___________________________________________
[2] Словом, он был добрым человеком, которого когда-то сильно обидели другие добрые люди.
Когда Грюм, наливая веритасерум из бутыли в поданную ему чашу, чуть склонился над низеньким столиком у постамента с креслом подсудимого, в отсветах лампад на груди его сверкнули пряжки мундира в виде двух позолоченных львиных морд. С обрубленным носом, всклокоченными пыльными волосами и свирепым выражением лица он и сам походил на льва из Колизея.
С этого момента бравада Крауча-младшего, который понял, что его ждет, прекратилась. Аврору пришлось наложить на молодого негодяя обездвиживающее, чтобы влить в него проявитель истины. Веритасерум вытаскивал на поверхность воспоминания практически после любых блокирующих или затирающих проклятий забвения. Пожалуй, Альбусу было известно только одно, перед которым проявитель был бессилен — как ранозаживляющее, сделанное первокурсником, бессильно перед укусом василиска. Юный Барти забился в конвульсиях. Искаженное сознание сопротивлялось, и его отец, скорчившись в кресле и спрятав лицо в ладонях, тоже затрясся в судорогах. А потом мальчишка начал колоться. Он знал не слишком много, но и того, что знал, хватило бы, чтобы обвинить в коррупции и связях с темными группировками нескольких вполне уважаемых чиновников Министерства. Просочись сюда хотя бы один представитель прессы, уже завтра об этом узнали бы все зарубежные магсообщества. Крауч-младший кричал так, что у него пошла кровь носом. В конце концов, глядя на Альбуса, он зашелся воплем до срыва связок:
— Сидишь тут, старикан?! Сиди, дряхлый мешок с костями! Тебе же невдомек, что сейчас в Годриковой Впадине... — а потом он уже просто беззвучно открывал рот и сипел, не в состоянии остановиться и перестать говорить.
Дамблдор вскочил. Все глаза обратились на него. Повернувшись к своим секретарям, он велел продолжать допрос, и примерно рассчитал, сколько времени займет отлучка...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— ...и будет еще хуже, когда "Придира"...
— Да сейчас прям! Если только Уолден возьмет в заложницы Луну!
— С Лавгуда и без этого станется... Ходят слухи, что у него не всё в порядке с головой.
— Этой "новости" сто лет в обед!
За ширмой перешептывались двое взрослых. Две женщины, и одной из них, кажется, была мадам Помфри.
— А вот я не уверена, Поппи, что Снейп станет молчать, случись вдруг встать вопросу о его компетентности.
— Ты до сих пор равняешь его с Горацием... как в той мерзкой истории с Макмилланом...
— Что удивительного? Их дом — Слизерин. Все они скользкие люди. И Сибилла тоже говорит, что Северус ничуть не лучше своего учителя...
— Гораций никогда не был для него учителем...
— Постойте-постойте! А что там за история?
Женщин оказалось три, и третья имела голос помоложе. Профессор Вектор? Гарри постепенно выкарабкивался из дурмана и, хватаясь за их беседу, как утопающий в болоте — за соломинку, собирал отдельные звуки во что-то связное и осмысленное. Это походило на дежа-вю, только в прошлый раз, после Тайной комнаты, вот так же разговаривали здесь Снейп, Макмиллан и Малфой... Как сказал бы Куатемок, "это уже становится какой-то дурацкой традицией".
— Если мне не слишком изменяет память, то это что-то, связанное со скандальной публикацией в "Вестнике"...
— Да, именно! Тогда статья Джоффри пошла на передовицу. А потом поднялся весь этот шум из-за колдографии на обложке и ссылок на запрещенные монографии. На того алхимика, который "отличился" во времена Голландца...
— Разве Джоффри не знал, когда готовил публикацию?
— Джоффри знал, но упоминания были связаны в основном с отречением Сенториуса и ошибками в теории. В Минмагии поднялся скандал, Дамблдор велел разобраться в вопросе, вышли на Слагхорна как куратора Джоффри.
— Что же Гораций?
— Неужели ты плохо знаешь Горация? Он немедленно сказал, что понятия не имел об этой тролльей обложке. Речь-де шла у них только об осторожном упоминании в библиографии, а Джоффри ввел всех в заблуждение. И якобы колдографию на передовицу Макмиллан протащил в типографию тайком от него.
— А он имел понятие?
— Более чем. Но поставил не на ту лошадку. Хотел выслужиться перед одними, а за дело взялись другие... Между нами: Макмиллан рассчитывал на место в магистратуре Фрайберга и имел все шансы его получить. Но после такого...
— И родня не вступилась? У него же отец был в...
— Хуже, Септима, хуже! После этого они с Бальтазаром разругались в пух и прах, Джоффри хлопнул дверью, поступил в Аврорат... В общем, наш разлюбезный Слагги основательно испортил парню карьеру... Странно, что ты не в курсе, ты ведь уже работала тогда в школе?
— Работала, но почему-то плохо помню это время. Я собиралась тогда замуж, слишком много всего... А что же редактор, который пропустил это в печать?..
— Его сместили на несколько месяцев, потом вернули. Говорят, лизал хорошо. Ты понимаешь, о чем я...
Сон, который только что видел Гарри, вспомнился во всех подробностях. Заседание Визенгамота — и кто-то из Пожирателей в кресле подсудимого... Сон? Хм...
— Подождите-ка! — понижая голос, сказала мадам Помфри. — По-моему, Поттер просыпается, и мне нужно капнуть ему обезболивающего...
— Он сможет ходить? — шепнула Вектор из-за ширмы.
— Неизвестно, но рана очень гнусная. Хотя зелье и обеззараживает кровь, у них в слюне содержится что-то, что мешает хрящам нормально срастаться, а ранам заживать. Когда Поттера принесли, я долго не могла понять, на чем там еще держится стопа, — (в этом месте обе собеседницы мадам Помфри заохали). — Альбус велел оставить его тут до полного выздоровления.
Прохладные пальцы колдомедика коснулись шеи Гарри, разводя воротник пижамы. Он чуть приоткрыл один глаз и понял, что у него под ключицей стоит обычный магловский катетер, куда мадам Помфри только что вставила шприц от такой же обычной магловской капельницы. Нарастающая боль в ноге начала медленно ослабевать и рассасываться, словно тающий на солнце клочок снега. Позже надо будет проверить, на месте ли шейный амулет, под который он еще в хижине Хагрида успел замаскировать дневник Тома Реддла...
Едва Гарри совсем очнулся, начались паломничества. С утра пораньше, сметя с дороги слабое сопротивление колдомедиков, в палату ворвалась Ржавая Ге. Она-то сразу поняла, с чем было связано исчезновение приятеля, и теперь была готова обратить Гарри в галапагосскую черепаху, а проклятый дневник Реддла — в черепаший панцирь, чтобы у них с дневником уже точно была неразрывная связь. Гриффиндорка так возмущалась, что от ее воплей у него снова заныла чем-то обмазанная и плотно забинтованная нога. Гарри кисло поморщился:
— Дался тебе этот дневник. Вот ты видишь в нем только черное колдовство, а я зато успел вчера найти ключ еще к одной записи. Вот так.
Вместо того чтобы клюнуть на заманчивую наживку, Грейнджер ощетинилась всей своей рыжей шевелюрой:
— Черное колдовство, говоришь?! Блин, Гарри, что с тобой не так? Между черным и белым всегда существует что-то серое. И очень хотелось бы надеяться, что это — серое вещество в твоем мозге! Для чего к тебе применять какое-то колдовство, когда ты сам подставляешься не хуже своего дурака-кузена?
— Кстати, он по тебе слезки льет, — ввернул Гарри, чтобы сбить ее с толку.
Сдерживаясь из последних сил (для чего собрала, похоже, остатки терпения), она демонстративно отдула со лба свесившуюся на глаз каштаново-рыжую стружку и швырнула ему на одеяло тонкий, но крупноформатный журнал так, что он раскрылся "домиком" на животе Гарри.
— Может, хоть это тебе поможет вернуть утраченное! — сказала Герми и пояснила: — Я про мозги.
Черт, до чего ж ей шла утренняя растрепанность и особенно этот локон-завиток над бровью! Гарри незаметно сдвинул журнал в сторону ног. Он вообще всегда страшно смущался и чувствовал себя придурком в таких ситуациях. Спросил, надеясь отвлечься, но стараясь не смотреть ей в глаза — потому что знал наверняка, как выглядят его зрачки в такие моменты, и ничего с этим не поделаешь даже окклюменцией:
— Разве тебе не интересно, что я видел в этой записнушке? Хочешь, расскажу? Только дай свою палочку, у меня мою забрали, — он уже потянулся к шнурку на шее, чтобы трансфигурировать дневник обратно, когда Грейнджер поднялась с места:
— Гарри, прости, у меня была тяжелая ночь. Сейчас я больше всего хочу сделать с тобой то, что не успел вервольф. Пожалуй, я приду позже, иначе ты пострадаешь, а меня за это упрячут в Азкабан.
— Гермиона, постой!
— Знаешь, а я ведь думала, что ты куда серьезнее относишься к нашей дружбе, — в ее голосе сквозило такое разочарование, что он сразу позабыл все свои уловки. — А ты даже не сказал мне, что собираешься сделать. Друг называется...
Ему хотелось сорваться с места, догнать ее и удержать, а вместо этого он еле шевелился от слабости и мог лишь уговаривать ее раскаивающимся тоном:
— Ты стала бы меня отговаривать, а мне это было важно...
Гермиона задержалась, но было заметно, что лишь на пару секунд:
— Тогда я пошла бы с тобой.
— Ты же понимаешь, что отсутствие нас двоих бросилось бы в глаза сразу, а когда отстал только я, то никто и не хватился...
— Вот я и говорю: друг называется. Думаешь только о себе и своих делишках и считаешь, что прав во всем.
— Ну прости меня, пожалуйста! Эй, Гермиона! Не уходи вот так, слышишь? Ну что я должен для тебя сделать?
— Для начала — поправиться. Я зайду еще, когда высплюсь.
Гарри перевел дух. Это звучало по крайней мере обнадеживающе. Но обиделась она всерьез, и до следующей встречи нужно что-то придумать, чтобы искупить перед ней свой промах.
— А что это? — крикнул он ей вслед, разворачивая журнал и с удивлением обнаруживая вместо текста и фоток кучу каких-то абстрактных картинок. На тесты Роршаха не похоже: слишком пестро и четко. — Обои из кабинета прорицаний, что ли?
— Если ты разгадал секрет темного дневника, то это тебе вообще на один зуб, — отрезала Гермиона, в которую явно вселился разъяренный Снейп, и, выйдя, что есть дури хлопнула дверью. Один из портретов, соскочив со стены, с воплем кувыркнулся в проход между кроватями.
— Это она с тобой еще по-доброму, — впервые подал голос Уизли, до этого мирно посапывавший, весь в бинтах, на койке у окна, за которым по карнизу скакал Мертвяк.
— А что, и это — тоже она?.. — Гарри имел в виду бинты. — Что ж ты ей такого сделал?
Мертвяк замаячил еще активнее, задрав крылья над головой и запрыгав на месте. Даже если бы у Гарри была при себе палочка (да, кстати, а где она всё-таки?), он сто раз подумал бы, прежде чем впустить сюда это матерящееся чудовище. На сегодняшнее утро ему достаточно и дозы ярости от Грейнджер.
— Это не ей. Это у Крэбба метла зачесалась. Но Ржавая так тоже может, не сомневайся. Ей надо поступать на цирковое отделение и укрощать львов и тигров. Знаешь, что обиднее всего? Похоже, из-за этой херни, — Рон не мог двигать зафиксированными конечностями, он лишь обвел глазами потолок и часть помещения, — мы прощелкаем и Чемпионат мира.
— Какой?
— Ты прикалываешься? — не понял Уизли, но тут же спохватился: — Ах, ну да, всё время забываю, с кем имею дело. По квиддичу, конечно. Не говори ничего, я знаю, что тебе это пофигу.
— Почему пофигу? А когда он будет?
— О, Мерлин! Прекрати меня изумлять, Поттер! Тебя что, в подвале держали последние полгода? Считай, что я ничего не слышал, просто считай, что я оглох!
— Ладно. Может, ты еще и успеешь, — согласился Гарри и занялся попытками разгадать секрет загадочных картинок в журнале Грейнджер.
— Успеешь тут... — проворчал Рон. — Как будто после такого отец согласится меня туда взять... Блядский Крэбб...
Так и не пробившись к хозяину через суровый запрет мадам Помфри, Мертвяк за окном каркнул и улетел в сторону холмов.
Потом приходили профессор Флитвик и сокурсники, и всякий раз, как открывалась дверь, парень с замиранием сердца надеялся увидеть тощую фигуру, задрапированную в траурную мантию, как отбившийся от своей стаи дементор. Но ребята проведывали его, болтали всякую ерунду, уходили, а Снейп так и не появлялся. После визита Гермионы Гарри хорошо понимал, почему. Если даже Ржавая Ге была готова разорвать его на клочки, то что уж говорить о куда менее доброжелательном зельеваре, который, к тому же, не знал самого главного. И это был не лучший повод, чтобы "осчастливить" папашу моментом истины.
Профессор Люпин притащился к раненому на исходе дня, с видом побитой собаки уселся на табурет у изголовья и, наколдовав над ними купол неслышимости, попросил прощения. По теории из учебника и дополнительных источников Гарри знал, что в этот период оборотней всегда преследует ужасное недомогание, поэтому визит учителя говорил только об одном — о чудовищных угрызениях совести, которые тот испытывал перед едва не погибшей жертвой. Вызывал ли он ужас или отвращение после той боли, которую причинил? Пожалуй, что нет. Гарри не раз примерял на себя ситуацию "что будет, если на меня нападет оборотень" и, когда это всё же случилось, то не питал мстительных чувств к своему непутевому учителю. Ему вообще было немного странно смотреть сейчас в эти кроткие глаза под интеллигентскими очками и пытаться совместить две столь разные сущности воедино. У него ничего не получалось.
Люпин говорил громче обычного, как это бывает с людьми в наушниках, когда те пытаются перекричать музыку, слышную только им. Наверное, временная глухота была одним из побочных эффектов перевоплощения оборотней.
— Как ты чувствуешь себя сейчас? — удрученно спросил он. — Болит нога?
— Почти нет. Похоже, в составе много анестезирующих веществ. Я нормально, профессор, правда, — соврал Гарри: ему не хотелось огорчать Люпина еще сильнее. На самом деле покалеченная нога болела от малейшего движения, ее как будто распирало от боли и дергало изнутри.
— Можешь уже не звать меня профессором. Я написал прошение об отставке.
— Но я не собирался доносить на вас, профе... э-э-э... сэр!
Люпин поправил очки и печально усмехнулся:
— Дело не в тебе одном, Гарри. Я и сам не позволил бы себе остаться после того, что произошло — а значит, может и повториться...
— А что случилось? Почему не сработало зелье? И... да, и как вы оказались возле озера, сэр?
— Профессор Снейп выявил, что аконитовое было испорчено. Ума не приложу, как это могло случиться, я получил его из рук в руки от Се... Снейпа, а потом не выносил из своей личной комнаты. Видишь ли, первая порция этой штуки выпивается полностью где-то за неделю до полнолуния. Вторая же разделяется равными частями на оставшиеся шесть дней, ее пьешь примерно по глотку, только один раз в сутки...
Гарри, который прочел всё об этом дамокловом средстве, едва они с Гермионой догадались, что Люпин — оборотень, кивал из вежливости. Он чувствовал, что бывшему профессору сейчас нужно выговориться, и не прерывал его исповедь.
