За дверью завозились, засов отодвинули, и бородатый страж торжественно ступил внутрь. Вид у него был и устрашающий, и смешной одновременно: здоровенный детина, под стать мордорским оркам, в его лапищах кувшин с вином казался игрушечным. Поставил кувшин на пол, выудил откуда-то два простых кубка и аккуратно поставил рядом. Пока нагибался, задел мечом за дверной косяк, тот протестующе заскрипел.

— Благодарю, — Нариэль поднялась и слегка поклонилась стражу. Усмехнулась. — Хотя чувствую, маловато будет.

-Не будет, — пообещал страж. — Оно крепкое.

Окинул взглядом Гэлмора, усмехнулся.

-Ладно. Развлекайтесь... напоследок.

Дверь за ним захлопнулась с грохотом.

— Добрый, — сказала Нариэль. — Тоже — люди... Здесь все сейчас — лорда Мораны. Вроде как "свои", хотя они ничего и не знают.

Она снова присела, налила вина в кубок, поднесла к носу — вино было, похоже, и вправду хорошим, крепким, ароматным.

— Наливай себе тоже...

Гэлмор остался на месте, — только медленно поднял на неё глаза.

-Ты действительно ничего не понимаешь... или не хочешь понимать?

— Не знаю. Ты ведь теперь умеешь читать мысли, — Нариэль глотнула вина. — Тебе самому будет виднее.

-Я не хочу лезть в твои мысли, — он резко встал. — Я только знаю, что ты жестока... к тем, кто тебя любит, и кто тебе безразличен.

— Вот оно что...

Она тоже поднялась, и приобняла его за плечи. Лицо напротив лица.

— Глупый ты мой, — тихо сказала она. — Почему ты думаешь, что я к тебе равнодушна?

-А что, разве не так? — в глазах его плескалась тоска. — У тебя всё мелькоры да гортхауэры в голове... Да, такое тоже бывает, когда — как Мелиан... но они же просто... просто другие. Ты так и будешь всю жизнь гоняться за ветром и... и терзать мне сердце?

— А ты бы хотел, чтобы я вышла за тебя замуж? — она провела рукой по его щеке.

-Разве в этом дело? Замуж, не замуж... Я бы хотел просто... жить в твоей душе, быть твоей радостью, быть... твоей улыбкой и твоим счастливым смехом, я бы хотел, чтобы ты просыпалась по утрам в моих объятьях, и чтобы глаза твои сияли от того, что ты — со мной... Я хотел бы построить тебе дом, открытый заре и ветру, и чтобы весной цветущие вишни протягивали тебе свои ветви сквозь раскрытые окна... Я хотел бы делать для тебя браслеты и венцы, и чтобы нам выходить вместе в залы празднеств, и танцевать...

— А потом придут майар из Валинора и все это сгорит в огне, — Нариэль, отвернувшись, села, и снова принялась пить вино маленькими глотками. — Правда, тогда у меня не было... мельдо... я любила Мелькора... но у других — было все это, один-в-один как ты говоришь. А потом явился Валинор, все сожгли, кто не ушел, не поверил — прямо на пороге домов и убивали...

Гэлмор отошёл к самой дальней стене, опустился возле неё. Не заметил, что кулаки невольно сжались.

-Спасибо, я помню, — голос неожиданно прозвучал резко, хрипло и с какой-то яростной иронией. — Да, пожалуй, ты права. Никому не стоит видеть тебя — настоящим. Никогда и никому. Может, когда-нибудь наконец маска прирастёт к лицу, и ты действительно станешь холодным и бесчувственным. Так ведь легче, да...

— Гэлмор... — она смотрела на него. Вино побежало по венам, разнося тепло. — Я не знаю, люблю ли я тебя. Или кого-то вообще. Ты хороший, очень хороший... ты очень нравишься мне. Но я боюсь, что та, давняя любовь... на которую он не ответил, ты же знаешь... из-за которой, может, столько бед случилось... она во мне выжгла способность любить. Я боюсь любить, боюсь, что за это меня снова объявят никчемной пустышкой... Ты говоришь — дом, открытый заре... какой дом, Гэлмор? Мы вернемся, тебя они запрягут как воина, я, скорее всего, буду где-нибудь в приграничье Ханнатты — я хороший целитель... Можно вместе, конечно, но не получится этих... цветущих вишен. Потому что нас и так слишком мало — с такими телами, мы не имеем права не думать о других.

-Знаешь, я не буду с тобой спорить, не буду тебе ничего пытаться доказать... Просто — не буду, и всё. Ты хочешь жить в этом страхе, бояться любить, хочешь прятаться за прошлым от настоящего... Живи. Может, тебе в этой скорлупке удобнее, чем в реальном мире, откуда мне знать... Ты считаешь, у меня не было в жизни такого, чтобы — как ножом по сердцу, не было такого, когда мою любовь резали по живому? да, это очень больно — продолжать жить, не прячась, снова и снова продолжать оставаться живым, снова искать, снова отдавать свою душу, не надеясь ничего получить взамен... Я устал, Нариэль. Я очень устал...

— У тебя за плечами двадцать пять лет, а у меня... — она прикрыла глаза. — Да. Около тысячи. Смешно, правда? Несколько веков тогда, а все последующие жизни — не больше двадцати лет каждая... Но ты, наверное, прав. Я просто сама не знаю, чего хочу для себя. У меня нет мечтаний. Нет этого — чтобы дом, вишни... Нет. Если у меня когда-нибудь будет дом, он будет из камня, и вишен рядом расти не будет. Я слишком хорошо помню, как они могут гореть, эти вишни. Вместе с их белыми цветами.

Гэлмор встал, подошёл к двери, постучал в окошко. Прислушался, — эхо разносило звук по гулким коридорам. Подумалось: жалко всё-таки этого стража, ему и так всю ночь не спать, а приходится ещё и бегать туда-сюда...

— Не уходи, — Нариэль вскочила, бросилась к нему. Голос ее задрожал. — Не уходи, пожалуйста... я так обрадовалась, когда тебя привели, а ты хочешь снова сбежать.

-Я тебе не нужен, — глухо сказал Гэлмор. — Тебе, похоже, вообще люди не нужны...

— Глупый, зачем ты так говоришь, это же неправда... — голос Нариэль сорвался, она не выдержала и всхлипнула раз, другой, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать в голос. — Никогда никого не было рядом, а теперь и ты хочешь уйти, даже в такой день, в такую ночь...

Гэлмор взял её за плечи, заставил посмотреть в глаза.

-Нариэль. Я прошу тебя. Вернись в жизнь. Просто — поверь... поверь мне. Для этого ведь ничего не надо делать, только протянуть руку и взять её, эту жизнь, она ведь рядом с тобой. Прошлое никуда не денется, но оно не должно... не имеет никакого права мешать настоящему. А у тебя — мешает. Ну поверь мне... поверь и впусти меня в свою душу. Я клянусь тебе, клянусь перед Артой и звёздами Эа, что... что я люблю тебя и хочу тебе счастья...

— Перед звездами, Артой и Эа, — тихо, эхом, отозвалась Нариэль. Она уткнулась лицом в его плечо и заплакала, уже не пытаясь сдержаться.

Гэлмор осторожно обнял её, — ещё не веря, ещё ища её взгляд, но сердце уже отчаянно колотилось, и хотелось отбросить прочь и сомнения, и опасения, и проклятый страх, который... да, Нариэль, ты думаешь, — только ты считаешь, что ты боишься любить? нет...

Через мгновение он уже целовал её волосы, лоб, мокрые щёки, пальцы зарылись в густые длинные пряди, ласково касались кожи, скользили по шее, вырезу рубашки... За спиной скрипнуло, открываясь, окошко в двери, бородатая физиономия прищурилась, пытаясь сообразить, зачем её позвали, с полминуты любовалась внезапно доставшимся зрелищем, затем за дверью сочувственно вздохнули и аккуратно прикрыли створку.

...Церемония должна была начаться, как обычно, в полдень. Сначала — долгое объявление герольдами королевской воли во всеуслышание, затем — долгий путь обречённых от Каземата до дворцовой площади... всё — давно известное, по заведённому ритуалу, который народ знал наизусть — и ждал каждый раз, с каким-то звериным наслаждением приглядываясь к тем, кого ожидает наказание за нарушение закона Нуменора.

Всего этого Мелькор не видел: наблюдал за майар. Там не было никаких приготовлений, никаких советов... ничего. Они как будто давно уже всё решили и теперь просто ждали, когда же наконец наступит долгожданный момент.

Тем временем Мириэль стояла в глубине балкона — она знала, что с площади ее не видно — и смотрела на церемонию.

Сколько раз она видела подобное в годы властвования мужа — одинаково помпезно, одинаково страшно. Наверное, никогда ей не привыкнуть к такому. Мириэль впервые пришло в голову: интересно, дворцовую площадь изначально строили с таким расчетом, чтобы на ней можно было устраивать публичные казни? По-своему красиво — на возвышении, ближе к дворцу, сложен огромный костер — на этот раз пламя поглотит осужденных всех вместе, костер оцеплен стражей, народ напирает, на лицах радостное возбуждение мести — давно не устраивали таких "празднеств".

Балкон располагался довольно высоко, но крики толпы были слышны прекрасно — толпа бесновалась, словно все разом посходили с ума, а может, сюда просто явились самые озлобленные. Десятком минут раньше привезли осужденных, возвели на эшафот — Мириэль не смотрела на это, было страшно и тошно, и большая часть воли уходила на то, чтобы держать на лице маску отстраненной надменности перед свитой, на этот раз, правда, лишь из немногих придворных. Впрочем, все происходящее на площади было понятно по крикам, по голосам герольдов...

Оставалось еще несколько минут до того, как герольд закончит наконец оглашать долгое перечисление преступлений осужденных. Мириэль приняла золотой королевский венец — удивительной красоты корону-венок из сплетенных листьев — и, глядя в зеркало на свое отражение, возложила его себе на волосы. Что ж, величием королева Нуменора не уступала майар... если бы за этим величием крылась такая же сила! о ее слабостях, впрочем, знали лишь немногие.

Она нашла взглядом Эйлара, потом Мелькора.

"Мелькор, что с майар?"

"Они ждут. Похоже, ждут того момента, когда ты выйдешь к народу, — больше у меня предположений нет."

"Если они ударят напрямую — сможешь сделать так, чтобы их удар стал видимым всем, и чтобы все поняли, что я неуявима?"

"Именно этого я и жду... Выходи. Если тянуть — будет хуже. Они ведь тоже готовятся. И ещё... Гортхауэр, сдаётся мне, удар по королеве и по тем, кого предполагается казнить, будет одновременным, вряд ли Курумо поверил в то, что казнь будет подлинной. Будь готов к тому, что за эти фэар тоже будет борьба. Главное, чтобы хватило сил."

"Всему свое время, еще минута до окончания церемонии", — напряженно ответила Мириэль.

"Я готов, Мелькор, держу их уже сейчас, я предупредил их и они тоже готовы ко всему, и балрог меня раздери, если я позволю кому-нибудь их перехватить", — откликнулся в Незримом Горт.

Все равно, что выходить под удар стрелы, — мелькнуло в сознании Мириэль. Там, на площади, шумела толпа, герольд наконец замолчал, пропели приветственные трубы — и лишь тогда, спокойно и величественно, в окружении держащейся чуть поодаль небольшой свиты, на балкон ступила Мириэль. Она знала, как выглядит снизу — сверкающая белым фигура, увенчанная золотым венцом, живое олицетворение мощи и власти. Знала она и то, что в этой ипостаси выглядит куда внушительнее покойного супруга.

Толпа разразилась приветственным гулом; Мириэль медленно подняла руку — всем телом ощущая себя мишенью — и шум толпы стих.

— О великий народ Нуменора! — голос Мириэль, звучный и глубокий, разнесся над площадью. — В бесконечном коварстве своем Враг вновь и вновь измышляет злодейства против Эленны. Ему не удалось поставить нас на колени силой, и тогда он избрал иной путь — путь предательства и вероломства. Свет явил свою милость к отступникам, но кара для тех, кто предает свою клятву, будет сурова. Те, кто сегодня стоит перед вами, уже были некогда изобличены в преступлениях против собственной родины. В милосердии нашем мы даровали им прощение и свободу. И вот — отвергшие истину Света, продавшие души Тьме, они вновь явились сюда, дабы сеять зло и раздор в благословенных землях. Дабы подточить нашу силу и расшатать изнутри нашу веру. И ныне я, королева Нуменора, говорю вам: нас не сломить ни силой, ни хитростью. Каждого, кто осмелится пойти против Света, против избранного Валар народа, ждет суровая кара. Отступники да будут преданы огню!

Едва она закончила свою речь, замершая было толпа словно взорвалась: крики, славящие королеву, проклятия отступникам... Куда ни глянь — глаза, горящие яростной радостью, вскинутые к ослепительно сияющему небу кулаки... Ненависть, хлещущая по прикованным фигурам на эшафоте, обернулась волной толпы, которая рванулась вперёд, к самым подмосткам, — охрана с трудом сдерживала её. В море толпы, казалось, бушевал шторм.

И среди этого шторма — внезапно — как прорезало, к эшафоту откуда-то направлялись люди, они проходили сквозь толпу, как нож сквозь масло, и ясно было: такого не бывает... В одно мгновение крик — "тёмные!" — разнёсся по площади, эти люди уже были возле эшафота... И только Мелькор знал, что это — не люди.

В следующий миг вспыхнуло пламя... а балкон, где стояла королева, стал угрожающе крениться, словно потерял опору. Тут же — удар невидимой силы обрушился на Мелькора... а возле королевы возник Курумо.

Вместе с последним словом Мириэль, не дожидаясь пламени, одним ударом Горт оборвал нити, связывающие тела отступников с фэар, швырнул беспомощные души прочь, укрыв их своей защитой. Стена пламени отгородила все еще живые тела от толпы, охватила их, и языки огромного костра взлетели к небесам. Теперь уже не надо было сдерживать толпу — все в ужасе отшатнулись.

Свиту не нужно было упрашивать: все, кроме Эйлара и Мелькора, мигом ретировались, оказались внутри самого здания; если бы не Эйлар, Мириэль, наверное, потеряла бы равновесие и упала — он удержал ее, и вот уже оба оказались в безопасности — и Эйлар загородил ее от Курумо.

— Оставь ее в покое, майа!

Под их ногами дрожал и рушился пол. Курумо рванулся вперёд, но Мелькор спокойно и легко поднял обоих в воздух, — и там, где они только что стояли, рухнули вниз камни, открыв провал. Мелькор мимолётно подумал, что у непривычной к полётам королевы наверняка закружится голова... Он нёс их по воздуху в сторону, а Курумо только смотрел, не понимая... но сообразил, что делать, быстро. Снизу доносились крики: охрана попыталась остановить "тёмных", те же, напротив, ринулись со сверхчеловеческой ловкостью прочь, к балкону, наверх, к королеве, и снова, снова перечеркнули воздух невидимые простым смертным удары силы... Мелькор держал защиту королевы, в какой-то миг решился — и сделал эти незримые молнии видимыми. Он знал, что продержится, что вот сейчас, сейчас эти двое поднимутся вверх, и он вышвырнет их в Валинор, в Чертоги Намо, где им, собственно, и место... Он стиснул зубы: больно.

Чего-то подобного Мириэль ожидала, и почему-то даже не испугалась — наверное, потому, что было просто не до этого. Рука об руку с Эйларом они стояли на кромке обрушившегося пола — а перед ними, оплетая их, но не причиняя им вреда, бились черные молнии — ни одна из которых не достигала цели. Черные?! Коварство Врага! "Привет великим майар от меня, — она услышала усмешку Горта, и поняла, что черный цвет "молний" воинов Тулкаса — его рук дело. Знакомая сила оказалась рядом, в Незримом; фэар его людей были уже далеко, недоступны ни для кого. — Мелькор, держись!"

Внизу, на площади, застыла толпа, завороженная невероятным зрелищем: две белые фигуры среди черных молний — неуязвимые.