Петтигрю по-собачьи вырыл глубокую яму и стоял теперь со стесанными до мяса пальцами на ее краю в ожидании дальнейших распоряжений. Неназываемый чуть заметно улыбнулся:
— Сегодня я прощаю тебя, Питер. Но знай: так будет не всегда. Одно твое неверное движение и... ты понимаешь, чем всё кончится для тебя. Ты — и все остальные — теперь дадите мне Непреложный обет верности, и отныне каждый будет вот так же заглядывать в бездну, если у него хотя бы на миг промелькнет глупая идея предать меня. А теперь, Паршивец, зарой назад останки моего непутевого батюшки и запомни: негоже осквернять могилы без вящей надобности. Упокойся, Том Реддл, в своем новом пристанище. Amen! Et cetera, et cetera...
Скелет дошел до распавшегося гроба, споткнулся и с глухим стуком костей ссыпался в центр гнилой домовины. Паршивец подбежал к нему, чтобы выполнить приказ Реддла. На него уже никто не смотрел, потому что Неназываемый решил разнообразить репертуар и ленивой походкой направился к Гарри.
— Ты подрос. Это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что теперь с тобой можно составить осмысленную беседу. Плохо — потому что тебе уже успели промыть мозги. Дилемма... Фините Инкантатем!
От неожиданности Гарри не успел сгруппироваться и свалился с надгробия, как мешок с картофелем. Но затекшие ноги ничего не ощутили — даже та, которую он никак не мог нормально долечить вот уже на протяжении года. Всего в нескольких футах от него лежал мертвый аврор с Кубком у самой головы, и отсюда казалось, что голова и есть этот злополучный Кубок-ловушка. Всего несколько футов... Если бы они отвлеклись хоть на пару секунд, у Гарри был бы шанс совершить рывок и... "Выход там, где вход" — "Ubi exitus, ibi aditus". Портал-Кубок вернет его обратно. Но Неназываемый не сводил с него глаз. И Гарри вспомнил свой сон, где этот же самый статный мужчина с прекрасными персидскими очами и звучным голосом требовал вернуть ему память. Дневник? Так это был...
"Не-е-т. Вы оба будете помнить!.." — и стихающие в вечности женские рыдания...
Реддл с невозмутимой улыбкой ждал, когда юноша сможет подняться на ноги. Гарри из гордости заставил себя сделать это и с радостью ощутил, что палочка послушно уперлась наконечником ему в ладонь, легко выскользнув из ножен в рукаве куртки. Вспомнив все принципы азов окклюменции, он как мог забаррикадировал свое сознание, хотя понимал, что лавина легилименции от псионика такого уровня, как Неназываемый, сметет эту плотину, даже не заметив преграды. Это было сделано почти машинально. Реддл продолжал наблюдать за ним, и остальные люди в масках и колпаках молча ждали развязки.
— Прежде чем мы с моими экклезиями заберем тебя с собой, я хочу, чтобы ты продемонстрировал нам навыки, которые успел привить тебе Эс-Ти.
Только тут до Гарри дошло, кого Реддл называл этим странным прозвищем. Его окатило ледяным ужасом: неужели отец отдал Неназываемому ежедневник с мемуарами?! Он не стал ждать — первым выкинул вперед палочку, пустив под ноги противнику Конфринго. Тот уже стоял по правую руку от него, а осколки вдребезги разбитых фиолетовым лучом каменных крестов, где Реддл находился мгновение назад, еще только опадали на землю. Воспользовавшись грохотом и вспышкой, Гарри нырнул через кусты слева, закатился под стенку перекошенного склепа, вскочил — и полетел в траву: выросшая позади Беллатрикс сильно толкнула его в спину обратно к освещенной полянке. Ее невменяемый смех сражал сильнее проклятий. На поляне юношу встретило обезоруживающее заклинание Роджера, но Гарри успел выставить щит и сохранить палочку у себя. Развлекаясь, Пожиратели по очереди гоняли его от могилы к могиле. Только каким-то чудом он дважды перепрыгнул на своей хромой ноге через выкопанную Паршивцем яму, в которой тот еще не успел зарыть гроб Реддла-старшего. Когда Неназываемому надоело оставаться зрителем, он выступил вперед, выкрикивая пыточное заклинание. К своему удивлению и радости, Гарри почувствовал, что ничего не произошло. Он рванул в сторону, Реддл кинул ему вслед еще одно Круцио, однако не сработало и оно. И пока все были в замешательстве от увиденного — Непростительное заклинание от самого Темного Лорда не сработало на мальчишке! — а сам Реддл с недоумением взглянул на свою суставчатую палочку и даже встряхнул ее, как магловский градусник, Гарри рванул к Грюму и Кубку. В капюшоне у него что-то завозилось и зажужжало. Только Роджер среагировал быстрее других и выкрикнул: "Инкарцеро!" ему вслед, но отчего-то промазал и схватился за глаз, проклиная какого-то жука. Оттолкнувшись от земли здоровой ногой, Гарри прыгнул вперед, упал на труп аврора и дотянулся до Кубка...
Его кишки скрутило от короткого приступа тошноты. А потом он плашмя рухнул в сырую, холодную траву, и запах здесь был другой, и звуки — другими. Рев тысячи голосов ворвался в голову. Он привстал на руках. Его стошнило.
Едва не выплюнув желудок, Гарри сел. Рядом, неловко изогнувшись из-за падения, лежал одноглазый труп Грюма. Трибуны ликовали где-то там, в темноте под звездным небом. Совсем рядом высилась живая изгородь и калитка, ведущая в Лабиринт. Несколько фигур бежали в их сторону от небольшой сторожевой башенки для турнирного патруля.
А потом разверзся ад. Юношу тормошили, о чем-то спрашивали, пытались чем-то напоить — Гарри не понимал уже ничего, только вяло отталкивал от себя участливые руки. Проваливаясь в спасительное небытие, напоследок он слышал рыдания убивающейся над мертвым аврором Нимфадоры Тонкс...
Конец четвертой книги
Книга пятая. Battle. Вишуддха. Sol (G)
I know the light grows darker down below
But in your eyes, it's gone before you know
This is the moment of just letting go
She said: "If you had life eternal?"
https://youtu.be/Ll-QIDU1xzk
58. Гладка дорога мертвецам
Об учебе Петуньи Вернон узнал, когда дело дошло до экзаменов. Он удивился и спросил, с чем связана эта причуда — податься в студенты в таком возрасте. Ну ладно, допустим, про возраст он намекнул ей не сразу. Допустим, Петунья сама навела его на эту мысль и, когда та была озвучена, закономерно оскорбилась, что отсрочило необходимость объясняться и дало ей значительную фору: как любой среднестатистический мужчина, чувствующий свою вину, Вернон с позиции обвинителя рухнул на позицию ответчика и временно забыл об основной причине размолвки. "Значит, я старая?" — "Дорогая, но я не говорил этого!" — "Да? А как понять твою фразу о том, что мне поздно учиться?" — "Но ведь так и есть, ты же не выпускница колледжа, которой восемнадцать!" — "О чем и речь: ты считаешь меня старой и наконец проговорился!".
— Мыам, пыап, фы щево? — обалдело прошамкал Дадли. С непрожеванным пончиком за щекой он походил на страдающего флюсом, и, к счастью, сейчас здесь не было никого из его друзей, иначе со столь глупым выражением лица парень рисковал бы стать посмешищем всего Литтл-Уингинга.
Закончилось всё тем, что Петунья, так и не простив муженька, с нервным вызовом скинула домашние сабо — один улетел в дальний конец коридора, где закатился под лестницу — обулась в выходные туфельки, схватила выходную сумочку и, как была, в клетчатом платье с передником, выскочила за дверь. Вернон и Дадли, отодвинув занавеску и тесня друг друга у небольшого окна в прихожей, уставились ей вслед. Туни добежала до перекрестка, но тут до нее дошло, как нелепо она выглядит в этом наряде на улице. Топнув ногой и обозвав себя "гриффиндурой", Петунья вернулась переодеться. Толкаясь и переваливаясь, как два моржа на берегу океана в Арктике, Дурсли, старший и младший, пошлепали в кухню. Изображать, будто и не думали отрываться от ланча.
— И всё-таки, дорогая, я настаиваю, что ничего дурного в виду не имел! — осторожно высказался Вернон во время ее второго появления в прихожей, но супруга пропустила его замечание мимо ушей, надеясь, что ее маневр не смотрится бегством.
Примирение случилось только пару дней спустя и незаметно, как бы само по себе. Однако то, что муж не забыл ее странностей, Петунья поняла лишь накануне своего дня рождения: в конце второй недели июля на Тисовую, 4 без объявления войны нагрянула родня мужа в полном составе — отец, мать и сестра Вернона со своим бульдогом Злыднем. Никто не говорил о причине массового визита, но по внимательным взглядам свекра и золовки Туни догадалась, что Вернон посвятил их в подробности недавней супружеской размолвки. Хуже всего дело обстояло со свекровью.
Откровенно говоря, миссис Дурсль-младшая всегда немного опасалась миссис Дурсль-старшей. Всё семейство, кроме свекрови, было понятным в каждом своем движении, как первобытные организмы. А еще, в отличие от своих полнокровных мужа и детей, Кларис Дурсль выглядела загробной тенью. Очень костлявая, высокая и апатичная особа всегда вызывала у Петуньи некоторое раздражение: ей казалось, что свекровь всем своим видом дает понять окружающим, насколько их презирает. Мотивы ее высокомерия были неясны, поскольку ни знатностью рода, ни особыми талантами, ни хотя бы выдающейся внешностью Кларис похвастать не могла. Вот и теперь она стояла над всей этой суетой в гостиной как что-то постороннее (или даже потустороннее), не принимая участия в бурном обсуждении семейных проблем. Когда Марджори осторожно подняла тему Петуньиной учебы, ее подхватили все, кроме свекрови, безразлично созерцавшей в окно аккуратный палисадник, в котором пышно цвели ампельные пеларгонии сорта "Ангел" — садоводческая гордость Туни. Под благовидным предлогом проверки готовности мяса хозяйка дома сбежала на кухню, но Мардж вызвалась ей помогать и, пока Петунья заглядывала в духовку, заговорщицким шепотом спросила, на каком она месяце.
— Что?! — растерялась та.
— Ну ведь такие причуды — это ведь не в твоем духе, — Мардж подмигнула. — От меня можешь не скрывать, уж я пойму. Капризы, обиды — всё это для беременной женщины нормально. Бедные современные дамы постоянно стрессуют! Ведь, согласись: всё, всё возложено на наши плечи!
Петунья разжала пальцы в огромной прихватке, и дверца духовки хлопнула, закрывшись.
— Мардж! Я не беременна. И почему моя учеба привлекла столько внимания? Я всего лишь поступила туда, куда всегда хотела поступить.
— Но ведь это странно! — удивилась золовка. — Или ты в самом деле собираешься в интернатуру? А если тебя там заставят выносить судна из-под лежачих больных или...
— Ну и что? Я всё время что-нибудь да выношу из-под ходячих здоровых, почему бы мне не делать это с теми, кто ходит только под себя?
— Фу, ну что за гадости ты говоришь? — скривилась Марджори, попутно захрустев стянутой с подноса тарталеткой.
— Знаешь что?.. Не я это начала, — суховато ответила Петунья и, скользнув взглядом по двери, вздрогнула при виде безмолвной фигуры Кларис, которая замерла в проеме и находилась там неопределенное время — может, только что зашла, а может, сразу следом за Мардж. — Миссис Дурсль? Я могу чем-нибудь вам помочь?
Та медленно расплела скрещенные на груди жилистые руки, свесила их плетьми вдоль туловища, поджала губы, покачала головой и выплыла обратно в гостиную. Б-р-р-р... Марджори между тем застряла в банке с маринованными овощами и выкорчевывала толстую кисть из слишком узкого отверстия, кряхтя и причитая: "Да кто же такое делает?!".
— Брось огурец, иначе не вытащишь.
— Не-е-ет уж! — красная от натуги, золовка краем рта отдула прилипшую к потной щеке прядь волос. — Зря я, что ли, столько его ловила? До-ста...а...а-ну!
— Ну-ну.
На следующий день Петунья проснулась от сладко-удушливого запаха. Подскочив с постели, она вытаращила глаза на три огромных букета лилий в трех напольных вазах, обступивших кровать с ее стороны и объявивших ей сразу шах и мат. Туни и на клумбе-то никогда не любила их, не то что в своей комнате. Мучимая головной болью, женщина машинально похлопала по одеялу рядом с собой, чтобы разбудить мужа и потребовать объяснений, для чего он приволок в спальню эту гадость. Но Вернона уже не оказалось рядом. Зато из-под ее подушки торчал уголок громадной открытки с бульдогом в кружевном капоре. Пес держал в зубах еще один букет таких же ужасных цветов и, если судить по аляповатой подписи, поздравлял Петунью с днем рождения. Что ж, во всяком случае, понятно, что затеял всё это не супруг — у него попросту не хватило бы фантазии на подобную выходку. Первым делом выбросив три букета прямо из окна в кусты заднего двора, Туни устроила сквозняк, проветрила весь этаж и только после этого отправилась в ванную. Назло им всем (хотя никто ничего бы и не понял, но она-то знала!) именинница намазалась остатками тех самых, подаренных ей двадцать лет назад, духов и спустилась в гостиную. По тому, как заблестели глазки у Вернона, когда он потянул носом воздух, она поняла, что кое-каких свойств ароматическое масло всё еще не утратило.
Во время праздничного обеда за столом царил один только мистер Дурсль-старший с уровнем остроумия образца 60-70-х и попыткой заигрывать в "своего парня" с Дадли, используя для этого тинейджерский сленг 40-х. Петунья делала вид, будто всё так и надо, но поперхнулась лимонадом, когда он, подмигнув, спросил внука, водит ли тот уже rumpy-pumpy с "девчулями". Вернон и Мардж громко захохотали, сочтя шутку папаши очень веселой, Дадли тоненько захихикал — он всегда так хихикал, когда сильно смущался, — а Кларис протянула супругу вазочку:
— Попробуй этот паштет, Пипер. Он великолепен.
Погода была отличной, и вскоре семейство перебралось на веранду, с которой очень некстати стало видно застрявшие в кустах букеты Марджори и Вернона. Воспользовавшись моментом, Туни сбегала на задний двор и уничтожила следы утреннего преступления, а когда вернулась, родственнички уже подсели на любимого конька и перемывали кости Гарри Поттеру. Дадли, к его чести, в этот раз совсем не выглядел довольным, слушая гадости про кузена. Кларис непроницаемо молчала, время от времени поднося зажатую в обеих руках чашку с чаем ко рту — так, будто или боялась пролить, или надеялась отгородиться: пальцы были негнущимися, прямыми и узловатыми в суставах. Лучи заходящего солнца, пронзая небольшой садик перед верандой, спотыкались о стволы молодых яблонь, и одна из ветвей отбрасывала тень на пожилую миссис Дурсль и стену дома за ее креслом. Издалека казалось, что позади Кларис грубо намалевана не то виселица, не то искаженный крест, не то огромная коса. Несмотря на июльский зной, Петунья даже поежилась.
— Не понимаю, ради чего учить этих недоразвитых? — разглагольствовал мистер Дурсль, пожимая жирными плечами — еще более жирными, чем у Вернона, а ко всему прочему перетянутыми лямками брючных подтяжек. — На все эти забавы идут наши налоги: строительство и обслуживание интернатов, зарплаты специалистам, прокорм умственно отсталых, которые всё равно не усвоят никаких знаний. Они принесли бы куда больше пользы обществу, если бы вместо этого выучились только азам в начальной школе, а потом сразу отправлялись бы работать. Те же ассенизаторы, уборщики, грузчики или, в конце концов, санитары в клиниках нужны постоянно. Но они получают документы о среднем образовании, как нормальные люди. А после этого — дудки! — уже не хотят работать! Болтаются без дела. Вот откуда у нас такая преступность!
