— Как только письмо самоуничтожилось, я, не сомневаясь в правдивости и серьезности этой вести, первым делом отправил патронус блохастому Блэку. Для таких случаев у нас с ним был резервный план: если в момент опасности меня не будет рядом с вами, он забирает вас и вы скрываетесь где-нибудь вплоть до моего появления. Когда прибуду я, мы все переместимся за пределы Британских островов, чего бы нам это ни стоило — хоть пешком, хоть вплавь, коль уж не работают порт-ключи и прочие официальные средства...
Ниже на пергаменте появились новые цифры: шесть сорок вечера. Примерно в это время Сириус прислал своего пса-покровителя с ответом: "Выезжаю, будьте готовы к семи". Выезжаю — значит, он собирается перемещаться на своем гробомобиле. Может, оно и к лучшему...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Только после этого, собравшись с духом и напустив на себя уверенный и сдержанный вид, Снейп поднялся в детскую, где после прогулки Лили пыталась накормить Гэбриела. Обычно это происходило в кухне, но сейчас там было некуда ступить. Северус с преувеличенной обходительностью пригласил жену ненадолго выйти из комнаты на пару слов. Она, естественно, мгновенно учуяла недоброе и испугалась сильнее, чем если бы он кричал и паниковал. Покинув радостного от возможности безнаказанно размазать пюре по всему столику, себе и игрушкам Гэбриела, Лилс выскочила за дверь.
— Что там? — она хотела шепнуть это, но от страха голос ее сорвался не то в писк, не то в сип, а пальцы впились в руку Северуса настолько, что он даже ощутил боль.
— Лили, слушай меня сейчас. Собирай всё важное — документы, деньги, ваши с Гэбриелом вещи, особенно теплые. Ерунду брось тут, не отвлекайся на лишнее. У нас с тобой на это есть пятнадцать минут, потом приедет Блэк, — он повертел на пальце кольцо с александритом. — Я не знаю всего, что происходит, но нам нужно убираться отсюда.
— Да, я всё поняла. Откуда ты узнал?
— Добби принес письмо.
Северус снова спустился и активировал призывные чары. Ящики выдвигались, дверцы шкафов распахивались, выплевывая на стол и в кресло вещи, которые были ему нужны. Самое необходимое размеренно погружалось в уменьшающую сумку. Он уже знал, что с Сириусом уедут только Лили и сын.
А теперь главное: оповещены ли об этом его "начальники"? В конце концов, с Реддлом у них четкий договор, и в таких случаях, как сейчас, ребенка должны защитить от любых посягательств. Но что-то в окрестностях не видно никого из экклезий, а счет идет на минуты...
Лили мечется наверху, слышен плач Гэбриела. Мелиус аудире дало возможность слышать, что у них происходит:
— Тише, не плачь, Гарри. Сейчас мы просто пойдем гулять, хорошо?
— Ма! Ма! Ма! — хнычет мальчик.
Она не подходит к нему, и Гэбриел напуган. Надо им там помочь. Северус бежит наверх через две-три ступеньки. Лили оглядывается на звук его шагов:
— Ну что там?
— Сейчас уже будет тут, — Снейп посмотрел на нее, на Гэбриела, и ему почему-то захотелось взвыть подстреленным вервольфом. — Вы сядете к нему в коляску.
— Он будет на своем мотоцикле?
— Да.
— А ты? Ты как?
— Тут должен кто-то остаться, иначе они будут сразу искать не в доме и догонят. По крайней мере, половина их, если не все, под Империусом...
— Нет, нет, пожалуйста! — Лили схватила его за отвороты куртки. — Не оставайся! Может быть, эльфы...
— Ты же понимаешь, что это бессмысленно?
— Ма! Ма! Ма! — залепетал Гэбриел, и слезы снова хлынули из его зареванных глаз.
Тогда оба они подбежали к кроватке, стали уговаривать, гладить по голове, по рукам. Надо оповестить Дамблдора с Реддлом, и будь что будет. Только не при домашних. Снейп дернулся в сторону двери.
— Постой! — вскрикнула Лили и опять бросилась за ним.
Он торопливо поцеловал ее: "Поспеши, поспеши, Лил, времени мало!" — и устремился вниз, где отправил двоих бестелесных патронусов, даже не представляя, чем всё это может закончиться...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Дамблдор не получил мое послание: возможно, магия, защищающая Министерство, особенно Зал Вечности во время слушания, блокирует и патронусов. Зато он узнал о готовящемся покушении во время допроса, когда к молодому Краучу был применен веритасерум. Понимая, что дело не терпит отлагательств, директор прервал дознание и отправился в Годрикову Впадину...
— А второй... он получил?
— Да. Он получил и тоже начал действовать...
— Но почему тогда ты сразу не обратился к Дамблдору или к нему? Ведь это в их руках реальная власть и это с ними у тебя был договор о защите Преемника! — портрет "умнел" прямо на глазах, задавая те же самые вопросы, которые Северус сам задал бы себе, услышав этот рассказ впервые. — А что мог поделать один-единственный Сириус?
— Договор касался только жизни и безопасности Преемника. Твоя жизнь и безопасность их не интересовала — ни одного, ни другого — и меня это не устраивало. Они оба, не задумываясь, перешагнули бы через тебя и только пожали бы плечами, случись с тобой непоправимое. Блохастый хотя бы честен, пусть и глуп, как тетерев. Он приехал без трех семь и забрал вас с мелким. Больше я тебя не видел, Гэбриела увидел только через десять лет...
Она закусила губы и бессильно опустилась на стул. Наверное, и портреты что-то чувствуют, пусть даже это всего лишь отражение эмоций разговаривающего с ними живого человека.
— Кому пришла в голову умная идея отдать Гарри в семью Петуньи? — тихо спросила она. — Если даже мы с тобой едва справлялись с его магическими выбросами... Я правильно догадываюсь, что одному из твоих начальников?
Северус не ответил. А на пергаменте появились новые цифры: семь вечера.
— В Хогвартсе началась хэллоуинская вечеринка. Это был настоящий пир во время чумы, Лил. Они понятия не имели о том, что происходит снаружи и что произойдет в ближайшие часы... как перевернется реальность. Они просто веселились, не думая ни о чем. В это время противоборствующие силы — авроры, враждующие группировки, Верховный чародей — стягивались в Годрикову Впадину и в городок, где тогда находился наш дом. Я остался там, внутри, готовясь встретить "гостей".
— Тебя могли убить, — глухо сказал портрет.
— Я думал, что так и случится, и был готов к этому. Когда Беллатрикс узнает, что на мне нет кольца с кровавым эмеральдом, она поймет, что ее затея провалилась. Я перестану представлять для них какой-либо интерес — так что, скорее всего, она выместит свою досаду на мне, зато вы будете уже далеко. Почему этого не произошло, я не понял до сих пор. Может быть, она сообразила, что надо спешить за вами, а я специально ее отвлекаю. Может, ее остановил Поттер, который даже под Империусом всё еще старался сопротивляться чужой воле. Мне хотелось бы спросить об этом ее саму, но кто бы знал, где находятся они с Поттером теперь. Если они погибли, то где их трупы? Впрочем, плевать на них — я многое отдам за то, чтобы узнать, где находишься ты. Помоги мне, Лил. Помоги. Подумай, куда тебя могло занести. Я ведь рассказываю тебе всё это для того, чтобы ты вспомнила саму себя... Только ты сама можешь знать, что делала бы в тех обстоятельствах и к чему это привело...
Девочка с портрета удрученно покачала головой:
— Я могу знать только то, что знаешь ты сам. Да и то недолго.
— Черт! Я догадывался о чем-то таком ... — Снейп с досадой ткнул себя кулаком в ладонь: это всё равно, что сесть перед зеркалом и говорить с отражением — одна из разновидностей шизофрении. Чудес не бывает. — Но если всё это работает именно так, то и Белла Блэк жива до сих пор: Нарцисса говорит, что на их с сестрой семейном портрете они обе неподвижны.
— Она догнала нас с Гарри и Сириусом?
— Да. Судя по всему, она или выпила оборотное зелье, или просто навела на себя морок, прикинувшись твоей сестрой. Ты приняла ее за Петунью и потеряла время, пытаясь догнать их в Литтл-Уингинг. Ты заявилась в дом Дурслей на Тисовой в начале девятого, вы поссорились, но ты поняла, что обманулась.
— Как я могла так сглупить?
— Шок. Отчаяние. Дезориентация. К тому же вы упали с большой высоты, ты покалечилась — наверное, было сотрясение. Петунья говорит, что всё твое лицо было залито кровью. На твоих глазах у тебя отобрали и увезли в неизвестном направлении ребенка. И после всего этого ты скажешь, что не смогла бы поверить во что угодно, хоть во Второе Пришествие?
— А с тобой? Что они сделали с тобой?
Он отмахнулся. С ним-то как раз всё ясно: его вырубили и разлетелись на метлах — бросились в погоню. Куда более важные события творились в это время в Годриковой Впадине, о которой говорил Крауч. Дамблдор полагал тогда, что это связано с его домом, ни о ком из соседей он не думал. На самом же деле Белла просто собиралась привезти похищенного Гэбриела в мэнор Поттеров, где их уже ждали бы люди Кейсинджера. Если бы не поднялась такая шумиха, если бы об этой вылазке не стало известно практически всем заинтересованным сторонам, то всё прошло бы по ее плану.
В Годриковой шло настоящее широкомасштабное сражение. Это выглядело как все против всех. У Дамблдора и Реддла состоялся поединок, который закончился в пользу Деда.
— Так Альбус завладел его палочкой... Он не знал, что это палочка моей матери, которую этот ублюдок выкрал из архивов Министерства и восстановил для себя... не знал, что там, внутри нее, для этого использовалась кровь самого Реддла. Именно ее выкрал младший Крауч, когда напал на директора в Запретном лесу в год проведения Турнира... Самого обезоруженного Тома убил Питер Петтигрю. А потом...
Четкий сигнал амулета, настроенного на корнуольский дом Принцев, прервал его на полуслове. Сомнений не было: некто посторонний проник на территорию защищенного Фиделиусом поместья. А это значит, что чужаку сообщили точный адрес — то есть, это был...
— Прости, Лил, договорим в другой раз, — поднимаясь из-за стола и завешивая портрет, сказал Снейп.
78. И сама Ариадна — царица, и друзья ее — благородны
Безликий охранник, внешне мало отличимый от дементоров, загремел решеткой. Кингсли слез с тюфяка и потащился ему навстречу. Если не забрать принесенную еду вовремя, тюремщик поставит миску на пол и, уходя, будто бы нечаянно опрокинет ее закрывающейся дверью.
А кормили здесь редко — ровно так, чтобы заключенные не померли с голода. Хотя от постоянной подавленности голод и жажда у узников Азкабана были вялыми, как у неизлечимых больных. Временами Шеклболту приходилось почти насильно запихивать в себя те помои, которые им приносили под видом баланды, потому что заключенные, этого не делающие, вскоре покидают тюрьму. Покидают, только вперед ногами. Впрочем, будь это не баланда, а шедевр поварского искусства, никакой разницы здешние обитатели не заметили бы, даже имей они такое желание: попадая сюда, арестант почти перестает различать вкусы и запахи, цвета для него меркнут, будто он смотрит на всё вокруг через закопченное стекло, а звуки раздражают. Когда он смиряется с этими ограничениями, он становится овощем, удобным Азкабану и его страже.
Но если узник не смиряется и начинает бузить, на него тоже находится управа. Для буйных существует другая острастка — внимание дементоров. Такого не желает ни один, даже самый невменяемый, арестант. Бывало, служители Азкабана, якобы тоже случайно, не успевали оттащить дементора от жертвы, и та получала последний поцелуй в своей жизни.
Переговариваться из камеры в камеру здесь было не принято, хотя через сообщающуюся систему коридоров это не составило бы труда. Человеческая речь приманивала летающих упырей, равно как и проявление малейших живых эмоций. Шеклболт старался постоянно прятаться под окклюменцией, но временами терял контроль — и тут же подступала паника, а за нею приходила чудовищная депрессия. Отчаяние сводило с ума. Кингсли начинал циклиться на одной и той же мысли, она непрерывно, навязчиво лезла в голову и крутилась там, как заезженная виниловая пластинка маглов.
Сегодня последний день уходящего года. Он вел отсчет, следуя обычаю бесчисленных поколений сидельцев: царапал на стене вертикальные полоски, а потом перечеркивал их по семь штук одной горизонтальной. Скоро будет уже полгода, как его посадили...
"Запоминайте, запоминайте скорее! Когда окажетесь в Азкабане, повсюду ищите буквы. Это могут быть руны, это может быть что угодно... и где угодно — на камнях стен, на плитах пола или потолка, просто в воздухе"...
Ну вот, опять. Опять пришла эта навязчивая мысль. Если она возникает, то вертится в голове бешеной юлой. Всегда произносимая чужим мужским голосом, всегда ворошащая смутные воспоминания, недоступные, как разгадка дежа-вю. Некто убеждает его искать приметы и собирать из них какое-то слово... Бред, утомительный бред. Рассудок сдает, и окклюменция уже не помогает. Временами эти "буквы" даже снились Кингсли, он что-то складывал из них и просыпался в полном отупении.
— Очевидно, этот разговор был в самом деле, — заявил он самому себе, медленно облизывая ложку, потом миску, потом выцарапывая черенком ложки еще одну зарубку на стене. — А память стирают и только потом сажают.
Шеклболт усмехнулся. Дожили, говорим вслух. Что дальше?
— Какие буквы я должен искать? А может, еще увидеть лик святой на стене своей тюрьмы? Кингсли-Кингсли, это ведь натуральное помешательство...
Он посмотрел на стену, и тут к великому его ужасу на камне проступили очертания дементора. Нет, не настоящего, а примитивно нарисованного углем. И рисунок отчетливо продекламировал, даже почти пропел сочным басом: "В начале было Слово!" Кингсли торопливо спрятался под щиты окклюменции, зажмурился и замер. Может, не заметит или решит, что узник уже помер. Ничего не происходило, стояла тишина. Шеклболт открыл глаза и воззрился на совершенно пустую стену. Да это же просто облезающая штукатурка на стене выделила узнаваемые контуры фигуры в ободранной хламиде. Теперь вот и мерещатся всякие... Так, а это что? Буква? Половина от "O" или же полная "D"?.. А вон, правее — точно "N", и за ней есть что-то еще, но там темно и отсюда не видно. Он поднялся с места и стал бродить по камере, вглядываясь в обшарпанную облицовку под разными ракурсами. Буквы, которые он видел или воображал, словно плавали туда-сюда в зависимости от того, откуда смотрел на них Кингсли, и того, как падала тень на рельеф. Это было точно во сне, настолько же нелепо и при этом крайне достоверно, хоть рукой дотронься. И он дотронулся — стена как будто поддалась и слегка качнулась. Букв было семь, две из них — "А". Литеры "Р" и "R" были как бы подвесками к тени кандальной цепи, пристегнутой к решетке, и медленно поворачивались туда-сюда. Почему только он не замечал всего этого раньше? Какое же слово в них во всех зашифровано? Он перебрал множество осмысленных вариантов, но при каждом оставались лишние буквы или же, напротив, не хватало имеющихся. В какой-то момент он так отчаялся, что сел прямо на пол, подпирая стенку. И когда из такого положения он взглянул на весь этот разброд, нагромождение литер сложилось в одно слово, скорее имя: PANDORA. Огнем полыхнуло в мозгу воспоминание: мужчина-блондин, твердящий ему что-то через решетку. Pandora! Коридор из букв оканчивался ярким символом — купающимся в завитках огня фениксом.
