— Какой-то он в последнее время мутный, — сказал Рон, проследив глазами за своим спортивным кумиром. — Может, у него зубы болят? А ты пошли его к своим на лечение, Грейнджер. Ему уже можно колдовать вне школы, пусть он твою маму с дурных мыслей на хорошие перестроит.
— Знаю я эти зубы... Ладно, пойду наверх, переоденусь, ужин скоро...
Крам ходил насупленным с тех пор, как понял, что Полумна стала встречаться с Гарри. Наверное, он рассчитывал на взаимность: где он, кумир квиддичных болельщиков всех стран — и где какой-то там шрамоголовый Поттер с его "дутой популярностью", как любил скорпиониться профессор Снейп, пребывая в дурном расположении духа (то есть перманентно). Но всё-таки неудача с девушкой, которую знаешь без году неделю, обычно не делает из парней такое воплощение мрачности, что при одном его приближении тебя передергивает, как от порыва ледяного сквозняка. Во всяком случае, за Акэ-Атлем я такого не замечала.
А во время Турнира мне и подавно сделалось не по себе, когда Крам с Поттером почти одновременно нырнули за своими ключами. Виктор оказался на месте чуть раньше: его "мусорный голем", собранный из обломков всего, что удалось привлечь жезлом и заклинанием "Акцио", нашел артефакт на дне озера, в полусгнившем сундуке в трюме невесть как там очутившегося пиратского судна, но извлечь не смог. И болгарин, частично трансформировав себя в акулу, поплыл к нему. По пути на него пытались напасть русалки и гриндилоу, однако Крам не подпустил их к себе и на двадцать футов — разогнал всех серией каких-то, мне пока не знакомых, невербальных заклинаний. Он уже доставал из ила золотую пряжку от ремня, когда его голем заметил огромную тень, которая быстро надвигалась на них. Одним ударом щупальца Гигантский Кальмар превратил защитника дурмстранжца обратно в обломки и уже хотел переключиться на самого Виктора, как вдруг замер. Готова поклясться, Крам не сделал для этого ничего — не колдовал, не угрожал. Он просто развернулся акульей мордой к подводному монстру и посмотрел на него. Потом многие спорили, что страх Кальмара — заслуга голема. Некоторые, более внимательные, решили, будто чудовище сбила с толку рыбья внешность чемпиона. Но у меня самой в тот момент, как я увидела выражение мертвых, пустых глаз акулы, по спине прошел мороз. Мы не единожды бывали с родителями в океанариуме, но никогда ничего подобного при разглядывании куда более крупных экземпляров акул я не испытывала. А тут... будто сама бездна Марианской впадины взглянула на меня с трансляции — и снова исчезла. Кальмар шарахнулся в сторону, опомнился и, разозленный вдвойне, рванул к Гарри. Делакур же выкрутилась изящнее всех остальных. Почти ножки не замочила: ей всё на блюдечке доставили и еще поклонились на прощание. Не знала бы, кто она, то и задумалась — может, мне и правда перевестись в Шармбатон, да и тьфу на весь этот британский сплин и пляски вокруг имени-того-у-кого-не-называлось-имени?
— О, нет! — простонал Поттер, когда мы на трибунах отогревали его и приводили в чувство после заплыва. — Снова та дама!
Я оглянулась — он смотрел куда-то за меня — и увидела проталкивающуюся к нам Риту Скитер. Вокруг нее в предвкушении поживы нарезало круги ее верное перо, а фикса на зубе ослепляла блеском. Этот Левиафан "Ежедневного пророка" вынырнул из пучин вечного моря прессы, чтобы дожрать то, что не дожрал его собрат-Ктулху.
— Гермиона, скажи ей, что я только что умер! — взмолился Гарри, подергав меня за рукав, и вполне правдоподобно упал в обморок.
Скитер отступила под напором бегущих к нему с носилками ассистентов мадам Помфри и вынуждена была переключиться на профессора МакГонагалл, которая виртуозно заморочила ей голову и увела допрашивать старших чемпионов. На полдороги к Хогвартсу Поттер сбежал с носилок, а догнавший нас Голдстейн укрыл его чарами невидимости, которыми владел уже почти на уровне взрослого мага.
На другой день после четырнадцатилетия Луны Лавгуд у наших девчонок был великий праздник. То есть наконец зацвели посаженные ими Atropa Mandragora — а это значило, что пришла пора гадать по альраункам, то есть по корням ни в чем не повинных, мирно себе цветущих растений. Окрестности Хогвартса огласились препротивным скрежетом, а дух стоял такой, словно где-то прорвало канализационную трубу. Ветра, как назло, почти не было, и все эти миазмы уверенно окутали древний замок, даже не собираясь улетучиваться. Профессора все как один носили алхимические защитные маски, а некоторые при этом зверели и снимали факультетские баллы направо и налево за самые ерундовые прегрешения, стоило лишь попасться им под горячую руку. Один Флитвик смотрел на всё это с умилением и восторгался: "Ах-ах! Старая добрая традиция! Как давно это было! Кажется, у нас наконец-то завелся гениальный герболог!"
— Посмотри, ну посмотри же! — приставала ко мне Джинни со своим вонючим корешком. — Правда ведь там написано "Майкл"?
Не знаю, каким непобедимым воображением нужно обладать, чтобы умудриться разглядеть буквы и слова на этих съёженных корнях, похожих на мумифицированные эмбрионы уродцев, но, похоже, у некоторых оно работает на ура. Чтобы отвязаться от Уизли, я с серьезным видом подтвердила, что именно это там и написано, причем дальше четко просматривается и начало фамилии — "Кор..." — и, чтобы спокойно дописать домашнюю по Зельям, потихоньку смылась на Астрономическую башню, куда практически не долетал запах сероводорода. Неожиданно для себя я застала там Лавгуд: она стояла у мольберта, как цапля в болоте — задумчиво потирая ступней правой ноги икру левой — и любовалась Запретным лесом и горами, залитыми солнцем, зеленовато-бурыми после зимы, с еще не растаявшими проплешинами снега. Месяц от месяца она рисовала всё лучше, и я сначала загляделась на незаконченную картинку, а только потом до меня дошло: почему она здесь, когда там, внизу, такой ажиотаж? Лавгуды ведь любят всю эту экзотику, хоть и имеют по поводу каждой глупости свое особое мнение!
— Ты разве не сажала альраунку?
Она слабо улыбнулась и промокнула акварельный подтек сухой кисточкой: целый веер из кистей от мала до велика торчал у нее между пальцев левой руки, и Луна выхватывала нужные с мастерством фокусника:
— Нет, а зачем?
— Ну... фиг его знает... Чтобы узнать имя...
Луна пожала плечами, которые казались еще более узкими и хрупкими в растянутом, крупной вязки пестром джемпере.
— Фиренц давно сказал мне имена, только другие...
— Кентавр? Серьезно?
Луна взглянула на меня своими космическими глазами, слегка прищурила один, будто собираясь подмигнуть, но передумав, и неспешно кивнула. А она и в самом деле становится очаровательной девицей, Крама и Поттера можно понять. Есть в ней что-то эдакое, чего я раньше и не замечала. Или это она просто подросла? На мой закономерный вопрос, что это за имена, она, чуть помолчав — старалась не промахнуться краской в особенно трудном месте картины — назвала их: Лоркан и Лиссандра.
— Подожди, но Лиссандра — это ведь женское имя!
— Конечно, женское. А какими еще именами называют девочек?
Я ничего не поняла, но вдаваться в подробности не стала. Это ее личное дело — мальчики, девочки... Не всегда ведь школьная любовь переходит во взрослую жизнь. В конце концов, и кентавры могут ошибаться, они ведь тоже люди — хотя бы наполовину. Здесь тихо, спокойно, свежо, а мечтательная Лавгуд никогда не лезет со всякой ерундой и не мешает заниматься уроками.
А на Белтейн у нас случилось что-то из ряда вон: в Запретном лесу на директора напали. Слухи в первые же четверть часа стремительно разлетелись по всему Хогвартсу. Говорили, что его подстерегли, когда он возвращался из Хогсмида, из "Кабаньей головы", и он даже не успел разглядеть нападавших. Были среди этих россказней и панические, якобы профессор Дамблдор погиб в перестрелке. Впрочем, директор сам развеял их, представ тем же вечером на ужине в Большом зале. Чиновники Министерства и директора иностранных школ выглядели подавленными, а профессор Грюм — мрачнее тучи. Очередная сплетня, шепотом пробежавшая по столам, гласила, что аврор настаивал на отмене последнего этапа Турнира, и организаторы уже готовы были с ним согласиться, невзирая на недовольство Максим и Каркарова, у которых в этом случае получилось бы, что целый год пущен коту под хвост; однако сам Дамблдор, пользуясь своим правом решающего слова, закрывать Турнир не позволил.
— Говорят, его оглушили и отняли волшебную палочку, — мрачно обсуждали гриффиндорские старосты, когда после ужина мы разошлись по факультетским гостиным. — Вы видели, что он теперь ходит с другой?
— А какая была раньше? — полюбопытствовал у старших вездесущий Колин Криви.
— Ну, длинная такая, черная, с наростами по всей длине. В Истории пишут, что он получил какую-то палочку после дуэли с Гринделльвальдом — может, это она, такая страшная, и была?
Наши принялись строить конспирологические теории, взяв за аксиому чье-то сомнительное предположение. Во-первых, никто не знал точно, в самом ли деле Дамблдора обезоружили. Во-вторых, если это и правда, то нигде не было подтверждений того, что палочка принадлежала поверженному первому Темному Лорду — всё же в тех краях больше принято пользоваться скипетрами, жезлами и посохами. Но мои доводы, конечно же, никого не интересовали. Что ж, главное, что сам директор остался жив, а профессор Грюм развил бурную деятельность по обеспечению территории школы дополнительной защитой, хотя до этого казалось, что дальше уже просто некуда.
Как бы там ни было, но незадолго до экзаменов, в конце первой недели июня, мы снова собрались на трибунах вблизи гигантского Лабиринта, сооруженного специально для последнего тура состязаний.
56. Но безрассудно было хвастовство! Кто соблазнил кого? Она — его!
Твои, Том Пейн, он вырыл кости,
но, бедный дух, имей в виду:
к нему ты здесь явился в гости —
он навестит тебя в аду.
Джордж Байрон
"Эпиграмма на Уильяма Коббета"
— Да брешешь ты, Джонни, вечно ты брешешь!
— Он не Кривой — Брехливый он!
За соседним столом шумно гуляла компания барыг — судя по их виду и манерам, завсегдатаев Лютного переулка в Лондоне. Тот еще контингент: какая забегаловка, такие и посетители. От их похабных россказней вяли уши, но он выбрал оптимальное место для наблюдения за выходом из "Кабаньей головы". Теперь они перемывали кости кому-то из Малфоев — он не прислушивался, но некоторые фразы так и просачивались в мозг через дымную завесу дешевого и ядреного табака.
— Я брешу?! Да она мне сама говорила! Ржала, как кобыла. Говорит, дрочу ему, а он так смотрит — нежно-нежно...
— Пха-ха-ха!
— Да погоди ты! Ну вот, смотрел-смотрел, а потом дает ей носовой платок, надушенный весь, как у девки прям! На, мол, еще с платком попробуй. Ну, ей-то что? Всё к услугам клиента, лишь бы платил. Она давай то же самое ему, но с платком. Малфой аж умилился и говорит: "Идем, у нас жить будешь".
— А она чего?
— Как чего? "Ты ж, — говорит, — женатый"...
— Жена — не стена, гы-гы-гы! Аристократы, ёпта! Моя бы сразу проклятием отоварила, не встал бы больше ни на кого...
— Да заткнись ты уже! Все и так знают, какая твоя баба сука — открыл великую тайну! Ну, Кривой, а Малфой чего?
— А Малфой: "Да у нас домовики тупые, ни один кран в доме нормально отполировать не могут. А у тебя к этому прям талант!"
Толпа снова взорвалась гоготом и выкриками "Платочком!", "Талант, мать его!", "Теперь у него что хер, что кран будут сиять!". Он поморщился. Еще немного, и всем, кто сотрясает воздух в этом притоне, неминуемо настанет Авада Кедавра...
Дамблдор — как почуял — спас их от верной смерти. Дед покинул "Кабанью голову" в сопровождении какого-то очень смуглого мужика лет сорока — сорока пяти, с иссиня-черными волнистыми волосами, в которых люрексом взблескивали паутинки первой седины, одетого как магл-европеец, но на европейца не похожего. Завершая начатый еще в трактире разговор, директор и незнакомец смеялись. Они прошли близко-близко к наблюдателю: при желании он мог бы вытянуть руку в окно забегаловки и коснуться одного из них. Вскоре брюнет слегка поклонился своему собеседнику и после слов Альбуса "Всего доброго, мистер Патил, счастливого Белтейна" направился по Хай-стрит в сторону станции. Сам директор не слишком твердой походкой, позевывая, подошел к колонне с объявлениями и некоторое время что-то там изучал. Когда на пороге заведения Аберфорта появилась Минерва МакГонагалл, наблюдатель тихо выругался: он уже решил, что Дамблдор поджидает свою заместительницу для совместного возвращения в школу, поэтому осуществить план не получится и в этот раз. Однако старая стерва, подойдя к директору, сказала, что хочет навестить Розмерту, и удалилась в "Три метлы". Альбус почесал бороду, взглянул на часы, которые висели у него на цепочке под мантией, а затем, что-то напевая под нос, побрел в противоположном "Трем метлам" направлении.
Сбросив маскировочные чары, он следовал за Дамблдором от самого Хогсмида. Некоторое время в удачу ему не верилось, он недоумевал, почему бы Деду в любой момент не воспользоваться "директорской привилегией" и не вернуться в свой кабинет при помощи трансгрессии. Единственным объяснением этому могло быть только желание Альбуса прогуляться и развеяться после набега на винный погреб братца. Оно и неудивительно: настойки Аберфорта Дамблдора всегда славились забористостью — иным, бывало, так шибанут по ногам, что недотепы и со скамьи не могут встать, так за трактирным столом и захрапят, покуда не отпустит. Аппарировать после такого маг, имеющий мозги, тоже остережется. Право слово: да здравствует алкоголь!
Дожидаясь удобного момента и проверяя, не вздумается ли МакГонагалл всё же составить компанию коллеге, он свернул вслед за директором на лесную тропу. Не иначе как Дед решил сделать нешуточный крюк? Или хочет обойти и осмотреть владения здешнего лесника, коль скоро выбрался за стены Хогвартса?
Выбрав хорошую позицию и на всякий случай наметив пути к отступлению, он шагнул из-за кустов. Дамблдор оглянулся и, узнав его, поднял руку в приветствии:
— А, и вы сегодня не утерпели, решили прогуляться!
— Да, Альбус, погода располагает. А вы какими здесь судьбами?
— Иногда и нам, старикам, не мешает размять кости.
— Меня тоже к молодежи не причислить, знаете...
— Что ж, тогда пройдемся вместе, если вы не имеете ничего против моей компании.
Ни к чему не обязывающая беседа окончательно усыпила бдительность Дамблдора, поэтому заклятье паралича он отбить не успел. Это был большой соблазн — прямо здесь и сейчас убрать самого опасного врага Повелителя, но приказа на то не было, а за отсебятину можно было сильно поплатиться.
Он вытащил из скованной руки Деда его трофейную палочку. Было приятно сознавать, что всего четырнадцать лет назад ею виртуозно дирижировал тот, чье имя до сих пор наводит ужас на обитателей британского курятника, а теперь именно он, исполнитель воли Темного Лорда, стал ее калифом на час. Обливиэйт начисто стер воспоминания последней четверти часа из памяти отключившегося Дамблдора, а еще через десять минут, покинув антиаппарационную зону вокруг Хогвартса, исполнитель был уже очень далеко. Перед ним зловеще высился дом на холме — необитаемый и готовый рассыпаться на части, как ветхий остов доисторического ящера.
