Кстати, другим сообщившим о себе претендентом Хогвартса на участие в Турнире стал пуффендуец-старшекурсник Диггори. Когда Малфой опередил его (да и вообще всех), заявив о своем участии, Седрик Диггори со своей группой поддержки пошел на принцип и тоже обставил это с большим пафосом. Друг на друга они посматривали, как два кота-конкурента на мартовской крыше. Выгибали спины, пушили хвосты и хорохорились всеми доступными способами. Но до откровенной схватки еще не доходило. Пока не выставили кубок для жеребьевки. Зато квиддичисты всех курсов Гриффиндора, собираясь в общей факультетской гостиной, придумали новую традицию — садиться и ныть о том, что от Хогвартса будет выбран только один-единственный участник, зато без квиддича за целый год пострадают все. Ну-у-у... я бы так не сказала. Да меня и не спрашивали.
С мистером Локхартом (с Гилдероем!) мы переписывались по три-четыре раза в неделю. Вот и на первом уроке ЗОТИ, сдвоенном со Слизерином, я погрузилась в приятные воспоминания о втором курсе. Пользуясь затянувшимся опозданием профессора Грюма, обложилась своими старыми расчетами и стала дописывать письмо. Я бы и не заметила, как хлопнула входная дверь, не толкни меня Рон под локоть. Мимо нашей парты грузно пролетел профессор Грюм со своим сучковатым посохом и остановился только у кафедры, озирая класс. Глаз его наворачивал кульбиты, как поломавшийся йо-йо, и гриффиндорские девчонки за первой партой опасливо потянули учебники под столешницу. Я тоже представила, что он выпадет у него из отверстия и перепачкает слизью книги, и на всякий случай спрятала свои вещи тоже.
— Можете и совсем убрать эти ваши книжонки, — презрительно буркнул аврор-преподаватель голосом простуженного крокодила, проследив за нашей реакцией. — Они вам тут не понадобятся. И свой гороскоп, мисс Браун, вы тоже сейчас же уберете!
Лаванда, которая о чем-то шепталась с Парвати, подпрыгнула на месте и вместе со спасенным от выпадения Грюмского глаза учебником торопливо утолкала в сумку всё, не относящееся к уроку. В том числе гороскоп для Сибиллы Трелони, которым она хвасталась Патил под партой.
— Неужели мы наконец-то заслужили пра-а-а-во научиться противостоять темным ча-а-а-арам? — насмешливо спросил Драко.
— Ты сначала заслужи право именоваться студентом, щенок! — отрезал странный профессор, после чего многие наши хихикнули, а многие слизеринцы негодующе зашептались. Я, честно говоря, так и не поняла причины столь хамского выпада, хотя признаю, что вывести из себя Малфой умеет. Но из тех слухов, что ходили по школе о мистере Грюме, складывалась жутковатая картина. Можно даже сказать, что, ответив так студенту, он был еще сама любезность.
— За что же така-а-ая немилость? — картинно дернув бровями, не сдавался Драко. Судя по тону, подобным оскорблением его не пронять, и он говорит всё это специально, чтобы спровоцировать скандал. — Я всего лишь спросил. Только и всего. Сэр.
— Будет лучше, если ты сейчас захлопнешь свое поддувало и ответишь на вопрос: каковы основные признаки, отличающие того, кто трансформирован с помощью оборотного зелья, от перевоплощенного метаморфа или от мага, который закрылся заклинанием Изменения внешности?
— Э-э-э... Ну, вероятно, тот, кто принимает оборотное, постара-а-а-ается заглушить его мерзкий запах чем-нибудь еще более отвратным. Мой отец говорит, что даже элитное пойло наутро всегда будет пахнуть вульга-а-а-арным перегаром, что уж говорить обо всякой бурде?
Физиономия Грюма побагровела. У меня возникло опасение, что Малфою теперь не выжить, но профессор справился с яростью.
— Знать, не гнушались прихлебатели красноглазой твари оборотного зелья, если уж даже выблядки их так хорошо знакомы с тем, как это работает.
— Простите, сэр, я не понял, о ком это вы говорите? И эти непонятные слова — "выблядки"... мне всего лишь четырнадцать лет, профессор, я не могу знать таких терминов. Это ведь что-то из области биологии?
Профессор Грюм снова силой воли поборол гнев. Он окинул аудиторию взглядом обоих глаз (живущих отдельной друг от друга жизнью) и остановился на мне:
— Мисс Грейнджер? Странно, что я не вижу вашей руки.
— Простите, сэр, — отозвалась я, вставая с места, — я думала, что вы еще не закончили диалог с Драко, и не хотела вмешиваться...
Мой слух уловил едкий комментарий Нотта о "правильно мыслящей гр... маглорожденной".
— Ты хочешь что-то сказать, Нотт? — тут же рыкнул профессор.
Теодор с готовностью вскочил с места и, пряча ухмылку, ответил, что всего лишь констатировал мои интеллектуальные заслуги. Галерка, представляющая собой сплошь слизеринцев, прыснула.
— Ну так что вы можете доложить нам, Грейнджер? — буркнул Аластор Грюм.
Я рассказала, что знала. Что человек, применивший оборотку, остается с присущим ему запахом, голосом и строем мысли; метаморфмаг способен подделываться под нужные параметры и при желании даже мыслить ради правдоподобия, как прототип; и, наконец, маг под искажающими чарами не просто "отводит глаза", но и искажает также всё остальное: окружающие не чувствуют никакого запаха (как если бы он был иллюзией), не обращают внимания на "усредненный" голос, а самого перевоплотившегося воспринимают как человека эксцентричного и рассеянного. Это происходит, потому что волшебник должен концентрироваться на поддержании заклятья. Следовательно, расслабиться он не может и кажется странноватым. Удивляюсь, но профессор Грюм похвалил меня за этот академичный ответ. Профессор Люпин улыбнулся бы тонко и, кивнув, дополнил еще чем-нибудь интересным и жизненным — может быть, даже из личного опыта. Ну а Гилдерой, самозабвенно паясничая, рассказал бы о своих героических победах над иллюзионистами. Грюм не стал дополнять ничем, а сразу перешел к делу, рассказав, как можно вернуть первоначальный облик всем трем категориям "перевертышей".
— Против вещества можно работать только веществом, заклинание отмены тут не работает, — рычал он, расхаживая перед нами туда-сюда, как старый лев по клетке. — Тому, кто под обороткой, бесполезно говорить "Фините". Ему нужно или подлить в пойло, или распылить в лицо нейтрализатор, чтобы он, значит, вдохнул. Между прочим, белобрысый прав: вонь оборотного зелья характерная, и гасить ее надобно либо специальным составом, который еще не всякий и сварит, либо дешево и сердито, — тут профессор без зазрения совести вынул из кармана в аврорских кожано-заклепанных штанах приличных размеров флягу и демонстративно из нее отхлебнул, икнул и утерся. — А чтоб вы знали, спиртное снижает эффект любого нейтрализатора. Это, значит, будь я сейчас мракоделом поганым под действием оборотного зелья и дунь вы мне в морду антиобороткой, ни хрена бы у вас не вышло. Только если внутрь залить, но хотел бы я посмотреть на того самоубийцу, — он нехорошо хохотнул и отсалютовал флягой в сторону притихшей галерки. — Ну, будем здоровы, — а затем снова убрал бутылку в карман. — Метаморфа достаточно просто оглоушить, он в отключке-то в свой истинный вид и вернется. А легче всего вывести на чистую воду того, кто под искажающими. Там "Фините" — и спекся голубчик.
Я не удержалась и всё же вздернула руку. Потому что где-то читала, а теперь вот как раз вспомнила, что существуют редкие эликсиры, которые... Однако профессор в тот же момент уставился своим бешеным глазом куда-то в район собственного мозжечка, и это было настолько отвратительное зрелище, что я мигом забыла, о чем хотела поведать ему и однокурсникам. Просто фу. Простите! (Что-то вымарано до конца строки.)
Когтевранцы и пуффендуйцы говорили, будто у них Грюм вел себя не настолько вызывающе, и мы с Гарри сделали вывод, что профессор на том нашем сдвоенном уроке пытался устрашить змеюк, и сделать это он хотел до того, как они начнут доставлять реальные проблемы. Однако Малфоя он не столько устрашил, сколько посмешил, и на следующем занятии, сдвоенном у орлят со змеями, аврор и Драко изрядно, как рассказывал уже Поттер мне, схлестнулись. Грюм чуть не превратил Малфоя в какую-то зверюшку, а Малфой, когда их растащили и когда на выручку примчалась профессор МакГонагалл, долго орал, что "его отец об этом обязательно узнает". Конфликт замяли, но теперь на учителя ЗОТИ все косились с подозрением. Думаю — и Гарри со мной согласен — что именно этого Драко добивался своими провокациями. Многие надеялись, что под давлением Попечительского совета школа избавится от Грюма еще до начала второго семестра, однако этого не случилось, и аврор так и остался вести у нас Защиту, то и дело пугая нас всех неадекватным поведением. Когда я написала Гилдерою, что скучаю по тем временам, когда у нас преподавал он, бывший профессор ответил, что нам следует просто потерпеть, поскольку Министерство прислало этого человека не просто так — а, скорее всего, в связи с предстоящим Турниром и возможными беспорядками. Такие мероприятия — всегда огромный соблазн для недоброжелателей в их дурных намерениях. В нашей дискуссии по переписке он вообще взял на себя роль такого себе "адвоката бога", тогда как мне ничего не оставалось, кроме "защиты дьявола". Я пожаловалась ему на то, что в школе теперь звереют и отнимают у нас всё, что каким-то образом связано с изобретениями маглов, даже переименовали Магловедение в Маглобезопасность, где рассказывают обо всяких ужасах науки простаков и умалчивают о великих открытиях, без которых те же волшебники сидели бы сейчас в пещерах и носили шкуры. Гилдерой объяснил это неизбежными играми сильных мира сего в преддверии важного события, которое чревато большими переменами на политической карте всей Магической Европы. Я спросила, что же это за событие и когда оно случится, и он написал, что в 1997 году. Именно через три года преемник духовного лидера достигнет совершеннолетия. Для меня было натуральным шоком узнать, что ныне действующим лидером является профессор Альбус Дамблдор. Да, я знала, что он Верховный чародей Визенгамота, об этом писали на вкладышах в конфетах и в любой волшебной энциклопедии второй половины ХХ века. Но то, что это настолько значительная правительственная должность...
"А что же ты хотела, — я так и видела, как рассмеялся Гилдерой, читая мои наивные и изумленные вопросы, — ваш директор заведует непосредственно кузницей, где куется будущее Соединенного Королевства. Ты представить себе не можешь мощь этих рычагов власти. По сравнению с ним любой министр, не говоря уже о магловских правителях, мнящих себя вершителями судеб, — всего лишь статист в большом спектакле. Не всякий директор Хогвартса был Верховным чародеем Визенгамота, но можешь проверить в архивах — каждый из предшественников Дамблдора непременно становился директором этой школы хотя бы на какое-то время, чтобы застолбить свое влияние на молодежь".
Если судить по заносчивости, этим будущим Верховным станет Малфой. Да и возраст как раз совпадает, через три года ему будет семнадцать — магическое совершеннолетие. То-то папаша загодя греет Драко местечко в Министерстве...
30 октября в без четверти шесть вечера наши деканы построили нас колоннами — каждый факультет с первого по седьмой курсы — и вывели на площадь перед замком. Как назло, было ужасно холодно и ветрено. Погода из того разряда, что хоть как оденься, всё равно промерзнешь до костей. Оттого мы приплясывали и жались друг к дружке — Лавгуд улизнула от своих и прибилась к нам с Джинни, мы втроем стояли в обнимку и, срывая гневные взгляды декана, отталкивали от себя мальчишек, которым было завидно и которые просились погреться вместе с нами. Кто же виноват, что они со своими стереотипами запросто сдохнут от холода, но ни в коем случае не обнимутся друг с другом? Вот и пусть стучат зубами, как дураки, а потом неделю лечат сопли и предрассудки.
Минуло шесть, и начались сумерки, а гостей всё не было. Наконец кто-то из старших крикнул: "Смотрите!" — и все стали оборачиваться в сторону холмов за Темным лесом. Раздались вопли первокурсников: "Дракон! Дракон!" — но паникеров быстро приструнили. То, что стремительно приближалось к школе, мне напомнило несущийся по небу дирижабль. Я, конечно, вживую их не видела, но, если верить старым фото и картинкам, это было что-то похожее. С виду Лавгуд осталась сонно-невозмутима, но на этот раз мы стояли слишком тесно друг к другу, и я почувствовала, как напряглось ее тело и неосознанно сжались пальцы, впившись мне в запястье. Это показалось мне даже более удивительным, чем то, что летело с холмов, и я заглянула Луне в глаза. Ее зрачки были расширены от ужаса, но лицо не выражало ничего, кроме безмятежности и даже некоторой скуки. Да что же происходит с тобой, Лавгуд? Что делается в твоей загадочной голове?
На "дирижабле" прилетела делегация из Шармбатона. "Дирижабль" оказался громадной синей каретой, запряженной гигантскими белогривыми лошадками с гламурно-алыми глазками. Я подумала, что если бы могла видеть фестралов, то вряд ли они показались бы мне более зловещими, чем эти золотые коняшки из школы с континента. На двери кареты полыхал их герб — перекрещенные на синем щите, пониже его центра, желтые волшебные палочки, с кончиков которых вырывались по три алых, как глаза коней, звездочки. От колес просели глубоко в землю каменные плиты мостовой, а кони, громко фыркая и лязгая помпезной сбруей, исполинскими подковами крошили то, что еще не доломала карета. Потом наружу по откидным ступенькам выплыла дама, которой Хагрид едва достал бы до плеча. На ней была шляпка в виде боевого шлема, украшенная по бокам пучками орлиных перьев, сложенных так, чтобы смотреться крыльями, и пышный костюм с широченными плечами, как по моде прошлого десятилетия у маглов, и жилетом, похожим на кольчужные доспехи. Хотела бы я взглянуть на кутюрье, у которого она одевалась! Разглядывая всё в лорнет (телескоп в кабинете астрономии у нас был куда меньше), валькирия подошла к крошечным профессору Дамблдору с профессором МакГонагалл и прокартавила им что-то приветственное. Голос у нее был, как иерихонская труба. Жаль, на встрече не присутствовал профессор БаБах, он бы оценил эти вокальные данные по достоинству.
— Кажется, ее родной — французский, — шепнул мне Рон из-за спины. — Как думаешь, Шармбатон спрятан где-то во Франции? Вот это тетка, скажи! Двенадцать футов доблести!
Дама представилась как мадам Максим, Олимпия Максим, хотя я, честно говоря, готовилась услышать что-нибудь типа Изольды или Брюнгильды. Если ее воспитанники такой же комплекции, то нашему и дурмстранжскому участникам Турнира во время состязаний придется несладко. Хотя кто их там знает, какие еще эти дурмстранжцы. Уизли же видел пока только Крама — и то говорит, что здоровый, как бык. Еще окажется, что они вообще энты...
Но вопреки моим опасениям студенты Шармбатона с пятого по седьмой курсы оказались ребятами обычного роста, только собранными в команды не по факультетам-домам, как это делалось у нас, и не по возрасту, а по странам. Здесь были и чаровницы-француженки, и горячие испанцы и испанки, и говорливые итальянцы, и несколько веселых светловолосых ребят, болтавших на незнакомом, немного похожем на итальянский, но более раскатистом языке. Этим, последним, английский давался лучше, чем их спутникам-южанам, и первое, о чем они спросили, это "почему вон то большое дерево только что поймало и сожрало ворону". Ну как им в двух словах объяснить, что Гремучник, конечно, с куда большим удовольствием сожрал бы человечинку, да только кто же ему даст?..
