Их последний разговор состоялся году в семьдесят восьмом, летом. Северус почему-то и сам помнил этот период очень туманно. Тогдашние события как будто раздваивались у него в голове и странным, затяжным эхом один их вариант перекликался с другим, словно действительное пыталось слиться с желаемым. Да что там, ему даже сны снились в двух вариантах развития событий — истинном и альтернативном. Дамблдор и МакГонагалл утверждали, будто это побочный эффект психической защиты: парня угораздило связаться с такими отморозками, что вся его суть взбунтовалась против этого и ответила чем-то вроде самопроклятия. И он, теперь уже профессор алхимии, высококлассный специалист в вопросах защиты от темной магии, оглядываясь на те времена, не отрицал такую возможность. Как легилимент и окклюмент в едином лице, он мог неосознанно заблокировать информацию сам от себя и наложить пароль такого уровня сложности, что взломать его не смог бы и сам. Это как в той забавной логической задачке про несокрушимую стену и всесокрушающее заклинание...
"Я хочу забрать тебя отсюда, мама. Уедем с нами", — предложил тогда он, а потом часть разговора как будто куда-то проваливалась: ни куда он звал ее уехать, ни с кем, Северус не помнил. "С нами". Вряд ли речь шла о Пожирателях или о ком-то, связанном с ними. Или всё же о них? Теперь уже не узнать. Последнее, что всплывало из глубокого омута забвения, был отказ Эйлин, ее исступленный взгляд, его ощущение побитости... захватанная медная ручка на входной двери их дома... Он толкает дверь, оглядывается на мать в последний раз — та стоит на прежнем месте, кутаясь в ужасную шаль, глаза как у брошенной собаки. И, закрываясь за ним, дом навсегда отделяет сына от матери. Снейп и теперь помнил эту единственную, точно выхваченную из небытия картинку: асимметричное бледное лицо с острыми скулами и впалыми щеками, как если бы Эйлин постоянно морила себя голодом, вечно искусанные, когда-то красивые, а теперь растрескавшиеся бесцветные губы, лихорадочно горящие темным пламенем карие глаза, костлявая шея и ключицы. Аристократично гордые, вразлет, густые брови смотрелись неуместно на фоне намертво приклеившейся гримасы обреченности. И клочки седины в темно-каштановых, почти черных волосах, которые прежде не могла удержать ни одна заколка и которые поредели с возрастом так, что сделались жалкими сосульками, как попало сколотыми на макушке.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Недопитый кофе давно остыл. "Хогвартс-экспресс" сбрасывал скорость, приближаясь к вокзалу Кингс Кросс.
Алхимик снял с полки свой кейс, поморщился от неожиданно острой боли в хребте, поднял воротник плаща и, когда состав окончательно остановился, вышел на платформу Боудикки, больше известную школьникам как "Девять и три четверти". Миновав переход между мирами, сразу почувствовал контраст: здесь было шумно, суетливо и многолюдно.
Какая-то пара маглов, явно супружеская, оба примерно лет сорока или чуть за сорок, наседала у каменного барьера на пожилую волшебницу. Краем уха Северус услышал фамилию Грейнджер, произнесенную мужчиной, и невольно заинтересовался, поскольку уже успел познакомиться с одной особой, студенткой Гриффиндора, вызвавшей в нем противоречивые чувства симпатии и раздражения. Он навскидку припомнил личное дело этой лохматой рыжей всезнайки. Совершенно верно, маглорожденная, родители — дантисты, появилась на свет в сентябре семьдесят девятого, то есть она старше большинства своих сокурсников. Вмешиваться в разговор профессор, само собой, не стал, только замедлил шаг, делая вид, будто что-то ищет по карманам, и прислушался. Миссис Грейнджер настойчиво вталкивала в руки магессы полиэтиленовый пакет с книгами, та резонно отвечала, что этим занимаются почтовые совы, но у маглы не укладывалось в голове, как небольшая птица способна унести такой груз. Она просила волшебницу передать книги с кем-нибудь, отправляющимся сейчас в Хогвартс на поезде.
Северус внимательно взглянул на эту пару. Пожалуй, если что-то в Гермионе и было от Грейнджеров, то только цвет волос и глаз матери. Черты лица — хищноватый и очень упрямый узкий подбородок, тонкий, чуть изогнутый нос, жесткий взгляд и плотно сжатые губы — напоминали ему совсем о другом человеке, причем это была не женщина. Макмиллан, черт дери этого ирландца! Макмиллан при поступлении в Пуффендуй, ни дать, ни взять — одна физиономия! С прошлого воскресенья, всю неделю так или иначе встречая эту выскочку где-нибудь в коридоре, а сегодня — и вовсе на уроке зельеварения, Северус никак не мог понять, чье имя готово сорваться с языка при виде нее. А теперь оно само выпрыгнуло, как чертик из табакерки: конечно же, Джоффри Макмиллан! Игры природы, но именно это сходство и не позволяло алхимику как следует разозлиться на вызывающее поведение девчонки. Гриффиндор отделался потерей всего каких-то двадцати баллов, хотя любому другому Снейп, совершенно не желавший расставаться со своей репутацией изверга, вменил бы целую серию каких-нибудь особенно унизительных отработок, а то и вовсе поставил вопрос об отчислении. Стерва-Минерва, безусловно, побежала бы к Старикану и отстояла своего студента или студентку, как происходило всегда, но сам нарушитель спокойствия заслуженно посидел бы на измене, пока решалась его судьба.
Ухмыльнувшись про себя, Снейп отошел в тихое место, забрел за низенькую привокзальную постройку и уже там, прикрыв глаза, представил то, что обычно вытеснял из памяти.
Русло мутной речушки, петлею обтекавшей район Коукворт с большим парком и ткацкой фабрикой, где когда-то работал ныне покойный Тобиас Снейп. Фабрика стояла на берегу, одна из глухих ее стен выходила во дворик их дома; из кухонного окна можно было различить вдалеке фабричную трубу — высокую, кирпичную, с громоотводом на самом верху, почти всегда дымившую. На улице со сточной канавой и беспорядочно натыканными там и сям деревцами — множество старинных домишек, крытых черепицей, со слуховыми окнами, где жили целые полчища летучих мышей. Дом Ли... стоп! Дальше! Больница Коукворта, вернее, самый популярный в этих местах туберкулезный корпус — нам сюда.
Северус крутнулся вокруг своей оси. Всё замельтешило, не позволяя сориентироваться, где верх, а где низ, резкая, рвущая боль в позвоночнике, и...
Он открыл глаза, взглянул направо, налево, вверх — на окна убогого трехэтажного здания. Обернулся. Один из больничных работников прошел мимо, как ни в чем не бывало, словно бы не замечая возникшего прямо из воздуха человека. Толкая перед собой тележку с какими-то тюками, поднялся по пандусу и удалился в сторону приемного покоя.
Северус поморщился от медленно потухающей боли в спине, растревоженной аппарацией. Всё же надо будет по-человечески выспаться. Хотя бы пять-шесть часов, но кряду. Иначе эта тварь сожрет его в прямом смысле слова и быстрее любой известной медицине болезни. Нет, правы, абсолютно правы были и Эванс, и Уолсингем, прекрасная половина их "алхимического квартета", называя Северуса за подобные опыты над собой слизеринским маньяком. Зато Макмиллан разделял членовредительские затеи приятеля целиком и полностью — разумеется, ровно до тех пор, пока Снейп не предлагал ему поучаствовать в совместном эксперименте лично: тут практицизм хитрого пуффендуйца мгновенно давал сбой, и он торопливо перебегал в лагерь теоретиков.
Поднявшись в корпус через центральный вход, профессор обратился к первой же медсестре у регистраторской стойки. Женщина с деланным сочувствием покивала, и спустя некоторое время он в сопровождении вызванного ею толстенького доктора уже входил в больничный морг.
— В правом крыле есть помещение для курящих, — неизвестно к чему сообщил врач, выдвигая секцию с трупом.
"Дерьмово выглядит чувак, — с брезгливостью коснувшись (совсем поверхностно, чтобы не выпачкаться), магловских мыслей, услышал Северус. — Тоже наш клиент".
Эйлин лежала с протянутыми вдоль иссохшего туловища руками, необычайно умиротворенная и в каком-то сюрреалистическом смысле прекрасная. Наверное, он впервые увидел ее такой: прежде мать страдала беспрестанно, даже во сне. Ее навеки успокоившееся лицо теперь стало в точности таким, какими Эдгар По в своих жутких рассказах описывал лица умерших от чахотки. Но даже верхние зубы, резко выпяченные и обтянутые уже залоснившейся, как воск, тонкой кожей, даже обострившийся изогнутый нос и желто-зеленоватая маска смерти, всегда налагаемая длительной болезнью, не пугали своим видом. В какой-то момент ему показалось, что выпученные из черных провалов глазниц веки вот-вот раскроются, и она посмотрит на него наконец так, как он всегда хотел — с мыслью о нем, а не о довлеющем над нею, как кошмарное проклятье, Тобиасе.
"На моем месте ты бы не просто дерьмово выглядел, а уже давно под надгробием червей кормил, — глядя на мать, равнодушно произнес про себя Снейп, но так, чтобы его мысль магл воспринял как свою; доктор слегка покраснел и стрельнул в посетителя виноватым взглядом. — Хотя нет. Вряд ли кормил бы. Черви не жрут пепел"...
"Ну и окружение у этой леди! Такие типы навещают — хуже не придумаешь. Неудивительно, что старушка померла: один зловещее другого... Будь я бедняжкой Мэри, тоже сидел бы на седативных после того разговора"...
— Кто такая Мэри? — уточнил зельевар в голос, отрывая взгляд от лица покойной и вбуравливаясь им в доктора. Упоминание кого-то, кто приходил к матери до ее смерти и был, к прочему, "зловещим", Северуса мигом насторожило.
— Медсестра, — машинально ответил медик, запнулся и, опомнившись, заморгал: — Я что, разве вслух говорил?
— Ладно, неважно, сам разберусь. Забудь.
Когда "забудь" говорит один магл другому — это просто фигура речи. Совсем иное, когда диалог происходит между маглом и магом-псиоником. Глаза толстячка затуманились, он просто подал Северусу какие-то бумаги для заполнения и покорно всё, связанное с их странной беседой, забыл. Немного поковырявшись в его мыслях еще, Снейп раздобыл визуальный образ той самой Мэри, а кроме того — мест, где ее можно будет найти в больнице. Он не стал задавать ненужных уже вопросов о том, как при нынешнем развитии медицины и, главное, под неусыпным наблюдением врачей в стационаре пациент может погибнуть от туберкулеза. Он знал, что если Эйлин что-то втемяшилось в голову, все целители этого мира бессильны. А ей это втемяшилось еще тридцать пять лет назад.
Долго разыскивать Мэри ему не пришлось: ее он выловил в коридоре. Это была ничем не примечательная женщина преклонных лет в нелепой медицинской шапочке на старомодно, с шиньоном, уложенных волосах — всё как в воспоминаниях пухлого докторишки. Скорее всего, она на уровне ощущений выявляла присутствие магии и боялась ее до одури.
— Это ведь вы ухаживали за пациенткой из четвертого бокса? — спросил Северус, когда они отошли в рекреацию, заставленную каким-то гербарием, притворявшимся пальмами и фикусами в громадных кашпо.
Мэри вздрогнула, в мозгу ее и подавно поднялась буря, заставившая профессора временно остановить процесс легилименции. Справившись с собой, медсестра ответила согласием. Снейп аккуратно причесал ее мысли, сдобрив свои действия внушением спокойствия.
Мерлин покарай, как они вообще живут с таким сумбуром в головах и сумочках? Только планов сознания у этой леди он насчитал около пяти, и на каждом вертелась какая-то чепуха, мешая грамотной работе аппарата мышления. "Боже мой, еще один страшный! Почему у него такие жуткие глаза?!" — паниковала Мэри на фронтальном плане. При этом на второстепенном вспыхивало и трепыхалось, как свечное пламя на сквозняке, воспоминание о порванном на левом большом пальце ноги чулке (да, да, это не курьез: в такой момент она неподвластным даже магу чудом думала об идиотском чулке, дырку на котором, наверное, ему слишком заметно, она ведь в босоножках!). В жизни бы и в голову не пришло разглядывать ее искореженные поперечным плоскостопием ноги, на которые он невольно посмотрел лишь теперь. Третий план, фоном, транслировал какие-то незнакомые лица: ее коллег, начальства... внуков — этим, последним, надо было не то что-то купить, не то связать... На четвертом, и тоже фоном, навязчиво крутился ландшафт возле домишки за речкой — похоже, там она и жила... Пятый... Тут уже самому Северусу стало не по себе: впервые за весь свой опыт легилимента он почувствовал себя презренным вуайеристом. Проклятье, ну об этом-то ей мысли зачем, тем более — сейчас? Об этом надо было четверть века назад думать. Где-нибудь на танцполе или в баре. А самое главное — ни единого упоминания о работе, ни на одном из "слоев".
— Я хотел поблагодарить вас за заботу о моей маме, — на всякий случай взяв тайм-аут, сказал Снейп и уже не споткнулся при слове "мама", как спотыкался раньше всегда, в том числе даже просто думая о ней. — Могу я чем-нибудь...
— О, нет, нет, сэр! Это моя работа. Не благодарите!
— Вы, наверное, не очень давно живете в Коукворте? — продолжал он, возвращаясь к начатому процессу и постепенно нагнетая на Мэри эмоциональное состояние, стимулирующее нужные участки мозга. — Раньше здесь почти все всех знали...
— Да, вы угадали. Мы с Хью сюда пять лет назад переехали...
Медсестра продолжала лопотать о себе и причинах своего переезда — в той провинциальной манере произношения, которая раздражала слух многих лондонцев. Однако Снейп ее и не слушал: он наконец-то нащупал нужную ниточку, что повела его в воспоминания Мэри о позавчерашнем дне...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Толкнув дверь спиной, медсестра вошла в палату умирающей и затянула вслед за собой раздаточный столик на колесах, который любезно согласилась забрать у ленивой санитарки из столовой. Не так давно доктор Клэптон сказал, что кавернозно-цирротический процесс в легких пациентки из четвертого бокса необратим и ей остались считанные дни. Однако на внутривенное питание ее, исхудавшую до прозрачности, переводить пока не стал.
Мэри была легкомысленной, но сердобольной женщиной и очень сочувствовала этой странной одинокой больной. Еще более странным показалось ей то, что, войдя, она вдруг заметила в палате посетителя. Хуже того: этим посетителем оказался черный ирландский волкодав, рассевшийся на стуле возле кровати миссис Снейп в позе, характерной для людей, а не для собак — откинувшись на спинку, свесив вниз задние лапы и скрестив на груди передние. И, кажется, пациентка, глядя на пса, совершенно спокойно что-то ему говорила своим еле различимым голосом.
Да если мистер Додсон, главный врач отделения, прознает о таком безобразии, ей, Мэри, грозит кое-что похуже выговора!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Северус вынырнул из ее воспоминания, как из ледяной воды. Черный волкодав?! Да быть того не может. Этот предатель или в Азкабане, или на том свете, третьего не дано! Но не выдумала же его пожилая тетушка, фантазии которой хватало ровно на то, чтобы безгранично переживать из-за дырки на чулке...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
