Но, поскольку после ареста Лестрейнджей никаких сенсаций о жутких находках не прозвучало, то вполне возможно, что больной ублюдок просто давал волю своим маниакальным фантазиям, когда у него по пьяни развязывался язык в кругу собутыльников. "Я блевал тогда недели две, — однажды признался Регуль. — Она мне снилась в кошмарах. Время от времени на ее месте в этой прозрачной пирамиде оказывался я и захлебывался смолой, а сам не мог пошевелиться или хотя бы убрать глупую улыбку со своего лица. Смола медленно затекала мне в носовые ходы, забивала носоглотку, и я вскакивал среди ночи, давился, задыхался, потом меня рвало"...
Ложь это или правда — уже ничего не меняет. Дед прав: любой из этой семейки смертельно опасен в качестве врага.
* * *
— Ты почему не сказал мне о Реддле и прошлом Турнире? — накинулся Джоффри на зельевара, как только они покинули учительскую.
Скрытный слизеринец, как всегда, в своем амплуа: почему бы не замолчать такие важные детали? Но Снейп раздраженно огрызнулся:
— Когда бы я успел это сделать? Игорь перенес меня туда только позавчера, чтобы я смог открыть новую главу. В силу того, что Дурмстранг засекречен, как чертов военный объект, попасть туда я мог только в сопровождении его директора.
— И что там было? Не в Дурмстранге, а в записях.
Северус окинул взглядом коридор, по которому они неслись, как две заполошные шаровые молнии, и мотнул грязнопатлатой башкой в сторону лестниц. Мол, спускаемся ко мне, не здесь. Макмиллан смирился, хотя последнее время у него так и чесалась рука приложить бывшего однокурсника каким-нибудь неопасным, но приводящим в чувство проклятием. Ну что за упрямая бестолочь!
В его подземном кабинете, за иллюминатором которого тускло зеленели пучины озера и проплывали призрачные тени его обитателей, Северус молча вытащил в Думосбор виток нужного воспоминания. В начале этого года ради удобства они со Снейпом вытребовали у директора разрешение переместить Омут Памяти в апартаменты слизеринского декана. Дамблдор поморщился, покряхтел, но позволил, и теперь Чаша всегда была у них под рукой.
Джофф погрузился в прошлое Неназываемого. Слишком легко одетый для суровой северной страны, семнадцатилетний полукровка в числе других продрогших студентов Хогвартса следует за директорским замом. Дамблдор шагает ровной, уверенной поступью. Он так удивительно молод по сравнению с нынешним собой, что даже уже один раз видевший его в мемуарах Реддла Макмиллан не без труда принуждает себя мысленно называть этого высоченного рыжеволосого мага в золотисто-багровых одеждах Альбусом Дамблдором. Ему здесь... сколько? Лет пятьдесят? Чуть больше? Прозвища "Старик" и "Дед", равно как и свою нынешнюю должность он заработает еще нескоро...
Дурмстранг красив и величествен. По-своему красив, нисколько не похож на Хогвартс. В архитектуре его неуловимо присутствует византийский стиль, вдали высятся горы, но, конечно, это может быть только миражом, чтобы еще больше заморочить голову гостям. Школа с таким же успехом может находиться и в степях Восточной Европы, и на острове Пасхи, и в пустыне Гоби, а остальное — дело техники.
Том бросает свое имя в Кубок в Колонном зале для торжеств. Том даже не сомневается, что жребий выпадет в его пользу: он знает себе цену и уверен, что магия, в отличие от людей, всегда следует верным путем. И он едва сдерживает ярость, когда Кубок вместо него избирает другого — сокурсника-слизеринца Иеронимуса Шафига. Директором Дурмстранга в те годы был Феодор Вальковский, плотный коренастый дядюшка со свисающими, как у моржа, усами — борода короче них, лопатой. Шапка-колпак набекрень, парчовый, до колена, кафтан огненно-алого цвета, начищенные сапоги с задранными носами и голенищами гармошкой. С виду легкомысленно-веселый и безобидный — до тех пор, пока не поглядишь в черные, словно нефтяные топи, глаза под густыми бровями. Он никогда не вертит головой: следит только зрачками, которые могут поворачиваться под самыми немыслимыми углами и замечать чуть ли не то, что творится у него за спиной. Голову держит только прямо, лицом вперед. Звучит имя Полинарии Яновской, и дурмстранжский директор довольно ухмыляется: по душе ему то, что чемпионкой от их школы будет она — крупная и мощная, без страха и упрека. От Шармбатона тоже идет студентка, итальянка Летиция Инганнаморте. Это дает повод для шуток в адрес Иеронима — дескать, велика ли доблесть победить каких-то баб?
Затем перерыв в воспоминаниях, короткий бросок — и вот, стоя среди каких-то развалин и не смея дышать, Том Реддл прислушивается к доносимым ветром голосам: один принадлежит Дамблдору, второй же... Он осторожно выглядывает, прячась за капителью поваленной и треснувшей колонны... Собеседник Дамблдора часто мелькает на колдографиях в мировой магической прессе. Блондин с худощавым и хмурым лицом, безусый и безбородый. Семикурсник узнает его: это Голландец.
— Заклинаю тебя, — просит заместитель директора, и голос его так не вяжется с обычным самоуверенным обликом профессора Трансфигурации, — просто скажи это. Скажи, Геллерт! Если вина моя, я согласен понести наказание. Ты же знаешь — нет страшнее пытки незнанием!
Тон Гринделльвальда холоден:
— С чего вдруг ты решил, что я это знаю? Мы были там вчетвером, и мы не стояли на месте. В конце концов, эта дура сама могла взорваться от своей злости, как бывало не раз и прежде. Например, когда она отправила на тот свет вашу с нею мать. Могла также получить рикошет от собственного удара — чего ожидать от умственно отсталой иждивенки?
— Не называй ее так! Не смей!
— "О мертвых — либо правду, либо ничего". Где я сказал неправду, Альбус?
Дамблдор отходит в сторону, трет пальцами лоб, сутулится. Потом, поворачиваясь, спокойно говорит:
— Я все равно найду эти твои записи, Геллерт.
— Ищи, — усмехается Голландец. — Ты, как всегда, двурушничаешь, Дамблдор. Не знаю, как другие, а я вижу тебя словно открытый фолиант, и меня тебе не перехитрить. Не совесть тебя гложет. Если я скажу, что в ее смерти повинен я, для тебя это будет повод вернуть обвинения своему брату-козлу, швырнуть ему в морду то, чем он мучил тебя последние почти сорок лет. Может быть, даже сломать ему челюсть в отместку за свой нос. Если же я скажу, что это точно ты убил ее, тебе будет несложно оставить всё как есть, замолчать это и больше никогда не касаться скользкой темы. Ведь, право же, Альбус, так удобнее! Но я ничего не скажу тебе.
На протяжении всей его речи Дамблдор лишь стоит, медленно сжимая и разжимая кулаки, и молчит. А собеседник продолжает:
— Да, кстати: о чем говорят вслух двое, о том наслышан весь мир, Альбус. Нас сейчас кто-то подслушивает.
И Том сломя голову мчит прочь, чтобы успеть слить и спрятать свое непонятное воспоминание, заместив его чем-то другим, достаточно правдоподобным, чтобы замдиректора прошел мимо, не обратив на него никакого внимания. И только потом, когда появится удобное время, поразмыслить о том, что он только что увидел и услышал...
...Джоффри вышел из Омута по окончании отрывка воспоминаний Реддла. Впечатленный увиденным на Турнире, Том вернулся в Шотландию. Это был последний год его учебы. После выпускного он по заведенной привычке направился в поместье Принцев с некой определенной целью...
— И что же дальше?
— Это всё, — ответил Северус, задумавшийся в кресле у камина, — всё, что там было. Чтобы открыть следующую сцену, мне нужно попасть в ту локацию... к дому деда. Проблема заключается в том, что я не смог его найти. После приговора, вынесенного матери, МагБритания наложила лапу на собственность "последней из рода". Скорее всего, там теперь находится какой-нибудь засекреченный филиал Министерства или еще что-нибудь в этом роде...
— Я считал, что ее просто подвергли остракизму...
— Нет, ее изгнали насовсем, без права на возвращение и с полной конфискацией имущества. Меня, как ты помнишь, здесь тоже не ждали с распростертыми объятиями. К тому же, официально я не являлся Принцем, и то, что после школы я сменил фамилию, ничего не изменило.
Макмиллан мысленно поставил галочку-напоминание прозондировать тему с этим злосчастным поместьем и снова вернулся к Дамблдору и Гринделльвальду:
— О чем он выспрашивал Смутьяна? Они что же, настолько хорошо знакомы?
— Видимо, да. И их троих — еще и Аберфорта — объединяет какая-то темная тайна. Деду она не дает покоя, и, чтобы узнать, разгадал ли Реддл эту головоломку, мне нужно продолжить эстафету на территории моих предков. И еще, сдается мне, Дамблдора очень интересует один из томов сочинений Гринделльвальда, которого нет буквально нигде.
— Какой?
— Двенадцатый.
59. Не спорит мяч о том, что нет, что да: куда пошлет игрок, летит туда
"Он вернулся", — таким был заголовок передовицы в "Ежедневном пророке" на следующий же день после злосчастного Турнира. Статья за авторством Риты Скитер наделала много шума в Магической Британии и, вне сомнений, за ее пределами. Рон узнал от отца и осенью рассказал друзьям в школе, что из-за этого материала в Минмагии разразился грандиозный скандал.
Журналистка величала Того-кого-нельзя-называть Его Жестокопреосвященством и описывала случившееся так детально, что у Гарри, читавшего всё это лежа на больничной койке, морозом продирало спину, а желудок скручивало приступами тошноты. Не забыла помянуть она и мистера Малфоя, что означало лишь одно: Скитер не могла бы этого разнюхать, не присутствуй она на кладбище Литтл-Хэнглтона лично, ведь сам Гарри, вняв просьбе отца, больше никому о Люциусе не говорил.
— Слушай, а что, если она и в самом деле там была? — понизив голос до шепота, спросил Акэ-Атль, когда они с Луной явились проведать его в лазарете. — Вдруг кем-то из этих, в масках, была Скитер? Говорят, она такая сука...
— Ну не настолько же!
— Надейся-надейся! Такие и отца родного продадут ради сенсации. Без мыла в жопу влезут! Плохо ты их знаешь, этих журналюг...
Гарри, который раньше знавал некоторых "журналюг" (в магловском мире это был сквиб мистер Фишер, редактор "Кроссфайра", и его корреспонденты, а в магическом — таинственная редколлегия "Придиры" под руководством Ксенофилиуса Лавгуда) и не находил тех и других беспринципными тварями, всё же решил не спорить: после всего прочитанного ему было не до того. События минувшего вечера снова встали перед глазами, как будто случились только-только. Луна сидела рядом, проверяя исправность очков, через которые, по ее заверениям, было видно мозгошмыгов.
— Папа тоже сделал сегодня утром спецвыпуск, — как будто невзначай нараспев протянула она, а когда парни замолчали, перестала разглядывать что-то на потолке через диковинные линзы и вытянула из рюкзачка за плечами тонюсенький номер "Придиры", еще источавший густой запах типографской краски и клея.
Гарри и Шаман впились в журнал с двух сторон. Статью написал Отмороженный заяц — Гарри смутно припоминал этот псевдоним, да и стиль был узнаваем, разве что в этом году показался более уверенным и взрослым. Изумляло другое: освещая подробности Турнира и возрождения Неназываемого, сумасшедший внештатник позволял себе форму памфлета. Скитер — та писала едко, вникая в мельчайшие подробности, не забывая продергивать неугодных ей министерских чинуш, которые "трусливо прозевали" творимые у них под самым носом приготовления. Но при всём при том общая атмосфера ее статьи не могла скрыть пиетета перед дьявольски опасным государственным преступником. Скитер боялась его, боялась, как любой нормальный маг, знающий цену жизни и смерти. Отмороженный заяц нормальным не был ни на осьмушку. Он высмеивал и Турнир, и его участников, и его организаторов. Приспешники Темного Лорда, да и сам Реддл, больше напоминали героев из магловских комиксов. Мало того, к публикации прикладывались и забавные движущиеся скетчи. Поражаясь абсурдности, которую так запросто допускал в своем издании мистер Лавгуд, Гарри между тем невольно улыбнулся в паре мест — тоже не сдержался, когда услышал фыркающего от смеха Акэ-Атля.
— Ставлю на кон свою палочку, что Отмороженный заяц — псевдоним твоего отца! — заявил Куатемок Луне, но та загадочно покачала головой.
— Нет, это не он. Заяц появляется редко, только в специальных случаях, и всегда рассказывает много интересного...
— Но это же твои наброски, Лу! — не выдержал Гарри, щелкая по носу нарисованного себя с молнией во весь лоб и кривобоким Кубком-амфорой в руках.
— Наброски мои, я рисовала их всю ночь по просьбе папы, — призналась девушка. — А Зайца я не видела никогда, он присылает статьи с казенными совами, каждое письмо с новой. Две одинаковые к нам не прилетали ни разу.
"А вдруг это опять Гилдерой? — мелькнуло в голове у Гарри. — Тем более он уже не раз давал понять, что знает больше, чем говорит об этом нам с Ге"...
— Что имел в виду Тот-кого-нельзя-называть, когда говорил, что они должны были тебя "обратить"? — внимательно сверяя статьи Скитер и Зайца, пробормотал Акэ-Атль. — Они ведь собирались убить тебя?
— Нет. Он хотел забрать меня с собой. Я не знаю, куда и зачем.
— Странно. Зачем же он тогда хотел тебя убить, когда ты был маленьким?
Пожав плечами, Гарри закусил губу. Это был опасный момент, и, хотя доковыряться до таких деталей могли только его сокурсники-воронята, тайное грозится стать преждевременно явным, что неизбежно потянет за собой развенчание основной легенды о героических Поттерах и Волдеморте, самоубившемся о мальчика-который-выжил. А там уж недалеко и до закономерного вывода, что никакой Гарри не Поттер (и даже не Гарри) и что Пожирателям нужно его достать целым и живым ради того, чтобы официально пробиться в правительственные круги. Может быть, откажись он сотрудничать добровольно, его заставят делать это принудительно — под Империусом. Странно то, что Рита Скитер, благодаря которой все узнали про это "обращение" из уст Тома Реддла, сама развивать тему не стала. Как будто отдала ее на откуп читателям: давайте, гадайте кто во что горазд! Жалко, что в лазарет не пускают Мертвяка, уж Гарри нашел бы о чем его расспросить насчет этой мадам...
Когда Шаман попрощался до осени и уехал из Хогвартса со всеми остальными студентами, Лу сообщила Гарри, что остается в школе. Позже он узнал, как она добилась разрешения у Дамблдора, и долго не мог поверить собственным ушам. До сих пор Луна казалась ему трепетным созданием, принадлежащим скорее к тому миру, который они так бодро исследовали с Акэ-Атлем и его дедом-шаманом, чем к нашему — грубому и конкретному. И тут вдруг такая непоколебимость. Когда ее отец, приезжавший на последний этап Турнира поддержать Поттера вместо его родственников, хотел забрать дочку на каникулы домой, девушка категорически отказалась и сообщила, что ее увезут отсюда, только если свяжут, но и тогда она не обещает, что не сбежит при первом же удобном случае обратно к Гарри. Ко всему прочему она припугнула Ксенофилиуса бойкотом. Мистер Лавгуд сдался первым. Директор, пред очи которого они предстали вместе с разводящим руками отцом, пытался возражать, однако в учительской в тот момент очутился, и очень даже кстати, профессор Флитвик: "Альбус, ты плохо знал Пандору Уолсингем. Она всё равно добилась бы желаемого. Не заклинанием, так интригой. И никто ничего бы не заметил, уж ты мне поверь. Вижу, мисс Лавгуд — достойная дщерь своей матушки". Дамблдор невесело рассмеялся под колючим взором Снейпа и осуждающим — МакГонагалл, тоже развел руками и, заговорщицки подмигнув Ксено, дал свое согласие. Мистер Лавгуд болезненно сжался и через силу кивнул в ответ директору.
