Воины Ханнатты смотрели на допрос врага спокойно, со сдержанным молчанием, — может, если бы Лис отвечал, воздух огласился бы криками презрения и насмешками. А так — нет...
Они ждали.
Лис успел проклясть майа — за то, что заставлял его ощущать эту боль, хоть и не в полной мере, и возблагодарить — за то, что благодаря этому ханнатцы не понимают, что происходит; вначале он просто молчал, потом терпение иссякло — он начал кричать. Боль слабела, чтобы вскоре нахлынуть снова, подступала чернота, кажется, он терял сознание, и приходил в себя от того, что начинал задыхаться...
Долго.
Потом боли почти не было — только кровавая темнота в глазах. И чистое, как ни странно, сознание. Отстраненный голос извне:
"Держись. Уже скоро."
-...четвертовать, — голос ханнаттца ударил по слуху, как оборвавшаяся струна.
Чьи-то руки вынули Лиса из колодки.
"Хватит с них, натешились, — услышал Лис издалека. Тела своего он почти не ощущал, и вдруг пришло _странное_ — оборвалась нить, стало легко, и он оказался в воздухе — без тела, как когда-то давным-давно, в незапамятные времена... Горт был рядом, держал его. Теперь все было видно сверху.
"Хочешь видеть это до конца?" — спросил его майа неестественно-спокойно.
"Я... Я понимаю нуменорцев... теперь", — ответил Лис.
Внизу — было чётко видно заполненную народом маленькую площадь, в центре пустое пространство, и там только трое, два человека и что-то... кажется, _это_ тоже было человеком... когда-то, теперь осталось только кровавое месиво. Воздух пронзил тот же голос, принадлежавший командиру форта.
-После казни труп оставить на пути отряда Торнара: отследить и найти. Те, кто хранили локоны женщин, погибших в караване, должны отдать их: мы положим их рядом с трупом. Именем Закона!
"Ненависть, — сказал Горт. — Ладно. Летим отсюда..."
— Молфар, — майа окликнул командира, когда тот выходил из внутреннего двора форта. — Задержись-ка. Нужно поговорить.
Тот коротко кивнул. Обернулся: его воины увозили мёртвого Илатара.
— Ты действительно считаешь, что вы поступили честно?
-Честно? — переспросил Молфар. — Я не понимаю твоего вопроса.
— Я понимаю — убить, — проговорил Горт. — Вы солгали сами себе: нуменорцы в своих вылазках никогда не устраивают издевательств. В рейдах не до того, ты сам это прекрасно знаешь. У вас нет доказательств, что именно этот занимался подобными вещами. Какой смысл устраивать издевательства? Ты что, не понимаешь, до какой степени вы опускаете себя такими вещами?
Молфар одарил Гортхауэра взглядом, в котором горело бешеное пламя.
-Ты хочешь сказать, что свидетели солгали? Что мои следопыты плохи, что они не нашли следов убийц?
— Независимо от этого вы поступили низко, уподобившись в совершенном даже не заморской своре, а оркам. Преступника следовало предать смерти — но не устраивать бессмысленных издевательств. Не ради сострадания к нему. Ради того, чтобы ваши сердца оставались человеческими.
-И что, по-твоем, стало хуже в наших сердцах? Да, мёртвые не воскреснут. Но скажешь — тебе не было бы приятно увидеть, как получает сполна за свои преступления тот, кто убивал твоих людей в первую или во вторую войну?
— Я убивал, да. Мне приходилось и пытать врагов, и устраивать то, что ушло недалеко от пыток. Но никогда я не занимался издевательством ради наслаждения!
-О чём ты говоришь, Гортхауэр?! Что, ты никогда не казнил именем закона? Попадись тебе майар Ороме, которые убивали твоих эллери, — ты не учинил бы над ними суда и расправы?
— Молфар, не делай вид, что не понимаешь меня. У вас была — не казнь. У вас была месть. Причинить боль просто ради того, чтобы насладиться страданиями врага. Вы знали, что он ничего вам не скажет, с самого начала. Чему ты учишь своих людей? Удовольствию от чужой боли? Чтобы в следующий раз они начали взрезать животы беременным нуменоркам или поднимать на копья их младенцев?
-Откуда ты взялся, Гортхауэр? Ты не знаком с законом кровной мести Ханнатты? Я удивлён твоим речам.
— Ваши короли всегда знали цену законам и умели видеть их дух. Ты — разучился, — Горт некоторое время рассматривал ханнатца. — Это не значит, что я откажу в военной помощи вашей области. Но помяни мое слово, Молфар, — майа прищурился, — пойдешь по этой дорожке — человеком быть перестанешь.
-А ты? — неожиданно резко спросил Молфар. — Или ты думаешь, никто не догадался, что ты поддерживал нуменорца?
Майа только пожал плечами.
-Ни один человек не в состоянии терпеть так долго, — в голосе Молфара было обвинение. — Это понял я, это поняли целители. Ты помогал ему.
— И что из этого?
-Как ты мог помогать врагу?! Для твоих целей он был больше не нужен!
— Не требуй ответа. Я не сумею объяснить. Ты слишком мало живешь на свете, Молфар.
-Это не оправдание — обвинить меня в том, что мне не надо майарское долголетие! — ханнатец был в ярости и в обиде. — Какой же ты Властелин, если не можешь объяснить свои действия? По-твоему, это справедливо — избавлять преступника от заслуженной казни?
— Не от казни, — терпеливо сказал Горт. — От бессмысленных мучений. Все, что вы хотели вызнать у него, я мог узнать меньше, чем за минуту. И могу узнать это сейчас. И уничтожить этот отряд, коль скоро я здесь. Но я убью их быстро.
-Ты не понимаешь, — Молфар отвернулся. — Ты пришёл на нашу землю с протянутой рукой помощи, но ты не знаешь и не чувствуешь Ханнатту. Быть может, ты слишком много жил среди эльфов.
— У нас свои законы, Молфар. Им много тысячелетий. Они выковывались в крови наших людей, в надеждах и вере, в учебе на своих и чужих ошибках. И законы эти запрещают издеваться ради мести, неважно, сколько злодеяний на преступнике.
Молфар коротко, зло и печально усмехнулся.
-И что ты мне предлагаешь?
— Сейчас? Ничего. Все уже сделано. Я уничтожу этот отряд, если не возражаешь.
-Да, — твёрдо ответил Молфар. — Но ты не пойдёшь туда один. Мои люди должны видеть мёртвых и удостовериться в том, что они мертвы.
— Ну уж, — усмехнулся Горт, — Торнар и этот, как его... Второй, ускользнувший от вас — они нужны мне самому.
-Зачем?
— Для кое-каких опытов — не хочу, чтобы мои люди рисковали собой.
На лице Молфара появилась хищная улыбка.
-Хорошо. Я согласен. Но дай мне знать, чтобы мои люди добрались до места и увидели.
Горт помолчал, раздумывая.
— Это будет через несколько суток, — сказал он наконец, — раньше они не выйдут полным составом.
-Я буду ждать, — коротко ответил Молфар. — У тебя ко мне что-то ещё?
— Все. Меня пока не будет в вашей области — дела... Потом сообщу.
Молфар кивнул.
-Ах да. Чуть не забыл, — он достал из кармана сложенный мятый обрывок бумаги. — Я нашёл это в той комнате, где их держали. Мне не нужны нуменорские сопли и стенания, обращённые к жене, я просто не выбросил сразу. Если у тебя есть какие-то планы в отношении того, второго, возьми. Может, пригодится.
Горт принял листок.
— Ладно. Ну, давай, удачи.
...Айдис чувствовал себя отвратительно. Горячее молоко с мёдом он заставил себя выпить, — именно заставил, никакого вкуса он не ощущал... А потом просто накрылся одеялом с головой. Уснуть не удавалось, куда там... А в голове крутилось только одно: ну вот ему-то повезло, а что с Илатаром будет?!
В какой-то момент он поймал себя на том, что мысленно прощается с ним.
Лампа погасла... Вокруг была темнота — глаз выколи; Айдис вдруг понял, что он лампу-то зажечь не сумеет — и нечем, да и догорело в ней масло, наверное.
Темнота и тишина. И в этой тишине откуда-то сверху... Да. Угадывались голоса... женский... и другие, мужские, незнакомые...
Он отчаянно напряг слух, пытаясь разобрать слова. Рывком откинул одеяло, поднялся, — его сразу же шатнуло... пошёл туда, где, кажется, должна начинаться лестница наверх...
Лестницу наверх-то он нащупал; в темноте сшиб кувшин с молоком, плеснуло на ногу. Голоса точно были; уже, кажется, потише... Анита говорила с кем-то.
Айдис замер. Подняться? нет, нельзя: если те задумают всё же спуститься, он попадётся им на дороге, на лестнице... А если они всё же решат... Как прятаться? От близкой опасности сознание восприятие вдруг стало чётким-чётким.
Люк был закрыт массивной кроватью, могли и не обнаружить его — откуда им, если не знать...
Время шло. Похоже, наверху обыскивали дом; минута текла за минутой...
Потом, наконец, все затихло.
Вскоре наверху раздался шум отодвигаемой кровати — Айдис даже почувствовал, как трудно Аните одной ее сдвинуть — и наверху откинулся люк, а в нем обрисовался женский силуэт.
— Они ушли, — шепотом сообщила Анита.
Он привалился к стене: от этих слов как будто силы снова оставили его, вернулся жар, слабость...
-Пожалуйста, не спускайся пока, — попросил он. — Как знать, может, они только сделали вид, ждут, что ты как раз ко мне отправишься сообщить...
— Да нет, они улетели... Они всю деревню смотрели.
Она спустилась на пару ступенек и присела на них.
— Что ж ты такого натворил на самом деле, а? Они сказали, что ты — военный преступник, убийца. Что вы женщин и детей резали... Это ж ведь вранье, правда?
Айдис медленно опустился на пол, вытянул ноги.
-А, вон чего... Да, я убийца. По-твоему, если человек идёт воевать, то там он будет врагов по головкам гладить? Что же до женщин и детей... У них, у ханнаттцев, считается, что в десять-одиннадцать лет мальчик уже воин. Раз считают, то да, мы их будем убивать. Чему тут удивляться?
— Они сказали, там был караван беженцев, — проговорила Анита. — Беженцев. Тогда же ясно, что это не воины, воины воюют, а не бегут.
-Караван беженцев, да, — усмехнулся Айдис. — Они будут проворачивать свои военные планы, прикрываясь беженцами, а мы должны на это ловиться?
— Вылези, — сказала Анита. — Не бойся, они правда ушли.
Айдис тяжело поднялся. Идти по лестнице было трудно, — снова закружилась голова, и воспринимался весь мир как сквозь пелену... Наверху был свет, и он часто-часто заморгал: почему-то свет ударил по глазам так, что стало больно.
Анита взяла его за руку, толкнула — Айдис упал на кровать. Захлопнула крышку подвала.
— А теперь рассказывай, — велела она со всей прямотой человека, уверенного в своей правоте. — Как я понимаю, у вас — особый отряд, для вылазок. Командир этот... Торнар. Да?
-Рассказать-то я могу, — усмехнулся Айдис. — Но, как ты понимаешь, не всё. Есть такая вещь — военная тайна. Пусть я и вряд ли вернусь обратно, но этого никто не отменял.
— Поклянись мне, — голос ее зазвенел. — Поклянись, что вы не убивали тех, кто заведомо слабее! Война войной, но неужели нуменорцы потеряли совесть?! Это что, правда, что вы перерезали детей и женщин, которых отправили в мирные земли под охраной?
Айдис смотрел на неё спокойно.
-Я не знаю, что они тебе там наговорили насчёт мирных беженцев в мирные земли, — голос его был ровным. — Да, мы уничтожили караван из двух приграничных деревень. Что там было, кроме тех, кем они прикрывались, — этого они, конечно же, не скажут.
— А тех, кем они прикрывались, значит, можно? — осведомилась Анита. — А если кто выставит щитом ребенка, значит, ребенка можно убить, да? Потому что его в руках воин держит?
-Спроси у воинов, — пожал плечами Айдис. — Они, кончено, скажут тебе, что они во всём правы.
— Я у тебя спрашиваю, а не у темных! И смотри мне в глаза, если твоя совесть чистая!
-Не кричи, — Айдис выпрямился. — Легко вопить о несчастных женщинах и детях, сидя далеко от войны. Ах, какие они там несчастные, ах, давайте мы их пожалеем! Да, я убивал их. Врагов убивал, убиваю и буду убивать, если мне ещё это в жизни суждено.
— Тебе их женщины и дети тоже враги, что ли?
-Я тебе ещё раз повторяю: те, кого мы считаем детьми, по их понятиям воины!
— Восьмилетка воином быть не может, — проговорила Анита. — И баба беременная — тоже. Неважно, темная, светлая, красная или зеленая в горошек.
Она ненадолго скрылась в соседних комнатах, потом вернулась с котомкой. Нагнулась и вновь откинула крышку люка.
— Вот тебе хлеб и мясо, с голоду не помрешь. Уходи. Дверь там не заперта, в подземный лаз. Он выходит в лес. Вояка... — добавила она с откровенным презрением.
Айдис вскинул сумку на плечо.
-Дай Эру, чтобы к тебе не пришли эти... о которых ты так страдаешь, — бросил он на ходу и стал спускаться вниз.
Анита презрительно фыркнула вслед.
Над его головой тяжело захлопнулась крышка лаза, и наступила темнота.
Лаз был длинным и узким, и когда Айдис вышел в ночь, то ливень уже прекратился. Он не знал, сколько прошло времени, очень приблизительно представлял себе, где находится... Небо всё ещё было затянуто тучами, сориентироваться было невозможно.
Оставалось идти наугад. Впрочем, по тропинкам можно было понять, где находится деревня — надо было уходить от нее. И где там, в этой ночи, могли быть враги — да где угодно...
Лес... Где-то возле него он и грохнулся тогда, с конём. Надо полагать, тёмные его забрали... если, конечно, возможно крыло заживить. Обычно-то, если конь ломает ногу, его убивают... А летели он... припомнить бы, чтобы было внизу, что это за лес... Нет. Невозможно. Остаётся — наугад... а утром разберётся.
Он шел, шел и шел сквозь мокрый кустарник... И вдруг услышал позади — ржание.
Конь. Один, кажется.
Точно, бежит, ломая ветки...
Айдис резко обернулся. Это ещё что за новости?!
Это был конь, тот самый, вороной масти, что сломал себе крыло. Подбежал, ткнулся мордой.
"Не туда идешь! Садись на меня, я покажу, куда надо..."
Айдис вздрогнул. Рука сама поднялась — погладить...
-Тебе больно будет, с твоим-то переломом, — неуверенно сказал он. Разговаривать мыслями ему ещё никогда не приходилось. — Как же ты от своих-то отстал?
"Не перелом это, ожог... ничего, можно... Давай же, лес прочесывают, ты попадешься!"
Айдис неловко вскарабкался на конскую спину: жар никуда не делся.
-Ладно... вывози...
"Держись крепко."
Конь прянул в воздух, да так круто, что Айдис едва не свалился с его спины назад. Вверх, вверх, быстро... И вот уже мокрая серая муть вокруг.
-Куда летишь? — Айдис тщетно попытался вытереть лицо, вода как будто висела в воздухе и попадала на кожу снова и снова. — Куда ты меня везёшь, скажи?
"К твоим. Я отвезу тебя к Келону, ближе."
-Смотри сам не попадись, — вздохнул Айдис. — Чтобы наши не подстрелили, и чтобы твои тебя не взгрели за то, что ты мне помогаешь...
"Я осторожно", — ответил конь.
Они летели вначале в белесом мареве, потом стало холоднее, и вдруг открылось утреннее небо, блистательное, прекрасное, золотые лучи, как струны арфы, тянулись от восходящего солнца, освещая белые башни облаков, а они летели над белоснежным полем, и слепило глаза от света и от ветра...
Айдис отчаянно тёр глаза, пятаясь одновременно смотреть во все стороны.
-Эй, послушай... кстати, у тебя имя есть? Должно быть, как я понимаю... Мне кажется, или там, далеко, летит кто-то?
