Тело снова рухнуло вниз, но пролетело всего пять-шесть футов и снова зависло. Держа ее на прицеле палочки, Малфой приземлился и отшвырнул в сторону свою метлу. Его била крупная дрожь. Впрочем, дрожь била и Гарри, он вообще еле шевелился и ничего не соображал. Но когда Джинни плавно опустилась на землю, у него как будто открылось второе дыхание. Они с Малфоем бросились к ней одновременно, с двух сторон.
— П-поттер, прошу! Поттер, прошу тебя! — как заведенный, повторял Драко, сам не понимая, что и зачем бормочет, почти срываясь в рыдание.
Гарри прижал пальцы к горлу девушки. Пульс прощупывался.
— Живая, Малфой.
Тот громко выдохнул, заскулил и, съежившись, ткнулся лбом в ее плечо.
— Давай, давай, ноги-ноги, пока и нас не пришибло. Закрой нас щитом, Драко, ее берем на руки и тащим к Помфри.
— Я носилки могу.
— Давай, если можешь. Щит тоже контролируй, иначе огребем.
— Окажи ей первую помощь, Поттер!
— Сначала где-нибудь укроемся. Мертвяк полетел за медиками.
Перекидываясь короткими репликами, они добежали вместе с Джинни до портала Хогвартса и ворвались в школу. Гарри осмотрел ее и перевел дух: кажется, они отделались испугом, потому что девчонку просто контузило — по всей вероятности, сама молния ударила в металлические крепления на ее метле.
— Я твой должник, — сказал Малфой с трагической слёзкой в голосе.
Гарри, который уже убедился, что Джинни вне опасности и завтра будет как огурчик, еле сдержал серьезность. Пафосный Драко — это отдельный опус для фортепиано с оркестром.
— О! Точно! Поэтому теперь ты должен сказать своим долбоебам Винсу и Грегу, чтобы они прекратили меня "лечить".
— А что это вообще было? Ты же колдовал, правда? — Драко метался взглядом от своей ненаглядной Джинджер к Гарри и обратно, не в состоянии остановиться на ком-то одном из них. — Ты без палочки колданул, Гарри! Это ж Мерлин знает что за чудеса! Выброс, да? Получилось? У тебя получилось?
Он даже забывал растягивать слова. Всполошенный Малфой — что может быть прелестнее? Интересно, профессор Снейп когда-нибудь видел своего студента в такой экзальтации?
— Ты только не говори пока никому, ладно? — попросил Гарри, и тут ему стало совсем нехорошо; болью дернуло шрам на лбу, а силы куда-то пропали. С отнимающимися ногами и руками, дрожа от слабости, он сел на ступеньку, прямо в натекшую с них лужу.
Малфой что-то спрашивал, но слова его звучали как растянутый низкий гул без всякого смысла. Отпустило только после того, как примчавшиеся на подмогу ассистенты мадам Помфри напоили Гарри восстанавливающим зельем, а Джинни забрали с собой в лазарет.
— Я знал, что всё это кончится больничной палатой, — мрачно изрек восседавший на перилах лестницы Мертвяк.
79. С какого ни посмотришь бока, я в мире очень одинока!
— Нет, я так больше не могу! — простонала Гермиона.
Мама решила взять ее измором. Теперь она доставала дочь даже в письмах, выклевывая ей мозг всё более неопровержимыми аргументами о пользе перевода из Хогвартса в Шармбатон на седьмом курсе.
— Мама, ну и зачем тебе нужна бормашина? — подбоченившись, девушка смотрела на письмо от домашних, немым укором выложенное на столе. Эти исписанные упрямым маминым почерком листки магловской бумаги, практически не применяемой в их школе, казались Гермионе каким-то иллюзорным слепком сознания миссис Грейнджер, с которым нельзя было не вступить в дичайшее противоборство. — Тебе же для лечения кариеса достаточно будет просто говорить с больным зубом!
— Что, Ржавенький, уже с бумажками разговариваем? — пробегая мимо через факультетскую гостиную, Рон Уизли хихикнул, дружески прихватил ее ладонями за плечи и чмокнул в лохматую макушку. — Береги себя, детка! Ты нам еще нужна здоровой!
— А-а-а-а! Уйди, Рон, я тебя ненавижу! — она захныкала, в изнеможении откинула голову и развернулась вокруг своей оси, а парень уже побежал дальше по своим делам. — Нет, ей-же-ей — с этим надо заканчивать! Она меня заковыряет!
— Кто посмел тебя обидеть, дай убью его, — пробегая мимо вслед да Роном, заявил Симус и разлохматил Гермиону еще сильнее — ровно в том месте, куда только что чмокал Уизли; потом он увидел ее недогрызенное яблоко возле письма, куснул его и, получив оплеуху, понесся дальше с воплем: — Если кто обидит, он — мой!
Поэтому, услыхав шаги на лестнице за спиной, Гермиона рявкнула:
— Даже! Не! Думай!
— А? — Джинни удивленно остановилась на нижней ступеньке и захлопала накрашенными ресницами.
— Не, ты иди-иди, — разрешила Гермиона, про себя отметив, что недавний эксцесс с молнией пошел девице на пользу, и теперь она воодушевленно бегает на свидания со своим Хорьком, делая вид, будто сильно заинтересовалась оранжереей профессора Стебль и вообще лютиками-цветочками. Разбудила спящего Малфоя [1], а сама прикидывается святой невинностью!
__________________________________________
[1] По тексту канона лозунгом Хогвартса является искаженное латинское высказывание "Draco dormiens nunquam titillandus" ("Не щекочите спящего дракона" — безусловно, аналог английской поговорки "Не будите спящую собаку", перешедшей в обиход из цитаты средневекового поэта Джефри Чосера). В фандомной среде этот лозунг породил немало шуточек в адрес Драко Малфоя.
И стоило Гермионе расслабиться и потерять бдительность, как Джинни подлетела сзади, чмокнула ее в щеку, окончательно распотрошила ей волосы и в довершение сперла полусъеденное яблоко. Уже у двери показав язык рычащей встрепанной Гермионе, она нырнула в коридор и была такова.
— Ненавижу гриффиндорцев! — девушка села за стол с твердым решением написать матери разгромный ответ, но в этот момент кто-то настойчиво постучался в одно из окон.
Гермиона оглянулась, и сердце, подпрыгнув, замерло, а потом заколотилось опять с бешеной скоростью: это был Риг, филин Гилдероя. Ура! Теперь есть кому пожаловаться на маму и укрепить свои защитные позиции, чтобы остаться там, где хочет она сама, а не вездесущая миссис Грейнджер. Вот так-то!
Она впустила сову, отдала ей вкусняшек взамен письма, и Риг, ни разу ее не куснув, а только убийственно зыркнув оранжевым оком, унесся в сторону шотландских холмов за Запретным лесом. Письмо было увесистым и... плотным. Ой, неужели же Гил внял ее просьбе и наконец-то прислал свою колдографию? Она не видела его уже почти три года — с отъездом из Хогвартса он перестал поддерживать имидж помешанного на своей внешности кретина и с тех пор удостоил их с Гарри всего-то парой снимков, да и то на втором был очень и очень далеко от камеры, на фоне огромной скалы в виде окаменевшего дракона. А Гермиона всё стеснялась попросить, и вот в прошлый раз набралась наглости...
О, мой бог! Она боялась разочароваться — вдруг он изменился, и ей с ее "гормональными" причудами что-то в нем не понравится? Это ведь будет разочарование всей жизни! Нет, понятно, что после профессора Снейпа к таким вещам будешь относиться философски, но она же не была влюблена в профессора Снейпа. Ой! Она наконец призналась себе в этом, что ли?.. О, нет! О, да! Гермиона прижала к груди колдографию, еще раз взглянула, еще раз прижала и, запрыгав, как ошалелая белка, бросилась кружиться по всей гостиной — хорошо хоть здесь больше никого сейчас не было!
Нет, он был непозволительно, неприлично хорош! Сидел с какими-то свитками, заваленный ими по уши, потом отвлекался на фотографа, что-то ему говорил, и снова закапывался в свои пергаменты. И эта мимолетная улыбка — в ней был весь Локхарт, каким она его помнила! Ничего он не изменился! Хуже уж точно не стал. Разве что позволял себе некоторую небрежность и даже "магловость" в одежде и прическе, разрушая образ франта-знаменитости со времен ЗОТИ второго курса. Гермиона уж точно не считала это "ухудшением", скорее наоборот. Интересно, а что он там читает и выписывает — вон, все пальцы в чернилах, как у студента-новичка?! Она стала рассматривать его руки, на три четверти выглядывающие из подвернутых рукавов рубашки, и стыдливо одернула себя, потому что в голову полезли всякие непристойные фантазии. Ну, красивые же руки, черт его побери, как тут не разглядывать? Длинные пальцы, изящные, но крепкие запястья, кожаные заклепанные браслеты на предплечьях, как у каких-нибудь ковбоев или рокеров... А на пергаментах, с которыми он возится, — иероглифы... египетские, кажется... Непонятные схемы и чертежи — отсюда толком не разглядеть, можно лишь догадываться. Ей никогда не угнаться за ним по интеллекту. И по красоте тоже... И вообще!
— Ничего ты не понимаешь, — шепнула она снова и снова повторяющему одно и то же движение портрету и украдкой его поцеловала.
Щекам стало горячо, она спрятала снимок в конверт и выхватила само письмо. Дыхание постепенно выровнялось, но сердце всё еще ёкало и замирало.
"Привет тебе, моя дорогая Атропа! — как обычно, шутливо подтрунивая, начинал он письмо. — Я выполнил твою просьбу, прелестная мойра, но не бескорыстно: хочу увидеть взамен твой неземной облик"...
Гермиона ужаснулась. У нее нет ни одного приличного снимка, да и где ей взять здесь хорошего фотографа? Не у Колина же Криви колдографироваться — он и из красивых девчонок вроде Падмы и Парвати способен сделать каких-то бундящих шиц, а что же тогда выйдет из нее, с ее незавидными внешними данными? Да в ее случае будет бессилен даже профессионал! Нет, нет и нет, надо просто потянуть время отговорками, а там, может быть, он и сам забудет. В конце концов, скорее всего, он попросил из вежливости. Зачем ему фотка странной девицы, которую он и по имени не называет, вечно всё с прибауточками... может, он вообще уже забыл, как ее звать на самом деле? Да, наверно, забыл. Такой (она украдкой вытянула краешек колдографии из конверта и опять взглянула на него) красивый! На что только ты надеешься, дуреха? (А это уже строгим маминым голосом, только мама еще бы и назвала его павлином — чтобы заочно сбить с господинчика спеси.) Ладно, со снимком потом что-нибудь само придумается, лучше вернуться к письму и не накручивать себя сверх меры.
"Сейчас у меня действительно очень много работы и, мне кажется, скоро я смогу порадовать вас с мистером Поттером некоторыми вещественными результатами.
Возвращаясь к вашим с Гарри вопросам о мессире Гринделльвальде — а я не сомневаюсь, что вы намеренно продублировали друг друга в расчете на мой ответ хотя бы кому-то одному из вас, — попробую рассказать то, что знаю и что пора бы уже узнать вам. Насколько мне помнится, информация о Голландце, равно как и о Неназываемом, была максимально извлечена из библиотеки Хогвартса, и в Запретной секции, доступной только преподавателям, осталось лишь несколько его трудов. Именно из-за этого в 40-50-х сломали столько копий представители Лиги Апертистов"...
Перед внутренним взором Гермионы возникла выдержка о деятельности Союза Откровенности и один из пунктов их уложения: "Обеспечить всем и каждому доступ ко всем видам неискаженной информации, дабы таким образом развенчать саму теорию чистокровности в глазах будущих поколений и искоренить возможность кривотолков и спекулятивных трактовок в будущем". Она уже не помнила, где прочла это, но, по рассказам Гарри, его бабушка, Эйлин Принц, в юности была связана с этой организацией и даже возглавляла одну из молодежных ветвей апертистов МагБритании.
"...Начну с самого начала.
Вопреки устоявшемуся мнению, будто Геллерт ван Гринделльвальд появился на свет в маленьком провинциальном городишке Бевервейке, что в Северной Голландии, это не так. Он родился в обедневшей, но многодетной семье волшебников на острове Ява в 1880-м, шестого июня — за три года до начала трагедии Кракатау. Жили они в Джакарте, но мессир любит бытующую легенду о том, что извержение, начавшееся в мае 1883 года, закончившееся взрывами вулкана в конце лета и в десять тысяч раз превысившее силу взрыва бомбы, которая уничтожила Хиросиму, было спровоцировано его первыми магическими всплесками.
Не возьмусь судить о подлинности таких объяснений, но в будущем он был феноменально силен именно в организации землетрясений и штормов. И этому есть множество свидетельств, ныне запрещенных на территории Магической Британии.
В результате чудовищных разрушений соседних островов август 1883-го унес жизни множества людей — по большей части маглов — а семейство Гринделльвальдов тогда же неизвестным образом перебралось из голландской Индонезии в столицу Нидерландов. Сделать это собственными средствами такая нищая фамилия не смогла бы ни при каких обстоятельствах, и здесь им явно кто-то помог — сам Голландец считал именно так.
Собственно говоря, свое "индийское" прошлое мессир практически не помнил, но всегда утверждал, что волшебный Восток тянет к себе его воображение и заставляет узнавать больше о его культуре и обычаях.
Когда ему пришло время поступать в школу, перед семейством встал одинаково безнадежный выбор: Шармбатон или Дурмстранг. Старшие из детей Гринделльвальдов, кто не умер в результате нескольких инфекционных заболеваний, нападавших на семью, значительными волшебными способностями не отличались, и родители решили, что отдавать их на учебу — это слишком шикарно для скудного бюджета и проще учить отпрысков дома, ведь для жизни достаточно и бытового колдовства, плюс пара-тройка каких-нибудь ремесленных и ровно столько же оборонительных заклинаний.
Но с Геллертом ситуация была иная: он имел задатки очень сильного мага и категорически настаивал на поступлении. А характер, надо сказать, у него был отчаянный, и настоять на своем он умел, даже подвергаясь родительской порке, на которую, в отличие от денег, взрослые не скупились. Гринделльвальды подсчитали, что аскетичный Дурмстранг обойдется им значительно дешевле изящного Шармбатона, и отправили сына туда.
Каждый, кто учился в этой школе — как ты знаешь, твой покорный слуга имел такую честь, хоть и недолго, — хорошо знает о достижениях Голландца. Здесь не существует разделений на факультеты-дома, как в Хогвартсе и некоторых американских волшебных школах. В древние времена Дурмстранг пытались делить на женскую и мужскую ветви, но это не прижилось, поскольку магия, как и смерть, равняет всех. [2]
__________________________________________
[2] Не потому ли магию так ненавидят церковники всех христианских (и производных от христианства) конфессий и демонизируют ее носителей перед паствой?
Учить приходилось всех одинаково, поэтому "разделение по старинке" быстро утратило смысл. Отныне каждый из десяти курсов (дурмстранжцы учатся до двадцати одного года, т.е., истинного совершеннолетия мага, и только при этих обстоятельствах их образование считается полным) разделяют на три-четыре потока в зависимости от количества студентов, поступивших в очередной год. В годы демографического спада бывало и всего по две группы, а то и вовсе без потокового разделения.
Исходя из всего этого, я не смогу тебе сказать, какому из ваших факультетов был аналогичен тот поток, в котором очутился мессир в 1891 году. Не думаю, что это вроде Слизерина или, там, Когтеврана... Не всё в этом мире обязано оглядываться на порядки в Британии, моя милая Атропа, уж ты мне поверь.
