— В самом деле, Донатус? — прикладывая к глазу лорнет, чуть склоняется в твою сторону нотариус Алистер Флинт. — Отпрыск столь славной фамилии?
— Даже не сомневайтесь. Свежая кровь возродила зачахшую ветвь — и вы воочию видите в нем былую стать блистательных Гонтов, не так ли?
Ты мило им улыбаешься, стараясь в те минуты не думать о себе как об одном из догов, которыми любит похвастать перед друзьями тщеславный старикан.
— В самом деле — будущий недурственный алхимик? Неужели рекомендуете, друг мой? — два громадных, бесконечно черных глаза впиваются в тебя индийскими кобрами. Калидас Шафиг, компаньон хозяина. И старше Принца невесть на сколько. Он доводится то ли дедом, то ли вообще прадедом Иерониму, однокурснику Эйлин. Они даже похожи с Шафигом-старшим, только внук не носит тюрбан и пока не напоминает иссушенную солнцем ящерицу.
— Нет, ну что вы, голубчик! Мне такой помощник, как Томас, нужен самому! Уж не взыщите и не просите — не отдам! Сейчас суровые времена, вы же сами понимаете, что творится у маглов...
И начинались бесконечные разглагольствования о политике. Старичье, конечно, в этом вопросе разбиралось весьма неплохо для оторванных от реальности магов. Даже ты, больше не обязанный торчать на каникулах в ненавистном приюте, всё больше и больше отчуждаешься от прошлой жизни и плохо понимаешь, к чему катится этот дряхлый мирок. Маглы воюют, маги воюют. Голландец набирает всё больший вес в политических кругах Европы Волшебной.
Геллерт ван Гринделльвальд. Темный гений ХХ века, как пишут о нем в магической прессе. Ты смотришь на его портреты без придыхания, но почитаешь наравне со своим великим предком Салазаром. И, безусловно, делаешь всё для того, чтобы раздобыть хоть какие-то сведения об истинных взглядах мессира, без пошлой трактовки туповатых журналистишек и чиновников Минмагии Соединенного Королевства.
...Это он через каких-то два года бросит в лицо своему победителю слова, облетевшие затем весь земной шар: "Дуэль окончена, Альбус. Но наша игра — еще нет"...
В погоне за тайными знаниями Геллерта ты наталкиваешься на упоительно манящее тебя созвучием слогов понятие "крестраж", но нигде, куда бы ты ни обратился за расшифровкой, не встречается толкования загадочного термина. Нигде, кроме одной древней книги, которую Донатус Принц держит в своей библиотеке. Само слово вместе с фразой, его поясняющей, было наскоро вымарано со страницы, и лишь благодаря небрежности наложившего заклятие (и твоему мастерству) ты сумел восстановить начертанное и найти отсылки к другим трудам. Неспешно раскручивая эту цепочку, полную открытий, от которых захватывало дух, ты добрался до старого византийского манускрипта, в котором говорилось о кошмарном волховании, с помощью которого маг получал возможность контролировать собственную смерть, становясь таким образом почти неуничтожимым. Почему же Геллерт отказался от этой блестящей идеи, лишь раз упомянув о крестраже? Тебе предстоит поломать голову не один год, прежде чем тебя озарит верной догадкой: использование крестражей слишком сильно повязывает колдуна с подельниками, и он становится зависим от других людей, от природы, погоды, давления на дне Марианской впадины и прочих бессмысленных переменных. Для тебя как прирожденного индивидуалиста такое положение вещей неприемлемо. Если контролировать смерть и бессмертие, то лишь собственноручно оперируя собственной филактерией, а это почти невозможно, если утрачено физическое тело. При неблагоприятном же развитии событий филактерия становится бессрочной тюрьмой для души лича — чернокнижника, ее создавшего. И Салазар, и Геллерт как величайшие умы человечества осознавали это, а посему не хотели связывать себя подобными узами. Риск случайно оказаться в вечной ловушке страшил их пуще гибели. Гении всегда одиноки. Но при этом и всегда свободны. Одиночество — не столь уж великая плата за право мыслить так, как ты желаешь мыслить, не считаясь с комплексами и суевериями убогих кретинов, а уж тем более — подлых маглов. Ты смотришь в спокойные зеленые глаза портрета своего предка, и лорд Слизерин будто соглашается с твоими выводами. Основатель всегда молчит, лишь иногда чуть улыбается краешками губ или кивает в ответ на тихое бормотание Кровавого Барона. Никогда не удавалось услышать, о чем они говорят: слизеринский призрак замолкает или вовсе растворяется в воздухе, едва вблизи проходит кто-то из живущих.
Однажды, когда уже всё в Запретном лесу цветет и щебечет, ты застаешь своего приятеля-кентавра за странной игрой. Наверное, весна помутила его рассудок, думаешь ты, наблюдая, как тот, принюхиваясь к обугленному рогу какого-то животного, бросает его на расчерченную землю и начинает прыгать через него, точно при игре в классики. Выглядит это настолько нелепо, что ты едва не фыркаешь от смеха.
— Что ты делаешь, Фире?
Тот машет рукой — подожди, подожди, не мешай, сейчас — и не отвлекается, покуда не завершает нелепую процедуру.
— Гадаешь на какую-нибудь смазливую кобылку? — шутишь ты, приваливаясь к пеньку.
Перебирая крепкими ногами, Фиренц с глухим перестуком копыт подходит к тебе:
— Нет, брат, не на кобылку. Мне был сон, хотел посмотреть, что там у тебя.
— У меня?
Он кивает своей гривой. Глупый жеребец, всегда говорит какими-то загадками и никогда не договаривает, потому что и сам не видит почти ничего. Недаром даже в среде магов прорицание считается разновидностью низкопробного шарлатанства: если ты знаешь будущее, то можешь его изменить, но если ты можешь его изменить, то ты не знаешь будущего. Все эти недомолвки оракулов и роковые стечения обстоятельств хороши в трагедиях эллинов, опираться на них в жизни — несусветная глупость. Но, дабы поддержать разговор, ты продолжаешь болтовню с наивным кентавром:
— И что ж тебе приснилось? Что я принес тебе шарлотку с пиршественного стола, а ты проснулся, как только начал ее есть?
— Да нет, просто... Ладно, давай забудем.
Тебе не нравится его тон. В нем есть что-то настораживающее.
— Ну уж нет, давай выкладывай! Тебе что, приснилась моя смерть? — у тебя давно чесался язык спросить об этом у будущего провидца, и вот наконец представился удобный случай.
— Твоя смерть известна и без снов, — отмахивается Фиренц, говоря об этом как о чем-то малозначимом и преходящем. — Тебя убьет один из тех, кого ты будешь считать своим самым верным приверженцем. И убьет не своими руками...
Ты, конечно, ни на йоту не веришь этой чепухе, но его пренебрежительный тон задевает тебя:
— "Один" или "одна"? Чьи это будут руки?
— "Одна" — уничтожит твое бессмертие. Даже не "одна", а "две". А третья даст тебе его, но распорядишься ты им бездарно, в результате чего те две лишат тебя этого права.
Сказать, что ты раздражен его словесной игрой, — всё равно, что не сказать ничего.
— Ты не хочешь, например, назвать имена? — едва сдерживая гнев, спрашиваешь ты. — Кто эти норны?[1]
__________________________________________
[1] Норны в германо-скандинавской мифологии — это три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Являются гранью транскультурного образа эллинских мойр и римских парок.
— Если бы еще я знал имена и понимал бы, что всё это значит... — вздыхает юный кентавр, подгибая ноги и укладываясь в траву рядом с твоим пеньком. Теперь ваши лица почти на одном уровне — за зиму он вымахал сразу дюймов на семь. — Я слышу некоторые слова, а что-то слышу и не как слова. Что могу запомнить, то запоминаю. Про тебя я не утаил ничего — я часто думаю о твоей судьбе, мы же друзья, правда?
— И как "она" убьет меня?
— Зеленой вспышкой. Но почему "она"?
— Ты же сказал, что две какие-то бабы отнимут у меня бессмертие...
— Я не знаю! Всё неправильно, всё не так, когда начинаешь говорить об этом словами! — аквамариновые глаза смотрят на тебя в полном отчаянии. — Сегодня мне приснилось, что ты хочешь расколоть свою душу. У тебя в руке книга с пустыми листами, и ты почти готов на это... Я гадал сейчас, чем тебе грозит такой поступок, но звезды так и не открыли мне путей...
Тебя как будто окатили ледяной водой из ведра. Откуда кентавр может знать то, что только зреет в твоей голове, да и то лишь в качестве вспомогательного средства? Ты ведь и сам еще всерьез не думал о таком изуверстве! Да, у тебя есть планы на это лето и на визит к ничего не подозревающему родному батюшке в Литтл-Хэнглтон. И ты не без сомнений поглядываешь на купленный в SWI новый ежедневник с окованными уголками и переплетом, пропитанным запахом клея и натуральной кожи. Но разве ты озвучивал всё это в складном виде хотя бы в собственных мыслях?!
— Побереги себя, брат. Это очень, очень страшный ритуал, он может сделать волшебника рабом, даже если тот изо всех сил стремится к свободе. Это коварная ловушка: она выполняет всё в точности наоборот.
— И как поступил бы ты, если бы желал подстраховаться? — одним небесным сферам ведомо, чего тебе стоило сдержаться и сделать вид, будто ничего не произошло. — Потерять жизнь — это еще более глупо, чем потерять свободу... или ее иллюзию. Разве мы свободны, если вынуждены трястись за свое существование?
— Разве вы живете, если считаете, что свобода от смерти делает вас бессмертными? — беззлобно и искренне удивился Фиренц...
...И вот ты уже в Литтл-Хэнглтоне. Стоишь, разглядывая кованые завитки калитки, отгораживающей тебя от самого красивого здания в городке — от дома Реддлов на холме...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Значит, он всё-таки сделал... эту штуку? — осекшимся голосом прошептал Гарри, когда дневник снова закрылся. Он отчаянно искал в глазах отца хоть какой-то намек на отрицание, однако зельевар лишь развел руками и взгляд при этом не отвел. — И что теперь? Он воскреснет? Его воскресят?
— Ты задаешь слишком много вопросов, на которые я не в состоянии ответить.
Снейп убрал ежедневник в ящик. Поперечная морщина между его бровей с недавних пор стала еще глубже, заметные складки прочертились на худых щеках возле рта, а сами щеки, кажется, запали еще сильнее, хотя это было почти невозможно при его хроническом истощении. Отца что-то точило изнутри. Гарри чувствовал угрызения совести: он был почти уверен, что это из-за его участия в Турнире. А быть может, еще и из-за постоянной угрозы, нависшей над "мальчиком-с-молнией-на-лбу". Да, кстати, о нависшей угрозе.
— Что-нибудь прояснилось с Филчем? Не могу перестать думать об этом...
— Хотя должен думать совсем о другом — мне только кажется, или ты завтра будешь немного занят? Оставь это аврорам, вы с Коронадо и так забрались туда, куда не следует.
— Никто же не виноват, что Грюму приспичило навалять ему на Рождество целую неделю отработок...
— Не вижу связи. Вы и без отработок превосходно находите себе приключений на одно место.
Он мастерски обходил тему разговора, из чего Гарри сделал вывод: с Филчем так ничего и не сделали. До сих пор, спустя месяц после той истории. При условии, что они с Акэ-Атлем буквально указали пальцем на заказчика и исполнителя!
А всё было так.
В тот январский вечер, освободившись после отработки у завхоза, Шаман сломя голову примчался в библиотеку. Он разыскивал Гарри, и мадам Пинс слегка удивилась небывалой популярности ее заведения у студентов на каникулах. Слегка — потому что они были студентами Когтеврана. Вот если бы сюда примчались близнецы Уизли, у мадам библиотекаря случился бы кардиогенный шок.
— Ты чего? — шепнул Гарри, пока приятель пытался отдышаться после бега и стоял перед ним, упершись ладонями в коленки.
Мертвяк заинтересованно воззрился на парней с высоты своей походной жердочки.
— Там... это... Короче, я знаю, кто открыл дверь в Визжащую хижину и натравил на тебя оборотня.
— Так, валим отсюда, — Гарри ухватил его за локоть, и они в прямом смысле вывалились в коридор.
Куатемок рассказал. Сегодня во время отработки он настолько усердствовал и дурачился, что сломал швабру и отправился за новой в подсобку.
— Там еще — помнишь? — такой "аппендикс" есть... коридорчик, весь увешанный зеркалами. Они под разными углами отражают друг друга, и в некоторых видно то, что делается за поворотом...
В зеркале видно было часть галереи за углом, и взгляд анимага, заточенный на движение всякой мелочи, тут же выхватил тень, мелькнувшую по полу у самого плинтуса. Шаман превосходно видел в полутьме, а уж на движения такого сорта мгновенно отреагировали все его "видовые" рефлексы.
— Это был грызун, и он бежал к комнате Филча. Всех грызунов в этом замке давно извели миссис Норрис и Жулик, поэтому мне показалось странным, откуда здесь снова взялась крыса...
Будь эта крыса человеком, она учла бы, что система зеркал может выдать ее нежелательному наблюдателю. Но в анималистической форме даже самый премудрый волшебник теряет сметку, и именно так произошло на этот раз. Акэ-Атль крался на зависть любой кошке, даже не перекидываясь в своего "нагуаля". Он вовремя остановился, увидев, как крыса нырнула под пыльную занавеску в нише. Потом там завозились, чихнули, сорвали портьеру — и несколькими секундами спустя оттуда, из клубов пыли и паутины, вышел мерзковатый маленький человечек со шмыгающими глазенками.
— Филфь! Где тебя нофит, поганый фквиб? Подофёл ко мне быфтро! — гундося, приказал он тоном, не предполагающим возражений.
На лестнице, ведущей к цокольному переходу, послышался шум. Под ноги человечку метнулась серая тень, мявкнула, зашипела и скрылась после его пинка в каморке. Следом какой-то странной, нетвердой — но не как у пьяных (Шаман даже показал, какой именно) — поступью в коридоре появился Филч. Он подошел вплотную к человечку и остановился, покачиваясь, как ракита на сквознячке — длинный и тощий рядом с плюгавым, завернувшимся вместо мантии в занавеску. Человечек что-то буркнул, воровато оглянулся, а потом решительно втолкал завхоза вслед за кошкой в его комнату. Шаман хотел подслушать, о чем будут говорить эти двое за дверью, но как бы ни напрягал слух, сделать этого с безопасного расстояния не смог. Судя по гулу голосов, один из которых точно принадлежал крысюку-анимагу, Филч получал какие-то инструкции и коротко соглашался. Акэ-Атль метался: покинуть пост и привести сюда авроров — или незаметно выследить, куда затем направится Питер Петтигрю. Вскоре голоса стихли, однако никто в коридор не вышел, дверь оставалась запертой. На свой страх и риск Шаман всё же рискнул подойти и постучаться, якобы явился сюда по какому-то вопросу. Ведь не станут Филч или его мерзкий гость рисковать и бросаться на ученика ни за что, ни про что! Двери открылись, старик со стеклянным взглядом выслушал его, не пуская за порог, и молча выдал то, о чем просил Акэ-Атль — ящик со слесарными инструментами. Пока Филч поворачивался за вещами, Куатемок наскоро оглядел каморку и не заметил никаких признаков гостя-анимага. Только миссис Норрис напряженно караулила что-то в темном дальнем углу, где в плинтусе зияла широкая трещина. Похоже, Петтигрю уже сбежал, и Шаман правильно сделал, что не стал поднимать тревогу.
