— Ну и как тебе? — спрашивает его Наблюдатель. — Интересная сущность?
— Да, — отвечает тот глубоким баритоном. — Поразительная способность к регенерации.
Я поднимаю брови в немом вопросе.
— Не тела, а духа, — уточняет седой. — И, в какой-то мере, души. Ну, здравствуй, Омела.
Да что ж это такое, а? Уже третье по счету имя примеряю, и все опять думают, что, услышав его, я что-то эдакое вспомню, подскочу, как ужаленная и кинусь то ли на шею, то ли в ножки, то ли что-нибудь вытворять начну, чего раньше не делала.
— И вы здравствуйте, — говорю. — Если не шутите.
— С тобой шутить — вредно для здоровья, — отвечает седой. — Одного тобой зашутили до смерти, второй сам попал так, что смерть для него была бы лучшим выходом.
— Так это не я, — уверяю его. — Если вы точно выразились, то это — мной. А "я" и "мной" — совсем разные вещи.
— Результат один, остальное — мелочи, — сказал, как отрубил. — Нужно, чтобы подобное не повторилось здесь. Меня попросили, — рыцарь показал взглядом на Наблюдаху. — Выучить тебя. Давно я не брал учеников, — опять пауза. — Но ради безопасности всего веера согласился.
Я шагнула к нему и наклонила голову:
— Ала, тано, мэй антъе эло.
Конечно, ах`энн я использовала ради шутки, да и знала его в объеме одной форумной игры, но ситуация показалась уж больно подходящей, нагнетаемая серьезность с толикой трагизма в голосе сама собой вытащила из памяти эллери ахе и прочих персонажей незабвенной ЧКА.
— Тано? — спросил седой, наклоняясь ко мне.
— Ага, — улыбнулась я широко и глупо, запрокидывая голову. — Учитель, то есть. Как тано Мелькор.
— И кто же это? — ну, конечно, назгулы тут дорожки метут, а об Утумно никто не знает.
Я ему объяснила. А чтобы не мучиться, подбирая слова, и не бороться с идиотским смехом в самых драматичных местах, собрала все, что знала по этому вопросу, в маленький кулечек и отправила седому заархивированную библиотеку:
— Смотрите сами.
Он принял этот пакет и, видимо, распаковал сразу же. Лицо его на мгновение стало смутным, потерявшим всякое выражение, а потом вместо улыбки на нем проступило смущение.
— Что, Отшельник, пристыдили тебя? — Наблюдаха подмигнул ему.
— Но это сказка, фантазия. К тому же, — встряхнул белой гривой, словно строптивый конь, и обратился ко мне. — Этот ваш Мелькор ничего не добился, кроме того, что перевел систему на низший энергетический уровень.
— А вот и нет! — сказала я.
— А вот и да! — сказал он.
— У меня непробиваемые аргументы, но поспорить всегда готова, тем более что уже давно не говорила на такие темы.
— Какие?
— Не относящиеся к действительности.
— Относящиеся, — Наблюдатель бросил окурок, и тот исчез на подлете к земле. — Ответственность, Хю. Помимо всего, в этой истории есть моменты, когда один отвечает за то, что сделано многими, в том числе и его врагами. Именно это смутило Отшельника, и это придется принять тебе, как первое и главное правило жизни. Ты отвечаешь за те миры, где присутствуешь.
— Миры? Не поняла. Сейчас я живу на Ирайе, до этого на Земле — но меня там уже нет.
— Ошибаешься. Везде, где есть такая вещь, как прогресс — есть и стебель Омелы. А он может многое, уж поверь.
— Прогресс или стебель?
— Второе. Дух выше материи.
— И как я могу отвечать, если не могу контролировать?
— Научишься. А контролировать все не может никто, разве что он останется, как ты недавно — "в одиночестве, только я и источник", — передразнил меня Наблюдатель.
Я тяжко вздохнула. Ну вот, опять двадцать пять, мало мне на Земле было проблем с цепочками взаимозачетов на полторы сотни участников, банкротящимися ГУПами, за которые, вообще-то, душа должна у государства болеть. Да вот заковыка — нет у него души, а есть реальные и управляемые не мной процессы, а у них вставать на пути — раскатают и не заметят.
— Для того чтобы вмешиваться в глобальные процессы, надо иметь для этого силу, а у меня ее нет. Поучаствовать в каком-либо деле могу, но не первым и не главным в команде, а вот в одиночку — никак.
— Сила — дело наживное, а вот совесть либо есть, либо нет, — о, боги о совести заговорили, значит, сейчас меня начнут склонять к безвозмездному труду на их благо...
— Не темни, начальник, — сменила я тон и лексику. — Говори, что надо, да я пойду — меня на полигоне ждут.
— Перетопчутся, — в тон мне ответил Наблюдаха. — У тебя теперь есть учитель, вот он и решит, когда начать, а когда закончить урок.
— Тогда начнем, тано?
Но Отшельник во второй раз не смутился, а кивнул головой: начнем.
Неуловимо изменилась обстановка — туман отступил, словно отодвинутый незримыми границами, воздух очистился и посвежел. Оглянулась — Наблюдатель исчез, а позади меня появилось такое же грубошерстное одеяло, на каком сейчас лежало физическое тело на Ирайе.
— Располагайся, — повел рукой Отшельник и опустился на моментально возникшее кресло с высокой спинкой. — Займемся техникой безопасности. Нет, не только твоей, но и безопасностью веера от твоих ошибок.
В последовавшие за этим упражнения по изначальной магии состояний он вложил, наверно, все свои знания о том, что противно, ненавистно и опасно разумным существам. Я даже не знала, что можно разрушить свою эфирку банальным стыдом — если глубоко погрузиться в него, конечно. Зато это самоедское состояние оказалось очень удобным для перетягивания ситуаций в свою сторону. Ощути жаркий стыд за проваленное дело, пока оно еще находится в подвешенном состоянии — и оно завершится так, как нужно тебе. В этом случае минус на минус дает жирный плюс. Для таких мелких и слабых существ, как я — то, что надо: волевое противостояние мне не выиграть, а вот провалить волю противника — это ментальное айкидо действует на любого уверенного в себе существа, будь он даже вневеерный бог.
Ну, кроме тех, кто тесно связан с Великим принципом Время, он же — Судьба (в более частном проявлении). Эти-то видят все пути, как реализованные, так нереализованные и вероятностные, и свободно манипулируют ими. Тут может помочь только сбой в "программе", истинная случайность, и ее в этот момент можешь совершить только ты. Выстроенная противником система рассыплется. Но дестабилизированную картину нужно успеть понять и выбрать наилучший путь раньше него, а для этого надо быть опытным плетельщиком или, хотя бы, провидцем. Я — не тот и не другой, увы. Значит, нужно хватать ту вероятность, на которую указывает интуиция, и вливать в нее силу. Это рискованно, но лучше, чем ничего не делать.
Третий важный момент урока заключался в преодолении моего неприятия боли. Да, в этом смысле я существо, зацикленное на избегании. Готова даже развоплотиться, если страдание, на мой взгляд, слишком сильно. Тут тоже в лоб пробить невозможно: принцип Страдания неисчерпаем, всегда найдется что-то, что достанет даже законченного малефика. Вообще-то избегание и прекращение ситуаций, вызывающих боль, оправдано, потому что она — сигнал неблагополучия и разрушения. Но случаев, когда изменение ситуации невозможно, немало. До какого-то предела я могу закольцевать боль на увеличение личной силы, но дальше этот вид энергии вступит в конфликт с источником, и кольцо разрушится.
Следующим возможным действием будет отбрасывание той части себя, что вызывает страдание: выход, достойный ящерицы. Судя по тому, что даже до полного слияния с источником я восстановила серьезное повреждение, а в процессе слияния пересоздала физическое тело полностью — чисто телесные страдания для меня уже не проблема. А вот эфирные разрушения и, самое опасное, искажения сути — это то, что может затронуть источник. Последнего допустить нельзя, и, если кто-то исказит мою суть, мне придется рвать наживую связь с источником и разрушаться до незатронутого слоя своей личности, возможно — до голого, беспамятного сознания. От развоплощения такой процесс отличается только тем, что сделанное мной не исчезнет, как и мое "я-есть". Мы даже умудрились до определенного момента прорепетировать подобное самоубийство: я падала в Смерть, отдаляясь от собственной личности, а учитель удерживал мою суть от разрушения и остановил меня раньше, чем связь между сознанием и сутью окончательно разорвалась. Чего мне стоило на это решиться — отдельная песня, перед этим я вымучила с него клятву и все равно дергалась, подозревая, что только что вступила в ловушку.
После удачного завершения тренировки я расслабилась, да и учитель как-то смягчился, стали в глазах убавилось, взгляд потеплел, и его мощь перестала нависать надо мной многотонным прессом. Наверно, так ощущается взаимное доверие на его уровне силы. Правда, о себе он молчал, зато меня стал расспрашивать о земном прошлом, о мечтах и планах. Ну, я и рассказала о ментальной сети. А что, этими планами я с кем только ни делилась, но, увы, реальных шагов не сделала ни одного. Отшельник над этим тут же посмеялся. Вроде, даже он принял эту цель за обманку, призванную отвести внимание от настоящей.
— Если, — говорит. — Оно тебе нужно, то потрудись, а не просто болтай. Есть у меня на примете еще одна девушка, не моя ученица, но с тобой у нее что-то общее точно имеется. Не танк, как вы говорите (кстати, что это значит? — а, да, забавное сравнение), но как с Жизнью, так и со Смертью накоротке. Друид. Найди еще какого-нибудь бойца — из ваших, с Земли, это основное условие — и вперед, к мечте! Как соберешься — приходи ко мне, только не тяни с этим. События нас дожидаться не будут.
Глава IX. Пути Омелы.
Проснулась резко: вот я смотрю на исчезающего в тумане Отшельника, а вот — вижу высоченный, неровный и местами закопченный каменный свод над полигоном. Эдлэ Вейлин стоит рядом и явно прикидывает — сапогом меня пихнуть (рискуя передозировать стимул, ноги-то у него не свои) или присесть на корточки и разбудить опасную магуйку менее радикальным способом. Впрочем, если уж кто меня ни разу не испугался и доверяет мне больше, чем я сама — это он. Во всяком случае, заносит ногу для тычка.
— Вей! — останавливаю его. — Не надо, уже проснулась.
Он прячет смущение за улыбкой. Вижу, что щеки у него слегка порозовели, и с губ ушел синюшный оттенок. Пребывание вблизи источника сказалось на моем секретаре в лучшую сторону.
— Время, вэль Хюльда. Или называть вас Вийдой, как орки?
— Вийдой, — говорю. — Только в астрале.
— В землях мертвых?
— И в них тоже. Астрал не исчерпывается землями мертвых. Хюльдой — в плотном мире, среди живых.
Хотела еще добавить, что мое настоящее имя, имя сути — Омела, но вовремя спохватилась. Поразительная способность у этого парня располагать к себе окружающих и провоцировать их на откровенные разговоры, не иначе — природное свойство ллири. Как же хочется с этими гуманоидами познакомиться поближе, только не в качестве врагов и не на линии фронта.
— Скажи Нике, пусть остудит воду, — конечно, я могу это сделать сама, но она что-то в последнее время совсем расслабилась, а это не дело.
— Может, подогреет?
— Нет, именно охладит, аж до льдинок. Взбодриться надо.
По лестнице поднимались долго и муторно, полигон на глубине одиннадцати этажей, восемь — это я в прошлый раз от невнимательности насчитала. Причем, этажи эти не в жалкие три метра, как на Земле, а от пяти до пятнадцати метров высотой, в общем, все вместе напоминает перевернутый небоскреб. Уже на третьем пролете я сотворила малое заклинание левитации и заскользила вверх плавно, как привидение, на четвертом пролете сдалась и Никана, а Вейлин сразу воспользовался каким-то амулетом, которых на нем, как на бобике блох. Наверх выскочили, даже не запыхавшись.
Эта ночь была потрясающей. Редкие, но мощные фонари пронзали осязаемо плотный туман конусами света, смутные тени деревьев накладывались и пересекались, будто нарисованные аэрографом на мокрой бумаге, сильно поредевшая листва сияла на просвет как цветное стекло. Ни лун, ни звезд в такой хмари не было видно, воздух сырой и прохладный, тихий — ни ветерка. Никана задела склоненную ветку, та обдала ее дождем крупных капель, и резной пурпурный лист неторопливо спланировал на макушку Вейлину. Тот подхватил его и вставил во вторую от ворота петлю. Забавная пара — другой скорее смахнул бы его наземь или отдал девушке, а тут вроде так надо — она уронила случайно, а он подобрал, и держит при себе, словно еще одну нить, овеществляющую их чувства.
Вот за этот лист и ухвачусь памятью при возврате. Но что делать с фонарями? Если переходить туда, где их нет — это как же надо менять восприятие! А если идти туда, где они есть? Ну, например, те редкие лесопосадки по краю полосы, что проходит между Октябрьским бульваром и проездом Циолковского, они-то как раз всегда хорошо освещены. Или около Комитетского леса, только вокруг чего там ходить... магазина, что ли? Так я его плохо помню, а будка на полосе отчуждения — красного кирпича, не пойдет на первый раз... А вот если припомнить жилой дом напротив ДК Калинина, то все сойдется: и серая кладка, и редкие деревья, и яркое освещение. Ну, пошли...
Скомандовала Нике и Вейлину оставаться на месте, сама встала в паре метров от стены. Там, у края взрыхленной, по осеннему времени, полоски земли, сразу, без бордюра начиналась брусчатка. Расфокусировала зрение и выпустила, наконец, источник на волю. Его стебли протянулись в глаза, и я почувствовала себя чем-то вроде улитки, которая и идет, и смотрит одним местом... хорошо, хоть, не задницей. Шла и меняла то, что вижу. Серые каменные блоки уменьшались в размерах, превращаясь в силикатный кирпич, а приятный белый свет магических светильников переходил в мертвенно-оранжевый "экономичных" неоновых ламп. В какой-то момент воздух стал "пустым" и разреженным, я остановилась, повернула голову влево и увидела крышу ДК за темной — против света — мемориальной доской. Резко потянуло холодом, под ногами обозначился лед и смерзшиеся островки грязного снега. Я сделала пару шагов к темному силуэту куста, нащупала тонкую веточку с плоской чешуйчатой хвоей — туя, отломила кончик длиной в пару сантиметров, вернулась к стене и двинулась обратно — на Ирайю.
Уф! Получилось. Отдала Вейлину веточку, сказала, чтоб передал жизнюкам, из нее вполне реально куст вырастить. Для чего — не знаю, наверно, чтоб подтверждение было, что по мирам можно ходить. Передохнула минут пять, потом проинструктировала Нику: поставила позади себя, попросила положить руки мне на плечи, сказала, чтобы шла со мной в ногу, четко глядя в затылок и не отводя взгляд в сторону. Предупредила, что от этого зависит сама возможность ее возвращения. И снова двинулась в славный город Королёв. Никана пыхтела от усердия мне в макушку, видно, управление вниманием — не самая сильная ее сторона, но она очень старалась. Когда свет фонарей стал оранжевым, я скомандовала "стоп!" и попросила ее осмотреться. Но она еще и принюхалась, сморщилась и прокомментировала как-то вроде: "гномский городишко, по запаху чую", после чего, во избежание вредоносных случайностей, я скомандовала: "возвращаемся, как пришли!" и провела ее назад без эксцессов. Великолепно!
