* * *
Киномарафоны были для нас с Артуром чем-то вроде традиции, ещё со времён до того, как начали играть в настолки. У Артура была глубокая и прочная любовь к сериалам и сиквелам, но особенно трилогиям, и он часто говорил, что часть нашего культурного долга — лично просмотреть как можно больше классики, вместо того, чтобы просто слышать о ней пародии на изложения или что-то полузапомненное.
— Не знаю — сказал я Артуру во время паузы в нашем марафоне по расширенной версии Властелина Колец. — Там есть кое-какие идеи, которые кажутся интересными, но на самом деле таковыми не являются.
— Объясни — сказал он. — Это всё равно, что сказать, что кто-то выглядит красивым, но на самом деле не красив, логическое противоречие. Хотя, возможно, можно сказать, что это иллюзия, или что-то такое.
— Да, верно, именно оно — сказал я. — Это иллюзия. Смотришь на симпотную девчонку, а при ближайшем рассмотрении понимаешь, что она — мираж.
— Или на ней уйма косметики — сказал Артур.
— Это... — начал было я, но моё возражение скончалось, когда я понял, что мы скорее всего примемся обсуждать социокультурную роль косметики вместо более интересной темы, о которой я хотел поговорить. — Ну, пожалуй. То есть есть идеи или задумки, которые кажутся интересными, но когда за них берёшься, оказывается, что это не так.
— Ты говоришь просто о различии глубокое слэш мелкое? — спросил Артур.
— Возможно? — спросил я. — Ну, может и нет, поскольку есть разные типы глубины, и я не уверен, что мы сейчас говорим об одном.
— Ладно — сказал Артур. — Табу "глубокий", табу "мелкий".
На тот момент это была новая фишка — объявлять определённые слова табу, чтобы приходилось полнее объяснять концепции, на которые указываешь. Как-то раз он сказал мне, что все споры, в сущности, сводятся к спорам об определениях, но на мой взгляд это звучало как одно из того, что люди говорят в общих чертах вместо конкретности.
— Хотя, вообще-то табу "интересное".
— Ладно, но мне нужно немного подумать — сказал я.
— Нормально, мы почти добрались до Айзенгарда — ответил Артур.
В общем, я сидел, в полглаза смотрел фильм, который уже три раза видел, и наполовину думал о том, как бы объяснить. Моим любым аспектом просмотра фильмов с Артуром было наличие времени для молчания и мыслей; у меня всегда было чувство, что отстаю от него, когда мы вдвоём говорим.
— Ладно — сказал я, когда экшн закончился. — Думаю, дело может быть в минимальной описательной длине.
— Угу, МОД — сказал Артур.
— Для меня хорошая, увлекательная идея может описываться несколькими словами, однако эффекты и результаты этого короткого описания будут иметь очень, очень длинную МОД — сказал я. — Или по крайней мере это стартовая точка для описания того, что я, вероятно, имею в виду, когда говорю, что что-то может казаться интересным только поверхностно.
— Тут есть проблемка — сказал Артур. — В том, что МОД — расплывчатый термин.
— Угу — сказал я. Я знал, что с этим будет проблема.
— В смысле, можно перефразировать как "точка снижения снижения описательной эффективности" — сказал Артур. — Думаю, это сработает чуть лучше, в духе того, что можно сказать, что Мерри — хоббит-мужчина, и это даст много концептуальной силы в расчёте на каждое слово описания, но в итоге приходишь к точке, когда говоришь не о его волосах, а о индивидуальном расположении волосяных фолликул. Но тогда нужно принимать в учёт культуру и культурные словари, вроде, например, "хоббит", когда запихиваешь большое описание в маленький термин — прикол специально для тебя, Джунипер — и это потому, что кто-то уже проделал для тебя сложную описательную работу.
— Ну, да — сказал я. — В общем, проблема, к которой я пытаюсь вести, в том, что есть некие короткие, интересные идеи, у которых есть много последствий, но у этих последствий описательная длина меньше, чем можно подумать, просто взглянув на них. Они могут быть эвокативными, но когда за них берёшься, мяса на костях нет.
— И ты думаешь, что Безграничная Библиотека — одна из этих идей? — спросил Артур.
— Не знаю — сказал я. — В смысле, ядровая идея библиотеки, заполненной книгами, которые ещё не были написаны, хороша, но я, типа, ушёл куда-то в сторону с этим подсюжетом о библиотекарях, и если речь просто о политической борьбе, в чём смысл библиотеки?
— То есть не плохая идея, а плохое исполнение — сказал Артур.
— Ой — сказал я. Я всегда считал, что в сравнении с исполнением идеи практически не имею ценности. Задумался, помнит ли это Артур; это я всегда невзначай обижал людей, не в его духе так меня задевать, даже если это правда.
— Ты мне говорил, что каждая сессия — провал, на котором можно учиться — ответил он, пожав плечами и сохраняя взгляд на фильме. — И, для ясности, не то, чтобы оно было плохо, просто мало что содержало. Типа, если хочешь, чтобы было о судьбе — пусть будет о судьбе, или если хочешь чтобы было, не знаю, о сложности совместной работы тех, у кого минимум общего, то об этом и должно быть. Проблема была не в борьбе библиотекарей, а в том, что за этой борьбой ничего не стояло. Был тот поверхностный уровень о схемах библиотечной классификации, но это было неинтересно, и это была просто прокси-война, до которой им не было дела, поскольку они — фракции, соперничающие в том, кто сможет поставить своего парня на пост главного библиотекаря. Но фракции были просто фракциями, народ, ненавидящий друг друга по личным причинам, и нам до них тоже не было дела.
(Артур был лучшим. Иногда мы играли без него, и народу всегда было сложно вспомнить, что происходило раньше, кто их персонажи, и что они должны делать. Артур делал записи, сохранял своих персонажей, и, главное, он обращал внимание. Он обладал способностью поглощать и переваривать сюжеты, а затем выплёвывать их в доработанной форме. Наш учитель искусств говорил о том, как скульпторы видят скульптуру в куске камня, и у меня в каждой игре было такое чувство, что мы все смотрим на камень, а он видит в нём формы.
Этот разговор, для него бывший просто к слову, продемонстрировал, что он понимает сюжет лучше, чем я когда-либо, и хотя на тот момент воспринималось почти ядовитым слышать, что я создал что-то скучное, потратив на это часы своего времени, позже я понял, о чём он. Тот случай, вероятно, был ближе всего к тому, чтобы мы поругались, и единственной причиной, почему этого не произошло, было то, что Артур — лучший).
— Так что ты предлагаешь? — напряжённо спросил я.
— Очевидно, мы не можем снова её играть, очевидно ты не можешь снова её запустить, так что... — он пожал плечами, продолжая смотреть телевизор. — Честно говоря, я бы сделал эту историю больше о библиотеке, вроде того, что есть одна фракция, которая считает, что библиотека должна сортироваться на основе людей, а другая считает, что на основе объективной, не связанной с людьми истины. Или, там же книги, которые ещё не написаны, так что есть активисты-библиотекари, пытающиеся корректировать историю, что изменяет библиотеку, и консервативные библиотекари, которые хотят как можно меньше изменений, поскольку опасаются, что эффекты изменений сделают будущее хуже, и, может, несколько человек в этом лагере, которые просто не воспринимают его как свой. Это замуты, которые, мне кажется, будут интересны, поскольку Реймер, вероятно, назовёт одну из групп тупыми, а Том, возможно, попытается их примирить, а я с Тифф устроим большой спор об объективной истине или о том, как консерватизм имеет смысл как политическая философия, или что-то такое.
— И это твоя идея о веселье? — спросил я, всё ещё чувствуя себя несколько раненым. — Все за столом ругаются?
— Угу — сказал Артур. Он наконец оторвался от экрана. — Думаю, это то, чего нам в последнее время не хватало. Мы все знаем друг друга, и наши характеры, так что внутренние конфликты и пересекающиеся цели имеют больше веса, чем что либо другое. Не знаю, можешь назвать меня королевой драмы, но это то, чего мне не хватает.
* * *
После нашего обеда у нас были зарезервированы места в большом театре, который не особо отличался от тех, что я видел дома, за исключением микрофонов — вместо петличных использовался громоздкий аппарат, частично скрытый в передней части сцены, и передающий не самый чистый звук аудитории через огромные динамики. Если бы я знал заранее, попытался бы найти местечко поменьше и поинтимнее, но в пользу этого театра шло ещё кое-что помимо близости к ресторану: он показывал классику Утера Пенндрайга.
"Звёздная Война" была оригинальной трилогией Звёздных Войн, сжатой в чуть больше четырёх часов, с двумя антрактами там, где в оригинале были разделения фильмов. В выданных нам буклетах было написано, что временами три акта исполняются раздельно, или последовательными ночами, или разными сезонами, но Оксикоккус Орфеум, похоже, гордился длинной постановкой. Это были Звёздные Войны, записанные по воспоминаниям Артура, а затем отфильтрованные почти пятьюстами лет культуры.
Когда Фенн отправилась в туалет во время первого антракта, я подслушал, как мужчина выдаёт свой анализ Звёздной Войны своим друзьям. Он был высоким и хорошо одетым, как и я, и говорил с акцентом похожим на акцент Амариллис, чётким и ясным.
— Во времена Первой Империи это рассматривали как предупреждение — сказал он. — Потерянный Король давал урок народу Аэрба, как он зачастую делал, и этот урок — о том, что империи гниют с головы, что власть может развращать, если ей позволить, и что в этом случае ответственность даже нижайших из нас — восстать.
— Но Люк же сын Дарта Вейдера, разве нет? — спросила женщина из группы. — Вряд ли его можно назвать нижайшим корруптной империи, учитывая доставшееся ему наследие и магию его рода.
— Хотя сложно заглянуть в разум Потерянного Короля, но, возможно, это было послание, предназначенное его детям — сказал мужчина. — Возможно, он говорил им, что он может стать злом, которое им однажды придётся победить, или вернуть от грани. Неясно, лучше рассматривать Утера как Дарта Вейдера или как Императора Рейгана, хотя возможно, что он обе стороны одной и той же монеты.
Император Рейган? Я заглянул в программку, но там он был обозначен просто как "Император". Впрочем, я улыбнулся, поскольку это выглядело очередным отпечатком пальца Артура. Вся эта отсылка к СОИ была тупой, но это была тупость того типа, что мне нравился, и в контексте того, о чём мы с Фенн недавно говорили, это выглядело тем, что я и сам сделал бы на его месте. Отсылка, вставленная ради отсылки, потому что была связана с культурным наследием, которого никто вокруг него не понимал. Это порадовало меня, но ещё и вызвало чувство одиночества.
— Статус? — спросила Фенн, вернувшаяся из своего путешествия в туалет.
— Могла бы просто спросить, как я — сказал я. — Хорошо, полагаю, просто... немного ностальгично, больше, чем ожидал.
— Но никаких бяк? — спросила Фенн. — Сценарий ноль?
— О — сказал я. — Угу, никаких признаков того, что, эм, время поджимает.
Относительно этой ночи свидания мы больше всего опасались, что что-то случится из-за игровых капризов, но пока что ничего не происходило. Амариллис знала наш маршрут, и она сказала, что будет держаться в квартале от нас, в зоне досягаемости на тот случай, если будет какая-то крупная проблема или бедствие. Валенсия и Грак были вдвоём в убежище, скрывались за целым набором оберегов и сохраняли бдительность. Я изо всех сил старался не позволять всему этому портить мне удовольствие от ночи наедине с Фенн.
— Хочешь уйти? — спросила Фенн. — Я знаю, что осталось две трети, но я всё это уже видела, ты всё это уже видел, и если тебя зацепило — ну, смысл этого вечера точно не в этом.
— Со мной всё будет нормально — сказал я. Это было добрым предложением, но необдуманным, словно это не особенный вечер для нас обоих. Я потянулся и взял её руку. Смысл всего вечера, подумал я про себя. Это платье реально творило для неё чудеса, и я всегда был поклонником экстравагантно длинных волос. Она сделала всё это для меня. Я наклонился и поцеловал её, медленно и долго. — Пока я с тобой.
— Народ смотрит — пробормотала Фенн. Она дышала тяжелее, чем обычно, и, может, её и волновало внимание окружающих, но её взгляд оставался на мне. Впрочем, она была права; народ действительно смотрел, включая высокого мужчину, говорившего об Императоре Рейгане.
— Хрен с ними — сказал я. Я взял её под руку и повёл на наши места досматривать шоу, которое, после толики времени, чтобы привыкнуть, стало вызывать у меня ностальгию в хорошем смысле.
* * *
Когда спектакль закончился, было уже поздно, что и не удивительно, учитывая четыре часа представления и два антракта. Ночь накрыла Клюквенный Залив, и с ней пришла прохлада. Уличных фонарей было меньше, чем я привык, и они были более тусклыми, но из-за количества народа окрестности выглядели безопаснее и оживлённее. Мы с Фенн шли рука об руку, направляясь к отелю длинным зрелищным путём через шесть кварталов и участок парка.
— Хочешь накинуть мой жакет? — спросил я, ощутив, как она вздрогнула.
— Да, пожалуйста — сказала она. — Раньше ночью я чувствовала себя весьма секси, но сейчас мне холодно, и ноги убивают, и это как-то не очень приятно.
Она приняла жакет и накинула на плечи, оставив меня в белой рубашке, а затем присела, сняла туфли, и пошла босиком.
— Не уверен, что стоит это делать на улице — сказал я.
— О, свет моей жизни, мы не простые смертные, чтобы беспокоиться о таком — сказала она, рассмеявшись. — Ноги у меня будут грязные, когда доберёмся до отеля, но я всё равно планировала принять душ, прежде чем.
Прежде чем. Солэс давала ей травы, предотвращающие беременность, но она говорила, что они начинают действовать через пару недель. Сейчас прошло несколько недель, и хотя мы вообще-то не говорили об этом, определённо думали. И, если подумать, она сказала то, что сказала, чтобы было очевидно, что сегодня та ночь.
Мы шли по парку, освещённому лунным светом и сиянием окружающего его города, почти не разговаривая. Мне нравилась тишина, и я задумался, не стоит ли мне взять её на руки, когда заметил движение за деревом впереди.
— Кто-то прячется впереди — прошептал я Фенн, стараясь изображать, что это просто болтовня ни о чём.
Она рассмеялась, приятный звук, словно колокольчик, и прошептала в ответ:
— Их шестеро.
Я ощутил озноб по спине. Естественно, я был вооружён, учитывая, что Всеклинок легко замаскировать, но на мне не было доспеха, и при мне не было моих обычных магических предметов вроде Ропи. Фенн не носила Траур, частично потому, что она не сочеталась с её нарядом, а ещё потому, что мы оба не хотели воспринимать наше свидание как тщательно запланированную и потенциально смертельную миссию. Сейчас я ощутил укол сожаления; мне следовало знать, что игра не позволит такому пройти без инцидентов. Единственным вопросом было насколько сложным окажется бой перед нами. Нет вопросов, что любой из нас справится со случайным грабителем в парке, даже при соотношении шесть к двум, но было неизвестно, кто они, и насколько хороши.
