— Не самое лучшее время для путешествий, Густав, — качая головой, сказал старый деловой партнер моего отца и Калидаса Шафига. — И я не только о сезоне ливней. Джадунаи [3] совсем неуправляемы. Сейчас как никогда нужна осторожность, если ходишь по нашим улицам.
__________________________________________
[3] Напомню, что автор Shafiq Twenty-Eight (http://shafiq28.tumblr.com) в своих историях об индийских магах джадунаями называет людей, лишенных магии (маглов).
— Вы правы, Амрит. Пока я добирался до поезда, на меня трижды нападали какие-то негодяи, невзирая на ураган. Из-за них я потерял последние силы, но иначе бы меня просто зарезали на проселочной дороге.
Он сказал, что имел в виду не обычных разбойников, и вкратце объяснил мне политическую обстановку у местных маглов. В речи его не раз повторялись имена Махатмы Ганди и Мухаммада Али Джинны. Мне было слишком плохо, чтобы я смог понять всё, о чем он мне говорит, и запоминать названия каких-то магловских организаций, влияющих на обстановку в этой стране. Сводя его лекцию к примитивной трактовке, можно было сказать так: все хотели независимости — кто от нас, британцев, а кто от своих же, от индийцев, только исповедующих иную веру. Одни пытались сделать это ненасильственным путем, другие учиняли погромы. В конце зимы в Калькутте разразилась бойня из-за "матросских протестов". Так ли, иначе ли, но Индию лихорадило не меньше, чем сейчас меня, и на волшебную восточную сказку это уже не походило ни с какой стороны. Мне очень захотелось домой, и я понадеялся, что по окончании миссии во всей этой неразберихе мне удастся получить порт-ключ хотя бы до континентальной Европы.
— Чем так знаменит храм Калиджаи? — спросил я хозяина дома за обедом — он велел подать мне самые "безобидные" блюда, тогда как вся его семья преспокойно поглощала пищу такой остроты и пряности, что даже от одного запаха у меня слезились глаза и горело во рту.
По моим наблюдениям, у местных магов женщины занимают второплановые роли, и это показалось мне странным, поскольку такого же разделения в семьях их соотечественников, эмигрировавших в Британию, никогда не бывало. Впрочем, прежде я вообще не обращал внимания на эти вещи, и только теперь осознал наши отличия. Женщины в семье Патил, хотя и обедали в одной комнате с мужчинами, сидеть вынуждены были на дальнем конце стола. Когда они ели, всюду стоял звон от их многочисленных украшений, но не было слышно ни слова, а сами они избегали встречаться с нами, мужчинами, взглядом. Их глаза я смог увидеть, лишь когда задал свой вопрос о лагуне Чилика и загадочном храме. Молодые и пожилые родственницы Амрита стали молча переглядываться друг с другом и с мужской половиной стола. Я заметил и двух юных девушек в разноцветных сари, точеными фигурками и диковатым взглядом напомнивших мне мою любимую младшую сестричку, и невольно улыбнулся, еще больше мечтая о доме. Вернуться, обнять маму с сестрицами — и совсем забыть об этой поездке...
Амрит тем временем рассказал мне предание маглов, выстроивших Калиджаи много веков назад.
— Его возвели в память об одной невесте, которую выдавали замуж не по любви. По дороге на собственную свадьбу она утопилась. С тех пор ее душа взывает со дна к рыбакам из окрестных деревень, — говорил он, погружая ломтики неведомого овоща в красный соус, а затем зубами снимая их с вилки. — Неупокоенная невеста охраняет те края от вторжения злых духов. Теперь туда каждый год приходят паломники со всей Ориссы и Бенгалии. Говорят, магией Кали там могут исцелить даже одержимых, но больной должен принять собственное решение.
Вот, значит, на что намекал тот нищий старик! Хорошо же меня потрепало в пути, коль скоро здешние бродяги сходу принимают меня за бесноватого...
Тук-тук-тук! Что за... тук-тук-клац-тук... что за ледяная вода окружает меня? Тело корчит судорога... Тук! Тук-тук!.. Только не прерывать сон... спать...
Амрит Патил сказал мне, что Шафиги пока еще в Калькутте, но в ближайшее время намерены переехать, и что если я хочу застать их на прежнем месте, мне стоит поторопиться. Конечно, добавил он, не в нынешнем моем состоянии — мне стоит хорошенько прийти в себя после тяжелой дороги. Но мне было уже значительно лучше: головокружение прошло, боль в спине и затылке уже не мучила, как на борту "Рани Сати". И, отказавшись от радушного приглашения Патила провести эту ночь в его доме, я отправился в гостиницу. Наверное, это было самое верное решение в моей жизни, потому что под утро в старом отеле начался пожар. Мне снова снилось что-то неразборчивое и тревожное, а потом и вовсе возмутительное: мы обнимались с моей сестрой Эйлин в гостиной, но в голове моей при этом блуждали совсем не братские мысли. Я проснулся и вскочил, когда в коридоре с криками забегали другие постояльцы, и всё же волшебного вмешательства не потребовалось. Не потребовалось даже вмешательства пожарных, которые, как всегда, опаздывали. Словно смилостивившись над жителями, муссонные тучи опять опрокинули на город свои неиссякаемые запасы воды и загасили огонь, не позволив ему перекинуться с пристройки на основное здание.
Тук-тук-тук-тук-тук!.. Тук-тук...
Однако отвратительный сон, завершившийся пожаром, был последним и самым убедительным знаком, что со мной действительно творится какая-то гнусность и что само это не пройдет. Мне на самом деле следовало наведаться в храм Калиджаи. Вот только поездка в Калькутту не терпела отлагательств, и я решил, что побываю в лагуне Чилика сразу же по возвращении от Шафигов...
Тук-тук-тук-клац-клац!.. Пробуждение...
Книга шестая. In. Аджна. La (A)
Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело.
Всё рассыпается в прах, и люди, и системы, но вечен дух ненависти в борьбе
за правое дело, и потому зло на земле не имеет конца.
Григорий Померанц
68. Эй, шкурники, а кто убьет медведя?
...Тук-тук-тук!
Проснувшись от холода и клацанья собственных зубов, Северус с трудом раскрыл глаза. Чары, ответственные за подсветку ванной комнаты и за подогрев воды, иссякли от времени. Наполненная водой со всевозможными ранозаживляющими бальзамами ванна совсем остыла, и кругом царила могильная темень. Он сжал в кулаке неразлучную палочку, и она на несколько секунд прекратила выписывать дерганные круги в воде, а под потолком снова вспыхнул огонек. Подозвав к тебе полотенце, зельевар обернулся им, как коконом, и откупорил слив.
Сон в точности повторял события, описанные в дневнике Реддла, где тот похвалялся содеянным с отцом и с братом Эйлин, сознание которых захватил неким диковинным, изобретенным им самим способом. И если в дневнике будущий регент Пожирателей излагал увиденное глазами Густавуса Принца во время его путешествия в Калькутту, то во сне Северус испытал всё то же, что испытывал в последние дни жизни его дядя. Реддл признавался: в девятнадцать лет ему не терпелось узнать, что чувствует умирающий в минуты агонии. Подлый извращенец...
Снейп поковылял к двери. Ноги неуверенно слушались, дрожь в теле постепенно унялась, и только позвоночник и рука напоминали, что жизнь — дерьмовая штука, поэтому отщепенцам вроде него медом казаться не должна. Если эта проклятая ночь еще не закончилась, выходит, он пролежал в целебных отварах всего два-три часа? Северус пощупал отмытые от крови волосы: сверху они успели полностью просохнуть, мокрыми были только концы, остававшиеся в воде до последнего. Стрелки часов показывали начало пятого. Посмотреть еще раз на спящего Гэбриела? Нет, пусть выспится как следует: зелье будет безотказно действовать до утра.
Одним взмахом палочки откинув покрывало с кровати и сбросив с плеч на пол влажное полотенце, Снейп рухнул в постель. Да, в совершенно ледяную. Но что такое ледяная постель после выдавшейся нынче ночки и остывшей ванны? Вот только, чтобы согреться, надо сделать еще одно движение — натянуть поверх обнаженного тела ледяное одеяло. Северус тихо выругался, однако заставил себя совершить и этот подвиг. Мысли снова закружились путаным водоворотом, готовясь обрушиться в слив мира сновидений.
По краткому рапорту авроров, доставшемуся Северусу от Макмиллана вместе с другими разрозненными документами о предках, Густавус Принц погиб при невыясненных обстоятельствах в пятницу, 16 августа 1946 года, в Калькутте, когда магловские министры Бенгалии объявили День прямой борьбы за Пакистан и выпустили из тюрем в город несколько банд гунда. Головорезы ждали сигнала, были вооружены, у них имелся даже транспорт от властей. А затем под зелеными знаменами митингующих рабочих устроили резню и погромы в кварталах индуистов.
В этих же донесениях о прекращенном расследовании значилось, что последней, кто видел, возможно, Густавуса, а вернее — его изуродованный труп — была восьмилетняя девочка-индуска, прятавшаяся во время погрома в подсобке одной из торговых лавок. По крайней мере, внешний вид убитого подходил под описание. И еще в извлеченных у нее воспоминаниях девчонка показала британским мракоборцам, вызванным в Калькутту семьей Шафигов, как из лежащего навзничь трупа поднялась и села тень, похожая силуэтом на человеческую фигуру и сотканная из клубов черного дыма или пыли. Повернув голову в ее сторону (девочка сразу отодвинулась от окошка подсобки), призрак воздел руки кверху и взлетел в небо, словно неукрощенный джинн, оставляя за собой грязный шлейф. А мертвое тело осталось лежать на земле.
Снейп скорчился под одеялом. Да, теперь он полностью знает правду — но что ему это дает? Только лишний повод для мести? Мести — кому? Месть уже состоялась — тогда, 31 октября 1981 года, и, увы, не его руками. Слишком легкая смерть для такого монстра...
Последняя связная мысль, отчаянно цепляясь за сознание, сплясала "цыганочку" и провалилась в горловину воронки под названием Небытие. Больше не снилось ничего...
* * *
Едва проснувшись, Гарри так и подпрыгнул на диване. Как он тут очутился? Это же комната отца! Смутные и невнятные воспоминания о минувшей ночи отдались вялой болью в шраме на лбу, но ничего конкретного в голову не пришло. Был, кажется, профессор с окровавленным лицом и в изодранной одежде — не то кошмар, не то явь. Была вспотевшая от гнева и бесплодных, но яростных попыток пробиться в его мысли Жаба. А еще — но это уж точно привиделось — был эльф Добби. Всё вместе это никак не слеплялось в единый ком, и как из пыточной комнаты Амбридж он попал в гостиную слизеринского декана, и не только попал, но и был кем-то заботливо уложен спать (вон аккуратной стопочкой лежат его вычищенные вещи в кресле), Гарри не имел ни малейшего представления. Голова кружилась от зелья Сна-без-сновидений, да и вообще воздух в апартаментах Снейпа сейчас пропах крутой смесью каких-то эфирных масел, трав и... чего-то еще... химического, почти неуловимого.
— Акцио палочка! — повторил юноша вслух, когда стандартное невербальное не сработало.
И опять никакого результата. Тут он уже удивился. Для чего отцу понадобилось так далеко прятать от него палочку?
Часы показывали четверть двенадцатого — ничего себе, ну ты и дрыхнуть, босс! Гарри оделся, первым делом выглянул в кабинет-лабораторию, но она пустовала, только Кунигунда лениво шевелила усами по ту сторону иллюминатора, и в ее круглых глазах переливались отблески жизнерадостного пушистика, отвоевавшего себе все ровные (и не очень) поверхности комнаты. Конечно, зельевар давно ушел отсюда, что ему в такое время делать дома? И юноша почти без надежды приоткрыл дверь в отцовскую спальню: может, палочка где-нибудь там?
Увиденное в полутьме комнаты встревожило его не на шутку. Профессор неподвижно лежал высоко на подушках, по грудь укрытый одеялом, нечеловечески худой, с провалившимися ключицами и яремной впадиной. Верхние ребра можно было бы без труда пересчитать под изуродованной шрамами кожей, как на скелете в анатомичке у Прозерпины. Безвольно запрокинув голову, в обрамлении разбросанных как попало черных волос он был бледнее своей наволочки. Гарри ринулся к кровати и перевел дух, заметив, что отец пусть тихо, но дышит. Никогда еще юноша не видел его таким умиротворенным: все мышцы лица расслабились, стерев лишних лет пятнадцать и гримасу вечной сварливости. Даже знаменитый, только ленивым не обсмеянный Снейпов нос на этом новом, спокойном лице смотрелся уместным и почти по-римски благородным. Если бы у зельевара всегда была такая внешность, никому бы и в голову не пришло назвать его уродливым. Даже, скорее, наоборот...
— Что? — ни с того, ни с сего спросил он; Гарри вздрогнул: засмотревшись на это невероятное преображение, он не заметил тот миг, когда Снейп проснулся.
Зельевар открыл глаза, вопросительно приподнял бровь и привстал на локте. Лоб его привычно и злобно хмурился, между бровей снова пролегла морщина, губы, как всегда, искривились неприятной ухмылкой. И тебя с добрым утром, батюшка. Но, увидев в его руке палочку, Гарри вспомнил, с какой целью сюда заглянул:
— Доброе утро. Не могу найти свою. Ты зачем ее спрятал?
Что-то во взгляде профессора его насторожило.
— Я... — Снейп поморщился. — Я думаю, сейчас это не самая лучшая идея. Или ты уже забыл, как пользоваться руками, привык размахивать этой штукой при каждом удобном случае?!
Кто бы говорил... А сам-то!..
Он не хотел говорить, что-то утаивал. Смутная тревога начала перерастать в панику. Это "что-то" было очень плохим: отец не из тех, кто будет миндальничать из-за чепухи.
— Я что, где-то выронил ее и потерял? — Гарри смутно помнил, что видел свою палочку в руке Жабы, но что произошло дальше? Ничего не вспоминалось. Как полустертый сон, одни обрывки. — У Амбридж, да?
Снейп обреченно вздохнул и, смирившись с неизбежным, провел в воздухе кончиком своей палочки дугу манящих чар. Через секунду невесть откуда вылетевшая палочка из остролиста была в его руке, испуская серебристые искры узнавания. Однако, взяв ее в свою ладонь, Гарри понял, что это просто такая же палочка по виду — но совершенно не его, чужая по существу. Она не откликнулась. Вообще никак не откликнулась — мертвый кусок отполированной деревяшки. В учительской указке было больше магии и толку, чем в ней. Юноша поднял голову и опять встретился взглядом с отцом. Теперь в темных глазах профессора проскользнула жалость, а лицо искривилось, как бы от сильной боли.
— Тебе не надо пока колдовать, Гэбриел, — почти умоляюще проговорил Снейп.
— Почему? Что не так? — Гарри встряхнул рукой в надежде выпросить у палочки хоть пару приветственных искр, но глухо. — Это не моя? Нет, она моя — вот эта царапинка на рукояти... Скажи мне. Ты знаешь, так скажи мне.
— Ты ведь уже всё понял, — всё тем же тоном продолжал уговаривать его отец.
— Нет, не понял! Нет, не понял! Скажи! — да понял, понял: палочка не виновата — виноват он сам. Но пока это не произнесено, оно не может быть правдой. Не надо, не говори. — Скажи мне. Честно. Пожалуйста.
