Вдруг шум лагеря прорезал новый звук — это был волчий вой. Долгий, громкий — словно фраза на волчьем языке; и сотни других волчьих голосов подхватили вой, подхватили эту "фразу", и к небу взлетел многоголосый хор волчьих голосов.
Нолдо замер, — раньше, в давние времена, этот грозный звук означал, что "волчьи всадники" вышли на тропу войны... Теперь это было — близко, совсем рядом. И — он удивился: где-то в душе отозвалось что-то такое же, что-то дикое, опасное — и живое, сродни этим голосам... Он остановился, несколько мгновений стоял, как вкопанный... а потом медленно пошёл туда.
Как будто — на зов.
Кто-то положил руку ему на плечо, сжал; миг — и нолдо оказался среди людей в черной одежде.
— Тебе нельзя туда, — сказал на синдарине — чистом, без акцента, — один из черных.
Келебримбор бешено обернулся.
-Какая вам разница? Я же всё равно в плену. Кому я могу рассказать об этом вашем... оружии? А я просто хочу увидеть. Их.
Человек помедлил, потом, видимо, получив разрешение — улыбнулся.
— И зачем бы тебе, нолдо, волки?.. Ну ладно. Пойдем, провожу.
Зачем?.. Он и сам не знал. Просто — потянуло, потянуло к этим голосам, как будто там, в глубине души, ожило что-то такое же... дикое, сродни безумию Феанаро, что-то хищное... что-то глубинное — своё, исконное. Он не мог этого объяснить даже себе... да и не хотел.
Идти пришлось через весь лагерь, и голоса волков — уже не такие громкие — приближались.
Эру... как же их здесь было много!.. Волки, волки... огромные, небывалых размеров, и серых волков здесь не было, были лишь черные — либо белоснежные; все — среди людей, между них, и сразу же Келебримбор понял — они не только _среди_, они и сами — _как люди_; умные, совершенно не-животные взгляды... Кто-то из тёмных стоял, положив руку на холку стоявшему рядом волку, и Келебримбор мог бы поклясться — они смотрят на него, и, должно быть, обсуждают сейчас его — мысленно... в множестве обращенных на него глаз, и человеческих, и желтых, волчьих, он видел не враждебность... Скорее — удивление.
Это было... да, он не мог не признаться самому себе... это было красиво. Невероятной красоты опаснейшие существа, с густейшей шерстью, от которых нельзя было оторвать глаз... Он, забывшись, шагнул вперёд, мысленно попытался встроиться туда, в их пространство... сам не знал, зачем он это делает, просто — его несло на волне, как когда-то несло Феанаро...
"Здравствуйте..."
Его словно подняло и закружило на волнах внимания — не-человеческого внимания; десятки сознаний были рядом — и в то же время неизмеримо далеко... Закружилась голова, а когда он открыл глаза — перед ним стоял волк. Огромный — его голова была на уровне груди Келебримбора; золотистые глаза смотрели, казалось, прямо в душу.
"Здравствуй, нолдо. Зачем ты пришел сюда? Ты же считаешь нас тварями Тьмы."
Келебримбор тихо ахнул, покачнулся, но устоял.
"Вас — нет... Вы дети Арды... Вы же не... творения Мелькора, ведь нет же... я хотел... мне показалось, вы звали... я не понял... это сильнее меня."
Он невольно положил руку на грудь — унять бешено заколотившееся сердце.
Волчьи голоса вокруг засмеялись — или это только показалось Келебримбору?..
"Мы — его творения. И Гортхауэра. Когда-то давно он дал нам разум. Но ты не бойся, нолдо... Мы не едим собратьев."
"А... до того? — растерянно выдохнул Келебримбор. — Вы были просто... просто звери? Да?"
"Да. Просто звери. Мы не умели говорить, не знали людей."
Келебримбор, как заворожённый, смотрел в золотистые глаза этого существа, — как будто весь мир исчез, растворился, и ничего более не осталось, кроме этого не-человеческого и в то же время острого, умного взгляда... Творения Мелькора. Сделать из келвар — разумных существ... Как это? Такого не могло быть в Замысле, это невозможно, Йаванна бы не простила... Всё заметалось в душе — потому что это было прекрасно.
"Это... это ваши песни? То, что мы слышим по ночам?"
"Что ВЫ слышите — это другие... это голоса... их речь. У нас — песни", — и волк, задрав морду, завыл вдруг — нет, не как выли обычные волки, что Келебримбор слышал многократно; несомненно, это была уже настоящая песня — в ней угадывался смысл — чужой, странный, не-человеческий.
Келебримбор закрыл глаза, — голова кружилась, он тонул в этих волнах, он... чувствовал, понимал — на грани осознания, там, где кончаются слова... на ощущениях — про простор и синюю ночь, про ветер... и про то, как это — слышать то, что где-то далеко, знать и чувствовать... Ещё мгновение, и он сам начал бы подтягивать этой песне... но каким-то чудом спохватился.
Голоса вокруг изменили свой тон — он вдруг понял, что волки — смеются. Смеются над ним, эльфом, который пытается им подпевать... Келебримбор очнулся, только когда белый волк ткнул его лапой в грудь.
"У тебя плохо получится подпевать. Ты не умеешь. Эльф."
Келебримбор вдруг осознал, чем он тут занимается, — пытается петь вместе с волками, совсем рехнулся... сошёл с ума. И тихо засмеялся: да, действительно...
"А ваши... ваши, наверное, умеют... Умели... Оборотни... Он оборотень ведь, да? Гортхауэр?"
"Да... Он — Волк-Одиночество. Он был волком. Долго."
Келебримбор медленно опустился на землю — прямо у ног белого волка, замер. Хотелось... хотелось куда-то деться, и это чувство общности, общего пространства этих не-зверей, чистых, хищных... он чувствовал, что его неудержимо тянет — к ним, туда, и понимал, что это наваждение, что так нельзя, что этого не может быть...
"Почему... Почему он захотел — к вам? Ему было так же плохо, как мне сейчас?"
Волк ткнулся носом ему в плечо — словно утешал. Сел рядом, положил голову на белые лапы.
"Он стал волком... тогда... Давно. Мы не видели сами. Это в памяти рода", — перед Келебримбором вспыхнула картина — огонь, огонь, огонь вокруг, горит земля, небо застилает дым, нечем дышать, ты бежишь по обгорелой земле, тебя несет отчаяние, ты почти потерял разум, потому что так — легче, только так и можно, не помнить, не понимать, сойти с ума...
"А... потом?"
Келебримбор знал, что означает эта жгучая горячая волна, — ему было стыдно, жутко стыдно за те слова, выкрикнутые в лицо тому, кто больше ста лет был его другом... И он отгонял это — понимание, пытался отогнать... Он осторожно коснулся густой мягкой шерсти... погладить, как собаку — не мог: эти были разумны... просто — положить руку, как положил бы на плечо кому-то из эльдар или людей...
"Что было с ним — потом?"
"Потом... Потом были — орки. Другие. Не эти, — волк мотнул головой. — Эти — уруг-ай. Те — иртха. Они подобрали. Выходили. Заставили жить. Он построил Твердыню. И — ждал."
"Он был моим другом..."
Келебримбор понял, что ему отчаянно _надо_ — просто выговориться, отдать, выплеснуть всё, что навалилось на него за последние десятки лет, что больше вот так — держа в себе — он не сможет жить... и пусть — этот белый волк, и пусть другие слышат... Этим золотистым глазам он _мог_ рассказывать. Кому-то другому — нет. И он говорил, говорил мысленно, торопясь, перескакивая с одного на другое...
"Он твой друг. Он не изменился."
"Чем он тогда лучше Феанаро — тот тоже для своих целей потребовал у телери корабли... Этот — угрожает Эрегиону... Я не верю ему, я не могу ему верить! И... я не хочу возвращения Первой эпохи. Я видел Дагор Браголлах. Мне хватило... Простите. Простите меня. Линтар неправ, и воинам бывает страшно... очень страшно."
Волк смотрел на него; в глазах, казалось, плясал желтый огонь.
"Ты когда-нибудь выл на луну?.."
"Нет..."
"О чем поет ночной ветер?.. Что приносят запахи леса?.. О ком плачет дождь?.. Ты знаешь?"
"Дождь может плакать и просто так... потому что осень... или — летом, когда тепло... просто..."
"Ничто не бывает просто так. Земля — живая... трава — живая... она — говорит. Она помнит. Ты лежишь... сливаешься с ней. Она прорастает сквозь тебя. Становится твоим телом. Ты лежишь... ты стал — землей. Идет дождь. Сверху падают красные листья, засыпают тебя... воет ветер... Потом приходит снег, белым одеялом ложится на плечи, а ты не чувствуешь холода. Ручьи струятся вокруг, несут таящий лед, набухают зерна, ростки ищут дорогу, вонзаются в ладони, проклевываются через твою плоть, пьют ее соки... ты — майа, ты хочешь, но не можешь умереть..."
Келебримбор чувствовал, что каждое слово словно впивается в него, что он не может закрыться, не может — отмахнуться... Сквозь всё это он видел только одно: тёмно-зелёные глаза... те самые.
"И как же можно... заставить жить, если вот так... не хочешь? Эльда бы умер... фэа ушла, ничто бы не удержало... невозможно..."
"Майа... Мы не знаем. Мы — можем. Они — нет. Не дано. Они навсегда — здесь. Едины с Ардой. Стать ветром — могут. Уйти — нет... Не дано. — Волк дернул мордой. — Что... показать?.."
Он обречённо кивнул.
"Покажи..."
Волк встал, что-то коротко провыл — как будто фраза на незнакомом языке. Снова посмотрел на эльфа — и в сознание его хлынули чужие мысли.
...Так незримой тенью я по земле иду:
Лишь тоска и боль... я — стон ледяного ветра...
Пуста душа и пусты слова.
Люди шепчут — Примета:
Видно, ранняя осень будет в этом году,
Если вянет трава и желтеет листва
В середине лета...
Растоптали эхо копыта коней,
В землю сталью подков втоптали крик;
Рассыпалось небо золою дней,
А на черных камнях умирала ночь,
И белел луны искаженный лик
Над кровавым пиром недобрых гостей,
И стоял средь развалин один — ученик:
Нет живых — а мертвым уже не помочь...
И смотрела луна в пустые глаза
Как в сухое русло древней реки.
— Кто мертвому может жить приказать?
За что ты жизнью караешь меня?
Если не отвести занесенной руки —
Для чего мне знания звездный кристалл?
Словом мудрости не затупить клинки
И в мертвых глазах не зажечь огня...
И в ужасе небо закрыло лицо
Покрывалом дыма, ладонями туч.
Тебя наградят раскаленным венцом,
За то, что посмел — один против всех.
...А была улыбка — как солнечный луч,
Был голос — тихий, как светлый сон,
Было слово — к древнему знанию ключ,
И смеялась Арта, слыша твой смех...
И — что проку в раскаяньи позднем моем,
Если эта чаша меня обошла,
Если птица-беда над сгоревшим жнивьем
Шлет проклятие не-забвения мне...
Или клятва верности — только зола,
И последним причастием я обделен?
Кто станет судьею моим делам?
Найду ли путь — в крови и в огне?
Ученичество рано оборвалось —
Словно душу надвое сталь рассекла,
И падают звезды каплями слез
На землю, распятую в вопле немом,
И карой тебе за мои дела —
В глаза — раскаленное острие,
И пусты золотой легенды слова.
Кто помнит ныне о времени том?
Кто смеет помнить о времени том?
Кто смеет помнить об имени том...
...И незримой тенью я по земле иду:
Лишь вина и боль... я — стон ледяного ветра...
Пуста душа и пусты слова.
Люди шепчут — примета:
Видно, ранняя осень будет в этом году,
Если вянет трава и желтеет листва
В середине лета...
"Одиноко... — Келебримбор почти не осознавал, что повторяется донесшиеся откуда-то из глубин памяти слова. — Всё разрушено... Пустота..."
Он вдруг уткнулся в белую шерсть. Если бы не всё это — не страх, не угрозы Эрегиону, не... не орки, жуткими уродливыми тенями толпившиеся здесь, рядом, — он бы отпустил себя на свободу.
Не удержался.
Поверил, и — как знать...
"Поздно, — просто сказал он. — Я — в плену. Всё уже закрутилось и понеслось... в сторону войны. Он будет охотиться за Кольцами... Всё могло быть иначе. Но уже — не будет. Поздно."
Волк по-человечески трогал его лапой за руки, заглядывал в глаза.
"Мы не тронем ваших. Это точно. Он — волк, да... но не шакал. Это правда. Веришь?.."
"Тебе — верю, — глядя прямо в золотистые глаза, сказал Келебримбор. — Вы хищники... А хищники не лгут. Они убивают только для еды, а не для забавы... они честнее многих двуногих."
"Да... — волк по-человечески кивнул. — Это правда. Эти, — он мотнул головой в сторону орков, — эти — не звери. Не разумные."
— Келебримбор, — голос майа раздался позади. — Послушай, я еще кое-что хотел тебе сказать.
Тот вздрогнул, чуть не метнулся назад — прочь от белого волка, вскочил на ноги. Оказаться лицом к лицу с Гортхауэром — после всего — оказалось жутко, Келебримбор чувствовал, как будто у него исчезла какая-то... броня, что ли, защита — от чего? он и сам не знал...
-Сказать? Что?
— С закатом мы выступаем, — сообщил он. — Я не хочу, чтобы, когда все начнется, в Ост-ин-Эдиль были дети. Ты ведь можешь сказать своим. Пусть уведут, если еще не догадались сделать это. Ваши не оставят город, это и так понятно.
-Я скажу, — медленно отозвался Келебримбор. Где-то далеко прошла мысль: успели ли наши спрятать Кольца, унести их? и если нет — то кто их понесёт, куда?
-Я выйду к нашим. Этого нельзя говорить по осанве.
— Почему? — искренне удивился Горт.
-Они должны увидеть меня. Они знают, что я пропал... думают, что я убит. Вместе с остальными. Они должны меня увидеть.
— Хорошо, — медленно кивнул Горт. — Вот что... Пойдем вдвоем.
Келебримбор взглянул на него в упор.
-Почему? Боишься подвоха?
— Да нет... — Горт пожал плечами. — Сам подтвержу заодно.
-Я так полагаю, бесполезно говорить, что я бы не хотел этого, — сказал Келебримбор. — Что ж... Идём.
Время уже было за полдень, и небо рассеялось, когда Гортхауэр вместе с Келебримбором, в сопровождении отряда волчьих всадников-людей, появились у стен Ост-ин-Эдиль.
Город словно вымер, — в тишине было слышно каждый шорох.
Келебримбор позвал своих — зная, что услышат, даже если и не ответят.
-Я пришёл говорить с защитниками Ост-ин-Эдиль, — он говорил негромко, но голос его был слышен хорошо. — Гортхауэр Жестокий говорит, что до вечера дети должны покинуть город, потому что вечером город будет взят. Кто помнит Тол-Сирион, тот поверит мне. Я же, король и лорд ваш, призываю вас сделать это.
Он замолчал. У него было полное впечатление, что ему в грудь нацелена стрела... и не одна. Насколько он знал своих воинов, так оно и было... да он сам бы тоже отдал такой приказ.
— Вы знаете, зачем я пришел, — заговорил Горт, и голос его, мысленным эхом, зазвучал, слышимый не только тем, кто стоял сейчас на воротах, но и каждому в этом городе. Каждому — и тому, кто знал о Кольцах, тоже... — Я не враг — вам и вашему городу. Но мне нужны Кольца. Я говорил об этом Келебримбору, скажу и вам: не будет от этого зла миру. Мы жили вместе сотню лет, вы успели стать мне друзьями... и я клянусь, что мои воины не убьют никого из вас, и те, кто был с Келебримбором — живы, они вернутся к вам. Но мне нужны Кольца, ибо я должен спасти того, о ком вы знаете. Того, кто дорог мне так же, как вам, должно быть — Феанаро, или ваши лорды. Я не могу отступаться. И сейчас я в последний раз прошу вас, прошу того, или тех, кто знает о Кольцах — верните их мне. Мы уйдем, и вы останетесь жить, как прежде, в своем городе. Иначе — я буду вынужден занять ваш город и искать Кольца сам. Искать — через вас.
