Девчонки оторопело уставились друг на друга. Немного придя в себя, Гермиона шепнула Луне:
— Не говори ничего моим родителям! Я их сама подготовлю... попозже.
Было ощущение краха, всё спуталось и перемешалось... Весь мир готов был рухнуть. Теперь говорить слово "завтра" казалось глупым и самонадеянным поступком. Маглы-испанцы и знать ничего не знают: жизнь курортного городка идет своим чередом, по телевизору показывают развлекательные программы, люди ходят в кино, на концерты, на танцы, купаются и загорают. А тут, как нарыв под кожей, зреет такое...
— А почему? — удивилась Лу.
Гермиона прислушалась к шагам мамы в смежной комнате номера. Кажется, ничего подозрительного та не заметила и по-прежнему размеренно собиралась на пляж. Тогда девушка ухватила подругу за руку и потащила к выходу. Остановились они только в парке у фонтана с Быком и Европой. И всё равно на всякий случай Гермиона продолжала говорить вполголоса:
— У мамы идея-фикс организовать клуб родителей-маглов, чтобы добиться полной прозрачности о делах в Хогвартсе у их детей-волшебников. Ей всё время кажется, что от нее скрывают правду.
— Ей не кажется, — чуть покривив краешек рта, улыбнулась Луна.
— Ну да, только если она узнает, как всё обстоит на самом деле, Тот-кого-нельзя-называть нам всем покажется детской шуткой.
— Тогда миссис Грейнджер стоит принять в свой клуб тетю Гарри, — хихикнула Лавгуд в кулачок, — и мало не покажется уже Тому-кого-нельзя-называть.
— Нет, мало не покажется в первую очередь мне, потому что родители зашлют меня учиться в какой-нибудь Махоутокоро или Колдовстворец, а то и вообще в Америку. Лишь бы подальше отсюда, — Гермиона состроила жалобную гримасу. — И, поверь, маму не остановит даже то, что мне в этом сентябре исполнится семнадцать. Она совершенно игнорирует уложения волшебного мира. Узнав про Дамблдора, она и слушать никого не станет, до сих пор только он и казался ей авторитетной фигурой среди всех... я имею в виду волшебников.
— Да, я заметила, твои родители считают нас кем-то вроде... э-э-э... буль... муль?.. Ну, как это у вас называется? Мультяшек, вот!
Гермиона почувствовала, что краснеет. Утаить правду от Лу невозможно, и, сколько ни шикай на отца, когтевранка безошибочно понимает, что он всё время кривляется за ее спиной. Может быть, он и не считал ее "тронутой", как считают многие злопыхатели в Хогвартсе, но серьезно не относился ни к ней, ни к мистеру Лавгуду. Ой, до чего неловко! Но Луна уже настолько привыкла к подобным вещам, что просто не придавала им особого значения и уж точно не таила обид. Кажется, даже посмеивалась над насмешниками. Нараспев и мечтательно.
Но, как назло, вспомнился еще эпизод, когда на днях мама в шутку спросила Гермиону, где пропадает ее белокурое высочество, не изволит ли она покинуть эльфийские кущи и снизойти до ужина в ресторане для простых смертных — намекая, конечно же, лишь на "творческую" Лунину натуру. Папа же, услыхав эту фразу краем уха, поспешил сострить. В том духе, что у магов, судя по всему, по определению не может быть вельмож — они застряли где-то на родоплеменном уровне и еще только-только, с переменным успехом, дорастают до феодальных отношений. Девушку это неприятно покоробило, но она не стала застревать на глупостях и отправилась искать подругу. А сейчас, когда речь зашла на ту же тему, его слова прямо-таки зазвучали у нее в ушах. Ну, папа!..
— Как же твоя мама собирается искать остальных родителей-маглов? — в руках у Луны невесть откуда — запрет на использование магии вне школы она никогда не нарушала — уже появились цветы с длинными стеблями, колосья и какие-то сорняки, из которых она принялась на ходу сооружать венок.
— А в чем проблема?
— Это же закрытая от ваших информация.
— О-о-о-о! Об этом не беспокойся. Моя мама — разыщет. Но надо сделать всё, чтобы она не додумалась поставить перед собой эту цель хотя бы в ближайшие пару месяцев.
— Она ведь всё равно скоро узнает о смерти директора, — Лу казалась невозмутимой, почти отрешенной, как и обычно, только подрагивающие кончики пальцев, собирая стебли в замысловатую плетенку, выдавали ее с головой.
— Главное, чтобы к этому времени мы уже были в Хогвартсе. Оттуда она меня не выцарапает. Всё, тс-с-с, они идут!
Луна оглянулась на родителей Гермионы, выходивших в это время из отеля, и возложила на голову подруги полностью готовый венок. Так быстро?! "Это же какое-то волшебство!" — как любит прикалываться в таких случаях Гарри. Залюбовавшись получившейся картиной, Лавгуд сказала:
— По-моему, я сейчас же должна тебя нарисовать. Мне нужно сбегать за этюдником. Не ждите меня, я нагоню вас.
Она рисовала самозабвенно. Грейнджеры, все трое, попеременно советовали ей спрятаться под зонтиком или хотя бы прикрыть плечи парео, но Лу не слышала их и творила. Расплата не заставила себя ждать: ее молочная кожа стала воспаленно-малинового цвета, и не помог даже крем от загара, которым ее каждые десять минут снова и снова намазывала миссис Грейнджер.
— О, Луна! Да у тебя определенно талант! — восхитилась мама, разглядывая портрет Гермионы в слегка повядшем от жары веночке. Нарисованная девушка как будто смотрела на саму себя в зеркале, и тот, кто разглядывал рисунок, видел двух Гермион — с краю, повернутую к зрителю почти спиной, и в отражении, с широко распахнутыми карими глазами, придерживающую лохматый венок надо лбом. — Очень похоже! Она как живая!
— И очень красивая! — добавил отец. — Сразу видно, что вы настоящие подруги! Могу тебе сказать, что ты точно передала характер Мио. Правда ведь, Джейн?
Он очевидно подлизывался — всё еще старался загладить вину перед дочерью и Луной за свои недавние шуточки. Наверняка еще и мама прочитала ему лекцию после того, как девочки убежали перебирать почту. Но миссис Грейнджер не подала и виду, даже подхватила хвалебные оды мужа:
— Я и говорю — она как живая! Чудесно, дорогая! Тебе нужно развивать этот дар!
Между тем мама не заметила — или не придала значения — одной детали на рисунке, которой не было в реальности: на шее нарисованной Гермионы висел странный черный камень, отполированный до зеркального блеска, тяжелый, не имеющий ничего общего с изяществом, и самой Гермионе он о чем-то напоминал, только она никак не могла припомнить, о чем именно. Это было как дежа-вю, ускользающее и неопределенное.
— А что это такое? — шепотом спросила она Луну, указывая на амулет.
Лу слегка улыбнулась, пожала плечами и ушла поплавать, не замечая алчущих взглядов парней и взрослых дядек с соседних шезлонгов. Эти местные... И не только местные — приезжие ничуть не лучше! Прямо фу какие похотливые козлы! Хорошо хоть на нее, на Гермиону, никто не пялится и не провожает сальными ухмылочками...
Вечером у Луны поднялся жар. Варить нормальную мазь от ожогов, которая вылечила бы ее в два счета, было нельзя, да и, что греха таить — не из чего, а все магловские ухищрения помогали мало. В детстве Гермиона, заигравшись на пляже, тоже нередко обгорала на солнце, поэтому помнила, до чего это неприятно. Да еще вдобавок и ее проклятые конопушки! Они темнели, их становилось в два раза больше, и лицо из-за них приобретало вид скорлупы яйца перепелки. Лу повезло хотя бы в этом, если вообще можно говорить слово "повезло" в ее ситуации.
Всю ночь Лавгуд металась, стонала и бредила. Из-за событий на родине Гермиона, не в силах выбросить жуткие мысли из головы, тоже спала чутко, всякий раз просыпаясь, когда подруга шептала что-то невнятное, призывая свою маму. И одна ее фраза насторожила больше других: "Мамочка, мамочка, у них ведь есть амулет! Они могут тебя спасти! Пожалуйста, выслушай его, мамочка!" Гермиона вскочила, включила ночник и взяла с этюдника сохнущую картину. Черный кристалл на шее девушки с портрета (и зеркала!) поражал своей правдоподобностью. Как жаль, что под рукой нет книг из библиотеки Хогвартса... Гермиона была уверена, что разгадка где-то рядом. Кажется, она уже где-то видела этот кристалл, его название буквально вертелось на языке, не желая превращаться в словоформу.
Девушка оглянулась на разметавшуюся в постели Лу. Разбудить бы, всё равно же мучается! Но нет, наверное, пусть лучше поспит хотя бы так. Гермиона на цыпочках сбегала к холодильнику, выковырнула из формочек несколько кусочков льда, завернула их в намоченное полотенце и, подкравшись к кровати Лавгуд, осторожно промокнула ей шею и грудь, а затем положила ледяной компресс на лоб бедняги. Подруга облегченно вздохнула и притихла. Кажется, ей полегчало, только кожа на плечах выглядела по-прежнему жутко. Ну вот что за дурацкие правила в этом Статуте! Хоть ляг и умри... В общем, если Лу с утра не выздоровеет, плевать на закон: зелье будет сварено — и хоть трава не расти! Гарри уж точно не стал бы с этим считаться и сделал всё, что зависит от него как от целителя, даже если бы его за это исключили из школы. Но что же это всё-таки за амулет, а?.. Гермиона так и прикорнула в кресле возле Луны. И оставшиеся часы до рассвета ей снилась какая-то околесица, где то и дело мелькали Гилдерой, статуя Нефертити и падающий на землю после Авады мертвый директор Дамблдор.
Девушек разбудил стук в дверь.
— Девочки? Еще спите? — мама сначала осторожно заглянула, а потом просочилась в дверную щелку — такую узкую, что это казалось почти магией; в руках у нее был керамический горшочек очень фольклорного вида, как с полотна Фриды Кало. — Я только что разговорилась с горничной, Роситой, — сказала она, присматриваясь к состоянию Лу. — Она пожалела, что мы не обратились к ней еще с вечера. Росита из провинции...
— А что это? — ненароком зевнув, Гермиона привстала с кресла и различила внутри горшка что-то белое.
— Просто домашние кислые сливки. Очень, очень жирные. А что вы так на меня смотрите? О, господи, да их же не есть надо! Помажься этим фрешем! На, дорогая, помоги ей, и мы с папой ждем вас внизу на завтраке.
Когда девушки опять остались вдвоем, Гермиона недоверчиво сунула палец в белую субстанцию. И правда сливки — густые-густые, почти как масло, и пахнет сливочным маслом, только с кислинкой. М-м-м, и вкусно! Умеет мама договориться — никто бы не удивился, узнав, что с горничной Роситой они тарахтели на чистом испанском, хотя до этой поездки словарь миссис Грейнджер состоял только из "буэнос диас" и "грациас". Лу сомнамбулически поднялась на ноги, стянула с себя сорочку, перебросила растрепавшуюся косу вперед, чтобы не мешала, и, медленно моргая в пустоту, начала ее расплетать. На красной спине со вчерашнего дня остались белые следы от лямок купальника. Гермиона осторожно провела смазанной сливками ладонью по плечам подруги. Луна охнула, проснулась и закусила от боли губу. Глаза ее стали огромными и переполнились слезами — действительно, как у мультяшки.
— Ого, а у тебя тут будут неслабые волдыри, Лу! — (да, да, а потом еще всё облезет лоскутками).
— Я ведь говорила, что крем от солнца мне не поможет... — виновато кивнула Лавгуд и опять сжалась, пытаясь уклониться от руки Гермионы. — Может быть, не нужно? Само пройдет...
— Потерпи, я осторожно, — тая на коже, фреш покрывал тело жирно блестящей пленкой, и запах от него, разогретого, шел совсем другой. Наверное, это так противно — терпеть размазанную по твоему телу еду! — Слушай, а что тебе снилось?
Лавгуд задумалась, потеребила белокурую прядь, будто в затруднении, расплетать дальше или бросить это занятие вовсе, и в конце концов разочарованно вздохнула:
— Не помню... Совсем.
— Ты во сне разговаривала.
— Люди жалуются, что я во сне еще и хожу, — грустно пошутила когтевранка. — А что я говорила?
— Про амулет про какой-то. Я так подумала... может, про этот? — Гермиона указала перемазанным пальцем на свой портрет в углу комнаты. — Для чего ты его мне пририсовала? Какой-то он... знакомый, что ли...
С этими словами она отдала горшок ей — до остальных частей собственного тела Лавгуд дотянется и без посторонней помощи.
— Мне тоже, — Лу задумчиво подошла к зеркальной створке шкафа и, зачерпнув белую массу, провела рукой по ляжкам. Но на этот раз она была так увлечена воспоминаниями, что даже не поморщилась от боли. — Я видела этот амулет на тебе.
— На мне?! Ты что-то путаешь. У меня никогда в жизни не было даже обычных украшений такого фасона, не то что магических!
— Нет, это не в жизни... Еще на третьем курсе, когда Виктор Крам подарил мне книгу, я по ней гадала в новогоднюю ночь. И увидела тебя. Ты в отражении была старше, чем сейчас. Камень висел на цепочке у тебя на шее, ты взяла его на ладонь и показала Гарри и... потом всё погасло.
— Там был еще и Гарри?
Луна слегка смутилась и опустила ресницы. Ее ладонь задержалась на ключицах, и маслянистый след четко разграничил кожу ее груди на вымазанную и чистую стороны. Было даже немного забавно смотреть на нее, стоящую в одних трусиках у зеркала — одна часть тела сияет целлулоидным блеском, как сосиска на прилавке (и такая же розовая), а другая как обычно — гладкая, матовая и белая, даже маленькие ореолы сосков на аккуратных грудках бледные, словно их припудрили. Гермиона невольно подумала, что этих козлов на пляже, наверное, можно понять. Если даже в школе, где все девчонки носят балахоны скучных мантий, в сторону юной Лавгуд еще год назад сворачивали голову и дурмстранжец, и шармбатонец, то о чем говорить теперь, когда ее тонкую ладную фигурку прикрывает всего лишь незатейливый купальник? По ней сразу видно, что в детстве ее обучали танцам и хорошим манерам, как это принято у старомодных магов. Порода чувствуется. Благородные повадки проступают во всех чистокровных волшебницах — они об этом даже не задумываются, когда что-то делают или говорят. А таких, как Гермиона, видно издалека: среди маглов они воспитываются совсем по-другому — "демократично" — и, как ни старайся, до конца проникнуться духом мира магии им не удастся никогда. Ну и что ж теперь, можно обойтись и без светских раутов — подумаешь, какая утрата! Она и не собирается навсегда связывать свою жизнь с этой чопорной и давно изжившей самое себя Британией! Просто соберет в чемодан всех своих динозавров — и на выход. Не о чем тут сожалеть... или, разве что, чуть-чуть. Потому что плевать на всех, кроме одного, но беда в том, что и он никогда не посмотрит на нее такими глазами. Как бы ей того ни хотелось. У него вообще, наверное, давно есть на кого так смотреть в этих его дальних краях... Ну так тем более!
Отвлекшись, Гермиона чуть не пропустила мимо ушей ответ:
— Вообще-то я гадала на суженого, и поэтому странно, что там он был не один... Там были... и другие люди...
Гермиона даже не сразу поняла, о чем толкует подруга, и встряхнула головой. "Там", "гадала"... Ах да, речь о зеркале и рождественских гаданиях!
— Ты же сидела, как принято, меж зеркал?
Лу посмотрела на нее через отражение и осторожно провела ладонью по всей длине руки, от плеча до кисти, оставляя, как улитка, блестящий след:
— Да.
— А кто там был еще?
Луна уставилась в никуда, теперь не моргая. Зрачки ее тоже побледнели, словно подернувшись серебристой мглой.
