— И после этого не говори, что на подгорном не понимаешь! — слышу над ухом.
Отвечаю:
— Не скажу, моим учителем был Агерни Лангскег, а он ругатель, каких поискать. Я сперва боялась, что он и взаправду меня молотом тюкнет, — и, без перехода. — Вода питьевая найдется?
— На, держи. Теплая, правда, да и вообще по пиву бы лучше.
Я присосалась к бутылке. А коротышки знают, что нужно в походе — подсолили, такой скорее напьешься, хотя, что я говорю — конечно, они должны это знать, почти половина населения с металлом работает, а это у печи или горна, там простую водичку пить бесполезно. Открыла глаза, присмотрелась к своим поильцам. Чумазые и потные бородатые дядьки, за счет низкого роста и широких плеч в квадратном формате. У одного на голове платок как бандана повязан, а в руках металлическая пластинка, и он грязной тряпкой пытается ее от копоти оттереть, а второй, в войлочном подшлемнике с завернутыми наверх "ушами", поставил на железную спину голема сумку и рассеянно в ней шарит, устремивши взор в никуда.
— Не нашел? — спрашивает тот, что в платке.
— Не-а, — отвечает тот, что в подшлемнике. — Ты его брал? Я — нет, понадеялся на твою память.
— Чугунная башка, — шипит на него первый. — Лучше б ты штаны забыл, скотина безрогая...
Ну, вот, вроде мне уже малость получше, встаю на дрожащие ноги, обхожу и разглядываю голема. Железная гусеничка из трех звеньев на шести лапах, запряжена была в телегу, нагруженную с верхом мешками, сейчас та стоит на обочине, уж кто отодвинул — неизвестно, а у гусенички вскрыт первый сегмент и он, судя по запаху паленого и густой копоти, недавно горел. Лапы, соединенные с ним, неподвижны, у остальных двух сегментов — подрагивают, как мои ноги.
— Парни, — спрашиваю. — Что, радиатор сожгли?
— Какой, кирку в зад, ради... — поднял на меня глаза дядька в подшлемнике.
— Охладитель, то есть. Или охлаждения не предусмотрено?
— Ну, есть пара плетений, — отвечает тот, что в бандане. — То есть, была. На этой пластинке. Но, как видишь, не потянули такую жару, масло загорелось, привод слетел.
— Гидравлический привод? — спрашиваю.
— Что?
— Масло под давлением приводит в движение лапы. Так?
— Ну, если грубо, то да. Механика снашивается быстрее, да и жрет энергии больше, а уж смазку подбирать зае... замотаешься: то для лета, то для зимы...
— А лапы что, не нуждаются в смазке?
— А что им сделается, на подшипниках синей стали...
— Ну, вот и пожгли. Жара, трение температуру повысило до критической точки, масло закипело...
— И откуда ты такая умная вылезла, а?
— Откуда все, на себя посмотри. Вообще-то, меня мэтр Лангскег немножко рунной магии научил, так что с плетением покумекаем вместе. Привод восстановить сможете?
— Да это-то не вопрос, шланги в запасе есть.
— А еще нужна смазка для подшипников: минеральная, достаточно тонкая, чтобы не застывать на стоянке и достаточно вязкая, чтобы не стекать при нагревании. Примерно представляешь?
— Ну, как для механики, — ответил тот, что в платке.
— А еще я на корпус пару охлаждающих плетений повешу, маломощных, но чтоб скомпенсировать нагревание солнцем. Вот накой же вы его черным сделали, а?
— А что, надо было золотым?
— Серебристым или белым. Нанести тонкую красочную пленку. Нагреть до полимеризации...
— Полуме... что? Ты мне мозги не канифоль, нет такого слова.
— Глоди! Сбавь обороты! Девка дело говорит. А ты не обижайся на него, лады? Это его изделие, вот он и готов за каждую гайку всем глотки рвать. Да ты еще не нашего народа, ведь так? Откуда столько знаешь?
— Ну, я вам не совсем и чужая. У меня один из прадедов из вашего народа, отец только в это лето признался, когда я его уличила: мы все пьем и пьянеем, а он — нет. А вообще я с детства в отцовой мастерской вместе с братьями железки крутила, он же у меня и кузнец, и механик, и совсем чуток алхимик и артефактор, в черном буфере иначе нельзя.
— Да, мы такие! И как прадеда звали?
— Отец обещал на ухо шепнуть, но не успел — как раз начался прорыв, потом, когда отбились, меня в Контору вызвали, а тут сбой при телепортации. Хорошо — вывалилась на поле, а не в толщу горы, только теперь пол-империи пехом шагать, а я с собой ни денег, ни припасов особо не взяла. Местные за работу, в основном, кормят, так что за проезд заплатить не смогу.
— Слушай, а тебя как звать? Хюльда... Так вот, Хюльда, если ты поможешь восстановить плетения, и оно заработает, как надо заработает — слышишь? — мы тебя довезем до Керемницы, а оттуда в столицу чуть не каждый день стада гонят, с ними дойдешь. А если доберемся без приключений — мы тебе заплатим, ну, не как за охрану, конечно...
И тут я на собственной шкуре убедилась в присловье "жадный, как дварф". Услуги рунного мага Квигги оценил в стоимость проезда на уголке телеги, груженой непонятно чем, охрану груза и его владельцев боевым магом — в полцены охраны мечником, а ноу-хау относительно смазки "подшипников синей стали" и покраски корпуса светоотражающим составом вообще словно не заметил.
— Хорошо! — говорю. — Но с некоторыми дополнениями. Если приключения будут... так вот, в случае нападения на нас вооруженных субъектов — да кого угодно, любой расы, живых ли, немертвых, даже животных — заплатите мне как воину, а если нападет маг или у них будет артефактное оружие — платите как боевому магу. Пойдет?
Глоди и Квигги выразительно переглянулись.
— А нет — так наносите свои руны сами, какие вспомните, авось, не сразу взорвется...
Еще переглядки.
— А что ты умеешь, кроме морозильника? — ага, опять Глоди возбухает.
— Да то и умею, чему в Академии двенадцать лет учили: боевка, алхимия, механика, артефакторика, спецпредметы — рунная магия и магия Тьмы.
У Глоди взгляд остановился и челюсть отвисла, а Квигги поджал губы и ехидно спросил:
— И что ж ты, такая умная, и по такой пылище пешком тащишься?
— А то, умник, что не грабить же на большой дороге. Будь я жизнючкой — давно бы уже с ветерком на хваре скакала. Боевому магу нечего продавать, кроме охранных услуг, да и это не совсем законно. Единственная отмазка — самозащита и защита мирного населения. И не приведи судьба хоть чуть-чуть меру превысить. Врубились?
— Да ясно... Спрашивается, зачем девке война?
— Не война. Я родилась в черном буфере. Там такое из-за Гребня вылазит, что не на всякой войне встретишь. И когда малявкой была, то отцу пообещала: выучусь на боевого мага и всю ту дрянь победю.
— Победю, говоришь... И как, победила?
— Пока — нет, но и жизнь не закончилась. Ладно, Квигги, хватит трепаться. Глоди, на тебе вся механика и смазку найти, а я займусь вязью.
Уже из-за спины услышала, как Квигги посмеивается:
— Да, Глоди, ищи смазку, а то девка тебе на сухую вставит... понял?
И я вздохнула с облегчением: на таком транспорте добраться до города — дело не дней, а часов.
Глава VIII. О том, как меня не убили.
Если бы я тогда нормально соображала, то удивилась бы, с чего это дварфы потащились за зерном задолго до уборки урожая? Где взяли — не вопрос, скупить остатки, теоретически, можно, но дорого. Выгоднее подождать полтора месяца и заплатить в три-пять раз дешевле. Эти ребята за каждую медяшку удавятся, а тут — разница в разы, и не в их пользу. Нет, чтобы заподозрить неладное, тем более что со мной оно просто обязано случаться, и хоть немного подготовиться, так нет же: лежала на телеге, раскачивающейся на колдобинах, словно корабль в бурю, держалась за борт и ловила кайф от гномьего курева. Квигги, сидящий впереди, смолил не переставая, а местный "табак" явно сродни конопле.
Глоди расслабленно устроился в седле на самом големе и правил им. Охладительная вязь, установленная на корпусе, и легкий ветерок, создаваемый быстрым движением транспорта, делали положение "возницы" самым приятным, а шестилапая ходовая часть имела несколько несомненных преимуществ перед колесной, особенно по разбитой грунтовке. Во-первых, высокая проходимость: где забуксует колесо, лапа найдет опору и оттолкнется, где оно увязнет, лапа вылезет из грязи без проблем. Во-вторых — плавность хода. Не обсуждается, потому что любую колдобину, на которой встряхивало телегу, голем попросту переступал.
Скорость была где-то километров тридцать-сорок в час, и зависела исключительно от прочности телеги, а голем, по утверждению Глоди, мог бежать и вдвое быстрей. Хотя, наверно, он привирал, потому что охлаждение, несмотря на весь магический обвес, у его детища было конструктивно плохо продумано. В сырых и холодных подземельях об этом можно не задумываться, но к выводу гномовозки на поверхность эти двое подготовились из рук вон плохо. Только давать дварфам советы — избавьте меня от этого удовольствия: сперва оскорбятся, потом насмеются, затем воспользуются и в результате скажут, что придумали сами. Не зря выражение "сгномить" имеет хождение даже там, где их самих давно уже нет.
Но в остальном парни вели себя очень корректно, по расовым вопросам не заикались, ко мне, как существу женского пола, перестали придираться после ремонта голема, признав право голоса. И в отношении еды не жлобились, отдав на заправку для крупяного варева копченую рульку савги, кило на четыре, так что, отпахав кусок попостней, я остальное вернула. Мы ее в промежутке между поздним завтраком и ранним ужином на ходу объели до голой кости, они — запивая спиртным, я — водичкой. Вот чем плохо иметь орочью кровь — это тем, что пьянеешь быстро, трезвеешь медленно, бодун жуткий и, вдобавок, рискуешь натворить в пьяном виде такого, чего и вспомнить наутро не сможешь. Посему — сухой закон, и точка! Хватит мне "накурки" от Квигги, его, кстати, этот хитрый табак почти не берет, а меня и вскользь срубило. Ладно, ничего, подремлю часок — к ночи проснусь протрезвевшей. Тогда как раз Квигги будет вести, а Глоди, по его утверждению, не курит, и вообще собирается отсыпаться. Но поспать мне не дали.
Проснулась от рывка телеги. Вопль Квигги — и мы понеслись, рассыпая мешки по разбитой дороге. Если бы я в борт не вцепилась, меня бы выкинуло, как мешок, а так только немилосердно трясло и грозило ими завалить.
— Свартчокан дриттсусра! — орет Квигги напарнику. — Нагнись, не дай им прицелиться! Куда канхаг дел, крёдд? Послала судьба...
Приподнимаю голову из-за мешков, и тут же ныряю обратно, а от фуражки остается только полоска с козырьком. Если б не это убожище у меня на макушке, прицелились бы точнее, и мозги мне бы вынесло со свистом, а так только волосы затрещали от близкого жара. А, была ни была, возвращаю себя в прежнюю Хюльду. "Розбуш!" — это не куст, и не ругательство, это метка основной личности. Ну, что, "скучно вам, серые? Щщаз я, накапаю, правду на смирные ваши мозги — трататата-та-та!". У меня со страху гадости получаются лучше.
Односторонний щит воздуха, чуть развернутый влево для соскальзывания с него атакующего чего-бы-там-ни-было, под его прикрытием встаю и угощаю преследователей с двух рук, по-македонски, шипами камня. Они невелики и не такой уж большой силы, но их получилось действительно много. МНОГО! Даже не вполне материализовавшиеся, уже искажениями поля они рвут в клочья двух опасно приблизившихся разбойников, или кто они там, и их хваров — тоже. Глоди прибавляет ходу, телегу опять сильно встряхивает, и я еле удерживаюсь на ногах.
Ага, стрелок не пострадал, еще один заряд из канхага летит в нашу сторону, соскальзывает со щита и гудя проносится над полем, оййй, возвращается, это ж самонаводящаяся хрень... Сдуваю порывом ветра в придорожный кустик, где он и вспухает слепящим огнем, а телегу бросает в сторону. Еще пара мешков падает на дорогу, а я, поднимаясь, вижу два огненных шара, с обеих сторон огибающих щит. Вать машу! Растягиваю-заворачиваю щит наружу, укутываю заряды в него и отбрасываю подальше. Ага, Квигги канхаг нашел! Не просто так за моей спиной прятался. Из-за моей спины вылетает серия алых шариков, загляденье! У трех преследователей — серьезные индивидуальные щиты, заряды по ним просто стекают, а у четвертого такого то ли нет, то ли не выдерживает, и его разрывает пополам. Ммать... кишки на дорогу... Снова воздушный щит, и пошире, чтобы сразу в кусты улетало. Но не стреляют больше, обходят с двух сторон по дуге.
Гони, Глоди, гони! А я в них всяким дерьмом пошвыряюсь. Тем, что пройдет сквозь щиты четырех стихий. Ныряю в одно не шибко любимое состояние. Комбинация смерти с водой, ах, какие брызги шампанского! И распадающейся плоти. К сожалению, хвара, не всадника, но и то хлеб, за нами осталось двое. Нет, уже не за нами... Нагнали, сближаются, зажимают в тиски. Квигги палит в них так, что вокруг полыхают уже не только кусты, но и поле, а им хоть бы хны. Чем же достать? Зеркальным Хагалом и Тьмой? Нет! Ну же! Не могу, не удержу, слишком выложилась, не сумею канал пережать. И вот тогда всем хана.
Поднимаю темную воду, открываю канал в огонь. Бью свитыми в тонкие спирали противоположными стихиями, этот "бур" проедает почти все, растворяет щиты, какие бы они ни были. Но не эти — с этих двух, как с гуся вода, словно во сне, где ты лупишь врага со всей дури — а кулак становится ватным. Они обгоняют нас, почти синхронно поднимают копья, вырвавшийся вперед — простое, охотничье, а тот, что поравнялся со мной — невероятно старое, короткое, мощное, и ржавое не от старости, а по самой природе своей. Отшатываюсь, но не так быстро, как надо, и удар опрокидывает меня.
Никому не пожелаю услышать ТАКОЙ хруст собственных ребер. И ощутить вслед за этим ТАКУЮ боль.
Клубится туман. Остопаршивевший безвкусный туман обиталища неорганов. Все, как всегда. Только чувствую я себя в нем как-то не так, словно болею... да, в меня ж копье на полном скаку всадили, и, гусары, блин — молчать!.. это я что, значит, мертва? Нет, врешь, мертвым не больно. Поджимаю подбородок, смотрю вниз, и вижу, как чуть ниже груди — всплывает мысль: "хорошо, что справа" — завихряется воронка смерчика, а засасывает в нее мою плоть, то есть, плоть сновидческого тела, и выбрасывает туманом наружу. Вгрызаясь в меня, смерч пляшет, как волчок, расширяет дыру. Сейчас в нее уже кулак пролезет, наверно. Инстинктивно дергается рука — зажать рану, торможу ладонь в нескольких сантиметрах от воронки — чувствуется, и руку она сожрет, не заметив. Что делать? Своей силы не осталось, источники как отрезало, вокруг один туман. Объединиться с туманом, ибо нет сигнала без носителя, а носителя — без энергии? Да только попробуй растворить границы — исчезнешь, как плоть в этой воронке... или нет? Все зависит от точки зрения, как говорится в Бардо Тодол. Не растворяться в тумане, а перенести в него сознание и перехватить управление. Перенести сознание=познать.
