— Нет, мам, замыкать буду я, а ты, может статься, будешь тащить меня за ноги, потому что я поползу задом наперед и поставлю столько щитов, сколько смогу. Стены лаза надежны?
— Духи камня по всей длине сторожат!
— Сильные?
— Надеюсь, удержат.
— Я тоже. Иди. Тебе тоже задом ползти. Если что — хватай меня за ноги, не церемонься!
Остальное вспоминается с большим трудом. Я все-таки отрубилась, но не из-за щитов, которых поставила штук десять плоских-односторонних, а когда на нас с матерью обрушилась земля и доски, и пришлось пробиваться тараном, одновременно удерживая над собой мобильный щит, чтоб не задавило. Учитывая, что я воспринимала все, находящееся позади, чисто на эфирной чуйке, то страх покалечить своих, что мать, ползущую вплотную ко мне, что братьев, успевших пролезть до обвала, вогнал меня в дрожь, а мать говорит, что я, громко клацая зубами, читала заклинания на чужом языке. Да ни разу не заклинания... материлась я. Хотя ей лучше знать, может, наш мат здесь силу приобретает? Во всяком случае, сработала ювелирно, только Мергалу тараном по заднице со всей дури двинула, но это уже когда продолбила завал. После чего и отрубилась, а мать меня волокла за ноги, словно кобольд особо крупную крысу.
В себя пришла только в крепости, в казарме. Там же собрались все местные жители, успевшие среагировать на внезапное вторжение. Страшно было то, что их оказалось намного меньше, чем должно было быть, учитывая численность населения трех близлежащих селений. Есть еще убежище в карстовых пещерах ближе к Свиному Копыту, хорошо, если остальные там укрылись. У отца нога замотана до колена, бинт пропитался кровью, лицо бледное. У матери глаза и щеки запали, вид болезненный — выложилась до предела. Братьев не видно, они уже на стенах, Раэти плачет, мальчишки рядом с ней, изображают суровых воинов в карауле, хотя, конечно, с большим желанием рванули бы вслед за отцом и дядей. Сама я тоже хороша, с койки вскочила и чуть не грохнулась обратно, перед глазами поплыло, к горлу подкатила дурнота. Правду говорят, боевую магию с выпивкой мешать — прямой и быстрый путь на тот свет, вдобавок весьма болезненный.
А, дритта вам на башку и погуще, вторая попытка встать. Хватаюсь за спинку койки, в голове сумасшедшие дварфы последние мозги выколачивают, но в глазах помаленьку проясняется.
— Мам, — спрашиваю. — Где капитан, не знаешь?
— Наверху, доча, все, кто может драться, уже там.
— Ладно, — говорю. — Будь с отцом, а мне надо пройти к источнику, тогда и от меня будет польза. С тобой хоть один завалящий душок остался?
— Нет, — качает головой. — Только если предков призвать, но они тебя, ох, и построят... Помогут, о чем разговор, но и спросят высокую цену...
— Давай!
Из предков пришла старуха с длинными клыками, плотностью тела превосходящая любых других мертвяцких духов, каких я только могла вспомнить, вся обвешанная шаманскими цацками, с человеческой черепушкой на посохе, и бледный на ее фоне, но очень злой молодой орк с почти реальным ятаганом в руке. Как оказалось, это мои пра-прабабушка и пра-прадед, только он погиб еще молодым, до этого сделав ей пятерых детей, а она пережила его почти на сто лет, и не только его, но и еще нескольких мужей подряд. Но шаманка любит и таскает по правнукам и пра-правнукам только первого мужа, а он хочет назад в жизнь, на перерождение, и страшно злится. Они прямо при мне ругаться начали. Мать не выдержала, завалилась в обморок, Раэти еле успела ее подхватить, а я на них цыкнула:
— Тихо, бесплотные! Если не поможете — вашим потомкам каюк, и не факт, что только этим (бабка попыталась возмутиться, но я слегка сместила сознание ко Тьме, и она притихла). Задача: остановить тварей. Для этого: пройти к источнику, напитаться силой, сражаться. Я сделаю вам временный канал. После — драться! Убивать. Согласны?
Духи закивали, особенно орк. Эх, родная кровь, у меня самой поднимается изнутри что-то первобытное, жаркое, окрашивая все вокруг в багровые тона. Даже сил прибавилось.
Идем коридорами, ориентируясь на градиент плотности эфира, три раза натыкаемся на тупики, дважды — на солдат, но они спешат наверх, тащат оружие и коробки с кристаллами, и на нас не обращают внимания. Когда выходим к источнику, оказывается, что дверь в помещение заперта, и замок сработан заподлицо с дверью, скважины для ключа не видать. Что ж делать-то? Если только...
Прижимаюсь к холоднющему металлу, аккуратно растворяю только собственные границы, причувствуюсь к тому, как фонит дверь. Не найдя опасности, допускаю ее токи в себя, в какой-то момент сама становлюсь дверью, и замком, и куском стены... понимаю, ощущаю всем телом порядок работы маго-механической конструкции, и, замирая от страха, даю правильный, как мне кажется, сигнал, разблокирующий дверь. Да! Ох... не убило. А ведь могло... Замок отперт, дверь легко сдвигается с места, и я едва успеваю расцепить с ней свою эфирную оболочку. Мы внутри.
Колодец грубой каменной кладки, вода вровень с краями. Она бирюзовая, слабо светящаяся в темноте, и сияние, в отличие от воды, переливается через край, струится по полу, расходится во все стороны, перетекает ручейками в держатели для кристаллов, сейчас опустевшие, спокойно проходит сквозь стены и питает заклятия, укрепляющие Гнездо Виверны изнутри и снаружи. Я открываюсь, впитываю эту силу, медленно подхожу к колодцу, привыкая к напору хлещущей в эфирную оболочку "воды", чувствую себя промокашкой, засунутой в чернильницу, принимаю состояние этой силы, и ярость мелеет, глохнет, растворяется в ней, взамен растет холодная решимость и воистину "водяное" чувство — упрямство сделать так или иначе, но все равно по-своему. Отвожу от себя пару ручьев к духам и наблюдаю, как они наливаются энергией, приобретают силу и подобие плоти. Как бы не перебдеть, а то съедут с катушек, особенно прапрадед, войдут в амок... отключаю, сперва буйного орка, потом оркобабку. Идем наверх, притворив дверь, и встречные шарахаются от нас троих, почти как от монстров.
За три пролета от верхней площадки уже идет бой — воины стоят у бойниц и долбят из канхагов во тьму, как в копеечку... надеюсь, Френли успел оснастить хоть сколько-то стволов осветителями. Когда выходим на площадку, понимаю, что этого не требуется — высоко над башней висит световой шар, и алые искры, петляя, почти гарантированно находят жертв. Но от этого не становится легче. Летучей дряни навалилось слишком много, а наземная перелезла через внешние стены, завалив разлагающейся плотью защитников крепости. Местами, кажется, под ней проплавился даже камень... Твою в душу мать... Если так дальше пойдет, мы не выстоим и четверти часа.
Командую духам "в атаку", сама спешно кидаю щуп к ближайшей поверженной твари, извивающейся на камнях, экспресс-методом анализирую ее суть и состояние. Несмотря на грубость этого метода, результат однозначен, и он, надо сказать, начисто выносит мозг... хорошо хоть, что образно выражаясь, а не по реалу. Огонь против них не работает! Он, наоборот, питал бы их, если бы не вторая составляющая магозарядов — Хаг, разрушение, пусть урезанное, но и в таком виде губительное.
"Бабушка! — мысленно ору духу шаманки, и она прислушивается. — Они погибают от Хаоса!" Старуха удовлетворенно хекает, и я почти сразу же замечаю, как перед духами расступаются монстры, возникают и расходятся просеки, пробитые ятаганом воина и посохом бабки-шаманки. Они слишком увлеклись, далеко ушли, позади них смыкаются спины, бока, крылья тварей, которые летят, ползут, лезут, текут вверх по стене донжона, накатывая валами дикого мяса. Нет, еще не время зеркального Хагалаза... Ору своим: "Отступай под крышу, бью по площадям!" Повторяю для глухих и тупых, усиливая голос магией до боли в ушах. Все равно кто-то не замечает, увлекшись. Их ошибка — их смерть. Запрокидываю голову вверх, формирую в воздухе водяное кольцо, вплетая в него простой Хагалаз, но полный, а не его урезанный вариант "Хаг". Вода распадается игольчатым градом. И он сыплется-сыплется-сыплется, с ускорением много большим, чем в свободном падении, вонзаясь в тела, головы, лапы, поражая глаза, носы, пасти, крылья монстров, въедаясь и прожигая в них дыры, не сопоставимые в размерах с мелким морозно сверкающим конфетти. Достается всем, кто не успел спрятаться.
Надгрызает даже камни стен, какая-то залетная "снежинка" впивается мне в плечо, и за то мгновение, пока я ее деактивирую, проедает в мышце здоровенную рану. Зажимаю ладонью, останавливая кровь, одновременно формирую над собой силовой "зонтик". Замечаю, что поток хаотического града ослаб, а напор прибывающих тварей — усилился. Закручиваю над стенами донжона новое кольцо, вплетаю Хагалаз, разгоняю, роняю с ускорением вниз. Минут через пять повторяю. Чувствую, что давно не вдыхала, а сердце бьется через два такта на третий. Тела не чую, лицо словно чужое, в глазах — нули от перенапряжения. Выдохлась! Но и твари лезут совсем без энтузиазма. Кричу: "Выкатывай орудия, маг выдохся!" и опускаюсь на колени. Я почти в центре площадки, лестница близко, но спрятаться в спасительную нишу не успеваю — сверху на меня летит желеобразная капля с глазами внутри.
В последний момент чувствую, как кто-то сшибает меня с разбегу и закидывает немаленькой инерцией разогнавшегося тела в гулкую тьму. Потом долгая-долгая ночь, то ли сон, то ли обморок, в котором я брожу по глухим коридорам и стучу в двери, отчаявшись найти выход. Открывает шрамированный знакомец — не Дерек, другой, с которым болтала в Тумане. Нет, Дерек, конечно, посимпатичнее, несмотря на то, что лысый и одноглазый, но я рада и этому. Что-то мне намекает, что в Тумане, куда он меня галантно пропустил, намного безопаснее, чем в тех темных переходах.
— Ну, что, — спрашивает он. — Наигралась в его игры?
— В чьи?
— Неужели не понимаешь? А я так надеялся... — парень кривится, хотя, казалось, сделать его рожу более кривой невозможно. — В арагорновы. Нравится быть игрушкой? Или детство хочешь припомнить?
Намек, наконец-то, понят. Вынужденно провожу здесь не слишком приятный экскурс в земное прошлое. Когда, а по нынешним ощущениям, давно и неправда, в той реальности, мне исполнилось пять лет, отец, формируя экспериментальный психоз, сперва дарил мне вещи, а потом отбирал, мотивируя это "подавлением собственнических инстинктов". Ложась спать с куклой в руках, я не знала, не отберут ли ее у меня утром, примеряя футболку с вышитыми ракетками, не была уверена, что мне удастся ее поносить. Когда я осмеливалась вякнуть: "Мое!" мне со смехом отвечали: "Да ты сама еще не своя!" И я, чтобы не радовать отца слезами или сердитым сопением, просто перестала считать что-либо своим. Шмотки и игрушки — дерьмо, можно обойтись без них, но, начиная с первого класса, отец взялся и за моих друзей. Чего только стоит распущенный им через уборщицу слух, что я "немножко не в себе". Да, уже в третьем классе я проследила цепочку, опросив даже учителей, чтобы дознаться, благодаря кому у меня школьное прозвище "шиза" и статус неприкасаемой. Учителя еще так странно на меня смотрели — боялись, что ли, что вцеплюсь им в горло?
Димке Гришкевичу, подружившемуся со мной несмотря на дурную славу, он устроил постановку на учет в милиции, угрозу сесть в колонию за чужие грехи и, естественно, вылет из элитной "Четвертой" школы. Кириной матери "проговорился", что у меня неизвестное вирусное заболевание, после чего вопрос общения увял сам собой, бедолага даже разговаривала со мной через платочек. Все отцовские фокусы, по одному, были не столь уж кошмарны, а иногда и просто смешны, но за пятнадцать лет, прожитых под его рукой, я усвоила, что близко сходиться с людьми мне нельзя — им от этого будет лишь хуже. У отца хватало знакомств, чтобы устраивать пакости по комсомольской или общественной линии вплоть до 92-го года. Впоследствии иногда я была ему за это даже благодарна. Человек, патологически одинокий, либо сломается, либо станет изрядной сволочью. Во всяком случае, будет надеяться лишь на себя.
Я была почти счастлива, будучи равнодушной к людям. А теперь пакостник Ара подбросил меня в такое семейство, которое нельзя не любить, и я попала... И он, как пить дать, уже сейчас подтасовал вероятности, в которых они погибли, и я начала за них мстить. Все, дело сделано! Я в русле архетипического сюжета, который развивается почти без коррекции, как самосбывающееся пророчество.
— Ты уверен?
— Сама-то как думаешь?
— Слушай, а можно переиграть? Отмотать время назад, сделать так, что они не погибнут? А я буду к ним равнодушна. Холодна, как замороженный труп.
— Ты шутишь? Я тебе что, Творец и Создатель? Отмотать время целого мира назад мне не под силу.
— Блин... что ж теперь делать? Распустилась, дура, расчувствовалась... Ладно, будет мне впредь уроком. Надо же, насоветовал: "полюбить кого-то всем сердцем"!
— Да сука он, однозначно. Но ты не бойся, они пока не погибли. Я, честно говоря, влез без санкции начальства, на свой страх и риск, и провел рокировку. Твой будущий любовник заменил собой всех твоих родичей. Судьба согласна, жертва принята, все довольны.
— Я его знаю? Как звали?
— Кагар.
Открываю глаза в лазарете на койке. Голова замотана, на щеке ожог, правый глаз едва открывается, левая рука в лубке. Рядом сидит мама и что-то бормочет, слов не разобрать, только я чувствую, как эта песня вливает в меня силы, и ожог перестает гореть, стягивается сеточкой шрамов.
— Погоди, мам, — говорю. — Я сейчас полечу по-другому, а то и так не красавица, а со шрамом во всю щеку вовсе стану уродом.
Мать улыбается и, махнув рукой, замолкает. Я растворяю уже возникшие шрамы, нахожу границы неповрежденной кожи, изменяю их, возвращая клеткам их "детство" и запускаю регенерационный процесс. Оно нехило высасывает силы, щека болит, зудит и тянет. Мышцы лица сводит в куриную гузку. Но терплю, и часа через два, осторожно дотронувшись, ощущаю пальцами не ожоговую поверхность, не шрамы, а кожу. Тонкую, чрезмерно чувствительную, но настоящую. Мама снова рядом, я спрашиваю ее: "Как там наши?"
— Отец уже ходит, а Мергала сильно порвали, жив остался, но рука в клочья, я собрать не смогла, а ваши лекари — слишком слабые маги.
— Штере? Дети? Невестка?
— Штере прям огурец. Когда на него упала дохлая тварь — задымилась одежда, а он сдернул рубаху, сбросил штаны и голышом в баню кинулся, в одну ванну прыгнул, из нее — в другую, все смыл, так и отделался волдырями. Раэти с мальчишками не высовывались, что им станется... Да, бабка тебе передает благодарность от нее и от деда: им битва понравилась, говорит — зови еще, особенно если источник будет столь же богатый.
