— Вот так в нас убивают романтику, — сказала я Гарри, когда мы получили наш багаж, а папа ушел искать такси.
И тут, фальшиво насвистывая Une vie d'amour, к нам подошел огненно-рыжий молодчик в черной рокерской футболке, выгодно облегающей рельеф его атлетических мышц, в рваных джинсах, старых кедах и темных очках. На бицепсе левой руки отчетливо проступали четыре рыхлых свежих рубца — явно шрамы от чьих-то когтей. Но даже всё это не помогло затмить Уизлевскую породу.
— Здорово, детки! — сказал Билл, приспуская очки на самый кончик носа и как-то слишком уж плотоядно разглядывая меня (а Гарри был удостоен рукопожатием). — Довезли? Молодцы! — он поставил футляр на попа, деловито прокрутил вокруг своей оси и громко щелкнул жвачкой. — Отлично! Ну всё, кроха, пока, — это он уже мне. Козел.
Он уже собрался уходить, как тут не выдержал — каркнул кларнет Гарри:
— Хей, Билли, а поблагодарить их ты, случайно, не хочешь?
Рыжий оглянулся, послал мне (еще раз козел!) воздушный поцелуй и уже окончательно смешался с толпой.
83. Правь, благородный кормщик, к Трое!
Зенон Элейский, мыслию разящий,
Пронзил меня насквозь стрелой дрожащей,
Хоть сам ее полетом пренебрег.
Рожден я звуком, поражен стрелою.
Ужель тень черепахи мне закроет
Недвижного Ахилла быстрый бег?!
Поль Валери "Кладбище у моря"
Только в самолете рассудок Гарри начал наконец успокаиваться. Последние дни перед отлетом вертелись, как на карусели, почти не оставляя в памяти никаких подробностей. Он что-то делал, с кем-то разговаривал, но будто во сне. Когда-то, после третьего курса, уволившийся профессор Люпин пришел к нему в лазарет и рассказал о мыслительном устройстве зверей... Вот нечто похожее творилось и с Гарри. Отчетливо запомнился только визит к тетке Петунье.
— Может, всё-таки отправишь со мной свою иллюзию? — усомнился отец в последний момент и с легкой издевкой добавил: — Насколько помнится, на втором испытании Турнира ты блеснул способностями...
— Для чего? — удивился Гарри, переодеваясь в магловскую одежду, чтобы не смущать родственников хогвартской мантией.
Снейп сунул какую-то бутылочку в потайной карман своего сюртука и пожал плечами:
— Я просто спросил.
— Не. Крестный научил меня только самым азам: я не умею, как они с МакГонагалл, имитировать плотность иллюзии... Да и контроль над ней с такого расстояния я потеряю. Тетя Пет обидится.
Отец чуть сощурил один глаз, внимательно приглядываясь к нему:
— Судя по твоему ответу, при других обстоятельствах ты избежал бы этого свидания...
— Я не знаю, — Гарри посмотрел на свое отражение в зеркале. — В письменном виде, кажется, мы с ней поладили. Но как будет при реальной встрече... Не знаю... Вдруг я опять начну ее раздражать? Мы никогда не были с ней в особенно теплых отношениях, ты же знаешь. Вообще удивляюсь, зачем ей приспичило увидеться со мной...
Профессор не ответил, и они аппарировали прямо в прихожую теткиной новой квартиры в Лондоне. Снейп тут же зачаровал входную дверь, а потом и вовсе скрыл помещение под куполом недосягаемости. Встретившая их тетя Петунья наблюдала за этими манипуляциями с плохо скрытым осуждением, но вслух не сказала ничего. Кузена дома не оказалось.
— Ты уже почти догнал Дадли, — обнимая племянника и поглядывая на него снизу вверх, сказала она. — И Северуса... Так непривычно видеть тебя уже взрослым...
Постепенно они привыкли друг к другу. Тут отец зачем-то попросил у нее волосинку с головы, и Петунья, прочитав что-то на его лице, едва сдержала улыбку, но волосинку ему, поморщившись, выдернула. Гарри непонятливо наблюдал за этой сценой — и за тем, как Снейп вышел в ванную комнату. Тетка покусывала губы и даже ерзала на стуле от нетерпения, а когда услышала шаги, то чуть не подпрыгнула с места и слегка взвизгнула от изумленного смеха, увидев посреди комнаты саму себя в черной одежде, с распущенными волосами и хмурой, не накрашенной физиономией. Когда до Гарри дошло, что происходит, Петунья уже вытирала салфетками тушь, растекшуюся от слез, но успокоиться не могла. Глядя на них, двойник Петуньи демонстративно закатывал глаза и корчил недовольные рожи, чем только разжигал новые приступы хохота у обоих.
— О, господи! — простонала тетка, комкая очередную перепачканную черным салфетку. — Я... я... А-а-а-а, я не могу больше!..
Она кинулась умываться, и ее копия отправилась следом совершенно мужской походкой.
— Я даже не о... не ожидала, что это так смешно! — Петунья плескала себе в лицо холодной водой и всхлипывала.
— Вообще-то я предупреждал... — равнодушно сказал двойник куда-то в сторону; голос был женским, а вот манера говорить — абсолютно Снейповская. — Знаешь, мне надо, чтобы ты меня на скорую руку научила... ну, там... ходить как положено... с волосами что-то сделать, — он с отвращением покрутил в пальцах прядь светлых волос, — нарисовать что-то тут, — обвел в воздухе овал напротив своего (?) лица. — Что надо на себя надеть, опять же...
Тетка развернулась, по-хозяйски поддернула край волочившейся по полу черной мантии и, увидев на его ногах мужские туфли в сползших, не по размеру, носках, снова взорвалась смехом.
— Ладно, ладно, — пообещала она. — Научу. Го-о-осподи! На это невозможно смотреть!
— Я уж подумал, что кто-то снова выпустил боггарта Лонгботтома и наколдовал Ридикулус... — сказал Гарри и сделал вид, что вовсе не словил убийственный взгляд своего дражайшего родителя.
В тот день у него наконец-то получился EoS, который они столько отрабатывали с Гермионой, когда у него не было магии и он мог присутствовать на их с профессором тренировках только в качестве наблюдателя. Видимо, смех не только продляет жизнь, но и благотворно влияет на практические стороны волшебства. И, очутившись после инкантации "Гратаконтра" сознанием в телесной оболочке профессора, Гарри стал торопливо ощупывать свою/его правую руку. Юноша прислушался к боли, и ему стало страшно. В этом теле не было живого места. Ни единого участка, который бы не страдал — руки, спина, голова, всё внутри... Дергало, крутило, ныло, выворачивало, тошнило, жгло... Как же отец существует в таком состоянии? Что с этим делать? Чем всё это лечить? Снейп быстро догадался, для чего сын так напирал на отработку EoS, и, недовольно буркнув антизаклинание, вернул всё обратно. Они не стали это обсуждать.
Тогда-то ночные кошмары и вернулись: Гарри часто снилось, что он возвращается из Франции и, бегая по школе, не может отыскать отца, а в ответ на расспросы все отворачиваются и ничего не говорят...
Однажды был сон, где они с какой-то девчонкой — наверно, с Ржавой Ге, лицо размыто, не понять — стоят на смотровой площадке Эйфелевой башни, и тут откуда-то выпрыгивает летающая рыба, совсем не похожая на сомиху Кунигунду, но точно из Хогвартса. И в письме, которое она принесла отчего-то не ему, а его спутнице, написано что-то плохое. Девушка плачет, читая послание вслух, но Гарри не может понять ее невнятной речи. Просит повторить — и из всей тирады слышит только "истребится — смерть". Ослепительной болью вспыхивает шрам на лбу — и крики, много криков из разных эпох, криков громких и криков, приглушенных временем, криков женских и мужских. Но отчетливее всех звучат два голоса — "его" и "ее":
— Верни мне мою память! Ты скажешь мне, куда спрятал ее, гаденыш!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Том, я прошу только об одном: наложи на него Обливиэйт!"
"Ха! Ну не-е-ет!"
"Пожалуйста! Пожалуйста, заставь его забыть это, и только это. Больше ни о чем и никогда я тебя не..."
"Не-е-т. Вы оба будете помнить!.."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Я не понимаю, о чем вы, сэр! Я действительно...
— Р-р-р-рас-с-спинаю!..
Гарри подскочил — в этот раз до того, как чернокнижник из нового пласта сновидений, внезапно наросшего поверх Эйфелевой башни, успеет наколдовать Круциатус, — но его колотило от ужаса. Коснулся шрама — нет, на самом деле не было никакой боли, да и сам рубец-зигзаг на лбу почти не ощущался под пальцами...
— Я уже боюсь смеяться, — признался он Луне в их последнюю ночь вместе.
— Почему? — шепотом спросила она, гладя его ладонью по лицу и жадно запоминая "на потом" каждую черточку.
— За смех приходится расплачиваться втридорога... обязательно происходит что-то ужасное. Чем веселее смех днем, тем ужаснее расплата вечером...
— То же самое папочка говорит про деньги, — она вздохнула и прижалась к нему сбоку.
Гарри кивнул. Наверно, поэтому и профессор Снейп смеется так редко, а по-настоящему — вовсе никогда... С Луной было очень спокойно, но это ненадолго. Совсем скоро они расстанутся, и он ощутит себя эквилибристом над пропастью, из-под ног которого выдернули канат.
Очнулся он в самолете, так, будто до последнего момента всё происходило в бреду. Слева от него, у самого прохода между рядами кресел, что-то писал в своем блокноте Кингсли Шеклболт, а соседка справа читала малолетней дочери магловскую книгу на французском. Девочка капризничала, ей было одинаково скучно как смотреть в иллюминатор на кучи облаков, так и слушать мать, которая старательно перекрикивала гул двигателей. От этого беспрестанного гудения противно закладывало уши. Зевнув, чтобы хоть немного облегчить эту заложенность, и слегка потягиваясь, Гарри от нечего делать скользнул взглядом по страничке с нарочито примитивной иллюстрацией.
— Je lui disais: 'La fleur que tu aimes n'est pas en danger... Je lui dessinerai une muselière, à ton mouton... Je te dessinerais une armure pour ta fleur... Je...' Je ne savais pas trop quoi dire, — стараясь не раздражаться на непоседливое чадо, декламировала женщина. — Je me sentais très maladroit. Je ne savais comment l'atteindre, où le rejoindre...[1] Жюстин, имей терпение! Мы скоро будем дома! Слышишь меня?
__________________________________________
[1] См. перевод в Примечаниях в конце главы.
Какая-то знакомая история... кажется, он читал это, только в английском переводе, в детстве, когда еще таскал чтиво из шкафа Дурслей. Пока француженки ссорились, старшая прикрыла книгу, и Гарри увидел ее название. Улыбка невольно скользнула по губам: ну конечно, Antoine de Saint-Exupéry "Le petit prince"! Жюстин заявила матери, что больше не хочет "эту глупую сказку", и тогда юноша, набравшись нахальства, спросил, нельзя ли ему полистать книгу. Женщина недовольно дернула головой, но сказала "конечно" и снова занялась воспитанием дочери. Гарри стал читать и разглядывать картинки — помнится, у Дурслей они были черно-белыми, графическими, а в этой книге их ярко раскрасили. И их было намного больше, чем в английской версии. Некая смутная мысль навязчивым москитом вилась где-то на задворках сознания, и он никак не мог понять, чем она связана с этой сказкой.
"На первом астероиде жил король. Облаченный в пурпур и горностай, он восседал на троне — очень простом и всё же величественном"...
Семь. Их было семь. Планет, которые посетил мальчик. И обитатель каждой отличался от других какой-то присущей ему и только ему слабостью. Властолюбие, тщеславие, слабоволие, трудоголизм, бессмысленная исполнительность, паразитирование на чужих мыслях и достижениях... Только последняя, Земля, стала для путешественника сложнейшей из загадок — и благодаря Змее Принц вернулся к своему Цветку... Вернулся ли?
Что-то... что-то кроется за всем этим. Гарри как будто проживал всё заново: тот же самый самолет, те же самые лица пассажиров вокруг, та же книга... Сейчас девочка захнычет и скажет матери: "Я хочу сладкий рогалик с шоколадом!" — а соседка ответит, что до посадки осталось чуть больше десяти минут и они смогут перекусить в кафе аэропорта. Точно! Одна сказала... и другая ответила... А в иллюминаторе возникнет облачная гора, похожая на сидящую лисицу... Вон она... Самолет плавно скользил мимо гигантской белой фигуры, и, поворачиваясь другой стороной, облако утрачивало сходство с лисой... Мистер Шеклболт взглянет на часы и полезет в свой портфель, потом спрячет туда блокнот... Да! Так и произошло! Это было очень странно... и очень таинственно, захватывающе, почти жутко... DИjЮ vu...
...Второй курс, Дуэльный клуб. Снейп и Локхарт на помосте, театрально, почти шутовски кланяются друг другу: зельевар — коротко, собранно, в дань этикету, зотишник — с причудливыми излишествами "а-ля барокко". Только сейчас, глядя туда, Гарри понимает, как прикалывался над всеми в такие моменты паяц-Гилдерой. А ведь они, эти двое, чертовски похожи между собой, но только как позитив и негатив одного фотоснимка, как красное и черное, как maschera dell'arte, как...
"Не останавливайс-с-ся, мой маленький маленький принц! Мне нравится ход твоих мыслей. Не останавливайс-с-ся!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Кажется, мы недоговорили в прошлый раз, мой маленький, маленький принц, — змея Малфоя подползла еще ближе к Гарри и опять замерла, будто налетев на невидимую преграду. — О, моя близорукость сыграла со мной злую шутку, милорд! Вы уже заставили себя увидеть?
— Да, Шани. Но это лишь половина дела. Разбуди меня условленной фразой, и пусть начинается!
— "Celui que je touche, je rends à la terre dont il est sorti", — с этими словами Шани размахнулся и стрелой кинулся ему в грудь. Два заклинания опередили бы змею и уничтожили, но Гарри сам оградил ее от удара, выставляя щит. Ледяное скользкое тело пронзило его в районе солнечного сплетения, заставив чуть охнуть от укола и согнуться пополам. Змея исчезла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Воспоминание, проигранное сейчас словно бы в Омуте памяти, застыло. Это напоминало Ступефай, только массовый, наложенный одновременно и на вещи, и на предметы, и на заклинания, сорвавшиеся либо полусорвавшиеся с кончиков палочек...
Единственным, кто мог двигаться здесь, был Гарри. Он вышел из себя. Не в фигуральном смысле, в прямом: он просто отсоединился от тела двенадцатилетнего подростка, шагнув на пружинящий настил помоста ногами на несколько размеров больше, в кроссовках и магловских джинсах. Огляделся. Глаза всех без исключения студентов были обращены к оставшемуся у него за спиной Гарри Поттеру. Мальчишка, в которого только что вонзилась воображаемая рептилия, стоял, изогнувшись, нелепо растопырив локти, хотя палочку не выронил и даже успел наколдовать щитовое. Семнадцатилетний Гэбриел опять посмотрел на замершую публику. На лицах ребят полно эмоций, направленных в его адрес — негодование, изумление, мимолетный восторг, испуг, злость. А чего ты хотел, змееуст? Ты только что общался с наколдованной Малфоем тварью на парселтанге, который прочно сросся для всех волшебников с образом Неназываемого! Лишь Гермиона, незаметно выставив палочку над краем подиума, помогла ему тогда с щитом для Шани. Как взросло она тут выглядит для тринадцатилетней девчонки! Сквозь маску малолетки проглядывает серьезная девушка — именно она и летит сейчас в одном самолете с ним.
