин. Она оторопела, протестующе тряхнула головой, коснулась дрогнувшей рукою сначала своего носа, потом подбородка — будто проверяла, на месте ли они — и вдруг горько разрыдалась. Да, да, вне всяких сомнений, это не были слезы катарсиса. Она плакала так, как будто кто-то умер. Сам Северус, наверное. Хотя нет, умри он, она вряд ли стала бы так убиваться. За этой скорбью крылось что-то более серьезное. Она не хотела говорить об этом — тогда он еще не знал, что не могла. Лишь намеками, захлебываясь кашлем и слезами, она назвала нескольких авторов, в чьих трудах ему пришлось потом поковыряться не одну неделю, чтобы отыскать нужные отсылки. Но он их отыскал — не в свободном доступе, а благодаря Джоффри, который ради этого нагрянул в фамильную библиотеку, попутно помирившись с отцом. Отыскал и понял, что означает это кольцо-перстень с александритом у него на руке. Написанные тяжелым официозным языком, со множеством давно не употребляемых даже в юриспруденции слов и оборотов, эти инкунабулы, точнее — палеотипы, если принять во внимание их малый размер, — всё же объяснили ему многое. Сведения были далеко не полными, кое-где Северус натыкался на очевидные смысловые расхождения.

Реликвия, подобная кольцу, которое передала ему мать, имелась в каждой древней волшебной семье. В обычном состоянии она могла сойти за драгоценное украшение, не более того. Разве что приличный алхимик мог его усовершенствовать под свои нужды, как любую побрякушку-оберег. Суть такой вещи "просыпалась", если на нее начинал действовать магический закон. А действовать он начинал тогда, когда в этой семье рождался человек, которому "в будущем предопределялось перенять эстафету политического управления всем сообществом волшебников в стране". Артефакт обеспечивал неприкосновенность владельцу, автоматически "становящемуся опекуном и телохранителем избранного и остающемуся таковым до совершеннолетия подопечного". Смертельное проклятие ожидало каждого, кто попытался бы воспользоваться талисманом без хозяйского дозволения, "подкрепленного специальной формулой-заклинанием". Сейчас подобную реликвию — перстень с желтым, солнечным, бриллиантом — носил на безымянном пальце Альбус Дамблдор.

У всего этого была и другая сторона медали: ни опекун, ни опекаемый не могли "пересечь границы той территории, которая впоследствии переходила под управление чародея-преемника", покуда избранному не исполнялось семнадцать лет. И до сих пор, насколько смог уяснить Северус, найти лазейку в этом законе не сумел никто. Однако это не говорило о том, что ее не было. Это скорее показывало, что ее никогда и не искали. Кто же добровольно откажется от власти? За нее, наоборот, было принято бороться... Через некоторое время выяснилось, что и отказаться от почетного дара (лучше сказать — проклятия) на практике невозможно.

— А к чему тебе всё это? — удивился молодой аврор.

Северус слегка прозрел. Да и в самом деле — чего он запаниковал? Ну, совпадает дата. Ну, ставят им препоны с отъездом. Дерьмо случается, и далеко не всегда к этому имеет отношение магия. У маглов оно случается не реже. Может, всё обойдется?

Время показало, что нет. Не обошлось. И Гэбриел, который родился в грозовую июльскую ночь, словно вобрал в себя всю необузданность обеих стихий — мерцающего небесного огня и обрушивающейся на землю воды. Единственное, что сказала измученная Лили, когда всё кончилось: "Чтобы я еще раз!.." — и проспала почти до вечера 31 июля.

Сквибом мальчик, к несчастью, не был...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Тебе нужно было рассказать мне это с самого начала, — сказала Лили, и он почувствовал, что ему стало легче: то ли оттого, что унялась боль в ранах, которые она лечила, то ли потому, что он наконец спустил с плеч груз, который тащил на себе в одиночку все эти месяцы.

— С самого начала я и сам не знал, — парировал Северус, наблюдая, как заснувший было Гэбриел снова с любопытством распахнул один глаз и принялся подглядывать, что делает его непутевый папаша, который по глупости едва не поплатился жизнью в банальной уличной стычке.

— Тогда — как только узнал. Вот ты всегда так, Сев! Что за недоверие?

— Ты что такое говоришь? — буркнул он, стараясь не смотреть на трогательно подергивающийся кончик ее носа, чтобы не раскиснуть окончательно и не начать жалеть их всех и даже себя. — Какое еще, к чертям, недоверие?

— Не ругайся при нем.

— Это не ругательства, это магловская ахинея. Ну вот я рассказал — полегчало тебе?

Лили была полна лихорадочного оптимизма. До рокового события оставались считанные месяцы...

* * *

...Только дрожь во всем теле и слабость, когда едва заставляешь себя поднять руку, стали доказательством пробежавших часов, а ноздри щекотал "правильный" запах, который поднимался от варева. Снаружи наверняка занимался рассвет. Снейпа посетило ощущение дежа-вю — всё как в ту ночь, когда "алхимический квартет", сгрудившись над котлом, шаманил над зельем Первой помощи для искусанного Блэка. С той разницей, что двое из этой четверки состарились почти на двадцать лет, а еще двух заменяли нынешние студенты.

Северус медленно оглядел своих соседей. Под глазами Макмиллана залегли тени, черты заострились еще сильнее, и профиль стал резким и четким, как лезвие секиры викинга. Сейчас они как-то по-особенному были похожи с невыспавшейся Грейнджер — она напоминала Джоффа-студента из далекого уже семьдесят седьмого, только находилась не у котла, как тогда он, а около ассистентского столика. Бледный Драко был сосредоточен и серьезен, а Тамсин в отчаянии мяла в пальцах ветошь, пряча взгляд от зельевара. Влюбленная в оборотня дура считает, что Снейп пойдет по пути наименьшего сопротивления и обвинит ее в том, что случилось с Люпином. Она же не могла не догадаться, кто изъял из ее шкафчика Амортенцию. Думает, что он спишет сбой в действии антиликантропного на побочный эффект от приворотного и, лишь бы прикрыть свою задницу, сдаст ее властям. Ей же невдомек, что он уже проверил остатки зелья из Люпиновского флакона и обнаружил, что вещество испортили просто незначительным добавлением тыквенного сока. Тот, кто это сделал, прекрасно знал, что разбавлять или подслащивать эту гадость нельзя ничем.

Северус стянул перчатки и с силой потер лицо сразу обеими ладонями. Сведенные судорогой мышцы переносицы и рта неохотно расслабились. Наверное, со стороны это выглядит жутко, подумал Снейп отстраненно.

Макмиллан наклонил край котла над воронкой, которую поддерживал магией еще на что-то способный Малфой, тогда как Тамсин впору было посылать на реабилитацию в лазарет. Остывающий раствор заполнил резервуар для внутривенных вливаний — позаимствованное у маглов изобретение, насчет которого в рядах колдомедиков было сломано немало копий. Грейнджер стояла, не зная, куда деваться теперь, когда в ее помощи уже не нуждались.

— Я отнесу это Помфри, — сказал Друид, затыкая пробку. — Ты придешь?

— Да. Позже. Скажи ей, что приду, когда доделаю мазь для его ноги. Остальные свободны.

— Я мог бы...

— Нет, мистер Малфой, благодарю вас за неоценимую помощь. Мисс Эпплби, Грейнджер, отправляйтесь к себе.

— Да, сэр.

Гермиона замешкалась, поэтому выходила последней.

— Грейнджер! — окликнул он ее, и она, воспрянув, оглянулась с ожиданием в глазах. Подумала, что зельевар предложит ей проведать мальчишку за компанию с ним. Как бы не так! Притворяясь, будто пытается сдержать тонкую издевательскую улыбочку, Снейп пристрелил ее надежду на месте: — Надеюсь, вы не рассчитываете, что ваше ассистирование засчитается как отработка?

Любо-дорого взглянуть, с каким разочарованием она моргнула, не найдясь что ответить, молча кивнула, а затем покинула комнату.

Конец третьей книги

Книга четвертая. Gave. Анахата. Fa (F)

Со временем эти наивные верования, навеянные безотчетным страхом,

сменились воззрениями более здравыми людей более проницательных.

Его распознал Месмер, а врачи добрых десять лет назад,

еще до того, как новый владыка начал воздействовать на людей,

определили природу этого воздействия.

И начали играть с его оружием, с той таинственной волей,

которая, подавляя человеческую душу, превращает ее в рабыню.

Они называли ее магнетизмом, гипнозом, внушением...

Ги де Мопассан "Орля"

43. Что ж лучшее из этих трех даров — корона, хижина или могильный кров?

Даже сквозь запертые двери вестиума до слуха доносились обрывки невнятной мелодии. Не пытаясь разобрать ее, Альбус стоял перед зеркалом — высоким, в полтора мужских роста — и настраивал себя на предстоящие пять часов процесса в Зале Вечности.

Тончайшая льняная альба, расшитая охранными рунами и пропитанная в местах стыков деталей кроя сложными оберегающими составами, волной скользнула по телу и мягко коснулась подолом обнаженных икр. Ничего не меняется. В таком порядке одевались чародеи его уровня и в 1581, и в 1881, и ныне, и спустя век, в 2081, будут надевать на себя то же самое. Магия предпочитает традиции. Нет ничего надежнее постоянства.

Совпало так, что слушание по делу Крауча-младшего назначили в канун Самайна. Визенгамот официально не подчиняется министру Магии, но, как известно, бывают прецеденты, когда всё идет по-другому. Процессуальными нормами пренебрегают даже перед лицом Верховного, когда дело касается морального облика особы, приближенной к главе Департамента магического законодательства. Существует опасность, что скандал вокруг этого молокососа выплеснется из-под крышки, сделавшись достоянием уже не одного, а сотен дарси тёрнеров [1], причем не только "отечественного происхождения". Это едва не случилось с Робертом Ургхартом, и если бы не срочная смена имени и местоположения, всё могло бы закончиться плачевно для всех поневоле замешанных...

___________________________________________

[1] Вероятно, предшественник Риты Скитер в ее нелегком труде на поприще вылавливания жареных фактов.

В вестиуме нежно пахло ранними весенними цветами — ландышами, дикими фиалками, одуванчиками, вишней и яблоней. Но в гармоничную партитуру свежего утра вливалась неуместная нотка прелой осенней листвы. Она как будто напоминала о закате, об увядании и навевала странные мысли. Откуда-то из глухих закоулков сознания проступили контуры готических крестов, склепов и надгробных статуй. Щекоча немеющее нёбо и обволакивая носоглотку, приторный запах пробирался всё глубже в воспоминания, от которых хотелось бы избавиться на веки веков. Так пахла сама смерть...

Дамблдор сгреб в горсть и спрятал шейные амулеты под ворот альбы. Потянулся к полке шифоньера, чтобы облачиться затем в багровую тунику, отороченную по подолу золотистым кружевом, достававшим щиколоток. На подобном слушании можно ожидать чего угодно, именно поэтому костюм должен быть тщательнейшем образом заговорен, дабы служить своему хозяину дополнительной броней на случай враждебных действий. Пробормотав под нос формулу клятвы целителей-"пепельников" — их, можно сказать, Пиа Десидерата для человечества — и легко проведя палочкой по сложным узорам фашьи, Альбус подпоясался. Следом на очереди была парчовая ало-золотая мантия без застежек, а последнюю деталь убранства представлял собой наброшенный поверх всех одежд багровый плувиал. На спине плаща полыхал рыжим пламенем герб Визенгамота — весы, литера "М" и алхимические символы, разделяющие слова в расположенном по окружности девизе Министерства "Ignorantia juris neminem excusat". Эта же фраза микроскопическим шрифтом была отчеканена в золоте со внутренней стороны Перстня Арканов. У каждого нового Верховного древняя реликвия сама избирала свою эмблему: считалось, что таким образом она запечатывала внутри духовное кредо носителя и служила памяткой о его предназначении. При вступлении Альбуса в должность в середине пятидесятых фамильный перстень Дамблдоров сделался Кольцом Поводыря. Из глубины солнечного бриллианта с тех пор проглядывали очертания фигуры нищего слепца с кривым посохом. Слепой хватался за руку высокого бородатого волшебника, и тот вел его по извилистой тропинке в гору.

Дамблдор водрузил колпак-пилеус на седоватую, но по-прежнему густую, словно львиная грива, шевелюру. Его волосы всё еще были предметом зависти многих мужчин-волшебников — даже таких, кто моложе едва ли не на полвека. Коротким заклинанием он вмиг натянул на босые ступни пару шелковых носков. В числе прочих чудачеств у Альбуса был и этот безобидный секрет: из суеверных соображений он с детства носил на правой и левой ноге носки разной расцветки. Он знал: это глупо. Но всегда поступал именно так.

Сунув ноги в короткие сапоги с загнутыми носами, отражение высокого пожилого мужчины с готовностью кивнуло:

— Терциум нон датур, — а потом заложило палочку в рукав и пропало из зеркала вслед за покинувшим вестиум хозяином.

Да, третьего не дано. Либо власть будет узурпирована одним из регентов, который в итоге объединит разрозненные "темные" кланы и объявит жесткий диктат — всё к тому и идет. Либо Магическую Британию удастся отстоять его законному, ныне действующему, правительству. Вопрос лишь в том, смогут ли заполучить преемника те, из-за кого сейчас Бартемиусу Краучу предстоит выслушать много отвратительных подробностей о деятельности сына. Таких же, какие недавно чуть не выслушала в Визенгамоте бедная Минерва... но не стоит думать об этом сейчас...

Внутренний лифт доставил его на минус девятый уровень почти мгновенно и очень плавно. С простыми клерками Министерства механизм так не церемонился: из очень ранней юности Альбус помнил, с какими рывками и как долго перемещалась по учреждению кабина для простых сотрудников. Да, положение Верховного, как ни крути, обеспечивало заметные преимущества.

К Залу Вечности (или залу номер десять) нужно было спускаться самостоятельно по обычной лестнице еще на один уровень. Коридор с каждым шагом становился мрачнее и мрачнее, как будто ты шел к сердцу Великой пирамиды, в царскую усыпальницу. Стоило лишь раз взглянуть на мерцающие глазницы черепов, вмурованных в грубые каменные стены и заменяющих тут светильники, повернуть назад хотелось немедленно. Помимо настоящей двери на всем протяжении пути встречалось множество дверей-обманок, в точности так же сделанных из черного дерева и окованных железом.

Присутствующие в зале демонстрировали рабочую сосредоточенность и стали делать это еще более рьяно, едва ощутили появление главного начальства.

С какой бы стороны ты ни входил в это помещение, на глаза тебе неизбежно попадалось установленное в центре "арены" кресло подсудимого. Оно было развернуто к ложе, где обычно заседали Верховный Чародей и два его помощника, а по совместительству — советника-секретаря. Остальные члены слушания рассаживались по своим местам в амфитеатре. Сейчас почти все кресла были уже заняты, а под потолочным сводом скапливался напряженный, тревожный звук, напоминающий горловое пение северных шаманов.

Смотреть на Крауча-старшего было тяжко. Дамблдор не ожидал увидеть его сегодня не то что в зале суда, но и вообще в Визенгамоте, и был бы готов простить ему эту слабость. Однако Бартемиус оказался безжалостнее к себе, чем могло показаться при виде этого изнеженного лица, вялых, вечно мокрых губ и холеных бледных рук, больших и одутловатых. Манжеты так плотно охватывали его болезненно-широкие запястья, что казалось, будто они и вовсе пережмут все сосуды, оставив на коже глубокие следы, но на самом деле никаких следов никогда не оставалось. Было, однако, заметно, что глава Департамента магзаконодательства изо всех сил пытается отвлечь самого себя от жутких предчувствий и вследствие того имитирует бурную деятельность по подготовке к процессу. Когда Крауч принялся рыться на своем столе в поисках потерянной палочки — а саму палочку в это время сжимал в чуть подрагивающей левой руке, — все сделали вид, будто не замечают этого. Тиберий Огден даже сделал вид, что пытается помочь раскопать ее среди свитков и папок. Жалостливый взгляд, который он бросил сначала на Барти, а затем на возникшего в своей ложе Альбуса, заставил последнего объявить о начале заседания. Гул улегся, а вот "шаманский рык" под потолком только усилился и обрел совсем уж зловещую тональность на грани инфразвука.

В зал ввели подсудимого. Грозно лязгнули цепи на центральном кресле Зала. Дерзкий мальчишка блефовал, а кроме того, еще не совсем осознавал опасность своего положения и, садясь, с дерзким вызовом окликнул отца. Барти-старший теперь сидел, прикрыв чело ладонью и тупо уставившись куда-то в стол. Дамблдор попытался коснуться мыслей арестованного, на лодыжках и запястьях которого уже сомкнулись магические кандалы, но прочесть не смог ничего: парню откровенно подчищали воспоминания, а кроме того, сам он неслабо владел окклюменцией. Видимо, сегодня не избежать применения веритасерума...

Через час, когда все необходимые общепроцессуальные вопросы были исчерпаны, суд перешел к конкретике. Взгляды старейшин всё чаще останавливались на людях в красном, по двое дежуривших у каждого из пяти выходов амфитеатра. Все немного зароптали, когда в проеме восточной двери возникла широкая фигура в коротком, наискось, красном плаще. Аластора здесь недолюбливали. Аврор давно, прочно и небеспочвенно обзавелся репутацией фанатика и параноика. Провал на месте свежеотрубленного носа не добавлял Грюму обаяния, и он даже не пытался скрывать свое увечье — напротив, выставлял его напоказ, тем самым предупреждая: "Берегись, нечестивец, теперь я стану еще злее!" За глаза его величали Крысиным Волком: у мракоборцев ходила легенда, что он голыми руками, без волшебной палочки, порвал десяток темных колдунов, когда во время одного из боев их всех переместило в межпространственную зону, как в западню. Поговаривали, что с тех пор Аластор изрядно "подсел" на темное "мяско", и день для него прожит зря, если он не изловит и не сдаст в Азкабан хотя бы одного мракодела [2]. А с недавних пор, когда Бартемиус взял жесткий курс и расширил полномочия авроров, то и убийство в процессе захвата преступников для Аластора перестало быть чем-то из ряда вон. Он даже подчеркивал перед прессой, что никогда не осквернял себя Непростительными и что избавить этот мир от мрази вполне можно десятком-другим вполне допустимых боевых.

___________________________________________

[2] Словом, он был добрым человеком, которого когда-то сильно обидели другие добрые люди.

Когда Грюм, наливая веритасерум из бутыли в поданную ему чашу, чуть склонился над низеньким столиком у постамента с креслом подсудимого, в отсветах лампад на груди его сверкнули пряжки мундира в виде двух позолоченных львиных морд. С обрубленным носом, всклокоченными пыльными волосами и свирепым выражением лица он и сам походил на льва из Колизея.

С этого момента бравада Крауча-младшего, который понял, что его ждет, прекратилась. Аврору пришлось наложить на молодого негодяя обездвиживающее, чтобы влить в него проявитель истины. Веритасерум вытаскивал на поверхность воспоминания практически после любых блокирующих или затирающих проклятий забвения. Пожалуй, Альбусу было известно только одно, перед которым проявитель был бессилен — как ранозаживляющее, сделанное первокурсником, бессильно перед укусом василиска. Юный Барти забился в конвульсиях. Искаженное сознание сопротивлялось, и его отец, скорчившись в кресле и спрятав лицо в ладонях, тоже затрясся в судорогах. А потом мальчишка начал колоться. Он знал не слишком много, но и того, что знал, хватило бы, чтобы обвинить в коррупции и связях с темными группировками нескольких вполне уважаемых чиновников Министерства. Просочись сюда хотя бы один представитель прессы, уже завтра об этом узнали бы все зарубежные магсообщества. Крауч-младший кричал так, что у него пошла кровь носом. В конце концов, глядя на Альбуса, он зашелся воплем до срыва связок:

— Сидишь тут, старикан?! Сиди, дряхлый мешок с костями! Тебе же невдомек, что сейчас в Годриковой Впадине... — а потом он уже просто беззвучно открывал рот и сипел, не в состоянии остановиться и перестать говорить.

Дамблдор вскочил. Все глаза обратились на него. Повернувшись к своим секретарям, он велел продолжать допрос, и примерно рассчитал, сколько времени займет отлучка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— ...и будет еще хуже, когда "Придира"...

— Да сейчас прям! Если только Уолден возьмет в заложницы Луну!

— С Лавгуда и без этого станется... Ходят слухи, что у него не всё в порядке с головой.

— Этой "новости" сто лет в обед!

За ширмой перешептывались двое взрослых. Две женщины, и одной из них, кажется, была мадам Помфри.

— А вот я не уверена, Поппи, что Снейп станет молчать, случись вдруг встать вопросу о его компетентности.

— Ты до сих пор равняешь его с Горацием... как в той мерзкой истории с Макмилланом...

— Что удивительного? Их дом — Слизерин. Все они скользкие люди. И Сибилла тоже говорит, что Северус ничуть не лучше своего учителя...

— Гораций никогда не был для него учителем...

— Постойте-постойте! А что там за история?

Женщин оказалось три, и третья имела голос помоложе. Профессор Вектор? Гарри постепенно выкарабкивался из дурмана и, хватаясь за их беседу, как утопающий в болоте — за соломинку, собирал отдельные звуки во что-то связное и осмысленное. Это походило на дежа-вю, только в прошлый раз, после Тайной комнаты, вот так же разговаривали здесь Снейп, Макмиллан и Малфой... Как сказал бы Куатемок, "это уже становится какой-то дурацкой традицией".

— Если мне не слишком изменяет память, то это что-то, связанное со скандальной публикацией в "Вестнике"...

— Да, именно! Тогда статья Джоффри пошла на передовицу. А потом поднялся весь этот шум из-за колдографии на обложке и ссылок на запрещенные монографии. На того алхимика, который "отличился" во времена Голландца...

— Разве Джоффри не знал, когда готовил публикацию?

— Джоффри знал, но упоминания были связаны в основном с отречением Сенториуса и ошибками в теории. В Минмагии поднялся скандал, Дамблдор велел разобраться в вопросе, вышли на Слагхорна как куратора Джоффри.

— Что же Гораций?

— Неужели ты плохо знаешь Горация? Он немедленно сказал, что понятия не имел об этой тролльей обложке. Речь-де шла у них только об осторожном упоминании в библиографии, а Джоффри ввел всех в заблуждение. И якобы колдографию на передовицу Макмиллан протащил в типографию тайком от него.

— А он имел понятие?

— Более чем. Но поставил не на ту лошадку. Хотел выслужиться перед одними, а за дело взялись другие... Между нами: Макмиллан рассчитывал на место в магистратуре Фрайберга и имел все шансы его получить. Но после такого...

— И родня не вступилась? У него же отец был в...

— Хуже, Септима, хуже! После этого они с Бальтазаром разругались в пух и прах, Джоффри хлопнул дверью, поступил в Аврорат... В общем, наш разлюбезный Слагги основательно испортил парню карьеру... Странно, что ты не в курсе, ты ведь уже работала тогда в школе?

— Работала, но почему-то плохо помню это время. Я собиралась тогда замуж, слишком много всего... А что же редактор, который пропустил это в печать?..

— Его сместили на несколько месяцев, потом вернули. Говорят, лизал хорошо. Ты понимаешь, о чем я...

Сон, который только что видел Гарри, вспомнился во всех подробностях. Заседание Визенгамота — и кто-то из Пожирателей в кресле подсудимого... Сон? Хм...

— Подождите-ка! — понижая голос, сказала мадам Помфри. — По-моему, Поттер просыпается, и мне нужно капнуть ему обезболивающего...

— Он сможет ходить? — шепнула Вектор из-за ширмы.

— Неизвестно, но рана очень гнусная. Хотя зелье и обеззараживает кровь, у них в слюне содержится что-то, что мешает хрящам нормально срастаться, а ранам заживать. Когда Поттера принесли, я долго не могла понять, на чем там еще держится стопа, — (в этом месте обе собеседницы мадам Помфри заохали). — Альбус велел оставить его тут до полного выздоровления.

Прохладные пальцы колдомедика коснулись шеи Гарри, разводя воротник пижамы. Он чуть приоткрыл один глаз и понял, что у него под ключицей стоит обычный магловский катетер, куда мадам Помфри только что вставила шприц от такой же обычной магловской капельницы. Нарастающая боль в ноге начала медленно ослабевать и рассасываться, словно тающий на солнце клочок снега. Позже надо будет проверить, на месте ли шейный амулет, под который он еще в хижине Хагрида успел замаскировать дневник Тома Реддла...

Едва Гарри совсем очнулся, начались паломничества. С утра пораньше, сметя с дороги слабое сопротивление колдомедиков, в палату ворвалась Ржавая Ге. Она-то сразу поняла, с чем было связано исчезновение приятеля, и теперь была готова обратить Гарри в галапагосскую черепаху, а проклятый дневник Реддла — в черепаший панцирь, чтобы у них с дневником уже точно была неразрывная связь. Гриффиндорка так возмущалась, что от ее воплей у него снова заныла чем-то обмазанная и плотно забинтованная нога. Гарри кисло поморщился:

— Дался тебе этот дневник. Вот ты видишь в нем только черное колдовство, а я зато успел вчера найти ключ еще к одной записи. Вот так.

Вместо того чтобы клюнуть на заманчивую наживку, Грейнджер ощетинилась всей своей рыжей шевелюрой:

— Черное колдовство, говоришь?! Блин, Гарри, что с тобой не так? Между черным и белым всегда существует что-то серое. И очень хотелось бы надеяться, что это — серое вещество в твоем мозге! Для чего к тебе применять какое-то колдовство, когда ты сам подставляешься не хуже своего дурака-кузена?

— Кстати, он по тебе слезки льет, — ввернул Гарри, чтобы сбить ее с толку.

Сдерживаясь из последних сил (для чего собрала, похоже, остатки терпения), она демонстративно отдула со лба свесившуюся на глаз каштаново-рыжую стружку и швырнула ему на одеяло тонкий, но крупноформатный журнал так, что он раскрылся "домиком" на животе Гарри.

— Может, хоть это тебе поможет вернуть утраченное! — сказала Герми и пояснила: — Я про мозги.

Черт, до чего ж ей шла утренняя растрепанность и особенно этот локон-завиток над бровью! Гарри незаметно сдвинул журнал в сторону ног. Он вообще всегда страшно смущался и чувствовал себя придурком в таких ситуациях. Спросил, надеясь отвлечься, но стараясь не смотреть ей в глаза — потому что знал наверняка, как выглядят его зрачки в такие моменты, и ничего с этим не поделаешь даже окклюменцией:

— Разве тебе не интересно, что я видел в этой записнушке? Хочешь, расскажу? Только дай свою палочку, у меня мою забрали, — он уже потянулся к шнурку на шее, чтобы трансфигурировать дневник обратно, когда Грейнджер поднялась с места:

— Гарри, прости, у меня была тяжелая ночь. Сейчас я больше всего хочу сделать с тобой то, что не успел вервольф. Пожалуй, я приду позже, иначе ты пострадаешь, а меня за это упрячут в Азкабан.

— Гермиона, постой!

— Знаешь, а я ведь думала, что ты куда серьезнее относишься к нашей дружбе, — в ее голосе сквозило такое разочарование, что он сразу позабыл все свои уловки. — А ты даже не сказал мне, что собираешься сделать. Друг называется...

Ему хотелось сорваться с места, догнать ее и удержать, а вместо этого он еле шевелился от слабости и мог лишь уговаривать ее раскаивающимся тоном:

— Ты стала бы меня отговаривать, а мне это было важно...

Гермиона задержалась, но было заметно, что лишь на пару секунд:

— Тогда я пошла бы с тобой.

— Ты же понимаешь, что отсутствие нас двоих бросилось бы в глаза сразу, а когда отстал только я, то никто и не хватился...

— Вот я и говорю: друг называется. Думаешь только о себе и своих делишках и считаешь, что прав во всем.

— Ну прости меня, пожалуйста! Эй, Гермиона! Не уходи вот так, слышишь? Ну что я должен для тебя сделать?

— Для начала — поправиться. Я зайду еще, когда высплюсь.

Гарри перевел дух. Это звучало по крайней мере обнадеживающе. Но обиделась она всерьез, и до следующей встречи нужно что-то придумать, чтобы искупить перед ней свой промах.

— А что это? — крикнул он ей вслед, разворачивая журнал и с удивлением обнаруживая вместо текста и фоток кучу каких-то абстрактных картинок. На тесты Роршаха не похоже: слишком пестро и четко. — Обои из кабинета прорицаний, что ли?

— Если ты разгадал секрет темного дневника, то это тебе вообще на один зуб, — отрезала Гермиона, в которую явно вселился разъяренный Снейп, и, выйдя, что есть дури хлопнула дверью. Один из портретов, соскочив со стены, с воплем кувыркнулся в проход между кроватями.

— Это она с тобой еще по-доброму, — впервые подал голос Уизли, до этого мирно посапывавший, весь в бинтах, на койке у окна, за которым по карнизу скакал Мертвяк.

— А что, и это — тоже она?.. — Гарри имел в виду бинты. — Что ж ты ей такого сделал?

Мертвяк замаячил еще активнее, задрав крылья над головой и запрыгав на месте. Даже если бы у Гарри была при себе палочка (да, кстати, а где она всё-таки?), он сто раз подумал бы, прежде чем впустить сюда это матерящееся чудовище. На сегодняшнее утро ему достаточно и дозы ярости от Грейнджер.

— Это не ей. Это у Крэбба метла зачесалась. Но Ржавая так тоже может, не сомневайся. Ей надо поступать на цирковое отделение и укрощать львов и тигров. Знаешь, что обиднее всего? Похоже, из-за этой херни, — Рон не мог двигать зафиксированными конечностями, он лишь обвел глазами потолок и часть помещения, — мы прощелкаем и Чемпионат мира.

— Какой?

— Ты прикалываешься? — не понял Уизли, но тут же спохватился: — Ах, ну да, всё время забываю, с кем имею дело. По квиддичу, конечно. Не говори ничего, я знаю, что тебе это пофигу.

— Почему пофигу? А когда он будет?

— О, Мерлин! Прекрати меня изумлять, Поттер! Тебя что, в подвале держали последние полгода? Считай, что я ничего не слышал, просто считай, что я оглох!

— Ладно. Может, ты еще и успеешь, — согласился Гарри и занялся попытками разгадать секрет загадочных картинок в журнале Грейнджер.

— Успеешь тут... — проворчал Рон. — Как будто после такого отец согласится меня туда взять... Блядский Крэбб...

Так и не пробившись к хозяину через суровый запрет мадам Помфри, Мертвяк за окном каркнул и улетел в сторону холмов.

Потом приходили профессор Флитвик и сокурсники, и всякий раз, как открывалась дверь, парень с замиранием сердца надеялся увидеть тощую фигуру, задрапированную в траурную мантию, как отбившийся от своей стаи дементор. Но ребята проведывали его, болтали всякую ерунду, уходили, а Снейп так и не появлялся. После визита Гермионы Гарри хорошо понимал, почему. Если даже Ржавая Ге была готова разорвать его на клочки, то что уж говорить о куда менее доброжелательном зельеваре, который, к тому же, не знал самого главного. И это был не лучший повод, чтобы "осчастливить" папашу моментом истины.

Профессор Люпин притащился к раненому на исходе дня, с видом побитой собаки уселся на табурет у изголовья и, наколдовав над ними купол неслышимости, попросил прощения. По теории из учебника и дополнительных источников Гарри знал, что в этот период оборотней всегда преследует ужасное недомогание, поэтому визит учителя говорил только об одном — о чудовищных угрызениях совести, которые тот испытывал перед едва не погибшей жертвой. Вызывал ли он ужас или отвращение после той боли, которую причинил? Пожалуй, что нет. Гарри не раз примерял на себя ситуацию "что будет, если на меня нападет оборотень" и, когда это всё же случилось, то не питал мстительных чувств к своему непутевому учителю. Ему вообще было немного странно смотреть сейчас в эти кроткие глаза под интеллигентскими очками и пытаться совместить две столь разные сущности воедино. У него ничего не получалось.

Люпин говорил громче обычного, как это бывает с людьми в наушниках, когда те пытаются перекричать музыку, слышную только им. Наверное, временная глухота была одним из побочных эффектов перевоплощения оборотней.

— Как ты чувствуешь себя сейчас? — удрученно спросил он. — Болит нога?

— Почти нет. Похоже, в составе много анестезирующих веществ. Я нормально, профессор, правда, — соврал Гарри: ему не хотелось огорчать Люпина еще сильнее. На самом деле покалеченная нога болела от малейшего движения, ее как будто распирало от боли и дергало изнутри.

— Можешь уже не звать меня профессором. Я написал прошение об отставке.

— Но я не собирался доносить на вас, профе... э-э-э... сэр!

Люпин поправил очки и печально усмехнулся:

— Дело не в тебе одном, Гарри. Я и сам не позволил бы себе остаться после того, что произошло — а значит, может и повториться...

— А что случилось? Почему не сработало зелье? И... да, и как вы оказались возле озера, сэр?

— Профессор Снейп выявил, что аконитовое было испорчено. Ума не приложу, как это могло случиться, я получил его из рук в руки от Се... Снейпа, а потом не выносил из своей личной комнаты. Видишь ли, первая порция этой штуки выпивается полностью где-то за неделю до полнолуния. Вторая же разделяется равными частями на оставшиеся шесть дней, ее пьешь примерно по глотку, только один раз в сутки...

Гарри, который прочел всё об этом дамокловом средстве, едва они с Гермионой догадались, что Люпин — оборотень, кивал из вежливости. Он чувствовал, что бывшему профессору сейчас нужно выговориться, и не прерывал его исповедь.

— Вчера утром я допил последний глоток и, как обычно, отправился в Визжащую хижину...

— В... куда?

— Ну да, ты же не знаешь, — бывший профессор снова вздохнул. — На околице Хогсмида есть заброшенный сад, а в нем дом, который все здешние зовут Визжащей хижиной. О нем ходят слухи, будто там обитают призраки, которые воют по ночам свои призрачные песнопения. Но на самом деле это из-за меня. Название появилось в семидесятых, когда там во время полнолуния запирали меня. Тогда еще не изобрели антиликантропное...

— И что вы там делали, сэр?

— А? Говори, пожалуйста, или чуть громче, или чуть медленнее, чтобы я мог прочитать слова по губам. Я плохо слышу.

— Что вы делали в этой хижине? — почти крикнул Гарри, так что Люпин даже слегка дернулся и прижал ладони к ушам.

— Пережидал ночь обращения, отлеживался следующие пару дней и возвращался в школу.

— И директор знал, что у него учится такой ученик?

— Да, конечно. Он был знакомым моего отца и пожалел нас. Собственно говоря, Гремучник был ввезен на территорию школы именно для того, чтобы через тайный лаз под его корнями можно было добраться до хижины кратчайшим путем.

— Да к нему же нельзя подступиться, ничего себе! Это бешеное дерево!

— А-а-а! Просто нужно знать один секрет. Его знали только мы четверо — я, твой отец, Сириус и... крыса. И, безусловно, Дамблдор... Там есть один сучок. Стоит его нажать, и Ива на какое-то время замирает, позволяя проникнуть в потайной ход. Ну так вот, я там закрывался и сам запечатывал магией оба выхода. Когда я перевоплощаюсь в зверя, то колдовать совсем не умею и при этом становлюсь почти недосягаем для человеческой магии. Но вот уже много лет профессор Снейп присылает мне антиликантропное средство, и я почти забыл, как это бывает. С зельем мне достаточно суток уединения. Даже перекинувшись, я остаюсь неопасен и контролирую зверя в себе. После того, как директор принял меня на работу, Снейп иногда лично сопровождал меня к хижине и запирал там еще и снаружи своей магией. Но, как нарочно, в этот раз неудачно сложилось всё: и то, что у меня с зельем произошло нечто необъяснимое, и то, что профессор был занят и не пошел со мной туда, и то, что вы сдавали зачет Хагриду...

— Но ведь вы заколдовали выходы, как делали всегда, не так ли?

— Вне сомнений. Я не успокоился бы, не сделай этого. Всё по отработанной схеме, иначе никак. Но... я не знаю, как случилось то, что случилось. Из-за подпорченного снадобья я перекинулся в агрессивную форму, а дальше уже не помню почти ничего. Вернее, я... помню, конечно. Но это звериное. Зверь мыслит по-другому и запоминает по-другому. Такой... как бы серией фрагментов. Знаешь, как во сне. Ты то там, то здесь... а потом уже совсем в другом месте. И то, что было в других частях сна, помнишь кусками, только основное. И повинуешься велению той логики, которая тебя ведет неведомо куда. Но это инстинкт, логика животного... Когда ты возвращаешься в свой человеческий вид, то чувствуешь себя, как с похмелья. И всё, что было — это один гигантский провал в твоей памяти... Ненавижу это состояние, — Люпин сжал кулаки так, что заблестела кожа побелевших костяшек суставов; все его руки были в свежих ссадинах и старых шрамах. — Я думаю, дверь нарочно кто-то отпер. По-другому я бы оттуда не выбрался. Эх... если бы Северус пошел вчера со мной и закрыл меня снаружи какой-то своей особой магией — это его "ноу-хау", он никогда не говорил, что это за заклинания... Но это, вне сомнения, мощные заклинания: он всегда был способным колдуном. Никто бы не отпер, и ничего этого с тобой сейчас бы не было... Мне так жаль, Гарри. Мне так жаль...

— Вас кто-то выпустил, сэр! Вам не нужно извиняться, а нужно, чтобы полиц... чтобы авроры искали настоящего виновника!

Мышцы кривоватого лица Люпина дрогнули.

— Они даже не решили еще, из какого отдела отряжать следователя... Я прохожу и по классификации магических существ, и по части темных искусств... а это два разных ведомства. И кто будет заниматься моим делом — неизвестно.

— Но Дамблдор же заступится за вас, сэр?

Мужчина поежился:

— Я так не думаю... Всё гораздо сложнее, Гарри, и тут решает не один Верховный... Но ты лучше не забивай себе голову этими мыслями, мы всё равно не сможем изменить ход событий.

— Я не хочу, чтобы вас осудили ни за что, ни про что!

— Ты не представляешь, насколько этого не хочу я, — усмехнулся Люпин. — И еще я не хочу, чтобы у директора из-за меня были неприятности.

"Теперь-то ты понимаеш-ш-ш-шь, мой маленький маленький принц, для чего это сделали? — внезапно очнулся давно молчавший голос в голове Гарри. — Директор, малыш, директор. Вс-с-с-сё дело в нем, он главная цель!"

— Если Снейп... то есть если профессор Снейп нашел причину порчи зелья, значит, у вас есть алиби.

— Алиби! Это алиби развалится под напором контраргументов еще на первом дознании. Директор как наниматель обязан был позаботиться о безопасности, приглашая на должность опасное магическое существо. Снейп как штатный зельевар был обязан снабжать такого работника, как я, средством нейтрализации синдрома. Я был обязан держать всё под контролем и не афишировать, кем являюсь. В итоге получилось то, что получилось. И теперь представь, как это выглядит в глазах следствия.

— Рука руку моет?

— Вот именно, Гарри! Мне выгодно списать всё на неэффективное зелье. Зельевару выгодно списать его неэффективность на диверсию и чьи-то происки. Директору... в сущности, директору не выгодно ничего: по чьей бы вине ни было испорчено аконитовое, ответственность лежит на нем как на работодателе. Поэтому вряд ли поверят на слово мне и Снейпу, а более убедительных доказательств, чем слово, у нас с ним нет. Выходит, я подставил своего нанимателя и чуть не погубил студента, и, положа руку на сердце, для меня это страшнее, чем угроза оказаться в резервации для оборотней.

— Сэр, я буду настаивать, что на меня напала обычная собака или волк. Я не инфицирован, и пусть они проверяют мою кровь сколько хотят, — а вот говорить о том, что уже умеет понемногу закрывать свои мысли от посторонних, Гарри Люпину не стал.

— Спасибо, конечно, Гарри. Но этим ты можешь сделать только хуже.

— Ну, тогда я вообще буду молчать. Скажу — "ничего не помню, отстаньте".

На прощание они пожали друг другу руки. Гарри почему-то не хотелось расставаться с бывшим учителем на такой тягостной ноте, и он протянул ему журнал Гермионы:

— Может быть, вы, сэр, сможете разгадать смысл этих картинок? Здесь ровным счетом никаких подсказок или объяснений, а первую страничку она, похоже, выдернула...

— Хм... — Люпин перелистнул несколько страниц, потом изящно, как делал это всегда — "по-дирижерски", взял свою палочку и совершил пасс над одним из рисунков. — Открой свои тайны!

Ничего не произошло. Журнал был исключительно магловским, без намека на волшебство.

— Интересно. Но, похоже, это просто ничего не значащие и ничем не опасные картинки, Гарри. Выздоравливай.

Некоторые маги так наивны... Мистер Люпин просто не знал, какими безобидными с точки зрения колдовства магловскими журнальчиками разживались иногда Дадли и его дружки. Не знала этого и тетка Петунья — к счастью для тетки Петуньи, которую иначе хватил бы удар. Причем без всякой черной магии и проклятий.

На следующий день через камин мадам Помфри в лазарет наведался какой-то незнакомый и немолодой маг, похожий на киношного пирата — с загорелым докрасна лицом и жесткой каштановой бородкой, но без усов. Будто в довершение образа, на нем был длинный, почти как демисезонное пальто, багровый кафтан со складками от поясницы, и головной убор, отдаленно похожий на треуголку. Он представился как Амос Диггори, сотрудник Отдела по регулированию и контролю за магическими существами, и тоже закрыл их с Гарри звукоизолирующим заклинанием: слишком уж заинтересованно пялился на них забинтованный Уизли.

— Давно я не бывал в этих краях, — улыбаясь, заметил мистер Диггори. — Как отучился, так и не бывал. А тут, похоже, ничего и не изменилось, даже занавески на окнах — и те прежние! А вы, значится, будете мистер Поттер, верно? У меня к вам небольшое дело. Надеюсь, я не утомляю вас, молодой человек?

"Пират" уселся верхом всё на тот же стул для посетителей, развернув его спинкой к постели Гарри, и воззрился на студента. Тот уже проговаривал про себя возражения по поводу виновности Люпина, когда чиновник огорошил его первым же из вопросов:

— Как давно вы знаете, юноша, что у мисс Эпплби, студентки Пуффендуя, в родословной имеется оборотень?

Парень поперхнулся воздухом и, прокашлявшись, со слезами переспросил: "Ч-что?" Зато изумление вышло крайне правдоподобным, хотя истинная причина его крылась в другом, нежели предполагал сотрудник Минмагии. Диггори не без смакования повторил вопрос. Гарри ответил, что не имел понятия, и осторожно уточнил, с чего он это взял. Тогда чиновник сообщил, что Тамсин сама обратилась к ним с покаянной речью и созналась, что позапрошлой ночью навела шороху во всем Хогвартсе. Выла она, значится, высунувшись в окно факультетской гостиной. На полную луну выла, юноша.

Круто, подумал Гарри. Это она что же, Люпина хочет выгородить? Похоже на то. Он ведь давно уже замечал, как Эпплби бегает за учителем.

— А что ей за это будет, сэр? — осторожно уточнил он.

Диггори пожал плечами, кожано скрипя какой-то деталью одежды:

— Собственно, ничего. Поставят на учет, как всех законопослушных оборотней. Но я должен узнать, как давно учащихся школы оповестили, что с ними учится потомок оборотня.

Гарри был откровенно не готов к такому повороту событий. Про Тамсин ему рассказал Акэ-Атль, когда они с Луной наведались в лазарет перед отъездом на каникулы. Но о том, что она собирается с покаянием в Министерство, не знал, вероятно, никто. Хм, интересно, как поведет себя Люпин? Побежит в свою очередь выгораживать ее? Гриффиндорцы бывшими не бывают, и с него станется...

— Сэр, э-э-э... честно говоря, я не знал. И она никогда не вела себя как-то необычно, — (Тут, конечно, парень сильно приврал: Тамсин всё время, что он за ней наблюдал, вела себя странно.) — У нее ведь неактивная форма, верно?

— Да, да, всё верно, — поспешно согласился Диггори и вдруг перевел разговор на другую тему: — А вы хотели бы попасть в Дартмур, молодой человек? 22 августа там состоится Чемпионат мира по квиддичу, и я думаю, любой волшебник счел бы за...

— Знаете, сэр, меня вряд ли отпустят. Но я знаю того, кто мечтает об этом, — и Гарри покосился на кровать Рона, который со скучающим видом изучал потолок, не слыша, о чем разговаривают сосед и его гость.

— А, младший из мальчишек Уизли, — усмехнулся чиновник и приложился ноздрей к своей табакерке в виде маленького человеческого черепа, выточенного из слоновой кости. — Кхех! Артур не простил бы мне этого самоуправства.

— Ну так вы ему и не говорите. Мы ведь с Роном можем... поменяться, да?

Гарри с удивлением отметил, что при этом человеке не испытывает ни малейшего замешательства, и даже подмигнул взрослому дядьке, а тот воспринял это не как фамильярность, но будто бы так и нужно. Да еще и дал понять, что восхищен благородством его поступка и всегда рад оказаться полезным столь известной персоне. Ну и отлично, подумал Гарри. Как бы там ни ехидничал Снейп, а знаменитость бывает крайне полезной — не только для тебя, но и для окружающих. Если, конечно, Диггори не хочет этим намекнуть, что просто платит аванс за будущее сотрудничество с властями и видит в Гарри потенциального стукача. Тогда, мужик, ты просчитался.

Чиновник раздумывал недолго и решил пойти навстречу мальчишке. Без особенного нажима порасспрашивав о "собаке", которая накинулась на Гарри, "заблудившегося" в Запретном лесу, и не слишком поверив мальчишкиному рассказу, напоследок он поделился новостью:

— В следующем учебном году в Хогвартсе пройдет Турнир Трех Волшебников. Говорили вам, юноша, об этом?

Ну, круто. Турнир. А ты хромой...

— Надеюсь, Кубок выберет достойного. Мой Седрик спит и видит... Вы ведь с ним знакомы?

— Нет, сэр, — то есть Гарри наверняка видел этого парня, но с именем не соотносил никого, кто приходил на память: этот Седрик так и оставался неким желтым, как гобелен Пуффендуя, пятном в его мыслях.

Нога заживала очень медленно. Трудно срастались кости, долго восстанавливались разрушенные зубами зверя хрящи, из-за этого никак не хотели регенерировать и мягкие ткани. Профессор Умбрасумус, осмотрев своего любимого ученика, пришла к неутешительному выводу: "После гиены было бы хуже, но ненамного". А гиены, как читал Гарри, в состоянии перегрызать кости мертвых слонов. Причем играючи. Мадам Помфри только поджимала губы и отмалчивалась в ответ на его расспросы, но Гарри уже слишком хорошо знал, что это может значить в исполнении суровой школьной целительницы: она всерьез опасалась, что одна его нога на всю жизнь останется короче второй. Уизли, конечно, выздоровел и выписался гораздо раньше, еще в июле, и уехал домой. А 23 августа прислал в лазарет сову с восторженными благодарностями: оказывается, Пират проболтался ему о "таинственном благодетеле", который уступил свой пригласительный другу-сокурснику. Да и трудно было бы не проболтаться, когда они воплотили брошенную вскользь дурацкую идею Гарри насчет изменения облика ради поездки на Чемпионат. Наверное, Артур Уизли всё еще злился на сына за драку со слизеринцами.

"Представляешь, — писал Рон, — все думают, что вейлы такие красотки, а мистер Диггори обучил меня одному приему, когда проявляется их настоящий облик. Это такая пакость, чувак, скажу я тебе! Никогда не связывайся с вейлами! Особенно с болгарскими. Эти твари своим черлидингом охмурили полстадиона. Прикинь, даже я чуть было не купился на эти их ведьмины пляски! Но ирландцы всё равно выиграли у болгар. Счет был 160:170, если тебе это о чем-то говорит. Виктор Крамов поймал снитч, иначе они вообще продули бы почти всухую. А меня все принимали за тебя из-за перевоплощения. Круто тебе живется, чувак: достают все, кому не лень! Правда, мистер Диггори потом сказал по секрету, что за нами всю дорогу таскался какой-то тип, и на всякий случай он дал аврорам ориентировку на этого чудилу".

Бросив письмо на постели, Гарри дотянулся до костыля и, аккуратно ступая на заживающую ногу, поковылял в туалет. За два месяца пустующее больничное крыло надоело ему до чертиков. Палочку у него изъяли еще у Хагрида, когда он был без сознания, а книги, которые ему приносили редкие посетители или мадам Помфри, общения с живыми людьми не заменяли. Время от времени Гарри страдал приступами социофилии и был бы рад потусоваться не то что на Чемпионате по квиддичу, но даже и на захудалой магловской дискотеке. И когда на обратном пути он чуть не столкнулся с тем, кого уже не чаял увидеть до нового учебного года, то едва не вскрикнул от неожиданности.

В руке у Снейпа была палочка, и парень тут же узнал в ней свою, родную, уже практически оплаканную в разлуке. Сам зельевар хмуро наблюдал за его колченогими перемещениями.

— Здравствуйте... сэр, — выдавил Гарри и обнаружил, что голос срывается в нелепое тремоло, но совсем не от волнения. Может быть, оттого, что давно им не пользовался? Конечно, первое, что приходит на ум — Снейп сейчас воспользуется случаем и спросит: "Что вы там блеете, Поттер?"

Однако тот лишь посторонился, пропуская Гарри к его кровати, а когда парень добрался до своего места, протянул ему палочку.

— Вам придется объясниться, — процедил Снейп, надменно глядя на него с высоты своего роста. — Приори Инкантатем с этой палочки выдало три последних, наложенных вами, заклинания. Все три связаны с поэтапной трансфигуративной формулой. Во всех трех присутствует упоминание некоего ежедневника, на который, вне сомнений, и было направлено воздействие преобразования. А теперь я хотел бы услышать, что это за важный для вас предмет, об изменении которого вы столь беспокоились в полубессознательном состоянии?

44. Общенье дай, чтоб оси закружить — станок прядет, наматывая нить

Гарри невольно сжал рукоять своей палочки. Эх, сейчас бы сюда те конфеты для вранья, которые так выручили его однажды! Он был абсолютно не готов к этому допросу. Он вообще не ожидал, что кто-то выйдет на след дневника Реддла, поскольку полностью доверял Гермионе и не предполагал, что существуют и другие пути дознания. Кто, кроме параноика-Снейпа, мог зацепиться за это ничем не примечательное заклинание трансфигурации? И почему он вообще за него зацепился, если это касалось "недоумка Поттера", который только и умеет, что вляпываться в разные истории, а толку от него как от волшебника — ноль?

Зельевар возвышался над ним, грозный, как демон. Даже глаза его, когда-то ледяные, пустые и бездонные провалы, сейчас пламенели живым черным огнем. Он вообще выглядел, как потустороннее существо, низвергнутое с какой-то другой планеты на горе всему человеческому роду.

— Не знаю я ни о каком ежедневнике, сэр! — дерзко огрызнулся Гарри, чтобы заставить гнев Снейпа работать против самого Снейпа и тем самым сбить его с ровного течения мысли.

— Вы врете! — злобно буркнула взбешенная анаконда, не моргнув и глазом. — В ваших интересах...

— Да отстаньте вы! Что вы сделали с моей палочкой? — Гарри тянул резину, а сам лихорадочно прикидывал тактику: устроить сейчас истерику и вывести папашу из себя, чтобы прибежала мадам Помфри и растащила их, или сделать вид, будто сдался, и действительно послушненько соврать, ляпнув первое, что придет в голову?

Если бы не реальный риск схлопотать какое-нибудь откручивающее башку проклятие от профессора, Гарри сейчас даже восхитился бы борьбой эмоций, которая происходила на перекошенном от ярости лице визави. А затем тот чуть вертанул рукой, вылавливая спрятанную в рукаве палочку, и с невербальным "Легилименс" просто вбурился в его мысли. Шрам дернуло. От прошившей голову боли потемнело в глазах, но в следующее мгновение организм мобилизовался, войдя в боевой режим, которого всегда добивался Снейп на их совместных занятиях. Гарри выставил в ответ окклюментный щит — псионик снес его, как сносит селевой поток ветхие ворота пастбища. Отвлечение... К черту, Снейп перебирал паучьими лапками его воспоминания, пробиваясь в более глубокие хронологические пласты. Обманный прием... Но если бы ложная память о дневнике была создана и внедрена заранее, то был бы хоть какой-то шанс, а так... И больно! Как же, мать его, это больно! Хорошо, урод старый, пойдем, я провожу! Длинные острые лапки ощупывали и перетряхивали паутину нейронов, пеленали подозрительные моменты, чтобы растворить ментальным ядом, а потом высосать и рассмотреть во всех подробностях. Сволочь! Ничем не гнушающийся извращенец и сволочь! Это как подглядывать в сортире. Грязный ублюдок!

— Прекратите ругаться! — прошипел голос извне. Если бы пауки умели разговаривать, они разговаривали бы именно так.

— Прекратите... рыться... в моей голове! — упрямо выдавил в ответ Гарри.

До него дошло, что с этой палочкой он беззащитен перед Снейпом — и теперь-то понятно, почему. Стоп! Этот гад отдал ему оружие не из благородства, чтобы позволить оборону, он...

И когда тот был уже в шаге от цели, докопавшись до момента стычки с дементорами у озера, Гарри в отчаянии прибегнул к последнему средству. "До ут дес!" — опустив палочку, подумал он эмпатическое заклинание целителей. Снейпа не выкинуло, но реальность Гарри как будто опрокинулась. Они, как два нацеленных друг на друга зеркала, теперь отображали вывернутую напоказ общую галерею памяти.

Глазами зельевара Гарри увидел себя-младенца — еще без шрама на лбу, но зато с беззубой улыбкой от уха до уха.

Глазами Снейпа успел заметить Дамблдора, о чем-то ему говорящего возле огромной каменной чаши — и тут воспоминание сомкнулось, как створки устрицы, вытолкнув его вон. Где-то протяжным выстрелом оглушительно грянул гром, заполыхали молнии...

Глазами своего горе-папаши он смотрел на себя-нынешнего, беспробудно дрыхнущего на этой самой кровати под очередной капельницей с обезболивающим. Но "До ут дес", диагностическое заклинание, не просто показывало то, что видел пациент. Оно синестетически доносило до целителя также то, что пациент при этом чувствовал — и на физическом, и на психическом уровне. Ко всему прочему, оно наслоилось на легилиментальное заклинание, которое наложил на него сам Снейп, и результат оказался внезапным. Гарри захлестнуло чужой волной горечи, угрызений совести, сожаления, трепета, робкой попытки надеяться, испуга, что он осмелился позволить себе эту попытку, раздражения от собственной слабости, раздражения от раздражения, ненависти к своему бессилию, ужаса при мысли утратить и то, что еще осталось, паники, подавления паники, удушающей любви, от которой брызжут слезы, а не вырастают крылья... Гарри уже заходился от боли, которая стиснула грудь, когда худая рука коснулась разметавшихся волос подростка и нерешительно отвела прядь с щеки, влажной от испарины, за ухо (и — без слов: "С днем рождения, Гэбриел..." — где-то в непроявленном)...

Он вылетел из галереи памяти, будто камень из пращи, уверенный, что уже свихнулся. Человеку невозможно оставаться нормальным, прожив в таком состоянии хотя бы минуту. Зельевар, видно, заложил душу дьяволу, если способен существовать в подобных условиях и до сих пор не загремел в Святого Мунго.

Снейп тоже отпрянул от койки, и его палочка больше не целилась в лицо Гарри.

— Вы... ты тоже знаешь! — не успев перевести дух, выпалил парень. — Ты знал и всё равно сделал это со мной! Да ты... — он зажмурился. — Уйди. Я тебя ненавижу.

Когда Гарри открыл глаза, Снейпа и след простыл. Только сквозняком слегка покачивало створку приоткрытой двери, и она поскрипывала петлями. Ощущение, что всё это лишь дикий сон, схлынуло вместе с головной болью. Душная апатия сменилась мыслями, которые обычно предвосхищали налет дементоров. А потом горло снова сдавило спазмом. Гарри даже не представлял, что плакать можно всухую, потому что слезы не могут прорваться наружу, и глаза готовы лопнуть от этой пытки. Корчась в судорогах, гася рыдания, он вдавил лицо в подушку. И потом, когда отпустило, еще долго лежал, не думая ни о чем и не видя смысла что-то делать. Вот о чем предупреждала Прозерпина, когда знакомила его с этим заклятием... Или... или дело не в нем одном?

Невидящий, бездумный взгляд уперся в раскрытую страницу Гермиониного журнала. Гарри не сразу понял, что в знакомой абстрактной картинке что-то изменилось. Она как будто стала стеклянной и раздвинулась в стороны, пропуская его глубже. Из пестрого фона вперед выступила и обрисовалась фигурка какого-то животного. Выдра! Это были очертания веселой выдры! А над нею проступили такие же прозрачно-объемные буквы, собравшиеся в фразу: "Всё будет хорошо!" Он сел и слегка качнул головой, не фокусируя взгляд на внешней части картинки и продолжая заглядывать внутрь. Качнулось и изображение, причем выдра казалась более подвижной, чем фон за ее спиной. Это было какое-то волшебство. Но как? Ведь магия не реагировала ни на один из этих рисунков! Гарри отвлекся, чтобы нащупать на одеяле свою палочку, а когда обернулся, перед ним снова была россыпь странно упорядоченных, но бессмысленных черно-белых пятнышек. Магия по-прежнему безмолвствовала. Надо вспомнить, при каких обстоятельствах он увидел это в первый раз. Точно: он "смотрел" в никуда, совсем расслабив зрение. Стоило это сделать, картинка снова "втянула" его в себя, и над жизнерадостной выдрой опять повисли объемные буквы: "Всё будет хорошо!" Гарри засмеялся, слезы облегчения наконец-то хлынули у него из глаз. Они сначала обожгли веки, а потом стало так светло, что он вспомнил о своем патронусе и тут же его призвал. Шустрый серебристый лис заметался по палате, исследуя каждый угол, вспрыгивая на кровати и подоконники и ужом выписывая знак бесконечности вокруг ног хозяина.

— Мне грустно, Лис! — подперев щеку рукой, задумчиво сказал парень.

"Что делать, Гарри!"

— Угу, и что мне с ним прикажешь делать?

"Всех сначала нужно приручить, мой маленький Принц!"

Лис поставил лапы ему на колени, заглянул в заплаканные глаза. Затем оттолкнулся, встал на четыре лапы, отбежал — и одним прыжком сиганул в окно прямо сквозь стекло, махнув на прощание пушистым хвостом. Гарри застенчиво пожал плечом:

— Договорились.

* * *

Письмо Петунье Снейп отправил сам. Не вдаваясь в подробности, объяснил, что мальчишка внезапно приболел некой магической хворью и ему лучше остаться под присмотром здешних медиков до конца лета. Плакать Дурсли, понятное дело, не стали, только Петунья попросила передать племяннику пожелания скорейшего выздоровления, чего зельевар делать не стал.

Это чертово наказание, глаза бы его не видели, после укусов оборотня выздоравливало очень медленно. Северус ежедневно требовал у Помфри образцы его крови и всякий раз с выпрыгивающим из горла сердцем уговаривал себя подойти к микроскопу. Грег бесился, лишь усугубляя и без того взвинченное состояние слизеринского декана. Зелье обязано было сработать, иначе и быть не могло, но... Блэк как подопытный тут не годился: на этой собаке всё заживает как на собаке, а зараза к заразе не пристанет. Джоффри, конечно, убеждал бывшего однокурсника, что в Аврорате зельем пользуются направо и налево и осечек еще не случалось, но неужели Снейп чему-либо поверит, пока не увидит собственными глазами? И, к счастью, то, что он разглядывал на стеклышке в микроскопе, от нормы пока не отличалось. Научит ли это происшествие малолетнего засранца уму-разуму, или он так и будет лезть на рожон при каждом удобном случае? Что на этот раз понесло его в лес? Северус с трудом удерживал себя от применения жестокого, но потенциально полезного урока — сообщить мальчишке, будто Первая помощь на него не подействовала, и посмотреть, как он попляшет, когда поверит, будто теперь инфицирован. Был бы он сыном Поттера или чьим-то еще, такая дурацкая идея даже не пришла бы зельевару в голову. Но в случае с Гэбриелом кровь вскипала в жилах и била в голову кипящим гейзером гнева, заставляя хотя бы мысленно изощряться в методах наставления мальчишки на путь истинный. Что он сделал этой жизни, если теперь она карает его таким придурочным отпрыском?

Попутно они с Макмилланом пытались просчитать виновника диверсии в Визжащей хижине, но тут возьми да и вмешайся эта выпускница со своим признанием в Министерстве. Да, снова Тамсин Эпплби — что называется, догадайся с одной попытки. Ладно себе карьеру зарубила на корню, а родителям-то теперь каково будет? Снейп лишь чудовищной мобилизацией силы воли запретил себе в присутствии Друида нелестное высказывание насчет пуффендуйского интеллекта, и то лишь потому, что Джофф на полном основании мог парировать наскок, приведя в пример одного небезызвестного когтевранца, с которым весь магический мир носится, как клуша с яйцом. И даже не поспоришь! Хорошо, что девчонка хотя бы ничего не ляпнула о ранении студента и о том, что знала насчет Римуса.

Копали под Дамблдора, сомнений в этом уже не было никаких. Разменные пешки вроде зельевара и зотишника никоим образом авторов сценария "Запусти в школу трансформировавшегося оборотня" не интересовали и оказались вовлеченными в действо лишь как неизбежное зло: один как непосредственный исполнитель плана, второй и подавно — исключительно потому, что варил первому зелье, и оно оказалось подпорченным. Однако узнать настроения в некоторых "сомнительных кругах" Северусу, не покидая Хогвартса, было не под силу. До той ночи он планировал сразу же, как разъедутся ученики, навестить Косой переулок ради пополнения запасов ингредиентов, а затем особняк Малфоев — ради сплетен, которыми никогда не гнушался Люциус и которые всегда оказывались правдивее новостей в колдо-СМИ. После ранения мальчишки ни о каком Косом и ни о каких Малфоях Снейп уже не вспоминал: весь мир сошелся для него клином на лазарете. Северус лихорадочно вспоминал, насколько быстро выздоровел тогда Сириус, и ему всё время мерещилось, что в случае с мальчишкой что-то идет не так. Альбус со своей обычной отеческой ухмылкой убеждал его, будто всё в порядке: укусы, мол, в разных местах у одного и у другого, так что одинаково заживать раны не могут. Дескать, надо просто переключиться на другие, очень важные, проблемы и поменьше кормить собственную мнительность. За это Снейпу очень хотелось вынуть волшебную палочку и направить в адрес Дамблдора пару очень важных слов. Чтобы уже наверняка перестать кормить чужую любовь к манипуляциям.

Когда через пару недель Гэбриелу стало заметно лучше, план вылазки во внешний мир снова обрел актуальность. Северус переоделся в дорожную мантию, ушел за пределы антиаппарационного барьера Хогвартса и переместился в Косой переулок Лондона.

Поставщик школы был уже оповещен о визите, и ящики с ингредиентами, запакованные, стояли наготове у погрузочного камина в заросшей вечным мхом и плесенью лавочке. Зельевар, однако, распорядился открыть каждую коробку и лично проверил качество продукции, делая вид, будто не слышит за плечом недовольного бурчанья продавца, который за столько лет мог бы уж и привыкнуть к паскудному характеру постоянного клиента. Потом они некоторое время торговались из-за пары фунтов "обезьяньей лапки" [1], в то время как Снейп непрерывно глядел на его дурацкие шлепанцы-бабуши с прошивкой по краю подошвы и думал о том, насколько это грубо и пошло, особенно в сочетании с чумазыми пятками. Так же пошло, как этот вычурный плесневелый мох в качестве дизайна торгашеской кельи. Пусти пыль в глаза покупателю — прикинься старым и проверенным временем магазином. На самом деле эта точка открылась здесь, когда Северус уже учился на средних курсах. В итоге они с продавцом, который ничуть не изменился за пробежавшие двадцать лет, всё-таки сошлись на выгодном обеим сторонам варианте.

___________________________________________

[1] Обезьянья лапка — термин восходит к творчеству английского писателя Уильяма Уаймарка Джекобса, автора рассказа "Обезьянья лапа", по сюжету которого владелец высушенной обезьяньей лапы получает право на исполнение трех желаний. Так, владелец лапы выражает первое желание — немедленно 200 фунтов стерлингов. Тут же приходит служащий фирмы и сообщает, что его сын убит, и вручает ему страховку — 200 фунтов стерлингов. Потрясенный отец хочет видеть сына здесь, сейчас же. Стук в дверь, появляется призрак сына. В ужасе несчастный владелец лапы желает, чтобы призрак исчез... https://e-libra.ru/read/319221-obez-yan-ya-lapa.html

Покончив с основной миссией, Снейп занялся побочными. Для этого он отправился в свое некогда любимейшее местечко — лавочку мистера Полански на Фэрроу-бэкстрит, аппендиксом ответвляющейся от Лютного сразу за "Спини Серпент". Мальчишкой — помнится, еще возраста Гэбриела и даже младше — Северус часто застревал возле витрины дядьки Эдгара, с жадностью разглядывая выставленные в ней книги. Тогда они казались ему эталоном запрещенки, и, только сделавшись постарше, Снейп понял, что даже такой отмороженный, как Полански, никогда не выставил бы на всеобщее обозрение вещи, за которые его через пять минут возьмут под белы рученьки служаки Аврората. Сделавшись взрослее, будущий зельевар узнал, что Эдгар просто имел хорошие связи и мог за дополнительную плату достать буквально из-под земли то, что велением министерских функционеров было бы подвергнуто уничтожению в двадцать четыре часа — а иными словами, просто скормлено прожорливым "гусеницам Вальгаллы". Невзирая на ценность. Редчайшие свитки, ингредиенты, амулеты. Впрочем, нет: амулеты эти сволочи прикарманили бы, для отвода глаз кинув "личинкам" дешевые аналоги от местных умельцев. А тогда, в ранней юности, слизеринец-нищеброд и не подозревал, что спустя всего несколько лет, методом крайней экономии накопив с преподавательского жалованья нужную сумму, он ткнется в эту лавку, как в последний оплот своих надежд. И Эдгар снизойдет до того, чтобы найти по его заказу "дьяволову лучину" — непременный ингредиент для одного безумного опыта над собой. Таким образом, отныне мистер Полански мог бы считать себя крестным отцом Грега. Если бы знал, что косвенно причастен к этой сумасшедшей затее (и о самой затее тоже).

Пересекавшие площадь перед Гринготтс два мракоборца проводили Снейпа настороженными взглядами, заметив, куда он свернул с Косой аллеи. Одного из них, малорослого и носящего прозвище Рустер, Северус немного знал, второго, нескладного пепельно-рыжего неряху с бакенбардами, если и видел раньше, то имя не запомнил. Из соображений осторожности зельевар, делая вид, что разглядывает вывески и рекламные проспекты, прошелся по Лютному туда-обратно, прежде чем скользнуть в закоулок Фэрроу. Три еще не сильно потрепанные, но весьма вызывающе одетые ведьмы заинтересованно посмотрели на Снейпа. Судя по всему, размер имел для них значение, если это касалось размера кошелька, а внешний вид школьного профессора убил бы последние иллюзии, оставайся таковые у прожженных стерв. Одна из девиц презрительно выплюнула ему вслед скорлупку разгрызенного ореха и, ощерившись редкими зубами, продолжила прерванную на полуслове беседу.

Даже звуки на Фэрроу-бэкстрит были глухими и будто обрубленными, как если бы неизвестный исполин накрыл это местечко стеклянным колоколом, чтобы понаблюдать, что из этого получится. В основной части Лютного было просто мрачно, однако в детстве Северус считал эту мрачность по-своему привлекательной. А вот закоулок во всех отношениях представлял собой исключительно мерзкое захолустье. Здесь всегда казалось, что тебе льют за шиворот вонючую ледяную смолу, и она стекает в башмаки, приклеивая одежду к коже спины.

— А-а-а, о-о-о, каво принясело!

Эдгар Полански не был слабоумным, но страдал от неизлечимого нарушения речи. О происхождении его хвори ходило немало противоречивых слухов. Одни с таинственным видом намекали на прошлое, связанное с судимостью. Вторые же говорили, что это на него еще в младенческом возрасте навела порчу какая-то крыса, но вряд ли это было правдой: в таком случае на любую хитрую крысу нашелся бы еще более хитрый крысиный яд, равно как и на ее порчу — антизаклинание или зелье. Дядьку Эдгара не брало ничего. Но, с другой стороны, не брали его и болезни. Так же, как и много лет назад, ходил он в сюртуке, был высоченным, как каланча, со впалой грудной клеткой, кривыми ногами, седоватыми патлами и всегда смеющимися глазами. Визитам Снейпа торговец обычно был рад и, несмотря на афазию, всегда тщетно пытался вступить с ним в диалог.

— Наш чэловк епохы сноврождения! — хлопая зельевара по плечу и приветственно потрясая его руку, твердил Полански. Северус морщился, подавлял волну раздражения из-за чужих и почти насильственных прикосновений, но выходки старого контрабандиста терпел. Ко всему прочему, теперь, узнав о некоторых специфических методах обработки приговоренных, он был склонен поверить первой категории лиц — тем, кто причину Эдгарова недуга видел в его былых проблемах с законом. Если засудили, у тебя только два пути: либо как у Сириуса Блэка, либо как у Дориана Грея. — Идохаз, идхаоз же, айзязя! Кларис! Насяси ням чя.

Кларис — имя жены было единственным словом, которое Эдгар умел выговаривать без искажений, — всегда каким-то чудом угадывала, что ему нужно. Храня мрачную мину, уже через пару минут престарелая ведьма выплыла в конторку с подносом, на котором стоял заварник и чашки. Снейп никогда не пил у них чай, но это было уже что-то вроде ритуала.

Полански увлеченно рассказывал что-то на своем тарабарском наречии, и Северус, чтобы понимать его хотя бы в общих чертах, слегка касался сознания старика легилиментальными чарами. Дядька Эдгар не замечал вмешательства. Говорил он, оказывается, о слухах, блуждавших по Лютному. Шептались, якобы молодой Крауч сбежал из Азкабана и ищет способ связаться с бывшими сторонниками Темного Лорда. К Шайверетчу наведывался Бесоглазый Крысобой — пока без обыска, но для составления нужной ксивы ему много времени и не понадобится.

— Он будет вести Защиту у нас в школе, — спокойно сообщил Снейп, притворяясь, будто делает мелкий глоток из своей чашки. Чай пах вкусно, да и не доверять чете Полански повода вроде бы не было, однако Северус предпочитал репутацию параноика перспективе тихонечко гнить в деревянном ящике после дегустации неопознанного яда на чаепитии в какой-нибудь радушной семейке. Ведь не факт, что Грег справится с любой отравой...

Новость привела супругов почти в экстаз. Давно эти мрачные стены не слышали такого заливистого хохота хозяев. Зельевару, правда, было не до смеха: это ведь не им дышать неистребимым перегаром в коридорах Хогвартса и на протяжении по крайней мере двух семестров терпеть тупые солдафонские выходки фанатика-инквизитора. Макмиллан говорил, что поначалу на это место рвалась Жаба, и Попечительский совет настаивал на ее кандидатуре. Затем Скримджер внезапно вызвал к себе Друида и с легким оттенком ехидства сообщил, что откомандированной в Школу Чародейства и Волшебства группе оперативников, очевидно, не хватает здоровой конкуренции. Услышав фамилию, Макмиллан поначалу решил, что тот шутит, поскольку более нездоровую конкуренцию сложно и представить: Аластор никогда не раскрывал преступления — он либо выбивал признания из подозреваемых, либо его стараниями преступник даже не успевал дожить до ареста. Безусловно, такому персонажу самое место в педагогическом коллективе! Но Отдел образования утвердил Грюма в качестве официального учителя Защиты. Северус сильно подозревал в этом странном решении "след Верховного", но сам Дамблдор хранил таинственное молчание. Лишь временами, когда был в благостном расположении духа, старый провокатор заговорщицки подмигивал — дескать, просто доверься мне, мой мальчик. Сказать, что Снейпу всё осточертело — это не сказать ничего.

Когда Кларис убрала посуду и, всё еще фыркая от смеха, отправилась по винтовой лестнице наверх, в жилую зону дома, зельевар перешел к делу и назвал те два ингредиента, ради которых, собственно, и наведался к Полански. Дядька Эдгар переспрашивать не привык (да и привыкнешь тут, когда тебя никто не понимает) и только кивнул на прощание. Но по выражению его лица Северус заметил, что контрабандист озадачен. Видимо, он примерно догадался, для каких целей нужны эти редкие составляющие: если сплетни не обманывают, когда-то Полански очень даже неплохо ладил с алхимией. Пожалуй, доля правды в этом была. Снейп вообще не представлял, что волшебник с младых ногтей мечтает сидеть в гнусной норе и, рискуя задницей, поставлять запрещенные товары всяким проходимцам вроде него. Всё равно, как если бы Полански на первом курсе после выкрика Распределяющей Шляпы: "Слизерин!" завопил в ответ: "Ни хрена подобного, хочу мести полы в Хогвартсе!" — и добровольно пошел в завхозы.

На этом они с хозяином лавочки и расстались. Выходя, Снейп никак не мог отделаться от ускользающей, но беспокойной мысли, связанной с идиотской фантазией о Шляпе. Он поднялся по загаженной котами лестнице на не менее загаженную, но уже людьми, мостовую Фэрроу-бэкстрит, изводя себя попытками выявить ассоциативную связь в мешанине дум. И только на углу его осенило: так или иначе, но последнее время он нет-нет да вспоминал о Филче. Завхоз то и дело вылезал из тупиков его подсознания и корчил ему страшные рожи...

— Ведьмина метелка! Снейп! Да, да, ты не ослышался!

Сипловатый голос с развязной интонацией принадлежал бакенбардному аврору, спутнику Рустера. Сам Рустер тоже был тут и, привставая на цыпочки, ухмылялся из-за плеча неряхи. Остановиться-то Северус остановился, а вот радостно бежать навстречу мракоборцам не спешил, пытаясь просчитать, что этой сладкой парочке может понадобиться от дамблдоровского преподавателя.

— Что, по прошлому соскучился, эй, Снейп?

Проституток, понятное дело, на их недавнем месте не оказалось. Да и ставни в близлежащих постройках теперь были как-то единодушно закрыты наглухо — и это в два часа пополудни.

— Да ты не ссы, — бакенбардный добродушно хохотнул. — Дело есть, — он мотнул головой в сторону Лютного, — идем.

Рустер тоже осклабился, но у него это вышло менее убедительно. Снейп медленно отцепил висящие на поясе под мантией старинные часы, отстегнул серебряную крышечку и с намеком взглянул на циферблат.

— Да ладно, надолго не затянем, пошли. Или у тебя рыльце в пушку? Слышь, Оуэн, а может, обыщем его? Наверняка найдем что-нибудь интересное. Шучу, Снейп, расслабься ты! Не обидим.

— У вас рейд, или так, День британского мракоборца отмечаете? — позволил он себе аккуратную подколку, присоединяясь к не слишком трезвым дружинникам.

— Оч смешно, — оценил вышагивающий рядом Рустер-Оуэн. Снейпу он и подавно едва доставал макушкой до подбородка. Вообще из высоких авроров Северус знавал только Скримджера да Грюма. Остальных как будто нарочно подбирали по принципу пигмейского роста. Видимо, так, чтоб при надобности и в форточку, и в з-з-з... ну, в общем, куда без мыла не пролезешь. — Нам надо твое профессиональное мнение насчет одного порошка. Изъяли в трактире, а парняга раскололся прямо на месте. Тут, грит, в подворотне приторговывает один чудила из Лютного...

— Что за порошок?

— А вот щас и увидишь, — снова подал голос неряха. — Ты ж не больно спешишь, да?

Впереди уже показалась витрина "Дистальной фаланги" со скелетом homo sapiens, выставленным за мутноватым стеклом, когда авроры и в самом деле потеснили своего спутника в грязную подворотню между домами. Рустер, внезапно крякнув, боднул Северуса лбом под лопатку, а идущий чуть впереди бакенбардный выставил ногу. О том, что где-то в этом месте расположен канализационный люк, куда сбрасывались нечистоты из сточных канав всего района, Снейп знал с юных лет и сейчас был готов к чему-то подобному от своих спутников. Настоящие авроры — они, конечно, тоже не подарок, но эта парочка допустила как минимум две ошибки: и в разговоре, и в действиях. Поэтому, не только не думая сопротивляться, но и придав инерции своему полету, зельевар сцапал за рукав неряху. Пытаясь избежать падения, тот инстинктивно ухватился за напарника, и все трое грохнулись в вонючую черную бездну. Северус мысленным заклятьем открыл переход в "орфическую гавань", на лету выуживая свою палочку из рукава, поэтому вместо того, чтобы рухнуть в зловонную жижу канализации, они покатились по базальтовым плитам пирса...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Здесь царила светлая, чуть зеленоватая тишь, безвременье и вечная пустота — ни птиц, ни рыб, ни людей. Лишь смутный остов бригантины в тумане, сонный прибой да созданная раз и навсегда пристань для несуществующих кораблей с несуществующими пассажирами. Так в незапамятные времена кто-то из четверки Основателей сотворил Выручай-комнату Хогвартса, по этому же принципу сильные волшебники создавали себе ирреальные убежища для пиковых случаев. И сейчас был именно такой.

Лжемракоборцы сориентировались мгновенно. Все три мага заняли укрытия, какие только успели. Снейп ушел под воду и вынырнул в гроте скалы сбоку от пристани. Здесь он создал телесный Патронус и велел передать Макмиллану, чтобы тот с подкреплением как можно скорее переместился на стройку в Доклендсе, на Собачьем острове, а в качестве разъяснения отправил слепок событий, выдернув из виска ментальный локон и вложив его в изящную головку полупризрачной косули. За четыре прыжка — оттолкнувшись копытцами от пола и стенок — создание покинуло грот. Позади него остался еле заметный шлейф мерцающей взвеси.

Затем ирреальность начала стремительно меняться под остервенелым напором сразу двоих противников. Сопротивляться было бессмысленно, и Северус не стал. Он выстроил из осколков сломанного мира длинную галерею в никуда, чем выиграл себе время. Это дезориентировало врагов, которые ломились к нему, словно два бура в нефтяной пласт.

Когда же Снейп понял, какие заклинания сочетает один из псевдоавроров, ноги его онемели от ужаса. Он рассчитывал на блицкриг, не зная, кто на самом деле окажется под личиной недоумков из Аврората.

Родерикус Лестрейндж наводил ужас на волшебников еще во времена Первой магической. Ровесник и однокурсник Реддла, он был его соратником, когда начались клановые междоусобицы. Ходили слухи, дескать, Лестрейндж погряз в таких глубинах Тьмы, что его побаивался даже сам регент. Однако Реддл предпочитал держать столь искусного боевика в поле зрения, именуя Родерикуса своей "правой рукой", а его сыновей выделяя из числа остальных последователей...

Давно зельевар не чувствовал себя таким бездарным щенком. С досадой вспомнил, как высокомерно он ругал Гэбриела во время муштры на Сокровенном острове. Они еще не встретились с Лестрейнджем нос к носу, а матерый колдун продемонстрировал бездну ада, в которую обмакнет жалкого учителишку после его поражения. Защитный покров, который озадачил бы даже Флитвика и создал серьезную помеху самому Дамблдору, сотрясался и трещал по швам. Наверное, к своему счастью Северус не видел всего того, что происходило по ту сторону. Бывают такие уровни темных познаний, от соприкосновения с которыми можно рехнуться, даже не угодив непосредственно под само проклятие. А еще здесь, на этом уровне бытия, всё становилось таким, каким оно являлось по сути. И Снейпу было до одури страшно взглянуть, во что превратилась за прожитые годы сущность Родерикуса.

Под треск разрывов Северус закончил прочтение мантры ненависти. Инкантации некромантов длинны и громоздки, но что, кроме этого, он мог противопоставить могуществу старца? Ирреальный мир выпустил из пучины несколько голодных землявочек. Снейп облек их в форму инферналов, хотя почти не надеялся отбиться. Как же он жалел сейчас о том, что при выборе пути в юности сознательно оставил дальнейшее изучение этой линейки темных законов... Лучше быть рехнувшимся, чем мертвым. Особенно если уже рехнулся и без этого.

Удар — и заслон проломлен. А в раскол хлынул свистящий вопль, ворвался первозданный хаос, разобщая связи между атомами и молекулами. Отступление, просто паническое бегство в никуда...

...Снейп осознал себя лежащим на камнях пирса. Видимо, его вышвырнуло сюда в последнем рывке — отчаянной попытке спастись. Даже если не дождавшийся его в Доклендсе Макмиллан догадается, что вся затея пошла не так, он просто не сможет найти его.

Грег буйствовал, как никогда, а это значит...

Зельевар попробовал подняться, но что-то мешало. Правая рука отказывалась двигаться и висела плетью, нечувствительная ко всему, со взбугрившимися черными венами. Он даже толком не знал, какое это проклятье, и не сдох еще, вероятно, лишь потому, что тварь, не мешкая, кинулась восстанавливать свой "сломанный домик".

На горизонте, слабо угадывавшемся в туманной дымке, что-то двигалось. И сам горизонт казался каким-то непривычным для гавани, пусть в этом мире вообще отсутствует понятие нормальности. Снейпу показалось, что это поверхность планеты вогнулась, и вокруг вздымаются края кратера, однако мгла чуть расступилась... На него, облизывая небеса, надвигалось самое страшное, что только он мог увидеть в своих кошмарах — исполинская волна. То, во что всегда превращался любой боггарт, очутившись вблизи. И никаких больше следов Лестрейнджа или его напарника.

Сокрушая всё на своем пути, цунами неслось к берегу. Лестрейндж рисковал: если создатель локации погибнет внутри нее, произойдет коллапс, и им с приятелем не выбраться из недр черной дыры никогда. Но погибать Северус не собирался — придется сыграть по навязанным правилам. Зажав палочку левой рукой и прижав поврежденную к боку, чтобы не болталась, он с трудом зашагал навстречу своей фобии. Ноги подгибались — от страха, от слабости, от пульсирующей боли в ушибленном колене — но алхимик постепенно обрел власть над своим телом и стал наращивать скорость. Вскоре он уже бежал, а волна летела ему навстречу, словно невеста на свидание.

А потом они встретились — гора воды, почти отвесной стеной уходящая в небеса, и человечек, крошечная инфузория на ее фоне. Прочитывая заклинание выхода уже на лету, Снейп нырнул в бурую, взбаламученную пучину. Мир завертелся вокруг него и двух гостей, чьи силуэты смутно мелькнули в мальстрёме. Северус успел увернуться от зеленого луча, брошенного кем-то из них, и в ответ швырнул невербальное парализующее, но попал или нет, не узнал. Воронка бешено крутилась, сужаясь ко дну. Запас воздуха в легких заканчивался. И снова чья-то болтающая руками и ногами фигура промелькнула совсем рядом. Ухватив противника поперек туловища, Снейп четко представил себе стройку в Канэри-Уорф, какой видел ее в последний раз прошлым летом, и трансгрессировал через переход. Пусть пленником окажется Лестрейндж! Еще одну зеленую вспышку Северус не увидел, а почувствовал, при аппарации временно слившись сознаниями со своим спутником. Его недавний ужас перед волной был чепухой по сравнению с тем, что испытал в агонии второй лжеаврор...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...И они вывалились под ноги Макмиллану и его сослуживцам. Сердце готово было лопнуть и разорваться на куски, в голове стучала кровь, Грег остервенело грызся с проклятием, поразившим руку. С искаженным от ужаса лицом рядом лежал незнакомый мертвый маг, и это был не Родерикус.

Мракоборцы окружили аппарировавших плотным кольцом, спинами внутрь, с палочками наизготовку. Первым на лежащих оглянулся Джоффри:

— Это который из них?

Он присел и небрежно, кончиком палочки, отодвинул от щеки мертвеца закинувшуюся вверх пелерину мокрой мантии. Опираясь здоровой рукой о холодную глинистую землю, Северус сел и плюнул кровью в сторону. Он не имел представления ни о том, кого из парочки этот тип изображал, когда был жив, ни о том, кем был на самом деле.

— Второй — Лестрейндж, — сухо каркнуло обожженное солью и песком горло. — Старший. Он выжил.

Кто-то присвистнул.

— Сэвидж, кинь сводку в офис. Северус, тебя в Мунго? — Макмиллан взглянул на бывшего однокурсника своими разными глазами и слегка покачал головой. Морщина снова четко пролегла над узкой переносицей.

— Обойдусь. У меня еще есть дело.

— Какое дело? — свистящим, напористым шепотом возмутился аврор. — На тебе смертельное проклятье, если бы не "Лазарус", ты бы уже отбросил каблуки.

— Пусть он и разбирается. Зря я, что ли, его кормлю, — Северус залез в нагрудный карман сюртука, вытащил и увеличил до нормальных размеров пробирку, а затем перекачал в нее серию последних воспоминаний. — Вот тут всё. А я вернусь в школу, когда подлатаюсь.

— Псих.

Но спорить аврор больше не стал, поскольку осознавал всю бессмысленность этого. Он раздраженным движением выхватил склянку из трясущихся пальцев зельевара и поднялся с корточек:

— Забираем этого с собой.

— Эм-м-м... а этого?

— А этого черт заберет. Когда-нибудь. Всё, погнали.

Оглядываясь на копошившегося, как полураздавленный жук, Снейпа, они друг за другом аппарировали с магловской стройплощадки, прихватив с собой труп.

В Малфой-мэнор зельевар переместился тогда, когда тело наконец перестало дрожать. В Мунго это проклятье видом не видывали, а вот в блэко-малфоевском семействе запросто могли что-то знать.

То, что не всё в порядке "в королевстве датском", стало понятно еще при входе в поместье, сразу за антиаппарационным барьером. Над домом разве что молнии не полыхали и гром не гремел, но атмосфера сухой и яростной грозы чуялась в воздухе за милю. Интересно, подумал Северус, что же здесь творилось до того, как он предупредил Люциуса о своем скором визите? Чтобы чопорные Малфои да показали кому-нибудь неприглядные стороны своих взаимоотношений?..

Первым Снейпа встретил эльф Добби, затем мимо них на лестницу метнулся разгневанный Драко.

— Вернись, мы еще не договорили! — голос Люциуса, звучавший из гостиной, отдавал едва сдерживаемым бешенством.

— Добрый вечер, сэр, — не забыл буркнуть мальчишка перед тем, как шмыгнуть к себе наверх.

Снейп ответил молчаливым кивком и, поглаживая ноющую кисть, по цвету напоминающую баклажан, с любопытством перевел взгляд на дверь зала. В проеме показалась высокая фигура хозяина.

— Мир вашему дому, — почти не сдерживая смех, поддел его зельевар.

— И тебе не болеть. Драко, в чем дело? Ты плохо слышишь?

— Я всё равно буду участвовать! — донеслось сверху. — Даже если ты отречешься от меня, не оставишь мне наследство и проклянешь во веки веков.

— Северус, проходи в дом. Я сейчас.

И тяжелой поступью командора Малфой-старший зашагал к лестнице, а Добби с поклоном проводил гостя до двери в гостиную. Судя по запаху, Нарцисса воспользовалась моментом, чтобы накапать себе успокаивающего зелья, но при входе Снейпа не подала и виду, что давеча была чем-то обеспокоена. Улыбка нежной Снежной королевы, как обычно, выражала ровно ту степень приветливости, кою предписывал этикет. Даже рука не дрогнула под его губами, хотя была мертвенно-бледной и ледяной.

— Нарцисса, что у вас случилось? — выпрямляясь, спросил Северус.

— Вы, мужчины, бываете несносны, — полушутливо (но сквозь смешливость слышались нотки раздражения) ответила миссис Малфой. — Но небольшие разногласия с родителями неизбежны, когда ребенок входит в определенный возраст, ты ведь знаешь это как педагог, не так ли?

— Небольшие? Хм, ну хорошо. Так с чем связаны небольшие разногласия между поколениями Малфоев?

Она вздохнула и, усевшись за шахматный столик, утомленно подперла голову рукой:

— Драко хочет участвовать в Турнире Трех волшебников, а Люциус не желает об этом слышать. Они ссорятся уже несколько часов, и ни один не желает уступить.

— А ты сама на чьей стороне?

— Разумеется, Люциуса! При всех своих способностях Драко еще слишком юн для таких состязаний и...

— Ну ты же понимаешь, что Кубок не выберет его, если сочтет недостаточно подготовленным?

— А что, если не сочтет?.. Ох, Мерлин, ты же сам понимаешь, насколько это опасно! И отдать свою жизнь только ради того, чтобы потешить сотню-другую зевак и войти в историю нелепых, но героических смертей, — это немного не по слизеринским обычаям, ты не находишь?

— По-моему, носиться верхом на метле над квиддичным полем и подставляться под бладжеры ничуть не безопаснее, а Люциус, тем не менее, всячески потворствует спортивным амбициям Драко...

— Тебе хорошо рассуждать! — Нарцисса вздохнула. — Но признайся, что твоя рассудительность испарилась бы, будь у тебя сын и заяви он тебе, что бросит свое имя в Кубок...

Снейп опустил голову и усмехнулся. Уела, сама того не зная. Пожалуй, этот засранец запросто сделал бы еще и не такое...

Тут Нарцисса заметила его почерневшую руку и заволновалась. Люциус, который вернулся со второго этажа, застал их у окна: оба водили палочками над изуродованным запястьем Северуса и бормотали диагностические заклинания.

— Что там у вас? — постепенно становясь снова аристократически бледным и уже не похожим по цвету на морской анемон, спросил Малфой. — И кто же тебе так удружил?

— Похоже, что Родерикус Лестрейндж.

Супруги переглянулись.

— Ты уверен?

— В лицо я его не увидел, но по модус операнди трудно не узнать.

— Это ведь он одного из своих сынков сватал за нашу Беллу, да? — уточнил Люциус у Нарциссы, и та кивнула. — И где же с ним успел столкнуться ты, если теперь так хорошо знаешь его модус операнди? Ты ведь, вроде, был у Темного Лорда только на счету алхимика?

— Довелось однажды, — сквозь зубы ответил Снейп, не вдаваясь в подробности, знать которые Малфою было пока незачем.

— Интересно... Выходит, Веселый Роджер сбежал из Азкабана... А с сыновьями или без?..

— Я надеялся, ты об этом что-нибудь слышал.

— Я — нет. И — странно — нигде об этом ни слова, ни полуслова. Добби!

Эльф тут же проявился возле них, как будто никуда и не уходил. Люциус велел ему осмотреть повреждения на руке гостя и попробовать опознать, что это за проклятье. Покуда домовик занимался его рукой, Северус завел разговор о Попечительском совете и аккуратно предложил повременить с претензиями к Дамблдору относительно истории с Люпином. Малфой побарабанил пальцами по столу, но к доводам прислушался. В самом деле, сейчас любые поспешные действия грозили либо сыграть на руку злоумышленникам, затеявшим провокацию, либо вспугнуть их и позволить замести следы, в результате чего те нанесут удар оттуда, откуда никто не ждет. Поэтому при всей неприязни к Старику с разбирательствами стоило повременить и понаблюдать из засады, как будут развиваться события.

— Мадам может знать, что это за проклятье, — вдруг сказал Добби, поклонившись хозяйке. — Сестра мадам умела его накладывать и однажды говорила ей про это в присутствии Добби.

Нарцисса оживилась:

— Ты можешь узнать подробнее? Я совершенно не помню, чтобы Белла рассказывала что-то подобное, но я могла и забыть.

— Добби постарается, мадам.

Несколько последующих дней прошли для Снейпа в состоянии сильной лихорадки. Он заперся в своем доме в Коукворте и, как только становилось легче, экспериментировал со смесями, однако помогали они мало. Система "Лазарус" сдерживала распространение некротии на весь организм, но избавить его от мучений, связанных с этой ожесточенной борьбой, не могла. Он рисковал попросту умереть от истощения, потому что ничего из еды в него не лезло, да и воду он пил через силу, из-за спазмов в пищеводе чувствуя себя змеей, проталкивающей в глотку яйцо страуса. Еще и чертов Макмиллан буквально задолбал своими попытками выйти на связь через камин и подослать патронусов с уговорами обратиться в Мунго. И лишь на исходе недели, проснувшись на старом диване, весь в горячечном поту, Северус увидел возле подушки магически скопированную страничку с рецептом зелья и прилагающимися к нему древними заклинаниями.

Выздоравливал он долго и, несмотря на нежелание появляться в школе больным, всё же вернулся в Хогвартс на исходе июля, чтобы в ночь с тридцатого на тридцать первое наведаться в лазарет. Снейп не посмел прикоснуться к мальчишке проклятой рукой и, протянув здоровую, левую, неловко поправил его слишком отросшие волосы, а потом замер, готовый сбежать, стоило Гэбриелу шевельнуться во сне.

23 августа Макмиллан принес ему изученную в Аврорате палочку этого юного недоразумения и сообщил о странных трансфигурационных заклинаниях, которые извлекли из нее посредством Приори Инкантатем. Справиться с гневом Северус не смог, как бы ни взывал к своим окклюментным навыкам. Он кинулся к мальчишке, уже зная, что не остановится ни перед чем, пока не вытрясет из него всё, что тот скрывает. Однако Гэбриел дал ему такой отпор, какого никогда не умел давать на их тренировках. И в какой-то миг Снейпу почудилось, будто он имеет дело не с четырнадцатилетним сосунком, а с сильным и взрослым волшебником. Это было чертовски знакомое ощущение — позже, анализируя произошедшее, зельевар вспомнил, где успел испытать его ранее. А было это в ночь Хэллоуина почти три года назад, в учительской, когда он во время дознания вот так же покопался в мозгах у Грейнджер, а в ответ получил окклюментный заслон от человека, куда более старшего, чем маглорожденная первокурсница. Он так и не смог разъяснить этот момент, но понадеялся, что аккуратно наложенный на нее и ее спутников Обливиэйт вместе с памятью о том приключении сотрет и сам неразрешимый парадокс. Теперь же всё запуталось окончательно.

И хуже всего было то, что Гэбриел откуда-то успел узнать, кто его настоящий отец.

Через неделю школа погрузилась в очередной круг ада, оттеснившего на второй план прочие проблемы. В четверг, первого сентября, коридоры Хогвартса, как обычно, напоминали бесконечное туловище кивсяка, блуждающего по древнему замку. И столь же интеллектуально одаренного.

Словом, наступил новый учебный год.

45. Где ты была, когда пылала Троя, которой боги не дали защиты?

Из личных записей в дневнике Гермионы Грейнджер, студентки IV курса факультета Гриффиндор

В конце июля — начале августа мы с родителями и Жуликом были в круизе по всему Средиземному морю. Кота пришлось взять с собой без вариантов, и мама с папой не спорили даже ни минуты, только вздохнули и помогли со всеми необходимыми прививками. Искусанные и исцарапанные наравне с бедными ветеринарами, но зато довольные, мы собирали вещи, а пушистый негодяй дулся на нас в углу и кусал каждого, кто проходил мимо, за пятки. Надо было ради его укрощения взять на передержку Мертвяка, но меня опередила Лавгуд, и он сам тоже захотел к "нормальным волшебникам", а не к "дурацким маглам". Ладно, получишь ты еще у меня вкусняшек, вздорный пучок перьев!

Мы подходили к Барселоне, когда мне буквально на голову свалился ушастый филин с письмом из Саккака. То, что оно из Саккака, я узнала позже. Пока я вскрывала красно-белый конверт — на нем не было никаких надписей или иных опознавательных знаков, кроме бело-красного круга, изображающего флаг Гренландии, — Жулик и сова успели поругаться. Моего рыжего припекло так, что своими воплями он воззвал к морским глубинам и привлек внимание нескольких праздных нереид, а филин зашипел на него, отодвинулся на перилах палубного бортика, насупил брови-уши и обреченно спросил меня: "Уху-ху?", что я перевела как "ждать ли мне ответа?".

— Погоди, сейчас посмотрим!

Птица с возмущением затрясла зобом, но больше ничего не сказала и повернула голову на сто восемьдесят совиных градусов. Наверное, хотела сказать "глаза бы мои вас не видели!"

При виде знакомого почерка я едва удержалась, чтобы не запрыгать и не закружиться, но вовремя вспомнила, что он вообще-то такого недостоин. Соизволил проявиться, сделал одолжение, года не прошло! Пфе!

"Приветствую Вас, мисс Грейнджер! — писал наш прошлогодний профессор ЗОТИ. — Что же Вы не напомнили мне о нашем совместном проекте? Видите ли, я ведь только вчера сумел восстановить недостающий фрагмент воспоминаний и понял, что не завершил начатое. Как там поживают наши расчеты? Не хотели бы Вы продолжить, или же учеба съедает всё Ваше время? Я помню, Вы очень любите учиться, не так ли? Некоторое время я буду обретаться в Гренландии по неотложным делам, но расстояние — не помеха. Мы могли бы проводить вычисления дистанционно, по переписке. Если надумаете, обязательно дайте мне знать обратным письмом с Ригом, он дождется вашего ответа".

В голове царил сумбур. Я сначала так обрадовалась, что не сразу обратила внимание на его фразу о потерянных воспоминаниях. Если он — про себя я называла его по имени — заговорил об этом, значит, наша работа не была для него пустым звуком, как я уже было решила. И значит, что он относился ко мне как к коллеге или хотя бы как к ассистенту, а не легкомысленной дурочке-второкурснице. Это добавило мне веса в собственных глазах, и я вприпрыжку побежала в каюту за ручкой и бумагой: естественно, таскать с собой в поездке чернильницу, перья и пергаментные свитки без права пользоваться магией, случись что со всем этим добром в дороге, было бы глупо.

"Здравствуйте, мистер Локхарт! — вывела я в ответ, обнаруживая, что за месяц безделья рука основательно отвыкла от письма. — Наши расчеты остались на том этапе, на котором Вы покинули Хогвартс: без Вас я не видела смысла продолжать, а никто другой этой идеей не проникся. Конечно, я буду рада возобновить нашу деятельность, но в данный момент и примерно до середины августа я нахожусь в поездке, не имея под рукой никаких записей".

Риг ждал меня всё там же, на перилах, сонно моргая громадными оранжевыми глазами с кукольными пушистыми ресницами. На море он уже не таращился: наверное, и оно ему надоело. Когда я предложила ему за работу немного совиного лакомства, филин сурово ухнул и улетел с моим конвертом на лапе. Это было сюрреалистическое зрелище: полдень, средиземноморский зной, морская гладь, ноющие нереиды — и сова, уходящая в точку за горизонт...

31 июля мы провели в Фуншале на Мадейре. Я была очень удивлена, что в этом небольшом южном городке инфраструктура "магических кварталов" развита не сравнить с нашими.

(Дописано на полях дневника в качестве позднейшего примечания, другими чернилами: "Один из переходов был замаскирован керамическим панно (азулежуш) возле прилавка торговца свежей рыбой на рынке "Лаврадор".)

Пока мама и папа гуляли по рядам, разглядывая экзотические фрукты и овощи, я сгребла Жулика и юркнула под низкую каменную арку за чуть отъехавшими вбок изразцами. Шустрый загорелый продавец, который открыл мне переход под картинкой, был местным сквибом. Они разговорились с моими родителями в ожидании нашего возвращения из Фунчо Дорадо.

Скажу только, что португальские маги роскошны, как и их быт. Я будто бы побывала в сказке о Тысяче и одной ночи. Мне нужно будет собраться с мыслями, чтобы попозже описать это подробнее. Но, к глубокому сожалению, фотографии у меня не получились, потому что за неимением колдокамеры снимала я на магловский фотоаппарат, а у них там стоит защита, которая создает помехи на пленке.

(Пометка на полях: "Стоит и об этом написать Г.Л. Возможно, нам удастся придумать альтернативный пленке способ фиксировать изображение без участия магии!")

Кварталы Фунчо Дорадо понадобились мне, чтобы найти какую-нибудь из птиц-почтальонов для отправки поздравления Гарри, но у меня так разбежались глаза, что я едва не забыла обо всём на свете. Между прочим, совами местные волшебники совершенно не пользуются. Для этих целей им служат красивые тайфунники с белоснежным туловищем, серой головой и черно-серыми крыльями, у маглов занесенные в Красную Книгу как редкий вид. Птицы строго поглядывали на нас со своих присад, и моего кота это проняло: он вел себя с ними почтительно и смирно. К поздравлению я приложила цветок маракуйи. А чтобы ботанический намек был понятнее, подписала, что тем желаю выздоровления нашему страстотерпцу [1]. Обозвав меня прекрасной сеньоритой, хозяин тайфунника сам обернул мой подарок красивой поздравительной бумагой, которая приняла затем форму громадной морской раковины, и отправил птицу по назначению. Хэдвиг принесла ответ вечером того же дня, застав нас уже в коттедже посреди эвкалиптовой рощи, который мы сняли на пару дней. Наверное, я всю жизнь теперь буду вспоминать и сравнивать местный благоухающий воздух с печально знаменитым лондонским смогом...

___________________________________________

[1] "...приложила цветок маракуйи" <...> "...желаю выздоровления нашему страстотерпцу": другое название цветка маракуйи — Passiflora, или страстоцвет.

Гарри написал, что понемногу ходит на костылях и уже не раз пытался слинять из лазарета, но был вовремя отловлен и отчитан мадам Помфри. Мало мы с Шаманом ему всыпали перед отъездом! Сказал, что ему понравились мои стереограммы — значит, всё-таки догадался — и попросил притащить еще. Посмотрим на ваше поведение, мистер!

Лето для меня закончилось внезапно, потому что из тропического рая мы сразу же окунулись в английскую предосеннюю слякоть. Соседи сказали, что дожди зарядили здесь чуть ли не с самого начала августа. Надо было отправлять друзьям побольше экзотических вкусняшек, чтобы поднять уровень серотонина у них в организме. С таким климатом, как у нас, и дементоров не нужно. Уныние, уныние и еще раз уныние. Хочу обратно на Средиземное море!

— Ты еще коноп-а-а-атее стала, Грейнджер! — не удержался от комплимента Малфой, которого я встретила в Косом незадолго до начала учебного года. — Не зна-а-ал, что это возможно! Не рожа, а яйцо перепелки, нельзя же та-а-ак!

— Зато ты в одной поре, Малфой. Всё та же нафталиновая моль, — даже не раздумывая, состервила я в ответ: для него у меня всегда было наготове какое-нибудь обидное словечко. — Неужели у твоего папочки не хватает денег, чтобы вывезти такой клад, как ты, на курорт? Или что, вековая плесень — признак особого аристократизма?

После того, как мы вместе варили зелье Первой помощи для Поттера, я стала по-другому смотреть на этого странного типа. Как и остальные слизеринцы, раньше Малфой-младший казался мне просто чванливой дрянью с большими папашиными связями, и от них обоих лучше держаться подальше. Не то чтобы я боялась Драко или его отца. Они вызывали во мне раздражение одним своим видом, и я была готова всё зло мира представлять в обличии этих блондинов. А той ночью, увидев его, сосредоточенного и мрачного, у котла, я поняла, что мои представления об этом мире безнадежно взорвались и разлетелись на кусочки. Теперь я даже не могла как следует разозлиться, когда он открывал рот, чтобы ляпнуть гадость в мой адрес. Он по старой привычке ляпал, я по инерции огрызалась — и всё. Всё. Чудны дела твои, Провидение!

— Грейнджер, — он снисходительно свел брови домиком, — если уж в тебе каким-то непонятным образом прорезалась ма-а-а-агия и ты хочешь соответствовать, то избавляйся от этих плебейских традиций ма-а-аглов. В следующий раз попросись с Поттером на Чемпион-а-а-ат, что ли. Вряд ли он откажет девчонке, на которую та-а-ак запа-а-ал. Присмотрись, он выгодная партия для гр... маглорожденной. Получше, чем Уизли. Хотя если ты предпочита-а-а-ешь жить в хлеву, то...

— Малфой, по-моему, тебе пора лечиться, у тебя галлюцинации. Могу помочь — недорого и действенно, — я с многозначительным видом размяла кулак.

Драко так и не смог скроить надменную рожу, и я, следя за его судорогами, фыркнула от смеха. Напоследок он всё-таки бросил, забыв о своей привычке бесить оппонента, растягивая слова:

— Да ну тебя, Ржавая заноза! — и, отвернувшись, быстро зашагал прочь, но по его подергивающимся плечам я поняла, что он тоже ржет.

Вообще-то я теперь знаю, за какую ниточку его можно подергать, если снова начнет заноситься. Просто намекну, что расскажу Гарри кое-что интересное. Понятия не имею, зачем Малфой так усердно скрывает свое участие в его спасении. Наверное, ему стыдно перед своими, что подписался на такое не ради личной выгоды, да еще в пользу кого — слюнтяя-маглолюба Поттера! Мне уже давно кажется, что Драко крутится возле Гарри и не знает, как бы сделаться его приятелем, но так, чтобы его за это не высмеивали сокурсники. Вряд ли Малфой пожелает иметь что-то общее с такой, как я, а Гарри, насколько я его знаю, поставит его перед выбором: или дружи с теми, с кем дружит он сам, или ступай на все четыре стороны. Ронять авторитет слизеринец не захочет, несмотря на то, что былой неприязни ко мне теперь тоже почему-то не испытывает. Прошлый год, проведенный у одного котла на Зельеделии, фактически примирил непримиримое. Но... есть такие условности, от которых не отмахнешься. Они есть и в немагическом мире, просто там мы с родителями всегда вращались в своем кругу, а здесь я не пришлась ко двору, где свои порядки, и меня угораздило испробовать много неприятных вещей на собственном опыте. Да, и с чего это Малфой вдруг приплел, как будто Гарри на меня запал? Вот дурак белобрысый! Лишь бы сболтнуть какую-нибудь чепуху! Как будто на меня кто-то может запасть...

Но самая неприятная неожиданность подстерегала нас всех 1 сентября возле входа в Хогвартс. Во-первых, я увидела слишком много желтых плащей, и это были не "наши" авроры, к деликатности которых привыкли мы все. Команда мистера Макмиллана никогда не афишировала своего присутствия и выполняла всю работу, в основном будучи невидимой. Также по ступенькам расхаживала какая-то приплюснутая тетка в ужасных розовых шмотках оттенка "вырвиглаз" и гнусавящим голосом распоряжалась, кому и что нужно делать. У самых дверей была растянута арка наподобие той, которую использовали гоблины при входе в Гринготтс, а Филч с садистским удовольствием зачитывал многофутовый свиток, где перечислялись запрещенные к использованию в школе предметы, причем процентов на девяносто этот список состоял из совершенно безобидных магловских изобретений. Если арка реагировала на кого-то резким сигналом, то кошка Филча шипела, а студента отводили в сторону. Там, у большого стола, заваленного всяким хламом, возвышался какой-то жуткий лохматый тип с перекошенным ртом, изуродованным носом и вставным глазом — не линзой, как у мистера Макмиллана, а полностью глазным яблоком. Искусственный глаз с неестественно-синей радужкой вращался во все стороны, как у хамелеона и даже хуже того: иногда его выворачивало зрачком вовнутрь, и что он разглядывал в глазнице, я не хочу знать. А еще у незнакомца был протез ноги в виде деревянной птичьей лапы, и он противно клацал когтями по камням, когда переступал на месте. Могу себе представить эти звуки при быстрой ходьбе! Лохматый дядька обшаривал вещи, да и самих студентов, громко, как астматик, сопя и совершенно беспардонно вытряхивая из сумок и карманов то, что соответствовало одному из четырехсот с лишним наименований Филчева списка. Я поискала глазами нашего декана, но профессор МакГонагалл стояла в стороне, у перил лестницы, где всегда встречала прибывающих с каникул учеников, и безучастно взирала на этот возмутительный спектакль. Остальные преподаватели виднелись дальше, за аркой, у самых дверей, и в быстро сгущающихся сумерках их было почти не разглядеть. "Наших" авроров я не увидела вообще: если даже они здесь были, то находились в инвизе.

— А что происходит? — спросила я Перси Уизли, который привел со стороны пристани группу новобранцев — как обычно, растерянных, а теперь еще и порядком напуганных.

— Разве что-то происходит? — с улыбкой удивился старший брат Рона. — Думаю, теперь-то как раз перестанет происходить то, что никак не соотносится с учебным процессом.

Я скривилась от оскомины, высунула язык и торопливо отступила, ругая себя за глупость. Нашла к кому обратиться. Природа щедро отсыпала этому парню занудства и педантичности, а потом отыгралась за перекос, наградив семейку аж двумя раздолбайскими его противоположностями. Кстати, если они где-то рядом, то процессия будет задержана очень надолго. Вряд ли Джордж и Фред добровольно сдадут всё, чем запланировали терроризировать школу на протяжении ближайшего семестра.

— Господи, ну это же всего лишь фонарик на батарейке! — доносился от арки девчоночий писк. — Подарок кузины! Он здесь и работать не станет! Я просто уберу его в сундук и на каникулах увезу домой! Клянусь вам! Мне же никто не сказал, сэр, что теперь так — ну, что теперь новые правила... Кому, кому я что плохого сделаю, если буду хранить его на дне сундука?!

— Не хватало еще здесь експериментов с этим вашим гальмандрическим елекричеством! — мстительно бухтел наш завхоз, подталкивая пятикурсницу-пуффендуйку к столу одноногого аврора. — Тебе туда, туда, ступай давай, разбирайся с начальствием!

Все вокруг недовольно роптали, но никто не смел бунтовать открыто в присутствии грозных желтых плащей и этой приплюснутой дамы в розовом с ужасно уродливой заколкой на макушке и жабьим ртом. Мы просто стояли, как стадо, под противной водяной взвесью, каждую минуту готовой переродиться в дождь, умирали от голода и с тоской поглядывали в затянутое тучами, уже совсем темное небо.

— А у меня пенал с ручками и карандашами! — полушепотом признался кому-то мальчишка-новичок, кудрявый, как рождественский амурчик на елке. — Выбросить?

— По-моему, этого не было в списке? — не очень решительно откликнулась наша Лаванда. — А знает кто-нибудь, что они делают с изъятыми вещами?

— Скармливают гусеницам, — тут же сообщил один из нарисовавшихся рядом близнецов Уизли, а второй добавил что-то про Вальгаллу.

Если они сейчас не начнут двигаться, я подниму восстание и призову к оружию хогвартсовских эльфов. Они там готовили-готовили, а есть-то и некому. Вот то-то начнется потеха! "Ла сэна о муэрте!"

С гордым видом в арку прошествовала компашка Малфоя, и система даже не пискнула. Вслед за ними двинулись младшие слизеринцы — видать, старшие уже давно сидели в тепле и комфорте у стола в Большом Зале. Над теми, кого останавливала арка, змеюки беспощадно смеялись, на все лады склоняя слово "маглы" и предлагая валить в свою Магляндию.

Когда очередь дошла до меня, я сама удивилась, сколько всего непозволительного было обнаружено в моей поклаже и в рюкзачке. Но мне, откровенно говоря, было уже пофигу, поэтому я почти не возражала, расставаясь со всякими полезными мелочами вроде гигиенических прокладок и зубной пасты. И только когда этот безносый с вращающимся глазом почти облапал меня ради какой-то несчастной упаковки жвачки и катушки с зубной нитью (я имела привычку хранить одно в нагрудном кармане блузы, а второе — в заднем на джинсах), мое терпение кончилось. Меня, наверное, возненавидела вся школа, и плевать. Зато я наорала на безносого, на розовую тетку и даже на Филча, а на миссис Норрис от души нарычал мой Жулик. Вообще хуже всех в этой очереди было нашим питомцам. Успокоил меня, мягко взяв за плечи, Рон. Он подступил сзади из темноты, аккуратно отодвинул меня со своего пути и о чем-то затараторил с лохматым мужиком. Заговаривая ему зубы, Уизли почти незаметно — или заметно лишь для меня — сунул руку в гору конфиската. Когда он догнал меня в коридоре школы, то просто затолкнул в боковой карман моих джинсов злополучную упаковку со жвачкой.

— Спасибо, но как?!.

— Поживешь с такими, как Джордж и Фред — еще не тому научишься. Давай сюда эти писульки!

Мы сложили вместе выданные нам за аркой листовки-агитки о вреде магловских изобретений. Рон скомкал их в один шарик, а потом мы наконец-то с наслаждением применили магию. После двух месяцев запрета на всякое колдовство палочка аж загудела у меня в пальцах от радости. Черный пепел, мерцая последними искрами, взвился к полотку и растаял.

— А воняет от этого урода — глаза выпадают, — признался Рон (он, кстати, за эти пару месяцев вытянулся еще, как и многие другие мальчишки, некоторых я даже не сразу узнала при встрече). — Не знаю, что он бухает, но это убойное пойло!

— Кто он такой?

— Аластор Грюм, он там один из начальников. Его еще Шизоглазом называют, или Крысиным Волком.

— Крысиным Волком?

— Ну да. Только мне отец это по секрету сказал... ну, не мне, а при мне... В общем, не болтай об этом, а то мало ли что...

Про Шизоглаза я еще поняла, но при чем здесь Крысобой? Рон не знал или сделал вид, что не знает, повел плечом и ушел в гардеробную для парней вместе со своим видавшим виды сундучищей.

Распределение началось часа на полтора, если не на два позже обыкновенного. Все намерзлись, все были голодными и злыми. Будто для того, чтобы окружающая среда соответствовала общим настроениям, небо на потолке тоже затянуло тяжелыми сизыми тучами.

А еще...

А еще, по-видимому, тесное общение с Мертвяком не прошло для Лавгуд даром. Накрасив черной помадой глаза и губы, а черным лаком — ногти, она с головы до пят увешалась какими-то шипами, крестами, булавками, заклепанными кожаными браслетами и прочей дребеденью. На лице ее, и прежде-то не полыхавшем страстями, теперь читалась скорбь и полнейшее осознание тщетности бытия. Серебристые глаза с таким макияжем и вовсе утратили остатки цвета, что вместе с распущенными пепельно-светлыми волосами делало ее похожей на утопленницу, сбежавшую из Черного озера. Теперь вместо мантии она носила черное платье по моде девятнадцатого века, а на руках — кружевные гловелетты. Сапоги ее были туго зашнурованы от щиколоток до самых коленей. Нисколько не удивлюсь, если соседки по спальне скоро пустят слух, будто теперь над гуляющей во сне Лавгуд невозможно подшутить, поскольку на ночь она больше не разувается. Появление обновленной Луны в Большом зале сопровождалось смешками и перешептыванием, Куатемок показал большой палец, а Корнер весело воскликнул через когтевранский стол:

— Ты ли это, Офелия?!

Только Джиневра Уизли, которая сидела напротив меня, с досадой прикусив губу, ревниво, исподтишка, принялась разглядывать новый наряд нашей подруги. Слизеринка Паркинсон упомянула прабабушкин комод, манерно помахав рукой перед носом. А по-моему, в целом ничего. Во всяком случае, Лавгуд вытащила из ушей эти дурацкие редиски, убрала вплетенный в косы хлам и сняла с шеи пестрый младенческий слюнявчик, который раньше носила вместо воротничка — причем тогда это было не самой эпатажной деталью остального ее костюма, выглядывавшего из-под мантии.

Смешки и остроты о домашнем вампире прекратились, как только началось распределение по факультетам. Про Полумну тут же забыли. Шляпа проквакала очередную песенку собственного сочинения и занялась прямыми обязанностями. "Акерли, Стюарт!" — "Когтевран!" Не успел еще мальчишка подпрыгнуть со стула, туда бежит следующий объявленный профессором МакГонагалл: "Бэддок, Малкольм!" — "Слизерин!" Брэнстоун, Элеонора... Колдуэл, Оуэн... Криви, Дэннис... Все подхватываются, бегут, суетятся, переживают — примут их или нет... и куда распределят, если примут... и... и... Столы аплодируют...

Очередного мальчишку отправили в Когтевран, и на радостях он несется вприпрыжку, спотыкается, роняет под ноги растрепанный после обыска рюкзачок, бросается собирать всё с пола... Никому до него нет дела, все увлечены мыслями об ужине, у всех на лицах один вопрос: когда же кончится эта пытка Распределяющей Шляпой? А имена всё выкрикиваются и выкрикиваются.

Тут-то я и увидела, как, опираясь на костыль, в зал откуда-то вошел Поттер, между делом помог первокурснику подобрать рассыпавшиеся вещи и, приветствуя "брофистом" каждого из приятелей на обоих наших столах, продолжил путь к своему месту. Под ложечкой у меня кольнуло, и я всё-таки решила проверить слова Драко: вдруг он изменил своим привычкам нести всякий бред? Внимательно вглядываясь в лицо Гарри, когда он приблизился ко мне, я протянула кулак для тычка. С другими девчонками он здоровался ладонь о ладонь, но со мной — так же, как с парнями. А, нет, всё нормально: Малфой соврал. Поттер и глазом не моргнул, когда наши кулаки встретились, и взгляд на мне не задержал больше ни на мгновение. Короче, слизеринцам верить — себя не уважать.

— А где у вас Гарри Поттер? — громким шепотом окликнул старшего брата новичок Дэннис Криви, с любопытством перебирая взглядом студентов, которые сидели за столом с синей скатертью, и явно игнорируя Поттера.

Я заметила, что о том же самом спрашивает у своих только что пристроившийся на скамейку первокурсников растяпа-когтевранец, и ему указывают в сторону Гарри.

— Так вот же он! — со своим дурацким обожанием выдохнул Колин. — Мы с ним только что поздоровались, и он даже спросил, как мои дела! Разве ты не видел?

В то время как когтевранец чуть не упал в счастливый обморок, Дэннис уставился на Колина с недоверием:

— Вот этот хромой?! Да ты врешь! Он ведь... он ведь маленький!

— Да удаленький, — с набитым чем-то ртом проворчал Рон. — Хорошо, что он не на нашем факультете! А то бы мы из-за него вообще оставались каждый год без призовых баллов...

Вот откуда, скажите, Уизли достает еду?! Я тоже туда загляну.

Потом на плечо к Гарри прилетел Мертвяк, будто до секунды рассчитав сигнал к началу трапезы. И столы тут же заполнились всевозможной снедью, а я поняла, что впервые в жизни рискую захлебнуться слюной.

Немного утолив голод, я стала добрее относиться к людям. За эти два месяца ребята с нашего курса заметно вытянулись и повзрослели. Некоторые, особенно гриффиндорцы, тоже могли похвастать здоровым летним загаром. Правда, большинство из них были или маглорожденными, или полукровками. Наши "аристократы" по-прежнему щеголяли загробной бледностью и унылыми гримасами, хоть и очевидно повзрослели. И только Гарри, кажется, не подрос ни на дюйм и нисколько не изменился. Как замороженный. Наверное, это из-за болезни, приковавшей его к постели на такой долгий срок. Разве только волосы отросли почти до плеч и немного напоминали о... Блин, надо будет ему сказать, чтобы подстригся! Я перевела взгляд на стол преподавателей. Всё было как всегда, только место, обычно занятое новым профессором ЗОТИ, сейчас пустовало. Интересно, кто у нас будет вести Защиту в этом году? Неужели профессор Снейп, который сидит сейчас с нечитаемым выражением лица, добился своего? Я была бы очень даже не против: хоть он и гад, но научил бы нас важным вещам, даже если бы отдел образования наложил запреты вообще на всё.

Как же я ошибалась! В самый разгар веселья огромная дверь распахнулась, и в сопровождении угодливого Филча, хромая, стуча посохом и деревянным протезом, к нам ввалился Шизоглаз. Здесь-то он что забыл?

Это интересовало не меня одну. Над столами вмиг повисла тишина, замерли даже привидения, а директор Дамблдор с приветливой улыбкой поднялся над своим креслом. Аврор в полном молчании проковылял к ступенькам (Филч пер за ним видавший виды саквояж) и залез на преподавательское возвышение. Потертые львы на ремнях под тесемкой его красного плаща блеснули, когда он грузно сел на пустующий стул. Внимания на завхоза Грюм не обращал, только сипел через разодранные ноздри да вращал глазом, поэтому Филч стушевался, а потом и вовсе убрался вон.

— Позвольте представить вам нашего нового преподавателя ЗОТИ, — жизнерадостно объявил нам Дамблдор. — Профессор Грюм.

Фред Уизли судорожно сглотнул и жалобно покосился на Джорджа. За столом Когтеврана и Пуффендуя все переглядывались, а в рядах слизеринцев чувствовалась оторопь. Опершись плечом о стену, Кровавый Барон хмуро взирал на этого жуткого типа, другие же призраки шептались в сторонке. Аплодисментов Шизоглаз не сорвал, ему похлопали только директор и — нерешительно — Хагрид. Для полного счастья здесь не хватало только той розовой тетки. Даже сообщение профессора Дамблдора о том, что в нынешнем учебном году отменяется межфакультетский чемпионат по квиддичу, а вместо него в Хогвартсе состоится Турнир Трех Волшебников, никого особенно не проняло. Только легкий ропот пробежал по рядам и стих. Гарри писал мне летом о Турнире — узнал о нем от чьего-то отца, работавшего в Министерстве, — и во время посещения Косого я успела полистать энциклопедию в книжной лавочке. Это была довольно опасная затея, туда отбирались только самые умелые студенты. Директор добавил, что в следующем месяце нам следует ждать гостей из Дурмстранга и Шармбатона, а жеребьевка начнется в ночь на Самайн.

Со следующего дня по Хогвартсу распространился слух, что одним из претендентов будет Драко Малфой. Мы не хотели в это верить, пока не увидели, как он задирает нос, расхаживая по коридорам в компании своих прихлебателей. Насколько я поняла, претенденты совсем даже не обязаны были выставлять свои намерения напоказ, но кто-то из слизеринцев растрепал новость о Малфое, и тому ничего не оставалось, как признаться. Почти не сомневаюсь, что сделано это было с одобрения Драко, иначе змееныши проучили бы болтуна со своего факультета на всю жизнь.

Гарри хорошо шел на поправку, и костыль был ему уже почти не нужен. Но что-то в нем изменилось, и дело не только в ломающемся голосе и намеке на легкий пушок над губой. Он часто задумывался и выглядел довольно рассеянным — и, как ни удивительно, счастливым. Не думаю, что дело только в дневнике, с которым он носился, как Малфой со своей родословной. Гарри рассказал мне, что произошло в той части воспоминаний, которую я не успела выслушать перед отъездом на каникулы, но как извлечь продолжение, пока не знали ни он, ни я. Похвастался он мне и своим патронусом. Поттер даже имя дал ему — Ренар. Жаль, что с Изенгримом [2] у них получилось так нехорошо... Я до сих пор иногда просыпаюсь в холодном поту, когда вижу кошмар, где ко мне пружинисто крадется обратившийся профессор Люпин.

___________________________________________

[2] Волк Изенгрим (Isengrimus) и Лис Рейнгард (Reinhard) — герои басен Эзопа и, впоследствии, средневековых сказок о свирепом, но не слишком умном волке и хитром изворотливом Лисе. Во французской версии имя этого Лиса звучит как Ренар. К XVII веку слово "renard" вытеснило из обихода французов все прочие формы для обозначения лисицы (такие, как volpil, goupil) — причем как животного, так и меха. Также "renard" употребляется в многочисленных фразеологизмах и переносных значениях.

Может быть, у меня что-то не в порядке с головой, поскольку с первых дней на четвертом курсе мне стало казаться, что Гарри и профессора Снейпа объединяют какие-то общие дела. Поттер не пытался исчезнуть из лаборатории, едва заканчивался урок, как это делал любой из нас, имеющий здоровое чувство самосохранения, и как раньше делал он сам, если не вляпывался в отработки. Однажды я даже видела, как Гарри догнал профессора на общей боковой лестнице, думая, наверное, что их никто не увидит, а тот... Нет, это мне точно почудилось при свете факелов! Наш мастер зельеделия не умеет улыбаться по-человечески. Даже чуть-чуть. А они еще и поговорили о чем-то вполголоса, но заметили меня и преувеличенно сухо попрощались. Всё это было слишком. Поттер (который, между прочим, наотрез отказался подстригаться) отделался отговоркой, будто они помирились ради их дополнительных занятий, но меня его объяснение не удовлетворило. Наверное, за три прошлых года я слишком хорошо их узнала, чтобы верить в полуправду. Нет-нет, там наверняка есть что-то еще. Ядовитая анак... (зачеркнуто несколько раз) Профессор по определению ненавидит всех, и даже если Гарри тешит какие-то иллюзии, то Снейп уж точно реалист и не изменил своим привычкам. Я прекрасно помню, он был невероятно зол в ту ночь, когда пришлось спасать безответственного Поттера после укуса. Однако я ведь и не слепая! Теперь наш учитель по зельям как будто отыгрывает старую и порядком ему надоевшую роль, иногда забывая приложить студентов какой-нибудь обидной сентенцией, иногда не снимая ни одного балла там, где раньше содрал бы по максимуму. Нет, так не бывает! Еще у него теперь была какая-то едва уловимая слабость к пуффендуйцам. Не всегда, но довольно часто он чересчур мягко для прежнего профессора Снейпа спускает им косяки и почти не шипит на Невилла. Наверное, это у него от ностальгии по временам смышленой Тамсин Эпплби. Уж я-то помню, как ловко она ассистировала ему на уроках и как готовила в ту ночь зелье Первой помощи для Гарри! По такой помощнице затосковала бы и я.

Ах да, Невилл! Лонгботтом наконец обрел свое счастье и заметно преобразился. Теперь насмехались над ним только слизеринцы, а вот в Пуффендуе с него прямо-таки сдували пылинки. Помимо этого, его внезапно возлюбили и наши девчонки. Я не сразу поняла, за что, пока в один прекрасный день не наткнулась в нашей спальне на Фэй Данбар. Она увлеченно поливала землю в нарядном керамическом горшке для цветов каким-то едко пахнущим составом. Я не обратила бы внимания, будь это впервые — вполне ведь возможно, что человек просто выполняет практическое задание по Травологии. Но в том-то и дело, что последнее время я замечала такие же горшочки то у одной, то у другой девицы школы, а однажды видела с чем-то подобным и молоденькую помощницу мадам Розмерты в Хогсмиде.

— А что это такое? — не выдержала я тогда, обнаружив торчащий из земли восковой отросток неприличного вида. То есть в самом деле неприличного: он выглядел так, как будто кто-то маленький, пробиваясь из-под земли, первым делом вытащил на свет божий сизый, как фингал, кулачок с оттопыренным средним пальцем.

Данбар посмотрела на меня, как на умственно отсталую:

— Грейнджер?!

— Нет, я в самом деле не в курсе, что это за фигня.

Фэй недоверчиво покосилась на меня еще раз, потом до нее дошло, что это же "заучка-Ге", и она ответила:

— Это альраунка. Я не знаю, как Невиллу удается их проращивать, но он молодец. И чего он раньше не ушел к барсучатам?..

— А для чего она нужна?

Данбар снова страшно удивилась и сказала, что "если Грейнджер чего-то не знает, значит, скоро должен наступить конец света, потому что так вообще не может быть". Но я поклялась ей, что действительно не в курсе, и она снизошла до объяснений. В общем, как я и подозревала, это было новое, но хорошо забытое старое поветрие вроде магловских дамских альбомов со стишками. Или "писем счастья", что, в сущности, такая же глупость. По поверьям, семечко обычной домашней Atropa Mandragora нужно было обработать специальным веществом (и им же потом всё время поливать), обмотать своей волосинкой и высадить в приготовленный особым методом грунт ранней осенью, а еще лучше в конце лета. Чем больше растение проводило с хозяином, тем лучше. Тогда к 14 февраля начиналось обильное цветение, и именно в это время корень альраунки нужно было выдергивать из земли. В отличие от своей старшей сестры она не издавала таких душераздирающих воплей, лишь противно поскрипывала, как летучая мышь. Зато вонь сероводорода стояла такая, что проделывать всю эту процедуру можно было только на свежем воздухе. И лучше, если при сильном ветре. Очищенный от земли корень нужно было внимательно осмотреть — Данбар сказала, что они с Лавандой и Парвати хотят по секрету показать свои альраунки профессору Трелони. Уж она-то непревзойденный мастак гадания на кофейной гуще, а следовательно, легко сможет прочитать буквенную вязь, которая проступит на корне в процессе роста. И всё ради чего? Ну, конечно же, перекрученный на разные лады корень должен "написать" на себе имя суженого своей хозяйки! Как я могла подумать о чем-то ином! Разве могло быть в голове у этих девиц что-то, кроме парней и будущего замужества? Я с трудом удержалась от едкого замечания и даже слегка пожалела, что затратила время на выслушивание редкостного бреда. Это, конечно, ничуть не глупее постоянных разговоров о храбрых претендентах на чемпионство в скором Турнире или споров о квиддиче, но, смешиваясь, данные темы делались какой-то гремучей отравой для мозга.

Кстати, другим сообщившим о себе претендентом Хогвартса на участие в Турнире стал пуффендуец-старшекурсник Диггори. Когда Малфой опередил его (да и вообще всех), заявив о своем участии, Седрик Диггори со своей группой поддержки пошел на принцип и тоже обставил это с большим пафосом. Друг на друга они посматривали, как два кота-конкурента на мартовской крыше. Выгибали спины, пушили хвосты и хорохорились всеми доступными способами. Но до откровенной схватки еще не доходило. Пока не выставили кубок для жеребьевки. Зато квиддичисты всех курсов Гриффиндора, собираясь в общей факультетской гостиной, придумали новую традицию — садиться и ныть о том, что от Хогвартса будет выбран только один-единственный участник, зато без квиддича за целый год пострадают все. Ну-у-у... я бы так не сказала. Да меня и не спрашивали.

С мистером Локхартом (с Гилдероем!) мы переписывались по три-четыре раза в неделю. Вот и на первом уроке ЗОТИ, сдвоенном со Слизерином, я погрузилась в приятные воспоминания о втором курсе. Пользуясь затянувшимся опозданием профессора Грюма, обложилась своими старыми расчетами и стала дописывать письмо. Я бы и не заметила, как хлопнула входная дверь, не толкни меня Рон под локоть. Мимо нашей парты грузно пролетел профессор Грюм со своим сучковатым посохом и остановился только у кафедры, озирая класс. Глаз его наворачивал кульбиты, как поломавшийся йо-йо, и гриффиндорские девчонки за первой партой опасливо потянули учебники под столешницу. Я тоже представила, что он выпадет у него из отверстия и перепачкает слизью книги, и на всякий случай спрятала свои вещи тоже.

— Можете и совсем убрать эти ваши книжонки, — презрительно буркнул аврор-преподаватель голосом простуженного крокодила, проследив за нашей реакцией. — Они вам тут не понадобятся. И свой гороскоп, мисс Браун, вы тоже сейчас же уберете!

Лаванда, которая о чем-то шепталась с Парвати, подпрыгнула на месте и вместе со спасенным от выпадения Грюмского глаза учебником торопливо утолкала в сумку всё, не относящееся к уроку. В том числе гороскоп для Сибиллы Трелони, которым она хвасталась Патил под партой.

— Неужели мы наконец-то заслужили пра-а-а-во научиться противостоять темным ча-а-а-арам? — насмешливо спросил Драко.

— Ты сначала заслужи право именоваться студентом, щенок! — отрезал странный профессор, после чего многие наши хихикнули, а многие слизеринцы негодующе зашептались. Я, честно говоря, так и не поняла причины столь хамского выпада, хотя признаю, что вывести из себя Малфой умеет. Но из тех слухов, что ходили по школе о мистере Грюме, складывалась жутковатая картина. Можно даже сказать, что, ответив так студенту, он был еще сама любезность.

— За что же така-а-ая немилость? — картинно дернув бровями, не сдавался Драко. Судя по тону, подобным оскорблением его не пронять, и он говорит всё это специально, чтобы спровоцировать скандал. — Я всего лишь спросил. Только и всего. Сэр.

— Будет лучше, если ты сейчас захлопнешь свое поддувало и ответишь на вопрос: каковы основные признаки, отличающие того, кто трансформирован с помощью оборотного зелья, от перевоплощенного метаморфа или от мага, который закрылся заклинанием Изменения внешности?

— Э-э-э... Ну, вероятно, тот, кто принимает оборотное, постара-а-а-ается заглушить его мерзкий запах чем-нибудь еще более отвратным. Мой отец говорит, что даже элитное пойло наутро всегда будет пахнуть вульга-а-а-арным перегаром, что уж говорить обо всякой бурде?

Физиономия Грюма побагровела. У меня возникло опасение, что Малфою теперь не выжить, но профессор справился с яростью.

— Знать, не гнушались прихлебатели красноглазой твари оборотного зелья, если уж даже выблядки их так хорошо знакомы с тем, как это работает.

— Простите, сэр, я не понял, о ком это вы говорите? И эти непонятные слова — "выблядки"... мне всего лишь четырнадцать лет, профессор, я не могу знать таких терминов. Это ведь что-то из области биологии?

Профессор Грюм снова силой воли поборол гнев. Он окинул аудиторию взглядом обоих глаз (живущих отдельной друг от друга жизнью) и остановился на мне:

— Мисс Грейнджер? Странно, что я не вижу вашей руки.

— Простите, сэр, — отозвалась я, вставая с места, — я думала, что вы еще не закончили диалог с Драко, и не хотела вмешиваться...

Мой слух уловил едкий комментарий Нотта о "правильно мыслящей гр... маглорожденной".

— Ты хочешь что-то сказать, Нотт? — тут же рыкнул профессор.

Теодор с готовностью вскочил с места и, пряча ухмылку, ответил, что всего лишь констатировал мои интеллектуальные заслуги. Галерка, представляющая собой сплошь слизеринцев, прыснула.

— Ну так что вы можете доложить нам, Грейнджер? — буркнул Аластор Грюм.

Я рассказала, что знала. Что человек, применивший оборотку, остается с присущим ему запахом, голосом и строем мысли; метаморфмаг способен подделываться под нужные параметры и при желании даже мыслить ради правдоподобия, как прототип; и, наконец, маг под искажающими чарами не просто "отводит глаза", но и искажает также всё остальное: окружающие не чувствуют никакого запаха (как если бы он был иллюзией), не обращают внимания на "усредненный" голос, а самого перевоплотившегося воспринимают как человека эксцентричного и рассеянного. Это происходит, потому что волшебник должен концентрироваться на поддержании заклятья. Следовательно, расслабиться он не может и кажется странноватым. Удивляюсь, но профессор Грюм похвалил меня за этот академичный ответ. Профессор Люпин улыбнулся бы тонко и, кивнув, дополнил еще чем-нибудь интересным и жизненным — может быть, даже из личного опыта. Ну а Гилдерой, самозабвенно паясничая, рассказал бы о своих героических победах над иллюзионистами. Грюм не стал дополнять ничем, а сразу перешел к делу, рассказав, как можно вернуть первоначальный облик всем трем категориям "перевертышей".

— Против вещества можно работать только веществом, заклинание отмены тут не работает, — рычал он, расхаживая перед нами туда-сюда, как старый лев по клетке. — Тому, кто под обороткой, бесполезно говорить "Фините". Ему нужно или подлить в пойло, или распылить в лицо нейтрализатор, чтобы он, значит, вдохнул. Между прочим, белобрысый прав: вонь оборотного зелья характерная, и гасить ее надобно либо специальным составом, который еще не всякий и сварит, либо дешево и сердито, — тут профессор без зазрения совести вынул из кармана в аврорских кожано-заклепанных штанах приличных размеров флягу и демонстративно из нее отхлебнул, икнул и утерся. — А чтоб вы знали, спиртное снижает эффект любого нейтрализатора. Это, значит, будь я сейчас мракоделом поганым под действием оборотного зелья и дунь вы мне в морду антиобороткой, ни хрена бы у вас не вышло. Только если внутрь залить, но хотел бы я посмотреть на того самоубийцу, — он нехорошо хохотнул и отсалютовал флягой в сторону притихшей галерки. — Ну, будем здоровы, — а затем снова убрал бутылку в карман. — Метаморфа достаточно просто оглоушить, он в отключке-то в свой истинный вид и вернется. А легче всего вывести на чистую воду того, кто под искажающими. Там "Фините" — и спекся голубчик.

Я не удержалась и всё же вздернула руку. Потому что где-то читала, а теперь вот как раз вспомнила, что существуют редкие эликсиры, которые... Однако профессор в тот же момент уставился своим бешеным глазом куда-то в район собственного мозжечка, и это было настолько отвратительное зрелище, что я мигом забыла, о чем хотела поведать ему и однокурсникам. Просто фу. Простите! (Что-то вымарано до конца строки.)

Когтевранцы и пуффендуйцы говорили, будто у них Грюм вел себя не настолько вызывающе, и мы с Гарри сделали вывод, что профессор на том нашем сдвоенном уроке пытался устрашить змеюк, и сделать это он хотел до того, как они начнут доставлять реальные проблемы. Однако Малфоя он не столько устрашил, сколько посмешил, и на следующем занятии, сдвоенном у орлят со змеями, аврор и Драко изрядно, как рассказывал уже Поттер мне, схлестнулись. Грюм чуть не превратил Малфоя в какую-то зверюшку, а Малфой, когда их растащили и когда на выручку примчалась профессор МакГонагалл, долго орал, что "его отец об этом обязательно узнает". Конфликт замяли, но теперь на учителя ЗОТИ все косились с подозрением. Думаю — и Гарри со мной согласен — что именно этого Драко добивался своими провокациями. Многие надеялись, что под давлением Попечительского совета школа избавится от Грюма еще до начала второго семестра, однако этого не случилось, и аврор так и остался вести у нас Защиту, то и дело пугая нас всех неадекватным поведением. Когда я написала Гилдерою, что скучаю по тем временам, когда у нас преподавал он, бывший профессор ответил, что нам следует просто потерпеть, поскольку Министерство прислало этого человека не просто так — а, скорее всего, в связи с предстоящим Турниром и возможными беспорядками. Такие мероприятия — всегда огромный соблазн для недоброжелателей в их дурных намерениях. В нашей дискуссии по переписке он вообще взял на себя роль такого себе "адвоката бога", тогда как мне ничего не оставалось, кроме "защиты дьявола". Я пожаловалась ему на то, что в школе теперь звереют и отнимают у нас всё, что каким-то образом связано с изобретениями маглов, даже переименовали Магловедение в Маглобезопасность, где рассказывают обо всяких ужасах науки простаков и умалчивают о великих открытиях, без которых те же волшебники сидели бы сейчас в пещерах и носили шкуры. Гилдерой объяснил это неизбежными играми сильных мира сего в преддверии важного события, которое чревато большими переменами на политической карте всей Магической Европы. Я спросила, что же это за событие и когда оно случится, и он написал, что в 1997 году. Именно через три года преемник духовного лидера достигнет совершеннолетия. Для меня было натуральным шоком узнать, что ныне действующим лидером является профессор Альбус Дамблдор. Да, я знала, что он Верховный чародей Визенгамота, об этом писали на вкладышах в конфетах и в любой волшебной энциклопедии второй половины ХХ века. Но то, что это настолько значительная правительственная должность...

"А что же ты хотела, — я так и видела, как рассмеялся Гилдерой, читая мои наивные и изумленные вопросы, — ваш директор заведует непосредственно кузницей, где куется будущее Соединенного Королевства. Ты представить себе не можешь мощь этих рычагов власти. По сравнению с ним любой министр, не говоря уже о магловских правителях, мнящих себя вершителями судеб, — всего лишь статист в большом спектакле. Не всякий директор Хогвартса был Верховным чародеем Визенгамота, но можешь проверить в архивах — каждый из предшественников Дамблдора непременно становился директором этой школы хотя бы на какое-то время, чтобы застолбить свое влияние на молодежь".

Если судить по заносчивости, этим будущим Верховным станет Малфой. Да и возраст как раз совпадает, через три года ему будет семнадцать — магическое совершеннолетие. То-то папаша загодя греет Драко местечко в Министерстве...

30 октября в без четверти шесть вечера наши деканы построили нас колоннами — каждый факультет с первого по седьмой курсы — и вывели на площадь перед замком. Как назло, было ужасно холодно и ветрено. Погода из того разряда, что хоть как оденься, всё равно промерзнешь до костей. Оттого мы приплясывали и жались друг к дружке — Лавгуд улизнула от своих и прибилась к нам с Джинни, мы втроем стояли в обнимку и, срывая гневные взгляды декана, отталкивали от себя мальчишек, которым было завидно и которые просились погреться вместе с нами. Кто же виноват, что они со своими стереотипами запросто сдохнут от холода, но ни в коем случае не обнимутся друг с другом? Вот и пусть стучат зубами, как дураки, а потом неделю лечат сопли и предрассудки.

Минуло шесть, и начались сумерки, а гостей всё не было. Наконец кто-то из старших крикнул: "Смотрите!" — и все стали оборачиваться в сторону холмов за Темным лесом. Раздались вопли первокурсников: "Дракон! Дракон!" — но паникеров быстро приструнили. То, что стремительно приближалось к школе, мне напомнило несущийся по небу дирижабль. Я, конечно, вживую их не видела, но, если верить старым фото и картинкам, это было что-то похожее. С виду Лавгуд осталась сонно-невозмутима, но на этот раз мы стояли слишком тесно друг к другу, и я почувствовала, как напряглось ее тело и неосознанно сжались пальцы, впившись мне в запястье. Это показалось мне даже более удивительным, чем то, что летело с холмов, и я заглянула Луне в глаза. Ее зрачки были расширены от ужаса, но лицо не выражало ничего, кроме безмятежности и даже некоторой скуки. Да что же происходит с тобой, Лавгуд? Что делается в твоей загадочной голове?

На "дирижабле" прилетела делегация из Шармбатона. "Дирижабль" оказался громадной синей каретой, запряженной гигантскими белогривыми лошадками с гламурно-алыми глазками. Я подумала, что если бы могла видеть фестралов, то вряд ли они показались бы мне более зловещими, чем эти золотые коняшки из школы с континента. На двери кареты полыхал их герб — перекрещенные на синем щите, пониже его центра, желтые волшебные палочки, с кончиков которых вырывались по три алых, как глаза коней, звездочки. От колес просели глубоко в землю каменные плиты мостовой, а кони, громко фыркая и лязгая помпезной сбруей, исполинскими подковами крошили то, что еще не доломала карета. Потом наружу по откидным ступенькам выплыла дама, которой Хагрид едва достал бы до плеча. На ней была шляпка в виде боевого шлема, украшенная по бокам пучками орлиных перьев, сложенных так, чтобы смотреться крыльями, и пышный костюм с широченными плечами, как по моде прошлого десятилетия у маглов, и жилетом, похожим на кольчужные доспехи. Хотела бы я взглянуть на кутюрье, у которого она одевалась! Разглядывая всё в лорнет (телескоп в кабинете астрономии у нас был куда меньше), валькирия подошла к крошечным профессору Дамблдору с профессором МакГонагалл и прокартавила им что-то приветственное. Голос у нее был, как иерихонская труба. Жаль, на встрече не присутствовал профессор БаБах, он бы оценил эти вокальные данные по достоинству.

— Кажется, ее родной — французский, — шепнул мне Рон из-за спины. — Как думаешь, Шармбатон спрятан где-то во Франции? Вот это тетка, скажи! Двенадцать футов доблести!

Дама представилась как мадам Максим, Олимпия Максим, хотя я, честно говоря, готовилась услышать что-нибудь типа Изольды или Брюнгильды. Если ее воспитанники такой же комплекции, то нашему и дурмстранжскому участникам Турнира во время состязаний придется несладко. Хотя кто их там знает, какие еще эти дурмстранжцы. Уизли же видел пока только Крама — и то говорит, что здоровый, как бык. Еще окажется, что они вообще энты...

Но вопреки моим опасениям студенты Шармбатона с пятого по седьмой курсы оказались ребятами обычного роста, только собранными в команды не по факультетам-домам, как это делалось у нас, и не по возрасту, а по странам. Здесь были и чаровницы-француженки, и горячие испанцы и испанки, и говорливые итальянцы, и несколько веселых светловолосых ребят, болтавших на незнакомом, немного похожем на итальянский, но более раскатистом языке. Этим, последним, английский давался лучше, чем их спутникам-южанам, и первое, о чем они спросили, это "почему вон то большое дерево только что поймало и сожрало ворону". Ну как им в двух словах объяснить, что Гремучник, конечно, с куда большим удовольствием сожрал бы человечинку, да только кто же ему даст?..

Не успели еще наши перезнакомиться с шармбатонцами, со стороны залива донесся такой звук, как будто кто-то выдернул из воды Гигантского Кальмара, одним рывком отлепив его присоски от подводной скалы. На поверхность озера выпрыгнул настоящий Летучий Голландец, и я приготовилась к нашествию пиратской нежити. Призрачно мерцая в темноте и по пути обрастая такелажем, корабельный остов поплыл к пристани. Перед тем как пришвартоваться, на носу уже полностью обновленного корабля расправили огромный, светящийся в глубоких сумерках флаг с гербом Дурмстранга. Не знаю, что символизирует темно-красный череп антилопы с устроившейся в нем, как в гнезде, желтой двуглавой птицей — и всё это на фоне зеленого византийского купола, — но точно помню, что в первый момент мне почудились там очертания неких измерительных приборов и две вложенные друг в друга литеры "G". Всё это я где-то видела в похожем сочетании раньше [3]. Висок слегка кольнуло болью, и захотелось поскорее отбросить эту мысль вместе с попыткой вспомнить.

___________________________________________

[3] Герб Дурмстранга: https://i.skyrock.net/5834/8515834/pics/247868135.jpg А это то, что почудилось (безусловно, в несколько измененном виде) Гермионе: https://catholicismpure.files.wordpress.com/2012/05/freemasonry.jpeg?w=298

— А у них, что ли, одни мальчики? — привставая на цыпочки, спрашивали друг у друга и у своей "тени" — Рионы О'Нил — наши гриффиндорские модницы.

Кто-то из старших гриффиндорцев ответил, мол, баба на корабле — дурная примета, но несколько девчоночьих голосов посоветовали ему заткнуться.

— Дурная примета — это встретить Чак-Мооля [4] с пустым ведром, — вернувшийся из разведки Мертвяк уселся на плечо Луны и старательно сложил крылья. — Телочки у них там имеются, только не для таких слабаков, как вы, их строгали!

___________________________________________

[4] Чак-Мооль — жертвенная статуя в доколумбовой Мезоамерике. Считается, что служила алтарем, а в сосуд, похожий на ведерко, который она держала в руках, индейские жрецы могли, по предположению ученых, сбрасывать вырезанные во время кровавых ритуалов человеческие сердца.

Мимир был прав: студентки в делегации Дурмстранга были. Просто выглядели они точно так же, как студенты. Разве что вместо длинных посохов, заменявших тем волшебные палочки, девушки с той же целью пользовались жезлами или скипетрами. Это еще куда ни шло. Иначе с трудом представляю, как можно повсюду таскать с собой огромный костыль, пусть даже мускульной силы у тебя хоть отбавляй: в рукав или голенище сапога не упрячешь, на весу одной рукой долго не удержишь... Да и самому покалечиться о такую орясину — раз плюнуть.

А директор их, Игорь Каркаров, оказался высоким синеглазым мужчиной в белой бурке из меха снежного барана и в похожей на сугроб папахе. Кажется, теперь я знаю, каким был толкиеновский Саруман в молодости. И косолапый Виктор Крам в черной шубе — вылитый медведь, хотя без шубы, в своем кроваво-красном кафтане, оказался не таким уж огромным. Но мне всё равно было трудно представить его на хрупкой квиддичной метелке гоняющимся над полем за микроскопическим снитчем.

И последними к нам прибыли еще два человека. Рон вполголоса сказал нам, что это глава Департамента международного магсотрудничества Крауч — болезненный на вид пожилой мужчина с узкой щеточкой седоватых усов — и главный по спорту Бэгмен, стриженный бобриком блондин-здоровяк с пухлым лицом и большими, но редкими верхними зубами. Остальные их появления и не заметили, мечтая лишь о том, чтобы поскорее очутиться в теплом помещении.

В конце праздничного обеда в честь Самайна директор представил всех всем (Уизли оказался прав насчет этих дядюшек из Министерства, это были именно они — Бартемиус Крауч и Людовик Бэгмен) и объявил начало Турнира. Филч вынес большой старинный ларец с деревянным Кубком Огня, в который претенденты должны хоть открыто, хоть тайно бросить свои имена ради жеребьевки, а затем подождать сутки и подумать, не поторопились ли они. По истечении этого срока пути назад уже не будет, и Кубок сожжет синим пламенем все записочки, кроме трех с именами счастливчиков. Эти три клочка пергамента он выбросит на судейский стол. В жюри будут заседать три директора и два организатора мероприятия из Министерства. Задания для всех трех этапов Турнира будут основаны исключительно на школьной программе — но, безусловно, не без каверз, для выхода из которых потребуется смекалка. В общем, если бы я не читала о том, что в прежние годы на этих состязаниях случались жертвы, то, подобно многим в зале, отнеслась бы к Турниру как к развлекательно-просветительскому телешоу типа "Игры поколений" Брюса Форсайта.

Диггори и Малфой сверлили друг друга ненавидящими взглядами, что очень развлекало девчонок из Шармбатона, но лично мне за два прошедших месяца этот цирк изрядно наскучил. Поэтому, в отличие от остальных, я смотрела не на соперничающих учеников, а на лица взрослых. И заметила несколько интересных, но непонятных моментов.

Из трех точек Большого Зала играли друг с другом в "гляделки" профессор Снейп, директор Каркаров и аврор Грюм. Изуродованное лицо нашего учителя по ЗОТИ при этом становилось еще свирепее, а дурмстранжец и мастер зелий лишь утомленно покачивали головами, переглядываясь и невербально транслируя друг другу свое отношение к докучливости мракоборца. Да вы и сотой доли того не испытали, что выпало нам, господа! Профессор Грюм, похоже, совсем повернулся на идее безопасности и теперь обыскивал нас не только при входе на его уроки, но и при каждом возвращении в замок с тренировок или с занятий у Хагрида. Нашу учительницу по Маглове... (зачеркнуто) Маглобезопасности я не раз случайно заставала в темных уголках Хогвартса торопливо смолящей загодя припрятанную сигаретку. Она совсем не солидно подмигивала мне (или у нее просто нервно дергалось веко) и просила сохранить ее небольшую слабость в тайне от зотишника, потому что курила она те сигареты, к каким привыкла. То есть сделанные на табачных заводах маглов. А девицы-старшекурсницы на полном серьезе обсуждали пикантный вопрос — не стоит ли воспринимать фразу Грюма о том, что он всех нас видит своим глазом насквозь, буквально. Они переживали, что какой-то старый и мерзкий мужик разглядывает их прелести.

Другими, кто также вели себя странно, были господин Крауч и завхоз Филч. Крауч изучающе вглядывался в нашего завхоза, а тот всё время старался улизнуть из-под прицела его мертвых глаз. Эти "кошки-мышки", правда, заметил и Гарри. Он уже совсем не хромал, а длинная челка, падавшая ему на бровь, надежно прикрывала шрам на лбу от всяких любопытных зевак, и на него никто не обращал внимания — правда, тут была и моя заслуга, ведь это я научила его самому легкому приему отводить от себя ненужный интерес.

— Ты тоже это видишь? — шепнул он, слегка кивая на Филча. — Что с ними такое?..

Но тут директор Дамблдор объявил об окончании торжественного ужина, и все начали расходиться. Дурмстранжцы отправились на свой Летучий Голландец, а шармбатонцы — в карету-дирижабль. Проходя мимо завороженно рассматривавшей Кубок Огня Лавгуд, один из длинноволосых шармбатонских блондинов оставил у нее в левой руке бутон алой розы, и тут же, идя почти след в след за ним, Виктор Крам вложил ей в правую золотую монетку на цепочке. Вся такая неземная Луна отвлеклась лишь на несколько секунд, чтобы узнать, кто и зачем ее побеспокоил, и снова погрузилась в созерцание сапфирово-синих язычков огня. Роза и кулончик с монеткой так и остались висеть в ее пальцах. Не знаю, каким чудом они не вывалились на пол.

Паломничество к Кубку наверняка совершалось на протяжении всей хэллоуинской ночи. Весь следующий день все ходили с загадочными лицами и делали вид, будто итоги голосования их ничуть не интересуют. Признались только наша Анджелина Джонсон, когтевранка Фоссет, пуффендуец Саммерс и еще несколько студентов. Гости, как я поняла, заявки отправили в полном составе.

— Вот же с-с-сколопендра! — шипели на Джонсон слизеринки, которые считали ниже своего достоинства участвовать во столь низменных игрищах. Там же есть риск продемонстрировать посторонним собственные кишки и выглядеть при этом недостаточно сексуально. — Да ей всё равно ничего не светит! Она проиграла бы даже на состязаниях лузеров!

И вот наконец наступил момент истины. Профессор Дамблдор коснулся палочкой деревянного края Кубка, и Большой зал осветился синим пламенем, испепелившим пергаменты с именами. А затем Кубок заклубился белым дымом и поочередно выбросил три оставшихся жребия. Почти ожидаемо от Дурмстранга был избран Виктор Крам и несколько неожиданно от Шармбатона — хрупкая Флер Делакур. В полной тишине вылетел последний клочок. Я буквально услышала немые мольбы гриффиндорцев: "Только бы не Малфой, только бы не Малфой!"

Директор неторопливо развернул туго скрученный в рулончик пергамент. Я вздрогнула, узнав эту манеру сворачивать маленькие бумажки: он иногда писал для себя банальные шпаргалки и прятал в потайных карманчиках мантии. Усмехнувшись, профессор поправил очки и прочел имя претендента от Хогвартса...

46. Фортуна многих щедро одаряла, однако им всегда казалось мало

Смотрите, что за камень!

В нем зеленое утро и кровавый вечер...

Николай Лесков "Александрит" [1]

22 августа 1994 года, в кабинете начальника Департамента международного магического сотрудничества, накануне Чемпионата по квиддичу

— А, вот и вы, Бэгмен!

Людовик вошел в кабинет Крауча и первым делом почуял нагло развалившегося сразу на двух стульях Аластора Грюма. Именно что: не увидел, а почуял. Грюма все сначала чуют, а потом видят, причем то и другое способно нанести тяжелый ущерб чьей-нибудь восприимчивой психике.

На столе перед Бартемиусом стоял какой-то саквояж, и коллега как раз что-то вынимал из его расстегнутых недр.

— Проходите, мы вас заждались. Присаживайтесь... где-нибудь. Как всегда, всё у нас вечно откладывается на последний момент!

Бэгмен сел по другую сторону стола, напротив Грюма. Всё ж подальше! А смотреть можно и на неподвижный портрет Миллисенты Багнолд — да продлит Мерлин ее дни, — висящий над Грюмовой всклокоченной башкой. Или на бездействующий вредноскоп, который лежит на секретере у аврора за спиной. Да куда угодно смотреть можно, только бы не на эту кошмарную морду с отрубленным носом и бесявым искусственным глазом!

Тут снова щелкнула дверь, и на пороге возник сам Корнелиус Фадж в своей неизменной мантии в полосочку. Аврор даже не пошевелился и не сменил позы, зато Крауч с Бэгменом бодро подскочили на ноги.

— Господин министр! — засуетился хозяин кабинета. — Прошу вас, прошу вас! Я очень рад, что вы решили уделить нам минутку.

Министр с достоинством кивнул присутствующим и уселся на предложенный Краучем стул.

— Итак, господа, как уже говорилось, речь пойдет о безопасности на проводимых нами в предстоящем учебном году межшкольных состязаниях, — Бартемиусу всегда превосходно давались официозные речи. Он в предвкушении потер руки. — У меня нет никаких сомнений, что с возможными угрозами, направленными на дестабилизацию обстановки на играх и исходящими со стороны одиозных представителей магического мира, мы справимся, как справлялись всегда. Но в последние десятилетия наука маглов сделала большой скачок вперед. Ими было сделано очень много хитрых смертоносных приспособлений, и мы изрядно отстали в изучении изобретенного там оружия, — и начдепартамента магсотрудничества наконец-то достал из саквояжа то, что уже собирался достать перед самым приходом министра.

_____________________________________

[1] http://krotov.info/library/12_l/eskov/1884alek.html

На столе оказалась какая-то нелепая штука — что-то вроде не слишком ровной прямоугольной коробочки с путаницей проводов красного и синего цвета. Коробочка была перемотана непонятной лентой, которая блестела, как покрытая лаком. Сверху к этому свертку было приделано небольшое окошко с черным полем под стеклом, а под ним шел ряд рычажков и кнопок. Увидев устройство, Грюм выпучил оба глаза, которые при этом синхронизировались и смотрели теперь на неизвестный предмет, как на ядовитого гада. Вредноскоп тихонько, но настоятельно засвистел.

— Постойте-ка, я угадаю: магловский будильник? — усмехнулся мистер Фадж. Обычно министр старался пореже говорить от себя, не по бумажке, поскольку был от природы косноязычен и мог сморозить такое, что потом давало повод неправительственной магической прессе резонировать и зубоскалить на протяжении нескольких месяцев.

Краучу не хотелось говорить начальнику, что он слишком поторопился с выводами, но и лукавить не имело смысла.

— Скорее наоборот, господин министр, — тонко улыбнувшись, сказал Бартемиус. — Такое устройство способно разнести в клочья целый паб.

— Ты нахрена это сюда припер?! — наконец прорезался голос у Аластора, и Бэгмен с Фаджем поспешно выхватили палочки, чтобы в случае чего нейтрализовать магловскую угрозу. Уж в чем, в чем, а в таких вещах Грюму следовало доверять безоговорочно: его задница чуяла опасность за милю.

— Это макет бомбы, — самодовольно отозвался Крауч, подбрасывая коробку на ладони. — Так называемый "пластик".

Правда, Бэгмен всегда считал, что бомбы чугунные, огромные и сделаны монолитом в форме яйца, а в хвостовой части у них должно быть что-то вроде плавников или ласт. А эту штуку можно было пронести куда угодно практически в кармане! Видимо, маглы действительно сильно продвинулись в последнее время по части способов уничтожения друг друга. Во всяком случае, они ничуть не уступали магам, каждый год делавшим ассортимент деструктивных и противодеструктивных заклятий всё разнообразнее.

Но вместо того чтобы успокоиться, Грюм подскочил, грохнув протезом по ножке стола, и ткнул палочкой в устройство. Облеченная в защитную сферу, "бомба" всплыла над столом, вредноскоп затих, а аврор непечатно выразился в адрес Крауча и добавил: "Какой пластик, бестолочь?! Пластид!" На холеной физиономии Бартемиуса мелькнула тень испуга и сомнения:

— А... какая, собственно, разница?

— Разница?! Разница, что один ебет, а другой дразнится! — нисколько не смущаясь присутствием министра, рявкнул Аластор.

— Пожалуй, мне срочно надо удалиться, — Фадж взглянул на циферблат прицепленных к поясу золотых часов и поднялся. — Доверяю... В общем, разбирательство вам самостоятельно. Оно само тут как-нибудь решится. Заседание, увы, прошу э-э-э... меня простить и вынужден откланяться.

За дверь он разве что не выбежал. Бэгмен почувствовал, как кровь снова забегала по жилам и достигла отнявшихся ног. Крысобой прав: некоторым чиновникам следовало бы вернуться за школьную парту или же не пробовать соваться в те области, где ни ухом, ни рылом. Что там говорила Амбридж? Алхимик Снейп учит своих студентов магловской химии? Вот и правильно делает. Хотя нет, неправильно. Не хватало им тут еще пластик... пластидов. Лучше уж запретить всё от греха подальше, тем более в период такого ответственного мероприятия. Международная обстановка и без того ни к черту...

Следующая четверть часа прошла в дискуссии под тихо вращающейся в прозрачном глобусе бомбой. Они трое до пены у рта спорили о том, что предпринять, чтобы эти невыносимые дети трех волшебных школ не смогли протащить в Хогвартс какую-нибудь опасную игрушку. И особенно это касалось, конечно, маглорожденных и полукровок, воспитывавшихся в магловских семьях. Их накаленную добела беседу нерешительно прервал новый секретарь Крауча, этот рыжий... как его? Словом, мальчишка, вчерашний выпускник.

— И-извините, мистер Крауч, — сказал он, заглядывая в дверь и пытаясь определить, что это такое подвешено под потолком. — Здесь домовый эльф, назвался Винки. Я не пускаю ее, но она твердит, что служит у вас и что у нее безотлагательное дело.

Бартемиус бросил мимолетный встревоженный взгляд в сторону Грюма, за плечом которого на секретере взвился вредноскоп, но сразу же справился с собой и кивнул:

— Хорошо. Скажи ей, что я сейчас буду, — свист вредноскопа сошел на нет, волчок закачался, верхушка его загуляла, останавливая вращение. — Господа, я оставлю вас на некоторое время.

— Барти, если я могу чем-то помочь... — Людо приподнялся, но Крауч замотал головой:

— Продолжайте, продолжайте. Я скоро.

Спорить с Крысобоем один на один Людовику было не с руки. Он просто слушал лекцию параноика и в душе ругался на запропавшего Барти. Крауч отсутствовал около получаса. "За такое время запросто можно домой смыться, пообедать и смыться обратно! Готов держать пари, что этот жук именно так и поступил!" — не раз и не два подумалось начальнику Департамента магспорта. В ответ на мысли о еде в животе Бэгмена заурчало. Но когда Грюм уже достал Людо пуще скаредного гоблина, свершилось чудо: Бартемиус вернулся на рабочее место. Вредноскоп повизжал для приличия, однако Крауч посоветовал аврору заткнуть эту адскую машинку и сослался на плохое самочувствие. "У твоего, Аластор, прибора какая-то невероятная сверхчувствительность. Если бы маглы ставили такое на своих каретах для перемещения, то оно верещало бы день и ночь, мешая спать жителям ближайших кварталов! Представляете, что они хотели бы проделать с хозяином такой кареты?" Выглядел Барти и впрямь не лучшим образом: осунувшимся, бледным, к тому же то и дело прижимал к губам носовой платок, как будто его тошнило. Грюм машинку свою, конечно, заткнул, но не забыл при этом нагрубить. Крауч его брюзжание проигнорировал и, усевшись во главе стола, предложил вернуться к теме разговора и вкратце посвятить его, Бартемиуса, о чем они вдвоем здесь договорились. Было видно, что ему хочется поскорее закончить заседание. Это желание у них с Бэгменом было обоюдным, а Крысобой не стал возражать на предложение Крауча запретить в Хогвартсе попросту всё магловское, "не мудрствуя, — как однажды выразился Корнелиус Фадж на какой-то полуофициальной вечеринке, — руками".

На том и порешили.

* * *

Гарри озадаченно шмыгнул носом, перебирая в уме слова, которыми лучше всего было бы начать разговор.

Снейп вернулся в лазарет вечером того же дня, когда они повздорили из-за трансфигурационного заклятия, выявленного через Приори Инкантатем. Тщательно прикидываясь египетским Сфинксом, зельевар наблюдал, как мадам Помфри меняет повязку на лодыжке Гарри.

...До момента чемпионской жеребьевки между претендентами на участие в Турнире Трех волшебников оставалось чуть больше двух месяцев...

Завершив процедуру, целительница несколькими лаконичными пассами палочки свернула весь инструментарий и покинула палату. Гарри показалось, что мужчина тоже сделал движение к двери. Мальчик поспешно набрал в грудь воздуха, чтобы остановить его любым словом, уже и неважно каким. Но Снейп уходить не собирался, а продолжить фразу пришлось.

— Я неправду ск-казал, — хрипло проговорил Гарри и, кашлянув в кулак, поправился: — Сказал. Я не ненавижу т-тебя. Я просто разозлился.

— Странно, — отец уселся на этот проклятый стул, с которым у Гарри уже прочно срослись самые неприятные ассоциации: кто бы сюда ни садился, те или отчитывали его, или посвящали в печальные откровения, или, как целители, причиняли боль при осмотрах и лечении. — После того, что ты там увидел...

— Я увидел много странного. И, честно говоря, я ни фи... ничего не понял. Короче, я просто разозлился. Я поспешил с выводами, но потом стал думать...

Снейп постучал пальцем по нижней губе и, сдерживаясь, погрузил подбородок в ворот мантии.

— Да-а-а! — возмущенно воскликнул Гарри. — И не нужно надо мной прикалываться!

Снейп опустил голову еще глубже в воротник. Даже не нарочно умеет он разозлить! Гарри разрывался от противоречивых эмоций: ему было досадно, что этот его новоиспеченный папаша откровенно насмехается, в то же время он и сам хорош — так словесно подставиться этой желчной ехидне! И ко всему прочему стало весело: Снейп не орет и не обвиняет, а сидит и более или менее спокойно слушает. Непривычная ситуация...

— Когда Римус вернулся из леса, — неожиданно ровным голосом заговорил он, снова подхватывая взгляд мальчика своими чернущими глазами, которые сейчас хоть и полыхали огнем, но это был скорее домашний огонь камина, чем извержение вулкана, как нынче утром. — Утром, уже в человеческом облике... Спасло его только то, что я вырубился после такой ночи, какую вы нам всем устроили.

— Но он же...

— Давай договоримся не перебивать друг друга? Признаться, мне трудно подбирать нужные слова, обычно я не слишком-то заморачиваюсь дипломатичностью...

Гарри поспешно закивал:

— Да, да, знаю, знаю. Ты прав.

— Тому, кто подстроил всё это, будет лучше попасться сразу в руки красным аврорам. Потому что если он попадется сначала мне...

Гарри ошпарило отголоском ледяной ненависти. Он чуть не ахнул. Никогда, даже в самые отчаянные моменты их совместных тренировок, Снейп не допускал утечки разрушительных эмоций. Мальчик и не представлял, что он на это способен. Что же тогда могут вытворять настоящие черные маги?

Зельевар неосознанным движением потер предплечье правой руки. На первый взгляд, кисть выглядела обычно, но что-то с ней было не так. Если бы он сломал запястье, потом кое-как заживил, а травма еще доставляла бы ему неудобства или кость не совсем правильно срослась — вот тогда, наверное, жесты были бы именно такими.

— А ты... при всех этих обстоятельствах... Ты постоянно оказываешься ровно там, где легче всего словить смерть. Как прикажешь мне относиться к этому?

Гарри отвел взгляд и пожал плечами. Он же не специально. Ну или не всегда специально. Так получалось. Понятно, что для Снейпа это не аргумент.

— Ты с самого начала знал, кем я тебе прихожусь, или?.. — в ответ зельевар медленно, едва заметно, покачал головой. — Там, когда я заглянул, было слишком сложно, и я не смог разобраться... Ты ведь помнишь меня совсем маленьким...

— Это только обрывки. Нет, Гэбриел, я не знал с самого начала. Я вообще узнал недавно. И было бы лучше, если бы еще какое-то время об этом не узнал ты.

— Почему?! — мальчик с трудом подавил всплеск возмущения: то есть, он должен был истратить еще кучу драгоценного времени жизни, считая себя сиротой? Но отец так посмотрел в ответ, что он догадался: под этими предосторожностями кроется что-то большее, нежели суеверия, и тот неспроста избегает его. Уж точно не потому, что стесняется пересудов.

— Потому что всё это связано с очень дурными вещами, при этом у нас у всех искажена память, и мы не лучше слепых котят в помойном ведре. В любом случае, не от нас зависит, как быстро на нас выплеснут воду, в которой мы захлебнемся.

— И ты думал, что я сын Джеймса Поттера?

— Я старался не думать об этом, — устало отозвался Снейп. — Я старался вообще не думать о тебе, но разве ты позволишь кому-то о тебе забыть?

— Я же не могу всю жизнь просидеть в чулане под лестницей!

— Иногда я сам себе говорю то же самое. Но часто добавляю "к сожалению".

Они засмеялись, и Гарри испуганно встрепенулся:

— Черт, Помфри же услышит!

Зельевар сквасил снисходительную мину. Ну а что, еще месяцок без палочки, и Гарри вообще забыл бы, что такое волшебство!

— Значит, тебе, мне и многим другим исказили память? Ведь не только мы с тобой не помним, как всё было на самом деле, но и...

— Тебе не исказили. У тебя иммунитет к этому. И у Блэка, твоего крестного, тоже. Ты просто был слишком маленьким, поэтому не можешь помнить отчетливо. Блэку перед Азкабаном наложили селективную Дислексию — это заклятье, которое хоть и не убирает воспоминания, зато не дает поделиться ими с кем-либо, кто не в курсе.

— И это сделал Тот-кого-нельзя-называть?

Снейп отвел взгляд. Ох и сложно же ему признаваться перед собственным студентом, что он в чем-то некомпетентен! Гарри представил, как далеко слизеринец уже послал бы его за такие расспросы, будь между ними всё как прежде. То есть являйся он и самом деле только студентом, а тем более Поттером.

— Возможно.

— А мама? Ты знаешь, как она погибла на самом деле?

Помолчав, зельевар отрицательно покачал головой. Гарри сел по-турецки, и нога откликнулась слабой болью. Стоит ли бередить и отцовские раны пустыми предположениями? Он посмотрел на Снейпа и всё-таки решился:

— Ты не думал о том, что мама может быть жива?

По угловатому лицу прокатилась судорога. Гарри даже пожалел, что сделал это без подготовки. Но ведь прошло столько лет, как же тогда Снейп жил, если до сих пор...

— Я думал. Твоя тетя и крестный тоже надеются на это. Последние месяцы я всё время пытался найти какие-то следы, но...

— Я помню зеленую вспышку и ее крик. Мне часто это снится. Но я не помню ее смерти, я не видел ее...

Гарри говорил и говорил, взахлеб вываливая на своего немыслимого собеседника версию за версией, которые мучили его с тех пор, как на Сокровенном острове он увидел то фото. Он примечал и смятение в темно-карих глазах, и скорбную морщинку на переносице, но оттого напор его становился лишь сильнее. В какой-то миг мальчик вдруг прочел в отцовском взгляде то, что таилось за зеркальной непроницаемостью этих глаз, словно за рубежом того и этого миров: Снейп даже не слушает, о чем ему говорят, он отправляет слова сына в какую-то специальную кладовочку в мозгах, чтобы потом, в одиночестве, вытащить и бережно изучить каждое. А сейчас он просто пытается впитать эти мгновения, которые, как он боится, неповторимы — растают, точно утренний сон за секунду до пробуждения. Гарри воодушевился и уже смелее и членораздельнее пересказал все свои видения с участием обоих родителей или одной только мамы. Даже то, в котором он на всё смотрел как будто бы глазами папы.

— Еще там у меня на пальце было кольцо. Большое, с зеленым камнем, который в темноте становился красным. Я смотрел по минералогическим каталогам, и, по-моему, это был александрит — самоцвет, который нельзя подделать!

При упоминании о кольце Снейп будто очнулся. Он вздрогнул и нахмурился:

— Как оно выглядело?

— Змейка, держащая зубами камень. И знаешь, где я видел это же кольцо... или похожее? На первом курсе, когда на меня напали Квиррелл с тем мужиком, который превращался в крысу, и еще это их умертвие с четырьмя глазами! Кольцо по призыву Квиррелла выкатилось на столике прямо из зеркала. Они хотели, чтобы я взял его. Но я думал, что оно проклято. Они пытались меня заставить. А когда прибежал ты, шкатулка с кольцом уже укатилась назад в зеркало еиналеЖ. Еще раньше оно находилось в другом месте. Помнишь, ты застукал меня в той комнате? Я еще даже пытался рассказать тебе, что там увидел, но ты, как всегда, не захотел меня слушать. А я видел в отражении себя с тобой и мамой, только лиц ваших разглядеть не мог. А еще я видел себя взрослым и в этом кольце на пальце! И мама стояла рядом со мной! Живая!

— Ты знаешь принцип действия еиналеЖ... — тусклым голосом отозвался отец. — Это и сейчас не имеет никакого смысла. Только шарлатан возьмет за труд толковать иллюзии, которые подсовывает людям эта дрянь.

— Но она же не "подсовывает" то, что мне совсем не знакомо, она же знает, чего я хочу, даже если я сам об этом не особо догадываюсь. Как будто показывает мне мои собственные сны!

— Вот именно. И чаще всего — несбыточные сны! Когда ты увидел сон, разумнее подумать, что хочет сказать тебе твое подсознание, а не бежать к гадалкам. Ищи ответ в себе, Гэбриел. Но... ты вообще уверен, что столик и шкатулка с кольцом были в реальности? Ты держал это кольцо в руке и мог бы поручиться за то, что оно не мираж?

— Нет, я так и не взял его, оно уехало обратно прямо сквозь поверхность зеркала! Но с чего бы мне о нем знать в то время?

— Например, с того, что ты видел его на мне ежедневно, когда был маленьким, а наш мозг на самом деле не забывает ничего даже после Обливиэйт. Тем более, если это заклинание на тебя совершенно не действует.

— Значит, ты не веришь, что в той комнате кольцо было реальным?

— Какая разница, верю я в это или нет, Гэбриел? Я много раз перебрал те же варианты, что и ты, и даже более невероятные...

Дурацкий скепсис Снейпа просто бесил. Ну почему же он такой упрямый осел? Так отрицает, как будто готов отречься от самой главной своей мечты — вернуть маму! Вот что за характер? Если бы кольцо было мороком, с чего бы тогда шепелявый крысюк и Квиррелл пытались заставить Гарри взять его из шкатулки? Это уж совсем ни в какие ворота!

Видимо, папаша всё-таки понял, что перегнул со своими сомнениями, и слегка сдал позиции.

— Будь Лили жива, за эти годы она с другого конца земли пешком, ползком добралась бы сюда... — не то чтобы извиняющимся тоном, но гораздо мягче прежнего объяснил он. — Ты плохо ее знаешь, поэтому просто поверь мне. Я не хочу думать, что она мертва, не хочу. Но приходится признать эту проклятую истину: она уже вернулась бы к нам, если бы была живой.

Тогда Гарри, вымотанный его пессимизмом, уцепился за последний довод, который, в сущности, убедительности не имел ни на гран:

— Но ведь если и тетя Петунья, и крестный предположили то же самое, вдруг существует хоть какая-то надежда? Может быть, ее действительно выслали в другую страну, а не возвращается она потому же, почему ты не помнил обо мне?

Взгляд Снейпа совсем померк:

— Давай будем думать покуда так. Это лучше, чем...

— Но при этом ты не веришь?

— Нет, — мужчина обреченно покачал головой. — Это слишком сложно. Убить всегда проще.

— Давай встретимся и поговорим с крестным? Ты случайно не знаешь, где он прячется?

Зельевар не то чтобы усмехнулся, но во взгляде мелькнул легкий намек на иронию:

— Совершенно не случайно — знаю.

— То есть, ты же и приложил к этому руку? — мальчик перевел дух и, ощутив, как схлынуло напряжение, сел поудобнее. — Я знал, что ты лучше, чем кажешься.

— Не советовал бы тебе этим обольщаться. И сам блохастый, и его чокнутый братец пока что попросту нужны мне живыми, — и, когда Гарри заливисто рассмеялся, гадая, как удалось крестному сломать Снейпа в Снейпе, недовольно дернул бровью: — Как бы там ни было, ты увидишься с ним не раньше, чем заживет твоя нога. Осенью, возможно. Кстати, будь осторожен, когда поедешь к тетке. Петунья в этой истории беззащитнее всех нас, и мы не имеем права ее подставить. Никто не должен знать, что она помнит. Ни у кого не должно возникнуть также и мысли, что мы с тобой обо всём знаем! Если уж так вышло, что ты узнал — заметь, я делал всё возможное, чтобы этого не случилось!..

— Да уж... и преуспел...

— ...то постарайся воспользоваться своими способностями и закрыть сознание от посторонних. Как сумел закрыться от меня. Но об этом мы еще поговорим.

— И ты снова будешь ломиться в мою голову?

— Не надейся, что не буду.

— Не надейся, что у тебя это получится.

— Самонадеянность — удел только очень глупых магов. А такие долго не живут.

— Знаешь... лучше расскажи мне о маме.

Гарри нерешительно протянул руку и коснулся пальцами остро выступавших косточек его нездоровой руки. Снейп тут же отдернул ее, но взамен бережно охватил узкую кисть мальчика левой ладонью. Его кожа была шершавой, сухой и почти горячей, тогда как у Гарри от волнения рука немного взмокла, похолодела и, наверное, была не очень приятной на ощупь.

— Да, конечно. То, что помню. Но я хочу кое о чем попросить тебя, Гэбриел. Не привыкай называть меня по-другому, пока... пока я не посчитаю, что это безопасно. Старайся не делать этого даже мысленно. Договорились? — (Гарри кивнул, глядя на него широко распахнутыми глазами и удивляясь своим ощущениям: вот его мечта исполнилась, и он держит за руку собственного отца, а в голове роятся мысли, столько всего еще не высказанного, и надо сдерживать пыл, потому что слишком много слов забьют собой главное.) — Тогда спрашивай. Я никогда ни с кем не говорил о ней... так. Поэтому не знаю, чем начать...

— Но ты же хочешь поговорить о ней... со мной? Да?

— Ты даже не представляешь себе, насколько...

* * *

С четвертого курса на Зельях начали изучать простые растительные яды, а внеурочно — органическую химию по учебникам маглов.

На одном из занятий Снейп, меча в студентов молнии и свитки с проверенными накануне "жалкими пародиями на домашнюю работу", устроил незапланированный блиц-опрос. Гриффиндорцы уныло застонали, но у тех из них, кто медлил в надежде, что профессор забудет дать приказ очистить парту от всего лишнего, учебники наотмашь захлопывались прямо перед носом и стремительно улетали в сумки. Когтевранцы с видом прилежных учеников первыми убрали книги с пергаментами и сложили руки на пустых столах.

Это был первый случай, когда никто даже с факультета орлят не получил положительной отметки, а сам Гарри и подавно огреб "Отвратительно-с-минусом". И минус был таким же отвратительным, а еще длинным, как соплохвост. Зельевар, как видно, зверствовал из-за того, что ЗОТИ теперь преподавал Грюм, с которым у них была давняя и непримиримая вражда. Напрямую он об этом, конечно, не говорил, но мальчик уже научился читать некоторые Снейповы намеки, не заглядывая в его мысли и не задавая лишних вопросов. Не хотелось злоупотреблять доверием: ответить ему отец, конечно, ответил бы, но ему при этом было бы чертовски неприятно ворошить прошлое. Ведь даже Малфой, лучший студент-четверокурсник Слизерина, с которого все, не исключая и зельевара, сдували пылинки, и тот в общении со своим деканом всегда трепетно соблюдал субординацию. Хотя, как Гарри было известно, Снейп знал Драко с малолетства и был вхож в дом его родителей. Это обстоятельство не слишком радовало, а скорее даже вызывало досадливые уколы в сердце — особенно когда этот чванливый блондинчик растрезвонил всей школе, что выдвинет свою кандидатуру на участие в Турнире, а зельевар (по крайней мере, как мерещилось Гарри) поглядывал в его сторону с нескрываемой гордостью. Гарри и хотел бы не замечать, что между этими двоими существуют какие-то секреты, но не мог. Всё усугублялось тем, что с Малфоем Снейп мог беспрепятственно общаться в любое время и сколь угодно, а даже для короткого разговора с собственным сыном ему приходилось озираться по сторонам и выкраивать жалкие минутки. Да что там! Папаша не доверял даже Мертвяку, а это уже паранойя под стать Грюмовской!

Иногда его игра на публику была столь безупречна — вот как на нынешнем занятии, — что мальчик испытывал приступы отчаяния. Что, если дни их сочтены, если случится нечто непоправимое, а они растратили ценные мгновения на эту трагикомедию? Ему не хотелось так думать, действительно не хотелось, но внутри сидел и грыз душу странный червячок, рисуя скорбные, жуткие картины (возможного?) будущего. Будущего, которое Гарри не хотел бы встретить в реальности и оттого мечтал задержать бег времени. Может, именно по этой причине он взрослел так медленно? Мальчик отставал в росте от своих сверстников и до сих пор внешне всё еще сильно смахивал на неказистого подростка, в то время как остальные начали резко, прямо друг за другом, превращаться в юношей...

— Поттер! Поттер, я к вам обращаюсь!

Одновременно с этим Гарри ощутил тычок соседа в локоть. Он поднял голову и обнаружил, что в их с Акэ-Атлем сторону, посмеиваясь, оборачиваются со всех соседних парт, а Снейп смотрит так, как будто сейчас умертвит его, чтобы пустить на ингредиенты. Видимо, Гарри отвлекся на посторонние мысли и пропустил большую часть пары. Тогда он подыграл, привычно изобразив упрямство, прикрытое ложным смирением, и дерзко улыбнулся в лицо склонившегося к нему отца.

— Могли бы вы прекратить витать неизвестно где и сообщить нам, в чем сходство между ядом боа-упас и антиарином?

Заменявшим азбуку Морзе подмигиванием Гермиона уже вовсю транслировала ему подсказки, но мальчика будто переклинило. Название "антиарин" было ему смутно знакомо — оно точно упоминалось в каком-то сложном рецепте, и не так уж давно. Если есть антиарин, значит, должен быть и арин, но кто его знает, что это за зверь. [2] А вот первое... Боа... Боа — это же удав? А разве удавы бывают ядовитыми? Если, конечно, не брать во внимание единственный на Земле экземпляр, с первого курса прозванный Шаманом ядовитой анакондой...

— Сэр... Нет, сэр, я не знаю.

_____________________________________

[2] Да, да, а если существовал неандерталец, то где-то непременно должен был существовать и андерталец!

Снейп ухмыльнулся, отталкиваясь обеими руками от его стола, как стервятник от обклеванного остова, и с самодовольным видом промолвил:

— Что ж, вы хотя бы честно расписываетесь в собственном "немогузнайстве". Минус пять баллов Когтеврану.

— Но за что, сэр?! Мы же этого еще не проходили!

Улетая обратно к доске, стервятник небрежно бросил через плечо:

— За то, что не соизволили подняться со скамьи, разговаривая с учителем.

Когда это папашу беспокоили такие мелочи? Прежде ему было начхать, в каком положении относительно скамейки находился опрашиваемый студент. Нашел к чему придраться, уж не смешил бы народ. Однако по взгляду сокурсников Гарри заметил, что когтевранцам потеря баллов по его милости смешной не кажется.

— Даже Лонгботтом на прошлом занятии сходу ответил на этот элементарный вопрос. Похоже, своим переводом в Пуффендуй он значительно понизил средний интеллектуальный уровень всего Гриффиндора. Вам осталось потерять еще и Грейнджер, чтобы окончательно скатиться на уровень болотных троллей. Грейнджер, а переведитесь в Когтевран, вас там явно не хватает. Я так понимаю, других добровольцев мне не дождаться? Что ж, мисс Грейнджер, настал ваш звездный час — наслаждайтесь.

Сделать реверансы двум вражеским факультетам и одновременно унизить два в столь кратком спиче? Косвенно похвалить Пухлого и вполне прямо — Ржавую Ге?! Да, теряет папка форму. Стареет, наверное...

— Яд антиарин получают путем перегонки антара — млечного сока дерева боа-упас — со спиртом, — затараторила Гермиона, боясь, что ее в любой момент прервут. — Антиарин — это вещество стероидной природы. Как и строфантин, он оказывает сильное действие на сердечную мышцу: оба эти яда останавливают сердечные сокращения... В качестве противоядия следует...

— Растолкуйте вашим недалеким коллегам, мисс Грейнджер, почему он получил такое название, — нетерпеливо прервал ее Снейп.

Гермиона споткнулась, поскольку обычно зельевар не углублялся в подобные филологические тонкости, если они не играли особой роли для понимания рецепта.

— Ну... потому что другое название боа-упас — анчар, сэр. [3] В старинных учебниках его именуют древом смерти и приписывают способность убивать даже на расстоянии. Считалось, что он отравляет воздух вокруг себя...

_____________________________________

[3] Латинское название анчара — Antiaris toxicaria, отсюда и название яда — антиарин.

— Да, так и есть. Можете сесть, мисс Грейнджер, — кивнул Снейп и продолжил: — Возникновением этого мифа Antiaris toxicaria обязан голландскому ботанику семнадцатого столетия Георгу Эберхарду Румфиусу. Он писал, что всё, чего коснутся испарения дерева, гибнет, поэтому животные его избегают и птицы стараются не летать над ним. Румфиус был маглом и явно ничего не знал о Гремучей Иве...

Нерешительный смешок пробежал по рядам.

— Впоследствии другой ботаник и по совместительству орнитолог, француз Жан Батист Лешено де ла Тур, дал более точное описание дерева. Он отнес анчар к семейству тутовых. Несмотря на то, что Antiaris toxicaria близкородственен к шелковице и фикусу, форма его листьев схожа с листьями авокадо, дерева из семейства лавровых. Токсичен в нем лишь сок...

От Гарри не ускользнуло, каким удивленным взглядом обменялись Рон и Симус, а Куатемок пробормотал, что, похоже, и Снейпа сегодня укусил кто-то исключительно токсичный, чей яд оказался даже сильнее, чем у их мастера зелий, и тот теперь безуспешно пытается шутить и блистать эрудицией. Но лучше бы они сидели и молча слушали лекцию, потому что, заметив их недоумение, папаша снова осерчал, устроил до конца урока проверочную работу и задал на дом столько, что, если забить на всех остальных преподавателей и заниматься только выполнением этих экзерсисов, к установленному сроку не сделаешь и половины. Даже если имя тебе — Гермиона Грейнджер, гриффиндорская заучка.

Гарри дождался, когда однокурсники разойдутся из класса, вышел последним и догнал отца на боковой лестнице:

— Профессор!

Снейп резко обернулся. На миг в глазах его мелькнуло что-то незнакомое, но при этом очень к нему располагающее. Потом он снова стал собой:

— Да?

— Могу я прийти к тебе сегодня после... — шепотом начал Гарри, подбадриваемый неожиданно мелькнувшей на лице зельевара улыбкой, но тут Снейп услышал какой-то звук на параллельной лестнице и, вскидывая голову, жестом остановил его. Гарри тоже посмотрел туда и увидел поднимавшуюся на Нумерологию Гермиону, которая сверху уставилась на них, будто увидела впервые. Неужели подслушала разговор? Нет, вряд ли: они говорили очень тихо.

Понимая, что ее заметили, Грейнджер отпрянула от перил и устремилась дальше по своим делам.

— Мы с тобой договаривались встретиться сегодня в четыре пополудни у перехода Мебиуса, нет? — спросил отец.

— Договаривались?! Когда?

— Сегодня. В четыре пополудни. У перехода Мебиуса.

И черные крылья мантии хлопнули, прежде чем скрыться за поворотом в коридор первого этажа. Гарри кивнул и улыбнулся. Пожалуй, стоило бы попросить Гермиону почаще появляться перед ними внезапно, если бы ради этого не нужно было рассказать ей всё.

Он едва дождался нужного времени и, повертев в руке костыль, которым почти не пользовался уже с неделю, решительно отложил его в сторону. Нога уже почти не беспокоила, разве что сустав иногда еще ныл по ночам, но это чепуха.

Снейп ждал его у зеркала и казался каким-то встрепанным и запыхавшимся, точно ему пришлось хорошенько пробежаться перед тем, как прийти сюда.

— Привет, — сказал Гарри.

Отец молча обнял его, и от его одежды пахло свежим ветром, как если бы он только что был на улице. Он как-то умел движениями выражать то, что не умел словами. А словами он не умел выражать абсолютно ничего, кроме ядовитых сентенций и лекций по своему предмету. Прижимаясь щекой к его груди, Гарри прикрыл глаза. Нет, он никогда не привыкнет к такому: это слишком прекрасно, чтобы быть явью...

— Может, я поторопился с островом?.. Если ты не готов, то...

— Нет! — негодующе запротестовал парень. — Я уже давно готов! Правда!

Снейп озадаченно оглядел его, с сомнением поджал губы и всё же открыл переход.

Крестный жил в некоем странном помещении, попасть в которое можно было только после преодоления путаных галерей, похожих на Критский лабиринт. А чтобы увидеть вход в коридоры, находясь на полигоне Сокровенного острова, необходимо было знать пароль, иначе перед тобой простиралась обычная каменная гряда. Тем не менее изнутри жилище выглядело достаточно уютным и убранством чем-то напоминало комнаты в студенческих общежитиях Хогвартса. Блэк уже не выглядел тем затравленным беглым каторжником, каким предстал перед крестником впервые, отправив на встречу с ним своего иллюзорного двойника, который почему-то промазал и влез в холодильник Дурслей. Гарри не мог назвать себя особо разбирающимся в красоте взрослых людей, тем более мужского пола, но своей изысканной внешностью Сириус настолько легко вписался бы в атмосферу старинных полотен, что женщины наверняка считали его красавцем. Не менее — если не более — эффектно смотрелся и его младший брат, который (как мальчик знал теперь со слов Снейпа, почему-то звавшего Блэка-младшего Регулем [4]) был не в себе и нуждался в бдительном присмотре. Братья были очень похожи друг с другом, только серые глаза Сириуса смотрели с дерзким вызовом, а взгляд хрупкого, как девушка, длинноволосого Регулуса отличался непредсказуемой сменой безмятежной отрешенности внезапным и нездоровым беспокойством.

____________________

[4] Reghoul.

По дороге сюда Снейп на всякий случай повторил инструктаж, о чем можно и о чем нельзя спрашивать крестного, и тем не менее во время встречи был настороже. "Если заметишь, что он пытается ответить и кашляет или задыхается — просто умолкни. Еще не хватало мне реанимировать этого блохастого!" Гарри вообще старался лишний раз не открывать рта, но Сириус действительно оказался несносным, и теперь-то парень прекрасно понял, почему они в детстве не ладили с его отцом. Блэк ухватил его за плечи, повертел перед собой и категорически заявил:

— Тебе надо подстричься!

— Нет! — сразу ощетинился Гарри, потому что этим его доставали и Гермиона, и Джинни, и Рон, и даже сам папаша, одной только Луне нравилось то, как он выглядел с отросшими волосами, и она говорила, что он симпатичный.

— Ты становишься похожим на эту длинноносую нюнятину.

— Эй, а ну не называй его так! — несмотря на все предупреждения Снейпа, Гарри повелся на провокацию и чуть не выхватил палочку, а Сириус расхохотался.

Глядя на кого-то невидимого на потолке, отец утомленно покачал головой, а Регулус, отложив книгу, которую читал перед их приходом, с любопытством наблюдал за разворачивающимся стендап-шоу.

— Блохастый прав, Гэбриел...

— Что за реакция! — добавил Блэк, указывая пальцем в сторону парня. — Нужно соблюдать конспирацию! Этак ты выдашь вас обоих с головой! И это ведь я еще любя...

— Тема закрыта, — буркнул Гарри. — Мои волосы не обсуждаются. Стричься я не стану.

Сириус засмеялся еще веселее:

— Ладно, ладно, а то еще в знак протеста и мыть их перестанешь!

— Захочу — перестану, кому какое дело!

— Я даже в затруднении! Не могу определиться — от кого из родителей ты унаследовал свое ослиное упрямство! А, нет, пожалуй, я знаю: когда они тебя заделали, звезды повлияли так, чтобы помножить их упертость на два и результат воплотить в одном тебе!

— Блэк, оставь его. Расскажи мне про состояние брата и давай список, что вам с ним нужно по зельям. У нас с Гэбриелом не очень много времени.

— Да им бы и в этот срок не подраться, — насмешливо ввернул доселе молчавший Регулус. Голос у него был высоким и с задоринкой, совсем не похожим на Сириусов. И психически нездоровым Блэк-младший не казался — по крайней мере, в данный момент.

— Про Рега рассказать успеется, тем более у него свой язык есть — пусть сам за себя говорит. Как твоя нога, Гэб... кха-кх!.. Гарри?

Первая встреча была скомканной, они нащупывали края беседы, за которые лучше не забираться, чтобы Сириус не схлопотал последствия Дислексии, а потому говорили поверхностно — то о том, то о сем. Блэк настаивал помогать им в тренировках, но Снейп красноречиво поглядывал на больную ногу сына, давая понять обоим, что заговаривать об этом еще слишком рано. Гарри был на стороне крестного: он давно уже чувствовал себя вполне здоровым и рвался в бой, но, похоже, его надолго списали со счетов. Как будто он стеклянный!

Регулус смотрел-смотрел на них, да вдруг и выдал непонятно к чему:

— Однажды Две Шестерки сказал мне, что самая коварная ловушка для людей — это думать, что ты всегда можешь вернуться назад. А ты не можешь. Потому что прошлое прошло, оно не с тобой, оно никогда не было твоим. А ты дурак, потому что не успел.

— Что не успел, Рег? — горько спросил Сириус.

— Ничего не успел. Ты просто думал, что успеешь как-нибудь потом. Вернешься к началу и успеешь. Но ты не успеешь, потому что не вернешься туда. Прошлое съедено. Дай мне палочку, Сири!

— Не нужна тебе палочка. Ты до сих пор советуешься с цифрами, мало ли что они тебе прикажут сделать. Вот как на прошлой неделе...

Гарри перевел взгляд на отца. Снейп молча отщипывал заусенец и делал вид, будто только это и поглощает всё его внимание.

* * *

Вечером 31 октября Дамблдор велел студентам разойтись по факультетским гостиным и там дожидаться старост и ассистентов преподавателей. Объявления по внутришкольной связи были слышны в каждом закоулке Хогвартса и прилежащих территорий. Гарри с Акэ-Атлем, Луной и несколькими когтевранцами-второкурсниками, отправленные помогать Хагриду, вернулись из хижины лесника позже всех, когда старосты уже давали распоряжения переодеться в парадные мантии и не забыть головные уборы факультета. Мантия с синим шелковым подбоем смотрелась на старинном черном платьице Луны как-то необычно и одновременно привлекательно, и даже конфедератка сидела на ее распущенных светлых волосах с Лавгудовской непосредственностью. Надень такое кто-то другой, это выглядело бы, скорее всего, по-дурацки. Мертвяк изошел на комплименты, мол, впервые пожалел о том, что не родился хомо сапиенсом. А вот Куатемок с трудом подогнал свою шапочку под нужный размер: оказывается, Корнер и Бут ради розыгрыша бросили на нее необратимые чары антирастяжимости, а за то время, как студентам в последний раз пришлось одеться по форме, голова Шамана несколько увеличилась в размерах, так что прежняя конфедератка стала ему мала, и о новой он просто не позаботился. Тогда Акэ-Атль просто слегка надрезал основание шапки перочинным ножиком и показал кулак хихикающим однокашникам: "У, два придурка! Мало нам тупых братцев Рона"...

На лестницах стало пестро от красных оторочек гриффиндорских шляп, зеленого плюмажа беретов и подбоев плащей слизеринцев, желтых кантов пальто, курток и шлемов пуффендуйцев и шелковых синих кисточек на квадратных когтевранских шапочках. После привычной черноты повседневных одежд в школе стало по-праздничному весело, как будто в канун Рождества — разве только не пахло хвоей и сдобой. Но вся торжественность была испорчена промозглым ветром на улице, от которого не спасали даже согревающие заклинания — их попросту сдувало сразу после наложения. К тому же гости, ради которых был устроен этот смотр, сильно запаздывали. Гарри шмыгал носом и старательно шевелил пальцами ног в ботинках, чтобы не заработать чего доброго обморожение конечностей. И почему он поленился натянуть на себя все имеющиеся у него свитера, включая подаренный тетей Молли, а заодно шарфы, варежки и шерстяные носки? Так всегда...

— Погодка прям шепчет! — пробурчал ворон с его плеча, дыша по очереди то на правую, то на левую лапу и хохлясь. — Босс, я, пожалуй, слетаю, разведаю, а то щас тут околею, как недосиженный птенец.

— Валяй, — стараясь не стучать зубами, ответил Гарри.

Девчонкам было веселее, но в свою теплую обнимающуюся компанию они не пустили ни Рона, ни Шамана, ни кого-либо другого из мальчишек. Гарри не стал и пытаться. К приезду гостей он закоченел так, что по возвращении в теплый пиршественный зал в голове всё шумело и плыло.

— Эй, босс, спишь, что ли? Очнись! Спать в кроватке будешь.

— Чего тебе?

— "Чего-чего"! Паганини не повторяет! Посмотри на этих брутальных плохишей! Предсказываю: к концу Турнира они отобьют всех ваших девчонок! — Мертвяк восхищенно разглядывал подтянутых дурмстранжцев. — И, между прочим, тех, кого не сумеют отбить их парни, доотобьют их девицы! Посмотри на этих крупастых кобылок! Какие ляжки, какие буфера! Вон той бы в жопу три пера, она была б у нас Жар-Птица! Ах! Ах! Ах! Где моя молодость на Пикадилли?!

Тогда как парни из Шармбатона и Дурмстранга откровенно поглядывали на местных студенток, местные студенты, особенно старшекурсники, вздыхали по шармбатонским красоткам. А одна из них, блондинка-француженка с удивленными голубыми глазами и наивно-соблазнительным личиком, просто дырку просверлила в Роне, рассматривая его так, будто он вовсе не был на несколько курсов младше нее. Да он и не казался намного младше. Как тогда, когда еще на первом курсе близнецы "состарили" братца ради хохмы и подглядели, каким он сделается в будущем, Уизли действительно становился похожим на какого-то голливудского киноидола. Будучи помешанным на квиддиче, он срывал еще "сто баллов к харизме". Как позже иронизировала Гермиона, своей неосторожностью эта куколка-Делакур словит полный комплект порчи и сглаза от альфа-самочек Хогвартса. Гарри не знал, кто эти альфа-самочки, и никогда ими не интересовался, но по всем законам логики француженка действительно рисковала. Рисковала и флиртующая с Хагридом шармбатонская директриса, чей заразительный, с характерным грудным присвистом, смех привлекал ревнивое внимание профессора Умбрасумус — маленькой, но опасной, как любой представитель пепельников. И плевать, что Прозерпина не доставала и до пояса мадам Максим: мрачные чары с размерами мишени не считаются.

Но стоило хлыщу из Шармбатона и дурмстранжцу Виктору Краму после установки Кубка сунуться со знаками внимания к Луне, Гарри почувствовал, как внутри вскипела холодная ярость. Она же... она же еще совсем маленькая! Или... нет? Гарри посмотрел на нее так, будто только что проснулся. Луна — ровесница Джинни Уизли, даже на несколько месяцев старше, а за той уже вовсю ухлестывает Корнер, но почему-то пока безуспешно. И другие парни из разных факультетов оказывали смазливой рыженькой Джиневре явные знаки внимания. Так почему же ухаживания других ребят за Джинни оставляли его равнодушным, а один только намек на приставания к Луне выбил из колеи? Гарри объяснил это себе как то, что она ему как сестренка, а эти двое горе-кавалеров были чужаками. Вот если бы это был кто-то из Хогвартса... Однако и тут парень понял, что кривит душой, и ярость не пропадает, даже когда на месте приезжих он рисует в воображении "своих". В конце концов он решил отложить эти мысли в долгий ящик: они были неприятны сами по себе и сильно беспокоили, их нужно было исследовать позже, в покое и с ясной головой.

Потом началась вся эта свистопляска с жеребьевкой. Гарри не мог понять, зачем Драко выпендривается на всю школу, ведь можно же сделать всё тихонько, и, если затея не выгорит — вернее, если как раз выгорит, то есть дотла, — то никто о твоей неудаче и не узнает. Поэтому сам он сделал так, как решил сделать давно, еще в лазарете: написал свое имя, свернул пергамент, как шпаргалку для экзамена, и, улучив момент, когда никто не отирался в Большом Зале, кинул бумажку в Кубок. Повезет — значит, повезет. Будет шанс проверить, не зря ли его учили все эти годы и не терял ли свое время понапрасну отец, муштруя его на полигоне Сокровенного острова. Труднее всего было делать отсутствующий вид: на самом деле он сильно волновался, поскольку хоть и невелика была надежда, но она была.

— Виктор Крам!..

Дурмстранжец под аплодисменты удалился в специальную комнатку, куда вела дверь в стене за преподавательскими столами.

— Флер Делакур!

За Крамом поспешила запавшая на Рона красотка — до сих пор, как ни странно, целая и невредимая. Наверное, разошедшиеся по школе слухи не врали: она была частично вейлой, а у них по описанию в кратких справочниках резист на многие человеческие чары. Особенно на проклятья, связанные с ревностью. Они же этим пробавляются всю жизнь!

Когда директор разворачивал третий пергамент, Гарри не поверил глазам. Может быть, просто еще кто-то точно так же закручивает бумажку в тонюсенькую трубочку? Прочитав имя, Дамблдор усмехнулся, поправил очки и огласил его уже вслух:

— Гарри Поттер!

Толпа сначала охнула, а затем погрузилась в глухую и зловещую тишину. Только гости переглядывались, с любопытством высматривая того, кого Кубок выбрал третьим. Легендарное имя говорило им многое, а вот разглядеть его носителя до сих пор не позволял сам носитель. Но теперь придется порвать с неузнаваемостью. Ничего не поделаешь, отныне его будут еще больше ненавидеть слизеринцы, тыкать в него пальцем и завистливо шептать в спину всякие гадости те, кому не повезло, студенты остальных факультетов, даже когтевранцы... Но он знал, на что идет, когда черкал два слова на пергаментном обрывке.

И Гарри, кивнув директору, легко проскользнул в комнату вслед за старшими чемпионами. Правда, смотреть при этом в сторону своего папаши он побоялся. Да и в противовес показной легкости ноги на самом деле были ватными, а в голове стоял звон, и не отпускало ощущение, что всё это не взаправду.

47. Он может показаться чем угодно — жилищем Мерлина или скалой бесплодной

— Фкажи-ка, дядя, а фто это на том пригорке? — ледащий тип увязался за мистером Брайсом от самой церквушки. Сдается, он и на службе присутствовал. С какой-то минуты старому садовнику вообще начало казаться, что этот проходимец был ему смутно знаком: то ли жил когда-то в их городке, то ли заезжал не раз. — Видишь там фево? Или нет?

Фрэнк прищурился. Были времена, стоял на одном из тех двух холмов близ дорожной развязки самый богатый дом из литтл-хэнглтонских построек. А потом во время грозы в крышу его шарахнула молния, здание вспыхнуло, как свечка, и ветер лишь довершил дело, начатое огнем. Приехавшие пожарные и врачи помочь домочадцам — семейству Реддлов — не смогли уже ничем. Поговаривали, только труп Томаса, единственного сына пожилой четы, сумели найти, опознать и похоронить на местном кладбище. Затем произошло и подавно невероятное для здешних краев событие: Литтл-Хэнглтон тряхнуло от подземного толчка так, что обгорелые руины дома попросту сложились и стали кучей сырого щебня. С тех пор за этим местом прочно закрепилась дурная репутация.

— Там давненько уже ничего нет, мил-человек, — стараясь проявлять вежливость, ответил Фрэнк шепелявому коротышке. — Я ведь у них садовничал в свое время. Свезло мне, что той ночью был в отлучке. В грозу обратно не поехал, решил дождаться утра. А утром уже и некуда стало ехать, вот так оно бывает. Хорошая была семья, жаль мне их.

— Ну-ну, — усмехнулся знакомый незнакомец, щеря желтоватые, плохо чищенные зубы, спереди выступавшие двумя резцами, как у грызуна.

Странно было смотреть на него Брайсу. Словно через полупрозрачную пленку, видел он коротышку то в обычной, человеческой, хоть и замызганной одежде, то ряженым — в черном плаще или сутане. И ощущения были какими-то скачущими, двойственными: то, подчиняясь очередному приливу симпатии к собеседнику, Фрэнк готов был последнюю монету отдать этому милейшему парню, то, захлебываясь в притоке отвращения, — бежать со всех ног подальше от опасного пройдохи.

Шепелявый больше расспрашивать не стал, только развернулся и зашагал в сторону холма, а Фрэнка Брайса даже не удивило, как растворились воспоминания об этом разговоре, как померк и улетучился из головы облик низкорослого неряхи.

Тем временем Петтигрю — а это вне всяких сомнений был он — приблизился к пустырю, который некогда был садом в усадьбе Реддлов. Не подходя ближе, он сунул руки в карманы своей неопрятной, будто с чужого плеча, мантии и уставился на развалины. Не иначе как подобным же образом видится Хогвартс заплутавшему в дебрях шотландских взгорий маглу: остатки невнятной постройки, от которых так и фонит опасностью. Но после того, как бывший садовник проявил для него местонахождение дома, Питер увидел за очертаниями руин что-то еще более мрачное и жуткое, лишь снаружи похожее на большой призрачный особняк. Маглам этой жути не увидеть и не почувствовать, дом защищен от проникновения существ, наделенных магией, а простаку он не грозит никакими проклятьями, даже если местным ребятишкам взбредет в голову поиграть в пиратов или разбойников на обугленных обломках стен. Дом Реддлов находится сразу на двух планах, и чтобы раскодировать, постройку нужно "вытащить" в это измерение из межпространственной зоны. Петтигрю вспомнилась Карта Мародеров и принцип, на котором она работала. Если бы Питер был уверен, что здесь действует что-то подобное, он попробовал бы разобраться, а рисковать просто так не очень-то и хотелось. Пусть Веселый Роджер рискует.

Маг сунул руку за шиворот и выковырял оттуда один из своих талисманов — его единственный он, перевоплощаясь в анимагический образ, всегда хватал в пасть, прежде чем унести ноги. Маленький, как крысиный глаз, камешек зачарованного граната на засаленной нитке. Вскрыв средний палец, Питер капнул кровью на поверхность темно-багрового пиропа и едва слышно шепнул:

— Purif omnia pura! [1]

___________________________________________

[1] Правильное написание, конечно же, "Puris omnia pura" ("Для чистых всё чисто"), но Петтигрю шепелявит и вместо "s" говорит "f".

Камень пыхнул в ответ сизой тучкой, соткавшейся в форму человеческого черепа, и пару секунд спустя неподалеку трансгрессировал Родерикус Лестрейндж. Тонкий и породистый, как у Дамблдора, типично британский нос, впалые щеки, высокомерно оттопыренная нижняя губа, блеклые, почти отсутствующие брови над круглыми серо-карими глазами, такие же бесцветные — но без признаков седины — и тонкие, как пух, волосы. Всего-навсего. Мимо пройдешь — вряд ли заметишь.

— Доброго дня, фэр! — поздоровался Питер.

Почти одновременно с появлением Веселого Роджера к подножью холма Реддлов подъехали магловские фургоны. Прикрывшиеся чарами невидимости волшебники наблюдали, как из самодвижущихся повозок выгрузилось человек двадцать женщин и мужчин, оснащенных непонятными техническими приборами. Они явно выбирали место для какого-то своего действа, затем начали расставлять загадочные аппараты, ориентируясь по ленивому июльскому солнцу, клонившемуся к западу.

— Что это они там возятся? — с отвращением процедил Лестрейндж. — Они могут нам помешать.

— Я пофлежу за чарами мафкировки, фэр, — Питер поклонился ему. — Ф домом вфё не так профто, поэтому беф вафего компетентного иффледования не обойтифь, профу профения.

Пока Петтигрю удерживал целостность антимагловских чар над местом, где находились они с Родерикусом, сам Лестрейндж набросил на дом сеть диагностических заклинаний. Если слух не подводил Питера, маглы внизу жаловались на помехи в работе механизмов. Удивительно, что те вообще работали: все волшебники знали, что при большой концентрации магии различные приборы обычно выходят из строя.

— Тут в самом деле всё не так просто. Дом сокрыт под Кровавый Ритуал, в Колодце Жертв. Приношение необходимо совершить почти одномоментно, жертвы должны быть связаны между собой цепочным образом...

— Наф регент был гениальным некромантом, — поддакнул Петтигрю в надежде, что магия, наложенная на усадьбу, услышит его панегирики единственному наследнику дома и, случись что, будет более благосклонна. Лестрейндж прожег его адским взглядом, но возражать не посмел. — Неужели мы даже не попытаемфя? Где ефе мы могли бы попытать фяфьтья, ефли не здефь?

Взгляд Веселого Роджера переместился на людишек, копошащихся внизу, у одного из стоящих фургонов — того, что с загадочной надписью "Sky News" [2] на борту. Улыбка едва заметно тронула уголки его губ.

— Мы попытаемся, Паршивец.

___________________________________________

[2] Sky News — британский новостной телеканал, начал свое вещание в 1989 году.

* * *

Джоффу сообщили, что эту запись в Аврорат прислали из Хоум-офиса магловского Правительства. Как сотрудник, наиболее полно разбирающийся в жизни и изобретениях простаков — кое-в-чем даже получше Аластора Грюма, — он был срочно вызван в Министерство. Сова от связного чиновника из отдела по борьбе с терроризмом улетела, а вопросы остались. Тем более, выяснилось, что формат записи не позволяет прочесть ее на имеющейся в распоряжении авроров аппаратуре. Раздобыть цифровой аналог проигрывателя для таких "пластинок" — Макмиллан даже смутно представлял себе, как вообще нужно называть диск-носитель — оказалось сложной задачей. Вероятно, связнику из MI5 и в голову не пришло, что у магов может чего-то не быть. Как все маглы, он легкомысленно полагал, будто бы им всё подвластно по мановению волшебной палочки. Это примерно, как если бы волшебники считали, что любой простак, который выучил закон Ома, только благодаря этому знанию может взять и сляпать на коленке эту... как ее?.. скажем, электронно-вычислительную машину. Джофф досадливо хмыкнул и поворошил волосы: один-в-один, большинство именно так и считает.

"Проигрыватель" доставили час спустя откуда-то из деловой части Лондона, потом Макмиллан и Тонкс еще столько же возились с установкой, настройкой и с "как это работает?".

В преддверии Чемпионата все стали мнительны, а уж когда в присутствии Грюма заговаривали о близящемся Турнире Трех волшебников в Хогвартсе, он начинал браниться так, как не бранится самый отчаянный кентавр при виде вейлы. Словом, аврорам не хватало только проблем маглов. Однако в том, что это проблема не только магловская и что банальной затиркой памяти у нежелательных свидетелей чьего-то волхования его людям не отделаться, Джоффри понял уже после первых двух минут записи.

События произошли в графстве Стаффордшир, близ Личфилда, на перекрестке Лондон— и Тамворт-роуд. У магов это местечко по старинке звалось Серым Лесом. Поселок Литтл-Хэнглтон предварялся двумя небольшими возвышенностями, рассеченными Лондонской дорогой. Древние сказания гласили, что в тех краях состоялась последняя битва между римлянами Паулина и кельтами Боудикки, а менее древние — что там казнили несколько сотен первых христиан. Как бы там ни было на самом деле, но мрачная легенда о повешенных и о поле мертвых [3] магнитом тянула к себе всевозможных магловских авантюристов — от кладоискателей до тех, что снимают спектакли на движущуюся пленку. Именно эти, вторые, и оказались у подножия литтл-хэнглтонского холма в канун Лугнасада ради какой-то небольшой, как понял Макмиллан, сценки в эпизоде фильма. Привезли актеров, привезли съемочную группу. Вслед за ними прикатили телеобозреватели, чтобы снять "фильм о фильме". Стоило чуть отдалиться от перекрестка, и ландшафт казался первозданным, не обезображенным высотками и коммуникациями.

___________________________________________

[3] Lichfield — "поле мертвецов", а Little Hangleton происходит от англ. "hanged", т.е. "повешенный" (одна из достопримечательностей деревушки, по замыслу Роулинг, — трактир "Висельник").

Нынче, с этим внеплановым делом, Джофф практически подражал Грюму — что называется, один глаз там, другой тут, — когда читал письменный отчет связника и смотрел отснятый материал.

— Что там за слова? Ты разбираешь? — усиленно вслушиваясь, нахмурилась Тонкс. — Вот же плимпова оспа!

Люди на экране сосредоточено передвигались по поляне, изредка слышался голос мужчины за кадром: крича в специальный рупор, он велел каждому занять определенное место. Но люди казались какими-то встревоженными и нерадостными. Одна девушка в бутафорском одеянии, отдаленно похожем на мантию волшебников, какой ее представляют себе маглы, всё время напряженно оглядывалась за плечо, в сторону перелеска.

Джофф тем временем читал о том, как отснятый материал принесли в студию для дальнейшего монтажа и к чему это привело в результате. Восемь человек! И ведь не отмахнешься, другим отделам не передашь — похоже, речь идет об одном из самых темных аспектов магии...

Еле слышимые ухом, голоса приближались. Громкость нарастала. Сначала можно было уловить, а отчасти и угадать некоторые разрозненные слова. По мере их усиления не по себе становилось даже аврору и его ассистентке, несмотря на защитные чары. Удивительно, что маглы еще могли оставаться на месте и выполнять свою работу, хотя страх проглядывал даже сквозь толстый слой грима у них на лицах.

Это не походило на торжественные католические гимны. В песенке не было ничего пафосного. Она звучала почти беззаботно, как детская считалочка:

Ave, ovum modus domum!

Ossis modo sum.

As mas ovo avus sudum,

Vas domorum num?

И надвигалась, как грозовая туча на город. Неотвратимо и равнодушно. Вместе с сумерками.

— Там есть какой-то смысл? — всё еще хмурилась Нимфадора, тогда как напрягать слух и внимание было уже не нужно — напротив: еще чуть, и придется затыкать уши. — Какие-то кривые фразы. Кажется, имитация латыни...

Макмиллан остановил просмотр:

— Так, я вызываю Иоганна. Не включай пока это, а то мало ли...

— Ну, ок, шеф!

Долговязый акустик прибыл с целым арсеналом своих приспособлений, а потом долго и не без любопытства разглядывал прибор, с помощью которого авроры смотрели запись.

— Но там так много магии, что всё должно было стереться! — слегка удивился он. — Кто бы это ни сделал, странно, что они оставили улики!

— Боюсь, дело в носителе, — постукивая по пустой коробке от "пластинки", ответил Джоффри, проанализировавший уже все возможные варианты. — Это сделано не на пленку. Они и не предполагали, что всё зафиксированное будет сохранено. Им было достаточно проклясть тех, кто присутствовал на поляне. Кстати, как они это организовали?

— Сейчас послушаем, — МакГроул надел очки и принялся настраивать шкалы звукоскопов, воронки визгосонаров и спирали рыколотов, а напоследок вернул своему бессменному зонтику его истинный — биологический — облик и заставил крылана почти неподвижно зависнуть в одном из верхних углов кабинета. — Давай, заводи адскую шарманку!

— Приветствую Апокалипсис! — криво усмехнувшись и полыхнув огненно-красной шевелюрой, Тонкс сняла запись с паузы и отмотала к началу.

Макмиллан с истинно детским любопытством наблюдал за таинственными манипуляциями профессора Акустики: во времена его учебы этот предмет еще не входил в школьную программу, как сейчас, и им занимались либо факультативно, либо уже только по окончании Хогвартса. Потом решили, что если Акустику практикуют в Шармбатоне, то грех не воспользоваться существующими наработками и будущим магам Туманного Альбиона. Сам Джоффри нахватался в этой области по верхам и, разумеется, не имел никакой подготовки в сравнении с профессионалом-МакГроулом. Тонкс, которая на последних курсах успела захватить пробные лекции, знала немногим больше.

Иоганн почти не смотрел в монитор проигрывателя, но плотно прижимал к своим ушам искусственные, размером с эльфийские, и старательно раскладывал услышанное на составляющие элементы. Для этого он растянул прямо в воздухе искрящиеся струны, похожие на нотный стан, и подвешивал к этим линиям звуки, закрепляя их там "прищепками" в виде улиточных раковин. Когда "латинская считалочка" снова стала приближаться, БаБах повернулся к своему крылану и больше не сводил с него взгляда. Однако летучая лисица так и осталась невозмутима до конца фильма, лениво взмахивая под потолком полотнищами своих громадных крыльев.

— Ну, всё ясно, — сказал Иоганн после отключения записи, погасил иллюзорную партитуру и снял ушастые наушники. — Тульпа, конечно, не бог весть какой эхолокатор, но мы слишком давно вместе, да, Тульпа? — крылан заскрипел от удовольствия и, соглашаясь, сощурил блестящие черные глаза. — Ультразвук она бы словила, я ее натаскивал на это. Ну что ж, одной проблемой меньше.

— Это то, о чем я думаю? — спросил Джофф, который думал об очень плохих вещах и восьмерых суицидниках из съемочной группы и с новостного телеканала "Sky News", репортеры которого в тот вечер делали сюжет с места событий о нескольких актерах рокового сериала. Были и такие, кто пострадал, но выжил. Как правило, сотрудники киностудии, в течение недели после просмотра этой записи загремевшие в психушку. Делу присвоили максимальный уровень секретности, но, по словам Клиффорда Уайна — того самого связника из Хоум-офиса, — утечка информации всё-таки произошла, и некоторые сведения частично просочились в магловскую прессу.

— Я, конечно, не легилимент, но, полагаю, именно то. Много жертв?

— Восемь. Еще несколько с паническими атаками сейчас лечатся в Бедламе, туда выехали наши из Мунго — этих, скорей всего, теперь откачают. Мне что-то подсказывает, что злоумышленникам достаточно было восьми смертей. И если, черт возьми, верить снимкам из моргов — жутких смертей! — Макмиллан подтолкнул пачку фотографий к Иоганну, но тот не стал смотреть, лишь покосился на разъехавшуюся при скольжении стопку. — Лица всех самоубийц искажены ужасом. Почти как после Авады.

МакГроул пожал плечами:

— Еще бы. Трудно ожидать другого. В общем, проклятье зиждется на инфразвуке — слышите, как бэкграундом под песенку ложится едва уловимый рык? — заметив, как переглянувшиеся Джоффри и Тонкс удивленно покачали головами, махнул рукой: — Ладно, неважно, поверьте: он там есть, идет фоном. Давление в 148 децибел затем усиливается до 150 на частоте семь герц. Невооруженным ухом этого не услышать.

— И что, инфразвук на твоего зверя не действует? Только ультразвук? — аврор кивнул в сторону крылана.

— Почему ж? Не будь на ней той же защиты, что стоит на мне и на вас, она бы сейчас бесилась, как эти ваши маглы. Уже переломала бы крылья о стены...

— А что это за картинки проскакивают между кадрами, когда начинает звучать песня? — поинтересовалась Тонкс, и Макмиллан на сей раз ощутил себя не только глухим, но и подслеповатым, поскольку никаких картинок между кадрами он не замечал. Возможно, стоит просмотреть запись еще раз и приняв анимагическую форму, когда ты более восприимчив к деталям...

— Видимо, они служат оберткой непосредственно для проклятья. Можешь поймать мне эти моментики? — БаБах поглядывал на Нимфадору с едва скрываемым интересом совершенно однозначного толка, но Джоффри знал, по кому сохнет эта дуреха, и искренне посочувствовал профессору акустики.

Сделавшись жгучей брюнеткой с огненно-черными глазами (Макмиллан допускал, что это был ее истинный облик со всеми присущими Блэкам фамильными приметами), девушка уверенно отловила нужные фрагменты-вставки.

На первом, выступив вдруг из абстрактной мешанины цветных пятен, промелькнула узкая аллейка между двумя стенами живой изгороди, внизу обсаженной цветущим баданом. Мрачновато, как на кладбище, но в родовом поместье Макмилланов можно было встретить еще и не такие уголки, причем в местах вполне идиллического отдыха и прогулок домочадцев с гостями. Просто аллейка эта некоторым образом диссонировала с пейзажем, в котором маглы снимали свое кино. Слишком аристократично и причудливо для затрапезного Литтл-Хэнглтона, где время как будто навеки вмерзло в XVIII век.

Второй фрагмент, точно так же сложившись из бессмысленной пестроты, отображал каменные врата. Две колонны, арка, а вместо двери — барельеф с какими-то людьми, разглядывающими надгробную плиту.

А вот дальше, как будто миновав своего рода "пробу пера", на останавливаемых кадрах начали сменяться полыхающие символы: треугольник, потом круг, затем падающее из зенита копье, которое расчертило прямой огненной линией темень небытия... Две "G", одна в другой. Или это не "G", а две "6"? Не понять — шрифт готический, витиеватый...

— Знак Даров Смерти, если сложить всё вместе! — шепнула метаморфиня, переводя взгляд с одного собеседника на другого, словно ища одобрения этой гипотезы.

— GG — это точно вензель Гринделльвальда, — ответил Макмиллан. — Возможно, тут отметился кто-то из его последователей?

— Это Литтл-Хэнглтон, сэр. Там может быть что угодно, вы же понимаете, — в присутствии посторонних Тонкс всегда обращалась к нему на "вы" и в уважительной форме.

— Дата! — перебил их обоих Иоганн, указывая длинным тонким пальцем на экран. — Смотрите, дата изменена!

— Мерлин покарай! — пробормотал Джоффри. — В самом деле!

Замерший кадр был датирован вторым мая 1998 года. Снятая с паузы запись — тридцатым днем июля 1994-го...

— Тонкс, сделай еще раз прокрутку всех этих фрагментов.

С колотящимся сердцем аврор впился взглядом в изображение. В комнате для него вдруг всё стало намного ярче, хотя никто не зажигал дополнительных источников освещения, и предметы, особенно подвижные, контрастно очертились. Ноздри его дрогнули и раздулись, чуя горько-сладкий, безумно притягательный аромат мрачной тайны. Джофф едва сдерживал рвущегося наружу внутреннего зверя, а тот взрыкивал, выпускал когти, мурчал, клацал зубами и колотил невидимым хвостом по плитам пола.

Так и есть: большинство врезанных кадров — с монументом в виде врат, бадановой аллеей, знаками Даров и вензелями Гринделльвальда — носили пометку из будущего. На одном из таких по диагонали экрана висела дымка, в которой с трудом угадывалась призрачная фраза "Prophet still, if bird or devil", а на другой — написанная в стиле барокко картина. Усыпанный сережками ясень склонялся над бьющим из его корней родником. К роднику тянулся рукою пожилой бородач в широком плаще на могучих плечах и в крылатом шлеме на седой гривастой голове. А из-за ствола дерева, прячась за листвой, за бородачом следил громадный ворон. Были еще вставки, подавно без датировки.

— Мне нужно кое-с-кем связаться, — бросил Макмиллан, оказываясь на ногах. От мешанины кадров ныло в висках и болели глаза.

Связник из MI5 ждал его звонка и даже готов был встретиться лично, но Джофф пока не видел в этом смысла.

— Мистер Уайн, вы должны растолковать мне одну тонкость: у вас в департаменте принято датировать свои записи?

— Ага, вы там тоже заметили эффект "25 кадра"! — с удовлетворением откликнулся магловский следователь. — Мы обратили внимание на даты фотоврезок, но, увы, техника несовершенна. На некоторых непрофессиональных фотоаппаратах функции датировки могут быть сбиты в любую сторону, поэтому я не стал бы придавать этому слишком большое значение. Но, конечно, данный момент мы ни в коем случае не сбрасываем со счетов. Может быть, впоследствии нам удастся найти исходник, который использовали при монтаже...

— Вы не принимаете во внимание тот вариант, что 1998 год может быть ключом к расшифровке?

— Мы прорабатываем все версии. Именно поэтому я ждал экспертного мнения из вашего... ведомства: заинтересует это магов или же нет. Наверняка у этого есть какое-то логическое объяснение, и рано или поздно мы его отыщем. Или же... У вас что, нашли способ передвижения во времени? — в голосе Уайна послышались нотки настороженности.

— Нет! Конечно, нет! — засмеялся Макмиллан, и магл, расслабившись, сказал: "Слава богу". — Но эти э-э-э... "фотоврезки"... Они безусловно что-то значат. Там есть и довольно жестокие моменты — отсечения головы, например...

— Давид и Голиаф, да. Известный библейский сюжет, художники прошлого обращались к нему слишком часто. Вы видели, что на этом типе заставок нет никаких цифр, как будто их брали из другого источника? Я как раз готовился отправить вам еще один отчет по этому делу...

Джофф не очень любил работать с Уайном. Как только Стелла терпит возле себя этого скрытного жука? Он всегда, по каждой мелочи, как будто проверяет всех коллег-магов на вшивость, а потом неохотно выдает следующую мизерную дозу информации. Хоть клещами тяни, честное слово! Можно подумать, только волшебникам это нужно. Эсбэшники хреновы, инквизиторское племя...

Когда курьер доставил пакет от Уайна, БаБах уже уехал, а развеселившаяся от его внимания и шуток Тонкс пребывала в легкомысленном настроении, рыжеволосая, румяная и рассеянная. Макмиллан с усмешкой подумал, что, быть может, не так уж безнадежно увлечение Иоганна. Кто их разберет, этих женщин.

То, что всплыло в документах из второй партии, Джоффу понравилось еще меньше. Уайн прислал свою диктофонную беседу с одним из охранников киностудии. В ночь с 30 на 31 июля мужчина сделал обычный обход объекта. Вскоре ему почудилось, что в окне западного корпуса перемещается тусклый, призрачно-белый огонек, как если бы кто-то неторопливо разгуливал там с карманным фонариком. Чтобы попасть в ту часть здания, нужно было свернуть из коридора на лестничную площадку (лифты уже не работали), подняться на третий этаж и там, по соединяющей смежные корпуса надземной галерее, преодолеть около тридцати ярдов в полной темноте. Включать свет охранник не хотел. На всякий случай он расстегнул кобуру и в готовности держался за рукоять своего табельного пистолета, а двигаться старался бесшумно, буквально на цыпочках. Он замер в простенке между панорамными окнами, когда услышал невнятные, но приближающиеся голоса. На уточняющий вопрос Уайна, кому, по его мнению, принадлежали эти голоса — женщинам или мужчинам — магл уверенно ответил, что один был мужским, а второй — женским. Более того, он мог бы присягнуть, что это были молодые люди, и девушка старалась говорить тише, а парень лишь немного понижал тон. Несмотря на то, что парочка приближалась, видно их всё еще не было. Донесся обрывок фразы девушки: "...удалось сделать чисто?" — и эхо отскочило от стекол обратно в коридор. "Так не бывает. Тень уже где-то здесь, узнать бы еще — где"... На пике громкости голоса просто-таки прошли сквозь оцепеневшего охранника, навылет, и стали удаляться, а он не только не увидел говорящих, но и не почувствовал физического соприкосновения с ними или хоть какого-то запаха, как это обычно бывает при столь близком контакте с живыми существами. "Он же слышит, а значит запомнит нас! — снова обратилась девушка к своему спутнику. — Насколько мы рискуем, оставляя такой след?" "Один из них пусть останется, должен же кто-то подать знак. Ты ведь помнишь, как это было? Тогда, на кладбище, и с этим дневником". Когда охранник понял, что несколько секунд назад повстречался с классическими привидениями, ему стало не по себе. Пересилив робость, он проверил кабинеты смежного корпуса, но все они оказались запертыми и сданными на пульт. Следов взлома он не обнаружил.

Вот и всё.

Макмиллан посмотрел на Тонкс в надежде, что умная мысль посетила хотя бы ассистентку. Но Нимфадора озадаченно покусывала губы:

— Получается, злоумышленники хотели, чтобы маглы — и потом мы — о них узнали? Он сказал — "один из них пусть останется", да? А остальных, кто узнал, они уничтожили зашифрованным проклятьем...

— Может быть, так, а может, только кажется таким, — Джофф уже решительно ничего не понимал, и мозги медленно плавились ото всей этой неразберихи. — Придется обращаться к криптоаналитикам. И еще меня смущает Литтл-Хэнглтон. Думаю, не будет лишним нам с тобой туда сейчас прогуляться.

Тонкс кивнула и решительно поднялась из-за стола, едва не снеся по пути установку с адаптером для видеопроигрывателя.

Над так называемым "домом Реддлов" кружил ястреб, высматривая что-то в траве. Дом, который уже не был домом, а являл собой обугленные развалины, вид имел самый удручающий, и засохшие деревья давно заброшенного сада только довершали картину безысходности. О том, что когда-то здесь было человеческое жилище, намекала только более или менее уцелевшая часть хозяйственной пристройки. Но что-то во всем этом было не так. Когда Макмиллан по долгу службы изучал дело о Пожирателях Смерти и их идеологе, насчет дома родни Волдеморта по отцовской линии там говорилось коротко: самый младший в семействе Реддлов еще при жизни зачем-то законсервировал руины под сложное, известное лишь ему, проклятье. Сделал он это после того, как уничтожил отца, деда и бабку вместе со зданием, где они в тот день находились. Ехать и проверять эти сведения Джоффу не приходило в голову ни разу за все годы работы в Аврорате. Не тот случай, чтобы устраивать экскурсию. Он знал лишь то, что дом с тех пор оказался скрыт от глаз маглов и магов — глядя на него, те и другие видели разные вещи, а вот проникнуть туда не смогли бы одинаково. Сейчас Макмиллан внезапно для себя понял, что защита руин упростилась до банального отвода глаз. И точно знал, что если перешагнуть незримую черту, вторгнуться на запретную территорию...

Но нет, не стоит этого делать.

Эх, а Снейп был прав! И Дед, похоже, не обманул, несмотря на скепсис господина слизеринца...

Они с Тонкс походили по окрестностям в инвизе, но никого подозрительного не заметили. Один лишь ястреб в небе вел себя странно: птица упорно не желала улетать, будто присмотрела себе добычу и во что бы то ни стало собиралась ее получить. Авроров она не видела.

Несколькими часами позже, заручившись резолюцией Скримджера, красные во главе с Аластором Грюмом обыскали развалины дома в Литтл-Хэнглтоне и, когда их постигла неудача, установили на холме и перекрестке незаметные следящие приборы. Магию в чистом виде было решено в том месте не применять, а пользоваться лишь специально разработанными в Министерстве гаджетами.

По прошествии полутора недель на голову Макмиллана свалилось еще одно мудреное дело. Вообще в этом чувствовалась какая-то глубинная связь: сначала нападение на Снейпа в Лютном; потом проклятая запись и восемь магловских трупов; теперь еще одна массовая заваруха под носом у маглов — на мосту в Фулеме. В Фулеме, Тонкс! И всё это за столь короткий срок! Причем началось всё, как стало понятно на месте, еще в епископском саду, затем одна из группировок стала отступать к Темзе, а вторая — или сколько их там было? — продолжала гнать ее через весь район. Патруль подобрал и отправил в Мунго сраженного опасным заклинанием, но еще живого колдуна. Как доложили медики, перед смертью он на несколько секунд пришел в себя и попытался что-то сказать. Кому-то показалось, что он называл имя — Шафиг, Иероним Шафиг. Наступление агонии прервало его на полуслове, и он скончался. Никаких опознавательных документов при нем не было, палочка оказалась ворованной. Расследование споткнулось уже на стадии установления личности Шафига: сначала Джофф решил, что это сам погибший, но более глубокий анализ показал некоторые интересные детали.

Так, по всем сведениям, выходило, что Иероним (Иеронимус) Шафиг жил в первой половине ХХ века и умер от драконьей оспы в феврале 1947 года. Заинтригованный, Макмиллан не преминул злоупотребить служебным положением и напомнить одному знакомому невыразимцу о некогда оказанной тому услуге. Результатом стали высланные прямо ему на стол документы, так или иначе связанные с семейством Шафиг.

В первую очередь Джофф мысленно поставил себе плюсик за интуицию, наткнувшись на сведения о том, что именно этот представитель древнего магического рода, внесенного в пресловутый список "священных двадцати восьми", по окончании Хогвартса и незадолго до смерти состоял членом Лиги апертистов. Если взять на себя смелость и довериться россказням брехливого призрака Миртл, обвинявшего в своем убийстве Томаса Реддла (как бы там ни было, Гэбриел давал именно такие показания после увлекательных приключений в Тайной комнате), то можно было предположить, что сверстники — Иеронимус, Томас и Эйлин — в те времена знали друг друга прекрасно, объединенные общим делом.

Дальше Макмиллан окончательно закопался в родословную загадочного клана. Шафиги происходили из Южной Азии, однако еще в незапамятные времена их первые представители покинули родные края и перебрались в Соединенное Королевство. Между прочим, на протяжении нескольких поколений они являлись компаньонами и деловыми партнерами семейства Принц. Во время учебы в Слизерине на пару курсов младше них училась некая Кассия Шафиг — девушка погибла при невыясненных обстоятельствах летом 1980 года. Ее сестра была сквибом, и ее существование, по понятным причинам, родственники не афишировали. "Тому" Шафигу они доводились внучатыми племянницами. После смерти Кассии семья эмигрировала на континент.

— Расспрашивать Северуса о делах его дедов и прадедов, как я понимаю, не имеет смысла... — сам себе сказал аврор, расхаживая по кабинету.

Зато был смысл пообщаться с отцом. Тот вполне мог помнить о каких-то событиях, которые Джоффри по малолетству пропускал мимо глаз и ушей. Прежде между старинными семьями было куда больше общения, чем сейчас.

Бальтазар Макмиллан внешность имел счастливую, располагающую к нему людей. Ирландские корни сказывались и в цвете волос, и в мягкости черт лица. Именно их, макмиллановская, кровь, объединившись с выхолощенной блэковской, и дала столь красивый результат в случае Сириуса и Регулуса — сами Блэки, без примеси иностранных генов, красотой не блистали, равно как и Принцы, и Гонты, и большинство прочих аристократических волшебных семейств Англии. Правда, в случае с Макмилланом-старшим оправдывалась поговорка "мягко стелет — жестко спать". Отец мог мило улыбаться и озорно поблескивать глазом, но, если уж что-то втемяшивалось в его седеющую голову, спуску он не давал и стоял на своем до тех пор, пока не дожимал до запланированного результата. До какого-то возраста дети — Джоффри и его старший брат Норберт — подчинялись ему безоговорочно, не помышляя перечить волевому родителю. Но потом наступило время бунта. Был период, когда Джофф и Бальтазар не разговаривали. А Эрнест, племянник, до сих пор побаивался непредсказуемого деда.

Насмешливо поглядывая на "младшенького", мистер Макмиллан прошелся с ним по аллее парка, окружавшего дом. Джофф нарочно свернул сюда: последний месяц он вспоминал эти уголки своего детства, чему причиной была та странная запись из магловского фильма. Аврор сам не мог понять, что не дает ему спокойно думать. Как иголка, засевшая в подкладке рукава — невидимая, но колючая — ощущение, будто он что-то утратил и забыл об этом, нет-нет да накатывало помимо воли. Однако прогулка по родным местам не принесла облегчения. Это в памяти всё, что Джофф видел сейчас, сияло, окруженное заманчивым флером. Казалось — шагни сюда, и снова окажешься в давно сбежавшем детстве, в той же самой реке. И всё сразу вспомнишь, увидишь, потрогаешь. Но шагаешь — и смотришь взрослыми глазами, с высоты своего нынешнего роста... Это удручало. И то, что память не проснулась, удручало вдвойне.

— Я знаю о них мало, — не стал юлить, прибавляя себе значимости, отец. Это лет пятнадцать-двадцать назад он бахвалился тем, что сует нос под крышку каждой кастрюли в этой стране. Сейчас Бальтазар устал от суеты и готов был разводить пчел — или чем там еще занимаются "эти твои маглы" на пенсии. — Они жили как бы диаспорой и общались лишь с теми, кто был проверен — на их взгляд, разумеется. Но вырожденцами, наподобие Гонтов, не стали. А то, что общались с Принцами — потомственными алхимиками — неудивительно. У них были связи с бенгальскими родственниками, значит, они могли наладить поставки редких ингредиентов.

— А что Гонты? Почему не с ними?

— О, нет! Гонты — нет. Это невозможно. Хотя Принцев все и считали высокомерными, их высокомерие было отчасти оправдано с точки зрения интеллекта. То, что они считали себя умнее других, не было пустыми "понтами", как сейчас говорит молодежь, — отец рассмеялся и подмигнул, мол, видал, а я не стал еще замшелым пеньком, в курсе, чем дышит ваше поколение. — Вот у Гонтов — у тех пошлый снобизм. Они просто ненавидели всех, у кого было хоть какое-то "пятно" в родословной, и за этим увлекательным занятием проморгали тот момент, когда последствия кровосмешения стали необратимыми. Твой дед их немного знал. Так вот он всегда говорил, что Марволо Гонт был еще ничего: придурок, но в глаза это сильно не бросалось. А вот дебильность Косого Морфина было не скрыть никакими древними титулами. Забитая Меропа, хоть и не красотка, но дурой определенно не была, если уж сама, не посещая школу, смогла худо-бедно выучиться колдовству. Ну да что ей с того, когда под боком два таких идиота... Миссис Гонт они на тот свет свели, когда Меропа была еще маленькой. Сидели в вечной нищете, всех ненавидели и всем люто завидовали.

— Они ведь тоже жили в Литтл-Хэнглтоне, да?

Джофф и Тонкс пытались найти дом Гонтов, когда безуспешно разбирались с этой историей в поместье Реддлов, но задача напоминала скорее поиски могилы без опознавательных знаков на переполненном кладбище. Возможно, после смерти опустившихся хозяев-магов развалюха была попросту снесена. Не исключено, что на ее месте так ничего и не построили — столько веков применения магии неминуемо вызвали бы на том участке серьезные аномалии.

— Да, вроде... Так что ж, не поделишься, что у вас там стряслось?

Это сейчас отец так по-простецки, почти заискивая или заигрывая, пытался выпытать у сына интересные новости "по его части". А ведь в свое время не обошлось и без бойкота, когда Джофф заявил, что коль уж не срослось у него на алхимическом поприще, то он пойдет в мракоборцы.

Макмиллан-младший рассказал — в общих чертах. Но Бальтазар порадовался и этому. Хотя к уже сказанному добавить ему было нечего.

* * *

Во время жеребьевки Джофф с напарником заканчивали подготовку комнаты для чемпионов и первый выбор Кубка прослушали.

— Кого-то из Дурмстранга, — вполголоса сказал Гектор.

Понимая, что этот "кто-то" сейчас будет тут, Макмиллан знаком показал подчиненному уйти в невидимость и аккуратно покинуть помещение. В дверях они разминулись с угрюмым старшекурсником, тем самым прославленным ловцом болгарской сборной — последние сутки в Хогвартсе только о нем и болтали. В основном, разумеется, девушки, но и младшекурсники-квиддичисты от них почти не отставали.

Авроры выскользнули в Большой зал и встали за спинами преподавателей правого стола. Перед Джоффом восседала прямая, как башня Биг-Бена, Минерва, а Дамблдор как раз только что поймал следующую бумажку и огласил имя девчонки из Шармбатона. Ее сокурсники, не скрывая, расстроились, одна только великанша-директриса, поднявшись с места во весь рост, бурно зааплодировала. Ей не хватало только воздетого высоко над головой меча в руке и молодецкого боевого клича в устах. Умопомрачительная красотка-Флер радостно упорхнула за дверь. Кубок тем временем выдал третье имя, и Макмиллан решил, что ослышался. То, что подать заявку мог любой учащийся школы, знали все. Но магический выбор обычно падал на более зрелых кандидатов. Именно поэтому Северус особенно не переживал за своего Драко, в то время как сам Драко фанфаронствовал на каждом углу, и только слепой да глухой, наверное, еще не знал о желании младшего из Малфоев "надрать задницы всем драконам и русалкам". Снейп был почти уверен, что мальчишка еще не готов к соревнованиям такого уровня, а значит, Кубок Огня выберет не его.

И, что характерно, Северус опять оказался прав. Вот только... Джофф невольно уставился в сторону левого стола, однако слизеринец выглядел почти невозмутимым на фоне ахающих и охающих коллег. Все взгляды устремились вслед Гэбриелу, пока он не скрылся за дверями комнаты для чемпионов. Пользуясь инвизом, Джофф ублажил свое любопытство, быстро подсмотрев обстановку внутри, когда туда входил мальчик. Дурмстранжец и шармбатонка стояли на расстоянии друг от друга и тоже успели удивиться приходу третьего кандидата. Затем дверь закрылась.

Предполагали всякое. Аластор, в своем духе, выдвинул версию заговора: мальчишку подставили, его имя в Кубок бросил кто-то другой. Северус только покривился, и не нужно было уметь читать мысли, чтобы его понять. Он был не единственным, думающим в этом ключе:

— Коллеги, о чем вы?! — развел коротенькими руками Флитвик. — Вы видели эту довольную физиономию?

— Пойду погадаю, — решила Трелони, отсутствовала минут пять, а потом вернулась (более румяная в области щек и даже носа) и торжественно объявила, что карты Таро сулят возрождение Того-кого-нельзя-называть, падение Азкабана и смерть всем присутствующим — именно в таком порядке. — Грядут черные времена, мужйтесссс... — завершила она, опускаясь в кресло, и уже спустя пару секунд безмятежно похрапывала. Шум и суета ей нисколько не мешали.

В конце концов Джоффри удалось подкараулить Северуса в тот момент, когда на него никто не наседал, а самое главное — когда он сам не наседал ни на кого.

— Ты знал? — спросил Макмиллан.

— А что, похоже? — саркастически усмехнулся Снейп.

— Ну-у... есть немного.

— Это хорошо.

Слизеринец повернул в сторону коридора своего факультета.

— В каком смысле? — уточнил аврор, чувствуя себя немного в параллельной вселенной.

— А сколько смыслов тут может быть? После такого его следовало бы отправить под трибунал за разглашение государственной тайны иностранцам. Вряд ли им стоило знать, что главная достопримечательность МагБритании — на самом деле клинический кретин.

Сейчас его дурацкий юмор нервировал. Макмиллан уже предчувствовал массу неучтенных проблем и кучу незапланированной работы, а этот шагает себе и оттачивает на нем свое снейпячье остроумие. Так называемое. Мерлин, лучше бы он орал или разгромил бы что-нибудь...

— Надо продумать, что делать. Как-то подготовить его... — аврор отбросил чуб со лба. — Должна же быть какая-то система, на которой базируются все эти Турниры... Я не вдавался, не знаю, но почитаю, как их проводили раньше...

— Нет никакой системы, — буркнул Северус. — Ты не знаешь — я знаю. Всегда всё по-разному.

— У нас еще есть время до первого тура.

— Аж целых пять дней!

Ну вот что за... Макмиллану захотелось плюнуть и уйти. Можно сразиться с драконом на арене, можно даже победить его, но как справиться с драконами внутри тебя? Однако Джофф лишь сжал губы, сосчитал до пяти и, шумно выдохнув через ноздри, сдержанно подтвердил: "Аж целых пять дней". Максим и Каркаров обязательно будут натаскивать своих претендентов, так что Дамблдор тоже не останется в стороне по отношению к своему. Ну а они с Северусом всего лишь внесут посильную лепту. Вдруг пригодится?

— Оставь свой пессимизм, Снейп: нам неизвестны правила, но известна точная дата состязаний!

Северус прямо-таки воссиял:

— В самом деле, чего это я! Узник будет знать, когда за ним явится палач! Это охренительно милосердно.

Уф, во имя подвязок Пенелопы! Где раздобыть еще тонну терпения, чтобы общаться с этой недоцелованной жертвой дементора?!

— Да будет тебе известно, я вообще надеялся увидеть в числе чемпионов Седрика Диггори, а не твоего недоросля!

— Черт возьми, я тоже.

И в ближайшие пять дней, пытаясь бунтовать — мол, помимо Сокровенного острова у него есть еще и школьные обязанности, а если они решили уморить его насмерть еще до начала испытания, то зачем такие сложности, — Гэбриел неизменно слышал с трех сторон: "Tu l'as voulu Georges Dandin!". [4]

___________________________________________

[4] "Ты этого хотел, Жорж Данден!" — крылатая фраза, берущая начало в пьесе "Одураченный муж" Жана-Батиста Мольера.

48. Крэддок рог осушил и не пролил вина

— У этого котла, походу, два режима: либо "ни фига не закипаю", либо "всё сжигаю до головешек"! Эванеско! — и Гарри со злостью ткнул палочкой в сторону воняющей горелым жижи, уничтожая загубленные плоды сорокаминутной возни. — Третий раз он мне попадается в этом семестре, и третий раз одно и то же!

— Держу пари, его проклял Пухлый, когда переводился от нас к барсукам! — скрупулезно отсчитывая кусочки шляпки болотной галерины и смахивая их ножиком с дощечки в свое варево, откликнулся Рон Уизли. — Пометь его крестом и больше не бери.

— Я помечал. ВОТ ТАКИМ, блин, крестом! Но эта скотина Малфой потом назло перепометил крестами вообще все котлы в школе! Чтоб к нему домой Пивз навсегда переселился!

Малфой действительно в последние дни как сдурел. Злобный, словно голодная землеройка, он преследовал Гарри исключительно ради того, чтобы ляпнуть какую-нибудь гадость. Это переходило уже всякую меру. Куатемок однажды выразился, причем весьма грубо: "Он как телка, которую трахнули и не женились!" Это было бы почти смешно, если бы в таких вылазках Драко не сопровождали его преданные Крэбб и Гойл.

Пуффендуйцы не отставали от слизеринцев: теперь Гарри Поттера, который "обломал" их ненаглядного Седрика Диггори, попросту не существовало. Чтобы доказать ему свое презрение и равнодушие, они — от мала до велика — гонялись за ним, сочиняли про него всевозможные дразнилки, зачаровывали вещи, напускали в теплицах всякую растительную дрянь, а один балбес со второго курса отличился особо, попытавшись навести на Гарри козлиное проклятие. Когда его неуверенный посыл отзеркалило от Гарриного щита, да еще и попутно удвоило силу воздействия — а это чтобы неповадно было! — мальчишка, в ужасе дергая свою козлячью башку за рога, с воем понесся жаловаться мадам Помфри, и к вечеру Хогвартс гудел, как улей, обсуждая коварство "дутого чемпиона", нападающего на малышей из-за угла. Количество "круциатусных мальчиков" к отбою переросло все мыслимые пределы, и Гарри подумал — а не может ли оказаться так, что само это испытание уже как бы и началось? То есть — почему бы не принять весь этот выездной психоневрологический диспансер за начальные этапы цепочки заданий Турнира?

Гриффиндорцы к выбору Кубка отнеслись до удивления лояльно. Даже отвергнутые гриффиндорские претенденты, и те признали, что всё произошло по-честному, поскольку подтасовать решения магической голосовалки в принципе нереально. Но эти были согласны на что угодно, лишь бы от имени школы выступил не слизеринец.

А уж когтевранцы — те, само собой, ликовали и окружили своего "героя" внезапной любовью и почтением. В результате чего он часто отсиживался где-нибудь в тихом месте или наводил на себя чары ненаходимости.

"Ну, большинство просто решило, что тебе мало твоей славы, — объяснил мистер Макмиллан на одной из тренировок. — Ты же и так знаменит, а этой выходкой лишил шанса кого-то еще". — "Моей славы? Да она от начала и до конца высосана из пальца. Прослыть может любой дурак... Почему я должен всю жизнь мириться со званием, которого не заслужил? Меня прям тошнит от него, это же бред! Все таращатся на этот чертов шрам. Да я лучше проиграю Турнир, зато у всех мозги встанут на место, и меня перестанут считать фиг знает кем и доставать на каждом шагу!" А вот отец, к его удивлению, вообще не возражал. Сказал только: "Сам намел — сам разгребай", что, однако, не помешало им с Макмилланом и Блэком загонять парня на Сокровенном острове до синих чертиков в глазах. Вероятно, это было резолюцией Дамблдора.

К слову, об отце и Дамблдоре... Стоило Гарри устранить все результаты неудачной эксплуатации дрянного котла, как Снейп влетел в лабораторию после десятиминутной отлучки к директору. Судя по каменной маске, в которую тут же превратилась его физиономия, он ожидал к своему возвращению обнаружить здесь как минимум дымящиеся руины, но теперь за этим выражением хотел скрыть отголоски любых эмоций. Все мгновенно сделали вид, будто ничего, кроме эликсира, для них эти десять минут не существовало и они вообще даже не заметили, что зельевар покидал класс. Гарри изображать было нечего и не с чем, но он изобретательно уткнулся в учебник, разглядывая изображение цветка, похожего на белену, только с перевернутой вниз "дудочкой". В подписи значилось Scopolia carniolica Jacq. [1]. Впрочем, это задание было размещено для особо продвинутых, и обычно он сюда в одиночку не совался, да и теперь, словив насмешливый взгляд учителя, понял, что погорячился, и отлистнул на пару страниц назад, к нужному рецепту.

___________________________________________

[1] Вещество скополамин получило свое название из-за растения семейства пасленовых, в котором оно содержится (равно как и в белене, дурмане и т.п.) http://flower.onego.ru/other/other/scopolia.html

— Ну и где ваше "средство Макропулоса", мистер Поттер? — вкрадчиво поинтересовался Снейп.

— Оно... ну, в смысле он... Елей Григория... он испортился, — Гарри попытался изобразить лицом предельную степень сожаления, но, судя по всему, вышло как-то не очень, и несколько девчонок даже прыснули со смеху, тем самым отняв у Когтеврана пять баллов "за вызывающее поведение". На самом деле о елейном эликсире он думал сегодня меньше всего. Равно как и об остальных уроках.

— Н-н-да. Прискорбно, — Снейп похлопал себя по ладони свернутым в трубочку пергаментным листком с алой сургучной печатью. — Что ж, Поттер, сегодня в пять спуститесь в мой кабинет. С рефератом по этому занятию. И учтите, что если бы не директор, который предложил освободить вас от нагрузки в связи с завтрашним... м-мероприятием, простым рефератом вы бы не отделались.

— Да, сэр. И всё же... можно мне попробовать еще раз... только в другом котле?

Зельевар взглянул на часы, покачал головой, но затем пожал плечами:

— Не успеете... ну да дело ваше.

Удивительно, только Гарри почти успел. И даже без Гермионы, бросившей ему участливый взгляд с гриффиндорской половины класса, отыграл потерянные баллы для своего факультета: вопреки обыкновению Снейп не стал придираться, но повинность, обязующую прийти к нему в пять вечера, не отменил. Размешивая полуготовый елей, а затем убираясь после себя на рабочем месте, Гарри ловил себя на циклически (и очень назойливо, как осенняя муха) вьющейся в голове мысли, вернее слове: скополамин, скополамин, скополамин. У него так бывало, когда весь организм сжимался в преддверии чего-то тревожного и опасного, мозг пытался разгрузить себя и цеплялся за всякую мельком услышанную или увиденную ерунду — мотив песенки, реплику, картинку...

А ему, как, наверняка, и двум остальным участникам, было страшновато. О Турнире слухи ходили сплошь тревожные. "Слушай, ну как же ты будешь там бегать со своей ногой? — ужасалась Ржавая Ге. — Она же только-только зажила! Тебе, скорей всего, еще нельзя ее нагружать!" Малфой таскал с собой шар из кабинета Прорицаний и при каждой встрече с Гарри заунывным голосом вещал, что видит в глубинах хрустальной сферы хорошо прожаренный окорок. Затем он делал вид, будто внимательно приглядывается, и трагически восклицал: "Да это же не окорок! Это же распрекрасный Поттер после встречи с драконом!" Он так упирал на драконий турнир, что эту идею подхватила половина школы. Почти никто не сомневался, что в первом же состязании потребуется отнять у самки дракона подложное яйцо с заданием на следующий этап, как это было в 1945 году. Тогда, не рассчитав силы, погиб семикурсник из Дурмстранга.

В отличие от Гарри Крам и Делакур были дразнимы местными остряками в очень мягкой, практически любящей форме. Некоторые оскорбленные в лучших чувствах предпочитали болеть скорее за чемпионов от Дурмстранга и Шармбатона, чем за собственного земляка — честолюбца и предателя. Тот же Колин Криви, единственный из Гриффиндора, вился теперь вокруг болгарской квиддичной звезды и вместе с другими малолетками самозабвенно вопил кричалку на мотив "Jingle bells":

Крам, не плачь!

Крам, не плачь!

Кубок будет твой!

— Так проходит мирская слава! — прокомментировал Акэ-Атль на ухо Поттеру, когда заметил вдалеке очередное столпотворение, и оба, прыснув со смеху, повернули к другой лестнице, чтобы не ввязываться в суету и не огрести стандартную порцию змеино-барсучьего яда.

Надо сказать, если бы не поддержка друзей, в такой обстановке всеобщей немилости Гарри пришлось бы туго. Гермиона — та даже вспомнила боевое прошлое и хорошо наваляла кренделей зарвавшемуся в ее присутствии (но за спиной Гарри) Эрни Макмиллану. Ее после этого вызывали к директору, а аврор Макмиллан хохотал до слез, узнав, что девчонка утерла нос его раздолбаю-племяннику. Сам Гарри, когда Джофф рассказал об этом, разозлился на Грейнджер за такое "заступничество", однако, как ни странно, его остановил Снейп, слишком уж внушительным тоном предупредив: "Слово не воробей, вылетит — не поймаешь" [2].

___________________________________________

[2] Английский аналог — "A word and a stone let go cannot be recalled back" (дословный перевод: "Слово и камень, отпущенные на волю, нельзя вернуть обратно").

Сами чемпионы между собой не общались. Из всех студентов Хогвартса Флер благоволила только Рону Уизли, а Виктор — Луне Лавгуд. Поначалу Крам, чуя соперника, подозрительно косился на одного из "поцелованных Фебом и Орфеем", но шармбатонец, даривший Луне розу, дал понять, что сделал это без серьезных намерений: "Эта фрекен просто понравилась мне в тот вечер. Она такая необычная!" "Смотрите, уведет этот Крам у вас Лавгуд! — пророчили Лаванда с Парвати, а сами ревниво косились на красотку-Делакур. — Увезет в свой Дурмстранг с концами!" "А зачем Лавгуд нужен второй Витя?" — смеялся Тони Голдстейн, чем немного усмирял бурю ярости, зарождавшуюся в груди у Гарри, стоило последнему увидеть дурмстранжца поблизости от Луны. Сама Лавгуд глядела на звезду квиддича широко распахнутыми глазами, простосердечно недоумевая: чего ему от нее нужно? Впрочем, удивление длилось обычно недолго, быстро сменяясь созерцательным безразличием, более свойственным ее природе. Однако было очевидно, что рано или поздно Виктор перейдет к более решительным действиям, понятия не имея о проблемах в ее семье. А вдруг это еще больше травмирует бедную девчонку? Что за иностранный индюк! А он еще и взрослый, его имя окутано ореолом настоящей, не дутой, славы — конечно, у него есть все шансы на победу не только в Турнире. Чтобы в преддверии состязаний совсем не потерять голову, Гарри отводил душу, представляя себе Крама в нелепых рыцарских доспехах сидящим верхом на метле. Опустив забрало, тот с копьем наперевес храбро мчит навстречу Годзилле, но по пути отвешивает воздушный поцелуй прекрасной даме — Луне Лавгуд, которая со своим пушистиком Витчбрюмом виднеется на трибуне. Метла его теряет устойчивость, и прославленный вояка кувыркается в опилки на арене под хохот публики. После таких фантазий злиться на болгарина было уже как-то не с руки, и Гарри, завидев Крама, с трудом перебарывал дурацкий смешок: дурмстранжец всё еще мерещился ему закованным в помятую консервную банку и полузакопанным в сырые опилки.

При входе в факультетскую гостиную их задержала Серая Дама с задачкой о шагреневой коже. Хотя голова у Гарри нынче работала совершенно не в ту сторону, он буркнул наугад, что в исходных условиях не было никаких ограничений по уровню желаний, поэтому любой нормальный человек вместо всякой ерунды первым делом заказал бы у шагрени вечную жизнь, и пусть она дальше коллапсирует сколько влезет.

— Что-то ты не в духе, — подметила Когтевран, отворяя им с Шаманом дверь.

— Главное, что он пока во мне.

Однако покоя ему не было и в гостиной. Не успели они перешагнуть порог мальчишеской спальни, чтобы забрать из сундука пару чистых свитков для работы в библиотеке, на Гарри налетел заполошный Мертвяк:

— Дедушкины яйца, где ты шароёбишься, босс?! Тебя тут Филч обыскался. Срочно жопу в руки — и чеши в Тронный зал! — Тронным залом хогвартские острословы называли "комнату чемпионов", куда будущих участников Турнира приглашали для обсуждения организационных вопросов. — А меня возьми с собой! Не пожалеешь!

Ворон попытался состроить глазки. Это было душераздирающее зрелище, и Акэ-Атль поспешил мимо них к своему сундуку.

— Как я возьму тебя? Меня с тобой туда не пропустят, тем более если там Филч.

— Забей на Филча, босс, там кое-кто поинтереснее. Тебе о чем-нибудь говорит имя Риты Скитер? Журналистки из "Ежедневного пророка". Профессионально озабоченная грымза, охреневающая от недотраха. Я видел ее сегодня в дверях парадного входа, задница, как у боевой кобылы, помада, как у шлюхи из Лютного! Три золотых фиксы на зубах, прикинь! И еще, по слухам, она будет брать у вас троих интервью. Сунь меня за пазуху, потом натяни капюшон пониже на лицо и соглашайся разговаривать с нею только в полутьме.

Мимир нетерпеливо каркнул, и Гарри пришлось расстегнуть мантию.

— Бля, я только что о твой мечевидный отросток чуть глаз не выколол! Я замечал, что ты почти не спишь, босс, но думал, что хотя бы жрешь...

По пути вниз ворон успел проинструктировать его, как себя вести со скандальной журналисткой. Поднимавшаяся им навстречу Аврора Синистра недоуменно оглянулась, но лестница быстро унесла ее в другую сторону. Теперь профессор Астрономии будет долго гадать, что такое случилось с Поттером, если теперь он разговаривает с собственной мантией, а самое главное — что такое случилось с самой мантией, если она ему еще и отвечает.

Скитер была светловолосой особой средних лет и среднего роста, с тяжелым конским подбородком и выщипанными в ниточку — или тонко нарисованными карандашом поверх собственных бесцветных волосков — бровями. Она была так сильно накрашена, что напоминала загримированных дам из восемнадцатого века, не хватало только припудренного парика с клопами. В блекло-серых глазах ее, прикрытых модными очками, пылал охотничий азарт. Гарри смущенно улыбнулся ей из-под капюшона и, сославшись на светобоязнь, предупредил, что хочет разговаривать с нею только в затененном углу комнаты. "У меня плохо со зрением, мадам!" — почти не соврал он, и Мертвяк одобрительно зашебуршился у него под одеждой в районе солнечного сплетения.

По словам журналистки, она уже успела побеседовать с Крамом и Делакур, а теперь жаждала услышать исповедь мальчика-легенды. Гарри уселся в самом темном месте комнаты и с тех пор уже ни разу, до самого конца интервью, не раскрыл рта.

— Ты ведь не станешь возражать, если я воспользуюсь Пером-стенографистом? — спросила Скитер, извлекая из малахитового пенала перо с острым золотым наконечником, которое тут же выпорхнуло из ее тщательно наманикюренных пальцев и нацелилось на пергамент. — Я так называю свое Прыткопишущее перо.

— Какие могут быть возражения, мадам? — внезапно чарующим голосом ответствовал студент-подросток, и Рита просто обмерла от этого тембра. Нет, ему что, в самом деле четырнадцать? Похоже, так и есть: голос еще ломается, совсем молодой, но откуда, чизпафлы его защекочи, эта волнительная глубина у такого сопляка? — Я всегда читаю только ваши статьи, мэм, и всю сознательную жизнь восхищаюсь вашим профессионализмом!

— О, — выдохнула она. И, подумав, добавила: — Благодарю.

Стенографист — маховое перо из крыла черного лебедя — замер в вопросительном наклоне, сомневаясь, фиксировать ли сказанное. Рита не спешила давать ему отмашку. Поттер тем временем перешел в наступление.

— Мадам, я так мечтал о встрече с вами! Вы не поверите, я бросил свое имя в Кубок с тайной надеждой на это интервью. Когда мистер Филч сказал, что вы ожидаете меня здесь, клянусь вам: я едва не потерял сознание! — горячо и торопливо заговорил он, и Рите казалось, что его взгляд из-под капюшона просто сжигает ее дотла. Ох, эти неземные зеленые глаза! Слухи не врали. Еще бы увидеть знаменитый шрам в виде молнии. Жаль, что в полутьме его лица почти совсем не видно. — Мне до сих пор кажется, что я всего лишь вижу сон, мадам! Могу ли я пожать вашу руку, чтобы убедиться в обратном?

Скитер порадовалась, что на ее лице лежит толстый слой мейкапа, за которым не видно, как кровь прилила к щекам. Да они там на зельеварении нынче феромоны пьют целыми пинтами, что ли?!

Она даже не сразу решилась на рукопожатие. Правда, движения мальчишки были немного деревянными и слегка невпопад, как будто при всей раскрепощенности речей он перед нею смущался. Эта юношеская стеснительность была до умиления трогательна, а от его пылкости журналистку буквально дернуло электрическим разрядом. Когда-нибудь у него будут идеально красивые руки, они уже и сейчас... Рита, очнись немедленно!

— Но... я всё же хотела бы вернуться к...

— Простите, умоляю, еще только пара вопросов — и я в вашем распоряжении. Рита — можно, я буду вас называть именно так? "Мэм" — это слишком официозно. Рита, разрешите мои сомнения: в каком из факультетов вы учились?

— Слизерин. Но это было очень давно, мой мальчик. Давай всё-таки вернемся к...

— Слизерин... Я уважаю Слизерин, но с вашим интеллектом Шляпа наверняка предлагала вам что-то иное? Признайтесь, ну признайтесь: у вас ведь был выбор между Слизерином и Когтевраном?

Она загадочно поиграла бровями. Выбора, конечно, Шляпа ей не предлагала, но пусть мальчик остается в счастливом неведении. Он же и сам из орлят-воронят.

— Но всё же, Гарри...

— Да, да, сию секунду, — он сделал какое-то неопределенное движение капюшоном и слегка, как бы даже с досадой, дернул застежку мантии. — Вы знаете, я когда-то хотел стать журналистом. Еще когда учился в магловской школе и не знал о Хогвартсе. И только после знакомства с вами, то есть с вашими статьями, я понял, что такое настоящая журналистика. Как только вам удается погрузиться в такие глубины поднятой темы? Как удается докопаться до сердцевины проблемы? Когда читаешь вас, всегда кажется, что всё написанное вы смогли увидеть собственными глазами!

— В общем-то, ты почти угадал, — ухмыльнулась она. — Иногда нужно погрузиться и докопаться.

Нет, серьезно: неужели ему в самом деле четырнадцать?! Как минимум, лет на двадцать больше. А то и на все тридцать. Такой умничка, такой джентльмен!

— Итак, не поделишься ли ты своими впечатлениями о подготовке к Турниру? Каково твое мнение о соперниках?

— О, я в восторге, всё на высшем уровне! Я удивлен выбором Кубка. После столь блистательных кандидатур, как Флер и Виктор, моя смотрится крайне непрезентабельно. Думаю, у меня практически нет шансов, но зато это великая честь — пусть недолго, но числиться в одном ряду с такими людьми.

Перо деловито скрипело, быстро малюя на пергаменте стенографические знаки. Кажется, в какой-то момент Поттер заинтересовался написанным, но вряд ли он что-то понял бы в специфических каракулях, и Рита нисколько не волновалась. Тем более, он так понравился ей, этот вундеркинд, что она не искажала его слова. Почти. Ну, разве что самую малость — заменяя некоторые обычные лексемы более эффектными синонимами. Расстались они ужасно довольными друг другом, и Гарри даже попросил у нее автограф, а она — у него на их совместной колдографии.

— К сожалению, мне нужно бежать в библиотеку, мэм, — снова переходя на официальный стиль, сказал он уже обычным своим мальчишеским голосом, когда они покидали Тронный зал. — Иначе до завтрашних соревнований я могу попросту не дожить.

— А что так?

— Снейп.

— Прости?..

— Реферат по зельеварению. Кровь из носу.

— М-м-м. Жаль, ничем не смогу тебе помочь: я мало что смыслила в зельях, даже когда еще училась. Чрезвычайно занудный предмет.

Гарри хмыкнул, заговорщицки постучал себе пальцем по носу и сломя голову понесся к лестнице.

— Слушай, босс, я так и не понял, — донесся голос из-за пазухи, — что за сигилы выписывало ее перо?

— Это не сигилы, — совершая акробатический подвиг с запрыгиванием в самый последний момент на отчаливающие от площадки ступеньки, откликнулся парень, — это знаки по геометральной системе.

— А я что сказал?

— Фигню какую-то, как всегда. И, заметь, это я еще не начинал разбора полетов после того, что ты только что устроил!

— Знал бы ты, что эта мымра пишет обычно о людях, у которых берет интервью, в ножки бы мне поклонился!

— Ты что, знаком с нею?

— Мерлин миловал!

— Обрадовался ей, как будто сто лет не виделись...

— Ну, положим, не сто, а от силы двадцать пять... Да только с чего бы мне радоваться? Как была бездарной амбициозной кобылой, так ею и осталась. Тварь.

— Что?!

— Упс... Я вслух сказал? Давай как будто ты ничего не слышал? Забыли-забыли-забыли!

— А ну стоять! — не успев цапнуть хвост вырвавшегося у него из-за ворота Мертвяка, Гарри припустил за ним по коридору. — Говори, откуда ее знаешь, гад! — выхватив палочку, он послал ему вслед несколько парализующих, но мимир был слишком проворен, отчего все заклятия ушли в портреты на стенах, и только по великой удаче никто из живых этого не видел и не пострадал. В противном случае всего через пару часов Хогвартс облетело бы шикарное известие о том, что бесстыжий выскочка свихнулся и кидается уже на собственного питомца. — Вернись!

У портретов случилась истерика. Они метались из рамы в раму, как на пожаре, а самые умные укрывались от рикошета за пределами полотен.

— Да мне вороны, вороны местные рассказали, босс! Не волнуйся ты так, нервы тебе еще пригодятся!

— Попадешься ты мне, пакость пучеглазая!

Ровно в пять Гарри спустился из библиотеки в подземелья с готовым рефератом, предвкушая несколько минут общения с папой — может быть, их последнего общения не только сегодня, но и вообще в его жизни. "Не драматизируй, мой маленький маленький принц, не драматизируй!" Да уж, тут драматизируй — не драматизируй, а сердцу не прикажешь: колотится как бешеное!

Входная дверь в кабинет Снейпа подчинялась парню так же беспрекословно, как и постоянному хозяину, однако, очутившись уже внутри, Гарри услышал разговор на повышенных тонах и немедленно шагнул за темно-изумрудную портьеру. Плотная ткань скрадывала звуки, но он узнал голос профессора Грюма:

— ...на чистую воду, Снейп!

— Если ты еще в ладах со своей памятью, то вспомнишь, что это уже пытался сделать Визенгамот. Или Аластор Грюм не доверяет вердикту суда?

— Я не доверяю никому, а тебе самое место в Азкабане, подлое ты отродье! Тебя самым возмутительным образом протежирует директор — я уж не знаю, какую такую важную службу ты ему служишь, но на воле ты только благодаря ему. Это ты подсунул чертову птицу мальчишке. Ты или твои дружки по общему сговору! Не думай, что я не заметил, как вы переглядываетесь с выкормышем Дурмстранга!

— Грюм, ты бесишься оттого, что не смог раскусить ворону, а ко всему вдобавок лишился глаза. Ворону ты не смог раскусить...

— ...потому что только ты, мразь, знаешь, какое заклинание на нее наложил! Твоего изобретения!..

— ...потому что это просто ворона. Ворон. А глаза ты лишился от чрезмерного рвения и привычки лезть куда не просят. Ноги — тоже. И теперь жаждешь сорвать на ком-нибудь свою злобу.

— А ты, типа, непогрешимый, стоишь тут, корчишь из себя хер проссыт что, сучонок пожирательский! Имей в виду, этот глаз куда сильнее утраченного, и я ни на миг не сведу его с тебя до конца Турнира, чтобы ты не смог устроить нам диверсию со своими подельниками!

Раздался грохот: кажется, Грюм в ярости смел что-то со стола. Потом послышалось шипение Снейпа, который, скорее всего, вытащил палочку и нацелил ее в непрошеного гостя:

— Ты находишьс-с-ся в моем кабинете, Ш-ш-шизоглаз-з-з, поэтому возьми с-с-себя в руки и веди с-с-себя прис-с-с-стойно! Иначе вылетиш-ш-ь отс-с-с-юда в два с-с-счета, и мне плевать на твою официальную должнос-с-сть, пс-с-сихованный с-с-с-солдафон!

О какой вороне (или о каком вороне) они спорят? Неужели о Мертвяке? Конечно! Есть ли варианты? "Подсунул мальчишке". Врановых в питомцах у других студентов Хогвартса, да и у приезжих тоже, Гарри как-то не наблюдал. Выходит, Грюм и этот тупой пучок перьев были знакомы раньше? Почему никто ничего не рассказывал ему, Гарри? И почему отец позволяет старому психу так с собой разговаривать? Даже Дамблдор ведет себя с деканом Слизерина тактично, не говоря уж об остальных. Разве что Сириус иногда позволяет себе подначки, но зельевар в долгу не остается, и вообще это у них происходит не всерьез.

— Ладно, Снейп, — то ли сдался, то ли просто взял тайм-аут мракоборец-зотишник. — Я вернусь еще. Да, у тебя тут, кстати, посетители. Имей в виду: узнаю, что из-за меня ты отыгрался на мальчонке — по стене размажу! — и, проходя мимо Гарри, зыркнул на него, прячущегося за портьерой, своим безумным глазом. — Ступай, малец, не бойся, сдавай хвосты. Если что — обращайся ко мне.

Взгляд аврорского гаджета словно прожег насквозь. Гарри, судорожно сглотнув, кивнул. Грюм вывалился в коридор и громко захлопнул дверь. Совершенно обалделый подросток вышел из своего укрытия. На фоне буйных переливов радужника отец молча восстанавливал порядок на столе и выглядел дьявольски злым, взмахивая палочкой так, будто намеревался всадить ее в чей-нибудь глаз.

— Он знал Мертвяка, — протягивая ему реферат, безапелляционно сказал парень. — И ты тоже.

Снейп остановился, приложил рулон пергамента к переносице, зажмурился и помолчал. Лишь потом, облизнув губы, неохотно бросил:

— Я нет. Но когда впервые увидел тебя с твоим попугаем, навел справки через Джоффа, и вскоре мы наткнулись на эту историю.

— А что за история?

— Какая-то мутная. После войны в начале восьмидесятых в Соединенном Королевстве отлавливали скрывающихся от правосудия. Этот м-муд...рец раздобыл где-то громадного ворона и давай его ломать, — в какой-то миг отец не удержался и еле заметно хмыкнул; Гарри тоже почувствовал, что рот предательски кривится от рвущегося наружу смеха; зельевар справился с приступом внезапного веселья, только чуть дрогнувшая в какой-то миг интонация выдала, чего ему это стоило. — Неизвестно, как так получилось, но после этого исторического противостояния без глаза оказалась сама "нянька".

— Значит, ворона он так и не сломал?

— Если и сломал, то не полностью.

— Гм... ну тогда куда уж мне, если это даже Грюму оказалось не по зубам... Но ты ведь в действительности не думаешь, что он "просто ворона"?

— Ну разумеется, нет! — с досадой ткнув палочкой в сторону последней сброшенной со стола книги и попутно починив ее вывернутый с мясом переплет, огрызнулся зельевар. — В нем чувствуется отголосок сильной магии. И, кажется, она мрачная, невыясненной этиологии. Но я позволил оставить его в школе, потому что, кажется, эта чертова птица играет полностью в твою пользу. Хотя это не означает, что с него сняты все подозрения.

— А вот Грюм...

— Ладно, к драным оркам их обоих. Директор дал мне письмо от организаторов Турнира, и я надеялся, что смогу узнать хоть что-то определенное к твоему приходу. Но нет. Письмо зачаровано так, что задание мне откроется прямо перед исполнением, в присутствии свидетелей, что исключит любую утечку информации.

Снейп протянул ему вскрытый конверт и тяжело опустился в одно из кресел. Гарри сел в другое, напротив, и убедился, что лежавший в конверте листок бумаги девственно чист и бел, словно свежий снег.

— Но из всего этого можно извлечь один факт: раз обратились ко мне, суть задания будет как-то связана с зельями или алхимией.

Гарри невесело улыбнулся:

— Поэтому ты и разрешил мне доделать сегодня эликсир Григория?

— А толку-то? Если конкурсное задание в самом деле будет затрагивать эту область... — отец недоговорил, только махнул нервной рукой. — Дамблдор, впрочем, предложил уповать на везение.

— А как же драконы?

Снейп поморщился:

— Какие еще драконы! Что за бред... В общей сложности у нас с тобой есть четыре часа до отбоя, а потом ты будешь обязан хорошо выспаться. За эти четыре часа мы попытаемся как-то заполнить твои пробелы по моему предмету за прошлые годы. Не знаю, что это даст, но других вариантов тебе помочь я не вижу.

И он сдержал слово, в результате чего гонял Гарри по всем ранее пройденным параграфам до девяти часов вечера.

— Ты уже принял какое-то решение? — спросил парень на прощание.

— Я с тобой вот-вот католичество приму, — проворчал Снейп, обнимая его напоследок, а потом, хлопнув по спине, подтолкнул к двери. — И с этого момента, пожалуй, начну нитроглицерин... Никуда не сворачивать, прямиком в спальню, снотворное — и чтобы до утра даже ворочаться не смел.

— Есть, сэр!

Гарри храбрился, но напоследок постарался как можно подробнее запомнить выражение его глаз. Впрочем, долгие расшаркивания не любили они оба.

* * *

Когда дверь за Гэбриелом затворилась, Северус устремился к столу, на полпути передумал и встал столбом посреди комнаты, с ненавистью глядя на пустое письмо. Если бы ад существовал, беспомощность была бы самой коварной пыткой для тебя, лжеучителя и еретика из города Дит! Бесплотным призраком бился бы ты в своей раскаленной могиле, неспособный прогрызть себе путь наружу и что-то изменить. Снейп фыркнул: похоже, сарказм о католичестве сорвался у него с языка неслучайно. Скоро и у него крыша съедет на религиозной почве, такими-то темпами.

Город Дит... Сказочный Проклятый город, из которого нет выхода... Лабиринт... Что-то спрятано за всем этим. Что-то спрятано. Или надобно лишить себя зрения, чтобы начать видеть истинное?

Щиты окклюменции лишь перекрыли доступ эмоциям, но докопаться до ответа не помогли. Обрывочные подсказки путались в извивах мыслей, вхолостую высекая электрические импульсы. Какие-то шоры не давали привести разрозненное к единому знаменателю. Всё пошло вразнос. Нужно чем-то отвлечься, чтобы хоть какое-то время не думать ни о конверте, ни о завтрашнем испытании Гэбриела.

Северус понял, что пришел на свое излюбленное место, только ощутив непривычно яркий, почти дневной свет на крытой площадке Астрономической башни. Он вздрогнул: отделенная от него вращающейся над полом сферой, у мольберта стояла тонкая женская фигурка со светлыми волосами, и в какой-то миг она помстилась ему Пандорой Уолсингем, вернувшейся из небытия, из навсегда утраченного прошлого. Наваждение рассеялось — перед ним была дочка Пандоры, Полумна. Какими заговорами она умастила болотных фонарников собраться в хоровод и мирно освещать ей рабочее место, можно было только гадать. Но ведь это Лавгуд!

— Это хорошо, что вы пришли, сэр, — плавно пропела она, не оглядываясь, и фонарники, оживившись, ответили перезвоном невидимых бубенчиков. — Простите, что я заняла ваше любимое место и помешала вашему уединению. Честно — я не знала, что вы придете сегодня.

— Откуда ты... Ах, да ладно, — Северус махнул рукой, собираясь отойти в другую сторону и постоять на противоположном краю обзорной площадки, где потемнее.

— Не позволите ли вы позаимствовать ваш облик для моего персонажа, сэр? Вам не нужно будет позировать, я просто иногда буду посматривать на вас и сверяться, чтобы выходило хоть немного похоже...

— Для какого еще персонажа? — он не пытался притвориться любезным, да Лавгуд обычно и не озадачивалась такими мелочами при общении: это у нее тоже от матери.

— Из вас получился бы самый лучший бог войны, — девочка вскользь улыбнулась ему.

Снейп не ответил, но не стал и протестовать. Хочет — пусть рисует, ему-то что. Он взглянул через парапет на винтовую лестницу, хитрым образом оснащенную так, чтобы все двадцать четыре символа, размещенные отсюда и до самого первого этажа, с этой точки просматривались как полный набор знаков верхнего и нижнего зодиакальных кругов [3]. На самом дне колодца слабо переливался стилизованный диск солнца с извилистыми лучами, как рисовали на старинных гравюрах.

___________________________________________

[3] В зороастрийской традиции зодиак состоит из 24 знаков: https://naturalworld.guru/article_znaki-verhnego-zodiaka.htm

На высоте ощутимо хозяйствовал студеный ветер. Зельевар поддернул воротник зимней мантии и зябко скрестил руки на груди. Девчонка заняла лучшую сторону — с видом на Запретный лес и холмы, а ему досталась та часть, что выходила на замковый комплекс. Видеть опостылевший Хогвартс сейчас было особенно противно.

— Мисс Лавгуд! — Северус и сам удивился тому, что услышал собственный голос, добровольно обращенный к одной из студенток вовсе не с целью сделать внушение, задать вопрос по учебе или снять баллы за проступок. Когда она приветливо откликнулась, он продолжил: — Что вы делаете, когда вам страшно?

Луна не задумывалась ни мгновения:

— Я рисую, сэр.

— Я не умею рисовать. Что бы вы посоветовали для такого безнадежного случая, как мой?

— Все умеют рисовать, — чуть-чуть оглянувшись, слабо улыбнулась ему когтевранка. — Пока не начинают думать о том, как надо рисовать.

— Те, кто не задумываются о том, как надо, — жалкие дилетанты, — всё как много лет назад: они просто так, ни с чего, зацепляются языками с Пандорой и дискутируют у котлов до посинения, а Джофф и Лили стоят и слушают, вертя головами от одного к другой. И обратно. Разве только Пандора никогда не обращалась к нему "сэр". — Браться за то, что не умеешь... с-с-смехотворная глупость.

— Не все обязаны разделять наши увлечения, сэр. Вот вы, например, хотели бы, чтобы все так же, как вы, любили алхимию. И тех, кто ее не любит и не понимает, вы считаете глупыми.

— Нет, — но внутренний голос тут же подправил: так и есть, посмотри на себя. — Ладно, да. Но это можно просто выучить... посидеть с учебником и поработать головой.

В необыкновенных серебристых глазах Лавгуд, когда она бросила на него короткий взгляд, мелькнула непередаваемая юморинка — на этот раз ее собственная, не от Пандоры и не от Ксено.

— Тогда и состав красок можно просто выучить — и в каких пропорциях их смешивать на палитре, и какими заклинаниями их оживлять на холсте... Но вы же понимаете, что ничего необыкновенного из этого не выйдет, если нет дара? Зато рисовать для себя или друзей может любой человек. Не обязательно сочинять ораторию — достаточно и частушки...

— Мы ведь вроде начинали о рисовании?

— А какая разница?

Она страннее Доры, но... Северус с удивлением обнаружил, что начал видеть в ней, как и в Гэбриеле, удивительную, чуждую, непонятную, но личность. Только Гэбриелу приходится отвоевывать это право у мира, а у Полумны всё получается как бы... само собой, что ли... Она просто берет, как должное, и не думает о счетах. Женщина. Маленькая, несформировавшаяся, но уже со своим уставом в любом монастыре.

Он посмотрел на холст, а там уже вырисовывалось чье-то лицо. Вряд ли его, но, наверное, Лавгуд считает иначе. Интересно, что она затеяла?

— Как вы это сделали?

— Что?

Снейп указал на плечо темной фигуры — божества? демона? — выглядевшее так, словно оно и в самом деле не плоское, а выпуклое. И это еще до того, как картинка закончена и оживлена.

— Игра света и теней, сэр. Чтобы заработало светлое, нужно заставить работать тень, как здесь...

Он вздрогнул. В какой-то миг ему показалось, что она уже всё знает. Но глупость, какая глупость! Откуда бы ей знать? Это у него натуральный заворот мозга, вот и мерещится. Может, и правда начать рисовать? Хорошенькая альтернатива несуществующей алхимической панацее...

— А почему вы вообще здесь после отбоя, мисс Лавгуд?

Она вздохнула:

— Я не нашла ответ для Серой дамы, профессор. И кто-то снова спрятал мою обувь...

Снейп отступил на шаг и взглянул на ее ноги, но длинная мантия скрывала ступни. Лавгуд стояла на каком-то трансфигурированном подобии коврика, и всё же...

— Мисс! Покажите немедленно, что на вас обуто!

— Я же говорю, сэр: кто-то опять спрятал мои спортивные туфли. Они явно сверяются с нашим расписанием, ведь когда у нас нет тренировок, я ношу только шнурованные сапоги, а их не так уж легко с меня снять ...

Луна слегка приподняла подол мантии, и Северус ошарашенно посмотрел на ее прозрачные от холода узенькие босые ступни.

— Ч-черт их раздери! — злобно прошипел он, сам не зная, кого конкретно имеет в виду — наверное, всех ненавистных учеников школы разом. — Скоты проклятые. Немедленно наденьте это, — Снейп превратил ее "коврик" в пару шерстяных носков с толстой подошвой (третьекурсники этого вида трансформации, вероятно, еще не проходили, иначе что бы ей помешало сделать то же самое без его помощи?), — и живо на свой этаж. С Серой дамой разберетесь как-нибудь своими силами.

— Благодарю вас, сэр, — улыбнулась она, мгновенно упаковывая краски и складывая мольберт; фонарники разочарованно зароптали, погасили свои огоньки и исчезли; наступила благодатная тьма. — На самом деле это было лучше, чем бояться завтрашнего дня в нашей гостиной.

Северус остался наверху. Он не заметил, сколько прошло времени, и очнулся лишь тогда, когда по внутришкольной связи его вызвали в комнату чемпионов. Там его уже дожидались Бэгмен, Крауч, директора Дурмстранга и Шармбатона, Дамблдор и — почему-то — Минерва. В углу Снейп заметил полностью оснащенное рабочее место для зельеварения и вопросительно взглянул на Людо. Бэгмен показал ему свой конверт. Только чудом сдержав дрожь в руках, Северус вытащил письмо. Строчки проступили, едва он развернул пергамент. Дед и МакГонагалл смотрели на него как никогда настороженно. Зельевар похолодел. Судя по всему, у него есть все шансы сделаться убийцей родного сына — выходит, это он отправит его завтра на верную смерть...

* * *

Когда Гарри разбудили, он решил, что уже рассвет. У него было впечатление, что эти двое толклись здесь уже давно и в дурманной дремоте он ощущал их присутствие, но окончательно проснуться смог только сейчас. Наверное, последствия приема качественного снотворного.

Парень с силой потер ладонью лицо, шрам на лбу, взъерошил волосы и, еще ничего не соображая, сел в постели. Рядом стояли Людо Бэгмен и Бартемиус Крауч, и оба очень серьезно смотрели на него. Он почувствовал себя приговоренным к казни, за которым явились в темницу его палачи. Спальню освещали только Люмосы министерских чиновников: на самом деле всё еще длилась ночь. Гарри удивился, заметив, что его кровать в комнате единственная.

— А где все? — хрипло спросил он и кашлянул в кулак.

— Вам пора, мистер Поттер, — Бэгмен держал в руке школьную метлу Гарри, а Крауч протягивал на ладони плоскую бронзовую емкость, похожую на женскую пудреницу. — Разденьтесь донага и смажьте всё тело этой мазью. Что делать дальше — вы знаете.

— Но... я не знаю! — однако внутри царило какое-то странное ощущение — почти уверенность, — что знает, и Гарри взял баночку. — Ладно, хорошо.

Людо поставил метлу у изголовья, и мужчины вышли из пустой, ледяной и темной спальни. Гарри хотел призвать свет, но почему-то передумал. Теплее от этого всё равно не станет. Он торопливо скинул пижаму и, содрогаясь, растерся вязкой субстанцией из банки. Ее хватило впритык, только чтобы покрыть мазью каждый дюйм кожи. А затем по телу разлилось бодрящее тепло. Парень огляделся. Или глаза его привыкли, или зрение вдруг приобрело такую остроту, что он начал видеть в кромешной тьме. Теперь он различал даже шитье на дверном занавесе в другом конце спальни. Гарри спрыгнул на пол и заметил свое отражение в большом зеркале. Замер от изумления: его зеленые глаза фосфоресцировали в темноте, и бледное тощее тело тоже немного светилось, как будто даже изнутри, из-под кожи, а длинные черные космы змеились вокруг лица, словно живя собственной жизнью. Это было и красиво, и жутко. Но он уже действительно знал, что делать. Набросив плащ-домино прямо на голое тело, юноша оседлал метлу, и та взмыла в воздух. Похоже, ради такого случая антилевитационные чары в этой комнате были отменены.

— Валлийские пустоши, Понтарфинах! — пронзительно крикнул он.

Оконная рама тут же распахнулась настежь. Совершив мертвую петлю, на которую никогда не решился бы прежде, Гарри с лихим посвистом вырвался на свободу. Он знал, что эта ясная ноябрьская ночь по-зимнему холодна, иней сверкал на крышах хогвартсовских башенок и галерей под мертвенным светом почти полной луны. Но ему было почти жарко и так весело, как еще ни разу в жизни. И он не боялся высоты, будто слившись в полете с попутным северным ветром.

Равнина внизу сменялась возвышенностями и перелесками, блестящие под луною русла рек растворялись в кружеве заливов, а ночь всё не уходила, и небо казало те же звезды, вмерзшие в свои места, как если бы планета прекратила свой бег по вселенской орбите...

Но вот наконец-то на пути возникли настоящие горы. Метла сама нырнула вниз и начала снижаться по спирали к какой-то неведомой цели. Не очень ловко приземлившись в расселине возле большого моста, Гарри скатился в обледенелые кусты вереска, но тут же вскочил на ноги. Русло речки промыло здесь глубокое ущелье в скалах, и под самым мостом ручей обрушивался на камни журчащим водопадом. Однако взгляд юноши притянула ближайшая вершина горы. Она была затянута густым туманом и странно переливалась в лунном свете. Окруженная смутным радужным кольцом, на ней высилась гигантская призрачная фигура. Гарри поискал глазами упавшую метлу, но, не найдя, стал взбираться по узкой тропке, хватаясь за листья подмерзших папоротников и лысые ветки кустов. Луна неподвижно висела за спиной.

Призрак двинулся, и Гарри подумал, что он проявляет нетерпение. Тем не менее лабиринт еле заметных дорожек уводил его подчас совсем в другую сторону. Ко всему прочему отовсюду слышался мерно нарастающий гул. Он шел из-под земли. Что-то зловещее сулили эти звуки. Гарри прижался спиной к обросшему мхом стволу дерева и перевел дух. Ему стало не на шутку страшно, да еще и призрак на вершине, кажется, начал гаснуть.

— Нет, нет! Только не сейчас! — прошептал парень и в отчаянии ломанулся прямо через заросли, не разбирая дороги.

Когда на пути встречались уступы, он карабкался по ним, даже не задумываясь о пропасти и риске сорваться. Ободравшись до крови, изорвав плащ, Гарри заметил, что светящаяся фигура больше не меркнет, и заторопился на ее зов. Тем более своим марш-броском он вдвое сократил расстояние между ними. Стиснув зубы, юноша прибавил прыти. Он совсем не ожидал, что призрак окажется настолько громадным, каким он предстал перед ним на плоской вершине.

Сфинкс возлежал на каменном постаменте и легко покачивал раскрытыми орлиными крыльями. По периметру каменной тумбы, бесконечно гонясь друг за другом, но никогда не встречаясь на одной плоскости, бегали двое — Ахиллес и большая сухопутная черепаха. Мускулистое львиное тело Сфинкса выглядело каменным, но грациозно извивающийся хвост и движения лап, из которых он поочередно выпускал от удовольствия когти, опровергали эту иллюзию. Голова же... На Гарри насмешливо взирало огромное и прекрасное лицо мужчины, в ком парень безошибочно узнал Гилдероя Локхарта. И откуда-то на фоне подземного гула донеслось чудное пение невидимого хора:

Beneath, the forefather intricately spreads.

Of all our edifice

The root. Occult wellspring,

It has never been suspected.

Knight's helmet and hunter's horn,

Wise words of those grown old,

Rage between brothers,

The lute-playing of women's souls.

Branch upon branch urged on,

Nowhere disentangled...

One is free! Oh, climb!.. oh, climb!..

Ah, but they break off.

Yet one, reaching the top, bends

Into a lyre. [4]

— Что ж, полдела сделано, мой юный хромой Эдип. Остался последний шаг, но сделать его ты должен быстро, иначе...

____________________________

[4] Перевод см. в Примечании в конце этой главы.

Гарри поглядел с вершины вниз и чуть не заорал от ужаса. Куда только хватал глаз, со всех сторон к их скале текла, подступала волнами расплавленная магма. Горизонт плавился от первозданного жара, и всё живое давно сгорело в пламени подземной крови. И... отец, друзья... Нет, нет, нет, не надо, ну не надо!..

— Сгоришь и ты, думая не о том, — голос Сфинкса вернул его к реальности, и юноша, утерев глаза, в ярости уставился на химеру. Жить ему уже не хотелось. — В твоей воле или всё исправить, или потерять последнее — разум. Ты готов выслушать условие?

— Да! — сквозь сжатые зубы с ненавистью бросил ему в лицо Гарри.

Гул нарастал, и лава погребала под собой ярд за ярдом. Подточенные ею, в огненную жижу рухнули ближайшие скалы...

— Сейчас у тебя есть возможность вернуться в прошлое и сделать так, чтобы этого не случилось. Но взамен ты должен убить собственного деда, когда он был еще отроком. Ты знаешь эту задачу, не так ли? Реши ее, у тебя три минуты на обдумывание. Поспеши, иначе тебя ждет катастрофа.

Было бы странно когтевранцу не знать этот парадокс. Но какого ответа ждет чудовище с лицом друга и телом зверя? Если он убивает своего гипотетического деда, когда тот был еще мальчиком, то на свет не появится кто-то из его родителей, а значит, он сам, а значит, некому будет отправляться в прошлое и убивать гипотетического деда. Это притча во языцех...

Их гора дрогнула, и что-то обвалилось в пропасть с противоположной от них стороны. Сфинкс слегка двинул бровями, иронизируя над собеседником и нисколько не рассчитывая получить от него правильный ответ.

— Три тебя устроит? — враждебно буркнул юноша. — Я не знаю, какой из вариантов надежнее.

— Три так три. Но поспеши, у тебя минута.

В центре площадки образовался кратер, и из него ударила струя расплавленных металлов и камней. Обугленные обломки полетели во все стороны. В голове Гарри помутилось, он уже почти не соображал, что от него требуется, но тут вспомнил, как вызвал Патронус тогда, у озера, как впервые они разговаривали с отцом, и тот держал его за руку в лазарете... Помрачение рассудка отступило.

— Первый. Если я возвращаюсь в прошлое и совершаю всё так, как совершаю, значит, это и должно было случиться. Я не могу изменить сценарий и кого-то убить вопреки предначертанному. Если же я смог это сделать, то что-то здесь не так.

— Что, например?

— Дед не тот, например, — дерзко ухмыльнулся Гарри, надеясь, что сейчас какой-нибудь каменюкой присветит по этой гигантской башке, и напоследок, перед помешательством, он будет хотя бы отомщен. — А я возвращаюсь в прошлое и передаю сам себе секрет путешествий во времени. Я вынужден повторять это действие и создавать прошлое в том виде, в котором оно известно в моем родном мире.

— Хорошо, продолжай. Что, если дед — тот?

Еще один огненный гейзер сотряс их гору. Гарри приходилось кричать, чтобы химере было его слышно каждое его слово и в случае чего она не смогла бы шельмовать, якобы не разобрав ответ.

— Во втором варианте своим переходом я создаю новую, параллельную, вселенную, а мое время остается в старой. И там я могу делать всё, что угодно, даже убивать двойника своего деда, никуда при этом не исчезая.

— Эвон куда ты замахнулся! А третий?

Гора начала проседать под напором разъедающей ее магмы. Гарри согнулся пополам от дурноты. Мозг его тоже плавился и, воспаленный, отказывался соображать.

— Третий! — вскакивая на все четыре лапы, громогласно прорычал Сфинкс.

— Я могу... там... менять всё... как мне нужно... П-передавать себе ин... информацию... Но...

— Что? Говори!

— Но я... не смогу убить... ключевые фигуры.

Мир летел в тартарары. Сфинкс замахал крыльями и крикнул вслед улетающему в пекло Гарри:

— Что выбираешь ты?!

— Третье!

— Тогда запомни слово: "Выход"! В конце пути я приду к тебе и спрошу!

И вместо того, чтобы упасть в жерло вулкана, Гарри больно стукнулся затылком обо что-то твердое и сощурился от солнечных лучей, которые били прямо в лицо. Рев толпы оглушил его. Он инстинктивно оттолкнул от висков хрустальные спирали транслятора и подскочил в кресле, дико озираясь. Рядом с ним в таких же креслах сидели Крам и Делакур, и озирались они не менее дико.

— Слово? — через заклинание Сонорус потребовал Людо Бэгмен у девушки.

Флер захлопала ресницами.

— Гаммельнский крысолов сказал: "Выход", — еле внятно пробормотала она с палочкой чиновника, приставленной к ее шее, и голос разнесся над ликующими трибунами.

За столом над помостом сидели три директора и Крауч, а у встроенных в сам помост техномагических кресел стоял Бэгмен и опрашивал конкурсантов. Пока Гарри пытался понять, что происходит и почему сейчас в разгаре полдень, когда только что была глубокая ночь, устроитель Турнира перешел к Виктору и прислонил кончик палочки к его горлу:

— Слово?

— Орисница сказала: "Выход".

Трибуны снова взорвались аплодисментами и воплями болельщиков. Кажется, такого успеха Крам не имел даже на Чемпионате по квиддичу. Тем временем Бэгмен возник возле кресла Гарри:

— Слово?

— Сфинкс сказал: "Выход".

— Итак! — чиновник резко развернулся и направился к судейскому столу. — Первое ключевое слово: "Выход". На этом стартовый этап Турнира завершен. Давайте устроим пир горой, леди и джентльмены!

Примечание

[4] Райнер Мария Рильке, из "Сонетов к Орфею" (пер. Зинаиды Миркиной):

Где-то есть корень — немой,

в недрах, глубоко,

сросшийся с древнею тьмой,

с тишью истока.

Головы в шлемах, белей

кудри, чем луны,

братство и брани мужей,

жены как струны.

С веткою ветвь сплетена

гуще, теснее...

Только вот эта одна

вырвалась. Тянется ввысь.

О, не сломайся! Согнись

в лиру Орфея!

49. Нет лютни, нет копья бойца, не в моде и турниры

Из личных записей в дневнике Гермионы Грейнджер, студентки IV курса факультета Гриффиндор

Я думала, что в эту ночь сойду с ума. Как назло, все говорили только о завтрашнем Турнире, и после того, как в нашей спальне погасили свет, все голоса повтором звучали у меня в голове, стоило чуть задремать. Жулик забрался на мою кровать и пытался убаюкать своим мурлыканием, но его стараний не хватило. За эту неделю я выучила о драконах всё, что можно выучить. Один из братьев Уизли занимался драконьей дрессировкой, поэтому я просто достала Рона просьбами узнать об этом побольше. Он сказал мне по секрету, что о том же самом всё время выспрашивает его и девица Делакур. "Вот стерва, — подумала я. — Понятно теперь, ради чего она спуталась с "малолеткой"!"

Уже знакомый суровый филин Риг принес мне ответное письмо от Гилдероя. Тот удивился, почему я так напористо интересуюсь драконьей темой, если никому, даже устроителям шоу, не известно, что именно изберет магия на первом из этапов, где оценивается потенциал и сфера интересов испытуемых.

Утром 8 ноября я чувствовала себя совсем разбитой. Первым делом, умывшись и наскоро одевшись, я побежала к гостиной Когтеврана, чтобы увидеться с Гарри и пожелать ему удачи, но на мой зов вместо него вышла Луна. И вышла не одна, а в сопровождении хмурых Акэ-Атля и Майкла. Мальчишки сказали, что кровать Поттера с утра была пуста, однако никто не видел, как и когда он ушел.

На завтраке в Большом зале отсутствовали все три директора, профессор МакГонагалл, а также мистер Крауч и мистер Бэгмен. За порядком следили оставшиеся три декана и старший преподавательский состав школы. Народ перешептывался, и до красного стола также дошел слух, что шармбатонцы недосчитались утром Делакур, а дурмстранжцы — Крама. Всё это было загадочно и крайне тревожно.

Лавгуд, скорее всего, переживала из-за Виктора: я уже научилась за ее маской рассеянности видеть настоящие чувства. Она была бледнее обычного и явно напугана.

Глядя на других, я поняла, что за Гарри не волнуется никто, кроме меня. Ну, может, еще кроме Пухлого, который тайком подсунул мне на днях редкий манускрипт за авторством самой маэстрессы Пуффендуй — как считается, копию с личного экземпляра, принадлежавшего профессору Скамандеру. Речь там шла о приемах, которыми можно было бы слегка успокоить потревоженного дракона, если, конечно, ящер еще не слишком разозлился. Невилл попросил меня рассказать обо всём прочитанном Поттеру, да только я вспомнила, что Гарри поделился со мной некоторыми из упомянутых в трактате секретов драконоборчества еще на втором курсе. Дело в том, что драконьи бои на Сокровенном острове предполагали хорошие знания в данной области, и пусть там звери были ненастоящими, обретенные на тренировках навыки от этого своей ценности не теряли. Только на это и оставалось рассчитывать во время скорого Турнира. Если, конечно, Гилдерой не окажется прав.

Остальные же мало задумывались, чем всё кончится для Поттера. Слизеринцы с попустительства профессора Снейпа вообще злорадствовали, пуффендуйцы казались растерянными, но стоило где-нибудь прозвучать обидному лозунгу-речитативу в адрес Гарри, они подхватывали с пребольшой охотой и посмеивались, желая ему проиграть. Я слышала сплетню о том, что Амос Диггори, отец Седрика, позволил себе назвать Гарри неблагодарным выскочкой. Наши относились к исчезновению Поттера легкомысленно, мол, выкрутится пацан, ему не привыкать. А его сокурсники — философски. Но эти были хотя бы всерьез уверены в его стойкости и, во всяком случае, желали ему победы. Как же я теперь ненавидела Малфоя! И ведь он в начале года уже начал казаться мне почти адекватным...

Зато судьбой Флер и Виктора были озабочены все студенты Шармбатона и Дурмстранга, это витало в воздухе, как вирус гриппа. Наши гости даже ходили медленнее и разговаривали между собой тише, сплоченные в предчувствии опасности. Поручусь, пожалуй, что в их школах нет такой межфакультетской розни, как у нас в Хогвартсе.

В девять часов утра, после завтрака, вместо начала занятий нам объявили построение. Столы в Большом зале исчезли, и мы распределились в шесть шеренг — по школам либо по факультетам. Я уже чувствовала себя немножко в Дурмстранге: говорят, там такие парады военного типа вполне себе в порядке вещей, скоро мы и тут по их примеру привыкнем строиться и маршировать. Бедные Лавгуды! Если Крам и в самом деле утащит Луну после школы в свои края, я не представляю, как она выживет в той спартанской обстановке.

Потом мы долго шли в сторону квиддичного поля, за него, через речку, впадающую в Черное озеро, на пустошь за перелеском... Я думала, это путешествие никогда не кончится, но вдруг деревья расступились, и перед нами открылось пространство, чем-то похожее на Сокровенный, по крайней мере, с такими же башнями. Только, в отличие от ристалища, здесь трибуны для зрителей защищены были меньше, чем даже на стадионе для квиддича. Так у меня начала крепнуть уверенность, что Гилдерой не ошибся: даже от технодраконов публику оберегали куда надежнее. Конечно, если бы задание было связано с настоящими, ни о каких открытых трибунах не шло бы и речи.

На плечи мне легло что-то мягкое и теплое, и от неожиданности я даже вздрогнула. Но это оказался синий когтевранский плед, который зачем-то набросил на меня Акэ-Атль.

— Это чтобы ты, мерзлячка, больше не обжималась с девчонками, — снисходительно бросил он.

— Ой, да что ты! — огрызнулась я, хотя его жест оказался очень к месту, потому что здесь, на равнине, свистел ледяной и по-зимнему сухой ветер. — И с кем же мне обжиматься — с тобой, что ли?

— А почему бы и нет? Ради леди я готов на всё! — Куатемок напустил на себя важный вид, и знай я его чуть меньше, то прямо поверила бы, что он не дурачится. Правда, то, как он после этой фразы шмыгнул носом, свело на нет всю торжественность момента. — Даже если эта леди — такая сколопендра, как ты. Наверно, шоу, — Шаман кивнул на пустое поле, — затянется надолго.

Есть такой вид парней, у которых взрослеет только тело, но не мозги. Рон и Акэ-Атль — как раз из них. Я укуталась поплотнее и села на скамейку рядом с Джинни. Если она замерзнет, места под пледом хватит нам обеим. Шаман грустно поглядел на нас как на несбывшиеся мечты, после чего стал пробираться в сектор когтевранцев. Уизли показала ему вслед язык, и мы захихикали.

Внезапно на равнину упала тень, нагнетая ночь, как над Подлунной башней Лавгудов. Всюду белый день — а под незримым куполом, куда заключен турнирный стадион, царит темнота магловского кинотеатра. Жу-у-уть! Все охнули, а кто-то из первокурсников даже заплакал. Я тоже чуть не вскрикнула, когда в мое плечо сквозь толстый плед и зимнюю мантию впились острые когти. Мертвяк приложил крыло к клюву и сказал: "Тс-с-с! А то разбудишь!"

— Откуда ты, мать твою, взялся? — прошипела я, вполглаза продолжая смотреть на башню с судейским помостом: на ней явно что-то готовилось, но она всё еще не была подсвечена, и все томились вопросами — когда уже начнется?

Мимир не успел ответить. Башня вдруг засияла, будто рождественская елка, и стало видно, что за столом сидят пять человек, а справа от них, скрытые большим театральным занавесом с эмблемами школ-участниц Турнира, просматривается три непонятных сооружения. Один из судей — это был Людовик Бэгмен в яркой полосатой мантии — вскочил с места и, усилив громкость голоса, прокричал:

— Леди и джентльмены! Позвольте объявить об открытии долгожданного Турнира Трех Волшебников!

Мы подскочили — только благодаря ворону с меня не свалился плед — и неистово зааплодировали. Но мне становилось всё страшнее. Уж слишком напоминали эти три штуковины под занавесом кресла в кабинете дантистов, а как люди боятся зубных дел мастеров, я не понаслышке знала с самого раннего детства. И теперь я понимала их сполна, а раньше всё удивлялась: там же мои папа и мама, разве они страшные?!

— Мои коллеги уполномочили меня огласить правила проведения этих состязаний, — продолжал Людо, подсвеченный магическими огоньками. — Итак, нынче утром их участники — мисс Делакур из Шармбатона... пропустим леди вперед!.. — (По трибунам пронесся выжидательный смешок.) — мистер Крам из Дурмстранга и мистер Поттер из Хогвартса — прибыли в комнату чемпионов для ознакомления с заданием первого ритуала. В чем же оно заключается, спросите вы? Наши герои выпивают специально приготовленный состав и впадают в глубокий, здоровый, но необычный сон. Начало их видений примерно одинаково: им приснится, что мы с мистером Краучем принесли для них колдовскую мазь, с помощью которой они смогут переместиться в нужное место. Но всё, что произойдет дальше, зависит уже от подсознательных устремлений каждого. И благодаря магической трансляции мы, зрители, сможем наблюдать всё это воочию. То, что видят наши чемпионы, будет транслироваться прямо сюда, в центр арены, и самые интересные моменты их приключений можно будет увидеть в повторах! В данное время они совершают свой необычный перелет!

Занавес упал по мановению палочки Бэгмена, и мы увидели спящих в техномагических креслах Гарри, Виктора и Флер (я не буду пропускать эту... леди... вперед, уж не взыщите!). Так же, как и на занятиях по Техномагии, к их вискам были присоединены спирали ментальных передатчиков, а над нашими головами вспыхнули три гигантских изображения того, что эти трое сейчас смотрели в своих снах.

— Когда они доберутся до назначенного места, получат задания, по результату которых им будет открыто первое слово пароля. Задание у каждого будет свое, и никто сейчас не предскажет, какое. Решать им, и только им!

Все зашептались: "Как это так?!" Тем временем "кино" ожило.

— Валлийские пустоши, Мост Дьявола! — крикнул вскочивший верхом на метлу Гарри, вылетая в окно какой-то из комнат Хогвартса.

К пещере на перекрестке вышла Делакур в белом плаще и трижды воззвала:

— Тройеборг, Блокула! — так, что голос ее отразился эхом от стен бесконечного тоннеля во тьму, а затем она исчезла.

Мрачный, во всем алом, похожий на демона, ударил Крам посохом о базальтовую глыбу под ногами:

— Лысая гора! — и из воронки красного смерча, в который он тотчас обратился, донеслось напоследок: — Невидим!

Вихрь растаял меж звезд.

Тут слева от нас с Джинни началась какая-то возня, моих соседей потеснили, и рядом на скамейку плюхнулись Патил с Браун, а дальше всех села Риона О'Нил, как всегда, чувствуя себя третьей лишней в их компашке.

— Мионочка, дорогулечка, можно мы поближе к тебе? — засюсюкала Парвати.

— Да, можно мы к тебе? Ты всё знаешь, не сочти за труд объяснить, что там у них происходит? Это всё-о-о та-а-ак сло-о-ожн-а-а! — подхватила Лаванда таким же мерзко-слащавым тоном.

Можно подумать, мадам Пинс заблокировала для них вход в библиотеку. Хм, "Мионочка, дорогулечка", да? Всё же я не стала корчить стерву и напоминать им, как они называют меня за глаза, особенно при мальчишках, но и решила, что особо отвлекаться от происходящего ради этих бездельниц не стану. Будет возможность — прокомментирую, иначе — не дождутся. Однако Браун тут же взяла быка за рога:

— Почему они летят в разные места?

Я могла довольствоваться лишь интерпретацией слов мистера Бэгмена и того, что увидела сейчас в трансляции. Поэтому в моих догадках были только догадки.

— Они никуда не летят. Они спят, но управляют своим сном. То, что они видят, связано с культурными обычаями тех мест, где они воспитываются, — когда я сказала это, в душе моей шевельнулась странная, еще не оформленная догадка, и я решила, что додумаю ее потом. Главное, не забыть то самое важное слово — "архетип"!

— Ты такая умная, Миона! — чересчур уж притворно восхитился кто-то из этих двух венцов эволюции, но мне было не до них: события, мелькавшие на трансляциях, увлекали меня куда сильнее. — Постой, но я думала, во сне они видят то, что было перед этим на самом деле... Так это они прямо сейчас летят?!

Особый приз за гениальность тут предусмотрен? Я мысленно посоветовала ей заткнуться, иначе сейчас произнесу слово "архетип" вслух, и она покроется волдырями от своей хронической аллергии на познание. Кажется, Патил и Браун будят во мне Снейпа. Теперь понятно, почему он постоянно на нас рычит: за такое не то что нарычать — поубивать хочется...

Первым своей цели достиг Виктор Крам. Когда это произошло, две другие трансляции как будто немного пригасли и затуманились. Гарри на своей метелке радостно несся на фоне почти полной луны — и это было странно, потому что сегодня был всего лишь пятый лунный день, а значит, она должна была выглядеть чуть шире серпика и вряд ли давала бы столько света. Но это же сон, а во сне может быть что угодно. Шармбатонку сгребла в охапку и несла над суровым северным морем неведомая сущность, похожая на джинна, только с бесконечно длинной рыжей бородою, стелившейся за ними, как реактивная струя самолета.

Из дымного алого шлейфа, в виде которого Виктор мчал к своей горе, он превратился обратно в себя. Холм в самом деле был лысым, как макушка призрака профессора Бинса. Виктор находился на одном краю перевала, но глядел на другой, подсвеченный смутной ночной радугой. Я никогда не видела подобного явления, тем более что в центре этого свечения темнела человеческая фигура, повторявшая движения дурмстранжца. Наверное, это какая-то оптическая иллюзия.

Но нет. Когда Крам дошел до нее, фигура оказалась странной женщиной в белом саване, с вывернутой на сто восемьдесят градусов головой и костлявыми руками. Она сидела к нему спиной и медленно чесала изогнутым гребнем волосы. Ее лицо, повернутое к Виктору, казалось нарочито размытым желтым пятном, как будто на акварельный портрет капнули водой, и краска сильно "поплыла". Это было жутко. Приложив ладонь к груди, Крам размашисто ей поклонился — как это у них называется, "до земли". Тут стало слышно, что женщина тихонько напевает что-то голосом, от которого кровь стынет в жилах. Дурмстранжец содрогнулся, как если бы услышал, что ему предсказали скорую смерть, но быстро совладал с ужасом и заговорил с нею на неизвестном языке. Я уже хотела огорчиться, что ничего не пойму, развозмущались и Джинни с модницами, но тут, наверное, в жюри что-то там наколдовали с настройками трансляции — речь Виктора и женщины со свернутой шеей сразу стала звучать будто бы на английском.

Тем временем женщина протянула Краму золотое кольцо со словами:

— Заточенная колдуном Севера, беспробудным сном спит в огненной крепости на вершине горы прекрасная валькирия. Лишь владеющий этим кольцом сможет проникнуть за стену огня, но помни: кольцо это проклято и должно быть возвращено той реке, из которой вышло. Если польстишься ты на его красу и не выполнишь условие, а посмеешь оставить себе, цверг со дна реки распознает подделку, и не миновать тебе кары. Презри все преграды на твоем пути, воин, пойди, освободи от сна несчастную девицу. Взамен услуге от меня ты получишь первое слово-ключ. Ступай!

И пока дурмстранжец пробивался сквозь чащу к заветной цели, изображение медленно меркло, зато светиться начала трансляция Флер Делакур. Я наскоро объяснила девчонкам, о какой валькирии, цверге и кольце говорил персонаж из сна Виктора. Они так и не поняли: О'Нил, Браун и Уизли родились в чистокровных волшебных семьях и не имели никакого представления о литературе маглов, тем паче маглов-иностранцев, а полукровка Патил в отличие от сестры-близнеца читала произведения иного толка и тоже ничего не знала о вагнеровских операх и "детях тумана".

Рыжебородый джинн высадил мадемуазель шармбатонку на скалистом холме посреди моря. Флер аккуратно расправила складки своего белоснежного наряда, поцокала каблучками о камни, на которых стояла, и двинулась по высеченным прямо в породе ступенькам куда-то вверх, на звуки флейты или свирели. Подниматься ей пришлось недолго: вскоре перед нею открылась живописная в своей суровости площадка с видом на море — высоко над горизонтом висела полная луна. Покачивая свешенной с обрыва ногой в средневековом длинноносом башмаке, на краю уступа сидел мужчина в охотничьем костюме и красной шляпе. Он пел, лицо его тоже было размыто, а подыгрывал он сам себе на причудливой серебряной флейте:

Doch allen wird so liebebang

Bei Zaubersaiten und Gesang. [1]

Флейтист взглянул на Флер, а мне почудилось, что сквозь туман на месте его глаз озорно блеснули желтые кошачьи огоньки. Он не стал утомлять себя слишком долгими объяснениями: просто сказал мягким журчащим голосом, что юная фройляйн должна постараться, чтобы отделить крыс от детишек и победить чары его музыки, не позволив тем детишкам уйти вслед за ним из Гаммельна, когда он снова заиграет. Если ей это удастся, он с удовольствием поделится с нею первым словом пароля.

___________________________________________

[1] Иоганн Вольфганг Гёте "Крысолов" / Der Rattenfänger ("Все покоряются сердца // Искусству пришлого певца", пер. с нем. В.Бугаевского) http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/gete46.html А здесь сама песенка на немецком (видео) в ее классической версии: https://youtu.be/FQ63dJ1__ok

— Да, мсье! — промяукала Делакур, и он небрежно щелкнул тонкими пальцами.

Декорации обрушились, открывая истинный вид места, где они находились. Это был старинный городок с мощеными узкими улочками и уютными фахверковыми домишками. Но над ними в ночи по-прежнему светила холодная луна. Флейтист шагнул назад и скрылся во тьме одной из подворотен, а Флер отправилась на поиски крыс или детишек. Или тех и других.

В то время как они с Крамом блуждали на своих помутневших трансляциях, а изображение Гарри начало оживать, я успела поведать девчонкам историю гаммельнского крысолова.

— Так это он зачаровал их Таранталлегрой! — озарило Лаванду. — Точно! А может, еще и Непростительным. И заставил идти, куда он прикажет!

Кажется, я догадываюсь, почему Гриффиндор — самый населенный факультет Хогвартса... Однако спорить не хотелось, и я попросту переключилась на то, что происходило с Поттером.

Гарри стоял перед гигантским сфинксом, чья золотисто-желтая шкура тускло отсвечивала в тумане. Лицо существа — несомненно, человеческое — было неразличимо, как и в случаях с Виктором и Флер. Но голос принадлежал мужчине и показался мне отдаленно знакомым. Гарри был таким крошечным на фоне этого монстра, что у меня самой душа скатилась в пятки. Мертвяк лишь покряхтел над ухом и встряхнулся.

Когтевранец — он и во сне когтевранец. Тогда как Крам и Делакур, не мудрствуя лукаво, выбрали себе линейные задания, Поттер ухватился за головоломку-парадокс с открытым решением. Чего еще ждать от ученика факультета, в гостиную которого каждый раз можно было войти, лишь ответив на подобный вопрос призрака-привратника?! Задача для Гарри попросту не имела однозначного ответа! Я посмотрела в сторону профессора Флитвика и поняла, что если кто и доволен действиями своего студента, то это он. Жаль, сектор слизеринцев слишком далеко от нас: хотелось бы посмотреть на Малфоя. Наверняка разочарован, что Поттер до сих пор жив.

А вот насчет драконов ползуче-бледная немочь не прогадала. По крайней мере, во сне Виктора один дракон был: он чах над златом на подступах к крепости спящей валькирии, и на шее его висел ключ от крепостных врат, поэтому змеюку предстояло убить, а ключом завладеть. Дурмстранжец напал из засады и пронзил дракона своим посохом — закаленным, точно стальной меч. Когда ящер издох, брызгая вокруг кровью и ядом, Крам сорвал с его шеи громадный черный ключ, подумал и вдруг ни с того, ни с сего вскрыл драконью грудину, чтобы вырвать сердце. Оно еще дымилось, и им Виктор обмазал свои губы (наши модницы издали вопль отвращения). Выползшая из кустов змея зашипела. Болгарин ответил ей таким же шипением.

— Неужели Крам теперь тоже змееуст? — ужаснулась Джинни, пихая меня локтем в бок.

— Если ты еще не заметила, я не Сквибилла, поэтому гадание на кофейной гуще не практикую.

Потом Виктор точно так же, как со змеей, побеседовал и с зайцем, и с селезнем, и с щукой. Видимо, отведав драконьего сердца, он не парселтангом овладел, а получил возможность понимать язык всех зверей. И это помогло ему у великого ясеня, кроной подпиравшего небеса, когда пришел черед сундука со скрытой в нем смертью колдуна-чернокнижника. Трижды взывал Виктор к знакомым ему тварям, и трижды они помогали ему, а последней была рыба — та самая щука, она доставила ему со дна реки яйцо с иглой. Но непростой, ох, непростой была эта рыбина! Я удивилась, почему не заметил этого обрадованный Крам. Очень уж жадно, по-человечьи, разглядывала она золотое кольцо Орисницы...

Меж тем Гарри откровенно завис над вопросом Сфинкса. Мы чертовски разволновались, когда увидели, как волны пылающей лавы медленно окружают гору, где находились эти двое. Всё же несправедливо: почему Крам и Делакур проходят испытание без такого экстрима? Но пенять не на кого, ведь Гарри сам придумал сценарий... Это же Поттер! Поттер никогда не ищет грабель... лежащих зубцами вниз.

Флер долго блуждала по старинному городку, словно вымершему от эпидемии черной смерти после нашествия полчищ грызунов. Ничего не менялось, покуда в витрине одной из лавок с рождественскими товарами она не нашла странный манекен — деревянного болвана, на которого был натянут военный мундир. Увидев Делакур, страшилище клацнуло жуткой челюстью и увязалось вслед за нею, как самый преданный пес. Шармбатонка не знала, как отделаться от надоедливого провожатого. Так, вдвоем, они и выбежали к городской ратуши. Пустая еще миг назад, площадь перед главным зданием Гаммельна вдруг заполнилась людьми, и люди эти были не старше двенадцати лет. Наверное, там собрались все дети городка.

Стоило шармбатонке поприветствовать их, откуда-то издалека донеслись задорные переливы флейты, и точно как в старой легенде, ноги сами собой пошли в пляс. Подпрыгивали крысы, кружились, взявшись за руки, дети, а потом дошла очередь и до Флер. Тщетно борясь с собой, она стала пританцовывать, и вскоре уже выделывала коленца вместе со всеми. Один только щелкун в мундире стоял остолопом посреди площади, как рождественская елка, и таращился на танцующих нарисованными круглыми глазами. Хохочущий хоровод мелькал перед ним, но не мог затянуть, потому что музыка влияла лишь на живых. Неожиданно рядом с ним стал виден и музыкант — желтоглазый мужчина в охотничьем костюме и красной шляпе. Играл он, легко, пританцовывая, вращаясь на месте, полностью отдаваясь своей музыке.

По краям площади начали собираться взрослые зеваки: вот какой-то бюргер подтянул с собой вальяжную и зевающую толстушку. Будто проснувшись, она уставилась на Крысолова свиными заплывшими глазками и поцокала языком. Как будто что-то поняла. Вот другая фройляйн заламывает перед ним руки, принимая соблазнительные позы. Вот какой-то студент пытается записать ноты, напряженно следит за флейтистом, фиксирует какие-то значки на огрызке бумаги огрызком угля... И все пританцовывают, все пританцовывают...

Вдруг тональность мотива переменилась. Теперь флейта властно призывала к себе. Щелкун вздрогнул и схватил за руку пробегавшую мимо него Флер. Шармбатонка гневно затрепыхалась, но минутного промедления было достаточно, чтобы она пришла в себя и опомнилась.

— Остановитесь! За ним идти нельзя! — закричала Делакур толпе следующих за крысами жителей Гаммельна. — Он заведет вас неведомо куда, и там вы пропадете! Слышите?!

А те как плясали, так в веренице и поскакали прочь вместе с детворой. И румяная бюргерша с ухажером, и фройляйн, что искала приключений, и любознательный студент, и булочник, и швея, и многие, многие... Не в силах терпеть отчаяние Флер, щелкун бросился вдогонку хороводу. Нелепо размахивая руками, он догнал ребятишек и стал уговаривать их вернуться. Но всё было напрасно: дудка крысолова оказалась сильнее.

— Ах так! — звонко топнула каблучком Флер. — Ну, добро же, искуситель! [2]

___________________________________________

[2] Один из вариантов перевода "rattenfänger" — "искуситель".

Тут с нею стало происходить что-то невероятное. Она будто стала выше ростом, распахнула руки, и порванные в лоскуты белые одежды разлетелись, давая волю преображению. А потом она кричала, громко кричала, и тело ее менялось, и менялась сущность...

Трибуны подскочили. Наверное, подскочил на ноги весь магический мир, следивший сейчас за Турниром.

Над Гаммельнской площадью прямо перед городской ратушей, хлопая огромными крыльями, в воздухе висела вейла. Настоящая вейла, как в группе болгар на недавнем Чемпионате по квиддичу. И женщина, и птица, и ящер. Ужасная и неотразимая. Обе головы вейлы повернулись в одну сторону, клювы раскрылись, и призыв, защититься от которого невозможно, огласил город... и стадион, куда передавали трансляцию.

— Вот дерьмо! — сказал Рон, опускаясь обратно на скамейку и пряча лицо в ладонях. Он сидел на один ряд ниже нас, почти передо мной.

А многие парни уже готовы были мчаться к Флер, толкая друг друга у лестниц...

Первым вернулся на гаммельнскую площадь дурак-щелкун. Но он тоже менялся и больше не был игрушкой. Манекен стал красивым высоким парнем с каштаново-рыжими кудрями и синими глазами. Гриффиндорцы засмеялись, потом смех подхватили и остальные факультеты: преобразившийся щелкунчик был точной копией младшего из парней Уизли. "Damn!" — прошептал Рон, на секунду подняв голову и увидев то, что видели все.

— Она вейла?! — наши девицы умеют в одной фразе уместить и презрение, и зависть — а на сей раз это удалось даже Джинни. Наверное, из-за брата. — Грейнджер, ты знала?

Уизли-младшая стояла передо мной, упирая руки в бока и глядя на меня, как судья на присягнувшего лжесвидетеля. Остальные красотки вели себя так же. Но спас меня Мертвяк. Он разразился тирадой, более или менее приличными словами в которой было только несколько эвфемизмов. Девиц махом сдуло со скамеек, и я, усевшись на место Джинни, похлопала по плечу совсем уже приунывшего Рона. Тот, не оглядываясь, положил ладонь поверх моей руки — наверное, принял за сестру, но это неважно. В такой позе мы с ним продолжили наблюдать за событиями. Ну, вейла. Ну, бывает. Подумаешь! Некоторые с дурами всю жизнь живут — и ничего. Лаванду с Парвати тоже ведь кто-нибудь возьмет замуж рано или поздно. Даже, скорее всего, рано, если будут по-прежнему тупить на уроках зельеделия.

...В это время Виктор Крам наконец-то добрался до стены огня, которая вырастала из крепостного рва вокруг замка спящей валькирии. Защищая лицо от нестерпимого жара одной рукою, дурмстранжец выдвинул перед собой кулак другой. На пальце сверкнуло легендарное кольцо, и в огненном занавесе проступила брешь. Виктор шагнул вперед...

...Гарри дал первый ответ Сфинксу: "Если я возвращаюсь в прошлое и совершаю всё так, как совершаю, значит, это и должно было случиться. Я не могу изменить сценарий и кого-то убить вопреки предначертанному. Если же я смог это сделать, то что-то здесь не так". — "Что, например?" — "Дед не тот, например! А я возвращаюсь в прошлое и передаю сам себе секрет путешествий во времени. Я вынужден повторять это действие и создавать прошлое в том виде, в котором оно известно в моем родном мире" — "Хорошо, продолжай. Что, если дед — тот?"...

...Жители городка благоговейно окружали поющую вейлу. Пляска святого Витта, терзавшая их бедные ноги, прекратилась, и они вставали на колени пред чудесным языческим созданием, явившим себя у мрачной церкви, бессильной против чар Крысолова. На крыс влияние вейлы не распространялось, и грызуны покинули город все до одного...

...Огненная крепость пала: под ноги Крама опустился мост через ров, и он прошел по нему до самых врат, а там, со скрежетом провернув черный ключ Дракона в замочной скважине, шагнул внутрь замка. И здесь его уже поджидали...

...Если Виктор победил пламя, то во сне Поттера огонь наступал, смыкая кольцо расплавленной магмы вокруг последней уцелевшей горы. Гарри ни с кем не сражался и ни в кого не превращался. Но за него мне было страшнее, чем за Флер с Виктором, и это вовсе не потому, что он "наш", а эти двое — иностранцы. Просто я не знала, чем грозит ему поражение. Ничем хорошим, во всяком случае. Ведь даже сидящие в президиуме судьи выглядели очень тревожными, когда включалась трансляция со Сфинксом, и только Игорище Поганое, как прозвали директора Дурмстранга на нашем сверхделикатном факультете, едва заметно кривил губы в усмешке, щурил колючие синие глаза да слегка подкручивал пальцами бородку. Конечно, что Каркарову чужой студент! Одним соперником Крама меньше...

— Можно сесть рядом с вами? — пропели рядом неожиданно мелодичным девичьим голоском.

Кутаясь в отороченный черным мехом зимний плащ с капюшоном, возле меня стояла Луна Лавгуд. Ворон Поттера самодовольно хмыкнул, и только теперь я заметила, что вокруг меня и Уизли образовалась мертвая зона в обе стороны наших с ним рядов. Все куда-то слиняли, покинув нас, как зачумленных. Только Полумна тихо присела рядом и с непроницаемым видом снова воззрилась на изображения над полем. И чего она распереживалась? Ее "Витя" — который не Витчбрюм, а Крам — уже в шаге от победы. Вот с Гарри всё было не так просто.

— Во втором варианте своим переходом я создаю новую, параллельную, вселенную, а мое время остается в старой, — объяснял он получеловеку-полульву. — И там я могу делать всё, что угодно, даже убивать двойника своего деда, никуда при этом не исчезая...

Гора просела под напором лавы. Изображение плыло в мареве, и теперь я едва могла различить даже лицо Гарри, который, почти теряя сознание, согнулся пополам. Тогда Сфинкс вскочил на своем постаменте и прорычал:

— Третий! Третий вариант!..

...Навстречу Виктору из замка вылетел черный вихрь и, спрыгнув из воздуха на брусчатку, обратился длинным, костлявым и мрачным стариком. Кажется, он готов был рассыпаться прахом и едва ли выглядел живым, но всего один взмах худой кистью — и Крама отшвырнуло к воротам.

— Вон отсюда, плебей! — пренебрежительно зарычал ходячий скелет. — Ты станешь кормом для моих червей!

Дурмстранжец нацелил на него свой посох и невербально накастовал какое-то проклятье. Старик тут же исчез в том месте, чтобы появиться в другом — на нише между бойниц, а заклинание Крама разбилось о камни стены. Некромант ударил черной молнией, и Виктора опрокинуло навзничь. Из трупа старого колдуна повалились черви и прытко помчались к поверженному молодому. Я покосилась на Луну, но она по-прежнему не проявляла никаких чувств, только один раз медленно моргнула. В то же время Крам вскочил на ноги и довольно прытко для своей обычной косолапости бросился в укрытие за ближайшей гранитной колонной...

...Детвора Гаммельна во главе с бывшим щелкуном теперь водила хоровод вокруг Флер. Делакур уже приняла свой человеческий вид, однако наваждение всё еще не отпускало простой люд. Рыжий встал перед нею на одно колено, и парни из нашего факультета, оглядываясь на Рона с нижних скамеек, опять бурно развеселились:

— Ну и кралю ты себе отхватил, Рон! Родители-то знают?

— Ох, да заткнитесь вы уже! — посоветовала я Симусу и Дину, сильно сожалея о том, что наложенные на территорию стадиона чары высветят любого из болельщиков, кто осмелится пользоваться палочкой, и нарушитель будет с позором удален. Но в случае чего дать кулаком в нос я пока еще в состоянии. Флер тоже хороша: это же надо додуматься нафантазировать Уизли в роли Щелкунчика! Ему теперь у нас прохода не дадут — задразнят в доску. Хотя и Гофмана не читали, и балета никогда в жизни не видели. Гриффиндор вообще очень дружный факультет, особенно когда надо дружно над кем-нибудь поприкалываться. Попроситься, что ли, в Когтевран? Я невольно покосилась в сторону синей трибуны и встретилась взглядом с Акэ-Атлем. Оказывается, он тоже смотрел на нас, но едва я это обнаружила, поспешно отвернулся.

...Когда черви подлого чернокнижника были сожжены магическим пламенем, Виктор выдернул приколотую к подкладке своего кафтана иглу, которую прежде достал из принесенного щукой яйца. Старик хрипло закричал, и Крам разломил иголку пополам. Сверкнула молния, грянул гром. Колдун заклубился черным дымом, распался грязной пеленой. Первый же сквозняк вытянул его вон из замка. Перед дурмстранжцем проявилась невидимая до тех пор лестница, и он бросился по ступенькам наверх.

Посреди затянутого пыльной паутиной чердака стоял каменный гроб. Намахнувшись, Виктор расколол его крышку своим всемогущим посохом. Осколки полетели во все стороны. В гробу вечным сном спала бледная белокурая девушка, и снова зрители — особенно четверокурсники Хогвартса — оживленно загалдели от узнавания. Да, без всяких сомнений, героиней истории Крама была Луна Лавгуд, и ее, склонившись, Виктор поцеловал в губы. Дрогнули длинные ресницы...

...Гарри ответил на третий вопрос Сфинкса, когда оплавленная скала уже сползала в море огня...

...Площадь опустела, и над одной из крыш замерцала радуга. Поигрывая флейтой, в окаймлении радуги возвышалась призрачная фигура Крысолова. Флер и Щелкунчик, задрав головы, уставились на него. Таинственный музыкант крикнул им что-то на старонемецком...

...Едва река сомкнула свои воды над брошенным в нее перстнем, перед Сигурдом-царевичем и пробужденной валькирией возникла Орисница. Она тоже произнесла какое-то слово на не известном мне языке...

Все три чемпиона очнулись в своих креслах одновременно и озирались по сторонам, не понимая, что происходит. Ночной купол над стадионом истаял, и всё вокруг залило холодными лучами ноябрьского солнца. Мы вскочили, мы хлопали так, что мои ладони болели потом целую неделю, мы кричали, срывая голос, мы размахивали флажками и, уже не боясь удаления с трибун, посылали в небо салюты из разноцветных искр. Это было какое-то безумие, но ведь всё магическое население планеты, смотревшее эту трансляцию вместе с нами, безумствовало точно так же! Кажется, хлопала даже Лавгуд. Надо признать, когда она достигнет того же возраста, что и приснившаяся Виктору валькирия, эти двое станут достойной парой.

А потом Людо Бэгмен объявил о праздничном пире.

По дороге в замок я стала проталкиваться к чемпионам, окруженным плотной толпой преподавателей, и даже случайно отдавила ногу Аргусу Филчу. Завхоз тихо выругался и громко велел мне явиться вечером на отработку, хотя я перед ним со всем смирением извинилась.

На Флер уже наседали журналисты, и, к счастью, этой вчерашней мымры с золотой фиксой среди них не было. Интересно, что она там понапишет в своем "Пророке"? Судя по остальным ее статьям, ничего хорошего. А еще интересно, есть ли здесь хоть один корреспондент Лавгудовского "Придиры"? Ведь отец Луны наверняка не обойдет вниманием событие такого масштаба.

— Почему именно немецкие сказки, мадемуазель Делакур? — добивался ответа какой-то прыщавый журналистик, недавний, судя по виду, выпускник Хогвартса.

Счастливая Флер, картавя больше обычного, наполовину на французском, наполовину на английском отвечала, что не знает, но в детстве всегда любила их читать.

— Вы правда вейла? — залепила вопросом прямо в лоб мрачная репортерша с зажеванной папиросой в зубах.

— О, уи! Мон грандмаман — вейла, и мон вольшебнайя пальчика запольнена волосьок с ее голови! Мон вольшебнайя пальчика слюшайсья только менья.

— Вы умеете принимать форму вейлы и в реальности, мадемуазель Делакур?

— Но! Ньет, ньет, я пока не умейю. Можьет быть, год ещьо, два... Или никогда. Никто не знайет, даже мон грандмаман! Мы не всье наследовать способность.

Поттера, к которому я, собственно, и пробивалась, совсем затерли. Или, что скорее, он "затерся" сам. Пришлось отыскивать его среди всех этих взрослых, за высокими фигурами которых он был незаметен, как хамелеон. Рядом с ним шагал сам мистер Крауч и очень недовольно взглянул на меня, как только я схватила Гарри за руку. Мертвяк наконец-то перепрыгнул с моего плеча к своему хозяину, и я с завистью подумала, что вот кому-кому, а Поттеру залечивать царапины от его когтей не придется: на всей одежде Гарри были прочные кожаные нашивки — где наплечники, где напульсники.

— Поздравляю! — и, не дожидаясь, когда этот тормоз опомнится, я бросилась ему на шею. — Ты это сделал, слышишь? Ты это сделал, Гарри!

— Это было очень позорно? — смущаясь, шепнул он мне на ухо.

— Ты что, с ума сошел? Это было четко! Я не поняла, к чему клонил твой Сфинкс, но ты заработал первое слово пароля, а это главное!

— Да брось утешать, знала бы ты, как мне стыдно за свое тугодумие!

— Ты в кого такой зануда, Поттер? Софокла лишка перечитал? [3]

___________________________________________

[3] Монолог Эдипа из трагедии Софокла "Царь Эдип" см. в Примечании в конце главы.

— Софокла?.. А, ну да! То есть нет. Не перечитал. Я вчера вообще не мог уже ничего читать.

— Бо-о-о-о-же мой! Какой ты зануда!

Мы засмеялись, боднулись лоб-в-лоб и в обнимку побрели к Хогвартсу в толпе, где все уделяли львиную долю внимания старшим чемпионам.

— А с тобой, — обратился Гарри к своему ворону, — мы еще недоговорили!

— Ну вот чего ты сразу начинаешь, босс? — с неподдельной горечью откликнулся Мертвяк и развел крыльями. — Всё же ништяк было!

— Я тебя предупредил. Не нравится — лети на все четыре стороны прямо сейчас. Или расскажешь мне, откуда знаешь Скитер и кто ты вообще такой, или проваливай.

Мимир нахохлился:

— Умеешь ты испортить настроение! — но улетать не стал.

Только теперь я наконец осознала, что состязание завершилось, а Гарри остался жив — не просто жив, но с честью прошел испытание, и вот он рядом, целый-здоровый, только немного ошеломленный. Даже не прихрамывает. Надо будет сразу написать Гилу, хотя тот, скорее всего, уже знает — наверняка следил за магической трансляцией в этой своей Гренландии, что он только в ней забыл, будь она неладна...

"Дорогой Гилдерой!.." Э, нет, только не "дорогой", слишком уж фамильярно! "Уважаемый мистер Локхарт"... Ну вот что за мучение — каждый раз придумывать, как бы так без лишнего официоза, но и без панибратства поприветствовать наставника! Мало ли как я называю его про себя — в этом я даже под пытками не признаюсь никому. Хорошо, перенесу это сочинение на вечер. После отработки у Филча, чтоб ему миссис Норрис в ботинки нагадила!

У лестницы мы все начали разделяться на факультеты, собираясь пойти в наши башни и переодеться к торжественному обеду. Отдавая спасительный плед Шаману в толпе светло-синих "конфедераток", я случайно увидела, как Луна кивает что-то ей рассказывающему Виктору и медленно отступает к своим однокурсникам. Болгарин попытался было последовать за нею, но она как-то странно улыбнулась, пожала плечами и окончательно скрылась за спинами когтевранцев третьего курса.

— Ты еще не читала их вчерашние интервью в "Пророке"? — спросил меня Акэ-Атль и подал свернутую в трубочку газету, где сбоку виднелся фрагмент колдоснимка с этой златозубой крокодилицей-Ритой. — Аж на самой передовице, неплохо, да? Но про нашего начинается только со второй страницы.

Я хотела показать "Пророк" Гарри, однако Луна меня опередила и подошла к нему раньше. Они о чем-то заговорили — скорее даже говорила только Лавгуд, скользя взглядом по оживленным картинам в холле. Жалко, что все так галдели. Хотела бы я узнать, что так вдохновило нашу готическую русалку. Гарри слушал, не перебивая, внимательно и чуть склонив к ней голову, а Луна взяла его за руку и начала что-то чертить пальцем по линиям у него на ладони. И тут, пока она не видела, он та-а-ак посмотрел на нее!..

Ой.

Это было внезапно.

Держу пари, мне не почудилось.

Мне стало немного совестно, что я ненароком подглядела больше, чем стоило. Я прикрылась газетой и решила, что не моего ума это дело. Захочет — сам поделится.

Пока лестницы в своем хаотическом режиме переносили нас в Гриффиндорскую башню, я успела просмотреть статью Скитер, и сделала это не одна, а с присоседившимися ко мне Уизли — Роном, Джинни и обоими близнецами. Спасибо, что хоть без отмороженного Персиваля.

В интервью "Ежедневного пророка" что болгарин, что француженка выглядели какими-то напыщенными зазнайками. Рита Скитер умудрилась процитировать их фразы так, что каждое слово работало против них. "Какого мнения вы о третьем участнике, знаменитом Гарри Поттере?" — спрашивала журналистка. "О-ля-ля, этот р'еб'ёнок не может быть серьйозный... как... сопьерник. Мсье Поттьер не принесет слишком большого интер'еса для мен'я и мсье К'ам". Рон покраснел, но сделал вид, будто его это не задело. "Рьебьёнок!" Ха-ха, это ничего, что они с Гарри ровесники? Бедолага, сегодня явно не его день. Сплошные разочарования.

— Коза! — проворчала Джинни. — Думает, что если бабка вейла, то теперь можно позволять себе Мерлин знает что! Пусть только сунется, я ей все волосы повыдираю — всему Хогвартсу хватит в палочки вставить!

Виктор повел себя ненамного лучше Флер. На похожий вопрос Скитер он только насупился и ответил, что старается не забивать голову всякими глупостями и даже не задумывался об этом мальчишке. "Ему точно уже есть одиннадцать?" Джордж и Фред переглянулись, фыркнули и, очевидно метя в огород младшего братишки, забормотали скороговоркой: "Крам-Крам! Крам-Крам-Крам!" Рон первым спрыгнул с лестницы на площадку и понесся к следующему пролету на пересадку.

Продолжение интервью на следующем развороте газеты я дочитывала в девичей спальне Гриффиндора. Переодевалась к банкету и на ходу, застревая в снимаемых и натягиваемых платьях и мантиях, выхватывала со страниц по строчке да по абзацу. Не знаю, с чего бы, но Скитер прониклась прямо-таки материнскими чувствами к Гарри. Вот уж для кого она нашла нужные слова, чтобы подать с выгодного ракурса, так это для Поттера! Интересно, чем таким он ее подкупил? Но больше всего мне понравилось, что в отличие от Делакур и Крама он отозвался о них наилучшим образом, ни капли не заносясь и признавая их превосходство. После его победы в первом этапе Турнира это смотрелось особенно трогательно, а те двое выглядели самонадеянными хвастунами. Рита как бы намекала: а представляете, если бы он был их ровесником и умел уже столько же, сколько успели выучить они за семь лет обучения? Что ж, может, эта журналистка не такая уж и мымра...

А настроения публики заметно поменялись. Во-первых, барсуки во главе с отвергнутым магией Седриком Диггори дулись на Гарри уже не так основательно — еще бы, я сразу заметила несколько блуждающих по желтому столу свежих "Пророков". Во-вторых, наши гриффиндорские балбесы вовсю потешались над Роном и Флер, кладя на могилу остроумия надгробные плиты в виде рифмушек про "любовь до гроба — дураки оба". В-третьих, орлята чуть ли не летали от гордости за своего чемпиона, и сегодня они меньше всего походили на чопорных сухарей-заучек. В-четвертых, в коридоре я увидела разговаривающих профессора Снейпа и мистера Макмиллана, аврора, и уже второй раз за последнее время обнаружила мимолетную, но самую что ни на есть настоящую улыбку на лице слизеринского декана. Правда, заметив меня, он немедленно помрачнел, зато мистер Макмиллан весело рассмеялся и, хлопнув его по плечу, ушел в инвиз. Повторяю: хлопнув. По плечу. Снейпа. У меня всё.

Я потрясла головой, отгоняя возможное наваждение (или нарглов, я теперь ни в чем не уверена), и вышла в пиршественный зал.

Но самый главный сюрприз меня ждал после торжественной обжираловки. Директор Дамблдор встал со своего места, поднялся на возвышение и при полной тишине объявил, что в рамках международного сотрудничества и с целью обмена опытом между преподавателями и учениками магических школ было решено провести несколько открытых занятий в присутствии иностранных студентов. С тем, чтобы в дальнейшем они пригласили нас на свои уроки. Пытаясь замаскировать засиявший в глазах жадный огонек любопытства, слизеринцы сквасили физиономии и изобразили титаническую обреченность — ну просто прикованные Прометеи в ожидании орла! Сами орлята притворяться не стали, а стали радостно переглядываться и перемигиваться — некоторые с весельчаками-шармбатонцами, которым эта идея тоже понравилась. Реакция студентов Дурмстранга в чем-то походила на слизеринскую, но выглядело это взрослее и суровее: не было печали, навязали нам на шею этих изнеженных англосаксов! Наши львята, уверена, в большинстве своем тут же начали планировать будущие пранки, и в итоге равнодушнее всех новшество приняли пуффендуйцы. Мол, надо так надо. Ничего не знаю, пусть они думают и делают что хотят, а я в этом зале, наверное, была самым счастливым человеком. Узнать, что изучают в Дурмстранге и Шармбатоне! И ради этого я никого не должна убить! Фантастика! Да, я тоже чуть не летала. До тех пор, пока не увидела Филча, снующего у стола жюри Турнира, и в очередной раз не вспомнила, что этот вечер у меня безнадежно занят отработкой штрафа во владениях завхоза. Вместо того чтобы писать письмо Гилдерою, я должна буду полировать эти пылесборники в уголке квиддичной славы Хогвартса! Понятно, что делать этого своими руками мне не придется, ведь школьные эльфы не допустят такой глупости, пользуясь тем, что Филч не почувствует присутствия их магии, но бессмысленной траты времени мне не избежать...

Кроме того, профессор Дамблдор сообщил, что в этом году на рождественском балу будут и наши гости, поэтому все могут приглашать всех, независимо от принадлежности к школе. После этих слов директора стоило взглянуть на Виктора Крама — он просто воссиял и уставился на Лавгуд. Делакур многообещающе улыбнулась Рону, но Рон сделал вид, будто очень увлечен пончиком, и давился им, пока француженка не отвернулась. И тут о меня шлепнулся бумажный пернатый змей, записка в котором гласила: "Пойдем со мной на бал?" Я повернулась к когтевранскому столу и состроила Акэ-Атлю страшные глаза, а он в ответ сложил брови домиком и стал похож на промокшего под дождем котика. Ну вот как такому отказать? Я вздохнула и кивнула. Странно это. Ладно бы Шаман страдал от отсутствия внимания девчонок, но даже я лично знала минимум пять студенток, которые пищали бы от восторга, пригласи он одну из них. Они, конечно, не были такими гламурными, как слизеринские и гриффиндорские принцесски, но их косметички явно выиграли бы конкурс у моей, не говоря уж обо всём остальном. В общем, Куатемок больной во всю голову псих, и это не подлежит сомнению.

К назначенному часу я переоделась в робу для мастерских и теплиц и спустилась на первый этаж сдаваться на милость завхоза. Но еще не дойдя до коридора с кладовками, я была перехвачена Пивзом. Да-да, самым вредным существом в Хогвартсе после моего Жулика. Это был тот самый редкий случай, когда Пивз материализовался, но при этом молчал — затаился. Приложив палец к мокрым красным губам, он подал мне знак спрятаться за доспехи, что я и сделала, хотя недоумевала — зачем.

— ...не понимаю, что вам от меня нужно, Филч!

Из-за угла вывернули Филч и Крауч. Министерский чиновник казался каким-то дерганным, а у Филча вид был скорее отсутствующим.

— Нет, сэр, вы всё не так поняли! — оправдывался он. — То есть я хочу сказать, что это совпадение...

— Угу. Совпадение. Да вы мне прохода не даете всю неделю. А может, вы этот... засланный? А?

— Что вы, что вы, мистер Крауч! Уверяю вас, это случайность, — завхоз замахал руками, отделываясь от предъявленных ему подозрений. — Да я ни сном, ни духом...

— Да что вы! Таскаетесь-то вы за мной с поразительным упорством, слепой не заметит! Может быть, выложите начистоту, что вам надо, и мы перестанем мозолить друг другу глаза?

— Сэр, я клянусь вам, это досадная случайность!

— Ну, смотрите. Что-то не нравится мне ваш вид, Филч! А ну-ка! — Крауч вынул палочку, нацелил ее на завхоза и произнес заклинание Фините инкантатем, после которого ничего не произошло. — Хм... странно... ну да ладно.

Он что, думал, что кто-то наложил на Филча какое-то заклинание, и тот теперь шатается за ним по всей школе? Наверное, Крауч учился в каком-то другом месте: для Филча это вполне себе нормальное поведение, он вечно ходит за всеми от безделья и желания насолить. Еще и кошку свою насылает, когда один не справляется...

Чиновник круто развернулся и ушел в сторону подземелий, а Филч поковылял к своей подсобке. Пивз тоже куда-то исчез, и тут я, покидая укрытие за доспехами, шагнула навстречу возвращающемуся в слизеринские владения профессору Снейпу.

— Позвольте узнать, по какому праву, мисс Грейнджер, вы...

Я перебила его дробной скороговоркой:

— Сэр! Я здесь только потому, сэр, что мистер Филч назначил мне отработку за то, что я сегодня нечаянно наступила ему на ногу...

— Сделали что? — сменив фокус внимания, зельевар чуть наклонил голову в мою сторону.

— Там была давка, и я случайно наступила Филчу на ногу, сэр.

Профессор коснулся пальцами краешков рта, будто бы утираясь. Похоже, он был так же раздражен, как Бартемиус Крауч, и едва справлялся со своей злостью. Ну конечно, сейчас сдерет с Гриффиндора столько баллов, сколько Трелони не снилось...

— Идите, мисс Грейнджер, — сказал он, поразительным образом забыв оштрафовать мой факультет.

Я сделала пару шагов в сторону кладовых, но была осажена Снейповским "Вы куда?"

— О-отрабатывать, сэр.

— К себе идите и займитесь уже наконец полезным делом, — поморщился слизеринский декан. — Стойте!

— Да, сэр? — (Ну, сейчас точно оштрафует!)

— Вы видели, как Филч вернулся?

— Да, сэр.

— Вы свободны.

Святые коврижки! Похоже, сегодня мой день.

За пару часов я сочинила письмо для Гила и даже успела отправить его до отбоя. Однако разговор мистера Крауча и Филча не выходил у меня из головы. Они оба какие-то странные...

Примечание

[3] "Кому ж еще открыться мне, жена,

В моей беде? Итак, узнай: отцом

Мне был Полиб, коринфский уроженец,

А мать — Меропа, родом из дорян.

И первым я в Коринфе слыл, но случай

Произошел, достойный удивленья,

Но не достойный гнева моего:

На пире гость один, напившись пьяным,

Меня поддельным сыном обозвал..."

(Монолог Эдипа, трагедия Софокла "Царь Эдип").

50. Адам же с Евой наблажили — закваски в чан переложили

— Ладно, босс, давай начистоту. Ты думаешь, я от тебя что-то скрываю, так? — ворон прошелся перед Гарри по подоконнику.

— По-моему, это очевидно.

— В действительности на аттракционе "Узнай что-нибудь о себе" я был бы первым в очереди! Мне так часто задавали вопрос, кто я такой, что я уже только об этом и думаю, но разве ж можно думать о том, чего не помнишь? Сказать по правде, я забываю почти всё уже через пару недель, а если что и остается в голове, так это, видать, самое важное. Ты же не можешь забыть дышать, пить-есть и всё такое? Вот и я делаю что-то и не думаю, зачем я это делаю. Я и этот разговор скоро забуду, можешь быть уверен.

— Однако величать меня боссом ты не забываешь! — едко подметил Гарри.

— Ты для меня аки пища насущная, босс! — с придыханием продекламировал Мертвяк, растопыривая крылья и ставя лапы в четвертую балетную, но вовремя понял, что сейчас получит вязаным шарфом по голове, и поспешно вернул себе серьезный вид. — Я в самом деле не забываю то, что делаю ежедневно или по много раз в день. И если мы расстанемся на полгода, а потом свидимся снова, я почувствую, что знал тебя уже когда-то, но мне придется снова изучать твои привычки и приспосабливаться к тебе. Поверь. Когда я этим летом жил у Лавгудов, а потом приехал с девчонкой обратно в Хогвартс, именно так и оказалось: я начал отвыкать от тебя и привыкать заново. А ты хочешь, чтобы я вспомнил, что там случилось столько десятков лет назад!

— Но ты же как-то помнишь Скитер?

— Вот о чем я тебе и толкую, босс! Я увидел эту стерву и тут же отчетливо понял, какая она, вспомнил некоторые ее повадки так, как будто когда-то знал!

— Она написала, что ей сорок три года.

— Врановые живут долго. А волшебные врановые и подавно. Поэтому — гипотетически — я мог ее знать когда-то. Я мог жить у нее дома, когда она была моложе. Я мог быть ее питомцем в Хогвартсе, когда она училась...

Гарри саркастически ухмыльнулся:

— И не иначе, как именно ей ты обязан своим изысканнейшим лексиконом.

— Откуда ты знаешь, может, и Вордсворт с Йейтсом не стеснялись крепкого словца в кругу своих?

— Вордстворта с Йейтсом, я смотрю, ты тоже помнишь вполне успешно! Может, ты и у них жил? Волшебные врановые ведь живут долго!

— Что есть, то есть: помню. Я много что помню, только вот не помню — откуда и на кой хер оно мне сдалось. И что ты в связи с этим хочешь мне инкриминировать? Ну, прости, что твой бедный Мертвустик цитирует лорда Байрона, ну, казни его за это, как "Охвостье" — Карла Первого!

— Перестань паясничать.

— Мне трудно, босс, и обидно, но я постараюсь. Итак, в чем еще сомневается ваша милость? Чем еще не угодил вам покорный слуга?

Вроде бы всё сходилось. Нет, Гарри прекрасно помнил подслушанный разговор между отцом и Грюмом, он никуда не упустил из своих размышлений признание зотишника о фиаско на допросе. [1] Вот бы обзавестись еще доподлинными воспоминаниями Шизоглаза о событиях, на которые тот сослался в кабинете зельевара! Но, говоря, что ничего не утаивает от хозяина, Мертвяк при всем своем скоморошестве явно не лгал. Байрон, гремлины его подери! За все три года, что он жил у Гарри, сомневаться в его преданности не приходилось. У него, шпионь он в пользу кого-то из беглых Пожирателей (того же Петтигрю), за эти годы подворачивалось множество удобных моментов, чтобы тепленьким сдать мальчика-который-выжил прямо в руки заговорщиков. Вместо этого ворон делал всё, чтобы вытащить его из самых пиковых ситуаций — как профессор Снейп, насчет которого Гарри тоже когда-то был полон логичных, на первый взгляд, подозрений. Да и сам отец с некоторых пор принимал Мертвяка уже почти спокойно, что для мальчика, пожалуй, было первостепенным показателем. Хотя кто знает... Встречи со старшими магами на Сокровенном острове уже научили его некоторой осмотрительности, а переписка с Гилдероем Локхартом — умению не делать ошибочных выводов при поверхностном знакомстве с проявлениями вещей. "Люди и их действия не всегда такие, какими кажутся окружающим. И уж точно никогда не такие, какими кажутся кому-то одному". Гарри всё время жалел, что Локхарт не может, как на втором курсе, продолжать преподавание в Хогвартсе: парню страшно не хватало этого разудалого авантюриста и его неожиданно верных подсказок. Вот неспроста, наверное, подсознание снабдило Сфинкса в конкурсном сне внешностью и голосом Гилдероя!

___________________________________________

[1] Возможно, кто-то извлечет отсюда для себя что-то полезное: http://samlib.ru/g/gomonow_s_j/kingcorvus.shtml

— Ну и что мне с тобой делать?.. — Гарри задумчиво опустил подбородок на сложенные руки.

Мертвяк был во всеоружии:

— Накормить, напоить и поцеловать в лобик, — не дождавшись сколько-нибудь энергической реакции со стороны хозяина, ворон подкрался поближе и потыкал клювом в его макушку. — Эй! Ты что, на Турнире не выспался? Что с тобой творится? Последнее время ты какой-то квелый...

Гарри вздохнул. Рассказать, что ли? Всё равно, если ничего не делать, оно не сдвинется с места.

— Помнишь тот дневник? — он оттолкнулся от подоконника и пересел на стул, поджав одну ногу и положив подбородок на ее колено, тогда как птица взлетела на свою присаду. — Ты видел его как-то, я тебе рассказывал, как он ко мне попал... Короче, в нем содержится архиважная информация. Архиважная для меня.

Мертвяк выглядел заинтересованным:

— А почему?

— Это... видишь ли, это воспоминания Тома Реддла.

Ворон едва не свалился со своего шестка:

— И ты так спокойно об этом говоришь?!! Да это же...

— Заткнись, что ты так орешь? Давай сразу позовем сюда весь Когтевран!

Гарри вкратце рассказал, как заполучил дневник и почему не сможет узнать, что было дальше, пока находится в стенах школы.

— И еще. Он — там — не похож на чудовище, каким его описывают. Пока не похож. И мне необходимо узнать, как он дошел до того... до чего дошел позже.

— Спроси... мать его... кого-нибудь из старших спроси! Кто его знал. Дамблдора...

— Я никому не верю. Я хочу узнать из первых рук... или из первых мыслей.

— А кто тебе сказал, босс, что это не поддельные мысли?

— Мне надо узнать, что там дальше, — упрямо повторил парень и сжал губы.

Ворон досадливо каркнул, почистил перья и трубно посопел клювом. Гарри хмуро молчал.

— Аврорам ты, конечно, не доверишься, — это был риторический вопрос, на который юноша даже не стал отвечать. — В таком случае, в школе остается только один настоящий эксперт по Темным Искусствам. Снейп.

Наверное, он ожидал бури протеста, но у Гарри не было ни сил, ни желания ломать комедию, и он лишь вздохнул:

— Он просто отберет дневник. Я знаю.

— А может, не отберет? Почему бы тебе не попросить его о содействии? Вы же там заключили какой-то совместный договор обучать друг друга всякой херне, ну так ты ему под этим соусом подсунь и этот дневник. Снейп до такого дерьма азартный, может и поведется!

— Он не поведется, а просто изымет и уничтожит.

— Чтобы этот хмырь взял и уничтожил артефакт таких масштабов? Да ты с ума сошел, босс!

Ну да, скорее всего, не уничтожит. Может, действительно рискнуть? Рассказывать Мертвяку об упоминаниях бабушки по отцовской линии в этих мемуарах Гарри не стал, но именно поэтому — в первую очередь! — он теперь и не чаял способа, как продолжить изучение документа. Тайна, заключенная между зачарованных страниц, не давала ему спокойно ни есть, ни пить, ни жить. Это не было последствиями проклятия — это была нестерпимая жажда докопаться до истины. А она подчас губительнее любых проклятий.

— Ладно! — Гарри вскочил так резко, что заставил Мертвяка заполошно вытаращиться на него с раскрытым клювом. — Пожелай мне удачи.

— Удачи, босс! Не поубивайте там друг друга сгоряча.

* * *

Нынешний этап приготовления не отличался никакими изысками: на ближайшие двое суток в смесь достаточно было ввести только элементарную корпотку и оставить томиться на едва теплящемся пламени. Это хорошо, потому что Северус в кои-то веки планировал сегодня выспаться. Он вообще не был уверен, что у них что-то получится с тем сумасшедшим художником: кому и на кой черт понадобится заказывать движущиеся и говорящие портреты еще живых людей? От посмертных никакого покоя, а тут еще гляди-ка какие изыски! Но ему как зельевару теперь и самому было интересно ответить на этот вызов. Хоть изначально всё это затевалось ради иной цели.

Гэбриел поскребся в дверь, уже войдя внутрь (как всегда), и спросил, можно ли к нему. Северус убрал подальше от любознательных зеленых глаз манускрипт с исследованиями obsession de falsa spiritus — для подстраховки, исключительно для подстраховки. Вряд ли мальчик связал бы между собой две неочевидные вещи. Но осторожность в обращении с этим молодым человеком, одним своим появлением способным притянуть к себе же стихийное бедствие, не повредит. Отметит, запомнит, потом где-нибудь наткнется и ввяжется... нет, ну его к дрюченным энтам, такое счастье!

Он вошел и показался Северусу каким-то внезапно повзрослевшим и собранным. Турнир. Наверное, первое испытание наложило на него нестираемый отпечаток.

Потянул носом воздух и покосился в сторону закрытого котла, а глаза чуть затуманились. Знакомые симптомы...

— Классный запах, — Гэбриел слегка улыбнулся. — Как от новой картины... Извини, отвлекаю, наверно? У меня к тебе очень важный разговор, сможем поговорить?

Предчувствуя неладное, Снейп на всякий случай переместил в соседнюю комнату все тяжелые и бьющиеся предметы и там их запер на три серьезных заклинания. Потом подумал и добавил четвертое: подстраховка не повредит. А котел зачаровал защитным куполом. Мальчишка хмыкнул, но от смеха удержался. Это было так похоже на... Стоп! Не надо о ней. Не сейчас. Уж слишком у парня озадаченное лицо, добра не жди. И вечно эти дурацкие оговорки-расшаркивания — "извини", "отвлекаю"... С недавних пор Северус даже перестал огрызаться: всё равно будет гнуть свое, такая натура. Она тоже так делала.

Он сложил руки на груди, оперся бедром о комод и воззрился на сына сверху вниз:

— Ну?

— Блин...

— Что не так?

— Убери, пожалуйста, Снейпа. Я тебя боюсь.

— Гэбриел!..

— Ладно, ладно! — сварливо ответил мальчишка и слишком энергично прошелся по кабинету.

В эту минуту, как ни странно, Северус отметил в нем повадку Эйлин, когда та бывала чрезвычайно возбужденной и низвергала на подвернувшегося под руку слушателя — а им, как правило, оказывался ее сын-подросток — целые потоки сентенций, которые перед этим месяцами хоронила в себе. Как, интересно, ужились в парне две совершенно непохожие между собой женщины?! И почему только женщины? К счастью, следов себя или Тобиаса Снейпа зельевар не замечал в нем по сей день. Да и папы-Эванса тоже.

— Ты хотел узнать, что понесло меня в тот раз на озеро и что я скрывал. Давай ты сейчас сядешь?

— Давай ты сейчас наконец начнешь говорить? — Снейп не двинулся с места, только нетерпеливо взмахнул рукой.

И Гэбриел начал говорить. А Северусу какими-то возрастающими, как волны в шторм, приступами нет-нет да хотелось завопить "Караул!" Если бы кто-нибудь сейчас смог влезть в голову к Принцу-старшему и там узнать, чего ему стоило каждый раз сдерживаться и не перебивать Гэбриела, он проголосовал бы за представление С.Т. Снейпа к Ордену Мерлина Первой степени. За стоицизм.

Мальчишка говорил сбивчиво и горячо. Упоминание им бабки, Эйлин, как одной из героинь этих адовых мемуаров, являлось очень весомым аргументом в пользу того, что его слова носят рациональное зерно. Но насколько же это... мягко говоря, неосмотрительно и беспечно — лезть туда в одиночку. Хотя кто бы говорил...

— Только не ликвидируй его! — попросил Гэбриел в ответ на требование показать дневник. — Пожалуйста! Там очень важные сведения. И я хочу узнать, что на самом деле произошло с бабушкой. Ее саму уже не вернешь, но ведь можно восстановить ее доброе имя. Олливандер говорил, что ее палочку преломили, а потом было изгнание из мира волшебников... а дух Миртл рассказывал, что это Том, Том Реддл убил ее из палочки Эйлин Принц, не сама Эйлин. Убил и Миртл, и кого-то еще из своих, подло — со спины. Я хочу прочитать всё и сделать так, чтобы об этом узнали в Визенгамоте. Но я не могу сделать такое, сидя здесь! Мне нужно отыскать то место. То самое, где произошла последняя сцена с Реддлом, которую я тогда видел. Это в Лондоне.

И мальчик, сняв с шеи один из амулетов, положил его на стол, а потом направил на него палочку. Снейп глазам своим не верил, глядя на трансформировавшийся ежедневник в простом кожаном переплете.

— Это он, — Гэбриел представил ему дневник, как в старой сказке Алисе представляли пудинг, но во взгляде его появилось что-то затравленное. Не развилась бы и у него на этой почве обсессия — в сугубо магловском научном понимании, разумеется. Но это вряд ли. Том Реддл был, конечно, феноменально сильным магом и всё же никогда не являлся Лордом Волдемортом, которым нынче пугают ребятишек в волшебных семьях. Тем не менее возиться голыми руками с потенциальной филактерией — удел психопатов вроде Регулуса Блэка или его кузины, и зельевару хотелось верить, что его сын не из их числа.

— Ты уверен, что тот эльф намеренно приманил тебя к останкам Миртл и дневнику? — поглаживая обложку пассами палочки и считывая всю доступную при этом информацию, спросил Северус, а когда Гэбриел кивнул, скептически поджал губы. — Ну и как его зовут, этого чертова эльфа, ты не узнавал?

Ведь сложно представить, чтобы кто-то из этой братии по собственному почину заигрывал в такие игры с магами.

— Добби.

Пол покачнулся под ногами или стол как-то дернулся и поплыл, Снейп и сам не понял. Он лишь схватился за столешницу, чтобы удержать равновесие, а потом, выдохнув, медленно повернулся к мальчику:

— По буквам.

А то, может, Северус, ты стал туг на ухо и ослышался. Гэбриел повторил по буквам. Малфои?! Что за сволочной план они осуществляют? Нет, уничтожать дневник категорически не следует, но вот можно ли доверять его содержимому — точнее, авторству? Что, если это поздняя подделка, слепленная тем же Веселым Роджером?

— И это Добби в девяносто втором перекрыл вам с Уизли проход на станцию "Хогвартс-экспресса"? — момент драматических восклицаний закончился, толком и не начавшись, и в Северусе взял верх специалист. Поэтому первым делом он применил окклюменцию и подавил все мешающие расследованию эмоции.

— Да. Он, кстати, и надоумил меня подслушать разговор между тетей и крестным, — забил последний гвоздь в крышку Снейпова гроба Гэбриел, однако в душе самого "покойника" царила полная нирвана, и только проклятую Лестрейнджем руку дернуло ослепительной болью, да еще Грег затем вызверился в ответ на посягательство. — Когда они в доме Дурслей обсуждали фотографию вашей с мамой свадьбы.

Люциус знает. Хуже некуда. Этот хитромордый выродок всё знает и хочет выслужиться перед кем-то, а потом сдать их с Гэбриелом своим дружкам. Да те и без Малфоя уже наверняка всё знают: Паршивец, как считает Дед, ничего не забыл, поскольку в момент, когда всё произошло в ночь на 1 ноября 1981-го, находился в анимагической форме. Но... что-то здесь не рифмуется — например, какая Люциусу выгода от этого пасьянса? Ничего, время покажет. А мальчишка наивно считает Малфоевского домовика своим союзником и спасителем. Всё-таки Когтевран не Слизерин. К студенту факультета Салазара, как ни крути, на хромом фестрале не подъедешь, покуда раз десять не докажешь свою лояльность. Да и тогда от фиги в кармане ты не заговорен.

— Кто из твоих приятелей знает о дневнике?

— Только Гермиона и мой ворон.

Девчонка. Ну, конечно! Эти детки достаточно близки по духу, чтобы видеть друг друга насквозь, но недостаточно умны, чтобы оттянуть друг друга от опасной черты. В этом тоже было что-то знакомое. Пандора — она всегда всё знала о Северусе, но никогда не могла его отговорить от задуманного, какими бы когтевранскими приемчиками ни пользовалась. Здесь то же самое: Грейнджер не поможет, да и сама вляпается вместе с приятелем. Хуже некуда — наблюдать, как самый важный человек в твоей жизни идет тою же тропинкой, которой шел ты, спотыкается о те же ухабы и так же, как ты когда-то, рискует свернуть шею в придорожной канаве. И ты смотришь, но вложить в его голову свои мозги и свой опыт не в состоянии.

— Мисс Грейнджер нужно освоить окклюменцию. Я не знаю, как ты будешь изворачиваться, но тебе нужно убедить ее в этом и привести с собой на занятия, когда мы практикуем с тобой защиту сознания.

Впервые за вечер Гэбриел лучезарно улыбнулся, как умел только он:

— Да она будет прыгать выше головы без всяких уговоров! Я хотел научить ее, но... ты же понимаешь, какой из меня... Между прочим, мы с нею провели эксперимент: она попыталась пожертвовать каплей своей крови, но дневник ее отверг.

Еще бы. Хорошо еще, что ответкой не прилетело. Детишки! Снейп наконец осмелился взять ежедневник в руки и пролистать пустые страницы. Тварь не буянила, проклятие Веселого Роджера никак себя не проявляло. Мальчишка между тем продолжал:

— И у нас появилось три версии. Содержание дневника закрыто или от маглорожденных, или от женщин, ну а третий вариант — его могу читать только я, потому что Неназываемый имеет какую-то мистическую связь с моим сознанием, — мальчик потер шрам на лбу, хотя Северус и говорил ему, что в реальности легендарная сцена "падения Темного Лорда" должна была выглядеть по-другому.

Снейп молча рассек перочинным ножом участок своей ладони у основания большого пальца и на глазах изумленного сына уронил щедрую каплю крови на страницу. Бумага жадно впитала густо-алое пятно, как при Экскуро, затем на потемневшем от времени листке проступили буквы в зеркальном отображении: "Пр иветс т вуюнасл ед н икаСл изер ина!"

— Ух ты! Мне в первый раз он написал то же самое! Если возьмешь зеркало и прочитаешь через отражение, то там будет написано "Приветствую наследника Слизерина!"

— Все три ваших версии никуда не годятся, — насмешливо откликнулся Северус. — Странно, что воспитанник "орлиного" гнезда не предположил это в первую очередь. Дневник принимает только тех, кто генетически наиболее близок Слизеринам. Похоже, что мы с тобой оба отвечаем этим условиям.

Гэбриел чуть ли не подпрыгивал на месте от любопытства.

— Напиши! Напиши ему что-нибудь еще! — подзуживал этот юный дневниковый наркоман. — Он всё начал с начала, и ты для него новый читатель! Хорошо, если ты тоже всё это увидишь!

Алхимик с неодобрением покосился на него, хотя чего греха таить — и у него чесались руки попробовать. Яблоко от яблони. Пока не свернулась кровь на ранке, обмакнул в каплю кончик пера, а затем написал: "Здравствуй, Томас Марволо. Открой мне свои тайны". Ему почудилось тихое шипение, и, только сосредоточившись, он распознал фразу на парселтанге, которую перевел как "Если готов — можешь войти!"

— Идем, Гэбриел, — и он взял сына за руку. — Нас тут приглашают.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"...Большую часть своих доходов он тратит на построение святых храмов и отыскивает мастеров с большим старанием. Он очень высокого роста. Тело имеет полное силы и довольно толстое, большие глаза, которые у него постоянно бегают и все наблюдают самым тщательным образом. Борода у него рыжая, с небольшим оттенком черноты, довольно длинная и густая, но волосы на голове, как большая часть русских, бреет бритвой. Он так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие; в таком состоянии он бесится также и на встречных. Жестокость, которую он часто совершает на своих, имеет ли начало в природе его, или в низости подданных, я не могу сказать. Если кто немного тяжелее провинится, того со всем семейством, также слугами и всем, что одарено живою душой, уничтожает с корнем и истребляет, как это довольно хорошо видно из рассказов, выше уже приведенных. Так как он это делал очень часто, то некоторые места своих владений и превратил в пустыню"...

Ты распрямляешься над старинным секретером, растираешь затекшую шею, поводишь плечами. Который это по счету Принц, чье жизнеописание ты вносишь в семейный архив своего работодателя, перегоняя своим каллиграфическим почерком с разрозненных ветхих обрывков на аккуратный свежий пергамент? Седьмой? Пожалуй, даже восьмой... Как там его? Дэниел Принц фон Бухау [2], посол Священной Римской империи в какой-то далекой полудикой стране на востоке, но не в Индии... Сквиб? Наверняка! Твои губы кривятся, но попытка насмешничать гаснет. Уж лучше быть сквибом или вообще маглом, но зато вельможей при дворе, чем начать свою никчемную жизнь в говенном приюте, а продолжить в прислужниках у заносчивого мага-аристократа. И приходится признать, что ты не прочь был бы вот так же заставить какого-нибудь безродного полукровку корпеть над историей твоей древней и благородной семьи. Что ж, когда-нибудь... когда-нибудь...

___________________________________________

[2] Автор монографии — Даниил Принц из Бухова (1546-1608 гг.), реальный исторический персонаж, посол Священной Римской империи в Русском государстве во времена правления Ивана Грозного. Подробнее: http://samlib.ru/g/gomonow_s_j/danielprinz.shtml

Эйлин, младшая дочка сэра Донатуса — да, этот старик не дед ей, а отец, — появляется в дверях и, как всегда вежливо, приглашает сделать небольшой перерыв и пойти с нею на ланч. Обедали Принцы ближе к трем пополудни, а в полдень скорее морили червячка и называли это ланчем. Тебе неизвестно, делают ли так же и у других чистокровных волшебников, или такое принято лишь в их доме, но спрашивать о подобных вещах у девчонки ты считаешь ниже своего достоинства. Она знает, какой факультет оказал тебе честь, и наверняка считает, что именно поэтому ты обучен этикету и вышколен не хуже их высокородных догов. Впрочем, иногда в ее присутствии тебе удается забыть, кто из вас кто. Она воспитана так хорошо, что ничем не подчеркивает своего происхождения. Иногда тебе даже кажется, что она в этом искренна, без оглядки на правила приличия. Когда вы болтаете, если у тебя выдается свободная минутка, и прогуливаетесь вместе по тропинкам маленького парка за их домом, Эйлин может даже забыться и, рассказывая тебе что-то, рассмеяться, звонко и заливисто, как простушка. Она любит слушать о Хогвартсе, куда поступит уже этой осенью: между вами, оказывается, не три и не два, а всего полтора года разницы. А ей всё не терпится, она бы с радостью села за парту еще в прошлом сентябре, после вашего летнего знакомства.

Вы вместе шагаете по длинному, увешанному зеркалами коридору. За этот год Эйлин подросла, вытянулась и стала выше твоего плеча, но красивее не сделалась ни на йоту. И зеркала отражают прекрасного, как темный бог, мальчика-подростка в простой дешевой одежде, и неказистую худую, хоть и грациозную девочку в строгом, но, невооруженным глазом видно — очень дорогом — дымчато-сером платье с отложным белым воротничком и манжетами. При входе в столовую перед нею возникает эльф, надевает и помогает ей застегнуть обеденный передник. Тебе он со сдержанным поклоном подает накрахмаленную широкую салфетку на колени. Этот домовик — самый преданный слуга семейства, и здесь это ценят все. Мужчин — сэра Донатуса и сэра Густавуса, старшего брата Эйлин — в такое время суток дома обычно не бывает, зато миссис Принц и старшая сестрица Эйлин, мисс Лорайн, тоже тощая, тоже некрасивая колдунья с бледной, будто изнутри светящейся, как дорогой фарфор, кожей, уже ждут вас обоих за столом. Ты только недавно отделался от непроизвольного ожидания трапезной молитвы, без которой не обходился ни один прием пищи в богадельне, откуда тебя почти вызволил странный рыжий Дамблдор — тот оказался профессором Трансфигурации и заместителем директора Хогвартса. В такие минуты, как сейчас, у тебя всегда появлялось ощущение, что три дурнушки вот-вот сомкнут кончики своих костлявых перстов, опустят очи долу и давай бормотать под нос какую-то бессмысленную ересь — настолько они походили на устранившихся от всего плотского и греховного монахинь. Постепенно это прошло: Принцы никогда ничего не бормотали, не молились и ни от чего не устранялись. За столом же могла происходить оживленная беседа, но могло и царить безмятежное молчание, никого ни к чему не обязуя. Ты впитывал, учился — так непринужденно держаться и так общаться, как это делали они. И у тебя это получается всё лучше и лучше, ты уже не напоминаешь сам себе неотесанного болвана из лондонских трущоб.

— Как ваши успехи, мистер Реддл? — с легкой тенью улыбки осведомляется черноокая леди Лиссандра, и вытянутое лицо ее с острым подбородком классической ведьмы из магловских сказок приобретает подобие ласковости.

Ты уже давно заметил, что внешность твоя либо манеры вызывают у окружающих невольное к тебе расположение. Мало того, что заметил — сознательно пользуешься этой особенностью. Правда, таким крутым аристократам, как Принцы, пускать пыль в глаза ты еще не решаешься, только угодливо улыбаешься в ответ и, кивая, благодаришь за участие. Зато в приюте не гнушаешься ничем — разве что не позволяешь себе колдовать, чтобы не вылететь из Хогвартса. Но это не бог весть какая победа — очаровать поганых маглов: они и без того тебя опасаются и уважают, и дело даже не в легкой руке миссис Коул. Твоя магическая сила уже достаточно оформилась, чтобы люди ощущали ее на незримом уровне, будь они хоть волшебники, хоть простаки.

Мистер Принц всегда наблюдает за тобой и не может не отметить твоей старательности. Свое благоволение он выражает не в словах и не только в дополнительных денежных подачках, а кое в чем гораздо более ценном для тебя: старый сэр Донатус делится с тобой некоторыми своими познаниями в области магии и алхимии. От него ты узнаешь множество интересных сведений, благодаря его наводкам ты хорошо представляешь, что искать в библиотеке Хогвартса и букинистических лавках Косого, едва появляются дополнительные средства на "мелкие нужды". Ты не слишком афишируешь источники дополнительного дохода, опасаясь, что программа материальной поддержки волшебников-сирот может порицать подобные действия — ты ведь уже не раз сталкивался с суровостью магловских законов, а среда магов даже нелицеприятнее и жестче среды простаков. Дети маглов в отличие от детей волшебников могут позволить себе быть инфантильными гораздо дольше, и это говорит о многом. Ты не хочешь, чтобы Министерство бросило тебя на произвол судьбы, содержать себя тебе еще не по зубам, тем более что подрабатывать можно только два месяца в году — когда все остальные студенты школы, чьи родители имеют счет в Гринготтсе, наслаждаются летним отдыхом.

С сентября Эйлин поступает в Хогвартс. Ты помнишь тот туманный день и две темные фигуры провожавших ее родителей на перроне перед поездом. Издалека миссис Принц в своем элегантном узком наряде, худая и высокая, кажется совсем молодой женщиной. Она стоит, держа под руку мужа, а он словно сошел с портретов начала прошлого века в черном пальто с пелериной и в коротком цилиндре. На них невольно смотрят все проходящие, большинство почтительно раскланивается, но Принцы отвечают тем же далеко не всем.

Ни ты, ни подавляющее большинство магов еще не знали тогда, что это за день, и даже не подозревали, почему на вокзале Кингс Кросс так много озабоченных лиц и плачущих детей [3]. Узнали позже, когда Великобритания вступила в Антигитлеровскую коалицию, и отголоски магловской глобальной войны неизбежно докатились до территорий волшебников. МагБритания подключилась гораздо позже, и это был прецедент, поскольку первую заваруху четверть века назад она проигнорировала полностью.

___________________________________________

[3] 1 сентября 1939 года, в день начала Второй мировой, когда гитлеровцы вторглись в Польшу, в Великобритании началась самая массовая за ее историю операция по эвакуации детей из крупных промышленных городов. Их родителям было велено собрать детям в дорогу противогаз, сменную одежду и теплые вещи. Герберт Моррисон (мэр Лондона) настоял на начале эвакуации детей, несмотря на то, что Англия еще официально не вступила в войну (речь Чемберлена будет только 3 сентября). В первый день осени 1939 года поезд за поездом детей и подростков начали развозить по всей стране и передавать в новые, временные семьи. Массированные бомбардировки Лондона начнутся только осенью 1940, к этому времени будет несколько волн эвакуаций. Всего за годы войны, с 1939-го по 1945-й, из городов были эвакуированы почти 3,5 млн человек.

А пока что, пока что — ученические будни в изолированном от мира шотландском замке. Ты надеешься узнать о своем происхождении, часто останавливаешься у портрета основателя твоего факультета и вглядываешься в его черты, не решаясь задавать терзающие тебя вопросы. Найти бы хоть какую-то зацепку — ты не пожалел бы сил и времени, чтобы раскопать скудные сведения о твоих предках. Но захочет ли отвечать великий Салазар какому-то жалкому полукровке?

Эйлин не слишком-то хорошо приняли на ее курсе. Она умнее большинства слизеринских квочек, причем умнее не только ровесниц, но и девиц постарше. Им не о чем поговорить друг с другом, и она невольно сближается с тобой, чтобы время от времени отводить душу интересными беседами о магии, о науке, о книжках — да о чем угодно, только бы не зевать в тоске от стрекота однокурсниц, фанаток квиддича, квиддичистов и дорогих вещей. Было немало и таких, кто лебезил перед нею и набивался в друзья из-за положения ее родителей, но таких младшая из семьи Принц чуяла за милю и старалась избегать еще тщательнее, чем нищих разумом. Позже, через пару лет, она всё же обзаведется единомышленницами из Когтеврана, но и там не будет между ними теплых отношений. Она слишком "другая" и слишком упрямая, чтобы меняться и подстраиваться. Таких не любят и не ценят нигде, даже за деньги. Но Эйлин никогда не осудит тебя за твое умение угодить чьим-то ожиданиям. С тобой она не резкая и не дерзкая, а такая, какой ты впервые увидел ее в библиотеке родного дома. Это хорошо, ведь девочка всегда готова замолвить за тебя словечко перед властным отцом, и тот выделяет твою персону среди других, с кем знается по деловой необходимости. Теперь ты уже числишься на постоянной службе в их семействе, и должность твоя звучит почти солидно — архивариус. Мистер Принц доверяет тебе серьезные документы, щедр в оплате твоих услуг и при всяком удобном случае не без интереса говорит с тобой и младшей дочкой. Это редко делают маги-отцы более молодого возраста, они еще слишком увлечены своими собственными проблемами, сэр Донатус же по возрасту годится Эйлин в деды, а это поколение умеет ценить общение с молодежью.

И однажды на берегу озера ты встречаешь жеребенка-кентавра, который оказывается забавной зверушкой. Рискуя навлечь на себя гнев сородичей, Фиренц использует любую возможность повидаться и поболтать с тобой. Кажется, ты действуешь как магнит на всех неприкаянных, верно, Том? Этим обстоятельством нужно как-то пользоваться, но ты еще не придумал, как. Ты даже не понимаешь, какую выгоду можно извлечь из приятельства с мыслящей непарнокопытной тварью — но ровно до тех пор, пока не узнаешь, что вольным кентаврам не чужд дар ясновидения. И ты намекаешь, что, несчастный, ты больше всего на свете хотел бы узнать хоть что-то о своих покойных родителях. Наивный жеребчик едва не расплакался, как дурак-полувеликан из Гриффиндора, от твоей прочувствованной и хорошо отрепетированной речи, даже не зная, чего тебе стоило в нескольких местах монолога сдержать рвущийся наружу смех. С чего бы тебе жалеть о тех, кого никогда не видел и совершенно не знал? Пошлая сентиментальность — признак недалекости.

— Я посоветуюсь со звездами в первую же ясную ночь, Том, — пообещал Фиренц, глядя на тебя ясными аквамариновыми глазами. — Только ты смотри не расскажи никому, если я что-то узнаю. Не то в нашем табуне меня сильно накажут!

Жестом ты изображаешь, будто набрал в рот воды, и через несколько дней он в самом деле находит для тебя кое-что интересное. Волшебницей была твоя покойная мать. В девичестве ей было имя Меропа Гонт. А вот папаша твой, подлый магл, жив-здоров по сей день и даже не вспоминает ни о ней, ни о тебе, хотя отлично знал, что бросает ее в тягости на произвол судьбы. Волна злобы ослепляет тебя, ее пена — душит, и тут ты понимаешь, откуда бралась неукротимая ярость в том славянском царе, Иоанне Грозном, о коем писал Даниил Принц. Амортенция? Так что же? Иные мужчины не оставляют без маломальской поддержки даже детей, прижитых с проститутками! Ты повидал такое в Приюте Вула, когда некоторым счастливчикам каждый праздник приходили подарки от тайных покровителей, а миссис Коул носилась с этими малолетними ублюдками, как курица с яйцами, поскольку на счет ее заведения в их пользу регулярно поступали средства. Значит, этот поганый богатей-Реддл относился к твоей матери, чистокровной (!) колдунье, хуже, чем к подзаборной шлюхе, невзирая на то, что она была ему законной женой?! Хорошо же, папаша. Еще свидимся.

— Спасибо тебе, Фиренц, ты настоящий друг, — прочувствованно говоришь ты и позволяешь ему обнять тебя в ответ, едва терпя неистребимую вонь конского пота. — Может, когда-нибудь мне удастся сделать так, чтобы он гордился мною и согласился признать своим сыном. Мне многое нужно достигнуть прежде, чем я начну его искать...

— Поиски не будут трудными, твой отец и его родители живут в местечке Литтл-Хэнглтон, почти в самом центре нашего острова.

Теперь ты учишься с удвоенным тщанием, но мало какие книги в школьной библиотеке могут удовлетворять твоим запросам. Остается рассчитывать на обширную библиотеку Принцев в Корнуолле и на свою находчивость, которая поможет добывать нужную литературу прямо под носом сэра Донатуса. Реддл-старший будет тобой гордиться при встрече! Будет! Только недолго. Ты никогда не забудешь показанных тебе Фиренцем на воде озера картин — как этот примитивный варвар, в которого умудрилась влюбиться твоя мать, не понижая голоса, прямо в лицо, издевается над ее внешностью и бедностью, когда проезжает верхом на лошади мимо хибары Гонтов. А течная сучка, его подружка, препротивно хихикает и трется своей ... о седло, зазывно прижимая к нему жирный деревенский зад. Удивительно ли, что тем самым эти скоты спровоцировали несчастную Меропу на отчаянный поступок? Тебе непонятно только одно: почему она перестала использовать приворотное зелье?

Заодно ты узнаешь свою родословную по материнской линии. О, да! Тут в самом деле есть чем гордиться! Ты — наследник Слизеринов и, похоже, состоишь в дальнем родстве с этими надменными Принцами, а также со средним из братьев Певерелл. Корвин Гонт, чей хмурый портрет висит в одной из галерей, ведущих к гостиной вашего факультета — твой прямой предок. Да с таким твоим происхождением половина этих выскочек-аристократишек недостойна лизать тебе, полукровке, подошвы! Основатель, чье имя повергает в трепет тупиц из Пуффендуя, бесит буйных олигофренов Годрика и заставляет почтительно замолкать зубрил-воронят с интриганами-змеями, недаром казался тебе столь близким по духу. Ты имеешь полное право довести до логического завершения всё, что он хотел, но не успел сделать. Ты не новое его воплощение, но ты его генетическое продолжение. И ты должен выяснить, почему он сдал Хогвартс, свое любимое детище, на милость старого ханжи Гриффиндора с двумя вздорными бабками и ушел, гордо хлопнув дверью.

Уверенность, которая отныне сквозит в твоих движениях, голосе и поступках, убеждает всех вокруг уступить тебе место под солнцем. Подозревай ты, что это работает столь безотказно в сочетании с бескомпромиссностью, то мог бы предъявлять претензии еще и до того, как узнал, что в твоем случае это обоснованные требования. Тебе следует работать над своей биографией так, как будто уже завтра займешь одно из первых мест на страницах Истории Магии! Никто лучше тебя не сделает этого, Томас Марволо, отпрыск Гонтов! Люди всегда ведутся на блеф, а ты не просто блефуешь, ты действительно способен на всё. Они не знают, чего от тебя ждать, а многие догадываются: если ты решишь отомстить исподтишка, то доказать им ничего не удастся. Тебе на руку играет царящая в Хогвартсе круговая порука и свистопляска с этими факультетскими баллами — ведь ты всегда можешь состроить влажный коровий взгляд кому-нибудь из нестарых преподавательниц, и Слизерину в один заход будет начислено столько, сколько другим не снилось собрать и за неделю. Профессор Слагхорн высокого мнения о твоих способностях, протежирует тебя и приглашает в свой клуб, широко известный в узких кругах. То же самое он предлагает и Принц, но она почему-то отказывается (ты лишь пару лет спустя узнаешь, что сэр Донатус давным-давно разругался со школьным зельеваром не то на алхимической, не то на личной почве). Эйлин не хотелось делать что-то вопреки отцу, и она предпочла иметь зыбкую оценку между "У" и "С" по дисциплине Слагги, чем скучать на его "уютных" посиделках. А ты ничего — терпишь. Потому что, как известно, не подмажешь — не поедешь. Твоим любимым зельем на уроке Горация был елей Григория: оно давалось тебе буквально с закрытыми глазами.

А потом, приехав на каникулы в ненавистный приют, ты с облегчением находишь его в руинах. Одни рожки да ножки остались от богадельни после бомбежек Восточного Лондона, а тебе никто не сподобился сообщить о том, что миссис Коул в рамках операции "Пайд Пайпер" [4] переправила своих подопечных в Северный Норфолк. Судя по разбросанному недогоревшему хламу, собирались впопыхах и многое просто побросали, унося отсюда ноги. Но в тот момент ты еще не знал, что они спаслись, и со злорадством думал, как во время Блица их всех накрыло очистительным пламенем Первого Всадника [5].

___________________________________________

[4] Операция "Пайд Пайпер" (Pied Piper, "дудочник", отсылка к средневековой немецкой легенде о Гаммельнском крысолове), начавшаяся 1 сентября 1939 года. В ходе нее было официально перемещено более 3,5 млн человек. Другие волны официальной эвакуации и реэвакуации произошли на южном и восточном побережье в июне 1940 года, когда ожидалось немецкое вторжение в Британию (операция "Зеелёве" / Unternehmen Seelöwe). Эвакуация из городов, подвергшихся немецким воздушным налетам, началась в сентябре 1940 года. Также официально проводилась эвакуация из Великобритании в другие части Британской Империи, а также неофициальные эвакуации внутри и за пределы Великобритании. В числе других крупных перемещений гражданских лиц были эвакуация с Нормандских островов и иммиграция перемещенных лиц из континентальной Европы.

[5] Речь идет о четырех гонцах Апокалипсиса из магловской христианской религиозной традиции, в которой жестко пытались воспитывать Тома до поступления в Хогвартс, но, как мы можем убедиться, добились противоположного их тщаниям результата. Первый Всадник из четверки — Пожар http://www.pichome.ru/images/2018/02/10/dJR4AE.jpg

Вот сюрприз, однако: в Приюте Вула кто-то что-то читал — ветер небрежно перебрасывает обугленные странички толстой старой книжки. Носком ботинка ты брезгливо переворачиваешь ее и на мокрой корке с трудом угадываешь оттиск букв. Это "Копперфильд" Диккенса: "Какой вы романтик, Маргаритка! — еще веселее засмеялся Стирфорт. — Стоит ли утруждать себя для того, чтобы кучка тупоголовых людей разевала рты и воздевала руки? Пусть они восхищаются кем-нибудь другим. Пусть этот другой добьется славы — на здоро"...

— А вы почему остались в городе, юноша?! — прерывает твое чтение визгливый голос.

Ты в досаде пинаешь книжные останки и оборачиваешься...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Разочарованию Гарри не было предела. Он с тоской проводил взглядом схлопывающееся воспоминание и снова обнаружил себя в кабинете Снейпа.

— Ну вот, он снова не оставил мне шанса...

— Сделаем так, — сказал отец, косясь на дневник и в задумчивости слегка постукивая себя пальцем по нижней губе. — Я оставлю его у себя и постараюсь изучить. Если найду что-то новое, то вытащу воспоминания для тебя, и ты увидишь их тоже. Тебя это устраивает?

Гарри не поверил своим ушам. То есть, Снейп сейчас признал, что готов принять участие в авантюре, связанной с Темным Лордом, и не просто принять, но и поделиться тем, что узнает, с сыном? В чем подвох?

— В чем подвох? — спросил Гарри вслух.

— Моя мечта, чтобы ты ни во что не вляпывался, неисполнима? Тогда ни в чем... — равнодушно отворачиваясь к иллюминатору, за которым мельтешила сомиха Кунигунда, ответил зельевар.

— Я тебя люблю, пап.

По узким губам пробежала отчаянно подавляемая улыбка:

— И это единственный способ завоевать твою любовь?

— Не-ет! — возмутился Гарри. — Зачем ты так говоришь?! Я правда...

Отец снова покосился в иллюминатор. На его лице отобразилась досада на рыбу, которая подавала ему какие-то непонятные знаки. Было видно, что Снейп нешуточно колеблется, но тем не менее он оборвал пылкую речь Гарри на полуслове:

— Едва ли есть смысл рассыпаться в благодарностях до того, как мы всё выяснили. Ступай к себе и не забудь на следующее занятие привести Гер... мисс Грейнджер.

— Давай ты будешь называть ее по имени?

— Хорошо. Иди.

Что-то легко он сегодня соглашается на все условия. Нет, понятно, что он хочет поскорее спровадить Гарри ради каких-то известий, принесенных Кунигундой, но прежде папаша не был столь сговорчив ни при каких обстоятельствах, а сейчас, можно сказать, из него хоть веревки вей. Как-то подозрительно!

* * *

Первым общим занятием у когтевранцев с шармбатонцами был вечерний урок у Хагрида в Запретном лесу. Лесник не решился сходу ввергать чужестранцев в местный экстрим и начал с банальных детенышей флоббер-червей и ротожопов. Девицы-француженки кривились при виде слизи, выделяемой теми и другими, а те веселые парни-блондины, со смехом зажимая носы, когда подошли слишком близко к флобберам, помянули на своем языке какой-то загадочный "сюрстремминг". В итоге всё несколько скомкалось, Хагрид второпях уложил свою лекцию в первую половину занятия, а разрешения импровизировать администрация Хогвартса ему наверняка не давала — потому в ход и пошли безобидные черви. Чтобы не сознаваться в своей оплошности, лесник предложил устроить маленький пикничок за своей избушкой.

Уже стемнело, и разжечь костер было очень даже неплохой идеей, подкинутой гостями. Как-то сама собой завязалась непринужденная беседа, и под треск поленьев студенты двух школ начали тихими и зловещими голосами рассказывать друг другу страшные истории. Поначалу это были скорее старые сказки времен кельтов и скальдов, но за древностью лет они заметно подрастеряли жуткости и теперь разве что навевали скуку, точно бородатые анекдоты. Затем Кевин Энтвистле, родившийся в семье маглов, первым рискнул рассказать содержание киноужастика про Фредди Крюггера. Гарри никогда не видел ни одного из этих фильмов целиком, но благодаря болтливости Дадли, который любил подтрунивать над теткой Мардж, знал их наизусть. Тем не менее для большинства магов и даже полукровок "Кошмар на улице Вязов" оказался в новинку. Флер Делакур даже слегка поспорила с подружкой на французском языке, не является ли этот Крюггер попросту инкубом, но обе сошлись на том, что инкуб не может приходить во сне в уродливом виде, потому что он демон-любовник, и вообще он должен соблазнять одних женщин, а Фредди просто убивал всех подряд тинейджеров. Гарри вполголоса перевел их спор для своих однокурсников: вот и пригодились их занятия с Ржавой Ге и Роном..

— О-ля-ля! — удивилась Флер, вздергивая красивые брови (видимо, ради того, чтобы эффектно их вздернуть, она и удивилась). — Мсье понимает по-французски?

— Шаман, а может, ты у нас инкуб? — довольно громко шепнул на ухо Акэ-Атлю Голдстейн. — Ты вообще соблазняешь кого-нибудь, когда гуляешь по снам?

— Тони, отвали, не то сегодня я забреду к тебе.

— И обломишься, меня интересуют только девчонки.

— Меня тоже, поэтому я тупо задушу тебя подушкой.

— Дебилы, — резюмировала Лайза Турпин, через которую они пререкались, и сунула обоим под нос по кулаку. — Заткнитесь уже и дайте послушать.

— А вот у меня тоже был странный случай. Я в то время еще ходил пешком под стол, — когда Кевин наконец закончил пересказывать первый фильм, подал голос тот самый шармбатонец, который в день приезда подарил Луне Лавгуд розу — его звали Эйвиндом Йенсеном, и говорил он по-английски почти без акцента. — Мой дядюшка был чудаком. Он собирал всякие эксцентричные истории и любил изучать редких и непонятных тварей. Я хорошо помню, как в нашей семье рассказывали о том, что дядька уехал в Шотландию за экземпляром живого пятинога. А потом — как привез его к нам в магическую секцию Ёрвсё. Кажется, это было не слишком законно... э-э-э... контрабанда. Этот пятиног сбежал из клетки накануне Хэллоуина, и его ловили все волшебники страны и даже специалисты из Британии. Он кого-то сожрал, погиб и мой дядя. Но дело не в этом. Просто утром я проснулся, а все говорят, что дядька был приверженцем Вы-сами-знаете-кого, и ночью его вместе с другими Пожирателями убили в ходе сражения где-то в Шотландии. Я не мог понять, кто такой этот Сами-знаете-кто и почему еще вчера все думали иначе. Но кого бы я ни спрашивал об этом, мне не верили. Бабушка повела меня к лекарю, потому что родители решили, что это магия, которая еще во мне толком не проявилась, играет злую шутку с моим рассудком. Меня заставили признать, что я это всё насочинял. Но даже сейчас мне всё это кажется правдой, настолько хорошо я помню тот день, когда они ловили пятинога и когда мама плакала о смерти дяди. Мы не знали ни о каком английском Темном Лорде, клянусь! А на следующий день — бац! — и мы все поверили в то, что было написано в газетах!

— Да говорю же я тебе, Эйве, что это только фантазии! — вмешался Яльмар, его приятель-соотечественник, чувствуя себя неловко под укоризненными взглядами шармбатонцев и недоверчивыми — хогвартцев. — У меня сестренка тоже что-то такое говорила, а потом ничего, забыла. Мы в детстве чего только ни выдумываем.

— Это дежа-вю, — уверенно сказала Флер с французским прононсом. — У моей гранд-маман часто бывают дежа-вю.

— Но ведь дежа-вю — это когда ты находишься в какой-то ситуации, которую уже видел, ну или тебе так кажется! — возразил ей Гарри, хотя ему не очень-то хотелось выступать в защиту Йенсена, к которому он испытывал непонятную неприязнь.

Делакур снисходительно дернула плечом и ответила на родном языке:

— Дежа-вю проявляются по-разному, мсье Поттье. Возьмите и почитайте литературу, если не знаете. [6]

Похоже, шармбатонка тоже испытывала неприязнь, но уже к нему самому. И похоже, что после того интервью со Скитер. Теперь она время от времени так и норовила его поддеть — как видно, уже не считая "ребьёнком", которого можно запросто сбросить со счетов. Крам — тот тоже всегда напрягался при виде Гарри и становился еще суровее. Зато хоть в Хогвартсе прекратили шептаться и говорить всякие гадости за спиной. Даже слизеринцы.

— Мистер Йенсен, а в каком году это случилось? — сделав вид, будто не заметил ехидной интонации Флер, Гарри отвернулся от нее к Эйвинду.

— Смерть моего дяди? В самом конце октября 1981 года. На Хэллоуин.

В эту минуту из темноты донесся звук тяжелых шагов, и отсветы костра выхватили идущую по тропинке громадную фигуру. Когтевранцы обнажили палочки и мигом подскочили с мест.

— Ох, полегче, полегче! — грудной женский голос и заразительный смех могли принадлежать только мадам Максим. — Бонсуар, мсье Хагрид, бонсуар, дамы и господа! Мои дорогие восьп'итанники, нам пора возвращаться в нашу карету.

___________________________________________

[6] Немного о феномене дежа-вю — для интересующихся этим загадочным явлением: https://oritan.diary.ru/p151984568_dezha-vyu-perezagruzka.htm

51. И корабли трепещут, словно рыбки, и галеоны, словно щепки, зыбки

...И последнее, что увидел и услышал Северус — это грохот обваливающейся скалы и огненный шар, извергнутый пастью алого дракона.

Он очнулся в кресле, стараясь даже не представлять себе, что сталось с его беднягой-ороти там, на полигоне. Управляя китайским драконом, Крауч в этот раз превзошел сам себя, чем удивил всех болельщиков игры. Барти только и успевал, что раскланиваться в ответ на сыплющиеся со всех сторон поздравления, когда медленно пробивался к выходу со своей башни. Угробить японского "неваляшку", да еще и в столь краткий срок, было под силу немногим, и прежде Краучу-старшему это не удавалось. Да и пользовался он обычно либо норвежским, либо тупорылым, а тут вдруг ни с того, ни с сего решил испытать в действии китайский шар. Впрочем... отчего же "ни с того, ни с сего"? Закономерно. Снейп потер зудящее от боли предплечье в районе татуировки.

Септима отправила ему сочувственно-ободряющий взгляд и, прихватив подол мантии, стала аккуратно спускаться по ступенькам вслед за остальными. Зельевар не спешил, он ждал, когда все наконец разойдутся, и его очень раздражало, что профессор Флитвик тоже медлит, и тоже явно. Он как будто намеревается о чем-то поговорить. Этого только не хватало сейчас: и без него времени впритык! Вон как раз и Друид снял с себя инвиз на лестнице и помаячил ему, а Филиус, судя по всему, решил взять коллегу измором.

— Здорово он тебе наподдал, верно? — косясь на когтевранского декана и нащупывая тактику беседы при постороннем, заявил Макмиллан с бесшабашным видом; разноцветные глаза его вопрошали: эй, это что у вас тут происходит? — Старина Крауч еще не потерял форму.

— Старпёру просто повезло, — в том же духе откликнулся Северус и незаметно пожал одним плечом в ответ на гримасы Джоффа. — Ничего, в следующий раз я его размажу. Филиус? А ты почему не уходишь? Что-то случилось?

Флитвик насмешливо взирал на их спектакль, запахнувшись в мантию, как цезарь в тогу, и, даром что сам от горшка два вершка, в эту минуту и впрямь казался не только втрое их старше, но и вдесятеро величественнее любого цезаря. "Играетесь, детишки? Ну-ну", — отвечал зельевару с аврором его полный превосходства взгляд.

— Я остался, чтобы сказать тебе... но раз уж вы тут оба, значит, вам обоим... что вы можете рассчитывать на мою помощь, — насладившись произведенным эффектом, высокопарно выдал маленький профессор голосом человека, от нечего делать вдохнувшего порцию гелия.

Снейп и Макмиллан переглянулись. Северус вздернул бровь и чуть склонил голову к плечу, после чего Флитвик рассмеялся:

— Вот то-то я смотрю, что и он в последнее время стал часто делать точно так же! Надо бы сказать ему, чтобы был аккуратнее, не то выдаст вас ненароком.

Снейп почувствовал настоящий электрический разряд в районе подвздошья. Не надо читать мысли, чтобы после этих слов понять, что Филиус их раскусил. Причем целиком и полностью. Джофф, если и растерялся, то тоже не подал виду. Когтевранский декан взмахнул короткими ручками:

— Прошу вас, не утруждайте себя отрицаниями! Я всё просчитал и уверен, что мой анализ точен. Колдография свадьбы Поттера и Эванс была поддельной, не было никакой свадьбы. И если поднапрячься, то можно вспомнить кое-какие моменты, говорящие о том, чьей невестой на самом деле была эта рыжая непоседа из Гриффиндора, — полугоблин улыбнулся Северусу, и тот приладился, как бы незаметнее выкинуть палочку из рукава, чтобы наложить на Филиуса чары забвения. — Не переживайте, хоть я и не очень талантливый окклюмент, но спрятать знания такого рода от посторонних однозначно сумею. Да, Северус, я догадался вскоре после того, как твой мальчик принес мне сфабрикованный снимок и стал задавать вопросы. Я, к сожалению, так и не понял механизма и причины столь масштабной подмены реальности, но при должном упорстве, тем более если мы объединим силы, то сможем разобраться. Нет, нет, в твоей воле, конечно, сейчас вытащить палочку и стереть мне память... а уж если это сделает Джоффри с его мракоборческой сноровкой, то результат будет еще более впечатляющим. Когда я решил остаться, то прогнозировал и такой исход. И обещаю, что не буду сопротивляться.

Северус снова сел в кресло, а Макмиллан облокотился о перила. Оба они были напряжены до предела, и оба не знали, как поступить.

— Чего ты хочешь? — тихо спросил тогда Снейп, уставившись в лицо коллеги.

— Разве вам помешает еще один союзник? Еще один союзник в этой школе, который сохранит вашу тайну, сможет прикрыть вас по необходимости, отвести кому-то глаза! Смею надеяться, я достаточно разумен, чтобы оказаться вам полезным. Вы ведь не просто так собираетесь на Сокровенном в те дни, когда здесь нет занятий или драконьих боев, а Гарри, которого ты тренируешь, в это время находится где-то в другом месте. Здесь есть кто-то еще, и директор об этом наверняка знает. Я уверен, что знает.

— Зачем тебе это? — вымучил зельевар следующий вопрос. — У тебя аллергия на отсутствие проблем?

— Если я скажу, что так велит мне совесть, ты поверишь?

— Петрификус Тоталус! — внезапно оборвал его речи Макмиллан, и Северус, ожидавший этого чуть позже, только моргнул, пока парализованный Филиус медленно оседал на пол, притормаживаемый невербальным Аресто моментумом (Друид в своем духе). — Фурес а морте!..

Некоторое время у них ушло на то, чтобы всевозможными методами установить личность находящегося перед ними господина. Так или иначе, но любое примененное ими заклинание указывало на то, что Флитвик — это не кто иной, как Флитвик. Хотя, конечно, оставалась еще слабая вероятность той самой чертовой obsession de falsa spiritus, у которой имеются свои характерные симптомы, не наблюдаемые, во всяком случае, у профессора чар. Тут Снейпу в нее не верилось даже при всей его параноидальной осторожности. Есть же магловская поговорка о двух снарядах в одной воронке...

Они снова переглянулись с Макмилланом.

— Ты начал, ты и разбирайся, — буркнул Северус, снимая с Флитвика все свои заклинания.

— Надеюсь, не проклянет до седьмого колена, — легко хохотнул Джофф, а потом, протягивая декану Когтеврана руку, поднял того с пола. — Извините, профессор, но мы были вынуждены перестраховаться и выяснить, с кем имеем дело.

— Гм, я понимаю, — кажется, чароплет нисколько на них не обиделся и выглядел по-прежнему энтузиастом своей сумасшедшей идеи.

— Ты можешь взять Обет молчания, — сказал Макмиллан, всё еще колеблясь и переводя вопросительный взгляд с Филиуса на Северуса.

Обет молчания! Саркастическая улыбка вышла сама собой:

— Да уж к чему теперь такие реверансы. Зовите сюда всех...

— Профессор, так почему же вы обратились сперва к нам, а не пошли сразу к Дамблдору, если сочли, будто он в курсе всего? — Джофф, в отличие от Флитвика, знал, что в столь язвительном настрое Северус способен только огрызаться и выходить из себя.

Филиус немного засмущался, чуть ли не покраснел:

— Честно говоря, я не был полностью в этом уверен и побоялся выдать вас неосторожным словом...

— То есть сейчас вы фактически признались, что готовы сознательно вступить в сговор против администрации школы? — чего стоило Макмиллану сдержать смешок за напускной строгостью, знал только Снейп.

— Я готов встать на сторону того, кто очевидно страдает вследствие некой вопиющей несправедливости. Тем более в каких-то подковерных играх.

Еще один пафосный борец за правду. Северус подкатил глаза, шумно выдохнул и поднялся:

— Я — туда. Вы — как знаете.

В конце концов, официальный представитель службы безопасности здесь — на Сокровенном — сейчас один, он пусть и решает. Где-то в глубине души Снейп надеялся, что, наговорившись с Флитвиком, Макмиллан всё-таки сотрет ему память и отправит восвояси. Хотя чисто логически понимал, что он так не сделает.

Погруженный в целый рой мыслей, Снейп не сразу и сообразил, что рядом уже вовсю о чем-то болтают братья Блэки. По крайней мере, пока Сириус не ткнул его кулаком в локоть:

— Алло, как слышно? Прием! Где Друида потерял, говорю!

— Разве я сторож брату моему?

— Вы там уже породнились? — подтвердив подозрения Северуса о том, что с этими двумя идиотами шутка пропадет даром, блеснул остроумием Блэк-старший.

— Судя по настроению, кое-кому сейчас надрали задницу, — ехидно добавил Блэк-младший.

— Судя по болтливости, кто-то вот-вот переведется на сухой паек.

— Что, так много поставил, что ли? — удивился Сириус. — Лучше бы вы вместо этого вашего тотализатора играли в квиддич, как все порядочные люди... А вон, кажется, топают Друид с Гар... нет, этот мелковат для Гарри... Эй, с кем это он?

— С Флитвиком, — процедил Снейп, плотно скрещивая руки на груди и хмурясь так, что заболела даже привычная к этому кожа на лбу.

— Что?! — хором удивились братья.

Впрочем, они приняли ситуацию с Флитвиком гораздо быстрее и проще, чем Северус. Вскоре после того, как Макмиллан, этот новоиспеченный король полугоблинов, в двух словах объяснил, почему Филиус теперь с ними, Блэки уже вполне себе раскованно трепались при когтевранском декане обо всём. Хорошо хоть ничего не ляпнули о дневнике. Да и то, наверное, только потому, что самим было мерзко вспоминать, как заколдованная рожа из Реддловского ежедневника устроила им кровавый душ. Снейп в тот раз попытался проверить одну свою версию и предложил всем троим своим чистокровным соучастникам пожертвовать каплей крови, чтобы попытаться проникнуть в содержание. Самое отвратительное, что эта красная субстанция потом еле сошла с их одежды и кожи. Джофф еще худо-бедно успел увернуться от щедрого харчка, а Сириусу, который вызвался испытывать дневник первым, прилетело прямо в центр лица, и он после этого долго матерился на Снейпа за то, что не предупредил.

Зато вопрос с профилирующей аркой в "Гринготтсе", странным образом пропускавшей Гэбриела в хранилище Поттеров, Флитвику можно будет и задать. Потом как-нибудь. Он ведь тоже имеет некоторое отношение к гоблинам, как и тот художник, которому Северус разрабатывает специальный красящий состав (разумеется, не без задней мысли). Хотя, конечно, с Филиусом шансов мало: он всего лишь полукровка и, по его заверениям, вообще мало что знает о тайнах своей скрытной гоблинской родни. Предположение же блохастого о том, что Джеймс перед гибелью мог по какой-то причине написать завещание в пользу Лили — и, соответственно, после ее смерти наследником стал Гэбриел, — Северусу мнилось не слишком достоверным. Даже если у Поттера во времена ученичества и были какие-то чувства к Эванс, то, сделавшись миссис Принц, она лишила его всяческих надежд — так с какой же стати Джеймсу ни с того ни с сего проявлять чудеса благотворительности? Кто в двадцать лет, даже будучи мракоборцем, думает о смерти, а если и думает, то горит желанием завещать фамильные ценности семье школьного неприятеля? Блэк сказал, что на Джеймса мог повлиять Дамблдор, и уж что-что, но убеждать Дед умеет как никто. Тогда Макмиллан заметил, что в этом случае никаких проверок, которым мальчика подвергали банкиры "Гринготтса", просто не было бы, и директору не пришлось бы хлопотать, отправляя к ним Хагрида с письмом: при наличии завещания наследника пропустили бы в сейф безо всяких биометрических процедур на входе. Но при этом добавил, что, быть может, у гоблинов были какие-то свои причины сомневаться, что Гарри — это тот самый Гарри, а посему имеет право на наследство. Из-за этого сложного заклятья, а может, из-за путаницы с фамилиями — полученной по праву рождения и добавленной впоследствии на правах действующего псевдонима. Но, как бы там ни было, до выяснения этого пункта Северус велел Гэбриелу не менять тактики и, чтобы не навлечь подозрения, всё же традиционно посещать перед началом учебного года Поттеровскую ячейку банка — ничего, разумеется, больше оттуда не заимствуя. "А то, что уже взял по неведению, мы вернем, когда вся эта чертовщина закончится и можно будет не скрываться", — безапелляционно подытожил Снейп. Мальчик тогда как-то тоскливо посмотрел на него, и даже без чтения мыслей в его взгляде проступил робкий, опасающийся ответа, вопрос: "А она и правда когда-нибудь закончится?" Стоит ли говорить, что у зельевара не нашлось ни духу, ни слов, чтобы его утешить. Кривить душой не хотелось, а о благополучном исходе этой игры вряд ли стоило мечтать...

Писклявое кряканье Флитвика выдернуло его из невеселых раздумий:

— А что, никто не слышал, что будет предложено нашим чемпионам в качестве второго испытания? Знаете, до меня доходили слухи, что без водных процедур там не обойдется...

Сириус не раздумывал ни минуты:

— Ну, это будет начало февраля, собачий холод и всё такое. Поэтому, конечно же, им устроят состязание в Черном озере!

Все уставились на него.

— Что? — хохотнул Блэк, разводя руками, в одной из которых держал стакан с виски, но никто не поменял положения и не произнес ни звука. — Мерлинов карман, да пошутил я! И не надо так на меня...

Северус перебил его:

— А ведь это вполне себе жизнеспособная гипотеза!

— Нюнчик, читай по губам: я по-шу-тил.

— И не исключено, что там они должны будут забраться в потроха Гигантского Кальмара, — не слушая Блэка, вдохновенно продолжал зельевар. — Или заковырять своим тупоумием мозг царицы русалок... Хотя нет! Лучший способ из арсенала светлых магов — похитить кого-то из близких, усыпить и заякорить на дне, а этим самоубийцам поручить их вызволение. Я бы так и сделал. Да. Только так.

— Ты псих, — вздохнул Сириус. — Проспишься — заходи, — а потом поднял стакан: — Cheers!

Все оттаяли и с облегчением засмеялись, даже впечатленный Снейповым спичем Регулус.

Северус тоже слышал о "водных процедурах". Что тут поделать, не затыкать же уши, а сейчас только и разговоров, что о поиске пары на рождественские танцульки да о следующем этапе Турнира. Но не стоит забывать, что перед первым состязанием активно муссировалась тема с укрощением драконов, поэтому и цента не стоят все эти коридорные сплетни.

— Что ж, надеюсь, я не зря натаскиваю его, — на прощание сказал старший из братьев Блэк, отдавая Снейпу глесситовые четки с очередной записью. — Я на этой фишке собаку съел. Лучше, чем у меня, она получается только у нашей мамки-МакГонагалл... — и, когда Джофф с Флитвиком уже шагнули в переход Мебиуса, он придержал Северуса за рукав мантии: — Что, судя по сегодняшней игре, Каркаров всё-таки оказался прав насчет Крауча?

Снейп молча кивнул и спрятал четки в карман. Да, не подвела Игоря чуйка. Не зря у них в Дурмстранге темные искусства изучаются не просто в порядке обязательной дисциплины, но еще и в виде нескольких предметов, а не только как ЗОТИ. И уж точно не по хогвартскому образцу — то бишь, не для блезира. Ну и Краучей Игорь знал получше, чем даже Блэки, которые, несмотря на родственную связь [1], оголтелого служаку Бартемиуса-старшего держали не на лучшем счету. Вот если бы Дамблдор... впрочем, с Дамблдором всё понятно, а Минерва с этими особами виделась нечасто и общалась не близко.

__________________________________________

[1] Матерью Барти Крауча-старшего (и, соответственно, бабкой младшего) является Чарис Крауч, урожденная Блэк, третья дочь Арктуруса Блэка II и Лисандры Яксли.

— Дерьмово, — подытожил Сириус, всё еще не отпуская последнего гостя: эта вынужденная изоляция, по-видимому, достала Блэка настолько, что он радовался даже его, Снейпову, присутствию. — Находиться с ним под одной крышей — всё равно что спать в обнимку с этой, как ее... с ядрючей вашей бомбой. Странно, что Шизоглаз не вычислил выродка раньше, чем Каркаров. Надеюсь, вам удастся разрулить это блядство, но я бы на всякий случай поставил в известность и Грюма... Хотя ясен пень, у Деда другие планы на вечер... Ох, едрить-колотить, ну и пиздец же закрутился! А как у Крауча вообще получилось провернуть такой трюк?

Северус сардонически ухмыльнулся:

— При помощи Темной магии, разумеется! Ладно, Блэк, мне пора. Зайду через пару дней, а если что-то будет надо раньше, лучше шли патронус.

— А мне, может, понравилось призывать твою рыбину, — гоготнул кобелина. — Она так прикольно бухтит и таращит усы, когда ее выволакиваешь из-под коряги...

— Шли патронус, Блэк.

С этими словами Снейп покинул Сокровенный остров.

Еще бы Аластору кого-то вычислить со своей запущенной формой паранойи! Он теперь даже первокурсников подозревает в использовании смертельных темномагических заклятий и, увлеченный бесконечными обысками кабинетов и проверками личных вещей учеников, не видит реальной угрозы. Точнее, он сам собой являет нешуточную угрозу. Здравому смыслу.

Пока Северус раздумывал над этим, да еще и с неудовольствием вспомнил, что сейчас, после просмотра отчета Блэка, придется разбирать галиматью в контрольных пятого курса, ноги вывели его в ведущий к подземельям коридор.

— Северус! Чуть не разминулись!

Помфри. А ей-то что здесь надо в такое время?

Женщина вернулась от лестницы, и они встретились у пустовавшего портрета Корвина Гонта. Поппи хмурилась:

— Нужно восстановить запасы успокаивающего зелья. Будь любезен, озадачь своих ассистентов, в медблоке не осталось почти ничего.

Что за чушь, он же лично отправлял ей три галлона в конце прошлой недели! Снейп высказал то же самое и вслух. Помфри развела руками:

— Ну, вот так. Всё закончилось за сегодня.

— Только не говори мне, что вы всей командой отпаивали Хагрида с табуном кентавров, — выказывая интонацией как можно больше недовольства, проворчал зельевар.

Она многозначительно оглянулась на двери его кабинета, поджала губы и только потом ответила:

— Почти.

Северус понял, что пояснения будут долгими, и не без сожаления уступил, приглашая незваную гостью на свою территорию. Любопытство оказалось сильнее.

— Итак: "почти" — это...

— "Почти" — это мадам Максим, а также мадемуазель Делакур и ее впечатлительные подружки. И всё равно в итоге нам пришлось приглашать Прозерпину, иначе своей истерикой эти дамы затопили бы весь замок.

Они уселись за малахитовый стол, Снейп по молчаливому согласию Помфри плеснул ей немного наливки, оставшейся еще черт знает с каких времен, и она рассказала о причинах загадочного истребления средства от нервов, объемов которого запросто хватило бы на месяц, учитывая даже извечный предрождественский психоз студентов и немалого количества преподавателей.

После открытого урока Магической дешифровки у шармбатонцев и Теоретической драконологии у дурмстранжцев гости были приглашены на лекцию МакГроула по Акустике. Вопли Грюма в учительской на протяжении всей прошлой недели возымели действие: посторонние не должны были увидеть ничего, что преподавалось старшим курсам. Посему на этот раз взрослые студенты и подавно решили, что над ними насмехаются, когда вошли в класс, возвышаясь над третьекурсниками Пуффендуя и Гриффиндора. Сам МакГроул не выказал смущения и невозмутимо разместил шестнадцати— и семнадцатилетних ребят на задних партах, за спинами "малявок". Серьезные девушки из Дурмстранга исподлобья смотрели на кокеток из Шармбатона, пытавшихся пофлиртовать с их парнями, а те делали вид, будто валькирий просто не существует. Атмосфера в кабинете была накалена до предела с подачи этих юных леди, так не вовремя сцепившихся коронами, и парни из обеих школ благоразумно предпочли не ввязываться в дамские склоки. Акустические проблемы и учебный процесс не интересовал почти никого. Кто знает, чем закончилось бы это молчаливое противостояние, не ворвись в класс полтергейст. Пивз уже давно точил зуб на Иоганна — Снейп сразу вспомнил, как его предупреждал об этом Кровавый Барон, ведь у Барона с потусторонним паскудником, как известно, были старые счеты. А поскольку у БаБаха следующей парой стояла практика у выпускников Когтеврана, в дальнем углу кабинета находился шкаф с сюрпризом — как выяснилось позже, шкаф из кабинета ЗОТИ. А сюрпризом, следовательно, был боггарт. Воспользовавшись заминкой, Пивз первым делом ринулся туда и, торжествуя, выпустил вризрак на свободу.

Непонятно, почему с честью прошедшая такое сложное испытание, как первый этап Турнира, Делакур растерялась перед жалким явлением природы, даже не имевшим собственной формы. Неизвестно также, почему боггарт, обычно бессильный перед толпой людей, внезапно выбрал своей мишенью для запугивания именно Флер. Просто напротив ее парты вдруг возникла белокурая девчонка лет семи-восьми с ясными голубыми глазами и такими же идеально выточенными чертами лица, как у французской вейлы. В одной руке она держала метлу, в другой — чемоданчик с детским набором для квиддича.

— Габи, но! — навзрыд выкрикнула Делакур, подскакивая с места. — Но, но! Габриель, ма сьёр, этонде!

Девчонка топнула ногой и отступила, демонстрируя свою готовность сейчас же улететь на метле. Все вокруг, будто оцепенев, стояли и смотрели на эту сцену, только преподаватель подбежал к боггарту и, перехватив на себя (в воздухе повисли огромные — в полкомнаты — часы с ходиками), нейтрализовал. Очевидцы рассказали мадам Помфри, что сделал он это, превратив цифры на циферблате в портрет выпивохи, который с каждым часом надирался всё безнадежнее и к полуночи уже без чувств валялся под барной стойкой.

Вейла тем временем, рыдая, начала съезжать под парту. К ней бросились однокурсники, а следом и профессор. Иоганн стал объяснять Делакур, что ее сестре на самом деле ничего не угрожает, и это не дурное предзнаменование, а обыкновенный безликий призрак, принимающий форму самого гнетущего страха своей жертвы.

— Вы не понимаете, мсье, — картавя, ответила одна из подружек Флер, вытирая водопад слез. — Габриель, ее сестра... она погибла почти пять лет назад.

Всё закончилось лазаретом, суетой, потом примчалась охающая Олимпия Максим, и с этого момента управлять ситуацией стало невозможно. Девицы рыдали, великанша хваталась за сердце, которое, очевидно, было у нее преогромным, и только знай повторяла: как же, дескать, ей теперь смотреть в глаза родителям бедняжки, она ведь обещала им, что будет оберегать девочку от таких потрясений. Пригласили профессора Умбрасумус только тогда, когда объемы успокоительного в медблоке подошли к критическому минимуму, а сердце мадам Максим всё еще прихватывало. Прозерпина навела порядок, а потом объяснила Помфри, что сильные переживания у вейл в таком нестабильном возрасте могут повлечь за собой непредсказуемые последствия. Например, девушка обратится в свою полярную форму и уже больше никогда не сможет вернуться к человеческому виду. А вейлы в истинном виде характер имеют преотвратительный и считаются почти такими же опасными созданиями, как ликантропы.

— И именно поэтому они отправили дочь на такой Турнир, — с сарказмом проронил Северус, откидываясь на спинку кресла и взбалтывая остатки наливки на дне бокала. — Гениально.

— Нет, в том-то и дело, что это переживания другого сорта, — вздохнула Помфри. — Боггарт умеет влезть под кожу, ты сам это знаешь.

— Хорошо, утром пришлю свежую партию, — он поднялся, чтобы выпроводить ведунью, и та поняла намек, воздержавшись от лишних вопросов о радужном лазурнике, который уже захватил все стены его кабинета и перекинулся на смежные комнаты, будь он неладен вместе с Друидом.

Оставшись наконец-то наедине с собой, Снейп извлек из кармана Блэковские четки.

Проблема с ведением "бортового журнала", как называл этот процесс сам блохоскоп, заключалась в невозможности вытащить нить воспоминаний из его покалеченного дислексией сознания, равно как и прочесть мысли путем легилименции. Наиболее простым выходом казалась обычная запись на бумаге, но здесь-то и таилась главная ловушка: при передаче событий словами Сириус невольно внес бы в происходящее с братом собственную интерпретацию, или же, по крайней мере, акцентировал внимание не на тех вещах, которые могли быть важны — а важна здесь была каждая деталь, и Северус хотел бы увидеть ее собственными глазами. Кроме того, кто знает, как повело бы себя в этом случае заклинание Дислексии. Да и просто записать без искажений тот бред, который нес ушибленный Регуль, было задачей из разряда невыполнимых. Однако они нашли обходной путь из области алхимии, минералогии и колдографирования. Только вместо пластинок алургита здесь в качестве носителя сбрасываемой информации целесообразнее было использовать темную разновидность янтаря — глессит, обработанный специальной суспензией, отвердевающей во время фиксации записи. Блэк "снимал киношку", а после собирал бусины и в нужной последовательности нанизывал их на общую нить, чтобы это был не зацикленный двумя-тремя действиями снимок, а целый видеоряд, который, к тому же, имел озвучку, как настоящий магловский фильм-короткометражка или воспоминания мага в Омуте.

Северус выложил их — дневник Реддла и четки Блэка — рядом на малахитовый столик и, подперев челюсть кулаком, задумчиво посмотрел на обе эти вещицы. Ну что, Снейп, примерно так и выглядит жизненное кредо "жить воспоминаниями". Причем чужими. Так недалеко и до деперсонализации. Зельевар фыркнул и смахнул дневник в выдвинувшийся из-под крышки стола потайной ящик.

Да, он посмотрел воспоминания Реддла с самого начала, и не в одиночестве. Чистокровные Блэк с Макмилланом войти в мемуары самостоятельно не смогли, так что, похоже, дело было всё-таки в принадлежности к роду Слизерин либо в знании змеиного наречия. Иным образом объяснить это было невозможно. Зато в сопровождении Северуса в дневник смогли заглянуть и братья Блэки, и Джофф, чтобы воочию увидеть то, что для их глаз не предназначалось. Но и тут их подкарауливало препятствие: никто из этой троицы парселтанг не понимал, оттого увиденное выглядело для них как мозаичное или, скорее, фасеточное мельтешение бессвязных картинок. Вместо звуков они слышали только чье-то сиплое дыхание или просто шипение змеи. У Регулуса чуть не случился припадок, как у эпилептика, который увидел работающий стробоскоп. Его вовремя вытащили наружу и откачали. Пройти дальше того места, где они застряли тогда с Гэбриелом, Снейп еще не успел: для этого ему, как минимум, нужно было выбраться из Хогвартса, а затем порыскать по Лондону в поисках разбомбленного полвека назад приюта. Похоже, дневник работал именно по такому принципу и пустил его посмотреть лишь то, что уже разведал безумный мальчишка, а дальше нужно было подчиняться условиям, которые поставил Реддл. И, признаться, делать это Северусу было до зубовного скрежета страшно. Потому что, в отличие от малоопытного сына, он уже очень хорошо представлял себе, на что был способен этот чернокнижник. Но мальчишка прав: такая ставка, как подлинная история жизни Эйлин Принц, перевешивала аргументы против общения с Реддлом-воспоминанием.

Снейп решительно взял в руки четки и, поглаживая между пальцами, стал медленно перебирать янтарные бусины. Псионические умения здесь были только в помощь, и вскоре перед его закрытыми глазами возникла комната Регулуса в убежище на Сокровенном. Сириус начал запись, едва заметил у брата приближение рецидива, и как раз в этот момент Блэк-младший неотвратимо погружался во мглу собственного бессознательного. Смотреть на него было мучительно и даже как-то неловко, но зельевар хотел знать, насколько эффективны препараты, которыми он потчевал своего подопытного кролика. До этого проводить такие эксперименты получалось только с дочкой Пандоры, и там он не мог позволить себе ошибок. В отношении же Регулуса Снейп, откровенно говоря, щепетильности не проявлял. Не то чтобы совсем уж corpus vile, но близко к тому. Есть вещи, которые, даже если и простишь, то забыть не сможешь, а память ранних школьных лет Северусу, увы, никто не исказил, и он очень хорошо помнил, как обращался с ним, не нужным ему на тот момент нищим полукровкой, заносчивый аристократик. Это сейчас Регуль "дружески подшучивает". В свое время эти шутки носили совсем иной характер, но чаще он просто игнорировал существование такого позорного пятна на гербе факультета чистокровных, как Снейп и подобные ему "выкидыши двух миров". Но нет, Северус ничуть не злорадствовал, глядя на бредящего Блэка, и совершенно искренне надеялся найти средство, которое поможет либо полностью исцелить его недуг, либо свести почти на нет припадки шизофрении. Просто церемониться с ним в процессе изобретения этого средства зельевар абсолютно не собирался.

В какой-то миг вместо бессвязной чепухи Регулус, подобравшись всем телом, заговорил чисто и членораздельно: "Простите меня, Две Шестерки, я никак не смогу этого сделать!"

— Рег, — вмешался Сириус (вот чертов идиот!). — Рег, чего они опять от тебя хотят?

Блэк-младший не обратил на него никакого внимания. Он сидел, напряженный, по-прежнему устремив взгляд куда-то в себя.

— Мастер дежа-вю говорит, что любой из нас жив, пока он хотя бы чье-то воспоминание. Вы должны знать, что это означает, Две Шестерки. А я? Нет, а я не знаю. Он говорит это у меня вот здесь, — Регулус коснулся указательным пальцем середины лба, над переносицей. — Не со мной говорит, но я слышу его и того, другого. Мастер дежа-вю всегда знает, когда я начинаю прислушиваться, и тогда он перестает говорить, или это я перестаю его слышать... Нет. Простите, нет, я не знаю, кто этот другой... или другая. Их разговор тих и неразборчив, как будто они очень далеко. Я слышу их с помехами.

— Регулус! — снова перебивает его гриффиндурок, и младший брат, умолкнув, смотрит на него. — О чем ты говоришь с ними?

— С кем? — Регуль выглядит как разбуженный посреди крепкого сна, моргает, глаза припухшие и мутноватые.

— С Двумя Шестерками.

Тот неопределенно пожимает плечами.

Это удивительно логичная речь для Регулуса, когда его болезнь в стадии обострения. Он не уходит от центра воображаемой беседы и, пусть общается непонятно с кем, тему не меняет. Ни разу, ни разу Северусу не удалось добиться от Блэка-младшего прямого ответа на поставленный вопрос. Входя в фазу бреда, Регуль и себя величал другими именами, и его называл как угодно, только не Снейпом и не Северусом. Смеялся невпопад, говорил с вызовом и снова смеялся, не обращая внимания, что другим не до смеха. Но стоило появиться в его галлюцинациях Двум Шестеркам, речь его удивительным образом упорядочивалась.

Нет, терпеть не мог Северус эти записи. В лучшем случае они оставляли после себя гнетущие воспоминания. В худшем... Похоже, вот именно сейчас всё снова пошло по худшему сценарию...

Пронзительный, черный, как умершая звезда, приступ паники мигом взял его в оборот, захватил и начал всасывать в омут. Снейпу для этого и дементора не надо. Захотелось лечь в темном углу и свернуться в клубок. Не ложиться! Ни в коем случае никуда не ложиться! Он вскочил и заходил из стороны в сторону, наколдовал себе морозный ветерок и, глубоко втягивая в легкие воздух, стал считать вдохи и выдохи. Закрывшись щитами ото всех мыслей, сосредоточившись лишь на счете. "Шестьдесят пять... шестьдесят шесть... А может, Регулус тоже?.. Довольно! Шестьдесят семь"... Грег угомонился, снова начал было оборачиваться спиралью вокруг позвоночного столба, но тут...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он стоял, вжавшись спиной в дверь, пока отчаянный стук снаружи, ее рыдания и мольбы не сошли на нет. Гэбриел тоже заплакал, но быстро умолк — почудилось или нет, до слуха долетел рык мотоциклетного двигателя. Неразборчивый мужской голос в коридоре; ее сдавленный вскрик, полный протеста; уговаривающий голос мужчины; шаги; хлопанье дверей; опять мотор мотоцикла...

Времени осталось всего ничего, и надо успеть создать здесь видимость гнездовья непуганых ворон, чтобы те, кто прибудут сюда с минуты на минуту, не сразу поняли, что их тут уже ждут, и не бросились в погоню за нею и Блэком сразу, без штурма дома. Ему надо доиграть спектакль до антракта... а скорее всего, для него это будет уже не антракт, а занавес. Главное — потянуть представление, задержать их здесь. Ничего, моя принцесса, не впервой. Вы прорветесь. Только не аппарируйте, иначе они поймут, куда вы направляетесь...

Северус почти не раздумывал над заклинаниями. Вырываясь из его палочки, они сами, переплетаясь между собой, ткали незримую защиту, он лишь машинально взмахивал рукой, а глаза его то и дело впивались в стрелки убогих настенных часов. Мерлин, что ж за узор он навязал? Обесточенный дом погрузился во тьму, но не оттого, что вдруг наступила ночь, а из-за толстого кокона разнородной магии.

— Venit summa dies et ineluctabile tempus Dardaniae! Fuimus Troes, fuit Ilium et ingens gloria Teucrorum. Ferus omnia Iuppiter Argos transtulit, — прошептал Снейп, тихо засмеялся и забормотал дальше: — Incensa Danai dominantur in urbe! Arduus armatos mediis in moenibus adstans fundit equus victorque Sinon incendia miscet insultans... [2]

__________________________________________

[2] "День последний пришел, неминуемый срок наступает царству дарданскому! Мы были троянцами, был Илион, и слава громкая тевкров была. Но всё жестокий Юпитер отдал врагам. У греков в руках пылающий город! В крепости конь одного за другим выпускает аргивян, и победитель Синон, ликуя, полнит пожаром Трою"... (Вергилий "Энеида" в переводе Сергея Ошерова).

Палочка его гудела от напора магии, а по ту сторону защиту уже пытались прогрызть синергическими усилиями — и сколько же их там? Вот, кого-то накрыло и мрачным проклятием. Северус засмеялся снова. Жаль, не так уж много за свою чертовски короткую жизнь он успел узнать о тайнах пепельников...

— Ну и где суфлер в этом занюханном балагане? Fuimus... Что там было дальше? Я, как всегда, забыл текст! Не взыщите, господа данайцы: придется жрать, что дают в провинции, — а в провинции нынче была в чести некромантия: — Legio nomen mihi est!

Пол затрещал под ногами. Лопнули ветхие половицы, потянуло трупным смрадом и подвальной сыростью. Перед Северусом, страшно хрустя гнилыми суставами и глухо стеная, распрямлялись призванные мертвецы. В полутьме их подернутые белесой дымкой глаза навевали ужас, и он лишь молча кивнул в сторону входной двери, готовой лопнуть под сокрушительными ударами извне.

Плотину прорвало. В голову снова хлынули строки, и под вой и грохот проклятий пьяный от злости и веселый до одури из-за непривычных ему целительских заклятий Снейп отбивался, декламируя Вергилия своим инферналам. Это был предел возможностей: темная, мрачная и традиционная волшба едва ли желали укладываться в рифму по соседству друг с другом. Он платил за это кровью, своей и чужой, и втискивал, втрамбовывал разнородную магию в строфы дьявольского гекзаметра. Лица — знакомые и незнакомые — то и дело мелькали среди обломков того, что еще недавно было жилищем. На место упокоенных восставших поднимались новые — среди них были и только что убитые противники. Лишь за счет нежити Северус всё еще был жив и недосягаем.

Поттер?! Он мог бы ручаться, что мгновением ранее сквозь выдранную из притолоки дверную раму видел сраного гриффиндорского лося, а потом и мелькнувшую вслед за Поттером Беллатрикс — она ловко увернулась от проклятия Снейпа, выстрелила в ответ (промахнулась) и попутно разметала на клочки зомби. Что делает мракоборец и гребнутая на оба полушария мозга Нарциссина сестра среди шакалов Родерикуса Лестрейнджа и Тома Реддла?! Они же разосрались с Реддлом... или... нет?..

Зеленая вспышка выстреливает прямо в лицо, но в последний миг его рывком сшибают со ступеней. Поттер катится следом, оба вскакивают на ноги одновременно, и, хотя глаза у гриффиндурка под круглыми очками стеклянные, как у обколотого дурью, он успевает обезоружить Снейпа и отбить щитовыми еще несколько летящих в их сторону проклятий.

— Джеймс! Забери перстень! — слышится с верхних ступеней лестницы визгливый бабский вопль.

Пустой короткий взгляд на руки Северуса, после чего аврор-предатель откликается:

— Нет перстней.

— Забери, что есть. И выруби его!

Северус успевает увернуться от кулака, и тогда Поттер со своей козлиной сущностью просто бодает его головой в грудь, затем пресекает слабую попытку ударить магией без палочки. На нее у Снейпа уже просто не осталось никаких сил, но лжеаврор всё равно набрасывает на старого врага Инкарцеро, а потом срывает с его пальца обручальное кольцо и заталкивает в карман штанов. Как мародер с трупа...

— Их нигде нет! — орут откуда-то из глубины дома. — Нас наебали!

Поттер сорвался с места. Понимая, что иссяк и накрепко связан, срывая голос, Северус в бессильном бешенстве прохрипел ему вслед:

— Я буду преследовать тебя, Поттер! Я буду преследовать тебя, сволочь, где бы ты ни был, кем бы ты ни был! И тебе не скрыться от меня, даже если я буду трижды мертв!

— Заткнись, Снейп! Заткнись, с-с-сука!.. — он не заметил спрыгнувшую откуда-то сверху Шаронь, получил каблуком, да со всего размаха, в скулу.

Исходя кровавой пеной ненависти, как тогда у Черного озера, и не чувствуя боли, Северус прежде, чем отключиться, успел увидеть направленную в него палочку. Палочку-коготь гигантской птицы...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Всё было так, как рассказывал Дед. Почти так. Дамблдор просчитал и разложил события 31 октября 1981 года, как по нотам — для этого у него было предостаточно времени на обдумывание. А он, Северус, только что увидел подтверждение этому в воспоминаниях, куда вдруг прорвалось его донельзя умученное сознание.

Джеймс Поттер был под Империо. Без сомнений, теперь без сомнений. В горячке боя от юного Снейпа ускользнули все признаки Непростительного на роже недомракоборца, и лишь глазами второго, зрелого себя он смог разглядеть это в повторном воспроизведении событий рокового вечера накануне Самайна. Аврор, напоровшийся на то, против чего боролся — до чего же злая ирония! Гриффиндорцы так часто прогорают из-за своего доверия к людям и нелюдям. И что он нашел в этой злобной суке, которая была почти на десять лет старше, да еще и числилась бывшей фавориткой Томаса Реддла?! Потерял бдительность и в самый ответственный момент стал игрушкой в ее руках. А Беллатрикс Блэк по прозвищу Шаронь не ведала пощады и сантиментов.

Как бы ни кричал Северус на каждом углу о своем презрении к Поттеру, положа руку на сердце он не врал самому себе никогда: Джеймс действительно был очень сильным магом и, пожалуй, гораздо умнее того же Сириуса Блэка. Вот и тогда, будучи под прочным заклятием подчинения, он на рефлексе прикрывал Снейпа, невзирая на былое соперничество и драки между ними. Теперь это казалось столь очевидным, что Северусу стало не по себе: до чего же он склонен подпадать под власть эмоций, если они его попросту ослепляют! Окклюменту здесь похвастать нечем — он и сейчас бывает не лучше, чем тот двадцатилетний мальчишка.

Но куда подевался Джеймс Поттер потом, после Годриковой Впадины? Как-то освободился от Империо, понял, что происходит, кинулся на Пожирателей и был убит? О его судьбе директор мог лишь гадать, равно как и о судьбе многих других, не вернувшихся из того боя. Снейп помнил только, что очнулся у ступеней парадного входа в Хогвартс на рассвете первого ноября, уверенный, что был кем-то оглушен, но успел аппарировать к единственному убежищу. Помнил, как забилось в мыслях: Темный Лорд направлялся к дому Поттеров за жизнью сына Лили, и ты, предатель, ничем не смог этому помешать! А посему идти тебе и валяться в ногах у Старика, который деликатно напомнит тебе о кви про кво... и о вашем договоре. О том договоре, который с тех пор и до недавнего времени ты считал правомочным, даже не подозревая о наличии настоящего. Настоящего и еще более безумного, на который ты пошел от полного отчаяния. А теперь будешь выполнять, пока не сдохнешь по какой-либо из многочисленных причин. И даже смерть твоя будет только началом...

Ибо... Верховный великодушен! Верховный чист! Верховный любит нас и прощает нас, не достойных его прощения! А мы... мы будем делать всё, что он повелит — во имя всеобщего блага! Потому что... потому что Верховный великодушен, Верховный чист, Верховный великодушен... великодушен...

* * *

Не отводя взгляда от свеженаряженной ели, Нарцисса затылком почувствовала, что Люциус дочитал письма.

— От Драко? — спросила она, а муж тем временем встал со своего любимого кресла и прошелся по комнате.

— И от Северуса. Драко освободится завтра — и, пожалуй, мне стоит заглянуть к ним.

— Ажиотаж вокруг Турнира никак не уляжется?

— Не в том дело, дорогая. Мы давно не виделись с Каркаровым, и есть шанс поговорить. Он, как ты понимаешь, покидать Хогвартс не может даже в праздник.

Только тут она обернулась:

— Снейп — тоже?

— Нет, Снейпу зачем-то понадобилось узнать о местоположении нескольких сиротских приютов для маглов, которые пострадали во время этой... как ее? Всемирной войны, — он слегка поморщился. — Нашел знатока. Наверняка это лишь предлог, чтобы потом напроситься в нашу библиотеку.

Нарцисса дернула бровью:

— Странный предлог. Не в его духе, он так прямо бы и сказал.

— Ну да, — согласился он. — Но это Снейп. Вот лично и спрошу.

— А ты уже собираешься?

— Да. Завтра с этим балом им точно будет не до меня.

Люциус поднялся на верхние этажи, а миссис Малфой, желая последовать за ним, вдруг отчетливо услышала звон колокольчика на входной двери. Звон был каким-то нервным, требовательным, словно гость был однозначно уверен в том, что его пустят. Нарцисса прислушалась. Неведомо отчего, но ее охватило тревожное предчувствие, и женщина едва не вздрогнула, когда в зале появился Добби. На мордочке эльфа был написан страх:

— Хозяйка Нарцисса должна увидеть ее сама, Добби не может рисковать жизнью хозяев.

Этот домовик что, свою госпожу принимает за дворецкого?! Но, встревоженная и заинтригованная, Нарцисса отправилась в вестибюль, уверенно шагнула к двери, распахнула правую створку и остолбенела.

Изысканно изогнувшись в картинной позе, задрав руку высоко на дверной косяк и непринужденно постукивая по нему уродливо отросшими неухоженными ногтями, одетая в какие-то вонючие ветхие обноски, постаревшая и с еще более безумным взглядом, чем раньше, на пороге стояла Беллатрикс.

— О, Мерлин! — охнула Нарцисса, тут сквозняком потянуло от входа в глубину дома, где-то хлопнула фрамуга, а вонь только усилилась, и к ней примешался запах-воспоминание странных Беллиных духов. — Откуда ты, Белла?!

Та ухмыльнулась — без малейшего намека на искреннюю радость ощерив подпорченные зубы — и с вызовом проронила:

— Ну, здравствуй! Сестрица.

52. Орел потратил много времени, когда учился у вороньего племени

Школьная сова прилетела незадолго до Рождества. Петунья сначала подумала, что это от племянника, но потом вспомнила, что у него полярная, а эта просто светлая и жутковатая — с "лицом". В видах птиц миссис Дурсль не разбиралась абсолютно и нисколько о том не жалела. Сова сидела на раме форточки и проницательно взирала на хозяйку дома черными, почти человеческими глазами.

— Чтоб тебя! — переводя дух, вздрогнувшая Петунья схватилась за сердце: умеют же эти твари возникать внезапно и бесшумно, прямо из ниоткуда.

Отобрав письмо, она со словами "кыш отсюда" бесцеремонно согнала сову кухонным полотенцем. Хорошо хоть темнеет сейчас рано, меньше риска, что кто-нибудь из любопытных соседей увидит то, что им не нужно видеть. Но птица не улетела совсем, только деликатно переместилась на крышу гаражной пристройки и мягко уложила за спиной размашистые крылья. По своему детству Петунья помнила, что если хогвартская посыльная делает так — не убирается к чертям — значит, отправитель велел ей дождаться ответа.

Распечатав конверт, миссис Дурсль узнала почерк. Северус... то есть Снейп спрашивал, сможет ли она сегодня покинуть дом примерно на полчаса около восьми вечера и прийти к тому магазину, где они встречались пару лет назад. Хм, ну, если у них в этом сумасшедшем Хогвартсе, или где еще, торговые лавки работают круглосуточно, то это же не значит, что в приличных местах происходит так же. Совсем он там одичал в своем волшебном мире, ничего не помнит о том, как живут нормальные люди... Но, ворча про себя, Петунья прекрасно понимала и то, что хочет этой встречи почти любой ценой. Поэтому в ответ она вывела язвительное: "Если ты решил, что я в своем доме рабыня, то глубоко ошибаешься. Я буду там в восемь".

— Ничего я не решил, — буркнул Снейп, выныривая из воздуха и утягивая ее с пустующей, но освещенной парковки перед магазином в темный проулок между какими-то хозяйственными сооружениями. — Откуда я знаю о твоих планах на вечер: может, вы там собрались в... в театр?

— Театр! — Петунья представила себе Вернона в пингвинском смокинге, да еще и в фойе "Ковент-Гарден", и прыснула от увиденного. — Театр! — она не выдержала и расхохоталась уже во весь голос. — Да ты шутник.

— Давай пока уберемся отсюда, мне здесь не нравится.

— На метле улетим?

— Нет, зачем же? — вместо этого Северус обернул ее своей необъятной мантией, прижал к себе, после чего Петунье почудилось, что она в центрифуге стиральной машинки.

А потом ее чуть не стошнило, и она не сразу поняла, что они находятся на той самой площадке в Коукворте, откуда сама же часто разгоняла их с Лили по домам, когда, загулявшись, малолетние оболтусы теряли счет времени. Площадка, порядком обветшавшая с тех времен, едва-едва подсвечивалась дальним фонарем у дороги и луной, которая, кажется, шла на убыль (или наоборот). Снейп усадил свою спутницу на старые качели и сунул ей под нос какой-то флакон с мятой... ментолом... в общем, с какой-то шибающей в ноздри смесью, от которой головокружение как рукой сняло, а на глаза навернулись колючие слезы. Зато Петуньиному заду стало холодно на обмороженном сидении.

— Лучше?

— У вас там что, на космонавтов учат? Ужас какой-то... Уф!

Она встала и отряхнулась от инея. Потом повернулась к нему и быстро, чтобы не сбиться с мысли, заговорила:

— Кстати, об учебе: меня приняли! Теперь я снова учусь на медика. Вот уже полгода как. Я надеялась, что всё получится — и наконец-то получилось...

— Вот и отлично.

Они медленно побрели по тропинке к главной дороге Коукворта.

— А то ты не знал!

Он уклончиво повел головой. Петунья топнула ногой:

— Прекрати. Я знаю, что это ты как-то повлиял на них, поэтому они даже сами мне позвонили. Я хотела поблагодарить тебя, но ты снова злишь меня этими своими вечными выкрутасами! Зачем ты меня вызвал?

— Ну уж точно не для того, чтобы выслушивать благодарности. У тебя не сохранилось какой-нибудь качественной цветной фотографии Лили? Лучше даже — сделанной в фотостудии.

— В смысле — неподвижной?

— Ну да, обычной фотографии, — он как-то нерешительно, почти робко покосился на нее и тут же отвел взгляд ("Как в детстве!" — хлестнуло ее воспоминанием). — Это очень важно.

— Я поищу. Должны быть, только очень давние. Ей там лет пятнадцать... может быть, шестнадцать — подойдут такие?

— Любые, лишь бы она была на них узнаваема и видна достаточно четко.

— Неужели... неужели у тебя ничего от нее не осталось? — голос Петуньи дрогнул и чуть изменился, когда она сдержала слезы, а Снейп удрученно развел руками. — Хочешь, я отдам тебе какой-нибудь из наших с ней альбомов?

Его глаза сверкнули ужасом, он даже отступил:

— Ни в коем случае. Сама не знаешь, о чем говоришь.

— Но почему? Спрячешь, запечатаешь кучей этих самых, как их? Проклятий, заклятий...

— Петунья, ты поищешь мне одну — только одну — фотографию?

— Конечно.

— Не присылай ее с совой мне. Отправь мальчику вместе с рождественским поздравлением.

Петунья только-только заметила, что, разговаривая, они идут в сторону квартала, где прошло ее детство. Заметенные тонкой поземкой улицы были пустынны, все сидели по домам, грелись и смотрели телевизор. Боже правый, а ее вместо этого занесло за несколько сотен миль от Литтл-Уингинга! Со Снейпом вечно всё с ног на голову: появится, взбаламутит, исчезнет. А тебе, Петунья Дурсль, прибираться в голове и возвращать расстроенные чувства на место. И ладно бы еще только чувства — а что прикажете делать с телом, которое самовольно требовало невозможного и не желало обманываться фальшивой заменой? Да что в этих колдунах такого, почему к ним тянет, как магнитом, даже если они сами того не подозревают? Однако же... быть может, дело здесь вовсе и не в магии? К Сириусу Блэку, например, да и к другим школьным приятелям Лили и Северуса Петунью не тянуло никогда...

— Как там... Гарри? — она не знала, как будет лучше называть племянника в присутствии Снейпа, особенно после того, как сам он применил нейтральное "мальчик": видимо, имя Гарри ему не нравилось, а произносить настоящее он опасался. — Его нога — он поправился?

— М? А, да, хорошо, он в порядке. В порядке.

— Он не приедет на праздники?

Снейп казался немного рассеянным и при этом непрестанно контролировал обстановку, как это делает настороженный дикий зверь в лесу, когда поводит ушами, принюхивается и пристально вглядывается в зыбкие тени от деревьев.

— Нет. Ему в этом году нежелательно покидать стены школы.

— Я понимаю. Может, ему нужно подписать разрешение на... как там его?.. на прогулки в Хогсмид? — миссис Дурсль казалось, что поиски сестриной фотографии — слишком ничтожный способ сказать ему "спасибо" за протекцию на курсы, за то, что не забыл ее, несмотря на ту головную боль, которую обычно доставляет педагогам их сумасшедшая профессия.

Словно бы угадав ее мысли, Северус на полминуты прекратил прощупывание окрестностей и чуть заметно улыбнулся:

— Туда ему... тоже не стоит соваться. По крайней мере, пока.

— Тебе виднее. Но что вообще случилось в этом году такого, что он там у вас как в заточении?

— Лучше тебе этого не знать.

— Ты уж скажи!

Он сдался и вкратце рассказал ей о каком-то безумном турнире, который с дозволения их психически нездорового директора организовали в Хогвартсе. Но это еще полбеды — хуже было то, что племянник с его поразительным умением находить на свою голову неприятности или что покрепче, в этот раз нашел "что покрепче" и сделал это совершенно добровольно. Петунья даже не смогла подобрать слов, только охнула "О, мой бог!" и хлопком сложила ладони перед грудью. Судя по всему, и это было еще не всё в списке локальных катаклизмов, однако рассказывать дальше Северус уже не стал.

— Когда Лили найдется, она тебя убьет, — пообещала миссис Дурсль, после давнего разговора с крестным Гарри почти уверенная, что сестра жива. — Я бы за Дадли убила, — и, подумав, добавила: — Даже его отца...

— Если Лили найдется, я сам дам ей топор и лягу на плаху, захоти она этого, — тихо ответил он таким голосом, что у Петуньи защемило сердце.

— Да ну тебя! Вы все ненормальные. Уйди с глаз долой, Снейп!

— Смотри! — он плавно шагнул ей за спину, взял за плечи и развернул чуть вправо. — Узнаёшь?

Петунья подняла глаза и увидела перед собой роскошный, ярко подсвеченный праздничными гирляндами трехэтажный коттедж с огромными полукруглыми окнами, за одним из которых переливалась чересчур рано наряженная ель. В этом помпезном строении даже не угадывался их старый дом, и, если бы не здания по соседству, которые остались прежними, она бы не заподозрила, что когда-то жила на этом самом месте. Как сказал бы ныне покойный архитектор Эванс, увидев сие творение, "пошлый кич и бездарность". И мама была бы с ним полностью согласна.

— Они его переделали... Как жаль! Ты знал?

— Да. Но я тоже узнал недавно.

— А твой?

— Родительский. Нет. Он остался каким был.

— О том квартале еще при мне ходили слухи, что его планируют снести и построить что-то более... респектабельное, — она осеклась было, испугавшись, что обидит его неосторожным словом, но тут же вспомнила, как сильно он ненавидел "эту берлогу".

— Может быть. Но его не снесут, даже если очень сильно этого захотят.

— Ты его заколдовал?

— Конечно.

— И бываешь там?

— Иногда. Редко.

Только тут она спохватилась, что они всё так же и стоят — он позади, удерживая ее за плечи — и таращатся на чужое жилье в надежде поймать призрак такого далекого и щемяще-милого прошлого. Слегка завозившись, заставила опомниться и Северуса. Он сразу же убрал руки, отстранился, и Петунья пожалела, что спугнула его раньше времени.

— Нам пора, Петунья. Возьми себе, подышишь, когда аппарируем назад, — давешний флакон оказался в ее кулаке.

Так вот что они с сестрой называли аппарацией! А она-то дума... ой, мамочки!

Дом номер четыре на Тисовой аллее еще долго крутился перед ее глазами, пока Петунья не догадалась понюхать подсунутое Снейпом зелье. А его самого уже и след простыл.

— Милая? — послышался голос мужа, потом тяжело заскрипели ступеньки лестницы, и наконец вход из коридора в кухню был полностью перекрыт темным силуэтом гигантской туши с задумчиво выступающими мочками ушей на коротко остриженной голове. Шея у этой туши отсутствовала как факт: голова казалась ввинченной прямо между плеч. Сейчас Вернон впервые в жизни напомнил своей супруге монстра из комиксов Дадли: там таких рисовали в виде бесформенной черной массы с наростом-головой, бахромой щупалец под рылом и двумя зловещими медяками на месте глаз. — Почему ты в темноте? — он щелкнул выключателем.

Петунья прищурилась от непривычно яркого света. Маслянисто-розовое лицо супруга слегка вытянулось от изумления:

— Ты что, куда-то выходила? В такой час?!

— Да, — мило улыбнулась миссис Дурсль, вертя на пальце ключ от гаража. — Пыталась найти старую микроволновку, но что-то не нашла. Ты не видел, дорогой?

— Но мы же выбросили ее еще год назад, когда купили "Маундфилд"!

— В самом деле? — Петунья дернула бровью и повесила ключ на место. — Я и забыла.

— Зачем тебе понадобилась старая микроволновка?

— Не она. Мне нужна была коробка от нее. Ну да ладно, если уж выбросили, я придумаю что-то другое, но это пока сюрприз. Та-дам!

Мужнины глаза буквально полезли на лоб, когда, пропев это, Петунья игриво зацепила указательным пальцем кончик его кнопочного носа и направилась дальше, к лестнице.

— В последнее время ты какая-то... не как всегда.

Странно, что ты соизволил это заметить, мой благоверный, хихикнула миссис Дурсль про себя. Она развернулась на каблуках и, склонив голову, лукаво взглянула на мужа из-под белокурой челки. Вернон вылупился еще сильнее, по-ктулховски зашевелил пышными усами, засопел. Это символизировало крайнюю степень озадаченности. Но щадить супруга Петунья не собиралась.

— Да, — резюмировала она, хозяйски берясь за отвороты его халата, приводя их в симметричный вид и напоследок прихлопывая ладонями к заплывшей жиром груди, — фрак здесь ни к чему...

После этого, напевая песенку и на ходу расстегивая пальто, легко взбежала наверх. Она еще чувствовала ладони Северуса на своих плечах. От этого всё остальное казалось каким-то пустяковым и не способным испортить ей настроение.

* * *

— Дядя служил директором этого зоопарка.

Гарри и Эйвинду Йенсену с трудом удалось ускользнуть от бдительного взора кошки Филча, от бешеного глаза профессора Грюма и от недреманного ока заботливой мадам Максим и спрятаться на восьмом этаже Хогвартса, в Выручай-комнате, о существовании которой когтевранец знал до этого лишь в теории. Старшекурсник из Шармбатона был не только ошеломлен таким удобным приспособлением, но и восхищен им тоже. "Underbart! Комната-до-востребования, она существует! Это действительно charmant! Som i sagor! У нас считают, что это всего лишь легенда!" — озираясь, воскликнул он на какой-то дикой смеси языков — английского, французского, а также своего родного. И Гарри, не знавший по-шведски ни слова, решил говорить с ним на французском, который Эйвинду был более привычен, нежели речь обитателей Туманного Альбиона. Он не представлял, что именно хочет услышать от гостя, но чувствовал, что в его рассказе о гибели дяди тринадцать лет назад определенно было что-то очень важное.

Восхищался Йенсен не зря, тут было чем восхититься. Придя к ним на помощь, Выручайка создала копию той самой полянки за домом лесника, и даже костер пылал в точности как тогда, а возле костра лежали заботливо приготовленные два бревна. Как в настоящем ночном лесу, здесь перекликались вдалеке какие-то птицы, скрипела старая сосна и пахло грибами, дымом и ночной росой. "Сюда стоило бы позвать нашу Делакур, — грея руки над самым что ни на есть настоящим огнем, сказал Эйвинд. — Она всё время жалеет, что ей запрещено гулять по настоящему лесу даже в сопровождении мадам Максим, поскольку там обитают кентавры, а кентавры — смертельные враги вейл". Гарри ответил, что не уверен в отсутствии кентавров и здесь. Когда они уселись друг напротив друга, освещаемые пламенем, он объяснил Йенсену, о чем хочет поговорить. Тот ничуть не удивился и с готовностью кивнул. Вообще они, шармбатонцы, были куда более открытыми и дружелюбными, чем студенты Хогвартса и, тем более, Дурмстранга. Последние вообще вели себя так, словно их с самого рождения готовили сопротивляться пыткам каленым железом, поскольку весь мир кругом — сплошь враги, мечтающие завладеть секретом месторасположения их драгоценной школы, а потом коварно ее захватить и поработить. Недаром профессор Снейп часто общался с директором Каркаровым: они были из одного теста, параноики-пессимисты, похожие друг на друга даже внешне — казалось, эти два хмурых колдуна добровольно морят себя голодом и даже получают от этого извращенное удовольствие. Ничего общего с веселыми жизнелюбами из Шармбатона!

Вскоре Гарри узнал, что на родине Эйвинда его дядя был директором зоопарка для маглов, но дело в том, что внутри существовала еще и секретная секция с расширяющимся пространством (наверное, аналог Сокровенного острова). И в этой секции герр Берглунд в строгой секретности содержал уже других животных — свезенных туда со всего мира волшебных существ. Видеть вход эту часть Ёрвсё и посещать ее было под силу только магам. В большинстве стран Западной Европы и в Северной Америке не существовало жесткого разделения миров, как в Соединенном Королевстве, не было таких кастовых различий и заморочек с чистокровностью в семьях колдунов, никто не стеснялся сквибов, а всплески магии у детей чаще всего маскировали элементарным отводом глаз у простаков, причем без особенного фанатизма. Статут конфедерации, разумеется, соблюдали, но за пустяковые осечки никто студентов Шармбатона не отчислял и никаким унизительным процедурам наподобие заседаний Визенгамота не подвергал. "Что-то мне захотелось в Шармбатон", — не единожды подумалось Гарри во время беседы.

— После дяди осталось много сочинений вашего знаменитого Ньюта Скамандера, — рассказывал Эйвинд, глядя на него через костер. — Я много думал, с чего бы ему, тихому ученому, подаваться в сторонники английского темного мага. Думал, думал, но так ничего и не придумал. Что-то не клеится в этой версии, и всё тут. Но, как рассказывают родители, после его гибели к нему в дом приезжали мракоборцы из Лондона и из Стокгольма. Проводили обыск, изъяли много подозрительных вещей, в основном это были книги. Сочинения Скамандера не тронули. А дедушка и бабушка — они родители моей матери и дяди — тоже не верят официальной версии. Они считают, что он был слишком далек от политики. И тоже уверены, что его убил сбежавший пятиног. Родители отца раньше спорили с ними, бабушка, папина мама, даже водила меня к лекарю, чтобы мне, короче, вправили мозги, — парень повертел рукой вокруг головы и засмеялся. — А теперь они не общаются совсем, потому что рассорились. Они старше маминых, еще Гринделльвальда помнят. Молодым. И вообще на всякое насмотрелись, поэтому побаиваются всякой скверны, ну и не хотят противоречить властям.

— А ты?

— А я притворился, как будто признаю, что сам выдумал всё это. Для того чтобы они с лекарем от меня отвязались. На самом деле мне кажется, что здесь замешано какое-то сильное волшебство. Но что об этом скажешь ты, Гарри Поттер?

— Не знаю. Я ведь был тогда еще младше тебя, — может быть, не запрети ему отец, Гарри и рассказал бы Йенсену кое-что из своих обрывочных воспоминаний. Былая неприязнь к шармбатонцу уже совсем испарилась, и после этого рассказа он даже ощущал какую-то общность с Эйвиндом.

— Ты же не думаешь, что у меня хьюлет снурра мен хамстен а дёд? [1]

__________________________________________

[1] Hjulet snurrar men hamstern är död (шведск.) — дословно: "Колесо вращается, а хомяк издох", фразеологизм, синонимичный нашему "Не все дома" или английскому "Свет горит, но в доме никого".

Теперь они засмеялись оба, и Гарри откликнулся:

— Ну, это всё относительно. Если спросить моего дядьку, так мы все тут с приветом. Опасные рецидивисты, которых надо изолировать от общества.

Шармбатонец хохотал так заразительно, что даже отогнал тревожные мысли, снова закопошившиеся в голове Гарри из-за этих воспоминаний. Они перемыли косточки своим родственникам, потом — преподавателям. Эйвинд признался, что ему понравилась лекция профессора Умбрасумус: "Это было крипово!"

— Я со следующего года буду проходить у нее продвинутый курс и практику в лечебнице, — признался Гарри. — Если, конечно, переживу этот Турнир...

— Ты хочешь стать целителем?

— Да. По крайней мере, для начала попытаюсь на него выучиться.

— Здорово, везет тебе: ты знаешь к чему стремиться. А я, представь, до сих пор не определился. Мне нравится Магическая дешифровка, хотя по характеру наш профессор Рамбаль еще ужаснее вашего зельевара, — (Гарри чуть не хмыкнул: это он еще плохо знает "нашего зельевара", если так легкомысленно отдает пальму первенства какому-то Рамбалю.) — Но я не знаю, потяну ли... Там требуется бешеная эрудиция, и всё построено на ассоциациях... Говорят, легче всего она дается шизофреникам и тем, кто умеет выворачивать свой мозг так, как он вывернут у них.

— Потрясающие лекции. Особенно понравилась музыкальная дешифровка реверсной записи — я вообще не ожидал это услышать, когда она включила ее в обратном режиме! И дешифровка анаморфоза с парейдолическими иллюзиями — это ведь гениально! Во всём этом есть что-то общее и с Акустикой, и с Криптологией, и даже с некоторыми областями Трансфигурации.

— Между прочим, вам показали только азы. Не вызывать же сюда мсье Рамбаля ради какой-то пары лекций! Мадам Максим до своего директорства вела Магический этикет и иностранные языки, вряд ли она безупречно разбирается в углубленной Дешифровке для старших курсов. Там черт ногу сломит, уж ты мне поверь.

— Жалко, что у нас ее не преподают. Поищу учебники, попробую разобраться сам... то есть, с Гермионой.

— Это та рыжеволосая красотка с другого факультета? — с любопытством уточнил Йенсен. — Говорят, она учится лучше всех в Хогвартсе.

— Она вообще офигенно умная.

О Грейнджер Гарри мог разливаться соловьем часами. Выяснилось, что Эйвинду, как и ей, пришлась по душе Ритуальная магия дурмстранжцев, в которой было много общего с нумерологией-арифмантикой. А вот Гарри о своем интересе к Некромедицине, которую немного представили старшекурсникам Хогвартса и Шармбатона старшекурсники же из Дурмстранга, умолчал, сказал лишь о Защите от Самого Себя — одной из ветвей ЗОТИ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЗОСС в Дурмстранге читал лично профессор Каркаров, невзирая на свое директорство. Почему-то преподавание именно этой дисциплины он не перепоручил никому — Гарри узнал об этом от профессора Снейпа. По секрету.

Первое — и единственное — занятие по ЗОСС проходило в дуэльном зале: только он был способен вместить в себя сразу такое количество народа. И, как когда-то поступил "душка"-Локхарт, Каркаров пригласил себе в ассистенты зельевара. Безусловно, не обошлось там и без профессора Грюма. По словам мистера Макмиллана, коллега поднял шум на весь Аврорат, требуя отменить решение Дамблдора, в результате которого бывший уголовник, якобы симпатизировавший учению Гринделльвальда, а затем и примкнувший (или чуть было не примкнувший, что для Шизоглаза не представляло никакой разницы) к сторонникам Неназываемого, станет развращать детей разговорами о Темной магии. "Неслыханное кощунство!" — вопили в "Ежедневном пророке" в рубрике, посвященной образованию, и несколько дней кряду ставили на целую полосу развернутые интервью с "авторитетным источником, пожелавшим остаться неизвестным", хотя кто еще, кроме Аластора Грюма, мог бы завернуть обычные слова в такую обертку, что всё время казалось, будто он без устали выражается на бранном наречии. Тем не менее по какой-то причине — и, судя по довольной роже Драко Малфоя, вполне себе материальной — Попечительский совет школы настоял на внедрении ЗОСС в школьный график в качестве однократной акции. Гарри даже и расспрашивать не стал, заметив, как едва скрывает ехидную ухмылку отец при каждой встрече с профессором ЗОТИ. И как дымится при этом от ярости сам профессор ЗОТИ, скрыть тоже было трудно.

Игорь Каркаров и так частенько поглядывал в сторону Гарри, а во время урока вообще читал лекцию как будто персонально для него. Он не сводил с Гарри холодных синих глаз и, кажется, вознамерился просверлить в нем дырку. Да-да, прямо в печально знаменитом шраме. Из-за этого шрама дурмстранжцы, а затем и слизеринцы прозвали его Меченым Поттером и посмеивались — кто за спиной, а кто не скрываясь. Непонятно, как они вообще умудрялись что-то разглядеть: густые, да еще и изрядно отросшие волосы Гарри падали на лоб и закрывали также пол-лица, а когда во время разных торжеств приходилось надевать факультетский головной убор, парень и подавно натягивал академическую шапочку почти по самые брови. Назойливое внимание посторонних его раздражало, а директор Дурмстранга будил в нем смешанное чувство — одновременно и злость, и любопытство.

За спинами студентов натужно пыхтел Грюм, возвещая о своем бдительном присутствии, отчего все чувствовали себя как на стрельбище. По крайней мере, Гарри благоразумно присмотрел себе под выступом подиума укрытие на случай перестрелки между взрослыми магами. Время от времени он примерялся взглядом, выстраивая траекторию возможного прыжка в ту сторону.

— Кого мы считаем своими врагами? — сухим, чуть каркающим голосом с грубоватым акцентом говорил дурмстранжский директор. — В первую очередь, это, безусловно, те маги, которые агрессивны по отношению к нам. Если при этом они сильнее нас, а еще и беспринципны, это уже смертельные враги. Вторые по значимости — коварные волшебные создания, коих начали систематизировать относительно недавно и, по прикидкам Международного общества изучения магической флоры и фауны, внесли в каталоги лишь незначительную их часть. Но есть возможность противостоять как врагам-людям, так и врагам-зверям или растениям. Профессор, давайте продемонстрируем ученикам что-нибудь простое, ради иллюстрации.

Снейп встал с кресла и демонстративно вытянул палочку не из рукава, где, как знал Гарри, она скрывалась у него обычно, а откуда-то из-под мантии. Вместо своего обычного посоха Каркаров вооружился коротким жезлом. Кто-то из старших гриффиндорцев гыгыкнул, поскольку уже всем было известно, что в Дурмстранге жезлы или скипетры — это оружие девчонок. Гарри покосился на Грюма, уже рывшего паркет своей "костяной" ногой, как боевой конь. Одноглазый аврор готов был ринуться в драку при малейшем сбое, и студенты на всякий случай освободили ему путь к подиуму.

— Смотрим! — на мгновение отвлекся Каркаров, и в ту же секунду зельевар пырнул в его сторону палочкой, озвучивая заклинание:

— Конфундо! — после чего машинально переместился, ушел в сторону и принял оборонительную позу, несмотря на то, что отбиваться противник не собирался.

Каркаров слегка пошатнулся, клюнул носом, как задремавший на ходу, повел жезлом перед собой:

— Фурес а морте!

Заклятье Снейпа тотчас отпустило его. Он как ни в чем не бывало продолжил лекцию, а декан Слизерина сел на свое место.

— Противостоять, таким образом, можно и непростительному Империо, хотя, безусловно, для этого вам потребуется хорошая практика в постановке ментальных блоков. Есть управа даже на сущности, действующие на нас из тонкого мира, хотя их природа малоизучена. Мы можем защищаться. А можем почему? Потому что видим перед собой человека или создание, и все наши чувства подсказывают нам: это что-то инородное, и оно потенциально опасно. Тревога! Но есть случаи, когда мы становимся беззащитнее ребенка маглов. Когда наша интуиция промолчит, не распознав обмана. Вы не сможете отсечь эти искажения, поскольку не будете считать их таковыми и не включите своего внутреннего критика. Так кто наш самый страшный враг? — с высоты помоста Каркаров снова заглянул в глаза Гарри, как заглядывают с уступа в пропасть, и тот, сам не ожидая, зачарованно шепнул без всякого звука: "Я!". — Да, так и есть, мистер Поттер! Вы уже поняли, судари и сударыни, кто это.

Многие студенты развеселились, откуда-то сбоку донесся ёрничающий голос Драко:

— Всюду Поттер, куда ни ткни! Да вы, милостивый госуда-а-арь, повеса!

Не обращая внимания на неподобающий серьезному уроку хохот глупых школяров, Каркаров спокойно продолжал:

— Это каждый из вас. Вы сами, для себя, всегда и всюду — и бог, и враг. Вы совершаете ошибку и во всем вините несчастную случайность, даже не подозревая, что в момент трудного выбора вы могли бы защититься и очистить свой разум от губительных мыслей. Но самое сложное во всём этом — осознание, что вы повелись на лжеидею и сделались врагом для себя, а обманываетесь, полагая, что гением. И знаете, что будет самым первым барьером на пути вашего коварного двойника? Фраза. Всего лишь простая и даже банальная фраза. А звучит она так: "Ты не имеешь власти надо мною, Тень!" Тогда эта фраза пробудит вашего лучшего защитника — того стража в желтом плаще, что стоит на рубеже нашего мира и Мира-за-вратами, мира вашей темной, неизведанной стороны. Он вступит в бой. Но помните: сначала полное осознание, а затем — пробуждающая фраза...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда, пожав Эйвинду руку и попрощавшись, Гарри выскользнул за дверь Выручай-комнаты, его тут же подхватили под локти и поволокли по коридору.

— Вам не кажется, что пора бы уже сменить репертуар?

— А ты тяжеленький! — заметил Фред.

— Подрос, — согласился Джордж.

— Немедленно поставьте меня на ноги. Вы повторяетесь, — Гарри сверкал глазами то на правого, то на левого близнеца, но рыжих братцев Уизли такой чепухой не проймешь.

— Это не повтор, это выход на бис.

За углом, возле статуи рыцаря, их уже дожидались Рон, Майкл и Терри с банными полотенцами через плечо, три рослых атлета, не говоря уж о старшекурсниках Фреде и Джордже. Бороться физически с этой толпой громил было бессмысленно.

— Мы точно узнали, что второй тур будет проходить на Черном озере, — сообщил Рональд, и троица влилась в компанию шагающих по коридору близнецов с Гарри наперевес.

— Да, мне Йенсен сказал, и что?

— А то, что ты плаваешь, как топор, — отозвался Корнер.

— Ты мне льстишь, я плаваю как чугунный утюг, — всё еще надеясь, что они отстанут, соврал Гарри, который немного, но всё-таки плавать умел. Летом и в достаточно прогревшейся на солнце воде. Там, где не слишком глубоко. — И что?

— Надо это исправить.

— Вы сейчас это будете исправлять? Да вы охренели?!

— Да, действительно, поздновато спохватились, — вздохнул Бут. — Ну ничего, в ускоренном режиме наверстаем, до февраля время еще есть.

— Вы на улицу выглядывали? Декабрь на дворе, дебилы! В купальнях собачий холод.

— Ну да, а в Черном озере тебе проведут паровое отопление, — откликнулся Фред, и Гарри заколотился в последней попытке вырваться, но тщетно. — В феврале, ага.

— Если тебе от этого будет легче, мы нырнем с тобой, — утешил Рон, и Джордж поддержал младшего брата:

— Надышим, напердим — согреешься. Правда, Фред?

— Правда, Джорджи!

— Мне не будет легче, даже если вы все вместе со мной утопнете!

— Не дождешься. Но обещаем, что выловим и похороним тебя с подобающими почестями. На берегу, под лосиной.

— Под осиной, Фредди, под осиной. [2]

__________________________________________

[2] Каламбур: Capri (капри, укороченные брюки) и Cypress (кипарис). К слову, дерево кипарис — символ скорби и смерти, примерно то же самое олицетворяет и осина.

Так, препираясь, они вшестером добрались до бассейна. И там в самом деле было немногим теплее, чем на улице. От воды шел легкий пар, колонны вокруг водоема щетинились серебристым инеем. Гарри, пока его раздевали, обреченно смотрел на скользкие ступеньки и надеялся упасть с них поудачнее и что-нибудь себе сломать, чтобы эти двинутые от него отвязались. Уж лучше все рождественские каникулы пролежать загипсованным в лазарете у Помфри! Через полминуты он стоял в одних трусах, синий от холода, обхватив себя руками, и мелко трясся, а рядом разоблачались его однокурсники — у этих бегемотов даже гусиной кожи не было, тогда как у него зуб на зуб не попадал.

— Даже не мечтай! — Джордж на корню пресек его попытку шагнуть к ступенькам. — Так легко не отделаешься. Первый пошел!

И пинком пониже спины он столкнул завопившего от ужаса Гарри в ледяной ад. Оглушенный, тот даже не услышал, как следом бултыхнулись его приятели.

Вся эта компания мучила его целую вечность. Близнецы с секундомерами в руках бегали по периметру бассейна, раздавая ценные указания, а однокурсники то и дело выгребали Гарри со дна, где он пытался совершить деволюционный процесс и прикинуться окаменелым трилобитом.

— Топор по сравнению с ним Том Баттерсби! — не переставал изумляться Майкл.

— Просрет Хогвартс Кубок, — обреченно вторил Терри, в очередной раз отпуская Гарри в свободное плавание и в очередной раз наблюдая, как тот, скованный судорогой, беспорядочно размахивает руками и захлебывается. — Вы видели, как плавают Крам и Делакур? Как русалки! А это что? Ну что это? Нет, ну вы видели? — он запустил руку под воду и, ухватив за пучок волос на макушке, вытянул пускающего пузыри "чемпиона Турнира" на поверхность. — Слушай-ка, а ты попробуй проплыть на спине.

— Н-н-н-на чьей?

Когда Гарри услышал карканье и шелест крыльев, он был уверен, что в таком образе за ним наконец-то явился его персональный ангел смерти. Но это был Мертвяк. Увидев, что сотворили эти экзекуторы с беднягой-хозяином, ворон вспомнил все свои старые матерщинные выражения, придумал новые, а потом велел немедленно прекратить водные процедуры и отпустить парня на сушу. И это оказалось самым эффективным средством обучения: вырвавшись из цепких лап так называемых друзей (ничего-ничего, он им это еще припомнит) и наметив путь к спасению, Гарри с идеальной скоростью переплыл кролем весь бассейн, вцепился в бортик и пулей вылетел на оледеневшие каменные плиты. Мертвяк, пятясь, подтащил к нему его брюки из вороха сброшенной прямо на пол одежды:

— На, прикрой свою дароносицу, босс! Чай, не май месяц, чтоб бубенцами звенеть.

— С-с-с-спсб-б-б! — или что-то в этом роде вытряс из себя босс, но в штанах поверх мокрых трусов ощущения были еще отвратительнее.

— Ладно, на первый раз сойдет, — смилостивились близнецы. — Рекорд не поставили, но результаты есть.

— Д-д-дбл-л-лы.

— Ничего, ничего, скоро привыкнешь! — докрасна растираясь крахмальным полотенцем, пообещал Корнер, а Джордж влил в недотопленного Гарри Бодроперцовое зелье.

В тот вечер Гарри делал уроки, пуская дым ушами, ртом и носом, чем радовал каждого проходящего через гостиную когтевранца.

53. Ты красотка, я пустомеля — вот так пара!

Накал страстей под Рождество достиг апогея. Девчонки-однокурсницы нервировали Гермиону бесконечным нытьем и опасениями: "Кажется, у меня прыщик, Парвати! У меня точно вскочит прыщик на самом видном месте прямо перед балом!" — "Лаванда, а ты уверена, что это платье меня не полнит? Мне кажется, я в нем такая корова!"

"Точно. Священное животное. Ты и в других не газель, жрать надо меньше", — тайком злорадствовала Гермиона, но как бы ни пыталась она уединиться, прячась за пологом своей кровати и отгораживаясь звукопоглощающим заклинанием, ее обязательно кто-нибудь да находил.

— Ге, ты здесь? — (Джинни. Этой-то что неймется? Сидела бы себе в спальне третьекурсниц, наряжалась.) — Можно тебя на минуточку? Я знаю, что ты здесь.

— Ну?

— Посмотри, какие серьги мне лучше — синенькие или лиловые? — прикладывая варианты к уху, вертелась перед зеркалом младшая из семейки Уизли.

— Те и другие — попса. Надень синенькие.

— Почему?! — Джинни захлопала густо намазанными ресницами. От переизбытка туши они где-то слиплись, а где-то, разодранные щеточкой, напоминали лапы акромантула.

— Ты же с Корнером идешь?

— Ну... да, — уныло вздохнула та, до последнего надеявшаяся на приглашение от Поттера.

— Надень синенькие, — Гермиона закрылась книжкой и снова откинулась на подушку.

— Подожди, Ге! Покажи свое платье, а? — Уизли тотчас перепрыгнула к ней на кровать.

— Джин, ну я через несколько часов уже буду одеваться, вот и увидишь.

— Так нечестно, ты мое видела, а я твое нет! И вообще, почему ты такая спокойная? Неужели тебе совсем не интересен бал?

— Интересен. Но что изменится, если я буду суетиться? Он станет более интересным? Или менее?

Джинни перешла на шепот:

— Тогда я знаю: тебе просто не интересен Шаман. Да?

Гермиона промолчала. Она и сама не могла толком понять, интересен ей Куатемок или не интересен. С одной стороны, он и добрый, и умница, и вообще симпатяга, и анимаг к тому же, и к ней неравнодушен, и... и... А с другой... С другой — уговаривай себя, не уговаривай, но сердцу не прикажешь. Наверное, не нужно было соглашаться идти с ним на бал, Акэ-Атль заслуживает большего, чем компромисс из жалости. Пусть бы он осчастливил приглашением кого-нибудь из девчонок, которые вздыхают по нему, причем вполне заслуженно с его стороны. Но кто смог бы отказать человеку со взглядом котика? Это было выше сил пятнадцатилетней ведьмы. Гермиона покосилась на Жулика, нагло растянувшегося мохнатым пузом кверху у нее в ногах, да еще и поперек всей кровати. Ведь не столкнешь же! Так и с Шаманом. Хотя, как сказала Джинни про платье, "это нечестно". С другой стороны, это всего лишь ежегодный школьный бал, и согласие составить кому-то пару вовсе не означает, что кто-то кому-то чего-то должен. Не слишком ли много она рефлексирует на эту тему? Наверное, много, но ей совсем не наплевать на чувства друга, а что-то подсказывало девушке, что Куатемок может принять их совместные потанцульки за шаг навстречу и дофантазировать себе нечто большее...

Спасли Гермиону от неудобных расспросов Джиневры, как ни странно, две кумушки-подружки — Алисия Спиннет и Кэти Белл. Они вихрем и, как сказал один иностранный поэт, "дыша духами и туманами", ворвались в спальню четверокурсниц с щебетом: "Девчонки, оторвитесь-ка на минуточку от ваших дел, у нас тут важный опрос, нужен свежий взгляд!"

— Оцените, я понравлюсь в этом Яльмару? — Белл завертелась в центре комнаты огненно-алым смерчем, от которого через пару секунд заныли зрительные нервы.

— А ты разве не с Эйвиндом? — удивилась Лаванда. — Он же такой лапочка!

Кэти поморщилась:

— Нет, Йенсен пригласил кого-то из Когтеврана. Падму, кажется.

— Что?! — вторая из сестер Патил вскочила из-за туалетного столика. — Вот коза, а мне она ничего не сказала!

На Спиннет было что-то помпезное и сложносконструированное. Все девчонки бросились разглядывать детали ее туалета, а она наслаждалась вниманием, предвкушая круг вальса с косолапым — Гермиона тихонько хихикнула — Крамом. Поскольку Луна отказалась от его приглашения и он позвал первую попавшуюся старшекурсницу, оказавшуюся гриффиндоркой Алисией Спиннет, то теперь его избранница лезла вон из шкуры, чтобы очаровать болгарскую звезду. Алисии почему-то казалось, что если она разоденется в стиле славянских императриц восемнадцатого века, налепит "мушку" на щеку и станет манерно прикладывать к глазам венецианскую полумаску на палочке, то тем самым просто покорит его сердце. Паричок бы с буклями еще не забыла. Напудренный и многоэтажный. Ах да, и еще алмазные туфельки (хрустальные не выдержат, когда их начнет отдавливать неуклюжий дурмстранжец).

— Мне кажется, тут чего-то не хватает в довершение образа, — страдала Алисия. — Хочу его удивить.

"Купола Софийского собора набей во всю грудь — удивишь, — подумала Грейнджер. — А то подумаешь — какой-то страусиный веер!" На самом же деле ей было немного жалко мрачного болгарина, и она тоже не ожидала, что вместо Виктора Луна выберет кого-то другого, о ком не признавалась даже подругам. Хотя после той случайно подсмотренной сцены с Поттером Гермиона была почти уверена, что это будет он, только Джиневре не говорила, чтобы та из ревности не устроила рассеянной Лавгуд какую-нибудь каверзу: в делах сердечных даже студентки факультета Гриффиндор — немного слизеринки.

Гермиона пошла прихорашиваться всего за сорок минут до начала торжества и уложилась в четверть часа. Когда она вышла из девичьей ванной в полном убранстве, однокурсницы, с нетерпением ожидавшие объявления по внутренней связи и поглядывавшие на часы в общей гостиной, разочарованно выдохнули. Ее платье было закрытым, почти как студенческая мантия. Цвет "электрик" (так назвала этот оттенок мадам Малкин, сама Грейнджер разбиралась в них не слишком), пусть и шел к рыжей феерии ее непослушных волос, игривости образу придавал ничуть не сильнее, чем фартук на робе для уроков в теплицах. Еще меньше внимания девушка уделила боевой раскраске, маникюру и причесыванию, но категорически отвергла предложения Патил и Браун помочь ей в этом вопросе и "хотя бы замазать конопушки".

Несмотря на все надежды, небрежности в ее внешнем облике Шаман не придал никакого значения. Глазами, ярко вспыхнувшими в прорезях маски Пьеро, он отыскал Гермиону в толпе при входе в Большой Зал, пробился к ней, как "Эндьюренс" через антарктические льды, поймал за руку и потащил за собой. Даже в человеческом облике он передвигался абсолютно так же, как это обычно делал Гермионин кошак — с той звериной грацией, что позволяет в максимально короткий срок и без препятствий достигнуть цели. Они будто скользили по извивам невидимого русла, их даже ни разу не толкнули, хотя в вестибюле и коридорах и яблоку упасть было негде.

Пролетая мимо стайки когтевранок, Грейнджер краем глаза заметила Виктора, который вместо маскарадного костюма надел на праздник свой обычный алый мундир, и Луну в остроконечном колпаке-геннине. Она не была уверена, не показалось ли ей, что дурмстранжец пытается вручить Лавгуд какую-то большую книгу. То есть книга ей точно не почудилась — уж что-что, только не это! — а вот намерения Крама и Луны так и остались под вопросом. Но эта картинка быстро выскочила из головы при мысли о том, что сейчас начнутся танцы и ей, гриффиндорской заучке, придется выплясывать какой-нибудь вальс в обнимку с Акэ-Атлем. В его умениях она не сомневалась: всерьез занимавшийся на досуге актерским мастерством и всем, что с этим связано, Уизли наверняка обучил своих приятелей хотя бы самым азам танцевальных движений. Гермиона сомневалась в том, выдержит ли она сама несколько часов пустого времяпрепровождения в бешеном грохоте, где ни словом обмолвиться, ни партнера послушать.

Студенты сбивались в пары, подчас настолько неожиданные, что гриффиндорка буквально роняла челюсть, увидев того же смущенного (но откровенно счастливого) Невилла под ручку с Рионой О'Нил, которая тоже прямо расцвела и кивала ему в ответ. Эти, вероятно, также, в отличие от них с Акэ-Атлем, заранее договорились о костюмах и масках, чтобы сочетаться друг с другом в паре. Надо же, учась на одном факультете, они не встречались, но стоило Лонгботтому перевестись в Пуффендуй — и вот, пожалуйте. Трудности закаляют.

— Ты очень красивая, — сказал Шаман уже у самых дверей при входе в Зал. — Тебе здорово идет этот цвет. Хорошо, что ты не стала надевать никаких масок.

Он это серьезно? Кажется, да. Наверное, за время учебы Акэ-Атль уже порядком отвык от нормальной одежды, которую носили девчонки в магловском мире, и ему теперь в радость любой костюм, чуть менее строгий, нежели ряса монашки. Никак иначе это не объяснить. Ладно какой-нибудь Малфой, который и маглов-то, наверное, в глаза не видел, но для полукровки, всё детство прожившего на другом материке, где изоляция волшебников была незначительна, восхищение застегнутым до самого горла синим мешком, под которым не разглядишь даже синих чулок, смотрелось как минимум странно.

— Это у Лайзы платье красивое, а у меня вполне обыкновенное, — ответила Гермиона, кивая на однокашницу Шамана, на которой действительно был модный сейчас (опять же, по магловским меркам) дискотечный наряд и не менее модная прическа с уложенной гребнем косой челкой надо лбом и пышно залакированными прядками, высветленными в виде перьев.

— Да, наверное, — без интереса скользнув взглядом по смелому декольте и броскому макияжу Турпин, он снова въелся искрящимся взглядом в свою спутницу, а потом и вовсе сбросил скуксившуюся белую маску с черной слезинкой на щеке.

"Ну что за..." — с отчаянием подумала Грейнджер. Это всегда так, что ли — тот, для кого ты с радостью надела бы еще и не такое, как Лайза, даже не рассматривает тебя в качестве своей девушки, а вот тот, кого ты сама не видишь иначе, чем своим приятелем, готов виться для тебя ужом и лезть на небо за луной со звездами? Стараясь поменьше контактировать взглядом с Акэ-Атлем, девушка озиралась по сторонам. Так она заметила и двоих гриффиндорских старшекурсников в костюмах палача и Дракулы. Втайне от своих девушек эти ребята многозначительно сигналили Финнигану, что где-то раздобыли настоящую выпивку (при этом они показывали ему из-под полы своих плащей вполне себе внушительные фляжки). Увидела она и бегающего вокруг с колдокамерой Колина Криви — он то и дело разбивал пары, затесываясь между девушкой и парнем, чтобы сделать удачный кадр; трагично-минорная Луна была в своем амплуа, то есть одета в готической манере, зато ее партнера Гермиона угадала верно; Рон и Флер не отходили друг от друга ни на шаг, и было видно, что эта мадемуазель в платье наполеоновских времен и бравый гусар Уизли с нетерпением дожидаются, когда пройдет торжественная часть и можно будет от души повыделывать коленца на танцполе. Все — и хогвартцы, и шармбатонцы, и дурмстранжцы — были такие нарядные и в приподнятом настроении, что девушка ощутила себя какой-то ветхой старушенцией, которая обманом закатилась на молодежную вечеринку и теперь критически брюзжит себе под нос по каждому поводу. Ей было немного завидно и совершенно не весело.

Потом на своем коронном месте, как всегда, появился Дамблдор, поздравил коллег и студентов с Рождеством, Йолем и Ночью Матерей [1], затем к его поздравлениям присоединились и Каркаров с мадам Максим, и весельчак Людо Бэгмен, и натянуто улыбавшийся, вечно чем-то озабоченный Бартемиус Крауч. После этого объявили бал, а в одной из стен, как всегда, появилась арка. Она вела в соседний зал, поменьше, где стояли банкетные столы, тщательно сервированные школьными домовиками. Так можно было безболезненно совмещать пирушку и пляски.

__________________________________________

[1] Modranecht или Модранит, древний английский праздник, который отмечался примерно тогда же, когда другие германо-скандинавские народы справляли свой Йоль, а позже христиане ввели "в программу" Рождество.

Довольно скоро Гермиона поняла, что всё совсем не так тяжко, как ей казалось вначале. Танцевали они не только со своими партнерами, да и приглашенные музыканты на этот раз были куда талантливее прежних — во всяком случае, их музыка не пыталась вынести присутствующим барабанные перепонки и почти походила на нормальную, временами даже красивую, музыку. От шармбатонцев пошел слушок, что эта команда прибыла напрямую из Швеции, но это не точно. Угощения были вкусными, и многие сладкоежки так и зависли в банкетном зале, почти не появляясь в главном. А Шаман вел себя настолько непринужденно, что девушка и вовсе забыла о своих былых опасениях и болтала с ним обо всём, как раньше.

— Хороший праздник, правда? — спросил ее Гарри, когда Гермиона и Луна поменялись спутниками.

Он в самом деле как будто светился: и глаза сияли, и бледное лицо подернулось легким румянцем, и длинные темные волосы, змеясь, падали на плечи, неожиданно придавая его хрупкому облику байроновской романтичности — особенно в сочетании с этой сдвинутой на лоб, чтобы закрыть шрам, черной полумаской. Даже теперь, оказываясь поблизости от танцующих Акэ-Атля с Лавгуд в ее забавном колпаке, Гарри чуть шею не сворачивал, обмениваясь с нею или просто взглядами, или какими-то короткими жестами, или подмигиваниями. Им обоим явно нравилась эта игра. Подражая им, Шаман тоже подмигнул Гермионе, но она лишь хмыкнула в ответ и повернулась к Поттеру.

— На тебе классно сидит средневековая одежда!

Гарри не расслышал из-за шума, и ей пришлось повторить, почти прокричав то же самое ему на ухо. Поттер засмеялся и сказал, мол, такая одежда пойдет всем. Гермиона немедленно начала спорить, что на том же Пухлом она будет смотреться как лисья шуба на мандрагоре.

— Мне тетка сегодня прислала, — нахохотавшись над колкими сравнениями подружки, Гарри вытащил из внутреннего кармана туники магловскую фотографию, запечатанную чарами несминаемости. — Мама.

Они подхватились и убежали в соседнее помещение, где света было побольше. Там как раз усмиряли свои аппетиты Крэбб с Гойлом, и только благодаря их увлеченности пирожными Поттер и Грейнджер были избавлены от дурацких подначек или чего похуже.

С фотографии на Гермиону смотрела веселая девчонка того же возраста, что и они сейчас, а может, чуть старше. Гриффиндорка невольно удивилась, насколько Поттер оказался похожим на свою маму, только глаза у Гарри грустные, особенно когда он о чем-то задумывается и не знает, что за ним наблюдают. Вот как сейчас, когда он смотрит на Лили, такую озорную, юную и еще не ведавшую, что ее ждет. Вместо того, чтобы что-то говорить, Гермиона обняла его, и Гарри доверчиво подался к ней, чтобы неподвижно постоять так до конца очередной песни.

Потом Гарри утащила с собой Джиневра, Луну пригласил Виктор, а Гермиона снова танцевала с Акэ-Атлем, и он, перекрикивая шум, рассказывал ей в лицах о том, как Рон с братьями и со спортсменами Корнером и Бутом трижды в неделю дрессируют беднягу Поттера в бассейне.

— Слушай, но это же ненормально — заставлять учеников плавать в такое время года! — вытирая слезы, душившие ее в приступах гомерического хохота, воскликнула девушка. — Не может быть, чтобы взрослые допустили что-то подобное на самом деле!

— Ты прикалываешься? Они чуть ли не в школьном дворе вырастили Гремучую Иву, а в самой школе почти целый год держали Цербера. У них по замку шастают василиски, египетские умертвия и живые прихлебатели Неназываемого. ЗОТИ в прошлом году вел полноценный оборотень, а в нынешнем — аврор-психопат. И после этого ты по-прежнему считаешь, что им что-то помешает загнать в Черное озеро троицу студентов, которые — заметь — сами на это нарывались?!

— М-да... Бедный Гарри... Диггори, наверное, всех своих ангелов-хранителей возблагодарил за то, что Кубок выбрал не его.

— Да прям. Седрик еще ничего, а вот его папаша склоняет Поттера, как местоимение. На каждом углу. Даже к Розмерте захаживал, не поленился, я сам слышал, как он выступал там на всю харчевню. Вроде взрослый дядька, в Министерстве служит...

Увеселения близились к концу. Гермиона поняла это, когда в преподавательской части Зала мелькнула траурная фигура профессора Снейпа, который такими мероприятиями всегда манкировал. Как правило, гриффиндорский декан вытаскивала его в общество напоследок, ради галочки. Ну или чтобы пораспугивать наиболее разгулявшихся студентов. Было бы стильно, если бы зельевар при этом появлялся с косой в руке. А что, это стало бы закономерным финалом действа.

— Устала? — спросил Шаман, когда Гермиона, восстанавливая дыхание после очередной джиги-дрыги, обмахивалась обеими руками.

Она кивнула, и тут в их поле зрения снова очутились Поттер с Лавгуд.

Поклонившись Луне, Гарри почти неуловимым движением, играючи, клюнул ее в губы коротким поцелуем, и та не выказала никакого протеста, только что-то сказала, и они, болтая дальше, взялись за руки. Гермиона только сейчас заметила, до чего славно гармонируют их маскарадные костюмы. Акэ-Атль многозначительно посмотрел на Гермиону. Та сделала вид, будто поправляет рукав, а потом как ни в чем не бывало сообщила, что ей, пожалуй, пора в свою башню, поскольку времени уже много, а завтра надо встать пораньше, чтобы успеть на экспресс до дома. Они наперегонки помчались к лестнице: Шаман вызвался проводить ее и пожелать спокойной ночи. Она очень этого не хотела, но аргументов против не нашлось. И зря, потому что, не дойдя до портрета Полной Дамы, юноша повлек ее в одну из ниш, "чтобы попрощаться".

— Спасибо за классный вечер, — пробормотал он чуть дрогнувшим от волнения голосом.

— Да, и тебе тоже. С наступающим! Пока.

Гермиона хотела проскользнуть мимо него, но Акэ-Атль удержал ее и, слегка придавив к стене, поцеловал. Он прижимался так тесно, что ей было не двинуться. "Ну вот, этого только не хватало! — пронеслось в голове девушки в тот миг, когда она, упершись ладонями Шаману в грудь, пыталась его оттолкнуть. — Так я и знала, что этим всё закончится!" Он, однако, забылся и не замечал или не хотел замечать ее сопротивления. Если на первом курсе она еще могла соревноваться в силе с мальчишками и им часто доставалось от нее на орехи, то теперь сдерживать раззадоренного пятнадцатилетнего парня, внутри которого буянил готовый вырваться на свободу зверь, было нереально. Его мышцы казались такими же стальными канатами, как у огромной кошки, в которую он умел перекидываться. А, играясь, эти милые животные обожают выпускать когти и прихватывать зубами то, что возомнили своей собственностью. В какой-то миг Гермионе удалось отдернуть голову и глухо, но очень твердо скомандовать прямо ему в губы:

— Стоп!

Она не хотела доставать палочку и угрожать, поэтому вложила в свой тон максимальный уровень властности, как будто была дрессировщиком на арене цирка и жизнь ее зависела от правильного приказа и уверенных действий. Прием сработал. Опомнившись и переводя дыхание, Акэ-Атль отпрянул. В его пожелтевших глазах мерцал дикий огонь возбуждения, а затем взгляд стал растерянным. Он поспешно убрал от нее руки и прохрипел:

— Мне жаль, я виноват...

— Ты ни в чем не виноват, — всё так же твердо продолжала Гермиона. — Я должна была сразу поговорить с тобой начистоту, а не идти на поводу, как дурочка. Ясно же было, что это "само" не пройдет. Шаман... Акэ-Атль, понимаешь, я не собираюсь с тобой встречаться. Не потому, что я хочу встречаться с кем-то другим. Не ищи подвоха. Я вообще не хочу ни с кем встречаться. По крайней мере, в ближайшее время. И морочить тебе голову считаю бесчестным. Пожалуйста, не считай меня стервой! — (Парень с возмущением встряхнул кудрявой головой, и на лице его читалось, что и в мыслях он такого не держал.) — Просто я хочу, чтобы всё было, как раньше, понимаешь? Чтобы мы все просто дружили. Без задних мыслей. И вообще... рано тебе еще думать о таких вещах!

— Почему рано? Я младше тебя всего на месяц, о чем ты?! — удивился когтевранец. — И...

— Я не о том... — раздраженно перебила она, даже не зная, на что злится сильнее — на его неуместные ухаживания или на собственную глупость: ее просто бесила вся эта неказистая сцена, необходимость объясняться, как в сопливых мелодрамах для домохозяек. — Мне кажется неправильным всё это, вообще всё, что мы делаем. Пусть будет так, как на первом и втором курсах, ладно? — девушка нерешительно протянула руку и коснулась ладонью его щеки, а Куатемок прикрыл глаза, плечом прижал ее кисть плотнее к себе и разве что не заурчал в ответ. — Ну вот и хорошо. А теперь — спасибо, что проводил. Спокойной ночи.

Уходя за портрет Дамы, она затылком чувствовала его обжигающий взгляд, а как только оказалась в своей спальне, рухнула на кровать, расплакалась, да так и уснула от изнеможения — прямо в одежде и туфлях.

* * *

Провожая сонную Луну в гостиную Когтеврана, Гарри увидел сверху Колина Криви, который запутался в лестничных переходах и оттого мотылялся туда-сюда на уровне четвертого этажа, не зная, куда перепрыгнуть, чтобы точно попасть на пятый. Однако, сообразив, что его заметили, Криви оставил свои попытки забраться выше. Отчаянно размахивая руками, он начал подавать когтевранцу какие-то загадочные знаки с намеком, чтобы тот поскорее спустился к нему. Гарри догадался, что третьекурсник зовет его втайне от Лавгуд, и это интриговало еще больше. Луна, кажется, ничего не заподозрила, только зевнула.

Как назло, Серая Дама была непреклонна, и ее нисколько не интересовало плачевное состояние серого вещества у парочки студентов, которые могли думать только о каникулах и с глупыми улыбками от уха до уха таращиться друг на дружку. Не ведал призрак когтевранской дивы проблем дурачков, пьяных и влюбленных, не ведал! Пришлось Гарри собраться и с третьей попытки выдать более или менее удовлетворивший ее ответ на ребус.

— Спокойной ночи, Лу, — шепнул он Луне под безмолвной статуей Ровены Когтевран и подумал, что по возвращении надо будет как-то незаметно подсунуть ей приготовленный рождественский подарок.

Она улыбнулась прозрачной тенью улыбки и медленно моргнула от усталости. Да черт с ним, с Колином, подождет! Гарри обнял ее, пока в полутемной гостиной не было никого, кроме них, бережно погладил бархатистую щеку девушки и на этот раз поцеловал не украдкой, а нежно впитывая каждый миг и пытаясь запомнить всё.

— Пока, — пропела она ему в ухо, с неохотой оторвавшись от его губ. — До завтра, Гарри. Я просто засыпаю.

— Иди-иди! — засмеялся он, напоследок сжимая в ладони ее тонкие пальцы, хотя сам был так взбудоражен, что, несмотря на покалывание в больной щиколотке, без труда проплясал бы с Луной до самого рассвета.

Она опять зевнула и стала подниматься в девичью спальню, а Гарри поспешно выскочил за дверь. Криви всё еще ждал его, но кататься на ступеньках ему, как видно, надоело, и он отирался на площадке между четвертым и пятым этажами.

— Где ты столько ходишь? Там такое творится! Шаман перекинулся в аниформу и, сдается мне, решил убиться об Грюма!

— Чего?!!

Из сумбурных объяснений гриффиндорца выяснилось, что Акэ-Атль сначала исчез, потом снова появился в Большом Зале, но уже без Грейнджер. Он был как будто не в себе — а Гарри и Луна, выскакивавшие во внешнюю галерею подышать свежим воздухом, всё пропустили. Каким образом Куатемок столкнулся с Симусом и его оторвами-дружками, Палачом и Вампиром, юный фоторепортер не видел и узнал о произошедшем только от Финнигана, когда сдуру хлебнувший пойла из фляжки старшекурсника Шаман начал вытворять всякие глупости. Видимо, спиртное так шибануло по его непривычным к этому мозгам, что он начал психовать, обругал поддатого Симуса последними словами, врезал Вампиру в глаз, а потом сбежал. Перетрусив и оценив всю опасность грозившего им разоблачения, приятели-алкоголики мигом протрезвели и стали искать его по замку. Тут-то на Финнигана и наткнулся Колин, которого тот спросил, не встретил ли он в коридоре Акэ-Атля. Конечно, они бросились на поиски: если Шамана остановят в таким виде, всех четверых исключат из школы, ну а Криви просто не мог пропустить мимо своей камеры такое эпохальное происшествие и побежал с ними. Они обследовали всю пришкольную территорию и наткнулись на профессора Грюма, который делал обход и явно услышал какие-то подозрительные звуки, а в окнах замка мелькал огонь фонаря Филча, патрулировавшего изнутри. Оказавшись таким образом между Сциллой и Харибдой, ребята помчались в сторону квиддичного поля, но наделали столько шума, что Сцилла, сипло подбрехивая, клацая своим протезом и швыряясь в темноту обездвиживающими заклятьями, начала их преследовать по пятам. Чтобы спастись, беглецы свернули к зарослям и в полной темноте кинулись врассыпную. Уж лучше быть сожранным акромантулом, чем попасться старому извергу, с перепуга подумал каждый из них. Колин потерял свою камеру, но было ему, признаться, совсем не до нее, потому что разъяренный аврор взял именно его след. Расстояние между ними сокращалось: искусственный глаз Грюма отлично видел в кромешной тьме, а Криви то и дело проваливался в какие-то ямы и спотыкался на ухабах. Зотишник уже почти настиг его, когда из-за кустов донесся утробный рев громадного зверя. Гриффиндорец успел увидеть только черную тень большой кошки, перемахнувшую стену терновника. Судя по возне и аврорской брани, ягуар, в которого сдуру обратился горе-анимаг, напал на Шизоглаза. Колин и сам не помнил, как добежал назад. Ему хватило ума не бросаться ко взрослым и не устраивать переполох. Он стал разыскивать близких друзей Акэ-Атля, и первым из тех, кого удалось поймать, оказался Гарри.

Всю эту тираду когтевранец выслушал на ходу и помчался вниз по лестницам, не обращая внимания на усилившуюся боль в искусанной оборотнем ноге. Колин едва за ним поспевал. В вестибюле навстречу им выскочили Симус с дружками. Прихрамывающий Гарри без каких-либо предисловий налетел на офингаленного Вампира и, будучи ниже него почти на голову, бульдожьей хваткой вцепился в горло — то есть, в пышный кроваво-красный бант галстука:

— Что ты ему сказал? Быстро!

Старшекурсник был настолько испуган, что даже немного осел под его весом, не смея отбиваться и прекословить:

— Да ничего такого не говорил... Ну, я понял, что Ржавая Ге его подинамила и кинула... хотел подбодрить. Типа, не грузись, братишка, все бабы твари.

— Ты другое слово сказал, — подправил его Палач, тоже чувствуя вину.

— Какая разница! И Симус меня поддержал. А этот как отвязался на нас. Псих, бля! — он потер подбитый глаз и засвистел сквозь зубы от боли в синяке.

— Мало тебе, — буркнул Гарри, всё же отцепляясь от него. — Где они?

Парни неопределенно замахали руками куда-то в сторону леса и наперебой ответили:

— Там. Дерутся.

— До сих пор?! Твою мать.

Они двинулись было за Гарри, но он со злостью рявкнул через плечо:

— Сидите все в замке, и о пьянке, если что, ни слова. Никому!

— Так он же учует, когда Шаман перекинется обратно! — нерешительно возразил Финниган.

— Не учует, он сам бухает всё время.

И, оставив их позади, Гарри бросился к выходу. Надо признать, сначала у него была мысль обратиться за помощью к отцу, но парень отринул ее, когда вспомнил, как Грюм и Снейп ненавидят друг друга и чем всё может кончиться, если в стычку вмешается взрослый маг. Уродовать и, тем более, убивать школьников аврор даже с такой репутацией, как у Шизоглаза, не станет. Надо идти ва-банк, других вариантов нет. Иначе Акэ-Атля точно выпрут из школы, причем не за пьянку, а за использование анималистической формы в агрессивных намерениях. И еще хорошо, если не потащат в Визенгамот (вдруг повезет, вдруг Дамблдор снизойдет и заступится, что совсем даже не обязательно: когтевранцам директор подыгрывает не очень-то охотно, и если кого-то выгородит, то тех троих придурков, а не Шамана).

"С-с-складно мыс-с-слишь, маленький Принц! Давай шус-с-стрее!"

Проклятая нога подвихивалась на каждой кочке, хорошо хоть ночью подморозило, бежать по дневной слякоти было бы невозможно. По шуму в разбуженном лесу Гарри понял, в какой стороне происходит заваруха, и уже в который раз удивился, до чего долго простоял мальчишка против матерого мракоборца. Прав был крестный: в анимагической форме ты, как и ликантропы, менее уязвим для человеческой магии. Парень взял курс на припадочные вопли неясыти, перебиваемые гвалтом стаи ворон, и не ошибся.

— Профессор Грюм! Сэр! — предусмотрительно схоронившись под прикрытием огромного камня у тропы, крикнул Гарри. — Стойте! Это Поттер, мне нужно вам что-то сказать!

— Поттер? А ты что здесь делаешь? — немедля откликнулся аврор.

— Сэр, не колдуйте больше, и я выйду. Не колдуйте, он вас не тронет.

— Давай, выходи, говори.

— Шаман, и ты тоже успокойся, слышишь меня?

Стало почти совсем тихо, вороны еще кружили в ночном небе, но не кричали, а издавали отрывистое сорочье прищелкивание. Гарри подошел к Грюму и позволил тому обшарить его идентифицирующими чарами, а потом в паре слов объяснил, что случилось с Акэ-Атлем, опустив подробности с алкоголем и старшекурсниками.

— Вспомните себя! — прибег он к последнему и, как ему казалось, самому верному аргументу.

Зотишник фыркнул дыркой на месте носа и покачал лохматой башкой:

— Ну, выходи давай, хренов Прометей!

— Тоже на Кавказ сошлете? — хрипло донеслось из темноты, и на тропинку в свет Люмоса от палочек Гарри и Грюма шагнул обнаженный и довольно чумазый Шаман.

— Кавказ далековато, не долетишь. Просто этих каникул у тебя, пацан, не будет — мы с Аргусом найдем тебе занятие по душе, уж будь уверен.

— Где твои шмотки? — Гарри набросил на плечи друга свой символический плащик и только теперь, когда горячка погони улеглась, обнаружил, до чего промозгло в лесу.

— Я помню, что ли? — Акэ-Атль был мрачен, но невозмутим.

— Акцио одежда Акэ-Атля, — и под насмешливым взглядом единственного глаза Грюма Гарри словил прилетевший в него ком грязно-белых тряпок. Он сначала не понял, что это такое, затем вспомнил, что на маскараде Шаман был одет в костюм Пьеро.

Потом они вдвоем сидели под Желтым Плаксой и, согреваясь, пили горячий чай с лимоном.

— Ну ты даешь, — усмехнувшись своим мыслям, Гарри покачал головой. — Вот от кого, а от тебя меньше всего ждал такого...

Акэ-Атль, не поворачивая головы, хлестнул его быстрым взглядом и тихо, но очень твердо, проговорил:

— Я люблю ее.

Гарри промолчал. А что тут скажешь?

Лестницы постанывали от натуги, развозя подзагулявших студентов по этажам. Когтевранцы, как самая дисциплинированная публика, почти в полном составе уже видели десятый сон. За исключением двух ненормальных, один из которых уже очень четко понимал, что завтра без костыля не сможет сделать и шага, а потому получит от отца такой нагоняй, что мало не покажется. Заметив, как Гарри бессознательно потирает распухшую щиколотку, Акэ-Атль виновато насупился:

— Знаю, я кретин.

— Еще какой!

Струны брякнули у них над головами так внезапно, что оба вздрогнули и нацелили палочки на незаметно подкравшихся из бокового коридора парней — это были Рон, Симус и какой-то тип с лютней, который, кажется, мелькал среди музыкантов в оркестре на балу: Гарри узнал его по выбритой голове с панковским гребнем и булавке в ухе. Вылитый Франки профессора Умбрасумус.

— Уж если кретин остался один... — пропел Уизли и хлопнул Шамана по плечу.

— И пьяный от вин, как скомканный блин... — на ломаном английском подхватил лютнист.

— Уж если удел, уж если удел такой...

— О-о-о не-е-ет... — чуть не взвыли Гарри и Акэ-Атль, когда из того же коридора вывернули еще и старшие братья Рона.

— То я бы хотел (пока не у дел), чтоб кто-то играл и кто-нибудь пел, — Рон выхватил Шамана с его удобного насеста на подоконнике.

— А я бы побыл, немного побыл с тобой, — дурачась, на разные лады дотянули Фредоджордж. — Идемте, детишки, мы покажем вам тайную тропку в Хогсмид! Идемте, идемте, чего сидеть в такую ночь?! Тем более некоторых завтра ждет отработка — и, чует мой копчик, дли-и-и-инная!

Гарри не хотелось шевелиться, но оставлять Акэ-Атля на растерзание гриффиндорцам было негоже.

— Ты чего хромаешь? — удивился Джордж. — Ты мне это брось!

Мелодия дня, мелодия дня,

Я слышу тебя, я вижу тебя!

Хватаюсь за край, кричу: "Не бросай!

Постой!"

Мелодия дня, мелодия дня,

Я слышу тебя, я вижу тебя!

Играй для меня, играй для меня и по-о-ой!

Играй для меня, играй для меня и пой! [2]

— Не унывай, — поучали Шамана Уизли-младший и Финниган, шагая с ним в ногу чуть впереди Гарри, близнецов и бренчавшего на лютне музыканта. — А вдруг бы вы с котом Грейнджер не поделили территорию и начали метить углы?

— Заткнитесь уже! — прошипел Гарри, но когда увидел, что Куатемок едва сдержал улыбку, то сразу смолк.

— Вот-вот! — сказал Фред. — И ей бы пришлось кастрировать по крайней мере одного из вас.

— И, знаешь, я не уверен, что это был бы ее рыжий! — завершил Джордж.

__________________________________________

[2] Текст песни группы "Команда Кусто", автор — Вадим Хильченко (Хилл).

* * *

"Ровно в полночь девице должно запереться в комнате одной, установить два больших чистых зеркала одно супротив другого, дабы в отражениях создался бесконечный коридор. Зажечь и воздвигнуть между ними по краям две свечи одного размера. Гадающая девица смотрит в глубину коридора и речет: "Суженый, ряженый, покажись мне в зеркале". Ежели зеркало затуманится, его следует протереть заранее заготовленным чистым рушником, продолжая смотреть в отражение неподвижно и внимательно. А когда суженый явит свой лик, надобно разглядеть его черты и обязательно зачурать напоследок, ибо это не сам жених явился из другого мира, но лукавый, принявший его облик".

Луна закрыла книгу. Ей было не слишком-то понятно, что значит "zachiurat" и кто такой "lukavyi", но в общем и целом ничего особенно сложного и страшного, как предостерегал ее Крам, в этих славянских гаданиях не было. Сам фолиант, который дурмстранжец подарил ей перед началом бала, достался ему от деда — того самого, погибшего, по его рассказам, от руки Гринделльвальда. Правда, Виктор признался, что до этого дед тоже учился в Дурмстранге и примкнул к Голландцу, но незадолго до его падения перешел на другую сторону, сделался шпионом Северного Сопротивления, был разоблачен и казнен как предатель.

— Дед говорил моему отцу, что эта книга раньше хранилась в Либерее Иоанна Грозного, царя Московии. Во время русской Смуты она была переведена в "орфическую гавань" — это такая межпространственная зона — и сокрыта от чужих глаз. Маглы до сих пор спорят, что с нею сталось, но правды, разумеется, не знают. Одного хорвата русские даже сослали в Тобольск, когда заподозрили, что он не просто ученый-авантюрист, а "книжный шпион" Папы Александра VII.

Виктору слишком хотелось, чтобы Луна оценила его подарок по достоинству. Она, конечно, не была помешана на библиотечной теме так, как Гермиона, но книге тем не менее обрадовалась. Это было странное сочинение, местами переведенное на латынь, местами — на греческий, а кое-где встречались и записи на старославянском. Для Луны что руническое письмо, что старославянское, что иероглифы казались одинаково непроходимой абракадаброй. Да она шепот нарглов понимала лучше, чем это! К счастью, приглянувшееся ей гадание было писано на латыни, и ей удалось более или менее сносно перевести текст для себя.

В ночь с 31 декабря 1994 на 1 января 1995-го она поднялась на самый верх Подлунной башни, в ту самую комнату, где Гарри, оказавшись у них впервые, проспал в летаргическом сне целых два месяца. Хорошо, что теперь он сделался более стойким к появлению дементоров! Подумав о Гарри, Луна невольно улыбнулась, как если бы он сейчас оказался рядом.

Комната была выстужена и казалась еще более заброшенной, чем всегда. "Наверно, папочке совсем некогда заходить сюда, если он о ней не вспоминает". Девушка позвала домовиков и попросила растопить маленький камин в углу. Эльфы неодобрительно косились на принесенные ею зеркала и свечи — может, догадываясь, что она затеяла, — но комнату нагрели и удалились.

Луна сделала всё, как предлагалось в рецепте, и начала пристально всматриваться в освещенную огнями от свечек галерею зеркал. Наверное, откуда-то из-под крыши в комнату проник сквознячок и легкой волной прокатился по волосам на затылке. Она помнила, что отвлекаться нельзя, и не стала оглядываться даже тогда, когда ей почудилось, что за спиной кто-то стоит. Это действительно было неприятное ощущение, и только теперь девушка поняла, о чем предупреждал ее Крам. Нужно было попросить эльфов покараулить за дверью — так ей было бы спокойнее.

В глубине коридора отражений зашевелились невнятные тени. Эхо голосов заполнило зеркальное пространство. Луна сжалась, охватила себя руками, но гадание не прервала. Звуки становились всё более громкими и членораздельными. Теперь уже можно было различить три разных голоса: мужской и два женских. "Какой же это суженый?" А вдруг ей всё это снится, и она сейчас проснется на крыше дома? Луна ущипнула себя за локоть, но не проснулась. На всякий случай она сжала в руке палочку. Хоть за пределами Хогвартса студентам колдовать не разрешают, палочка придала ей уверенности.

И вот тени зазеркалья обрели форму и смысл. Да, она увидела того, кого надеялась увидеть. Он был намного взрослее и выше ростом, чем сейчас, такой же бледный, но красивый. При этом он был не один — рядом с ним стояла Гермиона, тоже взрослая привлекательная девушка с рыжей шевелюрой, сколотой двумя деревянными палочками на затылке, как у японки. И смотрели они совсем не в сторону Луны, а куда-то вбок. Луна привстала, чтобы заглянуть за раму. Там неожиданно открылось новое пространство — кажется, они бывали в тех местах с Шаманом во время своих экспериментов. Их водил туда настоящий шаман, дед Акэ-Атля, всё показывал и рассказывал. Иногда там встречались опасные вещи, и бродить в одиночку по таким задворкам старый маг им категорически запрещал.

Так вот, в этом самом пространстве, противоречащем всем физическим законам, лицом к Гарри и Гермионе стояла... Луна вскрикнула:

— Мама?!

Но та не услышала ее и продолжала говорить с ними:

— Я знаю, но вы не виноваты в этом.

— Мы должны вернуться к перекрестку и начать снова! — с отчаянием ответил Гарри совсем взрослым голосом, и Гермиона согласно закивала:

— Да, да, миссис Лавгуд, мы должны это сделать, иначе не простим себе...

— Ни в коем случае! — фигура матери сделалась бесплотной, и по ней словно бы пробежал электрический разряд. — На сей раз всё наконец сложилось так, как нужно, впервые за столько попыток, и вы хотите поставить это на кон?!

— Не всё как нужно! — закричал юноша под раскаты грома. — Вы погибли! Вы погибли из-за меня...

— Из-за нас! — поправила его Грейнджер, но он лишь отмахнулся.

— Я погибла, потому что с кого-то должно было начаться вызволение отсюда, как вы не поймете? Не я хотела этого, но спасительное колесо завертелось благодаря моей смерти. В тех случаях, когда я оставалась жива, гибли вы все! Все — по очереди. Множество, множество раз, во всевозможных вариациях. И мы вновь и вновь петляли по замкнутому кругу спеллхоппла. Моя смерть от руки доппельгёнгера была необходимой жертвой, поймите же вы наконец!..

— Мамочка, соглашайся с ними! Пусть ты будешь жива! — зарыдав, Луна совершенно забыла о том, что их разделяет зеркальная поверхность.

Она рванулась к ним, зеркало пошатнулось, свечи упали со столика, и комнату накрыла темнота, лишь немного нарушенная в углу отсветами пламени камина...

54. Ищи отраву в стоячей воде

Кто думает, что у не верящих ни в черта, ни в бога прожженных мошенников нет собственных, понятных лишь им, примет и суеверий, тот глубоко заблуждается.

Вот, например, одна из них: если у тебя назначена встреча с "поставщиком" на давно заброшенной маглами фабрике за городской чертой, а по дороге туда ты почуял недоброе и понял, что вас выследил и караулит где-то в кустах матерый вервольф, — это точно к срыву сделки.

Мундунгус Флетчер, почти не дыша от ужаса, вжимался спиной в зассанную людьми и собаками стену полуразрушенной постройки. Дать сейчас сигнал Скабиору собирать манатки и чесать отсюда, сверкая пятками, — это выдать себя. И еще неизвестно, кого тогда выберет оборотень, сейчас заинтересовавшийся Эрвином, который в нетерпении переминался с ноги на ногу на небольшом уцелевшем пятачке асфальта и ни о чем не подозревал. Флетчер боялся пошевелиться. Он отлично знал, что в полнолуние даже среди бела дня перекинувшийся вервольф заразен так же, как и ночью. И это не говоря уже о риске быть попросту растерзанным в клочья оголодавшей тварью.

Кажется, отчаянная ситуация затянулась на тысячу лет, и Курилка успел уже не по одному разу прокрутить в памяти всю свою нескладную жизнь — в одну и в другую сторону. На деле прошло, может, чуть больше пары минут замешательства, когда уже и Скабиор со своим нюхом на жареное сообразил, что надо убираться. Именно в этот миг зверь выпрыгнул из засады. Орочьи яйца, каким же он был громилой!

Эрвин завопил, бросил товар (вот говнюк!) и ринулся наутек. Флетчеру было видно их обоих как на ладони, но продолжалось это недолго. Подельник юркнул в выбитое узкое окно обшарпанной двухэтажки в безнадежной попытке одурачить оборотня, взявшего след. Однако огромный, как сам легендарный Грейбек — или это вообще он и есть? — оборотень, не втиснувшись в окошко, попросту выломал ветхую дверь и скрылся внутри. От следующего вопля Скабиора Мундунгус почувствовал, как кровь стынет в жилах, ноги подкашиваются, а волосы встают дыбом.

Потом послышался легкий хлопок аппарации. Флетчер не успел кого-то разглядеть. Не успел он даже охнуть, как его повалили ничком на вонючую землю, заломили руки, обезоружили — неважно, что о своей палочке он всё равно забыл с того момента, как увидел вервольфа воочию.

— Лежать, не двигаться! — повелительно приказали ему, и никогда еще Курилка так не радовался встрече с магической службой безопасности.

Через пару секунд до него донесся истошный скулеж зверя, полный ярости и отчаяния. Потом всё стихло, и... наступила темнота.

* * *

Очередной этап Турнира был назначен в третьей лунной четверти февраля. Ночью со среды на четверг Гарри снилась какая-то околесица, и перед самым пробуждением он слышал голос Мертвяка, который выдавал сентенции в духе профессора Снейпа, но матерно. Гарри спорил с мимиром, и собственные слова тоже доносились до него откуда-то со стороны. Наверное, всё это от переизбытка впечатлений: накануне отец рассказал ему о своей лондонской поездке в начале января и открытии новой главы в мемуарах Реддла.

Найти приют Вула — вернее, то место, где он когда-то находился, — оказалось непросто. До недавних пор там оставался пустырь, но в самом начале девяностых городские власти внезапно озадачились намерением привести участок в приличный вид, и там развернули строительство. Но вот странно: на одной из площадок в несколько квадратных футов постоянно происходила какая-то чертовщина. Однажды в том месте даже сломался подъемный кран. Рабочий только чудом остался в живых, даже почти не покалечился — проектируемое здание было малоэтажным. Комплекс сдали не в срок, комиссия нашла кучу нарушений, эксплуатацию не дозволили, поэтому теперь новостройка стояла и ожидала своей участи, медленно зарастая бурьяном.

— А что там на самом деле? — спросил Гарри.

— Ты не поверишь. Ничего.

— Но там же... А почему тогда?!.

Снейп криво усмехнулся:

— Бывает и так. Все ждут сверхъестественного там, где имеет место всего лишь череда совпадений. И кривые руки проектировщиков. Признаться, первым делом я, как и все, подумал о какой-то многослойной порче. Еще бы — зная, кто там жил!.. — в голосе его прозвучал неприкрытый сарказм, и, расширив глаза, он дернул пальцами, словно проставляя символические кавычки. — Но там нет никакого вмешательства магии.

— Это интересно. Но ты... покажешь мне?

Пожав плечами, возражать отец не стал, и Гарри с готовностью резанул себя по пальцу, а затем они вместе проникли в суть дневника...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В конце пятого курса ты уже стал не просто своим среди чистокровок — с тобой начали считаться всерьез. Вода и камень точит — посмеиваясь, частенько любил приговаривать профессор Слагхорн. О, ты набрался терпения, как мудрая вода, и не стал крушить стены. Тебя кто-то попытался унизить, и ты точно знаешь, что отомстить не удастся? Что ж, стань ему полезен, окажи ему в ответ... услугу. Одну, другую, способностей у тебя хоть отбавляй. И вот тебя оценили, вот приняли в свой круг, а вот уже и оглядываются, прислушиваясь к твоему мнению. Даже старый мистер Принц теперь не без гордости представляет тебя своим гостям.

— В самом деле, Донатус? — прикладывая к глазу лорнет, чуть склоняется в твою сторону нотариус Алистер Флинт. — Отпрыск столь славной фамилии?

— Даже не сомневайтесь. Свежая кровь возродила зачахшую ветвь — и вы воочию видите в нем былую стать блистательных Гонтов, не так ли?

Ты мило им улыбаешься, стараясь в те минуты не думать о себе как об одном из догов, которыми любит похвастать перед друзьями тщеславный старикан.

— В самом деле — будущий недурственный алхимик? Неужели рекомендуете, друг мой? — два громадных, бесконечно черных глаза впиваются в тебя индийскими кобрами. Калидас Шафиг, компаньон хозяина. И старше Принца невесть на сколько. Он доводится то ли дедом, то ли вообще прадедом Иерониму, однокурснику Эйлин. Они даже похожи с Шафигом-старшим, только внук не носит тюрбан и пока не напоминает иссушенную солнцем ящерицу.

— Нет, ну что вы, голубчик! Мне такой помощник, как Томас, нужен самому! Уж не взыщите и не просите — не отдам! Сейчас суровые времена, вы же сами понимаете, что творится у маглов...

И начинались бесконечные разглагольствования о политике. Старичье, конечно, в этом вопросе разбиралось весьма неплохо для оторванных от реальности магов. Даже ты, больше не обязанный торчать на каникулах в ненавистном приюте, всё больше и больше отчуждаешься от прошлой жизни и плохо понимаешь, к чему катится этот дряхлый мирок. Маглы воюют, маги воюют. Голландец набирает всё больший вес в политических кругах Европы Волшебной.

Геллерт ван Гринделльвальд. Темный гений ХХ века, как пишут о нем в магической прессе. Ты смотришь на его портреты без придыхания, но почитаешь наравне со своим великим предком Салазаром. И, безусловно, делаешь всё для того, чтобы раздобыть хоть какие-то сведения об истинных взглядах мессира, без пошлой трактовки туповатых журналистишек и чиновников Минмагии Соединенного Королевства.

...Это он через каких-то два года бросит в лицо своему победителю слова, облетевшие затем весь земной шар: "Дуэль окончена, Альбус. Но наша игра — еще нет"...

В погоне за тайными знаниями Геллерта ты наталкиваешься на упоительно манящее тебя созвучием слогов понятие "крестраж", но нигде, куда бы ты ни обратился за расшифровкой, не встречается толкования загадочного термина. Нигде, кроме одной древней книги, которую Донатус Принц держит в своей библиотеке. Само слово вместе с фразой, его поясняющей, было наскоро вымарано со страницы, и лишь благодаря небрежности наложившего заклятие (и твоему мастерству) ты сумел восстановить начертанное и найти отсылки к другим трудам. Неспешно раскручивая эту цепочку, полную открытий, от которых захватывало дух, ты добрался до старого византийского манускрипта, в котором говорилось о кошмарном волховании, с помощью которого маг получал возможность контролировать собственную смерть, становясь таким образом почти неуничтожимым. Почему же Геллерт отказался от этой блестящей идеи, лишь раз упомянув о крестраже? Тебе предстоит поломать голову не один год, прежде чем тебя озарит верной догадкой: использование крестражей слишком сильно повязывает колдуна с подельниками, и он становится зависим от других людей, от природы, погоды, давления на дне Марианской впадины и прочих бессмысленных переменных. Для тебя как прирожденного индивидуалиста такое положение вещей неприемлемо. Если контролировать смерть и бессмертие, то лишь собственноручно оперируя собственной филактерией, а это почти невозможно, если утрачено физическое тело. При неблагоприятном же развитии событий филактерия становится бессрочной тюрьмой для души лича — чернокнижника, ее создавшего. И Салазар, и Геллерт как величайшие умы человечества осознавали это, а посему не хотели связывать себя подобными узами. Риск случайно оказаться в вечной ловушке страшил их пуще гибели. Гении всегда одиноки. Но при этом и всегда свободны. Одиночество — не столь уж великая плата за право мыслить так, как ты желаешь мыслить, не считаясь с комплексами и суевериями убогих кретинов, а уж тем более — подлых маглов. Ты смотришь в спокойные зеленые глаза портрета своего предка, и лорд Слизерин будто соглашается с твоими выводами. Основатель всегда молчит, лишь иногда чуть улыбается краешками губ или кивает в ответ на тихое бормотание Кровавого Барона. Никогда не удавалось услышать, о чем они говорят: слизеринский призрак замолкает или вовсе растворяется в воздухе, едва вблизи проходит кто-то из живущих.

Однажды, когда уже всё в Запретном лесу цветет и щебечет, ты застаешь своего приятеля-кентавра за странной игрой. Наверное, весна помутила его рассудок, думаешь ты, наблюдая, как тот, принюхиваясь к обугленному рогу какого-то животного, бросает его на расчерченную землю и начинает прыгать через него, точно при игре в классики. Выглядит это настолько нелепо, что ты едва не фыркаешь от смеха.

— Что ты делаешь, Фире?

Тот машет рукой — подожди, подожди, не мешай, сейчас — и не отвлекается, покуда не завершает нелепую процедуру.

— Гадаешь на какую-нибудь смазливую кобылку? — шутишь ты, приваливаясь к пеньку.

Перебирая крепкими ногами, Фиренц с глухим перестуком копыт подходит к тебе:

— Нет, брат, не на кобылку. Мне был сон, хотел посмотреть, что там у тебя.

— У меня?

Он кивает своей гривой. Глупый жеребец, всегда говорит какими-то загадками и никогда не договаривает, потому что и сам не видит почти ничего. Недаром даже в среде магов прорицание считается разновидностью низкопробного шарлатанства: если ты знаешь будущее, то можешь его изменить, но если ты можешь его изменить, то ты не знаешь будущего. Все эти недомолвки оракулов и роковые стечения обстоятельств хороши в трагедиях эллинов, опираться на них в жизни — несусветная глупость. Но, дабы поддержать разговор, ты продолжаешь болтовню с наивным кентавром:

— И что ж тебе приснилось? Что я принес тебе шарлотку с пиршественного стола, а ты проснулся, как только начал ее есть?

— Да нет, просто... Ладно, давай забудем.

Тебе не нравится его тон. В нем есть что-то настораживающее.

— Ну уж нет, давай выкладывай! Тебе что, приснилась моя смерть? — у тебя давно чесался язык спросить об этом у будущего провидца, и вот наконец представился удобный случай.

— Твоя смерть известна и без снов, — отмахивается Фиренц, говоря об этом как о чем-то малозначимом и преходящем. — Тебя убьет один из тех, кого ты будешь считать своим самым верным приверженцем. И убьет не своими руками...

Ты, конечно, ни на йоту не веришь этой чепухе, но его пренебрежительный тон задевает тебя:

— "Один" или "одна"? Чьи это будут руки?

— "Одна" — уничтожит твое бессмертие. Даже не "одна", а "две". А третья даст тебе его, но распорядишься ты им бездарно, в результате чего те две лишат тебя этого права.

Сказать, что ты раздражен его словесной игрой, — всё равно, что не сказать ничего.

— Ты не хочешь, например, назвать имена? — едва сдерживая гнев, спрашиваешь ты. — Кто эти норны?[1]

__________________________________________

[1] Норны в германо-скандинавской мифологии — это три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Являются гранью транскультурного образа эллинских мойр и римских парок.

— Если бы еще я знал имена и понимал бы, что всё это значит... — вздыхает юный кентавр, подгибая ноги и укладываясь в траву рядом с твоим пеньком. Теперь ваши лица почти на одном уровне — за зиму он вымахал сразу дюймов на семь. — Я слышу некоторые слова, а что-то слышу и не как слова. Что могу запомнить, то запоминаю. Про тебя я не утаил ничего — я часто думаю о твоей судьбе, мы же друзья, правда?

— И как "она" убьет меня?

— Зеленой вспышкой. Но почему "она"?

— Ты же сказал, что две какие-то бабы отнимут у меня бессмертие...

— Я не знаю! Всё неправильно, всё не так, когда начинаешь говорить об этом словами! — аквамариновые глаза смотрят на тебя в полном отчаянии. — Сегодня мне приснилось, что ты хочешь расколоть свою душу. У тебя в руке книга с пустыми листами, и ты почти готов на это... Я гадал сейчас, чем тебе грозит такой поступок, но звезды так и не открыли мне путей...

Тебя как будто окатили ледяной водой из ведра. Откуда кентавр может знать то, что только зреет в твоей голове, да и то лишь в качестве вспомогательного средства? Ты ведь и сам еще всерьез не думал о таком изуверстве! Да, у тебя есть планы на это лето и на визит к ничего не подозревающему родному батюшке в Литтл-Хэнглтон. И ты не без сомнений поглядываешь на купленный в SWI новый ежедневник с окованными уголками и переплетом, пропитанным запахом клея и натуральной кожи. Но разве ты озвучивал всё это в складном виде хотя бы в собственных мыслях?!

— Побереги себя, брат. Это очень, очень страшный ритуал, он может сделать волшебника рабом, даже если тот изо всех сил стремится к свободе. Это коварная ловушка: она выполняет всё в точности наоборот.

— И как поступил бы ты, если бы желал подстраховаться? — одним небесным сферам ведомо, чего тебе стоило сдержаться и сделать вид, будто ничего не произошло. — Потерять жизнь — это еще более глупо, чем потерять свободу... или ее иллюзию. Разве мы свободны, если вынуждены трястись за свое существование?

— Разве вы живете, если считаете, что свобода от смерти делает вас бессмертными? — беззлобно и искренне удивился Фиренц...

...И вот ты уже в Литтл-Хэнглтоне. Стоишь, разглядывая кованые завитки калитки, отгораживающей тебя от самого красивого здания в городке — от дома Реддлов на холме...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Значит, он всё-таки сделал... эту штуку? — осекшимся голосом прошептал Гарри, когда дневник снова закрылся. Он отчаянно искал в глазах отца хоть какой-то намек на отрицание, однако зельевар лишь развел руками и взгляд при этом не отвел. — И что теперь? Он воскреснет? Его воскресят?

— Ты задаешь слишком много вопросов, на которые я не в состоянии ответить.

Снейп убрал ежедневник в ящик. Поперечная морщина между его бровей с недавних пор стала еще глубже, заметные складки прочертились на худых щеках возле рта, а сами щеки, кажется, запали еще сильнее, хотя это было почти невозможно при его хроническом истощении. Отца что-то точило изнутри. Гарри чувствовал угрызения совести: он был почти уверен, что это из-за его участия в Турнире. А быть может, еще и из-за постоянной угрозы, нависшей над "мальчиком-с-молнией-на-лбу". Да, кстати, о нависшей угрозе.

— Что-нибудь прояснилось с Филчем? Не могу перестать думать об этом...

— Хотя должен думать совсем о другом — мне только кажется, или ты завтра будешь немного занят? Оставь это аврорам, вы с Коронадо и так забрались туда, куда не следует.

— Никто же не виноват, что Грюму приспичило навалять ему на Рождество целую неделю отработок...

— Не вижу связи. Вы и без отработок превосходно находите себе приключений на одно место.

Он мастерски обходил тему разговора, из чего Гарри сделал вывод: с Филчем так ничего и не сделали. До сих пор, спустя месяц после той истории. При условии, что они с Акэ-Атлем буквально указали пальцем на заказчика и исполнителя!

А всё было так.

В тот январский вечер, освободившись после отработки у завхоза, Шаман сломя голову примчался в библиотеку. Он разыскивал Гарри, и мадам Пинс слегка удивилась небывалой популярности ее заведения у студентов на каникулах. Слегка — потому что они были студентами Когтеврана. Вот если бы сюда примчались близнецы Уизли, у мадам библиотекаря случился бы кардиогенный шок.

— Ты чего? — шепнул Гарри, пока приятель пытался отдышаться после бега и стоял перед ним, упершись ладонями в коленки.

Мертвяк заинтересованно воззрился на парней с высоты своей походной жердочки.

— Там... это... Короче, я знаю, кто открыл дверь в Визжащую хижину и натравил на тебя оборотня.

— Так, валим отсюда, — Гарри ухватил его за локоть, и они в прямом смысле вывалились в коридор.

Куатемок рассказал. Сегодня во время отработки он настолько усердствовал и дурачился, что сломал швабру и отправился за новой в подсобку.

— Там еще — помнишь? — такой "аппендикс" есть... коридорчик, весь увешанный зеркалами. Они под разными углами отражают друг друга, и в некоторых видно то, что делается за поворотом...

В зеркале видно было часть галереи за углом, и взгляд анимага, заточенный на движение всякой мелочи, тут же выхватил тень, мелькнувшую по полу у самого плинтуса. Шаман превосходно видел в полутьме, а уж на движения такого сорта мгновенно отреагировали все его "видовые" рефлексы.

— Это был грызун, и он бежал к комнате Филча. Всех грызунов в этом замке давно извели миссис Норрис и Жулик, поэтому мне показалось странным, откуда здесь снова взялась крыса...

Будь эта крыса человеком, она учла бы, что система зеркал может выдать ее нежелательному наблюдателю. Но в анималистической форме даже самый премудрый волшебник теряет сметку, и именно так произошло на этот раз. Акэ-Атль крался на зависть любой кошке, даже не перекидываясь в своего "нагуаля". Он вовремя остановился, увидев, как крыса нырнула под пыльную занавеску в нише. Потом там завозились, чихнули, сорвали портьеру — и несколькими секундами спустя оттуда, из клубов пыли и паутины, вышел мерзковатый маленький человечек со шмыгающими глазенками.

— Филфь! Где тебя нофит, поганый фквиб? Подофёл ко мне быфтро! — гундося, приказал он тоном, не предполагающим возражений.

На лестнице, ведущей к цокольному переходу, послышался шум. Под ноги человечку метнулась серая тень, мявкнула, зашипела и скрылась после его пинка в каморке. Следом какой-то странной, нетвердой — но не как у пьяных (Шаман даже показал, какой именно) — поступью в коридоре появился Филч. Он подошел вплотную к человечку и остановился, покачиваясь, как ракита на сквознячке — длинный и тощий рядом с плюгавым, завернувшимся вместо мантии в занавеску. Человечек что-то буркнул, воровато оглянулся, а потом решительно втолкал завхоза вслед за кошкой в его комнату. Шаман хотел подслушать, о чем будут говорить эти двое за дверью, но как бы ни напрягал слух, сделать этого с безопасного расстояния не смог. Судя по гулу голосов, один из которых точно принадлежал крысюку-анимагу, Филч получал какие-то инструкции и коротко соглашался. Акэ-Атль метался: покинуть пост и привести сюда авроров — или незаметно выследить, куда затем направится Питер Петтигрю. Вскоре голоса стихли, однако никто в коридор не вышел, дверь оставалась запертой. На свой страх и риск Шаман всё же рискнул подойти и постучаться, якобы явился сюда по какому-то вопросу. Ведь не станут Филч или его мерзкий гость рисковать и бросаться на ученика ни за что, ни про что! Двери открылись, старик со стеклянным взглядом выслушал его, не пуская за порог, и молча выдал то, о чем просил Акэ-Атль — ящик со слесарными инструментами. Пока Филч поворачивался за вещами, Куатемок наскоро оглядел каморку и не заметил никаких признаков гостя-анимага. Только миссис Норрис напряженно караулила что-то в темном дальнем углу, где в плинтусе зияла широкая трещина. Похоже, Петтигрю уже сбежал, и Шаман правильно сделал, что не стал поднимать тревогу.

— Это была та самая крыса, Гарри. Та самая, которая напала на вас с Локхартом в Тайной комнате! Отлично помню эту похабную рожу.

— Петтигрю... Наверно, он держит Филча под Империусом... — озарило пораженного Гарри. — Но почему тогда аврорские чары не реагируют на Непростительное? Они же тут везде, от крыши до подземелий, всё в их сети. Когда Квиррелл пытался убить меня Авадой, авроры в два счета оказались в Хогвартсе... И то же самое было в Тайной комнате...

— Понятия не имею. Может, когда он в анимагической форме, настройки мракоборцев не пашут?

— А как он тогда кастует подчинение в анимаформе?

— Да хрен его знает. Может, это вообще не он кастует? Ты же говорил, что Империус обладает длительным действием.

— Ну да, мне Снейп рассказывал, что эффект держится долго, а снимается только заклинанием отмены, и то не всегда. Только если снимающий не слабее того, кто накладывал, что ли. Как понимаешь, мы с ним не могли проверить, это только в теории... Слу-у-ушай! Шаман, а ведь получается, что Филч мог по приказу Паршивца забраться в комнату Люпина и подмешать в его флакон с аконитовым зельем простой тыквенный сок!

— И мог, и, скорей всего, сделал! И заклятую дверь хижины...

— Стоп! Филч — сквиб. Подмешать что-то во что-то он может, но как же он снял заклятья Люпина, которыми тот закрылся перед обращением?

— Значит, это сделал кто-то другой. Ты же сам говорил, что Снейп в тот день не успел прийти к хижине и добавить своих запирающих, а Люпин не так уж умел в этих вопросах... Вот этим они и воспользовались. Филч мог просто подать им знак, когда уже точно знал, что оборотень заперся, а ядовитая анаконда не придет... Что же это получается, если у них есть прямой доступ к завхозу, то они запросто могут перетравить всю школу его руками? Могут подложить что угодно и куда угодно... Могут...

— Шаман, отставить паранойю.

Гарри призвал своего лиса и продиктовал ему: "Нужно срочно поговорить!" Акэ-Атль с интересом наблюдал за происходящим и сильно удивился, когда через несколько минут поступил ответ, доставленный сокурснику светящейся бесформенной дымкой: "Я сейчас в отлучке, поговорим после, как только вернусь в школу".

— Круто! Вот это да! Ты с анакондой прям накоротке! А может, он и меня будет обучать внеурочно?

— Я только за. Давай меняться.

— Сильно достает?

Гарри скорчил мину и ткнул себя двумя пальцами под челюсть. Куатемок хрюкнул от смеха.

— А что, такие, как он, не умеют вызывать телесный Патронус?

— Какие — "как он"?

Они вернулись в библиотеку и сели поближе к выходу.

— Ну, темные...

Гарри с трудом сдержался, чтобы не хихикнуть, и с серьезным лицом ответил, мол, черт их знает, может, и не умеют — у Снейпа вот всегда такой. Незачем кому-то знать о маленькой светящейся косуле, с которой так весело заигрывал его лис во время передышек между тренировками на Сокровенном.

Отец вернулся на удивление быстро. К подобной форме обращения Гарри прежде не прибегал никогда, и он, справедливо оценив степень срочности, решил не медлить. Снейп сам заскочил в библиотеку и держался с ребятами как-то необычно. Скорее всего, из-за присутствия Акэ-Атля. Мальчишки пересказали ему историю еще раз. Профессор выслушал безо всяких язвительных замечаний, никаких баллов ни с кого не содрал, только велел немедленно возвращаться в факультетское общежитие и больше не шляться сегодня по коридорам. Гарри смотрел ему вслед и не мог понять, что не так в походке зельевара — тот умчался на всех парусах какими-то вкрадчиво-мягкими прыжками вместо привычного скольжения готового к бою скорпиона...

...И вот уже февраль, а новостей до сих пор никаких. Филч по-прежнему расхаживает по школе, пугая младшекурсников, не ограниченный в передвижениях и действиях. Гарри, конечно, понимал, что теперь с завхоза не сводят невидимых глаз, но легче не становилось. Если авроры ловят на живца, то старый сквиб под воздействием подчиняющих чар может успеть наломать дров, прежде чем повяжут его и тех, кому он служит. Здравый смысл подсказывал, что в Аврорате сидят люди поумнее студентов четвертого курса и как-нибудь разберутся без ценных указаний всяких поттеров. Но дерзкий червячок сомнения терзал изнутри: эти самые "люди поумнее" уже который год подряд не могут купировать и обезвредить шайку отморозков, безнаказанно орудующих прямо у них под носом, так почему бы и теперь не случиться какому-нибудь казусу? Тем более во время Турнира, когда Хогвартс и без того переполнен приезжими. Если даже грозный глаз вездесущего Грюма не помешал Петтигрю проникнуть в святая святых замка — каптерку Филча, то что вообще может помешать злоумышленникам в проворачивании их планов?

На прощание Снейп хотел, как перед прошлым испытанием, дать ему умиротворяющий бальзам или что-нибудь еще в этом духе, но Гарри не хотелось притуплять чувства. Его почему-то не слишком волновал предстоящий этап испытаний. После того, что последние пару месяцев творили с ним в бассейне его спортивные доброжелатели, бояться надо было только их, а в Черное озеро братьев Уизли и компанию, к счастью для водных обитателей, во время состязания не пустят.

— Ну а какие мысли у тебя о том, что мы видели в дневнике Реддла? О... самом Реддле?

Гарри понял, что Снейп давно хотел об этом спросить, но почему-то не решался. Было очень сильно заметно, что десятилетний провал в их общении сбил отца с толку, и временами он всё еще видит в Гарри малое дитя, а иной раз вдруг начинает требовать, как со своего ровесника, и злится, когда подросток в силу неопытности допускает ошибки. Вот и теперь профессор прямо-таки усилием воли заставил себя признать, что перед ним не годовалый младенец, а парень, которому скоро стукнет пятнадцать.

— Я всё еще не могу понять, почему он предал бабушку Эйлин. А может, Рыдающая Миртл вообще солгала, чтобы вынудить меня найти ее останки? Кто их знает, этих призраков...

Отец помолчал, но всё-таки решился спросить еще:

— Он вызывает у тебя... понимание... или сочувствие?

— Когда я видел, как над ним издевались в приюте, мне и самому хотелось наслать на них лучи... чего-нибудь нехорошего.

— Ну как же, как же, — усмехнулся Снейп, — гриффиндорство дает о себе знать в самые неожиданные моменты. Помню.

— Ты, наверно, будешь припоминать мне историю с Пухлым и Малфоем даже на том свете... — проворчал парень. — А что известно про Реддла? Он встретится со своим отцом-маглом?

Карие глаза профессора вмиг налились тьмой и стали совершенно черными и жуткими.

— Да, — отрывисто бросил он. — Встретится.

— И?..

— Томас Реддл убьет их всех — и своего отца, и деда с бабкой. Всех обитателей дома в Литтл-Хэнглтоне. Он никогда не скрывал этого ни от сторонников, ни, тем более, от врагов.

Чего-то такого Гарри и ожидал. Он не мог с точностью сказать, какие чувства вызывал в нем юный Том, его ровесник. Это было что-то смешанное и неопределенное, какой-то хаос из симпатии и абсолютного неприятия. То, что папаша обрек родного сына на такие страдания, бросив еще до рождения, вызывало гнев и у Гарри. Какими бы ни были ошибки Меропы Гонт, поступать таким образом с собственным сыном этот человек не имел права, а коли уж поступил, это говорило о нем совсем не в положительном ключе. Слишком ярким было воспоминание Тома, которое показал ему кентавр — гарцующий на коне красавчик с какой-то пышнозадой девицей и их наглые издевательства над некрасивой и бедной соседкой. Меропа не делала ничего плохого ни этому Реддлу, ни его пассии, просто стояла и любовалась его красотой. Только малолетки в школах-гадючниках позволяют себе такую травлю: вот, к примеру, Школа чародейства и волшебства Хогвартс... Но убивать целую семью... после стольких лет... просто чтобы отомстить и потешить собственную Тень... Нет, этого Гарри не понимал и не принимал. Он помнил обиды, равно как помнил и хорошее, ведь у него была прекрасная память. Но чахнуть над дурными воспоминаниями и лелеять мечты о реванше не умел и не пытался научиться. У него имелось несметное количество планов на более интересные занятия. Жизнь, черт побери, слишком коротка даже у магов, чтобы тратить ее столь бездарно!

И уже почти в дверях Снейп задал последний вопрос:

— А что думаешь ты — гений в самом деле должен быть одиноким?

Тут произошло странное: Гарри не знал ответа, но помимо его намерений губы разомкнулись, и он услышал себя как будто со стороны:

— Я думаю, гений никому ничего не должен.

* * *

В честь второго этапа состязаний школьные занятия снова были отменены, однако утренний распорядок дня ничем не отличался от обычного. Именно поэтому студенты всех трех школ, как всегда, завтракали в Большом Зале, а совы разносили почту.

Справа от Гарри хихикнул Корнер, развернувший свежий номер "Ежедневного пророка":

— У них там кризис жанра, что ли?

— Похоже на то! — откликнулся Терри, который сидел напротив них и держал в руках газету, открытую на тех же страницах, что и у Майкла, поэтому любопытная курносая Мэнди Броклехарст, давно положившая на Бута глаз, тут же заглянула через его локоть, чтобы ничего не упустить. — А корреспондентов они, видать, переманили у Лавгуда!

Кто-то из третьекурсников, услышав фамилию, поддразнил Луну, к нему присоединилось еще несколько человек, однако сама Лавгуд сидела и, как ни в чем не бывало, возила ложкой по тарелке, рисуя какие-то узоры в своей овсянке. Доставать ее было неинтересно, поэтому все очень быстро снова навострили уши в сторону Корнера с Бутом.

На колдографии в заметке усиленно моргала какая-то экзальтированная дамочка в старомодной шляпке, но при этом далеко не старая. Гарри уже хотел было снова сконцентрироваться на своих мыслях о предстоящем испытании, как вдруг женщина со снимка начала размахивать руками и что-то рассказывать тому, кто ее фотографировал. Буквы заметки вспыхнули зеленым: "Жительница Насыпного Нагорья видит на стене своего дома проступающий образ Того-кого-нельзя-называть. Чем это грозит магическому миру?"

— По крайней мере, увеличением пациентов Мунго на одного человека, — озвучил Голдстейн мелькнувшую у Гарри мысль. — Что за бредятина?!

— "Бегония Клагг утверждает, что мокрое пятно на северной стене ее дома с недавнего времени начало обретать четкость. В нем стали угадываться смутные черты человеческого лица и спутанных волос вокруг головы. Портрет, уверена она, пророчит угрозу со стороны готового вернуться Неназываемого", — прочел Майкл. — Это песня! Как перестраховщики в Министерстве вообще позволили попасть такому дерьму в проправительственную газету? Отец говорит, они там пукнуть боятся на тему Того-кого-нельзя-называть, а тут...

— Кстати, Насыпное Нагорье — это родной городок директора, — не очень, на самом деле, кстати заметила Лайза, услышав их краем уха. — Они переехали оттуда в Годрикову Впадину еще в начале века.

— Сколько же тогда Дамблдору?! — ужаснулась Мэнди.

— Неужели не знаешь? Плохо же ты учишь Историю магии, Броклехарст, "Тролль" тебе! С минусом! Он старше нас на девяносто девять лет, — и с улыбкой превосходства Турпин отпила пару глотков тыквенного сока. — И что там дальше, Майки?

Но Корнер буркнул, что лучше почитает нормальные новости, и перевернул страницу назад. Тогда все перекинулись на Бута, которому не оставалось ничего, кроме как дочитать эту белиберду:

— "Мисс Клагг впустила корреспондента "Ежедневного пророка" в свой дом, чтобы у него была возможность зафиксировать это сверхъестественное явление для публикации. Она полностью отдает себе отчет в том, что иначе ее поднимут на смех и назовут газетной истеричкой"... О, тетке не чужда здравая самокритика!.. "...и именно поэтому у нас с вами есть возможность составить об увиденном собственное мнение". Ну и дальше вот...

Терри повернул газету, чтобы второй снимок был виден соседям по столу, и все, толкаясь, сгрудились вокруг него. Даже Гарри, пусть и на минуту, но абсолютно забыл думать о Турнире. Блеклые обои на стене старинного дома мисс Клагг выцвели еще, наверное, во времена правления королевы Виктории. Местами на них виднелись неаккуратно сведенные магией следы черной плесени и грязно-зеленого нектулосского мха. Одно из мокрых пятен действительно напоминало человеческий силуэт — голова, шея, плечи. Картинка перекрылась предыдущими снимками, сделанными, вероятно, самой Бегонией или другим колдографом-любителем. Как бы это ни было странно, со временем пятно в самом деле превращалось в "портрет" с конкретными деталями внешности. Безусловно, это было просто чередой совпадений и обычной парейдолией, но менее жутко от такого зрелища не становилось. К моменту съемок на изображении уже проступал абрис лица. Помимо этого, стали четко выделяться темноты глазных впадин, изгиб губ, пятно света на спинке носа, на скулах и подбородке, а голову явно поддерживал высокий воротник-стойка, над которым змеились такие-то тени — не то длинные волнистые волосы, не то что-то еще, пока только в виде намека.

— Фу, — Падма Патил даже отпрянула. — Гадость какая!

— А почему она решила, что это Неназываемый? — не утерпел Корнер, перестав притворяться, что читает "нормальные" новости, и тоже заглянув в газету Бута. — Он ей представился?

— Вообще-то он похож, — тихо пропела появившаяся ниоткуда Луна, и Гарри даже вздрогнул: ему почему-то не хотелось, чтобы она это видела. — Я нашла его снимки в старых подшивках...

Турпин не замедлила сообщить ей, что в параллельном мире, где обитают Лавгуды, такие подшивки храниться не могут. Луна только пожала плечами и посмотрела на Гарри и Шамана. Акэ-Атль усмехнулся.

— "Адриан, фоторепортер", — прочел Терри фамилию автора публикации. — Лавгуд, признайся, его переманили из журнала твоего отца?

— Я не знаю, — она безмятежно улыбнулась. — Наши журналисты не подписываются своими именами...

"Ну еще бы!" — долетело откуда-то из-за их спин. Гарри оглянулся и обнаружил, что когтевранский стол собрал возле себя беспорядочную толпу, где были как другие факультеты Хогвартса, так и некоторые студенты Дурмстранга и Шармбатона, причем те из них, кто говорили по-английски лучше своих одноклассников, переводили для последних содержание статьи на их родные языки.

— Гарри, я тут для тебя кое-что разузнал, — рядом со скамейкой Гарри стоял Невилл Лонгботтом и тыкал ему в нос справочником по гербологии. — Это жабросли. Хоть они и противные, но если их сжевать, у тебя на какое-то время должны вырасти жабры, и ты сможешь дышать под водой...

— Эй, Пухлый, а зачем ему жа-а-абросли? — внезапно раздался препротивный голосок Малфоя: подслушивал, подлец. Как всегда, впрочем. Всё-то ему неймется, куда ни пойди — всюду он выскочит, будто чертик из табакерки. Был бы девчонкой, Гарри и в самом деле заподозрил бы, что Малфой его караулит, чтобы привлечь к себе внимание. — Поттер в ла-а-адоши хлопнет — перед ним воды и расступятся. Или та-а-ак прямо по воде и попрется. Он же у на-а-а-ас теперь вроде боженьки!

Крэбб и Гойл радостно захрюкали за плечами своего господина-и-повелителя, а он с самодовольным видом оглядел сборище, что-то беззвучно, но с брезгливостью, процедил себе под нос и гордо удалился.

— Что это было сейчас? — спросил Шаман.

— Близится весна, — Гарри отдал книгу Невиллу. — По весне у Малфоев обычно случаются обострения психических заболеваний, и они начинают лихорадочно поглощать сказки маглов в неограниченном количестве. Булимия, сэр. Но это ничего, целители в Мунго обычно делают им промывание извилин, и через пару месяцев рецидив стихает до осени. Невилл, спасибо, только жабросли мне не помогут. Там ведь проблема не столько в дыхании под водой. И даже не в судороге мышц. Там фауна такая, что... — он натянуто улыбнулся, очень четко представив себе нападающую русалку с иллюстрации учебника. — Но я постараюсь выкрутиться.

Пухлый покраснел:

— Ты не думай, что мы там все против тебя. Все сначала злились, но только из-за Седрика. А сейчас он и сам тебя поддерживает. Я тоже мечтаю, чтобы наша школа победила, но мне совсем не хочется, чтобы ты настолько рисковал жизнью. Зачем нужны бессмысленные жертвы?

— Не думаю, что нас заставят делать то, что нам не по силам. Но спасибо тебе, — Гарри искренне пожал ему руку.

Мягко мазнув крылом по щеке, на стол возле него опустилась Цикада — маленькая ястребиная сова Гилдероя Локхарта, с которой тот в последнее время отправлял письма им с Гермионой. Короткое послание, естественно, было зашифрованным: бывший профессор охотно поддержал идею ребят обучить их магической шифровке и дешифровке, на которой некоторое время специализировался сам, проживая во Франции. Он пожелал Гарри удачи и сказал, что пусть мародер и не пират, но для выполнения второй задачи тех подсказок будет вполне достаточно. В тексте письма эта фраза даже на фоне общей иносказательности выглядела какой-то посторонней, наживленной белыми нитками, будто вопия о том, чтобы ее заметили. Передав "привет Атропе" (так они с подачи Локхарта называли в переписке Ржавую Ге), он попрощался. Гарри фразу, конечно, заметил, но не знал, как ее понимать. Между тем, он был уверен, что учитель запретную подсказку спрятал именно в ней. Гилдерой — он из тех, кто слова не вымолвит без подтекста, а косить при этом будет под полного дурачка. Если почту отслеживают министерские, всерьез его бред не примут и претензий к чемпиону от Хогвартса у них не возникнет. Правда, Снейп и так говорил, что мадам Максим и профессор Каркаров наверняка натаскивают Делакур и Крама, невзирая ни на какие запреты, ведь как-то же произошла утечка информации о том, что этап будет связан с Черным озером.

Озадаченный, Гарри отодвинул полупустую тарелку и уже хотел возвращаться в Когтевранскую башню, даже перекинул ногу через скамейку, чтобы встать, но не тут-то было. Словно что-то пришпилило его к сидению, и подняться он не смог. Луна растерянно поискала его взглядом среди обгонявших ее четверокурсников, обнаружила на скамейке и вернулась. Гарри почувствовал, что мантия как будто еще и втягивается в скамейку. Воротник оттягивало назад, немного придушивая. Смешки со стороны стола под зеленым гербом дали исчерпывающий ответ, кого надо бы за это поблагодарить. "Малфой, ты феерический мудак", — подумал Гарри, вынимая палочку, но чары приклеивающих уз сниматься не желали. Помощи Луны тоже оказалось недостаточно.

— Подожди, не дергайся, — Гермиона торопилась к ним, тогда как синий стол уже почти совсем освободился, и идти ей приходилось против общего течения, пробиваясь через толпу. На скамейке теперь сидел один Поттер, а рядом с ним стояла растерянная Лавгуд. — Так ты только усиливаешь закл и портишь одежду. Тот, кто находится под заклятьем, самостоятельно его не снимет.

— Откуда они такое выкопали?

— Ну это же Малфой, — Грейнджер между тем переколдовала подсвечник со стола в серебряные ножницы и, чуть сощурившись, прицелилась: — Видишь, у тебя от спины к палочке этого болвана тянется полупрозрачная нить? Она тебя и не пускает.

— Не вижу, где?

— Я вижу, — с улыбкой сообщила Луна, указывая пальцем ему за спину. — Такая тонкая — и так крепко держит!

— Вспомни, как надо рассматривать стереокартинки, и именно так посмотри вот сюда, — Гермиона провела кончиком ножниц вдоль чего-то невидимого, провисшего в воздухе.

Расфокусировав взгляд, Гарри действительно увидел еле заметную линию, напоминающую паутинку. Осенью такие отрываются от веток и летают сами по себе, изредка взблескивая на солнце — и тогда их можно разглядеть. Гермиона шепнула что-то своей палочке, коснулась ею "паутинки", а затем щелкнула ножницами. Отстриженная нить тугой пружиной улетела в сторону слизеринского стола, и там, ухватившись за лоб и взвыв от боли, Драко опрокинулся со скамейки. Вокруг него началась суета, а Гарри с Луной и Гермионой, хихикнув и обнявшись, вместе зашагали к выходу из зала.

— Потом научишь меня, как это делается.

— Ты сначала освой трансфигурацию, чемпион! Ну или таскай с собой повсюду серебряные ножницы, иначе учи тебя — не учи, толку не будет. Давай, удачи в испытании!

Они легонько стукнулись кулаками и разошлись по своим лестницам.

— У Драко на лбу теперь будет большая шишка, — сказала Лу, когда они с Гарри уже оказались возле Желтого Плаксы. — Зачем он всё время тебя задирает?

— Не поверишь: с первого курса сам себе задаю этот вопрос...

Гарри отметил, что впервые за всё это время Луна оживилась. По возвращении из Подлунной башни после рождественских каникул она долго ходила подавленная, и ни он, ни кто-либо еще не смогли добиться у нее, в чем дело. Гарри написал мистеру Лавгуду, осторожно расспрашивая, не случалось ли у них происшествий, пока она была дома. Ксенофилиус встревожился, примчал в первый же уикенд в Хогсмид, чтобы повидаться с дочерью, но девушка удивленно хлопала ресницами и убеждала "папочку", что с нею всё в порядке. Сам Гарри и окклюменцией-то еще владел слабо, не говоря о легилименции, поэтому попросил о помощи отца. Профессору удалось считать события той недели в воспоминаниях Лу. Вероятнее всего, подавленность девушки вызвал один из снов — Снейп не мог иначе охарактеризовать то, что он увидел в ее довольно-таки запутанных и притуманенных мыслях. Ей приснились мама и Гарри с Гермионой. Похоже, Луна была так впечатлена и настолько плохо отделяла сон от яви, что никак не могла прийти в себя. Отец, а также мистер Макмиллан и минеролог Альберт Пеббл с утроенными силами обновили артефакты, которыми поддерживали ее в периоды обострения травматического невроза. В процесс лечения неоднократно вмешивалась и профессор Умбрасумус со своим недюжинным опытом в области целительской магии. Однако всё это помогло не слишком. И только теперь, накануне второго тура, Лу как будто очнулась и влилась в жизнь, на которую так долго смотрела со стороны, расфокусированным взглядом. И хотя сегодня вместо отстраненности в ее серебристо-серых глазах была тревога, Гарри принял это за положительную динамику и загадал во что бы то ни стало победить в испытании. Хотя бы ради того, чтобы увидеть, как она обрадуется и станет прежней — пусть эксцентричной и не от мира сего — Луной Лавгуд.

* * *

И вот, озябший, стоя на помосте над свинцовой гладью озера, Гарри отчаянно пытался придумать способ попасть под воду, но не околеть при этом в два счета, скованный судорогой или плененный обитателями пучины.

С виду второе задание было сформулировано очень просто и понятно по сравнению с первым: каждому из испытуемых предстояло донырнуть до дна, руководствуясь координатами на врученных им картах, и найти спрятанный артефакт, который содержал следующую часть фразы-ключа. Если бы эти условия были известны загодя, "тренеры" Гарри на Сокровенном острове (а не те, что в купальнях замка) смогли бы что-нибудь предпринять. Теперь же выкручиваться приходилось самостоятельно, знаниями трех с половиной курсов, которые он успел усвоить.

Взглянув на своих соперников, юноша понял, что они уже определились, как поступить. И Крам, и Делакур сразу трансформировали свою спортивную одежду в аквакостюмы, очень похожие на магловские образцы. Гарри почти услышал укоризненные голоса профессора МакГонагалл и Гермионы: "А мы тебе говорили, говорили!" Но, черт подери, он же не специально — не только у него, но даже у профессора Снейпа нет таланта к трансфигурации, не всем дается эта наука! И даже если бы она давалась ему, Гарри, то переколдовывание вещей подобной сложности — это всё равно уровень, не доступный пятнадцатилетнему школяру. Попросту не хватит магического диапазона для перетока такого объема силы. Об этом ему всё время напоминают старшие маги. Чтобы не зарывался и не сделал себя нечаянно, от излишнего усердия, сквибом.

Он натянул рукава ветровки на сизые от холода кисти. Может быть, лучше просто подсмотреть, что будут делать дальше старшие коллеги по Турниру, и поступить так же, как они? Но и здесь его ждало разочарование: едва прозвучал гонг, участников развели по отдельным секциям — с тем, чтобы они не могли видеть ни друг друга, ни трансляцию, за которой следили сидящие на трибунах зрители. И, судя по крикам и бурным аплодисментам, а также комментариям Людо Бэгмена, вещавшего через Сонорус, дурмстранжец и шармбатонка уже начали выполнять свою миссию.

Видимо, придется прыгать так, в одних плавках. Гарри вынул из кармана пригоршню жаброслей, похожих на раскисшее желе: уже перед самым выходом из Когтевранской башни он всё-таки понял, что без них будет не обойтись. Стоило ему стянуть с себя теплую ветровку, как леденящий ветер пробрал до костей, и юноша с тоской вспомнил теплый, как парное молоко, бассейн Хогвартса, где не было сквозняков и где поблизости всегда оказывался кто-нибудь из друзей, не позволяя утонуть, а иногда и не пытаясь утопить. Плавать его научили, а вот превращаться в арктического моржа — нет...

— А что же медлит наш третий чемпион? — бодро, и даже как будто поддразнивая, выкрикнул комментатор. — Или это какой-то очень хитрый прием, или участник от Хогвартса пребывает в затруднении. Хотелось бы надеяться на первый вариант!

То-то, наверное, сейчас злорадствует Малфой с компрессом на выросшем посреди лба роге! Выстукивая зубами азбуку Морзе, Гарри вдруг ощутил, что из головы выветриваются все посторонние мысли, делая сознание чистым-чистым — то, чего всегда добивается от него отец на занятиях по окклюменции. Убрать всё, оставить главное. "Что есть главное?" Весь организм сжался от нового порыва ветра. "Я жить хочу, вот что!"

"Ну так думай! Думай, ш-ш-ш-шевели извилинами, маленький принц!"

Снова шквал мыслей, мгновение — и тишина. Нет, ничего не высеивается!

И тут...

"...пусть мародер и не пират, но для выполнения второй задачи тех подсказок будет вполне достаточно..."

Да что же такое? Почему именно сейчас в голову лезут всякие глупос...

Стоп! Пират... Может, Локхарт намекал на Амоса Диггори? Гарри однажды упоминал в их переписке, что Диггори-старший напоминает пирата. Но чему этот чиновник научил Гарри? Разве что не обращать внимания на токсичные слухи за спиной... Нет, Гилдерой написал: "мародер". Мародеры — люди без чести и совести, наживающиеся на горе других в смутные времена... Война всё спишет... Стаи, пасущиеся на помойках человеческих судеб... Подлые кры... Так... Паршивец, Лунатик, Бродяга и Сохатый... Они ведь тоже именовали себя Мародерами, да еще и гордились этим. Чьих же подсказок? Лось отпадает — Джеймс Поттер мертв. Крыса тот еще помощник, как и Диггори-старший. Волк или волкодав? И при чем здесь тогда пират?

Гарри заметался из стороны в сторону по своей секции на помосте. Думай, думай! Мысли вспыхивали электрическими разрядами, пробиваясь по каким-то неведомым руслам...

"Ты больше его слушай, этот блохбастер тебя еще и не тому научит!" (Снейп, как всегда, в своем духе.) Так вот откуда ты взялся, пират! [2] Значит, полезные в этом раунде подсказки для Гарри делал Сириус. А на что он лучше всего натаскивал крестника последние полгода? Конечно, на то, чем в совершенстве владел сам, то есть мастерством иллюзий! Где палочка? Да вот же она, в окоченевшей руке!

__________________________________________

[2] Игра слов по созвучию: fleabuster — охотник за блохами (по аналогии с ghostbusters — охотники за привидениями") и flibustier (флибустьер, то есть пират).

Уже почти не чуя холода и поспешно натягивая ветровку шиворот-навыворот, Гарри создал первую копию себя. У него и раньше получалось неплохо, но сейчас двойник стоял перед ним почти совсем плотский и с некоторым удивлением его разглядывал. Будто хотел сказать голосом Сириуса: "Ого, а на этот раз у тебя клево получилось, чувак!" Гарри ощутил легкое головокружение и сосущую боль в переносице. Так и должно быть при расслоении. Связь возникла, поэтому, скорее всего, удастся наладить и контроль над иллюзией.

— Но что же он задумал, участник от Хогвартса? — Людо Бэгмен снова перескочил от Флер и Виктора к нему. — Кажется, мистер Поттер нашел какой-то выход? Давайте посмотрим! О, это даже интересно! Профессор МакГонагалл, как вам это нравится?..

Ничего не говоря, Гарри медленно повел палочкой в сторону озера, указывая двойнику направление. Тот развернулся и, тоже не издав ни звука, спрыгнул с помоста в воду. Сконцентрировавшись, оригинал присоединил часть своего сознания к метасознанию сущности, а сам открыл карту с пометками. Теперь он всё видел глазами своей копии и направлял ее по нужному маршруту. Но Гарри не учел двух вещей: не защищенные специальными очками глаза под водой видят все как через мутную пелену, а помимо этого даже на небольшой глубине в Черном озере становится слишком сумеречно. Нет, трех. Трех вещей он не учел. Погони со стороны тех, кто под водой видел превосходно, а плавал и того круче. Словом, с первым двойником не задалось. Гарри вырвал свое захлебывающееся от боли сознание из растерзываемого в омуте тела. Скорчившись на ледяных досках помоста, он долго не мог отдышаться. Так не пойдет, нужно ослабить контакт, если в его планы не входит смерть от болевого шока, которого не испытывает и не может испытывать пустая болванка-двойник.

Дальше он вызвал двоих: пока один отвлекал на себя чудовищ, второй устремлялся к цели. Оба держали перед собой светящиеся Люмосом палочки, что улучшало видимость и отпугивало некоторых кровожадных, но трусливых обитателей озера. На этот раз убили их не так быстро, но доплыть до места на карте не удалось и теперь. И всё-таки Гарри было уже не остановить. Он плодил иллюзии одну за другой, войдя в спортивный раж и забыв о Турнире. В отличие от трансфигурации этот вид волшебства оказался для него вполне доступным.

— Кажется, устройство чемпиона Дурмстранга что-то обнаружило на дне! — откуда-то извне донесся приглушенный голос Бэгмена.

"Скелет русалки, — отметил про себя Гарри, вместе с двойником проплывая по-над дном. — Как странно он смотрится... Так вот же оно!"

Выходит, координаты были обозначены весьма условно и захватывали радиус в десять футов — ищи-ка иголку в стоге сена, приятель! И в самом деле: между ребер давно умершей подводной твари взблеснуло что-то золотистое, как снитч. Наверное, Крам потому и нашел ту штуку первым, он же ловец...

— Возьми это и принеси мне! — велел Гарри.

Двойник сунул руку между обросших тиной костей, но мог бы и не стараться — рука проходила сквозь материальные предметы в точности так же, как у школьных призраков. Взять и принести он не смог бы ничего. Что же там за "устройство" у Крама?

— Похоже, что мисс Делакур с ее дипломатическими навыками будет первой, кому достанется ключ!..

Рев трибун возвестил о том, что состязание близится к финалу. Гарри расцепил связь с сознанием двойника-разведчика, одним махом проглотил жабросли (ох и мерзость!) и поспешно разделся. Как поступила Делакур, неизвестно, и у него нет другого выхода, кроме как погрузиться самому.

Дыхание сперло, легкие загорелись, будто в них насыпали сухого песка пустыни. Шея невыносимо зачесалась, и пока Гарри раздирал ее ногтями, чтобы унять зуд, зачесалось и между пальцами на руках и ногах. Он уставился на свою кисть, где стремительно, превращаясь в лягушачьи перепонки, разрасталась кожа — то же самое происходило и на стопах. Сквозь все поры тела наружу выступила мутноватая слизь, подобная той, что покрывает чешую рыб. Дышать легкими было уже почти невозможно, и, выпустив вперед себя гвардию двойников для отвлечения русалок, юноша внезапно гибким, словно всегда только этим и занимался, точным движением по дуге спрыгнул в озеро. Резь в груди тут же прекратилась, только странные сокращения под челюстью в первые секунды пребывания в воде отвлекли его. Пощупав горло, он обнаружил там прикрытые роговыми пластинами настоящие рыбьи жабры. Пластины двигались в такт, выталкивая воду. Чуть свыкнувшись со своим новым состоянием и распустив копии в разные стороны, Гарри устремился ко дну. Он ожидал, что от быстрого погружения у него заложит уши, боялся, что сильное давление выведет его из строя гораздо раньше, чем он успеет что-то сделать, но ничего подобного не случилось. Кажется, проглоченные жабросли за какие-то пару минут перестроили весь его организм, и теперь он стал настоящим человеком-амфибией.

Скелет русалки лежал на том же месте, где его нашел прошлый двойник. Гарри почти наугад забрался рукой между ребер остова. Пальцы наткнулись на что-то гладкое и округлое, и он зажал предмет в кулаке. Вода тяжело всколыхнулась. До слуха донесся глубокий утробный звук — нечто среднее между низким рычанием и бульканьем. Оно приближалось. Прятать трофей было некуда, поэтому Гарри решил узнать следующую часть фразы прямо здесь. От нажатия на панцирь насекомое, которое он принял за скарабея, распахнуло крылья и оказалось большой цикадой. На золотом брюшке были выгравированы какие-то слова. Гарри поднес светящийся кончик палочки к ладони и прочел: "там, где". Больше не было ничего. Он наудачу сунул цикаду под резинку плавок и устремился прочь, но тут тьма всколыхнулась. Неведомо откуда, словно черная волна, выпросталось гигантское щупальце и ухватило парня за ногу — ту самую, больную, которая уже и без того ныла от холода. Гарри заколотился в попытке выбраться, но присоски только сильнее впились в тело. Это конец. Своими перемещениями конкурсанты пробудили Гигантского Кальмара, и тот выбрал свою жертву...

"Экспульсо!" — невербалка, рефлекторно выпущенная из палочки...

Синий взрыв оторвал край щупальца, похожий на толстенный стальной трос. Изуродованная культя заклубилась кровью цвета сажи. Погасив палочку, чтобы не выдавать себя, и почти стелясь над самым дном, Гарри понесся прочь. Концентрироваться было некогда, поэтому копии, какие еще оставались в строю, были развеяны. На вкус их с Кальмаром крови со всех сторон рванули русалки и другие хищники озера. Плыть приходилось наугад, и, хотя боль в израненной ноге не чувствовалась, слабость давала о себе знать. Гарри понимал, что оставляет за собой четкий след крови, по которому за ним безошибочно мчатся твари, и в порыве отчаяния дернулся к поверхности. До берега еще очень далеко — если он вообще плыл в сторону берега, — но, быть может, там ему не дадут пропасть?

Что-то ощутимо толкнуло его в бок и забухтело. Догнали... Гарри выпустил за спину еще несколько оборонительных боевых заклинаний и пару своих двойников, почти совсем бесплотных. Бухтение повторилось, чем-то длинным и гибким защекотало затылок, потом огромное и стремительное существо поднырнуло под него, уперлось верхним плавником в живот и поволокло вперед с утроенной скоростью. "Кунигунда!" — Гарри едва не заорал от радости. Старушка-сомиха отца нашла его, теперь есть надежда на спасение! Он что есть сил вцепился в ее шланги-усы. Так они и выпрыгнули на поверхность — человек верхом на соме, точно на водном мотоцикле.

Трибуны ликовали. На воздухе он видел плохо, почти как в детстве до поступления в Хогвартс, дышать было тяжело, в горле и бронхах снова запершило. Но Кунигунда, то погружаясь, то снова дельфинчиком выпрыгивая из воды, несла своего наездника к берегу.

Потом сознание как будто поплыло и куда-то провалилось. Гарри ощутил себя собой, только сидя на когтевранской трибуне, завернутый в сто одежек-мантий, в окружении толпы. Его тормошили, растирали, кто-то что-то вливал в него из фляги, кто-то что-то делал с его многострадальной ногой.

— Мистер Поттер, я вами очень довольна! — торжественно гремел над ухом голос Минервы МакГонагалл: по своей профессиональной привычке она всегда вещала, как глашатай на площади, и когда это случалось слишком близко, можно было оглохнуть. — Хотя, безусловно, это не прощает вашей нерадивости в Трансфигурации!

Вскоре к Гарри пробился мистер Бэгмен и, приложив палочку к своему горлу, спросил, где найденный ключ. Путаясь в чужих тряпках, Гарри кое-как добрался до плавок, сунул руку под резинку и понял, что во время баталий золотую цикаду он всё-таки ожидаемо выронил по пути.

— Но я успел прочитать, что там было, сэр! — сказал он Бэгмену.

— Какой предусмотрительный чемпион! — хохотнул тот. — Истинный когтевранец: даже если тебя ест глубоководный Кальмар — читай! — (Кругом засмеялись.) — Итак, поведайте же нам, что вы там узнали!

Палочка снова оказалась у его горла:

— На цикаде было написано: "там, где".

Зрители, обступившие их, обрадованно захлопали. Гарри перевел взгляд на повтор недавней трансляции, которую зациклили и гоняли по кругу на незримом огромном экране над причалом.

Флер спускалась по ступенькам и, погрузив лицо в воду, внезапно начинала петь на непонятном, не человеческом, языке песнь такой красы, что слезы очищения наворачивались на глаза. "Точно, она же вейла. А вейлы — родственницы русалок!" — откуда-то из закромов знаний всплыла нужная подсказка. Гарри не мог не восхититься той легкости, с которой Делакур выкрутилась из сложной ситуации: она просто зачаровала своих сестер-русалок, и те не только нашли для нее золотой бигуди, но и доставили его прямо к ногам француженки, так что ей больше не пришлось мокнуть в ледяном озере.

А тут он сам расхаживал из стороны в сторону — кажется, именно в то время, когда пытался интерпретировать загадочное послание Локхарта. Вряд ли кто-то понимал, что он делает, все маялись от нетерпения и, скорее всего, костерили его на все лады — выскочку, хвастуна и бездарность, который испортил им такое зрелище.

Крам вместо иллюзии создавал каменного голема — уровень техномагии студента-выпускника, как пояснил Бэгмен. Однако взять со дна трофей своей базальтовой лапищей истукан так и не смог, поэтому Виктору тоже пришлось нырять за золотой пряжкой от ремня, вот только прикрытие у него было надежнее, чем у Гарри, и в этом вскоре пришлось убедиться даже покусившемуся на него Кальмару. Взбешенное неудачей, чудовище Черного озера отправилось на поиски другой жертвы, и та не заставила долго ждать своего появления. Со стороны глубоководная схватка Гарри с громадным моллюском смотрелась, как в ускоренном фильме — тогда как там, на дне, ему самому казалось, что прошло не меньше часа.

— Твое сча-а-астье, Поттер, что ты хотя бы не опозорил школу, — всем лицом и даже примочкой на лбу помогая себе излучать презрение, заявил Малфой при встрече в школьном холле.

И, хотя за спиной у него маячили бессменные "телохранители", Гарри не сдержался и поддел:

— Малфой, а тебе рог не жмет?

— Ты чё?! — пробасил Крэбб, тут же, будто того и ждал, выбиваясь из-за спины худосочного дружка. — Ты берега не попутал, хлюпик?

— Оста-а-авь, Винс, — Драко повелительно ухватил его за локоть и многообещающе, вскользь улыбнулся Гарри. — Идем. Ему повезло, что победителей не судят.

Они ретировались под глуповатое гыгыканье Винсента и замечание Грегори Гойла, который был хоть и совсем немного, но всё же поумнее Крэбба: "Ага, их у нас сразу в расход!"

И в этот момент Гарри понял, что именно не давало ему покоя. Он не сразу догадался, на кого намекал Гилдерой Локхарт в своей шифровке, по той причине, что подсознательно помнил: они никогда не говорили с бывшим профессором ЗОТИ о Сириусе Блэке и, тем более, о том, что крестный сейчас вместе со своим братом прятался от авроров и дементоров на Сокровенном острове.

55. Зов юности важнее и желанней, чем притчи самых сокровенных книг

Из личных записей в дневнике Гермионы Грейнджер, студентки IV курса факультета Гриффиндор

Не знаю, как у мамы это получается, но, по-моему, она читает мысли не хуже, чем профессор Снейп. Когда я приезжала на рождественские каникулы, просто не могла отделаться от ее пристальных взглядов. В воздухе витало напряжение, а отец всё время старался куда-нибудь сбежать под любым предлогом. Пока готовился праздничный пирог, мы опять смотрели видеокассету с "Днем сурка", премьеру которого я пропустила в прошлом году — и с тех пор заездила пленку до дыр. Папа шутил, что я превратила "День сурка" в День сурка. Но сейчас смотреть на приколы Билла Мюррея мне было совсем не смешно. В конце концов я не выдержала и насела на маму, но она, поставив фильм на паузу, ответила вопросом на вопрос:

— Гермиона, что происходит в этом вашем мире?

Позже выяснилось: последние полгода она только и делала, что пытала отца (можно подумать, он что-то знал!) своими сомнениями и подозрениями, будто все мы что-то от нее скрываем. Ближе к Рождеству песня сменилась на "почему бы нам не переехать подальше отсюда?". Папа пытался возражать, приводя аргументом мою учебу, но мама, оказывается, уже всё узнала: в других странах тоже есть свои волшебные школы, даже в Америке и Австралии. И не одна! А здесь у нее плохое предчувствие. Убеждать мама умела, с ней старались не спорить даже на работе, а консьерж в доме, где мы жили, сказал однажды, когда я была еще маленькой и незаметной — и поэтому взрослые не особенно таились при мне, — что "эту миссис Грейнджер" встарь сожгли бы на костре за ее характер. И еще, что такая "хоть святому плешь проест". Но уж в чем в чем, а в прогнозировании опасности моей маме не было равных. И я убеждалась в этом неоднократно. Например, еще в старой, магловской, школе у нас был каток, и я занималась конькобежным спортом. Мама относилась к этому благосклонно и нередко приходила посмотреть на состязания. Но однажды у нее началась паника. Она устроила всем истерику и не пустила меня на забег, а тренеру соврала, что накануне я приболела и не смогу участвовать. Мне было стыдно, и я злилась на нее, а потом оказалось, что в тот день одна девочка упала на льду и чуть не погибла, когда из-за нее на том участке дорожки получилась целая куча-мала. Только чудом все остались в живых, отделавшись повреждениями, а та девочка сломала позвоночник и должна была с тех пор не только забыть о спорте, но и вообще о нормальной жизни. Если бы там была я, то вполне могла бы оказаться с нею на соседних кроватях в травматологической клинике.

— Мам, я не хочу переводиться из Хогвартса, что бы там ни случилось! Ты можешь не верить, но для меня это теперь тоже родное место. Как второй дом, понимаешь? Там есть люди, которые мне дороги.

— Перестань! В юности мы все легко сходимся, расходимся, находим себе новых друзей и возлюбленных. Не вижу никаких проблем, — отмахнулась мама. — Уж поверь моему опыту!

— Может быть. Тебе виднее. Но я не смогу, мне важно оставаться там.

— Да, я старше и мне виднее. Мы не для того тебя растили, чтобы... — она недоговорила и закусила губу; я поняла, что сейчас начнется слезопад — самое действенное средство против мужских нервов, к которому, между тем, у меня был определенный иммунитет. — Что тебя там держит? Ты в кого-то влюбилась?

— Мам, если бы я в кого-то влюбилась, ты бы уже об этом знала.

"Мам, если бы ты знала, в кого я влюбилась, ты бы уже давно заперла меня в монастыре, но и там от него не было бы защиты столь же надежной, как в Хогвартсе. Потому что в Хогвартс он больше не поедет ни за какие блага мира".

— Ну а что тогда тебя держит там настолько сильно? Друзья найдутся везде, я знаю, о чем говорю. И время лечит...

— Ну да, лечит... как в отделении A&E [1]...

__________________________________________

[1] Отделения A&E в Англии относятся к сфере бесплатной медицины. Они существуют при больницах для экстренных и несчастных случаев, и бывалые люди утверждают, что туда лучше не попадать, причем не только в Великобритании, но и вообще в любой стране. В общем, если вы были в наших, отечественных, поликлиниках, то примерно можете себе представить обстановку в подобных заведениях также и в тех краях.

— Что это горит? — вдруг принюхалась она, а в следующий миг мы обе подскочили с дивана с воплем: — Пирог!!!

Да, пирог в это Рождество у нас немного не задался. Обгорелые корки мы обрезали, но на праздничном столе он выглядел весьма неказисто, да и мясная начинка пересохла. "Ведьмочки мои!" — с комичной дрожью в голосе и смахивая несуществующую слезу, говорил папа всякий раз, как это чудо кулинарии попадалось ему на глаза, а маму от этих слов прямо передергивало.

Когда я думала о тех, с кем мне было бы невыносимо расставаться, передо мной начинали мелькать образы этих людей. И я не раз с удивлением обнаруживала среди них начальника отряда мракоборцев, который год патрулирующих нашу школу. С мистером Макмилланом мы общались столь редко и мало, что я вообще не могла понять, как он затесался в мои воспоминания. Но после того, как там пару раз возникли профессор Снейп и придурок Драко Малфой, удивляться я перестала. Может, мама и права. Может, это действительно всего лишь мое нежелание покинуть зону комфорта и расстаться с привычками. Эх, был бы тут Поттеров мимир, он бы сумел поддержать мой боевой дух, а то и присоветовать что-нибудь удачное! Как ни странно, с ним я часто находила разрешение дилемм, хотя он и был-то всего-навсего болтливой вороной. Это как карты Таро: ответ ты знаешь сам, но пока не помедитируешь над цветными карточками, никогда до него не докопаешься.

По возвращении в Хогвартс я и в самом деле хотела посоветоваться с Мертвяком, но он всё время где-то пропадал. Гарри не особенно ограничивал своего питомца в передвижениях и не всегда знал, где того носит, но незадолго до второго тура состязаний ворон исчез что-то уж слишком надолго. Даже занятый учебой и подготовкой к испытанию Поттер встревожился и разослал повсюду колдографии-объявления "Кто его видел — сообщите". Но всё-таки ворон — не кот, по своим птичьим делам он неоднократно улетал на такие расстояния, что и за неделю не обернешься. Словом, в первых числах февраля Мертвяк наконец почтил нас своим присутствием, долго насмехаясь над паникой своего "босса", ради чего не поленился облететь Хогсмид и Косой переулок, собрав развешанные на зданиях и столбах листовки со своим гордым профилем. Пока он отъедался после своего паломничества в неведомые края, мне удалось раскрутить его на откровенный разговор. Пришлось ему выслушивать мои жалобы на маму — конечно, я не забыла при этом рассказать и о ее сверхчеловеческой интуиции, в которой убеждалась много раз:

— Видишь ли, у нее хоть и нет магического дара, но она не хуже, чем миссис Уизли со своими вечно всё теряющими оболтусами. Как это бывает: мы с папой с ног сбились что-то найти, тут пришла мама, пальцем ткнула: "Это что?" — опа! а оно и в самом деле там лежит и на тебя смотрит! И ведь мы оба искали десять раз на том самом месте, представляешь? Я думала, что это только моя так, а потом была в гостях в Норе... и еще у родственников Гарри... и видела такую же картину!

— Ты от меня чего хочешь: правды или по шерстке погладить? — вычищая перышки под крыльями, деловито спросил мимир.

— Правды, конечно.

— Тогда я скажу, что мамаша твоя на сто процентов права, и грядут жестокие времена.

— Так он всё-таки вернется?

— Неназываемый? А я откуда знаю? Просто мы, стервятники, по натуре своей должны предчувствовать, где можно будет поживиться. Сама понимаешь — против природы не попрешь. И чует мой желудок, скоро у таких, как я, предвидится пиршество. А уж кто нам накроет поляну — не моего вороньего ума дело.

Конечно же, меня всё это напрягало. Родители на правах законных опекунов несовершеннолетней волшебницы могут увезти меня отсюда в приказном порядке, и никто не посмеет им возразить, хоть они и маглы. А ждать магического совершеннолетия мне придется еще целых полтора года, даже немного дольше. Оставалось лишь уповать на мою способность убеждать людей. Мама ведь не может знать наверняка, что здесь происходит, и я в соответствии со Статутом абсолютно не обязана разглашать политическую обстановку в магическом мире — тем более я и сама имела о ней очень смутное представление. Просто утаить кое-что, и всё. Это не по-человечески, и мне будет очень стыдно, однако я очень не хочу быть игрушкой в чьих-то руках, пусть даже это мои собственные родители, которые хотят мне только добра.

— У тебя всё хорошо? — интересовался Гарри, когда мы с ним приходили на занятия окклюменцией. — А то вы с Лу как будто сговорились ходить с похоронным видом.

Уж не знаю, чем грузилась Луна, но меня он вычислил точно. Я не хотела говорить ему о планах мамы. У меня были подозрения, что Гарри ее поддержит. Не хватало еще снабдить мою дражайшую родительницу таким союзником! Сам бы он небось отсюда не поехал! Даже Малфой, родители которого, по слухам, не прочь были бы перевести его в Дурмстранг, и тот остался в Хогвартсе.

Окклюменция давалась мне неплохо. Профессор Снейп на уроках зельеварения и отработках и профессор Снейп на индивидуальных занятиях — это были практически два разных человека. Вернее, первый Снейп был скорее ядовитой анакондой, а вот во втором действительно угадывалась какая-то человечность. Гонял он нас, само собой, будь здоров, но мы с Гарри не жаловались. И их отношения с Гарри... я не знаю, как это истолковать. Иногда Поттер как будто забывался и позволял себе задать ему посторонний вопрос. Вместо того, чтобы спустить на него всех псов Адской своры, как это бывало на Зельях, Снейп, хоть и недовольно морщился и хмурился, но отвечал. Со мной во время этих уроков он тоже проявлял какие-то чудеса терпения, однако на школьные занятия это не распространялось, и я у него ходила по-прежнему в звании "выскочки и непереносимой всезнайки". Только иногда это высказывалось в какой-то мягкой форме, будто "для галочки", а иногда — с шипением сдувающейся шины.

Однажды мы с Гарри, явившись к нему в лабораторию, застали профессора в обществе директора Дурмстранга: они поджидали нас двоих для дополнительного тренинга по ЗОСС, о чем Снейп договорился с Каркаровым по собственному почину.

— Бывают случаи, когда ваших собственных сил может не хватить на нейтрализацию Тени, или ваша Тень может вступить в союз с чьей-либо, по неизвестной причине оказавшейся на свободе, — на чуть испорченном английском рассуждал болгарин, прохаживаясь перед нами вдоль стеллажей со склянками. — Даже опытнейший маг изредка сталкивается с дефицитом концентрации или энергии. При таком раскладе допустимо обратиться к эгрегориальным структурам и защититься дополнительным, но опасным образом...

Профессор Снейп как бы неосознанно потер запястье. Пуговицы на рукаве его сюртука при этом тихонько защелкали друг о друга. Каркаров отвлекся, и зельевар чуть поморщился:

— Игорь, для них это пока слишком сложно, это четвертый курс. Не путай их понапрасну, они и так... мягко говоря, звезд с неба не хватают. Зато хватить может апломба... на дурацкие эксперименты. Особенно у Грейнджер.

— Но сэр!.. — попыталась возразить я, однако слизеринский декан раздраженно отмахнулся.

— Именно поэтому, Северус, я и намерен объяснить им, чем чреваты такие эксперименты и чем они рискуют. Знавал я одного горе-волшебника, которого кто-то надоумил воззвать к эгрегору. Не зная броду, он воззвал. Вместо того, чтобы создать симбиотическую связь с хозяином, паразит взял его сознание под контроль. Тварь изначально разместилась не в классической локации — она должна была обвиться вокруг позвоночного столба. А эта захватила головной мозг мага и зафиксировалась, как опухоль, у него на затылке. Ни к чему хорошему такая одержимость не привела, и мужик погиб во время обряда изгнания. Причем проводили тот обряд далеко не новички, но было слишком поздно...

Поттер глядел на Каркарова во все глаза, а в конце его речи прошептал: "Квиррелл". Снейп повел бровями, и всё же смолчал, а Гарри потом рассказал мне, что понял, как профессор Квиррелл, наш трагически погибший преподаватель ЗОТИ на первом курсе, дошел до жизни такой и почему всегда закрывал свою лысину тюрбаном.

— Наверное, он когда-то тоже хотел подстраховаться и защититься от своей Тени, но не смог, — мрачно сказал Поттер, и выглядел при этом очень осунувшимся и несчастным. — И эгрегор пожрал его мозг...

Я знала, что в глубине души он до сих пор винит себя в смерти учителя, и, как могла, постаралась в очередной раз убедить Гарри, что его совесть не должна страдать из-за глупых поступков взрослых. Он покивал, но это было лишь мнимое согласие, и тут ничего не поделаешь, Поттер — он такой. Откуда только это в нем? Из многочисленных рассказов о Джеймсе Поттере, бытовавших в Гриффиндоре (еще бы: звезда квиддича, бросивший вызов самому Неназываемому, да еще отец мальчика-который-выжил!), я вынесла впечатление, что тот не был слишком уж рефлексирующим и церемонным молодым человеком. Может, от загадочной Лили, про которую говорили возмутительно мало, как будто ее имя и биография были закляты чарами неприкосновенности? Если уж у Гарри хватает ума соединять несоединимое — то есть шрам-молнию на лбу с собственной ответственностью за каждый чих в Магической Британии — я в очередной раз утвердилась в мысли, что не буду пока рассказывать ему о спорах со своей мамой. Иначе в лепешку разобьется, но ушлет меня к черту на кулички, приняв ее сторону.

— Вот интересно, — когда мы с Джинни и Луной однажды возвращались после урока по уходу за Хагридовыми мурлокомлями, которых тот выращивал для приготовления гербицида профессору Стебль, на меня вдруг что-то нашло: — В немагическом мире почти каждая из стран имеет свои вооруженные силы, это целые армии солдат и множество единиц военной техники. Для этого специально обучают, к этому готовят. И так было всегда, даже когда маглов на земле было не больше, чем сейчас магов. А кто же воюет здесь, у нас, если что-то случается?

— Авроры, конечно! — тут же сказала Уизли. — Кто же еще?

— Но ведь авроры — это скорее полиция, в крайнем случае спецназ. И их мало. А где регулярная армия? Ведь не министерские чиновники!

— Ну, я не знаю! — недовольно отмахнулась Джинни. — Сколько веков существуем — и как-то обходились Авроратом. Может, они совмещают функции? И вообще, с чего это тебя...

— Девочки, смотрите, озеро оттаяло! И льдины так быстро исчезли...

Луна, похоже, меня и не слушала. Впрочем, как всегда. Где Лавгуды — и где какая-то армия! Она любовалась поверхностью озера, где-то ультрамариновой, а где-то и вовсе индиго на фоне яркого, почти весеннего неба — стоило лишь разбежаться тучам и несколько часов посветить солнцу. Потом вдруг скинула с плеч лямки своего рюкзачка, вытряхнула из него и торопливо увеличила до нормальных размеров этюдник, наколдовала воды в кувшин, навела красок на створку морской раковины, которая служила ей палитрой, и с наскока бросилась делать акварельную зарисовку. Джинни пристроилась созерцать. Угу, благодарной аудитории мне здесь не светит. Как в последнее время любит говорить Шаман — "Понял, заткнулся". Распинаться перед ними с рассуждениями о том, кто будет защищать законопослушных волшебников от магических преступных группировок в случае возрождения прежнего Темного Лорда (или пришествия какого-нибудь нового), не имело смысла.

В конце концов я решилась написать о своих страданиях Гилдерою. Конечно же, шифруя свое послание в лучших традициях криптонауки. Ответ поверг меня в шок: "Поверь мне, в этом нет ничего страшного. В других школах учатся такие же люди, я ведь три года учился в Хогвартсе и по два — в Шармбатоне и Дурмстранге. Между прочим, в Дурмстранге дают наилучшее представление о самозащите, а в Шармбатоне — о способах избежать нежелательных столкновений. В Хогвартсе обеспечивают крепкой базой, но после третьего курса ловить там практически нечего, всё слишком консервативно и оторвано от реальности. Если не приложить к этому самостоятельных стараний — на что готов, к сожалению, не каждый студент, — никаких серьезных навыков к выпускному ты в школе МагБритании не получишь". Я так растерялась, что три дня кряду начинала свое письмо и рвала один черновик за другим. В итоге к нему улетела совсем коротенькая шифровка: "Ты правда учился в этих трех школах — и пишешь об этом только сейчас?!" — на что Гилдерой отозвался: "Не гневайся, дорогая Атропа! Мне самому удалось установить это относительно недавно, и я до сих пор еще не знаю всех фактов собственной биографии. Я говорю об истинной биографии, а не той, которую нам всем навязали. Спасибо Гарри, который помог мне тогда раздобыть чертовски полезную штуку в Тайной комнате, без нее я по-прежнему оставался бы глух и слеп. Не думай, что я забыл о вас, как раз наоборот. Я пытаюсь найти оптимальный план. И постарайся не задавать лишних вопросов по совиной почте, эту корреспонденцию теперь часто перехватывают. В крайнем случае, у вас всегда есть возможность погостить у Лавгудов и поболтать с одним из портретов пра-пра-пра-пра-пра... словом, ты меня понимаешь". Ну да, он намекал на портрет сэра Френсиса Уолсингема, родственника Луны по материнской линии черт знает в каком поколении. А вот что означает "навязали нам всем биографию", я не поняла, но Локхарт мастерски увильнул от прямого ответа.

На днях мне приснился сон. Но он был неприличный, и я краснею, даже если просто вспоминаю подробности. Конечно, это было связано с Гилом, что совсем уж из ряда вон. Кажется, для кого-то весна наступила слишком рано, так что пора ставить мозги на место путем посещения библиотеки. Ведь Гилдерой писал также о своем старом увлечении историей античности, он неоднократно ездил в современный Египет и даже сотрудничал с магловскими археологами в каких-то там раскопках. Мне хотелось чувствовать свою сопричастность его интересам, и я основательно засела за эту тему — пусть пока только в теории.

Одно хорошо было во втором семестре: после того, что произошло между нами на рождественском балу, Шаман не затаил на меня злости и не перестал со мной разговаривать, но и попыток сблизиться не повторял. Мы в самом деле смогли остаться друзьями. Гарри сказал, что они с парнями постарались отвлечь Акэ-Атля — и, кажется, более или менее успешно. Хотя я немного обманываю себя: червячок в глубине души копошится и говорит, что так быстро ничего не проходит. В любом случае, от меня здесь уже ничего не зависит. Из мужской солидарности Поттер никак не мог понять, чем мне не угодил Куатемок со всеми его неоспоримыми достоинствами. К счастью, он сам был слишком увлечен своей неземной Лавгуд, чтобы совать нос в чужие отношения, и я старалась всячески потворствовать этой ситуации.

— Грейнджер, я не понял: что с тобой такое? Ты же лучше нас всю эту ботанику знаешь! — когда я достала своими расспросами уже и Рональда Уизли, не вытерпел тот. — Или твои любимые книжки об этом молчат?

Я развела руками. Да, "мои" книжки об этом молчат. Даже дети чистокровных волшебников не в курсе...

— И Джинни говорила, что тебя на этом клинит, и снова вот... Ты что, в армию собралась? В смысле — в Аврорат? Ну так в чем проблема? У тебя еще три с лишним года на подготовку. Познакомься поближе с Тонкс, она хоть и из Блэков, но их заморочками не страдает и хорошо относится к маглорожденным.

— Да не хочу я ни в какой Аврорат! Слушай, пообещай никому не говорить. То есть вообще никому — родня тоже в счет, даже если ты считаешь, что ты — это они, и они — это ты.

— Ладно, ладно, но для таких случаев у магов лучше брать...

— Нет, таких крайностей не нужно. Обещания достаточно.

Он пообещал, и я рассказала. Голубые глазища Уизли стали еще больше, и он обалдело уставился на меня:

— Вот ты, гремлины меня покусай, даешь! Такой шанс! Да будь моя воля, я бы с тобой поменялся на тот же Шармбатон! — и Рон перевел печальный взор в окно, выходившее в сторону поля для квиддича, где перед ужином разминались воспитанники мадам Максим.

— А почему просто так не можешь перевестись?

Он фыркнул:

— Как будто мои меня отпустят! Сказали: до совершеннолетия и не думай. Я уже пытался.

— Я даже не знаю, как тебе это объяснить, но у меня такое чувство, что я должна остаться здесь — по крайней мере, до конца учебы. Это не потому, что я такая патриотка или идиотка. Я даже себе это чувство объяснить не могу, куда уж кому-то другому...

— Ха! А сама потешаешься над Трелони! "Пророчества в загадках мудрецам речет"... — начал он и, откровенно кривляясь, вскинул вверх указательный палец.

— "Глупцов же плохо учит даже краткостью" [2], — перебила я. — Золой Исмены кудри посыпая [3]... Мне не до смеха, Уизли!

__________________________________________

[2] И снова Софокл об оракулах...

[3] ...и снова "Царь Эдип", где упоминалось святилище Аполлона на реке Исмене в Фивах — там совершали предсказания по золе или пеплу сжигаемых жертв.

Рон немного успокоил меня тем, что Хогвартс в любом случае останется почти неприступной цитаделью, поскольку Основатели в свое время задумывали его именно таковым. За века своего существования замок накопил такую бездну магии, что ни одной армии мира не взять его с наскока. Так было написано и в Истории, но Уизли сказал, что узнал об этом из более надежных источников, чем школьный учебник. Ну, по крайней мере, не стал поддевать, как, мол, настоящая гриффиндорка может быть такой трусихой. Вот Финниган — тот обязательно бы потоптался на больной мозоли...

Проходя мимо нас на ужин в Большой Зал, Виктор Крам окинул нас с Уизли тяжелым взглядом и покосолапил дальше, а с небольшим отрывом за ним потянулись и другие дурмстранжцы.

— Какой-то он в последнее время мутный, — сказал Рон, проследив глазами за своим спортивным кумиром. — Может, у него зубы болят? А ты пошли его к своим на лечение, Грейнджер. Ему уже можно колдовать вне школы, пусть он твою маму с дурных мыслей на хорошие перестроит.

— Знаю я эти зубы... Ладно, пойду наверх, переоденусь, ужин скоро...

Крам ходил насупленным с тех пор, как понял, что Полумна стала встречаться с Гарри. Наверное, он рассчитывал на взаимность: где он, кумир квиддичных болельщиков всех стран — и где какой-то там шрамоголовый Поттер с его "дутой популярностью", как любил скорпиониться профессор Снейп, пребывая в дурном расположении духа (то есть перманентно). Но всё-таки неудача с девушкой, которую знаешь без году неделю, обычно не делает из парней такое воплощение мрачности, что при одном его приближении тебя передергивает, как от порыва ледяного сквозняка. Во всяком случае, за Акэ-Атлем я такого не замечала.

А во время Турнира мне и подавно сделалось не по себе, когда Крам с Поттером почти одновременно нырнули за своими ключами. Виктор оказался на месте чуть раньше: его "мусорный голем", собранный из обломков всего, что удалось привлечь жезлом и заклинанием "Акцио", нашел артефакт на дне озера, в полусгнившем сундуке в трюме невесть как там очутившегося пиратского судна, но извлечь не смог. И болгарин, частично трансформировав себя в акулу, поплыл к нему. По пути на него пытались напасть русалки и гриндилоу, однако Крам не подпустил их к себе и на двадцать футов — разогнал всех серией каких-то, мне пока не знакомых, невербальных заклинаний. Он уже доставал из ила золотую пряжку от ремня, когда его голем заметил огромную тень, которая быстро надвигалась на них. Одним ударом щупальца Гигантский Кальмар превратил защитника дурмстранжца обратно в обломки и уже хотел переключиться на самого Виктора, как вдруг замер. Готова поклясться, Крам не сделал для этого ничего — не колдовал, не угрожал. Он просто развернулся акульей мордой к подводному монстру и посмотрел на него. Потом многие спорили, что страх Кальмара — заслуга голема. Некоторые, более внимательные, решили, будто чудовище сбила с толку рыбья внешность чемпиона. Но у меня самой в тот момент, как я увидела выражение мертвых, пустых глаз акулы, по спине прошел мороз. Мы не единожды бывали с родителями в океанариуме, но никогда ничего подобного при разглядывании куда более крупных экземпляров акул я не испытывала. А тут... будто сама бездна Марианской впадины взглянула на меня с трансляции — и снова исчезла. Кальмар шарахнулся в сторону, опомнился и, разозленный вдвойне, рванул к Гарри. Делакур же выкрутилась изящнее всех остальных. Почти ножки не замочила: ей всё на блюдечке доставили и еще поклонились на прощание. Не знала бы, кто она, то и задумалась — может, мне и правда перевестись в Шармбатон, да и тьфу на весь этот британский сплин и пляски вокруг имени-того-у-кого-не-называлось-имени?

— О, нет! — простонал Поттер, когда мы на трибунах отогревали его и приводили в чувство после заплыва. — Снова та дама!

Я оглянулась — он смотрел куда-то за меня — и увидела проталкивающуюся к нам Риту Скитер. Вокруг нее в предвкушении поживы нарезало круги ее верное перо, а фикса на зубе ослепляла блеском. Этот Левиафан "Ежедневного пророка" вынырнул из пучин вечного моря прессы, чтобы дожрать то, что не дожрал его собрат-Ктулху.

— Гермиона, скажи ей, что я только что умер! — взмолился Гарри, подергав меня за рукав, и вполне правдоподобно упал в обморок.

Скитер отступила под напором бегущих к нему с носилками ассистентов мадам Помфри и вынуждена была переключиться на профессора МакГонагалл, которая виртуозно заморочила ей голову и увела допрашивать старших чемпионов. На полдороги к Хогвартсу Поттер сбежал с носилок, а догнавший нас Голдстейн укрыл его чарами невидимости, которыми владел уже почти на уровне взрослого мага.

На другой день после четырнадцатилетия Луны Лавгуд у наших девчонок был великий праздник. То есть наконец зацвели посаженные ими Atropa Mandragora — а это значило, что пришла пора гадать по альраункам, то есть по корням ни в чем не повинных, мирно себе цветущих растений. Окрестности Хогвартса огласились препротивным скрежетом, а дух стоял такой, словно где-то прорвало канализационную трубу. Ветра, как назло, почти не было, и все эти миазмы уверенно окутали древний замок, даже не собираясь улетучиваться. Профессора все как один носили алхимические защитные маски, а некоторые при этом зверели и снимали факультетские баллы направо и налево за самые ерундовые прегрешения, стоило лишь попасться им под горячую руку. Один Флитвик смотрел на всё это с умилением и восторгался: "Ах-ах! Старая добрая традиция! Как давно это было! Кажется, у нас наконец-то завелся гениальный герболог!"

— Посмотри, ну посмотри же! — приставала ко мне Джинни со своим вонючим корешком. — Правда ведь там написано "Майкл"?

Не знаю, каким непобедимым воображением нужно обладать, чтобы умудриться разглядеть буквы и слова на этих съёженных корнях, похожих на мумифицированные эмбрионы уродцев, но, похоже, у некоторых оно работает на ура. Чтобы отвязаться от Уизли, я с серьезным видом подтвердила, что именно это там и написано, причем дальше четко просматривается и начало фамилии — "Кор..." — и, чтобы спокойно дописать домашнюю по Зельям, потихоньку смылась на Астрономическую башню, куда практически не долетал запах сероводорода. Неожиданно для себя я застала там Лавгуд: она стояла у мольберта, как цапля в болоте — задумчиво потирая ступней правой ноги икру левой — и любовалась Запретным лесом и горами, залитыми солнцем, зеленовато-бурыми после зимы, с еще не растаявшими проплешинами снега. Месяц от месяца она рисовала всё лучше, и я сначала загляделась на незаконченную картинку, а только потом до меня дошло: почему она здесь, когда там, внизу, такой ажиотаж? Лавгуды ведь любят всю эту экзотику, хоть и имеют по поводу каждой глупости свое особое мнение!

— Ты разве не сажала альраунку?

Она слабо улыбнулась и промокнула акварельный подтек сухой кисточкой: целый веер из кистей от мала до велика торчал у нее между пальцев левой руки, и Луна выхватывала нужные с мастерством фокусника:

— Нет, а зачем?

— Ну... фиг его знает... Чтобы узнать имя...

Луна пожала плечами, которые казались еще более узкими и хрупкими в растянутом, крупной вязки пестром джемпере.

— Фиренц давно сказал мне имена, только другие...

— Кентавр? Серьезно?

Луна взглянула на меня своими космическими глазами, слегка прищурила один, будто собираясь подмигнуть, но передумав, и неспешно кивнула. А она и в самом деле становится очаровательной девицей, Крама и Поттера можно понять. Есть в ней что-то эдакое, чего я раньше и не замечала. Или это она просто подросла? На мой закономерный вопрос, что это за имена, она, чуть помолчав — старалась не промахнуться краской в особенно трудном месте картины — назвала их: Лоркан и Лиссандра.

— Подожди, но Лиссандра — это ведь женское имя!

— Конечно, женское. А какими еще именами называют девочек?

Я ничего не поняла, но вдаваться в подробности не стала. Это ее личное дело — мальчики, девочки... Не всегда ведь школьная любовь переходит во взрослую жизнь. В конце концов, и кентавры могут ошибаться, они ведь тоже люди — хотя бы наполовину. Здесь тихо, спокойно, свежо, а мечтательная Лавгуд никогда не лезет со всякой ерундой и не мешает заниматься уроками.

А на Белтейн у нас случилось что-то из ряда вон: в Запретном лесу на директора напали. Слухи в первые же четверть часа стремительно разлетелись по всему Хогвартсу. Говорили, что его подстерегли, когда он возвращался из Хогсмида, из "Кабаньей головы", и он даже не успел разглядеть нападавших. Были среди этих россказней и панические, якобы профессор Дамблдор погиб в перестрелке. Впрочем, директор сам развеял их, представ тем же вечером на ужине в Большом зале. Чиновники Министерства и директора иностранных школ выглядели подавленными, а профессор Грюм — мрачнее тучи. Очередная сплетня, шепотом пробежавшая по столам, гласила, что аврор настаивал на отмене последнего этапа Турнира, и организаторы уже готовы были с ним согласиться, невзирая на недовольство Максим и Каркарова, у которых в этом случае получилось бы, что целый год пущен коту под хвост; однако сам Дамблдор, пользуясь своим правом решающего слова, закрывать Турнир не позволил.

— Говорят, его оглушили и отняли волшебную палочку, — мрачно обсуждали гриффиндорские старосты, когда после ужина мы разошлись по факультетским гостиным. — Вы видели, что он теперь ходит с другой?

— А какая была раньше? — полюбопытствовал у старших вездесущий Колин Криви.

— Ну, длинная такая, черная, с наростами по всей длине. В Истории пишут, что он получил какую-то палочку после дуэли с Гринделльвальдом — может, это она, такая страшная, и была?

Наши принялись строить конспирологические теории, взяв за аксиому чье-то сомнительное предположение. Во-первых, никто не знал точно, в самом ли деле Дамблдора обезоружили. Во-вторых, если это и правда, то нигде не было подтверждений того, что палочка принадлежала поверженному первому Темному Лорду — всё же в тех краях больше принято пользоваться скипетрами, жезлами и посохами. Но мои доводы, конечно же, никого не интересовали. Что ж, главное, что сам директор остался жив, а профессор Грюм развил бурную деятельность по обеспечению территории школы дополнительной защитой, хотя до этого казалось, что дальше уже просто некуда.

Как бы там ни было, но незадолго до экзаменов, в конце первой недели июня, мы снова собрались на трибунах вблизи гигантского Лабиринта, сооруженного специально для последнего тура состязаний.

56. Но безрассудно было хвастовство! Кто соблазнил кого? Она — его!

Твои, Том Пейн, он вырыл кости,

но, бедный дух, имей в виду:

к нему ты здесь явился в гости —

он навестит тебя в аду.

Джордж Байрон

"Эпиграмма на Уильяма Коббета"

— Да брешешь ты, Джонни, вечно ты брешешь!

— Он не Кривой — Брехливый он!

За соседним столом шумно гуляла компания барыг — судя по их виду и манерам, завсегдатаев Лютного переулка в Лондоне. Тот еще контингент: какая забегаловка, такие и посетители. От их похабных россказней вяли уши, но он выбрал оптимальное место для наблюдения за выходом из "Кабаньей головы". Теперь они перемывали кости кому-то из Малфоев — он не прислушивался, но некоторые фразы так и просачивались в мозг через дымную завесу дешевого и ядреного табака.

— Я брешу?! Да она мне сама говорила! Ржала, как кобыла. Говорит, дрочу ему, а он так смотрит — нежно-нежно...

— Пха-ха-ха!

— Да погоди ты! Ну вот, смотрел-смотрел, а потом дает ей носовой платок, надушенный весь, как у девки прям! На, мол, еще с платком попробуй. Ну, ей-то что? Всё к услугам клиента, лишь бы платил. Она давай то же самое ему, но с платком. Малфой аж умилился и говорит: "Идем, у нас жить будешь".

— А она чего?

— Как чего? "Ты ж, — говорит, — женатый"...

— Жена — не стена, гы-гы-гы! Аристократы, ёпта! Моя бы сразу проклятием отоварила, не встал бы больше ни на кого...

— Да заткнись ты уже! Все и так знают, какая твоя баба сука — открыл великую тайну! Ну, Кривой, а Малфой чего?

— А Малфой: "Да у нас домовики тупые, ни один кран в доме нормально отполировать не могут. А у тебя к этому прям талант!"

Толпа снова взорвалась гоготом и выкриками "Платочком!", "Талант, мать его!", "Теперь у него что хер, что кран будут сиять!". Он поморщился. Еще немного, и всем, кто сотрясает воздух в этом притоне, неминуемо настанет Авада Кедавра...

Дамблдор — как почуял — спас их от верной смерти. Дед покинул "Кабанью голову" в сопровождении какого-то очень смуглого мужика лет сорока — сорока пяти, с иссиня-черными волнистыми волосами, в которых люрексом взблескивали паутинки первой седины, одетого как магл-европеец, но на европейца не похожего. Завершая начатый еще в трактире разговор, директор и незнакомец смеялись. Они прошли близко-близко к наблюдателю: при желании он мог бы вытянуть руку в окно забегаловки и коснуться одного из них. Вскоре брюнет слегка поклонился своему собеседнику и после слов Альбуса "Всего доброго, мистер Патил, счастливого Белтейна" направился по Хай-стрит в сторону станции. Сам директор не слишком твердой походкой, позевывая, подошел к колонне с объявлениями и некоторое время что-то там изучал. Когда на пороге заведения Аберфорта появилась Минерва МакГонагалл, наблюдатель тихо выругался: он уже решил, что Дамблдор поджидает свою заместительницу для совместного возвращения в школу, поэтому осуществить план не получится и в этот раз. Однако старая стерва, подойдя к директору, сказала, что хочет навестить Розмерту, и удалилась в "Три метлы". Альбус почесал бороду, взглянул на часы, которые висели у него на цепочке под мантией, а затем, что-то напевая под нос, побрел в противоположном "Трем метлам" направлении.

Сбросив маскировочные чары, он следовал за Дамблдором от самого Хогсмида. Некоторое время в удачу ему не верилось, он недоумевал, почему бы Деду в любой момент не воспользоваться "директорской привилегией" и не вернуться в свой кабинет при помощи трансгрессии. Единственным объяснением этому могло быть только желание Альбуса прогуляться и развеяться после набега на винный погреб братца. Оно и неудивительно: настойки Аберфорта Дамблдора всегда славились забористостью — иным, бывало, так шибанут по ногам, что недотепы и со скамьи не могут встать, так за трактирным столом и захрапят, покуда не отпустит. Аппарировать после такого маг, имеющий мозги, тоже остережется. Право слово: да здравствует алкоголь!

Дожидаясь удобного момента и проверяя, не вздумается ли МакГонагалл всё же составить компанию коллеге, он свернул вслед за директором на лесную тропу. Не иначе как Дед решил сделать нешуточный крюк? Или хочет обойти и осмотреть владения здешнего лесника, коль скоро выбрался за стены Хогвартса?

Выбрав хорошую позицию и на всякий случай наметив пути к отступлению, он шагнул из-за кустов. Дамблдор оглянулся и, узнав его, поднял руку в приветствии:

— А, и вы сегодня не утерпели, решили прогуляться!

— Да, Альбус, погода располагает. А вы какими здесь судьбами?

— Иногда и нам, старикам, не мешает размять кости.

— Меня тоже к молодежи не причислить, знаете...

— Что ж, тогда пройдемся вместе, если вы не имеете ничего против моей компании.

Ни к чему не обязывающая беседа окончательно усыпила бдительность Дамблдора, поэтому заклятье паралича он отбить не успел. Это был большой соблазн — прямо здесь и сейчас убрать самого опасного врага Повелителя, но приказа на то не было, а за отсебятину можно было сильно поплатиться.

Он вытащил из скованной руки Деда его трофейную палочку. Было приятно сознавать, что всего четырнадцать лет назад ею виртуозно дирижировал тот, чье имя до сих пор наводит ужас на обитателей британского курятника, а теперь именно он, исполнитель воли Темного Лорда, стал ее калифом на час. Обливиэйт начисто стер воспоминания последней четверти часа из памяти отключившегося Дамблдора, а еще через десять минут, покинув антиаппарационную зону вокруг Хогвартса, исполнитель был уже очень далеко. Перед ним зловеще высился дом на холме — необитаемый и готовый рассыпаться на части, как ветхий остов доисторического ящера.

Дверь приглашающе растворилась сама собой, едва он подошел к ней.

Внутренность здания разительно отличалась от наружного вида. Здесь совершенно не было ощущения человеческого присутствия, помещение выглядело просто законсервированным: нигде ни пылинки, мощные стены, крепкие двери, натертый воском дорогой паркет и чисто-белый потолок без малейших следов паутины. Дом выглядел так, словно домовики только что вычистили его и скрылись с глаз в ожидании хозяина. Он не был жильем, но, кажется, он сам по себе являлся живым и мыслящим существом. И визитера не покидало чувство, будто здание следит за ним всеми окнами — разбитыми с внешней стороны и целехонькими отсюда. Стены сурово нависали над маленькой фигуркой гостя, а полы брезгливо терпели прикосновение подошв его ботинок. Отсутствовало здесь только одно — зеркала. Ни единого отражающего предмета, ничего слишком глянцевого...

"Так вот она — истинная филактерия Повелителя! — мелькнуло у него в голове, и здание тут же издало звук, напоминающий вздох или тихое шипение. — Всё верно, Дом принял все три жертвы прямо здесь"...

Перед исполнителем прямо в воздухе на уровне его пояса материализовалась сафьяновая подушка с позолоченным тиснением в виде козьей головы. Тот не без печали расстался с палочкой из черного эльдера, и подушка, поглотив подношение, мгновенно истаяла в воздухе.

— Хорошая работа, — голос мягкий, обволакивающий, способный как растопить лед, так и заморозить пламя незаметной переменой модуляций, сейчас звучал как благостный бальзам, и, окрыленный похвалой, гость поклонился в пустоту комнаты — не то столу из мореного дуба, не то гранитному камину.

— Ваш верный слуга, сэр!

— Ты и ныне, и присно, и вовеки веков будешь носить этот облик?

— Да, сэр, это была необратимая процедура. Но только она обеспечивала мне свободу перемещения и избавляла от преследователей.

— Аминь!

— Благодарю вас!

— Твоя жертва, безусловно, не останется без награды. А что там Эс-Ти? Готов ли он исполнить свой долг?

— Нет никаких сомнений, мой лорд. Я передал ему вашу волю, и ему попросту некуда будет деться.

— Надеюсь, он не заставит меня ждать слишком долго, моя вещь понадобится к сроку, то есть вот-вот. Ступай, я доволен тобой.

— Всегда готов служи...

— ...ть! — Дом выставил его прочь еще до того, как он успел договорить свою фразу. Но способен ли ненавязчивый жест пренебрежения разрушить ту магию, которой было окутано общение с Повелителем? Мог ли Он позволить себе такое обращение с подданными? Да это даже не обсуждается — конечно, мог! Снова и снова слышать его живой голос — было ли в этом мире что-то более восхитительное и долгожданное?..

* * *

Ответ Локхарта на свое письмо Гарри получил только в марте. Он не сразу заметил сову бывшего профессора, отвлекшись — как и все остальные за когтевранским столом — на дико завизжавшую Падму Патил. Ее угораздило сесть рядом с Акэ-Атлем, а Акэ-Атля угораздило именно в этот день получить весточку издалека. На стол перед ними приземлилась громадная серая птица и, запрокинув голову, задумчиво сказала "Пу-у-у?!" Патил, на которую она после этого, широко зевнув, поглядела, возопила, как оглашенная, и едва не опрокинула скамейку, порываясь отбежать. В итоге ей это всё же удалось.

— Ну что ты орешь... — посетовал Шаман, отвязывая от лапы исполинского козодоя свернутое трубочкой письмецо. — Ну, не нашел дед в своей сельве сову, чего так орать? У него там что, по-вашему, совиная ферма?

Козодой сокрушенно закрыл усатую пасть, в которую без особых проблем мог бы вместиться какой-нибудь мелкий письмоносец типа Уизлевского сыча, и уставился на Гарри растопыренными в разные стороны желтыми глазами. Мало того, что они у пернатого были навыкате, так еще и зрачок одного глаза казался раза в два больше зрачка второго, прямо как линзы авроров. Этот летающий кошмар и в самом деле неслабо смахивал на профессора Грюма — наверняка, обучайся тот анимагии, в результате получилось бы нечто подобное.

— Мне кажется, он что-то замышляет, — шепнул Гарри, когда птица подозрительно сощурила потемневшие глазища и нахохлилась.

— Конечно, ему ж еще обратно через Атлантику лететь. Замышляет, кем бы подкрепиться. Бу! — рявкнул Шаман на Лайзу Турпин, незамедлительно получив от нее в ответ тумака и окрик: "Фу, дурак!". — Не обижай великого потто, женщина! — и, подвинувшись к уху Гарри, он тихо пояснил: — На самом деле это он щурится от застенчивости: не привык, когда вокруг столько народу.

Тем временем филин Локхарта уже откровенно маялся в ожидании, когда же адресат обратит на него внимание. Забрав письмо, Гарри потихоньку сбежал в факультетскую башню. Там, улегшись на животе поперек своей кровати, он стал читать.

Вопросов у юноши к Гилдерою была просто масса. Он спросил его не только о флибустьерах и Мародерах. Он припомнил бывшему профессору все его мелкие обмолвки и недомолвки во время второго курса. Откуда, например, Локхарт знал, отчего палочка Гарри не эффективна против заклинаний Снейпа? Почему так уверенно пообещал, что расскажет кое-что об отце (тогда мальчик думал, что речь о Джеймсе Поттере, но теперь-то понял, что это совсем не так)? А потом не Локхарт ли присылал всяческие намеки на происхождение Гарри, как только, по его собственным словам, начал восстанавливать утраченную память? Да, и в результате чего утраченную? Кто это сделал — авроры, с которыми Гилдерой оставался в Тайной комнате, когда раненого второкурсника срочно эвакуировали в больничное крыло? Или кто-то другой? Что на самом деле Локхарту было нужно в Хогвартсе и почему он не возвращается в Соединенное Королевство теперь, хотя при этом продолжает поддерживать связь с Гарри и с Гермионой?.. И так далее, и тому подобное.

Причем одно дело — сформулировать все эти вопросы на английском языке, но совсем другое — подвергнуть письмо шифровке. Никто не знал, чего это стоило Гарри. Наверняка после такого подвига он, не напрягаясь, сдал бы экзамен уровня Ж.А.Б.А в каком-нибудь Шармбатоне. "Вы знали, кто на самом деле мой отец, и знали, что произошло, но не успели мне сказать, — обличительно гласило послание: еще немного накала эмоций — и это уже был бы настоящий Громовещатель. — Откуда Вам стало это известно?" Имен он, конечно, не употреблял, не слишком-то уповая на чудеса криптографии, а точнее, на свои нынешние шифровальные умения.

Еще труднее оказалось дешифровать написанное Локхартом. Кажется, этот проныра, чуть только понял, что Гарри добрался до следующей ступеньки, мгновенно передвинул планку еще выше и задал ему задачу раз в десять сложнее. В первый момент парень испытал порыв помчаться за помощью к Грейнджер, уж ей-то не составит большого труда докопаться до истины — будет только рада новому вызову со стороны своего патрона. Но уже в следующую секунду, дернувшись было встать, Гарри понял, что в этом случае ему придется рассказывать Ржавой Ге буквально всё, в том числе про отца, а делать это было нельзя из соображений в первую очередь ее безопасности. Хотя, конечно, тайна уже давно тяготила молодого когтевранца: он привык таиться от посторонних, но всё внутри него бунтовало, когда нельзя было поделиться и со "своими". А сейчас был именно такой случай, и ковыряться с письмом ему пришлось самостоятельно. Тем более разочаровывающими оказались те несколько строк, которые, будто издеваясь, бывший учитель спрятал под массивом ничего не значившего текста: "Прости, Гэбриел, но по многим причинам мы не сможем поговорить об этом в переписке. Однако я могу пообещать, что при первом же удобном случае постараюсь попасть в Великобританию и встретиться с тобой. Ты прав во всех своих умозаключениях. Равно как и в том, что это всего лишь верхушка айсберга. Остальное же — при личной встрече, которая состоится раньше, чем ты можешь предположить. И, поверь, не проходит ни дня, чтобы я не помнил и не думал о вас — о тебе и любознательной Атропе. Всё, что в моих силах, я делаю. Механизм запущен. Мы миновали точку невозврата, поэтому твое дело сейчас — полностью сосредоточиться на третьем этапе Турнира. Он будет сложен". Письмо заканчивалось какими-то закорючками, смысла которых Гарри совершенно не понял. Сдавшись, он всё-таки отправился к Гермионе с этой частью записки.

— Так это же ноты! Магловские ноты! — воскликнула она, повертев листок перед собой. — Давай-ка посмотрим!

— Но подожди, там же обычно всякие такие пиктограммы — бемоли, диезы, ключи... — Гарри разбирался в этой области чуть хуже, чем никак, и о нотной грамоте судил исключительно с точки зрения обывателя, который не мог хотя бы раз в жизни не встретить пять линеек какой-нибудь неведомой партитуры. — Вроде как здесь ничего похожего...

— Это буквенная табулатура. Не заморачивайся, просто поверь мне. После занятий сходим в библиотеку.

И, когда нудно тянувшиеся уроки четверга закончились походом во владения мадам Пинс, Грейнджер с головой нырнула в какие-то справочники и энциклопедии. Упрямо сопя, она что-то выписывала, чертила нотный стан, рисовала значки, но в итоге завязла. Даже веснушки ее стали ярче от досады, будто Локхарт нанес ей личное оскорбление, задав непосильную задачку.

— Кажется, я знаю, кто мог бы нам помочь! — вдруг осенило Гарри. — Шармбатон!

— Упс, точно! У них наверняка есть и инструменты, и те, кто сумеет на них сыграть!

Инструментов, правда, ни у кого из шармбатонских гостей не нашлось, а вот музыканта отыскали сразу. Это был второй раз, когда Гарри с Эйвиндом попали в Выручайку, но теперь помимо них там оказались Грейнджер и однокурсник Йенсена, парень-француз. Выручай-комната уже не походила на окрестности избушки Хагрида. Заполненная различными музыкальными приспособлениями, она больше напоминала класс в консерватории. Старшекурсники легко разобрались с записью, и француз взял на фортепиано несколько аккордов расшифрованного фрагмента. Гарри подпер щеку рукой:

— Знать бы еще, что это такое... — угрюмо проворчал он по-французски.

— Так это никакая и не тайна, — сказал музыкант-шармбатонец, играя тему дальше. — Это Вагнер, ария Эрды [1]. Она предупреждает Вотана выбросить кольцо нибелунга и грозит ему всякими неприятностями, если он этого не сделает... Вам это чем-нибудь помогло?

___________________________

[1] Подробнее см. в примечании в конце этой главы.

Гарри с Гермионой переглянулись и пожали плечами. Гилдерой мог подбросить им таким образом какую-то подсказку. Запросто мог. Но вполне в его духе было бы поприкалываться, а то и вовсе пустить их по ложному следу: "Хороший маг-дешифратор должен уметь отделять зерна от плевел, дорогая Атропа!" Он часто позволял себе подобные шуточки — ничуть не изменился с тех пор, как устраивал здесь балаган на уроках ЗОТИ.

На всякий случай они с Ржавой Ге проштудировали всё, что было связано с мифами о германо-скандинавских богах, раз десять перечитали "Песнь о Нибелунгах" и не меньше пяти прослушали вдоль и поперек все четыре оперы Вагнера в цикле "Кольцо нибелунга". И всё же определить что-то конкретное не смог ни он, ни она. Локхарт, как назло, отмалчивался, поэтому Гермиона ходила мрачнее тучи. Кстати, Гарри давно уже заметил, что ее настроение, как правило, очень сильно зависит от принесенных филином Ригом весточек. Больше всего Грейнджер сияла, когда получала письма из-за северных морей и когда сочиняла на них ответы, а в режиме ожидания она постепенно меркла и становилась нудной заучкой, которую не могла расшевелить даже шебутная Джинни Уизли, не говоря уже о созерцательной и никогда никому не навязывающейся Лу.

Однако Луну все "списали на берег" чересчур рано, и в этом Гарри убедился в один солнечный майский день, когда их всех под бдительным присмотром нескольких преподавателей, сжалившись, отпустили на воскресенье в Хогсмид. Всех — это и гостей из других школ, и местных студентов. Поэтому с ними был также профессор Каркаров, сопровождавший своих дурмстранжцев. Только это обстоятельство, а еще незримое присутствие авроров Макмиллана вынудило Снейпа скрепя сердце согласиться на то, чтобы Гарри вошел в число разорителей хогсмидских лавочек. Сам зельевар, безусловно, не стал изменять своему modus vivendi, дабы не навлечь подозрений — наверняка отсиживался в подземельях и по привычке накручивал себя всякими мрачными предчувствиями.

Бродя вместе с Лу по книжно-художественному магазинчику, всегда пустовавшему в выходные, но всё равно открытому, Гарри увидел прелюбопытный томик "Гностико-нумерологических исследований" от 1862 года и посетовал, что Грейнджер снова была в отвратительном настроении и не пожелала идти с ними, иначе сейчас прыгала бы до небес.

— Эм-м-м... не-а, не прыгала бы, — промычала Луна, не сводя глаз с витрины, в которой всеми цветами радуги переливались заботливо уложенные в коробку тюбики с магической темперой; из темного закутка на нее с паучьей алчностью таращился продавец в надежде, что странная, похожая на магловскую неформалку блондинка решится и отвалит за краски половину состояния своего папаши. — Уж точно не сегодня...

— А может, она оборотень? Или вампир? — Гарри не слишком ловко попытался перевести всё в шутку, надеясь, что догадка не вогнала его в краску: будучи лучшим учеником профессора Умбрасумус, прежде чем что-то ляпнуть, он должен был предусмотреть, что с некоторыми девушками изредка случаются такие перепады настроения, причем по вполне себе естественным физиологическим причинам.

Лу насмешливо покосилась на него:

— Ей просто давно не пишет ваш Гил, вот и всё.

— Локхарт? Типа, у нее ломка от нехватки головоломок? — и вдруг всё выстроилось для него в логичную причинно-следственную цепочку. — О, черт, ты шутишь? Ты хочешь сказать, что она втрескалась в...

Лу безразлично пожала плечами — ну и что, мол, в этом такого. Да-а, Шаман, не повезло тебе... Гарри решил, что не будет травить Гермионе душу и задавать дурацкие вопросы, но с этого момента для него наконец-то многое встало на свои места. Значит, Луна была единственной, до кого дошло, а он был единственным, кому она обмолвилась.

Вскоре, собравшись гриффиндоро-пуффендуе-когтевранской компанией, они шумно ввалились в "Жизнерадостного дварфа". Вообще взрослые называли это местечко злачным и уж точно не предназначенным для детского досуга. Однако предприимчивый хозяин таверны сыграл на тинейджерской любви к запретным плодам и по уик-эндам, когда Хогвартс присылал в поселок студенческие экскурсии, устраивал своему заведению "разгрузочные дни". Что, в общем-то, не мешало ему подторговывать из-под полы и крепкой выпивкой — иначе откуда бы некоторые ученики разживались спиртным по праздникам и не только? Гарри, чего греха таить, тоже было любопытно, как выглядит изнутри это пресловутое гнездо разврата, но, оказавшись в "Дварфе", он испытал разочарование: кабак как кабак, ничего особенного — остальные забегаловки Хогсмида от него отличаются мало. Ко всему прочему, здесь уже толклось полшколы, им даже не сразу удалось найти более или менее свободный стол, спугнув несколько миловавшихся парочек, которые предпочли покинуть укрытие вместо того, чтобы преподать малолеткам урок хороших манер.

Выбравшись из-за стола в самый разгар посиделок, Гарри направился в ту сторону, куда ему лениво махнул рукой хозяин трактира — к лестнице, ведущей куда-то наверх. Коридор круто забирал вправо и, судя по запаху, искомая комната в самом деле находилась уже поблизости, на первом этаже, так что можно было не опасаться, что в потемках пройдешь мимо.

Неожиданно сбоку что-то зашуршало, затрепыхалось, ухнуло по-совиному. Гарри и сам не успел понять, как палочка очутилась наготове у него в ладони, а он сам — в боевой стойке и под щитом. На этот незримый щит почти налетел и завис сверху откуда-то взявшийся здесь дементор. Заклинание Патронуса уже почти слетело с языка, но в последнее мгновение юноша понял, что здесь явно что-то не так. Его Фините Инкантатем совпало со звуком хлопнувшей на втором этаже двери. "Дементор" тотчас растаял в воздухе, и сквозь него Гарри успел увидеть, как появившаяся на верхней площадке, за перилами, маленькая и толстенькая женщина с мышиного цвета волосами прямо на ходу преобразилась, меняя внешний вид. Ему было не до разглядывания окрестностей, поскольку из самого темного угла, издевательски хохоча и шевеля пальцами в воздухе, выкатились Драко со своими телохранителями:

— Беби-Поттер описался со стра-а-аху, не дойдя до уборной! А ты, на-а-аверно, уже хотел призвать своего лося? У тебя же лось, Поттер? Я слышал, у твоего парнокопытного папа-а-аши тоже был лось. Да или нет, прия-я-ятель?

— Троянский конь тебе приятель, — проходя мимо них, ответил Гарри. — Лечись, Малфой, еще есть небольшой шанс спасти твой мозг.

Они даже не попытались встать у него на пути, только загоготали еще громче:

— Троянский лось! Да ты остря-я-як! Хо-хо! Ну всё, Поттер, быть тебе отныне Троя-я-янским лосем! Эй, лось, а где твоя щипанная ворона? Ка-а-аррр! Ка-а-а-аррр! Тр-р-роянский лось! У-ху-ху, о-хо-хо!

Не отвечая больше этим троим идиотам (вообще-то он мог в них сослепу и боевым залепить на опережение, а потом уточнять, кто это был — зря его, что ли, гоняли на Сокровенном острове?), Гарри направился к двери под лестницей. Только Малфою и его дружкам могло прийти на ум пугать вооруженного сокурсника иллюзией боггарта, чтобы подглядеть форму Патронуса.

Ступая по скрипучим ступенькам, с лестницы спустилась та самая дама, что по вине Гарри и его отменяющего заклятия лишилась наведенных на внешность чар. За несколько секунд, что они смотрели друг на друга, парень успел хорошо ее разглядеть. Высокая и очень статная, молодая женщина, вне сомнений, являлась южанкой, хотя ее неправдоподобно бледная кожа вряд ли могла бы вынести жаркое солнце. По фенотипу она подходила, пожалуй, к близняшкам Патил, но те были загорелыми, черноглазыми и выглядели естественно для выходцев из Индии. По контрасту с белой кожей на лице незнакомки выделялись не пухлые, но и не тонкие ярко-алые, почти кровавого оттенка губы. Она обладала буйной шевелюрой цвета воронова крыла и светло-карими глазами. Глаза казались еще светлее в обрамлении пышных, черных же, ресниц и густых бровей с демонически горделивым изломом. Причудливая, дьявольская смесь — но, несомненно, породистая красота. Одета она была во что-то, напоминающее костюм для верховой езды. Пристально изучая Гарри, незнакомка неспешно расправила перекинутый через локоть дорожный плащ, набросила его на плечи, а объемный капюшон — на голову. Одного шага в сторону ей хватило, чтобы сразу скрыться в тени коридора.

"Гностико-нумерологические исследования" для Грейнджер были не особо дорогими, и он всё-таки купил их уже перед самым возвращением в замок. Но, как и прогнозировала Лу, сил для того, чтобы прыгать от радости до небес, Гермиона в себе не нашла. С огромным трудом она изобразила подобие радости — исключительно чтобы отблагодарить его за добрые намерения — и вяло пообещала "отомстить" им с Луной в следующий раз, когда окажется в книжной лавке. "Хотя я мало что смыслю и в медицине, и в изоискусстве", — оговорилась она, и это была правда.

А в понедельник в криминальной колонке свежего номера "Ежедневного пророка" вышла заметка о том, что вчера вечером, 21 мая 1995 года, в одном из номеров таверны "Жизнерадостный дварф" в Хогсмиде обнаружили труп мужчины тридцати пяти — сорока лет с перерезанным горлом. Причем не просто перерезанным: голова была почти отделена от туловища. Убитый оказался чистокровным волшебником, в нем опознали Амикуса Кэрроу, бывшего сторонника Того-кого-нельзя-называть. Хозяин "Дварфа" признался, что нарушил договор с Хогвартсом о запрете на подобные услуги в те дни, когда его заведение посещают школьники, потому что Дружище (как Кэрроу иронично прозвали в своем кругу за скверный норов и полное отсутствие моральных устоев) не снимал подружку здесь, а уже явился откуда-то со своей. К тому же они пообещали вести себя тихо и, между прочим, не обманули: расставаясь с жизнью, Дружище не успел и ахнуть. Ухода той самой подружки трактирщик не заметил, что было немудрено при столпотворении в воскресенье. "Пророк" давал ее приметы: маленького роста, полная, лупоглазая, неряшливо одетая и как попало причесанная, с бородавкой на носу — словом, ткни наугад почти в любую девицу легкого поведения хоть в Лютном, хоть в Хогсмиде, и увидишь именно такую, стоит лишь снять с нее незатейливо наложенные чары привлекательности. Но, подчеркивал корреспондент, это происшествие было уникально тем, что уже не было уникальным. До этого в течение прошедших восьми месяцев трупы мужчин-магов из окружения Неназываемого, умерщвленных схожим образом, находили и на магловских территориях, причем в разных графствах Великобритании. Убийца, кем бы он ни был, не сидел на месте, а перемещался по всей стране, практически не оставляя следов. Власти вели эти расследования с заметной неохотой — скорее всего, связанной с деятельностью пострадавших, которые по той или иной причине избежали Азкабана в начале восьмидесятых. Но, тем не менее, всем читателям заметки предлагалось обратиться в органы правопорядка, если вдруг они окажутся свидетелями чего-то подозрительного или заметят вышеописанную особу.

Не вспомнить встречу у лестницы Гарри не мог: опасная красотка, которой, в отличие от падших девиц из притонов, понадобилось скрывать истинное лицо за неприметной маской, а не наоборот, взбудоражила его мысли. Они столкнулись с нею нос к носу сразу после того, как она совершила убийство в комнате наверху, когда умирающий, быть может, еще бился в конвульсиях, исходя кровью, но во взгляде ее не чувствовалось никакого смятения. Да что там смятения — она, кажется, готова была приветливо улыбнуться! Парень не мог понять, как он относится к этому на самом деле. Ему хотелось и бежать прятаться, и кинуться на поиски загадочной леди. Правда, Гарри и представить себе не мог, что делал бы дальше, найди он ее. А потом его ужаснула мысль о том, что ею может оказаться спятившая кузина Сириуса и Регулуса, Беллатрикс. Под описание крестного эта незнакомка вполне подходила, а колдографии с нею парню до сих пор не попадались. Возраст, конечно, не тот — Белла Блэк была старше отца и его сокурсников лет на десять, а незнакомка очевидно моложе. Впрочем, это не показатель. На то она и ведьма, чтобы уметь сохранять юную внешность, будучи весьма солидного возраста. А еще там торчал Драко, и, может, неспроста: Беллатрикс доводилась ему теткой по материнской линии, он мог ей пособничать в каких-то темных семейных делишках. Терзаемый самыми нехорошими подозрениями, Гарри снова добрался до библиотечных подшивок периодических изданий и, хорошо порывшись, отыскал портрет мисс Блэк почти двадцатилетней давности. У него вырвался вздох облегчения, поскольку ничего общего, кроме прически и внушительного роста, с таинственной незнакомкой из "Жизнерадостного дварфа" чокнутая Беллатрикс не имела. Белла тоже была красива, но по-своему. Как и говорил не без злой усмешки крестный — на любителя. Мол, если хорошенько переодеть в мужика, никто ничего не заподозрит. Уж слишком много в ней было фамильных черт Блэков, тем более, черт мужских. Она казалась чуть смягченной версией Регулуса с нагловатыми глазами Сириуса и смуглой кожей: в самом деле, как андрогин, если рассматривать только лицо. "А по характеру тем более полная жопа, пусть Нюнчик подтвердит!" Глядя на колдографию молоденькой колдуньи, Гарри легко мог бы в это поверить. Она смотрела со снимка так, будто сейчас или укусит, или клюнет в глаз, или расхохочется и поцелует. Да, эта могла бы чикнуть любовника кинжалом по горлышку в грязном гостиничном номере, а после жизнерадостно отправиться на пикничок с друзьями-Пожирателями, по дороге с умилением потрепав какого-нибудь румяного подростка по щечке. Но всё-таки в "Дварфе" была совсем другая женщина.

* * *

Знакомый Снейпу художник-полугоблин телосложением и ростом напоминал скорее полуорка. Каким образом в нем так лихо сыгрались гены, было неясно. Может, и на самом деле в роду у него были орки. Ко всему прочему мастер Спивак страдал, судя по манерам, слабовыраженным синдромом Туретта. По крайней мере, разговаривая со Снейпом, он время от времени подергивался и бранился на гоббледуке — зельевар был знаком с гоблинским наречием едва ли лучше, чем с каким-нибудь старославянским, поэтому понимал скорее его мысли, чем слова. Однако спорить с нависшей над тобой тушей в триста с лишним фунтов не хочется никому, да к тому же делал всё это художник явно не со зла — история знает мастеров и покруче нравом [2] — поэтому Северус, который явился в условленный срок за своей картиной, просто игнорировал лишние присловья, как делал и прежде.

___________________________

[2] По крайней мере, современники синьора Караваджо скуки с ним не ведали.

Мастер Спивак сдернул покрывало, и на обнажившемся полотне перед ними предстала юная Лили — та самая, с фотографии, которую принес Гэбриел от тетки, только теперь написанная маслом со специально разработанным составом, над которым Снейп бился несколько месяцев кряду.

Положив локоть на спинку стула, Лили сидела в расслабленной статичной позе. На ней было домашнее, до боли ему знакомое платьице рыжего оттенка, удивительно подходившее ко вспененным буйной гривой волосам и спокойным глазам цвета спелого крыжовника. Прижатая плотно к боку левая рука юной девушки слегка придавливала грудь, заставляя ее выдвинуться вперед, и огненно-бурая ткань четко обрисовывала небольшую, но идеальную округлость, которая на протяжении стольких лет была причиной его юношеских терзаний, за что он и любил, и ненавидел это платье школьной подруги — такое закрытое с виду и оттого еще более соблазнительное в иные минуты. Закрытое для него, но не факт, что для каких-то гипотетических "других поклонников": слишком буйная фантазия, если ее вовремя не погасить, доводила Северуса до исступления. Правда, как потом выяснилось, Лили об этом даже не подозревала, да и не обращала внимания на то, как на нее пялятся парни-сверстники в Хогвартсе и Коукворте. Смеясь, много позже она говорила, что была инфантильной дольше, чем кто бы то ни было.

— Она... двигается? — с замиранием сердца спросил Снейп.

— Да, мистер! Карвар чыхрр-пыххр атрыкт чотплрыт! ("Чтоб тебе, так тебя, мышь летучая!") Иногда она оживает.

Что-то оборвалось внутри. Последний луч надежды угас. Lux Obscura.

— Значит, мертва... — не контролируя себя, одними губами вымолвил он и машинально взял протянутую художником фотографию.

— Да не! Карвар дрыххт квах дийхт! ("Тьфу на тебя, урод!") Что вы сразу, мистер? Сами ж делали состав! Я перед тем, карв хырт мырд ("злодейская ты рожа!"), с десяток эскизов нарисовал, всё с живых. Тоже шевелятся, а кто-то даже и говорит.

— Она сказала вам что-нибудь?

— Не. Так и вы запретили спрашивать, мистер, а оно мне надо — поперек вас лезть? Карв дрыххт шангыррт р-р-р! ("Пропади ты пропадом — р-р-р!")

Словно бы их услышав, нарисованная Лили вдруг дернула пальцами правой руки, распрямилась и повернула голову к источнику звука. У зельевара онемели ноги: она глядела прямо на него, слегка сонно, еле улыбаясь...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Лилс! Ли-илс! Взываю к тебе, Лили Принц! — громким шепотом, чтобы не разбудить Гэбриела, окликает он жену. Несмотря на усталость, у него удивительно хорошее, почти игривое настроение. — Посмотри свежим взглядом, где-то здесь ошибка в расчете, но я уже ни черта не вижу...

Она входит в комнату, на ходу вытирая руки полотенцем, бросает взгляд на спящего сына, заглядывает в записи через плечо Северуса:

— Давай!

Он замирает, когда, обвив руками его шею и навалившись ему на спину, Лили читает. Дыхание щекочет ухо и шею. Глаза его от страшного недосыпа так и норовят закрыться. Он как будто в каком-то уютном коконе, и больше ничего не нужно в этом мире.

— Чую, что это где-то здесь, — вполголоса говорит она, показывая на несколько формул, скучковавшихся в правом верхнем углу свитка; все проблемы она всегда отыскивала своим, похожим на целительский, методом, будто это была зараза или проклятье — сначала интуитивно купировала подозрительную область, затем ставила диагноз. Иными словами, точечно выявляла конкретную ошибку. Он так не умел, ему приходилось пересматривать всё с самого начала. — Вот, кажется, в реакции полиморфного превращения здесь что-то не то... Давай знаешь что?..

— Ш-ш-ш, — Северус кладет ладонь поверх ее правой руки, и Лили перехватывает его пальцы своими.

— Эй, ты ко мне для чего взывал, заклинатель? Ну правда, Сев, чего ты?

— Ничего, — шепчет он ей на ухо и усаживает себе на колени. — Иди сюда...

— У меня там, на кухне... А, фиг с ним!

Не отвлекаясь, он делает легкий пасс в сторону открытой двери, гасит магловскую плитку, затем ворожит над ними с Лили купол непроницаемости и роняет палочку. С легким стуком она падает под стул и катится по половицам...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Привет, Сев! — Лили с картины потянулась и зевнула. — А... ох, где это мы?!

Даже кончик носа у нее двигался, когда она говорила, точно так же, как у настоящей... Он прикрыл глаза и закусил губы. Может, художник прав? Может, дело в составе? Давай-давай, обманывай себя, Принц-одиночка!

И всё же... ну откуда у него, мрачного циника и пессимиста, вообще могла взяться эта призрачная надежда? Мысли метались беспорядочными электрическими разрядами в поисках хоть какого-то объяснения. "Она поверила магическому мороку и достроила общую картину на основе нелепых подозрений. Смертельно оскорбив ими родную сест..."

— Ну что, забирать-то свой заказ будете, мистер? — вернул его в реальность грубый голос полуор... полугоблина.

Мысль поспешно ускользнула, еще не оформившись. Зельевара хлестнуло злостью, он даже захлебнулся ею, и очень вовремя: по крайней мере, ничего не успел рявкнуть в ответ (художник был еще нужен для одного дельца), когда посреди студии сверкнула серебристая вспышка, разгорелась и утихла, обрисовывая контуры чьего-то Патронуса. Снейп и мастер Спивак сощурились, а Лили снова замерла на портрете в исходной позе. Посланник принял обличие светящегося бобра — значит, весть от Макмиллана.

— Северус, ты срочно нужен здесь. Филч, — кратко сказал бобр и распался сотнями угасающих искр.

— Да, забираю, — буркнул Снейп в ответ художнику, торопливо уменьшая портрет до размеров фотокарточки и вместе со снимком Лили кладя полотно в карман сюртука, после чего попрощался.

Шагнув из темного вихря гигантской аппарации, зельевар взмахом палочки отворил перед собой Главные ворота Хогвартса. Увидев это, фестрал, забредший из леса на территорию школы, свернул с укатанной колесами карет дороги, чтобы пропустить его, и Снейп почти побежал вперед. В голове было пусто, лишь вертелась назойливая и неуместная мысль о том, что он всегда забывает спросить Джоффа, с каких пор и отчего вдруг его грациозный патронус-ягуар, которым тот щеголял во времена студенчества, переродился в этого нелепого водоплавающего грызуна.

Филч. Сигнал подан. Значит — понеслась? Знать бы еще степень нынешней осведомленности министерских инквизиторов во главе с Шизоглазом...

Просто пастораль и идиллия: группа авроров мирно работала на пленэре — у входа в Лабиринт, сотворенный к будущему состязанию. Филча уже увели, и Макмиллан, раскидав задания подчиненным, подошел к Северусу:

— Идем, они все в школе, — он сдвинул "монокль" высоко на лоб и взглянул на зельевара через свою жутковатую линзу. — Аластор жаждет услышать экспертное мнение. Если ты понимаешь, о чем я.

Еще бы не понять! В том, что легилименту уровня Грюма не пробиться через окклюментные заслоны того уровня, до которого развил свои навыки Снейп, не сомневался ни Джоффри, ни он сам. Но как бы там ни было, процедура эта не из приятных, а если после неудавшегося взлома сознания Шизоглазу придет в голову напоить подозреваемого каким-нибудь веритасерумом, за реакцию Грега не смог бы поручиться ни Северус, ни Друид.

Заранее набиравшийся злости перед очной ставкой с Филчем Снейп, сам того не ожидая, отловил на первом этаже Гэбриела и его однокурсников. Макмиллан следовал за ним под чарами невидимости, и мальчишки углядели только ненавистного зельевара, который устроил им разнос за то, что они болтаются по замку в неурочное время. При виде разъяренного папаши в первый момент опешил даже Гэбриел, но затем ему пришлось притворяться таким же испуганным, как его спутники.

— Но мы всего лишь возвращаемся из бассейна, сэр! — аккуратно ввернул дипломат-Корнер, которому, как правило, всегда выпадала обязанность утрясать споры и конфликты.

— Молчать! — рявкнул слизеринский декан. — В это время каждый студент обязан находиться в общежитии своего факультета!

— Профессор, мы задержались в раздевалке всего на пять минут, и почему — я могу вам объяснить...

Снейп перебил его сварливой тирадой о том, что ему ничего не нужно объяснять и что они обязаны в таких случаях оповестить кого-нибудь из преподавателей или их ассистентов, чтобы те сопроводили опоздавших до факультетской гостиной. В глазах Коронадо, тоскливо изучавшего портреты высоко на стене, красноречиво читалось: "Пресвятая Дева Мария, какой же ты зануда!" Северус был почти признателен Акэ-Атлю за то, что он помог распалиться от гнева еще больше, иначе выдержать Грюма, чтобы тот еще и ничего при этом не заподозрил, будет просто невозможно. Однако Гэбриел, лукаво блеснув глазами, вдруг уставился куда-то Снейпу за спину и, ткнув в ту сторону пальцем, завопил своим ломающимся голосом:

— Ой, а у вас Грейнджер сбежала!

Профессор моргнул и даже чуть дернул головой, почти поведясь на блеф, но этого "юным дарованиям" вполне хватило, чтобы всей командой метнуться в низенький коридор, ведущий к лестнице. За спиной тихо давился смехом Джофф, и зельевар крикнул им вслед:

— Минус три балла Когтеврану и три — Гриффиндору!

— И Пуффендую не забудь, — шепнула пустота сзади него.

— А кто там из Пуффендуя?

— Я, — фыркнул Макмиллан и расхохотался уже в открытую.

— Палец показать?

Снейп ускорил шаг, но поспешивший за ним аврор ткнул его кулаком в локоть:

— Сюда идет Крауч. Там, на лестнице.

— Угу, — всё шло по плану, то есть косорылый параноик оповестил министерского чиновника, и очная ставка сейчас превратится в балаган, куда сбегутся все, кому не лень — а это значит, что некоторые всласть половят рыбу в мутной водице.

Ох, неспроста, неспроста тут шлялся Гэбриел со своими дружками! При его-то способности наживать себе проблемы... Мало ему полуотгрызенной оборотнем ноги и многочисленных сотрясений мозга. Наверняка молокососы что-то услышали, увидели или почуяли, что, в принципе, одинаково чревато дурными последствиями...

— Я присмотрю, — пообещал Джофф, без лишних вопросов догадавшись, что его сейчас озаботило. — Не отвлекайся, — а затем в полный голос: — Аластор, я его привел, принимай.

Еще один еле заметный тычок в локоть, снова инвиз — и от Макмиллана осталось только воспоминание. Вместо него в поле зрения появился Филч. Дело происходило в каморке завхоза, и для пятерых — пятым в двери просочился Бартемиус Крауч — здесь было, пожалуй, тесновато.

— Мистер Снейп, профессор, да скажите же вы им, что я бы никогда, ни в жизнь!.. — взмолился старый сквиб, но Грюм резко одернул его и велел заткнуться. Филч тихо заскулил, и ему на руки запрыгнула непонятно откуда вынырнувшая миссис Норрис.

Чиновник смотрел на происходящее с каким-то плохо скрываемым отвращением, а при взгляде на Снейпа и подавно переиграл с эмоциями.

— Я знаю, Снейп, что ты приложил к этому руку, — прохрипел Шизоглаз, брызжа слюной, вращая одним своим протезом и клацая по полу вторым. — Ты держал завхоза под Империусом, а потом стирал у него воспоминания об этом — и не смей отрицать, сволочь! Ты!

Снейп с преувеличенной аккуратностью отвел от лица уткнувшийся ему почти в нос грязный палец Грюма и демонстративно вытер руку заранее заготовленным для этой цели платком.

— Ты ведь понимаешь, Аластор, что это очень серьезные обвинения? — тихо переспросил он, бросая платок в мусорное ведро. — Тем более в присутствии официального лица из Министерства. Что если, не приведи Мерлин, ты ошибаешься и придется держать ответ за напраслину?

— Я не ошибаюсь, пожирательская дрянь, я тебя насквозь, сука, вижу!

— Мистер Грюм, — аккуратно вмешался Крауч. — В самом деле! Я бы попросил вас выбирать слова, мы же всё-таки в учебном заведении...

Шизоглаз слегка сдал и мотнул головой аврору-помощнику, до этого неподвижно и безмолвно стоявшему позади табурета Филча. Аврор наладил фиксирующий аппарат, чтобы записывать показания. Отлично, это хотя бы избавит их всех от Грюмовского словесного поноса...

— Так в чем, собственно, суть проблемы? — уточнил Снейп, всем своим видом давая понять: растолкали, мол, подняли, куда-то повели — что за дела, начальник?

— Вопр-р-р-росы тут задаю я! — рявкнул "начальник" и снова сдержался, перед объективом камеры чувствуя себя довольно скованно. — Налицо откровенная диверсия — попытка срыва последнего этапа Турнира. Мистер Крауч, завхоз Филч был задержан в подготовленном к состязанию Лабиринте. В невменяемом состоянии. Объяснить, что он там делал — или сделал — Филч так и не смог. По ходу проверки стало понятно, что действовал завхоз не по собственной воле...

Сам Филч сидел, понурившись. Кошка терлась о него мордой и преданно заглядывала в глаза, но его руки были связаны за спиной, и погладить ее в ответ старик не мог.

— Но... с Лабиринтом, надеюсь, всё в порядке? — спросил глава Департамента магсотрудничества.

— На месте работает бригада авроров, сэр, они это выяснят. Я счел необходимым уведомить вас о произошедшем и предупредить... то есть снова предупредить!.. о риске проведения Турнира. Дамблдор не хочет внять мне — ни как Верховный чародей, ни хотя бы как директор этой сраной ш-школы. Возможно, вы переубедите его отменить или перенести последний этап, тысяча дохлых лепреконов!

— Это всё захватывающе, но мне-то зачем срывать Турнир, Грюм? — напомнил о себе зельевар, продолжая играть в игру "а то, может, я пойду к себе досыпать?".

— Да, мистер Грюм, действительно: с какой стати вы вмешали сюда преподавателя?

— Вы прекрасно знаете о его прошлом, мистер Крауч! — опять загрохотал Грюм, багровея от ярости, и по его взбугрившемуся венами лбу побежали струи пота: он всегда бесился, когда ничего не мог доказать или подобрать слов — впрочем, как и Снейп, в этом они были похожи. Хотя доводить себя до состояния предапоплексического удара Северус всё же воздержался бы, даже окажись перед ним полный комплект Мародеров: оно того не стоило. — Только он избежал справедливого наказания и, обдурив Деда... Дамблдора, остался под его защитой проворачивать собственные паскудные делишки! Я хочу немедленно это выяснить, и теперь мне не помешает ничего!

— Вы пытать его, что ли, тут будете? — брезгливо поморщился Крауч, растирая свои болезненно-одутловатые руки и явно надеясь поскорее покинуть помещение.

— Нет, но в вашем присутствии (как свидетеля и представителя Министерства) я подвергну осмотру его палочку, а также с помощью легилименции проверю воспоминания.

— О, — сказали Снейп и Крауч, не сговариваясь, и зельевар с готовностью подал аврору свою палочку, на которой последние, наверное, десять-пятнадцать сделанных заклинаний были связаны с приготовлением скучнейших зелий для больничного крыла: недавнюю аппарацию он совершал, естественно, при помощи совершенно другого инструмента, отдавать который Шизоглазу даже не собирался, равно как и регистрировать официально.

Затем последовала серия бессмысленных с точки зрения здравого смысла действий Грюма, который начал с того, что буквально обнюхал древесину палочки обрубком своего носа. Каждую следующую секунду аврор закипал всё сильнее, понимая, что никаких доказательств не принесли ему ни Приори Инкантатем, ни Легиллименс, повлекший за собой радушно подсунутые Снейпом воспоминания. Как бы Аластор ни бился, как бы ни тянул время, но Северус не разрешил ему протиснуться в свое сознание настолько, чтобы вызнать дополнительные сведения. Встал вопрос о веритасеруме, однако Крауч категорически отказался выдать ордер.

— Если позволите, я мог бы попытаться еще раз проверить память Аргуса, — подчеркнуто вежливо вмешался Снейп, принимая свою палочку обратно. — Не в обиду, Грюм, но легилимент ты так себе.

— Да я те... — дернулся было аврор, но зыркнул на колдокамеру, на чиновника и осекся. — Хер с тобой, пытайся. Без этих своих слизеринских штучек, Снейп!

— Какие еще штучки, — поморщился Крауч. — Прекратите уже свои инсинуации. Давайте, профессор, разберитесь с этим. Я не хочу срыва мероприятия, в противном случае нас ждет международный скандал.

— Многого не обещаю, но...

С видом большого одолжения Снейп приблизился к Филчу, и завхоз доверчиво уставился на него:

— Вы ж так, как он, не будете вклиниваться, профессор? Да ведь? А то он мне чуть все мозги не провернул на фарш! Ей-ей, не знаю, что я в том вашем Лабиринте делал, сдался он мне... Знал бы — сам сказал, вы ж меня знаете, профессор, как облупленного!

— Аргус, может, если ты сейчас замолкнешь, я что-нибудь и сделаю, — строго сказал зельевар. — Просто закрой рот.

Надеяться на то, что эта шайка где-то допустила осечку и наследила, было бы глупо, как глупо в принципе недооценивать врага. Но получивший январское взыскание Куатемок и его кошачье любопытство оказались тогда очень кстати. После рассказа Гэбриела об увиденном Снейп аккуратно извлек воспоминание его приятеля и разжился вполне себе изящным слепком, который переоформил в виде воспоминания самого Филча. Изрядно, впрочем, отредактированного для правдоподобности воспоминания, как если бы мозг завхоза и правда пытались подвергнуть Обливиэйту, но недозачистили. Немного престидижитаторского искусства — и паутинка с ложной историей, в которой несколько раз промелькнула гнусная физиономия Крысы, была извлечена якобы из головы Аргуса, а затем на глазах у всех погружена в пробирку. Несмотря на всю свою паранойю, легилиментом Грюм был никаким, хотя мнения о своих псионических способностях был высокого, как, собственно, и предупреждал Макмиллан. Никаких угрызений совести при подлоге Снейп не испытывал: это было, в сущности, всего лишь реконструкцией реальной картины, от которой в сознании завхоза не оставили ни рожек, ни ножек.

— И вообще, судя по симптомам, — отодвигая нижнее веко и заглядывая в глаз Филчу, продолжал Северус, — это похоже на отравление несмертельной дозой какого-то алкалоида. Вытяни руку, Аргус, — рука, естественно, немощно дрожала. — Есть какие-нибудь странные ощущения во рту?

— Да, как будто пыли нажевался, пить охота. И вижу плохо, всё расплывается. Это что ж, подлили мне чего-то, получается? А, профессор?

— Галлюцинации преследуют?

— Чего?!

— Мерещится что-нибудь?

— Кажется, нет... Разве что разные привидения шастают туды-сюды по углам... или это Пивзу неймется, не разберу...

Значит, предположения были верны: атропин, скополамин...

— Я бы предложил как можно скорее взять у него кровь и провести биохимический анализ, — безразлично кивнул Северус, отходя в сторонку, — но решать, конечно, вам.

После недолгих препирательств Крауча и Грюма из лазарета были вызваны помощники мадам Помфри, которые и совершили необходимые манипуляции с перепуганным до чертиков завхозом — как видно, свою кровь тот не сдавал отродясь. Потом Филча вывели, чтобы доставить в Аврорат для дальнейших разбирательств, мракоборец с камерой выскочил следом, за ним шагнул Крауч. Снейп с интересом поглядывал им в спины и окликнул Шизоглаза, когда тот уже занес над порогом когтистую лапу своего протеза:

— Грюм! Извиниться не хочешь?

Тот смерил его взглядом сверху вниз:

— Перетопчешься.

Примечание

[1] Вагнер, "Золото Рейна", ария Эрды "Weiche, Wotan! Weiche!": http://webkind.ru/text/507807070_922950701p632840286_text_pesni_r-vagner-ariya-jerdy-zoloto-rejna.html (записи арии: https://youtu.be/zQkTo5D_yYY или https://youtu.be/CjI39qX_qaY , а также перевод на русский "Бойся, Вотан, бойся!" — в либретто: http://libretto-oper.ru/wagner/rheingold):

Эрда (простирает руку в сторону Вотана, предостерегая его): Бойся, Вотан! Бойся! Страшный перстень брось! В бездну тьмы, в мрачную гибель ввергнет он тебя!..

Вотан: Кто ты, пророчица бед?

Эрда: Всё, что прошло, — я знаю; всё, что грядет, всё, что свершится, — ясно мне: предвечным сном Вещая Эрда будит твой дух. Трем вещуньям, первосущим, я жизнь дала: что я вижу, знают полночные норны. Но грозный твой рок ныне меня вызвал к тебе. Слушай! Слушай! Слушай! Всё бытие — тленно! Закат богов в сумерках брезжит... Совет мой — перстня беги! (она медленно погружается в землю по грудь; тем временем голубоватое сияние начинает меркнуть)

Вотан: Слова твои тайной звучат: больше узнать я должен!

Эрда (исчезая): Завет судьбы открыт тебе: в страхе мысли сам!

57. Завернутый в его истлевший саван, сам место ты свободное займешь

За день до финальной части Турнира, возвращаясь в свои общежития после плавания и поединка в плюй-камни, Гарри с приятелями заметили, что в окрестностях замка происходит какое-то нездоровое движение. Конечно же, они решили немного задержаться, чтобы разведать обстановку. После короткой вылазки Акэ-Атль сообщил, что Филча со связанными руками привели откуда-то несколько авроров и заперлись вместе с ним в комнатушке завхоза. В число этих авроров входил Грюм. Медлить дальше было нельзя, до отбоя осталась пара минут, и парни решили расходиться по своим башням, но как на беду их угораздило наткнуться на Снейпа и потерять несколько баллов с каждого факультета.

— Чертов змей, — ворчал Куатемок, смеша своим недовольством шагавшего рядом Гарри. — Чтоб ему всю ночь Грюм снился, гадине ядозубой!

— Пожалей Грюма, Шаман! — отозвался Терри Бут. — Вдруг Снейп приснится ему в ответ!

— А прикиньте, он такой приснится Шизоглазу в душе, намыливая башку! — Корнер изобразил жестами, как будто льет себе что-то на голову, и все зафыркали от хохота. — А потом так: йо-йо-йо! "Juliet, the dice were loaded from the start and I bet you exploded in my heart!" [1] Ах-х-х-х-х!

__________________________________________

[1] Британская кантри-рок-группа Dire Straits "Romeo and Juliet". Релиз песни состоялся 9 января 1981 года.

Несмотря на смех, Акэ-Атль всё равно был зол:

— Давно пора, а то на его башке уже можно сажать картошку.

Неизвестно, приснился ли папаша Грюму, а Грюм — папаше, но накануне состязания Гарри увидел очередной престранный сон, после которого, подскочив, еще долго гадал, не повторяют ли организаторы тактику первого этапа и не является ли теперь всё происходящее с ним только галлюцинацией.

Он снова обнаружил себя стоящим у зеркала еиналеЖ, но отчего-то сразу понял, что на нем чары невидимости и о его присутствии никто не подозревает. Не потому, что не увидел своего отражения — он всё равно находился сбоку — а потому что Минерва МакГонагалл была рядом и его не замечала. Во рту появился знакомый сладковатый привкус осени, увядания и смерти, память услужливо подсовывала кладбищенские пейзажи и тоскливый закат над склепами, крестами и памятниками...

— Это форменное безумие, — качая головой, проговорила профессор Трансфигурации, а потом закрыла лицо ладонями. — Мерлин, как же я устала!.. — помолчав и как будто вслушиваясь во что-то, декан Гриффиндора слабо кивнула: — Да, я поняла. Хорошо, пусть будет так. Всё равно это опять закончится тем же, с чего началось... Нет, прости, прости... Я просто уже срываюсь. Невозможно жить в постоянном дежа-вю, не представляю даже, как живешь в этом ты... Да, точно: Мастер дежа-вю... я помню тот ваш спор и их лица... Подожди, — она подняла голову и воззрилась в потолок, — кажется, мы здесь не одни. Почему ты смеешься? И где он? Довольно, что за игры! Нет, я не хочу гадать, скажи мне, как есть! Покажи!

Гарри стало так жутко, как нигде и никогда, будто черная дыра распахнулась перед ним в космическом пространстве. Он замер, понимая, что речь о нем. Неизвестно, чем ответило зеркало, но Минерва вдруг резко развернулась, наставила на него палочку и выкрикнула:

— Фините Инкантатем! Во-о-о-он! Вон отсюда!

Голос ее перешел в оглушительный рев, и, пробкой выскочив из сна, Гарри с ошалелыми глазами подпрыгнул на постели. Он даже подумал сначала, что у него лопнули барабанные перепонки, и мазнул пальцами по ушам, проверяя, нет ли крови.

— Поттер, ну чего ты там возишься, как таракан? — сонно заплетающимся голосом проныл Акэ-Атль в подушку. — Заколдуй к чертям свою кровать, всех же перебудишь... — речь его стала еще более невнятной и, почмокав языком, он перевернулся на другой бок, а там размеренно засопел.

Везет тебе, Шаман... Гарри подумал, что вряд ли уже уснет, не в силах ни забыть, ни вспомнить. Лег... и как-то незаметно отключился.

* * *

Лабиринт простирался вдаль, куда хватал глаз. У Гермионы не было никаких сомнений, что это всего лишь мираж и что площадь его ограничена максимум несколькими сотнями акров, но, если не знать, смотрелся он грандиозно.

В этот раз зрительские трибуны располагались не вокруг поля, как в первом туре, и не подковой, повторяющей береговую линию Черного озера, как во втором, а обычным амфитеатром на манер зала в магловском кинотеатре. Гриффиндор рассадили вокруг президиума в центре, остальные факультеты — подальше от жюри. Грейнджер выпало местечко между помостом организаторов и трибуной Слизерина, в самом верхнем ряду. Чтобы лучше видеть трансляцию, они с подружками взяли с собой волшебные бинокли и, пока объявление о начале испытания не прозвучало, развлекались, осматривая окрестности. Специальные линзы при умелой настройке могли показывать скрытые предметы и существ (кроме фестралов), а если ничего не настраивать, то просто приближали, как обычные бинокли. Гермиона заметила столпившийся на одном из холмов табун кентавров. Их предводитель выглядел свирепым и раздраженным. Еще бы: из-за присутствия вейлы огромный участок вокруг Лабиринта был защищен от них комплексом отпугивающих чар. Считая себя хозяевами Запретного леса, кентавры были уязвлены столь бесцеремонным обращением. Девушка насчитала тридцать голов — и всё это были жеребцы. Где обычно пасутся кобылы и молодняк, не знал никто, но теоретически они должны были существовать и хотя бы иногда пересекаться с особями мужского пола.

Слизеринцы от нечего делать перебрасывались с ее сокурсниками всякими контрабандными вредилками и тоже скучали, но едва на свое место прошел их декан, все сразу подобрались и стали изображать из себя аристократических паинек. Глядя на то, как прямо на глазах преобразился Драко, Гермиона фыркнула. Боится, моль бледная, папенькиного недовольства, если Снейп застукает его за какой-нибудь гадостью и поставит Малфоев в известность о поведении их дражайшего чада. Что, однако, нисколько не мешало ему делать всё то же самое исподтишка. Взглянув в бинокль на зельевара, Грейнджер отметила его мерзкое настроение. В этом с ним сегодня мог бы посоревноваться только вожак кентавров. Снейп умел скрывать такие вещи, но и Гермиона уже научилась считывать в его жестах и взглядах кое-какие приметы, не заметные другим: индивидуальные занятия шли ей на пользу не только в плане тренировок окклюменции. Правда, двигался он немного иначе, чем всегда, но психовал самым что ни на есть классическим Снейповым образом, который в Хогвартсе был притчей во языцех, а в сторону Лабиринта даже не смотрел. Его вниманием, кажется, владел только судейский стол, и туда он поглядывал всё чаще. Видимо, его бесило, что Турнир никак не начинают.

Судьи тоже перешептывались между собой, а одно кресло — мистера Крауча — при этом пустовало.

— А где Крауч? — толкнув Рона локтем, спросила девушка.

— Крауч? А кто его знает. Эй, Фред! Фред! Скоро там Крауч выйдет? Достало уже просто так сидеть! — крикнул он брату через несколько рядов вниз.

— Ронни, а ты меня с Перси не перепутал? — заорал тот в ответ, щитком приложив ладони ко рту. — Мне-то откуда знать?

— Да вы всегда всё знаете, не прикидывайся святой невинностью!

— Я и есть святая невинность, — и в доказательство своих слов Фред повис на шее сидевшего рядом Джорджа, пытаясь придушить, а Джордж тут же принялся боксировать его в бок и выкручиваться из захвата.

— Тьфу, оглоеды. Хм... а правда — где ж его носит? До вечера тут сидеть, что ли? Филча я, кстати, сегодня так нигде и не встретил, — Уизли со значительным видом поиграл бровями.

Вернувшись накануне вечером в гостиную с "минус три балла Гриффиндору", Рон и близнецы рассказали остальным, что видели, как завхоза привели откуда-то под аврорским конвоем. Некоторые им не поверили, но тогда братья выложили козырь, что при этом присутствовали и когтевранцы, которые могут засвидетельствовать то же самое, и сомневающиеся сдались. Утром стараниями гриффиндорского "сарафанного радио" в лице Браун и Патил новость равномерно распределилась по всем факультетам.

Гермиона подумала, что именно эти странные события и навеяли ей прошедшей ночью сон, от которого она проснулась под утро в холодном поту и еще долго чувствовала себя страшно униженной. Ей снилось, что Гарри учится на одном факультете с ними и что он и Рон... как бы это помягче выразиться?.. вряд ли впечатлили бы своим IQ даже огра. К тому же ленивы и неуправляемы. А она, Гермиона Джин Грейнджер, дает им списывать домашки и контрольные, лишь бы хоть кто-то согласился с нею дружить. Подскочив на кровати, она дала себе зарок перестать выпендриваться перед учителями, чтобы ее не возненавидела вся школа, как это было в том сне. Раньше она считала, что только Снейп морщится, когда она постоянно тянет руку на занятиях, потому что он гад. Но теперь, увидев себя как будто со стороны, вдруг осознала, что это в принципе ужасно-ужасно-ужасно. Правда, утром, на завтраке в Большом зале, девушка всё же с опаской поглядывала на Уизли и Поттера, пока новый день окончательно не затер воспоминания о ночном кошмаре.

Лица членов жюри казались озабоченными: они ждали начальника Департамента магсотрудничества. Вокруг президиума вился профессор Грюм, то и дело вступая в спор с Дамблдором. Гермиона многое отдала бы, чтобы слышать, о чем они пререкаются. Дамблдор качал головой, МакГонагалл поджимала губы, следя за ними со своего деканского места. За Грюмом обреченно таскалось трое авроров в красном и двое в желтом, остальные, вероятно, находились в инвизе и выполняли свои должностные обязанности.

Наконец Людо Бэгмен поднялся из кресла, чтобы объявить о начале, потому что тянуть дальше, имея в активе такую толпу разновозрастных подростков, было уже неразумно — студенты, особенно младшекурсники, откровенно не знали, куда девать свою дурную энергию, и даже бегавшие между ними ассистенты преподавателей с восстановлением дисциплины справлялись плохо.

Над Лабиринтом развернулось трансляционное поле, разделенное на три секции, в каждой из которых отображался один из чемпионов, стоявших наготове у своего входа в турнирную зону. Гермиона, конечно же, навела бинокль на крайнюю правую, где в синей форме с общим гербом школы Хогвартс на куртке ждал сигнала Поттер. Он был погружен в свои мысли и даже не задумывался о том, что сейчас его кто-то видит. Волновались и Флер с Виктором — она в центре, Крам слева — но тоже старались не показывать этого, глядя на кованые завитушки калитки, отделявшей их от гравийной дорожки, с двух сторон огороженной непролазной стеною колючих зарослей ежевики и терновника. Гермиона подумала, что эта троица чем-то напоминает лошадей перед скачками, и тихонько хихикнула. Интересно, если бы они правда были лошадьми, то каких пород? Гарри, наверное, пони (хи-хи!). Ну а что, бодренький такой гнедой уэльский пони с белой молнией на лбу вместо звездочки. А Делакур — серый в яблоках андалуз на выездке. Гарцует, расчесанной гривой трясет, ножки старательно выставляет — цок-цок, цок-цок копытцами. А кто же Виктор Крам? О, вот: чешский упряжной, такой же вороной масти, угрюмый и горбоносый!..

От глупых мыслей ее отвлекло жужжание крыльев какого-то насекомого. Подняв голову, Грейнджер заметила крупного жука, вьющегося над гриффиндорской трибуной в поисках безопасного приземления. Видно, он только что пытался присесть на поля Гермиониной шляпы, но промазал и пошел на второй заход. Какой целеустремленный парень!

На полпути жук передумал и умчался в сторону президиума, где, приставив палочку к горлу, по-прежнему витийствовал Бэгмен. Вскоре прозвучал сигнал. Все три калитки распахнулись...

* * *

Стоя на старте перед калиткой в Лабиринт, Гарри вспоминал напутствие мистера Лавгуда, прибывшего поддержать участника вместо его родственников-маглов, которые не пожелали бы этого даже с "зеленой картой" Министерства, позволявшей лишенным магии увидеть Хогвартс в его истинном обличии. Ксенофилиусу разрешили заменить их, чтобы не ущемлять право чемпиона на свидание с близкими: в одиночестве ему наверняка было бы грустно видеть Крама и Делакур в окружении родственников. "Помни, независимо от того, выиграешь ты или проиграешь, мы все будем счастливы, когда увидим тебя выходящим из Лабиринта", — сказал Лавгуд, пожимая ему руку на прощание.

— Снова даешь интервью, Поттер? — со смехом подколол их в коридоре Драко. — Твоя слава вознеслась до небес! Хотя я не думаю, что желтому "Придире" ты будешь интереснее этих... как их? Морщерогих нарглов и Зелёновых Туво.

— Достает? — доверительно, со своей неповторимой печальной улыбкой тихо спросил Ксенофилиус, когда Малфой, гордо задрав нос, прошествовал мимо в обществе Крэбба и Гойла.

— Если честно — да, — Гарри сунул себе два пальца под челюсть.

— Зато ты будешь в желтом "Придире", а он — нет.

Лавгуд подмигнул, и они засмеялись. "Придиру" тайком, дабы не быть уличенными в дурновкусии, почитывали все.

Затем в комнате чемпионов Гарри выдали дубликат утраченной золотой цикады: что делать с этой штукой, он должен будет разобраться уже в Лабиринте. "Только не засовывай ее опять в плавки, — несколько панибратски подмигнув, посоветовал весельчак-Бэгмен. — Сомневаюсь, что мы располагаем еще одной копией!" Поговорить с отцом, как назло, не удалось: тот несколько раз промелькнул на параллельных лестницах, всегда окруженный множеством людей — даже не окликнуть и не помахать рукой...

...За несколько секунд до гонга у самого уха Гарри послышалось низкое жужжание. Юноша инстинктивно выпустил палочку из рукава в ладонь, но в тот же миг понял, что это всего-навсего какой-то жук, который, похоже, завалился в капюшон его ветровки и неуклюже там барахтался. Гарри встряхнул куртку за воротник, но тут грянул сигнал к началу, калитка распахнулась — и ему стало уже не до флоры и фауны. По крайней мере, не до такой: безобидный жук не шел ни в какое сравнение со взрослым откормленным соплохвостом, который с азартом сторожевого пса кинулся поливать гостя лавиной огня и вонью протухшей рыбы. Освежив зверя заклинанием Аква Эрукто, слегка поджаренный Гарри пришпилил его к изгороди Фиксумом, после чего распылил в разные стороны Авифорсом. С дикими воплями огромная стая волнистых попугайчиков разлетелась по Лабиринту. Только после этого Гарри залечил свои ожоги. Если так пойдет и дальше, к цели он доберется только к глубокой старости.

Здесь было удивительно тихо, глухо и сумрачно. Как будто это снова дно Черного озера. Ни звука не долетало со стороны трибун, но парень понимал, что посредством следящих чар устроители Турнира передают каждое движение участников на громадный "экран" над Лабиринтом. Поэтому медлить было нельзя, чтобы всякие малфои не начали зубоскалить, вопя, что Поттер-де струсил.

Он попытался воспользоваться методом Тремо, но, к счастью, вовремя обнаружил, что оставляемые им пометки на земле и на ветвях зарослей исчезают, как только делаешь несколько шагов вперед. Пришлось идти по правилу "одной руки", сворачивая всё время направо. "Одну из аллей я так, конечно, пропущу, но в центре этой штуки побываю, а мне того и нужно", — раздумывал он, пыля ботинками по щебенке. Пока не было никаких помех, это казалось хорошей идеей, но Гарри сомневался, что магия Лабиринта ограничится соплохвостом и всё пройдет так легко.

"А что, если твои соперники уже у цели?" — вкрадчиво дала о себе знать зловредная мыслишка.

Думать об этом ему совсем не хотелось, и опасение занозой засело в голове. Он вспомнил, как Крам ухлестывал за Луной и, между прочим, не мытьем, так катаньем пытается это делать до сих пор, когда Гарри нет с ней рядом. А Делакур? Она привыкла получать желаемое с помощью смазливой внешности и чар вейлы: захотела заиметь в ухажеры чистокровного красавчика Уизли — и заимела, пуркуа па? И оба они выпускники, то есть старше, умнее и умелее четверокурсника-Поттера...

"И хитрее, уж будь уверен! Эти не продешевят и ни перед чем не остановятся".

Гарри испытал прилив злости. Все увидят, что он на самом деле слабый хвастун и ничего собой не представляет. Не надо было в это ввязываться. Позорище! Пока он тут петляет, Виктор уже наверняка добрался до сердца Лабиринта и получил последний ключ. Сердце Лабиринта... Гарри, ты ведь полукровка, ты всё детство провел в каморке под лестницей у маглов, читая пауку Ормену романы, утащенные из Дурслевского книжного шкафа! Неужели ты не помнишь, кто живет в сердце Лабиринта?! Вздор! Пусть туда идут эти два смертника, поворачивай! В твоей руке палочка, ты можешь пустить в небо стоп алых искр, и тебя тотчас извлекут отсюда. "Минотавр разорвет того, кто явится первым, — возразил сам себе Гарри. — Я ведь могу просто подождать и посмотреть, а если повезет, то получить ключ, пока чудовище будет нападать на Флер или Виктора".

"Это неразумно, но как знаешь"...

* * *

— Для чего это? — отворачиваясь от зловонных останков, удивленно спросил Родерикус Лестрейндж.

Петтигрю развел руками. Оскверненная могила зияла черной ямой, а вывороченный наружу гнилой гроб стоял без крышки, и почти полностью разложившийся труп скалился бурым черепом в предвечернее небо над литтл-хэнглтонским кладбищем.

— Я трансгреффировал фюда за минуту до ваф, и тут уже вфё так и было, — сказал Питер. — Фкорее вфего, это приготовлено для обряда...

— "Томас Реддл", — прочел Веселый Роджер полустертое имя на мраморной надгробной плите, которая выглядела так, будто ей по меньшей мере лет пятьсот. — Ничего не понимаю. Разве его могила здесь, Паршивец?

— Никто не знает, где могила нашего регента, фэр. Это другой Реддл, его папафа — взгляните на дату.

— В самом деле... Ты уверен, что ничего не напутал?

— Нет же, феводня вфё будет закончено к Его возврафению, — потирая руки, анимаг паскудненько захихикал. — Я фам вчера уфтановил портал, пока кретины ловили Филча.

— Не слишком ли там сложный Лабиринт? Мальчишка точно справится?

— Не-е-ет, ничего фложного! Филч пронеф меня к мефту за каких-то дефять минут. Конечно, там еще не было препятфтвий, но фенок офилит это, ефли укротит фвоего внутреннего демона. А он укротит: у них были уроки ф Дурмфтрангом, у Каркарова.

— И что ж Каркаров? Он с нами или нет?

— Нет. Мимо. Болгарфкое отродье... и говорить не захотел.

— Не нравится мне всё это.

— Да фправимфя и без болгарина, фэр! Ефе будет время пофчитаться...

— Я не об этом, — покривился Родерикус и отошел от разоренного захоронения. — Повелитель доверился не нам, уж не подозревает ли он чего?

На какую-то секунду Петтигрю перестал щериться и сделался бледно-серым. Бусинки глазок заметались туда-сюда, потом он, что-то припомнив, с облегчением ответил:

— Не может такого быть, мифтер Лефтрейндж. Он не уфпел меня увидеть перед фмертью, я находилфя фзади.

— "Взади"-в-засаде... — бездумно повторяя его словечко и похлопывая себя палочкой по коленке, почти пропел пожилой маг. — Смотри как бы не проболтаться! А то я тебя добуду и с того света, если ты подохнешь оттого, что нарушишь Обет.

— Да что вы такое говорите, фэр?! Чтобы я...

— Хм... Где же они тогда? Время поджимает, магловская падаль своей вонью того и гляди сманит сюда всех местных собак и констеблей — а ни одного, ни второго...

Послышался слабый хлопок аппарации. За покосившимся готическим крестом невдалеке шевельнулась чья-то черная фигура. Лестрейндж и Петтигрю выставили перед собой палочки. Им навстречу, шелестя травой и ломкими кустиками, брел человек в высоком "еретическом" колпаке, плаще в пол и серебристой маске на лице. Судя по росту и манере двигаться, это был мужчина.

— Рабастан?! — опуская палочку, воскликнул Родерикус, когда тот был уже почти совсем рядом.

— Почему вас это удивляет, отец? — без тени приветливости откликнулся замаскированный. — Руди тоже вот-вот будет здесь. Мы оба получили "благую весть", как вы понимаете.

— Здравфтвуй, Рабафтан, — ввернул Питер, слегка отступая за спину Лестрейнджа-старшего.

Рабастан бросил на него короткий презрительный взгляд, будто только что заметил и замеченное оказалось недостойным его дальнейшего внимания:

— А, и ты здесь. То-то вонь стоит...

— Ты вовремя нам напомнил, а то мы уже порядком отвыкли от этого маскарада, — усмехнулся Веселый Роджер, вынимая что-то из кармана и увеличивая до нормальных размеров. — На, Паршивец, прикройся. Порадуем Повелителя. Если это всё не розыгрыш (в чем я уже не уверен), — он надел колпак с маской и повел рукой в сторону могилы Реддла-старшего, — то это произойдет очень скоро.

Рабастан подошел к гробу, внимательно оглядел смердящий скелет и, ничего не сказав, вернулся:

— Понятно. Так что надо делать?

— Ждать, — отозвался Родерикус, а Паршивец подобострастно кивнул колпаком из-за его плеча.

* * *

Вглядываясь в лицо бредущего по Лабиринту Поттера, Гермиона никак не могла понять, что у него на уме. Он был... как будто не собой. Такими же выглядели и Крам с Делакур, которые плутали на своих дорожках, но девушка знала их совсем плохо и не замечала особенной разницы. А вот Гарри... Что у него с глазами? Освещаемое Люмосом лицо как будто повзрослело, челюсти были сжаты так плотно, что их вот-вот заклинит, и на фоне всего этого обычно ласковые, с лукавинкой, глаза крыжовникового цвета исполнились тенью, как морская пучина перед штормом. Чужое что-то было в нем, чужое — и одновременно знакомое, где-то уже виденное. Он стал сейчас во сто крат красивее, чем всегда, но эта красота пугала и отталкивала. И шрам — эта еле заметная обычно молния под спадающими на лоб волосами — сейчас выделился, как аллергическое пятно, стал припухшим и болезненно-розовым.

Грейнджер перевела бинокль на членов жюри, но те продолжали как ни в чем не бывало следить за ходом Турнира. Не сиделось только профессору Грюму, но на него уже никто не обращал внимания. Никто? Так уж и никто! Гермиона аккуратно покосилась на Снейпа, не меняя положения бинокля, благо, зельевара с ее места было видно невооруженным глазом. А вот Снейп вел себя немногим спокойнее Грюма: он разрывался между трансляцией и аврором-зотишником, изредка обмениваясь взглядами с директором Дурмстранга, как будто поддерживая немой диалог...

* * *

— Кё фять-илль?! [2] — с негодованием вскричала мадам Максим, подскакивая в президиуме во весь свой богатырский рост.

__________________________________________

[2] "Que fait-il?!" (фр.) — "Что он делает?!"

Не ожидавшую нападения Флер отбросило на кусты невербальным обезоруживающим заклинанием. Их с Виктором трансляции слились в одну, и только Поттер еще бегал отдельно. Шармбатонку это не смутило: перекатившись, она ужом ввинтилась под склоненные над землей колючие ветки и пропала из поля зрения соперника. Изображения опять разделились: на одном Делакур быстро и молча ползла на четвереньках вдоль изгороди под прикрытием зарослей ежевики и терновника; на втором дурмстранжец с жуткими глазами, размахивая скипетром, беспорядочно лупил по площадям боевыми.

— Я хочу т'гебовать остановить это безоб'газие! — директриса Шармбатона готова была напасть на Каркарова, который, меж тем, находился в таком же смятении.

— Это естественный ход испытания, — отозвался Людо Бэгмен. — Они все должны пройти через это, чему-то ведь они обучались семь лет!

— Присядьте, душенька, присядьте, — улыбаясь в бороду, попросил Дамблдор, — вы закрываете нам обзор. Людо прав: пусть девочка покажет, на что она способна, это Турнир Трех волшебников, а не экзамен по изящным манерам.

— Но, Альбус, — подвинувшись к директору Хогвартса и тревожно понизив голос, возразил Игорь Каркаров, — я хорошо знаю своего студента, и всё это — ненормально. Я поддержу Максим: туда должен вмешаться патруль.

— Не спеши. Всему свое время.

— Какое время, Альбус?! Взгляните туда!

Игорь выкрикнул это, когда Флер была настигнута выпущенным из Крамовского скипетра синим вихрем, который повлек ее под землю. Девушка разозлилась по-настоящему и, лишенная своей палочки, вдруг раскинула руки, а затем вынырнула из неонового водоворота. Трибуны охнули: взлетевшая над головой Виктора вейла стремительно преображалась.

Исчезла хорошенькая светловолосая головка, на ее месте отросли две птичьи, кривоклювые, хищные, вытягивающиеся на длинных шеях. Тело трансформировалось, разрывая по швам спортивный костюм шармбатонки. Теперь это была химера: и человек, и птица, и ящер. Руки стали огромными крыльями орла, ноги — длинными когтистыми лапами. Идеальной формы женская грудь покрылась броней змеиной кожи. На подтянутом животе виднелся человеческий пупок, какой-то беззащитный на фоне всего этого милитаристского великолепия, а всё, что ниже, целомудренно и аккуратно прикрывали перья. Гарпия злобно шипела, подпрыгивая в воздух и наступая на врага, заклинания которого были против нее бессильны. Когти, способные одним ударом вскрыть брюхо дракона, клацали в опасной близости от Крама, которого пока спасала увертливость.

— О! Теперь я п'госила бы обождать! — Олимпия перестала хвататься за грудь, повеселела и села на место...

* * *

"Почему они не останавливают Турнир?" — как заведенная, повторяла про себя Гермиона.

Привлеченный шумом, Гарри неуклонно приближался к месту остервенелой схватки Флер и Виктора. Зрители тревожно зароптали. Поттера не любили многие, своей выходкой с голосованием Кубка он взбесил полшколы. Но, в сущности, даже слизеринцы — не считая детей тех сторонников Неназываемого, которые сидели в Азкабане, — его смерти не хотели. А смерть была неминуема: он молокосос по сравнению со взрослыми дуэлянтами, один из которых сейчас стал чудовищем в человеческом обличии, а вторая — чудовищем в чудовищном. Забыв обо всем на свете, эти двое задались целью поубивать друг друга.

— Да что за гремлинова срань, почему они ничего не делают?! — не выдержал Рон, стуча себе кулаком по коленке. — Они там уже швыряются Непростительными! Поттера сейчас похоронят! Поттер, бля, включи мозги и шарахни уже сигналкой в воздух!

В трансляционном окошке Виктора Крама из-за поворота за спиной вейлы выскочил вооруженный луком и стрелами кентавр белой масти.

"Вот и четвертый конь подоспел"... — мелькнула у Гермионы возмутительно неуместная мысль...

* * *

— Кажется, у нас проблемы, — один из красных авроров завис на метле перед столами жюри. — Шеф отправился в Лабиринт. Один.

— Грюм?! — Бэгмен так и подскочил с места. — Мерлин его покарай, он совсем свихнулся!

— Сказал, что не бросит мальчишку на растерзание, и прорвался в зону. Мы ничего не успели сделать, и он уже там. Можно ли настроить четвертое окно?

— Как? Никто не рассчитывал на четвертого участника! Господа директора, что скажете? В отсутствие мистера Крауча ваше общее мнение будет решающим, — глава Департамента магических игр повернулся к столу Дамблдора, Максим и Каркарова. — Мы прерываем Турнир?

"Нет!" — дуэтом прозвучал ответ Альбуса и Олимпии, в котором потерялось сольное "Да!" Игоря.

— Остановить Турнир — это именно то, чего добивается Аластор. Мы не можем себе этого позволить, — объяснил свою позицию Дамблдор. — Лабиринт сам подстраивается под уровень сильнейшего из участников, и ничего, что тот не смог бы преодолеть, на этом состязании произойти не может, — он повернулся к Бэгмену и посоветовал: — Просто попробуйте наладить связь с четвертым.

— Она сама наладится, когда Крысобой... то есть Ши... Грюм выйдет на кого-нибудь из них, — Людовик махнул рукой и сел на место.

* * *

Погруженный в спор с самим собой, Гарри не сразу заметил, как шагнул в какую-то золотистую дымку, повисшую в одной из тупиковых аллей. Мир опрокинулся, потом вернулся обратно, только теперь парень стоял посреди круглой комнаты, из которой вели семь дверей. Толкнув одну, вторую и третью, он понял, что все они наглухо заперты, причем в каждой был виден замок с большой замочной скважиной. Известные ему отпирающие заклинания всех видов, которые могли бы помочь, здесь тоже не работали. Озадаченный, Гарри огляделся и заметил небольшой стеклянный купол в центре тускло освещенного холла. Он подошел ближе. В полу возле купола находилась большая красная кнопка с надписью: "Нажми меня". Хм, привет Алисе. Гарри вдавил кнопку в пол и сразу же наложил на себя несколько щитовых в ожидании какой-нибудь валящейся на голову каверзы. Однако ничего на него не упало, а купол отодвинулся, и из-под паркета выехал странный прибор-пародия на магловский игровой автомат, только уменьшенный в несколько раз и довольно нелепый, как почти все технические приспособления в мире магии.

— Я твой помощник, — сказал "автомат" механическим голосом. — Спрашивай.

— Мне надо выйти отсюда. Ты можешь мне помочь?

— Конечно. Я твой помощник, я могу тебе помочь. Ты должен создать семь ключей и одновременно повернуть их все в семи замках. Сделать это магией нельзя.

Интересно, устроители этой шуточки решили, что чемпионы Турнира — очень хорошо замаскированные индийские боги с целой кучей рук? А по совместительству — кузнецы со стажем. Гарри нахмурился:

— И как мне это сделать, если не магией?

— Конечно. Я твой помощник, я могу тебе помочь. Ты должен создать семь ключей и одновременно повернуть их все в семи замках. Сделать это магией нельзя. Для выполнения этой задачи тебе надо сделать еще шесть таких же помощников, как я. Мы повернем ключи вместе с тобой, и ты выйдешь в одну из дверей.

Гарри, который не умел делать "таких же" помощников, как эта тарахтелка, попробовал опять провернуть приемчик с иллюзиями, но, похоже, магия в этом зале не работала. Он вспомнил, что кто-то из Уизли однажды говорил, будто в Министерстве есть такие зоны, где невозможно колдовать. Как говорится, почувствуй себя сквибом.

— Какие у меня варианты? — язвительно, с нарастающим раздражением переспросил юноша.

— Конечно. Я твой помощ...

— Да заткнись ты уже, черти б тебя задрали! — окончательно психанул Гарри. — Не надо мне повторять всю эту галиматью снова и снова!

— Я могу сделать только один ключ и только одного помощника. В точности такого, как я.

"Ты и сам-то уже в печенках сидишь", — подумал парень, и ему очень не понравилась оговорка "один ключ" и "одного помощника". Добиться чего-то толкового от автомата больше не получилось. Тот или молчал, или повторял всё по кругу. Хорошо, допустим, вот сделает он помощника и ключ. Но что они трое будут делать с одним ключом? Прямо как на экзамене у Серой дамы, когда тебе срочно нужно попасть в гостиную Когтеврана, а ей приспичило пофилософствовать. Гарри поймал хвостик любопытной мысли, юркнувшей в лабиринте извилин его мозга. Он уцепился за нее и извлек на поверхность, как на уроках окклюменции с отцом и Гермионой.

— Сделай помощника, — велел парень, и через секунду перед ним стояли два одинаковых "ведроида". — Он точно абсолютно такой же, как ты?

— Конечно. Я твой помощ... — начали они уже вдвоем.

— Заткнулись оба. Ты. Да-да, теперь ты. Сделай помощника.

Второй автомат безропотно клонировался. Гарри победно дернул рукой: "Да!" Хотя было бы из-за чего торжествовать: с догадливостью у него сегодня туго, обычно с такими задачками легко справляются первокурсники Когтеврана. Когда перед ним оказалось семь поколений аппаратов, репродуцировавших друг друга по очереди и одинаковых до малейшего болтика на корпусе, он заставил каждый из них произвести по одному ключу — и через минуту был на свободе. Ну, как на свободе... в Лабиринте, конечно. И дал себе пинка вместе с наставлением в следующий раз смотреть, куда прет. Еще легко, между прочим, отделался!

Тут прямо где-то рядом послышался женский вопль, треск кустов и заклинаний, потом рев и крики — кажется, уже голосом Крама.

"Присоединяйся к сильнейшему, избавься от лишнего, а с тем, кто останется, разберешься позже!"

Когда Гарри нашел место схватки, то застал в одной стороне аллеи Крама, а в другой — какого-то белого кентавра, и оба атаковали неведомого крылатого и двухголового монстра: Виктор — заклинаниями, кентавр — стрелами из лука. Что происходит?

Утыканная стрелами, как дикобраз иголками, человекоптица вдруг завопила и рухнула на щебенку. Одно из орлиных крыльев было перебито, из царапин в чешуе сочилась кровь, ранений было так много, что существо теряло сознание уже просто от усталости и боли. До Гарри дошло, кто это. Обратившаяся вейла! Флер Делакур! Будто в подтверждение его мыслей, она стала превращаться обратно, нагая и израненная, корчась на тропинке.

"Нужно добить, пусть Крам подумает, что я на его стороне. Потом, когда усыпим его бдительность, разберемся и с ним", — подумал Гарри, как раз когда кентавр уже поднялся на дыбы, чтобы растоптать девушку копытами.

Этот миг тянулся целую вечность...

"Вы сами, для себя, всегда и всюду — и бог, и враг. Вы совершаете ошибку и во всем вините несчастную случайность, даже не подозревая, что в момент трудного выбора вы могли бы защититься и очистить свой разум от губительных мыслей. Но самое сложное во всём этом — осознание, что вы повелись на лжеидею и сделались врагом для себя, а обманываетесь, полагая, что гением. И знаете, что будет самым первым барьером на пути вашего коварного двойника?.."

Но это же... Нет, это неправда! "Не слушай его, это всё чушь. Ты же не шизофреник, какой еще двойник, подумай сам! Займись вейлой и Крамом!"

"Фраза. Всего лишь простая и даже банальная фраза".

И, рывком опустив к земле готовую ударить палочку, Гарри вслух закричал:

— Ты не имеешь власти надо мной, Тень! Знай свое место!

Желтый всполох перед глазами — и рев проклятий в голове оборвался. Кентавр дернулся на крик и промазал мимо Флер, голой, грязной, окровавленной и рыдающей. Копыта высекли искры из камешков. Неожиданно из-под корней живой изгороди высунулись плети дьявольских силков и, опутав коконом трепыхавшуюся шармбатонку, утащили ее куда-то в темноту. Кентавр проводил ее взглядом, снова вскинул лук и погнался за бросившимся наутек Крамом. Гарри подбежал к кустам в надежде помочь девушке, но, вероятно, силки уволокли ее под землю.

— Ч-черт! Пиздец какой-то! — выругался он, выпустил в небо сноп красных искр, отмечая место, где была пленена участница, и для верности воткнул возле злополучных кустов ее потерянную палочку.

Далеко уйти по тому же пути, по которому пришел сюда, у Гарри не получилось: с боковой аллеи на него налетел Виктор, за которым во весь опор гнался озверевший от ярости кентавр. Дурмстранжец отшвырнул от себя своего соперника с той же уверенностью, с какой избавлялся от игроков команды противника на квиддичном поле. Гарри кубарем покатился под копыта, вскочил, понял, что снова повредил едва зажившую с февраля ногу, и замер перед вздыбившимся человекожеребцом. Ноздри на лице кентавра раздулись и опали. Конь перенес свой вес на задние ноги, аккуратно опустил наземь передние — всего в каком-то футе от парня — и сделал маленький шаг назад.

— Ты еще ребенок. Мы не трогаем детей, уходи, — сказал он грубым голосом, всхрапнул и протяжно фыркнул.

Приложив ладонь к груди, Гарри благодарно поклонился ему и похромал мимо. Теперь придется наверстывать, потому что из-за всей этой катавасии он порядком сбился с пути. Господи, как же удачно сложилось, что Каркаров провел с ними несколько практикумов по ЗОСС! Над головой промчалось несколько волнистых попугайчиков — привет от Хагридова развеянного соплохвоста. Значит, Гарри в той стороне, с которой начинал свой путь и столкнулся с первым монстром: после Авифорса птицы не разлетаются слишком уж далеко, чтобы по окончании действия закла вернуться в исходную форму.

Странно, что семикурсник Крам не смог справиться со своей Тенью. Он ведь лучший студент профессора Каркарова, и тот хвастается им налево и направо. Если Гарри хватило для этого нескольких лекций и нескольких практических, то что же случилось с Виктором, который имел дело с такими вещами на протяжении семи лет? Не потому же, что Гарри, как сказал кентавр, "еще ребенок"! Что ж теперь: вот тебе пятнадцать, и ты чистый праведник, а как стукнуло семнадцать или восемнадцать — ну всё, отпетый грешник, на плаху тебя. Хотя кентавры — те еще ханжи и мракобесы, ждать последовательности от них — гиблое дело. Если бы вейла Делакур была "еще ребенком" по возрасту, это всё равно не помешало бы сивому мерину втоптать ее в землю или забросать камнями. Кому только пришло в голову запустить такого в Лабиринт?

Крам подкараулил его на одном из поворотов, и от прямого попадания Импедименты Гарри спасли только доведенные до полного автоматизма рефлексы: почему-то наиболее ревностно Снейп обучал его обороняться именно от этого проклятия. Если бы он еще не был сейчас хромым... Прячась за перепутанными ветками изгороди, студенты пробовали взять друг друга измором, но, когда Гарри, увернувшись, успел увидеть пролетевшую почти совсем рядом зеленую вспышку, приправленную криком "Авада Кедавра!", он вдруг догадался, что здесь происходит.

— Крам! — окликнул он соперника из-за угла, прижимаясь спиной к колючей поросли; нога болела всё сильнее. — Крам, ты меня слышишь?

Выпущенное Виктором заклятье обнаружения спугнуло его и заставило сменить точку, потому что, когда в ход идут Непростительные убивающие — это признак того, что шутки кончились.

— Крам, ведь ты на первом испытании так и не бросил кольцо Орисницы обратно в реку, правда?

Наступило затишье. Причиной могло быть и то, что болгарин призадумался, и то, что затаился и подкарауливает. Но Гарри уже не сомневался в своей правоте: этот безумный взгляд и... И, черт возьми, очередная подсказка Локхарта в музыкальном шифре!

— Крам, оно убьет тебя! Призови желтого стража, который укротит твою Тень, а потом войди в свои воспоминания и выброси кольцо! Слышишь меня? Крам?

Что-то завозилось в капюшоне куртки, и вовремя. Обернувшись, Гарри увидел, как прямо из-под земли перед ним вырастает дементор, и прянул в сторону. Больная нога подвернулась, и, запнувшись о камень, он напоролся прямо на подкравшегося сбоку Виктора. Дурмстранжец не ожидал этого и ударил не магией, а кулаком, но зато попал, собака нечесанная, прямо в челюсть. Гарри улетел в неизвестном направлении. В голове вибрировало, во рту было кисло-солоно от крови, и он ничего не видел, только, инстинктивно скрещивая руки над макушкой, пытался уберечься от следующих тычков. Внезапный вопль Крама привел его в чувство быстрее, чем он очнулся бы самостоятельно. С трудом сфокусировав взгляд, юноша увидел, что болгарин пятится от какого-то высокого пожилого мужчины с седовато-русыми волосами и ледяным взглядом серо-голубых глаз. На незнакомце было длинное черное пальто, похожее на шинель прусских гусар, и франтоватые охотничьи сапоги с раструбом под колено. Гарри вспомнил, что где-то видел такого мужчину — в этой же одежде, с той же бородкой и усами... Ба! Да это же мессир Гринделльвальд собственной персоной. А куда девался дементор? Гарри, ты совсем от сотряса "поехал"? Какой тут дементор, какой Гринделльвальд? Это же боггарт! Крам до смерти боится Голландца! И не успел Гарри сделать хоть что-то — например, избавиться от боггарта Ридикулусом или просто сбежать с места схватки, покуда Виктор отвлекся, — как за спиной болгарина вырос белый кентавр и с силой ударил его по голове своим луком. Когда дурмстранжец рухнул ему под копыта, кентавр хотел сделать с ним то, чего не успел сделать с вейлой. Но Гарри бросился между ними и стал упрашивать не убивать парня: "Стыдно бить лежачего!"

— Он все равно не справился, — презрительно плюнув в сторону валявшегося без сознания Крама, бросил кентавр. — Он слабак, слабым нет места в этом мире.

— Он не слабак, он просто ошибся. Если однажды ошибешься ты и твои собратья забьют тебя камнями — достойно ли это тех, кто считает себя мудрым народом?

— Они будут правы. Я смирюсь и приму кару.

— Так позволь людям самим судить и карать своего, а вы судите и карайте своих, если у вас так принято. Его заберут. Сейчас, подожди! — Гарри сосредоточился (голова всё еще плыла, челюсть ныла, подбородок был мокрым от крови) и скомандовал палочке отправить в небо сигнал.

Слова последнего из чемпионов не оставили кентавра равнодушным, и тот смилостивился над ними обоими. Покачав головой, он пробурчал какое-то ругательство на неизвестном языке, после чего ускакал по аллее. Гарри продолжил путь. Чтобы хоть как-то передвигаться на поврежденной ноге, он трансфигурировал себе костыль из оброненной кентавром — как бы случайно — стрелы и поковылял по уже недавно пройденному пути. Когда впереди между двумя стенами изгороди забрезжил свет, он невольно сжал в кармане золотую цикаду. Наверное, ее нужно будет кому-то показать или отдать?

В параллельном коридоре, кажется, кто-то бежал. Гарри насторожился. Крам? Неужели его не подобрали и он собирается добить конкурента? Звуки шагов, правда, были какими-то странными — Виктор хоть и косолапил, но не настолько же шумно!

Скорее к центру, к последнему испытанию! Неизвестно, переживет ли он встречу с Минотавром, но пути назад нет.

И тут, мягко спрыгнув откуда-то сверху, перед парнем вырос старый знакомец — Сфинкс. С приветливой улыбкой во все тридцать два белоснежных зуба крылатый лев с лицом красавчика-Локхарта подошел ближе.

— Рад видеть тебя живым, — сказал он, совершив плавный оборот вокруг Гарри и лениво растягиваясь перед ним на щебенке, уже не такой огромный, как был в том сне, но всё равно здоровенный и мощный.

— Это ненадолго, — грустно усмехнулся юноша, всё еще чувствуя во рту вкус крови и нащупывая языком несколько шатающихся зубов. Кровь на подбородке и шее уже подсохла и противно стягивала кожу, скула и челюсть ныла, нога тоже. — Минотавра мне не пережить.

Сфинкс удивленно вскинул бровь:

— Ты уже пережил Минотавра, о чем тебе кручиниться? Встреча с Минотавром — это встреча с самим собой в Лабиринте своего сознания. Разве ты не догадался?

Гарри хлопнул себя по шраму и, признавая собственное упущение, покачал головой:

— А если бы я не смог?

— То кентавр напал бы и на тебя, — пожимая плечами, как ни в чем не бывало откликнулся собеседник.

Ну, Аллах Акбар. Порадовали. Лицо Гилдероя повеселело, будто Сфинкс уловил его мысленный сарказм:

— Что ж, как бы там ни было, всё самое трудное уже позади. Ты справился. Последняя часть ключа в этом Турнире — слово "Вход".

— "Выход... там, где... вход", — медленно повторил Гарри, собирая воедино всю фразу. — Но что это означает?

— Ступай в сердце Лабиринта, и там ты всё поймешь. Прощай, победитель!

Сфинкс припал к земле, оттолкнулся задними лапами, взмахнул крыльями и стремглав улетел в почти совсем уже темное небо. На другом конце аллеи за спиной Гарри снова раздались ковыляющие шаги. Это подстегнуло: он не хотел знать, кто или что преследует его по пятам. Отчаянно работая костылем, он почти бегом устремился к сияющей площадке за кустами.

Там было очень светло. Глаза с непривычки слепило. Свет без солнца, льющийся отовсюду... В центре круглой арены, устланной чем-то мягким и белым, как снег, на каменном постаменте высилась сидящая статуя атлета с бычьей головой. В огромной руке он держал такой маленький по сравнению с ним огненно-золотой кубок, что тот казался всего лишь рюмкой. Постамент медленно поворачивался под ним. На одной из четырех сторон в черном граните была выбита на латыни полная фраза-ключ: "Ubi exitus, ibi aditus" [3]. На трех других зияли отверстия в форме ременной пряжки, женской папильотки и насекомого-цикады. Рука с кубком была вздернута высоко — не достать, и Гарри догадался, что нужно сделать. Он просто вложил золотую цикаду в нужное отверстие на подножии скульптуры.

__________________________________________

[3] "Где выход, там вход" (лат.)

Исполинский Минотавр пришел в движение. Наклонившись, человекобык протянул Гарри Кубок. Только тут юноша понял, что этот сосуд на самом деле размером с голову настоящего быка, не меньше. Сзади донесся шум. Уже касаясь кубка, Гарри успел почувствовать чью-то железную хватку на своих плечах и услыхать знакомый голос, рявкнувший:

— Не тронь!..

Мир свернулся в точку.

* * *

— Что это было? Как это?! — недоуменно звучало на трибунах. — Где они?

Гермиона озиралась вокруг. Гарри просто исчез, а его трансляция погасла. Вместе с ним исчез и профессор Грюм, который в самом конце пути смог его догнать и зачем-то крикнуть, чтобы он не брал Кубок. Ведь этого не было в сценарии, верно?

Она увидела Снейпа, спешно пробиравшегося через ряды к президиуму. За столом жюри оставались только Дамблдор и Бэгмен, к которым только-только присоединилась профессор МакГонагалл. Каркаров и Максим убежали к своим студентам, которых извлекли из Лабиринта патрульные Министерства. Грейнджер дорого бы заплатила, чтобы услышать, о чем сейчас так оживленно спорят директор, министерский чиновник и деканы. Зельевар говорил что-то Дамблдору, время от времени взмахивая руками и выказывая при этом крайнее недовольство. Минерва МакГонагалл строго хмурилась и кивала, в кои-то веки поддерживая слизеринского коллегу. Дамблдор им что-то втолковывал. Гриффиндорцы вокруг Гермионы бурно обсуждали вопрос, куда могли деваться Поттер и Грюм.

— Может, так и задумано? — приставала к Рону Джинни. — Как ты думаешь? Так и было задумано, да ведь?

Грейнджер попробовала прочесть по губам спорящих, о чем идет речь в президиуме. Жалко, что на трибунах запрещено использование магии, она хорошо освоила заклинание подслушивания Мелиус аудире. Если Гермиона не ошибалась, Снейп говорил, что Бэгмену надо было остановить ход Турнира еще в тот момент, когда в Лабиринте оказался Грюм. Бэгмен воздевал руки и переводил стрелки на Дамблдора. Дамблдор хмурился, говорил что-то в бороду, снова хмурился. Было понятно, что никто не знает, что делать и где искать пропавших.

Меж тем сумерки быстро сгущались, переходя во тьму...

* * *

Падая на землю от боли в ноге, Гарри услышал над собой мужской голос, выкрикнувший "Авада Кедавра!", и увидел зеленую вспышку. Кто-то тяжело рухнул рядом, а самого парня, обезоруженного, неведомой силой подбросило в воздух и опрокинуло вверх тормашками. Он видел оставшегося лежать внизу, в траве, Грюма — мертвого, с перекошенным от ужаса безносым лицом и выскочившим из пустой глазницы искусственным глазом. Рядом с Грюмом торжественно и нелепо светился золотом Кубок Трех Волшебников. Сам Гарри мог только бессильно трепыхаться и слушать безумный хохот и вопли какой-то женщины.

— А-ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха! Крыса прихлопнула Крысобоя! Вот пассаж! Аластор Грюм только что подох, и это нужно отметить! — в истерике не то рыдала, не то ликовала она. — Паршивец, ты отличился, Повелитель наградит тебя сегодня! А-ха-ха-ха!

Гарри хотелось, чтобы она заткнулась, чтобы всё это оказалось страшным сном и чтобы эта невыносимая боль в голове от притока крови прошла. Неужели это снова галлюцинации? Так нечестно, он прошел испытание от начала и до конца!

— Дай-ка и я уже как следует взгляну на эту знаменитость, — послышался низкий, почти безэмоциональный голос. — Фиксум!

Гарри снова дернуло, как беспомощную куклу, перевернуло обратно и пришпилило к высокому мраморному кресту. Только теперь он обнаружил, что это старое и как будто даже заброшенное кладбище, а среди могил стоит несколько жутких черных фигур с головами-конусами невероятной длины. Глаза их мерцали в темноте, словно у стаи шакалов. Он не мог понять, люди это или какие-то монстры, как не мог оторвать ни руку, ни ногу от холодного камня. Всё это мало походило на игры разума — слишком правдоподобно для фантазий. Только верить в это и в смерть профессора Грюма ему не хотелось.

Со словами "Темновато тут, ничего не видно" одна из фигур наколдовала над ними Люмос Максима. Это были люди — в черных одеждах, колпаках и масках. Они подошли ближе, вглядываясь в Гарри, а Гарри напрасно извивался в приступе паники, отчаянно дергая зафиксированными в виде распятия руками и ногами. Кругом стоял жуткий запах, как в мортуриуме.

— Вот ты какой... преемник... — по-прежнему без особых интонаций продолжал замаскированный; он, да еще какой-то маленький и тщедушный человечек, стояли ближе всех к памятнику, на котором висел Гарри. — Кто бы мог подумать... смотреть не на что, а столько шума вокруг этого имени...

Не успел он договорить, как на границе света и мглы что-то полыхнуло, повалил дым или белый пар. Из ниоткуда выступили еще двое. Гарри не поверил своим глазам: один из них, идущий на полшага впереди второго, был мистером Краучем, тем самым Краучем, который организовывал этот проклятый Турнир!

Замаскированный отреагировал моментально: он выкинул руку в сторону чиновника и послал убивающее заклятье. Крауч упал, точно подкошенный, преградив дорогу своему спутнику. Тот вынужденно остановился. Ахнув в едином порыве, все припали к земле на одно колено и склонили головы.

Второй был высоким и очень тонким, казавшимся еще тоньше из-за одежды, тесно обволакивавшей его, как змеиная кожа. На голове его извивался венец из множества переплетшихся между собой змеек — или это шевелились змеи его ворота, подпиравшего затылок? Несколько седых прядок в черных, зачесанных назад волосах намекали о его возрасте, угадать который по лицу было невозможно: ему могло быть и сорок, и восемьдесят, поскольку сомневаться в немыслимом могуществе этого волшебника не приходилось — окружающая его коконом магия электризовала даже воздух, которым он дышал.

Мужчина равнодушно проследил взглядом за падением Барти Крауча, посмотрел на развороченный гроб с разложившимся трупом и повернул лицо к тому, кто Крауча убил.

— Надеюсь, Роджер, это твое приветствие предназначалось не мне?

— Я... сэр... — запинаясь, пробормотал тот и поспешно опустился на колено снова.

Перешагнув тело чиновника и прошествовав дальше, прямо по мертвецу в гробу, чьи кости громко захрустели, когда он наступил, венценосный небрежно и тихо бросил на ходу через плечо:

— Восстаньте.

И тотчас же позади него оба трупа начали двигаться и подниматься — даже тот, у которого не осталось для этого ни мышц, ни суставов.

— Ты погорячился, Роджер, — мужчина подошел вплотную к замаскированному и улыбнулся краешками губ. Позади ковыляла суетливая нежить. — Поднимись, взгляни на меня, — добродушно попросил он. — Это был не тот Крауч, о котором ты подумал, мой старый соратник. Ведь ты всерьез решил, что кому-то под силу пленить меня — я правильно тебя понял?

Теперь его тон стал спокойным и зловещим. Но страшнее было другое. Если смотреть на эту фигуру боковым зрением, то можно уловить, что за ее спиной, подобно смеркуту, шевелится неописуемо черная тонкая тень — и часть самого мага, и что-то, чему еще не придумано названия. Она словно вросла в тело колдуна и время от времени выпускала в стороны длинные щупальца, обследуя ими всё в радиусе нескольких десятков футов.

Тот, кого он называл Роджером, выдержал взгляд и кивнул. Венценосный поигрался длинной узловатой палочкой. Гарри с ужасом узнал в ней палочку Дамблдора, и с таким же ужасом за рукой мужчины следил Роджер: его спина просто тряслась от напряжения.

— Что ж, похвально, — засмеялся новоприбывший, и все с облегчением расслабились, словно он дал им команду "вольно", — а твое беспокойство за меня — бесценно, — всё так же со смехом он крепко обнялся с замаскированным и похлопал его по спине.

— Ваш преданный слуга, сэр. Как всегда, мой лорд!

— Отлично, отлично, — мужчина скользнул взглядом по кресту с прицепленным к нему Гарри, но не подал и виду, будто заметил на нем что-то необычное, а вот самого Гарри в этот миг, точно огненным хлыстом, обожгло осознанием: именно это лицо, только намного, намного моложе, он столько раз видел в мемуарах юного Тома Реддла! Не может быть, Реддл ведь давно умер! — Да, возвращаясь к теме преданных слуг...

Маленький и скукожившийся человечек рядом с Роджером — этот, согнувшись, стоял не на одном, а сразу на двух коленях — слегка дернулся, меняя неудобную позу. Реддл не обратил на него никакого внимания. Он продолжал светскую болтовню с Роджером, как если бы дело происходило не на погосте, а на Променад дез Англе.

— Крауч пожертвовал ради меня своей молодостью, он применил к своему отцу необратимую obsession de falsa spiritus и оказался сильнее в этом поединке. Ты знал, что наш старый неприятель Бартемиус провернул чертовски ловкую авантюру и отмазал своего отпрыска от Азкабана, посадив его под домашний арест? И мальчик отплатил старине-Барти глубокой сыновней благодарностью: он попросту вселился в его тело. Но теперь я даже не хочу думать о том, что постигло сознание моего верного Круцифера [4] после твоего заботливого вмешательства, Роджер. Не представляю, на какие муки ты обрек его мятежный дух... Тц-ц-ц-ц! Уж лучше бы его поцеловал дементор. А ведь он помог мне вернуться в этот мир... снова обрести плоть, — Том провел ладонями по груди и по рукам, будто любуясь тем, чего так долго был лишен.

__________________________________________

[4] "Крауч" ("Crouch") в переводе с английского означает "пресмыкаться", "кланяться" и "раболепствовать". Как предполагают фан-справочники по Поттериане, "crouch" в интерпретации Роулинг — видоизмененный вариант англ. слова "cross" и лат. "crux" (в переводе то и другое — "крест"). В связи с этим здесь Том Реддл дает Барти-младшему прозвище Круцифер (Крестоносец). Помимо этого, крестоносцами-линчевателями с презрительным оттенком называли куклуксклановцев.

— Но как, мой лорд? Как же ему удалось то, что не удавалось нам?

— Может быть, вы просто не слишком старались? Но ведь ты о чем-то таком догадывался, правда? Вы с Петтигрю пытались взломать мой дом в надежде найти записи о местонахождении крестражей или сами крестражи, — он отклонил вялый протест собеседника, давая понять, что спорить с очевидным бессмысленно, — но вам и в голову не пришло, что сам Дом может быть крестражем, хранилищем моей личности. Еще один мой верный слуга много лет водит за нос самого Верховного Чародея и всех его прихлебателей. Это он обеспечил меня второй составляющей — моим духом и памятью — благодаря чему я вернулся сюда без каких-либо потерь, как если бы заснул вчера и проснулся сегодня. Не утруждай себя, я знаю, о чем ты — да и вы все — хотите спросить: а где же сейчас этот "верный слуга"? Так вот, вместо того, чтобы красоваться сейчас передо мной в этих карнавальных тряпках, как вы, мои расчетливые экклезии [5], Эс-Ти находится на боевом посту и выполняет свой долг. В данный момент он должен пускать пыль в глаза Старику и остальным на трибунах Хогвартса, в то время как дрессированные пудели Аврората сбились с ног, разыскивая мальчишку и своего... безвременно почившего, — он скроил полную скорби гримасу, — начальника.

__________________________________________

[5] Экклезии — "вызванные".

В толпе со всхлипом хохотнула всё та же истеричка. Гарри молил только об одном: проснуться и забыть весь привидевшийся бред. Но тщетно. Вместо этого, уже заговорив о мертвом Грюме, Реддл решил "заметить" и похищенного юношу.

— Красивые декорации, — оценил он. — Мне нравится. С фантазией.

Роджер слегка поклонился. Неназываемый окинул взглядом склоненные перед ним колпаки.

— Довольно. Поднимитесь, — он прошелся по кругу, иногда останавливаясь то перед одним замаскированным, то перед другим, и дольше всего задержался перед рослой женщиной с выбивавшимися из-под колпака и маски неопрятными лохмами волос. — Белла! — протянул он изменившимся голосом, который стал слаще патоки. — Милочка!

— Да, мой господин! — в экстазе прошептала она, снова сгибаясь перед ним и припадая губами своей маски к его изящной руке.

— Где же твой зять, Белла? Где твоя сестрица? Неужели я зря надеялся увидеть их в такой чудесный и теплый летний вечер? Что заставило их манкировать моим приглашением? Ты была недостаточно убедительна, милочка?

— За их домом наблюдают авроры, мой господин, — задыхаясь, отвечала та, которую он именовал Беллой — наверное, это была Беллатрикс Блэк. — Даже я не смогла войти туда незамеченной и вынуждена была убраться восвояси. Не гневайтесь на Нарциссу, сэр! Они с мужем побоялись привести за собой красных ищеек и испортить всё дело.

— Что ж, сегодня прощаю. Но я не вижу также Дружище Кэрроу. Только не говорите мне, что этот бродяга тоже побоялся привести кого-нибудь на хвосте. Роджер?!

— Мой лорд, боюсь, что Амикус уже никогда больше никого и никуда не приведет: кто-то перерезал ему глотку пару недель назад в одном из хогсмидских притонов.

Неназываемый постоял спиной к нему, а потом круто развернулся. Полыхнула тень-смеркут, взметнулись полы его узкого облачения, сплетенные змеи зашипели над головой:

— И вы до сих пор не установили имя убийцы?

— Мы работаем над...

— Вы плохо работаете! — в несколько скользящих шагов Реддл пересек поляну с затоптанными старыми надгробиями и снова возник перед Роджером. Маленький сосед Роджера скукожился и попытался спрятаться за чьей-нибудь спиной. Зомби не отставали от своего хозяина ни на шаг. Разложившийся мертвец скрипел костями и раскачивался из стороны в сторону, теряя гнилые ошметки, свежеубитый Крауч просто стоял, тупо глядя в пустоту и не шевелясь. — Вы плохо работаете, — уже спокойно повторил Неназываемый, и модуляции его голоса снова смягчились. — Кто-то режет моих людей, как гусей на Рождество, авроры потеряли страх и лезут туда, где им не место, а вы, мои преданные сторонники, забились по углам и дрожите за свои шкуры. Бравые вояки, ничего не скажешь! Меня не было почти четырнадцать лет — и что, за эти годы вы так и не сумели обратить мальчишку? Я не слышу, Роджер. Ты что-то сказал?

— Нет, сэр, я молчал. Разрешите объяснить. Мы все вынуждены были скрываться после вашей смер... после вашего исчезновения. Я был в бегах, мои сыновья — в Азкабане, Паршивец прятался в норах Гринготтса, пока из дальних краев не вернулся Ургхарт.

— Роберт тоже мертв? — тусклым тоном проговорил Реддл: это был полувопрос-полуутверждение.

— Тоже мертв. Правда, по собственной глупости: он переоценил свои силы и подверг себя опасной процедуре, которая завершилась для него плачевно. Многие же из нас до сих пор заточены в тюрьме и не смогли прибыть...

Неназываемый сложил руки на груди и помолчал. Вокруг стояла такая тишина, что слышны были только легкие потрескивания излучаемого им магического поля.

— Четырнадцать лет назад один из вас предал меня и стал причиной моей смерти, — он безразлично посмотрел на свою палочку, вертя ее в длинных тонких пальцах, и внезапно повысил голос почти до крика: — Но я вернулся. Я вернулся, чтобы узнать, КТО эта крыса! И, когда я это узнаю...

Несколько человек зашевелились, будто невзначай отодвигаясь от щуплой фигурки. Стало слышно, как в полной тишине толчками ухает чье-то сердце.

— Ты должен был прикрывать меня, Паршивец, — Реддл переключил внимание на оставшегося в одиночестве замухрышку, и тот, как подкошенный, снова рухнул на колени. — Во время нашей встречи со Стариком в Годриковой Впадине ты должен был позаботиться о безопасности моих тылов, пока остальные сражались с людьми Булста и Кейсинджера.

— Фэр, позвольте мне оправдатьфя, сэр! — заныл Петтигрю, готовый лизать его обувь. — Предатель ударил из-за угла, я ничего не уфпел фделать, не уфпел даже понять, кто это был! Мы вфе были в фмятении из-за вафей гибели, нам прифлофь отфтупать.

— Легилименс, — Неназываемый какое-то время нависал над жалкой фигуркой, затем отступил, и Паршивец обессиленно завалился набок, держась за голову. — Р-р-р-рас-с-спинаю!

С воплями "За что? За что?" анимаг извивался в судорогах у него под ногами. Он походил на уродливого паука, которого бросили на раскаленную сковородку. Реддл между тем лишь повторял непростительное, всё усиливая концентрацию и откровенно наслаждаясь мучениями слуги. "Хоть бы он убил Петтигрю, а все остальные напали на него самого и перебили друг друга в заварухе!" — молился Гарри, но все просто стояли и смотрели на экзекуцию. Никто не предпринял ни малейшей попытки вмешаться, а ненормальная Беллатрикс даже постанывала, мерзко водила руками по своей груди и промеж ног, сминая черный плащ, и бормотала: "Да, да, о-о-о, да-а-а!". Когда вопль Паршивца взлетел до ультразвука, где и оборвался, она без сил стекла на землю, дергаясь в отчаянных конвульсиях, крича, кусая собственные запястья и стеная от наслаждения. Мужские фигуры, не глядя, просто отодвинулись, пока она приходила в себя. Петтигрю тем временем бессильно лежал ничком возле просевшей могилы и задыхался.

— Вставай, — с отеческой заботой Неназываемый коснулся его плеча и помог подняться. — Сюда, идем сюда, мой бедный слуга. Вот тут. Копай.

— Ф-фто копать, фэр?

— Могилу, Питер. Могилу. Уютную маленькую норку. Начинай, а мы посмотрим. Ты ведь мастер в этих делах, не так ли?

Том нехорошо, суховато засмеялся, и все засмеялись тоже. Особенно усердствовала Белла. Подойдя к тому месту, на которое ему указал повелитель, потерявший свой колпак Петтигрю вытащил палочку и уже собрался прочесть заклинание, когда Реддл остановил его: "Нет. Руками, Питер. Руками. И поспеши, времени у нас не так чтобы много". Подвывая, Паршивец рьяно кинулся исполнять приказ, как будто Неназываемый наложил на него Империо. Видимо, так оно и было. В приливе ужаса Гарри снова затрепыхался на надгробии, но никто не обратил на него внимания. Он пытался невербально призвать к себе свою палочку, да не получалось: Фиксумом к кресту приклеило не только его самого, но и всё, что на нем было, включая оружие. Рук и ног он уже не чувствовал, голова крошилась от боли в шраме, и временами на него накатывали малодушные мечты о быстрой избавительнице-смерти.

Петтигрю по-собачьи вырыл глубокую яму и стоял теперь со стесанными до мяса пальцами на ее краю в ожидании дальнейших распоряжений. Неназываемый чуть заметно улыбнулся:

— Сегодня я прощаю тебя, Питер. Но знай: так будет не всегда. Одно твое неверное движение и... ты понимаешь, чем всё кончится для тебя. Ты — и все остальные — теперь дадите мне Непреложный обет верности, и отныне каждый будет вот так же заглядывать в бездну, если у него хотя бы на миг промелькнет глупая идея предать меня. А теперь, Паршивец, зарой назад останки моего непутевого батюшки и запомни: негоже осквернять могилы без вящей надобности. Упокойся, Том Реддл, в своем новом пристанище. Amen! Et cetera, et cetera...

Скелет дошел до распавшегося гроба, споткнулся и с глухим стуком костей ссыпался в центр гнилой домовины. Паршивец подбежал к нему, чтобы выполнить приказ Реддла. На него уже никто не смотрел, потому что Неназываемый решил разнообразить репертуар и ленивой походкой направился к Гарри.

— Ты подрос. Это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что теперь с тобой можно составить осмысленную беседу. Плохо — потому что тебе уже успели промыть мозги. Дилемма... Фините Инкантатем!

От неожиданности Гарри не успел сгруппироваться и свалился с надгробия, как мешок с картофелем. Но затекшие ноги ничего не ощутили — даже та, которую он никак не мог нормально долечить вот уже на протяжении года. Всего в нескольких футах от него лежал мертвый аврор с Кубком у самой головы, и отсюда казалось, что голова и есть этот злополучный Кубок-ловушка. Всего несколько футов... Если бы они отвлеклись хоть на пару секунд, у Гарри был бы шанс совершить рывок и... "Выход там, где вход" — "Ubi exitus, ibi aditus". Портал-Кубок вернет его обратно. Но Неназываемый не сводил с него глаз. И Гарри вспомнил свой сон, где этот же самый статный мужчина с прекрасными персидскими очами и звучным голосом требовал вернуть ему память. Дневник? Так это был...

"Не-е-т. Вы оба будете помнить!.." — и стихающие в вечности женские рыдания...

Реддл с невозмутимой улыбкой ждал, когда юноша сможет подняться на ноги. Гарри из гордости заставил себя сделать это и с радостью ощутил, что палочка послушно уперлась наконечником ему в ладонь, легко выскользнув из ножен в рукаве куртки. Вспомнив все принципы азов окклюменции, он как мог забаррикадировал свое сознание, хотя понимал, что лавина легилименции от псионика такого уровня, как Неназываемый, сметет эту плотину, даже не заметив преграды. Это было сделано почти машинально. Реддл продолжал наблюдать за ним, и остальные люди в масках и колпаках молча ждали развязки.

— Прежде чем мы с моими экклезиями заберем тебя с собой, я хочу, чтобы ты продемонстрировал нам навыки, которые успел привить тебе Эс-Ти.

Только тут до Гарри дошло, кого Реддл называл этим странным прозвищем. Его окатило ледяным ужасом: неужели отец отдал Неназываемому ежедневник с мемуарами?! Он не стал ждать — первым выкинул вперед палочку, пустив под ноги противнику Конфринго. Тот уже стоял по правую руку от него, а осколки вдребезги разбитых фиолетовым лучом каменных крестов, где Реддл находился мгновение назад, еще только опадали на землю. Воспользовавшись грохотом и вспышкой, Гарри нырнул через кусты слева, закатился под стенку перекошенного склепа, вскочил — и полетел в траву: выросшая позади Беллатрикс сильно толкнула его в спину обратно к освещенной полянке. Ее невменяемый смех сражал сильнее проклятий. На поляне юношу встретило обезоруживающее заклинание Роджера, но Гарри успел выставить щит и сохранить палочку у себя. Развлекаясь, Пожиратели по очереди гоняли его от могилы к могиле. Только каким-то чудом он дважды перепрыгнул на своей хромой ноге через выкопанную Паршивцем яму, в которой тот еще не успел зарыть гроб Реддла-старшего. Когда Неназываемому надоело оставаться зрителем, он выступил вперед, выкрикивая пыточное заклинание. К своему удивлению и радости, Гарри почувствовал, что ничего не произошло. Он рванул в сторону, Реддл кинул ему вслед еще одно Круцио, однако не сработало и оно. И пока все были в замешательстве от увиденного — Непростительное заклинание от самого Темного Лорда не сработало на мальчишке! — а сам Реддл с недоумением взглянул на свою суставчатую палочку и даже встряхнул ее, как магловский градусник, Гарри рванул к Грюму и Кубку. В капюшоне у него что-то завозилось и зажужжало. Только Роджер среагировал быстрее других и выкрикнул: "Инкарцеро!" ему вслед, но отчего-то промазал и схватился за глаз, проклиная какого-то жука. Оттолкнувшись от земли здоровой ногой, Гарри прыгнул вперед, упал на труп аврора и дотянулся до Кубка...

Его кишки скрутило от короткого приступа тошноты. А потом он плашмя рухнул в сырую, холодную траву, и запах здесь был другой, и звуки — другими. Рев тысячи голосов ворвался в голову. Он привстал на руках. Его стошнило.

Едва не выплюнув желудок, Гарри сел. Рядом, неловко изогнувшись из-за падения, лежал одноглазый труп Грюма. Трибуны ликовали где-то там, в темноте под звездным небом. Совсем рядом высилась живая изгородь и калитка, ведущая в Лабиринт. Несколько фигур бежали в их сторону от небольшой сторожевой башенки для турнирного патруля.

А потом разверзся ад. Юношу тормошили, о чем-то спрашивали, пытались чем-то напоить — Гарри не понимал уже ничего, только вяло отталкивал от себя участливые руки. Проваливаясь в спасительное небытие, напоследок он слышал рыдания убивающейся над мертвым аврором Нимфадоры Тонкс...

Конец четвертой книги

Книга пятая. Battle. Вишуддха. Sol (G)

I know the light grows darker down below

But in your eyes, it's gone before you know

This is the moment of just letting go

She said: "If you had life eternal?"

https://youtu.be/Ll-QIDU1xzk

58. Гладка дорога мертвецам

Об учебе Петуньи Вернон узнал, когда дело дошло до экзаменов. Он удивился и спросил, с чем связана эта причуда — податься в студенты в таком возрасте. Ну ладно, допустим, про возраст он намекнул ей не сразу. Допустим, Петунья сама навела его на эту мысль и, когда та была озвучена, закономерно оскорбилась, что отсрочило необходимость объясняться и дало ей значительную фору: как любой среднестатистический мужчина, чувствующий свою вину, Вернон с позиции обвинителя рухнул на позицию ответчика и временно забыл об основной причине размолвки. "Значит, я старая?" — "Дорогая, но я не говорил этого!" — "Да? А как понять твою фразу о том, что мне поздно учиться?" — "Но ведь так и есть, ты же не выпускница колледжа, которой восемнадцать!" — "О чем и речь: ты считаешь меня старой и наконец проговорился!".

— Мыам, пыап, фы щево? — обалдело прошамкал Дадли. С непрожеванным пончиком за щекой он походил на страдающего флюсом, и, к счастью, сейчас здесь не было никого из его друзей, иначе со столь глупым выражением лица парень рисковал бы стать посмешищем всего Литтл-Уингинга.

Закончилось всё тем, что Петунья, так и не простив муженька, с нервным вызовом скинула домашние сабо — один улетел в дальний конец коридора, где закатился под лестницу — обулась в выходные туфельки, схватила выходную сумочку и, как была, в клетчатом платье с передником, выскочила за дверь. Вернон и Дадли, отодвинув занавеску и тесня друг друга у небольшого окна в прихожей, уставились ей вслед. Туни добежала до перекрестка, но тут до нее дошло, как нелепо она выглядит в этом наряде на улице. Топнув ногой и обозвав себя "гриффиндурой", Петунья вернулась переодеться. Толкаясь и переваливаясь, как два моржа на берегу океана в Арктике, Дурсли, старший и младший, пошлепали в кухню. Изображать, будто и не думали отрываться от ланча.

— И всё-таки, дорогая, я настаиваю, что ничего дурного в виду не имел! — осторожно высказался Вернон во время ее второго появления в прихожей, но супруга пропустила его замечание мимо ушей, надеясь, что ее маневр не смотрится бегством.

Примирение случилось только пару дней спустя и незаметно, как бы само по себе. Однако то, что муж не забыл ее странностей, Петунья поняла лишь накануне своего дня рождения: в конце второй недели июля на Тисовую, 4 без объявления войны нагрянула родня мужа в полном составе — отец, мать и сестра Вернона со своим бульдогом Злыднем. Никто не говорил о причине массового визита, но по внимательным взглядам свекра и золовки Туни догадалась, что Вернон посвятил их в подробности недавней супружеской размолвки. Хуже всего дело обстояло со свекровью.

Откровенно говоря, миссис Дурсль-младшая всегда немного опасалась миссис Дурсль-старшей. Всё семейство, кроме свекрови, было понятным в каждом своем движении, как первобытные организмы. А еще, в отличие от своих полнокровных мужа и детей, Кларис Дурсль выглядела загробной тенью. Очень костлявая, высокая и апатичная особа всегда вызывала у Петуньи некоторое раздражение: ей казалось, что свекровь всем своим видом дает понять окружающим, насколько их презирает. Мотивы ее высокомерия были неясны, поскольку ни знатностью рода, ни особыми талантами, ни хотя бы выдающейся внешностью Кларис похвастать не могла. Вот и теперь она стояла над всей этой суетой в гостиной как что-то постороннее (или даже потустороннее), не принимая участия в бурном обсуждении семейных проблем. Когда Марджори осторожно подняла тему Петуньиной учебы, ее подхватили все, кроме свекрови, безразлично созерцавшей в окно аккуратный палисадник, в котором пышно цвели ампельные пеларгонии сорта "Ангел" — садоводческая гордость Туни. Под благовидным предлогом проверки готовности мяса хозяйка дома сбежала на кухню, но Мардж вызвалась ей помогать и, пока Петунья заглядывала в духовку, заговорщицким шепотом спросила, на каком она месяце.

— Что?! — растерялась та.

— Ну ведь такие причуды — это ведь не в твоем духе, — Мардж подмигнула. — От меня можешь не скрывать, уж я пойму. Капризы, обиды — всё это для беременной женщины нормально. Бедные современные дамы постоянно стрессуют! Ведь, согласись: всё, всё возложено на наши плечи!

Петунья разжала пальцы в огромной прихватке, и дверца духовки хлопнула, закрывшись.

— Мардж! Я не беременна. И почему моя учеба привлекла столько внимания? Я всего лишь поступила туда, куда всегда хотела поступить.

— Но ведь это странно! — удивилась золовка. — Или ты в самом деле собираешься в интернатуру? А если тебя там заставят выносить судна из-под лежачих больных или...

— Ну и что? Я всё время что-нибудь да выношу из-под ходячих здоровых, почему бы мне не делать это с теми, кто ходит только под себя?

— Фу, ну что за гадости ты говоришь? — скривилась Марджори, попутно захрустев стянутой с подноса тарталеткой.

— Знаешь что?.. Не я это начала, — суховато ответила Петунья и, скользнув взглядом по двери, вздрогнула при виде безмолвной фигуры Кларис, которая замерла в проеме и находилась там неопределенное время — может, только что зашла, а может, сразу следом за Мардж. — Миссис Дурсль? Я могу чем-нибудь вам помочь?

Та медленно расплела скрещенные на груди жилистые руки, свесила их плетьми вдоль туловища, поджала губы, покачала головой и выплыла обратно в гостиную. Б-р-р-р... Марджори между тем застряла в банке с маринованными овощами и выкорчевывала толстую кисть из слишком узкого отверстия, кряхтя и причитая: "Да кто же такое делает?!".

— Брось огурец, иначе не вытащишь.

— Не-е-ет уж! — красная от натуги, золовка краем рта отдула прилипшую к потной щеке прядь волос. — Зря я, что ли, столько его ловила? До-ста...а...а-ну!

— Ну-ну.

На следующий день Петунья проснулась от сладко-удушливого запаха. Подскочив с постели, она вытаращила глаза на три огромных букета лилий в трех напольных вазах, обступивших кровать с ее стороны и объявивших ей сразу шах и мат. Туни и на клумбе-то никогда не любила их, не то что в своей комнате. Мучимая головной болью, женщина машинально похлопала по одеялу рядом с собой, чтобы разбудить мужа и потребовать объяснений, для чего он приволок в спальню эту гадость. Но Вернона уже не оказалось рядом. Зато из-под ее подушки торчал уголок громадной открытки с бульдогом в кружевном капоре. Пес держал в зубах еще один букет таких же ужасных цветов и, если судить по аляповатой подписи, поздравлял Петунью с днем рождения. Что ж, во всяком случае, понятно, что затеял всё это не супруг — у него попросту не хватило бы фантазии на подобную выходку. Первым делом выбросив три букета прямо из окна в кусты заднего двора, Туни устроила сквозняк, проветрила весь этаж и только после этого отправилась в ванную. Назло им всем (хотя никто ничего бы и не понял, но она-то знала!) именинница намазалась остатками тех самых, подаренных ей двадцать лет назад, духов и спустилась в гостиную. По тому, как заблестели глазки у Вернона, когда он потянул носом воздух, она поняла, что кое-каких свойств ароматическое масло всё еще не утратило.

Во время праздничного обеда за столом царил один только мистер Дурсль-старший с уровнем остроумия образца 60-70-х и попыткой заигрывать в "своего парня" с Дадли, используя для этого тинейджерский сленг 40-х. Петунья делала вид, будто всё так и надо, но поперхнулась лимонадом, когда он, подмигнув, спросил внука, водит ли тот уже rumpy-pumpy с "девчулями". Вернон и Мардж громко захохотали, сочтя шутку папаши очень веселой, Дадли тоненько захихикал — он всегда так хихикал, когда сильно смущался, — а Кларис протянула супругу вазочку:

— Попробуй этот паштет, Пипер. Он великолепен.

Погода была отличной, и вскоре семейство перебралось на веранду, с которой очень некстати стало видно застрявшие в кустах букеты Марджори и Вернона. Воспользовавшись моментом, Туни сбегала на задний двор и уничтожила следы утреннего преступления, а когда вернулась, родственнички уже подсели на любимого конька и перемывали кости Гарри Поттеру. Дадли, к его чести, в этот раз совсем не выглядел довольным, слушая гадости про кузена. Кларис непроницаемо молчала, время от времени поднося зажатую в обеих руках чашку с чаем ко рту — так, будто или боялась пролить, или надеялась отгородиться: пальцы были негнущимися, прямыми и узловатыми в суставах. Лучи заходящего солнца, пронзая небольшой садик перед верандой, спотыкались о стволы молодых яблонь, и одна из ветвей отбрасывала тень на пожилую миссис Дурсль и стену дома за ее креслом. Издалека казалось, что позади Кларис грубо намалевана не то виселица, не то искаженный крест, не то огромная коса. Несмотря на июльский зной, Петунья даже поежилась.

— Не понимаю, ради чего учить этих недоразвитых? — разглагольствовал мистер Дурсль, пожимая жирными плечами — еще более жирными, чем у Вернона, а ко всему прочему перетянутыми лямками брючных подтяжек. — На все эти забавы идут наши налоги: строительство и обслуживание интернатов, зарплаты специалистам, прокорм умственно отсталых, которые всё равно не усвоят никаких знаний. Они принесли бы куда больше пользы обществу, если бы вместо этого выучились только азам в начальной школе, а потом сразу отправлялись бы работать. Те же ассенизаторы, уборщики, грузчики или, в конце концов, санитары в клиниках нужны постоянно. Но они получают документы о среднем образовании, как нормальные люди. А после этого — дудки! — уже не хотят работать! Болтаются без дела. Вот откуда у нас такая преступность!

Вернон покосился на жену. Он уже понял, что подаренная ей на день рождения новая стиральная машина не была оценена по достоинству, хотя Петунья вслух не сказала ничего. Но ведь ей же всегда нравились практичные подарки! Она не нуждалась ни в чем и купить для себя любую вещь могла в любое время, так с чего бы вдруг взяться недовольству? Что-то происходило, и это вносило раздрай в полную стабильности жизнь владельца фирмы по выпуску отличных английских дрелей. В свою очередь Туни даже не собиралась помогать ему подсказками и втайне наслаждалась своим мстительным бунтом. Прежде купить что-то для себя она могла лишь на его средства, с его ведома — и ровно до тех пор, пока находилась в согласии с "кланом". На подсознательном уровне Вернон это понимал, а потому забил тревогу, едва уклад был нарушен. Он перестал быть монополистом и законодателем в их семье, свидетельством чему стала их первая, пусть и пустячная, ссора из-за ее учебы: прежде Петунья воодушевленно разделяла все его взгляды — иногда ему не надо было даже высказываться вслух. Перечить друг другу им не доводилось.

— Мы вспомнили о твоем племяннике, когда о нем спросил папа, — объяснила Мардж. — А что, он больше не сидит у вас на шее? Помню, в прошлом году его тоже не отпустили из спецшколы...

— Да, — промямлила Петунья, выдумывая на ходу: — Директор написал, что Гарри с приятелями расколотили какую-то ценную школьную вещь. Поинтересовался, не желаем ли мы как его опекуны возместить ущерб. Само собой, платить из своего кармана за этого мальчишку...

— Еще чего не хватало! — ввинтился мистер Дурсль-старший.

— Я так и сказала. И Гарри с другими хулиганами оставили в школе на летние исправительные работы.

— Так ему! — поросячьи глазки свекра победно засверкали. — Надо признать, что какая-никакая польза от этих заведений всё-таки есть.

Петунья притворно вздохнула:

— Может быть, за лето они накопят достаточное количество денег, чтобы оплатить свои выходки.

— Возмутительно! — вырвалось у Мардж. — Малолетние рецидивисты!

Дадли странно посмотрел на мать, покачал головой и ничего не сказал. Боже мой, да он уже совсем взрослый! Петунья поняла, что краснеет. В начале июня директор действительно прислал ей письмо, в котором говорилось, что Гарри проведет каникулы в школе под защитой этих, как их?.. люциферов... то есть, прометеев... а, нет, точно: авроров. Вдаваться в объяснения он не стал, да и в самом деле, кто она такая? Ничтожная магла. Вот еще — было бы перед кем расшаркиваться! Не стать ей трепетною ланью, господин директор, не в коня корм. Но ведь Дадли не может не понимать, что отвечать родне иначе нельзя: посторонние не должны знать о существовании магического мира. Петунья вздрогнула, поймав такой же взгляд со стороны безмолвной Кларис. Не будь свекровь настолько худой, Туни должна была бы признать, что Дадли удался в бабушку и что не настолько уж та дурна собой — по крайней мере, была в молодости.

Когда с наступлением сумерек все засобирались в дом, Петунья задержалась на веранде и снова была неприятно поражена, когда заметила, что Кларис никуда не уходит и, кажется, хочет помочь ей в наведении порядка.

— Давай прогуляемся, Петунья, — вдруг сказала она, поднимаясь из-за стола. — Покажешь мне свой цветник?

Начинается. Теперь ее будет окучивать эта старая мымра...

"Мымра" скинула с плеч свою необъятную шаль с широкой сеткой и обернула ею невестку. Темное платье на ней самой висело, как на огородном пугале. Когда они отошли подальше от дома и Туни уже приготовилась к ботанической инспекции или — на выбор — к пространной нотации, Кларис внезапно заговорила первой:

— Ты могла бы предположить, кем я хотела стать после школы? — после отрицательного жеста Петуньи она усмехнулась с легким оттенком горечи. — Я хотела пойти в актрисы... Понимаю: сейчас, глядя на меня, в это трудно поверить, но когда-то я была... очень, знаешь ли, ничего... И фигура была, и лицо. И, между прочим, имелся талант. Может быть, у меня бы что-то и сложилось...

— Вас не приняли? — из вежливости полюбопытствовала Туни.

— До этого даже не дошло. Родственники наседали со всех сторон, так что через некоторое время у них получилось убедить меня в непристойности этой профессии... А потом в моей жизни появился Пипер. Он как-то скоротечно позвал меня под венец, все были только рады, я снова сдалась, и наш брак состоялся.

— Вы не любили его?

Кларис задумчиво подняла впалые глаза к небу:

— Знаешь, я часто думаю об этом. И мне кажется, со временем я перестала по-настоящему любить кого бы то ни было. И что бы то ни было. Я перестала чувствовать вкус, перестала различать запахи, все цвета для меня как будто выгорели или закоптились. Я перестала слышать музыку — будто отрубило. Зато я умела притворяться так, что верила сама себе: я ведь была хорошей актрисой, когда репетировала свои "роли" перед зеркалом. А потом... Потом всегда приходит расплата за игру в жизнь. Ресурс вырабатывается, глаза открываются — и ты остаешься один на один с собой. Когда больше уже не можешь прятать от себя правду. Да, Петунья, однажды это случается. С тобой ведь... тоже случилось, верно?

Туни еле сдержалась, чтобы не прикусить губу. Неужели она так легко прочитывается?

— Не пойми меня неправильно, я не жалуюсь и не жду твоего сочувствия. Мне это уже не поможет. И я прекрасно понимаю, что сама выстроила свою жизнь такой, какой теперь живу. Никто в этом не виноват. Честно говоря, я вообще не строила ее, а просто плыла по течению. Время не прощает слабых, время не дает права всё переиграть набело. Это так. По закону нашего мира, если не ешь ты, то едят тебя. Однажды я это поняла... когда мне было столько, сколько тебе. Многие называют это кризисом среднего возраста...

Петунья уже терялась от этой беседы, поначалу ожидая от свекрови чего угодно, только не подобных откровений.

— "Si diable n'existait pas, il faudrait l'inventer"... — медленно проговорила она: когда-то, лет в семнадцать, Лили зачитывалась вольнодумными сочинениями француза Вольтера в подлиннике, и эта фраза была дерзким перевертышем его известного афоризма.

— Прошу прощения?.. — замешкалась Кларис, внимательно вглядываясь в нее, как будто тоже открывала в невестке новые черты.

— "Если бы дьявола не существовало, его следовало бы выдумать". Не обращайте внимания, это я так... Наверно, нам проще обвинять кого-то — других или себя — чем взять и что-нибудь поменять. Вот вы... Вы поняли, что плывете по течению — и что сделали, когда поняли?

Пожилая леди снова улыбнулась иссохшими губами и развела руки-плети, показывая себя "во всей красе":

— Как видишь, ничего. Продолжаю плыть, — в тоне ее добавилось сарказма. — Зато нет риска утонуть: что плывет по течению, то никогда не тонет. Никаких проблем, никакого риска. Живи да радуйся, кажись позитивной и улыбайся окружающим. Этому ведь учат ваши мудрые гуру, не так ли? Ты же читаешь всю эту чушь в глянцевых журналах для "настоящих женщин"?

— Честно говоря, давно уже нет. Некогда.

Кларис вдруг засмеялась — легко, непринужденно, звонким смехом юной девушки. Потом она похлопала невестку по руке:

— Пойдем в дом. А то становится зябко, и ночью у меня будут ныть суставы.

Семеня вслед за нею по садовой дорожке, Петунья вдруг с острым отчаянием подумала, что ни в коем случае не хочет стать похожей на Кларис Дурсль. И, когда на исходе уикенда родственники разъехались по домам, она сказала Вернону, что решила пожить отдельно от него. Это стоило сказать уже ради того, чтобы посмотреть, как всеми оттенками эмоций играет его физиономия. Потом он решил, что жена, как и любой прибор вроде его любимых электродрелей, иногда может выйти из строя, поэтому стоит поискать причину неполадки внутри системы, именуемой женским мозгом. Вернон сделал глупость: полез разбираться до того, как прибор был обесточен, в результате чего жестоко поплатился. Петунья подобрала заранее приготовленные чемоданы, и они с Дадли направились к вызванному ею такси. Растерянный Дурсль спохватился только тогда, когда шофер уже начал укладывать чемоданы в багажник. Вернон догнал их и сказал, что остаться в доме должна она, а уедет, раз уж ей так хочется, он. Петунья попыталась поспорить, потому что уже настроилась на переезд в небольшую квартирку, которую сняла для себя и сына совсем недалеко от места учебы, но Дадли, которому совсем не хотелось в разгар каникул расставаться с приятелями, легонько толкнул ее локтем в бок. Оплатив неустойку таксисту, Вернон молча собрал свои вещи, сел в свой автомобиль и укатил в неизвестном направлении.

— Ну вы даете! — проронил Дадли, наблюдая в окно, как скрылась за поворотом отцовская машина.

* * *

Джоффри шагнул в Выручай-комнату и буквально услышал звон осколков собственных надежд на то, что Нимфадору попустило. Ухватив Северуса за рукав сюртука, девушка безутешно рыдала, то и дело стукаясь лбом о его плечо, и бессвязно лопотала что-то о "дядюшке" и своей вине. Закрывшийся окклюментными створками Снейп, который не умел утешать в принципе — но Макмиллан знал, что внутри он рвет и мечет от бессилия, — монотонно повторял, что Тонкс ничего не смогла бы изменить, а если уж что-то втемяшилось в голову ныне покойного Грюма, то остановить его не смог бы даже Мерлин и вся магическая рать при дворе короля Артура.

— Я... я... я... должна-а-а-а-а... бы-была-ах! Могла уд-уда-а-арить... мог...могла обез-дви-и-и...жить... Должна-а-а была, по... по...о-о-понимаешь?..

— Не должна и не могла, Тонкс, — вмешался Джоффри, и двери за его спиной сомкнулись с тихим лязгом.

Мрачное, бледное, угловатое, в пыльных разводах теней лицо Северуса повернулось к вошедшему. Снейп с трудом отцепил от себя Тонкс и усадил ее в кресло. Макмиллан только сейчас заметил, что Выручайка в точности сымитировала убранство пуффендуйской гостиной. Зельевар подошел вплотную к Джоффу и пробормотал вполголоса:

— Пусть меня импы задерут, чем еще раз увидеть это, — он мотнул грязными патлами в сторону обессилевшей девчонки. — Побудь с ней, Друид, мне надо в лазарет.

— Хей, а может, тебе туда пока не стоит? — тоже тихо спросил Макмиллан. — Там сейчас... — он даже не смог подобрать нужного определения, только закатил глаза и потряс головой. — Дед сказал, что тебе лучше не...

При упоминании директора Снейп мгновенно вызверился. Он цветисто матернулся в адрес Дамблдора, пожелав тому долгого и продуктивного секса с легионом голодных огров, после чего даже Нимфадора на несколько секунд прервала всхлипы и притихла.

— Может быть, это последний раз, когда он захочет со мной разговаривать... — завершил свою речь чертов слизеринский маньяк.

У Джоффа так и зачесался кулак двинуть ему в морду, но усилием воли аврор сдержался. Парой-тройкой гекзаметрических строф, по смыслу сводившихся к требованию прекратить ересь, он успешно заменил то, что рвалось с языка. Впрочем, в больничном крыле сейчас такой аншлаг, что одним профессором больше, одним меньше — роли не играет, и никаких подозрений, с чего это вдруг слизеринский декан настолько озаботился судьбой мальчика-который-выжил, ни у кого не возникнет. В случае чего там есть Флитвик. Престарелый умник найдется, как отвести глаза слишком наблюдательным коллегам, если вдруг папаша с сыном потеряют над собой контроль.

— Капни ей потом этого, чтобы уснула, — Снейп незаметно передал Макмиллану пузырек с умиротворяющим бальзамом. — Только пусть выплачется до конца...

— Ты это меня учишь? — изумился тот, указывая себе в грудь большим пальцем. — Постой. Пойдешь — загляни по пути в зеркало. Ну и в умывальню, — аврор посмотрел на опухшее и мокрое лицо Нимфадоры: а этой, пожалуй, не поможет уже ни зеркало, ни примочки изо льда... Боевое крещение. Оно такое.

Северусу было уже не до них, и, махнув рукой, зельевар оставил Джоффа и Тонкс тет-а-тет.

* * *

Приведя себя в относительный порядок, Снейп спустился на этаж владений мадам Помфри. По пути ему то и дело встречались какие-то люди — может быть, даже знакомые, но он не пытался истязать свой мозг узнаванием, кто есть кто. А еще Северус не имел ни малейшего представления, под каким предлогом он сейчас выставит из палаты всех лишних, чтобы поговорить с Гэбриелом: его сознание было наглухо задраено от проникновения снаружи и изнутри, мысли замерли, как вмурованные в янтарь доисторические насекомые, а тело перемещалось по отработанной за последние четыре года траектории. Во всяком случае, четвертое лето подряд — это уже не просто традиция, это фактически условный рефлекс...

Кто-то о чем-то спросил, кому-то он ответил, не задумываясь, и понесся дальше, скользя по коридору, как готовый к бою черный скорпион с занесенным над головой жалом.

— Знал, что ты всё-таки придешь, — Дед поджидал его на повороте к больничному крылу, возле мраморной статуи Асклепия со змеей в чаше. — Он уже раз десять спросил меня о тебе. Иди. Я распустил всех, даже Поппи отослал в Мунго...

Что-то промычав под нос, Северус слегка кивнул и тут же забыл о Дамблдоре и своем недавнем желании накормить его Непростительными досыта, до отвала.

Только возле кровати Гэбриела он выключил свою защиту, и мир обрушился на него с удесятеренной яростью, в клочья раздирая все нервные окончания. Проклятую Лестрейнджем руку дергало, другая, меченая, ныла, голова и хребет вторили им, взрываясь нестерпимой болью. Мальчишка смотрел на него совершенно загнанными глазами, и это заставило Снейпа ускорить свое возвращение в мир живых.

— Зачем ты это сделал? — хрипло и бессильно проронил Гэбриел; зельевар заключил их обоих в звуконепроницаемый и отводящий внимание кокон. — Зачем ты отдал дневник этому монстру?

Колдомедики постарались восстановить мальчика, по крайней мере, излечив те его телесные травмы, которые можно было излечить быстро. Отмыли от крови, заговорили синяки и гематомы, свели ссадины, вправили вывихи. Несчастная же изувеченная нога снова была обмотана бинтами и зафиксирована в подвешенном виде: последствия таких ранений не исцеляются годами — если вообще исцеляются... Говорить о душевном состоянии не приходилось и подавно. Северусу страшно было даже представить, что творится сейчас в мыслях юного человечка, которому выпало несчастье родиться у такого паршивого папаши, как он. Всё так, всё так: не Снейп бросился в Лабиринт, это сделал Грюм, безумный и отважный Грюм. Грюма побаивались, над Грюмом тайком подхихикивали, но Грюм готов был лечь костьми — и лег! — за каждого вверенного ему ученика. Зато идиот-Снейп собственноручно скрепил кровью тот адский договор с директором, и списывать на отчаяние и безвыходную ситуацию было поздно: он не понимал, на что идет, когда ему было двадцать, но уже прекрасно осознавал последствия спустя четырнадцать лет — оно аукнулось, и ему припомнили должок. А теперь всё это нужно каким-то образом объяснить сыну. Не для того, чтобы тот понял и простил. Как такое можно простить? Но потому, что Гэбриел должен понимать причины происходящего — хотя бы в меру того, что ему позволительно знать. Он уже достаточно крепок в окклюменции, да и сама расстановка сил теперь такова, что если у противника появится шанс заполучить мальчишку для ментального считывания, то всё будет кончено уже на этом этапе, и никакой "ничьей" здесь не будет.

Взмахом палочки Северус подозвал к себе стул и тяжело опустился на сидение. Опухшие от слез зеленые глаза впились в него взглядом. Но что это? Впились не со злостью, а с мольбой, как будто зельевар в состоянии что-то изменить. Точно так же сейчас в Выручай-комнате висела на больной руке Снейпа безутешная Нимфадора Тонкс. И точно так же, как девчонку, Снейпу нечем обнадежить и собственного сына. Глазами которого смотрела Лили, где бы она сейчас ни находилась — на небесах или в небытии. Это ей — в первую очередь ей, а не Гэбриелу — он обязан дать отчет.

— В ближайшее время ты услышишь обо мне много всякого, — заговорил Северус, глядя на криво стоящую у стены ширму. — Всё, что ты услышишь, — всё, до единого слова — будет только дурного свойства. И ты должен по крайней мере смириться с этим, а в лучшем случае — поддерживать кривотолки. Подожди, не перебивай. Моя плохая репутация будет хоть какой-то гарантией того, что я смогу довести дело до конца. Я отдал дневник Тому Реддлу с единственной целью: Дамблдор счел меня лучшей кандидатурой для шпионажа в рядах сторонников Темного Лорда, и мне, чтобы реабилитироваться в глазах Неназываемого, нужно было оказать ему какую-то поистине великую услугу. Дневник не являлся филактерией, или крестражем. Но он тоже представляет собой своего рода слепок его личности, самое главное ее составляющее — память, которую утрачивает каждый прошедший через смерть. Чтобы не стать зомби-инферналом с полным набором ДНК оригинала, но опустошенным самосознанием, ему требовалось восстановить исчерпывающую информацию о себе, и я предоставил ему его мемуары.

— Но ты тем самым... ты же воскресил его! — ужаснулся Гэбриел.

— Воскресил его не я. И если бы это не сделал Крауч, младший Крауч, то это сделали бы Лестрейнджи или кто-то еще... И заняли ключевые позиции при невменяемом повелителе. Неизвестно, что было бы хуже: восставший лич с изувеченным смертью сознанием непредсказуем. Одним этим ходом мне удалось втереться к нему в доверие больше, чем когда бы то ни было прежде, до его смерти. Он так расщедрился, что даже отдал мне использованные записи обратно. Такие шутки в его духе: он уверен, что я не осилю парселтанг, а потому и столь роскошный подарок с плеча господина будет мной не востребован.

— Значит, ты знал, что они сделали портал из Кубка? — прошептал парень.

Снейп чуть не вздрогнул: он ждал этого вопроса. Тысячу раз осыпав себя проклятиями, он медленно, словно идя по раскачивающемуся канату, ответил:

— Н-нет. Я... знал... что они... где-то... готовят ритуал... Ритуал воскрешения Темного Лорда... Но о тебе... речи не шло. И Грюма они там... тоже совсем не ждали...

Упоминание Шизоглаза подействовало на Гарри, как зажженная спичка на сухой порох.

— Его убили сразу. Сразу, только нас туда забросило! — мальчик снова был на грани рыданий, и Северус зажмурился, чтобы хоть несколько секунд не видеть этого. — Убил его Петтигрю, а та женщина, кузина Сириуса, хохотала и глумилась... Она... она кричала, что крыса прихлопнула Крысобоя... Значит, это точно сделал Петтигрю...

Кажется, пора спросить, что было дальше. Зельевар ведь еще не слышал этого рассказа из первых уст — будет проще, если услышит и узнает подробности. Немного отвлекшись от смерти Шизоглаза, Гэбриел сбивчиво рассказал о том, свидетелем чего стал на кладбище.

— У них были такие жуткие одежды и эти... колпаки. Высокие колпаки, как у куклуксклановцев...

— Ку-клукс-клан тут ни при чем, большинство из них даже не знают о нем. Это карочас — позорные колпаки еретиков, в которых их сжигали на кострах в Средневековье. Пожиратели надели это из идеологических соображений: чтобы всегда помнить о том, что делали маглы с нашими предками. Еще на их наплечниках вышиты сами приговоренные, когда они корчатся в огне, окруженные пляшущими бесами. Тоже, как понимаешь, якобы для того, чтобы не забыть свои застарелые обиды на подлое племя...

Гэбриел посмотрел на него так, будто прикидывал, как он выглядит в таком же карочасе, наплечнике и маске. Северус помял пальцами переносицу. Дьявол кроется в деталях. Самое абсурдное — в том, что он сейчас сидит здесь, перед своим сыном, и рассказывает всё это ему, будто так и надо...

— Потом появился Тот-кого-нельзя-называть. Один из Пожирателей убил Крауча, который был с ним. Том Реддл называл этого Пожирателя Веселым Роджером.

— Родерикус Лестрейндж. Самый опасный темный маг после Неназываемого. Учился на курс старше Реддла. Кстати, в Когтевране.

— Как?!

— Так. Не все Пожиратели, как видишь, были слизеринцами. Хотя справедливости ради надо сказать, что оба сына Лестрейнджа поступили в Слизерин. Они окончили школу еще до моего поступления в Хогвартс. А потом пошли по стопам своего почтенного родителя...

— Они всё равно не сравнятся с Реддлом. Ни один из них. Я видел его и теперь понимаю, почему его все так боялись и боятся... У него нет ничего святого, вообще ничего. Он... он поднял из гроба останки собственного отца...

"А я — собственной матери", — мелькнуло в голове, и Снейп теснее сжал челюсти. Гэбриел, наверное, запамятовал, что полвека назад Реддл сам же и загнал туда своего папашу ...

— Потом Неназываемый подошел к этому Роджеру и сказал о какой-то страшной процедуре, которую Крауч учинил над собой... М-м-м... Obsession... obsession...

— Obsession de falsa spiritus — одержимость чужой сущностью. Это когда дух одного колдуна переселяется в тело другого и захватывает над ним контроль. Если второй колдун слабее, он проигрывает поединок, и его сознание изгоняется из собственной плоти, а первый остается в его теле до самой смерти. Процесс одержимости первые дни сопровождается сильной тошнотой и рвотой, иногда удушьем с отеком Квинке, потому что организм пытается отторгнуть чужеродное присутствие... Грюм видел его в тот самый день, когда это произошло, и я удивляюсь, как он со своим опытом и параноидальной подозрительностью не вычислил это по характерным симптомам. Бэгмен тоже присутствовал там, но с него спроса мало. Сын Барти Крауча избежал Азкабана, потому что отец тайно вытащил его из... скажем так: из тюрьмы... Он оставался под домашним арестом, под присмотром их домовика. Но в тот день Барти-младшему каким-то образом удалось перехватить контроль над эльфийкой и заставить ее срочно вызвать отца домой. Тогда-то он и напал на ни о чем таком не подозревавшего Бартемиуса, а потом вернулся в Министерство уже в его теле. С тех пор все общались с Краучем-младшим, считая его старшим. А он тем временем подбирался к Дамблдору, чтобы заполучить палочку Темного Лорда и сделать подношение Повелителю. Его ошибкой было то, что он связался со мной и не связался при этом с Хвостом и Роджером. В итоге Лестрейндж по незнанию принял его за старшего Крауча и, не разбираясь, убил... судя по твоему рассказу, в момент появления вместе с Реддлом на кладбище.

— А где же тогда сейчас мистер Крауч?.. Я говорю о настоящем... то есть, об отце...

Снейп пожал плечами. Спроси что полегче, парень. Такие вещи каждый из нас проверяет эмпирически, но только один — первый и последний — раз. И больше уже ни с кем не может поделиться своим знанием...

— И еще! — озарившись воспоминанием, Гэбриел даже слегка подскочил на подушке. — Неназываемый спросил Беллатрикс Блэк, где отец Драко! Мистер Малфой — тоже Пожиратель!

Он подергал за рукав нахмурившегося отца. Северус вздохнул. Спрашивать о том, в кого у парня такая цепкая память, не приходилось. Это, может быть, Драко или его дружки-дуболомы, вися вот так же на кресте, с перепугу пропустили бы мимо ушей всё на свете. Но только не этот оголтелый когтевранец...

— Ты своими глазами видел Люциуса?

— Н-нет... Но...

— Ты слышал его голос?

— Но они же говорили о нем! О том, что он не смог прибыть лишь потому, что за Малфой-мэнором следят мракоборцы! Иначе он тоже был бы в их рядах.

— Но его там не было, не так ли?

— Да. Не было, — мальчишка угас, отстранился и медленно улегся обратно на подушку. — И всё же...

— И всё же тебе стоит привыкать оперировать фактами. Не просто очевидными вещами, а фактами, сердцевиной истины. Все они прекрасно знали, что ты слышишь их разговор, правильно? Почему бы им не играть на публику в твоем лице?

— Может быть, потому, что они не собирались меня отпускать? — побив все рекорды Принцевского сарказма, переспросил Гэбриел. Вот маленький гаденыш! Как бы это ни было неуместно в создавшихся обстоятельствах, Северусу захотелось засмеяться, и сдержался он с трудом.

— Откуда ты знаешь, что они собирались сделать, а что нет? Ты висел там на этой хреновине и смотрел спектакль, который тебе показывали. Может, за это время тебе три раза подправили память или начисто исказили ту картину, которую ты видел на самом деле?

— Мне нельзя подправить память, ты же сам знаешь это. Ты сам проверял мою устойчивость к Обливиэйт!

— Помимо Обливиэйт есть еще масса способов изуродовать человеческое сознание. Маг, устойчивый к Забвению, беспомощен, например, перед чарами той же Дислексии, и это только пример навскидку. Черт тебя дери, Гэбриел, ты можешь понять, что там собрались сильнейшие темные маги этой страны и ждать от них соблюдения моральных принципов или нравственной щепетильности так же глупо, как от потомственных нищих — умения пользоваться столовыми приборами?

— Ну, ты же можешь извлекать правильную информацию. Так извлеки, восстанови и посмотри сам! — возразил парень, упорно держась за свои показания. — Или, по крайней мере, даже если ее не восстановить, ты всё равно ведь сможешь увидеть, вскрывали мои воспоминания или нет? По крайней мере, директор во мне не усомнился!

— Ты рассказывал ему то же самое?

— Нет, не всё. Здесь была толпа, они все галдели, это сбивало. Про мистера Малфоя я как раз и забыл.

— И хорошо. Не компрометируй пока отца своего сокурсника. Поверь мне, так будет лучше для всех нас, — дождавшись, когда колебавшийся в сомнениях сын кивнет, Снейп продолжал: — Как выглядел Реддл, Гэбриел?

Мальчишка помрачнел. Говорить об этом монстре ему было крайне противно. Он уже почти не испытывал ужаса, это было именно отвращение на грани... на грани с восхищением. В свои почти пятнадцать он уже научился, наблюдая, определять мощь других волшебников, но не собирался падать ниц при виде сильнейшего. Скорее кинулся бы фиксировать на бумаге его параметры и проводить вычисления, петляя между Авадами. Когтевран, Северус, это Когтевран, а ты чего хотел? Снейп вообще-то хотел бы скрыть даже от себя, что в некотором роде чувствует извращенную гордость за пацана, но слова из песни не выкинешь: он ее чувствовал.

— Он очень походил на себя из дневника, только старше, злобнее и худее. От него исходила необычайно сильная магия, она окружала его аурой, я никогда не встречал таких могущественных волшебников... А еще за его спиной, если ты смотришь не прямо, а видишь только боковым зрением, всё время двигалась какая-то ужасная тень. Я даже не знаю, что это такое...

— Какой она была?

— Будто бы смеркут, но с выдвижными длинными щупальцами... я не знаю, насколько длинными. Очень длинными. Они всё время шарили вокруг, предупреждая его о малейшей опасности. Без одобрения этой твари он не ступал и шагу, поэтому ничто не могло бы нанести ему вреда...

— Понятно. Это Luminous Darkness. Придуманное им самим и очень им любимое заклинание.

— Некромантское?

— Да, безусловно. Рядовому волшебнику будет не под силу всё время поддерживать Светящуюся Тьму в активном состоянии. Она часть самого Реддла, его астральная проекция. Эта дрянь — разведчик. Она на расстоянии может распознавать яды, вкус еще не испробованной пищи, температуру отдаленных предметов, может видеть невидимое, ловушки... Идеальная защита. Кроме того, Темный Лорд — бесконечно сильный легилимент, против него не выстоит никто.

— Даже ты?

— Боюсь, что в определенных обстоятельствах — и я тоже...

Глаза Гэбриела наполнились ужасом:

— Но ведь тогда... он однажды проникнет в твою голову, узнает, что ты шпион, и убьет тебя!

— Если у него будут веские причины лезть туда и копаться. И я тебе доложу, что никакой легилимент не станет связываться с сильным окклюментом просто так. Как ты уже знаешь, это обоюдно малоприятный процесс даже на минималках, а на высшем уровне может прилететь такой отдачей, что повредить мозг в этом случае — пара пустяков. Именно поэтому мне и надо сделать так, чтобы у Лорда не появилось веских причин проверять меня. И чтобы он довольствовался только тем, что я ему подсуну на поверхностном уровне считывания. Но речь сейчас не обо мне. Как тебе удалось вырваться?

— Когда я там висел... я думал, как сбежать, и догадался, что если выход там же, где вход, то обратным порталом может стать всё тот же Кубок. Я помню, однажды вы с крестным говорили о порталах и аппарации — чтобы не расщепило, надо точно знать маршрут, откуда и куда перемещаться. А я не знал и не знаю, что это было за место...

— Литтл-Хэнглтон, — тихо сказал Снейп. — Место, откуда всё началось...

— Это всё из-за меня, да? Тебе и другим приходится жертвовать всем из-за меня?

Только не это. Северус рассчитывал услышать поток обвинений в свой адрес, готовился к недоверию и отпору. Но того, что мальчик обернет всё это против себя, он не ожидал.

— Твоя роль здесь второстепенна, — балансируя при помощи окклюменции на границе отчаяния и бесстрастия, ровным голосом ответил зельевар, снова уставившись на кривую ширму у стены: так ему было легче восстанавливать свои щиты, не впадая в паническую агонию — он чуял, что такой итог сегодняшнего вечера уже не за горами, песочные часы его сил роняли последние песчинки, а смотреть в глаза сына и врать ему при каждом слове было невыносимо. — Они держат тебя за разменную монету в своих подковерных играх. Когда ты был маленьким, у них были все шансы отнять тебя и обратить на свою сторону, чтобы потом поставить во главе Визенгамота и твоими руками вершить свою политику. Сейчас, по мнению Лорда, моя задача — идеологически обработать тебя и перетянуть на его сторону. Нет, успокойся, он не знает, кем мы с тобой приходимся друг другу. Никто из них не знает и упаси Мерлин, чтобы узнали.

— Кроме Петтигрю. Он-то знает.

— Да. Но Крысе невыгодно открывать это другим, у него слишком много конкурентов. Он пытается вести свою игру, чертов идиот.

— Наверное, Том Реддл заподозрил это — он пытал Петтигрю и подверг легилименции.

— И?..

— По-моему, Питеру удалось провести Того-кого-нельзя-называть.

Снейп дернул бровями и с трудом сдержал непрошеную улыбку:

— Вот как? Силен Хвост. Но как по мне, так Темный Лорд просто не рассматривает его в качестве серьезного врага. А зря. Врагов не следует недооценивать, даже если за спиной тебя страхует Luminous Darkness. Думаю, при случае я намекну ему, на что способен мой старый гриффиндорский дружочек.

— Почему Питер помнит то, что забыли все? Он что, такой же, как я — с резистентностью к магии Забвения?

— Нет, он помнит это по другой причине: в то время, когда произошел переворот, Хвост был в своей анимагической форме, а сознание зверей неподвластно таким заклинаниям.

— Значит, это мог бы помнить и Люпин?

— Да, если бы это был день полнолуния, а он бы уже перекинулся, — заметив, что Гэбриел достаточно отвлекся от самобичевательных мыслей, Северус вернул его в русло основного разговора: — Но дорасскажи мне, как ты нашел выход?

— Мне помогла случайность. Сначала Реддл хотел посмотреть, чему я научился у тебя. Он так и сказал, а потом все начали гонять меня по кладбищу, и он только наблюдал. Но когда он вмешался, случилось странное: пыточное заклятие не сработало. Как если бы у него в руках была моя палочка, направленная против меня...

— Хм... — Снейп покачал головой. — Это вряд ли так. Если бы у него в руках была твоя палочка, с Лордом произошло бы то же самое, что с Квирреллом — его Круцио срикошетил бы в него самого.

— Тогда я не знаю, как это объяснить.

— Что интересно, я тоже. Это какая-то загадка, но в чем там дело, надо узнать обязательно. Разгадка может стать нашим козырем. Я поговорю с Альбусом, ведь раньше эта палочка принадлежала ему. Думаю, он и этим летом оставит тебя в школе, — (Да куда он денется, старый хрыч, после всего, что тут наворотил?). — На каникулах я плотно займусь дневником Реддла. Хоть он и отдал мне его в качестве сувенира, сдается мне, при правильном подходе там можно будет найти полезные нам вещи. А ты, Гэбриел, — зельевар нерешительно протянул руку и коснулся щеки сына тыльной стороной ладони, — ты пообещаешь мне... нет, ты, черт возьми, поклянешься, что больше не станешь лезь на рожон! Никаких больше выходок, похожих на нынешнюю, с этим бл... с этим Треклятым Турниром. Пожалуйста.

Парень потянулся к нему, насколько позволяла жестко зафиксированная нога. Северус опустился на колени возле кровати и обнял его, прижимая разлохмаченной головой к своей груди и мысленно благодаря Друида за своевременное напоминание: сам он, наверное, и не вспомнил о том, что надо бы почиститься перед приходом сюда. Трупы в мортуриуме пепельников разной степени свежести, а Снейп с аврорами был в числе небольшого сопровождения, кто доставлял туда тело Аластора Грюма и вместе с Прозерпиной устанавливал точную причину смерти. Вонь мертвечины как напоминание о недавно случившемся для психики мальчишки была бы только лишней травмой.

— Если бы я знал, чем это кончится, пап... — еле слышно пробормотал Гэбриел ему в сюртук.

Напряженный, явно сдерживающий новый приступ рыданий, он охватил отца поперек ребер и сомкнул кисти у него за спиной, на горящем от электрических разрядов боли позвоночнике. Северус с удивлением обнаружил, что именно в том месте ему стало значительно легче, как случалось в прежние времена, когда его раны лечила Лили.

— Как же я хочу сейчас всё вернуть обратно, пап... Если бы меня не было в участниках, все остались бы живы, ведь Пожирателям нужен был именно я...

— Так ты обещаешь?

Не поднимая головы, Гэбриел часто закивал и крепче обвил его руками. Боль в хребте отступила еще, словно шарахнувшись от прикосновений. Мальчик когда-нибудь станет очень, очень сильным целителем. Станет! Пусть весь мир перевернется вверх тормашками, но Гэбриел переживет всё это, и у него, у всех его ровесников и тех, кто младше, появится будущее — не то, что у пропащего поколения 60-70-х...

* * *

В учительской собралась толпа. Мало того, что там в унисон всегда щелкали многочисленные часы, так теперь им вторили перепуганные гомонящие преподаватели. На вошедшего Северуса, как он того и хотел, не обратили внимания, и он остался стоять у двери, подпирая плечом косяк и слушая речь Дамблдора. Судя по всему, тема возрождения Реддла была уже основательно пережевана и проглочена, поэтому директор сейчас отвечал на организационные и прочие вопросы коллег. Как Снейп и предполагал, Дед решил завтра же распустить всех студентов по домам ("И снова без экзаменов!" — мелькнувшая мысль была озвучена въедливым голоском невыносимой всезнайки, подружки Гэбриела). Да, такими темпами школа Хогвартс скоро побьет все рекорды по чрезвычайным ситуациям и уровню отупения учащихся...

— А что с гостями? — уточнил Флитвик, копаясь в журнале когтевранцев-семикурсников. — Наше присутствие еще понадобится?

— Нет, Филиус, ты можешь ехать. Если будет необходимость, я тебя вызову, но, скорее всего, это не понадобится.

Прекратив перешептываться с Хуч, Стебль вскочила с места:

— Признаться, Альбус, я ничего не поняла с этими так называемыми "гостями". Этого Крама ждет какое-то разбирательство? Родители девочки были очень разгневаны, я сама слышала, как они кричали на его отца и грозились судом...

— Это уже вне моей компетенции, Помона, — даже не моргнув, отозвался Дамблдор, а потом спокойно прихлебнул из своей чашки, в которую молча сидевшая рядом Минерва то и дело подливала чая с мелиссой. — У них есть свои директора, им и утрясать этот вопрос...

— А вот я не поняла, что произошло с Виктором и Флер, — вмешалась и Хуч. — Из-за чего они вдруг сцепились? Поттер говорил о кольце орисницы, которое Крам не выкинул в реку в конце первого испытания, и кентавр тоже сказал, что Виктор не справился со своей Тенью. Как это вообще связано — первое испытание аж когда было! Он что, всё это время прятал где-то это кольцо? И как он мог его прятать, если оно — просто игра его воображения?

Директор сокрушенно покивал, поправляя очки-половинки на кончике носа:

— В том-то всё и дело, что это для нас того кольца и той истории не существовало. Для Виктора и его теневого двойника оно было реальным. В своем воображении он выкинул в Рейн что-то другое, а настоящее кольцо утаил. И оно начало влиять на него. Не орисница, Тень. Это была лазейка, с помощью которой темный двойник нашел выход из подсознания, вскрыл сознание юноши, как амбарный замок, и медленно, но верно завладел его личностью. Многие поговаривали, что Крам ходил как будто сам не свой, но многие же и решили, что это из-за какой-то неудачи на сердечном фронте. Он слишком скрытен, и даже Игорь до последнего не сумел его раскусить...

— Ага, ты уже здесь, — шепнула возле Снейпа открывшаяся и вновь закрывшаяся дверь голосом Макмиллана.

— Научись уже ходить сквозь стены, — насмешливо парировал зельевар, косясь на Джоффри, снявшего заклинание инвиза. — Не то палишься.

— Если после смерти стану призраком — научусь, — сказал аврор, а затем спешно поплевал через левое плечо.

— Альбус, ты ведь ездил с нашими ребятами на прошлый Турнир в Дурмстранг, — вдруг вспомнил Флитвик, откладывая в сторону залистанный до дыр журнал. — В сорок четвертом — сорок пятом. Не напомнишь, там было что-то похожее?

— Суть этих состязаний всегда примерно одна и та же, — развел руками Дамблдор. — Вытряхнуть из участника всё, на что он способен, искусственно создав при этом опасную ситуацию. Задания логически продолжают одно другое и усложняются к финалу до предела. Финал всегда завязан на психологию чемпионов Турнира. Стресс заставляет волшебника мобилизовать все силы и продемонстрировать свой диапазон, магия только подстраивается под всю троицу и равняется на сильнейшего...

Снейп прищурился. Интересно, скажет Дед или не скажет самое главное?

— Тогда и погибла участница из Дурмстранга?

— Да. В последней части ее темный двойник притянул дракона, и она не смогла с ним справиться. Ни с двойником, ни с драконом. Это происходило в пещерах. Аналог Лабиринта, где царю Миносу приходилось надевать на себя маску Тельца и притворяться Минотавром — становиться Минотавром, хотел я сказать... Здесь же студентка вытянула из себя целого дракона, вот какая у нее была силища. В замкнутом пространстве у нее почти не было шансов против себя самой, и в тот раз победил участник из Шармбатона... Что ж, все мы устали, дамы и господа. Я предлагаю попрощаться до завтра.

Не сказал.

Все снова загалдели, стали подниматься со своих мест, беспокойно переглядываясь, раскланиваться друг перед другом. Северус и Джофф посторонились, выпуская коллег в коридор — их двоих никто, кроме Дамблдора, так и не заметил. Когда все разошлись, аврор и зельевар приблизились к директорскому столу и уселись по обе стороны от смежного столика.

— А Филиус помнит, что Том Реддл в те годы тоже пытался принять участие в Турнире и ездил с тобой в Дурмстранг в числе других претендентов? — спросил Снейп, бесцельно возя пальцем по столешнице шуршащую конфетную обертку и глядя при этом не на директора, а на Друида.

В глазах бывшего однокурсника, сейчас, без линзы, непривычно одинаковых — ясно-серых — отобразилась крайняя озадаченность. Он даже беззвучно спросил одними губами: "Что?". Дед невозмутимо прихлебнул из чашки остатки того, что, уходя, налила ему Минерва.

— Не знаю, возможно, помнит... А ты это вычитал в его мемуарах?

— Да. И, узнав, в чем заключалась задача последнего этапа, Реддл испытал большое облегчение оттого, что магия Кубка избрала не его. Он здраво оценивал свои силы. Поэтому совершенно справедливо рассудил, что не справился бы со своей Тенью, и при его колоссальном уровне владения магией — причем колоссальном уже по тем временам — дело не ограничилось бы примитивным драконом. В Британию его привезли бы в лучшем случае в виде пригоршни пепла.

"Прокляни меня альраун, это что, правда?!" — Макмиллан был настолько ошеломлен этим поворотом, что не удержался и влез в ментальный диалог, так что Снейпу пришлось отделаться от него коротким, тоже мысленным: "Да". Дамблдор задумчиво помолчал, поглаживая бороду, и только после долгой паузы неторопливо заговорил:

— Думаю, Тома больше интересовал не Турнир, а Дурмстранг. Правда, эта поездка ничего нового ему не дала: местонахождение их школы засекречено так, что мы все прибыли непосредственно в их замок, на полигон внутреннего двора, и все восемь месяцев никто из нас не покидал территорию.

Тебя тоже больше интересовал не турнир, а что-то, связанное с Геллертом-Смутьяном. Что-то, что помогло тебе восьмого мая того года победить в твоем собственном Турнире... Поэтому ты безоговорочно согласился на просьбу приболевшего трехсотлетнего Диппета подменить его и выступить "исполняющим обязанности" в поездке на Турнир. Мысли были прочно запакованы в защищенные ячейки и снабжены зеркальными экранами — одной из разновидностей окклюментных приемов. Северус не слишком беспокоился об их приватности: Джофф щепетилен и без спроса не полезет, а Дед, если сунется, то не пройдет незамеченным.

— Так что же, Лестрейнджи действительно собрались сегодня полным составом? — сменил тему Дамблдор.

Снейп сардонически ухмыльнулся. Лестрейнджи, значит, тебя интересуют больше, чем подставившийся Шизоглаз... Подумаешь, пожертвовал ладьей... У тебя еще много нас расставлено по клеткам.

— Как ты понимаешь, у меня еще не было оказии проверить это лично. Думаю, да.

— А Малфой?..

— Согласился. В последний момент. Наверное, Нарцисса...

— Ясно. И всё-таки, что ни говори, любой из Лестрейнджей для тебя теперь опаснее дюжины Петтигрю...

Мне ты можешь не объяснять. Регулус любит красочные подробности, когда в часы просветлений рассказывает о бывших компаньонах. Больше всего воображение Сириусова братца в свое время затронул Рабастан — когда бахвалился своими похождениями. Надо заметить, Снейпу и самому стало не по себе от одной истории, если, конечно, принять на веру ее реальность.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рабастан Лестрейндж в ранней молодости любил погулять по бабам. Не гнушался он портить и девок-магл. Вот об одной из таких и шла речь в его байке. Она была красива, безмерно красива: в противном случае, Рабастан и не взглянул бы в сторону лишенной магии. Но та девица побила все рекорды, она была, по его словам, просто совершенством. Двадцатилетняя юница без единого изъяна в лице и теле, никто из смертных, ни один гениальный художник, никогда не создавал на своем полотне подобный идеал. Но... она была не просто бессильна перед уродующим временем, она была ограниченна по времени цветения по сравнению с волшебницами, которых магия поддерживала чуть дольше. И, глядя на нее, Рабастан изо дня в день всё больше убеждался, что пройдет всего несколько лет — и эти литые груди потеряют свою зазывную упругость, зрелость наложит свое клеймо на уголки прелестного рта с полурастворенными, словно лепестки бутона розы, полными губами, готовыми к улыбкам и лобзанию. Синие глаза утратят свой огонь, а за все счастливые моменты, которые она отмечала смехом, придется расплачиваться сеткой морщин и обвисшими веками. Высокий мраморный лоб тоже покроется вначале едва заметными морщинками, которые с каждым годом будут становиться глубже и глубже, а затем и вовсе сделается невольным предателем ее настоящего возраста. Стройный стан осядет — оплывет или одрябнет, хребет уже не будет держать гордую стать, походка потеряет жажду полета...

Да, всякий раз, вглядываясь в свою подружку, Лестрейндж начинал видеть старуху, которая когда-нибудь сменит ее безвозвратно, лишив этот мир незаменимой красоты. И однажды он заговорил об этом, а она опечалилась — но лишь на несколько минут: когда тебе двадцать, ты не хочешь знать правил этой войны со смертью, из которой еще никто не выходил победителем, кроме смерти и ее верной подруги-дряхлости. "Ну и что, — сказала красотка, недолго поплакав, — у меня же еще есть впереди сколько-то лет, а это уже что-то". Рабастан тоже был молод, но он был колдуном и знал цену времени, знал его коварные законы и ловушки. "Это преступление — дать старости шанс. Это преступление перед миром", — твердил он свое. "А разве есть какой-то выход?" И тогда он признался, кем является на самом деле. Девчонка сначала испугалась, а потом шестеренки в ее голове защелкали в нужном направлении: она решила, что его сверхспособности можно как-то использовать себе на пользу. Может быть, коли уж он маг, то ей это сулит обретение эликсира вечной юности или даже бессмертия. "А ты хотела бы того и другого?" — спросил Лестрейндж. "Конечно!" — радостно откликнулась юная дура и тем самым подписала себе приговор.

Наложив на нее Империо (подопытная должна соглашаться на всё с охотой и радостным выражением лица, а не гримасой ужаса), он перенес ее в свое имение, в подвал их фамильного особняка, где у него была алхимическая лаборатория.

На Мадагаскаре произрастает одна из разновидностей каучуконосного эуонимуса, или магического бересклета. Путем перегонки его сока колдуны-алхимики получают отвердевающее, абсолютно прозрачное и бесконечно прочное вещество, схожее по свойствам с магловской эпоксидной смолой. Сок калимантанского бересклета отличается высокой стоимостью, и приобрести его в больших объемах можно лишь на черном рынке — но разве может такая ерунда удержать кого-нибудь из Лестрейнджей в их стремлении к высшей цели?

Словом, находящаяся в полицейском розыске и объявленная пропавшей без вести красавица больше никогда не вернулась домой. Она сама с готовностью обнажилась, спустилась в огромную пирамидальную форму и с бездумным счастьем наблюдала, как при каждом этапе заливки — заполнять смолой весь объем сразу было нельзя, иначе форму могло разорвать от температурных перепадов — намертво фиксируются в стеклянном плену ее щиколотки, колени, бедра, таз, грудь, плечи, шея по самый подбородок... Не очнулась она и после того, как вещество сомкнулось над ее макушкой, запечатлевая в вечности четырехгранной пирамиды ее беспечную улыбку — гимн вечной весны. Всё-всё, как хотел Рабастан. Жизнь, безусловно, покинула девушку спустя несколько минут жуткого удушья, только смола, моментально сковавшая мышцы ее тела, не позволила агонии отобразиться на безупречном лике. Магия состава, проникнув во все ткани организма, забальзамировала труп и не оставила распаду никаких шансов. В минуты сентиментальных раздумий Лестрейндж спускался в домашний музей и подолгу медитировал у страшного и величественного алтаря, а счастливые, навеки замершие глаза его глупой подружки всегда приветливо взирали на него из глубин кристальной тюрьмы. Миг — и она заговорит...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но, поскольку после ареста Лестрейнджей никаких сенсаций о жутких находках не прозвучало, то вполне возможно, что больной ублюдок просто давал волю своим маниакальным фантазиям, когда у него по пьяни развязывался язык в кругу собутыльников. "Я блевал тогда недели две, — однажды признался Регуль. — Она мне снилась в кошмарах. Время от времени на ее месте в этой прозрачной пирамиде оказывался я и захлебывался смолой, а сам не мог пошевелиться или хотя бы убрать глупую улыбку со своего лица. Смола медленно затекала мне в носовые ходы, забивала носоглотку, и я вскакивал среди ночи, давился, задыхался, потом меня рвало"...

Ложь это или правда — уже ничего не меняет. Дед прав: любой из этой семейки смертельно опасен в качестве врага.

* * *

— Ты почему не сказал мне о Реддле и прошлом Турнире? — накинулся Джоффри на зельевара, как только они покинули учительскую.

Скрытный слизеринец, как всегда, в своем амплуа: почему бы не замолчать такие важные детали? Но Снейп раздраженно огрызнулся:

— Когда бы я успел это сделать? Игорь перенес меня туда только позавчера, чтобы я смог открыть новую главу. В силу того, что Дурмстранг засекречен, как чертов военный объект, попасть туда я мог только в сопровождении его директора.

— И что там было? Не в Дурмстранге, а в записях.

Северус окинул взглядом коридор, по которому они неслись, как две заполошные шаровые молнии, и мотнул грязнопатлатой башкой в сторону лестниц. Мол, спускаемся ко мне, не здесь. Макмиллан смирился, хотя последнее время у него так и чесалась рука приложить бывшего однокурсника каким-нибудь неопасным, но приводящим в чувство проклятием. Ну что за упрямая бестолочь!

В его подземном кабинете, за иллюминатором которого тускло зеленели пучины озера и проплывали призрачные тени его обитателей, Северус молча вытащил в Думосбор виток нужного воспоминания. В начале этого года ради удобства они со Снейпом вытребовали у директора разрешение переместить Омут Памяти в апартаменты слизеринского декана. Дамблдор поморщился, покряхтел, но позволил, и теперь Чаша всегда была у них под рукой.

Джофф погрузился в прошлое Неназываемого. Слишком легко одетый для суровой северной страны, семнадцатилетний полукровка в числе других продрогших студентов Хогвартса следует за директорским замом. Дамблдор шагает ровной, уверенной поступью. Он так удивительно молод по сравнению с нынешним собой, что даже уже один раз видевший его в мемуарах Реддла Макмиллан не без труда принуждает себя мысленно называть этого высоченного рыжеволосого мага в золотисто-багровых одеждах Альбусом Дамблдором. Ему здесь... сколько? Лет пятьдесят? Чуть больше? Прозвища "Старик" и "Дед", равно как и свою нынешнюю должность он заработает еще нескоро...

Дурмстранг красив и величествен. По-своему красив, нисколько не похож на Хогвартс. В архитектуре его неуловимо присутствует византийский стиль, вдали высятся горы, но, конечно, это может быть только миражом, чтобы еще больше заморочить голову гостям. Школа с таким же успехом может находиться и в степях Восточной Европы, и на острове Пасхи, и в пустыне Гоби, а остальное — дело техники.

Том бросает свое имя в Кубок в Колонном зале для торжеств. Том даже не сомневается, что жребий выпадет в его пользу: он знает себе цену и уверен, что магия, в отличие от людей, всегда следует верным путем. И он едва сдерживает ярость, когда Кубок вместо него избирает другого — сокурсника-слизеринца Иеронимуса Шафига. Директором Дурмстранга в те годы был Феодор Вальковский, плотный коренастый дядюшка со свисающими, как у моржа, усами — борода короче них, лопатой. Шапка-колпак набекрень, парчовый, до колена, кафтан огненно-алого цвета, начищенные сапоги с задранными носами и голенищами гармошкой. С виду легкомысленно-веселый и безобидный — до тех пор, пока не поглядишь в черные, словно нефтяные топи, глаза под густыми бровями. Он никогда не вертит головой: следит только зрачками, которые могут поворачиваться под самыми немыслимыми углами и замечать чуть ли не то, что творится у него за спиной. Голову держит только прямо, лицом вперед. Звучит имя Полинарии Яновской, и дурмстранжский директор довольно ухмыляется: по душе ему то, что чемпионкой от их школы будет она — крупная и мощная, без страха и упрека. От Шармбатона тоже идет студентка, итальянка Летиция Инганнаморте. Это дает повод для шуток в адрес Иеронима — дескать, велика ли доблесть победить каких-то баб?

Затем перерыв в воспоминаниях, короткий бросок — и вот, стоя среди каких-то развалин и не смея дышать, Том Реддл прислушивается к доносимым ветром голосам: один принадлежит Дамблдору, второй же... Он осторожно выглядывает, прячась за капителью поваленной и треснувшей колонны... Собеседник Дамблдора часто мелькает на колдографиях в мировой магической прессе. Блондин с худощавым и хмурым лицом, безусый и безбородый. Семикурсник узнает его: это Голландец.

— Заклинаю тебя, — просит заместитель директора, и голос его так не вяжется с обычным самоуверенным обликом профессора Трансфигурации, — просто скажи это. Скажи, Геллерт! Если вина моя, я согласен понести наказание. Ты же знаешь — нет страшнее пытки незнанием!

Тон Гринделльвальда холоден:

— С чего вдруг ты решил, что я это знаю? Мы были там вчетвером, и мы не стояли на месте. В конце концов, эта дура сама могла взорваться от своей злости, как бывало не раз и прежде. Например, когда она отправила на тот свет вашу с нею мать. Могла также получить рикошет от собственного удара — чего ожидать от умственно отсталой иждивенки?

— Не называй ее так! Не смей!

— "О мертвых — либо правду, либо ничего". Где я сказал неправду, Альбус?

Дамблдор отходит в сторону, трет пальцами лоб, сутулится. Потом, поворачиваясь, спокойно говорит:

— Я все равно найду эти твои записи, Геллерт.

— Ищи, — усмехается Голландец. — Ты, как всегда, двурушничаешь, Дамблдор. Не знаю, как другие, а я вижу тебя словно открытый фолиант, и меня тебе не перехитрить. Не совесть тебя гложет. Если я скажу, что в ее смерти повинен я, для тебя это будет повод вернуть обвинения своему брату-козлу, швырнуть ему в морду то, чем он мучил тебя последние почти сорок лет. Может быть, даже сломать ему челюсть в отместку за свой нос. Если же я скажу, что это точно ты убил ее, тебе будет несложно оставить всё как есть, замолчать это и больше никогда не касаться скользкой темы. Ведь, право же, Альбус, так удобнее! Но я ничего не скажу тебе.

На протяжении всей его речи Дамблдор лишь стоит, медленно сжимая и разжимая кулаки, и молчит. А собеседник продолжает:

— Да, кстати: о чем говорят вслух двое, о том наслышан весь мир, Альбус. Нас сейчас кто-то подслушивает.

И Том сломя голову мчит прочь, чтобы успеть слить и спрятать свое непонятное воспоминание, заместив его чем-то другим, достаточно правдоподобным, чтобы замдиректора прошел мимо, не обратив на него никакого внимания. И только потом, когда появится удобное время, поразмыслить о том, что он только что увидел и услышал...

...Джоффри вышел из Омута по окончании отрывка воспоминаний Реддла. Впечатленный увиденным на Турнире, Том вернулся в Шотландию. Это был последний год его учебы. После выпускного он по заведенной привычке направился в поместье Принцев с некой определенной целью...

— И что же дальше?

— Это всё, — ответил Северус, задумавшийся в кресле у камина, — всё, что там было. Чтобы открыть следующую сцену, мне нужно попасть в ту локацию... к дому деда. Проблема заключается в том, что я не смог его найти. После приговора, вынесенного матери, МагБритания наложила лапу на собственность "последней из рода". Скорее всего, там теперь находится какой-нибудь засекреченный филиал Министерства или еще что-нибудь в этом роде...

— Я считал, что ее просто подвергли остракизму...

— Нет, ее изгнали насовсем, без права на возвращение и с полной конфискацией имущества. Меня, как ты помнишь, здесь тоже не ждали с распростертыми объятиями. К тому же, официально я не являлся Принцем, и то, что после школы я сменил фамилию, ничего не изменило.

Макмиллан мысленно поставил галочку-напоминание прозондировать тему с этим злосчастным поместьем и снова вернулся к Дамблдору и Гринделльвальду:

— О чем он выспрашивал Смутьяна? Они что же, настолько хорошо знакомы?

— Видимо, да. И их троих — еще и Аберфорта — объединяет какая-то темная тайна. Деду она не дает покоя, и, чтобы узнать, разгадал ли Реддл эту головоломку, мне нужно продолжить эстафету на территории моих предков. И еще, сдается мне, Дамблдора очень интересует один из томов сочинений Гринделльвальда, которого нет буквально нигде.

— Какой?

— Двенадцатый.

59. Не спорит мяч о том, что нет, что да: куда пошлет игрок, летит туда

"Он вернулся", — таким был заголовок передовицы в "Ежедневном пророке" на следующий же день после злосчастного Турнира. Статья за авторством Риты Скитер наделала много шума в Магической Британии и, вне сомнений, за ее пределами. Рон узнал от отца и осенью рассказал друзьям в школе, что из-за этого материала в Минмагии разразился грандиозный скандал.

Журналистка величала Того-кого-нельзя-называть Его Жестокопреосвященством и описывала случившееся так детально, что у Гарри, читавшего всё это лежа на больничной койке, морозом продирало спину, а желудок скручивало приступами тошноты. Не забыла помянуть она и мистера Малфоя, что означало лишь одно: Скитер не могла бы этого разнюхать, не присутствуй она на кладбище Литтл-Хэнглтона лично, ведь сам Гарри, вняв просьбе отца, больше никому о Люциусе не говорил.

— Слушай, а что, если она и в самом деле там была? — понизив голос до шепота, спросил Акэ-Атль, когда они с Луной явились проведать его в лазарете. — Вдруг кем-то из этих, в масках, была Скитер? Говорят, она такая сука...

— Ну не настолько же!

— Надейся-надейся! Такие и отца родного продадут ради сенсации. Без мыла в жопу влезут! Плохо ты их знаешь, этих журналюг...

Гарри, который раньше знавал некоторых "журналюг" (в магловском мире это был сквиб мистер Фишер, редактор "Кроссфайра", и его корреспонденты, а в магическом — таинственная редколлегия "Придиры" под руководством Ксенофилиуса Лавгуда) и не находил тех и других беспринципными тварями, всё же решил не спорить: после всего прочитанного ему было не до того. События минувшего вечера снова встали перед глазами, как будто случились только-только. Луна сидела рядом, проверяя исправность очков, через которые, по ее заверениям, было видно мозгошмыгов.

— Папа тоже сделал сегодня утром спецвыпуск, — как будто невзначай нараспев протянула она, а когда парни замолчали, перестала разглядывать что-то на потолке через диковинные линзы и вытянула из рюкзачка за плечами тонюсенький номер "Придиры", еще источавший густой запах типографской краски и клея.

Гарри и Шаман впились в журнал с двух сторон. Статью написал Отмороженный заяц — Гарри смутно припоминал этот псевдоним, да и стиль был узнаваем, разве что в этом году показался более уверенным и взрослым. Изумляло другое: освещая подробности Турнира и возрождения Неназываемого, сумасшедший внештатник позволял себе форму памфлета. Скитер — та писала едко, вникая в мельчайшие подробности, не забывая продергивать неугодных ей министерских чинуш, которые "трусливо прозевали" творимые у них под самым носом приготовления. Но при всём при том общая атмосфера ее статьи не могла скрыть пиетета перед дьявольски опасным государственным преступником. Скитер боялась его, боялась, как любой нормальный маг, знающий цену жизни и смерти. Отмороженный заяц нормальным не был ни на осьмушку. Он высмеивал и Турнир, и его участников, и его организаторов. Приспешники Темного Лорда, да и сам Реддл, больше напоминали героев из магловских комиксов. Мало того, к публикации прикладывались и забавные движущиеся скетчи. Поражаясь абсурдности, которую так запросто допускал в своем издании мистер Лавгуд, Гарри между тем невольно улыбнулся в паре мест — тоже не сдержался, когда услышал фыркающего от смеха Акэ-Атля.

— Ставлю на кон свою палочку, что Отмороженный заяц — псевдоним твоего отца! — заявил Куатемок Луне, но та загадочно покачала головой.

— Нет, это не он. Заяц появляется редко, только в специальных случаях, и всегда рассказывает много интересного...

— Но это же твои наброски, Лу! — не выдержал Гарри, щелкая по носу нарисованного себя с молнией во весь лоб и кривобоким Кубком-амфорой в руках.

— Наброски мои, я рисовала их всю ночь по просьбе папы, — призналась девушка. — А Зайца я не видела никогда, он присылает статьи с казенными совами, каждое письмо с новой. Две одинаковые к нам не прилетали ни разу.

"А вдруг это опять Гилдерой? — мелькнуло в голове у Гарри. — Тем более он уже не раз давал понять, что знает больше, чем говорит об этом нам с Ге"...

— Что имел в виду Тот-кого-нельзя-называть, когда говорил, что они должны были тебя "обратить"? — внимательно сверяя статьи Скитер и Зайца, пробормотал Акэ-Атль. — Они ведь собирались убить тебя?

— Нет. Он хотел забрать меня с собой. Я не знаю, куда и зачем.

— Странно. Зачем же он тогда хотел тебя убить, когда ты был маленьким?

Пожав плечами, Гарри закусил губу. Это был опасный момент, и, хотя доковыряться до таких деталей могли только его сокурсники-воронята, тайное грозится стать преждевременно явным, что неизбежно потянет за собой развенчание основной легенды о героических Поттерах и Волдеморте, самоубившемся о мальчика-который-выжил. А там уж недалеко и до закономерного вывода, что никакой Гарри не Поттер (и даже не Гарри) и что Пожирателям нужно его достать целым и живым ради того, чтобы официально пробиться в правительственные круги. Может быть, откажись он сотрудничать добровольно, его заставят делать это принудительно — под Империусом. Странно то, что Рита Скитер, благодаря которой все узнали про это "обращение" из уст Тома Реддла, сама развивать тему не стала. Как будто отдала ее на откуп читателям: давайте, гадайте кто во что горазд! Жалко, что в лазарет не пускают Мертвяка, уж Гарри нашел бы о чем его расспросить насчет этой мадам...

Когда Шаман попрощался до осени и уехал из Хогвартса со всеми остальными студентами, Лу сообщила Гарри, что остается в школе. Позже он узнал, как она добилась разрешения у Дамблдора, и долго не мог поверить собственным ушам. До сих пор Луна казалась ему трепетным созданием, принадлежащим скорее к тому миру, который они так бодро исследовали с Акэ-Атлем и его дедом-шаманом, чем к нашему — грубому и конкретному. И тут вдруг такая непоколебимость. Когда ее отец, приезжавший на последний этап Турнира поддержать Поттера вместо его родственников, хотел забрать дочку на каникулы домой, девушка категорически отказалась и сообщила, что ее увезут отсюда, только если свяжут, но и тогда она не обещает, что не сбежит при первом же удобном случае обратно к Гарри. Ко всему прочему она припугнула Ксенофилиуса бойкотом. Мистер Лавгуд сдался первым. Директор, пред очи которого они предстали вместе с разводящим руками отцом, пытался возражать, однако в учительской в тот момент очутился, и очень даже кстати, профессор Флитвик: "Альбус, ты плохо знал Пандору Уолсингем. Она всё равно добилась бы желаемого. Не заклинанием, так интригой. И никто ничего бы не заметил, уж ты мне поверь. Вижу, мисс Лавгуд — достойная дщерь своей матушки". Дамблдор невесело рассмеялся под колючим взором Снейпа и осуждающим — МакГонагалл, тоже развел руками и, заговорщицки подмигнув Ксено, дал свое согласие. Мистер Лавгуд болезненно сжался и через силу кивнул в ответ директору.

— Но не обольщайтесь, мисс Лавгуд, будто вас ждут прогулки под луной, — по выходе из учительской прошипел зельевар, чуть склоняясь над ее макушкой и не обращая внимания на печальный взгляд идущего с другой стороны Ксенофилиуса. — Их не будет. И носа не высунете за пределы здания! Считайте, что вы добровольно по своей глупости заточили себя в этом каменном мешке и разделите участь вашего выскочки-дружка.

— Он пошел вперед, а я показала ему вслед язык, — призналась Луна Гарри, и они хихикнули. — Иногда он так придирается к тебе, что я подозреваю что-то не то...

"Вот черт! — подумал юноша. — Этак ведь и до других рано или поздно дойдет, что тут "что-то не то"...

Противоречия разрывали его на части. Он почти ненавидел Дамблдора, который использовал отца в своей игре, но знал также, что при сложившихся обстоятельствах иного пути у них не было: Снейп был идеальной кандидатурой для отведенной ему роли. Покинуть Магическую Британию старший и младший Принцы не смогли бы, во всяком случае, еще два года.

Кубок Победителя ему притащили в палату, когда все до последнего ученики разъехались из школы. Глядя на директора и явно спешившего поскорее убраться отсюда Людо Бэгмена, Гарри так и не понял, к чему была приурочена торжественная речь Дамблдора в отсутствие зрителей. Директора соперничающих школ участия в фарсе не принимали. Незадолго до отъезда в лазарет успели заглянуть скандинавы-шармбатонцы, передали ему какие-то сладости и рассказали о пострадавших Краме и Делакур. В Мунго тех подлатали, затем незадачливые соперники извинились друг перед другом из-за случившегося в Лабиринте — но прятать друг от друга глаза так и не перестали, поскольку подобное без Обливиэйт не забывается — и отправились со своими родителями по домам. Эйвинд Йенсен по секрету сказал Гарри, что один их общий приятель ("Из этого рыжего семейства, как там его звать?") собирается ехать во Францию, чтобы повидаться с Флер.

— Этим летом мы еще увидимся с мсье Визли, — смеясь, заверил Эйвинд. — У нас будет шанс загнать несколько квоффлов в его ворота. Но так и быть, коль уж он наш младший гость, мы будем чуть снисходительнее к нему на игре!

Он нарочно подзадоривал Гарри, рассчитывая, что тот из чувства солидарности с однокурсником взъестся на него из-за квиддича, от которого сходил с ума чуть ли не весь магический мир. Но когтевранец остался безучастен и только хмыкнул, пожелав им всем удачи на поле. А вот остальное ему понравилось. Рон всё-таки молодец, что не отвернулся от Флер после всего, что произошло: наверняка же тетушка Молли кудахтала не один день, чтобы отговорить его и от этой поездки, и от самой девицы. И старше него, и вейла, и иностранка! Можно себе представить, каково было Рону в такой осаде, да еще и с подначками близнецов, неодобрением Перси, колкостями сестры и с "мама, наверное, права, Рональд" отца, Артура Уизли.

Потом уехали и многие преподаватели. В Хогвартсе стало совсем пусто. Стоит ли удивляться собственной радости, встретив в коридоре вернувшегося Филча с его миссис Норрис? Радость, правда, была недолгой: завхоз быстро смекнул, что праздно шатающийся по школе ученик — это как-то неправильно, и тут же запряг его наводить порядок в спортивных раздевалках. Будь у студента обе ноги здоровыми, он подыскал бы ему что потяжелее. Пришлось отправлять к Луне патронуса-лисенка с предупреждением.

Настроение менялось по десять раз на дню. Как будущий целитель Гарри понимал, что это у него из-за бурной игры подростковых гормонов, усугубленной предчувствием беды. Но едва он в очередной раз срывался, то все разумные доводы тут же таяли, от самоконтроля не оставалось и следа, хотелось только бунтовать и разрушать. Тогда он жаждал встречи с проклятым Темным Лордом, чтобы повторить поединок — "надрать задницу старому выродку". В минуты затишья ему за эту глупость было стыдно перед самим собой, однако вскоре всё повторялось. Теперь парень с уверенностью мог бы сказать, что пятнадцать лет — самый дурацкий возраст. По крайней мере, в его жизни. Как тинейджеры не сходят с ума, пока повзрослеют, было абсолютно непонятно.

Неимоверно удручало, что он, Гарри, не мог бы сделать ничего толкового, чтобы помочь старшим магам, хотя вся эта гнусная канитель заплелась вокруг него, сделав виновником борьбы за власть. Впрочем, отец считал, что "сидеть и не отсвечивать" и есть наиболее толковый вклад в их дело, на который только способна "эта наша знаменитость, надежда всей МагБритании". Исключительно лишь уверенность Снейпа и заставляла юношу худо-бедно примиряться с их общей участью.

А по ночам ему всё чаще снились кошмары, в которых Гарри находил маму и тут же терял отца: всякий раз тот погибал у него на глазах сотнями разных, всегда мучительных и страшных, способов. Даже Дамблдор, который неизменно вылезал из разрытой могилы, при всём своем могуществе оказывался бессилен. Парень просыпался в слезах и боялся задремать снова. Ни разу ему не снился никто из приспешников Неназываемого — ни в масках с колпаками, ни без. Не снился и сам Реддл. Только череда смертей близких, в апогее завершавшаяся гибелью Снейпа и горестными рыданиями матери, вдвоем с которой они тщетно пытались его спасти. Все эти сны Гарри отчаянно прятал под окклюментными щитами и фальшивыми улыбками и в некотором смысле был даже рад, что за навалившимися обязанностями шпиона отец просто не может постоянно держать его в фокусе, иначе уже давно заметил бы, что состояние парня — хуже не бывает. "Обычные плохие сны", — отбояривался Гарри, и зельевар снабжал его успокоительными средствами, которые, к слову, давно уже перестали помогать. Это как если накладывать мазь от ожогов на человека, с которого начисто содрали кожу. Хорошо, что Луна всё лето была рядом и, спокойно что-нибудь рисуя или читая вслух присланные Ржавой Ге магловские сказки, навевала на него умиротворение хотя бы днем. Нынешние июль и август выдались на редкость жаркими и засушливыми, но вряд ли это было заметно ему или ей. Душу выстудило незримым сквозняком. Их обоих хватало лишь на то, чтобы иногда постоять где-нибудь у окна в объятиях друг друга, без поцелуев и романтического шептания. С наступлением темноты, когда они расходились по своим спальням, ужас, взмахнув перепончатыми крыльями, опять покидал свой темный угол, впивался Гарри в горло и до рассвета высасывал из него по капле силы и жизнь. Проклятые сновидения...

— "Кто зовет меня Бузинной матушкой, кто Дриадой, а настоящее-то мое имя — Воспоминание, — читала Луна на Астрономической башне, а он чуть поодаль неспешно разглядывал окрестности в большую подзорную трубу. — Я сижу на дереве, которое всё растет и растет. Я всё помню, обо всём могу рассказать! Покажи-ка, цел ли еще у тебя мой цветок?" И старик раскрыл книгу: бузинный цветок лежал такой свежий, точно его сейчас только вложили между листами. Воспоминание ласково кивало старичкам, а те сидели в золотых коронах, озаренные пурпурным закатным солнцем"...[1]

______________________________________

[1] Ганс Христиан Андерсен "Бузинная матушка" http://narodstory.net/skazki-andersen.php?id=1

Как всё просто и легко в этих сказках! И волшебники, и лишенные магии — все мечтают о безмятежном и прекрасном королевстве Фата-Моргана, но, очнувшись от короткого блаженного сна, тут же бросаются осложнять себе жизнь настолько, насколько хватает их умений. И в чем в чем, а в этом их умения не знают границ.

— Я теперь ни за что не подойду к боггарту, — как-то признался Гарри при встрече с крестным. — Даже представить не могу, что он мне покажет...

— Чтоб я сдох, если не скажу, что кое-кто слишком заигрался в свои игрушки, — мрачно проворчал Сириус и со злости сломал сигарету, когда, захлебнувшись внезапным кашлем, сжал кулак сильнее, чем следовало. — Держись, приятель, тебе сейчас только и осталось, что держаться.

Судя по волшебной периодике, магический мир готовился к новому витку войны, на сей раз более масштабной, чем в конце семидесятых. И тем удивительнее было читать письма Гермионы и Локхарта, в которых они говорили, что маглы-европейцы и в ус не дуют, даже не подозревая о медленно разверзающейся у них под боком преисподней. Неужели магловских правителей магические власти держат в неведении? Или те знают, но по обыкновению замалчивают, боясь паники среди населения? Пожалуй, последнее больше похоже на правду, они поступают так всегда.

Провести весь день с Гарри у отца получилось только тридцать первого июля. Не смог пропустить пятнадцатилетия сына. Он казался задерганным еще сильнее, чем обычно, и всё время напряженно сдерживался, чтобы не ляпнуть сгоряча какую-нибудь обидную резкость. Юноше казалось, что Снейп с опаской вглядывается в него, каждую секунду готовый к чему-то плохому — разве что не вздрагивает при звуке его голоса. Но он так часто менялся в течение минувшего года, показывая то одну свою сторону, то совсем другую, что Гарри почти перестал обращать на это внимание. Когда приходится жить на два фронта, есть ли повод удивляться, что твои маски обретают самостоятельность и диктуют тебе каждый следующий шаг?

— Я мог бы показать тебе расшифрованную часть дневника, — не очень уверенно проронил отец, когда они (наконец-то! впервые за все каникулы! вот уж подарок так подарок!) выбрались за пределы замка побродить по тропинкам Запретного леса. — Если, конечно, ты будешь в силах это смотреть теперь...

Юноша обрадованно развернулся к нему:

— Конечно, буду! — и только тут заметил, насколько вымахал за весну и лето: еще немного — и его макушка будет вровень с острыми скулами Снейпа. Вот в жизни бы не поверил, что когда-нибудь вырастет таким же высоким! — Ты до конца его прочитал?

— Нет, увы, нет... Чтобы открыть дальше, мне надо попасть в дом твоего прадеда, а это пока невозможно.

— Почему?

— Я не могу его найти. То есть я уже знаю координаты, где он должен быть, но его там нет.

— А что это может означать? Его снесли, или что?..

— До недавнего времени я знал только одну причину — обряд Фиделиус. На здании меняют адрес, прячут его от всего мира, а местоположение выдают одному лишь Хранителю. С этих пор дом становится невидимым для посторонних глаз, войти в него смогут только хозяева и те, кому назначит Хранитель... Но... бывают и темные обряды, — его лицо болезненно дернулось, но он, словно опомнившись, махнул исхудалой и как бы немного покореженной рукой. — В общем, неважно. Как бы там ни было, попасть в дом своих — и твоих — предков я пока не сумел. А именно туда и отправился Том Реддл в последней сцене...

— А если это он и зачаровал здание? Каким-нибудь черным проклятьем, — Гарри сам чувствовал, как разгораются лихорадочным огнем его глаза.

Увидел это и отец, а оттого недовольно поморщился. Гарри уже знал, что Снейпу сильно не нравится его чересчур активный интерес к этим мемуарам. Но парень не мог подобрать слов, чтобы исчерпывающе объяснить ему природу своего любопытства. И это были вовсе не тайны темной магии, якобы сокрытые на страницах дневника. Магия — любая — не могла не интересовать его когтевранскую натуру, это правда. Но здесь — совсем другой случай. Гарри чувствовал, что полное прочтение воспоминаний старого монстра в их случае — вопрос жизни и смерти. Он ничего не мог поделать с этим ощущением, как бы ни супил бровь и ни дул на воду его многажды обжегшийся на молоке папаша.

— Я не знаю. Но если ты готов, то вечером мы это посмотрим в Омуте, я сохранил для тебя воспоминания, — зельевар показал ему плотно закрытую пробирку с тускловато сияющим завитком внутри. — А сейчас, если ты не против, давай еще побродим здесь.

Лес был полон звуков — стрекота, щебета, шороха ветвей, плеска воды в порожках ручейков, жужжания всяких кровососущих и нектарособирающих... А еще лето не лето без истошного верещания стрижей, и в нынешней жаре их было больше, чем все прошлые годы. Гарри шел в одной футболке и джинсах, опираясь на высокий костыль, заколдованный так, чтобы не натирать под мышкой. Снейп позволил себе избавиться лишь от мантии и снять галстук. Выглядел он так, будто его морозило. Тронув его за правую руку, юноша в этом убедился: ладонь была ледяной. К тому же от малейшего прикосновения отец вздрогнул и резко отстранился, пряча кисть за спину.

— Что с тобой?

— Не надо, — процедил тот. — Иди лучше слева.

— Ладно, — пожал плечами Гарри, и только когда он переместился на другую сторону тропинки, Снейп позволил себе немного расслабиться, хотя правую руку всё же упрятал в карман сюртука. Спрашивать его, не паранойя ли это, было, наверное, излишне. — Ты болен?

— Нет. И... давай сменим тему? Слишком хороший день, чтобы разговаривать обо всяком дерьме.

Немного порывшись в фантазии, Гарри понял, что в этом случае им придется молчать: в последнее время жизнь предлагает им весьма специфическое меню, и любой пункт из него профессор неукоснительно спишет в категорию "всякое дерьмо". Но тот сам выбрал повод для обсуждения — разумеется, это была предстоящая учеба.

— У нас будет еще меньше времени и возможностей для работы на Сокровенном, — предупредил он.

— Я понимаю, — удрученно вздохнул юноша, глядя себе под ноги.

— Нет, — голос отца был каким-то чересчур уж въедливым, — я уверен, что ты даже не представляешь себе всей глубины той... гхм... пропасти, которая нас ждет в этом году... и, думается, в последующих тоже. Министерство есть Министерство.

— И чем они пробьют дно в этот раз?

— На свое счастье, ты ее до сих пор не знал. Но это ненадолго. Я говорю о новом преподавателе Защиты.

— Директор снова тебя прокатил? — Гарри почти засмеялся, и раздраженное сопение Снейпа предупредило его, что опасный край очень близок. — А кто это будет?

— Одна удивительная тварь в пять крестов, достойная справочника Ньюта Скамандера...

— Ну, по твоей классификации там место девяносто девяти процентам представителей хомо сапиенс, населяющих Британию. Ровным счетом ничего нового. А чем тогда отличился конкретный экземпляр?

Зельевар остановился, уперся одним кулаком в бок и окинул его хмурым взглядом. Глаза сделались убедительно злобными — зрачка не разглядеть в почерневшей, как уголь, радужке. У любого из студентов с первого по седьмой курс включительно от этого взгляда кровь застыла бы в жилах, но Гарри давно уже изучил папашины квазипедагогические приемы и лишь подыгрывал, да и то не всегда. Прогулка по лесу улучшила его настроение, поэтому сегодня парень не склонен был изображать напуганного ученика. Снейп проворчал что-то про "отягощенную генетику" и, так и не ответив на вопрос "изрядно обнаглевшего мальчишки", продолжил движение по тропе. Ухмыльнувшись, Гарри заковылял рядом. Эх, много бы он отдал, чтобы перенестись в свое далекое ползунковое прошлое и уже осознанно стать свидетелем хоть одного из сражений титанов! Тех самых титанов, которые поровну и "отяготили" его генетику. Крестный наверняка не раз наблюдал шоу, хоть и не может ничего рассказать. Зато он всё помнит, и Гарри помирает от ревнивой зависти, стоит только подумать об этом. Его заветная мечта — увидеть родителей вместе, причем не на мутном магловском снимке, а наяву. Он вздрогнул: словно смрадное дыхание дементора, мысли обожгло напоминание о кошмарах, в которых его мечта сбылась. Сбылась извращенным образом — там папа и мама были вместе, но какой ценой... Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет только сном! Гарри поскорее нырнул в спасительную окклюменцию и на какое-то время утратил способность чувствовать что-либо вообще.

— Болтают, что на должности зотишника лежит какое-то проклятье, — ровным голосом сказал он. — Поэтому пусть приходит, добро пожаловать.

— Зараза к заразе не пристанет... — прошипел профессор с мастерством змееуста.

Вечером они аккуратно, по очереди, чтобы не напороться на разгуливавшего по замку Филча или его кошку, спустились в подземелья, в кабинет Снейпа. Гарри сразу заметил в комнате две новые детали: Омут Памяти на постаменте в углу у иллюминатора и накрытую плотной портьерой прямоугольную раму в нише напротив. Будто выказывая любопытство, к нише тянулся переливающийся лазурник, но, судя по опаленным краям, на подступах его регулярно обстригали самым варварским образом. Растение захватило не только стены, но и потолок, и от радужного свечения, похожего на елочные гирлянды, жизнь уже не казалась такой безысходной, как последние полтора месяца. Гарри даже ослабил, а потом и вовсе убрал окклюментные щиты: ночные ужасы потускнели, воспоминания о них больше не кололи поддых тупыми ледяными иглами.

— Что там такое? — спросил он, приближаясь к раме. — Можно?

Отец как-то до неправдоподобия безразлично повел плечами и сам скинул покров с подрамника легким взмахом палочки. Полотно изображало пустой стул среди комнаты, но не прошло и нескольких секунд, как из-за края багета с любопытством выглянула рыжеволосая девчонка. Гарри обалдело уставился на картину: мама! Она состроила неповторимую гримаску и втянулась обратно за край рамы. Чуть помедлила, не утерпела и снова попыталась подсмотреть одним глазом, кто здесь такие. Разглядывать гостя одним глазом — зеленым, как полуденная трава — ей показалось или маловато, или невежливо, поэтому пришлось опять высовываться до плеч.

Да она же здесь ровесница Гермионы, если не младше!

— Привет, а кто ты? — спросила юная Лили, внимательно изучая собственного сына и абсолютно не подавая виду, будто его узнала.

У нее было лукавое — лисье — лицо с таким характерным прищуром глаз, который Гарри часто ловил у себя в зеркале. А этот голос он слышал в своих снах: высокий, звонкий, с особой артикуляцией при произношении "th", "w" и "v", и в маминых устах они звучали по-американски небрежно и по-ее — округло. Правильно про нее говорили: "миловидная девочка", это первое, что приходит в голову при встрече с нею. Не стервозно-красивая, как ее родная сестрица, а всего лишь миловидная. С чем-то таким, чего нет и никогда не будет ни у кого другого. Не будет даже похожего, при всей ее обыкновенности.

И еще густые буйные локоны, живущие своей самостоятельной жизнью...

— Этот слепок помнит события только до лета семьдесят пятого, — усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу, устало пояснил Снейп. Он говорил о маме так, словно ее здесь не было, в своей обычной манере пренебрежительного превосходства. — О твоем существовании эта... копия не подозревает.

— А если сказать? — вскинулся Гарри. — Можно я скажу?!

Отец фыркнул через губу, предоставляя ему все полномочия, только добавил:

— Оно забудет всё, что ты скажешь, примерно через четверть часа. Поэтому действуй. У нас же до черта времени...

Изо-Лили недовольно нахмурила брови:

— Сев, о чем вы говорите?! Пусть он скажет! Ты снова что-то от меня скрываешь?

Профессор облокотился на поручень своего кресла и прикрыл лицо ладонью. Гарри посмотрел на нее, на него, а потом отвернулся от картины:

— Тогда объясни мне, что происходит? Это же картина по той фотографии, которую мне прислала тетка, да?

— Да, — не меняя позы, откликнулся Снейп, который, как показалось юноше, уже сильно жалел, что обзавелся этой картиной. — Я сотрудничал с одним художником-полугоблином, разработал для него некий реагент — дилюент для магических масляных колеров, если говорить точнее. С помощью этого состава можно "оживлять" портрет вне зависимости от того, умер нарисованный или нет...

— Ты хотел спросить маму, где она сейчас находится?

— ...или как погибла.

Он каким-то беззащитным, не вяжущимся с его сварливым тоном, почти детским жестом в задумчивости прикусил кончик указательного пальца одной руки, тогда как другой, нездоровой, зябко охватил себя поперек ребер. Кажется, отец на время даже забыл о присутствии Гарри, и тот не торопил его. Снейп очнулся сам, прекратил постукивать ногтем по стиснутым зубам, отвел палец от губ, чуть виновато взглянул на парня и продолжил:

— Художник был мне нужен еще с одной целью. Я надеялся, что как имеющий отношение к гоблинскому роду, он сможет объяснить мне, почему профилирующая арка в Гринготтсе признала тебя наследником Поттеров, не может ли быть в таком случае каких-то документов, о которых мы не знаем... и так далее. Но с таким же успехом я задавал этот вопрос и Филиусу, — зельевар со злостью усмехнулся: — С чего я вообще решил, идиот, что гоблины чем-то отличаются от любой другой народности? Так же ни в грош не ставят своих полукровок, как и все остальные. Только зря потратил с ним уйму времени... Еще и картина эта...

— По... — но покрывало уже снова запрыгнуло на раму, пряча под собой Лили, у которой от возмущения немедленно покраснели мочки ушей, а волосы взвихрились рыжим ураганом, — ...дожди! Ну вот...

— Гэбриел, это не она. Поверь мне. Я на протяжении целых суток готов был молиться на нее, как на икону, я не сводил с нее глаз, я внимал каждому ее глупому слову... Через день мозги прочистились. Постепенно она начала раздражать. А сейчас... Уж лучше неподвижная фотокарточка, чем пошлая имитация жизни. Ты не можешь себе представить, до чего оскорбительно видеть перед собой эту дуру в облике Лили, зная, какой была твоя мать на самом деле! Это хуже всех вместе взятых гребанных легенд, которые распустили о семействе Поттеров... О вашем, — он поставил пальцами воздушные кавычки, — семействе. Но у меня рука не поднимается уничтожить... это...

— Тогда спрячь ее. Только разреши мне тоже — ну, пусть не сутки, пусть меньше — но разреши мне наглядеться на нее!

— Я наложу на портрет Силенцио, — неохотно проворчал Снейп и, когда Гарри покорно кивнул, снова извлек склянку с воспоминаниями о Реддле. — Омут там. Как пользоваться — знаешь.

Может, отец такой измотанный из-за портрета? Может, магические портреты действительно способны становиться картинами-вампирами, как в побасенках у маглов? Вдруг если по-настоящему умершие колдуны напрямую питаются энергиями того мира, не влияя на живых, то слепки сознания тех, о чьей судьбе ничего не известно, принужденные влачить жалкое существование в картинах, превращаются в лярв, с какими иногда сталкиваются Акэ-Атль и Лу в своих снохождениях?

Как бы там ни было, разумнее избавиться от такой опасной штуки, чем держать рядом с помещением, где живешь...

Воспоминания Тома Реддла, переданные в воспоминаниях Снейпа, ощущались иначе, нежели полученные непосредственно из дневника. Это всё равно что смотреть в зеркало через зеркало, если одно из них еще и запылено. Что ж, другого не дано: как видно, мемуары Неназываемого прочно встали на якорь в бухте "Поместье Принцев", и теперь их не открыть, пока не окажешься на том же самом месте...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что-то бесповоротно изменилось с тех пор, как позапрошлым летом ты, Томас Марволо Реддл, остался последним и единственным Томасом Реддлом — да и Реддлом вообще — в Литтл-Хэнглтоне. Похоже, некая "темная аура" отныне стала еще сильнее притягивать к тебе определенный сорт людей, будто железные стружки к магниту. Именно таких людей, какие были нужны именно тебе.

Ты прекрасно поспеваешь на два фронта, потому что предусмотрительно хочешь сохранить и вторую организацию, пусть она даже близко не соответствует твоим истинным целям. Если с основной вас постигнет фиаско, всегда можно перенастроить вспомогательную, а не возиться с нуля, раскачивая новую. Ваши компании с Эйлин и Родерикусом не пересекаются между собой и не имеют общих участников. Лестрейндж даже ревнует тебя к дочке мистера Принца, слегка противореча собственным высказываниям: "Этот ваш "Союз открытости" — пустая прихоть избалованной девицы и нескольких молокососов. Даже в качестве "запасной корзинки" он никуда не годен. Боюсь, ты напрасно тратишь свое время, Реддл". В первый раз ты пропустил его замечание мимо ушей, но когда Родерикус повторил подобное спустя некоторое время и в уже более развязной манере, намекая на твой интерес "иного толка" в той команде, пришлось ставить приятеля на место. Еще не хватало, чтобы у пресномордого тихушника вошло в привычку давать тебе советы. Лестрейндж намек понял и заткнулся.

Вот уже год как младшая из семьи Принц активно интересуется политическими течениями, и особенно ее увлекают идеи Лиги апертистов. Что ж, несмотря на некоторую запальчивость, она слывет в школе девушкой серьезной. Ты уверен, что сэр Донатус намеревается пристроить ее на непыльную работу в Министерство, однако сама Эйлин категорически туда не хочет и называет министерских чиновников протокольными крысами. Браниться она не любит, так что это, наверное, самое скверное выражение в ее лексиконе. Их команда, куда входит и Шафиг, и еще несколько юношей с твоего курса, постоянно у всех на виду. Врушка-Уоррен одно время сочиняла своим когтевранским подружкам, что у них-де вот-вот возьмут интервью для "Пророка". Ей нравится считать себя частью больших свершений и вызывать зависть сверстников.

"Хоть и умная ты, Миртл, но иногда такое учудишь, просто слов нет!" — не устает ворчать на нее Эйлин, но всякий раз сама же и прощает. А ведь Уоррен — жалкая грязнокровка. И ты в угоду дочери босса вынужден терпеть любые бабьи причуды. Вслух соглашаясь, будто происхождение не так важно, когда твой соратник сильный и преданный маг, а про себя, конечно, ненавидя очкастую сучку чуть слабее, чем намедни почившего родителя.

Если в школе Принц держит и с тобой, и с другими ощутимую дистанцию, то на каникулах всё возвращается на круги своя, как в детстве. Она словно становится собой и гораздо чаще улыбается тебе с юношеской беспечностью, более свойственной вашим годам. Тебя немного уязвляет, что Эйлин не смогла заметить главные перемены в твоей личности. Ты считаешь, что в один прием обрел больше, чем за все шестнадцать лет до этого. Как можно не увидеть столь очевидной эволюции? Убийство всегда что-то меняет в преступнике, тем более убийство с таким сложным магическим шлейфом. Видано ли дело: школяр сумел сбить со следа матерых следователей Аврората и без лишних препятствий сделаться наследником таинственно погибшего семейства!

Ты отлично помнишь те события. Проснувшись утром после поездки в родные места твоих предков, ты с некоторым удивлением обнаружил, что сладко проспал всю ночь, будто камень свалился с души. Не было ничего, похожего на описания в премудрых книгах, где по воле сочинителей нелепые персонажи двести-триста страниц терзаются муками совести. На всякий случай ты тщательно ощупал свое сознание на предмет следов подобной скверны. Нет, чисто. Только уверенность, что освободил мир от небольшой капли мерзости и освободился сам от приютского прошлого. Отомщен! Отомщен ты и отомщена твоя несчастная глупая мать. Ты подумал еще и догадался: дело наверняка в том, что людей ты покуда не убивал. И у тебя была надежда, что не придется в дальнейшем. Ведь благородной волшебной крови в мире осталось слишком мало, чтобы бездарно ее проливать. Даже если это кровь предателей-маглолюбов. Может быть, лорд Салазар считал иначе, но ведь и он предпочел отступить, вместо того чтобы воевать с бывшими друзьями, сооснователями школы. Ты, конечно, от своих идей не отступишь, но мечтаешь убедить всех посредством красного слова, а не темных проклятий. Да, ты будешь великодушен. Все маги — братья.

Это уже потом, много лет спустя, ты ни от кого не станешь скрывать содеянного тобой в Литтл-Хэнглтоне. Будешь не прочь даже покрасоваться перед новичками: "Твой регент в шестнадцать лет убил собственных родственников в их доме. А что, новобранец, сделал ты для нашего движения, чтобы доказать свою лояльность?" Но до славных дней еще очень и очень далеко, пока ты всего лишь бесправный студент-полукровка, не ведающий, что будет завтра, когда ты покинешь стены школы.

Маглы и безо всяких магических комбинаций с твоей стороны признали тебя наследником Реддлов и не стали чинить препятствий: по документам оказалось, что брак между твоей матерью-волшебницей и лишенным магии отцом был заключен в регистрационном офисе Личфилда, графство Стаффордшир, для чего богатый Томас Реддл-средний перед свадьбой выправил Меропе самый обычный паспорт, ведь ни у одного из обнищавших, но заносчивых Гонтов отродясь не было никаких магловских документов. А еще родители венчались в Личфилдском соборе. Исходя из всего этого, твое вступление в права владельца поместья Реддлов одобрили как светские, так и духовные власти маглов. Не найдя никаких аргументов против чистоты процедуры, авроры только подтвердили решение немагических коллег и ограничились единственным допросом по предъявлении тобой полученного спустя полгода после отцовской смерти письма от нотариуса. Ради такого случая директор Армандо Диппет даже отпустил тебя из Хогвартса посреди второго семестра. На неделю. Для улаживания юридических вопросов, как сказал он, благосклонно тебе улыбаясь:

— Я думаю, юноша, вопрос решится в вашу пользу. Будь написано завещание, всё прошло бы скорее, но что поделать? В возрасте вашего батюшки так редко задумываешься о смерти...

Ты вежливо кивнул, воздержавшись от ответа. Твой "батюшка" редко задумывался и о жизни. По крайней мере, о твоей. Хотя прекрасно знал о твоем существовании "где-то там": к моменту его ухода мать разнесло настолько, что надо было прикинуться полным идиотом, чтобы отрицать очевидное. А он пытался. Умолял. Давил на жалость. "Я не знал, мой мальчик, прости!" Пока ты не влез в его память и не увидел всё сам. Грязное, трусливое, бессмысленное парнокопытное...

Только министерский ставленник, профессор Трансфигурации Дамблдор, посматривал на тебя с долей подозрения. Но доказательств у него не было, а у всех остальных ты всегда вызывал смесь сочувствия (приютский сиротка!) с симпатией (очень милый, вежливый и талантливый молодой человек!). Дело об убийстве отправили сначала на доследование, а затем — в архив как зашедшее в тупик.

Ты уже не такой и нищий: восстановить дом, поврежденный стихией, которую сам же и сымитировал после того, как вдоволь наигрался с подлыми маглами, для мага твоего уровня не задача, а развлечение. И это лишь начало. Создать себе реноме среди чистокровных магов Слизерина сложно, однако все великие начинали тем же — окружали себя легендами. Так что твоя задача за годы учебы решалась медленно, но верно. И самым главным козырем в игре было твое прямое родство со Слизеринами — следовательно, и с целым перечнем чистокровных фамилий разной степени древности. Никто теперь не смог бы воротить нос при виде детдомовского сироты, над которым в былые времена издевались даже ровесники-маглы. Напротив, теперь тебе выказывали уважение.

Ты убил этого подонка, своего так называемого отца, с особым удовольствием. Ты стоял над трупами своих деда с бабкой — и корчившимся у тебя в ногах от ужаса, но еще живым отцом — и, роясь в магловских мыслях, вычитывал всё, словно в открытой книге. Лишившись подпитки Амортенцией, Реддл-средний не просто бросил твою мать с тобой в ее утробе. Он отобрал и уничтожил ее единственную возможность на человеческое существование — документы, которые сам же и подарил невесте под влиянием любовных чар. Он сделал это осознанно, метя отомстить жене за "обман". Обман! Грязное быдло удостоилось внимания настоящей волшебницы из аристократического рода. Как бы там ни было, она отдала ему и свою девичью честь, и любовь, и готова была быть верной до самой смерти — так и получилось на самом деле. И отомстило это красивое, но тупое животное не только Меропе. Оно отказало в праве на жизнь и тебе. Вот почему в приюте Вула не смогли установить даже имя нищей роженицы, досадно побеспокоившей их в канун Нового года. Но Том Реддл-средний не обрел счастья с толстожопой деревенской шалавой, которая путалась с ним до его женитьбы на Меропе Гонт. Тому, кто испробовал любовь под Амортенцией, впредь всякие утехи будут казаться пресными и ничтожными. Шалава тоже осталась ни с чем, а вслед за нею — целая череда таких же похотливых обезьянок...

...И что же ты получил, свершив столь великое деяние? Эйлин смотрит на тебя прежними глазами, смеется и готова обсуждать всякую чепуху, не видя, что ты совсем другой, взрослый, и что у тебя уже другие запросы к этому миру. Она живет в раю своих иллюзий.

Однажды, еще до поступления Эйлин в Хогвартс, когда ты первый год работал помощником у сэра Донатуса, ей подарили жеребенка-пони, смешную маленькую лошадку, едва достававшую высотой в холке твоего бедра. Девчонка обожала носиться со своим питомцем по стриженным газонам Принцева поместья. Но жеребята растут быстро, и до чего же удачно ты оказался рядом, когда игра раззадоренного конька, вымахавшего много выше нее, превратилась в погоню за хозяйкой! Что было бы, успей мистер Принц заслать тебя по каким-нибудь делам? Она бежала вприпрыжку, не обращая внимания на азартное всхрапывание лошадки за спиной, и смеялась бы дальше, не начни пони наступать ей копытцами на пятки, чтобы сбить с ног. На какую-то секунду Эйлин испугалась, и ты уже почти выхватил палочку, хотя за такой проступок тебя могли бы в два счета вышвырнуть из школы. Но колдовать не пришлось: она заскочила за твою спину, а ты шагнул вперед, навстречу вздыбившемуся во весь рост коньку. На задних ногах он возвышался даже над тобой. "Стоять!" — не своим, низким и хриплым голосом, гаркнул ты, будто и не предполагая, что тебя могут ослушаться. Осаженный, жеребчик сдал назад. Он визгливо и тонко заржал, замотал хвостиком, тут же забыл, чего натворил, и умчался на полянку. Девочка перевела дух, чуть смущенно хихикнула, а затем благодарно взялась за твою вспотевшую ладонь.

Сейчас Эйлин точно так же не понимала, что и другой жеребчик подрос. То, что творит он за спиной у других, ей даже не снилось...

Она всё еще видит в тебе мальчишку, который играючи — она же не видела тогда, как от скачка адреналина тряслись твои поджилки! — закрыл ее собой от конька-буяна. Вы по-прежнему хорошие друзья, хотя что-то такое нет-нет да проскакивает в ее темных глазах при взгляде на тебя. И, похоже, она этого стесняется, потому что скрывает. Ты тоже стал замечать, что у нее удачная фигура, есть свое особое очарование и что ее общество ты, пожалуй, не променяешь на посиделки с вешающимися тебе на шею красотками — и уже не только потому, что хочешь угодить ее папаше или нуждаешься, по выражению Лестрейнджа, в "запасном лукошке". Но вы никогда не заговариваете с нею об этом. В высшем обществе не принято кокетничать с домашней обслугой и наемными работниками, тебе хорошо известно твое место.

В конце шестого курса, в "День вонючего Валентина", как называет праздник влюбленных здравомыслящая молодежь, когда озабоченные амурами и зефирами студентки по традиции выкорчевывают из горшков свои альраунки и гадают на суженых, ты случайно слышишь разговор Эйлин и ее приятельницы в слизеринской гостиной. Явившийся к вам на сладкое декан подсаживается к тебе и заговаривает о своем клубе, а сам всё косит глазом на Принц и Селвин. Ты уже знаешь, к чему это — давно изучил все его слабости. Из-за распущенных очкастой Уоррен вздорных слухов Слагхорн возомнил, будто Эйлин, а заодно и вся ваша "команда бунтарей", и впрямь вот-вот прославится на всю Магическую Британию. А с таким делом, ради пополнения коллекции, можно забыть о былых недоразумениях с ее отцом. И профессор зельеварения неуклонно намекает тебе, чтобы ты как-нибудь поаккуратнее порекомендовал ей посиделки Слизней.

— Правда, я заметил, мистер Реддл, что в последнее время и вы стали манкировать нашим клубом.

— Не сердитесь на меня, сэр, — дипломатично отвечаешь ты, делая невинное лицо, — но так много учебных обязанностей, что я почти ничего не успеваю. Удивляюсь, как справляются старосты... — и с намеком киваешь через плечо на соседний диван, повернутый вполоборота к вашему: подружка-однокурсница Эйлин, Игрэйн Селвин, как раз одна из таких всюду поспевающих старост.

Заметив внимание от вас с деканом, похрустывающим печеньем, которое наприсылала к празднику родня богатых студентов, девушки смущенно хихикают, вжимают головы в плечи и начинают шушукаться на тон тише. Ты невольно прислушиваешься, о чем это они, и понимаешь, что там идет обсуждение всякой галиматьи.

— Вот смотри, у меня видно целых четыре буквы! — сюсюкает слащавая Игрэйн и наверняка пихает под длинный нос Эйлин свою перекрученную альраунку. — Я думаю, что это Эдвард. Нет, правда, сама посмотри! Да она уже почти не пахнет! А где твоя?

— Я ее выбросила. Невозможно дышать!

— А что там было?

— Я ничего не поняла, но девчонки уверяли, что там точно видно первую букву — "Т". А две последние, кажется, были "а" и "с".

— "Т-и-и" и "а-а-ас-с-с"... — нараспев протянула Селвин, озираясь по сторонам. — Кто же это может быть?..

Ты не смотришь в их сторону, но, судя по направлению звука, сейчас пятикурсница развернулась к тебе. Им невдомек, что у тебя не только очень хороший слух, но еще и весьма неплохие псионические возможности — что недослышал, то допонял...

— О! А что если...

— Игрэйн, перестань, это же всё шутка! — когда Эйлин смущается, она всегда немного злится на то, что ее поставили в неловкое положение; а смущается она часто, вот и ходит вечно с кислой миной, сверкая на всех глазами исподлобья. Хотя ей чертовски идет улыбка. — Я вообще во всё это не верю!

— А зачем тогда выращивала? Ну признайся, что он тебе хотя бы нравится! Ведь нравится же?

— Он всем нравится, — ворчливо уходит от прямого ответа Принц, и это почти признание.

Тебе и смешно, и приятно. Она созналась в этом впервые, пусть и посторонней девице вместо тебя, пусть и по дурацкому поводу.

На летних каникулах Эйлин не подает и виду. Тем летом вы почти и не встречались: ты по-прежнему выполнял поручения сэра Донатуса, а она со старшей сестрой Лорайн вплоть до сентября уезжала в путешествие по Европе. С возвращением в Хогвартс все узнают о предстоящем в Дурмстранге Турнире Трех Волшебников, куда ты намерен выставить свою кандидатуру в числе других семикурсников.

Как обычно, когда тебе нужно что-нибудь разведать наперед, ты вспоминаешь о Фиренце и выбираешься в Запретный лес. Кентавр рад тебе, но как бы ни вглядывался он в твое будущее, предсказать исход Турнира и твое в нем участие он не может.

— Да зачем тогда нужны все эти ваши звезды?! — не сдержавшись, огрызаешься ты. — Какая от них польза?

Юный жеребчик немного теряется. Он расстроен тем, что разочаровал друга, но в свое оправдание бормочет что-то о нехватке опыта и редко случающихся прозрениях.

— Ваш старый рыжий профессор часто приходит советоваться с нашим вожаком. Даже он верит в предначертания!

— Дамблдор? Интересно-интересно... И о чем же таком они советуются?

— Мне не всегда удается услышать... Ну вот, например, когда он приходил прошлой зимой во время каникул, то спросил что-то о своем преемнике. Магориан долго смотрел, но ничего не увидел, а я...

— О каком преемнике? В Министерстве или на должности в школе?

— Братишка! Дамблдор — инициированный Верховный чародей Визенгамота, и его интересует, кого готовить себе на смену. Это традиция всех Верховных правителей, ты что, не знал?

Тебе неприятно признавать, что ты чего-то не знаешь, но в самом деле: насчет Дамблдора ты действительно не знал, поскольку видел его только на должности в школе, а главным в Хогвартсе был Диппет. У тебя не укладывается в голове, что этот скользкий рыжий гриффиндорец с замашками Лестрейнджа и Слагхорна вместе взятых и пополам поделенных, может обладать — пусть даже не сейчас, но в обозримом будущем, полномочиями такого уровня. Об этом надо хорошенько подумать. Жаль, что у вас никогда особо не ладились отношения с профессором Трансфигурации...

— А вот зато я увидал ясно того, о ком спрашивал рыжий профессор! — хвастается Фиренц. — Потому что предсказания не приходят к нам по вызову, они сами выбирают своего звездочета.

— И кто же тот счастливчик-Верховный, который сменит на посту нынешнего? — любопытствуешь ты, хотя еще пару минут назад для тебя было в новинку и то, что Верховный — Дамблдор.

— Счастливчиками Верховных не назовешь, это всегда тяжкое испытание. Он родится еще нескоро, обычный мальчик, но судьба у него необычная. Он родится будто два раза. И ваши с ним пути пересекутся.

— Почему?

— Этого я не знаю. Просто ваши звездные дороги в отдаленном будущем соприкасаются. И еще я знаю, кто станет его бабкой. Ты тоже ее знаешь, братишка — я видел вас в одной компании. Она худая и всегда хмурая. Еще всегда в сторону вот так вот отворачивается, как будто с досады не хочет смотреть на людей, с которыми говорит...

— Эйлин?! — вырывается у тебя (какое точное описание!). — Неужели следующий Верховный Чародей — ее внук? Какой удар для чистоплюев — наследник "Темного" рода! Лихо!

— Да, а Магориан этого не знал.

— Но ты же ему сказал, не так ли?

— Нет, пока я сказал это только тебе. Мне не больно-то нравится этот рыжий человек.

Ты смеешься и похлопываешь его по плечу — тому, которое конское, не человеческое: до человеческого слишком высоко тянуться, а ты не любишь принимать нелепые позы.

— Приятно слышать, что я нравлюсь тебе, Фире.

— Конечно, мы ведь с тобой друзья, братец! Если звезды откроют мне что-нибудь о тебе и Турнире, я найду способ рассказать тебе, будь уверен.

Теперь ты другими глазами смотришь на дочь Донатуса Принца. Запасная корзинка, говоришь? Тогда это золотая корзинка, и грех ею не воспользоваться. Есть только одно затруднение — сам Донатус Принц. Но, быть может, всё не так сложно? Ты верой и правдой пашешь на них уже много лет, сэр Донатус и его жена относятся к тебе почти как к родному и не могут надышаться на твой "гениальный" ум. И они не настолько чванливы, насколько хотят показать на публике. По крайней мере, старый Принц исповедует куда более либеральные взгляды, чем большинство магов из его круга, да и ты не грязнокровка, а вполовину волшебник из самого выдержанного в английской истории магического рода. А что до твоей магловской стороны... так и на Солнце, в конце концов, есть пятна!

Но всё это придется отложить до возвращения из Дурмстранга — есть надежда, что с победой. Такой вариант был бы идеальным для задуманного тобой плана...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Значит, Неназываемый не стал чемпионом Турнира, подслушал какой-то странный разговор Дамблдора и Гринделльвальда и после окончания школы поехал поговорить с прадедом... — Гарри опустился на стул подле чаши Омута и еще раз прокрутил в памяти всё увиденное. Теперь, после событий на кладбище, ему было трудно отделять образ юного Тома от того утратившего всякие человеческие черты монстра, с которым он имел несчастье разговаривать лицом к лицу. — Что же сказал ему Донатус Принц?

— Это как раз несложно достроить. Достаточно вспомнить его предательство в доках, убийство Рыдающей Миртл и приговор, вынесенный Визенгамотом твоей бабке...

— Да... — прошептал юноша. — Это несложно достроить... Можно я еще посмотрю на маму? Мне нужно сейчас...

Отец кивнул, и Гарри провел не меньше часа возле ниши с картиной, стараясь не слишком беспокоить его тихой болтовней с ровесницей-Лили. Увы, она и в самом деле оказалась довольно пустоголовым созданием, и мысли не задерживались в ее уме более, чем на пять минут. Профессор тем временем занимался своими делами, роясь в каких-то каталогах и перемещая препараты на полках.

— Всё, — наконец задергивая покрывало, сказал парень. — Спасибо.

Пусть это была не истинная Лили, но то невыносимое чувство, которое давило на него из-за погружения в Омут, после разговора с портретом заметно скрасилось.

— Один плюс от нашего знакомства с тем типом, — сардонически ухмыльнулся Снейп у стеллажей, едва обернувшись в его сторону. — Он пообещал поприличнее нарисовать меня на посмертном портрете. В самом деле, надо же хоть где-то!.. Сплошная выгода.

Гарри сжался от колючей боли в груди. Даже воздуха не хватило, чтобы произнести вслух, до чего это не смешно. Сколько же можно строить из себя сволочь даже в тех ситуациях, когда строить ее не перед кем? Или она, сволочь, оттренированная годами, выпрыгивает из отца уже сама собой, как скрытое шило с ядом? Снова спасшись от "ядовитой анаконды" окклюментным приемом, Гарри спросил, нельзя ли подарить Луне краски, разработанные для художника — то-то же она обрадуется! Но свирепая кривая ухмылка от собственной не бог весть какой шуточки тут же сползла с лица папаши.

— Ни в коем случае, — вытирая руки ветошью и спускаясь со стремянки, категорически отрезал он. — Только не ей.

После этих слов до парня дошло. Да-да, ей ни в коем случае нельзя давать в руки такие краски, если даже Снейп теперь не знает, что делать с оживленным портретом. Это как история Воскрешающего камня в знаменитой сказке о Дарах Смерти. Луна тем более не поймет, где остановиться. И Гарри кивнул.

Хватит им других проблем.

А с наступлением нового учебного года Хогвартсу и подавно пришла большая Жаба...

60. И замок из холста сооружен, и толстой феечки полет смешон

Дано: одна сотрудница Министерства Магии, неопределенного возраста, гоблинского роста и земноводной внешности; один преподаватель Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, тридцати пяти лет, ростом выше шести футов, а на лицо — главзлодей любой сказки про колдунов. Вопрос: кто из этих двоих больше ненавидит людей в целом и студентов в частности? Бонусом: кого из них как зовут?

Естественно, любой гриффиндорец, разбуди его среди ночи, отчеканит вам, что этого гада, штатного зельевара, зовут Северусом Снейпом. И что поцелуя дементора в Азкабане он избежал только благодаря профессору Дамблдору. Никто, кроме сальноволосого ублюдка, не мог так упорно на протяжении стольких лет отравлять жизнь поколениям студентов. И уж, конечно, в последнюю очередь любой школьник заподозрит в том же самом помощницу министра, Долорес Амбридж, весьма приземистую даму со странной заколкой на макушке, одевающуюся во всё розовое и обожающую животных, особенно котяток. Просто потому, что до сих пор ни одному юному хогвартцу не доводилось видеть эту женщину нигде, кроме, разве что, колдоснимков на страницах магических печатных изданий.

Амбридж всегда вела себя умнее Снейпа. За годы работы в чиновничьей среде она научилась говорить и смеяться так музыкально, что ей позавидовали бы сладкоголосые древнегреческие сирены, завлекавшие моряков на подводные рифы. Она звучала словно оживший мед из эдельвейса, ее можно было слушать часами, погружаясь в необъяснимый транс. Мало кто был способен опомниться от ее речей.

Они встретились с Дамблдором в рекреации после какого-то незначительного дисциплинарного слушания в Визенгамоте: малолетний студент по глупости применил магию во время каникул. Отчислен мальчишка не был, поскольку у его родителей нашлись нужные связи. Амбридж лично повернула дело так, что если бы этого слизеринца не оправдали, то пришлось бы запрещать детям волшебников и игры в квиддич за пределами школы — ведь какая-никакая, а магия в процессе этого применяется. Активировать метлу, задействовать квоффлы, бладжеры и снитч, выполнять в полете все эти сложные приемы, преодолевая законы гравитации... И так далее, и тому подобное.

— Не будем, дамы и господа, впадать в крайности, — слащаво подытожила Долорес, не сводя умильного взора с семейки нарушителя. Мистер Мёрк сидел с неприступным видом, сложив кисти рук на изумрудном навершии своей трости. Его супруга слегка волновалась, но хорошо это скрывала под маской высокомерия. Их старшая дочь, Измельда, зеленоглазая брюнетка двадцати трех лет, непокорно хмурила черные брови. Сам провинившийся, второкурсник Гильберт Мёрк, кажется, напуган был не слишком — привык рассчитывать на влиятельного отца, а нагоняй уже получил, и больше не предвиделось. — Ограничимся дисциплинарным взысканием и покончим на этом. Меру пресечения определит администрация школы Хогвартс. Вы не станете возражать, сэр?

Дамблдор, который занимался в это время какими-то своими делами, поднял голову, взглянул на нее поверх очков и согласно прикрыл глаза, едва заметно кивнув. Вслед за этим он подал знак, и на сей раз согласно кивнула уже Амбридж. Вот они и встретились за дверями зала суда.

— Вы просили меня предоставить вам самые подробные варианты личных дел сотрудников Хогвартса, — протягивая ей на ладони во много раз уменьшенную пирамиду из десятков папок, сказал Верховный Чародей. — Полагаю, это вовсе не для того, чтобы выбрать лучшего педагога прошлого года? — усмехнулся он в бороду.

— А я была бы совсем даже не прочь увидеть кандидатуру лучшего педагога-1995 по версии Альбуса Дамблдора, — ответно отшутилась Амбридж на грани флирта. — Благодарю вас. Я имею привычку заранее знакомиться с обстановкой и людьми, которых... м-м-м... с которыми потом придется иметь дело. Рассмотреть, что называется, поближе, но так, чтобы они об этом не знали.

— О, да, да, — согласно протянул директор Хогвартса с высоты своего немалого роста. — Итак, какие реформы, дорогая моя Долорес, намерено провести ваше ведомство и Попечительский совет с вашим приходом к нам?

Она взвесила стопку папок на ладони:

— Полный ответ я смогу вам дать только после ознакомления с досье, мистер Дамблдор.

— Можете величать меня просто по имени. Вы уже числитесь в штате, а у нас между коллегами принято...

Чиновница перехватила инициативу:

— Да, безусловно, сэр. Но мне нужно сначала немного привыкнуть к новому статусу, — развернувшись, они не спеша и в ногу зашагали по коридору.

Амбридж отметила, что директор, несмотря на предложение перейти на "ты" и попытки идти помедленнее, чтобы спутница успевала семенить с ним рядом на своих коротеньких гнутых ножках, всё равно держится в заметном отдалении от нее. Видимо, он был одним из немногих людей, у кого имелась стопроцентная стойкость к ее чарам. На постеленной Дамблдором мягкой перине, как говорят в Министерстве, жестко спать. Но в голову к ней он не лез, хотя умел, Долорес знала об этом наверняка.

— Вернемся, сэр, к нашим реформам. В школе необходимо ввести такую дисциплину, как политическое просвещение студентов. Мы предполагаем сделать это взамен бесполезному Магловедению. И непременно усовершенствовать Историю магии. Без идеологической подоплеки это просто скучнейший предмет, который подвергают игнорированию девяносто пять процентов учащихся. Помимо того, часть своего урока я также посвящу данному вопросу. Еще наше ведомство обдумывает вопрос о пересмотре плана занятий профессора Синистры...

Убедительно притворяясь удивленным, Верховный приспустил перемычку очков почти на самый на кончик носа:

— А чем же вашему ведомству так не угодили Астрономия с Астрологией, Долорес?!

Амбридж мило хмыкнула и дернула розовым плечиком:

— В целом нареканий они не вызывают. Но Синистра могла бы больше внимания уделять некоторым вещам, которые помогут нашим прогностикам определять будущее известных личностей, влияющих на судьбу МагБритании...

— Помню, помню эти замечательные статьи о вас, профессор Амбридж, — неожиданно сменив тему, Дамблдор с полной серьезностью процитировал по памяти выдержки из "Ежедневного пророка": — "На своем посту эта замечательная ведьма твердой рукой поддерживает порядок в сфере образования". Совершенно согласен! А вот еще: "Не возьми Долорес Амбридж бразды правления в свои руки, система просвещения юных магов скатилась бы в полную анархию"...

Если старый хрыч и глумился, то делал это так, что комар носа не подточит. Это ведь были заказные статьи, и одну из них писала Рита Скитер — уж и намучились с этой стервой в департаменте информационной поддержки, чтобы выжать из нее хоть слово одобрения без обратного подтекста! Прислушиваясь к его тону, Амбридж не уловила ни тени иронии. Он продолжал спокойным голосом:

— Со своей стороны школа на неопределенное время перекроет доступ извне на Сокровенный остров. Ведь для вас, полагаю, не секрет, что многие из ваших коллег частенько наведываются туда ради "драконьего тотализатора".

— Увы, есть среди нас отдельные любители подобного досуга... Но что поделать... — ответила Долорес с таким огорченным выражением лица, что только полный глупец (или мятежник) заподозрил бы ее в интересе к иномернику с технодраконами.

Дамблдор и ухом не повел:

— Из-за возвращения Тома Реддла и его шайки...

— Шайки?!

— Как же по-другому именовать группу преступников, собирающихся на кладбище, чтобы расправиться с одним-единственным ребенком? Ведь не армией же, согласитесь!

— Возможно, вы очень правы, — она заменила изумленную маску маской сговорчивости.

— Так вот, я счел нужным ликвидировать столь очевидные лазейки на территорию Хогвартса, как Сокровенный остров. Думаю, господа чиновники войдут в наше положение и найдут другие способы досуга.

— Тем не менее практические занятия по Техномагии на острове вы упразднять не собираетесь?

— О, нет! Это бесценный опыт для будущих мракоборцев... Да и рядовым магам такие занятия будут небесполезны. Боюсь только, что подвести идеологическую платформу под Техномагию будет сложно.

И снова не уличишь хитрого старикана в насмешке!

В кабине лифта они столкнулись с начальником Сектора по борьбе с незаконным использованием магловских изобретений. Поездка получилась напряженной. По его красноречиво укоризненному взгляду и яростно полыхавшим веснушкам Долорес сразу поняла, что слухи об итоге этого дисциплинарного слушания, как и любого другого незасекреченного заседания Визенгамота, уже разлетелись во все углы Министерства. Она даже не смогла подавить свою ответную ухмылку и ехидно подумала: да, Уизли, вы правы, никого из вашего изрядно опустившегося семейства я выгораживать, как Гильберта Мёрка, не стала бы, и приберегите свое возмущение для кухни и жены. Но Артур так ничего и не сказал, только поклонился Дамблдору на прощание, гордо мотнул остатками рыжей пакли на голове и вышел из лифта. Амбридж с директором поехали дальше.

Аппарировав по окончании рабочего дня к себе домой в Насыпное Нагорье, Долорес удобно расположилась поверх розовой шкуры зебры, наброшенной на любимую кушетку, чтобы с пером в руке вникать в личные дела будущих коллег. Как заведено, она делала пометки и шустро пробиралась всё дальше и дальше.

Напротив имени Филиуса Флитвика она поставила огромный восклицательный знак. Раньше ей и в голову не приходило, что он почти ровесник Дамблдора. Бодрый дедушка. Кхм, кхм, а полукровка Минерва МакГонагалл, оказывается, успела побывать замужем за чистокровным волшебником Элфинстоуном Ургхартом! Амбридж никогда особенно не интересовалась гриффиндорской мегерой и предпочитала видеть ее старой девой. Неплохо, неплохо, Минни! Тайнопись? Кхм, ну-ка, ну-ка! Замысловатая вязь на сложенной гармошкой дополнительной странице досье расплелась под кончиком палочки. Перед Долорес проявились сокровенные тайны железной леди факультета Гриффиндор. От неожиданности палочка едва не выпрыгнула из пальцев чиновницы. Да это же... это же, Минни, настоящий компромат! 26 сентября 1965 года у четы Ургхарт-МакГонагалл родился сын, названный в честь отца Минервы. Мальчик рос своенравным ребенком, а после безвременной кончины Элфинстоуна [1] и вовсе покатился по наклонной плоскости, умудряясь проворачивать свои делишки прямо под носом у матери, которая, без труда укрощая львят-студентов, оказалась неспособной укротить львенка-Берти. Когда информация о том, что малолетка вляпался в Пожиратели, дошла до Минервы, та, вероятно, кусала локти из-за невозможности всё изменить. После падения Темного Лорда в канун Самайна 1981 года следы Роберта Ургхарта затерялись. До судебного разбирательства дело не дошло — видимо, храбрец сбежал из страны так же, как сделали многие другие приверженцы Неназываемого.

__________________________________________

[1] Автор фанфика знает, что канонный муж МакКошки Elphinstone Urquart скончался только в 1985 году от ожога соком Venomous Tentacula. Но здесь эта неприятность с ним случилась в конце 1970-х.

Амбридж отхлебнула душистого чайку с десятью неразмешанными ложками сахара и снова открыла подшивку на колдоснимке Элфинстоуна. Так. Еще галочка на полях: Ургхарт сильно напоминал Дамблдора в относительно молодом возрасте — те же ясные васильковые глаза, та же обворожительная улыбка, высокий лоб, хрящеватый, но, правда, не ломанный нос, аристократично четкие скулы... Портрета их с Минни сына к делу приложено не было. На кого же был похож львенок-Берти — на мать или на отца? Сама она его не помнила по той простой причине, что истинные личины всех до едина своих адептов знал только Темный Лорд — благо, маски, колпаки и разнообразные чары искажения позволяли участникам сохранять полную анонимность. Нужно будет навести справки о молодом Ургхарте по своим каналам. Это может прояснить многое в нынешнем поведении сторожевой кошки директора. Повелитель будет доволен курьезом, когда Долорес доведет до его сведения, как ревностно МакГонагалл оберегает свой маленький грязный секретик...

Дальше попадалась по большей части мелочевка. Поппи Помфри и Минерва МакГонагалл были однокурсницами, но Помфри училась в Пуффендуе; подругами они сделались только после начала работы в Хогвартсе на своих должностях. Самые молодые из профессоров Хогвартса — астроном Аврора Синистра и акустик Иоганн МакГроул, ровесники. Он гриффиндорец, она вообще из Шармбатона. Немного старше Синистры с МакГроулом, 9 июля 1960 года рождения, декан Слизерина, алхимик Северус Ти Снейп. Шпион Повелителя, на которого тот возлагает большие надежды и именно потому желает быть уверенным в абсолютной преданности своего аколита. Кхм, всего тридцать пять ему, а она-то думала... Но тут не ее вина: Снейп действительно выглядит хуже трижды восстававшего инфернала. Что тут у нас в подробностях личного дела? Посмотрим.

Единственный сын магла Тобиаса Снейпа, работника коуквортской ткацкой фабрики, и чистокровной ведьмы Эйлин Принц, отлученной от магического мира по приговору Визенгамота, безработной, а также вследствие наложенного на нее заклинания Дислексиа Тоталум утратившей способность читать и писать. А по совместительству тот магл был соглядатаем своей жены. Кто же в его магловской семье отличился магическим талантом? Ясно, младшая сестра, умершая еще в детстве. Несмотря на то, что технические контролеры фабрики имели неплохую для Коукворта зарплату, алкоголик Снейп-старший практически все деньги спускал в пивнушках. Чтобы как-то прокормиться, Эйлин приходилось перешивать вещи односельчанам, и именно из-за этого у них с мужем часто бывали проблемы с отделом по наблюдению за неблагонадежными волшебниками. Дело в том, что ради привлечения клиентов миссис Снейп часто использовала невербальное заклинание феи Розабельверде: одна из нитей изделия заколдовывалась особым образом. В момент наложения чар она на миг озарялась золотым свечением, за что заклятье и получило свое название [2].

__________________________________________

[2] Фея Розабельверде — героиня сказки Гофмана "Крошка Цахес по прозванию Циннобер". Сжалившись над маленьким уродцем и его матерью-крестьянкой, волшебница воспользовалась их сном и заколдовала волосы ребенка, спрятав в них три золотых волоска, благодаря которым обыватели видели в нем лишь достоинства, причем достоинства кого-то из окружающих карлика людей, и были бессильны перед его фальшивым обаянием, тем самым помогая ему беспрепятственно подниматься по карьерной лестнице.

Маглы, сами того не понимая, старались делать следующие заказы только у Эйлин, обходя вниманием других швей — возможно, куда более умелых в ремесле, но проигрывающих ей в магии. Недурно, надо сказать, была одарена Снейпова мамаша. Не всякая оглушенная ДТ ведьма сможет ворожить — без волшебной палочки, а ко всему прочему, еще и невербально. Из-за того, что вопреки всем запретам женщина пользовалась магией и, как могла, обучала своим умениям маленького Северуса, в их семье царили постоянные скандалы, нередко переходящие в драки с Тобиасом. Доставалось и сыну, когда он попадал папаше под горячую руку, и доставалось немало, вплоть до сломанных ребер, разорванной селезенки и отбитых почек. Неудивительно, что Снейп-младший сбежал из дома, едва окончив Хогвартс. На похоронах отца, помершего от цирроза печени в конце 1989 года, он не присутствовал. Эйлин пережила мужа ненамного. По сведениям дамблдоровских документов, она скончалась в сентябре 1991-го после продолжительной болезни: у нее был туберкулез, от которого нынче отдают концы только маглы, и то при ненадлежащей терапии.

Темный Лорд не ошибся в талантах мальчишки-полукровки: беспримерный и ловкий подонок, тот сумел как-то обвести вокруг пальца самого Дамблдора, избежать Азкабана и — финальный штрих — остаться в штате вопреки всякой логике. Остаться работать с детьми. Именно из-за его персоны Долорес пришлось пустить в ход все свои способности по охмурению и убедить Корнелиуса Фаджа, что вакантная должность преподавателя ЗОТИ в Хогвартсе дожидается именно ее. Фадж, поначалу склонявшийся к кандидатуре аврора Дедалуса Дингла, уступил им с Люциусом Малфоем, который выступил от лица членов Попечительского совета, предлагающих на это место Амбридж. Итак, первое из поручений Повелителя ей и Малфою удалось выполнить с блеском.

— До скорой встречи, Эс-Ти, — сладко потянувшись, она отсалютовала ополовиненной чашкой в адрес ужасной колдографии зельевара. — У тебя есть месяц. Пока танцуешь — живешь, — Долорес сама не знала, из каких глубин подсознания всплыла вдруг эта фраза, но звучала она пафосно и красивенько, как перекрашенная в розовый шкура зебры.

Снейп со снимка по обыкновению мерзко скривился и отвернул от нее свою рябую бледную рожу. Зря ты, Северус Ти Снейп, не послушался в прошлый раз доброго совета и не упразднил дополнительные занятия по магловской химии. Такими темпами студентов и впрямь можно чему-то научить. Очередная возмутительная халатность Дамблдора! Чиновники на то и посажены в Министерстве, чтобы запрещать и чтобы их запретам подчинялись.

* * *

— Минерва, ты преувеличиваешь. Я готов понять твои чувства...

— Да не готов ты! Не готов ты их понять! Жаль только, что я поняла слишком поздно: Альбус Дамблдор вообще не способен понимать чувства других! Он может разглагольствовать о них часами, он может превозносить силу любви и дружбы. О, да, демагог он непревзойденный! Непревзойденный оратор и непревзойденный теоретик...

Послышалось тихое, такое знакомое хмыканье.

— Всё? Ты выговорилась, душа моя?

— Нет! — огрызнулась она и взмахнула рукой, как если бы из пальцев ее торчали выпущенные когти.

— Ну вот и чудесно. Значит, продолжим. Наша тактика сработала, и Долорес заглотила наживку.

— Ты знал, что я не хотела разглашения этого! Ты знал — и настоял на своем. А теперь хочешь и дальше заставлять меня притворяться довольной твоими "тронул — ходи" и "запретами на отказ".

— Охо-хо-хо-хо! Аха-ха-ха-ха! Значит, ты переживаешь и за Северуса?

— Перестань смеяться, как Санта-Клаус! Это уже слишком! Я сказала в общем контексте. И давай прекратим разыгрывать лицемерный спектакль: мы оба прекрасно знаем, кто из нас за что переживает. Отдать эту информацию Амбридж для меня было всё равно, что раздеться донага на людной площади...

— Можешь быть уверенной, она станет дорожить ею настолько, что сбережет для последнего хода. А его не будет.

— Кому что, а тебе бы всё ходы и рокировки. Я не понимаю, для чего нужно было вываливать перед нею всю правду обо всех нас?

— Здесь-то всё очень просто: это не настолько засекречено, и она смогла бы узнать другие версии в более надежных источниках, просто наведя справки. Кто знает, что могло бы насторожить ее в наших досье. И пойми она, что у нас ее водят за нос...

МакГонагалл почти зашипела и глухо прорычала:

— Однако с этим твоим С-с-северусом ты подсунул ей "другую версию"!

— Это всего лишь дата. Дело в том, что официальная версия теперь всюду выглядит именно так, как наша. Он сам никогда не разглашал настоящую и не придавал ей никакого значения. Ее знали только он, его родители, мы и "алхимический квартет". Теперь из живых правильную дату знаете вы с Джоффри Макмилланом и он сам. Мальчику он сообщил измененную, как я велел.

— Когда вы ее изменили? — ее голос дрогнул, и протестующей решительности в нем поубавилось.

— Тогда, — весомость, которой было облечено это слово, могла сравниться по тяжести только с наковальней короля Артура [3], а следующая фраза сражала подобно высвобожденному из-под нее мечу: — Восстановить, как было, мы ничего не успели по известным тебе причинам. И к лучшему — как сказала бы Септима, узнай она об этом.

__________________________________________

[3] Именно эту легенду обыграла Роулинг, описывая свойства меча Годрика Гриффиндора, извлечь который мог лишь достойный (в эпосе о короле Артуре вытащить заколдованный меч из-под наковальни было под силу только тому, кто имел право на трон Англии).

Минерва окончательно сдулась, хотя в тоне ее до сих пор угадывались нотки сомнения:

— Почему ты уверен, что она не успеет воспользоваться... э-э-м-м...

— Компроматом? — он подсмеивался, как мальчишка, и она снова в раздражении отмахнулась. — А вот посмотришь. Жаба и змей в одной банке не уживутся.

— Однако эта жаба может оказаться ядовитой [4].

__________________________________________

[4] А еще Rhinella marina смертельно ядовита — конечно, не настолько, как ядовитая тентакула, но Минерва с некоторых пор лучше разбирается в таких вещах.

— Ядовитые аги — лучшее лакомство для австралийских воронов.

— Всё-то ты знаешь!

— Мне по должности и по возрасту положено всё знать, друг мой Минерва.

* * *

Покуда босс наслаждался последними днями каникул, уже привыкнув к частым и долгим отлучкам питомца, вернувшийся из Нидерландов Мертвяк решил завернуть в Косой переулок. Это было, как раз когда студенты Хогвартса рыскали по местным лавкам и скупали всё подряд для учебы и понтов друг перед другом. Горячая пора у торгашей!

И кто бы мог подумать, кого он увидит там первым делом! Убиться и не встать — мисс Риббит-Риббит собственной персоной! Всё такая же жабка, всё в таком же вырвиглазовом-розовом. Вот это он удачно прилетел! Как будто позаимствовал у Гила кристалл Ди. Ну, а может, везение старины Локхарта со временем стало заразным?

Не выдавая себя, ворон последовал за Амбридж, планируя с крыши на крышу и попутно расшугивая чердачных котов, что пытались не вовремя возникнуть у него на пути. Ты у нас, однако, что-то задумала, старушка! Иначе зачем бы тебе прятаться в закоулок и накладывать на себя отводящее глаза заклинание? А что может задумать министерская крыса... верней, жабка? Конечно, поподслушивать, повынюхивать, повысматривать. Для чего ей это понадобилось, неизвестно, вот и нужно слетать посмотреть.

Ну-ка, ну-ка! Белый дымок над крышами Минмагии еще не клубится? Действующего Верховного чародея еще не развенчали? Туманный Альбион еще не лежит в руинах? С чего же тогда гнездо разврата, муравейник позора, скворечник вековой пошлости загудел и встрепенулся, выродив из своего чрева одну из одиознейших чиновниц современности?

В руинах не лежало ничего, а банк Гринготтс пользовался всё такой же популярностью: к нему стекались сотни клиентов и сотни же клиентов покидали здание, пополнив свои кошельки наличными. Сколько сегодня здесь знакомых лиц — мимиру сверху видно всё! Одним глазом он поглядывал по сторонам, а вторым не забывал присматривать за мисс Риббит-Риббит, едва ли заметной для прохожих, но не исчезавшей из вида для внимательного ворона.

Что-то Ржавая Ге сегодня не в настроении и спорит со своей мамашей на повышенных тонах — надо перелететь пониже, отсюда плохо слышно. Удобное деревцо над улочкой... Отличная ветка! Обе Грейнджер вышли из ателье мадам Малкин с несколькими свертками в руках, пререкаясь, как пряхи, не поделившие веретено.

— Не поеду я никуда, и всё! Не по-е-ду!

Понятно, старая песня. Миссис Грейнджер с подозрительностью оглядывает улицу. Нюх на жареное у нее что надо!

— Давай спросим у ваших полицейских! — нашлась она и, не обращая внимания на протесты дочери, вцепившейся ей в руку, высвободилась с криком: — Господин аврор! (Дорогая, их же так у вас здесь называют, да?) Господин аврор!

— Да... А откуда ты...

Остановившаяся у витрины магазинчика на другой стороне аллеи неприметная Амбридж следила за их отражением в стекле. Ухмыльнулась, когда аврору в желтой униформе пришлось развернуться и подойти на зов. Небось уже прознала жабка о характере Гермиониной мамаши. Бедняга Макмиллан, сегодня определенно не твой день: припудри носик звездной пылью — и ноги-ноги-ноги!

— Здравствуйте, — без обиняков заговорила старшая Грейнджер, сходу вцепляясь в рукав его мундира, и он лишь вежливо им обеим поклонился. — Меня зовут Джейн Грейнджер, а это моя дочь Гермиона, она студентка четв... нет, уже пятого, пятого курса, — он поклонился еще раз, но вместо того, чтобы представиться в ответ, только по-кошачьи сощурился и мягко улыбнулся. — У нас с нею небольшой спор. Рассудите нас, вы же лучше информированы о здешней обстановке. Мы с ее отцом хотим отправить Гермиону в другой волшебный вуз, потому что считаем, что в Британии становится опасно. Вы как специалист можете убедить эту упрямицу в том, что мы правы?

Аврор замялся. Мертвяк чуть не раскаркался от смеха, такое лицо было у Макмиллана. Переводя взгляд с умоляющей Гермионы на неумолимую Джейн, мужик явно не знал, что делать. По тому, как в нынешнем году улицы Косого были запружены нарядами мракоборцев, сложно было не сделать печальных выводов. Но встревать в бабьи разборки доверенный управляющего мракоборческим центром не хотел и уже жалел, что не прикинулся глухим и не ушел в инвиз, когда его окликнула эта громкая тетка. Коты шума не любят. Как говорит о таких дамах закадычный дружок Гила, "египтянин" Билл Уизли: "На шею сядут и ноги свесят". Совсем, между прочим, одичал рыжий в своих пустынях. А его родня здесь наивно верит, что сидит их сынок чин-чинарем в тамошнем филиале "Гринготтса" и плетет охранные заклы для каирских гоблинов. Младший, похоже, пошел по стопам старшего: тоже ждет не дождется семнадцатилетия, чтобы свалить из ненаглядной Норы на все четыре стороны, от фамильной нищеты и местных порядков подальше...

— Видите ли, мэм... — Джоффри прокашлялся, оттягивая время. — Я не уполномочен обсуждать такое с гражданским населением, но считаю, что вам стоит больше доверять мнению вашей дочери...

Что там Ржавая Ге? Не запрыгала от изъявления благодарности? Не запрыгала, но сдерживается с трудом, смотрит на Макмиллана преданными глазами ирландского сеттера. Того и гляди в нос от счастья лизнет — то-то у него физиономия будет! В отличие от нее Джейн Грейнджер была глубоко разочарована. Хотя кожаный напульсник на рукаве аврора она так и не выпустила из цепких клешней:

— Но правда ли то, что у вас произошло на этом жутком Турнире? Ну... возвращение этого... как-его-там... Дочь толком ничего нам не рассказывает, сплошные тайны и недомолвки! Хоть собирайся и беги к гадалке.

Гермиона снова собрала брови домиком. Эй, приятель, да пошли ты их, пусть разбираются сами! Нет, Джоффри не такой. Джоффри джентльмен, Джоффри будет мурчать и аккуратно расшаркиваться перед дамами до последнего, как с наполнителем в лотке. Мисс Риббит-Риббит тоже не без интереса следила за ними со своего поста наблюдения. Вот и мадам Малкин стала подглядывать через витрину: они ведь так и торчали посреди улицы напротив ее магазина. Прохожие аккуратно огибали их: чистокровные пуритане — брезгливо сторонясь маглы и маглорожденной, все остальные — из уважения (или страха) к желтому плащу аврора.

— Прошу меня простить, мэм. У меня очень мало времени...

— Но, сэр, одну минуточку!..

Оп-паньки! А это у нас тут кто — Пухлый?! Ну нет, он уже не Пухлый, он уже скорее Крепыш! Когда только успел так удачно утрамбоваться? Валик из жира над ремнем штанов бесследно исчез, как будто распределился по всему корпусу в виде мышц. Плечи раздвинулись, да и сам парняга уже не жался, надеясь казаться меньше и незаметнее, а передвигался гордо и степенно, как положено наследнику древнего рода. И рост! И стать! Чего еще надо этим дурам-девицам? Вот что значит каждый день ворочать кадки в теплицах Стебль! Куда это он? А, в лавочку садо-маго-водства, хе-хех! Галантно подав локоть своей величавой бабульке в траченных молью шляпе и "лисьем" воротнике, Лонгботтом поднялся с нею по ступенькам и скрылся за дверью под вывеской "Товары для магического садоводства мастера Георга Далия".

Любопытно будет взглянуть на босса — каким стал? Подрос или всё такой же доходяга? Полтора месяца, как-никак, не виделись...

Жаба тем временем двинулась дальше: Макмиллану удалось вырваться из мертвой хватки двух рыжих бестий и удрать, так что спектакль закончился вничью. Пришлось оставить насиженное деревце и снова скакать за Амбридж по крышам.

Воу-воу, какая тут потасовка в соседнем переулке, прямо душа радуется, а глаза разбегаются, за кем следить — за дерущимися или за мисс Риббит-Риббит? Хоть разорвись бедному ворону! И, решив, что жаба никуда не денется, Мертвяк перепорхнул на другую сторону крыши, с видом на Южный проулок, где застал уже самый финал разборок между младшекурсниками. С порога своей лавки на них кричал мастер Олливандер — нашли где поцапаться! — а самых главных зачинщиков держали за шиворот Драко Малфой и какой-то из его однокурсников — скорее всего, Альберт Вэйси, если судить по огромному родимому пятну на щеке, отмечавшему всех Вэйси чуть ли не со времен Основателей. В точности копируя манеры своего клюворылого декана, Малфой отчитывал малолетнего слизеринца и бросал пренебрежительные взгляды на плененного Альбертом не то гриффиндорца, не то пуффендуйца:

— Вас не учили, мистер Бёрк, не пачкать руки обо всяких недостойных? Мне будет стыдно за вас перед портретом пра-пра Элизабет, когда она осведомится у меня о ваших успехах.

— А чего он?..

— Это он первый начал! — вопили вместе с другим мальчишкой его рвущиеся в бой из-за спины Вэйси приятели-гриффиндорцы или пуффендуйцы, тогда как Драко с трудом, но сдерживал напор их противников. — Змеюки вонючие!

— Заткнись ты, шкура! Попадетесь вы нам в другом месте!

— Ступайте, ступайте отсюда, вы все! — подливал масла в огонь продавец волшебных палочек со своего крыльца. — Нечего тут! Кыш! Вот сейчас авроров кликну, узнаете мне! — он показал студентам пятнистый старческий кулак.

Что ни говори, а внушительности Снейпа сопляку-Малфою еще учиться и учиться. В запале его никто не слушал, забияки норовили, вывернувшись, пнуть друг друга по ногам и матерились так, что если бы мимир умел краснеть, он бы покраснел. Того и гляди повыхватывают палочки и затем все дружно повылетают из школы. Интересно, с чего они так разосрались — у кого родословная чище или кто записался в Пожиратели Смерти? Обычно выяснением этих животрепещущих вопросов заканчивается девяносто девять из сотни стычек между факультетами, когда там есть хоть кто-то из гадючника.

В проулок свернула Амбридж, но еще до того, как она успела что-то предпринять — если вообще собиралась что-нибудь предпринимать — с другого конца улицы к толпе приблизились Уоррингтон и Монтегю, семнадцатилетние охотники квиддичной команды Слизерина, и живо навели порядок. Они разогнали всю толпу с пятикурсниками в придачу, после чего вразвалочку зашли за канцелярскими причиндалами, так и не заметив жабку. Итак, Амбридж, значит, успешно сдала Ж.А.Б.А на чары хамелеона.

Половину дня таскался Мертвяк за петлявшей по Косому чиновницей, но так и не разобрался, что она пытается разнюхать.

— Париж крут, я даже хотел когда-нибудь ночью полетать на метле вокруг их Эйфелевой башни, но они меня отговорили...

Ронни так и заладил — "манифигительно то, манифигительно это" [5] — в тему и не в тему. А Финниган, Криви и еще пара-тройка гриффиндорцев, пойманных им на распродаже бывших в употреблении метел, трепетно внимали каждому его слову.

__________________________________________

[5] От фр. magnifique — "великолепно".

Подумаешь — Париж, Эйфелева башня... Это они еще Эйяфьядлайёкюдля не видели. И не выговаривали.

— ...а потом снитч взрывается прямо в руке нашего ловца, прикиньте!..

— Вот ни хрена себе! А вы тогда что? — Колин так и щелкает своей камерой вокруг героя дня, и Уизли это нравится.

— Половина снитча у него осталась, ну и "французы" вроде как пошли нам навстречу. Хотя по правилам, если форма снитча меняется в момент отлова, баллы не засчитываются.

— Ох ты ж ёптет! А у нас-то не так! — возмутился Симус.

— Везде так, просто у нас в школе еще ни разу такого не было.

Как это не было? Очень даже было! В шестьдесят шестом — шестьдесят седьмом учебном. Такая же история, один в один. Тогдашний тренер не засчитал слизеринцам, и Слагги за это отлучил его внука от своего "Клуба Слизней". Мертвяк досадливо почистил клюв об оконную решетку. Даже такими вещами нынешние студиозусы перестали интересоваться! Что за смену растим, мать его...

Одну закономерность передвижений Амбридж выявить всё-таки удалось. Она почти не заостряла внимания на взрослых — ни на обитателях Косого или Лютного, ни на патрульных аврорах, ни на родителях студентов, ни на изредка попадавшихся по дороге преподавателях Хогвартса. Зато могла надолго прилипнуть к какой-нибудь компании учеников, которые, впрочем, ее совсем не замечали. Что еще задумали в Министерстве? Следят за боссом?

Получить ответ Мертвяку удалось уже только по прилете в Хогвартс, когда в пятницу, 1 сентября, поезд, что отчалил с лондонской платформы "девять и три четверти", доставил на учебу целую армию студентов — крикливых, драчливых, дерзящих, вечно всюду снующих, но превращающих унылый замок в живую школу. Правда, на этот раз превративших ненадолго...

* * *

Первой на Амбридж напоролась Сибилла Трелони. Едва Долорес допрыгала по ступенькам главного портала до двери Хогвартса, ее встретил совершенно невменяемый взгляд бешеной стрекозы из-за огромных стекол очков. Трелони была сильно не в духе из-за резкой перемены погоды и "после вчерашнего", поэтому, узрев жертву, не замедлила одарить ее пророчеством:

— О, я вижу страшное предзнаменование для того, кто сейчас пересечет порог этого замка! — гулким голосом запечатанного в бочку авгурея провыла она. — Очень плохой аспект — сто восемьдесят градусов! — между Луной и Сатурном. Десцендент куспиды шестого дома в вашей генитуре предрекает, что вам не дожить до конца будущего года.

Чиновница остановилась и с непередаваемой насмешкой посмотрела на Сибиллу снизу:

— Вот как? И как же, по-вашему, я расстанусь с жизнью? Неужели от Авады врагов-Пожирателей?

— Нет! — почти радостно осклабилась Трелони. — Вам просто оторвут голову, — на секунду задумавшись и, будто во сне, поглядев на нелепую заколку Долорес, она выдала: — Обе.

Если та и была задета, то на плоском ее лице с увесистыми мешками под глазами почти ничего не отразилось. Помощница министра вела себя так, будто ей только что отвесили чудный комплимент.

— Кхм, кхм! Ну-ну. Смотрите только, чтобы вам ничего не оторвали уже в этом году, голубушка. Я, знаете ли, тоже немного смыслю в предсказаниях, и они, надо заметить, сбываются куда чаще ваших. Поэтому глядите, как бы вам не утратить должность еще до наступления Рождества, — и, озарив Сибиллу ответной улыбкой, Амбридж покатилась дальше.

— Берегите, берегите себя! — возопила ей вслед Трелони. — Черная луна у вас нынче в очень дурной позиции! Опаленные перья падают, падают вниз!

Свидетелем этой сцены случайно стала Септима Вектор. Профессор Вектор по секрету сказала профессору Синистре. Синистра (тоже по секрету) поделилась с Помоной Стебль. Стебль не могла не сообщить шепотом мадам Помфри, Филиусу Флитвику и Минерве МакГонагалл. Их разговор в лазарете слышали ассистенты Поппи Помфри, а в учительской — минеролога и зельевара... В общем, к вечернему распределению первокурсников о новом пророчестве Сквибиллы не знали только самые нелюбопытные из младших преподавателей и мелких привидений. В воздухе повисло напряженное затишье, как бывает всюду, где готовятся к грандиозному фурору, едва сдерживаясь при встрече с его непосредственными фигурантами. Трелони, однако, ничего не замечала и призрачно плавала по коридорам в предвкушении пира, благо, следующий день выдался выходным и можно было ни в чем себя не ограничивать. Старшекурсницы тихонько прыскали за ее спиной и делали таинственные лица, когда парни-однокурсники пытались вызнать у них, что здесь, эрклинги всех покусай, происходит.

— Я также с удовольствием представляю вам профессора Амбридж, нашего нового преподавателя Защиты от Темных Искусств, — перед началом ужина сообщил Дамблдор и как бы между прочим добавил: — Кроме того, профессор исполняет у нас обязанности генерального инспектора. А это означает, что она имеет практически такие же полномочия, как и директор. Профессор может инспектировать уроки любого преподавателя, невзирая на опыт его работы и педагогический стаж, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Трелони, которая в это время успела втихаря присосаться к своей фляжке, поняла, о чем он толкует, только после четвертой фразы. Поперхнувшись "нектаром пифии", как она называла свое пойло, подозрительно напоминавшее по выхлопу обычное огневиски, Сибилла растерянно вытаращила глаза, развернулась к невозмутимой Минерве и с напором простонала:

— Меня-то почему не предупредили?!

Со стороны профессора Снейпа раздался неприлично хрюкающий звук. Но едва ли кто-то успел заподозрить его в веселье, поскольку, опомнившись, зельевар мгновенно скроил одну из самых злющих рож (почему-то в адрес Эрни Макмиллана, который в этом году стал старостой от Пуффендуя) и с яростью растерзал сосиски toad-in-the-hole в своей тарелке. Эрни стушевался. Флитвик сидел красный-красный, почти лоснился, словно чересчур надутый воздушный шарик, и Вектор даже испугалась, как бы он не лопнул от натуги. Стебль затыкала себе рот салфетками, постанывала и протяжно сопела носом, с максимальным вниманием изучая звездный потолок, чтобы слезы аккуратно стекали из уголков глаз по вискам. Не иначе, ростбиф был переперчен. Минеролог Пеббл крутанул головой так, будто собирался чихнуть, но не чихнул. Почти Безголовый Ник медленно уплыл под стол прямо сквозь блюда и снедь, к уже обосновавшемуся под скатертью Толстому Монаху Пуффендуя. Оба тихонько там всплакнули, промокая призрачные слезы призрачными одеяниями друг друга: сэр Николас — рясой покойного святого отца, Монах — плащом недообезглавленного рыцаря.

— Ну а кто у нас здесь прорицательница? — не поведя и бровью, парировала МакГонагалл, в то время как Долорес, прикладывая пухлую пятерню к груди, затянутой в розовую кофту, раскланивалась перед залом.

Студентки седьмого курса тихонько перехихикивались, остря на тему ее фэшн-стиля. Студенты — шептались, гадая, во что им всем встанет это коротконогое министерское нововведение. Ребята помладше просто переглядывались друг с другом за столами. Зато единственным, кто искренне радовался появлению Амбридж, был слизеринец-второкурсник Гильберт Мёрк. Правда, мало кто знал, почему. Кроме директора и, разумеется, его декана.

Долорес поискала глазами и нашла нужное среди когтевранцев пятого курса. На плече лохматого, щуплого и невзрачного юнца восседал громадный красавец-ворон. Фамильяр что-то бормотал на ухо хозяину, а парень кивал в ответ. Эта патлатая трагедия совсем не походила на того, кому под силу обставить целый отряд колдунов экстра-класса во главе с самим Повелителем, но статья Скитер, а также присутствие живого и почти невредимого Поттера в Большом Зале были свидетельством обратного. Самой Амбридж в тот вечер на кладбище не было — тогда она еще ничего не знала о главном.

Долорес аккуратно прикоснулась к его мыслям. Поттер вздрогнул, болезненно скривился и потер то место под волосами на лбу, где — чиновница знала точно — скрывал свой приметный шрам-молнию. Значит, она была не очень аккуратна. Амбридж на время отвела ментальный щуп и через несколько секунд повторила попытку. На этот раз всё прошло как по маслу, легче не бывает. Эс-Ти не преувеличивал, когда сообщал на докладе, что мальчишка туп, как пробка, и почти необучаем.

Сопляк продолжал не спеша уписывать пастуший пирог, а голову его плотно забивали мечты прыщавого подростка. Если свести всё просмотренное к краткому изложению, размышлять сей недобитый дрыщ мог только о том, как бы — банально! — подглядеть за кем-нибудь посисястее в девичьей душевой или квиддичной раздевалке. Похотливый засранец. При взгляде на старших студенток за столами и даже на молодых ассистенток преподавателей он немедля представлял их голыми и дорисовывал в своих фантазиях такое, что даже Амбридж еле боролась с соблазном хорошенько выучить увиденное. Вдруг когда-нибудь пригодится.

Ворон-фамильяр обернулся и, если инспектору не почудилось, подмигнул. Сопляк томно вздохнул и уставился на проходившую мимо когтевранского стола старосту Слизерина. Мантия, целомудренно окутывающая некрасивую, но фигуристую девицу с головы до пят, не была препятствием его бурному воображению. Скорее наоборот — только распаляла оное. Тот, за кем охотился Темный Лорд, не мог думать больше ни о чем, кроме как трахнуть Панси Паркинсон во всех теоретически известных ему позах. Он даже не вспоминал о Темном Лорде.

Чиновница плюнула и вылезла из лабиринта воспаленных извилин студента. "Если это всё, чем дышит знаменитый Гарри Поттер, Лорд зря делает на него ставку..." — мелькнула крамольная мыслишка. Но она поскорее рассталась и с нею. Повелитель никогда ничего не делает просто так, это аксиома, и подвергать ее даже тени сомнения — кощунство.

Она не успела заметить, как расслабился в своем кресле Эс-Ти. Шпион Повелителя почти позволил невнятной улыбке тронуть края губ.

Еще одна задача Долорес в этом заведении — выйти через умственно отсталую Полумну Лавгуд, девочку с пресным лицом аксолотля и вечно отсутствующим взглядом, на ее отца-желтопечатника. Вернее сказать, на потерявшего всякий страх борзописца, который публиковал свои пасквили в его "Придире" под псевдонимом Отмороженный заяц. Не то чтобы "заяц" представлял собой какую-то опасность для организации, но Он изъявил совершенно определенное желание познакомиться с этим типом поближе. Держать друзей близко, а врагов — еще ближе — вполне в духе мудрого лидера.

Меж тем рыжие близнецы, сыновья Артура Уизли, чем-то перебрасывались с сокурсниками за гриффиндорским столом, и в руках их часто появлялся и исчезал пергаментный свиток. То, что он не имеет никакого отношения к учебе, было написано на конопатых физиономиях заглавными буквами, а также понятно благодаря восторженным воплям их младшего братца: "Вот это манифигительно! А мне ее дадите попробовать?" Вот с кем придется жестоко биться в течение ближайших месяцев. Не с этим туповатым заучкой-когтевранцем Поттером, а с потомками Прюэттов. У Амбридж на такие вещи был безукоризненный нюх.

Выходные прошли продуктивно. Госпожа инспектор без устали облазила все четыре общежития факультетов, и прошлогодние строгости параноика Грюма теперь казались студентам не более, чем маленькой прихотью старого вояки. Нет, досматривая личные вещи учеников, она ничего не изымала и не вела душеспасительных бесед. Просто теперь, пытаясь открыть привезенную из дома книгу, не имевшую отношения к утвержденному учебному графику (даже учебники по органической и неорганической химии), школьник вынужден был получить в лоб плевком чернил, которые подолгу не смывались, выдавая нарушителя, и читать проступившую на обложке надпись: "Эта литература была запрещена отделом образования Министерства Магии, статья 215, пункт 4. По всем вопросам обращаться к профессору Защиты от Темных Искусств, генеральному инспектору школы Долорес Амбридж". В дальнейшем все особенно злостные рецидивисты со свежими метками на лбах вызывались на отработки в уютный розовенький кабинетик ЗОТИ, где на протяжении многих часов были вынуждены писать на ярко-малиновой доске одну и ту же фразу: "Я не должен (не должна) нарушать распоряжения заботящегося обо мне правительства и разрушать свое сознание недостойной волшебника информацией!" Никаких газет, никаких журналов. Даже "Ежедневному пророку" не дозволялось отвлекать студентов от учебы. Принесенные совами письма от родни были перехвачены и цензурированы; в обратную сторону — то же самое. Девочки не имели права ходить по коридорам в одиночку, без сопровождения преподавателей или помощников преподавателей женского пола. Мальчики — наоборот, собираться в группы больше двух человек и приближаться к девочкам вне классов или спортплощадок, тем более — в факультетских гостиных. Всем запрещалось носить одежду, не принятую в магическом мире, и это касалось даже пижам и нижнего белья.

— Круто! — язвила маглокровная мерзавка Грейнджер. — Теперь, чтобы ходить в правильных трусах, я должна буду сверяться с винтажными альбомами бабки нашего Большого и Сильного! Невилл, а она сможет выслать нам сюда парочку образцов своей юности? Пожалуй, ради такого случая я даже научусь шить кружевные панталоны до колен!

— А у моей бабули были теплые, с начесом! — хвасталась Лаванда Браун. — Представляете этот ужас?

Раньше Грейнджер была подружкой Поттера — возможно, даже более близкой, чем кто-то догадывался. Особенно если вспомнить порнографическую вакханалию в его патлатой башке. Но теперь, когда им всем запрещено было приближаться друг к другу на досуге, эта парочка почти не общалась. С глаз долой — из сердца вон, разделяй и властвуй. Еще пристальнее Долорес следила, чтобы он не мог встречаться и со своей новой девушкой, той самой Полоумной Лавгуд. Хагриду, на уроке которого парочка однажды машинально взялась за руки, прилетело строгим выговором с занесением в личное дело, зато Когтевран не лишился ни единого балла. Да здравствует справедливость Долорес Амбридж!

* * *

А с понедельника о деяниях инспектора в ее отсутствие судачили уже и преподаватели школы.

— Что она устраивает из Истории Магии, Минерва! Мои барсучата рассказали, так у меня глаза на лоб полезли! На первом же уроке она задала первокурсникам зубрить материалы слушания Визенгамота от 1734 года. Там текста на свиток в десять футов длиной!

— Какое счастье, что для моих тренировок никому не требуется политподкованность...

— Ничего, Роланда, эта розовая фея найдет способ подвести идеологическую платформу и под твой квиддич. Уму непостижимо! Она хочет напрочь забить детям голову агитками — это же очевидно! Кстати, никто не заметил, какими странными они выходят с ее уроков?

— Точно, так и есть. Я заметила. Глаза такие, как будто их вытаскивали, чтобы начисто промыть мозг, а потом вставили обратно.

— Как после Конфундуса или, прости меня Мерлин, чего похуже...

— Именно! Кстати, она единственная запретила Поттеру поджимать под себя, когда сидит, больную ногу. А ему ведь даже Северус не делает за это замечания после разговора с Поппи. Иначе у мальчика опухает лодыжка и он еле ходит. А тут Амбридж, видите ли, вспомнила Устав...

— Девочки, но надо же что-то делать! Так невозможно работать, в конце концов!

— Септима, когда капкан ставит Министерство, пойманным остается только грызть капкан, а не того, кто его снарядил. Филиус! Филиус! Пс-с-т, мы тут, зайди к нам! Ну что, оно было у тебя сегодня?

— Оно было у меня еще вчера, у пятого курса, и заявило, что плетение щитовых чар — бесполезная трата времени и сил. Детям, видите ли, не нужно этого знать, потому что здравомыслящие взрослые не пустят детей ни в какие стычки. В сущности, это не лишено здравого смысла. Детям в бою делать нечего. Но уметь постоять за себя в других ситуациях они должны или нет?! И то, как этого хочет добиться Министерство...

— Она, знать, собирается так же в точности преподавать и свою Защиту? — Стебль сурово высморкалась в подаренный ей Хагридом на прошлое Рождество клетчатый платок размером с приличную скатерть.

— А когда у нас Защиту преподавали?

Вектор всплеснула руками:

— Но, Минерва, ведь в самом же деле нужно что-то предпринять! Это катастрофа! Куда смотрит директор? Амбридж сегодня достала даже Северуса.

— Вот уж кого достать нетрудно — он сам "доставаться" рад! Чем же она так доняла его?

— Явилась на лекцию седьмому курсу твоих львят и его змеек. Сама знаешь, как он всегда счастлив вести совмещенные пары у Гриффиндора со Слизерином. А тут еще жаба с инспекцией. И тема — яды.

— О-о-о, замечательно! Полный набор удовольствий для Снейпа! — протянули все. — Неужели Амбридж и в этом разбирается?

— В школе очень даже разбиралась, и Гораций ее не раз хвалил на собраниях, я это даже помню. Кто-то в роду у нее отличался, и именно по ядам. Да Мерлин с ней — что же делал наш образчик терпеливости?

— Когда он открыл тему эфирных отравляющих, то спросил Ли Джордана, в каком порядке нужно принимать противоядие — сначала дети, а потом взрослый, или наоборот. Джордан, конечно, из благородства сказал, что сначала дети, в результате Северус проехался по его интеллектуальным способностям...

— Как всегда! Пф-ф-ф!

— ...и погнал его к полкам со смесями — искать в этих завалах, где там яды, а где антидоты. Джордан, понятно, не разобрался, слизеринцы его осмеяли, а твои начали жаловаться Долорес, которая на всё это любовалась с задней парты. Какой, мол, Снейп негодяй, если вбивает нам в головы, что сначала надо спасать собственную шкуру, а потом — маленьких детей.

— Позвольте-позвольте, дамы! Но ведь это логично! Если умрет или отключится взрослый, то он успеет спасти максимум одного ребенка, а остальные не найдут противоядия и тоже погибнут. Причем все! А если взрослый примет противоядие первым, он сможет откачать остальных.

— Это ты понимаешь, ты когтевранец. А поди-ка объясни то же самое целому классу таких, как Фред и Джордж Уизли.

— Пф-ф-ф-ф! Нашла чем уесть — "моими" Уизли! Эти двое — не показатель!

— Они не показатель, Минни, они всеобщая головная боль. Скорее бы уже выпустились, и забыть-забыть-забыть! Ей-ей напьюсь на выпускном, как орк!

— К тому же Снейп никогда не сподобится кому-то что-то объяснить...

— Минерва, прими валерьянки. Когда ты так шипишь, у меня чувство, что где-то что-то сдувается и вот-вот рванет, — Вектор взмахнула палочкой, призывая из шкафчика пузырек с настойкой валерианового корня, но МакГонагалл, в человеческом облике ненавидевшая этот запах, уже не просто зашипела, а глухо зарычала.

Флитвику не терпелось:

— И что, как повела себя Амбридж, когда ей пожаловались на Северуса?

— Отменила его факультативы по магловской химии. Но Снейп как будто и не Снейп. Даже не фыркал — сказал, что рад избавиться от лишнего мусора [6], и всё.

__________________________________________

[6] Англ. идиотматическое выражение "good riddance to bad rubbish" в дословном переводе. Его часто пробуют привязать к нашей сексистской поговорке "баба с возу".

— И в самом деле — прямо непохоже на него! — покачала головой Хуч. — Может, они с нею просто спелись? Я бы не удивилась: редкостные два гада! Смотрите-ка, сюда, кажется, идут Рубеус и Сибилла!

— Может, и они спелись? — сдавленно хохотнул Филиус, в подпрыжке выглядывая из окна на улицу, где со стороны леса к школе неторопливо приближались Хагрид с Трелони. — Этак мы с вами постепенно-постепенно организуем Антижабскую коалицию.

— Ой, да не льсти себе! — декан Пуффендуя с мрачным видом сунула комок платка в безразмерный карман рабочего фартука. — Когда это интеллигенция умела грамотно организовывать сопротивление?

— Помона, ты что, сочинений Гонтов перечитала?

— Или господина Мр-р-ракса...

— Мар-к-са, а не Мракса! — Филиус подпрыгнул еще раз, теперь удачно, и наконец-то уселся на подоконнике.

— Я вообще ничего не читала... Э-э-э... в смысле — из этих ваших... Прекратите ржать, вы язвы хуже Северуса! Я уверена, что розовой фее пора дать укорот! Иначе она задушит школу!

— Я же говорю: только Антижабская коалиция! Только АЖК!

Тут наконец не выдержал и подал голос минеролог Пеббл, всё это время смирно укрывавшийся за свежим номером "Пророка" в уголочке под красными лопухами занзибарской клещевины, где стрекот часовых механизмов и голоса коллег звучали не так громко:

— Леди и джентльмены! Позвольте, но это же несерьезно... АЖК какая-то... Вы еще движение по защите жен кентавров от дискриминации откройте!

— Вот и Пеббл проснулся! Когтевранцы пробудили Альберта! И что же, по твоему разумению, тогда серьезно?

— Простите, но я не спал. Что серьезно? А вот: стычка в лондонской подземке между тремя кланами магов, один из которых принадлежал Сами-знаете-кому. Тут пишут, что есть жертвы. Пожирателями Смерти "Пророк" их не называет.

— Весьма мило по отношению к Пожирателям Смерти, — подметила МакГонагалл с такой токсичностью в голосе, что зельевар мог бы сейчас провести здесь практикум по приему противоядий. — Почему бы их всех не собрать вместе — все так называемые "кланы" — и не закрыть в одной подземке? Плохо представляю, что она такое, но надеюсь, это было бы эффективнее Азкабана...

— Особенно если бы к ним там присоединились некоторые обозреватели "Пророка"?

— Иногда, Филиус, ты подаешь весьма качественные идеи.

— Красные авроры зачищали последствия почти двое суток, но удалить всю информацию из памяти маглов пока не удалось. Журналисты ухватились за это происшествие, так что теперь даже по... те-ле-ви-де-нию (не уверен, что произнес это правильно!) пошли толки про нападение пришельцев и про скорый этот... как у них это называется?.. — Пеббл опять подглядел в статью: — Угу, "Конец света" называется! А вы — какая-то коалиция, Амбридж, нога Поттера...

— У меня сейчас, кажется, было дежа-вю из семидесятых, — вздохнул Флитвик. — Нет, ну если так сравнивать, то всё несерьезно, кроме чумы и войны... Тем более уж эти наши местечковые проблемки в изоляции от всего мира. Но...

— Вот именно, и даже без всяких ваших "но". А вот снова заметка о том серийном маньяке или маньячке. И снова найден труп без головы. И снова из бывших последователей Неназываемого. Схема та же.

— Вы меня простите, но не могу сказать, что осуждаю этого убийцу.

— Септима, ты не одинока. Я уже заранее люблю этого Робин Гуда! — подражая завываниям Сибиллы, Аврора Синистра воздела руку к потолку: — Пророчу: ему на роду-у-у написано стать национальным героем! А вообще очень интересно, кто же это такой.

— Не забывайте, леди и джентльмены, не забывайте, что Сириус Блэк до сих пор не пойман!

— Ты думаешь, что Робин Гуд — это Сириус?! А как же информация из прошлых номеров, что это женщина?

— Блэк был неплохим иллюзионистом, не так ли, Минерва?

Замдиректора поджала губы:

— Подающим надежды.

— Сириус Гуд! Звучит неплохо! Его школьные поклонницы оценили бы такое!

В эту минуту на фоне темной шторы материализовался полтергейст Пивз. Вытаращив глаза, он сначала что-то простучал по разным окружающим предметам по системе "точка-тире", а потом махнул рукой и громко зашипел, пересиливая дружный рокот часов:

— Тревога! Розовая жаба скачет по коридору! Тревога! Розовая жаба направляется к учительской! Тревога...

— Спасибо, Пивз, но не мог бы ты сейчас исчезнуть? — попросила МакГонагалл, сразу же делая знак коллегам.

Пивз послушно растворился в воздухе, тем самым изумив всех присутствующих. В кабинете мгновенно создалась рабочая атмосфера, преподаватели расселись за столы, и только Флитвик успел помахать в окно Хагриду и Трелони, чтобы поворачивали и не вздумали подниматься в замок. Едва всё в комнате, кроме часов, стихло, дверь открылась, выставляя на обозрение сияющую улыбкой Амбридж с палочкой [7].

__________________________________________

[7] Не все феи одинаково полезны http://www.pichome.ru/images/2018/08/22/WYHVptRs.gif ...

* * *

Вечер перед Самайном Петтигрю провел не самым славным образом. Предсказать поступки Темного Лорда теперь было еще труднее, чем до 31 октября 1981-го. А еще после смерти он, как ни странно, приобрел призрачные намеки на человеческие слабости. Даже Веселый Роджер, знавший Повелителя всю жизнь, и тот растерялся. Лорд-лич изволил призвать их — всего лишь третий раз со дня воскрешения — и едва они двое, сыновья Родерикуса, Люциус, Беллатрикс, а также паскудными методами пробившийся наверх Снейп предстали перед ним, сказал, что желает отметить в их компании четырнадцатую годовщину собственной смерти.

Его нимало не беспокоило, что по поместью Реддлов постоянно разгуливали боевые отряды авроров, пытаясь что-нибудь разведать, и что дом на холме был оцеплен двадцать четыре часа в сутки. Он лишь смеялся над жалкими министерскими псами. Просто издевался над властями, как обычно — слегка рисуясь перед сподвижниками. Он проделывал такие вещи с пространством... Питер даже не знал, как это называется, не говоря уж о том, как работает. Прошлогодний Колодец Жертв, который им впустую пришлось распечатывать вместе с Лестрейнджем, был для их лидера просто небольшой прихотью.

Непринужденная беседа за длинным столом вдоль огромного окна в зале раньше тоже не входила в повседневное расписание дел Повелителя. Теперь же он изменил своим привычкам и пустил посторонних на порог святая святых. Устрашающий, с потусторонним взором всевидящих очей и монстром-охранником за плечами, в нимбе из переплетенных змей, Лорд принимал доклады вперемежку с поздравлениями и время от времени требовал то от одного гостя, то от другого "спич по случаю". Да, приблизительно так: "Почтим память присутствующего здесь покойного вставанием и поздравим его с четырнадцатилетием сошествия в Вечность!" Чокаться бокалами он не позволил ни разу за весь ужин. Видать, чокаться после тоста — у личей это плохая примета. Поданные на стол угощения и напитки были здесь на высшем уровне, но кусок застревал в глотке Петтигрю, и он ничего не распробовал. Под него будто подложили дикобраза, еда просилась обратно от полных ненависти взглядов Снейпа, ледяных острот Повелителя и совершенно безумных взрывов хохота Беллы. Что из этого хуже — неизвестно.

Родерикусу было чем похвастать: его дипломатическими стараниями вот-вот должно было произойти объединение их организации и пусть не слишком крупной, но серьезной команды сынка Эдварда Булста, в прошлом, как и его папаша, заклятого врага мистера Реддла и мистера Лестрейнджа.

— Не трясись, Паршивец, — полубеззвучно ободрил Питера Родерикус, когда Повелитель переключил внимание на Снейпа, вместе с которым переместился к двери на веранду; теперь оттуда доносились какие-то невнятные подробности школьных будней и работы с "безнадежным идиотом Поттером", а также почти искренний смех Лорда. — Ты смог поставить перед ним окклюментный заслон на кладбище, что же тебя смущает сегодня? У него, как видишь, недурственное настроение...

Петтигрю нахохлился. Роджеру хорошо говорить, он же не знает главного. Главное в том, что в тот раз, на кладбище Литтл-Хэнглтона, с первых мгновений легилименции воскресший Повелитель без труда взломал разум Паршивца. Вынес пинком, точно дверь кладовки, запертой на ветхую щеколду. И что он там увидел, догадаться нетрудно. Но... и теперь это ясно, как дважды два: у него были какие-то свои планы на Питера. Он ограничился всего лишь пыткой, получив от нее очевидное наслаждение, только иного свойства, чем сука-Белла. И отпустил. Живым. Это нереально. Однако делиться правдой с Лестрейнджем Петтигрю не собирался. Слишком уж лихо тот избавляется от ненужных свидетелей и оплошавших соратников, а Питер втайне надеялся (и даже хотел тому поспособствовать, чтобы восстановить утраченное доверие), что Повелитель вперед избавится от Лестрейнджа.

— Это почти слово в слово совпадает с тем, что любезно рассказывала нам о мальчишке милочка, — снова рассмеявшись, подтвердил слова Снейпа Лорд, и счастье Беллы, что он не смотрел на нее и не заметил, какой ненавистью искривилось лицо Блэк при поминании Амбридж словом "милочка". — Да, и коль скоро заговорили о ней... Как, Эс-Ти, ты находишь ее работу в школе?

— Это было одно из ваших самых гениальных решений, сэр, — польстил грязный подпевала-Нюня и повертел снятую маску в руках. — Мадам Амбридж настолько успешна, что скоро в одиночку и без единого выпущенного проклятья развалит Хогвартс изнутри, — пользуясь расположением Повелителя, Снейп тоже позволил себе усмехнуться: — Одно то, сколько студенческих доносов на меня я прочитываю на каждой встрече со Стариком, не может не впечатлять. У других профессоров так же.

— Не может быть! — притворно округлил глаза Лорд. — Наверное, это доносы исключительно от слизеринцев?..

Снейп скорчил настолько же притворную кислую мину:

— Это было самое страшное разочарование Дамблдора, сэр. Больше всего "анонимок" — от учеников его обожаемого факультета.

— Как?! Разве последователи великого Годрика способны на стукачество? Разве они способны предать ближнего?!

Повелитель даже не покосился в сторону Петтигрю, но того едва не скрутило сердечным приступом от мысли, что завоевать доверие снова будет почти невозможно и что его сейчас заставляют ходить по лезвию ножа, а деваться ему некуда.

— Что ж, я доволен ее исполнительностью. Пусть продолжает в том же духе.

— Да, сэр, — Нюня отвесил подобострастный поклон и снова напялил свою маску, даже под нею оставаясь прежним уродом.

Лорд посмотрел через стекло веранды на небольшой отряд авроров, крадущихся по пригорку, ностальгически вздохнул и резко развернулся к сидящим:

— Не навестить ли нам в честь праздника альма-матер, Эс-Ти?

Все — в том числе тихо переговаривающиеся между собой за столом Рудольфус и Люциус — вскинули головы. Знай Питер, что такого не может быть, ему бы померещилось, что после сказанного в темных глазах Повелителя мигнул маячок бесовского озорства. Как если бы ему было шестнадцать или семнадцать.

— Весьма удачная идея, мой Лорд! — без малейшей заминки отозвался Снейп.

61. Лишь сотый пойдет за тобой на виселицу — и в ад!

Она выбралась из своей рамы одним слаженным движением, каким в детстве покоряла крышу родительского дома, а в юности, уже вместе с ним — окна облюбованного ими для встреч заброшенного здания, одного из старых корпусов фабрики. Как оказалась картина в его спальне и почему ватное оцепенение не позволяло даже моргнуть, Северус не знал. Просто она была здесь, и вдалеке женский силуэт чуть расплывался — казалось, в углу стоит всё та же тоненькая пятнадцатилетняя девчонка, что и на портрете.

— Где ты? — прошептала она, обреченно озираясь.

"Кто ты?" — хотел спросить он, но не было сил.

Ведь это не Лили. Ведь это не может быть она — Лили мертва.

Будто услышав его мысль, она поспешила к кровати. С каждым шагом фигура ее уточнялась, а лицо взрослело, и на край постели присела женщина уже далеко не юная, с медной патиной взамен свежей зелени глаз и с проседью в волосах. Ее вихры напомнили ему бутон вечернего гемерокаллиса в паутинках скорой осени: лепестки еще с вызовом глядят в неласковое небо, но где-то там, в самой их глубине, уже затаилась и ждет своего часа змея неизбежного увядания... Губы Лили отчетливо пересекал беловатый рваный шрам — его не было тогда, в их последний день... или Северус, как многое, забыл и это. Ее лицо отражало многолетние страдания — так, словно все эти годы она подходила к зеркалу тогда же, когда это делал и он, и смотрела оттуда в ответ, повторяя за ним каждую гримасу. Так долго и отчаянно, что это, словно клеймо, навсегда исказило ее ненаглядные черты.

— А как ты думаешь? Каждый раз, доканывая себя, мы делаем то же самое с теми, кто нас любит — кто тоже мы, только в другом теле. Нравится ли тебе то, что видишь сейчас перед собой? — тихо спросила она, нерешительно протянула руку и невесомо погладила его по щеке; он по-прежнему не мог пошевелиться, закричать: да, черт возьми, ты нравилась бы мне любой, лишь бы только билось твое сердце, лишь бы ты дышала. — Что же ты сделал с собой, мой безумный, мой любимый гений? — расплывшимся под слезами взглядом Лили скользнула по его шее, груди, плечам, рукам, и одеяло тоже не было препятствием для нее: оно не могло скрыть той смертельной худобы, которую больше не прятали ни учительский костюм, ни спасительная когда-то мантия. — Нам нужно что-то придумать, нам надо как-то выбраться из западни... Но вы оба не слышите меня... Не слышите... Проклятье! Как же я всё это ненавижу, Сев...

Она, кажется, говорила что-то еще. Может быть, что-то важное, по лицу не понять — оно угасло и не оживало более. Но Северус видел лишь то, как движутся ее некрасиво зажившие губы. Видел, но не слышал, точно его и ее разделила теперь невидимая и звуконепроницаемая стена. Расплакавшись, она множество раз указала на свою картину, и внутри него всё рвалось на части: он не мог не верить, что это настоящая Лили... и не мог в это поверить.

Со мной... Что они сделали с тобой — вот это терзает и не дает мне жить... Не мне одному, Гэбриелу тоже.

Сон отхлынул. Снейп раскрыл глаза и уставился в потолок с вмерзшим в мозг вопросом: какого дьявола я проснулся. Это был тот редкий случай, когда...

Ах, ну да. Близнецы Уизли. Как он мог забыть этот двойной дюралевый восьмидюймовый гвоздь в заднице... Когда-нибудь, Дамблдор, когда-нибудь ты вынудишь тебя убить. И не надо усмехаться, говорить "да, да, так и будет" — это будет не так. Потому что за два восьмидюймовых дюралевых гвоздя на протяжении семи (семи!) долбанных лет преподавания в этой долбанной школе кто-то должен ответить адекватно. Северус почти с удовольствием сжал в ладони длинную стальную тубу для хранения перьев, хотя бы понарошку примеряясь осуществить давнюю мечту.

Минерва не изменяла своим привычкам даже по воскресеньям, поэтому найти ее утром за завтраком можно было только в Большом зале. Большинство студентов под присмотром помощников преподавателей уже смоталось в Хогсмид (отговорить Деда от этого гусарства так и не получилось, ну да и поротые импы ему под хвост). За столами вяло ковырялись в своей еде только те, кому по какой-то причине нельзя было в поселок. Гэбриела не было — парень любил отсыпаться по выходным или просто использовал любой предлог не посещать лишний раз это место. Между скамейками важно проплывали школьные привидения, нет-нет да исчезая прямо на ходу, а потом объявляясь вновь на несколько шагов впереди. И это раздражало. Хотя чего там, раздражало в принципе всё.

— Я готов, — сказал он МакГонагалл вместо "доброе утро": по слухам, испанцы с итальянцами тоже никогда не говорят такой глупости, поскольку совершенно справедливо считают, что утро добрым быть не может.

На столе, напротив его пустующего стула, из воздуха возникли тарелки с кашей и с гренками. Он поморщился и велел невидимому эльфу убрать.

— Ну отчего же, Северус? Такие разговоры следует вести на сытый желудок, — проговорила Минерва с интонациями Дамблдора.

Он не двинулся с места, давая понять, что не собирается терять ни минуты, и уж если суждено угробить свое время на такую чепуху, то пусть, по крайней мере, это произойдет поскорее. Сделать и забыть. Тогда декан Гриффиндора с недовольным видом отставила недопитую чашку и поднялась.

— Ты и святого до греха доведешь, — сухо заметила она, минуя его.

— Я еще не приступал, — в той же манере откликнулся Северус, натягивая перчатки: на улице бушевал злобный северо-восточный ветер, и проклятую Лестрейнджем руку ломило, отдавая в корни зубов, еще даже до выхода из замка. Без перчаток на холоде кисть утратит всякую подвижность и просто не удержит палочку при обычной аппарации.

За воротами, где заканчивался антиаппарационный барьер, они переместились в Оттери-Сент-Кэчпоул одним совместным прыжком. Минерва кривилась из-за того, что ей пришлось слишком долго прикасаться к нему. Он назло дал ей понять, насколько это взаимно. Хотя, если честно, ему на самом деле было плевать и на то, и на другое: и на вынужденные объятия с нею, и на ее реакцию.

Хозяева были дома и гостей не ждали. В своем полузаброшенном огороде Молли лениво ворочала две тыквы к скорому Хэллоуину и что-то вопила мужу, а тот отвечал ей через открытое кривое окно второго этажа, и оттуда же доносился подозрительный визг неизвестного слесарного инструмента. Вне сомнений, запрещенного к использованию в волшебных семьях эдиктом за номером каким-то там. Определить, дома ли Перси, вот так, сходу, было невозможно. Что ж, Муффлиато в помощь, если дома.

Было даже в некоторой степени отрадно наблюдать, как воодушевление, озарившее круглое лицо миссис Уизли при виде Минервы, померкло и сползло, когда Молли перевела взгляд на его унылую рожу. Пока женщины обнимались, МакГонагалл успела вполголоса спросить, дома ли Персиваль.

— Какое там! С утра не срам... — Уизли снова опасливо дернула взглядом в сторону Северуса и исправилась: — пораньше дернулся выслуживаться перед своим шефом. Послезавтра Самайн, Фадж хочет, чтобы молодежь украсила Министерство на все сто...

То есть, кроме старших Уизли, в доме сейчас никого нет. Не считая чердачного упыря, о котором однажды рассказывал Гэбриел. Сын упоминал еще и одну странную черту Молли: когда в их доме появлялись гости, та принималась изображать кипучую хозяйственную деятельность, создавая у всех впечатление, будто тонет в заботах и хлопотах. То же самое она начала делать и сейчас, и в первую минуту Снейп едва ей не поверил, но во вторую здравый смысл взял свое, и он огляделся по сторонам. Старшие сыновья разъехались, младшие и единственная дочь — в интернате по десять месяцев в году. Дома — двое взрослых магов, две палочки, а гипотетически не исключен и домовый эльф, поскольку семья чистокровная. Но можно и без него, коль скоро они такие демократичные. И при всем этом Нора — это действительно нора. От калитки и до флюгера. Проблема тут явно не в вечном отсутствии денег и не в чьем-то алкоголизме. Малоизученное и очень хитрое фамильное проклятие вечной разрухи?.. Северус выгнал из головы эпитет, которым обычно награждал это жилище Люциус, а вслед за ним и Драко, и перешагнул порог.

Одно точно: если бы не их старший, Билл, полностью оплативший поездку Рональда, не видать бы младшему Франции и своей вейлы как минимум до окончания Хогвартса. "Может, это было бы во благо, — пискнул где-то в районе левого уха внутренний мини-Снейп. — Не пришлось бы теперь постоянно слышать в коридорах это его идиотское словечко-паразит".

— Ой, щас, обождите, у меня же там белье высохло, я на секундочку! — всполошилась вдруг Молли, цапнула висящий на ржавом гвозде в прихожей цинковый тазик и исчезла. — Вы говорите, говорите, я слы-ы-ы-ышу! — донеслось откуда-то из глубин логова... то есть Норы.

Северус взглянул на МакГонагалл, но та старательно делала вид, что не замечает этого. Прекрасно зная, что периферийное зрение у женщин имеет куда более широкий охват, чем у мужчин, Снейп только усмехнулся про себя, но досмотреть, чем закончится представление, решил молча.

Слесарный шум на втором этаже прекратился, сменился скрипом половиц, и через пару секунд перед визитерами возник усыпанный опилками и стружкой отец рыжего семейства в залатанном домашнем халате и выцветшем колпаке на макушке. Колпак, очевидно, вязала Молли. Точно такие же страшные кособокие свитера она постоянно присылала в школу всем своим детям, и те предпочитали мерзнуть, лишь бы не надевать на себя это убожество.

— Ох, как я рад, как я рад! Да вы проходите, чего ж вы тут встали-то? Давайте, сюда, на кухню-то! Во-о-от! Ну Молли!

— Чего? А чего это?! — наверху, оправдываясь, загремели тазиком. — Я ж тут всё слышу!

— Присаживайтесь, присаживайтесь! — Артур выдвинул из-под стола три табуретки.

Минерва села, Северус даже не пошевелился, и мистеру Уизли стало неловко. Он что-то забурчал в адрес жены и кинулся кипятить чайник, выглядевший так, словно весь их выводок по очереди, пока подрастал, катался в нем зимой с ледяной горки.

— Уже иду-у-у-у! — пропела Молли, но теперь откуда-то... из подвала, что ли?! — Артур, я тебе сколько раз говорила привинтить эту полку? Снова у нас весь чеснок погнил, а осень еще только началась!

— Как ты думаешь, чем я сейчас занимался наверху? Выпиливал тебе твою полку!

— И где она?

— Развалилась пополам. Я неправильно настроил пилу, она не хочет работать под чарами, как нужно.

— Значит, проведи втайне от Перси эту, как его? лепи... клеспи... леспичичество, что ли?

— Электричество не будет работать у нас как положено. Из-за магии.

— Да что ж у тебя всегда так — ни в телегу не лягу, ни пешком не пойду! Прям перед людьми стыдно!

Стыдно было Молли, а покраснел Артур. Вода в чайнике начала постепенно закипать.

Минерва поставила локоть на стол, согнула руку и нерешительно водрузила голову на расставленные прямые пальцы. Северусу стало скучно, и он посмотрел в окно, на раскачиваемое гномами огородное пугало. Чайник взревел, крышка, отскочив, ударилась о маятник часов, которые показывали не время, а местонахождение членов семьи — Гэбриел рассказывал и об этой штуке тоже. Недавно, когда зашла речь о новом изобретении близнецов. Два недо-Теслы умудрились сварганить по такому же принципу что-то вроде карты школы, на которую наносились люди и объекты. Пару лет назад, по их словам, они раздобыли похожий, только куда грамотнее зачарованный артефакт. На одном из своих уроков Снейп тогда сам отобрал у них тот клочок пергамента, даже не подозревая о его истинном назначении, а затем карту из кабинета унес Гилдерой Локхарт под видом обертки для позаимствованных ингредиентов. Следы артефакта затерялись. Теперь Фред с Джорджем, по души которых Северус с Минервой и явились сегодня в этот дом, хвастались своей поделкой под самым носом у Амбридж, постоянно навлекая на все факультеты ее инспекторский гнев, чем очень гордились. Всё как двадцать лет назад, только по тем временам таких гриффиндурков было ровно вдвое больше.

Из-за сбоя в "часах" Билла забросило из Египта на Чукотку, Чарлза съел дракон, которого он только что дрессировал в румынском заповеднике, Персиваль украшал свечками теперь ядро Земли вместо громадной тыквы в кабинете начальника, а все остальные (по логике, прозвище Хани-Бан принадлежало Джиневре) вместе с Хогвартсом и Хогсмидом переместились в Канберру. Поправив маятник, Артур засыпал в заварник какой-то куриной слепоты с медвежьими ушками — даже Снейпу было не под силу установить точную видовую принадлежность этой смеси — и бухнул сверху треть галлона кипятка. После этого что-то крабообразное с невменяемым воплем попыталось вылезти из-под крышки и удрать. Мистер Уизли затолкал его обратно деревянной мешалкой, прилевитировал из комнаты и положил на чайник в качестве груза подушку.

— Ксено посоветовал. По-соседски. Это мы с ним раз на рыбалку ходили... Так что рекомендую: помогает от нервов и давления, и вкус — знаете — такой пикантный вкус, как...

— Спасибо, мы ненадолго, — быстро отказалась Минерва, отодвигая пустую кружку. — Артур, прости за спешку, но нельзя ли как-нибудь поторопить твою супругу? Нам нужно поговорить с вами обоими.

— Молли! Ну совесть-то у тебя есть? Ждут же люди!

— Да я уже туточки, ну что вы сразу? Вот, коврижек как раз принесла с подпола. К чаю, — она выставила на стол тарелку с выпечкой, вытерла руки о передник и наконец-то села, под шумок стреляя глазами по заросшей кухне, где бы чего еще прибрать или протереть. — Я слушаю, слушаю!

Минерва поглядела на своего спутника, но теперь настала очередь Северуса делать вид, будто у него поломалось боковое зрение. И говорить ей пришлось самой, что после пережитого из-за чайника потрясения требовало недюжинной концентрации сил и нервов. Лавгуд ерунды не посоветует.

— А я выпью, пожалуй! — решился Артур, призвал к себе свою старую кружку с надписью "Артуру от Молли" и плеснул в нее варево, которое, на удивление, пахло весьма и весьма недурственно — в основном имбирем и луговыми травами.

— Артур, Молли, вы знаете, в какой обстановке нам приходится сейчас работать, а детям — учиться, — МакГонагалл заложила вираж издалека. — Многим окончившим школу в прошлом году пришлось поступиться своими планами и надеждами при выборе места работы. Но сейчас всё стало еще хуже: у нас новый преподаватель ЗОТИ.

— Да, да, ребята писали, — согласилась Молли. — Но у вас каждый год новый преподаватель ЗОТИ!

Артур хмуро промолчал: уж он не знать Амбридж просто не мог. Минерва суховато улыбнулась:

— Письма, которые присылают вам дети, подвергаются тщательной цензуре, Молли. Стараниями этой самой мадам Амбридж. Она же по совместительству...

— Генеральный инспектор школы с директорскими полномочиями, — совсем грустно договорил за нее мистер Уизли и подправил нервы глотком Лавгудовского чая. — Я говорил, но Молли не совсем точно представляет себе, что это за женщина.

Пока замдиректора просвещала мамашу семейства, Северус позволил части своих мыслей окунуться в недавние воспоминания...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

..."Но с какой стати туда нужно идти мне, Альбус? Неужели недостаточно будет одной Минервы?"

"Нет, Северус. Важно, чтобы ты тоже был там. Артур и Молли должны видеть, что ты с нами".

"Не продолжай, дай я досмеюсь. Так и вижу, как Уизли прослезились и поверили, что я пришел спасать их дебоширов. Они только еще больше испугаются, если к ним приду я. Это, конечно, не самое эксцентричное во всем твоем плане, но, клянусь тебе своей магией: в данном случае вполне можно обойтись и без таких жертв".

"Можно. Но мы не станем. И не говори, что избавление от близнецов не является твоей заветной мечтой! Более того: это в твоих интересах и по более серьезной причине. Пока они шалят, дразнят Долорес и теряют баллы факультета — это полбеды. Но они ребята смышленые. Даже слишком. Представь, если они со всеми этими вредилками и следилками случайно докопаются до главного? Ты готов потерять всё из-за двух дурачков?"

"Ты директор. Один росчерк пера — и не надо ни с кем говорить и никого упрашивать".

"Вообрази себе только, как за это ухватятся наши друзья-попечители и что они из этого раздуют. Скандал в таком ключе школе сейчас не нужен. И также совершенно не нужно, чтобы Артур и Молли затаили на нас обиду. Мы найдем, на чем поймать мальчишек, но не до того, как родители подготовят для них почву. И начать готовить ее они должны чем раньше, тем лучше".

Северус не сказал вслух многого, что рвалось в ту секунду с языка. Например, о крайне избирательной щепетильности, больше похожей на желание выглядеть милым "и для наших, и для ваших". Он молча встал, а на следующее утро подписался на эту авантюру. Очередную авантюру в списке Дамблдора...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— И что же делать? — вернул его в реальность вопрос хозяев Норы.

— Ты мог бы выбить для них, скажем, непыльную стажировку где-нибудь у вас, Артур. Если их выставит Амбридж, они вылетят с волчьим билетом. И это непременно повредит вашей репутации с Персивалем.

Молли посмотрела на Снейпа, будто только сейчас вспомнила о его присутствии:

— Се... Северус, а что скажете вы?

— Ничего сверх того, что уже сообщила Минерва, — без каких-либо эмоций неспешно отрапортовал он. — Ваши парни сами роют себе западню, — при слове "западня" в переносицу вгрызся острый бур, неся с собой отголоски слов Лили из недавнего сна. — Мистеру Уизли известно положение вещей в Министерстве. Мне... тоже кое-что известно, — и по тому, как благоговейно встрепенулась чета Уизли, Северус понял, что какую-то лапшу о нем Альбус им навешать успел. — Всё очень и очень тревожно. Словом, будущее ваших детей в ваших руках, — он даже сам восхитился пафосной пошлости, которую только что повернулся сморозить его язык.

Хани-Бан на "часах", разгуливавшая по Хогсмиду, вдруг стала сначала Джинни, потом Джиневрой, затем Джиневрой-к-которой-лучше-не-подходить. Дольше смотреть на нелепый циферблат, чтобы узнать, чем там всё закончится, Северус не стал: слишком уж раскудахталась чета Уизли.

— Фред еще возможно, но Джордж ни за что не пойдет к нам, — прикидывал Артур. — Даже на один день стажировки.

Тут ожила Молли:

— А если их в Мунго?

"Если только положить"...

— А что, Мунго — это мысль. Фред ни за что не согласится выносить утки за больными, а вот Джорджа можно было бы уговорить.

— Как?! Ты хочешь разлучить мальчиков?! Но, Артур...

— Молли, ты вообще понимаешь, что происходит? — серьезно осведомилась МакГонагалл, и мистер Уизли также ничем супругу не утешил — кивнул, становясь на сторону гостьи.

— Сдайте их в Аврорат, — поворачиваясь уходить и снова всовывая руки в перчатки, напоследок кинул совет Снейп. — Хотят косить от учебы — пусть служат. Сэр! Мэм!

Только на свежем воздухе он дал волю злости и от души пнул валявшееся под ногами дырявое ведро. Этим двум лбам весной исполнится по восемнадцать, а в волшебном мире они и так полгода уже считаются юридически взрослыми... И все эти ненормальные гриффиндурки пляшут на пуантах, как бы половчее вытереть их наглые изнеженные носы! Годрикова срань...

— Ты невыносим! — прошипела, догоняя его, замдиректора. — Почему даже в таких ситуациях ты не можешь не быть сволочью?

— В каких "в таких"? — он прищурил глаза, сдерживая новую вспышку ненависти. — Кто-то умер? У кого-то отняли детей? Кого-то водят за нос и лишают всех доступных любому человеку прав?

Она посмотрела на него из-под стекол своих очочков почти Альбусовским взглядом. Когда тот на самом деле хочет стереть тебя в порошок, но при этом с видом превосходства и улыбочкой изрекает какую-нибудь мудрую сентенцию, достойную Чеширского кота.

— Да. О чем это я. Такому, как ты, не понять.

Как когда-то, в дремучие ученические времена, он просто захлебнулся раскаленным порывом возмущения и потерял дар речи. В мозгу вихрем пронеслись сотни оскорбительных конструкций, большинство из которых тяготели к напоминанию об одном никчемном учителишке, чьи деяния в школе благодаря воспитательной гениальности некоторых дам едва не привели к трагедии. Пятнадцатилетний Северус выпалил бы ей это в лицо, не задумываясь. Северус взрослый уже знал, чем иногда заканчиваются такие экспромты, и, словно гадюка — убитого ежа, затолкал слова, готовые сорваться с языка, обратно себе в глотку. Кажется, сделав несколько шагов, МакГонагалл тоже поняла, что перегнула. По крайней мере, следующая ее фраза походила скорее на смягченную уступку, нежели на упрек:

— Как, по-твоему, мальчикам поступать в Аврорат, когда ты первый завалишь их на экзаменах, а туда для поступления нужен сам знаешь какой балл по Зельям?!!

Снейп тоже решил не лезть в бутылку. Удары ниже пояса — для врага, как Сектумсемпра. Любой темный применит без лишних церемоний. Но Минерву, несмотря ни на что, Северус врагом не считал, хоть она и считала его темным. Скорее, между ними уже много лет был установлен вооруженный нейтралитет, омрачившийся лишь одним недавно всплывшим фактом из ее биографии, которого зельевар прежде не знал. Но, черт подери, кому тут говорить о скелетах в шкафу, когда у самого амнезия...

— Чтобы не пропустить такое, я готов пойти даже на должностное преступление, — в той же тональности ответил он, и они остановились за калиткой, готовясь к аппарации.

— Пожалуй, я готова на любое преступление, чтобы увидеть, как Снейп идет на должностное...

— Ловлю на слове, — буркнул он, и их затянуло в трансгрессионную воронку.

Когда спустя два-три часа к нему в личный кабинет постучал Джоффри, Северус занимался проверкой наитупейших во всей его педагогической карьере контрольных второго курса. Может быть, причиной тому был он сам — прежде ему никогда не приходилось так напрягаться, соотнося фамилию в подписи на свитке с внешностью и повадками студента или студентки. Своих еще ладно, но лица детей с чужих факультетов просто сливались в одну усредненную маску без особых примет. Это... в общем, все всё поняли: р-р-раздражало.

— А, понятно, — Макмиллан расплылся в подленькой ухмылочке, за которую Снейпу захотелось заколдовать его в шкуру ягуара с оскаленной мордой и положить перед бездействующим камином — чтобы он там, тварь, мерз. Зато скалился бы по делу. — Это чье? М-м-м! Сет Хейг... Гриффиндор... У него, кстати, некоторые проблемы с возгонкой.

— Ты это мне рассказываешь?! — Северус не без некоторого удовлетворения почти дословно вернул ему сказанное летом в Выручай-комнате.

Сет Хейг, Сет Хейг... почему-то вспоминается в связке с его студенткой — слизеринкой-второкурсницей Розой Юманс, уж ее-то лицо зельевар может себе представить сразу и без труда: не красавица, мягко говоря. Оба полукровки, и что-то там еще неладно... Ах да, опять кривое распределение по факультетам... Мальчишка повелся на шляпную агитацию, девчонка оказалась умнее... Травля, склоки, "ты всё не так поняла, они не хотели, а если и хотели, то не этого, а если этого, то не до смерти, у них всего лишь глупые девчоночьи шалости, но не темная магия, как у твоих"... Дружба дружбой, факультетские баллы — врозь.

Между прочим, этого Хейга Северус на днях поймал в коридоре, когда чертов малолетка — туда же, вслед за шестикурсниками! — пытался кому-то сигналить о приближении Амбридж, запульнув под потолок светящийся транскрипционный значок "Ф" [1]. Учителя все как один делали вид, будто не понимают, что это за тайнопись, и Снейп тоже дал Сету возможность прослыть героем, под пытками у старого слизеринского гада не продавшим военную тайну.

__________________________________________

[1] Значок [Ф] используется в английской транскрипции (означает звук между русскими "а" и "э"). Из-за внешнего вида его прозвали "лягушкой" http://www.pichome.ru/images/2018/08/29/23KqX1kI.png (картинка для сайтов, где символ не может быть отображен в корректном виде).

"А что произошло, профессор?" — сладенько пропела Долорес, как раз когда он отпустил гриффиндорца восвояси всего с одним снятым баллом и напутствием — мол, а учиться вместо выходок вы не пробовали, мистер Хейг?

"О чем вы, мэм?" — удивился зельевар.

"В чем провинился этот мальчик? Полагаю, я имею право это знать как школьный инспектор".

"Ничего, что могло бы завладеть вниманием школьного инспектора, мэм. Дерзкий негодяй не уступил мне дорогу, но инцидент уже исчерпан. Всего хорошего, профессор Амбридж".

Макмиллан, как оказалось, прибыл прямиком со своей работы.

— Всю субботу ковырялись с этим делом, — объяснил он по дороге к винтовой лестнице с горгульей. — Башка теперь как мякиной набита.

— Есть подвижки?

— Подвижек нет, но крепнет ощущение, что никто из наших и не хочет, чтобы преступника раскрыли. Я даже заметил следы вымарывания в паре мест протоколов осмотра. У всех участников комиссий при этом алиби — улики уничтожали не они. Думаю, что кто-то из цепочки инстанции. Сложно искать того или ту, кого в народе величают Робин Гудом.

— Значит, ее найдут другие. Твои сообразительные коллеги об этом, как обычно, не подумали? А найти ее — всего лишь дело времени, — Снейп фыркнул; даже если Гораций и он сам ставили когда-то "Превосходно" по Зельям тем, кто сейчас идиотничал, не желая раскрывать Леди Джудитту (в одном из притонов, где был найден оставленный ею труп, хозяин смог припомнить, что спутник обращался к ней по имени — Джудит) и вымарывая детали в протоколах осмотра, это совсем не означало, что успешно сдавшие экзамены студиозусы набирались хоть сколько-нибудь ума в процессе службы аврорами. — И тогда к Трелони не ходи, в "Клуб обезглавленных охотников" поступит новенький... новенькая, чтоб ее...

— Малиновый джем, — переступив на нижнюю ступеньку лестницы, сообщил Макмиллан пароль для горгульи, и механизм пришел в движение. — А зачем иначе я, по-твоему, убивал бы на это почти двое суток личного времени? Но там очень, очень глухо, Северус.

— Ч-ч-ч-ш-ш! Ладно, всё, приехали. Потом.

Это было почти нереально, но с приходом Джоффа настроение стало меняться. С уровня "кошмарное" примерно до степени "почти приемлемое". На такое был способен только Гэбриел в их редкие встречи... и больше, пожалуй, никто. Остальные стабильно бесили. Но Дед незначительное улучшение быстро исправил — так, что Северусу снова захотелось его убить, как нынешним утром. Дамблдор уже всё узнал от МакГонагалл, поэтому у Снейпа создалось впечатление, что их с Джоффом он пригласил сюда, просто чтобы поехидничать под видом внимательной доброжелательности и гостеприимства. Зельевару было настолько противно пересказывать подробности визита к Уизли, что он даже предложил директору прямую легилименцию. Однако тот отказался. Странно, потому что, если один легилимент даст свободный доступ в свои воспоминания другому, это будет мало отличаться от вербального диалога, а информативности окажется куда больше. Уже прощаясь, Дед сделал вид, будто внезапно о чем-то вспомнил. Открыв заляпанную Фоуксом шкатулку, которой выпала нелегкая участь стоять на полке прямо под фениксовым насестом, Альбус вынул оттуда сложенный несколько раз старый пергамент. С виду пергамент был абсолютно пустым.

— Думаю, ты с нею разберешься, Северус. Мне отдал ее на хранение один из сотрудников, досрочно покинувший пост, но я подумал, что вам с Джоффри она будет сейчас куда нужнее, чем этой шкатулке.

— Позволь угадаю: имя этого сотрудника — Гилдерой Локхарт, не так ли? — скривился Снейп, вертя в руках пергамент, внутри которого наверняка скрывалась та самая карта. Дед сделал неопределенное движение головой, выражавшее скорее согласие, чем отрицание. Не придумав ничего лучше, Северус прицелился в обрывок палочкой: — Откройся!

Дамблдор с любопытством следил за его манипуляциями. На поверхности проступили буквы: "Мудаки Лунатик, Бродяга, Сохатый и Хвост категорически не приветствуют профессора Снейпа и..."

— Что это? — не понял Северус, пытаясь проморгаться под сдавленный хохот Макмиллана и ухмылки в бороду Дамблдора, однако слово "мудаки" никуда не исчезало и не видоизменялось, как бы он ни моргал. — Та самая Карта Мародеров?! Но с чего бы...

— Я же тебе сказал: мне отдал ее на хранение один из сотрудников. Тот, который виртуозно владеет искусством криптографии.

— Гм, — сказал Снейп, в растерянности ощущая неконтролируемый скачок настроения вверх. — Веско. Теперь я просто не имею права не показать это блохастому недоумку.

— Я знал, что ты не забудешь старых друзей. Надеюсь, это немного загладило мою вину — ведь я заставил тебя помимо воли пообщаться сегодня с позитивными людьми, хотя воскресным утром ты предпочел бы траур и уныние в своей келье.

Будь они с Дедом тет-а-тет, Северус не постеснялся бы вставить ему ответную шпильку — что, впрочем, всё равно не достигло бы цели. Но в присутствии Макмиллана не стал. Слишком уж его порадовал этот несчастный клочок пергамента с приветом от Стинкхорна, на поверку оказавшегося не таким уж болваном. "Да ты и у Вельзевула найдешь белую шерсть, если он так же пнет под зад твоих школьных обидчиков!" — "Поздно. Сдается мне, если не Вельзевул, то просто жизнь их уже и так пнула".

Когда они покинули директорскую башню, Джофф выхватил карту и тоже попытался привести ее в рабочее состояние. Но и у него ничего не вышло.

— Без Блэка нам в этом не разобраться, — сказал Снейп. — Но процесс мне нравится, — он снова полюбовался результатом Гилдероева вмешательства в структуру артефакта.

* * *

Почти всю ночь с понедельника на вторник накануне Самайна Гермиона проворочалась в постели, не в состоянии уснуть. То, что она вчера узнала...

...Из-за бурной деятельности профессора Амбридж занятия по окклюменции со Снейпом им с Гарри приходилось посещать под видом отработок и очень редко по сравнению с прошлым годом. Но обстановка секретности нравилась авантюрной натуре Грейнджер, и она даже воспринимала это как элемент практики под названием "пусти пыль в глаза инспектору".

— Ну, куда тебе до меня! — шутил Гарри: после памятного 1 сентября его "выдающиеся" способности защиты разума от вторжения стали у них двоих темой для целой кучи приколов про озабоченность, смысл которых, опять же, был понятен только им, и Гермиона теперь старалась придумать себе дежурное фальшивое воспоминание побезобиднее, а то еще получится с перепугу вот так же — стыда не оберешься.

Но в понедельник, как выяснилось позднее, профессору Снейпу пришлось отменить урок, о чем он и сказал Гарри, явившемуся к нему загодя. Они думали, что Гермиона еще не добралась до подземелий, и зельевар на прощание велел ему направить ее обратно, если встретит по пути. Она же, испытывая на себе продвинутые чары инвиза, успела это услышать сама и тихонько замерла неподалеку от кабинета, в полутьме, между двумя постаментами для каменных чаш. Дверь была приоткрыта, но Гарри с профессором еще не вышли, и девушка обомлела, увидев в просвете, что на прощание Снейп дружески встряхнул Поттера за плечи, и тот в ответ легонько ткнул его кулаком в кулак. Гермиона поняла, что стоит с открытым ртом и пялится на закрытую дверь, тогда как Гарри уже дохромал до поворота и собирался ковылять по ступенькам в смежный коридор.

Она не знала, как расспросить его об этом. Здесь было что-то очень ненормальное. Гермиона перебирала много разных вариантов, были среди них и самые... непристойные. Правда, их она с возмущением отметала, из-за чего они назойливее всего и лезли в голову. Но это же бред! Да, бред... А как узнать истинный ответ? Ну, наверное, найти способ встретиться с Гарри, что с появлением жабских декретов, коими были завешаны все стены в замке, сделать вне уроков было не так-то легко. При этом девушка понимала, что до завтра она точно не доживет, не узнав всей правды. Гриффиндорская натура взяла свое, но Гермиона никак не могла сосредоточиться на счастливом воспоминании, чтобы вызвать свою выдру. Пока она возилась с чарами Патронуса, подумывая уже, чтобы обратиться за помощью к школьным эльфам, хотя отрывать их от прямых обязанностей по пустякам ужасно не хотелось, к ней прибежал лис Поттера.

— Привет, — сказал серебристый зверь голосом своего подопечного, игриво припадая на передние лапы и размахивая пушистым хвостом, как знаменем, — Снейп отменил на сегодня встречу, не спускайся.

Он уже хотел удрать, как обычно растворяясь на бегу, но девушка окликнула его и попросила, чтобы Гарри пришел в библиотеку как можно быстрее.

Поттер принесся на всех парусах, несмотря на хромоту, и стал извиняться за задержку с патронусом: между подземельями и цокольным этажом за ним увязалась кошка Филча, а значит, где-то поблизости был или сам Филч, или Жаба — пришлось петлять, заметая следы.

— Я как раз собирался в библиотеку, и тут прискакал мой ушастый и сказал, что ты срочно меня сюда зовешь. Случилось что-то?

— Гарри, нам очень срочно и серьезно надо поговорить!

По ее тону он сразу понял, что беседа действительно не на пару минут, а мадам Пинс проблемы с ними перед Амбридж не нужны — она и так уже хмурилась и демонстративно похлопывала книгой по своему столу. Словом, библиотека тоже была ненадежным укрытием, и юноша позвал однокурсницу в Выручайку. Раньше для таких случаев вполне подходила общая площадка Северной башни, но теперь встречи там, особенно между разнополыми студентами, были исключены. Они чуть было не напоролись на миссис Норрис опять, но двери спасительной комнаты восьмого этажа появились очень вовремя.

— Фух, вроде успели, — засмеялся Гарри. — Не засекла.

Выручайка почему-то приобрела вид библиотеки, причем со стороны Запретной секции — к счастью, без библиотекаря и других посторонних. Гермиона перевела дух, набралась смелости и выложила всё, что видела только что, стоя перед кабинетом Снейпа. Гарри вздохнул, уронил плечи, скроил гримасу, в которой не было особой досады — скорее, смирение перед неизбежным. Слегка улыбнулся. Что? Улыбнулся?

— Ты... это... Сядь, — кашлянув, он аккуратно обхватил ладонями ее локти и заставил отодвинуться к ближайшему стулу. Усадил, придвинул другой и сел напротив, по обыкновению поджимая под себя больную ногу — теперь он садился так почти всюду, кроме уроков ЗОТИ, "политпросвещения" и обеденного зала. — Ты сейчас услышишь много странного, Ге, — в этом месте ее сердце сначала ёкнуло, а потом и вовсе куда-то провалилось. — Моя мама никогда не была женой Джеймса Поттера. Просто они все учились на одном курсе. И Поттер, и Люпин, и Блэк, и Крыса-Петтигрю, и Макмиллан, и наши с Луной мамы... и мой папа тоже. В смысле — профессор Снейп. Он мой отец, в смысле — настоящий отец. А вся эта история с Поттером — это обман, и мы с отцом пока тоже знаем не всю правду.

— Но... э-э-э... но как? — пока Гермиона собирала раскатившиеся во все стороны мысли, на память ей пришла история, которой не так давно поделился с братом Криви-младший в гостиной Гриффиндора — а она случайно услышала, но не придала особого значения, только хмыкнула. А зря.

Филч отпустил младшекурсника после отработки, наказав ему отчитаться перед профессором Снейпом. Криви отправился в лабораторию, где, как он полагал, мог в это время находиться зельевар. Борясь со страхом, он толкнул дверь и увидел, что учитель действительно находится в кабинете — что-то делает у котла, стоя к вошедшему почти спиной. "Сэр, простите, меня прислал завхоз. Я отработал! Могу я ид..." Тут "профессор" обернулся, и мальчишка увидел, что это вовсе не жуткий Снейп, а самый обычный Поттер из Когтеврана, за которым бегает с камерой его брат. И не очень-то он теперь похож на зельевара. Но ведь секунду назад их было не отличить... со спины! "А, Дэннис! Привет. Ладно, я передам Снейпу". Только после этого младший из братьев Криви обнаружил, что Гарри всё же заметно ниже Снейпа ростом, да и мантия у него ученическая. Колин сказал Дэннису на это, что у страха глаза велики, но слишком высмеивать не стал. Обознался, со всеми бывает.

Теперь всё складывалось в единую логическую цепочку. Хватая ртом воздух и подыскивая хоть какие-нибудь слова в ответ, Гермиона стремительно находила то, на что не обращала внимания раньше, когда видела Гарри каждый день и привыкла, как к части себя самой. Он сильно похож лицом на свою маму, но иногда, когда злится, выражение глаз меняется. Страшным, как Снейп, он не становится даже в гневе, но есть в его взгляде что-то, из-за чего не всякий хочет с ним связываться. А эти космы! Только у Гарри они никогда не выглядят такими грязными. Значит, он не стрижется коротко — нарочно? Голос меняется, и временами... ой. И фигура... Они оба тощие, как два скелета, но не сказать, что в мантиях им это не идет. Да, да, она ведь еще в прошлом году заметила, как Поттеру (да какому там Поттеру? он теперь кто — тоже Снейп, что ли?), как Гарри замечательно подходит средневековый костюм, который он надел во время маскарада. А ведь и та нарядная мантия цвета надкрылий жука-бронзовки всегда красиво сидела на зельеваре, хотя носил он ее крайне редко. То, что она смотрелась на нем отлично, с неохотой признавали даже завзятые модницы Парвати с Лавандой, которые ненавидели Снейпа всеми фибрами души. Да-да, так многое сходилось, и почему только Гермиона упускала всё это раньше?

— Но, блин... как это так? — это всё, что Грейнджер смогла в итоге выжать из себя от шока. — Ты — и Снейп... и твоя мама... Это точно? Ты проверял? Как следует проверял? Тогда я уже совсем ничего не понимаю. С какого бока тогда там вообще этот Поттер и почему все взрослые скрывают от нас правду?

Похоже, Гарри готовился к этому разговору лучше, чем тогда ко вторжению Жабы в его разум. Парень, конечно, волновался, и руки его нервно подрагивали — а руки, руки у них со Снейпом до чего похожи! ну как она могла не видеть?.. Но, даже волнуясь, рассказывал он всё последовательно и четко. Гермионе казалось, что ей всё это снится. Проснется она утром, встретятся они на уроках, она и скажет: "Прикинь, я сегодня во сне видела тебя, и ты мне говорил, что Снейп — твой отец". Интересно, Гарри ее за это сразу приложит Ступефаем или сначала вызовет санитаров из Мунго?

— Господи! — прошептала она, дослушав его рассказ. — А Луна знает?

— Нет! — в его глазах мелькнул настоящий испуг. — Ге, я очень тебя прошу, не проговорись ей случайно. Или... не выдай как-то по-другому. Она очень наблюдательная, она способна догадаться и без слов, понимаешь? Но папа не сможет научить ее окклюменции, он опасается вмешиваться в ее рассудок... ты же понимаешь, почему? Поэтому нельзя, чтобы она узнала — в первую очередь, для безопасности ее самой и мистера Лавгуда.

— А что, если я не смогу... закрыться... когда меня попытаются взломать? Жаба или еще кто-нибудь... Я же всех вас выдам! Ой, Гарри, мне что-то так страшно! — Гермиона потянулась со своего стула, крепко обхватила Гарри руками, и тот обнял ее в ответ. — Блин, лучше бы я этого не знала. К лешему такой катарсис!

— Всё ты сможешь. Снейп говорит, что ты более организованна, поэтому успешнее меня в окклюменции.

— Да куда уж там!

— Ему виднее. И я, наоборот, рад, что ты наконец-то это знаешь: мне было трудно скрывать это от тебя. От других не так трудно...

— Он, наверное, разозлится?

— Гермиона, он учит тебя этому именно из-за того, что ты мой лучший друг и рано или поздно ты всё равно узнала бы про нас. Скорее рано, потому что мы много общаемся с тобой. Это он велел мне тогда поговорить с тобой насчет занятий.

— Да?! Я даже не знала. Офигеть. Нет, правда: офигеть. Но настоящее имя у тебя красивое. Гэбриел! — она прислушалась, как оно звучит вслух, и покачала головой, настолько непривычно было его произносить. — Очень красивое, мне так нравится, вообще-е-е! Я обязательно стану тебя так называть после того, как всё это кончится. Оно гораздо лучше, чем Гарри. Гэбриел! А какой он — Снейп, когда... не Снейп?

На мгновение задумавшись, Гарри улыбнулся — и грустно, и светло. Глаза его засияли:

— Он прикольный. К нему просто надо приспособиться. Но когда приспособишься, он очень прикольный. И знает столько, что у меня иногда голова готова лопнуть, — юноша посмотрел на заставленные фолиантами стеллажи; ближе всех к ним был ряд с сочинениями мессира Гринделльвальда. — Если окажется, что он прочитал все книги в Хогвартсе, я даже не удивлюсь, — а потом добавил еле слышным шепотом: — Он самый лучший на свете.

— О-фи-геть! "Прикольный" Снейп... Я сплю или рехнулась... — от шквала в мыслях Гермиона даже не знала, что сказать, всё было каким-то лишним и ненужным по сравнению с этим обреченным "он самый лучший на свете", сквозь которое она кожей почувствовала бездонное отчаяние. Породить такое предчувствие горя под силу лишь целой стае дементоров. И она знала: столько лет считавший себя сиротой, Гарри теперь боялся и думать, откуда оно возникло. Словно если упорно отрицать Минотавра, тот никогда не появится в глубинах лабиринта и не потребует жертв.

— А у тебя с окклюменцией всё получится, Ге. Не смей сомневаться...

...И вот, совершенно не выспавшись, с черными кругами под глазами и бедламом на голове во вторничное утро Грейнджер плелась на занятия. Первой парой были сдвоенные со змеюками Заклинания, по пути на которые Гермиона почти столкнулась в коридоре четвертого этажа с инспектором школы. Однако девушка вовремя юркнула в Зал Трофеев и затаилась между дверью и шкафом с наградами квиддичистов, а профессора Амбридж немедленно обступила толпа подхалимов со всех курсов. Лучась любовью и преданностью, эти честные мальчики и девочки наперебой докладывали ей о случившемся за последние сутки. Смотреть противно. Гермиона плотнее прижала учебники к груди и фыркнула. Как только у этой жабы получается так влиять на умы стольких студентов? Она же мерзкая, неужели этого не видно? Они рассказывают ей даже о том, в каких образах собираются явиться их однокурсники сегодня вечером на хэллоуинский маскарад! Это уже вообще подлость — ребята придумывали свои костюмы и грим, готовились. Мерзкая Амбридж, отменить праздник она не смогла, Дамблдор не позволил, ну так она подобралась с другой стороны и теперь будет точно знать, кто есть кто. И вредить, конечно. Несмотря на то, что сама Гермиона не особенно-то раздумывала над тем, в чем пойдет на вечеринку, ее не на шутку разозлило, что министерская уродина добьется своего и будет держать всё под контролем. А она слушает ябед с милой улыбочкой и записывает их доносы в свой гадский розовый блокнотик. Вот бы добраться до него и наложить чернильноплевательные чары, какие сама Жаба после обысков накладывает на вещи — книги и личные дневники — учеников!

Когда вся эта гурьба приблизилась ко входу в Зал Трофеев, девушка невольно отступила глубже в угол за шкаф. Ткнулась спиной во что-то живое и чуть не взвизгнула, ощутив, как кто-то выдернул из-под ее каблучка отдавленную ногу, после чего тихо и злобно зашипел голосом Малфоя:

— Твою ма-а-ать, Грейнджер! Ну на кой тебя-я-я принесло именно сюда?!

Но заорать или отпрыгнуть он ей не дал: крепко зажав рот ладонью, придавил к себе и велел вести себя тихо. Толпа промаршировала мимо, и только после этого Драко ослабил тиски.

— Да убери ты лапы, Малфой! Сам-то чего тут сидишь? — взвилась Гермиона, несильно хлопнув его учебниками по плечу.

— Да то же, чего и ты! — скривился он, дескать — вот еще, отчитываться тут перед всякими маглокровками.

— Из-за Амбридж, что ли?

— Сучья жа-аба... — прошипел блондинчик, с ненавистью косясь в сторону удалявшегося строя болванчиков. — Из-за нее эти два-а-а придурка... стали совсем как два-а-а придурка.

— Кто?

— Не тво-ое дело. Грегори и Винс. Чем она их прельстила, жирная торба? Чуть ли не молятся на нее, ка-а-ак тупые ма-а-аглы на своих богов.

— А я думала... — она осеклась, потому что была совершенно уверена, что подхалимаж Крэбба и Гойла к Жабе инициирован самим Малфоем. — А ты что? Или они больше не слушаются великого и могущественного потомка Малфоев?

— Ой да за-аткнись ты, без тебя тошно. Она и ва-а-ашего... бывшего вашего Лонгботтома обраба-а-атывает. Не вида-а-ала, что ли?

— Это как?

— Ну да, у вас же с барсуками нет у нее па-а-ар вместе... Эта ста-арая паскуда положила глаз на Пухлого и прямо-таки домога-ается его, цепляет на каждом уроке. Все наши девчонки на первом же занятии вычислили. Да и мы видим, не слепые. Он пробует упир-а-а-аться, но у нее, может, чары какие-то хитрые. Вот бы ее пойма-ать с поличным...

— Так отцу скажи!

Он посмотрел на нее как на нервнобольную и только ткнул кулаком в стенку. Гермиона вздохнула. Она читала статью Скитер о том, что "экклезии" Неназываемого в разговоре упоминали Люциуса Малфоя, но Гарри просил не особенно-то верить тому, что написала эта журналистка. Не потому, что на самом деле Пожиратели Малфоя не упоминали, а скорее тому, какие выводы сделала из этого сама Рита. Сейчас девушка уже и не знала, чему и кому верить. Судя по реакции Драко, мистер Малфой с его связями в Министерстве скорее поддержит Жабу, чем поверит наговорам, тем более многие подлипалы-ученики заступятся за нее и присягнут, будто это всё вранье. Или была еще какая-то причина, из-за которой блондинчик не хотел доверяться папаше — Гермиона об этом могла только гадать.

— Ладно, идти надо, опоздаем, — буркнул Драко. — Только ты подожди, когда я пода-а-альше отойду. А то еще подумают что-нибудь не то...

Оттого, как он поморщился, Гермионе стало понятно, что переживает белобрысая немочь отнюдь не из-за угрозы нагоняя от Амбридж, а за свое чистокровное реноме. Она даже хихикнула: вот дурак, кому он нужен!

А насчет Лонгботтома известия были поистине тревожными. Хотя он действительно стал красавчиком за прошедшее лето и казался намного старше ровесников, сама суть не менялась — ему было всего пятнадцать! Неужели слизеринцы правы, и, проповедуя целомудрие налево и направо, Амбридж втайне "слаба на передок", как выражаются Браун и Патил? Ужас...

У Флитвика они отрабатывали Щитовые. Как это часто бывало, профессор разделил аудиторию пополам, на одной стороне стояли три ступенчатых ряда столов для слизеринцев, на другой, четко напротив — таких же в точности столов для гриффиндорцев. Заниматься практикой в Дуэльном клубе Локхарта было теперь категорически запрещено одним из последних приказов Амбридж, поэтому студенты лениво пикировались друг с другом, не вставая из-за парт, — львята против змеенышей. Одним Протего давался исключительно легко — во всяком случае, Гермиона видела, что на их баррикадах этим заклинанием отлично владеют Рон Уизли и Риона О'Нил, а на "вражеских" — Драко Малфой с Тео Ноттом и Трейси Дэвис. Другим не давался вообще. Она сама применять его умела уже неплохо, но не идеально. Гарри говорил, что в этом смысле невербальная инкантация scutum иногда срабатывает куда успешнее, причем даже без палочки. Теперь она догадалась, что этому приему его обучил Снейп и что это — чары пепельников, с которыми Снейпа, в свою очередь, наверняка познакомила его жена-целительница. Scutum у Гермионы так и не получился, но лишь потому, что она вообще не очень-то дружила со всем связанным с медициной.

— Мисс Грейнджер? Отчего дремлем? — с отвратительной бодростью в голосочке воззвал профессор Флитвик. — На вас это непохоже! Подключаемся, подключаемся!

Гарри сказал, что Флитвик тоже знает о них с профессором Снейпом и тоже сам ничего не помнит из-за какого-то грандиозного заклятия. Теперь Гермиона смотрела на когтевранского декана немного другими глазами — как посвященный на посвященного.

Очередной взрыв заставил ее подпрыгнуть на месте: это у Симуса Финнигана вместо щитового снова получилось черт знает что, и в стене за его плечом зияла и дымилась обширная выбоина. Малфой — автор этого безобразия — покатывался со смеху вместе с Паркинсон и своими телохранителями. В отсутствие Амбридж Крэбб и Гойл выглядели воплощениями преданности своему сюзерену.

— Мерлинова грыжа! — выругался Симус, с чувством швыряя палочку на учебник. — Профессор, ну не дается мне этот Протего! Я же не Пухлый, чтобы защищаться! Научите нас боевым, а? Как только мне исполнится семнадцать, свалю я отсюда в Аврорат, хочу приносить пользу мракоборцам, а не просиживать тут штаны с этой ерундой! Научите, сэр!

— О-о-о-о-да-а-а-а! Мракоборец штопанный! — сразу же стали ржать гадюшата, провоцируя гриффиндорцев на праведный гнев. Хотя в данном случае Гермиона была почти солидарна со слизеринцами в том, что Финниган несет ахинею. Ну разве что совсем немного при этом хотелось въехать Малфою кулаком промеж ушей. Из принципа: ведь это ж Малфой. — Да кто тебя в семна-а-адцать пустит "приносить пользу", бездарь?

— Заткнись, слышь, ты, пожирательский выкидыш! — дернулся было Симус, но с одного бока на нем повис Дин Томас, а с другого — Лаванда Браун, и вдвоем они усадили его обратно.

— А ну-ка изобразили мне полный порядок! — легко взмахнув палочкой, потребовал профессор Флитвик, и всех нарушителей спокойствия приподняло над скамейками, как в фильмах про невесомость. А еще они, пунцовые от злости, открывали и закрывали рты, будто рыбы в аквариуме, но не было слышно ни звука. Да и движения их рук были замедлены. — Если вы сейчас дадите зарок вести себя смирно, я посажу вас на место. Но если вы хотите полетать еще... я не возражаю. Только сдавать экзамены потом вам, не забывайте. И даже мистеру Финнигану, который так изобретательно вздумал увильнуть, подавшись в авроры.

Буяны закивали и были усажены на места. Правда, Силенцио профессор отменил не сразу, решив сначала навести порядок в голове Симуса, но без язвительных подсказок бледной немочи. Поэтому молчание обеих сторон продлилось.

— Несмотря на грубую форму подачи информации, ваш оппонент прав, мистер Финниган, — Флитвик взобрался на свою кафедру и уселся там на стопке книг, закинув ногу на ногу. Ему, наверное, казалось, что смотрится он в этой позе величественно, но Гермиона с трудом подавила смешок. — Ни в семнадцать, ни в восемнадцать, ни даже в двадцать лет вас в реальный бой не направят. А знает ли кто-нибудь, почему? — чароплет отменил заклинание немоты у Симуса и Драко. — О, и как обычно — одна мисс Грейнджер за всех! Ну что ж, просветите вашего однокашника, Гермиона, будьте так любезны.

Девушка поднялась, не обращая внимания на скривившихся Миллисент с Панси и прыснувших Крэбба с Гойлом, которым что-то шепнул Драко. Эту тему проходили еще в прошлом году на лекциях продвинутого курса у профессора Умбрасумус. Хотя к колдомедицине и к медицине вообще Гермиона относилась со страхом, тема нейрофизиологии и возрастной психологии магов была ей интересна, и она посещала эти занятия вместе с Гарри. И ни разу не пожалела.

— Это связано с этапами развития нервной системы у волшебников. Нас ведь неспроста принимают в Хогвартс не раньше одиннадцати лет — до этого времени мы способны, по большому счету, только на спонтанные выбросы магии и можем не совладать с палочкой. С двенадцати до семнадцати — пластичный период, когда мы учимся контролировать свою психику и свои магические силы. Вообще-то это одно и то же...

Ей показалось, что ёрничающий Драко после этих ее слов замер, будто огорошенный внезапной мыслью. Лицо его посерьезнело, он задумался и прикусил губу. Когда Винсент, погыгыкивая, неловко толкнул его в бок, Малфой раздраженно ткнул его в ответ локтем и сказал что-то резкое, так что Крэббу пришлось извиняться.

— С восемнадцати до двадцати одного года мы наращиваем свои знания и умения до необходимого взрослому магу минимума, избавляясь от остатков спонтанного проявления силы. И это время считается самым опасным...

Гермиона не стала говорить такого в классе, потому что здесь ее не поняли бы девяносто процентов присутствующих, но тогда, у Прозерпины Умбрасумус, она это озвучила. Роковой период напоминал этап обучения вождению автомобиля у маглов, когда начинающий уже освоил управление и почувствовал вкус быстрой езды на покорной ему машине. Успех сделал его самонадеянным: он считает себя асом, и по статистике именно на это время приходится большинство всех самых страшных аварий. Так было и с магией: волшебник мог не сладить с концентрацией выброса и в лучшем случае — просто пережечь себя, сделавшись сквибом. В худшем — нанести непоправимый вред всем, кто при этом был поблизости. Союзникам ли, врагам ли, живым существам или неодушевленным предметам. Если хочешь запороть операцию, сказал тогда им бедный Грюм, отправь вместе со всеми желторотого стажера, которому еще не выдали диплом мракоборца. А выдавали этот диплом — и прошлой зимой этим хвасталась помощница мистера Макмиллана, Нимфадора Тонкс — по достижении новичком двадцати одного года, если его способности позволяли работать в Аврорате.

— Спасибо, мисс Грейнджер, присаживайтесь. Так вот, мистер Финниган, наши коллеги из Соединенных Штатов, в отличие от нас, считают себя совершеннолетними только в этом возрасте. Тогда же, когда по магловскому законодательству у них получают все юридические права и обычные номэджи. Возможно, маглы позаимствовали эту древнюю традицию у наших общих пращуров. В прежние времена она была повсеместной. Поэтому, Симус, до воплощения вашей мечты в жизнь вам придется подождать еще лет шесть-семь. И я рекомендовал бы вам потратить эти годы на обучение, а не на препирательства с однокурсниками. Между прочим, мистер Малфой, вас это касается ровно в той же мере.

— Что? — вскинул бровь Драко, будто разбуженный; прокрутив в голове только что услышанное и осмыслив, расплылся в мерзкой улыбочке: — Ну я-то в дрессированные ма-а-артышки инквизиторов точно не собира-аюсь, за меня, сэр, вы можете не волнова-аться!

— Ах ты!.. — Симус снова вскочил и снова на нем повисли соседи, а Рон просто показал Малфою средний палец, получив в ответ тяжелый и многообещающий взгляд Гойла.

Стараясь успеть за время перемены заскочить в Гриффиндорскую башню и взять забытую там по рассеянности одежду для работы в теплицах, Гермиона не сразу услышала, что ее несколько раз окликнули.

— Ты мало того, что нах-а-а-альная, так еще и глухая! — буркнул Малфой, затащив ее за рукав всё в тот же Зал Трофеев, на прежнее место. — Слушай, Грейнджер, есть хорошая идея. Только ты должна-а мне сказать, в кого сегодня вечером загримируется Поттер.

Гермиона смерила его надменным взглядом и рывком высвободила руку:

— Малфой, ты, может, чего-то не того за завтраком поел, а?

— Грейнджер, мне с ним поговорить надо. Счита-а-ай, что это вопрос жизни и смерти. Но так, чтобы никто нас при этом друг рядом с другом не увидел. У нас сегодня пары только с ва-ами и с пуффендятлами, я никак ина-а-че с ним не встречусь. Ну помоги, Грейнджер, будь человеком! Я тебе тоже когда-а-нибудь пригожусь. Будь уверена, чистокровные волшебники услуг не забывают.

— Зачем тебе Гарри? — с подозрением спросила девушка, всё еще не слишком-то доверяя честно распахнутым серо-голубым глазам Малфоя.

— Только никому, ладно?

И он зашептал ей на ухо, то и дело оглядываясь на вход в зал.

* * *

Ржавая Ге прислала после уроков выдру с очень и очень странным сообщением: "Гарри, сегодня на празднике к тебе подойдет Малфой в облике демона, назовется Мулцибером [2]. Выслушай его, пожалуйста, это может оказаться важно!"

__________________________________________

[2] Мулцибер — имя одного из адских демонов (не Некрономикон!): http://9net.ru/103-ad.html

— Что ты насчет этого думаешь? — показав записку Мертвяку, спросил юноша.

— Ну а чего, босс? С тебя не убудет. Ты же всё равно говорил... — и, абсолютно точно копируя голос хозяина, ворон изрек: — "Какой мне смысл маскироваться, когда я один во всей школе хромаю хуже царя Тимура и никакими чарами этого не спрячешь?!"

— Но это же Малфой... Что с ним вдруг такое?

— Вот и узнаем.

Гарри и в самом деле не стал слишком заморачиваться со своим образом. Гораздо любопытнее у него на плече смотрелся мимир, пожелавший исполнить роль Вальравна [3]. Он был в алом берете эпохи Ренессанса и круглых очках — уменьшенных старых очках самого Гарри — водруженных на грозный клюв. Спину и крылья его закрывал кожаный черный плащ с пелериной. Поттер же просто набросил на голову капюшон ученической мантии и наложил на лицо хамелеонские чары, из-за которых всем казалось, будто под капюшоном нет ничего. Даже Корнера передернуло, когда он направил в лицо Гарри Люмос и увидел там только внутреннюю поверхность капюшона: в сочетании с двумя иллюзорными стрелами, торчавшими из спины однокурсника, выглядело это почти так же жутко, как дементоры. Позже на вечеринке нашлись и два умника, которые в самом деле нарядились дементорами и напугали пуффендуек-третьекурсниц.

__________________________________________

[3] Вальравн — в датском фольклоре ворон, напитавшийся останками погибшего в битве короля или вождя и приобретший благодаря этому сверхъестественные способности. Описывается способным принимать облик рыцаря либо мифического существа — полуволка-полуворона: http://runarium.ru/valravn

Поскольку плясун из Гарри был тот еще, они с Луной, нацепившей очки для выявления мозгошмыгов, чаще сидели где-нибудь в глубине зала, наблюдая за остальными и стараясь не попасться на глаза жабе-Амбридж. Мертвяк не мешал им, соскучившимся друг по другу за эти два месяца запретов, и деликатно отворачивался, когда им приспичивало целоваться. Из солидарности с Гарри Луна тоже не стала выдумывать сложный костюм и заклинания, а потанцевать он и подавно почти выгонял ее, укоряя в том, что из-за него она теряет возможность нормально повеселиться, ведь следующий "законный" шанс сделать это им всем предстоит только на Рождество, то есть еще через два месяца. Лу делала ему одолжение, но уходила в компании с Шаманом или Роном Уизли с явной неохотой.

— На самом деле там нет ничего веселого, — вернувшись в очередной раз, сказала она. — Там везде расхаживает эта двуглавая женщина с целым выводком мозгошмыгов и записывает, кто что делает...

— Двуглавая женщина? — в один голос спросили Гарри и Мертвяк. — Ты про кого?

Луна сняла свои очки и уже хотела отдать Гарри, чтобы он на кого-то посмотрел сквозь их "особые" стекла, как тут к ним подошел змееподобный персонаж в длинном, малахитовой расцветки плаще, при каждом взмахе полами превращавшемся в драконьи крылья. Выглядел он еще внушительнее сурового Мертвяка на плече Гарри, а лицо скрывала рогатая маска из сырого мяса.

— Нам надо поговорить, Поттер, — сказал он низким, утрированно измененным голосом, но с интонациями, по которым безошибочно угадывался Малфой.

— Валяй, — Гарри элегантно поправил воткнувшиеся в его спину стрелы и оперся локтями о бортик фонтана, у которого они сидели. Луна склонила голову к плечу, но на лице ее читалось приветливое выражение, как будто перед ними стоял не кровавый демон в мясной маске, а сама Ровена Когтевран.

— М-м-м... предпочтительнее было бы с гла-а-азу на глаз, — Драко с намеком взглянул на Лу и на Мертвяка.

— Меня всё устраивает, — невозмутимо отозвался Поттер, поигрывая кистью руки в такт играющей музыке с умыслом раздразнить слизеринца и проверить: психанет или стерпит?

Вероятно, дело, с которым подошел Малфой, было для него важнее такой ерунды, как принцип, и он пошел на уступки. Луна снова надела свои разноцветные очки и сказала, что они с мистером мимиром, пожалуй, прогуляются на свежем воздухе. Мертвяк и Гарри запротестовали было, но девушка с загадочной улыбкой покачала в воздухе пальцем, забрала ворона и ушла, оставив их вдвоем.

— Повезло тебе с девчонкой... — не без некоторой зависти вымолвил ей вслед рептилоид-Малфой, усаживаясь рядом с Гарри.

— Чего хотел-то? — Гарри немного разозлился, что вышло по-малфоевски, да еще и с подачи самой Лу. С нею и Мертвяком корчить из себя крутого босса на "стрелке" было куда смешнее, а без зрителей уже не то.

— Победить в третьем этапе Турнира тебе помогли занятия с Каркаровым, — не спрашивая, но утверждая, заявил Драко.

— Да неужели, — Гарри не стал ни спорить, ни соглашаться, он даже не смотрел в сторону сокурсника-слизеринца.

— Слушай, я не подъебывать тебя сюда пришел, и вообще не до того мне, Поттер. Я хочу предложить сделку, а там уж смотри сам. В том году Каркаров провел у нас несколько уроков по Защите от себя самого, и тебе одному удалось их усвоить. Я подслушал, как отец говорил Нотту-старшему, что ты победил в последнем туре только благодаря Каркарову.

— Представляю, как их плющило.

— Я бы так не сказал, — равнодушно пожал плечами "демон". — Отец, правда, так и не смог понять, какая выгода от этого была самому профессору Каркарову — учить студентов школы-соперницы. Но, в сущности, его это не беспокоит.

У Гарри чесался язык поднять тему того, что он слышал от Пожирателей на кладбище относительно участия в их рядах Малфоя-старшего, но Драко вел себя чересчур покладисто, и это интриговало. Хотелось узнать, что же стало причиной такой небывалой кротости. Ладно, подумал юноша, в конце концов, речь шла не о самом Драко, а о его отце, и вообще не факт, что Драко в курсе делишек своего папаши. Посмотрим, к чему он ведет.

— Я хочу попросить тебя обучить нескольких наших... ну и, может, кого захочешь учить сам, мне это безразлично... приемам защиты своего разума от внутреннего демона, — наконец скороговоркой выпалил Малфой, совершенно забыв томно растягивать слова. — И вообще от самовнушения и влияния извне. Ты сможешь.

Гарри даже не поверил ушам и медленно повернул капюшон к собеседнику:

— Что?

— Мы можем создать неформальную группу и где-нибудь отрабатывать приемы защиты. Под твоим руководством, потому что ты умеешь.

Голову Гарри посетили десятки вариантов, объясняющих действия Малфоя. Львиная доля их сводилась к мыслям о подвохе. Может, он выслуживается перед Амбридж и прознал о Выручайке, теперь пытается втереться в доверие и узнать, как ее открывать? И это самое простое из предположений. Еще, навскидку — план "Подставь Поттера", обычная провокация. А может, ему просто нужна Выручай-комната. Для собственных нужд. Интересно, чем же таким Драко проехался по ушам Ржавой Ге, если она поверила и согласилась замолвить за него словечко перед Гарри? Она, конечно, ничего сверх того в своем послании не говорила — ни за, ни против — но уже сам факт, что норовистая Грейнджер, которая терпеть не могла заносчивого Малфоя, не послала того подальше с порога, а решила, что Гарри должен его выслушать, говорил о том, что Гарри и в самом деле должен отнестись к этому серьезнее, чем оно выглядело поначалу.

— Перечисли аргументы, Малфой, которые убедят меня поверить тебе.

Драко снял чары маскировки и перестал быть рептилоидом в мясной маске, уставившись на Гарри своими обычными, но теперь до крайности изумленными глазами:

— Пиздец, Поттер, ты где этого набрался?! Ты же не слизеринец! Да нет, ты не прими за... это наоборот... Короче, ты же не хотел бы, чтобы твои друзья ходили, как на ниточках, на побегушках у какой-то дряни? Я знаю, ты думаешь... вы все думаете, что я помыкаю ими, как будто они слуги. Ну, они и правда не больно-то сообразительны... Но, знаешь, с друзьями у нас на факультете как-то туговато, и на самом деле Винс с Грегом надежные компаньоны. Порядочные и приличные парни. Если что-то надо, я всегда могу на них положиться, и они потом не будут сидеть со счетами и перебирать, кому и сколько я задолжал. И я не буду так делать с ними. Но тут притащилась эта недотраханная жаба, что-то сделала с ними — и они стали как куклы... — он сжал кулаки и издал горловой звук, подозрительно похожий на рычание. — Я раньше и представить не мог, что буду так беситься, если с ними произойдет что-то похожее. Вернее, я представить не мог, что это вообще может произойти. И я знаю, ты сейчас думаешь, что я рву и мечу только потому, что потерял своих прихлебателей. Нет, Поттер, я их не терял. Грег и Винс всё равно остаются моими союзниками, куда они денутся. Не дождешься. Но когда на них воздействует Амбридж — и я не знаю, как она это делает — у меня всё переворачивается в кишках. Они становятся как куклы-варежки. Я еле сдерживаюсь, чтобы не проклясть ее каким-нибудь страшным заклинанием... может, даже Непростительным...

— Малфой, ты не боишься, что она сейчас может тебя подслушать? Тот же "Мелиус аудире"...

— Хер ей, а не подслушать, — злорадно ухмыльнулся Драко. — Я еще до того, как сюда подойти, напихал вокруг помех. Меня отец и декан давным-давно научили, а я усовершенствовал. Кстати, если согласишься, я с тобой поделюсь своими наработками. А если не согласишься, я однажды приложу жирную суку Авадой, меня упекут в Азкабан, а ты всю жизнь будешь страдать муками совести, что довел меня до ручки, хотя мог бы помочь!

— То есть ты хочешь, чтобы я научил твоих приятелей сопротивляться воздействию Амбридж, потому что думаешь, что она как-то на них влияет?

— Это же очевидно, что влияет, Поттер. На всех влияет, не только на них двоих! Не верю, что ты сам не замечал этого сто раз.

— Допустим. Но с чего ты взял, что у меня хватит пороха кого-то научить? Я и сам-то сумел это применить только с перепуга, — откровенность за откровенность, тем более Гарри вообще не видел смысла преувеличивать перед кем бы то ни было свои заслуги в прохождении Лабиринта. — Сам же потом будешь трезвонить на каждом углу, что я никчемное трепло, если у меня не получится обучить Крэбба с Гойлом...

— Не стану я трезвонить. Я тоже попытаюсь овладеть этим умением, а если смогу, то мы с тобой потом вместе примемся за этих охламонов. Одна голова хорошо, а две...

— Малфой, ты псих.

— Да. И назовем нашу психованную организацию "Орден Неверующего Фомы" — как ты на это смотришь? [4] Ты вправе позвать в нее кого сочтешь нужным, а мне важно только, чтобы Жабе стали неподвластны Винс и Грегори. Ну давай, Поттер, решайся!

__________________________________________

[4] "The Order of the Doubting Thomas" — как-то так. Орден имени предшественника всех агностиков. И еще я тут попутно узнала, что в англофандоме существует фанфик с таким названием (в жанре слэш). Сразу скажу, не читала (не читаю на английском) и, думается, цель преследую совершенно другую. Поэтому слэшных пейрингов в своем фанфике тоже никак не могу пообещать.

Гарри уже хотел сказать, что должен всё это обдумать, как вдруг музыка оборвалась и Большой зал огласили вопли: "Тот-кого-нельзя-называть! Он здесь! Неназываемый проник в Хогвартс!"

Школу вмиг охватила паника, как в древности охватывало пожаром деревянные поселения.

* * *

Получив нагоняй от МакГонагалл за то, что напугали девчонок из Пуффендуя, когда нарядились дементорами и подкараулили их неподалеку от кухни, близнецы Уизли выкатились в клуатр западного крыла. Они хихикали и жалели лишь о том, что напугали девчонок, а не розовую жабу. Хотя, по их мнению, это было бы здорово.

— Скучновато здесь, Фред. Может, махнем в Хогсмид, пока малышня резвится?

— Джордж, ты же знаешь, что я за любую потеху. Хочу увидеть жителей Хогсмида, но больше всего я хочу увидеть их, когда они увидят нас! — Фред расставил руки в рваной хламиде и пошевелил пальцами.

— Давай посмотрим, чтобы не напороться на Филча. Старикан сегодня был особо свиреп.

Они вытащили свою знаменитую карту — к сожалению, лишь бледную копию той, которая уплыла у них из рук два года назад — и стали изучать, какой из способов покинуть Хогвартс сегодня окажется наиболее удобным. Но вдруг пустая схема коридоров и дверей — все одушевленные существа сейчас находились или в Большом зале, или в лазарете — ожила, и в районе пятого этажа вспыхнуло имя, из-за которого Джордж от неожиданности выронил свиток, а Фред вскрикнул. Там, окаймленное рамочкой с барочными вензелями, обманчиво легкомысленно красовалось: "Лорд Волдеморт".

Фред опомнился первым и подхватил карту с пола. Он-то и успел заметить мелькнувшую рядом с рамочкой Неназываемого рамочку поменьше и попроще с именем Северуса Снейпа. Она мигнула и исчезла, как если бы зельевар опять покинул территорию школы — оба Уизли помнили, что на том этаже есть загадочное зеркало с потайным ходом, ведущим неизвестно куда, потому что коридор был замурован, и все попытки устранить завал ни к чему не приводили. Значит, ход всё-таки работал, просто на расчистку их умений пока не хватало.

— А если это какая-то лажа? — тупо пялясь в чертеж на то появляющееся, то пропадающее страшное имя, пробормотал Джордж. — Карта-то у нас не ахти, как и часы дома...

— Не гони на часы, часы нормальные, — тоже шепотом огрызнулся Фред. — А карта — хрен знает... Надо проверить.

— Проверить? Как ты собираешься проверять? Пошли лучше скорей к Дамблдору или маме-кошке, пусть они проверяют.

— Очкуешь, что ли?

— Кто? Я?! Да ты офонарел, братец! Пошли!

Собирая на бегу самодельную систему зеркал для подглядывания за углы и повороты, близнецы кинулись к нише у вазона с агавой: в анфиладе, спрятанной там, имелась пожарная лесенка наверх, сделанная зачем-то изнутри, а не снаружи постройки. Она позволяла тайком проникнуть на другие этажи, не приводя в движение центральную лестницу здания, на которой любой оказывался беззащитным и видимым отовсюду как на ладони. Лесенка была встроена в узкий вертикальный тоннель, напоминающий дымоход, и лезть по ней можно было только по очереди. Тем не менее, когда карта вывела братьев на нужный этаж, шаги Неназываемого отчетливо отдавались уже в коридоре четвертого этажа. Он спускался! Парни наладили свои зеркала, просунули их в воздуховод под самым потолком коридора и с колотящимися сердцами стали ждать. Наконец он вышел — светящееся мглою жуткое пятно за спиной, венец из шипящих змей, длинные одежды... Бросив там же все приспособления, Уизли сломя голову рванули в Большой зал.

— Тот-кого-нельзя-называть! Он здесь!

— Неназываемый проник в Хогвартс!

Им поверили не сразу. МакГонагалл даже подступила с сердитым выговором. Но по состоянию близнецов стало понятно, что на этот раз они никого не разыгрывают. Дамблдор возник в зале, словно из ниоткуда, и пресек вспыхнувшую панику одним взмахом палочки, заодно заблокировав вход в помещение:

— Всем оставаться на своих местах. Фред и Джордж, подойдите и покажите, что там у вас.

Взглянув на карту, с которой, как назло, именно в это время Тот-кого-нельзя-называть бесследно исчез, директор нахмурился.

— Сэр, честное гриффиндорское, он там был! — взмолились ребята. — Наверное, он понял, что мы за ним проследили, и скрыл себя чарами ненаносимости.

— Вы за ним — что? — сдавленно пискнула профессор Стебль и принялась активно обмахиваться своими большими жилистыми руками, чтобы не рухнуть в обморок. — Просле... Проследили?!

— Мне срочно нужен профессор Снейп, — нахмурился Дамблдор.

— Я уже отправила за ним в подземелья, — сказала декан, пряча всё еще светящуюся после заклинания палочку в складках одежды.

— Сэр, — снова оживился Фред, — его нет в подземельях! Он был... там! С Сами-знаете-кем! Снейп — предатель!

— Не говорите чепухи, мистер Уизли, — морщась, отчеканила профессор МакГонагалл. — Профессор Снейп никогда не присутствует на этом празднике, это так. Но он мог просто патрулировать школу вместе с нарядом мракоборцев.

— Профессор, но мы не видели там нигде никаких мракоборцев, а Снейп был на одном этаже с Неназываемым... Да что там на этаже! Он прямо рядом с Неназываемым был, правда же, Джордж?

Второй близнец растерялся: он-то имени Снейпа на карте заметить не успел, и лжесвидетельствовать перед волшебником такого разряда, как Дамблдор, ему очень не хотелось. Несмотря на то, что это было бы лжесвидетельством во благо, ведь Фред лишь бы что выдумывать не станет даже про слизеринского сальноволосого ублюдка. Пришлось признать, что Снейпа он не заметил. Дамблдор нахмурился еще сильнее и отпустил их.

Тревогу, повисшую в Большом зале, можно было пощупать руками. Скинув карнавальные образы, все будто приросли к своим местам, студентки-старшекурсницы жались к своим парням, у кого они были, или кучковались между собой, у кого не было. Средние и младшие курсы обступали преподавателей, похожие на перепуганных цыплят на птичьем дворе.

— Снейпа надо вывести на чистую воду! — настаивал Фред, а Джордж сильно в этом сомневался.

К ним наконец-то пробились Рон и Джинни. Они, как и следовало ожидать, приняли сторону Джорджа, но едва на них начали поглядывать, умолкли и отошли вовсе. Семейное должно оставаться в семье, это был девиз клана Уизли. Даже если кто-то из Уизли был круто не прав. Тут к ним приблизилась МакГонагалл и сухо отозвала Рональда с Джиневрой. Самый удобный момент улизнуть. Фред удвоил силу, уговаривая брата, и очень неохотно, но Джордж сдался. Плохо, что Неназываемый пропал с карты и больше не появлялся, но если быть осторожными... Осторожными? Да если здесь сейчас окажется вся свора Пожирателей, школе конец, какая тут осторожность? Большой зал выдержит штурм недолго. Надо действовать и, в первую голову, доказать директору, что тот пригрел на груди подлого змея.

— Пошли через камин, у меня осталось немного летучего пороха, — в конце концов согласился Джордж. — На двоих хватит.

Единственный пункт назначения из Большого зала — кухня. При этом двери кухни заблокированы не были, и парни в два счета выбрались оттуда в коридоры замка. Теперь они не сводили глаз с карты, но и сами передвигались под сильными чарами инвиза и шумопоглощающим заклинанием, которое нейтрализовало звук их шагов и шорох одежды. Защита от дурака, как говорил об этих ухищрениях Перси, когда был старостой. С ним такие штучки не проходили: он знал их авторов всю свою жизнь.

Уизли прошли мимо комнаты завхоза. Высунувшийся из-за двери Филч только с подозрением покрутил головой, никого не увидев, и забрал миссис Норрис, которая попыталась шмыгнуть у него между ногами в коридор. Кошка была недовольна — вырываясь, она зашипела на пустую стену. Когда дверь закрылась, близнецы перевели дух и продолжили путь.

— Куда же он подевался? — то и дело шептал Фред, чувствуя себя сбившейся со следа гончей: ему так же хотелось скулить и гоняться за собственным хвостом от бессилия.

— Кажется, там кто-то есть! Это...

И едва Джордж это вымолвил, на карте четко проступило имя — Северус Снейп — и он сам тут же обозначился в темном простенке между окнами. Зельевар стоял, подпирая плечом стену, сунув одну руку в карман сюртука, а вторую пряча за спиной. На голове его чернела широкополая и островерхая шляпа колдуна, хотя и с ней обознаться было невозможно: Снейп излучал бы особый вид ненависти, даже будучи полностью замаскирован.

— Трик-о-трит, Уизли, — насмешливо-издевательским тоном вымолвил он, не меняя позы, как будто стоял здесь со времен Основателей. — У вас по одной попытке, чтобы угадать, что у меня в руке.

Близнецы, которые поначалу чуть расслабились, видя, что перед ними пусть и предатель-вредитель, но Снейп, а не Тот-кого-нельзя-называть, после этих его слов опять насторожились. Кто сказал, что слизеринский гад менее опасен? Он тем временем повернул голову к Фреду и безошибочно назвал его по имени и фамилии — даже родная мать не единожды ошибалась, путая их!

— Фред Уизли — итак?

— Э-э-э... палочка, сэр?

— Холодно, мистер Уизли. Как жаль. Джордж Уизли — вам слово.

— Не знаю, сэр...

— Это слово хорошо характеризует ваш факультет, господа. Факультет немогузнаек, — он выкинул правую руку вперед, и парни инстинктивно отпрыгнули от него, хватаясь за палочки.

На ладони его лежали две большие канцелярские папки:

— Это ваши личные дела. Ваше, мистер Уизли, — старый змей с очевидным удовольствием отдал одну папку Фреду, — и ваше, мистер Уизли, — та же участь постигла Джорджа. — Рад сообщить, что больше вам не придется утомлять себя соблюдением элементарных правил поведения в учебном заведении. Удачи.

Не проронив больше ни слова, даже не сняв с Гриффиндора ни единого балла, Снейп круто развернулся и, словно на черном парашюте, улетел в своей мантии к лестнице цоколя.

— Я говорил тебе, что карта врет, как Сквибилла! — переведя дух, сварливо выдал Джордж.

— А я говорю — не врет! Здесь что-то нечисто!

— Отцу будешь рассказывать теперь... Хотя меня больше беспокоит мама...

Сзади них послышались гулкие шаги нескольких ног. Близнецы выставили палочки, но тут коридор ярко осветился, и перед ними возникли три аврора во главе с мистером Макмилланом.

— Разве вы должны быть не в Большом зале? — как будто удивленно, но на самом деле с едва скрываемой иронией спросил он. — Пройдемте, джентльмены.

* * *

Этой холодной праздничной ночью в учительской Хогвартса происходили странные вещи.

Под одновременный бой часов, отмерявших полночь, в комнату проникла приземистая Помона Стебль с огромной бутылкой огневиски в руках. Она устремилась к столу, за которым шептались Вектор, Синистра и Флитвик. Остановившись напротив нумеролога, декан Пуффендуя торжественно выставила бутыль перед нею и с чувством, на всё помещение, изрекла:

— Наслаждайся, Септима!

62. Он свихнулся на Снарке, и только на нем, чем вниманье к себе и привлек

Шагнув из камина в Атриум, Долорес небрежно смахнула с розовой юбки остатки летучего пороха и огляделась. Те три месяца, в течение которых не выдалось ни минуты наведаться в Министерство, сильно исказили ее представление о внутреннем убранстве холла. С первого взгляда, здесь всё было так же, как всегда. Но необходимость ежедневно перемещаться по Хогвартсу с его системой лестниц и коридоров почти вытеснила старые привычки, поэтому теперь приходилось срочно их вспоминать, что придавало всему какой-то странной "новизны со старыми прорехами".

Амбридж не было бы здесь и в этот унылый зимний день, если бы не одно печальное обстоятельство, из-за которого она теперь наблюдала припаркованные в секции транспорта славянские ступы с восточными коврами-самолетами, траурные костюмы иностранных гостей, прибывших выразить соболезнования британским партнерам, и приспущенные гобелены с гербом Минмагии на стенах. Не берег себя Корнелиус. А ведь мог бы еще руководить и руководить, шесть лет — разве это срок? Долорес не раз говорила своему начальнику, что ему стоит поберечь себя, ведь первыми звоночками-приступами не стоило пренебрегать даже такой, как он, высокопоставленной персоне, к услугам которой были лучшие колдомедики страны.

— И кто теперь? — услышала она шепот сотрудников, склонившись над гробом в Ритуальном зале.

Мимо текла скорбная река паломников и иссякать пока не собиралась.

— Были слухи, что собираются ставить Скримджера ...

Значит, Повелитель как в воду глядел: служба безопасности протолкнула Визгливого Клоуна [1]. "Силовика уберут еще скорее, чем конформиста", — добавил он буквально незадолго до Рождества. Руфус не протянет и шести лет?

__________________________________________

[1] Scrim и scream. И еще в каноне Скримджер описан как мужчина с ярко-рыжими волосами, что усугубляется его именем — Руфус.

Пока всё шло по плану, но Фаджа, что ни говори, жалко. Годы под его началом были для Долорес хоть и застойными в карьерном смысле, зато самыми безмятежными за всё время ее государственной службы. Недаром некоторые мудрецы уже сейчас пророчили, что через пару десятков лет вся МагБритания будет целовать задницу статуе-памятнику этого министра, вздыхая о славных денечках его правления.

Дамблдор задвинул длинный и пространный некролог минут на двадцать, потом его сменил преемник Фаджа — им действительно оказался Руфус Скримджер — и всё это время Долорес стояла, промокая глаза платочком и внимательно присматриваясь к лицам окружающих.

Смерть Корнелиуса собрала в одном зале магов со всего мира, именно поэтому толпа людей была слишком несолидно разбавлена присутствием нескольких каменных и кристаллических элементалей и даже пары энтов-буков. Для далеких путешествий австралийские "вечные люди", волшебники, предпочитали свои методы покорения пространства. Они "меняли тело" вместо того, чтобы пользоваться порталами или какими-то летучими приспособлениями, считая всё это ненадежным и опасным. Засыпая у себя дома на далеком материке, они перемещали сознание в любую точку планеты, вселяли его в материальные, но неодушевленные предметы, и предпочитали при этом объекты природного происхождения. В случае направленных на него враждебных действий человек Эпохи Сновидений (так в Австралии уважительно называли магов) в любую секунду мог покинуть свое временное "тело", без потерь восстановившись в нормальном.

Сейчас на уроках ЗОТИ Амбридж внушала своим студентам, что перенесение сознания есть чернокнижная магия и караются такие эксперименты Азкабаном. Один из пятикурсников, мексиканец Акэ-Атль Коронадо, осмелился возразить ей, ссылаясь на своего дикаря-деда, и был за это сполна наказан вечерними отработками в ее кабинете. Легкая затирка памяти с изменением событий — и мальчишка возвращался в когтевранскую башню, уверенный, что она несколько часов заставляла его писать на доске волшебным мелком "Я не должен кощунствовать". Анимаг так легко поддавался внушению, что это даже немного разочаровывало. Зато в остальном он был изумительно хорош — даже сейчас, при прощании с бывшим шефом, Долорес мечтательно облизнулась и плотнее сжала вспыхнувшие тянущей негой ляжки, вспоминая о загорелом юном красавчике со смоляными кудрями и крепкими мышцами. А уж когда он перекидывался в свой анималистический образ, который звал нагуалем... Даже при отдаленном воспоминании об этом дыхание чиновницы сбилось и стало рваным. Как же, оказывается, он вожделел маглокровную гриффиндорку Грейнджер, это что-то! Неужели рыжая дура променяла его на хилого и глупого Поттера? Значит, слава Избранного затмила ей глаза — девица не промах. Что ж, тем лучше. Без посиделок с Коронадо, отвечай ему Грейнджер взаимностью, Долорес было бы гораздо скучнее коротать вечера в холодной и неприветливой обители. Вот если бы еще на месте Акэ-Атля был упрямец-Лонгботтом, которого Амбридж, к собственной досаде, до сих пор так и не смогла приручить...

Да, Невилл оказался крепким орешком. Вероятно, это всё оттого, что раньше он учился в Гриффиндоре. Мозги львят так же непрошибаемы, как и их упертость, а он, ко всему прочему, был еще и по-настоящему влюблен в свою бывшую однокашницу, Риону О'Нил. Что тут скажешь, со взаимно влюбленными трудно состязаться даже Амортенции, а уж чарам Амбридж — и подавно: Лонгботтом просто не верил ее ухищрениям, глаза его не могли обмануть сердце. Когда казалось, что он уже сдался — протяни руку да бери, — в последний миг, опомнившись, сопляк срывался с крючка и ускользал. Это не давало Долорес покоя. Однако теперь она знала, как проучить его, чтобы запомнил урок на всю жизнь.

На первом же после Фаджевых похорон занятии по Политистории у пятого курса пуффендуйцев она велела всем студентам подняться из-за парт и встала спиной к доске, на которой висели карты МагБритании со времен кельтско-римских войн и доныне. Дрогнувшим голосом объявила, что страна осиротела. Потом не выдержала и, рассказывая о подвигах и заслугах покойного министра, стала метаться перед классом от двери до окна. Горе Долорес било через край. При каждом ее проходе вдоль доски на картах вспыхивали огнем расчерченные границы, оживали былые войны и мертвые воины, вновь реками лилась кровь.

Сбившись в напуганную стайку, барсучата с недоумением глазели, как она то взывает к небесам, то кидается к доске и стучится в нее кулаками и лбом, безутешная, будто вдова на погосте. Никогда в жизни они не видели, чтобы взрослые, тем более взрослые учителя и чиновники Минмагии, вели себя так жутко. Девочкам казалось, что мир перевернулся и катится теперь в тартарары, мальчикам хотелось спрятаться под парту и не видеть рыдающую пожилую даму, которая всегда казалась им образцом выдержки и невозмутимости.

Полностью войдя в роль, Долорес между тем не забывала поглядывать, какой эффект она производит на внука старухи Лонгботтом. Эффект ей нравился. Из всей толпы один Невилл смотрел на нее не с ужасом, а с понимающим сочувствием на грани отчаяния. Он как будто искал слова, которые могли бы ее утешить, и не мог подобрать нужных. Глаза у него сделались огромными и бездонными. Он открылся — сразу и весь, как моллюск, которого застали врасплох в его перламутровой раковине. Бери это уязвимое тельце из разорванных створок и делай, что пожелаешь.

Весь урок посвятила Амбридж рассказам о Фадже, и весь урок барсучата стояли перед нею навытяжку с остекленевшим взором. Когда все они уходили по звонку, она кашлянула — "Кхм, кхм!" — мысленно велела Лонгботтому задержаться, и, выходя последним, он оглянулся от двери. На лице его читалось искреннее страдание.

— Ты знаешь, что делать. Ступай, — одними губами вымолвила она и улыбнулась вслед юноше, когда он медленно кивнул, а затем размеренным шагом покинул класс.

Тем же вечером Невилл, давясь слезами, пришел в личный кабинет Долорес, будто его вели на аркане, и протянул ей собственноручно сделанное чучело Тревора — своей любимой жабы.

— Благодарю, мой мальчик. Я добавляю пятьдесят баллов Пуффендую, — забирая подарок, пропела она. — Теперь ты можешь быть свободен. Обливиэйт, счастье мое.

И закрыла перед ним дверь. Подаренная жаба была прекрасной, в Лонгботтоме умирал талант искусного таксидермиста.

По очереди коснувшись палочкой нескольких настенных тарелок с котятками, Долорес открыла тайный проход в свою секретную комнатку — маленькую копию домашнего музея, по которому она здесь очень скучала. Ее магия расширения пространства не слишком-то хорошо работала в стенах Хогвартса: проклятый замок, как назло, не желал ее слушаться, всё время норовил подложить какую-нибудь свинью, и главным его пророком выступал негодяй-Пивз. Поэтому перевезти сюда всю домашнюю коллекцию Амбридж не осмелилась. В какой-то момент концентрация поддерживающих чар могла иссякнуть. В этом случае она рисковала лишиться и комнаты, и годами собираемых экземпляров.

Да, у инспектора школы было давнее и, по ее мнению, невинное увлечение: она заводила себе зверушку, а когда зверушка ей надоедала, награждала за верную службу вечностью. В красивой позе, бессмертный, питомец вставал у нее на полочке, но, когда ей того хотелось, мог двигаться, мог даже немного с нею побеседовать — если был наделен речью при жизни. Тревор занял среди других чучелок достойное место — на черномраморном камине. Еще никогда Долорес не побеждала ни одного непокорного мужчину так красиво и с такой пользой для самолюбия.

— Поговори со мной, малыш, — нежно попросила она, касаясь палочкой жабьей головы.

Тревор шевельнулся, поудобнее переставил лапки на подставке, моргнул глазами, как живой, и ответил: "Риббит! Риббит!"

* * *

На Рождество к Петунье и Дадли на Тисовую прикатила Мардж со всеми своими собаками. Совершенно не обрадовавшись гостье, миссис-пока-еще-Дурсль не выдала этого ни единым жестом, что сестрица Вернона сочла за хороший знак, сигнализирующий о ее склонности к примирению с мужем.

Капать на мозги изящно — равно как вообще делать что-либо изящно — Мардж не умела. Она окучивала золовку огромной мотыгой по поводу и без повода, и в рождественские праздники сельскохозяйственный настрой не покидал ее с раннего утра до позднего вечера. О семейных ценностях она могла вещать безостановочно, чем напомнила Туни одного знакомого интерна, который учил сорокалетних фельдшеров из реанимационной бригады ставить внутримышечные. Возвращаться к Вернону Петунья не собиралась, и каждый следующий день, проведенный без него, нравился ей больше предыдущего. Главное — не портить себе настроение, понимая, что после нашествия Мардж рано или поздно в ход пойдет тяжелая артиллерия в виде окончательно опомнившегося мужа, который всё еще верил, что супруга вот-вот одумается, что ей просто нужно на это время и что отдых друг от друга иногда полезен в семейных отношениях.

Как назло, именно в приезд родственницы Северусу приспичило прислать ей письмо, да еще и не с совой, а со страховидным вороном племянника. Эта громадная скотинка размером чуть ли не с рождественского гуся, обладала еще одной мерзкой особенностью — она умела говорить. Да что там — говорить! Она трепалась, как заведенная, сыпала непристойными комплиментами и двусмысленными намеками, не заткнувшись даже тогда, когда Петунья с боем отобрала у нее письмо и попыталась сосредоточиться, чтобы его прочесть.

— Твое счастье, дурацкий ты комок перьев, что все собаки сейчас на улице! — прошипела хозяйка дома.

— Ты со своим мужем-боровом собралась заниматься разведением песиков?

— Заткнись хоть на минуту! Как только ему в голову пришло прислать тебя?!

Мертвяк швыркнул клювом и заговорщицки понизил голос, прикрываясь крылом:

— Слушай сюда, женщина. Сов нынче шмонают почем зря, другого выхода у него не было. Но, знаешь, если тебя это утешит, он солидарен с тобой в отношении меня, — и тут же прокукарекал со всей дури: — Давай уже, читай, глупая ты магла! Время — деньги, деньги — зло, зла — не хватает!

Решив, что она убьет его... когда-нибудь... потом... Петунья развернула письмо. Снейп, а это точно был он, просто просил подписать разрешение для Гарри, чтобы тот мог отлучаться из Хогвартса — таковы условия администрации школы и Попечительского совета Министерства магов, а сам он был, само собой, неправомочен в отношении мальчишки. В конце стояла небольшая и с виду безразличная приписка, от которой, тем не менее, на сердце Туни стало теплее: "Если у тебя произошли или планируются какие-то изменения, сообщи мне с этим же посыльным. В случае непредвиденных обстоятельств воспользуйся тем, что я тебе дал тогда в Окмир-парк. Школьных сов мне и Г. не отправляй, пользуйся только его вороном".

Петунья подписала разрешение, а отдельно для Северуса черкнула короткую записку о том, что связаться с нею теперь можно и через пейджер, и как это сделать, пошагово объяснила в маленькой инструкции. Хотя, разумеется, была уверена, что возиться с техникой Снейп не станет ни при каких обстоятельствах: он и телефон-то освоил только потому, что эта штука позволяла ему в кратчайшие сроки поговорить с нужным маглом. Будь в Хогвартсе телефония, у него стоял бы таксофон, с которого можно лишь звонить и на который нельзя дозвониться.

Она уже запечатывала конверт, когда сзади раздался вопль. Подпрыгнув, как ошпаренная, Петунья оглянулась. Оторопелая Мардж стояла на пороге кухни. Сестра Вернона в ужасе уставилась в сторону полки над столом, где царственно восседал Мертвяк, а из-за ее спины доносились звуки возни и собачий перелай. Прихожая заполнялась нагулявшейся сворой "песиков".

— О, мой бог! Что это такое, Петунья?! — выдохнула Марджори.

Миссис Дурсль хватило секунды, чтобы взять себя в руки. Она проследила за указательным пальцем золовки и с облегчением рассмеялась:

— Ты о... чучеле? — (в этом месте глаза замершего ворона сильно округлились, но сам он даже не дрогнул.) — Ох, и не говори! У нас на почте появился новый посыльный, который постоянно путает адреса. Вот опять принес нам чей-то чужой заказ... — она небрежно смахнула окоченелую птицу метелкой для пыли, и Мертвяку пришлось, растопырив лапы, как проволочные, завалиться набок, покачаться на боку, а потом и вовсе грохнуться с глухим стуком на кухонную столешницу. — Ума не приложу, кто из соседей мог заказать себе эдакую гадость.

Брезгливо ухватив Мертвяка за хвост салфеткой, она сунула его головой вниз в мусорное ведро под мойкой. Напоследок он успел-таки извернуться, чтобы хорошенько хватануть ее клювом за палец. К этому времени Мардж окружили все ее собаки и подняли немыслимый гвалт, желая прорваться на запретную территорию. Воспользовавшись этим предлогом, Петунья вытеснила их вместе с хозяйкой за дверь, заперлась и освободила ворона. Мертвяк опасливо выглянул из-под мойки, посмотрел направо-налево и только потом бочком вышел наружу.

— А твой-то сильно изменился с тех пор, как я видел его последний раз... — прочистив глотку кашлем, изрек он.

Петунья еще раз пригрозила ему пипидастром, всучила конверт и прогнала в раскрытую форточку, а после этого заклеила прищемленный палец лейкопластырем. Да, в юности ей не раз и не два приходилось вот так же выкручиваться перед своими подругами, некстати увидевшими почтальонов Лили. Сестрица была страсть до чего общительной девчонкой. И ладно если бы только почтальонов! В карманах маленькая ведьма таскала далеко не крахмальные платочки с мятными жвачками, а иногда то, что там было на самом деле, оказывалось снаружи в абсолютно неподходящий момент. Чего стоил только тот жареный тритончик...

Петунью ждали еще три дня пребывания в одном доме с Мардж, от активности которой изнывал теперь даже Дадли. "Пожалуй, пора задуматься об официальном разводе и переезде в Лондон", — со вздохом подумала она: куча хлопот, связанных со всем этим, и сами перемены пугали ее до дрожи в коленках.

* * *

Малфой больше не совался со своей бредовой идеей, но за прошедшие два с лишним месяца Гарри часто встречал вопросительные взгляды слизеринца. Может быть, никаких коварных замыслов у Драко и не было, но Гарри в самом деле не верил, что сможет кого-то чему-нибудь обучить. Тем более таким сложным вещам, как Защита от самого себя. Он не столько боялся облажаться, сколько не хотел морочить людям голову: с этой Жабой проблем у всех хватало и без него, иной раз даже поход до туалета мог сравниться по уровню конфликтности с военным походом. Особенно если это был туалет Рыдающей Миртл, куда студентов младших курсов тянуло, как магнитом — как-никак, места боевой славы, вошедшие в школьные легенды, черт подери! Там-то они обычно и попадались Филчу или инспектору.

— А почему бы нет? — спросила Гермиона после его рассказа об их с "демоном Мулцибером" хэллоуинском разговоре.

— Я если и смогу действительно чему-то научить, то только парселтангу. Отца вот получилось...

Карие глаза гриффиндорки вспыхнули:

— Научи меня тоже! Ну, пожалуйста!

На это он еще согласился, тем более методика была уже обкатана, а ученица — сообразительна, оставалось только вспомнить, с чего они начинали тогда с профессором.

Но в середине января случилось одно событие, развеявшее скептический настрой Гарри. Он был в лазарете на профилактическом осмотре у мадам Помфри. Нога его уже почти не беспокоила, только иногда, если много ходить, немного опухала в районе щиколотки и побаливала, но колдомедик всё равно настаивала на еженедельном контроле. Хотя он, как будущий целитель, прекрасно мог бы диагностировать себя и сам.

Внезапно у входа в медблок началась суета. Мадам Помфри выглянула из-за ширмы, за которой осматривала Гарри.

— Подожди-ка, — сказала она ему, вставая со стула, а затем удалилась.

Гарри обулся, расправил брючину и тоже поднялся с места.

Несколько студентов — кажется, из Пуффендуя и Гриффиндора, но в палате было темновато, чтобы сказать точно — ввели и усадили на кровать парня, который, судя по телосложению, мог быть только Лонгботтомом. Он сел так, как будто ему сделали подсечку — просто упал на матрас и ссутулился, закрывая лицо ладонью. Гарри направился к ним, не обратив внимания на недовольный взгляд Помфри.

— Ему, наверно, успокоительного надо, — неуверенно сказал кто-то из ребят.

Все галдели наперебой, мешая друг другу.

— Стащили его с Астрономической башни. Хорошо, что я туда вернулся...

— Говорите вы, мистер Макмиллан, остальные замолкните! — распорядилась мадам Помфри, указывая на Эрни. — Что там случилось?

— Не знаю, что случилось, но, по-моему, он рехнулся. Твердит, что сделал что-то ужасное, а что — не говорит. Прыгнуть вниз хотел... Полечите ему мозги, мадам Помфри, а то ведь и правда прыгнет, когда рядом никого не будет!

Невилл мелко дрожал — кажется, он беззвучно плакал. Гарри коснулся его плеча. Все мышцы парня были словно камень, но при этом сам он выглядел, как раздавленный лягушонок на трассе.

— Быстренько все вышли. Мистер Поттер, вас это тоже касается. Зайдите ко мне завтра, сегодня я уже не успею заняться вами.

— Да, мэм.

Гарри покинул лазарет вместе со всеми, оставив Невилла в надежных руках колдомедиков. Все были в шоке и строили самые разные предположения. Наиболее рассудительным в этой компании Гарри показался Макмиллан, и он, выловив пуффендуйца из толпы, утащил его в сторону. Эрни с готовностью рассказал, что в последние дни Лонгботтом был сам не свой, ничего не ел, даже не проявлял никакого интереса к своей любимой Травологии.

— Вы спрашивали его, в чем дело?

— Миллион раз, — Эрнест дернул галстук, ослабляя узел. — "Ты чего, братец?" — а он только "ничего" да "ничего", поди достучись. Ну а мы же не станем в душу лезть, если он не хочет. Я вот думаю: может, это потому, что опять потерялась его жаба? Точно не скажу, но с неделю, если не больше, ее нигде не видно. Раньше такого не было, Тревор у него страсть до чего прожорливый... Но не прыгать же из-за жабы с башни, сам посуди!

— А мне он говорил не "ничего", а что не помнит, — послышался за спиной Гарри голос Захарии Смита, и второй пуффендуец присоединился к ним. — Сделал, говорил, что-то очень хреновое, но не может вспомнить. Сны, говорил, разные снятся. Плохие. И жабу его, в самом деле, не видно уже давно. Что-то мне подсказывает, народ, что это связано с другой жабой. Амбридж, она доставала его с осени...

— Ага, мы с чуваками его уже подкалывали, что она на него запала, — подтвердил Эрни.

— Но после той Политологии, где она истерила, ее как отрезало. Теперь она его вообще не замечает, только улыбается так... гаденько. Она точно что-то ему сделала. Прокляла, может?

— Ну, что-то ты загнул! — недоверчиво хмыкнул Макмиллан. — Жаба, конечно, есть жаба, но не будет же она такое творить под носом директора!

Гарри чуть не засмеялся, но те уже принялись спорить между собой, и он не стал тратить силы на их усмирение, а начал перебирать в уме обрывочные сведения из разных источников, сопоставляя с тем, что видел сам. Его Амбридж не трогала. Могла отнять за что-нибудь факультетские баллы, но в гомеопатических дозах по сравнению с тем, как подобное проделывал отец. Зато на парных уроках с Гриффиндором Жаба всегда отрывалась на бедной Рионе О'Нил так, как будто Риона была ее кровным врагом в седьмом колене. Амбридж вообще не очень жаловала девчонок, разве что была снисходительно-мила с теми, кто перед нею пресмыкался и откровенно льстил или задаривал подарочками. Но такую неподдельную ненависть, как к О'Нил, она не проявляла больше ни к кому из студенток и, тем более, студентов. "Кхм, кхм! Что за безвкусица, мисс О'Нил?", "Кхм, кхм! Мне кажется, профессора преувеличивают ваши заслуги, мисс О'Нил"... Даже Луну она всего раз назвала художником от слова "худо", пожурив за недобросовестное изучение дат и фамилий чиновников, проводивших заседание Визенгамота в 1893 году, и больше к ней не лезла. Зато Риона для нее была кем-то вроде Гарри Поттера для Снейпа на первом курсе.

Кроме того, в празднование Самайна Малфой что-то говорил ему о Пухлом и Амбридж. Гарри не принял его всерьез: ради личной выгоды Драко соврет — недорого возьмет. А теперь получалось, что это не были досужие сплетни? Он вроде всерьез хотел вызволить своих телохранителей из-под жабьего влияния. А Шаман... Акэ-Атль тоже был каким-то мутным, что-то с ним творилось. В моменты прояснения он твердил, что эта злобная тетка — натуральный суккуб и что ее давно пора выгнать из школы. Но редкие моменты прояснения большинство принимало, наоборот, за моменты помрачнения рассудка. Зато в остальное время он подкупал небывалым умиротворением и любезностью манер. Кажется, даже перестал провожать Гермиону голодным взглядом, хотя однажды ночью, проснувшись, Гарри услышал бурную возню со стороны его кровати. Что снилось приятелю, неизвестно, но, судя по звукам, что-то очень и очень эротическое, потому что так извиваться и выгибаться назло всем законам анатомии можно лишь от этого. И среди подавленных стонов и горячечных охов и вздохов Гарри почудилось имя Ржавой Ге. Однако мало ли что нам снится, когда мы не контролируем свое подсознание, подумал в ту ночь юноша, отворачиваясь на другой бок и закрываясь звуконепроницаемым коконом, чтобы спокойно выспаться. (Следующим утром Тони от лица соседей по спальне посоветовал Шаману делать "это" до сна и в душевой, а не во время и в собственной постели — значит, разбудил Акэ-Атль не одного Гарри.) А теперь... Что, если... суккуб, суккуб... Что, если эта дрянь действительно осмелилась влиять на разум учеников? Ведь первое, что она сделала в школе, — это попыталась прочесть мысли Гарри. Под носом директора.

На следующий день перед сдвоенными со Слизерином Зельями Гарри сам подошел к Малфою. Драко встретил однокурсника недоверчиво-выжидательным взглядом, а Гарри мотнул головой, отзывая его в сторону.

— Если ты не передумал, — сказал он, — то вечером, когда сделаем домашку, встречаемся в библиотеке. Веди с собой... этих, — не обращая внимания на то, как насмешливо вздернулась бровь слизеринца, Гарри посмотрел в сторону Крэбба и Гойла.

— У меня всё в силе. Кто будет с тобой? — если Малфой и удивлялся, то очень непродолжительное время.

— Или никого, или Гермиона.

— Договорились.

— Но потом будут еще — которых выберу я — и это не обсуждается.

Драко развел руками, показывая пустые ладони, чистые намерения и то, что предоставляет ему полную свободу действий. Но из любопытства он всё-таки уточнил:

— Пухлый?

— Да. Откуда знаешь?

Малфой фыркнул:

— Сорока на хвосте принесла.

* * *

После ознакомительной встречи в Выручай-комнате с будущими "учениками" (да, Гермиона вызвалась пойти с ним, стоило лишь заикнуться) Гарри чувствовал себя, как бубонтюбер, основательно выжатый на зельеварении лично Снейпом. Он был не слишком-то рад тому, что Драко уже знает о существовании Выручайки и умеет ее активировать, но в то же время это снимало проблему места проведения занятий. По велению Малфоя Крэбб и Гойл вели себя прилично и почти уважительно по отношению к Гермионе, однако объяснять им что-то было испытанием не для слабонервных. Только теперь Гарри до конца понял, почему отец ходит вечно злой и ненавидит тупых и дерзких студентов. И это был только первый урок! И это ему еще не надо проверять гору домашних заданий! И это...

Парень притащился в когтевранскую башню хорошо за полночь, еле сообразил, что ответить Серой даме при входе, и, стягивая с себя мантию, рухнул на кресло в гостиной. Сейчас, сейчас, минуточку посижу с закрытыми глазами — и пойду к себе, спать... спа-а-а-а-а... мням-ням-ням... хрррр...

...Разбудили его холод, боль в неудобно повернутой шее и чье-то тихое назойливое бормотание над головой.

— И до сих пор его ищет, но я не думаю, что это толковая идея, — говорил какой-то мужчина, а вторил ему другой голос:

— Не только он. Если скрытые в ней возможности прельстили даже Дамблдора, и сами знаете почему...

— Вы тоже, сэр Френсис, считаете, что это ложные слухи?

Занятия со Снейпом не прошли для юноши даром: когда просыпаешься и слышишь рядом разговор, не торопись двигаться — возможно, узнаешь что-нибудь интересное. И Гарри, игнорируя озноб и боль в затекших позвонках, навострил уши. Он узнал эти голоса, хоть и не слышал один из них очень давно. Первый, более привычный, принадлежал Кровавому Барону, или Гэбриелу Принцу. С ним Гарри общался, наверное, не больше, чем неделю назад — когда, возвращаясь из подземелий, был им как бы мимоходом предупрежден о приближении слизеринского старосты.

— Есть такой старый когтевранский розыгрыш, Гэбриел: взять семнадцать пикси и пометить их номерами от одного до восемнадцати. А двенадцатый номер пропустить. После одиннадцатой сразу отмечаешь тринадцатую и наслаждаешься спектаклем, когда их будут ловить...

Смех Кровавого Барона был отрывист и сух:

— Да вы шутник, мистер Уолсингем!

— Я — нет. Но пошутить в таком духе вполне свойственно Голландцу. Мне тоже никогда не попадался двенадцатый том. Ни в одной из отринутых вероятностей.

— Но это же не значит, что его не существует?

— Конечно, нет. Я говорю лишь о том, что в тех сотнях вариантов мы никогда не добирались ни до Голландца, ни до этой книги. Что нисколько не исключает того, что он всё же сочинил ее, но спрятал. По крайней мере, в следующих томах тема времени развивается им, будто он уже говорил об этом ранее, и тем не менее в томе одиннадцатом он даже близко не подходил к темпорологическим вопросам... Тринадцатый сразу начинается с истории Элоиз Минтамбл и развенчания мифа о маховиках времени. Пожалуй, мессир был первым, кто доказал их невозможность и кто назвал всё это спекуляцией Тайных...

— В отличие от вас, сэр Френсис, я заперт в пределах замка Основателей. Но мне, безусловно, как и вам, хотелось бы внести свою лепту в разгадку этой тайны. Надеюсь, вы не сочтете за труд держать меня в курсе?

— О, да, барон! После всего, что случилось с моей пра-пра-пра-внучкой, я обязан вмешаться и довести дело до конца. Она сама попросила об этом, поскольку так же, как вы, привязана к месту и не может отлучаться...

— Тогда до встречи, мистер Уолсингем.

— Всего доброго, мистер Принц.

Наступила тишина. Только спустя две или три минуты Гарри осмелился пошевелиться, о чем немедленно пожалел. Шея, похоже, не просто затекла — ее еще и продуло. Картина предка пустовала. Из приоткрытой фрамуги сквозило. Часы показывали половину пятого утра, значит, мучиться осталось немного, а потом он выловит отца еще до завтрака и попросит какую-нибудь мазь. Не ходить же теперь неделю боком, как крабу...

Снейп, оказывается, и сам хотел найти его, поэтому даже посветлел ликом, когда Гарри вывернул ему навстречу из-за каменного основания винтовой лестницы.

— Что с вами, мистер Поттер? — на всякий случай холодно спросил он, наверняка при этом удивившись, что сын ковыляет в позе древнего египтянина с фрески. Или не удивившись, потому что давно пора привыкнуть.

Мимо них сломя голову пролетела стайка слизеринцев первого или второго курса, кто-то случайно толкнул Гарри сумкой с книгами, и тот скривился от боли в спине.

— Продуло... ы-ы-ай!.. сэр, — он уже стал прикидывать, как бы лаконичнее рассказать о подслушанной ночью беседе, и сунул в руку отцу домашку по Зельям, будто явился сюда только ради этого, но Снейп торопливо повернул обратно к своему кабинету, призывая поспешить и его.

— Это — в себя, это — мазать. Не перепутай, — сказал он и перебил Гарри, как только тот набрал в грудь воздуха, чтобы выпалить про Барона и сэра Френсиса. — Завтра, когда все уберутся в Хогсмид, мы сможем побывать в доме твоего прадеда. Я хотел бы, чтобы ты в этом участвовал. Не только из-за дневника...

Юноша мигом забыл и ночной разговор портретов, и вообще всё на свете:

— Ты нашел поместье Принцев?!

— Не я. Завтра всё увидишь.

* * *

Темнело рано. Все еще догуливали в Хогсмиде, когда Гарри, скрывшись под чарами невидимости, пробрался к воротам Хогвартса. За ними его уже ожидали... не только отец, но и... ого! Сам директор с профессором МакГонагалл?! Внезапно.

— Поскольку ты еще не умеешь аппарировать, Гарри, — сказал Дамблдор, — тебе придется потерпеть издержки пассивного перемещения. Ты ведь аппарировал уже со взрослыми магами, не так ли?

— Да, сэр. Ничего, я справлюсь.

— Ну и молодец. Что ж, мы с Минервой ждем вас в условленном месте.

После этих слов и он, и декан Гриффиндора исчезли с едва слышным звуком — словно кто-то неподалеку перелистнул страницу. Отец протянул ему руку, затем возникло знакомое ощущение, схожее по "приятности" только с заворотом кишок, и через секунду они уже стояли на асфальтированной, местами покрытой снежной слякотью дороге какого-то поселения. Вдоль обочины светили редкие фонари, желтый свет которых выхватывал из темноты хаос танцующих снежинок: начиналась мокрая метель. А еще по запаху Гарри предположил, что где-то неподалеку находится огромный водоем. Море или даже океан? Было довольно сыро и промозгло, и за счет бодрящей солоноватой свежести тошнота быстро отступила. Окошки редких зданий по обе стороны от дороги казались мутными огоньками догорающих свечек, которые кто-то по недоразумению повтыкал то тут, то там в сивой тьме. В целом обстановка выглядела очень магловской, что сильно удивляло, поскольку в мемуарах Реддла эти края выглядели иначе... Но они и не могли не выглядеть иначе почти полвека назад! Тем более, всё, что видел Гарри глазами Тома, он видел изнутри жилища Принцев и никогда не бывал за пределами поместья.

— Это Тинворт, — тихо сказал ему Снейп, наблюдая, как Дамблдор достает из-под своей утепленной парчовой мантии некий прибор и, направляя на фонари, методично собирает с них огни; подобно черной дыре, прибор высасывал оттуда свет, а лампы постепенно гасли. — Здесь жила Бриджит Венлок, Септима наверняка рассказывала вам о ней...

— Что делает директор? — шепнул Гарри, которого больше заинтриговали действия Дамблдора, чем какая-то Венлок (знакомая фамилия, но сейчас это неактуально).

— Соблюдает конспирацию, — тон отца выдавал сварливое нетерпение, будто он хотел сказать другое — к примеру, "тянет время" или "валяет дурака".

Наконец Снейп не выдержал и, взмахнув палочкой, отпустил какое-то невербальное в верхушку одного из столбов, а точнее — в место крепления проводов, тянущихся от фонаря к фонарю. Обесточенные, лампы погасли сразу по всей линии, засим та же участь постигла освещение с другой стороны дороги.

— Маги... — с презрением пробурчал зельевар себе под нос и уже нормальным голосом добавил: — И куда нам дальше, Альбус?

— Хм... — директор оценил эффект, МакГонагалл же устало вздохнула и отвернулась от них, уставившись в снежную пустоту. — Мы, считайте, почти на месте. Северус, это ведь было простое Диффиндо? Неужели оно срабатывает на этих... сооружениях?

Отец не ответил, только злобно сверкнул глазами. Гарри показалось, будто он решил, что Дамблдор над ним насмехается, но сам юноша при этом видел: нет, не насмехается — старый маг и в самом деле впечатлен. Ну да, они ведь со Снейпом не раз обсуждали тот курьезный факт, что большинство чистокровных волшебников слабо понимают природу электричества, особенно электричества, укрощенного маглами. Только сам Снейп частенько об этом забывал и, как сейчас, быстро выходил из себя, поскольку ему мерещилось, что против него строят козни и пытаются унизить. Зная из разрозненных источников об отцовском прошлом, Гарри понимал, что это уже на уровне условных рефлексов, и даже мысленно не мог осуждать его за чрезмерную мнительность. Может быть, как раз сегодня выпадет шанс поговорить с Дамблдором и задать ему несколько неудобных, но важных вопросов по этой теме?

Директор тем временем протянул им какую-то прямоугольную карточку и велел, запомнив написанное, повторить его про себя. "Улица Трех Мертвых Королей, 611", — прочел Гарри адрес на обратной стороне "десятки Мечей" и произнес то же самое в голове. Ну и названьице!

Дамблдор сразу испепелил аркан, а пепел от него пустил по ветру.

Тут стали происходить престранные вещи. Реальность перед ними всколыхнулась и стала раздвигать пространство между чьим-то коттеджем, небольшим сквером и зданием, похожим на магазин. В этом доселе скрытом промежутке стали видны корявые деревья давно заброшенного сада, полуповаленная ограда и кованые ворота, одна створка которых покачивалась на последней ржавой петле, тогда как вторая давно отвалилась. А вдалеке, за пеленой беснующегося снега, теперь можно было угадать что-то темное, по очертаниям похожее на маленький замок без единого освещенного окна.

Значит, вот так и выглядят в действии чары Фиделиуса? Полностью скрывают жилище, покуда не прочтешь присвоенное ему Хранителем кодовое название? Улица Трех Мертвых Королей, 611... Интересно, что хотел сказать своим зловещим паролем Дамблдор? Позже надо будет почитать на эту тему, вряд ли сам директор пожелает разговаривать о таких вещах, тем более написанное нельзя было произносить вслух...

Гарри незаметно скосил взгляд на отца. Зельевар неотрывно смотрел на дом, и вся его поза напоминала тощую черную борзую, готовую сорваться в погоню. Конечно, подумал юноша, не случись всей этой трагедии с бабушкой, Северус Снейп мог бы расти здесь, среди равных, а не белой вороной в помоечном квартале какого-то Коукворта, который ненавидел всей душой. И уж точно, он не был бы Снейпом... а может, не был бы и Принцем... Но тогда не родился бы и он, Гэбриел? Или родился бы? Северус ведь и в альтернативной реальности мог попасть на один курс с Лили Эванс, а там кто знает. Отец — человек эксцентричный, способный вопреки чистокровной родне выбрать маглорожденную жену, они ведь любили друг друга не потому, что их просто столкнула жизнь, а потому, что действительно нашли друг в друге то, без чего невыносимо жить. И никто из этих бездельников — ни Поттер, ни Блэк, ни их подпевалы Люпин с Петтигрю — не осмелился бы встать у него на дороге. Гарри снова испытал приступ острой необходимости пообщаться с директором, хотя точно знал, что Снейп категорически против этого. Оно и понятно — его же по рукам и ногам связывает некая загадочная клятва. Обет. Так что ж, зато Гарри ничем не связывали, и ему есть что сказать любителю мажоров, которые заслужили его покровительство лишь тем, что избрали правильное "вероисповедание" (папаша сейчас не отказал бы себе в удовольствии подколоть его на предмет наследственной гриффиндури, ну и пускай).

Пока Гарри катал всё это в уме, они вчетвером подошли к щербатым ступеням парадного входа в старый дом. Здание и вблизи напоминало скорее средневековый замок, чем какой-нибудь респектабельный английский особняк. Если бы здесь проходило детство Гарри, то с его буйным воображением он вырос бы в неплохого писателя. Тут всё было как в его грезах, когда он маленьким таскал замечательные книжки из библиотеки Дурслей и, читая — проглатывая! — историю за историей в своей комнатенке под лестницей, забывал про всё на свете, даже про себя. Всё-всё, к чему ни прикасался взгляд в этом доме, пробуждало в глубинах его души смутный, щемящий и сказочно-прекрасный отклик. А повзрослевший Гарри привык считать, что тогда, у тетки, это было простое дежа-вю. Дом Принцев как будто оглядел его с головы до ног, обнял и в один миг признал своим. Говорят, Хогвартс живой и разумный. Так вот, этот дом был не менее живым и не менее разумным.

Гарри пытался сопоставить эти темные, подсвеченные только Люмосом, коридоры с воспоминаниями Неназываемого. Два совершенно разных здания. То было пожилым, но еще полным сил джентльменом. Это — немощным, больным стариком, которого напоследок пришли навестить родственники.

— Северус, здравствуй, — вдруг отчетливо и властно взорвав тишину, произнес грудной женский голос.

Отец стремительно наставил луч из палочки на стену. С полуприкрытой пыльной простыней картины на них свысока смотрела молодая брюнетка с убийственно серьезным длинным лицом и в подвенечном платье. Снейп сбросил покрывало, освобождая оставшуюся часть портрета и поднимая тем самым тучу пыли. Рядом с брюнеткой стоял мужчина в строгой старинной мантии. Он был гораздо старше невесты, в его темных волосах уже изрядно посверкивала седина, но вместе они смотрелись настолько гармонично, что это не смущало. Таких проницательных глаз, как у него, Гарри не видел еще ни разу.

— Мы рады, что ты наконец-то изволил навестить дом твоей матери и сделал это не один, — взгляд леди Лиссандры переместился на Гарри. — Гэбриел, здравствуй, мальчик.

— Добрый вечер... мэм... сэр! — запнувшись, отозвался юноша.

МакГонагалл и директор тактично отошли в сторону, предоставив им возможность поговорить с портретами предков в их молодых ипостасях. По крайней мере, миссис Принц на этой картине была много моложе не только своего супруга, но и внука — нарисованную женщину и Снейпа разделяли минимум лет десять. Гарри хотел спросить их, что произошло летом 1945 года, когда сюда наведался Том Реддл, но не решился сделать это при посторонних. Если Дамблдор о дневнике знал вне всяких сомнений, то насчет осведомленности профессора МакГонагалл парень уверен не был.

— Я сделал бы это гораздо раньше, мэм, — ответил отец, поклонившись деду и бабке с незнакомым и каким-то... старомодным, что ли... изяществом. При Гарри он не делал так еще никогда: наверное, не перед кем было. — Если бы мне была предоставлена таковая возможность.

Легкая улыбка тронула самые краешки губ леди Лиссандры, темные глаза ее потеплели:

— Северус, вне всяких сомнений. Добро пожаловать домой, и очень жаль, что Эйлин уже нет с вами...

Донатус Принц меж тем бросил суровый взгляд им за спины — на гостей — и насупил брови. Кажется, в отличие от супруги, утруждать себя беседой с живыми он не намеревался. Наверное, был недоволен, что его внук и правнук — полукровки. Только сейчас в голову Гарри пришло понимание, что в глазах чистокровных пуритан он в отличие от Снейпа будет не просто полукровкой, а только на четверть магом. Ему даже стало весело: вот взбесятся некоторые, когда узнают всю правду!

— А почему дом засекречен? — спросил он, блуждая взглядом по растрескавшейся от старости отделке стен с орнаментом в кельтском стиле — под потолком, в обрамлении ниш и оконных рам, плинтуса. — По решению суда?

Миссис Принц опустила глаза, а мистер Принц стал еще более грозным.

— Поместье было опечатано по вынесении приговора его последней хозяйке, Гарри, — мягко вступил в беседу Дамблдор. — Но чарами Фиделиуса он был сокрыт по иной причине, уже гораздо позже. Существовали определенные мотивы...

Отец чуть заметно фыркнул, выражая такую степень презрения, что даже мрачный прадед вздернул бровь и с подобием интереса взглянул на него. Наверное, сейчас лучше не провоцировать просьбой уточнить, что это были за мотивы. И Гарри решил пока заткнуться.

В доме обнаружились и другие портреты. Разбуженные, они удивленно перешептывались или недовольно ворчали. Тот же Донатус Принц, но в более поздней своей ипостаси, велел погасить свет, а затем убираться вон. Он был так убедителен, что спорить с ним не решился бы и сам Неназываемый. Обиднее всего, что хваленая библиотека Принцев оказалась начисто разоренной — на полу валялось лишь несколько книжек в полусгнивших от сырости обложках, а те шкафы, что смогли уцелеть, были затянуты паучьими сетями такой толщины, что на них можно было скакать, как на батуте. Похоже, неведомый мор выкосил всю семью настолько быстро, что у взрослых хозяев не оставалось времени и сил наложить на книги и вещи в доме темные заклятья неприкосновенности, а беспечной юной Эйлин было не до того. Снейп не сдержался и по выходе с чувством пнул скрипучую дверь.

— Прости, Северус, но я предупреждал тебя об этом, — сказал директор. — Они вычистили всё. Я не успел добиться передачи дома ордену сопротивления сразу, а когда мы это сделали, тут было уже всё так, как ты видишь сейчас.

И Гарри тут же снова вспомнился ночной разговор портретов Уолсингема и Принца о каком-то двенадцатом томе. Что-то внутри подсказывало ему, что господа покойники имели в виду отца, когда говорили о поисках книги, существование которой поставлено под сомнение. Он поведает об этом зельевару сразу же, как только они окажутся тет-а-тет.

— Хорошо, провались они, эти книги, — ответил отец, — но куда подевались домовые эльфы? Я знаю, что домовиков у них было больше одного. Сомневаюсь, что даже присягнув другому хозяину, они так просто отреклись бы от семейства, которому служили поколениями...

— Я ничего не знаю об эльфах, Северус, — вздохнул Дамблдор и, кажется, снова был очень искренен. — Возможно, что они всё же отреклись.

Стоп. Какая-то интересная, но еще толком не оформленная мысль мелькнула в голове Гарри. Он знал только, что это связано с эльфом Добби, где бы он сейчас ни служил. Кажется, пора куда-нибудь записывать все догадки и планы, наметившиеся этим вечером, иначе память скоро начнет отказывать из-за их обилия. Вот почему многие маги постоянно возятся со своими ежедневниками...

Совершив краткий экскурс по дому — конечно, обойти удалось далеко не всё здание, оно наверняка было заполнено тайниками и закоулками не меньше, чем Хогвартс — четверка посетителей согласилась, что время уже позднее и пора возвращаться. Гарри чувствовал себя странно, как будто был сразу в двух местах и в двух временах — сейчас и в эпоху юных Эйлин Принц и Тома Реддла. При этом те события казались ему далекими-предалекими, не то что полвека, а словно лет пятьсот тому назад. Но никаких откровений в этом доме на него не снизошло. Была только досада, что за ними с отцом увязались лишние и поэтому нельзя воспользоваться дневником, узнать, откроет ли он свои дальнейшие секреты. Приходилось мириться с Дамблдором как с неизбежным добром. Но что так и не смог понять Гарри — зачем здесь нужна Минерва МакГонагалл, за всю прогулку вымолвившая в лучшем случае пару коротких фраз. Ну да ладно, им, старшим магам, виднее.

Скрытый наложенными самим Дамблдором чарами невидимости, Гарри поднимался в свою башню, когда увидел сидевшего на подоконнике под Желтым Плаксой Невилла Лонгботтома. Вот чудной парень, а если вдруг Жаба? Но Пухлому, похоже, было плевать на всё. Он ковырял заусенцы на длинных и крепких пальцах своих рук, привычных к огородным баталиям, покусывал губу и время от времени почти беззвучно что-то шептал — как будто часть предложения говорил вслух, часть — про себя. Вид у него был по-прежнему не от мира сего.

— А ты что тут сидишь? — избавляясь от инвиза, спросил Гарри.

Невилл вздрогнул и поспешил встать. Кажется, он подбирал слова, но ждать, когда он это сделает, было некогда. Гарри торопливо потащил его за собой в гостиную, сочинил что-то по пути на вопрос Серой дамы, а потом — на вопрос старосты, что здесь делает студент чужого факультета.

— Ага, по домашнему заданию, — смиренно согласился с Гарри Невилл, опуская голову, и Голдстейн от них отстал: он уже в общих чертах знал об этой истории с Астрономической башней, поэтому, как и большинство, повел себя с Лонгботтомом как с тяжелобольным, которого не стоит волновать.

Они зашли вглубь комнаты.

— Падай куда-нибудь и рассказывай.

Пухлый не двинулся, только выглянул из-под свесившейся на лоб челки и скороговоркой произнес:

— Я хотел только попроситься в твою группу. Где ты учишь Защите. Разрешишь мне приходить?

Гарри с трудом подавил улыбку:

— Откуда узнал?

Невилл снова уткнулся взглядом в свои башмаки:

— Она сказала, чтобы я ответил "Сорока на хвосте принесла". Но это, наверное, слишком грубо, да?

Улыбка, бороться с которой уже не имело смысла, растянула рот Гарри чуть ли не до ушей.

— Нормально, — ответил он и хлопнул пуффендуйца повыше локтя. — Конечно, приходи. Хотя "учишь Защите" — это про меня, пожалуй, сказано слишком громко.

* * *

— И три встречных условия, Альбус! — прорычал Северус, стараясь смотреть только на Деда и не думать о стоявших тут же, в директорском кабинете, Джоффри и Минерве. — То, о чем мы говорили: ты не поручаешь больше статьи Отмороженного зайца мисс Лавгуд...

— Я ведь, кажется, пообещал тебе это еще в июне, Северус? Ты орал тогда так, что я едва не оглох.

— Какие два других? — настороженно ввернула МакГонагалл. Ушлая тетушка отлично понимала, что это было только начало.

— Мне нужен свободный доступ в Принц-мэнор...

— Принимается, — проводя рукой по серебристой бороде, согласился Дамблдор.

— И я требую амнистии для Блэка. Должно быть немедленно проведено повторное слушание и установлен...

Он осекся. Альбус слегка улыбнулся, в голубых глазах промелькнуло: "Ну же, договаривай!" Уступать не хотелось, пусть слабое место в его расчетах только что стало очевидным.

— Установлен настоящий виновник, — прошипел Снейп, сжимая кулаки.

— Настоящий виновник — чего? — вкрадчиво уточнил директор. — Гибели Поттеров? Что именно ты предлагаешь расследовать?

Зельевар дернулся к нему. Макмиллан попытался его удержать, но Северус с негодованием отпрянул, и аврору осталось только прикрыть глаза, растирая пальцами переносицу.

— Дамблдор, я требую — а не предлагаю — сделать что угодно, чтобы блохастый и его брат смогли убраться с этого гребанного острова. Чтобы над ними и над пришкольной территорией перестала висеть угроза дементоров. Чтобы Регулуса могли по-человечески лечить в Мунго, а Сириусу не надо было щемиться по...

— Если даже мы это и сделаем сейчас, Северус (что невозможно по определению), ты должен отдавать себе отчет, что ни тот, ни другой не протянут на свободе дольше суток. Принимая во внимание, так сказать, темперамент Сириуса, он проживет и того меньше. И это уже не говоря о том, что обнародование сведений, которые обязательно всплывут на процессе, отправит псу под хвост всё, чего мы уже с таким трудом достигли. Уйми свой гнев, мой мальчик, постарайся рассудить логически.

— В конце концов, кто бы говорил, — не выдержала МакГонагалл, — не ты ли, Снейп, большую часть жизни мечтал увидеть Сириуса и его друзей за решеткой?

Нет, сегодня он уже не сможет сдержаться. Северус обернулся и рявкнул:

— Большую часть жизни я мечтал увидеть этих ублюдков в гробу. Но вашими с Альбусом стараниями в гробу из-за них не раз рисковал очутиться я. Так что речь сейчас не о том. И не лезь в это, Минерва, пожалуйста, не лезь, если не хочешь, чтобы я наговорил тебе сейчас много лишнего! Мы оба об этом пожалеем!

Она стушевалась, бесшумно прожевав губами какое-то нехорошее слово в его адрес. Макмиллан молчал, но Снейп чувствовал, что Джофф единственный здесь на его стороне. Просто словами тот сделал бы лишь хуже.

— Северус, ты прекрасно понимаешь, что в нашей ситуации нельзя спешить. Даже из лучших побуждений, — серьезно и внушительно продиктовал Дед.

— К черту лучшие побуждения, Дамблдор. Я не могу не спешить.

Они еще посверлили с Альбусом друг друга взглядами, затем Северус резко развернулся на каблуках и выскочил из кабинета, как следует бабахнув дверью. Ни каменной горгульи, ни спуска на самозакручивающейся лестнице он не заметил. Не помнил, как побывал у себя, как вытащил из тайника дневник Реддла, как достиг антиаппарационного рубежа за вратами Хогвартса и совершил скачок в Тинворт. Очнулся лишь тогда, когда сообразил, что стоит перед вполне еще живым собственным дедом — Донатусом Кассиусом Принцем — а за окнами светит полуденное летнее солнце.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— О, безусловно! Я всего лишь безродный полумагл, недостойный даже ступать по следам вашей дочери! — ты сам не ожидал, как легко прорвется всё, накопленное за годы унижений. Твой сарказм хлестал через край.

Не сам отказ мистера Принца привел тебя в ярость, а то, с какой само собой разумеющейся брезгливостью он ответил на твою тщательно сформулированную просьбу руки Эйлин — не сейчас, но в будущем, когда родители сочли бы ее возраст приемлемым для этого. Сэр Донатус толком и не дослушал, отрезал сходу, и это было оскорбительнее издевательств поганых маглов из приюта. У него был талант в надругательстве над чужим самолюбием. И теперь, не сдержавшись, ты откровенно выпалил ему в лицо всё, что думал об их зазнавшемся семействе, а заодно назвал своего — теперь уже, конечно, бывшего — работодателя самодуром, который ценит лишь родословную и плевать хотел на прочие достоинства людей. Старый Принц выслушал тебя невозмутимо, даже с подобием насмешливой искры в глазу.

— Ты немного ошибаешься, Том, — какое-то время помолчав после твоей тирады, чтобы дать тебе остыть, резюмировал он. — Поскольку ты охотно интересуешься темой чистокровности, то не можешь не знать о так называемых "научных" работах моего непутевого кузена при Смутьяне. Я говорю о Гринделльвальде, которого этой весной, как мне стало известно, сполна проучил один из ваших профессоров. А коли ты знаком с результатами "исследований" Сенториуса Принца, то у тебя не должно оставаться никаких иллюзий насчет "чистой" и "нечистой" крови. Генетика, биохимический состав не играют никакой роли в проявлении магических способностей. За это ответственны только высшие отделы центральной нервной системы. И я отказываю тебе отнюдь не потому, что твоим отцом был не волшебник. Был, — повторил он, сверля тебя взглядом и упирая именно на это слово, — не волшебник.

Ты понял его намек, но отступать не собирался. Доказательства у старика в любом случае отсутствовали, иначе он давно бы уже сдал тебя властям. Терять тебе теперь было нечего, зачем же отказывать себе в удовольствии высказать прямо ему в лицо всё, что нагорело? По крайней мере, учителем и учеником вы никогда друг друга не называли, пусть даже по факту вас и связывали такие отношения, вы ни в чем друг другу не клялись, поэтому ждать какой-либо негативной магической отдачи из-за скандального разрыва не приходилось.

— Да? — ты дерзко откинул голову. — И позволено ли мне узнать, отчего же тогда вы мне отказываете? У меня достаточно способностей и амбиций, чтобы добиться очень многого, и ваша дочь не была бы...

— Вот именно, мистер Реддл. У вас чересчур много таких способностей и амбиций, и вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Эйлин еще слишком юна, и она увидит это нескоро. Но с высоты прожитых мною лет я могу вас заверить, что у этой девочки хорошие аналитические способности. Со временем она всё поймет, и это ее уничтожит, потому что уже сейчас она относится к тебе так, как ты того не заслуживаешь. А я желал бы своей дочери счастья. Прощай, Томас Марволо Гонт.

Ты не сразу смог понять, зачем сэр Донатус напоследок одарил тебя фамилией, на которую ты не имел прав, но о которой мечтал. Много позже до тебя дошло, что это было что-то вроде извращенной Принцевской благодарности за твою многолетнюю службу и верность их семейству — не шаг навстречу, а признание тебя равным по происхождению, лишь усугублявшее эффект его отказа.

Покидая поместье Принцев, ты встретился на ступенях с поднимавшейся в дом супружеской парой и узнал в мужчине мистера Шафига. Его жена была такой же смуглой пожилой дамой, и в костюме ее преобладали яркие восточные цвета, которые не стеснялись носить только жители стран Азии. Вы раскланялись, хотя тебе и было не до этого.

Эйлин, как ты понял позднее, так и не узнала о вашем разговоре с ее отцом. Она недоумевала, почему ты перестал бывать у них, спрашивала, зачем перешел на работу в "Горбин и Бэрк", а однажды даже призналась, что сильно по тебе скучает. Тогда ты попытался поцеловать ее, она неумело ответила, потом покраснела, смешалась, убежала, и при следующих встречах вы об этом больше не вспоминали. Ты подумывал о том, чтобы начать тайно встречаться с нею, а потом и вовсе соблазнить, но прекрасно знал, что без одобрения сэра Донатуса и леди Лиссандры жизни вам не будет. К тому же история твоих родителей может повториться, и, узнав о бастарде, мистер Принц не будет колебаться ни секунды перед тем, чтобы проклясть тебя какой-нибудь заковыристой и неизлечимой чернокнижной скверной. Его ощущение собственной правоты только усилит убийственность заклинания. А это совсем не то, чего тебе хотелось бы от союза с будущей бабкой Избранного, пусть даже он будет твоим внуком, которого Принцы, возможно, со временем и признают: ты, во всяком случае, этого не увидишь. Нет, не о такой цене думал ты, услышав прорицание кентавра. Эйлин и сама развеяла твои сомнения, когда в болтовне с Миртл Уоррен однажды сказала, что ей совершенно не хочется выходить замуж и связывать себя по рукам и ногам — по крайней мере, в ближайшее время. Она видела себя лидером собственного политического течения, невзирая на то, что Родерикус Лестрейндж безжалостно высмеивал ее в вашей общей с ним группе. Эйлин была энергичной и собранной, вливая все заложенные в ней силы в любимое дело, пусть пока это была только неформальная подростковая команда. Вопреки Лестрейнджу ты чувствовал, чего она способна добиться. И нельзя сказать, чтобы тебя это слишком уж радовало. Мало того, вскоре ты начал подозревать, что такой же интерес, как у тебя, к Эйлин испытывает Иеронимус Шафиг. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, за кого без лишних раздумий выдаст свою младшую дочь сэр Донатус, когда к ней посватаются опять — если уже не сделали этого без ее ведома.

Тогда-то ты и вспомнил о том, как избавился от своих обидчиков в приюте Вула. Только теперь тебя и того забитого сироту разделяло много лет, знания и масса полученных — в том числе самых коварных, и модернизированных, и лично изобретенных — умений...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Запись оборвалась в дублинском порту Дон-Лэри, куда Реддл последовал за старшим братом Эйлин, собиравшимся в дальнее странствие на другой континент.

Выстуженный дом молчал. Вьюга за окном угадывалась только по сквозняку в трещинах грязных стекол.

Северус и раньше знал, что всё было именно так — сумел достроить картину из разрозненных сведений прошлого. Но сейчас, когда он с головой окунулся в подробности и, насмотревшись, вынырнул обратно, ему захотелось проблеваться, выпить сильнодействующего яда и повеситься на ближайшем магловском фонаре.

63. И музыка стихла, но тихо шепнул мне Учитель: "Иди за Лучом!"

Pet Shop Boys "King's Cross"

https://youtu.be/5jw8C1k_agY

Дверь за Северусом захлопнулась, заставив подпрыгнуть Фоукса на его присаде и кучу пыльных свитков на полках директорского шкафа. Будто забыв о его присутствии, Минерва и Альбус оборотились друг к другу.

— Звездные капризы, — вымолвила МакГонагалл. — Может себе позволить...

Джоффри не удержался. Эта фраза резанула его по самой вере в человечество. В частности — по его мнению о Минерве. Он всегда считал ее рассудительнее импульсивного Северуса. Раньше, особенно в юности, их с Эванс всегда коробило, когда Снейп заявлял о предвзятости МакГонагалл: им казалось это мальчишеством, особенно на фоне того, как ревниво он сам реагировал на выпады в адрес своего факультета. Сейчас — вот так легко и внезапно — всплыла другая правда, и Макмиллан с разочарованием признал, что они с Лили многого не видели. Или, скорее, не желали видеть.

— Альбус, — сказал он, решительно игнорируя присутствие Минервы, как только что игнорировала его присутствие она, — зная Северуса, я нисколько не сомневаюсь, что он скрыл от вас некоторые немаловажные детали своего физического состояния.

Дамблдор опустил голову, чтобы очки-половинки съехали на кончик носа и можно было взглянуть на визави поверх стеклышек:

— Что вы имеете в виду?

— Он умирает, сэр. Я не могу предсказать, сколько ему осталось, но это смертоносное проклятье, и он об этом знает.

Старшие маги еще раз переглянулись, затем директор раскинул полы своей верхней мантии и размашисто уселся в кресло:

— Джоффри, вы, возможно, не знаете, но он не может так просто умереть.

Джофф покачал головой и ответил с нажимом:

— Я знаю, о чем вы хотите сказать. Что он поставил себе систему "Лазарус" и поэтому...

— ...и поэтому он не может так просто умереть, — твердо повторил Дамблдор. — А систему "Лазарус" устанавливал ему я...

Готовый возражать Макмиллан споткнулся на полуслове:

— Но... Вы?! Как — вы? Когда?

— Конечно, на полноценном оборудовании и не без его помощи. Иначе у нас ничего бы не получилось, и он бы погиб. После процедуры Северус отдал мне свои настоящие воспоминания об этом, и я бережно храню их, как обещал. Не желаете ли взглянуть? Только в этом кабинете, Джоффри!

— Да, я понимаю... разумеется... Но, сэр, я настаиваю на своем мнении: дела у Северуса очень плохи. Во время стычки Лестрейндж проклял его. Я встретил Снейпа сразу, как только он покинул свою portus latet, и видел, что с ним тогда творилось. Это необратимо... Он говорит, по воздействию заклинание похоже на некромантские Пестифер компедес, но если бы это в самом деле были "кандалы", он расковал бы их сам. А так это не смогли сделать ни он, ни Малфои, ни их домовик — только на какое-то время задавили развитие порчи. Она прогрессирует, а из-за иммунного ответа "Лазаруса" при каждом приступе становится всё больше похожей на пытки через Круцио. Такое впечатление, что Веселый Роджер знал или догадывался о системе и сочинил свое проклятье персонально для Снейпа. Если оно не убьет сразу, то изведет постепенно. И он достиг цели: в конце концов конфликт "Лазаруса" и этой скверны истощит и разрушит организм Северуса полностью. Полагаю, вы должны были узнать, хотя он сам, скорее всего, разозлится из-за моего вмешательства.

Дамблдор вздохнул. МакГонагалл безучастно молчала, но, беседуя с директором, Джофф по аврорской привычке отметил, что лицо ее на несколько секунд исказилось страданием, когда они заговорили об опасностях неправильной подсадки "Лазаруса".

— Вы же понимаете, что даже если всё так, как вы говорите — признаю: в этих вопросах Северус разбирается куда лучше меня, — я не смогу начать процесс по делу Сириуса Блэка до тех пор, пока не разрешится главная проблема. Вы всё же взгляните на эти воспоминания, Джоффри. Думаю, осведомленность вам не повредит.

Макмиллан хотел ответить, что сказал это не ради того, чтобы он тотчас кинулся выручать Блэка, а чтобы они прекратили трактовать условия Северуса как вздорную прихоть "звезды". Но, поглядев на сидящего перед ним старца и на безмолвно замершую в углу фигуру гриффиндорского декана, махнул рукой. Бесполезно. У них тут своя игра.

— Давайте. Я посмотрю.

Директор призвал нескольких домовиков и велел доставить Омут Памяти из покоев Снейпа.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Северус вошел, озираясь. Он не впервые был в Годриковой Впадине, но в доме директора до этого дня бывать не доводилось. Здесь прохладнее, чем в Лондоне, и в середине ноября с неба уже крошится мелкая снежно-дождевая сечь.

С их последней встречи близ Хогвартса, после происшествия на Оксфорд-стрит, прошла всего неделя, и за эти несколько дней всё кардинально изменилось. Нет, он не стал посвящать Лили во всё, что предлагал Дед: ему и одного-единственного их разговора хватило за глаза. Когда она сказала, что упирать на интересы Гэбриела — это со стороны членов ордена сопротивления грубый и гадкий шантаж. Где-то в глубине души, в общем-то, Северус был с нею согласен, этого-то он и боялся — что не он убедит ее, а она его, зацепившись за маленькую тень сомнения, которая его гложет. Если уж бросаться в омут, то одним рывком. Он предложит Дамблдору свои услуги в обмен на то, что Верховный задействует все свои связи и возможности, чтобы помочь Лили и маленькому убраться хоть куда из этой страны. Никому и никогда не приходило в голову, что в истории о яблоке раздора хуже всего было яблоку.

Северус объяснил ей, что он просто устроится на должность зельевара в Хогвартсе и, связавшись с бывшими слизеринскими сокурсниками, попробует добывать информацию, которая нужна директору. На ее вопрос, как он собирается этого достичь и почему они с Дамблдором уверены, что тот же Мальсибер, ввязавшийся в эти политические разборки и, по слухам, примкнувший не то к Реддлу, не то к Булсту, не то еще к какой-то нечисти, станет с ним откровенничать, ему пришлось сказать правду. Лили побледнела, схватилась за подоконник, чтобы не упасть, потом лицо ее пошло пятнами, уши вспыхнули, и голос стал точно из бочки:

— Чем, как ты считаешь, это предложение отличается от условий болгарских чинуш — отречься от Гарри? Тем, что он хочет, чтобы ты отрекся еще и от меня? Спасибо! Как ты вообще смеешь обдумывать такое? Ты должен был послать его так далеко, как только умеешь это делать.

Не в силах смотреть в ее искрящиеся глаза, Северус опустил голову:

— Лилс, довольно уже!

— Довольно?! Довольно?! Да я не знаю, что... — она беспомощно огляделась по сторонам. — Я не знаю, что сейчас сделаю! — не найдя ничего подходящего, чтобы швырнуть в него, Лили бросилась к нему сама и принялась колошматить кулаками и ладонями по плечам и груди, а он лишь уклонялся, не слишком-то и защищаясь. — Сначала они поддерживали слухи, что ты связался с подонками. Всю учебу они трепали нам душу, они твердили, что ты вляпаешься, и толкали тебя к этому всеми силами. Но они обломались. А теперь — теперь ты сам тупо собираешься поддаться им! Сам полез в петлю, да?! — взвизгнула она, с новым приливом сил накинулась на своего незадачливого муженька, и тут ее прорвало на слезы бешенства. — Где, говори — где этот их чертов орден сопротивления? А?! Покажи мне их — я их там всех пересчитаю! Они тебя заимперили, что ли, если ты стал таким идиотом?! А? Ты у них в подчинении, да? Нет? Ну так тогда ты откажешься от их махинаций! Понял меня?

Северус поймал ее и прижал к себе, чтобы обездвижить и чтобы она дала вымолвить хоть слово. Лили колотилась с такой силой, что у него едва получалось удерживать ее на месте. С этой буйной ведьмой не смог бы сладить и полуогр Хагрид, когда речь шла о таких вещах. Хорошо, что он заранее наложил на комнату чары неслышимости, иначе напуганный Гэбриел вопил бы сейчас громче своей матери вместо того, чтобы ползать по-пластунски в своей кроватке, гоняясь за пожеванными игрушками.

— Лили, послушай. Я буду всего лишь варить им зелья. Тем и этим. В Хогвартсе нужен преподаватель зельеделия, и у меня будет козырь — работа в школе, при директоре. Еще нескоро, со следующего учебного года. У меня нет задачи становиться боевиком при Реддле. Ему нужны шпионы, Дамблдору тоже. Это, конечно, не то, о чем мы с тобой мечтали после школы, но...

— Да почему мы не можем просто уехать? — наконец-то обессилев, простонала она ему в ключицы.

Он тогда еще не рассказал ей о том, что узнал из намеков матери и книг, которые нашел ему Макмиллан. Когда Лили была беременна, Северус боялся говорить ей такое, просто не мог, а потом... уже привычно не поворачивался язык. Она ничего не знала — думала, что их не выпускают из страны просто из-за бюрократических проволочек, а отъезд — лишь дело времени, и там от них отстанут все.

— Ты же видишь, что не можем! — Северус осторожно охватил пальцами затылок жены и заглянул в распухшие от слез глаза, оттянув ее голову чуть назад. Сейчас они с нею поменялись местами: обычно молнии в адрес всего и вся метал он, а убеждать его — мягко и успокаивающе — приходилось ей. Лили строптиво дернулась, возвращаясь в исходное положение и пряча лицо в его джемпер. — Дамблдор говорил тогда, что поможет, когда родится Гэбриел. Теперь он в состоянии сделать хоть что-то. Других столь же влиятельных людей, готовых помочь, я не знаю. Ты знаешь?

— Тут какая-то ловушка. Мы вляпаемся, Сев. Я не хочу.

— Я сам не хочу, но у нас нет выбора. Это лучшие условия в нашей ситуации. Если бы всё происходило в среде маглов, где нас преследовали бы, как в этих ваших... фильмах про организованную преступность... мы тогда могли бы обратиться в полицию. Для особо опасных банд у них, наверно, подключается армия... Я плохо разбираюсь в нынешних маглах, но знаю, что у нас здесь всё совсем не так. Нас мало. Чтобы обеспечить себе безопасность, недостаточно обратиться в Аврорат. Мы не ради красоты носим наши палочки, в отличие от нас гражданских маглов не обучают боевым дисциплинам. Поэтому мы не можем ждать манны небесной, а должны действовать сами. И это, Лилс, — то, что предложил Дед, — наиболее приемлемые условия из всего, на что мы можем рассчитывать.

Давно ему не приходилось говорить так много, так терпеливо и так складно, чтобы убедить кого-то. Даже перед решавшими их судьбу чиновниками в отделе миграции он не был вынужден тратить столько речевой энергии. Там просто стоишь перед ними всеми, рассевшимися в амфитеатре, и по очереди отвечаешь каждому на вопрос. К тому же, сейчас он с презрением понимал, что несет наивную чушь. Обращаться в полицию за защитой при раскладе, как у них, маглы могли только в фильмах. А в реальности эффект от его палочки против голема под названием "коррупция" был примерно таким же, как от дубинки констебля против авиационной ракеты.

Лили помолчала, и Северус ждал, не шелохнувшись. Ее тело наконец совсем обмякло, и, завозившись, она уже сама откинула голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Глаза, смотреть в которые он никогда не мог без необъяснимого трепета где-то в подвздошье, словно выцвели на солнце и казались больными. Это он виноват, что они у нее стали такими. Северус еще не придумал, почему, но точно — он.

— Сев, у меня предчувствие, что всё это плохо кончится, если мы с тобой пойдем на условия Дамблдора.

— Если мы не пойдем на них, всё кончится еще хуже.

— Я не отдам лисёнчика ни тем, ни другим, можешь передать это Дамблдору. Если он вообще предложил тебе такое, значит, ему не в новинку все эти игры. И когда он поймет, что мы у него на крючке, может поставить следующее условие. А тебе будет некуда деваться. Это же классика! Классика об обещанном первенце, помнишь эти сказки, Сев?

Хотя это был не лучший момент, чтобы перевести всё в шутку, но Северус решил — была не была. Судя по той чуши, которую она несет, Лили уже накрутила себя донельзя. Шутить по-человечески он не умел, но надо было как-то разрядить обстановку, иначе сейчас эта магловская квартирка посыплется по всем швам: вон, в углу, уже пошла трещина по потолку, а лампочка перегорела минут пять тому назад.

— С трудом представляю себе Деда в роли няньки, Лилс.

— Поклянись, что ты не позволишь ему захомутать тебя, — пылко вскинулась она.

— Это слишком расплывчатое понятие, — вполголоса проговорил он, зарываясь лицом в рыжие кудри и стараясь перевести новый виток ее активности в мирное русло, — я не могу клясться в том, что потом можно повернуть как угодно...

— Ты говоришь слишком по-слизерински...

— А я вроде и не был гриффиндорцем, так что прости, ассортимент невелик, — Северус еле слышно бормотал всё это ей на ухо. Его шепчущий голос всегда успокаивал жену или, по крайней мере, позволял отсрочить неприятный разговор. — В чем я безоговорочно уверен, так это в том, что Дамблдор как духовный лидер МагБритании всерьез, не размениваясь в мелочах, намерен остановить всё это безумие.

— А средства?.. — выдохнула она ему в губы свой последний аргумент.

— Я не вижу в его средствах ничего такого, чего не сделал бы сам, будь я на его месте.

— Неправда.

— Правда. Просто я не на его месте. И очень надеюсь, что никогда там не окажусь.

"Неправда", — или беззвучно вымолвила, или вообще подумала, теряясь в его поцелуе, Лили, неумолимая в своем упорстве.

— Почему мы не можем просто спокойно жить, как все нормальные люди, Сев? — проснувшись посреди ночи с диким сердцебиением, спросила она через плечо.

Северус, конечно, не спал — только так, иногда задремывал, — но ответил не сразу. Сначала плотнее прижал ее к себе, потому что ей снова что-то приснилось и она почти паниковала: он чувствовал это так же, как если бы всё происходило с ним самим.

— Наверно, потому что мы не "все"...

— Я думала, ты скажешь, что мы "не нормальные".

— А разве об этом вообще нужно говорить?

Она фыркнула от смеха, для проформы шлепнула его по руке:

— Не смешно!

— А чего тогда ржешь?

— Северус Тобиас Принц, ты можешь пообещать мне, что не будешь подвергать себя риску без крайней на то надобности?

— Просто пообещать или поклясться?

Лили из тех, кто даже клятву на мизинцах после ссоры не считает чем-то смешным или нелепым...

— Какая разница? Пообещай, поклянись...

— Разница большая: чтобы поклясться, мне нужно сейчас притащить к нам сюда целого свидетеля. А я терпеть не могу посторонних людей в собственной спальне. Да еще ночью. Хотя есть еще вариант: могу поклясться на крови. Но это уже элемент темной магии, и...

— О-о-ой, заткнись, пожалуйста.

— Хорошая идея. Давай спать, Лилс? Мне рано вставать, и тебя Гэбриел тоже разбудит ни свет, ни заря...

— Просто пообещай, зануда, — Лили одним рыбьим движением перевернулась на другой бок, лицом к нему, и поцеловала в губы. — Пообещай!

— Обещаю. Без крайней на то надобности я не соглашусь на условия Дамблдора, — монотонно протараторил Северус, изо всех сил стараясь не реагировать на ее провокации, потому что спать действительно оставалось всего каких-то два или три часа.

Но Лили, похоже, хотела как-то "застолбить" момент его обещания... ну или что там у них, у женщин, происходит в голове в таких случаях...

Они еще не знали, что "крайняя надобность" возникнет буквально на днях.

Лили и выскочила-то всего на минуточку, в домашних штанах и футболке, поверх — короткое и уже вышедшее из магловской моды пальто-колокольчик, а на ногах — резиновые сапожки на босу ногу, потому что уже третий день как зарядил противный дождик, превративший асфальт в лебединое озеро, а неасфальтированные дорожки — в болотную жижу. Бакалейный магазинчик был на углу, бежать — от силы три-четыре минуты.

Цены неприятно удивили: такое ощущение, что инфляция росла не по дням, а по часам, — но аппарировать в Косой переулок только для того, чтобы сравнить их и, максимум, выиграть полпенса, было бы глупо, да и оставлять Гэбриела, даже спящего, одного больше, чем на десять минут, нельзя. Несмотря на младенческий возраст, его строптивое высочество нет-нет да выплескивало стихийные проявления магии. Опасных пока не случалось, но Лили хорошо помнила, что вытворяла ее собственная магия, вступая в контакт с его, когда он еще кувыркался у нее внутри.

— Хлеба, пожалуйста, и четыре фунта овсяной крупы, — сказала она, когда подошла ее очередь.

Покупателей у прилавка было немного: за Лили стояли какая-то старушка и толстый господин из дома напротив, а со стороны кондитерской витрины топталось несколько школьников с рюкзаками. Дети откровенно разрывались между сластями и игровым автоматом у выхода, подсчитывая карманные монеты, которых на то и другое вместе, очевидно, не хватало.

Когда продавец, выложив булку возле кассы, повернулся к контейнеру с крупой и взял совок, свет в магазинчике как-то странно замерцал. Маглы уставились в потолок, завертели головами, только Лили тут же ощутила в ладони знакомую гладкость отполированной ивовой древесины. И вдруг всё замерло, как вмерзшее в лед. Мгновенно наколдованный защитный кокон пепельников спас ее от невесть откуда прилетевшего заклинания. Одним прыжком, не уступая в стремительности своему Патронусу, Лили перемахнула через прилавок. Скованный чарами Оцепенения, продавец так и держал в руке только что наполненный совок с овсянкой, которая струйкой сыпалась теперь и на пол, и обратно в контейнер, и — с краю — в поднесенный к контейнеру бумажный пакет. Всё это ее мозг выхватил в тот миг, пока невербально формулировал закл возвращения наносимого урона злоумышленнику, а рука автоматически рисовала в воздухе рубящую черту Протего.

Мрачная и классическая магия сплелись меж собой в полутьме, осветив выключенный игровой автомат у входа. Внезапно синий ящик, разрисованный звездами и оснащенный двумя рулями, двинулся с места. Иллюзия слетела с него на ходу, и вместо автомата проявился рослый мужик со свирепым лицом хищника. Ее чары на него не действовали. Глухо зарычав, он рванулся к Лили и по дороге сбил с ног одного из замороженных мальчишек. Она отпрыгнула к двери подсобки, где налетела на застывшего длинного юнца в мантии — вчерашнему хогватцу урон вернулся как положено. Ей ничего не оставалось, как аппарировать, и первым, что пришло в голову, был вокзал Кингс-Кросс, платформа девять и три четверти. Однако свирепый ухитрился сгрести ее в свои лапищи, и пока их перемещало, Лили взмолилась всем богам, лишь бы его расщепило.

Они вывалились на перрон, а рядом послышалось еще несколько трансгрессионных хлопков. Мужика не расщепило. Он сдавил ее до хруста в костях, и к ним, что-то крича, бежали незнакомцы, явно маги. Лили разобрала только, что они хотят ее обездвижить, а вонючий рычащий подельник им мешает. И стоило ему ослабить хватку, она рванула ворот пальто, вцепилась в амулет Северуса и вдавила палец в углубление на нем, другой рукой в то же время снова наколдовывая Протего на себя и мрачный возврат урона — на врагов. Моргнуть не успела, как вокруг них заметался лихой черный ураган. Свирепого отшвырнуло на рельсы, остальных закрутило, опрокидывая навзничь.

Асфальт пошел трещинами, и только тут в эпицентре смерча, похожего на мушиный рой, Лили разглядела силуэт Северуса. Легко и плавно, будто входя в воду и пробуя ее руками, он полуприсел на одно колено, почти коснулся длинными пальцами земли под собой, подхватил в пригоршни что-то невидимое. Распрямился и почти нежно отправил из ладоней призрачный посыл в сторону каменной тумбы.

— ...airetam enis mamrof mauqila esse elibissopmi tse non nemaT. oipicnirp omirp a setnatsid tnus douq mudnuces sie tidicca coh, airetam ni isin esse tnussop non eauq, eamrof eauqila rutnainevni is des, mairetam da maitnedneped amrof tse douQ... — слышит Лили невнятную скороговорку, а тумба, ведущая с платформы девять и три четверти на вокзал Кингс-Кросс, начинает сотрясаться, как будто под нею роет землю гигантский червь. Видя это, Сев обрывает речь и припечатывает финальным четким: — egrusxE! Ах-х-х-х!

Асфальт перрона проваливается, из-под земли что-то лезет — перемазанное в глине, бесформенное, неестественно передвигающееся... Над вокзалом плывет запах тлена. Время для Лили замирает на одной точке. Она стоит и смотрит, как восстает армия иценов, мертвых вот уже две тысячи лет. Потому что это воины королевы Боудикки, а во главе них на колеснице, запряженной четверкой фестралов, возвышается она сама — истлевшая почти до костей, с облезлыми грязно-рыжими волосами, собранными в косу, и воздетым над головою мечом.

Кавалькада вырывается наружу с оглушительным грохотом. Грациозно, как танцор на поклоне, всплеснув руками в приветствии, Северус безмолвным, но властным жестом указывает инферналам на врагов. Первым, прямо по рельсам, уносится в пасмурную даль тот грязный мужик-хищник, преследуемый кельтской колесницей...

...Что было с остальными, Лили уже не видела. Обернув ее своей мантией, Сев перенес их сначала на какую-то пустошь, затем, ни секунды не отдохнув (она успела лишь выдохнуть: "Гарри!"), — к какому-то озеру. Последним пунктом их перемещения стала съемная квартира, где они сейчас жили. Прямо та комната, где спал Гэбриел. И продолжал безмятежно спать, нежно-румяный, точно персик, раскинув конечности и понятия не имея, чем занимались его родители вне дома.

Северус вытолкнул ее за дверь. В соседней комнатушке оба они сползли по стене.

— Всё, всё, — шептал он, обнимая за плечи жену, которую только сейчас начинала колотить дрожь.

— Я д-думала... они его... А те — за мной...

— Нет, нет, он спит, ты же видишь.

— Д-да...

Он провел ревизию своих бесчисленных потайных карманов и начал вливать в Лили содержимое флаконов: седативное, седативное, седативное... Кажется, даже перестарался, потому что через пару минут она ощутила себя как облепленная ватой.

— Я посмотрю, что случилось? — спросил дозволения Сев.

Она медленно кивнула, совсем расслабляя сознание, и даже не заметила, как легилиментным заклинанием он вторгся в ее память и считал все подробности стычки. А через несколько минут успокоительные сделали свое дело — Лили отключилась почти на сутки...

— Я к Дамблдору, — буркнул Северус, сосредоточенно пополняя запасы своих карманов какими-то склянками, появившимися у них в доме, пока она спала. — Мелкого кормил час назад. Из вон той бутылки, и это последнее из твоих запасов. Но он протестует и требует сама-знаешь-чего.

Лили была полностью солидарна с лисёнчиком: за это время грудь ее успела увеличиться раза в три и огрубеть, как будто туда набили булыжников. Стоило задвигаться, с обеих сторон внутри пронзительно и горячо защипало из-за новой порции прибывшего молока, тогда как и от старого несцеженного саднило так, что хоть вой, а футболка уже промокла насквозь. Мог бы, между прочим, и подложить Гэбриела ей под бок, пока дрыхла. Она бы даже не заметила. Но нет, куда нам, гениям, догадаться!

— Сев!

— И слышать больше ничего не желаю.

— Я не об этом. Почему на того дядьку не действовали мои заклинания?

Северус остановился, поднял голову и внимательно посмотрел ей в глаза сквозь свесившиеся на лицо сосульки волос. Ощущение, что он продолжает читать ее мысли, только усилилось.

— Лил, ты меня удивляешь.

— А если подробнее? — она села в постели и обвила руками коленки, заботливо укутанные одеялом. От прилипшей к телу мокрой майки стало противно, а еще страшно хотелось в туалет, но Лили знала, что Сев воспользуется даже короткой ее отлучкой и улизнет из дома, чтобы избежать разговоров о Дамблдоре. Пришлось терпеть. — Ты хочешь сказать, что он оборотень, конечно? Ну да, ты же помешан на них, еще бы... Вот только не срастается! Почему-то на Римусе всё работало превосходно, сколько раз у нас были с ним спарринги на ЗОТИ — и ничего, летал только так.

Напоминание о Люпине заставило его поморщиться.

— Этот сукин сын — жалкий щенок по сравнению с матерым ликантропом. Сивый — тот самый зверь, который обратил твоего разлюбезного Римуса. Он способен пребывать в промежуточном состоянии между человеком и волком постоянно. За счет этого он и заразен почти в любой из дней месяца, и практически неуязвим для классической и мрачной магии. Он существо тьмы, пробить его можно только темной ворожбой, другим волка не одолеешь. В человеческой форме он колдует, как мы, и поддается колдовству, как мы, зато в трансформе это иное существо.

— Ладно... тогда, — Лили замялась, — ну, может, ты научишь меня... — она нервно покусала губы, до того ей не хотелось этого произносить, зато жутко хотелось по-маленькому, — каким-нибудь... защитным темным?

Он только хмыкнул и опять занялся своим алхимическим арсеналом:

— Если бы ваша МакГонагалл не пудрила вам мозги враками, ты, возможно, еще в школе усвоила бы, что "защитных" темных проклятий не бывает. Любое темное так или иначе связано с атакой. Это магия агрессии. Всегда.

— Тогда научи... — она споткнулась, — научи эффективному атакующему против оборотней.

— Да, Лилс, научу. Когда вернусь.

— Я знаешь чего не могу понять? Зачем оборотню было надо нападать на меня? Они же существуют отдельной... стаей?..

После того, как мистер Люпин-старший заплатил слишком высокую цену за свой призыв к геноциду оборотней, в прессе начали осторожно величать общность ликантропов "диаспорой", но после пережитого Лили не хотелось идти ни на какие уступки, несмотря даже на свою симпатию к Римусу, и она назвала вещь своим именем.

Северус почти безразлично пожал плечами:

— Многие считают, что Сивый подмазывается к регентам и выполняет их поручения в надежде стать членом какой-нибудь из сильных свор.

— А кто были те, остальные из "своры"?

— Понятия не имею, я их не разглядывал, — более резко, чем хотелось бы, ответил он: ему хватило и того, что эта мразь покушалась на Лили, чтобы отныне вся вселенная сошлась для него клином на единственной цели — найти и уничтожить Фенрира Сивого. — Гэбриела сегодня не корми, в одном из тех растворов, которые я тебе давал, был бромид натрия и еще много всякого...

Лили издала возмущенный вопль и, когда муж выходил, попыталась запустить ему вслед подушкой. Ну да, взмахом палочки грудь от лактостаза не спасешь, да еще и с такими комками. Придется повозиться. Как же она это ненавидела!..

...Дамблдор встретил его в своей большой темной прихожей с отчетливым налетом старины и тайн. Она была чем-то похожа на его рабочий кабинет в Хогвартсе. Северус не удивился, что в разгар учебного года директор оказался вне школьных стен: это на младших курсах ему казалось, что все преподаватели сидят в замке, как прикованные, всю свою жизнь. В реальности у Верховного чародея много обязанностей и помимо сферы образования.

— Я согласен на ваши условия, сэр, — хрипло сказал молодой волшебник старому, и старый сощурился.

— Что же навело тебя на путь истинный, Северус? — с понимающей улыбкой спросил он.

Северус повернул голову и уставился в темный угол с настроением коменданта, сдавшего врагу осажденную крепость, но персонально признавать поражение не согласного.

— Жена за хлебом сходила.

Дамблдор мелко покивал, вздохнул и шагнул к нему, жестом приглашая войти в гостиную. Северус отстранился, чтобы тот, чего доброго, даже случайно, краем одежды, не коснулся его, и, стараясь не выдать и тени волнения (хотя внутри бушевал тайфун), сделал несколько шагов в указанном направлении. Директор шел, чуть отставая, всё такой же высоченный и победоносный, как обычно.

— Ты пользуешься какими-нибудь магловскими документами? — спросил он, и, огорошенный вопросом, Северус остановился в совершенно пустой комнате.

— Да. А что? — с подозрением уточнил он.

— Понадобятся все, — коротко отозвался Дед. — Магические мы уже изменили, но на всякий случай теперь настала пора привести к единообразию все.

Северус встряхнул головой и наморщил лоб. Он не понимал, о чем толкует Дамблдор, и тот со вздохом пояснил:

— Я поменял дату твоего рождения. В соответствии с нею ты теперь на полгода моложе, и двадцать один тебе исполнится только будущим летом. Какая-никакая, но отсрочка. Было бы, конечно, спокойнее омолодить тебя на год-полтора, но, по нашим сведениям, на Реддла работают твои сокурсники, и вряд ли они не удивятся этому факту, если собирать сведения о тебе он поручит им.

— Но... к чему вообще вам это было нужно — что-то менять?

— Твоего предшественника мы потеряли именно по этой причине. Он погиб не оттого, что Том его раскусил, а во время боевой вылазки... Но благодаря его информации мы теперь точно знаем, что Реддл использует молодых в качестве... как это называют в известных кругах?

— Не знаю, — огрызнулся Северус. Тоже еще — нашел представителя "известных кругов". Хотя чего там, и правда нашел. — Шестерок?

Голубые глаза директора озорно блеснули:

— Вот! Именно — в качестве шестерок. Или эксплуатирует какие-либо другие их полезные таланты, не связанные с боевой практикой.

— Хотите сказать, Реддл столь гуманен, что не зашлет в бой молокососа? — непонятно, что сейчас ощущал молодой маг в большей мере — скепсис или злость.

— Он не гуманен, но он не склонен рисковать собой и своими лучшими боевиками в случае, если "молокососа" рванет на пленэре из-за перебора с магией. Стычки же у них бывают весьма серьезными. Я хотел бы обезопасить тебя, насколько это возможно, чтобы Том покуда ограничился в твоем лице зельеваром и школьным шпионом.

— Вы говорите, что уже поменяли дату моего рождения. Когда же это вы поняли, что я приду к вам? Я сам не был уверен до вчерашнего дня...

Дамблдор развел руками. В пустой светлой, очень светлой комнате, залитой каким-то неправдоподобно белым излучением, он напоминал всемилостивого магловского боженьку на облачке.

[Теперь это был слишком неестественный свет, чтобы аврор Джоффри Макмиллан, просматривающий воспоминание, не заподозрил здесь банальную "склейку".]

— Когда твоя Лили уже не смогла скрыть от меня своего положения. Я поменял дату уже тогда — во всех документах, проходящих через наши многочисленные инстанции. Но искать то же самое в магловских учреждениях слишком сложно даже для неплохих магов... — усмехнулся он. — Нет такого заклинания, которое было бы эффективно против бюрократии.

Северус прикрыл глаза и несколько раз вдохнул и выдохнул. Его почти трясло от ярости. Дед догадался полгода назад и продолжал морочить им голову, а они с женой бегали по этим гребанным чиновникам, скитались по разным квартирам, когда она была уже на сносях... На что-то надеялись... идиоты!

— Вы ждали рождения Гэбриела, чтобы окончательно убедиться, он это или не он? — сквозь зубы процедил молодой волшебник.

— Да, — честно и просто признался Дамблдор. — Потому что примерно в то же время ждала прибавления и чета Лонгботтом. У них в роду, как ты наверняка знаешь, были, хоть и не напрямую, и Блэки, и Яксли, так что пророчество о "темном" семействе, из которого станет выходцем Верховный Чародей МагБритании XXI века, в некоторой мере могло быть применено и к ним.

— И как же вы установили, что это не они?

— Когда в конце июля родился их сын, я устроил Фрэнку поездку во Францию. На это задание должен был поехать другой член сопротивления, но оно лучше некуда подходило для проверки моей гипотезы. В личной беседе я посоветовал Лонгботтому прихватить с собой Алису и новорожденного, чтобы развеяться и отдохнуть в мирной обстановке. Я вообще был бы только за то, чтобы она и ребенок остались там. Они уехали без малейших проблем, в отличие от вас с Лили. Так я окончательно убедился в своей правоте.

— Но мисс Рейвел... то есть миссис Лонгботтом... как я понимаю, во Франции не осталась?

— Увы, нет, — с прохладцей в голосе констатировал Дед и живо вернул разговор в прежнее русло: — Словом, после того, как ты снова окажешься в строю, я жду от тебя всех возможных документов немагического происхождения, начиная от метрики и школьных табелей и заканчивая действующим удостоверением личности.

— Снова окажусь в строю? О чем вы?

— Мы с тобой сейчас переместимся в другое место. Я не мог расположить установку здесь. Там я всё подробно тебе расскажу.

Северус был заинтригован. И еще ему не терпелось поскорее покинуть эту стерильную комнату.

[Угасший белый свет дал Макмиллану сигнал об окончании "склейки" фрагментов истинных и ложных воспоминаний.]

Насколько удалось понять будущему шпиону Дамблдора, квартира, куда они аппарировали, находилась где-то в Хогсмиде. Дед коротко изложил принцип не так давно изобретенной и пока еще экспериментальной программы для внутреннего использования в среде мракоборцев. Правда, система была настолько непроверенной, что испытать ее на себе рискнули немногие. В частности — полностью отбитый Аластор Грюм по прозвищу Крысиный Волк. И, поскольку уровень его отбитости был и без того предельным, выявить побочные эффекты не удалось. Эксперимент чистым не засчитали, несмотря даже на то, что Грюм по сей день жив за троих и здоров за четверых. Остальные испытуемые, как видно, тоже не выдали надежных показателей. Но что абсолютно точно — никто из них до сих пор не умер. В бытность студентом, дорвавшись до лабораторных опытов, Северус рисковал собой еще и не так, поэтому всё это его впечатлило не особенно, и он пожелал узнать сам принцип изобретения. Дамблдор только того и ждал.

Смысл системы "Лазарус" сводился к подселению в организм некой информационной сущности из тонкого мира, добыть которую должен был исхитриться подопытный лично. И только самостоятельно, потому что "паразиту", по толкованию директора, "надлежало стать плотью от плоти и кровью от крови мыслей и чаяний мага, подкрепленных при этом схожими мыслями и чаяниями живущих и когда-либо живших на этой планете людей". И тем сильнее были оборонные способности Твари, чем развитее оказывалась ментальная сфера ее хозяина.

Разглядывая аппарат, Северус едва ли не поежился. По виду эта конструкция снаружи сильно напоминала египетский саркофаг, а изнутри — Железную Деву, только штыри в поставленной на попа коробке были не из металла, а из некой, ему еще не известной, светящейся субстанции. Она растягивалась паутиной от стенки до стенки и заполняла собой всю полость "саркофага". Северус даже не предполагал, что оно такое, и для самоуспокоения назвал эту штуку эктоплазмой — чтобы хоть как-то определиться в терминах. Значит, Дамблдор хочет, чтобы очередной его шпион (интересно, а сколько в общей сложности их передохло до него?) позволил затолкать в себя это непонятное что-то? И, если всё пройдет успешно, эта Тварь возьмет под контроль все функции шпионского организма, взамен обеспечивая его особой устойчивостью к ядам и проклятиям? Что, кстати, не избавит от смерти вследствие выстрела в лоб из простой магловской винтовки и других малоприятных, но хорошо отработанных процедур физического уничтожения, никак не связанных с применением чар или токсинов... Безумие в его крайнем проявлении...

— Очень смешно, — даже не пытаясь улыбнуться, хотя бы и криво, Северус закрыл дверцу "Девы" и всем корпусом развернулся к ожидавшему его решения Деду. — Это же квартира МакГонагалл, не так ли?

— Сколько тебе требуется на раздумья? Прости меня, Северус, но дать тебе больше часа я не могу.

Молодой человек избавился от мантии и вопросительно посмотрел на Дамблдора:

— Командуйте, профессор Франкенштейн.

— Что-что? — старик, кажется, слегка растерялся, как терялись все волшебники, давно затонувшие в реалиях магического мира, при упоминаниях фольклора маглов.

Северус махнул рукой, бросил мантию в кресло, а затем, в джемпере со спрятанной в рукаве палочкой и джинсах, уже шагнул было в полость "Девы", однако был остановлен Дедом.

— Тебе лучше прямо сейчас отправить Лили весточку, что не вернешься сегодня домой. Умеешь ли ты вызывать Патронус?

— Умею, но с какой это стати я не вернусь сегодня домой?

— Боюсь, сегодня тебе будет не до того. А я не хочу, чтобы твоя жена с перепугу совершила какую-нибудь оплошность.

Северус ввинтился в него взглядом, но, когда смотришь снизу вверх, эффект обесценивается, и с Дамблдором это проверено уже не раз. Впрочем, с Дамблдором не бывает никакого эффекта от гляделок, даже если он сидит, а ты над ним стоишь. Пришлось уступить и отправить домой нелепое сообщение, заранее зная, что это взбаламутит Лили еще сильнее. Но так она, по крайней мере, не станет рассылать сов во все стороны света на поиски потерянного супруга. "Привет, Лилс, — скажет ей (и только ей, в отличие от посланного с совой письма) маленькая безрогая косуля, прядая ушами. — Видишь ли, мой почтенный работодатель счел наше с ним собеседование таким увлекательным, что решил продлить его на неопределенное время. Если к ужину не вернусь, не пытайся разгромить квартиру своими нумерологическими линиями вероятностей, а просто ложись спать. На всякий случай — прощаюсь до завтра!" Оставалось только добавить в конце "и целую", чтобы она уж точно подняла после этого на ноги весь Аврорат...

— Палочку и защитные амулеты лучше оставь снаружи, Северус. Там тебе понадобится магия... иного качества, а лишние предметы внутри установки крайне нежелательны, — с убедительной мягкостью объяснил директор, помогая подопытному разместиться в "колоколе".

"Эктоплазма" вела себя, будто живая. Она отдергивала от тела Северуса светящиеся нити, как осьминог щупальца, и он чувствовал, кроме этого, что непонятная субстанция наблюдает за ним — настороженно и почти враждебно. Это нечто, пожалуй, обладало квазиразумом. Когда молодой человек повиновался и, сняв с шеи амулеты, отдал их с палочкой Дамблдору, оно заметно расслабилось. Во всяком случае, Северус уже не ощущал фантомную вибрацию эфира, предвещавшую стихийный выброс магии. С Гэбриелом научишься загодя распознавать и не такое.

— Открой мне свой разум в той мере, которая позволит тебе слышать мои мыслеприказы, — спокойно сказал оставшийся снаружи Дед.

Запечатанная дверца "Девы" нервировала, а то, что здесь почти нельзя пошевелиться и очень душно, даже у Северуса, не особо склонного к такого рода панике, вызывало отчетливые приступы клаустрофобии. Поскольку нырнуть в спасительные объятия окклюменции было нельзя из-за сеанса ментальной связи с господином Дамблдором, подавлять эти приступы приходилось жалкими магловскими методами. Это выглядело приблизительно так: "А-а-а-а-а-а-а!!! Выпустите меня отсюда! Я тут сдохну! — Спокойствие! Дышите глубже, мистер Принц! — А-а-а-а-а-а-а! Нахер оно всё мне всралось, вы-пус-ти-те!!! — Тишшшше! Тишшше! — Мерлин, воздуха мне! И свободу! Зачем я на это подписался?! Я не могу больше! А-а-а-а!" И так далее. Оставалось надеяться, что Дед не станет обращать внимание на посторонние монологи в чужой голове. Хорош шпион! Он ведь однажды словленный Круцио — и тот пережил без такого позора... Черт! Черт! Черт!

То, что Северусу показалось целой вечностью, на самом деле промелькнуло за несколько секунд. В успокоившихся мыслях раздался негромкий голос Дамблдора. Словно читая мантру, он настроил подопытного на воображаемый путеводитель. Северус даже не заметил, как, следуя за его речами, перестал чувствовать сначала пальцы на ногах, затем ступни, затем обе ноги целиком словно бы омертвели и отсохли. Холод переходил в онемение, и боли не было, и не было страха. Когда исчезло тело, а искры холода подступили к горлу, Дед прекратил умерщвлять его. Перед закрытыми глазами вспыхнула ярчайшая сверхновая. Может быть, это уже заработала установка, да только Северусу не было до нее дела. Он испытывал лишь умиротворение, словно его накачали зельями, не проваливался в сон и не просыпался полностью, скользя по границе миров.

— Твоя звезда в зените, мой мальчик. Следи за нею своим внутренним взором!

Северус запрокинул голову. В бездонной черной высоте не было больше ничего, кроме сверхновой. Она разверзлась посреди неба дырой, ведущей в какое-то другое измерение. Огромной белой дырой среди черного космоса. И приказ лететь через нее был воспринят молодым волшебником как естественное продолжение всей их затеи. Он хотел, он жаждал этого полета, и он устремился вверх с немыслимой скоростью, нисколько ей не удивляясь и не страшась пустоты. Потом был белый тоннель, выход из него манил ярким светом, противиться притяжению которого невозможно.

И вдруг — конец полета. И берег. И скалы кругом. И серая, туманная пустошь. Северус оглянулся, но тоннеля уже не было, а за спиной его светилась длинная нить — одна из паутинок той самой "эктоплазмы". Она уходила в никуда, теряясь в тумане.

— Двигайся вперед, покуда не окажешься у края пропасти. Но помни: не ступай на мост, оставайся на тверди!

Край пропасти Северус предугадал намного раньше, чем увидел. Вдалеке, в разрывах тумана, высилось что-то огромное и темное — с оглушительным грохотом оно вращалось вокруг своей оси. И лишь дойдя до края, он смог разглядеть, что это за штука. Она походила и на дерево, и на спираль ДНК, и на винт без начала и конца, вращающийся вокруг своей оси. И на лестницу в директорской башне, в конце концов. На ту самую, с горгульей.

Древо поднималось из бездны внизу и врастало в бездну вверху, и на каждом витке спирали, ярус над ярусом, была закреплена своя "твердь". Северус осмелился заглянуть вниз, в головокружительные глубины, и пошатнулся на краю, теряя равновесие. Тут же из-под ног его прочертилась хрустальная радуга — мост, перекинувшийся до самой спирали.

— Северус, не ступай на мост ни при каких обстоятельствах! Оставайся на берегу! — чуть взволнованней, нежели в прошлый раз, предупредил голос Дамблдора. — Оставайся и жди.

— Что это такое, Альбус? — мысленно прошептал Северус, отступая и растерянно созерцая невероятное по своей грандиозности и явно нерукотворное сооружение. — Это что, какая-то иная планета?

— Не отвлекайся покуда, мой мальчик. Просто стой и жди своего защитника. Он сам выберет тебя.

— Он тоже захочет меня убить?[1]

Дамблдор, кажется, был слегка озадачен:

— Откуда ты знаешь?

Северус фыркнул:

— Разве вы поручили бы мне что-то безопас...

— Северус! — только и успел тревожно выкрикнуть Дед, когда на Северуса, прервав его на полумысли, обрушилось что-то черное, тяжелое и удушающее, как смеркут. — Хватай его, хватай! И тащи! Только не смотри ему в глаза!

__________________________________________

[1] О, да-а-а, великий всадник Последней Тени на Пандоре, это твой легендарный Турук-Макто! Только ты сможешь спасти Древо Души На'Ви, воин! (Кто не понял всей этой ереси — не забивайте в голову, оно вам не понадобится ни сейчас, ни в дальнейшем. А кто в курсе — oel ngati kameie!)

Бранясь, как распоследний пьяный кочегар коуквортской фабрики, молодой колдун покатился в обнимку с грызущей его Тварью вниз по склону. Несколько футов — и они сорвутся в пропасть. Тварь верещала и колошматила его чем-то бесформенным, чему не было ни названия, ни описания, как и ей самой. Метила впиться в горло, сволочь!

— Не смотри ему в глаза! Взлетай, Северус! Прикажи себе лететь! Я не смогу вытащить вас оттуда, пока ты не взлетишь! Он захватил тебя, а надо, чтобы ты — его!

"Дракула я тебе, что ли, спятивший ты старикан?!" Было больно. Больнее всего было хребту — там, где крепилась светящаяся нитка из родного мира. Тварь пыталась выдрать ее вместе с мясом и позвонками, Северус пытался не дать ей это сделать. И тут опоры под ними не стало. Они летели в пропасть. "Нет!" Он выпростал одну руку и схватился за нить. "Эктоплазма" обожгла ладонь, но падение замедлилось.

— Северус! Пожалуйста!

"Альбус Дамблдор, я тебя ненавижу!" Ладонь сорвалась. Всё, теперь не вернуться... Но там Лили, там Гэбриел, ты рехнулся? Северус не сразу понял, что нить за его спиной теперь сокращается, как сматываемая на удочку леска, и со свистом тянет его обратно, вверх. А Тварь, хотя еще и брыкается, оглушая визгом, но силы ее уже не те. Домой, я просто хочу вернуться Домой!

Он распахнул глаза внутри "Железной Девы". Что-то невидимое беспощадно трепало его, и боль ощущалась физически.

— Северус, слушай внимательно! Сконцентрируйся! Направь все свои мысли в какую-нибудь точку на одной из рук. Заставь его внедриться в эту точку, просто загони его туда!

Северус снова мысленно выругался. Поднять здесь руку было почти невозможно. Он исхитрился и впился взглядом в череп на своей "розенкрейцерской" татуировке. Следом его накрыло тьмой...

...Когда он проснулся, было тихо. Очень тихо и темно. По запаху это была всё та же квартира Минервы МакГонагалл, но обоняние могло обмануть. Бессилие было таким, что голова не поднималась с подушки. Северус чувствовал озноб — от него он и проснулся: жар отступил, и пот пропитал насквозь одежду, а также внутреннюю сторону одеяла. В комнате было холодно, и он совершенно продрог. Пришлось напрячь все силы, чтобы перевернуть одеяло, и эта возня отдалась адской болью в спине. От фейерверка, посыпавшегося из глаз, стало светло, как в полдень. Северус закусил губы до крови. Винт мясорубки, прокручивавшийся вдоль его позвоночника, постепенно замедлялся. Что за?..

На то, чтобы привыкнуть к соседству Грега, у него ушел почти месяц. Это был месяц пыток почище Распинающего проклятия: пользоваться обезболивающими нельзя, нельзя вообще принимать какие бы то ни было препараты. Тварь могла воспринять лечение как агрессию против вверенного ей под охрану организма, и еще не адаптировавшегося к новому режиму Северуса это бы попросту доконало. Лили не знала — думала, что его ранили. Ругалась. Плакала. Кляла Дамблдора и гипотетических "орденцев". Но Северус так и не признался, потому что это доконало бы уже ее. Как целитель-пепельник она пришла бы в ужас от содеянного им надругательства над собственным телом и сознанием. Да любой нормальный человек пришел бы в ужас.

Но он — не нормальный человек. Он — будущий шпион Дамблдора. Так что пусть всё идет как идет.

Дэмиен Мальсибер, просивший за однокурсника перед старшими экклезиями Томаса Реддла, не скрывал удивления, когда регент пожелал пообщаться с новобранцем лично.

— Даже отец сказал, что это небывалый случай, — шепнул Мальсибер, сопровождая Северуса от антиаппарационного барьера к домишке на окраине какого-то городка. — Гордись, Снейп!

Гордиться тут, собственно, было нечем. Всё объяснялось очень просто: регент тоже был человеком и тоже когда-то учился в Хогвартсе, а не извергнулся из адского пекла. И на память он также не жаловался.

Домишко представлял собой маленькую харчевню. Дамблдор объяснял, что Том любит встречаться с людьми в общественных местах на нейтральной территории, и чаще всего для этого он выбирает магловские заведения — подстраховывается от мракоборческих рейдов. Так было и теперь.

Реддл оказался еще совсем не старым, даже не пожилым, породистым мужиком с проницательными темно-карими глазами южанина, классически красивыми чертами лица и благородными прядями седины в густых темных, чуть волнистых волосах. Посмотришь на него — и в жизни не скажешь, кто он на самом деле под этой прекрасной маской.

Регент сидел за столом в гордом одиночестве и, небрежно закинув ногу на ногу, потягивал аперитив из высокого бокала. Завидев вошедшего в пустую харчевню Северуса, он улыбнулся одними краешками губ. Зверски волнуясь даже под тонной окклюментных щитов, новичок успел заметить, что вся обслуга — маглы — хотя и находится на своих рабочих местах, но явно заморожена и ни на что не годна.

— Рад видеть, — поприветствовал Реддл, и нисколько не преувеличивали те, кто рассказывал о чарующих свойствах его голоса: ему стоило лишь открыть рот, как собеседник уже готов был вывернуть перед ним наизнанку душу (а женщины, вероятно, и сердце). — Присаживайся, Эс-Ти, — и он бокалом указал на свободное место напротив себя за столом.

Северус почтительно кивнул-поклонился и присел, куда велели. Уголок правого глаза регента пошел лучиками морщинок. Наверное, теперь, в сочетании с полуулыбкой на губах, это означало у него максимальную степень одобрения манер визави.

— Я давно ждал, когда же ты наконец присоединишься к нашему сплоченному коллективу. Мы не мешали тебе в принятии собственного решения.

Если сейчас не выдать нужную порцию растерянности, Реддл точно заподозрит неладное и, чего доброго, вздумает пощупать сознание собеседника, а когда заметит слои окклюменции, сравнимые по размерам разве что с грудой трофейных щитов на площади захваченного города, тут же полезет их срывать. И еще неизвестно, сможет ли устоять и перехитрить его новоиспеченный шпион. Шанс — один к миллиону.

— Но, сэр... чем же я удостоился такой чести? — Северус постарался вложить в интонацию всё — и достаточную дозу уважения, не переходящую, впрочем, в подхалимаж, и неподдельное изумление перед подобным вниманием к его более чем скромной персоне, и признательность.

Регент усмехнулся:

— Ну-ну, не прибедняйся. Ты же наверняка в курсе, по какому поводу на тебя и твое семейство открыли сезон охоты все британские оппозиционные группировки. И, прошу учесть, что, следуя моему прямому указанию, никто из моих людей участия в этом безобразном преследовании не принимал и не принимает. Мы не вмешивались. Я знал, что ты сам явишься к нам, когда придет срок.

Северус сжался. Он не ожидал, что фраза, прозвучавшая почти как рефрен той, что он слышал совсем недавно из уст Дамблдора, уязвит его еще сильнее, чем в первый раз. Но отчего-то и повторно уязвило сказанное именно директором, а не регентом...

— Я знавал твою матушку, — без особой попытки сделать плавный переход с темы на тему, заявил Томас Реддл и поболтал остатки содержимого в своем бокале. — Мы учились вместе с Эйлин. Достойный сын достойной матери, не так ли? Да, я навел некоторые справки о твоих магических способностях. Правда, Эйл никогда не отличалась особой любовью к алхимии, но боевая магия, равно как и защита от нее, давалась ей без проблем.

— Сэр, прошу меня простить за то, что я не в состоянии поддержать эту беседу. Мать мало рассказывала мне о своем прошлом. У меня такое впечатление, что она не любит вспоминать школу.

— Понимаю, понимаю, — губы Реддла снова покривились, и его ухмылка вышла еще более двусмысленной, чем задумчивый тон, которым он это сказал. — Я буду звать тебя Эс-Ти. Ты пригодишься нам как алхимик и как зельевар. Во всяком случае, пока. Умельцев размахивать палочкой у нас хоть отбавляй, а вот толковых "аптечек" — раз, два, и обчелся. Но это, как ты понимаешь, еще не всё. Дэмиен поделился со мной хорошей информацией, что тебе удалось получить место преподавателя в Хогвартсе. Хотелось бы только узнать степень доверия к тебе Дамблдора.

— Я не посмею лгать вам, сэр. Эта степень пока невелика. Директор всегда относился ко мне... настороженно... мягко выражаясь...

— Директор... — пробормотал Том, думая о чем-то своем и вдруг весело рассмеялся. Смех у него тоже был красивым и даже заразительным, а зубы — ровными и белыми, как у магловской кинозвезды. Северус ухватился за пошлое сравнение, иначе слишком уж давил на него этот тип своим... интеллектом. — Нам и не нужно, чтобы ты пил со Стариком на брудершафт. Достаточно присматривать за ним и за обстановкой в школе... — ("Для изучения обстановки в Визенгамоте у Тома есть другие, специально обученные, сотрудники", — объяснил голос Дамблдора где-то на задворках сознания.) — Проводить правильные беседы среди чистокровных студентов. Запоминать полезную информацию. Я не потребую от тебя невозможного. Дамблдор слишком умен, чтобы можно было рассчитывать на его осечки.

Наступила пора наглеть. Директор не похвалит за экспромт, но чутье уроженца коуквортской помойки подсказывало: пришло время торговаться, и, если этого не сделать, то тип, выросший в похожей обстановке (в Реддле оно сквозило), просто его не поймет или примет за идиота. А шпионы-идиоты не нужны никому.

— Благодарю за открытые мне перспективы, сэр, — Северус откинулся на спинку стула и заставил себя выдержать пронизывающий взор второго работодателя. — Но не могу ли, в таком случае, и я надеяться на некоторую... эм-м... поддержку со стороны организации?

— Да. Ведь, обеспечив безопасность своей семье, в результате ты воспитаешь своего отпрыска в нужном ключе, неправда ли?

Они друг друга поняли, и говорить больше было не о чем. А откровенный цинизм Тома Реддла Северусу, как ни странно, даже... понравился. С регентом было проще, чем с гриффиндорцами, но этого не следовало говорить Лили. Вот директору, пожалуй, можно. Получи, Дамблдор, пейраму.

— Передай от меня поклон матушке, — на прощание велел Реддл, меряя его взглядом: стоя друг против друга, они были практически одного роста.

— Всенепременно, сэр.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Что находилось в этом воспоминании вместо фальшивой части? — прищурился Макмиллан, наблюдая, как директор подбирает спираль из Омута и сбрасывает ее обратно во флакон.

Минерва досадливо прищелкнула языком, сложила руки на груди, плотнее кутаясь в шаль, и отвернулась к портрету Финеаса Найджелуса Блэка — бывший директор или дремал, или убедительно прикидывался.

— Я и сам хотел бы это узнать, Джоффри. Как видно, я тоже избавился от подлинного воспоминания, но вот куда оно делось — теперь большой вопрос... Но вы ведь узнали, что хотели?

Аврор повел бровями. Он ни на йоту не поверил в объяснение Дамблдора, да и реакция МакГонагалл была ярчайшим подтверждением правильности его гипотезы, однако было понятно, что ни директор, ни его заместительница откровенничать не расположены.

У выхода из директорской башни он едва не столкнулся с Долорес Амбридж, но, задумавшись, едва ее заметил и извинился чересчур уж мимоходом.

— Мистер Макмиллан? — сладенько окликнула его она, сделав удивленные глаза. — С вами всё в порядке?

Джофф обернулся и нахмурил лоб, чтобы заранее просчитать, какого драккла ей может понадобиться от него в следующую минуту.

— У вас что-то случилось, мэм?

— У меня?! О, нет, слава Мерлину, у меня не случилось ничего. А у вас такой вид, будто у вас как раз случилось. Что вы делали у директора, господин аврор?

Он даже не сразу оценил всю беспардонность ее вопроса. Хорошо представил, что сказал бы сейчас на его месте Снейп, но, к сожалению, он Снейпом не был. Сейчас-то уж точно. И поэтому, мягко улыбнувшись, Джоффри проурчал:

— Мы пили чай, госпожа инспектор, — а затем, сделав коротенькую паузу, добавил: — С имбирным печеньем. И если, мэм, вы прямо сию секунду поспешите, то, возможно, там еще останется немного и для вас. Спокойной ночи, мисс Амбридж.

64. Зачем ты из воска фигурку слепила, сестрица Елена?

Бывали случаи, когда дипломатические способности Веселого Роджера давали осечку, особенно если на встречу являлся не он сам, а присылал кого-нибудь из молодых. В этот раз отличиться не удалось Холофернесу Эйвери, поскольку с самого начала переговоры пошли отнюдь не в нужном ему направлении, а он, ко всему прочему, неправильно оценил настроение Брианны Юманс. Регент уже и так была в дурном расположении духа, а тут еще Лестрейндж досыпал песка в мерную чашу ее терпения, прислав заместителя. Причем не самого умного. С каждым следующим словесным пассажем Эйвери становилось всё понятнее, что ни о каком сотрудничестве с людьми Пути Возмездия не может быть и речи. Хорошо, что обошлось хотя бы без потасовки, а то в последнее время это уже стало почти непременным атрибутом запоротых встреч.

Зная, что Повелитель будет недоволен своим специалистом по пропаганде и связям, в результате чего сам специалист отыграется на виновнике по полной программе — а Родерикус не приемлет полумер, поэтому даже не оглянется на школьное приятельство с Эйвери-старшим и не спустит его сынку с рук такого провала — Холофернес докладываться не спешил. Надо было срочно выдумать несколько прочных защитных аргументов или даже перевести стрелки, но, взбаламученная после словесной дуэли с леди Юманс, голова его отказывалась соображать. С этим надо было что-то делать. Напиться, что ли? Он и так после своего отступничества на суде в восемьдесят первом никак не отмоется в глазах Темного Лорда, а тут еще это... Вот дерьмо!

Эйвери в ярости пнул угол дома и выругался. Проходившая мимо особа — красивая, правда, девица — окинула его непередаваемым взглядом и зашагала через весенние лужи своей дорогой. В мантии — значит, ведьма. Холофернес медлил недолго: в таких случаях он действовал, как говаривал Мальсибер, "на кобелином рефлексе" и ошибался редко. Бабы вообще любили его напор и обаяние. Не все, правда. Если Брианну Юманс можно назвать бабой, а не злобной каргой, которая давно уж забыла, как раздвигать ноги.

Он догнал красотку и заговорил. Та в самом деле была дивно хороша — южанка-брюнетка с буйной шевелюрой, какой в незапамятные времена могла бы похвастать Беллатрикс Блэк, ныне изрядно облезлая и попорченная отсидкой. Эта была молода, свежа, светло-карие глаза лучились не Беллиным психозом, а веселой колдовской чертовщинкой, от которой ум заходит за разум и не у таких блудливых типов, как Холофернес. Но, несмотря на силу притяжения, где-то в гипоталамусе Эйвери еще жался и робко ныл последний обрубочек здравого смысла: "А может, к шефу, Ферни? Может, ну ее?". Под насмешливым взглядом прекрасных очей маг вытащил свой юбилейный галлеон и решил подкинуть на "дракон или ряшка", как делал это всегда, очутившись на распутье. Дракон, естественно, был за то, чтобы отправиться с девчонкой, ну а ряшка, между нами, чистокровными, говоря, олицетворяла начальство — отчеканенный на реверсе монеты профиль колдуна условно можно было приписать любому из старших волшебников. Только Эйвери никогда и никому не сознался бы об этих играх вслух, уж слишком они отдавали ребячеством.

Дракон. Здравый смысл выкинул белый флаг, пискнул и тихо сдох по пути из гипоталамуса в тестикулы.

Когда Холофернес представился, ведьма засмеялась, но объяснить причину смеха отказалась. Вместо этого она просто сообщила свое имя:

— Джудит.

Девица говорила на отчетливом манкунском диалекте — похоже, была местной. Полукровка, скорее всего. И, поскольку находились они в самом центре магловского Манчестер-сити, на вопрос Эйвери, где здесь можно уединиться с комфортом, Джудит, почти не задумываясь, кивнула на указатель с названием ближайшего отеля.

— Если ты не возражаешь, я под дезиллюминационку, — сказала она. — Здесь на каждом шагу знакомые, а мне проблемы на работе не нужны.

— Ты что, работаешь на маглов?

— Мы будем отдыхать, или мистер хочет побеседовать о моей профессии? — Джудит ушла в инвиз и взяла под руку рассмеявшегося Холофернеса.

На ресепшене Эйвери особенно не разглядывали: все таращились на висящий в углу ящик, с виду похожий на старую шарманку, но по сути являющийся большой озвученной колдографией. Внутри "шарманки" бегали какие-то маглы в широких трусах и гоняли по траве бладжер, причем ногами. Время от времени на колдографии появлялась загадочная надпись "Манчестер Юнайтед" — "Арсенал". Шарманка вопила, свистела и издавала еще целую какофонию отвратительных звуков. В какой-то момент вся администрация вскочила со своих мест с торжествующими криками, радостно поминая какого-то Шарпа и гол. После этой дикой вспышки (а чего еще ждать от обезьян?) клерк, обслуживающая Холофернеса, опомнилась, принесла извинения и моментально поселила его в одноместный номер на третьем этаже. Джудит, разумеется, прошла туда невидимкой. Что ж, с маглами выгодно иметь дело: в магических ночлежках такое не прокатит, раскусят вмиг.

Примотав ему руки к кроватной спинке, красотка стала неторопливо разматывать зубами завязки его пелерины.

— Любишь, когда пожарче, сучечка? — хохотнул он.

— Хммм? — томно протянула она, и Эйвери завелся по полной, а когда Джудит принялась неспешно избавляться от собственной одежды, несколько раз дернулся к ней в нетерпении, только узлы не пустили, да и она игриво погрозила ему пальцем.

— Давай, крошка, поторопись!

Легко взмахнув палочкой, затейница привязала и его ноги, разложив клиента на постели, как на дыбе.

В конце концов она осталась лишь в нижнем белье и чулках. Кабы еще девка оказалась не так хороша под своей хламидой! Эйвери почти выл, потому что эти игры уже надоели, а инстинкт требовал оргии. Тем временем Джудит уселась верхом ему на живот, наклонилась, медленно поцеловала и, когда он рыкнул на нее, заглянула в глаза. Было в них что-то такое... словом, Беллатрикс Блэк с ее азкабанским безумием отступила бы на задний план.

— Вспомни Кассию, — нежно прошептала она.

— Кто э...

Резкий, умопомрачительный рывок по горлу вызвал боль не сразу, а лишь когда он уже успел подумать "Акцио палочка". Было поздно, и пальцы не смогли сжать рукоять как следует. Бесполезная теперь, палочка завалилась куда-то в изголовье. Он так и не вспомнил никакую Кассию, потому что ужас осознания того, что эта сука его убила, перекрыл все мысли до единой. Он хрипел, колотился в конвульсиях, но связки были перерезаны, и, кроме как булькать кровавой пеной, Холофернес не мог ничего. Свет угасал. Тело сжималось тисками невыносимых судорог, и с каждым толчком сердца жизнь выплескивалась из него на гостиничные простыни. Наконец нахлынула тьма.

* * *

— Я назвал бы это перебором, — сдавая карты, но имея в виду не взятку в висте, а почти сутки отсутствия Эйвери-младшего, сказал Люциус.

Белла и Родерикус переглянулись, Нарцисса же сделала вид, будто с головой ушла в игру. В самом деле, это раздолбайство Холофернеса не лезло уже ни в какие ворота! После переговоров с лидером Путников Возмездия, по заверениям сопровождавших Эйвери бойцов, он вышел обозленный и распустил их. Больше его никто не видел. Перетрусил, подлец, и тянет время.

Часы отстукивали минуты. Родерикус балагурил и пошучивал. Когда Лестрейндж балагурит и пошучивает, это означает, что он на пределе, поэтому за здоровье Холофернеса по возвращении Малфой не поставил бы и ломаного кната. Поисковые чары молчали — похоже, тупица выключил свой медальон, чтобы его не нашли как можно дольше. До Лорда он теперь даже не доживет...

— Вот с таким же набором, помню, я однажды и выиграл у вашего деда Поллукса рецепт одного из ядов Борджиа, — подмигивая своей партнерше — Белле — заявил Веселый Роджер. — Старик долго жался, но ничего не поделать, в тот вечер мне везло, я обыграл его подчистую.

— Борджиа? Никогда не слышал. Что за яд? — уточнил Люциус, чуть ли не кривясь от своих тринадцати карт.

— Это не яд, а семейка маглов, которую приписывают нашему роду. Сиречь сквибским выродкам нашего семейства, которые основали свою ветвь, уйдя к маглам. В старину они прославились изготовлением лучших в истории ядов, — пояснила Беллатрикс. — Конечно, магия не применялась...

— Ха! В случае сэра Поллукса речь шла об усовершенствованной магической формуле той же отравы, — заверил ее Лестрейндж и пригреб к себе очередную взятку. — Он еще долго точил на меня за это зуб, а потом переключился на Дамокла, которому продул еще больше фамильных секретов.

— Теперь понятно, в кого удались Андромеда и Сириус, — даже не пытаясь скрыть отвращения, пробормотала старшая из сестер Блэк. — Разбазаривать семейные ценности — это в их духе. Хвала Мерлину, дед хотя бы не лизал задницы поганым маглам и грязнокровным ублюдкам.

— Белла, прошу тебя! — жалобно выдохнула Нарцисса.

— Что, жалеешь сестренку и дорогого кузена? — швырнув свои карты на стол крапом вверх, Беллатрикс с недобрым огоньком в глазах накренилась всем туловищем в сторону сестры, как старая и ржавая баржа.

Люциус поторопился вмешаться:

— Девочки, будет вам, что вы как школьницы в будуаре?

— Еще подеритесь, — ввернул Лестрейндж, не выглядывая из-за своего веера карт.

— Нет, Беллс, мне неприятно, что ты сравниваешь нашего почтенного дедушку с предателями крови, — красиво выпуталась Нарси, поднимая нежные ручки и трепеща в воздухе тонкими, никогда не знавшими никакой работы пальчиками в кольцах.

Ржавая баржа тотчас сдала назад от легкой и чистенькой белой яхты. Лицо Беллы приобрело более благостное выражение:

— То-то же!

Веселый Роджер выложил очередной козырь и уже хотел забрать очередную взятку, как вдруг прямо у игрального столика материализовался эльф Добби. Сделав глаза еще более огромными, он промямлил:

— Хозяин Люциус, у входа в поместье посетитель с очень срочными вестями. Прикажете впустить?

— Давай.

Вести были очень срочными, ибо посетитель (лицо знакомое — из совсем прыщавых новичков-соплежуев — а по имени не вспомнить) не стал медлить и уже через несколько секунд вбежал в дом.

— Только что поступили сведения от нашего информатора в Аврорате: манчестерская полиция освидетельствовала труп в отеле "Ми**анд"... Короче, это был мистер Эйвери...

— Исчезни, — рявкнула Белла, и гонца как ветром сдуло — а может, она и правда наколдовала ему какую-нибудь аннигиляцию.

Люциус испытывал смешанные чувства. Это когда ты вроде бы и рад, что еще одного конченного подонка перестала носить земля, и в то же время недоумеваешь, что за "malleus maleficarum" выкашивает наши ряды, причем от той же напасти не застрахован и ты сам. Нарси просто охнула и оцепенела. Зато Беллатрикс и Родерикус мгновенно мобилизовались. Лестрейндж уже призывал к себе сыновей и других офицеров из ближнего круга, старшая Блэк торопливо простраивала нити вероятностей и, тихо ругаясь, тут же их рвала, чтобы натянуть другие линии и отсмотреть их заново, из-за чего бедный старый дом гудел и стонал каждым кирпичиком. Малфой раньше свояченицы сообразил, что уведомлять первым делом следует Повелителя, так как в противном случае гнев его выйдет из берегов и все захлебнутся. И понял, с чего так засуетился Веселый Роджер: Лорд взбесится еще больше, если ему после призыва не поднесут готовые сведения на златом блюде. И именно поэтому осведомить его следовало прямо сейчас. Люциус взглянул на часы — да, да, именно сейчас. Взбесится наверняка. Хе-хе.

— Сообщите Эвелин, — безвольно глядя в одну точку, прошептала Нарцисса.

Она была права: если кто и был достоин узнать об этом вторым после Темного Лорда, то лишь жена... то есть теперь уже вдова Ферни. Как же он вляпался? Неужели Брианна подослала убийц? А что вообще дракклов идиот делал всё это время в магловском отеле вместо того, чтобы вернуться к Лестрейнджу с отчетом о переговорах? Чушь какая-то выходит! Эйвери — и в магловской гостинице! Остается только узнать, что предыдущими пунктами его маршрута были зоопарк, цирк и церковь, чтобы жизнь уже перестала быть прежней.

— Сообщи, дорогая. У тебя лучше получится, — попросил Люциус.

Нарциссе очень не хотелось выступать вестником смерти в глазах пусть и дальней, пусть и не особенно привечаемой, но подруги. Однако пришлось.

Лорд велел отправляться на место происшествия и во всем разбираться Снейпу. Эйвери не являлся для Повелителя столь значимой фигурой, чтобы ради него тот бросал все свои дела. Малфой почувствовал легкую досаду, что его план не сработал и Родерикус не огребет ни одного, даже самого захудалого, Круцио. По крайней мере, не в этот раз...

Толпа призванных Лестрейнджем Пожирателей во главе с самим Роджером и Беллой переместилась в Манчестер. Люциус задержался и задержал хмурого и измотанного школьными делами зельевара.

— И что ты насчет всего этого думаешь?

Снейп кинул на него недобрый взгляд:

— Мне надо для начала увидеть, что там.

— Что-что, а то ты не знаешь! Стандартно: куча авроров, оцепление, проверка всех прибывших и убывших.

— Тогда какого черта лысого туда сейчас поперлись эти?

Люциус неторопливо плеснул коньяка в один бокал, с вопросительным видом прицелился было во второй, но Снейп состроил такую гримасу, что Малфой усмехнулся и поставил бутылку на стол:

— А Роджеру не терпится помахать палкой. Один труп наших в мортуриуме Мунго — слишком несерьезно. Короче, предлагаю нам с тобой такой расклад: пусть они там всё расчистят, а тогда придет и наш черед. Мерлин, кого там еще принесла нелегкая?!

— Хозяин, прибыла миссис Эйвери... и еще одна миссис Эйвери... Две миссис Эйвери. Просят принять, — вместо Мерлина отозвался Добби, с подозрением покосился на Снейпа, однако ничего не сказал и снова исчез после кивка Люциуса.

— Нарси не нашла ничего лучше, как назначить им встречу у нас! Ну, гляди, приятель, сейчас начнется основной спектакль.

Мать Холофернеса, конечно, убивалась по-настоящему. Зато на вдову было любо-дорого взглянуть — ах, как она играла! Нарцисса и та была искреннее. По крайней мере, она всеми силами пыталась успокоить леди Эйвери-старшую, а не рыдала в кружевной платок, давя слезы, как Эвелин. Люциус принес обеим дамам свои соболезнования. В сторону Снейпа никто из них не посмотрел — да тот, впрочем, и не расстроился.

— Дорогая, нам с Эс-Ти пора. Прошу нас простить.

И они с Северусом вышли через каминную связь в известную лавку Лютного. Отряхиваясь от остатков пороха, поднялись на третий этаж по служебной лестнице и там спокойно дождались вызова от Лестрейнджа.

— Замечаешь, как со мной приятно работать? — смеясь, похвастал Люциус.

Снейп проскрипел что-то неразборчивое, а потом они прыгнули в Манчестер.

Номер выглядел так же, как выглядели все номера из предыдущих эпизодов, поэтому можно заключать пари на целое состояние, что это работа пресловутой Lady Pestis. Люциуса всякий раз удивляло обилие крови — никогда не подумаешь, что такое ее количество вмещалось в каком-то обычном человечке среднего роста и средней комплекции. Если не знать, чья она, первым предположением в голову приходит, что египетские жрецы закололи прямо на кровати жертвенного быка. Труп уже увезли, причем, как сказал Лестрейндж-старший, у магловских полицейских и авроров чуть было не вышел спор, кому его забирать, но в итоге победила дружба, то есть подземный этаж Святого Мунго, и Эйвери переместили туда еще до вмешательства Пожирателей Смерти. Гостиничный же номер опечатали для следствия, но прибывший отряд "экклезий", естественно, все магические и немагические пломбы тут же сорвал и основательно в комнатах потоптался. Если здесь до вторжения людей Повелителя и были какие-то улики, то теперь их не осталось совсем. А авроры знай себе удивляются: и почему это Lady Pestis такая неуловимая?

— Обслуга его нашла, — косвенно обращаясь к Снейпу, сказала Беллатрикс. — Тот, кто его разделал, знает распорядки магловских отелей. Уходя, вывесил табличку "Не беспокоить", мертвеца и не беспокоили. Только к вечеру до них дошло, что пора прибраться в номере.

— С кем он был? — скрытно принимая что-то из рук Беллы, спросил Северус.

— Один он был. Родерикус просмотрел память маглы, которая всех тут селит: Эйвери был один.

— Инвиз.

— Даже не сомневаюсь.

Люциус отвернулся в темное окно, прекрасно наблюдая всю комнату через отражение на стекле. Кровью здесь разило сильнее, чем первыми намеками на тлен. Родерикус рылся в углу в каком-то шкафу и внимания ни на кого не обращал. Остальные были отосланы собирать (или выбивать, тут уж как получится) улики. Сыновья Лестрейнджа упирали на свои подозрения в причастности Путников Возмездия, вот искать кого-нибудь из последователей Юманс они и отправились.

— Медальон у него пропал. С серебряной змейкой, — Блэк почесала палочкой в спутанных волосах. — Но мы его теперь включить не можем, это подвластно только Повелителю... Снейп, нужно сообщить Лорду.

— Не нужно, — донеслось из-за распахнувшейся настежь двери.

Все тотчас преклонили колени. Атмосферное давление в комнате усилилось вдвое, и Люциус почувствовал, что его плющит, как камбалу на дне. Поднимать голову не хотелось, да и не было для этого сил. Он стоял на одном колене, ссутулившись и наблюдая только начищенные до блеска востроносые туфли Повелителя. Лорд прошел мимо, и Малфоя мазнуло по загривку его леденящей Тенью — волосы встали дыбом помимо воли. Молчали и Снейп, и Беллатрикс, и Лестрейндж. Тишина давила сильнее атмосферного столба. Затем послышалось змеиное шипение. Звук шел словно бы отовсюду. Люциус почувствовал, как раскаляется связной медальон у него на груди. Белла дернулась, хватаясь всей пятерней за свою цепочку, остальные стояли дальше, их Малфой не видел. Но, скорей всего, и им было несладко.

— Мэрилебон-роуд, — наконец проронил тягучий голос Темного Лорда у них над головами, и в тот же миг давление пропало.

Все четверо распрямились. На месте, где только что стоял Повелитель, угасал фантомный шлейф его Светящейся Тьмы.

— В Лондон, — хрипло каркнул Снейп, исчезая вслед за Лордом.

Музей на Мэрилебон-роуд находился в здании со странной бирюзовой крышей, похожей на клош для горячих блюд. Люциус не отлипал от Снейпа, который уверенно вошел внутрь. Родерикус и Белла, оба в масках и колпаках, остались караулить снаружи — на случай, если убийца выскользнет и попытается бежать. Но это оказалось напрасной мерой.

Темный Лорд, Малфой и Снейп молча стояли у подиума с двумя восковыми фигурами. Позади фигур распростерлась неподвижная карта боевых действий. В первом персонаже, одетом в гражданское, Люциус смутно узнал где-то уже виденного английского политика. Память выкинула подсказку: "Уинстон Черчилль". Верно, он самый, о нем рассказывал отец. Кем был второй, Малфой не имел ни малейшего представления. Точно можно было сказать лишь то, что этот пожилой магл — военный (потому что в дымчато-сером мундире, галифе и сапогах). Ниже среднего роста, с косой челочкой и узкими прямоугольными усиками от середины верхней губы до ноздрей, он исступленно сверкал акварельно-голубыми глазами и показывал всем кулак. И именно в этом кулаке, покачиваясь под маршевую музыку, висел медальон Эйвери с серебряной змейкой.

— Люциус, сними, — приказал Повелитель.

Проклятие, наложенное на артефакт, было ерундовым. Интересно другое: после того, как оно развеялось, в воздухе повисла мерцающая надпись: "Санитария важнее политической свободы". [1]

__________________________________________

[1] Высказывание Махатмы Ганди.

— Твою мать! Это Блэк! Точно он, даю голову на отсечение, — Люциус отдал очищенный медальон Лорду. — Более подходящей кандидатуры, чем Сириус Блэк, на "шалость" такого порядка и не сыщешь.

— Из них двоих вырядиться девицей не зазорно было бы только младшему.

— И сам сценарий слишком сложен и умен для старшего, — поддакнул-дополнил Снейп.

Повелитель скользнул взглядом по надписи "RUSSLAND" на карте за спиной воскового военного и кривовато улыбнулся:

— Хотя ты прав, мой скользкий друг, есть смысл отработать эту кандидатуру.

По выходе из галереи он на ходу бросил встрепенувшимся на своем посту Беллатрикс и Родерикусу:

— Мне нужна голова Сириуса Блэка. С туловищем или без — не имеет значения. Беллатрикс!

— Я слушаю, мой лорд! — с придыханием отозвалась свояченица, делая книксен.

— Отдашь миссис Эйвери, милочка, — цепочка звякнула о медальон в его пальцах, и рука Беллы задержалась в руке Повелителя на пару мгновений дольше, чем это было необходимо, что не ускользнуло от внимания Лестрейнджа. — И поберегите свои собственные головы для более важных свершений. Родерикус! Эс-Ти!

— Да, сэр! — откликнулись они оба из-под масок, чуть склоняя колпаки.

— Акция с перстнем Преемника — на каком нынче этапе ваш план?

— Всё готово, Повелитель, — Веселый Роджер бросил косой взгляд на Снейпа, напоровшись на такой же ответный; хорошо, что Люциус тоже был в маске: он почти не сумел сдержать ухмылки. Если бы не Темный Лорд, эти двое приложили бы друг друга Убивающим прямо здесь и сейчас, на глазах обездвиженного магла-билетера.

— Жду ваших докладов.

После этих слов Лорд аппарировал.

* * *

Вот это и произошло. Все они вляпались.

Ржавая Ге и Луна успели шмыгнуть в печально знакомый по второму курсу коридор, что вел к туалету Рыдающей Миртл, а Гарри, с которого так некстати слетели чары отвлечения внимания — наверняка сработали ухищрения Жабы, ведь свои ловушки она щедро раскидала по всему замку, — был замечен Филчем. Кошка выбрала для преследования их троицу, а не компанию Малфоя. И даже то, что в игру вмешался, откуда ни возьмись, Пивз с навозными бомбами, помогло мало. Полтергейст, конечно, на время прикрыл беглецов и отпугнул завхоза вместе с миссис Норрис, но стереть память зловредному старикану он не сможет. А за Филчем по пятам, конечно же, скачет на своих кривеньких ножках инспектор Амбридж.

Девчонки вбежали в следующий кабинет после наглухо задраенных дверей бывшего логова василиска. Здесь было холодно и темно, потому что комната давно никем не использовалась.

— Коллопортус! — вбегая следом за ними, шепнул Гарри, и дверь наглухо приросла к косяку.

Переводя дух, все трое прижались спинами к ледяной стене. Гермиона наколдовала слабую подсветку. Они переглянулись.

— Какие идеи? — спросила она. — Предупреждаю: вариант с призывом метел и отлетом из окна исключен. Тут на днях Дин попытался так полетать, до сих пор валяется у Помфри с переломами.

Гарри только буркнул что-то невразумительное. Он был очень зол на неизвестного предателя в их рядах, и злость мешала ему сейчас думать. Они всегда опасались чего-то подобного, уж слишком много стукачей развела вокруг себя Жаба и до неправдоподобности долго у их "клуба самоубийц" всё шло гладко.

Тайные практики в "Ордене Фомы Неверующего" дали неожиданный побочный эффект. Пусть дела на занятиях в Выручайке у того же Невилла продвигались туго, зато вдруг выяснилось, что теперь у него неплохо идет Техномагия — во всяком случае, перенесение сознания стало удаваться ему просто на щелчок пальцев. И это был большой прогресс, потому что больше, чем по этой дисциплине, Лонгботтом отставал от сокурсников только в Зельеварении. Крэбб и Гойл, наоборот, делали успехи на тренировках, но, как бы ни поучал их Малфой таиться от госпожи инспектора, притворяясь подвластными ее чарам, оба остолопа вляпывались в неприятности на каждом шагу, навлекая на себя полные подозрения взгляды как самой Амбридж, так и ее добровольных осведомителей.

В "клуб" приходили, казалось бы, только проверенные. Однако так было лишь в самом начале.

Несмотря на свое обещание лояльности к приглашенным лично Гарри, Малфой сделал исключение для Корнера. Никто не мог понять, за что он так возненавидел мирного когтевранца — говорить на политические и сословные темы было запрещено негласным уставом "клуба", да Корнер, в общем-то, никогда не тяготел к подобным обсуждениям: его больше интересовали учеба и квиддич. Но, когда Гарри принялся настаивать на кандидатуре приятеля-однокурсника, Драко был на грани того, чтобы всё бросить и уйти. Отговорили его рассудительная Гринграсс и бесцеремонная Грейнджер. Он, казалось бы, успокоился, но стоило ему увидеть державшихся за ручки Джинни и Майкла (а за ручки они держались при каждом удобном случае, поскольку эта возможность у них теперь была только здесь), всякий раз становился злее голодной мантикоры.

По мере того, как просветительские успехи Гарри и Драко делались очевидными, участники посиделок в Выручай-комнате начали просить за своих друзей, а те — за своих. Большинство шло на риск для того, чтобы прилично сдать неотвратимо надвигавшийся СОВ. Постепенно народа стало очень много, за всеми и не уследишь. Малфой, конечно, использовал свою хитрослизеринистую, основанную на круговой поруке, систему контроля за контингентом, но, как показало время, даже его безотказная стратегия дала сбой.

И ведь что-то подсказывало Гарри отменить нынешнее занятие, он даже отправил к Драко своего лиса Ренара, но слизеринец только посмеялся над его опасениями и поддразнил, не хочет ли он поступить ассистентом к Сквибилле Трелони. Светящийся горностай был еще ехиднее своего хозяина, и его насмешки оказались убедительнее любых доводов. Ведь и в самом деле: предчувствия выглядели чересчур смутными, чтобы воспринимать их всерьез.

Когда в самый разгар тренировки в Выручайку просочился Пивз и начал орать, что Филч и Жаба знают, где они, и спешат сюда, многие ему не вняли — решили, что по своему обыкновению полтергейст мутит воду. Но Гарри поверил безоговорочно, как если бы это сказал сам Кровавый Барон Гэбриел Принц-старший. Выход из комнаты был один, а народа — много. Договорились уходить врассыпную, за кем увяжется погоня, тот и уводит хвост за собой, а остальные рассасываются по гостиным и сидят тише воды, ниже травы. Большинство парней, а также поголовно все пуффендуйцы сами сплотились вокруг Лонгботтома, их слаженности можно было позавидовать. Несколько секунд — и они уже скрылись. Девчонок отправили под предводительством Дафны, которая в случае чего сумела бы запудрить мозги даже самой Амбридж, тем более инспектор благоволила к студентам Слизерина. Уж если у Гринграсс получилось хранить тайну "ордена" даже от всеведущей сплетницы-Паркинсон и других непосвященных подружек-сокурсниц, то и у Жабы не так много шансов вывести ее на чистую воду, если и повезет заловить стайку студенток в неурочный час посреди коридора. Дафна просто сделает большие трогательные глаза и сочинит что-нибудь в соответствии с ситуацией.

Но это всё равно не пригодилось.

Организаторы тренировки собирались перехватывать и отвлекать преследователей в одиночку, но к Драко категорически прибились два его телохранителя, а к Гарри, соответственно, Гермиона и Луна. Малфой понял, что спорить с двумя "шизанутыми фанатками св. Поттера" бесполезно, плюнул, сказал: "Выгребайте, как знаете" — и двинулся в сторону кабинета Флитвика, вправо от гобелена Вздрюченного Варнавы. Другая троица — влево. В лучших традициях семейства Принц оправдались самые худшие ожидания: во время одной из перебежек между этажами миссис Норрис взяла след Гарри и его спутниц прочнее любой собаки-ищейки. Итог — они втроем стоят в выстуженной комнатке рядом с сортиром Упокоенной Миртл и не имеют ни малейшего представления о том, как быть дальше.

— Я молюсь только о том, чтобы это оказался не Шаман, — Грейнджер перевела дух и крепко зажмурилась. — Только бы не он!

— Ты о чем? — Гарри и Луна уставились на нее в недоумении.

Она раскрыла глаза и вопросительно посмотрела сначала на него, потом — на нее:

— Он ведь только недавно пришел на наши занятия...

— И что?! — Гарри ощутил небывалый приступ раздражения: такого с ним не случалось даже в самых яростных ссорах с отцом — когда и любишь, и готов прибить на месте.

Гермиона стушевалась:

— Все говорят, что... Ладно, забудем. Я не верю, что это он, и всё.

— Перестаньте! — внезапно решительным тоном оборвала их перепалку Лу. — Конечно, это не Акэ-Атль, но сейчас надо не об этом. Вы не понимаете, что Амбридж может сделать с каждым из нас всё, что захочет? У нее карт-бланш от министра.

— Лу? — осторожно спросил Гарри. — Эй! Это точно ты?

— Фините Инкантатем, — на всякий случай сказала Гермиона, махнув палочкой у нее перед носом.

— Я, я, — снова нараспев откликнулась Луна и восстановила слетевший при этом с двери Коллопортус Гарри. — И это здесь тоже совершенно ни при чем. Нам отсюда надо как-то выбираться. Ге, однажды ты говорила, что общаешься со школьными эльфами. Можешь ли призвать кого-нибудь из них?

— Иногда общаюсь, когда бываю возле кухни. Но как призвать сюда — не знаю.

— Ты помнишь их имена? Нужно позвать просто по имени. Представь его себе, когда позовешь, и он явится. Только не ошибись. Надо хорошо представить того эльфа, имя которого произносишь, иначе он не придет.

— Давай, Ге, — шепнул Гарри. — Я их вообще никого здесь не знаю.

— Ну... Робби!

Легкий щелчок возвестил о появлении в комнате домовика. Он был немного удивлен, но всей своей позой и навостренными ушами выражал покорную готовность служить.

— Робби, — в голосе Ржавой Ге послышались нотки "команданте", — нас преследует инспектор Амбридж. Ты можешь что-нибудь с этим поделать?

— Гнусящая дама в розовом вредит мисс Грейнджер и ее друзьям?

— Еще как! Ее можно как-нибудь обезвредить, Робби?

Он уныло опустил уши и мордочку:

— Эльфы не смеют совершать враждебные действия по отношению к хозяевам. Профессора школы есть хозяева эльфов Хогвартса, мисс Грейнджер. Но Робби может перенести команданте и ее друзей в безопасное место.

— В наши башни, — подсказала Гермиона.

— О, да. Без проблем! — явно повторяя ее сленг, с важностью ответил домовик и подбоченился.

— Дайте мне полминуты, — попросил Гарри.

Если эльфы школы не могут насолить приплюснутой людоедке, то его это не касается — он никаких особых договоров с директором не заключал. Заодно и попрактиковаться в непрограммном колдовстве...

Гарри давно уже хотел опробовать некое переделанное под свои нужды мрачное заклинание, исходник которого он грыз, как гранит науки, целых полтора года, покуда сами чары начали у него получаться. А здесь как: поймешь принцип одного — остальные уже выходят по аналогии, всё легче и легче. И это было его "самое первое".

Как большинство заклятий пепельников, оно по сути являлось алгоритмом для исцеления хвори или порчи. В нем была заложена одновременно и диагностика, и первая помощь по ослаблению урона у пациента. Теперь оно казалось элементарным, а еще на четвертом курсе преследовало Гарри в кошмарах о несданных экзаменах. Только ближе ко второму семестру пятого курса юноша наконец постиг, как это работает, и вскоре переиначил для возможной самозащиты — и уж, конечно, изначально он не планировал применять его ни против студентов, ни против учителей. Однако сегодня искус оказался велик.

Парацельс говорил, что всё есть лекарство и всё есть яд, вопрос лишь в мере. А когда имеешь дело с колдомедициной — еще и в формулировке. Перестрой пару фраз — и можешь получить нечто обратное исцелению. Диагностико-поисковые чары — определение вида нарушения — в новой версии выявляли определенную личность, как если бы она была болезнью. И в точности так же, как заклинание-оригинал не влияло на здоровые участки организма и полезные бактерии, проклятие, созданное Гарри, должно было поражать "недуг" селективно. Иными словами, тихо шепча на латыни текст собственного изобретения, он заговаривал дверь на то, чтобы ущерб после ее вскрытия понес конкретный человек, а для любого другого чары не представляли никакой опасности. Филч, конечно, ворожить не умеет, но мало ли что: вдруг Жаба притащит с собой еще кого-нибудь — ассистентов или старост...

Это было... захватывающе. Не о том ли вдохновении и чувственной отдаче от него говорил отец, рассказывая о свойствах мрачных и темных заклинаний?

— Что ты там возишься? — держась за руку эльфа, с подозрением спросила Гермиона. — Чего еще удумал?

Гарри усмехнулся и вернул палочку в рукав:

— Да так, ерунда. Сингульто, сингульто, ваде ад буфо... и всё такое... — он подошел к девушкам и домовику.

— Мало тебе проблем, что ли? — под легкий смешок Луны, уставившейся на Гарри своими "космическими" глазами, возмутилась Ржавая Ге. — А если она пойдет на принцип и сдаст твою палку на проверку?

— Так в том-то и смысл, что Приори Инкантатем считает только название этого закла, а его я не менял. И принцип оставил таким же: sublata causa, tollitur morbus. [2] После факультативов у Умбрасумус на моей палочке можно отыскать еще и не такое.

__________________________________________

[2] "С устранением причины устраняется болезнь" (лат.)

Грейнджер скептически покривила губы, чем стала одновременно похожа и на профессора Снейпа, и на мистера Макмиллана, когда тому приходилось долго препираться с профессором Снейпом:

— Хм... Ну что ж, гений ты наш, тогда autopsy ostendit. Держись за Робби.

Лу приникла к Гарри сильнее, чем это требовалось при аппарации, не переставая заглядывать ему в глаза. Он не успел ничего почувствовать — ни рывка в животе, ни тошноты, как при обычном прыжке в пространстве со взрослым магом. Только вокруг внезапно стало светло, а Гермиона и эльф исчезли. Луна продолжала крепко его обнимать и отпускать не спешила. Так это же умывальня Когтеврана!

— Ты... ты такой... — выдохнула девушка.

— Лу?

— Взгляни! — она просто посторонилась, чтобы он посмотрел на себя в зеркало над раковиной.

Гарри едва узнал себя там. В отражении виднелся какой-то взрослый и, наверно, даже привлекательный для девушек парень с ярко-зелеными глазами, в которых бесята не просто плясали, а устроили настоящую вакханалию. Лу прервала этот странный сеанс гипноза между ним и зеркальным незнакомцем, охватив его виски теплыми ладошками и еще сильнее путая пальцами разлохмаченные патлы. В ее взгляде тоже было что-то непристойное, словно она заразилась вдохновением и страстью от его зеркального двойника. Юноша даже растерялся из-за бесстыжей пылкости Луниного поцелуя, с которой она впилась в его губы, но не смог сопротивляться и в ответ с силой прижал ее к стенке в углу.

— Лу, постой, — прошептал он ей на ухо и слегка отстранился, чтобы посмотреть на нее и попытаться взять себя в руки.

Но лучше бы ему этого не делать — не смотреть. Встретившись с ним взглядом, она шумно, со всхлипом вздохнула, а у него окончательно снесло крышу вместе с остатками здравого смысла. Всё вдруг куда-то рухнуло, голова перестала соображать. Опомнились они лишь от воплей жучка-надзирателя — эти сущности, зачарованные лично профессором Амбридж, отравляли жизнь старшекурсникам всех без исключения факультетов. Стоило твари заметить не то что противоречащие целомудрию действия, а просто наткнуться на подозрительное — с точки зрения инспектора, конечно — уединение двух разнополых студентов, искусственное насекомое начинало душераздирающе скрипеть на всю гостиную, оповещая старост. Да что там старост! Останки дохлых крыс в давно замурованных тупиках подземелий замка — и те должны были бы ожить, подскочить и снова сдохнуть от такой какофонии. Рон сказал, что лучше выслушать сразу с десяток громовещателей, чем одну такую штуку.

Впрочем, сейчас Гарри был в чем-то благодарен жучку. Торопливо застегивая расстегнутое, расправляя скомканное и одергивая задранное, они с Луной хотя бы не успели наделать глупостей. Но, по всем приметам, особенно — тяжелой ломоте у него в паху, явно были в полушаге от этого. И что на них нашло, Мерлин покарай! Как дикие... Ну и воспоминания достались бы ей потом о "том самом волшебном первом разе". В общей умывальне, на раковине!.. Волшебнее просто некуда...

Разлохмаченная, раскрасневшаяся, с опухшими от поцелуев губами, в мантии набекрень и, несмотря на это (или, скорее, благодаря этому), ослепительно прекрасная, Лу отскочила в сторону, едва распахнулась дверь. Когда в комнату заглянул Голдстейн, предусмотрительно перед тем помедлив, она уже вовсю плескала себе в лицо ледяную воду из-под крана.

Как в свое время перед дядей Верноном, Гарри привычно скроил одну из самых невинных своих гримас и для Энтони. Ради пущей убедительности даже похлопал ресницами. Зеркала всё равно упрямо отобразили вместо него встрепанную лахудру с затуманенными, дурными-предурными глазами, в невинность которых мог поверить только отбракованный Снейпом флоббер-червь.

— Вы чего тут делаете?! — громко прошипел староста и повертел пальцем у виска; он шнырял взглядом по умывальне в поисках мерзкого жучка, однако тот уже заткнулся и куда-то исчез: знает, гаденыш, сколько народа жаждет его крови!

Отправив в сторону Луны заклинание, разглаживающее мятую одежду — полезное, кстати, умение для парней из школы-интерната, не окруженных заботой мамочек, но обязанных выглядеть опрятно, — Гарри ляпнул первое, что пришло в голову:

— Э-э-э... алиби!

— А, теперь это так называется — "делать алиби"...

— Зачем тогда спрашиваешь?

Тони посторонился, выпуская Луну. Та юркнула в приоткрытую дверь, только ее и видели. Гарри намеревался последовать примеру своей девушки, только более солидным способом, но его Голдстейн задержал:

— Вы когда успели? Мы сами только-только подошли оттуда, и ручаюсь — вас тут еще в помине не было.

— Уметь надо.

— Ты это... мантию из штанов достань.... Умелец...

— Угу. Потом расскажу, короче. Пошли.

Гарри вытащил край мантии, второпях действительно заправленный под ремень брюк вместе с рубашкой, и уже не смог удержать нервный смешок. Энтони сложил ладони перед грудью, беззвучно молясь каким-то ему одному известным богам. А в гостиной их ждала толпа посвященных, и все радостно кинулись обниматься и хлопать Гарри по плечам, поздравляя с удачным возвращением. Но он отнюдь не был уверен в собственной удачливости. Как и в том, что Жаба спустит ему с рук личную обиду. Доказать она ничего не сможет, но понять, от кого ей прилетело, — поймет.

Наутро их ждали две новости.

Первую принесли совы подписчикам "Ежедневного пророка", что само по себе стало сенсацией, поскольку Амбридж запретила для учеников всю прессу без исключения. Передовица вещала о доблестно пресеченной бравыми мракоборцами попытке нападения Пожирателей Смерти на один из отделов Минмагии.

Вторую объявил Дамблдор спустя несколько минут:

— Занятия по Защите от Темных Искусств, а также по Магическому политпросвещению сегодня отменены с первого по седьмой курсы. Временное расписание уроков следует уточнять в деканатах ваших факультетов.

И это доходчиво объяснило проникновение сегодняшней "запрещенки" на территорию Хогвартса. Гарри обернулся в сторону стола гриффиндорцев и встретил в ответ напряженный, почти осуждающий взгляд Ржавой Ге. Большинство ликовало, подбрасывая в воздух письма, газеты, а у кого были с собой головные уборы — те подбрасывали и их. Просто они еще ничего не знали. Голдстейн толкнул Гарри под локоть и молча указал глазами на нескольких студентов, которые или повторяли таблицу умножения, всматриваясь в лица радостных сокурсников, или — увы, увы, но это так — тихонько фиксировали в памяти всех "неблагонадежных". Студенты эти сидели за столами разных факультетов, но дотошный взгляд роднил их, словно клятва на крови.

— Может, кстати, среди них сидит и наш стукачок, — шепнул с другой стороны Майкл Корнер.

— Не "может", а точно сидит, — поправил его Тони. — Попадется он мне...

— А если это "она"? — похоже, они решили пикироваться через сидевшего между ними и молчаливо дожевывающего свой завтрак Гарри.

— А если "она", у нас есть старосты-девчонки.

Гарри вспомнил вчерашние слова Гермионы и невольно покосился на Акэ-Атля. Шаман откровенно радовался вместе с Терри Бутом, Лайзой Турпин и со второй когтевранской старостой — Падмой Патил. От сердца отлегло. Не то чтобы в такое можно было поверить, но пока никто не сбрасывает со счетов чары подчинения и прочие коварства, о которых студенты среднего звена еще и не слышали, но которые наверняка использовала Амбридж. А Куатемок и в самом деле вел себя странно еще с прошлого семестра. Сегодня же это был привычный и веселый Шаман. И Гарри подмигнул ему в ответ на подмигивание.

— Тебе, наверно, покоя не дают лавры Джорджефреда? — шикнула на приятеля Ржавая Ге, когда они расходились из Большого зала на уроки. — Только ты не забывай, чем они кончили. Тоже хочешь вылететь из школы?

Он засмеялся, не принимая ее опасения всерьез:

— Не будь такой занудой, Ге!

— А ты не будь таким беспечным! — огрызнулась она. — Знаешь, если б не ты, а кто другой, я бы и не почесалась. Но ты, балбесина лупоглазая, мне не чужой. И не надо корчить такие рожи, ты и так лохматый крокодил. Гарри, ну прошу тебя, будь осторожен! Лу права: стерву лучше не злить.

— Хорошо, зануда, я буду осторожен. Давай пять, — он легко хлопнул ее по ладони. — Мне туда.

— Встретимся на Чарах.

Шуточка, конечно, зловредная, и — Грейнджер права — вполне в духе близнецов Уизли (только у тех для такого фокуса недостало бы базы и практического навыка). Но ничего особо криминального в этом закле нет. Жаба не помрет и даже не заболеет. Возможно — к разочарованию многих студентов и некоторых преподавателей.

Но самое главное случилось вечером, когда, отнеся свиток с домашней по Зельеделию профессору Снейпу, Гарри в одиночестве возвращался из подземелий в башню Когтеврана. Поднявшись на три этажа, он невольно посмотрел в направлении кабинета ЗОТИ — там сейчас царила глухая тьма и зловещая тишина. Но вот воздух словно бы колыхнулся. Что-то надвигалось из темного коридора. Гарри стало не по себе, а проклятая лестница наверх никак не спешила пристать к площадке, на которой он ее дожидался. Его сейчас порадовало бы даже общество Мертвяка, но тупой пучок перьев, как всегда, носило в неведомых краях.

Чья-то рука легла на плечо. Парень вздрогнул и резко оглянулся, но позади не было никого. И только опустив взгляд, Гарри увидел сначала отвратительную заколку, а потом жабью физиономию розового школьного инспектора.

— Не уделите ли мне... ик!.. немного ваше-ик-го времени, мистер П... ик!.. Поттер? — сладко проквакала Амбридж, забывая многозначительно покашливать и сверля студента ненавидящим взглядом в сочетании с сальной улыбочкой. — Извольте... ик!.. пройти в мой кабинет, моло-ик-дой человек!

65. Слава зарослям Шервуда, укрывавшим Робин Гуда!

— Эта суббота будет моим заповедным выходным, Джофф! — заявила Нимфадора, врываясь в его кабинет и на лету ловя опрокинутую ею же напольную вешалку, которую опрокидывала здесь всегда, еще со времен стажировки. — Это тебе от Прозерпины. Велено было передать лично.

Макмиллан выхватил у нее из рук запечатанный магией пакет.

— Потрясающе!

— И только-то? Только "потрясающе" — и всё? Пусть лучше мне добавят жалованье!

— Ну как может благовоспитанная девица из хорошей семьи быть такой меркантильной? — Джоффри провальсировал с нею до своего рабочего места.

— Это сейчас была ирония, шеф?

— Вот почему ты такого дурного мнения о своем начальнике, Тонкс? Может, я хочу к тебе посвататься? — он вскрыл упаковку и вытряхнул содержимое находившейся внутри папки на стол. — Должен же я как-то подлизаться к твоей родне, прежде чем попросить твоей руки.

— Если только ты имеешь в виду родню по отцу. Кстати, насчет сватовства. Боюсь, когда Иоганн не выдержит и сбежит от меня, тебе всё-таки придется это сделать в качестве компенсации мне морального ущерба...

— Да-да, я всегда знал, что рано или поздно мне как порядочному человеку придется на тебе жениться. После всего, что между нами было на тренировках в учебке... и в каком виде мне доводилось тебя лицезреть...

— Не вспоминай! Чего стоил только полет в заросли мимблетонии... Между прочим, от меня потом даже тролль шарахался!

— Да что тролль — от тебя в тот день даже Грюм чихал и покрывался диатезной коркой. Теперь понимаешь мою героическую сущность? Я ведь ни разу не поморщился!

— Ты для меня старый. И вообще — БаБах еще не сбежал.

Тонкс разгуливала по комнате, поливая его "цветочки", расставленные там и сям, на ходу меняя цвет волос, внешность, а заодно и рост, и ворча что-то насчет своего БаБаха. Дескать, сокрушается бедолага-акустик, что они с нею не могут провести время так, как его обычно проводят вместе нормальные люди. То вызов, то тревога, то (плимпова оспа!) еще какая-нибудь сверхурочная внезапность.

— Ты аврор, Дора, — дежурно откликнулся Джоффри, поднимая пробирку и разглядывая драгоценный волосок на просвет. — Он разве не видит, что творится на дворе?

— Газеты он читает, — метаморфиня ткнула пальцем в передовицу сегодняшнего "Пророка". — Кстати, было весело.

— Уверяю вас, мисс Тонкс, это было бы не настолько весело, не знай мы об этой операции заранее.

Девушка сокрушенно вздохнула:

— Жаль, я не могу рассказать ему всего. Даже того, что я принимала в этом самое активное участие...

— Испугается? — пробегая взглядом строчки исследовательской абракадабры, поддразнил ее Макмиллан.

— Кто? БаБах? Ха! Дважды ха! Плохо ты его знаешь — это же гриффиндорец! Полезет в первые ряды, размахивая своим зонтиком, как Хагрид!

— Хотелось бы мне это уви... О! Вот оно! Прозерпина, солнце мое, радость, свет моих очей, ты это сделала!

Тонкс не терпелось поговорить о своем ненаглядном МакГроуле. Смена темы пришлась ей не по вкусу:

— Она тебя не слышит.

— Ничего, карма чистится и на расстоянии.

— Так что же там?

— "75-80 процентов вероятности, что обладатель исследуемого материала — выходец из Южной Азии. Женского пола, возраст — в районе тридцати лет. Примерный образец внешности прилагается колдопроекцией". Наш Робин Гуд всё-таки дама. Собственно говоря, я и не сомневался, — Джофф засмеялся и вскинул кулак над головой. — Да!

— Если, конечно, это не волосинка горничной... "Выходец из Южной Азии"...

Тонкс умеет остужать пыл. Макмиллан передернул плечами и с укоризной посмотрел на коллегу:

— Насколько мне известно, магловские горничные носят на голове чепчик именно для того, чтобы не ронять свои волосы где попало. Жильцы этого не любят. Но ты права, надо учесть и такую вероятность...

Нимфадора приняла свой нормальный вид — высокой утонченной брюнетки со всеми фамильными чертами семейства Блэк — и не смогла сдержать улыбку:

— Ладно, это я уже придираюсь. Посмотрим на нее?

Они вытащили формулу, в которой была заключена визуальная расшифровка данных — спасибо вовремя упавшему с головы убийцы волоску, оборудованию пепельников и гениальной проницательности профессора Умбрасумус. Формулу еще нужно было развернуть, и здесь одна палочка хорошо, а две — быстро.

Медицинские пометки, перемежавшиеся с алхимическими символами и латинскими обозначениями химических элементов под напором заклинаний Макмиллана и Тонкс обретали зримую форму. Вскоре панель с размещенной на ней проекцией заполнилась портретом, похожим на колдографию, только не таким естественным, как снимки настоящих людей. Было видно, что это образ собирательный, как будто склеенный из более или менее подходящих по смыслу и гармонирующих друг с другом фрагментов лиц различных людей. У маглов-полицейских такое, кажется, называют "фоторобот". Но то, что получилось, всё равно впечатляло. Теперь Джофф как мужчина мог поверить и понять, почему все жертвы шли на заклание безропотно, точно агнцы. Всё просто: девушка с колдопроекции необычайно красива. Настоящая, скорее всего, выглядела еще привлекательнее, но уже и от этой любой из Пожирателей Волдеморта начал бы ронять слюни, стоило ей посмотреть в его сторону и поманить пальчиком. Разве что исключая Северуса. Но Снейп — вообще отдельная история болезни.

Тонкс сдала все завершенные за неделю дела и удрала на единственный выходной к своему БаБаху, а Макмиллан отправился в архив. Ему не давало покоя происхождение загадочной девицы, и какая-то догадка навязчиво вертелась на границе сознания с подсознанием, никак не желая быть ухваченной за хвост и извлеченной на свет. Он не был уверен, что взял верный след, но так было при каждом расследовании. Иногда нужно просто положиться на интуицию.

Недавно на Сокровенном острове во время занятий с Гэбриелом — и теперь еще с Гермионой, которая узнала "тайну Принцев" — (как редки теперь стали эти тренировки и как же отдыхала на них душа Макмиллана!) речь зашла о поисковых чарах. И выяснилось, что мисс Грейнджер еще на втором курсе начала работать над одной из самых неизученных в мире магии разновидностью заклинаний — на стыке традиционных и технических. Конечно, делала она это не самостоятельно, ее курировал тот, кого в Хогвартсе не воспринимал всерьез даже Филч, но вдвоем с Локхартом они успели достичь определенных успехов. Джофф заинтересовался практической стороной их наработок, и девушка была несказанно рада поделиться ими с тем, кто мог оценить такое по достоинству. Глаза у нее горели, она торопилась рассказать всё, сбивалась, захлебывалась словами — бедная, сколько же ей пришлось об этом молчать, если теперь настолько прорвало! Даже старший из братьев Блэк слушал ее (через воспоминания Северуса, разумеется) с завороженным видом и нет-нет да вворачивал свои ремарки с соображениями о том, как можно было бы усовершенствовать некоторые громоздкие конструкции формулировок. В самом деле, Северус сильно его недооценивал, а ведь Бродяга был одним из разработчиков Карты Мародеров, содержащей в себе сходный тип чар.

Теперь, роясь в архиве, Макмиллан с благодарностью вспомнил эту смышленую рыжую девчонку. "Факториал 70" оказался очень удобной штукой, экономящей уйму времени. Настоящим ангелом-из-библиотеки. Программа сходу отсеяла заведомо неподходящую информацию: часть струн, едва протянувшись к большинству ячеек хранилища, сразу погасла и растаяла, другая часть слабо переливалась черно-фиолетовым ледяным свечением. Здесь ловить было нечего. По мере потепления паутинок — в красный и оранжевый спектры — можно было с некоторым процентом вероятности надеяться на успех. Те, что сияли подобно Солнцу, нужно было хватать и анализировать, и с тех пор всё зависело только от умения волшебника сопоставлять сведения. На этом этапе обработки очень пригодился бы пластичный тип разума когтевранца: тот же Гэбриел чувствовал себя среди аналогий и ассоциаций как рыба в воде. Видимо, учившийся в Когтевране Локхарт обладал сходным стилем мышления. Джоффри испытал легкий приступ зависти: Бальтазар Макмиллан, также окончивший факультет орлят, слегка посмеивался над сыновьями, которых Шляпа удостоила Пуффендуя, как и их матушку. Джоффу всегда хотелось доказать отцу, что он хоть и барсучонок, но тоже кое-чего стоит. Хотелось. Примерно до пятого или шестого курса. А потом начался бунт, случилась неудача на алхимическом поприще, за которой последовали ссора с родней и... Аврорат. Тут доказывать свои способности ему пришлось уже по иным поводам и совсем другим людям.

Ну, неважно. Что есть, то есть.

Макмиллан опустил свою технолинзу на глаз и мгновенно очутился за пределами евклидова пространства. Здесь всё было не так, как в привычном мире. Чуть помедлив, программа расстелила перед ним уходящую за горизонт пустыню. Низко над землей висел шар такой же огромной планеты-близнеца. Разведя руки в стороны, Джоффри поднялся на середину расстояния между планетами и завис в воздухе. Его слегка растягивало силами притяжения двух небесных тел, но он не обращал на это внимания, продолжая распутывать огненные струны, уходящие вверх и вниз, и считывать выходящие из узлов сведения...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Лицо Донатуса Принца, читающего газету в кресле, детский голос за пределами видимости, издалека.

— Да, Лорайн? — отрываясь от чтения, мистер Принц поднимает голову и смотрит куда-то в сторону.

— Кажется, к нам гости, отец! — кричит откуда-то сверху девочка.

Сэр Донатус усмехается в бороду — еще не седую, а только с легкой проседью:

— Ты снова используешь телескоп, чтобы подглядывать за прохожими?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

При чем здесь Принцы? Нет, эту нить пока надобно оставить, не отбрасывать. Слишком она раскалена, чтобы счесть ее ошибочной...

Десятки, сотни связей, переплетений судеб и событий. Первая половина века, магловские одежды соответствуют моде межвоенной эпохи — и почти неизменны мантии магов. Некоторые знакомые лица в Минмагии, только непривычно молодые...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова дом Принцев. Неспроста это! Очень пожилой, высушенный загаром мужчина в тюрбане и европейском костюме. Черные умные глаза, огромные, с чуть оттянутыми дряблостью нижними веками. Протягивает какой-то фиал из темно-синего стекла:

— Следующая партия придет весной.

— Вы протестировали эту, Калидас?

— Здесь было использовано только качественное сырье, Донатус, можете даже не сомневаться.

— Благодарю вас, голубчик. Передавайте мой поклон внуку и его супруге...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чья это папка? Из какого дела?

Макмиллан снова поднял линзу на лоб и, покинув таким образом многомерник, склонился над столом с раскиданными по нему документами из архива. "Алистер Флинт". Кто таков? Ах да, нотариус из Тинворта, сосед и старинный друг семейства Принц... Разрозненные отрывки воспоминаний давно почившего нотариуса. И снова Принцы... Неужели разыскиваемая персона доводится родственницей Северусу и Гэбриелу? Странно, Джофф ведь сам искал пять лет назад информацию по просьбе Снейпа. Выкопал всё, что можно и что нельзя — не было там даже намеков ни на каких родственниц: род Принц пресекся на единственной выжившей Эйлин, которая сменила фамилию. Очень дальняя родня? Ну, тогда можно ткнуть наугад в любого британского мага — хотя бы даже в пресловутого Тома Реддла — и обнаружить некоторую степень родства между Гонтами и Принцами. Почему "Факториал" упорно наводит именно на эту событийную линию?

Тем временем программа методично продолжала свою работу и делала выборку.

А это что? Заключение из инфекционного отделения Мунго... Скончавшиеся от драконьей оспы в феврале 1947 года... Пятеро. Колдографии с ними — два парня, ребенок, молодая женщина и какая-то совсем старая бабушка...

Снова многомерник, снова пустыня, взлет между планетами-соседками, вкус сухого ветра на высоте. Шар, висящий над головой, вздрагивает от землетрясения, и прямо над Джоффри посреди верхней пустыни разверзается кратер. Вместо магмы оттуда вырываются беспредельно огромные щупальца осьминога, и одно из них протягивает аврору румянобокое яблоко. Макмиллан разламывает плод пополам. Вместо мякоти внутри яблока клубится свет — сжатая до минимума квинтэссенция ответов на его запрос. Свет вырывается наружу, пронзает всю его сущность...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Крепитесь, у вас остался маленький Рохан, и вам нужно заботиться о нем. Крепитесь, дети!

— За что нам это, сэр Калидас?!

— Мохана, детка, жизнь жестока.

— Он не должен был умереть, дедушка, целители обещали...

— Мохана, Фирдос, дети, нам остается только молиться за достойное новое воплощение Иеронимуса...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Несется время, меняются города...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Семидесятые. Семейный портрет над старинным камином: родители — мать северянка, отец южанин — и две хорошенькие обнявшиеся девочки-брюнетки, постарше и помладше. Луч солнца из окна золотит мрачные обои возле картинной рамы.

Одна из этих девочек — та, что младше на портрете, со светло-карими глазами (она уже сильно подросла) — прижимая книгу к груди, нараспев декламирует:

Их две: одна добрее хлеба

И выдержит все бури,

Другая мирры благовонней,

Все бури в ней самой! [1]

__________________________________________

[1] Роберт Грейвз "Рубин и аметист", пер. Андрея Сергеева (оригинал + альтернативный перевод здесь: https://kolliziya.livejournal.com/3811.html ).

— Из тебя выйдет замечательная актриса, моя милая!

— Да, но я хотела бы стать, как Кассия, мам!..

— У каждого свои преимущества. У Кассии нет твоего дара.

— Лучше бы у меня не было моего дара, но тоже была бы магия...

— Талант — это магия, у тебя нет никакой причины унывать, — в тоне матери слышатся утешающие нотки, но фраза ее звучит так, словно убеждает она не только младшую дочь, но и саму себя.

— Я не хочу, чтобы вы стыдились меня и скрывали от других волшебников. Не хочу!..

...Летит время. Эта же девочка — уже девушка, теперь ей лет шестнадцать — бледная, обнимает плачущую мать:

— Мам, может быть, это какая-то ошибка? Может быть, это не она? Кассия не могла там оказаться...

Их прерывает шум в коридоре. Дверь открывается, входит осунувшийся черноволосый мужчина средних лет и, замирая на пороге, убитым голосом произносит:

— Это она.

— О, Рохан! Нет! Нет! Я не хочу! Нет, только не моя девочка! Не-е-е-е-е-ет!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Макмиллан снова сдернул линзу и, утирая салфеткой испарину со лба, откинулся на спинку кресла. Эта девушка... Ее лицо...

Ее лицо — то же самое, что и на проекции, которую прислала Прозерпина Умбрасумус. А значит, она...

Северус должен это узнать. Немедленно. [2]

__________________________________________

[2] Небольшая подсказка читателю, поскольку упомянутые имена и события встречались очень давно, и он про них уже наверняка забыл. Эта история разрозненно мелькала в главе 27-й (рассказ Рыдающей Миртл о ее смерти), во второй половине 47-й главы (аврорское расследование после стычки на Фулемском мосту), в 54-й (воспоминания Тома Реддла) и в конце 62-й (опять же, воспоминания Тома).

* * *

Петтигрю всегда нравилась его анимагическая форма. Пусть о крысах сочиняют распоследние гадости, зато никакой лось не сумеет, затаившись в маленькой норке, подслушивать, подглядывать или, как сейчас, нести дозор.

Родерикус никогда не доверял Амбридж. Несмотря на то, что они неплохо знали друг друга не одно десятилетие, на встречи оба всегда являлись в колпаках и масках, меняли голоса и держались начеку. В этот раз рандеву получилось даже комичным: Жаба голос исказила, но зато икала каждые десять-пятнадцать секунд и при этом подпрыгивала, будто на пружинке. Не узнать в ней чиновницу из Минмагии, много лет заседавшую в Визенгамоте на дисциплинарных процессах, было невозможно. Питер видел, что Лестрейндж едва сдерживает смех и, чтобы не расхохотаться, часто отворачивается в сторону, а она в ответ сверкает глазами через прорези в маске.

— Как вам уже известно, нынешней ночью наша операция была сорвана. Кто-то предупредил боббиков, и мы не успели даже пройти Атриум, — ровным тоном сказал Веселый Роджер.

А замахивались-то добраться до комнаты с Зеркалом, в котором Дамблдоровские марионетки прячут перстень Преемника! Кое-кто спутал грандиозные планы главного стратега Темного Лорда, смял их и отправил в мусорную корзину. А сам стратег и Петтигрю ни секунды не сомневались, что это дело рук ублюдочного Эс-Ти... да какого там Эс-Ти, жирно ему будет! Как был грязным полувыродком Нюней, так им и остался даже в фаворе у Повелителя.

Жаба завозилась на стуле и икнула:

— Наде-ик!-юсь, вы не меня подозреваете в сливе... ик!-формации аврорам?

— Вас? С какой стати вас? Вы о ней даже не знали: у вас другая задача.

— Ик!-менно так, мистер Лестрейндж!

— Давайте без имен, мэм? — поморщился голосом Родерикус. — Я вызвал вас для того... Да что с вами? Выпейте воды, что ли!

Ага, "воды"! Лучше напугай ее, хряк старый. Это ты умеешь. Икота только на первый взгляд кажется безобидным розыгрышем — продолжаясь несколько часов, а тем более суток, она не дает уснуть, нормально поесть, выматывает хлеще пытки. Похоже, кто-то из школяров ловко проклял министерскую каракатицу, и она не смогла найти антизакл. Впечатляет! Такого не умела даже шайка Мародеров. Любые их чары легко снимала или Помфри, или МакГонагалл, не доводя до сведения директора. То есть Дамблдор, конечно, в любом случае прикрыл бы их и расколдовал жертву эксперимента сам, убедив ее держать язык за зубами, но им четверым потом за это неизбежно влетело бы по первое число. Может, даже написали бы родителям — всех, кроме Бродяги. Писать Блэковским предкам не имело смысла: Вальбурга еще негодовала бы, что ее безмозглый старший сын не сумел довести начатое до конца и не угробил какого-нибудь грязнокровного выродка.

Приятные воспоминания о славных былых деньках, когда не надо было нести никакой ответственности и можно было всласть глумиться над неудачниками, прервал гнусавый голос Жабы, проронившей, кажется, что-то о мрачных заклинаниях. Лестрейндж помахал палочкой, убедился, что его магия здесь бессильна, и качнул колпаком. Мрачное заклинание может развеять только тот, кто его наложил. Икающая Амбридж безмерно раздражала, но придется несколько минут потерпеть ее подпрыжки.

— Есть подозрения, что Эс-Ти пускает нам пыль в глаза. Я хочу сам проверить мальчишку, и ваша обязанность — доставить его к нам. Повелитель пока не должен ничего знать.

Приказ Веселого Роджера, кажется, вдохновил ее. Глаза в прорезях зажглись азартом:

— Позволительно ли мне, сэр, в случае... ик!.. сопротивления применить... некие действия? — уточнила она.

— Действуйте на ваше усмотрение. Условие только одно: оказавшись у меня, он должен быть в состоянии отвечать на вопросы. И знаете что? Если в нем по какой-то досадной случайности уже не останется магических способностей, я не расстроюсь.

Они несколько секунд смотрели друг на друга, и это было бы очень драматично, не прерви их молчаливый диалог ее очередное "ик". Лестрейндж снял с руки кольцо с сапфиром и протянул его Амбридж:

— Здесь подарок для Эс-Ти. Камень сдвигается. Достаточно двух капель на бокал, отсутствует запах и вкус, но напиток не должен содержать молоко или сливки.

— Я поняла вас, сэр. До встречи.

Когда Питер, кутаясь в заранее сброшенную у выхода из крысиного лаза мантию, подошел к мистеру Лестрейнджу, тот стоял у окна. Без маски и без колпака, он провожал взглядом фигурку, несуразно скачущую по едва заметной в траве дорожке к антиаппарационному барьеру.

— А фто потом? — спросил Петтигрю. — Получифь у нее то, что не получилофь у нас даже ф помофью Кематефа, Повелитель приблизит ее к фебе. Фледом накажет Фнейпа, если она раньфе не фумеет его... — он провел пальцем поперек горла. — А мы ф вами — и даже Беллатрикф — окажемфя на фовфем не выгодных позициях...

Веселый Роджер взглянул на него с ледяной насмешкой:

— Bufo rapto vipera [3], — и, заметив, что Питер его недопонял, соизволил пояснить: — Этот яд, как и любой другой, вряд ли убьет нашего дорогого друга, но его защиту — подразнит. И подразнит сильно. Дальнейшее зависит лишь от успешности хода, который предпримет Амбридж. Это станет моментом истины. Если я наконец заполучу мальчишку и перстень Преемника, игра примет совсем другой оборот.

__________________________________________

[3] Дословный перевод с латыни — "схватила жаба гадюку". Это когда сцепились между собой два неприятных вам персонажа, ни одному из которых вы не сочувствуете, но при этом один из них явно проиграет второму, так как недооценил собственные силы, и это выглядит довольно комично для наблюдателя (для вас). Аналогичные поговорки на русском — "Вор у вора дубинку украл" или "Нашла коса на камень" (правда, в нашем варианте исход конфликта не однозначен и победа какой-то из сторон неочевидна); а также выражение "Напугать ежа голой задницей".

Договаривать Лестрейндж не стал, но у Петтигрю не возникло сомнений: при новых правилах игры некоторым постоянным участникам придется из нее выбыть. И из игры, и из жизни. Питер уже давно просчитывал варианты, чтобы и самому не попасть в расстрельный список.

* * *

Долорес увидела Поттера, который ждал неторопливо движущуюся лестницу, и улыбнулась. На ловца и зверь бежит. Всё складывалось как нельзя лучше: нигде поблизости не болталось никаких призраков, полтергейстов, авроров (это она знала точно: Макмиллан и его подчиненные сегодня больше нужны в Министерстве), да и с картинами-портретами в этом месте было негусто — в основном доспехи по углам и лепнина на стенах. Раздражало только, что помимо чар невидимости приходится накладывать на себя и чары неслышимости. Икота становилась бесшумной, но при этом не проходила. Ну ничего, терпеть осталось недолго.

Поттер почуял неладное, и тогда инспектор подошла вплотную. За год он стал еще выше прежнего, и теперь Амбридж едва дотягивалась короткой рукой до его плеча. Мальчишка обернулся. Она растянула губы в милой улыбке, тут же, впрочем, искаженной иканием.

— Не уделите ли мне... ик!.. немного ваше-ик-го времени, мистер П... ик!.. Поттер? — Долорес нарочно посильнее впилась ногтями в костлявое тело студента и с удовольствием отметила, что теперь ему не только противно, но и больно. — Извольте... ик!.. пройти в мой кабинет, моло-ик-дой человек!

Возразить он не посмел, только переложил учебную папку под мышку и под конвоем Долорес покорно пошел к кабинету ЗОТИ. Если не знать наверняка, то и не скажешь, что это по его прихоти ей пришлось отменить сегодня все свои занятия — идет, как ни в чем не бывало, просто агнец. Ничего, сейчас ты запоешь по-другому.

Они вошли в темный класс. Амбридж зажгла свечу, указала огоньком на винтовую лестницу, что сообщалась с ее кабинетом, и икнула. Они стали подниматься по едва различимым под ногами ступенькам и, когда дошли до развилки — коридорчик справа заканчивался дверью в рабочий кабинет, а левый уводил к ее личным апартаментам, — Долорес подтолкнула мальчишку налево. Пробиться в его мысли она пока не пыталась, но на вид Поттер казался довольно беззаботным. Во всяком случае, не испуганным.

Только профессора ЗОТИ да директор знали об этом тайном переходе из рабочей зоны на жилую территорию преподавателя Защиты.

Конфундус юнец отбил, не задумываясь, и, если бы не последовавшее сразу же за этим невербальное Синкопа Сатуре, Долорес пришлось бы с ним повозиться в узком и низком коридорчике. Поттер потерял сознание и, как подрубленный, опрокинулся сначала на сырую каменную кладку стены, а затем съехал по ней на пол. Она поднесла свечу к его лицу, чтобы насладиться видом хитрого негодяя, целиком и полностью предоставленного ее воле. Бледный, невзрачный, тощий. С неряшливой прической. Амбридж терпеть не могла нерях и вольнодумцев — те и другие нарушали стройную картину мира, внося в нее смятение и хаос. То ли дело он сейчас: тихий, безропотный, удобный. Легкий взмах палочкой — и чары перенесли пленника в ее апартаменты. Надели его природа хотя бы тенью мужской привлекательности, свойственной тому же Коронадо, Долорес воспользовалась бы случаем и не торопилась пройти мимо кровати в будуаре. Но поскольку Поттер не волновал ее и на йоту, а расправиться с ним прямо сейчас было нельзя из-за приказа Лестрейнджа и пока не снятой икотной порчи, чиновница пролевитировала свою ношу сразу в секретную комнатку. Время от времени ей сильно хотелось похвастать перед кем-нибудь своей превосходной коллекцией, так пусть же это будет хотя бы Поттер. По крайней мере, до того, как ему подчистят и подменят память, он будет впечатлен увиденным.

В центре музея высилось брутальное ясеневое кресло. Это был просто-напросто гигантский, выкорчеванный с корнями и ветками, а затем тщательно отполированный и зачарованный древний пень. Он занимал собой почти всё свободное пространство комнаты, а вокруг него замерли чучела обычных и волшебных существ. Здесь были не только животные — котятки с цыплятками, — но и домашний эльф, и парочка гномьих детишек, и даже редкая порода эрклинга, приобретенная Амбридж много лет назад во время поездки по Западной и Восточной Европе.

Она бросила Поттера в объятия пня, и тот скрутил студента по рукам и ногам, лишив возможности двигаться. Безжизненно свесившись, мальчишка сидел, примотанный к креслу узловатыми корешками и спутанными ветвями ясеня. Энервейт быстро привело его в чувство. Юнец встрепенулся, вскинулся, дико посмотрел на икнувшую Долорес, а потом вокруг, насколько путы позволяли ему вертеть головой. Она трепетно улыбалась, вкушая его ужас раздувающимися ноздрями. Все говорят, что у Поттера красивые зеленые глаза. Что ж, пожалуй, здесь они правы: глаза красивые. Особенно когда он вот так их таращит, еще не совсем придя в себя, а зрачки расширены от ужаса в половину радужки. Самое время подмять его волю, используя собственный метод, поскольку на тривиальный Империо сюда набежит пол-Аврората.

Назвав про себя его имя и фамилию, Амбридж беззвучно сформулировала фразу заклинания. Ничего не изменилось, мальчишка даже дернулся, инстинктивно пытаясь освободиться. А должен был отупеть и смотреть на нее оловянными пуговицами вместо глаз. В чем дело? Долорес догадалась быстро: для правильного воздействия придуманных ею чар необходимо было обратиться к жертве по настоящему имени — значит, при рождении его назвали иначе, как это часто практиковали встарь, еще в языческие времена, дабы обмануть врагов-людей и сущности из мира магии.

— Как теб-ик!.. тебя зовут на самом ик!.. деле? — она приставила палочку почти к его горлу и вызвала у себя привычную улыбку. — Помоги мне, малыш!

— Что вы делаете? — хрипло спросил Поттер. — Вы сошли с ума?

— Твое на-ик!..стоящее имя?! Немедленно!

— Горменгаст [4], — буркнул он, и она сразу же это проверила, а когда имя не сработало, то наотмашь влепила ему пощечину.

— Не лги ик!.. мне, малыш. Еще одна попытка!

— Да что вы от меня хотите?! — после второй пощечины он дерзко выкрикнул ей в лицо: — Горавенд! Горанфло! Горыныч! Ничего я вам не буду говорить, вы психопатка.

— Тебе же хуж...ик! Легилименс!

__________________________________________

[4] Строго говоря, Горменгаст — это не имя, а название замка по одноименному роману Мервина Пика.

Только теперь до нее дошло, что все эти месяцы ублюдок грязнокровки морочил ей голову. Его сопротивление оказалось нешуточным: Поттер явно решил продать свою жизнь подороже. Выходит, и Эс-Ти нагло лгал самому Повелителю, убеждая его в бестолковости подопечного. А если так... Если так, то вот он и есть предатель, шпион, переметнувшийся на сторону Дамблдора! Это Снейп упредил авроров и сорвал Лестрейнджу операцию в Минмагии! Пришел тебе конец, Эс-Ти.

Она взмокла, как мышь, но так и не смогла пробиться дальше череды традиционных порнокартинок, которые мальчишка назло подсовывал ей в качестве воспоминаний. От ярости и икоты Долорес уже была готова убить мерзавца, а там гори оно всё огнем. Но здравый смысл госслужащей, которая всю свою жизнь училась прятать истинные чувства, чтобы добиться цели, подсказал ей сменить тактику.

— Ну что ж, прер-ик!..вемся, — она призвала к себе кресло из спальни и расселась напротив пленника; кресло было высоким, а ноги Амбридж — короткими, и оттого они просто болтались в воздухе, не доставая пола, но это ее не смущало. — Сейчас ты снимешь это за-ик-линание, и мы продолжим беседу в друже-ик-ской обстановке.

— Какое заклинание? — да он, не иначе, хочет и дальше валять дурака?!

Долорес улыбнулась. Возле нее возник столик, забулькал, закипая, чайник, зазвенели аккуратные фарфоровые чашечки Викторианской эпохи. Она неторопливо наложила из сахарницы, как всегда, десять ложек.

— Видишь эти сокров-ик-ща, малыш? Все, не считая вон того жабеныша на камине, ик!.. когда-то были моими любимцами. Ик!.. они останутся ими навечно. Но, знаешь, в моей колл-ик!-ции чего-то не хватает. И я только ик!.. сейчас поняла, чего. Пожалуй, мне нужна дево-ик!-чка. Милая, беленькая девочка, куколка, с которой ик!.. станет когда-нибудь играть моя будущая до-ик!-чка. Она будет смирной и никогда не обидит ик!.. мою малышку. И я уже присмотрела кое-кого на эту роль. Ты же ик!.. понимаешь, что я получу ее так же, как получила тебя? — Долорес изо всех сил проталкивала зрительные образы в доступную ей часть его сознания, а в запасе у нее было такое, от чего плакали даже матерые заключенные Азкабана после десятка лет отсидки.

Дыхание Поттера пресеклось, но он всё еще делал хорошую мину при плохой игре. Тогда Амбридж демонстративно подняла перед собой правую руку и посмотрела на указательный палец, который под воздействием ее взгляда всё удлинялся и удлинялся, покуда не вытянулся на десять футов. Не торопясь, Долорес нащупала им чучело самца эрклинга, выставленного в компании со старой эльфийкой, и начала делать неприличные движения, тыкая в разные части его тела, щекоча и поглаживая. Эрклинг странно и отвратительно извивался, хихикал неживым механическим голосом и выдавал коленца какого-то жуткого танца. Рядом зашевелилась эльфийка. Амбридж подтолкнула к ней готового к спариванию эрклинга, и мертвая домовиха покорно задрала "подол" своей наволочки. Чиновница незаметно покосилась на своего пленника.

Проняло. Поттер понял намек — уже не пытается притворяться. Закусил губу, прикрыл глаза и тихо пробормотал:

— Не трогайте ее. Я сниму проклятие. Делайте со мной что хотите, а ее не трогайте, она ничего вам не сделала.

— Снимай, — Долорес оставила в покое чучела, и те снова застыли в исходных позах. — Но одна попытка ик!.. фокуса — и ты знаешь...

— Хорошо. Только верните мне палочку.

— А что ж без пало...ик!..чки не научился? Имей в виду, одно...

— Я всё сделаю как нужно, клянусь своей магией, — раздраженно перебил ее Поттер и только после этого получил назад свою палочку.

Амбридж не успела разобрать инкантацию заклинания, отменяющего икотные чары. Но приступы тут же прекратились. Как только это произошло, Долорес вышибла оружие из его затекших пальцев, которые были едва послушны своему хозяину и даже слегка посинели.

— С этого момента ты прекратишь сопротивляться, мой друг, иначе я вынуждена буду взломать твой мозг. Если я это сделаю, ты станешь либо безумным, либо сквибом — думаю, твой наставник популярно объяснил тебе последствия вторжения опытного мага, — от нее не ускользнуло то, что даже под защитой окклюменции при упоминании Снейпа юнец чуть заметно дрогнул. — Выбирай: или открытый доступ к твоим воспоминаниям, или вечное помрачение рассудка и психиатрическое отделение Мунго в одной палате с родителями Лонгботтома. Если повезет, малыш, у тебя будет шанс стать преемником Аргуса Филча по хозяйственной части...

— Я пообещал снять с вас проклятие, и я это сделал. Потому что это действительно был мой косяк. За него по вашим дурацким магическим законам вы имели бы моральное право мстить мне через моих близких. А больше я не обещал вам ничего и ничего теперь вам не должен. Если вы покуситесь на Луну, профессор Амбридж, вам прилетит такой отдачей, что мало не покажется, и вы прекрасно это знаете. Поэтому катитесь к черту.

Ох, Иштар Крылатая! Ну как в одной и той же голове уживается и потенциально толковый чародей, и наивный идиот?

— Легилименс!

И Долорес взялась за него, уже не стесняясь в средствах. Веселый Роджер получит его живым. Остальное — не имеет значения.

* * *

Отдавая домашнюю работу, Гэбриел спросил о выходных: смогут ли они встретиться завтра на Сокровенном. Северусу показалось, что сыну есть что сказать, но он еще не придумал, как бы это правильнее преподнести. А сделать это на острове он хочет исключительно ради того, чтобы его, как всегда, прикрыл крестный, спасая от отцовского гнева — тут и гадать нечего. Блэк настолько привык служить буфером между родственничками, что рискует сменить анимаформу с собаки на оживший стеганый матрас. Стеганый матрас с клопами. Значит, шалопай или уже во что-то вляпался, или планирует что-то натворить, недаром такой взъерошенный и рассеянный.

— Если тебе что-то нужно, лучше говори сейчас. Я не знаю, что будет завтра, — честно ответил Снейп, вглядываясь в его лицо.

Гэбриел колебался ровно секунду, но затем покачал головой и, попрощавшись, покинул его кабинет. Надо будет — кровь из носу! — изыскать завтра для него хотя бы час. Без своего бессменного адвоката-Сириуса этот лис не признается ни в чем, а близящийся финал учебного года навевает тревожные мысли. Как-то, право, не верится, что вектор, заданный первыми четырьмя курсами, будет внезапно изменен пятым и в итоге всё обойдется без лазарета и помощи Помфри. Ни язвить, ни даже думать на эту тему не хотелось.

Впереди еще целая ночь с проверкой домашнего бреда свихнувшихся от весны студиозусов и неизбежный мигрень как следствие очередного подтверждения гипотезы о тупиковой ветви эволюции.

Около половины девятого вечера Северуса отвлекла непонятная копошня в камине. Он давно уже не пользовался этим средством связи, и там, как видно, порядком всё забилось копотью. А может, этот гребаный Макмиллановский радужник пророс и в каминной трубе.

Оказалось, это был как раз Джоффри. Снейп разрешил ему полный доступ, но аврор показался из пламени лишь наполовину.

— Тебе надо ознакомиться с содержимым как можно скорее, — без обиняков предупредил Друид, протягивая из огня какую-то папку. — Через полчаса я вернусь за этим.

— Что там у вас сейчас?

— Усиливаем, патрулируем... что еще ждать после такого... Мне пора.

Открыв документы, первым делом Северус увидел обложку стандартного магического досье. С нее смотрела молодая привлекательная женщина, чем-то напоминающая дамскую половину семейства Патил, а вот имя под колдографией заставило зельевара выпрямиться и подобраться.

— Что?! — вполголоса воскликнул он и с этого момента не выпустил папку из рук, пока не прочел всё до последнего листка.

— Ее надо найти раньше, чем это сделает кто-то другой, — сказал Макмиллан, когда вернулся за документами четко по истечении получаса. — Я уже отработал несколько версий, где она могла бы скрываться, но пока без особого успеха.

Надо было что-то предпринять. Новое знание не давало покоя. Набросив сюртук и мантию, Северус выбрался в коридоры подземелий — бродя по бесконечным сырым лабиринтам, размышлять значительно проще, чем мечась по комнате. И было очень странно встретить у лестницы в такое время возвращавшихся откуда-то сверху Драко и его неизменную команду — Грегори с Винсентом.

— В чем дело, мистер Малфой? Вы ищете кого-то?

Все трое откровенно смутились, даже Малфой, который в последнее время вел себя со всеми взрослыми как магловский бунтующий тинейджер. Люциус обмолвился, что единственный наследник иногда позволяет себе дерзить матери и вступать в споры с ним самим.

— Нет, сэр, — Драко мялся и прятал глаза. — Мы... э-э-э... мы уже отправляемся в нашу гостиную.

— Драко просто забыл свою книгу в библиотеке, — вдруг выдал Крэбб, и два других героя уставились на него с приоткрытыми ртами. — Мы пошли с ним, сэр.

Спохватившись, Гойл и Малфой активно закивали и бочком-бочком сместились в сторону слизеринского крыла. Снейп был слишком занят своими вопросами, чтобы определять им взыскания, и потому лишь отступил в сторону, уступая парням дорогу. Потолкавшись, они стремглав бросились мимо него. В сумятице из чьего-то кармана — кажется, Малфоевского — выпал небольшой свиток, но Драко ничего не заметил. Подождав, пока их топот стихнет за поворотом, Северус нагнулся и поднял пергамент. Это была домашняя по ЗОТИ пятикурсника-когтевранца Джереми Стреттона — память тут же подсказала: это такой невысокий коренастый однокашник Гэбриела, полный ноль в зельеварении (после почетного первого места у Лонгботтома и не менее почетного второго у Коронадо), зато блестящий загонщик квиддичной сборной орлят. Совершенно пустое и бессмысленное копирование параграфа из учебника "Основы для начинающих", оцененное на "Превосходно" с тремя восклицательными знаками с личной подписью Амбридж. Что они хотя бы проходят у нее в преддверии СОВ? "Йети пожирает всё, что ни встретится ему на пути, хотя он боится огня и опытные волшебники могут с ним справиться. Поэтому при в встрече с ним используйте Инсендио"... Крайне полезная информация, особенно в свете последних политических событий. От йети все беды МагБритании. Три восклицательных — "милочка" нынче превзошла саму себя.

Сунув пергамент во внутренний карман, Северус спустился на минус третий этаж, где слышались только звуки капающей где-то воды — вероятно, со сталактитов в Гнилой пещере. Там в него и врезался злобный домовый сыч из школьной совятни. Птицу, очевидно, выбесило искать адресата впотьмах, поэтому, отдавая записку, она хорошо, до крови, прихватила Северуса за палец. Дожидаться ответа ее не наставляли, и сова, истерически провопив какое-то заклинание, взывающее к силам ада, умчалась в неизвестном направлении.

Вспомни Жабу — она и квакнет...

"Дорогой профессор Северус Т. Снейп, будьте так любезны заглянуть сегодня в половине одиннадцатого в мои апартаменты. У меня есть разговор на весьма важную для Вас тему. Игнорирование этой просьбы я сочту как знак того, что тема Вам не так важна, как думалось, и это повлечет за собой ухудшение Вашей репутации в глазах известных нам обоим людей, дорогой Северус Т. Снейп. С ожиданием, всегда Ваша Долорес", — гласило послание, выведенное почерком Амбридж и рассыпавшееся в мелкодисперсную пыль сразу после прочтения.

Что это, как не намек на его неблагонадежность? После схватки в Министерстве прошедшей ночью ожидать следовало именно этого. Но... сама формулировка и тон... Не означают ли они, уж слишком развязные для ее обычной манеры общения, что Амбридж хватило мозгов докопаться до главного?

Примерно в назначенное время Северус поднялся на третий этаж и постучал в дверь ее комнаты. С легким щелчком медная ручка повернулась. Северус выронил палочку из рукава в ладонь и сделал шаг вперед, в помещение, которое теперь не имело ничего общего с аскетизмом жилища профессора ЗОТИ в тот год, когда эту должность занимал Люпин. Розовые одеяния и уродливая заколка не были здесь самыми выразительными проявлениями вкуса новой хозяйки. От увиденного глазам Снейпа стало физически больно, а мигрень лишь усилилась.

— Профессор Амбридж, вы, кажется, жаждали встречи? — оставаясь на пороге прихожей, воззвал он к ярко освещенной комнате.

— Можете не сомневаться! — ответили ему оттуда знакомым голосом.

Северус онемел. Голос был стопроцентно узнаваемым — и принадлежал он совсем не Жабе.

Навстречу ему из-за фальшивой барочной колонны вышла Петунья Дурсль.

66. Старушка в Англии жила, она удава завела — уж так его любила!

— Что ты здесь делаешь? — вырвалось у Северуса, тогда как мозг одномоментно создал целый сонм версий в ответ на собственный вопрос.

Он применил невербальную отмену всех чар, но ничего не произошло, образ не рассеялся.

— Я? — Петунья подошла еще ближе и улыбнулась. — Живу, — в подтверждение этого она провела рукой по прозрачному пеньюару. Розовому, конечно. И чересчур короткому.

Это был ее голос. Это были ее интонации. Ее мимика. Ее фигура и походка. И это не было похоже ни на что — ни на оборотное зелье, ни на заклинание мимикрии, ни на превращение метаморфмага. На всякий случай Северус покрепче забронировался окклюментными щитами. По крайней мере, бесстрастной физиономией он никак не выдаст полнейшего внутреннего смятения.

— Что ж, значит, я ошибся комнатой, мэм. Простите за вторжение, — зельевар невозмутимо поклонился и сделал вид, будто собирается покинуть комнату.

Женщина звонко расхохоталась, и только по этому журчащему искристому смеху Снейп понял, что перед ним всё же та, кто его пригласила. Но... как, черт возьми?!

— Входи, Снейп, — отсмеявшись, пригласила она. — Стеснительность тебе не к лицу.

Северус молча вошел вслед за нею в комнату. Минуя огромное — в полный рост — зеркало у дверного проема, хозяйка жилища бросила на себя оценивающий взгляд и одобрительно хмыкнула. После она кивнула гостю в направлении кресла и сама фривольно расселась напротив, на диванчике с отвратительного цвета обивкой. Обивка имитировала шкуру зебры, только полосы на белом фоне были не черными, а едко-розовыми, просто выжигающими глаза. Снейп садиться не стал — сложил руки на груди, в правом кулаке по-прежнему сжимая наготове палочку.

Блондинка, пытавшаяся убедить, будто она — его свояченица, облизнулась и неспешно положила ногу на ногу. Могла и не стараться: ткань ее пеньюара была достаточно прозрачной, чтобы сделать вполне заметным отсутствие нижнего белья. Еще раз оглядев себя издалека в отражении, она заговорила:

— Ну что ж, как я вижу, Эс-Ти, несмотря на репутацию отшельника и злобного сухаря, ты разбираешься в красивых бабах. По крайней мере, эта очень недурна собой. Не слишком-то молода и свежа, но еще соблазнительна. А кто, собственно, она такая? Что-то знакомое, но никак не могу припомнить...

Он вопросительно склонил голову к плечу. Женщина снова залилась смехом Долорес Амбридж, поразительно не сочетающимся с характером той, кого копировала:

— Странно, что ты не повелся. Нормальные мужчины обычно теряют голову, когда перед ними открывается доступ к вожделенной женщине. До недавнего времени я и вовсе подозревала, не гей ли ты, но теперь вижу, что нет. И оттого твое поведение кажется еще более необъяснимым и бессмысленным. Откройся, в чем дело?

— Если ты, кем бы ты ни была, через минуту не закончишь ломать комедию, я уйду отсюда и вызову авроров, — спокойно объяснил Северус, задвигая подальше жуткие мысли о том, что могла сделать эта тварь с настоящей Петуньей.

— Кхем-кхем, похоже, тебе не терпится увидеть меня в моем истинном облике?

— Не то чтобы... Но поскольку уже пришел...

— Люди так мало о нас знают, и столько предрассудков нас окружает! Ты уверен, Эс-Ти, что не испугаешься?

— Смотря по тому, что ты намереваешься мне показать. Но сразу хочу предупредить, что если я пугаюсь, ни к чему хорошему это не приводит.

— Что ж, вот мы и проверим тебя на храбрость! — с бравурной легкостью отозвалась Лже-Петунья и вдруг еле уловимым движением поднялась на ноги, а Снейп слегка выставил палочку и стиснул рукоять атаме, готовясь швырнуть в нее чем-нибудь необратимо смертоносным.

Тело ее сжалось в высоту не меньше, чем на фут, но расплылось вширь. Ноги искривились, будто в детстве ее заставляли сидеть на колесе. Лицо обрело черты Жабы-Амбридж, и в пучке собранных на макушке волос выросла заколка из перьев. А дальше и подавно началась какая-то чертовщина. Пучок перьев заколки преобразился в голову хищной птицы, которая стала расти и оживать. Менялось и жабье лицо, повторяя приметы другой головы до тех пор, пока они не сделались одинаковыми, как у сиамского близнеца.

Разрывая в клочья тонкий пеньюар и кокетливые нейлоновые чулки с кружевами, туловище и ноги не просто вытянулись — они обрели атлетическую мускулатуру и драконью бронированную чешую. Лишь высокая, идеальной формы грудь, подтянутый живот с маленьким пупком и аккуратное лоно остались женскими, белокожими, нежно-уязвимыми. Вместо рук в воздухе хлопали огромные полотна черных крыльев — пальцы кистей выросли, сделавшись суставами меж перепонок. Каждый из пяти пальцев оканчивался загнутым орлиным когтем. Всё это в мельчайших подробностях Северус уже наблюдал в трансляции первого тура состязания Трех Волшебников, когда шармбатонка Делакур показала свою вторую, истинную, ипостась. Разве что у юной вейлы крылья были оперенными. Но в прошлый раз это происходило где-то там, в записи, извлеченное из потайных уголков разума студентки. И безопасное. А здесь... Здесь он даже чувствовал запах птичьих перьев, которые покрывали бедра, плечи, шею и длинный жесткий хвост гарпии. Слышал, как шумит воздух и разлетаются какие-то бумажки с дальнего секретера при взмахе кожистых полотнищ. Видел в трех шагах от себя когти на ее ногах-лапах, стальными крючьями сверкавшие на фоне паскудно-розовых обойчиков.

Снейп не попытался сбежать или хотя бы укрыться от нее за креслом. Хуже того, он даже не шевельнулся, только адреналиновое буханье сердца в висках, ушах, горле и, Мерлин покарай, в пятках возвестили ему о том, куда ушла душа. А острая боль в позвоночнике и татуированной руке — где сейчас будет Грег, если эта десятифутовая скотинка не приземлится и не сядет на место хотя бы в облике мерзкой чиновницы. После обратившегося Люпина, которому испортили антиликантропное зелье, зельевар уже ни секунды не колебался бы и применил Сектумсемпру с отсеканием вейлиных голов при первой же попытке нападения.

Однако вернулась она опять в облик Петуньи Дурсль — как-то сразу, одной волной трансформации. Видимо, по-прежнему рассчитывая морочить его. Теперь тварь была еще и полностью обнажена — обрывки розовых тряпок валялись на пушистом розовом ковре у нее под ногами.

— И давно это с тобой? — поинтересовался зельевар надтреснутым голосом, и пересохшие от страха связки отреагировали резкой болью в горле.

— Что ты имеешь в виду? — вейла провела рукой по лицу и ниже — по шее и небольшим грудям, уже не таким упругим, как это бывает в юности, но аккуратным. — Эту твою подружку или мой настоящий облик?

— Я имею в виду всё.

— Всё — от мамы-вейлы, — Амбридж звонко хихикнула: — Классической вейлы, а не того убожества, которым вас потчуют магические справочники.

— Мне до Мерлиновой лампады твои генетические предпочтения. Я хочу знать, что надоумило тебя принять конкретно этот облик?

Очаровательно-стервозное лицо миссис Дурсль отобразило лукавейшую из своих улыбок, а прыткий язычок зазывно скользнул по верхней губе:

— Кажется, я поняла. Это не работает только в одном случае: в случае взаимной любви к кому-то другому. Уже интересно! Кто же та бедняжка, которую угораздило ответить искренней взаимностью такому, как ты, Эс-Ти? Она слепоглухонемая коматозница, которую ты держишь под Империо?

— Что ты несешь? Какая еще взаимность? — брезгливо поморщился Северус.

Он, конечно, читал об этой особенности вейл — их чары не действуют на тех, кто по-настоящему любит (и, соответственно, для кого это чувство взаимно — потому что не бывает настоящей невзаимной любви, в противном случае это тяжелая патология). Но для этого любить должны двое, а чтобы любили двое, должен быть жив и второй человек... Кажется, он перестаёт понимать происходящее — вообще, а не только в этой комнате.

— Взаимность "той", которую вы любите, а не которую хотите. Или "того", но это уже не наш случай: вейлы с геями друг друга не поймут никогда, — она снова села, потрясающе раскованная в голом виде, как может быть раскован только зверь, сознание которого неспособны испортить человеческие костыли морали и нравственности; прилегла набок, опираясь локтем на диван и по-кошачьи подобрав стройные ноги. Длинная, алебастрово-белая шея изогнулась, гордо поддерживая венчавшую ее светловолосую голову. Только теперь для Северуса стало очевидно: в ней есть что-то общее и с Нарциссой, и с Пандорой.

Внутри что-то дрогнуло. Вернон Дурсль может видеть такое каждый день в собственной спальне? Повезло же этой затекшей жиром туше... Будто услышав его мысли, блондинка улыбнулась с явным превосходством и легким движением головы отбросила прядь белокурых волос за плечо. Северус заставил себя опомниться:

— Как ты это сделала? Это какие-то видовые чары?

Вейла полюбовалась своими ногтями и длинными пальцами. Она играла и не слишком торопилась отвечать.

— Почти, Эс-Ти, почти. Во всех энциклопедиях нас причисляют к подвиду оборотней, но в каком-то смысле вейла родственна боггарту.

Амбридж была права: он о таком никогда не слышал. Простота ее признания сейчас, здесь, пугала. То, что она так легко выдает свои тайны, наводило его на очень дурные подозрения.

— Значит ли это, что собственной формы и самосознания у тебя тоже нет?

— Собственная моя форма только что едва не вызвала у тебя сердечный приступ, — Долорес-Петунья жестом изобразила клюв. — Я говорю про форму, перед которой не способен устоять ни один нормальный мужчина, — она с издевкой подчеркнула это свое "нормальный". — И ты ведь уже догадался, почему, Северус? Да, да, вейла принимает облик женщины, которую он мечтает заполучить в свою постель. Может быть, даже сам еще не зная об этом. Речь идет не о любви: вейл это дерьмо не интересует. Только ради той, которую хотите здесь и сейчас, вы способны на любой идиотский поступок.

Снейп не подал и виду, насколько ошеломлен. Не тем, что она умеет это делать, а внезапным для себя открытием новой собственной слабости. Усилив щиты, он выдавил:

— Откуда ты знаешь ее?

Вейла ответила смехом и привстала со своего места:

— Я не знаю ее. Моя природа настроена добывать нужный облик из тайников ваших помыслов. Это происходит само собой, как у боггартов.

После этих слов она сползла на пол и стала красться в его сторону на четвереньках, глядя исподлобья и откровенно рисуясь. Это было как в какой-то бездарной ролевой игре из порнофильма и совершенно не вязалось с Петуньей — при всей своей стервозности она никогда не опустилась бы до подобной пошлятины. Даже, он уверен, в постельных развлечениях. Северус скроил самую отталкивающую из арсенала своих гримас, лишь бы эта дрянь не вздумала лезть на рожон:

— И что, всё кончается тем, что вы до смерти запиликиваете своих избранников, когда они клюнут?

— Ну зачем же так печально? — она медленно и неотвратимо приближалась к нему, как змеелов к кобре, а тон сделался обычным — приторным, как патока. — Мы, в общем-то, безобидные девочки, а не коварные суккубы. К чему переводить добро впустую? Вам хорошо — и нам хорошо.

Достигнув его кресла, Долорес распрямилась во весь рост. В смысле — во весь рост Петуньи, а не свой. Он старался не смотреть ниже ее подбородка. Всё-таки рассудок рассудком, а физиология физиологией, иногда они друг с другом не общаются. Особенно когда теплый свет люстры обволакивает бархатные выпуклости и мягкие впадинки обнаженного женского тела. Не просто какого-то там тела, а... Стоп! Немедленно стоп!

— А зачем устраивать весь этот спектакль передо мной? Лучше меня вариантов не нашла и совсем отчаялась?

Долорес попыталась притронуться пальцем к его скуле. Снейп отстранился, перехватил и резко отшвырнул ее руку от своего лица.

— Считай, что этот шантаж был шуткой, Эс-Ти. Всё-таки я трезво оцениваю возможности своего, так сказать, официального облика, и вряд ли ты согласился бы просто по-соседски заглянуть на чашечку кофе к старой Жабе-Амбридж.

— К чему тогда тебе именно такой "официальный облик"?

— Потому что я не дура. Вейлы, у которых мало мозгов, выбирают внешность красоток, привлекают к себе внимание, а потом жалуются, что никто не воспринимает их всерьез. Но, сказать по правде, я знавала одну порнозвезду, которая по окончании карьеры всё-таки пробилась сначала в магловскую, а позже, при демократичном Фадже, и в нашу политику.

— Иными словами, ей даже не пришлось менять сферу деятельности и принципы работы?

— Ну, не скажи. Делая реальный минет, работать языком ей приходилось на порядок меньше. А нравилось ей это во сто крат больше. Да и пользы...

Снейп не удержался и фыркнул. А она и вовсе расхохоталась.

— Мы остановились на том, на кой черт тебе понадобился именно я. Тем более, если твой намек на компромат был только блефом, в чем я сомневаюсь.

Она развернулась, пружинистой походкой перешла от него к торчавшей из стены мраморной консоли — разумеется, мрамор, как и всё в этой бордельной комнате, был розовым — и налила из стоявшей там бутылки вина в два высоких бокала.

— Как насчет того, чтобы промочить горло?

— Устрицы есть? — не удержался он.

Устрицами в их время называли в Хогвартсе девчонок, которые давали всем подряд — все, даже те, кто с ними не спал, знали, как выглядят их половые органы. Долорес училась на несколько курсов старше него, но не могла об этом не слышать. Однако она и ухом не повела.

— Я небольшая поклонница морепродуктов. Даже, как это ни странно, кальмаров, — вейла сделала характерный жест, обрисовывая воображаемую тушку упомянутого животного, и движением, не терпящим отказа, подала ему вино. — Как ты можешь догадаться по моей легальной внешности, мой отец тоже далек от канонов красоты. Но он очень сильный колдун, за что на него в свое время пал выбор моей матери-вейлы. Алчный до знаний, богатства, признания, как ты... и ничего не реализовавший в итоге, на склоне лет впавший в скорбь — как и ты. Ты понимаешь, к чему я веду?

Снейп взболтнул жидкость в своем бокале. Интересно, она просто не успела придумать убедительную причину, поскольку не сомневалась в обворожительности своего метода, или ей настолько плевать, что не хотелось утруждать себя такой чепухой? В любом случае, это какая-то дичь. Он поднес вино к губам. Амортенцией не пахнет, да и вообще пахнет только обычным для таких напитков букетом, но кто в здравом уме станет подмешивать в питье алхимику примитивный яд? И он здесь был — Северусу хватило мгновенной вспышки в серо-голубых зрачках Петуньи. Амбридж неспешно, глоток за глотком, осушала свой бокал и пристально наблюдала за ним.

Сыграем в слизеринские игры, Долорес? Так тому и быть. Снейп впустил в рот немного вина, а дальше воспользовался своим излюбленным и пока еще никем не рассекреченным приемом уничтожения жидкости до того, как ее проглотить. Это прекрасно срабатывало даже у Дамблдора с его несносным чаевничанием. Из того, как от соприкосновения вина со слизистой взбесился Грег и как задергало проклятую Лестрейнджем руку, Северус сделал вывод, что это была убойная отрава. Но вряд ли быстродействующая, судя по невозмутимости Амбридж, которая не ждала, что он сейчас же рухнет на ее чудовищный ковер и изойдет пеной в мучительных конвульсиях.

— Я согласен, но только если что-то получу взамен, — ставя пустой бокал на подлокотник кресла, в которое так и не присел, зельевар пристально посмотрел ей в глаза. — Что-то весомое. Что ты можешь мне предложить?

— Клятву о молчании. Подойдет?

Он театрально вскинул бровь:

— Пожизненный обет молчания? Как сурово для чиновника: ты же разоришься...

— Ты знаешь, о чем я. Мы оформим сделку: я получу от тебя то, что нужно мне, а ты не будешь разоблачен перед нашими соратниками как двойной шпион. И Повелитель не узнает — по крайней мере, от меня — что ты лгал ему насчет бездарности мальчишки Поттера.

Последняя фраза чуть не ослепила его. Он не пошатнулся лишь чудом.

— Поттер? При чем тут наша дутая знаменитость?

— Позволь я оставлю подробности при себе. Если мы договоримся, то завтра утром, уходя отсюда, ты получишь мои воспоминания, а я полностью забуду о том, что узнала о тебе. Как я понимаю, ты согласен. Кхем-кхем?

— Согласен. Но коль уж я немного знаком с медициной, должен предупредить, что для таких вещей нужен определенный день, и то не факт, что всё произойдет по твоему хотенью.

— Сегодня определенный день, — с нажимом и уже без привычной слащавости заявила Долорес, а затем призвала к себе свою палочку с рубиновым навершием. — Об остальном позаботится, — она слегка повращала ею в воздухе, — магия. Мы заключаем сделку, или у тебя еще есть какие-то вопросы?

— Вопросов нет.

Так и не поняв, был этот план отговоркой, или Амбридж действовала всерьез, Северус механически протараторил вместе с нею слова древней клятвы волшебников, призвав в свидетели саму магию. Договор вступил в силу сразу. Снейп бросил взгляд в зеркало и снова подивился нелепости ситуации: он, закутанный с головы до пят в черную мантию — и с торжественным видом клянущаяся рядом с ним полностью обнаженная дама. Когда с формальностями было покончено, она поманила его в спальню. Северус подумал, что если и там всё будет таким же розовым, он испустит дух уже безо всякого яда.

К счастью, там была полутьма, и вейла не стала церемониться, а сразу затащила его в постель. Открепив языком от верхнего зуба мудрости крошечную магловскую капсулу из аптеки, дополнительно запечатанную парой фиксирующих и влагоотталкивающих чар, зельевар незаметно раскусил корпус и позволил абсолютно безвкусному сухому экстракту смешаться со слюной. Снейп ни на секунду не поверил ее клятве, к тому же ему не давала покоя оговорка Амбридж о Гэбриеле. Выяснить всё до конца можно было только одним способом. К тому же, "милочка" уж слишком загостилась в Хогвартсе. Да и на своем посту в Министерстве — тоже...

Целовать ее смахивало на акт скотоложства. Мнительного, брезгливого в определенных вопросах Снейпа не смог обмануть даже приятный глазу облик и благовония, которыми пропах ее будуар. Стараясь изобразить хоть какое-то подобие желания и страсти, чтобы Амбридж поверила в действие своих чар, он загнал ей язык чуть ли не по самые гланды, позволяя дурманящему порошку обильно перекочевать в пасть вейлы, и даже прикусил ее нижнюю губу.

Система "Лазарус" снова включилась, ведь часть яда проникла и в его организм. Что ж, хоть будущая расплата за "покровительство" Грега и неминуема, но это того стоило.

Вейла застонала, не понимая, что перед глазами у нее плывет не только от сладострастного предвкушения. Которое даже тенью и на краткий миг не посетило его за всё время общения с нею. Надо успеть прошерстить память Амбридж, пока она еще в сознании. Северус подмял ее под себя и придавил к кровати. Это следовало сделать, чтобы, несмотря на серьезный риск, обездвижить тварь. Но Долорес не сопротивлялась — ни физически, ни ментально — и он врезался в ее мозг с той же неотвратимостью, с какой нож способен войти в пудинг.

Ее мышление настораживало. Пограничное состояние между человеком и зверем диктовало свои условия: на инстинктах она делала так много, что это почти не оставалось в памяти человеческой ипостаси. Люпин говорил что-то о мышечных рефлексах... ну да и черт с ними. Снейпу еще никогда до этого не приходилось иметь дела с прочтением мыслей животных. Наибольшую часть ее существа занимала безбрежная похоть. Тварь не гнушалась ничем — ни возрастом, ни душевным состоянием своих жертв. Вот что значила подавленность многих парней-студентов — того же Лонгботтома, Коронадо, двоих семикурсников из Гриффиндора...

Какие-то эпизоды в "человеческой" зоне разума Амбридж были вымараны или подменены, какие-то она пыталась восстановить и ей это частично удалось. Один обрывок задел внимание Северуса узнаваемостью. Физиономия еще довольно молодого Родерикуса Лестрейнджа — тот что-то сует ему в руки (то бишь в руки Долорес, которая стоит перед ним и видит его своими глазами) и неразборчиво объясняет, что с этим делать. После некоторого пробела — кусок пергамента на столе, на котором она выводит чернилами фразу "У тебя четверть часа, придурок. Пока танцуешь — живешь", а затем подливает отраву в тыквенный сок малолетки-слизеринца. Следующий фрагмент — снова Родерикус. Он что-то подписывает и добавляет:

"Пока только так, мисс — младший стажер в Секторе борьбы с неправомерным использованием магии".

"Благодарю, сэр. Без вашей протекции у меня не было бы и этого".

"Да, вейла в Министерстве — это в некотором роде нонсенс. И постарайтесь, чтобы мои хлопоты не канули всуе и чтобы ваше происхождение никогда не всплыло на поверхность. Я думаю, не мне вас учить, как этого избегнуть".

"Премного вам благодарна, мистер Лестрейндж!"

"Давайте обойдемся без имен", — морщится Веселый Роджер, и картинка тонет в густом тумане забвения.

Вейла стремительно погружалась в предтерминальные видения. Надо очень торопиться и вытряхнуть из Жабы всё возможное. Чтобы облегчить работу своему хранителю, Снейп осушил запасенный пузырек с противоядием. Лишь после этого он влепил пощечину Амбридж, заставляя ее очнуться, и заглянул в мутные от дурноты, но по-прежнему знакомые с самого детства голубые глаза Петуньи. Когда ее взор сконцентрировался на его лице, Северус спросил:

— Ты говорила о Поттере. Что тебе о нем известно?

Амбридж промямлила какой-то бред, но не это главное. А главное в том, что она после этого невольно вспомнила. События произошли совсем недавно, пару часов назад, в комнате неподалеку отсюда. Снейп едва не закричал, увидев, что творится с сыном. Она взламывала разум мальчишки с той же лихой яростью, с какой полудикий суеверный вандал громит античные шедевры. А парень сопротивлялся. Изо всех сил. Выжигая остатки своей магии на пределе возможностей и за их пределами — ему еще нет и шестнадцати. Чаще всего это были стихийные вспышки самозащиты. Мерлин, да что же ты творишь, Гэбриел?!

— Где эта комната? — прошипел Северус, впиваясь костлявыми пальцами, словно клыками, в болевые точки у нее под челюстью. — Быстро, сука! Где комната?

Амбридж вытаращилась на него бессмысленными прозрачно-желтыми глазами с вертикальным зрачком и попыталась оскалить острые пираньи зубы, но Снейп лишь глубже всадил пальцы ей в глотку. Судорога прокатилась по ее телу. В последней попытке спасти жизнь вейла начала трансформироваться в свой реальный облик, и зельевар не имел понятия, как это остановить. Она должна выдать, где прячет Гэбриела. Когти преображающихся рук Амбридж беспорядочно полосовали воздух, и несколько ударов досталось его спине и бокам, но Северус этого почти не заметил, потому что был очень занят ее головами, спасаясь от громадных загнутых клювов, которые норовили вырвать ему глаза. Они боролись молча, свившись в единое существо — человеко-птице-рептилию. И, даже у отравленной, у громадной сильной гарпии было намного больше шансов уничтожить своего противника. Она ползла на спине, пытаясь выкарабкаться из-под него, он же опутывал ее собой, не позволяя выскользнуть, а когда твари, мечущей крыльями и щелкающей клювами, всё же удавалось раз-другой-третий опрокинуть его, увлекал ее следом, делал кувырок и опять оказывался наверху. Магия плохо действовала на оборотня — поэтому и Гэбриел никак не мог отбиться от нее даже стихийной самозащитой, хотя иные неконтролируемые выплески его магии в раннем детстве бывали разрушительней взрыва бомбы.

Наконец Амбридж ослабла, яд делал свое дело. Вяло подергиваясь, крылья раскинулись в разные стороны, шеи обмякли, уронили головы на кровавое месиво постели. Истерзанный, Снейп снова принялся за легилименцию:

— Где эта сраная комната и Поттер?

Северус не знал, как получилось пробиться в человеческую часть мозга полностью перекинувшейся вейлы. Или везение, или что-то иное. Он не силен в дамблдоровских сантиментах...

Комната была в двух шагах — всё это время бесчувственный Гэбриел находился там и даже мог бы их слышать. Зельевар спеленал Амбридж обездвиживающими чарами и скатился с постели. Тошнота сгибала пополам, жить не хотелось, изувеченное тело болело каждой клеткой. Но глаза он сберег, идти еще мог, а это главное.

Дверь распахнулась наотмашь, но примотанный к огромному пню мальчишка даже не вздрогнул: он висел без сознания. Северус подбежал к нему. В эту секунду все чучела, которые были в комнате, словно взбесились и накинулись на них стаей фрактальных гарпий-Амбридж. Снейп упокоил их обычным некромантским заклинанием и стал распутывать Гэбриела. В какой-то момент сын пришел в себя, увидел его, потянулся и, обняв, вымолвил бескровными губами, что она ничего не смогла с ним сделать — не пробилась.

— Тише, тише, — прошептал Северус, снимая его с пыточного кресла и оттягивая на себя — откуда только взялись силы, сам едва держался в вертикальном положении.

Ноги мальчишки подогнулись, и он просто повис на шее у отца. Снейп остановился, собираясь с силами. Применять к сыну какие-то заклинания до диагностики он боялся — просто крепче перехватил его за талию и вскинул повыше. Так голова Гэбриела удачно обосновалась у него на плече, а волочащиеся конечности уже не мешали идти им обоим. "Тише, тише", — зачем-то повторял и повторял Северус, перетаскивая парня в соседнюю комнату. Как только они вышли за дверь, проход исчез — затянулся в стене, словно никогда его там и не было.

Оставлять сына в одной комнате с этой тварью, пусть даже на время, зельевар не посмел. Несколько лишних шагов были для него сопоставимы с несколькими лишними милями босиком по раскаленным угольям, но он всё равно дотащил свою ношу до того кресла в розовой гостиной, куда его самого безуспешно хотела усадить хозяйка апартаментов. Перед этим осмотрительно проверил: кресло оказалось без подвоха. И только когда Гэбриел был размещен на мягком сидении, Северус бросился к умывальнику, где его едва не вывернуло наизнанку. Грег терзал нутро, мстительно проверяя каждую жилку на отравление и явно вознамерившись заставить хозяина выблевать в раковину вместе с кровавой желчью и жизненно важные органы. Но, наверное, впервые за много лет симбиоза Снейп был благодарен ему за вынужденную жестокость. Сделать нужно еще многое. Нужно успеть сделать еще многое.

Когда рвотные спазмы стихли, он, качаясь от слабости, вернулся к Гэбриелу и, дрожащей рукой наведя на него палочку, наконец-то провел диагностику. Физически юноша был почти невредим, если не считать нарушенного кровообращения в конечностях, которые долго находились в тисках веток ясеневого пня. Еще был нервный шок от пережитого напряжения — это тоже поправимо. Но... То, что Снейп заподозрил сразу, еще при просмотре мыслей старой гадины, однако не хотел верить — это было оно. Похоже, Гэбриел, защищаясь от Амбридж, истребил в себе магию — пережженные нервные окончания почти полностью утратили необходимую для колдовства чувствительность. У магов это в девяноста девяти процентах случаев необратимо и приводит к инвалидности. Калек такого сорта называют сквибами и, как водится, стыдливо прячут от волшебного сообщества. Но он жив! А на волшебное сообщество... Да плевать с высокой башни на всё это долбанное сообщество. В какой-то миг Северус даже испытал облегчение — теперь Гэбриел сможет просто уехать отсюда, МагБритания, оставшись ни с чем, выпустит избранную жертву из стальных когтей. Вслед за этим он устыдился своего эгоизма: каково будет парню — после всего, чему он научился, что испытал на себе за эти годы... Да произойди это с ним самим, со Снейпом — он спрыгнул бы с той же высокой башни вниз головой. Испробовав чудес магии, безболезненно расстаться с нею невозможно.

Гэбриел снова открыл глаза, даже попытался улыбнуться, повторил дважды, что "она" ничего из него не выжала, и на ресницах его блестели слезы радости. Что же ты наделал... Да пусть бы эта сука узнала всё — чем теперь ты узнаешь о том, что искалечен на всю жизнь. Что было бы с Лили, узнай она, что я допустил такое...

— Руки... не чувствую их, — шепнул Гэбриел, виновато кривя губы в подобии улыбки. — Она психопатка, пап. Я даже не думал, что такое возможно... Она конченная... А... где мы?

Нужно срочно восстановить кровообращение, ему нужна теплая ванна, зелья... и, по идее, целители из Мунго. Правда, хоть в Мунго, хоть где-либо мальчишке вряд ли теперь помогут. А здесь еще надо куда-то девать вейлу, которая могла и не сдохнуть — может быть, этот яд для них даже не смертелен. Мерлин, как достал весь этот зоопарк Хогвартса: не срачка, так болячка!

— Ты весь в крови! Пап!..

— Сейчас тебя переместят ко мне в комнату, — шепнул Северус, поднимаясь с колен, но продолжая держать Гэбриела за вспухшие, лиловые от сплошного кровоподтека руки. — Жди меня там, — он выпрямился и громко произнес, представив себе ушастую мордочку Малфоевского домовика. — Добби!

Эльф возник перед ними и поклонился обоим японским болванчиком:

— Хозяин Северус! Хозяин Гарри! Я готов служить, — он вертел головой, внимательно глядя на того и на другого.

В глазах Гэбриела на миг мелькнуло недоумение, почему чужой домовый эльф называет их хозяевами, сменившееся, впрочем, почти сразу догадкой. Даже в таком состоянии его когтевранская сущность продолжала функционировать независимо от затравленного разума. Да, еще после их посещения дедовского дома парень абсолютно точно предположил, что Добби мог иметь отношение к семейству Принц и именно поэтому проявлял такое участие в том, что касалось самого младшего из его представителей. Так и было: несколько поколений предков Добби в самом деле верой и правдой служили нескольким поколениям Принцев. После изгнания Эйлин в мир маглов унаследованное ею имущество было отчуждено в пользу государства, а родителям Добби — предложены места в Хогвартсе. Однако те отказались и предпочли Блэков, Сигнуса III и Друэллу, которые не так давно сочетались узами брака. По древнему закону, эльфы имели право выбора господ. Когда Нарцисса, за которой был закреплен в качестве слуги совсем еще юный Добби, вышла замуж за Малфоя, эльф последовал за нею вместе с остальным полагающимся приданым и с тех пор жил в доме Люциуса. Но волшебные связи не пропадают в никуда, особенно те, что крепли веками. И стоило Нарциссе обратиться к Добби с приказом разобраться в том, с чем или с кем связан ее Непреложный обет, в эльфе пробудилась память, которую у маглов назвали бы генетической. Он и сам не осознавал, что делает — но интуитивно знал, что нужно делать. Это как идти по бревну с завязанными глазами: если веришь в свое чутье и не задумываешься над риском свалиться в пропасть — дойдешь до другого берега. Так он и кинулся очертя голову сначала отговаривать Гэбриела от поездки в школу на втором курсе, а потом — спасать того в Тайной комнате. Да, Непреложный обет, который когда-то давала Нарцисса, был связан с сыном Северуса и Лили — и такой же встречный обет дал в то время Северус и в отношении Драко, и в отношении Луны Лавгуд. Это была идея Пандоры. Они все цеплялись тогда за соломинки, дарующие хоть какую-то возможность выжить в беспросветном хаосе МагБритании начала восьмидесятых. Уцелеть — если не самим, то хотя бы младшему поколению, о котором позаботится более удачливый из старших.

Снейп дал Добби необходимые распоряжения, что нужно будет сделать с Гэбриелом после перемещения в крыло Слизерина — какие зелья дать выпить, какие залить в ванну и как потом следить за состоянием парня. Эльф раскланялся, но по выражению мордочки было видно рвение, которое он едва скрывал: не каждый день и не каждому домовику на голову сваливается такая (!) миссия. Добби был невероятно рад и теперь считал, что не зря проживает свою жизнь. Северус даже испытал что-то вроде зависти.

Когда Добби с мальчишкой трансгрессировали из комнаты Амбридж, зельевар наконец-то получил возможность заняться своими увечьями. Он не стал раздеваться — всё равно там сплошное месиво, ужас для любого колдохирурга, любящего штопать ровненько и "козликом". Поэтому проще прочесть мантру пепельника (Лили вбивала ее ему в голову большой колотушкой, шантажом и добрым словом: "Если ты не зазубришь это, Сев, как праведник молитву, я буду говорить о тебе в прошедшем времени!") и залатать Консуо разодранную одежду. Стало чуть полегче, только волосы совсем слиплись от подсохшей крови. Очень хотелось лечь. До трясучки.

Северус вошел в будуар Жабы и, усилив освещение, посмотрел на вейлу. Она всё еще была жива, хоть и обездвижена заклинанием. Вероятно, яд на время вывел ее из строя, но убить не смог. Спеленав ее простыней и покрывалом, он поднял бесчувственную тварь Левикорпусом и снял с кровати на пол. Нужно было уничтожить все следы своего пребывания в ее апартаментах, чем он и занимался еще минут десять, перепроверяя самого себя, потому что дурнота сильно мешала сосредоточиться.

В конце концов, когда в комнатах воцарился идеальный порядок, Снейп снова поднял вейлу в воздух, наложил на них обоих чары инвиза и отправился к выходу из замка. Головы твари болтались на длинных шеях и с мерзким глухим звуком стукались друг о друга под покрывалом, как подгнившие хэллоуинские тыквы.

Излюбленные места кентавров ему были хорошо известны — обычно Северус старательно их избегал, но не в этот раз. Он доставил гарпию прямо на берег речки, к водопою. Туда вела вытоптанная множеством копыт старая тропа. Бросив ее на землю, зельевар снял со свертка чары невидимости и поспешил убраться на безопасное расстояние. Полностью покинул Запретный лес он лишь тогда, когда услышал сигнальное ржание со стороны реки и почувствовал, как содрогается от конского топота земля под ногами. Из книг, категорически не рекомендованных к изучению в магических вузах, Северус слишком хорошо знал, что делают с незадачливыми вейлами разъяренные кентавры и единороги. Это на тот случай, если обмен веществ Амбридж окажется сильнее его яда: по крайней мере, собрать свои потроха и мозги, растаращенные по деревьям, камням и траве на полста футов, будет не в состоянии даже самая живучая из ее соплеменниц.

По пути в Хогсмид, где-то в районе всё той же Визжащей хижины, внимательно прощупывая окрестности и мечтая поскорее добраться до своей комнаты, чтобы упасть в тихом уголке и отлежаться, Снейп почувствовал сигнал. Неподалеку кто-то был, и этот "кто-то" наблюдал за ним. Сперва Северус хотел аппарировать, как обычно сдвоив след, но уйти и не узнать личность наблюдателя было бы слишком неумно. Если уж сегодня ночью выпало платить по счетам, то долги надо раздать сполна, а там будет видно.

Оказавшись в Литтл-Уингинге, зельевар подключил поисковые чары и довольно быстро обнаружил таксофон. Справиться с давно им не используемым магловским аппаратом он сумел — так же, как и вспомнить цифровую комбинацию номера телефона Дурслей.

— Да? — отозвался на том конце немного усталый или просто сонный голос. Северус с облегчением вздохнул, но напомнил себе, что время уже за полночь, и вряд ли Туни привыкла к столь поздним звонкам. Скорее всего, он ее разбудил. — Я вас слушаю, говорите! Алло? Алло! Кто это? Вас не слышно!

Ничего не ответив ей, Снейп повесил трубку. От Амбридж можно было ожидать всего, но здесь она не солгала.

А вот наблюдатель оказался существом настырным и целеустремленным — не поленился присесть на его аппарационный след и перенестись сюда. Что ж, значит, так тому и быть. Мерлин, но как же хочется запереться в своей спальне и пропасть для всего мира... хотя бы до утра!..

67. Я девой пойман был в лесу

Наука о животных говорит:

Отнюдь не каждый аспид ядовит -

Смотря какой вам попадется вид.

Не верите? Пожалуйста, проверьте:

Купите где-нибудь за полцены

Двух аспидов умеренной длины.

Один из них укусит — хоть бы хны!

И лишь второй ужалит вас до смерти.

Джозеф Хилэр Беллок "Аспид"

Это было почти невероятное совпадение. Той ночью она собралась в Хогсмид и даже не планировала охотиться. Покидая Визжащую хижину, которую иногда использовала в качестве временного убежища, различила бредущую из леса черную фигуру. Она сразу же, по одной походке, узнала, кто это — слишком долго выслеживала, но никогда не могла подойти достаточно близко. Значит, выбрался на очередной "молебен" в стане Реддловских головорезов, самый преданный и коварный его приспешник. Она затаилась, потом очень осторожно пошла за ним.

Оказавшись на перекрестке двух дорог, Пожиратель аппарировал, и она успела уловить трансгрессионный отпечаток. Уцепившись за шлейф переноса, прыгнула следом. Что задумал последователь Неназываемого, ей было непонятно: когда мир перестал суматошно рябить и вращаться, она обнаружила себя на таком же точно перекрестке, только посреди мирно спящего и ухоженного магловского городишки. Одно не вызывало сомнений: появление такого гостя не сулит городку ничего хорошего. Может быть, Волдеморт планирует нападение на дома местных простецов, как делал это для устрашения в начале восьмидесятых?

Пожиратель обнаружился в большой красной будке на углу улицы, недалеко от крошечного полицейского участка, все окна которого были темными, и только старинного образца фонарь с надписью "Police station" нервически мигал над входом, готовясь перегореть. У английских простецов все таксофоны имели одинаковый стиль. Кому он звонит так поздно? Снейп покинул будку и, недолго думая, снова аппарировал — на этот раз в Лютный переулок магической части Лондона. Она уже хорошо знала эти места, наизусть помнила их названия, и ей давно не приходилось подглядывать в карту перемещений, которую продавали здесь, в лавочке всякой всячины, туристам-иностранцам.

Некоторые закоулки Лютного не засыпали никогда. Просто бурная ночная жизнь скрывалась от постороннего взгляда, и жаждущему приключений известного толка нужно было очень хорошо знать, куда постучаться и что ответить на вопрос, заданный, как правило, самым грубым образом. Только тогда двери открывались и принимали неугомонного гостя.

Она успела поймать момент преображения Снейпа. Волдемортовский пособник навел на себя простой и непримечательный морок. Малорослый и лупоглазый мужичонка поплелся ко входу в притон, и не знай она, кто это, у нее и мысли бы не возникло заподозрить в этом подгулявшем растяпе такую опасную мразь, каким был мастер зелий из Хогвартса.

Клиент потребовал себе Амаранту — была здесь такая шатенка с распутным смазливым личиком, серо-зелеными глазами и вечно всклокоченной прической. Слабая ведьма, почти сквиб, но собственную палочку имела. Знали ее все: одна из самых дорогих проституток Лютного, она не пряталась за фасадом иллюзии и не злоупотребляла магическим макияжем. Обычно ее заказывал один и тот же хорошо одетый длинноволосый блондин в черной полумаске и с франтоватой тросточкой. Этот тоже был прихвостнем регента Пожирателей Смерти. Ей никак не представлялся случай добраться до него: слишком хитер и осторожен, хотя не кажется столь опасным, как Снейп.

Бандерша не без сожаления ответила, называя его "мсье Самеди", что Амаранта и еще пара девочек сейчас на увеселительной прогулке с какими-то клиентами, и предложила тому подыскать равноценную замену.

Тогда-то и возник план-экспромт: она спряталась за образом Амаранты, какой ее помнила, и направилась к хозяйке притона.

— Мадам! — сонно моргая, пробасила в равнодушную физиономию старой грымзы и с пьяной размашистостью вставила в зубы сигарету. — А я тут! Мусьё не угостит даму огоньком?

Пока "мсье Самеди" угощал даму огоньком, а она все время качалась и промахивалась кончиком сигареты мимо пламени его палочки, бандерша подбоченилась и спросила... переводя на приличный язык, она осведомилась, почему Амаранта вернулась раньше времени.

— Перепились они там к драным ламиям. Все до одного! — сексуально подсевшим голосом ответила "Амаранта" и состроила глазки коротышке, который пожирал ее жадным взглядом. — А я — трезвее министра перед пр-р-рисягой!

— Ну да? — почти без интереса бросила мадам. — Сказано тебе: не заговаривай мне зубы. Они вам заплатили?

— А, и правда, — сильно выпятив нижнюю губу, "Амаранта" с силой отдула вверх дым после затяжки, влезла по локоть под свой корсаж и, пошарив там, вытащила серебряный сикль. — О!

Коротышка пялился на нее выпуклыми светлыми глазами, следя за каждым движением.

— Тут тобой интересуется мсье, — бандерша любезно ему улыбнулась. — Иди с ним наверх. И смотри мне, чтоб без этих твоих выкрутасов, поняла?

— Пффф! — не докурив и до середины (ну и гадость! как только Амаранта это делает?), она ткнула огоньком в горшок с алихоцией, и растение с удовольствием сожрало подачку, выплюнув только фильтр. — Легко! Мусьё?

Пока они поднимались на второй этаж, из общего зала слышались пьяные выкрики гостей и женский хохот, а в какой-то комнате фальшиво играли на флейте. Но здесь хотя бы пытались поддерживать чистоту — правда, до магловских отелей им было далеко. В хогсмидских ночлежках знать не знали, что такое уборка и откуда берутся крысы. Ей хватило одного раза, чтобы больше туда ни ногой. Она вообще не посещала дважды места, где свершила возмездие.

Коротышка ковылял сзади и, в отличие от ее прошлых "клиентов", никак не пытался наддать, чтобы поспешила, или облапать ее на лестнице. Поворачивая на площадке между первым и вторым этажом, "Амаранта" бросила на "мусьё" быстрый взгляд, и ей показалось, что ему плохо. Перед кем он продолжает ломать комедию, когда их здесь только двое? В лесу и в телефонной будке Волдемортовский слуга был бодрее сиддха-гуру [1] во время ритуала садханы, а сейчас еле волочит ноги. Не заподозрил ли он неладное? Что ж, если она удостоверится в этом, всегда есть возможность выкрутиться и сбежать, не доводя дело до конца. А может, он и в самом деле где-то набрался, и развезло его только сейчас. Это было бы к лучшему.

__________________________________________

[1] Бенгальский шакти-йог.

В номере оказалась непочатая бутылка Огденского, и она предложила выпить за знакомство. Коротышка не отказался, и вскоре действительно совсем одурел. "Амаранта" довела его до кровати и сгрузила на матрас, как вязанку. Он всхрапнул и сразу провалился в сон. Это уже классический сценарий, не надо даже привязывать. Жаль, что нет у нее сообщницы-служанки, как в оригинале...

Кинжал сам прыгнул в ладонь, легко выскользнув из-под резинки чулка. Недрогнувшей рукой она полоснула спящего по шее... и в лицо ей полетели перья вспоротой подушки, а чьи-то сильные, как стальные тиски, пальцы сдавили ее собственное горло.

Он напал сзади. Выбил кинжал. Обездвижил, но не магией, а просто прижав к себе и перекрыв доступ воздуха в легкие. Это был конец.

— Худшее из зол, мисс Шафиг — играть все пьесы на один лад, — прозвучал рядом с ухом вкрадчивый мужской голос, и она забилась, захрипела, пытаясь сделать вдох. — Фините Инкантатем. Черт бы вас побрал, идиотка! Если бы не вы, я уже час как мог бы отсыпаться. Сядьте. И не вздумайте больше меня злить.

Он грубо швырнул Джудит на усыпанную перьями постель, а сам спрятал ее палочку в складках своей кошмарной мантии, больше похожей на рясу мясника-Торквемады. Снейп принял свой обычный вид, и лучше бы он остался тем лупоглазым — настолько отвратительной была его настоящая внешность вблизи. Он походил на упыря, который только что вылез из могилы, в грязных сосульках его волос запеклась кровь, глаза в черных провалах глазниц светились какой-то исступленной решимостью фанатика. Он злобно скалил зубы при каждом слове и шипел, словно обдолбанный Наг. Джудит зажмурилась, чтобы этого не видеть — своим обликом Снейп мог бы пытать людей, как средневековый инквизитор дыбой. Такого она не ожидала. Самое страшное, к чему готовила себя девушка в случае фиаско, — получить в упор Авадой. Но, видимо, ей уготовано разделить участь бедной сестренки...

— Знаете, что из-за той Махабхараты, какую вы здесь развели, вас ищет вся темная гвардия страны? И, что главное, — Пожиратель ткнул в ее сторону указательным пальцем, больше похожим на полуобугленную кость, — найдет! Нет, о чем это я? Откуда вам знать, ведь свои мозги вы забыли где-то в Дакке! [2] Кой хер дернул вас снова притащиться сюда, дура вы эдакая? Ну! Откройте рот и отвечайте, когда вас спрашивают!

__________________________________________

[2] По канону Шафиги указаны в числе двадцати восьми священных волшебных родов, но совершенно никак Роулинг не описаны. Дабы отталкиваться хоть от каких-то узнаваемых для фандомовца реалий, я имя "Кассия" позаимствовала отсюда: http://harry-potter-mischief.wikia.com/wiki/Cassia_Shafiq Здесь ей также приписывают родственность с Поттерами, но в моем фанфике этот момент проигнорирован — это отдельное семейство, в старину сотрудничавшее с Принцами в области алхимии, и никаких Поттеров в родословной. Так же, как и семейство Патил, они женились "на своих", поддерживали древние обычаи предков и никогда не связывали себя брачными узами с "англосаксами" и прочими "норманнами". Всю эту историю про бенгальские корни я честно стащила из перевода: http://fanfics.me/read.php?chapter=4&id=60637 (полная версия драбблов здесь: http://fanfics.me/read.php?id=60637 ).

Джудит была оглушена ужасом и почти не понимала его речей, только молила Кали ниспослать ей наименее мучительную смерть. Язык ее одеревенел без всякого вмешательства чар или зелий. Пожиратель перестал рычать и шипеть, выдохнул, подогнал к себе единственный во всем номере стул и упал на него, как подрубленный. Давай, наведи на меня палочку, порождение асур, и скажи наконец эти два слова...

— Блядь, какая же дура, — пробормотал он, прикрывая лоб и глаза вялой, невесть отчего потемневшей кистью руки, и тихим, смиренным голосом договорил: — Мисс, я устал. Я не хочу еще больше утомлять себя легилименцией, расскажите мне сами.

Было в этом его признании что-то... не то чтобы располагающее, но давшее ей надежду. Она еще не знала, на что. Голова отказывалась соображать.

— О чем?

— Начните с того, чем вас обидела шайка шизанувшегося Реддла.

"Шизанувшегося Реддла"? Что он несет? Это же его повелитель. Или это такая игра? Да, это такая игра. Плохой и хороший полицейский в одном лице. Он хочет загасить ее бдительность и втереться в доверие. Но, глядя на нее, Снейп только мученически сдвинул брови и еще раз выбранился.

— Вы мне надоели, так что не взыщите, — он поднял палочку и рявкнул: — Легилименс!

Вместе с этим заклинанием в голову вломилась безумная боль, и его лицо растаяло в хороводе образов, символов и вспышек света.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Она снова в комнате детства. Напевая, лениво подыгрывает себе на старом рояле одним пальцем. Всё вернулось, нагрянуло с неопровержимой четкостью приговора: запах, звук, свет, сквознячок из приоткрытого высокого окна в готическом стиле...

Здесь и сейчас. Здесь и сейчас. Нет. Не надо.

Сейчас в окно маминого кабинета наверху влетит сова, присланная из Аврората, и страшный крик матери навсегда вышибет землю из-под ног младшей дочери.

Не надо.

Джудит-из-будущего не хочет смотреть туда, куда в тот роковой день взглянула Джудит-из-прошлого — на их семейный портрет. Она уже знает, что там будет, а та девчонка — еще нет. Все нарисованные люди были неподвижны, и только Кассия вдруг шевельнулась и с любопытством заглянула за раму, будто чуть-чуть удивляясь, где это она. И юная Джудит тогда еще не понимала, что это значит, да и не до того было: она бросилась к дверям, опрокинув вращающийся стульчик на педали рояля, и инструмент отозвался глубоким стоном струн. Она не успела добежать — мама опередила ее, они почти столкнулись на пороге.

— Кассия! Джудит, Кассия! — женщина задыхалась, и вместо слов у нее из горла вылетали сдавленные рыдания.

Воздух наэлектризовался от напряжения ее магии, трещал короткими острыми разрядами. Она отдала дочери письмо, и Джудит-из-будущего уже знала, что прочтет там, и не хотела этого читать, но глаза помимо воли скользили по строчкам.

"Вынуждены оповестить"... "нападение на кинотеатр в Манчестере"... "для опознания"... "палочка идентифицирована"... "прибыть в мортуриум Св. Мунго"...

— Это неправда! — Джудит скрутило пружиной, и она, схватившись обеими руками за голову, присела до самого пола, а потом такой же пружиной распрямилась и закричала: — Это неправда!

Что там делала Кассия? Они просто собиралась отметить день рождения подруги-однокурсницы... Однокурсница была маглорожденной... Нет! Нет, они должны были собраться у нее дома, у Дженнифер Маккензи — и Кассия, и еще несколько девочек, выпускниц Хогвартса. Они не могли быть ни в каком кинотеатре. И откуда бы в кинотеатре магловского города взялась банда какого-то опасного преступника-колдуна? Это ошибка, ошибка.

— Отец отправился в Мунго, — упавшим голосом вымолвила мама, глядя на картину пустыми глазами, а оттуда ей улыбалась десятилетняя Кассия и махала маленькой ладошкой, недовольная статичностью соседей по портрету.

Папа вернется через час.

Папа вернулся через час.

Он сразу постарел лет на двадцать.

— Это она, — сказал он.

Джудит пыталась держаться, пыталась утешить родителей, как могла. Но ей ли, сквибу, заменить им единственную надежду на будущее в лице Кассии? Она понимала. Она никогда не ревновала. Это было естественно для семьи из древнейшего магического рода. Джудит любила сестру беззаветно, и Кассия любила ее точно так же. А теперь ее не стало. Из-за толпы душегубов, которые ненавидели маглов и устроили погром прямо в центре Манчестера. Теракт-реванш в ответ на недавний аврорский рейд, где победа досталась мракоборцам — об этом написали в "Ежедневном пророке".

Кассию и ее подруг-однокурсниц хоронили в закрытых гробах. Не из-за Убивающего проклятия.

За какой-то месяц мама, красивейшая из женщин, которых когда-либо знала Джудит, стала совсем седой и превратилась в старуху. Отец посуровел и замкнулся в себе. Вскоре они переехали в Бангладеш, в город богини Дурги, навсегда покинув Великобританию, где теперь всё — куда ни пойди, куда ни взгляни — напоминало им о Кассии.

В ночь с тридцать первого октября на первое ноября 1981 года Кассия пришла в сновидение сестры. Это было впервые. Маме она снилась каждую ночь, отец однажды признался (чтобы затем снова замолчать на много недель), что ему — тоже. А Джудит не видела ее ни разу. Но вот она явилась, и это было удивительное наваждение, не похожее ни на одно из прежних.

Сначала девушки обрадовались и, счастливые, долго обнимали друг друга, словно ничего и не было. А потом Джудит вспомнила. Но там гибель Кассии казалась сном. "Я жива, сестренка, разве ты не видишь?" Джудит была ей благодарна за эти слова. И верила. Верила, пока не взглянула в зеркало, подле которого стояла сестра. И душа ушла в пятки...

Кассия приходила теперь почти всякий раз, стоило заснуть. Так Джудит увидела глазами сестры, как умерли девочки на самом деле. Душегубы умучили их не сразу — надругались над всеми. Пытали. Смеялись. Если бы Кассия сказала, что она Шафиг, если бы кто-то из них знал ее, они не осмелились бы тронуть чистокровную. Но она не сказала, а в полутьме кинотеатра ее не узнали.

— Научи меня своей магии, — попросила младшая, со слезами на глазах нежно касаясь кончиками пальцев разбитого синюшного лица задушенной Кассии. — Научи!

— Тогда ты должна стать мной, — ответила мертвая девушка.

С той ночи, когда Кассия вернула ее в час своего рождения, даровав возможность прожить в ее теле с самого начала и почувствовать первые проблески магии, Джудит перестала быть сквибом и наяву. Волшебная сила вливалась в нее будто бы через тонюсенькое горлышко крошечной воронки, но крепла день ото дня. Просыпаясь, девушка затверживала то, что объясняла ей сестра во сне. Она раздобыла палочку Кассии, которую мама хранила в пропахшей шафраном старой шкатулке красного дерева, и с тех пор пользовалась только ею. Палочка слушалась ее безупречно, как саму Кассию. С каждым годом, становясь все сильнее и опытнее как ведьма, Джудит чувствовала, что теперь они с сестрой одно целое. Она знала все секреты Кассии, помнила такое, что могла помнить только она, но не утратила и своих "магловских" талантов.

"Из тебя выйдет замечательная актриса, Джудит!" Она всегда это знала.

Из нее вышла замечательная актриса. И, стоя перед зеркалом, она бессчетное количество раз повторяла голосом Кассии: "Ты трусишь. Слушайся меня. Мы у последней черты, Соланж. Мы пойдем до конца. Теперь тебе одной придется жить за нас двоих. Тебе придется быть сильной. Там, на каторге, никто не узнает, что я тайно сопровождаю тебя. И особенно когда тебя уже приговорят, не забывай, что ты несешь меня в себе. Как драгоценность. Мы будем прекрасны, свободны и веселы. Соланж, нам нельзя терять ни минуты". [3]

Она больше не трусила. Туманный Альбион встретил ее два года назад — и впустил в себя, ни о чем не подозревая, дар данайцев...

__________________________________________

[3] Предсмертный монолог Клер (пьеса Ж.Жене "Служанки", примерно на 1:43:10 минуте спектакля): https://my.mail.ru/mail/a_nikishin51/video/279/10708.html.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Джудит очнулась. Снейп по-прежнему сидел на стуле напротив, ухватившись горстью повыше переносицы — ровно в том же месте ныла голова и у нее. Но боль постепенно отпускала.

— Когда я читал ваше досье, — заговорил он, — сперва подумал, что вы мстите Реддлу за своего дядю, — опустил руку, поднял веки и посмотрел на нее совершенно больными глазами. — Потом понял, что здесь что-то не так.

— За к-какого дядю? — во рту у нее страшно пересохло.

— У вас что, много дядь?

— Вы про Иеронимуса? Он же, кажется, умер еще во время большой магловской войны?.. Мне говорили, что от драконьей оспы...

— Конечно, он умер от драконьей оспы. Вот только кто заразил его этой оспой?

Он не лгал — он что-то знал. Джудит заморгала:

— Том Реддл? Но за что?

— Как соперника. Он возомнил, будто Иероним ухаживает за моей матерью. Род Шафигов не одно столетие дружил и сотрудничал с родом Принцев, и ему померещилось, что Эйлин Принц проявляет благосклонность к вашему дяде. Реддл устранил его, чтобы тот не помешал ему подставить мою мать.

— Эйлин... Так вы...

Снейп зло ощерился подобием улыбки:

— Не прошло и вечности, как одна ненормальная бывшая сквибка с уровнем мышления медузы начала о чем-то догадываться. Да, мисс Шафиг, я Северус Принц, сын Эйлин Принц.

— И вы служите этому монстру?! После всего?..

— Которого из них двоих вы сейчас имели в виду? — его улыбка стала совсем уж пакостной.

Джудит не могла понять, почему он всё еще медлит:

— Вы убьете меня здесь или отдадите в руки ваших дружков?

Снейп уставился в стену у нее над головой неподвижным взором Сфинкса и ожил только спустя несколько бесконечных секунд, тяжело вздохнув:

— Просветите меня, мисс: если вы в течение целой минуты не ляпнете что-нибудь запредельно абсурдное, то всё — жизнь прожита вами зря? Ну так, вкратце, чтобы я знал, на что мне настроиться и не сдохнуть от передозировки желчи в организме...

— Что тогда вы собираетесь со мной делать? — чуть смелее спросила девушка, ощутив проблеск надежды, что он откровенен и что эти его оскорбительные остроты — своего рода ответ, и ответ отрицательный на оба варианта из ее вопроса.

— Спрятать, черт вас возьми! Пока вы не допрыгались.

Джудит смотрела на его страшное лицо, под светом лампы напоминающее обтянутый кожей череп, на сверкающие ненавистью черные глаза, грязные до невозможности волосы и никак не могла совместить всё это с благодетельной окраской произнесенной им фразы. Он придумал какую-то каверзу и хочет воспользоваться ею в качестве инструмента? Или он правда из рода Принцев и, памятуя былую дружескую связь между их предками, собирается принять участие в ее судьбе? Но Джудит не искала заступников, она надеялась просто отправить к Великой Кали как можно больше этих подонков, пока кто-нибудь не оборвет ее собственную жизнь. Зачем он вмешался? Как бы там ни было, сейчас она полностью в его власти, Снейп (или Принц?) сильнее нее многократно — и физически, и магически.

Он выжидательно смотрел на нее, и она чувствовала легкое стороннее копошение в своих мыслях. Он присутствовал там и контролировал, о чем она думает. Сестра, к несчастью, не успела освоить даже азы окклюменции, чтобы обучить им Джудит, и Пожиратель расхаживал внутри ее головы как по собственному дому.

— Сейчас вы пойдете со мной, — наконец сообщил он, решительно поднимаясь с места. — И постарайтесь не злить меня дурацкими выходками. Я уже убедился, что в них вас не обскачет ни один гриффиндорец.

Наверно, в его устах это было страшное оскорбление, он же глава того факультета, где училась и Кассия, и сестра тоже не всегда хорошо отзывалась об однокурсниках из Гриффиндора: у них там царила застарелая вражда, отчего-то поощряемая руководством школы. Но Джудит не оскорбилась. По большому счету, ей было уже всё равно.

Когда они уходили, закрывшись чарами невидимости, Снейп помедлил и свернул к конторке бандерши. Мадам читала непристойный журнал и бездумно грызла печенье. Пожиратель молча навел на нее палочку, а затем молча сделал несколько легких пассов. На пару мгновений тетка отвлеклась от чтения, чтобы воззриться в пустоту отупевшим взглядом, и снова вперилась в колдографии обнаженных ведьм и колдунов из журнальчика. Челюсть ее зашевелилась в прежнем ритме. Они же с Джудит покинули заведение и, оказавшись в зоне, где можно было аппарировать, перенеслись к воротам Хогвартса.

Была уже глубокая ночь, и замок безмолвствовал, лишь кое-где призрачно светились окошки, а черное зеркало озера отражало половинку убывающей луны и длинную лунную дорожку. Память то схватывала всякие незначительные мелочи, то вовсе переставала служить девушке, и тогда она, как марионетка, просто брела рядом со своим молчаливым спутником по коридорам хогвартсовских подземелий, и он подсвечивал им путь слабым Люмосом.

Когда они подошли к вентиляционному отверстию, выглядевшему как повернутая вертикально поверхность воды в колодце, Джудит снова очнулась. Она никогда еще не видела такого. После заклинания Снейпа водный круг качнулся, встал в профиль, изогнулся восьмеркой, вернулся в прежнее положение и пропустил их сквозь водный мираж на каменистый остров, со всех сторон окруженный скалами и похожий на кратер бездействующего вулкана. Над островом раскинулось летнее звездное небо и всё так же висела половинка луны, серебря верхушки скал. От этого казалось, что и сами они высадились на поверхность Луны. Пройдя несколько шагов по дну сухого канала, декан-Пожиратель снова наколдовал какой-то переход. Перед ними возникла отвесная стена со входом в пещеру, и через этот "карман" они проникли в большой сквер или парк по другую сторону стены. Вдалеке чарующими трелями заливался соловей, часть деревьев стояла в цвету и благоухала, а длинная дорожка между туями и самшитовым бордюром привела к двухэтажному кирпичному дому, немного похожему на ее собственный — тот, в котором она прожила до пятнадцати лет со своими родителями и сестрой. Перед тем, как войти, Снейп вызвал светящееся бесформенное облако и велел ему срочно оповестить о чем-то адресата — само послание от слуха Джудит ускользнуло. Облако унеслось ввысь и растаяло между кронами цветущих яблонь.

Окончательно девушка пришла в себя уже в доме. Мужчина зажег свет в просторном холле и в гостиной, после чего громко окликнул какого-то Блэка. Фамилия была знакомой. Да, Блэки — известное темное семейство МагБритании.

— Твою мать, Нюнчик, ты на время смотрел? — сонным голосом ответил брюнет аристократической наружности и с аристократическими замашками, спускавшийся по винтовой лестнице и на ходу кутающийся в багровый бархатный халат. — Вот это сюрприз! — замер он на предпоследней ступеньке, увидев Джудит. — А, я понял, мне это снится. Нюнчик в компании с прекрасной незнакомкой! Ange ou Demon! Леди, что вы делаете с этим неудачником, когда тут есть я?

— Блэк, сегодня я меньше всего настроен наблюдать симптомы твоего спермотоксикоза. Мисс Шафиг поживет в этом доме. Твоего мнения никто не спрашивает.

— Снейп, ты что, рехнулся? Только такой... экземпляр, как ты, способен предположить, что я откажу в гостеприимстве прекрасной нимфе!

— Не забудь спрятать подальше от нимфы все ножи в доме. Иначе рискуешь однажды утром не проснуться по причине... — он сделал рукой вялый, но характерный жест, — несовместимой с жизнью кровопотери.

Из услышанного диалога Джудит не могла понять, что за отношения связывают этих двух Пожирателей — они друзья или они враги? На фоне уродливого и грязного Снейпа второй колдун показался ей просто эталоном мужской красоты. В нем тоже было что-то диковатое и определенно ненормальное, порожденное генетическими мутациями из-за множественных кровосмешений среди предков, только всё это терялось, стоило взглянуть на слизеринского декана, который выглядел ходячим воплощением самого омерзительного и злого, что сотворило или выдумало человечество.

Наверху снова послышались шаги, и вслед за Блэком к ним спустился еще один мужчина. Этот был не столько болезненным, сколько малахольным с виду, но с Блэком они были очень похожи, как... братья? Этот, второй, тоже уставился на ночную гостью лучистыми серыми глазами и как-то по-детски радостно ей улыбнулся:

— А, Две Шестерки говорили о тебе, да! Ты Джудитта, две в одном лице. Здравствуй, ты будешь у нас жить, и не стесняйся звать Кричера, я уже рассказывал ему о тебе, и он готов служить. Здравствуй, — он с готовностью протянул ей изящную, слишком нежную и ухоженную для мужской, руку.

Последовала немая сцена, а Джудит автоматически пожала его ладонь. Блэк и Снейп переглянулись.

— Она правда Джудитта? — недоверчиво спросил Блэк Снейпа.

— Она Джудит, — ответил Снейп Блэку, не сводя сверлящего взгляда со второго обитателя дома. — Джудит Шафиг, младшая и последняя из британской ветви Шафигов. Племянница Иеронимуса.

— Ох-ре-неть! Он и это знал! — вымолвил Блэк и мигом спохватился, засуетился: — Простите, леди. Мы тут все мужланы, люди невоспитанные. Да вы присаживайтесь, мэм, не стойте, в ногах правды нет!

Младший брат тем временем, насмешливо покосившись на старшего, манерно поцеловал ее руку и, как ни в чем не бывало, объяснил:

— Кобелирует.

Хлопнула входная дверь. Почти бесшумной легкой походкой в гостиную проник четвертый мужчина. Этот был в аврорском мундире с коротким желтым плащом, среднего роста и примерно того же возраста, что Блэки. Его Джудит тоже видела несколько раз — и тоже издалека. Не знала, что он продажный... Вот почему Волдеморт так легко одерживал тогда и одерживает сейчас победу за победой: в Аврорате у него полно "своих людей", всё схвачено.

— Как поживает наша Эсфирь? — бодро спросил он, с любопытством разглядывая Джудит. — Добрый вечер, мисс Шафиг.

— Эй, Макмиллан, полегче на поворотах, — ревниво втираясь между нею и вошедшим — и таким образом отодвигая его от гостьи, предупредил старший Блэк. — Хватит тебе и твоей Ребекки!

Снейп обреченно махнул рукой в ответ на вопросительную гримасу аврора и сказал:

— Я к себе. Объясните ей всё.

Он уже повернулся было уходить, но Макмиллан не пустил. Лицо его стало серьезным и озабоченным, и до Джудит дошло, что мракоборец непритворно обеспокоен состоянием этого жуткого ублюдка:

— Северус, тебе нужна помощь.

Тот снова сорвался и злобно буркнул:

— Не суйся, куда не просят, займись тем, чем сказано!

— Я сказал, тебе нужна помощь. Покажи руку! Живо! — и, не дожидаясь, когда Снейп сдастся, аврор схватил его за правую руку и задрал рукав мантии; кисть словно усохла, почернела, как у порядком разложившегося трупа.

Снейп зашипел — не то от боли, не то от бешенства — высвободился.

— Мне надо отлежаться. Если увижу, что всё совсем плохо, то обращусь к Малфоям. Завтра.

— На той неделе начнутся СОВ, и ты понимаешь, о чем я.

Они упрямо смотрели друг на друга. Снейп снова дернулся:

— В конце концов, меня, как обычно, заменишь ты.

Макмиллан с размаху хлопнул себя по ляжкам и взмолился:

— Северус!..

Декан Слизерина мотнул замызганными патлами:

— Ничего не хочу знать. Этот экзаменационный Карфаген должен быть разрушен.

Ни с кем не прощаясь, он покинул дом.

Конец пятой книги

ИНТЕРЛЮДИЯ

...И ты идешь уверенно, не помня тех,

На чьих мечтах размеренно ты строил успех...

Л.Величковский, Р.Рябцев "Всё, что ты хочешь"

От автора: "В результате обсуждения главы с гаммой фанфика я решила вынести события, произошедшие с дядей Снейпа, Густавусом Принцем, за рамки основного повествования, чтобы не отягощать и без того сложный текст. Поэтому для особо дотошных, буде таковые отыщутся, мини-вбоквел (сайдстори) с этой историей будет ниже. Предупреждаю: там исторические события, происходившие в Индии времен Махатмы Ганди (калькуттская резня, отделение мусульманского Пакистана и прочее занудство с элементами оккультизма и реализма)".

POV Густавуса Принца, старшего брата Эйлин Принц

(Август 1946 года, Дублин — Индостан. Поданная от первого лица история, которую Северус узнал из дневника Т.Реддла и вспоминает во сне, очухиваясь после событий, что завершили Пятую книгу)

Помимо урегулирования дел, которые, находясь на смертном одре, передал мне отец, я собирался провести некоторое время в этих легендарных краях. До сих пор бывать в Азии мне не доводилось, несмотря на мою тягу к путешествиям и естествоиспытаниям, и я, очевидно, навыдумывал себе о ней слишком много сказочного и романтического. Так смотрим мы, островитяне из Европы, на таинственный Восток, довольствуясь призмою мифов и домыслов. И я говорю не только о британских волшебных семьях, окончательно оторванных от реальности: даже простаки со своими материалистическими или же, напротив, религиозными взглядами крайне легко поддаются обаянию экзотики.

Надо сказать, в дублинском порту почти перед самым отплытием со мной приключилась нелепая история. Она оставила осадок, и я морщусь, когда вспоминаю эти моменты, поскольку мне совестно за собственную несдержанность.

Люблю путешествовать магловским способом: воистину, только так и есть шанс повидать мир и узнать цену жизни. Ради этого всегда приходится переодеваться по магловской моде, но это всего лишь дело привычки и наблюдательности, и тогда маг не будет выглядеть посмешищем среди простаков. Однако я привыкнуть к своим новым ботинкам не успел и, ступив на сходни, поскользнулся на подгнившей доске, которая размокла после недавнего ливня. Вспоминая сейчас тот момент, не могу отделаться от ощущения, будто что-то подсекло меня сзади под икры — леской или проволокой. Я потерял равновесие, не успел собраться и неудачно хлопнулся прямо на зад. От боли в глазах почернело, а затем броском светящейся, словно молния, змеи тьму раскололо на части. Мне показалось, что змея эта впилась в мой несчастный, отбитый копчик и пронзила ядовитыми клыками нижние позвонки один за другим. Первое, что мне удалось увидеть после, была наклейка на чьем-то чемодане — лотос и змеящаяся над ним надпись "Кундалини".

— Могу ли я вам помочь, сэр? — наклонившись ко мне и бесцеремонно ухватив за локоть, спросила незнакомая молодая женщина — похоже, хозяйка того чемодана.

И вот здесь что-то нашло на меня. Я никогда не был нетерпимым к людям, тем более к дамам, и ручаюсь, что последовавшая за этим вспышка неприятно изумила бы всю мою семью. Это был неконтролируемый и как будто чужой приступ ярости: магловская тварь посмела прикасаться ко мне, да еще и с уничижительной жалостью! Клянусь, я много вращался в обществе не-магов, и такие мысли никогда прежде не приходили мне в голову. По крайней мере, не приходили всерьез: я, как любит говорить Лорайн, "склонен слишком много раздумывать", поэтому всегда отчетливо воображаю себе в той или иной ситуации, что подумал бы на моем месте мистер такой-то или миссис такая-то. Но в ту секунду эта магла всерьез сравнялась для меня с каким-то отвратительным насекомым, которое хотелось раздавить.

— Пошла прочь! — рявкнул я и услышал это так, будто находился не в своем теле, а стоял рядом, напротив этой женщины.

Она вспыхнула. Гневно сверкнули темные персидские глаза — они напомнили мне кого-то, но я никак не мог вспомнить, кого. Судя по манерам и одежде, магла была из обеспеченной, возможно, даже знатной семьи и явно не привыкла к подобному обхождению. Свидетелями моего — не ее — унижения было множество пассажиров, и поделом мне. Все они так же безмолвно, как она, обходили меня, и больше никто не предложил помощи. Поднялся я с трудом, но сам. Болел крестец, боль поднималась по хребту почти до самой поясницы, и мне казалось, что нижняя часть моего туловища неустойчива и вибрирует. Кое-как восстановив равновесие, я добрался до своей каюты, заперся там и еще до отбытия из Дон-Лэри сумел залечить ушиб мазью и заклинаниями. Позвоночник всё равно побаливал, но я решил, что через пару дней остатки травмы исцелятся сами собой. А вот перед дамой необходимо было извиниться: никто из Принцев не мог бы упрекнуть себя в неучтивости, тем паче в отношении женщины. Отец был бы разочарован моим неподобающим выпадом. Это слишком не по-джентльменски.

Когда наша "Рани Сати" отчалила, я отправился искать оскорбленную мной маглу, но вскоре узнал, что среди пассажиров ее нет. Более того: даже те, кто был свидетелем инцидента, смотрели на меня с недоумением и разводили руками, не понимая, о какой даме я толкую. И только юнга-ирландец, с которым мы почти столкнулись на нижней палубе, у кают пассажиров третьего класса, когда меня уже охватило отчаяние, припомнил (со страшным акцентом, как иначе!). "Emmmm... Слушьте, а я ведь видел такую леди, мистер!" — пропел рыжий малый. Она "в сам-деле" была с большим сундуком на тележке. А потом он добавил, мол, "слушьте, сэр, да она mitch", — и махнул рукой, а когда я уточнил, что означает это его слово "сачканула", объяснил, что "кажется... emm... она сошла еще до отправления", а причины он не знает. И вообще не уверен, что это была леди. Может, и джентльмен. Чемодан, дескать, помню, а хозяина не очень: не разглядывал.

Право слово, Конфундусом их всех разом стукнуло, что ли?! Однако я не обнаружил характерного магического шлейфа, который в таких случаях ложится на всё окружающее пространство в радиусе тридцати-сорока футов от колдующего... Нет, скорее всего, в обычной суете ее просто никто не заметил — и никакой мистики и колдовства. Убедившись, что теперь загладить свою вину перед незнакомкой мне не удастся, я смирился и решил пореже бывать в публичных местах до самого прибытия. Может быть, по возвращении на родину судьба еще раз сведет нас с нею, и тогда я воспользуюсь случаем, чтобы принести свои извинения.

Мне следовало насторожиться, а не просто сетовать на неудачное начало странствия, поскольку всего через час плавания я обнаружил первые симптомы морской болезни, с которыми раньше был знаком лишь понаслышке. Меня мутило, невзирая на принятые меры — я проглотил имбирно-мятный эликсир от укачивания, наколдовал на себя стабилизирующие чары, распластался неподвижно на своей койке, пережидая самые выматывающие приступы. Всё тщетно. Я покрывался ледяным потом, руки дрожали, дрожало всё внутри от непостижимой слабости, а стоило чуть двинуть головой — и пространство ехало кругом, точно на карусели... Вскоре поднялся жар. Только ближе к ночи я смог заснуть.

Помню, что мне снилась тогда какая-то навязчивая чепуха. Любимый дог отца, переживший его всего на две недели и издохший от тоски, ходил в этом сновидении за мной по пятам и смотрел жалобным взглядом. Время от времени нет-нет да возникал откуда-то этот мальчишка, из Гонтов, в котором все мои родные, особенно женская половина нашего семейства, буквально не чаяли души. Отец не раз говорил, что он далеко пойдет, и даже, по-моему, немного гордился тем, что зерна его науки не сгинули втуне, а попали в благодатную почву. Не знаю, не знаю. Когда я, бывая дома, встречался с этим Томом... как бишь его фамилия?.. холодок змеей пробегал по моей спине. Это происходит, когда, легко одетый, спускаешься в сырой подвал поздней осенью. Наверное, то была моя личная — и односторонняя — неприязнь. Помощник отца хоть и выглядел упредительно вежливым, держался всегда с достоинством и не лебезил ни перед кем из нас. Ничего, кроме искренне уважительных поклонов и приветливых улыбок от Тома я не видел, ничем не мог попрекнуть. И вообще старался держать его на расстоянии. Не находя разумных объяснений, я догадывался, что шевеление волос на затылке при виде человека — не слишком хороший признак и уж точно не повод продолжать знакомство. Хотя я и не специалист, но убежден, что он страдает каким-то серьезным душевным недугом, и разбираться, что это за недуг, желания не возникало. Завершив обучение в Хогвартсе, Том исчез из нашей жизни, и не могу сказать, чтобы меня это как-то опечалило.

Так вот, если наяву все наши собаки признавали этого юношу, ластились и лизали ему руки, то в моем горячечном сне Гефест бросался на него, чтобы защитить меня (от чего?). Но Том делал растерянное лицо и покорно отступал, огорченный враждебностью пса, чем только распалял мою злость. И так без конца...

...Клац! Клац! Холодно, всё холоднее...

Утром я смог подняться и даже самостоятельно пересечь каюту. Хребет ныл теперь повыше поясницы: словно что-то ползло, пробивалось вверх по позвоночному столбу. Подойдя к умывальнику, я бросил беглый взгляд в зеркало. Мне померещилось, будто нечто, смутная тень, преследует меня и находится прямо за спиной. Едва я ее заметил, тень стремительно ушла вниз. Я вздрогнул, почти вскрикнул от неожиданности, резко отпрыгнул в сторону. Глаза мои лихорадочно шарили по полу. Никого там не было, ни позади, ни под ногами.

Вдогонку ко вчерашним неурядицам со второй половины дня в Атлантике начался сильнейший шторм, и наш корабль бросало из стороны в сторону с таким остервенением, что я вспомнил нашумевшую историю гигантского ковчега, выстроенного маглами в самом начале века. Ковчег казался несокрушимым. Все репортеры кричали о нем на каждом углу, и слухи об этом чуде света просочились даже в нашу прессу. А теперь он гнил где-то на дне атлантических вод, похоронив вместе с собой сотни пассажиров. Моя морская болезнь усилилась, я не мог ни есть, ни пить, ни даже думать о еде или воде. Никогда не думал, что скажу это, но лучше бы я воспользовался порт-ключом.

...Клац! Клац-клац! Кругом вода... остывающая вода... Но спать, спать... надо продолжать этот сон...

Дальнейшее плавание вымотало меня окончательно. Болела вся спина, болел затылок, меня шатало из стороны в сторону, как пьяного матроса. От слабости магия едва меня слушалась. Я старался больше спать, но это не помогало. Судовой доктор, к которому мне посоветовали обратиться, развел руками:

— Тогда остается потерпеть до прибытия, мистер Принц.

И я дотерпел. С прекращением качки на берегу мне действительно полегчало, и довольно быстро, но тень невезения оставлять мое общество не спешила, в чем я убедился очень скоро. В порту Парадип [1] ко мне прицепился странный старец с огромной чалмой на голове, пыльный и сухой, как кузнечик на энтомологической булавке.

__________________________________________

[1] Город-порт в индийском штате Орисса (его создали англичане в 1936 году, объединив две провинции по языковому принципу). В 1714-1747 гг. эта территория называлась Калинга и находилась под властью бенгальских навабов, позже — маратхов, а с 1803 г. стала владением Британской Ост-Индской компании. Незадолго до начала английского владычества в Индии название Калинга почти вышло из употребления. Его сменило старое название местного племени Одра-Деша, которое позднее трансформировалось в Одиша, а в английском языке приняло форму Орисса. Соответственно, язык племени стал именоваться ория.

Я искал носильщика, поскольку небезосновательно опасался покуда пользоваться собственной магией, но мне подвернулся этот бродяга. Он даже не был волшебником, но проницательный взгляд его сверкающих черных глаз выловил меня в толпе. Сказать, что он раздражал меня, это не сказать ничего — однако, проученный горьким опытом с той дамой в ирландском порту, я сдерживался изо всех сил. Старик пытался говорить со мной на какой-то диковинной смеси ория и английского, и я худо-бедно понял, что он настойчиво отсылает меня в лагуну Чилика, где на одном из островов находится храм Калиджаи.

— Там тебе помогут, джи! [2]

— Лучше подскажи мне, где я могу найти рикшу? Человека, который поможет мне нести вещи. Эй, ты понимаешь, о чем я толкую?

__________________________________________

[2] Джи — уважительная безличная форма обращения в Индии.

Но он всё твердил об асуре, который "изводит" меня, и в конце концов мне пришлось прикрикнуть, чтобы он отстал: неподалеку я увидел сухопарого молодца в длинной серой рубахе, который предлагал пассажирам свою рикшу, и побоялся, что его уведут прямо из-под носа, пока я здесь теряю время с сумасшедшим. Старик отстал, но еще долго смотрел нам вслед.

На полдороги к вокзалу снова начался муссонный ливень со страшным ветром. Мой рикша упал и вывихнул ногу. Дальше мне пришлось добираться самому.

...Клац! Тук-тук-тук! Мерлин, как же холодно...

По приезде в Каттак меня встретил укрощенный джинн семейства Патил, которым я с большим трудом, но ухитрился выслать Патронус с уведомлением о своем прибытии. Правда, на это у меня ушли все силы, и аппарация с помощью джинна была как нельзя кстати, хотя происходила не так гладко, как это умеют делать наши эльфы-домовики. Выразив соболезнования по поводу кончины моего батюшки, Амрит Патил проверил меня на проклятия, но ничего, кроме сильного истощения, не нашел.

— Не самое лучшее время для путешествий, Густав, — качая головой, сказал старый деловой партнер моего отца и Калидаса Шафига. — И я не только о сезоне ливней. Джадунаи [3] совсем неуправляемы. Сейчас как никогда нужна осторожность, если ходишь по нашим улицам.

__________________________________________

[3] Напомню, что автор Shafiq Twenty-Eight (http://shafiq28.tumblr.com) в своих историях об индийских магах джадунаями называет людей, лишенных магии (маглов).

— Вы правы, Амрит. Пока я добирался до поезда, на меня трижды нападали какие-то негодяи, невзирая на ураган. Из-за них я потерял последние силы, но иначе бы меня просто зарезали на проселочной дороге.

Он сказал, что имел в виду не обычных разбойников, и вкратце объяснил мне политическую обстановку у местных маглов. В речи его не раз повторялись имена Махатмы Ганди и Мухаммада Али Джинны. Мне было слишком плохо, чтобы я смог понять всё, о чем он мне говорит, и запоминать названия каких-то магловских организаций, влияющих на обстановку в этой стране. Сводя его лекцию к примитивной трактовке, можно было сказать так: все хотели независимости — кто от нас, британцев, а кто от своих же, от индийцев, только исповедующих иную веру. Одни пытались сделать это ненасильственным путем, другие учиняли погромы. В конце зимы в Калькутте разразилась бойня из-за "матросских протестов". Так ли, иначе ли, но Индию лихорадило не меньше, чем сейчас меня, и на волшебную восточную сказку это уже не походило ни с какой стороны. Мне очень захотелось домой, и я понадеялся, что по окончании миссии во всей этой неразберихе мне удастся получить порт-ключ хотя бы до континентальной Европы.

— Чем так знаменит храм Калиджаи? — спросил я хозяина дома за обедом — он велел подать мне самые "безобидные" блюда, тогда как вся его семья преспокойно поглощала пищу такой остроты и пряности, что даже от одного запаха у меня слезились глаза и горело во рту.

По моим наблюдениям, у местных магов женщины занимают второплановые роли, и это показалось мне странным, поскольку такого же разделения в семьях их соотечественников, эмигрировавших в Британию, никогда не бывало. Впрочем, прежде я вообще не обращал внимания на эти вещи, и только теперь осознал наши отличия. Женщины в семье Патил, хотя и обедали в одной комнате с мужчинами, сидеть вынуждены были на дальнем конце стола. Когда они ели, всюду стоял звон от их многочисленных украшений, но не было слышно ни слова, а сами они избегали встречаться с нами, мужчинами, взглядом. Их глаза я смог увидеть, лишь когда задал свой вопрос о лагуне Чилика и загадочном храме. Молодые и пожилые родственницы Амрита стали молча переглядываться друг с другом и с мужской половиной стола. Я заметил и двух юных девушек в разноцветных сари, точеными фигурками и диковатым взглядом напомнивших мне мою любимую младшую сестричку, и невольно улыбнулся, еще больше мечтая о доме. Вернуться, обнять маму с сестрицами — и совсем забыть об этой поездке...

Амрит тем временем рассказал мне предание маглов, выстроивших Калиджаи много веков назад.

— Его возвели в память об одной невесте, которую выдавали замуж не по любви. По дороге на собственную свадьбу она утопилась. С тех пор ее душа взывает со дна к рыбакам из окрестных деревень, — говорил он, погружая ломтики неведомого овоща в красный соус, а затем зубами снимая их с вилки. — Неупокоенная невеста охраняет те края от вторжения злых духов. Теперь туда каждый год приходят паломники со всей Ориссы и Бенгалии. Говорят, магией Кали там могут исцелить даже одержимых, но больной должен принять собственное решение.

Вот, значит, на что намекал тот нищий старик! Хорошо же меня потрепало в пути, коль скоро здешние бродяги сходу принимают меня за бесноватого...

Тук-тук-тук! Что за... тук-тук-клац-тук... что за ледяная вода окружает меня? Тело корчит судорога... Тук! Тук-тук!.. Только не прерывать сон... спать...

Амрит Патил сказал мне, что Шафиги пока еще в Калькутте, но в ближайшее время намерены переехать, и что если я хочу застать их на прежнем месте, мне стоит поторопиться. Конечно, добавил он, не в нынешнем моем состоянии — мне стоит хорошенько прийти в себя после тяжелой дороги. Но мне было уже значительно лучше: головокружение прошло, боль в спине и затылке уже не мучила, как на борту "Рани Сати". И, отказавшись от радушного приглашения Патила провести эту ночь в его доме, я отправился в гостиницу. Наверное, это было самое верное решение в моей жизни, потому что под утро в старом отеле начался пожар. Мне снова снилось что-то неразборчивое и тревожное, а потом и вовсе возмутительное: мы обнимались с моей сестрой Эйлин в гостиной, но в голове моей при этом блуждали совсем не братские мысли. Я проснулся и вскочил, когда в коридоре с криками забегали другие постояльцы, и всё же волшебного вмешательства не потребовалось. Не потребовалось даже вмешательства пожарных, которые, как всегда, опаздывали. Словно смилостивившись над жителями, муссонные тучи опять опрокинули на город свои неиссякаемые запасы воды и загасили огонь, не позволив ему перекинуться с пристройки на основное здание.

Тук-тук-тук-тук-тук!.. Тук-тук...

Однако отвратительный сон, завершившийся пожаром, был последним и самым убедительным знаком, что со мной действительно творится какая-то гнусность и что само это не пройдет. Мне на самом деле следовало наведаться в храм Калиджаи. Вот только поездка в Калькутту не терпела отлагательств, и я решил, что побываю в лагуне Чилика сразу же по возвращении от Шафигов...

Тук-тук-тук-клац-клац!.. Пробуждение...

Книга шестая. In. Аджна. La (A)

Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело.

Всё рассыпается в прах, и люди, и системы, но вечен дух ненависти в борьбе

за правое дело, и потому зло на земле не имеет конца.

Григорий Померанц

68. Эй, шкурники, а кто убьет медведя?

...Тук-тук-тук!

Проснувшись от холода и клацанья собственных зубов, Северус с трудом раскрыл глаза. Чары, ответственные за подсветку ванной комнаты и за подогрев воды, иссякли от времени. Наполненная водой со всевозможными ранозаживляющими бальзамами ванна совсем остыла, и кругом царила могильная темень. Он сжал в кулаке неразлучную палочку, и она на несколько секунд прекратила выписывать дерганные круги в воде, а под потолком снова вспыхнул огонек. Подозвав к тебе полотенце, зельевар обернулся им, как коконом, и откупорил слив.

Сон в точности повторял события, описанные в дневнике Реддла, где тот похвалялся содеянным с отцом и с братом Эйлин, сознание которых захватил неким диковинным, изобретенным им самим способом. И если в дневнике будущий регент Пожирателей излагал увиденное глазами Густавуса Принца во время его путешествия в Калькутту, то во сне Северус испытал всё то же, что испытывал в последние дни жизни его дядя. Реддл признавался: в девятнадцать лет ему не терпелось узнать, что чувствует умирающий в минуты агонии. Подлый извращенец...

Снейп поковылял к двери. Ноги неуверенно слушались, дрожь в теле постепенно унялась, и только позвоночник и рука напоминали, что жизнь — дерьмовая штука, поэтому отщепенцам вроде него медом казаться не должна. Если эта проклятая ночь еще не закончилась, выходит, он пролежал в целебных отварах всего два-три часа? Северус пощупал отмытые от крови волосы: сверху они успели полностью просохнуть, мокрыми были только концы, остававшиеся в воде до последнего. Стрелки часов показывали начало пятого. Посмотреть еще раз на спящего Гэбриела? Нет, пусть выспится как следует: зелье будет безотказно действовать до утра.

Одним взмахом палочки откинув покрывало с кровати и сбросив с плеч на пол влажное полотенце, Снейп рухнул в постель. Да, в совершенно ледяную. Но что такое ледяная постель после выдавшейся нынче ночки и остывшей ванны? Вот только, чтобы согреться, надо сделать еще одно движение — натянуть поверх обнаженного тела ледяное одеяло. Северус тихо выругался, однако заставил себя совершить и этот подвиг. Мысли снова закружились путаным водоворотом, готовясь обрушиться в слив мира сновидений.

По краткому рапорту авроров, доставшемуся Северусу от Макмиллана вместе с другими разрозненными документами о предках, Густавус Принц погиб при невыясненных обстоятельствах в пятницу, 16 августа 1946 года, в Калькутте, когда магловские министры Бенгалии объявили День прямой борьбы за Пакистан и выпустили из тюрем в город несколько банд гунда. Головорезы ждали сигнала, были вооружены, у них имелся даже транспорт от властей. А затем под зелеными знаменами митингующих рабочих устроили резню и погромы в кварталах индуистов.

В этих же донесениях о прекращенном расследовании значилось, что последней, кто видел, возможно, Густавуса, а вернее — его изуродованный труп — была восьмилетняя девочка-индуска, прятавшаяся во время погрома в подсобке одной из торговых лавок. По крайней мере, внешний вид убитого подходил под описание. И еще в извлеченных у нее воспоминаниях девчонка показала британским мракоборцам, вызванным в Калькутту семьей Шафигов, как из лежащего навзничь трупа поднялась и села тень, похожая силуэтом на человеческую фигуру и сотканная из клубов черного дыма или пыли. Повернув голову в ее сторону (девочка сразу отодвинулась от окошка подсобки), призрак воздел руки кверху и взлетел в небо, словно неукрощенный джинн, оставляя за собой грязный шлейф. А мертвое тело осталось лежать на земле.

Снейп скорчился под одеялом. Да, теперь он полностью знает правду — но что ему это дает? Только лишний повод для мести? Мести — кому? Месть уже состоялась — тогда, 31 октября 1981 года, и, увы, не его руками. Слишком легкая смерть для такого монстра...

Последняя связная мысль, отчаянно цепляясь за сознание, сплясала "цыганочку" и провалилась в горловину воронки под названием Небытие. Больше не снилось ничего...

* * *

Едва проснувшись, Гарри так и подпрыгнул на диване. Как он тут очутился? Это же комната отца! Смутные и невнятные воспоминания о минувшей ночи отдались вялой болью в шраме на лбу, но ничего конкретного в голову не пришло. Был, кажется, профессор с окровавленным лицом и в изодранной одежде — не то кошмар, не то явь. Была вспотевшая от гнева и бесплодных, но яростных попыток пробиться в его мысли Жаба. А еще — но это уж точно привиделось — был эльф Добби. Всё вместе это никак не слеплялось в единый ком, и как из пыточной комнаты Амбридж он попал в гостиную слизеринского декана, и не только попал, но и был кем-то заботливо уложен спать (вон аккуратной стопочкой лежат его вычищенные вещи в кресле), Гарри не имел ни малейшего представления. Голова кружилась от зелья Сна-без-сновидений, да и вообще воздух в апартаментах Снейпа сейчас пропах крутой смесью каких-то эфирных масел, трав и... чего-то еще... химического, почти неуловимого.

— Акцио палочка! — повторил юноша вслух, когда стандартное невербальное не сработало.

И опять никакого результата. Тут он уже удивился. Для чего отцу понадобилось так далеко прятать от него палочку?

Часы показывали четверть двенадцатого — ничего себе, ну ты и дрыхнуть, босс! Гарри оделся, первым делом выглянул в кабинет-лабораторию, но она пустовала, только Кунигунда лениво шевелила усами по ту сторону иллюминатора, и в ее круглых глазах переливались отблески жизнерадостного пушистика, отвоевавшего себе все ровные (и не очень) поверхности комнаты. Конечно, зельевар давно ушел отсюда, что ему в такое время делать дома? И юноша почти без надежды приоткрыл дверь в отцовскую спальню: может, палочка где-нибудь там?

Увиденное в полутьме комнаты встревожило его не на шутку. Профессор неподвижно лежал высоко на подушках, по грудь укрытый одеялом, нечеловечески худой, с провалившимися ключицами и яремной впадиной. Верхние ребра можно было бы без труда пересчитать под изуродованной шрамами кожей, как на скелете в анатомичке у Прозерпины. Безвольно запрокинув голову, в обрамлении разбросанных как попало черных волос он был бледнее своей наволочки. Гарри ринулся к кровати и перевел дух, заметив, что отец пусть тихо, но дышит. Никогда еще юноша не видел его таким умиротворенным: все мышцы лица расслабились, стерев лишних лет пятнадцать и гримасу вечной сварливости. Даже знаменитый, только ленивым не обсмеянный Снейпов нос на этом новом, спокойном лице смотрелся уместным и почти по-римски благородным. Если бы у зельевара всегда была такая внешность, никому бы и в голову не пришло назвать его уродливым. Даже, скорее, наоборот...

— Что? — ни с того, ни с сего спросил он; Гарри вздрогнул: засмотревшись на это невероятное преображение, он не заметил тот миг, когда Снейп проснулся.

Зельевар открыл глаза, вопросительно приподнял бровь и привстал на локте. Лоб его привычно и злобно хмурился, между бровей снова пролегла морщина, губы, как всегда, искривились неприятной ухмылкой. И тебя с добрым утром, батюшка. Но, увидев в его руке палочку, Гарри вспомнил, с какой целью сюда заглянул:

— Доброе утро. Не могу найти свою. Ты зачем ее спрятал?

Что-то во взгляде профессора его насторожило.

— Я... — Снейп поморщился. — Я думаю, сейчас это не самая лучшая идея. Или ты уже забыл, как пользоваться руками, привык размахивать этой штукой при каждом удобном случае?!

Кто бы говорил... А сам-то!..

Он не хотел говорить, что-то утаивал. Смутная тревога начала перерастать в панику. Это "что-то" было очень плохим: отец не из тех, кто будет миндальничать из-за чепухи.

— Я что, где-то выронил ее и потерял? — Гарри смутно помнил, что видел свою палочку в руке Жабы, но что произошло дальше? Ничего не вспоминалось. Как полустертый сон, одни обрывки. — У Амбридж, да?

Снейп обреченно вздохнул и, смирившись с неизбежным, провел в воздухе кончиком своей палочки дугу манящих чар. Через секунду невесть откуда вылетевшая палочка из остролиста была в его руке, испуская серебристые искры узнавания. Однако, взяв ее в свою ладонь, Гарри понял, что это просто такая же палочка по виду — но совершенно не его, чужая по существу. Она не откликнулась. Вообще никак не откликнулась — мертвый кусок отполированной деревяшки. В учительской указке было больше магии и толку, чем в ней. Юноша поднял голову и опять встретился взглядом с отцом. Теперь в темных глазах профессора проскользнула жалость, а лицо искривилось, как бы от сильной боли.

— Тебе не надо пока колдовать, Гэбриел, — почти умоляюще проговорил Снейп.

— Почему? Что не так? — Гарри встряхнул рукой в надежде выпросить у палочки хоть пару приветственных искр, но глухо. — Это не моя? Нет, она моя — вот эта царапинка на рукояти... Скажи мне. Ты знаешь, так скажи мне.

— Ты ведь уже всё понял, — всё тем же тоном продолжал уговаривать его отец.

— Нет, не понял! Нет, не понял! Скажи! — да понял, понял: палочка не виновата — виноват он сам. Но пока это не произнесено, оно не может быть правдой. Не надо, не говори. — Скажи мне. Честно. Пожалуйста.

Профессор прикрыл глаза и, не открывая больше, монотонно, почти безразлично ответил:

— Ты превысил допустимый лимит использования магии, когда отбивался от нее. Скорее всего, ты больше не сможешь колдовать. Прости, пожалуйста, я не успел к тебе.

Гарри стоял в каком-то глухом, тупом оцепенении. Наверное, если бы ему сейчас сообщили о найденной у него смертельной болезни, он не чувствовал бы себя оглушенным сильнее. Это было... как будто не с ним. Когда отчаянно хочется проснуться. Нет, хочется вернуться на день раньше и всё поменять, но ты знаешь, что это невозможно, потому что всё шло к этому не одну неделю и даже не один месяц... ты просто не замечал. Не хотел замечать эту кучу маленьких намеков в причинно-следственной цепочке событий.

Плохо отдавая отчет в своих действиях, он опустился на край постели, съежился всё еще с бесполезной палочкой в руке. Больше никогда и никаких открытий, экспериментов, тренировок, экзаменов, никакой практики у Прозерпины, теоретических споров с Ржавой Ге, состязаний в Дуэльном клубе, пикировок с Малфоем. Мир, в котором нет вкуса, запаха, цвета...

— Мне надо побыть одному.

Что ж теперь — Дамблдор снова отправит его к тетке? Нет, теперь Дамблдору не будет до него никакого дела. Я от Квиррелла ушел, я от Петтигрю ушел... и от волка ушел... короче, Жаба за нос лисенка поводила, на нос посадила и сожрала, как муху...

Кровать дернулась: профессор за спиной Гарри поднялся с места, а когда вышел на середину комнаты и встал перед ним, то был уже выбрит, полностью одет и застегнут на все пуговицы.

— Я отлучусь. Здесь можешь разгромить хоть всё. Но в лабораторию не суйся — там много взрывоопасных веществ.

Не особо понимая смысл его слов, юноша поднял голову. Машинально отметил, как отец потирает почерневшую кисть больной руки и натягивает на нее тонкую перчатку телесного цвета. Кивнул в ответ. Зеленая вспышка дымолетного пороха в камине означала, что пожелание Гарри выполнено: он один.

Вот же гремлинова отрыжка! Даже в самые отчаянные минуты, когда совсем невмоготу, не призвать теперь на выручку жизнерадостного Ренара. Как же не хватает чернобурого хитреца здесь и сейчас! "Разгромить тут всё"? А зачем? Что он даст, этот истерический дебош? Не поможет, нет. Ему такое не помогает. Гарри глубоко вздохнул, задержал воздух в груди и медленно выпустил весь через чуть разомкнутые губы. Что там обычно подсказывает таинственно шипящий внутренний голос в такие минуты? "Тиш-ш-ш-ше! Тиш-ш-ш-ше! Дыш-ш-ш-ши!" Голос, кстати, тоже больше не проявлялся. Бойкот и вакуум. Прощай, магия, прощай, Хогвартс...

С другой стороны... Ну, должна же быть другая сторона, она есть у всего! Ну да: с другой стороны, их наконец-то оставят в покое все, включая психа-Волдеморта. Никаких магических препон. Профессор сможет оставить преподавательство, которое так ненавидит, и потребовать у Дамблдора отпустить их из страны, потому что теперь ему не нужно выполнять свою часть обязательств по договору, касающемуся судьбы Преемника, и шпионить в стане этих упырей. Преемником станет кто-то другой — может, один из толпы отчаянно этого жаждущих — и будет ему счастье. Оборвать, раз уж так получилось, все связи, бросить всё и уехать, куда глядят глаза. Магии отца хватит на них обоих. А сквиб уж найдет свою дорогу в жизни: у маглов есть своя медицина, и ничем, между прочим, не хуже. Гарри, хоть и лишенный умения колдовать, всё равно будет способен видеть гораздо больше того, что видят простаки, и сможет продолжать заниматься любимым делом. Просто в других условиях. Станет хирургом.

Он поджал под себя погрызенную Люпином ногу и увлеченно уселся поудобнее. Так, а что сделать с пробелами в образовании? В Хогвартсе, приходится признать, заставляют изучать много предметов, но при этом далеко не все они пригождаются даже в волшебном мире. А как наверстать пять пропущенных школьных лет? Ну, скажем, химию он благодаря отцу знает получше любого ровесника-магла. В лингвистической грамотности тоже обошел большинство, причем еще до поступления в Хогвартс, а теперь-то у него в активе и латынь, и французский, и немного греческий помимо родного... ну и парселтанга. Кстати, а остался ли он теперь змееустом? Да ладно, неважно. В факиры, зачаровывать индийских кобр, он не собирается. Гарри усмехнулся.

А теперь вспомни-ка, что творится с профессором — причину своих ночных кошмаров. Как спасти его, не будучи полноценным целителем-пепельником? Ведь это наверняка очень опасное проклятие, хоть отец наотрез отказывается о нем говорить. Нейрохирургу от маглов, даже экстра-класса, с этим не справиться, а до уровня экстра-класса кое-кому здесь — как до Туманности Андромеды на кривой метелке. Гарри повертел в руке палочку. Рано обрадовался.

Его обреченные мысли были прерваны легким хлопком в углу комнаты. Юноша повернулся на звук и встретился взглядом с огромными выпуклыми глазищами Добби:

— Хозяин Гарри! Две мисс очень ищут хозяина Гарри и хотят прийти сюда. Что может сделать Добби?

Гарри знал, кто это. Он не представлял, что скажет Лу и Гермионе, и тем более не хотел их жалости и уговоров не отчаиваться, с которыми оптимистка Грейнджер насядет на него, как дурень на грабли, едва поймет, что случилось. Но прятаться ото всех и уныло мотать сопли на кулак — тоже не выход. Значит, нужно просто постараться хотя бы сегодня скрыть от девчонок свою проблему.

— Перенеси их в соседнюю комнату, Добби, — подходя к двери, сказал Гарри.

Эльф растворился в воздухе, даже не дослушав своего имени.

* * *

Кабинет в здании на Даунинг-стрит, 10, вечер того же дня

Портрет нелепого человечка в серебристом парике ожил. Улик Гамп, самый первый в британской истории министр Магии — а на портрете был изображен именно он — деликатно покашлял, привлекая к себе внимание секретаря.

— Мистер Шеклболт, извольте сообщить мистеру Мейджору о том, что встречи с ним ожидает мистер Скримджер, и ровно через три минуты он будет здесь, — произнес он на староанглийском монотонным голосом скучающего дворецкого и тотчас же стих и замер, как самая обычная магловская картина.

Кингсли Шеклболт, аврор-оперативник, под видом секретаря назначенный Руфусом Скримджером при его вступлении в должность министра Магии охранять магловского премьера — Джона Мейджора, без промедления поднялся из-за стола и вышел из кабинета. Едва дверь за ним закрылась, в камине заполыхало и высунулась чья-то рука. Быстрым взмахом волшебной палочки рука эта нейтрализовала сигнальные чары вокруг каминного портала, а следующей целью стал портрет Гампа, снова оживший и готовый поднять тревогу: на покойного министра бесцеремонно наложили чары немоты. Только после этого в кабинет выбралась фигура в черном балахоне, колпаке и маске. Убедившись в том, что помещение безлюдно, незнакомец метнулся к картине и, обмахнув себя еще каким-то заклинанием, легко вознесся на полотно поверх Улика Гампа, попросту приняв вид его тени на стене. Гамп был не только лишен речи, но и обездвижен, поэтому возражать на столь грубый акт вторжения не смог ни словом, ни делом. А уж крысу, выбежавшую из-за секретера, которая встала на задние лапы и понюхала воздух, он, обуянный гневом, и не заметил. Крыса же притаилась в тени у камина, сжимая в зубах какой-то амулет.

Через минуту в кабинет вернулся Шеклболт в сопровождении премьер-министра, а еще через несколько секунд из камина выбралась целая делегация. Мейджор, хоть и видел такое уже не впервые, как и в предыдущие встречи наблюдал за действом, потрясенно расширив глаза под большими очками в роговой оправе. На стеклах плясали отблески зеленого пламени от дымолетного порошка, загасил которое самый последний из сопровождающих Скримджера — аврор Джон Долиш.

Пятеро прибывших волшебников отряхнулись от копоти и коротко поприветствовали премьера и его секретаря. Рыжий — почти красновласый, с залысинами на лбу — Руфус Скримджер, тоже в очках, в узкой багровой мантии и с тросточкой, на которую опирался отнюдь не для красоты, первым предложил присесть за стол, чтобы обсудить пару назревших вопросов. Мейджор молча указал на ряд стульев, выстроившихся по обе стороны от стола для конференций. Когда он сел, Шеклболт занял место по правую руку от него, а остальные маги — напротив них двоих. Долиш бросил быстрый взгляд в сторону портрета Улика Гампа и кивнул в ответ на заданный ему шепотом вопрос Пия Тикнесса.

— Первое, и самое важное, господин премьер-министр, — заговорил Скримджер, сцепляя пальцы в замок и выкладывая кисти на стол перед собой. — Ваш заместитель, Герберт Чорли, по нашим сведениям, подвергся воздействию чар подчинения.

Премьер нерешительно покосился на своего секретаря. Кингсли кивнул, и после его кивка странное выражение скользнуло по лицу Долиша.

— Непростительное заклинание, сэр, — тихо объяснил своему начальнику-маглу Шеклболт. — Это я заподозрил, что с Чорли не всё в порядке, и сообщил в нашу службу безопасности.

— Чем это угрожает нашему правительству? — без околичностей уточнил Мейджор, глядя то на Скримджера, то на Шеклболта.

— Вмешательством в вашу экономику, в политические дела, дискредитацией лично вас, — перечислил министр Магии. — Чем угодно. Мы будем вынуждены изолировать мистера Чорли, чтобы вывести его из этого состояния, и это вкупе с реабилитационным периодом не займет больше недели. И второе...

Договорить он не успел. Пространство всколыхнулось, словно по нему прошла невидимая волна. Стол вздыбился, изогнувшись вопреки возможностям древесины, из которой был сделан, — в точности как стекающие часы на картинах Дали. Таким образом он отбил упреждающее заклятие Шеклболта, отправленное в Долиша, который наколдовал саму волну и в следующее мгновение отбросил в сторону Скримджера, атаковавшего сбоку их с Тикнессом.

Кингсли прикрыл собой ничего не понимающего Мейджора, а два чиновника из сопровождения министра Магии, хоть и выхватили палочки, откровенно растерялись, в кого бить, а кого защищать, и пара секунд промедления стоила им если не жизни, то сознания — оба покатились на пол.

Пока Скримджер отбивался от нападавшего на него Пия Тикнесса, авроры Долиш и Шеклболт сцепились в перестрелке. Кингсли успел спрятать премьер-министра за щитовыми третьего порядка, и тот, обездвиженный, замер на месте. Долиш погнался за Шеклболтом, уклоняясь от летевших в него, как пушечные ядра, тяжелых стульев. Кингсли приходилось отступать, пока он не оказался загнанным в угол между камином и портретом Гампа. Выскочившая невесть откуда крыса, скакнув ему на ногу, укусила за колено сквозь брюки. Ничтожная помеха, на которую чуть отвлекся аврор-секретарь, отняла у него преимущество. В тот же миг с картины чернильной кляксой капнула тень и вырубила Кингсли на месте Синкопой Сатуре. Крыса тем временем снова юркнула за секретер и была такова. "Клякса" распрямилась, вернув себе замаскированный, но человеческий вид. Вдвоем с Долишем они кинулись на подмогу Тикнессу, которому приходилось уже несладко под веером мракоборческих заклинаний Скримджера и который в итоге рухнул, получив по темени неслучайно обвалившейся с потолка люстрой.

— Руди, — Долиш отклонил брошенное в напарника оглушающее, а тот в свою очередь отправил трость министра министру же под ноги, и, когда тот потерял равновесие, отшвырнул его в угол Эверте Статумом.

Долиш завершил процедуру, опутав Скримджера, который после встречи со стеной наверняка получил неслабое сотрясение мозга, сетью обездвиживающих проклятий. Лицо Долиша менялось всё сильнее, будто бы сползая с другого лица. Псевдоаврор с жуткой улыбкой повернулся к своему тезке — Мейджору, и тот, уже не защищенный чарами Шеклболта, глядел на него через перекосившиеся очки, забыв их поправить.

— Не переживайте, магл, сейчас не ваша очередь, — презрительно проронил мужчина, который уже почти не был Долишем и сделался старше него вдвое, обретая заодно пресыщенную физиономию брюзгливого английского аристократишки с портретов викторианских времен. — Нас интересует этот, — он кивнул на парализованного Скримджера. — Вы и сами всегда делаете ровно то, что вам велят маги. А кто эти маги, вас заботить не должно. Поэтому молчите, сидите тихо и внимайте.

— Где снова эта крыса? — раздраженно буркнул напарник в маске и колпаке. — Эй, любитель африканских коленок, а ну выходи!

— Руди, подай мне палку Шеклболта и помолчи.

Замаскированный кивнул. Бывший Долиш, перешагивая через тела чиновников и разнесенную вдребезги мебель, приблизился к лежащему Тикнессу и привел в сознание сначала его, а после — Скримджера. Кривясь от боли в разбитой голове, министр раскрыл желтые глаза и сощурился, чтобы сфокусировать взгляд на своем враге. Его очки разбились при падении.

— А, Лестрейндж... — равнодушно выдал он, когда рассмотрел Пожирателя. — И что на этот раз? Убьешь меня и свалишь на маглов? Ну, давай, давай... А кто этот клоун? Не иначе как один из твоих никчемных сынков.

— Круцио! — рыкнул Лестрейндж-младший, выпустив заклинание из отобранной у Кингсли палочки.

Скримджер изогнулся: связанные первым заклинанием, руки его волею второго стремились раскинуться в стороны, а терзаемое судорогой тело — вытянуться в струнку, как у распятого на кресте. Проклятие рвало мышцы конфликтующими друг с другом импульсами, и боль была столь сильной, что многие под пытками лишались разума. Держась за ушибленное темя, Пий Тикнесс наблюдал за его мучениями, как загипнотизированный, но лицо его искажал страх. Он отдавал себе отчет, что в любой момент то же самое могут проделать и с ним самим за малейшую оплошность.

— Мне нужен твой амулет доступа на уровень невыразимцев, — сказал наконец Родерикус, останавливая действие темных чар и удостаивая взгляда магловского премьера, которого почти трясло от увиденного.

Скримджер тяжело всхрапнул и нечеловеческим усилием воли заставил себя перевернуться со спины на живот, чтобы, опираясь на локти, приподняться с пола. Из его носа на ковер хлынула кровь.

— На что ты надеешься, Лестрейндж? Даже если вы украдете перстень, то не получите власть над парнем. Ты не находишь, что он значительно подрос и уже имеет определенное представление о вашей шайке? — он хехекнул и небрежно мазнул тыльной стороной кисти над верхней губой.

Лестрейндж-старший тоже усмехнулся, вертя в пальцах свой медальон со змейкой:

— Об этом не переживай, Руфус. У меня есть то, что поможет договориться с мальчишкой, — отпустив побрякушку, он взял палочку Шеклболта у сына и направил ее в Джона Мейджора: — Обливиэйт, магл!

Ноги премьера подкосились. Мужчина с размаху упал на стул и затряс головой, но едва успел прийти в себя, как вдогонку чарам забвения пришел Конфундус. Мейджор перестал что-либо соображать.

— Покажи свои амулеты, — возвышаясь над поверженным Скримджером, приказал Веселый Роджер. — Немедленно. Возможно, тогда я помилую тебя.

— Пытаешься косить под своего главаря? В отличие от любого из вас этот кадавр хотя бы с фантазией, а ты лишь жалкий пересмешник, Лестрейндж. Скоро над вами будет потешаться весь мир.

Стой на месте Лестрейнджа-старшего любой из его сыновей, министр Магии был бы уже мертв, чего и добивался. Но сам Родерикус на провокации не велся — только снисходительно покривил насмешкой бесцветные узкие губы.

— Весь мир — это неплохо. Тебя-то вообще вряд ли кто вспомнит через пару лет, — Пожиратель заменил палочку Кингсли на свою и попытался использовать заклинание чтения мыслей, однако Скримджер оказался куда более сильным окклюментом, чем тот ожидал; хотя кровь сильнее хлынула из носа, а глаза затуманились в преддверии обморока, министр Магии удержал щиты и пнул Лестрейнджа с порога своего сознания. — Что ж, магия в свидетели — я всеми способами пытался сохранить жизнь чистокровному...

Веселый Роджер извлек из кармана мантии магловский пистолет. Пий Тикнесс никогда еще не видел магов с такой штукой в руках. Насторожился и Рудольфус под своей пожирательской маской. Скримджер хохотнул, взглянул на Лестрейнджа еще и еще раз, фыркая всё громче, пока совсем не откинулся на спину и не зашелся резким лающим смехом.

— Ты... ты... мать твою, Лестрейндж!.. Ты шут гороховый! О-ох, Мерлин!.. Всегда был неудачником на вторых ролях, а под конец насмешил так насмешил! Ох! Не могу! Твою же мать! Смотри не застрелись сам, пока пыжишься навести страх на мракоборца! Ох-хо-хо!..

Однако хохот его оборвался, когда Роджер передернул затвор и четким уверенным жестом направил ствол ему между глаз. Министр ничего не успел сказать на это, потому что в следующее мгновение грохнул выстрел. Оглушенный, Тикнесс присел и снова схватился за ушибленное люстрой темя, а магл вздрогнул и, ничего не соображая, заозирался по сторонам. Красно-рыжая грива Скримджера, не успевшего закрыть глаза, медленно зашевелилась в потоках расплывавшегося у него под затылком кровавого озерца. Ковер неохотно впитывал густую влагу.

— Осмотрите его и подайте мне амулет невыразимцев, Тикнесс, — велел Лестрейндж-старший.

Пока Пий с отвращением ворочал труп, стараясь поменьше выпачкаться в кровавых ошметках вышибленного Скримджеровского мозга, сам Веселый Роджер подошел к Кингсли Шеклболту и тщательно обтер платком сначала рукоять отобранной у него палочки, а затем — пистолета. Оба этих предмета он поочередно вложил в правую и в левую ладони бесчувственного аврора. Тем временем Тикнесс раздобыл нужный амулет и принес его Лестрейнджу, после чего торопливо наколдовал Тергео, чтобы смыть с себя кровь бывшего коллеги.

— Благодарю вас, господин министр, — Родерикус иронически поклонился ему и придирчиво осмотрел трофей. — Да, это он. Я верну вам его, когда он сослужит мне службу.

— Как вам будет угодно, — едва справляясь с нервной дрожью, отозвался Тикнесс. — Я полагал, всё это пройдет... как-нибудь чище.

— А оно не прошло! — сделав резкий выпад в его сторону, выдал Лестрейндж-старший. Пий невольно отпрыгнул назад и споткнулся о сломанный стул, но лишь чудом удержался на ногах. Роджер засмеялся, незаметно пряча в мантии и амулет, и свою палочку. — Руди, вытаскивай сюда крысу и... приберитесь тут. Этого — в его кабинет. А мы с мистером Тикнессом вынуждены вас покинуть.

Петтигрю вылез в комнату лишь после того, как Роджер и Пий исчезли в камине. Поглядев на труп Скримджера с дырой во лбу, стеклянно таращившийся в потолок распахнутыми тускло-желтыми глазами, анимаг присвистнул:

— Недолго птичка фебетала, недолго длилфя мефяц май...

* * *

Утром в субботу Гермиона была самым счастливым человеком во всем Хогвартсе. Хорошо знакомый филин принес ей долгожданное письмо с сурового Севера, и она перечитала каждую строчку вдоль и поперек, хотя, кажется, никаких шифровок и двойных смыслов в послании Гилдероя на этот раз не было. В продолжение их эпистолярного спора он так и подначивал ее, и девушка еле сдерживала смешки, одергивая себя — мол, не хочешь же ты выглядеть рассеянной овцой перед однокурсниками. Впрочем, могла особо и не стараться: утомленные целой неделей зубрежки перед СОВ, гриффиндорцы бурно собирались на выгул в Хогсмид и вели себя как собачки, которым уж очень не терпится по известным делам, а хозяин всё медлит и медлит. В такой обстановке Гермиона могла бы даже завалиться в факультетскую гостиную в обнимку с Локхартом, с сигаретой в зубах и бутылкой виски в руке, и никому не было бы до них дела. Ну или почти никому — Патил и Браун бдят! Это какой-нибудь зубодробительный намек в нумерологических расчетах войдет им в одно ухо и вылетит со сквозняком из второго, не зацепив мозг, а вот тему с отношеньками они выявят на один щелчок пальцев, на второй уже расставят приоритеты, затем всё просчитают, предскажут и благословят.

Она даже навертела на голове некое подобие прически, и отражение в кои-то веки почти не разочаровывало — разве что веснушек, пожалуй, многовато для одного лица. Подкрашивая губы, Гермиона хихикнула. "Я мало знаком с заклинанием Corpus mutilate в силу того, что оно, скорее всего, из арсенала целителей. Но насчет второго ты неправа, и я могу доказать, что Трансмогрифианская пытка существует в действительности. Как ты знаешь, по желанию моего отца я до 11 лет обучался в магловской школе. У нашего директора была дочь, милейшее существо во всем, что не касалось музыкальной части. Однако ее родители считали по-другому — при том, что она от рождения была начисто лишена как слуха, так и голоса. И вот, начиная с ее четырех лет, наш директор приводил дочурку на каждый школьный праздник. Первые двадцать минут были неизменно отданы мисс Вейнфлетт под распевание религиозных гимнов перед публикой. Публикой были все ученики школы и наши родственники. И если ты скажешь, что это не Трансмогрифианская пытка, то я просто ничего не смыслю в жизни. Зато именно так я самостоятельно постиг беспалочковые Обливиэйт и Силенцио. На праздниках в последний год моего обучения она с таинственной регулярностью то забывала слова, то теряла голос"...

— Так ты идешь с нами? — не выдержала Парвати, уставшая гадать, для чего прихорашивается заучка Грейнджер. — Или что?

— Да нет же, я в библиотеку, идите, не ждите!

— Хочу тебе напомнить, что мадам Пинс и архивариус... как там ее зовут, вечно забываю... обе женщины. Или ты намереваешься соблазнить кого-нибудь из призраков?

— О, да, я обожаю соблазнять призраков, особенно по субботам и в библиотеке.

Парвати со значительностью поглядела на Лаванду, и уже обе они смерили Гермиону подозрительным взглядом:

— Ну что ж, удачи тебе... с твоим призраком, — медленно начала одна и договорила вторая, а когда они повернулись уходить, Лаванда вполголоса проговорила на ухо подружке: — Посмотрим, пойдет ли в деревню Коронадо, а то...

Дальнейшего их шушуканья девушка уже не слышала, да не особенно-то и пыталась. В библиотеке она выбрала одиночное место за столиком, примыкавшим прямо к бесконечно высокому стеллажу в секции литературы для пятикурсников. Конверт с письмом Гилдероя она подкладывала под каждую следующую книгу, которую листала. Время от времени отрываясь от конспектирования, Гермиона приподнимала учебник и давала глазам отдохнуть на изящном почерке бывшего профессора. В библиотеке стояла гробовая тишина. Июньские лучи солнца, пробиваясь сквозь мутноватые оконные стекла, казались стылыми, будто поздней осенью. Даже привидение профессора Бинса, без всякого дела слоняясь по замку в отсутствие лекций, молча поглядывало на корешки книг и не пыталось нарушить покой свойственным ему бестолковым и скучным монологом. Поэтому чьи-то шаги отдались кощунственной дробью каблучков. Эхо разнесло звук по всему читальному залу, и Гермиона узнала походку. Непонятно было только, почему Лавгуд так торопится. Можно даже сказать, летит сломя голову — это на нее не слишком-то похоже.

Гриффиндорка не успела подняться и выйти навстречу подруге, когда та уже добралась до нужного прохода между стеллажами и увидела ее. В самом деле — обычно невозмутимые, созерцательные глаза Луны сейчас были встревоженными.

— Привет, — сказала когтевранка, одним плавным движением усаживаясь рядом. — Я не понимаю, что происходит, но, кажется, Гарри куда-то пропал. Мальчишки сказали, что не видели его со вчерашнего вечера и что ночевать он тоже не приходил...

Она умудрялась и это говорить нараспев, только произнесенное было слишком уж далеко от лирики. Девушки уставились друг на друга. Гермиона сразу прокрутила в голове события пятницы: отмена занятий по ЗОТИ на всех курсах, спор с Гарри — и после библиотеки, то есть, значит, после шести вечера, они с ним больше не виделись.

Профессор Бинс поплыл к столу мадам Пинс, даже не посмотрев в сторону нарушительниц библиотечного распорядка. Но Гермиона продолжала ощущать еще чей-то взгляд. В какой-то миг ей почудилась высунувшаяся в промежутке между книгами на нижней полке мордочка незнакомого эльфа.

— А ты когда видела его в последний раз? — спросила она Лу.

— Мельком на соседней лестнице... помахали друг другу, и всё. Больше мы не виделись.

Вряд ли в такой обстановке он собрался бы втайне ото всех — а особенно от своего папаши — погулять на сон грядущий по окрестностям Хогвартса. После третьего курса у него навалом впечатлений о том, чем это может закончиться для мелкого и глупого школяра. Да, кстати, о папаше... Гарри должен был отнести ему домашку, так что профессор Снейп вполне мог видеть сына позже всех остальных... Но как бы незатейливо выпутаться из общества Луны, чтобы наведаться в подземелья и при этом не выдать тайну вконец законспирировавшейся парочки родственников?

Словно услышав ее мысли, когтевранка вдруг сказала:

— Наверно, нам с тобой надо сходить в лабораторию и всё-таки поговорить с профессором.

Гермиона в тот миг снова обернулась на подозрительное движение у соседних полок и, отвлекшись, не сразу сообразила, о чем толкует Луна. Но когда сообразила...

— В смысле — поговорить со Снейпом? Почему с ним?

Луна устало сдвинула бровки домиком:

— Гермиона, я прошу тебя, давай сейчас без этого? Ты не хуже меня знаешь, почему. Идем.

Абсолютно обескураженная, Гермиона встала и пошла следом за четверокурсницей. Только в последнюю секунду вспомнив о письме под книгой, она на ходу выхватила конверт и спрятала в сумку.

— Гарри сам тебе сказал?

Луна покачала головой.

— Ты давно знаешь? — на этот раз ответом был кивок. — Боже мой, Лу, я хочу перевестись на ваш факультет! Вы такие... молчаливые!

— Давай.

Лестница, как назло, потащила их в неправильную сторону, пришлось ждать другую. Не успели они перепрыгнуть на нужную, на площадке возник из воздуха пучеглазый домовик и поклонился:

— Добби должен доставить обеих мисс к хозяину Гарри. Разрешите взять вас за руки?

Он с комичной галантностью протянул им обе свои ручонки со сморщенными, как после купания, ладошками. Девушки переглянулись, пожали плечами и, едва прикоснувшись к эльфу, очутились среди знакомых травянисто-химических запахов в комнате, по стенам и потолку которой блуждало северное сияние. Гермиона уже и не помнила, когда в этом кабинете было иначе, а ведь когда-то было. Перед ними стоял Гарри, тщательно пытаясь подавить растерянность.

— Я тут ни при чем, — поспешила сказать Гермиона на упреждение. — Не знаю откуда, но твоя Лу узнала об этом не от меня.

Луна тем временем подошла к Гарри и ткнулась лбом ему в шею, а он легонько обнял ее и, сдаваясь, пожал плечами.

— Ты почему никого не предупреждаешь? Думаешь, с твоей "везучестью" и феноменальным умением вляпываться в истории это всё так весело?! — Гермиона прямо-таки почувствовала, как в ней просыпается Джейн Грейнджер в ее воинственной ипостаси, и немного сдала назад. — Ладно, давай рассказывай, что случилось.

Странный домовик при этом никуда не исчез, просто притворился торшером возле профессорского малахитового столика и остался там, чуть пошевеливая летучемышьими ушами.

Гарри сказал, что остался здесь ради муштры по Зельям перед экзаменами, поскольку наделал ляпов в домашке и навлек на себя гнев профессора. Дескать, решение остаться было спонтанным и принадлежало не ему, отсюда и предупредить он не успел никого на курсе. Всю ночь грыз гранит науки, а Снейп выламывал породу и подкидывал добавки. Что называется — от заката до рассвета. Только глаза у Гарри были какими-то грустными, как будто он прощался.

— Хозяин Драко ищет предателя, — снова заблеял Добби. — Он найдет, точно найдет, кто сдал всех вас этой приплюснутой женщине...

Гермиона насторожилась:

— Драко? Ты про Малфоя?

— Да, мисси. Добби служит у господ Малфоев.

— Подожди, ты же только что называл своим хозяином Гарри!..

— Гермиона, всё правильно, — тихим, смиренным голосом успокоил ее сам Гарри. — Его родители раньше жили в семье моего прадеда... Ну и после всей той истории, о которой я тебе рассказывал, перешли, как я понимаю, в распоряжение Малфоев. Поэтому Добби выручал меня на втором курсе.

Засмущавшийся домовик сгреб ладонями свои уши и, оттянув их вперед, крест-накрест закрыл этими лопухами не менее огромные глаза по крайней мере наполовину. Но каким-то невероятным образом он умудрялся при всех этих манипуляциях очень собою гордиться. Ей-же-ей, подобное под силу только эльфам!

Гарри тем временем зарылся лицом в белокурые волосы Луны. Нет, он и в самом деле словно прощается с ними обеими! Неужели решил, что завалит экзамен по Зельям? Профессор Снейп умеет убеждать в таких вещах как никто другой, и у них была для этого целая ночь. Но разве так уж плох Гарри в этом ремесле? Совсем даже нет, получше большинства — уверенный "середнячок". Что-то здесь не сходится. И зачем Добби вспомнил Малфоя и того, кто настучал Жабе на "Орден Фомы Неверующего"? Да, и куда подевалась сама Жаба с ее сигнальными чарами, натыканными во все углы школы? Эти двое вот уже почти четверть часа не отлипают друг от друга, разве только не целуются, а до сих пор ничего нигде не заскрежетало. Или дело просто в том, что здесь территория Снейпа? Кстати, где сам профессор?

Гермиона попыталась так и эдак выведать информацию из первых рук, но приятель мастерски-изящно увертывался от самых каверзных вопросов и переводил их чуть ли не в шутку. Что ж, в душу лезть никто не собирается. Когда захочет — расскажет сам. Главное, что жив, здоров и пока ни во что не вляпался.

С чистой совестью оставив их вдвоем с Луной, девушка вернулась в библиотеку и просидела там до самого ужина, когда из Хогсмида начали возвращаться партии нагулявшихся студентов. Небо над Большим залом было высоким, почти безоблачным, подсвеченным закатом. Гермиона даже пожалела, что пропустила такой замечательный день. Она посмотрела на преподавательский стол, откуда ей улыбнулась профессор Вектор и слегка кивнул директор. А Жабы-то всё нет, вот здорово. Может, ее забрали обратно в Министерство, и больше она не будет корчить из себя преподавателя? Ох, хоть бы правда! И хоть бы насовсем!

Малфой с дружками топтался у стола когтевранцев и о чем-то препирался с Корнером и Голдстейном, а когда в зал пришли Гарри и Луна, замолк и убрался к слизеринцам. Майкл и Тони тем временем, усевшись на скамейку по обе стороны от Гарри, тихо, но эмоционально стали что-то ему объяснять. Гермиона вспомнила слова домовика Добби о предателе, сопоставила с увиденным и пришла к выводу, что Драко кого-то подозревает, а эти двое ему возражают и теперь хотят предупредить Гарри, чтобы не слушал змеиных врак. Малфой, признаться, тот еще детектив, но ей хотелось бы узнать, о ком идет речь. Однако с места поднялся Дамблдор и, поприветствовав всех, объявил, что на следующей неделе начинаются экзамены, а это означает, что ученикам нужно будет подналечь на повторение пройденного. Гермиона снова посмотрела на когтевранцев и заметила, что во время директорского спича Гарри теребит бахрому на скатерти, меланхолически глядя куда-то себе под ноги. Ну-у-у, что-то он совсем... Совсем раскис. Даже непохоже на него!

Ужин был в самом разгаре, когда двери распахнулись, впуская Хагрида и семенившего следом за ним Филча с кошкой на плече. Можно было подумать, что великан, как это часто случалось, просто опоздал, захлопотавшись по хозяйству. Но слишком возбужденно блестели его черные глаза на дочерна загорелой части лица, свободной от волос. Многие, увидев, кто это, снова отворачивались к своим тарелкам и собеседникам, только не Гермиона: преподаватель Ухода за магическими существами излучал тревожные, как выражалась одна знакомая ее мамы, "флюиды". Хагрид вразвалку достиг возвышения, где сидел Дамблдор, и, понизив голос, что-то забухтел. Так как говорить тихо он не умел в принципе, через несколько секунд Большой зал облетели странные вести. Никто ничего толком не понял, но речь шла о какой-то голове. Голову принесло течением ручья. Хагрид увидел, выловил и рассмотрел. Слухи расползались от ближних к преподавателям частей столов методом "испорченного телефона". До гриффиндорцев, например, докатился вариант с вейлой (лицо Рона обрело нежно-зеленый оттенок, он выхватил палочку и бросился вон из зала — как видно, на совятню; от Гермионы не ускользнуло также и выражение скрытой надежды в глазах его сестрицы), а слизеринцев озадачили версией об оторванной башке Пожирателя из банды Неназываемого. Пуффендуйцы судачили о голове грифона — Хагрид размахивал руками, очень наглядно показывая на себе огромный клюв, и этот же жест любящие помудрить когтевранцы интерпретировали как "рубильник Снейпа". А поскольку самого профессора зельеделия на ужине тоже не было, сплетня о том, что Робин Гуд наконец-то отвинтил башку ядовитой анаконде, внезапно обрела жизнеспособность и, пожалуй, стала бы доминирующей в ближайший же час...

...если бы за спинами преподавателей не возникла вынырнувшая из тени — точнее, из-за двери служебного входа — угольно-черная фигура с мрачной-премрачной физиономией и не приблизилась сзади к Дамблдору и МакГонагалл. Разочарованный вздох слаженно прокатился по студенческим рядам, будто по мановению палочки невидимого дирижера.

69. Он решился составить всерьез свой задачник для пятого класса

Люциус подошел сзади — почти беззвучно, Нарцисса просто почувствовала его присутствие, как чувствовала всегда, — и заглянул через ее плечо.

— Ну как, получилось? — перешел на шепот, когда она приложила палец к губам.

Он чистюля и вопреки досужим сплетням старается избегать подобных зрелищ. Это в ее родной семье к прикладной стороне темномагических искусств всегда относились крайне лояльно, Малфои же были трусоваты во всем, что касалось увечий и хвори. Для них это не комильфо. Даже вещи Драко, когда тот был младенцем, Люциус брал с настороженным видом, двумя пальцами, и еще опасливо приглядывался, не успел ли отпрыск тайком на них наделать.

— Да, я думаю, да, — Нарцисса протянула руку и промокнула влажной салфеткой лоб и виски отключившегося прямо в кресле Северуса. — Но я кончиками пальцев чувствую, что с каждым разом она поддается всё неохотнее.

Взмахнув своей прозрачной палочкой-сосулькой, миссис Малфой уничтожила все последствия обряда: чадильницу, комки кровавых платков, расплавленные свечи из черного воска...

— Живучий, как дворняжка! — усмехнулся муж, но в голосе прозвучала смесь зависти и восхищения. — Сейчас был Патронус от аврора, и я передал, что сказал Снейп. Если спросит, когда очнется, — Люциус кивнул на приятеля.

— Ты куда-то собираешься?

— Да. Вынужден вас покинуть. Но надеюсь вернуться с маломальскими известиями.

— Ты думаешь, что снова намечается какая-то каверза?

— Вне сомнений.

Супруг облобызал ее руку, еще раз завистливо-восхищенно покачал головой в адрес Северуса и оставил комнату. Нарцисса чувствовала себя обессиленной, ведь им со Снейпом пришлось провозиться над угнетением проклятия большую часть субботы, до вечера — время ужина подходило к концу, но, признаться, ей и думать не хотелось о пище.

Она ушла к себе и прилегла с книгой в руках, надеясь подремать. Но не тут-то было: глаза скользили по строчкам, а мысли возвращались к насущному, мечась между гнусной обстановкой Хогвартса, где вынужден был находиться несчастный Драко, и ее собственными страхами перед тем, что сейчас происходит с мужем в Министерстве. А вскоре сигнальные чары, наложенные на гостевую комнату, дали ей знать, что Снейп пришел в себя. Нарцисса спустилась и вошла к нему через потайную дверцу. Он сидел, разглядывая поврежденную руку. Теперь кисть выглядела почти совсем здоровой — если не знать, куда смотреть и что искать. Да и сам он уже меньше напоминал ходячий труп, а темные, как зимняя прорубь, глаза ожили.

— И сколько из отпущенных девяти жизней уже израсходовал Северус Принц? — спросила Нарцисса, грациозно присаживаясь в свое кресло возле него.

Застегнув манжету, он ухмыльнулся, в зрачках полыхнуло:

— Прошлой ночью я был уверен, что все.

— Я скажу банальность, но тебе следует поберечь себя, мой друг. Люциус велел передать, что отправил твое сообщение Макмиллану. Поэтому ты можешь остаться сегодня здесь, и будет даже лучше, если именно так ты и поступишь.

— У меня там еще есть дела, и за меня их не выполнит никто.

— Я понимаю. Жаль, что мальчику уже ничем не поможешь, но ты прав: говорить с ним об этом должен только ты. Как там поживают мои сумасшедшие кузены?

Северус скептически посмотрел на нее: они уже давно и слишком хорошо знали друг друга, чтобы избегать такого пошлого метода, как легилименция. И — да — он был прав: Нарцисса подкрадывалась к другой теме, но хотела совершить плавный переход. Именно поэтому она и задала дежурный вопрос о малоинтересных ей двоюродных братьях.

— Один изводит Кричера, второй беседует с цифрами, но не будем останавливаться на этом. Так что тебя беспокоит на самом деле? — он был должен ей за сегодняшний сеанс и, как следствие, готов исполнить любую ее прихоть — кроме, разумеется, голодовки и свержения монархии.

В двери комнаты поскреблись, Нарцисса взмахнула палочкой. На пороге показался один из белоснежных грейхаундов, слонявшихся по поместью. Мгновение помедлив, красавица-борзая прошествовала к камину, где улеглась на толстую медвежью шкуру — лапа на лапу, воплощенная элегантность.

— Насколько ты вникаешь, чем дышат твои слизеринцы? — наконец сформулировала хозяйка дома правильный вопрос, хотя еще недавно не верила, что осмелится заговорить об этом с посторонним, пусть даже с деканом факультета, где учится ее сын, а по совместительству — старым другом их семейства.

Ответ последовал незамедлительно:

— Последнее время, как ты понимаешь, очень поверхностно. Меня больше беспокоит их безопасность.

— Нет-нет, — поспешила уверить Нарцисса, — я ни в коем случае не упрекаю, и вообще мой вопрос связан с... В общем, если бы их деканом была женщина, мне сейчас было бы легче, — она принужденно засмеялась, но под его ироничным и в кои-то веки не суровым взглядом расслабилась и засмеялась уже искренне. — Когда в минувшее Рождество Драко был дома, я случайно наткнулась на один из его учебников... И как ты думаешь, что я обнаружила в нем вместо закладки?

— Ума не приложу. Рецепт приготовления коктейля Молотова на визитке магловской автозаправки?

— Прекрати, Северус! Мне не до шуток! Это была колдография младшей Уизли!

Он с притворным ужасом приложил ладонь к сердцу, но всё же не удержался:

— Хвала Мерлину, что не младшего!

— Северус! — возмущенно вскричала бедная женщина.

— Прости-прости! — Снейп перекрестил рот и поднял кверху два пальца в немой клятве.

— Она, конечно, имеет хорошую родословную, но... ты же понимаешь: от осинки не родятся апельсинки. Там такая наследственность, такая мамаша... Ну что ты так смотришь? Да, я считаю, что по сравнению с ними даже грязнокровка — не самый худший вариант, если, конечно, ее достойно воспитать. И перестань так на меня смотреть, я говорю то, что думаю! Я все каникулы сидела на успокоительных каплях, но так и не решилась с ним поговорить: он очень повзрослел...

— Как я смотрю?

— Издевательски!

— Да неужели?

— Вот! — она ткнула ему в физиономию круглое настольное зеркальце.

— Гм... действительно. Убери.

— Так что ты мне скажешь по существу?

— С моей собственной наследственностью мне в этом вопросе остается лишь поплакать, но если ты так хочешь, то я поддержу тебя в твоем горе. А что же Люциус?

— Как ни странно, но он отнесся к этому слишком уж философски. Нет, ты подумай! Знаешь, что он сказал? Он сказал: "Увы, Драко не первый и не последний слизеринец, запутавшийся в рыжих лохмах гриффиндорской бестии".

Нарцисса приукрасила довольно сдержанную реплику мужа, который сказал куда менее цветисто, но даже ее интерпретация нисколько Снейпа не зацепила. Он лишь согласно кивнул.

— Я бы на твоем месте не спешил паниковать. В их годы всё меняется с небывалой скоростью: увлечения, взгляды, вкусы...

— Драко не такой! Я иногда боюсь его молчаливого упорства. С ним в последнее время не может сладить даже Люциус. Нет, я не прошу тебя влиять на выбор моего сына, для вас обоих это слишком... мелко...

— И бесполезно, — ввернул Северус сквозь зубы и уже с некоторым оттенком раздражения. — По крайней мере, меня бы больше амурных дел озаботили все эти их переглядывания и секретики по углам. Они явно что-то замышляют, а когда они что-то замышляют — в ближайшее время жди результатов. И прилетит всегда оттуда, откуда и не подозреваешь.

— Ох уж эта девица!

— Я сейчас не о ней. Твой сын и два его оболтуса-приятеля явно что-то затеяли. Я не знаю, для чего им понадобилась домашняя работа одного из когтевранцев, которую они откуда-то сперли вчера вечером, но вот она, — он подал свиток, бросив взгляд на который, Нарцисса вскользь прочла: "Выполнено студентом V курса дома Когтевран Джереми Стреттоном". — И, черт побери, теперь-то я это узнаю!

— А кто этот Стреттон?

— Да, в сущности, никто. То есть буквально. Загонщик их сборной. Как загонщик он хорош, но во всем остальном полностью неприметный тип. Правда, я заметил, в последнее время даже в Когтевране все они сплотились — не знаю, что тому причиной: неотвратимость экзаменов или самодурство известной дамы...

— Мир ее праху! — фальшиво вздохнула Нарцисса. — А ведь она училась с нами, я даже помню эту уродку. Кто бы мог подумать... Прошу тебя, мой друг, ты выясни всё, что сможешь, я так переживаю! И ведь представь: у нас на примете было несколько выгодных партий. В большинстве этих семей девочки очень даже хороши собой, милы и воспитанны... Но вместо этого Драко выбирает... такое, что я даже думать об этом не желаю!

— Запасись терпением, Нарцисса, время лечит, — с нарочитым пафосом изрек Снейп, но потом всё же не удержался, глухо захохотал и выдавил сквозь приступы смеха и кашля: — А там уж... или осел... или этот, как его?.. падишах...

Она попыталась заморозить его укоризненным взглядом, а когда ничего не получилось, сдалась:

— Северус, ты негодяй.

Его хохочущая рожа была бесподобно невыносима, и Нарцисса сама не поняла, с какого момента присоединилась к его припадку бурного веселья. Грейхаунд приподнял узкую длинную морду, шевеля бровями и удивленно пытаясь сообразить, что происходит с хозяйкой и ее гостем, но всё же ничего не понял — только тяжко вздохнул и под хохот этих странных людей снова положил голову на лапы.

* * *

— Господа, достаточно! Пошутили, и будет, — Тони с беспокойством косился на входную дверь Дуэльного клуба. — Разумнее дождаться возвращения Джереми в понедельник и поговорить с ним самим! Давайте все остынем и отложим это до послезавтра.

— За местечко старосты трясешься? — гоготнув, подначил Гойл, который на пару с Крэббом исполнял сейчас роль секунданта со стороны Драко, тогда как Энтони и Гарри были приглашены ради того же самого Майклом Корнером.

— Не порите чушь, сэр, — надменно отбрил малфоевского дружка Голдстейн. — Или это я не вас всё время встречал в Выручай-комнате на наших общих посиделках? Если у вас еще остаются вопросы относительно моей храбрости, я готов обнажить пред вами свою палочку и доказать...

— Да мать твою, Тони! — вызверился вдруг Гарри, которому сейчас было настолько не до всей этой возни, что не ушел он отсюда сразу исключительно из-за этих двоих ковбоев на подиуме, которые сверлили друг друга ненавидящими взглядами, готовые сорваться в бой по первому сигналу. Как ни крути, он тоже был в деле, причем по уши. Поэтому Гарри схватил Энтони за капюшон мантии и дернул к себе, а Гойла аккуратно отодвинул, упершись ладонью в широкую грудь слизеринца. — Вы совсем уже дебилы, что ли? Двенадцатый час ночи — давайте пошевеливаться!

— Хрен с вами, лорды, жгите, — Голдстейн махнул белым платочком и отошел на безопасное расстояние, а Крэбб с Гойлом удалились в зону для секундантов противника.

Пока поединщики изводили друг друга всевозможными хитрозаверченными, но дозволенными (!) боевыми (применять темномагические проклятия было строго запрещено), Тони сквозь зубы тихо ругался на Майкла, мол, что взять со змеюк, но ты-то, умный орленок, куда полез? Наконец Гарри не вытерпел его брюзжания над ухом:

— Утихни ты уже. Стреттон здесь вообще только предлог.

— Предлог для чего?

— Ни для чего. Я не верю, что Стреттон приедет сюда в понедельник: почуял, что запахло жареным. Малфой просто так обвинениями не разбрасывается.

— Ты думаешь, что это всё-таки Джереми?..

— Теперь уже не сомневаюсь. Майкл упирается просто из принципа — ты разве не видишь, что он тоже понял, кто нас подставил перед Жабой? А упирается он только потому, что в присутствии Джинни Уизли поручился за Стреттона, когда мы принимали новеньких. Эй! — Гарри сунул два пальца в рот и свистнул. — Там, на шхуне! Малфой, брейк! Никаких змей! Винс, Грег, вы вообще куда смотрите?

— Друг другом любуются... — ввернул Тони. — И что, что при Уизли?

Драко подскочил с пола, куда его, сначала подбросив к потолку, швырнуло заклинанием Корнера. Выругался. Но спорить с секундантами не стал, и они с Майклом продолжили бой по-честному.

— Пытается выставить перед ней Малфоя дураком, — объяснил Гарри, удивляясь, что из "неверующих" остался еще кто-то, кому это нужно объяснять.

— Можно подумать, Майки здесь чем-то ее удивил! Да эти Джинджер и Феррет [1] и без Корнера готовы прибить друг друга.

__________________________________________

[1] Драко обзывает ее Джинджер (Ginger), а она его — Хорьком (Ferret).

Гарри потер шрам над бровью и не ответил. В некотором смысле Голдстейну, духовному брату Гермионы Грейнджер, с книжками проще. Хотя надо отдать должное актерским способностям Малфоя: препираясь с Джинни, он выглядит даже убедительнее нее, а младшая Уизли тем более не шутит. Но слишком уж громко они не любят друг друга при каждом удобном случае. Гарри, может, сам тоже не обратил бы внимания на этих придурков, да только все вокруг, особенно девчонки, тихонько над ними прикалывались — трудно не услышать. А вот Тони сумел.

Дверь распахнулась настежь, со всей дури саданувшись о стену. Так входить в помещение в Хогвартсе мог только один человек, и сейчас этот человек шел вкрадчивой звериной поступью, подзуживаемый Филчем, который хвастался, что он не ошибся, когда услышал шум. Завхоз уже готовился торговаться с профессором о мерах отработки.

— Убрали палки, — останавливаясь, но сохраняя позу готовности к броску, тихо велел Снейп. Где бы отец ни провел минувший выходной, это явно пошло ему на пользу: утратив собственную магию, Гарри не потерял способность ощущать чужую в полной мере, и сейчас энергии в зельеваре было хоть отбавляй. Уже и не припомнить, когда юноша видел его таким прежде. — Мистер Малфой, мистер Корнер... и все остальные, — (На остальных он не оглянулся.) — минус десять баллов со Слизерина, минус десять — с Когтеврана. Все разошлись по своим башням.

— Допрыгались, — буркнул Голдстейн и опустил глаза, когда Снейп всё-таки посмотрел на него — пусть и без обычной злости, но так строго, что выдержать этот взгляд провинившийся староста не сумел. — Пошли уже... Под конец года, да еще и с разгромным проигрышем Когтеврана... о, да, самое то!

— Ой, да заткнись ты уже! — прошипел Драко под злорадное хихиканье Винсента и Грегори. — Разохался, как ба-а-абка Пухлого.

— Мистер Поттер, мистер Малфой, — донеслось вслед компании студентов, и оба, кого назвал зельевар, со вздохом обернулись. — Вы идете со мной.

Они дождались, когда остальные четверо под конвоем Филча покинут Дуэльный клуб, и зашагали за слизеринским деканом. Снейп повел их замысловатыми ходами, о которых ни Гарри, ни Драко даже не догадывались. Так, избежав спуска по движущимся лестницам, они в три раза быстрее очутились на подземном уровне. Прежде отец ни разу не водил его этим путем, но Гарри подумал, что не так уж и часто им удавалось бродить по верхнему Хогвартсу в компании друг друга.

— Садитесь, — проскрежетал Снейп нарочито-вредным тоном, а сам устроился за собственным письменным столом и оглядел усевшихся студентов. — Ну, и как это понимать?

— Виноват, сэр, — Малфой опустил глаза, но твердо добавил: — Поттер был только секундантом у Корнера, с него не спрашивайте.

— Мистер Малфой! Я сам буду решать, с кого и что мне спрашивать, — холодно и резко отозвался отец, не сводя при этом взгляда с Гарри. — Почему после отбоя вы находились в Дуэль...

В этот момент посреди кабинета полуматериализовалось светящееся облачко — чей-то Патронус. Он выжидал, явно настроенный отправителем не начинать диалог при посторонних. Снейп довольно поспешно поднялся и, приказав провинившимся парням оставаться на местах, увлек облачко вместе с собой за соседнюю дверь (ту самую, где была спальня).

— Поттер, ты молчи, — шепнул Драко, продолжая сидеть ровно, как истукан, и пялиться на опустевшее кресло зельевара; Гарри тоже не мог пошевелиться — только чуть-чуть двигал головой, и всё. — Это наши дела с Корнером.

— Если честно, мне плевать, — ответил он.

— Ну и хорошо. Держи язык за зубами, мы сами разберемся с деканом.

Что-то папаша задерживался. Гарри мог бы поклясться, что расслышал два беседующих голоса, невнятный бубнеж которых доносился из-за неплотно прикрытой двери в спальню, и еще какие-то шорохи, шаги, звуки передвигаемых предметов. От усталости он чуть не задремал на своем стуле, но профессор наконец-то снова возник на пороге. Неизвестно, что за послание доставил ему чей-то Покровитель, но оно явно было не из приятных: Снейп казался сникшим и вымотанным — словом, снова таким же, как обычно в последнее время. Юноша успел заметить на его мантии остатки Дымолетной смеси, но, проследив за его взглядом, отец на ходу их смахнул. А еще, кажется, от него теперь едва заметно тянуло какими-то незнакомыми притираниями и свечным дымом. Он молча положил на стол какой-то свиток и, дернув бровью, посмотрел на Малфоя. Тот опустил голову и согласно кивнул. Гарри ни черта не понял в их пантомиме, только ощутил, что вернувшийся зельевар снял с них обездвиживающее заклинание, поэтому они снова могут управлять своим телом.

— В таком случае, мистер Малфой, извольте объясниться. Как связаны между собой домашняя по Защите, которую вы самым наглым образом похитили из учительской, и всё, что сейчас происходило у вас с Корнером в Дуэльном клубе? А они связаны, даже не смейте отпираться, поэтому восполните пробелы — и покороче.

Но, несмотря на то, что говорил он с Драко, Гарри чувствовал, что профессор аккуратно, не касаясь мыслей, изучает его эмоции, и это было нечестно, потому что защититься при помощи окклюменции юноша не мог, а показывать, насколько ему хреново, не хотел.

— Сэр, я прошу вас учесть, что идея созда-а-ания этой... команды была моей. Поттер просто согласился помочь нам с Гойлом и Крэббом, а оста-а-альные пришли к нам позже.

Снейп заморгал, уже по-настоящему отвлекся от Гарри и ошеломленно уставился на своего студента:

— Ч-что? — он слегка встряхнул головой, отгоняя наваждение. — Команды? Еще раз.

— Словом, это я винова-а-ат в создании "Ордена Фомы Неверующего", сэр, — сознался Малфой. — На этих занятиях мы тренировались, чтобы противостоять чарам профессора Амбридж. Она на-а-ас не учила ничему полезному — заставляла переписывать пара-а-а-аграфы из учебника и зубрить политическое вранье. Поттер лучше любого из пятикурсников владеет на-а-авыком защиты от самого себя и окклюменцией. И если профессор А-а-амбридж сочтет, что организа-а-атора следует наказать, то пусть уж нака-а-азывает меня, а не его. Да, сэр, я считаю ее преступницей, которую нельзя было пуска-а-ать в школу, и могу это доказа-а-ать. И, зна-а-аете, если меня отчислят, то я не расстроюсь и уеду в Дурмстранг, как с самого нача-а-ала хотел отец...

Профессор резко сложил пальцы в горсть, как бы изображая ими гуся, захлопнувшего клюв. Драко осекся. Щеки его снова начали бледнеть, а глаза — терять маниакально-лихорадочный блеск.

— Ближе к делу, — тихо и миролюбиво (ох, черт, Гарри до сих пор пробирало морозом от этого почти нежного тона, грозившего последствиями, которых никогда не предугадаешь!) подбодрил рассказчика Снейп. — Как связан свиток Стреттона, сам Стреттон — а также стычка с Корнером — с этой вашей... хм... тайной организацией...

— Командой, — угодливо подсказал Драко морщившемуся, как от кислоты, декану.

— Чудный эвфемизм. Итак?..

— Сначала мы принима-а-али к себе только проверенных: Поттер приглаш-а-ал своих, я — своих. Мы могли за них руча-а-аться, и это работало, пока этот, — Малфой сверкнул ледышками глаз в сторону Гарри, — не прита-а-ащил своего Корнера.

Гарри хотел было подколоть — дескать, а Корнер "притащил" свою Джинджер, вот оттого-то тебя и пучит, помешанный хорек. Но не стал. Во-первых, пообещал не встревать между Малфоем и Снейпом, во-вторых, это деликатная тема, а в-третьих и главных... действительно плевать. Отец не Мэри Поппинс, его такими "cherchez la femme" не проймешь, только разозлится на лишний треп. [2]

__________________________________________

[2] Хотя, признаться, "наша" Мери Поппинс (в исполнении Натальи Андрейченко) своей грубостью очень сильно напоминает мне Снейпа в юбке https://youtu.be/bz0N8WqQ8MY Правда, Снейпу вроде как положено быть именно таким, а Поппинс вообще-то няня для мелких детишек...

— Корнер в присутствии всех поручился за Стреттона, но мне этот тип никогда не казался на-а-адежным, и я был против.

Да тебе пятьдесят процентов учащихся Хогвартса кажутся ненадежными. Другие пятьдесят у тебя грязнокровки или "нищие позорники".

— Позавчера нас кто-то сда-а-ал Жа... профессору Амбридж. Все думали, что это Корона-а-адо... и сначала я тоже подозрева-а-ал его. Потом вспомнил один подозрительный моментик на ЗОТИ... как Стреттон переглядывался с... с ней, — Драко скорчил рожу, с какой обычно передразнивал Жабу. — Когда вы нас пойма-а-али на лестнице, сэр, с Винсом и Грегом, мы как ра-а-аз только что раздобыли улику. Такие отметки она ста-а-авит только своим прихлебателям, и это стопроцентно вознаграждение за донос!

— Так почему же вы на поединок вызвали Корнера, а не Стреттона?

— Потому что Стреттон зачем-то срочно отпра-а-авился домой на выходные, сэр. Я не верю, что вернется. Скорее всего, он догада-а-ался, что разобла-а-ачен, и поспешил свалить... м-м-м... в смысле — унести ноги.

— Зачем ему уносить ноги с такой покровительницей за спиной? — сощурился профессор.

— Сэр, он преда-а-атель, но не дурак. Ей незачем прикрыва-а-ать его.

— И вы решили вместо самосуда над настоящим виновником отыграться на его ни в чем не повинном приятеле.

Ага, как будто Корнер такая беззащитная квочка, на которой можно взять и отыграться!

— Ни в коем случае, профессор! — обиженно вспыхнул Драко. — Корнер стал выгора-а-аживать Стреттона и выставлять меня лжецом перед своими дружками, — он снова покосился на Гарри.

"Перед дружками"! Как будто тебе есть дело до чьего-то мнения... кроме мнения Джинни, конечно. В присутствии которой Майкл и начал доказывать нам твою предвзятость — он тебя тоже терпеть не может. А тебе только и нужен был такой предлог, чтобы помахать палочкой. Вот правильная версия! Но это твое личное дело, твоя заповедная территория, так что и "выгребать" тебе здесь самому, как ты любишь выражаться.

— Допустим, — помолчав, сухо сказал профессор. — Допустим всё так, как вы говорите, Малфой. Но что за самовольство? Почему, прежде чем прятаться по углам и собирать сомнительные компании, вы не поделились своими опасениями сначала с вашим отцом или хотя бы со мной — вашим, хочу напомнить, деканом? Почему, я вас спрашиваю? Поттеру простительно, — но параллельно с этими словами он швырнул в Гарри испепеляющий взгляд такой мощности, что парень на всякий случай пощупал себя за бок: не превратился ли он в горстку золы, оставшись после этого в виде призрака, — Поттер у нас, мягко говоря, звезд с неба не хватает. А вы, Драко?..

Малфой посмотрел на него, как пес, сжевавший тапочки:

— Мне дали понять, чтобы я в это не совался. Вы с отцом заодно и ответили бы точно так же.

— Как вы сказали? Я с ним заодно?

— Да! — огрызнулся Драко и, совсем перестав обращать внимание на постороннего участника, вскочил с места: — Полшколы шипит у меня за спиной, называет пожирательским выродком. Мне нет дела до мнения этих... магловских выродков — да, сэр, и я буду так их называть дальше, понятно?! Но всегда лучше быть, чем слыть!

Отец невозмутимо сложил руки на груди:

— И что? Теперь вы с горя побежите вступать в ряды сторонников Темного Лорда, чтобы таким сомнительным способом заткнуть всем рты? — в голосе его прозвучала едва заметная издевка.

— Будет надо — и вступлю! — выпалил Малфой.

Ох и дурак!

— После первой же истерической выходки в таком духе, как сейчас, — спокойно продолжал Снейп, — любой из старших экклезий будет вправе навести на вас палочку и устроить вам продолжительный сеанс пыток. Это, знаете, отрезвляет. Темный Лорд не любит такого поведения, какое вы только что продемонстрировали. Отец не рассказывал вам о неконтролируемых физиологических проявлениях у того, кого подвергают Круциатусу? Нет? Вам рассказать? Должны же вы знать заранее, что будет происходить с вашим организмом на глазах у многих взрослых колдунов и ведьм...

Драко сник, пыл его заметно остыл. Он опустил голову и, облизнув пересохшие губы, еле слышно ответил:

— Не надо.

— Я могу счесть это за попытку забрать свои слова обратно?

— Да, сэр. Извините, сэр, я вспылил, этого больше никогда не повторится.

— Хотелось бы верить. Что ж, ступайте к себе.

Драко сумбурно попрощался и исчез. Профессор тем временем, задумчиво водя большим пальцем по нижней губе, уставился на Гарри, а Гарри — на него.

— Очевидно, что всем моим надеждам на спокойное окончание тобой этого года учебы сбыться было не суждено с... С какого времени вы начали корчить из себя тайное общество?

— Н-не помню точно... где-то между Хэллоуином и Рождеством...

— Отлично! — скривился отец с отвращением. — Два недоучки позволили себе чему-то там "обучать" целую толпу недоучек! Да как ты посмел взять на себя такую ответственность?! — гаркнул он и внезапно с оглушительным хлопком швырнул первую попавшуюся книгу на стол, и Гарри не успел овладеть собой — вздрогнул от неожиданности. — Как тебе пришло в голову тратить время на то, в чем ты ни черта не смыслишь, вместо того чтобы заниматься?! Зная, прекрасно зная, какие грядут времена!

— Честное слово, я больше учился сам, чем учил. Мы просто менялись... просто менялись друг с другом тем, что у кого лучше получается. Мы не лезли в неизвестные области. В конце концов, нам ведь надо было как-то готовиться к СОВ!

— Ненавижу эти твои уловки! СОВ! Дешевая отговорка, чтобы прикрыть полгода возмутительного баловства! Если бы всё дело заключалось только в СОВ, ты не таился бы от меня.

— Таился бы! Ты не пойдешь против Министерства и против директора, а ты сам говорил, это он принял Жабу на работу. И к тому же она инспектор, ты пошел бы против инспектора?

— А ты своим куцым умом не успел подумать, что я мог бы обеспечить вам больше безопасности, если бы знал, что вы творите за моей спиной? Я или Макмиллан могли бы и подсказать вам... — он недоговорил, споткнулся, бессильно покачал рукой над головой и уронил ее на колени. — Ни о чем вы не думаете.

Гарри вздохнул и, прикрыв глаза, выдавил из себя:

— Извини, что я всё заранее решил за тебя. Ты прав, пап.

С ним сейчас лучше согласиться и честно попросить прощения — это слегка укротит отцовский гнев. Хотя в глубине души Гарри всё равно считал, что с его стороны было бы не очень правильно закладывать Малфоя — он же не был до конца уверен, что сможет убедить профессора в нужности такой меры. Да и доказать, что Амбридж действительно охмуряет студентов каким-то ведомым только ей способом, не смог бы ни он, ни Драко. Вдруг на поверку выяснилось бы, что никаких чар она не плетет, а все подхалимы и стукачи стелются перед ней по собственной воле? У маглов и безо всякого колдовства такое на каждом шагу. В общем, всё сложно.

— Эта мразь домогалась тебя или Драко?

Парень перестал разглядывать плиты пола и вскинул голову:

— Нет. Мы не по ее части. Ее интересуют скорее "большие" ребята.

Зельевар прошипел что-то неразборчивое и бранное.

— И по-твоему, я не принял бы никаких мер, если бы ты рассказал мне такое?

— Пап, не заводись снова. Пожалуйста. Не сейчас. Если хочешь, давай покричим друг на друга завтра, — и, когда профессор промолчал в знак согласия, Гарри осторожно спросил: — Она не вернется в Хогвартс?

Зельевар отвел взгляд в сторону:

— Думаю, нет.

— А что будет со мной? Меня снова отправят к Дурслям?

— Послушай... ты и сам прекрасно знаешь, Гэбриел, какой скверный из меня утешитель... Это моя вина, но так уж по-дурацки я устроен: все нужные слова враз пропадают, когда такое... Мне проще наорать, чем заговорить чьи-то раны. Просто знай, что ты можешь сказать мне всё — и сейчас, и всегда. И мы с тобой что-нибудь придумаем. И сейчас, и всегда.

Слышать подобное признание от отца было настолько непривычно, что Гарри даже улыбнулся. Видать, совсем плохи их дела, если "ядовитая анаконда" Слизерина пытается кому-то объяснить свои действия — наверное, готовила речь заранее. Репетировала. Юноша представил себе Снейпа, отрабатывающего перед зеркалом мимику и интонации, и содрогнулся от подавленного смеха. Странно вот так сидеть и улыбаться сквозь навернувшиеся слезы, но расплакаться в полную меру юноша уже не мог: он сделал это, когда всех распустили по башням после ужина — преподаватели бросились к избушке Хагрида, а Гарри во время суматохи удалось незаметно проскользнуть в пустую квиддичную раздевалку и дать там волю накопившемуся за день отчаянию. Раньше вместо пряток можно было просто наложить заглушающие чары на свою кровать в когтевранской спальне... да мало ли что можно было сделать раньше... Понимаешь, когда утратишь.

Профессор вышел из-за стола и, встав позади, мягко положил ладони на плечи сидящего сына:

— Для начала ты должен сдать СОВ, потому что тебе необходимо формально перейти на шестой курс. У меня нет сомнений, что теорию ты прекрасно знаешь и сейчас. Дело лишь за практикой...

Юноша растерянно оглянулся и уставился на него снизу:

— Ты... шутишь?

— Нисколько. Более того, у меня уже есть идея, как это сделать перед высокой комиссией...

* * *

До перевернувшей всё новости, которую принес Снейп, Джоффри собирался проштудировать все собранные коллегами материалы с места происшествия — небольшой заводи в Запретном лесу, где Рубеус наткнулся на оторванную голову существа, уверенно называемого им вейлой. Хагриду виднее, вряд ли он мог бы ошибиться в определении вида какой-либо твари. Только откуда взялись неопознанные вейлы на пришкольной территории? Или эту "запчасть" принесло течением откуда-то с дальних гор? Словом, как всегда — одни вопросы.

Но теперь стало абсолютно не до вейлы. И самый большой минус во всем этом — то, что маглы только-только спохватились, обнаружив своего премьер-министра в шоковом состоянии и с явными симптомами эпизодической амнезии. Разумеется, Обливиэйт, тут и к целителям Мунго не ходи. В комнате для переговоров — конференц-зале, как это называется в немагическом правительстве, — был обнаружен труп министра Магии, которому вышибли мозги выстрелом из пистолета. Секретаря Мейджора, Кингсли Шеклболта, повязали на месте преступления с оружием в руках — пистолетом системы Victory MC-5 (так значилось в донесении) и собственной палочкой. Все улики были против Кингсли. Не стоило даже сомневаться: экспертиза выявит, что пуля, застрявшая в антикварном ковре под головой убитого, была выпущена именно из этого ствола, в противном случае — к чему затевать такой спектакль? Герберт Чорли, заместитель премьера, незамедлительно связался с магическими спецслужбами — правда, об истинном происхождении людей с Уайтхолла он даже не подозревал: просто выполнял распоряжения своего начальника на случай форс-мажора. Шеклболт, равно как и Мейджор, объяснить, что там произошло, не мог. Он путался в показаниях и порядке слов, но стоял на одном — не стрелял, и всё тут. Его арестовали, а Мейджора отправили на осмотр в Св. Мунго. О судьбе сопровождавших Руфуса волшебников известно пока не было ничего. Мало того, тут же выяснилось, что ни один человек в Минмагии не в курсе, кто именно входил в свиту министра. Поговаривали о Долише, но у него было стопроцентное алиби: именно он присутствовал на вызове в Хогвартс, это подтвердила и Тонкс, которая тоже была там, у заводи. Самого Макмиллана Дамблдор оставил в замке обеспечивать безопасность для студентов, и он собственными глазами, конечно, всего этого не видел, однако был склонен доверять словам Нимфадоры. Если на Даунинг-стрит, 10 и был Долиш, то ненастоящий. Кто-то из Пожирателей, насколько успел узнать Северус. Пока информация была крайне скудной.

Гавейн Робардс организовал экстренное совещание, призвав в штаб всех старших офицеров центра. Джоффа неприятно удивило то, что начальник строил фразы таким образом, будто вина Шеклболта была уже доказана. Да, Макмиллану как старожилу Управления и третьему по значимости помощнику Скримджера в бытность того главой Аврората было прекрасно известно о давнем карьерном соперничестве между Робардсом и Шеклболтом, но чтобы так безапелляционно записывать конкурента в преступники?.. В конце концов, Скримджер посадил на свое место не Кингсли, а Гавейна — в чем, стало быть, проблема? Но нет, вражда сама собой не затухает. Гавейн есть Гавейн, хренов рыцарь Офисного стола. [3] Не зря Северус вечно язвит на тему гавейнистой сущности нынешнего аврорского руководителя.

Робардс объявил мракоборцам о том, что в Магической Британии на ближайшие сутки введен режим чрезвычайной ситуации, а исполняющим обязанности министра Магии временно назначен Пий Тикнесс.

— Что ж, нет ничего постояннее временного, — приглушая голос, сказал Макмиллану Уильямсон по выходе из офиса начальника. — Король Лев умер, да здравствует Папа Пий...

__________________________________________

[3] В фильме "Рыцари круглого стола" / Knights of the Round Table (1953 г., США) режиссера Ричарда Торпа роль Гавейна сыграл актер Роберт Эркарт (Robert Urquhart).

* * *

Только наступившим наконец-то летом Петунья полностью осознала собственную свободу. Окончательный и бесповоротный развод с Верноном, через который она с большими нервными потерями прошла в феврале, навлек на нее негодование всей дурслевой родни и большинства знакомых. Только миссис Дурсль-старшая держалась отстраненно, но в то же время не предпринимала никаких попыток поддержать бывшую невестку или повлиять на чрезмерно активную дочь. Мардж наседала на Петунью с уговорами, шантажом, хитрым торгом, попреками и снова уговорами. Умудрилась настроить против золовки половину соседей с Тисовой улицы, и теперь многие здоровались сквозь зубы, а то и не здоровались вовсе, зато злобно шушукались за спиной после встречи где-нибудь у магазина. Если бы рядом поставили Марджори и самую жуткую ведьму, которую только можно сыскать в том, недоступном, мире магии, Петунья приняла бы за ведьму не ведьму.

Но со временем всё заняло свои места. Тем более в планах у Туни значился скорый переезд в Лондон, поближе к месту учебы и работы. Дадли, который после экзаменов поехал погостить у бабушки с дедушкой, по секрету сообщил матери, что Вернон, кажется, начал встречаться с какой-то дамой. Петунья и сама удивилась тому, с каким равнодушием отнеслась к этой информации — именно "информации", а не "известию". Информации, в общем-то, ей совершенно не нужной. Ее захватила учеба, а еще они с Хиди Хилл успевали заниматься прежним "косметическим бизнесом", и дела их шли вполне неплохо: денег, хоть со скрипом, но хватало. Бывшая миссис Дурсль — теперь снова мисс Эванс — чувствовала себя лет на десять моложе, а за спиной словно бы отрастали крылья. Она и не подозревала, сколько у нее энергии, пока не совершила этот казавшийся когда-то невыполнимым шаг.

И вот в распогодившийся уик-энд, в воскресенье, они с Орхидеей и еще несколькими девочками-"косметичками" решили устроить небольшой пикничок. Хиди была за рулем и увезла их всех на речку, до отказа набив машину продуктами, пакетами с углем ("Чтобы наверняка хватило!") и барбекюшницей. Петунья почти сидела на какой-то корзине, и при каждом ее повороте там, под крышкой, что-то пищало. Все сначала напугались, что Орхидея додумалась захватить с собой живых цыплят, но она, хихикая, призналась, что это просто специальный насос для надувного матраса. Значит, где-то в салоне притаился и сам матрас... А-а-а-а! Ну просто — а-а-а-а-а!

Выходной получился веселым. Правда, уговорить Петунью поплавать в странной речушке подружкам не удалось, тем более на ужасном матрасе, который всё время утаскивало течением и в конце концов унесло на самом деле. Тогда ей пришло в голову пробежаться и всё-таки догнать эту нелепую штуку, а заодно отдохнуть от трескотни над ухом: она уже порядком отвыкла спокойно воспринимать болтовню, когда перестала принимать дома выгодных для бизнеса мужа гостей. "Наверно, старею, делаюсь нетерпимой", — подумала она, прыгая в легких сланцах по колючему дерну и всякий раз внимательно всматриваясь, куда поставить ногу, чтобы не наколоться на какой-нибудь сучок.

Долетевшая откуда-то знакомая мелодия заставила ее остановиться и вслушаться.

Моя мама говорила: чтобы добиться цели,

Лучше тебе не связываться с майором Томом...[4]

__________________________________________

[4] Ориг. текст: "My mother said, to get things done, you better not mess with Major Tom" (David Bowie — Ashes to Ashes / "Прах к праху"): https://youtu.be/CMThz7eQ6K0

Песню перекрыли отдаленные мужские голоса:

— Вон он! Да вон он! Тяни сюда!

— Надо пройтись вверх по течению и спросить, у кого его унесло.

— Розовый с цветочками, Эйрон! Конечно, у каких-то леди!

Да они же о матрасе Хиди Хилл! И один из голосов — который обращался к некому Эйрону — был Петунье, кажется, знаком. Тогда она решилась и зашагала по тропинке, полого спускавшейся к воде.

На каменистой стороне берега стояли два авто с настежь распахнутыми дверцами, столик с одноразовой посудой и всякой походной снедью, а вдалеке, где уже начинались камыши, из песка торчало несколько удочек. Музыку извергала магнитола одной из машин (да они так всю рыбу распугают!). Река в этом месте круто поворачивала, и самих рыбаков Петунья не увидела — видимо, те дружно погнались за уплывающим матрасом, так что теперь улова им вообще не видать. Ах вот в чем дело: второй голос, который казался знакомым, принадлежал Кристиану Фишеру, издателю из "Кроссфайр", и это его Land Rover — всё тот же внедорожник, судя по номерам, на котором он ездил, когда Фишеры жили в Литтл-Уингинге. Потом, примерно пару лет назад, скончалась миссис Фишер, и овдовевший литератор с сыновьями продали дом здесь, а сами переехали куда-то в Лондон.

Тем временем по радио началась Bad Girl Мадонны [5], и Петунья присела на пенек возле ближайшей удочки. Где-то между припевом и вторым куплетом участники этого пикника показались из-за камышей. Увидев нежданную гостью, все они замерли по колено в воде. Старший сын мистера Фишера чуть снова не упустил злополучный матрас, а один из очень усатых друзей или коллег стыдливо прикрылся руками, потому что был в одних плавках. В конце концов он догадался спрятаться за спинами чуть более одетых и высокорослых друзей. Господи, да на что там смотреть?! Все возможные достоинства прикрывало внушительное волосатое пузцо. А еще у мужика были складки под мышками, переходящие в грудь, причем в грудь, поразительно напоминающую бюст массивной дамы. Вернон Дурсль, шорт-версия.

__________________________________________

[5] Замечательная, кстати, песня и замечательный клип с замечательными ангелами — ангелом-хранителем и ангелом смерти — сыгранными одним и тем же (замечательным) актером, умеющим сыграть ангела так, что за ним еще не всякий демон угонится по зловещести: https://youtu.be/JUII7DTACf4

Первым опомнился Кристиан.

— Вот это явление так явление! — воскликнул он. — Миссис Дурсль! День добрый! Какими судьбами?

— Вот и я вас о том же хотела спросить, мистер Фишер, — со смехом откликнулась Петунья: — какими судьбами вы здесь? Добрый день, господа.

— Да вот... выбрались порыбачить. Грех упустить такой день. Не ваш матрасик случайно?

— Случайно — наш.

Все остальные расслабились, разговор вошел в непринужденное русло, и вскоре две компании объединились: Хиди с подружками покидали обратно в машину все прогулочные пожитки и пусть с трудом, но общими усилиями нашли-таки дорогу к стоянке "рыбаков".

Едва осведомившись о Дадли и его учебном табеле ("Какой молодец, я рад за него!"), а также о разводе Дурслей ("Может быть, нам с вами тогда стоит обращаться друг к другу по имени, Петунья?"), Фишер с заметным интересом стал расспрашивать ее о племяннике. Они отбились от остальных и пошли побродить по рощице: под деревьями было свежее, птичий хор придавал этим местам первозданный вид, как будто здесь еще ни разу не ступала нога человека — и притворимся, что мы не заметили накатанную шинами колею на основной дороге меж зарослей.

Немного уязвленная тем, что даже здесь Гарри интересуются больше, чем ее родным сыном, Петунья прохладно ответила, что он по-прежнему учится в специнтернате и редко бывает в Литтл-Уингинге. Поэтому она слишком мало знает о его жизни.

— До меня доходили слухи, что в Хогвартсе сейчас неспокойно, — вдруг сказал Кристиан, на ходу покусывая соломинку.

Петунья резко повернулась к нему:

— Откуда вы знаете про Хогвартс?!

Мужчина поправил стильные очки и улыбнулся:

— Петунья, вы что-нибудь слышали о сквибах?

Сквибы, сквибы... какое-то знакомое слово, к тому же с негативной окраской. А почему с негативной? Чтобы не ляпнуть какую-нибудь обидную глупость, Петунья срочно полезла ковыряться в памяти. Сестра и Северус говорили о каком-то сквибе — кажется, это у них означает школьного смотрителя, заведующего хозяйством. И они оба говорили о нем как об ужасно зловредном старикане, которого взяли на службу лишь для того, чтобы отравлять жизнь студентам. А еще всегда спорили, кто вредоноснее — завхоз или какие-то мародеры. В таком ключе.

— М-м-м... это... завхозы? — аккуратно уточнила женщина.

— Что? — изумился Фишер, а потом стал смеяться. — Простите, простите, не принимайте мой смех на свой счет. Но я понял, о чем вы говорите, Петунья. Да, Аргус Филч занимает в Хогвартсе должность завхоза, и он сквиб, но это лишь частный случай. Сквиб — это тот, кто родился в семье волшебников или в семье, где хотя бы кто-то из родителей волшебник, но при этом его способностей не хватает на то, чтобы проводить через себя достаточное количество магии. Именно поэтому сквибы могут чувствовать волшебство и видеть то, что скрыто от глаз полностью лишенных магии — маглов — но колдовать самостоятельно они... мы не можем. Я сквиб, Петунья. Но я осведомлен о Хогвартсе и о многих вещах, творящихся в магической части Британии. В свое время мы с одной из ваших соседок, завзятой кошатницей, немного приглядывали за Гарри по предписанию Верховного Чародея. Но после того, как ваш племянник уехал на учебу, я почти не получаю о нем информации. У них не слишком-то жалуют сквибов, особенно когда мы отслужили свое.

У них там и магов не слишком жалуют, мрачно подумала Петунья. Которые отслужили свое. Но вслух она сказала другое:

— Гарри уже достаточно давно не приезжает сюда. Я не знаю, что там творится, но руководство Хогвартса считает, что в школе ему безопаснее. И, знаете, я с ними согласна. Случись что, разве я смогу чем-то защитить мальчика?

— Теперь, пожалуй, уже он будет защищать вас, случись что, — сказал издатель. — Ему ведь уже шестнадцать, не так ли?

— Будет. В конце июля, — думая о своем (о том, что такое должно случиться, если Гарри придется ее защищать), отозвалась она.

Вскоре Петунья поняла, что Фишер пытается за нею ухаживать. И не то, чтобы он ей сильно нравился, но в определенном смысле этот момент ее заинтересовал. Всё-таки она уже год ни с кем не встречалась, а природа требовала своего. Неплохой мужик, в конце концов. Воспитанный, интеллигентный, в хорошей форме — он намного старше Вернона, но выглядит по сравнению с обрюзгшим и жирным Дурслем подтянутым юношей. Или же это так сказывается его происхождение, хоть он и недоволшебник? Кто знает, да и какая разница. Словом, когда Кристиан предложил ей как-нибудь встретиться в Лондоне, погулять по парку Спа Филдс и совершить экскурсию в его издательство на Эксмут-Маркет, Петунья не отказалась и записала ему свой номер пейджера, а Фишер дал ей номера своих телефонов.

Вернувшись домой, она внезапно обнаружила, что мамин эухарис, всегда стоявший на красивой подставке возле огромного окна в холле, собрался цвести — и, видимо, уже достаточно давно, потому что из земли пробилось сразу целых пять высоких цветоносов. Этого не было уже лет семнадцать — с тех пор, как Петунья, выйдя замуж, уехала из Коукворта, прихватив цветок с собою в новый дом. Всё это время он просто растил листья — огромные, глянцево-зеленые и сочные — но демонстрировал полное презрение ко всем ее попыткам заставить его цвести. В итоге она сдалась и настолько забыла о его существовании, что уже много лет ограничивалась только поливом. Ну, иногда еще обрывала засохшие нижние листья.

Пейджер пиликнул, когда Петунья нежилась в ванне, медленно перекладывая с плеча на плечо сугробы шикарной пены. Она усмехнулась: Фишер не удержался, решил проверить связь. Что ж, подождет. И хорошо, что она не забыла проверить сообщение, выбравшись из ванной. Это был не Кристиан, а некий абонент 666, поэтому она сходу определила автора такой шуточки. Сообщение подтвердило ее догадку: "В десять вечера у того самого магазина. Важно!" Было уже без четверти десять. Чертыхаясь, Петунья одевалась и собиралась, как на пожар. Не успела даже толком уложить и высушить волосы — впрочем, на улице уже сумерки, а к десяти совсем стемнеет, кто ее там увидит. Ну, кроме абонента 666... Черт! Точно: черт!

Она была на месте точно ко времени и стояла, ошалело озираясь, потому что никого там не было. Внезапно девушка с огромного рекламного баннера Sponge Cake на стене магазина ожила, поманила Петунью пальцем, а затем указала своим многоярусным бисквитным тортом на ступеньки служебного входа. И тут же замерла, едва Туни пошла в том направлении.

Снейп молча ей кивнул и отлип от двери, на которую опирался.

— Здравствуй. Ну, ты как всегда, Северус! Думаешь только о себе. А то, что нормальные люди не умеют телепортироваться и не обязаны бегать, как спринтеры, по одному щелчку твоих пальцев, вспомнить не судьба!

— Я подождал бы, — он пожал плечами, еще более тощими, чем когда-либо раньше, хотя под этой рясой мало что разглядишь.

Петунья поняла, что уже и не помнит, когда в последний раз видела его в человеческой одежде, а не в дурацких тряпках, которые носят только попы, артисты или психи. Ну а кто сказал, что он не псих? Еще какой...

— Сейчас я перенесу тебя в мой дом в Коукворте — это наиболее безопасное место, где мы сможем спокойно поговорить. Там, как ты понимаешь, всё не слишком... прилично.

— А что, за мной следят? — зачем-то шепотом спросила она, позволяя себя обнять.

— Нет. Но за мной — могут. Поэтому предупреждаю, чтобы ты не упала в обморок: там натуральный гадючник. Такой же, каким ты его помнишь.

В следующий момент в нос ей шибануло знакомой вонью загаженной речушки, по которой, видимо, снова что-то спустили. Смрад расстилался над Паучьим тупиком, а неподалеку в звездном небе черным штырем высилась фабричная труба. Как и в прошлый раз после такого опыта путешествия, Петунью замутило, а вкупе с этими миазмами — и подавно вывернуло прямо в заросли каких-то сорняков у Снейпова забора. Северус даже не успел подсунуть ей антирвотное.

— Извини, — пробасила она обожженными связками, промокая губы платком и от стыда пряча взгляд, — не смогла сдержаться... Уже и забыла об этих чудных ароматах...

— Перестань извиняться, — Снейп явно умел морщиться даже голосом. — Это нормально. Идем.

Он что-то пошептал у дверей, взмахнул палочкой — и они вошли. В прихожей сразу же загорелся свет, будто приглашая их дальше. Что ж, похоже, он преувеличил степень запущенности квартиры: здесь было вполне чисто и почти не захламлено. И пахло вполне приятно — сушеными полевыми травами. Помня, как было раньше, Петунья заподозрила, что Северус немало поработал здесь своей палочкой, чтобы дом приобрел нынешний вид.

— А вот этих книжек тут точно не было! — входя перед ним в зал, сказала она.

Полки закрывали все стены от пола до потолка, они отсутствовали разве что поверх задернутых штор на окнах и на двери, которая вела в кухню. А вот над лестницей на второй этаж стеллажи были точно так же, как в зале, плотно заставлены книгами.

— А что это за приспособление у камина?

— Крысоловка.

— Вот бы ни за что не подумала! Странная конструкция.

— Это для особых крыс. Садись... куда-нибудь.

Гостеприимству, судя по всему, он обучался в лучших лондонских домах. Петунья усмехнулась и уселась на ближайший к окошку диванчик, но всё же решила предложить:

— Если нужно, я могу заварить нам чаю... или сварю кофе.

— Ты хочешь чаю? — он взялся за палочку.

— Я — нет... Но просто так, чтобы...

— Я тоже нет, но если просто так, то вот, — между нею и низким креслом, в которое он опустился, возник столик на колесах, горячий чайник, две чашки и даже сахарница на подносе. — Как твои дела?

Снейп даже чай разливал по чашкам, пользуясь своим чертовым колдовством. Ее чашку придвинул к ней, правда, уже рукой — и на том спасибо. К своей даже не притронулся.

— Всё хорошо, я работаю и учусь, Дадли сдал все экзамены, сейчас он у Дурслей... а еще мы разошлись с Верноном, — непонятно зачем ввернула она в конце тирады.

Северус кивал явно из вежливости, и так же явно думал о чем-то своем:

— Вот и прекрасно, — но, когда до него дошел смысл последней части ее фразы, осекся: — То есть... я хотел сказать...

И тут Петунья от всей души расхохоталась:

— О мой бог, Северус, ну какой же ты недотепа! Я таких в жизни не видела! Да нет же, всё замечательно, всё к тому и шло. Вскоре я перееду в Лондон и навсегда забуду этих сплетников из Литтл-Уингинга. Как же они все мне надоели за эти семнадцать лет!

Он пригляделся к ней с недоверием, но в итоге, будто в чем-то убедившись, сказал:

— Тогда поздравляю.

— Лучше расскажи, как там Гэбриел. Вырос, наверно?

Снейп помрачнел, и ее сердце тревожно перестукнуло: у них случилось что-то плохое. Но ведь мальчик жив?

— Он жив?

Северус сначала не понял смысла вопроса, а когда понял, посмотрел с укоризной:

— Неужели ты думаешь, что иначе я был бы здесь?

— Расскажешь?

— Попозже. Если я сейчас начну о школе, то разозлюсь, и договорить до главного просто не хватит духа. Да и даме не следует выслушивать такие слова из уст, — он сардонически покривился, — джентльмена.

— Что, так они тебя бесят? — с искренним сочувствием спросила Петунья, и Снейп, прикрыв глаза, сознался:

— Неописуемо, — а затем, переместившись вперед, оперся локтями о колени, обреченно свесил кисти исхудалых рук, опустил голову, и тогда длинные волосы полностью закрыли лицо, концами почти касаясь снежно-белых манжет. Сжал и разжал кулаки. — Петунья, когда в последний раз вы виделись с Лили?

Вот оно! Вот вопрос, которого Петунья и ждала от него с нетерпением, и боялась до полусмерти! Когда такой же задал Блэк, она без проблем рассказала ему, как могла — всё, что помнила, всё, что поняла. С нею он почти не заходился странным кашлем, но в то же время и сам старался не болтать лишнего. Это было какое-то проклятье, которое на него наложили перед тем как посадить по ложному обвинению. Она не знала, какое, а он не объяснил. Петунья надеялась, что он сам найдет способ передать ее рассказ Северусу, но Блэк, похоже, не нашел. А что, если нашел? Что, если Северус сейчас проверяет правдивость его показаний? Тот еще параноик. Значит, придется взять себя в руки и еще раз пережить ту жуткую сцену, которую устроила ей невесть откуда нагрянувшая безумная сестра вечером 31 октября 1981 года...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Малыш Дадли заснул, причмокивая соской. Это был тяжелый день, и Петунья на цыпочках попятилась от кроватки. Тушить ночник не стала — от темноты ребенок просыпался уже через десять минут и принимался вопить во всё горло. Крадучись, выскользнула за дверь, перевела дух и спустилась к мужу посмотреть перед сном телевизор. Немного с ним поспорив, отвоевала право переключить на сериал — и безнадежно задремала прямо сидя, приложив голову к толстому плечу супруга. Но сон был недолгим: не успел Вернон сообразить, что жена спит, как входная дверь с грохотом распахнулась. Кажется, весь дом сотрясся от этого удара. В коридоре послышались хромающие, но решительные шаги. Дурсли подскочили и, раскрыв рты, уставились на возникшую в зале Лили.

Сестра была очевидно не в себе. Из носа и опухших разбитых губ сочилась кровь — всё ее лицо и мантия на груди были перепачканы пролившейся раньше, уже черной. Выбившиеся из хвоста пучки волос свалялись в колтуны, спутанные с какой-то соломой, сухой листвой и прочим мусором. Но самым страшным были совершенно безумные ярко-зеленые глаза с широченными провалами черных зрачков. Вернон и так подозревал непутевую сестрицу жены во всех грехах — в употреблении запрещенных веществ, например — и сейчас получил подтверждение своих теорий: Лили выглядела как настоящая наркоманка под дозой. Придерживая одной рукой висящую плетью вторую, она заорала, как резаная:

— Где мой сын, Туни?!

Губы ее не слушались, и слова выходили криво, шепеляво. Вот только никому не пришло бы в голову засмеяться.

— Рехнулась?! — зашипела Петунья, выскакивая из-за Вернона, и теперь ее не пугала даже зажатая у локтя явно сломанной руки палочка Лили. — Ты мне Дадли разбудишь, дура! Ты не у себя дома!

Вернон дернулся к телефону, чтобы вызвать полицию, но, махнув палочкой, сестра заставила его бухнуться на диван и окаменеть с бездумно уставившимися в экран глазами.

— Куда вы девали Гэбриела? Говори сейчас же, где эта сволочь Поттер и мой сын?!

Тут не выдержала и Туни, тоже перешла на визг:

— Заткнись! Что ты себе вообразила, истеричка?! Какой Поттер, при чем здесь я? Откуда я могу знать, где твой сын? Чего ты приперлась ко мне?! Вали отсюда! У меня болен ребенок, и если он проснется из-за тебя, я тебе голову откручу голыми руками, твою дурную башку, поняла?! Меня никакая твоя паршивая магия не остановит! Пошла вон!

Под напором старшей сестры младшая немного опешила. Заморгав, Лили отступила на шаг. По глазам было видно, как она трезвеет и начинает понимать, что просчиталась. Зрачки сузились почти до нормального состояния, зеленые огни погасли, и вся она сникла — от боли и отчаяния.

— Это была не ты... Мерлин, это Оборотное... О, господи! — не выпуская палочку, она прижала ладонь к лицу и заплакала.

Петунья была так зла, что даже не сообразила предложить раненой сестре медицинскую помощь. Только то, что Дадли не проснулся, объясняло, почему Лили еще не спущена с лестницы их дома.

— Не знаю, что ты там себе выдумала, но я — это я. И мне нет дела до ваших криминальных разборок, у меня своих забот по горло. Вы там все уроды! Уроды и преступники! Вам не палочки надо выдавать, а на костре жечь! Каждого!

— Да, да, — всхлипывая, прошептала пристыженная сестрица. — Всё правильно, Туни. Жечь...

Собравшись с силами, она распрямилась, наставила на Петунью палочку и страстно, но непонятно забормотала какие-то слова на латыни. Та уже готова была броситься навстречу ворожее, но из палочки вырвалось золотое сияние, на миг охватило приятным теплом голову, прокатилось, словно шелковая туника, вдоль тела и растаяло под ногами. Вторым движением Лили расколдовала Вернона...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А потом она ушла, — завершила свой рассказ Петунья. — Ушла, даже не извинившись за эти подлые обвинения. Что я должна была думать все эти годы?

Несмотря на весь ужас только что рассказанного, Северус смотрел на нее почти счастливыми глазами. Она еще никогда не видела его таким... прекрасным?! Как будто из-под желчной маски выглянул возрожденный, полный духа и славы юности врубелевский Демон.

— Она извинилась Пет. Она больше, чем извинилась. Она была в таком отчаянии, что произошло почти невозможное. Завещание Ведьмы сработало, потому что она шла на смерть, и Лили защитила твое сознание. Из-за этого ты всё помнишь, из-за этого никто не в состоянии проникнуть в твои мысли...

70. Куделька, лён и конопля — тройная наша кара

...А мне сдается (виноват!),

Что тем Калигула и славен,

Что вздумал лошадь, говорят,

Послать присутствовать в сенат.

Я помню: в юности пленяла

Его ирония меня;

И мысль моя живописала

В стенах священных трибунала,

Среди сановников, коня.

Что ж, разве там он был некстати?

По мне — в парадном чепраке

Зачем не быть коню в сенате,

Когда сидеть бы людям знати

Уместней в конном деннике?

Алексей Жемчужников "Конь Калигулы"

https://rupoem.ru/zhemchuzhnikov/kaligula-tvoj-kon.aspx

Внутри каменного мешка раздался глухой, утробный гул. Под сидящим у стены Гилдероем ощутимо вздрогнул пол. Рыжий не шутит, и уж если выпускает своего Шустрика, то не ждите пощады, вяленые останки египетских царьков! Поверили? Зря. Никаких царьков и, тем более, их останков в этих штуковинах отродясь не бывало — фараонов и прочих вельмож древние египтяне-маглы, хоть и мумифицировали, подглядев ритуал у древних волшебников из далекой страны Юга, но хоронили только в мастабах [1]. А такие постройки, как эта, серьезно зачарованные от глаз простецов, были возведены совершенно для другой цели — именно ради их поиска они с Биллом Уизли ползают по прожаренному солнцем куску пустыни на магловской кастрюле, которая вообще-то зовется джипом, но с легкой руки Рыжего сделалась Ладьей Миллионов Лет. Хорошо, что маглы могут видеть только "ладью" — без того, что бежит за ней прицепом...

__________________________________________

[1] "Дом вечности" — древнеегипетская гробница с одной или несколькими погребальными камерами, проще говоря — родовой склеп. В переводе с арабского слово обозначает "скамья" (по внешнему виду именно скамью эта постройка и напоминает). А тут немножко о Шустрике https://www.blackwarlock.ru/viewtopic.php?t=10249

— Билл, отойди правее, — усилив звучание Сонорусом, посоветовал Локхарт.

— Так нормально? — переспросил Билл, тоже зачаровав свой, обычно тихий, голос.

Грохот, последовавший за этим, и разнесенная эхом по всем коридорам пирамиды ругань Уизли возвестили о том, что нормально.

— Ты на потолок иногда поглядывай, Билли: там в некоторых местах камни еле держатся.

— Гил, послушай-ка, а может, ты просто дашь мне на время свой амулет, и дело с концом? — с раздражением затянул Рыжий из своего подполья.

Опять двадцать пять...

— Сколько раз тебе объяснять, смертный? Кристалл Ди нельзя передавать, потому что этот камень сам выбирает хозяина.

Ответ был не нов и предсказуем, как дежа-вю:

— Добро же, павлин, когда-нибудь я скажу тебе так же!

— Позови, когда будешь готов.

Дикий рев и землетрясение снова дали понять, что Шустрик не дремлет, а исправно выполняет свою работу. Ну да, обзавестись простым уравновешенным нюхлером в качестве открывателя путей — это не для Уильяма Уизли, это для слабаков. Гриффиндорцу амат подавай, и ни шагу назад! И доберется же когда-нибудь до Рыжего доктор Хавасс [2], быть этому чучелу в рокерской косухе депортированным из Египта в срок менее суток! Хавасс еще на Уоллиса Баджа не весь зуб сточил. От такого шума не только мумии восстанут, но даже маглы вот-вот начнут о чем-то подозревать...

__________________________________________

[2] Захи Хавасс — египетский археолог и историк Древнего Египта. Бывший генсек Верховного Совета Древностей Египта (подробнее см. в Примечании в конце главы).

Наступившее затишье дало Гилдерою возможность вернуться к чтению. Он снова расправил на коленях номер "Ежедневного пророка" четырехдневной давности, только что принесенный Мертвяком. Сам ворон остался дежурить снаружи — на самом деле он до оторопи боялся Шустрика, но не хотел этого признавать. Нечист, видать, душой и сердцем фамильяр Гарри Поттера.

"Пророк" так "Пророк", пусть и несвежий — выбирать не приходится. В своей разгромной статье "Каков царь, такова и толпа" [3] Рита Скитер проехалась по всем сильным мира, до кого дотянулась.

__________________________________________

[3] Латинское выражение "Qualis rex, talis grex" (аналог нашей поговорки "Каков поп, таков и приход"). Бытует вариант перевода "grex" как "свита", но всё же "толпа" — правильнее.

Упирала она, безусловно, на Альбуса Персиваля... и-так-далее-и-тому-подобное Дамблдора, в первую очередь как директора Школы Волшебства, а во вторую — Верховного чародея Визенгамота и духовного лидера Магической Британии. Обнаруженные на пришкольной территории останки вейлы (обе головы, а потом еще какой-то ливер нашли в разных частях Запретного леса) стали поводом для скандальной сенсации, поскольку в результате расследования экспертам удалось идентифицировать части трупа. Вейлой оказалась чиновница Минмагии Долорес Амбридж, последний год своей службы проработавшая на двух должностях в Хогвартсе: в качестве преподавателя Защиты от Темных Искусств и школьного инспектора для контроля за работой других учителей. Свою видовую принадлежность она старательно скрывала, только вряд ли Дамблдор, некогда учивший ее в Хогвартсе, мог быть неосведомленным.

"Но разве обеспокоил кого-либо этот вопиющий случай — опасное существо на посту профессора, и, увы, не в первый раз — на фоне чиновничьей возни, устроенной в правительстве после гибели Руфуса Скримджера? Разве сопоставимо удовольствие наших политических воротил от борьбы за власть — с какой-то гипотетической безопасностью студентов, будущим оплотом магического мира? Нет, не слышали!" — язвительно вещала Рита.

События в Запретном лесу она расписывала так ярко, словно присутствовала на месте собственной персоной — она даже перечисляла имена авроров, собиравших материал, чем создала прочное алиби для Джона Долиша, которого некоторое время все подозревали в пособничестве Кингсли Шеклболту, якобы убийце министра Магии.

— Кто-то обзавелся Философским камнем или, как минимум, запасной жизнью? — не сдержался, читая опасные речи неукротимой журналистки, Локхарт. — Всё чудесатей с каждым днем дела в полупрогнившем королевстве...

Хотя статью Риты, скорее всего, проплатили. Не факт, но очень на то похоже. А значит, она такая смелая не на пустом месте, а оттого, что за спиной у нее стоят силы поинтереснее боевых магов из Аврората и зажравшихся чиновников.

Любопытно, с чего вдруг старушка Амбридж отправилась погулять по Запретному лесу, населенному, как всем известно, самыми пылкими поклонниками вейл? Так и напрашивается картина: шабаш гарпий на дальних шотландских холмах, где они накачиваются бражкой и устраивают оргию. Возвращаясь, Амбридж ненароком сбивается с тропинки — должно быть, не летает, когда пьяна — и напарывается на патрульный табун. Ее судьба предрешена. Скажете — ересь? Не тут-то было: следователи рассматривают эту версию в качестве основной. Ну-ну.

"А смерть министра Скримджера — заставила ли она Верховного чародея вмешаться в судьбу Кингсли Шеклболта и политические проблемы маглов, которым он, по его собственным громким заявлениям, столь благоволит? Не тут-то было! К маглам претензий нет: они в полном неведении о происходящем. Несмотря на плачевную экономическую обстановку в Великобритании, к чему они уже, кажется, привыкли за многие годы, лишенное магии население радо обмусоливать подробности личной жизни венценосной семьи"... — здесь Скитер тоже не удержалась и от души попотчевала читателей сплетнями о скором разводе Дианы и Чарлза, упомянув как бы между делом офицера Хьюитта и принца Гарри. Забавно было видеть снимки завсегдатаев магловской светской хроники на развороте "Пророка" — они все двигались, словно на экране телевизора.

А министром Магии у них там, похоже, косноязычный Пий останется насовсем... Билл пересказывал слова своего отца: Артур даже не сомневался, что всё будет именно так.

"Это попустительство, почти произвол, выглядит столь нарочитым и сравнимым разве что с поступком самодура-Калигулы, который посадил в Сенат коня, что волей-неволей задаешься вопросом: и кто же опаснее для жизни Магической Британии — великий светлый маг и чародей Альбус Дамблдор-Первый, готовый притащить в школу хоть вейлу, хоть оборотня, хоть кентавра, или Его Жестокопреосвященство-Второй, просто тихо-мирно восставший из мертвых? Именно поэтому"...

К каким выводам хотела привести читателей Скитер (благодаря ее пассажу о Неназываемом стало ясно, на чьем поле она пытается играть), Гилдерой узнать не успел: с оглушительным ревом в коридор из нижних камер вырвался Шустрик.

Монстр величиной с приличного виверна, каймано-гиппопотамо-лев с горящими адским пламенем дырами на месте глаз, немедленно ринулся на единственное одушевленное существо, которое учуял поблизости. Гилдерой выстрелил в потолок магической скобой и моментально взлетел на светящемся альпинистском тросе. Амат с разгона промчалась мимо, не задев его ног, только чуть обдав их жаром преисподней.

— Держись! — завопил откуда-то Рыжий, но Шустрик уже изготовился к высокому прыжку.

Зависнув на роликовом блоке, держась за веревку одной рукой, Локхарт призвал на выручку Патронуса. Сорвавшийся с кончика его палочки призрачный дельфин-афалина играючи накинулся на химеру. Он даже не дрался, а просто толкал ее носом, как мяч. Тут подоспел Уизли, щелкнув ледяным кнутом, чем и отвлек амат на себя. Когда разъяренный питомец заметил его, Билл выпустил своего Патронуса-быка. Шустрик вздыбился, готовый к бою, но не смог устоять перед соблазном, стоило Рыжему вытащить из кожаной торбы сырое сердце "и-знать-не-хочу-кого". Приманку Уизли кинул обратно в лаз, а когда чудовище нырнуло туда же, запечатал дыру магией.

— Апопа на тебя нет! — ослабив карабин, Гилдерой плавно съехал вниз и распутал талию, затянутую спасительной веревкой. — Вот я не понимаю, Билли: тебе что, так хочется иметь в напарниках седого, психически сломленного пациента Мунго?

— Ничего, ты у нас везучий дядя, — Билл вытер окровавленные руки куском дерюги. — Слушай, а у тебя ж раньше не получался телесный Патронус! Что, и тут артефакт Ди помог?

— Да Мерлин его знает. Последний год ни с того ни с сего вместо прежней "медузы" стал получаться он... — Локхарт кивнул на дельфина, теперь плескавшегося в воздухе рядом с длиннорогим быком Рыжего.

Патронусы растаяли за ненадобностью.

— Ну дай погонять побрякушку! — снова заканючил Билл, сжирая завидущими глазами амулет Удачи Авантюриста. — Убудет с тебя, что ли? Не насовсем же!

Уизли всегда говорил загадочным полушепотом, точно посвящал тебя в сокровенную тайну бытия. Дескать, так он привык: сколько себя помнит, дома кто-нибудь да спал, сам разбудишь — сам нянчись, а оно ему надо?

Локхарт рассмеялся, подразнил компаньона черным камнем, который висел у него на ключицах в отворотах рубашки, среди других амулетов, и покачал головой:

— Это кристалл-эгоист и кристалл эгоистов.

— А я что, по-твоему, фанат благотворительности?

— Как тебе сказать? Ты же у нас Уизли из клана Уизли, крутой искатель приключений, мечта подростков и красивых девушек из Гриффиндора. К тебе мой амулет не захочет, а на меня, если отдам, обидится.

— Отговорочки в строю, — проворчал Билл, закуривая самокрутку. — Бабами меняться, значит, можем, а амулетами — ни-ни? Хорошенькое дело!

— Историю надо было учить, Билли-бой: кристалл обиделся даже на самого Ди. Потеряем с тобой удачу — и что делать? Шустрика собой кормить? Посмотри, что он сотворил с газетой! — Гилдерой поднял с каменных плит догорающие обрывки "Пророка". — Вот злодей, на самом интересном месте! И я еще планировал разгадать кроссворд!

Рыжий глубоко затянулся, нервным рывком стряхнул пепел под ноги. Вентиляция тут никудышная, все ходы и отверстия снаружи придавило песками, дышать в сухой жаре нечем и безо всякого дыма. От вони табака, приторно отдающего сладкой вишней, Локхарта повело. Курил Билли как пылесос: три затяжки — и сигареты нет. А заодно чутко прислушивался. Когда земля опять задрожала, его конопатое лицо озарилось детской улыбкой:

— Скоро тебе будет что поразгадывать, жмот. В этот раз Шустрик наткнулся на верный след.

— Билли, ты так говоришь уже пятую пирамиду подряд. Доведем местных "меджаев" — они постучатся по магической линии, и не видать нам концовки манускрипта, как своих барабанных перепонок. Сворачиваться надо и переждать хотя бы до зимы.

— Вот теперь уж всё точно! Клянусь памятью Шампольона!

— Бла-бла-бла... — Гилдерой закатил глаза. — Я думаю, не попросить ли нам с тобой у маглов их "Упуат"... [4]

__________________________________________

[4] Названный в честь бога-волка Упуата, проводника душ в мире мертвых у древних египтян, робот "Упуат" был сконструирован инженером Рудольфом Гаттенбринком в 1993 году. Аппарат исследовал вентиляционные ходы в Великой пирамиде, недоступные человеку ввиду их узкого размера: https://rutube.ru/video/e7a4f8938bb747a78ca07d95979008ee/

Может, Рыжего прокляли? Перед чужими проклятиями кристалл бессилен. Или как еще объяснить их тотальные обломы в поисках недостающего фрагмента? Они ведь уже больше полугода наматывают сотни миль по Египту. Старина Риг по привычке носит почту сначала на прежнее место, в гренландский Саккак, потом вспоминает, куда нужно, и, чертовски недовольный, летит в египетскую Саккару. Или в Дахшур. Или в Абусир. Или вообще туда, куда ворон костей не таскал. Результат — всмятку растерзанные руки и "ух-ху-ух-ху-ху-ху-ху-ху!". И Гермиона еще жалуется, что письма идут целую вечность! Спасибо хоть как-то приходят, детка... В эти края Гаруда, белохвостый орлан мессира, не летит совсем, зажрался. У филина — старческий склероз. Мертвяк с почтальонскими обязанностями справляется не очень, да и не обязан. А засылать в Британию непроверенную птицу — риск.

— Ага-а-а, сейча-а-ас прям! Поклянчить у них "Упуат" и пообещать взамен поделиться с ними находками...

Хм! Спрашивается — и кто тут жмот?

— Мало добра они угробили? — продолжал горячиться Рыжий, протекторной подошвой ботинка втаптывая окурок в древнюю плиту пола. — Перечислить?

— Фамильная черта всех Уизли — считать цыплят до того, как они вылупились [5], — поддел Локхарт.

__________________________________________

[5] Вместо русской поговорки "Делить шкуру неубитого медведя" англичане иногда употребляют аналог: "Well, let's not count our chickens before they hatch".

Мимоходом вспомнив о мисс Грейнджер, Гилдерой обнаружил, что ее явно не хватает в их душной, по самый бенбенет засыпанной песками пирамидке. Вот это была бы всем командам команда! Девчонка такая же оголтелая, как они с Рыжим. А может, еще оголтелее них обоих, вместе взятых. Интересно было бы взглянуть, какой стала юная Атропа — выросла, наверно, и теперь уже не тот драчливый голенастый страусенок, что носился по Хогвартсу с кипой книг и неизменным Поттером под боком. Скорее всего, у них с Гарри начался школьный роман, а может, она даже где-то и писала об этом. Локхарт никогда не прочитывал ее послания целиком, выбирал только самые интересные места. Грейнджер что на ЗОТИ, что на других занятиях, что в жизни увлекается деталями, слишком отдаляется от сути, и это невыносимо. "Невыносимая всезнайка Грейнджер". Дотошная. Явственно представив перед глазами девчонку, Локхарт сообразил, что Гермиона ведь тоже рыжая, правда, не с таким пожаром на голове, как у Билли-боя, который тем временем продолжал разоряться:

— И всё равно! Цыплят — не цыплят, но вот уж с кем, с кем, а с маглами "Книгой Вечности" я делиться ни в жизнь не ста... — неожиданно в глубине строения кто-то сдавленно замычал. Билл навострил уши: — Ги-и-ил?! Ты тоже это слышишь?..

Глухой услышит. Кровь стыла в жилах от замогильного подвывания и глухих ударов о стены.

— Ну, а что я тебе говорил?! Он нашел, нашел! — и с этими словами, подскочив на ноги, Уизли опрометью бросился по лестнице во тьму нижнего коридора.

С палочкой наголо Локхарт почти не отставал от приятеля. В другой руке он крепко сжимал примотанную к запястью магией и обычными бинтами колдокамеру, а в уме который раз прокручивал формулировки усмирения инфернальных сущностей.

Подвал, куда они загремели, выглядел совсем не так, как ожидал Гилдерой из опыта прошлых поисков. Это был скорее гигантский колодец цилиндрической формы, настолько глубокий, что любой незваный гость без магии разбился бы вдребезги, свалившись сюда сверху. Никакой обстановки, свойственной таким постройкам, в колодце не было, но по арене метались тени, выпячиваясь прямо из выбитых в камне иероглифов, которыми были усеяны стены. Только амат могла справиться с этими собратьями дементоров — и лишь поэтому, рискуя жизнью, Уизли повсюду таскал с собой химеру, благо, она уже не первый раз спасала их задницы в таких ситуациях.

— Я их отвлекаю, снимай, только быстро! — скороговоркой выдал Рыжий и кинулся к Шустрику.

Только теперь, на месте, стало понятно, что последний фрагмент — это не папирусные свитки, как было в предыдущих случаях. В мечущихся отсветах Люмоса Гилдерой успел сориентироваться. Судя по направлению фигурок-иероглифов на стене, строители пирамиды делали эти записи нестандартно — не справа налево, а наоборот. Что ж, поехали...

Локхарт повел колдокамеру слева направо, фиксируя сначала нижние участки текста.

Здесь только полгода переводить, а потом еще не меньше полугода — отсеивать заведомо мусорные вставки, вплетенные в общий текст, чтобы запутать чужаков. Наметанным глазом Гилдерой на ходу приблизительно отмечал эти места.

За спиной, в центре колодца, клубилась тьма, слышался вой хранителей, мычание и рев амат да щелчки Биллова ледяного кнута. Покуда Рыжий удерживает их посередине, можно скользить по окружности поближе к стенам, не боясь, что зацепят. Главное — не оглядываться и не отвлекаться. Для съемок второго и последующих ярусов Локхарту пришлось запрыгнуть на ковер-самолет. Ну, как ковер... половичок. Оказалось, что так даже лучше: изображение не дергалось, плавный полет позволял снимать быстрее и качественнее, чем пешком.

— Устанешь — меняемся! — крикнул Гилдерой, не отвлекаясь: пока щелкает кнут — всё в порядке, да и кристалл Джона Ди даст сигнал об опасности...

...Уже через час он стоял под прохладными струями душа — ради нормального отеля, где окажется приемлемый уровень сервиса, им с Рыжим пришлось аппарировать аж до самого Каира, и то им дали номера в разных крыльях гостиницы из-за небывалого наплыва туристов. Уизли отправился "парковать" свою Ладью Миллионов Лет (а заодно — подальше от лишних глаз — усмиренную до следующей вылазки и сытую амат), и Локхарт решил быстро ополоснуться, чтобы поскорее осмотреть трофеи и к приходу приятеля уже начать перевод. Но тут оказалось, что волшебный трос, на котором он совершал акробатические трюки в пирамиде, оставил у него на боках гораздо более сильные повреждения, чем можно было предположить. Болезненные ссадины и кровоподтеки пришлось залечивать по свежим следам, и с его уровнем владения целительскими приемами это была задача не из простых. Однако к возвращению Рыжего с Мертвяком на плече состояние собственных боков Гилдероя устраивало более или менее, и он с удовольствием натянул на себя свежую магловскую футболку с парусиновыми шортами. Если бы таким его увидели в Хогвартсе образца 1992/1993 учебного года, то все британские маги — от профессоров до первокурсниц — остолбенели бы, как от взгляда василиска, и ожили нескоро. Билл тоже успел смыть пыль и переодеться, а мимир Гарри — прийти в себя после встречи с Шустриком. Запасшись какой-то сухомяткой и пивом, они подсели к столу и стали проявлять колдографические проекции стен пирамиды — одну за другой.

— Что за письмена? — всё больше удивлялся Уизли, приглядываясь к изображению. — Значки узнаю, а прочитать не могу ни слова. Вот что это за линии над строчками, как в деванагари? У здешних я такого не видел никогда в жизни.

— Похоже на то, Билли, что это и есть деванагари.

— Только не говори, что мы откопали какую-то разновидность древнеегипетской Ригведы, — не поверил Рыжий, зато Мертвяк как-то насмешливо каркнул, но ввязываться со своими ценными замечаниями не посмел, насмотревшись на то, как эти парни обращаются с самой амат.

— Я и не говорю. Я думаю, что это куда более древний, и не религиозный, а сугубо научный текст, написанный еще теми, первыми, магами Юга и Севера. Скорее всего, в те времена, когда после катаклизма они потеряли свою родину, расселились по землям Плодородного полумесяца и начали ассимилироваться с местным населением. Только они и могли так надежно запечатать источник...

Что правда, то правда: без амат, мата и бутылки абсента там ничего не разыщешь...

И чем дальше в текст, тем больше Гилдерой укреплялся в своем мнении. Давая теоретическую подсказку, где искать ответ на самый главный вопрос их проблемы, мессир оказался прав. А то Локхарт уже начал было подумывать, уж не является ли "Книга Вечности" таким же блефом, как легендарный двенадцатый том ересиарха — сочинение, за обладание которым продал бы душу любой темный, а может, и не обязательно темный маг современности, и существование которого до сих пор остается под большим сомнением. Ныне здравствующий автор, снисходительно наблюдая за суетой вокруг его творений, не спешит проливать свет на эту тайну.

— Билл! — Гилдерой остановил движение слайда. — Знаешь, что это?

— Ну?

— Кажется, это решение Фиаско Минтамбл.

— А что это такое? — полюбопытствовал тогда Мертвяк.

Мужчины посмотрели на птицу, переглянулись между собой, и Рыжий взмахнул палочкой, извлекая из недр Локхартовой камеры портрет мрачной пожилой блондинки на фоне Лондона прошлого века:

— Элоиз Минтамбл, невыразимка. По слухам, занималась в Отделе Тайн проблемами пространственно-временного континуума. Ей приписывают удачную попытку перемещения во времени.

— "Удачную"! — фыркнул Локхарт: это действительно смешная шутка.

— В легенде речь идет, правда, не то о каком-то хроновороте, не то о Маховике Времени — черт его знает, что это за гремлинова отрыжка, никто не может объяснить ни что это за штука, ни как она должна работать. Отец считает, что ее никогда не существовало в природе и что это спекуляция и мистификация наподобие борхесовского Orbis Tertius.

— А эта бабка — существовала?

— Бабка — существовала. Правда, если верить зарисовке скетчера-криминалиста, после того эксперимента вернувшаяся из прошлого Элоиз выглядела вот так.

На пронумерованных эскизах, сделанных художником с разных ракурсов и помеченных на полях архивными печатями Министерства, виднелся труп той же самой женщины-блондинки, что и на раннем портрете. По сравнению с собой живой мертвая была, разве что, несколько отекшей, однако вполне узнаваемой. И каждый из планов демонстрировал на ее лбу зигзагообразное повреждение, похожее на...

— Авада? — спросил Мертвяк.

— Нет. Смерть от удушья. В вакууме.

— А что тогда за "молния" на лбу?

— А на лбу — отметина, вероятно, символизирующая о том, что во времени она действительно каким-то образом перемещалась. Этак на час в прошлое, физически.

— И что?

Билл толкнул Гилдероя локтем и ухмыльнулся уже в свою очередь. Локхарт пожал плечами:

— Астрономия, первый курс. Земля несется по орбите вокруг Солнца со скоростью тридцать километров в секунду. Относительно общего центра масс все небесные тела тоже движутся, не останавливаясь ни на мгновение. Там, где Земля была час назад, сейчас космическая пустота. Это всё, что ждет путешественника во времени, если он собирается перемещаться туда телесно. Для более отдаленных путешествий есть альтернатива — впечататься в подоспевшую на то место звезду или, подавно, угодить в какую-нибудь черную дыру.

— Значит, у нее получилось переместиться во времени и пространстве, а потом вернуться сюда? — ворон, кажется, воспрянул духом, и Гилдерою его воодушевление показалось немного подозрительным: чего это он вдруг распетушился?

— Ну, наверно, получилось. Только, как видишь, она вряд ли успела насладиться триумфом. Нельзя множить сущности — "Зеркала и совокупление отвратительны, ибо увеличивают количество людей" [6].

__________________________________________

[6] Фраза некоего ересиарха Укбара из рассказа Борхеса "Тлён, Укбар, Орбис Терциус".

— И какое решение предложено здесь? — прервал их Рыжий, указывая на письмена.

— Простое, как полкната: этот детерминатив означает "перемещать во времени не тело, а только сознание".

* * *

Накануне СОВ Гермиона так обстоятельно окопалась в библиотеке, что если бы в это время у маглов началась Третья мировая война, а Неназываемый, собрав свою армию, пошел штурмом на Хогвартс, она, скорей всего, ничего бы не заметила. Так, уткнувшись в учебник, и пришла бы по дымящимся руинам сдавать древние руны.

Именно поэтому девушка не с первого дня поняла, что с Гарри творится что-то не то. Сам приятель, похоже, был только рад ее невнимательности. Она растерялась, когда заметила, что он в принципе перестал пользоваться волшебной палочкой и любые действия выполнял исключительно руками. Когда объяснение "готовлюсь к зачету у Прозерпины" перестало усмирять ее подозрительность, Грейнджер насела на него со всей своей гриффиндорской волей к победе, и Луне Лавгуд осталось лишь смириться и отступить, что она и сделала, бросая виноватые взгляды на своего парня. Тогда-то Гарри и пришлось признаться во всем, что произошло.

Гермиона ужаснулась, потом обняла его, потом сопоставила страшную находку Хагрида, о которой написала даже Рита Скитер в "Ежедневном пророке", с событиями той ночи и обрывочными воспоминаниями юноши о том, как отец вызволял его из логова Жабы — и ужаснулась еще раз. Всё это дополнилось историями о развратных действиях Амбридж в отношении Шамана, Пухлого и еще нескольких ребят, а также негодованием Драко Малфоя и отсутствием Джереми Стреттона, который не рискнул возвращаться в школу после уикенда, поскольку его здесь вывели на чистую воду. Если это Снейп избавил их всех от этой гадости, то не окажется ли в опасности теперь он сам? Немного обнадеживал факт, что по крайней мере одно звено — пытки Гарри Жабой и его освобождение алхимиком — для широкой публики выпадало из причинно-следственной цепочки, а без него составить полную картину гибели Амбридж было невозможно. Но как же у их костлявого, на ладан дышащего профессора хватило сил справиться с такой монструозной тварью? По финальному испытанию Турнира Трех волшебников Гермиона помнила, какой отпор может дать сильному волшебнику даже молодая и неопытная вейла с мягкими крылышками — а уж эта, в отличие от Флер Делакур, была матерой особью в полном расцвете сил и умений. Только бы Снейпа не вычислили!

Но если проблемами Снейпа она забивать свою голову не собиралась, поскольку профессор — человек взрослый и получше них, сопляков, знает, как выпутываться из ситуаций и посложнее, то с Гарри было всё наоборот: она даже об экзаменах забыла и даже во сне придумывала, как же ему помочь. Только ничего толкового не придумывалось. Он пытался шутить и, кажется, смех его звучал вполне искренне, но Гермиона хорошо помнила, что чуть было не стряслось с Лонгботтомом на Астрономической башне. А ведь перед подъемом туда он тоже улыбался друзьям, и, как говорится, "ничто не предвещало".

— Да всё будет путем! — уверял Гарри, и они в который раз репетировали для нее то, что покажут экзаменаторам СОВ. — Прорвемся, Атропа! — (знает, на кого перевести стрелки, лукавый лис!). — В конце концов, если ничего не получится с Прозерпиной, попробую силы в издательстве Фишера. Тетка пишет, что он по-прежнему будет рад меня видеть у себя в штате...

— У тебя крыша едет, какой Фишер? На тебя охотятся Пожиратели!

— Зачем я им теперь? Сама подумай.

— Вы с отцом пытались покинуть страну?

Сложив руки на груди, он устало запрокидывает голову и мямлит:

— Ну, пытались...

— И как?

— Ну, не сработало. Может, порт-ключ бракованный?

— Сам ты... бракованный! Это значит, что магическая привязка по-прежнему работает и не выпускает тебя из Британии! Это значит, что ты по-прежнему остаешься в роли преемника Дамблдора. И это значит, что ты по-прежнему под ударом, под прицелом у Неназываемого! Вот только попробуй мне не сдать эти экзамены, лично придушу! К Фишеру он собрался!

Комиссию из Отдела образования представляли два мага крайне преклонного возраста. Вернее, это были колдун и ведьма, но старушка выглядела так, что Гермиона поначалу приняла ее за высушенного, как имбирный корень, старичка, обманувшись короткой стрижкой "ежиком" и угловатыми движениями мадам Марчбэнкс. Министерские экзаменаторы повсюду совали свои дряблые носы, выспрашивали и выглядывали пуще Жабы. В какой-то момент гриффиндорке показалось, что план старшего и младшего Принцев провалился, не начавшись.

Всё происходило так же, как и на обычных экзаменах: их посадили за отдельные столы и заставили тянуть жребий, в соответствии с которым давали задания. На СОВ по Трансфигурации, идущем раньше остальных по списку, Гермионе удалось занять место в среднем ряду одиночных столов, чтобы видеть Гарри сбоку от себя — он старательно расписывал теорию за партой у самого окна в Большом зале. Она еле-еле сосредоточилась на своем билете, но зато так увлеклась ответом, что подняла голову лишь после оглашения его фамилии. Экзаменаторы вызвали Гарри к себе — продемонстрировать практические навыки. Значит, по теории он уже всё сделал. Девушка поймала себя на том, что усиленно скоблит перо ногтем большого пальца, рискуя сломать очин и забрызгать весь пергамент чернилами. За себя она волновалась гораздо меньше.

— У вас, молодой человек, был вопрос по особенностям внутренней и внешней трансфигурации, — проблеял старичок — мистер Тофти — и поправил пенсне, которое сочли бы старомодным даже прабабушки хогвартских студентов-чистокровок. — С письменным заданием вы справились, насколько мы с коллегой можем это определить — не так ли, мадам Марчбэнкс? — а когда напарница громким басовитым голосом переспросила его, о чем он толкует, и приставила к своему уху деревянный акушерский стетоскоп, он повторил сказанное в воронку, после чего старушка оживленно закивала. — Теперь покажите нам примеры этих двух видов изменения предмета. Вот, пожалуйте, мой вам для этого головной убор.

И он выложил на стол смешной серый котелок, какие в детективных фильмах-пародиях носят сыщики или шпионы. Эти старикашки из Министерства не так просты, какими хотят казаться. Сердце Гермионы заколотилось и замерло. Перо она всё-таки в итоге сломала пополам, а свиток заляпала чернилами. Будто услышав ее мысли, профессор МакГонагалл подняла голову, строго поджала губы и запустила в нее тяжелым взглядом, сделавшись похожей на сердитого грифа. Гермиона потупилась. Еще бы декан такое не услышала! Эти чокнутые мысли грохочут в черепе, соревнуясь по громкости с сердцебиением — девушка и так уже почти чувствовала себя героем рассказа По. [7]

__________________________________________

[7] Эдгар Аллан По "Сердце-обличитель".

Может быть, МакГонагалл тоже знает про Гарри? Гермиона убедилась в этом парой минут позже.

Он облизнул губы и размял пальцы, как делал это, беря ланцет на практических у Умбрасумус. Теперь вместо ланцета Гарри сжал палочку и нацелил ее на котелок.

— Колорум виридис, — шепнул он едва слышно.

Из палочки вырвалось легкое серебристое свечение, как и положено после трансфигуративного закла, а затем котелок Тофти перекрасился в ровный травяной цвет. Гермиона выдохнула и с облегчением оперлась на спинку стула. Оказывается, не врут исполнители попсы, рассказывая, как тяжело попадать в слова под "фанеру". Всё-таки Добби молодец — и старички ничего не заметили, не говоря уж о других студентах, которые вовсю строчили свои задания. Но впереди у Гарри еще вторая часть билета — трансфигурация внутренняя, и это будет посложнее, чем перекрасить шляпу из серого в зеленый. Поменять форму неодушевленного предмета домовик тоже сумел без затруднений — после выписанного в воздухе зигзага с петлей внизу и заклятья Материя циркуляро невидимый эльф, стоя позади Гарри, щелчком пальцев одной руки сымитировал вспышку на кончике палочки, а другой обратил котелок в фетровую лепешку идеально круглой формы. Оставалось теперь изменить размеры исходного объекта, а после — одушевить его. Гермиона и сама работала на два фронта: одним глазом смотрела в свой пергамент, переписывая набело с испорченного кляксами свитка, а другим косила в сторону экзаменационной комиссии.

— Энгоргио! Цингулята материя гетерогенус...

Отхлебнув из стакана водички, МакГонагалл внезапно зашлась кашлем. Экзаменаторы засуетились, мадам Марчбэнкс даже начала стучать ей между лопаток, а стол в это время качнулся, и на нем из фетрового блина выросла туша зеленого броненосца.

— Оу! — признал мистер Тофти, отвлекаясь от Минервы и поправляя пенсне, чтобы получше разглядеть результат трансформации.

В качестве вишенки на торте Гарри, окончательно обнаглев, прямо у них на глазах винтанул в воздухе своей палочкой и отменил неестественную окраску животного. Похожий на громадную блоху зверь пробежался по столу, с интересом заглядывая во все бумажки и чернильницы. Добби — гений монтажа! Ему пора в шоу-бизнес.

— Благодарим вас, мистер Поттер, ступайте, результаты получите по почте в июле, — прикладывая к губам платок, велела профессор МакГонагалл, а затем вернула котелок в первозданный вид и передала своему коллеге. — Пригласим следующего, господа.

Когда очередь дошла до Гермионы, она только-только успела поставить последнюю точку в своем трактате.

Последний день семестра — все экзамены были уже позади и оставалось лишь мирно дожидаться оценок, наслаждаясь каникулами дома, — вся команда "Фом Неверующих" совершенно открыто провела на берегу Черного озера, устроив маленький прощальный пикничок. Администрация замка не возражала, и Филчу было велено заниматься своими делами вместо того, чтобы мешать молодежи.

Парни баловались, как первокурсники, обстреливая друг друга всякими глупыми заклинаниями, девчонки визжали, хохотали и обзывались на "этих придурков", один Гарри с Мертвяком на плече сидел в стороне на большом камне, обхватив руками колени и задумчиво глядя на башни Хогвартса, отражавшиеся в темном зеркале водоема. Ворон что-то бормотал ему на ухо, и юноша еле заметно кивал. Все в их "тайной организации" уже знали (без лишних, впрочем, подробностей), что из-за Жабы Гарри совсем утратил возможность колдовать, и старались не задеть его чарами, которые — даже в легкой форме — он будет не в состоянии отбить. Гермиону удивил Драко, который обычно относился к сквибам с категорическим презрением, а тут взрыкивал на всех и каждого, кто пытался добить Гарри жалостью в стиле "и как же ты теперь, бедняга?". Взрыкивал и отгонял подальше — не без помощи своих бессменных вышибал Крэбба и Гойла.

— На-а-айду Стреттона — прокляну до седьмого колена, — ломая в холеных тонких пальцах прутья срезанных камышей, предупредил он Гермиону, Луну и Джинни, которая в очередной раз поцапалась со своим Корнером и снова стала тусоваться с подружками.

— Ну и дурак, — откликнулась Уизли. — Самому же потом до седьмого колена в ответ прилетит.

— Тебе-то что, — буркнул Малфой непритворно-злобно. — Ты только ра-а-ада будешь.

— Говорю же: дурак, — Джинни дернулась и демонстративно удалилась мириться с Майклом.

— Ну и с кем мы теперь будем строить следующего зотишника, которого прита-а-ащит наш непредсказуемый господин директор? — глядя на Гермиону, ядовито процедил Драко и побил все прежние рекорды по копированию манер своего декана. Как будто это лично она была виновата в кадровых решениях Дамблдора. — С Пухлым, что ли?

— Невилл многому научился за последнее время, — с едва заметной улыбкой промолвила Лавгуд, которая, почти не обращая на них внимания, шаманила у походного этюдника. — Но, может быть, в этом году к нам придет нормальный учитель?

Белобрысый покривил свою надменную рожу:

— Угу, та-а-ак я и поверил. Пять лет подряд — один другого краше, и тут вдруг — придё-ё-ёт нормальный... — он полуприсел и карикатурно развел руками. — Вот что, ска-а-ажите на милость, Поттер будет делать в этом Мунго? Что ему, та-а-акому, теперь поручит делать Прозерпина? Утки за коматозниками выносить, что ли? Эх, вот жа-а-алость, что не мне в ту ночь попалась Жа-а-аба!

— А то бы что? — Гермиона помимо воли ухмыльнулась, когда он самодовольно задрал нос. Права Джинни: дурак, и не лечится.

— В отличие от вашего глупца-Поттера я не ста-а-ал бы жертвовать своей магией, чтобы расквита-а-аться со старой с-с-с...волочью, — он покосился на Луну, в присутствии которой всегда почему-то избегал выражаться, хотя та никогда не смущалась из-за брани, достаточно закаленная словарным запасом Гарриного мимира. — Интересно, как он ее угрохал? Ну признайся, Грейнджер, ка-а-ак? Он же тебе всё расска-а-азывает!

— С чего ты вообще взял, что это Гарри ее угрохал, Малфой?! — девушка почти засмеялась, впечатленная изломами его дедуктивной мысли. — Чем тебя не устраивает официальная версия?

— Да я уверен, что это Поттер какой-то хитростью заманил ее в лес, а та-а-ам ее порвали кентавры! И пра-а-авильно сделал — только зря подста-а-авился. Лучше попросил бы Коронадо. За нашим секс-гигантом она сама поскака-а-ала бы вприпрыжку...

Разубеждать его Гермиона не стала, а Луна вообще сделала вид, будто ничего не слышала, вырисовывая живописный причал, видневшийся на том берегу. Вот уж кого меньше всех можно вообразить хладнокровным убийцей, так это Гарри. В отличие от его отца, которого половина Гриффиндора подозревала в регулярном пожирании младенцев. А другая не подозревала — просто потому, что при таком меню он не был бы ходячим скелетом.

А Гарри по-прежнему сидел поодаль и о чем-то беседовал со своим вороном.

* * *

Сны бывают полезными и бесполезными. Бывают запоминающимися или улетучиваются из головы через минуту после того, как откроешь глаза. Но к чему снится убийство Махатмы Ганди, а сон затем запоминается во всех подробностях, Северус не знал. Просто накануне он побывал в Полночной башне Лавгуда, где с ним внезапно заговорил сэр Френсис Уолсингем и посоветовал прогуляться по дому Принцев, а заодно побеседовать с оставшимися портретами... ну и поизучать расположение комнат, мало ли что. А после этого Снейпа всю ночь преследовало странное видение, как будто он — брахман Натхурам Годзе [8] и в соответствии с заговором националистов должен застрелить духовного лидера индусов.

__________________________________________

[8] Натхурам Годзе https://works.doklad.ru/view/Zq8ExSjbB-M.html

Во время молитвы он подбирался к Махатме на самое близкое расстояние и делал три выстрела в упор. Просыпался. Через секунду снова проваливался в сон — и всё повторялось бессчетное количество раз. Сон вымотал его до полусмерти. С этим надо было что-то делать: возможно, это был намек подсознания о каких-то делах, которые не успел завершить дядя Густавус, умерщвленный Томом Реддлом в Калькутте полвека назад. Сэр Френсис неспроста заговорил о портретах Северусовых деда и бабки, ведь сын рассказывал, что Гэбриел Принц-старший и Хелена Когтевран иногда принимают в своих хогвартских картинах гостей из других мест. Среди последних он видел и мистера Уолсингема, даже не раз. Это подтверждала дочка Ксено и Пандоры — девочка, кажется, хорошо шла на поправку, теперь ее словам можно было доверять, хоть по старой памяти она изредка и цеплялась за свои фантазии о нарглах с мозгошмыгами. Да, пожалуй, пора наведаться на улицу Трех Мертвых Королей, 611.

И вот он стоит перед портретом новобрачных Донатуса и Лиссандры Принцев, а те отвечают на его приветствие. Как будто только вчера он был здесь — с мальчиком, директором и заместительницей директора...

— Наверное, я должен рассказать вам то, чего вы еще не знаете... Это еще не произошло с вами, — Северус запнулся: конечно, не произошло: у них же еще нет детей, ни старшего сына, ни дочерей, и уж тем более они ничего не слышали о Реддле, который увидит свет только спустя двадцать с лишним лет. Или же... магия позволяет им сочетать некоторые несочетаемые вещи? Ведь узнали же они его, узнали Гэбриела при первой встрече! Откуда? Черт, он никогда не мог разобраться, как работает эта странная система. Никто не мог — даже художники. Терра Инкогнита, чтоб ее сожрали пьяные тролли...

Чета Принц переглянулась. Дед продолжал внимательно наблюдать за ним, а бабка ласково улыбнулась, но голос ее прозвучал решительно, как приказ:

— Северус, не робей. Мы видим: тебе нужна помощь. Рассказывай.

И он рассказал. Об их младшей дочери, о мальчишке-полукровке, которого сэр Донатус возьмет на должность архивариуса и примет участие в судьбе сироты из рода Гонтов, о том, чем потом им всем отплатит этот мальчишка, когда мистер Принц не пожелает отдать за него Эйлин...

— Он уже пользовался зачатками этого проклятия, когда был совсем ребенком, в магловском приюте. Испытав прием подселения сущности в тело жертвы во сне, он научился управлять поведением и состоянием того, кого решил покалечить или убить. Это давало ему возможность свести жертву с ума, он мог издеваться над ней долгое время или же нанести смертельный удар мгновенно, всё зависело от его настроения. И с возрастом он только усовершенствовал этот навык. Один из множества в арсенале его особенных умений. В них он был талантлив, как никто из современников...

— Талантлив... — вдруг вымолвил сэр Донатус. — Как все прежние Гонты, и в той же самой области... Выродившиеся, они были уже не способны проклясть и мышь, но свежие гены сделали свое дело, и высохший было ствол неожиданно дал сильную, живучую ветку... В ней сконцентрировалось всё, что заложено в корнях, и в отчаянном желании пробиться к свету она разрушала всё на своем пути — камни, другие деревья, лед и сталь...

— Когда вы, сэр, перед смертью завещали дяде Густавусу закончить ваши дела с индийскими родственниками здешних Патилов и Шафигов, то даже не подозревали, что умираете вследствие проклятия. Том убил вас очень аккуратно. Следующей жертвой стал Густавус. Еще на пристани в Ирландии Реддл самым немудреным способом сбил его с ног, чтобы дезориентировать болью, подойти ближе под морочным обликом и подселить сущность. Проклятье постепенно овладевало организмом вашего сына во время плавания в Азию, и к моменту прибытия в Индию Густавус был полностью подконтролен Тому.

— Но почему ни я, ни Густав не распознали эту скверну? Почему не заподозрили нечисть? — мистер Принц был очень удивлен и озадачен.

— Потому что британские маги слишком обособились, и даже азиаты-переселенцы стали понемногу утрачивать тут знания своих предков. Реддл же интересовался всем, для него не было преград при всём его показном патриотизме. И пользовался он всем спектром магии, который только может быть доступен одушевленному существу. Вероятно, даже магия эльфов и гоблинов не была для него тайной. Не гнушался он и магловских изобретений...

— Ты как будто говоришь сейчас о Голландце! Он был таким же... из тех, кого принято называть злыми гениями. Даже мой кузен Сенториус подпал под темное обаяние его учения, покуда они оба — и Геллерт, и он сам — не пересмотрели свои взгляды на этот мир... что тоже дано не всякому, пусть даже выдающемуся, уму.

— Да, сэр, так и есть. Том всерьез называл себя инкарнацией Салазара Слизерина и считал своим духовным наставником Геллерта Гринделльвальда, хотя они никогда не встречались лично. Но, в отличие от Голландца, Реддлу не дана была такая гибкость ума, чтобы перечеркнуть прошлое и начать всё заново на руинах гибельных идей. Реддл был миссионером, а миссионеры слишком дубоголовы, чтобы признать перед самими собой, что мычание в темном лабиринте, по которому они движутся вслепую, издает не священная корова, а совсем другое существо. Итак, во время Калькуттской резни Том воздействовал на волю Густавуса через свою эфемерную "змею" — в дневнике он хвастливо зовет ее Кундалини. Он заставил дядю изменить маршрут, которым тот добирался к дому родни британских Шафигов. Густавус оказался в эпицентре погромов, где и был убит выпущенными из тюрем головорезами. После расправы над мужчинами из семьи Принцев Том принялся за женщин. К Лорайн он являлся во сне, как инкуб, и за несколько месяцев просто выпил из нее жизнь. Она зачахла на глазах у сестры с матерью и умерла. Леди Лиссандра, чье здоровье и без того пошатнулось из-за смерти мужа и старших детей, легко поддалась его губительным манипуляциям. Реддл пишет, что убрать ее оказалось легче всех — она медленно сошла с ума и сама не заметила, как отправилась в иной мир. Так Эйлин осталась единственной наследницей в роду.

— Так что же? В итоге он добился своего? Добился ее руки? — на миг темные глаза бабушки полыхнули негодованием, и Северус вспомнил мать, когда та была совсем еще молодой. Оказывается, они были так похожи с миссис Принц! — Она же ничего не знала и считала его другом детства...

— Да, мэм, она не знала и считала его другом, но в то время Эйлин еще не была готова к браку и просто попросила его подождать. Том же в свою очередь решил, будто она водит его за нос, а сама метит замуж за Иеронимуса Шафига. Поэтому он придумал способ устранить "соперника" и поставить Эйлин в безвыходное положение. Зараженный драконьей оспой Шафиг умирает, но с Эйлин всё опять пошло не так, как Реддл планировал изначально. Пользуясь министерскими связями своих сторонников — того же Лестрейнджа, — он хотел сделать так, чтобы ее оправдали и она, сочтя его вследствие этого своим благодетелем, перестала, как он выразился, "валять дурака" — то есть приняла его предложение. Только Реддл слишком заигрался. Ее палочкой он убил двоих вместо одного, да еще к тому же этот второй оказался родственником какой-то министерской шишки — вероятно, Том об этом не знал. Связи и ходатайство не помогли, и Эйлин вынесли обвинительный приговор. Том потерял к ней всякий интерес, поскольку мерой пресечения была назначена Дислексиа Тоталум, конфискация имущества в магическом мире и изгнание в мир маглов. Там к ней приставили соглядатая, и им оказался мой... — Северус сильно скривился, не желая произносить этого вслух, но всё же произнес: — мой так называемый отец. Реддл пишет, что сумел раздобыть обломки маминой волшебной палочки и полностью ее восстановил. С тех пор и до самой смерти он пользовался этим трофеем. Наверное, к счастью, потому что палочка моей матери не может причинить никакого вреда ни ее сыну, ни, самое главное, ее внуку... ну, или как-то так...

— Как — "так"? — въедливо уточнил дед, впиваясь в него взглядом проницательных глаз, и Северус ощутил себя нашкодившим мальчишкой, который, к тому же, не выучил заданный урок и получил "тролль".

— Возможно... дело в "начинке"... в перьях одного и того же феникса в палочке из черного эльдера и палочке из остролиста...

— Чушь! — фыркнул сэр Донатус. — Думай!

— Может быть, мама как-то... усовершенствовала свою палочку? Вроде того, как это сделал Гэбриел — точнее, Олливандер с его палочкой. Он вложил внутрь выпавший молочный зуб Гэбриела. Когда Эйлин была жива, мне и в голову не приходило расспрашивать ее о таком... Да она и не смогла бы ничего рассказать из-за дислексии.

Мистер Принц качнул бровью:

— Хм... Что ж, может быть. А может, и нет. Но ты здесь ради другого, не так ли?

— Да. Сэр Френсис Уолсингем дал мне совет осмотреть этот дом. Только не сказал, что я должен здесь искать.

— Иногда имеет смысл разрушить прошлое и воскреснуть на руинах собственных ошибок. Начни с начала, Северус. Вспомни свои ошибки и учти их.

Новобрачные расступились. Фон позади человеческих фигур начал обретать очертания... их собственного дома. Старинный, добротный, окруженный классическим английским парком, он дополнял собой сумрачный пейзаж. И тут одно из окон третьего этажа в дальнем крыле подсветилось серебристым огоньком. Леди Лиссандра указала туда пальцем в черной перчатке. Едва это случилось, мираж пропал, и портреты замерли.

Северус кивнул, отступил от картины. Шаг, другой... На третьем он развернулся и побежал по коридору к лестнице, чтобы найти подъем на третий этаж.

Когда-то здесь была комната его матери. Он понял это, догадался. Сейчас она пустовала, но в центре стоял предмет, увидев который, Снейп вздрогнул — потому что узнал занавес, прикрывавший его. Когда-то он находился в комнате, охраняемой цербером Хагрида, в то время, да и теперь, за ним охотились Пожиратели. Не за ним самим, а за тем, что спрятано в его недрах. Только благодаря Веселому Роджеру все считали, что Дамблдор хранит это в Отделе Тайн у невыразимцев. А директор, получается, снова всех обскакал.

Северус сдернул покрывало и уставился в ожидаемую пустоту — как и прежде, для него еиналеЖ отображало всё: стены, пол, потолок. Всё, кроме самого Северуса Снейпа... или Северуса Принца. Он всегда знал, что стал первым в череде всех бед, свалившихся на их головы. Его не должно было существовать. И он совсем не желал увидеть там, внутри, столик со шкатулкой, в которой, по словам Гэбриела, находился перстень с александритом — тот самый, который хотели насильно надеть на мальчишку-первокурсника Ургхарт и Петтигрю...

Северус поднял глаза. Высоко, почти под самым потолком, выложенная лепниной на тяжелой раме зеркала надпись гласила: "Erised stra ehru oyt ube cafru oyt on wohsi". И вдруг...

Он отвлекся лишь на мгновение: что-то дрогнуло в глубине отражавшейся комнаты — что-то, похожее на рыжий всполох догорающего костра...

Зеркало еиналеЖ дернулось, сверху посыпались кусочки отлетевшей лепнины. Снейп едва успел отпрянуть, а когда, развеивая рукой клубы пыли, снова посмотрел вверх, то прочел там: "Erased stra ehru oyt ube cafru oyt on wohsi". Отвалившийся от буквы "i" в слове "Erised" кусок керамики скрывал под собой букву "a" — "Erased". И снова всполох в глубине... смутный женский силуэт... ускользающий в небытие...

— Лили! — кинувшись на холодную поверхность, закричал он, как сумасшедший. Невидимая преграда остановила его, и он, отбив ладони о бездушное стекло, заколотил зеркало кулаками. — Лили! Пожалуйста!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Лили, пожалуйста, открой мне! Мэм, я прошу вас, откройте, мне нужно поговорить с нею!

Полная Дама Гриффиндорской гостиной полна соболезнующей печали:

— Но, молодой человек, вы студент другого факультета, я не имею права впускать вас сюда!

— Только на минуту! Я очень вас прошу, мадам! Лили! Лили, открой! Я должен объяснить ей...

Портрет резко отъезжает, и на пороге возникает разъяренная рыжая фурия с молниями в ядовито-зеленых очах:

— Объяснить мне что? По-моему, ты всё сказал, что хотел, Северус Снейп! Конечно, я шлюха и сплю с Поттером, который не сходит у тебя с языка!

— Лили, пожалуйста, прости меня! Я совсем не хотел этого говорить, я был...

— ..."не в себе", — скривившись, с сарказмом передразнивает она. — Конечно! Знаешь, Северус, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, а ты и пьяным-то не был. Вот, значит, как могут думать друзья о друзьях. Хуже слова и не придумаешь — наверное, ты долго выбирал. Мог ведь назвать просто какой-нибудь грязнокровкой, или как там еще принято обзываться в вашем гадючнике? Это хотя бы было правдой — по крайней мере, для ваших чистопородных рептилий. А ты вот чем мне присветил — спасибо, открыл глаза дуре! Не делай добра, да не получишь зла. Проучил так проучил — на всю жизнь...

От стыда он готов провалиться до подземелий сквозь все этажи:

— Прости меня, пожалуйста! Клянусь тебе чем хочешь, я заглажу вину — только скажи, что мне сделать! Я никогда так не думал о тебе и никогда не подумаю.

— Я вообще не знаю, о чем ты думаешь. Уходи, не хочу тебя ни видеть, ни слышать. Если бы не Мери, я и сейчас не сделала бы этого. Зачем я только вышла? — она говорит с издевкой, глаза ее сухи и мечут молнии, руки неприступно скрещены на груди.

Как глупо. Всё, всё, что сейчас происходит, — это какой-то абсурд. В голове у него мутится. Ему не надо было приходить сюда — Лили уже всё для себя решила. Она просто хочет избавиться от его неудобного общества — и всё, что он может сделать, это помочь ей осуществить желаемое. Самоустраниться. Тогда... тогда пусть идет как идет. Весь его запал вдруг пропадает. Северус низко опускает голову, кивает и отступает:

— Извини. Я больше тебя не потревожу, Лили.

И слезы на глазах расчувствовавшейся Полной Дамы, чей портрет снова наглухо задвинул перед ним проход в гриффиндорскую гостиную...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Пожалуйста, вернись! Мне нужно сказать тебе!.. Я знаю, это ты! Лили! — он кричал, покуда не сорвал горло, но по ту сторону зеркала не было уже никого. Ни отражения его самого, ни призрачного силуэта, который он сдуру принял за свою жену. Зеркало еиналеЖ призвано морочить глупцов, показывая им несбыточные желания, играясь их страстями...

Но... "Erased", не "Erised"!.. И ему это не привиделось: вот керамические обломки в кучке пыли, вот эта буква "a" вместо приляпанной сверху и только что отвалившейся "i" — как это объяснить?

Ну нет, теперь-то он всё выбьет из Деда вместе с прочим его дерьмом! И то, как здесь оказалось еиналеЖ, которое должно стоять в Министерстве — а они это оговаривали! — и то, что в действительности произошло хэллоуинской ночью в Годриковой Впадине, и то, кто именно там "стерт", "erased"... и еще многое и многое...

Комната озарилась ярким серебристым светом — именно такой горел в этом окне на картине четы Принцев всего несколько минут назад. Выставив палочку перед собой, Северус в любой момент был готов парировать нападение. Но это оказался всего лишь призрачный бобр — Патронус Макмиллана.

— Северус, срочно! План ноль. Они в Отделе Тайн. Я тоже. Поспеши.

71. Глупец! Как будто бы нужны очки увидеть, где руно, а где клочки

Роджер заострил палку с обоих концов.

Ральф мучился, ломал голову, но не мог докопаться до смысла.

Уильям Голдинг "Повелитель мух"

— Сириус!

Он открыл глаза. Он поднялся. Он пошел на голос по бесконечным извивам коридоров Башни.

— Сириус! Явись!

Он не знает, куда идет, но идет. Инстинкт пса, которого позвал хозяин.

— Слышишь? Ко мне!

Она тоже давала Непреложный обет. Она знает, что делать дальше. Она когтевранка.

— Я... здесь... — кажется, он отвык говорить.

Решетки — всё пространство состоит из решеток. Это Азкабан. Где дементоры, он не знает. Он вообще не думает сейчас о них — и поэтому их нет.

— Сириус! Пробудись! Через три месяца твоему крестнику исполняется одиннадцать. Тебе надо успеть предупредить его и побеспокоиться об остальном! Пробудись!

— Да! Да, Пандора, я иду!

Он помнит последний полет на мотоцикле. Помнит, как пришел тогда в себя, провисев на руле после крушения невесть сколько времени. Помнит свой порыв найти Лили и крестника, отбить их у похитителей, спасти. Помнит, как на дороге его, шатающегося от кровопотери, невменяемого, схватили авроры и предъявили бредовые обвинения.

На суде он пытался сказать правду, но даже адвокат не верил ни единому его слову. Добавили к вине симуляцию безумия. Он просил о единственной встрече — с Дамблдором: только Дед смог бы объяснить ему, что творится вокруг и почему весь мир сошел с ума. Но Дамблдора не было, а Минерва МакГонагалл приняла сторону большинства, и в то время Сириус наивно думал, что она просто заблуждается. Давление, которому его подвергали перед процессом и на самом судебном заседании, сломило волю юного гриффиндорского сумасброда. Не так уж много ему и понадобилось, а это, знаете ли, обидно! Он был о себе лучшего мнения. Думал, что храбрость, доблесть и мастерство не подведут его на практике...

В какой-то миг Сириус, подчинившись всеобщему помешательству, согласился, что это с его рассудком что-то не так. Исказить сознание преступника для высших темных магов из окружения регента Реддла, которого все внезапно стали величать Тем-кого-нельзя-называть (шепотом добавляя странное прозвище "Лорд Волдеморт"), — задача не особо сложная. Что, если с ним, Сириусом Блэком, действительно приключились Обливиэйт и подмена воспоминаний? Что, если смерть Сохатого произошла на самом деле? Что, если Джим не гнался за ними, а вместе с семьей прятался под Фиделиусом в Годриковой Впадине и был предан Хранителем 31 октября 1981 года, как утверждалось во всех обвинительных документах? Предан вместе с семьей — Лили и Гарри... Да что за бред?! При чем тут Принцы, с какой стати Лили сделалась вдруг женой Джеймса Поттера?! Но... все говорят... И Сириус говорит, да вот только никто ему не верит. Может, это всё-таки он, Бродяга, сдурел, приложившись башкой о руль мотоцикла?

Он полностью признал себя виновным и смирился с вердиктом Визенгамота.

И последним прозрением обвиняемого стала весть, что он не поддается заклинанию Обливиэйт и взамен этого на пути к исправлению будет приговорен к избирательной дислексии и двадцати годам Азкабана. Теперь-то он знает, почему всем заключенным обязательно стирают память об Азкабане, а тогда... Тогда до него дошло, что он оговорил сам себя. Блэк кричал и вырывался: если он не поддается чарам Забвения, то это его, его — Сириуса — воспоминания правдивы, а всё остальное — грандиозный обман! Как вы не поймете, жалкие кретины?! Но было уже слишком поздно. Приговор прозвучал, а после драки кулаками не машут. Никто не стал его слушать, просто изъяли палочку, наложили необратимое заклинание Дислексиа Селективум и заточили тело на Гриммаулд Плейс, 12, а сознание — в заколдованной картине с изображением тюрьмы для магов. И ему еще повезло: много позже он узнал, что магам, которых изгоняют из волшебного общества к маглам, искажают их природу полностью — те лишаются возможности произносить заклинания вслух, читать, писать и разглашать подробности о Магической Британии. Даже сквибы в более выгодном положении, чем изгои. Но в то время Сириус еще ничего не знал о тотальной дислексии и считал, что вопиющая несправедливость, коснувшаяся его, — это предельная степень бедствия для чародея. Что хуже просто не бывает...

— Воплоти свою истинную суть, и тюрьма, в которой ты сам себя держишь, выпустит тебя!

Его форма меняется на бегу. Он уже трусит на четырех длинных лапах по однообразно-серым плитам, выстилающим пол в остроге, где он заточил сам себя по приговору Визенгамота. В гробовой тишине Башни со звонким эхом клацают по камню собачьи когти. Как же здесь воняет! Словно темница и впрямь переполнена заживо гниющими преступниками. Он нарочно подбегает к одной из камер и, опершись о решетку, встает на задних лапах во весь рост. В углу, на шконке, кто-то лежит. Кто-то или что-то — в полутьме не разглядеть. Просто неподвижный ворох грязного тряпья. Но теперь, когда он знает, его мозг борется с наваждением, а сон не желает выпускать из своих объятий. По изображению пробегает легкая рябь. Мираж то рассеивается, то возвращается. Сосредоточившись, он заставляет себя растворить стену, пол и потолок чужой камеры. Камни пропадают, сквозь них видно звездное небо и мигающий маяк, слышно грохот волн — и он знает, что если напряжет волю еще, то исчезнет и этот слой миража...

— Пандора, что делать дальше?

— Молчи! Иди на свет!

В конце тоннеля вдруг что-то маняще засеребрилось... Теперь он знает, что если сильно-сильно сосредоточиться, то Азкабан утратит власть над сознанием, а картина выпустит узника на свободу. И он проснется в собственном фамильном особняке в центре Лондона, в комнате на последнем этаже, где прожил всё детство. Вот только будет ли ему после всего, что случилось здесь, подчиняться магия? А еще... дементоры — их никто не отменит, пока он сам не найдет способ это сделать. Или пока не решит главную задачу, сейчас кажущуюся непосильной...

— Пандора!

— Нельзя разговаривать с мертвыми. Пробудись, оживи и иди.

— Ты умерла?!!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Сириус!

Захлебываясь воздухом и кашлем, Блэк подскочил с подушки. Дико заозирался, ища источник яркого белого света. Во имя адского пекла, с чего вдруг его срубило в такое время? Это всё из-за вынужденного бездействия — пытка похлеще любого Азкабана! Он становится размякшим моллюском, тогда как там, снаружи, кипит настоящая жизнь. Но ему нет в ней места. Это, в конце концов, невыносимо!

Светящийся посланник, снисходительно щуря миндалевидные глаза и неспешно умываясь, дал ему возможность прийти в себя.

— Минерва, что там?

— Говори тише! Гарри и мисс Шафиг могут нас услышать. Я только что видела их на верхней веранде. Собирайся, твоя помощь сейчас срочно понадобится в Минмагии.

Вот это весть так весть! Пока Сириус торопливо начинял потайные карманы в своей одежде всевозможным оружием обоих миров, котопатронус МакГонагалл посвятил его в детали экстренного плана.

— И не лезь на рожон, Сириус! — предупредила кошка, изгибая спину и потягиваясь. — От тебя не требуется ничего, кроме иллюзий: по донесениям, на той стороне — мощный гипнотизер...

— Да неужто Долохов?! Объявился? Вот скотина, ячмень ему под оба глаза... Его, кажется, так и не поймали тогда?..

— Значит, не поймали, — согласилась Минерва через своего посланника. — Мы со Снейпом вот-вот будем на Острове, но входить к вам в Оазис он не намерен.

— Еще бы! В таком-то прикиде...

— Вот поэтому поспеши к Барьеру и жди нас там.

Патронус рассеялся в воздухе.

— Сириус? — восклицание брата застало его врасплох. Рег сидел полубоком на подоконнике холла и с подозрением щурился. — Что мне сказать, когда тебя хватятся?

Блэк-старший с ухмылкой сунул в зубы сигарету и, прикурив от палочки, глубоко затянулся:

— Скажи — пошел подышать свежим воздухом. Если не вернусь, значит, воздух был слишком свежим.

* * *

Тревога, будто назло, застала Перси Уизли в лифте между третьим и четвертым уровнями. Он как раз нес громадную кучу отчетов из Аврората в Отдел Катастроф и очень надеялся не встретить по дороге кого-нибудь со второго уровня. [1] Кого-нибудь наподобие мадам Скитер, которая привяжется так, что и Фините Инкарцеро не отвяжешь. Почему-то они считают его, Перси, соплежуем, вытащить информацию из которого — вопрос времени, правильного подхода и хорошего комплимента. Они все-е-е так его оценивают, эти безнравственные карьеристы, эти пауки в банке! И родители туда же: ну разве не медвежья услуга — подсунуть под его опеку Фреда с Джорджем, и это после всего, что было между ним и братьями на протяжении детства, отрочества и учебы в Хогвартсе! Перси даже в лифте иногда разглядывал себя в зеркале: не появилось ли седых волосков в его медных кудрях, которые он так старательно прилизывал по утрам специальным составом для гладкости. Пока не появилось, но роковой день был не за горами. Иногда он тайком завидовал Биллу и Чарли, которые были далеко от любящей родни.

__________________________________________

[1] На втором уровне будет отдел журналистики, и вот этот расклад автора вполне устраивает: http://newhogwartsstory.forum2x2.ru/t130-topic В особенности — количество уровней.

Сам сигнал — преобразованный магами-акустиками из электромагнитных волн в звуковые душе— и ушераздирающий "голос" Сатурна — вызывал учащенное сердцебиение. А идущие в дополнение к нему цветовые раздражители, которые мерцали во всех помещениях Министерства, подняли бы на ноги не только глухого, но и парализованного. Звук нарастал: к основному фону добавлялся рокот Сатурновых колец, и пульс разгонялся до предела. [2] Казалось, сам Космос вот-вот низвергнется на Землю и поглотит ее... или же нечто необъяснимое одним рывком сдернет с планеты воздушную оболочку, и все умрут... или всех вытянет в вакуум... или произойдет что-нибудь еще страшнее...

__________________________________________

[2] Стоит заметить, звучат они и в самом деле довольно-таки зловеще. Интересная документалка о звуках в космосе — то есть о том, как их "услышать": https://youtu.be/_ptOjytWgZ0 Да, и Сатурн здесь не случайно (он уже неоднократно упоминался в разных контекстах на страницах этого фанфика).

Правда, на этот раз Перси встревожился не особо. Последние недели три вступивший в должность и.о. министра Пий Тикнесс только и делал, что без конца проводил "учебные тревоги". Большинство работников учреждения стали воспринимать всё это светомузыкальное шоу скорее как досадную помеху. В укрытия не слишком торопились даже самые исполнительные сотрудники из числа приближенных к мистеру Тикнессу. Если кто и успевал добраться за отведенное для эвакуации время в безопасную зону, то с раздражением каждые две-три минуты смотрел на часы и психовал.

Лифт странно дернулся, его понесло куда-то вбок, вбок и снова вбок. В последнем рывке — на этот раз вперед — он чуть не расплющил Перси по задней стенке. Остановка тоже была резкой. Кабина сделала сальто, замерла и немедленно выплюнула потерявшего равновесие пассажира на площадку. Уизли поднялся с пола, поправил очки, перевел дух и, подавляя тошноту, огляделся по сторонам. Это был первый уровень, рекреация возле главного кабинета для совещаний. Челюсти лифта хлопнули. Вся транспортировочная система отключилась под сводящую с ума какофонию сирены, топота, криков и хлопков заклинаний.

Пробегающие туда-сюда люди, знакомые и малознакомые, казались слишком перепуганными для штатной учебной тревоги. Тогда Перси влился в одну из групп стажеров, возглавляемых Честером Дэвисом, и спросил у какого-то парня, что здесь творится. Ответ заставил его обомлеть от ужаса: в Отдел Тайн проникли боевые маги Неназываемого, и теперь там у них завязалась серьезная стычка с мракоборцами. Следовательно, тревога не учебная, а самая что ни на есть настоящая.

— Мерлин! — выдохнул Перси, резко останавливаясь и со всего размаха припечатывая себе ладонью по вспотевшему лбу. — Обормоты где-то внизу!.. — его осенило, и теперь он, проведя рукой ото лба до подбородка и своротив по дороге очки с переносицы, без сил привалился спиной к колонне. При встрече Джордж говорил ему что-то насчет поручения Людо Бэгмена...

Грохот колец Сатурна опять сменился инфернальным скрежетом самой планеты. Почему же не заткнут сирену?! Так и рехнуться недолго.

Надо искать отца, да только эти проклятые лифты встали на всех уровнях, а перемещаться иными способами, как делает высшее руководство, молодой Уизли еще не умел — не дослужился. Впрочем, можно попытаться смыть себя в Атриум, а оттуда как-нибудь пробраться на уровень выше: и.о. министра ввел новый, чрезвычайно унизительный для низших чинов способ экстренной эвакуации — через унитаз. Надо срочно искать ближайший сортир.

Мокрый и злой, как тридцать три лепрекона, у которых сперли всё золото, Перси очутился в Атриуме и почти сразу по выходе из санитарного крыла наскочил на Отто Праудфута. Аврор уставился на него почти с классовой ненавистью.

— Какого хера еще и ты здесь делаешь, очередной Уизли?! — процедил он сквозь зубы.

— Я ищу Фреда с Джорджем, сэр, — оробев, как будто еще был студентом Хогвартса, промямлил Перси.

— Вы что, всей своей долбанной семейкой сговорились путаться под ногами?

— Вы их видели?! — воспрянул духом юноша, пропустив мимо ушей оскорбления.

— Только что отправил твоих дуборылых братьев в сортир. Что, не встретились?! — Праудфут уже не цедил слова, а грозно рычал и сверкал темными глазами, разглядывая обтекавшего парня.

— Нет, сэр, но я сам только что оттуда. Спустился за ними...

— Мудаки твои братья! Ищи их сам, Уизли! Ищи и уводи отсюда к таким-то ебеням, тут сейчас, клянусь тенью Салазара, чертям станет тошно! Быстро!

— Да, сэр!

Аврор ткнул пальцем в ту сторону, где видел близнецов последний раз, и со всех ног кинулся к служебной катапульте, по пути окликнув своего коллегу Уильямсона: "Хей, подожди меня, Кир!"

Сигнал тревоги по-прежнему чередовал импульсы, и уже ничего, кроме цветовых вспышек, Перси сквозь мокрые и захватанные пальцами линзы своих очков не видел. Хотелось сдернуть их, но из-за близорукости он вообще перестал бы различать нормальные очертания предметов. Лишь на пару секунд юноша остановился, чтобы наскоро протереть краем мантии стекла очков, и именно в этот момент ему почудилось, что братья вывернули из-за Фонтана в холле. Изображение расплывалось, но их огненно-рыжие вихры не заметил бы только дальтоник или слепой.

— Джордж! Фред! А ну стоять! — на ходу цепляя очки обратно на нос, Перси бросился вдогонку близнецам.

Это и правда были они. Он хотел отчихвостить обоих, но те, не дожидаясь, когда "зануда-очкарь" переведет дух, наперебой стали делиться паническими слухами, которые витали в этом секторе. Похоже, пол содрогался под ногами неспроста — в Отделе Тайн действительно шла серьезная битва. Братья стали уговаривать его "глянуть, ну хоть глазочком":

— Только глянем — и сразу сделаем ноги, Перси! Чесслово!

— Век магии не видать, братец!

— И никуда мы больше не полезем, ей-ей!

Перси не выдержал, наорал на них и, ухватив за шкирки, потащил обратно, к уборным: каминная связь в вестибюле тоже была заблокирована, иначе он эвакуировался бы с близнецами в Косой или еще куда-нибудь, подальше отсюда.

Проследив, чтобы оба близнеца по-честному влезли в два боковых унитаза, старший из братьев с отвращением забрался в средний и ухватился за цепочку сливного бачка. Джордж и Фред сделали то же самое, но как-то подозрительно перемигнулись. И стоило Перси начать фразу "В Отдел спорта!", Джордж его опередил, выкрикнув:

— В Отдел тайн!

— Урод! — заорал Перси, однако вода с грозным ревом уже хлынула из бачков в слив, попутно смывая рыжее семейство.

Захлебнувшись, конец слова юноша прокашлял в облицованной черным гранитом уборной невыразимцев. Джорджа с Фредом только и видели — только край мокрой мантии одного из них юркнул за дверь. Протирать заляпанные очки было некогда. Ругаясь на чем свет стоит, Перси почти на ощупь бросился вдогонку. Он никогда не бывал на этом уровне — как и большинство сотрудников Министерства — и поэтому совершенно не знал устройство местных помещений. Ни сколько здесь этажей, ни сколько измерений, ни точного числа дверей. А скрыться эти два придурка могли за любой из них.

Подслеповатый, он выкатился в основной коридор и растерянно остановился. Полная темнота без потолка и пола. Юноша хотел вернуться обратно, но исчезли все мыслимые ориентиры.

— Эй! — шепнул Перси в нерешительности, но ему самому показалось, что это было очень громким криком, на который сюда сейчас сбегутся все прорвавшиеся в Министерство Пожиратели Смерти.

Вместо этого в полной темноте по кругу проступили контуры множества дверей. Секунду спустя они начали вращаться вокруг молодого чиновника, как центрифуга, а вдобавок ко всему еще и тасоваться между собой, будто колода карт. Перси понял, что еще немного этого хаоса — и он свихнется.

Наконец движение прекратилось. Юноша заглянул в ближнюю из комнат, призывая на помощь всё свое везение и надеясь увидеть там братьев. Не тут-то было: необъятно огромное, похожее на склад, помещение было заполнено рядами стеллажей, на полках которых от пола до потолка стояли бледно-молочные шары, каждый на специальных распорках. Ах да, это же Зал Пророчеств! Вот бы попасть сюда при других обстоятельствах! Братец Билли точно отдал бы половину своей жизни, чтобы добраться до этой заветной Ultima Thule [3], а другую половину провел бы здесь. Перси встряхнулся. Несмотря на посторонние мысли, словно бы навеваемые вкрадчивым шепотом загадочных шаров, несмотря на безнадежно испорченные старые очки — одна из линз вообще пошла многочисленными трещинами, и восстановить или очистить жалкий хлам заклинаниями не получилось, — юноша быстро шел по одному из проходов. Взмахивая палочкой, он то и дело взывал к чарам "Хоменум Ревелио". Вдруг удастся напасть на след близнецов? Но надежда на это угасала с каждым шагом. Зато, кроме неразборчивого бормотания чужих предсказаний, здесь не было никаких звуков — ни ужасающей сирены тревоги, ни оглушительного боевого грохота. Не будь где-то здесь Фреда с Джорджем, благоразумный Перси просто притаился бы в самом тихом и дальнем уголке, пережидая опасность.

__________________________________________

[3] Ultima Thule — "крайний предел", "цель устремлений", у греков — некая мифическая северная страна, о-в Туле.

Внезапно один из стеллажей накренился, и шары посыпались с него в проход, похожие на запчасти от снеговиков. Крики, брань, хлопки заклинаний и топот множества ног погнали Перси обратно, к спасительной двери, через которую он сюда зашел. Но, как и следовало ожидать в этом проклятом секторе, прежний вход исчез без следа. Перси в отчаянии ткнулся в стенку и нырнул под первую попавшуюся полку с пророчествами.

— Туда, Паршивец! Они там! — рявкнули совсем рядом. — Живо!

А потом срывающийся на визгливые нотки женский голос с другой стороны добавил:

— И найди зеркало, Крыса!

Перси вгрызся в собственный кулак, чтобы не заскулить от ужаса или не выдать себя слишком громким всхлипывающим дыханием. Про Джорджа и Фреда он сейчас уже не думал, он боялся, что обнаружат его самого. Нет, больше он отсюда ни шагу. Это явно не авроры. Может, в этом здании уже перебиты все мракоборцы, может, защищать Министерство уже некому?

Что-то катилось по одному из ярусов полок над ним. Молодой человек замер. Щелчок наверху — круглый предмет наскочил на обитый металлической рейкой край стеллажа — и почти сразу оглушительный грохот разбившегося стекла всего в полутора футах от Перси. А затем шепот, который он, даже лежа на расстоянии вытянутой руки от осколков сосуда с чьим-то пророчеством, расслышал едва-едва, урывками:

— ...и придет ненастная ночь, когда... [неразборчиво]... а сверхновая вспыхнет во Льве, чтобы кровавой жертвою извлечь из отважного сердца силу принца... — доносилось как будто из космических глубин, с сильными помехами, странным бульканьем и свистом, но голос определенно был мужским. — Тогда в последний день июля ровно за двадцать лет до обнуления... [невнятно]... вопреки всему явится избранный магией потомок темного рода. Мир замкнется, вечный змей проглотит свой хвост, и не станет больше времени, и бег по кругу внутри колеса заменит смертным цель жизни. И только Избранный... [далее неразборчиво]... ис-пыт-таний... [обрывками слогов]... ubi exitus, ibi aditus... пройдя через скорбь и радость, объединит враждующие миры...

Голос опять забулькал, словно захлебываясь лошадиным ржанием, и юноша не понял больше ни слова. С грустным вздохом вроде "Аххххх!" расколотый шар предсказания звякнул напоследок, зашипел и растекся седоватой лужей по паркету.

Наступила гробовая тишина. Перси не отдавал себе отчета, через сколько времени он посмел шевельнуться. Здесь было темно, глухо, пахло пылью, паутиной и залежавшейся рогожей, как в кладовке у матери. Снаружи сюда попадал тусклый свет, едва пробиваясь под нижний стеллаж. Юноша ничего не слышал — кажется, все убрались отсюда. Глядя поверх залепленных грязной паутиной очков, он потихоньку пополз на свет. Зрение у него было никудышным, но с такими линзами видимость еще хуже. На расстоянии вытянутой руки он и без очков видел довольно сносно, а вот всё, что дальше, уже расплывалось, и надо было щуриться или оттягивать веко.

Перси распрямился и стал отряхиваться, но тут позади послышался отчетливый шорох. Вздрогнув, он резко развернулся и застился палочкой, но не успел ничего сделать. Почти впритык к нему за спиной стоял какой-то низенький человечек с глумливым выражением лица: так близко юноша смог разглядеть его и без очков.

— Империо, — почти нежно пропел незнакомец, и с наконечника его палочки сорвалась ядовито-желтая клякса света.

Перси не успел защититься. В следующее мгновение ему стало вообще непонятно, зачем защищаться. По спине побежали приятные мурашки, спускаясь вниз по позвоночнику, в коленках тоже стало щекотно, а по темени словно провели ласковыми пальцами, путаясь в волосах и неспешно массируя кожу — от макушки к загривку и обратно, от макушки к загривку и обратно... Уютно, как в предвкушении дремоты после горячей ванны с душистыми травами... Чувство из детства, когда не нужно было ни о чем заботиться, а громадный мир полон чудес... Веки тяжелеют, размыкаются с трудом... Шепелявый голос собеседника звучал прекраснее, чем мамина колыбельная:

— Кто-то из Уифли, ефли не ошибаюфь? Фтупай, Уифли, убивай вфех врагов Повелителя, которых только вфтретишь на пути. Caetera activitati!.. [4]

__________________________________________

[4] "В остальном действовать по усмотрению!" (лат.)

Юноша мечтательно улыбнулся. Если только что ему, разморенному негой, ничего так не хотелось, как прикорнуть, то теперь всё существо его налилось жаждой действия. Каждое активное движение доставляло небывалое удовольствие, но ему было очевидно, что только выполнение миссии доставит истинное наслаждение. А что самое главное — Перси больше не страдал от близорукости и отбросил в сторону мешающие ему грязные и поломанные очки. Видел он так хорошо, как не видел никогда в жизни, и это усиливало его ощущение счастья.

Крысоподобный человечек куда-то исчез, но Перси и сам прекрасно знал теперь, что делать и где находятся все остальные. В нем как будто бы включилась внутренняя карта с указателями, только он ее не видел, а сразу шел наугад и попадал туда, куда надо. Так он выбрался из Зала Пророчеств и оказался в Комнате Вселенной: всего-то и требовалось, что четко проговорить название нужного помещения — в ближайшей же стене сразу открывалась нужная дверь. Среди макетов Солнечной системы, медленно перебирая ногами и руками, плавал контуженный боец Темного Лорда. Больше здесь не было никого. Это был мужчина в высоком колпаке, без маски. Перси распознал его как "своего". Но команды помогать "своим" ему никто не давал, и, равнодушно взглянув на полуживого сподвижника, молодой человек полетел к модели Юпитера, за которой скрывалась комета. Перси ухватился за ее пылающий хвост и выпорхнул в дверь, за которой гравитация восстановилась и возвратились также звуки. Близко, совсем-совсем близко шла отчаянная перестрелка. Язык сам произнес название: Комната смерти.

По скамьям, расположенным в форме амфитеатра вокруг мрачного постамента в центре, носились сражающиеся люди. На постаменте возвышалось сооружение, похожее на каменные врата Стоунхенджа, и Перси откуда-то знал, что оно зовется Аркой смерти. Казалось, что из-за бахромы полуистлевшего черного занавеса за боем наблюдает что-то очень древнее и кошмарное — ни в коем случае нельзя допустить, чтобы оно вырвалось в мир живых, но чудовище стремится именно к этому и алчно поджидает удобного момента...

Враги — авроры — были для Перси красными. Нет, далеко не все они носили алые мундиры, здесь было больше оперативников в желтых плащах. Они даже не подсвечивались красным и вообще никак не отличались по виду от других, от сподвижников Повелителя. Но если бы юношу кто-то спросил, какие они, он, не задумываясь, тут же ответил бы: "Красные". Это был не цвет, а ощущение тревоги, от которого можно было избавиться, только устраняя врагов Темного Лорда. И молодой Уизли прекрасно знал, в кого следует целиться.

— Ступефай! — шепнул он, ударом со спины выбивая из строя какого-то мальчишку-аврора, своего ровесника.

Успех придал ему уверенности. Раздавая направо и налево оглушающие, жалящие и калечащие, Перси, словно в каком-то захватывающем спектакле, где он был главным героем-победителем, носился кругами по огромному темному залу. И Арка уже не пугала его своей безмолвной угрозой. Однажды он решился даже на Непростительное, но Авада почему-то не получилась, палочка лишь слегка вспыхнула размытым зеленоватым дымком и тут же погасла. А сам он был словно заговоренный. Внутренний компас подсказывал, куда надо переместиться, чтобы не прилетело и самому, и он в тот же миг подчинялся велению неизвестного доброжелателя.

Но одного из врагов Перси не мог достать при всём старании. Тот был экипирован совсем не так, как мракоборцы, носил черный балахон, еретический колпак Пожирателя и жуткую серебряную маску, однако казался не просто "красным", а яростно-багровым. Значит, Повелителя этот предатель ненавидел больше, чем все остальные. Перси открыл на него настоящую охоту. Только однажды они очутились слишком близко друг к другу, и в этот момент мужчина выкрикнул какое-то заклинание в другую сторону. Уже занеся палочку для удара, Уизли дрогнул. От этого ледяного повелительного голоса дрогнул бы любой бывший или настоящий студент Хогвартса начиная с 1983 года обучения...

Промедление стоило Перси удачи. Кто-то сшиб с ног его самого, и он покатился по полу, на лету пытаясь поймать выскочившую из пальцев палочку. Голова кружилась. По скамейкам над ним пробежал аврор в желтом — это был Макмиллан. Словно не заметив лежащего парня, мракоборец помчался дальше. Снова топот. По скамейкам над Перси снова пробежал аврор в желтом, легко перескакивая с одной на другую подобно громадному ловкому зверю. Снова Макмиллан. Помчался дальше. На бис ему показалось мало — он выбежал на поклон и в третий, и в четвертый раз, догоняя сам себя... По тому же месту. Примерно с одинаковыми интервалами. В последнего Перси, собравшись, всё-таки запустил Конфундусом, но из-за неудобного положения руки — промазал. Затем кругом забегали громадные черные собаки — совершенно одинаковые, лохматые, поджарые, на длинных лапах. Это было похоже на белогорячечное наваждение. Перси чувствовал неизбывную потребность подняться и продолжить бой. Он выскользнул из-под скамейки и сумел убить одну из собак. Истошно закричав в предсмертной муке, бедный пес кубарем прокатился по полу и... бесследно исчез.

Разгоряченный боем, воодушевленный победами, молодой Уизли продолжал рыскать по Комнате смерти и несколько раз даже видел вдалеке ненавистную замаскированную фигуру профессора алхимии и зельеварения. Но тот уже не позволял ему подойти ближе.

На глаза Перси попался и Фред. Близнец тоже был "красным" и, не ведая страха, дрался плечом к плечу с аврорами. В угаре схватки Перси ощутил, что если бы он смог сейчас дотянуться до братца-засранца, то убил бы его на месте. И Авада в этот раз получилась бы идеально. Ненависть клокотала в груди, вытесняя даже восторг от исполнения долга перед Повелителем.

Потом где-то закричали: "Лорд! Лорд здесь!" Это звучало как самая великолепная из мелодий, и, заколотившись в экстазе, Перси едва не упал на колени. Он потерял бдительность, и его, прицелившегося в Макмиллана, с грубыми ругательствами отшвырнул к черной стене Отто Праудфут. За первым заклинанием от мракоборца последовало второе — Синкопа. "Дамблдор!" — завопили неподалеку. С этим именем в ушах Перси стек по стенке и отключился.

* * *

Горгулья опасливо покосилась на Северуса, но пропустила его дальше. Винтовая лестница ползла, как полудохлая змея, постукивая скрытым где-то в недрах замка механизмом, и Снейп с раздражением сжимал и разжимал пальцы в перчатках телесного цвета. Он подозревал, что из-за этой суеты Минерва забудет устранить из приемной директорского секретаря, Фоукса-Поукса, но недооценил предусмотрительность заместительницы Дамблдора: феникс в своем нормальном обличии мирно дрых себе на присаде у стола и даже не открыл оранжевых глаз. Всё к лучшему, а то Дед говорил, что после Обливиэйт помощник всегда ведет себя "немного неадекватно". То, что это выглядело неадекватным даже для Альбуса, говорило о многом.

При входе зельевара в кабинет МакГонагалл едва не вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Самого Деда на месте ожидаемо не оказалось.

— Он... будет, — угадав мысли Северуса, сообщила замдиректора. — Прямо там будет.

Надо же, какими сговорчивыми и предупредительными все они становятся при виде... Пожирателя. Снейп слегка прищурился, кривя губы в усмешке. Минерва побледнела и отвела взгляд. Ей действительно было жутко наедине с ним в этом кабинете. Наверное, в глубине души она жалела и о том, что помимо феникса ей пришлось усыпить все до единого портреты прежних директоров, не оставив для подстраховки ни одного свидетеля. Вот бы он хотел вернуться на четверть века во времени и предстать таким перед четверкой донимавших его уродов-однокурсников! Неуместная мысль мелькнула с хулиганским проворством, пока он стоял и смотрел, как МакГонагалл дает наставления своему патронусу, которого отправляла к блохастому. Ну что ж, один из тех "уродов" всё-таки это увидит, и очень скоро. Мечты сбываются, Северус Принц! Хотя иногда и очень странными путями. Он закрыл глаза и в который раз за последние сорок минут представил зеркало еиналеЖ, показавшее ему Лили.

— Почему зеркало перенесли из Министерства? — медленно и тягуче произнес Северус, когда призрачная кошка Минервы прошла сквозь стену.

— Что? — МакГонагалл открывала тайный проход за книжными полками. — Ты о чем?

— О еиналеЖ.

Он ни на секунду не поверил, что она не в курсе. Замдиректора отвела взгляд и поджала губы:

— Я думаю, тебе лучше спросить об этом Альбуса.

Снова эти их увертки, как в "Прихлопни комара" у магловских детей! Северус оскалился:

— Хватит! Хватит держать меня за идиота! Я не собираюсь бегать между вами, как собачка, вы не того дразните костью!

— Но я действительно не знаю причины его решения, Северус, — ее тон казался примиряющим, а они тем временем уже приблизились к переходу Мебиуса; кто бы мог подумать, что секретный коридор, который ведет из директорского кабинета, способен настолько сократить путь! Думается, таких там даже не один — и каждый входит в систему прочих привилегий высшей администрации школы...

Не прошло и минуты, как они уже шагали по камням Сокровенного острова. Здесь можно было не опасаться непредвиденных встреч. Минерва спросила, откуда он узнал о зеркале, и Снейпу пришлось объяснять, хотя упомянуть о разговоре с портретом четы Принц он предумышленно запамятовал — получалось, просто бродил по дому и наткнулся на бывшую комнату матери. Разумеется, фамильный особняк пускает его даже в такие места, куда не пустил бы никого чужого. Скрывая тень неудовольствия, МакГонагалл была вынуждена признать, что он прав и поймать его на слове не вышло. Что ж, квалифицированное вранье — часть обязанностей шпиона. Круче в этом деле только политики и магловские служители культов.

Сириус не заставил долго себя ждать у входа в Оазис. Даже не заметив Минерву, он выпялился на Северуса с отвисшей челюстью:

— Ах-х-х-хурамазда тебе в печень! Всю жизнь считал, что страшнее Нюни быть невозможно, но только теперь он обскакал самого себя! — Блэк проморгался, потряс головой и резюмировал: — Страшен, как последний из смертных грехов...

— Всю жизнь считал, что тупее лося-Поттера быть невозможно, — не остался в долгу Северус, — но только теперь вижу, что блохастый Блэк обошел его по всем показателям интеллектуальной отсталости.

— Молодые люди, прекратите нести вздор и соберитесь! — еще пытаясь как-то соблюсти приличия, проговорила МакГонагалл. — Выясните отношения позже.

— Никогда! — в один голос откликнулись оба, и Блэк пояснил: — Не выясним никогда. Это же Нюнчик!

— Что ж, тогда подай на него жалобу в Визенгамот, — посоветовала на это замдиректора.

— Вывернется! У него там блат: говорят, он опекун следующего Верховного... Повезло чуваку, а!

Пока они быстрым шагом продвигались к Червоточине — бездонному колодцу в пещере за пределами драконьего стадиона, у Южной башни, — Минерва и Северус снабжали Блэка инструкциями. Макмиллан там сейчас отдувается за них, поэтому следует чем быстрее, тем лучше пустить пыль в глаза всем в Отделе Тайн, наплодив множество иллюзий-двойников, которые оттянут часть внимания врага на себя. По возможности добраться до гипнотизера Долохова и обезвредить его, поскольку он прекрасно обучен держать противника под массовым контролем. Не лезть в пекло (ну, для Блэка эта часть не писана, как и любой закон — для любого дурака)...

Колодец был тем самым прямым порталом из Министерства для чиновников-болельщиков, вокруг которого в последнее время не стихали споры. Указом администрации школы его перекрыли со стороны Хогвартса, и МакГонагалл как доверенному лицу директора теперь придется потратить часть времени и сил, чтобы снова его откупорить. Блэк всю дорогу донимал ее пустой болтовней в ответ на дельные советы, Снейп по традиции злился, но, правда, в основном молча. В конце концов, каждый из них имеет право на последнее слово, а сегодня оно может стать таковым для любого. Подумав об этом, Северус снял с шеи амулет, настроенный на Петунью.

— В случае чего, передай это Джоффри, он знает, — сказал он коллеге, и та понимающе кивнула. — Если не станет нас обоих, пусть будет у тебя.

— Хорошо, Северус. Не сомневайся.

Развернувшись, Минерва взмахнула палочкой над черным провалом. Отскакивая эхом от стен пещеры, из уст ее плавно, как напевы древних язычников, полились сплетенные между собой заклинания.

— Минерва, — привязался к ней блохастый, когда колодец опять начал бурлить и издавать запредельные шорохи иномирья, — поделись секретом. Ночами не сплю — не могу разгадать! Как после возвращения в человеческий облик ты всегда остаешься в одежде?

— Мистер Блэк! — слегка порозовев, воскликнула МакГонагалл. — Мне за вас стыдно!

Они начали гуськом спускаться в самое жерло по каменным ступеням вдоль стены. Под ногами вращалась маслянисто-черная бездна.

— Я не хотел тебя обидеть, я ж из научных соображений! Если узнаю, то хоть помру спокойно.

— Мне за вас стыдно тоже из научных соображений, мистер Блэк! Вы иллюзионист или кто?

Северус не сдержался и закусил губу. Они уже погружались во тьму колодца.

— Что?! Всё так просто? — опешил блохастый, а потом его осенило: — Значит, после превращения из кошки ты на самом деле всегда была перед нами... голой?!

— Во имя Годрика! — взмолилась бедняга. — Тебе обязательно было говорить это вслух?!

— Не наливай ему больше, — перед тем, как нырнуть в пучину, кисло посоветовал ей Снейп. — Я тебя предупреждал: звать Блэка с собой себе дороже.

Блохастый, как заведено, наверняка что-то вякнул ему вслед, но Северус был уже в Министерстве.

* * *

В отличие от остальных своих коллег Рита снова оказалась в гуще самых горячих событий — первая и единственная. Во-первых, ей везло. А во-вторых, больше никто из сколько-нибудь стоящих журналистов Магической Британии не был анимагом, тем более, не был анимагом, превращающимся в тварь достаточно удобного размера, чтобы проникать во всякие дырочки и щелочки. Мадам Скитер пользовалась своим преимуществом на полную катушку — она перекидывалась в черного жука-скарабея, и у нее был просто нюх на такие дела, освещение которых в прессе произведет настоящий фурор в обществе.

Рита попала в Отдел Тайн далеко не сразу после объявления тревоги. Она грешным делом подумала, что это снова тренировка, задержалась в редакции и, приняв анимаформу, засела на шкафу среди пыльных папок, чтобы не эвакуироваться с остальными обитателями второго уровня Минмагии. Здесь ее никто не найдет, а чуть погодя она вернется в человеческий облик, оденется и спокойно закончит недописанную статью. Но слишком долго надрывалась сирена, чтобы быть просто учебной. И журналистка полетела разведывать обстановку. Бой внизу она застала уже в полном разгаре. Пожиратели Смерти и защитники Министерства метались из одной комнаты в другую. Первые пытались что-то отыскать, вторые — помешать им это сделать. Сначала красные и желтые авроры намеревались захватить людей Его Жестокопреосвященства живьем и атаковали щадящими дозами боевых. Но когда они потеряли кого-то из своих товарищей, церемонии закончились, началась настоящая игра на выбивание и выбывание. Самого Неназываемого среди штурм-отряда Рита не находила — если, конечно, он не надел такой же колпак и маску, как у его экклезий. Только это вряд ли: Темный Лорд слишком тщеславен, чтобы скрывать свое лицо, когда кого-то убивает.

Потом появились Уизли: двое еще совсем мальчишки, за ними откуда-то объявился третий, постарше, прилизанный и очень странный. Обычно он, близорукий, носил отвратительные очки в толстой роговой оправе, а сейчас был без них и в то же время прекрасно видел цели. Однако его целями были не Пожиратели.

Что это? Предательство? Лучший повод разузнать — подобраться вплотную.

Как тогда, во время последнего этапа Турнира, Рита зацепилась за мантию обезумевшего Перси и по плечу заползла за отворот его воротника — так, чтобы и слышать, и видеть, что творится вокруг. А то в прошлый раз пропустила всё самое интересное, сидя в капюшоне Поттера на кладбище Литтл-Хэнглтона.

Вскоре она выяснила, что Перси преследует одного из экклезий. Замаскированный мужчина явно заметил нездоровый интерес чиновника-малолетки — а тот вовсе не ассистировал ему, наоборот, хотел проклясть — и, несмотря на это, лишь ускользал из-под удара вместо того, чтобы одной зеленой вспышкой решить для мальчишки все проблемы с этой жизнью. Уизли раскрывался перед ним, как на ладони, а Пожиратель не воспользовался его ротозейством ни разу. Это уже интересно. Кто же ты, незнакомец в маске? На чьем поле ты играешь?

По Залу Смерти носились Гримы — черные собаки размером с теленка. Носились двойники авроров, двойники профессора МакГонагалл — ах да, если здесь она, то ясно, откуда взялись и многочисленные иллюзии! — и пару раз мозаичное зрение скарабея выхватывало мелькающего в темных углах оборотня в боевом промежуточном трансформе, когда они опаснее и заразнее всего. Увы, будучи жуком, Рита видела не особенно внятно, по этой причине она и не поняла, был это знаменитый Фенрир или просто похожий на него вервольф.

То, что Перси завербован Пожирателями, в конце концов понял и Отто Праудфут, когда увязался за ведьмой в маске и колпаке — та на несколько секунд задержалась возле мужчины, преследуемого Уизли-младшим, они явно перебросились парой слов и снова разбежались. Праудфут развернулся к парню и припечатал их с Ритой к стенке. Перси потерял сознание. Тогда аврор прикрыл его чарами инвиза и отражающим щитом. Скитер хотела было покинуть своего возницу, ставшего бесполезным, но тут как раз началось самое любопытное. Кругом орали о появлении Его Жестокопреосвященства и Дамблдора, и звуковая волна катилась со всех сторон, как будто те с боем перемещались по всему лабиринту сектора невыразимцев.

В полной неразберихе рядом с Перси откуда-то как снег на голову свалились его полубесчувственные братья-близнецы. Мазок черного дыма — и из воронки грязного смерча раскрутилась всё та же неизвестная ведьма в колпаке еретички, которой что-то велел Пожиратель. Сквозь прорези маски горели бешеные черные глаза.

— Фините Инкантатем! — процедила она, снося с невидимого Перси все чары вместе с предполагаемым Империо. — Энервейт! — перевела палочку-коготь на раненое ухо одного из близнецов: — Эпискеи! — старший из братьев тем временем затрепыхался и пришел в себя. — Конфундус! Плимпова ос-с-спа! Вы, все трое — жопу в руки — и свалили отсюда через ту дверь!

Только благодаря большому практическому опыту Рите удалось задержать облик жука после отменяющего заклинания. Полностью растерянная из-за произошедшего, журналистка чуть не уехала на плече Перси, который бросился вон в сопровождении оглушенных Конфундусом братьев. Послав в спину всем Уизли чары забвения, незнакомка в колпаке Пожирателя скрылась под инвизом, но самой Скитер, взлетая, удалось увернуться от Обливиэйт и сохранить все воспоминания. "Об этой даме я подумаю позже", — поставила мысленную галочку журналистка.

Она поднялась повыше над Аркой. Только так можно было охватить взглядом почти полную картину схватки. Воодушевленные вмешательством своих лидеров, стороны бились с прежним азартом, будто и не прошло уже больше часа с начала вторжения сторонников Неназываемого в Министерство. Поистине, могущество этого колдуна не знает пределов! Ведь беспрепятственно проникнуть в Отдел Тайн, минуя охранные чары в Атриуме, под силу лишь министру Магии и Верховному чародею Визенгамота — она слышала, для этого они носят специальные артефакты.

На глаза снова попался тот Пожиратель, за которым бегал Перси. Он играючи отбивал все выпады авроров, почти не прячась. Но Скитер заметила и то, что его проклятия тоже не были смертельными, и большинство из них атакуемые отражали без особого труда. В какой-то миг он произнес заклинание в голос, и Риту осенило: да это же профессор Снейп, тот самый мерзкий декан Слизерина, о котором ходили слухи, будто он Пожиратель Смерти! Слухи не обманули, но теперь-то журналистка видела его истинные намерения. Да это же отличная информация! Теперь из профессора можно выудить много любопытных сведений, попросту намекнув на то, что она не прочь и дальше оставаться хранителем его маленькой тайны. Вот уж никогда не подумала бы, что с такой внешностью и репутацией отпетой сволочи можно находиться совсем в другом лагере! Конечно, она как следует подстрахуется перед разговором с ним... Но всё позже!

Позже, потому что она наконец увидела Дамблдора и Темного Лорда. И Неназываемый был таким же, как год назад на кладбище Литтл-Хэнглтона, а огненное одеяние Альбуса роднило старика с фениксом.

Почти не обращая внимания на дерущихся вокруг, два самых сильных волшебника Магической Британии бились друг с другом. Это впечатляло. Это впечатляло ведьму, видавшую виды, поскольку любой новичок на ее месте не понял бы ничего: их дуэль была совершенно беззвучной и не зрелищной. Никаких световых вспышек, грохота, звона и прочих чудес. Ни единого вербального заклинания. Они просто молча полосовали друг друга непроизнесенными и явно высокоуровневыми проклятьями, пытаясь взять друг друга на измор. И Рита сомневалась, что в этом поединке Альбус оставался щепетильным в выборе средств — слишком ярилась Luminous Darkness за плечами Темного Лорда, чтобы перехватить или отразить урон, адресованный ее хозяину.

А еще Неназываемый неуклонно теснил Дамблдора к постаменту с Аркой — или Дамблдор сам выбирал путь к отступлению, увлекая за собой врага туда, куда ему было нужно? Журналистка не могла разобрать. Даже на такой высоте она слышала треск статического электричества и запах раскаленных камней. Здесь это было почти невыносимо. Скарабей метнулся вниз и ухватился за изумрудную мантию Минервы МакГонагалл — та находилась среди нескольких магов, дерущихся в непосредственной близи от Дамблдора и Лорда. Рядом с ней создавал иллюзии высокий худощавый брюнет, и без бороды в нем не сразу можно было узнать беглого преступника Сириуса Блэка. Поистине, сегодня вечер открытий!

И тут случилось невозможное. Заковыристо вертанув в воздухе своей узловатой палочкой, Темный Лорд внезапно обезоружил старика. И время потекло медленно-медленно, как муха, увязшая в сиропе. Покуда Минерва поворачивала голову в сторону Арки, покуда тело ее совершало то же самое движение, что и шея, прошла целая вечность. И за это время Скитер успела заметить и растерянную позу Снейпа, взбежавшего по каменным ступеням на постамент с другой стороны сооружения, за спиной Дамблдора, и непонятное выражение в лице Его Жестокопреосвященства, и шевельнувшиеся под бородою губы Верховного чародея — неужели он молит Лорда о пощаде?! Да, это было определенно: "Том, пожалуйста!"

А затем Неназываемый выбросил вперед холеную, вооруженную узловатой палочкой руку и страшно выкрикнул:

— Авада Кедавра!

Зеленая вспышка смела Альбуса в Арку. Прорычав "Ахр-р-р-х-х!" после проклятья, Темный Лорд дернулся в ту же сторону, как будто в последний миг о чем-то вспомнил, передумал и попытался остановить падение старого врага. Но всё было кончено, Дамблдор бесследно исчез за порогом, только колыхнулись опаленные лохмотья занавеса. Минерва завершила поворот вокруг своей оси, Блэк расширил от ужаса глаза, и время понеслось с обычной скоростью.

Те, кто видел произошедшее, оцепенели. Остальные продолжали сражение, словно ни в чем не бывало. Откуда-то издалека донесся безумный женский хохот, восславляющий победу Темного Лорда и кощунствующий над смертью величайшего из светлых чародеев современности.

— Повелитель только что убил Альбуса Дамблдора!

Ответом ей были разрозненные вопли членов пожирательского отряда из разных концов Комнаты смерти. Снейп вглядывался в Арку с другой стороны возвышения, с того места, где его застала гибель школьного начальника, но увидеть он мог лишь то же самое, что видели другие с этой — обрамленный жутким занавесом проход в никуда. Зловещий и совершенно пустой.

Неназываемый не произнес больше ни звука, лишь запахнулся в плащ — и в свою тень, видимую со стороны лишь боковым зрением, — крутанулся на месте и черным вихрем улетучился в потолок. Следом поспешил замаскированный Снейп, и его тоже никто не успел схватить. Одержав точечную, но столь важную победу, Пожиратели спешили унести ноги с поля боя. Кто-то из авроров кричал, что смог задержать Люциуса Малфоя, и призывал подмогу. Рита не удержалась и полетела на зов, чтобы стать одной из первых, кто увидит всё собственными глазами. Это было роковой ошибкой. Гул ее крыльев теперь, когда бой почти стих, разносился по залу, как будто через Сонорус, но спохватилась она слишком поздно.

— А, и здесь ты! — раздался голос, который она хорошо помнила по кладбищу — голос Веселого Роджера. Это ему она тогда подбила глаз, чтобы выиграть для Поттера секунду на побег. — Сдохни, тварь!

Напоследок Рита увидела внизу под собой черную фигуру, колпак и ощеренную серебряную маску, которая в тот же миг озарилась пронзительно-зеленым отсветом.

* * *

— Вниз его, — мрачно велел Робардс своим оперативникам, еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть в нагло ухмылявшуюся рожу франтоватого блондина. — Вместе с Долоховым.

— Я вообще не понимаю, Гавейн, что вы собираетесь мне инкриминировать, — насмешливо-высокомерно проронил Малфой, растягивая слоги, чтобы еще сильнее подразнить слух оппонента. — Как видите, на мне нет ни колпака, ни маски, если вы понимаете, о чем я. Угораздило же меня очутиться здесь именно сегодня! — посетовал он с явным притворством. — Неужели я повинен в том, что попросту завернул не туда при объявлении эвакуации? В конце концов, это мистер Тикнесс, а не я, придумал дергать сотрудников по десять раз на дню учебными тревогами...

— Ведите! — начальник авроров всё же плюнул, но только себе под ноги — туда, где только что поблескивали носки начищенных туфель богатенького ублюдка, который, надо сказать, не слишком-то сопротивлялся аресту.

— Робардс! — в дверях возник Макмиллан, а за спиной его стояли Праудфут и Долиш. — Срочно.

Казалось, ничего не может быть хуже, чем смерть Дамблдора. Хуже, вероятно, и не может, но гибель ведущей журналистки "Ежедневного пророка" вряд ли можно было назвать менее драматичным событием. Они окружили распростертый на полу и как попало прикрытый чьей-то алой мантией труп совершенно обнаженной Риты Скитер. Лицо женщины, перекошенное гримасой ужаса, не оставляло никаких сомнений в том, каким способом она была убита. Вот только как она очутилась тут и почему в таком виде?

— Проходной двор, а не Отдел Тайн, — прошипел Робардс, взмахивая палочкой, чтобы подтянуть мантию повыше и закрыть эту кошмарную маску смерти. Попутно вспомнил о мелькавших там-сям во время боя братьях Уизли. — Отто, где мальчишки?

— Видать, смогли убраться, я оставлял старшего вон там.

Хорошо, если так. Объясняться с их отцом у Робардса не было ни малейшего желания, да и времени, кстати, тоже не было. Но от дисциплинарного слушания рыжей семейке не отвертеться даже после того, что произошло с Верховным.

— Что делать с Аркой? — Джоффри обреченно потер переносицу. — Допрашиваем невыразимцев?

— Обязательно. Если есть малейшая возможность извлечь тело, извлекаем.

— Что же теперь делать? — за всех озвучил Долиш главный вопрос. — Мы без Верховного, Хогвартс без директора... Такого в истории я не припомню...

— Ты магловскую почитай, удивишься, — ответил Макмиллан.

Подоспевшие медики из мортуриума оттеснили их от трупа и деловито, без лишних вздохов, приступили к своим обязанностям.

— Там еще четверо наших и, навскидку, два жмурика-Пожирателя. Может, больше, — сообщил им начальник мракоборцев, после чего оперативники вернулись в основной зал, к постаменту. — Макмиллан, выясни, откуда здесь взялся беглый Блэк: я видел его с Минервой МакГонагалл.

Джоффри удивился:

— В самом деле? Откуда бы ему взяться, да еще и здесь?

— Если бы даже я усомнился в своем зрении, мне поступило несколько сообщений снаружи, от дежурных. Они пресекли множество попыток дементоров проникнуть на территорию Министерства.

Макмиллан согласно дернул бровями:

— Что ж, тогда ты прав. Я выясню у МакГонагалл, что смогу. Но если Блэк был с Минервой, то следует ожидать, что дрался он на нашей стороне?

— Да. Как это ни странно, — Робардс задумчиво погладил клинышек своей бородки-эспаньолки. — Непоня-я-ятно...

72. Я вам кричал, а вы не понимали: я не махал рукою, а тонул!

— Па-а-а, ну перестань! — Гермионе было и смешно, и неловко, но отец так похоже пародировал мистера Лавгуда, провожавшего их в аэропорту, что не было никаких сил сдержаться и перестать давиться хохотом. — А тебе понравилось бы, если бы тебя вот так же... за глаза?!

— Мне и в глаза понравилось бы!

Гермиона знала, что это так и есть. Он любил ситкомы и эстрадных шутников, а иногда до слез смеялся над приколами в глупых кинокомедиях категории "В" или "С".

— Лучше бы вы продолжали перемывать косточки этим самым... как их? Фостерам! "А на днях Джулия выпустила брошюрку по пульпиту, теперь никому не даст вздохнуть, пока не всучит каждому по экземпляру!" — "Джулия — и пульпит? Джейн, но Джулия ничего не знает о пульпите!" — "Только не говори об этом ей, дорогой!" Или Гэмблинам... Как там, кстати, их японская конференция, а?

Мама с молчаливой мольбой поглядела в небо, а потом закрылась от них с отцом своим журналом. Кажется, Гермиона и впрямь перегнула палку.

— Алло! Расслабься! — папа в шутку щипнул ее за бок. — Кто это тебя укусил за твое чувство юмора, дитя мое?!

Ладно, надо признать — сплетничал он всегда без злобы, скорее ехидненько. Но ей тем не менее было бы неудобно, услышь его Луна, которая сейчас бродила в парке. Пока семейство Грейнджер отдыхало на гостиничной террасе во время знаменитой испанской сиесты, она старалась не терять времени даром и зарисовывала в своем маленьком скетчбуке всякую ботаническую экзотику или местных птиц.

Мистер Лавгуд не притворялся и в самом деле ужасно переживал, впервые согласившись отпустить дочь в такое дальнее путешествие с людьми, которых он едва знал (не считая, конечно, Гермионы). Он веселил отца лучше любого эстрадного артиста. И дело даже не в нелепом костюме — на фоне парочки актеров, изнывавших от жары и духоты в облачении ростовых кукол, после компании рэперов, разрисованных тату с головы до ног, большой толпы индусов в национальных одеждах, приехавших на гастроли в составе знаменитого цирка, и команды афроамериканских баскетболистов с перекрашенными во все цвета радуги волосами Ксенофилиус даже как-то затерялся и выглядел почти заурядным, будто отставший от моды стилист. Во всяком случае, никто на них с Луной не оглядывался и не ухмылялся им вдогонку. А развеселила папу на самом деле нервозная драматичность, с которой редактор "Придиры" прощался со своей ненаглядной дочкой. Как будто она ехала не загорать, плавать и развлекаться, а выполнять миротворческую миссию в горячей точке. Несмотря на комичность сцены, Гермиона чуть-чуть позавидовала подруге: вот с нею никто никогда так не носился. Ни папа, ни мама. Она, конечно, и сама не позволила бы, но всё дело в намерении — они ведь и не пытались!

Ксенофилиус всё же не удержался и, когда самолет уже выруливал на полосе перед разбегом, аппарировал из павильона на взлетное поле, а потом они так долго, как только могли, махали друг другу руками: Луна — из иллюминатора, мистер Лавгуд — с заросшего травой зеленого островка среди асфальтированных дорожек. А у ног волшебника мыкался громадный рыжий полужмыр, которого Гермиона на время поездки отдала под присмотр в Подлунную башню. Оставалось надеяться лишь на то, что в конце концов отец Луны успешно отвел глаза работникам аэропорта — они наверняка всё это видели и с вероятностью девяносто девять процентов против ста призвали на помощь охрану и передвижную психбригаду.

Сова от Гарри не прилетала: с утратой магии этот способ сообщения стал ему почти недоступен. Даже его верная Хэдвиг, полярный филин-письмоносец, стала относиться к нему с прохладцей и совершенно прекратила повиноваться, если надо было лететь за пределы Британских островов. А вы говорите — только заносчивые волшебники дерут нос перед сквибами и простаками! Без магии вы и фамильяру вашему ни на что не сдались, так и знайте! Гермиона и Лу по возможности отправляли к нему своих сов и только так узнавали подробности о его жизни. Он начал практику у профессора Умбрасумус, и свободного времени у него отныне почти нет. В каком-то смысле это хорошо: теперь ему некогда задумываться о ненужных вещах, а унывать в Мунго не позволят никому — там и обитателям мортуриума редко удается полежать спокойно...

Ужасную весть принесла сова мистера Лавгуда, опередив даже экстренный номер "Ежедневного пророка". При нападении Пожирателей на Министерство Магии погибли Альбус Дамблдор, Рита Скитер и несколько авроров. Директора убил сам Неназываемый во время дуэли в Комнате смерти на глазах у многих свидетелей.

Девчонки оторопело уставились друг на друга. Немного придя в себя, Гермиона шепнула Луне:

— Не говори ничего моим родителям! Я их сама подготовлю... попозже.

Было ощущение краха, всё спуталось и перемешалось... Весь мир готов был рухнуть. Теперь говорить слово "завтра" казалось глупым и самонадеянным поступком. Маглы-испанцы и знать ничего не знают: жизнь курортного городка идет своим чередом, по телевизору показывают развлекательные программы, люди ходят в кино, на концерты, на танцы, купаются и загорают. А тут, как нарыв под кожей, зреет такое...

— А почему? — удивилась Лу.

Гермиона прислушалась к шагам мамы в смежной комнате номера. Кажется, ничего подозрительного та не заметила и по-прежнему размеренно собиралась на пляж. Тогда девушка ухватила подругу за руку и потащила к выходу. Остановились они только в парке у фонтана с Быком и Европой. И всё равно на всякий случай Гермиона продолжала говорить вполголоса:

— У мамы идея-фикс организовать клуб родителей-маглов, чтобы добиться полной прозрачности о делах в Хогвартсе у их детей-волшебников. Ей всё время кажется, что от нее скрывают правду.

— Ей не кажется, — чуть покривив краешек рта, улыбнулась Луна.

— Ну да, только если она узнает, как всё обстоит на самом деле, Тот-кого-нельзя-называть нам всем покажется детской шуткой.

— Тогда миссис Грейнджер стоит принять в свой клуб тетю Гарри, — хихикнула Лавгуд в кулачок, — и мало не покажется уже Тому-кого-нельзя-называть.

— Нет, мало не покажется в первую очередь мне, потому что родители зашлют меня учиться в какой-нибудь Махоутокоро или Колдовстворец, а то и вообще в Америку. Лишь бы подальше отсюда, — Гермиона состроила жалобную гримасу. — И, поверь, маму не остановит даже то, что мне в этом сентябре исполнится семнадцать. Она совершенно игнорирует уложения волшебного мира. Узнав про Дамблдора, она и слушать никого не станет, до сих пор только он и казался ей авторитетной фигурой среди всех... я имею в виду волшебников.

— Да, я заметила, твои родители считают нас кем-то вроде... э-э-э... буль... муль?.. Ну, как это у вас называется? Мультяшек, вот!

Гермиона почувствовала, что краснеет. Утаить правду от Лу невозможно, и, сколько ни шикай на отца, когтевранка безошибочно понимает, что он всё время кривляется за ее спиной. Может быть, он и не считал ее "тронутой", как считают многие злопыхатели в Хогвартсе, но серьезно не относился ни к ней, ни к мистеру Лавгуду. Ой, до чего неловко! Но Луна уже настолько привыкла к подобным вещам, что просто не придавала им особого значения и уж точно не таила обид. Кажется, даже посмеивалась над насмешниками. Нараспев и мечтательно.

Но, как назло, вспомнился еще эпизод, когда на днях мама в шутку спросила Гермиону, где пропадает ее белокурое высочество, не изволит ли она покинуть эльфийские кущи и снизойти до ужина в ресторане для простых смертных — намекая, конечно же, лишь на "творческую" Лунину натуру. Папа же, услыхав эту фразу краем уха, поспешил сострить. В том духе, что у магов, судя по всему, по определению не может быть вельмож — они застряли где-то на родоплеменном уровне и еще только-только, с переменным успехом, дорастают до феодальных отношений. Девушку это неприятно покоробило, но она не стала застревать на глупостях и отправилась искать подругу. А сейчас, когда речь зашла на ту же тему, его слова прямо-таки зазвучали у нее в ушах. Ну, папа!..

— Как же твоя мама собирается искать остальных родителей-маглов? — в руках у Луны невесть откуда — запрет на использование магии вне школы она никогда не нарушала — уже появились цветы с длинными стеблями, колосья и какие-то сорняки, из которых она принялась на ходу сооружать венок.

— А в чем проблема?

— Это же закрытая от ваших информация.

— О-о-о-о! Об этом не беспокойся. Моя мама — разыщет. Но надо сделать всё, чтобы она не додумалась поставить перед собой эту цель хотя бы в ближайшие пару месяцев.

— Она ведь всё равно скоро узнает о смерти директора, — Лу казалась невозмутимой, почти отрешенной, как и обычно, только подрагивающие кончики пальцев, собирая стебли в замысловатую плетенку, выдавали ее с головой.

— Главное, чтобы к этому времени мы уже были в Хогвартсе. Оттуда она меня не выцарапает. Всё, тс-с-с, они идут!

Луна оглянулась на родителей Гермионы, выходивших в это время из отеля, и возложила на голову подруги полностью готовый венок. Так быстро?! "Это же какое-то волшебство!" — как любит прикалываться в таких случаях Гарри. Залюбовавшись получившейся картиной, Лавгуд сказала:

— По-моему, я сейчас же должна тебя нарисовать. Мне нужно сбегать за этюдником. Не ждите меня, я нагоню вас.

Она рисовала самозабвенно. Грейнджеры, все трое, попеременно советовали ей спрятаться под зонтиком или хотя бы прикрыть плечи парео, но Лу не слышала их и творила. Расплата не заставила себя ждать: ее молочная кожа стала воспаленно-малинового цвета, и не помог даже крем от загара, которым ее каждые десять минут снова и снова намазывала миссис Грейнджер.

— О, Луна! Да у тебя определенно талант! — восхитилась мама, разглядывая портрет Гермионы в слегка повядшем от жары веночке. Нарисованная девушка как будто смотрела на саму себя в зеркале, и тот, кто разглядывал рисунок, видел двух Гермион — с краю, повернутую к зрителю почти спиной, и в отражении, с широко распахнутыми карими глазами, придерживающую лохматый венок надо лбом. — Очень похоже! Она как живая!

— И очень красивая! — добавил отец. — Сразу видно, что вы настоящие подруги! Могу тебе сказать, что ты точно передала характер Мио. Правда ведь, Джейн?

Он очевидно подлизывался — всё еще старался загладить вину перед дочерью и Луной за свои недавние шуточки. Наверняка еще и мама прочитала ему лекцию после того, как девочки убежали перебирать почту. Но миссис Грейнджер не подала и виду, даже подхватила хвалебные оды мужа:

— Я и говорю — она как живая! Чудесно, дорогая! Тебе нужно развивать этот дар!

Между тем мама не заметила — или не придала значения — одной детали на рисунке, которой не было в реальности: на шее нарисованной Гермионы висел странный черный камень, отполированный до зеркального блеска, тяжелый, не имеющий ничего общего с изяществом, и самой Гермионе он о чем-то напоминал, только она никак не могла припомнить, о чем именно. Это было как дежа-вю, ускользающее и неопределенное.

— А что это такое? — шепотом спросила она Луну, указывая на амулет.

Лу слегка улыбнулась, пожала плечами и ушла поплавать, не замечая алчущих взглядов парней и взрослых дядек с соседних шезлонгов. Эти местные... И не только местные — приезжие ничуть не лучше! Прямо фу какие похотливые козлы! Хорошо хоть на нее, на Гермиону, никто не пялится и не провожает сальными ухмылочками...

Вечером у Луны поднялся жар. Варить нормальную мазь от ожогов, которая вылечила бы ее в два счета, было нельзя, да и, что греха таить — не из чего, а все магловские ухищрения помогали мало. В детстве Гермиона, заигравшись на пляже, тоже нередко обгорала на солнце, поэтому помнила, до чего это неприятно. Да еще вдобавок и ее проклятые конопушки! Они темнели, их становилось в два раза больше, и лицо из-за них приобретало вид скорлупы яйца перепелки. Лу повезло хотя бы в этом, если вообще можно говорить слово "повезло" в ее ситуации.

Всю ночь Лавгуд металась, стонала и бредила. Из-за событий на родине Гермиона, не в силах выбросить жуткие мысли из головы, тоже спала чутко, всякий раз просыпаясь, когда подруга шептала что-то невнятное, призывая свою маму. И одна ее фраза насторожила больше других: "Мамочка, мамочка, у них ведь есть амулет! Они могут тебя спасти! Пожалуйста, выслушай его, мамочка!" Гермиона вскочила, включила ночник и взяла с этюдника сохнущую картину. Черный кристалл на шее девушки с портрета (и зеркала!) поражал своей правдоподобностью. Как жаль, что под рукой нет книг из библиотеки Хогвартса... Гермиона была уверена, что разгадка где-то рядом. Кажется, она уже где-то видела этот кристалл, его название буквально вертелось на языке, не желая превращаться в словоформу.

Девушка оглянулась на разметавшуюся в постели Лу. Разбудить бы, всё равно же мучается! Но нет, наверное, пусть лучше поспит хотя бы так. Гермиона на цыпочках сбегала к холодильнику, выковырнула из формочек несколько кусочков льда, завернула их в намоченное полотенце и, подкравшись к кровати Лавгуд, осторожно промокнула ей шею и грудь, а затем положила ледяной компресс на лоб бедняги. Подруга облегченно вздохнула и притихла. Кажется, ей полегчало, только кожа на плечах выглядела по-прежнему жутко. Ну вот что за дурацкие правила в этом Статуте! Хоть ляг и умри... В общем, если Лу с утра не выздоровеет, плевать на закон: зелье будет сварено — и хоть трава не расти! Гарри уж точно не стал бы с этим считаться и сделал всё, что зависит от него как от целителя, даже если бы его за это исключили из школы. Но что же это всё-таки за амулет, а?.. Гермиона так и прикорнула в кресле возле Луны. И оставшиеся часы до рассвета ей снилась какая-то околесица, где то и дело мелькали Гилдерой, статуя Нефертити и падающий на землю после Авады мертвый директор Дамблдор.

Девушек разбудил стук в дверь.

— Девочки? Еще спите? — мама сначала осторожно заглянула, а потом просочилась в дверную щелку — такую узкую, что это казалось почти магией; в руках у нее был керамический горшочек очень фольклорного вида, как с полотна Фриды Кало. — Я только что разговорилась с горничной, Роситой, — сказала она, присматриваясь к состоянию Лу. — Она пожалела, что мы не обратились к ней еще с вечера. Росита из провинции...

— А что это? — ненароком зевнув, Гермиона привстала с кресла и различила внутри горшка что-то белое.

— Просто домашние кислые сливки. Очень, очень жирные. А что вы так на меня смотрите? О, господи, да их же не есть надо! Помажься этим фрешем! На, дорогая, помоги ей, и мы с папой ждем вас внизу на завтраке.

Когда девушки опять остались вдвоем, Гермиона недоверчиво сунула палец в белую субстанцию. И правда сливки — густые-густые, почти как масло, и пахнет сливочным маслом, только с кислинкой. М-м-м, и вкусно! Умеет мама договориться — никто бы не удивился, узнав, что с горничной Роситой они тарахтели на чистом испанском, хотя до этой поездки словарь миссис Грейнджер состоял только из "буэнос диас" и "грациас". Лу сомнамбулически поднялась на ноги, стянула с себя сорочку, перебросила растрепавшуюся косу вперед, чтобы не мешала, и, медленно моргая в пустоту, начала ее расплетать. На красной спине со вчерашнего дня остались белые следы от лямок купальника. Гермиона осторожно провела смазанной сливками ладонью по плечам подруги. Луна охнула, проснулась и закусила от боли губу. Глаза ее стали огромными и переполнились слезами — действительно, как у мультяшки.

— Ого, а у тебя тут будут неслабые волдыри, Лу! — (да, да, а потом еще всё облезет лоскутками).

— Я ведь говорила, что крем от солнца мне не поможет... — виновато кивнула Лавгуд и опять сжалась, пытаясь уклониться от руки Гермионы. — Может быть, не нужно? Само пройдет...

— Потерпи, я осторожно, — тая на коже, фреш покрывал тело жирно блестящей пленкой, и запах от него, разогретого, шел совсем другой. Наверное, это так противно — терпеть размазанную по твоему телу еду! — Слушай, а что тебе снилось?

Лавгуд задумалась, потеребила белокурую прядь, будто в затруднении, расплетать дальше или бросить это занятие вовсе, и в конце концов разочарованно вздохнула:

— Не помню... Совсем.

— Ты во сне разговаривала.

— Люди жалуются, что я во сне еще и хожу, — грустно пошутила когтевранка. — А что я говорила?

— Про амулет про какой-то. Я так подумала... может, про этот? — Гермиона указала перемазанным пальцем на свой портрет в углу комнаты. — Для чего ты его мне пририсовала? Какой-то он... знакомый, что ли...

С этими словами она отдала горшок ей — до остальных частей собственного тела Лавгуд дотянется и без посторонней помощи.

— Мне тоже, — Лу задумчиво подошла к зеркальной створке шкафа и, зачерпнув белую массу, провела рукой по ляжкам. Но на этот раз она была так увлечена воспоминаниями, что даже не поморщилась от боли. — Я видела этот амулет на тебе.

— На мне?! Ты что-то путаешь. У меня никогда в жизни не было даже обычных украшений такого фасона, не то что магических!

— Нет, это не в жизни... Еще на третьем курсе, когда Виктор Крам подарил мне книгу, я по ней гадала в новогоднюю ночь. И увидела тебя. Ты в отражении была старше, чем сейчас. Камень висел на цепочке у тебя на шее, ты взяла его на ладонь и показала Гарри и... потом всё погасло.

— Там был еще и Гарри?

Луна слегка смутилась и опустила ресницы. Ее ладонь задержалась на ключицах, и маслянистый след четко разграничил кожу ее груди на вымазанную и чистую стороны. Было даже немного забавно смотреть на нее, стоящую в одних трусиках у зеркала — одна часть тела сияет целлулоидным блеском, как сосиска на прилавке (и такая же розовая), а другая как обычно — гладкая, матовая и белая, даже маленькие ореолы сосков на аккуратных грудках бледные, словно их припудрили. Гермиона невольно подумала, что этих козлов на пляже, наверное, можно понять. Если даже в школе, где все девчонки носят балахоны скучных мантий, в сторону юной Лавгуд еще год назад сворачивали голову и дурмстранжец, и шармбатонец, то о чем говорить теперь, когда ее тонкую ладную фигурку прикрывает всего лишь незатейливый купальник? По ней сразу видно, что в детстве ее обучали танцам и хорошим манерам, как это принято у старомодных магов. Порода чувствуется. Благородные повадки проступают во всех чистокровных волшебницах — они об этом даже не задумываются, когда что-то делают или говорят. А таких, как Гермиона, видно издалека: среди маглов они воспитываются совсем по-другому — "демократично" — и, как ни старайся, до конца проникнуться духом мира магии им не удастся никогда. Ну и что ж теперь, можно обойтись и без светских раутов — подумаешь, какая утрата! Она и не собирается навсегда связывать свою жизнь с этой чопорной и давно изжившей самое себя Британией! Просто соберет в чемодан всех своих динозавров — и на выход. Не о чем тут сожалеть... или, разве что, чуть-чуть. Потому что плевать на всех, кроме одного, но беда в том, что и он никогда не посмотрит на нее такими глазами. Как бы ей того ни хотелось. У него вообще, наверное, давно есть на кого так смотреть в этих его дальних краях... Ну так тем более!

Отвлекшись, Гермиона чуть не пропустила мимо ушей ответ:

— Вообще-то я гадала на суженого, и поэтому странно, что там он был не один... Там были... и другие люди...

Гермиона даже не сразу поняла, о чем толкует подруга, и встряхнула головой. "Там", "гадала"... Ах да, речь о зеркале и рождественских гаданиях!

— Ты же сидела, как принято, меж зеркал?

Лу посмотрела на нее через отражение и осторожно провела ладонью по всей длине руки, от плеча до кисти, оставляя, как улитка, блестящий след:

— Да.

— А кто там был еще?

Луна уставилась в никуда, теперь не моргая. Зрачки ее тоже побледнели, словно подернувшись серебристой мглой.

— Когда я стала туда всматриваться... там оказалась еще ты и... моя мама. Но она была... призраком, — голос ее почти незаметно дрогнул, а рука сжалась в кулак у солнечного сплетения, и между пальцами проступил жир растопившихся кислых сливок. Девушка этого не заметила, закивала самой себе: — Она была неживой... я знаю...

— Это ведь после того гадания ты чуть ли не целый год ходила сама не своя, да? — осенило Гермиону. — А мы с Гарри всё никак не могли понять, что такое с тобой творится!.. Значит, это какой-то действительно существующий амулет?

— Я не знаю, но вчера, когда я начала тебя рисовать, он вспомнился мне висящим на твоей шее. Там, в зеркальной галерее, он был у тебя, ты вот так показала его Гарри... на ладони... И я спешила, потому что боялась забыть, как выглядит камень, и в итоге — вот, — она показала на худенькие алеющие плечи.

— Ты, конечно, молодец. Но вообще-то с солнцем не шутят, мой милый Водолей. Это же Испания! Эх, теперь я буду считать дни до школы, чтобы попасть в библиотеку...

Луна отступила от шкафа и нерешительно села на край кровати рядом с Гермионой. Некоторое время подруги осоловело таращились с недосыпа на портрет в углу и позевывали. Луна забормотала первой, не поворачиваясь к собеседнице:

— Как думаешь, кто теперь станет у нас директором?

— Не знаю... Профессор МакГонагалл, наверно, она же его зам... Только тогда она не сможет быть нашим деканом и преподавать... Но, кажется, теперь это не самая большая проблема...

— Да-а-а...

Гермиона покосилась на подругин профиль и пояснила:

— Я за Гарри боюсь.

Та безвольно уронила руку со своего колена на матрас, проползла ладонью расстояние до Гермионы и вяло, но благодарно сжала пальцами ее кисть:

— Я тоже.

* * *

Четыре тонких шелковых веревки вынимаются из сплетения остальных. Крайняя левая заводится за две средние, крайняя правая перехлестывает хвост левой и заводится в ее петлю слева же... Легкое стягивающее движение... Теперь крайняя правая нить кладется поверх двух средних, левая заводится в ее петлю справа... вжик — и очередной узел готов. Следующий столбик — четыре тонких шелковых веревки вынимаются из сплетения остальных...

Нарцисса смотрела и вспоминала, какими ловкими умели быть эти же пальцы в прежние времена. Беллатрикс не однажды признавалась, что вязание помогает ей упорядочить мысли. Узоры, сплетенные сестрою, получались безупречными, узелок к узелку, ряд к ряду. Она не орнамент творила — чью-то судьбу. Не то, что миссис Малфой видела сейчас перед собой.

— Знаешь, а ведь это и в самом деле умиротворяет, — призналась Белла.

— Только не продолжай, когда сюда явятся они, — Нарцисса заставила себя улыбнуться и с обходительной вежливостью провела рукой по вороным кудрям старшей сестры.

— Хочешь сказать, я не дотягиваю уровнем? — та усмехнулась в ответ, оскалив не слишком здоровые, хоть и чуть подправленные со времен первого визита в Малфой-мэнор зубы.

— Да. Просто уберешь подальше и станок, и вязание, дорогая. Угу? — (Белла опустила глаза и покорно кивнула.) — Вот и хорошо. Как-нибудь обойдется.

Нарциссу лихорадило. Люциус подал отличную идею — отправить Драко путешествовать по континенту на всё оставшееся лето. А теперь кто знает, чем обернется вылазка в Отдел Тайн — чем она обернется для Люциуса и для всей их семьи. Это ведь только по слухам в народе фамилия "Малфои" и глагол "откупятся" сродни синонимам. Когда Лестрейндж-старший объявил время нападения, никто не предполагал, во что это выльется в финале. Даже он не рассчитывал выманить в отдел невыразимцев самого Дамблдора. То, что последовало за тем, спутало все карты. Теперь неизвестно, как изменятся правила игры и правильно ли поступил Люциус, по-прежнему следуя генеральному плану. И это сущая мука — просто сидеть здесь и ждать в бездействии и в неизвестности. Хотелось отнять рукоделие у девчонки и продолжать его самой. Пусть плетение на станке и не Нарциссин конек, у нее, во всяком случае, орнамент получился бы куда опрятнее.

Она сама не замечала того, как, выкручивая пальцы, расхаживает туда-сюда по комнате и невидящими глазами нет-нет да взглянет на циферблат старых часов, с металлической неотвратимостью отсчитывавших маятником свое "трик-трак-чик, трик-трак-чик"... Едва торментометр на секретере ускорил бешеное вращение, а в камине послышалась возня первого гостя, Нарцисса подала знак сестре, и та избавилась от вязания. Лениво рассевшись на подоконнике, Белла принялась от скуки ковыряться палочкой-когтем в своих зубах, тогда как из каминного портала вышел Рабастан. Давно он не показывался с открытым лицом, и миссис Малфой невольно подметила его запущенный, болезненный вид, худо выбритые впалые щеки, всклокоченные седоватые волосы и явственную искру садизма в рыбьих глазах. Из двоих братьев на отца больше всего походил младший, Руди... Рабастан же напоминал акулу. Такой же маленький, будто прорезанный между носом и подбородком, безгубый рот, такие же мелкие и острые, вогнутые внутрь рта зубы...

— Мое почтение, дамы, — отсалютовал он двумя пальцами.

— Что известно о Люциусе? — без обиняков вцепилась в него Нарцисса и заметила полузалеченный ожог проклятия у него на шее и ключице; от него невыносимо разило застарелым потом и чем-то паленым.

— Клянусь, мне — ничего, Нарцисса! — Рабастан был озадачен. — Сейчас подтянутся остальные, они всё тебе расскажут...

— Что это у тебя? — она кивнула на рану.

— Редукто, кажется, — небрежно отмахнулся Лестрейндж-младший. — Какая-то из рыжих сволочей научилась махать палкой... Беллатрикс, ты, надеюсь, как следует разобралась с ними?

— Магловские подстилки успели унести ноги, — не отвлекаясь от изучения своего кариеса, прошипела сестрица. — Ничего, мы еще сочтемся.

Нарцисса между тем в несколько пассов заживила остатки его ожога. На месте раны остался едва заметный розоватый рубец. Возможные родственники (не приведи Мерлин, конечно!) никогда не умели оперировать сколько-нибудь серьезными боевыми заклятьями, способными искалечить врага. Недотепы во всём. И куда только Драко понесло с его-то происхождением?.. Ничего, быть может, еще перебесится. Повидает свет, перепробует заграничных девиц поинтереснее этой дерзкой нищей негодницы... Пройдет. Пройдет.

Тем временем портал снова осветился вспышками летучего пороха, и в комнату стали выбираться остальные — отец и сын Лестрейнджи, Снейп, Петтигрю, Торфинн Роули, Чарльз Нотт... Веселый Роджер был в приподнятом настроении, сразу при входе в комнату размашисто хлопнул в ладоши и, бодро их растирая друг о друга, велел созвать домовиков и сбрызнуть сегодняшнее событие чем-нибудь, выдержки не позднее 1881 года. В честь, так сказать, главного виновника торжества. И ни слова о Люциусе, подонок! Нарцисса негодовала и, пожалуй, не будь здесь сейчас остальных, она рискнула бы всем и приложила этого... м-мага каким-нибудь верным смертельным проклятьем. Пусть даже это стало бы первой и последней неосмотрительной выходкой в ее жизни, но вдруг бы ей повезло? Им повезло — Северусу эта смерть была бы еще выгоднее, чем ей.

— Конечно, командор, — покорно опустив вместо этого очи долу и нежно улыбнувшись, Нарцисса присела перед ним в чинном реверансе. — Белла уже принесла мне добрую весть о нашей общей победе! — она не осмелилась посмотреть в сторону Снейпа, но почувствовала, как в этот момент взгляд его темных, почти черных сейчас, глаз ожег ее, и при этом понимала, что он продолжает стоять с непроницаемым выражением лица и ледяной усмешкой. — Я счастлива была узнать, что одна из главных бед нашего времени наконец-то покинула этот мир. Повелитель всесилен!

— Да! Да! — подхватили другие голоса. — Ты тысячу раз права! Повелитель всесилен!

Лестрейндж-старший прошелся эдаким гоголем по всей гостиной — и сейчас, в присутствии толпы Пожирателей, чертоги Снежной Королевы уже не казались столь светлым и чистым местом, как прежде. Комнату словно затянуло грязно-серой пыльной паутиной. Все мысли Нарциссы, однако, скатывались обратно к Люциусу: что с ним? где он сейчас? Хоть бы они убрались отсюда поскорее! Она изо всех сил закрывалась окклюментными щитами, хотя Родерикус был так занят собой и своим триумфом, что ему и в голову не пришло бы порыться в чьих-нибудь мыслях. Вовремя вмешавшаяся Беллатрикс вовсю распоряжалась домовыми эльфами, а мужчины по очереди целовали руку хозяйке мэнора и наперебой клялись вызволить Люциуса из плена в самое ближайшее время.

— Не переживай, Нарси! — в своей развязной манере вскричал Тор Роули, плюхаясь прямо в любимое кресло Люциуса; посмел бы он сесть сюда, будь муж дома! — Я видел, как перед арестом твой находчивый супруг успел избавиться от "левой" палки, с которой колдовал, а значит, на его личной не висит ничего такого, за что его можно будет привлечь!

Крыса тут же подхватил его слова, и вторым, кого после Роджера Нарциссе ужасно захотелось подвергнуть самой мучительной казни, стал именно Питер. Поэтому-то она и одарила его самой своей ослепительной улыбкой, заставив мерзавца прямо-таки рассыпаться мелким бисером в попытках угодить ей и остальным. Никогда еще эта мразь не лебезила с таким усердием, явно — что-то на уме...

Все были взвинчены и громкоголосы, молчал по обыкновению только Северус. Все обсуждали подробности недавней стычки, крича, как глухие. Наверное, после боевого грохота в Министерстве они и в самом деле слегка оглохли. Жаль, что заодно не онемели.

— Какая досада, что я дрался так далеко от Арки! — сетовал Нотт, заливая в себя лучший коньяк Малфоев, словно глушил дрянное огневиски из кабака Аберфорта. — Не увидел почти ничего!

— Ах, какая битва! — ввернула Беллатрикс. — Он был в зените своего могущества! У старой развалины не было никаких шансов против Повелителя. Вот, помню, в семьдесят восьмом...

— ...а потом вот так подкрутил рукой — и Густусмортис!

— Из своей Тени?

— Ну да! Старый хрыч решил, что вытянул из него все силы, да не тут-то было! Раз — и полное восстановление!

— Густусмортис, надо же! Редко встретишь нынче некроманта такого уровня, как Темный Лорд! Он гений!

— Старая школа!

— Классика! Нынешняя молодежь слыхом не слыхала о таком!

— Где уж им!

— Да, сын, тут ты прав: они только и знают, что всюду тыкать своей Техномагией. Куда ни плюнь! Не понимаю я этого. Тот же "обмен душами" — что за ересь, к таким-то Пендрагонам?! А откуда это всё лезет — из школы этой магомерзкой, захваченной предателями крови! Поцелуя дементора на них нет!

— Командор Лестрейндж, ваше здоровье!

— Давай, давай, дружище! Скоро мы все будем сидеть вот так в Министерстве! Иди сюда, Мордредов крысеныш, что ты там жмешься, да всё по углам?!

— Уф больно крепок коньячок-ф, фэр!

— Ничего, не расплавишься! Пей, грызун, заслужил! Мы все славно поработали сегодня! Все! И даже ты... Эс-Ти!

Нарси взглянула из-под ресниц — Снейп едва ли изменился в лице.

— Это очень любезно с твоей стороны... з-з-заметить и мою скромную зас-с-слугу, — саркастично процедил он.

Самообладание. Столп, благодаря которому голова всё еще сидит у него на плечах, шея сама по себе столько не выдержит. Надо, чтобы ей о Люциусе всё рассказал Северус, и именно Северус. Если только...

Словно невзначай, проходя мимо него, Нарцисса слегка зацепила пальцами его руку. По тому, как неосознанно он отдернулся и только в следующий миг, поняв, что это она, позволил прикосновению продлиться, миссис Малфой сделала безошибочный вывод. Значит, всё в порядке. Он. Догадайся, догадайся же остаться здесь, когда они все разойдутся! Только догадайся, умоляю! Северус взглянул на нее свысока и вдруг чуть-чуть смежил веки. Даже кивнув, он не подал бы ей лучшего знака о том, что она услышана.

— Да, твои заслуги в последнее время более чем скромны, Снейп, — уже немного захмелевший, Веселый Роджер отмахнулся.

— Зато твои тянут на орден Мерлина, бесспорно.

— Ахахах! Что, тут кто-то помянул "орден Мерлина"?! — гаркнул Тор, поворачиваясь к искрящимся от злости Снейпу и Лестрейнджу. — Представьте и меня!

— Право, тебе померещилось, Роули, — огрызнулся Северус. — Я сказал "на бессрочную путевку в Азкабан". Представить?

— А ты меня Азкабаном не пугай, Снейп, — изменившись в лице и сделавшись хуже любого ночного кошмара, тихо посоветовал Лестрейндж-старший. — Только не ты.

Тот сложил руки в замок на груди, представляясь безоружным:

— Зачем мне пугать тебя, Лестрейндж? Я думаю, Повелитель будет в восторге, когда узнает, что ты угробил без пяти минут нашего — столь сговорчивого — корреспондента в "Пророке".

Пресная физиономия Роджера дрогнула:

— Кто знал, что эта сука — анимаг? И что ее принесет нелегкая на десятый уровень...

— Вот это всё ты не мне рассказывай.

Лестрейндж встряхнулся:

— А я и не обязан оправдываться перед тобой, жалкая гнида!

— Да, оправдываться ты будешь перед Темным Лордом. И за фальстарт, и за журналистку, и за прочие подковерные игры.

— Господа, господа! Вы что-то уже совсем не туда уехали! — рассмеялся Чарли Нотт, торопливо вклиниваясь между ссорящимися и при этом нервно сжимая рукоять висящей в ножнах на поясе палочки. — Давайте не будем портить праздник. Мы все сегодня... поволновались. Примите умиротворяющего и давайте вернемся к более приятным темам!

— Держи себя в руках, Снейп, — с отвращением бросила Беллатрикс, — ты в доме чистокровных магов, а не на своей помойке!

Он тут же взглянул на Нарциссу:

— Да, в самом деле. Прости меня, Нарси. Я не должен был...

— Ничего, — прошептала она. И горько добавила: — У вас же праздник.

— Мы вытащим его.

Белла не могла не вклиниться и здесь:

— Поклянись!

Нарцисса прикрыла лицо ладонью:

— Прекратите!

— Пусть поклянется! При всех! Что, Снейп, дашь Непреложный, или ты только языком горазд за друзей? — сестрица вплотную подошла к Северусу в расчете, что тот отступит, привычно соблюдая дистанцию, но вместо этого он, наоборот, с силой прижал ее к себе, а когда она возмущенно забилась в его руках, вместо поцелуя отчеканил ей в самые губы:

— Тогда скрепи клятву, ты!

Уставившись ему в глаза, как кролик удаву, она перестала трепыхаться. Все молчали. Некогда светлая, как айсберг, комната погрузилась во мрак. Продержав Беллу под этим взглядом еще пару секунд, Снейп с раздражением отпихнул ее от себя и грубовато схватил правое предплечье Нарциссы. Та выпрямилась перед ним. Да, странные у него сегодня глаза. Черные, ужасные, как будто только что увидели самые глубины девятого пекла — неудивительно, что даже Белла потеряла дар речи. Может, не нужно, Северус? Он чуть заметно качнул головой. Что ж, тебе лучше знать, какая дьявольщина тут творится...

— Клянешься ли ты собственной жизнью, Северус Снейп, вызволить Люциуса Малфоя из заключения целым и невредимым? — диктовала Беллатрикс, нацелив свою палочку на их скрещенные руки.

— Клянусь, — он неотрывно смотрел в глаза Нарциссы, и никогда еще ей не было так плохо, как сейчас. Во имя всего святого, пусть эта пытка закончится быстрее!

Огненная петля, сорвавшись с кончика палочки-когтя, обвила уроборосом руки клянущегося и принимающей клятву.

— Клянешься ли ты доставить его в безопасное место в полной сохранности?

— Клянусь, — уроборос опять куснул жаром их запястья.

— Клянешься ли снабдить его необходимым оружием, с помощью которого он сможет при надобности обороняться самостоятельно?

— Клянусь!

Магическая нить судьбы свилась в последнюю петлю-восьмерку и растаяла. Только теперь Северус медленно моргнул, отпуская из плена Нарциссу. Она как будто проснулась и огляделась по сторонам.

— Благодарю, Северус, — напоследок миссис Малфой еще раз сжала его запястье и почувствовала ответное пожатие. — Господа, простите, я очень устала.

Мужчины опомнились и с извиняющимся видом начали прощаться. Удалилась и Белла. Прошло несколько минут, прежде чем в камине снова заискрилось зеленым. Северус не подвел — вернулся!

Нарцисса схватила его за руку и уволокла в ту комнату, где в последнее время всегда лечила от проклятия. Там было уютнее им обоим.

— Ну, что с ним?! Северус, вы же все мне обещали!..

— Всё в силе, Нарси. Роули не солгал, на палочке Люциуса не найдут ничего криминального — в отличие от взятого с поличным Долохова. Твой муж просто следовал плану и подставился нарочно, как было оговорено.

— Как это случилось — почему не в срок? Лестрейндж? Опять он?

— Да.

— Подонок! Надеюсь, он будет очень страдать!

— Надеюсь, с меня довольно обещаний на сегодня? — едко парировал Снейп.

— Ах, не напоминай... И почему ты так уверен, что Темный Лорд не мог бы его уничтожить? Это разом решило бы столько проблем!.. — она тем временем внимательно разглядывала его поврежденную правую кисть: кажется, с прошлого раза скверна не распространилась больше, чем это допустимо.

— Потому что я читал его дневник, Нарцисса. Родерикус, рискуя собой, оказал ему слишком ценную услугу, чтобы Реддл мог так просто о ней забыть. Тем более что об этом знали все экклезии из старшего поколения и знают многие его приближенные уже из нашего. Нотт точно знает. Знают Яксли и Руквуд...

— Неужели подвиг Лестрейнджа был так велик, а Реддл — настолько благороден, чтобы терпеть своевольные выходки приближенных только из-за того, что они когда-то ему услужили?

Стоило ли добавлять, что регенту Реддлу торопились угодить многие стремящиеся в его ряды, и они почли бы за честь, прими он от них в качестве оплаты какую-нибудь жертву! Нет, Нарцисса решительно не понимала. В темных чистокровных семьях такое проявление пиетета со стороны подчиненных считалось чем-то обыденным, и Снейп не может этого не знать, пусть он и полукровка — но ведь слизеринец же!

— Дело не в благородстве, даже не в благодарности. У Реддла был долг жизни перед Веселым Роджером.

— Но... как?!

Северус горько усмехнулся:

— Кажется, все уже начали забывать, что он обычный смертный... и что не родился Темным Лордом или регентом Реддлом, а шел к тому через тернии, прикуривая о звезды...[*]

— Да, в самом деле, — как бывало всегда в таких случаях, предупреждающий укол боли в виске мигом отвратил ее от попыток покопаться в воспоминаниях. — Слухи творят чудеса, — ее усмешка получилась, пожалуй, еще горше. — Для меня все три Реддла слились в один неуязвимый образ сверхколдуна, и я уже не знаю, где правда, а где ложь...

— Ну что ж, видимо, придется устроить тебе экскурс в тысяча девятьсот пятидесятый год...

__________________________

[*] См. Примечание в конце главы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сирена подняла на ноги всё ночное Министерство. Ты понял, что этот идиот Баксон допустил какой-то прокол, хотя Мальсибер поручился за него в лучших заверениях и даже Роди ему поверил. Лестрейндж уже научился держать при себе свое мнение, особенно когда оно касалось таких вещей, как Эйлин Принц. Или, в данный момент — как ее преломленная палочка, валявшаяся где-то в архивах Отдела Тайн. Нет никаких сомнений, что про себя Лестрейндж костерит всю эту затею последними словами: было бы из-за чего так рисковать, всего лишь сентиментальная прихоть — и никакой практической ценности. Но ты настоял на своем, и он обо всём договорился. Тем не менее, несмотря на нужные связи, добраться до невыразимцев было не так-то просто. Поэтому Мальсибер и ткнулся к этому секретаришке, Баксону, из новичков.

Ты упрямо дожидался посыльного, когда остальные, дергаясь, как на иголках, уговаривали тебя бежать. Обломки палочки ты получил, но с довеском из мракоборческой погони. "Повезло, — ухмыльнулся Лестрейндж, развивая активную оборону плечом к плечу с тобой, — сам Макферсон почтил!"

Сэмюель Макферсон уже более десяти лет был начальником Аврората и в последние годы отличался особой бесцеремонностью в стычках с "преступными элементами". Рано или поздно это начинает происходить с ними со всеми. Ты — то, с чем борешься...

Вы уходили от своры через пол-Британии. Ваши трансгрессионные следы отлавливались, и в конце концов ты с несколькими сторонниками оказался в западне. Лично от Макферсона тебе прилетело чем-то, мало совместимым с жизнью. Может, ты и выжил бы, но определенно только для того, чтобы пройти через суд и догнить в Азкабане. Та часть сообщников, которые аппарировали сюда с тобой, трусливо разбежались или остались лежать там, где их настигло смертельное проклятие. Лестрейндж тебя не бросил, а подхватил поперек туловища и, теряющего сознание, успел заволочь в какую-то подворотню. Дальше ты уже не помнил ничего. Пришел в себя только через полторы недели в усадьбе Лестрейнджей [тогда еще она не была приспособлена под место заключения Рудольфуса и Рабастана, их и самих еще не было на свете]. По крайней мере, с того случая ты точно знал, что к Родерикусу можно повернуться спиной.

В апреле 1959-го вы еще встретитесь с Сэмом Макферсоном — и в Лютном посредством этой самой палочки ты вывернешь его наизнанку, заставишь проглотить кишки и вывернешь снова, даже не отдавая себе отчета, что именно больше всего растравляло твою ярость: мучения, которые он доставил тебе девять лет назад своим сложносочиненным проклятием, или долг жизни перед Лестрейнджем, в который он тебя вогнал, предоставив Родерикусу возможность вытащить тебя с поля боя. Стало ли тебе легче после мести и после того, что произошло в конце того рокового дня? Не сразу. От главного — обязательства перед твоим спасителем — тебя всё это не освободило.

Но палочка из черного эльдера, причудливая, суставчатая, слишком крупная для женской руки, выздоравливала в те дни, в 1950-м, вместе с тобой — ты делился с нею собственной кровью и залечивал ее раны одновременно со своими. Она стала самым верным твоим соратником на всю оставшуюся жизнь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Северус закончил свой рассказ и открыл глаза, поднимая голову с кресельного подголовника. Время близилось к полуночи.

Только теперь Нарцисса поняла, почему эта странная палочка перекочевала от Старика к Темному Лорду и ради какой выслуги младший Крауч — Круцифер — во что бы то ни стало стремился завладеть ею прошлым летом перед возвращением Повелителя.

— Но разве долг жизни не был аннулирован, когда Лестрейндж и Петтигрю покушались его убить в тот Самайн?

— Но он-то об этом знать не может. Также и остальные посвященные не знают об их сговоре. Кроме того, долг мог бы и остаться: Веселый Роджер не участвовал в нападении лично, а действовал руками, вернее, палочкой Паршивца. Добавить сюда дипломатическую полезность старого висельника в переговорах с кланами — и любой неверный шаг поставит под удар всё предприятие. А оно и без того висит на волоске. Ты же понимаешь, что никто из нас не может на это пойти?

— Зато ты лишился рассудка, когда пошел на то, на что пошел! — отчаянно вскрикнула она и тут же, раскаиваясь, преклонила перед ним голову и опустила глаза в пол: — Прости, Северус, я не должна так говорить!

— Перестань, — поморщился Снейп. — Уж со мной-то можешь без... этого. И, — он как-то странно, чуть ли не ностальгически улыбнулся, — ты не первая женщина, от которой я слышу подобное...

— Я напрасно говорю такое тебе. После всего... Знаешь, мне кажется, я должна по свежим следам сейчас же освободить тебя от Непреложного.

— Не надо. Пусть у тебя будет уверенность, что всё идет, как должно.

— А оно идет, как должно? — с сомнением переспросила Нарцисса: после того, что рассказала о сегодняшнем приключении сестрица, ей не слишком-то в это верилось.

— Пока — да. Если не веришь мне, доверься чутью своего мужа. Если бы Люциус заметил, что есть неучтенные риски, он отказался бы от этой затеи или перенес на другой раз.

— Я уже ничего, ничего не понимаю. По-моему, здесь всё, всё — сплошные неучтенные риски!

Он отрывисто засмеялся:

— Сплошные, да. Сплошные. Но учтенные. Извини, — добавил Снейп, вставая и одергивая мантию, — теперь я вынужден откланяться. Мне еще выслушивать истерику одного твоего не очень дальнего родственника. Возьми, — жестом фокусника он материализовал в пальцах маленькую склянку с жидкостью цвета успокоительного зелья, — выпей и ложись. Люциус скоро будет дома.

Кажется, она едва ли его поблагодарила, только безмолвно шевельнула губами и смахнула слезу.

* * *

Допускал ли Кингсли хоть когда-нибудь идею, что однажды сам может оказаться по другую сторону решетки? Несмотря на известную поговорку ни от чего не зарекаться — нет, никогда. Он и теперь не мог поверить в реальность своего нынешнего положения и всё надеялся, что это недоразумение рано или поздно — по крайней мере, на заседании суда — разрешится по справедливости. Коллеги отвернулись от него? Но ведь не все! С Гавейном они не ладили и прежде, а остальные не могут всерьез верить в его вину.

Время, однако, шло, дни сменяли друг друга, заключенные предвариловки тоже приводились и уводились, а никаких улучшений в судьбе Шеклболта не происходило. Тошнотворнее всего, что здесь ты почти не можешь защитить свое личное пространство: в нижнем секторе, лишь условно поделенном на зоны, никогда не существовало понятия индивидуальности. Спасибо хоть подвешенные прямо в воздухе лампады светили едва-едва, и за счет этого пространство оставалось погружено в унылую средневековую темень, не позволяющую соседям разглядывать друг друга от безделья. И спасибо, что магическая защита не подпускала сюда грызунов и кровососущих паразитов, которые, слов нет, были бы бичом для любого заключенного. Думать об Азкабане и дементорах совсем не хотелось, хотя в последние дни опасения уже начали закрадываться в мысли бывшего мракоборца.

Шеклболту казалось, что прошла целая вечность. Он готов был делать зарубки на стенах, существуй эти стены на двенадцатом уровне Минмагии. Нет, узников окружало царство решеток, достойно живописать которое было бы под силу лишь мастеру изящно-мрачного словоплетения Мервину Пику. Даже полы-потолки, разделяющие камеры на многоэтажные ярусы, состояли из стальных сеток, по которым обитатели и охрана передвигались, как хомяки по клетке. Целыми днями и ночами здесь кто-нибудь кашлял, бранился, орал во сне, оглушительно храпел или издавал другие, еще менее пристойные звуки.

Раз в сутки задержанных группами выгоняли в громадный нижний зал — пройтись и размяться. Это пока не Азкабан: вина обитателей предвариловки еще не доказана, а значит, и законного права разрушать их здоровье принуждением к бездействию у властей не появилось. Здесь-то, на тюремном полигоне, Кингсли и увидел однажды мерзавца-Малфоя. Уж и насладился бы он раньше этим зрелищем! Скованный лязгающими цепями кандалов, прихвостень Неназываемого ковылял в общем строю. Радовал глаз и гипнотизер Долохов — их как будто вместе с Малфоем и повязали! — но только Люциус в отличие от своего дружка казался несломленным и на тюремщиков поглядывал свысока, разве что не поплевывал. На его холеной роже было написано "я здесь долго не задержусь" (это мы еще посмотрим, кусок пожирательского дерьма). Долохов — тот не рад был, что остался в живых. Жаль, не Кингсли выпадет шанс допросить с пристрастием этих выродков! Да и прежде не выпал бы — он давно уже служил по политической части, по контактам с маглами и поддержке безопасности магловских властей предержащих...

Если Шеклболту не показалось, то во время таких прогулок Малфой пару-тройку раз бросал в его сторону заинтересованные взгляды. Понять истоки его заинтересованности было сложно. Аристократик будто хотел о чем-то ему поведать, но всем своим видом показывал, что говорить публично не может. А потом соседа по камере справа увели на заседание Визенгамота, откуда в тюрьму предварительного заключения он больше не вернулся. И, как назло, его освободившуюся койку занял гнусный франт.

— Слышал я о вас, Шеклболт, — ехидно подметил Люциус. — Такую дичь несут! А главное, сами же верят идиотским сплетням. Поразительные существа, эти ваши коллеги... Плохи ваши дела, Кингсли.

Даже после нескольких дней в заточении, обросший светлой щетиной и в несвежей рубашке, он не переставал походить на бабу, помешанную на своей внешности, — причесочка, рюшечки, побрякушки... Манерничанье, стервозные издевки... И не скажешь с виду, что женат и даже имеет сына. Ширма! Наверняка!

— Засунь свое сочувствие себе в... — глухо проурчал Кингсли, даже не приподнимаясь со своего тюфяка.

— Зачем так грубо? Я, можно сказать, со всей душой... — но на убедительную просьбу заткнуть пасть Малфой так и поступил, хотя наверняка продолжал скалиться — в полутьме, слава Мерлину, этого не разглядишь.

Пожирательская гадюка еще не раз и не два пыталась подкатить к Кингсли с болтовней, но с каждым разом получала отпор всё более озлобленный и в конце концов догадалась, что для нее же будет лучше делать вид, что Шеклболта не существует. Выспавшись, Люциус возобновил свои попытки, правда, градус манерности заметно понизился. В какой-то момент у Кингсли снова возникло подозрение, будто Малфою что-то от него нужно. На следующую ночь аристократик снова помешал ему спать, окликнув шепотом через решетку. По равномерному храпу со всех сторон арестованный аврор понял, что тот дожидался, когда все уснут, чтобы заговорить, и решил посмотреть, к чему тот ведет все свои поползновения.

— Шеклболт, а вы знаете, что такое Азкабан и где он находится? — настороженно прошептал Люциус, подойдя вплотную к разделявшей их преграде; теперь он был виден как размытое светлое пятно. Назойливое привидение, которое дало бы фору даже старине Пивзу.

— Какого хера тебе надо от меня? — тоже едва слышно отозвался Кингсли и сам себе удивился. Наверное, он изрядно соскучился по общению с людьми, если согласился вступить в диалог даже с таким подонком.

— Чтобы сказать вам это, я должен сначала узнать степень вашей осведомленности по заданному мной вопросу, — подчеркнуто вежливо и даже почти без иронии объяснил Пожиратель. — Неужто трудно просто поделиться тем, что вам известно об Азкабане?

Чувствуя себя дураком, Шеклболт через силу рассказал то, что сызмальства было известно любому волшебнику: точное местоположение тюрьмы неизвестно, она находится на острове посреди какого-то сурового северного моря, возле нее расположен маяк, и множество дементоров, созданных колдуном Экриздисом, стерегут обреченных на гниение в треугольном колодце черной башни.

— Если я скажу вам, что всё совсем не так, — вы мне, разумеется, не поверите? — в шепоте Малфоя снова прозвучала насмешка.

— С какой стати я должен вам в чем-то верить? — теперь что-то подсказывало Шеклболту, что за словами приспешника Волдеморта кроется или подвох, или какое-то невероятное откровение; и стоит, пожалуй, перейти на более сдержанный тон, чтобы дождаться, к чему тот клонит.

Тут заключенный через две камеры от них пронзительно заорал из-за привидевшегося кошмара, и Люциус торопливо улегся на свое место, успев напоследок подать рукой знак — потом, всё потом. Появился дежурный надзиратель, запустил отслеживающие чары, убедился, что это был не мятеж, и гаркнул через Сонорус, чтобы продолжали отбой. Разбудив тем самым и тех, кого не подняли вопли впечатлительного арестанта. Поговорить в ту ночь соседям по камерам больше не удалось, а под утро сон совсем сморил Кингсли, и он проспал до команды "Подъем", как убитый.

— Если я скажу вам, что Азкабан и дементоры созданы вашим собственным воображением ради того, чтобы держать в неволе ваш дух, тогда как тело свободно, но обездвижено, словно у погруженного в сон от Напитка живой смерти?.. — скороговоркой выдал Малфой при первом же подвернувшемся случае на прогулке.

На них прикрикнули, и заключенные поспешно разбрелись в разные стороны. Сначала Шеклболт решил, что это какой-то бред и подстава. Конечно, Малфой ведет свою игру. Разгадать бы, какую и зачем — и как он хочет использовать при этом его, Кингсли. Надо же такое выдумать... Хотя, если прикинуть, у красных авроров-исполнителей всегда было много разных тайн, запечатанных на их устах строгими обетами по неразглашению. Содержать где-то огромную тюрьму с бесконтрольными, в сущности, дементорами — это как-то рискованно даже для не дружащих с логикой магов. И дело не только в дементорах. Шеклболт и прежде не раз задавался вопросом, как обстояли дела с той же кормежкой заключенных Азкабана и что за добровольный Харон таскался туда-сюда по бурным волнам, перевозя то партии арестантов, то провиант для них. И почему этого "Харона" не знает ни одна живая или мертвая душа? Это чересчур законспирировано, но мало кому добровольно хотелось подолгу размышлять о таких вещах, поэтому магическая тюрьма всегда оставалась своего рода Терра Инкогнита. А если Малфой раздобыл где-то верную информацию и делится с ним в надежде найти сообщника для побега? Ну уж дудки, не на того напал! В отличие от него Шеклболт чист и скоро выйдет на свободу вполне легальным способом!

То, что случилось потом, было возмутительно. Люциусу объявили, что проверка палочки доказала его невиновность и он может считать себя свободным. Вместо ликования Малфой бросился к решетке, разделяющей их с Кингсли, и взмахнул у него перед глазами носовым платком. Так близко, что на нем отчетливо просматривалась эмблема — силуэт феникса в языках алого пламени. Герб рода Дамблдоров. Характерная форма, завитки огня, поза птицы... Мерлин великий! Шеклболт хорошо знал этот символ.

— Запоминайте, запоминайте скорее! — хрипловатым шепотом затараторил Люциус, обеими руками вцепляясь в прутья решетки и втискивая лицо между ними, чтобы быть как можно ближе к собеседнику. — Когда окажетесь в Азкабане, повсюду ищите буквы. Это могут быть руны, это может быть что угодно... и где угодно — на камнях стен, на плитах пола или потолка, просто в воздухе... Всё, что угодно вашему воображению, я не могу этого знать наверняка. Но ищите их. И когда соберете из них слово пароля, на стене появится вот этот знак. Ваш ларец, — он постучал пальцем себе повыше лба, — сможет открыться, и вы свободны.

— Какое слово?! — Кингсли и верил, и не верил... но феникс!..

— "PANDORA".

— Малфой! На выход! — крикнули издалека.

Люциус инстинктивно отпрянул, стремясь на волю, но опомнился, оглянулся на Шеклболта и повторил, уже беззвучно двигая губами: "Пандора!"

Примечание

[*] ..."прикуривая о звезды" — образ, нагло сплагиаченный у Сергея Есенина (из его поэмы "Страна негодяев"): http://lit-classic.ru/index.php?fid=1&sid=9&tid=595. Там эту фразу употребляет один из главных героев — бандит Номах (Махно):

Ты думаешь, меня это страшит?

Я знаю мою игру.

Мне здесь на всё наплевать.

Я теперь вконец отказался от многого,

И в особенности от государства,

Как от мысли праздной,

Оттого что постиг я,

Что всё это договор,

Договор зверей окраски разной.

Люди обычаи чтут как науку,

Да только какой же в том смысл и прок,

Если многие громко сморкаются в руку,

А другие обязательно в носовой платок?

Мне до дьявола противны

И те, и эти.

Я потерял равновесие...

И знаю сам -

Конечно, меня подвесят

Когда-нибудь к небесам.

Ну так что ж! Это еще лучше!

Там можно прикуривать о звезды...

73. Черт возьми, уже три дня я в любовной роли! Если дождик не пойдет, пролюблю и доле

Странное это было лето — хлопотное, но какое-то легкое, как глоток горного воздуха, и даже почти счастливое. И Петунья не понимала, почему это так. Как будто до этого что-то держало — и вдруг разом отпустило.

Они с Дадли переехали в Лондон, в район Илинг. Петунья арендовала квартиру-студию минутах в пятнадцати-двадцати ходьбы от парка Уолпол и, несмотря на провинциальную тягу к простору, ущемленной себя здесь, к своему удивлению, не почувствовала. Она была с головой поглощена "гнездованием" на новом месте и прочими приятными заботами.

А обеспечил ей это умиротворение всего-навсего один флакончик, который, еще наполненный эликсиром, она бросила тогда в сумочку со словами "Вот и проверим". И проверила той же ночью, опустошив перед сном. Странный флакон. Красивый, как будто из-под дорогого парфюма, на старинный лад, только пахло из него не духами, а землей после осеннего дождя, и свежеопавшей листвой, и хвоей. Думая о подробностях вечера в Паучьем тупике, Петунья не переживала их заново с прежней силой. Это было так, точно детали тщательно притуманили, но не пытались стереть из памяти. Пригасили яркость ровно до того ощущения, когда помнить помнишь, но тебе это безразлично.

Загадочный флакон дал ей зять, Северус, в их последнюю встречу, на которой расспрашивал ее о Лили. Они сидели в его коуквортской квартире и говорили до глубокой ночи. А потом... Словно сквозь тонкую кисею, Петунья вспоминала, что она делала тогда. Сейчас это приходило без эмоций, как если бы случилось с кем-то другим: сначала они делились с ним историями о былом, потом Северус дал ей флакон, а она засомневалась, будет ли нужный эффект в ее случае, и зять предложил подумать, а затем принять собственное решение на остывшую голову... О чем подумать? Какое решение? Да уже и неважно. Разглядывая изящную бутылочку теперь, она испытывала какое-то приятное равнодушие ко всему, что было связано и с тем вечером, и с их редкими встречами со Снейпом — хотя, кажется, раньше волновало. А почему? Да какая разница, наверняка какой-то вздор. Наверное, поговорили с ним после стольких лет холодной войны, помирились, вот камень с души и упал. Она ведь чувствовала свою вину и перед сестрой, и перед ее мужем, и перед их сыном. Теперь ее беспокоила только судьба племянника: у них в Хогвартсе творится черт знает что.

В ясный сентябрьский денек, отправив Дадли в школу после летнего отдыха и приготовившись тосковать без него в одиночестве до самых рождественских каникул, Петунья быстро поняла, что с ее собственной занятостью впасть в уныние не удастся. С непривычки в первый день своей учебы и дежурства в госпитале она приехала домой уже в сумерки — и, что называется, без рук, без ног. Долго отсиживалась на кушетке в прихожей, бездумно держа снятую туфлю в одной руке, а другой растирая ноющую от усталости лодыжку разутой ноги. За долгие часы отсутствия хозяев в квартире стало душновато, и перед тем, как отправиться в ванную, Петунье пришлось открыть все фрамуги. Ничего, если внутрь налетят ночные бабочки — можно же потерпеть и их, если еще рассчитываешь встретить принца на белом коне. Принцы, как известно, не поймут избранницу с зеленым от духоты лицом, мешками под глазами, морщинами и прочими следами недосыпа.

Но после душа ее ожидало кое-что похуже безобидного насекомого, примчавшегося на электрический свет. Забираясь в холодильник за апельсиновым соком, женщина краем глаза уловила легкое движение в простенке между окнами. Это был определенно человеческий силуэт — не то женский, не то мужской — но, чтобы так отобразиться на стене, сидеть обладатель тени должен был на посудном шкафу, под самым светильником. Сидеть, по-мефистофельски скрючившись и свесив вниз одну ногу, а вторую согнув и положив на колено острый и длинный, как клюв, подбородок... или это у него была борода? Разыгравшееся воображение дорисовало картинку всего за миг — ровно за то время, пока испуганная Петунья вздрагивала, вскрикивала и круто разворачивалась к шкафу.

— Полегче, магла, полегче! От этих ваших мелодрам у меня скоро вывалятся все перья, — Мертвяк взъерошился и небрежно столкнул лапой лежавший рядом с ним конверт. Петунья чуть не выронила бутылку с соком, но письмо изловила на лету.

— Эй! — возмущенно встряхнув мокрыми волосами, прикрикнула она.

— Босс кланяться велел... и передал весточку. Ну тебя и занесло! А я ведь всё лечу по старому адресу и думаю: с каких хренов меня магией направо да направо кренит? — он демонстративно огляделся. — Ну что, котов теперь тут заведешь или мужика?

— Как же ты меня напугал, черт тебя возьми, дурная птица!

— А кроме чертыханья меня тут соизволят чем-нибудь накормить? Я летел к тебе целый день, смертельные проклятья свистели над моей головой...

— Клюв тебе скотчем перемотать, что ли... — поморщилась Петунья, распечатывая послание от племянника, и ворон, не моргнув и глазом, тут же на ходу поправился:

— Я летел к тебе полдня, проклятья не были смертельными... но, клянусь диадемой Ровены, они над моей головой и правда свистели! Откуда мне было знать, что это цыпленок из курятника волшебников?! Я же думал — дичь беспризорная, скачущая по бескрайним просторам британских степей!

— Ах вот как! — отхлебнув сок прямо из бутылки, женщина уселась в кресло читать письмо. — Ну, значит, ты и без меня уже сыт невинно убиенным диким цыпленком прерий.

— Хорошо, что тебя не взяли в Хогвартс, глупая и жадная ты магла. Если бы ты попала в Слизерин...

— Если ты не прекратишь мне мешать, то сейчас я тебе самому помогу попасть к этому вашему Слизерину. Он же, надеюсь, уже помер?

Мертвяк подкаркнул и замолк.

Узнав о том, что тетя и дядя развелись, Гарри стал писать Петунье куда чаще прежнего — это было уже третье письмо от него за последние два месяца. Теперь у них появилось много общих тем: он с охотой рассказывал о своей учебе и практике в их волшебной лечебнице, Петунья рассказывала о своей — в обычной, магловской. Стиль письма, в отличие от корявого почерка, у него был легким и веселым, и женщина часто останавливалась и хохотала над какой-нибудь подробно разрисованной им сценкой. Так, например, в одном из прошлых посланий он описывал свое первое серьезное дежурство в Мунго, когда там случился многочисленный приток раненых и молодая заполошная целительница, выхватив Гарри в коридоре, впилась взглядом в нашивку на его груди, радостно забормотала: "Би-положительная! [*] То, что надо! Ты нам нужен и пойдешь со мной!" — и поволокла за собой в гематологическое отделение. А потом, уже в донорской палате, более опытные колдомедики разглядели его комплекцию и выгнали за дверь с вердиктом: "Кто прислал сюда этого доходягу?! Да потом его самого придется откачивать!"

__________________________________________

[*] "Би-положительная" — о группе крови, у него III+ (в международной классификации — B+).

"Не переживай, — ответила ему Петунья, — это у нас семейное. Гематологи и меня всегда бракуют по той же самой причине".

Второе его послание прилетело с Мертвяком почти следом за первым, когда она и Дадли еще не уехали из Литтл-Уингинга. Письмо было очень тревожным: Гарри сообщал о гибели директора в стычке с самым главным пожирательским колдуном. Насколько она знала со слов зятя, покинуть страну племянник не сможет до тех пор, пока ему не исполнится семнадцать и по волшебному законодательству он не станет юридически самостоятельным. Что же теперь будет? Если верить в истинную подоплеку всей этой истории, на замену Дамблдору в школе может прийти любой из давно работающих профессоров, а вот в их правительственной организации, Министерстве Магии, — только тот, кого избрала эта самая магия. Но Гарри до следующего 31 июля будет считаться ребенком. Дайте-ка подумать... Так вот почему Волдеморт называл себя регентом! Он давно, еще в начале восьмидесятых, планировал этот переворот и захват власти под видом опекуна Преемника, прикрываясь ребенком, как щитом, и дрессируя его на свой лад. Значит, поэтому он и похитил Гарри руками своих пешек, а Лили и Северуса хотел убить, но что-то пошло не так? Петунья ничего не смыслила в их правилах и могла лишь догадываться. Волдеморт потерпел фиаско, на эту историю наложилось какое-то замысловатое колдовство, отбившее у всех память о настоящих событиях... Хотелось бы думать, что это только страшная сказка и всё как-нибудь решится само собой. Но кому, как не ей, Петунье, знать, что если что-то не показывают по телевизору, то это совсем не означает отсутствия угрозы. И наоборот. Знаменитая "теория мирового заговора" небеспочвенна, да только с общепринятым представлением о ней связана ничтожно мало. Везет тем маглам, у кого нет сестер или братьев с волшебными способностями — им и спится спокойнее...

Но даже после таких перипетий Гарри не терял надежды на лучшее. Рассказывал о своем начальстве, о коллегах: "Профессор Умбрасумус однажды вспоминала, что между собой в Мунго они прозвали маму Митохондрией". Петунья не выдержала и прыснула: ну да, митохондрия и есть, вполне в духе Лили. С шилом в одном месте. И еще каким!

О своей магической утрате племянник тоже говорил с юмором, пусть немного черным, но не заупокойным. Если ты иронизируешь над собой, то имеешь право на поражение. Полусерьезно просил на всякий случай подыскать ему в клинике местечко по знакомству — в качестве стартовой базы, чтобы в будущем они с нею имели возможность стать магловскими медицинскими светилами. Сколотим, дескать, настоящую династию сродни клану Медичи и завоюем весь мир за каких-нибудь пару столетий. Нет, он точно не похож на своих родителей: их обоих не устроило бы признание своего "нестыдного фиаско". Петунья знала наверняка, что в его возрасте Лили раздула бы из этого целую трагедию и все бы ее жалели, а зять ушел в глухую депрессию, байронически замкнулся и долго катал бы свое горе в себе, пока не привык — и категорически запретил бы это обсуждать отныне и впредь. Может, мальчишка пошел в деда по Снейповой линии... ну, до того, как мистер Снейп спился — был же он когда-то нормальным? Петунья совсем не знала папашу Северуса ни "до", ни "после" и могла лишь предположить. Или вообще удался в себя самого? А еще Гарри писал ей, что стал часто беседовать с какой-то знакомой женщиной — возможно, учительницей или целительницей, он не уточнял, — которая раньше была самым настоящим сквибом, но из-за сильного душевного потрясения научилась колдовать. "Понимаешь, маги, полумаги и не-маги отличаются друг от друга только устройством нервной системы и пробужденностью определенных зон мозга. У тех, кто совсем неспособен к волшбе, эта зона называется Мертвой, у сквибов-полумагов — Слепой, а у колдунов — Живой. У меня эта зона пострадала из-за неконтролируемого перенапряжения, и сейчас она в том состоянии, которое у человека называли бы комой. Стать полностью маглом я не смогу, поэтому теперь я вроде сквиба. Оказывается, таких немало, и не все рождаются сквибами, многие пережигают себя или в раннем детстве, или рискованными экспериментами до наступления двадцати одного года. Вот я как раз из вторых. И всё бы ничего, но оказалось, что я действительно почти отучился делать простые вещи руками. Например, гладить свою одежду утюгом, если рядом нет домового эльфа, который сделал бы это за меня и без всякого утюга. Ты была права, нас сильно избаловывает палочка и доступность магии".

Петунья помнила и слова Криса Фишера, редактора-сквиба, с которым они начали встречаться этим летом — правда, до чего-то серьезного их свидания пока не дошли, хотя ни он, ни она не были бы против. Пока не складывалось, ну и пусть. Так и есть: некоторые сквибы могли раньше быть магами, а потом потерять свои способности. Но сам Крис, по его признанию, родился сквибом, его сыновья — тоже, хоть и называются полукровками. Она поинтересовалась, в каком поколении потомки сквиба, тоже не имеющие магии, станут считаться уже не сквибами, а просто маглами, и Фишер пожал плечами. Наверное, когда все уже и забудут, что в этой семье были волшебники. Петунья подумала, что тогда и среди их с сестрой предков в старину запросто могли быть маги, потом пошли сквибы, потом о магах все позабыли, и вот несколько веков спустя оно и вылезло в Лили — удачно сложились гены. Ну как-то же должен объясняться этот феномен! Не с облачка же оно свалилось, да еще и не просто в виде умения слегка подколдовывать, а в форме серьезных — даже придирчивый Снейп признавал это в своей жене безоговорочно — магических способностей. Копилось-копилось, да и выстрелило. Жаль, что только в одной сестрице...

И тут, как назло, на память пришел их разговор с пятнадцатилетней Лили.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Но ты же всегда была без ума от этой вашей алхимии! Почему именно на целителя, Лилс?

— Так алхимия — это скорее из-за Сева. Когда он об этом рассказывает, то и трухлявый пенек зажжется. Но я хочу после Хогвартса стать не алхимиком, а целителем, и не простым! Пепельником! — для придания особой значимости Лили сделала глаза большими и приподняла ложку над головой. — У нас они считаются медицинской элитой. Многие подозревают, что пепельники проникли в Великий Замысел, и если бы кто-то и мог бы создать Философский камень вечной жизни, то только пепельник, а совсем даже не алхимики...

— А ты что, хочешь создать Философский камень, как этот ваш... Фля... Флём... м-м-м... напомни?..

— Фламель? Нет. Мне кажется, вечная жизнь — это великое проклятье, а не благо.

— Почему?! — изумилась Петунья.

— Потому что создать что-то ты можешь, если тебе отведено очень мало времени и ты об этом знаешь. Если ты живешь вечно, то ничего не будешь делать, — Лилс наморщила нос от пара из кастрюли и вручную помешала суп, доверенный ей Петуньей: тем самым старшая сестра выкроила себе время на дивный и очень сложный соус, который задумала для праздничного стола. — Даже варить вот эту бурду.

— Да ну тебя! Если бы я жила вечно, я бы столько всего сделала! — Петунья не поверила ни слову юной ведьмы, та еще слишком мала, чтобы оценивать такие вещи.

— Ты все дела откладывала бы на завтра, Туни. Правда. Тебе не надо есть и пить, тебе не надо думать, ты же всё равно никогда не умрешь. И люди, которые живут рядом с тобой, сменяются, но они всё время одинаковые — прежние и эти. Все рождаются гениями, а помирают дураками. Представляешь, в какую смертную скуку ты впала бы через некоторое время? Нет, я не хочу вечной жизни, я просто хочу понять, зачем это всё.

— Что — всё?

— Зачем мы тут.

— У-у-у-у! На что ты замахнулась! Каждое поколение мается этой же дурью, и никто ничего так и не постиг.

— Откуда ты это знаешь? — Лили задиристо мотнула рыжими патлами. — Просто такие тайны каждый постигает только для себя. Как, к примеру, смерть. Никто не может поделиться опытом своей смерти или безумия с другим.

А это наверняка ей втемяшил "философ" из Паучьего тупика близ ткацкой фабрики. Его словечки. Петунья узнавала их. Но у Северуса неблагополучная семья, внешне он тоже не удался, так что ему есть из-за чего впадать в пессимизм. А Лили-то чего не хватает? Или это подростковая склонность повторять всё друг за другом в компании, с которой водишься? Ох уж этот Снейп! Когда он был младше, разговаривать с ним было легче...

Кажется, что-то такое Петунья произнесла и вслух, потому что сестренка сразу заерепенилась и встала в позу:

— Господи, ну ты прямо как Дора!

— Какая Дора?

— Уолсингем, ты ее видела, моя подруга из Когтеврана. Тоже всегда попрекает меня Севом: то я всё за ним повторяю, то я плохо к нему отношусь, то еще что-нибудь...

— А, помню ее. Да, умная девочка.

— А теперь ты выражаешься прямо как мама, — буркнула Лили. — Хватит уже корчить из себя взрослую тетку! Что, по-твоему, я и думать сама не умею, что ли?

— Умеешь, но не о таких надуманных глупостях. Если я буду знать, что завтра умру, то для чего мне суетиться и что-то делать? Ты не путай дедлайн и жизнь вечную. И... это самое... кинь в меня прихваткой, пожалуйста!

— Да на тебе! — сестра, шутя, несколько раз намахнулась и наконец запустила в нее легкой варежкой, Петунья поймала прихватку раньше подскочившего с места Нуби, который давно мечтал поиграть, и девушки засмеялись. — Лучше я прогуляюсь с пёсей, чем выслушивать твои проповеди, сестра во нравоучении! — Лилс сунула свой веснушчатый нос за занавеску. — У-у-у-х-х, смотри-ка, сколько снега насыпалось! Анубис, идем!

— Хорошая мысль, а то на кухне от тебя толку никакого, только палочкой размахивать и умеешь...

В ответ Лили показала ей язык и застегнула ошейник на чумном от счастья псе.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— В конце концов ты оказалась права... Перед лицом смерти можно успеть сделать главное, чего никогда не сделал бы просто так. Эх, Лилс, Лилс... Твой муж сказал мне, что ты благословила меня в тот вечер... Как-то он это назвал... Завещание Ведьмы, что ли?

Не обратив внимания на то, как при ее словах чвиркнул на шкафу Мертвяк, Петунья грустно улыбнулась и снова вчиталась в письмо племянника — он теперь уже старше той Лили на целый год. Улыбка сошла с ее лица, когда Гарри вдруг ни с того ни с сего написал: "Я до сих пор не решался спросить: что случилось с моим зрением, когда меня подбросили к вам на порог? Отчего я чуть не ослеп? Это было как-то связано с моим шрамом? Пожалуйста, напиши мне, что знаешь, что говорили врачи. Это очень важно, тетя Петунья!" Слово "очень" он подчеркнул чернилами дважды и очень решительно. Почерк у него в точности как у матери, с этим неправильным наклоном и где попало расставленными прописными — иногда прямо в середине слов. В Хогвартсе за чистописанием, как видно, следили не особо, да и в школе ему ставили хорошие оценки только благодаря их преподавателю английского, мистеру Брадшо, который питал слабость к литературному слогу Гарри и закрывал глаза на остальное. А вот у Лили таких "покровителей" в свое время не было, поэтому до Хогвартса она всегда числилась в отстающих учениках и ненавидела учебу.

Но ведь Петунья и так уже рассказала и родному отцу Гарри, и его крестному всё, что знала о событиях первого воскресенья ноября 1981 года, а также о том, в каком состоянии ей подкинули ребенка. То, что она сможет теперь, — это лишь повторить свои более ранние показания. А насчет происхождения зигзагообразного шрама на лбу младенца недоуменно разводили руками даже опытные хирурги-травматологи. Зять сказал, что рубец похож по форме на магическую отметину от какого-то очень страшного смертельного проклятья, но усомнился, что это было именно оно. От такого не выживают, объяснил Северус, и значит, это что-то другое.

Кряхтение, донесшееся со шкафа, напомнило женщине о том, что ей пора бы приниматься за ответ. На всякий случай она покосилась в сторону простенка между окнами. Тень от Мертвяка оказалась совершенно нормальной, "вороньей" формы. Никаких мефистофелей и прочей чертовщины. Вздохнув с облегчением, Петунья пошла за своей сумкой, где у нее лежали ручка и блокнот.

Пока она торопливо писала ответ, Мертвяк, клацая когтями и гордо виляя задницей, вышагивал сначала по шкафу, потом слетел на пол и стал расхаживать по паркету. Видел бы их кто-нибудь из прежних знакомых! Здесь до нее никому нет дела, это Лондон, а не Литтл-Уингинг, где все шпионят друг за другом, как агенты иностранных разведок.

Беря лапой заклеенный конверт и взлетая с ним на подоконник, ворон будто мешкал. На прощание он оглянулся и всё-таки спросил:

— Магла, а чего ты там сейчас наговорила о благословении и ведьмином завещании?

Что Петунью хоть немного примиряло с существованием магических почтовых сов, это то, что они всегда деликатно молчали и вели себя почти как нормальные птицы. На питомца Гарри это не распространялось.

— А твое какое дело? — отбрила она обнаглевшего Мертвяка.

— Да никакого... так... любопытно, — он пожал крыльями, переложил письмо в клюв, тяжело вспрыгнул на раму и, с силой оттолкнувшись, умчался в сгустившуюся темноту.

Странный у Гарри почтальон. Странный и очень подозрительный. Но им, колдунам, виднее, кого отправлять посыльным.

Накануне выходных Кристиан Фишер позвонил, чтобы пригласить Петунью на свидание в парк Спа Филдс, что неподалеку от его агентства "Кроссфайр". В субботу они встретились при входе, возле лавандовой клумбы, разбитой вдоль низенькой ограды.

Непринужденной беседы у них обычно не получалось. Сначала разговор клеился-клеился, потом в какой-то миг — раз! — и неловкая пауза, и лихорадочный поиск новой темы, и всё сначала... Даже при всей своей редакторской болтливости Фишер как будто терялся в ее присутствии: чем же ее развлекать, эту непонятную даму? Сплетнями о прежних соседях? Она поначалу вежливо слушала, потом едва скрывала зевоту, и он догадывался по ее лицу, что ей неинтересно. Ему же наверняка не будут интересны ее рабочие будни, и Петунья даже не пыталась о них заговорить. Может, это и не позволяло им окончательно сблизиться: в последний момент всегда находился какой-нибудь предлог разъехаться по домам. "Может, меня кто-то проклял?" — уже не в шутку думала бедная женщина.

Но в этот раз Крис, кажется, решил перейти в наступление — он предложил закончить вечер в одном достаточно респектабельном ресторане, "где, кстати, частенько ужинают многие мои коллеги". Заметив колебания спутницы, издатель поспешно добавил, что давно уже хочет познакомить ее с друзьями и деловыми партнерами. Петунья растерялась еще больше, потому что для таких важных встреч и одеваться следует соответствующим образом, а она шла всего лишь на прогулку в парке, максимум — с посещением кафе, не более того. Еще один пошлый комплекс провинциала: вынести мусор, нарядившись для этого как на королевский прием в Виндзор-кастл. Но что поделать, она ведь и правда пока еще закостенелая провинциалка — и вряд ли имеет шанс избавиться от этого клейма, ведь жизнь так скоротечна.

— Не переживай, — догадавшись о причине ее сомнений, сказал Фишер и церемонно поднес к губам ее руку, — ты выглядишь идеально. Как и всегда.

Петунья так и не сумела скрыть застенчивость. Не так уж часто ей говорили комплименты, а если и говорили, она не принимала их близко к сердцу: врать из вежливости принято в их обществе так же, как включать с утра телевизор или радио и слушать новости — вроде, кому это нужно, однако без ритуала никуда. Но Крис казался искренним, и это вызывало двойственные ощущения. Почему-то — не очень приятные. Он и должен говорить ей всякое такое, как любой подружке, которую хочет уложить в постель. С другой стороны, она же тоже этого хочет, значит, нужно принять условия игры, если уж они такие, и слушать всю эту чушь о ее молодости и неотразимости. Не выдумывать же свои! Чтобы как-то перевести разговор в другое русло, она дала принципиальное согласие на ресторан, позволила себе пару ни к чему не обязывающих шуточек о волшебниках, а затем, вспомнив недавнее письмо от племянника, спросила, почему они с мистером Брадшо всегда сдували пылинки с мальчишки — не потому же только, что он маг. Это ей было интереснее, чем вялые сентенции Фишера.

— Видишь ли, если ребенок оперирует сложносочиненными и сложноподчиненными предложениями в том возрасте, когда его сверстники только не так давно научились бегло читать, — это жалко упускать. Тем более новостной сайт города в молодых и шустрых корреспондентах нуждается и будет нуждаться со временем всё больше и больше. Петунья, а ты знаешь, что такое "сайт"?

— Хм... пожалуй, нет. Что-то знакомое, но, наверное, я слишком отстала от жизни.

Кристиан великодушно взмахнул рукой:

— Ладно, когда-нибудь я уговорю тебя зайти ко мне в редакцию, и я покажу на компьютере, как это работает. Так вот, возвращаясь к твоему племяннику... у него на самом деле есть все задатки, чтобы стать хорошим литератором. Журналистом или писателем...

— Да, — усмехнулась Петунья, — читать он любил всегда. Перетаскал в свою каморку все наши книжки. Думал, мы не замечаем. Я уж не разочаровывала его. Но, знаешь, он всё-таки больше увлекся естественными науками... Хочет лечить людей.

— А вы не так уж с ним непохожи! Я имею в виду призвание, — заулыбался Кристиан. — Можешь встать на фоне двух вон тех деревьев? — он показал ей висящую у него на шее фотокамеру, и Петунья согласилась попозировать. — Что-то небо хмурится, никак не могу настроить... Кажется... вот, получилось! Давай еще раз на всякий случай. Всё, спасибо.

— Хочешь, я тебя тоже щелкну? Как раз солнце, — предложила она. — На фоне вон того дома с окнами-иллюминаторами.

— Да нет, я не слишком фотогеничен. В крайнем случае потом попросим кого-нибудь из тех студентов, — Фишер кивнул на расположившихся прямо в траве на полянках молодых людей, — и они снимут нас вместе. Раз уж заговорили о твоем племяннике, давно хотел спросить... Прости, если вопрос покажется неуместным... не отвечай, если так. Но почему Вернон терпеть не мог мальчика?

Она опустила глаза. Стыдно признаться, что и у нее было не так уж много теплых чувств к Гарри: в те времена, постоянно вертясь перед глазами, он ее скорее раздражал. Раздражало то, что при виде него Вернон заводился с пол-оборота и — в лучшем случае — все были вынуждены потом несколько часов кряду выслушивать тривиальные назидания отца семейства. А в худшем — он просто орал на племянника, и, чтобы это прекратить, Петунье хотелось задвинуть куда подальше саму причину воплей. Это из-за него, из-за этого Снейпова отродья, сестра тогда оскорбила ее до глубины души, а Дурсля и подавно заколдовала, так что с тех пор Вернон при каждом удобном случае намеком или экивоком попрекал жену ненормальными родственниками. А внушенный ему в качестве зятя неведомый Джеймс Поттер и вовсе действовал на него как красная тряпка на быка — хотелось бы Петунье узнать, кто он такой, этот Джеймс, и что там наколдовали Вернону в качестве рабочей легенды о фальшивом семействе Лили.

— Думаю, самая главная причина — то, что нам его навязали. Вернон никогда бы по доброй воле не путался ни с какой мистикой. Его передергивало даже при фразах о привидениях. Он вообще всегда предпочитал знать, с чем имеет дело, контролировать жизнь. Много лет их семья номинально числилась добропорядочными прихожанами какой-то там их местной церкви, но по сути все они старались держаться подальше и от бога, и от его противоположности. А тут такое — ни бог, ни черт, а вообще черт знает что! У Гарри были стихийные выбросы магии, он мог двигать предметы на расстоянии. Не потому что хотел, а просто потому, что еще не умел управлять этой штукой. С электричеством у него были проблемы. Сестра говорила, что обычно магия в большом скоплении выводит из строя бытовые приборы, а это чудо-дитя, наоборот, умудрялось заставлять работать то, что уже давно поломалось. И делало это внезапно. Сам понимаешь, тут уж не до шуток. Бывало, мы боялись подойти даже к кофеварке. Представь, если тебе в собственном доме приходится носить резиновые перчатки и постоянно оглядываться по сторонам. Вернон оказался терпеливее многих мужчин, и я сейчас... впрочем, неважно, прости.

— Чувствуешь свою вину перед ним? За то, что вы расстались? — аккуратно подсказал Кристиан.

— Ну, да... немного... Прости, это не самая лучшая тема для разговора на прогулке с другим молодым человеком, — она выдавила из себя улыбку, взглянув на "молодого человека".

— Я думаю, тебе нужно выговориться.

— Я думаю, не стоит, — уклонилась Петунья. — Кажется, без дождя сегодня не обойдется, — она посмотрела в небо сквозь пеструю листву сумаха, под которым они проходили.

— Значит, прогноз опять соврал. А я поверил и не взял зонт.

— Тучи напоминают грозовые, зонт здесь не спасет.

— Гроза в сентябре? Это вряд ли, — он беспечно взмахнул рукой.

Будто в насмешку, где-то в вышине предупреждающе пророкотал гром. Фишер с уважением взглянул на свою спутницу и повлек в сторону каких-то невероятных сооружений возле теннисного корта. Тяжелая холодная капля щелкнула Петунью по лбу, как будто это она проспорила, а не Крис. Что за несправедливость! Она хотела посмеяться по этому поводу вслух, но Фишер вдруг резко встал на месте, словно увидел что-то в нескольких футах от себя, и уставился в пустоту между детскими качелями и большой отцветающей клумбой. Слегка кивнул. Лицо его не казалось ни удивленным, ни испуганным. Выслушав кого-то невидимого, он сказал:

— Да, хорошо, я сейчас подойду, я неподалеку.

Острая белая вспышка прогулялась по сизому небосводу, выделяя причудливые завихрения тяжелых темных туч. Гром отозвался спустя пару секунд. Еще несколько капель шлепнулось вокруг, две попали на голову и плечо Петуньи. Они ринулись в сторону крытой беседки у здания с круглыми окнами, но в небе словно опрокинули исполинскую бочку, и тучи прорвало небывалым ливнем — даже летом не было ничего подобного. Под навес они влетели уже совершенно мокрыми, сетуя, смеясь и утираясь.

— А с кем ты говорил? — вынимая зеркальце, чтобы поправить потекший макияж, спросила она.

Крис удивленно посмотрел на нее и хлопнул себя по лбу:

— Ах да, вы же не можете их видеть, я имею в виду маглов! Извини, я забыл!

— Кого — их? — Петунья насторожилась и на всякий случай перестала тыкать уголком платка в уголок глаза, где размазалась тушь.

— Посланников от магов.

— А, патронусы, — она расслабилась и продолжила приводить себя в порядок. — Всё нормально, сестра мне рассказывала про них. Даже пыталась показать, но я и правда ничего не увидела.

— Да. Мы на секундочку заскочим в "Кроссфайр", я переговорю там кое с кем, мы обсушимся и поедем ужинать.

Ливень закончился так же внезапно, как и начался. Все дорожки были залиты реками струящейся куда-то воды, и беречь насквозь промокшие туфли и колготки было уже бессмысленно. Они так и пошлепали по лужам в сторону Эксмут-Маркет. Поднявшись по необычайно крутой лесенке на второй этаж, Петунья извлекла из прически все шпильки, чтобы высушить насквозь промокшие волосы. На вытертых старинных коврах, устилающих коридор издательства, оставались пятна воды — они с Крисом, не стесняясь, шли прямо по ним в его кабинет.

— Уборная там, — сказал он, уступая ей очередь. — Я пока сварю нам кофе.

— Ну что ж, вот тебе и подвернулся шанс рассказать мне, что такое этот ваш городской... э-э-э... сайт.

— О, точно! Но это если нам повезет и их сервер будет работать, — Фишер со смехом отправился в свой кабинет включать компьютер. — Всё-таки выходной!

Потом приводить себя в надлежащий вид ушел он, а Петунья, с распущенными, как у русалки, но уже немного подсохшими волосами разгуливая по редакции, смаковала кофе из маленькой чашечки и изучала интерьер. Кофе согревал, в комнатах приятно пахло библиотекой и стариной, но не затхлой, а той самой — романтической. Почти как в коуквортском доме у зятя, только уютнее. И компьютеров у Снейпа тоже не было. Зато один из них — в кабинете Криса — издавал настолько жуткий потусторонний визг, что казалось, будто здесь зверски пытают вытащенную из болота банши. Сочетание уходящей эпохи и всех этих новомодных штуковин выглядело как-то комично. Интересно, что сказал бы насчет компьютеров ее ретроград-зять и в целом вся их колдовская шайка, застрявшая во временах Елизаветы Великой? Она задумчиво покатала в пальцах незримый медальон — его странный подарок: при опасности, сказал он, надо одним быстрым движением надавить ногтем сюда, в углубление кулона, после чего...

В коридоре кто-то зашумел — видимо, Крис наконец-то обсох — и Петунья подумала, что так и не определилась, хочется ли ей идти с ним на этот ужин. Они оставались такими же чужими, как и в годы их соседства в Литтл-Уингинге, как и в тот день у реки, когда встретились компаниями. А динамить взрослого мужчину, будучи и сама не юной девушкой-вертихвосткой, было как-то нелепо. Нет, наверное, нужно с ним поговорить начистоту и...

— О, Мерлин! Ты?! — вскрикнули позади незнакомым мужским голосом.

Петунья резко развернулась и машинально сжала в кулаке амулет Снейпа.

Они встретились взглядом. Она — и невероятным образом одетый мужчина. Он был седым, как лунь, но с молодым лицом и растерянными, не от мира сего, зелеными или серо-зелеными глазами. По тому, как незнакомец широко их распахивал, когда пытался вглядываться, и смотрел будто сквозь предметы, куда-то в вечность, Петунья решила, что он, скорее всего, очень близорук. А глаза у него, пусть и с безуминкой, но добрые и... красивые...

— Простите, мэм! Кажется мне, я обознался, — тихо и смиренно, слегка пришепетывая, проговорил незнакомец, но в то же время тон его не был совсем уж отрешенным — в нем присутствовала своеобразная ритмика и энергия, как в песнях или в поэзии. Затем лицо его выказало узнавание: — Миссис Дурсль? Это ведь вы?

В этот момент и она поняла, с кем имеет дело: было в мужчине что-то общее с той девочкой, подругой племянника, миловидной маленькой блондинкой. И эта манера одеваться, выдающая в нем чужого для этого мира. Целую вечность назад Лили показывала ей и родителям их общие фото с друзьями...

— Мистер Лавгуд?

— Ну вот, вы познакомились и без меня! — разочарованно прокомментировал Фишер за спиной гостя. — Твой единорог, Ксено, поймал нас в парке на полдороги, и из-за него мы попали под страшенный ливень. Поэтому будь уж так любезен, поколдуй над нами с Петуньей!

Она не успела и слова произнести, как отец Луны вытащил витую, словно рог единорога, палочку и легонько ею взмахнул — сначала в ее направлении, затем в сторону Фишера. Ощущение влажной одежды и обуви тут же пропало, и на контрасте это было очень приятно. Всколыхнувшись от потока воздуха буйной гривой, ее высохшие волосы в беспорядке рассыпались по спине и плечам. Ксено и Крис уставились на Петунью во все глаза, и ей стало неловко.

— Кристиан, прости меня, но я, похоже, не готова на дальнейшие подвиги, — воспользовавшись заминкой и наскоро сооружая некое подобие прически, чтобы не шокировать публику неопрятным видом, ввернула она. — Наверное, ресторан будет как-нибудь в другой раз.

— Но, Петунья, мы же...

— Миссис Дурсль!.. — вмешался Лавгуд.

— Эванс, — поправила она.

— Прошу вас, не уходите. Мне крайне досадно сознавать, что я стал помехой, — виновато сдвинув брови, он взглянул на Фишера, и сделал это так, что у Петуньи защемило сердце; но, как ни странно, это лишь укрепило ее в мысли, что от ресторана и всего остального обязательно нужно отказаться. — Я не знал, что ты не один, Крис. Уверяю вас, мэм, что не отниму у него много времени.

— Все в порядке, — очнулся сам Фишер, догадавшись, что ее теперь лучше не задерживать. — Подожди в моем кабинете, Пет, я отвезу тебя...

— Нет-нет, не стоит утруждаться. Я хотела бы пройтись по городу. Позвоню тебе, когда приеду. Из дома. Всего вам хорошего, мистер Лавгуд, Крис!

С невероятным облегчением на душе она покинула "Кроссфайр". Лавгуд и сам не знал, что одним своим появлением, даже без пассов волшебной палочки, мгновенно разрешил ее дилемму. Петунья четко осознала, что встречаться с Фишером в перспективе "всего остального" ей больше не хочется. А сейчас тем более хочется всего лишь прийти домой и включить по телевизору какой-нибудь фильм выходного вечера. И не думать ни о чем.

74. На создание цветка уходят целые века

В своих письмах к Луне, Гермионе и тетке Петунье Гарри, безусловно, умолчал о многих вещах, которые произошли с ним после той трагической ночи, когда Пожиратели во главе с Волдемортом, прорвавшись в святая святых Министерства — Отдел тайн, — убили Дамблдора.

Ранним утром, лишь забрезжил свет, ворвавшийся в пустынную спальню когтевранцев патронус отца бесцеремонно разбудил единственного обитателя комнаты. Ясно, значит, Мертвяк снова где-то болтается: Снейп никогда не показывал истинную форму своего покровителя при посторонних, и фамильяр Гарри не был в этом исключением.

— Спустись прямо сейчас к кабинету ЗОТИ, — без околичностей велела косуля отцовским голосом и растаяла в воздухе.

Еще толком не проснувшись, Гарри по привычке пошарил под подушкой, вспомнил, что палочка ему теперь ни к чему, огорчился, проснулся и сел. Больная нога тихонько заныла, растревоженная ускорившимся током крови, затем боль отступила — увечье почти не напоминало о себе, только по утрам или после многих часов ходьбы. Короче говоря, чепуха на постном масле по сравнению с тем, что было раньше. Он оделся, привел себя в порядок и, захватив с собой припасенное с вечера после ужина яблоко, помчался вниз. Замок еще спал, но своей жизнью жили картины и призраки. Обычно им было плевать на студентов, а студентам — на них. Но только не сегодня.

В коридоре напротив двери кабинета Защиты и комнаты преподавателя всегда висел огромный холст в старой раме с кельтским орнаментом — человеческие фигуры в натуральную величину на фоне пейзажа. Странный выбор места для таких масштабов: даже прижавшись спиной к противоположной стене, невозможно охватить общим взглядом всю композицию. Возникало ощущение, что картину приткнули сюда, лишь бы приткнуть. Сам сюжет полотна был незамысловат. Магловский король и маг мирно беседовали возле уединенного грота в каком-то лесу или роще. Король имел внешность не слишком примечательную для узнаваемости, да и одет был во все серое и бурое, без намеков на малиновое, и если бы не хитро вплетенная в узор багета надпись "Этельстан" [1], опознать в нем первого короля всей Британии было бы невозможно.

__________________________________________

[1] Этельстан http://www.stankobiznes.ru/ang/etelstan.htm — представитель Уэссекской династии, английский король. Кстати, для любителей особых интеллектуальных изысков я могу посоветовать в связи с этим на будущее развитие событий этой линии одну любопытную поэму, сочиненную предположительно неким священником из западной Англии. Название этой поэмы (она существует и в переводе на русский) — "Regius".

Рядом с его именем на раме в крестообразных загогулинах пытался спрятаться, но всё равно проступал некий символ — тот самый, что носил на шее отец Луны, тот самый, что украшал обложки всех трудов Геллерта Гринделльвальда. Окружность-зрачок, вписанная в треугольник и разделенная вертикальной линией. Мистер Лавгуд называл этот знак Дарами Смерти, о которых гласили сказания магов, но Гермиона сильно в этом усомнилась, когда увидала такой же на обложках сочинений Голландца. Ксенофилиус и впрямь мог присочинить, чтобы не говорить правду.

Король выглядел таким же, как всегда, зато его собеседник внезапно удивил. Все давно привыкли, что колдун на этой картине повернут к зрителю спиной и самое большее, что позволяет увидеть, — это свой затемненный полупрофиль из-за плеча. Даже когда очень недоволен "шляющимися по этажу бездельниками", как их называет его величество, он молчит. Да, от самого мага никто не слышал и полуслова, он просто стоял, замотавшись в черный плащ и опустив пониже на лицо капюшон. Сейчас волшебник отвернулся от Этельстана и смотрел на Гарри, оказавшись нестарым — здесь ему было едва ли больше сорока пяти — и безбородым человеком. Совсем не тем дедом, чей гигантский барельеф когтевранец видел в комнате василиска. Его портрет редко, но встречался в летописях и учебниках по Истории Магии.

Это был Салазар Слизерин. И будь у нарисованного персонажа не болотно-зеленые, а черные глаза, то Гарри принял бы его за Кровавого Барона — Салазарова племянника Гэбриела Принца-старшего, только в том возрасте, до которого Гэбриел просто не дожил. У Слизерина зрачки почти светились — так в темноте иногда мерцали глаза Акэ-Атля, готового перекинуться в анимагическую форму.

Четвертый Основатель, смерив Гарри снисходительным взглядом, похлопал себя по ладони каким-то свитком, а Этельстан покровительственно кивнул в ответ на легкий поклон юноши. Не обращая больше никакого внимания на студента, эти двое продолжили прерванную тихую беседу на странном, почти непонятном английском. Слизерин?! Так это всегда был Слизерин! Вот почему картину приперли сюда, в этот скудно освещенный коридор, поближе к "проклятому" кабинету! А не может ли так быть, что само это "проклятье" должности преподавателя Защиты, ставшее притчей во языцех, как-то связано с лордом Салазаром? Недаром ведь легенды упоминают его вычурное чувство юмора... та же Тайная комната с подарочком в виде василиска — чем не трикстерская шутка?

Как раз в тот момент, когда, собравшись с духом, Гарри уже готов был взяться за ручку двери, из кабинета, куда он не заходил после нападения Жабы ни разу, выкатился декан Флитвик.

— Доброе утро, сэр.

— Ты уже тут, отлично! — бодро чирикнул профессор, задирая голову. — Да куда же вы все так растете?! Идем, я должен провести тебя на остров, нас уже ждут.

Со своего места Гарри успел углядеть через дверной проем часть кабинета, и в этой части уже ничто не напоминало о бывшей хозяйке: стены были пусты, в точности как и полки шкафов, и стол преподавателя.

— А уже известно, кто у нас будет вести ЗОТИ? — спросил Гарри по дороге и, внутренне одернув себя, исправился: — Я имею в виду, у студентов... остальных...

Профессор Флитвик ободряюще похлопал его по руке:

— И у тебя тоже. Преподавательский состав решил, что ты должен посещать все лекции, освобождаешься только от практических занятий. Директор успел это утвердить до... — декан горестно поджал губы и заметно шмыгнул носом, — до своей смерти.

Гарри встал, как вкопанный, будто его отоварили Ступефаем:

— Что?!

— Вчера вечером в Министерстве был убит Дамблдор, Гарри. Во время дуэли с Сам-знаешь-кем. В связи с этим ты сейчас и понадобишься... на острове.

Вопросы посыпались из Гарри, как из рога изобилия, и Флитвик терпеливо отвечал на каждый, покуда они не дошли до перехода Мебиуса, пройти который самостоятельно у лишенного магии не получалось.

— Это всё, что мне известно на сегодня, молодой человек, — сообщил профессор, прежде чем они нырнули в невероятную реальность острова, и договорил уже по ту сторону, выпуская его руку: — Сейчас тебе расскажут, как себя вести в связи со сложившимися обстоятельствами. И постарайся не накалять обстановку лишними репликами, там... хм... и без того жарко.

Но как? Что теперь будет без Дамблдора? Это же он продумал весь план сопротивления, он поручил отцу эту смертельно опасную задачу, он почти незримо, из директорской башни, руководил всеми движениями в магическом мире. Гарри временами ненавидел его, но только теперь отчетливо понял, что отныне им всем придется туго. И... Да, и что будет с постом Верховного чародея Визенгамота? Они же не собираются затащить на эту должность мало того, что несовершеннолетнего, так еще и сквиба?! Если вспомнить, как волшебники дружат с логикой, могут. Только бы не это!

На деревянных ногах он вошел вслед за деканом в дом Блэков в Оазисе и сразу оказался в круговороте непонятных, но бурных событий.

По гостиной летали какие-то книги, рукописи, свитки, вспыхивали огоньки, пространство расчерчивали диаграммы вероятностей и нумерологические схемы с подсчетами, появлялся и исчезал домовик Кричер, не забывая отпускать злобные реплики в адрес "осквернителей" имущества великого рода. Да и то: на корешке какого-то фолианта, в тот миг зависшего у самых глаз Гарри, тревожно переливался герб Блэков, вот-вот готовый привести в исполнение проклятье, скрытое в книге на случай похищения. Оставалось надеяться, что Минерва МакГонагалл, чья грозная фигура высилась по центру всего этого вращавшегося вокруг нее великолепия, знает, что делает. По крайней мере, такие же эпизодические появления Добби и тоже с охапками каких-то документов и книг, немного успокаивали: уж этот эльф точно не допустит причинения вреда никому из своих "дополнительных" хозяев.

— Добби велено передать хозяину Гарри и профессору Флитвику, чтобы они поднимались наверх, к остальным, и подождали там, — заметив гостей, принялся кланяться Малфоевский домовик. — Профессор МакГонагалл не может сейчас отвлекаться, иначе будет "бум".

Они с деканом на цыпочках метнулись к лестнице, уж слишком внушительно выпучил эльф свои глаза-плошки на фразе про "бум".

На втором этаже они нос к носу столкнулись с Регулусом, выпрыгивающим из комнаты крестного и подпирающим дверь спиной: изнутри кто-то яростно ломился. Под глазом у младшего Блэка наливался свинцовой синевой замечательный фингал, в руке он держал подранный намордник и строгий ошейник с двусторонними шипами. Малфой сейчас обязательно отпустил бы похабную шуточку про незадавшиеся ролевые игры.

— Профессор, дорогой! — воскликнул Рег с таким осчастливленным лицом, будто увидел не Флитвика, а самого Мерлина, и грохот за дверью подозрительно стих. — Ну наконец-то! Может, этот сучий выкидыш... простите... — он тихо ахнул и манерно коснулся губ изящными пальцами в перстнях, — послушается хотя бы вас! Я просто хотел выгулять кретина, пусть бы проветрил чердак... Совсем невменяемый...

И он отдал профессору уцелевший ошейник, в то время как испорченный намордник с досадой швырнул в окно, не добросил, попал в вазон с пальмой, вследствие чего выругался шепотом и куда-то ретировался.

— Если о невменяемости заговорил Регулус, — задумчиво пробормотал Флитвик, — пожалуй, пора начинать панику...

И с этими словами, взявшись покрепче за свою палочку, декан решительно скрылся за дверью. Из комнаты донеслось только разъяренное рычание, лай, а затем взвизг. Собачий взвизг. Дверь захлопнулась. Всё-таки не зря Флитвик в былые времена преподавал ЗОТИ... Ход мыслей Гарри о том, что он встретил декана возле того кабинета неслучайно, прервали донесшиеся из холла голоса. Голоса спорили. Он различил отцовский, Макмиллана, Джудит и, кажется, Регулуса.

— Да посидите вы, не двигаясь хоть секунду, у вас кровь течет! — в отчаянии уговаривала кого-то новая обитательница дома.

— Святое дерьмо, кой черт мне сидеть, когда тут надо варить зелье от бешенства! — зарычал в ответ Снейп. — Гадский блохосборник совсем сбрендил! Клянусь, я сдам его на опыты в Мунго, скотину этакую! Пусти, Джофф! Блэк, твою мать, я с вами не шучу! Уберите от меня грабли!

— Сиди, сиди! — посмеиваясь, ответил ему аврор. — Не то схлопочешь Инкарцеро.

— Ты у меня сейчас чего похуже схлопочешь, если не пустишь! И ты!

Чего это он бранится? Стоп! Кровь? Так это Джудит отцу говорила? Какая еще кровь?! Гарри припустил в холл.

Макмиллан и Регулус насильно удерживали Снейпа в плетеном кресле, а Джудит, орудуя палочкой, торопливо заживляла его ухо, щеку и шею справа, обратившиеся в кровавое месиво. Она говорила правду: всё вокруг было заляпано кровью. Еще не увидев Гарри, отец выдал самое замысловатое ругательство, какое юноша вообще слышал от кого-либо. А ведь у него пять лет живет Мертвяк!

— Что это, пап? — Гарри дернулся к креслу и, встав рядом на колени, принялся разглядывать рваные, но уже почти совсем зарубцевавшиеся раны, а чтобы зельевар не протестовал, Джоффри и Рег насели на него посильнее. Джудит ловко штопала увечья лекарской магией, спаивая края разорванной кожи. Гарри привычным жестом вертанул рукой, чтобы извлечь из рукава свою палочку, и снова застонал от столкновения с горькой реальностью. Вдвоем с Джудит они справились бы на целый порядок скорее, и шрамов бы не осталось. — На тебя оборотень напал, что ли?

— Говноборотень! — огрызнулся солидный профессор, глава факультета Слизерин. — Да пустите вы, не буду я его убивать! По крайней мере, не сейчас. Долго там еще? — он избегал глядеть на Гарри: бесился, когда тот видел его бешенство, а потом бесился еще сильнее — и так по возрастающей.

— Сейчас-сейчас! — заверила его Джудит.

Судя по ее одежде — мантии-плащу, наскоро накинутому на ночную сорочку, — и беспорядку прически, происшествие подняло ее из постели.

— Мальчики, да вы уже, смотрю, все в сборе! — на ходу меняя внешность и цвет волос, воскликнула вошедшая в этот момент в холл Нимфадора Тонкс. — Упс, и девочки тоже. Упс-упс! А что тут творится? Вот так не успеешь отлучиться, а они тут уже все друг друга перебили! Джофф, я, кстати, ее нашла! Ты как в хрустальный шар глядел — она и правда была у мамы в библиотеке...

— Я и не сомневался. Отец сразу сказал, что у нас ее отродясь не бывало и что она у кого-то из Блэков.

— Так что же, — Тонкс огляделась, задорно махнув малиновым чубом, — мне кто-нибудь расскажет, почему тут всё в крови, а драки нету? Или дядюшка неспроста там, в саду, кому-то яму роет? Кстати, а почему он в анимаформе, в строгом ошейнике и зачем с ним Филиус?

Словесный напор молодой мракоборицы ошеломил даже Снейпа, и Джудит успела без помех завершить исцеление и уничтожить кровавые пятна.

— Кретина перемкнуло, — старательно расправляя примятые манжеты, объяснил гостье Регулус. — Они со Снейпом орали тут друг на друга полночи, и мы решили пойти спать. Потом они заткнулись...

— Блохосборник закашлялся и отрубился, — мрачно ввернул отец, выбираясь с места своего заключения.

Регулус распрямился и посмотрел на Макмиллана:

— Похоже, что во сне он и перекинулся. Бывает так у вас, у анимагов?

Аврор повел плечами:

— Да как только ни бывает! Скорее всего, когда Сириусу снится кошмар, он поступает, как поступал в Азкабане. Инстинктивно защищает разум от кошмаров — принимает форму с более примитивным сознанием...

— Насчет сознания я бы поспорил, — буркнул Снейп.

Вторя ему и соглашаясь, Регулус с хулиганским задором всхохотнул и продолжил начатый рассказ:

— Когда я прибежал сюда, эти двое катались по полу, и братец пытался порвать Снейпу глотку. Знала бы ты, каких трудов нам всем стоило загнать эту кобелиную тварь в его берлогу!

— Судя по твоему, дядюшка, глазу, "братец" этих трудов не оценил! — съехидничала Нимфадора.

— Да нет, — Рег осторожно коснулся кончиками пальцев своего фингала, болезненно скривился и зашипел сквозь зубы, — это сделала другая неблагодарная сволочь, — он бросил испепеляющий взгляд на зельевара. — Мой долбанный родственник, которым демоны преисподней одарили меня в наказание за то, что я плохо кушал в детстве, пока так и не смог вернуться в человеческий облик...

— Сраный дебил! Хоть бы он так и остался. Я бы его точно сдал в лабораторию профессора Павлоффа!

Гарри не осмелился влезть в разговор взрослых и спросить, чего они вообще поскандалили-то, папаша и крестный. Да еще и почти до смертоубийства. А Тонкс уточнять не стала — похоже, знала причину и без пояснений.

В этот момент через дверь веранды в дом влетела сплюшка-патронус профессора Флитвика. Потусторонне пиликнув, как полагается сплюшкам, она уселась на спинку освободившегося плетеного кресла и велела прислать в сад какую-нибудь собачью вкусняшку и одежду Сириуса. Гарри посмотрел на отца, чтобы попытаться хотя бы по выражению его физиономии понять, что к чему, но тот лишь плюнул и пошел к лестнице.

— Я понял, — сказал совке Макмиллан. — Сейчас спущусь к вам.

Вернулись они втроем с Флитвиком и расколдованным, измазанным землей и травой Сириусом в домашнем халате, тогда как все остальные, включая Гарри, собрались внизу в общей гостиной. Профессор МакГонагалл уже освободилась, а свистопляска с книгами и магическими приспособлениями закончилась. Исчезли и домовики. Помещение выглядело так, будто здесь ничего такого и не происходило.

— Я это... — угрюмо проворчал Сириус, останавливаясь перед Снейпом, — погорячился, в общем... Извиняй, Нюнчик, ну ты ж меня знаешь...

— Увы... — вместо зельевара отозвался Регулус. Сам Снейп только скрипнул зубами.

С видом провинившегося пса пряча взгляд, Блэк-старший прошел мимо всех и направился к умывальне.

— Просто он никогда не признается, что ему тоже до смерти страшно... как каждому из нас... — тихо сказала Джудит, и МакГонагалл покровительственно дотронулась до ее плеча.

Профессор Флитвик выглядел очень довольным и осведомился, подадут ли чай с кофе. После того, что произошло с Дамблдором, вся эта нелепая возня казалась Гарри запредельно неуместной. Там мир рушится, а эти тут отношения выясняют и чаи гоняют!

— Ну что, Минни, ты что-нибудь нашла? — Флитвик забрался на софу, сел поудобнее и помахал в воздухе короткими ножками.

— Всё как было при образовании Визенгамота. Ни малейшей поправки, ни самой узехонькой лазейки.

Гарри ощутил на себе ее пристальный взгляд. Минерва казалась очень недовольной.

— Я-то хоть не зря моталась к матери? — спросила Тонкс.

— Нет, не зря. Похоже, твоя матушка основательно готовилась к тяжбе с родней. Это самый толковый и полный свод наших законов, какие мне только встречались. Но и там ничего обнадеживающего я не нашла.

И тут все они воззрились на Гарри. От этого юноше стало ужасно неловко и захотелось спрятаться в Дурслевом чулане. Он подался в сторону отца, и тот после секундного колебания — ну ненавидел он выносить свои слабости на люди! — ободряюще прикрыл глаза и кивнул ему, не расцепляя судорожно сложенных за спиной рук.

МакГонагалл взмахнула палочкой, и откуда-то из другой комнаты прямо сквозь стену к ним вломился круглый обеденный стол персон на двенадцать. Гарцуя на четырех гнутых ножках, он рысцой выбежал на середину зала и замер. Девять стульев для всех присутствующих и подавно возникли по велению профессора трансфигурации прямо из воздуха. Усаживаясь на ближайший, Гарри понадеялся, что это не иллюзия, которая рассеется под ним в нежданный момент. Все расселись вокруг стола, на котором тут же возникла скатерть, чайный сервиз и прочие приметы кабинета директора в Хогвартсе. Снейп оглядел всё это с очевидным отвращением и откинулся на спинку стула. Гарри порадовался, что он хотя бы не отсел подальше из-за лютого нежелания демонстрировать отпрыску свежие шрамы на лице и шее. Или просто забыл о них. Пользуясь тем, что они наконец-то очутились рядом, мисс Шафиг переводила взгляд с одного на другого — явно выискивала сходства и отличия между отцом и сыном. Даже неприбранная и с недосыпа она была красоткой.

Заговорила Минерва МакГонагалл:

— Все мы, здесь собравшиеся, уже знаем, что случилось вчера вечером. Поэтому не будем отвлекаться и перейдем сразу к делу. На повестке дня у нас сегодня два вопроса. Первый и основной — Гарри. Мы потеряли Верховного чародея и теперь должны быть готовы к любому подвоху со стороны наших противников. Немалая часть их, как вы понимаете, находится в рядах служителей Министерства — даже, надо думать, Аврората... — (Макмиллан и Тонкс возражать не стали.) — Второй вопрос будет связан с кадровыми перестановками в школе, и я воспользуюсь тем, что сейчас здесь находятся сразу три декана из четырех — Помону я посвящу в это лично, но чуть позже.

Флитвик, чья макушка едва возвышалась над поверхностью стола, корчил недовольные гримасы. Догадавшись о причинах его расстройства, МакГонагалл трансфигурировала стул когтевранского декана в некое подобие стремянки, чтобы он сам смог выбрать для себя нужную высоту сидения. Смилостивившись, Флитвик снова заулыбался и сообщил Минерве и Снейпу, что кабинет ЗОТИ, а также апартаменты преподавателя тщательно обследованы на предмет скрытых ловушек и иных гадостей, которых запросто можно было ожидать от Амбридж, посему теперь помещения девственно чисты и готовы к встрече со своим новым обитателем. В этот момент к ним присоединился отмытый и побритый Сириус с мокрой головой — занял последний свободный стул между Минервой и Джудит. Смотреть в сторону Снейпа и родного брата он по-прежнему избегал. Гарри благоразумно помалкивал, хотя его буквально разрывало от накопившихся вопросов. Как говорит в таких случаях Мертвяк, "нервные тут все какие-то", а под горячую руку не хотелось.

— Я так понимаю, от изначального плана ты решила не отступать, и в кабинете можно смело клеить на стены все его трофеи, — ядовито процедил отец.

— Да, решила не отступать и не вижу смысла менять этот пункт, — тут же с вызовом откликнулась первая леди Гриффиндора.

— Ну да, всё верно, пора и обжорству занять достойное место в этом внушительном списке, — Снейп позволил себе улыбку, правда, полную сарказма.

— Может быть, ты хочешь его занять взамен, Северус? — не менее ядовито высказалась МакГонагалл.

— Ни в коем случае! Алчность до знаний, впавшая в скорбь от знаний, придет только в самом конце и спляшет вам тандава-мритью.

— Тан... что?

— А ты спроси, вон, у мисс Шафиг, — ухмыльнулся он, кивая в сторону побледневшей, как смерть, Джудит. — Она знает.

Все повернулись к ней, а Сириус даже в этих обстоятельствах умудрился ненавязчиво послать ей лучи обожания и преданности, разве что от тщательности язык не выпустил и хвостом не завилял. Но сейчас ее это не тронуло. Качнув головой, она тихо сказала:

— На санскрите наша планета зовется Мритью-лока. Мир Смерти. Когда Господь Шива спляшет на горе Кайлас танец разрушения, от этого мира не останется ничего... Наши предки верили в это.

— Ее предки верили в это, Минерва, — потешаясь, поиграл бровями злой, как черт, зельевар. — И вам советую.

Сириус уже хотел рявкнуть на него, чтобы заткнулся, но вовремя одумался и притих.

— Собственно, Северус, я, пожалуй, поручу эту задачу именно тебе, — Минерва вернула свою невозмутимость. — Ты отправишься к нему и уговоришь вернуться в школу.

— Я?! С какой стати? Тебе не кажется, что парламентер из меня чуть хуже, чем скверный?

— Ничего. Я в тебя верю. Один слизеринец всегда найдет подход к другому. Тем более, ты был лучшим студентом в зельеварении, и он тебя помнит.

— Вот именно. А если ты напряжешь память, то вспомнишь и то, что я был для него костью в горле. Мне постоянно срали Блэк с дружками, но виноват в потере слизеринских баллов всегда был я.

— Давай мы не будем сейчас вспоминать детские обиды, Северус?

— Нет, давай мы сейчас будем вспоминать о них, Минерва! Я привожу аргументы в пользу того...

— Ты приводишь отговорки, чтобы столкнуть свою обязанность на кого-нибудь другого. Помочь согласился даже Мал...

— Минерва! — одернули ее на полуслове отец, Флитвик и Макмиллан, а Тонкс метнула взгляд в сторону Гарри и поспешно отвернулась.

Опять что-то утаивают... Ну трындец какой-то!

— Хорошо, — выдавил Снейп после секундного размышления. — Если бы это касалось зельеварения, был бы какой-никакой смысл побарахтаться. Но насчет ЗОТИ я не дам и ломаного кната. Он и слушать не будет.

— Будет. Будет, когда ты объяснишь ему, что ему ровным счетом не надо будет ничего делать, только создавать видимость работы, копить полезные знакомства, вволю есть и пить забесплатно весь учебный год, да еще и получать за это жалованье.

— Минерва, ну не при студенте же! — пропищал профессор Флитвик, уплетая пирожное и облизывая пальцы. — Не разлагай молодежь!

— Э-э-э... — Гарри наконец-то решился подать голос; оглядевшись, он упрямо добавил: — Вы всё-таки позвольте мне немного поразлагаться, если я уже тут.

— Ты здесь для других целей, голубчик, — декан сел поудобнее в своем кресле-стремянке и принялся за чай. — Профессор МакГонагалл не просто так полночи жонглировала справочной литературой.

— А можно тогда сделать так, чтобы я стал хоть что-нибудь понимать в вашем разговоре?

Он, конечно, дерзил, но и они уже достали его своими непонятными препирательствами. Пригласили на пати — развлекайте, что ли. Никто не попрекнул выскочку за дерзость, только МакГонагалл обрела до невозможности официальный вид и строго уставилась на него через свои очки, как на хулигана за миг до снятия баллов.

— Вас вызовут на слушание в Министерство, Поттер. Скорее всего, сделано это будет втайне от общественности и от прессы.

— З-зачем?

— Вы преемник Дамблдора, и с этим им придется смириться.

— Меня вызовут как Поттера или как Принца, профессор?

— Вас вызовут как преемника. А поскольку по основной версии вы Поттер, обращаться к вам будут по этой фамилии.

— Но по основной версии Пророчество гласило, что я должен убить Вол... Неназываемого. И в ней ничего не было о том, что я преемник и всё такое. Значит, там уже всем известна истинная подоплека?

— Вряд ли всем, вряд ли. Просто магия укажет конкретно на вас, имярек, а по документам вы Поттер...

Краем глаза Гарри заметил, как отец испепелил салфетку между ними, не прикасаясь к палочке.

— Но они не могут меня вызвать, мэм! Мне и шестнадцать-то исполнится только через месяц!

— Для этого вы им и понадобитесь, мистер Поттер. Визенгамоту нужен Верховный или исполняющий обязанности Верховного, то есть регент. И это должен быть совершеннолетний маг, чью кандидатуру выдвинет министр и поддержат члены Визенгамота. Учтено будет также мнение самого преемника.

— Да ну! Серьезно? Я, что ли, смогу сам назначить себе регента?! — не поверил Гарри, и правильно не поверил.

— Не совсем, и потому я перерыла всю доступную литературу, чтобы удостовериться. По достижении одиннадцати лет у преемника появляется право голоса, если это касается непосредственно его будущих государственных функций. В такой ситуации, как сейчас, Визенгамот избирает временного главу, но преемник имеет право отвода, или, говоря языком наших крючкотворов, "право несогласия". Только, к сожалению, оно однократное... Не помню, как это называется у маглов, кажется... Северус, ты не напомнишь?

— Что-то вроде вето, но у них, насколько я знаю, этим не пользуется даже королева, — неохотно отозвался Снейп. — Хотя, может, уже и пользуется, я не знаю. Но это всё равно нечто другое.

— А что я должен буду делать, мэм? — Гарри подумал, что о магловских делах можно спросить и тетку, почему бы нет? Они разъехались с жирным боровом, и теперь не было опасности, что Дурсль перехватит и прочтет (или уничтожит) его письмо. Телевизор она смотрит, радио слушает, газеты читает, на выборах голосует — может быть, подскажет что-то полезное, наведет на мысль, как выкрутиться из этого торнадо.

— Вы отклоните кандидатуру одного из кандидатов на первом же слушании.

— Неужели мое слово станет решающим, профессор?

— Практически так, мистер Поттер. На вашей стороне магия.

— Я в этом не слишком уверен, мэм, — Гарри показал ей пустые ладони.

— Но вы еще здесь. Вы не смогли покинуть страну, значит, магия всё еще на вашей стороне. И против нее из чувства самосохранения никогда не осмелится выступить ни один чиновник — это самоубийство... Ваше мнение будет учтено и, в сущности, станет главным фактором при выборе регента. Принимать полноценные решения — и, соответственно, нести за них абсолютную ответственность — преемник сможет лишь после официального вступления в должность. Это не раньше, чем через полгода после того, как ему исполнится семнадцать. Но у него всё равно будут взрослые и опытные советники.

— Ясно. И кто кандидаты?

— Пока неизвестно, Гарри, — Минерва тесно составила локти на самом краю стола и, обняв ладонями чашку с давно остывшим медовым чаем, поднесла ее к губам.

Тогда сказал Макмиллан:

— Кто-то будет выдвинут составом старейшин Визенгамота, кто-то окажется ставленником министра и его окружения. Сегодня ночью у нас в Аврорате это уже обсуждали... Тебе выдадут жребий, и ты выберешь аутсайдера, а говорить тебе почти не придется.

— Процедура закрытая, — еще раз уточнила МакГонагалл.

— Да, закрытая, — подтвердил аврор. — Но подтасовка не пройдет ни с чьей стороны. Даже не пытайтесь.

Гарри нахмурился. Он мало что понимал в расстановке политических сил и, говоря откровенно, будь на то его воля, никогда и не пожелал бы в этом разбираться и в это ввязываться. Но раз уж судьба ему — им с родителями — так удружила, значит, придется наступить на горло собственной песне. А он ведь просто хочет выучиться лечить людей... и ничего сверхъестественного, и никакого апломба. Вот почему всегда всё так?..

— А Дамблдор, — он вскинул голову, — когда директору было столько же, сколько мне, вокруг него тоже плелись такие интриги?

Взрослые как-то смущенно завозились, завздыхали, заинтересовались печеньями и конфетами, которые до его вопроса особой популярностью не пользовались и сиротливо стояли в вазочках посреди стола. Похоже, они и ждали этого неудобного вопроса с его стороны, и теперь каждый из них надеялся, что ответит кто-то из соседей, только не он. Снейп — тот вообще сложил руки на груди в крепкий замок, вытянул скрещенные ноги далеко под стол и, притворившись мертвым, стал смотреть в потолок.

— Еще как плелись, — всё же взял слово профессор Флитвик, понимая, что он здесь старше всех и застал те времена, ему и отдуваться. — Конечно, предшественник Альбуса оставался жив-здоров до конца срока, да и не было по тем временам у нас такой обстановки, как нынче. Но козни ему строились сызмальства. Та же история с его сестрой...

— Но это не доказано. Альбус — это он всегда говорил, что не доказано... — вяло возразила Минерва, однако тут же умолкла, опасаясь, что коллега с досады переложит обязанность рассказывать дальше на нее.

— Официальное расследование проводилось очень непрофессионально, как у нас это часто бывает. Твоя бабушка, Гарри, не дала бы соврать. Но если сопоставить факты, нападение тех ублюдков на девочку было кем-то инициировано.

— Я ничего об этом не знаю, сэр. Что это за нападение?

— В детстве на сестру Альбуса, Ариану, напали хулиганы-маглы и нанесли ей серьезные увечья. На почве этого девочка тронулась психикой, полностью утратила контроль над своей магией, и без того еще нестабильной, и стала опасна для окружающих. Кендра, мать, перевезла семейство из Насыпного Нагорья в Годрикову Впадину. Она осталась без мужа после того, как Персиваля заточили в Азкабан, где он вскоре и умер. Он нашел преступников и попытался вызнать настоящую причину их нападения на дочь, но не выдержал, сорвался, впал в раж... в общем, он убил тех маглов. Это привело к скандалу, Визенгамот приговорил его к пожизненному, а семье пришлось мириться с нездоровым вниманием со стороны прессы и соседей. Мать полностью посвятила себя уходу за больной дочерью вместо того, чтобы сдать ее в психиатрическое отделение Мунго. Братья, Аберфорт и Альбус, большую часть времени проводили в Хогвартсе, и женская половина семьи оставалась наедине друг с другом. Так они и жили в затворничестве вдвоем, пока во время одного из стихийных выбросов Ариана ее не убила...

Блин, психованная жена Рочестера какая-то... Интересно, это всё правда — или из области бурных романтико-готических фантазий в стиле ныне покойной мадам Скитер или сестрицы Гилдероя Локхарта, над которой тот периодически любит постебаться? Врать в мире волшебников любят еще больше, чем у маглов, и делают это взахлеб, постоянно и не считаясь с логикой, особенно если поймать лгуна на слове и загнать в угол.

— Вот именно та часть, с нападением маглов, выглядит наиболее подозрительной, — продолжал Флитвик. — Дискредитация отца будущего Верховного... Ведь заказчики не могли не предвидеть, что вспыльчивый Персиваль Дамблдор ни за что не спустит негодяям с рук то, что они сделали. Может, и не убьет, но изрядно покалечит, а это уже статья. И ведь на процессе он прямо утверждал, что тем маглам затерли память и они ничего не помнили об Ариане! Но никто не принял во внимание эту реплику... Ее отклонили за недоказуемостью: трупы не допросишь.

— Что было дальше с Дамблдором? Или это тоже государственный секрет, сэр?

— Нет, почему же? Об этом достаточно известно и никогда не скрывалось. Просто об этом как-то не принято говорить... из уважения к Верховному, я полагаю. Но история смерти Арианы не была засекречена. И в ней были замешаны уже и братья Дамблдоры, и молодой Геллерт Гринделльвальд.

— Как?! Так они...

— Да, Альбус и Геллерт общались с самой ранней юности. И немало. Их роднили интересы, высочайший магический потенциал, а самого Голландца в Альбусе, возможно, могла привлекать еще и его избранность: не каждый имеет возможность вот так, запросто, на равных общаться с будущим Верховным чародеем Британии...

— Ты бы, Филиус, не путал Гринделльвальда со Слагхорном, — с недобрым видом посоветовал Снейп, исподлобья глядя на коллегу.

— Могу ошибаться, могу ошибаться! — тут же открестился декан, закрываясь ладошками. — Ни на чем не настаиваю!

— А чего ты, Нюнчик, так защищаешь этого изверга? — не выдержал и снова взвился крестный. — Жизнь тебя не учит!

Отец только покачал головой и, отворачиваясь, вполголоса назвал Блэка идиотом.

— Сириус, будь любезен, закрой свой рот, — попросила Минерва, не глядя на сидящего рядом Блэка. — Хаоса достаточно и без тебя. Северус, а ты избавь нас от твоих желчных комментариев. Продолжай, Филиус.

— После смерти Кендры обязанность ухаживать за Арианой свалилась на плечи братьев. Альбус к тому времени уже доучился в Хогвартсе и собирался продолжать образование за границей вместе с Геллертом. Но внезапное бремя в виде больной сестры переломало все его планы. Аберфорт ни в какую не хотел отправлять опасную девочку в Мунго, считая, что для их матери это стало бы ударом. Чтя ее память, он хотел бросить Хогвартс ради ухода за Арианой, и тут Альбусу пришлось пойти на компромисс и пообещать приглядывать за нею вместо младшего брата, пока тот не отучится. Хотя он был уверен, что ей самой было бы лучше и безопаснее под присмотром квалифицированного персонала, не говоря уж о безопасности окружающих людей. Аберфорт, который, к слову, учился из рук вон плохо — мир уж точно не потерял бы ничего, уйди он из школы, — был свято уверен, что в Мунго Ариану превратят в овощ, чтобы никому не мешала...

— Но это же неправда! — страшно возмутился Гарри. — Я сам ухаживаю у нас за одним таким больным на пятом этаже. Мне поручили этого Скабиора, потому что я не "фоню" во все стороны магией, которой он боится, как огня. Эрвин уверен, что его когда-то чуть не загрыз оборотень, и в полнолуние из-за самовнушения всегда становится буйным. Но даже тогда его никто не накачивает опасными зельями, только успокоительным!

При этих его словах Макмиллан и Тонкс как-то странно переглянулись, а Регулус тяжко вздохнул.

— Ну, видишь ли, Гарри, ты с этим столкнулся, а Аберфорт ориентировался на слухи и был склонен им верить. И кто знает, что творилось в Мунго по тем временам... Так или иначе, ухаживал за сестрой старший брат, а младший — учился. Однако с приездом Гринделльвальда юный Альбус полностью свалил свои обязанности на плечи домовихи, а сам предпочитал встречаться с их общими с Геллертом знакомыми, строить грандиозные планы и, конечно, развлекаться, как развлекаются все молодые люди в таком возрасте. Я бы упрекнул его лишь в том, что он не договорился с сиделкой из Мунго или, в крайнем случае, не отправил сестру на какое-то время в лечебницу — возможно, специалисты даже помогли бы ей... Но кто теперь знает. От ошибок юности не застрахован никто.

Только не всем это прощается, договорил про себя Гарри, но вслух не стал, несмотря на то, что при взгляде на мрачнейшего отца хотелось и вслух.

— Аберфорт нагрянул на каникулы чуть раньше, чем рассчитывал Альбус, и не застал того дома. Вышел на задний двор и обнаружил, что Ариану там выгуливает их домашняя эльфийка, а брат, по ее признанию, не появлялся уже трое суток. Аберфорт вышел из себя и запустил своего козла на поиски Альбуса. Козла — в смысле, патронуса, патронус такой у Аберфорта, — пояснил декан специально для Гарри, который и самого Аберфорта видел в Хогсмиде только однажды и мельком, и форму его патронуса знать не мог никак. — Альбус аппарировал домой в компании с Геллертом и еще одним волшебником. После их разговора на повышенных тонах третий гость предпочел откланяться, а Гринделльвальд, наоборот, остался и начал заступаться за приятеля, обвиняя разом и Персиваля, и Кендру в их безмозглости. Заодно досталось и "бездарному Аберу", который занимает впустую чье-то место на школьной скамье. Альбус пытался успокоить их обоих, но тут у сестры началась истерика. Она стала швыряться проклятиями во все стороны. Голландец обозвал ее каким-то грязным словом, Аберфорт бросился на него, старший Дамблдор снова встал между ними, в то же время стараясь обезвредить буйную Ариану. В итоге ему удалось связать ее, но между братом и другом уже шла серьезная дуэль, и слабому Аберфорту оставалось недолго до того, чтобы оказаться размазанным по стенке, потому что Геллерт разозлился по-настоящему. Гринделльвальд применил какое-то пыточное, Альбус вступился за брата и тоже получил... Никто из них не мог достоверно вспомнить, что случилось потом... Ариана освободилась. Как? Непонятно. Все просто услышали ее предсмертный вопль, но чье проклятье срикошетило в нее — неизвестно. Альбус говорил, что они обнаружили ее труп футах в десяти от того места, где он ее усаживал связанной, и отбросить ее туда магией просто не могло, они бы это увидели. Значит, она или выпуталась и прокралась на то место, где ее убило отскоком, или же... Ну, или же Геллерт был прав, и она сама сотворила это над собой — взорвалась. У таких, как она, подобное не редкость. Однако Аберфорт до сих пор считает, что в смерти сестры виноваты Альбус и его дружок, но не он сам... Он настолько упорно внушал это всем (даже сломал брату нос прямо на похоронах сестры), что с какого-то момента Альбус и сам начал сомневаться в своей непричастности. Он очень страдал от чувства вины...

Приятная семейка...

— Так это о ней они с Геллертом разговаривали во время проведения Турнира в Дурмстранге? — Гарри заглянул в лицо насупившемуся отцу. — Помнишь то воспоминание? — добавил он уже вообще почти мысленно.

— О чем это вы там шепчетесь? — с подозрением навострила уши Минерва.

— В сорок пятом, — ответил им Снейп, — Альбус встречался с Голландцем незадолго до их эпохального поединка. И Гринделльвальд позволил Тому Реддлу подслушать их беседу. Ему хотелось выяснить уровень сообразительности этого студента, и он его выяснил.

— Как? Я имею в виду — как это он "позволил Тому подслушать"?! Ты не рассказывал! Но зачем ему это?

На лице зельевара проступила маска ехидной мстительности:

— Куда уж мне постигнуть гений мастера? Спроси Филиуса, зачем оно ему. Меня ты несколько минут назад, помнится, попросила заткнуться.

— Но Альбус знал, что Том их подслушал?

— Еще бы. Геллерт сам сказал ему об этом. Если ты правда хочешь моего мнения, то вот оно. Голландец нащупывал почву, чтобы узнать, насколько Феникс скрывает ту старую историю от людей и как далеко может зайти, чтобы сохранить интимность своих переживаний о гибели сестры. А Том его заинтересовал как возможный последователь — Геллерт наводил о нем справки, и он подходил ему по многим качествам. Но поговорить лично они не успели.

— А что же Альбус? — настаивала Минерва с какой-то избыточной горячностью, и глаза ее светились, как у влюбленной юной девушки; это выглядело так странно!

— Альбус ничего. Понял, что Геллерт будет издеваться над ним до нискончания веков и ничего не скажет — сам не знает наверняка. Стирать память Тому смысла не было, потому что при желании разузнать о тех событиях мог каждый. В то же время Том, явившись к Армандо Диппету якобы для устройства на место зотишника, догадался, кто дал антирекомендацию на него тогдашнему директору. Но он не пошел шантажировать Дамблдора тем подслушанным разговором — никакой ценности эта информация не представляла даже для желтой прессы. Но тем самым Альбус тоже сделал выводы об уме и способности просчитывать ходы у этого юнца. Тогда-то он и почуял опасность. Тогда, не раньше. Мало ли через наши парты проходит вундеркиндов, которые с возрастом превращаются в самые заурядные пеньки...

— О, Мерлин, — прошептала Минерва, снимая очки и прикрывая ладонью глаза. — Бедный! Бедный!

Кажется, Снейп чуть ухмыльнулся, как будто наслаждался ее переживаниями, но тут Регулус вдруг начал зависать в своих вычурных позах, а потом понес обычную околесицу про Две Шестерки и спряжение модальных глаголов в нидерландском языке. Сириус с Джудит, поспешно выведя его из-за стола, втроем удалились наверх.

— Так как же мне быть, когда меня вызовут в Визенгамот? — поглядев на часы, спросил Гарри: время поджимало.

— Скорее всего, ты и сам поймешь это, когда окажешься там и увидишь своих регентов, — заверил его Флитвик. — Но тебе надо будет скрыть отсутствие магических способностей. Повторишь то, что вы устроили на СОВ. Много не понадобится, сил домового эльфа хватит с лихвой для любой проверки, если им вообще приспичит тебя проверять. Процедура выбора регента — редкая, свидетелей чего-то похожего среди живых уже не сыщешь. Ты будешь первым.

— Кажется, паниковать пора именно теперь, сэр.

— Мелкий, фью! Ты еще здесь? — донесся голос крестного с лестницы, а самого его еще не было видно. — Погоди-ка, мисс Шафиг просила задержать тебя на пару слов, она скоро.

— Мне в морг пора, крестный!

Тонкс прыснула чаем на скатерть и заржала в голос. Озадаченный, Сириус свесился через перила вниз головой:

— Что-то ты рановато. Жить бы еще да жить!

— Профессор Умбрасумус пообещала показать нам сегодня хороший женский труп с патологиями от хронических проклятий отсроченной смерти. Я не хочу опоздать на некропсию, она не пускает опоздавших! Ой, простите, всё время забываю, что такое — не за столом... Простите! — смутился он, опомнившись.

Минерва, кашляя, помахала рукой, ничего, мол, ничего, бывает, Тонкс продолжала ржать и стирать слезы, а отец, Макмиллан и Флитвик уже давно перемигивались о чем-то своем, не обращая внимания на посторонний треп.

— В твоем возрасте, мелкий, я больше интересовался живыми телочками.

— Как там Регулус? — Гарри выбрался из-за стола, и только после этого стул, на котором он всё это время просидел, благополучно исчез.

— Фингал смачный, а сам хреново. Да ничего, отойдет, — сообщила перевернутая башка. — Чего еще ждать от чувака, у которого все стены в детской с самого рождения были обвешаны головами эльфов... ну, в лучшем случае — картинами типа "Сатурна, пожирающего своих детей"?!

— Да ладно, — Гарри подошел к внутренней входной двери — той, что с полукруглым витражом наверху, — это ты еще не видел дядюшку Вернона на постерах с дрелями. У нас одно время вся гостиная была ими увешана, я ночью свет включал, боялся.

При выходе его догнал отец, и в Хогвартс они вернулись вдвоем. Невзирая на то, что по пути он буквально нашпиговал своего отпрыска всевозможными инструкциями относительно будущих действий на процессе в Минмагии, реальность, как обычно, избрала самый непредсказуемый результат.

* * *

В Визенгамот Гарри вызвали первого августа, на следующий же день после того, как ему исполнилось шестнадцать. И это было так: в половине девятого к нему прибывает письмо от секретаря с требованием явиться к девяти часам на заседание, и в без четверти девять с ним уже Добби, а профессора — Снейп, МакГонагалл и оставшийся в замке Флитвик — дают ему последние наставления, и юноше кажется, что он идет на экзамен с пустой головой, а кто-то заталкивает ему в карманы шпаргалки по невыученным билетам. И он знает, что списать будет невозможно, но всё равно кивает и идет.

Никаких проверок ему не устраивали, но невидимый Добби всё равно оставался на всякий случай рядом до самого конца, пусть их и сопровождал целый взвод красных и желтых авроров. Пялиться по сторонам студенту тоже никто не позволил. Его вели по темным коридорам в плотном окружении высоких мужчин с палочками наизготовку, так что временами юноше казалось, что это не его охраняют, а от него. Перед входом в десятую комнату — Зал Вечности — на Гарри просто накинули поверх его целительской робы мантию сливового цвета с серебристой W слева, над самым сердцем, надели ему на голову четырехгранную биретту и вывели в ложу Верховного — продемонстрировать собранию старейшин, что-де вот он, подлинный преемник, в целости и сохранности. Гул роившихся под сводами голосов мгновенно оборвался. Все обитатели амфитеатра жадно впились глазами в темную фигурку на балконе почти под потолком — кто-то из любопытства даже привстал с места. Гарри едва не сделал шаг назад — еще никогда ему не было так жутко от чужого внимания. Он в ужасе провел взглядом по заседателям, никого в отдельности не видя и всех представляя только в образе сплошной колышущейся биомассы, враждебной по своей сути, как армия дементоров. Голова отчаянно закружилась, пол поехал под ногами, но Гарри ухватился за перила и заставил себя опомниться. Потом стоявший рядом долговязый мужчина средних лет — тоже в сливовой мантии и в шапочке судьи, как все присутствующие, — с помощью Соноруса объявил собранию о том, что преемник готов воспользоваться законным правом отвода одного из кандидатов в регенты. Только по голосу, а также корявым фразам юноша и опознал в нем министра Тикнесса, чьи колдографии почти не появлялись на страницах газет и журналов. Некстати вспомнилось, что отец не раз иронизировал на тему косноязычия Пия: такое впечатление, что успешный чиновник — тот чиновник, который хуже всего способен выразить собственную мысль вербально. Тикнесс был идеален в своем карьерном успехе.

Затем с балкона удалились все, оставив Гарри в одиночестве. Откуда-то подул ветер и нагнал пышных, как вата, облаков. Эти облака окружили ложу плотным слоем, полностью скрыв ее и того, кто в ней находился, от посторонних глаз.

— Добби, ты тут? — почти беззвучно шепнул парень, и в ответ что-то прикоснулось к его руке. — Не уходи никуда, прошу.

Если бы у него хотя бы оставались магия и палочка! Без них Гарри ощущал себя и обманщиком, и жертвой в одном лице.

Внутри этой "хлопковой коробочки" перед ним внезапно стал ткаться столб из белоснежных кораллов. Шевелясь, словно под водой, новые ветки полипов прибывали и прибывали, как свежие наросты на атолле, с той разницей, что в природе это длилось бы десятки лет. Когда изменения прекратились, вместо навершия на этой причудливой колонне возникла большая перламутровая раковина-тарелка. Очень мило, приторно мило — жди подвоха, Гэбриел Принц, жди подвоха! В раковине единственным темным пятном образовалась гладкая и абсолютно черная жемчужина размером с черешню. Подождав немного, она завибрировала, просясь в руки. Юноша опасливо взял ее двумя пальцами, и в этот же миг по обе стороны от него, у самых перил, материализовались два хрустальных шара. Как будто кто-то стащил их в кабинете Трелони и применил Энгоргио.

Внутри шаров прокатилась радуга. Едва все цвета солнечного спектра угасли, в центре каждого выросло по фигуре. При виде той, что справа, Гарри вскрикнул и шарахнулся назад.

— Хозяин Гарри! Хозяин Гарри, они ненастоящие! — встревоженно зашептал невидимый Добби, но и его голос дрожал, потому что он видел в правом шаре то же самое, что и преемник.

В кресле — скорее даже, на троне, ибо как трон оно и выглядело — восседал сам Неназываемый. На этот раз на нем не было никаких устрашающих артефактов. Из одежды — обычная, пусть и очень дорогая, мантия — черная с кожаными оторочками и фиолетовым подбоем, подозрительно напоминающим оттенок судейских облачений, — черные брюки со стрелками самой оптимальной длины, чтобы поза "нога на ногу" смотрелась элегантно, а узконосые черные туфли не выглядели несуразно большими по контрасту с худощавыми лодыжками. На поверхности "его" шара проступили огненные буквы с настоящим именем — Томас Марволо Реддл. Он с насмешкой смотрел на Гарри бархатно-карими глазами персидского шаха, как будто не было той сцены на кладбище. Просто какой-то благочинный аристократ-филантроп среднего возраста, а не Темный Лорд собственной персоной!

Мысли юноши окончательно перепутались. Внутренний голос по-прежнему молчал — и как же его не хватало сейчас здесь!..

Гарри уже хотел швырнуть в этот шар черным жребием, указав тем самым отринутую кандидатуру, но Добби молча коснулся его руки и слегка потянул в сторону левого шара: "Взгляните и на него, хозяин Гарри! Таков порядок, Добби обязан напомнить об этом".

Второй претендент на регентство был неопределенного пола и возраста — не то женообразный мужчина, не то мужеобразная женщина с очень жидкими и тонкими, как паутина, песочного цвета волосами средней длины и без малейшего намека на растительность на лице. Головного убора на нем не было так же, как и на Реддле. Сухощавый, под стать похожему на скелет сопернику, но в противоположность ему — с совершенно не запоминающейся внешностью. Таким хорошо работать в разведке или госбезопасности: не надо и Обливиэйт применять, чтобы растаять в памяти свидетеля, едва только тот отвернется. И всё-таки это был мужчина — буквы на шаре сложились в имя и фамилию: "Асмодиус Даркмен". Даркмен сидел за основательным столом "мечта бюрократа" и делал вид, будто что-то сосредоточенно пишет.

Самообладание начало возвращаться. Гарри всё еще трясло, но риска промахнуться из-за этого жребием и случайно попасть не в тот шар уже не было. Он начал вспоминать советы профессоров и цепляться за них, как утопающий за соломинку.

Очевидно же, что его подталкивают к выбору в пользу этого неизвестного Даркмена, кем бы тот ни был! Неужели кто-то мог хоть на мгновение предположить, что преемник оставит шанс Темному Лорду? Кто вообще протащил его сюда? Министр или судьи из Визенгамота? И как это допустили? Он же государственный преступник! Нет-нет, они всё понимают. Всё подстроено нарочно!

А Даркмен? Кто этот человек? Гарри вообще никогда о нем не слышал. От Волдеморта хотя бы понятно чего ждать... Старый враг лучше... неизвестного типа, набивающегося тебе в друзья. Гарри представил себе реакцию толпы на сенсационную новость с передовицы "Ежедневного пророка": "Гарри Поттер поддержал кандидатуру регента! Отныне исполнять обязанности Верховного чародея Визенгамота будет легитимно избранный Томас Реддл! "Мистер Реддл, скажите, а как вы прокомментируете ваше темное прошлое?" — "Ну-у-у... я больше не буду..." — "Прекрасно! Мирись-мирись и больше не дерись! Поздравляем вас с назначением, господин регент..."

Реддл и Даркмен — или же их иллюзии — уставились на него с одинаковым недоумением, и только тут Гарри понял, что совершенно по-идиотски улыбается своим мысленным картинкам. Выяснил он наконец и еще одно: что такое выбор без выбора.

Срочно! Думать! Не мечтать! Что посоветовал бы в его случае Гилдерой? Гарри поднял руку, приглядываясь к жребию и прикидывая, куда бы его зафутболить, чтобы никто не нашел и ему не пришлось позориться с этим фарсовым голосованием. На помощь тут же пришел домовый эльф, словно прочитав мысли подопечного:

— Добби может съесть жеребьевую жемчужину. Добби приходилось глотать и не такое, всё прекрасно выкакивается!

Гарри очень живо представил себе этот процесс, в ужасе проморгался и сказал, что вряд ли старейшины ограничатся одним жребием, а делать из Добби погремушку в его планы не входило даже ради спасения своей репутации.

Гилдерой в его голове почему-то настойчиво советовал не выпендриваться, а просто послушаться первого порыва. Гарри уже не знал, чему верить, разглядывавшие его Даркмен и Реддл нервировали не на шутку, а время шло. У Даркмена были безжизненные водянистые глаза утопленника, еще и навыкате, как у Добби, и он ковырял ими похлеще, чем хирург ланцетом. Ну и что, а может, он зато детей любит и животных по ночам спасает, как Хагрид? Не повезло человеку с внешностью, не лишать же его заветного шанса!

— Я готов выразить свое несогласие с одной из кандидатур! — стараясь говорить как можно более внятно и канцелярски коряво (не пропали даром увещевания МакГонагалл), объявил Гарри.

От кораллового столба к хрустальным шарам пролегли две дорожки-канавки, заканчивавшиеся лузами, точно в гольфе. Какое счастье, что не надо приближаться или целиться, чтобы бросить жребий! И на том спасибо.

Гарри отправил черную жемчужину в канавку справа. Когда она провалилась в лузу, шар с Неназываемым пошел черными трещинами, потемнел, развалился, раскрошился и, лопнув, разлетелся осколками. Гарри нырнул за коралловую колонну, но представление действительно было иллюзорным от начала и до конца: все куски хрусталя растаяли, как лед на солнце, едва взлетев в воздух. Исчез и шар второго претендента — правда, тихо и без спецэффектов.

На следующий день "Пророк" объявил о назначении регента, который отныне будет исполнять обязанности Верховного чародея. Им стал никому не известный до этого момента Асмодиус Даркмен, какой-то там личный секретарь пятого или шестого старейшины второго уровня. Об участии во всем этом действе преемника Верховного не обмолвилось ни одно печатное издание. Даже "Придира". И Гарри был им душевно благодарен за молчание.

Зато регента журналисты полюбили, как родного: он обожал колдографироваться, а если колдография по какой-то причине у корреспондента не получалась, всегда можно было подставить вместо снимка Асмодиуса снимок любого отловленного в Лютном прохожего, и никто не заметил бы никакой разницы. Представители СМИ бегали за регентом живым шлейфом, куда бы он ни направил свои стопы. Похоже, бедняга-Даркмен теперь не мог уединиться даже в уборной. И первый же крупный процесс в Визенгамоте с участием нового главы прошел всего через неделю после его вступления в должность.

"Визенгамот приговорил бывшего аврора Кингсли Шеклболта, обвиняемого в убийстве министра Магии Руфуса Скримджера, к двадцати годам заключения в Азкабане! — взахлеб делились новостью продавцы газет в Хогсмиде, Косом переулке и других магических поселениях Британии. — Новый Верховный чародей Визенгамота сказал решающее слово в определении судьбы убийцы! Шеклболт будет отправлен в тюрьму десятого августа!"

А новый министр Пий Тикнесс прокомментировал судебный вердикт предельно ясно и понятно. Впрочем, как всегда. Дескать, для "закрепления на законодательном уровне" такие, как "этот Кингсли ваш Шеклболт" (в этом месте министр, судя по голосу, слегка морщился) "рассматриваться будут с целью приведения к новому облику мракоборческих сил всех подразделений", поскольку "на сегодняшний день" у них имеется "до сих пор поставленная ребром задача", которую "озвучили" еще при покойном Скримджере, "чтобы увольнять или просто освобождать с места" по мере выявления просчетов "избыточное число количества сотрудников среди наших, так скажем, коллег по работе".

* * *

Второго сентября, в понедельник, Гарри отпустили из Мунго пораньше, чтобы он успел на шоу с Распределением и на торжественный ужин. Его, конечно, влекло в школу нечто совершенно иное. Как обычно, лодки и запряженные фестралами кареты достигли Хогвартса уже в полной темноте.

Гарри выследил карету, которую всегда выбирала Луна из-за ее любимого фестрала. Настроение у него было дурашливое. Преследуя компанию когтевранцев разных курсов, он заранее давился бесшумным смехом от осознания фантастической глупости своей затеи. Лу, как всегда, зевала по сторонам и отставала от толпы. Одним коротким броском Гарри подскочил сзади, сгреб ее в охапку и закрыл ладонью глаза.

— Ой! — сказала она шепотом, чтобы никто впереди не услышал, и Гарри ткнулся носом ей в плечо, гася прущий из него хохот. — Кто здесь?

— Неестественный отбор, — ответил он и от нетерпения, будто бы случайно, прикоснулся ладонью к ее груди, и его пронзило током восхитительное в своей запретности чувство. Луна нарочно прижалась к нему спиною еще теснее, и он поцеловал ее в губы, не позволяя открыть глаза.

Потом они опрометью, рука к руке, неслись к замку. Срезая путь, через какие-то заросли, перепрыгивая кусты и спотыкаясь на едва заметных в траве тропинках. Забившись в темный угол глухого дворика пуффендуйского крыла среди переплетения лоз дикого винограда, целовались до потери дыхания и памяти. Забирались руками под одежду, срывали застежки и пуговицы, вцеплялись друг в друга то грубо, то нежно, то трепетно лаская, то жадно тиская. Столько глупостей и прочих недвусмысленных звуков это место не слышало, по крайней мере, последние два месяца. Если бы не гонг, оповестивший о скором Распределении, парочка проторчала бы здесь всю ночь, и одними поцелуями дело ограничилось бы вряд ли. Как всегда, им пришлось приводить себя в порядок, но это было сложно, поскольку всё, что только-только было приведено в порядок, следующей же секундой снова превращалось в ералаш.

— Давай не пойдем? Что мы там не видели? — уговаривал он. — Ну, снимут пару баллов, и то, если заметят...

— Там будут распределять Диану, и я ей уже пообещала, что обязательно посмотрю, куда она поступит.

— Какая Диана?

— Хорошая! Она дочка наших соседей, их дом стоит в паре миль от Подлунной башни, западнее Норы Уизли.

— О-о-о-оу-у-у! Диа-а-ана! — простонал Гарри, подбирая с земли свою мантию и терпеливо дожидаясь, когда Луна застегнет верхние пуговицы его школьной рубашки и поднимет воротник, чтобы повязать как положено факультетский галстук. — Только не говори мне, что теперь ты будешь нянчиться с этой малолеткой вместо того, чтобы...

— ...нянчиться с тобой! — она слегка задела пальцем его нос.

— Да! Я категорически протестую! Ч-черт, я правда не хочу никуда идти, Лу! — и шепотом, ей на ухо: — Я тебя хочу! Ну их всех нафиг, давай останемся! Дава-а-а-ай!

Они потеряли в поцелуях еще пару минут и пуговиц, но донесшаяся издалека музыка всё же заставила их опомниться и поспешить к главному входу.

— Я обещала папочке отправить сову сразу по приезде, разве ты забыл, какой он паникер? Между прочим, ты обещал рассказать нам с Ге подробности о своем протесте в Визенгамоте!

— О десяти минутах самого постыдного позора моей жизни? Может, вы с нею просто сходите к Снейпу и попросите его стереть вам память?

— Ты правда видел там Неназываемого? Прямо в Зале Вечности?

— Ты смотри, пожалуйста, под ноги, третий раз тебя ловлю! В следующий раз я просто упаду рядом, и мы точно не пойдем ни на какое Распределение! Нет, я видел не его, а иллюзию.

— И ты вот так взял и дал пинка Тому-кого-нельзя-называть?! — Лу звонко хохотнула, опять споткнулась о корень и опять повисла у него на руке.

— Ага. Это потому что я невероятно крут, детка! Может, мы договоримся... а? сегодня ночью?.. в Выручайке? Пожа-а-алуйста! Я люблю тебя, Лу! Я по тебе два месяца скучал! Ну? Эй! Ну? — Гарри, дурашливо подначивая, слегка толкнул ее локтем в бок, потом всё-таки посерьезнел и признался: — Да ни фига там не было круто, Лу. Эти два урода пялились на меня, будто хотели сожрать, а избавиться, как назло, можно было только от одного. Если такое повторится, я возьму туда с собой магловский пистолет. Не отстреляюсь, так хоть застрелюсь. Смотри, до сих пор руки трясутся!

Она забежала вперед, уперлась ладонями ему в грудь и, остановив, заглянула снизу в глаза:

— Я тоже найду магловский пистолет и пойду туда с тобой отстреливаться.

— Смотри-ка, Филч выполз запирать двери. У нас последний шанс не идти туда!

Она наколдовала на них обоих невидимость, и только благодаря этому они успели проскочить в замок под самым носом у завхоза.

Распределение в Большом зале шло полным ходом. Гарри и Луна незаметно влились в ряды присутствующих и короткими перебежками добрались до своих мест за столом Когтеврана. Серая дама погрозила им пальцем, а сидящие поблизости однокурсники полезли здороваться, да так бурно, что грозить им стала и Минерва МакГонагалл, только грозила она не пальцем, а кулаком с зажатой в нем Распределяющей Шляпой. Шляпа, кстати, тоже грозила.

Гарри покосился на стол преподавателей, чтобы увидеть там отца. Однако помимо мрачного Снейпа он заметил еще кое-кого — необъятного старикана с лицом обиженной на весь мир рыбы-капли. Старикан при каждом движении потрясал студнем тройного подбородка и всё время промокал платком загривок, который по объему составил бы уверенную конкуренцию дурслевому. Еще он громко жевал, пыхтел и сопел. А, теперь понятно, кто это. У отца всё получилось. То-то он сидит с полной отвращения гримасой и старается не смотреть в сторону одышливого толстяка.

Когда Распределение подошло к концу, профессор МакГонагалл взошла на директорскую кафедру вместо Дамблдора. Произнеся некролог и объявив в честь погибшего директора минуту молчания — все беззвучно поднялись с мест и замерли, только Пивз бесчинствовал где-то на кухне, — Минерва объявила, что в этом году преподавать Защиту от Темных Искусств станет знаменитый профессор, блестящий зельевар и прирожденный педагог, уже когда-то учивший студентов Хогвартса. Растолкав всех соседей по столу (и сам стол тоже) пока поднимался, профессор Слагхорн закивал блестящим от пота одутловатым лицом, кланяясь в ответ на жидкие аплодисменты, большинство из которых доносилось со стороны старшекурсников Слизерина. "Эх, молодеж-ж-ж-жь! Никакой памяти!" — как вздыхает в таких случаях профессор Флитвик.

— И еще одна новость. Поскольку в результате кадровых изменений мне как директору пришлось отказаться от должности декана факультета Гриффиндор, принять на себя эту обязанность любезно согласился... О... Кажется, наш профессор немного заблудился по дороге, — попыталась немного пошутить в духе Дамблдора Минерва, но шутка получилась кислой, никто не засмеялся, и улыбка на ее собственном лице тоже растворилась среди морщинок скорби.

Вопль Пивза, потрясший Хогвартс от подземелий до шпилей на башнях, тут же опроверг догадки нового директора.

— А никто нигде и не заблудился! — алым вихрем вламываясь в Зал, заявил акустик, вывернул руку калачиком, чтобы плескавшая над ним крыльями Тульпа смогла повиснуть на хозяйском локте вниз головой, и тогда он превратил ее в зонтик. — Вы тут сидите, а на самом деле из-за одного tolla-thon [2] рискуете остаться совсем без ужина.

— Чё сразу я?! — заканючил где-то под потолком невидимый полтергейст. — Чё сразу "совсем"?! Я не для всех старался, только вон для того жирдяя! Он обожрет вас, обожрет, и не видать вам пиршества, глупцы! Му-ха-ха-ха! Что ж, я удаляюсь, еще наплачетесь без меня, жалкие млекопитающие, еще попомните мои слова-а-а-а! — потусторонний вой гордо растаял где-то в дальних галереях.

— Итак, господа гриффиндорцы — а особенно первокурсники!..

Не только гриффиндорские, но и все остальные новички этого года сидели на своих местах, оцепенело выпучив глаза и приоткрыв рты, да и второкурсники отличались от них немногим, потому что никто из них БаБаха еще не видел.

— Позвольте представить вам вашего нового декана — профессора Акустики Иоганна МакГроула!

__________________________________________

[2] Задница, засранец, гад (шотл. ругательство).

75. В парламенте преподносил он ложь, в аббатстве он покоится на ложе

И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость.

Узнал, что и это — томление духа. Потому что во многой мудрости много печали;

И кто умножает познания, умножает скорбь.

Экклезиаст

Питер Петтигрю всё чаще ловил себя на мысли, что хорошо было бы сделать ноги с ржавой баржи под названием Магическая Британия. Покровитель — мистер Лестрейндж — не возвращался в сознание уже который месяц, и у Паршивца началась паника. Теперь уже не скроешься в гринготтской ячейке Роберта Ургхарта. А ведь славные то были годы!

Когда изгнанник-Берт вернулся на родину и напел в уши своей матери песен о раскаянии, Питер разыскал его, после чего получил надежное укрытие в банке гоблинов. Тем временем сынок стервы-Минервы поступил на службу в Хогвартс. Он носил Питеру пожрать и вести из внешнего мира. В анимагической форме Паршивец беспрепятственно исследовал и другие камеры, постигая чужие тайны и кладя глаз на те хранилища, где впоследствии можно будет удачно поживиться. Здесь он нашел подлинник так называемой (у маглов) рукописи Войнича, здесь раздобыл амулет Удачи Авантюриста и еще много разных раритетов. Но глупец Ургхарт, которому всё всегда сходило с рук или доставалось почти без труда, наконец попался в ловушку самонадеянности. За год до поступления в школу Избранного он подсадил себе в организм какую-то мерзость, которая захватила его мозг и начала сводить с ума. "Мы должны получить контроль, и я знаю, где спрятан кровавый эмеральд Преемника!" — твердил Ургхарт, как одержимый. Берт зарвался, наделал ошибок и погиб бесславной смертью, умудрившись самоубиться отнятой у шрамоголового палочкой. Перстень Преемника они так и не заполучили. Без проводника обратно в Гринготтс Питер не смог попасть уже ни в человеческом, ни в крысином обличии. И пришлось ему мыкаться вместе с древнеегипетским умертвием вокруг Хогвартса, покуда не нашлась новая лазейка — через канализацию в Тайную комнату.

Но тут дорогу им перешел залетный хлыщ, по иронии судьбы занявший должность, которую вследствие смерти потерял покойный Берт Ургхарт...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А ты, фмельчак, фбежать хотел, как только наф увидел? Без побрякуфки, которую ифкал напрафно? Еще и фтудента втравил в фвою авантюрку... Когда я понял, ради чего ты тут кружишь, вфё вфтало на фвои мефта. Надо было только вынудить тебя притащить фюда фопляка. Два раза — флышишь? — два раза Кематеф направлял к тебе афпида, чтобы до тебя дошло, как это фделать. Так где же мальчишка?

— Ты кого больше боишься — мальчишки или его отца?

— А кого больше боишьфя ты — директора или его Тени?

— Да уж, директор ваш — тот еще жулик...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Мало того, что в тот раз они снова не добрались до мальчишки, так еще и фальшивый профессор, да продлится его агония целую вечность, обнаружил тайник с кристаллом Джона Ди, а потом, выкрав амулет Везения, исчез.

И еще год скитаний. Год, в течение которого им начала улыбаться удача. Они сумели освободить из заточения мистера Лестрейнджа. Вернее, не "они", а только Кематеф: умертвию было нипочем нападение азкабанских дементоров, охранявших Веселого Роджера. Питер так и не узнал о местонахождении темницы для магов, а сам Лестрейндж помнил лишь то, что башня стояла где-то посреди северного моря и рядом мигал маяк, а за ним полдороги гнались стражи Азкабана, но вскоре отстали. Несмотря на то, что умертвие уже вполне легко принимало нужный человеческий облик и без затруднений пользовалось английским, рассказывать об этом приключении оно не спешило. Таким же образом были вызволены и сыновья Веселого Роджера, и многие другие сторонники Томаса Реддла, которого после того переворота весь волшебный мир именовал не иначе как Тем-кого-нельзя-называть либо Волдемортом. Кематеф извлекал этих людей из тюрьмы и успешно возвращал в Британию. Устрашающая тварь была не лучше дементора, поэтому Питеру и в голову не пришло допытываться у нее правды об Азкабане. Придя в себя, Родерикус возобновил старые связи и нашел человечка, который пристроил Кематефа на непыльное место в Министерстве. "Свои люди всюду не помешают. А нелюди — тем паче", — приговаривал он.

Соратники занялись подготовкой к новому витку борьбы. Многие ждали возвращения Темного Лорда, и даже мистер Лестрейндж поначалу повелся на эту сказку. В точности так же, как все остальные, Родерикус имел весьма превратное представление о войне Чистой Крови. Не сказать, что Петтигрю так сразу и решился выложить карты перед покровителем. Если Веселый Роджер без колебаний расправился с другом, которого знал всю жизнь, замешкается ли он, стань ему неугоден Паршивец? Питер осторожно рассказал Родерикусу об их общем плане свержения Реддла, который был приведен в исполнение вечером 31 октября 1981 года в Годриковой Впадине. Он, Петтигрю, лично пустил Аваду в спину обезоруженному Дамблдором Повелителю. И Авада совершенно точно достигла цели, ошибки быть не может. Томас Реддл — покойник. Лестрейндж-старший поверил не сразу, он побелел лицом и затрясся от плохо сдерживаемой ярости: "Если Темный Лорд не был Темным Лордом, то что ему до этого Пророчества, где выживет только один? Говори, Крыса!"

Питер сообразил, что, как ни выкручивайся, а объясняться придется больше, чем хотелось бы. И он сдал своему покровителю информацию о настоящем Пророчестве. Это звучало так дико, что Веселый Роджер впал в крайнюю степень скепсиса и допрашивал его затем всеми известными методами. От разоблачения Петтигрю спасло лишь то, что и сам он мало что понимал в происходящем. То есть он совершенно не понимал, что случилось той осенней ночью и отчего так перевернулись все события. Именно поэтому, роясь у Питера в мозгах, уличить его в сокрытии сведений Лестрейндж не смог. Выходило так, что правду знал один Петтигрю. Но почему?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Он часто твердил о каких-то норнах, — порывшись в воспоминаниях Питера, выяснил мистер Лестрейндж. — Ты, конечно, не знаешь, кого он имел в виду?

— Фоверфенно верно, фэр, не знаю. Но мифтер Реддл не доверял никаким женфинам, даже Беллатрикф оказалафь у него в немилофти.

— А она не участвовала в заговоре против него?

— Тогда нет. Только пофле того, как он приказал ее убрать. Она фпафлафь и фвязалафь с вражефким кланом, чтобы отомфтить ему.

— Странно... Очень странно... Какой ему был смысл ссориться с Шаронью? Она была самой фанатичной его сторонницей...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Подельники сошлись на том, что незадолго до смерти свихнувшийся от подозрений Том Реддл провел какой-то обряд, о котором они не знали ничего. Его убийство стало причиной цепи последовавших за тем событий и привело в действие заклинание, которое подменило реальности. А это означало, что их лидер хорошо подстраховался на случай покушения. Вернулся он "оттуда" еще опаснее прежнего...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Ты видишь, Крыса? Шаронь снова вертится возле Повелителя, как ни в чем не бывало, и он не гонит ее!

— Да, фэр, вижу.

— Как это понимать?

— Думаю, фэр, она тоже поддалафь воздейфтвию этого заклятья...

— Гм... Есть что-то несуразное в том, что этому воздействию не поддался один ты.

— Может, не один? — робко предположил Паршивец и вспотел от ужаса: что, если правду о настоящих событиях помнит кто-то еще? Что, если всплывет истина и остальные экклезии узнают, кому Том Реддл был обязан своей гибелью?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Всё пошло по еще худшему сценарию. Воскресший Повелитель дал понять, что каждого дезертира он достанет даже из-под земли, а кого не достанет сам, с тем дорасправится магический обет. И отвертеться от Непреложного не смог никто из экклезий. Строго говоря, никто и не пытался. Но он ничего не сделал ни Питеру, ни мистеру Лестрейнджу, хоть взломал память Паршивца одним движением и считал оттуда всё, что намеревался считать. Но, быть может, поквитаться с Лестрейнджем ему не позволил долг жизни — Родерикус первым делом рассудил так — а на Петтигрю еще были какие-то виды. Так или иначе, Повелитель не сводил с них испытующего взгляда.

До своей смерти в 1981-м Темный Лорд не был настолько прагматичным. Скорее импульсивным, а временами и "гениально непоследовательным", как вздыхала влюбленная дура Беллатрикс, пока он без видимых причин не дал пинка и ей. Повелитель в той, первой, своей жизни не раз позволял другим пользоваться его стихийными просчетами, что и привело в итоге к плачевному финалу. Но обстоятельства гибели в Годриковой Впадине, как видно, многому его научили. Если бы только Петтигрю с Веселым Роджером еще до покушения вычислили, что крестраж существует, а заодно узнали, чем он является, план был бы переигран! Но они обманулись — поверили убеждению бесноватой Беллы, будто ее любовник отказался от жуткой идеи расчленить свою душу ради бессмертия. Лестрейндж помнил Повелителя с одиннадцати лет и намекал, что все странные выходки, нет-нет да учиняемые Томасом Марволо Реддлом, связаны с врожденной психической ненормальностью, которую тот, вероятно, унаследовал от своих предков по матери — род Гонтов засох на корню из-за бесконечного кровосмешения. "Такие вещи даром не проходят", — с оглядкой добавлял Родерикус. Он всегда говорил только о неких условных волшебных семьях, ни разу не упомянув напрямую предков Темного Лорда. Но кого он имел при этом в виду на самом деле, Питеру гадать не приходилось.

А теперь бывший покойник тщательно просчитывает каждый свой шаг. Просчитывает — и всегда метит тебе в самое уязвимое место с ледяной невозмутимостью и точностью. Лич даже не ненавидит — он смотрит на тебя так, будто ты уже труп, попираемый его ногами. Не доверяет и самым верным своим адептам. Белла крутится перед ним гадюкой на раскаленной сковородке, пытаясь вернуть себе его расположение, а он плевать хотел и на нее, и на раскаяние, и на мученическую отсидку в Азкабане. У мертвеца нет человеческих страстей. Пусть Шаронь еще радуется, что Лорд не убил ее на месте за ту выходку в канун Самайна 1981-го, из-за которой ему пришлось лично сражаться с Дедом — и, что невероятно, фактически проиграть этой древней развалине в поединке, как когда-то проиграл Геллерт-Смутьян. Что ж, этим летом Повелитель взял реванш, но запланированная не им операция, повлекшая за собой потери в рядах сторонников, а также досрочную смерть Дамблдора, не только не обрадовала его, но и вызвала гнев невероятной силы. Наиболее жестоко Темный Лорд покарал зачинщика, и теперь Веселый Роджер больше походил на узника Азкабана, поцелованного дементором.

Пожалуй, после принесения клятвы из организации не сбежишь. Повелитель приковал к себе всех сторонников самыми нерушимыми цепями. С тех пор дергал эти звенья, как паук паутину — по своему усмотрению. И, когда он отправлял на верную смерть, глаза его были пусты, черны и ужасны, как у настоящего паука.

Непонятно, что он творил с Лестрейнджем после их победы в Министерстве. Петтигрю знал, что Лорд не пытал его известными методами. Было что-то иное, значительно страшнее. Родерикус визжал в подвале, как резаный кабан, и молил о смерти ("Только не это, пожалуйста, больше... только не это! Не показывайте мне их! Я... я не могу больше на это смотреть! Убейте меня, мой Лорд! Про... прошу вас!"). Паршивец ничего не видел воочию. Он подслушивал из крысиного лаза и до сих пор содрогался, когда в ушах снова и снова звучали нечеловеческие вопли Веселого Роджера. И это был не Круциатус. Точно не Круциатус. Что Темный Лорд заставил увидеть Лестрейнджа? Что вообще могло заставить такого, как Лестрейндж, выкрикивать жалкие просьбы о пощаде — ведь даже дементоров он вспоминал с ухмылкой?! Питер не ведал таких проклятий и впервые полностью осознал, на что способен восставший Повелитель, когда гневается в полную меру. Теперь это был уже совсем не человек. Не лгут слухи, витающие среди восторженных экклезий: отныне ему повинуются даже демоны ада. По его воле Родерикус встретился с такими вещами, от которых любой другой был бы уже мертв — Лестрейнджа спасло только его собственное недюжинное могущество и... долг жизни перед ним у мистера Реддла, как это ни банально. Темный Лорд знался уже кое с чем похуже известной обычным магам Темной ворожбы, но рисковать своей собственной магией даже ради удовольствия заковырять мятежного слугу он не пожелал.

Грязный Нюня, которому досталось в тот день лишь чуть меньше, чем Лестрейнджу, но больше, чем всем остальным участникам стычки, — так тебе и надо, выблядок предательницы крови и магловской обезьяны, на всякого ловкача найдется управа! — потом кое-что рассказал своему дружку Малфою. А что известно этому трусливому блеклому сплетнику, то известно всем. Во время пытки человек погружался на дно самых своих невыносимых, запредельных кошмаров — тех, которым не дать названия и не понять разумом. Лорд не причинял никакой физической боли, но из носа жертвы от ужаса хлестала кровь, и сердечные спазмы грозили перерасти в смертельный приступ. Малфою, как обычно, удалось избежать наказания: он пересидел гнев Повелителя в аврорской предвариловке. Живучий, как глиста, Нюнчик, получив разнос за свои многочисленные проколы, восстановился на удивление быстро — всё благодаря подселенной ему Твари. И почему только у него она работала корректно, а Берта Ургхарта довела до безумия?..

Никогда не забыть Питеру этого жуткого, раздирающего слух шипения Повелителя, когда он бросал обвинения Лестрейнджу! Даже глубоко под полом голос ввинчивался прямо в крысиный мозг и дробил его изнутри, заставляя разгораться нестерпимым пламенем боли оба полушария. Спасало только то, что в анимаформе Петтигрю не понимал и не запоминал и четверти услышанного.

— Как ты пос-с-с-с-смел в обход меня давать рас-с-с-с-споряжения Амбридж?! Мы лишились сразу двух полезных нам людей, Лес-с-с-стрейндж! И Амбридж, и Скитер! Одномоментно и по твоей вине! Благодаря твоей бездумной инициативе мы потеряли — и надолго — лучшего гипнотизера. Отдаешь ли ты себе в этом отчет?!

Его голос снова надолго заглушился истошными воплями Веселого Роджера. Потом опять зазвучало шипение:

— Я почти не вижу толка от твоей работы, Роди! Прошло слиш-ш-ш-шком много времени, а к нам до сих пор присоединились далеко не все, кто должен был прис-с-соединиться. Но я не хочу проливать волшебную кровь и становиться врагом полноценным магам. Запомни: мое терпение — не бес-с-с-с-сконечно, Роди! И запомни еще одно: мальчиш-ш-шка — это всецело моя забота. Не с-с-с-смей больше провоцировать его и отпугивать еще больше от нашего движения. В противном случае я буду рас-с-с-сценивать твои действия как саботаж, и с рук тебе это не с-с-сойдет!

В свое оправдание Лестрейндж еще пытался скулить о блиц-победе Лорда над Дамблдором. И, кажется, это разъярило Повелителя еще сильнее:

— Мне не нужны случайные триумфы, Лес-с-с-стрейндж! Хочешь сказать, что твоя стратегия лучше моей? Ты с-с-смеешь навязывать мне свои ус-с-словия?! Мне?!!

— Нет, никогда! Мой Лорд, ум... умоляю простить меня! Выпустите! Вы-пус-ти-те, прошу вас!

— Старик не должен был умереть так с-с-скоро и, тем более, как герой! У тебя не хватает ума сообразить, что тем самым ты дискредитировал меня в глазах всего волшебного с-с-с-сообщества! Мальчишка и без этого еще не был готов принять нашу власть. Всего каких-нибудь полгода или год — и стараниями Эс-Ти преемник был бы наш, а теперь...

Хоть и крысиными мозгами, но притаившийся в пыли и щебне между перекрытиями Паршивец успел мысленно возразить, что Нюня лишь тянет время с этим сопляком — он наверняка шпионил на Дамблдора. Мистер Лестрейндж лишил кривоносого урода поддержки в лице Верховного, и теперь-то тому несдобровать. Их заговор раскроется. Повелитель еще спасибо скажет старому другу за этот победоносный ход. Но если бы кто и поаплодировал прочувствованному спичу анимага — то лишь тараканы внутри и снаружи его черепной коробки. Петтигрю никогда не посмел бы пискнуть об этом вслух лично перед Темным Лордом.

Когда Повелитель закончил с Родерикусом, он принялся за Снейпа и остальных. А Лестрейнджа, превратившегося в живой труп, Рудольфус и Рабастан трансгрессировали в дом Реддлов в Литтл-Хэнглтоне, который им, смилостивившись под конец экзекуции, позволил использовать хозяин. Петтигрю наслаждался звуками пытки ублюдочного Эс-Ти, покуда Темный Лорд не накормил свой гнев полностью и не исчез, оставив сторонников зализывать раны. Беллу, которая даже во время наказания выкрикивала лозунги, прославляющие Повелителя, и клялась ему в верности, он забрал с собой. Когда та объявилась в следующий раз, выглядела она довольной и самоуверенной, что означало лишь одно: Лорд снова сделал ее своей фавориткой, простив былые прегрешения. Теперь Шаронь вела себя так же нагло, как и до их размолвки в начале восьмидесятых. Она даже помолодела и посвежела: видать, хозяин обучил ее каким-то особенно дьявольским приемам. Купаться в крови девственниц, к примеру. Или закусывать новорожденными младенцами. Никто не смел перечить бешеной твари, только скрипели зубами у нее за спиной и молча желали ей сдохнуть. Даже у Питера фокус ненависти едва не сместился с Нюнчика на нее, но Снейп всё-таки был опаснее, и Паршивец спешно вернулся на прежние позиции. Насколько мог, он следил за каждым шагом бывшего школьного врага, но на территории Хогвартса тот был недосягаем так же, как и в своем сарае на помоечной окраине Коукворта — магловского поселка на севере Англии. Сальноволосый урод поставил там у себя какую-то ловушку, и после неудачной попытки проникнуть в его развалюху анимаг чуть не поплатился жизнью и едва унес оттуда ноги. Правда, лишился двух с половиной пальцев на правой передней лапе, когда вырывался из магического капкана, и больше не смел соваться в те места. Ничего-ничего! Настанет время — они поквитаются.

Темный Лорд не сразу заметил продолжительное отсутствие мистера Лестрейнджа, а когда заметил, то с некоторым удивлением в голосе осведомился у его сыновей, куда посмел исчезнуть их папаша.

— Он всё еще в вашем доме, мой Лорд, — с поклоном ответил Рабастан вполне себе нейтральным тоном. — Он не может встать, у него паралич головного мозга.

Повелитель вскинул бровь:

— Действительно? Но почему этот диагноз начал мешать ему только теперь? — он внимательно вгляделся в лица братьев Лестрейнджей, и Рабастан с Рудольфусом как-то сжались и просели, стискивая в руках свои маски. Очевидно, его это позабавило, и потому он продолжил говорить в своей зловеще-насмешливой манере, от которой лично у Петтигрю всегда леденела кровь. Юмор Темного Лорда никогда не сулил хорошего. — Что ж, мне снова придется заняться переговорами самому. Чего не отнять у нашего инициативного демиурга, так это умения избегать неприятных обязанностей... Передайте это ему, когда проснется!

Лестрейнджи выдохнули и поплелись вслед за ним. Питер замыкал шествие и видел, как дрожат маски в их руках. Оба постарались побыстрее напялить их на место и надвинуть сверху колпаки.

Близилось Рождество. За это время Визенгамот успел прогреметь многими громкими процессами — почти все они заканчивались обвинениями: регент Даркмен, возможно, и не знал, что существует какая-то альтернатива. Так в Азкабан сел Долохов, а с ним и еще несколько не слишком значительных сторонников Темного Лорда, попавшихся аврорам по дурости во время стычек на улицах. Доказательств их причастности к организации так и не нашли, но привлечь за погромы в общественных заведениях при большом скоплении мирных граждан было нетрудно, поэтому сроки им давали хоть и небольшие, но с множеством дальнейших ограничений. Некоторые отделались домашним арестом, преломлением палочки и запретом на применение магии по выходе на свободу. Но достоянием общественности никогда не становилась информация о том, что происходило с ними на самом деле после оглашения приговора. Практически все сколь-нибудь важные Лорду слуги были извлечены на свободу — кое-кто в правительстве не зря кормился с его рук, даже не подозревая об этом, зато тщательно исполняя все указы министра Тикнесса. Единственным, кого не рискнули освободить, пока не улеглась шумиха, был бедолага Долохов. Из-за этого Повелитель объявил иллюзионистов Сириуса Блэка и Минерву МакГонагалл своими кровными врагами и велел всем экклезиям в случае поимки доставить этих лиц ему для личной расправы.

Журналисты "Ежедневного пророка" всегда держали нос по ветру. Наибольшего их внимания удостоилось, как это ни странно, самое что ни на есть рядовое дисциплинарное слушание по делу Уизли. В результате стажеры — близнецы Уизли — были уволены из Министерства с занесением в блэклистинг [1], а Артур Уизли и старший его сын из этой троицы — Персиваль — получили значительное понижение по должности. Обоих сместили до уровня шестерок-письмоносцев. Теперь они бегают по кабинетам и подмахивают бумажки с никому не нужными резолюциями. Питер давно так не смеялся. Кто-то из внештатных корреспондентов "Придиры" прокукарекал насчет того, что никого из этого семейства даже не попытались выслушать и разобраться — дескать, на того же Персиваля с полной очевидностью было наложено проклятие Империо и, кто знает, быть может, на младших братьев — тоже. Но разве станут слушать журналиста этого никчемного издания?

__________________________________________

[1] "Черный список", хотя по смыслу здесь больше подошел бы "волчий билет", не будь это махровым русицизмом.

В свою очередь расследование Мельхома Стирмайерса — журналиста, о котором говорили, что он занял в "Пророке" нишу Риты Скитер, — вскрыло жуткую тайну Пожирателей Смерти. Оказывается, организация Того-кого-нельзя-называть финансировалась из-за рубежа. Заинтересованные в развале Магической Британии политические воротилы континентальной Европы, Азии, а также австралийские и американские волшебные правительства вступили в сговор еще после большой магловской войны в сороковых. Поскольку подбиравшийся к будущему Верховному чародею МагБритании Геллерт Гринделльвальд потерпел полное фиаско, их ставленником сделался Неназываемый. Только этим и можно объяснить столь стремительное восшествие никому прежде не известного, не имевшего никакого отношения к политике мага-полукровки. Получается, для борьбы с его организацией британские волшебники должны сплотиться и сказать "нет" всему чужеродному, что навязывают враги. Сначала над сказочными выкладками Стирмайерса посмеялись. Но посыл внезапно поддержали в окружении министра, и... борьба началась.

— Слышал, чего болтают?.. — шептались между собой примкнувшие из других кланов новички в организации. И на каждом углу с придыханием клялись в верности Повелителю, раздувая его славу еще быстрее, чем это делали средства массовой информации и специально обученные сторонники Лорда, которые выполняли обязанности мистера Лестрейнджа во время его "болезни".

Гоблины из Гринготтс насторожились в попытке правильно оценить события, и вся Магическая Британия держала равнение на них: покуда банк в Косом работает, жизнь продолжается. Гоблины, артисты и проститутки из Лютного были ходячими барометрами погоды в этом маленьком, прячущемся от диких маглов, мирке.

Одним зимним вечером во время сильной метели, когда, по магловским поверьям, миром овладевают потусторонние силы, Темный Лорд удостоил Паршивца правом поприсутствовать — не то в качестве охраны, не то как наблюдателю — при его разговоре с одним благородным магическим семейством. "Хочу услышать, что скажешь о них ты, Петтигрю", — сказал он, с виду не вкладывая в это изречение двойного смысла, но как знать... Питер перекинулся в крысу и притаился наготове у камина в маленькой комнате хогсмидской гостиницы. В случае чего он был готов как вступить в бой, так и слинять — всё в зависимости от обстановки. "Почему я? Почему он выбрал для этого меня?" — то и дело вертелся в мозгах грызуна назойливый вопрос.

Семья Стреттонов явилась через камин. Сразу все, вчетвером — полувыжившая из ума старуха, супруги и их сын, Джереми. Старая ведьма походила на мадам Марчбэнкс из отдела Образования, только та с мозгами дружила и выглядела элегантнее, чем этот сноп тряпок, приправленный чопорной недалекостью. Питеру смутно вспомнилась его собственная прабабка по отцу — их как будто в одной реторте делают, этих бабок... "А вот в наши времена было не то, что в ваши!"

Стреттоны благоговейно расшаркивались перед Повелителем, покуда его это не утомило. Он каким-то странным, очень пристальным взглядом рассматривал Стреттона-младшего — приземистого парня лет шестнадцати с плебейской, несмотря на чистокровное происхождение, внешностью.

— Ты учишься в Хогвартсе, — в конце концов перебив на полуслове мистера Стреттона, обратился Повелитель к Джереми. — В какой дом тебя распределили?

Запинаясь от волнения, молокосос ответил, что учился в Когтевране, но не успел сдать СОВ — ему пришлось бежать из школы по причине гонений со стороны противников Лорда, захвативших власть в Хогвартсе. Повелитель заинтересовался и потребовал подробностей. Родители хотели было ответить вместо мальчишки, но Лорд дернул рукой, чтобы заткнулись. Джереми что-то там трындел о безобразиях, которые вытворяла компания Поттера за спиной школьного инспектора, в Выручай-комнате. Сбиваясь, блеял о том, как внедрился в группу, где отрабатывали запрещенные инструкциями заклинания и позволяли себе пренебрежительно отзываться о Повелителе и его идеологии. Как доложил о них профессору Амбридж...

— Расскажи мне о моей идеологии, — спокойно велел Лорд, отклоняясь на спинку кресла и не сводя с Джереми немигающих глаз с огромными, отливающими сталью, словно полированный гематит, паучьими зрачками.

Начинается. Мистер Реддл всегда любил эти игры.

Стреттон-младший быстро запутался. Начал он с общих слов и лозунгов, как если бы зачитывал методички "милочки" Амбридж, но уточняющие вопросы Повелителя сбили его с толку. Он терял нить разговора, всё сильнее краснел, хватался ладонью за потный лоб и всё отчаяннее призывал на помощь родителей, бросая в их сторону умоляющие взгляды. Сполна насладившись его беспомощным барахтаньем, Темный Лорд прекратил эту пытку и повернулся к старшим членам семейства. Мать залопотала что-то насчет волнения, из-за которого "мальчик" сбился — "Но я клянусь вам, сэр, каждый из нас готов служить вам. Вы единственная надежда оставшейся горстки достойных людей, которые вынуждены жить в ужасных условиях! То, что навязывают нам маглолюбы из правительства — это преступление против всех волшебников! Неужели им мало наших страданий на кострах инквизиции? Уже из-за одного этого мы готовы бороться за отмену позорного Статута, пусть маглы знают свое место!"

— Да, я нуждаюсь в надежных людях, — согласился Повелитель, на сей раз ментальной атакой заставив схватиться за голову и ее, отчего улыбка удовольствия скользнула по его губам. — Особенно в надежных людях за пределами Соединенного Королевства. Я вижу, справляться с обязанностями тайных информаторов — это ваш семейный талант, — и безо всяких предисловий он заговорил с нею на французском. Петтигрю различил только нечто вроде "Дун, ву сервих нотх охганизасьон келькю паа... дизон э Суиссь" [2]. В человеческом облике язык лягушатников Питер знал на приемлемом уровне, однако, будучи крысой, понял лишь то, что Лорд толковал ей о Швейцарии.

__________________________________________

[2] "Поэтому вы послужите нашей организации где-нибудь... скажем, в Швейцарии".

— Бьен сьёх, мон сеньёх! — обрадованно прочирикала в ответ миссис Стреттон, даже, кажется, не обратив внимания на смену языка.

Темный Лорд поднялся с кресла и заскользил по тесной гостиничной комнатушке. Нечто бесплотное, окружающее его лилово-черную фигуру, так давило на всё вокруг, что Стреттоны, включая бабку, поневоле опустились перед ним на колени и склонили головы. Это был какой-то невидимый пресс огромной силы — когда Повелитель раздумывал, он часто и сам не замечал, что происходит, и изредка даже удивлялся, возвращаясь к реальности и обнаруживая всех своих подчиненных корчащимися у его ног. Расхаживая, он продолжал думать вслух — по-прежнему на французском. Питер перевел для себя только слова "Женева" и "шпионить", остальное слилось в единый поток чужой речи. В конце концов прогуливаться Лорду наскучило. Он остановился, сложил руки ладонь к ладони и снова вернулся к английскому:

— Пожалуй, мы поступим с вами следующим образом. Порт-ключ до Женевы вы получите через месяц. При пересечении границы некоторые ваши воспоминания будут синхронно подменены другими. Это надо для того, чтобы минимизировать риск вашего провала, поскольку вас могут подвергнуть легилименции в швейцарском Аврорате. Когда будет нужно, вам дадут знак, ваша память восстановится и вы сможете работать полноценно.

Мистер Стреттон поклонился и стал отступать к камину, увлекая с собою за локоть жену. Лорд насмешливо воззрился на Джереми, который так и торчал в оцепенении посреди комнаты.

— Я не задерживаю.

Стоило видеть, как мальчишка рванул вслед за родителями, позабыв о ковылявшей на клюке бабке! Жаль, в крысином обличии не похохочешь, а вернувшись в человеческое, не похохочешь перед Повелителем.

А из-под пола плавно выпросталась тень огромной когтистой лапы и небрежным жестом крест-накрест перечеркнула за ними дорогу. Каминное сообщение блокировалось.

Петтигрю торопливо кутался в мантию, а в камине всё еще догорали зеленые искры летучего пороха. Лорд махнул рукой в сторону кресла напротив себя:

— Сядь, — и, когда Питер, содрогнувшийся от воспоминания о теневой лапе, которая двигалась в точности так же, как эта рука, уселся на краешек сидения, улыбнулся. — Как ты их находишь?

— Фэр?!

— Ну, стал бы ты доверять этому молодому когтевранцу, Питер?

Петтигрю обомлел. Он чуть было не ляпнул с разбегу "ни в коем флучае, фэр", но осознание прошило его коротким разрядом: Повелитель спрашивает не просто так.

— Я-я-я-а-а... ефли вы, мой Лорд, и в фамом деле интерефуетесь моим фкромным мнением... Я дал бы ему шанф пофлужить общему делу, фэр...

— Ты слышал его рассказ, Питер? — Темный Лорд не лез ему в голову, но хватало и пристального взгляда этих ужасных гематитовых глаз. — Ты понял, о чем он говорил? Тебя ничего не смутило?

Как же хотелось перекинуться обратно в грызуна и шмыгнуть в какую-нибудь щель! Но Паршивец не смел даже зажмуриться и только быстро-быстро моргал, собираясь с мыслями.

— Нет, фэр, не фмутило. Ведь он фделал это во имя ваф, мой Лорд!

— По-твоему, что-то помешало бы ему так же точно втереться в доверие к нам, как он втерся к этим бездельникам в Хогвартсе? Вопрос всего лишь в размере ставки...

— Вы же не вферьез это говорите, фэр? Где вы — и где какой-то недонофок Поттер? Уфкользнет ли от вашего зоркого глаза притворфтво фтудента, ефли он вознамеритфя шпионить у наф?

Повелитель засмеялся. Потом он взмахнул палочкой, подбавляя огня в камине — значит, из ветхого окна в самом деле сквозило. А Петтигрю-то всё думал, что трясется просто с перепугу. В комнате стало чуть теплее и немного светлее. Черты лица Лорда проступили из полутьмы, и теперь уже не только блестящие глаза паука, но и весь облик Повелителя навевал необъяснимый ужас. Питер видел всякое, многие страшные вещи умел делать и делал сам. Но почему-то именно Темный Лорд всегда стихийно напоминал ему о том, что тайное прошлое может вернуться и возникнуть перед тобой в виде непредсказуемого ходячего мертвеца. Да, Петтигрю ни на мгновение не мог забыть, что Повелитель, который движется, говорит, колдует... с которым, черт бы ее побрал, спит эта извращенная сука Шаронь!.. по сути своей является противоестественным явлением. И чего он насобирал там, где находился в течение тринадцати лет, было страшно даже вообразить. Насобирал — и увлек за собой в мир живых, а теперь сидит в той же комнате, что и ты, смеется, как человек, говорит, как человек. А оттуда, из этих двух отверстий, которые имитируют глаза, на тебя смотрит нечто... То, что нельзя называть...

— Ты хорошо сказал, Питер! Хорошо! Что ж, я послушаюсь тебя, и да будет так. Иногда для равновесия нужны камень и перо. [3] Ты займешься этими людьми до их отбытия в Женеву. А теперь кое-кому не мешало бы провести инспекцию в этой проклятой школе: я думаю, Джереми Стреттон не соврал насчет клуба "Неверующий Томас"...

— Э-э-э... прошу прощения, Повелитель!..

— Что?

— Ф вашего позволения, фэр, Стреттон профто неправильно понял название. Не Томаф. "Фома Неверующий". "Орден Фомы Неверующего", мой Лорд. Фвоей крамолой фопляки замахиваютфя куда дальше, чем может показатьфя на первый взгляд.

Смотревший из полутьмы лик Повелителя остался непроницаем, словно резиновая маска. За плечами его, над головой, неуловимо двигалось Нечто. Он несколько секунд пристально изучал Питера, покуда тот не заерзал, а потом оказалось, что он вовсе не глядел на слугу, а размышлял о чем-то своем. С размаху поднявшись на ноги, Темный Лорд чуть не стал причиной инфаркта у Петтигрю, но, едва ли обратив на это внимание, он снова заскользил по комнате:

— "Фома Неверующий"... Этими сказками маглов меня донимали в детстве, и я был бы рад забыть всю эту галиматью. Да, ты прав, на этот раз школьники заигрались. Пожалуй, у меня будет несколько вопросов к отцу Драко Малфоя и к Эс-Ти...

В одиннадцать вечера 31 декабря уходящего 1996 года Родерикус Лестрейндж пришел в себя в самой большой спальне дома на холме поселка Литтл-Хэнглтон. Пробуждение его началось с короткого вскрика: "Норна?! Ты?! Пусти меня! Оставь меня, Эйлин! Заклинаю!" Потом от раскрыл бешено вращающиеся глаза, но пошевелиться не смог, так и лежал парализованный, покуда дыхание не успокоилось. Петтигрю был первым, кто подал ему стакан воды и помог напиться. Веселый Роджер стал совершенно седым стариком, обросшим и исхудалым, как вурдалак с погоста. Неизвестно, что видят люди во сне после такого — сами они или не помнят, или теряют разум...

__________________________________________

[3] "Sometimes it takes a rock and a feather for balance" (англ. поговорка, по смыслу аналогичная "кнуту и прянику").

76. Я пью за них двоих, не зная, кто на троне: законный ли король иль претендент в короне

Выдержки из личных записей в засекреченном дневнике Гермионы Грейнджер, студентки VI курса факультета Гриффиндор. Текст дневника был подвергнут автором асимметричному шифрованию с закрытым ключом.

— Еще раз! — профессор Снейп был неумолим, хотя Гарри просил у него передышки, видя, что я вот-вот рухну.

Не знаю, почему он так уперся в идею обучить меня именно этому приему. Как назло, "обмен душами" мне и не давался среди целого арсенала других сложносотворяемых заклинаний. В качестве слабого утешения для меня — не давался он и самому профессору. Мистеру Снейпу претило сознаваться перед своими студентами в том, что он чего-то не умеет, но он совершил почти невозможное. Мы были предупреждены, что учиться будем не у него, а с ним. То есть я и он — на практике, а Гарри пока в теории. Беда в том, что в отличие от нас с Гарри сам профессор был семижильным монстром. Семижильным и безжалостным: если я еще не упал и не помер, извольте и вы, мисс Грейнджер, стоять на ногах и колдовать со мной.

(Запись на полях, поперек основного текста, для прочтения применяется другой ключ: "Наверное, он меня ненавидит. Я же гриффиндорка".)

Когда нашим деканом стал профессор Иоганн МакГроул, мы все по наивности облегченно вздохнули, надеясь, что это положит конец вечной вражде между Гриффиндором и Слизерином. Сейчас! Не тут-то было! БаБах — та еще заноза и провокатор, да в придачу ко всему отнял у Снейпа первенство в росте. Раньше зельевар был самым высоким из деканов Хогвартса, а теперь долговязый профессор Акустики затмевает собой их всех даже в этом смысле. Ему всё нужно, важно и интересно, он постоянно затевает какие-нибудь мероприятия и не дает покоя никому — от него лезут на стенку даже гриффиндорцы и Пивз. И самое смешное, что при всем этом его любят во всей школе. Можно было бы сказать, что любят все, включая летучих мышей — если бы одна из них, обитающая в подземельях, не испытывала к профессору МакГроулу совершенно противоположные чувства. Извечное противостояние гедониста и армагеддониста. Как в старые добрые времена, когда деканов еще интересовал квиддич, а не политика и другие проблемы, наш и слизеринский декан теперь всерьез препираются перед матчами. Своими трениями они изо всех сил возрождают в нас былой дух лютого соперничества. Не знаю, как к этому относится директор, но от спортивных распрей квиддичисты получают истинное удовольствие. Даже я, глядя на их мальчишескую возню, иногда ненадолго забываю, что творится вокруг. Особенно если наш верзила-декан во время тренировок нет-нет да оседлает школьную метлу и, болтая длинными, как у цапли, ногами понесется забивать голы слизеринцам. Это ужасно смешно, к тому же Снейп рвет и мечет в два раза пуще, так как сам ненавидит летать на метле — мало что способно заставить его сесть верхом на эту конструкцию, и тут я его чувства полностью разделяю. А еще он к самому квиддичу равнодушен от слова "совсем". Весь его азарт всегда завязан на противостоянии его факультета с Гриффиндором: когда на поле со змеюшками выходят воронята или барсучата, его чаще всего и не бывает поблизости, никто не спорит и не ругается, все тренируются в штатном режиме. Едкие на язычок старшекурсники уже начали сочинять о них с БаБахом анекдоты, которые быстро разлетаются по всему Хогвартсу. Я сама видела, как их тайком от Снейпа рассказывают друг другу даже преподаватели и их ассистенты, прыская в кулачок и заговорщицки округляя глаза...

Наконец после очередного неудачного "Гратаконтра!" Снейп сдался и объявил передышку. Мы отправились в одну из драконьих башен. Несмотря на холодную погоду, я умирала от жары, голода и жажды, даже сам профессор расстегнул сюртук и ослабил узел галстука.

— Пап, ты можешь объяснить, почему так хочешь вдолбить нам этот EoS? [1] — спросил его Гарри, когда мы вытряхнули наши рюкзаки с провиантом на расстеленную прямо на полу циновку и по-турецки расселись вокруг нее перекусить. После такого расхода сил, да еще и на свежем воздухе всё ушло за считанные минуты. От еды не отказался даже профессор, хотя обычно никогда не принимал пищу в чьем-то присутствии — до какого-то времени я вообще думала, что он питается только несвятым духом.

__________________________________________

[1] Аббревиатура от "Exchange of Souls" (обмен душами).

Понимая, что это не урок Зелий, что снисходительным фырканьем от сынка не отделаться и поэтому придется отвечать, Снейп с неохотой процедил:

— Я могу гарантировать, что его, EoS, чураются самые опасные сторонники Темного Лорда. Они презирают его, считают новшеством и техномагической ересью...

— Серьезно?!

Профессор не любил такие перебивки и восклицания, но, наверно, и он устал на занятии, поэтому спустил Гарри очередную дерзость, лишь видом показав недовольство:

— Да. Следовательно, если ты знаешь, какая из пяток твоего врага — ахиллесова, надо быть полным идиотом, чтобы этим не воспользоваться.

— Ты же говорил, что это очень старое заклинание! При чем тут Техномагия? — продолжал допытываться мой приятель-обормот.

Едва заморив червячка, он оживился и с мятежным огоньком в глазах решил, как видно, достать своего отца до печенок. Я хорошо знала это выражение его физиономии. Если он так же ведет себя и на практике в Мунго, я бы на месте Прозерпины его убила, потом воскресила и сделала своим вторым зомби, в пару к Франки. А Луне такие его выходки, наоборот, нравятся. Она от них млеет и пускает сладкие слюнки, честно-честно! Это примерно из той же оперы, что и необъяснимая всенародная любовь к нашему заразе-декану. Меня лично тот и другой бесят — я плохо поддаюсь массовому внушению, вот. С другой стороны, профессор Снейп, который бесит всех, бесит и меня. Но он реже, чем Гарри и МакГроул. И не так интенсивно.

(Запись на полях, поперек основного текста: "Когда мы с мамой поругались летом — родители опять достают меня с переводом в другую волшебную школу, — она сказала, что меня всё бесит из-за гормонального взрыва и что с возрастом это пройдет. А мне вот кажется, что гормоны тут ни при чем, просто меня окружают одни дураки. Даже Гил в последнее время стал писать мне какие-то дурацкие письма, в которых всё время подтрунивает надо мной, и я не знаю, как всё это прекратить! Однажды я выдержала целую неделю и не отвечала ему, но потом ответила, а он даже не заметил, что был такой огромный перерыв. Возмутительно!")

— Да, на самом деле это древнее заклинание.

Тут не выдержала и влезла я:

— Времен Основателей, сэр?

— Основатели жили всего-то около тысячи лет назад. По историческим меркам — мгновение. А этот вид чар настолько отдален от нас во времени, что даже сама история не помнит изначальную инкантацию EoS, — профессор отряхнул ладони от крошек и покосился на меня. — Приблизительная вербализация в виде "Гратаконтра" была придумана не так давно. Что-то — лучше, чем совсем ничего. Но вы же сами видите, мисс, с какими трудностями мы сталкиваемся, пытаясь его освоить таким образом. Это не нормально.

Никогда не думала, что напишу это, но в последнее время он выглядит гораздо лучше обычного. Ну или здоровее. Красавцем он, как ни крути, не был и не будет никогда. Вот Гарри, взрослея, становится всё симпатичнее и интереснее как парень, а Снейп — по-прежнему Снейп. Впрочем, я никогда не доверяла убеждениям Оскара Уайльда [2]. И видела фото молодого (и не очень) Того-кого-нельзя-называть, с которого, живи он в девятнадцатом веке, Уайльд запросто мог бы срисовать своего двуликого и прекрасного Дориана. Сейчас Неназываемый при всей своей красоте стал кошмаром во плоти. Гарри видел его на том кладбище и его копию в Визенгамоте — таким, какой он сейчас. Говорил, что ощущения те еще. Как будто лежишь парализованный, а могильные черви едят тебя заживо, и ты ничего не можешь с этим поделать. Короче, б-р-р! Не знаю, зачем вообще я вспомнила о нем, и так настроение ни к черту...

__________________________________________

[2] "Красота выше гения, потому что не требует понимания"; "Только пустые, ограниченные люди не судят по внешности"; "Красота, подлинная красота, исчезает там, где появляется одухотворенность. Высокоразвитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица. Как только человек начинает мыслить, у него непропорционально вытягивается нос, или увеличивается лоб, или что-нибудь другое портит его лицо"; "В наш век люди слишком много читают, это мешает им быть мудрыми, и слишком много думают, а это мешает им быть красивыми" и т.д.

Снейп отвернулся от меня и продолжил:

— Дальние предки Шафигов и все остальные индуисты верили в переселение личности в другую оболочку после смерти...

Я заметила, как Гарри кивнул, да и фамилию эту слышала уже не в первый раз. Интересно, о ком это они?

— Не знаю, как это происходит в действительности, но предполагаю, что именно оттуда берет начало наш обычай, когда родители-волшебники назначают своему ребенку душехранителя...

— В письме на первом курсе Петтигрю назвал Сириуса моим душехранителем! — тут же вспомнил Гарри, когтевранская память которого всегда работала без сбоев. — Это оно?

— Да, — профессор слегка поморщился; наверное, ему не хотелось обсуждать это в моем присутствии... или вообще обсуждать это — он человек множества условностей и преград, которые взрастил себе самостоятельно и любит им поклоняться. — У маглов его назвали бы "крестным". Для краткости твоя мать именно так и называла бло... Блэка. Но, если вдаваться в частности, общего у этих понятий очень мало. У древних маг-душехранитель обладал куда большим спектром обязанностей и возможностей, чем любой крестный у маглов. Есть поверье, что душехранитель может принять в себя — либо вселить куда-либо — дух слишком рано погибшего подопечного. Так он продляет его существование. Позволяет достичь земных целей, которые погибший не завершил при жизни. А иногда, за счет поступков, — и "очистить карму". Но! Главное, о чем забыли за древностью лет: этот ритуал никогда не считался темным, поскольку совершался во благо всем участникам. И уж тем более его нельзя путать с Техномагией. Техномагия — молодая отрасль науки. Это всего лишь временное переселение целостного сознания игрока в техно-иллюзию.

— Чем тогда EoS отличается от специфики иллюзионистов и от Техномагии?

— Иллюзионист не переносит свое "я" в другую оболочку и не создает тем самым alter-ego. Он "подглядывает" через созданную им зрительную конструкцию. В ней одновременно может сидеть любое другое сознание, вселившееся туда. А может и не сидеть. Иллюзионист контролирует копию... или копии... Да он может делать всё, что угодно, но в любом случае это не Техномагия и не EoS! Чтобы стать хорошим иллюзионистом или гипнотизером, нужно иметь соответствующие способности — это как музыкальный слух. А техномагическое перенесение сознания и EoS, в принципе, доступны любому. Их может освоить каждый... если не будет лениться, — эту фразу профессор сказал с особым ударением на слове "лениться" и снова пристально уставился на меня, будто бы я была олицетворением прокрастинации.

— И чем EoS поможет нам?

Я всё боялась, что Снейп разозлится на него, дескать, слишком много вопросов. На уроке это произошло бы именно так, мы и пикнуть бы не посмели, особенно я. Но профессор внезапно улыбнулся сначала Гарри, а потом мне. Ух ты, а ему идет, когда он улыбается по-человечески! Жаль только, что это из разряда достижений для Книги Гиннесса.

— Ну а вы подумайте! — ответил Снейп совершенно не в своем духе, почти игриво. — Что-то я не вижу вздернувшейся к потолку руки нашей мисс всезнайки.

Я сумбурно промямлила что-то ему в ответ и замолкла, утешая себя тем, что он не попрекает, а скорее дразнит.

— Э-э-э... ты сказал про ахиллесову пяту Пожирателей... — склоняя голову к плечу, задумался Гарри. — Я мыслю в нужном направлении?

Профессор с издевкой поджал губы:

— Уже теплее, мистер Поттер, — и улыбки как не бывало.

Ну и не любил же он своего бывшего сокурсника — одного воспоминания о том Поттере хватило, чтобы вернуться в свое естественное сварливое состояние! Гарри рассказывал, что это из-за мамы. Но по прошествии стольких лет?.. Ах да, я же всё время забываю: реальности были подменены, что заставило профессора долгое время считать Гарри сыном Джеймса Поттера, и это до сих пор не дает ему покоя, как дурной сон. Это же Снейп! Эталон злопамятства...

— Ты думаешь, если мы освоим эти чары, то у нас будет больше шансов от них отбиться?

— Я думаю, вам с мисс Грейнджер просто не помешает это уметь. А вообще, по-моему, мистер Поттер, вы изрядно осмелели, — легко поднимаясь на ноги, заметил Снейп. — Так, мисс Грейнджер, вы отдохнули?

Я тоже встала, ухватившись за протянутую руку Гарри:

— Да, сэр, вполне.

— Ну, значит, не будем терять времени, господа студенты. У меня для вас осталось полтора часа.

— А, черт, забыл! — Гарри хлопнул себя по лбу. — Мне надо будет успеть в библиотеку до закрытия, я просил Пинс отложить один справочник.

Профессор заглянул в самые что ни на есть аутентичные — старомодней просто некуда, с крышкой! — серебряные часы на цепочке, висящие у него сбоку на жилете, и сказал, что тогда не полтора часа, а всего сорок минут.

Инкантацию "Гратаконтра!" я уже ненавидела. У нас ничего не получалось, но Снейп не отступал. Вдобавок мы оба после каждой попытки рассказывали Гарри, что при этом чувствуем и что — вероятно — снова сделали не так.

(Запись на полях, поперек основного текста: "Я отупела, ничего не понимаю и с досады готова что-нибудь разгромить. Наверное, когда закончим (если закончим!), то перед уходом развалю вон ту каменную гряду. Только сомневаюсь, что упырь оставит во мне для этого хоть каплю сил". Слово "упырь" было трижды вымарано заклинанием и в конце концов после долгой борьбы с собой возвращено автором обратно в дневник.)

Это случилось, когда я потеряла концентрацию и, наставив палочку на профессора, не успела со своей стороны вербализировать призыв. Увидела лишь, как движутся в такт заклинанию губы профессора, но всё мое существо завибрировало совсем другим ритмом, откликаясь на иной приказ. Это было что-то вроде "ко мне" или "явись", и я не могла ему противостоять. Всё завертелось, как при аппарации, стало дурно, всё пожелтело, нахлынула тьма...

Я стояла, согнувшись пополам, и в таком виде застала себя, когда сознание встало на место. Первое, что я увидела — это чужие туфли на моих ногах. Мужские. Черные и остроносые, очень знакомые. Что за?..

Вскинувшись, я пошатнулась, потому что передо мной откуда-то взялось необъятное зеркало, отражение в котором двигалось не синхронно со мной — вообще не двигалось, а стояло и смотрело. Что за ужас у меня на голове?! Ну я и уродина! А Снейп? Где он? Гарри стоит сбоку, а профессор ис...

Я поняла, что палочка лежит в моей руке как-то неловко — форма рукоятки не такая, как всегда. Да это же не моя палоч... О, мой бог! Это не моя рука! Не моя одежда... Я хватанула себя за щеку и заорала. Мужским голосом.

— Мисс Грейнджер, поспокойнее, — пропищало мое отражение напротив, и больше я не помню ничего.

...Двое полушепотом препирались надо мной. Я открыла глаза и увидела над собой лица Гарри с профессором. Причем я полулежала на камнях, опираясь спиной и затылком на Снейпа, а Гарри приводил меня в чувство, тихо огрызаясь на отца.

— ...деспот! — поймала я самый финал его тирады.

— Довольно драм, она очнулась. Мисс Грейнджер, вы с нами?

Я хотела ответить, но поняла, что во рту всё ссохлось и слова просто не выговариваются. Гарри тут же влил в меня какое-то зелье с привкусом мяты, и мне стало лучше. Голова начала соображать. Так что же, у нас получилось? Обмен состоялся? Состоялся, да?!

— Вы мне почему не сказали, что я хожу такая лохматая? — вместо целой кучи восторженных слов, которые хотелось выпалить, угрюмо буркнула я, и мои спутники почти растерянно переглянулись.

* * *

Шестой курс был у нас очень странным, даже если сбросить со счетов изменения, связанные с приходом нового декана нашего факультета, нового профессора ЗОТИ и новой преподавательницы Трансфигурации — уйдя на должность директора школы, профессор МакГонагалл оставила учительскую деятельность. Патрина Фьюри — сухонькая и смуглая, как цыганка, старушка. Одевается она так же аляповато, как наша Сибилла Трелони, с той лишь разницей, что все ее тряпки расшиты блестящими нитками, а украшения способны собрать всех сорок и ворон округи. В лучах солнца мадам Фьюри сверкает так, что больно глазам, и на нее лишний раз стараются не смотреть. Правда, Мертвяк иногда ворует ее громадные серьги и играется ими с моим Жуликом. Ничем другим мадам не выделяется, дисциплину ведет без особого огонька, но на достаточном уровне, чтобы студенты успешно прошли аттестацию по ее предмету. Говорили, что она не то старая знакомая Минервы МакГонагалл, не то какая-то дальняя родственница ее покойного мужа.

Странным этот курс был и по многим другим причинам. Например, Гарри, волшебные способности к которому никак не возвращались, практически все дни проводил в Св. Мунго. Там он работал пока "на птичьих правах", потому что по окончании учебы никто не будет держать сквиба в больнице для волшебников. По крайней мере, рассчитывать на медицинскую карьеру в Мунго ему не придется. В стенах Хогвартса он посещал только самые важные предметы и только теорию, поэтому виделись мы с ним редко — на занятиях с его отцом и в Большом зале.

Мне в сентябре исполнилось семнадцать, и с того момента я могла уже не только колдовать вне Хогвартса, но и совершенно легально изучать аппарацию. Еще на втором курсе я до дыр зачитала справочник "Аппарация — часто совершаемые ошибки и как их избежать" и, как только это стало возможно, написала заявление на участие в платных курсах. Вел его Уилки Твинкрайст из Министерства, он же Мистер ТриЭн, с легкой руки учеников. На первых занятиях он относился к таким, как я, с некоторым предубеждением, что нивелировалось только двенадцатью галеонами взноса. Но мои старания не ускользнули от его приметливых глаз. Иногда в его поощрительных фразах читалось неозвученное продолжение: "Вы великолепны, мисс Грейнджер (даром что маглорожденная)!" Акэ-Атль косился на него с такой свирепостью, что я начала всерьез беспокоиться о безопасности мистера Твинкрайста. Причиной этих взглядов Шамана, как мне объяснили душечки Лаванда и Парвати, было отнюдь не отношение министерского чиновника к выходцам из немагических семейств, а кое-что другое. Приглядевшись к Мистеру ТриЭн и Акэ-Атлю, я обнаружила, что уж в чем-чем, а в этом вопросе девчонки правы. Это неприятное открытие в конце концов подвигло меня разрубить гордиев узел.

В самом начале семестра на шестом курсе на Зельях мы проходили Отворотное зелье. Именно что "проходили", а не "изучали" — семикурсники рассказывали, что и Амортенция по программе последнего курса тоже лишь упоминается, но состав ее в учебниках не указан. Конечно, даже на моем веку бывали исключения, когда некоторых студенток это не останавливало. Не так уж засекречивали рецепт приворотного, и при желании его можно было раздобыть в нашей библиотеке без диверсий в Запретную секцию. Но официально, на занятиях, мы приготовлением этих зелий не занимались. Когда профессор Снейп лениво осведомился у нас об основных свойствах Отворотного, руку, как обычно, первой задрала я. Он же, как обычно, мою руку "не заметил" и поискал глазами по лаборатории в расчете на других желающих попасться в его клешни. Но не тут-то было. И пришлось ему вызывать меня.

— Это одно из сложнейших зелий, на изготовление которого у новичка может уйти от трех до пяти месяцев, — затараторила я под его нетерпеливым взглядом; потом он, запахнувшись в мантию и сложив руки на груди, безразлично уставился на свои стеллажи с "аквариумами", и мне стало легче. — Из новых ингредиентов, которые появляются в программе шестого курса, в Отворотное зелье входит эктоплазма фестрала. Именно она и обеспечивает веществу ту самую консистенцию, из-за которой его называют "сухим эликсиром", а в странах Восточной Европы даже сам процесс отворота так и зовется — отсушкой...

Наши парни изо всех сил кривились, показывая свое отвращение к фестральим эманациям. Ну да, конечно, козьи-то какашки, этот ваш "надежный" безоар, куда аппетитнее! Снейп меж тем оставался безучастным к их цирку и даже не воспользовался шансом по-легкому содрать баллы с нашего факультета. Кажется, он вообще задумался о чем-то своем.

Я тем временем шаг за шагом добралась до пункта о действии Отворотного на организм человека:

— В отличие от Амортенции, которую изобрели именно для тайных манипуляций с волей объекта, Отворот используют также и по договоренности с "несчастным влюбленным". Исследователи отмечают следующие эффекты...

— Мисс Боунс, не желаете ли продолжить? — вдруг перебил меня профессор, но, взглянув на поднявшуюся из-за парты красную от стеснения, мекающую и бекающую Сьюзан, безнадежно отмахнулся: — Минус два балла с Пуффендуя за болтовню во время занятия. Один с вас, второй с мисс Аббот. Не отложить ли вам обсуждение ваших летних похождений до перемены, или все ваши однокурсники непременно обязаны узнать, с кем и в чём вы бегали на свидания? Продолжайте, мисс Грейнджер.

Что барсучата, что наши львята — ползунков им не хватает! — шестнадцатилетние дылды все как один принялись хихикать, вгоняя провинившихся Сьюзан и Ханну в еще более густую краску. Особенно надрывались, конечно, наши, даже Рон не отставал — и как только ему старосту присвоили? Еще и меня звал к себе в компанию, делать мне больше нечего. Я ему так и сказала, что не собираюсь становиться причиной коррупции и кумовства, которыми всегда славился Гриффиндор. Они с Симусом в растерянности отстали, но я успела услышать, как Финниган шепотом спросил Уизли, что такое коррупция. Конечно, стоило бы сходить в старосты и устроить им там мини-апокалипсис, да времени, увы, совсем на это нет.

— Первый эффект Отворотного. Всё зависит от серьезности чувств, которые испытывал объект до ритуала отсушки. Если это была настоящая любовь, он станет равнодушен, испытает облегчение и, возможно, небольшую неприязнь к бывшему возлюбленному. Если же это была только страсть или прихоть, то зелье вызовет у него жгучую ненависть. Он возненавидит "бывшего кумира" вплоть до желания жестоко ему отомстить. В этом случае лучше избежать использования Отворотного и попытаться "отсушить" ненужного поклонника другим способом. Проблема заключается в том, что нет возможности узнать степень влюбленности заранее...

Я не стала говорить, что это примечание в учебнике показалось мне вообще бесполезным советом. Снейп не любит, когда такие вещи обсуждаются в общем порядке. Вот когда мы втроем на Сокровенном острове — другое дело. Там он, в точности до наоборот, просто требует от нас с Гарри критического подхода и сильно ругается, если мы следуем предписаниям, не обдумывая их. Здесь главное не забыться и не перепутать, где находишься.

— Второй эффект — воспоминания о возлюбленном у объекта приглушаются, местами до небольших провалов в памяти. Это происходит совсем не так, как из-за чар Забвения. Человек помнит всё, что было раньше, но воспринимает события он как равнодушный наблюдатель со стороны. Речь идет, конечно, о подлинной любви, в противном случае воспоминания будут такими же цепляющими, как раньше, но только со знаком минус. И третий эффект — последствия. Если в течение тринадцати недель после отсушки объект не найдет замену бывшему возлюбленному и не испытает к ней такие же чувства, одержимость неразделенной любовью вернется с двукратной силой. Выпить Отворотное еще раз будет уже нельзя: зелье вызывает иммунитет к повторному применению.

Мне показалось, что профессор поморщился. Но он стоял боком ко мне, так что я могу и ошибаться.

Мысль о практическом применении Отворотного пришла мне в голову только после разговора с Патил и Браун. Они объяснили мне, почему Шаман приходит в неистовство при одном только взгляде Мистера ТриЭн в мою сторону, и я поняла, что надо действовать, потому что с каждым годом дело становится всё серьезнее. Не стоит забывать, что он еще и анимаг, превращающийся в опасного зверя. Но делать отворот за спиной Акэ-Атля я не собиралась, и мне пришлось вызвать его на чистосердечный — и очень тягостный для нас обоих — разговор. Мне было безумно его жалко, и я, наверное, даже смогу когда-нибудь понять девчонок, которые ломаются под таким напором и уступают настойчивым ухажерам, а потом мучаются всю свою жизнь с не нужным им человеком. И если бы у меня не было моей тайны, которая уже не очень-то и тайна (по крайней мере для всяких там проницательных Лунарриков), я не уверена, что и сама не сдалась бы тоже. В те минуты Шаман казался таким сильным и таким беззащитным... Это просто убивало. Когда я проговорила ему свою идею, он сначала ужаснулся. И с этого момента я начала внимательно к нему присматриваться. Дело в том, что профессор Снейп поделился со мной — уже вне урока и, можно сказать, по секрету — как всё же можно, пусть и приблизительно, угадать ту самую степень серьезности чувств. "Если это его прихоть или страсть, — объяснил он, — одержимый почти наверняка не согласится принять зелье добровольно. Он будет говорить много красивых слов, клясться и рыдать, призывая дать ему шанс. Тот, кто любит на самом деле, поколеблется и примет предложение. Для него это такая же боль, как для того, кто не может ответить ему взаимностью. Любой психически здоровый человек ухватится за возможность облегчить свою боль". Каждое слово профессора отпечаталось у меня в мозгу, как догмат, и каким же облегчением было услышать от Шамана робкое: "Тогда... давай попробуем это зелье" — после того, как я всё ему объяснила!

Получив его принципиальное согласие на эксперимент — а еще он вызвался оказать мне посильное содействие, чтобы приготовить Отворотное, — я стала заниматься сбором ингредиентов. Что-то притащил Гарри от отца, и я даже боюсь его спросить, в курсе ли профессор. Что-то и так было под рукой на каждом лабораторном занятии, пришлось только немного исхитриться и вынести это после урока, чтобы Снейп не заметил — или сделал вид, будто не заметил. А вот эктоплазмы фестрала не оказалось даже у Снейпа. Не самый, понятное дело, актуальный элемент в арсенале школьного зельевара.

И вот я нашла того, кто может помочь мне в этом — то есть, в отличие от меня, видит призрачных лошадей — и находится с фестралами в дружеских отношениях. Всё осложнялось тем, что пройти там могли лишь девушки: лежбища фестралов чередовались с пастбищами единорогов и со стойбищами кентавров, а в глазах последних все человеческие юноши, которым уже исполнилось шестнадцать, являлись взрослыми мужчинами и, следственно, врагами их рода. Если там рядом еще и окажется единорог, кентаврам может взбрести в голову, будто люди хотят на него охотиться. Тогда стычки не избежать, и волшебнику, особенно молодому, вряд ли выйти из нее живым. К чему может привести ярость конемужиков, на собственной шкуре узнала вейла по имени Долорес Амбридж.

Мы с Луной аккуратно шагали по припорошенной легким снежком тропинке и дыханием отогревали зябнущие на ветру пальцы в недостаточно толстых перчатках. Чтобы как-то отвлечься от выстукивания чечетки зубами, болтали о планах на скорые рождественские каникулы и прочей ерунде.

— Папочка стал писать мне совсем короткие письма, — призналась она, глядя перед собой, а потом попыталась поймать снежинку на язык. — Я немного переживаю, не случилось ли чего. Скорее бы Рождество...

— Может быть, работы много? Хотя ты права, на него это непохоже, даже если много работы... А ты сама что думаешь?

Луна светло улыбнулась и дернула плечами:

— Я не знаю. Но, мне кажется, он счастлив.

Резко завьюжило. Новый порыв ветра заставил нас пригнуться и придержать капюшоны. Когда свист и вой затих, мы обнаружили, что идем уже втроем. Глухо печатая копытами по мерзлой земле, рядом вышагивал белый кентавр Фиренц. Я никогда не видела его так близко и даже струхнула, но Лавгуд приветливо ему улыбнулась.

— Что вас завело в такую погоду в здешние края? — сурово спросил он.

Сколько же на нем шрамов! И человеческое, и конское туловища были сплошь усеяны шрамами, плохо заросшие рубцы виднелись и на безволосом лице — подобно своим сородичам он сводил усы с бородой какой-то глиной. Нос, когда-то, как мне кажется, нормальный, теперь походил на отросток непонятной формы из-за множества переломов. Во рту не хватало зубов, и еще он немного припадал на искривленную переднюю правую ногу. Только глаза и выдавали в нем разумность. В остальном это было ужасное дикое животное, выломившееся из чащи.

Луна не стала лукавить и прямо рассказала ему о наших планах. Кентавр хмыкнул. Это было так неожиданно по-человечески, что я едва не хихикнула в ответ.

— Я проведу вас к лежбищу. Фестралы сейчас ушли в глубь леса из-за холодов. Но где ваша приманка? Я ничего не чую.

— Приманка?

Надо сказать, тут мы не поняли его вдвоем: я тоже ничего не знала ни о каких приманках, сколько ни перелистала справочной литературы, готовясь к вылазке.

— Ну конечно! Вам же нужно получить истечение ихора из глазных или ушных отверстий фестрала.

— Эмм... да, — только тут я подумала, что слишком понадеялась на подругу: самой-то мне фестралов вообще не увидеть, а вот как будет собирать эктоплазму она, я представляла не особенно. Просто Луна так уверенно держалась...

— Обычно собиратели ресурсов для этих целей смачивают куски мяса специальным составом. Мясо скармливают фестралу, а приправа действует на него как острый перец. Но вместо слез из глаз выступает ихор, и его собирают.

— А, я поняла, — Луна оживилась. — Нет, всё в порядке, нам не нужна никакая приманка.

— А как ты рассчитываешь добыть эктоплазму? — шепнула я ей, тревожась всё сильнее.

— Я не хочу кормить фестралов перцем.

Какое разочарование! Битый час мерзнуть в лесу и уйти ни с чем — и только из-за патологической гуманности Лавгуд...

Не знаю, почему я не развернулась и не пошла обратно сразу. Кентавр вывел нас к трем холмам — их хорошо было видно из окна башни Когтеврана — и там остановился, принюхиваясь к воздуху.

— Они рядом. Вот за тем склоном, прячутся от ветра. Там Тенебрус, — добавил он специально для Луны.

Она кивнула и смело пошла вперед, слегка покачивая в воздухе Хагридовой сумкой со свежей дичью — своеобразный привет лесника любимому питомцу, которого сам вырастил и отпустил в дикий табун. Когда Луна остановилась и заговорила с пустым местом, мы с Фиренцем замерли за елками, чтобы не помешать ей. Выглядело всё это очень странно и даже жутко: Лавгуд бросала перед собой кусок мяса или неразделанную тушку, и они, не пролетев и пяти футов, вдруг дергались в воздухе, а затем растворялись без остатка. Я даже забыла мерзнуть. Встреча с дикими фестралами — это всегда неординарное событие, которого не забудешь. О тех, которые в школьной упряжке, обычно как-то не думаешь.

Скормив призракам все гостинцы, Луна стала гладить рукою воздух, а потом вдруг запела.

Это была чудесная, хоть и печальная песня, и хрустальный голосок подруги сливался с легким шорохом укрощенного ветра. Пела она то ли на валлийском, то ли вообще на несуществующем — может быть, воробьином — языке, и я как будто погружалась в далекое-далекое прошлое, в те края, где никогда не бывала. Мне хотелось плакать, и в то же время я была очень счастлива. Я не знала, что Луна умеет петь так прекрасно, как пела она в тот зимний вечер в Запретном лесу...

Когда она принесла мне фиал, он казался пустым. И лишь после того, как я повертела его перед глазами, сквозь некоторые грани возможно стало увидеть чуть заметное перламутровое свечение. Фиал был полным! Это означает, что содержимого хватит на десять, а то и больше порций Отворотных зелий. Если всё получится, оставшееся отдам профессору Снейпу. То есть как "отдам" — Гарри подсунет тайком, конечно.

Кентавр отстал от нас так же незаметно, как и присоединился. Не прощаясь и без всяких напутствий, просто проводив почти до избушки Хагрида, дорога от которой к замку уже не представляла никакой опасности.

— Он всегда такой не от мира сего? — спросила я подругу, ужасно благодарная ей за помощь — настолько, что мне хотелось затискать ее и расцеловать в обе щеки, а потом извиниться, что не доверяла из-за этой дурацкой "приманки".

— Угу. А иногда его пробивает на откровения. Мало кто с ним разговаривает...

— А что произошло, почему его изгнали из табуна и пытаются убить?

— Он не хочет говорить об этих вещах. Однажды он рассказал мне одну историю, и мне показалось, что это как-то связано с его ссорой с другими кентаврами. К нему обратился бывший друг, с которым они знались с детства, и попросил помощи. Друг был из человеческого племени и за много лет до этого предал их дружбу. Фиренц сказал, что если бы не он, в его жизни не было бы столько несчастий. Человек пытался обмануть его своей слизеринской лестью, но ему не удалось. Фиренц сделал вид, будто поддался ему и готов сослужить службу. Человек сказал, что ему предстоит самая важная дуэль в его жизни и что ему хотелось бы подстраховаться на случай непредвиденных обстоятельств. Для увеличения сил и обретения неуязвимости ему нужна была кровь единорога, и он попросил Фиренца раздобыть ее для него. Кентавр не стал выдавать своих настоящих намерений и пообещал помочь. Вместо этого он достал ихор фестрала, который смешал с собственной кровью. Кровь кентавра — это яд для мага, она ослабляет его волшебство настолько, что он становится почти как сквиб... Но их кровь бурого цвета, а у единорога серебристая, как ртуть. При смешении с ихором она стала именно такой, как было надо, чтобы обмануть человека, который имел слабое представление об истинном виде единорожьей крови. Мало кто из людей видел настоящую кровь единорога. Бывший друг тоже не заметил подмены и пропитал свою одежду ложным составом. Чем окончился поединок, Фиренц не знает — с тех пор он никогда не видел своего вероломного приятеля...

— И ты не спросила, о ком он говорил? — удивилась я. — Это же точно не о Хагриде: Хагрид никогда бы не предал друга, да и учился он не в Слизерине, а, кажется, в Гриффиндоре. Но с кем же еще, кроме Хагрида, мог дружить Фиренц?

— Я попыталась спросить, но он ушел от ответа. Вспоминать об этом ему тяжело, и поэтому бередить его раны я не стала.

* * *

В понедельник, за два дня до Рождества, в Хогвартс нагрянула инспекция из нескольких представителей Попечительского совета и департамента образования. Возглавлял их сам регент Верховного, и с собой чиновники натащили вездесущих корреспондентов из "Ежедневного пророка" и других проминистерстких изданий, которые мы, студенты, уже давно не покупали. "Пророк" мы тоже уже почти не читали, потому что читать бред, да еще и с утра, когда совы разносят корреспонденцию, вредно для нервной системы. Особенно для чувствительной нервной системы магов.

Как выяснилось, причем совсем недавно, предписания покойной Амбридж никто не отменял: сделать это не смогла даже профессор МакГонагалл, вступив в должность директора. Поэтому инспекторы, уцепившись за этот предлог, явились в школу, чтобы выяснить, насколько соблюдается закон. Ну, то есть, не просочилась ли какая магловская скверна в волшебный мир. Жвачки всякие, упаси Мерлин. Преподаватели, которых профессор МакГонагалл оповестила еще вчера вечером, быстро поставили в известность нас. Половину ночи с воскресенья на понедельник школьные эльфы радостно носились по спальням, собирая на хранение всю запрещенку, что у нас была. Мы хихикали и перекидывались остротами с помощниками преподавателей, да и сами преподаватели не оставались в стороне. Впервые в жизни мы увидели полное душевное единение профессора БаБаха и Пивза — кажется, эти двое о чем-то сговаривались и одинаково паскудненько ухмылялись, а декан снимал свои очки и что-то объяснял полтергейсту. Единственным, от кого скрывали все приготовления, был наш старый профессор ЗОТИ, но он всегда ложился очень рано — и его попросту не учли. Как, в общем-то, и Филча, но завхозом целенаправленно занялся профессор Снейп — послал их с миссис Норрис проверять подземелья на тот случай, если гостям вздумается сходить на экскурсию в "комнаты наказаний". Это по секрету сказал мне Драко на первом же уроке в понедельник.

Малфой заметно изменился. Иногда мы еще собирались небольшой командой в Выручайке и продолжали брошенные с июня тренировки, но без Гарри было уже не то. Драко продолжал играть на публику и, когда мы находились в местах общего пользования, изображал из себя крутого вельможу, к которому на хромом фестрале не подъедешь. Но без лишних наблюдателей он становился вполне сносным и бесил меня даже реже, чем Гарри и МакГроул. До поры до времени. Пока на горизонте не появлялась его ненаглядная Джинджер, с которой они сразу же начинали широкомасштабные военные действия. Ну, может, лет через семьдесят они до чего-нибудь договорятся. Надо верить в хэппи-энд, я считаю.

И вот инспекция прибыла в Хогвартс. Я думала, одним из "попечителей" будет папаша Драко, но тот, скорее всего, не решился показаться в Хогвартсе после всего, что о нем писали летом в газетах, даром что ему удалось отвертеться. Вместо него вокруг регента подобострастно извивался какой-то жилистый мужичонка с тонкими губами, узковатыми — или просто вечно сощуренными — маленькими глазками и куцей растительностью на голове того же цвета, что у и.о. Верховного чародея.

— Это знаешь кто? — потыкав меня в бок локтем, шепнул, пригнувшись, высоченный Рон. — Это Брайан Драйан.

— Кто-о-о?!

— Да, да, он собственной персоной, не сомневайся! — он сморщил нос и озорно мне подмигнул. — Спорим, ты представляла себе что-то другое?

(Запись на полях, поперек основного текста: "Да уж. До недавних времен я действительно представляла его себе по-другому — воображение рисовало мне человека, похожего на аврора Джоффри Макмиллана внешне и характером. Но реальность оказалась жестокой".)

Я смотрела и не могла поверить, что это в самом деле тот самый писатель, автор искрометной, остроумнейшей лингвистической монографии "Почему волшебники пользуются обсценной лексикой маглов?" Ответ был достаточно очевиден, но до Драйана никому и в голову не приходило это исследовать. И главную идею — если маги будут пользоваться ругательствами волшебного мира, а не безобидными магловскими, то проклянут всех вокруг, это услышавших, до седьмого колена — он сумел растянуть аж на восемьдесят страниц. Не просто растянуть, а написать текст так, что я хохотала почти над каждым абзацем, а для Мертвяка Брайан Драйан и подавно стал кумиром. Всё потому, что благодаря его работе Гаррин ворон пополнил свои запасы сквернословия примерно на четверть. Ну, еще бы! Автор приводил в пример не только английские, но и ругательства на иностранных языках. Чего стоила разнообразнейшая матерщина восточных и западных славян! Язык у них и без того веселый, я даже выучила слово "babushka" и иногда обзываюсь им на Лаванду, но Мертвяк сумел запомнить и самые заковыристые выражения, которые мне не давались. Когда на четвертом курсе у нас были гости из Дурмстранга, он умудрился каркнуть при их директоре "pizda s ushami", за что едва не отхватил смертельное проклятие. Потом он долго жаловался своему владельцу на подпаленный болгарином хвост: "Ebu i plachu, босс, этот дикарь едва не размазал несчастного Мертвустика по blyadskim квиддичным кубкам!" и оскорблялся на то, как Гарри скручивало от смеха. А всё спасибо Брайану Драйану!

Но следом я вспомнила, что не так давно это же имя мелькало уже совершенно в другом контексте. И вот с этим контекстом то лебезящее перед Даркменом существо сочеталось вполне себе замечательно.

Это именно он неожиданно для всех выявил, что одна из разновидностей докси — джорджийские лярвы — из-за своей тяги к медленному поеданию мозга разумных существ также имеют право считаться разумной или хотя бы полуразумной расой. Я так и не смогла добиться ни у Луны, ни у ее отца, не является ли в их персональном бестиарии эта самая лярва мозгошмыгом или шлеппи. В конце концов, отталкивались же они от чего-то реального, изобретая их? В отличие от обычных докси, больше похожих по вредоносности на простую моль, эта порода паразитов куда опаснее и агрессивнее. Они проникают в голову мага или магла ночью, когда человек спит, через ушное отверстие. Заметить их сложно — лярвы, как и Пивз, могут по желанию обретать как физическую, так и призрачную форму, то есть становиться бесплотными и незримыми. В мозгу разумных они откладывают свои яйца, которые быстро превращаются в личинок, питающихся мозгом, или, скорее, энергией нервных клеток мозга. Развиваются они десятки лет, и люди, на которых они паразитируют, не умирают, а просто медленно съезжают с катушек. Объясняется всё просто: продукты переработки лярвы извергают из себя обратно в оккупированный ими мозг, и выливается это в совершенно безумные идеи, которые постепенно захватывают больного. Причем больной очень хорошо понимает другого больного, они склонны объединяться в кластеры и продвигать общую идею с упорством и агрессией тех самых маленьких тварей, которые сидят в их головах. Ну так вот, если до поры до времени избежать эпидемий позволяло экстренное вмешательство целителей, то теперь, в связи с проталкиваемыми Брайаном Драйаном предложениями, получалось, что избавляться от лярв, уже проникших в мозг, нельзя ни при каких обстоятельствах: это же живые разумные и полуразумные существа, они всё чувствуют! И уж тем более это будет нельзя проводить у маглов, чем обычно занимаются специально обученные люди в Министерстве. Они же затем удаляют у них сами воспоминания о делярвизации — разве что некоторым из них потом видится во снах, будто их похищали зеленые человечки, но это всего-навсего остаточные явления после тех событий. Если честно, сначала я приняла услышанное за анекдот. Но потом догадалась, что лет двадцать назад, наверное, какая-нибудь лярва прорвалась в мозг самого Драйана, и теперь ее личинки подсунули ему эту грандиозную идею. А другие зараженные в правительстве, кого почему-то тоже не успели делярвизировать, сейчас обсуждают возможность принять это в качестве очередного указа. Если этот указ будет принят, то, как написал в одном из писем Гилдерой, лет через двадцать-тридцать это аукнется по всему миру — настоящая мина замедленного действия. И, глядя на Даркмена и Драйана, шагавшим по коридору нашей школы, я уже почти не сомневалась, что так оно и будет.

Внезапно откуда-то донеслась песенка, и исполнял ее кто-то с чудовищно писклявым голосом и абсолютно отсутствующим слухом. Мы стали озираться по сторонам, чтобы понять, кто это вопит и что вообще происходит.

Если из колодца ты, дружок,

Провалившись, выбраться не смог,

То барахтаться не надо понапрасну!

Остановились и гости. Верховный спросил о чем-то Драйана, склонив голову к плечу просто чертовски знакомым движением.

(Запись на полях, поперек основного текста:

Но меня переклинило, и в тот день я никак не могла вспомнить, кто же так делает из моих знакомых. Кто-то очень и очень мне близкий.)

Тем временем некто продолжал терзать наш слух скрипом колес несмазанной телеги. Обычно всякую такую ерунду у нас пела Распределяющая Шляпа, но голос у нее был совершенно другой, да и кто бы ее притащил из директорского кабинета в нарушение устоявшихся традиций? Даже привидения замка, собравшиеся вокруг поглазеть на сборище, кривились и чесали уши, а Кровавый Барон сурово хмурился и выискивал кого-то взглядом под потолком.

Просто через час (иль пару лет)

Там тебя найдут — сомнений нет...

И рюкзак найдут, и будет всё прекрасно!

И отныне будет в жизни всё прекрасно!

Даркмен кивнул, процессия двинулась дальше. На регенте был церемониальный наряд Верховного чародея, который я иногда видела на колдографиях с Дамблдором. Но, похоже, директор носил эту мантию и прочие атрибуты только на слушаниях Визенгамота и всегда выглядел во всем этом очень колоритно. А вот Даркмен просто стирался на фоне пламенеющих одежд, как медуза на солнцепеке. Единственным заметным пятном на его странном лице были круглые очки с затеняющимися линзами: на ярком свету стекла становились совсем черными, а в помещении немного блекли. Глаз его я не видела совсем.

(Запись на полях, поперек основного текста: "Я только теперь вспомнила, чей это жест. Гарри! Он всегда так же пригибает голову, когда ему что-то нашептывает сидящий у него на плече Мертвяк. И, кстати, когда он только поступил в Хогвартс, у него были очки в точности такой же формы, в такой же оправе, только с прозрачными стеклами. Что бы это могло значить?")

Если ты в рождественский мороз

Отморозил уши, мозг (и нос),

То тереть рукой их берегись соблазна!

Просто через несколько минут

Нос и уши сами отпадут...

Мозг — потом. И будет в жизни всё прекрасно!

И отныне будет в жизни всё прекрасно!

Я посмотрела на преподавателей. Все они переглядывались, и даже вечно что-то жующий тучный профессор Слагхорн замер с креманкой в одной руке, ложечкой — в другой, а все его подбородки дрожали, словно подтаявший студень, над парадной манишкой. Поискала глазами среди когтевранцев-шестикурсников, столкнулась взглядом с Шаманом, Гарри не нашла, вспомнила, что ему порекомендовали "задержаться" у Прозерпины как можно дольше, кивнула Акэ-Атлю, среди пятикурсников нашла Луну, кивнула и Луне, снова вернулась к процессии из Минмагии. Когда чиновники и директриса МакГонагалл прошли вперед достаточно далеко, мы медленно, небольшими звеньями, под команду факультетских старост последовали за ними в Большой зал.

Последний куплет песенки был самым дурацким, и шум двигающейся по коридору толпы почти заглушил его слова. Коротко говоря, в нем оголодавшему туристу, который оказался без воды и еды в пустыне, советовалось разевать рот на привидевшийся во сне пирог. И тогда, разумеется, будет в жизни всё прекрасно. Наш декан беззаботно дирижировал невидимому певцу зонтиком и пританцовывал на ходу, готовый сорваться в пляс. Гарри говорил, что его маму в клинике Мунго коллеги называли Митохондрией. Ха! Как бы не так! Вот митохондрия!

Уже почти при входе в зал услышала за спиной оживление: "О, Поттер!", "Здоров, доктор! Для чего это ты в очках, чувак?", "Это он чтобы умнее выглядеть!", "Ты где шляешься?" Группа нашего курса из Когтеврана шла прямо следом за нами. А Гарри-то что здесь забыл? Ему же сказали оставаться в Мунго, подальше от завидущих глаз из комиссии! Он был странным — ничего не говорил, только тыкал всех в ответ и беззвучно хихикал, когда тыкали в него. Еще и свои старые очки зачем-то напялил! Они ему в ширину уже маленькие, хоть и "велосипеды". Между тем меня снова отвлекли: Акэ-Атль просочился ко мне, раздвинув широкими плечами отделявших нас друг от друга однокурсников и, таинственно снизив голос почти до шепота, спросил, как успехи с зельем "отсушки".

— Вчера поставила на последний этап, — сказала я. — После каникул посмотрю, как будут двигаться дела. Если всё будет хорошо, то к февралю должно настояться.

Он грустно посмотрел на меня своими диковатыми глазами и еще грустнее усмехнулся:

— Ну и на кого же, по твоему мнению, мне стоит переместить "фокус"... когда это подействует?

— Разве я имею право советовать такое?

Шаман встряхнул головой:

— Так я же не против! Ну, тогда просто скажи, как поступила бы ты на моем месте?

— Наверно, выбрала бы того, кто мне симпатичен и кому интересна я... в этом самом смысле, — мне было неудобно говорить на такие темы с парнем, да еще и в присутствии идущих бок о бок однокашников, пусть даже в общем гвалте нас никто не мог услышать.

— А что, я кому-то здесь интересен... "в этом самом смысле"?

Я решила, что он прикалывается. Но при взгляде на него поняла, что нет. Что за подслеповатая дубина?

— Представляешь: да! На тебя имеет виды целая очередь девчонок, и это не принимая во внимание малолеток.

Шаман слегка обиделся:

— Я вообще-то серьезно.

— И я серьезно! Ладно, давай потом, когда вся эта хренотень закончится? Я тебе в них пальцем ткну, если просто так ты мне не веришь.

Он выслушал меня с таким восхищенным лицом, как будто я спела сладчайшую оду. Да, это действительно клинический случай. Перед ним девушка практически сквернословит, а он таращится на нее так, словно она его елеем Григория опоила! Псих, как сказал бы мимир.

В Большом зале Минерва МакГонагалл двинула небольшую приветственную речь в честь гостей, а Даркмен поинтересовался, чему же научились первокурсники за прошедшие полгода без прежнего директора.

Рон многозначительно посмотрел на меня. Кажется, он намекал на то, что это и есть сильно завуалированный подвох в лучших традициях министерских "подсиделок".

Однако директриса не повела и бровью, только указала рукой на малышей, столпившихся у правой и у левой стен зала. Вся центральная часть была освобождена для высокопоставленных гостей.

Ребятам устроили мини-экзамен, в результате которого довольный и.о. Верховного чародея лично подошел к одному из слизеринцев и, согнувшись, ухватился за его плечи:

— Неплохо, неплохо. Но почему ты так одет?

(Отступление на полях, поперек основного текста: "Здесь стоит пояснить, что этого первокурсника зовут Кристофер Зюсмильх. Еще на церемонии Распределения в сентябре Малфой всё показывал нам на него глазами и даже кивал. "Нам" — в смысле, членам "Ордена Фомы Неверующего". При первом же удобном случае он объяснил, что вот так и выглядят некоторые разновидности старинных фамильных порч, особенно в Германии — а Кристофер наполовину немец. Порча Проспера Альпануса [3] выглядела следующим образом: что бы ни надевал на себя один из Зюсмильхов, то сразу меняло покрой, искажаясь до нелепости. У Кристофера рукава любой одежды утягивались чуть ли не до локтей, а полы, наоборот, удлинялись и иногда мешали ходить. Как я где-то читала, снять такую порчу мог лишь тот, кто ее напустил, потому что это относится к мрачному колдовству. Ну а поскольку виновник Зюсьмильховых бед находился в лучшем мире уже, возможно, не одно столетие, помочь им не смог бы теперь даже сам Дамблдор, будь он жив".)

__________________________________________

[3] См. "Крошка Цахес по прозванию Циннобер" Эрнста Теодора Амадея Гофмана, Альпанус — доктор-волшебник из этой сказки.

Я заметила, что нахмурившийся профессор Снейп сделал было движение в их с Даркменом сторону, чтобы защитить своего перепуганного студента от допроса, но его внезапно опередил хоть и неимоверно толстый, но очень прыткий — и по-прежнему что-то жующий — профессор Слагхорн:

— Изволите ли видеть, ом-ном-ном, простите, господин Даркмен... здесь мы имеем дело с родовым проклятием, и...

— Он из темного рода? — не отпуская Зюсмильха, тут же перебил Слагхорна Верховный: его любимой тактикой было переспрашивать собеседника, сбивая того с мысли и полностью дезориентируя.

Даже съевший не только пуд соли, но и собаку в общении с представителями истеблишмента, о чем при каждом удобном случае не уставал похвастать перед нами, Слагхорн подавился словами и заморгал:

— Э-э-э... нет, сэр, с чего вы это взяли?

— Так в чем тогда тут дело? — нетерпеливо перебил Даркмен в абсолютной тишине, где никто не решался даже кашлянуть.

— Кто-то из его предков, вероятно, не выполнил какие-то обещания перед магом-пепельником, а маг оказался изрядным шутником.

— Вы же... как вас, простите?..

Слагхорн вспотел и побагровел. Если вы можете себе представить обиженную и побагровевшую рыбу-каплю, то вот его портрет в те секунды. Но он взял себя в руки, заулыбался и раскланялся:

— Профессор Защиты от Темных Искусств, с вашего позволения. Зовут меня Гораций Слагхорн. Не имел чести преподавать лично у вас, сэр, но, думаю, если вы наведете обо мне справки у ваших коллег...

— Если вы преподаете Защиту, то почему не можете освободить студента от этого дешевого проклятия?

По тому, как передернул плечами наш декан, профессор БаБах, причем встретившись перед этим взглядом с мертвецки бледным от бешенства Снейпом, я поняла, что будь здесь ворон Гарри и умей он читать мысли, его матерщинный лексикон сейчас пополнился бы еще парой-тройкой десятков цветистых шотландских изречений, которые обычно не употребляются при школьниках и дамах высшего общества.

— Он что, тупой? — шепнул мне Рон. — Не знает, что мрачные проклятья не снимаются никем посторонним?

— Видимо, да, — шепнула я в ответ. — В смысле, тупой. Но скорее издевается.

Слагхорн уже полностью овладел собой:

— Дело в том, что я не имею таких полномочий, сэр...

— Таких полномочий не имею даже я, — вмешалась директор МакГонагалл, всё это время с видом безмолвного утеса наблюдавшая за представлением. — К сожалению, в связи с печальным уходом Верховного чародея, директора Дамблдора, теперь это не под силу никому во вверенной нам школе. Но сегодня счастливый момент, ведь вы почтили Хогвартс своим присутствием, мистер Даркмен! Не желаете ли вы проявить свою власть над силами тьмы и изгнать порчу?

Аааааааа!!! В тот момент я едва сдерживалась, чтобы не кинуться к президиуму и не расцеловать ее, как родную бабушку.

Даркмен наконец выпустил Криса Зюсьмильха и взглянул на директрису:

— Что ж, мы обдумаем этот вопрос и решим, как наделить вас такими полномочиями, госпожа директор. Если из-за всякой чепухи в Школу Волшебства должны будут бегать высшие маги Визенгамота, для чего вы здесь сидите?

Тут кто-то тоненько прыснул. В тишине это было равноценно взрыву бомбы. Все невольно оглянулись, и нарушителем оказался Гарри, с дурацким видом стоявший между Корнером и их старостой Голдстейном. На всякий случай я посмотрела на Снейпа, но если он и испытал какие-то эмоции, то обнаружить их на его лице мне не удалось.

Даркмен вязкой, как будто переливающейся поступью добрался до Гарри:

— Наконец-то мне представилась возможность пожать вам руку, мистер Поттер. Будем знакомы!

Тот хихикнул и писклявым голосом — тем самым, которым кто-то терзал наш слух песенкой — ответил, не замечая протянутой ладони регента:

— Нехорошо, дяденька, запрещать другим то, чем пользуешься сам! Маглы изобрели это нам на погибель, Розовая Жаба разве тебе не рассказывала?

И, не успел Даркмен как-то отреагировать, хотя бы отдернуться, Гарри коротким, как бросок змеи, движением сгреб темные очки с его носа (весь зал охнул в едином порыве) и стремительно, будто Супермен, взлетел с ними к звездам и галактикам, только его и видели. И на лету он, истошно вереща от хохота, превратился в карлика, одетого как шут. Пивз! Ах ты паразит, неужели ты и такое умеешь?! Да ты опасный ублюдок!

Некоторые, особо смешливые, держась за животы, медленно оседали за спины товарищей, чтобы сопровождение Верховного не успело запротоколировать, кто глумился над унижением их начальника. Директриса походила на гранитный памятник, изо всех сил стискивающий углы своей кафедры обеими руками.

— Хей, дяденька, мне какие больше к лицу? Пожалуй, твои! А ну-ка отбери!

— Что вы стоите? Позовите кто-нибудь Кровавого Барона! — простонали в свите Даркмена. — Это безобразничает местный полтергейст, он боится только призрака Слизеринской гостиной!

— Нет! Нет! Пощадите! Только не Барона! — трагически возопил Пивз и с размаху швырнул вниз сначала одни, а потом вторые очки. Обе пары разбились о каменные плиты вдребезги. — Я не переживу!

— Барон! Барон! — радостно скандировали мы, хлопая в ладоши и отчего-то не наблюдая Гэбриела Принца-старшего в компании хогвартсовских привидений, которые сгрудились у входной двери позади пуффендуйцев-семикурсников.

Пивз поспешно растаял среди звезд. Бывший преподаватель Трансфигурации МакГонагалл тяжело вздохнула:

— Что ж, будем снисходительны к глупому полтергейсту. Ну что с него взять... — она вытащила палочку и восстановила одну из пар очков. Однако по какой-то — конечно, непредумышленной — причине темные осколки линз в них чередовались с обычными. Конечно же, она сделала, что могла: слишком мелким было крошево на полу. Вероятно, в свое время прогуливала Трансфигурацию на третьем курсе. — Нас он донимает не меньше. И ежедневно. Кто с ним только ни боролся — тщетная затея, это себе дороже... Приношу вам свои извинения, сэр.

Даркмен, тем не менее, очки принял от нее и в такой модификации, поблагодарил, а затем водрузил их на нос. Теперь он выглядел еще жутче, как будто у него было четыре глаза.

— Мы обязательно пожалуемся Кровавому Барону, сэр, — заверила профессор МакГонагалл. — Эта проделка не останется безнаказанной.

Регент был невозмутим:

— Это необязательно, госпожа директор. Но где же наш настоящий герой? Где Гарри Поттер?

— Гарри Поттер? — директор окинула взглядом наши ряды. — В самом деле, а где же мальчик? Мистер Филч, чует мое сердце, здесь не всё чисто — не будете ли вы так любезны поискать студента?

Завхоз тотчас вытянулся в струнку, отвесил поклон и бросился исполнять поручение. "Это какой-то фарс!" — прошипел кто-то из гостей — как бы не сам Брайан Драйан, резко утративший свое чудесное чувство юмора. Тем временем директриса взяла всё в свои руки и предложила начать пир в честь гостей и грядущего праздника. Зал сразу же стал знакомым и родным, прямо из воздуха возникли столы, скамьи для учеников, развернулись флаги с гербами факультетов, а невидимые эльфы деловито занялись сервировкой. Филч привел Гарри и доложил, что Кровавый Барон обнаружил студента запертым в одной из подсобных комнат — якобы, над ним так подшутил злобный полтергейст. "Эй ты, шут гороховый, спускайся оттуда немедленно!" — "Не велите казнить, дяденька ваше сиятельство, не спущусь, вы меня бить будете!" — "Вот я тебя сейчас!" Кровавый Барон полетел кверху и снова куда-то пропал — я надеюсь, вместе с заигравшимся Пивзом. Всё-таки, кое-кому не стоило забывать, что Пивз — он по натуре своей анархист без тормозов. В подсобной комнате, куда он запер Гарри, вероятно, был морозец и свежий воздух, а еще много свободного места, где он хорошенько пробежался, отчего щеки и нос его порозовели, глаза оживленно сияли, а волосы разлохматились сильнее, чем всегда, — наши девчонки прямо завздыхали, поедая его взглядами.

— О, мой дорогой друг! — снова запел неутомимый профессор Слагхорн, со всем своим меценатским пылом выдвигаясь ему навстречу. — И вы, мистер Макмиллан! — (Это уже адресовалось Эрнесту из Пуффендуя.) — И вы, конечно же, МакЛагген, — (Кормак МакЛагген, гриффиндорец с седьмого курса, самодовольно усмехнулся, вставая со скамейки.) — Мелинда, свет души моей! Присоединяйтесь поскорее! Мисс Уизли, разумеется! — (Всё понятно, он скликал к себе всех, кого агитировал в свой "Клуб Слизней", значит, мне надо успеть отвести ему глаза.) — Мисс Грейнджер, скромница вы наша, не вздумайте улизнуть! Я хотел бы представить вас, подающих огромные надежды, высокопоставленным гостям, поэтому извольте следовать за мной, мои дорогие!

И, переваливаясь, как мамаша-утка из старой детской сказки, он возглавил марш-бросок к птичьему двору в президиуме. На кого больше тянет и.о. Верховного — на индюка или на испанскую утку? Ну, со мной-то всё ясно, сейчас заклюют... Надо было тоже вспомнить детство, взять рогатку с собой, вместо того чтобы отправлять ее на сохранение к эльфам. Гарри успел легонько прихватить меня за руку и пожать, здороваясь. Ну, точно: морозная ему досталась "подсобка", пальцы ледяные и одежда пахнет свежим ветром. В глазах его читалось: "Что тут у вас происходит?!" Я слегка проартикулировала губами: "Дурдом!" Он сразу успокоился.

Со всех сторон к нам обратились взоры присутствующих. Профессор Слагхорн представлял свой Клуб Асмодиусу Даркмену, и тот одобрительно кивал ему с возвышения, но к Гарри с приветствиями больше не полез, а только заговорщицки улыбнулся. Изуродованные очки делали его физиономию еще непригляднее, хотя понять, что именно в нем отталкивает, я никак не могла. Может, то, что в нем как будто слились на молекулярно-генетическом уровне два существа — женского и мужского пола? Когда подошла моя очередь и Слагхорн выпихнул меня к столу гостей, Даркмен сделал то, чего не делал с другими. Он стянул очки и уставился мне в глаза своими буравчиками песочного цвета.

Мне часто бывало страшно раньше. Временами, как и Гарри, меня душили кошмары в жутких предчувствиях будущего. Но такого ужаса я еще не знавала. Это было... ты заглядываешь ночью в зеркало, а перед тобой раззявливается пасть бездны. И ты видишь там лежащее что-то... вроде бы себя... приглядываешься — это в самом деле ты, но такой, что...

Мир поплыл, как песочная скульптура, посыпался мне под ноги. Что-то больно щелкнуло в глубине носа, почти у самой переносицы. Боль прошила голову. Уже падая, ничего не видя и не слыша, я еще чувствовала что-то горячее над верхней губой, хлынувшее и на подбородок...

...Когда я открыла глаза, меня окружало всё белое... школьный лазарет? Что я здесь делаю? Гарри был в желтовато-зеленой мантии целителей Мунго — помогал мадам Помфри с капельницей. Голова шла кругом, и, чтобы меня не вытошнило прямо на кровать, я снова прикрыла глаза и попыталась вспомнить, в связи с чем оказалась здесь. Подробности возвращались постепенно, фрагментами и рывками, как рассыпавшееся содержимое калейдоскопа.

— Что это было? — спросила я, на всякий случай приоткрывая только один глаз, и потолок надо мной снова запорхал, как в центрифуге.

— Оставлю вас. Но смотрите, мистер Поттер, чтобы она не вздумала вставать!

— Да, конечно, мэм, — кивнул Гарри и подсел на табурет рядом с моей кроватью, когда Помфри ушла. — Ты опять упала в обморок. Это неправильно, и тебе нужно пройти подробные обследования: может быть, это что-то очень серьезное. Ты ведь и правда слишком много нагружаешь себя.

— Пффф! — ответила я, но этот звук больно отдался в голову, и я чуть не застонала, но сдержалась, чтобы он не запретил мне говорить. — Со мной всё было хорошо, пока этот не снял очки!

Он всмотрелся на меня внимательным и откровенно непонимающим взглядом:

— Кто не снял очки?

— Он снял очки! Даркмен.

— Когда?

— Когда профессор Слагхорн вытолкнул меня к их столу.

Гарри помедлил с ответом, но потом сказал озабоченным тоном:

— Он не снимал очки.

— Ты шутишь?

— Он не снимал очки. У тебя пошла носом кровь... "пошла"! Хлынула! Я такого еще не видел. Хорошо хоть успел тебя поймать до того, как ты разбила бы голову об пол...

Мы попрепирались, споря, снимал или не снимал очки и.о. Верховного, и мне пришлось сдаться. Всё это было чудовищно, и мои последние видения тоже. Когда вследствие заклинания "Гратаконтра!" у нас с его отцом впервые получилось поменяться сознанием и увидеть свой облик со стороны, для меня это был шок. Да, не спорю: действительно шок. И в первый раз я тоже потеряла сознание, как какая-нибудь слабонервная. Но тогда не было ужаса из самых адских кошмаров, какие только могут присниться. Это произошло со мной скорее от неожиданности.

Судя по рассказу Гарри, в этот раз кровь полилась у меня из носа под таким напором, под каким может литься только при серьезном повреждении аорты — на шее, в бедре... Можно сказать, смертельный приговор. Поскольку в тот момент Гарри оказался ко мне ближе всех, то он сразу же и стал оказывать первую помощь.

— Меня накрыло, я испугался, что ты можешь умереть. Забыл, что не могу колдовать, пытался остановить кровотечение без палочки. Почему-то даже не подумал, что может не получиться. И... я что-то почувствовал. А потом — раз! — и кровь перестала хлестать. Когда подоспела Помфри, уже совсем всё прекратилось. Но ты потеряла, наверно, с четверть галлона...

— Ничего себе! То-то меня так штормит... — я посмотрела на капельницу. — А что ты почувствовал?

Он явно боялся произнести это вслух. Чтобы не сглазить.

— Что я сейчас остановлю это, и по-другому быть не может... И что-то внутри откликнулось — ну, как раньше, в детстве, когда у меня еще не было палочки. Такое знакомое... — Гарри улыбнулся и опустил глаза. — Я был бы рад, но, скорее всего, это просто так совпало...

У меня не было сил спорить. Убеждать его буду позже. И эта новость отодвинула на задний план мои страхи, от которых я только что покрывалась ледяным потом, я была вдохновлена и обнадежена, ведь это первая подвижка за полгода!

— С этим Даркменом действительно что-то нечисто, — продолжал он. — Когда я уносил тебя оттуда, он на нас смотрел, и я тоже посмотрел на него в какой-то момент. Знаешь, что мне кажется? Мне кажется, он притащился сюда из-за нас с тобой.

— Да, — шепнула я, цепляясь за его руку пальцами свободной от капельницы руки, — и мне тоже так кажется.

— Спи, я тут подежурю сегодня.

— Ты в Мунго не надежурился?

— Так, разговорчики, пациентка! Проявляйте уважение к медперсоналу!

— Ой, да пожалуйста.

Не отпуская его, я закрыла глаза и, медленно кружась, погрузилась в теплое белое облако без мыслей и снов.

* * *

Рождественские каникулы я провела дома с мамой и папой. Гарри, насколько я знаю, был приглашен Лавгудами в Подлунную башню, и только около полуночи 31 декабря ко мне прилетела Лунина сова. Увеличив заколдованные мистером Лавгудом коробочки, я распаковала подарки и прочитала открытки, где каждый из них благодарил за подарки меня. В коробке Гарри лежал еще и свежий, только что взятый с типографского станка и даже теплый номер "Придиры" — с чего бы это вдруг?

Понимая, что это неспроста, я пролистала журнал. Бред. Бред. Бред запредельный. Бред терпимый. Бред, основанный на реальных фактах, но с идиотскими выводами. Опять запредельный бред. И маленькая колонка новостей на предпоследней полосе. Тут в глаза бросилась метка — мы с Гарри и Луной специально обменивались ими, и только мы трое могли увидеть их на бумаге. Я вскрыла расшифровку метки, раскодировала послание. "Что ты об этом думаешь?" — спрашивал Гарри. Тут же вспыхнула обведенная магическим маркером Луны краткая новостюшка: "Только что стало известно, что сегодня около девяти часов вечера заключенный Азкабана Кингсли Шеклболт совершил дерзкий побег. Его местонахождение пока неизвестно".

77. Я видел убийцу отца моего, но прежний мой пыл остыл

Меркнет свет... Где ответ? Манит след

В ту страну, которой нет!

Снейп закрыл очередную страницу дневника Тома Реддла. Мышца под глазом дергалась, мешая нормально смотреть, и он приложил ледяные пальцы к нижнему веку, надавливая на взбесившийся нерв. Гэбриел непременно попросит рассказать, что открылось в новых эпизодах — у них договоренность: Северус разведывает всё сам и затем передает воспоминания ему, это единственный способ отвадить настырного мальчишку от попыток сунуть свой нос куда не просят. И будь парню даже не шестнадцать, а все двадцать шесть... вот как, какими словами или мыслями прикажете отцу посвящать в такое собственного сына?! Снейп потер щеку, пульсация чуть унялась. Он даже не представлял себе подобный разговор с Эйлин, своей матерью — если допустить, что на ней не было бы проклятья дислексии и она могла бы говорить о чем угодно.

Сильно заломило в висках — не иначе как под напором воспоминаний из настоящей реальности, вне пределов этого обреченного, замкнутого мирка — и круглая темная бляшка перед зрачками закрыла обзор, а по границе радужки замерцали зигзаги вращающихся молний. Почти ничего не видя перед собой, Северус на ощупь добрался до спасительного дивана. Хорошо-хорошо, словно в омуте воспоминаний, он увидел лицо еще молодой матери...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Ему — лет пять или шесть, не больше, и она еще не настолько истерзана жизнью. Бывает, что она еще обращает на него внимание. Он сидит на траве в палисаднике у их дома в Коукворте. Громко, конечно, сказано — палисадник. Но это хоть что-то зеленое в зачумленном нищенском райончике близ ткацкой фабрики и речки-вонючки. Он смотрит, как сражаются два жука, и это зрелище полностью поглощает его. Северус не замечает, что Эйлин пристально наблюдает за ним через открытое окно. Мир насекомых — такой же жестокий, как мир людей, они тоже не ведают жалости друг к другу. И Снейп, которому сейчас ровно столько, сколько тому мальчику из прошлого, испытывает то же самое волнительное и приятное ощущение восторженного страха, когда один жук перекусывает другому шею, а затем начинает медленно пожирать обезглавленное туловище, добираясь до мягких, не покрытых хитином, тканей. Хорошо это или плохо? Нет, там нет этих смыслов, всё это мимо. Это захватывающе, как самая главная победа в твоей жизни, победа, о которой ты не мог и мечтать. Дыхание Северуса сбивается, так он сосредоточен и поглощен увиденным. Но тут жука-победителя что-то вспугнуло, и он скрылся под листьями сорняков, а мальчик оглянулся и внезапно для себя встретился взглядом с матерью. Она ничего не сказала, только непонятно качнула головой, прикрыла глаза и отстранилась в комнату. Снейп подумал, что совершил проступок, но что именно — он не знал и поэтому на всякий случай признал себя виновным. А потом еще вечером пьяный отец выпорол его за что-то, и в голове отложилась вся эта череда: жук — мамин осуждающий (кажется) взгляд — наказание от папаши. Вывод: он что-то сделал не так. Спросить — что именно? Нет, это слишком, пусть лучше изобьют еще раз, чем такое унижение, как будто он клянчит милости.

— Тебе правда интересно смотреть на всех этих букашек? — осторожно спросила Эйлин, когда укладывала его спать; задница и спина, которой тоже досталось, горели от боли, так что разговаривать с кем-то из родителей совсем не хотелось.

— Нет, — буркнул Северус и соврал.

— Но ты следишь за ними часами, — она потянула его в свою сторону, принуждая лечь на бок, и, едва касаясь, провела ладонью по воспаленной от ударов коже: отец всегда стегал веревкой как-то по-хитрому, с оттяжкой, оставляя ожоги. Боль медленно отступила. Самое приятное ощущение после папашиных "воспитательных мер" — тот самый миг, когда только что было невыносимо, и вот оно отпустило, и уже можно нормально дышать, не сдерживая слезы. — Ты когда-нибудь... вмешиваешься?

— Как это?

Она кашлянула, как будто что-то сдавило ей горло. Переведя дух, всё-таки объяснила:

— Тебе хочется помочь какой-то из сторон?

— Это как? У жуков?

— Ну да. Ты помогаешь кому-нибудь из них победить? Тому, кто тебе больше нравится...

Она подбирала слова. Теперь, взрослым, он понимал: она тогда подбирала слова. Она хотела спросить по-другому: "Ты убиваешь?"

Если хорошенько покопаться, убить ему хотелось только папашу, когда тот пьяный бросался на них с матерью и распускал руки. Даже не столько убить, сколько узнать, что тот сдох в какой-нибудь подворотне или канаве. Расстроился бы, честно говоря, не особенно.

— Не-а, — Северус снова перевернулся на спину и с облегчением вздохнул: было не больно. — Мне никто не нравится. Я просто смотрю.

Кажется, мать тоже вздохнула. Но понял он только теперь: это действительно был вздох облегчения, словно гора упала с ее плеч.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сознание путалось всё сильнее, мигрень наступала, захватывая власть в организме. Тварь бесилась, сопротивлялась, огрызалась, а проигрывал в любом случае он... Как тот жук. Северус уже почти мечтал, чтобы приползло какое-нибудь гигантское насекомое и откусило ему эту проклятую, разваливающуюся от пилатовых болей голову.

Воистину: отличный способ проводить уходящий год, если это растянется на несколько часов — а бывает такое нередко.

Может быть, мигрень приводила к тому, что на самом пике приступа Снейп уже переставал понимать, кто он и где он, переставал связывать события одно с другим, но зато прекрасно, как больные склерозом, вспоминал всё, что с ним случилось много лет назад. Мозг словно поворачивал события вспять, готовясь умереть.

1991 год, смерть матери, попытка поговорить с нею, возвратив ее "оттуда". Словно вспомнив вместе с ним, обозленно дернулся Грег, до сих пор не простивший ему того "вуду-обряда", когда Северус обманом заставил Тварь переселиться в куклу.

Вуду... Снейп считал, что набрался этого, штудируя книги и самостоятельно экспериментируя в течение многих лет. Раньше объяснить это как-то иначе он не мог. Но теперь, когда власть навязанной реальности ослабевала, а мозг искрил, словно оголенный провод, на свет вырвалась истина. Теперь он точно знал, кто познакомил его с этим учением.

Ранняя осень 1981 года...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мистер Стеббинс, могу я осведомиться, почему под вашим котлом до сих пор не разожжен огонь?

Каллум Стеббинс (он же — Беспринципная Креветка, духовный предшественник Невилла Лонгботтома во всем, что касалось вопросов зельеварения, ныне работающий книжным коммивояжером и торгующий литературой о флоре и фауне магического мира — уже в девяностых Снейп не раз встречал его в Хогсмиде и в Косом) перестал что-то бормотать в свою палочку, одновременно встряхивая ею у себя под носом. Таинственные действия тут же прекратились, и он ответил жалобным голосом:

— Профессор, я не могу призвать последний ингредиент — наверно, они все закончились. Я уже несколько раз применил Акцио...

О, Лили, ты помнишь, я много раз говорил тебе, что если мне придется преподавать, я стану убийцей...

— Все. Необходимые. Ингредиенты. Лежат. На. Вашем. Столе. Мистер Стеббинс, — медленно считая про себя до десяти, отчеканил Северус.

— Но, сэр, беспринципной креветки у меня точно нет! Взгляните сами!

Снейп оторопел, решив, что у него что-то со слухом. Но разрастающийся в классе ржач дюжины шестикурсников из Пуффендуя и Когтеврана вернул его в реальность: это слышал не он один. "Беспанцирная, Каллум! Беспанцирная креветка!" — подсказывала отличница Целлер с первой парты.

— Я буду писать рецепты только на латыни, — шепотом поклялся себе молодой профессор и, раскрыв глаза, вперился в Стеббинса. — Это уже за гранью добра и зла, мистер Стеббинс. Это что, по-вашему? — он резко подвинул к студенту изначально лежавший у него на парте кубик с молодью рачков в стабильной заморозке, подписанный поверх упаковки как "Caridea sine testa", и в этот момент амулет вызова на его шее начал раскаляться. — Работайте!

Только этого сейчас и не хватало! Северус окинул взглядом макушки немедленно склонившихся над котлами учеников. Никто не смотрел в его сторону, только в учебники с рецептами да на булькающую бурду. А помощника желтоклювым зельеварам по чину не положено, дал понять директор, оформляя его на должность. Пока не заслужил авторитет — всё сам, всё сам. И как теперь быть? Оставить на свой страх и риск подрывников-энтузиастов в кабинете без присмотра? В любом случае надо бежать и срочно отпрашиваться у Дамблдора, или амулет прожжет в нем чертову дыру: снять его в активированном виде уже не получится. Скрипя зубами от боли, Снейп решился на рискованный вариант и покинул лабораторию, приказав напоследок всем продолжать действовать строго по рецепту: "А вы, мистер Стеббинс, руки на парту и не шевелиться до моего возвращения! Это понятно?!"

Дед сделал вид, будто удивился его приходу. Потом он изобразил отеческую заботу, но вкупе с этим сухо и деловито провел инструктаж, как вести себя шпиону, чтобы не выдать своих руководителей в случае разоблачения. Северус был готов даже на полную очистку памяти, лишь бы всё это скорее закончилось, поэтому без колебаний сбросил директору все важные воспоминания об их с ним договоре, а сам кинулся на зов, воспользовавшись главным камином Хогвартса.

Когда он узнал, в чем дело, то был готов размазать по стенке идиотов, которые выманили его с урока и в результате сделали соучастником их предельно кретинской затеи. По крайней мере, в глазах Томаса Реддла он будет выглядеть именно соучастником. Северус Принц в этой организации еще никто и звать никак, чтобы рассчитывать на снисхождение их лидера. Ублюдки умудрились запытать до смерти захваченного в плен алхимика, светило науки, изобретателя аконитового зелья. Они должны были только вытащить из Белби нужную Реддлу информацию, но Дамокл, как видно, не владел ею в полной мере. Ему не поверили: в глазах чистокровных недоумков, впустую занимавших семь лет школьную скамью, алхимик попросту не может не знать всего, что касается его специальности, а значит "лжет, сволочь". Молодняк зарвался, не рассчитал сил, и пленник умер под пытками. А теперь — "Повелитель нас уничтожит, Снейп! Снейп, ты же тоже алхимик, придумай что-нибудь, СНЕ-Е-Е-ЙП!!!". Истерика кучки мажоров. Никогда еще Северус не был так солидарен с Реддлом, как в тот день: все эти недоноски заслужили того, чтобы с них спустили шкуру, засыпали туда соли и натянули обратно. Они были ненамного старше самого Снейпа — тот же Холофернес Эйвери, который, кажется больше всех приложил руку к этому "непредумышленному" убийству, готов был рвать волосы на себе и других с криком "Что же я наделал?!" и не побрезговал даже унизиться перед нищим полукровкой, лишь бы выпросить содействие. Обещал оплатить, озолотить, осчастливить, "ты только помоги нам, Северус". Осчастливите, если все по очереди сдохнете вместе со своим предводителем...

Бранясь про себя самыми последними словами, которыми когда-либо швырялся его отец-алкаш во время дебошей, Северус попытался поднять убитого. Он не мог назвать себя супер-мастером некромантии, но разбирался в этом неплохо. Такое ощущение, что сама способность была у него в крови... если так можно сказать про полукровку, который ни хрена не знает про свою волшебную "половину". Поднять свежий труп — невелика заслуга. Но вот стребовать с него информацию, которой при жизни обладал убитый, особенно если он ею не обладал... дудки! Так и получилось. Некромантия не лезет в дебри метафизики и философии, ей достаточно физической силы и "неубиваемости" мертвого слуги. Инфернал — это просто оболочка того, в чем когда-то буйствовали электрические разряды, поддерживая существование нескольких десятков фунтов мяса и костей. Иногда инферналы полезны для работы: некоторые пепельники пользуются их услугами и не слишком заморачиваются по этому поводу. Правда, для этого нужно прижизненное согласие самого "тела". Снейп никогда не считал некромантию чем-то чрезмерно темным. Ему и самому было совершенно безразлично, что станет с его бренными останками, когда он протянет ноги.

Восставший Белби тупо смотрел сквозь Северуса и что-то мычал. Столпившиеся вокруг недоумки с ужасом взирали на этот недоспиритический сеанс и боялись пердануть или кашлянуть в присутствии мертвеца. Снейп боролся с собой, чтобы не произнести короткую латинскую формулу, которая натравила бы покойника на убийц. Просто надо довести порученную ему миссию до конца. Хотелось бы верить убеждениям Дамблдора, будто жизнь накажет их сама и торжество справедливости неизбежно. Да только Северус знал, что всё устроено иначе и вся эта сказочная хренотень на практике не работает от слова "вообще".

Всё тайное становится явным. Стало и это. Регент Реддл, как он величал себя по тем временам, узнал об этой истории в тот же день. Он призвал к себе Северуса, и тот мысленно попрощался с Лили, Гэбриелом и — ладно, чего уж тут — с матерью. Однако тот, кого Пожиратели звали Повелителем, смотрел на него насмешливо и даже, вроде как, с некоторым интересом. Спросил, где он набрался этих вульгарных нелепостей и почему при его уровне владения алхимией не провел обычный ритуал вуду.

— Я не особо знаком с этим учением, сэр, — опустив голову, признался Снейп, и ему в самом деле было неловко за свое незнание.

Томас Реддл засмеялся. Отделавшись небольшим испугом, Северус получил предложение учиться у самого (!) Повелителя хитростям вуду. Настоящего вуду, о котором слышали все, даже маглы, — но также и все (а особенно маглы) имели стереотипное представление благодаря навязшему в зубах масскульту. Лидер Пожирателей Смерти бывал и в Африке, и в Бразилии, и в Индии с Японией, и еще много где, общался с колдунами, для которых эти практики были делом совершенно обыденным. Он свободно рассказывал о макумбе [1], ее африканских и индейских корнях, о кубинской сантерии и йоруба — гаитянской разновидности вуду с их поклонением лоа Самеди и Бриджит.

__________________________________________

[1] У знаменитого танцора Махмуда Эсамбаева есть номер "Макумба", в котором он исполняет роль шамана вуду, в процессе танца принимающего в себя всю грязь и мерзость этого мира, чтобы очистить его от скверны через свою жертву. В конце танца шаман умирает.

Слушая его, Снейп на время забывал, что имеет дело с одним из самых опасных темных магов Магической Британии — зря, наверное, Дамблдор отказал ему в должности зотишника: у Тома были несомненные преподавательские таланты, и как учитель он был бы ничем не хуже дурмстранжца Игоря Каркарова (в этом был уверен уже Северус Снейп из девяностых).

Реддл с одинаковой легкостью владел как "белой", так и "черной", и "красной" разновидностями этой магии. Когда он колдовал, у Снейпа возникало чувство, будто сами духи Ориша овладевали регентом, делая его почти всесильным.

Передавая очередные свои воспоминания Дамблдору, молодой шпион замечал в ярко-голубых глазах Деда огонь невероятного любопытства, а однажды тот даже признал вслух, что британские волшебники слишком засиделись в своем болоте и потому рискуют проиграть в битве любому, кто способен выйти за рамки условностей и мыслит космополитично. Северусу было неинтересно слушать дифирамбы преступнику, он был по горло занят своими "мелкособственническими" проблемами, никоим образом не связанными с судьбами всея Вселенной, зато не теряющими для него болезненной остроты. Стоило лишь воскресить в памяти миг трансгрессии на станцию лондонского Кингс-Кросс и снова, снова, снова увидеть кошмар — Лили, захваченную в плен Фенриром... Только это и подгоняло его каждый раз вставать и снова отправляться на очередное задание. Реддл держал слово: с тех пор, как Северуса приняли в ряды его организации, к Принцам никто не совался, и даже Лили удивлялась давно позабытой оседлости. Если бы еще она знала... Но теперь, после скрепления договора с Дедом и с Реддлом, ей нельзя было знать всего.

Примерно в то же время Снейп "сдал" директору и сына Минервы. Да-да, другим словом это не назовешь. Он не видел этого пятикурсника на так называемых "комициях" Пожирателей и не знал многих приближенных регента, поскольку многие, особенно высшие маги, появлялись замаскированными и меняли голоса. Просто услышал имя Роберта Ургхарта от неосторожного Мальсибера: тот несколько раз назвал его в разговоре с приятелями. Судя по тону Дэмиена, особым почетом в рядах сторонников Реддла Минервин отпрыск еще не пользовался и, быть может, еще не настолько испачкался. Северус присматривался к мальчишке на занятиях, однако тот ничем не выдавал своей деятельности, хотя вел себя развязно, заставляя мать всё тщательнее скрывать свой "позор" — и не без успеха: в то, что Берти — ее сынок, были посвящены даже не все преподаватели школы. На всякий случай зельевар сообщил о своих сомнениях Дамблдору. Дед не стал церемониться, а провел собственное расследование. Ургхарт прекратил появляться на занятиях, исчез из Хогвартса, и, узнав, что мальчишку услали из Британии, Северус понял главное: слухи не были слухами. Теперь МакГонагалл косилась на него с еще большей неприязнью, чем когда бы то ни было до этого, но Дед сдержанно поблагодарил своего шпиона за своевременный сигнал. Однако отбирать у него память об этом инциденте он почему-то не стал. Снейп чувствовал себя премерзко — с одной стороны, доносчиком, чем бы ни пытался оправдать стукачество его непосредственный руководитель; с другой, он понимал, что среди студентов школы Ургхарт может оказаться не единственной "темной лошадкой", и не факт, что другие состоят именно в этой группировке. Тогда он и начал позволять себе осторожную легилименцию. Ученики ни о чем не подозревали. По крайней мере, поверхностное изучение их мыслей давало Северусу пусть и не абсолютную гарантию, но хотя бы некоторое успокоение. Сочувствующие экстремистам — были. Их было предостаточно. Но тех, кто уже вступил, как Берти, в какую-нибудь из шаек, он не нашел. Пока не нашел. Но это не означало, что они отсутствовали — прятать свои мысли Снейп научился еще во время учебы, и было бы большой ошибкой полагать, будто он один такой умник на весь мир.

Однажды Том Реддл призвал его к себе, но вместо беседы — доклада Снейпа — о школьных делах и передвижениях Старика заговорил сам. Северус напрягся: если регент начинает с пространных отступлений, жди беды. Пока он разглагольствовал, молодой маг, возводя в своем сознании Великую Китайскую стену окклюменции, изо всех сил пытался угадать, где прокололся и что делать в том или ином случае. Наконец Реддлу надоело, и он начал переходить к сути:

— Когда все спят, на улицы очень любят выбираться своры любителей объедков, Эс-Ти. У них не всегда хватает храбрости на открытый бой, но они весьма хороши в своей тактике. Это гиены и шакалы, и ты наверняка слышал о них, о наших здешних любителях падали... Так вот, Эс-Ти, с недавних пор я начал узнавать, что кое-кто из наших сливает важные сведения команде Кейсинджера. Я бы еще понял, если бы речь шла о такой величине, как Булст. Но этот выскочка, без году неделя?! Расчет странный и очень глупый, как будто его делал новичок.

Снейп не сразу понял, к чему он ведет. Поглощенный заблаговременными поисками вариантов ответа на тему Дамблдора и Хогвартса, он подумал, что регент внезапно впал в маразм и начал заговариваться. И только на вопросе, не хочет ли он рассказать что-нибудь о тех, кто мог бы переметнуться на сторону этого Кейсинджера, Северус встрепенулся. Да это же Реддл его прощупывает сейчас насчет возможного шпионажа в пользу конкурирующей организации!

— Да, Эс-Ти, Кейсинджер, безусловно, опасен — он непредсказуем и бескомпромиссен. И молод. Но одновременно это всё является и его слабой стороной. К тому же он часто не держит обещаний, подставляет тех, кто сослужил ему службу, шельмует при исполнении договоров. Так дела не делаются, и горе тому, кто, не подумав, примкнет к цирковому зазывале...

Снейп набрался наглости и в упор уставился в бархатно-карие, но сейчас исполненные ледяной ярости глаза Повелителя. Содрогнулся всем существом, но взгляд не отвел и сказал очень твердо:

— Сэр, если вы, к моему огромному сожалению, по какой-либо причине сочли меня способным на такое двурушничество, я прошу вас испытать меня любым способом, какой покажется вам наиболее надежным, дабы я мог подтвердить свою лояльность.

Реддл помолчал, затем улыбнулся:

— Гладко излагаешь, Эс-Ти. Можешь стать политиком... или цирковым зазывалой. Пожалуй, я склонен поверить тебе, потому что у меня есть подозрения, что это некто другой, не ты... Есть внезапно исчезнувшие мелкие сошки... ты должен знать одну из них. Или не одну. С Регулусом Блэком ты не раз встречался во времена учебы — вы же ровесники? — (Здесь Северус вовремя прикусил язык, чтобы не сказать правду — что он почти на полтора года старше братца Сириуса Блэка, — однако память мгновенно подсказала, как Дамблдор поменял дату его рождения, и он просто кивнул Повелителю.) — Что слышно, куда подевался некий Роберт Ургхарт? Он наверняка учился у тебя, Эс-Ти. Я не помню, как он выглядел, но мне докладывали, что этот паренек уже давно отирался среди младших участников нашего движения и внезапно как сквозь землю провалился... Это подозрительно, ты не находишь?

Так, и снова опасная грань. Пока Реддл подозревает в шпионаже только Берти, но с такой же легкостью, заинтересовавшись этим типом и его старшей родственницей, может начать раскручивать параллельную ниточку — о том, куда и почему сбежал Минервин отпрыск. Снейп снова приготовил достаточно складную легенду о том, что его дело тут сторона, а в зельеварении Ургхарт был редкостной тупицей, так что запомнился лишь этим, и не более, — но Реддл не стал отвлекаться на посторонние темы. Кажется, он действительно позвал к себе Северуса не для допроса, а чтобы посоветоваться. Посоветоваться с... двадцатилетним сосунком? Или расчет Деда был точнее, чем казалось юному магу: в глазах регента такой шпион, как преподаватель волшебной школы, а по совместительству тайный пропагандист, стоит десятерых самых верных адептов, которые только и могут, что размахивать палочками и устраивать погромы?

Зная высокомерное и недоверчивое отношение Повелителя к женщинам, Снейп решил попытаться передвинуть фокус подозрений регента в менее опасную зону. Он зацепился за собственную фразу Реддла о "странном и глупом расчете". Ну, конечно же, кто способен на странные и глупые поступки? Конечно, женщина! Вовсе не клинический идиот Эйвери и еще с десяток чистокровных маменькиных сынков со всеми признаками умственного вырождения на лицах и в поступках, но зато с хреном между ног. Нет, именно женщина. И Снейп был уверен, что тот приплюснутый Пожиратель в колпаке, который был вдвое длиннее, чем носящий его, если встанет на цыпочки, и в серебряной маске гоблина — на самом деле дама. Скорее всего, она даже не гоблинша. Кем бы она ни была, пусть Реддл переключится лучше на нее. Кажется, Повелитель призадумался, но от идеи прошерстить ряды своих сторонников не отказался. Молодому и неоперившемуся Эс-Ти было еще рано считать себя советником при такой фигуре, как лидер Пожирателей Смерти.

Только сейчас Северус понял, до чего плотно были сконцентрированы события тех последних недель перед Катастрофой...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Он очнулся в ледяном поту. Так бывает всегда после мигреней. Одежда прилипла к телу, он продрог до костей, но зато головная боль отступила и Тварь почти угомонилась. Часы бескомпромиссно показывали, что с начала приступа до этого мгновения прошло без малого три часа. Проклятье, насланное Веселым Роджером, не терзало Северуса до нынешнего дня, а сейчас кисть знакомо заныла. Что это — подарок к юбилею Повелителя? [2]

__________________________________________

[2] Том Реддл родился 31 декабря 1926 года. В момент описания событий на дворе стоит 31 декабря 1996 года.

Выбрался Роди из лабиринта собственных кошмаров, на то он и правая рука Томаса Реддла... Жаль, что не повалялся еще... лет двести. Вышел из транса — и рассыпался в прах, как мистер Вальдемар.

А ведь это была замечательная шутка в стиле Неназываемого: благодаря умело пущенной сплетне все экклезии теперь уверены в инфернальном происхождении пытки. Действительность куда прозаичнее: грязное подсознание Родерикуса Лестрейнджа само выбрало персональный ад для своего обладателя. "Повелитель" не имел ни малейшего понятия, что там видел Роджер в личных кошмарах, "за закрытой дверью". [3] Но теперь, судя по всему, отпуск Эс-Ти кончился. Пора подгонять размер одежды обратно под дистрофика... С Новым годом, Северус Принц!

__________________________________________

[3] Кто хочет понять принцип действия проклятья, которым Неназываемый пытал Веселого Роджера, может просто прочесть пьесу Жана-Поля Сартра "За закрытыми дверями" (фр. "Huis-clos"), где лейтмотив всего происходящего обозначен слоганом "Ад — это другие".

Вымывшись и переодевшись в свежее, он подошел к задернутой покрывалом картине и рассеянно потер пальцем губы. Значит, в ночь накануне похорон матери он всё сделал верно, и ритуал вуду должен был сработать не только на Греге, но и на ней. Просто нужно было задавать зомби правильные вопросы...

Снейп скинул покрывало и уставился в лицо удивленной и немного сонной девочки с картины.

— Я дурак, Лили. Она даже смерть свою подгадала так, чтобы я всё узнал к нашей первой встрече с Гэбриелом. Если не из Завещания Ведьмы, так после... надругательства над ее трупом, — он скрипнул зубами: да, мать была проницательнее, чем он всегда считал, и ее не обманули уверения, будто схватки насекомых ему безразличны и он предпочтет оставаться в стороне. Эйлин готова была даже пожертвовать своим посмертным покоем, пустить в ход последнее, что у нее еще оставалось в этой и той жизни. А вместо этого он... — Вместо этого я проср... потерял почти три года.

— Пандора тоже пыталась тебя вразумить, Сев, — неожиданно ответила нарисованная Лили, огорченно подергивая кончиком носа, и Снейп вздрогнул. — Помнишь, на втором курсе?..

А, вот она о чем. Он едва не подумал, что произошло чудо... или, наоборот, самое страшное — коль ее портрет вдруг по-настоящему ожил...

— Понимаешь, Лилс, я до сих пор не могу восстановить полностью события того, последнего, дня. Сплошные лакуны, как бы я ни вращал эту головоломку...

Северус говорил не для нее. Но ему сейчас нужен был кто-то, хотя бы внешне похожий на живого слушателя-человека. Она всё забудет через четверть часа, но сейчас это неважно. Ему нужны были ее внимающие глаза, они... вдохновляли.

Она подошла вплотную к раме и, усевшись на пол там, в закартинье, сложила руки на нижней планке, точно примерная ученица — на парте:

— Ты расскажи мне, ладно? Объясни. Вы с этим мальчиком всё время так много мне говорите, что я уже запуталась...

Сердце снова кольнуло:

— Ты что — помнишь? Лил, ты помнишь?

— Я никогда не жаловалась на память, — обиделась девочка.

— Может быть, ты вспомнишь, где ты сейчас? Пожалуйста, напрягись, подумай хорошенько! — он протянул к ней руку, но пальцы, как обычно, наткнулись на измазанный волшебными красками холст, не более того.

Она засмеялась:

— Ты опять несешь какой-то вздор, вот же я!

Они с Гэбриелом столько раз пытались достучаться до нее, что такими темпами можно добиться толку даже от попугая. Удивительно разве, что и картина запомнила их настойчивые попытки? Снейп подогнал к себе малахитовый столик и кресло, сел напротив нее, взял первый попавшийся кусок пергамента, чернильницу и перо. Лили с интересом следила за его манипуляциями.

— Я распишу по часам, что происходило в течение суток до того, как всё случилось. Всё, что мне известно о тех событиях... всё, что помню сам или что мне рассказали. Если я ошибусь, ты меня поправь, Лил, — она кивнула; пусть считает себя исполнительницей главной роли — тогда интерес не погаснет в ее крыжовниково-зеленых глазах, и ему будет легче. — Начну с пятницы, тридцатого октября, когда я впервые за целый месяц смог покинуть Хогвартс, чтобы провести выходные с вами... Итак, было семь часов вечера...

Он записал цифры на пергаменте и поднял глаза на картину. Лили следила за ним, как бы перевесившись вперед, через багет, но это был всего лишь оптический обман. Они могут ходить из картины в картину, а вот покинуть свой мир и переместиться в реальность им не под силу.

— Я переоделся в магловскую одежду и вышел за антиаппарационный барьер Хогвартса...

— В магловскую одежду? А что ты носил тогда?

Он прикрыл глаза. Она права: чтобы вспомнить всё, нельзя пренебрегать даже такими маловажными — на первый взгляд — деталями.

— М-м-м, какая-то черная куртка... длинный шарф... я несколько раз обматывал его вокруг шеи, так теплее... Не спрашивай меня о его цвете. Джинсы? Брюки? Этого тоже не помню... Ботинки.

— Ну а шапку ты, как и в детстве, принципиально не носил! — с явным укором подметила Лили, но он пропустил ее утверждение мимо ушей и записал следующие цифры.

— В четверть восьмого, после трех поочередных перебросок, я был у вас...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он снял защитные заклинания снаружи, а Лили — изнутри, и чувствовалось, что она буквально ждала под дверью. Они кинулись друг к другу, как бешеные, между объятиями и поцелуями запечатывая квартиру обратно, пока услышавший голос Северуса Гэбриел не начал возмущенно звать его из своей комнаты.

— Лисёнчик теперь говорит целыми фразами, — похвасталась Лилс по пути к сыну. — Но иногда вредничает и притворяется, будто бы всё забыл. Особенно если хочет что-нибудь выпросить.

Гэбриел отбросил любимую игрушечную лисичку и запрыгал в кроватке, спеша выбраться навстречу своему папе. Лили сняла магическую ограду, которую вешала дополнительно к деревянному бортику: стихийные выбросы у мальчика с возрастом случались реже, но если уж случались, то на полную катушку. Северус и Лили придумали заклинание-"буфер", которое поглощало опасную энергию таких всплесков.

— Как дела? — беря его на руки, серьезно спросил Северус, и Гэбриел ответил таким же исполненным серьезности взглядом. Оба сделали вид, будто не обращают внимания на Лили, которая давилась от хохота, глядя на две суровые рожи, затеявшие игру в гляделки. Первым не выдержал Принц-младший. Он смешно наморщил курносый нос и боднул Принца-старшего лбом в лоб — это было их обычное приветствие взамен всем возможным телячьим нежностям. Северус растрепал пальцами его и без того взлохмаченный чуб: — Есть идеи насчет выходных, эй, герой?

— У меня — да, — Лили многозначительно сощурилась, поиграла бровями и, дразня, толкнула мужа бедром.

— Перестань, — не разжимая челюсти и почти не двигая губами, вполголоса прожужжал Северус, но и его выдержки хватило ненадолго — руки сами собой тянулись к ней, как к магниту. Грош цена таким шпионам!

Они еле дождались, когда Гэбриел наконец устанет от впечатлений и уснет, и добраться до своей комнаты не успели — застряли на полпути в коридоре. Потому что помрачение рассудка — дело неотложное. Северус даже не помнил, чтобы когда-либо чувствовал себя с нею иначе во время этого и после. Открываешь глаза, привыкаешь к полутьме и понимаешь, что вытянулся на полу без малейших признаков сил, а на тебе в таком же агрегатном состоянии амебы плющится Лили. Спине холодно, по полу тянет сквозняком, и потолок вон весь в трещинах: дом очень старый, настоящим хозяевам не до ремонта. Надо вставать и ползти в спальню, а сил нет — и Лили растеклась сверху так уютно, что пусть ее спит, даже если завтра у тебя двусторонняя пневмония, ревматизм, радикулит и защемление всех на свете нервов. Несмотря на то, что он боялся даже пошевелиться, чтобы ненароком ее не разбудить, Лилс тихонько хмыкнула или простонала, завозилась, пришла в себя.

— Ты совсем, что ли?! Быстро под одеяло, Принц-одиночка!

И там, под одеялом, собрав в горсти его окоченевшие руки, Лили грела их дыханием и поцелуями, перемежая действо бесконечными вопросами обо всём-всём-всём, что происходило за минувший месяц и о чем он не мог рассказать ей ни в письмах, ни через свой патронус. Рассказ, тем не менее, не задался — довольно стремительно перешел в продолжение коридорной истории, лишь стоило ему перестать дрожать от холода и подгрести ее под себя. Когда он, будучи в Хогвартсе, думал, что дико по ней соскучился, то даже не представлял себе, насколько. Только Северус это промолчал, а она слово в слово высказала вслух.

— Мне... жалко спа-а-ать, — зевая, добавила Лилс еле ворочавшимся языком, — жалко тратить время на... м-м-м... — и мирно засопела. Было вряд ли меньше трех пополуночи.

Утро 31 октября для них троих наступило очень поздно...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Нарисованная Лили следила за пером в его пальцах. Очиненный кончик растягивал чернила по пергаменту, и те складывались в неумолимые цифры. Время до "часа икс" сокращалось с каждой записью. Вряд ли она что-то понимала из его рассказа — но хотя бы не перебивала. Как же не хватает здесь той, живой, умной, взрослой — настоящей — Лили!

— Студенты Хогвартса весь день готовятся к традиционному ежегодному маскараду и ни о чем не догадываются... В то время еще ни о чем таком не догадывались ни Дед, ни Реддл. Слушание по делу Крауча-младшего в Визенгамоте было назначено на вечер. Дамблдор планировал успеть поприсутствовать после заседания на хэллоуинской пирушке в школе. Он любил разглядывать костюмы и маски... Правда, ему было скучновато, поскольку он всегда точно знал, кто там замаскирован...

— Он сам сказал?

Снейп кривовато улыбнулся и, опустив взгляд, кивнул.

— Вот старый лицемер! — нахмурилась она. — А нас всегда хвалил и притворялся удивленным, когда победители разоблачались...

— Я хотел бы знать, что именно делали в эти же часы двое: Беллатрикс Блэк и Джеймс Поттер, с которым она к тому времени уже встречалась...

— Что-о-о-о-о?! — девчонка на полотне захлопала ресницами. — Поттер встречался с этой?.. с кузиной Сириуса?! Сев, но она же старая! Я видела ее однажды, в Косом. Она... Ей же было, наверно, уже целых тридцать лет!

— То есть, во всём этом тебя смущает исключительно ее возраст? — Северус не выдержал ее незамутненной реакции и всё-таки рассмеялся.

— Нет, но... Она же престарелая тетка, да еще и злая, как дьявол! Видел бы ты, как она в тот раз на меня посмотрела!

— Лилс, Белла смотрела так на всех, — устало объяснил он. — Можешь не обольщаться, что она выделила персонально тебя. Скорее, даже не заметила твоего присутствия.

— Сириус говорил, что она... ну... водится, — Лили отчаянно покраснела, — с главарем этой банды... как их?

— Пожиратели Смерти.

— Да, точно! Так это вы о них всё время говорите с тем мальчиком? Они что, захватили власть в стране?!

— Почти.

Лили ужаснулась.

— Как же Джеймс решился иметь с нею дело? Он ведь в целом был непло...

— Не начинай! — почти прорычал Снейп, которому при одном только звуке этого имени по-прежнему хотелось рвать и метать. — Он всегда был дерьмом, а подобное тянется к подобному. Но мне самому хотелось бы узнать, как получился такой... союз. Пока на руках у нас лишь поверхностные факты: они сошлись, и он, как следует мальчику на побегушках, подчинялся ей. Но в тот день он делал это не по своей воле. Абсолютно точно.

— Я бы и не поверила, если бы Джеймс...

— Я сейчас верну покрывало на место!

— Шантажист! — Лили вздернула покрасневший от негодования носик и отвернулась в сторону, однако через минуту любопытство уже пересилило, и она попросила продолжения рассказа.

— Четыре пополудни. Вы с Гэбриелом всё еще гуляете во внутреннем дворе возле дома, я поглядываю на вас в окно и, пока дома, стараюсь восстановить все изрядно обветшавшие коммуникации. С химией я всегда ладил лучше, чем с техникой и механикой, поэтому дело движется со скрипом, и магические знания помогают мне не слишком. Примерно в это же время до Барти Крауча-младшего, дожидающегося следствия, по каким-то своим тюремным каналам доходит известие о планируемом втайне от Реддла похищении Преемника. Он знает лишь место — Годрикова Впадина. Все его мысли заняты поиском способа передать информацию Повелителю, поскольку заказчик этой вылазки назван четко: Удо Кейсинджер. Исполнители — неизвестны. Шесть часов. Стемнело. Альбус Дамблдор перемещается из Хогвартса в апартаменты Верховного Чародея, чтобы подготовиться к слушанию. На этот раз, как он понимал, процесс будет не из простых. Много позже, когда я всё узнал о перевертыше, Дед упрекал меня в том, что я не предупредил их о Крауче — так же, как до этого предупредил об Ургхарте. На самом деле всё было проще: в моем присутствии никто и никогда не называл фамилии "Крауч", и с сыном Минервы мне в тот раз просто повезло... если это слово здесь вообще применимо...

— Кто такой этот Удо Кейсинджер? Ты знаешь его?

— Теперь да. Раньше не знал...

В те годы Кейсинджер был лет на двадцать моложе Томаса Реддла, энергичен, недурен собой — походил на одного немецкого актера, своего тезку, который в семидесятых играл в магловских постановках графа Дракулу и доктора Франкенштейна и сводил зрительниц с ума томными зелеными глазами. Словом, бесил ревнивого к славе регента Пожирателей по полной программе. Конкурентов у Тома было много: в регенты рвались все, кому не лень — и колдуны, и ведьмы. Смута есть Смута. Но молодой да рьяный Удо выделялся даже на их фоне.

— Тогда каждый был сам за себя. Это сейчас Пожиратели Смерти подмяли под себя восемьдесят с лишним процентов таких организаций. Необходимо привести всех к единому знаменателю...

Лили сделала движение головой, которое он теперь постоянно замечает у взрослеющего Гэбриела. Когда мальчишку озаряет какой-то догадкой, он так же точно встряхивает волосами и оживляется:

— Но... слишком большая организация — это ведь колосс на глиняных ногах, Сев! Любая монополия только кажется незыблемой, а на деле... Ну, ты помнишь, как на третьем курсе мы с тобой, Джоффом и Дорой собирали раскатившиеся по лаборатории шарики ртути в один ком, чтобы загнать в реторту, а потом подвергнуть кабинет демеркуризации?

Да, черт возьми! Да! Может, этот портрет только притворяется наивной дурочкой? Снейп вгляделся в юную Лили. Она, пожалуй, постигла главное и выразила это одной-единственной фразой! Слышал бы ее сейчас Дед, он бы торжествовал: пятнадцатилетняя девчонка раскусила суть его "гениальной" затеи...

Новая запись. Шесть тридцать. Услышав подозрительный звук в зале — что-то вроде хлопка аппарации, — Северус выглянул из полуразобранной кухни. Сжимая палочку, он под заклятием инвиза беззвучно переместился в самую большую комнату квартиры. Взгляд сразу выхватил лежащий на столе свиток. Никаких сов поблизости, окно закрыто и запечатано чарами от сквозняков. Разведывательное заклинание не выявляет никакой скверны на послании, но брать пергамент в руки молодой маг всё равно не рискнул — развернул в воздухе и прочел письмо на весу. Написано оно было нейтральным языком, безликими буквами.

— Я догадался, кто это прислал, — заключая цифры в многослойную траурную рамочку и продолжая наращивать прямоугольники один поверх другого, признался Северус. — И как оно попало в заклятую вдоль и поперек квартиру, тоже понял: для домовых эльфов такое не преграда. Она знала, что делает, потому что документ рассыпался в пыль сразу же, как только я его прочел. Это было срочное предупреждение. Надежные источники сообщали автору письма, что одна известная ей и мне особа, а также несколько магов-бойцов, возможно, некоторые из них — авроры под проклятием подчинения, — вскоре доберутся до нашего убежища с тем, чтобы захватить Гэбриела. Цель означенной "особы" — заручиться через этот шаг поддержкой влиятельной организации, которая дышит в затылок Пожирателям Реддла. Своего рода вступительный взнос. Понимаешь, тогда, в беседе с Повелителем, я совершенно случайно попал в самую точку. Правда, я подразумевал другую даму... А оказалось, что с Кейсинджером действительно связалась женщина. Бывшая сторонница Тома. Самая рьяная, которую он по непонятной причине предал и даже хотел подло убить, возомнив о ней невесть что. Простить ему этого вероломства Беллатрикс не смогла.

— Беллатрикс?! Подожди, так это она... и Джеймс Поттер... так что же они с нами сделали?! — вскричала Лили и подскочила на ноги. Дыхание ее прерывалось, словно она долго бежала, глаза метали зеленые молнии.

Снейп уже не обращал на нее внимания. Его начинало потряхивать, как всегда, стоило так близко подойти к роковой развязке запретной темы. Теперь, когда он проговаривал всё это вслух, раскладывая для себя по полочкам все перипетии того вечера, ему было втройне тяжелее.

— Как только письмо самоуничтожилось, я, не сомневаясь в правдивости и серьезности этой вести, первым делом отправил патронус блохастому Блэку. Для таких случаев у нас с ним был резервный план: если в момент опасности меня не будет рядом с вами, он забирает вас и вы скрываетесь где-нибудь вплоть до моего появления. Когда прибуду я, мы все переместимся за пределы Британских островов, чего бы нам это ни стоило — хоть пешком, хоть вплавь, коль уж не работают порт-ключи и прочие официальные средства...

Ниже на пергаменте появились новые цифры: шесть сорок вечера. Примерно в это время Сириус прислал своего пса-покровителя с ответом: "Выезжаю, будьте готовы к семи". Выезжаю — значит, он собирается перемещаться на своем гробомобиле. Может, оно и к лучшему...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Только после этого, собравшись с духом и напустив на себя уверенный и сдержанный вид, Снейп поднялся в детскую, где после прогулки Лили пыталась накормить Гэбриела. Обычно это происходило в кухне, но сейчас там было некуда ступить. Северус с преувеличенной обходительностью пригласил жену ненадолго выйти из комнаты на пару слов. Она, естественно, мгновенно учуяла недоброе и испугалась сильнее, чем если бы он кричал и паниковал. Покинув радостного от возможности безнаказанно размазать пюре по всему столику, себе и игрушкам Гэбриела, Лилс выскочила за дверь.

— Что там? — она хотела шепнуть это, но от страха голос ее сорвался не то в писк, не то в сип, а пальцы впились в руку Северуса настолько, что он даже ощутил боль.

— Лили, слушай меня сейчас. Собирай всё важное — документы, деньги, ваши с Гэбриелом вещи, особенно теплые. Ерунду брось тут, не отвлекайся на лишнее. У нас с тобой на это есть пятнадцать минут, потом приедет Блэк, — он повертел на пальце кольцо с александритом. — Я не знаю всего, что происходит, но нам нужно убираться отсюда.

— Да, я всё поняла. Откуда ты узнал?

— Добби принес письмо.

Северус снова спустился и активировал призывные чары. Ящики выдвигались, дверцы шкафов распахивались, выплевывая на стол и в кресло вещи, которые были ему нужны. Самое необходимое размеренно погружалось в уменьшающую сумку. Он уже знал, что с Сириусом уедут только Лили и сын.

А теперь главное: оповещены ли об этом его "начальники"? В конце концов, с Реддлом у них четкий договор, и в таких случаях, как сейчас, ребенка должны защитить от любых посягательств. Но что-то в окрестностях не видно никого из экклезий, а счет идет на минуты...

Лили мечется наверху, слышен плач Гэбриела. Мелиус аудире дало возможность слышать, что у них происходит:

— Тише, не плачь, Гарри. Сейчас мы просто пойдем гулять, хорошо?

— Ма! Ма! Ма! — хнычет мальчик.

Она не подходит к нему, и Гэбриел напуган. Надо им там помочь. Северус бежит наверх через две-три ступеньки. Лили оглядывается на звук его шагов:

— Ну что там?

— Сейчас уже будет тут, — Снейп посмотрел на нее, на Гэбриела, и ему почему-то захотелось взвыть подстреленным вервольфом. — Вы сядете к нему в коляску.

— Он будет на своем мотоцикле?

— Да.

— А ты? Ты как?

— Тут должен кто-то остаться, иначе они будут сразу искать не в доме и догонят. По крайней мере, половина их, если не все, под Империусом...

— Нет, нет, пожалуйста! — Лили схватила его за отвороты куртки. — Не оставайся! Может быть, эльфы...

— Ты же понимаешь, что это бессмысленно?

— Ма! Ма! Ма! — залепетал Гэбриел, и слезы снова хлынули из его зареванных глаз.

Тогда оба они подбежали к кроватке, стали уговаривать, гладить по голове, по рукам. Надо оповестить Дамблдора с Реддлом, и будь что будет. Только не при домашних. Снейп дернулся в сторону двери.

— Постой! — вскрикнула Лили и опять бросилась за ним.

Он торопливо поцеловал ее: "Поспеши, поспеши, Лил, времени мало!" — и устремился вниз, где отправил двоих бестелесных патронусов, даже не представляя, чем всё это может закончиться...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Дамблдор не получил мое послание: возможно, магия, защищающая Министерство, особенно Зал Вечности во время слушания, блокирует и патронусов. Зато он узнал о готовящемся покушении во время допроса, когда к молодому Краучу был применен веритасерум. Понимая, что дело не терпит отлагательств, директор прервал дознание и отправился в Годрикову Впадину...

— А второй... он получил?

— Да. Он получил и тоже начал действовать...

— Но почему тогда ты сразу не обратился к Дамблдору или к нему? Ведь это в их руках реальная власть и это с ними у тебя был договор о защите Преемника! — портрет "умнел" прямо на глазах, задавая те же самые вопросы, которые Северус сам задал бы себе, услышав этот рассказ впервые. — А что мог поделать один-единственный Сириус?

— Договор касался только жизни и безопасности Преемника. Твоя жизнь и безопасность их не интересовала — ни одного, ни другого — и меня это не устраивало. Они оба, не задумываясь, перешагнули бы через тебя и только пожали бы плечами, случись с тобой непоправимое. Блохастый хотя бы честен, пусть и глуп, как тетерев. Он приехал без трех семь и забрал вас с мелким. Больше я тебя не видел, Гэбриела увидел только через десять лет...

Она закусила губы и бессильно опустилась на стул. Наверное, и портреты что-то чувствуют, пусть даже это всего лишь отражение эмоций разговаривающего с ними живого человека.

— Кому пришла в голову умная идея отдать Гарри в семью Петуньи? — тихо спросила она. — Если даже мы с тобой едва справлялись с его магическими выбросами... Я правильно догадываюсь, что одному из твоих начальников?

Северус не ответил. А на пергаменте появились новые цифры: семь вечера.

— В Хогвартсе началась хэллоуинская вечеринка. Это был настоящий пир во время чумы, Лил. Они понятия не имели о том, что происходит снаружи и что произойдет в ближайшие часы... как перевернется реальность. Они просто веселились, не думая ни о чем. В это время противоборствующие силы — авроры, враждующие группировки, Верховный чародей — стягивались в Годрикову Впадину и в городок, где тогда находился наш дом. Я остался там, внутри, готовясь встретить "гостей".

— Тебя могли убить, — глухо сказал портрет.

— Я думал, что так и случится, и был готов к этому. Когда Беллатрикс узнает, что на мне нет кольца с кровавым эмеральдом, она поймет, что ее затея провалилась. Я перестану представлять для них какой-либо интерес — так что, скорее всего, она выместит свою досаду на мне, зато вы будете уже далеко. Почему этого не произошло, я не понял до сих пор. Может быть, она сообразила, что надо спешить за вами, а я специально ее отвлекаю. Может, ее остановил Поттер, который даже под Империусом всё еще старался сопротивляться чужой воле. Мне хотелось бы спросить об этом ее саму, но кто бы знал, где находятся они с Поттером теперь. Если они погибли, то где их трупы? Впрочем, плевать на них — я многое отдам за то, чтобы узнать, где находишься ты. Помоги мне, Лил. Помоги. Подумай, куда тебя могло занести. Я ведь рассказываю тебе всё это для того, чтобы ты вспомнила саму себя... Только ты сама можешь знать, что делала бы в тех обстоятельствах и к чему это привело...

Девочка с портрета удрученно покачала головой:

— Я могу знать только то, что знаешь ты сам. Да и то недолго.

— Черт! Я догадывался о чем-то таком ... — Снейп с досадой ткнул себя кулаком в ладонь: это всё равно, что сесть перед зеркалом и говорить с отражением — одна из разновидностей шизофрении. Чудес не бывает. — Но если всё это работает именно так, то и Белла Блэк жива до сих пор: Нарцисса говорит, что на их с сестрой семейном портрете они обе неподвижны.

— Она догнала нас с Гарри и Сириусом?

— Да. Судя по всему, она или выпила оборотное зелье, или просто навела на себя морок, прикинувшись твоей сестрой. Ты приняла ее за Петунью и потеряла время, пытаясь догнать их в Литтл-Уингинг. Ты заявилась в дом Дурслей на Тисовой в начале девятого, вы поссорились, но ты поняла, что обманулась.

— Как я могла так сглупить?

— Шок. Отчаяние. Дезориентация. К тому же вы упали с большой высоты, ты покалечилась — наверное, было сотрясение. Петунья говорит, что всё твое лицо было залито кровью. На твоих глазах у тебя отобрали и увезли в неизвестном направлении ребенка. И после всего этого ты скажешь, что не смогла бы поверить во что угодно, хоть во Второе Пришествие?

— А с тобой? Что они сделали с тобой?

Он отмахнулся. С ним-то как раз всё ясно: его вырубили и разлетелись на метлах — бросились в погоню. Куда более важные события творились в это время в Годриковой Впадине, о которой говорил Крауч. Дамблдор полагал тогда, что это связано с его домом, ни о ком из соседей он не думал. На самом же деле Белла просто собиралась привезти похищенного Гэбриела в мэнор Поттеров, где их уже ждали бы люди Кейсинджера. Если бы не поднялась такая шумиха, если бы об этой вылазке не стало известно практически всем заинтересованным сторонам, то всё прошло бы по ее плану.

В Годриковой шло настоящее широкомасштабное сражение. Это выглядело как все против всех. У Дамблдора и Реддла состоялся поединок, который закончился в пользу Деда.

— Так Альбус завладел его палочкой... Он не знал, что это палочка моей матери, которую этот ублюдок выкрал из архивов Министерства и восстановил для себя... не знал, что там, внутри нее, для этого использовалась кровь самого Реддла. Именно ее выкрал младший Крауч, когда напал на директора в Запретном лесу в год проведения Турнира... Самого обезоруженного Тома убил Питер Петтигрю. А потом...

Четкий сигнал амулета, настроенного на корнуольский дом Принцев, прервал его на полуслове. Сомнений не было: некто посторонний проник на территорию защищенного Фиделиусом поместья. А это значит, что чужаку сообщили точный адрес — то есть, это был...

— Прости, Лил, договорим в другой раз, — поднимаясь из-за стола и завешивая портрет, сказал Снейп.

78. И сама Ариадна — царица, и друзья ее — благородны

Безликий охранник, внешне мало отличимый от дементоров, загремел решеткой. Кингсли слез с тюфяка и потащился ему навстречу. Если не забрать принесенную еду вовремя, тюремщик поставит миску на пол и, уходя, будто бы нечаянно опрокинет ее закрывающейся дверью.

А кормили здесь редко — ровно так, чтобы заключенные не померли с голода. Хотя от постоянной подавленности голод и жажда у узников Азкабана были вялыми, как у неизлечимых больных. Временами Шеклболту приходилось почти насильно запихивать в себя те помои, которые им приносили под видом баланды, потому что заключенные, этого не делающие, вскоре покидают тюрьму. Покидают, только вперед ногами. Впрочем, будь это не баланда, а шедевр поварского искусства, никакой разницы здешние обитатели не заметили бы, даже имей они такое желание: попадая сюда, арестант почти перестает различать вкусы и запахи, цвета для него меркнут, будто он смотрит на всё вокруг через закопченное стекло, а звуки раздражают. Когда он смиряется с этими ограничениями, он становится овощем, удобным Азкабану и его страже.

Но если узник не смиряется и начинает бузить, на него тоже находится управа. Для буйных существует другая острастка — внимание дементоров. Такого не желает ни один, даже самый невменяемый, арестант. Бывало, служители Азкабана, якобы тоже случайно, не успевали оттащить дементора от жертвы, и та получала последний поцелуй в своей жизни.

Переговариваться из камеры в камеру здесь было не принято, хотя через сообщающуюся систему коридоров это не составило бы труда. Человеческая речь приманивала летающих упырей, равно как и проявление малейших живых эмоций. Шеклболт старался постоянно прятаться под окклюменцией, но временами терял контроль — и тут же подступала паника, а за нею приходила чудовищная депрессия. Отчаяние сводило с ума. Кингсли начинал циклиться на одной и той же мысли, она непрерывно, навязчиво лезла в голову и крутилась там, как заезженная виниловая пластинка маглов.

Сегодня последний день уходящего года. Он вел отсчет, следуя обычаю бесчисленных поколений сидельцев: царапал на стене вертикальные полоски, а потом перечеркивал их по семь штук одной горизонтальной. Скоро будет уже полгода, как его посадили...

"Запоминайте, запоминайте скорее! Когда окажетесь в Азкабане, повсюду ищите буквы. Это могут быть руны, это может быть что угодно... и где угодно — на камнях стен, на плитах пола или потолка, просто в воздухе"...

Ну вот, опять. Опять пришла эта навязчивая мысль. Если она возникает, то вертится в голове бешеной юлой. Всегда произносимая чужим мужским голосом, всегда ворошащая смутные воспоминания, недоступные, как разгадка дежа-вю. Некто убеждает его искать приметы и собирать из них какое-то слово... Бред, утомительный бред. Рассудок сдает, и окклюменция уже не помогает. Временами эти "буквы" даже снились Кингсли, он что-то складывал из них и просыпался в полном отупении.

— Очевидно, этот разговор был в самом деле, — заявил он самому себе, медленно облизывая ложку, потом миску, потом выцарапывая черенком ложки еще одну зарубку на стене. — А память стирают и только потом сажают.

Шеклболт усмехнулся. Дожили, говорим вслух. Что дальше?

— Какие буквы я должен искать? А может, еще увидеть лик святой на стене своей тюрьмы? Кингсли-Кингсли, это ведь натуральное помешательство...

Он посмотрел на стену, и тут к великому его ужасу на камне проступили очертания дементора. Нет, не настоящего, а примитивно нарисованного углем. И рисунок отчетливо продекламировал, даже почти пропел сочным басом: "В начале было Слово!" Кингсли торопливо спрятался под щиты окклюменции, зажмурился и замер. Может, не заметит или решит, что узник уже помер. Ничего не происходило, стояла тишина. Шеклболт открыл глаза и воззрился на совершенно пустую стену. Да это же просто облезающая штукатурка на стене выделила узнаваемые контуры фигуры в ободранной хламиде. Теперь вот и мерещатся всякие... Так, а это что? Буква? Половина от "O" или же полная "D"?.. А вон, правее — точно "N", и за ней есть что-то еще, но там темно и отсюда не видно. Он поднялся с места и стал бродить по камере, вглядываясь в обшарпанную облицовку под разными ракурсами. Буквы, которые он видел или воображал, словно плавали туда-сюда в зависимости от того, откуда смотрел на них Кингсли, и того, как падала тень на рельеф. Это было точно во сне, настолько же нелепо и при этом крайне достоверно, хоть рукой дотронься. И он дотронулся — стена как будто поддалась и слегка качнулась. Букв было семь, две из них — "А". Литеры "Р" и "R" были как бы подвесками к тени кандальной цепи, пристегнутой к решетке, и медленно поворачивались туда-сюда. Почему только он не замечал всего этого раньше? Какое же слово в них во всех зашифровано? Он перебрал множество осмысленных вариантов, но при каждом оставались лишние буквы или же, напротив, не хватало имеющихся. В какой-то момент он так отчаялся, что сел прямо на пол, подпирая стенку. И когда из такого положения он взглянул на весь этот разброд, нагромождение литер сложилось в одно слово, скорее имя: PANDORA. Огнем полыхнуло в мозгу воспоминание: мужчина-блондин, твердящий ему что-то через решетку. Pandora! Коридор из букв оканчивался ярким символом — купающимся в завитках огня фениксом.

Что-то натужно заскрипело в самом основании башни, глубоко под фундаментом. Азкабан тряхнуло, и сверху тоже донесся грохот, как от Бомбарды. Шеклболт вскинулся и в ужасе увидел над головой зияющую в потолке дыру — она уходила прямо в космос. Все три стены начали разваливаться в стороны, будто сломанная шкатулка, и с жутким воем из тюрьмы на волю вырвалась целая туча дементоров. Кингсли стоял на голом утесе посреди бушующего моря, и ураган сорвал бы его и унес, если бы он не цеплялся за камни, крича от страха. Что-то больно ударило его по ноге. Метла! Откуда? Неважно! Узник ухватил ее, уже почти улетевшую, за прутья, дернул к себе, оседлал и взмыл в черные небеса с закручивающейся против часовой стрелки циклонной тучей. Ураган трепал его и пытался скинуть с метлы, дементоры не отставали. Азкабан, чем бы он ни был, остался далеко позади, но внизу по-прежнему бушевало ночное море, и молниями озаряло обтрепанные силуэты преследователей. И тогда Кингсли закричал. Отчаяние, ужас — всё, что несли с собой дементоры, — прорвалось в этом истошном вопле.

Кто-то ответил. Кто-то, орущий издалека и отовсюду его голосом, а потом крик стал приближаться и вдруг слился с его собственным. И мир снова развалился, оставляя неизменным только крик. Вопя, Шеклболт вытаращился в темноту. Он лежал на чем-то мягком, вокруг было не холодно — и уж точно никакого ветра и ливня с молниями. Когда он умолкнул, наступила гробовая тишина. Ничего не понимая, узник ощупал всё вокруг себя. Кажется, обычная кровать. Над изголовьем что-то нависало, Кингсли уже различал некоторые предметы рядом. Он осторожно сел, и ничего не произошло. Стал на ощупь искать какой-нибудь осветительный прибор, наткнулся на стол, обнаружил волшебную палочку. Судя по форме и ощущениям от рукояти, палочка была его собственной. "Люмос" — и комната осветилась.

Спальня тоже была его собственной. Только картина на стене — мрачное море и башня на утесе — появилась тут без его ведома. Что всё это может значить? Он сошел с ума в Азкабане и бредит? Хорошенький бред! А куда подевались дементоры? Он посмотрел на странную штуковину над кроватью. Это было довольно большое и смутно знакомое ему по форме устройство. Оно напоминало воронку, опущенную широкой частью вертикально вниз, к подушке. Думается, устройство должно как-то работать, но сейчас оно бездействовало. На самом Кингсли было только нижнее белье казенного вида — бесформенная льняная рубаха, небрежно заправленная в серые холщовые подштанники. А палочка действительно была его собственной. Странно, ее же изъяли, она фигурировала на суде как вещественное доказательство! Неужели сон продолжается? Как проснуться?

Он пошел к двери, но та оказалась заперта, и стоило навести на нее палочку с элементарным заклятьем, на ней вспыхнул всё тот же герб феникса, под которым высветились буквы адреса: "Корнуолл, поселение Тинворт, улица Трех Мертвых Королей, 611". Они горели ровно столько, сколько было надо, чтобы запечатлеться в его памяти пламенным оттиском. После этого надпись погасла насовсем (и не возобновилась при повторных попытках ее зажечь), а запирающие чары слетели. Кингсли оказался в коридоре перед лестницей вниз, и это в самом деле был его дом. По всем признакам — от запахов до каких-то незначительных деталей вроде трещинок на балясинах перил, которые он видел с детства. Светящийся шар Люмоса плыл сбоку у него над головой. Адрес и палочка. Кто-то явно приглашает его совершить переброску в Тинворт, и точный адрес оставили, не будучи уверены, что он там бывал и сможет перенестись туда без этого. Или же место спрятано под Фиделиус. В том и другом случае проверить это можно только опытным путем. Только трансгрессировать напрямую отсюда не стоит, надо немного запутать следы: Шеклболт сомневался, что на него махнут рукой и не объявят в розыск за побег из тюрьмы. Торопливо разыскав в гардеробе более приличную, а также теплую одежду, он переместился поближе к Корнуоллу и, стоя возле знакомой таверны, задействовал напоследок аппарационные чары, уже четко представив себе адрес пункта назначения.

Вокруг него был запущенный старый парк, укрытый нетронутым снежным одеялом, а вдали, за деревьями, угадывался массив какого-то здания, в котором не горело ни единое окно — обитатели его Новый год не встречали, значит, это точно не дом шотландцев. Те уже скакали бы по сугробам во дворе, орали, как сумасшедшие, и запускали в воздух магические фейерверки.

К зданию Шеклболт и двинулся, едва переставляя от слабости ноги: по всему, особенно по длине курчавой бороды, выходило, что он пролежал без движения больше полугода, поддерживаемый исключительно чарами в состоянии между бытием и небытием. Летаргия или заморозка, как еще это назвать? В то время как таинственная установка-воронка внушала ему нужные иллюзии о тюрьме. Вот сволочи! Почему же никто, кроме блондинчика Малфоя, не знает, что на самом деле представляет собой Азкабан? Или знает? Ответ тут может быть только один: тем, у кого срок позволяет выйти на свободу живым, просто подменяют память. Недаром весь процесс посадки обставлен строгой секретностью. Предатели, одни предатели. Откуда только узнал Малфой, интересно... Хотя, если вспомнить, что он якшается с Пожирателями, всё встает на свои места — уж те знакомы с Азкабаном не понаслышке. Но как его могли так подставить свои?! Да с половиной из них они вместе учились в Гриффиндоре — один за всех, все за одного, своих не бросаем и всё такое прочее... Позорники! Вот уж кто своих не бросает, так это, получается, экстремисты Неназываемого...

С этими невеселыми мыслями Кингсли остановился у дверей главного входа. Ступеньки, площадка перед дверями, тропинка, приведшая его сюда — всё было скрыто под снегом, значит, он первый потревожил эти места в ближайшие часы. А еще это может означать, что следы нарочно убрали. Закравшееся было подозрение — не ловушка ли всё это — сразу развеялось при мысли о знаке Феникса, символе рода Дамблдоров. Но Малфой... Опять что-то не срастается. Ладно, терять уже нечего. И Шеклболт переступил порог, когда двери растворились, а затем на всякий случай стер за собой все следы.

— Есть кто? — спросил он негромко и зажег Люмос.

Эхо пустого дома легко пронеслось по этажу. Старинный аристократический дом — и, похоже, нежилой. Зачем его только Фиделиусом закрыли? Или не закрывали? Нет, закрыли: поместье проступило как из миража, такое может быть только под этими чарами, Кингсли видел не раз.

— Позвольте, вы кто таков? — мужской голос заставил Шеклболта сильно вздрогнуть, но говорящим оказался всего лишь портрет мужчины на стене; точнее — портрет супружеской пары, только молодая женщина взирала на гостя молча и невозмутимо, а мужчина средних лет, кажется, гневался.

— Я думаю, сэр, что это ко мне, — донеслось из-за двери какой-то комнаты, и в зеленоватом отсвете дымолетного порошка возникли две... нет, уже три фигуры: они занимали весь дверной проем, и впереди всех стоял высокий колдун во всем черном, чуть позади него — неужели не мерещится? неужели это в самом деле профессор из Хогвартса Минерва МакГонагалл, которая когда-то учила самого Кингсли Трансфигурации?! Та самая, которую за глаза называли Тенью Дамблдора, такой преданной его сторонницей она была! Их троицу замыкал еще один мужчина, тоже худой и черноволосый, трудноразличимый в полутьме.

— Северус? Ты наконец создал каминную связь с домом?

— Только из кабинета директора в Хогвартсе, сэр. Технически это возможно только оттуда.

— Что ж, если так... мы не возражаем против твоих гостей.

— Добрый вечер, мистер Принц, миссис Принц, — подала голос МакГонагалл и слегка поклонилась портрету. — С праздником!

— И вас так же, — учтиво-холодно ответствовал господин с картины, теряя всякий интерес к присутствующим, а затем и вовсе отворачиваясь к своей супруге.

— Когда здесь будет Джоффри? — спросила Минерва черного колдуна.

— Сейчас будет. Но довольно уже торчать здесь, если не хотите загнуться от какого-нибудь воспаления легких.

— Разожгу камин, — решил третий, отступая обратно в комнату и разражаясь там лающим кашлем.

Тот, кого портрет назвал Северусом, и Минерва расступились, жестом приглашая Кингсли войти вместе с ними. Беглецу ничего не оставалось, как подчиниться. Сам Северус смотрел на него так, будто уже прикидывал, как станет избавляться от трупа. Где-то Шеклболт его, кажется, видел: знакомая физиономия. Этот неприятный тип взмахнул палочкой, и тяжелые старинные шторы на высоких окнах плотно задернулись, а в люстре под потолком вспыхнуло более десятка свечей. В комнате прояснилось. Камин тоже полыхал, постепенно обогревая довольно большую двухуровневую залу со ступенями и несколькими колоннами. Если бы не запах многолетней пыли, комната могла показаться почти уютной. Во всяком случае, недавнему узнику Азкабана, который еще не привык к мысли, что всё его заключение было целиком и полностью плодом его же собственной фантазии.

— Это вы оставили адрес на моих дверях, — пробормотал он, пытаясь разглядеть третьего, но тот всё отворачивался, делая вид, будто возится с поленьями в камине, хотя вся его забота об огне сводилась к постукиванию кочергой по горящему дереву — и в дымоход уходили снопы дружных искр. — Зачем?

Говорила в основном "Тень Дамблдора". Все они — исключая греющегося у камина парня — уселись в кресла, которые профессор МакГонагалл трансфигурировала из старых стульев. И хорошо, что уселись. Дело было даже не в том, что ноги едва держали Кингсли после всего, что с ним случилось. Дело было в самом рассказе Минервы: чем дольше она говорила, тем тверже становилось убеждение Шеклболта, что если бы он в это время стоял, то рухнул бы без сознания прямо на дубовый паркет.

Еще в конце семидесятых Альбус Дамблдор сплотил вокруг себя нескольких сильных волшебников, готовых противостоять угрозе экстремистов. МакГонагалл старательно обходила имя Волдеморта, и сначала Кингсли решил, что она просто следует общей тенденции. Но она вообще не выделяла лидера Пожирателей Смерти как основного политического противника Дамблдора и всех, кого защищал этот великий старец, пусть Вечность и Свет приютят его бесстрашный дух! Она говорила о Волдеморте как о Томасе Реддле, а также называла множество иных имен, и Шеклболт ловил себя на том, что, будучи в те времена молодым двадцатичетырехлетним аврором, слышал большинство из них. В моменты проблесков таких воспоминаний в голове начинал шевелиться и растопыривать колючки злой дикобраз. Именно поэтому возвращаться к болезнетворным мыслям не хотелось.

— Сейчас от прежнего состава отряда сопротивления не осталось почти никого. Но незадолго до своей гибели Альбус возобновил деятельность фениксовцев. Он набирал в наши ряды только проверенных и честных людей...

Кингсли покосился на безмолвствующего Северуса — тот до сих пор так и не представился по фамилии, и парень, греющийся у камина, тоже. Минерва ничего не путает? Вот эти двое и есть "проверенные и честные люди"? Один изо всех сил старается лицо прятать, другой... лучше б прятал!

— К счастью, одному из ошибочно осужденных удалось бежать, — когда она сказала "ошибочно", сидящий у камина как-то странно дернулся, заворчал, будто цепной пес, а после опять разразился кашляющим лаем или лающим кашлем. — Его подвергли выборочной дислексии, чтобы он никогда не смог проговориться о своем пребывании в Азкабане, но он постепенно смог навести нас на нужные мысли, чтобы мы наконец разгадали, как это работает. И не только разгадали, но и нашли способ противостоять парамнезии, в которую погружают приговоренного, чтобы, настроенный на нужный лад, он и дальше варился в собственных кошмарах...

— И кто это был? Давно ли он сбежал? Я ничего о таком не слышал...

— Еще как слышали, — ответила Минерва, кивая на "чахоточного". — Весной 1991 года...

— Я уже несколько лет работал с маглами и мало...

— Если вы читали хоть один выпуск "Пророка" в то время, вы не могли пропустить такую тему. Она обсасывалась по несколько раз на дню. Я говорю о бегстве Сириуса Блэка, а это перед вами — сам Сириус Блэк.

И профессор указала рукой в сторону греющегося у огня мужчины. Кингсли подбросило на ноги, и он выставил перед собой палочку. Блэк только глянул через плечо, не по-доброму оскалился, снова что-то пробурчал и отвернулся. Кидаться на присутствующих он не стал. Бывший аврор отдышался и опять вспомнил о безмолвном Северусе — в таком случае, наверное, лучше и не знать, кто он, пусть молчит и дальше. Всё запутывалось сильнее и сильнее.

— Кстати, торментометры, настроенные на дом Шеклболта, бездействуют, — будто назло чаяниям Кингсли, заговорил хозяин дома. — Дементоры не особенно преследовали и беглых Пожирателей... Что, Блэк, ты и тут отличился?

— Стараюсь, Нюнчик. Смотри не сдохни от зависти, — сразу же оживился беглый Блэк, словно только этих слов и ждал.

— Ну а если серьезно, Минерва? — даже не взглянув в сторону Сириуса Блэка, продолжал "Нюнчик". (Откуда такое дурацкое прозвище?) — Почему они до сих пор не отстанут от блохастого?

О чем они? Сириус Блэк — преступник, Пожиратель, сдавший своему повелителю семью Поттеров, и его вина была доказана судом Визенгамота, а эти люди ведут себя рядом с ним как ни в чем не бывало. Явно заинтересованный вопросом Северуса, Блэк поднялся со ступеньки и подошел поближе к беседующим. В отличие от своих спутников, одет он был скорее по-магловски, но довольно небрежно. "Тень Дамблдора" пожала плечами:

— Я могу предложить только одну версию: если дементоры — самые жуткие монстры подсознания, то иллюзионист, способный силою мысли создавать нечто из ничего, оказывается с ними в западне. Сириус невольно порождает и овеществляет призраков острога. Его тело свободно, но ум до сих пор скован заклятием приговора. Он до сих пор узник. И вы, мистер Шеклболт, между прочим, тоже.

Северус раздраженно стукнул кулаком по подлокотнику своего кресла:

— А ведь я настаивал назначить процесс по пересмотру его дела!

Вокруг него вдруг сгустилось что-то жуткое и ледяное. У Шеклболта задрожали колени, Минерва отпрянула, а Блэк, кашляя, попятился, ткнул кулаком в стену, выругался в адрес Северуса; затем всё улеглось, и МакГонагалл продолжила рассказ. А дальше выяснилось, что по освобождению Кингсли из заключения была проведена целая операция, в которой участвовал даже один из членов организации Неназываемого. Именно он и передал ему в предвариловке то самое ключевое слово, благодаря которому бывший аврор сумел проснуться.

— Но он Пожиратель или нет?

Северус отреагировал быстро и резко:

— Вас это пока не касается! Всё, что нам сейчас нужно от вас узнать — согласны ли вы сотрудничать с орденом сопротивления.

— А что, если я отка...

В этот момент каминная часть залы осветилась зеленым. Обмахивая с себя летучий порох, из языков зеленого пламени шагнул мужчина в аврорском мундире. Шеклболт узнал Джоффри Макмиллана — прежде они были в добрых отношениях. Впрочем, Макмиллан вообще избегал подковерных игр и старался держаться подальше от карьерных интриг. Может, поэтому, несмотря на выслугу лет, до сих пор и не выбился в высшие командные чины. Ему хватило нескольких секунд, чтобы вникнуть в обстановку:

— С праздником, господа. Рад тебя видеть, Кингсли, и хочу сразу заметить, что отказа от сотрудничества лично я от тебя не приму. Я знаю тебя как порядочного человека. Понимая, насколько нас мало осталось, ты вряд ли сможешь держаться в стороне.

Он говорил спокойно и серьезно, лишь слегка улыбаясь в своей привычной мягкой манере, но эта улыбка не говорила ни о чем: Джофф, когда надо, умел быть очень жестким и бескомпромиссным. Правда, перед этим он всегда до последнего пытался договориться.

— Но всё же, какую судьбу вы уготовили мне на случай отказа? — Шеклболту было уже просто интересно, как далеко может зайти этот "орден" старого Феникса, лишившись своего учредителя. — Сдадите меня обратно в Азкабан?

— Нет, — Макмиллан коротко взглянул на Северуса. — Но тебе придется оставаться в стенах этого дома. Тоже своего рода заточение.

— Я бы поменялся с ним местами! — ввернул Сириус Блэк. — Если бы не эти проклятые дементоры! Не могу больше сидеть в четырех стенах, я хочу действовать...

Кингсли насторожился:

— Действовать? Получается, что меня вербуют? Тогда что же я должен делать?

Снова заговорила "Дамблдорова Тень", до этого момента чопорно поджимавшая губы:

— В случае согласия вы отправитесь за границу, выйдете на определенных людей в правительствах других стран... разумеется, в магических правительствах... И постараетесь донести до них всё, что сейчас донесли до вас мы. Магическая Британия законсервирована: никакие правдивые сведения практически не утекают отсюда и не проникают сюда. Маги во внешнем мире просто не знают о том положении, в каком мы оказались в последние полгода... Особенно — в три истекших месяца, когда правительство начало штамповать эти безумные законы один за другим... А если узнают лишь бы от кого — наверное, и не поверят. Это слишком безумно, чтобы казаться правдой. Поэтому нам нужны проверенные люди, к которым точно прислушаются высшие маги из других стран. Не стоит, однако, забывать, что и сторонники Неназываемого — и здесь, и на континентах — не сидят сложа руки...

— Но вы сказали, что крупных нападений на людей не было — ни на магов, ни на маглов?.. — Шеклболт подергал жесткие курчавые волосы непривычной бороды. — Я столько всего пропустил...

— Крупных не было. Да и мелких... — Минерва взглянула на Северуса, а затем на Макмиллана, и те философски уставились в огонь камина. — И мелких тоже пока было немного. Недоглядели. Пожиратели стремительно захватывают все высоты, им сейчас не до маглов — они целиком и полностью заняты подготовкой к главному. Но дальше, когда они окончательно возьмут Британию в кольцо, начнется совсем другая политика. У нас не слишком много времени. Благодаря внутренним силам сопротивления процесс может растянуться на более долгий срок — не на два-три месяца, а, быть может, на год. Но взрыв неминуем, мы можем его только отсрочить. Если мы не получим помощи извне, то страна обречена — своими силами мы не смогли справиться пятнадцать лет назад и уж тем более не сможем и сейчас.

Кингсли был аврором. Служил он также посредником между правительствами двух миров. Но он никогда не чувствовал в себе политической жилки и не был уверен, что из него выйдет хоть сколь-нибудь приличный парламентер. Он колебался и, озадаченный, не сразу заметил, как всматриваются в него Джоффри и Северус. Он не держал окклюментные щиты и догадался, что они считывают поверхностную ментальную информацию.

— Вы сказали, мэм, что мне придется заставить прислушаться к моим словам высших магов Европы...

— Возможно, не только Европы, мистер Шеклболт.

— Я понимаю, вы делаете ставку на мою службу у магловского премьер-министра... но это может не сработать в другом обществе...

— Уверяю вас, мистер Шеклболт, это сработает. У вас будет козырь, который сыграет свою ставку и обеспечит вам надлежащий старт.

— Я могу узнать, мэм, что это за козырь?

— Кто этот козырь, будет правильнее сказать. Он отправится с вами осенью наступившего года. Если точнее — в сентябре.

* * *

Назойливая возня, писк и шорохи под кроватью разогнали остатки сна, и Гарри, перевернувшись ничком, съехал на животе с края матраса, чтобы подловить негодяев. Сомнений не было — вот они где аукаются, эти разбежавшиеся еще после новогодних каникул подкроватные шуршунчики Хагрида. И ловят их уж третий месяц, а они ведь по весне, в довершение всего, размножатся, как кролики. Под кроватью было темно, но ему удалось разглядеть несколько копошащихся комков. Ну, всё понятно: у них уже брачные игры — Филч задолбается ловить потомство этих меховых мини-пылесосов по всем углам. Разряды статического электричества с полной определенностью указывали на то, что кое-кто там уже вполне успешно спаривается. А Мертвяк, как ни в чем не бывало, дрыхнет на своей присаде. Не птица, а динозавр с бронированными нервами.

Остальные обитатели спальни еще досматривали самые сладкие утренние сны, закрывшись от шума чарами, Гарри один как магл какой-то. Он улыбнулся. Чем дальше, тем привычнее было ему сознавать, что по большей части он справляется со своими обязанностями и без магии — кроме, разве что, таких случаев, как нынешний. От этой напасти может спасти только шумоизоляция или бесконечно тарахтящие однокурсницы Гермионы, из-за которых разбегутся даже шуршунчики, не выдержав конкуренции.

После необходимых утренних процедур Гарри выкатился в коридор, а Мертвяк полетел на кухню свистнуть для него что-нибудь перекусить, потому что до официального завтрака еще больше часа, а есть хотелось невыносимо. Пробегая мимо Желтого Плаксы, юноша споткнулся обо что-то невидимое и чуть не пропахал носом несколько каменных плит, но это была бы чепуха, если бы попутно не загрохотали адские фанфары и из-под пола чертиками из табакерки не выскочили две громадные дутые кобры. Но главного — приглушить это светопреставление — Гарри не мог сделать никак. Пришлось сгребать вручную все разлетевшиеся из сумки вещи и делать ноги так быстро, как только он был способен. В первую очередь перепуганной индюшечьей стаей заклекотали портреты на стенах... дальше, конечно, прискачет Пивз, а за ним на месте преступления окажутся миссис Норрис и завхоз Филч. Винс и Грегори, вы образцовые два придурка! Чтоб вас в Мунго так лечили, как вы пытаетесь "лечить" ближнего своего!

Сам не заметив, как очутился на четвертом этаже, Гарри шмыгнул из бушующего коридора в Зал трофеев переждать основной переполох. Там он забился за громадного ферзя — награду небезызвестного Ричарда Стампа, который, как гласит табличка, победил в шахматном турнире 1974 года самого гроссмейстера Септимуса Уизли. Отец как-то говорил, что Горбатый Ричард вполне заслуженно считался гением Хогвартса, но следы его теряются после Смуты: Стамп или погиб, или куда-то уехал, точнее о его судьбе, равно как и о судьбе его родни, не знает никто.

Судя по скрипам, треску и возне в углах, любвеобильные шуршунчики забрались и в это помещение. Значит, одно из двух: или наличие кроватей им не так уж важно, или в берлоге Хагрида они привыкли уже абсолютно ко всему.

С Крэббом и Гойлом, этими слизеринскими продолжателями бессмертного подвига Джорджефредов, пора что-то решать. Жаль, конечно, наступать на горло их песне, не зря же Лу и Ге просят его потерпеть эти выходки. Нельзя, мол, обижать в лучших чувствах двоих дуболомов, когда они встали на путь исправления. Но это уже невыносимо. Путь их исправления выложен благими намерениями, а благие намерения ведут... известно куда. Этак Гарри не только не излечится, а еще и заикание приобретет в нагрузку, как Квиринус Квиррелл, кошмар его первого курса.

Во время предрождественского визита регента и его свиты с прессой в Хогвартс произошло загадочное событие, убедительного объяснения которому они с отцом, Луной и Гермионой не нашли до сих пор. Тогда, на приеме, у Ржавой Ге при виде Даркмена хлынула носом кровь, и она начала терять сознание. Натасканный на такие ситуации Гарри распознал обморок, вовремя подхватил ее и, перепугавшись, сам не понял, как смог остановить кровь. При этом он успел заметить, что на несколько страшных мгновений, когда подруга была на грани жизни и смерти, на лбу у нее проступил отчетливый шрам в виде молнии. Этот шрам был с той же стороны, что у него самого, и точной копией того, что он прятал под челкой. Как только кровотечение прекратилось, шрам бесследно исчез. Гермиона и все остальные потом говорили, что Даркмен снимал свои как попало трансфигурированные очки, но в том-то и дело, что Гарри стоял рядом и этого не видел! Ему вообще показалось, что время сделалось вязким, как сироп, и часть мира куда-то исчезла — как будто на них с Гермионой опустился глухой стеклянный купол. И дальше, весь путь до лазарета, он помнил обрывками — как все кинулись помогать, но он никому ее не доверил и сам, всё так же на руках, дотащил в больничное крыло. Верно говорят: люди без сознания или мертвые кажутся гораздо тяжелее живых. Но он донес.

Этим дело не кончилось. Все видели, как Гарри остановил кровь. Все, кроме гостей из Министерства, знали о его проблемах с магией. Естественно, слух о магическом выбросе разлетелся по всей школе. И с этого дня громилы Малфоя не давали ему продыху и прохода. Эти два эксперимента эволюции отчего-то решили, что раз он перепугался в предыдущем случае и у него от этого начала "прорезаться магия" (они так и твердили: "прорезаться"!), то теперь, если его хорошенько, а главное неожиданно, встряхнуть снова, то магия может вернуться совсем. С чего они это взяли — непонятно, но отныне у Гарри хотя бы раз в неделю да случалось какое-нибудь приключение. Большой фантазией парни не отличались, и все "нежданчики", как подобное называет отец, были на редкость похожи один на другой и никаких положительных результатов не приносили. Но Крэбб с Гойлом не отчаивались, а Малфой, дабы не ударить в грязь лицом перед сокурсниками, поворачивал всё в выгодную для его реноме сторону — делал вид, будто они творят пакости Поттеру из-за смертельной вражды. И, что самое интересное, ему удавалось втирать очки всем, кроме участников "Ордена Фомы Неверующего". Только Джинни Уизли злилась по-настоящему.

— Эй, босс! Приём! — сидящий на одном из квиддичных кубков Мертвяк протягивал ему салфетку с чем-то съестным от школьных домовиков. — Опять два контуженных пудинга нахерачили дел? Жуй-жуй, там это теперь надолго.

Да, тяжело без магии передвигаться по взбудораженному Хогвартсу, особенно если хочешь оставаться незаметным. Ему повезло, что мимо Зала трофеев как раз проходила профессор Трансфигурации, Патрина Фьюри. Сверкая и сияя, как новогодняя ель мишурой, старушка увидела Мертвяка и сразу начала говорить: "Кыш! Кыш!", опасаясь, очевидно, за свои побрякушки, но потом заметила и слегка выглянувшего из-за ферзя юношу. Она была женщиной странной, но доброй, поэтому приветливо помахала ему рукой и предложила проводить до лазарета, прикрыв его своими чарами инвиза, и Гарри уцепился за эту возможность.

— Кто-то снова набезобразничал, — пока они перемещались на лестницах, сказала профессор Фьюри с легким акцентом непонятного происхождения и погрозила пальцем вившемуся над ними черному ворону. — Не удивлюсь, если это сделал ваш негодный фамильяр!

— Уверяю вас, профессор, Мертвяк ни при чем. Тут и других деятелей хватает.

Она взглянула на него с каким-то знакомым и очень молодым задором, но улыбку сдержала. Гарри так и не смог понять, кого она ему напомнила. Довести его прямо до больничных покоев профессор не успела: по дороге ее перехватил профессор Слагхорн, который с самого их поступления на службу безуспешно ухлестывал за неприступной пожилой леди. Она неизменно старалась куда-нибудь скрыться от него, а он растопыривал руки и всей своей необъятной тушей плыл за нею по коридорам, блаженно урча и уговаривая не спешить, а уделить ему пару минут драгоценного времени. Провожая их взглядом, Гарри хихикнул, но тут невидимость пропала, и пришлось ему снова бежать.

Хоть и разбудили его почти на два часа раньше срока, на дежурство в Мунго Гарри чуть не опоздал, да еще и получил нагоняй от мадам Помфри за то, что "непонятно где ходит". Она сердито пригрозила, что в следующий раз за такие проволочки вообще не откроет ему портал из больничного крыла:

— И тогда будете добираться, как хотите!

Он только моргал, кивал и каялся. А по прибытии в лечебницу узнал, что тот самый его пациент с пятого этажа, Эрвин Скабиор, который мнил себя жертвой оборотня, минувшей ночью пытался покончить собой. Теперь его накачали успокоительным и временно обездвижили, он плакал и спрашивал про мальчишку-сквиба. Гарри хлопнул себя ладонью по лбу: сегодня ведь 24 марта, полнолуние, он совсем про это забыл!

— Пойми, Гарри, или как там тебя, просто пойми, я не хочу сделаться зверем, не хочу! А зверь-то там, внутри! Извести его надо, чувак, понимаешь ты меня, нет? — торопливо забормотал пациент, едва увидев Гарри на пороге своей палаты. — Здесь все умирают, в комнате этой. Вишь, снилось мне давеча...

Он начал пересказывать свои бредовые сны, чем едва не усыпил самого Гарри, а потом, как обычно, перешел на историю, которую считал правдой — о том, как его чуть не задрал сам Фенрир Грейбек, Сивый оборотень.

— Договорились мы с Курилкой Флетчером, значит, о встрече на одной магловской фабрике. Я-то товар припер, а Флетчера нет как нет! Воняло там, как в... эт самое... в отхожем месте. Я всё свалить хотел, да жаба давила. Потом ветер сменился. Зверем повеяло, и не простым, а как если бы мужик век не мылся и с ним еще был бы смердящий пес. Аж по носу шибануло той вонью-то! Я рюкзак скинул — и наутек. А оно за мной ломится. Через кусты, значит, ломится. Через пустырь...

Гарри слышал эту историю по меньшей мере десятый раз в незначительных вариациях, но старался не показывать скуки и изображал внимание. (Дурацкие шуршунчики Хагрида! Из-за них теперь целый день придется клевать носом!) Потом оборотень догнал Эрвина в какой-то двухэтажке и напал. Обычно дальше Скабиор начинал плакать и повторять, до чего ему страшно быть зверем. Он стягивал с себя верх от пижамы и показывал несуществующие шрамы на теле, подкатывал штанины, твердя, что все его ноги в рубцах, но там не было ни следа. Уж Гарри точно знал, как выглядят настоящие укусы оборотня — при всех возможностях магической медицины убрать их последствия нельзя. Он читал историю этого больного: соседи вызвали целителей, когда два года назад у снимавшего квартиру Скабиора впервые начался припадок. Это тоже было в полнолуние, и он точно так же пытался нанести себе увечья, крича, что он-де вервольф, но не хочет становиться зверем. Между собой другие целители говорили, что всё это он придумал, никто на него никогда не нападал: кому он нужен, этот вороватый перекупщик краденного? Увидел настоящего оборотня и свихнулся — а то, что он его видел, сомнений не вызывало, да только никакой вервольф на него не нападал, иначе авроры привезли бы его не в отделение для душевнобольных, а в специальную резервацию для обращенных.

— Скажи уж, чтобы они меня расколдовали, — попросил Эрвин сонного парня, кивая на зафиксированные конечности. — Калечиться больше не буду. Пусть снимут чары-то. Ну, ты ж меня знаешь, я тебя не подведу, чувак! Давай, скажи им.

— Здесь не я решаю, сэр, — ответил Гарри, попутно приглядываясь к перилам кровати: когда Скабиор пошевелил рукой, юноша заметил на одной из перекладин какую-то фиолетово-синюю метку. — А что это такое?

Он привстал и рассмотрел получше нанесенные на металл послюнявленным копировальным [1] карандашом две цифры "6".

__________________________________________

[1] У нас этот карандаш еще называют "химическим". В сухом состоянии он пишет серым цветом, как обычный графит, но если грифель или бумагу смочить, цвет сразу же станет ярким фиолетово-синим, как чернила.

Гарри даже не сразу и понял, отчего это "66" так захватило его внимание, что он мгновенно проснулся. Регулус Блэк тоже постоянно упоминал две шестерки, когда бредил. Но чтобы два человека, свихнувшихся независимо друг от друга и в разное время, так совпали по одной незначительной детали?! И... почти забыв о пациенте, юноша наклонился еще ближе к надписи... да это же никакие не две шестерки! Это ведь две буквы — GG! Перед глазами возник позолоченный оттиск на обложке сочинений Геллерта Гринделльвальда. Начертание в точности совпадало, и издалека буквы на книге тоже можно было бы принять за стилизованные цифры.

— Это вы написали? — спросил Гарри, хотя надпись была очевидно свежей, а кроме Эрвина в палате больных не наблюдалось — не брать же, в самом деле, в расчет целителей. Скабиор не стал отпираться и кивнул. Он был параноиком, но не шизофреником, крыша у него съезжала только в минуты обострения, а по большей части мыслил он вполне здраво, если не считать запуганности. — А что это означает?

— Чувак, я же тебе рассказал свой сон! Ты, поди, и не слушал! Тут, вот на этой самой шконке, много лет назад померла одна старушенция. Бабка-то Лиссандрой Блишвик звалась. Из знатных. Леди, значит. Думала помешанная, что ей шестнадцать и кругом ее родня. Сама не заметила, как мало-помалу отбыла.

Гарри так и сел. Его прабабушку по отцовой линии звали Лиссандрой, и профессор пару раз упоминал, что она была из рода Блишвиков. И умерла она именно в Мунго, лишившись разума из-за смерти почти всех близких, изведенных подонком-Реддлом.

— Она вам приснилась? — он уже жалел, что не слушал болтовню Скабиора с самого начала.

— Не она. Голос. Голос мужика мне приснился. Мно-о-ого чего рассказывал-то, только я ж не всё запомнил. Но! Но я успел спросить, как его звать. Так и говорю: мол, как, говорю, тебя звать-то? А он ну смеяться! Не ответил прямо, только когда я просыпался, прислал мне эти GG... — он умудрился сложить зачарованную парализующим заклятием кисть руки в кулак и отставленным большим пальцем указать себе за голову, как раз на свою метку. — Вот я их записал, чтоб не забыть.

— А вы можете вспомнить, что еще говорили эти Две... что говорил этот GG?

— О старой леди — только это... а в целом... О петле говорил, во! Я так и не взял в толк, что за петля-то такая. Повеситься, что ли, предлагал? Хе-хе. Слово еще называл мудреное... спелл... спелл... хры-фры-плы-пылл-что-то-такое, короче. Одну половину его болтовни я не понял, а другую не понял вообще. [2] Может, и не ко мне он обращался. Ну, бормотал еще про какие-то сотни неудачных "прошлых раз", а потом и говорит — сейчас, мол, впервые за всё время сложилось как надо, упускать нельзя. Тебе это о чем-то говорит, чувак?

— Нет.

_____________________

[2] Hi, "Lost"! Hi, Lapidus!

— Вот и мне тоже нет. Слушай, ну скажи ты своим, чтобы расколдовали они меня! Я уж отошел — сам видишь, голова варит. Пусть только они больше не лезут со своими палочками. А с тобой мне нормуль. Глядишь, и еще чего вспомню... со свободными-то руками-ногами чего б не вспомнить? Ну как, заметано?..

До самого конца дежурства Гарри не мог выбросить из головы этот разговор. И только на лекции у профессора Умбрасумус байки сумасшедшего Эрвина отодвинулись на задний план, а голова заполнилась другими вещами. Юный целитель понял, что столкнулся с чем-то необъяснимым. С каким-то явлением, которое объединяет совершенно не знакомых между собой людей — Скабиора и Блэка. То есть, людей с пошатнувшейся психикой. Как там у старины Ломброзо? Гений и сумасшествие? Гений и сумасшествие! Гений, гений... Что-то о Голландце писал им с Гермионой и Локхарт. По крайней мере, он часто цитировал его именно как GG. Гений и... А что, если понимать этого всесильного GG может либо гений, либо псих, терциум нон датур? И куда в таком случае девался настоящий Геллерт Гринделльвальд? Почему о нем все молчат?

* * *

К вечеру над Запретным лесом натянуло тяжелых дождевых туч, и сразу стемнело, как в сумерках. Покружив с остальными воронами над Гнилым болотом, Мертвяк решил, что лучше бы вернуться в замок, и, пока летел, трижды чуть не был сбит на землю ураганными порывами ветра. Гроза в марте? Инфернальненько! Не иначе как "жрецы климата" из отдела Тайн опять что-то нахимичили, мало им было той истории в шестьдесят седьмом, когда от искусственного подземного толчка Черное озеро вышло из берегов, залило давно осушенные каналы и затопило часть подвальных сооружений Хогвартса, включая некоторые залы Слизерина.

Однако всё стихло еще до того, как мимир оказался в укрытии. Только что бешено вращающийся флюгер на одной из башенок Гриффиндора вдруг встал, как вкопанный, а свист и шум оборвался. Ну, точно, к этому не могли не приложить руку ополоумевшие синоптики-невыразимцы, Акуну их Матату за ногу! Не зря они прозваны жрецами климакса и маразма, а тут еще и весна.

Зато студенты плевать хотели на причуды погоды: у них тоже была весна — правда, с другими последствиями. Добираясь к заветной кухне, Мертвяк то и дело натыкался на милующиеся по углам парочки, а от Шамана чуть не заработал проклятье, когда вспугнул их с Падмой в коридоре с доспехами и устроил неимоверный грохот обвалившимися щитами и латами. Доберется до вас Филч, будут вам поцелуйчики!

Но самая вишенка на торте поджидала ворона в квиддичных раздевалках, вернее, в общей комнате между раздевалками мальчиков и девочек, заваленной метлами, старыми квоффлами и бладжерами, списанными скамейками с трибун, старыми флагами и прочим околоспортивным хламом. Такое состояние здесь царило всегда и будет царить вечно, пока существует Хогвартс. Посреди всего этого бардака не на жизнь, а на смерть скандалили слизеринец Малфой и гриффиндорка Уизли. Мертвяк застал представление на этапе, когда палочки еще в ход не пошли, но бладжерами друг в друга уже швырялись. Всё правильно: утром в деканате — вечером в палате. Накануне решающего весеннего поединка Гриффиндора со Слизерином БаБах и Снейп всё утро сегодня цеплялись друг к другу по малейшему поводу, а Джинджер с Хорьком, похоже, продолжили традицию своих деканов и теперь сильно рискуют завершить этот день в лазарете в качестве пациентов-коматозников.

— Да ты наруча Рона не стоишь, Малфой, и закрой свой змеиный рот! Не тронь моего брата, понял? — визжала доведенная до исступления Уизлетта не своим голосом. Бедный ее будущий супруг, кем бы он ни оказался! Эвон как ее колбасит со злости!

В ответ блондинчик упоенно язвил, еще больше выводя девицу из себя и увертываясь от летящих снарядов.

— Да куда вам! Гриффы теряют башку даже на тренировках! Кошки вы дра-а-ные, а не львы! Когда ваши капитаны сменились, вы вообще стали нулями без палочек. Ты сама сегодня два раза потеряла квоффл и чуть не получила бла-а-аджером по хребту!

— Сейчас ты получишь бладжером по лбу, Феррет! Ну всё, ты труп! Понял?!

Началось: они повыхватывали палочки. Наевшийся на кухне до отвала, и не только хлеба, мимир приготовился к зрелищам: как-никак прайм-тайм, время "Санта-Барбары"! Главное — спрятаться, чтобы шальным не прилетело, и наслаждаться боевичком в безопасности. Иначе эти двое всего лишь на соседних койках в палате окажутся, а тебя зато вместе с остатками перьев со ступенек в совок сметут, Мертвустичек.

Белобрысый или парировал, или промахивался, даже когда рыжая бесовка оказывалась в двух шагах, а она не шутила и обрушивала на его голову всё, что было ей доступно. Для шестикурсника отбить эти выпады не составляло труда, но Уизлетта однажды изловчилась и всё же низвергла на него ледяной водопад. Промокший до нитки и похожий на облезлого желтого цыпленка, Драко сорвался. Обозленный, он пошел в наступление, довольно быстро обезоружил противницу и, меча глазами искры, шмякнул ее спиной о кабинку с квиддичным снаряжением так, что их завалило высыпавшимися вещами. Придавленная за плечи к шкафу, Джинни бранилась и истерила, требуя отпустить ее, а он, судя по взгляду, выбирал способ убийства. Наконец она опять вывернулась и сделала ему подножку, только сама отскочить не успела, и, споткнувшись, он просто повалил ее с собой на груду вещей, засыпавших скамейку. Вопли сначала усилились, над хламом хаотично взметывались то кулаки, то ноги девчонки, потом звуки борьбы сменились возмущенно-приглушенным писком, как будто ей заткнули рот. Руки еще пару раз лениво стукнули по спине парня... шлепнули ладонями... погладили... и пропали под грудой вещей. Вот, это дело! Слизеринцы время терять попусту не будут. Пора, пожалуй, оставить их наедине. Однако Мертвяк просчитался: как только Малфой предпринял попытку перейти черту, Уизлетта снова взъярилась и отшвырнула его, уже не ждавшего отпора, от себя:

— Да что ты себе возомнил?! После того, что ты сказал про меня и квоффлы...

— А что, не так, что ли? — он раздосадованно отплевывался в сторону от какой-то особо назойливой и длинной волосины, прицепившейся к лицу, потом и вовсе неэлегантно утерся рукавом. — Я ни словом не погрешил, ра-а-астяпа Джинджер!

— Нет, ты возьмешь свои слова назад, Феррет! Возьмешь, или я загоню их назад в твою глотку!

— Хочешь па-а-ари?

— Хочу! И прямо сейчас! Вдвоем на поле, кто словит снитч, тот и требует извинения в любой форме, ясно?

— Ну, пошли! — Драко в раздражении вскочил и рывком за руку поднял ее. — И если ты облажа-а-аешься, попробуй только увильнуть!

— Это мы еще посмотрим, кто тут облажается!

Эй, бестолочи, куда вас понесло в такую погоду? Хотя когда это жалкий ливень мог нарушить планы истинного квиддичиста? Мертвяк незаметно последовал за ними. Ему самому было интересно, кто из них будет извиняться и на каких условиях.

Ливня еще не было, но ветер снова качал кроны деревьев в лесу. Пока сумасшедшая парочка, оседлав метлы, неслась к полю для квиддича, ворон взлетел повыше и увидел, что по тропинке к избушке Хагрида в наброшенном на плечи дождевике спешит босс. Он-то чего там забыл на ночь глядя, еще и без магии? Может, Лавгуд там, и он за ней? Пожалуй, лучше приглядеть за парнем — эти как-нибудь сами разберутся, а вот босс — он просто маэстро в деле наживания себе врагов и проблем.

Первый раскат грома проурчал за дальними холмами...

* * *

Гарри вернулся из Мунго позже, чем обычно, и очень усталым. Не столько физически, сколько из-за раздумий — о Голландце, о Скабиоре и прабабушке, о Регулусе и Гилдерое. В голове творилась какая-то каша, и только в спальне юноша вспомнил о Хагриде: надо же было сгонять к леснику и попросить забрать себе это беспокойное хозяйство под кроватью. Когтевранцы ведь не хотят жить, перешагивая через всюду копошащихся мохнатых "пылесосиков".

На улице собирался дождь — и, похоже, не простой, а с грозой. Рановато для грозы, конечно. Гарри оделся на случай ливня и выскочил из замка. Уже почти на пороге избушки его застал пророкотавший за лесом гром.

Хагрид уговаривал его остаться на чай и переждать непогоду, но пить чай Хагрида на голодный желудок было невозможно, да и в школе ждало множество дел, которые нужно успеть выполнить до отбоя.

— Говоришь, брачные игры у них? — довольно улыбался в бороду полуогр с таким видом, как будто ему объявили, что это он сам скоро станет дедом. — А себе не хочешь парочку оставить, ась? Они ж, когда детеныши, милейшество сплошное! У меня где-то карточка была... ща покажу!

Гарри хрюкнул от смеха. От лесника, конечно, всего можно ожидать, но чтобы он в таких выражениях умилялся каким-то подкроватным зверушкам — это уже перебор. Стареет дядька Рубеус, сентиментальничает.

— Нет, Хагрид, спасибо тебе за доверие, но шуршунчиков мое плотное расписание уже не выдержит.

— Дак они ж неприхотливые!

— Не-не, забирай всех, я как-нибудь переживу. И в Трофейном зале их навалом. Забирай, иначе Филч их изведет отравой, жалко будет.

Договорившись с Хагридом, Гарри выскочил за дверь. А там уже творилось что-то невообразимое: небо секло деревья мелким градом и дождем, исходило молниями и громом, и всё это в вихрях туч и ветра. Хогвартс угадывался вдалеке только по рано засветившимся окнам. Держась за капюшон дождевика и оскальзываясь на размытой тропке, юноша припустил к замку.

Когда он съезжал на заднице с мокрого пригорка, то заметил пронесшегося у него почти над самой головой человека на метле. Кто это был, Гарри не понял — и не был уверен, что ему не примерещилось. Но не успел он, доехав до низа, подняться на ноги, по той же траектории пронесся еще один гонщик-самоубийца. Этот летел чуть ниже и, судя по зеленой униформе, был слизеринцем. А это они вовремя удумали тренировки устраивать, трудности закаляют характер. И вообще — что они здесь делают? Квиддичное поле намного правее и почти в полумиле отсюда...

Последний перелесок, мостик над бурлящим глинистым потоком, который в обычном состоянии — просто чахлый ручеек в широком русле... Перед Гарри расстилалось ярдов двести совершенно открытого пространства, над которым неотрывно мерцали молнии и свирепствовал ливень с градом. На этот раз что-то золотистое просвистело прямо перед носом и взмыло вертикально вверх. Секунду спустя этот путь повторил сидящий на метле квиддичист в багровой от влаги одежде. Юноша узнал гонщика — это была Уизли. Додумать мысль он не успел: молния оказалась проворнее. Вспышка в высоте. Сверху что-то летит, а вокруг мечется и каркает огромный ворон.

Всё проскочило как тогда, на том предрождественском торжестве, когда Ге упала в обморок. Только теперь Гарри вдруг очень четко и на удивление последовательно вспомнил уроки отца. Профессор говорил, что этим приемом они с мамой защищались от непроизвольно насылаемых младенцем-Гарри электрических разрядов. Своевременная защита могла бы спасти даже от смертоносного Фулминис Энсис. Гарри почувствовал, как все его силы точно утекают с бешеной скоростью в незримую воронку, но падение Джинни замедлилось (а еще его больно ударило по лицу обломком ее метлы, коварно прилетевшей откуда-то сбоку). Тело девушки в мерцании молний казалось изломанной куклой. Еще одна электрическая змея наскочила на нее, но расшиблась о невидимый кокон и растаяла. Гарри понял, что больше не удержит такой вес и уронит Уизли с огромной высоты. Даже если она еще жива после первого удара молнии, упав, раненая разобьется насмерть.

Он и думать забыл про Мертвяка, а мимир, громко каркая и матерясь, летел впереди несущегося к ним Драко.

— Малфой, давай! — заорал Гарри и, как будто струну оборвали, отлетел навзничь, потеряв контроль над Уизли.

Тело снова рухнуло вниз, но пролетело всего пять-шесть футов и снова зависло. Держа ее на прицеле палочки, Малфой приземлился и отшвырнул в сторону свою метлу. Его била крупная дрожь. Впрочем, дрожь била и Гарри, он вообще еле шевелился и ничего не соображал. Но когда Джинни плавно опустилась на землю, у него как будто открылось второе дыхание. Они с Малфоем бросились к ней одновременно, с двух сторон.

— П-поттер, прошу! Поттер, прошу тебя! — как заведенный, повторял Драко, сам не понимая, что и зачем бормочет, почти срываясь в рыдание.

Гарри прижал пальцы к горлу девушки. Пульс прощупывался.

— Живая, Малфой.

Тот громко выдохнул, заскулил и, съежившись, ткнулся лбом в ее плечо.

— Давай, давай, ноги-ноги, пока и нас не пришибло. Закрой нас щитом, Драко, ее берем на руки и тащим к Помфри.

— Я носилки могу.

— Давай, если можешь. Щит тоже контролируй, иначе огребем.

— Окажи ей первую помощь, Поттер!

— Сначала где-нибудь укроемся. Мертвяк полетел за медиками.

Перекидываясь короткими репликами, они добежали вместе с Джинни до портала Хогвартса и ворвались в школу. Гарри осмотрел ее и перевел дух: кажется, они отделались испугом, потому что девчонку просто контузило — по всей вероятности, сама молния ударила в металлические крепления на ее метле.

— Я твой должник, — сказал Малфой с трагической слёзкой в голосе.

Гарри, который уже убедился, что Джинни вне опасности и завтра будет как огурчик, еле сдержал серьезность. Пафосный Драко — это отдельный опус для фортепиано с оркестром.

— О! Точно! Поэтому теперь ты должен сказать своим долбоебам Винсу и Грегу, чтобы они прекратили меня "лечить".

— А что это вообще было? Ты же колдовал, правда? — Драко метался взглядом от своей ненаглядной Джинджер к Гарри и обратно, не в состоянии остановиться на ком-то одном из них. — Ты без палочки колданул, Гарри! Это ж Мерлин знает что за чудеса! Выброс, да? Получилось? У тебя получилось?

Он даже забывал растягивать слова. Всполошенный Малфой — что может быть прелестнее? Интересно, профессор Снейп когда-нибудь видел своего студента в такой экзальтации?

— Ты только не говори пока никому, ладно? — попросил Гарри, и тут ему стало совсем нехорошо; болью дернуло шрам на лбу, а силы куда-то пропали. С отнимающимися ногами и руками, дрожа от слабости, он сел на ступеньку, прямо в натекшую с них лужу.

Малфой что-то спрашивал, но слова его звучали как растянутый низкий гул без всякого смысла. Отпустило только после того, как примчавшиеся на подмогу ассистенты мадам Помфри напоили Гарри восстанавливающим зельем, а Джинни забрали с собой в лазарет.

— Я знал, что всё это кончится больничной палатой, — мрачно изрек восседавший на перилах лестницы Мертвяк.

79. С какого ни посмотришь бока, я в мире очень одинока!

— Нет, я так больше не могу! — простонала Гермиона.

Мама решила взять ее измором. Теперь она доставала дочь даже в письмах, выклевывая ей мозг всё более неопровержимыми аргументами о пользе перевода из Хогвартса в Шармбатон на седьмом курсе.

— Мама, ну и зачем тебе нужна бормашина? — подбоченившись, девушка смотрела на письмо от домашних, немым укором выложенное на столе. Эти исписанные упрямым маминым почерком листки магловской бумаги, практически не применяемой в их школе, казались Гермионе каким-то иллюзорным слепком сознания миссис Грейнджер, с которым нельзя было не вступить в дичайшее противоборство. — Тебе же для лечения кариеса достаточно будет просто говорить с больным зубом!

— Что, Ржавенький, уже с бумажками разговариваем? — пробегая мимо через факультетскую гостиную, Рон Уизли хихикнул, дружески прихватил ее ладонями за плечи и чмокнул в лохматую макушку. — Береги себя, детка! Ты нам еще нужна здоровой!

— А-а-а-а! Уйди, Рон, я тебя ненавижу! — она захныкала, в изнеможении откинула голову и развернулась вокруг своей оси, а парень уже побежал дальше по своим делам. — Нет, ей-же-ей — с этим надо заканчивать! Она меня заковыряет!

— Кто посмел тебя обидеть, дай убью его, — пробегая мимо вслед да Роном, заявил Симус и разлохматил Гермиону еще сильнее — ровно в том месте, куда только что чмокал Уизли; потом он увидел ее недогрызенное яблоко возле письма, куснул его и, получив оплеуху, понесся дальше с воплем: — Если кто обидит, он — мой!

Поэтому, услыхав шаги на лестнице за спиной, Гермиона рявкнула:

— Даже! Не! Думай!

— А? — Джинни удивленно остановилась на нижней ступеньке и захлопала накрашенными ресницами.

— Не, ты иди-иди, — разрешила Гермиона, про себя отметив, что недавний эксцесс с молнией пошел девице на пользу, и теперь она воодушевленно бегает на свидания со своим Хорьком, делая вид, будто сильно заинтересовалась оранжереей профессора Стебль и вообще лютиками-цветочками. Разбудила спящего Малфоя [1], а сама прикидывается святой невинностью!

__________________________________________

[1] По тексту канона лозунгом Хогвартса является искаженное латинское высказывание "Draco dormiens nunquam titillandus" ("Не щекочите спящего дракона" — безусловно, аналог английской поговорки "Не будите спящую собаку", перешедшей в обиход из цитаты средневекового поэта Джефри Чосера). В фандомной среде этот лозунг породил немало шуточек в адрес Драко Малфоя.

И стоило Гермионе расслабиться и потерять бдительность, как Джинни подлетела сзади, чмокнула ее в щеку, окончательно распотрошила ей волосы и в довершение сперла полусъеденное яблоко. Уже у двери показав язык рычащей встрепанной Гермионе, она нырнула в коридор и была такова.

— Ненавижу гриффиндорцев! — девушка села за стол с твердым решением написать матери разгромный ответ, но в этот момент кто-то настойчиво постучался в одно из окон.

Гермиона оглянулась, и сердце, подпрыгнув, замерло, а потом заколотилось опять с бешеной скоростью: это был Риг, филин Гилдероя. Ура! Теперь есть кому пожаловаться на маму и укрепить свои защитные позиции, чтобы остаться там, где хочет она сама, а не вездесущая миссис Грейнджер. Вот так-то!

Она впустила сову, отдала ей вкусняшек взамен письма, и Риг, ни разу ее не куснув, а только убийственно зыркнув оранжевым оком, унесся в сторону шотландских холмов за Запретным лесом. Письмо было увесистым и... плотным. Ой, неужели же Гил внял ее просьбе и наконец-то прислал свою колдографию? Она не видела его уже почти три года — с отъездом из Хогвартса он перестал поддерживать имидж помешанного на своей внешности кретина и с тех пор удостоил их с Гарри всего-то парой снимков, да и то на втором был очень и очень далеко от камеры, на фоне огромной скалы в виде окаменевшего дракона. А Гермиона всё стеснялась попросить, и вот в прошлый раз набралась наглости...

О, мой бог! Она боялась разочароваться — вдруг он изменился, и ей с ее "гормональными" причудами что-то в нем не понравится? Это ведь будет разочарование всей жизни! Нет, понятно, что после профессора Снейпа к таким вещам будешь относиться философски, но она же не была влюблена в профессора Снейпа. Ой! Она наконец призналась себе в этом, что ли?.. О, нет! О, да! Гермиона прижала к груди колдографию, еще раз взглянула, еще раз прижала и, запрыгав, как ошалелая белка, бросилась кружиться по всей гостиной — хорошо хоть здесь больше никого сейчас не было!

Нет, он был непозволительно, неприлично хорош! Сидел с какими-то свитками, заваленный ими по уши, потом отвлекался на фотографа, что-то ему говорил, и снова закапывался в свои пергаменты. И эта мимолетная улыбка — в ней был весь Локхарт, каким она его помнила! Ничего он не изменился! Хуже уж точно не стал. Разве что позволял себе некоторую небрежность и даже "магловость" в одежде и прическе, разрушая образ франта-знаменитости со времен ЗОТИ второго курса. Гермиона уж точно не считала это "ухудшением", скорее наоборот. Интересно, а что он там читает и выписывает — вон, все пальцы в чернилах, как у студента-новичка?! Она стала рассматривать его руки, на три четверти выглядывающие из подвернутых рукавов рубашки, и стыдливо одернула себя, потому что в голову полезли всякие непристойные фантазии. Ну, красивые же руки, черт его побери, как тут не разглядывать? Длинные пальцы, изящные, но крепкие запястья, кожаные заклепанные браслеты на предплечьях, как у каких-нибудь ковбоев или рокеров... А на пергаментах, с которыми он возится, — иероглифы... египетские, кажется... Непонятные схемы и чертежи — отсюда толком не разглядеть, можно лишь догадываться. Ей никогда не угнаться за ним по интеллекту. И по красоте тоже... И вообще!

— Ничего ты не понимаешь, — шепнула она снова и снова повторяющему одно и то же движение портрету и украдкой его поцеловала.

Щекам стало горячо, она спрятала снимок в конверт и выхватила само письмо. Дыхание постепенно выровнялось, но сердце всё еще ёкало и замирало.

"Привет тебе, моя дорогая Атропа! — как обычно, шутливо подтрунивая, начинал он письмо. — Я выполнил твою просьбу, прелестная мойра, но не бескорыстно: хочу увидеть взамен твой неземной облик"...

Гермиона ужаснулась. У нее нет ни одного приличного снимка, да и где ей взять здесь хорошего фотографа? Не у Колина же Криви колдографироваться — он и из красивых девчонок вроде Падмы и Парвати способен сделать каких-то бундящих шиц, а что же тогда выйдет из нее, с ее незавидными внешними данными? Да в ее случае будет бессилен даже профессионал! Нет, нет и нет, надо просто потянуть время отговорками, а там, может быть, он и сам забудет. В конце концов, скорее всего, он попросил из вежливости. Зачем ему фотка странной девицы, которую он и по имени не называет, вечно всё с прибауточками... может, он вообще уже забыл, как ее звать на самом деле? Да, наверно, забыл. Такой (она украдкой вытянула краешек колдографии из конверта и опять взглянула на него) красивый! На что только ты надеешься, дуреха? (А это уже строгим маминым голосом, только мама еще бы и назвала его павлином — чтобы заочно сбить с господинчика спеси.) Ладно, со снимком потом что-нибудь само придумается, лучше вернуться к письму и не накручивать себя сверх меры.

"Сейчас у меня действительно очень много работы и, мне кажется, скоро я смогу порадовать вас с мистером Поттером некоторыми вещественными результатами.

Возвращаясь к вашим с Гарри вопросам о мессире Гринделльвальде — а я не сомневаюсь, что вы намеренно продублировали друг друга в расчете на мой ответ хотя бы кому-то одному из вас, — попробую рассказать то, что знаю и что пора бы уже узнать вам. Насколько мне помнится, информация о Голландце, равно как и о Неназываемом, была максимально извлечена из библиотеки Хогвартса, и в Запретной секции, доступной только преподавателям, осталось лишь несколько его трудов. Именно из-за этого в 40-50-х сломали столько копий представители Лиги Апертистов"...

Перед внутренним взором Гермионы возникла выдержка о деятельности Союза Откровенности и один из пунктов их уложения: "Обеспечить всем и каждому доступ ко всем видам неискаженной информации, дабы таким образом развенчать саму теорию чистокровности в глазах будущих поколений и искоренить возможность кривотолков и спекулятивных трактовок в будущем". Она уже не помнила, где прочла это, но, по рассказам Гарри, его бабушка, Эйлин Принц, в юности была связана с этой организацией и даже возглавляла одну из молодежных ветвей апертистов МагБритании.

"...Начну с самого начала.

Вопреки устоявшемуся мнению, будто Геллерт ван Гринделльвальд появился на свет в маленьком провинциальном городишке Бевервейке, что в Северной Голландии, это не так. Он родился в обедневшей, но многодетной семье волшебников на острове Ява в 1880-м, шестого июня — за три года до начала трагедии Кракатау. Жили они в Джакарте, но мессир любит бытующую легенду о том, что извержение, начавшееся в мае 1883 года, закончившееся взрывами вулкана в конце лета и в десять тысяч раз превысившее силу взрыва бомбы, которая уничтожила Хиросиму, было спровоцировано его первыми магическими всплесками.

Не возьмусь судить о подлинности таких объяснений, но в будущем он был феноменально силен именно в организации землетрясений и штормов. И этому есть множество свидетельств, ныне запрещенных на территории Магической Британии.

В результате чудовищных разрушений соседних островов август 1883-го унес жизни множества людей — по большей части маглов — а семейство Гринделльвальдов тогда же неизвестным образом перебралось из голландской Индонезии в столицу Нидерландов. Сделать это собственными средствами такая нищая фамилия не смогла бы ни при каких обстоятельствах, и здесь им явно кто-то помог — сам Голландец считал именно так.

Собственно говоря, свое "индийское" прошлое мессир практически не помнил, но всегда утверждал, что волшебный Восток тянет к себе его воображение и заставляет узнавать больше о его культуре и обычаях.

Когда ему пришло время поступать в школу, перед семейством встал одинаково безнадежный выбор: Шармбатон или Дурмстранг. Старшие из детей Гринделльвальдов, кто не умер в результате нескольких инфекционных заболеваний, нападавших на семью, значительными волшебными способностями не отличались, и родители решили, что отдавать их на учебу — это слишком шикарно для скудного бюджета и проще учить отпрысков дома, ведь для жизни достаточно и бытового колдовства, плюс пара-тройка каких-нибудь ремесленных и ровно столько же оборонительных заклинаний.

Но с Геллертом ситуация была иная: он имел задатки очень сильного мага и категорически настаивал на поступлении. А характер, надо сказать, у него был отчаянный, и настоять на своем он умел, даже подвергаясь родительской порке, на которую, в отличие от денег, взрослые не скупились. Гринделльвальды подсчитали, что аскетичный Дурмстранг обойдется им значительно дешевле изящного Шармбатона, и отправили сына туда.

Каждый, кто учился в этой школе — как ты знаешь, твой покорный слуга имел такую честь, хоть и недолго, — хорошо знает о достижениях Голландца. Здесь не существует разделений на факультеты-дома, как в Хогвартсе и некоторых американских волшебных школах. В древние времена Дурмстранг пытались делить на женскую и мужскую ветви, но это не прижилось, поскольку магия, как и смерть, равняет всех. [2]

__________________________________________

[2] Не потому ли магию так ненавидят церковники всех христианских (и производных от христианства) конфессий и демонизируют ее носителей перед паствой?

Учить приходилось всех одинаково, поэтому "разделение по старинке" быстро утратило смысл. Отныне каждый из десяти курсов (дурмстранжцы учатся до двадцати одного года, т.е., истинного совершеннолетия мага, и только при этих обстоятельствах их образование считается полным) разделяют на три-четыре потока в зависимости от количества студентов, поступивших в очередной год. В годы демографического спада бывало и всего по две группы, а то и вовсе без потокового разделения.

Исходя из всего этого, я не смогу тебе сказать, какому из ваших факультетов был аналогичен тот поток, в котором очутился мессир в 1891 году. Не думаю, что это вроде Слизерина или, там, Когтеврана... Не всё в этом мире обязано оглядываться на порядки в Британии, моя милая Атропа, уж ты мне поверь.

Дурмстранг отличается жесткой системой преподавания, он воспитывает стоиков. Возможно, именно поэтому дурмстранжцы считаются довольно жестокими колдунами: не ведающий жалости к себе не ведает ее и к другим, а им прививают это с младых ногтей.

Но одна зацепочка, приведшая Голландца в Магическую Британию и столкнувшая его с Альбусом Дамблдором, существовала. Вдова Бэгшот, родная сестра покойного дедушки Геллерта по материнской линии, в девичестве звавшаяся Бетхильдой ван Росевельт, была замужем за английским волшебником и больше полувека прожила в Годриковой Впадине. Там она овдовела, там познакомилась с Кендрой Дамблдор, матерью Альбуса, там приняла у себя нагрянувшего в гости "бедного родственника" — внучатого племянника из Амстердама. Что он забыл в Британии, история умалчивает, а сам мессир на эти темы никогда и ни с кем не откровенничал. Одно известно: Альбус и Геллерт познакомились через двоюродную бабушку Гринделльвальда. Жива ли Батильда Бэгшот до сих пор? Это мне неизвестно. Если и жива, то обитает всё там же — в Годриковой Впадине.

Теперь о мессире.

После победы над ним Верховного чародея британского Визенгамота в исторических справках почитается за хороший тон представлять Гринделльвальда монстром. Что ж, по-своему они правы: Геллерт-Смутьян в самом деле вполне заслужил звание чудовища Моруа. [3]

__________________________________________

[3] "Дело в том, что великие дела творятся только чудовищами.". Андре Моруа "Семейный круг", 1932 г. (пер. Евгения Гунста).

Только он не поднимал своими руками армию нежити и не совершал террористические акты в разных странах, это фольклор в духе моей сестрицы, из-за которой я, кстати, не очень спешу приезжать в Соединенное Королевство.

Видишь ли, ей взбрендило написать детскую сказку о волшебниках, но поскольку она сама ничего в этом не смыслит, сестра хочет выжать эти сведения из меня. А я не слишком горю желанием ее в это посвящать, и дело даже не в Статуте. Мой прошлый рассказ, сляпанный абы как на ходу, ее не очень устроил — кажется, она начинает что-то подозревать и теперь в случае моего отказа поведать ей правду грозится вывести меня прототипом крайне неприятного персонажа на страницах своих сочинений. Зная ее мстительность, я могу ручаться, что она воплотит это в жизнь.

И меня такое положение вещей устраивает, лишь бы только не допрос с пристрастием"...

— Как хорошо я тебя понимаю! — сказала Гермиона и покосилась на лежавшее неподалеку письмо мамы.

"Прости за неуместное отступление. С твоего позволения, я всё же вернусь к личности мессира Гринделльвальда. Так вот, своими руками мессир не делал ничего противозаконного. Он ученый-теоретик, но есть в нем кое-что, отличающее его от других мыслителей этого мира. Чаще всего все эти гении сначала изобретают свою идею, а затем становятся ее заложниками на всю жизнь. Она полностью подминает под себя личность создателя, приводя его к интеллектуальному краху.

Голландец пошел иным путем.

Он никогда не позволял своим идеям захватить его полностью. Более того, он погружался в них, изучал вопрос досконально и, если где-то видел нестыковку или ущербность, без сожалений отметал такие теории за ненадобностью. Даже если на них был израсходован не один десяток лет жизни. Так случилось с теорией чистокровности, идеологом которой он считается так же упорно, как у маглов Бакунин — анархизма, а Маркс — коммунизма. И так же, как Салазару Слизерину приписывают изречение, в котором он предрекает магам остановку в развитии общества, если те изолируются от маглов и прогнутся под них (что британские маги практически и получили на нынешний момент).

Гринделльвальд совершенно спокойно и на расстоянии следил за опытами, которые проводили те, кто считали себя его последователями. В частности, тот знаменитый эксперимент Сенториуса Принца с переливанием крови от магла магу был одним из основных аргументов к дальнейшему отказу мессира от своих взглядов в этой области. Всех пугало то, что он вообще способен на подобное — действовать бесстрастно, как робот, как мыслящая машина, которая выбирает безукоризненный кратчайший путь к цели, к истине, и не привязывается ни к чему.

Мало кому ведомо, что стоящий надо всем миром Геллерт Гринделльвальд имел единственную, но всепоглощающую страсть — страсть к Большой Игре.

Это своего рода вселенские шахматы в миллиард ходов, и до Дамблдора он не видел себе в них достойного по интеллекту противника. Только этим и объясняется их многолетнее общение до той знаменитой дуэли в 1945-м. Правда, мессир считал, что его заклятый друг, закадычный враг Альбус слишком уж горячится в меру своего темперамента и воспринимает всё слишком всерьез. Сам он никогда не выходил за рамки понимания, что все их с Дамблдором манипуляции с действительностью — это только Игра. Люди? Судьбы? Что ж, достойная приправа, дополнительные карты, полезные задачи, тренирующие разум, когда нужно сохранить жизнь как можно большему количеству игровых фишек с обеих сторон. Не из человеколюбия — из азарта и желания поставить рекорд в собственных глазах.

От своей идеи чистокровности Геллерт Гринделльвальд отказался задолго до их с Альбусом судьбоносного поединка. Из-за чего же тогда он состоялся, этот поединок, спросишь ты? Доподлинно неизвестно. Есть основания предполагать, что это связано с печально знаменитой Лигой Апертистов. Опять же, сам Голландец никогда не становился и не собирался становиться во главе той организации — он был лишь идеологом. Его таинственный и с концами исчезнувший труд, по слухам, был целиком посвящен необходимости обнародования всех его проб и ошибок во избежание повтора заблуждений. Гринделльвальду было абсолютно безразлично, что будут думать о перемене его взглядов другие люди: он никогда ничего не делал специально для каких-то там людей. Дамблдор считал, что идею магической чистокровности вообще следует предать забвению и закидать камнями, а всё, что связано с воспоминаниями о самом факте таких изысканий, необходимо изъять из доступа и засекретить, чтобы ни один молодой волшебник больше не вздумал польститься на "черное учение" Смутьяна. Геллерт возражал, и напряжение между ними увеличивалось, закончившись схваткой в 1945 году, в ходе которой, как мне кажется, Гринделльвальд не проиграл, а позволил приятелю юности одержать победу. К тому времени он уже вполне осознанно мог бы вызвать взрыв, эквивалентный извержению Кракатау, будь на то у него планы: жизни людей, как я уже сказал, для него — переменная составляющая Игры. Возможно, могущество Дамблдора не уступало его могуществу, но великий светлый маг, каким он зарекомендовал себя в магическом обществе, не имел права стать причиной стольких жертв. Поэтому у мессира были все шансы выиграть — однако по какой-то причине он не совершил этого и удалился с политической сцены без фанфар, но и без криков проклятий в спину.

Просто исчез.

Сказки про тюрьму в Нурменгарде — всего лишь сказки. Это совершенно пустой замок. Я был там, и не однажды.

Существуют разрозненные записи Гринделльвальда, косвенно указывающие на то, что в пресловутом двенадцатом (6+6) томе его сочинений речь шла о британских носителях кровавого эмеральда, смене эпохи и строя, которая произойдет в срок перед началом [возможного] правления одного из выходцев того семейства, избранного магией на пост Верховного чародея. Судя по масштабам заинтересованности, изменения коснутся всего мира, а не только Британских островов. Кроме того, мессир ссылался на упоминания о Тени, которую подробно исследовал в восьмом томе девятнадцатитомного собрания — "Доппельгёнгер" (да, именно с таким, на германо-скандинавский манер, написанием этого слова).

Но, опять же, никаких даже намеков на то, где искать эту книгу, не существует.

Уж поверь, дорогая моя Атропа, я изрыл носом землю за все эти годы, чтобы найти следы. Ровным счетом ничего. Зеро. Но я не призываю вас с Гарри сдаваться. Покуда вы в Хогвартсе, вы можете перепроверить мой путь, как это принято во всех уважающих себя ученых сообществах. Подстраховаться и пройти еще раз тою же дорогой, которой шел я, когда искал. Пожалуй, ближе всего для вас сейчас школьная библиотека, Запретная секция. Попробуйте начать с нее — возможно, я что-то упустил, когда мы с тобой разрабатывали "ангела библиотеки"...

— Ах, так вот почему ты возился со мной! — возмутилась Гермиона; ну, конечно, а на что она могла рассчитывать в тринадцать лет? Что взрослый преподаватель из-за нее, соплячки, будет затевать ученые вычисления и реально планировать какое-то серьезное открытие? Эх ты, наивная дурочка!

"Надеюсь, вы получили ответы на ваши вопросы. Давно я не шифровал таких длинных писем! Боюсь, и ты устанешь его декодировать"...

— Я?! Да никогда! — фыркнула девушка: она уже настолько хорошо владела их тайнописью, что читала ее бегло, как на английском.

"Не хочу загадывать, но, похоже, с этого лета и на несколько ближайших лет я буду должен переехать во Францию. Только там мне удастся доработать проект, которым я всецело занят сейчас. Желаю тебе успехов в предстоящей сдаче экзаменов, да что там — нисколько в них не сомневаюсь. Письмо твоему другу отправлю днем позже. Всего тебе хорошего, моя дорогая Атропа — и, я надеюсь, ты позволишь мне приложиться поцелуем к твоей прекрасной ручке.

Всегда твой, Гилдерой. 23 апреля 1997 года".

— Во Францию! — как завороженная, прошептала она, перечитала строчки и радостно взвизгнула: — Во Францию! Мамочки!

Тем же вечером мамочка Грейнджер получила от дочери письмо, в котором та сообщала о своем горячем желании перевестись в Шармбатон на последний курс. Восторженность дочери была крайне подозрительна, но Джейн решила пока не бить тревогу. Главное, что девочка согласилась уехать из опасной Великобритании, где всё намекало материнскому сердцу на то, что они живут на готовом рвануть вулкане...

* * *

Уже примерно месяц, как Гермиона стала замечать едва уловимый запах странных духов от одежды или волос Гарри. Она даже пыталась убедить себя, что ей это кажется, и никак не могла понять, что ей напоминает этот аромат. Он был каким-то нездешним. Но стоило ей попытаться принюхаться, запах исчезал. Так бывает, когда человек не пользовался благовониями сам, но некоторое время находился в помещении, где их воскуряют.

Когда она, еще раз перечитав послание Локхарта, побежала на поиски Гарри, то заметила его сверху мелькнувшим на общей лестнице. Его ряд ступенек быстро ехал к пролету между вторым и третьим этажами. Гермиона окликнула его, но в гуле голосов, в клацанье самодвижущихся лестниц и несмолкающем бормотании портретов на таком расстоянии он ее не услышал. Зато она успела разглядеть того — вернее, ту — кто поджидал его у ступенек. Да ее и трудно было бы не разглядеть, так сверкало всё ее одеяние и гроздья аляповатых украшений. Если чересчур приблизишься, можно и ослепнуть. Гарри спрыгнул к профессору Трансфигурации еще до того, как лестница пристала к платформе, мадам Фьюри что-то ему сказала, и они вместе направились в сторону ее комнаты. И тут девушку осенило. Ну конечно! Это благовония, которыми частенько веяло из апартаментов Патрины Фьюри, такой удивительно восточный запах! Вот всё и встало на свои места.

Значит, именно у нее последние три-четыре недели пропадает по вечерам Гарри! Раньше бегал на Сокровенный остров, сейчас почти перестал. Странно. Зачем он понадобился Патрине с его магическими проблемами? Хотя стратегия Крэбба и Гойла по большому счету была направлена в верную сторону, даже после случая с молнией магия к Гарри так и не вернулась. Он сказал по секрету им с Лу — и, конечно, профессору Снейпу — что в тот раз у него снова случилась непредсказуемая вспышка магии, но с разочарованием добавил, что дальше этого дело не пошло. Скорее наоборот — в результате выброса он настолько ослаб, что Малфой еле дотащил его до Когтевранской башни, поскольку сам Гарри ни в какую не хотел в лазарет, и, добравшись до кровати, парень проспал как убитый до следующего утра, а на другой день ходил, с трудом переставляя ноги. Так о чем же тогда могут разговаривать преподаватель Трансфигурации и студент, если этот студент не то что трансфигурировать что-либо, но и банальное перышко не сможет поднять в воздух посредством Вингардиум Левиоса?!

Гермиона остановилась посреди лестницы, и та причалила к совершенно не нужной ей площадке. Ну, начинается...

Почти нечаянно она заметила, что по следам Гарри и профессора Фьюри отправился необъятный профессор Слагхорн. Девушка отпрянула от перил, но, сопоставив его крадущуюся походку с еще более обиженным, чем всегда, выражением лица рыбы-капли, догадалась, что ему сейчас всё равно не до остальных членов "Клуба Слизней". Похоже, он шпионит за Гарри. Пивз на каждом углу вопит, что этот обжора еще подведет их всех под монастырь — а вдруг полтергейст прав? Что, если Слагхорн не так безобиден, как хочет казаться? Гарри говорил, что Дамблдор доверял этому человеку, но разве сам Дамблдор никогда не ошибался в людях? Не хотелось так думать, иначе это уже попахивает манией преследования, но Гарри сам по себе похож на магнит, притягивающий разные неприятности, и поведение Слагхорна из-за этого выглядит очень подозрительным.

Как бы там ни было, девушка навела на себя чары невидимости и спустилась вслед за ними. Тучный профессор делал вид, будто прохаживается по коридору, интересуясь картинами, а на самом деле он явно патрулировал участок перед дверью покоев профессора Трансфигурации и очень при этом нервничал или злился. Это сопровождалось сильной потливостью, которой он и без того страдал в спокойном состоянии, а теперь подавно не успевал промокать платком лоб, виски и загривок, сушить платок заклинанием и промокать вновь. Все его необъятные телеса содрогались, как студень, в знак протеста. Но вел он себя совершенно не так, как положено лазутчику — не прятался, не озирался по сторонам, боясь, что кто-то его уличит, не старался ходить или пыхтеть потише, чем ужасно раздражал волшебницу на лазурном портрете у окна в рекреации.

— Не изволите ли удалиться, сэр? — наконец, не выдержав, сварливо осведомилась она, однако Слагхорн не обратил на нее ни малейшего внимания.

Гермиона подобралась максимально близко к комнате, воспользовавшись моментом, когда профессор опять отошел к лазурному портрету и встал там, заложив руки за спину, покачиваясь вперед-назад, как гигантский клоун-неваляшка, склеенный из сплошных шаров, и что-то бормоча под нос. Солнце, пробиваясь сквозь витраж, накладывало на его серую фигуру разноцветные пятна, довершая нелепое сходство с громадной игрушкой.

— Это ты тут от кого шкеришься? — от внезапного шепота рядом девушка так и подпрыгнула; в воздухе материализовался Пивз.

— Не твое дело! — с раздражением огрызнулась она, тоже вынужденная шептать, чтобы не услышал Слагхорн. — Займись своим делом, Пивз!

— Чего, прямо-таки своим делом? — человечек в шутовском костюме кривлялся. — А вот если сейчас ка-а-ак заору да ка-а-а-ак сдам тебя вон тому жирному?

— Слушай, тебе чего надо? Говори или проваливай!

— Твою рогатку и муляж руки!

— Ну ты и наглый! Эй, а что за муляж?

— У тебя с Хэллоуина в тумбочке валяется муляж руки — пугать людей. Он мне нужен.

— Нужен — забирай. Как видишь, я с собой ни то, ни другое не таскаю, — препираться с мерзким полтергейстом в двух шагах от разъяренного профессора ЗОТИ — удовольствие сомнительное.

Пивз аж замурлыкал от удовольствия:

— А ты мне честное волшебное дашь, чтобы заднюю скорость не включить. И — так и быть — пусть жирдяй не знает, что он здесь не один!

— Да, да, клянусь, что подарю Пивзу свою рогатку и муляж руки с Хэллоуина. Доволен теперь? Чеши отсюда!

— ...на сокровенном! — вдруг вместе с щелчком растворившейся двери донесся женский голос, и Пивз тут же куда-то уметелился. — Там спокойнее.

— Угу, — отозвался выходящий Гарри и сразу закрыл за собой дверь.

Гермиона не верила глазам и ушам. Это был не тот надтреснутый старушечий голос, которым обычно разговаривала хозяйка апартаментов, а звонкий и молодой, с легким манчестерским, кажется, говорком. Там что, еще какая-то женщина? Какая-то посторонняя дама в школе-пансионате, которая знает о Сокровенном острове? Зачем она здесь? И что общего у нее с Гарри? И какую роль во всем этом играет Патрина Фьюри?

Гарри тем временем как ни в чем ни бывало зашагал к лестнице и, проходя мимо Слагхорна, рассеянно с ним поздоровался. Профессор раздулся, как разъяренная фугу, и преградил ему путь:

— Вы... вы... вы... Это бесстыдство не лезет ни в какие рамки, мистер Поттер!

Непонимающе отклонившись, Гарри отступил на шаг назад:

— Э-э-э... профессор?!

— Имейте в виду: с этого момента вы навсегда исключены из моего клуба! Навсегда!

Парень аккуратно обошел его, почти прижимаясь спиной к стене:

— Ладно, — недоумение в его голосе до конца не пропало, но Гермионе в большей степени почудились нотки облегчения. — Ну, я пойду? Можно?

— Ступайте, господин студент! Это безобразие! Проваливайте, не желаю вас видеть! И не рассчитывайте на мое снисхождение во время экзамена!

Гарри пожал плечами и заспешил своей дорогой. Наверное, решил, что у Слагхорна обострение старческого маразма. Гермионе же так не показалось — в основе профессорских действий крылось нечто, чего она не знала, и неспроста он так оттянулся на Гарри. Именно поэтому она изменила своим планам и не побежала вслед за приятелем сразу, а осталась в невидимости в одной из нескольких ниш за греческой каменной вазой с каменными цветами — ходили слухи, что в незапамятные времена это были живые цветы, превращенные Медузой Горгоной в базальт.

Слагхорн вернулся к двери апартаментов мадам Фьюри, постоял, переминаясь с ноги на ногу и несколько раз занося руку, чтобы постучать, но в последний момент передумывая. В конце концов он потряс седой головой, утерся платком и решительно зашагал прочь.

Гермиона растерялась и мысленно отметила себе пунктик аккуратно расспросить об этом как-нибудь Луну Лавгуд, которая иногда умела удивительно точно чувствовать ситуации и видеть взаимосвязи между событиями. Да, Когтевран — это Когтевран.

Гарри она вызвала уже из гостиной их факультета. Он вышел, одетый в вольном — то есть домашнем — стиле и с мокрыми волосами.

— Ты из-под душа, что ли?

— Ага, меня Бут оттуда вытащил. Говорит: иди, там к тебе наш светоч знаний рвется.

— Так прямо и сказал?

— Ну нет, конечно! — он невесело усмехнулся, приобнял ее за плечи и отвел подальше от входной двери, чтобы бегающие туда-сюда и решающие бесконечно мудрые сентенции Серой Дамы студенты их не перебивали. — Так чего там случилось?

Гермионе показалось, что он не то чтобы унылый, но не слишком воодушевленный. А может, устал после целого дня практики и учебы. Ну не из-за отчисления же из "Клуба Слизней" он расстроился, в самом деле! Они уселись друг напротив друга на подоконнике и закрутили ноги по-турецки. Гермиона, решив пока не расспрашивать его о профессоре Трансфигурации, чтобы он не решил, будто она специально за ним шпионит, пересказала ему содержание письма Локхарта о Гринделльвальде, особенно акцентировав его внимание на той части, где речь шла о сочинениях "мессира".

— Он очень сильно намекал, что нам с тобой нужно полазить по нашей Запретной секции. Может быть, мы найдем то, что пропустил он.

— "Кровавый эмеральд" — это наверняка о том перстне с александритом, реликвии рода Принцев, — кивнул Гарри, зябко охватывая себя руками: несмотря на теплую весну, в коридорах Хогвартса было чересчур свежо для прогулок с мокрой головой и в футболке с короткими рукавами. Гермиона направила на него палочку с обсушивающим и согревающим заклинанием. — Слушай, есть такая штука, как призыв Тени. Я это сделать не сумею, как ты понимаешь... — он покривился совсем так же, как это часто делает его отец.

— Что-то темномагическое? — насторожилась Гермиона.

— Ой! — приятель досадливо прищелкнул языком и поморщился еще сильнее. — Иди ты! Все, кто изучает целительские чары, учат эти простые латинские заклинания сродни диагностическим. У Тени более широкий спектр действия: она ищет очаг заражения, больных или раненых, но может и искать какую-то сложно спрятанную информацию в пределах заданной зоны.

— Но это же, надеюсь, не та Тень, которая у Юнга?

— Тень у Юнга?.. А! Да нет, конечно. Всё проще. Но контролировать ее нужно уметь, как любую призванную сущность, иначе будет то же самое, что устраивает Пивз, когда в ударе.

Гермиона прикусила губу, вспомнив, что задолжала этому гаду в колпаке свою рогатку. Полтергейст теперь все окна в замке вышибет, и совесть его за это даже не попробует на зуб. Если он вообще знает, что такое совесть. А вдруг Пивз и есть чья-то потерявшаяся в прошлом диагностическая Тень?.. Хи-хи!

— Можно было бы запустить поисковую Тень и...

— Можно и Ангела. Зря мы с Гилом тогда возились, что ли? — ("Мы с Гилом"... звучит так оптимистично...)

— Ваш Ангел ищет то, что в доступе, только экстренно и без ограничения по территории. А Тень — потаённое и на небольшом участке. Она может даже легализовать то, что скрыто более сильными волшебниками от глаз тех, кто слабее. Только надо знать примерную локацию, где проявить спрятанное. Прозерпина говорила, что некоторые Дамблдоровские заначки эта штука вскрывала без труда, но...

— Гарри! Это неправильно! Это я должна рассказывать тебе о заклинаниях, которые ты не знаешь, а не наоборот!

Мимо них, держась за ручки, проплыли Акэ-Атль и Падма.

— Привет, Грейнджер! — небрежно бросил он, лишь на пару секунд отвлекшись от Патил.

— Привет, Гермиона, как дела? — Падма была более обходительна и сделала ей ручкой.

Гермиона показала им большие пальцы на обеих руках. Когда она видела эту парочку, на душе становилось светло. Она так боялась фиаско, но в итоге у них всё получилось! Куатемок наконец-то заметил пылкие взгляды соратницы по факультету, и они стали одной из самых красивых парочек среди старшекурсников школы.

О, она, кажется, даже забыла, на чем остановилась полминуты назад!

— В общем, я это к тому, чтобы ты попробовала себя с этим заклинанием, когда пойдем на Сокровенный... завтра. Сегодня я уже не в состоянии.

Девушка снова вспомнила голос таинственной незнакомки из комнаты мадам Фьюри и снова не решилась расспросить Гарри о том, что он там делал. Он тем временем опять закоченел и обнял себя руками, и Гермиона наколдовала на него новую порцию греющих чар. Интересно, как поддерживают эту магию в Дурмстранге, где, как говорят, вообще не используют настоящий огонь для обогрева дворца? Она же до ужаса недолговечна!

— А что ты думаешь насчет совета Гила? Про библиотеку...

Он задумался и побарабанил пальцами по нижней губе. Гермиона улыбнулась: вот так он когда-нибудь себя выдаст. Впрочем, если до сих пор никто не догадался, то не факт, что это произойдет и в дальнейшем.

— Давай перенесем на ту неделю? На Белтейн. В школе будет пир, все соберутся в Большом зале, а мы с тобой под шумок смотаемся и поищем.

Что-то смутно шевельнулось в памяти Гермионы. Давно-давно... Школьный пир по поводу какого-то праздника... поздний вечер... библиотека... и... нет, ну было что-то странное, было... она же не зря чувствует, что в этих воспоминаниях чего-то не хватает... Может, это она так перепугалась из-за нападения тролля в туалете, поэтому ее психика вытеснила травмирующие воспоминания? Так, Гермиона, кажется, ты перечитала всякой магловской литературы! Это не-маги могут наивно считать, что что-то вытесняют самопроизвольно. Волшебники прекрасно знают, что если что-то вытеснено, то это сделано не без чьей-то "волшебной помощи". Скажи про эту "волшебную помощь" маглу — постучит пальцем по темечку и перестанет с тобой общаться или же еще тебе вынесет все мозги контактерскими или теологическими теориями. Она пробовала. На каникулах. Ради эксперимента. О нарушении Статута можно даже не переживать.

Уговорившись на следующую неделю, они почти расстались, когда Гермиона окликнула его. Гарри обернулся уже от самой двери, еще не тронув молоточек вызова привратницы с ее головоломками.

— Ты мне точно ничего не хочешь сказать? — спросила девушка.

Он слегка расширил глаза, а потом моргнул и уточнил:

— А конкретнее?

— Ну... я не знаю, может, тебя что-то тревожит?.. — Гермиона так и не осмелилась открыть рот и спросить о Патрине Фьюри напрямую. Вот не осмелилась — и точка.

— Блин, Ге, если я сейчас начну пересказывать тебе всё, что меня тревожит, мы тут заночуем, а к утру свихнемся.

— Я не возражаю.

Гарри только улыбнулся краешками губ:

— Ладно, солнце! Давай, пока. До завтра! Привет Гилу.

— Но... Хух... ладно... пока...

* * *

Оставшаяся часть недели перед праздничными днями пролетела как-то сумбурно. Гермиона училась на уроках в школе, училась на Сокровенном, училась в библиотеке после школьных уроков и тренировок с профессором Снейпом... Училась.

Если профессор оставлял их, отлучаясь по каким-то внезапным вопросам — а таких за последние полгода у него стало бесконечно много, — то уже Гарри объяснял ей теорию системы некоторых чар пепельников. С их помощью можно было овладеть умением призывать ту самую поисковую сущность, которую в среде целителей походя окрестили Тенью и которая в действительности, конечно же, семантически ею не была. Так же, как и "ангел из библиотеки", она не имела никакой визуальной формы, но для взаимодействия с нею не требовалось даже техномагических программ — только в чистом виде магия.

Воскресным вечером, так и не дождавшись зельевара, ребята решили возвращаться в замок: время было позднее, а со следующего утра начиналась новая учебная неделя, и надо было хотя бы прийти в себя перед завтрашним днем. Но, открыв для себя и Гарри переход Мебиуса, в переворачивающемся пространстве Гермиона заметила кого-то, кто в ту же секунду переносился сюда с обратной стороны. И хотя пространство искажалось рябью, девушка успела заметить, что это была довольно молодая особа женского пола, доселе ей не знакомая. И, кажется, неизвестная была весьма недурна собой.

— Ты видел? — спросила Гермиона, когда они ступили на каменный пол слизеринских подземелий. — При совмещении пространств там проявилась какая-то женщина! Видел?

Гарри кивнул. На ее предложение вернуться и узнать, кто это такая, он отреагировал как-то апатично, и в голову Гермионы закралось еще одно нехорошее подозрение. Уж не была ли эта незнакомка той самой девицей, которая в минувшую среду разговаривала с Гарри в покоях профессора Трансфигурации? Гарри явно что-то скрывает. Он отводит взгляд и становится безучастным, стоит только, не ограничиваясь стандартным "Привет, как дела? — Всё круто!", начать его расспрашивать более подробно. Что-то гнетет его. А вдруг... вдруг это вина перед Луной? Что, если... да нет, ерунда какая-то! Только не Гарри! Но всё же... он ведь парень, у них это запросто. И не только у парней, конечно, только они больше без тормозов. Особенно в таком возрасте.

Ей стало как-то неудобно смотреть в глаза Лавгуд. Как будто она в чем-то ее предавала, не рассказав об увиденном. Только если бы она рассказала, то предала бы Гарри, какой бы ни была при этом его собственная вина... И вообще — как можно лезть в личные отношения, пусть даже близких друзей?! Нет, это неприемлемо. Но как же это тяжело — молчать, когда изнутри гложет...

Во вторник распогодилось, и почти вся школа распределилась с конспектами и учебниками по берегам Черного озера. Луна лениво валялась в траве, перебирая сухие прошлогодние колоски, похожие на лисьи хвостики и щурясь на солнце, мерцавшее сквозь листву клена, под которым они расположились. Гермиона, лежа на животе, зубрила основные даты мировых магических событий четырнадцатого века и каждый раз ловила себя на том, что начинает дремать, дойдя до восстания гоблинов и первой эпидемии драконьей оспы в Европе. Гарри куда-то уметелился с другими парнями-однокурсниками, Джинни уже давно не осчастливливала их компанию своим обществом, а каждый раз придумывала отговорки одна нелепее другой, сбегая на свидание со своей бледной молью. Шаман и Патил тоже старались уединиться и редко проводили пикнички сообща с прежними друзьями. Отложив учебник по Истории магии, Гермиона подобрала под себя ноги и прилегла на бок, опираясь о землю локтем. Она не могла больше молчать, надо было как-то обсудить с лучшей подругой свои сомнения, иначе какая же это дружба?

— Что твой папа пишет? Так и не рассказал, с кем встречается?

Луна пощекотала букетиком колосков свой чуть порозовевший на солнце нос и безмятежно покачала головой. Мистер Лавгуд Гермиону не интересовал, но надо же было с чего-то начинать эту дурацкую тему!

— Он написал, что к нему приходили "эти люди" и предлагали "сотрудничать редакциями", — тихо пропела Лу, и было непонятно, как она сама к этому относится; но, прекрасно зная когтевранку, Гермиона нисколько не сомневалась, что та понимает всю опасность отцовского отказа от такого предложения — а ведь он наверняка отказался!

— И что теперь?

— "Придира" пока не выходит в печать. Папочка говорит, что врать он не может, а для правды сейчас нет вдохновения.

Ну, это понятно. В таких обстоятельствах всякие "глокие куздры" — то есть "правда" в представлении отца и дочери Лавгуд — выдумываются не очень. "Ежедневный пророк" пестрил дифирамбами, политическими разоблачениями, а также совершенно немыслимой ахинеей. Эпатажная глупость статей затмевала все вопросы, которые непременно возникали бы у людей при чтении первых полос номеров, особенно передовицы. Если "Придира" выступит как оппозиционер проправительственным СМИ, даже осторожно и прикрываясь обычным своим уфологическим юродством, то без поддержки Дамблдора его просто сомнут и раскатают ровным слоем. В иных случаях молчание звучит громче, чем бездумный бунт до первого погрома в твоей типографии. В книжной лавочке Хогсмида уже спрашивали, что случилось с "этим забавным журналом" и почему издатель Лавгуд взял тайм-аут. Вот, значит, почему: к нему наведывались серьезные дяди или тети...

— Знаешь, а я с нового учебного года перевожусь в Шармбатон.

— Это хорошо, — невозмутимо откликнулась Лу. — Гарри не будет скучно там одному...

Гермионе показалось, что Лавгуд ее разыгрывает:

— Что?! Ты шутишь?

— Нет. Как только ему исполнится семнадцать, его собираются отправить во Францию.

— Но... мне он ничего не говорил... Ничего себе!

Может, зря она так накрутила себя надуманными подозрениями? Может, Гарри просто так переживает по поводу скорого отъезда? Но ведь он всегда был не против уехать отсюда, почему бы сейчас его мнение вдруг поменялось? И кто, опять же, та девица в апартаментах мадам Фьюри?

— Лу... слушай... А ты совсем-совсем никогда его не ревнуешь? — и поторопилась добавить: — Не подумай, это я чисто из любопытства!

Луна взглянула на нее своими космическими глазами, по выражению которых никогда не догадаешься, о чем она думает или что чувствует на самом деле, и с какой-то задумчивой улыбкой снова отрицательно покачала головой.

— Он же уедет черт-те куда, а там все эти сексапильные шармбатонки, умеющие строить глазки! Когда они были у нас, я не раз слышала их разговоры. Да они на спор отбивают друг у друга парней! Для них это всё шуточки, игры, спорт. Неужели ты даже не тревожишься об этом?

— Не-а.

— Но — как?!

— Я доверяю ему.

— Эм-м-м... Вообще-то это вещи, не совсем подчиняющиеся разуму... Это ведь соблазны! А он становится привлекательным, наши болтушки называют его "лапочка Поттер", а уж они, поверь, в этом толк знают!

И зачем она вообще подняла эту тему? Огорчить Лавгуд — это как ударить младенца...

Луна не огорчилась. Ей явно польстило внезапное признание Гермионы в отношении ее парня: раньше они никогда не обсуждали наружность Гарри, а еще раньше Гермиона исключительно всех мальчишек считала уродами и крокодилами. И тут такой прогресс! Лавгуд задорно прищурилась на солнце, подмигнувшее ей из-за кленовой листвы:

— Ну и ладно.

* * *

Веселье Белтейна этим вечером 30 апреля было заметно вымученным. Почему-то воздух был пропитан, даже наэлектризован, предчувствием грядущей неотвратимой катастрофы. Или если не катастрофы, то значительных неприятностей. Настроение у всех было такое, как будто школу окружили орды дементоров и распространяют депрессию, как аварийный ядерный реактор — радиоактивное излучение. С теми же перспективами.

Когда за окнами совсем стемнело, а потолок над пиршественным залом принял вид черного неба с волшебной красы звездными скоплениями, Гарри как бы невзначай подошел к гриффиндорскому столу и перекинулся парой фраз с Роном Уизли и Дином Томасом. Гермиона поднялась и пошла к выходу. Минут через пять они встретились с Гарри у лестницы. Она зажгла слабый Люмос, и в его свете приятель казался невероятно бледным. Что-то шевельнулось в памяти.

— У меня опять дежа-вю, — сказала она только для того, чтобы разрядить эта мрачную обстановку опустелого замка. — Это уже когда-то было. У тебя так бывает?

— Бывает. Пошли.

Они двинулись в библиотеку. Оказавшись внутри наполненного тишиной и мраком помещения, Гермиона попыталась применить то мрачное заклинание с поисковой Тенью, которое, как она ни тренировалась эти дни, у нее не выходило ни в какую. В этот раз у нее получилось, но это была какая-то блеклая тень Тени. Особых успехов от нее ждать не приходилось, и всё-таки девушка отправила ее по заданным параметрам: стеллажи здесь, как и в других частях библиотеки, простирались больше вверх, чем в стороны, поэтому слишком отдаляться от них призванной ею сущности и не нужно — идеальные условия дли поиска.

— Ты слышал сейчас? — может, конечно, ей почудилось, но в тот миг, когда Тень была отпущена на задание, откуда-то издалека, с потусторонним эхом, до слуха донеслось едва различимое карканье вороны... Девушка ненароком даже подумала, что это голос Мертвяка. Карканье стало удаляться и быстро стихло.

— Слышал — что? — тоже шепотом уточнил Гарри.

Гермиона нахмурилась. Какая-то мысль не давала ей покоя. Что-то там, за стеллажами, должно будет произойти или уже происходило. В том местечке, где она на начальных курсах так любила прятаться от мадам Пинс, когда засиживалась допоздна за уроками...

— Давай просто перебирать вручную, — предложил он, без особой надежды запрокидывая голову и оценивая высоту полок. — По идее, нам просто нужна литера "G". И стремянка.

— Ты такой наивный!

— Зачем ты всё время туда смотришь, Ге?

— М-м-м... Не знаю. Мне что-то не по себе. Как будто сейчас оттуда вылезет что-то жуткое.

— Монстр из-под кровати? — тихо засмеялся он, но ей было не смешно: в монстре из-под кровати есть хоть какая-то конкретика. А у нее от неизвестности все волоски на теле встали дыбом, и под ложечкой в тело ввинчивается ледяной штырь. — Короче, ты как хочешь — я буду искать методом научного тыка.

С этими словами Гарри поднял руку и вытянул с одного из стеллажей на "G" книгу с именем автора: Геллерт Гринделльвальд. Вот уж и правда, метод научного тыка! На обложке проступал вензель. Это был стилизованный знак Даров Смерти из сказки, а внутри треугольника и круга, разделенного вертикальной чертой — профили старика и молодого мужчины, сросшиеся затылками и глядящие в разные стороны, как двуликий Янус у древних греков. В левом верхнем углу обложки виднелись выдавленные в коже и позлащенные инициалы "GG", в нижнем правом — порядковый номер тома сочинений, цифра "8". И название — "Доппельгёнгер". Именно в таком написании, о котором говорил Гилдерой: с диерезисом [4] над второй "e". Да, она уже держала в руках эту книгу. Она ее обернет обложкой, чтобы не испортить, и будет пытаться понять, о чем там говорится. О чем же там говорилось? О теневом двойнике и передвижении во времени... Ну-ка!

__________________________________________

[4] Диерезис — один из диактрических знаков (две точки над гласными) в нидерландском языке, который используется для указания на раздельное чтение букв. Но дело в том, что "доппельгангер" на этом языке пишется как "dubbelganger", а в слове "доппельгёнгер" нет дифтонгов, которые следовало бы разделять при помощи диерезиса. Таким образом, получается, что подобное написание — всего лишь прихоть Гринделльвальда, как и указывает Гилдерой Локхарт.

Гермиона пролистала ее и убедилась, что всё так и есть. Гринделльвальд философствовал на тему самой возможности темпоральных путешествий. Воспоминания возвращались. Нет, определенно: когда-то она уже пыталась прочесть что-то из этой книги. Но это совсем не то, что они ищут.

— Поставь на место! — она отдала восьмой том Гарри. — Это не она!

— Но здесь же тоже двуликий! — возразил он. — Вот, прямо на обложке!

— Нам он не нужен. Вернее, нам нужен не он. Не этот. Так оформлялись все его сочинения. Кстати, помнишь? На первом курсе было! Всё, всё, поставь. В его "Доппельгёнгере" этого не было!

— Точно? Мы же тогда не успели ни прочитать, ни сделать... — он сунул том куда придется, и этот момент тоже завладел вниманием девушки настолько, что она даже замерла, наблюдая, как он задвигает фолиант между другими книгами где-то на уровне своего локтя и, развернувшись к спутнице, ждет ответа.

— Да уверена! — Гермиона чувствовала досаду. — Я успела пролистать всё от начала до конца, и там не было ничего о реликвиях древних семейств. Ни слова!

— И даже о кровавом эмеральде?

— И о нем тоже. Там другое. Призыв Тени не даст в нашем случае никаких результатов, она не подчинится нам. И еще хорошо, что у меня тогда ничего не вышло. Мы бы и вчетвером не совладали с этой тварью, если бы она появилась...

Они направились к другим стеллажам, и неприятное чувство слежки стало покидать девушку. Как будто только что кто-то сверлил взглядом ее спину, и вдруг это прекратилось.

— А зачем ты тогда ее вызывала? И как?

— Да я не Тень вызывала. Там у него было написано что-то про "слугу" — проводника по времени. Мы о чем-то поспорили тогда с Роном, и я решила, что самое подходящее время для проведения опыта по книге с вызовом "слуги" — Хэллоуин. Вот и пошла в тот туалет рисовать всякие сигилы, не зная броду...

— Он всерьез об этом писал? — продолжая перебирать книги на полках параллельного стеллажа, спросил Гарри.

— Сейчас мне кажется, что это только теория. Путешествия во времени нереальны, ты же не хуже меня знаешь о Фиаско Мин... — и тут ее озарило, память свалилась на нее снежным комом, едва не сбив с ног: — Слушай, а я ведь тогда нашла эту книгу совсем не там, где ты ее нашел сначала, а... внизу! Гарри! Там, куда ты ее сейчас только что поставил!

— Так правильно, отец же тогда отобрал ее у нас и вернул обратно в библиотеку. Наверно, поставил наверх, где ей и положено стоять...

Гермиону трясло:

— Гарри! Гарри! Как ты не понимаешь?! Всё, что мы с тобой сейчас делали и о чем говорили, я уже видела тогда! Я видела это во сне, теперь я знаю точно, со мной такое бывало, особенно в детстве. Просыпалась и не понимала, где был сон, а где явь. Мы приснились мне такими, как сейчас. И говорили о том же, о чем говорили только что! И я проследила, куда ты поставил книгу, а потом стащила ее оттуда!

— Ну, бывают совпадения...

Она чуть не оглушила его за тупость каким-нибудь Петрификусом Тоталумом. Как можно быть таким лопухом, учась в Когтевране? Он почти не слушал ее, рылся на полках, думал, что так вот сразу и найдет без магии то, что Локхарт искал целый год с целым арсеналом знаний, умений, опыта и сноровки. И способностью колдовать, конечно.

— Гарри! Какие совпадения? Ты понимаешь, о чем говоришь? Эта книга всегда стояла там, где она должна стоять. Куда ее поставил профессор Снейп, когда отнял у меня, потому что именно там ее место, это собрание! И только сегодня ты запихнул ее лишь бы куда, на три полки ниже! Се-год-ня: тридцатого апреля девяносто седьмого! Дошло?

Гарри перестал двигаться, как будто его и впрямь приложили Петрификусом. Потом медленно развернулся к ней на каблуках ботинок. Глаза его были совершенно ошалелыми:

— И ты в девяносто первом взяла ее с той полки, куда я поставил ее сейчас?!

— Дошло наконец!

— А ну-ка пошли! — он ухватил ее за локоть и резво поволок в соседний ряд, к прежнему стеллажу; спотыкаясь, Гермиона почти бежала за ним, но Гарри ничего не замечал, да и ей было так жутко, что она сама ничего не замечала, только бы не отстать, иначе кто-то, кто здесь прячется, настигнет ее в одиночку. — Куда я ее ставил? Ага, сюда... Посвети-ка! — приятель склонился к полке, скользя длинными тонкими пальцами по корешкам книг, иные из которых в ответ издавали угрожающее рычание и прочие малоприятные звуки. — Правее! Вот сюда я ее ставил. Точно, вот — даже пыль стерта только что. Видишь?

— Где она? — девушке хотелось бы думать, что она прошептала это вслух, но, кажется, голос сел настолько, что рот открывался, а звука не было: книга отсутствовала! Вместо нее между "Генетическими уродствами вследствие проклятий" Генри Гиссинга и "Антропоморфными чудовищами лимба" Гловера Глазербрука чернел заметный промежуток.

— Ч-черт! Запусти выше! — Гарри распрямился, указал пальцем вверх, и огонек ее Люмоса переместился вместе с его рукой. — Ге! Смотри!

У нее клацали зубы не то от холода, не то от вымораживающего страха. Она передвинулась вслед за ним и инстинктивно прижалась к его боку, ища хоть какой-то защиты, а Гарри так же инстинктивно обнял ее за плечи, пряча под свою мантию. "Доппельгёнгер" стоял на прежнем месте. Там, откуда он его снял в самом начале. Там, куда его поставил Снейп после изъятия у них.

— Это какой-то парадокс, Ге, — Гарри шептал тоже сильно изменившимся голосом, а глаза его при этом лихорадочно блестели. — Пространственно-временной парадокс. И я не имею понятия, как его объяснить...

80. Нашла приют средь тишины здесь Леди из Шалота

I'm not afraid of anything, I just let it go.

Emigrate

Totgesagte leben länger Denn sie kämpfen bis zum Schluss.

Oomph!

Город Женева, столица швейцарского кантона Женева, парк Ариана, Дворец Наций, тайное крыло здания, принадлежащее штаб-квартире Международной конфедерации магов и в соответствии со Статутом о секретности скрытое от глаз маглов, а также от непосвященных волшебников, четверг, 1 мая 1997 года, без четверти три пополудни.

Всем известно, что первый и третий этажи во Дворце позволяют пройти по всей длине комплекса, но лишь немногие знают, что через неприметную дверь, открывающуюся, если постучать волшебной палочкой по стене возле самого светлого из гвоздевых экспонатов Гюнтера Юкера из серии "От тени к свету" [1], можно попасть к магам Конфедерации. Правда, посетителю должно быть назначено либо он является сотрудником организации. Да, да, местные волшебники никогда не ограничивают себя в удовольствии спуститься по эскалатору в бар "Серпан" [2] и выпить там чашку магловского кофе. Просто они умеют одеваться так, чтобы и безо всякого посредства магии не обращать на себя внимание посторонних. Здесь этому условию вынуждена подчиняться даже британская делегация — наиболее консервативные волшебники Западной Европы, конкурировать с которыми по части традиций не могут ни турецкие факиры, ни израильские волхвы.

__________________________________________

[1] Günther Uecker "De l'ombre à la lumière", инсталляция из вбитых в щиты гвоздей.

[2] От фр. serpent — "змея". Изначально этот бар служил местом, где можно быстро перекусить в перерывах между сессиями, ведь именно рядом с ним находятся около десяти больших залов для заседаний. И вот английское "snack-bar" (закусочная) сначала плавно эволюционировало в "snake-bar" (т.е буквально с английского — "змеиный бар"), а затем уже вполне логично превратилось во французское "bar serpent".

Именно из этой самой двери вышли двое — преклонных лет высокая женщина в сером платье с отложным воротником, похожая на строгую учительницу, а за нею — очень смуглый и грузный мужчина помоложе, на котором вполне уместно смотрелся современный деловой костюм. Негромко беседуя по-французски о чем-то своем, они направились в сторону стеклянной галереи, что вела в зал Потерянных шагов. Женщина больше слушала собеседника и, соглашаясь, кивала, а ее спутник, жестикулируя, объяснял свою мысль. Но оба они прервали разговор, когда их окликнули, а эхо отразилось от стен огромного зала так же резко и громко, как звук шагов дамы, которая носила высокие тонкие каблуки с металлическими набойками. К ним торопился еще один мужчина — молодой блондин, тоже одетый на магловский манер, однако именно в таких костюмах щеголяли все сотрудники службы безопасности Дворца, и он ничем не отличался от них. Разве что был волшебником.

— О нем я говорил вам на днях, мадам, — подсказал грузный. — Это и есть Лоуренс Валлин, новый сотрудник Отдела тюрем, специализируется по делам мигрантов...

— Вы обо всех этих случаях "странных прозрений"? — кивая догнавшему их блондину Лоуренсу, сказала дама. — Что ж, я рада нашему знакомству, мсье Валлин.

— Взаимно, госпожа президент, — Валлин то ли слегка поклонился ей, то ли просто так изящно кивнул. — Простите, что отвлекаю, я помню, что мне было назначено позже, но...

— Ничего, не извиняйтесь, мсье, а просто составьте нам компанию. Мы спускаемся в бар Прессы.

Блондин кивнул и зашагал рядом с ними. Никто из маглов, встретившихся с троицей или обогнавших ее, не обращал никакого особого внимания ни на кого из них. Изредка приветственно кивали и устремлялись по своим делам — три мага внешне ничем не отличались от основной массы людей.

— Мадам Дюран, только вчера вечером мракоборцы нашего ведомства прислали нам новый доклад. Детали почти неотличимы от предыдущих эпизодов, — Лоуренс выставил ладонь, провел над нею кистью другой руки, и в ладони остался стеклянный шар размером с яблоко.

— Снова Британия? — спросила президент, беря у него шар и бросая короткий взгляд на мерцающие струны информации, скрученные для компактности в плотные пружинки и уложенные в прозрачную сферу.

— Похоже, что так. Правда, по происхождению миссис Стреттон француженка, фамилия у нее по мужу. Она принадлежит к волшебному французскому роду Сеера, в девичестве, как удалось установить, ее звали Моникой Сеера. Выпускница Шармбатона, она была сосватана британским семейством сразу по окончании семи лет учебы и с тех пор жила в поместье родни мужа в местечке Аппер-Фледжи. В браке у Стреттонов родился сын Джереми, мальчик учился в Хогвартсе, но покинул школу еще до сдачи СОВ после пятого курса. Они эмигрировали всей семьей в начале февраля этого года.

— По той же причине, что и все остальные?

— Да, мадам: они тоже ссылались на политические преследования со стороны радикалистов.

— Опять эта странная история с возродившимся (или не возродившимся?) террористом! — в голосе Наннели Дюран прозвучала неприкрытая досада. — Когда уже наконец мы получим исчерпывающий ответ о том, что творится в этой стране?! Более туманной истории я не встречала...

Мужчины промолчали. Это была больная тема. Из-за всех этих недомолвок и полуправды-полулжи в 1995 году общим голосованием участников было принято единодушное решение сместить с поста Альбуса Дамблдора, который на тот момент — и уже на протяжении без малого сорока лет — являлся главой делегации магов Великобритании, а также президентом Конфедерации. Его поведение настораживало с начала восьмидесятых: примерно с тех пор он стал появляться на всех собраниях исключительно в сопровождении своей бессменной ассистентки Минервы МакГонагалл, которая выполняла при нем роль молчаливой тени. После отстранения британца на его должность был временно избран Бабайди Экинбад, выпускник Уагаду, затем его сменила коренная швейцарка из Невшателя Наннели Дюран. Когда же стало известно о смерти магистра Дамблдора, случившейся при невыясненных обстоятельствах (как обычно, британцы мудрили и пытались строго засекретить всё, что касалось их внутренней политики), шокированные волшебники провели саммит, где попытались добиться от английских коллег, что же, в самом деле, там у них происходит. В итоге британская делегация была в полном составе отозвана новым, свежесформированным правительством их страны — и с тех пор практически все связи с МагБританией у Конфедерации оборвались. Похоже, они там расплевались уже фактически со всем миром. Островное государство закукливалось с поспешностью гусеницы, не желающей стать ингредиентом для Уменьшающего зелья, но, в отличие от насекомого, с ним так и оставалось неясным — что же выползет из того кокона в итоге. Была опасность, что повторится ситуация 30-40-х, когда обработанные идеологией Гринделльвальда личинки обратились в настоящую саранчу, и Смута — слишком мягкое и миролюбивое название для происходившего в те годы в магическом обществе, а ведь всё это совпало с широкомасштабной войной у маглов. Человеческая цивилизация в прямом смысле слова находилась тогда на грани коллапса. Неужели зреет повторение прежнего кошмара?

Они уселись за столик в "Салоне делегатов" неподалеку от картины со Святым Георгием, разящим змея. Барный зал был залит теплым светом, и от этого здесь царил почти домашний уют, несмотря на драматические полотна на обитых светлым дубом стенах.

— Три месяца они прожили в съемной квартире близ парка Бертран, ничем о себе не заявляя, — продолжал Лоуренс и бросил короткий взгляд на прозрачное "яблоко" в руках президента, на что мадам Дюран ответила едва заметным кивком, мол, ознакомлюсь, но позже и без спешки. — Мы уже хотели ослабить наблюдение в соответствии с правилами программы мигрантов, обратившихся за политической защитой, но тут мистер и миссис Стреттон сами вышли на нас. Там, — блондин указал на шар с информацией, — все подробности, мадам.

Им принесли заказ, и грузный спутник госпожи Дюран позволил себе обменяться парой шуток и комплиментов со знакомой официанткой "Салона". Когда девушка ушла, они с президентом снова повернулись к Валлину.

— И тут их как будто прорвало. Правда. Они просто говорили и не могли остановиться, как если бы их напоили веритасерумом, — тихо признался Лоуренс. — Я в жизни никогда еще не видел такого. Называли имена, фамилии, называли даты операций, которые уже провели или планировали провести экстремисты в их стране... Признались, что работали на организацию, именующую себя Пожирателями Смерти и добровольно выполняли приказания их лидера, но впоследствии раскаялись и бежали, едва появилась такая возможность...

Наннели Дюран медленно кивала: ей было не в новинку слышать это в последний год. В отличие от новичка Валлина она успела перечитать уже с десяток таких отчетов, различавшихся между собой лишь небольшими деталями. В целом же симптомы совпадали: все эти переселенцы из Магической Британии напоминали своим поведением муравьев, зараженных спорами кордицепса.

— Постойте, мсье Валлин, я попробую догадаться. Всё, конечно же, завершилось, как всегда, настоящим веритасерумом, и тут они...

— Да, мадам, вы абсолютно правы! И тут они начали сбиваться в показаниях, путаться, противоречить самим себе. С одной стороны, их что-то заставляло разоблачать себя каждой фразой. С другой — веритасерум вынуждал их говорить, будто они всего лишь запрограммированы на свои действия, и спусковым крючком явилась колдография, которую им прислали с того берега Ла-Манша. На просьбу предъявить улику мистер Стреттон ответил, что она самоуничтожилась сразу после того, как ее увидели он и его супруга...

— Получается, как все те, другие, Стреттоны никогда не были допущены к верхушке власти британских экстремистов? — Дюран поднесла чашку к кораллово-алым губам и сделала неспешный глоток. — Как же это расценивать? Дезинформация?

— Возможно...

— Ибн Джабир, а что скажете вы, мсье? — Дюран и Валлин одновременно повернули головы к молчаливо им внимавшему темнокожему спутнику.

Здоровяк кашлянул в кулак и устроился поудобнее, по-сибаритски раскинувшись на своем месте и совсем расстегнув для удобства пиджак.

— Чего можно добиться такой дезинформацией? — заговорил он. — И для чего им призывать Конфедерацию вмешаться в сложившееся в их стране положение? Если же подойти с другой стороны — принять как допущение, что информация, которую нам навязывают через них, правдива? Во всяком случае, большинство названных ими имен в предыдущих эпизодах при сравнительном анализе совпадали, совпадали также даты и цели назначенных или уже осуществленных террористами операций... Получается, что мы имеем дело с чем-то другим. Возможно, кто-то успевает перехватить засланных сюда шпионов черного мага Волдеморта и перевербовать их уже здесь...

— Но трехэтапная проверка в нашем мракоборческом центре выявила, что их не подвергали Империо, — возразил блондин.

Ибн Джабир и бровью не повел:

— Воистину так! Это не может быть грубое Империо. Империо снимается слишком легко, Валлин, а здесь наверняка поработали профессиональные менталисты. Ту'лит 'иль-ба'ль тихи'дд 'иль-гиба'ль. [3] Это воздействие более изящного психотронного характера. Практически нельзя обнаружить следы диффузного вмешательства, если не знать, что именно и на каких глубинах искать... А также — подо что оно может маскироваться...

__________________________________________

[3] Буквальный перевод с арабского: "Длина ума разрушает горы".

Наннели прищурила светло-голубые, словно выцветшие на солнце глаза и сделала еще один глоток из фарфоровой чашечки:

— Боюсь сглазить, господа, — задумчиво проговорила она, затем, как бы опомнившись, встрепенулась и выдала улыбку — смущенную, как у студентки, а не у президента Конфедерации; но ее собеседникам и в голову не пришло шутить на эту тему: даже новички знали истинную причину столь необычного цвета ее зрачков. Причину, из-за которой мадам Дюран почти никогда и никого не хвалила, а если была вынуждена делать это, то всегда сопровождала похвалу целым ритуалом, очищающим ее визави от сглаза. — Нет, в самом деле — боюсь сглазить... Но что-то мне подсказывает, что в ряды Пожирателей Смерти Волдеморта затесался шпион... который пытается связаться с нами.

— Тогда этот шпион знает необычайно много, госпожа президент, — Лоуренс опять покосился на шар возле ее руки. — В материалах дела изложены все этапы дознания, шаг за шагом. Там, в воспоминаниях, есть одна вероятная кандидатура на эту роль... Этот смельчак должен быть очень приближен к лидеру, а значит, он смертельно рискует, сливая информацию через третьих лиц.

— Именно поэтому нам, чтобы не потерять его по неосторожности, надо тщательно выверять каждый свой шаг, — сказала Наннели. — Не беспокойтесь, мсье Валлин, я сегодня же изучу все обстоятельства дела этих Стреттонов и непременно свяжусь с вами. Благодарю за сотрудничество.

Тем же вечером, выйдя на террасу своего дома и усевшись в плетеное кресло-качалку, мадам Дюран распечатала папку Валлина. Информация и впрямь была противоречива, иногда у нее создавалось впечатление, что перед следователями сидят совершенно разные Стреттоны — до и после веритасерума.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мистер Стреттон, отвечайте на поставленный вопрос "да" либо "нет". Вы служили магу, именующему себя Волдемортом?

Взъерошенный, сердитый мужчина лет пятидесяти сверкнул покрасневшими глазами на дознавателей:

— Нет.

— В таком случае, откуда у вас и у вашей жены столько последовательных и подробных данных о составе и деятельности его организации?

Англичанин и хотел бы смолчать, да не мог:

— Я разделяю его взгляды и был готов служить ему. Он согласился принять нашу семью под свое покровительство. Но нам ничего не поручали, и вплоть до отбытия из Британии мы не знали о его армии ничего.

— Как же вы узнали всё это потом?

— Не имею представления. Нам прислали обещанный знак. Мы должны были прийти к вам и доложить всё, что появилось у нас в памяти, и мы не стали испытывать судьбу, раздумывая, что и почему...

— А до этого вы не помнили ничего?

— Да, нам подчистили и подменили воспоминания, чтобы мы не вызвали ни у кого подозрений.

— Это было сделано помимо вашей воли?

— Нет, это было сделано с нашего согласия. Нас с Моникой предупредили об этом.

— С кем из указанных в вашем списке людей вы имели контакты перед отправкой сюда?

— Ни с кем, кроме самого Темного Лорда и его помощника, Питера Петтигрю...

— Валлин, — дознаватель поднял голову. — Что там с параметрами? Веритасерум еще действует?

— Да, мсье, — донесся откуда-то из-да спины Стреттона знакомый голос Лоуренса Валлина, с которым еще сегодня днем Наннели разговаривала во Дворце Наций. — Приборы показывают, что он не отклоняется от правды: индекс остается неизменен.

— Значит, Питера Петтигрю? — следователь снова принялся за англичанина. — Могли бы вы воссоздать в памяти его внешность? Благодарю вас.

Вскоре в пространстве над столом между следователем и сосредоточившимся мистером Стреттоном повисла пропорционально уменьшенная призрачная фигурка ледащего человечка со шныряющими бусинами глазок и какой-то грызуноподобной внешностью.

— Что скажете, Валлин?

Слепок с проявленного образа удалось перенести в картотеку Отдела и подключить отслеживающие чары. Воспоминание затемнилось для экономии времени, чтобы вновь проясниться, когда Лоуренс обратился к дознавателю:

— У нас на него нет ничего. По крайней мере, официально этот Петтигрю никогда не пользовался порт-ключами, и я не нахожу сведений о том, чтобы человек с такими данными вообще покидал Британию...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дюран задумалась. Это была первая удача: в предыдущих случаях выйти на следы конкретных людей из окружения лидера Пожирателей Смерти не удавалось ни разу. Если этот маленький, похожий на крысу субъект может оказаться шпионом Сопротивления в стане врага, нужно попытаться выйти на него...

* * *

Теперь не уйдешь, продажная шкура, висельник, убийца, некуда тебе здесь деваться!

Точно завзятый ястреб, выследивший добычу с горних высот, Мертвяк на всех парах гнался за крысой по запутанным коридорам Хогвартса. Как, невзирая на многослойную защиту, Хвост смог бы проникнуть в школу, мимир задуматься не успел. Сейчас предатель был для него тем же, чем снитч для ловца-чемпиона, и поймать этот мешок чумного дерьма было для ворона просто делом чести. Соображать что-то сверх того маленький мозг птицы отказывался. А крыса, почуявшая преследование, неслась во весь опор в надежде хоть на какое-нибудь укрытие. Но тщетно: за прошедшие четыре года администрация школы ликвидировала все возможные лазейки. Разве только мерзавец обнаружил что-то новое, чего не было в те времена, когда всё тайное и явное наносилось на Карту?..

Перебирая в мыслях самые кровожадные способы расправы, Мертвяк едва не врезался в резко распахнувшуюся от сквозняка дверь учительской. Крыса шмыгнула в помещение, ворон тоже не стал медлить. И вовремя, поскольку стоявшая у окна старушка-трансфигураторша одним взмахом палочки, не глядя, снова эту дверь захлопнула. Крысу и птицу ни она, ни Снейп, что-то перебиравший на этажерке у стены с многочисленными часами, кажется, при этом не заметили. Разговор шел на повышенных тонах — отчасти из-за невыносимого стрекота часовых механизмов, отчасти... они что, ругаются? Хм, это было бы не слишком в духе ослепительной мадам Фьюри, если бы не Снейп: клювоносая образина и святого доведет до бешенства.

— Да мне плевать, что именно он несет! — бросил зельевар через плечо, а Мертвяк тихонечко замаскировался третьим между чучелами болтрушайки и фвупера, сидящими на раскидистых лосиных рогах высоко над камином. — Но я не для того унижался перед этим самодовольным пузырем, чтобы ты в одночасье похерила все мои результаты. Второй раз он не станет слушать ни меня, ни даже Минерву, а допускать в школу посторон...

— За кого ты меня принимаешь?! Мне тоже плевать, что он несет! — перебила профессор Фьюри внезапно звонким и молодым, как у девушки, голосом, и от неожиданности Мертвяк чуть не загремел с рогов. — Зато ты не видишь того, что гораздо ближе!

Снейп прихватил повисшую правую руку левой и чуть покачнулся. Потом, привалившись плечом к этажерке, скривился.

— Что ты имеешь в виду? — глухо спросил он и, морщась, потер безвольную кисть.

— Я имею в виду, что Гэбриел не решится признаться тебе в этом, пока ты сам его не спросишь. А ты сам его не спросишь. Вы удивительно черствое племя — вас надо ткнуть носом, чтобы вы начали что-нибудь видеть!

— Да о чем, черт возьми, ты говоришь?! — вызверился зельевар и как будто от злости даже взбодрился. Тогда, когда нормальный человек выходит из себя, этот страхоидол в себя, наоборот, возвращается. Он отпустил руку и резко повернулся к Патрине. Побрякушки ее сверкали под солнцем, лучи которого врывались в окно словно для того лишь, чтобы посредством этой мадам оставить без зрения всех, кто на нее взглянет.

— Прошлым летом он находил равновесие, когда говорил со мной о том, как можно мириться с потерей магии. Он мог выговориться, потому что никто больше не понял бы его так, как понимает другой сквиб. Я была для него неким поводом для надежд: если магия пришла даже ко мне, от рождения лишенной способностей, то у него не меньше шансов ждать чуда и для себя. Но с осени из-за всей этой вашей конспирации нам с ним редко удавалось побеседовать у братьев в Оазисе. А здесь он про меня ничего не знал. Однажды я поднялась на верхние этажи и увидела дверь в эту самую секретную... то есть Выручайную... комнату. Раньше этой двери я никогда не видела, а тут она оказалась даже не запертой. Я тихо вошла — и увидела Гэбриела. Комната воссоздала убранство точь-в-точь как на веранде в Оазисе, где мы всегда с ним говорим, даже кресло, где он всегда сидит, точно такое же, как там, с вязаным пледом. Ему тогда было нужно, чтобы кто-то пришел. Кто-то, кто его поймет... И вот я пришла, и мы побеседовали.

Снейп продолжал сверлить старушку полным отвращения взглядом, даже почти не щурился от солнечных бликов. Но ее это, вероятно, не волновало. Когда во время паузы он медленно и устало моргнул, Мертвяку впервые за всё время, сколько он знал это сальноволосое пугало, подумалось, что, может, взгляд здесь ни при чем, а Снейп смотрит обыкновенно, без всяких задних мыслей, но благодаря его потрясающе фотогеничной внешности окружающим кажется, будто он готов всех поубивать...

Кто же она такая, эта Патрина Фьюри? Уж точно не та, за кого себя выдает — а кто? И еще где-то тут притаилась подлая крыса и подслушивает их во все уши. Вот два спорящих остолопа, глаза протрите! Кар! Эй! Ка-а-ар! Ладно, позже каркну, самому охота дослушать.

— Его прорвало после долгого молчания, он говорил и говорил, — продолжала "профессор". — Он получил небезосновательную надежду зимой, когда магия проступила в нем после обморока его подруги из Гриффиндора. Но чуда не случилось. И всё же он еще держался. А недавно был второй похожий случай. Магия снова подразнила его — и снова исчезла без остатка. И... Гэбриел больше не смог сдерживаться, он расплакался тогда передо мной в Выручайной комнате. Ему было очень плохо. Я знаю, ему не хотелось бы, чтобы я рассказывала об этом тебе...

— С чего ты это решила? — сквозь зубы бросил Снейп.

— Хотелось бы — рассказал бы сам. Но ты применяешь к нему какие-то завышенные мерки, требуешь гораздо больше, чем он способен вытянуть. И всё время считаешь легкомысленным недорослем, который...

— Мисс Шафиг, я уж чуть было не начал думать, что вы немного поумнели в преподавательском коллективе, — ядовито прошипела клювоносая образина, теперь уже на самом деле приходя в ярость и маскируя злобу под свои типичные ослоумные колкости — ничуть не изменился со студенческих лет тощий уродец! "Мисс Шафиг" сказал он... Похоже, это ее настоящая фамилия. — Но вынужден признать, что считать так было бы ошибкой.

— Давай, давай, Северус, злись. Может, хоть теперь поймешь, что кто-то должен был прийти на выручку твоему сыну...

— Теперь ты надеешься убедить меня в своей незаменимости? — он неловко потер правый локоть и снова поморщился, как от досады.

— Нисколько. Но от Слагхорна я такой прыти не ожидала. Ревновать меня к студенту! Пф! Тем более кого меня — Патрину Фьюри?! — она рассмеялась. — Это какой-то нонсенс!

— Тем не менее Гораций оскорбился и намерен идти к МакГонагалл, чтобы потребовать у нее своей отставки после экзаменов. "Меня здесь не уважают", — заявил он мне и был непреклонен. Тебе известно: расшаркиваться и уговаривать я... не очень. А его присутствие необходимо нам и в следующем году. В противном случае Министерство непременно запихнет сюда какую-нибудь свою крысу... тогда пиши пропало. Слишком много народа в Хогвартсе уже в курсе...

— Я уговорю его. Насчет этого можешь не сомневаться. Но вот крыса...

— Да, именно. Акцио крыса, — вдруг выкинув левую руку в сторону, сказал Снейп. В углу зашуршало, громыхнуло — и прямо из-под тумбочки, кувыркаясь в воздухе, вылетела тушка грызуна, которого только что безуспешно преследовал Мертвяк. Ухваченная за шиворот, визжа и извиваясь, упитанная крыса повисла в крепких пальцах зельевара, а он нацелил на нее палочку: — Спекули верто!

Только тут мимир разглядел на шее зверька тонкий серебристый ошейник. И шерсть на ярком свету была совсем не как у анимаформы Хвоста — просто аккуратный бурый цвет и белые грудка с пузом. А в довершение всего грызун оказался самкой. После вспышки заклинания ничего не произошло. Крыса качнулась в воздухе, подумала и с удвоенным отчаянием принялась освобождаться. В этот момент дверь в учительскую открылась, пропуская Аврору Синистру.

— Чем это вы тут занимаетесь? — покосившись на Снейпова пленника, спросила астроном и поставила на этажерку журнал семикурсников Слизерина. — Добрый день, Патри, сегодня мы еще, по-моему, с тобой не виделись.

— Добрый день, Аврора, — Фьюри снова заговорила обычным своим надтреснутым голосом. — Северус, я, кажется, вспомнила, чей это фамильяр — одного второкурсника из Пуффендуя. У меня как раз сейчас у них урок, давай отнесу. Ведь наверняка он уже с ног сбился, ищет тебя, глупое ты создание! — в ее руках глупое создание мигом утешилось и захрустело подсунутой совиной печенькой. — Аврора, я нашла тебе те карты. Нам по пути.

Выходит, босс хорохорится и скрывает ото всех, даже от собственного ворона, что творится у него на душе? Ну, хорош, нечего сказать! Тяжелая наследственность. Отроки и юнцы — это что-то с чем-то... и так лет до сорока. А дальше медленно и неотвратимо надвигается старческое слабоумие. Спасибо и на том, что хоть не поплелся прыгать с Астрономической башни.

Когда дамы покинули комнату, Снейп размял шею и, сложив руки за спиной, не оглядываясь, обратился прямиком к лосиным рогам над камином:

— Если хоть что-то из сказанного здесь уйдет дальше этой комнаты, чучел станет три.

Мертвяк прокашлялся:

— Совершенно лишние угрозы, Снейп. Мог бы лишний раз и не демонстрировать свою паранойю...

— Проваливай.

* * *

В пятницу с утра во время завтрака Гермионе прилетело письмо из дома, в котором родители написали о скоропостижно скончавшемся накануне вечером дедушке — папином отце, о предстоящих похоронах на выходных и о том, что они уже известили руководство школы, поэтому Минерва МакГонагалл не возражает против отсутствия студентки в интернате до полуночи воскресенья.

— Соболезную, — сказали ей Гарри и Луна, покидая общий зал перед тем, как разбежаться по своим занятиям.

— Спасибо. Я почти не знала его, — вздохнула Ге, и по ней было заметно, что особенной скорби она действительно не испытывает, а больше сосредоточена на том, чтобы ничего не забыть при отправке домой. Как и всегда перед экзаменами, она сильно заморачивалась учебой, а тут еще одна неучтенная проблема, как снег на голову. Для нее это сродни катастрофе: аж минус два дня от зубрежки!

— Ну, всё равно, — сказал Гарри, задевая пальцем кончик ее носа. — Держись. Экзамены никуда не убегут.

— Я волнуюсь за Трансгрессию. Мне даже снится, как я переношусь, а ассистента расщепило, и меня сажают за это в Азкабан, — девушка нервно засмеялась. — Да-да, я знаю, мне пора лечиться.

— Так это же ты! — засмеялись они с Луной и обняли ее с двух сторон. — Тебя лечить — только портить!

— Эй! Гарри! Ну-ка подожди! — Гермиона полезла в свою бездонную сумку, закопошилась там среди книг и вытащила исторические хроники, которые они позавчера сперли почитать из Запретной секции. Сперли они в ту ночь и "Доппельгёнгера", но ничего полезного, по крайней мере для нынешнего уровня своих знаний, из текста не вынесли. Наверно, не доросли, предположила Ге, и Гарри тоже так подумал. — Проштудируешь это, пока меня не будет, понятно? Слагги завалит тебя на экзамене по ЗОТИ, и для компенсации ты должен блеснуть, по крайней мере, на Истории магии, чтобы общий балл всё равно остался в пределах допустимого. Ясно?

— Откуда ты знаешь? — удивился Гарри.

— Знаю — что?

— Что старина Слагги собирается завалить меня на своем экзамене.

— Э-э-э... — она отвела взгляд. — Ну, у меня есть предчувствие. Короче, не спорь, просто возьми и сделай.

СОВ они сдали на пятом, и нынешние экзамены ничего не решали. Шестикурсникам нужно было просто обеспечить себе проходной балл, чтобы перевестись на завершающий курс.

— Я убежала, — сказала им Луна и, чмокнув Гарри в щеку, влилась в компанию спешащих на Чары однокашниц.

— Вообще, это она должна переживать, а не мы с тобой, — сказал он Гермионе, кивая вслед своей подруге. — У нее-то как раз СОВ на носу. Думаю, вам с Лу надо поделиться своей переживательностью поровну, и в мире наступит полная гармония.

— Думаю, нам с Лавгуд надо скинуться и отдать весь комплект тебе, чтобы ты хоть немного включил свою голову и начал относиться ответственно к серьезным вещам! — и, когда он, скосив глаза к носу, постарался скорчить как можно более дурацкую рожу, девушка хлопнула его "запретной" книгой по плечу: — Вот-вот, это и есть твоя истинная личина! На, держи! — но не выдержала и захихикала (значит, рожа всё-таки удалась как надо). — Ох и балбес! Лучше пожелай мне break a leg на Трансфигурации. [4]

__________________________________________

[4] "Break a leg!" — странное идиоматическое выражение, которое применяется как пожелание удачи (вроде нашего "ни пуха, ни пера — к черту!") и дословно переводится как "Сломай ногу!". Кому ее сломать — неизвестно. Может, всё тому же черту?

У самого же Гарри первой парой была как раз История магии. Под монотонный бубнеж привидения профессора Бинса утренние сны досматривала примерно половина шестикурсников Когтеврана и все до одного — Слизерина. Гойл — тот даже сладко похрапывал, а Крэбб пихал его ботинком в лодыжку, чтобы не будил. За месяц до начала сессии профессор Умбрасумус сократила часы практики Гарри в Мунго, и сейчас он сожалел об этом, потому что привык всё время что-то делать с самого утра до позднего вечера, а здесь минуты тикали впустую. А с другой стороны... Он спохватился и выудил из сумки подсунутую Гермионой книжку. Любопытно, с чего это обычные исторические хроники запихнули в малодоступную секцию? Что такого секретного можно найти сейчас в событиях тысячелетней давности? И... кто вообще будет что-то искать по книжкам в библиотеке — эти, что ли? Гарри покосился на причмокивающего во сне Винсента и покачал головой: подумается же такое неровен час!

Ну-с, взглянем!

На обложке был выгравирован бутон обычного шиповника, буквы названия почти стерлись от времени, но по их контурам еще можно было прочесть, что это "Хроники былого". Лишь бы текст не был таким вычурным, как в некоторых исторических документах, когда написано вроде и не на староанглийском, но фразы вывернуты так, что всё равно ни шиша не понять. Форзац побурел из-за проникшей когда-то в книгу сырости: плесень вывести удалось, даже запаха не осталось, а вот с пятнами бороться не стали — вон даже контуры придавленного лет сто назад таракана остались. Раритет! Титульник дублировал изображение всё того же шиповника, теперь уже с намеком на цвет, хотя красные чернила расплылись и полиняли. И здесь, на бумаге, цветок был окружен надписью: "In Historia Sub Rosa Gratum". Первая буква в каждом слове, кроме предлога, выделялась витиеватой буквицей, и в глаза бросались в первую очередь H, S, R и G. Следующая страница предварялась эпиграфом: "По мнению многих летописцев, эти манифесты задумывались лишь как головоломка для волшебников или розыгрыш для простецов. Но кто имеет ум — тот узрит знаки и составит имена". [5]

__________________________________________

[5] Здесь, конечно, имеет место накладка, поскольку в фанфике и эти имена, и, следовательно, названия факультетов с самого начала было решено писать в том виде, какой предложили росмэновские переводчики. Аббревиатура же (и вместе с нею игра латинских слов) возникает исходя из написания их имен в оригинале, на латинице.

Гарри стал листать дальше. Неведомый автор "Хроник" к заявленной теме возникновения замка Хогвартс подбирался издалека. Очень издалека. Это было утомительно, хотя язык изложения оказался не так тяжел, как опасался юноша. Политическая обстановка Британии девятого-десятого веков увлекала его не слишком: еще в магловской школе в учебнике истории упоминались хронисты — монахи Вильям Мальмсберийский и Симеон Даремский, а заодно и франкский историк Флодоард — которые писали о том мутном периоде. Гарри никогда не вспомнил бы эти имена, если бы они не были продублированы в книге мага-анонима, которую он листал, повинуясь наставлениям Ржавой Ге. И вот наконец появилось хоть что-то любопытное — первая иллюстрация в потоке монотонного изложения. Движущаяся картинка была репродукцией с того самого полотна, что висело в коридоре напротив кабинета ЗОТИ — король и маг. Получается, что этот сюжет — не просто фантазия какого-то колдохудожника, а прямо-таки исторический факт? Круто!

Брат собеседника Салазара Слизерина с картины — короля Этельстана — отказывался иметь дело с магами. Всё это было задолго до принятия Статута. Волшебники, хоть и держались несколько особняком, но от простецов своих способностей не таили, и те сами нередко обращались к ним с какими-нибудь просьбами. Как раз о такой попытке сотрудничества маглов с волшебниками и летописали "Хроники былого". Конечно, называть это использование колдунами магловских амбиций в своих интересах "сотрудничеством" было верхом дипломатии со стороны автора хроник, но, как ни крути, правящая верхушка лишенных магии тоже имела свою долю, несмотря на то, что и сама плясала под чужую волынку. Этельстан хотел получить власть и довершить начатое дедом и отцом, но унаследовал трон его сводный брат Этельвирд — тот самый, чурающийся волшебства — правитель. Этельстану же после смерти их общего отца, короля Эдуарда I, досталась лишь не столь давно завоеванная Мерсия. Этельвирд, впрочем, несмотря на молодость, загадочно помер вскоре после старого Эдуарда, но мало ли лишенного магии народу перемерло по тем временам? Витенагемот не хотел признавать власть Этельстана над Уэссексом и, следовательно, надо всеми имеющимися у Англии землями. Вече склонялось в пользу еще одного вельможного брата, Эдвина — темной лошадки для магов, но удобной и послушной кандидатуры для советников.

— Всё это можно решить, сир, — спокойно ответил маг, к которому Этельстан обратился за содействием незадолго до таинственной кончины брата. — Ты взойдешь на трон, и никто больше не осмелится чинить тебе помех. Успех будет сопутствовать любому твоему начинанию. Но в обмен ковен потребует от тебя сослужить нам равносильную службу. Если будешь неотступно следовать нашим советам, станешь великим королем...

Салазар Слизерин на этой иллюстрации был виден куда лучше, чем на картине-оригинале. Говоря с будущим королем Англии, здесь он почти не отворачивался от зрителя. Непривычно молодой и безбородый, как на том портрете из воспоминаний в дневнике Тома Реддла, и довольно надменный в обращении с маглом, он взирал на вельможного простеца свысока, даром что был ниже него ростом и куда тщедушнее сложением. Этельстан внимал ему, как божеству, и безоговорочно соглашался со всеми его условиями. Кто были те, "другие" из ковена, которых упомянул, излагая свои условия, маг Салазар, он так никогда и не узнал. Но с тех пор удача улыбалась ему во всем: за время своего правления Этельстан заполучил все семь английских земель, диктовал свою волю другим государствам, удачно выдавал своих сестер замуж в стратегически выгодные ему страны, а под конец вторгся и на территорию современной Шотландии. Именно здесь, под защитой магловских войск, гор и темного леса, четыре мага из британского ковена без помех занялись возведением крепости, впоследствии ставшей школою Хогвартс. Особое покровительство, как известно, Этельстан оказывал каменщикам: немало простых рабочих было задействовано на всех уровнях при строительстве этого грандиозного здания. Процесс возглавляли две женщины и двое мужчин, одним из которых являлся непосредственный покровитель Этельстана, маг Салазар — весь архитектурный проект принадлежал ему, и только он полностью знал каждый вход и выход, потайные помещения, хитрые лазейки, тупики и ловушки Хогвартса. Остальные трое занимались обстановкой внутри замка, учебной программой и внешними дипломатическими вопросами. Большинство сложностей связано было с предполагаемыми учениками школы. Памятуя о временах и нравах, нельзя воображать, будто здесь всё обстояло просто и гладко. Уход языческой эпохи и насаждаемая в Европе новая агрессивная религия сказались самым дурным образом на жизни магов — им всё чаще приходилось скрывать свои способности от обращенных в новую веру простецов. Родившиеся волшебниками в немагических семьях и подавно стали яблоком раздора для Основателей Хогвартса.

Дело в том, что очень быстро стало понятно: как только баланс нарушится — ведь Этельстан не вечен, а поди найди еще одного такого же сильного и пользующегося славой в народе короля, который оценит всю выгоду сотрудничества с магами, не зажрется и не начнет со временем творить произвол, — Хогвартс окажется под ударом. Второй мужчина-Основатель, рыжий Годрик Гриффиндор, настаивал на засекречивании школы. При этом он утверждал, что отказываться от приема в школу детей-волшебников, рожденных в магловских семьях, неразумно, поскольку племя магов и без того малочисленно. Слизерин спорил с ним и обвинял в непоследовательности: если засекречивать школу и уходить в подполье, то и маглорожденных следует полностью изымать из их семей, дабы оградить себя от разглашения тайн ковена. Но в таком случае, продолжал он, автономия чревата полным вырождением самих волшебников, которые, обособившись, начнут вариться в наглухо задраенном котле, соединяться в близкородственных браках и отставать от всего мира на десятки, а то и сотни лет в общественном развитии. Поэтому одно из двух: либо никаких маглорожденных в среде магов, либо полное — и жесткое — подчинение маглов колдунам. Иначе стычкам с толпами суеверных идиотов не будет конца, и в итоге простецы задавят магов исключительно своей массой, уж это они умеют в совершенстве. Его оппоненты в ковене — а их было большинство — возражали Салазару. Они не хотели конфликтов, а это оказалось бы неизбежным, поскольку для мирного сосуществования с маглами необходимо было бы полностью искоренить вколоченную в них магоненавистническую религию. "Войны веры, — говорили остальные мастера ковена, — последнее, что стоит затевать в нашем положении". "Думаете, играя в поддавки, вы их избежите?" — насмешливо проронил Слизерин и хлопнул дверью Хогвартса.

Звезда короля Этельстана закатилась с его смертью в 939 году, профессиональные объединения маглов-строителей, которых он так лелеял, были засекречены, знак шиповника на кельтском кресте преобразовался в схематическое изображение вписанной в треугольник окружности, которая иногда трактовалась как зрачок человеческого или змеиного глаза. Впоследствии символ удачно совместили с тремя вещами из появившейся позднее сказки о Дарах Смерти. Сама эта сказка имела очевидную аналогию с древними магловскими легендами о четырех артефактах племени Туата Де Дананн — копье Луга, котле Дагды, мече Нуаду и камне Фаль. Ну а еще позже, в ХХ веке, один нидерландский колдун-философ привел знак в соответствие со своими идеями и наполнил его добавочным смыслом. К этому времени британские простецы уже не помнили ни о каких реальных волшебниках. За прошедшие столетия истина превратилась в вымысел, а подлинный вымысел стал управлять жизнью доброй трети населения планеты. Хогвартс был надежно скрыт от глаз тех, кому не долженствовало его видеть. Всё, как хотел Годрик Гриффиндор и большинство мастеров британского ковена.

И тут Гарри поймал себя на мысли, с которой сталкивался прежде: почему же Слизерин, такой могущественный маг — и не пожелал отстаивать свою позицию, а просто махнул рукой и ушел в неведомые дали? В официальных источниках он выглядит непримиримым врагом маглов, который никогда не сдался бы так просто — василиск в Тайной комнате не в счет, полагать змеемонстра инструментом подлой мести Основателя бывшим коллегам слишком глупо. Тем более, что им-то как раз эта рептилия не нанесла никакого урона и проявилась только десять веков спустя из-за случайного стечения обстоятельств. Неправда ли, чересчур отсроченная месть? Фраза прозвучала в голове юноши ироничным тоном Гилдероя Локхарта. Кстати, весь вечер накануне они с Ге провели, сочиняя и шифруя отчет для бывшего профессора ЗОТИ о походе в библиотеку и случившихся там странностях. Судя по всему, он один из немногих, кто сможет, а главное — пожелает — объяснить им, что здесь происходит.

А вот то, что сведения о самом Слизерине в ХХ веке свели к минимуму, как раз хорошо объяснимо. Если хочешь лишить кого-то бессмертия — сделай так, чтобы о нем забыли потомки. Так поступали с царицами Древнего Египта, стирая с лица земли их статуи и скрывая их деяния от будущих поколений. Просто потому, что они родились не того пола, но добились славы собственными силами. Применяйся этот подход к настоящим тиранам, можно было бы сказать, что здравый смысл восторжествовал. Но — увы: громче всего историки кричат именно о подонках. О победивших подонках.

Гарри перевернул еще несколько страниц, разглядывая иллюстрации. Что ж, по крайней мере, становится понятно, зачем "Хроники" изъяты из общего доступа: изложенная в них версия заметно расходится с урезанной и официально принятой в учебниках. Неясно только, почему для полной надежности летопись не уничтожили полностью. Или... не смогли?.. Может, книга зачарована каким-то особым образом? Гарри где-то читал о таких хитроумных способах сохранения информации — некие антивандальные чары. Когда уничтожается оригинал, он воспроизводит несколько идентичных копий, причем эти копии могут возникнуть абсолютно в любом другом месте. Недаром само заклинание так и называлось — чары Hydra of Lerna. Его принцип подобен охранному гринготтскому Gemino Curse, или, как это называют в народе, "горшочек, вари" [6]. Проверить свою версию сразу юноша не мог, так как для этого нужно иметь магию. Он почувствовал злой, болезненный укол в сердце и торопливо подавил дурные мысли, связанные со своей ущербностью. Что ж, если не он — так Ржавая Ге. Достаточно лишь навести ее на мысль, а копать тему она умеет хлеще любого когтевранца. Ну и с магией у нее полный порядок.

__________________________________________

[6] "Cook, little pot, cook!"

Следующим занятием у них была пара с Пуффендуем на Зельях. Гарри собирался под каким-нибудь предлогом задержаться в лаборатории после урока и договориться с отцом о встрече, чтобы рассказать про их вылазку в библиотеку, странное происшествие с книгой, поделиться подозрениями о временном парадоксе и спросить, что теперь делать. Но при виде профессора он мигом забыл обо всей этой ерунде: Снейп выглядел так, словно поднялся со смертного одра и лишь каким-то чудом держится на ногах. Никто не обращал внимания на состояние "ядовитой анаконды", и только Гарри замечал, как тот при каждом удобном случае старается опереться плечом о стену или левой рукой о стол, а правую прячет под рукав мантии и время от времени неосознанно прижимает к себе. То, что сегодня он стал многократно злобнее обычного, только подтверждало очевидное: дела его плохи.

— Профессор Снейп, сэр, позвольте вопрос? — вскинув руку, решился Гарри.

Отец одарил его непередаваемым взглядом. Если не знать, кем они доводятся друг другу, можно подумать, что он готов отвинтить студенту его дерзкий язык, причем вместе с глупой головой. Но Гарри прочел там совсем другое. Он почти бегом кинулся между рядами и, раскрывая свои конспекты, едва слышно, зато напористо зашептал ему на ухо:

— Что с тобой творится? Тебе срочно надо к нашим, слышишь?! Пожалуйста, послушай меня хоть раз!..

Кажется, у профессора не было сил даже посмотреть в его записи и прикинуться, будто они обсуждают тему урока. Его подбородок дернулся, как если бы он пытался приказать Гарри уйти, но не мог разжать челюсти. Парня затрясло от ужаса. Воображение во всех подробностях нарисовало ему картины из его кошмарных снов. Он готов был похерить к чертовой бабушке всю их конспирацию и прямо сейчас силком потащить отца в лазарет, а оттуда, через камин Помфри — в Мунго, но тут профессор всё же справился с собой и выдавил сквозь зубы:

— Вечером поговорим, — неопределенно качнул указательным пальцем куда-то в сторону своего кабинета. — Я знаю, что делаю. Успокойся и сядь.

Кажется, он применил какие-то невербальные чары, потому что ноги Гарри вопреки его воле зашагали обратно к парте. Юноше хотелось выругаться, хотелось заорать на весь класс, что ни хрена он не знает, что делает, а вернее знает — знает, что гробит себя. Но и язык ему не подчинялся, и это было совсем нечестно. Применять магию против того, кто ничего не может ей противопоставить... подло! Да!

Всю пару он просидел, не в состоянии собрать из написанных в рецепте букв слова, а Майклу приходилось по три раза повторять, какой ингредиент нужно подготовить для каждого из следующих этапов, и в итоге они почти разругались. Корнер отвязался на нем, обозвав тупицей, а Гарри послал его туда, куда часто отправлялись неприятели Мертвяка — по крайней мере, отправлялись по мнению самого Мертвяка. Обида на профессора сменилась досадой и злостью: "Взрослый, а сам как подросток! — парень сжал кулаки, мечтая запустить в папашу стоявшей возле Корнера банкой с вялеными тараканами. — Никогда ничего не сделает по-человечески, куда ни ткни — всё через жопу! А потом шипит на всех, когда получает по заслугам! Старый остолоп, ненавижу тебя! Ахрхрхрхр!.. Черт, да что ж тобой такое, пап? Что у тебя с рукой, почему ты ее прячешь? Да провалиться тебе, эгоист — на всех тебе насрать! Ну и сиди один, как полудохлый сыч! Ни слова тебе больше не скажу!" Он растравлял и растравлял себя. Раздражение копилось, ближе к звонку превратившись уже в огромную мусорную кучу. И когда под конец урока все засуетились, прибираясь на столах и очищая котлы, Гарри внезапно почувствовал еле заметное прикосновение к плечу. Он обернулся. Позади него стоял профессор, вроде бы разглядывая варево, приготовленное Майклом при активной помехе Гарри, и при этом чуть заметно сжимая ладонью плечо сына. На лице его при этом было что-то вроде раскаяния, хотя, возможно, это просто следы доканывающей его хвори... Да нет, он в самом деле дает понять, что сожалеет о своем поступке. Сожалеет он! Что толку в твоих сожалениях, когда ты сейчас попрешься на следующее занятие вместо того, чтобы бежать к Прозерпине?! Гарри качнул бровью и вопросительно взглянул в ответ. Снейп согласно опустил веки, почти прикрывая глаза. На сердце сразу стало легче. Ну ладно, посмотрим, как ты выполняешь свои обещания, когда дело касается тебя самого, а не кучи всяких придурков, которым плевать на тебя и которые знать не знают, что ты ради них рвешь задницу, точно ошалелый! Правильно говорит про тебя мистер Макмиллан, что... да ладно, как бы там ни было — главное, чтобы ты сейчас выкатился отсюда и пошел к камину мадам Помфри...

Дождавшись того часа, когда они обычно встречались с отцом в подземельях и уходили на Сокровенный остров (Гермиона уже отправилась к родителям, и Гарри на прощанье успел лишь в общих чертах рассказать ей о прочитанном в "Хрониках былого"), он спустился к кабинету зельевара. Дверь пропустила его, как всегда, но хозяина в комнатах не оказалось. Юноша покусал губы, прикидывая, как поступить дальше, и уже собрался было к Джудит, но тут в кабинет вбежала светящаяся призрачная кошка. Патронус Минервы МакГонагалл коротко велел ему подняться к директрисе, назвав горгулье пароль "Прялка Афины".

МакГонагалл встретила его прямо возле вращающейся лестницы и сказала, что профессор Снейп был вынужден отправиться к своим знакомым, поскольку ему понадобилась специфическая помощь, оказать которую в Мунго ему были бы не в состоянии. Гарри перевел дух. Что ж, куда бы Снейп ни ушел, главное — это связано с его состоянием, и тут отец действительно лучше знает, кто способен помочь, а кто нет. Похоже, ему было настолько плохо, что он не смог сам создать патронус и попросил директрису оповестить Гарри, с которым они договаривались о встрече.

— Что с ним, мэм? — откликаясь на приглашение зайти в кабинет, спросил юноша. — Почему он это скрывает?

При виде него Фоукс приветливо замахал большими крыльями, а когда Гарри сел в кресло, перелетел на кресельную спинку и принялся ворошить клювом его густые волосы. Сговорились они, что ли, с мимиром, или просто все птицы одинаковы?

Минерва МакГонагалл тоже уселась в кресло чуть поодаль и серьезно посмотрела на студента:

— Северус не хотел бы, чтобы я говорила тебе, но мне кажется, ты должен это знать. Конечно, я не тешу себя надеждой, что ты сможешь ему чем-то помочь — этого не сможет никто... Но ты имеешь право быть в курсе как его близкий родственник...

Сердце ёкнуло. Этот убийственный тон, похоронный вид... Так медики обычно сообщают о неизлечимой болезни пациента его близким. Гарри снова затрясло — уже не первый раз за сегодня — и он неосознанным жестом отмахнулся от феникса. Фоукс ненадолго отстал и переключился на собственные перья. А директриса рассказала о некоем безымянном проклятии, сжирающем организм профессора Снейпа именно за счет его собственных защитных сил.

— Неужели с этим не смогла бы справиться профессор Умбрасумус? — хрипло спросил Гарри.

— Увы, нет. Пока жив тот, кто наслал на него эту скверну, избавить себя от нее не сможет ни он сам, ни даже лучший из пепельников. У него есть друзья, хорошо знакомые с такими разновидностями дамнаций, и только они еще как-то сдерживают распространение проклятия по телу. Но это всего лишь отсрочка неминуемого конца...

— Кто наслал скверну? — парень произнес это, а в следующий момент догадался сам: — Неназываемый?

Минерва взглянула в сторону окна, за которым в небесах разгорался багряный закат, и уклончиво ответила:

— Возможно. Говорить об этом со мной он не захотел. Ты его знаешь...

— Но ведь Неназываемый может считаться живым только условно! Я же сам видел, что его воскресил Крауч — и это было сделано с помощью крестража, его личного дневника! Значит, он лич!

— Скорее всего, решающую роль здесь играет не физическое состояние, а способность или неспособность мыслить. Пока он не упокоен, сгенерированные им проклятия будут продолжать свое пагубное воздействие на всех проклятых.

— Тогда, если все эти пророчества о моей так называемой избранности имеют хоть какой-то смысл, я и должен добраться до этого ублюдка. Если всё это правда, значит, есть какая-то причина, которая позволит мне устранить его даже без магии! Знаете, это как закон аннигиляции в физике: электрон и позитрон взаимно уничтожаются — может, здесь кроется тот же принцип, и тот, кто сделал эти пророчества, знал о нем, мэм?

— О, Мерлин, где ты столько всего набрался? — устало прикрывая лоб рукой, вздохнула МакГонагалл. — Для меня это звучит как полнейшая абракадабра... Электрон... пози... Уф! Но я верю тебе — Северус говорил, что ты поедаешь эти книги одну за другой... Может быть, ты прав. Может быть, ты сможешь избавить наш мир от Того-кого-нельзя-называть. Но тебе надо понимать, что с его смертью — упокоением — всё не встанет на свои места по взмаху палочки. Потому что частица его скверны живет во многих магах, благодаря ей он ладит с ними, взывая к ней — повелевает их разумом и поступками. Не бывает так, чтобы тиран был один и сам по себе. Короля делает свита.

Гарри смотрел на нее и почему-то слышал сквозь ее голос интонации бывшего директора, а в какой-то миг ему даже почудился тот странный, уже почти забытый запах, навевающий мысли о закате на кладбище и о смерти.

— Профессор МакГонагалл, я не хочу спасать этот мир. Я хочу, чтобы мой отец выжил, и если для этого я должен попытаться убить какого-то тирана, то какого черта? — мне нужно попытаться его убить. Он ради меня и мамы делал и не такое...

— А... мир?

— А что, если мир тоже возьмет и приложит мало-мальские усилия, чтобы спасти сам себя? Вы собираетесь отправить меня во Францию — это хоть немного приблизит меня к решению проблемы?

— Думаю, да, — Минерва смотрела на него теперь с растерянностью и, совсем немного, с любопытством, как будто увидела впервые. Если раньше Гарри иногда мерещилась в ее взгляде то ли зависть, то ли неприязнь, то сейчас этого не было: директриса просто удивилась. — И тебя, и... э-э-э... нас всех...

— У него еще есть время? Я... успею?

— Не знаю. Надеюсь, да.

Гарри отклонился на спинку кресла и позволил спине расслабиться. Вымолвил тихо, почти прошептал:

— Хорошо.

* * *

На следующее утро, когда все остальные студенты, избавленные от обязанности подскакивать по будильнику, еще досматривали свои субботние сны, он первым делом наведался в подземелья. Там его опять встретили пустующие комнаты. Никаких признаков того, что профессор появлялся здесь со вчерашнего вечера, не было. Говорить о том, кто эти "искушенные в темных заклинаниях друзья", к которым обратился за помощью Снейп, МакГонагалл так и не стала. Пуховый радужник сейчас раздражал своим неуместным позитивом, переливаясь оттенками наряженной рождественской ели. Неудивительно, что в своем обычном расположении духа отец пытался выжечь сорняк со стен и потолка всеми известными ему методами — кроме, пожалуй, Адского пламени.

Гарри положил на малахитовый стол свой свиток с записями по вчерашней лабораторной работе. Может, папа догадается отправить Патронус в Мунго, когда вернется.

Хмурая мадам Помфри, поджимая губы, открыла ему камин, и Гарри, переместившись в клинику, побрел на свое рабочее место. Скорее бы окунуться в целительские заботы...

Сегодня многие, включая Лу, собираются в Хогсмид — даже на последней полосе "Пророка" написали, что там на выходных намечены какие-то увеселительные мероприятия. Звали и его, но ему не захотелось портить кому-то настроение своей мрачной рожей, и он предпочел гулянке Мунго. Здесь, по крайней мере, его никто не будет тормошить. Пойти в поселок Луну уговаривала Джинни Уизли, и та, пользуясь отъездом Гермионы, которая съела бы ей весь мозг внушениями об экзаменационном долге, согласилась.

На ланче, вынырнув из круговерти учебы, тут же сменяющейся практикой, которая в любой момент опять могла смениться учебой — иногда прямо над остывающим трупом, который еще несколько минут назад поступил как безнадежный пациент и в самом деле испустил дух под палочками бьющихся за его жизнь целителей, — Гарри снова почувствовал тревогу. Сначала тупая, она быстро переросла в панику, похожую на удар кинжалом в подреберье. Патронуса от отца так и не было. Второй час пополудни...

Юноша перестал ковырять нескончаемый сандвич с паштетом и, опершись локтями о стол, спрятал лицо в ладонях. Но так было еще хуже: перед глазами четко встали события вчерашнего зельеделия и — во всех подробностях — симптомы проклятия, иссушающего отца. Снейп еще никогда не был так плох, как вчера на уроке. Если профессор почти терял сознание и едва мог это скрывать, значит, любой другой на его месте был бы уже мертв.

Невидимые эльфы трапезной Мунго не торопились убирать недоеденный бутерброд. Кто-то из них принес десерт — фруктовое желе — и незаметно опустил ароматную вазочку возле тарелки с распотрошенным сандвичем.

Всё говорит о том, что даже МакГонагалл плевать на Снейпа, хотя она лучше всех остальных понимает незаменимость его роли в дамблдоровском плане. Как будто уверена, что до конца операции он дотянет, поскольку поклялся перед покойным директором, а дальше хоть трава не расти. Вот только что дает ей основания для такой уверенности? От бессилия хотелось или взвыть, или что-нибудь разнести в щепки.

К вечеру наплыв пациентов увеличился. До персонала доходили слухи о массовых беспорядках в магических кварталах Лондона, даже в районе Уайтхолла, где уже начиналась недоступная для маглов территория — улица, с которой можно было попасть в Министерство Магии. Говорили о погромах в Косом и бегстве пострадавших торговцев, говорили об арестах, потом опровергали погромы, бегство и аресты — оказывается, некоторые маги там "сами виноваты", полезли предъявлять претензии действующему министру, могли нарушить Статут о секретности, ведь всего в двух шагах от тех мест проходит магловская Даунинг-стрит. Ни одного слова, в котором нельзя было бы усомниться. Слушая то одних, то других, Гарри уже всерьез подумывал сбежать под шумок на Уайтхолл и посмотреть на всё собственными глазами. Иначе это вранье никогда не закончится.

Он несся на пятый этаж к сестре Страут, чтобы помочь ей оборудовать несколько новых палат для поступивших больных с психическими травмами после недавно словленных проклятий. Мунго почти без преувеличения ходил ходуном. Попасть с этажа на этаж в нужное отделение можно было, только если знаешь, по каким лестницам петлять, поскольку дождаться хотя бы одну из кабинок лифта не представлялось возможным. Когда-то покалеченная оборотнем нога напоминала о себе тупой болью в лодыжке — острой она не становилась лишь потому, что мягкие ткани вокруг щиколотки уже начали опухать, мешая подвижности сустава, но в то же время и обволакивая своеобразным "буфером" нервные окончания. Иначе Гарри уже начал бы хромать. Кто-то догонял его на ступеньках, колдуя подсветку или какие-то особо яркие чары, и парень хотел было посторониться и пропустить догонявшего целителя, как вдруг, оглянувшись, понял, что никаких целителей за ним не бежало, а характерный свет испускал... Гарри вздрогнул от очередного укола в солнечном сплетении и еле перевел дух. Патронус! Но скачущее к нему существо было не косулей, а животным значительно крупнее — лошадью. Он помнил только одного знакомого с таким покровителем — Джинни Уизли: лично научил ее вызывать телесного Патронуса достаточной силы и даже передавать с ним сообщения.

Коник или кобылка остановился на пару ступенек ниже и зацокал передним копытцем.

— Гарри, я не могла не отправить тебе весть. Почти у всех отобрали палочки, а у меня еще не успели. В таверне "С дуба на кактус" завязалась потасовка. Я не видела, с чего всё началось, мы с Драко прибежали на шум. Потом вломились красные авроры и начали хватать нас всех без разбора — и тех, кто орал за Пожирателей, и нормальных... Рон успел отправить Патронус директору, и пса, кажется, не перехватили. Меня сейчас тоже обезоружат. Но дело в другом — когда нас начали хватать и мы успели выскочить на улицу, с нами была Луна...

— Что?! — невольно вырвалось у Гарри.

— Она отвлекла красного, который ее схватил — крикнула что-то про своего Зеленового Туво, красный отвлекся, она его обездвижила и бросилась к палисаднику у совиной почты. Еще два аврора — за нею, но тут что-то случилось... я не поняла, что. Наверно, это был фестрал, я же их не вижу. Оно сильно ударило мракоборца, который схватил Лу за руку, да так, что этот гад улетел футов на пятнадцать и вырубился. А Лавгуд запрыгнула на фестрала верхом, и они полетели в сторону Запретного леса. Второй аврор палил им вслед, но не попал. Я не смогла вышибить у него палку, поэтому забежала обратно в "С дуба на кактус", закрылась в уборной и вот, отправляю тебе сообщение. Если сможешь, поставь там в известность всех, до кого дотянешься. Они здесь все оборзели, всех тащат в кутузку! Мы будем держаться, сколько сможем! Не подведи, Поттер!

— Эй, возвращайся и передай Джинни, что я бегу к МакГонагалл! — велел лошадке Гарри и, напрочь забыв о Мириам Страут, сломя голову понесся отпрашиваться у своей непосредственной начальницы.

Прозерпина не только не возражала, но и лично отправилась в Хогвартс вместе с ним — отрывать от дела других целителей она не стала.

В школе уже творилось почти то же самое, что в Мунго. Директор находилась во внутреннем дворе, раздавая поручения учителям и ассистентам преподавателей. Метлы в их руках приплясывали от полной боевой готовности.

— Мистер Поттер! А вы что здесь забыли? — с раздражением фыркнула Минерва. — Кому хватило ума дернуть вас?

— Что значит — "что забыл"?! Мэм, там Луна!

— И что? Семь групп направляются во все стороны света прочесывать окрестности, и можете быть уверены...

— Я буду уверен, когда тоже буду ее искать! Вы ничего не понимаете! В таком состоянии она испугается их и спрячется! Она говорила мне, что у нее наступает паника, если до нее дотрагивается кто-то чужой! — заорал он и вырвался из рук ухватившей его сзади за локти Прозерпины, и та лишь удрученно отступила. — Спросите Помфри, она останавливала приступы у Луны! Чтобы Лу решилась выйти из укрытия, она должна увидеть и услышать меня!

— Профессор, — МакГонагалл преднамеренно переключила внимание на Умбрасумус, заглядывая за спину Гарри, — вам, наверное, всё-таки придется отправиться со мной в Министерство... Через мой камин, профессор.

— Хорошо, Минерва. Но на вашем месте я прислушалась бы к тому, что сказал вам этот молодой человек. Отправьте с поисковой группой хотя бы иллюзию Гарри, и девочка выйдет на его зов.

— Профессор МакГонагалл! — сбитый с толку показательным игнорированием, юноша даже не знал теперь, договариваться с директрисой дальше или просто бежать вслед за своим деканом, который уже седлал метлу. Уж Флитвик наверняка что-нибудь придумает. Но Минерва ухватила его за рукав и оттащила в сторону, а там заговорила на пределе слышимости:

— Куда ты лезешь без магии, Гарри?! Я запрещаю тебе покидать стены школы! Ты же слышал, что сказала Умбрасумус — и я именно так и поступлю. Мы найдем девочку, не рискуя настоящим тобой! Всё это они могли затеять нарочно — ради того, чтобы выманить тебя!

— Ах ты ж какая сложная многоходовка! — не сдержался Гарри и услышал в своем голосе ядовитые интонации, характерные только для Снейпа. — Профессор МакГонагалл, ну вы же сами не верите в эту чушь!

— Чушь? — она сдернула с переносицы очки и многообещающе прищурила глаза. — Помнится, на втором курсе вашим горе-профессором ЗОТИ был обыгран такой же сценарий, мистер Принц!

— Вот именно! А один снаряд в одну воронку не...

— Довольно! Ничего не хочу слышать, я всё сказала.

— Мэм, я вам обещаю, что не отойду от декана Флитвика ни на шаг!

— Не отойдешь, потому что никуда не пойдешь! Достаточно! Аргус! Будь любезен, поди сюда! Аргус Филч!

Завхоз нескладным кузнечиком несся к ним по молодой травке на полянке. Гарри, пока не поздно, дернулся в сторону взлетавшего чароплета, но Минерва наложила на него легкие парализующие чары — упасть парень не упал, но и пошевелиться под их воздействием не мог. Была бы у него магия — выпутался бы в два счета. Ну вот, теперь и гриффиндорка МакГонагалл пользуется его неполноценностью!

— Твои родители мне потом за это спасибо скажут! — глухо прорычала она раздраженной кошкой, у которой пытаются отобрать пойманного воробья. — Аргус, отведи его на последний этаж через боковую комнату. Пароль к портрету — "Звездный свет". Запомни, я вчера опять всё сменила! Запрешь его в покоях Варнавы и, прошу тебя, будь там поблизости — или пусть поблизости дежурит миссис Норрис. От этого молодчика ожидать можно всего, — она окинула красноречивым взглядом замершего столбом Гарри, — и без палочки...

"Я вам этого не прощу!" — подумал парень в надежде, что она услышит его мысленный посыл.

Под конвоем Филча и его кошки Гарри побрел в замок. Они прошли по главной лестнице и свернули направо — в комнату с восемью портретами. Среди студентов ходили слухи, что когда-то портретов было девять, мол, девятым был Слизерин и через него можно было попасть в ту самую Тайную комнату. Завхоз потащил его к самой дальней картине с изображением Варнавы Сбрендившего, чей гобелен в компании с троллями висел в коридоре возле Выручайки.

"Что, если фестрал оставит ее в лесу и улетит, а там рядом окажутся акромантулы или что похуже них?" — перебирал в уме Гарри, тогда как Филч назвал Варнаве пароль: "Звездный свет". И юноша впервые увидел, как работает этот способ перемещения по замку.

Нижняя часть багета начала множиться, выдвигаясь в комнату, и каждая из этих широких золоченых планок сделалась ступенькой лестницы. Когда последняя коснулась пола, портрет воссиял. Варнава отошел от края рамы к нарисованным у него за спиной дверям и приглашающе их раскрыл. Подчиняясь Филчу, Гарри начал подниматься, за ним зашагал сам завхоз, подсвечивая дорогу своим неизменным фонарем, как будто яркости портрета не хватало, чтобы видеть ступени...

Значит ли всё случившееся, что красные авроры сменили сторону и теперь всем конец? Но еще когда был живым Бесоглазый Грюм, отец, разругавшись с ним в очередной раз, обмолвился при Гарри, что красные были такими упоротыми всегда — и всегда больше подчинялись Визенгамоту и Дамблдору, нежели министру и его аппарату, которому присягали "желтые инквизиторы" (то есть, мистер Макмиллан и Нимфадора Тонкс — тоже). Асмодиус Даркмен показывает себя смертельным врагом Волдеморта, но во время его предрождественского визита в школу Гарри успел убедиться, что ждать чего-то хорошего от этого странного существа тоже не стоит: обморок Гермионы не был случайностью — регент таким замысловатым образом погрозил им пальцем, предостерегая от каких-то действий. Интуиция не обманывала Гарри на процедуре "несогласия" прошлым летом. Даркмен делает всё, чтобы дискредитировать магические власти, запутать ситуацию до той степени, когда люди перестанут отличать, кому еще можно доверять, а кому — ни в коем случае. И наиболее понятными в этом хаосе для многих окажутся Пожиратели Смерти. Люди Волдеморта уже и сейчас всё менее осуждающе упоминаются в проправительственной прессе, негодяями стало модно выставлять "смутьянов", потому что (цитата): "Как нельзя кричать "пожар" в переполненном трактире, так нельзя и преувеличивать опасность, преуменьшая возможности наших защитников-мракоборцев; Дамблдор был стар и слаб, но сейчас у нас мощные лидеры и четкий план действий"...

Коридор за дверью портрета Варнавы был не слишком длинным. Не успел Гарри остановиться на каком-то определенном выводе, как невдалеке перед ними открылась другая дверь. Кажется, заклинание немоты и связанности, наложенное директрисой, начало рассеиваться. Теперь юноша мог и не подчиняться указаниям Филча, но на всякий случай решил сделать вид, будто всё как прежде. Вдруг удастся сбежать?

Если они идут на последний этаж и начали с портрета Сбрендившего Варнавы, то, достигнув цели, надо полагать, Варнавой и закончат. Тем самым, который изображен в коридоре на гобелене с пляшущими троллями. Однако картина, куда они вышли, тоже оказалась портретом, только пустующим. И нижняя планка багета картины точно так же, как в предыдущий раз, начала множиться, складываясь в лесенку для спуска. Филч и миссис Норрис проворно скатились по ней и выскочили за дверь. Гарри даже не успел понять, что происходит, как дверной замок щелкнул, запирая его в помещении. Он вышел из картины, спустился вниз, огляделся. Это была чья-то комната. Она выглядела жилой, но убранной до блеска, как номер отеля перед въездом новых постояльцев, и жилищем в ней даже не пахло. Портрет тем временем принял нормальный вид и застыл пустым темным пятном — его обитатель, похоже, предпочитал находиться с той стороны картины.

— Звездный свет! — на всякий случай сказал юноша, но, как и предвидел, ему не откликнулись.

Гарри понял, что он попросту заточен в этой комнате. Чтобы не мешался под ногами. Вместо него на поиски Луны зашлют его иллюзорных двойников, ведь Минерва в этом спец... Сообщат ли мистеру Лавгуду? У него же с магией всё в порядке, и он еще больше Гарри пользуется доверием Лу. Хоть бы догадались...

Желая нарушить порядок этой мерзкой комнаты, парень схватил подвернувшийся под руку стул и со всего размаха запустил им в громадное зеркало. Отец говорил, что иногда дебоши помогают отвести душу. Отражение разлетелось градом осколков, а самые крупные куски с запозданием тяжело оползли, упали на пол и раскололись о дубовый паркет. В чем-то профессор не ошибся со своей тактикой разгрома: когда второй Гарри схлопотал стулом по морде, первому действительно стало легче. Но, похоже, комната эта была непростой. Через несколько секунд осколки битого стекла начали срастаться, как, сбегаясь, срастаются шарики ртути. Обломки стула тоже собрались воедино. Не прошло минуты — и стул отпрыгнул на прежнее место, а зеркальное полотно, восстав, поместилось обратно в раму. Как съемка реверсом в магловских фильмах.

Сорвал оконный занавес вместе с карнизом — спустя несколько секунд всё висело в изначальном виде, складка к складке. Твою же мать!

— Мистер Филч! — Гарри уселся на пол под дверью. — Я знаю, вы там!

— Ежели как чего вам всем надо — так сразу "мистер Филч"! — сварливо ответил завхоз из коридора и через паузу нехотя добавил, выдавая готовность к диалогу: — А как ничего — так мистер Филч вам сразу "снейповский жополиз"!

Гарри улыбнулся. Рон и Симус в самом деле частенько так Филча и называли. За глаза, конечно, но тайное всегда становится явным. Старик узнал и теперь жаждал выместить свои обиды на ком-нибудь из бессовестных студиозусов. Тем более, если этот студиозус — такой же сквиб, как он сам.

— Мистер Филч, я обещаю, что никуда не сбегу, но заприте меня тогда уж хотя бы в факультетской спальне, что ли? — он сжал и разжал кулаки, проклиная себя за бессилие. — Я что, арестованный?

— А может, и так! — в голосе Филча отчетливо послышалось злорадство. — Сколько ты и твои дружки попили нашей с мистером Снейпом крови! Надо за свои выходки отвечать, вот так!

— Да меня же не за выходки сюда сунули, — повернув голову к плечу, вставил Гарри, когда тот немного выговорился. — Пропала девочка, когтевранка...

— Что, та самая, которой ты всё стремишься залезть под юбку?

Парень закатил глаза, обреченно выдохнул, но решил не возражать:

— Ну, пусть будет так.

— Срамота! Стыд и срам!

Хорошо, что Филч не Пивз и не Мертвяк. Те сейчас участливо спросили бы: "Не даёт?"

— Я согласен, но вы же всё равно небезразличны к ее судьбе? Ваш профессор Снейп не дал бы в обиду ни одного студента школы...

— Чего это вдруг он "мой"? И ему... эт самое... по должности положено. А я того — только, вон, за метлы и прочие причиндалы в ответе. Сдалась мне твоя подружка!

— Но вы можете просто оповестить меня, когда ее найдут? Стукнуть в дверь и сказать, что всё в порядке. Это же не трудно?

Филч не ответил ни "да", ни "нет", он и вовсе перестал отвечать. Это уж как карта ляжет. Хочешь или не хочешь, а зависеть от прихотей левой пятки завхоза, почуявшего возможность проявить над тобой немножко власти, придется.

Гермиона хорошо умеет призывать домовиков. Может, будь у Гарри магия, этому научился бы и он, но все эксперименты за последний учебный год заканчивались ничем — его не слышал даже Добби. Иначе можно было бы попробовать вырваться отсюда на свободу контрабандным способом. Он попробовал и сейчас, проявляя перед мысленным взором всех известных ему благодаря общительной Ге эльфов Хогвартса, но не пришел ни один. Да, не место Гарри среди волшебников, не место...

Он доплелся до низенькой кровати в смежной комнатушке и, как был — в одежде и обуви — рухнул поверх парчового покрывала, закрыв лицо ладонями. Что-то не давало ему покоя. Что-то, сказанное Минервой МакГонагалл. И ее слова порождали не только ярость, но и, как ни странно, некую положительную эмоцию, которую Гарри никак не мог определить, также не мог и вспомнить, что именно произнесла директриса во время их препирательств. Мысли всё время разбегались в разные стороны, воображение рисовало самые страшные картины, происходящие сейчас в Запретном лесу, он боролся с ними, гнал панику, но можно ли перестать думать о том, о чем запрещаешь себе думать?

Время мучительно тянулось. Гарри взглянул сквозь пальцы на окно. За стеклами всё еще было светло, где-то в стороне золотился закат, но отсюда было видно лишь медленно изменяющееся в небе облачко, подкрашенное зарей. Он начал бесцельно слоняться по комнатам. Помимо основной — зала — здесь были смежные с нею, размерами поменьше: уборная и душ, спальня и выходящий в эркер кабинет, меж собой не сообщенные. В книжном шкафу полно книг, Гарри даже полистал одну, на английском, но не сумел прочесть ни единого слова. Тогда он дал выход злости и от души разнес всё, нарочно дойдя до полного изнеможения. Полулежа в кресле посреди зала, юноша безучастно наблюдал, как комнаты восстанавливают сами себя. Нет, дебоширить в местах, которые заколдованы возвращать порядок — это всё равно что протестовать по разрешенным дням в отведенном загончике. От досады Гарри плюнул. Плевок исчез. Тьфу еще раз.

За окном начинало смеркаться, ветер нагнал облака поплотнее — кажется, собирался дождь. Что, если попробовать сбежать отсюда через окно? Это высоко, но в стенах старого замка полно всяких выемок и выступов, по которым иногда вполне реально перебраться на крышу какого-нибудь соседнего здания, а оттуда — найти спуск к земле. Гарри сначала осмотрел окрестности, чтобы сориентироваться. Понятно, Астрономическая башня находится справа, если сильно прижать щеку к стеклу, можно разглядеть самый краешек ее балюстрады. Больше ничего приметного перед окнами покоев Варнавы не было — только панорама далеких холмов и Запретного леса, почти то же самое открывалось за окнами когтевранских спален и гостиной. Тогда он попытался отворить раму. Бесполезно. Окна не открывались нигде — ни в зале, ни в спальне, ни в кабинете. После этого Гарри решил, что силы вернулись к нему в достаточной мере, чтобы продолжить громить тюремную камеру. Он запрыгнул на письменный стол, который располагался прямо в эркере, с трех сторон окруженный огромными, от пола до потолка, окнами. Затащив к себе стул, попытался высадить им раму фронтального, но зачарованное стекло даже не треснуло, зато стул развалился на части. То же самое происходило и со всеми остальными окнами. Хитрая МакГонагалл учла всё.

Ветер снаружи усилился: верхушки ближайших сосен покорно пригибались под его порывами друг к другу, а тучи неслись наперегонки, клубясь и тяжелея. Какая-то сумасшедшая птица взмыла над лесом. Черной кляксой она неслась к замку, покорная урагану, и в один из моментов стало понятно, что это нечто вроде летучей мыши с перепончатыми крыльями и манерой полета, свойственной рукокрылым созданиям. Гарри никак не мог определить ее расстояние от Хогвартса и понять размеры твари. Борясь со стихией, существо приближалось. Оно хотело, во что бы то ни стало хотело достигнуть здания школы, и когда расстояние сократилось до минимума, юноша увидел, что это никакая не птица и не мышь. И даже не пегас, хоть и тоже в какой-то степени лошадь. К Хогвартсу мчался черный фестрал, и верхом на нем, пригнувшись к гриве, сидела девушка в темном плаще и с развевающимися шлейфом белыми волосами.

Гарри вскрикнул, прильнул к стеклу всем телом и замахал рукой в надежде, что призрачный жеребец — а это был любимец Хагрида Тенебрус — увидит его. Фестрал как будто и без того знал, куда лететь. Быстро взмахивая огромными перепончатыми крыльями, он подлетел прямо к эркеру и развернулся так, чтобы его наездница смогла спрыгнуть на каменный карниз. Взгляд у Луны был отчаянно-отсутствующим, подол длинного черного платья, не предполагавшего верховых прогулок, распоролся сбоку по шву до самого верха, волосы спутались, а зажатая в ладони палочка выглядела так, будто прикипела к коже, но пользоваться ею никто не собирался. Тенебрус полетел обратно в лес, нимало не беспокоясь, что бросил девушку под порывами ветра на головокружительной высоте, стоящей на узеньком каменном выступе перед окном, которое в принципе заколдовано никогда не открываться и не разбиваться.

— Только не двигайся, — прошептал Гарри, как будто она могла его услышать, и медленно приложил ладонь к стеклу.

Порыв ветра качнул ее. Чтобы сохранить равновесие, Луна тоже шлепнула ладошкой по стеклу. Не будь меж ними преграды, их руки соприкоснулись бы. Только теперь она заметила Гарри, впилась в него взглядом, и из глаз ее побежали слезы.

— Нет, не шевелись! — заклинал он. — Держись за раму и не шевелись! Пожалуйста, услышь меня!

Лу стремительно приходила в себя и начинала осознавать, где находится. Ей стало по-настоящему страшно.

— Смотри на меня, просто смотри на меня и не отвлекайся! Не смотри вниз! Филч! Мистер Филч!

Конечно, тот его не услышит. Как объяснить ей, что ему необходимо отойти к двери, чтобы вызвать завхоза? Как сделать это, чтобы она не затрепыхалась там с перепуга и не была сорвана ветром? Луна что-то крикнула, но оттуда не донеслось ни звука — как не было слышно и свиста ветра. Новый порыв оказался сильнее прежних: он ухватил хлопающий у нее за спиною плащ и резко дернул назад.

Как в страшном сне Гарри понял, что она падает. Падает навзничь, в пустоту, и держаться ей больше не за что. От ужаса и отчаяния он закричал и сам не понял, действительно ли ему ответило раскатом грома и вспышками двух молний обрисовало его ладони на стекле. Просто стекол больше не стало, и юноша, чудом не вывалившись по инерции сам, успел одной рукой схватиться за раму, а другой — сгрести ворот платья Луны и крепление плаща над ее ключицами, рвануть к себе, в комнату, и свалиться вместе со своей ношей на пол — но что такое высота стола по сравнению с восьмым этажом?

Луна дрожала, плакала и прижималась к нему, а он досматривал искры из глаз и прочую иллюминацию, потому что основательно приложился затылком о паркет и почти отключился от боли. Когда чуть пришел в себя, понял, что едва шевелится — все его силы утащили с собой те две молнии, которые, похоже, не привиделись. Саднившая от боли ладонь была мокрой. Он поднял ее на уровень глаз и различил кровь. Хватая Лу за одежду, он пропорол руку острием фибулы: в решающий момент зажим взял и расстегнулся. Но это только подтверждало факт, что они оба живы, а не улетели в бездну. Гарри тихо засмеялся, небрежно обтирая кровь о свою мантию. Сместив взгляд на окно, он заметил, что стёкла, все до одного, вернулись на свои места. Луна тем временем снова о чем-то вспомнила, напугалась и стала вырываться.

— Тише, тише, постой, Лу! — начал мягко уговаривать парень.

Подхватив ее с пола, на руках понес в спальню, надеясь успокоить и усыпить, а потом уже оповестить Филча, чтобы тот вызвал Помфри и остальных. Но паникующая девушка так билась и вырывалась, что Гарри пришлось поставить ее на ноги и из последних сил прижать к стене.

— Всё кончилось, я с тобой, я с тобой! — тихо твердил он, как мантру, и в какой-то момент почувствовал, что ее паника отступила, сменяясь оживлением другого толка: вцепившись в его мантию обеими руками, Лу нашла губами его губы и стала яростно целовать. Не ответить было невозможно, так что голову они потеряли в считанные секунды.

Захватив одной рукой оба тонких девичьих запястья, Гарри придавил ее кисти к стене у них над головами. Луна обрывисто втянула в легкие воздух и всем телом прогнулась навстречу, стоило ему другой ладонью скользнуть вверх по ее бедру — с той стороны, где так удачно разошелся шов на подоле. К этому времени он уже мало соображал, что делает, а просто отмечал — как много на них этой проклятой одежды! Всё происходило на ощупь, между поцелуями, благо, что он очень хорошо изучил строение ее тела даже в самых интимных местах, а она откликалась на знакомые прикосновения всё живее и охотнее, явно прощаясь с остатками пережитого страха. И пусть, и пусть!

— Так! Знаешь что? Не тут! — опомнившись, решил Гарри и почти поволок ее в кровать: с ходьбой у нее стало совсем неважно. Он всегда хотел, чтобы это у них случилось по-человечески, а не где и как попало.

— Они хотели обмануть нас, — горячо, торопливо, сбивчиво и при этом всё равно нараспев шептала она, помогая ему между поцелуями и ласками стаскивать с нее одежду, — эти люди... Я чуть не поверила, что это ты... твой голос... а потом мы увидели профессора Стебль, и с ней тоже был "ты", и тоже звал меня твоим голосом. После этого обмана Тенебрус не отпустил меня даже к Хагриду!..

— Да! Да, да, да!

— Мы просто летали над холмами, но потом собралась гроза, и он перенес меня к замку... Я...

— Угу.

Избавившись от остатков одежды, он накрыл губы девушки поцелуем и опустился на нее сверху. В груди творилось что-то невероятное — казалось, там сейчас или что-то полыхнет, или что-то лопнет. В паху было не лучше, но совсем, совсем по-другому — знакомо и понятно. От нежного запаха молочной, словно мерцающей кожи девичьего тела в голове поднялся гул. Сердце колотилось, как молот, а кровь шумела в ушах. Гарри никогда не видел Лу полностью обнаженной, и она его — тоже. Никогда не мог, как сейчас, свободно пробежаться поцелуями от ее чуть проступающих ключиц до маленькой упругой груди, обвести языком съежившийся бутончиком сосок, вернуться обратно и, чуть покусывая кожу тоненькой гибкой шеи, подняться к ушной раковинке, порозовевшей от возбуждения, как жемчужина на рассвете. Русалка, прекрасная юная русалка извивалась в его руках...

— Это не сон? — спросил Гарри, почти прижимая губы к самому ее уху. — Нет?

— Я так тебя люблю! — выдохнула Лу, взмахивая палочкой в сторону входной двери, а потом окончательно роняя ее под кровать. И это была последняя членораздельная фраза между ними — он смог ответить ей только глухим стоном.

Гарри почувствовал, что она уже совсем ушла из тех воспоминаний и теперь целиком и полностью принадлежит ему. Но оставалась одна сложность, от которой тоже следовало бы ее отвлечь. Во всей этой круговерти он растерялся и не мог придумать, как сделать, чтобы от боли она не испугалась и не запаниковала снова. Он и сам волновался не на шутку, не хватало только, чтобы Лу догадалась, что он медлит, потому что не уверен. Завел руку вниз и направил себя в нее, как нужно, оставалось только сделать резкое движение вперед.

— Давай же! — взмолилась девушка, нетерпеливо, приглашающе насаживаясь на него, поэтому тянуть дальше было бы верхом тупости.

Ничего ужасного не произошло. Луна лишь впилась ногтями ему в лопатки (боли от этого он не ощутил — "анестезия" была слишком упоительна), и внутри нее оказалось тесно, скользко и горячо. От нее сильнее запахло желанием — тот самый волшебный мятный аромат, которому нельзя противостоять. Ему инстинктивно хотелось толкнуться туда снова и снова, а тело само провоцировало его войти еще глубже в ее лоно. Это было так приятно, что не с чем и сравнить: любые книжные описания меркли перед реальностью. Они оба не сразу поняли, что случилось, и, на миг остановившись, уставились друг другу в глаза. Ее космические зрачки сияли. От этого шального взгляда Гарри накрыло горячей волной. Он еле сдержался, чтобы всё не закончилось сей же момент. Эта победа над собой, новичком, добавила ему уверенности, что всё не так сложно, как он себе напридумывал. И теперь, когда страшное позади, можно перестать переживать. Можно и нужно отключить мысли насовсем. Что он и сделал.

Когда же Луна вдруг изогнулась, запрокинула голову, простонала его настоящее имя и, задыхаясь, стала беспорядочно цеплять руками покрывало, подушки над собой, перила изголовья, Гарри снова услышал раскат грома, только где-то в своем сердце. Перед глазами замерцала молния, и яркий свет устремился от них вверх. Кажется, он отрывисто выкрикнул несколько бессвязных слов, не отдавая себе отчета, о чем кричит. В угасающих конвульсиях Гарри успел привстать на руках, чтобы заглянуть в лицо Лу и полюбоваться тем, как исказило блаженство тонкие, почти неземные черты его прекрасной русалки. Она закусила наискосок нижнюю губку, закрыла потерявшие всякую осмысленность глаза и расслабленно стихла под ним. Гарри тоже необоримо затягивало в теплое озеро сна.

Провожая его, знакомый голос на границе яви и небытия вкрадчиво-насмешливо произнес: "Наконец-то до тебя дошло! Раньше ты казался сообразительнее. Ну, с возвращением, мой маленький маленький принц!"

* * *

От вспышки молнии Луна распахнула глаза и замерла. Где она?! Проснулась в объятиях спящего Гарри... Смутно, обрывками вспоминалось, как она сюда попала и что произошло затем. И так хорошо сразу стало на душе! Гарри! Наконец-то они были вместе... Девушка медленно отвела прядь волос с его лица, ласково коснулась горячей щеки, провела пальцем до подбородка, и он, затрепетав ресницами, улыбнулся сквозь ускользающий сон.

— Можно мне воспользоваться твоей палочкой? — всё еще притворяясь дремлющим, хрипловато спросил Гарри.

— Конечно. Акцио палочка!

Закатившаяся под кровать, та сразу же легла ей в ладонь.

— Холодно здесь, — объяснил он и сделал легкий пасс, не сказав при этом ни слова.

Покрывало, на котором они лежали, легко выпросталось из-под них и укрыло обоих. Ей и без того было тепло от его тела, но теперь стало еще уютнее, как в птичьем гнездышке. Луна вообще чувствовала себя невероятно здорово, словно проспала много часов, видела замечательные сны и выспалась на год вперед. Гарри целовал ее нежно-нежно, едва касаясь, и внизу живота снова разлилась истома — угадав это, он переместил ладонь с ее талии на бедро и начал было спускаться между ног, как тут до нее дошло главное. Она дернулась назад:

— Гэбриел! Ты же только что колдовал?!

Он рассмеялся, одним "хищным" броском опрокинул ее навзничь, чтобы продолжать целовать и тормошить, и уже не нежно, а очень даже игриво и требовательно. Взвизгивая от щекотки, смеясь и плача, Луна задыхалась от безмерного счастья, которого даже не ожидала вот так — вдруг и разом. Они снова надолго выпали из реальности, теперь еще более бурно, чем прежде. Когда всё утихло, а силы к ним вернулись, Луна ощупью отыскала среди скомканного белья палочку и втолкнула ему в руку.

— Еще! Еще! Колдуй еще!

— Экспекто Патронум! — воскликнул тогда Гарри.

Отталкиваясь от стен и мебели, по комнатам заметался яркий, как комета, серебристый лис. Они глядели на него, будто на чудо. Набегавшись всласть, патронус подбежал к ним и вспрыгнул на постель. Гарри трепал его, как обычную живую лисицу, ласково приговаривая:

— Ренар! Я скучал, дружище! Я так скучал! — приподнявшись на локте, он подставил лоб, чтобы лис боднул его в ответ — это было их постоянное приветствие. Луна весело засмеялась, и они оба уставились на нее. — Да, я чуть не забыл, зачем тебя призвал, приятель! Сгоняй к МакГонагалл и скажи, что Луна в безопасности. Беги, дружище!

Пушистый прохвост тут же был таков. Одевая по очереди то Луну, то себя, юноша размеренно водил палочкой в воздухе. Волхвующий Гарри — такое привычное и в то же время долгожданное зрелище, что ей хотелось длить это вечно. Он и сам наслаждался вернувшимся даром. Великолепен в каждом своем движении, небрежно-отточенном, как у опытных взрослых магов...

— Сейчас сюда устроят целое паломничество, и нам с тобой нужно скорей освободить номер, — похожий на своего патронуса, он лукаво взглянул на нее чудесными зелеными глазами и подмигнул: — чтобы они сильно удивились.

Луна подумала, что надо бы очистить покрывало от кровавого пятнышка, но оказалось, что ткань каким-то образом уже очистилась сама.

— Тут вся комната такая, — объяснил Гарри и, пошевелив в воздухе скрюченными пальцами, скорчил гримасу. — Комната для идеального преступления.

Они фыркнули и снова расхохотались. За окнами бушевала гроза, а тут было совсем тихо. Луна не знала ни одного похожего помещения в Хогвартсе — может быть, только Выручай-комната? Когда их одежда была приведена в полный порядок, Гарри, сосредоточившись, произнес имя эльфа Добби. Тот мгновенно, с легким хлопком эльфовой аппарации, возник перед ними, рухнул на колени и, вывинчивая собственные уши, заголосил:

— К хозяину Гэбриелу вернулась магия! Добби — самый счастливый домовик на свете!

— Прикинь, Добби, я теперь смогу освоить EoS! Лу, и аппарацию тоже смогу, представляешь?! — он опять сгреб ее в объятия, чтобы потискать — их ненасытную натуру так и тянуло друг к другу. — Смогу честно сдать все свои экзамены!

Они схватились за руки и втроем запрыгали хороводом по комнате, как пляшущие тролли Варнавы. Луна не могла отвести от Гарри глаз. Он всегда был красивым, но сейчас он казался прекрасным жителем Сида. Ей хотелось обнимать его и целовать до бесконечности, ведь он и сам не ведал, до чего хорош!

— Теперь стоп! Добби, перенеси нас отсюда в лабораторию Снейпа.

Они не успели моргнуть, как уже стояли в кабинете зельевара. Добби откланялся и исчез по своим делам.

— А зачем именно сюда? — Луна с любопытством огляделась.

— Нам с тобой сейчас вот прям срочно придется сварить одно зелье. Это я говорю тебе как лекарь. Да, и — Акцио моя палочка!

Конец шестой книги

Книга седьмая. Vain. Сахасрара. Si (B)

 

A Prince in exile here in Hell...

A Ghoul Writer "Majesty"

 

Seven devils all around me, seven devils in my house

See they were there when I woke up this morning

I'll be dead before the day is done

Florence + The Machine "Seven devils"

 

81. Один старикашка с косою гонялся полдня за осою

Ты сразу вспомнил эту сцену — словно точное, до состояния "дежа-вю", повторение стычки восемнадцатилетней давности. Но они, весь этот сброд, из-за спеллхоппла не помнят ничего, а Эс-Ти — тот не участвовал в прошлом бою: тогда он еще не шпионил на тебя в Хогвартсе. Только твой дневник и связывает его с былыми временами, не зря же ты свободно расстался с "крестражем", когда тот выполнил свою задачу в глазах собравшихся на кладбище экклезий.

Даже расстановка сил сейчас была похожей. Тогда переговоры обломались из-за психованного Удо. Точно так же Кейсинджер повел себя и на этой встрече, даром что минуло почти двадцать лет — ума он с возрастом не нажил, выскочка и есть. Даже Булст уже готов был совместно, на твоих условиях, выявить зачинщиков всех этих провокаций в Косом, на Уайтхолл и в таверне Хогсмида. Даже Брианна Юманс выдвинула версию, что начинать поиски стоит в недрах Визенгамота, а не среди своих. Проученный в прошлом году и несколько присмиревший Веселый Роджер клялся всеми своими потрохами, что он здесь ни при чем, подковерных игр не ведет и никаких команд экклезиям в обход Повелителя не давал. И тут выпендрился Удо Кейсинджер.

— Снова твои грязные махинации, Реддл! — выдает он и незамедлительно посылает проклятье в твою сторону.

Тебе не приходится утруждаться: Эс-Ти немедленно отбивает удар с проворством опытного аврора и закрывает тебя и себя щитами, прежде чем вам с ним убраться с открытой площадки под звездным небом.

Все выхватывают палочки и рассредоточиваются по руинам Данстанборо.[1] Случись это днем, здесь пострадало бы множество туристов-маглов.

__________________________________________

[1] Этот когда-то самый большой в графстве замок был построен в 1313-1325 годах и первоначально принадлежал графу Томасу Ланкастеру, племяннику короля Эдуарда II. Данстанборо стоит вдали от дорог, и причиной такого расположения замка, вероятно, было желание Томаса уберечься как от набегов шотландцев, так и от гнева короля, с которым граф имел разногласия по поводу королевского фаворита Пьера Гавестона, графа Корнуэлльского. В итоге Томасу, который к тому же принимал участие в мятежах против короны, не удалось избежать мести короля — в 1322 году он был казнен. В 1362 году Данстанборо перешел в собственность Иоанна Гентского, четвертого сына короля Эдуарда III, который значительно перестроил замок. Во время Войны Алой и Белой розы цитадель Ланкастеров подверглась обстрелу, в результате чего замок был разрушен.

— Кейсинджер, ты рехнулся! — чуть выглядывая из оконного провала, прижимаясь спиной к обломанным кирпичам и морщась от боли, ты усиливаешь голос Сонорусом. — Все эти годы, пока меня не было, ты жил под заклинанием спутанности памяти и считал, что так и надо. А тут вдруг проснулся: тебя обставляют! Ты чертовски жалок!

В ответ под аркой слышится треск разрядов, чей-то вопль, топот... Эс-Ти покидает тебя и перемещается по внутренней лестнице на ярус выше. Вместо него из темноты выскакивает Беллатрикс и с улыбкой бывалого суккуба прижимает палец к губам. С нею вдвоем вы аппарируете на другую сторону руин, и четко в ту же минуту голос Кейсинджера выкрикивает Аваду, а зеленая вспышка освещает уже пустой провал в окне. Где-то затесалась еще одна крыса. Не Паршивцем единым...

— Удо, опомнись! — Брианна подает голос откуда-то снизу. — Если сейчас не договоримся, инквизиторы разыграют свою партию, тебе не останется даже крошек с их стола! Томас предлагает дело. Упустим сейчас — не наверстаем никогда. Это решающий момент!

— Инквизиторы будут считаться с нами, Юманс. В любом случае. Мы их заставим считаться, перевес уже на нашей стороне.

— Без Смертожоров? Не смеши!

Но Кейсинджер слышит только себя, как любой кукарекающий петух на заборе:

— Держу пари, что Реддл со Смертожорами нас всех пустят на фарш, когда это станет выгодно ему!

Что ж, насчет нехватки у него ума ты погорячился: когда Кейсинджер спасает свою задницу, ею же он анализирует ситуацию вполне сносно. Familiarity breeds contempt...[2] Того, кто потерял страх, увидев тебя слишком близко, необходимо устранить, пока он не отравил своей дерзостью разум остальных. Тебе с перебором хватает и Лестрейнджа-старшего.

__________________________________________

[2] "Чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь" (англ.).

— Инквизиторы пустят тебя на фарш первым, Кейсинджер, — вмешиваешься ты, подключая эхолокационную обманку, чтобы не выдать ваше с Беллой истинное местоположение. — Неуправляемые псы им не нужны.

На звук бросается несколько расходных пешек Удо, чем с головой выдают себя и собственными головами же расплачиваются прямо во дворе замка. Сыновья Лестрейнджа напрягались не слишком, но после удачных выстрелов они на всякий случай моментально сменяют укрытие. Что ж, примерное нахождение самого Кейсинджера уже ясно — самое время испытать силы Кундалини. Безликий Luminous Darkness за твоей спиной загробно вздыхает и скукоживается: все твои ресурсы уходят на воссоздание могущественной змеи, и вот она возникает перед тобой, вернее, над тобой, вытянувшим указательный палец в нужном направлении. Разворачивая свой воротник, шипит: "Повинуюсссссь!" и исчезает за поворотом. Ты провожаешь ее, слегка сделав ручкой вослед. Прощай, Удо.

Белла испуганно-впечатлена тем, что увидела. Где ей было увидеть такое раньше? Даже ты убил на это почти весь минувший год...

— Том, — впервые вступает в разговор молчаливо-мрачный Булст; его густой, вечно простуженный бас накрывает развалины замка тяжелым облаком, — сейчас не время для ваших игр. Готов ли ты поклясться, что никто из ваших не приложил руку к этой истории?

— Я поклянусь за себя. Поклянусь, что не отдавал в связи с этим приказов никому из своих слуг, — отзываешься ты, и порыв ветра возмущенно швыряет тебе в лицо прядь волос Беллатрикс.

— Должны быть гарантии! — гнет свое Булст; голос его давит — кажется, будто ты заперт в тесном прокуренном шкафу, где нечем дышать и трудно шевелиться. — Если мы включаемся в общее дело, то у нас должны быть гарантии, Том.

Ты раздраженно отбрасываешь от себя Беллины космы, она сама при этом с трудом подавляет смешок и сгребает волосы в пышный хвост на затылке, пряча его затем под капюшон.

— Какие тебе гарантии, Булст? — насмешливо кричит откуда-то Кейсинджер, еще ни о чем не подозревая. — Он свою душу не пожалел и вылез из могилы — и ты реально думаешь, что он постесняется поклясться в чем угодно, чтобы добраться до твоей и отправить в могилу тебя?! Я не верю ни одному твоему слову, Реддл. Мы уходим. А за моих людей ты еще поплатишься.

— Не получился разговор, — продолжает удушающе-надсадный бас. — Предлагаю разойтись и остыть.

— Ненавижу этого Кейсинджера! — сквозь зубы шипит Белла. Вылитая тетка, ей бы еще плетку в пару к палке-когтю — и не отличить. — Чтоб ему смеркута постелили!

— Уходим, — ты охватываешь ее за плечи, и вы переноситесь за много миль от границ с Шотландией...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Грег теперь всё чаще бдел даже во время сна своего хозяина. Да какого там сна... Северус потер веки и мрачно уставился спросонья на расплывающийся перед глазами циферблат — кажется, не то двадцать пять минут четвертого, не то четверть шестого. Это были уже не сны, а краткие эпизоды забытья, сменяющиеся бредом реальности. Тварь скрутилась узлом вокруг хребта между лопатками и посылала в правую руку краткие укусы, напоминающие стрельбу раскаленными стрелами. Ни дохнуть, ни охнуть.

Но сейчас Снейп проснулся не от этой, уже почти привычной ему, боли. Воспоминания предпочитают возвращаться мелкими шажками и в те мгновения, когда мозг почти в отключке. Даже если снится совершенно другое. Может быть, виной тому навязчивая цикличность, по которой бежит ток одних и тех же мыслей?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это было первого августа 1980 года, через день после рождения Гэбриела. Стараясь не шуметь, если кто-нибудь из домашних спит, вернувшийся домой Северус осторожно заглянул в спальню. Через небольшую щелку между дверью и косяком он увидел, что постель Лили пуста. Хороший знак: весь вчерашний день она почти не просыпалась, измотанная родами, которые длились у нее почти сутки. Даже повитуха удивилась, сказав, что еще ни разу не видела, чтобы после такого женщина впадала в крепкий сон. "У твоей жены железные нервы, парень!" — усмехнулась колдунья, попытавшись похлопать его по плечу, и у нее это даже немного получилось: в знак благодарности за все хлопоты он заставил себя вытерпеть чужое прикосновение.

Лили стояла у подоконника со свертком на руках, и льющийся из окна изменчивый свет огибал ее фигуру, четко вырисовывая силуэт. Сначала Северусу показалось, что она просто разглядывает лицо младенца среди всех этих пеленок, чепчиков и завязок (ни один мозг не запомнит названий стольких тряпок), но следом он заметил судорожное вздрагивание плеч жены.

— Ты что? — Северус не хотел напугать ее или разбудить Гэбриела — который тогда еще не был официально Гэбриелом, — но даже его шепот был таким взбудораженным, что Лили вздрогнула от неожиданности. — Болит что-то, да?

Лицо ее было совершенно заплаканным. Давно уже, наверное, так стояла и ревела...

— Мне приснился сон, — пробасила Лили, неловко утираясь рукой, и судорожно всхлипнула снова.

— Сон, сон... — сварливо, как это часто делала мать, когда отчитывала его, пробухтел Северус, невольно испытывая облегчение — всё же сон не явь — и делая короткий взмах палочкой. — Ты чего? Меня не было всего ничего, а ты уже здесь как не знаю кто... На, быстро попей!

Лили захлюпала водой, давясь и одновременно пытаясь говорить в призванный им стакан:

— Мне приснилось, что я... что меня не стало... Но я всё равно вижу вас... когда проходят... годы, всё равно... ви-вижу... Только вы меня не видите, — тут она не выдержала, отодвинула от себя его руку и снова зашлась в беззвучном приступе рыданий. Ее скручивало спазмами, и смотреть на это было невыносимо.

— Да что же такое? Ну... ну, я не... — окончательно утратив способность связно излагать мысль, Северус яростно прижал их обоих к себе. — Не надо, Лил... Пожалуйста, пожалуйста, перестань!

"Железные нервы"...

— И ты... не обращаешь на него внимания... как бу-будто он тебе чужой... — Гэбриел безмятежно спал, губы бантиком, как у всех новорожденных, нос-кнопка, глаза — припухшие щелочки, а из-под чепчика — мысик тонких, как пух, темных волос чуть заглядывал на круглый лоб... [на лоб без отвратительного зигзагообразного шрама]... Даже бровью не повел, счастливый, ни о чем еще не ведающий человечек. — И он... он сам по себе... Не... не хочет тебя видеть и слы... слышать... И я ничего, ничего не могу с этим поделать! Я прошу тебя опомниться, я кричу ему — вдруг он услышит... вдруг услышит хотя бы меня? Но оба вы не слышите...

— Сны дурацкие... Лил, зачем о них думать, а? Ты же понимаешь, что такого никогда не будет?

— А если будет?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вопрос так и повис в междумирье. "А если будет?"

Северус поднялся с постели и подошел к окну, изо всех сил заставляя себя вцепиться в ее ускользающую тень. Удерживать придуманную Лили, растравляя в себе дикую, бессмысленную надежду, будто она стоит рядом с ним в его комнатушке на втором этаже коуквортской хибары Снейпов... Раздвинув шторы, он даже не взглянул вниз, на замусоренный Паучий тупик — сразу уставился в седеющие из-за предчувствия утренней зари небеса. И нынче, спустя ровно семнадцать лет с того самого дня, небо скрывалось под кучами многослойных, тяжелых, словно на картинах Ренессанса, облаков. Оно подавляло своей величественностью и тайной. Влекло и пугало. Так же, как и тогда, в тот день.

— Помнишь, ты часто говорила, что из него получится сильный волшебник? Похоже, и здесь ты не ошиблась. После всего, что случилось, магия вернулась к нему. Вся, без остатка, будто ничего не происходило. Объясни мне, Лил, откуда ты всё это знала? Что бы я сейчас ни вспомнил, кругом ты оказываешься права...

Ему почудилось, точно кто-то приложил теплую ладонь к его спине, там, где свирепствовал Грег. И боль начала слабеть, а пальцы пораженной руки ощутили ток здоровой крови. Северус улыбнулся. Когда Гэбриел снова обрел способность колдовать, Снейп был в Малфой-мэноре — и только что стал приходить в себя после долгой процедуры очищения, с помощью которой Нарцисса выкроила для него у смерти еще несколько важных недель... или даже месяцев? Там будет видно...

— Но твой сон обманул тебя, Лили... Гэбриел мне не чужой. Он не сам по себе. И у них у всех есть будущее — это я тебе обещаю...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зельевар стал просыпаться, заслышав возбужденные голоса в холле за дверью. Сжал в кулак и разжал проклятую руку. С трудом, но она снова подчинялась ему. Сил подняться из кресла и доковылять до камина еще не было, и Северус замер, чтобы, экономя силы, восстановиться поскорее. В доме Малфоев был кто-то лишний, кому сейчас здесь быть не полагалось, и Снейпу это не нравилось. Знак, что пора отсюда убираться...

Всё стихло. Минут через десять дверь скрипнула, открываясь. Северус решил, что это к нему наведалась Нарцисса о чем-то предупредить. В комнате вспыхнул свет сразу всех лампад на стенах, и он прищурился с непривычки. Это была не Нарцисса — на пороге стоял Драко, бледный и хмурый, губа разбита, бровь рассечена. С лица его постепенно сползала гримаса недовольства, сменяясь изумлением:

— Дека-а-ан?! Добрый вечер... Сэр, вы — здесь?

— Как видите, мистер Малфой, — иронически процедил зельевар.

— Прошу прощения, меня никто не предупре... но... как вы тут оказа-а-ались?

— То же самое я хотел бы спросить у вас, — парировал Северус, хотя превосходно отдавал себе отчет в том, что это вообще-то дом Люциуса и Драко имеет гораздо больше прав находиться здесь, чем какие-то школьные профессора, будь они хоть трижды друзьями семьи. — Всё же учебный год еще не окончен, и покидать интернат...

Юноша в горячности даже не заметил, как перебил его на полуслове:

— О, сэр, в том-то всё и дело — покида-а-ать не по своей воле! — Драко бросил красноречивый взгляд себе за спину, решительно закрыл дверь и зашагал в комнату. — Вы та-а-акое пропустили!.. — маска заносчивого аристократа, которую он натягивал в школе в силу возраста, "дабы соответствовать", слетела с него в два счета; пропала и личина строптивого подростка, каким он был еще пару лет назад: теперь на его месте стоял непосредственный мальчишка из благодатных дошкольных времен. Когда, навернувшись с метлы и насажав себе синяков, доказывал всем, что это метла кривая, а не он летать не умеет. — Сейчас отцу пришлось вытаскивать нас из аврора-а-ата — хорошо, что у него есть связи! Иначе полшколы загремело бы в Азкабан! Лега-а-авые просто озверели!..

— Где это вы набрались пошлых магловских выражений, Драко? — растирая пальцы больной руки, поинтересовался Снейп. — Начните уже говорить складно и по порядку: что там произошло?

Он подозревал, что во время прогулки в Хогсмиде слизеринцы снова затеяли с кем-то потасовку, носящую идеологическую подоплеку. В последнее время они часто велись на малейшие провокации, ну а вследствие имеющейся у факультета репутации, которую старательно поддерживали директора на протяжении многих десятилетий, крайними всегда оказывались именно его подопечные — не сразу, так после состоявшейся стычки. Но реальность оказалась драматичнее...

И в тот самый момент, когда Малфой-младший, перевалив за повествование о том, как они с Джинни примчались на шум и вмешались в драку, добрался до хвастливого описания собственных побед в перестрелке аж с двумя красными аврорами в таверне (увлекшись, он и не замечал, что просто "привирать" и уже "врать с перебором" — это совсем разные вещи), свет в комнате замерцал. Драко смолк и уставился на вбежавший в комнату патронус. Увидев светящегося лиса, Северус забыл и про свою руку, и про рассказы о происшествии в забегаловке "С дуба на кактус". Он сам учил Гэбриела создавать покровителя так, чтобы тот до поры до времени не имел телесной формы и ничего не говорил в присутствии посторонних, но сейчас мальчишка на радостях учел только вторую часть правила — лисица была почти как живая, только совсем беззвучная.

— Так... это же патронус Поттера... — выдал Драко.

Ну еще бы: кому как не участникам — да что там: организаторам! — секты неверующих фом в Выручай-комнате безошибочно узнавать друг друга по почерку?

— И?.. — Снейп выжидательно склонил голову к плечу.

Лис тоже переминался с лапы на лапу и выказывал прочие признаки нетерпения, крутя хвостом и косясь на молодого Малфоя. Покалеченное бледное лицо Драко дрогнуло: он хотел было обрадованно улыбнуться, но тут же озадачился, затем, как будто что-то сообразив, озарился догадкой, снова улыбнулся, только теперь уже лукаво, и попятился к двери:

— Неспроста, значит, мне всегда казалось, что он похож на... Э-э-э... простите, сэр... То есть Потт... Гарри снова с нами? Можно я зайду к вам попозже, да? — это уже звучало немного как шантаж. — Я зайду!

Чертовы дети! Лучше бы вы проявляли свою догадливость в учебе, а не там, где вас не просят...

Ренар заговорил голосом Гэбриела только тогда, когда Малфой покинул комнату.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В утренних и вечерних сумерках есть один еле уловимый чудесный миг, когда преображается всё. Когда хочется унестись в далекое и счастливое прошлое, которого не было, но ощущение которого всегда живет с тобой. Когда всё вокруг залито тем несказанным, лелеемым поэтами светом. Миг — и вот уже ночь. Миг — и вот уже день. Краткий момент смерти и возрождения, ведь смерть — это только мгновение. Переход вещества из состояния в состояние...

Сегодня состоится запланированная встреча почти всего ордена в доме Принцев. Сегодня начнут открываться некоторые карты — что было, что будет, чем всё прикроется, чем сердце успокоится... Загрызи меня гриндилоу...

Северус понял, что, несмотря на невероятно ранний час, уснуть ему больше не удастся, и стал одеваться. Наступивший после волшебного мгновения день обещал стать длинным и напичканным событиями.

* * *

— Ты подразумеваешь, что Турнир 94-95-го устроили именно для этого?! — растерянно, отчего еще сильнее проявлялся его болгарский акцент, вопросил Каркаров. — Но, право, это странная ситуация, Северус... господа! Так же, как и Хогвартс, Дурмстранг придерживается своих многовековых традиций. Мы не принимаем маглорожденных и не принимали их никогда. Полукровки — куда ни шло, а вот рожденные в семьях... гм-м-м... лишенных магии...

— Максим согласилась без колебаний, — холодно подметила Минерва, обращаясь как будто к Фоуксу, которого подкармливала совиным лакомством и одновременно вполглаза косилась на Игоря. — Но мы так и предполагали, что с Дурмстрангом будут проблемы...

А это был камешек уже в Северусов огород. Снейп изобразил негодующий вид и резко отвернулся от МакГонагалл, хотя, в сущности, проявления гриффиндурства цепляли зельевара всё слабее по мере того, как пустела верхняя колба песочных часов его жизни. Дед рассчитывал, что именно слизеринец подготовит почву для переговоров со старым приятелем, но Северус, как он уже тысячу раз всех предупреждал, никогда не обладал парламентерскими талантами. И Каркаров — не Слагхорн, на лесть не поведется. Снейп лучше них всех знал правила Дурмстранга и понимал, что даже из солидарности с коллегами Игорь не захочет рисковать своей должностью ради нескольких десятков мало ему известных британских студентов-волшебников. Затолкнуть же всех в один Шармбатон было невозможно: магия магией, пространство можно и расширить — но как преподаватели смогут уделять внимание удвоившемуся количеству разновозрастных учеников, которые буквально в одночасье свалились бы им на голову? Олимпия, конечно, согласилась приютить часть переселенцев, но здесь МакГонагалл слукавила: директриса Шармбатона выдвинула встречные условия, в которых сильно ограничила количество принимаемых студентов, а также выразила желание оставить лучших из них в стране и после срока обучения. Их магловское происхождение Олимпию, как видно, нисколько не смущало.

Переговоры с американским Ильверморни пока не дали никаких результатов. Северус так и не понял, почему Дамблдор сильнее всего настаивал на том, чтобы именно с американцами и именно при его, Снейпа, посредничестве завязались отношения у Хогвартса в случае необходимости эвакуации британских детей-волшебников. Неужто так вдохновился легендой о палочке Салазара Слизерина? Надеялся, что Гэбриел вместо Шармбатона выберет штатовскую школу в Массачусетсе и, переехав туда, с помощью парселтанга снова активирует палочку своего знаменитого пра-пра?.. (Северус бессознательно сжал левый кулак и коснулся кончиками пальцев набалдашника спрятанной в рукаве палочки — по всей своей длине она слегка покалывала его предплечье сухими отполированными узлами сочленений.)

Вопрос повис и с бразильской Кастелобрухо, и с новозеландской Каурипоунаму [3]. Связываться с Махоутокоро японцев и Колдовстворцем русских не стали — там и там это сулило чересчур много проблем при неочевидности каких-либо плюсов.

__________________________________________

[3] Каурипоунаму (новозеландск.) — Нефритовый Каури (каури, или agathis australis, или агатис южный — дерево-эндемик на Северном острове Новой Зеландии), школа магии австралийцев и новозеландцев, созданная в кальдере давно потухшего вулкана Таупо. Для номэджи создается видимость, будто кальдера полностью заполнена водами озера с одноименным названием, однако на самом деле здание находится на суше, но оно действительно со всех сторон окружено озером естественного происхождения. Стены постройки полностью заросли лианоподобными растениями, и поэтому даже для магов, способных видеть ее, школа издалека кажется большим зеленым холмом. (Всё это является авторской отсебятиной, не имеющей никакого отношения ни к канону, ни к допам, так что не ведитесь.)

О том, что происходит в Магической Британии, Конфедерация еще не пришла к единому мнению и находилась в очевидном замешательстве. Точечные попытки вступить в контакт с ее представителями в Швейцарии и отстучать сигнал SOS не были поняты в правильном ключе, хотя к чести Наннели Дюран [4] нужно сказать, что европейцы насторожились и заняли выжидательную позицию. Скорее всего, поняли, что кто-то изнутри ведет опасную игру, и боятся ему навредить неверным действием.

__________________________________________

[4] В оригинале должность главы Международной конфедерации магов звучит не как "президент", а как "Supreme Mugwump". Но, видимо, перевести это достаточно адекватно не получилось, и для облегчения задачи переводчики поттерианы заменили это понятие на более простое.

— Насколько велик риск того, что эта скверна выйдет за пределы островов, Северус? — Каркаров перестал постукивать своим посохом по полу, уселся и демонстративно вперил свои ярко-синие глаза в Снейпа, притворяясь, что остальных в кабинете директора для него просто не существует — ни Флитвика, ни Шафиг в образе профессора Трансфигурации, ни Блэка, ни, самое главное, Минервы.

— Нет никаких сомнений. Когда они окончательно победят здесь, то перекинутся и на остальной мир. Экспансия неизбежна, здесь им всем будет тесно. С Пожирателями или без, но это произойдет.

— Я, конечно, премного польщен твоим доверием, но, боюсь, мне будет трудно взять слишком много ваших студентов к себе...

Ого! От категорического "нет" Игорь перешел к уступкам? МакГонагалл и Флитвик переглянулись — Северус заметил это движение периферическим зрением, но и бровью не повел, поскольку не хотел отвлекать Каркарова, начавшего думать в нужном им всем направлении.

— О каком количестве речь? — быстро спросил он дурмстранжца.

— Не более двух человек на каждый курс.

— У вас десять курсов.

— Ну что ж, значит, я сделаю уступку еще троим.

Зельевар хребтом чувствовал тот азарт, который излучали наблюдатели, следя за их торгом. Тому же Блэку до чертиков хотелось вмешаться, но Джудит наверняка отдавила ему все тапки, и он кряхтел от нетерпения, но рта не раскрывал. Минерва тем временем ленивыми взмахами палочки очищала пространство под присадой феникса и делала вид, будто ее эта беседа касается поскольку-постольку.

Уступка Каркарова была значительной. По сути, маглорожденных детей в Хогвартсе было еще меньше, чем чистокровных, — в этом году, например, чары Основателей выявили всего четверых одиннадцатилеток, родившихся в семьях многопоколенных не-магов. И тот процент учащихся, которых Игорь вдруг согласился принять в Дурмстранг, весьма впечатлял. Очень любопытно, чего же успел прикинуть у себя в мыслях болгарин, пока наблюдал, как подколовшая его Минерва пытает бедного директорского секретаря совиным печеньем? Как бы там ни было, нужно ловить момент. Другого не представится.

— Договорились.

* * *

Увидев перед собой Гэбриела, Шеклболт на время лишился дара речи. Северус не лез к нему в голову ни до этого, ни после, поэтому не знал, кого тот воображал своим напарником в "командировке". Но это явно были не Гэбриел и не мисс Грейнджер — упрямый мальчишка настоял, чтобы ее ввели в курс дела наравне с ним самим: "С ее интеллектом, пап, она стоит троих таких, как я!" Про интеллект их обоих — это он явно загнул, чтобы сыграть на отцовском прагматизме, и руководило им скорее компанейство, чем рациональность, но не зря же Снейпу пришлось столько лет возиться еще и с этой гриффиндорской всезнайкой, поэтому всё закономерно. Пусть будет так. МакГонагалл также не возражала. В итоге Грейнджер была допущена в святая святых ордена сопротивления, базирующегося в скрытом поместье Принцев на улице Трех Мертвых Королей, 611 в Тинворте. Она таращилась на всё широко распахнутыми глазами, и больше всего Северуса раздражало то, что теперь девчонка смотрела как-то по-другому и на него самого. Ему больше нравилось это вечное глухое противостояние, чем написанное сейчас у нее на лбу восторженное "вот ничего себе, а я и не знала!" Остается уповать лишь на то, что в своем стремлении всё зазубрить лучше всех Грейнджер освоила и окклюменцию. Сам он проверить это не мог, перед ним все ее щиты до сих пор складывались, будто карточный домик. Как и щиты Гэбриела, который повадился страшно обижаться на это, даром что Северус никогда не переступал определенной черты и не взламывал участки, в которых, по всем приметам, должны были скрываться по-настоящему интимные воспоминания его или этой девчонки.

— Но они же дети! — почти беззвучно шевеля губами, воззвал Кингсли к здравомыслию Минервы, однако она лишь передернула плечами и ответила, что кому, как не легенде Магической Британии Гарри Поттеру, быть лицом подобной миссии.

Тем временем на уши всезнайки Грейнджер подсел блохастый. Еще со школьной скамьи возомнивший себя рок-звездой, Блэк тешил свою ностальгию по прежним временам, когда на него пачками вешались такие же дурочки с наивным взором. Эта, разумеется, ни на кого не вешалась, еще чего не хватало! — но зато она была гриффиндоркой, и, само собой, у них тут же нашлась масса общих тем для пустопорожней болтовни. Видеть плохо скрываемую досаду Шафиг, которую он при этом сразу отодвинул на второй план, — отдельное наслаждение. Гэбриел пришел на выручку своей рыжей подружке, волосы которой могли изрядно пострадать, а то и вместе с головой, если безумная Джудит разозлится посильнее. Чем и закрепил свою дипломатическую репутацию в глазах Шеклболта, и тот немного успокоился. Мальчишка перехватил мисс Шафиг на себя: им тоже нашлось что обсудить в ожидании остального сборища.

Сам Северус занял выжидательную позицию у окна в небольшой смежной комнатушке-скворечнике, куда из главного зала вдоль стены вела узкая боковая лесенка. Оттуда Снейпу было видно практически каждый угол обоих помещений внутри и все подходы к фасадной части дома снаружи, как из бартизана сторожевой крепости. Сам он укрылся под дезиллюминационными чарами, дабы ему не докучали попытками задать пару-другую тупых вопросов.

Макмиллан обещал быть к шести, но странно запаздывал, что ему, всегда предельно обязательному и пунктуальному, было совершенно не свойственно. Это вызывало смутную тревогу, и каждые прошедшие десять минут только усиливали опасения зельевара. Уже и Нимфадора Тонкс заявились через камин вместе со своей мамашей. Давно, очень давно Снейп в последний раз видел Андромеду, среднюю сестрицу выводка Блэков-Розье. Миссис Тонкс и в поведении нашла себе местечко где-то между старшей Беллатрикс и младшей Нарциссой: бешеная Белла Блэк блажила бы при виде кузена на весь дом, швыряясь проклятиями, а сдержанная Нарси Малфой с нежной улыбкой японской гейши склонила бы голову, потупила взор и вежливо осведомилась о его здоровье. Андромеда не стала делать ни того, ни другого — она уверенной походкой направилась к наконец-то заткнувшемуся Сириусу (поймав момент, Гэбриел схватил выскочку Грейнджер за руку и уволок в сторону, чтобы не мешать воссоединению родственников, вооруженных волшебными палочками и темпераментом самого неадекватного волшебного семейства страны) и остановилась в шаге напротив.

— Я до последнего думала, что Дора меня разыгрывает! — заявила средняя сестра Блэк, внимательно разглядывая двоюродного братца, а тот, в свою очередь, изучал ее с высоты своего роста. — Очень рада, что ты в самом деле жив — надеюсь, и здоров?

Ну, физически — да...

— Я тоже рад тебя видеть, Меда! — сообщил блохастый и наконец-то сгреб ее в объятия.

Северус скривился: его почти стошнило. Но Андромеда была выносливее, и она стерпела весь этот пошлый гриффиндурский пафос, даже немного подыграв расчувствовавшемуся кузену. Их объятия напоминали братание двух солдат на поле брани. Можно подумать, до всех этих событий они так дружили, так дружили! Едва ли кобель в школьные годы смог бы вспомнить хоть какую-нибудь подробность о двоюродных сестрицах, зато теперь — ну ты только погляди, сколько пыла!

Потом притащились старшие Уизли, и пошло веселье. Похоже, из волшебного у этой четы лучше всего получалось привносить элемент анархии повсюду, где бы они ни появлялись. Даже дедовский дом, который пережил и войны, и много лет одиночества и запустения, но не повредился от времени ни внутри, ни снаружи, моментально отреагировал на их появление, обрушив карниз с занавесом на одном из окон. Артур побежал исправлять это досадное недоразумение, в итоге что-то подозрительно загрохотало на чердаке, и Минерва, насторожившись, на всякий случай призвала всех собраться в центре зала и оставить посторонние дела. Пока Уизли не вернулся и не сел на софу подле своей женушки, МакГонагалл не сводила с него ястребиного взора поверх очков, но совещание всё не начинала.

Тем временем, отозвав Тонкс-младшую на свой наблюдательный пост, Северус спросил, где носит Джоффри.

— А что, его еще не было?! — растерялась девица, и что-то неприятно дернулось у него в районе сердца. — Слушай, ну я его только днем видела в Аврорате... Может, Гавейн влепил ему дежурство?

Она и сама не поверила своей утешающей глупости. У Макмиллана уже не тот статус, чтобы кто-то мог ему что-то "влепить". Пусть это даже Робардс. Джофф сам кому хочешь чего хочешь влепит и еще добавки досыплет. И в любом случае он нашел бы способ предупредить о своем опоздании...

Пока все дожидались запаздывающих участников, Андромеда очень заинтересовалась самыми молодыми обитателями комнаты. Она беззастенчиво разглядывала Гэбриела, чем в итоге заставила его немного смутиться, и вынесла вердикт, что на Принцев он похож не слишком, зато похож на "ранних Слизеринов", особенно на Самого. Говорила она так безапелляционно, как будто лично знала этих самых "ранних Слизеринов". С другой стороны, может, и знала: спиритические сеансы в семействе Блэков никогда не являлись табу. Гермиону она спросила лишь о том, нет ли у нее родни в Ирландии, назвав фамилии Райанов и Линчей, с которыми у девчонки якобы присутствует внешнее сходство, но когда мисс Грейнджер ответила, что нет, потеряла к ней всякий интерес. Северус не имел ни малейшего понятия, как Андромеда держится в среде маглов с друзьями и родней своего супруга, но здесь, окруженная равными, в доме, насквозь пропитанном магией, это была истинная королева перед почтительными подданными. Впрочем, никакого жеманства — с такой родословной, как у Блэков, даже не задумывались о том, чтобы доказывать кому-то свое право на место под солнцем.

Появление Люпина прошло, как всегда, еле заметно. Серой тенью он влился в комнату и замер между стенкой и камином, виновато косясь на своего бывшего студента, которого едва не разорвал в конце третьего курса. В Снейпе по обыкновению яростно сцепились между собой два демона: первый рычал, что соратников нужно терпеть, кем бы они ни были, и вообще вина Люпина в том инциденте заключается лишь в том, что он принял предложение Дамблдора, отлично понимая, какую угрозу представляет для окружающих; второй не хотел слушать никаких увещеваний первого и дергал правую руку Северуса с намертво зажатой в пальцах палочкой, требуя убивающего заклятия, против которого бессилен даже оборотень в звериной ипостаси. На кой черт этот недоделанный вервольф тогда понадобился Деду, Снейп так и не понял. Не понял он и дальнейших Альбусовых планов на Римуса. В конце концов, стая Сивого никогда не играла сколь-нибудь серьезной роли в глазах Реддла и его "коллег по цеху". Вожака Отчаянной Своры, как они себя именовали, находящегося в вечной полутрансформации, достаточно было бы просто обезвредить и убрать, чтобы он не почуял того, чего не нужно, а не затевать весь этот спектакль с цыганами и медведями. И без того сложностей хватает, а дыр в сценарии — замучаешься штопать и латать. Но у Дамблдора всегда имелись свои причуды — что при жизни, что после... Как же Северус мечтал притащить к нему туда, где он теперь, всю шайку отморозков, собрав их со всех закоулков и подворотен Британии, плюхнуть сволочей в вечные воды Стикса — и гробься теперь, Альбус, с ними сам, сделано как заказывал. А потом взять окончательный расчет...

Он тихо зашипел, когда, отвлекшись было на окрестности дома, снова обернулся от окна в комнату и увидел, что Гэбриел успел подобраться к Люпину и они тихо и серьезно о чем-то беседуют. Мальчишка был уже на полголовы выше Римуса, а вот у самого в голове, похоже, мозги так и не выросли. Палочка снова завибрировала в крепко сжатом кулаке, гудя от напряжения, готовая к бою. Пусть только оборотень даст повод! Пусть лишь пальцем двинет в сторону Гэбриела, тут ему и конец! А остальные общались и знать не знали, что происходит с незримым обитателем "смотровой площадки".

Когда стало понятно, что ждать Джоффа уже не стоит, Минерва предложила начать совещание. Речь шла о ближайших планах ордена — большей частью связанных с перемещением маглорожденных студентов в школы соседних государств. В их число входили Гэбриел и Гермиона, хотя попасть во Францию они должны были отдельно от остальных и в сопровождении Кингсли Шеклболта.

— Получить для вас портключ должен Джоффри, да вот что-то он задерживается, — сказала МакГонагалл, обращаясь к Кингсли, и Северус усилил броню окклюменции, в противном случае он выдал бы себя, нервно сцепив между собой пальцы рук и ладони. А иные, вероятно, заподозрили бы в этом действии и что похуже: зельевар никогда не обольщался мыслью о том, что кто-то здесь доверяет ему целиком и полностью. — Отправлять остальных придется небольшими партиями, в разное время, разными способами...

— Следующий шаг — полукровки? — Флитвик, занявший невысокий стульчик на ступеньках, которые вели в комнату-скворечник, немного возвышался над собранием. — Рано или поздно, но они тоже окажутся под ударом, тогда придется депортировать и их...

Тут подал голос Артур Уизли:

— Вы ведь уже слышали о том, какой закон у нас там приняли сегодня? — все заинтересовались и сосредоточили внимание на нем, отчего Артур смущенно поелозил на месте и взъерошил пятерней остатки рыжеватых волос на затылке. — Как? Еще нет? Я думал, это уже разнесено мельницей слухов куда только можно... Теперь полкуровки и родители студентов-полукровок обложены налогом в двойном размере, и Тикнесс уже подписал все документы.

— Прытко! — насмешливо подметила Андромеда. — И что же, Пий Косноязычный и себя обязал платить в два раза больше?

— А он разве полукровка? — удивился Филиус со своего "трона".

— Еще бы! И отчаянно это скрывает. Но моих помешанных на пуризме родственников в этом смысле провести было невозможно, они знали всех чуть ли не до седьмого колена. Пий — полукровка.

— А регент Даркмен? — выпалил Гэбриел и, если судить по реакции присутствующих, озвучил тайное любопытство большинства — не о чистоте крови нынешнего главы Визенгамота, а о его происхождении в принципе.

— Его я не знаю. Он явно не из наших краев.

Даже Северус испытал разочарование. Хотя он уже давно понял, что Даркмен — какая-то очень мутная тварь и разобраться, откуда она взялась, будет весьма затруднительно даже тогда, когда Пожиратели Смерти окончательно утвердят свои позиции в правительстве. Выполз неведомо откуда, "где рождается морок тяжелый, где смыкается времени ход", да и воссел...[5] В одной из лавок с алхимическими товарами Северус слышал перешептывание старых колдуна и ведьмы, дескать, а регент-то наш на самом деле бастард Дамблдора и "этой его заместительницы из школы", подменыш. Это была еще не самая бредовая из бытующих в народе версий. Некоторое время Снейп питал надежду, что кто-то из закоренелых чистокровных его или более старшего поколения может владеть необходимой информацией — не Нарцисса, так ее сестры. Увы, увы... и здесь фиаско...

__________________________________________

[5] Из стихотворения фикрайтера Еретика/Amargo "Азатот, Султан Демонов" http://samlib.ru/e/eretik/az.shtml (и тут: http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/zzzzputevod/azathoth.jpg) — хочется хотя бы так поблагодарить его за "Альтернативный Хогвартс", с которого, собственно, когда-то очень давно и началось мое знакомство с фанфиками по вселенной ГП.

— И за что ж он так полукровок? — не утерпел и блохастый. — В чем прикол?

— Ну как же, — откликнулся Шеклболт, успевший изрядно вываляться среди политиков обоих миров. — Надо ведь показать населению, как туго приходится властям, обязанным содержать целую армию специально обученных волшебников. Тут вам, скажем, и обливиаторы. Это им выпадает стирать память у маглов, если они ненароком увидят колдующего мага. А увидеть немудрено — он живет по соседству в смешанной семье, а не прячется в наглухо задраенном чарами поместье... Или столкнутся со всплеском неконтролируемой магии у его детей... Тут и...

— Видишь, Минерва, Альбус ошибся почти на полгода, — краем глаза Северус заметил, как встрепенулись почти все участники, которые, вероятно, уже совсем забыли о его присутствии — не считая Гэбриела: мальчишка постоянно поглядывал в его сторону с затаенным напряжением во взгляде. Но большинство взирало на "слизеринского выползня" с неприязнью либо страхом, будто чуяли, что... Ну и черт с ними, не стоит отвлекаться на всяких. — Этот закон, по его разумению, они должны были принять к Рождеству. Но спешат, спешат...

— И с чем, по-твоему, это может быть связано?

Он пожал плечами:

— Никто из экстремистов сейчас не лоббирует подобные вещи. Им пока попросту не до того. Вероятно, инициатива идет изнутри — возможно, даже из Визенгамота. Мне, по крайней мере, ничего об этом не известно.

— Значит, тогда нам нужно действовать на опережение.

Опять вернулись к теме эвакуации маглорожденных. Мисс Грейнджер не слишком решительно подала голос и сообщила Минерве, что вообще-то родители собираются сопровождать ее в этой поездке во Францию, а потому хотят воспользоваться обычным магловским транспортом. Они, мол, даже свой отпуск передвинули, чтобы подгадать к этому событию и быть рядом с дочерью. МакГонагалл кивнула и взялась за Гэбриела с Кингсли. Северус всё чаще смотрел на часы и почти не слушал, о чем они говорят. Всё равно Гэбриел станет советоваться с ним, и тогда будет видно. По обстоятельствам. А обстоятельства на нынешний момент таковы, что пора бросать всё и разыскивать Джоффа. Иначе... иначе всё насмарку.

И он уже готовился подняться и покинуть осточертевшее шумное общество, от которого свербело в висках, когда услышал кашляющий лай черных догов с дедовой картины в холле. Псы заходились в таком остервенении, словно их притравили на целую стаю кошек. Давно уже Снейп не испытывал такого облегчения. Мягкой скользящей походкой в приоткрытую дверь просочился Макмиллан. Выглядел он странновато, и даже Северусу не с первого взгляда стало понятно, из-за чего это — Друид был одет во что-то нелепое и явно с чужого плеча. Чтобы окончательно убедиться, зельевару пришлось запустить в аврора парой невербальных идентифицирующих.

— Я это, я, успокойся, — раскланиваясь перед дамами и пожимая руки джентльменам, усмехнулся Макмиллан. — Прошу прощения, я заберу у вас двоих. Тонкс, идем с нами на пару слов, — и кивнул на "скворечник". — Добрый вечер, Филиус.

— Мы уже начали тревожиться, — пропуская их троих мимо своего микро-трона, сказал декан Гэбриела.

— Угу.

Джофф выглядел крайне озабоченным. В таком состоянии у него всегда обострялись черты лица, в них буйствовал рвущийся наружу хищник, и немалой силы воли стоило ему казаться любезным с окружающими, когда на самом деле правильней было бы взрыкнуть и занять боевую позицию. Волосы Тонкс позеленели от тревоги, и она спешила за ними. Вся толпа провожала их растерянными взглядами.

Демоны снова проснулись. Один голосил осанну всем известным божествам этого мира, ликуя оттого, что уже трижды похороненный в воображении Северуса Макмиллан жив и, кажется, даже в порядке. Второй, как обычно, требовал мести за всё пережитое. Под руку подвернулась Нимфадора, и Снейп подставил ее не без извращенного удовольствия:

— Благодаря предположению мисс Тонкс мы здесь уже решили, что Робардс запряг тебя патрулировать Косой...

Макмиллан пропустил это мимо ушей, а вот девчонка смутилась, разгневалась, шевелюра ее покраснела, щеки тоже залил алый румянец... но пуффендуйцы лучше держат себя в руках и отходчивей всех остальных, даже если в них течет Блэковская кровь.

— У вас хорошая фантазия, мистер Снейп, — сообщила Нимфадора холодным тоном Нарциссы, когда та пребывала сильно не в духе.

Гриффиндорка сейчас бросилась бы голым задом на ежа. Северус знал, что чуть позже ему станет стыдно за свою выходку, как бывало уже не раз в подобных случаях, но сейчас это неважно. Душу он отвел, пусть и на время, а грехом больше, грехом меньше — плевать. Это в юности после такого он люто себя ненавидел дня три, а однажды и подавно докаркался... Ладно, к черту так к черту! Черного пса не отмыть добела.

— Я получил портключ, только не думаю, что мы его применим. Прямо Мерлин помог, верите ли? Я к тому, что мне удалось поучаствовать в разговоре, абсолютно не предназначенном для моих ушей, — с этими словами Джофф, путаясь в широченных складках, вытащил из кармана мантии шахматную фигурку из черного обсидиана. Белый мраморный шарик на голове ферзя был наполовину отколот: по традиции под портключи в Министерстве переделывали бросовые вещи. — Сработает на кодовое слово. Только ведет эта штука не во Францию, а в засаду. Там, кстати, были произнесены также слова "ликвидировать на месте", — он отдал ферзя Северусу. — Короче, на том конце ждет смертельная западня.

— Неужели они обнаглели уже настолько, что даже не скрываются, когда обсуждают такое?! — волосы Тонкс всё еще полыхали, но она переключила гнев с негодяя-Северуса на министерских негодяев.

Джоффри коротко ухмыльнулся:

— Почти. Для блезира они, конечно, подстраховались. Но их абы как сколдованного Хоменум Ревелио в моем случае оказалось недостаточно.

— Так ты...

— Ахах! Нетрудно догадаться, правда? — Макмиллан приподнял руки, демонстрируя болтающуюся на нем одежду номеров на пять больше нужного, как будто он раздел кого-то вроде Хагрида.

Нимфадора сделалась игриво-фиолетовой и, всхохотнув, произнесла какое-то странное слово типа "терминафтор" или "терминахтор". На непристойные выражения ее шотландского женишка это было непохоже, однако кто знает...

— А?

— Нет, нет, ничего! Я о своем! — продолжала хихикать она.

— Мисс, может, вы продолжите кривляться за дверью? — как сказал бы Гэбриел, Снейп включил Снейпа, вторгаясь в их чересчур уже ставший легкомысленным междусобойчик.

— Молчу-молчу! — поклялась девушка и, приняв монашеский вид, насильно зачернила свои волосы, а затем вовсе опустила глаза долу (изо всех сил покусывая при этом губы). Типичная Андромеда в юности.

Макмиллан снова посерьезнел и обратился к Северусу:

— Вот я и не стал говорить при всех. Может, у тебя будут какие-то соображения?

Снейп постучал указательным пальцем по нижней губе. Соображения были. И даже сразу несколько. Джоффри тем временем парой-тройкой взмахов палочкой трансфигурировал краденную одежду по своей фигуре и наконец-то стал похож на себя.

— Сообщите Минерве и Шеклболту. Остальным — пока нет.

— А ты куда? — заметив, что Северус явно куда-то собирается, спросили оба аврора.

— В Лондон.

* * *

Боль в позвоночнике напомнила о "Лазарусе" сразу же по выходе из трансгрессировочного вращения. Северус привалился боком к стене дома, чтобы перевести дух, и одновременно заметил идущих рука об руку по противоположному тротуару мужчину и женщину. Оба были светловолосы, и с первого взгляда Снейпу показалось, что это чета Малфоев, но уже со второго он раскаялся в своем заблуждении. Нарцисса даже под страхом Круциатуса не согласилась бы надеть магловский костюм, пусть даже и столь элегантный. А мужчина, несмотря на то, что носил всё в стиле обитателей волшебного мира, выглядел чересчур эксцентрично и небрежно для прихотливого Люциуса. Прохожие не обращали на пару никакого внимания — маг явно использовал отвлекающие чары, чтобы простецы не тыкали в него пальцем. И этим магом был Ксенофилиус Лавгуд. Северус даже поморгал — но нет, ему не померещилось: рядом с Петуньей, цокающей каблуками по мостовой, шел самый что ни на есть настоящий Ксено, и оба они казались очень довольными обществом друг друга. Весь этот год Снейп нет-нет да вспоминал об отворотном зелье и не без содрогания гадал, сработало оно как нужно или дало роковой сбой. Эти дела — из области малоизученного, пугающе непредсказуемого... и вообще... уж лучше иметь дело с самыми опасными темными магами, чем разбираться с сантиментами.

Входить в дом Лавгуд не стал; вместо этого они долго прощались с Петуньей на подъездной дорожке возле чьего-то припаркованного автомобиля, где на них по-прежнему не смотрел никто, кроме Северуса. "Хватит вам уже болтать! — подумал Снейп, которому вовсе не доставляло удовольствия подглядывать за всякими счастливыми влюбленными, и потер костяшками кулака ноющую спину. — Что за зануды!" Но зануды не слышали ни его, ни весь остальной мир, а на прощание еще и начали целоваться. Северус вздохнул и прикрыл лицо пятерней. Времени не так много, а с Пет ему еще придется поговорить, и на это может уйти больше часа...

Наконец Ксено, отступив, сгреб в ладонь медальон, который всегда носил у себя на шее, и исчез, а Петунья вошла в дом. Помедлив, зельевар отправился следом. Может, по законам этики стоило дать ей время на переодевание, а то и вовсе предупредить звонком о визите, но... да ну его к драным импам! Петунье прекрасно известно, что Северуса такое сроду не беспокоило, поэтому обойдется без звонка и расшаркиваний.

Увидев его на пороге, она слегка отпрянула. Явно ждала увидеть не то, что увидела: улыбка сползла с ее лица, как остывший омлет со сковородки.

— А, это ты... Привет, Снейп. Ну и сюрприз!.. — Петунья вяло хмыкнула и посторонилась. — Ну что ж, входи.

Чопорная Пет а-ля "из далекого прошлого" порадовала зельевара: в какой-то миг возникло ощущение, что сейчас из другой комнаты выглянет юная Лил и, помахав ему рукой, мимоходом потребует у сестры не докапываться до него — а сама убежит краситься и одеваться на прогулку. Он даже не стал срывать на Петунье свое скверное настроение, хотя устроить ей разнос за то, что перед открытием двери даже не спросила, кто там, очень хотелось.

— Мам, кто там? — донесся басок из глубины квартиры.

Совсем про него забыл! Сейчас ведь каникулы, и Дадли дома...

— Я ненадолго, у меня есть к тебе важный разговор, — быстро сказал Северус, затворяя за спиною дверь и делая шаг вперед.

— Это ко мне, Дадли! — и тоже вполголоса: — А я ведь теперь вспомнила почти всё из того вечера. Подействовал твой отвар, — она с легкой укоризной улыбнулась краешком губ.

— Так и должно быть. Ты ведь счастлива теперь?

Петунья неприступно вздернула нос, но потом решила не задаваться, как в малолетстве, а просто кивнула.

— Ну вот потому помутнение и рассеялось. Одного я не понял: разве не ты всю жизнь боялась и ненавидела магию? Я сейчас про Лавгуда.

— Я поняла, что про Лавгуда. Дадличек, мы посидим в столовой! Ты не голоден?

Дадли промычал что-то невразумительное и, судя по звукам, доносившимся из комнаты, снова уткнулся в телевизор.

— А ты? Не желаете ли перекусить, мистер Снейп? — она оглянулась на Северуса и окинула его критическим взглядом через плечо. — Судя по виду, ты вообще забыл, что значит есть и спать, — и, когда тот отказался, тряхнула головой. — Нисколько не сомневалась — можно было и не спрашивать. Так вот, насчет Ксенофилиуса и магии...

Петунья сказала, что никогда не ненавидела магию. Что ей просто было завидно, почему Лили досталось столько всего и просто так, а ей ничего — и за все ее старания. Потом она перешла на подробности их "повторного" знакомства с Ксено, но Снейпу это было уже неинтересно, и, натянув маску вежливости, ни в какую не желающую крепиться к его кислой роже, он сделал вид, будто слушает. Быстрее выговорится — быстрее можно будет перейти к главному.

— Ну а как... Гэбриел? — наконец спросила она, и ключевой фразой разморозила внимание Северуса. — Он писал, что снова может колдовать, это правда?

— Да. Теперь ему придется уехать во Францию, Пет. Уехать магловским способом...

— То есть?

— Скорее всего, улететь на самолете. Поэтому надо оформить все полагающиеся вашими законами документы, по которым ты пока числишься его опекуном...

— А по вашим... "особым", — Пет стервозно процедила это слово, чуть прищурив голубые глаза, — уже нет?

— Ты же прекрасно помнишь, что по закону Магической Британии волшебники признаются совершеннолетними в семнадцать.

— Значит, для органов опеки от меня потребуется согласие на его отъезд?

— Не только. Я хотел бы попросить тебя еще об одном одолжении...

Она перебила:

— И я. Мне хочется встретиться с ним напоследок. Вы же ссылаете его туда навсегда?

— С чего ты взяла? — Северус не сумел справиться с удивлением от хода ее мыслей.

— Сопоставила оброненные там-сям слова, знаешь ли. Где-то в свое время проболтался Фишер, что-то говорил Ксенофилиус, о чем-то писал племянник... Ты вот тоже... суетишься слишком много... У вас там всё совсем плохо, да?

— Да. Но это не... — он хотел опровергнуть ее слова о ссылке мальчишки, однако Петунья снова заткнула его на полуслове:

— Мы, в смысле — обычные люди, теперь тоже под угрозой?

— Пока нет. Но всё может измениться в любой момент. Я не шутил, когда давал тебе амулет, — Снейп кивнул на ее шею, — поэтому хочу, чтобы ты относилась к ситуации серьезно.

Но Петунья вдруг ощетинилась, как обозленная кошка, и стала чем-то похожа на разгневанную Лили — правда, та была куда опаснее:

— Знаешь, Снейп, не учи ученого! Это вы не относились к ситуации серьезно, когда вместо того, чтобы лечить психопата, дали ему в руки пистолет... то есть палочку! Зачем его взяли в школу, как нормального? Зачем учили волшебству?

— Дамблдор говорил, что не распознал в нем скверны...

— Ну так грош цена тогда вашему Дамблдору как педагогу! С его опытом преподавания и в его возрасте любой магл стал бы психологом-виртуозом и читал бы мысли у детей без этой вашей... легими... лелиги... как там она называется... да неважно! Не верю я этим отговоркам! Всё он знал! Вы сами взрастили злодея и сами сделали из него пугало, чтобы было на кого спихнуть все свои гадости! А теперь...

— Стоп! — рявкнул он и, когда она запнулась на полуслове, добавил совершенно спокойным голосом: — Будь любезна — заткнись, пожалуйста.

Петунья оглянулась, переживая, не прибежит ли на его окрик напуганный Дадли. Ей было невдомек, что Северус закрыл комнату звукопоглощающими чарами, и она немного встревожилась, когда не дождалась реакции от сына.

— Он нас не слышит. Пет, я хочу, чтобы ты понимала, — Снейп уселся на стул и положил локоть на край стола. — Всё намного сложнее. Дело давно уже не в этом колдуне...

— А в ком, если не в этом колдуне? — не сводя глаз с его лица, она машинально повторила вслед за ним все движения, медленно подвинув к себе другой стул и опустившись на сидение, отделенная от не слишком желанного гостя обеденным столом. — Только и разговоров, что о Том-кого-нельзя-называть... Он у вас просто какой-то фетиш? Вы им детей по ночам пугаете, как крошкой Вилли Винки? [6]

__________________________________________

[6] Вилли Винки, герой английского фольклора: http://www.bolshoyvopros.ru/questions/1880580-chto-predstavljaet-soboj-villi-vinki-personazh-anglijskogo-folklora.html А вот как раз темная ипостась этого персонажа хорошо представлена в рассказе австралийской писательницы Марго Ланаган "Винки". А еще мне всегда было интересно, есть ли какая-то связь между Вилли Винки и Вилли Вонка, но ответа я пока не нашла. Возможно, просто созвучие имен, без подтекста.

Северус поморщился. Постепенно она успокоилась, и тогда он поведал ей план, возникший у него в голове по пути сюда — после рассказа Друида. Как говорится, нет худа без добра: лишь после этой помехи всё встало на свои места, определив способ, которым можно будет без лишних хлопот отправить множество маглорожденных студентов Хогвартса в школы других стран, не уведомляя об этом магические власти заранее. От самой главной его просьбы Петунья испытала легкий шок и с недоверием задавала много вопросов, не веря, что он в самом деле готов сделать с собой такое. Одновременно она мучилась от любопытства, как всё это будет выглядеть наяву.

— Я должна буду это увидеть!

— Увидишь, — пообещал он. — Только напомни мне выдать тебе перед этим надежное успокоительное.

* * *

Джейн Грейнджер привыкла всегда и всё держать под тотальным контролем. Всё — начиная от штопфера для пломбы в руке и заканчивая международным положением дел в политике, хотя второе ей удавалось лишь в собственном воображении и не без помощи телевизора. С возрастом эта ее черта только усиливалась и выкристаллизовывалась. Не подчиняться Джейн теперь осмеливались только два существа — ее родная дочь и огромный ушастый кот дочери. Но если с дочерью и Францией проблема разрешилась как-то сама собой (что, кстати, подозрительно), то Жулик сдаваться не собирался. Он и во время досмотра в аэропорту "Хитроу" умудрялся, не меняя величественной позы, шипеть из своей транспортировочной клетки на таможенников, чем вызывал у их дамской половины неистовый восторг и обожание, а у Джейн — только досаду. Хорошо хоть не вытворял ничего из набора повадок, которые выдали бы в нем жмыра.

— Ой, какой! Это у вас кто, камышовый кот? — рискнула блеснуть знанием мира животных одна из аэропортовских сотрудниц у стойки регистрации.

Не выспавшаяся Гермиона хмуро взглянула на свою рыжую бестию, подавая женщине ветеринарный паспорт, и буркнула:

— Это тираннозавр, просто он удачно маскируется... Кто мне вчера всю руку разодрал, негодяй? Ага, щуришься лежишь, г-г-гад!

Досадной помехой стало и то, что в итоге совместить отпуск с мужем им не удалось. Остаться в Лондоне решила Джейн. Но провожать домашних, само собой, она поехала вместе с ними, и недосып дочери был делом ее рук, иначе бы эти рохли просто всё проспали, ведь рейс утренний, на одиннадцать. Дай им волю, они бы и встали не раньше семи — и, конечно, опоздали бы всюду, где только возможно, из-за пробок на дорогах. Здесь не магический мир, где волшебникам под силу всё, что угодно... ну, разве что, кроме возможности перестелить кровать в одной комнате с кошкой. И поэтому Джейн завела будильник на полшестого. Потом подумала и перевела еще на четверть часа раньше.

К тому времени, когда в "Хитроу" стали подтягиваться первые пассажиры французского рейса, семейство Грейнджеров околачивалось там уже почти два часа. Муж зевал, дочь ворчала и всё время убегала в уборную, чтобы вдали от посторонних глаз наколдовать кому-то светящиеся сообщения: с семнадцати лет ей разрешили пользоваться палочкой вне Хогвартса, лишь бы не выдавала себя простым людям. Одному Жулику было хорошо — он вальяжно дрых в своей просторной переноске до тех пор, пока не начали досмотр багажа.

На одном рейсе с ними летел целый детский оркестр. Среди юных музыкантов Джейн неожиданно для себя узнала несколько лиц, которые совершенно точно встречала в прошлые годы, когда в конце августа еще ездила с Гермионой в Косой переулок за покупками. И руководителем, а по совместительству, похоже, дирижером у них был мужчина преклонного возраста, карлик. Он почему-то сразу надел концертный фрак и расхаживал повсюду со своей палочкой. На его лице было написано любопытство вкупе с удивлением, как будто всё, что он здесь наблюдал, было ему в новинку.

Последними, уже перед самой регистрацией, прибыли однокурсники Гермионы, которых Джейн хорошо знала, — Гарри и Луна. Их сопровождали двое — представительный темнокожий мужчина с абсолютно лысой головой и моложавая элегантная блондинка с каким-то музыкальным инструментом в руке. Миссис Грейнджер не разбиралась в этом. Возможно, инструмент был флейтой, а может, свирелью или даже саксофоном. Одним словом, дудка. У сильно подросшего со времени их последней встречи Гарри был огромный футляр с виолончелью, а у мужчины — саквояж старинного вида. Наверное, тоже с чем-то музыкальным, типа шарманки.

— Когда Гарри успел увлечься музыкой? — уточнила Джейн у дочери.

Гермиона зевнула:

— Он у нас тот еще... артист.

— Какой разносторонний молодой человек. А Полумна тоже летит с вами?

— Нет, мам, просто провожает Гарри. Они встречаются.

— Надо же! Я не знала. Он так повзрослел! Познакомь нас с миссис Дурсль — это ведь она?

— Она. Только, мам, она уже не Дурсль, а вернула себе девичью фамилию. Эванс.

Тетя Гарри тоже выглядела очень мрачной, но не из-за ранней побудки. Если вспомнить об их отношениях с племянником, ее, наверно, злила необходимость присутствия здесь в качестве опекуна. А темнокожий спутник, вероятно, был новым Петуньиным кавалером после развода, но и он не мог сгладить ее недовольство, поэтому старался держаться в отдалении, внимательно вглядываясь в проходивших мимо людей. На вопросы Джейн Петунья отвечала односложными репликами, как будто от кожи отрывала, и вообще вела себя с Грейнджерами крайне нелюбезно. Муж решил не настаивать, и они с Гермионой ушли в кафе. Тут объявили, что из-за погодных условий вылет рейса "Хитроу" — "Шарль де Голль" откладывается на час. Ну вот, дочка и без того жаловалась, что за то время, пока они тут торчат, можно было бы слетать по этому маршруту дважды — туда и обратно... Теперь еще и задержка вылета, как некстати!

— Из-за погодных условий, — ядовито процедила Петунья и окинула своего компаньона значительным взглядом.

Тот беспрекословно поднялся с кресла и сразу же куда-то ушел. Странные у них всё-таки отношения! Ну так Гермиона и рассказывала, что Дурсли вообще семейка с прибабахом, чему тут удивляться! Если Петунья выйдет за этого типа, в новой семье наверняка будут царить те же самые правила: погоду там делают явно не мужчины.

Сидя поодаль, Гарри и Луна тем временем о чем-то шептались. Он тихонько говорил, а она слушала, положив голову ему на плечо и закрыв глаза — лишь иногда слегка кивала в ответ. Утешает ее и пытается развеселить. А Джейн-то думала, что он ухаживает за Гермионой! Не поймешь эту молодежь, особенно современных парней, волшебники они или простые ребята. Нет, Полумна симпатичная девочка, никто не спорит — но Гермиона же куда лучше! И умнее. И интереснее. И родители у нее адекватные, обеспеченные, а у Луны отец — редактор-неудачник с большими тараканами в голове.

— А это у вас флейта? — миссис Грейнджер решила еще раз попытать счастья и разговорить суровую миссис Эванс.

— Кларнет.

Тут Джейн услышала какой-то непонятный звук. Как будто со стороны дудки кто-то не то хохотнул, не то каркнул — "Карл!". Наверно, показалось.

— Отложенный в связи с погодными условиями рейс "Хитроу" — Париж" возобновлен. Регистрация начнется через пять минут! — на весь павильон прозвучало бодрое объявление диспетчера.

Петунья кивнула, взглянула на часы и вытащила из своей сумочки початую бутылку "Пепси". Джейн и подумать не могла, что чопорная тетка Гарри склонна употреблять подобные напитки. Однако ее обостренное обоняние уловило престранный запах — как будто нашатырный спирт смешали с тухлой капустой и добавили еще что-то малосъедобное. Если это исходило от питья Петуньи, то вряд ли стоило его даже нюхать. И всё же Петунья отхлебнула пару глотков, чуть поморщилась от недовольства и спрятала бутылку обратно. Проскакавший мимо дирижер жизнерадостно отсалютовал им обеим палочкой, встретил у эскалатора возвращающегося жениха Петуньи, отсалютовал и ему, а потом протащил в обратном направлении целый хоровод своих разновозрастных учеников-музыкантов. Все они организованно, гуськом посеменили к стойкам регистраторов.

— Джейн, представляешь себе — там был такой туман, а сейчас не осталось ни облачка! — воскликнул вернувшийся муж, а Гермиона, подойдя к своим однокурсникам, что-то им сказала, и лицо у нее выражало крайнюю степень таинственности.

Проводив своих, Джейн смотрела вслед сначала им, а потом и уходящим по той же галерее Гарри с лысым мужчиной. Все свои вещи они сдали в багаж, и миссис Эванс, словно вдруг спохватившись напоследок, всучила племяннику свой кларнет. Обняв на прощание сначала тетку, а потом — в который раз — Луну Лавгуд, Гарри налегке поспешил за своим спутником. Джейн хотела было предложить Петунье подвезти их с девочкой в Лондон, но те успели отойти уже далеко к выходу из терминала и на несколько секунд скрылись за информационным стендом. С другой его стороны затем не вышла ни одна, ни другая. За стендом их тоже не было — как сквозь землю провалились!

Недовольная тем, что ей так и не удалось ни о чем расспросить невежливую Петунью, миссис Грейнджер выехала на трассу М4 и через час была на работе.

82. Подойди, сестра, погляди: с утра бедный Том не ел ни крошки

Выбирая профессию, помните: на этой планете может оказаться каждый!

Выдержки из личных записей в засекреченном дневнике Гермионы Грейнджер, бывшей студентки Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Летние каникулы 1997 года.

О моем отъезде искренне и бескорыстно сокрушались, по-моему, только профессор Вектор и профессор Бабблинг — они обе возлагали на меня большие надежды в сфере своих наук, и мне самой было ужасно жаль покидать их. Дорогие мои профессора, я часто буду вспоминать наши с вами занятия! И всегда — с той горьковато-тоскливо-сладостной ноткой, с какой вспоминают хорошие деньки беззаботного детства, зная, что это уже никогда-никогда не повторится... Остальные если и вздыхали, то лишь из-за того, что теперь будет не у кого списывать. Да и сама обстановка была такой, что мой отъезд затерялся среди более актуальных событий.

По возвращении в школу с похорон я окунулась в целое море новостей, главной из которых для меня была магия Гарри. С каким-то туземным улюлюканьем мы с ним кинулись наперегонки сооружать целые связки самых невероятных заклинаний, каким позавидовали бы и два брата-акробата Уизли. От радости я даже не так сильно прониклась историей с арестом наших студентов — в определенной мере подбитая рожа Малфоя скорее веселила, чем огорчала, а он бравировал боевыми отметинами и ни в какую не соглашался лечиться у мадам Помфри. Да что там Помфри, такую ерунду легко залечил бы и он сам, и его Джинджер! Но это был бы не Малфой, потому что Малфой — это выпендреж на миллион галлеонов. Джинни делала вид, будто ей абсолютно до лампочки, правда, она из рук вон плохая актриса, и гордость за хорька перла из нее во все стороны, как будто он и в самом деле победил всех "плохих парней". Малфой. Победил. Плохих. Парней. Ну а что, хорошо, когда у тебя папа может себе позволить. Даже, если надо, победить "плохих парней", чтобы заработать себе баллы (голоса, галлеоны — нужное подчеркнуть). Младшая из клана Уизли со смехом рассказывала, как профессор БаБах рявкнул на начальника авроров и вместе с папашей и мамашей Драко Малфоя потребовал немедленного освобождения всех студентов Хогвартса без всяких разбирательств и прочей галиматьи. А Рон как будущий актер поведал в лицах историю об одной озабоченной поддатой ведьме, которую загребли вместе с остальными прямо из "С дуба на кактус" и которая приставала к молоденьким (и не очень) мракоборцам с таким пылом, что они сами потом не знали, как от нее отделаться. Убираться из Аврората на все четыре стороны она категорически отказывалась и грозила проклясть всех и каждого, кто отвергнет ее нежные чувства.

— Отто Праудфут даже велел своей команде ее запомнить — чтобы чего доброго не арестовать в следующий раз снова! — заливался Уизли, в который раз веселя всех приятелей нашего, барсучьего и вороньего факультетов, и только, кажется, мне одной было не смешно, потому что за всеми этими "хи-хи" и "ха-ха" лично я уловила акцент именно на оговорке "в следующий раз".

Несмотря на окружающее безумие, мы умудрились сдать необходимые зачеты и экзамены, и даже Симус наконец-то умудрился списать у меня на Астрономии так, что антисписывательные чары Синистры не подняли тревоги, как это бывало прежде.

— Растешь! — сказала я ему, когда он, не веря собственным глазам, таращился на итоговые оценки.

Гарри отчитался не только по теории, но и на практике, и даже Слагхорн в самый последний момент смилостивился и не стал заваливать его на ЗОТИ: говорят, он обрадовался уступке Снейпа, который внезапно предложил ему обменяться дисциплинами на следующий учебный год. Эх, не везет так не везет: очень уж хотелось бы мне посмотреть, каково это — нормальное преподавание Зелий в Хогвартсе. Без шипения, колкостей и унижений тех студентов, у которых — возмутительное преступление! — просто отсуствуют способности к зельеделию и алхимии. В отличие от папаши Гарри профессор Слагхорн мог допустить, что такое — вполне себе естественный ход вещей.

Едва получив мой табель, мама развила бурную деятельность, связанную с будущим переводом. Появись у моей мамы нужный стимул, она добралась бы и до края Вселенной и построила всех, кого нашла бы на этом краю, а если бы кто-то попытался улизнуть в черную дыру, то раздобыла бы и оттуда — и плевать на сингулярность и прочие законы физики! Просто до этого я была уверена, что наши миры взаимодействуют только в одностороннем порядке и никакого инициированного маглом диалога с волшебниками не может быть в принципе. Но через каких-то своих знакомых мама достучалась до руководства Шармбатона, превознесла там до небес мои способности (мне до сих пор за это стыдно, правда!) и в результате получила для меня персональное приглашение, а также ходатайство в адрес директора МакГонагалл лично от Олимпии Максим.

Рон чуть не плакал от зависти, когда узнал о нашем с Гарри переводе. Как и я, он был уже совершеннолетним — семнадцать ему исполнилось в начале весны — но родители категорически велели ему окончить обучение в "хорошей школе", а дальше "можешь делать что пожелаешь, как твои старшие братья". Они считали, что им удастся защитить своих младших отпрысков лучше, чем всяким заграничным лоботрясам. Шармбатон, как я поняла, был в их глазах чем-то вроде настоящего "гнезда разврата", а о Дурмстранге при них не стоило и заикаться. Ссориться с родителями Ронни не хотел и потому напутствовал нас, что и как передать при встрече его разлюбезной Флер.

— Подожди, она же закончила учебу еще два года назад! — придержал поток его мыслей Гарри; думаю, он не слишком вдохновился идеей снова иметь дело с вейлой. — Где нам ее искать?

— С этим я разберусь, старина! — Уизли снисходительно похлопал его по плечу, отчего тот даже слегка покачнулся: в росте они почти сравнялись, а вот в атлетизме — никак. — Главное, не забудьте, что я сказал. И передадите кое-что Биллу, он заскочит к вам в сентябре.

Он привел нас в амбар, где его отец устроил подобие гаража, и всучил нам коробку размером с бегемота — именно ее потом и пришлось маскировать под футляр для виолончели, трансфигурировав с помощью профессора Патрины Фьюри. Патриной, между прочим, оказалась мадемуазель Джудит Шафиг, дама сердца Сириуса Блэка, та самая, которую профессор Слагхорн умудрился приревновать к Гарри. Когда я рассказала об этом ничего не подозревавшему приятелю, он икал от смеха целый день.

— У тебя тут что, рояль? — обалдело спросили мы Уизли, а Гарри, попинав угол ящика, предположил, что там еще в качестве бонуса натолкана и рассада кустов. Как минимум, детенышей баобабов.

Судя по странному шебаршению внутри, которое время от времени чередовалось с глухими тяжелыми тычками в стенки, Ронни подбивал нас на контрабанду. Если бы он отправил эту тварь обычной волшебной почтой, то разрешение выдали бы во время досмотра — там ради таких целей специально отряжают сотрудников-стажеров из департамента по контролю популяций магических существ. Но откуда у Уизли деньги, чтобы переправить за границу бандероль таких габаритов? Накладывать же чересчур сильные чары уменьшения размеров и веса в таких случаях очень нежелательно, потому что зверюшка (или кто там у него?) может попросту подохнуть.

— Подожди-ка, а что мы будем с нею делать до приезда Билла? — ужаснулась я. — Мы поедем туда в середине августа, а ее же нужно чем-то кормить и... наоборот... в смысле — выносить за ней это самое, сам-знаешь-что?!

— Поверь, хлопот оно вам не доставит и потерпит без всякой кормежки и... наоборот. Дальше с ним разберется Билли, вы только перевезите.

— Эти ваши мутные делишки... — покачал головою Гарри.

Рон загадочно шевельнул бровями:

— Ну, может, они и мутные... только вполне вероятно, что они смогут кое-кому помочь в будущем...

Добиться от него, что там такое, мы с Гарри не смогли. Ронни лишь пообещал, что содержимое ящика не представляет никакой опасности. Правда, оговорился — "пока оно в полной темноте", но потом долго хихикал, мол, каково я вас взял на испуг, детки — небось, поверили в Носферату? Уизли — это диагноз, братья у него не лучше... Оставалось только довериться его клятвам: всё же он львенок, а львята своих не подставляют...

— Кстати, ты заметила — в этот раз у них в доме было как-то слишком тихо? — сказал Гарри, когда мы вышли за калитку "Норы" и я стала сосредоточиваться, чтобы трансгрессировать вдвоем с ним: делать это в одиночку я умела уже уверенно, а вот с кем-то в паре волновалась — чересчур большая ответственность. Меня это всегда нервирует.

— Ну так правильно: близнецы в Косом, отец с Перси в Министерстве, Рон был с нами снаружи, Чарли с Биллом вообще Мерлин ведает где... А миссис Уизли и Джинни — не самые шумные члены семьи...

— Вот я и говорю: в "Норе" — и вдруг такая тишина... и никто это не исправляет... Странно...

Как бы я ни волновалась, но отработанная на занятиях система не подвела: мы прыгнули пусть и недалеко, всего лишь до дома-башни Лавгудов, но очень точно — прямо к антиаппарационной границе у входа во двор. В окне своей комнаты возникла Лу (рядом с ней сквозь бликующее стекло едва угадывался край мольберта) и помахала нам рукой. Глаза Гарри сразу засияли иным светом. Мы наперегонки припустили к крыльцу, по пути увертываясь от бомбардирующих слив.

Мистера Лавгуда, как обычно в последнее время, застать дома было трудно, и Луна оставалась за главного. Впрочем, ее возвышенную натуру это нисколько не напрягало — хозяйственными делами у них заправляли эльфы Воби и Юма.

— Я думаю, что папа с кем-то встречается, — пропела Лу, вытирая руки об измазанный краской холщовый передник. — Только он до сих пор наотрез отказывается нас с ней познакомить, — она взглянула через плечо на Гарри и прикоснулась ладонью к его руке, а он кивнул, хотя я не думаю, что ему было особенно интересно, с кем там встречается мистер Лавгуд. Эти двое сейчас были увлечены исключительно друг другом, как все нормальные (или скорее ненормальные) скучные влюбленные. — Пойдемте, что ли, чай попьем со сливовым повидлом...

— Повидло из тех слив? — на всякий случай уточнила я, морщась: пришлось попыхтеть, чтобы достать очищающими чарами между лопаток, куда напоследок, когда мы с Гарри уже достигли порога, мне всё же прилетело одним из липких снарядов. И это было не только противно, но и, знаете ли, больновато.

— Не-е-ет, что ты! Из простых слив. Эти есть нельзя, они у нас просто для декоративности... и чтобы отпугивать нарглов!

Ага. Так и запишем. Я еще раз поморщилась, потому что не очень приятно было осознавать себя нарглом, и мы спустились пить чай. По пути с колдографии над лестницей мне помахали руками юные Пандора Уолсингем и Лили Эванс — и я подумала, что ведь здесь эти девчонки младше меня! Наверное, возраста Лу — лет по шестнадцать. Они переглянулись и звонко засмеялись, а Лили стала молча, но очень настойчиво указывать мне на приоткрытую дверь в одну из комнат напротив, на пол-этажа ниже. Может, это та самая лаборатория, где погибла мама Луны? Но нет. Когда мы дошли до нее, я пропустила парочку вперед, сделав вид, будто завязываю шнурки кроссовка, и, насколько сумела, заглянула внутрь. Это была не лаборатория, а просто маленькая нежилая спальня, и в ней недалеко от двери, полуразвернутое, стояло трюмо. Больше ничего примечательного я там не увидела.

В кухне у нас слово за слово зашел разговор о скором переезде. Серебристые глаза Луны сразу запечалились, и она посматривала на Гарри с плохо скрываемой грустью, он же то и дело поглаживал ее по плечу и выдавливал улыбку — правда, тоже не очень-то веселую. Такую же, как только что была у его мамы на снимке, когда она вдруг оборвала смех, резко постарела на много лет и попыталась мне куда-то показать. Или не мне, а просто так? Я по сей день не научилась отличать, где персонажи с волшебных фотографий действительно пытаются вступить в контакт с живыми, как портреты или привидения Хогвартса, а где механически делают то, что им положено по задумке фотографа. Жутковато это всё. Я встряхнулась:

— Мне хотелось бы всё-таки понимать, чего от нас ждут с... этим переездом.

— Ты имеешь в виду сценарий переговоров? — уточнил Гарри. — Вообще не в курсе. После того, как Малфой откуда-то прознал о... о нас с отцом... я вообще думал, что операция теперь под угрозой срыва и ее отменят.

— Да, Малфой то еще бельмо на глазу, — не могла не признать я. — Он повсюду. Но, мне кажется, он не станет вредить. Если бы такая опасность существовала, разве Снейп постеснялся бы подчистить ему память, как тогда — нам?

В последний день перед отъездом из Хогвартса бледная немочь поймала меня в обходной галерее на первом этаже замка и оттащила в сторону, не считаясь с моими протестами. А потом вполголоса, явно переступая через свою гордость, заявила: "Короче, Грейнджер, мне тут сказа-а-али, что ты бросаешь Хогвартс... Ну, зна-а-аешь, вам, грязнокровкам, так даже и лучше. Да не пищи ты, подожди! Сама-а-а не видишь, что творится? Целее будете. Я что хотел сказа-а-ать... мне будет не хватать тебя, — а потом небрежно ткнул большим пальцем через плечо, в сторону дурачившихся во внутреннем дворике Крэбба и Гойла: они пулялись друг в друга дуэльными заклинаниями, изображая из себя крутых колдунов, — и этим двум придуркам тоже". Вот и думай теперь что хочешь. Списывать у меня им не доводилось, а чем вместо этого недостойная грязнокровка [1] могла привлечь к себе высочайшее расположение, моя фантазия предположить отказывалась. Умеют эти Малфои заинтриговать.

__________________________________________

[1] Автор проводит аналогии с магловским обществом и магловской историей, а потому уверен, что многие отрезанные от внешнего мира потомственные волшебники могут произносить это слово вообще без оскорбительных намерений, как будто так и надо. Многие из них, молодых, наверное, даже удивлялись, когда узнавали, что "грязнокровка" — это на самом деле не самоназвание племени маглорожденных магов, а неприличное пренебрежительное прозвище. А уж у таких, как Малфои и Блэки, подобное должно соскальзывать с языка просто автоматически. И в моменты эмоционального напряжения, скорее всего, им не удалось бы легко и просто заменить обиходное для них словечко каким-то вычурным эвфемизмом типа "маглорожденные". Именно поэтому и не верится, что в той сцене Малфой стал бы подбирать слова, как бы благорасположен при этом к самой Грейнджер он ни был. И Гермиона прекрасно это понимает. То есть здесь нет аналогии с канонным вариантом, когда Северус выкрикивает это слово в сцене у озера, намеренно желая оскорбить и отыграться за обиду, нанесенную ему Мародерами, на кокетничающей с Поттером Эванс, — поскольку знает, что это именно оскорбление, а не "самоназвание".

— Но чего хотят добиться наши, отправляя из страны и тебя, если ты считаешься полукровкой? — продолжала я, передавая наполненную темно-синюю чашку Гарри. — Неужели всё так плохо?

Луна, задрав ноги на сидение соседнего стула, начала делать какие-то наброски в своем альбоме. Изредка она поглядывала то на меня, то на своего парня. Гарри рассеянно закинул в чай пару ложек сахара и размешал их причудливо изогнутой в виде маленькой лютни лавгудовской ложкой:

— Дело, скорей всего, не в статусе крови, Ге. Тут должна сыграть роль пресловутая известность Гарри Поттера...

— Но ты всего лишь студент, а не переговорщик. Почему, я не понимаю, с проблемой не могут справиться наши внутренние войска — разве это не их прямая обязанность?! Ведь, по сути, всем известны имена преступников, способы их действия... И вообще, их еще можно остановить — они ведь пока не успели установить свой режим в полной мере!..

Он задумчиво посмотрел в мою сторону и вздохнул, заставив меня тем самым ощутить себя наивной дилетанткой:

— Знаешь, врачи тоже, кажется, уже всё знают о видах рака... И, с первого взгляда, вроде бы проще простого — возьми ты да вырежи эту опухоль чем раньше, тем лучше, всё и заживет...

— Метастазы?

— Именно. В свое время, по словам отца, Дамблдор пришел к выводу, что собственными силами Магическая Британия с этой болезнью не справится. Больной организм не может самоизлечиться от злокачественной опухоли. Остается надежда на внешнее вмешательство, причем своевременное, массированное и активное. Но мы должны точно знать, что нас верно поняли и разрабатывают правильную стратегию...

— Пока они думают, тут начнется война.

— Уже началась.

Да, Гарри более других осведомлен в этой теме благодаря своему отцу (дополнение на полях, сделанное двумя неделями позже: "И это я тогда еще ничего не знала о роли Снейпа в ордене сопротивления, да и о самом ордене тоже!")... Мы мало что видели из стен своей школы, а волшебные СМИ предпочитали отделываться лживыми заверениями, что всё под контролем мракоборцев и никакой угрозы населению, сведения о которой распространяют якобы паникеры и дезинформаторы, не существует. Никто им, конечно, уже давно не верил, но от этого картина яснее не становилась. Банально — неизвестность пугает сильнее самых грозных вестей, изложенных вслух. Как я поняла из того, что рассказывал мне Гарри со слов профессора, в начале восьмидесятых Дамблдору удалось купировать войну в тот момент, когда она из локальной — между враждующими экстремистскими группировками — начала разрастаться в гражданскую. Ныне покойный директор прибегнул тогда к какой-то сложной системе заклинаний, которая остановила натиск Неназываемого и его Пожирателей, и полуторагодовалый ребенок на самом деле не имел к этому никакого отношения. Реальность как бы подменилась выдумкой, механизм подмены мы так и не разгадали, хотя пытались втроем — и я, и Луна, и Гарри — и перерыли в надежде все доступные нам источники. Но если этого толком не знает даже профессор Снейп, который наверняка всё объяснил бы собственному сыну, если бы знал, то что уж говорить о троице желторотых школяров: в лучшем случае мы можем рассчитывать только на Запретную секцию в обход устава Хогвартса. Второй виток войны начался с возрождения Того-кого-нельзя-называть. Только теперь он пытается объединиться с теми, с кем прежде враждовал, и ассимилировать все, даже самые ничтожные, кланчики вместе со своим в одну влиятельную организацию. И неважно, как они будут себя после этого называть — Пожирателями Смерти или Путем Возмездия. Неназываемый — тот самый центр притяжения, к которому липнут выкатившиеся изо всех подворотен преступники, словно мелкие шарики ртути к большой ртутной луже. Кого-то в самом деле соблазняет идея чистокровного магического общества, кто-то только прикрывается ею под шумок, чтобы успеть нажиться во время второй Смуты и подкинуть кости: чем черт не шутит, вдруг выпадут сразу три шестерки? Теперь в его декларациях постоянно звучат лозунги объединения, все эти "мы" и "наша общая сила". Видимо, он учел свои прошлые ошибки и на сей раз решил переиграть партию — подмять под себя всех коварством и посулами. Гарри говорил, что Снейп даже не ожидал, настолько велики окажутся масштабы всего этого действа. До "темного воскрешения" сочувствующие Пожирателям никак не проявляли себя в открытую, и только приход Волдеморта заставил их выползти из нор на солнечные кочки и осмелеть. Именно поэтому дрянь полезла и из глубин Министерства, точно гной из закрывшейся, но не зажившей раны. Движение набирало силу, как когда-то происходило в материковой Европе на основе учения первого Темного Лорда — Геллерта Гринделльвальда. (Дополнение на полях, сделанное двумя неделями позже: "И как-то неуютно осознавать, что всему этому сейчас противостоит лишь ничтожная горстка сплотившихся между собой волшебников, которые именуют себя сопротивлением, но уже мало что способны изменить по сути: чересчур велик разрыв в силах".)

— Поэтому в качестве беспроигрышной карты им в этом дурацком покере так необходимо выставить легендарного Мальчика-который-выжил?

— Люди любят сказки и всякие вырвиглазные символы, — Гарри потрогал пальцами шрам над бровью, чуть кривя губы в попытке сохранить безбашенный вид. — Чтобы из червяка в бабочку... с глянцем и фейерверками...

— Мертвяк сегодня снова притащил в пруд за домом несколько новых вододышащих личинок, — сквозь зажатый в зубах карандаш непонятно к чему вдруг сообщила Луна, которая слушала нас, всё это время что-то чертя в своем блокноте для зарисовок. — Велел передать, что они пригодятся боссу, когда тот наконец избавится от мозгошмыгов...

— Нечего тут покушаться на моих мозгошмыгов! — возмутился "босс". — Да, и, кстати, где его носит?

Она поменяла карандаши местами — теперь в зубах у нее оказался огрызок почти совсем изрисованного угольного, а длинный, с графитовым грифелем, начал свое путешествие по бумаге:

— Не знаю, но он упоминал о чистках в отделах невыразимцев и о том, что такими темпами Магической Британии скоро не будет хватать серого вещества. Поэтому, сказал он, в Мунго тебе тоже пока лучше не возвращаться... там происходит что-то непонятное — обыск или досмотр под видом государственной комиссии... А Умбрасумус всё равно в отъезде, и что они у нее ищут — непонятно. Одна надежда — на верного Франки...

Со значительностью взглянув на меня, Гарри дернул бровями:

— Вот так! Поняла? Долетался пучок тупых перьев, покусал его твой Гилдерой.

Меня как будто за сердце ущипнули этим именем — я даже вздохнуть забыла и чуть не подавилась крошками откушенного печенья. Вот при чем тут "мой" Гилдерой, спрашивается?! Дурацкий когтевранский юмор и абсолютно кривобокий ход мыслей. А Гарри показал мне язык и с хитрой рожей принялся за свой липовый отвар.

— А что сразу Гилдерой-то?! — продышавшись после нескольких нечленораздельных восклицаний, возмущенно выпалила я. Нет, ну он совсе-е-ем!

— Задолбал меня уже твой Локхарт своим эзоповым наречием, Ге! Если честно, я туда еду процентов на семьдесят ради того, чтобы наконец изловить его, взять за жабры да и вытрясти все секретики, которыми он дразнит меня уже почти пять лет, — Гарри очень красноречиво демонстрировал жестами, как представляет себе всё это в лицах. — Тогда он уже не сможет врать, что, дескать, по почте об этом никак нельзя...

— О, да, если что — зови. Помогу трясти, — несмотря на то, что упоминание Гила на минуту подняло мне настроение, мысли очень быстро вернулись к тому, с чего мы начали: — Значит, в итоге ты всё-таки согласился участвовать в этой комедии про выжившего мальчика...

— Я уже перестал пытаться что-то понять. Иногда мне хочется проснуться в своей каморке под лестницей у Дурслей... Только не говори, что я не прав и что тебе всё здесь ясно и понятно! — в его голосе отчетливо послышались нотки раздражения.

— Мне понятно только то, что в заложники взята целая страна и никто не знает, что с этим делать... А тебе?

— Что — мне? — Гарри вскинул на меня взгляд потемневших глаз.

— Тебе вот-вот семнадцать. Как я поняла, с наступлением совершеннолетия ты можешь заявить о своей готовности принять эту должность...

— Но я же не собираюсь становиться Верховным чародеем, черт возьми! — Гарри начал раздражаться уже по-настоящему: его всегда бесила эта тема, потому мы никогда и не могли поговорить нормально, и я со скрипом представляла себе всю эту ситуацию с преемственностью.

Не дожидаясь, когда из его опасно темнеющих глаз посыплются зеленые молнии, я потянулась через стол и прикрыла ему рот ладонью.

— Успокойся. Я не собираюсь агитировать тебя спасать весь мир, если ты об этом...

— Слава Мерлину, — мрачно буркнул он, отстраняясь.

Интересно, кто это пытался промыть ему мозги, убеждая, что он "должен-обязан"? Не Снейп же! Разозлить флегматичного Гарри не так-то просто, а тут он заводится с полпинка...

— Поэтому я и спрашиваю: как проходит эта процедура? Вот наступил твой семнадцатый день рождения, так? И что дальше? Тебе надо будет положить руку на какую-то магическую Библию и торжественно отречься от должности? Или что?

В ответ на мой вопросительный речитатив на губах Гарри заиграла злая улыбка его папаши, он даже скривился так же, как Снейп:

— Ну да, будет явно недостаточно просто выйти на улицу и трижды проорать на весь квартал, что я не хочу в Визенгамот, а хочу просто заниматься целительством. Для отречения мне придется появиться в Министерстве, как и в прошлом году...

Луна, которая успешно делала вид, будто ее здесь нет, в этот момент многозначительно промычала какой-то мотивчик — видимо, для них двоих связанный с чем-то конкретным, поскольку, когда Гарри покосился на нее, лицо его разгладилось, и он кивнул:

— Точно, Лу. Наверно, на это Мертвяк и намекал... Я и не подумал бы тащиться в Минмагии, не будь для этого повода...

— Всё-таки ты твердо решил отказаться? И сейчас, и на будущее? — ввернула я, пока он стал чуть более благодушен, а про себя подумала кое о чем, но решила оставить на потом — это была мысль, связанная с непонятной сверхосведомленностью мимира. Всё равно как если бы мой Жулик заговорил со мной о Кафке, знаете ли...

— А я им говорил, что не отказываюсь содействовать во всем, в чем могу! — снова с запальчивостью заговорил Гарри. — Я же не бегу от ответственности и говорил им это тысячу раз! Но им всё мало! Они считают, что уж если вляпываться, то по полной!

— Да кто "они"-то?!

— Как будто ты не знаешь! МакГонагалл, конечно... крестный... Даже Уизли поглядывают с укором — но те хоть молчат...

— Но я ведь тебе ничего такого не говорила, правда? Тогда чего ты отвязываешься на мне?

Он сдулся и, виновато качнув головою вбок, с усмешкой сказал:

— Н-да... уже по привычке. Извини, Ге. Извини.

Я слегка толкнула его кулаком в плечо:

— Ладно, расслабься. Не то напомню тебе "взгляд Аваддона", ясно? — мы засмеялись, и даже Лу зафыркала сквозь свой карандаш в зубах. — Лучше скажи: ты сможешь уехать из страны, когда официально откажешься от полномочий?

— Я смогу уехать в любом случае, как только стану совершеннолетним. Независимо от вариантов своего выбора.

Ну что ж, хоть здесь стало яснее. Значит, едва Преемник достигает семнадцатилетия, магия признаёт его право на принятие самостоятельных решений. Я боялась, что там всё может оказаться куда печальнее и Верховный чародей будет не вправе уехать из Британии до тех пор, пока официально не вступит в должность или же официально не откажется от нее. А в реальности роль играет только возраст. Вообще магические — да и магловские — законы далеко не всегда логичны и не в полной мере справедливы, поэтому в данном случае мягкость магии по отношению к главному фигуранту приятно меня удивила. Честно говоря, я ждала подвохов и каверз. С другой стороны, Принцы уже и так настрадались из-за нее всей семьей. Авансом. (Приписка две недели спустя на полях: "Предчувствия меня не обманули, подводным камням там несть числа".)

— А ты мог бы заблокировать нынешнего регента? Взять и заблокировать перед отъездом — а на его место назначить кого-нибудь нормального... скажем, профессора МакГонагалл...

Гарри снова нахмурился:

— Они говорят, что нет. Еще полгода после моего совершеннолетия избранный ранее регент продолжает пребывать в должности.

— Значит, тебе, чтобы сохранить за собой право на его отстранение в... — я мысленно отсчитала шесть месяцев, — в феврале, нельзя отказываться сейчас...

— Да. О том и речь.

Мне пришло в голову, что охоту на него могут продолжить и за проливом, на континенте. Но, скорее всего, директриса и... и остальные понимают это всё и без меня и уже учли все риски.

Я посмотрела на часы и поднялась:

— Ладно, встретимся на твоем дне рождения.

Он прищелкнул языком и кисло промямлил:

— Не хочу я никакого дня рождения, тоже мне — праздник...

— Ой, ну ладно, если для тебя это так принципиально, то отметим годовщину дня правления Антипапы Филипа [2]!

__________________________________________

[2] Антипапа Филип известен тем, что был Папой Римским в течение одного дня — 31 июля 768 г.

Выбираясь из-за стола, я не удержалась и заглянула в Лунин блокнот. Оказывается, всё это время она рисовала шаржи — нас с Гарри. Шрам Гарри почему-то перекочевал ко мне и был похож скорее на огромный зигзаг, намазанный гримом через половину лица, чем на рубец. Но я хотя бы осталась узнаваемой — вот, как всегда, тяну руку вверх с умоляющим видом (я что, действительно так по-дурацки выгляжу, когда прошусь ответить на уроке?). А с самим Гарри на ее скетче случилась метаморфоза, и, если бы не характерный беспорядок прически, я ни за что бы его не узнала: уж слишком хорош собой был нарисованный парень даже с карикатурно искаженной физиономией. И хорош, и зловещ. Мне показалось, я уже видела это раньше. Не шарж — оригинал этого лица. Если бы я не знала, как классно умеет рисовать Лу, то подумала бы, что у нее так вышло случайно. Кажется, нам открывается темная сторона Луны...

— Мы что, до тридцать первого не увидимся? — спросил Гарри, отвлекая меня от рисунка, когда я уже собиралась спросить, кто это такой.

— Еще не знаю. Если что, я пришлю вам сову, Лунаррики, — Луна засмеялась, увертываясь от моих попыток потрепать ее разлохмаченные косички. — А "Мертвустику" — привет.

Сжав в руке палочку, чтобы отразить нападение бешеной лавгудовской сливы, я зашагала ко входным дверям и по дороге заметила на стене между шифоньером и кособокой вешалкой темную от старости картину. Раньше мне никогда не доводилось обращать на нее внимание, но сегодня, вероятно, у меня был день бесконечных арт-открытий: сначала колдография, потом Лунин шарж, теперь вот это... На изображении проступал каменный лабиринт. В лабиринте бегала белая крыса с букетом цветов в зубах и тихонько попискивала: "Зиб-зиб-зиб!". Время от времени она скрывалась за очередным поворотом, чтобы потом выглянуть в самом неожиданном месте, шевеля длинными седыми усами над поникшими в ее пасти маргаритками. У крысы-альбиноса были красные глаза, а у маргариток — оранжевые сердцевинки. Кажется, протяни руку и хватай ускользающий ответ. Вот же он, совсем рядом!

И тут до меня дошло, где я раньше видела того парня с шаржа — это он был на месте Гарри во время последнего испытания Турнира... и еще кое-где...

(Приписка на полях от 3 мая 1998 года: "Какой вы романтик, Маргаритка! Стоит ли утруждать себя для того, чтобы кучка тупоголовых людей разевала рты и воздевала руки? Пусть они восхищаются кем-нибудь другим. Пусть этот другой добьется славы — на здоровье! [3]".)

...И еще кое-где.

На очень старом газетном снимке в подшивке из библиотеки Хогвартса.

__________________________________________

[3] "Гм... — откликнулся Стирфорт, глядя на огонь. — Есть братья, которые не пользуются чрезмерной любовью, а есть любовь... но пейте же, Копперфилд! В вашу честь мы выпьем за полевые маргаритки, а в мою честь — и да будет мне стыдно! — выпьем за лилии долин, которые не трудятся и не прядут". Чарльз Диккенс "Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим". А в этом монологе Джеймса из той же сцены Диккенс перефразирует строки из Нагорной проповеди ("Евангелие от Матфея", VI, 28). Вариант перевода оригинальной цитаты из Писания: "Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них".

* * *

Профессор Снейп (какой-то понурый он последнее время) провел нас в закрытый Фиделиусом дом своих бабушки и деда. Скорее всего, мое присутствие там выторговал у него Гарри — однажды он рассказывал, что его настоящие предки по отцу жили в Тинворте. Правда, я и не догадывалась, что это жилище стало штаб-квартирой для организации, которую до самой своей смерти возглавлял Альбус Дамблдор. Добротное старинное, однако порядком запущенное здание навевало грустные мысли, и еще грустнее делалось от висящих там и тут портретов. Как будто подглядываешь в чужую и еще не исковерканную жизнь, уже зная, что их всех ждет дальше. Может быть, такое впечатление усугублялось пересказом Реддловских мемуаров, который делал для меня Гарри, вместе со Снейпом расшифровывающий дневник этого монстра.

Там я наконец познакомилась с Сириусом Блэком. Это такой интересный феномен, когда много слышал о человеке и уже составил о нем какое-то стойкое мнение, а потом столкнулся с ним вживую! Я всегда считала крестного Гарри грозным и серьезным дяденькой — они же ровесники с грозным и серьезным Снейпом, да еще и заклятые противники во времена учебы. Предубеждение мое подкреплялось редкими старыми колдографиями, откуда Сириус поглядывал с дерзким вызовом и — одновременно — глухой уверенностью сторожевого пса, не сомневающегося ни в своем происхождении, ни в призвании, ни в силе, ни в хозяине. На деле он внезапно оказался тем еще раздолбаем. Хотя что-то от сторожевого пса в нем всё же действительно присутствовало... наверное, та самая вера в непогрешимость хозяина.

Про его невесту тоже всё выяснилось именно там — это ее мы с Гарри тогда видели мельком в переходе Мебиуса, когда возвращались с Сокровенного острова. Звали ее Джудит Шафиг, она была дальней родственницей Иеронимуса Шафига, упомянутого Томасом Реддлом в дневниковых записях — и того самого, которого Реддл извел драконьей оспой. Именно Джудит и преподавала нам Трансфигурацию вместо профессора МакГонагалл. Знал бы Слагхорн, за кем он волочится! Она была красавицей, под стать Сириусу. Мы здорово с ними поболтали. Правда, меня удивило, что Римус Люпин так и не подошел к старому школьному другу, да и Блэк не изъявил желания приблизиться к нему. Единственный, кто приветливо общался с бывшим профессором ЗОТИ, был некогда искусанный им Гарри. Всё это выглядело немного странно. Ведь Мародеры считали себя неразлучными товарищами, чуть ли не братьями — один за всех и все за одного. Или мне это только так казалось по чужим рассказам?

А потом появились Андромеда и Нимфадора Тонкс. Всегда, когда я встречала Нимфадору, у меня не укладывалось в голове, что эта замечательная девчонка может быть двоюродной сестрой бледной моли, заносчивому слизеринскому хорьку-Малфою. Я бы, скорее всего, с ума сошла, если бы мне сказали, что меня связывают какие-то родственные, пусть даже очень дальние, узы с кем-либо из этого семейства. Андромеда была величавой и, по-моему, романтичной женщиной. Конечно же, с характером — ну еще бы, разве мог бы кто-то бесхарактерный поступить вопреки такой родне, как Блэки, не убоявшись гнева старшего поколения, способного и проклясть, и с генеалогического древа вымарать? Когда она говорила, все обращались в слух — в ее голосе, низковатом и с легкой сипотцою, был некий магнетизм, и что бы она ни рассказывала, всё было интересно.

Миссис Тонкс привлекла всех присутствующих, кроме профессора Снейпа, который вообще куда-то исчез, но я продолжала ощущать его поблизости. Когда же неведомо откуда к нам примчался очень странно одетый мистер Макмиллан, Снейп, о чем-то с ним посовещавшись, быстро нас покинул. Оказывается, находясь в Министерстве, аврору удалось подслушать не предназначенную для ушей посторонних беседу в отделе миграции, где создают портключи. Для этого ему пришлось принять анимагическую форму, а при обратном перевоплощении — воспользоваться одеждой с чужого плеча, чем и объяснялся его вычурный прикид. Мистер Макмиллан кратко объяснил, что пользоваться официальными портключами отныне небезопасно.

Я ловила на себе странные взгляды миссис Тонкс. Андромеда всматривалась то в меня, то в аврора, и легкая морщинка между бровями выдавала некоторую озадаченность. Тем не менее, она никак это не объяснила, ни о чем не спросила, а когда все собрались расходиться, пригласила нас с Гарри к себе в гости.

Тонксы жили в Саутгемптон-сити в доме рядовой застройки, но зато окнами с видом на прекрасный пролив. Гарри совсем отвык от магловских городов — стоило видеть, как он изумленно таращился на одетых по моде прохожих: за те годы, что ему не доводилось покидать Хогвартс, в мире изменилось многое, но быстрее всего, наверное, это происходило с молодежной одеждой. Точно так же маглы воспринимают волшебников, которые пытаются, или думают, что пытаются, переодеться по-магловски. Впрочем, фрики появились не на ровном месте, жаль, что ученый труд об этом не напишешь, не нарушив Статута...

Несмотря на то, что Эдвард Тонкс являлся волшебником, после обучения в Хогвартсе он вернулся в ту же среду, из которой вышел, а верная жена последовала за ним, поэтому жили они в самом обычном магловском квартале, ни от кого не скрываясь, а мистер Тонкс вел медицинскую практику в самой обычной магловской клинике. Так до меня и дошло, откуда Нимфадоре известны все эти киношные прикольчики, песенки, книги и анекдотики и почему в мире магов она слывет чудачкой, причем вовсе не за умение менять внешность и голос.

Мы вчетвером вышли из-за низенького здания магазинчика, за глухой стеной которого материализовались после переброски из Тинворта: я — с Нимфадорой, миссис Тонкс — с Гарри. От магазина до их дома было ярдов сто, и Гарри успел поглазеть на местные реалии, пока мы шли по вечерней улочке. Вполне заурядное снаружи, внутри жилище Тонксов оказалось куда интереснее. Похоже, соглашаясь на переезд в чуждый ей мир, Андромеда выдвинула встречные условия насчет того, что будет касаться ее личной территории. Уж не знаю, навещают ли это семейство коллеги мистера Тонкса, но если навещают, то хозяевам приходится изрядно отводить им глаза. Нас встретил дворецкий — рыцарь в средневековых латах — и принял у Андромеды ее сумочку с зонтиком, отправил то и другое на вешалку, а сам снова замер у двери. Чучело совы, ожив на антресолях, перепрыгнуло на карниз, зажгло и погасило пламя в глазах, а затем доложило, что за время отсутствия мадам никаких писем не было.

— Мадам интересует погода на завтра? — осведомилась птица.

— Благодарю, Алиса. Позже, — миссис Тонкс взмахнула палочкой, сова отпрыгнула задом наперед обратно на антресоль, и, запахнувшись в крылья, гордо задремала... вернее, выключилась.

Колдографии на стенах тут же начали перешептываться, как картины в Хогвартсе. Какая-то непонятная штуковина, похожая одновременно и на морской огурец, и на вывернутые наизнанку прабабушкины чулки с начесом, мельтешила под ногами, доставляя хозяевам домашние тапочки взамен туфель и негодующе фыркая на нашу с Гарри уличную обувь, снимать которую мы и не собирались. Паркет морщился, превращаясь на плоскости то там, то здесь в деревянную полированную маску и ворча в мой адрес, что ходить по дому на каблуках — это просто верх неприличия. Я хотела огрызнуться, дескать, а заставлять гостей переобуваться — верх мещанства, но прикусила язык, тем более что Нимфадора, в отличие от своей посмеивающейся матушки, отбрила его советом не совать свой старый нос в чужие дела. Паркет обиделся, состроил нам на прощание рожу, чертовски похожую на Филча, и окончательно выровнялся. Для полной картины здесь не хватало только бегающей кисти руки... впрочем, даже для Блэков-Тонксов это, пожалуй, было бы уже перебором. Или... нет?

Мы мило поболтали с Андромедой о моих родителях и их профессии — не знаю, что именно ее заинтересовало: они сами или их умение лечить зубы, — и она всё кивала и слегка улыбалась каким-то своим мыслям. Вообще-то я не привыкла, чтобы в присутствии Гарри внимание обращали на меня, но если ей вдруг так захотелось... пускай. Тонкс-младшая тем временем выгуливала Гарри по квартире, а потом они позвали нас из дальней комнаты. Это был кабинет — и, судя по названиям на корешках книг в шкафу, сильно сомневаюсь, что мистера Тонкса.

Буквально с порога всё ваше внимание перетягивал на себя огромный портрет, висящий позади письменного стола. Интересно, что все три изображенные на нем в полный рост девушки, хоть и были написаны волшебными красками, оставались неподвижны.

— Просто мы еще живы, — объяснила Андромеда.

Тогда-то в одной из трех я узнала ее саму в ранней юности. А это означало, что жгучая брюнетка, стоявшая слева от Андромеды с клубком пряжи в руках, она же — самая старшая из девочек, та, что презрительно поглядывала на меня свысока, будто так и чуяла магловское происхождение, — Беллатрикс. А самая младшая — блондинка Нарцисса, мать Драко Малфоя. Взор ее ледяных голубых глаз был направлен на среднюю сестру, и она почти отчаянно цеплялась за ее руку, словно боясь Беллы и прячась за Андромеду, а в другой держала сосульку... или ледяное веретено? Ой, нет, это же у нее волшебная палочка! Никогда не встречала таких интересных модификаций.

— Да, да, — улыбнулась миссис Тонкс, присаживаясь на восьминогий канапе с бирюзовой шелковой обивкой и приглашая нас с Гарри сесть рядом. Нимфадора, просматривая корреспонденцию с печатью в виде характерного начертания буквы "М", конвертами с которой был буквально завален весь стол, осталась на прежнем месте, поджав, как цапля, одну ногу и упершись пяткой в коленку другой. Пряди ее волос поочередно приобретали сразу все три оттенка: светло-русый и воронова крыла — теток, шоколадно-каштановый — матери. Казалось, она никак не может определиться, на чем сделать остановку, и оттого хмурится, читая министерские послания. — Будет вам известно, с самого раннего детства Белла отличалась бурной фантазией. Непокорная Беллс, строптивая Беллс! Обожала Беллс пугать нас с Цисси всякими жуткими историями...

Я снова посмотрела на портрет. Не знать, кто она такая сейчас, эта "Цисси", и кто ее муж и сыночек, так и впрямь поверишь, будто сам ангел небесный снизошел на грешную землю. Белокурая, нежная, снежная, насмерть запуганная злобной старшей сестрицей.

— Это было много лет назад. Туман опустился на землю в ночь Самайна... Он окутал всё наше поместье. Облако было густым и огромным, сквозь него лишь призрачно просвечивали огни в окнах левого крыла дома. Беллс пришла в нашу с Цисси спальню и начала рассказывать жуткие истории о туатах из Сида. Туаты, говорила она, являются из своего мира в наш, когда землю вот так же, как нынче, накрывает одеялом тумана... Мы были еще совсем юны, Цисси — вовсе ребенком... Белла выдумала тогда для нас целую сказку, — и миссис Тонкс заговорила нараспев, почти как Луна, своим завораживающим хрипловатым голосом: — О том, как однажды, когда грань меж мирами истончится до туманной дымки, за нею оттуда явится прекрасный туат... О том, как он заберет ее из этого дурного мира в страну вечной молодости, где нет смерти и нет маглов и где не надо скрывать свою магию из-за никчемного Статута...

Чем больше Андромеда рассказывала о своей старшей сестре, тем сильнее менялась Нимфадора — я одним глазом поглядывала в ее сторону и всё замечала. Она оставила письма с работы на столе, опустила вторую ногу, вытянулась в струнку, как изготовившаяся гончая, жадно впитывая каждое слово матери. Глаза и волосы ее потемнели дочерна, что-то вызывающее и дерзновенное проступило в выражении лица и во всей позе...

— А потом наши с сестрами пути разошлись, — со вздохом завершила миссис Тонкс. — Этот портрет существовал в трех экземплярах. Я не уверена, но думаю, что сейчас он остался у меня одной...

* * *

(Отступление I. Начало семидесятых. То, о чем знали только два человека — и свидетелем чему был один из трех одинаковых портретов сестер Блэк.)

Задыхаясь под гнетом слежавшейся могильной земли, она видела — видела вопреки всему. Видела труп в истлевшем гробу, он был уже почти скелетом. Видела, как плоть возвращалась на кости вместе с червями. Они не жрали останки мужчины. Белые, жирные личинки исторгали из себя волокна его гнилых тканей и лепили обратно к остову. Но эти чудовищные "шелкопряды" неспособны были даровать мертвецу нить жизни, которой он лишился: что ушло, то уходит навечно. Год за годом мчится время — для Беллатрикс это лишь секунды, полные ужаса и мук безнадежности. Она никогда не боялась тьмы. Запах тлена не страшил ее, она знала о смерти всё почти с колыбели. Но здесь, сейчас, прямо сейчас готовилось что-то стократ кошмарнее. Сама смерть — всего лишь миг.

Вот мертвец уже целостен, и она продолжает видеть его сквозь дырявую крышку гроба... Земля давит ей на плечи и спину всё меньше и меньше. С каждым мгновением почва становится легче и рыхлее. Рядом проступает край второго, чужого гроба, но так близко! Очень близко... Словно их зарыли в одной могиле. Там женский труп, разлагающийся под слоем червей. Они копошатся в ее погребальных одеждах, в остатках крашеных рыжих волос...

Беллатрикс хочется кричать, но комья земли тотчас забивают раскрытый рот, и она кашляет.

Мертвец меняется. Его покровы становятся плотнее. Пятна, что совсем недавно предвещали скорый распад, блекнут и тают на зеленовато-желтой коже. Щеки обретают былую форму, провалы глазниц заполняются и светлеют, и вот уже можно видеть очертания выпуклых недозакрытых век и мутно-белесые полумесяцы глазных яблок, выглядывающих из-под них. Нижняя челюсть сдвигается, с легким щелчком встает на место, рот закрывается.

Откуда-то сверху будет доноситься странный, отвратительно странный звук — обратное эхо от падения комьев земли на крышки гробов. Гробы, оба гроба, станут обнажаться, выпирать из-под земли. Но кто же хоронит глубокой ночью, в час, когда в дальних дворах истошно воют псы, чуя беду?! Они и не хоронят — они собираются делать что-то странное. Вот сейчас сброшенные вниз веревки подпрыгнут, попадая в руки каких-то людей, и те потянут гробы на себя, и Беллатрикс взовьется в воздух вместе с ними, лишь мельком заметив ничего для нее не означающие человеческие символы на беломраморном памятнике в изножье разоренного захоронения: "...истребится — смерть". Один из гробовщиков потянет крышку мужского, уже совсем нового гроба в сторону, и Белла опустится на грудь мертвеца. Однако он будет уже не в гробу, а за много кварталов отсюда — лежа навзничь на стылой земле в страшную ночь, когда объединятся мир мертвых и мир живых. Она заглянет ему в лицо, безмятежное, прекрасное в любом возрасте. Тогда черты его исказятся неслыханным ужасом. И едва она соберется выклевать левый глаз умерщвленного Авадой, жизнь вдруг вспыхнет в его груди, и истребится смерть, и вновь забьется сердце. Вздрогнув, разомкнутся ресницы бархатно-карих персидских глаз, и под его взглядом она закричит, срывая голос...

...Рыдая и крича, Беллатрикс проснулась. Она даже не знала, что всё еще способна на слезы — ей казалось, с этим покончено еще лет десять назад, на первых курсах Хогвартса. Но этот сон... Она не помнила, что там произошло, но и забыть его тоже не могла. Ей хотелось выть и рвать на себе волосы. Рядом не было никого. Как?! Где он?!

Белла подскочила с подушек, всё еще не понимая спросонья, где находится, и лишь по обстановке комнаты в свете вспыхнувшего сияния Люмоса узнала летний дом, выстроенный еще во времена прапрадеда — Финеаса Найджелуса — и с недавних пор отданный ей в полное владение. Предчувствие непоправимой беды всё еще сковывало ее волю, оно было почти материальным, словно бы кто-то распространял волны панического ужаса подобно бубонной чуме и заражал болезнью всё вокруг. Она встала, завернулась в вязаную шаль и, зябко ежась в промерзших за ночь помещениях, двинулась по невидимому следу.

Из-под двери гостиной в темный коридор пробивалась полоска желтого света. Она толкнулась внутрь — не заперто.

Господин ее сердца сидел близко-близко к растопленному камину, полыхавшему, как костер инквизиции. В комнате было почти жарко, но он казался смертельно замерзшим и больным. Только вблизи Беллатрикс по запаху поняла, что он просто пьян, а дрожь руки, небрежно сжимающей бокал с недопитым коньяком, объясняется не ознобом, а чрезмерным возбуждением нервов, побороть которое неспособен даже алкоголь.

Белла кинулась ему в ноги — он и не заметил. Его исполненные страха темные глаза расширившимися зрачками смотрели в стену, губы шевелились, почти беззвучно повторяя какие-то слова.

— Монсеньор, что с вами? — она схватила его свободную руку, как никогда безвольную и мертвецки ледяную. — Что я могу для вас сделать, сэр?! — и стала горячо целовать длинные пальцы, кисть, запястье.

Господин не обращал на нее внимания, едва слышно твердя "норны, норны" и продолжая глядеть поверх ее головы. Тогда Беллатрикс оглянулась, и до нее дошло, что всё это время он смотрел на картину — на портрет ее с младшими сестрами, висевший здесь со дня его создания.

— Это не норны, мой господин! Это мы с Андромедой и Нарциссой, неужели вы не узнаете?!

Только теперь мистер Реддл заметил, что в комнате есть кто-то еще, и гневно выдернул руку:

— Что ты понимаеш-ш-шь?! — несмотря на сильное опьянение, язык его почти не заплетался и взгляд казался осмысленным. — Ты нарочно держишь это здесь? — он почти шипел. — Чтобы напоминать мне? Ч-ч-что тебе извес-с-стно?

Она даже не успела уловить, как в руке его очутилась длинная суставчатая палочка, а наконечник с силой уперся в яремную впадину, мешая глотать. Испуг, всколыхнувшись в первую секунду, при виде его пылающих глаз переродился в иное чувство. Боль, испытываемая из-за палочки, которая впивалась в горло, одновременно доставляла и похотливое наслаждение — как всегда, что бы он ни делал, даже если просто смотрел или, наоборот, подвергал жестоким мучениям на пике страсти. Ее господин всегда был таким неимоверно сильным... даже когда казался слабым. Беллатрикс развела руки и приподняла подбородок, отдаваясь полной его воле. Но сдержать рваное дыхание она не смогла. Тогда подозрительность в глазах мистера Реддла померкла. Он смерил ее сверху внимательным взглядом, ослабил напор и медленно, почти лаская, отвел палочкой прядь смоляных кудрей от девичьей шеи. Только что метавший молнии взор потух — змея, успокаиваясь, убирала капюшон и сворачивалась. В глубине бархатных зрачков заиграли насмешливые искорки, которые она так любила. Беллатрикс ждала, на самом деле почти изнывая в предвкушении — но торопиться было нельзя. Никогда не знаешь, как в момент таких перепадов настроения поведет себя повелитель, если станешь своевольничать.

— К дьяволу эту мазню, — шепнул он, жадно рассматривая всё ее лицо и покровительственно придерживая пальцами за подбородок. Это прозвучало как приглашение, поэтому Беллатрикс поспешно закивала, уже не скрывая жажды, а сердце ее ликовало: он жив, он здесь, он со мной, всё было только ужасным наваждением. — Сожги.

— Да, сэр, конечно, — девушка протянула руку и осторожно расстегнула пуговицу на его ширинке, и он, не сводя с нее смеющихся глаз, поощрительно отклонился назад на спинку кресла, а потом, будто вспомнив о бокале, сделал небольшой глоток; Беллатрикс осмелела: — К сраному дьяволу, мой господин! Сожгу их все! — хрипло добавила она вполголоса, глядя уже вовсе не в лицо ему, а затем блаженно прикрывая глаза и проводя языком по верхней губе: — Хоть всю мазню в этом доме... или любом другом, на который вы укажете!

С тихим стоном мистер Реддл подвинулся удобнее навстречу ей, запустил бокалом в стену и расслабленно откинул голову.

* * *

"А тем временем..." Выдержки из личных записей в засекреченном дневнике Гермионы Грейнджер (Продолжение).

Миссис Тонкс и Нимфадора переглянулись. Наверно, я никогда не привыкну к метаморфмагам. Вместо миловидной современной девчонки на фоне портрета матери и теток стояла ожившая Беллатрикс. Меня передернуло так, словно по руке проехались острым, как бритва, ножом. Все эти бредни о Сиде и туатах — неужели Белла Блэк уже тогда настолько "поехала", что стала верить в это всерьез?

— Ну, возможно, где-то у Цисси он и сохранился... — продолжала Андромеда.

— Точно, так и есть, — кивнула Нимфадора, — в библиотеке у Малфоев.

Миссис Тонкс сделала вопросительный жест, но дочь лишь пожала плечами и начала возвращаться в свой легкомысленный облик с лиловой прической.

— Потом расскажешь, дорогая, когда это ты успела побывать в библиотеке Люциуса.

Гарри с интересом наблюдал за ними. В глубине его зеленых зрачков поплясывали насмешливые искры. И тут мы услышали стук в стекло. Нимфадора подошла к окну, отодвинула штору и засмеялась:

— Это чей такой?

Мы с Гарри привстали с канапе, пытаясь разглядеть, кого это принесло. Снаружи окна сидел огромный ворон — ну, конечно, Мертвяк! Интересно, как это он нас нашел? Или кто-то прислал его с письмом?

— Мой, — признался Гарри, и Тонкс-младшая впустила птицу, но никаких конвертов у мимира не обнаружилось. Мертвяк гордо шагнул на подоконник и презрительно почистил клюв об одинокий кактус в старом горшке. — Предупреждаю: не хочешь, чтобы тебя выставили, — держи клевало на замке, ясно?

Мимир слегка обиделся:

— За кого это ты меня принимаешь, босс?!

— За пернатое быдло. Молчи и сиди тихо!

Ворон перебрался на руку Гарри и приставными шагами, кланяясь попутно дамам, вскарабкался по рукаву на плечо. Позер! Меня он удостоил всего лишь подмигиванием. Андромеда наблюдала за ними с любопытством:

— Ну почему же, Гарри? Пускай говорит! Говорящие живые птицы куда интереснее зачарованных чучел...

— Миссис Тонкс, если он начнет говорить, как он это делает всегда, у всех присутствующих, включая даже чучела, завянут уши.

— Если ты беспокоишься только о непристойностях, то мне не привыкать. Нашу Беллатрикс ему всё равно не переплюнуть, Гарри, уж можешь быть покоен!

Он пожал плечами, а Мертвяк встряхнулся и приосанился, но когда посмотрел на картину с тремя сестрами, сразу как-то поскучнел и насупился.

* * *

(Отступление II. Июнь нынешнего года, Малфой-мэнор, ночь после отбытия Драко, освобожденного из Аврората, и Северуса Снейпа в Хогвартс.)

Люциус убегал. Сапоги чавкали в вязкой жиже, полумертвые деревья смыкали свои ветки над головой. Он не помнил, кто гонится за ним и куда он хотел добежать, но останавливаться было нельзя. За спиной всё явственнее шум погони, они уже близко. Кто — они? Мысль мелькнула и тут же пропала, вытесненная страхом и яростным желанием спасти жизнь. Ноги начали предательски вязнуть в трясине. Бессилие передалось и другим частям тела — как бы он ни пытался ползти, фут за футом преследователи его настигали...

Он заскулил и в последнем рывке, утянутый в грязь по пояс, лег животом на ряску, чтобы дотянуться до подгнившего корня черной ольхи и вытянуть себя на кочку. Сердце прыгало в горле, кровь толчками стучалась в виски. Рука промахнулась, всего лишь скользнув по мокрой деревяшке, и вонючая жижа сомкнулась над Люциусом. Болото с утробным бульканьем приняло жертву...

...Путаясь в одеяле, Люциус забился на кровати. Дыхание вырывалось из легких с отчаянными всхлипами. Он наколдовал свет и сел в постели. Рядом в полном беспамятстве неподвижно спала Нарцисса, и он вспомнил, как она вымоталась за прошлый день, сначала выхаживая Снейпа, а потом еще и отправившись в Аврорат. Люциус не был рад этому, но она и слышать ничего не желала, просто взяла его под руку и, полная решимости, велела аппарировать. Зато, когда Северус и Драко отбыли в школу, она едва дошла до спальни.

Он завернулся в теплый стеганый халат и спустился в библиотеку. Его всё еще колотило от одного воспоминания о ледяном болоте и бегстве. Люциус с ужасом разглядывал ноги, двигал ступнями, чтобы удостовериться в отсутствии паралича — ведь только что из-за немощи он не мог сделать ни шагу, и это было так реально и так беспощадно...

На что он подписался, во что позволил втравить себя и свою семью! Стоило разрешить этой мысли лишь ненадолго задержаться в голове — и всё его существо корчилось в агонии, тысячу раз умирая. Он репетировал перед зеркалом видимую невозмутимость, но всякий раз, как амулет обжигал грудь вызовом, самообладание покидало его. Люциус подозревал, что половина волос на его голове на самом деле уже не светло-русые, а седые.

С портрета на него смотрели три грации — малолетняя Нарцисса и ее юные сестры. Взгляд Беллы был почти издевательским. Наверняка стерва-Шаронь была бы рада уличить зятя в трусливом малодушии, так бы и выволокла за шиворот на площадь: трясущимся, в расхристанном халате, со всклокоченными патлами... Выволокла — и начала насмехаться. И ногой бы пнула... Никогда не возвращайся оттуда, где ты сейчас, сука! Это всё, почти всё — из-за тебя. Из-за тебя, твоего психопата-любовника и старого игруна-директора. По крайней мере, двое уже добились вселенской справедливости, и вечность их прибрала. Есть надежда, что и тебя тоже.

Люциус перевел взгляд на жену и вздрогнул, поняв, что уже не один в библиотеке. Медленно обернулся, готовясь увидеть любого монстра из своих ночных кошмаров, но там, бледная, как призрак, в ореоле лунного света, льющегося из окна, стояла Нарси. Над переливающейся льдом палочкой ее вспыхнул шар Люмоса. Бесцветным голосом она спросила, что случилось. У него не было сил притворяться, да и не было надобности: Нарцисса никогда не выпустит за пределы этих стен ничего, что бы ни произошло.

— Кому мы доверились — еле живому полукровке... — шепотом вскричал Люциус. — Он всех нас приведет к полному краху... Всех! Как только сдохнет он — мы погибли!

Она медленно, почти сонно повела взглядом из-под приопущенных век. Губы ее вздрогнули, но вопроса, почти готового сорваться, не последовало. Люциус захлопнул рот ладонью и затрясся от неудержимых беззвучных рыданий. Нарси продолжала неподвижно стоять и смотреть на него совершенно мертвыми глазами. Ни этой ее любезной улыбки, отточенной воспитанием, ни вежливого сочувствия...

— Мы дали тогда Непреложный — зачем?! Всё эта безмозглая Лавгуд! — подавленные выкрики рвались из него между спазмами отчаянных всхлипов. — Как ей удалось... удалось заморочить всех?! Она... она и тебя подбила!.. О чем ты думала?! И... И теперь — что теперь, а?! Будь оно проклято!

Нарцисса вдруг встрепенулась. Кулак стиснул палочку, словно та была ледяным кинжалом, светло-голубые глаза сверкнули сталью. И она улыбнулась. Да так, что Люциус захлебнулся и умолк, в ужасе глядя в лицо жены, разделенное пополам, словно игральная карта: медовая улыбка на устах одной Дамы и решимость убить на месте — в глазах второй. Он ощутил себя бесконечно жалким с этой своей истерично-патетичной речью...

— Ты сейчас встанешь, Люциус Малфой, — нежным голосом очень спокойно проговорили приветливые губы, — поднимешься в спальню и ляжешь спать.

Он потерял дар речи. Кошмарный сон и всё, что было после, отошло на задний план. Люциус оторопело смотрел на возвышавшуюся над ним супругу.

— И тогда Нарцисса Блэк забудет, что отец ее сына — трус, — затем она слегка наклонилась и заботливо тронула его за плечо. — Не так ли?

Люциус часто и мелко затряс головой, кивая. Так напугать умела только старая Вальбурга, а Нарцисса... зря он утратил бдительность и почти забыл, какой была ее девичья фамилия...

И только когда Люциус поднялся и сделал несколько шагов на неверных ногах в сторону выхода, глаза ее стали выражать то же самое, что выражали губы. Она взяла его под руку, привстала на цыпочках, заботливо поцеловала в висок и шепнула на ухо:

— Не накладывай проклятье, если не уверен, что держишь нить в руках, — и, вложив ему в ладонь позабытую в кресле палочку, ободряюще сжала кисть пальцами, заставляя крепче стиснуть рукоять...

* * *

"А тем временем..." Выдержки из личных записей в засекреченном дневнике Гермионы Грейнджер (Продолжение).

Дом забурлил жизнью, когда с работы вернулся мистер Тонкс. Внешне это был самый обычный среднестатистический дядечка — коренастый, плотный, с веселыми глазами и постоянными прибаутками. Спустя пять минут общения с ним я уже хорошо понимала, что такого много лет назад в нем нашла чистокровная ведьма Андромеда. А еще через десять до меня дошло, что совершенно безумная обстановка квартиры — инициатива совсем не миссис Тонкс. Зато Нимфадора преохотно включалась во все отцовские затеи. Два сапога пара.

Гарри, конечно же, сразу стал задавать ему вопросы из своей профессиональной области, а когда поинтересовался, почему тот не стал заниматься колдомедициной, а ушел в обычную, мистер Тонкс, деловито шинкуя на разделочной доске вилок капусты, не раздумывая отозвался:

— А я, знаешь, понял, что так принесу больше пользы человечеству, чем если стану толкаться локтями в Мунго. И, как показала практика, не ошибся.

— Эх, мне бы пообщаться с вами в прошлом году!

Нимфадора энергично почесала затылок:

— Вот плимпова оспа, слушай! Ну не догадалась я вас познакомить, Гэб! Прости!

— Да ладно тебе.

Андромеда и Тед с волшебной скоростью, перебрасываясь легкими подколками и на ходу обмениваясь новостями, как кухонными ножиками, состряпали ужин, а потом с видом "Ну, хвалите нас, хвалите!" развели руками над полностью сервированным столом. Да, Вещь из "Семейки Аддамс" тут точно была бы лишней! Хватало и Мертвяка, который таскал у них из-под носа кусочки ветчины.

За чаем в гостиной у нас зашла речь о нумерологии, и, когда я сказала, что хочу продолжить в Шармбатоне разрабатывать проект, начатый с профессором Вектор, Андромеда тут же вспомнила, что у нее, пожалуй, есть для меня кое-что полезное. С этими словами она подошла к старинному комоду, а Мертвяк увязался за ней — он вообще задался целью совать свой клюв в этом доме всюду, куда только дотягивался. Но как только миссис Тонкс выдвинула нижний ящик, ворон, заглянув внутрь, с ошалелым видом шарахнулся в сторону и даже каркнул "Да ну нахер!", за что сразу же огреб Силенцио от своего хозяина. Но, судя по реакции Андромеды, фразу мимира та вполне разделяла. Пока она — угрожающе медленно — разворачивалась в нашу сторону, из ящика высунулась рогатая голова, зевнула и встряхнула ухом.

— Эдвард Тонкс! — сипловатый голос хозяйки дома громыхал, как вопиллер миссис Уизли. — Сколько раз я предупреждала тебя не запихивать своих козлов в мой комод?!

Тед забил гол игрушечному хоккейному вратарю дочери и снисходительно бросил через плечо:

— Это не козел, а коза. И где еще, скажи на милость, мне ее держать, как не в комоде?

— Клади ее в свой обувной шкаф, Мерлин тебя покарай!

— В обувном у нее получается не такой качественный безоар.

— Я убью тебя!

— Свежо предание, — и, толкнув в бок совершенно обалдевшего Гарри, пояснил: — Я слышу это от нее с первого курса.

Коза тем временем выбралась из комода и, элегантно болтая выменем, потрусила в сторону кухни. Там, кажется, что-то упало — не то жестяные тазы, не то латы привратника. Когда Андромеда отдала мне свои ученические конспекты, упакованные в крафтовую бумагу, о нумерологии я уже забыла.

— Го-о-о-ол! — завопила Нимфадора, полыхая всеми цветами радуги и прыгая до потолка.

* * *

Операция по переправке маглорожденных студентов получила кодовое название "Ратсингер". То, что всех ребят замаскируют под музыкальный ансамбль под управлением профессора Флитвика, я знала заранее — не знала только, что Снейп припрется провожать сына, приняв оборотное зелье. Актер из него никакущий: едва взглянув на "тетушку Петунью", я чуть не лопнула от еле сдерживаемого хохота. Хоть бы физиономию сделал попроще, что ли... Последней каплей стала догадка о том, во что они додумались превратить Мертвяка. Заметив мои невыносимые страдания, папа потащил меня перекусить, и, оказавшись подальше от бдительного ока мамы, я первым делом проржалась, как арабский скакун Наполеона после того, как Жак-Луи Давид показал ему портрет с императором на перевале Сен-Бернар.

Похоже, вскоре они что-то сделали с погодой, потому что перенесенный на более позднее время рейс опять объявили действительным. Наверно, туман разогнал мистер Шеклболт, поскольку профессора Снейпа (я снова прыснула, едва завидя издалека его кислую рожу) мы, вернувшись, застали на прежнем месте. Но я хорошо его понимаю: оборотка — гадость такая, что будешь тут морщиться и всё время ходить с кислой рожей от изжоги. Интересно, а сама тетка Гарри — в курсе? Хи-хи.

Мама так ни о чем и не догадалась. Кроме того, не заметила она, как и следовало, подпрыгивания футляра от "виолончели". Гарри приходилось попинывать его кроссовком, хотя он и понимал, что чары, отводящие глаза маглам, всё равно защитят поклажу от излишне любопытных.

— Скорее бы сдать эту хрень в багаж, — шепнул он, когда я подошла к ним с Луной. — Я ее уже боюсь.

Лу сидела заплаканная, хотя и пыталась скрыть свое состояние. Гарри тоже грустил. Мне даже стало немного стыдно: я-то как раз лечу, чтобы увидеть Его, а им, наоборот, приходится расставаться — может, на полгода, а может, и на весь учебный год...

Весь час перелета мы с папой проспали ("Еще бы! Спасибо маме!" — заметка на полях.). Гарри, его "кларнет" и мистер Шеклболт сидели далеко от нас, почти в самом хвосте самолета, а "оркестр" профессора Флитвика — в носовой части. Выходили мы тоже все порознь.

Несмотря на то, что мы с родителями часто путешествовали во время их отпусков, Францию я посетила впервые. Поддавшись стереотипам, я ожидала, что буквально с трапа нас встретит запах кофе и круассанов, а из репродукторов будет доноситься мелодия из песни Азнавура... ну или Патрисии Каас. Угу, сейчас! В аэропорту пахло каким-то дешевым китайским аэрозолем, а в обычном для таких мест нескончаемом гуле голосов, топота, жужжания, лязга и прочих звуков общественного места тихим фоном играла какая-то американская попсня.

— Вот так в нас убивают романтику, — сказала я Гарри, когда мы получили наш багаж, а папа ушел искать такси.

И тут, фальшиво насвистывая Une vie d'amour, к нам подошел огненно-рыжий молодчик в черной рокерской футболке, выгодно облегающей рельеф его атлетических мышц, в рваных джинсах, старых кедах и темных очках. На бицепсе левой руки отчетливо проступали четыре рыхлых свежих рубца — явно шрамы от чьих-то когтей. Но даже всё это не помогло затмить Уизлевскую породу.

— Здорово, детки! — сказал Билл, приспуская очки на самый кончик носа и как-то слишком уж плотоядно разглядывая меня (а Гарри был удостоен рукопожатием). — Довезли? Молодцы! — он поставил футляр на попа, деловито прокрутил вокруг своей оси и громко щелкнул жвачкой. — Отлично! Ну всё, кроха, пока, — это он уже мне. Козел.

Он уже собрался уходить, как тут не выдержал — каркнул кларнет Гарри:

— Хей, Билли, а поблагодарить их ты, случайно, не хочешь?

Рыжий оглянулся, послал мне (еще раз козел!) воздушный поцелуй и уже окончательно смешался с толпой.

83. Правь, благородный кормщик, к Трое!

Зенон Элейский, мыслию разящий,

Пронзил меня насквозь стрелой дрожащей,

Хоть сам ее полетом пренебрег.

Рожден я звуком, поражен стрелою.

Ужель тень черепахи мне закроет

Недвижного Ахилла быстрый бег?!

Поль Валери "Кладбище у моря"

Только в самолете рассудок Гарри начал наконец успокаиваться. Последние дни перед отлетом вертелись, как на карусели, почти не оставляя в памяти никаких подробностей. Он что-то делал, с кем-то разговаривал, но будто во сне. Когда-то, после третьего курса, уволившийся профессор Люпин пришел к нему в лазарет и рассказал о мыслительном устройстве зверей... Вот нечто похожее творилось и с Гарри. Отчетливо запомнился только визит к тетке Петунье.

— Может, всё-таки отправишь со мной свою иллюзию? — усомнился отец в последний момент и с легкой издевкой добавил: — Насколько помнится, на втором испытании Турнира ты блеснул способностями...

— Для чего? — удивился Гарри, переодеваясь в магловскую одежду, чтобы не смущать родственников хогвартской мантией.

Снейп сунул какую-то бутылочку в потайной карман своего сюртука и пожал плечами:

— Я просто спросил.

— Не. Крестный научил меня только самым азам: я не умею, как они с МакГонагалл, имитировать плотность иллюзии... Да и контроль над ней с такого расстояния я потеряю. Тетя Пет обидится.

Отец чуть сощурил один глаз, внимательно приглядываясь к нему:

— Судя по твоему ответу, при других обстоятельствах ты избежал бы этого свидания...

— Я не знаю, — Гарри посмотрел на свое отражение в зеркале. — В письменном виде, кажется, мы с ней поладили. Но как будет при реальной встрече... Не знаю... Вдруг я опять начну ее раздражать? Мы никогда не были с ней в особенно теплых отношениях, ты же знаешь. Вообще удивляюсь, зачем ей приспичило увидеться со мной...

Профессор не ответил, и они аппарировали прямо в прихожую теткиной новой квартиры в Лондоне. Снейп тут же зачаровал входную дверь, а потом и вовсе скрыл помещение под куполом недосягаемости. Встретившая их тетя Петунья наблюдала за этими манипуляциями с плохо скрытым осуждением, но вслух не сказала ничего. Кузена дома не оказалось.

— Ты уже почти догнал Дадли, — обнимая племянника и поглядывая на него снизу вверх, сказала она. — И Северуса... Так непривычно видеть тебя уже взрослым...

Постепенно они привыкли друг к другу. Тут отец зачем-то попросил у нее волосинку с головы, и Петунья, прочитав что-то на его лице, едва сдержала улыбку, но волосинку ему, поморщившись, выдернула. Гарри непонятливо наблюдал за этой сценой — и за тем, как Снейп вышел в ванную комнату. Тетка покусывала губы и даже ерзала на стуле от нетерпения, а когда услышала шаги, то чуть не подпрыгнула с места и слегка взвизгнула от изумленного смеха, увидев посреди комнаты саму себя в черной одежде, с распущенными волосами и хмурой, не накрашенной физиономией. Когда до Гарри дошло, что происходит, Петунья уже вытирала салфетками тушь, растекшуюся от слез, но успокоиться не могла. Глядя на них, двойник Петуньи демонстративно закатывал глаза и корчил недовольные рожи, чем только разжигал новые приступы хохота у обоих.

— О, господи! — простонала тетка, комкая очередную перепачканную черным салфетку. — Я... я... А-а-а-а, я не могу больше!..

Она кинулась умываться, и ее копия отправилась следом совершенно мужской походкой.

— Я даже не о... не ожидала, что это так смешно! — Петунья плескала себе в лицо холодной водой и всхлипывала.

— Вообще-то я предупреждал... — равнодушно сказал двойник куда-то в сторону; голос был женским, а вот манера говорить — абсолютно Снейповская. — Знаешь, мне надо, чтобы ты меня на скорую руку научила... ну, там... ходить как положено... с волосами что-то сделать, — он с отвращением покрутил в пальцах прядь светлых волос, — нарисовать что-то тут, — обвел в воздухе овал напротив своего (?) лица. — Что надо на себя надеть, опять же...

Тетка развернулась, по-хозяйски поддернула край волочившейся по полу черной мантии и, увидев на его ногах мужские туфли в сползших, не по размеру, носках, снова взорвалась смехом.

— Ладно, ладно, — пообещала она. — Научу. Го-о-осподи! На это невозможно смотреть!

— Я уж подумал, что кто-то снова выпустил боггарта Лонгботтома и наколдовал Ридикулус... — сказал Гарри и сделал вид, что вовсе не словил убийственный взгляд своего дражайшего родителя.

В тот день у него наконец-то получился EoS, который они столько отрабатывали с Гермионой, когда у него не было магии и он мог присутствовать на их с профессором тренировках только в качестве наблюдателя. Видимо, смех не только продляет жизнь, но и благотворно влияет на практические стороны волшебства. И, очутившись после инкантации "Гратаконтра" сознанием в телесной оболочке профессора, Гарри стал торопливо ощупывать свою/его правую руку. Юноша прислушался к боли, и ему стало страшно. В этом теле не было живого места. Ни единого участка, который бы не страдал — руки, спина, голова, всё внутри... Дергало, крутило, ныло, выворачивало, тошнило, жгло... Как же отец существует в таком состоянии? Что с этим делать? Чем всё это лечить? Снейп быстро догадался, для чего сын так напирал на отработку EoS, и, недовольно буркнув антизаклинание, вернул всё обратно. Они не стали это обсуждать.

Тогда-то ночные кошмары и вернулись: Гарри часто снилось, что он возвращается из Франции и, бегая по школе, не может отыскать отца, а в ответ на расспросы все отворачиваются и ничего не говорят...

Однажды был сон, где они с какой-то девчонкой — наверно, с Ржавой Ге, лицо размыто, не понять — стоят на смотровой площадке Эйфелевой башни, и тут откуда-то выпрыгивает летающая рыба, совсем не похожая на сомиху Кунигунду, но точно из Хогвартса. И в письме, которое она принесла отчего-то не ему, а его спутнице, написано что-то плохое. Девушка плачет, читая послание вслух, но Гарри не может понять ее невнятной речи. Просит повторить — и из всей тирады слышит только "истребится — смерть". Ослепительной болью вспыхивает шрам на лбу — и крики, много криков из разных эпох, криков громких и криков, приглушенных временем, криков женских и мужских. Но отчетливее всех звучат два голоса — "его" и "ее":

— Верни мне мою память! Ты скажешь мне, куда спрятал ее, гаденыш!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Том, я прошу только об одном: наложи на него Обливиэйт!"

"Ха! Ну не-е-ет!"

"Пожалуйста! Пожалуйста, заставь его забыть это, и только это. Больше ни о чем и никогда я тебя не..."

"Не-е-т. Вы оба будете помнить!.."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Я не понимаю, о чем вы, сэр! Я действительно...

— Р-р-р-рас-с-спинаю!..

Гарри подскочил — в этот раз до того, как чернокнижник из нового пласта сновидений, внезапно наросшего поверх Эйфелевой башни, успеет наколдовать Круциатус, — но его колотило от ужаса. Коснулся шрама — нет, на самом деле не было никакой боли, да и сам рубец-зигзаг на лбу почти не ощущался под пальцами...

— Я уже боюсь смеяться, — признался он Луне в их последнюю ночь вместе.

— Почему? — шепотом спросила она, гладя его ладонью по лицу и жадно запоминая "на потом" каждую черточку.

— За смех приходится расплачиваться втридорога... обязательно происходит что-то ужасное. Чем веселее смех днем, тем ужаснее расплата вечером...

— То же самое папочка говорит про деньги, — она вздохнула и прижалась к нему сбоку.

Гарри кивнул. Наверно, поэтому и профессор Снейп смеется так редко, а по-настоящему — вовсе никогда... С Луной было очень спокойно, но это ненадолго. Совсем скоро они расстанутся, и он ощутит себя эквилибристом над пропастью, из-под ног которого выдернули канат.

Очнулся он в самолете, так, будто до последнего момента всё происходило в бреду. Слева от него, у самого прохода между рядами кресел, что-то писал в своем блокноте Кингсли Шеклболт, а соседка справа читала малолетней дочери магловскую книгу на французском. Девочка капризничала, ей было одинаково скучно как смотреть в иллюминатор на кучи облаков, так и слушать мать, которая старательно перекрикивала гул двигателей. От этого беспрестанного гудения противно закладывало уши. Зевнув, чтобы хоть немного облегчить эту заложенность, и слегка потягиваясь, Гарри от нечего делать скользнул взглядом по страничке с нарочито примитивной иллюстрацией.

— Je lui disais: 'La fleur que tu aimes n'est pas en danger... Je lui dessinerai une muselière, à ton mouton... Je te dessinerais une armure pour ta fleur... Je...' Je ne savais pas trop quoi dire, — стараясь не раздражаться на непоседливое чадо, декламировала женщина. — Je me sentais très maladroit. Je ne savais comment l'atteindre, où le rejoindre...[1] Жюстин, имей терпение! Мы скоро будем дома! Слышишь меня?

__________________________________________

[1] См. перевод в Примечаниях в конце главы.

Какая-то знакомая история... кажется, он читал это, только в английском переводе, в детстве, когда еще таскал чтиво из шкафа Дурслей. Пока француженки ссорились, старшая прикрыла книгу, и Гарри увидел ее название. Улыбка невольно скользнула по губам: ну конечно, Antoine de Saint-Exupéry "Le petit prince"! Жюстин заявила матери, что больше не хочет "эту глупую сказку", и тогда юноша, набравшись нахальства, спросил, нельзя ли ему полистать книгу. Женщина недовольно дернула головой, но сказала "конечно" и снова занялась воспитанием дочери. Гарри стал читать и разглядывать картинки — помнится, у Дурслей они были черно-белыми, графическими, а в этой книге их ярко раскрасили. И их было намного больше, чем в английской версии. Некая смутная мысль навязчивым москитом вилась где-то на задворках сознания, и он никак не мог понять, чем она связана с этой сказкой.

"На первом астероиде жил король. Облаченный в пурпур и горностай, он восседал на троне — очень простом и всё же величественном"...

Семь. Их было семь. Планет, которые посетил мальчик. И обитатель каждой отличался от других какой-то присущей ему и только ему слабостью. Властолюбие, тщеславие, слабоволие, трудоголизм, бессмысленная исполнительность, паразитирование на чужих мыслях и достижениях... Только последняя, Земля, стала для путешественника сложнейшей из загадок — и благодаря Змее Принц вернулся к своему Цветку... Вернулся ли?

Что-то... что-то кроется за всем этим. Гарри как будто проживал всё заново: тот же самый самолет, те же самые лица пассажиров вокруг, та же книга... Сейчас девочка захнычет и скажет матери: "Я хочу сладкий рогалик с шоколадом!" — а соседка ответит, что до посадки осталось чуть больше десяти минут и они смогут перекусить в кафе аэропорта. Точно! Одна сказала... и другая ответила... А в иллюминаторе возникнет облачная гора, похожая на сидящую лисицу... Вон она... Самолет плавно скользил мимо гигантской белой фигуры, и, поворачиваясь другой стороной, облако утрачивало сходство с лисой... Мистер Шеклболт взглянет на часы и полезет в свой портфель, потом спрячет туда блокнот... Да! Так и произошло! Это было очень странно... и очень таинственно, захватывающе, почти жутко... DИjЮ vu...

...Второй курс, Дуэльный клуб. Снейп и Локхарт на помосте, театрально, почти шутовски кланяются друг другу: зельевар — коротко, собранно, в дань этикету, зотишник — с причудливыми излишествами "а-ля барокко". Только сейчас, глядя туда, Гарри понимает, как прикалывался над всеми в такие моменты паяц-Гилдерой. А ведь они, эти двое, чертовски похожи между собой, но только как позитив и негатив одного фотоснимка, как красное и черное, как maschera dell'arte, как...

"Не останавливайс-с-ся, мой маленький маленький принц! Мне нравится ход твоих мыслей. Не останавливайс-с-ся!"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Кажется, мы недоговорили в прошлый раз, мой маленький, маленький принц, — змея Малфоя подползла еще ближе к Гарри и опять замерла, будто налетев на невидимую преграду. — О, моя близорукость сыграла со мной злую шутку, милорд! Вы уже заставили себя увидеть?

— Да, Шани. Но это лишь половина дела. Разбуди меня условленной фразой, и пусть начинается!

— "Celui que je touche, je rends à la terre dont il est sorti", — с этими словами Шани размахнулся и стрелой кинулся ему в грудь. Два заклинания опередили бы змею и уничтожили, но Гарри сам оградил ее от удара, выставляя щит. Ледяное скользкое тело пронзило его в районе солнечного сплетения, заставив чуть охнуть от укола и согнуться пополам. Змея исчезла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Воспоминание, проигранное сейчас словно бы в Омуте памяти, застыло. Это напоминало Ступефай, только массовый, наложенный одновременно и на вещи, и на предметы, и на заклинания, сорвавшиеся либо полусорвавшиеся с кончиков палочек...

Единственным, кто мог двигаться здесь, был Гарри. Он вышел из себя. Не в фигуральном смысле, в прямом: он просто отсоединился от тела двенадцатилетнего подростка, шагнув на пружинящий настил помоста ногами на несколько размеров больше, в кроссовках и магловских джинсах. Огляделся. Глаза всех без исключения студентов были обращены к оставшемуся у него за спиной Гарри Поттеру. Мальчишка, в которого только что вонзилась воображаемая рептилия, стоял, изогнувшись, нелепо растопырив локти, хотя палочку не выронил и даже успел наколдовать щитовое. Семнадцатилетний Гэбриел опять посмотрел на замершую публику. На лицах ребят полно эмоций, направленных в его адрес — негодование, изумление, мимолетный восторг, испуг, злость. А чего ты хотел, змееуст? Ты только что общался с наколдованной Малфоем тварью на парселтанге, который прочно сросся для всех волшебников с образом Неназываемого! Лишь Гермиона, незаметно выставив палочку над краем подиума, помогла ему тогда с щитом для Шани. Как взросло она тут выглядит для тринадцатилетней девчонки! Сквозь маску малолетки проглядывает серьезная девушка — именно она и летит сейчас в одном самолете с ним.

Вот почему взрослые волшебники так охотно возятся с Омутом памяти и собственными мемуарами — ведь сам Гарри, если когда и вспоминал события того дня, то словно в тумане, с кучей искажений, пробелов и неверных, субъективных трактовок. А здесь всё так отчетливо, как в обратных кадрах из жизни умирающего...

Испепелить змею хотели только ничего не понимающие Снейп и Малфой. В полной растерянности глядят они на огненные искры своих Випера Эванеско, которые вдребезги разбились о невидимую преграду перед остолбенелым Гарри. Юноша еще никогда в жизни не заставал этих двоих с такими обалдевшими рожами. Это было бы почти смешно, не будь оно так... зловеще. А Локхарт... Теперь, в поставленном на паузу воспоминании, Гэбриел отчетливо рассмотрел то, на что не обратил внимания Гарри, находясь внутри событийного вихря: Локхарт, чуть встрепанный после Экспеллиармуса, с упавшей на влажный лоб прядью волос и каким-то ликующим выражением лица внимательно следил за их действиями — за его и Ржавой Ге. И рука мужчины в готовности сжимала рукоять палочки с идиотским голубым бантиком. Уж его щитовое точно опередило бы их с Грейнджер, замешкайся они хоть на долю секунды. Правда, тогда он выдал бы себя с головой... Ну да ничего, этот и не из такого выкрутится!

Гилдерой что-то знал. Он расслабился лишь тогда, когда понял, что змея достигла цели, и с этого мгновения воспоминание помчалось дальше, а Гэбриел почувствовал себя сидящим в самолетном кресле, с книгою в руках.

Вот она, та фраза! В этой самой сказке: "Celui que je touche, je rends à la terre dont il est sorti" — "Всякого, кого я коснусь, я возвращаю земле, из которой он вышел"...

— Хей, босс! — еле внятно донеслось откуда-то снизу. — Есть кто дома?

Гарри дрогнул, полностью очнулся и перегнулся через лежавшую на коленях книжку, заглядывая в пространство между своими коленями и передним креслом. Изначально прислоненный сбоку, кларнет съехал на пол и теперь лежал под ногами.

— Чего тебе? — поднимая его и ставя на место, спросил юноша и очень понадеялся, что соседки-француженки не обратили внимания на его телодвижения.

— Почеши вон там, под левой лопаткой, а? А то, мать его, крылья растут... Ладно, шучу. Есть чего пожрать?

— Потерпишь.

— Не могу, босс! Как будто ты не знаешь, какой у меня быстрый обмен веществ!

— Хватит нести чушь!

Мистер Шеклболт строго уставился на них:

— Что у вас происходит?

— Всё в порядке, сэр, — заверил его Гарри и незаметно показал кларнету кулак. — Мертвяк, или ты сейчас заткнешься, или расколдовывать тебя я не буду совсем, ясно?

Мимир пробурчал что-то непонятное вроде "это у вас семейное, что ли", из-за шума двигателей не разобрать. Но главное, что он умолк.

Старший брат Рона оказался крутым чуваком. Он нашел их в багажном отделении и основательно залип на Ржавой Ге. Ну еще бы — она стала такой красавицей, что все мужики в аэропорту пялились в ее сторону. Гермиона целеустремленно топала впереди — а Гарри, теряясь, просто поспешал за нею, как тридцать пятая жена арабского шейха, боясь заблудиться в незнакомом пространстве. Он ведь впервые в жизни оказался не только в другом государстве, но и вообще в подобном заведении — "Хитроу" не в счет, там Гарри находился как во сне, и Луна казалась сном, и отец, замаскированный под тетю Пет... и вообще всё было нереальным. Грейнджер же прекрасно ориентировалась в магловских постройках и правилах, вот только заинтересованные взгляды Билла Уизли явно вывели ее из равновесия. И как она собирается жить среди кокетливых шармбатонок, которые сейчас наперебой начали бы флиртовать с этим рыжим мачо? По крайней мере, когда Шармбатон приезжал на Турнир, его студентки излишней застенчивостью не отличались, и Гарри хорошо это помнил.

У него так и чесался язык выспросить у Билли, что же такое они протащили через границу под видом виолончели, но тот напустил на себя вид чертовски занятого бизнесмена и улетучился так же быстро, как и появился. Может быть, Гарри и догнал бы его, но тут к движущейся ленте устремилась разновозрастная толпа маглорожденных студентов Хогвартса под руководством "дирижера" Флитвика, и они окончательно оттеснили их с Гермионой от ретирующегося Уизли. Гневная Ге была еще красивее Ге спокойной. Она едва подавила в себе ярость. Нет, ну в самом деле — это серьезно? Без дураков? Девчонкам правда может не нравиться внимание таких крутых ребят, как Билл?! Не знал! При случае надо попытаться аккуратно выпытать у этой девушки-минное-поле, на чем именно у нее пунктик. Впрочем, она предсказуемо переведет стрелки на него самого: "Тебе ведь не нравится, когда все тычут пальцем на твой шрам?". Но это же совсем другое!

И пока отец и дочь Грейнджер разгуливали по Парижу, оставшиеся две недели до начала занятий мистер Шеклболт эксплуатировал образ Гарри на всю катушку. Конечно, на всех встречах со "связниками" общался в основном Кингсли — он и прежде имел немалый опыт в вопросах дипломатии. Они объездили пол-Европы, и Шеклболт рассчитывал на переговоры со швейцарским представительством: он называл это решающим шагом в обозримом будущем. Сначала нужно было заручиться поддержкой наиболее влиятельных волшебников в тех же странах, где они уже успели войти в контакт с людьми, которым доверял Дамблдор и доверяет МакГонагалл. При этом оставалась опасность напороться на шпионов Волдеморта или нынешнего главы Визенгамота, что в равной мере означало бы полный провал операции.

Было так странно видеть нормальные современные города с их проблемами, никак при этом не вращающимися вокруг разборок британских магов. Читать статьи в их магической прессе, не перегруженные страшными политическими новостями и ложью о происходящем. Свободно перемещаться по улице в магловской одежде и уже не переживать о неминуемом отчислении, если доведется применить волшебную палочку. Для полного счастья здесь не хватало только двоих человек — отца и Луны. Но Гарри уговаривал себя тем, что они тоже делают всё, что только могут, находясь по ту сторону занавеса. Всё, чтобы это наконец закончилось, чтобы занавес исчез, миры объединились... и чтобы по улицам Соединенного Королевства можно стало разгуливать такой же неспешной походкой, как здесь. Раньше он даже не знал, что такое возможно в реальной жизни, а не в обещанном магловскими проповедниками раю. Даже получая на каникулах письма от Гермионы из какой-нибудь Испании или Италии, Гарри не соотносил это с географическими точками на карте — для него они были где-то там... в прекрасном далеко... а он рожей не вышел, чтобы оказаться среди них. Ее послания были "письмами из сказки", ее фото— и колдографии оттуда — "снимками из сказки". Умом понимал, но до сердца никак не доходило, что это действительность.

— Не расслабляйся, Гарри, — настороженно наблюдая за ним, всё чаще предупреждал Кингсли. — Мирная жизнь дезориентирует. Мнимая безопасность развращает. Ты слишком доверчив, твой язык может развязаться в любой момент. На этом погорели многие и поопытнее тебя.

— Вы сейчас говорите, как директор Каркаров, — однажды, развеселившись их сходству в речах и даже мимике, ответил Гарри. — У дурмстранжцев тоже кругом одни враги.

Шеклболт уставился на него пронзительно-черными глазами. Белки были чуть розоватыми, и рефлекс от них, попадая на блестящую, как мазут, радужку, делал взгляд немного злым и страшно усталым. Как у быка на жертвенном заклании.

— Это совсем не смешно, — сказал он. — Врагов у Британии хватает. Я отвечаю за твою безопасность не только перед орденом, но и перед всеми волшебниками. И мне кажется, что ты слишком легкомысленно относишься к ситуации. Не забывай, что у нас на родине сейчас гибнут люди, а ты...

Такие обвинения и раньше всегда действовали на Гарри, как присутствие вейлы на кентавра, теперь же он разозлился просто с места в карьер.

— Да почему вы всё время пытаетесь выставить меня каким-то ренегатом?! — Гарри еще не кричал, но был уже на грани крика, и Кингсли поспешно наложил заглушающие чары на весь их гостиничный номер. — Кто вообще дал вам всем право сомневаться во мне? Если уж на то пошло, я куда больше вас заинтересован покончить с этим кошмаром. Но уж позвольте мне оставаться при своем мнении насчет всего остального. Я не вижу, чтобы нас окружали одни враги. Я не вижу даже того, чтобы люди особенно раздумывали о проблемах МагБритании — как будто, кроме нас, у них нет собственных дел. Мне надоело, что вы постоянно меня одергиваете и тычете носом, как какого-то щенка, если я не смотрю на иностранцев, как того хочется вам, и не шарахаюсь от них, как дикарь на ярмарке!

— Будь ты в действительности Поттером, я бы в тебе не сомневался, — сухо сказал бывший помощник английского премьера, наконец-то прекратив играть в дипломата.

Гарри уперся кулаками в бока, склонил голову и шумно, рывком выдохнул куда-то себе в плечо. Ну, вот это и случилось. Они все — все до одного, всем своим долбанным орденом... ну, может, за исключением Джоффри и Нимфадоры — думают точно так же. А этот наконец-то озвучил.

— Чем вас не устраивает то, что я не Поттер? — почти шепотом спросил юноша, с ненавистью глядя в глаза Кингсли.

— Потому что Преемник из такого рода, как Слизерины или Принцы, сулит всем множество проблем. Ты достаточно неглуп, поварился в магическом обществе и уже прекрасно знаешь, что все темные волшебники эгоистичны по своему воспитанию...

— Подождите! Вы понимаете, что говорите это сейчас о полукровках вроде нас с моим...

— Не перебивай! Да, я отдаю себе полный отчет, когда говорю о вашем — и твоем личном — эгоизме. И Дамблдор утверждал то же самое в опубликованной переписке с Адальбертом Уоффлингом... об этом писал и Эмерик Свитч [2] сто с лишним лет назад. Это аксиома. С единоличниками невозможно вести диалог, если возникает необходимость жертвовать собой во имя высшей цели... ради жизни других людей...

__________________________________________

[2] Автор "Пособия по трансфигурации для начинающих". Англ. оригинал имени и фамилии персонажа — Emeric Switch. Имя происходит от emeritus (заслуженный профессор на покое), фамилия — от switch (хлыст, прут, возможно также происхождение и от witch — ведьма). Изучал также возможности трансфигурации живого человеческого организма.

Вот оно что. Дамблдор утверждал. Аксиома.

— Знаете, зато они умеют смотреть правде в глаза. По-вашему, мистер Шеклболт, высшая цель достигается путем замалчивания истинного положения вещей? Да, конечно, проще вымарать из библиотек все неудобные книги и объявить Лигу Апертистов вне закона, чем доказать, почему та или иная доктрина — пагубна...

— Видишь, видишь? — Кингсли указал на него пальцем и удовлетворенно покивал. — Ты уже готов выгораживать свою бабку, которая поплатилась, когда полезла куда не следовало. Может, она была оговорена и получила не заслуженный (на тот момент) приговор, но кто знает, к чему бы это привело?! Всё начинается с мелочей: сначала бросили камешек, потом закончили Непростительными...

— Насчет презумпции невиновности вы тоже ничего не слышали, да? И что домыслы — не аргумент. И что даже намерения, — Гарри ткнул себя пальцем повыше виска, — не преступление, если факт не свершился. А в ее случае не было даже таких намерений!

— Ignorantia juris neminem excusat [3]! Надо различать тех, кто жертвует своей жизнью, и тех, кто чужой... Не вылети она из игры вовремя, сейчас мы имели бы дополнительную экстремистскую группировку, готовую слиться с Пожирателями Смерти или уже слившуюся с ними!

__________________________________________

[3] "Незнание закона не освобождает от ответственности" (лат.)

"Вовремя". Следуя этой логике, Томас Реддл еще и полезное дело сделал, когда подставил Эйлин Принц! Блестяще сказано! Вот и дошли до Геркулесовых столпов. Шрам вспыхнул болью. Шипящий внутренний голос — наверно, это был голос той змеи, Шани? — как всегда, стал заговаривать ему зубы: дыш-ш-ши, мол, дыш-ш-ши, маленький маленький принц.

Дамблдор, великий мыслитель, ха! А если это он подстроил, чтобы Северус Принц был вынужден жертвовать всем в своей жизни, и жизнью тоже, из-за шкурного интереса — защищая сына и жену? Ведь он из те-е-е-емного рода же! Единоличник! Как с ним, мразью такой, еще договориться Пресветлому Добру, если не загнать между молотом и наковальней и не заковырять там пинками поддых? Нет, это какая-то паранойя. Не потому, что Дед не был на это способен — Гарри он почему-то всегда казался человеком с двойным дном и невероятно азартным игроком, поэтому был, был он на всё способен "во имя всеобщего блага". Просто это слишком уж громоздко и нелепо. Слишком растянуто во времени. Слишком много переменных, которые в итоге сведут на нет всю главную линию сценария. К тому же, до определенного времени директор вообще ничего не знал о пророчестве кентавра. Нет. Теория заговора — это всегда "бог из рояля". Нет там никакой гениальной многоходовки — просто так выстроилось в процессе. "С-с-спокойнее, маленький принц, веди себя с-спокойнее, не давай Ш-шеклболту повода реш-ш-ить, будто они правы!" Да полноте, Шани, он и без повода... это же гриффиндор головного мозга!

— Знаете, мистер Шеклболт... — призвав на подмогу всё самообладание и представив на своем месте профессора Северуса Снейпа, Гарри смерил визави снисходительным взглядом и кривовато усмехнулся, желая посильнее досадить ему своим подражанием — у отца, по крайней мере, этот прием всегда проходил блестяще, особенно в сочетании со спокойным холодным голосом. — Когда всё закончится, первое, что я сделаю — избавлюсь от этой пошлой фамилии чистоплюев. Клянусь! И зовите меня только Гэбриелом, ясно?

Кингсли заткнулся. Через некоторое время он остыл и даже извинился за несдержанность. Но юноше было безразлично. Хоть тысячу раз извиняясь, он не перестанет думать о таких, как Гарри или как профессор Снейп, то, что в него вдолбили дамблдоры и свитчи. Баобаб не зацветет розой. " Si j'ordonnais à un général de voler une fleur à l'autre à la façon d'un papillon, ou d'écrire une tragédie, ou de se changer en oiseau de mer, et si le général n'exécutait pas l'ordre reçu, qui, de lui ou de moi, serait dans son tort?" [4] Иногда это даже приятно — махнуть рукой и перестать кому-то что-то доказывать.

__________________________________________

[4] См. перевод в Примечаниях в конце главы.

* * *

Со всеми этими перемещениями по Европе Гарри вернулся в Париж уже только в предпоследний день августа.

"И тут не обошлось без пирамид", — подумал он, когда улица Ришелье привела его прямиком к площади дю Каррузель. [5] Забавно, что это строение появилось тут относительно недавно и вызвало целую бурю споров в магловском обществе. Но французским магам это и в самом деле облегчило перемещение на секретную улицу-копию — прежде им приходилось заходить в луврское Крыло Ришелье, добираться до какой-то там картины... в общем, тридцать три заморочки. А тут спустился в пирамиду, ступил на площадку под вершиной, шепнул своей палочке заветное словосочетание — "Преподобный Жозеф" — и ты уже на месте.

__________________________________________

[5] О пирамидах Лувра https://kulturologia.ru/blogs/220519/43183/

Аллея Серого Кардинала являлась французским вариантом Косого и Лютного переулков. Если в первые дни после переезда Гермиона постоянно страдала по утратившему свою "французскость" Парижу, то вот как раз на волшебной улице-близнеце на ее душу пролился целительный бальзам. Здесь всё было аутентичным — почти как во времена тех самых кардиналов — красного Ришелье и его Серой Тени, который, прикрываясь истовой религиозностью, был на самом деле, как это водится, магом. Лавочки, трактиры, даже сараи для карет и стойла для фестралов у зоомагазинов — казалось, сейчас из-за любой двери вывалится толпа пьяных магов в шляпах с плюмажем и устроит погром. Если, конечно, доверять описаниям в учебнике по Истории мировой магии. Сама Ге, разумеется, облазила здесь все уголки еще задолго до возвращения Гарри и Шеклболта, набрала себе чтива столько, сколько выдержал кошелек мистера Грейнджера и ее волшебная котомка, поэтому теперь у нее были другие планы на оставшиеся два дня. Она снабдила приятеля списком необходимых книг и принадлежностей. Он пробежал глазами по первой странице и запротестовал:

— Какого... эй, Ге, какого лысого эрклинга ты тут понаписала?! Мне и половины этого не нужно!

— Так это мой список. Я же не за продуктами тебя посылаю — выбирай сам!

— Лучше бы ты посылала меня за продуктами! Я аж испугался: Фифи Ла Фолле "Очарованные встречи"... Это точно ты? — он потрогал ее за локоть.

— Нет, в меня вселился дух Лаванды Браун! — Гермиона сложила руки на груди и саркастически поджала губы. — Гарри, ну что непонятного — наши девицы попросили меня прислать им книжки про всякую французскую "клубничку". Я хотела отправить им обычную порнушку, но вспомнила, что им не на чем будет ее смотреть. Пришлось позориться перед книжниками — запрашивать Ла Фолле и ей подобных...

— Ты мне сразу скажи сейчас, чтобы я вычеркнул: что в этом списке из того же разряда?

Она с подозрением сощурилась:

— Чтобы вычеркнул, или...

— Не путай меня. Порнушку — подчеркнул. Ла Фолле — вычеркнул, — они посмотрели друг на друга и захихикали, хотя идея с порнушкой ему понравилась на самом деле. — Не хочу краснеть, если там окажутся мои будущие однокурсники...

— Включай голову. Это хотя бы даст некоторую гарантию, что на Аллее ты не вмажешься в очередные приключения. Когда твои верхние полушария работают, нижние отдыхают.

Зря она нагнетала. Самое серьезное, что с ним приключилось у Серого Кардинала, это небольшая путаница с названиями проулков — Гарри немного заплутал, а потом увидел стайку беззаботно щебечущих пяти— или шестикурсниц, незаметно увязался за ними и выбрался прямо к нужной лавочке — "Всё для целителя!" Ну, хорошо, не только это. По пути, уткнувшись в схему и сверяясь с Гермиониным списком, чтобы не бегать дважды в одно и то же место, он чуть не сбил с ног какого-то чудаковатого долговязого типа. Тот шел по тротуару рассеянной походочкой, и вся одежда на нем, хоть и была по размеру, но сидела так, что казалась короткой и нелепой. И еще эти большие круглые очки без оправы и дужек, прицепленные прямо к носу, и складная подзорная труба. И шляпа. Извинившись перед "Паганелем", принявшимся смеяться над собой, подтрунивая над собственной неловкостью, Гарри помог ему подобрать все раскатившиеся свитки и помчался дальше. Растяпа еще долго и витиевато благодарил его вслед смешным подквакивающим голосом. Произойди всё это в Косом — как пить дать можно было бы заподозрить очередную жертву на роль профессора ЗОТИ. Остается надеяться, что в Шармбатоне нет такой текучки с этой должностью...

И вот в книжной лавочке, куда добрался уже в самую последнюю очередь, Гарри наконец встретил знакомое лицо. Это был Эйвинд Йенсен, тот самый семикурсник-швед, с которым они успели подружиться во время Турнира три года назад. Оказалось, по окончании Шармбатона Йенсен учился еще и в магистратуре Фрайберга, в Саксонии, а затем получил приглашение от Олимпии Максим на должность ассистента профессора Магической Криптологии, которую они учредили как раз в этом году.

— Ну как было не согласиться! Мадам Максим умеет уговорить! — смеялся повзрослевший Эйве, отпустивший небольшую светлую бородку и усики; на фоне висевшего между окнами полотна с золотыми лилиями он походил на Арамиса из романа Дюма.

— А я как раз за учебником, — сказал Гарри и подумал, что благодаря переписке с одним господинчиком он уж точно давно преодолел начальный курс этой дисциплины, ну а про Гермиону нечего и говорить. — А кто нам будет преподавать?

Он имел в виду — женщина или мужчина, но Эйве развеселился и даже конкретизировал:

— О-о-о! Это отдельная история! Говорят, он спец в своем деле. Не знаю, как спец, но мужик он точно забавный. Это доктор Локхарт — кажется, англичанин или что-то типа того. Тебе понравится, точно говорю!

Гарри почувствовал, как что-то тяжеленное свалилось ему на ноги, а сопутствующий грохот подсказал, что это его собственный, забитый почти под завязку, рюкзак. Сморщившись, чтобы не завопить от боли и не выругаться (кажется, там что-то разбилось — скорее всего, по закону подлости, это чернильница), он согнулся, продышался и подобрал сумку с пола. Ну всё, Гил, ты попал!

— А как добираются студенты в Шармбатон? — спросил он Эйвинда на прощание.

— Тебе просто пришлют тыкву. Всё очень просто, увидишь.

* * *

Так получилось, что с Ге они увиделись только первого сентября, по приезде в школу.

Как и обещал Йенсен, ровно в девять утра понедельника прямо на столе в гостиничной комнате Гарри материализовалась настоящая тыква. Он обогнул стол, недоверчиво разглядывая рыжие бока огромного плода, размерам которого подивился бы сам огородник-Хагрид. Кашлянув в кулак, назвал свое имя и коснулся навершием палочки тыквенного хвостика, как ему и объясняли, после чего, зажмурившись от яркой вспышки, слегка отпрянул. Когда открыл глаза, номер отеля сильно преобразился, да и тыква тоже. Комната вытянулась в анфиладу, потолок поднялся этажа на два. Вместо тыквы перед Гарри стояла карета вроде сильно уменьшенной копии той, что привозила шармбатонцев на состязания в Хогвартсе — с таким же гербом, с впряженными в нее пегасами, схожими с золотистыми абраксанскими скакунами только в том, что у них также имелись крылья и красные глаза. Шерсть у них была совершенно белой, как у лабораторных мышей и крыс, а в гривах и на сбруе виднелись вплетенные маргаритки. Вместо возницы на месте кучера сидел Мертвяк, и на голове его красовалась средневековая охотничья шапка с пером — как у Мефистофеля или Гаммельнского крысолова.

— Ну что, так и будешь клевалом щелкать, босс? — спросил мимир, а дверца кареты сразу же распахнулась. — Извольте пожаловать!

Взмахом палочки закинув свой рюкзак внутрь, Гарри задержался на подножке:

— Мне прямо неловко как-то... без хрустальных туфелек...

— Ничего, в Шармбатоне тебя переоденут, — буркнул ворон и, больше не предупреждая, пронзительно взвизгнул: — Й-й-йе-е-еху-у!

Щелкнул невидимый кнут, кони понесли. Гарри едва успел запрыгнуть внутрь и свалиться на кожаные подушки сидения. Куда там "Ночному рыцарю" до этого такси!

Перемещение в пространстве не отняло столько времени, сколько обычно отнимала поездка на "Хогвартс-экспрессе". Это напоминало аппарацию с домовым эльфом — тоже без вертиго и тошнотиков. И вот уже кругом южные горы, воздух пахнет морем и цветами, дует теплый ветерок, во все стороны раскинулись шикарнейшие парки и сады... и надо всем этим великолепием возвышается ослепительно-белый, как причудливая меренга, уходящий шпилями в пуховые облака замок. Множество карет повисали над мраморной площадкой, высаживали студентов и тут же растворялись в воздухе. Когда Мертвяк остался без кареты и своей шапки с пером, он каркнул, замахал крыльями над крепостной стеной и перелетел на плечо к хозяину.

— Приветик! — объявившись у Гарри за спиной, сказала Гермиона, и они обнялись.

Как же ей шла лазурная шелковая мантия, покроем больше напоминавшая вечернее платье, а не школьную форму! Гил идиот, если не потеряет голову, когда ее увидит!

— Кстати, вспомнил... — по пути к высокой арке — порталу в школьный двор — сказал Гарри, — у нас Магкриптологию будет вести твой Локхарт.

Ге споткнулась и расшибла бы себе нос, если бы он вовремя не стиснул ее локоть. Ее затрясло, глаза стали большими-большими, жалостливыми-жалостливыми, и она залепетала:

— Нет, иди один. Я не пойду! Я не могу!

— Ты что, с ума сошла?

Она всхлипнула и, задыхаясь, прошептала:

— Как я выгляжу? Только честно, слышишь?

— Как богиня! — честно сказал Гарри.

— Дурак!

— Ладно, как полубогиня, — соврал он, не намереваясь спорить.

— Что ты издеваешься? Он увидит меня такой и... и всё! Я и так ужасная, а сегодня еще и не выспалась! Вообще-е-е! Ты посмотри, какие тут девчонки феи! Посмотри, как они накрашены, как от них пахнет!

Гарри простонал в небеса оду безнадеге и крепко охватил ее за плечи:

— Всё, хватит! Мы идем!

— Я не пойду! Я не пойду! Пусти!

— Ты гриффиндорка, не позорь мои седые перья! — подкаркнул Мертвяк. — А то ща как клюну больно!

Сзади их подтолкнула толпа говорливых итальянок и итальянцев, и все они вдруг — раз! — и оказались у прекрасного фонтана. По рассказам Йенсена Гарри помнил, что это тот самый целебный фонтан, который назвали в честь Николаса и Пернеллы Фламелей. Здесь-то, во внутреннем дворике, и собирались сейчас все курсы студентов школы, а также преподавательский состав. Гермиона спряталась за спину Гарри, при этом он сам начал выискивать взглядом среди взрослых волшебников яркие щеголеватые одежды и златые локоны. Но не тут-то было. Зато в глаза ему бросилась уже знакомая нелепая шляпа с широкими полями и дурацкая кургузая одежда "Паганеля", едва не сбитого с ног позавчера на Аллее Серого Кардинала. И подзорная труба через плечо. Значит, догадка Гарри была верной: "Паганель" — преподаватель в Шармбатоне! Растяпа стоял в окружении студентов с профессорами и оживленно им подквакивал. Наверно, будет вести Магическую географию и...

В какой-то миг "Паганель" отвлекся и посмотрел поверх ребяческих голов на пристроившихся у ледяной статуи англичан — пока Гарри и Гермиона глазели по сторонам, к ним успела прибиться толпа соотечественников из Хогвартса. Улыбка узнавания скользнула по его забавному лицу, светлые глаза под очками засияли. Более не слушая, о чем ему говорят, долговязый "географ" рассеянно кивнул, аккуратно раздвинул в разные стороны кучку закрывавших ему путь собеседников и просочился между ними. Походка растяпы изменилась — он решительной, размашистой поступью направился к статуе, почти печатая шаг. Гермиона же, по-прежнему ничего вокруг не замечая, робко высматривала вокруг свою златокудрую мечту, надеясь налюбоваться им раньше, чем придет пора удирать, когда он ее заметит. Гриффиндорка! Чуть не каркнув, Мертвяк аж выкинул коленце на плече. Гарри фыркнул от смеха, качнул головой и широко улыбнулся подошедшему к ним профессору. Тот двумя пальцами извлек с переносицы хрупкие стеклышки очков и, лишь скользнув по Гарри приветственным взглядом голубых глаз без малейших признаков близорукости, зачарованно воззрился на Гермиону.

— Мое почтение, прекрасная Атропа! — прозвучало из его уст. — Вопреки своему обыкновению, в этот раз Билли-бой не соврал... он даже приуменьшил!

И голос был чертовски узнаваемым.

Примечания

[1] "Я говорил ему: "Цветку, который ты любишь, ничто не грозит... Я нарисую твоему барашку намордник... Нарисую для твоего цветка броню... Я..." Я плохо понимал, что говорил. Я чувствовал себя ужасно неловким и неуклюжим. Я не знал, как позвать, чтобы он услышал, как догнать его душу, ускользающую от меня"... (Автор, Антуан де Сент-Экзюпери "Маленький принц").

[4] "Если я прикажу какому-нибудь генералу порхать бабочкой с цветка на цветок, или сочинить трагедию, или обернуться морской чайкой, и генерал не выполнит приказа, кто будет в этом виноват — он или я?" (Король, "Маленький принц" Антуана де Сент-Экзюпери).

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА

Фанфик полностью дописан. Текст целиком никуда выкладываться не будет. Кто действительно заинтересован в нем, может написать на e-mail: oritan-org@yandex.ru или в сообщения группы в ВК "ГП и Доппельгёнгер".