Ох, уж эти традиции родового строя, каждый шаг, каждый жест что-то значит. Обратная сторона коллективизма — сильно регламентированное поведение, чтоб друг другу мозоли невзначай не задеть. Конфликтов на пустом месте и орки не любят. Хотя каждый день в лагере кто-то дрался помимо тренировок, драки эти носили, скорее, соревновательный характер. Ни разу не видела, чтобы кто-то кого-то покалечил или, того хуже, убил. Пошвыряют друг друга, руки-ноги позаламывают, отряхнутся, кровь с юшкой утрут — и возвращаются к юртам, разве что не обнявшись. На тренировках, конечно, командный орев стоит, но это, скорее, жизненная необходимость — парни пойдут по лесу, а этот лес — перед ним амазонские джунгли нервно курят сами себя. Так что выучка и дисциплина, если не хочешь, чтоб тебя схарчили на втором шаге. Гырбаш — дядька умный, приказал поставить шесты и на шестах какую-то рвань развешивать. Эту полосу препятствий проходят на волках и без них, учатся бою в тропических джунглях. К вечеру от рванья остаются только мелкие ошметки войлока, их собирают старухи.
Сашка все это время носился, как в зад укушенный, только что не было — и снова с коленок поднимается и от песка отплевывается. Поговорить с ним не получалось, а вот его сычи меня развлекали, сменяя друг друга. Сколько я им книг пересказала, сколько спела песен — сама диву даюсь, а они головенками кивали и просили еще. Понемногу подкармливала из своего источника, птички от этого млели и становились как пьяные, сидели на моих плечах и качались, зажмурившись, взад-вперед. А еще они здорово подросли. Воробьиными уже не назовешь, скорее похожи на домовых сычей, один вообще вымахал с филина. Интересно, а до размеров лошади реально их раскормить? Стали бы ездовыми, вместо интернет-эксплорера. Впрочем, не надо эксплорера, у него уязвимостей много, нужно, чтобы объем шел на пользу. И еще сычи делали очень нужное дело: они слушали, как я вспоминала Бардо Тодол. Кивали или качали головами, пощелкивали клювами, помогали выделять нужные мысли.
Странные существа — люди! Если они верят, что со смертью физического тела их воспринимающее "я" и личность исчезнут без следа — стараются любыми путями прожить подольше. Если верят, что распад эфирного тела — последняя и окончательная смерть, то заключают сомнительные договоры с неорганами, предавая сородичей, и сжигают весь свой информационный багаж для получения некой "энергии", кстати, без какой бы то ни было надежды на отмену окончательного приговора. Если верят, что в раю их ждет блаженство — при жизни стремятся к лишениям и истязают себя. Если же верят в реинкарнацию — стремяться умереть полностью, раз и навсегда прекратив череду перерождений. Кто не понял, последнее — о буддистах. Нирванна, в дословном переводе — угасание. Складывается такое впечатление, что какую бы судьбу ни считал человек данностью, он изо всех сил постарается ее поменять. И подведет под это обоснование. И будет проповедовать всем окружающим до самых кишок.
Хорошо откормленный совун, от которого я не скрывала мыслей, предложил:
— Пусть буддисты поверят в Орла, а кастанедчики — в колесо перерождений. И все будут счастливы.
Пришлось его огорчить:
— В тот момент, когда изменятся их убеждения, у них поменяются и желания.
— Почему они в это верят? — дух завозился на плече, и его нематериальность ничуть не помешала мне ощутить себя насестом, оттоптанным и поцарапанным совиными когтями. — Могли бы спросить меня... или шамана, как оно на самом деле, если сами ни на что не способны.
— Как бы тебе объяснить... Согласно буддистской концепции, тебя вообще нет.
— Как нет? — возмутился дух познания. — Вот он я, ты что, не видишь?
— Согласно буддизму, меня тоже нет, — успокоила я его. — И то, что вокруг нас — тоже не существует, ибо все, проявленное и непроявленное, имеющее форму и не имеющее ее — иллюзии, майя. Единственная правда — Небытие, к которому ведет вертикальная тропа.
— Так значит, он отрицает...
— И не отрицает ничего. Буддизм — это вообще одно большое "не". Вплоть до концепции анатмана, утверждения, что неделимого и воспринимающего "я" не существует в принципе.
— Плохая вера! — совун от полноты чувств дернул меня за ухо.
— А я пока что хорошей и не встречала. Все религии в большей или меньшей степени говнисты и неспособны к положительному развитию. Махаяна, по сравнению с некоторыми, еще очень даже ничего! Вообще-то, я предпочитаю все брать под сомнение и иметь в запасе не менее двух взаимоисключающих гипотез. И проверять, проверять, — я изобразила, как бью чем-то мешковатым оземь. — Их об реальность. Но сейчас мне нужны не жизнеспособные гипотезы, а мировоззренческое оружие. То, чем можно разрушить чужую основу. Буддизм хорош именно своей тотальностью, как универсальный дестроер. А в качестве защиты... такой религии нет, во всяком случае из тех, что я знаю. Все они, декларируя любовь, крепко настояны на ненависти к реальному миру. Иное отношение разве что в шаманизме орков и у малых народов Земли... но их я знаю из рук вон плохо. И на Земле, и на Огхъерхэ шаманизм не выдержал наступления цивилизаций, выросших на тотальной борьбе с природой. А это значит, что привязку к почве, мировоззренческое оружие защиты мне придется делать из самой себя. И источник тут не поможет.
Как там у Янниса Рицоса?
"Если держишь его в руке —
Освещает ночи твои,
Если держишь его на плече —
Освещает тебя целиком.
Ты — мишень и для тех и для этих:
Нет возможности спрятаться в тень,
Чтоб остаться в ничтожном углу, обнажиться,
и выжить".
Не столько источник меня защищает, сколько я его, именно моя личность служит его окном в реальный мир и мое мировоззрение — его фильтром. Сейчас мне никак нельзя прятаться, поток силы иссякнет, если пить из него в одиночку, даже очень сильному магу. Вот когда вокруг соберется много народу, можно будет и на богов поплевывать, особенно таких мелких, как Шут или Фалль. Даже если погибну, мировоззренческий фильтр останется цельным, и никто не заплюет мой родник. А пока я — нищий в раззолоченном седле, искушение для мелких божков и крупных магов.
Коснулась источника и направила тонкий канал Шуфору — парень обладает немалой силой, но резерв за последние три дня раскачал так, что имеющейся вокруг свободной энергии ему не хватает. Ничего, все еще впереди... С брети мы наигрались вдоволь — трижды перезаряжала кристаллы, а вокруг стоянки не осталось ни одного целого валуна, одни полопались от жара, другие же расплавились и осели неопрятными лужами. Вот какой-нибудь археолог через пятьсот лет попрыгает: "Оружие богов! Оружие богов!" Хотя, да, богов. Теоретически я — "заготовка" богини, и не просто богини — "истинной", а практически — маг весьма средних способностей. Хотя расту, учусь. Благодаря Отшельнику — быстро, и не только тому, чему он меня учит. Не знаю, какое он божество, но наши силы в чем-то похожи, и явно некогда шли ноздря в ноздрю, почти слившись. Хорошо, что я сама встретила его позже Сашки, а то вдруг бы запала? В отличие от орка, Отшельник людей читает, как вывески вдоль дороги, да и вообще, влюбленность в учителя — дурной вкус, а шансов — тот же абсолютный ноль, что и с Санычем. Нет, уж лучше по орку страдать — он, хотя бы, не подозревает об этом.
Вообще-то, времени для любовных страданий у меня не было. Одной оставалась разве во сне, а так все время кто-нибудь отвлекал, даже языковой барьер их не отпугивал. К примеру, дед, когда-то бесплотным духом вывалившийся из Сашкиного кристалла мне прямо под ноги, здесь почему-то оказался весьма плотным и телесным, точнее, сухопарым и вредным. Звать его Убуш, он время от времени приходил смотреть, как идут учения, и комментировал это телепатически. Вроде как, злые мы там, на Ирайе, раз такими штуками постоянно пуляемся. Говорю, мол, не постоянно, некромансеры сильно достали, а от поднятых мертвяков лучшее средство — огонь, и посильнее. Покачал головой, пожевал губами и остался при своем мнении. Ну, да, некромансеры наши тоже на Ирайе родились, больше им неоткуда взяться. Хотя от самого Убуша тьмой и смертью прет, как от моей ягой прабабушки. И у нее тоже череп на посохе, только людской, а не волчий, как у него.
Летал над нами чудесный парень с крыльями, еле прогнала, потом пешком заявился, смотреть на стрельбу. Сильф. По уму — взрослое и рассудительное существо, а по характеру — шкодный подросток, сперва начудит, а потом смотрит на тебя распахнутыми очами, и невозможно на него обижаться. Сашка говорит, все о драконах расспрашивал. Было бы, чем интересоваться. Видала я их, даже перемысливалась. Одушевленные истребители, прямые, что твой рельс. То есть, мудрить они, конечно, умеют, и ментальная сила у них в буквальном смысле сногсшибательная, но предсказать результат переговоров было несложно. Этих разумных рептилий, если они что удумали, в обратном не убедишь. Хорошо, что в этот раз наши цели совпали.
А вот со вторым орочьим шаманом, который моложе Убуша, и темнокожий, как негр, мы однажды языками сцепились на целую ночь: выясняли, кто кого переборет, шаман или маг. Я хорошо левитировать научилась уже тут, на Кароде, опыта мало, но похвастаться хочется. И на рассвете, как потянуло ветром с моря, сдуру согласилась продемонстрировать это умение. Ага, если бы не прыжковая телепортация, так и унесло бы меня в Эльтурон. У шамана мелких воздушников раза в два больше, чем вся свита Нохты. Ржал надо мной, зараза: то за живот схватится, будто съел что не то, то по коленям хлопает. Проспорила, и всех его "птиц" покормила.
Вот так одиннадцать дней развлекалась, унимала мандраж. Потому что трусила, как никогда прежде. Подумаю о Фалль — и вся кровь от лица вниз отливает. Сколько раз просматривала ветви судьбы, и все, что проходили через эту битву, показывали равновероятный результат — бабушка надвое, как трамвай переехал. Еще одни сутки, и совсем бы перегорела. Поэтому, когда какой-то полупрозрачный птюх с диким воплем пронесся над лагерем и проскочил сквозь грубую кладку местной избушки, у меня словно камень с души рухнул, только холодок по телу, и мысли сделались четкими и прозрачными, как разреженный воздух вершин. Пока снаряжали драконов, пока чернолицый шаман мудрил над санями, я отловила сыча и попросила разобраться. Он заполошную птичку догнал и стребовал полную картинку места. Попробовала бы не дать — сыча кормленый, сильный, закогтит — не отпустит. И сразу мне сбросил, всю информацию чохом, с детализацией до песчинки. Меня аж качнуло. Убуш заметил, мысленно погрозил пальцем. Я ему: "Благослови, дедушка!" Он, ехидно: "Вот баба, только о себе думает! А, ладно... Да пребудет с тобой сиянье Истоков!"
Вздохнула я глубоко, вгляделась — и перескочила туда, в воздух, метров на десять над всей этой дрянью.
Ойй, сварчокан... Каменный круг, в одной его половине кривая шестиконечная звезда, да простят меня иудеи... а хрен с ними, пусть обижаются, рассказываю, как было, а примут на свой счет — это исключительно их проблемы. На пустой половине круга какая-то хренотень мерцает, как пленка мыльного пузыря, того гляди, прорвется. В кругу шестеро малефиков, пара палачей и двенадцать изуродованных трупов. Кожу с живых, суки, сдирали, кишки наружу вытягивали, не говоря об остальных изуверствах. Нет, еще не все жертвы погибли, вижу, как один освежеванный обрубок шевелится, и из него течет сила, впрочем, уже не впитываемая магами, рассеивается между камнями. Опоздала! Обряд совершился. Птица-идиотка, что ж ты так медлила! Кидаю на всех без разбора "полевую анестезию", которая по действию вроде промедола (нет, малефиков мне не жалко, я только не хочу, чтобы они потом собственную боль превратили в силу) и начинаю лепить файербол, но тут же отскакиваю телепортом метров на десять — мыльный пузырь лопается, пространство распахивается, как гигантская половая щель, и выплевывает из себя мою противницу. Фалль!
Это слово теперь у меня вместо мата. Красотка сияет сполохами, будто огненный опал, вся в ареоле божественной силы, черные кудри развеваются невидимым ветром, глаза сияют, как галогеновые лампочки на тысячу свечей. Ню-ню... Красота — страшная сила, когда судьба другой не дала. Увидела меня. Улыбается. Пальчиком манит. Ай, боюся я, боюся! Левитирую над лесом по крученой траектории со скоростью сумасшедшей ракеты, рискуя получить в зад залп ядреных колючек, красотка несется за мной. Ну, да, Фалль, ты быстрее меня. Прыжковая телепортация ей за спину. Разворо-от! Вот этим и вреден гламур — пока выделываешься, тебя обгоняют. Ой! Кинулась на меня, как змеюка, хорошо, промахнулась. Вхожу в сверхскорость, воздух рвется и обжигает лицо. Дышу не им — источником. Слышу дозвуковой растянутый гул. Драконы? Ага, пока две бабы гоняли друг друга над лесом, премудрые рептилии все-таки долетели. Фалль с удивлением смотрит, как живые истребители выпускают в круг по струе огня, вслед за напалмом несутся три снаряда из брети, добивая выживших, но лишившихся щитов магов, и обгорелые останки припечатывает к земле гравитационной плюхой, растирая в кровавую кашу. Фалль спешит туда, но я преграждаю дорогу. Шуфора не трожь, гадина, он мне как брат.
— Детка, тебя нет! — говорю я ей и выпускаю состояние несуществования: все вокруг есть — а тебя нету. Как бывает в детстве, когда думаешь о смерти.
Да, источником не свечусь, изначальная магия ничуть не хуже. Небытие приходит к Фалль вздрогнувшим воздухом, исчезнувшим дымом, кристально-прозрачным светом последней ясности бардо. Ее колыхнуло! Ура! Улыбка исчезла с холеной мордашки, сквозь ставшую прозрачной грудь проступили очертания леса, руки дернулись в непроизвольном жесте. Увы, это продолжалось недолго. Откуда-то подкачала энергии, тварь. Стабилизировалась.
Идет на меня по воздуху, смотрит в упор:
— Я — есть, и буду: ныне, присно и во веки веков, а вот ты сейчас сдохнешь, — и что-то ладошкой выкручивает.
Нет, это не изначальная магия, но не менее действенная штука — проклятая ржавая цепь. Вцепилась в меня, расползается гнилью и переваривает! И плоть, и эфирку... больно-то как. И чего я жду? Смерти? Если Смерть у меня в добрых знакомых. Падать, рушиться в исчезновение, в небытие, растворяя в нем и физическое, и эфирное тело. В ответ — удивление, огромным цельным куском, оглушительным шепотом:
— Ты? Зачем?
Останавливаюсь в шаге от небытия, улыбаюсь:
— Добровольная жертва.
— И что ты хочешь?
— От тебя? Да так, ничего. Повидалась — ну, и пойду. Можно?
Еще удивленнее:
— Точно ничего?
— Все, что мне нужно, я возьму сама.
И тут я ощутила Ее смех. Не зря Ее у нас рисовали с оскалом во всю черепушку. Хохочущее Небытие как последний и неопровержимый аргумент. Смерть смеется над всеми, и этот смех завораживает, оторваться от него, перенести внимание трудно. Но вполне возможно, когда ты кому-то нужна. Куда? На свой источник, конечно. Мгновение, и он собрал меня заново. С сожалением покидаю свежие струи потока и шагаю к Фалль. Лицо в лицо и глаза в глаза. Думаешь, я подохла? Сюрприз!